Влюбись за неделю

А кухня наполнялась вкуснейшими ароматами домашней еды. Благоухал и исходил паром пастуший пирог, в ярком окружении тушеной моркови и зеленого горошка красовались телячьи отбивные, рядом ждали два вида соусов, которые я даже не смогла определить на глаз. Запеченные ломтики картофеля в золотистой корочке, традиционная яичница с беконом – но, честное слово, даже яичница казалась чем-то невероятно изысканным.

Я сглотнула слюну. Невольно вспомнилось время, когда родители были живы и проводила выходные у них. Мама любила и умела готовить. Я – не умею и не люблю, и мою привычку питаться по сабвеям и на бегу перехватывать кофе из автоматов могла поколебать лишь соседка со своим фирменным йоркширским пудингом.

– Вот теперь вы похожи на нормальную девушку, - с улыбкой сказала Сабелла, садясь напротив. – С горящими голодными глазами после длинного рабочего дня. А не на изможденную страдалицу под грузом всех мировых проблем одновременно. Так гораздо лучше.

Похоже, мы обе были одинаково голодны – пока стол не опустел по меньшей мере наполовину, тишину нарушал лишь негромкий стук столовых приборов. Первой заговорила я.

– Сабелла, все изумительно! Вы чудесно готовите, просто невероятно!

– Спасибо, Салли. У меня не слишком много занятий, а готовить – интересно. Особенно если ты мать, а твой сын питается в основном кофе и только изредка, благодаря тебе, вспоминает, что на свете есть какая-то другая еда, кроме сэндвичей из академической столовой.

На столе появились крошечные чашечки, корзинка с домашним печеньем, сахар и шоколад.

– С молоком? - спросила Сабелла. - Или черный?

– Черный. - Я прикрыла глаза и глубоко вдохнула, впитывая аромат. - Честное слово, от одного запаха в голове проясняется. Волшебство! И совсем не в смысле «магия». - Помедлила, сделала крохотный глоток. И все-таки спросила: – Вы сказали, ничем меня не порадуете. Значит, к ритуалистам обращаться бессмысленно?

– Лучшее, что вы можете сделать, Салли, это принять случившееся как данность, которую не изменишь. Проклятие есть. Единственный способ его снять и остаться в живых вам известен.

Печенье таяло на языке и совсем не было приторным. В нем отчетливо ощущались нотки лимона и топленого масла. Наверное, по контрасту мне вспомнился бисквит директрисы.

– Почему доктор Норвуд в Академии? Чем его там держат? - Я поставила чашечку, сцепила пальцы в замок. – Сегодня меня вызывала директор Маскелайн. Расспрашивала. Оказывается, Шарлотта шпионила для нее. Все это так… отвратительно!

– Регана Маскелайн с детства любила все контролировать. - Сабелла улыбнулась, но улыбка вышла вымученной. – Дугалу известно о Шарлотте. И о том, что каждый его шаг в Академии так или иначе отслеживается.

– И он это терпит?!

– У него нет выбора. Я… – Сабелла осеклась, отставила кофе и посмотрела внимательно, будто искала на моем лице ответ на какой-то важный вопрос. – Это не слишком приятная тема для разговора за чашкой кофе. Но, боюсь, ни у меня, ни у вас тоже нет выбора. А значит, вам стоит узнать о моей исключительной наивности и даже, вероятно, глупости.

Не верилось, что Сабелла могла оказаться «исключительно» наивной или глупой. Но… чего не бывает. Для начала надо выслушать, а уже потом делать выводы.

– Эта история началась очень давно. Еще до рождения Дугала. И даже в самом страшном кошмаре мне не могло привидеться, что расплачиваться за ошибки шестнадцатилетней девочки придется через много лет ее сыну. – Сабелла встала. - Пойдемте. Покажу вам, какими мы тогда были.

Мы перешли из кухни на уже знакомый мне диванчик перед «телевизором», и она скомандовала:

– Я и ?егана, старшая школа.

Под раскидистым дубом, таким огромным, что в кадр попали только нижние ветки, сидела совсем юная Сабелла. Светлые волосы укрывали ее плечи, огромные голубые глаза смотрели на фотографа с такой неприкрытой нежностью, что ясно было – снимал кто-то близкий. Она придерживала одной рукой раскрытую книгу, а второй накрывала пальцы тогда еще не директрисы, а такой же юной школьницы Маскелайн. Ту тоже оказалось совсем не сложно узнать, несмотря на задорную молодежную стрижку и еще не вполне оформившуюся фигуру. Все те же полноватые чувственные губы и холодный, оценивающий и словно высчитывающий выгоду пристальный взгляд. ?на обнимала Сабеллу сзади и хищно улыбалась.

– Мы были лучшими подругами с начальной школы, - сказала Сабелла. - общие увлечения, общие друзья, общие мысли. Или мне так казалось. Теперь уже не знаю. Мне было шестнадцать, когда Норман, отец Дугала, погиб. Несчастный случай, - коротко добавила она, как будто ей до сих пор было больно об этом вспоминать. - Моя мать никогда не отличалась кротостью и мягкостью. Знаете, бывают люди, которым чужое мнение и доброе имя дороже близких. А я не могла потерять единственное, что у меня осталось от любимого человека. Норман погиб весной. Дугал родился осенью. И все это время я жила у Реганы. Больше мне некуда было пойти. Мать отказала мне от дома, ждала, что одумаюсь. Ни на какие средства до совершеннолетия я тоже рассчитывать не могла. Так что Регане и ее родителям я была обязана очень многим. И такая малость, как магическая клятва, не казалась мне слишком высокой ценой. Да и клялась я мелочью. Единственной просьбой, которую однажды выполню. Ничего невозможного, незаконного и неадекватного.

Сабелла взглянула на меня с грустной улыбкой.

– Вот и вся история. Клятва напомнила о себе через двадцать девять лет. Регана пожелала, что бы мой сын работал на нее.

И она ещё может улыбаться! Да я бы за такое…

– По-моему, это уже неадекватно! – возмутилась я. - Он ей что – товар?! Или раб? Почему нельзя было отказаться? Сабелла!

– Пять лет работы по контракту в обмен на те полгода… Для Реганы звучит разумно и вменяемо. Если бы дело касалось только меня, я бы и не думала возражать, - она вздохнула. - Но Дугал и его жизнь не имеют никакого отношения к моей глупости и к неточным формулировкам клятвы. Поэтому я собиралась отказаться или потребовать другой просьбы. Но с такими вещами нельзя шутить. Вы видите, что случилось с мисс Блер, и это за единственную ошибку в ритуале. А здесь – нарушение клятвы. Может, меня бы это и не остановило, но Регана предвидела такой исход, поэтому Дугал узнал обо всем первым. И, конечно, согласился.

– Магия – это не только чудесно, но и страшно, – пробормотала я. Вспомнились мысли на лабораторной, о доступном недоучкам вакууме. – Такого наворотить можно… Значит, пять лет. И Маскелайн хочет выжать из них максимум. А прошло?..

– С августа прошлого года. Второй год только начался.

– Скажите, Сабелла, но почему он позволяет это? Следить, пытаться отобрать изобретения?

– Изобретения входят в контракт. Профессор Академии должен вести научную работу, публиковаться в профильных изданиях, посещать конференции. Разумеется, все идет под приправой «базу для этих достижений предоставила Академия Панацеи».

– Престиж и выгода? Что ей это дает? Деньги? - я невольно заинтересовалась. В родном мире никогда не имела дел с учеными – эта тема не слишком интересна читающей публике, научные сенсации обычно понятны лишь узкому кругу. Но, судя по Маскелайн, в академической среде идет ровно та же грызня, что и везде.

– Деньги тоже, но Регане важнее другое. Она честолюбива. Хочет быть директором не просто Академии, а лучшей академии в Европе, а то и в мире.

– А на самом деле? Мне академия показалась… престижной, пожалуй, хотя я уже начинаю ненавидеть это слово. Но мне ведь не с чем сравнивать. Это правдивое впечатление, или я купилась на внешний блеск?

– Вполне правдивое, - подтвердила Сабелла. - Там работают действительно выдающиеся ученые, ведутся исследования. Некоторые из сделанных за последние годы открытий способны перевернуть мир. У выпускников не бывает проблем с поиском работы, их везде возьмут с радостью. Регане есть чем гордиться. Но – вы, наверное, знаете, как это бывает? – до вершины рейтинга остается всего несколько строчек, и до них никак не удается дотянуться. Они слишком высоки. Недосягаемы. Некоторые смиряются, ведь быть в первой десятке, а то и пятерке – тоже почетно. Но Регана ненавидит проигрывать. Всегда ненавидела, а сейчас еще больше. Видимо, поэтому и методы у нее стали несколько… жестче.

Сабелла умолкла, а я задумалась. Если Академия Панацеи близка к вершинам мирового рейтинга, а доктор Норвуд – выдающийся ученый, ясно, зачем он нужен Маскелайн, но остается вопрос, почему он сам недоволен этим местом работы? Из гордости? Или у него были варианты и получше?

– А чего хочет он сам?

Вырвалось случайно, я совсем не была уверена, что хочу спрашивать об этом Сабеллу – не сегодня, не после такого тяжелого для нее разговора. Но она ответила.

– Я бы спросила иначе – чего он не хочет. Жить по чужим правилам и работать в интересах женщины, которая ему глубоко не симпатична. А уж педагогическая деятельность… – Сабелла покачала головой. – До истории с Реганой она виделась Дугалу разве что в кошмарах. Он изредка, в исключительных случаях, консультировал, но никогда не собирался преподавать. Увы, не все в жизни зависит от наших желаний. Дугал любит дело, которому себя посвятил, но предпочел бы заниматься им в одиночестве, в собственной лаборатории и взаимодействуя с теми, кто ему интересен. И ещё одно – Регана за прошлый год сделала его одним из самых публичных людей Британии. И ладно бы это были только симпозиумы или конференции, но нет, светские мероприятия, по ее мнению, настолько же важны. А если предпочитаешь обществу уединение и узкий круг друзей, это нелегкое испытание.

– Мне понравилось, как он преподает, – я снова вспомнила отточенные движения, короткую вводную перед занятием, быстрый отсев тех, кого нельзя допускать к опыту. Все по делу, хотя и не слишком доброжелательно. Но если Академия Панацеи такая престижная, профессора имеют права требовать от студентов учебы, а не дуракаваляния. Я невольно улыбнулась: – Возможно, окажись я его студенткой, считала бы иначе. По-моему, профессор Норвуд пугает их до полусмерти. Сабелла, а вы читали его контракт? есть там лазейки, которыми можно было бы воспользоваться для досрочного расторжения? Или пять лет обязательны из-за вашей клятвы?

– Я не читала. Но составлял его Дугал вместе со знакомым юристом, это было его условием, и буквально выторговывал у Реганы каждый пункт. Так что если есть хотя бы минимальная возможность покончить с этим раньше срока, Дугал ею воспользуется, не сомневайтесь. А мои обязательства исчезнут вместе с истечением срока контракта.

И, возможно, тогда Маскелайн получит врага – если доктор Норвуд злопамятен. А если и нет – вряд ли он когда-нибудь ещё хоть что-то сделает для нее или для академии. Нет, при всей своей хитрости и коварстве Маскелайн – глупа. Ведь они с Сабеллой были подругами, и как подруга матери она могла, наверное, наладить с доктором Норвудом какие-то деловые отношения? Променять долгое, пусть не такое плотное сотрудничество, на пять лет контрактного рабства и полный разрыв в дальнейшем?

Но это точно не та тема, которую имеет смысл обсуждать сейчас. И я спросила:

– Я вас не утомила, Сабелла? Давайте посмотрим ещё фотографии?

Этим мы и заняли остаток вечера. В голосе Сабеллы мне чудилась грусть, но она улыбалась. И рассказывала так, что меня то и дело разбирал смех. Дугал-школьник, Дугал-студент, подающий надежды бакалавр, перспективный магистр… С друзьями, а иногда преподавателями. Чаще всего рядом с ним был уже знакомый мне Честер Фулли, круглолицый, легко краснеющий гений от ботаники и целительства. Иногда к ним присоединялся худощавый, породистый даже на первый взгляд блондин с короткой стрижкой и по–юношески трогательной ниточкой усиков над бледными губами.

– Эдвард Уильямс, младший сын графа Дерби, - представила его Сабелла. - Во времена учебы клялся, что административная работа не для него, но сейчас возглавляет комитет по связям с общественностью при министре здравоохранения – и, как я слышала, у него прекрасно получается.

Мелькали рядом и девушки, разные, смешливые и серьезные, блондинки и брюнетки. Была среди них и одна рыжая. Она появлялась чаще всего. На фотографиях со взрослым Дугалом ее стало еще больше. Рыжие кудри теперь были затянуты в тугой пучок, а легкомысленные кофточки и шорты сменились строгими костюмами. Ее единственную Сабелла мне назвала.

– Эльза Гилл. Они с Дугалом встречались со старшей школы, потом и жили вместе. Но в конце концов решили, что быть друзьями у них получается лучше.

Я подавила приступ зависти. Кто-то умеет расстаться по–человечески… Оборвала себя: не o том думаю. Пора оставить прошлое в прошлом, а другой мир – в другом мире. Гораздо важнее, что эта Эльза ничуть не похожа на Шарлотту. Ни разу не барби, хотя тоже явно уделяет внимание своей внешности. ?й к лицу деловой стиль, и не просто к лицу, а явно привычен.

– Кто она? - спросила я.

– Некоторым образом коллега Дугала, – улыбнулась Сабелла. – У нее своя лаборатория, небольшое производство и несколько салонов. Лечебная косметика, средства для ухода за кожей, волосами, ногтями, то, что интересует почти всех женщин и многих мужчин.

«А потому всегда в цене», - мысленно кивнула я. Круг общения доктора Норвуда состоял из успешных, самодостаточных, увлеченных и значимых в обществе людей. Возможно, вполне способных доставить Маскелайн кучу неприятностей – было бы желание. Неужели она совсем об этом не думает?

Мы просидели перед экраном с фотографиями почти до полуночи. И, как и вчера, вернувшись домой, я думала лишь о том, как бы скорее донести голову до подушки. На столе в гостиной среди визиток и бонусных карт, которые я так и не собрала обратно в кошелек, лежал продолговатый белый конверт.

Мисс Блер,

Жду вас завтра в полдень у главного входа. На кафедру к началу рабочего дня можете не являться. Поблагодарите за это при случае нам обоим хорошо известную даму. ?на считает, что на открытии благотворительного фонда «Надежда в детях» при поддержке мэра Эдинбурга и на банкете после него мне необходима ваша компания.

Д. Н.

Несколько минут я тупо смотрела на летящие черные строки короткого письма. Какой благотворительный фонд? Какая хорошо известная дама? Ах да, наверное, Маскелайн. Но она ничего не говорила сегодня ни о каком фонде и банкете.

– Разберусь с этим завтра, - в духе Скарлетт решила я. - В конце концов, до полудня куча времени. А сейчас – спать.

ГЛАВА 3. День третий: четверг

Утро началось с собственноручно сваренного кофе, заказанной вкуснейшей пиццы и разговора с телевизором. По въевшейся профессиональной привычке я хотела просмотреть доступные сведения о том фонде, на открытие которого вдруг оказалась приглашена.

Ничего особенно интересного – благотворительность властей в любом мире, наверное, похожа. Иди я туда как журналист, написала бы статью заранее, а на месте сконцентрировалась бы на поиске забавных подробностей о происходящем и о гостях. Что там делать Шарлотте, я не представляла. Зато очень ясно понимала, чем нужно заняться мне. Почти весь день рядом с доктором Норвудом, не в Академии, без переписки, научной работы и студентов, отнимающих его время и внимание. На скучнейшем для него, да и для меня тоже, мероприятии. В окружении людей, которые, можно надеяться, для него еще менее интересны, чем Шарлотта.

Пора переходить от просмотра фото к личному контакту.

Я доела пиццу и задала общительному телевизору следующий запрос:

– Одежда для девушки, светские мероприятия.

На экране замелькали страницы рекламных каталогов. Вкусы доктора Норвуда относительно женской одежды я примерно представляла, и, в принципе, мои новые черные брюки с любой из белых блузок более-менее соответствовали и им, и сегодняшнему поводу. Хотя к брюкам был бы желателен пиджак или жилет. Но, насколько я понимала, брюки уместнее для делающей репортаж журналистки, а спутнице статусного гостя приличнее появиться в платье.

Вот только ни одно из платьев Шарлотты не подходило.

– Пора ломать шаблон, - вздохнула я и отправилась по проторенной дороге – в салон Гризеллы. Учитывая, что времени осталось два часа… вся надежда на магию!

Гризелла и магия не подвели. Без пяти двенадцать я открыла портал и шагнула к Академии, задаваясь вопросом, узнает ли профессор свою ассистентку с первого взгляда. Строгая высокая прическа, предельно аккуратная, ни одного выбившегося волоска. Закрытое платье ниже колена из подходящей к случаю патриотичной шотландки, в деловом стиле, но прекрасно обрисовывающее фигуру. Туфли на небольшом каблучке, чулки на тон темнее кожи. Клатч, взятый ради помады и носового платка. Сунутые в него по привычке блокнот и ручку я, спохватившись, вынула и оставила дома: не соответствуют образу.

Так идеально я не выглядела ни разу в жизни, ни в этой, ни в прошлой.

Судя по равнодушному взгляду, которым окинул меня появившийся через минуту профессор, и по отсутствию ехидных комментариев, я не ошиблась ни с чем. Даже с тем, что предстоящий банкет угнетает его больше, чем компания Шарлотты. роскошный черный смокинг и белоснежная рубашка только сильнее подчеркивали его мрачное настроение.

– Идемте, - сказал он коротко и открыл портал, пропуская меня вперед.

Я шагнула – и провалилась по колено в воду. Нога поехала на скользком, я замахала руками, пытаясь восстановить равновесие, но тщетно. Опоры не было.

Клатч улетел в неизвестность. Время растянулось. Я падала с громким и абсолютно нецензурным воплем – и ничего не могла сделать. Только орать.

Но грохнуться мне не дали.

– Какого… – профессор появился очень вовремя. Вместо эпичного падения в воду, а то и на камни меня вздернули вверх, а потом обхватили за талию. Положение было шатким – кажется, он тоже изо всех сил старался удержаться на ногах. - Дьявола тут творится!

– Это не Эдинбург, – озвучила я очевидное.

Мы стояли посреди бескрайнего болота, мрачного, заросшего клочковатой травой, с редкими озерцами открытой воды. Из признаков присутствия человека наблюдались низкие, местами развалившиеся заборы из гранитных валунов, вдалеке на склоне холма паслись овцы. Гримпенская трясина, да и только, разве что собаки Баскервиллей не хватает.

Надеюсь, мы здесь не утонем.

– Вы потрясающе наблюдательны, - должно было прозвучать с привычной язвительностью, но, похоже, доктор Норвуд слишком озадачился случившимся. А еще идущее от его ладоней тепло смазывало впечатление. Держал крепко, будто опасался, что без его помощи меня мгновенно засосет.

– Профессор? А давайте вы меня отпустите и откроете портал еще раз?

– Если вы не планируете снова выписывать здесь фигуры высшего пилотажа, так и сделаю. Не имею ни малейшего желания вылавливать вас из трясины за волосы.

Он и в самом деле попробовал открыть портал. И для этого ему не понадобилось меня отпускать совсем, всего-то – удерживать одной рукой вместо двух. Только ничего не вышло. После первой попытки воздух перед нами загустел и ощутимо запахло озоном. После второй небо разорвала беззвучная молния, ударила в сухое дерево неподалеку, и то вспыхнуло. Я представила, что произошло бы, попади этот разряд в воду, в которой мы стояли. Захотелось влезть профессору на ручки.

Дерево тот потушил одним небрежным взмахом. Сказал задумчиво:

– Магия слушается. Порталы – нет. Что происходит? Сбой портальной системы? Почти невероятно. Но возможно.

Почудилось, или в его голосе и в самом деле зазвучал исследовательский энтузиазм? Что ж, если и так, я его понимала – эта проблема наверняка поинтересней слащавой тягомотины, которая ждала нас в Эдинбурге. Вот только разбираться с любой проблемой лучше не по колено в грязи и с риском утонуть в болоте!

Интересно, я умею левитировать? Долететь бы… ну хотя бы до того холма с овцами. Сесть на травку и разрешить профессору заняться исследованиями. Могу даже помочь по мере сил.

Я представила, как воспаряю вверх. Без толку. То ли силу воображения нужно было подкрепить чем-то более существенным, то ли здешняя магия не доросла до победы над гравитацией.

Шарлотта на мысленный призыв не отозвалась. Лучше, наверное, не надеяться на ее помощь. Когда она появлялась в последний раз? Во время разговора с Маскелайн? Нет, после. Зато в директорском кабинете бросила меня, не предупредив. У нее какие-то свои соображения, когда она нужна мне, а когда нет.

Доктор Норвуд тем временем тоже упражнялся в магии. И у него выходило не в пример лучше. Сначала болото вокруг нас подернулось тонкой пленкой льда. Потом на нем почему-то расползлись большие кожистые листья, через секунду покрывшиеся чем-то напоминавшим незабудки. Но тут же исчезли, а передо мной протянулся деревянный настил из оструганных досок, которые даже пахли свежеспиленным деревом. И тоже развеялся почти сразу. То ли профессор отменял заклинания, то ли…

– Аномальная зона. Под Эдинбургом? Откуда? Мисс Блер, я бы на вашем месте сосредоточился на создании подходящей обуви. Нам придется идти пешком.

Создавать обувь я не умела, хоть подходящую, хоть не очень. Короткое погружение в себя – в поисках в памяти Шарлотты нужного заклинания, или жеста, или чем там можно превратить туфли в болотные сапоги, – принесло лишь тянущую боль в висках. Наверняка Шарлотта это умела, должна была уметь. Но не я.

– Не могу сосредоточиться, – выдавила я, надеясь, что такого объяснения хватит. И в этот момент, как по заказу, что-то впилось в ногу. Я взвизгнула и брыкнулась, взметнулись брызги, хватка профессора стала крепче.

– Успокойтесь. Пираньи здесь не водятся. - Повинуясь его жесту, из воды медленно вытянулась черная, покрытая слизью и тиной ветка. - Только саблезубые коряги. Они, разумеется, крайне опасны, особенно осенью, но не смертельно.

«Гадость какая», – меня передернуло от отвращения, а следом, запоздало, накрыло стыдом. Устроила панику-истерику на пустом месте!

– П-простите, - еле удалось выдавить единственное слово.

– Платье подтяните, узкое, - скомандовал профессор, и мои ноги облеклись в высокие, до бедер, сапоги. Я тайком пощупала материал: не резина, но что-то водонепроницаемое, скользкое и гладкое. Сухости успевшим промокнуть ногам они, конечно, не добавили, но хотя бы от таких вот «не смертельно опасных» коряг защитить должны. Да и не хотелось бы потерять туфли и шлепать босиком. Не говоря уж о том, что туфли я подбирала для паркетного мероприятия, а не ходьбы по воде, болотной тине и скользким кочкам.

– Постарайтесь поддерживать их магией. Заклинания слишком быстро рассеиваются. Я пойду впереди. Идите след в след. Еще не хватало и впрямь провалиться в трясину.

Так мы и побрели, медленно и печально. Доктор Норвуд, в таких же сапогах, как у меня – в сочетании со смокингом смотрелось убийственно! – шел осторожно и, кажется, перед каждым шагом прощупывал почву под водой. Я высоко поддернула платье, чтобы узкая юбка не мешала идти и удерживать равновесие. Хорошо, что Норвуд смотрит вперед, а не на меня. Такого вызывающего «мини» даже в гардеробе Шарлотты не было.

Как поддерживать сапоги магией, я представляла слабо. Действовала по наитию, примерно так же, как Шарлотта учила сохранять нужную температуру при варке кофе – напитывала свою экипировку болотного первопроходца тонким «ручейком» энергии. Надеюсь, этого хватит…

Солнце лениво ползло за завесой облаков, и, судя по всему, на торжественную часть мы опоздали окончательно и безнадежно. Вот уж о чем я не жалела, но к банкету хотелось успеть. Смотреть на болотную воду и сглатывать пересохшим ртом – совсем не радостно. Да и голод давал о себе знать – зря я не стала обедать.

– Замрите, - профессор вдруг свернул, прошлепал шагов десять до торчащей из бурой торфяной воды розовато-лиловой кочки и что-то там сорвал. Я едва услышала его тихое: «Честер будет в восторге». – Идите сюда, мисс Блэр. Здесь суше.

И правда, когда мы прошли еще немного в новом направлении, озерца стоячей воды пропали окончательно. Хотя под ногами все равно мокро и жадно чавкало.

– Здесь опасность вступить в трясину минимальна, - обрадовал профессор, - видите, сфагнум сменился пушицей и вереском?

– Конечно, – пробормотала я. Не признаваться же, что для меня и сфагнум, и пушица – одинаковые незнакомцы? Да и вереск знаю только по картинкам, а не в первозданном природном виде.

– Подержите, - вручил он мне какой-то розовый чахлый кустик, выдернутый с корнями. Я торопливо поправила юбку, хотя доктору Норвуду, похоже, было все равно, в каком я виде, лишь бы не уронила его находку. Убедившись, что держу крепко, но аккуратно, он метнулся к зарослям беловатой, похожей на толстые нитки травы. Или не травы? Точно я была уверена лишь в одном – это очередное нечто принесет много радости Честеру Фулли. Наверняка.

За беловато-нитевидным «нечтом» последовало лиловое с толстыми, мясистыми стеблями. За ним – спутанный клубок чего-то мягкого и пушистого, похожего на птичье гнездо. Дальше – букетик сочных зеленых листьев-трилистников, но точно не клевера. Я безропотно принимала очередную добычу, а профессор, кажется, забыл о том, куда мы направлялись и где оказалось, и целиком увлекся лишь ему понятными ботаническими изысканиями.

– Ну и где же ты? Давай-давай, покажись, я знаю, что прячешься, – бормотал он, исследуя крупную кочку, заросшую бурым мхом. - ?га! Попалась! – воскликнул вдруг азартно и потянул в воздух толстый пунцовый стебель. Больше всего он походил на лиану. Как я их себе представляла. Только вот лианы в моей реальности не могли извиваться, норовя оплести руки. – Чш-ш-ш. Спокойно, детка, ничего с тобой не случится. – Профессор намотал стебель на локоть, как моток веревки, и дернул. Из кочки с громким чмоком вылез ярко-красный пучок лепестков – назвать цветком это странное мятое недоразумение язык не поворачивался – недоуменно покачался из стороны в сторону и, доверчиво прильнув, устроился у Норвуда на плече. – Да, умница, вот так.

Я вспомнила разумную розу с двенадцатью, что ли, корневищами. Так же льнула. Улыбнулась: профессора боятся студенты, а всяческая растительность от него явно без ума. И он сейчас совсем не похож на строгого сухаря-преподавателя, на сурового завкафедрой и даже на мировое светило. Скорее уж напоминает юного Дугала с фотографий, по самую макушку увлеченного, азартного… и очень симпатичного.

Лепестки ткнулись ему в щеку, он отодвинул их, пощекотал пальцем, будто утешая, и вдруг посмотрел прямо на меня. Удивленно приподнял бровь.

– Что такое, мисс Блер? Вам весело? Да уж, могу себе представить, как это выглядит. Смотри, детка, эта женщина, которая стоит в резиновых сапогах и почти-вечернем платье с целым букетом ботанических редкостей посреди неизвестного болота, находит нас забавными.

– И милыми, - не стала отпираться я. - Знаете, доктор Норвуд, я перестаю жалеть, что мы не попали в Эдинбург. Там было бы гораздо унылее, чем здесь. Кстати, платье совсем не вечернее.

– Совсем-не-вечернем, – согласился он. - И очень патриотичном. Как раз для шотландских болот. ? я тем временем не перестаю изумляться происходящим с вами странностям. Но сейчас важнее другое. Пурпурницы стебельчатые не живут без подходящего грунта дольше двух часов.

– Кто нам мешает набрать грунта здесь? Вы же можете сделать емкость?

– Не спасет. В этой почве слишком мало магии. Ей нужно больше, так что поторопимся.

– Тогда вперед, - согласилась я.

Знала бы, какую скорость он способен развить по этим кочкам и в этих ужасных сапогах – поостереглась бы соглашаться! Со стороны, наверное, мы смотрелись крайне забавно, но мне было не до смеха. Профессор несся вперед, как скоростной поезд, я же напоминала себе болтающийся позади древнего паровоза вагон, подпрыгивающий и жалобно кренящийся на каждом стыке старых ржавых рельсов, то есть каждой кочке или луже. Ноги в сапогах высохли, а потом вспотели, и, кажется, я натерла обе пятки до волдырей. Смотреть по сторонам и даже вперед больше не было сил, все уходили на то, что бы не споткнуться и не рассыпать «букет ботанических редкостей».

Я поняла, что мы куда-то пришли, только уткнувшись в серовато-белый шерстяной бок толстой флегматичной овцы. Овца потянулась мордой к стеблям и кустикам в моих руках, я отпихнула:

– Куда лезешь! Жуй то, что под копытами! – и наконец-то подняла голову, осматриваясь.

Мы стояли на пологом склоне холма, заросшего изумрудной травой. Под ногами не хлюпало и не чавкало, болота расстилались внизу бескрайней буро-лиловой равниной с зеркальными проблесками воды. К нам заинтересованно подтягивались овцы, их паслось здесь десятка два. И, честное слово, если бы не куча наверняка вкусной по их меркам зелени в руках, я сейчас обняла бы первую попавшуюся овцу, села с ней рядом на травку и сказала: «Конечная. Поезд дальше не идет!»

– Ну что, рискнем? – спросил профессор, когда перед нами наконец раскрылся портал. - Руку, мисс Блер. Надеюсь, на этот раз нас не унесет куда-нибудь в Килиманджаро.

– Рассыплю, - коротко сказала я. Он хмыкнул, кажется, с ноткой одобрения и крепко взял меня за локоть.

Мы шагнули в портал одновременно.

Не знаю, чего я ждала, но вряд ли мы оказались в Килиманджаро. Впрочем, если и так – просторная светлая теплица уж точно была не тем местом, из которого придется выбираться с приключениями. Я не сдержала облегченного вздоха, а профессор унесся куда-то, бросив:

– Подождите пять минут!

Наверное, побежал устраивать пурпурницу в подходящий грунт.

Вряд ли вся охапка редкостей у меня в руках требовала такого же немедленного внимания, но все же не стоило бросать ее где попало. Иначе разве профессор попросил бы меня ждать? Должен ведь он понимать, что после такого приключения девушке нужно помыться и переодеться, а не стоять дура дурой посреди чужой теплицы, грязной, в болотных сапогах и воняя болотной тиной. Хотя, может, и не понимал, для него самого приоритеты явно расставлялись иначе.

«Радуйся, - осадила я себя, - в твоих приоритетах лишнее общение с доктором Норвудом тоже должно быть сейчас выше горячего душа и крепкого кофе. Иначе пяти дней не пройдет, как и душ, и кофе, и прочие радости жизни навсегда перестанут быть актуальными».

– Именно. Поэтому подумай лучше о другом, – раздалось над ухом. - Удерживать вас на болотах дольше я бы не смогла. Но сейчас у тебя есть шанс самой вмешаться в ситуацию. Так действуй.

«Так это ты устроила?!» – я чуть не заорала от возмущения. Хотя почти сразу сообразила: чему возмущаться? Спасибо сказать надо! Нас обоих Шарлотта избавила от скучнейшего официального мероприятия, доктору Норвуду подняла настроение, дав возможность вместо этого заняться ботаническими изысканиями, а у меня есть надежда пообщаться с ним в нерабочей обстановке. Вот только… – «Помоги хотя бы в порядок себя привести! Я же не умею ни от грязи почиститься, ни туфли обратно вернуть, ни ноги залечить! А они болят!»

– Все просто. Руки у тебя заняты, поэтому направляй магию мысленно. Для этого нужно сконцентрироваться. Сосредоточься на желаемом результате.

Я прикрыла глаза и вспомнила свое отражение в зеркале перед тем, как отправиться в академию. Хочу снова оказаться такой же.

– Не так. Поэтапно. Детально.

«Могла бы показать!»

– Ты должна понять принцип. Я не смогу показывать каждую мелочь.

Хорошо. Сначала туфли. Вспоминаем примерку, ощущение удобно охватившей ступню мягкой кожи, устойчивой, несмотря на каблук, подошвы. Удовольствие от запредельно качественной обуви, которую в прошлой жизни я не могла себе позволить.

Сапоги туманным мороком стекли с ног и превратились в туфли – чистенькие, без следа болотной грязи, точно такие, в каких шагнула в портал. Получилось, у меня получилось!

Теперь натертые ноги. Это оказалось совсем легко и чем-то напоминало занятия йогой. Хотя в йоге я не достигла никаких высот, но кое-что помнила. Представить бегущее по телу тепло, сосредоточиться на болезненных участках… Какое все-таки облегчение, когда ноги перестают гореть огнем! Кажется, даже усталость прошла.

– Хорошо. Запомни, как ты это сделала. Полезный навык. Еще потренируешься, и проблем не будет. Мне пора.

И исчезла.

«Куда?! Почему ты все время пропадаешь?»

С тем же успехом я могла задавать вопросы стене.

Послышались громкие, возбужденные голоса – доктора Норвуда и чей-то еще. Я сосредоточилась на платье. Чистое и свежее, как только что надетое… Вспомнила слова Гризеллы: «Волшебно, мисс Блер! Мало кому клетка идет так, как вам», - неприкрытая лесть, конечно же, но мне и правда шло.

Шанс, значит? Отлично. Давайте его сюда. Теперь я готова.

***

Не узнать Честера Фулли я бы не смогла, даже если бы захотела. В жизни контраст между этими двумя был ещё разительнее, чем на фотографиях. Честер, круглолицый, уютно пухлый, похожий на румяный пончик, бежал, именно бежал, едва ли не вприпрыжку, впереди, доктор Норвуд шел следом.

– Мисс Блер, это мистер Фулли. Мистер Фулли – это мисс Блер и твоя ненаглядная трава. Срочно избавь одну от другой, пока они не вступили в дивный симбиоз.

– Какой симбиоз?! – я с новыми чувствами посмотрела на занимающую руки зелень, та вдруг показалась подозрительной и непредсказуемой.

– Ох, ради всего святого! Дугал! Ты как обычно! Не волнуйтесь, мисс Блер, это он так шутит. Крайне рад знакомству. Крайне!

– Взаимно, – несколько нервно согласилась я. - Но, если можно, и правда – заберите это все?

– Да-да, непременно! – В руках у Честера возникло что-то вроде кюветы. – Кладите! Осторожно! Не помните усики у аренариуса! ?н этого не переживет!

Я хотела было сказать, что марш-бросок по болоту вряд ли обеспечил усикам должное обращение. Норвуд успел первым.

– Честер, мисс Блер мяла твой аренариус часа два, он не возражал. И не выглядит умирающим.

– Он в состоянии аффекта. Последствия будут позже.

– Мы тоже в состоянии аффекта, если ты помнишь.

– Да-да, вас забросило в болото и заклинило портальную сеть. Нонсенс! Может, ты просто настолько сильно не хотел в Эдинбург? Знаешь, есть теория…

– Избавь меня от антинаучных бредней!

Я осторожно положила «букет» в кювету – та казалась недостаточно вместительной для такой охапки, но внезапно раздалась вширь и вглубь, подстраиваясь под нужный объем.

– Прекрасно, – благоговейно прошептал Честер. - Посмотрите! Он дрожит в ритме сердца. Так ему легче воспринимать вашу магию. И они еще будут утверждать, что это не разум! – последнее восклицание прозвучало патетично и возмущенно, как с трибуны.

– Элементарный инстинкт выживания, – возразил Норвуд, впрочем, негромко и, кажется, исключительно из чувства противоречия.

– Ты никогда не принимал всерьез многообразный и удивительный мир флоры, - отмахнулся Честер.

– Ну почему же. Этот мир отлично смотрится в виде настоек в пробирках.

– Неисправимый прагматик! Мисс Блер, но вы-то! Вы видите? Чувствуете?

– Честно говоря, чувствую только желание сесть, - призналась я. – Но вряд ли мое мнение дилетанта имеет значение.

– Мисс Блер, вы можете возвращаться домой. Думаю, в Эдинбурге нас уже не ждут.

– Как домой? - встрепенулся Честер. - Зачем? Я ведь даже кофе не успел предложить! Дугал, у миссис Фергюсон сегодня мясной пирог! Я ещё и сам не пробовал! Ты меня выдернул прямо с консультации! Но это к счастью – такие чудесные экземпляры!

– Пирогу и нас двоих хватит.

Кажется, Норвуд задался целью выставить меня отсюда. Даже если это своеобразная забота в ответ на мою жалобу… Нет, так не годится!

– С удовольствием попробую ваш пирог, мистер Фулли, - я постаралась улыбнуться мило и искренне, хотя больше хотелось оскалиться. – И особенно кофе.

– О, пожалуйста, без мистеров. Только не дома. Дугал, проходите в гостиную, мне нужно десять минут.

– Двадцать, если не тридцать, - мрачно констатировал профессор, глядя ему вслед. И добавил: – Ну идемте. Только потом не жалуйтесь.

– На что? – удивилась я.

– Поймете, когда начнете тонуть в пучинах его растительного энтузиазма, - он придержал дверь, пропуская меня вперед. - Располагайтесь, любое кресло к вашим услугам. Хотя не советую садиться под плюющимся молочаем, Честер слишком многое ему позволяет.

Я шагнула в гостиную и замерла, потрясенно осматриваясь. Единственный свободный пятачок в центре занимал чайный столик и кресла вокруг него. Но уже за креслами, и возле стоящих у стен диванов, и на самих стенах, на окнах и даже на потолке – были джунгли. Все оттенки зеленого, багряного и золотого, все мыслимые формы листьев, переплетение стеблей, стволов, лиан… Яркие пятна цветов и даже – невероятно! – порхающие бабочки.

Перед глазами на мгновение зависло нечто крохотное, лазурно-голубое, и за спиной хмыкнул Норвуд:

– Вас приняли за цветок, мисс Блер. Берегитесь переопыления.

– Это колибри?! – воскликнула я, рассмотрев крохотную птичку с длинным изогнутым клювом.

– Разумеется. Честер весьма тщательно подошел к воссозданию биома.

– Можно посмотреть?

– Смотрите, только руками ничего не трогайте – могут откусить.

Я забыла об усталости и даже о присутствии Норвуда. Бродила, рассматривая причудливые изгибы стволов, завораживающе красивые листья и цветы, бабочек, колибри… Ни избалованного молочая, ни чего-нибудь, способного откусить руку, не опознала, конечно же. Из всего этого богатства мне были знакомы только орхидеи, но и они очень смутно напоминали то, что я видела в цветочных магазинах родного мира.

Не представляю, как можно устроить такое дома! Ухоженный палисадник Шарлотты сразу перестал казаться слишком уж волшебным.

– Пока вы приобщаетесь к прекрасному, кофе стынет.

Я обернулась. Профессор сидел за столом с чашечкой в руках. Хотя я ничего не слышала, стол уже был сервирован для троих, в центре красовался высокий румяный пирог, блестели боками кофейник, сахарница и кувшинчик для сливок. Сразу вспомнилось, что давно пора обедать.

Я села напротив профессора. Налила себе кофе. Спросила:

– А как же мистер Фулли?

– Не сомневаюсь, что прекрасно. А мы заслуживаем пищи не меньше, чем усики аренариуса – заботы и внимания.

– Ну если он не обидится, что все съели без него… – я взяла кусок, от умопомрачительного аромата рот наполнился слюной. Впилась зубами. Нежнейший, горячий, невероятно аппетитный! Честер точно рискует остаться без пирога!

Я умяла кусок в несколько секунд и тут же взяла еще. Блуждания по болотам пробуждают зверский аппетит – так и скажу, если хозяин придет к опустевшему столу. Или снова профессор успеет первым. Тем более что он почти не отстает от меня, тоже взял второй кусок.

– На вашем лице, мисс Блер, отражается удивительная смесь эмоций. От наслаждения до раскаяния. Не волнуйтесь. Я почти уверен, что это не единственный экземпляр. Миссис Фергюсон слишком сильно любит кормить всех страждущих, что бы лишить еды самого мистера Фулли.

– Вы меня успокоили, – смеяться с полным ртом – дурной тон, но я не смогла удержаться. - В крайнем случае испечет еще. Он ужасно вкусный, а я кошмарно голодна. Невозможно удержаться!

– Так и запишем. Бодрящий воздух Шотландии положительно влияет на аппетит и отрицательно – на количество пирогов в окрестностях. Проверено на двух подопытных особях.

– А наличие поблизости аренариуса сохраняет пирог для упомянутых особей?

– Аренариуса, вербены чешуйчатой, псевдоклевера болотного, трех магических разновидностей вереска, и вы забыли самое важное – пурпурницу стебельчатую. Думаю, именно она может быть решающим фактором в спасении пирога.

И мы дружно взяли еще по куску.

Как и ожидалось, Честер пришел к опустевшему блюду. И кофейнику – мы с профессором как раз наполнили ещё по чашечке. Я чувствовала себя почти счастливой – сытая, сухая и согревшаяся, наслаждалась отдыхом после идиотского, иначе не скажешь, забега по болотам. Доктор Норвуд, судя по всему, чувствовал что-то похожее, он был почти благодушен. Слегка подтрунивал над Честером, променявшим пирог и кофе на усики аренариуса, строил версии о причинах сбоя в портальной системе, вполне логичные и красивые, даже стыдно стало, что я знаю настоящую причину, но не могу сказать.

– Вот и ты, – отсалютовал Честеру чашечкой с кофе. - Успел как раз к поминкам.

– Ты о чем? - мне показалось, мыслями Честер был еще не здесь, а все с тем же аренариусом и остальной нашей добычей.

– О пироге, - Норвуд указал на пустое блюдо. - Как видишь, осталось только несколько печальных одиноких крошек.

– Так я попрошу миссис Фергюсон принести еще! – обрадовался гостеприимный хозяин. – И кофе?

И убежал, не дожидаясь ответа.

– Будем надеяться, он не перепутает дорогу к кухне и к теплицам, – усмехнулся Норвуд.

– Все эти, - я поводила рукой, – магические верески, аренариус, пурпурница, что еще, вербена? Неужели они такие редкие? Если ваш друг ботаник, он ведь и сам наверняка знает, где они растут? У меня ощущение, что мы принесли ему какой-то невероятный клад, а не охапку травы. Приятно, конечно, только немного неловко.

– Разумеется, знает. И, разумеется, они не настолько редки. Кроме пурпурницы – ее непросто выманить на свет. Но отправлять Честера за травами – все равно что заставить улитку сдавать нормативы на скорость. Он будет потерян для общества как минимум на неделю. И это если отправится не дальше соседнего газона. Так что травы для него обычно собирают практиканты или дипломники. Если это обосновано их работой, что случается реже, чем хотелось бы Честеру. Поэтому можете с чистой совестью считать себя кладоискательницей и дароприносительницей.

Я рассмеялась, а потом покачала головой:

– На первый взгляд смешно, а на самом деле грустно. Получается, он бы и рад сам отправиться куда-нибудь собирать все эти гербарии, но работа не отпускает?

– Свою работу он любит не меньше, так что не тратьте зря жалость и сочувствие. Это неподходящий для них объект. Только взгляните, разве этот до отвращения довольный и лучащийся счастьем индивидуум достоин сочувствия?

Словно иллюстрацией к последним словам Норвуда, в гостиную вплыли два блюда, кофейник и дирижирующий этим парадом вкусностей Честер, и вправду весь светившийся довольством и счастьем.

– Вот, - гордо объявил он, - еще один мясной и, на десерт, сливовый. Ах, друзья мои, как хорошо, что вы смогли составить мне компанию! Иначе я остался бы один против кулинарного гения миссис ?ергюсон, а это заведомое поражение.

– Учитывая размер твоего пуза, друг мой, - ехидно передразнил Норвуд, - ты бы с легкостью справился с этой незначительной трудностью.

– Дугал, нет! Только не снова! – Честер опустил все добытые богатства на стол и устроился на стуле. - Я не умру от ожирения, меня не хватит удар во цвете лет и не поразит инфаркт. Из нас двоих целитель я, мне виднее, даже не начинай.

– Ну-ну.

Я в последний момент удержалась от вопроса о роли магии в предотвращении инфаркта. Какая была бы тема. Сенсация. «Да-да, для ТОГО мира», – кусок сливового пирога помог сдержать сначала любопытство, а после – нахлынувшую вдруг тоску. Разобраться бы, что может стать сенсацией здесь, но для начала придется решить более насущные вопросы. Жизни и смерти, так сказать.

– Скажите, мисс Блер, этот невозможный черствый человек не слишком травмировал пурпурницу? Я имею в виду исключительно моральную сторону вопроса. Пурпурницы нежные, трепетные создания, любят ласку и не выносят грубого обращения. Как ты ее вытаскивал, варвар? - он обернулся к Норвуду, - у нее перетяжка на третьем междоузлии. Сок циркулирует в замедленном режиме. И это еще меньшее зло, она могла сломаться!

– О, я был сама нежность и трепетность. У меня есть свидетель.

– Думаю, пурпурнице досталось бы, будь она студенткой. А поскольку она всего лишь невинное растение, профессор и правда был нежен, – я улыбнулась в чашку с кофе.

– Вот видишь. Устами сытой и умиротворенной мисс Блер в данном случае глаголет истина. Так что отстань от меня со своими междоузлиями. Не знаю и знать не хочу. Лучше ешь, пока мы не повторили свой прошлый подвиг чревоугодия.

– О, да, – Честер окинул внимательным, взвешивающим и оценивающим взглядом оба пирога и потянулся к сливовому. Но, едва переложив кусок себе в тарелку, снова встрепенулся: – ? время? Как долго она пробыла без грунта?

– Наверное, с полчаса? - неуверенно отозвалась я. – Может быть, меньше. Мы так неслись, что больше получаса такого темпа я бы точно не выдержала.

– Минут тридцать-сорок, не больше. И кстати, – Норвуд взглянул на часы – пять минут назад у второго курса алхимиков закончились занятия. Раз уж мы не в Эдинбурге, самое время причинять добро и насаждать справедливость. Мисс Блер, как я понимаю, домой вы сегодня не слишком спешите, так, может, продолжите приносить дары и сообщите уважаемому мистеру Эпплстоуну, что его ждет для начала письменная проверочная работа? В левом ящике стола под справочником Грегориана. Времени дадите ровно двадцать минут и проконтролируете, чтобы этот гений от поэзии смотрел в опросни? и только в него. Я приду к концу. Надо сообщить мадам директрисе о печальном портальном инциденте.

– И правда, - я допила кофе одним глотком. – За нашими болотными приключениями совсем забыла. Честер, спасибо за угощение. Передайте мое восхищение миссис Фергюсон. Таких вкусных пирогов я не ела, пожалуй, никогда в жизни.

Встала и уже привычно открыла портал.

***

Эпплстоун мялся перед запертой дверью кабинета профессора. Посмотрел на меня взглядом раненого котенка, хотел, кажется, что-то сказать, но я успела первой. Нечего тут умирающую лань изображать, тоже мне, поэт непризнанный.

– Добрый день, мистер Эпплстоу?. Проходите, - открыла дверь, вошла первой. – Профессор Норвуд скоро подойдет, а вы пока садитесь и пишите проверочную. У вас двадцать минут, время пошло.

Положила перед ним лист с вопросами и посмотрела на часы.

– Он правда собирается меня выгнать?! – трагически вопросил этот доморощенный Ромео.

– Придет – у него и спросите. Но, думаю, ответ будет зависеть от того, что и как вы успеете написать, так что не тратьте времени зря.

Эпплстоун выдал тяжкий вздох, достойный полузадушенного бизона – да что ж мне от него сплошь зоологические картинки в голову лезут?! – и уткнулся в работу.

Скрипело перо, тикали часы, за окном шелестела листвой раскидистая липа. Я вдруг подумала – Шарлотта сделала нам с Норвудом отличный подарок. Пусть блуждания по болотам и не назовешь приятным занятием, но уж точно поувлекательней светского мероприятия. Норвуд там был… пожалуй, интересным? Похожим не на сухаря-профессора, а на того Дугала, которого показывала мне Сабелла. Время, проведенное у Честера, я и вовсе вспоминала с улыбкой. Спасибо миссис Фергюсон, ее пироги прекрасно послужили для начала непринужденного разговора.

Я не смотрела на Эпплстоуна и, наверное, он принял это за поблажку. Скрип пера затих, сменился шелестом страниц. Так-так. Я подошла к столу – кабинет не аудитория, среагировать трепетный вьюнош не успел – и взяла с его колен толстый справочник.

– мисс Блер! – обиженным шепотом возмутился Эпплстоун.

– Что?

– Вам совсем меня не жаль?!

– Нет. А должно?

– Конечно. Я же не какой-нибудь Обли. У меня один из лучших результатов в общем зачете на курсе. Но если доктор Норвуд всерьез на меня взъелся, он найдет, к чему придраться. Я должен проверить!

– ?истер Эпплстоун. Хочу напомнить, что именно вы, а не мистер Обли, устроили смертельно опасную ситуацию. Из-за собственного легкомыслия и самомнения, а не неумелости. Как вы думаете, что хуже? Неумелость проходит с опытом, было бы желание. А ваши лучшие результаты и порожденная ими небрежность едва не привели и вас и меня на больничную койку. В лучшем случае. Жаль, если вы этого не понимаете.

– Я понимаю! Но… – Эпплстоун потер лицо и уставился в свой лист невидящим взглядом. - Ладно, хорошо, что письменно, а не устно. Он бы меня размазал!

– Четыре минуты, - сообщила я. - Дописывайте, что знаете.

Норвуд появился на последней минуте.

– Добрый день, мистер Эпплстоун. Не скажу, что рад нашей встрече.

– Взаимно, профессор. В смысле… добрый. Надеюсь. - Тот подвинул свой многострадальный лист на край стола. - Все готово.

– если вы надеетесь еще и на то, что все ограничится этой писаниной, то зря. Надеяться – вредно для растущего организма. Завтра зайдете за результатами, они станут допуском к устному опросу.

– Когда? - убито спросил Эпплстоун.

– После пар, разумеется. Или вы рассчитываете поразить меня глубиной своих познаний за десять минут перерыва? Это возможно в единственном случае – если познания у вас отсутствуют в принципе.

– Понял, в половине шестого, - Эпплстоун закивал и испарился. Забыв, между прочим, свой справочник, который я положила на край стола.

А у Норвуда оказался цепкий взгляд на чужие книги – он заметил сразу. Открыл форзац, полюбовался на библиотечный штамп Академии, спросил:

– Неужели? Сияние неотразимого обаяния мистера Эпплстоуна должно было скрыть от вас эту неромантичную книжицу? может, он ещё и разжалобить вас пытался?

– Конечно, - я прошла к своему столу и быстро просмотрела почту. Ничего срочного. - Профессор Норвуд такой зверь, что непременно найдет к чему придраться, и без проверки по справочнику несчастный юноша немедленно станет вдвойне несчастным. А ведь у него одни из лучших результатов на курсе, не то что у какого-нибудь Обли.

– Так и сказал? – бровь Норвуда поползла вверх.

– Не дословно, но близко. Почему-то он решил, что я должна его пожалеть. После того, как чуть не нашпиговал нас обоих острым стеклом!

– Вероятно, потому что его вирши и пламенные взгляды должны были растопить ваше и без того не слишком ледяное сердце. Но вам с мистером Эпплстоуном, конечно, виднее. До свидания, мисс Блер. Будьте осторожней с порталами. Никакие шотландские болота не отменят завтрашнего рабочего дня.

– Аномалии на то и аномалии, что не повторяются дважды, – легкомысленно ответила я. – До завтра, профессор.

***

«мой дом – моя крепость». Только оказавшись в уже почти родной гостиной Шарлотты, я дала волю эмоциям.

– отвечай, Барби недоделанная, ты флиртовала с этим… этой трепетной ланью мужского пола? Еще, небось, на глазах у профессора?! ? мне теперь расхлебывать!

– Такое сложно назвать флиртом. Он оказывал знаки внимания. Шарлотта принимала их, ничего больше.

– Благосклонно принимала, - уточнила я. - И теперь один думает, что может себе позволить лишнее, а второй…

Что думает второй, я даже предположить не могла. Но вряд ли лестное для Шарлотты. А у меня осталось всего четыре дня, что бы исправить впечатление, как-то его заинтересовать, влюбить… и самой влюбиться, но это, возможно, будет легче, чем я боялась. Тем обидней.

– Отправить вас в болото оказалось неплохой идеей, – задумчиво выдал призрак. – Но второй раз не получится. Есть еще одна возможность, но ее должна предоставить тебе не я.

– На Северный полюс ещё додумайся отправить, - огрызнулась я. - С одним одеялом на двоих. Четыре дня. А он бегал по этому чертовому болоту за травками. Что толку?!

– Ты для него оказалась не такой обременительной компанией, как ожидалось. Он для тебя оказался более человечным, чем обычно. Толк есть. Но Северный полюс… Нет, слишком много магических затрат.

Боже, она ещё и всерьез это приняла! Никогда не шутите с призраками.

– Это была шутка, – на всякий случай объяснила я. А то ещё откопает где-нибудь магические резервы, с нее станется. А нам с Норвудом придется разыгрывать сценку из романтической комедии: «два индейца под одним одеялом не замерзли». – О какой еще возможности ты говорила?

– День рождения Сабеллы Норвуд. Послезавтра. Вполне возможно, что ты там будешь. Но не с моей помощью.

Девятое сентября. Перчатки из кожи страуса, отмеченные Норвудом в объявлении. Боже, Сабелла… что за ужасный день рождения ей предстоит. Она ведь все знает…

– Она знает. Думаю, если будет отмечать, даже навязываться не придется, она сама не упустит возможность дать нам пообщаться не в академии. Но разве ей сейчас до праздников!

– Именно чтобы дать вам возможность. Конечно, она будет праздновать. И позовет тебя.

Но это будет послезавтра. И останется уже два дня. Всего два.

Тоска и безнадежность – вот что я чувствовала сейчас. И никакие ухищрения и уверения Шарлотты не могли этого перебить.

– Все не так плохо, как тебе кажется. Не отчаивайся, - сказала она напоследок и исчезла.

Утешительница потусторонняя! «Не отчаивайся»! Ей легко говорить. Кажется, за эти три дня призрак Шарлотты успел забыть, что такое быть живым и испытывать эмоции. И я совсем не хотела становиться такой же! Мертвой и бездушной. А еще говорят, что призраки – слепок души. Или я что-то путаю? Никогда не интересовалась потусторонней мистикой.

Чтобы хоть как-то отвлечься, я решила провести вечер перед телевизором. Хоть так посмотрю на волшебный новый мир.

Уселась перед экраном и скомандовала:

– Включись. Покажи Сидней. А то по-настоящему я туда, похоже, уже не попаду.

– Недорогие горящие путевки, заказ гида, номера в лучших отелях… – попыталась предложить диктор, и я рявкнула:

– Нет. Банальную панораму города ты можешь показать или нет?! Без рекламы!

Лучше бы не просила. Сидней этого мира был прекрасен. Бело-зеленый город на берегу синего-синего океана. Знаменитый оперный театр, кажется, немного отличался, но тоже впечатлял. А еще чертов слишком умный агрегат приближал и показывал портальные площадки, так что я, наверное, хоть сейчас могла бы рискнуть и открыть портал. Никаких авиабилетов и длительных перелетов. Можно вообще провести там вечер, а завтра оттуда – на работу. Что мне мешает? Страх напутать с порталом через полмира? Так ведь я ничего не теряю. Ровным счетом ничего. Оставшиеся четыре дня – такой мизер по сравнению с целой жизнью, которую могла бы еще прожить, стоит ли вообще принимать их в расчет?

Оставив телевизор показывать красоты Австралии пустой комнате, я спустилась за пивом. Перед мысленным взором стояла картинка Круговой Набережной. В синей воде отражаются небоскребы, и кто-то машет с борта белоснежного катера. И правда, чего стоит перенестись туда? Одно движение рукой, один шаг. Проще некуда.

Только я не знаю, окажется ли так же просто открыть портал через полмира. Ничего не знаю о визовом режиме и о том, как здесь обеспечивают охрану границ, если открыть портал способен каждый ребенок. Может, какой-нибудь антипортальный «железный занавес» стоит, и без визы размажет по нему как… неаппетитно, в общем, размажет. Или перенесет сразу «куда надо». В смысле, в «компетентные органы». Мне только таких проблем не хватало.

Через четыре дня рискну, тогда уже будет все равно.

На глаза навернулись слезы. Пиво, телевизор и мысли о вероятной скорой смерти – замечательный меня ждет вечер.

Интересно, чем занят Норвуд?

Нет, интересно другое – после той Эльзы, с которой они остались друзьями, у него кто-то появился? Сейчас – кто-то есть? Сабелла наверняка знает, но как раз в этом она могла и слукавить и промолчать. Хотя, раз все же полагает, что я сумею его заинтересовать… Буду считать, что он сейчас свободен. Так остается хоть какая-то надежда.

В телевизоре плыл Сидней с высоты птичьего полета, а я пила пиво и пыталась вообразить, каким Норвуд бывает с женщинами. Представлялась слегка смягченная версия привычного ядовито-ироничного модуса. «Саблезубые коряги» и «почти-вечернее-платье» – это даже мило, если не ожидать от мужчины каких-то особенных нежностей. Потому что на нежности Норвуд, кажется, способен только в отношении пурпурницы. «Смотри, детка»… с другой стороны, если бы он назвал «деткой» меня… ну уж нет, не надо!

А ведь у него тоже осталось всего четыре дня, хотя он об этом еще не знает. Наверное, плохо, что я ему не сказала. Нечестно. Вдруг у него тоже есть какая-то мечта, которую обидно будет не исполнить? Мало ли… может, вырастить ещё какой-нибудь супертурнепс? Или прокатиться на яхте до Большого Барьерного Рифа – почему бы нет, в конце концов? Должны же у него быть какие-то увлечения и кроме науки?

Я бы даже составила ему компанию. Наверняка это было бы интересно. Хотя вряд ли он мечтает последние оставшиеся дни провести с Шарлоттой.

А жаль.

Стоп. Это что же получается – я хотела бы провести эти дни именно с ним? Не потому что надо, а…

А потому что мне было бы приятно? меня вдруг увлекает его общество? Интересны его язвительные реплики?

Я допила бутылку и тут же открыла другую. Оказывается, пироги и болота очень легко сближают. Вернее, болота и пироги, хотя какая разница. Такие новости точно надо запить.

И заесть. Пиво – хорошо, а пиво с пиццей – лучше. Снова вниз. Здесь точно есть какие-то ограничения на шатания порталами туда-сюда, не зря же в доме Сабеллы, как и у Шарлотты, портал ведет в гостиную. Так что для Сиднея придется узнавать, как здесь обстоят дела с визами.

Я сделала заказ и села в кресло дожидаться своей вкусной пиццы. Отхлебнула еще пива, закрыла глаза…

Ажурная дуга моста Харбор-Бридж отражалась в синей бухте. Синюю гладь рассекали большие и маленькие катера, белели яхты, вокруг галдели туристы. А вон и похожая на паруса под ветром крыша Оперы.

Я спрыгнула в стоявший у причала юркий катер, и он рванул через бухту, оставляя белый пенный след. Ветер норовил сорвать с головы широкополую шляпу, я придерживала ее одной рукой, другой вцепившись в поручень. Дышала соленой и йодистой свежестью океана, так непохожей на затхлый воздух болот, и жалела, что Норвуда нет рядом.

Катер привез на пляж с белым коралловым песком, а с пляжа меня каким-то образом занесло в бар, почему-то с немецкой кухней. Сосиски на углях и холодное пиво… не много ли мне пива на сегодня? Хочу вина. Обязательно австралийского. Где-то я читала, что оно даже лучше итальянского. Оказалось – правда!

После вдумчивой дегустации меня занесло в мастерскую художника. Я знала, что его зовут Джейк, и он рвется нарисовать мой портрет.

– Обнаженной в полный рост? - спросила я на всякий случай. Он расхохотался.

– Если хочешь, почему нет? Но я имел в виду только то, что сказал. Портрет. Лицо в лунном свете на фоне океана. В синей гамме. Ты знаешь, что в твоем лице есть что-то потустороннее? Как будто ты пришла из совсем другого мира.

– Надеюсь, это не твой способ ухаживать за девушками, потому что я согласна только на портрет, - я сделала вид, что не услышала слов о другом мире.

А в портрете и правда чудилось что-то потустороннее. Не я и не призрак – но как будто и я, и она сразу. ? у синего, оказывается, столько оттенков…

– Ты чудесный художник, Джейк, - сказала я, рассматривая свое-Шарлоттино лицо на холсте.

Оно не было пугающим или мертвенным, не было лицом призрака. Но в нем как будто отражался иной мир. В неуловимых штрихах и бледно-голубом цвете. Странном, чуждом, словно подсвеченном изнутри. Состоящем из тысячи разных оттенков.

И казалось, что этот пугающий мир вот-вот позовет девушку с портрета. Заберет. Поглотит и не выпустит больше. А на туманном, едва-едва прорисованном фоне, почти незаметные глазу, проступали странные темные силуэты, не то горы с острыми вершинами, не то скалы. И они тоже – пугали.

– Я не понимаю… Как ты все это увидел? Почувствовал? Ты чертов гений.

– Пустое, - отмахнулся Джейк. - Я всего лишь художник.

– Да. Ты показал здесь больше, чем можно было бы сказать любыми словами.

– Спасибо, Салли, – кивнул он. - Приходи сегодня вечером, надо поработать над деталями.

– Сегодня? – я посмотрела на часы, в окно. Над океаном вставало солнце. - Мне же на работу. А хотя… плевать. О чем волноваться, правда?

Он засмеялся и поцеловал меня – легко, почти по–дружески.

– Не надо, - попросила я. - У меня Норвуд.

– Ты говорила о нем половину ночи, – сообщил Джейк. – Ту половину, когда была пьяна. Все наладится, Салли. Не бойся меня, я претендую только на твое лицо в лунном свете, ещё одну ночь. Хотя буду рад, если пригласишь на свадьбу.

– Ах, какая свадьба, – я махнула рукой и открыла портал.

И открыла глаза.

Я сидела в кресле, рядом на столике дожидалась заказанная пицца, а за окном стояла, кажется, глубокая ночь.

– С добрым утром, Салли, – я встала, потянулась. Тело затекло, кресло хоть и удобное, но с кроватью не сравнить. - Иди уж досыпай по-человечески. Приснится же такое… в синей гамме.

Лицо девушки с портрета Джейка, мое и не мое одновременно, помнилось отчетливо, хотя обычно я не запоминаю сны. И почему-то пугало.

ГЛАВА 4. День четвертый: пятница

Утро порадовало мелким осенним дождем и слишком холодным для сентября ветром. Без шуток порадовало – перемещение порталом не даст замерзнуть и промокнуть, зато я сразу представила, во что при такой погоде превратилось бы вчерашнее болотное приключение. Я откопала в Шарлоттином шкафу более-менее приличный строгий джемпер. Ярковат, но хоть не малиновый. Приятный бирюзовый оттенок, напомнивший сегодняшний сон, бухту Сиднея под ярким солнцем и «портрет в синей гамме».

Да что ж ко мне так привязался этот портрет?!

Вчерашний бурный день, вечер с пивом и сон в кресле аукались ноющими мышцами, больной головой и общей заторможенностью. Частично помогла ударная доза кофе, но мозг просил активно проветрить его на свежем воздухе. Не хватало привычных утренних пробежек. Я представила, как бегу трусцой по деревне, распустив волосы и выставив сиськи. ? соседи смотрят и не могут понять, что это нашло на мисс Блер и какая муха ее покусала. Ведьма потомственная, на всю голову странная. Да какая мне разница, кто что подумает? Хуже, что Шарлоттино тело наверняка не привыкло к нагрузкам, но и это неважно. Приучу. И сама привыкну наконец нормально двигаться с этими сиськами, не теряя равновесия при каждом резком повороте. Да и нервы здорово успокаивает.

может, прямо сейчас и начать?

Из более-менее подходящего для занятий спортом в шкафу нашлось… да ничего не нашлось. Обтягивающие маячки не в счет. Спортивных магазинов среди россыпи визиток тоже, конечно же, не обнаружилось. И время – ни свет ни заря, не будить же Гризеллу.

Ну и ладно. Тогда сегодня вместо энергичной пробежки – долгая прогулка. Тоже хорошо. А со спортивным костюмом разберусь вечером.

Я надела сапоги и утепленный плащ, туфли сунула в сумку, взяла зонт и отправилась на работу пешком. Благо времени было достаточно.

Наверное, в хорошую погоду пройтись до Академии не спеша, а не переноситься туда порталом, любили многие – тропинка была натоптана. Но желающих гулять под дождем и ветром не наблюдалось. Я шла в гордом одиночестве, хлюпая сапогами по лужам, и вспоминала сегодняшний сон. Слишком яркий, слишком… живой? Хочу туда. В тепло и солнце. И чтобы ничего не печалило, и никаких ужасных перспектив. Почему нельзя просто погулять с Норвудом по Круговой Набережной, не думая о том, что…

Стоп. «С Норвудом»? Я это подумала?

Ну да. Еще бы он захотел со мной погулять, вот это была бы фантастика и магия в одном флаконе.

Порыв ветра ударил в лицо, вывернул зонт наизнанку и едва не унес. Повернувшись к ветру спиной, я пыталась вправить зонтику спицы, и обрушившийся на голову ливень оказался внезапным, как снег в Сахаре. Эй, мы так не договаривались. Шел мелкий, нудный и безопасный дождичек, почему он вдруг превратился в монстра?!

Я открыла портал и вывалилась из него во дворе Академии. Поскользнулась и… упала бы, но налетела на кого-то жесткого, приятно пахнущего терпким мужским парфюмом. Схватилась за скользкий непромокаемый плащ, подняла голову.

Да что ж это такое! Норвуд!

– Дежа вю, - сказал тот, удерживая одной рукой меня, второй – огромный черный зонт. Такому великану никакой ветер наверняка не страшен. – Правда, вчера вы пытались выбить меня из равновесия спиной. Милое разнообразие. Вы что-то не поделили с порталами, мисс Блер? Они явно второй день не в духе.

– Простите, - пробормотала я. Представляю, какой мокрой курицей сейчас выгляжу! – Я случайно. Думала прогуляться, и… вот.

– Интересный выбор погоды для прогулок. Пепел шотландских болот так активно стучал в ваше сердце? Идемте, лужа неподходящее место для светских бесед.

Подхватил меня под локоть – похоже, в этом мире еще не дошли до манеры объявлять любую помощь девушке сексизмом и сексуальными домогательствами – и повлек в здание. Мне было мучительно стыдно за свой мокрый вид и «дружбу» с порталами, из-за которой, и правда, второй день подряд пытаюсь сшибить с ног профессора. И как это он так деликатно сказал о вчерашнем – «спиной», вернее было бы «задницей».

С волос текло, я и не подумала дома собрать их в пучок, решив – проветриваться так проветриваться. С плаща капало на мраморную плитку пола, а сапоги оставляли грязные следы в рубчик. Хорошо еще, что зонт унесло тем ужасным шквалом, а то, с моим «везением», точно угодила бы им профессору в глаза.

И что за невезение. Ладно, у Норвуда плащ непромокаемый, но он и сам почти сухой.

– ? зонтами вы не пользуетесь принципиально? – с заметной долей интереса спросил Норвуд, который, кажется, тоже меня разглядывал. Хотя следы на полу заинтересовали его, пожалуй, больше.

– ?н улетел, - мрачно объявила я.

– Впечатляющее единодушие с порталами. Похоже, он тоже чем-то недоволен.

?ы уже почти дошли до лестницы, когда меня окатило с ног до головы волной сухого тепла.

– На вас было холодно смотреть, - объяснил Норвуд.

– Спасибо, - кажется, я покраснела. Или это последствия высушивающего заклинания? О котором я позорно и глупо забыла. Все-таки мало выучить чары, к ним надо привыкнуть. А я привыкла, наоборот, жить без всякой магии. Уже думала о том, найдется ли на кафедре, во что переодеться, или придется возвращаться домой. Ну не глупость ли?!

С другой стороны, за три дня не переучиться жить с принципиально другими возможностями. И за неделю – тоже. Привыкну… если время будет.

От мысли, что уже четвертый день, а всех успехов – то и дело показываю себя дура дурой, захотелось плакать. К счастью, от душевных терзаний отвлек уже знакомый мне директорский вестник. Даже два, один завис перед Норвудом, второй предназначался мне.

«Мисс Блер. Надеюсь, вы уже явились на рабочее место, если ещё нет, поспешите. К нам приехал доктор Вольгер из Лондонской Академии Высшей Алхимии, надо его встретить и сопроводить до малого конференц-зала. Лекция о влиянии приливных циклов на алхимические свойства металлов. Мы снимаем туда два старших курса алхимиков, и, разумеется, присутствие всех сотрудников факультета алхимии обязательно».

Вестник исчез, донеся до меня указания.

– Какие потрясающие новости, – высказался Норвуд. Его Маскелайн тоже просветила, но выглядел он каким угодно, только не обрадованным. – Мисс Блер, пока вы не потерялись для общества в лучах обаяния премногоуважаемого герра Вольгера, будьте любезны занять мне место в последнем ряду поближе к двери. Я непременно почту своим вниманием это мероприятие. Приливные циклы. Что может быть увлекательнее? Но позже.

– Мне придется его проводить к конференц-залу, - кисло призналась я. Сопровождать какого-то неведомого герра Вольгера не хотелось. – Последние ряды наверняка успеют занять студенты.

– Студенты – возможно. А все студентки притянутся к первым, так что место найдется.

– В крайнем случае сгоним кого-нибудь, – предложила я. - Неужели не уступят своему профессору?

– Можете пугать их мной как вам нравится, - одобрил Норвуд. - Это подействует.

– Договорились. Что ж, пойду сопровождать гостя.

– Идите, – согласился профессор, окинув меня каким-то странным взглядом.

И что он такого во мне увидел, чтобы так смотреть?

Ответ на этот вопрос я получила очень быстро. К счастью, еще не дошла до директорского кабинета, где ждал гость. Уловила краем глаза собственное отражение в темном стекле двери большого конференц-зала, остановилась, всмотрелась… Намокшие и высушенные заклинанием волосы стояли дыбом, а еще я забыла снять плащ и переобуться. Ну, Норвуд! Ну и зараза! И я хороша, последние мозги ветром выдуло и дождем смыло!

Ладно же.

Я зашла в туалетную комнату рядом с конференц-залом. Переобулась, плащ и сапоги бросила прямо там, если кто вдруг польстится, то и плевать. Встав перед зеркалом, сосредоточилась и повторила выученные в первое утро чары укладки. Высокая строгая прическа, черные брюки, бирюзовый джемпер, белоснежный воротничок блузки. Отлично. Вот теперь можно изобразить из себя лицо Академии. Где там ваш герр Вольтер, то есть Вольгер, подавайте его сюда, сопроводим в лучшем виде!

Маскелайн окинула меня оценивающим взглядом, чуть заметно кивнула и бодро сказала:

– А вот и наша мисс Блер, она проводит вас в конференц-зал. Наши студенты и сотрудники с нетерпением ждут вашего выступления. Уверена, оно будет блестящим.

Что характерно, представить гостя мне она и не подумала. То ли Шарлотта с ним уже знакома, то ли предполагается, что этого блондинистого типа и так все знают? Не люблю блондинов, есть в них что-то рыбье. Хотя этот экземпляр, безусловно, выше среднего уровня. Голубовато-серые глаза под темными бровями, золотистые волосы собраны в короткий хвост. Губы красиво очерчены, только улыбается очень уж широко и сладко. Но в целом ясно, почему Норвуд предрек, что студентки стянутся к первым рядам.

– Рада вас видеть, доктор Вольгер. Пойдемте, я думаю, ваши слушатели уже ждут, - я выдала дежурную улыбку, и Маскелайн снова одобрительно кивнула.

– Радость взаимна, уважаемая мисс. Если в академии Панацеи все сотрудники такие потрясающие, как вы и миссис Маскелайн, я понимаю, почему доктор Норвуд здесь окопался. И даже, пожалуй, завидую. А кстати, где же он сам?

– Утрясает сегодняшнее расписание, чтобы без проблем послушать ваше выступление. Он просил меня занять место для него.

– Ну разумеется. Как всегда крайне занят и невыносимо мрачен. Хотя аудитории он собирает немаленькие – все-таки известный в узких кругах человек. Впрочем, до моих сборов ему далеко. Вы ни разу не слушали мои лекции, мисс Блер? Я бы наверняка вас заметил. Такое запоминающееся лицо!

Остро не хватало информации. Я даже не могла спросить, впервые ли он в Академии, потому что Шарлотта должна это знать и без вопросов. Но ревность к Норвуду трудно было бы не заметить. «Известный в узких кругах», как же! ? то ваши «круги», герр Вольгер, намного шире!

– Я полагаю, во время выступлений вам не до поиска интересных лиц в зале, доктор Вольгер, - обтекаемо ответила я. - Все же удержать внимание аудитории – задача, требующая некоторых усилий, верно?

– ?, вы заблуждаетесь, дорогая мисс. - Вольгер легкомысленно махнул рукой. - Держать аудиторию вовсе не сложно, если ты любишь свое дело и умеешь внушить эту любовь слушателям! Но погружаться в тонкие сферы алхимии особенно прекрасно, глядя в глаза потрясающей женщины. Ваши глаза я бы непременно запомнил.

«Лицо», «глаза», а сам косится на грудь. Мне все больше хотелось ответить колкостью. К счастью, конференц-зал был недалеко.

– Пришли, - сообщила я. – Вам сюда. Думаю, сегодня перед вами будет много интересных глаз. «И откровенных декольте», - подумала, когда меня чуть не снесла с ног старшекурсница с двумя расстегнутыми верхними пуговичками на блузке.

– Неужели это вы, доктор Вольгер?! – воскликнула, пожирая его влюбленным взглядом.

Вот и отлично, теперь могу спокойно исчезнуть – он и не заметит.

Задние ряды, как я и думала, были забиты под завязку. Я не стала выискивать свободные кресла, а подошла к крайним возле выхода.

– Господа, эти два места занимал профессор Норвуд.

Пугать чем-то еще не пришлось, хватило имени. Даже не двое, а трое парней в этом ряду и двое перед ними вскочили и растворились в пространстве, будто и не было. Вот это авторитет у Норвуда! Боятся лишний раз на глаза показаться.

Тем временем через высокую дверь, предназначенную для лектора, вплыл Вольгер в окружении прекрасных и не очень дев. Та самая, с расстегнутыми пуговичками, прижимала к высокой груди тетрадку. Автограф в конспектах выпросила, что ли?

– Все собрались? – вопросил он. - Всем меня видно, всем меня слышно?

– Мы слышим тебя, о Каа, – пробормотал кто-то сбоку.

– Твое счастье, что этого не слышат бандарлоги из первого ряда.

Я покосилась на голос, рассмотреть студентов с чувством юмора, словно слизанным у Норвуда. Пожалуй, стоит их запомнить.

Между тем Вольгер распинался о своей роли в науке, эпохальности своих открытий и важности того, чтобы каждый человек «как в этом зале, так и за его пределами» (честное слово, так и сказал!) проникся историческим значением момента. Все это было мало похоже на научный доклад, как я его себе представляла. Интересно, Норвуд вообще придет? Он наверняка знал, чего ждать от этого, с позволения сказать, «коллеги».

– И вот, когда я задал себе вопрос, очень важный вопрос о том, какие именно тонкие влияния может воспринимать столь неподатливый и закоснелый материал, как металл… – нет, я не в состоянии это слушать. Даже если на самом деле это не ересь, а реально имеющая значение для местной науки тема – не в таком же изложении!

Появление Норвуда с легкостью можно было и пропустить, потому что вошел он абсолютно бесшумно и молча сел в кресло со мной рядом. Но его заметили. Оживленный шепот пронесся по задним рядам, кто-то даже тихо присвистнул, и вот это было уже интересно. Кажется, герр Вольгер и профессор Норвуд в одном зале – повод для ожидания чего-то более занимательного, чем лекция о металлах и приливах. Вольгер Норвуда тоже заметил, усмехнулся самодовольно, не прерывая очередной витиеватой реплики.

– Странно, что вы не в первом ряду, мисс Блер, - тихо сказал Норвуд. – Сияние бриллианта от алхимии не дотянулось до вашего сердца и не поработило ваш мозг? Удивительно.

– Мой мозг мне дорог не порабощенным, – отшутилась я.

– Завидный рационализм.

Норвуд закинул ногу на ногу, водрузил на колено планшет с чистыми листами и вытащил из кармана ручку. Он что, собрался конспектировать этот бред? Не может быть.

– еще древние алхимики знали о тайной связи металлов с планетами, – вещал Вольгер, – но в чем, я спрашиваю вас, таятся корни этой связи? В чем? Кто-то, хоть кто-нибудь, дал себе труд поразмышлять на эту волнительную тему? Вы, мисс? Или вы? А может, вы, коллега Норвуд?

– Размышлять о волнительном – способны только вы, коллега Вольгер. Прошу вас, продолжайте, я весь внимание.

Вот даже интересно, Вольгер не оценил иронию или сумел пропустить ее мимо ушей? Зато студенты точно оценили, по задним рядам пронесся сдержанный и не очень смех.

– Зря вы смеетесь, господа, - с мягкой укоризной заметил Вольгер. - Наука, вся наука, весь прогресс, а не только наша возлюбленная алхимия, держится именно на таких размышлениях. Ибо с чего начинается, как зарождается любое открытие? С размышлений! С того, что жаждущий деятельности разум вопрошает себя: «Какой след могу я оставить в веках? Какие зерна заронить в трепетные умы юных дарований?» Вы согласны, коллега Норвуд?

– О да, коллега Вольгер, разумеется, - скупыми штрихами Норвуд изобразил на листе дамочку в коротком лабораторном халате, бедрастую и грудастую, с гривой волос, подозрительно похожих на Шарлоттины, с пробиркой в руке и котлом в другой. В котел сыпалось что-то вроде градин-переростков с надписью «зерна жаждущего разума». Ниже значилось: «Возлюбленная Алхимия. Ключевое слово – возлюбленная».

Я фыркнула, с трудом сдержав смех.

– Ибо еще древние говорили, что размышление – мать понимания, - Вольгер воздел палец к потолку. – Итак, о чем же может поведать вдумчивому разуму сродство планет и металлов?

На листе появился гигантский мозг с одной извилиной, почему-то поперек, и в кружевах. «Вдумчивый разум герра Вольгера, жаждущий деятельности. Страшно».

Ниже Норвуд приписал: «Мисс Блер, одумайтесь, вы не на уроке живописи. Внимайте! Мне можно. Я – уже профессор».

– Живопись интереснее, - вполголоса ответила я, наклоняясь ближе к Норвуду. - Не быть мне профессором. Мой разум недостаточно вдумчив для таких волнительных высот. Или глубин?

«А вы уточните. Он возрадуется».

– Я боюсь.

«Зря. Кто же не мечтает погрузиться в глубины с Вольгером? Или подняться в высоты. С ним же. Взгляните на первые ряды. Там уже все парят».

– Вот именно, - согласилась я. Покосилась на навостривших уши парней дальше в ряду и достала из сумки блокнот и ручку. Придвинулась ближе к Норвуду, насколько позволяло кресло, положила блокнот на подлокотник. Написала: «Воспарили ещё до начала лекции. Не дай возлюбленная алхимия оказаться в такой компании!»

«Наше солнышко. Душенька. Лапушка. Пупсик. Милашка. Красотуля. Как же там было… Голубоглазик! Гениально.

Когда я решу написать мемуары, ряд восторженных эпитетов, посвящаемых герру Вольгеру парящими девами, займет в них почетное место. Присоединяйтесь. Список должен быть внушительным, иначе не отразит всей глубины и высоты».

«Зайчик, – предложила я. - Котик. Еще можно суслик. Да, сусличек. Мой мозг который день выдает исключительно зоологические ассоциации. Милый трогательный сурикатик. Волнительный, как трепет кончика хвоста степной лисы».

Мы сидели, тесно прижавшись плечами, и я вдруг подумала, что склонность Норвуда к ехидству передается через прикосновения, даже сквозь одежду. Иначе почему я сейчас получаю такое удовольствие от злословия?

«Да вы – поэт, мисс Блер. Аплодирую стоя. Но мы еще не затронули ботанику! Надо проконсультироваться с Честером. Левзолия трепетная хаотическая не подходит».

Если бы я ещё знала, что такое эта самая левзолия! И почему она не только трепетная, но ещё и хаотическая.

«Насколько я успела узнать мистера Фулли, никакая ботаническая ассоциация с герром Вольгером не будет принята им благосклонно. Его растения не заслуживают таких сравнений, разве нет?»

«Да кто же его будет спрашивать. Это все во благо науки! Той ее части, которая возлюблена вдумчивым и жаждущим деятельности разумом».

«Я пас».

– И вот тогда я подумал – почему Луна?! Да, воспетая древними поэтами прекрасная Селена наш ближайший спутник, но почему не Венера, воплощение красоты, рожденное из морской пены? Богиня Киприда, будоражившая разум не одного юноши-творца! Почему не великий Сатурн? Не мифический Фаэтон, сын Солнца, и не само Солнце?! Великий Космос взаимосвязан, и безумием было бы отвергать влияние его на земную твердь и в особенности на приливы, это воплощение стихий!

«Королевство за беруши! Я прекрасно жила, не слыша этот бред!»

«Терпите. Трудности – закаляют».

На этот раз на листе Норвуда появился Вольгер с массивной короной на голове, сидящий на кочке с надписью «Великий Космос». Я потянулась к листу и кровожадно дорисовала нависшую над ним волну с вогнутым гребнем. Прошептала Норвуду в ухо:

– Воплощение стихии словоблудия. Простите, я не художник ни разу.

– Я тоже. Но с таким фоном и не захочешь, а станешь «юношей-творцом».

Мой шепот Вольгеру не мешал, а вот на сказанную лишь чуть тише, чем вполголоса, фразу Норвуда тот отреагировал мгновенно.

– Вам что-то неясно, коллега Норвуд? На вопросы отведено время после лекции, но вам я с радостью отвечу сразу же.

– Что вы, коллега Вольгер, – отозвался тот, - все предельно ясно. Я проговариваю основные тезисы вашей выдающейся речи, чтобы лучше запомнить.

Я с трудом подавила желание выдать классическое «рука-лицо». Только спросила, снова перейдя с шепота на ручку и блокнот:

«Вы не знаете, это долго будет продолжаться?»

«Учитывая стихию словоблудия? Не меньше двух часов. А если приплюсовать к ним парящих дев с вопросами и восторгами – все три. Крепитесь».

Я только вздохнула. «Чем бы заняться?» Норвуд вертел в пальцах ручку, почти как ковбой – револьвер. И я спонтанно дописала: «Играете в «морской бой»?»

Он покосился на меня с чем-то вроде веселого недоверия.

«Последний раз был очень давно. Приступим».

Я быстро расчертила поле и корабли. Выдрала листок из блокнота для записи ходов. Шепнула одними губами:

– Начинайте.

С этой минуты Вольгер мог сколько угодно вещать о приливах, стихиях и юношах-творцах, нам было не до него. Ничто так не помогает скрасить нудную лекцию, как азарт и два листка бумаги, у любого студента спросите. К тому же у нас оказались принципиально разные подходы. Норвуд «стрелял» хаотически, иногда мне даже казалось, что он тычет в лист не глядя и только потом смотрит, какая клетка выпала. Я же прочесывала поле методично, не оставляя большим кораблями ни шанса, а попутно задевала и мелкие. При моей системе сложно было попасть только в однопалубники, но в целом она была выигрышней подхода Норвуда. Интересно, когда он заметит мою стратегию и как отреагирует?

Заметил быстро. Ухмыльнулся, написал: «Ваша система плоха тем, что слишком легко просчитывается». И начал «стрелять» по той же схеме. Я подумала, выдавать ли ему мой второй секрет игры, и решила – пусть, а то неинтересно, слишком не равны шансы. Написала вместе с очередным ходом: «Изобретайте свою, мои корабли по этой системе не найдете».

«Учли, что противник может перенять тактику на ходу? Неплохо, мисс Блер!»

«Опыт, доктор Норвуд!»

«А если так? А8»

«Попали!»

«Ага! Я вас сделаю вместе с вашей системой!»

«Посмотрим!»

Очень скоро и у меня, и у него целыми остались только однопалубники. Два – у Норвуда, и один – у меня. Как сказали бы спортивные комментаторы, игра вошла в острую фазу. Чистая удача – вычислить однопалубники никакая система не поможет. Кому же повезет?

«Д9»

Я неверяще смотрела на свой последний корабль. Как, ну как, Холмс?!

– Убили.

В зале вдруг воцарилась гробовая тишина, которую я прочувствовала всем существом, до мурашек. Как и взгляд Вольгера, и студентов, которые обернулись ко мне, кажется, все, словно по команде.

– Чем?! – растерянно спросил герр Вольгер.

«Выстрелом по клетке Д9,и не вы», – мрачно подумала я. Как неловко получилось. Надо же было так увлечься.

– Разумеется, вашим прогрессивным подходом к гальке отливной и гальке приливной, - сказал Норвуд с удивительно серьезным лицом. - Я, признаться, тоже почти убит. Наповал.

«Галька?!» – написала я, когда успокоенный и воодушевленный Вольгер снова начал вещать. Каким боком вообще галька к металлам?!

Наверное, тем же, что Венера и юноши-творцы. Да уж. Я убита наповал, все правильно.

«Еще партию?» – ответил Норвуд.

«Давайте».

Когда Вольгер наконец закончил с приливами, отливами и вопросами от восторженных студенток, счет у нас был три – два в пользу Норвуда, и мне ужасно хотелось кофе. Желательно с кексом, но главное – именно кофе. Прочистить мозги после отлива вдумчивого разума. ? чем я и сказала, совершенно упустив из вида, что вокруг – толпа студентов. Надеюсь, они меня не выдадут, на последних рядах собрались, кажется, поклонники не Вольгера, а Норвуда.

Да, оказывается, на старших курсах у него есть поклонники. Автографы не берут, но конспектировать за ним готовы хоть стратегии «морского боя». И даже спросили, когда будут лекция и коллоквиум взамен тех, которые отменили ради Вольгера. Самых стойких не напугало даже «воскресенье», озвученное Норвудом.

А вот меня – напугало. Воскресенье – это будет мой, наш, шестой день. Почему-то упорно кажется, что последний, когда реально ещё можно чего-то добиться и что-то сделать. Седьмой – это уже черта, подведение итогов.

Ну, спасибо, Маскелайн! Мало того что самой настоящей подлостью вынудила Норвуда здесь работать, так еще и в выходные работой грузит. Может, потратить часть оставшегося времени на то, чтобы устроить директрисе какой-нибудь пакостный «прощальный подарок»? Как, например, здесь относятся к разоблачительным статьям в прессе? Дома я бы легко разожгла преотличный горячий скандал даже не на всем имеющемся материале, а только на том, который легко доказать, не роясь в чужой личной жизни. Но то дома, там я знаю все ходы и всех нужных людей…

За этими мыслями даже не заметила, как дошли до буфета. У прилавка собралась толпа, похоже, что все поголовно из конференц-зала рванулись именно сюда. Не у одной меня мозг требовал подпитки после такого глобального выноса.

– Животворящее воздействие алхимического гения, – прокомментировал Норвуд. - Срочно взбодриться и подкрепиться.

Я с сомнением посмотрела на бурление студентов, напоминающее час пик в метро. Персонал вообще-то обслуживают без очереди, но это ж протиснуться надо!

– Я могу на кафедре кофе сварить, - не то чтобы мне так уж хотелось этим заниматься, но, может, так и правда будет проще?

Но Норвуд решил проблему кардинально. Прошел к прилавку как горячий нож сквозь масло. Перед ним расступались и даже не пытались выразить неудовольствие. Какой-то парень из первых рядов вручил ему огромную, чуть ли не литровую кружку, видимо, свою. Сказал, скалясь во все тридцать два зуба:

– Это все равно не поможет запить отливную гальку, профессор. Но пейте, мне не жалко!

– Спасибо, мистер Эйрси. Ваша доброта и отзывчивость переходит все мыслимые пределы. Так что позаботьтесь еще о кофе для мисс Блер. Ее тоже впечатлила галька.

– Убойно впечатлила, - жалобно сказала я.

Кружку, такую же огромную, мне вручил кто-то другой. Торжественно, как медаль за пережитые мучения. Еще и руку пожал с пожеланиями больше не убиваться. Я от души поблагодарила и заторопилась выбраться из толпы следом за Норвудом – тот, похоже, высмотрел свободный столик.

Но навыки передвижения в толпе меня подвели, причем самым предательским образом. Я споткнулась о чью-то ногу и полетела носом в пол. Взмахнула руками, пытаясь найти опору, за кого-то схватилась, но, наверное, этого кого-то как раз толкнули с другой стороны, и мы упали вдвоем. Хорошо хоть не в обнимку!

Незнакомый мне студент сел, помотал головой, потер лоб и сказал:

– Живой. ? я уж думал, тоже… того. Убили. Эй, мисс Блер, а вы как?

Я стукнулась об пол локтем, удовольствие сильно ниже среднего, но ужасным было не это, а облитый с ног до головы моим кофе Норвуд. Расколотая надвое кружка валялась на полу, а кофе стекал с пиджака и впитывался в рубашку профессора, который, видимо, крайне не вовремя обернулся.

– Изумительный финал, - сказал он после паузы, которая длилась, как мне показалось, вечность. – Горячего кофейного душа в моей практике еще не случалось.

– П-простите, - пробормотала я. Подняться на ноги не было сил, меня хватило только на то, чтобы не валяться кулем на полу, а сесть. Я терла локоть, а мир вокруг расплывался от слез.

Это все непривычное тело! Попробуй-ка полавируй с такими буферами! У Шарлотты, кажется, даже центр тяжести немного другой, хотя я всегда думала, что центр тяжести разный только у мужчин и женщин. Наверное, от телосложения тоже зависит.

– Вы целы? Подняться сможете? - Норвуд впихнул кому-то свою кружку и протянул руку. - Живописное полотно «Мисс Блер в кофейной луже» не годится для академического буфета. Сейчас все ценители сбегутся поглазеть.

Это точно. Хорошо еще, что я не ношу любимые Шарлоттой мини-юбки и декольте.

Я взялась за руку профессора со странным трепетом, будто в глубине души ждала, что сейчас она исчезнет. Не исчезла. Норвуд поднял меня на ноги, придержал, убедился, что я не упаду немедленно, как только потеряю опору. Сказал:

– Лучше сядьте. Вам что к кофе, кекс? Шоколадный?

– Да, пожалуйста, – сгорая со стыда, попросила я.

Вернулся он быстро, на этот раз с подносом. Кофе для нас обоих, и четыре кекса. Все – шоколадные. Одежда была сухой, но пятна на рубашке смотрелись ужасно и вызвали у меня новый приступ стыда.

– Я зря подозревал порталы в злом умысле. Вы и без них отлично справляетесь.

– Это был несчастный случай, - пробормотала я, хватаясь за свою кружку, как за спасательный круг. – И я же извинилась!

– Вас, как я заметил, несчастные случаи преследуют с завидной частотой. Это может быть опасно для жизни. Падай вы не на мистера Миллера или не вместе с ним, ущерба было бы больше.

«Опасно для жизни»… Он сам не знает, насколько прав. Я торопливо отпила кофе и откусила кекс, как будто это могло подавить подступившие слезы. Плакать буду дома. А лучше вообще не надо, что толку в слезах. Но сказать себе «не реви» гораздо легче, чем сделать. Я не плакса и не истеричка, но кто сумел бы остаться спокойным? «Опасно для жизни». Чертовы четыре дня, уже меньше. И Норвуд, который не знает, что мы с ним – в одной лодке, стремительно несущейся к водопаду.

Я ела кекс, но почему-то он был соленым. От слез, что ли?

Хорошо, что Норвуд молчал. Сейчас я могла бы даже на самую невинную реплику отреагировать слишком бурно.

А кексы все-таки способны поднять настроение даже в такой вот ужасной ситуации. Я съела все четыре, и последний уже не казался соленым. Отличный шоколадный кекс.

До начала пары Норвуд как раз успел переодеться – нет, хорошее все же дело порталы. Когда их не поминают в контексте несчастных случаев и опасности для жизни… Картинка стремительно несущейся к водопаду лодки без весел никак не уходила из головы. Когда-то я читала похожий рассказ: двое в лодке и водопад, что-то из американской фантастики. Там герои сумели спастись. Получится ли у нас?

Время уходило, а я почти радовалась, что Норвуд на лекциях. Потому что не любят мужчины женских слез и переносят эту нелюбовь на плачущих женщин. С «морским боем» так хорошо получилось, не стоит перебивать впечатление. Хотя о чем я, уже перебила своим эпичным полетом на пол. Картина «Мисс Блер в кофейной луже», о да.

Работа валилась из рук, я ни на чем не могла сосредоточиться. Может, еще и потому, что почта относилась уже к следующей неделе, а будет ли та неделя? Конференция фармацевтов Соединенного Королевства, со среды по пятницу, на какой день ставить доклад доктора Норвуда? ? есть разница, на какой? Конференция никуда не денется, но будет ли доклад? Или опубликуют с фамилией автора, обведенной черной рамкой? Приглашение на презентацию новой линейки лечебной косметики – на следующую субботу. Рекламный буклет поставщика ингредиентов. VIP-пригласительный на новую экспозицию в Королевский Ботанический сад с припиской от Честера. Ой. Два пригласительных – он и для меня прислал!

Я отодвинула почту на край стола, уткнулась в скрещенные руки. Пригласительный от Честера – так мило с его стороны! – стал последней каплей. Только не рыдать. Совсем немного осталось до конца рабочего дня.

Время вообще имеет свойство лететь слишком быстро. Еще утром было четыре дня, а сейчас уже можно сказать, что три.

– Мисс Блер! Прошу вас, скажите, что я допущен!

Я подняла голову, посмотрела во взволнованное лицо Эпплстоуна и сообщила:

– Пока я могу вам сказать только одно: стучаться надо. Профессор ничего не говорил о допуске. Сейчас посмотрю, он должен был проверить вашу работу.

И правда, вчерашний опросник лежал на столе профессора, вложенный в забытый Эпплстоуном справочник. Поперек первой страницы красными чернилами было размашисто написано: «Приемлемо для начала года». Я отдала лист вместе со справочником.

– Надо же, и правда допустил. Я уж думал – все, пакуй вещички, переводись куда-нибудь на ботанический. Спасибо, мисс Блер, вы буквально приносите счастье!

– Насколько я понимаю, до счастья вам придется сдать еще и устный опрос.

– Это трагедия, верно. Но если он не выставил меня сразу, значит, есть шансы!

Отвечать мне не хотелось. Посмотрела на часы – до конца пары ещё пять минут, как это мой трепетный лань прискакал заранее? Хотя не все ли равно. Я отгородилась газетой и сделала вид, что читаю.

Вдруг вспомнилось первое утро на кафедре, Норвуд, вот так же отгородившийся газетой. Могло ли быть, что он прятался от Шарлотты? Да нет, что это я. Зачем ему прятаться? Ничего удивительного нет в мужчине, который утром читает свежие газеты. Это нормально. В отличие от девушки, посреди рабочего дня уткнувшейся в позавчерашний рекламный листок, да еще и держа его вверх ногами.

И даже не заметила бы, если бы не очередная заметка черными чернилами поперек объявления.

Я перевернула газету.

«Салон «Вечная молодость». Новые поступления эликсиров. От лучших мастеров!»

?амочка-виньетка из цветов и листьев, как по мне, в сочетании с названием «Вечная молодость» навевала скорее кладбищенские мысли. Или это мое сегодняшнее настроение виновато? Ладно, что тут написал Норвуд? «Напомнить Честеру. Эльза. Проверить финики и настойку эхинопса. Барт – дурак и шарлатан».

Эльза? Та самая бывшая, с которой они остались друзьями? Это ее салон, что ли? Или конкуренты? Может, того самого Барта, дурака и шарлатана?

Или это уже тоже неважно?

– Мисс Блер, а что вы такое интересное читаете? - Эпплстоун бесцеремонно присел на край стола. – Объявления? О, смотрите: «Обмен координатами порталов для отдыха на природе». Вам не кажется, что это знак судьбы? Нам с вами определенно надо провести эти выходные где-нибудь под ярким солнцем и знойным небом, на берегу под аккомпанемент набегающих волн. Если, конечно, у меня будет повод для праздника. Но даже если и не будет, вы – уже крайне веская причина!

– Если у вас будет повод, вы, конечно же, отпразднуете, но каким боком в ваших планах затесалась я? У меня свои планы, мистер Эпплстоун, и вашего общества они не предусматривают.

– Но если ваши планы не предусматривают лазурного моря, шелеста пальм и пары-тройки бокалов мохито, их можно и поменять! Подумайте сами, мисс Блер! Живем один раз!

– Мистер Эпплстоун, в этом кабинете для сидения предназначены стулья, а не столы. И будьте так любезны, обсуждайте ваши с мисс Блер грандиозные планы в более подходящем месте.

«Ваши с мисс Блер?!» Я вскочила:

– Я уже сказала мистеру Эпплстоуну, что мои планы не предусматривают его общества! Ни в каком месте и ни в каком виде! Не смею вам мешать! – открыла портал и рванулась домой. Мой дом – моя крепость, и плевать, что на самом деле он вовсе не мой, главное, смогу наконец отпустить себя и вволю поистереть. Иногда надо. И у меня уж точно есть повод. Куча поводов. Гора поводов размером с Фудзи и Эверест, поставленных друг на друга. Море поводов, приливы в котором достигнут вершины этой горы. И пропади все пропадом!

Я рыдала, сев на пол перед креслом и сложив на него руки, по–дурацки, неудобно, но не осталось сил дойти до спальни. Ни умыться, ни переодеться. Почему все так глупо? Почему мужчины такие… такие? А Шарлотта, настоящая – такая… такая, что к ней клеются всякие… всякие не те!

И почему совсем нет времени что-то сделать, исправить, наладить? Три чертовых дня. Они промелькнут так же тупо, как сегодняшний, с рассуждениями Эпплстоуна о жизни и репликами Норвуда о моих совместных планах с этим недоумком. «Живем один раз»! Да что ты знаешь о жизни, сопляк?! Нашел великую трагедию – опрос у профессора! А тот… тоже…

Мысли окончательно разбежались, оставив только рыдания, а потом и рыдать сил не осталось. Я всхлипывала и подвывала, потом будто услышала себя со стороны и… испугалась.

Никогда ещё так не расклеивалась. Даже когда подлый козел Майк променял меня на Сидней. Даже когда пришлось уйти с первой в жизни хорошей работы. Или это тоже привет от настоящей Шарлотты? Вот только истеричной дурой заделаться не хватало!

Хотя… не успею.

И я снова заплакала, на этот раз тихо, ужасаясь нахлынувшему чувству безнадежности.

Не знаю, сколько прошло времени, когда я поняла, что какой-то навязчивый, отвлекающий от слез и страданий шум – это стук в дверь.

И кто бы там мог быть? Я никого не ждала, разве что какие-нибудь знакомые или приятельницы Шарлотты? А нужны они мне тут? Я их не знаю, и как выкручиваться буду?

Но рыдать и правда хватит. Где-то в сумке был носовой платок. Или все-таки добрести до ванной? Или сначала чаю?

– Мисс Блер, откройте! Не вынуждайте меня орать на всю улицу и сносить вам двери.

Что? То есть… кто?! Норвуд – здесь?!

Пока дошла до двери, врезалась в косяк и чуть не сшибла вешалку в прихожей. Ноги не держали. И что его принесло именно сейчас? Мне бы крепкого сладкого чаю, можно даже плеснуть туда глоток коньяка, и спать. А не объясняться с начальством. Наверное, недовольным моим внезапным уходом с рабочего места.

Вот возьму и скажу ему всю правду. Про три дня. Пусть тоже проникнется, почему я должна одна страдать и переживать?

Я открыла дверь и молча уставилась в лицо Норвуда. Нет, не слишком похоже, что он ругать меня явился. Да зачем бы, в самом деле? Высказаться о дисциплине и времени рабочего дня мог и завтра с утра. И что ему тогда надо? Молчит. Только рассматривает меня, как впервые увидел. Ну да, такую зареванную и наверняка опухшую красоту, может, и впервые.

– Ясно, – сказал наконец Норвуд. – Сумка. - Впихнул мне в руки мою же сумку – я только сейчас поняла, что сбежала с работы, оставив там и сумку, и плащ с сапогами. Взяв за плечи, мягко отодвинул с прохода. - Где у вас зелья?

– Какие зелья? - я вспомнила о первом пункте своего плана, достала из сумки носовой платок, яростно вытерла глаза, высморкалась и уставилась на Норвуда.

– разные. Первой помощи и остальные. Аптечка. Лекарства, – словно умственно отсталой, объяснил тот.

– Не знаю, – равнодушно ответила я. - Кажется, в ванной. Или в кухне.

– Прекрасно, - Норвуд вошел, закрыл за собой дверь, будто сомневался, что я это сделать в состоянии. Открыл портал и исчез.

Ну и зачем приходил? Ладно, выясню как-нибудь потом. Или не выясню, какая разница. Так, что там у меня дальше в грандиозных планах? Умыться и чай? Где у Шарлотты коньяк и есть ли вообще, тоже не знаю. Значит, будем искать. Как и аптечку, надо же выяснить, в самом деле, где она и что собой представляет. Может, там есть что-нибудь от похмелья – тогда напьюсь.

Тут Норвуд появился снова, с плоским черным кейсом, и молча прошел в гостиную. А оттуда, кажется, на кухню. Что вообще происходит? Спросить? Нет, сначала умыться.

Я закрылась в ванной и долго плескала в лицо то теплой, то прохладной, то совсем ледяной водой. Раскраснелась как с мороза, а общая опухлость никуда не делась. Кошмар. Глаза б мои этого не видели. Нет, рыдать все-таки отвратительная привычка. Пойду пить чай. Кстати, и Норвуду надо предложить, если не ушел. Если откажется просто так – то в качестве компенсации за разлитый кофе.

Чай ждал меня на столе. А Норвуд – у окна.

– Пейте, - сказал, не оборачиваясь.

– Себе тоже налейте. Пить чай одной, когда в доме гость – по меньшей мере некрасиво. Сейчас коньяк поищу. Или закажу.

– Сядьте и пейте. Коньяка вам после этого чая не захочется. А обо мне не волнуйтесь. У меня сегодня день кофе.

– Тогда кофе, - легко согласилась я. Достала из шкафчика банку. - Вот. Молотый, арабика. Сейчас. И я не собиралась пить коньяк после чая, ну что вы, в самом деле. Глоток в чай. Кстати, вы сколько сахара положили? Я кладу две ложки.

– Мисс Блер. - Он все-таки обернулся, в пару шагов оказался рядом, забрал у меня банку, взял за плечи и усадил на стул. – Пейте, говорю. Что за приступ словоблудия на фоне истерики? От Вольгера заразились? Давайте. Мне вас с ложечки напоить?

– Истерика кончилась, - сообщила я, обхватывая ладонями горячую чашку. - Возможно, временно. Она не докладывала.

– Это я уже понял.

Чай пах странно. Не чаем. Добавил он туда что-то, что ли? Вот почему о зельях спрашивал. Я сделала осторожный, совсем маленький глоток.

Непривычно, но пить можно. Пожалуй, не хуже и не лучше, чем с коньяком.

Я пила медленно, пробуя новый вкус. Примерно на половине кружки решила – нет, не нравится. Какая-то не сахарная и не медовая, липко-приторная сладость. Спросила:

– Что вы туда налили?

– Вам все ингредиенты в алфавитном порядке?

– Дайте подумаю. Если вы спрашиваете у человека, что за книгу он читает, вас устроит ответ: «Вам все буквы в алфавитном порядке?», или предпочтете название?

– Название всех зелий в алфавитном порядке? - Норвуд отчетливо усмехнулся. – Это смесь.

– «Смесь номер три, с перцем», - припомнила я цитату из фильма. Интересно, здесь сняли «Лимонадного Джо»?

– Без перца. Номер две тысячи двести сорок три. Пятый опытный образец. Очень ценная информация, не правда ли?

– Познавательная, – согласилась я. - Если вас интересуют впечатления подопытного кролика, то слишком приторно.

– Иначе было бы слишком горько.

– Может, и правда добавить перца? Хотя, в чай… Вот в кофе было бы другое дело.

– Кофе с травами не пью даже я. Премерзкий вкус.

– А у кофе с перцем – своеобразный. Меня как-то угощали. А заедать эту вашу смесь нельзя? Кстати, можно вас попросить? Если не хотите кофе, просто сядьте. Не слишком удобно разговаривать с кем-то, кто маячит за твоей спиной.

– Стоя проще контролировать процесс. Хотя вряд ли вы сейчас умудритесь что-нибудь взорвать.

Судя по звуку, Норвуд открыл холодильник. Хмыкнул и закрыл.

– А заедать вам в любом случае нечем, так что смиритесь.

– Можно заказать пиццу. Знаете, какие вкусные пиццы в «Маленькой Италии»?

– Судя по количеству коробок в гостиной, очень вкусные. Поверю вам на слово. – Он все-таки налил себе кофе и сел напротив.

– Зачем на слово? Мне все равно нужно чем-то ужинать. Четыре кекса за весь день – не тот рацион, которым можно гордиться.

– Вы решили уморить себя голодом? Ради чего, интересно?

– Я решила? Мне кажется, это вы изо всех сил пытаетесь отвертеться от пиццы.

– Не завтракаете, пропускаете ланч и не обедаете, придя с работы, вы, разумеется, тоже из-за меня. - Норвуд вытащил из кармана бумажник. Повертел в руках светло-зеленую визитку. - Придется искупать вину.

– Что за чушь! – возмутилась я. - О сегодняшнем ланче вы знаете не хуже меня, а завтрак… мне просто приснился кошмар, и я напилась кофе и решила погулять перед работой.

– Под дождем, - Норвуд понимающе покивал. - Зонт улетел. Портал подвел. Герр Вольгер приехал. Кофе вылился. Хорошо хоть кексы остались. Что с обедом?

– Депрессия, – мстительно ответила я. – Запоздавшие поиски смысла жизни.

– Быть или не быть? Есть или не есть?

Я вцепилась в кружку. Руки задрожали.

– Не угадали. И не будем. ? то ваша смесь номер две тысячи двести сорок три без перца не поможет.

– Моя – поможет. Иначе бы я тут не сидел, а набирался опыта где-нибудь на Тибете. И тоже искал смысл жизни.

Еда появилась прямо здесь же, на столе. И даже сервированная, а не в коробках или пластиковых контейнерах. Огромный, исходящий душистым паром стейк, золотистые ломтики картошки, зеленый горошек. Сладкий рисовый пудинг, обильно политый джемом. Поджаристые гренки.

Вот и отлично. Никаких разговоров о смысле жизни. Потому что не могу я ему сказать. Просто – не могу. Почему-то чувствую, что это будет неправильно.

Первая за день нормальная еда разбудила волчий аппетит. Я смела свою порцию в мгновение ока и серьезно задумалась о добавке. Кажется, зря ограничила знакомство с местной готовой кухней только «Маленькой Италией».

Хотя ладно уж, на ночь наедаться вредно. А я, если уж честно, вполне наелась. И даже как-то незаметно допила чай с экспериментальной смесью.

– Вкусно, - сообщила профессору очевидное. - Спасибо.

– А теперь продолжайте утолять мое профессиональное любопытство. Опишите ощущения и желания.

– Сытость, – усмехнулась я. Прислушалась к себе: не тянет ли снова в истерику? Веселиться, конечно, не с чего, но и рыдать не получится. Даже если захочу. – Не знаю, считать ли достижением вашей смеси, что меня больше не тянет рыдать, вы пришли, когда слезы уже кончились и я собиралась умыться и пить чай. Но не тянет. Осталось… опустошение, так, наверное, можно сказать. Даже не грусть, потому что грустить – это эмоция, а эмоции все куда-то делись. Или нет, не делись, а… как бы это выразить…

Я замолчала, думая, как точнее всего описать свои ощущения. Норвуд ждал, с интересом меня разглядывая.

– Как будто смотришь на солнечное затмение через закопченное стекло. Да. Так, наверное, точно. И спать почти совсем не хочется, я почему-то думала, что от всех успокоительных тянет в сон. А болтать – хочется. Причем… – я снова задумалась и почему-то зевнула. – Как-то рационально хочется. С пониманием, что поболтать сейчас полезно, потому что иначе снова начнутся те самые мысли, от которых тянет в истерику. Вот. Наверное, все. На что-то еще надо было обратить внимание?

– Дайте руку, - приказал профессор. – Пульс.

Я не стала жеманничать, пульс так пульс. ?н посчитал, кивнул:

– В космос я бы вас сейчас запускать не стал. Но по другой причине. А на желание «поболтать» смесь не влияет. Это ваша собственная реакция на стресс, очевидная ещё до чая. Ну и о чем же вас так тянет рационально пообщаться?

Я задумалась: и правда, о чем? На самом деле мысли о проклятых трех днях могут возникнуть сейчас от любой темы. Даже просто от того, что Норвуд рядом. Но, может, имеет смысл воспользоваться таким любезным приглашением к общению?

– Скажите, а у вас есть мечта? Не в смысле «стать всемирно известным фармацевтом», а… как объяснить-то… – Мысли текли слишком вяло, заторможено, будто в полусне. - Что-то, что хочется обязательно сделать, попробовать, или побывать где-то, или кому-то что-то сказать. Что-то, что страшно не успеть.

– Необитаемый остров, - мгновенно ответил Норвуд. - В личное пользование. Хотя бы на неделю. Хотя бы в старости. Пальму. Гамак. Пещеру-лабораторию. Кокосы и акульи плавники на горизонте. Я стал бы добрым романтиком, общался с Венерой и Сатурном и был бы невыразимо счастлив, наверное.

– Грустно, - согласилась я.

– Как вы, вероятно, заметили, я не слишком люблю людей. Особенно некоторых. И эти некоторые имеют дивную способность размножаться со скоростью мухи-дрозофилы.

– Заметила. Ну… вы ведь не вечно будете сидеть в Академии? Может, даже не к старости, а раньше заимеете свой остров в личное пользование. Если взяться всерьез, это, наверное, не самая сложная цель.

– ? ваша? Крайне сложна?

– Нет. Слишком проста. Наверное, ее даже нельзя назвать мечтой. Просто место, город, в котором очень хочу побывать. Навязчивая идея, да. Так точнее. Но тем обидней будет, если… – Я замолчала, заглянула в пустую чашку. «Я могла бы всю эту неделю гулять по Сиднею, а у меня Вольгер, Эпплстоун, кучи ежедневной почты и тоска. И вы, дорогой доктор Норвуд. А через неделю может оказаться поздно. Безнадежно поздно». Нет уж. До такой степени откровенности я дойти не готова. - А знаете, есть и другое. Я ушла бы из Академии. Ездить по миру и писать. Обо всем. Это было бы здорово.

– Так уйдите. Правда, некоторым мечтам лучше оставаться мечтами, но угадывать заранее, какой не стоит сбываться, я бы не стал.

– Давайте уйдем оттуда вместе, - я снова зевнула и потрясла головой. Дремота подкрадывалась, настигала, и почему-то подумалось: интересно, увижу я продолжение вчерашнего сна? ? каких там деталях говорил Джейк? - Кажется, ваша смесь все-таки работает как снотворное.

– Очень щадящее, но эффективное и без побочных эффектов. Давайте-ка, поднимайтесь, сон носом в стол – не то, что вам нужно.

Он оказался рядом, потянул меня со стула. Очень кстати, потому что сама я напоминала себе кусок того самого пудинга, который недавно съела. Трепыхаться могу, осмысленно шевелиться – нет. Заснула бы, и правда, носом в стол – потрясающий прогресс после вчерашнего сна в кресле.

Я ухватилась за профессора, почти обняла. Что-то часто в последнее время он служит мне опорой – в прямом смысле. Спасибо, не отшатывается. Даже, вон, за талию обхватил. Наверняка, чтобы удобней было вести мою тушку в правильном направлении.

– Спальня наверху, – сообщила я.

– Крайне ценная и своевременная информация, - заметил Норвуд, как раз остановившийся возле лестницы. Почему здесь такие крутые ступеньки? До сих пор не замечала, но ведь в моем нынешнем состоянии преодолеть этот подъем реально разве что ползком! Наверное, дом строили для трезвенников и людей, ведущих модный в моем мире «здоровый образ жизни». Профессор тоже оценил препятствие. Хмыкнул, сказал: – Значит, решаем проблему самым приемлемым способом. Держитесь.

И я взмыла в воздух. Ой! Обхватила Норвуда за шею, а он держал меня под спину и под коленки, как ребенка. И с таким грузом бодро топал наверх. Силен.

– Меня еще никто не носил на руках, – зачем-то сообщила я.

– Наслаждайтесь. Так, куда теперь?

– Налево. Я и наслаждаюсь. Жаль, что это разовая акция. Я ведь не тот тип женщин, который вам нравится, да?

– Да, я просто в свободное время люблю таскать по лестницам всех страждущих дамочек. Знаете, мисс, не будь вы в полуобморочном состоянии, я бы решил, что вы флиртуете. Ага. Вот она!

– Я не флиртую, – обиженно возразила я. - Честное слово, я убийственно серьезна. Между прочим, вы уже можете поставить меня на ноги.

– Ну уж нет. Вы в вертикальном положении и без смесей бываете опасны для себя и окружающих. Наша цель – кровать. Самое надежное и безопасное место.

Как он откинул покрывало и одеяло, я не поняла. Движением брови, не иначе – а что, с него сталось бы. Уложил меня. Сказал:

– Туфли точно лишние. С остальным можно смириться.

Мне уже было все равно, заснула бы и в туфлях, если бы он их не снял. Как будто контакт головы с подушкой запустил снотворный эффект смеси две-тысячи-и-так-далее в полную силу. Сквозь подступивший сон почудилось тихое: