Внучка жрицы Матери Воды

Встреча с бродячим акробатом

На самом же деле встречи происходили. Но я и понятия не имела, кто он, собственно.

Эля часто приставала ко мне пойти нам вместе в Сад Свиданий. Я боялась. Бабушка запрещала. И всё же вылазка состоялась, когда бабушка по обыкновению была в усадьбе у Тон-Ата. На одной из сохранившейся в черте столицы лесистой и незастроенной части земли и располагался один из множества Садов Свиданий – место для прогулок и всенародных празднеств. По вечерам там собирался едва ли не весь молодой народ из близлежащих кварталов. Мы с Элей сразу же ощутили себя, едва там оказались, затерянными среди разноликого, разноголосого, разнополого множества гуляющих, как два тонких невзрачных листочка в гущине прочей изобильной листвы. Людей вокруг бродило настолько много, что мне казалось, тут и воздуха не хватает, настолько было душно. Зря аристократки и обольщались, что простонародные девушки настолько уж и простые. Красавиц и прочих оригинально и броско наряженных персон неспешно прохаживалось, манерно порхало и в разных направлениях перемещалось невообразимое количество. Невольно я фиксировалась на том, что вполне могло обогатить моё собственное творчество, – мои будущие текстильные задумки. У одной цветовое решение наряда казалось необычным, у другой детали платья или фасон юбки поражали изяществом, у третьей причёска, да и сами волосы просто восхищали. У парней глаза косили в разные стороны, а голоса охрипли от возбуждения. В целом же ощущение было не очень приятным, подавляющим даже, и я чувствовала, что и Элю охватило чувство потерянности и неуверенности в себе. Но она хорохорилась и возбуждённо смеялась, озираясь по сторонам. Не могу сказать, что на нас хоть кто-то обращал внимание. Не считая знакомых девушек, с кем мы обменивались приветствиями, а также парней-соседей, которые уж точно ничуть нас не привлекали. Если и устанавливались подобные пары из друзей детства, то они обычно где-то прогуливались вместе в желанном уединении от всех.

Прослонявшись в толчее, устав от бессмысленности такого времяпрепровождения и постоянного пихания со стороны особенно агрессивных парней, а также и девиц, которые видели в нас соперниц за внимание со стороны потенциальных женихов, я потребовала у Эли убираться отсюда поскорее. Пока не стемнело настолько, что становилось опасно, едва бы мы выбрались в засыпающий город. Погрустневшая от бесполезной вылазки, Эля согласилась, и мы выбрались на малолюдные тропы, ведущие к выходу.

Мы шли вдоль берега реки «Синий рукав Матери Воды», пока ещё более светлой, чем вечерняя полутьма, густеющая прямо на глазах. Убегая глазами в далёкую перспективу, куда и несла река свои ощутимо тяжёлые, плотные воды, безмолвные в этот час, я впервые ощутила такое острое одиночество, как будто потеряла кого-то самого драгоценного. Хотя никого не теряла, и близкого человека у меня пока что не появилось.

– Я жалею о том, что выросла, – сказала я.

Эля, надув губы по привычке, свойственной её в моменты осмысления того, что она и услышала, ответила, – Хочешь сказать, что не считаешь себя красивой?

– Не то. Понимаешь, в детстве кажется, что душа вот-вот взлетит, небо совсем близко, ты вся состоишь из света, а тела у тебя нет. Во всяком случае, его не ощущаешь почти. А потом… на тебе вдруг нарастает какая-то избыточная масса, она сдавливает душу. С новым телом не сразу, а с трудом удаётся смириться. И ещё эта грудь выросла, мешает мне спать на животе, а я люблю спать на животе. И ещё… эти ужасные месячные, бр-р-ры, какая же мерзость! Как будто ты превращаешься в животное какое-то. Первое время я питала отвращение к себе самой. Да и теперь иногда. Бабушка говорит: «Если хочешь, чтобы тебя любили, полюби себя сама. Смотри в зеркало, любуйся на себя и повторяй: Я богиня! У тебя же грудь богини! Это редчайший дар тебе от Мать Воды, такая вот влекущая мужчин внешность». Но как возможно полюбить своё отражение. А ты как?

Эля хмыкнула носом, – Хм-хм… а ты догадываешься, в чём суть этого влечения?

– Я стараюсь об этом не думать. У меня портится от этого настроение. Это что-то непереносимое, ужасное, невозможное! Я же говорю, я не хочу быть взрослой!

– Терпеть не могу то время, когда я была маленькой. Мне всегда хотелось быть взрослой, хотелось командовать ребятами…

– Ну и как теперь? – поддела её я. – Удаётся командовать?

– Вот Азира мне как-то сказала: «Никогда бы не подумала, что наступят времена, когда будешь ждать этих… хм-хм… месячных, как самых дорогих гостей…

– К чему она такое говорила? – поразилась я. – И что это значит?

– То и значит, что ты ничего ещё не соображаешь! А считаешь, что уже выросла…

– Ты хочешь сказать, что Азира сама призналась тебе, что утратила невинность?

– Куда это мы забрели? Вечно тебя тянет туда, где никто не ходит! – недовольным голосом заворчала Эля.

– А на центральных дорожках слишком много толкотни, – возразила я. – У меня уже плечи болят от толкания разных грубиянов! Хотя бы подышим в прохладе и отдохнём в тишине.

– Мы уже покинули охраняемый хупами Сад Свиданий. А тут, не знаешь разве, сколько девушек топят всякие насильники! Кто за нас заступится, напади какие злодеи? – Эля завелась, снедаемая обидой за то, что её внешние данные проигнорировали, что и не удивляло в такой толпе разодетых и разнообразных девушек. А если кто и обратил внимание, то не те, кто её бы порадовал и вдохновил на определённые мечты, если уж не на ответные действия. – Столько парней! – вздохнула она, – и ни одного запоминающегося лица. Все страшные какие-то или уж чересчур наглые.

Я согласилась, чувствуя ту же потерянность и разочарование в отношении себя самой. Никто мною не восхитился, никто не удостоил даже взглядом заинтересованным. Что касается «страшных и наглых» в определении Эли, я сама их отбраковывала.

Внезапно дорогу нам преградил человек. Мы с Элей одновременно вздрогнули, а я даже пискнула, – Ай-ай! – неужели тот самый насильник, который и спихнёт нас с крутого берега в страшные и тёмные волны! Эля настолько крепко и больно ухватила меня за руку, что я повторно вскрикнула, – Ай-ай!

Откуда он возник столь внезапно, сказать сложно. Подступали сумерки и отсутствие уличного освещения, густые вечерние тени не способствовали ясности окружающего нас пространства. Человек очень высокого роста и весьма неординарного сложения поразил настолько, что я остановилась, затормозив тем самым и порыв Эли к бегству. Страх, возникший от внезапности его проявления, вдруг исчез, когда следом пришла более сильная эмоция, помимо удивления его обликом.

Выглядел он молодо и резко необычно. Очень короткая стрижка, очень стройная фигура, и если бы не уклон его стиля одежды в некую нелепость, что ли, он выглядел бы как представитель аристократического сословия, и уж точно не здешний, не из тех, кто живут в квартале «Крутой Берег» и дальше по берегам «Синего Рукава». Он весь целиком состоял их таких вот качеств, не вполне даже определяемых без слова «очень». Очень высокий, очень странно одетый, очень коротко остриженный или же… страдающий дефектом волос, и они у него просто не растут? И прочие «очень», так что не определялось, – красив он или непонятно какой?

Я не могла сразу рассмотреть его лицо, будто что-то произошло с моим зрением. Густые и, казалось, чёрно-непролазные заросли окружали нас с одной стороны, а отражённый от реки, рассеянный и меркнущий свет не давал нужного освещения. Вокруг никого. Он показался мне загорелым, но вовсе не так, как это бывает у людей простых и рабочих, проводящих много времени на улице и на ветру. Сам оттенок загара даже в полутьме будто отсвечивал мягкой позолотой, словно бы само лицо его светилось. Черты этого лица поражали чёткостью и соразмерностью, как бывает у скульптур скорее, а у живых людей редко. Только не то и поразило меня. Я узнала его!

Передо мной возник тот самый «псих», который когда-то, – впрочем, не так уж и давно, – пристал ко мне на пляже. «Психом» обозвал его Нэиль. Тут несколько слов скажу о самом пляже. Этот пляж являлся, можно сказать, нашим уличным местом отдыха и купания, поскольку располагался вблизи нашего квартала «Крутой Берег», стоило лишь перейти мост на противоположный и пологий берег реки, где и тянулись песчаные отмели, перемежаемые рощицами, сливаясь в неоглядную песчаную косу, теряющуюся вдали. Никто, понятно, не обладал правом владения пляжем, но все так считали: наш! И там редко встречались незнакомые люди, территории делились по умолчанию, по проживанию. А однажды там и возник пришедший откуда-то незнакомец. Вначале он не подходил к пляжу, а стоял на мосту, но уже и тогда я заметила его. Почему? Он выделялся даже издали. Какое-то странное беспокойство охватывало меня, какое-то абсурдное даже ощущение, что он смотрит исключительно на меня! Такого не могло и быть, но так было!

Я не умела плавать – странный факт для той, кто не только жила у реки, но являлась внучкой бывшей жрицы Матери Воды. Но так уж сложилось, я боялась глубины, как будто сама водная стихия отталкивала меня. Едва я заходила в реку чуть выше груди, меня охватывала паника, становилось нечем дышать… Бабушка, выслушав мои жалобы, вдруг сказала, – Правильно делаешь, что боишься. Умела бы плавать, давно бы утонула.

– Почему же»? – опешила я, надеясь на то, что бабушка приступит к Нэилю с просьбой научить меня держаться на воде. А то он вечно находил поводы отвязаться от меня. Я после исчезновения мамы больше всех любила брата, а он особо-то не проявлял ко мне нежной привязанности. Не знаю, почему так.

– Мать Вода непременно отомстит тебе за моё отречение от служения ей, – ответила бабушка.

– Почему же не тебе? – дерзила я, злясь на бабушку.

– Потому что именно потомки отвечают за содеянное их родителями. С меня она тоже взыскала, что и положено, но уж оставшуюся мелочишку приберегла для тебя. И как именно она тебе отомстит, я не ведаю того. Но стоит тебе остеречься глубоких водоёмов.

Я и остерегалась, хотя без купания жизни себе не представляла и возилась как лягушка на мелководье вместе с малышнёй, тогда как все подруги плавали по всей поверхности реки мне на зависть. Вдоль берега проходила длинная отмель, тянувшаяся и за пределами опор моста, куда-то очень далеко. Она даже просвечивала сквозь воду белым и зыбким свечением, и я побрела по этой отмели вперёд, то погружаясь по грудь, то выходя туда, где вода поднималась чуть выше колен. Я делала так от скуки, ведь прочие девчонки веселились с ребятами на середине реки. Подойдя к той самой границе, за которую переходить считалось боязно и для тех девушек, кто умели плавать, поскольку там начиналось пространство чужого уже квартала, – то есть до одной из мощных опор моста, – я встала на месте, наслаждаясь светом неба и прохладой бескрайней, подвижной, словно дышащей хрустальной поверхностью, реки.

И в этот самый момент охапка белых надводных цветов упала с моста рядом со мной, обдав меня брызгами. Букет был крепко перевязан прочным растительным стеблем, чтобы при падении с высоты сами цветы не рассыпались розно. Я вначале испугалась, а потом задрала кверху лицо. Там стоял тот самый человек! Я не могла рассмотреть его лица, поскольку было высоко, а он помахал мне рукой и засмеялся. Проигнорировав его дар, я повернулась и поспешно побрела назад, и так торопилась, что в любую минуту могла сорваться с узкой полосы мели в глубину.

Вернувшись на прежнее место, я какое-то время продолжала обдумывать странное происшествие, не зная, как его расценить, как игру или случайно уронил где-то сорванный букет? Такие цветы росли лишь на большой глубине, колыхаясь на водной поверхности своими полупрозрачными белыми чашечками с нежно-розоватым донышком. Даже девчонки туда боялись заплывать, поскольку это было очень далеко отсюда, и только иные парни притаскивали охапки водяных цветов для тех, кому желали преподнести такой вот дар. Мне никто таких цветов не дарил, даже мой брат, поскольку он всякий раз говорил, что забыл. Я вдруг спохватилась и пожалела о собственной глупости, что пренебрегла такой вот роскошной охапкой, и её точно кто-нибудь подберёт для украшения собственного дома. Я представила, как они плывут по течению всё дальше и дальше от того места, куда их и бросили, в руки тому или той, кому предназначены не были…

Если сорванные надводные цветы опять опускали в чистую воду, то они сохраняли свою свежесть очень долго, наполняя помещение тонким ароматом. Настроение у меня упало и, приблизившись к песчаному берегу, я вдруг увидела, что незнакомый даритель уже находится здесь, совсем близко. От растерянности я не посмела вылезти из воды. Он закатал свои штаны до колен и вошёл в реку, подойдя ко мне едва ли не вплотную. Стоило лишь протянуть ему руку, как он коснулся бы меня…

Только он не протянул мне руки и не коснулся…

Я не забыла о нём до настоящего дня. Ведь до того случая никто не давал мне понять, – я выросла уже настолько, что способна привлечь то самое внимание, о котором и рассуждала бабушка. И даже смелость приставать ко мне на виду у всех, днём, а не в Саду Свиданий, как принято. А то, что он приставал, не возникло и сомнения. То, что плёл про бабушку, являлось лишь маскировкой его намерения приблизиться ко мне с целью знакомства, хотя и невозможного при подобных обстоятельствах.

Он сказал, – Я научу тебя плавать.

Плавать? То есть он посмел предложить то, что не могло быть позволительно никому, кроме избранника, с кем девушка уже собиралась пройти обряд в Храме Надмирного Света. У всех на глазах он стал бы меня хватать в воде? Как такое возможно? А на самом-то деле, у меня возникло странное состояние погружения сознания в какой-то необычный, обволакивающий и томительный туман, поскольку хотелось сказать: «Научи»! Хотелось научиться плавать, и не показался он мне психом ни в малейшей степени. И только его предельно коротко остриженная голова не допустила сравнить его с тем, о ком рассказывала бабушка в детстве, – о прекрасном светловолосом и светлоглазом духе, катавшем её на небесной колеснице. Да и колесницы у него не было, как и вместо таинственной одежды из мягкого металла на нём болтался обыденный, да к тому же и заметно мятый костюм. Но улыбался он настолько открыто, радостно, будто знал меня уже давно…

Страха не возникло, поскольку и в реке, и на пляже толклись люди, но невероятное волнение окатило меня, как тугая вода, и дышать стало трудно. Ни тогда, ни теперь я не могла бы определить его возраст. Он был точно молод, но в то же время выглядел давно взрослым. Нэиль потом предположил, что кто-то решил уточнить сведения по поводу бабушки, – точно ли она не занимается гаданием?

– С какой целью»? – спросила я у Нэиля.

– Чтобы ещё разок ошкурить её приличным штрафом в пользу какого-нибудь Храма Надмирного Света, – ответил брат. – Ты и понятия не имеешь, насколько эти ищейки – прислужники жрецов рыщут повсюду, где можно хоть чем поживиться за счёт народа. В этом они ничуть не уступают хупам.

Я не согласилась, – Он ничуть не похож на ищейку и уж тем более на отвратного хупа. Он такой добрый по своему виду.

Конечно, я не добавила, что странный бродяга слишком уж необычен и наделён какой-то особой, хотя опять же, странной изысканностью облика в целом, чтобы быть хупом или ищейкой.

– Тогда он псих, – сказал Нэиль, – Никто из нормальных людей не станет приставать с расспросами к незнакомой девушке, если он не ищейка и не хуп.

– А если он переодетый в бродягу аристократ? Такой утончённый и чистый по виду, даже несмотря на бедную одежду, такой необычный… Мне показалось, что… я понравилась ему! – выпалила я. Ведь и в самом деле, впервые я столкнулась с таким откровенным восхищением, направленным на меня и сразу же вошедшим куда-то вглубь, прикоснувшимся к чему-то такому, что можно назвать чувствительной сокрытой сердцевиной души…

– Дура ты! – сказал мне Нэиль, – Если поощрять внимание всякого прохожего психа, где ты можешь оказаться в итоге?

– Где? – спросила я.

– Где-то, куда лучше тебе не попадать, – ответил брат. Мне пришлось признать его правоту, хотя впоследствии…

Как долго потом мечталось, что он опять придёт на наш пляж. Только рядом не будет уже Нэиля. А я буду сидеть на песке, как будто отдыхаю после купания, но непременно в отдалении от любопытных глаз. Когда же он появится всё такой же загадочный и улыбающийся, я уж не лишусь дара речи, не растеряюсь, букетами швыряться не стану … С чего я решила, что он опять заявится с букетом, тут уж вопросы следовало бы задать моему разгулявшемуся воображению сущей дурочки, если учитывать мой тогдашний возраст и перехлёст всё ещё детской фантазии…

Вот так и сидела на песке, подстелив лоскут ткани, чтобы не запачкать уже приличного платьица, а не купального балахона, не способного подчеркнуть стройность моего уже оформившегося тела. Ко мне лезли знакомые балбесы из нашего квартала, ничуть мне неинтересные, и я их шугала. Они все подчинялись, поскольку знали, кто мой брат. Иногда и Реги-Мон валился рядом на песок, устав от заплыва куда-то очень далеко по течению реки, а потом обратно, если приходил на пляж один. Он вытаскивал без церемоний лоскут мягкой ткани из-под меня и вытирался им, а потом бросал его рядом.

– Почему ты никогда не сорвал мне надводных цветов? – спросила я у него.

– Ещё чего! – он всегда относился ко мне как к родственнице, скорее, или как к той, кто недостаточно для него подросла. – Там судорогу ухватить легче, чем вытянуть за стебель эту водяную хрень.

Обычно он даже и не разговаривал со мною, а только произносил бессодержательные фразы, типа: «И сказал он; хорошо»! – то была любимая его присказка. Или: «Ох, и заме-ерз! Зубы аж щёлкают»! Или: «Река – не девчонка, проглотит как кутёнка»!

Но даже он вдруг почуял некую перемену во мне, потому что сказал, изучая меня со своим характерным прищуром, – Грудь у тебя как у полноценно вызревшей невесты, а всё же… душа пока что как у слепого кутёнка. Глаза, Нэя, у тебя таковы, что у всякого руки обвиснут, лишь попытается к тебе прикоснуться…

– То есть, я страшная, что ли?

– Я же говорю, дурёха ты! Глаза твои как у жрицы Матери Воды! А к ним, знаешь ли, нельзя прикасаться как к обычным девушкам.

– Почему?

– Кара настигнет. Девушка, если она слишком уж необычная по своему виду, это знак, что она принесёт несчастье всякому, кто сунется к ней по личному произволу, но не имея на то соизволения самой Мать Воды.

– А в чём же выражается это соизволение?

– В том, что называется взаимной любовью. Только взаимной. Влечение одной стороны, каковым бы сильным оно ни являлось, не признаётся действительным Высшими Силами. И за такой вот выверт прилетит такая оплеуха, опять же Свыше! Что мало не покажется. Нельзя мужчине жить с нелюбящей его женщиной. Нельзя и обманывать ту, кого он полюбил, а она ответила. За попранную любовь хорошей жизни не ожидай. Видимость-то создать можно, нам ли, актёрам бывшим, того и не знать? А чтобы по-настоящему, в гармонии и счастье прожить, без любви не получится. А до чего же великолепная у тебя грудь, малышка! Как плод наливной и заманчивый… у меня слюноотделение на тебя как у пса… Потрогать-то хоть можно?

Замечание про грудь вызвало прилив какого-то неприятного, физиологического стыда, так что я постаралась, как можно надёжнее задрапировать себя до самой шеи, – Дурак! – и я замахала на него руками, – Стукну тебя по твоему тупому лбу!

Своим игровым цинизмом он защищал себя от того воздействия, что я на него и оказывала, вовсе того не желая. Он схватил мою руку и стал её целовать, смеясь при этом, давая понять, что это лишь дружеская игра. Прикрываясь дружбой с Нэилем, он прикрывал ею и своё влечение ко мне. Но это не было пока что взаимной любовью. Для любви настоящей не хватало чего-то, невыразимого словесно, но очень существенного. Поэтому порог, переступив через который и оказываешься по ту сторону обыденности, в случае с Реги-Моном преодолён не был. Мы как бы и топтались совсем рядышком с этим порожком, но моё детство, о котором он хорошо помнил, не давало ему необходимого по силе импульса, чтобы схватив меня в охапку, перепрыгнуть за эту сакральную черту.

Была ли я влюблена в него? Возможно, но в том самом смысле, когда говорят: мечтают об аристократических пирах, да кушают то, что в доступе. Он валялся на спине, раскинув ноги в мокрых купальных подштанниках, суша их. Между его ног выпирало нечто такое большое и бесформенное, что разглядывать мне совсем не хотелось, и я отводила взгляд в сторону, ожидая, чтобы он поскорее убрался, куда подальше. В одежде он нравился мне куда как больше, а таким вот, полуголым и бесстыдным, с выпуклой грудной клеткой, уже покрытой порослью волос и с таким же волосатым животом, что угадывалось сквозь мокрую ткань, любоваться им желания не возникало. Только он ничуть не чувствовал, как досаждает мне его подчёркнуто-животный облик. Он считал себя безусловным совершенством, привыкнув к востребованности своей особы со стороны многочисленных девушек. Да ведь и мне он нравился! Но всё же как-то иначе, возвышенно и без чувственного восторга, пока что мной неизведанного. Я озиралась по сторонам, не скрывается ли где-то поблизости странный и привлекательный «псих»? Отчего-то казалось, что он устроен как-то иначе, не так отталкивающе… Но ни поблизости, ни на мосту его не оказалось…

Потом жаркий сезон закончился, подступала прохлада, таща за собою набухшие дождевые облака. Окрыляла оставшаяся надежда на скорый и следующий жаркий сухой сезон, только «псих» так и не появился… Нет, не забылся, а всё же постепенно размылся его облик, но не его удивительная улыбка… Я бы даже сказала, что, в общем-то, пустяковое событие осталось не столько даже в активной памяти, сколько в сердце…

Глаза незнакомца, – а он так и остался для меня загадочным незнакомцем, – заметно блестели и были направлены только на меня! Будто Эля и не стояла рядом. И как тогда в реке меня охватила извне непонятная сила, но, не пугая, а окутывая и завораживая. «Где ж ты столько времени пропадал»? – негодовала и ликовала я одновременно. Я даже сделала шаг ему навстречу, – наверное, он того и хотел, если намеренно гипнотизировал, – но как-то неловко пошатнулась и уцепилась за руку Эли, отчего она ойкнула.

– Добрый вечер! – произнёс он неожиданно приятным голосом, от звучания которого мы обе оторопели, и остатки страха окончательно пропали. Таким голосом бандиты уж точно не разговаривают.

– В чём же выражена доброта вечера? – не поняла его Эля. Я тоже не поняла, почему «вечер добрый», если время суток, вечер там или ночь, не может быть охарактеризовано как одушевлённое существо. – Возможно, вы хотели сказать, что погода неплохая для прогулки? Да ведь духота невыносимая, – продолжала Эля, тоже почуяв, как и я, что этого человека бояться не стоит. Как правило, девушки всегда чувствуют, если от незнакомого мужчины искрит агрессией, даже если она утаивается. От человека же исходило буквально сияние теплоты и родной расположенности, хотя он не был знакомцем ни мне, ни Эле, а уж тем более родным. Свои руки он зачем-то держал заведёнными за спину, и не развейся мой первоначальный страх, я точно решила бы, что он припас для нас огромный заточенный клинок, каковым в моём мнении и орудовали беспощадные бандиты.

– Я всего лишь пожелал вам доброты, – ответил он ещё более нелепо.

– Чьей именно? – спросила Эля, удивив меня смелостью поведения и даже развязностью. – Вашей доброты? В чём она будет выражена? Эй! Зачем ты прячешь свои руки? – она повысила голос, намереваясь завопить в любой момент, чтобы позвать на помощь. – У тебя там что? Не палка ли, чтобы огреть нас и оглушить? Позади полно возвращающегося, да и просто гуляющего народа, и тебе не удастся утащить нас во мрак без последствий… У нас много друзей – сильных ребят. Нэиль! – заорала она имя моего брата, хотя тот бродил в Сад Свиданий лишь в пору своей юности. И уж никак не теперь, когда стал слишком занятым и обучался на военного. Её поведение, будто нам угрожала некая опасность, смутило меня нелепостью. Она намеренно хотела оттолкнуть его от меня, – пусть уйдёт, раз не выбрал её! Но не успела я возмутиться, как в тот же момент он протянул мне охапку цветов.

– Я тебя помню, – произнёс он. Я взяла её, скорее, от растерянности, и уже эта огромная охапка мешала мне рассмотреть его подробнее.

– А ты помнишь меня?

Эля развязно хмыкнула и попыталась оттеснить меня в сторону, бодро продолжая с ним разговор, – Вы нас с кем-то спутали в темноте? Зачем нам ваше сено? И где вы накосили столько цветов? Если в парковых цветниках, то за это вас могут задержать хранители уличного порядка.

– Нет, – ответил он, улыбаясь во весь рот и продолжая смотреть на меня. – Я своровал их в одном аристократическом местечке, где таких цветов уйма. Разве вы не видите, что тут такие не растут.

– Темно же, – ответила Эля.

Я молчала. Неожиданно человек прикоснулся к моей руке, обвившей охапку цветов.

– Пойдём с тобой погуляем, – сказал он мне.

– Да ты что! – закричала Эля, хотя он продолжал её не замечать. – С незнакомым мужчиной? Так это ты добрый? Так мы тебе и поверили! Зачем это мы с тобой пойдём?

– «Мы» могут остаться тут, – ответил он, продолжая скалиться невообразимо белыми зубами. Он не отводил своей руки от моей. И от прикосновения неизвестно кого не возникло той реакции, что, казалось, должна была возникнуть – немедленно отдёрнуть руку! Я же ощущала какое-то особенное тепло, явственную расположенность незнакомца и его странную силу…

– Мы только погуляем немного, – тихо обратился он ко мне. Неужели надеялся, что Эля глухая? – Поговорим… Ты же помнишь, нам так и не дали договорить… твой суровый брат… Ведь это был твой брат Нэиль?

Я молчала. Он всё помнил! Как и я… Эля изумлённо таращилась.

– Суровый парень твой брат Нэиль, – добавил незнакомец, – Но ведь я хотел всего лишь… – он не договорил, чего же хотел тогда.

Услышав повторно имя моего брата, Эля вместо того, чтобы успокоиться, продолжала накаляться, – Да мы тебя не знаем! Она из очень строгой семьи, и я не оставлю её наедине с тобой, поскольку её старшая мама не разрешает ей гулять с парнями! Только с подругами.

– Почему ты тыкаешь, обращаясь к незнакомому человеку как к бродяге? – укорила я Элю.

– А кто он? – спросила она. Я уже сожалела, что Эля рядом, поскольку страх отсутствовал, а любопытство и ещё что-то непонятное, рвущееся ему навстречу, возникло. Как и желание с ним погулять… Почему нет? Все так поступали. Это же совсем недалеко от Сада свиданий, где парням не запрещалось полюбезничать с девушками, а девушкам принимать их приглашения прогуляться по окрестностям вблизи пределов самого Сада Свиданий. К сожалению, парень был один, а девушек-то две. То, что Эля плела про бандитов, конечно, не исключалось и их появление, раз мы находились за пределами охраняемого Сада Свиданий, но, если только глубокой ночью, когда уж точно одиноким девушкам гулять не следовало. Эля могла бы и вернуться назад, раз уж я не выражала несогласия прогуляться с тем, кто и подошёл с таким предложением, но она не уходила, хотя с лёгкостью могла найти в Саду Свиданий не одну нашу знакомую. Да и парней соседских там мелькало предостаточно, с кем она и добралась бы домой. Свои-то не представляли угрозы, и так поступали все, когда покидали Сад Свиданий целыми группами. Только ведь Эля не входила в категорию девушек робкого склада характера, да и дом наш располагался совсем близко. Мы же намеренно не пошли в другие более окультуренные и более обширные Сады Свиданий, расположенные ближе к центру столицы, а пошли в ближайший к месту, где и жили.

От цветов шёл сильный и влажный аромат. В незнакомце было что-то очень странное и тревожащее не в отрицательном смысле, а, как если бы перед вами внезапно раскрылся вход в иное и волшебное измерение, откуда он, собственно, и вышел мне навстречу. Именно мне, поскольку Элю он продолжал не замечать. Она его не интересовала, вот и всё.

– Да отдай ты ему его охапку! – сердито кричала Эля, – не хватало ещё, что тебя обвинят в воровстве цветов в закрытом парке для аристократов!

– Если он закрыт, как бы она туда могла попасть? – обратился он, наконец, к Эле, продолжая жизнерадостно улыбаться во весь рот.

– Чего вы щеритесь-то, как кочевой акробат на площадной сцене? – возбуждённо спросила Эля, дождавшаяся, наконец, его взгляда и приняв к сведению моё замечание насчёт её невежливости. Теперь-то она была уверена, что отбила его внимание от меня исключительно в свою сторону.

«Акробат»? – подумала я. – «Так вот какими они бывают»!

Стоит ли удивляться той давней истории, произошедшей с девушкой – аристократкой, сбежавшей когда-то с акробатом в неизведанную даль, в заманчивые пространства счастья, пусть и оказалось то счастье обманчивым и коротким. Но это со слов бабушки. А как там было на самом-то деле, кто ж знает. И почему тот неизвестный акробат должен быть именно таким же? Конечно, был красивым, необычным и сильным, уж коли выманил пугливую и избалованную юную аристократку за пределы сословной и очень крепкой ограды. А возможно, сестра Айры была как раз смелая и рискованная по своей натуре, нетерпимая ко всяким ограничениям, стискивающим свободу выбора сердца. «Ага! А свободу нищеты и полного произвола не хочешь»? – услышала я в себе ехидное замечание бабушки, как будто та, даже отсутствуя, продолжала следить за моим поведением.

Мы стояли напротив – он и я, взаимно впившись друг другу в глаза. Эля мельтешила где-то сбоку. Впервые в жизни я не стеснялась так пристально смотреть в лицо незнакомому мужчине, благо вечерняя пора сглаживала моё ошеломление, которое бабушка уж точно сочла бы распущенностью. «Мало я тебя наказывала за своевольство»! – опять услышала я отповедь бабушки, идущую изнутри меня самой. Я облизнула вмиг пересохшие губы и спрятала лицо в букет. От терпко-душистых смешанных запахов экзотических цветов меня реально куда-то повело…

Но тут Эля сердито потянула охапку цветов из моих рук, непонятно, что собираясь с ними делать. А я вдруг растерялась, будто это не Эля, а сама бабушка решила привести меня в чувство реальности. Приготовившись к тому, что она швырнёт букет ему в лицо, я невольно отодвинулась от места предстоящей расправы с дерзким, но таким симпатичным «психом». Но ничего подобного она и не затевала. Она всего лишь хотела отбить его внимание от меня.

– Где-то я вас видела, – произнесла Эля вдруг вкрадчивым и милым своим голоском, вглядываясь в него. – Но поскольку я могу и обознаться, то уж не буду озвучивать, где именно… – ещё заметнее она потеснила меня в сторону зарослей у дороги.

– Почему же? – спросил он, невольно переключившись на Элю. – Давай, говори! Если не меня видела, то я и опровергну.

– В «Бархатной Мечте»? – произнесла она неуверенно, – не было вас там?

– Всё зависит от того, чью мечту ты там ловила, – ответил он. – Если свою, то точно меня там не было. А если… – он опять стал смотреть на меня, завораживая блеском своих глаз. И чего они так блестели? – Мало ли где я и был, всех мечтаний не упомнишь. Тебе-то чем запомнилось упомянутое место? Если только вкусными пирожными?

– Ладно уж. Не буду озвучивать дальше, – согласилась Эля, – воспоминания не самые весёлые, хотя то местечко как раз для веселья и создано.

– Я не любитель посещать подобные заведения, – сказал он.

– А чего так? Бедный что ли? – Эля вела себя так, будто меня рядом и нет. Она даже встала таким образом, что закрыла меня собою.

– Вроде того, – ответил он.

– Тогда я точно обозналась. Нам лишь на бедных и везение.

Он развернул свои ладони и для чего-то показал нам их, после чего сжал кисти рук очень крепко и сказал, – Девчонки, что это за птица пролетела над нами? – А когда мы задрали головы, он радостно засмеялся. В следующую секунду, предупреждая наше возмущение, – ведь никакой птицы и не было, – он протянул к нам опять раскрытые ладони, в одной из которых лежал женский браслет с точно такими же кристаллами, из которых был и мой, недавно утерянный! А всё же это был другой браслет, составленный из более крупных камней. – Это же твой? – обратился он ко мне. – Ты же потеряла в «Доме для лакомок».

– Да вы что! – завопила Эля, выхватывая браслет у него. – Это другой! У неё камушки были не такие! Вы его украли, как и цветы? Хотите, чтобы её сочли воровкой?

Он довольно ловко вытащил браслет у Эли и, немного смутившись, произнёс, – Я не украл. Вещь моя, бери! – и протянул мне свою ладонь, придерживая пальцами гроздь кристаллов. Они были точно крупнее, чем те, из которых был собран мой утерянный браслет. Я растерялась, не понимая, брать или нет?

Эля отпихнула его руку. – Иди, куда и шёл! Нам не нужны твои подозрительные подарки. Мы не падшие! – она потянула меня за руку.