Власть безумия [СИ]

Глава 1. Ферин

Этого гостя Ферин видеть не хотел, но и противиться ему даже не думал: одно дело ослушаться какого-то виссавийского ублюдка, другое — прямого приказа наследного принца Кассии.

Миранис хочет, чтобы он забыл о той сцене зале. Что же, придется забыть… Придется послушно сесть в кресло, подчиняясь указаниям виссавийского мальчишки-целителя, закрыть глаза, стараясь расслабиться.

Расслабиться удавалось плохо. Слишком уж сильно было в Ферине презрение к виссавийцам. Холодные пальцы коснулись висков, вызвав невольную дрожь отвращения. Ферин ненавидел виссавийцев… И у него было на то причины.

Тогда, много лет назад, шел дождь. Он тяжелыми каплями стучал по крыше кареты, стекал по окнам серыми разводами.

— Зачем мы здесь? — спросил Ферин.

— Хочу сделать тебе подарок, — ответил отец, открывая дверцу кареты. — Тебе ведь исполнилось пятнадцать, сын. Ты теперь взрослый.

Ферин неуверенно выпрыгнул на грязный, в пятнах луж, двор.

Не замечая, как быстро намокают волосы, он послушно стоял у ступенек, пока отец о чем-то договаривался с низким, уродливым стариком, и лишь когда его окликнули, медленно взошел по ступенькам, толкнул легкую дверь, вдохнув тяжелый, насыщенный благовониями воздух, и застыл на пороге.

Здесь было шумно и неожиданно людно. На раскиданных прямо на полу подушках лежали расслабленные, полусонные мужчины, витал в воздухе едва знакомый, сладковатый запах.

— Не хотите ли эрса, архан? — тонкая служительница в одной набедренной повязке подала Ферину чашу с зеленоватой, тягучей жидкостью. Ферин чашу даже не заметил: он бесстыдно пялился на острые груди служанки и не совсем понимал собственных, тягостных желаний, пробудившихся где-то внизу живота.

— Мой сын не станет пить вашу отраву, — неожиданно резко отозвался отец. — У нас особый заказ.

— Сюда, — служительница повела их куда-то вглубь залы, ловко лавируя между полуобнаженными, расслабленными телами.

У Ферина так не получалось. Один раз он наступил на чью-то руку и удостоился длинного, малопонятного ему проклятия. Второй раз о что-то споткнулся и неловко упал на подушки рядом с целующейся парочкой. Темноглазый мужчина оторвался от полуобнаженной девицы, окинул Ферина внимательным взглядом и заметил:

— Жди своей очереди, малыш. Когда я закончу… могу отдать тебе красотку.

Он провел пальцами по шее девицы, целуя ее обнаженное плечо.

Ферин почувствовал себя неловко. Отец схватил сына за шиворот, поставил его на ноги и окинул неприязненным, злым взглядом:

— Прошу прощения, — холодно кинул он незнакомцу.

— Не вопрос, друг, — ответил тот.

Больше отец плеча Ферина не отпустил. Он уверенно вел сына вслед за служанкой к дальней, скрытой полумраком стене залы. Служительница откинула толстый ковер, проведя их в потайную дверь. В этой комнате оказалось иначе: огромная кровать под балдахином с резной спинкой, потрескивающий в камине огонь, полумрак, и странный, пряный запах, который, казалось, навсегда въедается в кожу.

Ферин не осмеливался поднять взгляда и остался там, где его плечо отпустила жесткая рука отца.

— Девушка готова, — сказала служанка. — Архан желает удалиться?

Отец беззлобно усмехнулся:

— Не подведи меня, сынок, — толкнул сына в кровати и вышел.

Ферин зажмурился, не понимая, чего от него хотят.

— Я помогу, архан, — ласково сказал кто-то, ловко справляясь с завязками его плаща. — Я все сделаю.

На следующее утро, когда Ферина выводили из Дома Презрения, он понял, что пропал. Приехав домой, долго думал. Потом пошарил в своих вещах и нашел старинную, золотую брошь с крупным алмазом посередине.

— Продай, — приказал он харибу. — Принеси мне как можно больше денег.

До самого вечера он сидел как на иголках, до дрожи в коленках боясь, что ему не хватит. Что денег будет мало. А когда перед самым закатом вновь пошел дождь, когда Ферин, не зажигая света, сидел в кресле и смотрел, как льется с неба вода на быстро темнеющий город, дверь в его комнату отворилась. Хариб, промокший до нитки, упал на колени, протягивая архану замшевый мешочек с чем-то тяжелым.

— Купи, — Ферин даже не посмотрел на деньги. — Купи ту девушку из Доме Презрения. Ту… которую купил для меня отец.

— На одну ночь?

— Навсегда.

Дождь внезапно усилился, заливая город холодными потоками.

Тучи пронзила молния, отозвался на ее зов гром. Ферин вдруг задрожал от предчувствия скорой беды.

— Иди!

Хариб вернулся поздней ночью. Ферин, не раздеваясь, лежал на кровати, уставившись в потолок невидящим взглядом. Он ждал. Он с нетерпением ждал. Хариб молча подошел к кровати, опустился перед ней на колени и едва слышно прошептал:

— Сделал, как ты приказал.

— Денег хватило?

— Еще и осталось.

— Где она?

— Мой архан, вам не следует…

— Где она!!!

Утром он был счастлив. Утром наследник гордого рода примчался в грязный, забытый богами трактир, упал в ноги бывшей рабыне, обнял ее колени и заплакал, горько, как ребенок. Девушка смущенно улыбаясь гладила его мокрые от дождя волосы и шептала:

— Мой мальчик. Мой глупый, наивный мальчик.

Ферин посмотрел ей в лицо, чувствуя, как слезы сбегают под воротник. Так сильно он не любил никого и никогда.

Беда пришла внезапно. Вокруг вдруг потемнело, и Ферину показалось, что он остался один. В этой сплошной темноте нашел его зов:

— Сын!

Голос отца пришел в голову вместе с режущей болью.

— Сын! Не делай глупостей!

Ферин застонал, сворачиваясь в клубочек. Он впервые в жизни не хотел, не имел сил подчиниться приказу.

— Она вернется туда, где ее место. У вас еще есть время проститься. Когда я приду к вам… ты ее больше никогда не увидишь. Приказываю тебе остаться там, где ты сейчас находишься.

Приказываю тебе остаться там вместе с ней.

— Архан! — ее голос вместе с ее плачем продрались через боль, и черный туман вдруг отхлынул. Он снова мог дышать, но он не дышал, он задыхался. Держался за нее, как за последнюю соломинку и бился в дрожжи. Она все поняла. Обняла крепко, прижала к себе и прошептала:

— Не горюй, душа моя. Так должно было случиться.

— Никто другой… — Ферин нащупал на поясе кинжал. — Никогда… — сжал пальцы на прохладной рукояти, — к тебе не притронется! Ты моя!

Отец примчался в таверну слишком поздно. Его наследник вжался в угол между стеной и кроватью и, выставив вперед окровавленные руки, с ужасом уставился в свои ладони.

— Боги… — прошептал мужчина, подбегая к сыну. — Что ты наделал!

Ферин засмеялся. Сначала тихо, икая, потом все громче, громче, пока смех его не прервала пощечина. Отец схватил его за шею, грубо сжал пальцы. Ферин почти потерял сознание. Его заставили подняться, вжали в холодную стену, и, подчиняясь безмолвному приказу, Ферин посмотрел в загорающиеся синим глаза отца. Он попытался сглотнуть, но слюна застряла в горле комом.

Тело не слушалось. Душа внимала приказу главы рода, и слова впились в память мертвой хваткой:

— Ты никогда не расскажешь никому о том, что здесь произошло. Ты никогда не позовешь на помощь виссавийцев.

И добавил своему харибу:

— Прибери тут! Быстро!

Последнее, что помнил Ферин прежде, чем потерять сознание, это почтительно-холодный поклон хариба отца.

На следующий день отец уехал в столицу. Последний взгляд его, брошенный на сына, ласков не был. Скорее — полон презрения и разочарования. Тот показался Ферину даже больнее темной дырки внутри, которая образовалась у него после смерти рабыни из Дома Презрения.

Он даже не знал, как ее зовут. Он даже молиться за нее богам не мог, потому как не знал ее имени. Он не мог вспомнить ее лица, цвета ее глаз… он и ее не мог вспомнить — лишь безглазое, чужое существо, что так часто снилось ему ночами…

Ферин просыпался в холодном поту. Садился на кровати и долгое время хватал ртом воздух, не в силах успокоиться. Он чувствовал запах ее волос, смешанный с запахом мертвечины, он распахивал настежь окна, стараясь выветрить этот проклятый запах и долго в одной ночной рубахе стоял на балконе, вдыхая чистый, холодный воздух. Пока не свалился в лихорадке.

И тогда мать впервые нарушила прямой запрет мужа и позвала виссавийцев.

— Он убил, — жестко ответил укутанный в зеленое до самых глаз целитель. — Ты же не думаешь, что я буду спасать убийцу?

Утром вернулся отец, привез с собой знакомого мага-целителя, которых так мало осталось в Виссавии. Но приехал слишком поздно.

И когда через луну Ферин встал с кровати, пепел от погребального костра матери уже давно развеяли по ветру.

— Не вынесла стыда, была слишком слабой, — коротко сказал отец. — Но ты будешь жить! Будешь! Несмотря ни на что!

И Ферин жил. И постепенно научился жить и с презрением отца, и с тяжестью на душе после смерти хрупкой, горячо любимой матери. Он научился хладнокровно убивать и встречать презрением тех, кому это не нравилось.

Потому, когда стирающий воспоминания о смерти Эррэмиэля виссавиец одернул руки от висков Ферина, резко скривившись, архан лишь язвительно спросил:

— Ты продолжишь свою работу или мы так и будем тянуть время?

— Ты убил.

— И не один раз. Ничего нового ты мне не сказал. Так что заканчивай и проваливай. Ты мне так же противен, как и я тебе.

Виссавиец волновался и был груб. Он стирал воспоминания не очень внимательно, причиняя больше боли, чем было необходимо, он забрал слишком много. Но Ферин даже не поморщился и даже не пошевелился, когда его голову раз за разом раздирало от невыносимой, острой боли. Он понимал, что скоро это все пройдет и виссавиец оставил его в покое. Закончив, мальчишка вздохнул с облегчением, поклонился и молча вышел.

Ферин долгое время сидел в кресле, чувствуя, что забыл нечто важное. А потом подошел к столу, взял из вазы светящийся шарик величиной с вишню и резким движением сомкнул пальцы, разрывая тонкую защитную оболочку.

Боль была невыносимой. Она поставила гордого советника на колени, заставила влететь в комнату встревоженного хариба. Но когда Ферин, добрался при помощи тени архана до кресла, он уже все помнил.

Вечером над замком убрали щит, позволив забывшим все арханам связаться с Кассией. Ферин чувствовал, как немедленно потянулись от замка в темноту тонкие нити мысленной связи, переливаясь ровными оттенками эмоций. Его нить была черной. И тот, кто был по другой стороне вовсе не был другом, скорее вынужденным союзником.

— Вождь убил наследника, — усмехнулся Ферин.

— Мираниса? — мысль, посланная в ответ была окрашена красным цветом острой, бесшабашной радости.

— Нет, но я думал, Рэми ты ненавидишь больше…

— Рэми так просто не убьешь… но нам и к лучшему.

Глава 2. Возвращение

Рэми лежал закрыв глаза, греясь к теплых лучах солнца.

А ведь совсем не больно. Даже неожиданно… В прошлый раз возвращаться к жизни было гораздо менее приятно…

— Прости меня, — мягкий, нежный голос успокаивал. Рэми понятия не имел, кто его говорил, он безвольно плыл по волнам этого голоса и не хотел, чтобы это прекращалось. Ему было хорошо и спокойно, как никогда в жизни. — Прости, мой мальчик, они вновь причинили тебе боль… мой вождь, мой сын.

Сознание вернулось к Рэми резким толчком. Его будто вытянуло из мягкого, обволакивающего света и что было мочи швырнуло о твердый, холодный камень, да так, что все тело, казалось, рассыпалось на кусочки. Некоторое время он лежал неподвижно, на чем-то твердом, холодном, ожидая, пока полностью утихнет боль. Лишь когда нервное оцепенение прошло, он открыл глаза и увидел огромный зал с уходящими в купол белоснежными витыми колонами. Он не знал этого места. Мало того, он почему-то не хотел здесь находиться.

— Ты очнулся, — в знакомом голосе проскользнуло облегчение.

— И не сошел с ума от боли… спасибо богине. Она тебя вела…

— Откуда ты знаешь, что не сошел? — резко ответил Рэми, садясь на каменном алтаре.

Это был какой-то храм, не иначе. А в Виссавии может быть храм только одной богине. И только в этом храме может он встретить ее жрицу… хранительницу.

В голове закружилось даже не из-за неожиданной слабости, а из-за нахлынувших воспоминаний. Рэми похолодел. Как долго он тут валялся? И как долго был Мир во власти безумца? Рэми раз за разом вспоминал вкрадчивый, чуть шипящий голос Элизара, холодное прикосновение скальпеля, которое через мгновение приносило новый приступ боли, и тихий смех, когда Рэми не выдерживал, начинал кричать…

Но больше всего болели слова:

— Твой принц упрямый… но если будет и дальше упрямиться, следующим на мой стол ляжет он. Так что не уходи далеко за грань, телохранитель, может, и там будешь его сопровождать?

Мир здесь, в Виссавии, Рэми это чувствовал. И сходил с ума от беспокойства, помня и другие слова вождя:

— Думаешь, она его защитит?

— Она обещала, — выдавил тогда Рэми.

— Она любит обещать… но никогда ничего не делает…

Это было последним, что Рэми помнил. Тогда внезапно окрасились окна красным, вождь вздохнул огорченно, и Рэми внезапно перестал чувствовать боль.

А потом был успокаивающий голос богини, мягкое возвращение в собственное, уже исцеленное тело, и слова… слова… Опять слова и ничего кроме слов. Богиня любит его? И в очередной раз дала ему умереть, да как умереть? В этой проклятой Виссавии всех так «любят»?

Вождь, несмотря на свое безумие, был прав — в этой Виссавии никому доверять нельзя. Тем более, нельзя доверять богине, которая так легко играет с их судьбами.

— Мне надо идти, — сказал Рэми, выхватывая у хранительницы тунику и запоздало устыдившись своей наготы. Впрочем, к чему стыдиться наготы перед слепой женщиной?

— Что это за знаки на своде? — спросил Рэми, поспешно одеваясь.

— Древний язык. Виссавийцы о нем уже почти забыли.

— Чего ты опять хочешь? — спросил Рэми, завязывая на талии широкий пояс.

Виссавия справлялась с оживлением телохранителя гораздо лучше Мираниса — Рэми не чувствовал даже тени усталости, лишь мышцы слегка ныли и пока отказывались до конца слушаться.

— Ничего, — пожала та плечами.

— И я могу вернуться к принцу? — резко спросил Рэми, чувствуя, что его снова затягивают в словесную перепалку. А в словах он был не сильно-то силен. Он любил действовать.

— Ты тоже хочешь оставить меня одну? — гораздо тише спросила хранительница. Впервые в ее голосе Рэми уловил усталость, и ему на мгновение стало стыдно. Но Рэми тотчас же вспомнил о Мире, до которого в любой миг мог добраться Элизар, и посмотрел на хранительницу уже иначе, с легким презрением.

— Хочешь оставить моих сестер на милость безумца?

— Ты хотела сказать — вашего вождя, — ответил Рэми, поднимаясь с алтаря и становясь босыми ногами на неожиданно теплый пол. — Я должен вас пожалеть? А кто пожалеет меня?

Принца? Мою семью? Или ты думаешь — я игрушка? Меня можно безнаказанно убивать? И так убивать? Верни меня к Миранису, и мы уйдем из Виссавии. С меня хватит. И если выбирать между дракой с Элизаром или Алкадием я выберу Алкадия. Безопаснее будет.

Рэми ловко натянул штаны и легкие, домашние сапожки. Потом подвязал волосы тонким шнурком, чувствуя себя с каждым мгновением лучше. Он сам не понимал, к чему сидит здесь и слушает хранительницу, когда ему необходимо бежать к Миранису.

— Иди, — неожиданно легко согласилась хранительница. — Но сначала посмотри на это.

Она внезапно коснулась пальцами висков Рэми, и раньше, чем он успел неосознанно отшатнуться, вокруг вновь потемнело.

Когда мрак развеялся, Рэми сообразил, что находится уже в другом зале: меньшим, щедро освещенным солнечными лучами. На некоторое время Рэми ослеп. А когда его глаза привыкли к яркому свету, замер: в нескольких шагах от него, у ведущей наверх широкой лестницы, стоял вождь.

Белоснежные одежды дяди были выпачканы пятнами крови, длинные, черные волосы растрепались, в глазах серебром горело безумие, смешанное с его силой.

Рэми неосознанно отшатнулся, шагнул назад и остановился, услышав голос хранительницы:

— Он тебя не видит.

Вождь наклонился над лежавшей у его ног фигуркой, наматывая на палец черный локон. Фигурка задрожала, а Элизар, опустившись перед ней на корточки сказал:

— Теперь ты тоже меня стыдишься?

— Пощади, — плакала фигурка, в которой Рэми с трудом узнал Рину.

Она пыталась отползти в сторону, но рука вождя удержала ее за запястье, заставляя остаться на месте.

— А зачем? — усмехнулся вождь. — Мне понравилось причинять людям боль. Это гораздо приятнее, чем им помогать. Да, моя сестренка, теперь меня никто не остановит. А ты готовься к судьбе обычной женщины. Если тебя только осмелится кто-то излечить… кто-то защитить, он умрет.

— Ты мой брат, прошу…

— Я ничей брат. А ты — моя новая игрушка. Ты так смешно плачешь, что мне интересно тебя мучить.

Вождь медленно поднялся, отвернулся и пошел к ступенькам. С каждым шагом кровь сходила с его одежд, оставляя их ослепительно-белыми, а на улице все громче и громче взвывала буря, пытаясь ворваться в огромные, стрельчатые окна. Рина сжалась в комок, затряслась от рыданий. Рэми хотел подбежать к ней, но раньше, чем он шаг успел сделать, из перехода выскользнул в залу Арам. Мальчишка-советник вкрикнул и бросился к Рине, но остановился, когда его зло одернули:

— Не смей мне помогать, не хочу, чтобы он и тебя…

— Моя госпожа, — бледнел Арам.

— Ничего, — Рина, перестав рыдать, с трудом поднялась на ноги, пряча изувеченное лицо под капюшоном белоснежного плаща.

Пошатываясь, направилась к лестнице. Арам не двигался. У ступенек она остановилась и сказала:

— Надеюсь, что он убьет меня скоро и быстро, не как этого мальчика. Никому не рассказывай о том, что видел… я не хочу, чтобы мне сочувствовали. — Рина пошатнулась и задрожала от рыданий.

Арам вновь метнулся к ней, но остановился, услышав:

— Нет! — в голосе Рины билась истерика. — Не тронь меня!

Пусть никто меня не трогает… Мне никто не поможет!

Вокруг все подернулось рябью, и Рэми вновь вернулся в храм богини. Долгое время он так и стоял, глядя в пол невидящим взглядом. Он вспоминал свежий шрам на щеке Арама, его усталые, опустошенные глаза, дрожащие губы. Он видел перед собой трясущиеся плечи Рины и слышал бесконечно повторяющуюся фразу:

«Мне никто не поможет!»

— Что я сделаю? — шептал Рэми, чувствуя, как окатывает его с головой бессилие. Просто уйти из клана? Забыть и о Рине, и об Араме? А он сможет? Теперь, когда это увидел? Когда услышал ее тихое: «Мне никто не поможет!» Когда понял, наконец-то, как больно бьет по виссавийцам безумие Элизара. Его дяди…

— Что я сделаю? Что?

Рэми посмотрел на хранительницу, пытаясь на ее беспристрастном, лишенном глаз лице найти ответ на свой вопрос.

И он нашел, достаточно быстро. Только ответ ему не понравился, и Рэми передернуло от собственных мыслей:

— Хочешь, чтобы я убил его и стал вождем Виссавии?

— Если другого пути нет… — холодно ответила хранительница, — богиня не будет возражать.

— Ты говоришь это так просто? — искренне удивился Рэми.

— Он же убил… тебя.

Рэми опешил: ее лицо все так же было спокойно, как будто в этом храме они обсуждали нечто незначительное, а не убийство вождя Виссавии. Неужели она настолько бесчувственна? Но она же человек. Или в этой проклятой Виссавии уже не осталось людей?

— И что? — усмехнулся, наконец-то, Рэми. — Знал я, что вы чокнутые, но не настолько же. Элизар убивает из-за своего безумия, слабости. А чем, прости, я оправдаюсь? Я не безумен!

Или ты хочешь, чтобы я таким стал?

Виссавийцы навязали всем мысль, что человеческая жизнь бесценна. Они отказывались исцелять убийц, потому что не достойны те исцеления… а теперь хранительница, жрица богини просит Рэми убить… собственную кровь?

— Я уже сказала… — так же ровно ответила хранительница. — Я ничего не прошу. Решать тебе. Если ты хочешь, ты можешь вернуться в Кассию, я даже слова не скажу. Но в борьбе с Алкадием я тебе не помощник. В Виссавии лишь один человек способен убить его.

— Кто?

— Ты…

Рэми вздрогнул.

— Когда станешь вождем, не раньше, и через несколько лет, когда научишься использовать силу вождя. Элизар слаб. Он свою силу разменял на наркотик, он тебе не помощник. Все так просто — убьешь Элизара, займешь его место, убьешь Алкадия и Миранис будет свободен. Все закончится… Но не сейчас.

— Но что ты несешь… — непонимающе сказал Рэми. — Я же видел! И в глазах Арама, и в глазах их всех, они любят своего вождя. Любят! Даже такого! Это мир твоей богини, она его таким сделала, и ты просишь меня убить?

— Виссавийцы запутались, они и сами уже не знают, чего хотят. Они любят вождя, надеются, что он вернется, не понимая… это невозможно. К сожалению, Элизар слишком слаб, с самого начала был слишком слаб, чтобы быть вождем. Он не потянет клан, это уже ясно.

— А я? — язвительно спросил Рэми.

— Ты… ты потянешь все, что угодно, — шептала хранительница. — До сих пор не сломался и дальше не сломаешься.

Пойми, никто не думал, что Элизар станет вождем, он не должен был им стать… Шерен и его слуги истребили почти весь род вождя, остался лишь Элизар и ты. Вождь всего лишь тянул время, пока на трон Виссавии взойдет настоящий наследник бывшего вождя, сильный, способный поднять клан… ты.

— Убив собственного дядю?

— Оказав ему услугу… — мягко поправила хранительница. — Сам знаешь, люди не умирают до конца, они возрождаются. Если Элизар и дальше будет продолжать в подобном духе, в кого он переродится? В раба? В калеку? Рэми, пойми… убив его сейчас, ты ему поможешь. Если ты не остановишь его сегодня, вскоре ему будет мало клана, и он пойдет убивать за пределы Виссавии. И прости, но тогда каждая его жертва будет на твоей совести… только ты можешь его остановить. И только сейчас.

— А почему ты этого сама не сделаешь? — вскипел Рэми. — Почему ты сама его не убьешь?

— Не мое место занимает вождь, — холодно ответила хранительница. — Никогда такого не было, чтобы вождь был аж настолько слаб, никогда не было такого, чтобы судьба ошибалась.

По закону Виссавии я не имею права даже пальцем его тронуть, богиня не даст… но тебе — даст. Потому как ты — последняя надежда Виссавии. Последний мужчина в роду, и если умрешь и ты, и вождь, то клан раздерет борьба за власть. Виссавия этого никогда не допустит.

— Значит, мне все можно, как и ему? — засмеялся Рэми. — И я могу делать все, что хочу, только потому что я наследник? Ты… ты… ненавижу вас, слышишь! Презираю! Ты и твоя богиня так же слабы, как и вождь!

— А ты молод, мой мальчик. Многого не понимаешь. Вождю всегда было все можно. Но раньше у вождей были какие-то границы, за которые они никогда не заходили. Вождь никогда не убивал без причины. Вождь никогда не наслаждался убийством. Ты ведь не наслаждаешься… ты истинный вождь Виссавии.

— Но ты заставляешь меня убить!

— Я заставляю тебя быть сильным и принять непростое, но необходимое решение, — поправила хранительница, все так же не повышая голоса. — Рэми, пойми, это необходимо. Это единственный шанс клана, Рины… и Мираниса. Без силы вождя тебе никогда не одолеть Алкадия. А здесь вы оставаться не можете… другим способом защитить принца я не могу… решай…

Решай…

Рэми сглотнул. Что тут решать?

— Рина носит ребенка Армана.

Рэми содрогнулся. Она читает его мысли, читает его чувства, знает, где тронуть, где надавить, чтобы Рэми ей подчинился, сделал так, как она хочет. А чего хочет сам Рэми?

— Я никогда не убивал хладнокровно, — сказал он.

— Иногда приходится, — ответила хранительница. — Элизар или Миранис, Рина, Арман, их неродившийся ребенок, потом будет Алкадий или Миранис. Не убьешь вовремя, потеряешь кого-то из них.

— В Элизаре течет та же кровь, что и во мне.

— Он — ошибка судьбы.

— А если и я? Ошибка?

— Время покажет, — честно ответила хранительница.

— Ты убила моего неродившегося сына, чтобы я выжил. Ты готова убить Элизара, чтобы…

— … выжил Миранис. А вместе с ним — ты. Такова жизнь и пора повзрослеть… вождь.

— Элизар силен. Что будет, если он убьет меня? Ты меня возродишь, и мы попробуем снова?

— Ты до сих пор не понял? С тех пор, как он тебя убил, он потерял расположение богини. Он думает, что вождь — он, но вождь — ты. Пожертвовав собой, дав себя убить, ты уже выиграл… он уже мертв. Осталось за малым.

За малым… Воткнуть ему нож в спину.

Рэми ненавидел богиню, за то, что поставила его перед выбором. Но еще больше он ненавидел себя, потому что выбрал убийство.

— Возьми!

Не поднимая глаз, Рэми сомкнул пальцы на прохладной рукояти кинжала.

В замке вождя было прохладно. Буря за окном уже приутихла и теперь лишь тихонько всхлипывала, царапая стекла ветвями деревьев.

Рэми криво улыбнулся: в менее подходящее время хранительница его перенести не могла: все тот же стол, все та же раскрытая книга, все та же медленно догорающая свеча. Рэми задумчиво подошел к столу, провел кончиками пальцев по прохладной, глянцевой поверхности. Пальцы почувствовали что-то липкое — кровь еще не успела до конца высохнуть — и почему-то тихое до этого море силы внутри томительно отозвалось, узнавая не саму кровь, а застывшее в ней дыхание смерти. Его, Рэми, смерти.

Пламя свечи вдруг дернулось, в последний раз, и погасло, погрузив комнату в тягостный полумрак. Танцевали на столе тени ветвей, вновь заплакал за стенами ветер, ломаясь в стены замка, и Рэми горестно вздохнул.

Он все еще сомневался, что поступает правильно. Смотрел на запачканный кровью стол, вертел в пальцах скальпель и вспоминал почему-то не того безумца, что вчера яростно кромсал его тело, а мягко улыбающегося Элизара за празднично убранном столом. Вождя, что склонялся над рукой Калинки и шутливо отвечал на шутки Мираниса.

То, что видел Рэми вчера: хладнокровный убийца, человек, способный избить собственную сестру — это наркотик и болезнь.

То, что было на приеме — он настоящий. И Рэми не понимал, не мог понять и принять, почему в стране целителей никто не мог исцелить собственного вождя? Неужели настолько они слабы?

— До какой черты должен дойти вождь, чтобы ты перестал его жалеть? — спросила телохранительница. — Неужели для этого надо, чтобы на этот стол легла Рина? Мать твоего племянника?

Рэми вздрогнул.

— Дай мне время.

— Ни у кого из нас нет времени. Время теперь исчисляется человеческими жизнями. Маг, познавший вкус крови, вряд ли остановится сам. Когда вождь проснется, он вновь пойдет убивать.

Этого ты хочешь?

— Хорошо, я понял.

Рэми кинул прощальный взгляд на стол и еще успел заметить, как с него исчезают пятна крови. Усмехнулся — замок, как и хранительница, просто хотел ему напомнить о вчерашнем либо просто показать, что он сочувствует.

Ветер за окном вдруг перестал биться в окна, и над Виссавией пронесся теплый, горестный дождь, отзываясь внутри светлой грустью. Рэми вздохнул — такая отзывчивость магической страны его не радовала. Скорее — пугала. Значит, хранительница все же права и в этом проклятой Виссавии все, помимо людей, Рэми уже приняли. Только сам он себя принял? Сам он хотел остаться в клане?

— У тебя нет выбора, — вновь вмешалась хранительница.

Рэми великолепно знал, что у него нет выбора, но в то же время чувствовал, как что-то внутри сопротивляется, и что легкий на первый взгляд кинжал кажется страшно тяжелым, а вспотевшие пальцы так и норовят выпустить прохладную, покрытую рунами рукоять.

Обнажив клинок, он продолжил бесшумно подниматься по широкой лестнице, устав удивляться безлюдности и тишине огромного и неуютного замка. В этой Виссавии все было странно и неправильно.

Но у Рэми действительно не было выбора.

На втором этаже царил полумрак. Звук шагов утопал в толстых коврах, прямоугольники комнат в голых, лишенных украшений стенах, казались одинаковыми, и столь же одинаково отталкивающими… Возле одного из них Рэми остановился и некоторое время стоял неподвижно, слушая доносившиеся из-за двери приглушенные рыдания. Даже здесь он чувствовал, что тетка боялась, боялась до одуряющего отчаяния, и ее страх дал Рэми те самые силы, которых ему до сих пор не доставало. «Никто мне не поможет», — вспомнил он те горестные слова тетки. Мягко улыбнувшись, Рэми положил ладонь на створку двери и прошептал:

— Я тебе помогу.

Он почувствовал, как через ладонь льется в спальню тетки мягкое тепло, как разгоняет оно в душе женщины страх и отчаяние, как одаривает спокойствием и тихим, ласковым счастьем. А когда Рэми вновь открыл глаза, рыдания за дверью утихли. Рина заснула.

А Рэми? Сможет ли он спать после этого? Он выпрямился, крепче сжав пальцы на рукояти кинжала, и обернулся к белеющим в конце коридора огромным дверям. Над ними — тщательно, с любовью выполненная резьба: раскинувший крылья белоснежный пегас, роняющий перья на стены по обеим сторонам от двери. Рэми сглотнул. Символ вождя и власти в Виссавии. И в то же время — символ его, Рэми, предательства.

Дверь отворилась бесшумно. За ней была убранная в те же белоснежные тона просторная спальня, в которой огромная кровать под тяжелым, того же цвета балдахином вдруг показалась маленькой. Рэми медленно подошел к кровати, на которой спал Элизар.

Дядя тяжело дышал в темноте, на полу лежала опрокинутая чаша, и Рэми, подняв ее, провел пальцем по внутренней поверхности, позволив остаткам жельеподобного вещества остаться на пальцах.

Поднес руку к лицу и почувствовал знакомый сладковатый запах.

Наверное, теперь он всю жизнь будет ненавидеть сладкие запахи…

А этим запахом здесь было пропитано все. Его пары мертвой хваткой впитывались в кожу, разъедали внутренности и лишали рассудка, наполняя душу едким, вкрадчивым страхом. Рэми боялся.

Боялся подойти к кровати, замахнуться и вонзить кинжал в сердце безумного дяди. Боялся, что не сумеет.

Закружилась предательски голова, устали держать ноги, и Рэми бессильно оперся на столик стараясь дышать глубже. Ему надо успокоиться и прямо сейчас. Ему надо думать здраво и выбрать правильно — Мир или Элизар. Арман или Элизар. Рина или Элизар. А выбор ведь очевиден. Но тяжел.

Рэми вздохнул глубоко и подошел к кровати. Во сне вождь казался беззащитным и вовсе не опасным. Упала на щеку слипшаяся от пота прядка, чуть приоткрылись губы, вздрагивая от тяжелого сна. Это не убийца, это не наркоман. Это родной дядя…

— Учитель… — позвал во сне вождь.

Учитель… мальчик… Аким, одолевший демона Шерена, истребившего род вождя. Еще один дорогой Элизару человек, которого он потерял. Скольких еще?

«Убей пока он спит, — молит в голове голос хранительницы. — Убей, пока он не чувствует боли.»

Рэми прикусил губу, наклонился над кроватью. Он осторожно отвел прядь волос от щеки вождя, поцеловал его в лоб и тихо прошептав:

— Прости… — занес руку с кинжалом. Пальцы дрожали.

«Убей! Этим ты его пощадишь, убей!»

— Прости… — Рэми улыбнулся тепло, мягко, будто кому-то может стать от этого легче, и закрыл глаза, мысленно приготовившись к удару.

— Убей! — вторил голосу хранительницы другой. — Или я тебя убью.

Еще не веря, Рэми открыл глаза. Так и есть, вождь уже не спит. Лежит не шевелясь, даже не думая сопротивляться, и смотрит прямо в глаза Рэми, насмешливо улыбаясь.

«Убей! — все так же настаивает хранительница. — Ну же! Сейчас!»

Пальцы задрожали, не в силах удержать клинок. Поняв, что уже проиграл, Рэми почувствовал, как оружие выскальзывает из его руки и с едва слышным шорохом падает на одеяло.

Глаза вождя торжествующе усмехнулись. Рэми не выдержал взгляда дяди, медленно загорающегося серебристым сиянием, и посмотрел на блестевшее в полумраке лезвие кинжала. Рука Элизара скользнула с груди на одеяло, пальцы медленно, уверенно сомкнулись на темной рукояти, и Элизар тихо прошептал:

— Ты сам выбрал!

Движения вождя были стремительны и едва различимы. Рэми и сам не понял, как оказался на полу, а вождь на нем. Коснулось шеи прохладное лезвие, предупреждающе царапнуло кожу, побежала по шее горячая струйка.

— Надо же, — пьяным голосом прошептал Элизар. — Жив. Ну так в чем же дело? Убьем снова. А потом и твою сестричку… она, бедняжка, так плакала над твоим трупом. Нельзя людей так мучить дважды…

Внутри что-то взорвалось. В глазах Элизара отразилась руна телохранителя, вспыхнувшая на лбу Рэми. Внутри что-то росло, заполняя все существо ясным, синим сиянием, и последнее, что Рэми помнил — его собственные слова, произнесенные чужим, хриплым голосом:

— А вот это ты зря сказал, вождь Виссавии.

Глава 3. Целитель судеб

Мир силой усадил ее в кресло и опустился перед ней на колени. Он гладил ее волосы, что-то объяснял, медленно, терпеливо. Слова доходили до Лии очень тяжело, пробиваясь сквозь темную пелену отчаяния, и Лия вдруг поняла, что Мир, вообще-то, повторяет ту самую глупость, что недавно говорил ей брат — Рэми жив.

— Ты врешь! — прошипела Лия.

Она зло оттолкнула Мира и бросилась к двери. Но принц оказался быстрее — перехватив ее у самого выхода, он толкнул девушку к стене, вжал ее в гобелен с вышитыми по краям цветами, и впился в ее губы долгим, властным поцелуем.

Лия в первое мгновение хотела его оттолкнуть, но, сама не зная почему, вместо этого прижалась к принцу всем телом, тая в тепле в его объятий.

Принц оторвался от губ арханы, не переставая вжимать ее в стену. Он уткнулся лбом в ее плечо и тихо прошептал:

— Открой мне свои щиты.

— Что? — не поняла Лия.

— Открой мне щиты. Позволь кое-что тебе показать.

Лия смутилась. Когда ее привезли в замок Армана, учитель долго и упорно объяснял, что щиты это ее единственная защита.

Без них все тайники ее души, все ее чувства будут открыты даже для очень слабого мага.

Она не может открыться Миру… Она не может ему показать, что…

— Не заставляй меня приказывать, — прошептал Мир. — Ты же знаешь, стоит мне сказать слово, и твои щиты падут сами. Но я хочу, чтобы ты мне открылась… Сама.

— Почему… — простонала она.

— Потому что я… — Мир сглотнул. — Проклятие!

Мир внезапно отшатнулся от нее, шарахнув по стене кулаком.

Лия сжалась в комок, не понимая, чем она так разозлила наследника, не зная, ни что сказать, ни что теперь делать.

Казалось, уловив ее страх, Мир побледнел, отпустил ее и, сказав:

— Прости, — отошел к окну.

Некоторое время он стоял неподвижно, наблюдая, как ветер гоняет по небу тяжелые облака, и Лия не осмеливалась даже шевельнуться, напомнить о своем присутствии.

— Тебе лучше уйти, — сказал вдруг Миранис. — Я не могу тебя привести к телу брата. Верь, это не в моей власти.

Лия вздрогнула и почему-то поверила принцу. Даже за плотными, ничего не пропускающими щитами наследника она уловила его боль, и страх вдруг куда-то пропал. И не думая исполнять его приказа, она смело шагнула к Миранису, с каждым шагом ослабляя никому не нужные щиты. Дойдя до принца, девушка прижалась к его спине, обняв его за талию, и позволила магической преграде пропасть окончательно.

Она чувствовала, как вздрогнул принц. Она боялась, что сейчас он, прочитав ее истинные чувства, оттолкнет, скажет, что она никто, что она недостойна. Она бесшумно плакала, прижимаясь к его спине все сильнее, пытаясь насладиться этим объятием до самого конца, потому что оно может оказаться последним.

Мир вдруг накрыл ее ладони своими и тихо прошептал:

— Видишь, это было не так уж и тяжело.

Лия улыбнулась сквозь слезы, пряча лицо в складках его плаща. И почувствовала, что в душу ее осторожно входят чужие, непонятные поначалу эмоции. Уверенность, сила, любовь…

Ожидание. Слова Мираниса, казавшиеся недавно глупыми, невозможными, вдруг обрели другой оттенок. Мир всерьез верил, что Рэми жив, что он вернется, и алогичная, неправильная вера наследника вдруг передалась Лии, усыпив ее боль.

Рэми вернется. Лия прижалась сильнее к спине Мира, черпая в любимом мужчине силы и уверенность. Рэми обязательно вернется.

По щекам вновь потекли слезы, на этот раз облегчения, и Лия, ругая себя за несдержанность, отпустила наследника, бросилась к двери, стремясь убежать и от своей слабости, и от его боли. Мир снова не дал ей уйти, перехватив у самого выхода. Все так же не произнося ни слова, он прижал ее к себе, еще чуточку открывая свои щиты. На Лию хлынул его страх, безудержный, всепоглощающий. Мир боится и никогда себе в этом не признается.

Мир нуждается в поддержке, а сам в это время одаривает поддержкой других. Мир устал, очень устал нести эту ношу.

— Не позволю тебе убежать! — прохрипел он. — Никогда не позволю.

— Но я и не убегаю…

Лия дрожала, поняв, наконец-то, чего боится Мир.

Надвигающейся смерти. Боится безумно и в то же время безумно стыдится своего страха. Лия и сама начала бояться. Не за себя, а за него, боятся своей слабости и неумения его защитить.

— Позови телохранителей, — попросила она.

— Это бесполезно, — ответил Мир. — Да и не сейчас. Я хочу быть только с тобой.

— Прошу, Мир. Позови телохранителей.

Мир отпустил ее и вдруг горько усмехнулся. Лия, сообразив наконец-то, что она как с равным разговаривала с наследником Кассии, испугалась. Улыбка Мира стала еще более горькой:

— Восстанови свои щиты.

Лия подчинилась, чувствуя, как обволакивает ее облако магии, как горят на запястьях татуировки рода, помогая ей укрепить щиты, и как все более расширяется пропасть между ней и стоявшим так близко мужчиной.

Когда щиты полностью восстановились, Мир вновь отвернулся к окну. Лия вздрогнула. Мир позволил ей услышать свой зов, рассыпавшийся в воздухе хрустальным звоном. Где-то неподалеку на зов мягко откликнулись, дверь вдруг распахнулась и внутрь вошли телохранители.

Мир все так же стоял у окна. Лия почувствовала себя неловко, не зная остаться ей или все же удалиться. Решившись, она уже повернулась к дверям, и Тисмен отшагнул в сторону, давая ей дорогу, как Мир, все так же не оборачиваясь, сказал:

— Я, кажется, не давал тебе разрешения уйти.

Лия вздрогнула. По лицу Тисмена пробежала тень недовольства.

— Сядь! — не отрывая взгляда от окна, приказал Мир.

Лия почувствовала, как подкатывает к горлу горький комок.

Лерин нашелся первым. Показав на кресло у камина, он почти мило улыбнулся и пригласил:

— Присаживайтесь, моя архана.

Лия, все еще не зная, что ей делать, уселась, нервно теребя рукав платья. Телохранители молчали, с явным трудом мирясь с ее присутствием. Тисмен, ранее относившийся к Лие с легким оттенком покровительства и даже симпатии, теперь бросил в ее сторону холодный, презрительный взгляд и красивой, зеленоглазой статуей застыл у двери.

Кадм опустился на скамью у противоположной стены, достал из-за пояса дротик и меланхолично вертел его в пальцах, о чем-то задумавшись. Лерин, холодный, чужой, был страшнее всех: он перебирал в пальцах четки, презрительно сжимал губы и тревожно вслушивался в шум бушевавшей за окном бури.

Не выдержав, принц быстро подошел к стоявшему у стены сундуку, откинул тяжелую крышку и, схватив первую попавшуюся книгу, сунул ее в руки Лии, приказав:

— Читай.

Он опустился на подушку у ее ног и оперся спиной о ее колени. От легкого, горячего прикосновения Лию пронзила дрожь.

— Читай! — повторил Мир.

Лия открыла книгу и начала читать:

«И были созданные земли девственны и чисты. И были младшие боги полны гордыни, и возжелали больше власти над благодатными землями, над богатыми полями, над только что появившимся народом. Начали боги спорить и разыгралась великая битва. И много людей полегло в той битве, и наполнилась земля кровью, а дома людские — плачем. Услышал Единый плач новорожденного народа своего и пригрозил детям своим — коль не закончат ссор, войн, да битв, то уничтожит Единый и земли те, и народ тот, и младших богов, что дал народу он тому.

И устрашились младшие боги, и услышали они плач людей, и устыдились деяний своих. Заключили мир они и покорились самому сильному, мудрому и великому, Радону, дав ему клятву нерушимую.

Лишь сестра Радона, гордая Виссавия, отказалась поклоняться брату. Бросилась она в ноги к нему и взмолилась:

— О брат мой! Велико милосердие твое и сила твоя велика. Но плачет душа моя, кровью обливается, свободы просит. Не могу подрезать я крыльев своих, не могу склониться перед тобой, ибо будет то погибелью моей. Слишком сильно во мне дыхание гордыни и лишь перед Единым способна покориться душа моя. Но знаю я, брат мой, что не могу оставаться с вами не дав клятвы тебе великой. И потому умоляю тебя, ради отца нашего, Единого и милосердного, позволь мне удалиться в места уединенные, безлюдные и суровые и дай мне властвовать над ними единолично, вечно, ни перед кем, кроме Единого, голову не склоняя.

И пожалели боги прекрасную Виссавию, и отдали ей пустыни жаркие, суровые и реки огнем наполненные. Возрадовалась Виссавия, простилась навсегда она с возлюбленными братьями и сестрами своими, удалилась в пустыни неживые, чтобы заснуть там сном беспробудным. Ибо не может жить бог младший без человеческого преклонения.

— Помни, сестра моя, если найдутся люди, что возжелают жить в землях твоих, то будут подданными они только твоими и только ты будешь над судьбами их властвовать.

— Не люблю людей я, брат мой. Желаю лишь я лишь покоя и вечный сон — судьба моя.

И удалилась гордая богиня в земли свои, и возлегла на ложе каменное в центре пустыни безжизненной. Окружили пещеру ту боги младшие зарослями тернистыми и скалами непроходимыми, оплакали они сестру свою безрассудную, и забыли люди о великой Виссавии, поклоняясь Радону и милосердным братьям и сестрам его.

Так началась новая эпоха в Кассии.

Процветала Кассия, росла, благоухала. Росли в ней города богатые, в достатке жил народ ее. И возгордились люди, начали забывать богов, храмы разрушать, да кровь проливать за власть и за золото. Опечалились боги, видя безрассудство детей своих, отдалились от людей, воспарив в небеса к отцу своему, подарил им отец милосердный забвение и сон сладостный.

И захватили Кассию силы злые, и воцарилась на землях богатых эпоха беззакония. Вспомнили люди о богах своих милосердных, вернулись к храмам они своим, воскурили благовония на алтарях заросших и взнесли молитвы к богам. Но крепко спали боги в милости отца своего, не услышали они молитв людских, не вняли слезам их.

И наполнились кровью реки Кассии. Загнали орды тирана последних недовольных в пустыни жгучие. Умирали люди в песках немилосердных, взбухла земля Виссавии от крови людской. И поднялся над ней смрад, и проник он в пещеру богини.

Пробудилась великая богиня от сна своего тяжкого. Явилась она перед умирающими и гнев на них обратила:

— Как посмели вы покой мой нарушить? Как посмели зайти в мои земли?

И упали перед ней люди на колени. И обратили к ней молитвы свои, слезами орошая ее земли. И услышала Виссавия о сне братьев своих и сестер. Смилостивилась великая богиня над народом брата своего, в крови задыхающегося, вознесла молитву пламенную к отцу своему, и услышал Единый плач дочери своей.

Разбудил он великого Радона, братьев и сестер его, и увидели боги, что сотворило людское безрассудство с землями их. И пожалел Радон народ свой, и послал ему бессмертных сыновей своих, сильных и прекрасных. И одарил их так, как никогда не одаривал людей прежде. И воссияли его сыновья, подобно камням в короне правителя.

И был один из них подобен алмазу: чист, прозрачен и благороден. И знал он законы богов лучше, чем кто либо другой, и исполнял он их непреклонно. И холодно было сердце его, покоясь в объястиях разума. И мудры были слова его, и знал он заклятие каждое в мире подлунном, и нити воли богов держал он в руках своих.

И был второй подобен черному агату. И слышали зов его души, и повиновались ему умершие, и богиня смерти была ему любовницей пылкой.

И был третий как золотистый авантюрин, вечный ребенок, смешлив и весел. И дарил он людям счастье, легкость души и забвение. Шли в руки его все богатства мира сего, и шальная удача была его извечной спутницей.

И был четвертый тих и молчалив, как зеленый малахит. И был он великим врачевателем, равных которому не видел ранее подлунный мир. Прикосновения его дарили исцеление, очищали душу от мыслей черных либо даровали смерть без боли и страдания.

Слова его были подобны зелью, разум охлаждающему, а в глазах горел огонь неугасимый.

Пятый, подобный чистому горному хрусталю, взглядом своим пронзал занавесу будущего и прошлого. И читал он судьбы людей и народов в открытой книге души своей, и ничто не могло скрыться от пронзительного взгляда его.

Шестой, как кошачий глаз, был гибок и красив. Видел он тайники душ людских, владел умами человеческими, душ их порывами, и каждый в мире этом не мог противостоять слову его.

Каждый пред властью его склонял колени.

Седьмой был воином, сильным, беспощадным и тяжелым, как кровавик. Смеясь нес он смерть врагам своим, укрывал людей щитом защиты своей. И вел он за собой войска немерянные, и не знал он поражения. И ведал он тайны оружия любого в мире нашем, и каждое несло смерть в руках его.

Восьмой был как ярко-синий циркон. Подчинялась ему каждая тварь в подлунном мире. Пели для него птицы, росли для него травы, цвели для него цветы, наливались для него деревья плодами. И был он тих и прекрасен, как ручей, и взгляд его был чист, как роса ранняя.

Девятый, подобный лунному камню, владел стихиями. И подчинялась ему вода, слугой его становясь. И танцевал для него огонь. И дул для него ветер, и служила ему земля.

Десятый, глубокий и непонятный, был как зеленый гелиотроп.

Пылали глаза его неукротимым светом магии, и любое искусство магическое ему подчинялось. Знал все о силе и о ее воплощениях.

И любой дар магии был подвластен ему.

Одиннадцатый, подобный медовому сердолику, держал в руках своих нити судеб, переплетая их в сложный, ему лишь подвластный узор. Он видел стезю человека, направлял людей на путь истинный, судьбы народов направлял. И был он самым независимым и неукротимым из одиннадцати. И боялись власти его и люди, и даже боги.

И принесли одиннадцать высших магов людям мир, и подарили им знания, и положили начало лучшим родам арханов. Но увидели они низость в сердцах людских, познали нечистые помыслы их, и охватило их разочарование и презрение. Опечалились высшие маги.

Замкнулись в непроходимых замках своих, удалились от людей, не захотели помогать в низости их.

И увидел это отец их, великий Радон. И подарил миру двенадцатого сына, и дал ему человеческое сердце, и лишил сына своего любимого бессмертия. Водрузил он корону на голову его из одиннадцати камней, и дал ему власть над Кассией. И пришел гордый правитель смиренно к одиннадцати братьям своим, и на колени перед ними опустился, и голову свою склонил.

Попросил у них защиты и совета. И увидели одиннадцать перед собой человека чистого, сильного, и воспылали любовью к брату своему двенадцатому, и служил двенадцатый посредником между братьями своими и разочаровавшими их людьми.

Но велика зависть людская и стремление людское к власти. И убили люди двенадцатого сына бога, в надежде получить власть его над неукротимыми братьями. И разгневались одиннадцать сыновей Радона, и пронеслась ярость их над Кассией, все на своем пути разрушая. Встал перед ними Радон и молвил:

— Не можете вы жить в этом мире, дети мои, и в мир богов забрать я вас не могу. И нет вам места ни там, ни тут. И будут души ваши возрождаться в телах человеческих, и будет пробуждаться ваша сила при виде потомков двенадцатого. И воспылаете вы к этому потомку любовью искренней, и служить будете у трона его, и жизни ваши будут щитом ему. А коль не встретите в своей жизни ни единого потомка двенадцатого брата своего, то так и проживете, как простые люди, до самой смерти своей.

И стало по слову его.»

— Красивая история, — прервал ее дрожащим голосом Миранис. — Скажите мне, друзья мои, интересно ли вам слушать о себе легенды?

— В твоих руках четыре камня, друг мой, — ответил задумчиво Кадм. — Алмаз, сердолик, циркон и кровавик. У отца твоего — горный хрусталь, лунный камень, гелиотроп. Интересно, если бы вы собрали все одиннадцать, смогли бы вы победить Алкадия?

— С одиннадцатью я мог бы победить кого угодно, — усмехнулся Миранис. — Но пока ни одному моему предку все собрать не удалось… да и опасно вас дразнить-то, друзья мои. Лжет легенда. И не перерождаются двенадцать магов, а всего лишь души их вселяются в чужие тела, чтобы дарить вам, телохранителям, свою силу. Но если древний дух возьмет вверх над вашей душой…

— То что?

— Ничего.

— Мир, опять чего-то не договариваешь, — сузил глаза Седой.

— И мне это не нравится.

Миранис не отвечал.

— Не обманывай меня, принц! — вскричал Лерин. — Я ведь тоже неплохо знаю историю. Уже почти полтысячи лет не появлялись в телохранителях повелителя ни целители судеб, ни хранители смерти. Почему?

— А ты не догадываешься? — медленно поднял голову Миранис. — Они появлялись, но никогда не проходили привязки. А если они смели настаивать, то их просто убивали. И мой отец убил своего телохранителя смерти лично.

Лерин побледнел.

— О боги, что ты пытаешься сказать…

— Читай! — приказал Мир Лие. Седой умолк и тяжело опустился на скамью. Больше вопросов он не задавал.

Лия читала старинные легенды до самого рассвета, не помня ни строчки из прочитанного, и ее слабевший голос с трудом перекрывал все более крепчавший шум бури. Мир рассеянно слушал, Кадм сменил Тисмена у двери, и зеленоглазый телохранитель опустился на ковер рядом с принцем, скрестив ноги и выпрямив спину. Он поглаживал покрытую чешуйками спинку уродливого, похожего на ящерку, зверька, что клубочком свернулся в его ногах, и временами бросал на Мираниса глубокий, внимательный взгляд.

Лия чувствовала, что Тисмен с наследником ведет немую беседу. Он чем, она не знала, но, не смотря на щиты, кожей ощущала волнение принца и мягкую, обволакивающую ауру телохранителя-целителя.

Лерин молился, бесшумно шевеля губами и перебирая медовые бусинки четок. Его отрешенность Лия ненавидела в этот момент больше всего. Лерин и не думал скрывать, что думает о ней и о внезапном фаворе наследного принца, бросая то и дело в сторону девушки неодобрительные взгляды.

Несмотря на внешнюю расслабленность мужчин, Лия чувствовала, что они напряжены до предела и ждут. Лия даже знала, чего — возвращения Рэми либо нападения дяди. Может, именно дядя принесет Миранису ту смерть, которой он боялся? И которую почему-то считал неизбежной?

А время тянулось, растягиваясь в бесконечность, ничего не происходило, и напряженность высших магов росла, рискуя взорваться осколками и унести в воздух проклятый замок Арама вместе с его обитателями.

Лия все читала. Она чувствовала, как вместе со словами льется на комнату мягкая, ласковая сила, от которой всем становится легче. Она понятия не имела, откуда взялась и это сила, и ее собственное, уверенное спокойствие, она просто читала, даруя сидевшему у ее ног Миранису терпение, в котором тот так сейчас нуждался.

На рассвете, когда ее голос уже начинал хрипеть от усталости и срываться на тихий шепот, в дверь постучали. Кадм обернулся к дверям, и Лия успела заметить, как на его лбу вспыхнула татуировка телохранителя. От внезапно активировавшейся силы Алкадма стало трудно дышать. Лия уже почти не заметила, что перестала читать, как Тисмен осторожно спихнул зверюшку с колен и медленно поднялся.

Кадм обернулся к принцу, глаза его приняли тот глубокий, темно-синий оттенок, что был у Тисмена, когда тот мысленно разговаривал с наследником. Миранис напрягся. С явным сожалением поднялся он с пола и только тогда Лия решилась слегка двинуть затекшими ногами, изменив позу. Лерин, бросив на нее неприязненный взгляд, отложил в сторону четки, подошел к столику и налил полную чашу теплого, травяного отвара. Лия нервно сглотнула, почувствовав, как сильно пересохло у нее в горле. Когда Лерин протянул ей чашу и почти мягко сказал:

— Выпейте, станет легче, — она была даже благодарна этому холодному внешне, неприступному телохранителю. Лия дрожащими руками приняла чашу, не спуская вопросительного взгляда с безмолвно переговаривающегося с принцем Тисмена. Принц хмурился. Телохранитель изволил настаивать. Наследник махнул рукой, оттолкнул Кадма и рывком распахнул дверь. Лия чуть было не подавилась теплым, с мятным привкусом зельем, когда увидела в дверях застывшую Калинку. Некоторое время принц стоял неподвижно, явно пораженный плачевным видом кузинки: ее кремовое платье было смято, рыжие волосы растрепаны, да и вся она, ранее веселая, жизнерадостная и полная сил, теперь казалась тряпичной куклой с бледным, лишенным эмоций лицом. И лишь глаза ее лихорадочно горели, выдавая бушевавший за щитами огонь.

Мир, внезапно очнувшись, хватил принцессу за руку, втянул в комнату, казалось, не заметив, как Кадм бесшумно прикрыл за девушкой дверь.

— Чего ты хочешь? — холодно спросил Миранис. Лия вжалась в кресло, надеясь, что Калинка ее не заметит.

Впервые Лия отдала себе отчет, что целую ночь провела в покоях наедине с мужчинами, ни один из которых не являлся ее родственником. Если Арман узнает, рад не будет. Если мама узнает — тоже рада не будет. Потому лучше, чтобы не узнали, а там… там посмотрим.

Но Калинка своей придворной, казалось, не замечала. В состоянии сломанной куклы она не замечала ничего, лишь смотрела с надеждой в глаза принца и бесшумно шевелила губами. Будто все что-то хотела спросить, да не знала как.

— Это правда? — вопрос вышел тихим и беспомощным, но в звеневшей в спальне тишине он показался неожиданным раскатом грома. — Мой жених убил Рэми?

— Неправда, — холодно ответил Мир. — Не просто убил. Он был умелым палачом. На Рэми места живого не осталось. Так что не смей этого ублюдка называть своим женихом. Этого никогда не будет.

— Может, он просто болен… — по щекам Калинки покатились слезы, но девушка уже не дрожала, стояла перед принцем гордо выпрямившись, будто хотела…

Лия отвернулась, поняв, чего именно принцесса хотела: защитить, понять человека, которого уже всей душой любила. Лия сжала зубы — она вполне понимала, какого это любить кого-то недосягаемого. Вот и она…

— Может, его можно еще вылечить?

— Болен и лишь слегка безумен, — оборвал Мир. — Он никогда не изменится, пойми. Подобные ему не меняются. Твой Элизар — обожравшийся вседозволенностью придурок. Я знаю таких: в моей свите придурков полно. Но у них есть я. Есть дозор и Кодекс.

Есть крепкая цепь в виде законов. Нарушил закон — плати. Дорого.

А вождя мне притушить нечем… Так что прости — исцеления не будет. И свадьбы не будет.

— Я хочу домой… — Калинка, мгновение назад полная сил, вдруг осунулась, побледнела так, что Лерин шагнул к ней, явно готовясь подхватить девушку, если она вздумает терять сознание.

— Вот как? Теперь и храм — спасение? — продолжал язвить Миранис. — А ты так горячо туда не хотела… Прости, сестренка, не могу исполнить твоего каприза. Уйти из Виссавии мы можем только когда нас отпустят. Нас не отпускают.

— Что теперь?

— Ничего. Ты вернешься в свои покои и в этих не покажешься.

Они стали опасными.

— Он осмелится и тебя? — отшатнулась Калинка. — Наследного принца Кассии?

Мир не ответил. Не выдержав тишины, Калинка развернулась и кинулась опрометью из покоев наследного принца.

— Зря ты так, — сказал Тисмен. — Она не виновата.

— Мы все не виноваты, — холодно ответил Мир. — И у меня — причины. И у вождя — причины. У всех причины… а все мы платим.

Глаза принца вдруг удивленно расширились. Вздрогнули телохранители, разом повернувшись к окну. Стихла в одно мгновение буря, над кланом повисла звенящая тишина, быстро начали затягиваться небеса кровавыми тучами, крася все вокруг в разнообразные оттенки красного.

— Рэми, ты что творишь? — прошептал Мир.

И тут землю сотрясло…

Лия закричала, когда в окно ударила красная волна, и стекло пошло трещинами, со звоном осыпаясь на пол. Тисмен бросился к ней, грубо швырнул ее на пол и закрыл своим телом. Их осыпало дождем осколков. Вновь тишина, в которой столь громким был перестук тяжелых, кроваво-красных капель, стекающих с волос Тисмена:

— Ты как? — прошептала Лия.

— Молчи ради богов, — выдавил телохранитель. — Это еще не все.

Вторая волна была сильнее. Лие показалось, что ее душу кто-то собрал в кулак, стиснул в безумно тугой комок и шарахнул со всей силы о землю, позволяя разлететься на мелкие кусочки. Не успела она прийти в себя, как третья волна шарахнула в щит Тисмена, обдав обжигающей волной, и, подняв голову, Лия еще успела заметить, что Мир стоит у окна на фоне кроваво-красного неба, спокойный и отрешенный, а вокруг него в бешенном танце бушуют алые вихри:

— Подожди меня, мой принц, закончу дела и вернусь, — прошептал знакомый до боли, и в то же время чужой голос брата.

— Я жду тебя, целитель судеб, — тихо, как-то обреченно ответил Миранис.

Все затихло. На щеку Лии капнула горячая капля, и ее с головой накрыла волна беспамятства.

Глава 4. Проклятый

Миранис стоял у окна и равнодушно смотрел, как остывает на горизонте ядовито-красное марево. Что же, наверное, он этого ожидал. Наверное, даже этого боялся, но теперь не было страха.

Была… какая-то опустошенность и ощущение, что он проиграл.

Принц закрыл глаза. Красное сияние тревожило его даже через опущенные веки, но сейчас это было неважно. Миранис глубоко вздохнул и позволил своей душе выйти из неподвижного тела, стрелой пролететь над лесом и повиснуть над замком вождя.

Свет, исходящий от замка, слепил. Он непрерывным потоком лился сквозь окна и вел себя неправильно, не прыская во все стороны, а окружая замок практически непрозрачной, переливающейся кровавыми сполохами, полусферой. Исходящее от сферы сияние окрашивало лес вокруг в ядовито-красные оттенки, постепенно отравляя все живое: пожухла листва на окружающих замок дубах, завяли цветы на увивавших колонны жимолости и клематисе, упали на травы обессилившие животные, и даже дух Мираниса почувствовал накатившую волну слабости.

Хуже всего было виссавийцам, что раз за разом пытались проникнуть в замок. Миранис знал, что они всего лишь хотят защитить вождя, но понимал, что их попытки тщетны… даже опасны… А, самое главное, бессмысленны. Впрочем, таким объясняй или не объясняй, а они все равно ничего не услышат.

Великий народ целителей был ослеплен собственной гордыней.

— Мой принц, — зов рывком вернул Мира в собственное тело.

Разорвалась внутри болью вспышка и Мир слегка поморщился — вечно Кадм не вовремя. Он медленно открыл глаза, выдыхая из себя остатки окружавшей замок отравы.

— Говори, Кадм.

— На счастье все живы, — в голосе телохранителя читалась злость и недоумение. Что же, улыбнулся про себя принц. Было мало вещей в этом мире, которых Кадм не понимал. Красное сияние за окном, не пускавшее виссавийцев в замок вождя к таким и относилось. Телохранитель ничего не понимал, но спрашивать опасался. Правильно. Мира лучше сейчас не трогать — еще немного и взорвется.

Мальчишка Рэми вновь принес им проблемы, при этом проблемы очень крупные. Мальчишка осмелился дать принцу понять, чтобы тот не вмешивался. Потому что Рэми, видите ли, был занят и не хотел, чтобы им мешали. Да и был ли там Рэми? Мир знал, что не было.

— Несколько фрейлин потеряло сознание, — кому теперь интересны эти фрейлины? Если так и дальше пойдет, то в скором времени живые позавидуют мертвым. Власть кого-то, кто от всех требует одинаковой идеальности… что может быть хуже? Но ведь этому, новому Рэми скорее всего не объяснишь.

— Пару пришлось оттаскивать от грани, — продолжал докладывать за спиной Кадм. — На благо, виссавийцы под рукой и, как всегда, скоры на помощь.

Миранис тихо засмеялся:

— Надолго ли? Когда они сообразят, наконец, кто именно угрожает их вождю…

Кадм тоже хотел бы сообразить, по глазам видно. Он, как и принц, явно узнает в сиянии силу Рэми и в то же время не узнает.

Потому что еще вчера в силе мальчишки было больше из Виссавии, а сегодня… Мир вздохнул. Виссавией там больше и не пахнет. Самая что ни на есть древняя мощь Кассии, настолько могущественная, что сознание обычного человека такого не выдержит. Но в Рэми мало теперь от человека.

Миранис обернулся и посмотрел на лежавшую на кровати Лию.

Сестра Рэми была все еще без сознания. Тисмен, бледный от потери крови, сидел в кресле и морщился, когда пальцы Лерина бесшумно порхали над его ухом, зашивая рану светящейся в полумраке синим нитью. Мир хотел было сказать, чтобы Лерин особо не старался, все равно жить Тисмену осталось недолго, но передумал. О таких вещах, пожалуй, лучше вслух не говорить. Все равно уже ничего не изменишь.

Лерин перестал шептать, и нить погасла. На ухе Тисмена остался едва видный шрам, кровь перестала заливать вышитый серебром воротник зеленой туники.

— Вот и все, — сказал телохранитель, подавая Тисмену чашу с питьем. — Не удивляйся, там эльзир. Тебе очень даже будет кстати.

Тисмен скривился, но чашу опустошил. Он снял заляпанную темной и липкой жидкостью тунику, позволил харибу вытереть с его шеи и плеча кровь влажной губкой и отереть себя полотенцем, а потом обрядился в другую тунику, свежую. Дорогую, но все же сшитую — с нарядом архана играться теперь не было ни у кого времени. Но для погребального костра, подумалось вдруг Миру, надо чего пошикарнее. Странные мысли. Совсем не подходящие к тому, что происходило за окном.

Тисмен позволил харибу завязать на его тонкой, как для Мираниса излишне тонкой для мужчины, талии широкий пояс, пустив его расшитые знаками рода концы по левому бедру. Потом он подошел к Лие и склонился над девушкой, проведя ладонью над ее лицом:

— Еще некоторое время проспит. Учитывая обстоятельства… оно, может, и к лучшему.

Миранис сомневался, что в этой ситуации что-то может быть к лучшему. Но кое-что к лучшему все же изменилось — замок Арама продолжал заботиться о гостях: стекло на окне само собой восстановилось, исчезли с ковра пятна крови, а вместе с ними и дырки на висящем на стене, порезанном стеклом гобелене. Миранис бросил взгляд на изображенного на гобелене черного, раскинувшего крылья пегаса, окруженного какими-то крупными и ненужными никому оранжевыми цветами, и жестом приказал Тисмену опустить над кроватью полог.

Телохранитель повиновался, внезапно напрягшись и шагнув к двери. В тот же момент створка без предварительно стука распахнулась, и на пороге появился взъерошенный, злой Арам:

— Немедленно остановите своего телохранителя! Он убьет вождя.

Мир окинул виссавийца недоуменным взглядом. Выглядел мальчишка плачевно: всегда чистая желтая туника была теперь вымазана темно-бурыми пятнами, в которых чутье мага легко опознало кровь. По щеке Арама разлился свежий кровоподтек. Мир был уверен, что советника просто напросто побили и знал только одного человека, который был бы способен Арама безнаказанно побить.

Не зная, сочувствовать советнику или удивляться его глупости (сам принц вряд ли позволил бы себе так унизить кого-то из арханов), Миранис сел в кресло и спокойно ответил:

— Эррэмиэля надо было успокаивать раньше. Мне очень жаль, мой друг, но в замке вождя уже нет того понимающего все мальчика, что вы знали. Там есть целитель судеб, а над ним мы не властны.

Миранис чувствовал, как напряглись телохранители, для которых его слова тоже, скорее всего, были новостью. Что же, скрыть все равно не удастся, так к чему стараться?

— Если вождь умрет… — прошипел Арам.

Миранис промолчал, внезапно устав отвечать на чужие глупости. Лерин, поняв принца без слов, невозмутимо подхватил нить беседы:

— Вы нам угрожаете? Вы забываете, что это именно вы и ваши люди не оставили нам выбора. Вождь убил Рэми, вождь угрожал принцу… Целитель судеб такого прощать не умеет.

— Тогда у меня нет выхода.

Арам быстрым движением выхватил из-за пояса кинжал и метнул его в Мираниса. Принц движение уловил, но даже и не подумал пошевелиться. Глаза виссавийца удивленно расширились, когда отраженное мечом лезвие изменило направление, пронзив крыло пегаса на гобелене.

Принц вздохнул, прикрыв глаза. Он-то видел, как Кадм молниеносным движением выхватил из гобелена кинжал и оказался вдруг за спиной Арама, приставив лезвие к горлу виссавийца, а вот хозяин замка что-то понял вряд ли. Кадм, прирожденный воин, двигался для Арама слишком быстро.

— Понимаю, что ты хочешь защитить вождя, и стремишься убить Рэми убив Мираниса, — сказал холодно Кадм. — И только поэтому ты сейчас жив, что я это понимаю. Однако ты зарываешься, мальчик. В твоей проклятой Виссавии имеется только один маг, который способен одолеть телохранителей наследного принца Кассии. И это, прости, не ты, а твой вождь.

— Значит, у моего вождя есть шанс?

— Был, пока он не сломал Рэми, — усмехнулся Миранис. — Еще не родилось человека, который бы выстоял перед сильнейшим из двенадцати.

Арам прикусил до крови губу, высоко задрав подбородок:

— Гордый, — усмехнулся Кадм, чуть сильнее надавив кинжалом на шею Арама. Лезвие чуть засветилось, обрадовавшись вкусу крови. По шее хозяина замка сбежала красная дорожка. Арам сглотнул, на его шее дернулся нервно кадык.

— Интересно, а где была твоя гордость, когда он тебя бил? — продолжал издеваться Кадм. — Какая верность… защищаешь человека, который тебя же унижает?

— Если бы принц был таким как вождь, ты бы его защищал? — внезапно спросил Арам.

Миранис вздрогнул. Его начинал раздражать этот разговор двух верных слуг.

— Я бы не позволил наследному принцу Кассии опуститься до подобного состояния, — все так же холодно ответил Кадм. — Или вы, великие целители Виссавии, не знаете, как на самом деле хрупок разум высших магов? Не умеете исцелять их боль, сдерживать их порывы? Как же вы жалки… какие же вы бездарные слуги. Да я сам бы, собственными руками, убил бы Мираниса…

Кадм осекся, напоровшись на взгляд принца. Миранис вздрогнул, потом проглотил комок в горле и приказал:

— Хватит этого представления! Отпусти его!

Телохранитель зло усмехнулся, но подчинился. Арам, для которого Кадм, казалось, был последней опорой, рухнул на колени.

Кадм подбросил кинжал на ладони, поймал его за лезвие и протянул опустошенному, разбитому виссавийцу:

— Это твое, не так ли?

Не дождавшись реакции, швырнул кинжал в пол. Лезвие вошло в ковер на волосок от ладони виссавийца, но Арам, казалось, этого даже не заметил. Он все так же дрожал, ошеломленно глядя куда-то в пол.

— Иногда дать кому-то умереть это и значит ему помочь, — уже теплее сказал Кадм.

— Уходите, Арам, — прервал его принц. — И задумайтесь… — виссавиец медленно поднял на Мираниса опустошенный, казалось, ничего не понимающий взгляд. — Почему Виссавия позволила Рэми так близко подобраться к вождю? И почему не плачет она сейчас над Элизаром? Может, все еще не так плохо, как вы думаете?

По знаку Мираниса Тисмен помог Араму встать с пола и проводил к выходу. Когда дверь за хозяином замка закрылась, он повернулся к кровати и спросил:

— Давно вы не спите, моя архана?

Полог кровати откинулся, из-за нее тенью выскользнула Лия и встала несмело перед Миром. Принц смотрел на свою дикую кошку и все больше злился на Элизара. Из-за безумия вождя он потерял телохранителя, из-за его безумия вместо помощи заперт он в этой проклятой Виссавии, не в силах даже шагу из нее сделать, это из-за Элизара сломалась хоть и глуповатая, а неукротимая Калинка. И из-за него проснулось отчаяние в глазах дикой кошки.

— Сядь!

Все так же не поднимая глаз, кошка медленно опустилась на скамеечку у ног принца, положив руки на колени. Телохранители молчали, чувствуя гнев принца, но Лия была истинной сестрой Рэми… такая же неугомонная и несдержанная на слова.

— Мой брат жив? — осмелилась спросить она. Миранис сейчас не хотел вопросов, очень не хотел. Но все же ответил:

— Ты все еще во мне сомневалась? Кошка вздрогнула. Ну да, она никогда не выносила его гнева, в этом мире мало кто выносил. И, чтобы закончить разговор, Мир отрезал:

— Теперь считай, что мертв. Лия не ответила. Она сжала кулаки до белизны в костяшках пальцев, и плечи ее вдруг опустились вперед. На голубое платье капнула тяжелая капля. Мир вздрогнул и почувствовал себя неловко. Он очень хотел помочь Лие, но не мог помочь даже себе.

— Видят боги, я не знаю, как теперь остановить Рэми, — тихо сказал он.

— Почему? — дрожащим голосом спросила Лия.

— Почему что?

— Почему ваш род не хотел целителей судеб?

— Лия… — Мир некоторое время молчал, тщательно подыскивая слова. — Дело не совсем в том, что мы не хотели…

— Вы боялись, что станет то, что стало сегодня, да? — Лия вдруг подняла голову и смело посмотрела в глаза принца. А ведь выдержала взгляд, хотя даже Арман не всегда выдерживает. — Скажи мне! Скажи! Этого ты боялся? Но почему? Неужели ты думаешь, что Рэми способен…

— Лия… — сглотнул Мир. — Я не думаю, что ты готова услышать это.

Лия сглотнула. В черных, как у Рэми, глазах ее мелькнул страх, сменившийся тяжелым, невыносимым отчаянием.

— Архана задает очень даже правильные вопросы, — вмешался в их разговор Лерин. — Уверен, что все здесь с удовольствием послушают на них ответы.

— Как знаете, — сдался Миранис. — Легенда о двенадцати очень красива, это правда, только вы кое-что забываете. То, что двенадцатый когда-то был лучшим из людей, далеко не значит, что такими остались его прямые потомки. В моем роду случалось… всякое… Как, впрочем, и в каждом. И мы всего лишь люди, которые не всегда могут выдержать ноши восхищения любимых сыновей Радона.

Миранис встал с кресла и подошел к окну. Он чувствовал, как напряглись за его спиной телохранители, как пронзала его внимательным, сочувствующим взглядом Лия, и как все замерли, ожидая продолжения. Но мог ли он продолжать? Наверное, у него не было выхода.

— Дальше, Мир, если уж начал, — мягко оборвал тяжелую тишину Тисмен. — Мы слушаем тебя.

— Если ты настаиваешь. Все, что делает Рэми с нашими судьбами, он делает почти неосознанно, под влиянием сильных эмоций. Если бы этим можно было управлять… Это было бы таким оружием в руках правителя, с каким не сравнится ничто. Силе целителя судеб подвластны даже боги… И мои предки это очень даже хорошо понимали, но старались, до поры до времени, с целителями судеб обращаться очень деликатно… Пока один из них, потеряв голову из-за красивой женщины голову, не приказал целителю судеб заставить красавицу себя полюбить.

— Как банально, — скривился Лерин.

— Закончилось не совсем банально. Целитель судеб отказал, мой предок, слегка… гм… разозлился. Речь уже не шла о той девчонке, а о желании получить в свои руки настоящую мощь… которая казалось, была так близко. Он решил… слегка надавить на своего телохранителя…

Принц прикусил губу, все еще не решаясь продолжить:

— Он… приказал собственному телохранителю смотреть, как на его глазах насилуют и убивают сначала его сестру, потом мать… потом сына… Сказал, что прекратит, когда «та баба сама к нему придет»… на сыне телохранитель сломался…

Мир некоторое время молчал, а потом продолжил.

— Летописи рассказывают, что было так же, как и сейчас.

Красное марево, три волны, что снесли половину замка, телохранитель, что вдруг стал говорить и действовать совсем по-другому. Написано было в летописях, что человек в телохранителе будто умер, а голову поднял целитель судеб, древний дух, бессмертный, которому были чужды эмоции. «Что же, друг мой, — сказал он повелителю. — Я все еще не могу тебя убить. Я все еще обязан охранять твою жизнь. Я даже должен тебя любить… но и любить-то можно по-разному. Моя любовь будет выражаться в том, что никто и никогда не увидит, что потомки двенадцатого такие же сволочи, как и остальные смертные. Хочешь власти над судьбами других людей? Воображаешь, что ты над своей властен?»

Миранис некоторое время молчал.

— Целитель судеб решил, что мой род не достоин власти над Кассии, как не достоин ни один из людей, что будет лучше, если власть перейдет в руки одиннадцати. И у него почти получилось…

— Но почему мы об этом не знаем? — выдохнул Кадм.

— Может, дослушаешь? У моего предка было трое телохранителей. Целитель судеб, хранитель смерти и… воин… как ты, Кадм, — продолжил Миранис. — Целитель судеб в каждом из них разбудил душу одного из одиннадцати. Хранитель смерти, как и целитель хотели восстановить над Кассией власть двенадцати, но твой дух, Кадм, решил иначе. Летописи молчат почему… но он убил своего повелителя, убив вместе с ним и себя, и других телохранителей. Это длилось всего несколько дней… на трон вошел совсем мальчик, сын умершего повелителя, людям объявили, что повелитель погиб, упав с лестницы и сломав себе шею. Но с тех пор мой род опасается к себе привязывать хранителей смерти и целителей судеб.

Мир вздохнул и продолжил:

— Боюсь, что проснувшийся в Рэми целитель судеб захочет завершить начатое. Когда Рэми вернется в Кассию, он первым делом убьет моего отца, чтобы посадить меня на трон. Потом вспомнит, что другие телохранители его тоже уже один раз убили и уничтожит вас троих. Ему удастся, потому что вы пока люди, а он — бессмертный с его оглушительной силой. И напоследок — запрет меня в безопасном замке… чтобы я прожил дольше, и будет властвовать один.

— Говорил я, что его легче убить, — прошипел Лерин.

Мир пожал плечами:

— Всех легче убить. Тебя в том числе.

— И что теперь? — прошептала Лия.

— Ждать, — спокойно ответил Миранис. — Рэми никуда от нас не денется. А теперь оставьте меня.

Ошеломленная услышанным Лия хотела подняться со скамьи, но принц опустил на ее плечо руку, удерживая:

— Не ты. Телохранители.

— Мир, совершаешь ошибку, — начал было Лерин.

— Замолчал и вышел! С каких пор я обязан повторять свой приказ?

— Повинуюсь, мой принц.

Лия как во сне слышала хлопок закрывшийся за телохранителями двери. Где-то глубоко внутри она понимала — сейчас произойдет нечто, что происходить не должно. Она боялась поднять голову и посмотреть на принца, спросить, чего он на самом деле хочет, и почему они вновь остались одни… как вдруг и сама все поняла.

А, поняв, и обрадовалась, и испугалась одновременно.

— Лия, посмотри на меня! — голос Мира был неожиданно мягок.

Лия подчинилась. Она до сих пор никогда не видела такого выражения глаз принца: глубокие и немного сумасшедшие, они, казалось, чего-то ожидали. Лия не могла понять чего, не осмеливаясь.

Вскочив на ноги, она кинулась к дверям, понимая, что еще немного и будет поздно. Миранис, как всегда, был быстрее: он поймал ее за запястье, развернул и толкнул в глубь комнаты.

— Ты… Мир…

Принц не спешил. Он шел к ней медленно, не спуская взгляда с ее глаз, потом губ, потом груди. Лия шла синхронно с ним, завороженная его глубоким, неожиданно серьезным взглядом. Он шаг вперед, она — шаг назад. Их движения походили на плавный, одуряющий танец. Лие казалось, что несмотря на расстояние в несколько шагов, они были одним целым. Она чувствовала себя марионеткой, которой умело руководил Миранис, бабочкой, которую он пришпилил невидимыми булавками к этому проклятому гобелену.

Прислонившись спиной к прохладной стене, она чуть было не сползла на пол. Мир, будто почувствовав, что она больше не выдержит, подошел совсем близко, даря ей и опору, и одуряющую слабость одновременно.

— Мир, нет, — прошептала она, хотя тело уже говорило «да».

Внутри все дрожало, рассыпаясь на мелкие кусочки, вновь собираясь, вновь рассыпаясь, и так бесконечно. Боль, сладкая, запретная, пронзила ее шею раскаленной стрелой, как раз в том месте, где коснулось кожи его горячее, почему-то прерывистое дыхание. Лия глубоко вздохнула, на губах Мира появилась довольная улыбка, и только тогда он к ней впервые прикоснулся.

Лия сошла с ума, вдруг осознав, как сильно она ожидала этого прикосновения. Прохладные пальцы Мира нежно прошлись по шее, погладили подбородок и мягко заставили ее повернуть голову.

— Открой глаза, — прошептал Миранис.

Его дыхание на ее губах казалось одуряющее сладким.

— Посмотри на меня.

Не было сил сопротивляться. Лия открыла глаза и растворилась в его неожиданно глубоком, нежном взгляде. Все так же ласкали его пальцы подбородок, нежно провели по губам, как бы изучая их, пробуя на ощупь каждую впадинку.

— М-и-и-и-р, — со стоном прошептала Лия.

— Что, душа моя?

И в самом деле — что? Попросить пустить… или напротив…

Она уже и сама не знала.

— Что… ты делаешь…

— Ничего особенного. Заканчиваю то, что начали, — ответил Мир, поцелуями лаская ее шею.

— Не сейчас, — таяла Лия. Умом она понимала, что это надо прекратить, и сейчас, но ум тонул в сладких, отуманивающих волнах, и Лия то прижималась к Миру всем телом, то вновь его старалась оттолкнуть, душа в груди невесть откуда взявшуюся приятную слабость.

— Ты говорила, что меня любишь… — безжалостно шептал он ей в волосы, сквозь тонкую ткань платья лаская ее бедра.

— Люблю, — выдохнула Лия, обнимая его за шею.

— Тогда подаришь мне наследника.

Три дня бушевало на горизонте кровавое марево. Три дня принц не выпускал ее из своих объятий, будил ее поцелуями, доводил до грани безумия, заставляя ее плясать на тонком, режущим душу лезвию. А на четвертый она проснулась полностью опустошенная, одна в остывшей, показавшейся неожиданно холодной кровати. Миранис стоял у окна, и его силуэт ярким черным пятном выделялся на фоне все так же кроваво-красного неба. Боги, как же она его любит. Любит ласкать его цвета плодородной земли волосы, любит любоваться на его профиль, когда он лежит рядом, и проводить пальцем по его груди, ожидая ответной ласки. Любит его взгляд, глубокий, внимательный… и просящий прощения. Любит вкус его пота на губах, любит его голос… и в то же время почему-то понимает, что все это уже в прошлом.

Миранис, будто почувствовав, что она проснулась, отошел от окна и, подойдя к кровати, сел рядом с Лией на одеяло. Только сейчас поняла она, что тот Мир, что недавно сжимал ее в объятиях, куда-то ушел. Рядом с ней сидел церемониально одетый наследный принц Кассии, к которому не то, что прикасаться, смотреть на него страшно.

И в то же время… Лия решилась и осторожно положила ладонь на его руку. Мир мягко, знакомо улыбнулся, и кинул на одеяло простое, но сшитое из дорогой, ларийской ткани платье.

— Одевайся. Скоро сюда придут…

Лия молчала, с трудом сдерживая слезы. Мир осторожно погладил ее тыльной стороной ладони по щеке:

— Прости, родная. Я действительно не хотел, чтобы это вышло так. Но ты должна быть сильной…

Мир поднялся с кровати, сев в кресло, и Лия, несколько смущенная его печальным, молчаливым взглядом, наскоро оделась в темно-синее платье, перевязав лентой волосы на манер рожанок в тугой, пушистый хвост.

Она понимала, что на фоне царственного Мираниса выглядит нелепо, наверное, даже жалко, но в то же время не могла отделаться от ощущения, что взгляд принца ласкает каждую черточку ее тела, подобно скупердяю по частичке собирая золото воспоминаний в шкатулку своей памяти.

— Нам пора прощаться, — голос Мираниса чуть дрожал. — Я чувствую, что Рэми закончил свои дела с вождем… его сила успокаивается. Когда он выйдет из замка, я должен встретить его там. Не будем и без того все усложнять…

— Я пойду с тобой, — вздрогнула Лия, уронив на пол гребень, которым она расчесывала волосы.

— Не пойдешь! — в первый раз в голосе Мираниса почувствовались на самом деле гневные нотки. — Пойми, что сейчас нет ни Рэми, ни меня, ни нашей с тобой большой и пламенной любви. Сейчас существует только Кассия и наш сын, которого ты носишь в чреве. Я знаю, что носишь. Если Рэми узнает о наследнике, ты умрешь… и сын умрет. Этого ты хочешь?

— Если говоришь так, — опустила голову Лия. — То и в самом деле не знаешь моего брата. Я верю в Рэми. И верю, что он никогда мне не навредит.

— Рэми мертв. Там целитель судеб в его теле. Пойми, Лия, это древняя магия, она сильнее нас всех. Первое, что он сделает — это уничтожит конкурентов… мою семью. Даже свою невесту, которая имела несчастье родиться моей сестрой.

— Мир… — Лия опустилась на скамеечку у ног Мираниса, прижавшись щекой к его ладони. — Поверь мне, он не может… быть таким.

— Не вини брата, — устало ответил Мир. — Рэми сильный, но у него есть слабость — я и семья. Вождь должен был на нее надавить. А теперь посмотри на меня…

Лицо Мира расплывалось из-за потока слез, и принц аккуратно стер капельки с ее щек, поцеловав девушку в губы:

— Слушай меня, Лия. Я знаю, что тебе всего шестнадцать, знаю, что взваливаю на твои плечи слишком тяжелую ношу, но ты должна быть сильной, как был сильным твой брат. Скоро я уеду. Я поговорил с Арманом, он поможет тебе скрыться — тут ли, в Ларии, я не знаю, и знать не хочу. Сейчас такое знание опасно и для тебя, и для сына. Ты должна спрятать наследника и от Кассии, и от Виссавии, ты должна заставить его убить меня… только так мы сможем убить целителя судеб.

— Мир… я люблю тебя, — шептала Лия. — Я не могу воспитать твоего убийцу.

Принц поморщился, и Лия вдруг увидела в его глазах сомнение.

От одной мысли, что он в ней разочаровался, что он уже пожалел о их ночах, Лие стало дурно. Но сразу же высохли на щеках слезы.

Если Мир хочет, чтобы она была сильной, она такой станет.

— Если ты меня любишь, то должна дать расцвести в душе нашего сына ненависти ко мне, — продолжал мягко уговаривать Миранис. — Целитель может при помощи магии растянуть мою жизнь на века… это будут страшные века для моей страны. И для меня.

Думаешь, мне нужна такая жизнь? Лия, посмотри на меня. Наш сын не должен достаться ни Рэми, ни клану… слышишь!

— Слышу… — плакала Лия.

— Вот и умница, — продолжал уговаривать Мир, прижимая ее к себе и покрывая ее волосы поцелуями. — У тебя есть Арман, у нашего сына есть огромная сила — моя и Рэми. И ты уйдешь из Виссавии. Я знаю, что тут ты была бы в безопасности, но мой сын — наследник Кассии.

— Я больше тебя не увижу?

— Так будет лучше, — сказал после некоторого молчания Миранис. — Верь мне, так всем будет лучше…

— Мир, — Лия села Миру на колени и прижалась к его груди, все еще надеясь, что это только плохой сон. И что вот-вот откроет она глаза, и ее Рэми все еще будет любящим братом, а Мир прекратит говорить страшные вещи, что заставляют душу сжаться в маленький комочек от страха…

За спиной мягко открылась дверь, впуская неожиданно холодный, достигнувший самого сердца, сквозняк. Лия еще сильнее прижалась к Миранису, понимая, что конец все ближе…

Арман отказывался верить своим глазам, когда увидел Лию в объятиях Мираниса. Он так надеялся, что холодный Лерин говорил неправду, и его хрупкая, ребенок-сестричка не станет скоро матерью. Впрочем, сокрушаться уже поздно. Теперь его дело уже не как брата, а как архана, уберечь и Лию, и ее сына от… родного брата.

Арман уже решил, куда увезет сестру. И ему, и сестре будет вполне неплохо в горах Ларии, в клане его отца. Там такие заросли, что Рэми при всем желании их не найдет. А не будет знать о ребенке, так не будет и желания.

Арман отвел глаза от влюбленной парочки, стараясь всеми силами держать себя в руках. Миранис явно попытался оттолкнуть Лию, но девушка вцепилась в принца и упрямо плакала, не хотела отпускать. Арман вздохнул. Все же она еще ребенок, милый, избалованный ребенок, которого Миранис по своей прихоти сделал матерью наследника. Боги, сам Мир иногда ведет себя, как избалованный, безответственный ребенок. К чему именно Лия? Двора Миранису мало? Мало холодных, боевых красавиц, которые сами кого угодно за черту сведут? Вот та же Аланна, что стояла рядом с Арманом, не плакала, совсем. Хотя потеряла гораздо больше.

Она всегда такой была: тихой, нелюдимой. Когда Арман впервые увидел Аланну в замке их опекуна, она и тогда была похожа на испуганного, готового защищаться любой ценой звереныша. Но Арману удалось тогда разбить ее панцирь, достучаться до ее сердца, стать ее братом и, что больше, ее другом.

Когда принц призвал его ко двору, а Аланна так и осталась в провинции, между ними то и дело летели письма, но и они становились все более редкими. Арман был слишком занят делами, Аланна все более взрослела, становясь из понятной девчушки непонятной и скрытной молодой женщиной.

А потом, полгода назад, она вернулась ко двору — чужой и неприступной, гордой арханой, невестой виссавийца. Что тогда подумал Арман? Что ему лучше отойти в тень, не вмешиваться в ее с таким трудом обустраивающуюся жизнь. Он и не вмешался бы, если б не Рэми со своей любовью… Когда Аланна стала невестой брата, между ней и Арманом возродилась старая приязнь. Сам того не заметив, Арман доверил Аланне опеку над незнакомыми и далекими сестрой и мачехой. Это именно Аланна заказывала для них подарки, это она посылала из столицы в провинцию необходимые для них вещи, это она следила за городским домом Армана, в котором на самом деле редко появлялись и Арман, и его брат. Это она настояла, чтобы Арман начал с Лией переписку и сблизился с сумасбродной девчонкой.

Переписка с Лией вскоре стала для Армана даже приятной.

Сестра оказалась разумной, живой и очень ироничной девочкой, а Арман, поддаваясь осторожному натиску Аланны, начал подумывать о замужестве вновьобретенной, несколько легкомысленной и наивной сестренки.

Для этого Арман привез ее в столицу, для этого, опять же при помощи Аланны, устроил ее в свиту принцессы Калинки… И, как оказывается, совершил огромную ошибку. Аланна первой нарушила тяжелую, неприятную тишину. Она уверенно подошла к сидевшему в кресле брату, обняла плачущую Лию, прошептала девушке на ухо несколько слов, и разбитая горем сестра вдруг перестала плакать, позволив себя поставить на ноги.

«Как всегда думает в первую очередь о других,» — подумалось Арману, когда он заметил утихающий в глазах Аланны синий блеск.

Магией успокаивает боль Лии, хотя сама сейчас должна сходить с ума от страха.

— Нам пора, — хрипло сказала Аланна.

— Арман все тебе объяснил? — Мир накинул на плечи плащ, и Лия рванулась в руках Армана, пытаясь вновь броситься к принцу:

— Дай ему уйти спокойно, — уговаривал Арман. — Если в самом деле любишь, то дай ему уйти спокойно.

Лия затихла в руках брата, судорожно вцепившись в его тунику. Арман прикусил губу, прижимая Лию к себе. Боги, в этот момент он думал не о Кассии, не о наследнике, а о разбитой жизни Лии, Рэми и Аланны. Практически единственных близких ему людей.

— Да… брат, — ответила Аланна, посмотрев на Лию опустошенным взглядом. — Арман мне все объяснил.

Объяснил… а она слушала внимательно. И как свеча может погаснуть от единого порыва сквозняка, так и она погасла от одной только фразы: «Рэми больше нет.» А после, казалось, уже и не слушала.

— Ты можешь не идти со мной, Аланна, — Мир натянул перчатки и, даже не посмотрев на Лию, направился к двери. — Можешь попробовать скрыться… Пожить еще немного.

— Я не хочу, чтобы он заставил тебя меня вызвать… — Аланна вздрогнула, и глухо добавила. — Да и после смерти Рэми мне незачем жить.

Простые слова, а заставили Армана вздрогнуть.

— Мне жаль, что так вышло, — сказал Мир, неожиданно шагнув к Аланне и прижимая ее к себе. Арман увидел, как миг ее лицо скривилось, как наполнились влагой глаза, как неосознанно дернулись руки, чтобы ответить объятием на объятие, но уже через миг Аланна оттолкнула от себя брата и горячо зашептала:

— Не хочу твоей жалости. Посмотри правде в лицо — мы чужие.

Ты меня не любишь, да и мне не нужна твоя любовь.

— Ошибаешься, Аланна, — хрипло ответил Мир. — И это моя вина, что ты так сильно ошибаешься… Я всегда тебя любил, всегда за тобой наблюдал, с того самого момента, как узнал о твоем существовании. Но времени действительно на объяснения нет.

Арман, ты знаешь, что делать.

— Знаю, — быстро ответил Арман, встретившись взглядом с Аланной. Девушка моргнула, потом слабо улыбнулась, будто подбадривая даже не себя, Армана, а потом вдруг наклонилась и поцеловала дозорного в щеку.

— Прощай, брат.

Арман почувствовал, как пересохло у него в горле. Лия, будто уловив острую боль брата, прижалась к нему сильнее, отказываясь отрывать лицо от его плаща.

— Прощай! — кинул принц, выходя из комнаты. Лия дернулась в руках Армана, в последний раз, и осела…

Боги, как же немудро вы иногда с нами играете, думал Арман, мысленно прощаясь и с Аланной, и с Миром и подхватывая на руки потерявшую сознание сестру.

Солнце опускалось за деревья, посылая дню последние лучики.

Стремительно темнело. У замка вождя было тихо и многолюдно.

Красное сияние уже не слепило глаза, а успокаивалось, окрашивая белоснежные стены замка в рассветный румянец. Здесь действительно было красиво. И грустно. Ложились под ноги осыпавшиеся с деревьев, пожухшие листья, ласкал разгоряченные щеки ветерок, принося запах сухой травы и тления.

Дубовый лес по обе стороны широкой, выложенной белоснежными каменными плитами все более укутывался в тени полумрака. Ее последний заход солнца. И самое то, чтобы умереть. И даже зрители подобрались соответствующие.

Не было здесь никого из свиты Мира, не было и Калинки с ее легкомысленными, неприятными девушками, лишь собравшиеся вокруг замка виссавийцы с их похожими на маски лицами, да ветер… становившийся все более жарким ветер, забирающийся под плащ, обдающий теплом щеки, треплющий растрепанные пряди.

Рэми любил, когда ее золотистые волосы были распущены по плечам, и сегодня Аланна не дала харибе убрать их под сетку.

Лили… Аланна сглотнула. Хоть и уговаривала она харибу не делать глупостей, не обрывать свою молодую жизнь, но Лили все стояла перед ней на коленях и упрямо шептала:

— Дождись меня, моя архана. Я удостоверюсь, что твое тело достойно предано огню и пойду за тобой…

У Аланны не хватало сил спорить. Она вообще после разговора с Арманом находилась в состоянии полной опустошенности, все не осмеливаясь поверить, что все происходящее — правда.

Миранис, наследный принц Кассии, гордо выпрямившись стоял рядом. Еще вчера Аланна трепетала бы в его присутствии, как трепетала бы любая архана: повелителя и его наследника укутывала плотным, невидимым одеялом магия, от которой сразу же становилось слабо. Но сегодня Аланна почему-то не чувствовала силы принца. Она почему-то безоговорочно и сразу поверила и приняла, что рядом с ней стоит не наследник Кассии, далекий и пугающий, а равный. Брат. И потому, живя последними мгновениями, которые не знают страха, Аланна заставила себя не передернуться, когда принц вдруг взял ее за руку, и, миг подумав, сжала пальцы, отвечая пожатием на пожатие и вдруг почувствовала себя чуть легче. Хотя, казалось мгновение назад, что легче не будет никогда.

Старший брат рядом. Его холодная ладонь сжимает ладонь Аланны, даруя спокойствие. Его сила не пугает, как раньше, а окутывает мягким, пушистым коконом. И ей уже почти хорошо.

Скоро, совсем скоро, она увидит Рэми там, за гранью.

— Ты еще можешь уйти, — слова Мира были столь тихими, что Аланна с трудом их различала.

— Знаешь, что не могу, — ответила она не отрывая взгляда от все более погружающихся в темноту огромных дверей замка.

Белоснежный пегас, изображенный над дверями. Знак рода Рэми. Ее Рэми так часто рассказывал об этих существах. Говорил, что они отличные друзья, потому что верны так, как не могут быть верны большинство из людей. И что они мудры, потому что живут уже долго и бессмертны. Что бессмертный не может ошибаться, потому что время все ставит на свои места.

Но целитель судеб, хоть и был бессмертным, а очень сильно ошибался. Аланна это знала.

— Всегда восхищался тобой и Рэми, — сказал вдруг Мир, — что сумел тебя разглядеть лучше, чем я. Прощай, сестра. Скоро все закончится. Я чувствую… он направляется к нам…

Аланна тоже чувствовала. И только сейчас до конца поверила, что Рэми там нет. То, что приближалось, было чужим и холодным.

Рука брата сжала пальцы почти до боли. Аланна была рада этой боли.

Глава 5. Медовый сердолик

Солнце бросило на них последний луч и опустилось за деревья окончательно, погрузив лес вокруг замка в холодную, бездушную темноту. Светлым местом в этой темноте был лишь испускающий белоснежное сияние замок, окутанный в кокон медленно потухающего красного света, да фосфорицирующие камни дороги под их ногами.

Их мертвенный свет выхватывал из темноты бледные лица молчаливых, стоявших по обе стороны виссавийцев. Они все ждали.

Дорога прямой лентой устремлялась к высоким ступеням, за которыми были украшенные по обе стороны стройными, витыми колонами, огромные белоснежные двери. Над дверьми раскинула крылья казавшаяся живой скульптура пегаса, от которой Аланна не могла оторвать взгляда.

Все они ждали. Все затаили дыхание, когда бесшумно распахнулись двери, открывая пасть непроглядной тьмы. Аланна смотрела в эту тьму и молилась всем богам, чтобы мука ожидания миновала бы как можно скорее. Аланна жаждала увидеть того, чье приближение они чувствовали, и в то же время сдерживалась из-за всех сил, чтобы не убежать в темноту, повинуясь душащему разум страху.

— Не могли бы вы мне оказать услугу, архана? — услышала она холодный голос стоявшего за ними Лерина. Странно, но именно от холода в этом голосе стало Аланне легче. Как кто-то от души плеснул водой в пламя ее страха. — Не могли бы вы подарить своему любимому последний поцелуй?

— А ты романтик, — усмехнулся Миранис, ободряюще улыбнувшись Аланне. Как он может так улыбаться? Как может казаться таким… близким? Родным? Аланна сглотнула.

— Может и так, — все так же холодно согласился Лерин. — Может, просто не желаю сдаваться так легко.

— Тогда убей меня, — отрезал Мир, — как убил когда-то телохранитель моего предка.

Аланна вздрогнула, неосознанно сильнее сжав руку брата.

Страшные вещи говорят мужчины. И говорят так легко, с улыбкой, будто и не происходит ничего. Будто стоят они не в этой забытой богами Виссавии, а в богато украшенной зале, на очередном балу, перекидываясь легкими, ни к чему не обязывающими шутками.

— Убить тебя мы всегда успеем, — вмешался в разговор Кадм.

Пальцы Мираниса ответили на пожатие, Аланне стало слегка легче.

— Думаешь, позднее Рэми даст меня убить? — все так же продолжал «болтать» с телохранителями Миранис.

— Думаю, что мы его не спросим. Но для начала я попробую другие варианты. Может, мой предшественник и убил твоего предка… но ту сволочь наверняка не было смысла спасать. В то время, как тебя…

— Я рад, что ты так думаешь, — усмехнулся Мир. — И не рад одновременно. Только не говори мне, что ты не способен меня убить? А так хвалился…

— Нет, я просто говорю, что буду за тебя бороться, — спокойно ответил Кадм. — Я твой телохранитель и я твой друг. Не так ли, Мир?

— Самое время на такие разговоры, — вмешался Лерин. — Как трогательно.

— Другого может не быть.

— Смотрите… — прошептала Аланна.

Там, в темноте, вспыхнула синяя звездочка. Она приближалась, росла в размерах, и свет ее постепенно выхватывал из темноты знакомую до боли фигуру, его лицо…

— Рэми, — прошептали губы.

— Целитель судеб, — возразил ей Миранис. — Не видишь?

Аланна видела и в то же время отказывалась видеть. Глаза целителя судеб полыхали синим, татуировка на лбу, обычно едва различимая, теперь слепила глаза и смотреть на Рэми было больно.

Даже просто стоять и ждать его приближения было неожиданно больно: каждый шаг его, казалось, еще больше сгущал воздух вокруг, окатывал горячей волной, кипятил кровь в жилах. Аланна думала, что повелитель Кассии излучает мощь, равной которой не было в этом мире. Но перед повелителем Кассии она могла стоять гордо выпрямившись, сила же Рэми ставила на колени, лишая разума.

Пальцы Мира сжали ее руку, причиняя боль. Боль вернула Аланну в реальность, и она поняла, что задыхается, что легкие ее отказываются принять этот воздух, пронзенный синими искорками силы целителя судеб. Она умрет… так быстро?

Помощь пришла, как ни странно, от Лерина. Маг прошептал заклятие, и щиты вокруг Аланны заметно укрепились, а мощь Рэми стала почти переносимой.

— Помните о моей просьбе, — сказал телохранитель брата. — Это важно.

— Помню, — простонала Аланна.

Рэми медленно спустился по ступенькам, и взгляд его равнодушно скользнул по молчавшим виссавийцам. Пухлые губы целителя судеб сложились в незнакомую, презрительную улыбку, и надежда умерла в Аланне. Мир прав — это не Рэми. Рэми никогда так не улыбался. Верховный маг, он никогда не обливал людей призрением вот так, без причины.

Этот маг и держался иначе, издалека выказывая выверенную веками породу. Выпрямленная спина, гордый, пронзительный взгляд, неспешный, уверенный шаг. Этот маг одним движением глаз заставил гордых магов-виссавийцев упасть на колени. Этот маг упивался своей властью. Рэми никогда бы… Рэми всегда был сильным, но никогда не использовал свою силу так, чтобы унизить… Это не Рэми. И Мир прав, надежды больше нет. Ее Рэми умер.

Целитель судеб остановился перед ними и поклонился Миранису:

— Я вернулся, мой принц.

Голос у него тоже изменился, стал глуше, приобрел незнакомые стальные нотки.

— Вижу, — глухо ответил Миранис. — Вижу, что ты вернулся.

— Аланна, — улыбка Рэми изменилась, стала более мягкой, даже слегка сочувствующей. Такая улыбка бывает у целителя, который знает, что через мгновение причинит боль, но считает эту боль необходимой. Но Аланна не была больна, болен был Рэми… А она не в силах его исцелить, да и никто не в силах.

— Иди ко мне, — мягко позвал целитель судеб, протягивая ей ладонь. — Иди же, родная. Не заставляй ждать.

Аланна содрогнулась от криков разума внутри, которые заглушила чужая воля. Все громче стучала кровь в висках, заливая щеки жаром. Она уже не чувствовала давящей мощи Рэми, она только вслушивалась в знакомый до боли голос, видела только его теплые, зовущие глаза, его улыбающиеся губы… это он, он, и не он…

Разжимаются непослушные пальцы, отпускают руку Мираниса.

Катятся по щекам невольные слезы, и уже не понимая, что делает, Аланна поддается вперед, падает к нему в объятия, пьет его запах.

— Рэми.

— Я здесь, родная, — слышит она, и его ладони впиваются ей в предплечья. — Не сопротивляйся, прошу тебя. И все закончится быстро.

Обжигающая боль льется в нее через его ладони, близится темнота, и Аланна все жмется к любимому, в последний раз тянется на цыпочках, касаясь губами его сжатых в презрении губ…

Темнота все ближе. Но его крепкие миг назад объятия вдруг ослабевают. Рэми дергается, отталкивает ее и хватается за голову. Взгляд его становится удивленно-ошеломленным и вновь стремительно наполняется сталью. Мелькает где-то рядом что-то белое и темнота, наконец-то, поглощает Аланну окончательно.

Кадм и сам понять не мог, почему он вот так стоит и ничего не делает. Смотрит, как Аланна бросается в объятия этого мальчишки, как Рэми ее медленно, но верно убивает и все равно ничего не делает. А все почему? А все потому, что Лерин просил ему довериться и не мешать…

«Подожди!» — вновь повторил где-то глубоко в сознании голос белого телохранителя.

«Чего ждать-то? — встрепенулся Кадм, не отрывая взгляда от сладкой парочки. — Если Рэми очнется, а Аланна будет мертва, мальчик нас не поблагодарит.»

«Не видишь? Он убивает Аланну, а с нас взгляда не спускает… если нападешь сейчас получится как с Арамом… только наоборот. Он тебя еще на лету подстрелит.»

Кадм нахмурился, сообразив, что Лерин прав. Рэми действительно сжимал Аланну в объятиях, но глаза его, все так же непрерывно полыхающие синим, были сужены и холодно смотрели на телохранителей. Да и было тело мальчишки напряжено, готово к нападению. А если Мир правду говорил о целителе судеб, то этого мага так просто не одолеешь.

«Не расслабляйся, идиот… подожди еще немного… сейчас она его ослабит, и я ей помогу…»

Аланна поднялась на цыпочках, тонкая рука ее обхватила Рэми за шею. Пухлых губ мальчишки коснулись чужие губы, сверкнула в синем свете татуировки сбежавшая по щеке принцессы слеза. Глаза Рэми расширились, на миг утратив холодный блеск. Скороговоркой прозвучало рядом заклинание Лерина, вспыхнула перед Кадмом в воздухе руна:

— Вспомни об Аланне, Рэми! Сейчас, Кадм!

В Рэми что-то изменилось. Мальчишка покачнулся, взгляд его стал беспомощным, ошеломленным. Кадм понимал — это его последний шанс и сорвался с места. Душу охватил восторг — прирожденный воин, Кадм любил схватку. И впервые ему попался по-настоящему достойный противник. Рэми, потерявший на миг свою силу, покачнулся, оттолкнул от себя теряющую сознание девчонку, схватился за голову. Кадм выхватил в прыжке из-за пояса клинок, чувствуя, что не успевает.

Совсем не успевает. Целитель судеб уже начал вытеснять из тела мальчишки настоящего Рэми, глаза его вновь вспыхнули синим, губы сложились в холодную улыбку. И Кадм понял, что, увы, но такого противника ему не одолеть.

Великолепно, целитель судеб. Ошеломляющая сила… Кадм усмехнулся в ответ на усмешку Рэми и приготовился к мгновенной смерти, как за спиной мальчишки мелькнула белоснежная фигура.

Сверкнуло лезвие, легко входя в спину целителя судеб. Рэми недоуменно обернулся, и, мгновенно обессилев, упал на колени.

— Проклятие! — закричал Кадм, из двух врагов выбирая сторону целителя судеб. — Ты его не получишь!

— Стой! — крикнул за его спиной Лерин. — Не видишь? Он его спасает.

Кадм остановился в нескольких шагах от вождя, что ловил оседающего Рэми, опирая пронзенную кинжалом спину мальчишки о свое колено.

Глаза вождя и в самом деле были спокойны и непривычно светились белоснежным, ярким сиянием. Его светлый плащ стремительно темнел от крови, но вождь, казалось, ничего не замечал, смотрел только на целителя судеб как-то странно… с состраданием, наверное, и мягко улыбался:

— Долги надо отдавать, Рэми!

— От тебя не ожидал… — с трудом прохрипел целитель судеб.

— Я тебя спас, а ты посмел…

— Теперь я должен спасти тебя, не так ли?

— Спасти… ты убил меня… это тело… оно такое слабое… жаль. А я думал, мы друг друга поняли…

— Мы очень хорошо друг друга поняли, — пальцы вождя ласково провели по щеке Рэми. — Ты так холоден и так раним одновременно, бессмертный дух. Так прекрасен. Никогда не видел ранее более совершенного и мудрого существа, чем ты. Но мы оба знаем, что тебе не место в этом мире, ты нас не понимаешь, тебе не вынести нашей глупой боли.

— И потому ты предал меня… как предали они все… — Рэми повернул голову и посмотрел на Кадма. Телохранитель почувствовал себя неловко… — Посмотри… они все мечтают меня убить… носители… что так бездумно пользуются силой моих братьев… мой драгоценный принц. Они меня боятся и хотят убить… в этом мире никто мне не рад. Я думал, что ты… хотя бы ты, вождь Виссавии, возлюбленное дитя младшей богини, меня поймешь.

— Я понимаю тебя. И потому говорю, что ты для этого мира не подходишь. Не потому, что ты плохой, а потому что ты — другой.

— Чего ты ждешь? Почему медлишь… Почему не добьешь… не понимаешь… не чувствуешь, целитель, насколько это больно? Что только остатки моей силы сдерживают меня на грани разума? Или все еще хочешь помучить…

— Хочу тебя спасти. Верни мальчишку в это тело, и я тебя исцелю.

Целитель судеб пытался засмеяться, но смех сорвался на беспомощное бульканье и вышел жалким.

— Зачем тебе этот мальчик? — устало спросил он. — Там, куда он ушел… хорошо… я знаю… жаль, что мне не дано…

— Я же сказал, отдаю долги, — жестко ответил вождь. — Он стоял надо мной с ножом. Он мог меня убить, но предпочел сломаться и дать дорогу тебе. Даже не думал, что есть в Кассии еще маги с душой целителя. Не мое дело, что мальчик необученный, оттого слабый, как котенок. Но я не позволю ему уйти из-за меня…

— Совесть заела.

— Если не хочешь опять в свою темноту, целитель судеб, ты позволишь Эррэмиэлю вернуться в это тело. Это единственная возможность выжить вам обоим… или ты думаешь, что после этого представления они, — вождь показал взглядом на телохранителей, — тебя оживят?

— Не оживят… — усмехнулся целитель судеб. — Была бы их воля…

— Твои отношения с родом повелителя Кассии меня не касаются.

Я всего лишь стараюсь исправить то, что натворил, не более. Я всего лишь хочу вернуть принцу Кассии его упрямого, гордого телохранителя. Либо… либо убить тебя. Ну же, целитель судеб, решайся. У нас осталось не так уж и много времени. Рэми потерял много крови, и мне сложно будет увести его от грани.

— Как же ты глуп, вождь, — усмехнулся целитель судеб. — Но не буду тебя разочаровывать. Хочешь своего Рэми, ты его получишь… Только… когда-нибудь мой носитель все равно поставит тебя на колени. Уже поставил…

— Кто бы сомневался, — прошептал вождь.

Рэми улыбнулся, медленно закрыл глаза и вдруг обмяк. На руках невозмутимого вождя осталось мертвое тело, и Кадм молился всем богам, чтобы целитель все же исполнил свое обещание и вернул бы Рэми.

— Ну же, мальчик, ну же! — шептал Кадм.

Шевельнулась лежавшая до этого неподвижно Аланна, и Элизар, все так же не отрывая внимательного взгляда от застывшего восковой маской лица Рэми, приказал:

— Уберите ее отсюда!

Кадм вопросительно посмотрел на Мираниса. Принц покачал головой, приказывая не вмешиваться, и Кадм тотчас забыл о девушке, которую подхватил на руки и унес в тень один из виссавийцев-целителей.

Рэми глубоко вздохнул и стиснул зубы, вдруг выгибаясь дугой.

По лицу его пробежала тень, глаза, лишенные на этот синего магического блеска, широко распахнулись, и из них полилась всепоглощающая, черная боль. Рэми вновь умирал…

— Да помогите же ему! — вскричал Тисмен.

— Тише! — встал на его пути Арам. — Не видите, телохранитель, вождь уже далеко не безумен и знает, что делает.

Доверьтесь ему… дайте ему работать с вашем телохранителем спокойно.

— Достаточно, дальше мы справимся сами!

— Забываетесь, телохранитель. Забываете, что находитесь в клане целителей. И забываете, что вождь это самый умелый из нас.

— Тисмен… оставь их, — осадил их Мир. Телохранитель, прикусив губу, окинул Арама ненавидящим, многообещающим взглядом, но к Рэми и вождю больше не рвался.

— Вернулся, мальчик, вот и молодец, — улыбнулся мягко вождь, казалось, не обращая внимания на их перепалку.

Он легко перевернул Рэми на живот, опустив его на светящиеся мертвенным светом камни. Рэми глухо застонал. Тисмен дернулся.

Вождь уверенно сомкнул пальцы на рукоятке тонкого, ларийской работы кинжала, и одним уверенным движением выдернул клинок из спины Рэми. Кадм не смог удержаться от дрожи, когда брызнуло на него кровью мальчишки. Рэми зашипел, укрепляя вокруг себя щиты, отделяясь от вождя, сопротивляясь льющейся на него целительной силе.

— Ну-ну, мальчик, — тихо прошептал вождь. — Не знаю, что ты там скрываешь, но мне это все равно не интересно. Если ты так настаиваешь, то я тебя исцелю без проникания за щиты. Но будет гораздо больнее…

— Давай уже, не болтай! — не выдержал Мир. — Или отдай Рэми моим телохранителям!

— Какой ты нетерпеливый, наследный принц Кассии, — усмехнулся вождь. Рука его скользнула по спине Рэми, осыпая ее зелеными искрами. Рэми глухо застонал, хотел свернуться в клубок, но Элизар свободной рукой прижал его плечи, наклоняясь к самому уху мальчишки, и что-то тихо шептал, пока от его ладони все так же лился на рану зеленый, чистый свет… Рэми сжал до скрежета зубы, глотая слезы, но больше не шевелился, продолжая из последних сил укреплять щиты. На лбу его вновь выступила синим руна телохранителя, на лице застыла гримаса боли, с губ слетали тихие слова то ли заклинания, то ли молитвы, то и дело срываясь на стоны.

— Упрямство вам не идет, мальчик мой, — продолжал шептать вождь. — К чему терпеть боль, просто скиньте щиты и станет гораздо легче.

— Ненавижу тебя! — прошипел Рэми.

— Вы не умеете прощать телохранитель, — усмехнулся вождь, выпрямляясь. — Теперь у вас достаточно сил, чтобы встать… поднимайтесь. И я продолжу.

Рэми сжал зубы и зло выругался.

— Ну же… вы выдержали так долго, осталось еще чуть-чуть, — вождь встал и протянул Рэми руку.

Рэми лишь окинул вождя злым взглядом, но руку его проигнорировал, попытавшись подняться на четвереньки.

— О боги! — прошептал он, бессильно упав на камни. — Ты опять надо мной издеваешься!

Вождь нахмурился. Кадм, которому уже давно надоело это представление, шагнул вперед и, даже не спросив у вождя разрешения, помог мальчишке подняться.

— Заканчивайте! — прошипел он, когда Рэми, повернувшись к вождю спиной, оперся рукой о его плечо и попытался выпрямиться.

Ему удалось, но лбу его выступили жилы, и по подбородку сбежала предательская дорожка крови из прокусанной насквозь губы.

— С удовольствием, — усмехнулся вождь. — Меня это тоже, представьте себе, не развлекает. А теперь я заберу вашу боль Эррэминуэль, и вашу смерть…

Он выставил перед собой правую ладонь, и Рэми вдруг выгнулся дугой, впервые закричав. Вождь усмехнулся. Кадм быстро положил руки на плечи Рэми, разделяя его боль, и сам упал на колени, когда его внутренности разнесло от внезапного жара. Ему показалось, что из его спины выдрали кусок, а потом заставили рану мгновенно зарасти мышцами, унося его на волнах муки, раздирающей тело на части. А когда он открыл глаза, мальчишка бледный, но уже гордо выпрямившийся, стоял перед ним и счастливо улыбался.

Кадм чувствовал, что боль Рэми отхлынула, и осталась после нее лишь упоительная нега, растекающаяся по всему телу приятной слабостью.

Только мгновение назад касался кинжал его шеи. Он даже помнил холод прикосновения, помнил, как острие слегка надрезало кожу, как пробежало по шее что-то горячее. Помнил запах эрса, которым вождь дышал в лицо, помнил слова Элизара…

— Рэми очнись!

Но он не помнил самого исцеления. Разум утопал в волнах боли, стремясь вырваться из сотрясаемого дрожью тела. Он слышал голос дяди, что-то шепчущий на ухо, льющий в его сознание мягким, успокаивающим потоком, чувствовал, как что-то раздирает его спину, но в то же время и не думал сопротивляться, понимая, что эту боль надо выдержать. И он выдерживал.

Подняться с помощью Кадма оказалось гораздо сложнее. Рэми чудилось, что его тело состоит из живого огня, что он висит на дыбе и его раздирают на кусочки, и уже не понять, где болит, что болит, кажется, что он весь тонет в пучине густой, тяжелой боли.

И казалось невозможным подчинить разуму плачущие кровью мышцы, но еще более невозможным оказалось принять помощь Элизара, чтобы, наконец-то, подняться. Кто-то ему помог. Кто-то подставил ему плечо, давая силы выпрямиться, а потом…

Рэми кричал, когда чужая сила выдирала из него куски мяса.

Он плакал от боли, стремясь вырваться из измученного, изуродованного тела, но та же чужая, жесткая сила приказала ему остаться. А потом боль вдруг отхлынула, и все стихло…

Рэми понял что он, целый и невредимый, застыл на какой-то странной, чуть светящейся мертвенным светом дороге перед смутно знакомым замком. Понял, что вокруг пахнет нестерпимо кровью и что перед ним стоит Элизар, нет, родной дядя, и как-то странно на него смотрит, наверное, изучающе, но вовсе не враждебно или безумно. Потом понял, что на него смотрят все — виссавийцы, державшиеся в тени, встававший с колен Кадм, Миранис… Как будто он опять что-то натворил, но вот что, припомнить так и не удавалось.

Рэми сглотнул, покачнувшись. Ноги отказались его держать, и он бы рухнул, если бы не подоспел все тот же Кадм.

— Ну уж, дружок, — почти любезно сказал телохранитель. — Если столько выдержал, то выдержи еще немного.

— Пей! — протянул ему вождь невесть откуда взявшуюся чашу.

«Пей, мой мальчик,» — раздался в голове голос телохранительницы. Рэми чашу принял. Слава богам, Элизар смотрел на него все так же холодно и безразлично, вовсе не как на потерянного и вновь обретенного племянника. Значит, еще ничего не знает.

Рэми послушно вцепился в чашу и начал пить. Пересохшее горло с трудом принимало горьковатую, густую жидкость, но с каждым глотком становилось легче, и когда в чаше показалось дно, Рэми уже смог нормально соображать.

— То убиваете меня, то исцеляете, не понимаю вас, вождь, — сказал он, возвращая с благодарностью чашу.

А еще больше не понимает он хранительницу, что советует убить вождя, если его можно спасти.

— Я прошу прощения за то, что произошло несколько дней назад, Эррэминуэль, если слова здесь смогут что-то изменить. Я действительно был болен…

— А теперь вы не больны? — дерзко спросил Рэми, все еще не осмеливаясь поверить, что все закончилось. — Или мне и дальше опасаться за свою жизнь или за жизнь моих близких только потому, что вам, вождь, станет через мгновение станет скучно?

— Но вы сами меня исцелили, телохранитель, — Рэми вздрогнул.

Но вождь, кажется, не шутил. Элизар явно верил в то, что говорил, а Рэми все еще не понимал, как он оказался здесь, ночью, и кто его, собственно, ранил. — Мы славно поговорили… я даже и не думал, что слова могут так многое значить… но вам их хватило. Три дня и три ночи вы очищали мой разум и мою душу, а тело свое я уже очистил сам.

— Боюсь, я мало что помню, — осторожно заметил Рэми, пытаясь всеми силами вспомнить, что именно он там наговорил Элизару, и не сказал ли, случаем, самого важного.

Судя по тому, что вождь до сих не предъявлял на него права, а виссавийцы все так же смотрят на него, как на чужака, которому неплохо было бы поскорее убраться с глаз обожаемого вождя — не наговорил.

— Естественно, что вы мало помните, друг мой, — холодно ответил вождь. — Разговаривал ведь я отнюдь не с вами, а с одним из одиннадцати. И мне немного жаль, что он ушел, а вы вернулись.

Хотя…

— Мне напомнить, как вы хотели меня убить? — ответил Рэми, посмотрев вождю в глаза.

Элизар улыбнулся и наклонился к Рэми, прошептав ему на ухо:

— Мне напомнить, как вы хотели меня убить? Не бледнейте, телохранитель, это останется нашей маленькой тайной. Как и наши разговоры там, в замке, не так ли?

— Как и то, что вы избили собственную сестру? — таким же шепотом ответил Рэми.

— Как и это… — боги, откуда вождь находит силы быть столь невозмутимым? Откуда они все — Мир, Лерин, Тисмен и Кадм — берут силы, чтобы делать вид: ничего не произошло. Рэми вот никак не мог, волновался, чувствовал, как заливает жаром его щеки. — Не волнуйтесь ни за Рину, ни за вашего племянника.

Рэми моргнул, вождь поймал его взгляд в свой, заставив в очередной раз похолодеть. Рэми смотрел в ясные, лишенные действия наркотика черные глаза, быстро укреплял щиты, не давая Элизару заглянуть в душу, и все более злился на хранительницу…

Она хотела убить Элизара? Она обрекла собственного вождя на смерть? Она сказала, что Элизар неизлечим? Оказалось, еще как излечим.

И она надеется, что Рэми поверил ей, встанет на место Элизара? Чтобы позднее она так же предала и Рэми, найдя ему замену?

— Никогда вас не пойму, — вслух ответил Рэми. — Я не знаю, что я делал в замке, не знаю, каким чудом вы теперь нормальны… — вождь улыбнулся при слове «нормальный», и Рэми понял, что в очередной раз сморозил глупость, на миг подавившись словами. — Но, хотя вы излечили мое тело, я очень сильно устал. С вашего разрешения я вернусь в свои покои.

Рэми не врал. Теперь, когда волнение отхлынуло, он почувствовал, что едва стоит на ногах. Вновь заныла спина, вновь напомнили о себе только что залеченные магией мышцы, и телохранитель почувствовал, что еще немного и он вновь упадет на призрачную, неприятную дорогу, вновь показав вождю Виссавии свою слабость.

— Теперь я понимаю, чем вы так поддели мое безумное я, — с той же снисходительно-ироничной улыбкой ответил вождь. — Вашим звериным упрямством. Ну что вы, телохранитель наследного принца Кассии, я не неволю своих гостей. Но из-за окружающих вас щитов я не смог закончить вашего лечения и вернуть вам все силы… но если вы все же откроетесь…

— Благодарю, но о Рэми теперь позаботится Тисмен, — возразил стоявший рядом и прислушивавшийся к разговору Мир. — А нам всем и действительно надо отдохнуть. День был трудным…

— Как знаете, — Элизар выпрямился и, казалось, в одно мгновение забыл о Рэми, сосредоточив свое внимание на принце. — Если вы согласны, мой друг, то завтра я хотел бы назначить день помолвки.

— Я согласен, — ответил Мир, пока Тисмен довольно грубо втолкнул Рэми:

— Боги, один человек, а столько проблем.

Глава 6. Драка

Рэми вздрогнул. Чаша выскользнула из ладоней, разбившись в дребезги и окатив ноги теплыми брызгами травяного чая.

— Мой архан, — удивленно посмотрел на него Эллис, но Рэми уже выхватил у него плащ и, завязывая на ходу завязки, вылетел из своих покоев. Он бежал по коридорам, толкал зазевавшихся на его пути придворных, игнорировал летевшие вслед проклятия и сам проклинал свое бессилие: после лечения вождя в нем не осталось ни капли магии.

Где-то на втором этаже, когда он опрокинул стоявший у окна вазон с цветком, его окликнул Арам. Рэми дернулся, задел идущую с подносом девушку виссавийку и, прошептав:

— Простите! — понесся дальше под грохот разбившихся чашек.

Следующая дверь вывела его в небольшой внутренний дворик.

Рэми с размаху врезался в толпу и, подобно остальным, задрал голову вверх, щурясь от брызнувшего в глаза утреннего света.

Наверху, на стене, дрались две мужские фигуры. Дрались яро, забыв обо всем на свете, остервенело дубасили друг друга, рискуя сорваться с высоты на наблюдавших за дракой зрителей. Что зрителей, собственно, от наблюдения не останавливало.

— Это принц? — спросил кто-то рядом.

— Ага, и его телохранитель. Кадм… кажется.

— Да не, — сказал другой придворный. — Этот беловолосый, значит, Лерин. Интересно, кто кого?

— Ставлю на принца.

— Да ну… телохранитель как-никак воин, а принц… ну сами понимаете, принц и есть. Так что быть наследнику битым… как пить дать быть.

Рэми прикусил губу и бросился к примыкавшей к дворику башне.

Небольшая железная дверца, украшенная замысловатыми растительными узорами, оказалась запертой. Рэми выругался, что было силы ударив кулаком по проклятой створке, разбивая пальцы в кровь, и в очередной раз проклял временно спавший внутри дар.

Гнев принца с головой окунал его в омут черных чувств, все более усиливался, отнимая разум, взрывался в голове красными искрами, сжирая остатки сил.

— Дайте я помогу, — услышал он рядом голос Арама.

Хозяин замка легко дотронулся до двери, и створка с тихим скрипом отворилась. Рэми, даже не поблагодарив виссавийца, бросился внутрь, к винтовой лестнице.

Он бежал из-за всех сил, перепрыгивая ступеньки, рискуя сорваться вниз и сломать шею. Он не понимал, что так разозлило Мира и бежал к принцу, стремясь притушить ревущее в душе наследника пламя. Он ударил плечом в низкую дверцу, молясь всем богам, чтобы она оказалась незапертой и вылетел на вожделенную стену.

— Прекратите! — крикнул он.

Лерин и Мир будто не слышали. Кулак Мира врезал Лерину по щеке. Телохранитель, сплюнув кровью, вновь кинулся на принца, заехав ему по животу. Рэми, почувствовав боль Мира, как свою, бросился между дерущими.

— Не вмешивайся! — прошипел принц, отталкивая его в сторону.

Ступни Рэми скользнули по гладкому камню. Спиной он ударился о витиевато вырезанный парапет, перекувырнулся и полетел назад.

— Рэми! — закричали вдруг и Лерин, и Мир.

Рэми взмахнул руками, пытаясь из последних сил удержаться на стене. Рука Мира полоснула воздух где-то рядом, стараясь поймать его ладонь. Заклинание Лерина синим кнутом обхватило за талию, но, оказавшись слишком слабым, не удержало. И Рэми полетел вниз, понимая, что без своей магии он сейчас разобьется.

Полет был долгим и недолгим одновременно. Быстро удалялся зубчатый парапет, вместе с ним — испуганное лицо Мираниса и окровавленное — Лерина. Обхватили талию чужие руки, вздыбились вокруг белоснежной пеной полы плаща. Рэми сглотнул, когда кто-то другой сомкнул жесткие объятия, заставляя Рэми прижаться к себе спиной, а потом взмыл вверх, мягко спланировав на площадку вверху башни.

— Да вы прям ходячее несчастье какое-то, — сказал вождь, отпуская ошеломленного Рэми. — Вас то убивают, то ранят, то заражают безумием. Это только в Виссавии вам везет или в Кассии тоже? «Интересно, а кто во всем виноват?» — подумалось Рэми. Он оглянулся на вождя и вздрогнул об блестевшей в черных глазах Элизара насмешки. Да, некоторые вещи не меняются. Как был Рэми личной игрушкой Элизара, так ею и остался.

— Благодарю, вождь, — запоздало спохватился Рэми, поклонившись любимому дядюшке.

— Вы еще не очнулись после последних событий, а уже геройствуете, — гораздо жестче заметил Элизар. — Вы даже не присутствовали на вчерашней помолвке, не так ли? Вы не едите, не пьете, не спите, ни с кем не разговариваете. Избегаете даже своего обожаемого принца, отказываетесь встречаться с семьей и невестой. С чего бы это?

— С чего бы это ты обо мне так беспокоитесь?

— Вы мой гость и высший маг. Либо вы дадите себя осмотреть моим целителям, либо…

— Либо что?

— Перестаньте себя вести как избалованный ребенок!

— Кто бы говорил? — огрызнулся Рэми. — Или мне напомнить, как вы себя вели в последнее время?

— Может, именно потому не хочу я, чтобы вы вели себя так же?

Рэми задохнулся от гнева, не понимая, как вождь смеет себя сравнивать с ним. Рэми никогда не убивал, никогда жрал наркотики, никогда не позволял себе кого-то унижать. Стоявший же перед ним вождь…

Рэми вздрогнул, отводя взгляд. А что вождь? Теперь, когда безумие отпустило, Элизар казался совсем другим: держался с достоинством, смотрел спокойно, излучал окружавшую правителей магических стран силу. Теперь он был не безумцем, в достойным вождем для Виссавии. Человеком, которого можно уважать. Дядя, которого можно полюбить.

Но нельзя.

— Простите, Миранис ждет меня, — отвел Рэми взгляд.

— Конечно, — кивнул вождь. — Идите. И, надеюсь, нам не придется продолжать этого разговора.

— Уверяю вас, не придется, — поклонился вождю Рэми.

Рэми не стал говорить вождю, что к принцу он направился уже на следующее же утро после происшествия в замке Элизара. И уж тем более не стал распространяться, как дошел он до покоев Мираниса и поднял руку, чтобы постучать, но так и застыл бессильно у дверей, услышав холодный голос Лерина:

— Я все же настаиваю, что его лучше убить. Если подобное повторится, второй раз мы можем и не выкрутиться.

Рэми медленно опустил руку, нервно сглотнув. Он не горел желанием подслушивать, но и уйти почему-то не мог. Стоял вот так глупо у самой двери и слушал. И каждое слово било по сердцу, как бич по спине упрямого мула.

— Ты забываешь, что Рэми как был, — спокойно ответил Лерину Мир, — так и остался единственным наследником вождя Виссавии.

«Только потому ты меня держишь? — ослабел Рэми. — И только?»

— И это далеко не Виссавия будит в нем подобную силу, — продолжал Мир. — А Кассия. Хочешь убить Рэми только потому что он мой телохранитель? Это его вина?

— Тогда просто отпусти его, и он таким не будет…

— Вроде не пьяный, а несешь чушь. Забыл об Алкадии?

— Я ничего не забыл. Но кто теперь опаснее: Алкадий или Рэми? Я не вижу иного выхода…

Рэми вздрогнул, сжал до боли зубы, пытаясь подавить бившую его тело дрожь. Опасен? Он?

— Так иного и нет. Мне очень жаль, но ты потерпишь своенравного мальчишку еще немного.

«Своенравного мальчишку?» Рэми больше не стал слушать, и так все было понятно. Он сделал пару шагов назад, пока не уперся спиной в холодную стену. Спохватился, что его тут могут увидеть, и рванул по коридору, стараясь быстрее убежать от услышанного.

Пролетев по узкой, винтовой лестнице, он вдруг оказался на небольшой, срывающейся в пустоту площадке, и некоторое время стоял неподвижно, закрыв глаза, вдыхая полной грудью чистый, пахнущий смолой и хвоей ветер. Успокаивался и пытался собраться с мыслями.

Опасен для Мираниса. И в то же время нужен. Как змей, охраняющий выход. С одной стороны — великолепный, чуткий страж, с другой — может в любой миг укусить и хозяина. И не отпустить… потому что кусать начнет не того, кого надо. И не убить… боги не велели.

А кто он для Виссавии? Наследник? Смешно… вождь женится на Калинке, Калинка родит ему сына, и кем тогда станет Рэми?

Лишним? Рэми видел, что в Виссавии делают с лишними…

А ему что теперь делать? Шагнуть с этой площадки, разбиться на смерть и забыть? Так не дадут же, воскресят, потом будут опаивать, лечить, чтобы мучить снова… Это мы уже проходили…

И живой ты нам в тягость, и умереть мы тебе не дадим, и отпускать тебя и не думаем.

«Рэми? — дотронулся до его сознания зов Мираниса. — Можешь зайти ко мне?»

«Прости… но у меня нет сил… кажется, мне нужно еще немного отдохнуть, — Рэми отел выступивший на лбу пот и ослабив узел на шейном платке. — Пожалуй, некоторое время ты должен будешь обойтись без меня.»

Рэми почувствовал удивление Мираниса и резко оборвал соединявшую связь. Он хотел побыть один.

Вечером, по приказу Рэми, Эллис развернул в дверях Тисмена, сказав, что его архан спит и просил не беспокоить. Выпроводил хариб чуть позднее и Армана, и Лию. Даже решившая навестить жениха Аланна на следующее утро осталась ни с чем — Рэми не хотел никого видеть и ни с кем разговаривать. Лишь когда захлестнул его гнев Мираниса, выбежал телохранитель из своих покоев.

И, как всегда, вместо того, чтобы помочь, вновь навредил. Да еще и «поговорил» с вождем Виссавии.

Чувствуя спиной на себе внимательный взгляд вождя, Рэми подошел к открытому люку в полу и осторожно спустился по уже знакомой винтовой лестнице ниже на этаж. Некоторое время он простоял возле низкой двери, не решаясь ее открыть. Ему очень хотелось вернуться в свои покои, но Рэми знал — вождь все так же стоит на башне и смотрит вниз, на проклятую стену, где недавно дрались Лерин и Миранис, а теперь было почему-то совсем тихо. И ждет, пока там появится Рэми.

Вздохнул, телохранитель толкнул дверь. Створка мягко поддалась, заскрипели плохо смазанные петли, хлынул в глаза неожиданно яркий солнечный свет, и Рэми ступил на стену, с которой недавно так неловко слетел.

— Рад, что ты уже в порядке, — даже почти по-дружески поприветствовал Рэми Тисмен. Притворяется. Они все хорошо притворяются. Зеленый телохранитель стоял на коленях перед сидевшем прямо на полу Лерином и осторожно касался разбухавшей на глазах щеки друга смоченным в холодной воде платком.

— Спасибо, слабость прошла, — ответил, наконец-то, Рэми, поняв, что все почему-то ожидают от него ответа.

— Хорошо тебя отделали, — кинул Тисмен Лерину, и Рэми уловил в его словах плохо скрываемый гнев.

— Пусти меня! — одним движением вырвался Мир из объятий Кадма, и с ненавистью посмотрел на Лерина.

— Держи! — зло крикнул он, бросая телохранителю помятый платок. — Приведи себя в порядок.

— А пошел бы ты! — беззлобно ответил Лерин, прижав мятый платок к кровоточащему носу.

— Тихо! — встал подоспевший Кадм между Лерином и мгновенно вспылившим Миранисом. — Не забывай, что это Лерин у нас по заклинаниям, а я воин. Я с тобой церемониться не стану — в два счета скручу! А ты… — Кадм повернулся к Лерину. — Помолчал бы, хоть ненадолго.

— Тебя забыли спросить? — сплюнул Лерин на землю кровью. — Самый тот нашелся, что советы давать.

Мир только сейчас увидел внизу, во внутреннем дворике, собравшуюся толпу придворных и про себя выругался. Он и сам не помнил того переломного мига, когда волна ярости его накрыла окончательно, заставив забыть как о происхождении, так и о воспитании. Когда это произошло? Когда Лерин предложил избавиться от ребенка Лии или же выдать ее поскорее замуж за какого-нибудь захудалого арханчика? Или же после слов:

— Целителя судеб в Рэми будят сильные эмоции. Интересно, что сделает Рэми, когда узнает, что его любимый принц сделал его хрупкую сестренку своей фавориткой?

Мир посмотрел на застывшего у башни Рэми и подумал, что, наверное, не обрадуется. Семья — Арман, мать и Лия, были для этого мальчишки чем-то святым, чего другим трогать не рекомендуется, и Мир об этом великолепно знал. Потому и приказал Арману отправить Лию и ее мать в замок в леса дерегов, воинов-оборотней, которых боялись задирать даже самые сильные маги.

Магии там просто не существовало — почти всю ее глушили исходившие от самой земли непонятные жрецам волны, и дерегов это вполне устраивало. Великолепные воины, они защищали свои земли от чужаков зубами и клыками, подчиняясь лишь повелителю и главе рода Северного клана, которым, к счастью, являлся Арман.

Только спрятав Лию в чужих, неприступных землях, Мир сам же ее оттуда вытянул и сам же, увы, ее и погубил.

— Я хочу побыть один, — сказал принц скорее не застывшему столбом Рэми, а увязавшемуся за ним Кадмом. Рэми явно хотел что-то сказать, но передумал, и, не дождавшись, Мир вошел в низенькую дверь, спеша убраться подальше от любопытных глаз перешептывающихся внизу придворных.

Поймав мелькнувшего в полумраке виссавийца, Мир попросил:

— Вы не выведете меня из замка? Так, чтобы моя свита не видела.

— Желаете пройтись?

— Да, и подумать.

Виссавиец оказался понятливым. Не задавая больше вопросов, он повел Мираниса по лабиринту запутанных, одинаковых коридоров, и, поплутав недолго, остановился у небольшой, тяжелой двери.

— Прошу, — поклонился он принцу.

Миранис открыл дверь и увидел узкую галерею, заканчивающуюся лестницей. Внизу лестницы — убегающая в усыпанную черными ягодами черемуху тропинка, влажная от недавно пролетевшей над лесом грозы.

Хорошо здесь, спокойно.

Не обращая внимания на капающие с деревьев крупные капли, Мир долго шел по этой тропинке, погруженный в недобрые мысли.

Лерин в чем-то был прав, но он так многого не знал. Он хотел, чтобы все было согласно традициям. Помолвка с заграничной принцессой, потом несколько лун ожидания, пышная, на всю Кассию свадьба с многодневными празднествами в столице. Через положенный срок — рождение наследника. Только вот… у Мираниса не было времени. Совсем. И дело тут даже не в Рэми с его срывами, не в целителе судеб… а в предсказании Ниши… в ее словах, которые тревожили Мира и днем, и ночью.

И сомнения. Правильным ли был выбор матери наследника? И как все это воспримет Рэми, которому, как и Лерину, нельзя говорить всю правду?

Мир очнулся у знакомого до боли озера. Он слышал, как забилось в подводную пещеру так давно и недавно напавшее на него чудовище, как тихо оно всхлипывало от так и не утихшей до конца боли.

Мир хотел увидеть Лию. Страстно хотел. Но прежде, наверное, стоит по душам поговорить с Рэми. Пока это кто-нибудь другой не сделал.

Будто угадав желание наследника, раздались сзади легкие шаги, тихий, радостный вскрик и кто-то прижался к спине Мира, потеревшись щекой о его плечо.

Принц даже не шелохнулся. Он накрыл лежавшую на его груди руку Лии своей и посмотрел в начинавшее темнеть небо. Уже вечереет. Как быстро летит время в этой Виссавии. И столь странных людей порождает эта семейка. Арман, что с гордостью нес в себе кровь оборотня. Арман, что дал Миру силы смириться с «наследством» матери. Рэми, который помог ему на самом деле стать наследным принцем, а не безвольной куклой, что между приемами заливается с горя вином. И Лия — нежная, тихая, плаксивая, что научила его любить. Лия, единственная женщина, которой он позволил от себя забеременеть. Его Лия…

— Я рада, что так вышло, — прошептала она ему на ухо.

И Мир понял, что, несмотря ни на что, он тоже рад.

Развернулся, прижал ее к себе, поцеловал в макушку и сказал:

— Ты-то хоть в меня веришь?

— Верю.

— И не боишься?

— Чего?

— Носить в себе внебрачное дитя принца?

— Я знаю, ты меня не обидишь. Я верю тебе, мой львенок.

Мир тихо усмехнулся:

— Значит, ты знала?

— Я виссавийка, не забывай, — прошептала девушка. — Будь ты львом или человеком, душа у тебя одна. Я ее чувствую, я ее люблю.

— Моя глазастая виссавийка.

Лунный свет в ту ночь был на редкость ярким, а сама ночь — темной и безветренной. В гладкой, как зеркало, поверхности озера отражались две сидящие на берегу фигуры: молодой, тонкой девушки и огромного, теревшегося о ее плечи льва.

Завтра?

Какая разница, к богам разница, что будет завтра.

Проклятое завтра встретило Мира на берегу озера. Голова его покоилась на коленях Лии, и девушка мечтательно смотрела на серебрившуюся воду, перебирая пальцами волосы принца.

— Долго так сидишь? — спросил он, прислушиваясь к шепоту камыша.

— Мне все равно, — растягивая слова, ответила Лия. — С тобой время не бывает потерянным. Ты считаешь меня глупой?

— С чего ты взяла?

— Все считают меня глупой, ребенком, — ответила Лия. — И Рэми, и Арман, и мама. Только ты…

— Что я?

— Ты видишь во мне что-то большее. И я боюсь.

— Чего?

— Что ты ошибаешься. А когда это поймешь, то во мне разочаруешься. Мир… могу я тебя называть по имени?

— Конечно можешь, родная, — сказал Миранис, ловя ее руку и целуя ее пальцы.

Давно никто не был ему так близок, как Лия. Да и был ли когда-нибудь? Прежние любовницы принца боялись. И не зря. Мир терпел их в своей постели, а в душу, на самом деле не пускал никого. Кого там было пускать — этих пустышек-архан? В которых одно лишь было хорошо — хорошенькое личико, да податливое тело.

Лия же напротив, в душу лезла сама и даже этого не замечала.

Да и страха не выказывала, будто забыла, что перед ней наследный принц Кассии. Дерзкая, свободолюбивая кошка. Так почему же Миру это нравится?

— Рэми теперь в порядке, правда? — Лия освободила плененную Миром руку и вновь вплела пальцы в его волосы. — И тебе больше не нужен наш ребенок?

Руки Лии ласкали волосы принца и само движение было приятным, расслабляющим, совсем не таким, как ее вопросы. И ответить Мир честно не мог, и врать ей не хотел. Все было гораздо сложнее, чем думали и Лия, и телохранители.

— Если ты хочешь, — Мир, понял голову с колен Лии и чуть развернулся, чтобы видеть ее глаза. Он молился всем богам, чтобы она сказала «не хочу», — я могу избавить тебя от этой ноши.

Лия вздрогнула. Черные глаза ее на мгновение расширились, потом сузились, губы скривились, и Мир думал, что она заплачет.

Но вместо этого она грубо оттолкнула принца и, явно порываясь встать, оттолкнулась ладонями от земли.

Мир пресек ее движение. Лия забрыкалась в его объятиях, но куда уж обычной девчонке против закаленного тренировками принца?

И через мгновение Лия уже упала в залитую росой траву, и принц оказался на ней, туша ее гнев жаркими поцелуями…

— Не тронь меня, не смей! — вырывалась Лия.

— Дурочка, — шептал Мир, — моя маленькая дурочка…

Позднее, когда Лия остывала в объятиях Мираниса, принц прошептал ей в волосы:

— Мне нужен этот ребенок. Но тебе придется с ним нелегко…

— Пусть…

— Я… я не думаю, что имел право портить тебе жизнь.

— Пусть…

— Что ты заладила пусть, да пусть! — не выдержал принц, садясь в помятой траве. — Не понимаешь? Как и твой брат, ты ничего не понимаешь!

— Не понимаем, потому что ты не объяснил, — Лия грудью прижалась к обнаженной спине Мираниса, обнимая его за плечи. — Но все равно — пусть. За одну ночь, за один поцелуй, за одно «люблю» я готова жизнь отдать…

— Когда-нибудь ты поймешь, что отдать жизнь за что-то далеко не самое страшное, — ответил Мир, вырываясь из ее объятий, вставая и быстро одеваясь.

Лия его не держала. Все они в этой семейке такие: и Лия, и Арман, и Рэми: смотрят тебе в след глазами побитой собаки, и не держат…

А он, Миранис, ничего не может сделать…

Иногда приходится ранить даже тех, кого любишь.

В своих покоях Мир опустился на колени перед подаренным Арамом сундуком, откинул крышку и долго вертел в пальцах тонкое, незамысловатое на вид колечко. Теперь он знал, кому его отдать.

И теперь он почему-то не считал Лию ребенком.

Глава 7. Два телохранителя

В покоях Тисмена Лерин послушно сел в кресло, прижимая к носу платок. Кровь идти так и не перестала.

— Дай, посмотрю, — сказал Тисмен.

Лерин подавил рвущееся наружу недовольство. Позвать бы виссавийских целителей. А нельзя. Потому что принц, видите ли, запрещает виссавийцам подходить ко всем телохранителям. Хотя на самом деле к одному. К этому психованному мальчишке.

Да и эта Виссавия уже порядком поднадоела. Эти покои, одинаковые, неуютные, серые. Только самое необходимое — ничего более. Кровать, стол, пара кресел и сундук в углу. Все.

— Лерин, иногда ты меня поражаешь, — прошипел стоявший над ними Кадм. — Что за глупости ты несешь?

— А ты скажешь, я не прав? — Лерин сплюнул в чашу сгусток крови. — Вся это семейка для нас опасна.

— Ты для нас опасен, — ответил Кадм. — Потому как однобок и видишь только то, что хочешь видеть. За что ты, прости, ненавидишь Армана? За его кровь?

— Он животное…

— И повторяй это почаще, принц оценит! Потому как тоже оборотень.

— Ты знаешь, что я прав, — Лерин внимательно посмотрел на Кадма, и тот, не выдержав, отвел взгляд. — Знаешь, а все равно никогда не признаешься. Рэми опасен, потому как может в любой момент вновь стать целителем судеб, эта девчонка носит в себе незаконного наследника… и все они вместе заставляют Мира забыть и о Кассии, и о том, что он наследный принц, а заниматься их мелкими проблемами…

— Не путай причину со следствием. Алкадий появился раньше Рэми и если бы не этот мальчишка…

— Почему ему так много чести?

— Вот что тебе болит? — Кадм схватил Лерина за воротник и навис над ним, шепча на ухо. — Ты дурак, Лерин. Завистливый дурак. Когда в следующий раз будешь завидовать Рэми, попробуй что-то покрепче удара по морде. Например знакомство с лозой Шерена. Лерин отшатнулся, пытался вырваться, но Кадм вновь усадил его в кресло.

— Знаешь, как приятно… она вьется вокруг, нежно, ласково, осторожно, а потом вдруг витки врезаются в кожу, вырастают шипы… И все это болит, представь себе, очень. Несколько дней на грани смерти, если повезет, а не повезет — так и луны. Ты же видел каким вернулся Рэми? Ты же сам его исцелял. Помнишь?

— Прекрати, помню…

— От этого зрелые мужчины сходят с ума, — продолжал Кадм, — а мальчишка и подавно… А ты еще и донимал его своим нытьем и винил в том, что произошло. Всегда винишь. Может, хочешь поменяться с ним местами? Хочешь стать приманкой для безумцев?

Сначала Алкадий, потом Элизар. На меня смотри! Ты так и не понял? Они, как и ты, ненавидят мальчишку и желают ему смерти пострашнее, чем быстрая смерть рядом с принцем. А знаешь, почему? Потому что боги умнее нас и умело нами играют.

Переставляют фигурки на дощечке. Так вот — целитель судеб это наш щит. На него нападают первыми, чтобы ты, сука, мог приготовиться к битве. А не было бы Рэми… щитом был бы ты, я или Тисмен. Я — не горю желанием. А ты?

— Но если Рэми опять сорвется…

— Вы оба странные люди, — сказал вдруг Тисмен. — Подержи платок, я приготовлю тебе зелье.

Он поднялся и забрал у своего хариба резной ларец из красного дерева. Кончиками пальцев провел по инкрустированным берестой бокам, найдя в тиснении скрытые рычаги. Хрустнул механизм, медленно поднялась крышка, показывая обитое черным бархатом нутро. Тисмен достал из ларца пару мешочков с травами и продолжил:

— Вы так ничего и не поняли. Мы трое великолепно управляем своими силами. Ты, Лерин, отличный заклинатель. Ты, Кадм, — воин. Я… я люблю лес, животных, растения, я их чувствую, я с ними умею разговаривать. А Рэми? То, как он исправляет наши судьбы, меня пугает. Он сам не осознает, что делает. Он чувствует комок в нитях судьбы и его неосознанно распутывает…

И он играет по правилам богов, которые нам, увы, не видны…

Хуже, что и ему они не видны. Всего лишь безвольное орудие судьбы, жестокое… и, увы, полное эмоций.

Тисмен перебирал платяные мешочки, сыпля в чашу щепотку то одной, то другой травы, временами принюхиваясь к смеси и даже пробуя ее на вкус. Провел рукой над чашей, и та наполнилась дымящим отваром, который Тисмен подал Лерину.

— Вы до сих пор не задумывались, почему Виссавия позволила привязать Рэми к Миранису? Почему так долго скрывала мальчишку?

Почему позволила виссавийцам ослепнуть и поверить в смерть наследника? Уж не для того ли, чтобы пробудить целителя судеб и… исцелить своего вождя? — Лерин вздрогнул, и пара капель зелья пролилась на плащ. — И сколько еще она будет его скрывать…

— Может, это и к лучшему, — буркнул Лерин.

— Не к лучшему, — ответил Тисмен, подходя к окну. — Ты можешь сколько угодно злиться, друг мой, но… Рэми нам нужен.

Скажу даже большее — он нужен Кассии. Что касается целителя судеб… Тисмен осекся и уже тише добавил:

— Мне кажется, что-то наши предшественники упустили. Мне кажется, что мы, именно мы его ранили, и что мы должны как-то это исправить. И мне кажется неправильным не привязывать к принцам крови целителей судеб и хранителей смерти… совсем неправильным… оно похоже, на… предательство, чего уж там скрывать. И потому твои необдуманные слова, Лерин, твое отношение к Рэми и целителю судеб это… все равно что ругать ворона за то, что у него крылья черные. Глупо и несправедливо.

— Когда Рэми узнает о Лие и вновь сорвется, ты иначе запоешь, — взвился Лерин. — А ведь он сорвется… он по грани ходит, не видишь?

— Когда узнает, тогда и будем решать, — холодно ответил Кадм. — А пока друг, заткнись, очень тебя прошу. Будешь донимать Рэми своей ненавистью, будешь иметь дело со мной. Потому как ты, Седой, своим нытьем кого угодно доведешь.

— Идите вы! — Лерин швырнул о землю чашу с зельем Тисмена и, выходя, не забыл как следует треснуть дверью. Он был в ярости. И, что самое худшее, не понимал причины.

Почему этот мальчишка так его доводит? Одним своим видом. Нет, одним своим существованием.

В отведенной ему спальне он опустился на колени перед домашним алтарем. Так всегда: когда он не знал, что делать, он искал успокоение в молитве… Как всегда, когда ему было плохо, он тушил все огни в спальне, оставляя только неясный свет светильника перед алтарем. Он молился Радону. Великому богу, отцу духа, которого Лерин носил в себе. И молитва всегда помогала.

Но сегодня забыться не удалось. Мучила Лерина совесть… донимали тяжелые мысли. Прав Кадм, он откровенно завидовал Рэми.

За мальчишку так боролись Миранис и Элизар, наследный принц и вождь магического клана. Рэми был везде, все, что делалось в последнее время, делалось для него, с его участием или из-за него…

Но сомнение… это сомнение… что Лерин поступает правильно, третируя мальчишку. Ведь до появления Рэми принц был жалким пьяницей. Оно и понятно — повелитель, увлеченный сварой с советом, забыл о единственном сыне, Миром никто не занимался, его не замечали, о нем не вспоминали, и принц пускался во все тяжкие, ненавидел общество, ненавидел своих телохранителей и сбегал от них при первой же возможности.

Потом дозор рыскал по городу и находил наследника упившегося до беспамятства, в постели с очередной шлюхой… После Мира долго лечили, успокаивали, и принц клялся, что больше никогда… но не выдерживал и вновь сбегал из замка. Пока в один прекрасный день не был ранен…

Когда Мир в первый раз исчез на целых семь дней, Лерин и другие телохранители впервые решились пойти к повелителю и впервые тогда Лерин познал на своей шкуре гнев Деммида. Такой боли он не испытывал никогда…

Дозорные перерыли всю столицу, но напрасно… Мир явился в замок сам и начал бредить о неком мальчишке со знаками избранного… рожанине, что должен был стать телохранителем.

Тогда впервые Лерин почувствовал укол ревности. Рэми еще не успел появиться, а сделал то, что много лет не удавалось телохранителям — образумил наследника. Мир увлекся поиском избранника и почему-то забыл и о побегах из замка, и пьянке.

Но Рэми умел прятаться. Найти его помогла новая случайность, а второго шанса удрать Мир мальчишке не дал.

Лерин возненавидел Рэми с первого взгляда. Невинный с виду мальчик оказался сильным, страшно упрямым магом. Лишь позднее выяснилось, что он к тому же пропавший племянник вождя Виссавии и брат Армана.

Слишком много везения для одного человека. Опальный рожанин, Рэми в один миг возвысился до архана, став телохранителем наследного принца Кассии. Что самое обидное, для Рэми этого мало. Для этого мальчишки всего мало.

Лерин на его месте послал бы и Мираниса, и Кассию, скрывшись в благополучном, могущественном клане целителей, а мальчишка упрямо прятался от своих родственников. И богиня клана ему в этом помогала. Только благодаря ей в Виссавии еще не сложили дважды два. Не вспомнили, что у их горько оплакиваемого наследника был сводный брат, Арман, что Арман теперь в Виссавии и зовется братом телохранителя принца.

Боги все могут — могут делать людей слепыми. А Виссавия еще и нянчится с Рэми, исполняет все его капризы… почему? Чем Рэми заслужил?

— Но имя… имя-то у него осталось то же… почему? — взмолился Радону Лерин. — Почему они не могут вспомнить его имени?

— Ты аж так меня ненавидишь? — вежливости мальчишку тоже никто не научил. Входит в чужие покои, как в свои, даже не стучится. — Не вспомнили моего имени, потому что в клане у меня другое имя. Мой дед… когда-то сказал, что его внук не будет носить чужого, кассийского имени, и дал мне тайное, виссавийское, запретив виссавийцам называть меня иначе. А слово вождя здесь закон.

Лерина передернуло. Он с удовольствием бы вытолкал Рэми за дверь, но знал — мальчишка так просто не отстанет. Слишком привык, что с ним носятся как с писанной торбой, так привык, что не умеет жить по-другому.

— Мы можем поговорить? — спросил вдруг Рэми.

— Можем, — согласился Лерин, поднимаясь с колен и поймав себя на мысли, что как и остальные уделяет мыслям о Рэми слишком много времени.

Он приказал вспыхнуть поярче светильнику на столе и вопросительно посмотрел на гостя. А ведь мальчишку что-то снова грызет, издалека видно. Опять похудел, хотя, казалось, дальше некуда, и эти тени под глазами… что делали его взгляд еще более глубоким и раздражающим. Виссавиец… чтоб его. У них у всех глазищи душу выжирают. А у Рэми глаза еще и огнем горят.

Выдают владельца, несмотря на аккуратно поставленные щиты. А ведь Лерин думал, что жизнь при дворе научила Рэми держать себя в руках… Зря думал.

— Прости, — смущенно сказал гость. — Не хотел тебе мешать. И тотчас добавил:

— Твое лицо? Оно все еще не…

Лерин лишь отмахнулся. Ну да, он не всеми любимый мальчик, тратить на него магию совсем не обязательно, само заживет. А виссавийцев звать нельзя…

— Дай мне…

Раньше, чем Лерин успел отшатнуться, Рэми шагнул вперед, усадил телохранителя в кресло, стал перед ним на колени и сосредоточенно присмотрелся к разбитому носу, чуть трогая его кончиками пальцев.

Странный он, этот Рэми, думал Лерин, смотря в его глубокие, черные глаза. Или глупый, или просто не хочет видеть, что Лерин его ненавидит…

Или же ему все равно…

Пальцы у него холодные. И вздрагивают. Волнуется, хоть виду и не подает. Гордый, как и все в их семейке. Вот и Лия кажется хрупкой, как цветок — тронь и нежные лепестки осыплются —, а тоже гордячка еще та. Об Армане, которого при дворе прозвали статуей из льда, и говорить нечего.

— Вот и все, — улыбнулся Рэми, вытирая испачканные кровью пальцы о платок, который Лерин все так же держал в ладони.

— Все? — не поверил своим ушам Лерин.

— Для виссавийца это нормально, — чуть смущенно ответил Рэми, поднимаясь с колен.

— Сильно ошибаешься, — Лерин потянулся к кувшину, наполнил чашу вишневой наливкой и запоздало спохватившись, посмотрел на Рэми:

— Хочешь?

Рэми кивнул. Присел на край стола и протянул Лерину чашу.

При этом пухлые губы мальчишки вытянулись в неком подобии улыбки, и рука Лерина, наливающая наливку в чашу, на мгновение дрогнула. Почему он так улыбается… или и на полном серьёзе считает Лерина другом?

— Сразу видно, что ты никогда на собственной шкуре не испытывал магии целителей-виссавии, — наливка почему-то горчила.

В последнее время все горчило. — Я когда-то в детстве испытал.

Исцеление болело больше, чем рана. Виссавиец тогда сказал, что боль это плата за быстрое выздоровление… В этом мире за все надо платить…

А ты не платишь! Или платишь…

Рэми молчал. Отпил из чаши и все так же смотрел на Лерина изучающе-тепло.

— Зачем ты пришел? — не выдержал хозяин.

— Поговорить.

— Мы говорим. Но пока о мелочах, не так ли? — заметил Лерин, которому очень хотелось избавиться от неприятного гостя. — Переходи к делу, Рэми. У меня действительно сегодня был плохой день. Зачем ты здесь?

— Спросить — что именно произошло со мной в замке.

Лерин подавился новым глотком наливки и закашлялся. Рэми было дернулся, явно стремясь помочь, но передумал, задумчиво отпив еще глоток. Или просто не решился?

Не умеет мальчишка пить, подумалось Лерину, всего несколько глотков сделал, а глаза уже подернулись дымкой, зато утратили часть своего пламени, став гораздо спокойнее.

— Почему именно меня? — спросил, наконец-то, хозяин, решив, что для такого разговора ему чаши наливки будет мало и налив себе еще. Гостю хватит. А гость и не напрашивался — отставил свою чашу на стол, смущенно прикусил губу, и вдруг ответил:

— Потому что остальные меня пощадят.

— А я?

— А ты меня не любишь, потому и щадить не будешь.

Лерин сглотнул. Так просто? Рэми произнес эти слова так спокойно, будто оно так и надо — его «не любить».

— Я… — Лерин сам себе не верил. Наверное, впервые в жизни он почувствовал себя… неловко. Впервые в жизни понял, что где-то совершил ошибку, и не одну, но пока еще не мог сообразить — где именно. — Это так видно? Я постараюсь…

— Не надо стараться. Враги, с которыми имеешь общие интересы — это ведь редкая находка, не так ли? — враги? Лерин похолодел, мгновенно трезвея. Ну да, мальчишка ведь не слепой, многое замечает, но чтобы сразу враги? — И ты расскажешь мне, что произошло в замке, не подбирая слов. Правда?

— Неправда, — ответил Лерин. — Да, я не люблю тебя, и это правда. Как не люблю твоего брата. Но ты очень сильно ошибаешься, я никогда не считал вас врагами. Скорее — союзниками. Но щадить я тебя не буду. Ничего не произошло в замке, — сам не веря, что это делает, равнодушно пожал плечами Лерин, и с каждым его словом Рэми все более хмурился, будто был очень недоволен услышанным. Либо же чувствовал, что Лерин недоговаривает. — Сила телохранителя в тебе исцелила Элизара от безумия, но мы боялись, что тебе слишком понравится новая мощь… слава богам, это было не так.

— Это правда, что я пытался убить Аланну? — неожиданно резко отрезал Рэми.

Лерин внезапно взмок. Да, он не любил Рэми, но теперь, глядя ему в глаза, сказать всю правду почему-то не мог. И соврать не мог. Потому попытался… объяснить.

— Да. Рэми, пойми, Аланна — это претендентка на трон, вторая после Мираниса. Она опасна для целителя судеб.

— Тогда почему я не убил вождя?

— Потому что целителя судеб не интересует какая-то Виссавия, — Лерин начинал раздражаться. С Рэми всегда так — задает сложные вопросы и ждет на них легких ответов. А так не бывает. — Ему нужна власть над Кассией и ничего больше. Играться с кланом и с его «наследством» ему неинтересно. Он даже твою маску оставил…

— Спасибо, — сказал Рэми, поднимаясь. — Спасибо, Лерин.

Спасибо за «он», а не «ты». Но ты боишься, что это повториться?

Лерин отвел взгляд.

— И на самом деле тот дух во мне, целитель судеб, опасен для нас всех? И спасла нас только случайность, так? И…

— Хватит! — оборвал его Лерин. — Если сам знаешь, то к чему спрашиваешь?

— Не знаю, почему, — вздрогнул Рэми, и в глазах его отразилась такая боль, что Лерин не выдержал, почувствовав, как что-то в нем дрогнуло. Может, Тисмен все же прав? И они виноваты… и перед Рэми, и перед живущим в нем целителем судеб?

— Просто пытаюсь понять, где во всем этом моя вина? И как мне это исправить?

— Ты задаешь слишком сложные вопросы…

— Уже не задаю, — резко ответил Рэми. — Прости за беспокойство, телохранитель.

Не по имени… не как друга… почему внезапно так плохо от этого тона? От этого холода? И от тихо закрывшейся за гостем двери? Почему хочется бросится за мальчишкой и объяснить… а что объяснять-то?

Лерин залпом допил наливку и налил себе еще. И еще, еще, пока упившись, не заснул прямо в кресле.

Вместе с коротким сном прошел и гнев, и смятение. Когда Лерин открыл глаза, он уже знал, что делать.

Рэми зевнул. Не став звать хариба, он откинул одеяло, приказал зажечься светильникам по углам, окутавшим спальню теплым, желтоватым сиянием. Все еще зевая, поднялся с кровати, накинул тунику, повязал ее наскоро поясом. Стук повторился.

— Иду! — сказал Рэми. — И кому там не терпится?

Он повернул ключ в замке, открыл дверь и, приветственно кивнув, отошел в сторону, пропуская гостя. Спать больше не хотелось. Удивление при виде гостя вырвало хозяина из сладких объятий сонливости.

— Не спится? — спросил он Лерина.

— Нет, принес подарок, — Рэми почувствовал, как его брови медленно поползли вверх. — Прости меня. Мне не стоило быть столь к тебе недоверчивым. Теперь я понимаю, что был неправ.

— Подарок? — переспросил его хозяин, хотя на самом деле хотелось переспросить «неправ»? Лерин был из тех, кто никогда не признает себя неправым.

Лерин слегка приоткрыл в дверь. В сонном полумраке коридора хариб Лерина выпустил из рук нечто пушистое, что деловито проскользнуло внутрь, потерлось о ноги Рэми, прыгнуло на кровать и устроилось на шелковых простынях, довольно мурлыча. Рэми моргнул, еще не полностью веря своим глазам, перевел взгляд на Лерина и глупо спросил:

— Кто это?

— Барс, — невозмутимо ответил Лерин.

— Вижу, что барс. Но почему?

— Тотем ларийского рода твоего отца, говорят, приносит счастье, — ответил Лерин, тепло улыбаясь. Рэми удивился еще больше — этот телохранитель умеет улыбаться? — Я давно заказал, но привезли его только сегодня… я хотел поприветствовать достойно нового телохранителя, а получилось… ну ты сам знаешь, как получилось.

Рэми молчал, еще не веря, что он действительно это слышит.

— Я прошу прощения… за резкость… и за свою глупость… ты действительно сделал для нас многое. Я… я не считаю тебя своим врагом… и прошу меня таким не считать. И… спасибо, целитель судеб, за урок. Я все понял.

Он протянул ладонь, и Рэми не смог сдержать дрожь, боясь, что ему все это снится: на ладони гостя лежала небольшая, пышущая жаром булочка, на который была выведена корицей руна дружбы.

— Делишь со мной еду?

— Делю еду с другом.

Рэми, не спуская внимательного взгляда с Лерина, разломал булочку на две половинки. Хрустнула корочка, открывая белоснежную, пахнущую сдобой сердцевину. Барс навострил ушки, принюхавшись.

— Спасибо, друг, — прошептал Рэми, отдав одну половину булочки Лерину и откусывая кусок от другой, не чуя вкуса хлеба.

Лерин не спеша съел свою долю и сказал на прощание:

— Я могу говорить многое. Могу даже предложить тебя убить, потому что хлопот с тобой море. Но я собственными руками придушу того, кто тебя попытается даже пальцем тронуть. Парадокс, да? И сам я никогда тебя не предам, и никогда не подниму на тебя оружие… пока ты будешь самим собой. Потому будь добр, что бы не случилось, больше не сдавайся и не отдавай свое тело во власть целителя судеб. И тогда я буду у твоего бока до самой… нашей общей смерти.

Когда Рэми очнулся от удивления, Лерина в комнате уже не было. Барс спрыгнул с кровати, потерся о ноги Рэми, требуя поделиться булочкой.

— В другой раз, — ошеломленно сказал хозяин, доедая ритуальный хлеб.

Он опустился на корточки и погладил мурлычущего котенка.

— Что мне с тобой делать? — Барс перевернулся на спину, подставив под ладони Рэми мягкий живот. — Счастье ты мое… Как же мне тебя назвать? Рык. Будешь Рыком?

Барс утробно зарычал, как бы принимая кличку.

Тотем… и действительно. Рэми уже чувствовал с этим животным какую-то очень крепкую, неразрывную связь. Да и Рык, судя по довольной морде, хозяина полюбил сразу, пылко и безоговорочно.

— Удачу ты мне приносишь, да? — усмехнулся Рэми.

Надо ему ошейник заказать. А то малыш малышом, а дам пугать будет, то несомненно. Эх, знал он, что Старик чудак, но чтобы настолько? Зато на душе действительно стало немножко легче. И кто-то внутри, далекий, чужой, кого называли целителем судеб, почему-то был очень доволен всем происходящим… и боль его уменьшилась.

— Что же ты творишь, а, Лерин?

— Мур! — потерся о ладони Рэми барс, прикрыв медово-желтые глаза. — Мурр-р-р-р-р-р…

Рэми улыбнулся. Рядом с этим пушистым чудом печалиться было просто невозможно.

Глава 8. Презрение телохранителя

Элан стоял на вершине пригорка и смотрел вниз, туда, где за частым гребнем леса заходило за замок Арама солнце. Он несколько дней, со дня убийства вождем телохранителя наследного принца, не видел своего воспитанника. От друзей виссавийцев слышал он, что поправившийся Элизар очень даже благоволит к юному советнику, как, впрочем, и к остальным виссавийцам. Говорили, что богиня, наконец-то, вспомнила о своем клане, и над Висавией опустился долгожданный покой, хранимый любимым богиней вождем.

Действительно, не было больше всеуничтожающих бурь, и в последние дни светило над кланом доброе, ласковое солнышко, проносились по ночам теплые, проливные дожди, наполняя землю влагой, и сила вождя уже не обжигала — грела и успокаивала.

Элизар был спокоен, но Элан лишь мечтал о спокойствии: жгло душу полученное сегодня письмо. Всего одна строчка: «Не избегай меня, позволь еще раз тебя увидеть». Несколько слов, а внутри будто ураган пробежал. И чувствовались за буквами смятение, тоска, страх и мольба о помощи. Аланна страдала. Аланна чего-то боялась. И Аланна со своими страхами, как когда-то давно, в Кассии, шла к своему бывшему жениху, которого считала даже не любовником, другом. Великим магом, который может все и мудрым человеком, что не совершает ошибок.

Элан улыбнулся. Лучше всю жизнь ошибаться, чем ошибиться так, как ошибся когда-то он. И почему именно его звала к себе принцесса? Его, кому вход в замок воспитанника был временно заказан. Если Миранис его увидит, то вспылит, и понятно почему — Элан одним своим видом раздражал наследного принца Кассии.

Именно Элан много лет назад уничтожил замок, в котором был наследник Виссавии, именно он был причиной всех их несчастий… и он жив.

Почему жив — Элан и сам не знал. Виссавия так захотела, а воле богини подвластен даже ни перед кем не преклоняющий колени вождь. Элан бы умер с удовольствием, но ему не дали. Элан бы с удовольствием теперь обошел замок кругами, но и тут не было его воли. Элан бы душу отдал, чтобы изменить прошлое, но и это невозможно.

И даже не смерть сестры он жаждал всей душой изменить, а далекий, осенний день, когда он совершил самую большую глупость и самую большую подлость в своей жизни.

Десять лет назад, став, наконец-то, хранителем вести и получив свой собственный дом, Элан думал, что он справился с болью, что забыл сестру-близнеца и теперь начал жить новой жизнью ради Арама. Только все оказалось не таким простым. В тот же день, вернувшись домой поздно ночью, он зашел в спальню Арама и некоторое время любовался на спящего воспитанника. Мальчик все более походил на Акима, казался столь же хрупким, столь же рассеянным, однако нес в себе столько мудрости, сколько не было подвластно многим взрослым.

Этот ребенок был создан продолжить то, что начал его отец — он ясно видел перемены и знал, как к ним приспособиться, в то время как большая часть виссавийцев застыли в убеждении, что их жизнь идеальна и перемены это то, чего происходить с ними и их страной не должно.

Только нести новую жизнь в застывшее общество всегда сложно.

Элан помнил, как страдал от вечного непонимания Аким, и знал, что так же будет страдать и сын друга. Знал, а ничего с этим поделать не мог. Мог только поддерживать мальчика, чтобы тот не чувствовал себя одиноким.

Элан вздохнул, тихонечко прикрыл дверь, и вошел в свою спальню.

На покрытом кремовой скатертью округлом столике у окна стоял горьковато пахнущий букет белоснежной сирени. Элан улыбнулся — помогавшая им по хозяйству Дейра, дочь дяди Акима, так же как и все в ее семье любила уют и тепло, и украсила дом Элана столь несвойственными виссавийскому жилищу кружевными салфетками; вытканными собственноручно, хоть и при помощи магии, гобеленами; статуэтками пегасов над камином. Она же принесла и ворох писем, оставив его на столике рядом с вазой с сиренью.

Элан устроился в кресле у окна и начал меланхолично просматривать письма. Спать почему не хотелось, несмотря на съедавшую его после церемонии посвящения усталость: в ушах все так же звучали песнопения, перед глазами вился сполохами ярко-красный ритуальный огонь, вся одежда, а за ней и вся комната пропахли мягким ароматом благовоний.

Пропахли им и пальцы, одну за другой ломающие печати на кремовых, с вензелями, красиво подписанных конвертах.

Поздравление. Еще поздравление. Теплые слова, ласкающие самолюбие. И еще один конверт, странный, неподписанный, из грубой, дешевой бумаги. Пара слов, вспыхнувший внезапно магический огонь, сожравший письмо вместе с конвертом, обжегший пальцы. Но Элану было все равно. Слова в письме обожгли больше, чем кожу — они всколыхнули в душе ревущее пламя, сжирающее так долго, с таким трудом построенные стены. Оно дало выход спавшей внутри боли, оно подняло наверх давние воспоминания. Глаза сестры. Ее смех, столь похожий на собственный. Ее лицо, казавшееся отражением Элана, ее душа, чистая, как утренняя роса.

И ее смерть из-за этой твари, ублюдка, которому удалось уйти!

Который, судя по письму, жил себе припеваючи в одном замков Кассии.

Ненависть, что Элан давил все эти годы нашла выход в коротком заклинании. Маг вложил в несколько слов всю свою силу, позволил ей покинуть тело, оставив за собой только безвольную, слабую оболочку, и снести с лица земли далекий замок вместе с погубившим сестру упырем.

А потом он просто откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и ждал. Смерти. За убийство, пусть даже убийство твари в обличье человека, в Виссавии положена смерть. За нарушение прямого приказа умершего вождя не трогать Алкадия тоже положена смерть.

И Элан ждал наказания богини.

Ждать пришлось недолго — но в дом Элана явился не хранитель смерти, а одна из трех жриц Виссавии:

— Будешь молчать о случившемся.

— Слушаюсь… — не понял коленопреклонный Элан, но спрашивать побоялся.

Он не понимал, когда на следующий день поднялась над Виссавией буря — вождь оплакивал свою сестру.

Элану не понадобилось много времени, чтобы понять, как сильно он ошибся. И вместо замка заклятого врага, упыря, он снес замок, где вместе с детьми скрывалась сестра Элизара. Элан погубил единственных, кого еще любил вождь Виссавии.

Маг не понимал, почему его заставили жить и смотреть, как от нового удара Элизар сошел с ума окончательно и подсел на наркотики, он не понимал и до сих пор. Не понимал, зачем хранительница полгода назад заставила все открыть принцу Кассии, заставила Элана снести новое унижение и презрительные слова наследника:

— Не приближайтесь никогда ни к моей стране, ни к моим людям, маг… А вот эти слова Элан как раз понимал. И гнев Мираниса понимал. И презрение. Так должно быть. И сейчас бы Элан не ослушался, да вот только Аланна была кем-то, кем виссавиец на самом деле дорожил. А таких людей, которыми он дорожил, в этом мире было совсем мало.

Нет, Элан никогда не любил излишне холодной девушки, никогда не жалел об их расставании, но все же питал к ней некую слабость, близкую к симпатии. И потому не мог так просто забыть об ее письме и не прийти к ней на встречу.

Когда совсем стемнело, и в замке погасла большая часть огней, Элан перенес свое тело в главную залу. Владения Арама он знал как свои пять пальцев, сам помогал воспитаннику распределить по покоям гостей, потому без труда нашел дверь в небольшую комнату, смежную с покоями Калинки, где разместили Аланну.

Тихонько постучал, даже отсюда почувствовав, что девушка не спит — сидит за туалетным столиком и расчесывает длинные, цвета спелой пшеницы волосы. Видел внутренним зрением, как она вздрогнула, опустила украшенный самоцветами гребень на столик, накинула на плечи плащ, скрывая под ним простое, домашнее платье, скрепила лентой волосы в хвост и подошла к двери.

— Это ты? — мило улыбнулась она, пропуская Элана внутрь. — Я рада. Жаль, что ты не приходил раньше.

— Твое письмо меня напугало, — нахмурился Элан.

— М? — невинно усмехнулась Аланна. — Ну если тебя ко мне иначе не затянешь… прости, что моя тень будет присутствовать при нашем разговоре, — она показала на поклонившуюся гостю Лили.

— Я не хочу сплетен. Знаешь же, какие они, кассийские придворные.

— А недоверия жениха не боишься?

— Не думаю, что Рэми будет против визита старого друга.

«Очень в этом ошибаюсь,» — подумалось Элану, но спорить он не стал.

Они долго болтали, наверное, больше по пустякам. Сидели на террасе за крытым белоснежной скатертью столиком, любовались на раскинувшиеся по небу звезды, на шуршащее, черное море деревьев внизу:

— Красиво здесь, спокойно, — тепло улыбнулась Аланна. — Полюбила я почему-то вашу Виссавию.

— Почему же «почему-то»? — пожал плечами Элан.

— Ну… другие все не могут дождаться возвращения домой. У меня такое ощущение, что сама земля клана их отталкивает… не хочет сильно искушать.

— А тебя нет?

— А меня — нет. Хотя, как и другие, скоро я отсюда уеду и никогда сюда не вернусь… Мое место рядом с моим женихом. Место моего жениха — рядом с Миранисом.

— Сложно это, наверное, быть невестой целителя судеб?

— Глупый ты, — улыбнулась Аланна. — Сложно это быть одной.

Сложно любить и не быть любимой. Сложно любить того, с кем не можешь быть. Сложно жить с человеком, которого не любишь… с Рэми? Нет, не сложно.

— Хотя он тебя чуть было не убил?

Аланна пожала плечами, принимая из рук Элана чашу с эльзиром. Маг мягко сказал:

— Виссавия приготовила это для тебя. Пей. Это вернет краски на твои щеки.

— Беспокоишься? — усмехнулась девушка.

— Честно… мне было очень больно видеть, как он тебя убивает. И в то же время я не мог помочь… это чувство бессилия. Не люблю это чувство, нет больше, ненавижу!

— Мужчины, — Аланна опорожнила чашу. — Иногда вы сильнее нас, а иногда — слабы, как дети…

Элан ушел на рассвете, уставший, но довольный. Странно, но долгий, казалось, ни о чем разговор с девушкой слегка его успокоил. Аланна называла его другом. Так ли уж много было у него друзей? А имел ли он право на друзей?

Он бесшумно прикрыл дверь в покои Аланны и вышел в темный коридор, едва освещенный неяркими светильниками на стенах. Уже хотел свернуть в более широкий и светлый, как дорогу ему преградила отделившаяся от стены тень. Человек в черном плаще был молодым блондином, зим двадцати, не больше, высоким и излишне изящным для кассийца. Смутно знакомым, но Элан все никак не мог припомнить, где его видел.

— Что вы здесь делаете, Элан? — тихо спросил кассиец. В его голосе промелькнули легкие нотки презрения.

— Мы знакомы? — нахмурился маг, только сейчас сообразив, что его назвали по имени.

— Скажем так, я вас знаю. Но не хотел бы быть испачкан знакомством с вами.

Виссавиец почувствовал, что намечается разговор. И очень недобрый разговор. Метнулось во мраке коридора что-то белоснежное и пушистое, размером с собаку. Элан дернулся, но животное приластилось к ногам хамоватого незнакомца и ласково заурчало, ласкаясь. Узнав в комке с шерстью котенка барса, Элан успокоился. В стоявшем перед ним кассийце явно была ларийская кровь, Элан даже чувствовал в нем силу оборотня. А котенок, наверняка, всего лишь тотем клана, которые столь популярны теперь при ларийском дворе. Вот и в Кассию, видимо, мода пришла, что, впрочем, не его, Элана, дело.

— Мне казалось, вам явственно дали знать, что ваше присутствие тут нежелательно, хранитель вести, — голос незнакомца стал гораздо ровнее, уже больше не выдавая эмоций.

— Вам не казалось, — ответил Элан, косясь на котенка барса.

Животное вдруг резко изменило свое поведение: оскалилось, рычало, прижимало уши к голове и смотрело на виссавийца с откровенной ненавистью. Выдает чувства хозяина, хотя напрямую этих чувств не угадать — слишком сильны окутывающие блондина щиты.

— Тогда к чему вы здесь?

— Мы уже встречались?

Молодой мужчина подхватил барса на руки и, недолго помолчав, ответил вопросом на вопрос:

— Вы, кажется, забыли о своем обещании не приближаться к кассийцам? Принц приказал меня вас привести к нему, если вы вдруг выделитесь такой вот забывчивостью.

— А если я откажусь? — вздрогнул Элан, вовсе не горя желанием видится с наследным принцем Кассии.

— Тогда я пойду к Араму и расскажу, за что именно не любит вас мой барс, — мило улыбнулся незнакомец. — Например, за уничтоженный в Кассии замок?

— Вы слишком хорошо осведомлены.

Незнакомец пожал плечами, прищелкнув поводок к ошейнику барса. Он отпустил все так же рычащее животное на пол и ответил:

— На ваше счастье, таких осведомленных немного. Идемте, я провожу вас.

Кассиец еще раз внимательно посмотрел на Элана, и на его лбу вдруг вспыхнула синим руна. Элан похолодел, только сейчас поняв — перед ним один из телохранителей наследного принца Кассии. А, поняв, смирился. Видимо, ему суждено пережить еще один неприятный разговор с Миранисом. Ну что же, одним больше, одним меньше, не столь и важно.

Разминувшись в коридоре с двумя смеющимися девушками, они услышали:

— Какая прелесть! — в адрес барса, прежде чем девушки рассмотрели в полумраке лицо спутника Элана, умолкли вдруг и отошли в тень, уступая телохранителю дорогу. Боялись, понял Элан. Они все в Кассии боятся высших магов, в то время как в Виссавии их окружают уважением. Потому что высший маг — подарок богов, хоть и очень проблематичный подарок.

В полном молчании они миновали запутанную паутину коридоров и вышли к лестнице. Элан удивился — молчаливый телохранитель, оказывается, успел не так уж и плохо изучить замок, в то время, как другие гости частенько жаловались, что в лабиринте замка заблудиться раз плюнуть и плутать тут можно годами. Хозяин же барса находил дорогу безошибочно, ведя Элана самым коротким путем к покоям наследного принца.

Из темноты одного из коридоров вышел скромно одетый кассиец, наверняка — хариб телохранителя, принял от спутника Элана барса и вновь скрылся к тени. Животное было встрепенулось, явно не горя желанием отставлять обожаемого хозяина, но хватило всего одного слова юноши, чтобы оно успокоилось и послушно последовало за харибом, бросая в сторону телохранителя затравленные тоскующие взгляды.

— Чего вы хотите от Аланны? — вопрос застал врасплох.

— Просто хотел узнать, что у нее все в порядке.

Телохранитель остановился и обернулся к Элану. Миг он смотрел удивленно, и только сейчас, полностью разглядев уже не вспыхивающую, а горевшую на лбу телохранителя непрерывным синим светом руну, Элан понял — а ведь перед ним стоит тот самый целитель судеб, что вылечил несколько дней назад вождя. Да, странные пошли времена, если герои в нем вчерашние дети, а сегодняшние взрослые — часто бессильны. Вот и телохранитель принца — юнец юнцом, а поставил на уши клан всемогущих магов, три дня держа вождя узником в его собственном замке.

— С Аланной все в порядке, — сказал вдруг кассиец. — Когда она станет моей женой…

Элан облизнул внезапно пересохшие губы. Он и забыл на время, что телохранитель, несущий силу целителя судеб, еще и горячо любимый жених Аланны. Только теперь вспомнил он, где слышал этот голос. Ну конечно же, тогда, в таверне, когда разговаривал со скрывающем лицо любовником собственной невесты.

— Это вы, — пробормотал он. — Тогда я за Аланну спокоен.

— Кого вы во мне узнали? — внезапно всполошился телохранитель.

— Отца умершего ребенка Аланны, кого же еще? Мне ваши тайны ни к чему. Дайте мне слово, что с девушкой все будет в порядке, и более я не побеспокою ни вас, ни ее. Я знаю, что вы, арханы, горды до безумия и свое слово держите.

— К чему вам мое слово? Совесть проснулась?

— Может и так, — ответил Элан. — Знаю, что вы думаете иначе, но она у меня есть, совесть-то…

— Те двадцать человек, которых вы заживо сожгли в замке, вам по ночам не снятся? — прошептал телохранитель на ухо Элану, заставив его вздрогнуть. — Мне бы снились…

— Вы не понимаете…

— А как же, не понимаю! — продолжал шептать телохранитель. — Вы, виссавийцы, так легко убиваете, что мне становится страшно.

И тошно. Интересно, а если когда-нибудь вы, именно вы, станете невыгодным кому-то более сильному? Вас убьют так же легко? И так же останутся безнаказанными? Я не вижу, чем вы лучше Алкадия.

Тот хоть ненавидит, а вы… вы не чувствуете ничего…

Больно бьет телохранитель словами. Прицельно. Вопрос только — зачем?

— Впрочем, мы уже пришли, не так ли? Принц не спит, так что, думаю, мы можем войти. — Впервые Элан с удивлением понял, что телохранитель в ярости. Элан не понимал, чем аж так разозлил целителя судеб, но знал, что его спутник совершает непростительную для телохранителя ошибку, толкая без доклада гостя в покои принца.

Спальня Мираниса была погружена в полумрак. Только переступив порог, Элан понял, что пришли они очень даже некстати: стоя у открытого окна, казавшийся темной тенью на фоне светлеющего рассветного неба, Миранис нежно держал в своих объятиях тонкую, гибкую фигурку, осыпая щеки девушки жаркими, требовательными поцелуями.

Элан почувствовал себя неловко. Раньше, чем он очнуться успел, телохранитель сообразил свою ошибку и потянул гостя к выходу. Но в этот же самый миг красотка в объятиях наследного принца их заметила, вскрикнула пугливо и скрылась за спиной Мираниса.

— Лия? — удивленно спросил, казалось, в один миг забывший о присутствии Элана телохранитель.

Элан не очень-то понимал, что тут происходит, только вокруг вдруг запахло опасностью. Высший маг, до этого неплохо державший себя в руках, как с цепи сорвался. С ним рядом стоять было страшно, так напряглись в воздухе линии силы, хотя Эрремиэль не двигался, лишь сжал до хруста кулаки и дышал тяжело, будто после долгого бега:

— Ты… — Голос телохранителя дрожал от напряжения. — Ты мою жизнь сломал, ты жизнь моего брата испоганил, а теперь и Лия?

Элан улыбнулся, отходя в тень. Ссоры между телохранителем и принцем его интересовали мало, да и попасть под горячую руку, когда высшие маги начнут драться, не хотелось. А до драки было явно недалеко.

— Рэми… — шагнул к телохранителю принц. Эрремиэль отшатнулся, прошипев:

— Ты меня использовал… я понимаю. Но моя сестра!

— Рэми, давай поговорим…

— За что ты меня так ненавидишь? За что используешь тех, кто мне дорог… меня можешь ломать, но семья моя тут причем? Скажи?

Принц вздрогнул. Элан похолодел — хороши же отношения между принцем и телохранителем, если последний так думает о связывающих их с Миранисом узах.

— Считаешь опасным, — продолжал Эррэмиэль, — но держишь рядом с собой? Издеваешься? За что?

— Это не так… Рэми… выслушай.

— Убью! — вскричал вдруг телохранитель, бросившись к принцу.

Он схватил Мираниса за шиворот, вжал его в стену и занес над ним кулак.

— Рэми, не устраивай сцен, — холодно сказал Миранис, даже не пытаясь сопротивляться. — Не на виду у чужих.

— Мне плевать… — прошипел Рэми сквозь сжатые зубы. — Если я убью тебя сейчас, все закончится, правда? И больше меня не потянут из-за грани? Мне дадут, наконец-то умереть, не так ли?

— Рэми… Ты не сможешь меня убить…

Глаза телохранители вспыхнули синим безумством:

— Не будь так уверен, наследный принц Кассии. Ты слишком долго меня доводил. Теперь я могу все.

— Рэми, — вскричала вдруг забытая всеми девушка, повиснув на шее у телохранителя. — Не тронь его, слышишь, не смей! Не смей!

Она плакала, била кулаками по спине Эррэмиэля и не замечала, что тот уже давно отпустил Мираниса и в бессилии оперся о стену, опустив голову. Он все так же не двигался, хоть и заиграли на его щеках желваки, а принц, получивший свободу, сполз по стенке на пол к ногам телохранителя и вдруг безумно улыбнулся, глядя опустошенным взглядом в пол:

— Ну почему всегда и все получается так? — прошептал он.

Лия замерла. Рэми выругался и саданул по стене кулаком, разбивая ладонь в кровь, сорвал со стены гобелен с пегасом и швырнул его в Мираниса.

— Не думал я, что ты настолько дура, — сказал он фаворитке наследника и вышел. Девушка отшатнулась, будто ее ударили. Она вдруг очнулась, бросилась к принцу, отрыла его в ворохе мягкой ткани, прошептала:

— Ты в порядке? Мир…

— Иди в свои покои! — прошептал Миранис, поднимаясь. Будто вспомнив, что они не одни, он посмотрел на Элана, учтиво улыбнулся:

— Поговорим позднее, хранитель вести.

— Конечно, принц, — поклонился наследному принцу Кассии Элан, сделав вид, что ничего не произошло. Виновница происшествия, которую телохранитель назвал Лией, дрожала за спиной наследника, избегая встречаться взглядом с Эланом.

Виссавиец ее понимал. Любовница, пусть даже любовница принца, в Кассии существо не совсем уважаемое. Другое дело в Виссавии: пока принц не женат, а Лия не замужем, в такой связи виссавийцы бы не видели ничего плохого.

— И надеюсь, произошедшее здесь останется между нами.

— Естественно, принц, — ответил Элан, сомневаясь, что это можно будет оставить «между нами». Рэми был слишком зол, а высшие маги частенько творят глупости в минуты неконтролируемой злости. Тем более, этот высший маг.

Рэми несся по коридорам, оглушенный гневом. Кричал что-то вслед Лерин. Белоснежной тенью бежал рядом Рык. Отшатывались в сторону придворные, молча пропускали его виссавийцы, мелькали на стенах гобелены и картины, слился в непрерывную, желтую линию свет светильников.

Рэми сбежал по широкой лестнице, чудом не поскользнувшись и не свернув себе шею на укрытом ковром мраморе, миновал зал, едва не врезавшись в одну из витых колон и ударом ноги распахнул тяжелые, белоснежные двери.

Там, за стенами замка, разливался кровавый рассвет. Солнца еще не было видно, но небо уже стало бурым, как застывшая кровь, и быстро затягивалось тучами. Опять приближается буря? А плевать!

Рэми кожей чувствовал, как перешептывались за его спиной перепуганные придворные, как окутывал его синий кокон силы, и как сама сила тугими, хлесткими волнами лилась наружу, срезая с окрестных деревьев ветви.

Он не мог этого сдерживать. Даже более — он не хотел этого сдерживать. Единственная разумная мысль, что еще осталась в его сжираемом гневом сознании — он не может причинить никому вреда.

Потому не может себе позволить взорваться в замке. Не может…

Рэми прыжком оторвался от земли, стрелой устремляя свое тело в лесную гущу. Барс не отставал. Он бежал где-то внизу, мелькая среди трав белоснежной молнией. Расступались перед Рэми деревья, смыкались за его спиной, и все сильнее стягивались тучи, закрывая небо плотной, низкой занавесью.

Теперь он один. Теперь можно. Рэми вдруг ослаб. Он кубарем повалился на землю, царапая руки о острые сучки. Встал на колени, сжался в комок, обняв голову руками, и дал свободу просящемуся наружу потоку силы.

…Лия и Мир… … в низких тучах появились ниточки молний, заплакал гнусаво гром…

…маленькая, невинная Лия и циничный ловелас-Мир. Вместе?…

…над Виссавией опустилась тьма, густая, непроглядная, окутала она Рэми, пряча его горе и отчаяние от всего мира…

…что же ты творишь? Принц? Как смеешь?…

…и подул ветер…

Ветер крепчал. Стонали под порывами деревья. Сыпались на землю сломанные ветки, выл Рык, жался к боку хозяина. Но Рэми уже ничего не видел. Он бил кулаками землю, кусал до крови губы, сходя с ума от бессилия. Он ничего не мог сделать! Он доверял Миру, он доверял Лие, они его предали, но Рэми ничего не мог сделать! Поздно!

Мурлыкал и терся просительно о ноги барс, умоляя успокоиться, но Рэми, не зная, как выплеснуть наружу обиду, боль, разочарование, глотал злые слезы… И молил о чем-то, и сам не знал о чем. Он ненавидел сейчас Мира, его эгоизм, и в то же время сам истязал себя, напрягая связывающие его с принцем нити. Он чувствовал себя бабочкой, попавшей в сети паука и рвался, рвался из последних сил, оставляя на паутине пыльцу и кусочки крыльев.

— Ненавижу, как же я тебя ненавижу, Мир!

Ответила Виссавия. Хлынул на землю дождь, стегая землю тугими, холодными струями, смывая боль и обиду, и последние остатки сил ураганным ветром пролетели над лесом, сгибая до самой земли гордые березы.

— Ненавижу!

— Кто вы?

Вопрос был тихим, но усиленный магией прорвался таки через шум ветра и донесся до Рэми. Телохранитель замер, быстро приходя в себя. Он вызвал эту бурю, он заставил Виссавию отозваться… и он теперь не может показаться Араму в обличие телохранителя принца, не может воспользоваться маской… Ветер заметно ослаб, дождь перестал бить тяжелыми каплями, пробились сквозь тучи еще окрашенные красным лучи восходящего над лесом солнца.

— Кто вы? — повторил стоявший за спиной Арам. Рами обернулся. Арам вздрогнул, как он удара, и вдруг упал на колени, склонив голову:

— Вождь!

— Дурак, — ответил Рэми, поднимаясь и приводя себя в порядок. Гнев прошел, оставив за собой опустошение и безразличие. Рэми хотел сейчас одного — уйти и остаться одному.

Или, действительно, поддаться порыву, открыться этому недоумку Араму, стать наследником и горячо любимым племянником вождя Виссавии и забыть о Мире? О его предательстве? Оторвать от него Лию и навсегда уйти из Кассии, в которой для него, Рэми, никогда не было места?

«Уходи немедленно, — продрался через душивший Рэми гнев голос хранительницы. — Я сняла с тебя маску, Пока Арам не понял, что ошибся, уходи! Если не хочешь быть узнанным.»

— Поздно, — усмехнулся Рэми, видя, как встрепенулся вдруг Арам, понимая, как поднял на него ошеломленный, воплощающий взгляд.

— Вы не вождь, — прошептал виссавиец, вставая с травы и присматриваясь к Рэми. — Тогда почему она вас слушает? Почему вы так похожи?

— Потому что она щедра на дары, — язвительно ответил Рэми. — На смерть — тоже щедра. Берегите своего вождя… если не хотите, чтобы я его убил.

— Вы не в силах…

— Вы меня не знаете.

— Она выбрала вас наследником… И вы Кассиец… — Арам смотрел на горящие татуировки на запястьях Рэми. — Мой архан, я отведу вас к вождю…

— А то вряд ли.

— Я прошу вас.

— Я сказал нет! — закричал Рэми. — Арам, вы оглохли? Смерти хотите? Так я устрою.

— Моя жизнь в ваших руках, наследник, — покорно прошептал Арам, склоняя перед Рэми голову. — Вы можете сделать со мной все, что угодно, это правда. Но я вижу в вас непонимание и боль.

Позвольте мне…

— Не позволю. Со своей болью справлюсь сам…

— Элизар тоже так говорил…

Рэми не выдержал. Когда он очнулся, он сидел на Араме, сжимал пальцами тонкую шею юноши-виссавийца и смотрел, как из почти черных глаз уходит жизнь.

— О боги… — спохватился Рэми, отпуская виссавийца. — Вы живы?

— Не беспокойтесь, наследник, жив, — в глазах Арама было столько… поклонения, восхищения, радости, что Рэми вздрогнул.

Этого придурка только что чуть не убили! Чему он радуется, о боги?

— Вы совсем дурак, Арам, если лезете под руку разгневанному магу. Да еще и сравниваете меня с сошедшим с ума Элизаром.

Неужели вам жить расхотелось?

— Простите, наследник, я действительно был неосторожен, — сразу же начал оправдываться Арам.

У Рэми незамедлительно начала болеть голова. Он не понимал этого нового, преобразившегося Арама. Не понимал, куда делась торжественная, так импонирующая Рэми гордость виссавийца, и откуда появилась эта услужливая, раздражающая покорность?

— Никогда не стану вождем Виссавии, — устало сказал Рэми, поднимаясь. — Не понимаю вас…

— Если Виссавия вас слушает… — также смиренно ответил Арам, — то это уже неминуемо.

— Уходи, — прошептал Рэми. — Приказываю тебе, Арам, уходи!

Убирайся! Пока я не навредил тебе! Уходи… прошу! Если я убью тебя, то буду об этом жалеть…

— Мы продолжим разговор, наследник, когда вы придете в себя, — покорился Арам.

Они столь послушны, усмехнулся Рэми. Они столь милы… ластятся как змеи, чтобы укусить в самый неожиданный момент. Все они…

Небо расчистилось, откуда-то вновь появился спрятавшийся на время Рык, ласкаясь к ладоням хозяина. Рэми не мог сидеть на месте: остатки гнева гнали его вперед. Он долго брел по лесу, не зная, куда идет и зачем, пока густая чаща не расступилась и не появилась позолоченная солнечным светом полоска реки. Стало жарко. Барс шумно дышал, открыв пасть и высунув язык, порхали над растущей у самой кромки воды купальницей бабочки капустницы, тихо шептал неподалеку камыш.

Рэми устало опустился на сочную, напоенную близостью влаги, прибрежную траву, так и не решив, что ему делать дальше.

Вернуться к Миранису? Он не мог. Остаться в Виссавии? И этого он мог. Он просто хотел побыть один и подумать. Дать себе успокоиться.

— Вот ты где, — сказал кто-то за спиной, и Рэми мгновенно напрягся:

— Отойди! Отойди, пока я сам тебя не убил.

— Так на меня обижен, что сам мечтаешь умереть… — принц подошел и положил руку на плечо друга. — Рэми, давай поговорим.

— Мне кажется, нам не о чем говорить. И так все понятно…

— Проклятый упрямец, — сказал Мир, усевшись рядом. Барс, с такой нелюбовью относившийся к чужакам, сразу же взобрался Миранису на колени и лизнул его в щеку.

— Надо же… где ты взял такое чудо? — засмеялся Миранис, лохмача шерсть урчащего животного.

— Лерин подарил… — хмуро ответил Рэми.

Он не хотел разговаривать с Миранисом, но того обжигающего гнева, как некоторое время назад, уже не испытывал. Рэми был опустошен и устал. Он просто не хотел думать: ни о Мире, ни о Лие, ни о чем еще либо.

— Я даю тебе слово, Рэми, — начал Миранис, — что Лия для меня не просто очередное увлечение. Если было бы так, я бы никогда не прикоснулся к твоей сестре. Лия для меня нечто большее, и, когда мы вернемся в Кассию, она станет моей женой.

Рэми сглотнул, потом посмотрел на все так же улыбающегося Рыку принца и вдруг сказал:

— Я люблю Лию, но Кассию я тоже люблю. Я не хочу, чтобы наследный принц брал мою сестру в жены только потому…

— Что боится целителя судеб? — развеял его сомнения Мир.

Рэми промолчал. К чему слова? И так все понятно.

Рык вдруг навострил уши, уловил какой-то шорох к камышах и, спрыгнув с колен Мира, белой молнией исчез в прибрежных кустах черемухи. Мир обнял руками колени, положив на них подбородок, посмотрел на реку, на темнеющий на другой стороне еловый лес.

— Красиво здесь, правда? — сказал вдруг он. — Спокойно.

Впервые за долгое время, несмотря на все, что произошло, я смог нормально подумать. Здесь, как в храме, душа отдыхает… Здесь можно ничего не опасаться.

— Я опасаюсь… — вдруг прервал его Рэми, — я не хочу становится наследником вождя, и у меня есть на то причины. И я боюсь, что тебе не нужен. Боюсь, что тебе в тягость. После того, как я стал этим…

— Ты исцелил вождя. И ты не стал вновь целителем, узнав о моей связи с Лией, чего же ты боишься, Рэми? Я люблю твою сестру, понимаешь? Впервые в жизни я люблю… и впервые в жизни я понимаю твои чувства по отношению к Аланне. Раньше — не понимал. Потому ты можешь… встречаться с моей сестрой, когда этого сам захочешь. Ты должен это делать. Я не хочу, чтобы ты терял время… из-за каких-то глупостей.

— Мораль ты называешь глупостью? Может, именно она не позволяет нам этих глупостей совершать?

— Может, любовь дарят боги?

— Или ею испытывают.

— Раньше из нас двоих я был более циничным, — тихо и тепло засмеялся Миранис. — Ты больше не злишься?

— Я не могу на тебя злиться, не имею права. Ты — мой принц…

— А ты — мой брат, — усмехнулся Миранис. — Ты мой глупый, младший братишка, которого я за уши тащил к взрослению. А когда ты вырос, перерос меня, я и сам уже не рад.

— Почему?

— Потому что я тебе завидую, — откровенно сказал Миранис. — Завидую, что ты имеешь эту страну… а все же находишь силы от нее отказаться. Только не понимаю — зачем.

Рэми прикусил губу, задумавшись. Он уставился в желтый цветок купальницы у его ног и, так и не отрывая от него взгляда, вдруг рассказ все. И о своем разговоре с хранительницей, о том, как он шел убивать Элизара, и о своих сомнениях. И о том, что может оказаться лишним после того, как у дяди родится сын… закончил он рассказ одной лишь фразой:

— Интересно, что было бы, если бы я все же опустил кинжал… если бы я его убил?

— Я бы в тебе разочаровался, — грустно усмехнулся Миранис, похлопывая Рэми по плечу, невольно добавляя про себя: «Тогда предсказание Ниши, наверное, бы не исполнилось. Тогда бы я жил.»

И тотчас устыдился собственных мыслей.

— Мир?

— М-м-м-м?

Барс выскочил из травы и, улегшись между друзьями, подставил ладони Мира пушистое, чуть влажное от уже выпавшей росы брюхо.

— Мир, я прошу тебя… оказать мне услугу.

Рука принца замерла. Барс недовольно зафырчал, требовательно ударив по ладони Мираниса мягкой лапой. Мир улыбнулся, пальцы его скользнули под подбородок котенка, почесывая мягкую, покрытую белоснежной шерстью шкуру. Рыку понравилось: он прикрыл желтые глаза и тихо замурлыкал.

— Я слушаю.

— Я долго думал… что бы между нами не случилось… я доверяю тебе, — Мир слушал внимательно, не прерывая, хотя чувствовал, что Рэми говорит что-то не то. Пальцы принца скользнули за ухо барса. Рык продолжал тихо урчать, плавясь в волнах удовольствия. — Я хочу быть уверенным, что если стану целителем судеб, ты сможешь меня удержать…

— Как я тебя смогу удержать? — усмехнулся Мир. — Сказать по правде, ты и сейчас сильнее меня. Если еще честнее — любой телохранитель сильнее меня. Даже когда я стану повелителем, моя сила с вашей не сравнится, хотя об этом мало кто знает. Я на виду, вы — в тени. Судьба у вас такая. Хотя, иногда я вам завидую.

— Потому позволь мне дать тебе клятву подчинения, — прервал его Рэми.

Мир вздрогнул, не поверив своим ушам. Почувствовав волнение человека, барс сел на траве, уставившись на принца внимательным, немигающим взглядом.

— Что? — переспросил наследник. — Рэми… ты, упрямый, свободолюбивый, хочешь подчинить свое тело каждому моему приказу? Ты, кто сопротивлялся мне всеми силами, теперь хочешь стать моим рабом? Совсем с ума сошел…

— Я знаю, что ты не используешь эту силу мне во вред.

— Что если ты станешь вождем Виссавии, если интересы наших стран пойдут вразрез? Ты мне настолько веришь? Думаешь, что я не воспользуюсь своим преимуществом?

— Не воспользуешься, — упрямо ответил Рэми. — А я хочу быть уверен, что ты сможешь меня сдержать… если вновь появится целитель судеб. Пожалуйста, Мир. Я с ума сойду, если буду бояться, что сорвусь и потяну с собой Кассию… я, как твой телохранитель, не могу этого допустить. И ты единственный, кого даже целитель судеб никогда не тронет.

— Как знаешь, — согласился Мир. — Ты сам это выбрал.

Принц медленно поднялся. Телохранитель опустился перед ним на колени и зазвучали в особой, полной шорохов и всплесков воды тишине леса магические слова, когда вспыхнули в воздухе синим руны и запахло грозой… боги приняли клятву. Мир опустился на траву рядом с опустившим голову Рэми и вдруг сказал:

— Дурак ты. То не доверяешь, то слишком доверяешь. Почему у тебя не бывает в меру?

— В меру неинтересно, — слабо улыбнулся Рэми.

Рык, обделенный все это время вниманием, требовательно боднул хозяина в бок. Рэми облизнул губы и вдруг протянул…

— Ми-и-и-ир…

— Да?

— Давай напьемся.

Мир горько усмехнулся. Напьемся? И это он слышит от телохранителя, от идеального и чистенького Рэми? Боги, куда катится этот мир?

— А давай! — махнул рукой Миранис. — Счас вернемся в замок и…

— Зачем в замок? Я ведь тут… наследник.

Рэми выхватил из воздуха чашу с вином и подал ее Миранису.

Потом вторую, которую быстро опорожнил. Выкинув пустую чашу в кусты, он откинулся на траву, посмотрел на чистое, пронзительно голубое небо, и сказал:

— Сегодня всех их пошлю… и Виссавию, и Кассию.

— Пошлем, — поправил Мир, с легким подозрением пригубил вино. Но Рэми явно знал, что заказывал — напиток оказался крепким, выдержанным, сразу же дал в голову. В самый раз чтобы напиться. И место тут хорошее. Плеск воды, шорох ласкаемой ветром травы и заливистое пение соловья, спрятавшегося в прибрежной иве.

Вечерело. Медленно заходило за деревья солнце, а ни от принца, ни от его вздорного телохранителя было ни слуху, ни духу:

— Может, пойдем, их поищем? — в который раз спрашивал Лерин, не находивший себе места в отделенных ему покоях.

— Пусть сами разберутся, — все так же отвечал Кадм. — Целитель судеб вновь не пробудился, иначе бы мы почувствовали, значит, все не так уж и плохо. А чем больше проходит времени, тем меньше вероятность, что Рэми вытворит глупость. Да и Виссавия не сильно-то даст ему разойтись. Это мы уже проходили.

— Тихо! — оборвал их Тисмен.

Телохранители напряглись. Через мгновение Кадм услышал то, что уже давно слышал его более чуткий друг — странный звук, доносящийся из смежной с покоями Лерина спальни принца.

Приоткрыв дверь, они застыли на пороге, когда оттуда выскользнул белый ворох шерсти, прыгнул на кресло, где только что сидел Кадм и устроился на подушках, облизывая переднюю лапу.

Телохранители не замечали барса, их внимание привлекла спальня наследного принца. Погруженную в полумрак комнату заполнял громкий храп на два голоса. Пахло дорогим вином и чем-то еще, в чем травознающий Тисмен живо угадал запах аира.

Улегшись, вернее, развалившись на широкой кровати принц и его юный телохранитель мирно спали. Лерин подошел к окну, бесшумно задернул шторы, погрузив спальню в темноту и выпроводил обоих друзей за дверь, при этом облегченно вздыхая.

— А ты боялся! — хмыкнул Кадм. — Рэми очень даже спокойно… для него спокойно воспринял радостную новость.

Глава 9. Вождь

Когда Рэми продрал глаза, он думал, что еще спит… прямо перед ним, в полумраке, невинно обнимая подушку, почмокивал во сне растрепанный Миранис.

— О боги! — тихонько простонал Рэми, поднимаясь с кровати. — Голова-то как болит…

Погуляли они вчера знатно. Последним, что помнил Рэми, было влажными сумерками, чмокающим под ногами болотом, и разрывающим голову ревом Мираниса, что пытался прогорланить какую-то веселую песенку…

О чем «пел» принц, Рэми вспоминал с трудом, да и не особо хотел вспоминать. Кажется, как всегда — немного о вине, немного о кабачных девках… О чем еще может «петь» нажравшийся кассиец?

Спали они одетыми. Рэми глухо застонал. Штаны его были выпачканы подсохшей за ночь грязью, эта же грязь была на шелковых простынях, эта грязь, казалось, впиталась в каждую пору саднившей кожи.

— Смыть бы с себя все это, — прошептал Рэми, с трудом поднимаясь. И побыстрее…

Пол поплыл под ногами. С трудом удержавшись, чтобы не упасть обратно на кровать, Рэми оперся на столик, свалив на пол вазу с незабудками…

Принц простонал во сне, прижал к себе подушку, трогательно погладил ее за краешек и вновь зачмокав, повернулся на другой бок, умудрившись при этом любимой подушечки не упустить. Рэми бы посмеялся, да тошнота была слишком сильной.

Поблагодарив богов, что не разбудил наследного принца, он собирал силы для передвижения к двери, как та самая дверь осторожно открылась, и внутрь заглянул Кадм.

«Проснулся, надо же, — голос телохранителя в голове Рэми слегка отдавал ехидством. Хотя, какое там слегка — Кадм, явно потешаясь над дружком, проскользнув в спальню принца и подставил едва державшемуся на ногах Рэми плечо. — Идем. Понемножку, правая ножка, левая ножка, а то тебя и вырвать может. Нам оно надо?»

Нам оно было не надо. С трудом проделав несколько шагов до порога, Рэми подождал, пока Кадм прикроет за ними дверь, и с помощью телохранителя опустился в кресло.

Рык, явно соскучившись, потерся о ноги хозяина и улегся на полу, не спуская с Рэми обожающего взгляда.

— Пить надо уметь, — сказал Кадм, подавая другу чашу. — Пей, легче станет.

— А надо ли? — холодно поинтересовались за спиной.

Рэми вздрогнул. Потом отпил глоток и тихонько попросил Лерина говорить тише. Мол, голова и так раскалывается.

— Что мне за дело до твоей головы? — взвился Лерин. — Сам принца опоил, а теперь в жертву играется. Думаешь, мы поверим?

— Ну да, опоил невинного ребеночка, — вступился за Рэми Кадм. — Легче?

Рэми кивнул. И в самом деле легче: голова больше почти не болит, не кружится, и зеленые занавески на окнах даже не раздражают. Кадм нагнулся над Рэми и тихо прошептал ему на ухо:

— Когда в следующий раз соберешься побезобразничать, обо мне не забудь.

— Какое убожество, — выдохнул Лерин. — Мило вам поболтать…

Обменяться опытом. А сам найду себе занятие поинтереснее.

Чуть позднее Рэми оттаивал в теплой воде, а Кадм сидел на краю деревянной ванны и рассказывал о своих приключениях в столице. Рэми слушал вполуха, всеми силами пытаясь разобраться с так и не выветрившимся из головы туманом. Получалась плохо — казалось, что в тело ватой набили, все перед глазами плыло и дико хотелось спать. Да кто ж Рэми даст?

В дверь постучали. От неожиданно громкого, требовательного звука голова вновь дико разболелась, и Рэми, зашипев, выпустил в пенную воду мыло. Выругавшись, он пытался поймать упущенный кусок, но мыло, подобно верткой рыбе, выскальзывало из ладоней, оставляя за собой в воде белесый, неприятный след. Еще и этот запах…

Смеясь, Кадм резко задернул занавеску, отделив нишу с ванной от остальной комнаты, и лишь тогда сказал:

— Войдите.

Дверь чуть скрипнула, раздались шаги, потом — обычные приветствия. Голос пришельца Рэми не был знаком, а слова и вовсе насторожили:

— Мой вождь будет счастлив видеть наследного принца Кассии за завтраком в своем замке.

— Боюсь, принц не очень хорошо себя чувствует и сейчас отдыхает, — вежливо ответил Кадм. — Потому завтрак у него, скорее всего, будет поздним. Право, не стоит заставлять вождя Виссавии ждать пробуждения Мираниса.

— Смею настаивать, телохранитель, — вежливо ответил все тот же голос. — Если принц чувствует себя неважно, то я целитель.

Излечить последствия… гм… вчерашней ночи для меня сущие пустяки, и если вы позволите, я с удовольствием избавлю наследного принца Кассии от никому ненужных страданий. А позднее, если вам будет угодно, я займусь и его телохранителем.

Кажется, Эррэмиэль вчера сопровождал принца и… пострадал не меньше.

— Простите меня, целитель, но лечением принца и его телохранителей мы займемся сами.

— Вы нам не доверяете? — голос целителя был все так же спокоен, как и уверен в своей правоте. А Рэми боялся пошевелиться, забыв о так и не пойманном мыле и осознавая — только из-за него Кадм отказал гостю. Боги, стоит хоть одному виссавийцу присмотреться как следует, стоит войти проникнуть под щиты в его душу… и… Но ведь Рэми уже отказывал и не раз, почему же тогда они раз за разом настаивают?

— Я доверяю вам, виссавиец, — так же холодно ответил Кадм. — Но за здоровьем принца и его телохранителей следит Тисмен. Вы же понимаете, что в этом его призвание, так к чему необоснованные подозрения и обиды?

— Как знаете, — сдался целитель.

— Если вы так настаиваете, я разбужу принца, хотя мне это не нравится. Если Миранис захочет принять предложение вождя, мой хариб уведомит о том Арама. Еще что-то?

— Да. Наш человек исполнил просьбу Мираниса и слегка… подкорректировал память ваших арханов. Никто более не помнит ни о том, что целитель судеб был мертв, ни о том, в каком состоянии принес его в замок Арама вождь. Но… ни один из наших людей не смог подойти к Лилиане, новой фаворитке вашего принца.

Рэми сжал зубы, услышав слово «фаворитка».

— Хариб телохранителя, несущего силу целителя судеб, уведомил нас, что Лилиана не нуждается в данной коррекции…

— И вы хотите подтверждения?

— Да, архан.

— Сестрой Эррэмиэля я займусь лично. Спасибо вам за заботу.

— Не за что. Я и мои люди всего лишь исполняли приказ Арама.

Значат ли ваши слова, что вы удовольствуетесь моей работой? Что мы не должны трогать Лилиану?

— Вы правильно меня поняли.

— Спасибо, Алкадм. Могу я теперь удалиться?

Дверь тихо закрылась.

— Время поднимать принца, — кинул Кадм Рэми. — Прости, дружок, но пора работать, так что выходи из воды.

Пока Рэми одевался при помощи своего хариба, Кадм скрылся в спальне. Некоторое время оттуда раздавалось недовольное мычание, потом в дверь, не забыв поклониться вытирающему волосы Рэми, вошел телохранитель принца, и воцарилась тишина.

Мир появился из спальни достаточно скоро. Уже полностью одетый, неожиданно серьезный, он кивнул Рэми и кинул:

— Собирайся, пойдешь со мной. Кадм, ты и остальные телохранители останетесь в замке.

Для их разговора вождь выбрал уютную, небольшую комнату, в которой его мать когда-то принимала гостей. Отделанные дубовыми панелями стены украшали портреты. Еще совсем недавно Элизар не мог их даже видеть. С правой стены от входа смотрел на него старший брат, тогда всего лишь мальчишка, которому только-только исполнилось одиннадцать.

Элизар помнил те дни, когда писалась эта картина. Помнил, как брат жаловался, что ему скучно стоять на месте, как перебирал копытами за его спиной белый как снег пегас Арис, как то и дело расправлял затекшие крылья, и тогда на поляну сыпалась с перьев белоснежная пыльца, окутывая солнечный день серебристым туманом.

Элизар стоял за спиной художника и заворожено смотрел, как ласкала полотно кисть, оставляя едва видные глазу мазки, как постепенно хаотическая игра красок складывалась в знакомое до боли лицо, ловила истинный, скрываемый за маской наследника характер брата — вздорного мальчишку, которого слишком рано заставили стать взрослым.

На противоположной стене, черный, как смоль пегас уносил в небо маленького, счастливого мальчика с растрепанными волосами.

Элизар не хотел узнавать в ребенке себя, отказывался. И Каштана, своего пегаса он не видел так давно… надо будет навестить старого друга, надо будет вспомнить, как это, взлетать на его спине в небо, оставляя за собой едва заметный шлейф черной пыльцы.

Каштан красив… но пегас отца был красивее. Даже нарисованный, он прожигал спину Элизара умным, всепонимающим взглядом, распластав медово-коричневые крылья над своим хозяином — отцом вождя. Рядом с ним была и мать с Риной на руках.

Молодая, красивая…

Такими они остались в памяти Элизара, вечно молодыми, вечно улыбающимися с картины. И никогда брат не вырастет, и никогда родители не постареют. Потому что мертвы.

Элизар встрепенулся и шагнул навстречу вошедшим гостям. Как и вполне ожидалось, принц Кассии на завтрак явился не один, а со своим любимым телохранителем. Странный мальчишка этот целитель судеб, интересный. Был бы виссавийцем, взлетел бы высоко, с таким-то даром. А серые глаза его то и дело вспыхивают синим сиянием, значит, магии в нем много, наверное, слишком много…

Элизар поприветствовал принца, кивнул телохранителю и показал на небольшой, покрытый кремовой скатертью столик. Принц сел, телохранитель остался стоять за спиной. Элизар опустился на стул напротив гостя и украдкой посмотрел на застывшего Эрремиэля.

Этот маг, даже когда лежал на пыточном столе, так и не открылся. Щиты у него неожиданно сильны, наверное, тем интерес к себе и разжег. Принца защищать такими щитами — понятно. Но телохранителя? К чему?

Подкладывая Миранису на тарелку куски баранины, Элизар то и дело украдкой посматривал на Эррэмиэля. Мальчишка ведь еще совсем, а стоит, даже не шелохнется. Не реагирует на слова, будто не слышит, вида не подаст, что вообще в чем-то заинтересован. Как статуя, завернутая в темно-красный плащ, неживая, начиненная магией, и в то же время интригующе прекрасная.

Как надежная защита, поправил себя Элизар. Щиты вокруг принца держались на славу, таких даже ему, вождю Виссавии, не пробить, приходилось вне обыкновения довольствоваться зрительным контактом, улавливать едва слышимые нотки в голосе гостя, хотя это было и нелегко, и неприятно.

В присутствии телохранителя почувствовать Мираниса было невозможно. Скрывать свои чувства за щитами наследник явно умел с самых пеленок, а тут ему в том еще и телохранитель помогал. В Кассии, где каждый архан какой-никакой, а маг, где все друг другу враги и интриги — нормальное дело, такое умение становится необходимым, тем более наследному принцу.

Но Элизар к подобному не привык. Своих виссавийцев он видит насквозь. Калинку — видит. И ее страсть видит, и ее безумную, несколько наивную и невесть откуда взявшуюся любовь — видит, а принца — нет.

Чувство магической слепоты необычно. Раздражает. Тем более, что разговор намечается очень важный и трудный.

— Я хотел бы с вами серьезно поговорить, мой друг, — начал Элизар.

— Так поговорим, — невозмутимо ответил Миранис, принимаясь за салат.

— Некоторые разговоры не терпят лишних свидетелей.

Рука принца на мгновение застыла у рта, потом продолжила свой путь к губам, а в глазах проскользнуло удивление, смешанное с легкой иронией.

— Вы о моем телохранителе? Жизнь Рэми зависит от моей жизни.

Телохранители не даются мне просто так, они выбираются богами. А боги видят все…

— Далеко не все, — прошептал Элизар.

— Странно слышать такие слова от «сына Виссавии», — усмехнулся Миранис, отпив немного ларийского вина из чаши. — Однако, мой друг, ваши отношения с собственными покровителями меня касаются мало. Если вы сами, естественно, не захотите о них рассказать. Своим же богам я доверяю.

— Пожалуй, не захочу, — согласился Элизар, поставив локти на стол и нагнувшись к Миранису. — Разговор пойдет о другом.

Скажите мне, зачем вы на самом деле приехали в Виссавию?

— Это не о другом, — неожиданно возразил Миранис. — Это о том же самом.

— Я знаю. Виссавия приказала вас принять, — перешел вождь на «ты». — Скажешь, зачем?

— Если ты не в силах понять собственную богиню, то как я тебе объясню? — принц держался холодно и естественно.

Непробиваемый. Тяжело с такими. — Я уже сказал — твои отношения с Виссавией это твое личное дело.

— Спрошу по-другому — как в твоей свите оказался мой наследник?

Все же они не всегда умеют притворяться, подумалось Элизару, когда Миранис на миг побледнел. Но более странным оказалось другое — щиты телохранителя дрогнули. Будто волновался больше не принц, а стоявший за его спиной целитель. Почему волновался?

Чего опасался? И какие могут быть у кассийцев тайные дела с Виссавией… помимо странного, не дающего вождю покоя мальчика, которого встретил вчера Арам.

— Я и сам объясню, — тихо продолжил Элизар. — Виссавия нашла себе наследника… я не знаю, каким чудом она выбрала именно его, я не знаю, каким чудом ты приобрел над ним власть, но не тебя моя богиня приглашала в клан, его, не так ли?

— Может, и так, — принц отодвинул тарелку и откинулся на высокую, резную спинку стула.

Его щиты вновь были монолитными, но вождь чувствовал — теперь охрана принца дается телохранителю гораздо дороже…

Волнуется. С трудом держит себя в руках, оттого и слегка вибрируют щиты, реагируя на бушующий в душе мага огонь. Что тебя так взволновало то, а, целитель судеб?

— Что на самом деле ты ищешь в моей стране?

— Возможно, справедливости?

Мир провел пальцем по ободку чаши и продолжил:

— Я прошу так немногого, чтобы ты, вождь Виссавии, помог мне справиться со собственным отродьем.

Элизар бы в удовольствием, вопрос только как?

— Алкадий — брат моего учителя.

— Алкадий — убийца, который захотел моего трона.

— Не верю, — выдохнул Элизар. — Ни один виссавиец не захочет какого-то трона какой-то страны.

— Кассия для тебя «какая-то»?

— Ты просто не знаешь, что такое на самом деле единение в богиней, мой друг, — усмехнулся Элизар. — И никогда не познаешь, потому что это убьет в тебе всякое желание возвращаться домой. А твое место не тут, там, и ты об этом великолепно знаешь.

— Возможно. Но вы все равно ошибаешься. Твой Алкадий пытался меня убить. Полгода назад мои телохранители почти до него добрались… Алкадий как раненый зверь уполз в Темные Земли. А он магический вампир, да ты лучше меня знаешь, набрался от местных тварей сил… и вновь вернулся в Кассию.

— Дальше.

— Ты был не первым виссавийцем, который убил моего целителя судеб. И не первый раз его воскрешали.

— Вот как? — Элизар бросил взгляд на застывшую за спиной Мираниса фигуру телохранителя и задумался.

Отец отпустил Алкадия, это правда. Пожалел Акима, и это правда. Но не пожалел самого мага. Для виссавийца, пусть даже для вампира и отверженца, жить за пределами клана — это мучение.

Алкадий наверняка бесился от боли, сходил с ума от обиды, вот и творил глупости, как недавно творил их и Элизар. Сумасшедший маг, это ведь никогда не было подарком.

Несмотря на то, что все закончилось, Элизар по-прежнему чувствовал страх своих подданных. Даже сестра его боялась, только раньше Элизару это даже нравилось, а теперь… убивало.

Но если Алкадий действительно набрался чужой магии в Черных Землях, то у вождя нет такой силы, чтобы встать против него за пределами клана. И, значит, помочь Миранису он не может. Значит, и обещать не будет…

— Я бессилен, прости.

— Я знаю, — прошептал Миранис.

— Могу лишь… попробовать вновь вызвать целителя судеб. Но сомневаюсь, что это поможет. И ты об этом знаешь, не так ли? Или мне продолжить?

Миранис знал. Элизар читал это в его глазах и немного жалел этого телохранителя-мальчишку, что по глупости, да по молодости влез в болото… где в скором времени и завязнет.

— Но даже попытаться тебе помочь я могу только при одном условии — ты отдашь мне наследника…

— Отдашь? Как вещь? Вы, виссавийцы, иногда меня поражаете.

— Этот мальчик принадлежит нам.

— А ты думаешь, я его держу? — осторожно спросил Миранис. — Ты сильно ошибаешься…

— Отдай мне наследника, — повторил вождь. Этот разговор действительно давался нелегко. С Элизаром редко разговаривали на равных, ему никогда не отказывали. И ощущение от отказа было совсем неприятным.

— Я не буду его неволить, — твердо ответил Миранис. — Даже Виссавия этого не делает. Доверься своей богине хотя бы на этот раз.

— Отдай мне наследника, — в третий раз повторил вождь, не понимая, почему Миранис сопротивляется — наследник клана принадлежит Виссавии. В клане он и останется.

Принц прикусил губу, и глаза его слегка потеряли смысл…

Элизар вдруг понял, что Миранис советуется со своим целителем судеб. Это слегка удивило. Вождь даже не думал, что телохранители так же и советники наследного принца Кассии. Что же… значит, убеждать надо не только Мираниса, но и его окружение. Эту четверку, которую на приемах ни видно и ни слышно.

Хотя целителя судеб не спрячешь. Куда он не придет, а выделяется сразу. Это судьба его быть всегда на виду. Опасный, но в то же время интригующий. Такого рода силу вождь еще никогда раньше не встречал. Его бы хранителям знаний, те были бы счастливы дополнить свои трактаты новыми наблюдениями… Все несущие силу одиннадцати необычны и интересны, да вот только Миранис телохранителей бережет, виссавийцев к ним близко не подпускает.

Бережет, как государственную тайну.

— Все что я могу, это устроить вам встречу, — сказал, наконец-то, принц Кассии. — И ты сам с ним поговоришь. Сам убедишься, что я сказал правду.

Элизар не возражал. Что же, пусть будет и так — он встретится с наследником. И посмотрит в глаза тому мальчику-кассийцу, которого избрала для себя Виссавия. Жаль только, что очередная династия вождей на Элизаре и закончится.

Впрочем, он это заслужил.

— Я могу забрать его и сам, — возразил вождь. — Могу найти в твоей свите… вычислить. Достаточно только Араму… он так похож на меня… почему-то.

— И почему-то никто из виссавийцев этого до сих пор не заметил? — зло парировал Миранис. — Это не моя вина, что наследник предпочитает прятаться. Это ваша вина. И вашей богини.

Но если ты сам не в силах разобраться с Виссавией, то как ты убедишь его? А, Элизар?

— Я попытаюсь. Когда?

— Сегодня на закате. Это твое любимое время для встреч, не так ли? Моего телохранителя ты тоже встречал на закате…

— Пусть будет на закате, — нетерпеливо прервал его Элизар. — Где?

— Он сам придет.

— Я буду ждать.

— И ты поможешь мне с Алкадием.

— Я сделаю, что смогу, — уклончиво пообещал вождь.

— Нет, мой друг… — прошипел Миранис. — Ты сделаешь все возможное, уж поверь моему слову.

Снова глаза Мираниса резко утратили смысл: наследный принц вновь говорил со своим телохранителем. Кажется, даже ссорился.

Кажется, Эррэмиэль недоволен. Кажется, потому что глаза его все так же холодны и лицо все так же спокойно. Только пухлые губы вдруг сжались, и между бровями показалась небольшая морщинка.

Рэми волновался с самого начала этой встречи. Но даже не из-за разговора с вождем Виссавии, а из-за темного облака, которое он явственно видел и над головой Мираниса, и над головой вождя.

Он хотел бы спросить, что это такое, он чувствовал, что это важно, но слова застывали в горле. Однажды он уже такое встречал, в далеком детстве… но почему-то не мог восстановить в памяти где и когда, как не пытался.

А потом вождь заговорил о наследнике, и Рэми забыл обо всем на свете.

— Ты дал мне клятву, Рэми, — напомнил Миранис. — Но выбирать — остаться с вождем или пойти со мной ты должен сам.

— Я уже давно выбрал…

— Как знаешь…

Разговор не был приятным. И хотя вождь и наследный принц улыбались, телохранитель чувствовал повисшее между ними напряжение. Так не должно быть. Элизар это хлопоты Рэми, не Мираниса, и Рэми сам с ними разберется. Потому и согласился на встречу, хоть принц, сразу было видно, не очень-то был решением телохранителя доволен.

— Спасибо за завтрак и приятную беседу, — прощался Миранис с вождем.

Рэми слушал в пол уха.

Сегодня на закате он, наконец-то, поговорит по душам с дядей.

— Что случилось, телохранитель? — спросил Элизар.

Рэми понял, что стоит и глупо уставляется на портрет за спиной вождя. Он вспомнил, где видел то проклятое облако — над головой вон того мужчины… его деда.

— Простите, — поклонился Рэми вождю. — Просто никогда не видел пегасов… так близко. Очень хорошо нарисовано… как настоящий.

Врет. Видел. На этом еще и летал в далеком детстве в облаках, зажмурившись от удовольствия, чувствуя себя в безопасности в уверенных руках деда. Это его семья, о боги. И этот мужчина, и та женщина, и тот мальчик на портрете. Он их всех знал, всех помнил именно такими, улыбающимися, счастливыми, и всех их в один день потерял.

Эти проснувшиеся воспоминания…

— Вы правы, действительно, как настоящий, — ответил Элизар, улыбнувшись. — Искусство сила особая, неподвластная даже высшим магам, таким, как я с вами.

— Рэми! — позвал Миранис.

— Иду, мой принц.

Глава 10. Разговор

Солнце в этот день опускалось к деревьям неожиданно медленно, и время растягивалось в бесконечность. С одной стороны Рэми не жаждал приближать не очень-то приятную и тяжелую для всех встречу, с другой — хотел, чтобы все поскорее закончилось.

Ему надоело, до смерти, это проклятое ожидание.

Но больше всего надоело хмурое лицо Мираниса. Принц был не в духе. О встрече на закате не вспоминал, но и Рэми в тот день из виду выпускать отказывался. Будто боялся. Нет, не будто — точно.

Рэми чувствовал, что Мир боялся, а вот чего — понять не мог.

— Рэми, ты уверен? — спросил вечером принц.

Рэми сидел в кресле, а Лерин колдовал над ним, на время сводя со лба телохранителя магическую татуировку. Ощущения при этом были не то, что болезненные, а скорее — неприятные. В голове плескалась тупая, раздражающая боль. Лоб то и дело вспыхивал огнем, и горевшие синим глаза Лерина тогда расплывались в туманной дымке. Ну и вопрос принца до Рэми дошел далеко не сразу.

Нет, он ни в чем не был уверен. Но признаваться в стесняющем грудь беспокойстве не хотел. Рэми откровенно опасался этой встречи.

— Рэми, — неожиданно мягко начал принц, — Если ты не хочешь туда идти, только скажи, пошлем к вождю Лерина. Наш друг дипломат отменный, подобные разговоры умеет вести с пеленок.

Рэми ничего не ответил, поднимаясь с кресла.

На встречу к дяде он оделся не как архан, а как обычный рожанин: без краски на лице, в темно-коричневые штаны и короткую, того же цвета, тунику, хотя из мягкой ларийской ткани.

Против облачение любимого архана в что-то менее дорогое категорически возразил Эллис. Мало того, повязал на талии Рэми широкий, из тонкой, как паутинка, ткани пояс, пустив его расшитые серебром концы по правому бедру телохранителя.

— Как на свидание с любимой, — горько усмехнулся Рэми.

Эллис ничего не ответил, собрав отросшие до плеч, черные волосы Рэми в тугой хвост.

— Может, тебе все же не стоит туда идти одному? — спросил вдруг Лерин, окинув Рэми внимательным, немного грустным взглядом.

— Мне не нужна защита от собственного дяди.

— Ты сильно ошибаешься или наивнее, чем я думал, — ответил Лерин. — Это для тебя родственные связи крепки и нерушимы. Для большинства людей, мой друг, это всего лишь слово и ничего более. А для еще для некоторых долг гораздо важнее уз крови.

Вождь, не забывай, все же любит свою Виссавию, хотя и говорит иначе. А ты для его… чужой. Да и не знает Элизар, что он твой дядя. И теперь ответь мне на вопрос — что он выберет, тебя или все же клан? И не лучше ли доверится кому-нибудь более опытному?

— Например, тебе, — взорвался Рэми.

— Например, мне, — ровно ответил Лерин.

— Рэми, я действительно не понимаю, — поддержал друга Кадм, — зачем тебе неприятности на собственную задницу? Если уж выбрал Мираниса, так и уехал бы спокойно, не дразнил бы вождя…. Ты и теперь можешь отвязаться… верь мне, мы найдем способ, не в первый раз, наши послы кого угодно уболтают. Вождь к тебе даже не подойдет…

— Я все же считаю, что мы должны объясниться.

— Зачем? — упрямо спрашивал Кадм. — О чем ты будешь с ним разговаривать? Что ты объяснишь? Что ты, племянник вождя Виссавии, хочешь остаться с Миранисом? Рэми, прости, но даже я это понимаю с трудом. Вождь, который живет кланом, такого никогда не поймет.

— Приказываешь мне остаться? — оборвал его Рэми, обращаясь к принцу.

Он помнил вчерашний день, помнил свою клятву и знал, что стоит принцу сказать только слово, и он никуда не пойдет, не сможет. Да и хотел ли Рэми куда-то идти? С одной стороны что-то тянуло его к вождю, с другой он понимал — Лерин прав. И Кадм прав. Может, не стоит, не нужно этого разговора, возможно, Рэми ничего не поправит, а только усложнит.

Но в то же время прирожденное упрямство мешало Рэми остаться. Мешало и данное слово. Он обещал, что придет. И должен идти… если только… Миру он дал не слово, клятву.

— Я ничего не могу тебе приказать, — сказал, наконец-то, принц, не поднимая взгляда, — и ты это прекрасно знаешь.

«Что же ты делаешь, Мир? Отпускаешь или просто от меня отказываешься?»

— Я бы этого не делал, — пытался встрять Кадм.

— Твои отношения с Виссавией и родственниками — это твое личное дело, — оборвал телохранителя принц, вдруг шагнув к Рэми и заглянул ему в глаза.

«Я никогда не буду тебя неволить,» — говорил его взгляд, а губы только подтверждали:

— Я могу лишь помочь, если ты захочешь, но приказывать я тебе не стану. Ты — мой телохранитель, а не мой слуга. Ты — мой друг. Ты — прикрываешь мою спину. Я хочу, чтобы бы был свободен.

Даже от меня. Я могу лишь дать совет… я бы на твоем месте не пошел…

— Но ты не на моем месте, — отрезал Рэми, направляясь к выходу.

— Рэми! — окликнул его Мир. Рэми остановился в дверях.

— Вернешься? — голос принца дрогнул.

— Вернусь, — ответил Рэми.

— А я не был бы в этом так уверен, — пробурчал Лерин.

Но Рэми был уверен. Он не останется с вождем, он выбрал, на этот раз сознательно, связать свою судьбу с судьбой наследного принца Кассии. И теперь он не откажется от своего решения. Но вождь… должен об этом знать.

Рэми вышел из покоев принца, накинул на голову капюшон и отошел в тень, пропуская Ферина. Не узнал, усмехнулся Рэми, когда придворный прошел мимо, даже не ответив на низкий поклон телохранителя. Принял за обычного хариба, что же, Рэми знал, что Ферин заносчив донельзя, а тех, кто ниже, за людей не считает.

Рэми тщательно скрыл лицо под частыми складками капюшона, стрелой устремившись по узким, запутанным коридорам замка. Принц дал ему долгожданную свободу… Да вот только нужна ли ему эта свобода?

Рэми на мгновение остановился, оперся спиной о покрытую темной драпировкой стену, пытаясь хоть немного успокоиться, отдышаться, откинул на плечи капюшон, жадно глотая запыленный воздух. С каждым мгновением его сомнение и страх росли. Он уже жалел, что решился на встречу с вождем. Он уже почти был готов вернуться к Миранису, позволить себя спрятать, положиться на Лерина с его хитрыми дипломатами. Но остатки гордости удерживали. Сколько будет скрываться? Нет, не так, сколько будет полагаться на других?

— Проклятие! Что ты со мной делаешь?

В окне в конце коридора небо уже окрасилось красным. Еще немного, и солнце зайдет за деревья. Рэми нельзя опаздывать. И в то же время как сложно оторваться от стены, сделать последний шаг…

Такова жизнь — пока ты мал, тебя презирают. И пытаются задавить просто со скуки, чтобы доказать, что ты меньше, глупее, беспомощней. А когда ты получаешь силу, власть, тебя начинают боятся… и пытаются задавить из страха. И Рэми на самом деле более не нужен Виссавии. Ведь у вождя будет молодая жена, а скоро, возможно, появится сын. Будет ли он нужен и Кассии? Или там тоже его боятся, вернее, боятся целителя судеб?

Боги, в лесу, простым лесником, он был счастливее…

Боги, неправда. И в лесу, когда он был лесником, его защищал Жерл. Защищал так же помня о его происхождении…

— Я знал…

Раньше, чем Рэми успел очнуться от удивления и хоть как-то отреагировать, темная тень бросилась ему в ноги, заливая сапоги счастливыми слезами.

— Я знал, что ты жив, Нериан, — выла облегченно тень. — Я знал, что не убил тебя… и теперь я понимаю.

Рэми вздрогнул. Впервые за много лет кто-то называл его другим именем. Тем, которое придумал для его дед, тем, которое знали только виссавийцы.

— Здесь твой дом. И здесь твое настоящее имя, — говорил дед.

— Того, другого, я знать не хочу. И другие знать не будут.

Рэми сглотнул. Воспоминания. Их с каждым днем становилось все больше. Далекое детство, кристально чистые глаза отца, которые унаследовал Арман. Веселый, игривый дядя, что должен был стать вождем Виссавии… а умер. Они все умерли.

Рэми задохнулся от наплывшей к горлу горечи. И та, далекая, почти нереальная жизнь уже давно умерла. Рэми теперь другой, и живет он иначе. И теперь для него важны не Элизар и Рина, а Мир и Арман. Он выбрал. И уже давно выбрал. Еще когда увидел, как на его глазах исчезает целый замок, увидел, как рвались из ловушек горящих тел души людей, услышал, как оплакивает его где-то вдалеке Арман. Когда позволил матери себя спрятать. Когда позволил брату себя найти. Но Виссавия… Виссавия ему не нужна.

И Элан, убивший так многих, ему не нужен.

Рэми пытался оттолкнуть виссавийца, к которому испытывал лишь жгучее, ни с чем несравнимое отвращение, но Элан вцепился в его ноги и горячим шепотом умолял простить.

— Отпусти меня! — прошипел Рэми.

Этого хватило. Элан вдруг умолк и отполз на шаг от Рэми.

Мелко дрожащий, сжавшийся в комок, он был жалок. Так жалок, что Рэми, уже собравшийся уходить, обернулся:

— Не понимаю… — сказал он. — Я ведь знаю тебя. Гордый, непримиримый… почему ты сейчас унижаешься?

— Я виноват перед тобой, — сказал Элан. — Я перед всеми ими виноват. Но они не знают… ты — знаешь. Я вижу, что ты знаешь.

— И думаешь, что я прощу?

— Я не смею надеяться на прощение.

— Но его просишь!

— Прости… — обреченно ответил Элан, — я действительно не должен был…

Вдалеке раздались шаги, и Рэми раздраженно схватил Элана за шиворот, прошипев:

— Вставай! Ты привлекаешь к нам внимание! А оно мне сейчас не нужно.

— Но Нериан… почему…

Рэми толкнул Элана в тень, встал перед ним и поклонился двум хорошеньким девушкам-арханам из свиты Калинки. Одна из красоток горделиво проплыла мимо, будто не заметив, другая ответила поклоном на поклон, и щеки ее вдруг вспыхнули в полумраке коридора.

— А он хорошенький, — услышал Рэми ее восторженный шепот, и, скривившись, быстро накинул на голову капюшон, вновь скрывая лицо в складках.

— Пойдешь за мной, — быстро приказал он. — И молчи!

Рэми уже опаздывал. Он несся по коридорам, не решаясь открыть переход к вождю в замке Арама. Элан следовал за ним, обреченный, как старая собака на веревке, которую хозяин в последний раз ведет к озеру. Только Рэми топить Элана не собирался. Он вообще пока не знал, что с ним делать.

Коридоры показались Рэми бесконечными. Выскользнув на улицу, он устремился к знакомой тропинке, что бежала меж усыпанных ягодами кустов черемухи. Солнце уже зашло за деревья. Лес вокруг погружался в полумрак. Таинственно блестели на листьях уже высыпавшиеся капельки росы, раздался с балкона сверху заливистый женский смех.

— Зря ты вернулся в замок, — отрезал Рэми, останавливаясь и резко оборачиваясь к Элану. — Тебе ведь приказали…

— Прости меня, — вновь прошептал Элан, продолжая дрожать.

— Мне не нужны твои извинения! — вскричал Рэми. — Мне вообще ты не нужен!

Элан сжался в комок. Рэми отвернулся. Пока виссавиец был холодным как кусок льда, ненавидеть его казалось легко. А теперь, слабый, беспомощный, готовый вновь броситься Рэми в ноги, да и к смерти, наверняка, готовый, Элан мог вызывать только сочувствие… и раздражение.

Сорвав с куста ягоду черемухи, Рэми растолок ее в пальцах, испачкав руки в черном соке.

— Даже не оправдаешься?

— Если прикажешь?

— А если я прикажу тебе умереть?

— Скажи как, и я это сделаю. И… — Элана вновь пробила дрожь. — Этим ты окажешь мне услугу. Я давно мечтаю о смерти, но она… она мне не позволяет. Но если ты прикажешь… я смогу.

Освободи меня, Нериан!

Она, это, конечно, богиня, подумалось Рэми. А Элан, значит, опять просит. На этот раз «освободить». И даже на миг не задумается, какого это Рэми будет жить после такого вот «освобождения». Вот она, Виссавия. Мол, прикажешь кому-то умереть и это вовсе не убийство. Ведь ты не убил…

— Значит, все сделаешь, что я тебе прикажу? — задумчиво спросил Рэми, принимая решение.

— Все…

— Тогда приказываю. Сейчас я спешу. И ты не должен знать, куда я иду, потому за мной не последуешь, а просто уйдешь. Я сам тебя найду, сам позову, не сомневайся. А пока… ты никому не расскажешь о нашей встрече.

Глаза Элана загорелись в полумраке надеждой. Рэми раздраженно передернулся. Что он делает? Может и в самом деле приказать ублюдку умереть, и тогда нет человека и хлопот с ним нет, и никто не узнает, что племянник вождя жив. А Элан ведь может и выдать.

Но что-то Рэми говорило, что не выдаст. Может, обожание в глазах виссавийца? Странное, нелогичное. А тем не менее — правдивое. Такое же самое, как у Арама вчера. Такое же, как в глазах всех виссавийцев при виде вождя. Ну и почему они на него так смотрят?

— Слушаюсь, Нериан, — поклонился Элан. — И не смею более задерживать.

Он исчез. Рэми глазам не поверил. Так просто?

— Никогда не стану вождем, — упрямо прошептал он.

Обожание Элана его раздражало. Как и обожание Арама. Если так на него будут смотреть все, Рэми просто не выдержит. Такое невозможно выдержать.

Рэми облегченно вздохнул, открыл переход и нырнул внутрь. Об Элане он подумает позднее. Когда вернется.

Вслед ему летел беззаботный, счастливый женский смех с балкона.

Элизар ждал гостя в той самой комнате, где утром принимал наследного принца Кассии. С самого утра он не мог найти себе покоя. До тех пор он не до конца верил в существование какого-то мальчишки, которому подчиняется сила клана, тайно надеялся, что Араму всего лишь привидилось…

Но… в поведении Мираниса утром было что угодно, помимо удивления. Наследный принц Кассии явно знал о существовании наследника Виссавии, и явно не собирался сам его выдавать. Но почему?

Элизар смотрел на портреты ушедших так рано родных, во внимательные глаза отца, в смешливые — брата, заботливые — матери, и все гадал. Кто этот мальчик? Почему именно его богиня прочила на место вождя? Неужели она так разочаровалась и в Элизаре, и в его роде, что теперь решила начать новую ветвь… кассийскую.

Осознание это было обидным, если не сказать более. Вождь привык к странным и иногда непонятным приказам богини, но то, что происходило в последнее время, было выше его понимания.

Сначала телохранитель принца в его покоях, с занесенным ножом, готовый убить…

Да ведь не это странно. Почему Эррэмиэль хотел его убить, вождь понимал — сам допек — но почему богиня, ранее так упорно защищавшая Элизара, дала чужому магу подойти так близко? Почему не защитила любимого вождя, как защищала всегда? И теперь ведь защищает?

Элизар посмотрел в окно. Боги, как же медленно проходит сегодняшний день! Была бы его воля, и заставил бы солнце сесть быстрее. Быстрее увидеть этого мальчишку, понять, что в нем такого? Почему богиня выбрала именно его?

Ранее, сказать по правде, Элизар даже ненавидел свою покровительницу. Виссавия никогда особо не считалась с его чувствами. Она требовала невозможного — полного и слепого подчинения, которого вождь, ввиду характера, дать не мог…

Погибли в один день отец, мать, брат? Ничего! Немного магии, и Элизар забыл и их лица, и голоса, забыл о боли… а что в душе осталась пустота, будто что-то отняли, что-то очень нужное, даже жизненно необходимое, уже никого и не волновало.

Элизар бы об этом и не задумался… если бы не скорая смерть первого и горячо любимого учителя — Акима. Тогда в первый раз вождь воспротивился воле богини, отказался забывать, отказался избавляться от боли и сам, без помощи магов, постепенно научился жить с потерей, заменив боль на грусть.

В его жизни остались лишь горячо любимые сестры. Маленькая Рина, что была на десять лет младше Элизара, и вышедшая замуж за чужестранца Астрид.

Элизар даже не помнил ни имени того чужестранца, ни как он выглядел. Так гласили их обычаи — женщина, вышедшая замуж за пределы клана, это отрезанный ломоть, это чужая. Даже имена ее детей были в Кассии одни, а в Виссавии — другие. Но несмотря на обычаи, Элизар был счастлив, когда Астрид изредка привозила сына и дочь в дом их деда.

Элизар любил старшую сестру. Он сердцем чуял, что Астрид, так же, как и он, не очень-то чтит обычаи Виссавии и считает их варварскими, и он завидовал ей. Завидовал, что она смогла сбежать… Но в то же время хотел защитить. Потому после смерти ее мужа он лично навестил Астрид в ее замке.

Этот разговор висел страшным грузом на совести Элизара. Он так и не сумел объяснить сестре, что за нее волнуется, что хочет, чтобы она переждала сложные времена под милостивым крылом Виссавии. А Кассия? Кассия отняла в Элизара так многое. Отца, мать, брата, учителя. Сколько же можно?

Но Астрид не соглашалась, не понимала. Говорила что-то о своих обязанностях, о сыне мужа от первого брака, которого она не могла забрать с собой в клан или просто бросить в Кассии… и вождь не выдержал. Четырнадцатилетний мальчишка, которому никогда и ни в чем ранее не отказывали, он приказал Астрид вернуться в Виссавию…

Сестра побледнела и… вновь отказалась. Элизар, не в силах тогда простить ей отказа, развернулся и ушел…

А на следующий день она погибла.

Виссавия вновь требовала, чтобы Элизар принял помощь целителей, но настала очередь вождя требовать. Он не понимал, почему богиня запрещает копаться в смерти его сестры, почему не дает найти виновного, почему его покрывает…

И тогда он начал сходить с ума.

Медленно, но верно, погружаться в боль… и погружался бы и дальше, если бы не этот этом странный любимчик богов, целитель судеб.

Почувствовав, что гость пришел, вождь бросился к дверям, но остановился на полпути, вовремя вспомнив о родовой гордости. Не пристало ему выбегать навстречу гостю. Даже навстречу такому гостю.

Медленно распахнулись двери, на пороге показался кто-то, чье лицо было скрыто в тени капюшона. Этот кто-то был ростом слегка ниже вождя, но поразило Элизара не это. Опять щиты. И опять это облако над головой, хвала богине, неясное… мальчик останется в Виссавии — хочет он или нет.

Поклонившись застывшему в изумлении вождю, гость сбросил плащ, кинул его на скамью у дверей и, даже не подумав спросить позволения, сел на тот самый стул, где еще утром сидел наследный принц Кассии.

— Ты пригласил меня, чтобы молчать? — спросил он.

Голос показался Элизару смутно знакомым. Будто где-то он его уже слышал. Но узнавание топталось в недоступных даже хозяину тайниках души, отказываясь выходить на свет и раскрывать правду.

Как не силился, вождь не мог вспомнить, где он уже слышал этот глубокий голос, проникающий внутрь, волнующий… Голос человека, который умел воздействовать на других. Либо воздействовал, но сам этого не понимал.

Элизар сел напротив гостя, все так же в силах оторвать взгляда от лица незнакомца. Те же черты, что и у вождя, только слегка более плавные, осторожные, те же черные, как смоль, непослушные волосы… даже движения похожи, будто Элизар смотрел на себя в зеркало, только не на себя нынешнего, а более молодого и более обласканного судьбой, не сломанного. Тот, перед ним, был и таким же и другим в то же время. И более сильным, и в чем-то — более слабым. А в чем не понять, слишком сильны скрывающие его щиты. И держаться они отлично, мальчик явно талантлив, явно неплохо обучен защищаться… только тут защищаться ему было не от кого.

— Кто ты? — выдохнул вождь, чувствуя, как нарастает в нем интерес в незнакомцу. Этот мальчик действительно непрост. И действительно… достоин стать вождем.

— Я никто, — ровно ответил молодой человек. — Не понимаю, почему ты суетишься, вождь, не понимаю, чего ты от меня хочешь.

Не понимаю, почему ты желаешь задержать меня в Виссавии, если женишься, и в скором времени твоя жена даст тебе сына?

— Ты все так хорошо предусмотрел, — усмехнулся вождь, восхищаясь упрямством мальчишки.

Давно уже ему никто так не противился. И понимание, что перед ним сидит достойный соперник, вдруг обрадовало, подняв внутри горячую волну азарта:

— Тогда ты останешься в клане до рождения наследника…

— Я не буду запасным вариантом. У меня есть моя жизнь, мои планы. И эти планы не связаны с кланом.

Мальчик был еще и горд, усмехнулся Элизар. Можно даже сказать, болезненно горд. Что же… это его слабость, на которой неплохо было бы сыграть.

— Разве ты не хочешь остаться здесь? — вкрадчиво спросил Элизар. — Каждый хочет… А тебя ведь она еще и приглашает, разве ты не чувствуешь?

Вождь попал в точку — наследник вздрогнул. Еще бы. Может, виссавийцы и не знали о его существовании, но богиня клана знала всегда. И она травила ему душу своим сладким ядом, дурманила, растворяя его упрямство в мягком аромате собственной магии.

Да вот только… глаза наследника вдруг сузились, опасно сузились, и он задал вопрос, который заставил вождя замереть:

— Когда я стану ненужным — ты убьешь меня?

— В Виссавии не принято убивать, — быстро ответил Элизар, чувствуя, что слабеет. Да, этот мальчик умел бить словами.

Следующая фраза это только подтвердила:

— Тем не менее, телохранителя принца ты убил.

— Я был безумен, — прикусил губу вождь.

— Безумный вождь клана целителей, какая прелесть… Откуда мне знать, что завтра ты вновь не сойдешь с ума, не позволишь себе опуститься, и не убьешь на этот раз меня? И что она тебе этого не позволит?

— Караешь богиню презрением из-за моих ошибок? — непонимающе спросил вождь.

— Хороша ошибка — думая только о себе, забыть о клане.

Хороша ошибка — избить собственную сестру и пожелать ей смерти.

Если бы не целитель судеб, что еще бы ты сделал? Как далеко бы зашел?

— Издеваешься надо мной.

— Нет, пытаюсь понять… Но тебя бы я простил. Ее простить не в силах.

Элизар сглотнул, посмотрев на сидящего перед ним мальчишка совсем иначе. Ему, вождю, нужны были годы, чтобы разочароваться в Виссавии, а этому мальчишке понадобилось несколько седмиц. И все же богиня именно его хочет видеть следующим вождем клана — именно этого циничного, недоверчивого кассийца…

Кассиец ведь, не виссавиец. Элизар чувствовал, как горит на запястьях мальчишки магическая татуировка, горит синим, значит, еще и архан, высокорожденный. Да и смотрит смело, глаз не прячет, значит, привык таким как он в глаза смотреть — наверняка из свиты наследного принца, наверняка — один из любимых друзей и советников, хоть и одет скромно, да и лицо не вымазано краской — как у кассийских арханов.

Странный архан — и в одежде рожанина чувствует себя отлично.

И спину держит ровно, явно сгибать ее перед другими не привык.

Такой в любой одежде кажется господином, хотя сам того даже не замечает.

Но при всем этом — тонкий, изящный, как прирожденный виссавивиец, и глаза внимательные… такие бывают у еще не обученных, не обросших панцирем целителей, которым все интересно, всех хочется понять, всем помочь… Откуда у кассийца сила целителя? Откуда такая благосклонность Виссавии? И откуда этот налет наивности, столь несвойственный для хорошо обученного мага?

— Странно, что ты так на меня похож, — **разорвал напряженную тишину Элизар.

— Боги часто творят странные вещи, — невозмутимо ответил гость, положив подбородок на сложенные замком руки. — Твоя же Виссавия…

— Сдается мне, она уже и твоя, — заметил Элизар. — Хотя ты это упорно отрицаешь… Но судьбу…

— Я давно заметил одну вещь, вождь. Судьба меняется каждое мгновение. Да, я был твоим наследником, не отрицаю, до тех пор, пока ты был безумен. Ты не думал ни о сыне, ни о женитьбе, ни о создании семьи. Но теперь все изменилось, не так ли? И моя судьба выскользнула из рук Виссавии…

Ошибаешься, мальчик, ой как ошибаешься! Виссавия гораздо хитрее, чем ты думаешь, и если она тебя слушает, если подчиняет клан твоему желанию, то никуда ты не денешься, а вождем станешь.

И ничего ты тут уже не изменишь… И упрямство твое ничего не изменит.

— Останешься в клане до рождения моего сына, — мягко продолжал уговаривать вождь. Хотя и сам до конца не понимал — к чему уговаривает? Может ведь и приказать. Но надо дать мальчику шанс подумать, решить самому. Такого нельзя неволить. Вождь почему-то знал, что нельзя.

— Мы тебя научим быть властелином собственной силы… ты ведь целитель, очень талантливый целитель, но явно не умеешь пользоваться даром. Это огорчительно, не так ли? Останься. Ты — изучишь магию. Я — изучу тебя.

Уговоры действовали, вождь видел, что действовали, и раз за разом бил в слабое место. Мальчик этот хоть и сильный, а как котенок. Использует свой дар, но как-то неумело… как кто-то еще, кто-то, кого вождь никак не мог себе припомнить.

— К чему меня изучать? — искренне изумился наследник.

— К тому, что вся наша жизнь — служение богини. Если она выбрала вождя вне Виссавии, то я хочу знать — почему. Мы хотим знать — почему, чтобы не допустить тех же ошибок.

— Я знаю, почему она меня выбрала, — помрачнел гость. — И тут вовсе дело не в ваших ошибках… доверься мне, вождь.

— Я тебе доверяю, мой мальчик, — быстро ответил Элизар, вновь уловив удивление в глазах наследника. Впрочем, хоть мальчишка и кассиец, а думает он — как виссавиец, только виссавиец запутавшийся, оттого и влиять на него оказалось не так уж и сложно. — Это ты решил от меня спрятаться, это ты до сих пор что-то скрываешь, не я.

— Я прошу не давить…

— Я и не давлю. Выбор за тобой.

Сказал, а сам подумал: «А куда же ты денешься, такой хороший? У тебя же на лице написано: хочешь ты учиться, хочешь использовать свой дар, хочешь остаться в Виссавии. Но что-то тебя держит там… и ты сам мне скажешь — что. Ранее или позднее, а скажешь.»

Мальчишка встал, накинул на плечи плащ и, поклонившись вождю, пробормотал:

— Прости, я должен идти.

— Иди, — равнодушно пожал плечами Элизар.

Он добился чего хотел. Щиты у мальчика отменные, факт, но на улице вновь поднялся ветер. Виссавия выдает наследника, как недавно выдавала вождя. Гость волнуется. Гость встревожен. Слова вождя посеяли в его душе сомнение. А сомнение в душе упрямого наследника — первый шаг к победе Элизара.

У них еще есть время, пусть себе подумает. Не получится по-хорошему, что же, будет по-плохому. Но мальчишка никогда больше не покинет Виссавии, в этом вождь был уверен.

А в полумраке с картины смотрели на Рэми внимательные глаза деда. Почувствовав, что слабеет, Рэми стрелой вылетел из проклятой комнаты и бросился прочь и от Элизара, и от его тихого, вкрадчивого голоса. Это всего лишь обман, ничего более, шептал он про себя, проносясь по спящему замку. Статуи молча следили за его движениями, статуи древних вождей, его предков, статуи упрекали, и глаза их чуть светились в проникавшем через окна лунном свете.

Это его дом. Это его страна. Это его родина.

Рэми на некоторое время остановился, приглядываясь к мраморному лицу своего предка. Не живое, хотя в этом странном клане все возможно. Может, и камни здесь живут?

— Кто вы?

Вопрос застал Рэми врасплох. Обернувшись, он увидел Рину: в ночной сорочке, с распущенными по плечам волосами она стояла посреди небольшой залы и с интересом, без испуга смотрела на Рэми.

— Элизар? — спросила девушка и тотчас поправилась. — Нет, не Элизар.

— Можно? — раньше, чем Рина успела ответить, Рэми опустился перед ней на колени, положив ладонь ей на живот, черпая в ее уверенном в себе материнстве так нужное ему теперь спокойствие.

Кассийка бы оскорбилась, а Рина лишь вздрогнула, потом вдруг улыбнулась и накрыла ладонь Рэми своими ладошками.

— Он еще малюсенький, — с восторгом прошептала она, — я его почти не чувствую.

— Я чувствую, — ответил Рэми сам удивляясь тому, что сказал.

И действительно — там, внутри, откликалась на его зов новая жизнь, еще маленький, еще слабенький комочек света. Родственная душа, что подобно Рэми связывала два сильных рода — род клана оборотней и виссавийцев. Потому и казался телохранителю малыш, а это несомненно был мальчик, неожиданно близким и родным…

— Вы — целитель? — спросила Рина, сев рядом с Рэми на холодный пол.

— Встаньте, вы простудитесь.

— Простуда в клане целителей? — усмехнулась девушка. — И все же вы целитель. Только они могут почувствовать ребенка столь рано.

— Я почувствовал, потому что о нем знал, — чуть горько ответил Рэми, опускаясь на пятки и положив ладони на колени. — Я — целитель. Но я не умею пользоваться своим даром.

— Попросите брата, он найдет вам учителя, — девушка положила ладонь на ладонь Рэми, молодой человек вздрогнул от ее смелости.

Неужели здесь, в Виссавии, женщины совсем не боялись мужчин?

Неужели они не знают данных богами законов, что с раннего возраста вдалбливают в головы девушек кассийцы? Только боги ли дали те законы?

Некоторые говорят, что боги всего лишь наблюдают, иногда — помогают, а законы придумывают люди. Может, виссавийцы и придумали свои, Рэми пока неподвластные… но почему-то все же иногда более близкие.

— Вы не расскажите отцу о ребенке? — спросил вдруг Рэми. — Может, он бы обрадовался? Может, вы смогли бы быть вместе?

— Я люблю Армана, — возразила Рина, и глаза ее в лунном свете вдруг предательски заблестели. — Но он живет в своем мире, я — в своем. Боюсь, если мы соединимся, то кто-то из нас станет несчастным.

— Странно, я думал счастье — это быть с тем, кого любишь.

— Не только, — покачала головой Рина. — Любовь это много, очень много, но все же не все. Я не могу уйти из клана, я здесь родилась, я не знаю другой жизни. Но я знаю одно — Арман не создан для Виссавии. Он здесь зачахнет… как и ваш принц.

— Думаешь, Миранису здесь плохо? — непонимающе посмотрел на девушку Рэми.

— Думаю, что всем плохо и везде, пока человек не найдет своего места. Я — нашла. Арман — нашел. Миранис — нашел. Ты — нет.

— С чего ты взяла?

— Арам, мой учитель, говорил, что у меня дар целительницы душ… Он очень редкий, но и болезненный. Я много вижу того, чего не видят или не хотят видеть другие.

— А что скажет вождь, когда узнает о ребенке?

— Он знает.

— И хочет отомстить Арману?

— Почему? — искренне удивилась Рина. — Ребенок был зачат в любви, а дитя любви всегда желанно…

— У нас бы тебя…

— Я знаю, — прервала его Рина. — Я все знаю. И потому не хочу говорить Арману о сыне, я не хочу, чтобы он боялся за меня.

— Но он и так будет бояться..

— Это неправда. Я умею тушить боль… и я ее потушила. Арман уедет со светлыми воспоминаниями обо мне, но открытый для новой, может, еще более сильной любви. У нас так это делается…

— А ты сама?

— Я… — она опустила голову. — Я справлюсь.

Рина погладила свой живот, улыбнулась вдруг сказала:

— У меня есть сын.

— Почему же ты не вылечила вождя?

Рина вздрогнула и некоторое время молчала. Рэми чувствовал ее сомнение и понимал ее. Он чужак. Он тот, кто, вообще-то, не стоил доверия. Но тем менее Рина этим доверием его одарила.

— Арман не знает о моем даре, потому и поддался… — прошептала она. — Элизар же… он слишком сильный. Мне нужно было его согласие, а он не хотел выздоравливать. Потому-то я и восхищаюсь вашим телохранителем. Век за него богиню молить буду… даже сына назову его именем.

— Не надо! — испугался Рэми, почувствовав, как его щеки наливаются жаром. — Это принесет малышу несчастье!

— Странно, но я чувствую — ты говоришь серьезно. Я подумаю над твоими словами, целитель.

— Я не целитель…

— Целитель, — прошептала Рина, погладив гостя по щеке. — Мой скромный, еще не осознавший себя целитель… Не выдавай меня, хорошо? Я чувствую, ты знаешь Армана, потому и прошу.

— Я не выдам, обещаю. А ты береги и себя, и ребенка, а если вновь кто-то обидит…

Рина прикусила губу и сразу же замкнулась:

— Кто тебе сказал?

— Вот видишь, целительница душ, а брата так и не простила, — укоризненно ответил Рэми. — А ведь он действительно изменился.

— А можно простить? — горячо прошептала Рина. Я думала, сына потеряю… но больнее было не это… чувство собственной беспомощности, никчемности. Я не могла защитить ни себя, ни ребенка. А он… он все бил, бил никогда этого не забуду!

— Забудешь, — Рэми взял ее лицо в ладони и заставил посмотреть себе в глаза. Рэми увидел в ее зрачках отблеск синего света, что лился из его глаз, чувствовал, как его сила успокаивает, переплетает чуточку иначе силы судьбы, убивая в ее душе боль и обиду…

— Ты уже забыла… — прошептал он, нервно сглатывая.

— Прошу… — взмолилась вдруг Рина. — Это… такая сила… ты должен найти учителя. Прошу. Целители очень ранимы, если не научишься защищаться, погибнешь. А ты не умеешь… Давай я поговорю с братом, ну же!

— Тебе не надо со мной говорить. И тебя не надо ни в чем меня убеждать, — холодно ответили на спиной Рэми.

Телохранитель вскочил на ноги, резко развернувшись к Элизару:

— Ты ведь все и сам понимаешь, не так ли? — продолжал вождь, подходя к Рэми и глядя прямо в глаза. — Одно твое слово, и учить тебя будут наилучшие. Только скажи.

— Ты знаешь мой ответ, — прошипел Рэми. — Мне казалось, мы уже говорили на эту тему.

— Ты говорил. Я только отвечал и слушал.

Рэми сорвался с места и выбежал из проклятого замка. Прямо под хлынувший внезапно проливной дождь.

Глава 11. Элан

Рэми вылетел в дождь и вбежал в объятый темнотой лес. Его трясло. Слова вождя подобно яду вскипятили кровь, оставив почти физически осязаемую тоску и беспокойство.

Рэми понимал, что вождь прав. Но и знал, что выбрал правильно. Что его место рядом с Миром, в Кассии. И что в таком состоянии ему перед принцем лучше не показываться. Потому и перся в темноте, по мокрой траве, рискуя свалиться в шумевший неподалеку ручей… Пока не устал. И не понял, что окончательно заблудился и не знает, в какой стороне находится замок Арама, а в какой — замок вождя.

Уселся на траву, не обратив внимания, что намок до нитки и теперь его трясло от холода или от начинавшейся лихорадки. Дождь закончился. Долгое время Рэми сидел неподвижно и смотрел в воду, в тени водорослей, пытаясь унять разрывавшую голову боль.

Зачем ему все это? Да, с Миром нелегко, но в Кассии его семья, Лия, Арман, мать, в Кассии все знакомо и близко, в то время, как Виссавия для Рэми чужая, непонятная и пугающая.

Ему надо с кем-то поговорить. С кем-то, кто знает больше, с кем-то, с кем не надо притворяться.

— Элан, — тихо позвал он.

Виссавиец будто только ждал зова: зашелестела рядом трава, отделилась от мрака тень, и Элан, низко поклонившись, спросил:

— Да, наследник.

— Садись, — виссавиец безропотно опустился рядом на мокрую траву. — Только один вопрос… убивали ли в Виссавии вождя?

— Да, наследник, — спокойно ответил Элан.

Рэми вздрогнул. Так просто? Он посмотрел в темную, тихо журчащую воду и попросил:

— Расскажи мне.

— Боюсь, я мало что об этом знаю, наследник, — осторожно ответил Элан. — Тебе надо поговорить с хранителем знаний.

Например, с Арамом.

— Ты же знаешь, что я не могу.

— Ты все можешь, — возразил Элан. — Но если тебе угодно упорствовать, пусть будет так. Я очень хорошо знаю одного человека, который все тебе объяснит лучше, чем я. И, если ты прикажешь, даже если просто попросишь, он сохранит твою тайну.

Можем пойти прямо сейчас…

— Сейчас ночь, — резко ответил Рэми. — Нормальные люди в это время спят.

— Хранители знаний всегда были немного ненормальными, — голос Элана почему-то стал мягче и в нем появились странные, немного покровительствующие нотки. Рэми вздохнул. И этот считает его запутавшимся ребенком. Хотя, может быть это как раз и правда.

— Марк часто работает ночами, — продолжил Элан. — Не думаю, что будет против гостей. Тем более, против такого гостя, как ты, Нериан.

Рэми задумался. Не хотелось ему тревожить ночью какого-то неизвестного Марка, но он устал от загадок, от недомолвок… и слова вождя все же попали в цель. Рэми начал сомневаться. А он ненавидел сомнения.

— Идем! — решился Рэми.

Элан поднялся, открыл переход, и пропустил вперед наследника. Вновь мелькнула под ногами пустота, вновь нагрянула и отпрянула бесконечность, рассыпаясь по безоблачному небу звездами, и Рэми оказался у низкого дома, над которым висел прикрытый тонкой тучкой месяц.

Дом спал в предрассветной дымке. Рэми вновь засомневался: стоит ли тревожить людей посреди ночи, как входная дверь открылась, и на пороге появился темный силуэт в свете фонаря, тихо спросивший:

— Кого так поздно принесло?

Фонарь скользнул вверх, свет попал в глаза, заставив зажмуриться, а когда Рэми очнулся, фонарь уже стоял у его ног, а незнакомец упал на колени, выдохнув:

— Мой вождь.

— Это не совсем вождь, Марк, — ответил за спиной Рэми Элан.

— Присмотрись внимательнее…

Марк посмотрел на Рэми. Некоторое время он все так же стоял на коленях, вглядываясь в гостя, потом поднялся и уже гораздо с большим достоинством поклонился Рэми:

— Я не знаю, кто вы, и зачем пришли, но я рад принимать вас в моем доме.

— Простите, что так поздно, Марк, — пробормотал Рэми.

— Я люблю работать по ночам, — отмахнулся тот. — Войдите.

Вижу, что вы вымокли до нитки и замерзли. Пойду поищу для вас сухую одежду. Только прошу быть потише… мои домочадцы еще спят…

Молча хозяин повел их по темному коридору. Несколько раз Рэми натыкался в темноте на какие-то вещи, что-то опрокинул, судя по звуку — стопку книг, и хозяин, извинившись, зажег-таки запоздало фонарь.

— Простите меня. Я привык к своему дому и прекрасно нахожу в нем дорогу в темноте. И я так привык к одиночеству, что уже и разучился быть любезным хозяином. Не подумал, простите еще раз.

Они вошли в небольшую дверь и оказались в неярко освещенной, тесной комнате, наверняка служившей хозяину кабинетом. Рэми поразили огромные шкафы у стен, забитые по завязку толстыми, старинными книгами. Поразил легкий беспорядок на стоявшем посреди кабинета столе: какие-то листы бумаги, исписанные мелким, непонятным почерком, разрисованные паутиной схем. Запах бумаги, кожи, чернил и свечей, носившийся в воздухе, смешанный с едва ощутимым ароматом магии.

— Простите за беспорядок, архан. Сейчас принесу вам сухую одежду. Может, еще чего-нибудь? Вижу, вы устали… могу угостить вас настойкой гуараны.

— Не откажусь, — задумчиво ответил Рэми, беря на руки одну из книг. Кажется, трактат по магическим животным. Обитая кожей обложка приятно грела руки, идеальный каллиграфический почерк напомнил Рэми далекое детство, когда Арман склонялся над учебниками, повинуясь указаниям учителя, и его светлые волосы падали на потемневшую от времени бумагу. Мягко шуршали под пальцами брата страницы, а Рэми сидел в уголке тихо, как мышка, боясь пошевелиться, боясь, что его выгонят.

Он любил наблюдать за Арманом. Любил, когда глаза брата становились задумчивыми, и он покусывал перо, поверяя бумаге свои мысли. Любил, когда Арман разрешал ему сесть рядом, прижаться к его боку, когда рука брата вдруг мягко ерошила волосы Рэми, и Ар улыбался в ответ на похвалу учителя.

Рэми захлопнул книгу. Это было давно, очень давно. Вот в таком же кабинете, вот за таким же столом, в доме такого же немного сумасшедшего, не замечающего весь мир за книгами старого учителя. А потом за ними приезжала в карете пахнущая духами мать, и они гуляли по городскому парку. Мама покупала им сладости, Ар хмурился, когда мачеха говорила ему «мой мальчик», но Рэми видел, что ему приятно. Чувствовал это…

Теперь приятно не было никому. Хозяин вошел в комнату, и подал Рэми стопку аккуратно сложенной одежды:

— Мы с вами одинакового роста, надеюсь, что подойдет.

Правда, вы стройнее и, боюсь, моя одежда будет висеть на вас мешком. Но сейчас главное, чтобы вы не простудились. Хотя, если изволите, я и сейчас могу послать за целителем либо за вашим харибом.

— Не стоит так беспокоиться, — ответил Рэми, раздеваясь.

Он только теперь смог присмотреться к Марку. Виссавиец, как и Арам, носил желтые одежды, значит, был хранителем знаний. Но в отличие от всегда холодного, пронзительного взгляда Арама, черный, как и у почти всех виссавийцев, взгляд Марка был слегка рассеян и задумчив.

Похоже, что этот человек постоянно витал в своих мирах, среди размышлений, формул, схем и давно, казалось, утерянных знаний. Похоже, что приход Рэми выдернул его из чего-то важного — на столе, на исписанном листке бумаги медленно высыхали чернила, а свеча, наверняка горевшая от самого заката, уже почти растаяла, и огонек ее угасал, рискуя погрузить кабинет в темноту.

На щеке Марка остался чернильный развод. Черные волосы его были растрепанны, а желтые, цвета спелой пшеницы, одежды выпачканы в паутине и пыли. Наверняка лез наверх книжных шкафов за давно забытыми фолиантами, наверняка работал над чем-то для него очень важным. И наверняка был все же недоволен приходом гостя.

Рэми стянул мокрую тунику и заставил себя не вздрогнуть, когда услышал мысленный диалог между Марком и Эланом: «Ты кого мне привел? Архана? В мой дом? Смерти моей хочешь? Если Арам узнает…»

«Арам не узнает, — ровно ответил Элан. — Тем более, что гостя я тебе привел особенного и не совсем кассийца. Ты сам его в темноте спутал с вождем. Думаешь, это случайность? А если я скажу, что нет? Перед тобой сын Астрид.»

Марк сглотнул. Его взгляд пробежал по завязывающему пояс Рэми, и быстро вернулся к чаше, в которой плескалась красноватая жидкость.

— Прошу, выпейте, — протянул он Рэми чашу. — Вам необходимо согреться, мой архан.

«Ты ошибаешься, — продолжил он. — Сын Астрид умер. Этот юноша очень похож на Элизара, это правда, но то не повод…»

Рэми пригубил питье, чувствуя себя неловко. Он и сам удивлялся, как хорошо у него получалось делать вид, что он ничего не слышит и не понимает.

«Не повод? Ты хорошо знал Астрид, приглядись же. Не видишь, как он двигается, не слышишь, как он разговаривает? Не чувствуешь в нем силу целителя? Но и это не главное. Стыдно, хранитель, что не видишь ауру, ее ауру вокруг юноши? Не видишь, как она его оберегает?»

Марк вновь посмотрел на Рэми, на этот раз гораздо внимательней, и в его глазах промелькнуло замешательство.

Однако, виссавиец, как и Рэми, отлично держал себя в руках — ни выдав своих чувств ни жестом, ни словом, он лишь вежливо, холодно улыбнулся и спросил:

— Вам нравится? Садитесь, архан, я сейчас слегка приберу беспорядок.

— Не стоит, — ровно ответил Рэми. — Он мне не мешает.

«А ты ведь прав… действительно… — Рэми коснулись на мгновения истинные чувства хозяина дома: удивление, искренняя радость и… Рэми на миг скривился — вновь это проклятое обожание. — Должен ли я показать, что знаю?»

Рэми нашел свободное от книг место на столе и поставил туда уже пустую чашу.

«Это не от меня зависит, Марк. Наследник непонятен мне. И он меня ненавидит, не спрашивай почему. Однако сын Астрид задает сложные вопросы… Я не могу на них ответить, потому ответишь ты. Только будь осторожен. Сдается мне, от твоих ответов зависит — сможет ли он доверится клану или нет.»

«Наследник Виссавии не доверяет клану?» — впервые на лице Марка появилось удивление, при этом столь искреннее, что Рэми отвел взгляд, сделав вид, что интересуется какой-то книжкой.

«А как ты думаешь, почему он прячется? Он не доверяет ни нам, ни Виссавии, ни вождю…»

— Ночь уже подходит к концу. Мне пора возвращаться, — оборвал их Рэми. — И сейчас мы либо поговорим, либо…

— Как скажете, архан, — с готовностью ответил Марк, еще раз пытаясь убрать книжки со стола.

— Пусть будут, сядьте, наконец!

Рэми и не думал приказывать, просто не хотел причинять хозяину лишнего беспокойства, но Марк вдруг вздрогнул, затравленно посмотрел на Рэми и послушно опустился на стул.

— Я вас слушаю…

— Убивали ли когда-нибудь виссавийцы вождя?

— Интересные у вас вопросы, архан, — Марк некоторое время сидел задумавшись, а потом ответил. — Думаю, я должен слегка посвятить вас в историю клана. Но даже мой краткий рассказ займет много времени. Потому если вы спешите, мы можем договориться о новой встрече.

— Рассказывайте.

«Наша богиня — одна из младших сестер вашего Радона. Когда боги поделили между собой власть над Кассией, Виссавия не захотела брать свою долю, и ушла в пустыню, в центре которой и заснула вечным сном. Однако перед тем, как отпустить сестру, Радон высказал свою волю: каждый, кто найдет приют на ее землях, будет принадлежать только ей и потеряет зависимость от других богов.

Боги согласились… началась новая эра.

Виссавия спала, на месте клана образовалась пустыня. Выжить здесь было невозможно — ни воды, ни растений, лишь голый песок, да сушь… Люди обходили это место стороной, считая его проклятым, а позднее начали сгонять в пустыню преступников… наша земля была местом изощренной казни: без воды, без одежды, осужденные сгорали заживо на безжизненном песке Виссавии…

Но в один прекрасный день молодой, еще совсем неопытный маг прочитал легенду о спящей в песках богине. И вдруг захотелось ему ее найти, да пробудить из сна. Ему удалось. Он пересек пустыню, нашел пещеру, где спала Виссавия и долго молился у ее ложа, пока она не проснулась.

Богиня разгневалась. Но стоявший перед ней на коленях юноша был бесстрашен. Он много говорил, он с жаром рассказывал о своих мечтах, о свободном от воли богов приюте магов… и богиня ему поверила. Она создала для него прекрасный край, насытила его магией, окутала своего „сына“ властью, равную которой знали немногие.

Он всей душой полюбил свою госпожу и созданные ею земли, а она воплотила в реальность все его мечты. Ей было интересно помогать юному, бесшабашному смертному.

Вскоре юноша вернулся в Кассию, нашел себе жену, собрал вокруг таких же молодых, сильных, и привел их в клан… став первым вождем Виссавии.

Годы шли. Слава о Виссавии всколыхнула Кассию, и в клане стали появляться все новые люди. Поначалу богиню это радовало, но пришельцы стали посматривать презрительно в сторону стареющего предводителя… Зародился заговор, и в одну из ночей перерезали горло и вождю, и его сыновьям.

Тогда впервые испытали на себе люди гнев Виссавии. Она убивала всех: и виноватых, и невиновных, она ураганом пронеслась над своими землями, вновь превратив их в пустыню, она прокляла людей и их коварство и дала себе слово никогда не связываться с нашей расой. Но больше она не спала. Не могла.

Люди помнили о земле-сказке, передавали легенды о ней из поколения в поколение, и все так же отказывались верить, что той земли больше не существует. Один за другим они упрямо возвращались в пустыню, чтобы найти там счастье… и один за другим умирали.

Богиня смотрела на это равнодушно. Она чувствовала в душах приходящих к ней людей стремление к власти, к богатству, к магической силе. И ни у кого из них не было того искреннего запала, что в первом вожде, того желания изменить мир, сделать его чуточку лучше. Никому из людей она больше не могла поверить.

Но однажды в ее пустыне появились трое всадников. Один из них вез перекинутое через седло тело.

Виссавия не спешила убивать пришельцев: люди вновь стали использовать ее земли, как место для казни, и эти трое должны были вскорости уехать, оставив четвертого умирать…

Всадники действительно бросили завернутое в плащ тело, а сами поспешно убрались из земель Виссавии. Умирающий удивил богиню — ранее попадавшие в ее пустыню хотели либо отыскать ее убежище, либо выжить, пытаясь выбраться из жгучих песков.

Этот… лежал с закрытыми глазами и с нетерпением ждал смерти, как ждет ослепленный страстью юноша прихода своей возлюбленной.

— Ты так молод. Не рано ли тебе умирать? — спросила богиня человека.

— Мне нет места в этом мире, — прохрипел тот. — Даже если я выживу, даже если выберусь из пустыни, они все равно никогда меня не примут. Я изгой. Меня ненавидят. Меня боятся.

— Ты не убивал, я чувствую, — удивилась богиня. — Ты не насиловал. Ты не воровал. Ты не унижал более слабых. Ты кристально чист, и в то же время говоришь, что тебя ненавидят?

Но за что тебя ненавидеть?

— Я незаконорожденный, — ответил юноша, — но это — простительно. Я маг-целитель и низкорожденный, а этого мне простить не могли. Там я никому не нужен.

— Значит, будешь нужен тут.

Роланд был великолепным вождем и мудрым предводителем. Он собрал вокруг себя магов-целителей и при помощи богини воссоздал клан.

Но когда он постарел, магов стало слишком много, власти слишком мало… и в Виссавии началась война. Роланда убили.

Гнев богини вновь пронесся над кланом. Начали исчезать деревья, дома, источники, опустошая плодородные земли клана, превращая их в пустыни, пролилась кровь, умирали люди. Воцарился хаос. Сын Роланда, которому исполнилось лишь одиннадцать зим, упал на колени и взмолился богине.

— Твоего отца убили, а ты просишь их пощадить? — удивилась Виссавия.

— Моего отца убили, — ответил мальчик. — Но на этой земле остались те, кто об этом жалеет… И пока они живы, молю тебя, моя госпожа, не убивай их! Не карай невинных за деяния безрассудных. Душа моего отца не сможет успокоится за гранью, если ты уничтожишь любимый им клан.

— Хорошо, сын мой, — ответила богиня. — Будь по-твоему. Но каждый, кто захочет остаться в моей стране, должен дать тебе или твоему потомку клятву. И даже за мысль убить тебя или кого-то из рода вождя я буду карать смертью.

Так в Виссавии появился кодекс…»

— Кодекс? — переспросил Рэми.

— Мы свободны, архан, но мы и ограничены… — ответил Марк.

— Наш вождь — возлюбленное дитя богини. За только желание поднять на него руку каждого из нас ждет смерть. За отказ исполнить его приказание — боль. За третий отказ — смерть. Мы поколениями учились безропотно повиноваться вождю, поколениями учились любить его так, как его любит наша богиня. Взамен она дает нам дар, она оберегает нас, она позволяет нам жить так, как мы хотим.

— Это неправда! — вскричал Рэми. — Ты врешь! Она приказала мне убить Элизара! И я бы смог это сделать!

Рэми осекся, осознав, как сильно подействовали на обоих виссавийцев его слова. Элан сильно побледнел. Марк тяжело дышал, а за спиной Рэми раздался тихий голос:

— Потому что я знала, что ты этого не сделаешь. Я знала, что одна мысль об этом пробудит в тебе целителя судеб, я знала, что это спасет Элизара.

Ударил в крышу дома первый порыв ветра.

— Ты играешь мной, я этого не люблю, — прошипел Рэми, тогда как Марк и Элан сползли на пол, не осмеливаясь даже взглянуть на любимую жрицу Виссавии. — Знаешь, как мне было больно! Знаешь, как мучила меня совесть, а все равно это сделала! Ты… ты… после этого ты надеешься, что я тебе поверю? Я ненавижу тебя, слышишь! Ты заставила меня чувствовать себя ничтожеством! Подлым убийцей, который на все способен ради власти! Даже на убийство собственного дяди!

— Рэми, я прошу тебя… — шептала она, и ее голос чудом перекрывал рев разыгравшейся за стенами бури.

— Не подходи… — кричал Рэми, пятясь назад.

Буря вторила его гневу. Буря все сильнее билась в стены, ревела, пытаясь сорвать крышу, а вместе с ней погрести под обломками дома все живое.

Рэми хотел умереть. Рэми жаждал снести эту улыбку с уст хранительницы, только бы не чувствовать той грязи, что накопилась в нем за это время. Он чувствовал себя грязным.

— Рэми, выслушай меня… — упрямо продолжала жрица. — Я знаю, что ты бы не смог. Ты целитель. Целитель не может убивать… Рэми, мой мальчик…

— Я не твой мальчик!

Ветер превратился в ураган. Застонала крыша, последним, отчаянным усилием сопротивляясь непогоде.

— Помилуй, наследник, — Марк вцепился в ноги Рэми… — Ты убьешь мою семью. Помилуй!

Рэми без сил сполз на пол, закрывая лицо руками. Что это?

Почему так охотно откликается на его чувства Виссавия?

— Потому что ты — будущий вождь, — холодно ответила хранительница.

— Не бывать этому, — закричал Рэми. — Слышишь, не бывать!

Вновь усилился ветер. Вновь саданул по стенам хлесткой плетью, и дом застонал, истекая болью. Распахнулась дверь. На пороге показалась маленькая, заспанная девочка. Потерев кулачками глаза, она посмотрела на Марка и спросила:

— Папа?

— Уходи! — закричал Марк. — Уходи! Здесь опасно.

Эти слова отрезвили Рэми. В одно мгновение он вдруг понял, кто тут опасен. Он. И стало вдруг больно и противно от собственной слабости и безответственности. Он может сходить с ума, но не может тянуть за собой других. И Рэми усилием воли заставил стихнуть бушующее внутри пламя гнева.

Ветер вдруг пропал, сменившись проливным дождем. Крупные капли забили по истерзанной крыше дома, они же потушили окончательно гнев Рэми.

— Даже права на злость ты меня лишила, — опустошенно прошептал он хранительнице.

— От твоих чувств зависят их жизни, — спокойно ответила жрица. — Ты должен научиться сдерживаться.

Девочка смотрела на Рэми широко распахнутыми глазами и тихо плакала, но не уходила. С трудом поднявшись, Рэми покачиваясь подошел к ребенку, прижал к себе, вдохнул ее нежный аромат, вспомнив вдруг, что так же когда-то обнимал и маленькую Лию.

— Прости, что напугал, — прошептал Рэми. — Больше не буду, обещаю.

Тонкие руки ребенка обняли его за шею. Телохранитель с трудом встал, все так же держа девочку на руках. Он прошел по коридору мимо распахнутых дверей, мимо бледных и испуганных фигур в ночных сорочках, безошибочно нашел среди нескольких спален одну, в ней — небольшую кроватку, куда и опустил уже мирно спящего ребенка.

— Я прошу прощения, Рэми. Не думала, что мои слова так тебя ранят, — сказала хранительница. — Но я должна была это сделать, ты же понимаешь…

— Я ничего не понимаю, — устало ответил Рэми. — Этого слишком много для меня. Они не имеют право лгать вождю? А мне?

— И тебе…

— А ты, оказывается, еще как можешь… я не хочу тебя слушать… Я не могу тебе доверять.

— Тогда доверься им.

Рэми обернулся и посмотрел на стоявшего в дверях Марка:

— Я не ошибся? — переспросил хранитель знаний. — Вы — телохранитель Мираниса? Тот самый целитель судеб?

— Тот самый…

— Расскажите мне о магии Кассии?

Рэми отвернулся. Глаза Марка заблестели вдруг тем самым блеском, каким блестели глаза старого учителя Армана, сумасшедшего исследователя, когда тот находил в книгах что-то интересное.

— Зачем? — спросил Рэми.

Тихий ответ его ошарашил:

— Чтобы вам помочь.

— А кто, простите, сказал, что я нуждаюсь в вашей помощи?

Он развернулся и вышел, даже не простившись. И даже не приказав им молчать. Рэми было все равно. Только сейчас, в этой комнате, он понял — выбор сделан и сделан уже давно. В пользу Мираниса. Все остальное — ради любопытства и внутреннего успокоения.

Даже если хранительница не хотела всерьез убить вождя, даже если все это было только ради того, чтобы разбудить целителя судеб и исцелить Элизара, Рэми не понять этих людей. Никогда он не смирится ни с их образом жизни, ни с тем, как они мыслят.

Никогда не Рэми стать таким, как они, а, значит, никогда не суметь быть для них хорошим вождем.

Рэми не создан для Виссавии. И теперь он это знал твердо.

Буря закончилась. Наследник успокоился. Вождь отошел от окна, и обернулся к все так же ожидавшему за его спиной Араму.

Вспыхнул ярче огонь в камине, и в спальне вдруг стало теплее и уютнее.

— Прикажи, и я узнаю, что там случилось, — тихо прошептал Арам.

— Наследник наверняка приказал всем молчать, — задумчиво ответил вождь, развязывая пояс. Он устал. Он хотел спать. — Если ты вмешаешься, то виссавийцам придется выбирать между мной и им.

Между его приказами и моими. А я этого не хочу. Нам не надо знать, что там случилось. Нам надо найти этого мальчика среди кассийцев, как бы усердно он не скрывался.

Широкий пояс упал на кресло, к нему вскоре присоединилась и туника.

— Это будет нелегко.

— Даже если он помечен дыханием смерти? — Арам не сумел удержать дрожжи.

— И ты ничего не сделаешь?

— Я уже делаю. В Виссавии ему ничего не грозит. А вне Виссавии он никогда больше не появится. Что бы там себе наследник не воображал.

— Задержишь его силой?

Вождь сел на кровать, расшнуровывая домашние сапоги:

— Если не будет другого выхода… собери хранителей смерти.

Проверь каждого из свиты Мираниса, кто в скором времени должен уйти за черту. Найди мне среди них того, кто обладает силой целителя. Но делай это осторожно, мальчик явно не глуп. И когда найдешь… не трогай его. Не следи за ним, дай ему полную свободу. Пусть подумает, что его оставили в покое. Пока есть время. И пусть богиня сама с ним поработает.

— Да, мой вождь. Позволь…

— Позволить что?

— Позволь спросить… почему ты не даешь хранителям смерти…

— … попробовать убрать мое облако? — закончил за него Элизар, укладываясь в кровать. — Потому что на то причины есть причины. Мне очень жаль, Арам, но имеются в этом мире вещи, которые ни тебе, ни мне не изменить. Скажу более — менять опасно.

— И наследному принцу Кассии…

— Судьба Мираниса меня не касается.

— Мой вождь… — голос Арама вдруг задрожал. — Даже если это опасно… прошу…

— Ты ведь действительно меня любишь, — вождь улыбнулся, опускаясь на подушки. — Как и все вы любите. Но по мне — любите слишком. Оттого любовь ваша слепа. Я не могу позволить вам оттащить меня от грани. Как я не могу оттащить Мираниса.

Единственное, кого я всеми силами буду пытаться спасти, это выбранный Виссавией наследник. Может, хотя бы этим я искуплю то, что натворил за все это время.

— Мой вождь, — выдохнул Арам, — это была…

— … болезнь?

— Да, и она миновала. Теперь все изменилось.

— Ты ошибаешься, мой мальчик. Изменилось, это правда. Но вот надолго ли? Иди. Поздно уже. Я устал. Да и тебе лучше отдохнуть.

Глава 12. Тень смерти

Ночка выдалась славной. За плотно задернутыми шторами бился в ставни ветер и дождь. Горели в подсвечнике толстые свечи.

Сидевший за столом Мир очнулся, наконец-то, от изумления, в сердцах смял листок бумаги и что было силы швырнул его в стену, угодив как раз в морду вышитого на гобелене пегаса:

— Проклятие! — прошипел он.

— Если ты так его ждешь, — холодно ответил Лерин. — То почему отпустил? Ведь мог же приказать остаться. Рэми ведь просил…

— Ты удивишься, если узнаешь, чего я жду… — прошипел Миранис.

Лерин подошел к комку бумаги и уже хотел его поднять, как принц вскричал:

— Даже не думай!

Брови Лерина поползли вверх. Хариб принца, повинуясь знаку своего архана, поспешно подхватил смятое послание и отдал его Миру.

— Что тебя так встревожило? — уже гораздо мягче спросил Лерин. — Что такого было в письме от верховного жреца Радона?

Принц ничего не ответил, лишь расправил на столе лист бумаги, медленно скрутил его в трубочку и поднес к свече.

Медово-желтый огонек лизнул бумагу, пробуя на вкус. Угощение пламени понравилось: воодушевившись, оно скользнуло на письмо, стремительно приближаясь к пальцам Мира и съедая то, что было написано в послании.

Было бы так же легко вычеркнуть прочитанное из памяти, но не получалось: каждая строчка билась в голове нервным пульсом:

«Верховный бог Радон изъявил свою волю, наследный принц Кассии, Миранис. Твоя судьба предрешена. Стараться ее избежать не только тщетно, но и опасно. То, что живет в тебе должно быть уничтожено вместе с тобой. Либо оно уничтожит Кассию.»

Миранис взял книгу и открыл ее на первой попавшейся странице, делая вид, что читает. Строки расплывались перед глазами. Голову разрывали тревожные мысли.

Что во нем живет? Значит, смерть неизбежна. Значит, даже целитель судеб ему не поможет? А если даже поможет…

Мир сглотнул. Только теперь до конца понял принц, что чувствует Рэми, носящий в себе самого опасного из одиннадцати духов…

Рэми… лучше будет, если он не вернется этой ночью. Лучше будет, если он останется в Виссавии и разорвет привязку. Лучше будет, если принц сам пойдет и сдаст его дядюшке, но Миранис не может. Последняя строчка того же письма его останавливала:

«Радон приказал тебе не вмешиваться в отношения твоего целителя судеб с его родственниками.»

До этого Радон никогда не изъявлял свою волю так прямо.

Миранис такого не помнил. Но в последнее время боги усиленно вмешивались в дела смертных, и вот теперь принцу, как и Рэми, придется подчиниться их воле.

— Книгу держишь вверх ногами, — Кадм хрустнул яблоком и отошел от кресла Мираниса.

— Я бы просил тебя не подкрадываться…

— А я бы просил тебя не держать это в себе.

Легко сказать «не держать это в себе». А что Миранису сказать? Что Ниша, телохранительница отца, предсказала ему скорую смерть? «Раньше, чем опадут листья, мой принц, ты покинешь наш мир. Мне очень жаль.» Ей жаль… Миранис надеялся, что Рэми изменит его судьбу, что вождь поможет ему одолеть Алкадия, но надежда становилась со временем все призрачней, а смерть все более реальной.

— Я ничего в себе не держу.

Миранис ощущал приближение своего конца физически. Временами позвоночник его пронизывал холод, а тело сотрясала кратковременная дрожь. Он чувствовал, как стоит за ним посланец бога смерти, то складывая за спиной черные крылья, то вновь их раскрывая, обдавая Мираниса ароматом тления.

Он не хотел умирать. Он боялся. И он стыдился своего страха.

Уже скоро.

Как только отпоют свадебные песни, как только станет Калинка женой Элизара, они должны будут вернуться в Кассию. Не может Мир до самой старости прятаться в клане, как бы он этого не хотел.

Да и хотел ли?

Умирать — страшно. Жить как трус, по милости вождя — еще страшнее.

— Иди спать, Мир, — настаивал Тисмен.

Мир не хотел спать. Он смотрел на догорающие свечи и не хотел, чтобы наступало утро.

Утром Рэми, поговорив с вождем, решит остаться в Виссавии.

Иначе быть не может.

Утром Миранис начнет проигрывать.

Сначала Рэми.

Потом свадьба.

Потом возвращение домой.

И смерть…

Несколько ночей назад, когда Рэми вернулся наконец-то из замка вождя, Мир ласково провел кончиками пальцев по обнаженному плечу утомленной от любовных Лии и мягко спросил:

— Будешь плакать по мне?

— Плакать? — не поняла Лия, переворачиваясь на спину. — Ты хочешь меня бросить?

Она мягко прикоснулась к щеке Мираниса. Принц поймал руку девушки, поцеловал ее пальцы и подарил Лие ласковый взгляд:

— Ну что ты, родная, как я могу тебя бросить, — горько усмехнулся он, надевая на тонкий пальчик арханы подаренное виссавийцами колечко.

Надо же, ему маленькое, а ей даже большевато. Милый, невинный ребенок, что он с ней сделал?

— Мир, — выдохнула Лия.

Открыв широко черные, как смоль глаза, она восхищенно любовалась тонкой работы колечком, что казалось свитой в сложный узор золотой паутиной.

— Красивое…

— Колечко для любимой. Чтобы ты меня не забывала…

Он обнял Лию и поцеловал ее в макушку. Душу раздирали противоречивые чувства. С одной стороны он хотел, чтобы Лия забыла, нашла себе нового, любящего мужа. С другой — она должна воспитать их сына, наследника… значит, лучше, если она останется Миру верной.

— Никогда его не сниму, — прошептала Лия ему в плечо.

Мир вздохнул. Значит, никогда не забудет. Это глупое колечко не даст. Потому-то и дарят его возлюбленной. Оно свяжет души Мира и Лии на всю жизнь… на его недолгую и на ее — возможно, долгую и одинокую.

И паршиво на душе, тревожно, будто он ее предает.

Единственную, кого по-настоящему любит. И ради чего? Опять ради Кассии? Ради их сына?

— Девочка, моя… Моя! — шептал Мир, покрывая ее лицо поцелуями…

Страх куда-то ушел… чтобы вернуться с бессонницей. Тревога не отпускала ни днем, ни ночью. А тень посланника смерти стала еще более ощутимой.

Сегодня еще одна бессонная ночь. Проклятая усталость, что тянет к земле. Полумрак спальни, шум дождя за окном. И потяжелевший, давивший на плечи воздух.

— Миранис, — позвал Лерин. — Рэми вернулся.

Миранис вздрогнул и сжал руку в кулак.

— Еще скажи, что ты не рад? — встревожено спросил Кадм. — Мир, не понимаю тебя! Ты сам себя понимаешь? Не тревожь больше мальчишку, он и так многое пережил. Смирись, наконец, с тем, что он твой телохранитель. Миранис!

— Молчи, — усмехнулся принц. — Ты много не знаешь.

— Ну так расскажи!

А зачем? Миранис заглянул в карие глаза телохранителя. Ты уйдешь? Как же! Если Рэми узнает — он уйдет? Да ни за что! И никто из них даже не подумает, что умирать Миру не тяжело.

Нет… гораздо тяжелее тащить за грань эту четверку.

Не вмешиваться? Мир засмеялся… не пытаться спасти Рэми?

Радон еще его не знает… Принц подчинится. Он не будет вмешиваться в отношения Рэми и его дяди. Зачем? Он сделает кое-что другое…

— Мне кажется, или ты вновь задумал что-то глупое, — выдавил Кадм.

Нет, Миранис всего лишь хочет попытаться спасти… хотя бы одного.

— Кадм, — прошептал он. — Ты сегодня слишком навязчив, не находишь?

Телохранитель вздрогнул.

— А я не маленький ребенок и знаю, что делаю.

Кадм сжал губы, но промолчал.

Рэми вернулся в замок, когда уже начинало светать. Бесшумно вошел в свою спальню, кинул на скамью мокрый от росы плащ и, стараясь не разбудить спящего в кресле Эллиса, не раздеваясь лег на кровать.

Уснуть удалось далеко не сразу. Некоторое время он висел между сном и явью, и в хаотических видениях мешались голоса хранительницы, вождя, шум бури и шелест дождя за окном.

Проснулся он уставшим и разбитым. Но сонная одурь сразу же прошла, когда открыв глаза он увидел сидящего у его кровати принца.

Ярко светило в окно солнце, заливая небольшую спальню желтоватым сиянием. Принц, закрыв глаза, развалился в кресле, закинув одну ногу над другую и подкидывал на ладони сочный персик. Верх, вниз. Опять вверх, чуть выше. И снова вниз, в утопающую в кружевах ладонь наследника. Вверх, и сверкнул луч солнца, отразившись от кольца на среднем пальце. Вниз.

Мир поднес персик к губам и надкусил его, разорвав зубами тонкую, желтоватую кожицу. По подбородку его потекла струйка сока. Принц промокнул губы и подбородок белоснежным платком и, все так же не открывая глаз, сказал:

— Рад, что ты цел и невредим. Рад, что ты все же ко мне вернулся.

— Я обещал, — ответил Рэми, садясь на кровати.

Мир откусил от персика еще кусок, слизнув сок с губы.

— Мне не нужны твои обещания. Хочешь остаться с вождем — я уже говорил, воля твоя, — Миранис вдруг открыл глаза и бросил недоеденный персик в вазу. — Позавтракаем? Впрочем, нет, уже — пообедаем, вдвоем.

Позднее Рэми наскоро одетый и слегка умытый, сидел за небольшим столиком у открытого настежь окна напротив принца. На улице вновь зашуршал теплый, весенний ливень. Рэми разломил свежий, ароматный хлеб, намазав его маслом, и только теперь понял, что принц вовсе не спешит приступать к трапезе, а лишь задумчиво играет с салфеткой, искоса поглядывая на Рэми.

— Расскажешь мне о встрече с вождем?

— Рассказать что? — рука с хлебом на мгновение замерла у губ и тотчас вновь продолжила движение. — Вождь теперь знает о моем решении. Я не останусь в Виссавии.

— А о том, кто ты — знает? — тем же ровным тоном спросил Мир.

— Нет, — ответил Рэми, чувствуя неладное.

— И все так же думает, что все это всего лишь случайность?

— Да.

— И тебя не удивляет? — неожиданно спросил принц, отпивая немного вина из чаши. — Почему твой дядя столь слеп? Или ты вообразил, что вождь всегда был слеп? Он да, может, но его советники-то нет. Хоть кто-то, а догадался?

— Кто-то и догадался. Элан, например.

— Ну да, — криво усмехнулся принц, — этот никогда дураком не был. А что думаешь ты?

— Я ничего не думаю, — ответил Рэми, откусывая кусок намазанного маслом хлеба и запивая его молоком. — Я знаю.

Хранительница знала, что вождь медленно сходит с ума… и ничего не могла с этим поделать. До тех пор пока вождь не хотел выздоравливать, никто ему помочь не мог. Поэтому Элизару позволили медленно опускаться в пропасть и когда моя мать решила исчезнуть…

— Богиня дала ей это сделать, — прервал его принц. — Дальше.

— Моя мать оказалась слишком хитрой. Ты же знаешь, что дети-маги часто выдают себя мелочами… она боялась. Потому и начала меня опаивать зельями, чтобы я, как ребенок-рожанин, стал почти нормальным… Я ведь и не знал о своем даре до некоторого времени…

— Дальше.

— Твой дед, отец твоей матери, получил предсказание… что ты скоро умрешь. Чтобы хоть как-то тебе помочь, он тайно послал в Кассию оборотня Бранше. Ты же помнишь моего друга? Совершенно случайно Бранше оказался в моем доме. А оказавшись… позволил моей силе выйти наружу… И как только я начал ею пользоваться, Виссавия вновь нашла меня в Кассии… а потом я встретил тебя.

— И я в первый же вечер разглядел, что ты можешь стать моим телохранителем. Целителем судеб.

— Тем, кто бы мог помочь сумасшедшему вождю. Зная, что я ношу в себе силу целителя судеб, Виссавия разрешила мне стать твоим телохранителем.

— А теперь я ей не нужен… и ты можешь остаться здесь.

— Ошибаешься! — оборвал его Рэми. — Теперь я принадлежу не только Виссавии, но и Радону. А еще… дух целителя судеб оказался не столь и плох. Вчера я вновь его почувствовал… и… на этот раз не сошел с ума. Зато ощутил… их покровительство.

— Их — это кого? — насторожился Миранис.

— Думаешь, только богиня клана вмешивается в наши судьбы?

Нет, Миранис. Ты забыл, что силу мне дала не только она, но и Радон. Раньше меня вела Виссавия, теперь меня ведет верховный бог Кассии. Зачем… я не знаю — я не настолько чувствую богов.

Но я останусь с тобой, и на то воля Виссавии совпадает с моей.

— Но почему?

— Потому что за все надо платить. Если мы, люди, часто забываем о своих долгах, то боги — нет. Мне была дана сила телохранителя, чтобы исцелить вождя, теперь же я что-то должен закончить и для Радона… и лишь тогда я смогу сам решать — куда мне идти и где остаться.

— Я думал, ты ценишь свою свободу.

— Ценю, — подтвердил Рэми. — Но от кого свободу-то? От Виссавии? От Радона? От судьбы? Мир, ты же видишь… я и так много чего намешал в наших жизнях. Мой дар опасен. Без покровительства богов он может нас всех погубить. Потому я вынужден прислушиваться к их шепоту…

— Не понимаю тебя, Рэми…

— Тебе и не надо понимать. Я вернусь с тобой в Кассию и встану рядом против Алкадия.

— Нет, Рэми, — неожиданно воспротивился Миранис. — Я долго думал над всем этим и решил… я верну тебе свободу. Лучше сейчас, пока мы тут. Пока ты — в безопасности…

— Ты не можешь мне ее вернуть. Даже магическая клятва повиновения, не дает тебе права разорвать наших уз. Я — твой телохранитель. Я уйду от тебя только тогда, когда сам захочу.

— Мне сложно с тобой Рэми, — голос Мира отдавал холодом. — И ты это прекрасно понимаешь.

— Понимаю, но ничего не могу поделать.

— А если мы проиграем? Если ты умрешь вместе со мной? Не боишься?

— Я не боюсь смерти.

«Я — боюсь», — подумал Мир и вслух добавил:

— Я принял решение. И это уже приказ, который я могу тебе дать. Я на время ослаблю связывающие нас узы, — глаза телохранителя удивленно расширились. — Ты сменишь маску и станешь на время Арманом и для виссавийцев, и для всех остальных. Арман же поиграет в моего телохранителя. Я хочу отдохнуть от тебя. Пока мы еще в Виссавии, не приближайся ко мне, целитель судеб.

— Почему, Мир?

— Потому что я устал. Это ты у нас — целитель судеб. Я — обычный человек. Я не хочу сейчас слышать ни о Радоне, ни о Виссавии… я ни о чем не хочу слышать! И еще менее я хочу слышать о тебе.

— Мир…

— Ты всего лишь мальчишка, который по глупой шутке получил слишком большую власть. Я устал с тобой возиться. Слышишь? Я надеялся, что ты останешься с вождем и избавишь от ноши…

— Мир?

— Последние три дня держись от меня подальше. Если ты решил вернуться в Кассию и умереть вместе со мной, то я даже не против. Кто я такой, чтобы мешать любимцу богов?

— Мир, что ты несешь?

Принц великолепно сознал, что ранит гордость телохранителя.

Он читал в глазах Рэми недоумение и боль, но был не в силах сдержаться. Почему? Почему этот мальчишка так много знает?

Почему так он в лицо смеется и над страхами Мира, и над его опасениями?

Они думали, что целитель судеб ушел и больше не вернется. А вот он — в глазах Рэми. Под контролем телохранителя.

И Миранис понимает, что это не Рэми с его властью был циничен, а он сам. Потому что боится собственных мыслей.

Целитель судеб может убить отца. Может сделать его, Мираниса, повелителем. И даже почти не опасен. Говорит с богами? Слышит их волю? Подчиняется ей, хотя все говорили — не дави на мальчика.

Он такой ранимый, так ценит свободу. Ценит?

Мир, если честно, завидовал Рэми. Он может выбрать — умереть или нет, а выбирает смерть. Он может остаться здесь, в безопасности, а выбирает — вернуться в Кассию. И умереть вместе со своим принцем.

Идиот!

Идеалист хренов!

Забодал со своей верностью!

Принц в последний раз посмотрел на потрясенного Рэми, хотел еще добавить, добить… Да только до звона напряглись вдруг соединяющие Рэми и Мираниса нити, и принц вдруг почувствовал раздирающую телохранителя боль. Разве Рэми виноват? А кто, ради богов, виноват? Почему он должен умирать? Почему он должен тянуть телохранителей, нет, друзей, за собой? Разве это справедливо? И разве когда-нибудь боги были справедливы?

Мир резко развернулся и выбежал из спальни Рэми, от души хлопнув на прощание дверью. А за окном все так же шуршал проливной дождь.

Рэми медленно поднялся со стула, ошеломленный, не смеющий поверить, что все происходящее — правда. Скрипнула тихо дверь, мягко зашуршали светло-голубые, расшитые жемчугом юбки, ласково улыбнулись Рэми синие, как у Мираниса, глаза.

— Много слышала?

— Достаточно, — ответила девушка.

— И…

— И я счастлива…

Рэми недоуменно посмотрел на Аланну:

— Эти дни ты будешь простым арханом, — продолжила его невеста. — Не будешь бегать за принцем, думать только о нем, просто отдохнешь… эти дни мы можем провести вместе.

— Вместе? — воскликнул Рэми. — Не понимаешь? Миранис только что…

— Я не хочу ничего понимать! — ответила Аланна, скидывая плащ. — Миру ты не нужен эти три дня? Мне нужен! И я не собираюсь терять время ни на споры, ни на мысли «почему». Уж прости…

— Люблю тебя, глупая дурочка… — выдохнул Рэми ей в губы.

Телохранитель вдруг почувствовал облегчение. Он не понимал, почему принц злился, и уже не хотел понимать. Он все решил. И впервые за долгое время он почувствовал на душе спокойствие.

Через несколько дней Рэми вернется с принцем в Кассию и забудет Виссавию навсегда.

Он телохранитель Мираниса, наследного принца Кассии, он — целитель судеб. И он, наконец-то, твердо знает чего хочет. И будет за это бороться. По возвращении в Кассию.

А теперь он даст принцу побеситься и привыкнуть к мысли, что от Рэми так просто еще никто не отделался.

Дождь вдруг закончился, в окно хлынул яркий солнечный свет.

Рэми легко подхватил Аланну на руки и понес ее к кровати.

— Эти дни ты будешь любить Армана, — усмехнулся он. — Тебя это не смущает?

— Я буду любить тебя… пусть даже и в облике Армана, но тебя…

Глава 13. Свадьба

Рэми стоял на балконе, смотрел вниз, на наполненный людьми зал, и едва не позевывал от скуки. Без службы у принца у него оказалось слишком много свободного времени, которое, как ни странно, девать было некуда.

Празднества поражали своим размахом. Огромная зала с белоснежными, уходящими вверх, в имитирующий звездное небо купол, колонами была украшена цветами. Стояли тут и там огромные столы, уставленные яствами: были там и диковинные фрукты из Самала, и нежные, тающие на языке паштеты, и так любимые дамами сладости. Специально из Ларии и Кассии привезли затейливо приготовленную дичь и рыбу. Из Самала — тонкие, слегка терпкие вина.

Виссавийцы выделялись среди кассийцев некоторым изяществом и сравнительно простыми нарядами. Они ели, да и то с опаской, только некоторые фрукты, посматривали с легким презрением на мясные блюда и больше отмалчивались, не стремясь лишний раз к общению. Они были предельно вежливы и милы, но в то же время равнодушны. Как вежливый хозяин по отношению к нежеланному гостю.

В глубине зала, на возвышении, стоял богато расшитый золотом и драгоценными камнями балдахин. Под ним был стол, за которым рядом с молодой парой сидел и Миранис. За спиной наследного принца Кассии, укрыв лица под тенью капюшонов, застыли четверо телохранителей.

На ступеньках, ведущих к возвышению с балдахином, появился тонкий юноша. Он поклонился вождю, сел прямо на мраморный пол и вдруг поднес к губам серебряную флейту. Закрыл глаза, погладил пальцами инструмент и заиграл…

Замерли восхищенно придворные, улыбнулся милостиво вождь, устремилась к музыканту душа Рэми. Все замолчали.

Казалось простая мелодия незваным гостем запросилась в душу.

Вдруг стало на груди тепло и спокойно, ушли куда-то все обиды и переживания, расцвели на лицах гостей счастливые улыбки. Мелодия дарила радость. Тихую, мечтательную, полную надежды.

— Красиво, — прошептала рядом Аланна, и рука ее нашла руку Рэми, ласково сжала пальцы.

— Это не очень мудро, душа моя, — усмехнулся Рэми, отвечая на ее пожатие. — Подумают, что ты изменяешь целителю судеб с его собственным братом.

— А тебе не все равно ли, что подумают?

— Арман рад не будет…

— А я думаю, что Арман поймет.

Рэми оторвал взгляд от музыканта и повернулся к невесте. В золотистой тунике, с поднятыми вверх волосами, она была непривычной и даже слегка чужой. Но с разрисованного синими завитками лица смотрели на Рэми любимые глаза, смотрели ласково, со счастливой улыбкой.

— Арман никогда не глядит на меня столь тепло, — промурлыкала Аланна, когда губы Рэми коснулись ее украшенных драгоценными камнями пальчиков. — Давай потанцуем.

— Ты прекрасна в своем безумстве, — усмехнулся Рэми.

— Я просто не хочу тратить время, как тратит его мой глупый брат.

— Миранис не обрадуется, если услышит, что ты его называешь глупым.

— Но ты же меня не выдашь? — хитро усмехнулась Аланна.

Сказать по правде, Рэми не любил танцевать. Нанятый Арманом для вновьобретенного брата учитель вечно был недоволен своим учеником. И двигался тот недостаточно изящно, и не умел точно повторить, казалось, простых движений, и никак не мог стереть с лица скучающего выражения.

Рэми и в самом деле скучал на уроках. Он вспоминал полные страсти пляски в деревне, и не понимал ни чопорности медленных танцев арханов, ни их красоты. Лишь теперь, когда рядом была Аланна, когда рука ее то и дело касалась игривым жестом его ладони, чтобы вновь, подобно бабочке, спрятаться за ее спиной, он оценил легкий флирт аристократического танца. Оценил и глубоко запрятанную в нем страсть.

Арханы не имели право выражать свои чувства открыто. Они говорили полутонами, едва понятными, едва уловимыми. Они скрывали эмоции под щитами и масками невозмутимости. Они различали тонкие нюансы, неподвластные простым рожанам. Они говорили на запутанном языке символов, который недавно пытался вбить в голову Рэми учитель этикета. И теперь Рэми впервые пожалел, что уроки те считал откровенно скучными и никому ненужными. И впервые он начал понимать, чем дышит и живет на самом деле высший свет.

— Элизар действительно оставил тебя в покое, — прошептала ему на ухо Аланна, бросив короткий взгляд на застывшую под балдахином молодую пару.

Рэми пожал плечами, улыбнувшись невесте. Он даже несколько сочувствовал дяде — на собственном празднике Элизар был подобен красивой кукле, за каждый движением которой наблюдает сотня чужих глаз. А вот Рэми… Рэми мог себе позволить обнять Аланну за талию, увлечь ее в новый танец и даже забыться в чарующих волнах мелодии.

Миранис? Рэми теперь гораздо реже думал о принце. Видимо, наследник исполнил свое обещание и ослабил связывающие их узы привязки. Но решения Рэми это не изменило. Через несколько дней он вместе со всеми вернется в Кассию и навсегда забудет и о вожде, и о Виссавии.

Миранис его друг. Миранис тот единственный, кому гордый Рэми был готов служить. И узы привязки здесь ни причем.

Эти дни дались Араму тяжело. Он почти не спал, он лично следил за поспешными приготовлениями к свадебным торжествам.

Цветочные гирлянды, изящные подсвечники, только что приготовленные блюда, доставленные на рассвете, еще сегодня сорванные с деревьев сочные, отборные фрукты, тонкие, выдержанные вина и богато расшитые скатерти.

Чадившие по углам благовония успокаивали. Хорошо приготовленные, привезенные из Ларии, одетые в одинаковые парадные ливреи слуги сновали между гостями, подавая напитки и фрукты. Фокусники и циркачи из Самала развлекали кассийцев ловкостью тела, а хранители дара показывали гостям магические штучки, заставляя дам ахать при виде сотканных из света цветов, испускающих тонкий аромат. Лучшие музыканты сменяли друг друга, услаждая слух придворных Мираниса незабываемыми мелодиями.

Праздник удался. Арам едва стоял на ногах.

Высший свет. Шум, странные запахи их духов, чужие, раскрашенные синими завитушками лица, которые Арам, привыкший к тишине и одиночеству, сносил с трудом. Внимательные взгляды, что следили за каждым его шагом. Сплетни. Заигрывания кассийских девушек, которые Араму надоели хуже горькой редьки.

Скорее бы они уехали.

Лишь флейта в руках очередного музыканта спасала. Лишь ее хрустально-чистая мелодия позволяла рассеяться туману в голове, который был так некстати. Ведь самое важное дело, тревожащее Арама и днем и ночью, сделано не было.

Наследника они еще не нашли.

— Хранители смерти и целители проверили уже почти всех, бесполезно. — Рэн подобно его лучшей подруги, смерти, появился за спиной внезапно. Даже в этой нише от него не спрячешься.

В своих двадцать зим этот хранитель смерти добился очень многого. Пояс его почти достиг по ширине пояса главного хранителя, и не хватало лишь совсем чуть-чуть, чтобы Рэн, несмотря на свою молодость, занял бы место в совете.

Не хватало согласия вождя. Элизар недолюбливал Рэна за его нелюдимость, острый язык и темные, почти лишенные белка глаза.

Вождь говорил, что смотреть в эти глаза все равно, что смотреть в глаза смерти. Ощущения были похожими.

Глаза, удивительные, огромные, были единственным, что казалось в Рэне взрослым и зрелым. На вид он казался тринадцатилетним, не более, задумчивым мальчиком с симпатичными черными кудряшками и полными, редко улыбающимися губами. Если не встречаться с ним взглядом — наивный, милый ребенок. Однако этот ребенок любил смерть, темноту и долгие, непонятные остальным виссавийцам ритуалы с другими хранителями смерти.

— Я бы все же советовал обратить внимание… — взгляд хранителя красноречиво скользнул к балдахину.

— Миранис не может быть наследником Виссавии, — живо ответил Арам, отводя взгляд от Рэна. — Это было бы слишком даже для богов.

— Но ведь есть еще и его телохранители…

— Не сходи с ума. Виссавия бы никогда не позволила привязки между своим наследником и наследником кассийского принца. Тем более, что к телохранителям ты и наши люди даже близко подойти не могут…

— Но есть кое-что очень интересное, — задумчиво протянул Рэн, глядя на Мираниса и застывшие за его спиной фигуры.

— Ты теряешь время, Рэн, а время сейчас дорого. Я позволю тебе подумать над загадкой телохранителей принца, если ты найдешь нам наследника…

— Их слишком много, помеченных дыханием их бога смерти, — вздохнув, Рэн пронзил взглядом веселящихся придворных. — Даже помощь целителей многих из них не спасает. Они так любят своего бога смерти, так к нему стремятся. Или же ему помогают. Они травят себя, потому что устали жить, они травят других, потому что хотят жить лучше. Они рискуют на дуэлях, ломают себе шеи, падая с лестниц или с лошадей. Все время спешат… Зачем и куда?

— Ты опять за свое, — оборвал его Арам.

— Прости. Кассийцы столь интересный народ. Надо будет выбраться как-нибудь за границы клана вместе с целителями.

— Поговорим об этом позднее…

— Ты тоже спешишь…

Арам почувствовал головную боль.

— Вождь начинает терять терпение. Ты знаешь, что от тебя требуется, так будь добр…

— Мы проверили уже почти всех, — перешел, наконец-то, к делу Рэн. — А сейчас я бы хотел заняться этим…

Рэн показал взглядом на светловолосого, стройного кассийца, стоявшего у колонны рядом с хорошенькой арханой.

— Арман…

— Мне показалось, или я почувствовал в твоем голосе больше презрения, чем обычно…

— Он спит с женой собственного брата.

— А тебе какое дело?

— Мне жаль целителя судеб, — ответил Арам. — Он будет страдать и из-за брата, и из-за своей женщины.

— Тебе жаль кассийца? — зло усмехнулся Рэн. — Не поверю.

— Эррэмиэль очень своеобразный человек… — задумчиво ответил Арам. — Его слова… попадают душу… а он этого даже не замечает. Никогда не видел столь сильного дара… и никогда не… Однако, продолжай проверять. И не теряй времени на Армана.

Не думаю, что наш наследник так низок, чтобы наставлять рога собственному брату. Арман вскоре умрет? Я даже рад.

— Как скажешь советник, — Рэн поклонился Араму, а сам уже посылал приказ ожидавшему брату: «Приглядись к этому светловолосому оборотню… проверь Армана».

Улыбаясь, он сбежал по лестнице, погружаясь в толпу кассийских придворных… их неосознанная жажда смерти его забавляла. Он любил таких… рисковых.

Но в то же время он мечтал поскорее вернуться в свой замок, в полумрак, тишину и шорох послушных страниц под пальцами. В те книги не осмеливались заглянуть ни хранители дара, ни хранители знаний. Они боялись. Рэн? Рэн любил вкус опасности. И не любил, когда его отвлекали. Потому и надеялся найти наследника как можно скорее. И не собирался слушать возражения Арама, что «наследник не мог».

Наследник такой же человек, как и все остальные. Он все мог.

Тем более, архана была молода и красива, Арман, по глазам видно — влюблен по уши. А мужчины частенько делают глупости из-за прекрасного пола. Да и неизвестно никому, какие на самом деле отношения между целителем судеб и его братом. В высшем свете Кассии, судя по тому, что Рэн наблюдал, семейные привязанности не значат так многое, как в Виссавии.

«Загадка телохранителей» его волнует не особо. Если Арам не хочет знать, что облако над его любимым целителем судеб внезапно пропало, это дело советника. Рэн точно уж вмешиваться не станет.

Дериан отошел в тень колонны. Он устал. Рэн, которому не терпелось вернуться в замок, тиранил его по полной, заставляя проверять все новых и новых кассийцев. При этом братишка категорически отказался от сотрудничества с другими целителями:

— Я не смогу с ними договориться. Даже больше — я не хочу с ними договариваться. Целители и смерть это два извечных противника, которые никогда не будут жить в мире. Я же слуга смерти.

— Но я тоже целитель, — пытался возразить Дериан.

— И мой брат, — ответил Рэн. — Потому работать будем в паре.

Дериана перспектива работать с Рэном явно не нравилась, но выхода не было — пришлось согласиться. Против приказа советника вождя особо не попрешь. А Араму приспичило доверить поиск наследника именно Рэну… а так же дать хранителю смерти право самому выбрать себе помощника. Рэн и выбрал.

Проверять гостей надо было крайне деликатно, чтобы не спугнуть наследника. Подозреваемых становилось все меньше. Но все равно — слишком много.

Дериан, по приказу Рэна, обратил более пристальное внимание на молодого мужчину с необычно светлыми для кассийца волосами.

На этот раз выбор брата Дериану не понравился: кассиец явно был оборотнем. Только время на него терять. А времени совсем мало.

Сил же на то, чтобы проверять дальше, у Дериана почти не осталось. Скоро хочешь не хочешь, а придется уйти в опочивальню, иначе целитель падет прямо в зале. А если Дериан уйдет, Рэн обязательно с кем-нибудь, да поцапается. Младший братишка просто жить не мог без неприятностей.

«Может, не стоит?» — осмелился-таки возразить Дериан Рэну, украдкой наблюдая за Арманом.

«Я сказал проверь…»

«Разве может лариец быть наследником?»

«А разве может им быть кассиец?» — резонно парировал Рэн.

— Может, хватит сопротивляться? — Рэн появился неожиданно.

Застыв в тени рядом с братом, он внимательно посмотрел на увлеченного разговором со спутницей Армана. — Проверим и забудем.

— Почему сейчас забыть не можем?

— Потому что… — Рэн наклонился к Дериану. — У меня странное предчувствие.

Не то, что Дериан особо верил в предчувствия брата, но спорить ему надоело. Действительно, только силы тратить. Сейчас они проверят оборотня, убедятся, что это не наследник и спокойненько продолжат поиски дальше. Хотя с Рэном покоя не видать, как собственных ушей. Он сам по себе ходячее бедствие.

Дериан оценивающе окинув тонкую фигурку стоявшей рядом с Арманом девушки. Неплоха, чего не скажешь о большинстве их «красавиц» — широкоскулые, усыпанные драгоценностями, и пахнет от них… неприятно, неестественно. А это девушка иная — похожая на экзотический цветок. Нежная и ранимая. Хватило легкий порыва силы Дериана, коснувшийся ее кудрей, а она уже побледнела.

— Какой хорошенький мальчик! — воскликнула рядом толстая дама и осеклась, когда Рэн поднял на нее невозмутимый взгляд. А взгляда Рэна даже вождь не всегда выдерживал, что там говорить о слабой кассийке.

— Простите, — мило улыбнулся Дериан побледневшей архане.

— Не пугай гостей, — прошипел он на ухо брату, оттаскивая Рэна от ошеломленной дамы. — Иначе Арам тебе голову оторвет. И работать мне не мешай, если хочешь побыстрее вернуться к своим книгам.

Подействовало. Рэн прошептал:

— Живее давай, отвлекать больше не буду, — и опустил глаза в пол.

Дериан чуть усилил головокружение Аланны. Девушка побледнела и покачнулась, подняв правую руку к виску.

«Мне дурно, — прочитал по ее губам виссавиец. — Арман, я прошу тебя… давай выйдем…»

Арман немедленно схватил девушку за руку и потянул ее к высоким дверям в глубине залы. Дериан хотел последовать за ними, как вдруг рядом кто-то вскрикнул, и Дериан еще успел обернуться и поймать упавшую в обморок молоденькую архану.

— Я не хотел! — виновато сказал Рэн, — она сама меня зацепила.

— О богиня! — Дериан поднял девушку на руки и понес ее к боковой лестнице. У самых дверей его выручил другой целитель, а Дериан повернулся к Рэну и сказал:

— Армана мы упустили. Ищи себе другого.

— Нет, — в голосе брата послышалось знакомое упрямство. — Сначала проверим Армана.

— Мы можем искать целую ночь…

— Будем искать столько, сколько понадобится. Или других я тебе не покажу.

Дериан вздохнул. Вот оно, знаменитое безрассудство брата. И теперь что хочешь, то и делай, а Армана ему преподнеси на блюдечке. И дело уже даже не в оборотне, а в светившимся в глазах Рэна азарте. Рэн никогда не упускал своей жертвы, а Арман, увы, уже был для него жертвой.

— Пойду с тобой, — заявил Рэн.

Дериан не возражал. Сказать по правде, он уже так устал, что на возражения сил не хватало. Поспешно они вышли на улицу, сбежали по ступенькам, и Рэн, шагнув в тень черемухи, тихонько ухнул. Дериан вздрогнул. Он не любил ночных птиц. Еще менее он любил хищников, от которых пахло кровью и насильственной смертью.

Но Рэн был другой. Рэн обернул руку плащом и позволил опуститься на нее любимцу-сычу. Птица сложила широкие крылья, и Рэн, мило улыбнувшись, почесал ее белую, с бурым продольным рисунком, грудку.

— Хватит этих нежностей! — не выдержал Дериан.

Рэн усмехнулся, заглянул в круглые, поблескивающие в полумраке глаза птицы, и Дериан был уверен, что взгляд брата стал черным, испуская зловещее сияние.

Дериан не любил, когда Рэн использовал свою силу. В эти мгновения, как и сейчас, грудь пронзала стрела холода. Казалось, что еще немного, и все живое вокруг превратиться в черный лед и, повинуясь приказу Рэна, разлетится на тысячу осколков, покрывая землю блестящими, черными кристаллами. Рэн любил черный цвет.

Рэн любил смерть.

Птица издала гортанный звук и, взмахнув крыльями, взмыла в небо. На душе Дериана внезапно потеплело. Стало легче дышать.

— И что теперь?

— А теперь подождем, — спокойно ответил Рэн. — А ты постараешься немного отдохнуть.

Ожидали они недолго — Дериану показалось, что он только что опустился на траву и закрыл глаза, провалившись в тяжелый, без сновидений сон. Когда он проснулся половинчатая луна чуточку сдвинулась к верхушкам деревьев, а Рэн сидел рядом на корточках, касаясь плеча брата холодной, как лед, ладонью.

— Мы нашли их, — усмехнулся Рэн.

— И все же… не теряем ли мы время?

Рэн лишь пожал плечами, поднимаясь. Раздалось рядом хлопанье крыльев и сыч уселся на милостиво протянутую руку хранителя.

— Любишь ты зверюшек, — прошептал Дериан.

— Не-е-е-е, — протянул Рэн. — Я люблю опасных зверюшек, как, говорят, и телохранитель наследного принца… зеленый Тисмен.

— Зеленый Тисмен любит всех зверюшек, а ты — только некоторых, — Дериан шагнул вслед за Рэном в лесную темноту.

Птица взмыла с руки хранителя смерти, бесшумной тенью проносясь по ночному лесу где-то в пределах видимости. Рэн шел за нею, увлекая за собой брата.

Хранитель смерти чувствовал себя в темноте как дома.

Дериану, любившему день и свет, приходилось тяжелее: то и дело он натыкался на какие-то коряги, кротовые холмики и вырытые кем-то и зачем-то ямы, рискуя сломать себе ногу. Спотыкнувшись в очередной раз, Дериан выругался и потратил немного драгоценных сил на ночное зрение. Идти стало гораздо легче.

Вскоре под ногами их зашелестела прошлогодняя листва — Дериан и Рэн вошли под тень столь любимого их вождем букового леса. Сыч летел чуть впереди, указывая направление, и внезапно вспорхнул на низкий, толстый сук и замер у самого ствола уродливым наростом.

«Не шуми, они тут, — Рэн вновь перешел на внутренний диалог, увлекая брата за толстый ствол бука. — Смотри!»

Дериан посмотрел и тотчас почувствовал, как щеки его залило жаром. Видимо, Аланне стало гораздо лучше. Видимо, Арман времени не терял.

«Мы же не будем подглядывать?» — спросил целитель.

«Подглядывать? А что я там не видел? — съехидничал Рэн. — Чего нервничаешь-то? Они только разогреваются.»

Дериан вновь осторожно выглянул из-за ствола дерева.

Впрочем, осторожность была излишней: парочка так сильно увлекалась друг другом, что вспыхни посреди ночи день, а и то не заметит.

Арман страстно целовал Аланну, прижимая ее к стволу бука.

Пальцы юноши начали проворно мять дорогую юбку, собирая ее в складки, пытаясь добраться до подола. Прижавшись к девушке сильнее, он принялся целовать обнаженную шею, что-то шепча любимой на ухо, вплел тонкие пальцы в уже распущенные по плечам волосы кассийки, и девушка тихо застонала, откинув назад голову и показывая изящный изгиб тонкой шеи.

И все же хороша эта кассийка.

«Будешь на них смотреть, или делом займемся? — опять съехидничал Рэн. — Не, я конечно, не против еще подождать… но ты, кажется, спешил?»

Дериан вздохнул глубоко и мысленно обыскал пространство вокруг парочки. Ему повезло… и не повезло одновременно.

Преодолев отвращение и тошноту от окутывающей насекомое ауры смерти, Дериан отдал приказ. Насекомое сопротивлялось недолго… и на некоторое время они с магом стали единым целым.

Ему не хотелось выползать из уютной норы, оставлять с такой любовью сплетенную паутину, но гнал вперед чужой приказ. Ползти по стволу дерева было тяжело и страшно — лапки так и норовили соскользнуть, и паук с удовольствием был бы осторожнее, бежал бы медленнее, но чужая воля гнала его вперед.

«Заберись ей на кожу».

Кожа… что такое кожа?

«Мягкое, живое, пахнущее кровью, — подсказывал голос. — Ищи… ищи…»

Паук искал. Он чувствовал, что если выполнит приказ, то его оставят в покое, позволят вернуться в любимую нору, покачаться на любимой паутине, терпеливо ожидая жертву. Он не любил вылезать наружу. Он не любил ветер, что скидывал его со ствола, он не любил спешки.

Голос внутри спешил. Он приказывал. Он заставлял паука переставлять лапки быстрее, стремясь поскорее добраться до этого «мягкого и живого».

Порыв ветра пришел неожиданно. Паук не удержался и полетел вниз, повиснув на тонкой, липкой паутине.

«Еще раз!» — настаивал голос.

Ветерок качнул паутинку и бросил паука на что-то мягкое, шелковистое. Ткань, подсказал голос. Паук не хотел знать, что это такое. Он был голоден. Он мечтал вернуться к вкусной, уже наверняка созревшей для пищи мухи, которая попалась вчера в его сети. Он устал и вовсе не хотел выполнять чьи-то приказы, но чужая воля была сильнее.

Ползти оказалось гораздо легче, и паук усердно заработал лапками, подбираясь ближе к чему-то, от чего пахло горячей кровью…

«Быстрей!» — подгонял голос.

«Это „кожа“?» — спросил паук.

«Все равно, жаль!»

Дериан дернулся, разрывая нить между ним и пауком. В голове вспыхнуло болью. Где-то вдалеке вскрикнула девушка.

— Молодец! — усмехнулся Рэн.

Укус паука, ядовитость которого увеличила во много раз магия, был болезненным и смертельным, если не вмешаться вовремя.

Дериан об этом великолепно знал, но помогать Аланне не спешил.

Он просто наблюдал. Арман отпрянул от девушки и спросил:

— Что?

— Меня что-то кольнуло… тут… Жжет…

— Где?

— Шея… жжет как! Больно!

Дериана который раз за этот день душила совесть. Он привык исцелять боль, а не причинять ее. Неосознанно целитель шагнул к парочке, стремясь поскорее закончить мучительную для всех «проверку», но Рэн схватил его за запястье, удерживая. Дериан обернулся. Глаза брата поблескивали в полумраке интересом, на губах появилась странная, довольная улыбка:

— Смотри, — прошептал Рэн.

Дериан превозмог все еще не утихшую после связи с пауком боль и посмотрел на Армана.

Оборотень и в самом деле вел себя странно. Вместо того, чтобы, как и другие проверяемые этим вечером кассийцы, суетиться и звать на помощь, он оставался столь же спокойным, мягко касаясь шеи Аланны кончиками пальцев.

— Сейчас, сейчас, — шептал он. Дериан знал, что видел кассиец — разрастающуюся на глазах опухоль. Если ничего не сделать, то Аланна скоро перестанет дышать.

Ладонь Армана вдруг накрыла шею девушки. Дериан даже дышать забыл. Он смотрел и не верил в то, что видел: с пальцев оборотня шел знакомый до боли зеленоватый свет.

— Я знал, — усмехнулся Рэн. — Смотри, твоей красавице ведь даже не больно…

— Может, это не он… если мы ошибаемся…

— Он… магия кассийцев испускает синее сияние. Этот лечит, как и мы… нет, гораздо лучше нас.

Девушка закрыла глаза и облегченно вздохнула, а Рэн вновь удержал Дериана, что чуть было не бросился перед оборотнем на колени:

— Забыл? Мы не должны ему показывать, что его нашли. Но я рад…

— Чему ты рад? — выдохнул Дериан.

— Будущий вождь мне нравится все больше и больше… пожалуй, древние книги подождут. Впервые не хочу я кого-то отдавать своей подружке смерти.

— Вот и все, моя хорошая, — усмехнулся Арман, поднимая девушку на руки. — А теперь продолжим? Но лучше в спальне… м?

Там нет всякой дряни.

— А свадьба?

— Какая свадьба?

Флейта в руках молодого мальчишки-виссавийца умолкла.

Калинка тихонько вздохнула, и Мир понял, что она давно уже устала от этих празднеств.

Вождь внезапно улыбнулся так лучезарно, что Миранис вздрогнул:

— Что-то случилось?

— Ничего особенного, — задумчиво ответил Элизар. — Я просто только что получил еще один свадебный подарок.

«Самый важный для меня. Попался, мой мальчик.»

Глава 14. Прощание

Празднества начались и закончились. Опустилась над кланом Виссавии теплая, ласковая ночь.

Рэми поцеловал Аланну и, осторожно, стараясь не разбудить девушку, поднялся с кровати. Он и сам удивился, как легко перенес вынужденную разлуку с Миранисом — а ведь когда-то воображал, что их связь крепче. Но и Виссавию Рэми покидал без лишнего сожаления. На самом деле он уже был мыслями дома, в замке повелителя, с учителем, которому надо рассказать так многое. И спросить так о многом.

Телохранители не очень-то скоры до ответов. Вирес, ироничный и холодный, был гораздо разговорчивее. Гораздо терпеливее. И гораздо понятливее.

Рэми не смог бы жить в Виссавии. Вечное благополучие раздражает. Без дежурств у принца тут стало вдруг невыносимо скучно. Не спасало даже общество Аланны. Телохранитель любил свою невесту, но чего-то все же не хватало.

Чувства опасности?

Или… Мира…

В ночь перед отъездом Рэми долго не мог заснуть. Сидел на подоконнике, подпирал спиной стену и смотрел, как поднимается над лесом половинчатая луна.

Завтра они вернутся в Кассию. Завтра он вернется к Миранису.

Что скажет ему принц? Оттолкнет или сделает вид, что ничего не случилось? Рэми, сказать по правде, было все равно… Его место рядом с наследным принцем Кассии, и даже вождь Виссавии не убедит его в обратном.

— Иди спать, душа моя, — позвала Аланна. Рэми вздохнул и слез с подоконника.

Вождь никого и ни в чем не собирался убеждать. Так же, как и Рэми, он не спал. Оставив утомленную ласками молодую жену, он вышел из замка. Как в детстве забрался на растущий последи леса столетний дуб, оперся спиной о ствол и долго смотрел на рассыпавшиеся по ночному небу звезды… молясь Виссавии, чтобы наследник его простил.

Потому что если Арман не хочет сам остаться в Виссавии, то его придется оставить силой.

Не мог уснуть и Миранис. Возможно, завтра он умрет. Странно, но мысль, еще недавно вызывавшая страх, сегодня уже не пугала.

Сколько можно бояться? Миранис больше не мог. Если суждено ему умереть, но лучше уж скоро, потому как ожидание смерти хуже ее самой…

Зачем он, дурак, пошел к Нише? Зачем уговаривал ее, упрашивал, хоть и говорила прорицательница:

— Думаешь, станешь счастливее, когда узнаешь свое будущее? Я в этом сомневаюсь. Иногда лучше не знать.

«Иногда лучше не знать,» — выдохнул Мир, повернувшись на другой бок и напоровшись на взгляд Лии.

— Не знать «что»? — настороженно спросила девушка.

— Спи, родная, — ответил Миранис, моля богов только об одном — успеть перед смертью провести церемонию. Его сын должен быть законным наследником, иначе Лие придется несладко. Хотя ей все равно придется несладко.

Лия уткнулась в плечо принца носом и засопела ему в сорочку… Даже не подозревая, что это может быть их последней ночью вместе.

Сегодня в Кассию выехал гонец, который приготовит все для завтрашней церемонии. Завтра Лия станет женой наследного принца Кассии.

Если Миранис доживет.

А если нет?

— Тебя что-то тревожит? — спросила Рина, прижимаясь к теплому боку Армана и положив голову ему на плечо. Она упорно заглядывала в глаза любимому: привычка виссавийцев смотреть в глаза Армана часто раздражала, но не в случае Рины. В Рине он любил все: и ее внимательный, пронзающий до самой глубины, взгляд, и ее шаловливо вздернутый носик, и даже ее любопытство:

— Думаешь о ней? — спросила вдруг девушка.

— О ком, о ней? — не понял Арман.

— Об Аланне, невесте своего брата. Женщине, с которой ты провел предыдущие ночи…

Арман вздрогнул.

— Ты не понимаешь… — прошептал он.

— Я не хочу понимать… — ответила Рина, прижимаясь к нему.

— Прошу… не уходи! Сегодня забудь о ней, прошу. Только сегодня… будь лишь моим…

Арман мягко провел по волосам Рины, сдерживая рвущуюся наружу боль и обиду. Рэми… неужели ты не с силах был эти несколько дней сдержаться? Неужели не мог не ранить Рину? И Арман ничего не мог сделать… он не имел право ни выдать брата, ни предать доверие принца.

«Никто не должен знать о подмене, — приказал Миранис. — Слышишь, никто! Пока мы не вернемся в Кассию — ты мой телохранитель, а Рэми — глава Северного рода. Я отпущу тебя к Рине, но помни… ты должен быть предельно осторожным.»

— Я буду твоим, — прошептал Арман в волосы Рины. — Этой ночью я думаю только о тебе, клянусь… и больше ни о ком…

— Верю.

— Ты наверное знаешь? — спросил внезапно Арман. — Что я…

— Что ты оборотень?

Арман кивнул.

— Знаю. Мы это видим сразу. Но оборотни-ларийцы не опасны…

— В Кассии это не всегда понимают, — ответил Арман, перебирая пальцами ее темные, густые волосы.

— Оставайся здесь.

— Не могу, — Арман не стал рассказывать Рине о Лие, о ее ребенке, о беспокойстве Мираниса, о предсказании Ниши. Он понимал принца, понимал и как человека, и как сына повелителя, и не хотел, не имел права, оставить ни его, ни его ребенка. — У каждого у нас есть свои обязательства. Я свои не могу не выполнить…

— Ты лариец. Почему ты оказался в Кассии?

— Мой отец приехал в свите Львины, матери Мираниса, и так понравился тогдашнему повелителю, что стал главой Северного рода…

— Теперь я знаю, в кого ты у меня такой обаяшка, — усмехнулась Рина, касаясь губами его груди.

— Рина… — Арман, вздрогнул, когда губы ее опустились ниже.

— Не говори ничего, — ответила девушка. — Это наша последняя ночь. Приезжай еще, любовь моя, и мы попробуем, когда ты превратишься в зверя…

— Рина, я не могу превращаться в зверя…

— В Кассии не можешь. Здесь ты можешь все!

Предрассветное время самое тихое. Вождь тенью скользнул в замок Арама, безошибочно нашел нужную ему спальню и, бесшумно открыв дверь, осторожно зашел внутрь.

Наследник спал, разметавшись на шелковых простынях. Золотые волосы его, подаренные на время хранительницей, рассыпались по подушке, тонкие губы вытянулись в улыбку, руки прижимали в груди женщину. Может, даже любимую, вождь не знал. Сейчас он не хотел этого знать.

Он мягко коснулся лба женщины, погружая ее в более глубокий, уже беспробудный сон. Им не нужны свидетели. Все должно пройти тихо и незаметно. Вождь осторожно толкнул обнаженное плечо наследника.

Арман проснулся сразу. Взгляд его, поначалу мутный, быстро наполнялся смыслом и удивлением. Но не страхом. Мальчишка вскочил с кровати, прикрыл спящую женщину одеялом, скрывая ее наготу, а сам быстро натянул тунику, не забывая при этом поклониться нежданному гостю. Великолепно играет. Неплохо держит себя в руках. И щиты его крепкие, хозяина не предают. Хорошо его вышколил кассийский двор.

— Рад видеть вас в своих покоях, Элизар, — сказал Арман.

— Очень сомневаюсь, что ты рад, наследник, — тихо ответил вождь. — Но у меня нет другого выхода.