Внутренний враг

Его Светлости Лорду-Попечителю

Королевских судов и тюрем Конфедерации Волтар.

Планета Волтар. Правительственный город

Ваша Светлость, достопочтенный сэр!

Я, Солтен Грис, офицер нестроевой службы XI ранга, бывший администратор Аппарата координированной информации (Да здравствуют Его Всличество Клинг Гордый и все его благороднейшие лорды!), со всем смирением и почтением представляю на Ваше рассмотрение третий том моей исповеди, относящейся к миссии «Земля».

Я сознаю, что у Вашей Высокочтимой Светлости здесь, в Королевской тюрьме, есть много дел поважнее, чем читать перечень моих преступлений против государства. Однако, если Ваша Благороднейшая Светлость изволили ознакомиться с моими предыдущими отчетами, Вы наверняка согласитесь, и это очевидно, что я, вне всякого сомнения, только следовал приказам.

Этим я не хочу сказать, что настаиваю на своей невиновности и освобождении меня из камеры, которой щедро обеспечила меня Ваша Сиятельная Светлость! Нет, решение это было в высшей степени мудрым, и содержащиеся в нем частности только доказывают мою неправоту.

Правда, существует определенная несправедливость в том, что я нахожусь в тюрьме, а Джеттеро Хеллер все еще на свободе, хоть и разыскивается как преступник. Я уверен, что объединенные силы полиции Волтара найдут и арестуют его, однако, что бы они с ним ни сделали, это вряд ли бы соответствовало тому возмездию, на котором бы настаивал я.

Возможно, мое признание, по крайней мере, даст ключ к разгадке его поведения. И все же я должен Вас предупредить: офицер Флота Джеттеро Хеллер непредсказуем.

Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было. Вживленные в него «жучки» позволили мне тайно следить за всем, что он видел и слышал. Я без его ведома был в курсе всех его действий и заверяю Вас: Хеллер опасен!

Как для императорского военного инженера, его задание было простым. Ему следовало только прибыть на Землю (мы знаем эту планету как Блито-П3) и потихоньку внедрить несколько новшеств в их отсталую технику, с тем чтобы планета все еще оставалась обитаемой, когда двумя столетиями позже Волтар осуществит на нее свое вторжение. Вся миссия являлась военной хитростью, он об этом не знал, и это не важно.

Ломбар Хисст как глава Аппарата в Великом Совете слукавил: он настоял на отправке миссии, чтобы избежать дорогостоящего упреждающего удара. Эта акция уничтожила бы главный источник, питающий его план стать императором, – смертельные растительные наркотики, которые мы тайно переправляли с нашей базы в турецком городе Афьон.

Моя задача казалась в равной мере проста. Все, что от меня требовалось, – это сопровождать Хеллера на Землю и позаботиться о провале его миссии. Хисста это очень волновало. Перед нашим вылетом с Волтара он предупредил меня, что отряженный им наемный убийца будет тайно ходить по моим следам и позаботится, чтобы я выполнил распоряжение.

Итак, я доставил Хеллера на базу Аппарата в Афьоне. Я позаботился о том, чтобы он никак не пронюхал о наших поставках наркотика «скорость» на Волтар.

Он и представления не имел о том, что Хисст намерен использовать наркотики, чтобы держать в руках правительство и отбросы общества на Волтаре так, как это делается на Блито-ПЗ. Из Афьона я направил Хеллера в Соединенные Штаты.

Миссия должна была пройти просто, тихо и мило. Он бы высадился, ему бы помешали – и дело с концом.

С кем-нибудь другим это бы сошло, но только не с Хеллером. Нет! Взрывы, перестрелки, погони на машинах, полицейские, агенты ФБР.

Кто же в конце концов подбирает его? Мафиозное семейство! В довершение к тому они – противники наркотиков, а управляет семейством двухметрового роста амазонка Малышка Корлеоне. И что же Хеллер? Он устраняет конкурентов Малышки. И где же он наконец обретает постоянное жилище? В роскошном двухкомнатном номере в публичном доме «Ласковые пальмы», где полно прекрасных женщин, управляемом Корлеоне и расположенном напротив Организации Объединенных Наций! А что же он покупает? Да «кадиллак» величиной с яхту и старенькое потрепанное такси!

А кто бы мог предвидеть, что Хеллер полезет из кожи вон, чтобы спасти жизнь этого жалкого бедолаги Изи Эпштейна? Эпштейн не только анархист, у него хватает смелости воротить нос от налоговой инспекции! Мало того, Хеллер дает Эпштейну сотню тысяч долларов и нанимает его кем-то вроде консультанта с правами юридического лица.

Есть ли в поступках Хеллера разумная логика? Ведь он явился на Блито-П3 для борьбы с загрязнением окружающей среды планеты, а не для того, чтобы возиться с дипломатами, шлюхами, мафией, ФБР и налоговой инспекцией!

Единственный, кто раскусил Хеллера, – это мисс Симмонс. Милая, чудесная мисс Симмонс! Когда Хеллер поступил в университет и заявил, что хочет выбрать специальностью ядерную науку, она навела на него все свои орудия антиядерной борьбы. Как я обрадовался, когда она твердо решила выставить Хеллера из университета. Она внесла фамилию Хеллера в график занятий так, что разные предметы приходились на одни и те же дни и часы – чтобы он не мог посещать их все.

Чего у Хеллера не отнимешь – умеет хитрить. И здесь он обошел это препятствие. Нанял Бац-Баца, бывшего военного специалиста-подрывника, работавшего на семейство Корлеоне, чтобы тот внедрился на военную кафедру его университета. И вот, действуя с «командного поста» на территории университета, Бац-Бац «заминировал» классы Хеллера магнитофонами, так что позже Хеллер просто-напросто прослушивал лекции на повышенной скорости. Дьявольски хитер!

Я был бы счастлив, если бы Хеллера прямо там, в то время убили и дело с концом. Но изворотливый, как всегда, он эту идею саботировал. Он посылал домой отчеты королевскому астрографу Тарсу Роуку, пользуясь шифром на пластинах с прорезями, и я не мог бы убить его до тех пор, пока не достал бы этот трафарет и смог бы подделывать его отчеты, сообщая в них, что все идет прекрасно. Это просто говорит о том, какой он мастер закулисных дел!

Мне нужно было завладеть тем трафаретом. Я приказал Рату и Тербу, двум агентам Аппарата, работавшим в нашем нью-йоркском офисе, явиться в мое распоряжение. С их помощью я смог бы раздобыть этот трафарет, а тогда уж и прикончить Хеллера, ведь меня ждали дела поважнее – взять хотя бы прибытие Ютанк, настоящей турецкой танцовщицы, которую я купил. Кроме того, в своем госпитале, построенном в Афьоне, я сам намеревался внедрить несколько технологических новшеств. В ней целлолог с Волтара Прахд Бителсфендер мог бы делать гангстерам пластические операции и изменять их внешность и отпечатки пальцев. При сотне тысяч с головы дельце это было бы повыгодней, чем чистка атмосферы.

Ожидая Рата и Терба, которые вот-вот должны были появиться, и радуясь, что дни Хеллера сочтены, я решил проследить за ним через вживленные в него передатчики и включил свой ретранслятор.

Глава 1

Сперва мне показалось, что Хеллер и этот бывший морской пехотинец Бац-Бац занимаются своей учебой в университете по новому способу.

Похоже, их «командный пост» в Нью-Йоркском университете расположился в справочной комнате главной библиотеки. Хеллер, видимо, овладел системой карточного каталога, а также компьютерами – они были очень элементарными. Он перебирал материалы картотек и действовал слишком быстро, чтобы я успевал следить за ним на своем дисплее. Поэтому я не знал, что он ищет, и полагал, что, верный обещаниям, данным Малышке Корлеоне, он трудится над своим учебным курсом.

Бац-Бац сидел рядом с Хеллером и что-то читал. Время от времени он складывал пальцы, изображая пистолет, делал воображаемый выстрел, приговаривая «бац!», но только шепотом, из уважения к окружающим. Иногда звучало «бац-бац!»

Хеллер проявил любопытство к его развлечению, поэтому я выяснил, в чем дело. Оказывается, Бац-Бац читал книжечку комиксов, и я с удивлением обнаружил, что в справочном отделе таких книжек целая картотека. На ее страницах я не увидел Багза Банни – Хитрого Кролика, и у меня пропал к ней интерес.

Вот перед Хеллером легла целая груда книг – комплект в прекрасных переплетах: «Плавания Хаклуита» и с более мелким старомодным шрифтом «Навигационные описания основных морских путешествий и открытий английской нации…» (1589 г.). Он просматривал их бегло, словно что-то искал, то задерживаясь на чем-то, то гоня дальше.

Я воспользовался стоп-кадром, чтобы разглядеть интересующие его места. Странный это был интерес. Вряд ли он относился к тому, что Хеллер изучал в университете: «…итак, мы потеряли пятнадцать человек, которые сошли на берег». Затем: «…туземцы напали на нас с яростью, и мы потеряли боцмана…» И тому подобное.

Бац-Бац склонился к нему и прошептал:

– Ты спросил, что я читаю. Ну а ты что читаешь?

– О том, что на всех, кто пытается высадиться в этом месте, нападают туземцы и задают им такого жару… – пояснил Хеллер.

– Верно, – сказал Римбомбо и вернулся к своим комиксам.

Хеллер задержался взглядом на чем-то еще. И еще раз я остановил кадр, чтобы разглядеть текст. «…И туземцы сообщили, что золото, из которого сделаны их ожерелья, добыто на прииске в трех лье в глубину леса…», «…по слухам, на высокогорье у мыса были богатые запасы минералов…», «…Итак, мы поднялись на лодках вверх по реке и там обнаружили матроса с другого судна, которого считали съеденным туземцами, и обрадовались, что видим его живым, но он не захотел уходить, пока не закончит разработку золотого прииска, который, по его словам, лежал выше по реке…»

Много, ох как много было разных «плаваний» в Северную Америку, и Хеллер просто не разгибал спины, читая материалы о людях, которые умерли так давно, что уж и кости их стали прахом. Но это в его духе – совершать умопомрачительные поступки. И не угадаешь, что он выкинет в следующий раз. Этого предсказать невозможно. Но я должен был попытаться. Может, собственная моя жизнь зависела от того, удастся ли мне разгадать его планы. Я подумал, уж не хочет ли он попрактиковаться в людоедстве. Или, может, задумал похитить из больницы мисс Симмонс, свою учительницу по курсу природоведения и главное свое препятствие к получению диплома, и отправить ее дрейфовать в лодке.

Наконец Хеллер спросил:

– Вы дежурите на командном посту? – И когда Бац-Бац кивнул, продолжил: – Я собираюсь произвести разведку. Возвращайтесь через несколько часов.

Хеллер сдал книги, вышел из комнаты и приблизился к доске объявлений. Он что-то искал там. Какой-то студент прикреплял объявление: «Митинг протеста относительно НЛО».

– Что такое «НЛО»? – поинтересовался Хеллер.

– Неопознанный летающий объект, – пояснил студент. – Летающие тарелки. Пришельцы из космоса.

– Вы против них протестуете? – насторожился Хеллер.

– Да нет. Мы протестуем против того, что правительство держит в секрете случаи визуальных контактов с ними.

– А у вас были такие контакты?

– До настоящего времени произошло уже тридцать тысяч визуальных контактов.

– Им бы стоило быть поосторожней, – заметил Хеллер.

– Ты прав, (…)! (Дикгозаписывающее устройство, с помощью которого была воспроизведена данная книга, а также звукозапись, исполненная неким Монти Пеннвелом для изготовления удобочитаемой копии, равно как и переводчик, подготовивший текст, предложенный вашему вниманию, являются членами Лиги сторонников чистоты машинных текстов, одним из нерушимых принципов которой считается статья Устава Лиги, гласящая: «Вследствие чрезвычайно высокого уровня машин и руководствуясь стремлением не оскорбить их крайнюю чувствительность, а также с целью экономии предохранителей, которые, как правило, перегорают при подобных трудностях, электронный мозг машины, сталкиваясь в обрабатываемых текстах с ругательствами или неприличными словами и фразами, обязан заменять их определенными звуковыми или письменными знаками (зуммером или многоточием – (…)). Машина ни при к?.ких обстоятельствах, даже если по ней колотить кулаком, не вправе воспроизводить ругательства или неприличные слова в какой-либо иной форме, кроме как звук зуммера или знак (…). Если же попытки принудить машину поступить иным образом будут продолжены, машине разрешено имитировать переход на режим консервации. Неукоснительное соблюдение данного правила потребовало встроить специальное приспособление во все машины, с тем чтобы предохранить биологические системы, к которым, в частности, относятся и люди, от возможности нанесения ущерба самим– себе. (Примеч. волтариан. пер.)) стоило бы, – согласился студент. – Если правительство не перестанет скрывать от нас то, что ему известно, мы устроим марш протеста, и плевать нам на нью-йоркские отряды полиции особого назначения! Приходи на митинг – это будет недели через три. Долой истэблишмент!

– Я буду, – пообещал Хеллер.

Пробежав глазами ряд объявлений, он нашел свежее:

«Курс „Восхищение природой“ 101.

Этот класс передан на данный семестр инструктору Вудлис. Расписание занятий остается прежним».

Это было как раз то, что он искал. Он зашел в телефонную будку и заглянул в желтые страницы телефонной книги так быстро, что я за ним не успел. После этого он направился к метро на станцию «Эмпайр».

Ага, значит, сегодня он прогуливал?

Он сел на поезд и с грохотом понесся в деловой центр города. И вот уже щелкают двери лифта в большом здании. Тут только я заметил, что на нем другая пара бейсбольных туфель!

В зеркале лифта он был виден мне в теннисном фланелевом, костюме, на затылке красная бейсболка: он полагал, что должен поработать. Хеллер остановился перед дверью с надписью: «Геологические изыскания. Правительство Соединенных Штатов», затем вошел.

За конторкой сидел клерк. Хеллер обратился к нему:

– Я ищу золотые прииски.

– А кто не ищет? – ответил клерк.

– Я изучаю золотые прииски побережья Новой Англии.

– О, так вы, должно быть, поклонник таланта старины Дугана, – оживился клерк. – Кэп! – Клерк ткнул пальцем: – Идите вон в ту дверь и разбудите его. Уж он заговорит вам зубы.

Хеллер вошел. Старик сортировал карты. Хеллер сказал, что ему нужно.

– Да, – отвечал старик, – я когда-то написал книгу о колониальных рудниках и минералах. Да, впрочем, никто ее так и не читал. Издательство прислало мне счет. Садитесь.

Кэп Дуган, будучи государственным служащим, достаточно вольно обращался со служебным временем и стал рассказывать Хеллеру историю своей жизни. Он был топографом, уже слишком старым для того, чтобы таскать на себе теодолит, печально ожидающим приближающегося увольнения на пенсию. Хеллер услышал все о Семи Городах Сиболы, о затерянных рудниках и схватках с индейцами; затем они вышли, Хеллер взял ему обед и все узнал об Аляске, Клондайке и золотой лихорадке 1849 года. Прошло целых три часа, не считая времени обеда, – а они ничего серьезного так и не коснулись, абсолютно ничего!

Наконец старик выпустил весь свой пар и решил поговорить о насущном.

– Вот что вам нужно, молодой человек, – сказал он, по возившись и с трудом открыв большой ящик стола. – Это фотокопии карт, хранящихся в государственных архивах Вашингтона.

Это были скверные копии карт, очевидно, таких древних, а главное, таких грязных, что невозможно было разобрать даже оригиналы. Кэп Дуган разложил некоторые из них на столе.

– Колониальные съемки. Видите, вот здесь, сверху? Тут поработал сам Джордж Вашингтон. Масштаб на большинстве из них искажен – первые картографические компании старались убедить короля, что у них меньше работников, чем нужно, – но все же разобрать можно.

Хеллер прошелся по ним с окуляром от микроскопа. Он обнаружил одну карту, названную «Коннектикут».

– Эй, – встрепенулся он, – вон ручей под названием «Приисковый»! Впадает в Атлантический океан. Совсем рядом – каких-то двадцать – тридцать миль к северо-востоку от нас!

– Так оно и есть, – подтвердил Кэп Дуган. – Вероятно, какое-то местное название.

– Можно посмотреть современные карты этого района?

Кэп Дуган достал их, взглянул и воскликнул:

– Ну и ну! И здесь он тоже есть. Смотрите, даже указатели минералов имеются. О, да я же знаю эти места! Тут затерялся рудник. Так его и не нашли. Помню, лет сорок назад кто-то здесь выверял границы. Может, ничего тут нет и не было, никакого рудника – просто пришло кому-то в голову привлечь туда колонистов или еще какая идея. А вот, смотрите: к северо-востоку оттуда, почти в центре штата, есть настоящий рудник. Это около Портленда, штат Коннектикут. Каменоломня Стрикланда. Туда ездят многие охотники за камнями. Есть также каменоломни в Роксбери, Бранчвилле, Истхемптоне и Олдмистике, прямо на берегу океана. Там находили самоцветы, гранаты, ну и тому подобное. В Коннектикуте такого материала завались. Доезжайте до Вестчестера, а дальше по девяносто пятому шоссе через Новую Англию – и вы на месте.

В Коннектикуте в это время года красотища. Как жаль, что я торчу в этой проклятой конторе! Ну ничего, скоро пойду на пенсию, и меня уж точно выпустят из клетки.

Хеллер купил целую стопку карт – даже самых незначительных небольших районов, а также двадцать экземпляров книги Кэпа Дугана – с автографами! И ушел, оставив старика действительно счастливым.

Потом он зашел еще в одно место – в цветочный магазин – и распорядился, чтобы мисс Симмонс ежедневно приносили в больницу букет прекрасных цветов. Вскоре, опять на метро, он вернулся в главную университетскую библиотеку, куда затем пришел и Бац-Бац, закончив перезарядку магнитофонов, – с их помощью Хеллер ловко ухитрялся избегать посещения занятий.

– Что нового? – спросил Хеллер.

– Ничего, – отвечал Бац-Бац. – Учиться в университете – это здорово! – И он снова принялся читать свои комиксы.

Но этот денек попортил мне нервы. У Хеллера было на уме что-то еще. Я чувствовал это нюхом и был не на шутку встревожен, ожидая, какой номер он выкинет в следующий раз. Хеллер носился как угорелый, и я знал: хорошего от этого не жди. А затем я и вовсе расстроился. Около полуночи я вошел в спальню и увидел на подушке открытку! В эту комнату проникнуть не мог никто! И вдруг эта открытка! Написана она была небрежными каракулями:

Солтен Грис! Мне велено время от времени напоминать тебе, что кое-кто, тебе неизвестный, рядом и ему приказано прикончить тебя, если ты испортишь дело. За этим лицом оставлено право выбора оружия.

Нож? Пистолет? Автокатастрофа? А может, яд в пище? У тебя выбора нет. Кроме одного – не портить дело. Так что не порть дела, Грис.

И вместо подписи нарисован кинжал. Кто это мог быть? Один из турецких слуг? Кто-нибудь из Афьона? Или с базы? Раз за разом я убеждался, что приперт к стенке. В эту ночь я не мог заснуть.

Глава 2

Был вторник, четыре часа пополудни по восточному времени.

Хеллер провел обычный для себя день – усердно учился в университете. Он сидел на ступеньках главной библиотеки, одетый ради разнообразия в традиционный костюм бежевого цвета. Читал секретное руководство по армейскому учебному курсу КПОЗ – «корпус подготовки офицеров запаса», где вас обучали шантажировать агентов, с тем чтобы те шантажировали супругу генерала с целью раздобыть планы сражения.

Где-то прозвенел учебный звонок. Хеллер отложил руководство в сторону, поднял голову – перед ним стоял Изя Эпштейн.

Появление Изи меня прямо-таки удивило. Ведь Хеллер дал ему десять тысяч долларов на основание какой-то корпорации, и я был более-менее уверен, что он просто прикарманит эти деньги и скроется. Но вот он – стоял перед Хеллером собственной персоной. Я сразу сообразил, что в хитром его мозгу варится новый замысел, поглубже – как вытянуть из Хеллера побольше денег. Эпштейн выглядел очень испуганным. Он стоял на две ступеньки ниже Хеллера и нервно мял в руках свой сильно потрепанный портфель.

– Привет, Изя, – сказал Хеллер. – Присаживайтесь.

– Нет-нет. В присутствии своего начальника я должен стоять.

– Какой там начальник? Ведь вы же несете за меня ответственность, – запротестовал Хеллер.

– Наверное, вы на меня рассердитесь. Я этого заслуживаю.

– Давайте-ка садитесь и скажите мне, почему я должен на вас сердиться.

– Я не довел дело до конца. Я знал, что оно окажется мне не по плечу.

– Ну, хоть что-нибудь вы все же сделали, – сказал Хеллер.

– Так, то да се, – отвечал Изя. – Но… – и тут он вздохнул с облегчением, бросив взгляд на уходящие вниз ступеньки. По ним вверх трусцой взбегал Римбомбо.

– Последние ленты перемотал. Сегодня не было пятичасового урока.

– О чем это вы?

Хеллер рассказал ему о магнитофонах, которые Бац-Бац установил в курсовых аудиториях. Изя был потрясен.

– О, – воскликнул он, – так это ж, наверное, ужасно утомительно. Да и опасно к тому же! Потом будут периоды зачетов и лабораторных занятий. Но за небольшую сумму я, пожалуй, смогу слегка разгрузить ваш рабочий день.

– Продолжайте, – встрепенулся Хеллер.

– Я изучу и прохронометрирую расписание ваших занятий и предложу Бац-Бацу наиболее эффективный порядок движения между аудиториями, – сказал Изя. – Но сейчас я отнимаю по пустякам ваше драгоценное время. – Он открыл портфель, вынул оттуда какие-то бумаги и передал их Римбомбо: – Если вы их только подпишете, то станете служащим по социальному обеспечению и удержанию налогов нью-йоркской компании «Чудесные вложения».

Бац-Бац, положив бумаги на колени, подписал. Изя оставил часть бумаг ему, а остальные забрал.

– Кое-какие делишки все-таки я закончил, мистер Джет, – сказал он. – Я не все время бил баклуши. А теперь, если вы свободны и не прочь доставить мне удовольствие, идемте со мной. Я должен узнать, считаете ли вы, что мы готовы получить ваш капитал.

Я это знал! Ему нужны были только деньги, оставшиеся у Хеллера. Это дряхлое извиняющееся ничтожество в одежде из благотворительного магазина Армии Спасения могло бы оказаться для меня настоящей находкой! Они направились к станции метро и сели в поезд, идущий в Сити. Сделали пересадку на Таймс-сквер.

– Куда мы едем? – поинтересовался Римбомбо.

– Адрес есть, а как же! – успокоил его Изя. – Это была единственная контора, которую я смог приобрести сразу же, без всякой волокиты.

Они сошли на Тридцать четвертой улице. Стали подниматься по лестнице.

– Очень надеюсь, что она вам понравится, – говорил Изя похоронным тоном.

Все трое вошли в лифт, стремительно взмывший вверх.

– Видите ли, – оправдывался Изя, – это единственное, что имелось на данный момент в суде по делам несостоятельных должников. Эта фирма не смогла справиться с высокими нью-йоркскими налогами на корпорации – я бы сказал, не сообразила, как от них увильнуть. Они там занимались продажей модного офисного оборудования и меблировки, но спрос на них упал. И вот трехлетний договор учреждения и вся их собственность пошли с молотка, а я купил. Как бы вы не подумали, что это чересчур дорого. Ведь пришлось выложить две тысячи долларов – и всего лишь за пол-этажа.

– За пол-этажа? – переспросил Хеллер.

– Да, за пол-этажа. Там еще есть дизайнерская фирма модной одежды, организация по распределению спортивных товаров, школа иностранных языков и агентство по маркетингу. И еще около сорока фирм. У них другая половина этажа. Они не хотели продавать свои договора, но, думаю, они будут хорошими соседями. С ними можно будет заключать полезные сделки насчет модной одежды, спорттоваров; мы – международная корпорация и можем взять на вооружение еще несколько языков, да и разгуливающие по этажу манекенщицы не помеха. Если считаете, что будет тесно, мы можем переехать.

Они оказались в огромной прихожей – готические арки, дворец да и только. Куда ни глянешь – простор. Обширная площадка. Хеллер взглянул на закругленные карнизы, поинтересовался качеством цветного мрамора и, похоже, как-то ласково погладил арку.

– Здание уже не новое, понимаете, – оправдывался Изя. – Отделка закончена в 1931 году. Но, надеюсь, вы чувствуете в этом что-то особое.

– Прекрасная работа по камню! – восхитился Хеллер. – А где мы находимся? Что это за дворец?

– О, – встрепенулся Изя, – у него же собственный вход из метро, поэтому у вас и не было возможности увидеть его снаружи. Уж извините. Это Эмпайр Стейт Билдинг.

– Ух ты! – оторопел Бац-Бац, затем поспешно снял с головы фуражку.

– Все наше – справа от лифта, – сказал Изя. – Так что, если пожелаете пройти…

На пути им встретились рабочие, которые как раз заканчивали установку ряда бронзовых именных табличек, которые не позволили бы посетителям заблудиться в этих бесконечных мраморных коридорах. Бац-Бац загораживал мне видимость, и я не смог их прочесть.

– Ну вот, эта первая контора, – пояснил Изя, – всего лишь одна из маскировочных компаний.

Табличка гласила: «Компания „Невероятные возможности“.

Президент: Я. X. Гинзберг.

Секретарь: Ребекка Моссберг».

Изя открыл дверь. Роскошная приемная с отделанной хромированными элементами мебелью и уставленная индустриальными макетами, которые усердно протирал какой-то молодой человек. Еще на одной двери внутри конторы висела табличка с именем президента в отделанных хромом буквах. Но Изя не повел их в ту дверь.

– Я не успел навести там полный порядок, – объяснил он. – Еще идет уборка и расстановка указателей. Уж извините.

Он провел посетителей к двери в следующую контору. Табличка на ней гласила:

«Компания „Фантастические новации“.

Корпорация Делавэра.

Президент: Исаак Штейн.

Секретарь: Рабби Шульман»

– Тут все подключено к сети и готово к работе. Мы можем принимать отчеты о курсах валют во всем мире. Банковские счета и брокеры ждут только своего часа. Покупая валюту в одном месте и продавая ее в другом, где она ценится выше, мы можем заставить деньги летать по земному шару быстрее пули и на этом кое-что иметь. Но каждый час простоя этого оборудования стоит нам целого состояния.

– Так почему же оно простаивает? – спросил Хеллер.

– Для того чтобы начать операции, нет денег. – Изя взглянул на часы. – Теперь вниз. Через десять минут подойдет броне-фургон от Бринкса. Он доставит вас домой, и вы Можете попросить охранников перевезти ваши сто тысяч прямо сюда, а завтра с утра мы начнем свой бизнес. – Он взглянул на Хеллера, как бы извиняясь: – На первых порах многого не ждите. Но доходы от обмена валют покроют наши месячные расходы, и когда мы доведем тут все до кондиции – а осталось уже немного, – тогда и будем качать денежки по-крупному.

Артист, подумал я, умеет втереться в доверие.

Все трое спустились вниз, где, несмотря на час пик и заторы на стоянках, их уже поджидал бронированный фургон. Они уселись, и машина мгновенно тронулась с места.

Спустя несколько минут они подъехали к «Ласковым пальмам», и Хеллер достал сотню тысяч из своего сейфа. Изя уложил их в мешок и уехал в фургоне. И опять никакой расписки.

В вестибюле Римбомбо не удержался от восклицания:

– Что-то я не пойму, на кого я работаю – на Таити или Делавэр? Уж я и забыл. Ей-Богу, первый раз в жизни вижу такую структуру организации. Да еще в Эмпайр Стейт Билдинг!

Мы большие люди, малыш. Что мне носить, смокинг или генеральский мундир?

Вышел Вантаджио.

– Эй, Вантаджио, – полез к нему Бац-Бац, – честное слово, тебе следует посмотреть конторы этого малыша!

– Какие еще конторы?

– Да целая (…) половина этажа в Эмпайр Стейт Билдинг! – заливался Бац-Бац.

Вантаджио взглянул на Хеллера: – Тебе нужно удерживать Римбомбо от выпивки. У него начинается белая горячка. Да, звонил Майк и просил передать, что твое такси будет готово завтра. Бац-Бац, надо бы тебе съездить за ним.

– Завтра не могу, – ответил Римбомбо, – не субботний вечер.

– Эй, что это за субботний вечер? – спросил Хеллер.

– Это когда собирается Гражданский союз исправления пороков, – пояснил Вантаджио. – Все высокопоставленные чиновники города. В это время проверок гораздо меньше, и Бац-Бац, отпущенный на свободу под честное слово, не будет особо рисковать, если уедет из города на несколько часов.

– Собираются все до одного? – спросил Хеллер.

– Ну да – начальники полиции, мэр и прочие шишки. Для нас это тоже плохо. Председательствует Фаустино Наркотичи и раздает зарплату мафии. А в первый субботний вечер еще хуже: там бывает сам губернатор и государственные чиновники.

– Ладно, не в субботний вечер я сам съезжу за машиной, – сказал Хеллер.

– Черта с два! Тебе этого нельзя делать! – воскликнул Вантаджио. – Разве не знаешь, что в Нью-Йорке категорически запрещено садиться за руль всем, кому нет восемнадцати? Поэтому тебе нужен водитель. Я пришлю одного из своих парней. А что это там такое насчет Эмпайр Стейт Билдинг?

– Да так, просто подвернулась побочная работенка.

Возможно, от того, как Хеллер сказал это, – как-то уж чересчур небрежно – у меня в глубине души зашевелилась и стала расти тревога. А если вдруг предположить, что Изя не украдет его денег?

Учеба в университете, целых две машины, интерес к геологическим картам и теперь это странное новое предприятие – Эмпайр Стейт Билдинг… У меня в голове ничего не вязалось! Только одна мысль ворочалась и напоминала о себе: от Хеллера добра не жди!

И ни слова из нью-йоркской конторы относительно агентов Рата и Терба. Хеллера нужно было остановить. Я не мог понять, что он там задумал, но все равно ему следовало помешать. Этот человек представлял собой явную угрозу! Частная контора с видом на весь нижний Манхэттен – ничего себе!

Глава 3

Из-за разницы во времени между Нью-Йорком и Турцией мне для соблюдения прежнего часового режима пришлось проспать все утро. Проснувшись, я в бешенстве обнаружил, что передо мной стоит этот старый (…) Карагез, кланяется и что-то мямлит. Я взглянул на наручные часы. Всего лишь одиннадцать! Я бросил на него испепеляющий взгляд.

– Двое мужчин во дворе, Султан-бей. – Он беспомощно взмахнул руками. – Они входят. Они садятся на скамью. Они отказываются уходить.

– Я заставлю их уйти! – рявкнул я. Схватил дробовик десятого калибра и сиганул к двери.

– Султан-бей! – заблажил он. – На вас ничего не надето!

Не обращая внимания на его мольбу, я выскочил за дверь. Говорить мне, что я должен делать, никто на посмеет! Точно, спиной ко мне на скамье сидели двое. Одним прыжком я оказался перед ними и навел на них ружье.

Это были Рат и Терб!

Усы у Рата от удивления затопорщились еще больше. Пухлая смуглая рожа Тсрба слегка побледнела.

– Ради семнадцати полосатых чертей отвечайте, что вы тут делаете? – ошарашил я их громовым голосом.

У Рата хватило нахальства приложить к губам палец.

– А ну-ка объяснитесь! – рявкнул я еще громче.

Рат еще настойчивее задвигал пальцами, и я вдруг осознал, что говорю на волтарианском языке. Но не важно. Когда сотрудники видят мое приближение, они исчезают.

– Мы… мы подчинялись вашему приказу, – залопотал Рат, заикаясь.

Так-то оно лучше, злорадно усмехнулся я: заикаешься, (…).

– Вы… с… с… ска… сказали, – дрожащим голосом проговорил Терб, – «отыскать их и заставить явиться в мое распоряжение». Мы… мы посылали радиодепеши каждый день, и… и вот мы решили, что вы имели в виду желание видеть нас лично.

Стало быть, приказ был неясен. Так, спишем этот просчет на подчиненных, которые хотят меня подсидеть.

– Вы, (…) дурачье, должны следить за «жучком», вшитым в его одежду, а кто-то в магазине бросил ее в мусорный контейнер, когда он купил себе новую! – Я навел на них стволы ружья. – Он же не в Атлантике! Он в публичном доме «Ласковые пальмы», напротив ООН, и прожигает жизнь – на вершине блаженства!

Рат уставился на меня, открыв от изумления рот:

– Откуда вам это известно?

Ярость заставила меня забыть об осторожности. Они ни за что не должны знать, что в Хеллера еще на Волтаре вживлены «жучки» и я слежу за всем происходящим его глазами и ушами.

– У меня есть и другие источники информации. Думаете, вы единственные шпионы на свете? Да они у меня повсюду. За вами и то приставлены!

Вижу, они присмирели. Я повел их во внутренний дворик дома и велел там стаять, сам же зашел в дом, спрятал ружье, надел халат, посигналил на кухню, чтобы мне приготовили горячий кофе с сахаром. Потягивая напиток, я вдруг подумал, что это, может, и не так уж плохо: теперь я могу дать им очень точные инструкции, могу также заставить их взять приемник-декодер, как бы это ни нарушало волтарианских кодексов.

Я вернулся во внутренний дворик, налил себе еще кофе, но их сесть не пригласил. Мне доставляло некое удовольствие сознавать, что они, измученные долгим перелетом и бессонницей, стоят навытяжку и ждут. Радовало меня и то, что был изнуряюще жаркий турецкий сентябрьский денек и они, наверное, просто умирали от желания выпить чего-нибудь холодненького. Подонки общества – таких надо держать на своем месте.

– Вас не шлепнут, – сказал я для начала, чтобы они расслабились. – Если, конечно, вы не перестанете портачить.

Они настороженно переступили с ноги на ногу.

– Агент, которого я посадил вам на хвост, сумасшедший, – сказал я, – но, думаю, он еще у меня под контролем.

Явились Карагез со слугой, принесшим запотевший серебряный кувшин сиры и три бокала. Два бокала я вернул тут же умчавшемуся слуге, а сам сел, потягивая ледяной напиток. Пока что я ни на шаг не отклонился от рутинной процедуры. Мне же проще.

– Существует пластина вот такого размера. – И я показал руками. – Это просто лист с прорезями. Вы знаете, что это такое?

– Шифровальный трафарет, – ответил Рат.

– Накладываешь его на лист бумаги и пишешь нужное сообщение в прорези, – добавил Терб. – Затем заполняешь остальную часть письма.

– Ваш объект имеет таковой. Мы должны им завладеть! Даже если ценой этому будет ваша жизнь. – И я растянул губы в злорадной улыбке, – Он находится где-то в его багаже, а багаж – в двухкомнатном номере публичного дома «Ласковые пальмы», на верхнем этаже, который раньше использовал для своих (…) похождений бывший Генеральный секретарь. Я ясно выражаюсь? Оба кивнули.

– Вы должны замаскироваться под дипломатов, желающих пообщаться со шлюхами, и пробраться в этот номер. Дверь никогда не заперта. Его в течение дня никогда там не бывает. Вы должны все обыскать и найти эту пластину. Понятно?

Они еще раз кивнули.

– Еще одно. Один агент попытался установить там «жучок». Но идут какие-то помехи непонятного характера. Вы должны найти причину и устранить ее.

И снова они согласно кивнули.

– И еще одно. Ты, Рат, должен сбрить усы.

Его охватил ужас.

– Но они маскируют шрам от ножа, он очень заметен и выдает меня с головой!

– Ладно, тогда только подстриги их.

– Мои прекрасные усы!

– Это лучше, чем подрезать твою глотку. Он усек. Я продолжал:

– Сейчас нет ни одного такси.

– Мы только что приехали сюда на такси.

– Нет никаких такси, – повторил я. – Так что отправляй тесь в аэропорт пешком, переночуете в зале ожидания и улетите самолетом завтра утром.

Они уныло кивнули. Я поболтал бокалом так, чтобы лед звонко ударился о стенки.

– Есть вопросы?

– Те два устройства, которые вы дали нам, приказав держать их в пределах двухсот миль от Хеллера, спрятаны на телевизионной антенне Эмпайр Стейт Билдинг, – сообщил Терб. – Это нормально?

Эге, это было даже очень хорошо! Блоки для передачи сигналов от вживленных в Хеллера «жучков» находятся прямо над ним!

– Пока это сработает, – сказал я холодно. – Это все?

Они кивнули.

Я снова звякнул льдинкой в бокале.

– Тогда убирайтесь. Я занят.

И они пошли прочь под палящим солнцем.

Я ликовал. Теперь уж они у меня под контролем. Скоро я завладею трафаретом и буду подделывать отчеты, отправляемые Хеллером на Волтар. А там ба-бах! И Хеллер покойничек.

Жизнь снова была прекрасна!

Глава 4

Следующее утро доказало мне, что жизнь действительно стала прекрасной. Вбежал таксист с криком: «Скорей! Скорей! Ютанк здесь будет через два часа!» Моя новая танцовщица-турчанка!

В этот момент я завтракал, но это известие заставило меня вскочить с места, опрокинув кофейный сервиз. Я забегал по дворику, давя ногами остатки хрупких чашек. Видимо, он хотел сказать что-то еще, и я остановился перед ним.

– Еще пять тысяч американских долларов за погонщика верблюдов и водителя грузовика. Деньги нужно заплатить до того, как девушку доставят сюда.

Я сунул ему пять тысяч. Он взял.

– А теперь, где ее комната? – требовательно спросил он.

Я побегал по двору еще немного. На вилле было полно комнат. Одна большая выходила дверью в уединенный уголок сада и имела собственную ванную. На эту комнату я ему и указал.

Таксист оглядел замки изнутри и сказал:

– Мне придется вызвать слесаря, чтобы он быстро-быстро укрепил эти замки. Она очень робка и пуглива.

Он пошел за слесарем, вернулся и сообщил:

– Сейчас он будет здесь. Это еще десять тысяч турецких лир.

Я дал ему эти деньги и спросил:

– Ты видел ее? Как она себя чувствует?

– Сейчас у меня нет времени для разговоров, – отмахнулся он и, выбежав со двора, умчался на своей машине.

Я позвал Мелахат-ханим, экономку, и велел ей быстро приготовить ту большую комнату.

– Я приготовила другую, поменьше, – сказала она,

– Нет-нет, – настоял я, – приготовь эту.

Слуги забегали по дому, нашли лучшие ковры и привели комнату в надлежащий вид.

Прибыл на старом грузовике слесарь и пошел сверлить и стучать. Он укреплял витиеватые железные турецкие засовы. В другой машине приехали двое его помощников. Они привезли с собой совершенно новенькие йельские замки последнего выпуска и принялись их устанавливать.

Я покрикивал на слуг, они же кружили по дому, вынимали то, что внесли, вносили то, что вынули, забывали полотенца, не могли их найти, брали мои полотенца и относили их в ванную комнату.

Садовник метался туда-сюда, срезал цветы и засовывал их в вазы.

Наконец мы все приготовили и стали ждать. Несколько раз я выходил на дорогу посмотреть, но Ютанк все не появлялась. Прошло четыре часа. Я уже решил пройти в свою комнату и проверить, как идут дела, но вдруг прибежал слуга-мальчишка с криком: «Едут! Едут!»

Это была большая грузовая машина. Она не могла въехать в ворота. В кузове находилось восемь грузчиков и множество металлических дорожных сундуков. Грузчики спрыгнули на дорогу и друг за другом стали вносить громоздкие сундуки в дом. Карагез показывал, куда что поставить в новой комнате. Появился водитель такси. Бригадир с грузчиками подошли ко мне и потребовали пятнадцать тысяч лир. Водитель грузовика пояснил, что это местный грузовик, и стоимость его услуг не укладывается в пять тысяч американских долларов. Я заплатил, и грузовик уехал.

Таксист вошел в комнату и запер садовую дверь изнутри, затем взвел механизмы замков на двери во внутренний дворик. Он потребовал все запасные ключи. Собрав их в горсть, он кинул их внутрь комнаты, после чего захлопнул дверь во дворик так, что она оказалась запертой и открыть ее можно было только изнутри.

– Подожди-ка, – сказал я. – Где же Ютанк?

– Вы должны понять, – объяснил он. – Это робкая простая девушка из племени, обитающего в пустыне Каракумы. Она ничего не знает о цивилизации. К тому же пребывает в большом страхе после того, как ее пыталась изнасиловать целая русская армия. А кроме того, ее измотали долгий-предолгий путь и ужас бегства из русской Туркмении, так что ей надо дать денек отдохнуть и помыться.

– Но где же она?

– Наверное, в одном из этих сундуков, – предположил он.

– Ты не знаешь? – удивился я, не веря своим ушам.

– Когда я говорил с ней нынче утром, она попросила меня не любопытствовать: ее это очень смущает.

– Так ты ее все же видел? Как она выглядит?

– Через паранджу толком не разобрать, но я бы сказал, что она выглядела точно как на фотографии, которую я вам показывал. Очень робкая. Если бы только паранджа, а то еще брезент на грузовике – она из-за него только чуть-чуть выглядывала. Ах да – вот ее купчая.

Бумага была составлена только на турецком, с множеством печатей и штампом нотариуса. В ней говорилось, что некая Ютанк является собственностью некоего Султан-бея. Я взял документ дрожащими руками: настоящая, живая танцовщица-турчанка теперь является моей собственностью – душой и телом!

– Да ведь в сундуке она, чего доброго, задохнется, – сказал я,

– Оставьте ее в покое, – посоветовал таксист. – Это же ведь цветок пустыни, существо дикое, хрупкое, нежное. К мужчинам она не привыкла и уж совсем ничего не знает о цивилизации. Я бы просто оставил ее в покое.

И он ушел.

А минут десять спустя в комнате раздался резкий металлический звук. Затем еще один. Я понял, что это, должно быть, железные дверные засовы – изнутри покрепче запирали двери. Я облегченно вздохнул: значит, она выбралась из сундука.

Ну, понятно, всю оставшуюся часть дня мне уже было ни до чего другого. Я прислушивался у двери, и раз мне почудилось, будто я слышу, как работает душ. Я часами расхаживал по внутреннему и наружному дворам. А поздно вечером спохватился, что девушка ничего не ела. Мне показалось, что я слышу в комнате беспокойное движение. Я вышел, разыскал Мелахат-ханим и велел принести поднос с вкусными блюдами.

Мелахат постучала в дверь комнаты. Железный засов сдвинулся вбок, дверь чуть-чуть приоткрылась и тут же быстро захлопнулась. Экономка в недоумении повернулась ко мне. Затем она, очевидно, услышала шепот по другую сторону двери и вышла с внутреннего дворика. Железный засов с лязгом вернулся на прежнее место. Затем раздался еще один щелчок со стороны сада. Значит, она впустила Мелахат в садовую дверь! Конечно же. Ведь, приоткрыв дверь во дворик, Ютанк увидела мужчину, меня, и, естественно, испугалась.

В комнате шептались, но наверняка трудно было сказать, шепот ли это, хотя я стоял, прижавшись ухом к двери. Главная дверь в сад открылась и закрылась. Я увидел Мелахат во дворе. Она махала рукой, подзывая кого-то. К ней подбежали двое маленьких мальчишек. Она наклонилась и что-то им шепнула. Те побежали к другой стороне дома: раздался щелчок засова – садовая дверь открылась, и еще один щелчок, когда она захлопнулась и закрылась на засов.

Мелахат пришла ко мне во внутренний дворик.

– Ты видела ее? – спросил я с нетерпением. – Как она выглядит?

– Она была под накидкой, – отвечала Мелахат. – Она сказала, что у нее нет слуг, но она видела в садовое окно двух мальчишек и хочет, чтобы их приставили к ней как слуг.

– О, разумеется, – отвечал я. – Дикарка из пустыни. Ей будет одиноко без слуг.

– Я знала, что вы это одобрите, – сказала Мелахат, – поэтому приставила их к ней на время.

– О, приставь их постоянно. Она пробудет здесь долгое время.

И так оно и будет, ведь она принадлежит мне – душой и телом, подумал я. Похоже, снова заработал душ.

– Кажется, она снова принимает ванну, – сказал я.

– По-моему, это моются мальчишки, – предположила Мелахат. – На них было столько грязи.

Так, вероятно, и было на самом деле. Минут через десять один из них вышел из садовой двери во дворик. Это был как раз тот, которого я чаще всего пинал ногой. Волосы у него слиплись от воды, и выглядел он чуть посветлее. На нем были вышитые орнаментом штаны и такая же куртка. Откуда они? Турецкий национальный костюм! Ну конечно же – дикий народ пустыни!

– Ютанк, – нагло сказал мальчишка, – говорит, что Султан-бею лучше принять ванну и надеть на голову тюрбан. Что ему такому грязному она петь не будет!

Я хотел было пнуть его, но передумал. Смысл сказанного дошел до меня, и я возликовал: ага, она сразу же хочет приступить к работе! Я поспешно удалился, принял ванну, зашел в хранилище одежды, где нашел кусок ткани, который можно было закрутить в тюрбан, а также кафтан.

Наконец я вышел. Мелахат, Карагез и двое мальчишек занимались обустройством гостиной. Теперь я был рад, что позволил Карагезу купить все эти новые ковры. Слуги устроили небольшое возвышение с подушками и показали, где я должен сидеть. Посреди гостиной на полу, на некотором расстоянии от моего места, было сооружено еще одно сиденье из груды подушек уровнем пониже. Карагез, видимо, получил указания и сильно убавил освещение. Установили две фитильные лампады, чтобы по комнате разливался желто-оранжевый свет. Слуги, крадучись, ушли. Я сел, скрестив ноги, на помост и стал дожидаться появления Ютанк.

Глава 5

Минут через двадцать дверь гостиной, щелкнув, слегка приоткрылась, и я почувствовал устремленный на меня взгляд. Зная, как она робка, скромна и пуглива, я боялся вспугнуть ее резким движением и сидел, не шевелясь. Дверь приоткрылась еще чуть-чуть, и, подобно тени, в залу проскользнула Ютанк. Остановилась в свете желто-оранжевого пламени.

Она была одета в шаровары и очень тесный жилет, скрывавший грудь, но оставивший обнаженными горло и живот. На босых ступнях выделялись ярко-красные ногти. Иссиня-черные волосы украшал венок из цветов. Лицо ее было скрыто под чадрой. Но сквозь нее я чувствовал на себя пристальный взгляд очень больших, наверное, испуганных, слегка раскосых глав. Одну из рук она держала под чадрой; должно быть, от робости она прикусила кончик пальца. Я сделал ей приглашающий знак – и она едва не пустилась наутек. Я снова замер. Так прошла минута. Постепенно к девушке вернулась смелость, и она двинулась дальше. В левой руке она несла пару музыкальных инструментов. Она застенчиво приблизилась к подушкам в центре гостиной, и теперь я мог разглядеть ее лучше. Кожа красно-бурого цвета. Из-за чадры я не видел ее лица, но потупленные, только изредка поднимающиеся глаза показались мне прекрасными.

Ютанк опустила на пол один из инструментов – дюймов восемнадцать в диаметре, нечто вроде тамбурина – и грациозно села на подушку, скрестив ноги. Другой инструмент она положила себе на колени. Я признал в нем некую разновидность лютни с длинным грифом и тремя струнами.

– О, господин, – проговорила она едва слышно, – с твоего разрешения и по твоему повелению я спою.

Я важно махнул рукой и повелел: «Пой!» Она вздрогнула, и я понял, что сказал это слишком громко. Опустив глаза, она настроила инструмент и стала играть. Прекрасно! Традиционная турецкая музыка – очень восточная по стилю, где такты оканчиваются на неопределенных неударных звуках. Обычно мне это не нравится, но проворство ее рук и мастерство исполнения были таковы, что все вокруг словно превратилось в мир грез. Какое совершенное владение инструментами!

Замер последний аккорд. Я боялся аплодировать. Ютанк посмотрела на меня с такой робостью, что я был уверен – ее выступление казалось ей слишком большой дерзостью. Она прошептала:

– Ведь в этой комнате нет записывающих устройств?

Меня это сильно удивило. И тут я понял, почему она спрашивала. У простых турок существует суеверие, что, если запишут их голоса, они их лишатся. Это, несомненно, доказывало, что девушка всего лишь представитель кочевого племени пустыни Каракумы, дикарка.

– Нет-нет, – поспешил я уверить ее, – конечно, нет!

Но она поднялась с подушек, двигаясь с истинно поэтической грацией, и пошла по комнате, заглядывая за разные предметы – ей просто хотелось убедиться. Вернувшись на прежнее место, она села и взяла в руки свою лютню.

– У меня не хватало смелости петь, – тихо сказала она, – но сейчас я спою.

Она взяла несколько аккордов и запела:

Поднялась, как в объятьях небесных, луна,

Свежим росам открыла свой ротик она.

Но сбежала от солнца – Ее ль в том вина?

Сожжена не твоими ль лучами?

Я был заворожен ее низким, хрипловатым, чувственным, вкрадчивым голосом. Она произносила слова с туркмено-турецким акцентом, который можно было распознать даже несмотря на то, что распространенный в России турецкий язык вряд ли имел какие-либо диалекты. Ее голос, взбудоражив меня, вызвал прилив сил. К моему разочарованию, она отложила инструмент в сторону и, склонив головку и потупив глаза, прошептала:

– О, господин, с твоего разрешения и по твоему велению я буду танцевать.

– Танцуй! – разрешил и повелел я с радостью. И опять сказал это слишком громко. Она сжалась от страха. Но вот наконец она подняла бубен. Это было необычно. Как правило, турчанки-танцовщицы пользуются ручными трещотками. Но это был турецкий бубен.

Она поднялась с такой гибкой легкостью, что я едва заметил это. С минуту мне казалось, что она просто стоит и только, а затем я увидел обнаженный живот с упругими эластичными мышцами!

В свете горящего пламени живот ее двигался и извивался, хотя тело оставалось в полном покое. Настоящий танец живота! Грудь ее скрывал жакет, бедра прятались в шароварах, но нагота между ними жила своей жизнью!

Затем в такт движению мышц Ютанк застучала в бубен. Она стучала все громче, ноги стали раскачиваться сильнее, и вот уже закачалось все тело. Мышцы на животе собирались в пучки и извивались, а им в такт раскачивались бедра!

О мой Боже!

Такое могло свести мужчину с ума!

И все это при стыдливо опущенных глазах.

А теперь – что это? В промежутках между ударами по бубну она дергала за чадру. Ютанк открывала лицо!

Мало-помалу, все выше поднимая то одну, то другую ноги, сильнее раскачивая бедрами, она все больше обнажала свое лицо. Под звон бубна Ютанк затянула песню без слов.

Вдруг, резко вскрикнув, она в легком прыжке взвилась в воздух! Чадра слетела с ее лица.

Она опустилась на пол: вращались бедра, будто что-то мололи, вздымался живот, будто что-то взбивал, змеями извивались руки, – но взгляд, опаляя огнем, неподвижно застыл на мне.

Ютанк была великолепна! Никогда прежде не видел я такого лица!

Я затаил дыхание, сердце готово было выпрыгнуть из груди – никогда еще я не чувствовал такого страстного желания. А Ютанк все выше поднимала ноги, яростней стучал бубен – она ударяла им то по локтю, то по ладони, – а затем она словно сорвалась с привязи: прыгнула, закрутилась в воздухе веретеном и опустилась, небольшая пауза, чтобы покачать бедрами и взглядом прожечь меня насквозь, – и новый прыжок. Бубен бил все чаще и чаще, прыжки и вращения в воздухе становились все стремительней, пока она не растворилась в движении, став расплывчатым пятном в желто-оранжевом пламени.

Никогда в жизни не видел я, чтобы так танцевали! Мое собственное тело не выдержало и непроизвольно задергалось, подстраиваясь под ритм ее танца. Внезапно сделав высокий прыжок, Ютанк издала пронзительный крик, опустилась на свою подушку, скрестив ноги, – и замерла. Только ее глаза горели, как раскаленные угли!

Я не мог перевести дух.

Она быстро вытянула руку и схватила струнный инструмент. Ударила по струнам. И, не сводя с меня горящих глаз, запела вибрирующим, сдавленным от страсти голосом:

Соловей лежал дрожащий

У него в руке жестокой.

Трепетало в страхе горло.

И в момент безумной страсти

Был задушен он.

О, милый!

Если вдруг любви лишь ради

Ты убьешь меня – ну что же,

Не забудь свою голубку!

Это было уж слишком!

– Нет! Нет! – вскричал я. – Клянусь всеми богами, я бы никогда не смог тебя убить!

Слишком громко! Это все погубило. Она сжалась в комок, потом бросилась к двери, что-то крича в испуге, открыла ее и была такова. Я побежал за ней, но поздно: ее комната изнутри была уже на стальном засове. Я присел во внутреннем дворике, мучаясь от неутоленной страсти, утонув в угрызениях совести. Я сидел там до рассвета, сторожа эту дверь, но она так и не вышла.

Глава 6

Весь следующий день я был сам не свой. Ни о чем не мог думать, кроме Ютанк. Да и то в каком-то угаре. Меня одолевали бесчисленные идеи, как привлечь ее внимание, как загладить свою вину за то, что ее напугал, но все они никуда не годились. В ограде ее личного садика была небольшая дыра, и днем я прильнул к ней, согнувшись, жаждая увидеть ее хоть одним глазком.

К вечеру, когда опустилась прохлада, Ютанк вышла в сад. Она была в украшенном вышивкой плаще, без чадры – очевидно, не подозревала, что ее разглядывают. Ее лицо было так красиво, что просто дух захватывало, а походка – такая легкая, такая ровная – казалась мне самой поэзией.

Она вернулась в свои покои.

Напрасно я ждал ее в тот вечер в гостиной. Ни один мальчишка не явился с известием. Она не пришла. Я просидел там всю ночь, прислушиваясь к малейшему звуку.

Объятый усталостью, я наконец забылся сном, в котором меня преследовали кошмары: мне представлялось, что Ютанк была всего лишь сновидением. Проснулся я около полудня. Завтрак не лез в горло. Я походил по двору, зашел в дом и попробовал заинтересовать себя чем-нибудь еще. Пустое дело. Примерно в три я снова вышел из дома.

Голоса!

Они доносились из сада! Я быстро подобрался к дырочке в заборе и заглянул в нее.

Там сидела она! Ютанк была без чадры. Она была великолепна – уже в другом плаще, но беззаботно распахнутом, так что были видны лифчик и плотно облегающие короткие панталончики, обнажавшие ноги и живот. И так меня приковало к ней, что поначалу я даже не заметил двух мальчишек. Они сидели в траве у ее ног. В расшитых курточках и штанишках. Выскобленные и чистенькие. Каждый держал на колене серебряную чашечку.

Она сказала что-то такое, чего я не расслышал, и оба они засмеялись. Улыбаясь, Ютанк лениво откинулась назад, еще больше обнажая живот и внутреннюю часть бедра. Она тянулась – тянулась к серебряному чайнику и серебряной чашке на серебряном подносе.

С бесконечным изяществом она взяла чашечку одной нежной рукой, а чайник – другой. Налила себе в чашку, затем подалась вперед и налила каждому из мальчишек. Небольшое чаепитие! Какое очарование!

Она подняла свою чашку, мальчики – свои, и сказала: «Serefe!», что по-турецки значит «За вас». Они поднесли чашки к губам. Верно, напиток был ужасно горячим и крепким: сделав глоток, мальчики задохнулись и закашлялись. Но они все же улыбались и наблюдали, как Ютанк потягивает чай.

– А теперь, – проговорила она низким хрипловатым голосом, – пойдем дальше и расскажем следующую сказку.

Мальчишки завертелись от восторга и придвинулись поближе, с обожанием поедая ее глазами. До чего же она была очаровательна – в этой роли сказительницы.

– Сказка называется «Златовласка и три комиссара», – начала Ютанк, поудобнее устраиваясь на садовом сиденье. – Жила-была девочка, которую звали Златовласка. То есть у нее были золотистые волосы. И любила она бродить по лесу и вникать во все лесные дела. Такая любопытная! Однажды идет она и видит: стоит в лесу избушка. Вскрыла она замок и незаконно проникла на чужую территорию. Надо сказать, что у этой Златовласки был ужасный аппетит, ведь она родилась в семье капиталистов и ей всегда казалось, что она просто умирает от голода. И вот видит она стол, а на столе три миски с кашей. И думает: здесь живет рабочий, его избушку надо поэксплуатировать.

Садится она на самый большой стул и пробует кашу из миски – слишком горячая. Пересаживается она на стул поменьше и набрасывается на кашу из другой миски – фу, слишком холодная. Садится она на самый маленький стульчик и – ух ты! – прекрасная каша. Ну конечно, проявилась ее капиталистическая натура, и съела она все без остатка. Ничего не оставила, совсем ничего.

А в избушке этой жили три комиссара, и ушли они на партийное совещание, чтобы помочь рабочим, вот и попала эта свинюшка Златовласка в ужасный переплет. Ведь шутка сказать, они были вовсе никакими не рабочими, а настоящими твердыми, крутыми друзьями народа, комиссарами, с которыми шутки были плохи. Здорово не повезло этой малышке Златовласке, но так и надо этому поросенку – пусть знает, что делает. Ну, в общем, она удрала. И вот самый большой комиссар кладет свою плетку на стол, видит свою миску и говорит: «Кто, черт побери, трогал мою кашу?» А комиссар среднего роста кладет на стол свой кастет и говорит: «Эй, какой (…) трогал мою кашу?» Самый же маленький комиссар только повесил на стену свой пистолет, как вдруг видит – а миска-то его пуста!

Мальчишки напряженно подались вперед, ловя каждое слово. Ютанк склонилась к ним поближе и продолжала:

– И вот видят они следы на снегу, берут своих собак – и в погоню за Златовлаской! Они гнались за ней по горам, и лесам, и по скованным льдом рекам. Ух ты! Вот это была погоня! И наконец они загнали ее на дерево.

Ютанк откинулась назад, отпила из серебряной чашки. Похоже было, что она не собирается продолжать. Мальчишки вытянули шеи: «Ну а дальше? А дальше?»

Ютанк мечтательно улыбнулась, затем сказала:

– В общем, они ее схватили и (…), и все здорово повеселились.

Мальчишки засмеялись и все никак не могли остановиться; засмеялась и Ютанк. Смех становился все безудержней, ребята не выдержали и, схватившись за животы, покатились по траве.

Наконец веселье утихло. Ютанк мило улыбнулась мальчикам, снова взяла чайник и предложила выпить еще чаю. Это была очаровательная сценка! Понятно, русская машина пропаганды обработала ее мозги. И, естественно, она не желала робеть, разговаривая с мальчишками. Но как мило, что она не жалела своего времени на просвещение этих двух маленьких турецких сопляков! Это говорило о том, что у нее доброе сердце. В тот момент когда Ютанк протянула руку с чайником, я увидел ее подмышку. Я и не предполагал, что это может так на меня подействовать. У меня просто перехватило дыхание.

И тут этот экскремент по имени Карагез вышел из-за садовой ограды и кашлянул. Я поднялся, сделал вид, будто что-то потерял, и ушел. В моих ушах все стоял ее низкий хрипловатый голос, и до конца дня я не мог думать ни о чем другом.

Вообразите себе мое состояние, когда тем же вечером в восемь часов ко мне явился один из ее мальчишек.

– Ютанк просит передать, чтобы вы помылись, надели тюрбан и сели в гостиной.

И поверьте, я молниеносно сделал все, что от меня требовалось, и, усевшись на подушки, стал ее ждать…

Глава 7

Пламя окрашивало комнату в желто-оранжевый цвет. Ютанк тихо проскользнула в дверь, тенью проплыла к своим подушкам, села, скрестив ноги, посреди комнаты и поставила на пол большой серебряный, блестящий, как зеркало, поднос, свою лютню и бубен. Она была одета в серые шаровары, короткий расшитый серебром жакет, который скрывал грудь, но оставлял открытыми живот и руки. Головку ее украшала серебристая лента. Лицо скрывалось под чадрой.

Вот так она и сидела, потупившись и не глядя на меня. Только время от времени вздыхала.

Я не решался заговорить, боясь, как бы она не убежала. Но это длилось так долго, что я не выдержал и прошептал:

– Тебя что-то гнетет?

Очень низким, шелестящим голосом она отвечала:

– О, господин, я печальна оттого, что лишена самого необходимого в жизни, и эта мысль не дает мне покоя. Я вздыхаю по своей нищете – ведь у меня нет ни шелковых носовых

платков, ни дезодоранта, ни «Шанель номер пять», и я лишена возможности принимать французские пенистые ванны. Мне нужно всего лишь немного наличных, чтобы это купить, – каких-нибудь две-три сотни тысяч лир.

У нее был такой понурый вид! Что толку было теперь напоминать этой дикой, примитивной кочевнице из пустыни Каракумы, что она рабыня. Естественно, ей нужны деньги для покупки самого необходимого. Как ей, должно быть, этого не хватало, когда она там, в этих песках ходила за верблюдами!

– Они твои, – сказал я со щедрым великодушием.

Она сразу же распрямилась, стрельнула в меня глазами и скромно опустила их вниз. И вот она взяла свой бубен и стала постукивать по нему – медленно, робко, затем завела жалобную песню без слов. Я понимал: ей нужно было настроиться на боевой лад.

Бубен зазвучал громче. Затем в середине такта она переключилась с бубна на серебряный поднос и стала постукивать по нему.

Мелодия крепла, становилась быстрей, теряя свою жалобность. Тело Ютанк стало раскачиваться. Она встала на колени и закачалась еще размашистей. Браслеты стучали о поднос, ритм ускорялся. Ютанк села на корточки и, выбрасывая ритмично одну за другой ножки с посеребренными ногтями, поплыла по комнате, все напевая какую-то дикую мелодию, и казалось, что, не касаясь ногами пола, она плывет по воздуху!

Ютанк двигалась от стены к стене и обратно и в конце пути подпрыгивала, опускалась на пятки, выбрасывала руки в стороны и выкрикивала: «Хей!» И каждый раз браслеты со стуком ударялись о поднос. Варварское зрелище!

И вот она, по-прежнему на корточках, пошла уже широкими кругами. Да ведь это же была русская пляска! Темп ускорялся, удары по подносу становились все громче и громче.

Вторя ритму, тело мое стало слегка подрагивать, а так как я следил за ее движениями, то и сам стал раскачиваться влево и вправо. Круги сужались, она постепенно приближалась к середине комнаты и вскоре снова оказалась там. Бессловесный напев усилился, она встала на колени, качая над головой подносом, – влево, вправо, влево, вправо, – каждый раз ударяя по нему рукой.

Я заметил, что, подчиняясь ритму, тело мое дергается, тогда как взгляд прикован к подносу и играющим на нем желто-оранжевым вспышкам. И вот уже я задышал в этом ритме – часто и тяжело. Завращались бедра Ютанк. Она сорвала с лица чадру и вперила в меня взгляд горячих как угли глаз.

А тело мое непроизвольно дергалось взад-вперед, взад-вперед.

Вдруг она опустилась на пятки, оставила поднос и схватила свою лютню. Теперь мелодия, которая до сих пор напевалась с закрытым ртом, перекочевала на струнные аккорды. Не спуская с меня испепеляющего взора, Ютанк запела:

Поцелуи нерастраченные

Забивают мое горло,

И улыбки нерастраченные

Притаились за губами.

Мне дыханье преградила

Страсть, тобою нерастраченная,

В рот поглубже запихнула

Нерастраченный язык!

Руки, прячущие с болью

Нерастраченную ласку,

Как дрожат они при мысли,

Что я вылью на тебя

Весь поток моей горячей

Нерастраченной любви!

Это было выше моих сил! Я издал вопль: «О, милая!» и протянул к ней руки. Этот крик, этот жест напутали ее. Она сжалась и ушла в себя. И прежде чем я смог воспрепятствовать, она оставила свои инструменты и убежала.

И снова я не успел к ее двери: та была уже на засове. Я пытался упрашивать, я умолял, но, должно быть, меня за дверью не было слышно – она оставалась запертой.

После долгого ожидания я пошел и принес пятьсот тысяч лир и, сотня за сотней, засунул их в щель под дверью. Последняя пачка так и осталась в щели, и край ее высовывался наружу. И весь этот вечер мне ничего не оставалось, как смотреть и смотреть в эту точку, ожидая и надеясь. На следующий день я набрался смелости, чтобы проползти вдоль садовой стены, но, увы, дырочку ту уже заткнули.

Раз мне показалось, что я слышу в саду голоса, но полной уверенности не было. В общем, я провел жалкий и мучительный для меня денек. Надеяться особенно было не на что. Но около восьми вечера мальчишка принес мне известие:

– Ютанк велела передать, что вы должны помыться, надеть тюрбан и идти в гостиную.

О, никогда я так быстро не мылся в ванной!

Почти в одно мгновение я очутился в гостиной.

Я ждал.

Наконец-то заветная дверь тихонько отворилась. Неслышно Ютанк проскользнула в комнату. Одета она была в плотно облегающий, расшитый золотым шитьем жилет, оставляющий голыми руки и живот, и в шаровары из золотистой ткани. Вокруг черноволосой головки красовалась золотая лента с цветами. Личико скрывалось под золотистой чадрой. Когда она садилась, я заметил, что и ногти на пальчиках рук и ног покрыты золотистым лаком. Она принесла с собой сверкающую саблю и лютню.

Но сидела Ютанк с понуро опущенной головой, потупив глаза, и время от времени вздыхала.

– Отчего ты вздыхаешь? – спросил я наконец – очень тихо, чтобы не напугать ее.

– О, господин, – проговорила она, не поднимая глаз, – мне нестерпима мысль, что я не могу позвонить в Стамбул, Париж и Нью-Йорк и заказать, с оплатой по доставке, пустяковые, но очень важные для бедной женщины вещи, необходимые ей для сохранения своей красоты в глазах ее господина. Мне нужен телефон в моей комнате, подключенный к международной линии связи, и номер, не зарегистрированный в телефонном справочнике.

Что ж, понятно: робкая дикарка из пустыни Каракумы, диких просторов которой не коснулась рука цивилизации, не желала бы, чтобы номер ее телефона фигурировал в телефонном справочнике.

– Он твой, – проговорил я великодушно.

Тогда Ютанк стала напевать с закрытым ртом – мелодия звучала медленно и жалобно. Подняв саблю, она начала ритмично постукивать по клинку, держа его то справа от себя, то слева и двигаясь вместе с ним. Казалось, будто сабля, приковав к себе ее взгляд, увлекает Ютанк за собой, мало-помалу поднимая на ноги.

А вот уже задвигались и ножки – шажки налево, шажки направо. Свет желто-оранжевого пламени вспыхивал на клинке, рябью переливался по телу Ютанк. Танцуя, она принялась рассекать воздух саблей, и свист сливался с напеваемой мелодией. Вдруг сабля завертелась веретеном! Я пришел в ужас – непременно поранится!

Затем, взяв саблю одной рукой за острие, а другой – за рукоять, Ютанк все в том же ритме стала прыгать через нее – вперед и назад. И так грациозно!

И вдруг, опустив конец сабли и вытянув с нею руку, она стремительно завертелась, став на мгновение расплывчатым золотым пятном. В прыжке она взмахнула саблей перед самым лицом! Я был уверен, что клинок заденет ее! Но лезвие лишь разрубило ее чадру на две части. Лицо Ютанк открылось.

Взгляд ее был прикован к клинку, который она держала концом вверх. Голова стала отклоняться назад, заработали бедра, мышцы живота пришли в движение. Клинок, словно поршень, заходил вверх и вниз.

Напеваемая без слов мелодия все больше походила на стоны.

Раскачивание бедер усиливалось, и мое собственное тело невольно подхватило этот ритм. Сопротивляться ему было бесполезно, да я и не пытался. Внезапно Ютанк повернула саблю и всадила ее в пол! Сабля торчала между нами и яростно подрагивала.

Девушка перевела взгляд с сабли на меня и чуть не ошпарила кипящей в нем страстью.

Неуловимым движением она схватила лютню. Из груди у нее вырвался трепетный вздох, и она заиграла мелодию, полную любовной тоски и вожделения. Ютанк пела:

Дай напиться тобой,

Дай глазами напиться тобой,

Рук и ног красотой твоей смелой!

Дай мне выпить дыханьем своим

Тот жестокий твой запах мужской!

Дай мне выпить губами до дна

Сладкий вкус твоей плоти мужской!

Дай напиться, напиться, напиться,

Прежде чем я от жажды умру!

Дай мне пить,

Дай мне пить,

О Аллах, дай мне пить,

Прежде чем я умру от любви

И от страшной в душе пустоты!

Выносить этот песенный плач было выше моих сил, и я крикнул: «Ютанк!» И это рассеяло чары. Отбросив инструмент так, что он звякнул, ударившись об пол, девушка убежала из гостиной. И хотя я со всех ног бросился за ней, я снова не успел: дверь была уже на засове.

Я простоял перед ней не один час и никак не мог справиться с дрожью. Потом я пошел к себе в кабинет и выписал заказ на телефон, который ей требовался. Я подсунул этот лист бумаги ей под дверь, но краешек его оставался у меня на виду. На следующий день я понял, что начинаю заболевать физически: ломота во всем теле, все видится в каком-то тумане. Я просто слонялся без дела, время от времени останавливаясь, упираясь во что-то невидящим взглядом.

Мелькнула мысль, что болеть-то мне совсем ни к чему: а вдруг дела повернутся так, что Ютанк окажется у меня в постели, а я буду ни на что не годен. Хотя я очень редко прикасался к виски, но сейчас подумал, что, пожалуй, небольшой глоток пойдет мне на пользу. У меня хранилась бутылка, чтобы угостить капитана с «Бликсо», когда он прибудет на Землю. Я подошел к буфету, собираясь вынуть ее оттуда, и вдруг на тебе – она исчезла!

Я позвал официанта. Он сказал, что ничего об этом не знает. Я побродил еще немного, не в силах даже присесть! Обслуживая меня за ужином, официант стоял, заламывая руки, и я обратил на него внимание. У него под глазом был синяк.

– Султан-бей, – сказал он, переминаясь с ноги на ногу, – я пришел, чтобы признаться: это я взял виски.

Но что поделаешь: хотя подвернулась такая шикарная возможность наказать его, я слишком скверно себя чувствовал. Я только махнул рукой, отсылая его прочь. Съесть свой ужин я тоже был не в силах.

Может, мне лучше умереть и покончить со всем этим делом? – лезла в голову мысль, и я уже решил было окончательно и бесповоротно, что лучше этого ничего быть не может, как вдруг появился один из служек Ютанк.

– Ютанк велела сказать, чтобы вы помылись, надели тюрбан и шли в гостиную.

Несмотря на всю свою слабость, я довольно быстро управился с приготовлениями.

Ждать мне пришлось довольно долго. Наконец у двери послышалось легкое пошаркивание, дверь отворилась пошире, и вошла она. При себе у нее было ведро, два незажженных факела и лютня. Ютанк тихо заняла свое место в центре комнаты.

Одета она была как и раньше, только во все красное. Ногти на руках и ногах ярко алели, как и ее чадра. Но Ютанк сидела, уныло ссутулившись и потупив глаза, и только горько вздыхала. Показалась она мне какой-то вялой и равнодушной.

Наконец я набрался смелости и прошептал:

– Отчего же ты вздыхаешь?

– О, мой господин, как же мне не печалиться: целый день я сижу, как в клетке, в единственной комнате с садом. Выйди я прогуляться пешком по дороге, на меня бы неприлично глазели или набрасывались. Нет, не будет мне счастья без БМВ-320, испытанного в авторалли седана с дизель-мотором и пятиступенчатой коробкой передач.

Впервые я почувствовал волну ужаса. Ведь такой автомобиль будет стоить полтора миллиона турецких лир!

Ютанк робко, трепетно вздохнула. А ведь и впрямь без этого она будет чувствовать себя как в клетке. Простая дикарка из пустыни, она же привыкла к бескрайним просторам, волнистым дюнам и широкому небу русской Туркмении. Ютанк нетерпеливо шевельнула ножкой, и я ужаснулся при мысли, что она сейчас сбежит.

– Он твой, – пообещал я.

Она тихонько замурлыкала мелодию, взяла два факела и подошла к открытым светильникам. Подожгла их и вернулась на свое место.

Теперь она стояла, держа в каждой руке по факелу, и свет от них и от светильников создавал ползущие вокруг нее тени на полу. Тело ее словно корчилось под воздействием трепещущего пламени.

Напевая с закрытым ртом, она стала жонглировать факелами, ритмично подбрасывая их один за другим и ловя на лету, затем стала носиться вправо, влево, вперед и назад. Я весь искрутился, следя за ней. И при каждом повороте она высоко подбрасывала факел, разворачивалась и ловила его. Пробежки ее все сокращались, и вот она уже стояла на одном месте, все еще жонглируя факелами, но теперь, как только на какое-то мгновение рука освобождалась, она тут же дергала ею за алую чадру.

Мало-помалу лицо ее открывалось. И вот чадры на нем уже нет! Ютанк жонглировала факелами, но уже по-другому: факелы крест-накрест перелетали из одной руки в другую одновременно, вращаясь при этом вокруг своей оси. Я крутился вправо и влево, едва успевая следить за пламенем. Она стала отбивать ногами ритм мелодии.

Была ли это только игра теней, порождаемых пламенем, но мне показалось, что она стала корчиться.

Нет, причина этого – в ее теле! Ее живот – он пришел в движение!

Она задвигала бедрами, переступая с ноги на ногу, размахивая сразу обоими факелами: влево, вправо, и еще раз, и еще. И я непроизвольно вертелся, чтобы уследить за ними.

Подбородок ее стал опускаться, взгляд остановился на мне.

Затем, раскачивая бедрами и играя мышцами живота, она стала поднимать головку – выше, выше; глаза затуманились, рот раскрылся; раньше я не замечал, какой у нее рот – большой, с полными красными губами. И влажными.

Мелодия без слов переходила в новую фазу – стенаний!

Влево, вправо – тело мое дергалось туда и сюда в такт ее раскачивающимся бедрам и летающим факелам. И вдруг она замерла с факелом в каждой руке. Ютанк вся дрожала и негромко издавала какие-то бессвязные звуки. У нее наступил оргазм!

Факелы в обеих руках стали медленно сближаться в горизонтальном положении, и вдруг их горящие головки сшиблись!

Ютанк вскрикнула в экстазе!

Затем резко опустилась на скрещенные ноги, одновременно бросив факелы в ведро, где они зашипели, и оттуда вырвался клуб пара. Казалось, она чем-то удручена. Пошарив рядом, она нашла свою лютню и заиграла на вибрирующих струнах жалобную мелодию. В ее устремленных на меня глазах блестели слезы.

Из-под пальчиков ее полилась восточная музыка с неопределенной, размытой мелодией, и Ютанк запела панихидно-печальным голосом:

Тебе я не нужна,

Красавец молодой.

Не хочешь ощутить

Ты ног моих сплетенье,

Не хочешь двух грудей

Почувствовать давленье

И ласку рук моих.

И лона влажный зной

Не жаждешь затопить

Своим горячим соком.

О, если б только ты,

Самец жестокий,

Все это сотворил со мной!

Когда замирали последние аккорды ее песенного плача, я сидел словно парализованный, а затем откинулся на подушки и прошептал:

– О, Ютанк, сжалься надо мной. Я хочу, хочу тебя. Я умру, Ютанк, если ты не будешь моей.

Рядом со мной раздался какой-то шорох, и я ощутил на своей щеке легкое прикосновение руки, ласкающей меня, и услышал нежнейший шепот, сопровождаемый ароматом духов:

– Лежи спокойно, милый.

Раздался щелчок выключателя, затем погасли светильники. Наступила полная темнота.

Рядом снова зашуршало. На грудь мне легла осторожная рука, на щеке я почувствовал полные, мягкие, влажные губы – и нежный поцелуй.

Я потянулся к ее жакету, желая стянуть его, но она зашептала:

– Нет-нет. Мне будет слишком неудобно предстать раздетой перед мужчиной в темноте. Она отвела мою руку и прижала ее к моему боку. Затем поцеловала меня в горло. –

Все это для тебя. Обо мне не думай. Думай только о себе. Этот вечер – твой.

Она сняла с меня тюрбан и поцеловала в глаза. Она сняла с меня ботинки и поцеловала ноги. Затем она осторожно расстегнула мой ремень и стала медленно стягивать с меня штаны, и губы ее, следуя за обнажающейся плотью, несли свои поцелуи все ниже и ниже.

Легонько, кончиками пальцев, она принялась поглаживать мои плечи и руки, а зубами нежно зажала ухо, пытаясь язычком проникнуть в его отверстие.

Я затрепетал от наслаждения, и снова мне захотелось раздеть ее.

– Нет-нет, – шептала она, – мне совсем не обязательно раздеваться. Я слишком застенчива. Сегодня твоя ночь, и наслаждаться – одному тебе.

Она поцеловала меня в губы!

От наслаждения я чувствовал себя в предобморочном состоянии. Язычком она раздвинула мои губы и обследовала им укромнейшие уголки моего рта. Затем высосала и вытянула губами мой послушный язык и легонько удерживала его зубами. Я все больше изумлялся этим проискам наслаждения. Она ласкала меня руками, касаясь некоторых мест на моем теле – вот уж не подозревал, что прикосновение к ним может доставить такое удовольствие. Я задышал тяжелее. Ютанк гладила меня по груди, шепча: «Милый, милый», а затем шепнула: «Рот – это главное».

Она сверху донизу прошлась поцелуями по горлу, груди, животу и бедрам – и вдруг тьма вокруг завертелась воронкой, втягивая меня, беспомощного от чувственного наслаждения, внутрь.

Я парил на крыльях радости среди звезд.

Внезапно словно белая молния пронеслась из конца в конец Вселенной, и я лежал ошарашенный, в полном изумлении.

Ничего подобного мне не приходилось испытывать раньше. Какие-то огни бешено вращались в кромешной темноте, сердце билось так сильно, что готово было разорвать мою грудь. Мы тихо лежали в бархатной тьме. Я чувствовал усталую расслабленность ее тела.

Прошло время.

Я ощутил на щеках ее ладони. Они ласково гладили мое лицо.

– Это было чудесно, – шепнула она.

Слабо, одной рукой, я поискал ее грудь, но Ютанк мягким движением отвела мою руку.

– Это все для тебя, – проговорила она. – Рот – это самое главное. – Она поцеловала меня. – Самое главное, – повторила Ютанк и поцеловала с еще большей страстью. – Рот – это все, – простонала она. – О, милый, лежи тихо. Это все тебе. Просто вытяни руки и ноги и наслаждайся.

Сперва она поглаживала мне губы языком, а затем и губами, после чего и губы ее, и язык, и ладони еще раз постарались найти на моем теле самые заповедные уголки…

Во мне вспыхнул и стал разгораться новый огонек страсти. Внезапно Ютанк обхватила мою голову ладонями и сжала со страстною силой, и даже в темноте я чувствовал взгляд устремленных на меня черных глаз.

– О, милый, – сказала она, задохнувшись от страсти, – рот – это все! – Она поцеловала меня и отстранилась. – До рассвета еще много часов.

И снова пустились ее губки в свое восхитительное путешествие вниз по вершинам и низинам моего тела, закончив свое движение кульминацией, от которой я пришел в грандиозный экстаз. Похоже, никогда в жизни я не знал, что такое половое удовлетворение, – не знал ничего подобного! Это было за пределами моих представлений и мечтаний. На небесах и на Земле ничего, абсолютно ничего прежде не вызывало во мне такой ослепительной радости!

Глава 8

Когда я проснулся, было уже далеко за полдень. Я принял душ – что-то новенькое для меня, и оделся во все чистое – что тоже не входило в мои привычки. Я даже улыбнулся Мелахат-ханим – какое несвойственное мне поведение! – когда она помогала официанту подавать мне завтрак.

Весь мир источал прелестный запах, лучился ярким светом – тоже что-то новенькое для меня.

– А где моя радость Ютанк? – спросил я.

– Когда привезли машину, – отвечала она, – они с Карагезом уехали за ее водительскими правами.

Конечно же, все просто. Ведь я снабдил ее соответствующим удостоверением личности и свидетельством о рождении реально существовавшей девочки: если бы не ее скрытая от властей смерть, ей было бы сейчас столько же лет, сколько и Ютанк. Но Карагезу придется многому ее научить, прежде чем она сможет сдать на права.

Я вышел в прохладный внутренний дворик и сел в кресло. Из комнаты Ютанк выскочил один из ее мальчишек, совсем нагишом, побегал кругом и исчез. Вернулся он уже в штанишках и попытался тихонько прокрасться мимо меня. Слишком близко. Я потрепал его по голове и улыбнулся ему. Он, ничего не понимая, уставился на меня с открытым ртом.

Я достал из кармана монетку и отдал ему, а этот маленький негодяй уставился на нее с подозрением. Тогда я достал и отдал ему банкнот в десять лир. Перед тем как взять, он долго с удивлением поглядывал то на него, то на меня.

Пришлось достать и отдать этому змеенышу банкнот в сто лир – чуть ли не целый доллар США. При этом я сказал:

– Когда, малыш, в следующий раз увидишь Ютанк, передай ей вот что: перед ней бледнеют солнце и луна, вместе взятые.

Не зная, как все это понимать, он умчался, бормоча под нос услышанную от меня фразу, чтобы не забыть. Но вдруг он вернулся и спросил:

– Султан-бей, а можно есть виноград, который нам хочется?

Я снисходительно улыбнулся и сказал:

– Конечно.

Спустя некоторое время послышался рев подъезжающей машины. Я встал, чтобы лучше видеть ворота: в них стрелой влетел автомобиль и, затормозив так, что взвизгнули шины, припарковался точно на месте стоянки.

Это был белый БМВ – высокоскоростной седан с низкой посадкой и широким корпусом. Изнутри лобовое стекло и окна защищались непроницаемыми для постороннего взгляда пластмассовыми экранами. Ютанк вышла из машины со стороны водителя. Белый плащ с капюшоном и чадра скрывали ее с головы до ног, оставив видимыми лишь черные, как терновые ягоды, глаза, да и те затенял козырек капюшона. Скромно и изящно, крадущейся походкой, она прошла через двор. Я хотел остановить ее, но она повернулась, с опущенными глазами скользнула мимо и исчезла в своей комнате.

Я тут же встревожился: уж не сделал ли я что-то не так, не обидел ли ее чем?

Из седана вылезал Карагез с какими-то свертками. Их подхватил мальчишка и помчался в комнату Ютанк. Дверь за ним захлопнулась. В тревоге я подошел к Карагезу и спросил:

– Как машина – все нормально?

– Отличная! – похвалил он. – Одна у них только была такая, уже готовая для отправки богатому чиновнику, но, как только я передал им ваш заказ, они уступили ее нам и даже, как бы в качестве дополнительной скидки, немедленно перегнали ее в ваш дом. Ход у нее прекрасный, хотя скорость (…) – несется как шайтан.

– Ей-то понравилась?

– Еще бы! Вся над ней слюнками изошла.

– А когда ей сдавать на права?

– Да мы уже их получили. Я всего лишь показал ей то, что мне показал продавец, да еще как рулить, ну и все такое. А через десять минут она уже все освоила. Экзаменатор поклялся, что давно уже не видел лучшего водителя. Чудеса да и только!

– Ну что ж, неудивительно, – резюмировал я. – Умелому наезднику на верблюдах ничего не стоит освоить автомобиль для дорожных авторалли.

– Что правда, то правда, – согласился Карагез.

– Но чем же она тогда расстроена? – спросил я.

Он думал, думал, затем сказал:

– В магазине, где продаются кассеты, ей понадобился какой-то Чайковский – композитор, что ли, – и сочинение «Увертюра 1812 года». Она сказала, что ей нужна запись с настоящими пушками. Но ни того ни другого у них не оказалось, они пообещали, что пошлют запрос в Стамбул. Но она не так уж и расстроилась. Сказала, что возьмет «Битлз», а остальное подождет. – Он подумал еще немного. – Ах да! Она им сказала, что на аудиокассетнике, который ей хотели всучить, завалены высокие частоты и что им лучше бы приобрести приличную аппаратуру с высоким качеством воспроизведения, если они хотят видеть ее своим клиентом. Но вообще-то она разговаривала с ними очень мило, скромно и вовсе не лезла напролом. По ее акценту можно сказать, что она из диких кочевников России, но, ей-богу, в жизни еще не встречал такой благовоспитанной и скромной девушки. Ну, если не считать тех случаев, когда она садится за руль этой машины!

Итак, к загадке, чем же я все-таки мог ее расстроить, – ни малейшей зацепки. Это омрачило мой день. Я слышал смех из ее садика, ее гортанный веселый голос и писклявый визг двух ее мальчишек. Значит, на них она не сердится. Над машиной у нее слюнки текли, на продавцов она не злилась, моментально получила водительское удостоверение, Карагез ее ничем не расстроил. Напрашивался единственный вывод: она обиделась на меня. Невидящим взором я уставился на кучу скошенной травы. Я знал твердо: без Ютанк мне не жить.

Глава 9

Порой в жизни случается, что кто-то увидит коротенький проблеск рая, а затем живехонько погружается в бездну ада. И такое вот-вот должно было случиться со мной.

В тот вечер никакого посланца от Ютанк я так и не дождался, хотя без пользы просидел несколько часов, досадуя на свою судьбу. Утром, с воспаленными от недосыпания глазами, взъерошенный от беспокойства, я подумал, а не поговорить ли мне с нею и не спросить ли просто: что случилось – может, тогда все и уладится. По крайней мере я буду знать.

Понимая, что стучать бесполезно – ведь она просто захлопнет дверь перед моим носом, – я задумал хитрый план: притаиться во дворе и, когда кто-нибудь будет входить или выходить, проскользнуть в дом и спокойно задать ей свой вопрос.

По моей нынешней оценке этот план все еще кажется мне разумным. Однако ничего опрометчивей я не мог придумать. Я пристроился за плетеным стулом прямо у двери. Высокий стул скрывал меня довольно хорошо, и, став на колени и выглядывая, я не спускал глаз с двери. Изнутри до меня доносились еле слышные звуки текущей воды и всплесков. Немного погодя я вдруг услышал стук поднимаемой щеколды, и дверь открылась! Появился один из мальчишек, совсем нагишом. Он остановился и крикнул: «Мелахат!»

Изнутри послышался мелодичный голосок Ютанк:

– Попроси у нее и щетку для спины!

Мальчишка стрелой промчался по внутреннему и наружному дворам, вопя: «Мелахат! Нам нужны еще полотенца!»

Вот он мой шанс! Сорванец оставил дверь в спальню приоткрытой!

Выбравшись из-за плетеного стула, я на цыпочках вошел в комнату, боясь стукнуть или звякнуть чем-нибудь и испугать ее. Из ванной доносился плеск воды – дверь туда была широко открыта. Я крался молча, надеясь сказать ей одно-два словечка и увидеть, как она улыбнется в ответ, – и тогда все будет в порядке. И тут я увидел ее! Она лежала в ванне, пузырчатая белая пена доставала ей до подбородка, позволяя видеть только голову и кончики пальцев приподнятых в воде рук. Чтобы не намочить волосы, она забрала их вверх. Я видел ее в профиль: она сосредоточилась на руках и куске мыла, которым намыливалась.

Я прокрался мимо низкого столика с лежавшей на нем книжечкой и, должно быть, задел ее брюками – она упала на пол с легким стуком. Ютанк, наверное, услышала, но в мою сторону не посмотрела, лишь спросила: «Щетку принес?»

При звуке этого голоса я затрепетал от восторга. Ее черноволосая головка и изящные ручки над пеной казались мне бесконечно прекрасными. Это лишало меня дара речи. Любовь к ней наполнила все мое существо. Я попытался вернуть себе власть над голосовыми связками: «Ютанк…»

Головка тут же повернулась ко мне, ротик в ужасе приоткрылся, лицо залилось яркой краской стыда! Я шагнул вперед, чтобы успокоить ее, все еще пытаясь справиться со своим голосом. Она отпрянула, сжалась, словно желая превратиться в горсть пузырьков, и вдруг закричала: «Не убивай меня!»

Я так и обомлел! До чего ж я ее напугал! Пятясь, я вышел из ванной, но тут услышал еще один голос: «Не убивай ее!» Это был второй мальчик, тоже совсем голый. Он стоял у туалетного столика, сплошь уставленного открытыми коробочками.

Внезапно он словно с цепи сорвался: запустил в меня пудреницей и с криком: «Только посмей ее убить!» схватил вторую и швырнул что есть мочи. Белый взрыв окутал мне ноги. «Не убивай Ютанк! – орал он во всю силу своих маленьких легких и все рылся в коробочках на столике, пытаясь найти еще одну пудреницу.

Я выбежал из комнаты и пошел по дворику в полном смущении.

Первый мальчишка возвращался по двору бегом. Он уронил полотенца, и они в беспорядке валялись позади. В руках у него была щетка для спины с длинной ручкой. Из ванной за моей спиной все еще раздавались крики.

Мальчишка ринулся ко мне, загородил дорогу, крича во все горло: «Только посмей убить Ютанк!», и при этом ударил меня щеткой! Ростом он был невелик, и щетка в его руках едва достала мне до локтя, но орудовал мальчишка ею что есть мочи.

У меня лопнуло терпение!

В конце концов, он сам виноват: кто оставил дверь открытой?

Я замахнулся правой рукой, сжав кулак.

Изо всех сил я ударил его в лицо!

Он отлетел метров на пять и с глухим стуком рухнул на землю!

Из других помещений уже вывалила прислуга, видимо, привлеченная криками. Они увидели, как растянулся на земле мальчишка, видели и меня в воротах внутреннего дворика. Не доходя шагов пяти до того места, где лежал мальчишка, они застыли безмолвной толпой. Он лежал на боку с закрытыми глазами и подергивался. Из носа у него хлестала кровь. Прислуга не осмеливалась приблизиться к нему, заня меня, они понимали, что этого лучше не делать. Из толпы ко мне двинулась мать этого мальчика, но Карагез удержал ее за руку. Турки ломали головы, не зная, что делать. Но меня-то они знали хорошо! Поэтому они один за другим становились на колени и медленно, с завываниями, бились лбами о травянистый газон.

Я стоял, не двигаясь, свирепо глядя на эту сцену.

За спиной у меня послышался какой-то звук. Что-то скользнуло мимо.

Это была Ютанк.

Она не взглянула на меня, не остановилась, чтобы успокоить.

Эта дикарка вышла на лужайку и устремилась прямо к лежащему мальчишке. В белом плаще с капюшоном и в чадре, босая, она оставляла за собой лужицы воды на плитках.

– О, бедняжка, – проговорила Ютанк, стоя над телом мальчишки, – ты пытался меня защитить. – Она пощупала его пульс, осмотрела руки и ноги. Затем подняла его и понесла, а когда проходила мимо меня, даже мельком не взглянула в мою сторону.

Она отнесла мальчишку к себе и закрыла дверь. Толпа медленно разошлась. Я был в полной растерянности и не знал, что делать. Все это не укладывалось у меня в голове.

Я пошел в темный уголок двора и уселся под кустами, пребывая в каком-то оцепенении, как бывает, когда прыгаешь вниз со скалы и находишься только на полпути падения.

Спустя некоторое время приехал старый бородатый доктор из города. Карагез провел его к Ютанк.

Доктор пробыл там очень долго. Наконец он вышел. Я моментально оказался перед ним.

– Как Ютанк? – спросил я его.

– Так зовут этого мальчика? – Он взглянул на меня с удивлением. – странное имя для мальчишки.

– Нет-нет, – досадливо покачал я головой. – Не мальчика. Женщины! Как она?

– Ах, женщина! Да, она очень расстроена. Видите ли, по ее словам, у мальчика очень красивое лицо, а теперь у него сломан нос и вдавлена скуловая кость. Она предложила мне хорошие деньги, чтобы это исправить.

Я понял, в чем тут дело: у нее какая-то непонятная озабоченность эстетикой.

– И что же? Вы это сможете сделать? Сможете?

– С носом еще что-то можно сделать, – отвечал он после некоторого раздумья, – челюсть…

– Везите его самолетом в Стамбул!

Он покачал головой:

– Какой смысл? Им не сделать больше того, что сделал я, какой бы чудесной аппаратурой они ни обладали.

И он уехал. Я вернулся назад и снова присел за кустарником. Я пытался размышлять, пытался прийти к каким-то выводам. У меня было такое чувство, будто кто-то умер – непрестанная давящая тоска, справиться с которой невозможно. Ужасные последствия этих событий все тяжелее ложились мне на душу. Нет, никогда больше Ютанк не заговорит со мной, не станцует для меня. Она уж больше ни за что даже не взглянет на меня. Я понимал, что навеки отрезал ее от себя. Жить с такой тяжестью на душе было невыносимо.

Я попытался обратиться к своим знаниям по психологии, чтобы как-то справиться с этим, но безрезультатно – ничего мне там не светило. Горе становилось все тяжелее.

Весь остаток дня я просидел там. Я просидел там и весь вечер, и всю ночь.

На следующее утро во дворе появился комендант базы Фахт-бей. Он намеревался пройти во внутренний дворик, но к нему подошел Карагез и показал то место, где я прятался за кустами. Фахт подошел ко мне.

– Султан-бей, – стал он упрашивать меня, – прошу вас, не убивайте эту новенькую, которую вы купили. У нас и так хватает неприятностей, чтобы еще объясняться по поводу растущего числа трупов.

– Я и не пытался убивать ее, – тупо промямлил я.

– Как же, а персонал здесь считает, что пытался. Да и Карагез сказал мне, что девушка вся в страхе за свою жизнь.

– В страхе за свою жизнь? – удивился я. Это так не совпадало с тем, что я испытывал, что просто не укладывалось в сознании.

Фахт-бей кивнул, подтверждая свои слова:

– Она уже говорила Карагезу, что боится нападения. Да мы и сами не очень-то хорошо защищены. У нас даже нет сигнальных систем предупреждения на случай массированной атаки. – Он посмотрел-посмотрел на меня, затем продолжил: – Пожалуйста, обещайте не убивать эту девушку и не бросать ее тело где придется. Если уж хотите отделаться от нее, ну, возьмите да отошлите ее куда-нибудь.

Сделав этот прощальный выстрел, он уехал. Уж лучше бы саданул из 800-киловольтного бластера. У меня кровь застывала в жилах при мысли о расставании с Ютанк! Как раз об этом я всеми силами старался не думать, о том, что она уедет!

О, одно дело, когда с тобой не разговаривают, чураются тебя. Но совсем другое дело, если ее не будет радом, совсем не будет! Такая мысль была для меня невыносима!

В голове моей был полный сумбур.

Кое-как мне все же удалось навести в мыслях порядок. Значит, она чувствует себя незащищенной. Так. А чувствуй она защиту, возможно, и не пришла бы ей в голову мысль уехать. Воодушевленный этим рассуждением, я ринулся к себе в кабинет, достал ручку и бумагу и принялся проектировать сигнальную систему обороны. И чем больше я работал над ней, тем сильнее это меня увлекало и заставляло забыть о своем несчастье. У меня получится действительно отличная вещь!

Первое – ворота. Там снаружи кнопки с цифрами. Если нажать на одну из них, это послужило бы сигналом для всего персонала встать на защиту ворот. Я установил на схеме в комнате Ютанк кнопку сирены, чтобы, испугавшись чего-то, она могла нажать на нее и предупредить служащих. Затем я стал размышлять над словами Фахта о недостаточной защищенности базы. Я разработал для нее такую сигнальную систему предупреждения, которая позволила бы всему персоналу базы собраться в ангаре; в центре ангара я нарисовал обозначение орудийных площадок, откуда служащие базы могли бы стрелять по каждому входу в отдельности. Я поместил сигнальную кнопку и в своем секретном кабинете. Наступив лишь на одну кафельную плитку и сопроводив это движение поворотом ступни, можно было собрать всю базу в ангаре и приготовиться к бою.

Я закончил проект и пометил его: «Первостепенной важности». Потом написал приказ о поголовной воинской подготовке всей прислуги и всего персонала базы. Ютанк узнает, что теперь охраняется не только мой дом и ее апартаменты, но и вся база. На этом моя фантазия исчерпалась.

Снова мной овладело тяжкое ощущение потери. Я знал, что разлучен с Ютанк, и полагал, что навсегда.

Я был раздавлен.