Владыка ядов

Глава третья

Холодное голубое небо высоко и недостижимо, как Эмпирей и троны богов. Внизу – зной, духота, пыль на дорогах. В жаркий летний день по одной из них налегке, без оружия и без вещей, шли двое: высокий голубоглазый мужчина в потрепанной темной одежде, и с ним девушка – хрупкая, светловолосая, одетая в длинное белое платье. На ногах у девушки – сандалии, ремешки которых сеткой обвивают ноги почти до колен; подол платья оторван, ткань местами испачкана, на локте ссадина, слева и справа на щеках около губ следы от черники, которую они ели сегодня утром. Девушка смотрит вокруг с интересом и выглядит радостной и довольной: еще бы, ведь она – богиня, которая почти двадцать тысяч лет провела взаперти, видя смутные сны, но не имея возможности ни двигаться, ни действовать. Ее спутник смотрит хмуро: он всего лишь бессмертный, и был рожден тридцать шесть лет тому назад самой обычной смертной женщиной. В нем слишком много от человека, и постоянные бестолковые задержки на пути ему не нравятся. А останавливаются они часто: то у Мольвири развязывается ремешок на сандалиях, то она увлекается какой-нибудь бабочкой или птицей, то сворачивает на обочину, заметив сухое или больное растение. Когда она притрагивается к такому растению – дереву, кусту, а иногда и цветку, сломанному ногой путника – происходит маленькое чудо, сухое вновь наполняется соками, гнилая древесина заменяется здоровой. Если она, наклонившись над цветком, случайно касается земли – обычное, ничем не примечательное место неуловимым образом меняется, становится каким-то особенным, красивым, полным внутренней тишины и гармонии. Мольвири беззаботно улыбается, шепча что-то ласковое птицам и цветам.

После того, как Эдрик освободил ее из плена, на Слепой Горе они оставались недолго. Некоторые стражи пытались помешать им уйти, и Эдрику пришлось превратиться и уничтожить их. Но Австевер, бог чувственного мира, не вмешался, и большинство стражей – также: они были слишком заняты поисками воскресшего Лицемера. За разрушенным святилищем находился портал, с помощью которого прошедшие Игольчатый Мост могли попасть в любое место любого из миров Сальбравы, и к этому порталу бессмертный меч-оборотень повел освобожденную им богиню-отступницу. Он думал, куда хочет попасть, пока они, поднявшись по проплавленной Фрембергом Либергхамом лестнице, преодолевали завал из камней и мусора – единственное, что осталось теперь от святилища, уничтоженного в ходе боя между Фрембергом и Лицемером. Мысль о том, чтобы отвести Мольвири в Школу Железного Листа, он отбросил сразу. Выпускник Школы, он слишком хорошо знал своих настоятельниц. Он еще не был полностью уверен, что освободил именно богиню, а не какого-нибудь бессмертного демона, выдающего себя за нее, однако если существовал хоть какой-то шанс, что она говорит правду, в Школе ее ничего хорошего не ждет. Не было уверенности, как именно они поступят, но то, что они наложат на нее свои лапы и воспрепятствуют развитию их знакомства, Эдрику представлялось очевидным. Позволять настоятельницам проводить над юной богиней свои эксперименты Эдрику также не хотелось. Но если не в Школу, то куда? Портал между тем был уже близко и решать нужно было скорей. Большую часть своей жизни он провел в Школе, а последние семь лет – в плену, в одной из камер в глубине Обсидиановой башни. Потом был договор с Фрембергом, миссия в Речное Королевство, поход с Льюисом Телмаридом на юг, к Пустому Морю… Возвращение в Рендекс исключено, как и в любое другое княжество Эйнавара: он убил королевского посланника и жить ему спокойно там не дадут. И тогда он вспомнил о коротком периоде после ухода из Школы и до того, как стал пленником Обсидиановой Башни – он успел посетить немало странных мест, но было одно, где он задержался. Он даже рассчитывал получить баронский титул и мирно прожить на острове несколько лет – просто для того, чтобы узнать, что это такое: дом, семья, ведение хозяйства. Теперь он подумал, что можно было бы вернуться туда, в место, где тихо и спокойно, где ничего не происходит, и провести там какое-то время, пока не станет ясно, что делать дальше и действительно ли его спутница – та, за кого себя выдает. Он представил, как выглядит остров Хадой, если стоять на горе, называемой Великаньей Мозолью, лицом к востоку: внизу – смешанный лес, липы, лиственницы, дубы и ели – все вперемешку. Вдалеке видна дорога, ведущая к замку Айдеф, а в ясный день, если приглядеться, можно увидеть дымки, поднимающиеся над деревушкой, расположенной на юго-востоке. Представил, взял девушку за руку и шагнул в портал.

Три дня они провели в лесу. Пища не нужна бессмертным, но наслаждение вкусом они способны испытывать, поэтому Эдрик нашел ягоды и предложил их Мольвири. По ее удивлению он понял, что прежде она никогда не употребляла земную пищу, даже мысль о чем-либо подобном не приходила ей в голову, однако он настоял, она попробовала и ей понравилось.

– Это потому, что я в человеческом теле, – предположила она задумчиво немного погодя, облизывая пальцы, испачканные соком черники. – Наверное, я и боль могу ощутить.

Для проверки она укусила себя за палец.

– И как ощущения? – Посмеиваясь, поинтересовался Эдрик.

– Очень интересные! – Ее глаза горели от восторга.

Позже она рассказала Эдрику о себе. Солнце сотворило ее перед тем, как между Светилами был заключен договор, согласно которому они обязались не творить более новых Князей – позже, однако, все трое Изначальных нарушили эту клятву, пусть и в разное время. Долгие годы Солнце скрывало свою последнюю дочь в себе, не выпуская в мир и сохраняя ее дух в младенческом состоянии. Золотое Светило опасалось, что чувственность и порок, распространяемые Луной и Горгелойгом, необратимо исказят Сальбраву и самих Князей Света; Мольвири должна была стать той, чья чистота останется незапятнанной, чтобы когда-нибудь, после победы и окончательного уничтожения соперников, явиться и очистить Сальбраву от всякого зла. Однако, этим планам не суждено было сбыться. Горгелойг сотворил последнего Темного Князя, Солнечного Убийцу, вложив в него всю свою разрушительную силу и ненависть; Солнце же пыталось обойти клятву, не желая нарушать ее прямо – вобрало в себя силу Истязателя и перенаправило ее ток, родив таким образом нового Светлого Князя – Ульвара, бога гнева. Однако, в итоге клятва все равно оказалась нарушенной и нечистое, которое Солнце пыталось сделать чистым, осквернило само Светило. Поэтому-то Мольвири и была выпущена в бытие раньше срока: ей пришлось отдать большую часть своих сил для того, чтобы исцелить отца. Братья и сестры возвели для нее дворец в Эмпирее и заботились о ней, видя ее слабость. Но шло время, и все сильнее в ней нарастало ощущение собственной бесполезности. Полностью Солнце она так и не смогла исцелить. Это было и вовсе невозможно сделать, потому что Солнце желало остаться незапятнанным, используя скверну Горгелойга в своих целях, и все усилия Мольвири пропадали впустую, так как сколько бы она не очищала силу Золотого Светила, скверна Горгелойга, неотделимая от сущности порабощенного Солнцем Темного Князя, продолжала отравлять ее. О полном уничтожении лунных и темных бессмертных не шло уже и речи: убийство и изгнание из Сальбравы одного только Горгелойга и малой части его отродий повредило Сальбраву; окончательное же уничтожение всех, кроме верных Солнцу, означало также разрушение всего мироздания. Поэтому Мольвири оказалась не у дел: нет никакого смысла очищать мир, оскверняемый ежечасно.

В те дни Эмпирей еще не был бесконечно далек от мира людей: по сути, этот прекрасный рай тогда располагался на вершине исполинской горы, на склонах которой жили духи, ангелы, схиархи и стихиали, внизу же, в долинах, находились поселения смертных. Она спустилась вниз и некоторое время провела среди духов и ангелов, затем она достигла долины людей. Птицеголовый бог сказал ей, что она должна вернуться назад: мирам суждено разделиться, а смертным – стать пищей богов. Она ослушалась и осталась на земле: созерцать оскверненную чистоту небес ей было невыносимо. За внешним блеском, пафосом и торжеством таилась гниль, проникшая в самую сердцевину света. Когда, в какой день и час боги Света стали говорить и действовать так, как полагалось бы говорить и действовать Темным Князьям? Дурное и доброе, небесное и демоническое, смешивались до неразличимости, и она не могла ничего изменить в происходящем. Братья и сестры считали ее слишком юной, слишком наивной, слишком беспечной. Поэтому она пришла туда, где все темное и светлое должно было быть смешано по замыслу с самого начала – в мир людей, равноудаленный от всех Светил: здесь это смешение не терзало ее, не вызывало чувство мучительной дисгармонии. Однажды она увидела человека, медитирующего под персиковым деревом – человек сказал, что ждал ее появления и что его зовут Хелах. Мольвири провела рядом с ним последние дни, которые им оставались, а потом пришли ее братья, пленили ее и убили Хелаха. Он знал, что так будет – сказал ей, что это цена, которую он должен заплатить за то, чтобы мир продолжал жить. Ни смерть, ни божественный гнев не пугали его, и в богах света, пришедших забрать его жизнь, чтобы остановить ту ересь, которую он распространял по земле, он не видел врагов. Мольвири забрали в Эмпирей, был суд, и было вынесено решение, сделавшее ее пленницей в недрах Слепой Горы на долгие века. Она была лишена силы и погружена в сон, а на земле без ее участия был создан культ Мольвири – благой богини духовной и телесной чистоты, заступницы слабых, утешительницы сирых и убогих. Со временем ее культ обрел большую популярность, его бисурит окружил ее душу и ум подобно невыносимому душному облаку. Прочие Князья Света наслаждались поклонением, для нее же оно было пыткой. Мистическая сущность бога огромна, она включает в себя множество тел, мест и даже духовных миров – чтобы спастись от бисурита, распространявшегося по ней словно болезнь, пожиравшего и уродовавшего все, чем она была, Мольвири уходила все глубже внутрь себя, отказываясь от того, чем уже не могла бы владеть, не теряя себя. Бисурит, созданный из молитв, слез, жертв, религиозного рвения, правил и догм, придуманных людьми, медлено поглощал свою богиню. Она перестала ощущать свои миры, растеряла все облики и все альтер-эго, и в конце концов осталась единственная связка из семи тел – та связка, что была заключена в темницу в недрах Слепой Горы. То, чем она стала, было ближе к человеку, чем даже к бессмертному, могущество же бога стало для нее чем-то бесконечно далеким. Однако, полностью человеком она так и не стала. Частица силы в ней еще сохранилась, и она надеялась, что пройдет время, и этот крошечный, едва тлеющий огонек, превратится в ровное и сильное пламя.

– Как ты думаешь, что будет дальше? – Спросил ее Эдрик, когда она закончила рассказ. Они полулежали-полусидели, расположившись под сенью старого вяза на Великаньей Мозоли.

– Не знаю, – она пожала плечами. – Откуда мне знать, что будет?

– Твои братья правы в одном: ты слишком беспечна. Для того, чтобы знать, что будет, не нужно предвиденья, иногда достаточно обыкновенной способности здраво рассуждать. Но перворожденные Светил не особенно любят думать. Я понял это еще тогда, когда ребенком читал мифы.

– Фу. – Богиня нахмурилась и легонько пнула Эдрика по бедру босой ножкой. – Опять меня обижаешь?

– Даже и не думал, моя госпожа. – Эдрик наклонил голову и сделал жест рукой, будто совершал галантный поклон – задницу он, при этом, однако, от земли отрывать не стал. – Я всего лишь хочу сказать, что лучше б то, что я сейчас услышал, оказалось бы плодом твоей бурной фантазии. Потому что если это правда, богам не составит труда найти нас. Тебя вернут обратно в тюрьму, да и мне… вряд ли скажут спасибо.

Мольвири задумалась, и на ее лице отразилось беспокойство.

– Тебе лучше уйти.

– Неужели?

– Да! Может быть, тогда они не обратят на тебя внимания…

– Я не собираюсь ни от кого убегать. Да и бросать тебя не хочу. Ты же как ребенок. Богиней быть не можешь, а опыта жизни человеком у тебя нет. – Он насмешливо посмотрел на девушку.

– Ну, и кто из нас беспечен? – Ответила она в ему тон. – Глупо умирать просто так, а ты, кажется, стремишься к смерти.

– Ничуть. Убегать и прятаться было бы еще глупее. Какой смысл в жизни, если проводить ее в страхе? И наоборот – когда нет привязанности к собственному существованию, ты начинаешь ценить каждое мгновение прожитого как драгоценнейший дар.

– Да, я помню… – Ее взгляд затуманился. – Хелах говорил похожие вещи.

– Неудивительно. – Усмехнулся Эдрик.

– Хорошо, пусть так. – Сказала она. – Останемся здесь и будем ждать мести моих братьев.

Но прошли вечер и ночь, за ними наступил новый день, и никто за ними так и не пришел. Либо боги по каким-то причинам не могли найти их, либо не хотели искать, либо давно нашли, но по необъяснимой прихоти не стали мстить.

– Что это за место? – Спросила она на третий день. – Почему ты привел меня именно сюда? Оно какое-то особенное?

– Нет, нисколько, – Эдрик покачал головой. – Разве что самую малость и только для меня. У тел-ан-алатрита нет и не может быть дома, но это правило, а значит – его следует проверить на прочность. Когда-то я собирался остаться здесь, завести дом и семью, верно служить своему господину, заботиться о ближних и сделать еще тысячу других вещей, противоречащих философии, в духе которой меня воспитали. Это было бы ценным опытом. Но я не был достаточно осторожен, и мой господин узнал о моей силе. В это же время он прослышал о пустующей Обсидиановой Башне и захотел заполучить над ней власть. Я пытался отговорить герцога – а он в ответ посулил мне баронство, если я помогу ему добиться цели. Увы, этот поход закончился неудачей. Герцог Ульфил погиб, как и все, кого он взял с собой… кроме меня. Я оказался в плену и был освобожден лишь несколько месяцев назад. Фремберг Либергхам, хозяин Обсидиановой Башни заключил со мной контракт – в обмен на свободу я должен был провести небольшое расследование в Эйнаваре… Я свою часть сделки выполнил, но кончилось вся эта затея тем, что в итоге погиб и этот мой наниматель. Впрочем, эту часть истории ты уже знаешь: его лицо нацепил Лицемер, и мне пришлось отправить вашего Темного Князька искать себе новую маску.

– Будь уверен, он ее найдет, – негромко произнесла Мольвири. – Быть может, потому меня и не ищут… Князь Тьмы, свободно ходящий среди людей, может принести вашему миру неисчислимое множество бед. Наверное, сейчас мысли моих братьев направлены лишь на то, как изловить его и вернуть в Озеро Грез.

– Меня это полностью устраивает, – откликнулся Эдрик. – Пусть боги занимаются друг другом и оставят землю в покое.

Мольвири улыбнулась и, наклонив голову, посмотрела на Эдрика.

– Что? – Он усмехнулся. – Ты исключение.

– Пойдем куда-нибудь, – предложила она немного позже. – Не будем же мы тут все время сидеть.

– Пойдем, – согласился Эдрик. – В конце концов, во гневе твои братья могут сразу утопить весь остров, с них станется. Так что не столь важно: пойдем мы к людям или нет – если твоим родичам приспичит явить свою мощь, мы никого не убережем, даже если останемся здесь.

Они поднялись на ноги и спустились с горы. Вскоре они нашли дорогу, которая вела на северо-восток. Наблюдая, как Мольвири склоняется над очередным сухим растением, Эдрик сказал:

– На людях тебе лучше не демонстрировать свою силу. Иначе немедленно получишь у своих ног кучу боготворящих тебя идиотов. А ведь именно этого ты хотела избежать.

– Мне вообще ничего нельзя делать? – Мольвири посмотрела на него почти жалобно.

– Вообще. – Отрезал Эдрик.

Через час они увидели справа от дороги небольшую деревушку, а вскоре еще одну. Последнюю часть пути их провез на своей телеге усатый крестьянин, ехавший к замку Айдеф. Крестьянин всю дорогу болтал, Эдрик поддерживал разговор короткими репликами, а Мольвири сидела среди кочанов с капустой и ничего не делала – но от одного ее присутствия старая скрипучая телега начинала казаться таинственной мистической повозкой, способной привезти каждого, кому повезло оказаться в ней, в давным-давно утраченный рай. К счастью, болтливый мужчина следил за лошадьми и назад не оглядывался, но Эдрик всерьез задумался о том, как поведут себя люди, когда юная дочь Солнца окажется среди них.

До замка они добрались, когда солнце уже начинало клониться к закату. Телега проехала во двор и остановилась. Крестьянин заговорил с прислугой, а Эдрик помог Мольвири выбраться из телеги. Когда ее ноги коснулись грязи, что-то неуловимо изменилось. Вода в мутной луже стала чище, вязкая жижа подсохла и почти не испачкала ни ног Мольвири, ни ее обуви. Пока эти мелочи замечал только Эдрик, но он понимал, что рано или поздно на них обратят внимание и другие. Мольвири привлекала слишком много внимания. Она казалась дыханием надежды и юности – здесь, среди обычного, серого, будничного, и подчас уродливого мира.

Слуги оглядывались на нее, стражники переговаривались на посту у ворот, кивая на нее, а по деревянной лестнице со стены уже спускался упитанный сержант с усами и короткой бородкой. За ним следовал худощавый юнец. Эти двое пересекли двор, при том юнец пялился, не отрывая глаз, на богиню, а упитанный мужчина взглянул на нее лишь пару раз, и далее сосредоточил все свое внимание на Эдрике.

– Это… ты? – Спросил он, подходя ближе и с прищуром вглядываясь в лицо бессмертного.

– Порядом ты растолстел, Рейдаф, за последние семь лет, – откликнулся Эдрик.

– Некому было гонять, – хмыкнул Рейдаф и протянул руку, которую Эдрик пожал, усмехнувшись в ответ: семь лет назад он занимал в замке Айдеф должность военного инструктора, и Рейдаф был одним из тех, кого он тренировал.

– Значит, ты жив. – Констатировал сержант. – А что случилось…

– Я все расскажу, – перебил его Эдрик. – Но сначала – хозяину замка. Кто тут сейчас заправляет? Ховард?

Рейдаф покачал головой.

– Он погиб через год после того, как сгинул старый герцог. Пираты… – Сержант тяжело вздохнул. – Лорд Эдар дал им отпор и защищал остров, пока не прибыл младший с острова Шеварт, Гэйбар.

– У Ульфила был еще один сын? Не знал. – После короткой паузы Эдрик произнес:

– Мне нужно поговорить с ним. Рассказать об отце.

– Хорошо, это можно устроить, – кивнул Рейдаф. Бросил взгляд на Мольвири. – А это…?

– Моя… – Эдрик, собиравшийся было назвать Мольвири своей сестрой, прикусил язык. Если он скажет так, ее поместят на женскую половину дома, а там быстро раскроется, кто она такая. Поэтому он сказал иное, заработав ревнивый взгляд от юнца, восхищенно разглядывавшего богиню, и изумленный – от самой Мольвири. – Это моя жена, Мальварин.

Он слегка изменил ее имя, потому что давать своим детям имена богов люди не осмеливались, и назови он ее настоящее имя, его спутница привлекла бы к себе еще больше внимания.

– Красивая… – Одобрил сержант и, слегка поклонившись, представился:

– Рейдаф Первельт, сударыня, так меня зовут.

Чувствуя, что от нее ждут какой-то реакции, богиня стрельнула взглядом в Эдрика, тот чуть покачал головой, и она промолчала. Так и не дождавшись ни «будем знакомы», ни «мне очень приятно», сержант вздохнул еще раз и повел Эдрика и его супругу в центральную башню.

Рейдаф поговорил с одним из помощников сенешаля, тот ушел, обещав доложить его светлости о новоприбывших. Вскоре Эдрика и Мольвири пригласили в трапезную.

Молодой герцог сидел за длинным столом, изогнутым в виде буквы «П». Место слева от Гэйбара занимала его жена Эльза, растерявшая большую часть своей привлекательности за время беременности, но все еще миловидная. Слева и справа расположились придворные, у выхода из зала стояли стражники. Эдрик поклонился; Мольвири же, не обученная людским обычаям осталась неподвижна, с любопытством разглядывая все, что ее окружало. Старый половичок под ее ножкой сам собой незаметно избавился от прорех, обрел такой же цвет, ярость и четкость рисунка, как и в тот день, когда его только что сшили.

Придворные смотрели на Мольвири не отрывая глаз; герцог прищурился, разглядывая девушку, затем перевел взгляд на Эдрика.

– Мне сказали, что вы были с отцом, когда он уплыл в Скальфальтар искать бессмертия в Обсидиановой Башне, – произнес хозяин замка; голос его прозвучал прохладно. – Это правда?

– Да, это так. – Подтвердил Эдрик. – Сожалею, но я не смог защитить его.

– Как он погиб?

Правдивый ответ «от голода» вызывал бы в дальнейшем законный вопрос о том, как выжить в камерах Обсидиановой Башни удалось самому Эдрику, поэтому он солгал:

– Его растерзал магический Страж, оставленный в Башне ее хозяином Фрембергом Либергхамом.

– Но вы выжили?

– Совместными усилиями нам удалось убить Стража, хотя большая часть отряда и погибла при этом.

Еще одна ложь. Усилия спутников Эдрика не имели никакого значения, да и ему самому пришлось постараться, чтобы одолеть эту тварь. Жизнь герцогу он тогда спас – не зная еще, что вместо быстрой смерти от пламени Стража обрекает своего сеньора на мучительную смерть от голода и жажды внутри камеры из живого обсидиана.

– Совместными усилиями? – Гэйбар приподнял бровь. – Значит, вы не единственный выживший?

– Скорее всего, единственный. Во всяком случае, о судьбе прочих пленников мне ничего не известно.

И опять ложь. Стоит только вступить на эту скользкую дорожку…

– А как вам удалось выбраться оттуда?

– Спустя семь лет заточения меня отпустил хозяин Башни.

Гэйбар взболтнул вино в чаше и вздохнул. Вновь быстро посмотрел на Мольвири. Нахмурился, заметив, что слуги перестали накрывать на стол, а вместо этого столпились у дверей, пялясь на гостью.

– Позволю себе осведомиться – с какой целью вы прибыли в замок Айдеф?

– Рассказать вам об обстоятельствах смерти вашего отца, милорд.

– А девушка с вами… – Гэйбар показал глазами на Мольвири. – Кто она?

– Моя жена, Мальварин Мардельт. – Спокойно ответил Эдрик.

Мольвири посмотрела на герцога и улыбнулась. Оконные стекла в зале сделались чище, а пламя в факелах перестало чадить – но и этих перемен никто не заметил. Однако, впечатление, которое она производила, было настолько сильно, что никого не покоробила ее вопиющая невежливость – она вновь не поклонилась и не стала приветствовать хозяина замка.

Герцог судорожно вздохнул, затем с трудом перевел взгляд на свою жену. В последнее время она стала раздражать его, к тому же у них давно не было близости; но сейчас он ощутил, как копоть, день за днем покрывавшая его сердце, вдруг оказалась смыта. В груди защемило, он ощутил прилив нежности и теплоты. Он прикоснулся к руке Эльзы, затем бережно положил ладонь на ее круглый живот.

Когда он снова обернулся к гостям, то уже мог смотреть на Мольвири спокойно. Эта девушка производила наистраннейшее впечатление, но безумных мыслей о том, что в зал явилась подлинная любовь всей его жизни, о которой он не знал ничего до тех пор, пока не увидел – более не появлялось.

– Вы можете гостить здесь сколько хотите, – сказал он обоим, касаясь кончиками пальцев тонких пальцев жены. – Я велю сенешалю подыскать вам подходящие покои. А сейчас, прошу вас – присоединитесь к нашему ужину.

– Благодарю вас, ваша светлость, – Эдрик опять коротко поклонился, и Мольвири опять не последовала его примеру.

Они заняли два ближайших свободных места. Справа от Мольвири оказался молодой рыцарь, который сначала побледнел, а затем густо покраснел, но за все время ужина так и не нашел в себе смелости заговорить с соседкой.

Распорядитель слуг опомнился и, щедро раздавая подзатыльники, погнал своих подручных на кухню.

– Господин Эдрик, – произнес молодой герцог. – К какому роду вы принадлежите? Я никогда не слышал о семье Мардельт.

– Я не с Архипелага, – сказал Эдрик, накладывая грибы с кусочками жаренного мяса в тарелку, которую они, согласно местным обычаям, должны были делить вместе с Мольвири. – Вырос в Ильсильваре, куда моя семья переехала из Хальстальфара. Я был простым наемником, когда пришел в Айдеф на службу к вашему отцу. Милорд Ульфил сделал меня военным инструктором, а затем произвел в рыцари.

– Вот как? Воистину, стремительный взлет… Вы настолько хороши? – Спросила Эльза.

Эдрик чуть усмехнулся.

– Полагаю, что да, моя госпожа.

– Покажете нам, что умеете? – Спросил пожилой рыцарь, сидевший напротив.

Эдрик перевел взгляд на герцога. Тот согласно кивнул.

– После ужина. – Пообещал Эдрик.

Он сьел несколько ложек, но Мольвири не притронулась к еде.

– Поешь немного, – шепнул он. – Хотя бы для вида. Ты и так слишком много внимания привлекаешь.

– Что это? – Спросила Мольвири, поджав губы. Когда он объяснил, на ее лице появилась гримаса отвращения. – Мертвая плоть?… Более скверной пищи трудно и представить! Поеданию трупов вас научили Князья Тьмы, но не мы. Как вы только можете это делать?… Неужели вы не испытываете никакого отвращения?…

– Нет в этом никакой скверны, – раздраженно процедил Эдрик. – Человек принимает в дар чужую жизнь, и знает, что когда-нибудь отдаст земле и червям свою.

– Но я не человек. – Едва слышно напомнила она.

– Вашей пресветлой семейке не мешало бы научиться отдавать, – сквозь зубы ответил бессмертный. – Тогда, когда вы берете, это перестало бы походить на грабеж.

Мольвири холодно на него посмотрела. Эдрик усмехнулся и сьел еще несколько ложек, выпил вина и взял большой ломоть мяса с блюда, стоящего слева. Когда он закончил жевать, Мольвири протянула руку и взяла грибочек из их общей тарелки. Эдрик видел, что ей стоит немалых усилий поднести его ко рту, а затем проглотить: видимо, с ее точки зрения, скверна от тела убитого животного пропитала гриб слишком сильно. Эдрик вздохнул и покачал головой. Он чувствовал, что еще намучается с ней.

После ужина герцог поинтересовался у Эдрика, готов ли тот показать им свои таланты, как обещал. Эдрик пожал плечами. Он был не против вернуть себе место военного инструктора в этом замке, а в том, что таковое предложение незамедлительно последует после демонстрации, нисколько не сомневался.

Служанка показала Мольвири комнату, выбранную сенешалем – просторную, светлую, располагавшуюся на третьем этаже основного здания, примыкавшего к донжону. Мольвири посидела на просторной кровати, заглянула во все шкафчики и ящички, и подошла к окну. Стемнело, начинался дождь. Она думала о том, каково это – быть человеком? Она боялась, что отравится, поев оскверненной пищи, но этого не произошло. Может быть, мертвая плоть не так сильно повлияла на гриб, как она боялась? А что, если бы она сьела само мясо?… Мольвири поежилась от этих мыслей.

И все же… Эдрик сказал странную вещь. Подобное она уже слышала один раз – много тысяч лет тому назад, от Хелаха. Она увидела, как мужчина и женщина удовлетворяют телесную страсть и сказала Освобожденному, что это отвратительно.

– Почему? – Спросил Хелах.

Она попыталась объяснить: нечисты их тела, отвратительны выделяемые ими жидкости, и еще омерзительнее испытываемые ими страсти.

– Если люди подобны богам, – сказала она, – как ты веришь, они не должны выглядеть столь ничтожно и гнусно.

– На земле все не так, как у вас, – ответил Хелах. – Впрочем, и у вас уже все не так, как было и никогда, как было, больше не будет. Силы трех Светил смешались и взаимно изменили друг друга; на земле, в мире людей, равноудаленном от всех Светил, наиболее отчетливо видно, к чему все это привело. Когда любовь и страсть соединяются в одно целое, нет больше необходимости заботиться о том, чисто ли это или нечисто. Нечистота земли наполнена высшей чистотой, для которой нет никакой противоположности.

– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – сказала она.

– Придет время, и ты поймешь, – с улыбкой пообещал Хелах.

…Она стояла у окна и думала о его словах. Чистота Небес слабела и таяла на подступах к человеческому миру, но и со скверной Ада – если верить Эдрику и Хелаху – происходило тоже самое. Что же явится в итоге? Породит ли соединение сил нечто более величественное и прекрасное, чем источники, давшие жизнь этому соединению – или же силы взаимоуничтожат друг друга, и серость и ничтожество, как чума, распространятся повсюду?… Ее братья были уверены во втором. Люди слишком жалки и слабы, чтобы позволить им идти самим; нужны пряник и плеть, чтобы вести их – только таким образом, постепенно очищаясь от страстей, от животных и демонских желаний, они смогут хотя бы в малой мере уподобиться великолепным и вечным созданиям Света.

Пришел Эдрик, сел на кровать, а затем откинулся назад и потянулся.

– Надо подумать, чем займемся ночью, – сообщил он, разглядывая потолок. – По замку бродить не советую: возникнут вопросы, какого черта ты не спишь.

– Что будет, если я скажу им, кто я? – Задумчиво произнесла Мольвири, обращаясь не столько к Эдрику, сколько к самой себе.

– Ничего хорошего, уж поверь мне, – пробурчал Эдрик.

Она долго молчала, не отходя от окна.

– Я тебе много рассказала об Эмпирее и о том, что было раньше, – сказала Мольвири, оборачиваясь к бессмертному. – Теперь твоя очередь. Расскажи мне о мире людей.

– Что именно тебе рассказать? – Настороженно спросил он.

– Все.

Эдрик тяжело вздохнул.