Лоцман. Власть шпаги

Глава 2

Капитан городской стражи гере Йохан Фельтског уже дожидался Бутурлина за дальним столом. Явился, а как же! И, скорее всего, не только затем, чтобы задарма выпить да закусить – нет, у главного стражника Ниена вполне могли быть и свои интересы к лоцману, как служебные, так и личные. В конце концов, шведско-русская торговля была выгодна обеим сторонам. Вот и торговали. Всегда. Если мир – открыто, а уж ежели война – тогда контрабандой.

Узрев еще от входа знакомый синий колет с желтыми отворотами, Никита поспешил к стражнику, не обращая внимания на подбежавшего служку с какими-то заманчивыми предложениями. Лишь отмахнулся да бросил по-шведски:

– Потом, потом… Извините за опоздание, господин капитан.

– А, это вы. Зовите меня просто – Йохан.

Усевшись на тяжелый табурет, Бутурлин тут же заказал по две кружки свежего пива с яичницей и краюху хлеба. Больно уж был голоден, еще бы – последний-то раз трапезничал еще раненько утром, на корабле.

Выпив за знакомство, Йохан вытер усы и стал зачем-то рассказывать про своего двоюродного брата, что живет где-то в горах недалеко от озера Меларен. Озеро это Бутурлин знал – видел, когда бывал в Стекольнах, как русские купцы называли Стокгольм.

– Кузен мой, зовут его Харальд, видишь ли, женат на дочери хозяина шахты… да и сам служит там горным мастером.

После второй кружки темного Никита Петрович уже стал понимать, куда клонит его новый приятель, и даже спросил прямо, уточнил:

– Медь? В крицах?

– Медь. В крицах, – понизив голос, согласно кивнул начальник стражи.

Что ж, все стало ясненько. Не иначе, как сей бравый капитан намеревался толкать медные крицы в Тихвин, минуя таможню. Ну, в Ниене-то – его право, а вот на посаде…

– Не выйдет на посаде тихвинском ничего, – подумав, честно предупредил Бутурлин. – Вряд ли с важней сговоримся. За таможенной-то избой сам архимандрит, отец Иосиф, присматривает. А он на посаде – главный! Ибо посад-то Большому монастырю принадлежит и все подати платит.

– А зачем нам архимандрит? – собеседник тихонько засмеялся. Его широкое, похожее на вареную брюкву, лицо приобрело такое хитроватое и вместе с тем нарочито простодушное выражение, какое обычно бывает у цыган, когда они впаривают доверчивому покупателю какую-нибудь полудохлую лошадь.

– А как же без него-то? – резонно вопросил Никита Петрович. – Там, знаешь – не тут.

– Не-ет, гере лоцман, – швед покачал головой и прищурился. – Мы люди маленькие, нам архимандрит не нужен. А нужен такой же маленький человек… какой-нибудь капитан с таможни.

– Капитан – вряд ли, – задумался Бутурлин. – Скорее уж, дьяк или монастырский служитель. Все равно – с монастырем дело иметь. Настоятеля уж никак не минуешь.

Йохан сделал удивленное лицо:

– И что? Этот самый служитель не захочет сделать свой маленький гешефт?

– Служитель – вряд ли, он же монах, а монаху ничего мирского не надобно.

– Ах да, да, – скривясь, словно от зубной боли, швед закусил губу. – Забыл – вы ж ортодоксы. Монахи, брр… А что, кроме монахов на таможне совсем никого?

– Почему никого? Говорю ж – дьяк с подьячим для записей да пара стрельцов для охраны.

Чем дальше шла речь, тем откровенней задумывался молодой лоцман. Больно уж нужны были деньги, особенно – в свете последних событий. Да, дело опасное: попадешься – не пожалеют. С другой стороны – на войне-то куда как опаснее, правда там та опасность, что как-то бодрит, а вот здесь… здесь совсем другое. Но вот отказываться нельзя, Бутурлин сие нутром чувствовал! Шутка ли – капитан городской стражи. Такими знакомствами не разбрасываются. Сгодится еще гере Фельтског, ох как сгодится!

Да, родину свою, царство-государство Российское, Бутурлин любил, как же без этого? Любил, уважал и почитал государя, однако же при всем при том понимал – без денег он никто и звать его никак! Да и мало ли, что там со знакомства этого еще выйдет-сладится?

– Стрельцы… Это мушкетеры, да? – натянуто уточнил собеседник.

Никита кивнул:

– Ну да, так. Вот средь них-то и можно… Знаю я одного.

– О! – Йохан резко повеселел и, хлопнув в ладоши, подозвал служку. – Вот это – другое дело, друг! Так решим вопрос?

– Да порешаем, – махнул рукой молодой человек. – И это… надо бы денежный вопрос обсудить.

– Обсудим, обсудим, – капитан радостно потрепал собеседника по плечу. – Ну, за это еще пива!

– Ага. Выпьем, чего уж!

Вообще-то, в «Соборном уложении» царя Алексея Михайлович сие, складывающееся прямо на глазах, дело квалифицировалось вполне однозначно – как преступление против государя. Однако же государь далеко, а жить бедному помещику на что-то надо. Опять же – даст Бог и свадьба скоро.

– Йохан, ты что-нибудь знаешь о купце Готлибе Шнайдере?

– Это тот, что с улицы Медников?

– Да, он, – Бутурлин отрывисто кивнул. – Говорят, дела его не очень…

– Дела-то у герра Шнайдера и впрямь так себе…

Капитан не договорил, помешал какой-то здоровущий детина в расстегнутом темно-зеленом кафтане, проходивший мимо и вдруг зацепивший стол. Да так, что все – и недоеденная яичница, и кружки с пивом полетели на пол!

– Э! – поднимаясь, грозно нахмурился Йохан. – Ты что это устроил, каналья?

– От канальи слышу!

Резво повернувшись, детина вмиг выхватил шпагу и тут же нанес удар… почему-то целя в Бутурлина.

Никита Петрович мгновенно увернулся и вскочил на ноги, отбросив тяжелый табурет под ноги нападающему пьянице. Впрочем, нет, не таким уж тот был и пьяным. Холодные глаза на бесстрастном лице убийцы смотрели вполне трезво. Квадратный подбородок, вислый, похожий на перезрелый баклажан, нос – физиономия та еще! Увидишь – запомнишь, а уж ежели во сне привидится…

Шпага Бутурлина птицей вылетела из ножен. Разворот – удар. Звон! Клинки скрестились… один раз, второй… пятый… Никита машинально выставил ноги, как учили: правая стопа – в сторону оппонента, левая – под прямым углом. Удобная для атаки стойка. Что ж – в атаку! Удар «от плеча» – получи! Теперь – тут же – «от локтя»! Удар! Удар! Клинок сверкнул, словно молния… Еще немного и…

И тут вдруг лоцман почувствовал, что соперник ведет себя как-то не так! Словно бы совсем не собирается убивать, а только лишь отражает удары. Культивируемое в дестрезе «чувство такта» не подвело русского дворянина! Никита Петрович ясно ощутил – здесь все словно бы понарошку, словно в игре… Почему?

Что ж… Удар! Обводка… Захват… Теперь – резко вверх… Выбитая из рук шпага забияки, пролетев нал столом, со звоном упала на пол. Видя такое дело, нападавший резко отпрыгнул в сторону и, оттолкнув служку, опрометью бросился прочь. Все произошло быстро, так что поначалу никто ничего не понял. С чего началась ссора, да и была ли?

– Лови его! Держи! – выхватывая клинок, запоздало закричал капитан.

Он же и выбежал первым на улицу, за ним подался Бутурлин и прочие зеваки. Куда там! Нападавшего уже и след простыл.

– Ловок, каналья, – убирая шпагу в ножны, гере Фельтског смачно сплюнул на мостовую. – Ничего. В следующий раз попадется. Я уж его запомнил, ага. Встречу – не уйдет. Ты-то как, друг? Не ранен?

– Да нет, – Никита Петрович повел плечом и неожиданно улыбнулся. – Ну, что, еще пива, что ли?

– А запросто! – улыбнулся в ответ швед. – Пиво – оно ведь никогда не помешает, верно? Особенно здесь, в «Тре крунер». Заметил, какое здесь пиво?

– Да, вкусное.

Про свои ощущения Бутурлин новому дружку не сказал, хотя точно знал – не показалось! Так все и было – забияка не хотел убивать, сражался понарошку. Зачем тогда затеял ссору? Скорее всего, случайно. Просто вышло так, получилось. А потому уж – куда отступать? Не просить же, в самом-то деле, прощения. Позор!

Заночевал лоцман здесь же, неподалеку, на пристани, на переполненном постоялом дворе. Ну, правильно же – ярмарка, народу полно. Хозяин поначалу не хотел и слышать о новом постояльце, но, узнав капитана, тут же расплылся в улыбке:

– Пожалуйста, пожалуйста, господин капитан. Раз уж это ваш друг… Сразу видно, достойнейший молодой человек! Прошу, прошу вас… На втором этаже, пожалуй, слишком уж людно да и, правду сказать, душновато… А вот во дворе, под навесом, вам будет удобно. Согласны?

– Согласен, – пьяно кивнув, Бутурлин махнул рукой Йохану и почти без сил повалился на постеленную солому.

– Жги-и! – патлатый дьяк с длинным горбатым носом яростно сверкнул глазами. Голый по пояс палач, лоснящийся от жаркого пота, поднес пылающий факел к груди подвешенного на дыбе Никиты. Молодой человек страшно закричал, дернулся… противно хрустнули вывернутые суставы.

– Жги-и! – снова закричал дьяк, однако ж палач, отбросив в сторону факел, вдруг выхватил из-за спины кнут… на глазах превратившийся в огромную извивающуюся змею с острым жалом!

– Ты зачем, щучий сын Бутурлин, крицы медные из земли свейской возишь беспошлинно? – прищурившись, строго вопросила змея хриплым пропитым голосом приказного подьячего.

– Это все не я! Это он, Йохан! – попытался было оправдаться Никита Петрович.

Да что там! Змей-то его не слушал, распахнул пасть, да ка-ак рявкнет:

– А ну, встать! Вставай, говорю!

– Вставай, господине!

– А? Что-чего?

– Вы, господин, вчерась наказывали с утра пораньше разбудить, – согнувшись в поклоне, почтительно напомнил длинноволосый служка.

– Ах да… – вытерев выступивший на лбу пот, Бутурлин уселся на сноп, постеленный ему вместо матраса, и быстро осмотрелся вокруг.

Ни дьяк, ни палач, ни дыба, ни тем паче говорящая змея нигде поблизости обнаружены не были, что уже само по себе успокаивало. Правда, ненадолго.

Отблагодарив расторопного служку медной московской монеткой – пулом, – Никита Петрович наскоро умылся здесь же во дворе из медного рукомойника и, вытерев лицо полотенцем, принесенным все тем же слугой, глянул на восходящее солнышко.

– Эх, что я вчера натворил-то! Хотя… ничего такого. Многие и гораздо больше творят. Гораздо, гораздо больше.

– Что вы сказали, господин? – хлопнул глазами служка.

– Говорю, братец ты мой, что денек нынче хороший будет, погожий.

– А, пожалуй, и так… Господин завтракать желает?

Завтракать господин Бутурлин не пожелал, потому как собирался отправиться в гости, навестить друзей-приятелей да уговорить их пойти в сваты.

В те времена все вставали рано, поднимались с солнышком и, отстояв заутреню или просто сотворив молитву, сразу принимались за труды. Памятуя об этом, Никита Петрович решил сначала зайти не к доктору – тот наверняка уже начал прием, – а к Рибейрушу, хоть тот и жил дальше, почти у самой крепости Ниеншанц, называемой местными русскими сокращенно – Канцы. Уроки хороших манер и фехтования уж точно не с утра начинались. С утра пораньше сеньор Жоакин занимался всякого рода хозяйственными делами. Вот как сейчас…

Еще на подходе к дому Бутурлин услышал звуки ударов и громкие крики. Старый пират в очередной раз наставлял на путь истинный своего вороватого слугу.

– Вот тебе, плут, вот тебе! – наставления щедро перемежались португальскими ругательствами и проклятиями, точного значения коих Никита Петрович не ведал. Впрочем, зато он прекрасно знал, что сеньор Рибейруш – человек хоть и вспыльчивый, но отходчивый. В чем не имелось никаких сомнений и у подвергаемого экзекуции слуги, кричавшего вовсе не от боли, а «порядка для».

Португалец жил на самой окраине, в двухэтажном деревянном доме, а точнее сказать – в избе, выстроенной на подклети. На просторном дворе, окруженном высоким забором, в летнее время и проходили занятия – как хороших манер, так и шпагой.

Услышав знакомый голос, молодой человек заглянул в незапертые ворота и, приподняв шляпу, вежливо поздоровался:

– Olа́, senhor velho pirata![6]

– Ола, ола, – отпустив слугу – действительно, плутоватого с виду парня, сеньор Рибейруш распахнул объятия: – Ах, кого я вижу?! Мой любимый ученик. Ну, как так у вас, в Шихвине? Открыл школу добрых манер? Нет, што ли?

Как и все португальцы, сеньор Жоакин щедро снабжал свою речь обилием шипящих, над чем не преминул поиздеваться гость. Так, чуть-чуть… слегка…

– Не Шихвин, Жоакин, а Тихвин. Сколько раз тебе говорить?

– Ах, извини, извини… Desculpe!

– То-то, что извини… – обнимаясь с хозяином, хмыкнул Бутурлин. – Это у вас там все шипят, словно змеи. Каркавелуш, Оэйраш, Кашкайш. И этот еще… Эшторил. И поэт ваш, Камоэнш, который Луиш.

– Ты еще плута Шиаду вспомни! – расхохотался португалец. Черная окладистая борода его, кое-где тронутая серебристыми нитями седины, затряслась от смеха, грива седых волос рассыпалась по плечам. Крепенький, коренастый, сеньор Рибейруш, скорей, напоминал крестьянина, нежели дворянина, пусть и обедневшего.

Про Шиаду Никита Петрович помнил: был такой в Лиссабоне монах и плут. Или плут и монах, не важно.

– Вот мой новый слуга – точно Шиаду! – погрозив кулаком испуганно выглянувшему из летней кузни парню, старый пират ухмыльнулся и, подхватив гостя под руку, тотчас же повел к беседке, что располагалась в дальнему углу двора.

– Ты, друг мой, надеюсь, не завтракал?

– Ну, раз уж я к тебе все ж таки заглянул…

– Так вот, садись! Садись же, друг мой. Сейчас я угощу тебя отменной бакаляу!

– О нет, нет! Ни за что! – услыхав про бакаляу, Бутурлин изменился в лице. – Только не эта соленая рыбина! Мне, к слову сказать, она сегодня приснилась, твоя бакаляу… Такая, в виде змеи!

Треску все ж пришлось съесть. Правда, хорошо вымоченную, так что соли и не чувствовалось. Не шибко-то расторопный слуга – тот самый, только что подвергнутый наказанию – накрыл стол под навесом у летней кухни. К бакаляу и жареному каплуну подали какую-то крепкую настойку, кою старый пират называл мадейрой. Так себе настоечка, не особо крепкая, да и сладковата. Баб такой поить… Кстати о женщинах!

– Знаешь, друг мой Жоакин, а я ведь решил жениться! – опрокинув стаканчик, решительно заявил гость.

– Хорошее дело, – сеньор Рибейруш невозмутимо тряхнул головой и ухмыльнулся. – И кто ж твоя избранница? Неужто, как у вас говорят, из бояр?

– До боярыни-то мне, как до луны! – отмахнулся Бутурлин. – Есть девица попроще. Но красавица – писаная, да и легка душой. Кстати – местная, из Ниена.

– И кто же?

– Анна Шнайдер. Дочка купца Готлиба Шнайдера, что живет на…

– Да знаю я, где он живет! – сверкнув глазами, невежливо оборвал португалец. – Только, увы, не повезло тебе, парень!

– Почему это не повезло? – молодой человек непонимающе хлопнул ресницами.

– Говорю же – оставь надежду! – повысил голос Жоакин. – Купец уже обещал свою дочь некоему Фрицу Майнингу, негоцианту из Риги! В счет покрытия убытков, ага…

– Что? – не поверив своим ушам, Никита Петрович вскочил со стула и с возмущением схватился за шпагу. – Какой еще Майнинг? Какая Рига?

– А такой Майнинг. Судовладелец. Пять кораблей у него, три морских парусника и два баркаса, – силой усаживая гостя на место, спокойно пояснил португалец. – Про братство «черноголовых» слышал?

– Ну, слыхал… – Бутурлин пожал плечами. Про братство сие он и в самом деле знал, некоторые купчишки из Риги все же добирались до Тихвина. Союз молодых неженатых купцов, весьма амбициозных, пронырливых, энергичных. И – не брезгующих никакими средствами! Занимались всем – от каботажа до работорговли. Покровителем братства являлся темнокожий святой Маврикий, его голова была изображена на гербе сего купеческого союза, отсюда и прозвище – «черноголовые». Те еще людишки, отпетые. Палец в рот не клади!

– Ничего, – недобро усмехнулся Никита Петрович. – Я тоже – отпетый. Еще поглядим, кто более? Значит, говоришь – Майнинг?

– Герр Шнайдер когда-то занимал у «черноголовых» деньги, – покусывая усы, сеньор Рибейруш подлил в стаканы вина. – Большие деньги, ага. Отдать вовремя не смог… А Майнинг – казначей братства.

– И что же? Решил жениться?

– Да, видимо – решил.

– Так и я решил! – стукнув кулаком по столу, заявил гость. – И от решения своего отступаться не собираюсь. Еще поглядим… Мхх!!! Ах, черт, дьявол их всех разрази! А я-то гадаю-думаю – отчего это моя нареченная такая грустная? А тут вон оно что! Теперь я-а-асно…

– Сядь, не маячь! – португалец резко махнул рукою. – Вместе подумаем, что можно сделать. Так ты говоришь – нареченная? Когда успел?

– Да не успел еще, – с досадой бросил Бутурлин. – Кольцо только вот подарил… А сегодня решил засылать сватов. Тебя, и еще – герра Байера.

– Майнинг не оступится. Упертый, – тихо, себе под нос, промолвил старый пират.

– Ты-то откуда знаешь?

– Я в этом городе все про всех знаю, – Жоакин улыбнулся, однако улыбка его показалась Бутурлину какой-то вымученной и грустной.

– И более того, знаю, что все эти знания рано или поздно принесут мне вред! – с грустью продолжал португалец. – Потому как слишком многие знают, что я про них знаю.

– Тьфу ты! – Никита Петрович сплюнул и хмыкнул. – Вот уж поистине: многие знания – многие печали. Да! Ты, кажется, собирался мне чем-то помочь?

– Собирался… – оглянувшись, старый пират подозвал слугу. – А ну-ка, любезный, сбегай-ка в подпол. Принеси еще вина!

Слуга, поклоняясь, убрался – все так же, не особо спеша, едва ли не делая одолжение. Проводив его взглядом, сеньор Рибейруш заговорщически подмигнул собеседнику и, понизив голос почти что до шепота, предложил:

– А ты его убей! Ну, этого Майнинга.

Бутурлин с негодованием отпрянул:

– Я что же… исподтишка?

– Зачем исподтишка? Ты просто вызови его на дуэль! – ничтоже сумняшеся посоветовал португалец. – Повод ведь всегда найти можно.

– Но… он же не дворянин…

– Он давно купил титул.

– Тогда все в порядке! – обрадованно протянул Бутурлин.

Настроение его резко улучшилось, еще бы – теперь он точно знал, как устранить досадную помеху на пути к личному счастью. Ну, конечно же – дуэль! И желательно – со смертельным исходом.

– Не знаю, как там дерется Майнинг, – седовласый рубака одобрительно покивал и прищурился. – А ты, Никита – мой лучший ученик! Настоящий диестро! Только вот о мере пропорции не забывай.

– О чем не забы…

– Выстраивай защитную дистанцию! А уж в секунданты к тебе я пойду… и еще можно позвать доктора.

– Я так и сделаю! – воодушевился лоцман. – Уже сегодня! Сейчас!

Никакой жалости у Никиты Петровича не было! Кого жалеть-то? Какой-то поганый денежный мешок хочет отнять у него, российского дворянина Бутурлина, счастье? Какой-то жлоб, непонятно каким образом нахапавший кучу денег и на том основании возомнивший себя чуть ли не полубогом! А вот поглядим… Поглядим. Что важнее – деньги или верный клинок!

Проклятый купчишка с купленным титулом остановился в гостинице «Речная нимфа», что на углу Кенигсгатан и набережной. Три этажа, шикарные апартаменты. На вывеске намалевана нагая девица с умопомрачительными прелестями – она там «нимфа» и есть.

Явившись, бравый лоцман расположился за столиком на террасе уличного кафе и, заказав кружку янтарного пива, принялся ждать. Заодно справился у служки о постояльце.

– Герр Майнинг? – переспросил тот.

– Да-да! Майнинг из Риги. Это мой старый друг. Он встал уже?

– Да, он обычно рано поднимается… Да вот же он!

Тот самый! Сутулый, с вытянутым лицом и бесцветными, каким-то рачьими, глазами. Именно его и встретил Бутурлин вчера в компании Готлиба Шнайдера! Черт возьми… Неужели они и помолвку вчера успели спроворить? Неужели – опоздал? Ла-адно, поглядим.

С ненавистью сузив глаза, молодой человек выскочил из-за стола, едва не разлив пиво, и, бросившись наперерез Майнингу, сильно толкнул купчишку плечом.

– Вы что толкаетесь, любезнейший господин?! – Бутурлин тут же принялся возмущаться. – Да вы невежа! За такие дела я вам уши отрежу. Сегодня же, в полдень, на поляне у Спасского. Буду вас ждать, коль вы не трус!

– Я приду, – купец скривил тонкие губы. – Уж в этом не сомневайтесь. Надо учить наглецов.

С секундантами лоцман разобрался быстро, да нечего было их и искать – все те же: доктор Иеронимус Байер и старый пират Жоакин Рибейруш. Все трое, включая Бутурлина, переправились через Неву на большой лодке и в ожидании оппонентов принялись прохаживаться по лесной опушке, время от времени поглядывая на реку.

– Малина здесь вкусная, – подойдя к развесистым кустам, Жоакин скушал ягодку. – Крупная какая, ага.

– Крупная, – доктор Байер – высокий и худой мужчина лет сорока, с небольшой остроконечной бородкой и вислыми темными усами, одернул опрятный темно-синий кафтан, шитый из дорогой ткани, однако же почти безо всяких украшений, не считая пуговиц. Излишнее украшательство как-то не было принято у лютеран, хотя до крайностей они в этом вопросе не доходили, как, к примеру, те же кальвинисты, именуемые в Англии пуританами, а во Франции – гугенотами. Кстати, многие из них в последнее время осели в Ниене – после гонений на родине. Однако же доктор все же был чистый лютеранин, без всяких дурацких перегибов; португалец же исповедовал католицизм, а Никита Петрович, как и почти все русские люди, состоял в православии. Такая вот собралась компания, поистине – пестрая, что в национальном, что в религиозном планах.

– Хорошая ягода, да, – срывая малину, покивал врач. – Вернемся – пошлю сюда служанку. Пусть соберет да насушит.

– Служанку, ага, – сеньор Рибейруш ухмыльнулся и шмыгнул носом. – Это ту самую-то, сисястую? Марией ее зовут, кажется.

Герр Байер тут же напрягся и поджал губы:

– Мария – славная и добрая девушка!

– Кто бы сомневался! – хмыкнул пират. – Идеальная служанка. Особенно – для вдовца. Ладно, ладно, дружище, умолкаю! Смотри, не проткни меня скальпелем… Никита, а ты что же малину не ешь? Не любишь?

– Да пока неохота что-то, – вглядываясь в широкую речную гладь, лоцман сузил глаза – вроде как от пристани Ниена отчалила какая-то лодка, и даже не одна. Две… Нет, три даже!

– Торговцы ярмарки, – глянув, прищурился доктор.

Португалец покачал головой:

– Скорей, местные. Вон, как ходко идут. За мыс поплыли. Это здесь, рядом. Видать, сенокос там у них.

– Да там, похоже, солдаты! – закрывая глаза от бьющего солнца приложенной ко лбу ладонью, Никита Петрович покусал губу. Верно, ловят кого-то.

Вместительный баркас как раз проплывал мимо, по всему, намереваясь свернуть за излучину. Офицер в золотистом шарфе при широкополой, со щегольским пером, шляпе, и дюжина солдат в синих, с желтыми отворотами, куртках.

– Однако где же наши уважаемые оппоненты? – задумчиво подергав ус, герр Иеронимус Байер тут же и усмехнулся, заметив, наконец, быстро пересекающую реку лодку, направляющуюся как раз к околице Спасского.

– А вот, похоже, и они.

Дующий еще с утра ветер утих, и спокойные волны словно бы шепотом лизали узенькую полоску песка. Сильно пахло клевером, рядом, в камышах, кричали-крякали утки. Пара рыбацких челнов покачивалась на волнах невдалеке, у мыса.

– Что-то не нравятся мне эти солдаты, – негромко протянул португалец. – И зачем они за мысок поплыли? Что им там надо?

Между тем уже стало можно хорошенько разглядеть сидевших в лодке людей. Бутурлин тут же узнал рижанина, с которым было еще двое незнакомцев при шпагах. Секунданты, кто же еще…

Молодой человек азартно потер руки:

– Что же, покуда неплохо все складывается.

Лодка с оппонентами мягко ткнулась носом в песок. Сутулый верзила Фриц Майнинг выскочил на берег первым. Секунданты несколько поотстали – привязывали лодку.

– Имею честь, господа! – подойдя ближе, Майнинг сбросил в траву шляпу и плащ и обнажил шпагу. – Что же, начнем?

Со стороны реки вдруг ослышался резкий крик выпи! Верно, где-то рядом располагалось болото или просто сырое место – выпь любит влагу.

– Начнем! – невольно вздрогнув от крика, Бутурлин вытащил из ножен клинок.

Оба встали в позу, называемую «прямой угол». Как и принято в дестрезе. Разящая сталь клинков угрожающе вспыхнула в лучах летнего солнца. Бутурлин первым сделал выпад, укол…

– Стоять! Шпаги в ножны, господа!

Никто и не заметил, откуда появились солдаты! Кажется, с мыса… Дюжина крепких усачей в синих, с желтыми отворотами, куртках, и с ними офицер в золотистом шарфе. Те самые! Так вот они куда плыли! Сделали вид, что – мимо, а сами…

Все эти мысли молнией пронеслись в голове лоцмана… и тут же пришло решение!

– А ну, живо к лодке! – крикнул он по-русски и, махнул рукой друзьям, опрометью бросился к реке.

Секунданты – доктор и бывший пират – сообразили быстро и тотчас же помчались следом.

– Догнать! – заорал позади офицер. – Арестовать. Живо!

Хлестнули в лицо ветви ивы. Бутурлин на бегу усмехнулся. Ну, ну, догоняйте! Если выйдет, ага.

Через пару минут друзья уже подбегали к лодке, спрятанной в зарослях ракиты и плакучей ивы, клонящейся к самой воде. Осталось миновать лишь густые заросли черной смородины, разросшейся по всему берегу на радость местной ребятне. Еще немного и… А там еще, по реке, погоняемся! Еще немного…

И вдруг…

Из кустов поднялись строем шведские стрелки! Тяжелые стволы мушкетов легли на упоры, нетерпеливо дымились фитили.

– Залп! – донесся грозный рык командира.

Все трое беглецов – люди бывалые, – не дожидаясь выстрелов, повалились наземь. Запоздалый мушкетный залп порвал тишину в клочья! Просвистели над головами друзей тяжелые мушкетные пули… Конечно, мимо… Но…

– Вставай! – Бутурлин почувствовал, как в спину ему уперлось острие шпаги.

– Поднимайся! Медленно… так…

Пара солдат тут же заломили лоцману руки… связали, повели…

– Ого! И вы, доктор, здесь? И вы, гере Рибейруш! – похоже, бравый командир стрелков неплохо знал бутурлинских секундантов. – Ввязались в такое дело! Ай-ай-ай, господа… Нет, нет, не надо связывать этих господ. Я их прекрасно знаю.

– Я протестую, господин суб-лейтенант! – гордо выкрикнул сеньор Рибейруш. – Дуэль – дело дворянской чести.

– Может, у вас там, в Лиссабоне, и так, – подойдя, заявил щегол в золотистом шарфе. – А у нас дуэли – дело бесчестное. Прямое нарушение эдикта короля Густава Адольфа. Подтвержденное королевой Кристиной и его величеством Карлом Густавом! Или вы не знаете законодательства, любезные господа?

Врач и португалец молчали. Знали, что не правы.

Задержанных усадили в лодку. Бравые усачи солдаты, положив тяжелые мушкеты на дно, взялись за весла. Поплыли… Во втором баркасе тоже плыли солдаты. А вот оппонентов что-то было не видно, и Никита Петрович уже догадывался – почему. Они же все это и подстроили! Вернее – он. Проклятый черт Майнинг! Взял да и заявил о дуэли… Подлый трус! Ну, он же не настоящий дворянин. Просто поганый денежный мешок, купивший титул.

– Секундантов мы, пожалуй, отпустим, – усевшись на корме, громко произнес офицер. – Но вы, господа, будете обязаны свидетельствовать на суде.

Задержанные сидели, насупившись, и ничего не отвечали. Тем не менее командир стрелков продолжал, обращаясь уже непосредственно к Бутурлину:

– А вы, господин лоцман, как зачинщик, пойдете в тюрьму! И молите Бога, чтобы дело закончилось отправкою на галеры. Оттуда вас, может быть, выкупят. Если найдется, кому.

Никита Петрович тоже молчал – а что было говорить-то? Тем более переживал: все же выходило, что он подставил своих друзей, единственных друзей в Ниене! Да, получалось так… Но все же, все же! Что же за сволочь этот Фриц Майнинг!

Впереди показалась пристань, за нею – верфь с остовами недостроенных фрегатов, лес мачт, дома и торговые склады. Баркас мягко стукнулся о причал левым бортом.

– До встречи на суде, господа мои! – приподняв шляпу, офицер галантно простился с секундантами. С Бутурлиным же разговор был другой.

– А вам – сами знаете, куда, господин лоцман. В нашу гостеприимную городскую тюрьму! Здесь недалеко, совсем-совсем рядом, в крепости.

В крепости… Вот то-то и оно, что в крепости. Оттуда не убежишь, нечего и пытаться.

Крепость Ниеншанц была основана на Охтинском мысу королем Швеции Карлом IX еще во времена Смуты, в 1611 году, на землях, отнятых у России. Еще лет за триста до этого примерно на этом же месте стояла древняя крепость Ландскрона – «Венец земли», в дальнейшем до основания разрушенная новгородцами. В середине шестнадцатого века дьяк Иван Выродков, инженер и фортификатор Иван Грозного, заложил на этом месте русский городок под названием Невское Устье, которое и послужило основой городу Ниену, когда невские земли вновь отошли к Швеции.

Четырехугольник с грозными бастионами. Несколько десятков артиллерийских орудий, почти полтысячи солдат – поди, возьми! Главные ворота Ниеншанца выходили к Охте, через которую был перекинут неширокий мост, связывающий крепость с центром города. Вот через эти-то ворота задержанного и ввели на просторный двор, застроенный караульными помещениями, амбарами и жилыми домами. В подземелье одной из угловых башен и располагалась тюрьма.

– Долго сидеть не придется, – принимая узника, успокоил дородный усач-сержант. – Завтра-послезавтра уже суд. Господин Линдберг, судья, откладывать дела не любит. Ежели какое простое дело – чего ж с ним тянуть? Или, как говорят, у вас, у русских – выводить канитель.

Ишь ты, вот еще – знаток русского языка выискался! Бутурлин невольно улыбнулся:

– Еще у нас говорят – «наводить тень на плетень» и «откладывать дела в долгий ящик».

– Как-как? – искренне заинтересовался стражник. – В какой такой ящик?

– Ну, заводи уже, – офицер недовольно скривился. – Давно уже обедать пора, а мы тут возимся. Да! Вот его шпага… вот кошель…

– Что же, пошли. Нам с тобой, брат, в Карлову башню.

Подмигнув задержанному, сержант поправил на голове шляпу и, прихватив с собой двух дюжих солдат с алебардами, повел узника по длинному и полутемному коридору, освещенному лишь чадящими факелами. Под ногами прошмыгнули крысы, и это было хорошей приметою – значит, узников, худо-бедно, кормят. Впрочем, судя по словам доблестного тюремного стража, Бутурлину долго задерживаться в тюрьме не придется. Что и хорошо! Не особенно-то здесь и приятно.

– Сюда… Стоять. Лицом к стене. Ага…

Сержант зазвенел ключами. Что-то лязгнуло…

– Заходи, друг! Приятного сидения… ха-ха!

Хлопнув узника по плечу, стражник захлопнул тяжелую дверь. Замерев на пороге, Никита Петрович вежливо поздоровался с сидельцами и сделал шаг вперед:

– Ну, и куда тут упасть можно?

Двое нахрапистого вида мужичков, азартно игравших в кости, разом обернулись:

– А вон, в угол. Где солома, ага. В кости играешь, уважаемый?

– Играю, да нынче не на что, – угрюмо отмахнулся лоцман.

– Как не на что? – игроки переглянулись. К ним еще прибился и третий – вертлявый, голый по пояс, тип с бритой наголо головой и физиономией висельника. Все тело его было покрыто татуировками. Какие-то корабли, сисястые красотки, кружки-бутылки и прочее.

– Вон, у тебя, господин хороший, камзол-то какой, а! Поди, пару талеров стоит, ага?

Подскочив к Бутурлину, вертлявый нахально пощупал пальцами рукава камзола, и самом деле, отнюдь недешевого: а что поделать, времена такие – по одежке встречали!

– Добрый, добрый камзол, – поцокал языком висельник. Что-то в нем было… не то чтоб уж очень опасное, скорее – гадливое, как у мелкого беса. Говорил «бес» то по-шведски, то по-немецки, а то и по-русски – запросто. Правда, по-русски – с заметным акцентом.

– Коли играть не хочешь, мил человек, так мы камзол твой и так заберем. А ну, сымай!

Вертлявый бес схватил Бутурлина за ворот… и тут же получил то, на что и нарывался – смачный удар в ухо!

Отлетев от удара в угол, висельник завыл и, выхватив нож, бросился на обидчика:

– Пар-р-рву! Пар-режу-у-у!

Ох, какого он пытался нагнать страху! Выпучил глаза, орал… а ножом-то размахивал зря… Не надо бы так, это ж тебе нож, а не сабля. Да этот лысый черт – не татарский мурза Касим-бей, знаменитый воин, с коим как-то схватился Никита Петрович где-то под Желтыми Водами не на жизнь, а на смерть. Вот тогда да, могло и нехорошо для Бутурлина кончиться… а здесь же…

Молодой человек давно уже углядел, с чего сей бритоголовый хмырь такой храбрый. Поддержка у него имелась, ага, уж как же без этого? Вон те двое, с игральными костяшками…

Обманное движение – дестреза! – влево… Удар лысому по руке… Так… отобрать нож… и – левой рукой – в скулу! Получи, сволочина!

И сразу же, отправив незадачливого беса обратно в угол, Никита подскочил к игрокам… одному сразу же сунул ногою в нос, второго схватил за шею, приставив острие только что отобранного ножа к горлу.

– Мне терять нечего. Сунется кто, задавлю гниду!

Все эти слова молодой человек произнес без особой угрозы, спокойно. Правда, в синих глазах его сверкнула смерть. Бутурлин все же был человек служилый, и в воинском деле толк знал, иначе давно бы сложил буйную голову где-нибудь под Москвой или в дальних южных степях, гоняясь за разбойной сволочью поганого крымского хана.

Захваченный – круглоголовый, с окладистою бородою – засипел, дернулся.

– Цыц, борода многогрешная! – зло охолонил его Никита Петрович. – Дернешься – головенку оттяпаю враз, не сомневайся.

– Да я не и сомневаюсь, мил человек, – бородач, похоже, не особенно испугался, видать, привычный был ко всему. Так, ясное дело – лиходей-разбойник!

– Я просто спросить хочу, можно?

– Ну, спрашивай, – Бутурлин не спускал глаз со всех остальных. Впрочем, из всех сокамерников какую-то угрозу представляли, пожалуй, только эти трое – игроки и лысый.

– Ты где, мил человек, так воевать научился?

– Где, спрашиваешь? – не ослабляя хватки, лоцман сплюнул на пол. – Да много где…

– У Португальца он учился, – бросил кто-то в углу. – Я точно помню.

– У Португальца? – как-то расслабленно пробормотал бородатый. – Так что ж ты раньше-то молчал, человече? Ты его знаешь, что ли?

– Сеньор Жоакин Рибейруш – мой друг! – молодой человек гордо выпятил грудь.

– Так он и наш друг, – как-то весело и совершенно по-доброму рассмеялся бородач. – И друзья наших друзей – наши друзья. Так что, друг? Выпьем за знакомство… да хорошенько закусим! А все обиды забудем, ага…

– Забудем, допустим… – хмыкнув, Никита Петрович убрал нож. А куда было деваться? Из сложившейся ситуации как-то надо было выходить. Иначе… Иначе долго тут не продержишься – дашь слабину, задремлешь… и все.

Так уж доверять ушлым сидельцам Бутурлин, впрочем, не собирался, ухо держал востро. Выпили – да, водки из серебряной фляги, закусили холодной телятиной, луком с яйцами да краюхой хлеба.

– Ты ешь, ешь, – смеялся бородатый – звали его, кстати, Карпом. – Закусывай. И глазьями-то не зыркай – теперь уж не убьем! Коли ты у самого Португальца в дружках. Так ты лоцман, выходит?

– Лоцман, лоцман.

Карп вдруг стал серьезным:

– Тогда у нас, у всего опчества, к тебе предложенье будет.

О как! И у этих тоже – предложение! Никита Петрович хмыкнул в рукав:

– Медью свейской торговать предложите? В обход таможни.

– Не токмо медью, – неожиданно улыбнулся бородатый лиходей. – Медь – как пойдет. Главное, с нашей стороны, чтоб товар обычный, с вашей, тихвинской, ярмарки. Деготь, пенька, поташ.

– Поташ? – тут и Никита расхохотался.

– Да хватит тебе ржать-то, – обиженно протянул Карп. – Да – поташ. Оно ведь кажется, мелочь. Но ежели этой мелочи много да беспошлинно… Сговоримся?

– Подумаю. Ежели отсель не на галеры выйду.

– А и на галеры, так что с того? – бородач хмыкнул и махнул рукой сотрапезникам – чтоб дали флягу. Те, хоть и побитые лоцманом, особой вражды нынче не проявляли… хотя и радушия – тоже.

– Главное, чтоб живым, – сделав долгий глоток, вполне справедливо заметил разбойник. – На галерах-то в шиурме, знаешь ли, тоже люди. И в профосах-палачах – люди же. Сбежать, поди, можно. Лишь бы не казнили тебя, мил человек.

– А что, могут? – молодой человек невольно напрягся. – Я ж никого не убил!

– И что с того, что не убил? Тут уж как судья. Как кости лягут… Кто у тебя судья-то?

– Не ведаю точно, – Бутурлин почесал затылок. – Какой-то Линдберг.

– Карл Линдберг?! – прощелыги разом переглянулись.

Карп покачал головой:

– Тогда, верно, зазря мы с тобою сговариваемся. Законник Карл может и в петлю. Запросто!

– Какой-какой Карл?

– Законник, – спокойно пояснил второй игрок – Лазебя. – Прозвище у него такое. За то, что не договоришься. Никак. Хотя… иногда и там – как кости выпадут. Вообще, он педант – есть такое шведское слово. Вдовец. Любит свою дочку, а больше – никого.

За разговорами не заметили, как за решетчатым оконцем под самым потолком поплыли зыбкие вечерние тени. Все ж август, хоть еще и тепло, а белые ночи закончились, темнело быстро.

Никита чувствовал, как веки его тяжелеют, слипаются, да и вообще – вдруг сильно захотелось спать. Наверное, от выпитого… а может, в водку-то и подсыпали что? С этих-то лиходеев станется! Хорошо бы и не спать вовсе, не смыкать бы глаз – да как выдержать-то? Хотя можно и по-другому: сделать вид, что спишь, а как подберется кто – так промеж глаз кулаком и ахнуть! С другой стороны, вроде как и некому подбираться-то. Самые лиходеи – теперь друзья. Такие друзья, что никаких врагов не надобно. Что же…

– Покойной ночки, сотоварищи дорогие.

– И тебе сладких снов, Никита Петрович!

Ишь ты – «сладких слов»! Вот ведь прощелыги… Неужто и впрямь так старого португальца боятся? А что же? Наверное, да, боятся. Боятся и уважают, сеньор Рибейруш – человек непростой, тем более с таким прошлым… с которым, верно, еще и не растался полностью.

– Господине, хлебушек доедать не будешь? – кто-то зашептал совсем рядом, едва только Бутурлин растянулся на соломе.

Вообще-то Никита Петрович собирался оставить с полкуска хлебушка на утро, чтоб новый день на пустой желудок не зачинать. Но… раз уж так просят…

Вытащив из-за пазухи хлеб, молодой человек выбросил в сторону руку:

– На! Кушай.

– Спаси вас Господь, господин…

Бутурлин скосил глаза – голос (приглушенный, но звонкий) почему-то показался ему смутно знакомым:

– Ты кто будешь-то?

– Матушка Флорианом прозвала. А так Флором кличут.

– Ну, кушай, Флор. Да это… я пока вздремну малость, а ты покарауль – мало ли.

– Не извольте беспокоиться, господин. Все выполню в точности.

Мальчишка. Ну да, судя по голосу – отрок. Уж девок-то здесь – с такими-то прохиндеями – точно держать не стали бы. Тогда не камера была бы, а чтой-то совсем непотребное.

Лоцман заснул сразу, едва только голова его коснулась соломы, словно провалился в черноту, и спал себе спокойно безо всяких сновидений. Сава богу, нынче никакие змеи не снились – выспался, проснулся – уже свет в окошке желтел, вернее сказать, золотился. Солнышко, похоже, поднималось уже.

– Доброе утречко, господин! Гутен морген. Ну, вы и спать! Стражники под утро явились – вы и ухом не повели!

– Какие еще, к ляду, стражники? – Бутурлин повернул голову… и удивленно моргнул. Парень-то, отрок голодный, старым знакомцем оказался! Он, он, гаденыш, вчера попался! Он, он – худой, лохматый, оборвыш! Глазищи-то сверкают – ого!

– А-а-а! – узнав, Никита Петрович схватил отрока за ухо да спросил строго: – Ты почто, Флор-Флориан, у меня перстень украсть восхотел?

– Так, господине, на хлебушек. У-у-у, больно…

– На хлебуше-ек, – скривясь, передразнил лоцман, однако ухо все ж таки отпустил. Да и к чему держать-то? Куда этот оборвыш отсюда, из узилища, денется-то?

Хотя… некоторые все же делись… Что-то не видать было навязчивых вчерашних знакомцев – ни Карпа, ни Лазеби, ни лысого.

– А где это… дружки-то мои? – обведя взглядом камеру, удивленно протянул Бутурлин. – Эй, Карп! Лазебя!

– Увели их, господин Петр Никитович!

– Никита Петрович, чудо!

– Ой… прошу простить… – отрок дернул шеей и заморгал. – А что до дружков ваших, так забрали их стражники. Еще утром раненько увели… Думаю, их уже даже и того, повесить успели.

– Как это – повесить? – приподнял брови лоцман.

Оборвыш Флориан усмехнулся:

– За шеи, господин Никита Петрович.

Сочтя усмешку весьма невежливой и дерзкой, Бутурлин тотчас же отвесил зарвавшемуся отроку хорошего смачного леща:

– Понимаю, что не за задницы! Не понимаю – почему так быстро?

– У-у-у, – потерев ушибленный лоб, Флор плаксиво вытянул губы. – Так оно понятно. Просто не повезло им. Судья-то на этой неделе – Карл Линдберг. Законник Карл. А вот нам повезло! Здесь, в крепости, обычно до обеда вешают.

– О как!

– Так что, герр Никита Петрович, мы еще поживем. До завтра.

Услыхав такие слова, Бутурлин неожиданно расхохотался:

– Я смотрю, умеешь ты обнадежить, отроче Флориан!

Кто-то из сидельцев несмело хохотнул. Узников, кстати, осталось не так уж и много – как видно, судья Законник Карл отличался завидной трудоспособностью и не любил откладывать дела в долгий ящик и тянуть кота за хвост. Вот и сейчас, не успел лоцман договорить, как снаружи, в коридоре, послышались уверенные шаги, грубые голоса и лязг. Дверь распахнулась:

– Ты, ты… и ты! – ткнул пальцем усатый сержант. – Идем. Живо!

Тех, кто не успел быстро подняться на ноги, стражники подбодрили пинками. Повели…

– А вы – ждите! – обернувшись на пороге, сержант погрозил оставшимся кулаком и вдруг вполне добродушно улыбнулся. – Долго нынче не засидитесь. Господин судья рассмотрит все ваши дела.

– Хорошо бы – по справедливости, – выкрикнул кто-то.

– Так само собой, – ничуть не смутился стражник. – По справедливости и по законам шведского королевства, ага.

И впрямь, Законник Карл разбирался с делами быстро. Не прошло и пары часов, как тюремные стражи явились и за всеми остальными узниками.

– А ну, давай, руки за спины! Выходим…

Едва вышли на крепостной двор, как ударило по глазам солнце. Узники разом прищурились, застыли…

– Пошли, пошли, – подогнали тюремщики-стражи. – Чего встали-то?

Внутренний двор крепости Ниеншанц в те времена представлял собой неправильный прямоугольник или, точнее, скособоченный недоквадрат. Вдоль мощных стен тянулись приземистые бревенчатые здания – оружейные и пороховые склады, казармы и дом коменданта, красивый, с высокими окнами и резным крыльцом. На крыльце, под навесом, стоял массивный конторский стол, покрытый густо-зеленым сукном. Слева и справа за столом сидели два неприметненьких человечка в одинаковых синих кафтанах и с перьями в руках – секретари-писари, местные дьяки. Перед каждым стоял чернильный прибор, а по всему столу валялись листы плотной желтоватой бумаги.

Посередине, в кресле с высокой деревянной спинкой, украшенной тремя позолоченными коронами, возвышалась сухопарая фигура судьи. Желтое исхудавшее лицо и набухшие веки сего уважаемого господина явно свидетельствовали о нездоровье, хотя темные глубоко посаженные глаза смотрели на мир с блеском и бодростью.

– Та-акс! – завидев новую партию приведенных тюремщиками обвиняемых, судья оживился и азартно потер руки. Тонкие, длинные пальцы его нервно забегали по столу. – Ну, что же, начнем, пожалуй… Кто тут у нас первый? Впрочем, какая разница?

Взяв первую попавшуюся бумагу, господин Карл «Законник» Линдберг откашлялся и громко прочел:

– Магнус Флориан Флокс. Четырнадцати лет от роду, уроженец славного города Ниена, податного сословия – из городских обывателей, ныне – сирота, пристроен в работный дом господина Сконе. Из коего дома сбежал… Сбежал! И ныне бродяжничает. Означенный Флориан… ага, ага, вот он… обвиняется в краже пирогов из лавки господина Юхана Оттова сына Петрова, также ниенского обывателя… И сколько же пирогов ты украл, мошенник?

Покусав тонкие губы, судья строго воззрился на подведенного стражниками Флора.

– Два, господин судья, – опустив очи долу, со вздохом пояснил отрок.

– Два, гм… Признаешь ли свою вину? А, впрочем, вижу, что признаешь… С чем пироги-то были?

– С капустой, господин судья.

– С капу-устой, – господин Линдберг почмокал губами и недовольно покосился на секретарей. – Ну, и зачем это мне? Тоже еще, нашли преступника. Два пирога сожрал! Говорил же – с такой мелочью разбирайтесь сами.

– Но, господин судья! Формально, согласно указу ее величества королевы Кристины…

– Вы еще его величество Густава Вазу вспомните! Или Стена Стуре, – гулко расхохотался судья. – Крючкотворы вы, господа мои… Формально – да, этот парень – вор! И что же, вы предлагаете отправить его на виселицу или на галеры? За два пирога… гм…

Чуть помолчав, господин Линдберг вдруг сделался крайне серьезным, поднялся на ноги и огласил тут же вынесенный приговор:

– Именем его величества Карла Густава, Божией милостию короля Швеции, Норвегии и Финляндии… Согласно указу за номером пятьсот сорок пять от семнадцатого февраля одна тысяча шестьсот пятьдесят первого года от Рождества Христова… Согласно статьям кодекса уголовных уложений шведского королевства… Согласно поправке к статьям… согласно…

Похоже, судья уже и сам запутался в том, на что ссылался – слишком уж много было в королевстве шведском разного рода законов и подзаконных актов. Попробуй-ка все упомни, хоть ты и судья!

Вот и Карл Законник их подзабыл… Шмыгнул носом, да махнул рукой стражникам:

– Короче, парни. Дайте этому оборванцу дюжину плетей да гоните отсюда ко всем чертям.

Услыхав приговор, Флориан тут же бросился на колени – благодарить. Бутурлин же, перестав наконец слушать судью, обвел внимательным взглядом округу и, подняв голову, вздрогнул, разглядев на установленных на дальней стене виселицах лениво покачивающиеся на ветру трупы. Карп. Лезебя. Лысый. Вся троица! Что и сказать… Ай да судья! Действительно – Законник.

С остальными узниками судья также управился быстро. Кто-то получил плетей, кто-то – солидный штраф, а крестьянин из ближней округи и вообще отделался легким испугом. Законник Карл просто погрозил ему пальцем и строго предупредил:

– Еще раз твоя корова забредет на чужое поле – конфискуем корову! Свободен. Всё.

Крестьянин низко поклонился и поблагодарил – не кидался в ноги, просто сказал спасибо, искренне и с достоинством.

Наконец, дошла очередь и до Бутурлина.

– Никита Бу-тюр-лин, лоцман и российский подданный, – прочитав, судья вскинул голову, устремив на обвиняемого пристальный и недобрый взгляд. – Вы говорите по-шведски?

– Немного, – коротко кивнул молодой человек. – Лучше по-немецки.

Законник Карл тоже кивнул:

– Гут. Вы обвиняетесь во многих преступлениях, господин Бу-тюр-лин.

Судья сделал небольшой перерыв – выпил поднесенной одним из секретарей водички – а потом уж продолжил… И каждое его слово словно вбивало гвоздь в крышку гроба, предназначенного лоцману!

Никита Петрович, понятное дело, обвинялся в организации поединка, что прямо запрещалось эдиктом королевы Кристины и постановлением короля Карла Густава. Серьезное преступление, за которое грозило семь лет каторги. Однако вовсе не это оказалось самым тяжелым из выдвинутых против Бутурлина обвинений!

Еще его обвинили в шпионаже и – самое страшное – в связях с пиратами! За то и другое уже никакой каторги – казнь!

Внимательно выслушав судью, Никита Петрович дождался предоставленного ему слова и, с разрешения судейства, подошел поближе к крыльцу.

– По первому обвинению, – откашлявшись, начал лоцман. – Уважаемый суд, я не вижу здесь потерпевшего! Если его нет – значит, против меня некому выдвинуть обвинение, как некому и свидетельствовать.

– Потерпевший, рижский купец герр Фриц Майнинг вынужден был срочно уехать, – доверительно доложил один из секретарей. – Но он оставил за себя законного представителя.

– Ах да, да – представителя, – повернув голову, гере Линдберг посмотрел на стоявшего чуть в стороне немолодого господина с неприметным лицом и безмятежным взором, одетого в прекрасный камзол и плащ, тоже явно недешевый.

– Да, я представитель герра Майнинга, – поклонился щеголь. – Антон Байс, негоциант. Подданный его величества короля Карла Густава.

– Подданный шведской короны, – уточнил Линдберг. – Все нотариально заверено?

– А как же, господин судья!

– Гут. Что вы можете показать по поводу дуэли?

Негоциант, в принципе, поведал, все, как было – против чего Бутурлин не возражал. Да и как возразишь, когда столько свидетелей?

– То есть это пункт обвинения вы признаете? – довольно покивал судья.

Никита Петрович усмехнулся:

– Этот – частично признаю, остальные – нет. Вы, кажется, обвинили меня в соглядатайстве? По-вашему, я – шпион, так выходит?

– Еще не обвинил, – честно признался Законник Карл. – Как видите, еще идет разбирательство. Итак, вот вам первый вопрос по второму пункту. Вы знали некоего Варсонофия Крамова, дьякона Спасской церкви? Еще по весне, точнее – в мае – вас видели вместе.

– Возможно, – подумав, Никита пожал плечами. – Бывая в Ниене, я часто захожу в Спасскую церковь. Разговариваю со служителями… мог и с дьяконом. Но вот, как его имя – не ведаю.

– О чем же вы говорили?

– О всякого рода интимных делах, уважаемый господин судья…

– Об интимных?!

– Я имею в виду дела веры.

Гере Линдберг склонил голову набок и хитровато прищурился:

– Согласитесь, вы вполне могли получать от дьякона Варсонофия сведения, представляющие государственную тайну. Сам Варсонофий под пыткой признался в своей шпионской деятельности.

– И что же? – не выдержав, обвиняемый презрительно усмехнулся. – Он показал на меня?

– Не совсем так, господин Бу-тюр-лин, – замялся судья. Несмотря на свою суровость и безапелляционность принимаемых решений, Законник Карл все же слыл человеком справедливым и, похоже, не зря. В тему шпионства он больше углубляться не стал, поскольку, как догадывался Никита Петрович, прямых доказательств не имелось. Да не только прямых, вообще никаких… наверное.

– Гут, – герр Линдберг стукнул по столу молоточком. – Переходим к третьему пункту. Господа… – тут он повернулся к зрителям – свидетелям, зевакам и прочим участниками процесса. – Прошу слушать чрезвычайно внимательно. Итак… Господин Улвеус, прошу зачитать.

Сидевший слева секретарь – долговязый парень с круглым крестьянским лицом и кротким взором, поспешно встав, взял лежащий на столе документ и с большой важностью зачитал:

– Тринадцатого мая сего года… В устье реки Ниени подвергся нападению пиратов торговый корабль «Скогге». Причинен значительный ущерб. Первого июня сего года… Три баркаса с грузом пушнины ограблены на выходе из порта. Семнадцатого июня… торговое судно «Пестрый бык» из Ревеля. Двадцать пятого – торговое судно «Синий ветер» из Любека… Первого августа…

– Достаточно, гере Улвеус, – судья махнул рукой. – Теперь кратко зачитайте показания свидетелей… Господа, прошу внимания!

– Десятого мая – господин Бутюрлин встречался с господином Рибейрушем в доме последнего. Двадцать восьмого мая – встречался с господином Рибейрушем в таверне «Тре крунер». Пятнадцатого июня – у Спасской церкви… Двадцать второго – у Черного ручья…

Ах, вон оно что! Значит, после каждой встречи Никиты и Жоакина Рибейруша происходило нападение пиратов на торговые суда. Вот к чему гнет судья!

– Мы ни о чем таком не сговаривались! – не сдержавшись, гневно выкрикнул молодой человек. – Я не имею никакого отношения к разбойным людям. Я просто лоцман! А сеньор Рибейруш обучал меня фехтованию и хорошим манерам.

– Так обучил? – Законник Карл хитровато прищурился.

– Обучил, – развел руками Бутурлин.

– Тогда зачем вы с ним встречались?

– Ну… – Никита замялся. – Я просто заходил в гости. Мы друзья.

Судья и секретари переглянулись с видом рыбаков, вот-вот готовых вытащить угодившую в сети крупную рыбу.

– Так вы, значит, с господином Рибейрушем – друзья? – вкрадчиво уточнил Линдберг.

– Друзья, да, – лоцман тряхнул головою. – Об этом многие знают.

Действительно, об этой дружбе знали многие, чего Никита Петрович вовсе не считал нужным скрывать.

– Ваш друг Жоакин Рибейруш, урожденный португалец, обвинен в пиратстве! – торжественно провозгласил судья. – Вина его доказана полностью.

Бутурлин растерянно моргнул:

– Ну, тогда я не знаю… Но я-то не пират! Да это и сам сеньор Рибейруш подтвердит, вы его допросите!

– Увы, – герр Линдберг развел руками. – Старый пират Рибейруш оказал активное сопротивление при задержании… и был убит.

– Убит?!

Никита Петрович похолодел. Вот это новость! Словно обухом по голове. Но… как же так? Он же… они… А может, и вправду – португалец вовсе не покончил со своим пиратским прошлым? Коль уж вина его доказана… Однако же в любом случае, при чем тут Никита? Черт! Черт! Черт! Жоакин! Как жалко… Как жалко-то! Да что за полоса такая в жизни настала – черная! За что? Почему? Зачем? Эх, Жоакин, Жоакин…

– Так вы подтверждаете…

– Да, мы были друзьями. Но я не пират!

– Еще один вопрос… – судья снова прищурился. – Герр Иеронимус Байер, доктор…

– И это – мой добрый знакомый, – сглотнув слюну, сумрачно покивал Бутурлин. – Что, тоже пират?

– Нет, не пират. Отравитель, – Законник Карл участливо улыбнулся. – Мы арестуем его уже сегодня… сейчас…

– Что-о? – Никита Петрович внезапно расхохотался, громко, неожиданно для себя и всех прочих. Смеялся, запрокинув голову, а потом тихо спросил: – Значит, я еще и отравитель, ага.

– С вас хватит и пиратства, – хмуро бросил Линдберг. – Точнее – соучастия в оном. К тому же, скорее всего, вы еще и шпион. А уж нарушитель порядка – точно! Такие люди, как вы, опасны, господин Бу-тюр-лин! Очень опасны для всех добропорядочных обывателей. А потому, руководствуясь эдиктом королевы Кристины… постановлением его величества короля Карла Густава, а также разъяснениями высшего королевского суда… Постановляю!

Все притихли, затаив дыхание.

– Именем его величества короля Карла Густава! Признать господина Бутюрлина Никиту виновным в совершении преступления, предусмотренного эдиктами и уголовным законом, а именно – нарушения порядка, и частично – в пособничестве пиратам.

– Хм… частично… – с презрением хмыкнул лоцман.

– Обвинение в сборе шпионских сведений… – все с той же важностью продолжал судья, – снять за отсутствием прямых улик.

Ну, что ж… хоть в этом обошлись по справедливости…

– И по совокупности преступлений назначить господину Бутюрлину Никите наказание…

Так-так…

– В виде смертной казни через повешение!

Одна-ако!

– Приговор привести в исполнение завтра в полдень. Здесь же, в крепости Ниеншанц, силами крепостного гарнизона.

– Увести! – дождавшись оглашения приговора, скомандовал тюремный сержант. – Да, а всякой мелочи плетей… Когда, господин судья?

– Плетей? Тотчас же! А чего тянуть?

Итак, Жоакин убит при задержании, доктор Байер вот-вот будет схвачен, – лихорадочно соображал лоцман. Единственные друзья… Больше здесь вообще надеяться не на кого… Впрочем… как это – не на кого?

– Слушай меня, Флор, – обернувшись к мальчишке, быстро зашептал Бутурлин. – Хочешь помочь?

– Да! – серые глаза отрока широко распахнулись. – Что нужно сделать?

– Тсс! Не так громко, дружище. Сегодня же, как отпустят, найдешь некоего Йохана Фельтскога, капитана муниципальной стражи. Он обычно бывает в таверне «Тре крунер». Скажешь… Да все про меня расскажешь. А дальше – уж как пойдет…

– Сделаю все, господин! У-у-у…

Мощные пальцы сержанта ухватили отрока за ухо и поволокли к месту экзекуции. Слева от крыльца, на утоптанной травке, уже раскладывались козлы…

– Ну, давай, парень, – поиграв плетью, хохотнул профос. – Сымай рубаху, спускай штаны… Да ложись вон со всеми удобствами! Что дрожишь-то? Ниче! Привыкай, ага.

Со двора вскоре послышались крики.

Бутурлин подошел к оконцу опустевшего узилища и закусил губу. Неужто не поможет ничем капитан Фельтског? Неужто и впрямь – казнят, повесят завтра в полдень? Как-то не очень-то хочется болтаться в петле. Позорная, недворянская казнь. Лучше бы отрубили голову. Хотя – почему же лучше? Лучше уж вообще избежать виселицы… развязать руки, броситься на ближайшего стражника… завладеть оружием, а там – будь что будет! В конце концов, лучше уж погибнуть с честью, чем тупо болтаться в петле.

Снаружи послышался шум – чьи-то голоса, шаги, звуки ударов. Лязгнул засов, дверь распахнулась настежь, и стражники втолкнули в темницу новую партию узников, в большинстве своем – оборванцев-бродяг. Едва только войдя, бродяги тут же принялись драться между собой за удобные – по их мнению – места. Кто-то хотел расположиться у окна – не так душно, кто-то подгребал под себя всю солому. Бутурлина не задевали, относились почтительно, видать, знали уже, кто это такой и чего здесь дожидается.

Наконец, ближе к ночи, узники угомонились. Кто-то уже храпел, а кто-то принялся есть – у кого что было. Невысокого росточка мужик с окладистой бородой даже угостил Никиту краюхой заварного хлеба и кусочком сала. Угостил от чистого сердца – это было видно – и лоцман не стал отказываться, тем более кушать-то хотелось.

Молодой человек уселся на соломе, вытянув ноги – жевал сало, думал. Если смотреть правде в глаза – надежда на помощь капитана городской стражи была довольно слабенькой. Ну да, сговорились о выгодном дельце – и что? Чем рисковать, вытягивая Бутурлина из тюрьмы, господину Фельтскогу куда проще сговориться с каким-нибудь другим лоцманом или толмачом-переводчиком. Да, наверное, это проще. На первый взгляд. Однако ж, ежели с другой стороны посмотреть – коль все было бы так просто, так капитан давно б отыскал нужного человечка, не присматривался бы к Никите Петровичу… Да, да, похоже, швед заранее присмотрелся к тихвинскому лоцману, порасспросил кое-кого, а потом уж и подошел.

Доев сало, узник вытянулся на соломе, заложив за голову руки. Не спал, все так же и думал – упорно лезли в голову разные мысли. Конечно, капитан мог бы помочь… если риск вызволения Бутурлина из темницы многократно меньше будущей выгоды. Ежели особо напрягаться не надо, так почему б узника и не освободить?

Ага, не надо – как же! Тут вон какие стены, да восемь десятков орудий, да гарнизон в полтысячи человек! Это и хорошо, что полтысячи. Неужто среди такого сонмища народу у капитана Фельтскога да не отыщется какого-нибудь доброго знакомца, да не простого, а при должности? Ну, может, и не отыщется… или не захочет капитан в такое гиблое дело впрягаться, да и отрок тот, Флориан… можно ли ему вообще доверять? Может, он не думал никого искать, оно ему надо?

Тогда надо надеяться на себя. Только на себя, коли больше никто не поможет. Притвориться сломленным. Идти на казнь, понурив голову и едва волоча ноги. А потом, улучить момент и… Лучше – у виселицы. Она ведь на стене. Оттуда и спрыгнуть. Ежели повезет – прямо в Неву или Охту. А не повезет, так… Один черт – лучше уж так, чем в петле болтаться!

Думал Бутурлин, думал, пока не смежил глаза… И проснулся от окрика!

– Лоцман! Живо на допрос!

Какой еще допрос? Ведь уже и приговор подписан… Никита Петрович очумело заморгал, машинально закрываясь рукой от дрожащего света факела. А! Может быть, здесь еще один лоцман имеется?

– Ты, ты! – тюремный страж поднял факел повыше. – Чего моргаешь? Руки за спину… Шагай!

Один из тюремщиков ловко связал лоцману руки. Все, как положено, ага… Повели. Пошли по гулкому коридору. Запрыгали по стене рыжие отблески пламени. Пахнуло свежестью… Почти беззвучно – видать, хорошо смазали гусиным жиром – поднялась решетка. Распахнулась дверь.

Узника грубо вытолкнули на улицу.

– Шагай!

Интере-есно… Что же они, ночью казнить будут? Впрочем, светало уже. Где-то на востоке, над Русью, занималась заря, окрашивая золотисто-алым синий край неба. Висевшие в небе месяц и звезды уже посветлели, совсем по-утреннему…

– Сюда!

Снова башня. Массивная, обитая железными полосками, дверь. Небольшое помещение, судя по развешенным по стенам оружию и пирамиде алебард в углу – караулка. В бронзовом подсвечнике тускло чадили сальные свечки. Перед столом, на колченогом стуле, устало вытянув ноги, сидел… капитан Фельтског!

– Йохан! – узнав, обрадованно воскликнул Бутурлин.

– И тебе не хворать, Никита Пьетровитч, – швед весело оскалил зубы, крепости коих, верно, позавидовала бы и лошадь. Щекастое, похожее на брюкву, лицо капитана сейчас показалось Бутурлину таким милым и даже родным и близким!

– Развяжите его, – распорядившись, гере Фельтског поднялся на ноги и, похлопав узника по плечу, добродушно бросил: – Пошли.

Они покинули Ниеншанц не через главные ворота – в башне имелась небольшая дверца. Через нее и вышли.

Светало. По берегам реки узкой полоской стелился туман. В светлых сполохах утренней зорьки перламутром сверкала Нева. Тихо шумел камыш, шуршали волны. Йохан шагал не торопясь и, похоже, совсем не опасался погони. Наоборот – вскоре и вообще остановился. Обернулся, и, сняв шляпу, помахал ею часовому. Потом ухмыльнулся, скосив глаза на своего спутника, и махнул рукой:

– Идем… Не, нам не к мосту. Вон, лодочка.

И впрямь в камышовых зарослях неподалеку дожидался небольшой челн с каким-то неразговорчивым типом на веслах. Завидев беглецов, гребец не сказал ни слова, лишь развернул лодку…

Поплыли. Медленно, не спеша.

– Как удалось? – не в силах больше терпеть, полюбопытствовал лоцман.

– Мальчишка от тебя прибежал. Оборванец, – капитан ухмыльнулся и поправил шляпу. – Все рассказал. Вот я и пошел.

– Вот так вот просто взял и пошел?! – ахнул Бутурлин.

Швед флегматично кивнул:

– Да, так. Начальник нынешней стражи – мой друг. А секунд-майор Хольберг, первый помощник коменданта крепости – муж моей сестры Ханны.

– А-а-а, вон оно что, – глубокомысленно протянул Никита Петрович. – Тогда понятно. А-а-а… А кто же комендант?