Внук Петра Великого

Глава 10

Звон рапир отразился от зеркал, которые по просьбе Криббе развесили в комнате, и вернулся ко мне, заглушая шум крови, раздающийся в ушах. Эта комната скоро превратится не только в мой индивидуальный спортзал, здесь меня еще будут обучать танцам. И это вообще не обсуждалось. Я обязан был при необходимости сплясать весь Марлезонский балет без перерывов на антракт, просто потому что так было положено. Я же от подобной перспективы просто бился в конвульсиях от радости великой, но поделать ничего было нельзя, не поймут-с.

Пот лил градом, попадая в глаза и оттого становилось плохо видно, что происходит вокруг, но я стиснул зубы, пытаясь удержать темп, навязанный мне Криббе, удачно отбив его выпад и контратакуя. Мне нужно было сбросить напряжение, которое преследовало меня со вчерашнего дня, с тех самых пор, как я вернулся в свои покои с ужина, устроенного Елизаветой в честь моего прибытия. Я так и не понял, осталась тетка довольна моим образованием, или все же нет. Знания математики, основ физики и других наук ее явно поразили, а вот незнанием всего остального, того, что она считала необходимым, например, истории России в подробностях, Елизавета осталась немного недовольна. Но, совсем уж убожеством она меня явно не считала, особенно ей понравилось, что я знаю русский и французские языки. Опять же латынь, на которой большинство дворян свободно изъяснялись, герцогу, похоже, не преподавали, или же преподавали, как и все остальное, спустя рукава.

Мне удалось подслушать, что Елизавета говорит Разумовскому про меня за ужином, благо я сидел рядом с ней, и при определенном напряжении органа слуха вполне мог разобрать ее слова, когда она шептала, наклонясь к своему фавориту.

– Ах, Алексей Григорьевич, я не понимаю, чему учили моего племянника в Гольштинии. В каких-то науках он чрезвычайно сведущ, что наполняет мое сердце радостью, но в каких-то вопросах знает не более дворового холопа и у меня сердце просто кровью обливается.

А вот ответ Разумовского я не расслышал, но могу предположить, что он добродушно сказал что-нибудь вроде того, что он мне найдут приличных учителей и все придет в норму, а знания выровняются, ну, или что-то в таком духе. Елизавета сразу успокоилась, и наша беседа потекла в прежнем русле.

Нет, я сам прекрасно понимаю, что для будущего управленца у меня образование не очень, но, как будто у самой тетки лучше.

От переполнявшей меня злости я сделал неправильный выпад, во время которого Криббе поймал клинком мой клинок и, завернув финт, вырвал рапиру у меня из рук. Она упала на мраморный пол, зазвенев, я же поднял руки вверх.

– Туше, – Криббе же направился ко мне, чтобы детально разобрать, что я опять сделал не так, и как в будущем можно будет избежать подобных проколов. Свою тренировочную рапиру он при этом нес с собой.

– Весьма, весьма впечатляющее зрелище. Карл Петер просто прекрасно двигается для своего возраста, разумеется, – женский голос, раздавшийся от двери, заставил нас вздрогнуть. В зеркалах отразились вошедшие в комнату люди, сидящие по углям Панин с Воронцовым вскочили и поклонились, мы же с Криббе развернулись в ту сторону, чтобы оказаться к вошедшим лицом к лицу.

– Ваше величество, – мы с Гюнтером синхронно поклонились, наблюдая, как Елизавета приближается к нам, а за ней следом тащится целая толпа мужиков, среди которых я узнал Разумовского и Татищева. Остальных мне вчера так и не представили. Может быть, представят сейчас?

– Вы очень хорошо принимает участие в обучении моего племянника, господин фон Криббе, – Елизавета с явным одобрением разглядывала подтянутую фигуру Гюнтера. Она ради того, чтобы он ее понял, говорила на немецком, правда, медленно и не очень уверенно, но это соответствовало признанию.

– Благодарю, ваше величество, – Криббе снова поклонился. – Это честь для меня являться учителем такого прекрасного ученика, каким является его высочество.

– Я собираюсь организовать «малый двор» для его высочества, после того, как мы вернемся из Москвы с моей коронации. Это так важно, чтобы его высочество возмужал в обществе близких ему по духу людей. Сама я не раз оценила то, что сделал для меня когда-то император Петр II. Думаю, что и Карл Петер однажды оценит и поблагодарит меня. Я долго думала, и пришла к выводу, что необходимо оставить в окружении его высочества людей, с которыми он приехал в Россию, чтобы тоска не отвлекала его от предстоящих свершений. Так что мне подумалось, что следует назначить вас камергером при этом малом дворе. По моему распоряжению на содержание его высочества выделяется триста тысяч рублей в год, – она протянула руку, и какой-то мужик положил в нее свернутую в трубку бумагу. – Надеюсь, что, являясь камергером, вы рассудительно распорядитесь этой суммой. Отчет о тратах будете предоставлять вице-канцлеру Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину, – один из мужиков поклонился, а я принялся разглядывать одного из столпов местного общества. – Да и, господи камергер, – она протянула опешившему Криббе еще пару бумаг, наверное, назначение, – я ожидаю вас сегодня в своем рабочем кабинете в четыре часа пополудни, чтобы обсудить возможные направления дальнейшего обучения его высочества. – После этого она повернулась ко мне. – Я жду тебя к ужину, племянник. Думаю, что это прекрасное время, чтобы обсудить прошедший день, – я сдержанно кивнул, пробормотав нечто из разряда благодарности, а Елизавета в это время развернулась и направилась к выходу из зала. И тут я бросился за ней.

– Ваше величество, тетушка, – Елизавета остановилась и повернулась ко мне. Я же, переборов внезапно накатившую робость быстро заговорил, чтобы меня не перебили. – Мой наставник в науках точных господин Д, Аламбер много раз говорил, что жил у родственников, занимающихся стеклодувным делом. И он обещал показать мне, как рождается стекло из простого песка. Но для этого необходимо специальное здание, и печь и… я не знаю, что еще для этого нужно, но он знает и сумеет все объяснить.

– Ты хочешь попросить у меня создать стеклодувню, чтобы наблюдать процесс? – Я закивал, а Елизавета нахмурила гладкий лоб. – Шувалов!

– Да, ваше величество, – вперед вышел полноватый мужчина в военном мундире.

– Напомните мне, Петр Иванович, не вы ли намедни говорили что-то про того ученого, который недавно вернулся из-за границы и сейчас обретается при Академии Наук, как бишь его?

– Ломоносов, ваше величество. Полагаю, речь идет о Ломоносове.

– Да, кажется, это он и есть. Вы говорили, что этот Ломоносов просил дозволения проводить опыты со стеклом, чтобы изучать его. В своих опытах он обещал улучшить качество и проводить химические опыты с красителями, чтобы получить более насыщенные оттенки, в сравнение с теми, что мы имеем на сегодняшний день, я ничего не путаю?

– Ваша осведомленность восхищает меня, ваше величество, – Шувалов поклонился. Вот же лизоблюд хренов.

– Ну так поручите кому-нибудь, вон, Панину, к примеру, чтобы он двух этих ученых мужей свел, и они вместе уже пущай сделают, что должно, да порадуют его высочество.

– Будет исполнено, ваше величество, – и Шувалов спорить не стал, несмотря на скривившего рожу Бестужева, который явно не был в восторге от этой идеи, и сделал знак Панину, чтобы тот подошел к нему. Я же пытался сообразить, это тот самый Ломоносов или не совсем тот, а, если все же тот самый, то какого черта он за какое-то стекло просит перед императрицей похлопотать? Но, надо было что-то сказать, и я отбросил пока мысли о Ломоносове и совершенно искренне произнес.

– Благодарю вас, ваше величество, тетушка, это очень важно для меня.

– Я жду тебя на ужине, – повторила Елизавета, и улыбнулась. – Нам будет что обсудить. В том числе и это твое странное увлечение стеклом.

Она вышла, Панин ускакал за Шуваловым, Воронцов скользнул следом, а я остался в фехтовальном зале с Криббе, который, кажется, превратился в статую, держа в руках бумаги.

– Поздравляю, господин камергер малого двора, – я помахал у него перед лицом рукой, заставляя отмереть и посмотреть уже на меня.

– Я не понимаю, – Криббе помотал головой. – Я не понимаю…

– Все очень просто. Тетушка сейчас щедра ко всем, кто так или иначе помогает ей усидеть на троне. Если бы Брюммер не пошел в разнос, я, может быть, даже и не выгнал бы его, и терпел бы его выходки. И тогда бы он был удостоен звания, полагающегося к этому званию жалования, и доступу к деньгам, которые ее величество определила на мое содержание. Только вот, боюсь, что из этих денег я увидел бы очень большое ничего. Так что, лови момент, мой друг, тем более, что конкуренция за благосклонность ее величества приближается к своему пику. Правда, если ты не хочешь связать свою судьбу с Россией…

– Господи, боже мой, дай разум этому мальчишке, – Криббе возвел глаза к потолку, произнося весьма страстно эту свою фразу. – Я пойду, приготовлюсь к визиту к ее величеству, а то она застала меня в таком виде…

– В нормальном она тебя виде застала, – я не удержался и хмыкнул. – Я могу дать совет, но ты все равно не послушаешь его. Иди так. И тебе не надо будет время тратить, и даме сделаешь приятно, – Криббе выругался, и обжег меня бешенным взглядом, а затем пошел к выходу, бережно прижимая к груди бумаги, говоря на ходу.

– Думаю, что ее величество права, воспитание – это то, что вам необходимо, ваше высочество, – и он вышел, оставив меня в зале в гордом одиночестве.

– Ну, нормально, все разбежались и бросили меня одного, – я почесал висок. Белая прядь упала на лицо, и я ее раздраженно завел за ухо. Вот бы никогда не подумал, что когда-нибудь стану блондином. Но, если посмотреть на Елизавету, то у нас это, можно сказать, семейное. – Абсолютно все в этом дворце думают, что посвящают свое драгоценное время заботе о предполагаемом наследнике престола, правда, то, что наследник предоставлен самому себе, никого, похоже, не волнует. И что мне прикажите делать?

Подняв с пола рапиру, я набросил на плечи камзол, и пошел обследовать дворец, пока всем стало резко не до меня.

Эта часть дворца, недалеко от моего крыла словно вымерла. Я обнаружил нескольких гвардейцев, которые стояли у некоторых дверей, и, собственно, на этом все. Они провожали меня заинтересованными взглядами, но останавливать не собирались. Не найдя ничего интересного, я направился обратно в свое крыло. Ладно, кошку пока покормлю, а там и Криббе явится от тетки аккурат до обеда, так я из него душу вытрясу, чтобы узнать, о чем они говорили.

В зале, в которую выходили все комнаты выделенного мне крыла я неожиданно увидел двух мужчин, сидящих у противоположных стен и бросающих друг на друга взгляды, далекие от дружелюбия. Кто это еще такие? Очередные приставленные ко мне представители разных партий? В это время, увидев, как я вхожу, оба вскочили со стульев, на которых устроились и поклонились.

– Здравствуйте, ваше высочество, – один их сделал шаг вперед. – Разрешите представиться, Шувалов Александр Иванович, зачислен к вашему двору, заведовать дворовым хозяйством.

– Шувалов? А сегодня с тетушкой… – я указал на вход в крыло.

– Это мой брат, ваше высочество, – спокойно ответил заведователь моего двора, или как-правильно-то будет?

– Понятно, – я кивнул и повернулся ко второму. – А вы?

– Бехтеев Федор Дмитриевич, – представился тот. – Я приставлен временно к вашему высочеству в качестве переводчика, если, конечно, вам понадобятся мои услуги.

– В качестве переводчика? Не знаю-не знаю, – я покачал головой. – А вот помочь мне убрать акцент, думаю, вы вполне сумеете, раз вас в толмачи записали.

– Постараюсь помочь вашему высочеству, – Бахтеев кинул напряженный взгляд в сторону Шувалова. Что с этим Шуваловым такого, почему Бахтеев так напрягается, когда на него смотрит? Когда-то я сказал Корфу, что, если хочешь что-то узнать, проще всего спросить. Даже по оговоркам можно узнать гораздо больше, чем пытаясь выкружить обходными путями.

– Федор Дмитриевич, а почему вы так на Александра Ивановича всегда смотрите, словно он взял у вас в долг крупную сумму, и не отдает? – когда я задал вопрос – вот так в лоб, Бахтеев заметно растерялся, и тут же выдал.

– Сомневаюсь глубоко, что человек, приставленный к Ушакову, чтобы его знания перенимал да следил за стариком, приставлен в свою очередь к вам, ваше высочество, только для того, чтобы заведовать дворовым хозяйством, – в сердцах произнес Бахтеев.

– Ушаков? – я знал только одного Ушакова, но адмирал еще не родился, и не родится еще очень долгое время.

– Начальник Тайной канцелярии, Андрей Иванович Ушаков, – пояснил Бахтеев, на которого в этот момент яростно смотрел Шувалов. – Вот с кем сейчас работает данный господин.

– Я не выбираю где мне служить! – взвился Шувалов. – Когда мне приказывает лично ее величество, я просто иду и начинаю выполнять приказ. И, по крайней мере, я не являюсь «домашним человеком» у кого бы то ни было. Или Воронцову стало скучно выполнять свои непыльные обязанности подле его высочества, и он господина переводчика поближе к себе подтащил? Чтобы лучше понимать, о чем говорит его высочество, когда тот будет переходить на свой родной немецкий язык, в котором сам Воронцов ни черта не понимает? – похоже, что я стал невидимым, потому что эти господа меня явно не замечали, продолжая соревноваться в остроумии.

– Господа, – я попробовал их отвлечь, и, как ни странно у меня получилось. Они сразу же заткнулись и повернулись в мою сторону. – Если я вас правильно понял, то у меня появился самый настоящий шпик, из самой Тайной канцелярии, которому поручено следить за каждым моим шагом?

– Ваше высочество… – Шувалов споткнулся на полуслове, он явно не понимал, что нужно говорить.

– Ну что вы, Александр Иванович, не тушуйтесь, ваше назначение говорит только о том, что тетя весьма прозорливая женщина, раз решила, что за племянником, какие бы чувства он у нее не вызывал, необходимо присматривать, чтобы в доме всегда порядок был.

– Ваше высочество, я никогда… – я снова перебил его.

– Знаете, что вы сейчас делаете, Александр Иванович? – Шувалов покачал головой. – Вы пытаетесь за каким-то дьяволом оправдаться, и вызываете этим всего лишь отвращение во мне. Надо прямо говорить, да, я приставлен шпионить и мои отчеты о вашем поведении напрямую уходят в недра Тайной канцелярии.

– Хорошо, ваше высочество, – Шувалов махнул рукой. – Я приставлен к вашему двору, чтобы наблюдать и докладывать о крамоле Андрею Ивановичу сразу же, как только ее замечу.

– Ну вот, совсем другое дело, – я кивнул и слабо улыбнулся, а Шувалов, который в этот момент внимательно смотрел на меня, внезапно сделал шаг в мою сторону.

– Ваше высочество, не сочтите за дерзость, но я хотел бы переговорить с вами с глазу на глаз.

– Вы меня заинтриговали, пойдемте в мою спальню, покормим кошку, и вы мне скажите то, что хотели, – и я направился впереди Шувалова, оставив Бахтеева стоять с немного отпавшей челюстью.

Кошку кормить не пришлось. Она была вполне сытая, и очень воспитанная, во всяком случае, малявка поняла предназначение короба с песком гораздо лучше, чем все остальные, которые сначала недоумевали, зачем я приказал Бастиану его притащить. Правда, теперь у ого же Бастиана появилась новая обязанность – ежедневно менять этот своеобразный лоток, но что теперь поделать, мы живем в век монаршего деспотизма, поэтому подвластным этому деспотизму личностей ждут разные гадостные поручения, от которых они не смогут никак отвертеться.

В общем, кошка сытая и довольная свила гнездо в моей постели, и теперь спала, забравшись под одеяло. Я почесал ее за ухом, она зевнула, перевернулась и снова засопела. Хорошо устроилась, называется.

– Так что вы хотели мне сказать, Александр Иванович, что даже заставили меня бедного Бехтеева обделить свежей порцией хорошего рассказа его благодетелю? – Шувалов долго смотрел на меня, затем тихо проговорил.

– Вы на редкость проницательны, ваше высочество, несмотря на юный возраст. Бехтеев та еще скотина, конечно, но в одном он совершенно прав, меня приставили к вам, чтобы наблюдать, но не за вами, как вы могли бы подумать. Вы еще никого в России не знаете, ваш статус еще не объявлен, и, наконец, вы еще слишком юны, чтобы представлять реальную опасность. Не буду утверждать, что года через два ничего не изменится, но пока дело обстоит вот так.

– Весьма откровенно, Александр Иванович, весьма, – я покачал головой, честно говоря, не ожидал подобной откровенности. – И за кем же вас поставили наблюдать? Только не говорите мне, что за Бахтеевым, я этого точно не вынесу, – Шувалов шутку не оценил, а может быть и оценил, но был занят совсем другими мыслями, чтобы на нее отреагировать.

– Сегодня за ужином ее величество хочет представить вам, ваше высочество, отца Симона, который станет вашим наставником в православии и с помощью которого вы разучите катехизис, – он задумался, а затем решительно добавил. – По рекомендации митрополита Киевского и Галицкого Рафаила Заборовского вызван именным указом Елизаветы ко двору и назначен законоучителем вашим, как превосходнейшего знатока Слова Божьего. Великой учености и набожности отец Симон. Вот только ученость свою он приобретал в Галле и там же пристрастился к лютеранскому учению пиетизму, а также перевел книгу, которую сейчас ее величество рассматривает недоуменно и думает о том, чтобы запретить ее, слишком уж она вольнодумием отдает. Поэтому-то Андрей Иванович и попросил меня присмотреться к отцу Симону, чтобы он ненароком не забылся и давал вам, ваше высочество, правильное учение, не впадая в пиетизм.

– Ого, – я сел на кровать, задумчиво гладя кошку. – А разве следить за священниками это не дело других священников, тех, кто сан имеет?

– Да, это так, вот только нет здесь подле вас других попов, так что придется мне отдуваться. – Он коротко поклонился, я же лихорадочно соображал, что делать.

Только в церковные разборки мне попасть не хватало. Потом меня еще и обвинят, что у опального попа дурных мыслей нахватался. А самое главное, и отказаться-то нельзя. Катехизис – это самое первое и важное, чему меня должны учить, чтобы затем с помпой принять православие. Без этого вообще никуда. Ладно, поживем-увидим, куда меня все это в итоге заведет. Сейчас самое главное стеклодувное производство попытаться организовать. Вот это я точно знаю, сильно не развито практически нигде. Так что именно с этого я и планирую начать хоть что-то делать. Ну и интересно проверить тот это Ломоносов, или все-таки нет? А то Бахов-то оказывается целые толпы были, я же одного Иоганна Себастьяна знаю.

– Можете идти, Александр Иванович, – я махнул рукой на дверь. мне нудно было подумать, а Шувалов мешал процессу. – Только с Бахтеевым не поубивайте друг друга ненароком.

Он вышел, оставив меня наедине с мыслями. Что же это получается? Почти все противоборствующие группы по каким-то причинам выбрали меня, точнее, мое окружение, центром каких-то сомнительных игрищ. Что я могу сделать? Да практически ничего. Если только потихоньку отсекать навязанных мне личностей, заменяя их на тех, кто верен именно мне. Только вот где мне найти тех, кого я могу назвать своими людьми? Так, хватит паниковать. Надо дождаться Криббе и узнать, что ему наговорили, может быть, я зря себя накручиваю, и на самом деле все не так уж и плохо.