Властители Шема. Канун Единства

Конан сузил глаза, смотря теперь точно на Селига, а пространство вокруг него захватывая боковым зрением — так ночные путники смотрят на слабые небесные звезды, почти неразличимые в упор.

Уловка сработала — теперь варвар видел царского соседа вполне отчетливо. И увиденное ему не нравилось.

Сидящий по левую руку от Селига был несомненно стигийцем. Что само по себе было довольно странно — в Шеме не жаловали выходцев из этого колдовской страны.

Бритый череп, с татуировкой на темени, худые руки, испещренные замысловатыми рисунками и неподвижный змеиный взгляд убедили Конана, что перед ним боевой стигийский маг. Причем высокой., степени посвящения, потому как умеет отводить глаза окружающим. Собственно этим и объяснялось то, что в упор его фигуру разглядеть было почти невозможно.

Конан хмыкнул. Провести мага из вражеской страны во дворец короля чужого полиса было само по себе вопиющим поступком. И уж всяко не свидетельствовало о добрых намерениях повелителя Шушуна.

Интересно, почему Абудах, придворный прорицатель царя Зиллаха, не распознал чужака и не выставил его за ворота с позором? Впрочем — Абудах стар, очень стар, а подготовка к «Кануну Единства» — дело тяжелое, последние дни колдун почти не выходит из своих покоев, мог просто и не заметить…

Теперь ясно, какая судьба ожидает незадачливых арбалетчиков — стоит сотворить стигийское заклинание, которое носит название Поцелуй Сета, и, спустив тетиву, стрелок преспокойненько испускает и собственный дух. Чисто и просто. И никаких свидетелей.

Ну, это мы еще посмотрим…

Абудах, хотя и стар, но маг не из последних. Да и характер у него вряд ли За последние годы изменился в лучшую сторону. Если колдуна вовремя предупредить — стигийцу несдобровать. Надо будет сказать Квентию, что присутствие Абудаха на тайной встрече тоже необходимо. Впрочем, Закарис хоть и простоват, но не настолько же, чтобы вообразить, будто его приглашают в покои Конана потому, что старому королю потребовалась компания, чтобы выпить кубок-другой перед сном.

Есть еще одна проблема, которую необходимо решить немедленно.

Дочери. Его дочери.

Киммериец поискал глазами своих девчонок, которые упросили отца взять их с собой — посмотреть состязания.

Вообще-то, Конан был против, чтобы брать их на эти чисто мужские игрища. Но по шемитским обычаям женщинам и детям дозволялось присутствовать на празднествах, хотя они и должны были находиться в специально отведенном месте, за сетчатыми занавесями. Шемиты считали, что Иштар разгневается, если женщины будут восседать рядом с воинами. Именно поэтому, к удивлению Конана, шемских мертвецов хоронили исключительно мужчины. Женщины же должны были оплакивать удалившихся на Серые Равнины, не выходя со своей половины жилища.

Конечно властитель Аквилонии мог настоять на том, чтобы дочери сидели с ним. В конце концов он приносит жертвы Крому и Митре, а не Иштар, Адонису и лукавому Белу. Но зачем нарушать чужие устои и оскорблять хозяев, которые оказывают ему почет и уважение.

Завтра с утра, еще до рассвета, девчонок нужно будет отправить в Дан-Хафал, селение неподалеку от Асгалуна. Там явно будет безопаснее.

Попросить у царя Зиллаха эскорт из меченосцев, добавить парочку собственных гвардейцев — и отправить. Конечно, мы надеемся, что Кром не даст свершиться злодеянию, но мало ли как тут все может обернуться… Нужно кликнуть Квентия, пусть распорядится и рабы начинают собирать вещи уже сейчас. Кстати, где же он?

Конан обвел взглядом двор и обнаружил главу своей Малой стражи — тот как раз заканчивал что-то нашептывать Закарису, почтительно склонившись к уху шемита.

Вот гвардеец договорил, поклонился и выпрямил спину, бросив быстрый взгляд в сторону Конана. Закарис повернул голову в ту же сторону и встретился с Конаном взглядом и утвердительно кивнул.

Брови его при этом были слегка приподняты, выражение лица — задумчивым. Королю Аквилонии на какой-то миг показалось, что в глазах военачальника отразилась удивленная радость и даже странное облегчение, но в следующее мгновение тот уже отвернулся.

А тут еще и объявили новый поединок. На этот раз — на мечах. Услышав имена заявленных противников, Конан насторожился и на какое-то время забыл про Закариса и Квентия.

Потому что в следующем поединке биться должны были Селиг и Рахам.

А когда северянин увидел, чем именно Рахам вооружен, то с трудом подавил удивленный возглас.

Рахам вышел на арену первым, и теперь стоял, явно рисуясь и слегка покачиваясь. То ли был он действительно сильно пьян, то ли умело притворялся. Селиг задерживался, и пока что восторженные вопли доставались одному Рахаму. Тот принимал их с удовольствием, раскланиваясь в разные стороны, сверкая бронзовым чешуйчатым доспехом и опираясь на рукоятку поставленной перед собой секиры. Конан смотрел на эту секиру, не отрываясь.

Когда-то ему доводилось владеть таким оружием — Секирой Варуны и Конан хорошо запомнил, насколько смертоносным может быть ее удар.

Такое оружие в Шеме — вещь довольно необычная. Секира в ходу в Вендии и на Севере Хайбории. Здесь же предпочитают слегка изогнутые мечи, иногда дополняя их трезубым кинжалом для левой руки.

Вопли между тем усилились — на арену выбрался Селиг. Двое слуг тащили за ним огромные ножны — похоже, молодой король Шушана на этот раз решил выступить с большим двудвуручником. Не самый удачный выбор при столь невысоком росте и не слишком мощном телосложении.

Двуручники и так-то не отличаются скромностью размеров, а этот, судя по длине ножен, вообще был гигантом — длиной шага в три, и не мелких шага.

Если такой поставить вертикально — он наверняка окажется выше своего владельца. И тяжелый наверняка, не зря же двое слуг понадобилось.

В Селиге же как-то совсем не угадывается мощи, необходимой для свободного и умелого обращения с такой убийственно тяжелой штукой. К тому же — против секиры.

Рахам тем временем вскинул руку, приветствуя соперника и побратима. Смертоносная плоскость серпообразного лезвия чуть шевельнулась, и в свете факелов темными гранями четко выделились руны клейма.

Конан нахмурился.

Он слишком хорошо знал — и это клеймо, и то, на что способно помеченное им оружие.

Время словно замедлилось, гул голосов отдалился. Селиговский двуручник против такой секиры — что ореховый прутик против топора дровосека. Вплетенное во время ковки в остывающий металл заклинание любую сталь разрежет, словно легкую ткань. И даже зарубки на лезвии не останется. Такое оружие — слишком большая ценность для того, кто собрался просто немного поразмяться… Из этого следует три возможных вывода.

Возможно — Селиг просто-напросто глуп и не понимает мощи оружия противника. Или же это он сам постарался вооружить Рахама как можно убедительнее для исполнения намеченного фарса — и перестарался. Либо же заговорщик все отлично знает, просто планы поменялись с момента доклада гленноровского шпиона.

Третий вариант был самым неприятным — в этой игре есть еще и какой-то другой игрок. И секира — это его ход. Может быть даже — не первый, а просто первый замеченный… Конан напрягся, пытаясь заранее подготовиться к любой неожиданности. Из этого креслица чертовски неудобно быстро вскакивать. Но попытаться придется, если Митра не будет к ним милостив.

Межу тем Селиг раскланялся со зрителями, отсалютовал владыке Зиллаху и, взявшись обеими руками, медленно обнажил огромный меч. Перехватив поудобнее он поднял его над головой.

Зрители стихли, приветственные вопли превратились в недоуменный ропот. Кто-то робко хихикнул, за ним следом рассмеялся кто-то еще, уже увереннее. А потом уже и все разразились громовым восторженным хохотом. Конан расслабился, пряча за сплетенными пальцами улыбку.

Селиг задумал потеху, и она удалась.

Вариант второй, не самый плохой из имевшихся, к тому же — с неожиданным дополнением. Владыка Шушана вовсе не был глуп и отлично знал, чем именно вооружает побратима. И этот абсолютно неподходящий по размеру огромный двуручник тоже выбрал он совершенно не случайно. Да что там — выбрал?! Ни о каком простом выборе тут и речи быть не может! Этот меч наверняка был специально изготовлен умелыми мастерами своего дела — и изготовлен именно для сегодняшнего вечера. Только вот искусные мастера эти вовсе не были кузнецами.

Потому что меч был деревянным.

Крестовина искусной работы изображала ветви дерева рин, а длинное лезвие выглядело растущим стеблем. Полированное дерево настолько красиво отливало цветом темного пламени в свете факелов, что многие зрители восхищенно заулюлюкали.

Селиг, улыбаясь в бороду, крутанулся на пятке, взмахнув за спиной светлым конасом — царским плащом шемских повелителей, словно взмахнул крыльями, и сделал изящный выпад в сторону соперника. Рахман взревел, как водяная лошадь, со свистом крутанул над головой секиру и бросился вперед. Конан беззвучно посмеивался в сцепленные пальцы — он уже понял, что именно за представление будет тут разыграно.

Так и есть!

Селиг в последний момент очень изящно подался в сторону и хищному лезвию достался, лишь край взметнувшегося конаса, а не удержавший равновесия Гахам был вынужден пробежать несколько шагов, прежде чем смог остановиться и развернуться для новой атаки. Но прежде, чем Рахам смог восстановить равновесие и броситься вперед, Селиг сделал два быстрых шага и нанес три стремительных укола — два в корпус противника, один в руку. И снова отпрыгнул.

Конечно, с настоящим стальным мечом такого размера он бы не сумел провернуть ничего подобного — настоящий меч был бы для таких выкрутасов слишком тяжел. А эта изящная деревянная штучка вполне годилась для подобной забавы.

Рахам снова атаковал — и снова промахнулся. На этот раз было отчетливо видно, что здоровяк промахнулся специально, но зрители, похоже, не возражали против того, чтобы их слегка подурачили.

Неплохо придумано! Ведь в обычном поединке очень сложно преднамеренно получить легкую травму так, чтобы никто из зрителей ничего не заподозрил. Но если поединок сам по себе фальшивый, изначально задуманный лишь для того, чтобы повеселить гостей асгалунского владыки — тут любая накладка будет воспринята как должное.

Тем временем соперники сошлись в ближнем бою, лезвие к лезвию. Обычного для таких случаев лязга металла слышно не было, разве что легкий стук, когда полукруглое лезвие секиры срезало верхушку деревянного меча.

Зрители ахнули.

Рахам попытался закрепить успех, и новым ударом еще больше укоротить деревянный клинок, но Селиг успел отскочить. И даже ухитрился огреть не успевшего вовремя развернуться соперника своим укороченным мечом. Плашмя, пониже спины. Не больно, но чувствительно для самолюбия.

Рахам взревел и ринулся в бой — уже по-настоящему, с налитыми кровью глазами и чуть ли не пеной изо рта. На мгновение Конану показалось, что он недооценил этого молодчика. Как оказалось тот умеет не только пить вино и бряцать браслетами, но еще и вполне недурно управляется с боевым топором.

Рахим нанес несколько ударов и казалось, секира со злобным шипением нарезает ломтями воздух. Селигу поначалу удавалось вполне успешно отражать рахамовские наскоки, только вот его собственный меч с каждым таким столкновением оказывался все короче.

Селиг более не крутил изящных пируэтов — все внимание царя было поглощено не на шутку разгоревшимся боем. Судя по всему, шушанец был неплохим фехтовальщиком, и с нормальным мечом имел неплохие шансы против сильного, но окончательно потерявшего всякое соображение противника. Вот только меч его настоящим не был.

Соперники забавляли публику еще пару терций, но когда в руках у Селига оставался клинок длиной не больше локтя, Рахам изловчился, и срубил его полностью, под самую крестовину.

Рахам победно захохотал и, раскрутив секиру над головой так, что ее лезвия слились в один сверкающий круг, обрушился на отступающего противника всей своей мощью. Селиг отпрыгнул в сторону, но неудачно. По крайней мере никто из зрителей ничего не заподозрил — малый честно бился, но в конце ему не повезло. Подвернул ногу. С кем не бывает. Полежит пару дней и будет как новенький.

Селиг сдавленно охнул и осел на землю. К нему уже спешил дворцовый врачеватель. Зрители разочарованно завопили и затопали.

Рахам посопел еще немного, но поняв, что бой сам собой прекратился, опустил секиру и неуверенно огляделся.

Конан поморщился — так громко сегодня еще не вопили. Впрочем, кто бы спорил — зрелище достойное. Даже сам Конан, если бы не знал в чем тут подвох, мог бы принять происходящее за чистую монету.

Хотя скорее всего без стигийского чернокнижника здесь не обошлось.

Киммериец с интересом продолжал наблюдать за происходящим на арене. А там разворачивалось целое действо. Нога у Селига и впрямь была повреждена, потому что кофийский лекарь то и дело цокал языком и бормотал под нос молитвы Адонису.

Внимательно ощупав лодыжку поверженного бойца лекарь, видимо понял, что сумеет вправить вывих не прибегая к сложным манипуляциям и знаками показал топтавшемуся рядом Рахаму, чтобы тот держал бедолагу за плечи. На счастье владыки Шушана — лекарь оказался опытным, ногу вправил буквально одним движением, Селиг даже охнуть не успел. Морщась, сел на песок, осторожно пошевелил пальцами ноги, словно не веря, что все обошлось.

Покрутил стопой.

Расплылся в облегченной улыбке и поднялся — правда, при помощи Рахама. Посмотрел на все еще зажатую в правой руке крестовину — теперь она окончательно приняла вид сплетенных ветвей древа рин.

Внезапно он повернулся к Рахаму и начал что-то ему горячо втолковывать, поглядывая в сторону хозяев замка и заговорщицки улыбаясь. Лицо у него при этом было как у слегка напроказившего ребенка.

Он не шептал, но гвалт вокруг стоял такой, что, даже кричи Селиг в полный голос, Конан не смог бы разобрать ни слова. Какое-то время Рахам хмурился непонимающе. Потому непонимание переродилось в неуверенность — воин словно бы никак не мог взять в толк — чего от него хотят. Наконец он кивнул. Селиг сунул ему в руки остатки меча и дружески подтолкнул в спину.

От того места на арене, где стояли они, до Конана было шагов десять. Царь Зиллах сидел чуть правее — значит, еще шага на два поболее. Рахам прошел мимо, натянуто улыбаясь. Выглядел шушанский воин очень озадаченным. Наверное, он бы изо всех сил чесал сейчас в затылке, не будь обе руки заняты.

Рахам остановился не точно напротив пелиштийского царя, а чуть левее, потоптался немного, хмуря темные брови и шумно дыша.

Конан вдруг понял, что слышит его сопение — зрители больше не шумели, будучи заинтригованы странным поведением победителя. Рахам же, продолжая хмуриться, неуклюже повертел в руке деревянную крестовину и, слегка склонив голову, протянул ее властителю Пелиштии.

— Царь Шушана просит позволить ему возложить на алтарь Бела, покровителя Асгалуна, эту драгоценную древесину рин, привезенную из Черных Королевств. Кроме того, повелитель Селиг жертвует Белу, пять десятков тонкорунных овец и кофийского тельца с черной меткой на лбу. Царь Селиг просит милости у Бела и благословения для нашего общего дела. Ведь очень скоро Пелиштия, львица сторожащая закат Шема, и Древний Шушун, могучий тур, охраняющей его восход — сольются в единую державу! Шем снова станет империей!

Восторженный гул был ответом на речь шемита. Зиллах благосклонно кивнул головой.

— Царь Пелиштии принимает жертву своего собрата. Мы оба дети Иштар и я прошу владыку Селига, в тот светлый час, когда боги даруют ему выздоровление, оказать мне честь и принести жертву вместе со мной на древнем капище асгалунских императоров.

Конан расслабился. Похоже все идет по плану и весь этот спектакль не более, чем способ оправдать легкое ранение шемского царька и набрать пару лишних очков у доверчивой публики. Что ж, нужно отдать должное этому негодяю — он сумел ловко все обставить.

Протянув царю Зиллаху крестовину из дерева рин, Рахам склонился в почтительном поклоне, отступил на шаг и крутанул над головой секиру, как бы салютуя. Вновь зашипел воздух, разрезаемый безупречно острым лезвием. Рахам слегка шевельнул кистью, меняя траекторию движения лезвия на более низкую и пологую.

И…снес Зиллаху голову.

Человеческое тело оказало острой стали не большее сопротивление, чем шелк или дерево. Голова с громким стуком прокатилась по деревянным ступеням на арену, а тело забилось в агонии.

Рахам обернулся к Селигу.

— Вот, видишь, царь Шушана? — спросил чернобородый воин в абсолютной тишине, нарушаемой только шипением прогорающих факелов. — Владыка Зиллах склонил голову перед твоей мощью.

Он замолчал, выплюнув последнее слово вместе с кровью, и с удивлением уставился на торчащие из собственной груди лезвия. Их было два. Второй ци-гу стоял несколько дальше, и потому воспользовался стилетами — их ручки топорщились над спиной Рахама, но клинки были короче и насквозь не прошли.

— Глупец! — завизжал Селиг, лицо его перекосилось, — отродье Зандры! Что ты наделал!!!

— Ложись! — успел крикнуть Конан, пытаясь вскочить, но запутался в овечьих шкурах и занавесках и рухнул назад, утонув в ворохе тряпок и деревянных обломков, А потом кричать начали уже все.

Молчали только ци-гу.

Тот, который воспользовался кинжалами и потому сохранил при себе свои мечи, легко вскочил на спинку скамьи и пошел по рядам, быстро срубая головы тем, кто замешкался и не успел броситься врассыпную. Ему пытались преградить путь трое шемских стражников, но кхитаец сделал два неуловимых движения и троица повалилась на пол, захлебываясь в крови.

Второй ци-гу несколько задержался. Его клинки застряли прочно в теле Рахама и ему пришлось повозиться, чтобы их извлечь. Выломав их из прочного капкана ребер, кхитаец с обманчивой медлительностью двинулся по опустевшей арене. Черная смутно различимая фигура, вставшая на пути, поначалу не показалась ему чем-то, достойным внимания…

Лайне сидела под скамейкой на корточках и расширившимися глазами следила, как шемский стражник со странными раскосыми глазами режет вопящих зрителей, словно жертвенных ягнят.

Это завораживало!

Когда отец таким вот грозным голосом кричит «ЛОЖИСЬ!!!» — надо ложиться. Прямо там, где стоишь, и весьма шустро. Не задумываясь о том, что земля жесткая, а болото грязное.

Лайне покрутила головой. Сестры нигде не было видно. Наверное ее утащила за собой Ингрис. Впрочем им обеим лучше держаться подальше от тех мест, где звенят мечи и льется кровь.

Мимо младшей дочери Конана пробегали какие-то люди, визжали женщины, кто-то падал, кто-то стонал. Вот промчался Стеке, что-то крича, но слов было не разобрать. Еще двое Черных драконов бросились на вскочившего на стол безумного стражника — и тут же упали, заливаясь кровью. На арене живых уже не было — кроме того раскосого гибкого воина, обагренного кровью и сжавшего в испуганный комок царя Селига, того самого, кого она утром цапнула за палец.

Но по всему выходило, что укушенный палец был самой небольшой неприятностью чернобородого шемита. Потому что сейчас к нему приближалась смерть в чешуйчатых доспехах.

Селиг попытался встать, но раненая нога дала о себе знать и он, коротко вскрикнув, опять рухнул на песок арены.

В пяти шагах от поверженного царя раскосый воин внезапно остановился.

Обернулся.

Сначала — повернул голову, а потом развернулся всем корпусом. Наклонился вперед. Сделал шаг, словно преодолевая ураганный ветер. Потом другой.

И только тогда Лайне заметила бритоголового худощавого человека в черном плаще с капюшоном.

Девочке показалось, что он возник прямо из воздуха. И теперь он стоял неподвижно, раскинув руки с растопыренными пальцами. Его хищную фигуру окутывало голубоватое мерцание, а между пальцами проскакивали и длинные синие искры.

Похоже это именно он и создавал тот невидимый ветер, с которым пытался совладать безумный стражник.

Краем глаза Дайне заметила, что его собрат, методично уничтожавший безоружных шемитов вдруг замер, будто его одернула незримая рука. Воспользовавшись неожиданной заминкой, уцелевшая толпа с визгом и хрипами повалила наружу.

Девочка поняла, что незнакомец в черном — это маг, который каким-то образом ухитрился опутать колдовской сетью обоих убийц.

А еще Лайне увидела Атенаис…

— Что ты медлишь?! — прошипел бритоголовый чернокнижник, — хватай девчонку и бегите отсюда! Долго этих демонов я не удержу!

Младшая сестра заметила, как у него напряглись жилы на лбу. Видимо чародейство отнимало у него много сил и они уже были на исходе.

Что случилось с танасулкой, Лайне не знала, но Атенаис была одна. Она и не думала прятаться, а стояла вжимаясь спиной в каменную стену и смотрела на происходящее широко открытыми глазами. Было ясно, что вот-вот она лишится чувств.

Послышался топот ног и рев — на арену хлынули свежие силы асгалунской стражи. Засверкали мечи, но раскосые воины, несмотря на сдерживающие их магические путы пока ухитрялись держать оборону.

Селиг наконец стряхнул оцепенение и, закусив губу, и прихрамывая, заковылял по ступеням к сползающей по стенке Атенаис.

Э, нет, добрый господин! Так мы не договаривались.

Лайне улучила момент, когда Селиг поравнялся с ней и вцепилась в его недавно вправленную лодыжку. Царь Шушана коротко вскрикнул и рухнул между скамеек, подняв тучу пыли.

Впереди мелькнула крепкая фигура Закариса, который схватил в охапку падающую Атенаис и ринулся к выходу.

Лайне торжествующе улыбнулась — пусть лучше спасителем сестры будет хозяин прекрасного Аорха, чем этот любитель золотых украшений и засахаренных фруктов.

Между тем Селиг кряхтя встал на четвереньки. Потом поднял голову.

Лайме прыснула. Царь Шушана выглядел совсем не так впечатляюще, как сегодня утром. Борода шемита свалялась, лицо покрывала грязь и брызги чужой крови, белки глаз сверкали.

С неожиданной ловкостью он схватил за руку Лайме. Та успела только ойкнуть.

— Пойдем со мной, моя госпожа. Дочери великого короля негоже находиться там, где льется кровь.

— Отец! — завопила Лайме, — отец, где ты?

— Моей госпоже нет нужды беспокоить своего престарелого отца. О ней гораздо лучше позаботится будущий царь всего Шема, — усмехнулся Селиг. Он дернул девочку за руку.

— Вперед, пока ци-гу не отправили стигийца Бену в Поля Камыша.

Закарис ворвался в конюшню. Лошади были уже оседланы, Аорх бил копытом и фыркал. Двое стражников стояли с обнаженными мечами, вопросительно глядя на хозяина.

Брат Зиллаха закинул Атенаис в седло и прислушался. Снаружи доносился грохот, лязг мечей и крики.

Закарис догадался, что охраняющий внутренний двор цыгу, после смерти царя Асгалуна также потерял разум и теперь крушил все, что попадалось на его пути.

Закарис заколебался. С одной стороны можно было попробовать сплотить вокруг себя стражников, и пробиться к казармам. Там возглавить отряд лучников и отдать приказ забросать кхитайцев тучей стрел.

Насколько Закарис знал — это был самый надежный способ расправиться с демонами Восхода. Но как быть с дочерью аквилонского царя? Оставить ее здесь под присмотром своих телохранителей? Глупо. Те хороши для обычной битвы, но против ци-гу они не продержатся и терции.

Отправить их с Атенаис, а самому остаться здесь? Но Аорх не подчинится никому, кроме своего хозяина. Да и не дело доверять драгоценную королевскую дочь двум подвернувшимся под руку воинам, имен которых он даже не помнит.

Клыки Нергала! Что же делать? Ведь он сам предупреждал брата, что нанимать ци-гу все разно, что подвешивать на нитке острый меч над собственным ложем.

Спору нет, кхитайцы незаменимые охранники, но нужно совсем потерять разум, чтобы окружать себя демонами, сколь бы умелыми они ни показались.

Закарис принял решение — он доставит дочь Конана в безопасное место, а потом вернется в город. В его теперешнем положении заручиться поддержкой Закатной Империи будет очень кстати.

После смерти Зиллаха в Пелиштии может вспыхнуть смута. Кроме того, вряд ли Рахам умертвил Зиллаха только для того, чтобы доказать остроту своей секиры.

Явно эти шушанские крысы что-то замышляют. Шушун всегда завидовал Асгалуну, ему всегда не давали покоя корабли с грузами драгоценных товаров и караваны, идущие на закат Хайбории и в Черные Королевства. Чтобы одолеть Селига ему, Закарису, теперь понадобится хороший, надежный союзник и вот эта бледная девчонка отныне самый надежный залог дружбы с Аквилонией.

Конечно лучше было бы спрятать в безопасное место обеих сестер, но, владычица Иштар, где же прикажете искать в суматохе боя ту маленькую любительницу лошадей. Что ж видно такова воля богов: ему суждено спасти старшую дочь, значит так тому и быть.

Закарис вспрыгнул в седло. Аорх заржал. Веки Атенаис дрогнули — она стала приходить в себя.

Ворота с треском раскрылись и всадники исчезли в туче пыли из под копыт скакунов.

Стражники, которые помогли Конану выбраться из-под груды мертвых тел, а потом и выпутаться из тряпок и шкур были ему незнакомы. Варвар поднялся на ноги и с ужасом посмотрел напротив туда, где вместе с шемскими женщинами — сидели его дочери.

На арене валялись куски тел и подсыхали лужи крови, в центре мелькали чешуйчатые доспехи и сверкали мечи. Киммериец догадался, что шемиты окружили ци-гу. Зоркий взгляд варвара зацепился за фигуру стигийского мага, который стоял расставив руки. Значит дело не обошлось без колдовства. Конан обвел взглядом арену, готовясь к худшему. Но дочерей нигде не было видно.

Киммериец набрал в грудь побольше воздуху и громко крикнул:

— Лайме! Атенаис!

Мощный голос северянина сумел перекрыть шум сражения. Но в ответ ни раздалось ни звука. Скорее всего девчонок увели Ингрис и Квентий. В конце концов у них за спиной стояла в карауле шестерка Черных драконов — так что о детях было кому позаботиться.

На всякий случай Конан позвал дочерей еще раз.

Молчание.

Киммериец сделал пальцами знак, отвращающий демонов и оглянулся. Шемские стражники стояли с мечами наголо, готовясь пасть на поля брани, но защитить гостя Асгалуна от кхитайских демонов.

Киммериец протянул руку.

— Дай мне меч!

Стражник молча покачал головой, в длинной умащенной кудрявой бороде сверкнули отсветы факелов.

— Нам приказано сопровождать господина до его покоев.

— Меч, я сказал, меч! — прорычал варвар, сощурив синие глаза.

— Мой король слишком слаб, чтобы самолично размахивать оружием. Нам приказано доставить владыку Аквилонии в его покои. Сейчас рабы принесут паланкин.

Конан расхохотался. Эти шемиты начинали забавлять. Найти бы того мерзавца, который сумел вбить в их длиннобородые головы, что король Конан — настоящая развалина. Найти бы мерзавца и хорошенько проучить.

Но Зиллах мертв, а игра продолжается… Стоит ли сейчас выходить из той роли, которую он сам же и играл столько дней?

Варвар смиренно присел на край скамьи и махнул рукой.

— Несите свой паланкин, сыны Зандры.

Прибыв в свои покои, Конан первым делом переоделся.

Снял окровавленную, порванную одежду и облачился в темную гандерландскую рубаху и кожаные штаны.

Конечно рабы разыскали бы в дорожных сундуках одеяние и получше, но варвару было недосуг копошиться в пыльных тряпках. Наряд оказался несколько маловат и трещал по швам, но киммерийца никогда не заботил собственный внешний вид.

Для того, чтобы не привлекать к себе внимание он накинул сверху плащ, расшитый орнаментом из Солнечных Крестов.

Дубинку из серебряного блюда Конан заботливо обтер рукавом и перевесил на новый пояс. Пока другого оружия нет — сгодится и это.

Конан прошелся по комнатам, по очереди выглядывая в каждое окно. Во дворе догорали остатки конюшни, рабы пытались потушить огонь, заливая водой из кожаных ведер. Киммериец прислушался — шума битвы слышно не было.

Возможно шемиты наконец догадались расстрелять ци-гу из луков. Хотя относительная тишина еще ни о чем не говорит — стены толстые, может быть просто бой еще не докатился до этого крыла.

Конан вернулся в первую комнату. Подумав, он открыл небольшой бронзовый ларец, вынул оттуда горсть золотых аквилонских империалов, пересыпал в кожаный мешочек и тщательно привязал его к поясу.

Никогда не знаешь, как может все обернуться, поэтому лучше быть готовым к тому, что дворец гостеприимного Зиллаха, чей дух уже давно скитается по Серым Равнинам, придется спешно покинуть.

Конан захлопнул ларец и запахнул плащ. Теперь он был готов. Оставалось только ждать.

Проклятье!

Он терпеть не мог ждать.