Владычный полк

Глава 6 Изо всех сил

За день Андрей успел побывать в нескольких храмах, покричать на папертях и двух торгах. Везде его слушали внимательно.

На одном торге к нему направились стрельцы, желая пресечь разговоры. Нехотя шли. Они сами в земство входили, терпели притеснение опричников, однако же исполняли приказание начальника своего.

Народ сплотился, пытаясь помешать стрельцам, кто-то толкнул Андрея:

– Беги, чего стоишь?

Андрей нырнул в толпу и скрылся. А до Москвы уже слухи доходить стали о благородном разбойнике Кудеяре, что в Одоевских лесах обосновался, богатеньких грабит и опричникам спуску не дает. «А главное, – тут москвичи шепотом говорили, озираясь, – брат он старший Иоаннов. Право на трон имеет».

Кто-то верил, крестился:

– Хоть бы ирода этого с престола сбросил!

Другие – больше из боярских семей и служилого люда – ухмылялись.

Но слухи и до царя дошли, сильно его взволновав. Говаривала же как-то Иоанну матушка, что-де был у него старший брат, да сгинул от болезни в детстве. И хоть давно это было, да запомнил слова ее маленький тогда Иоанн, а сейчас вот припомнилось. Отмахнулся он от слуха вначале, а душу червь точит, хоть после смерти нескольких жен сердце каменное стало. Раньше Анастасия да Мария жестокий нрав его смягчали, потом некому стало. Козни любые придумывать стал, палача Малюту Скуратова ближайшим помощником сделал. Царствование начал успешно, Казань покорил и Астрахань. Только к концу его правления Русь обезлюдела, обескровилась, ремесла и торговля едва дышали. Долго еще после Иоанна Русь с колен подняться не могла. Упавшую власть поляки попытались присвоить, а закончилось все Великой Смутой.

Опричники смотрели на блаженных сквозь пальцы – чего юродивых трогать? Меж тем Андрей знал цену пропаганде. Он нанял нескольких нищих инвалидов, которые на папертях храмов вещали о чуме, уже бывшей в соседних городах, о голодных годах и о том, что царь под свою руку солеварни взял и потому соль вздорожала. А еще нанятые им людишки о Кудеяре слухи распространяли. Коли поблизости стрельцов или кромешников не было – громогласно, а иногда шепотком, на ушко богомольной старушке. Сам Андрей, одетый в рубище, только ходил среди блаженных, приглядывая, как они его деньги отрабатывали.

Понемногу вся Москва уже гудела от слухов, и, как это часто бывает, слухи видоизменялись, добавлялись подробности, множились прегрешения Иоанна.

И, видимо, царя эта ситуация обеспокоила. Опричники стали хватать юродивых. Отходив плетками, отпускали, предупредив, что в другой раз они так легко не отделаются.

А на Кудеяра, как и предполагал Андрей, Иоанн послал стрельцов – посылать опричников он побоялся. В Москве волнения – а ну как бунт вспыхнет? Земщина и бояре на царя обижены, могут и не встать на его защиту. «Вот пусть идут на разбойника», – решил царь. А наиболее преданные ему люди в Москве и Александровской слободе останутся.

Когда Андрей узнал, что стрельцы в поход собираются, он отрядил к Никифору, взявшему имя Кудеяра, Леонтия.

– Разыщи собрата своего да извести, что царь стрельцов на него посылает. Пусть завал на дороге устроят, стрельцов потреплют, насколько возможно, а потом – врассыпную, по избам. Сила стрелецкая, кулак мимо цели пройдут. Кто различит, крестьянин в избе на печи от трудов праведных отдыхает или человек Кудеяра?

С таким наказом Леонтий и уехал.

Вернулся он через месяц с лишним. Лицо у него было довольное.

После приветствия Андрей спросил:

– Ты чего такой довольный, прямо как кот, который до сметаны добрался?

– Так Никифора нашел. Ох и ватажку он собрал! Пять сотен, не меньше! Почитай, едва не полк.

– Леонтий, какой полк? Ты о чем? В большинстве своем мужики оружие держать в руках не могут! Прямого столкновения со стрельцами им не выдержать. Строй держать не могут, из команд знают только «Бей!» и «Хватай!». А главное – нет идеи, нет того стяга, под которым голову сложить не зазорно.

Леонтий вздохнул:

– Да, верно, с дисциплиной у них того… хромает.

– Ага, и причем на обе ноги. Никифор боец умелый и жесткий, но для того, чтобы создать единую воинскую команду, выучка должна быть: муштра, ежедневные упражнения. Ты же во Владычном полку был, знаешь все.

– Зато я тебе подарок от Никифора привез, – расплылся в улыбке Леонтий. – Я сейчас.

Он сбегал в лавку и принес прочный кожаный мешок, причем довольно тяжелый, судя по напряжению, с которым он его нес. С довольным видом поставил мешок на стол.

– А что там?

– Развяжи, посмотри.

Леонтий явно знал о содержимом, но говорить не хотел.

Андрей развязал тугие тесемки, и в глаза ударил блеск драгоценных камней, называемых «жуковиньями», золотых и серебряных изделий.

– Ты где это взял?

– Я же говорю – не мое! Никифор передал, награбленное. Понятное дело – себе оставил: войско свое кормить-поить, одевать-обувать надо. А все, что сверх, – тебе, на нужды.

– Не мне, на дело! Много тут?

– Поболе двух пудов будет.

– Когда же он собрать успел?

– Его самого и спросишь. Я человек маленький, твои слова ему передал, а от него к тебе – мешок.

– В Новгород везти надо, Гермогену. На деньги эти наемников для защиты города нанять можно – тех же немецких ландскнехтов.

Если все, что было в мешке, перевести на деньги, получалось очень много.

– Как же ты отважился такой груз везти? Опасно!

– Меня почти до Москвы трое его людей сопровождали по наказу Никифора. Только у стен Земляного города они назад повернули. Не мог же я с ними до лавки ехать…

– Разумно. Вот что, отдыхай до утра, а завтра в путь. Вместе в Новгород поедем. Заставы на дорогах есть?

– Стояла одна, но нас никто не тронул.

– Вот и славно. От греха подальше по этой же дороге из города выедем, а потом уже на Можайск, Ржев, Великие Луки. А там до Новгорода рукой подать.

– Крюк изрядный.

– Пробовал я выехать из Москвы на Торжок, потом по Вяземской дороге – не получилось. Заставы стоят, досматривают. То-то подарок Иоанну будет, коли мешок найдут.

Выехали утром на санях, Леонтий за ездового на облучке. На мешок с ценностями Андрей уселся, тулупом его прикрыв. Со стороны мешка не было видно.

Заставу свободно миновали – стрельцы что-то горячо между собой обсуждали: то ли невыплаченное за год жалованье, то ли предстоящий поход на Кудеяра. На первом же перекрестке направо повернули, на Можайск. Накатанный же путь вел к Коломне, к ярмарке.

Леонтий обернулся к Андрею, хихикнул.

– Представляешь, Никифор слухи среди своих распустил, что он сокровища свои попрятал в укромных местах; вроде как клады сделал и заговорил их. А клад-то – вот он, ты на нем сидишь.

– Может, и еще есть. А Никифор мудро поступил. Люди таких побаиваются и уважают.

– О! Никифор у них в авторитете! На него как на икону в ватажке молятся. И знаешь, удачлив он, потерь почти что нет. А люди это видят и сами к нему в ватажку идут. Кабы укрытие хорошее было, да не одно – вдвое-втрое ватажку увеличить можно.

– Подожди еще, неизвестно, сколько в ватажке человек останется после похода стрельцов.

– Выкрутится Никифор, у него в каждой деревне лазутчики. Все ему докладывают – кто приезжал, что вез.

– Молодец. Я про него Гермогену расскажу, да и тебя он выслушать захочет – из первых уст, так сказать.

Леонтий замолчал. Политика – дело тонкое. Он видел, как действует Никифор, сам возил послания от Андрея в Новгород. Не, его дело – исполнять. Он чувствовал, что Андрей в Москве, как представитель Гермогена, активно действовал.

– Умен ты, – после долгого молчания сказал Леонтий. – А я вот только саблей махать могу да поручения выполнять. Грамоты не хватает, умишком не вышел.

– Дурак себя дураком никогда не признает. Потому напраслину на себя не возводи, – отрезал Андрей. – Просто молод ты, опыта мало. Подожди немного, все придет, не хуже Никифора будешь.

– Ты думаешь? – Леонтий опять замолчал.

До вечера они одолели верст двадцать. Когда начало темнеть, заехали на постоялый двор: слишком ценный груз везли, чтобы им рисковать. Купцы для охраны значительно меньших по стоимости товаров нанимали несколько человек охраны или заводили свою. А их двое всего – пусть и прошедших подготовку во Владычном полку.

Ночевали в одной комнате, рядом с мешком, и утром, после сытного завтрака двинулись дальше.

Едва они отъехали несколько верст, как наперерез выскочили всадники. Андрей их сперва за боярина со свитой принял.

Однако всадники окружили сани. Все были при саблях, одеты добротно – тулупы овчинные, шапки заячьи, сапоги справные.

– Ага, попался, купчина московский!

– Да я и не купец вовсе, и не московит.

– Так с Москвы едешь!

– Бегу из проклятой.

Один верховой нагнулся над санями:

– Пустые сани-то, нет товара. Не врет!

– Нет товара – деньги есть.

До Андрея наконец дошло – разбойники. Только какие-то непохожие.

Вмешался Леонтий:

– Вы не из ватажки ли Кудеяровой?

– А хоть бы и так!

Леонтий из-за пазухи какую-то тряпицу достал, поднял ее в руке.

– Прощеньица просим!

Всадники сорвались с места и за несколько минут скрылись.

– Леонтий, что ты им показал?

– Никифор мне на прощание тряпицу с меткой дал, вроде пайцзы татарской, что в Орде была. Сказал, если его люди по ошибке остановят, показать.

– Ловко придумал Никифор. Неуж люди его? От Одоевских лесов далеко, верст сто будет.

– Он дозоры далеко высылает, сам хвастался. Разведают все, а при случае и пограбят.

– А мне что про тряпицу не сказал?

– Забыл уже, случая не было.

Дальше они ехали спокойно. До вечера – без остановок, поскольку зимний день короткий, а с темнотой свернули на постоялый двор. И лошадь поест и отдохнет, да и сами тоже. За четыре дня около ста верст прошли, как не более. Успокоились – Москва далеко позади осталась.

На ночевку остановились под Ржевом. Постоялый двор был на перекрестке дорог, большой – изба в два этажа, двор огромный, огороженный, конюшня десятка на три лошадей. С размахом хозяин строил, место бойкое.

Леонтий распряг лошадь, а сами во дворе остались. Прислуга корм лошадям задала, водички теплой ведро принесли.

Андрей мешок в комнату занес, дверь на ключ запер и в трапезную спустился. Только они за стол сели да заказ сделали, как во дворе раздался стук множества копыт и на постоялый двор ввалились опричники. Они скинули тулупы и остались в черных подрясниках. На груди кресты висят. Тьфу ты, прости господи! На поясах Андрей заметил висящие сабли. Лица опричников были красные от мороза, глаза наглые.

– Эй, хозяин, пива самого лучшего, и поесть.

Всего-то и было их пятеро, а шуму наделали!

Кромешники заняли стол в углу, ели-пили. А когда насытились, потребовали перевару.

Андрей и Леонтий поели и направились к лестнице, ведущей на второй этаж, когда один из опричников, сидевший на лавке с краю, подставил ногу. Леонтий споткнулся, но не упал. Кромешники заржали разом, что твои кони. Леонтий сжал кулаки, но Андрей дернул его за рукав:

– Остынь, спать идем.

Они прошли в свою комнату и улеглись спать, не раздеваясь, только сапоги скинули. А с первого этажа, из трапезной, уже горланили песни.

– Вот ведь не повезло, выспаться не дадут, – подосадовал Леонтий.

– Да уж!

Все-таки они уснули: устали от долгой дороги, в тепле сомлели. А проснулись от шума. Внизу, в трапезной, явно была драка – оттуда доносились крики и звуки ударов. Потом раздался вскрик, и все стихло.

– Тьфу на вас, угомонились, – проворчал Андрей.

Но это было только начало. Изрядно выпив и не встречая сопротивления, кромешники стали крушить внизу мебель, потом перешли на кухню. Грохот от переворачиваемых котлов и бьющихся горшков был способен разбудить мертвого.

Затем опричники поднялись на второй этаж. Удар, треск – у кого-то выбили дверь, и сразу – крики.

– Не успокоятся никак. Леонтий, обувайся. Да оружие готовь, добром это не кончится.

– У меня нож только, топор в санях остался.

Андрей выложил на стол оба пистолета, подсыпал на полку свежего пороха. Зима, порох под одеждой и отсыреть мог.

– Давай кровать к двери подвинем.

Они поднатужились. Кровать была тяжелой, прочной – из дуба сделана. Подвинув ее вплотную к двери, забаррикадировались.

Громкие шаги, шум и крики слышались все ближе. Кромешники решили наказать всех постояльцев за несуществующую вину.

Дошел черед и до комнаты Андрея. Один из опричников ударил в дверь ногой. Прочная дверь устояла, а деревянный запор – нет. Однако подпертая кроватью дверь не открывалась.

– Отпирай! – заорали из коридора.

Андрей с Леонтием спокойно ждали.

– Открывай, а то хуже будет! Все равно вам не удастся отсидеться!

К опричнику на помощь пришел другой, и оба стали бить в дверь плечами. После каждого удара кровать на пару пядей сдвигалась.

Когда щель стала пошире, в нее просунулась рука, пошарила, ища державшую дверь преграду. В коридоре было светло от светильников, а в комнате темно.

– Руку! – скомандовал Андрей.

Леонтий подбежал к двери и вонзил в кисть нож.

– А-а-а! – заорали за дверью и отдернули руку. – Он мне руку поранил!

К двум опричникам подбежал еще один.

– На государева слугу руку поднял, кровь пролил! Разбить ему башку!

– Заперлись они! – пожаловался раненый.

– Сейчас!

Несколько минут стояла тишина, ничего не происходило, но потом в дверь стали бить топором – только щепки в образовавшуюся щель летели. Вот уже лезвие топора насквозь проходит, а удары не прекращаются.

Через десяток минут в двери уже пробоина образовалась, и опричники по очереди остервенело били топором, расширяя ее.

Когда дыра стала достаточно велика, один из помощников сунул в нее руку с саблей и сделал несколько взмахов, потом просунул голову.

Мишень – лучше и не придумаешь.

Андрей поднял пистолет и выстрелил. Опричник рухнул, но зацепился подбородком за края пробоины и повис на ней.

– У него пищаль! – закричали в коридоре.

Можно подумать, другие выстрела не слышали.

– Саблю подбери, – посоветовал Андрей Леонтию, – все оружие будет.

Леонтий схватил с кровати саблю и встал сбоку от двери. Теперь он мог любому, кто неосторожно просунется в пробоину, снести башку. Сабля – не нож, она позволит врага на дистанции держать.

Андрей стал перезаряжать пистолет.

К их дверям собралась оставшаяся четверка. Кромешники стояли сбоку от двери, опасаясь нового выстрела – это они сообразили. Но рассуждали по-пьяному громко.

– Теперича обязательно стрелка убить надо, а лучше живым взять, помучить! – хрипло сказал один.

– Коли ты такой смелый, лезь в дыру.

Смелых не нашлось.

– Так и будем стоять? – спросил еще один кромешник.

– Думать надо.

– Может, утра подождем?

– Утром что, сил прибавится? Наши аж в Великих Луках, подмоги не жди.

– Да он один, неуж не одолеем?

– Обязаны просто!

Видно, головы кромешников после выпитого соображали плохо. Один стал топором расширять пробоину. Второй, раненный Леонтием в руку, подавал советы. Плохо, что других не было слышно.

– Леонтий, ты за дверью приглядывай.

Андрей приник лицом к слюдяному окну. Видно смутно, нет четкости – не стекло. Но он заметил рядом с избой шевеление. Про себя усмехнулся: «Тоже мне, умники, не придумали ничего лучшего, как штурмовать в окно. А рубка топором двери, выходит – отвлекающий маневр?»

Андрей взвел курок пистолета.

Через несколько минут за окном послышался шорох и возникла тень. Андрей выстрелил через слюду. Раздался вопль, и тело рухнуло вниз. Слюда от выстрела рассыпалась и выпала пластинками.

Андрей выглянул в окно. Вокруг тела, распростертого на снегу, хлопотал еще один кромешник, пытаясь перевернуть его на спину. Еще один готов!

Поняв, что замысел не удался, а внимание оборонявшегося в комнате занято окном, опричник из коридора попытался пролезть в расширившуюся дыру. Но здесь на страже был Леонтий. Едва показались руки и голова, как он ударил по руке саблей, отрубив ее по локоть. Опричник заорал благим матом и вырвался из двери назад в коридор. Из обрубка его руки хлестала кровь.

– Перетяни! – заорал он другому кромешнику.

– У меня рука не владеет, в крови.

Но они еще попытались поясным ремнем перетянуть руку, забыв об осторожности. Такой момент упустить было нельзя.

Андрей подскочил к двери, прицелился в того опричника, который был ранен ножом в кисть руки, и выстрелил из второго пистолета.

Коридор заполнился дымом, запахло порохом. Раздался звук упавшего на пол тела, потом он повторился.

Когда дым поднялся к потолку и частично рассеялся, стали видны три валявшихся на полу в коридоре тела.

Андрей кинулся к столу и стал заряжать пистолеты – ведь еще один кромешник жив. Он слышал выстрел и попытается узнать, что с его сотоварищами, а для этого ему придется подняться на второй этаж. Вот тут его и надо ущучить!

Но как Андрей ни торопился, десяток минут он все же потерял.

– Давай кровать отодвинем, надо последнего кромешника добить, – сказал он Леонтию.

Андрей сунул пистолеты за пояс. Взявшись за кровать, они отодвинули ее в сторону, освободив дверь.

– Я вниз пойду. Ты этих ножом или саблей добей, чтобы уж наверняка. Потом оружие их забери – и в конюшню, как бы последний кромешник ускакать не попытался.

– Понял.

У одного из лежащих было пулевое ранение в голову, полчерепа снесено, и он был мертв. А у двух других мог быть шок, и после того, как он пройдет, они вполне могут нож в спину всадить. Леонтий сам это понимал и потому ударил одного, а за ним и второго ножом в сердце.

Андрей же бежал по коридору к лестнице.

Скрипнула входная дверь, впустив последнего опричника и облако морозного пара. Они одновременно увидели друг друга. Андрей вскинул пистолет, нажал спуск. Черт! Оружие убогое, от момента, как на спуск нажмешь, и до выстрела едва ли не секунда проходит. Это в обычных условиях секунда – мелочь, ничто. А в бою секунда – едва ли не вечность, многое за нее произойти может.

Опричник успел юркнуть за входную дверь, и пуля только щепу от двери отколола.

Андрей ринулся вниз – надо было не дать врагу добежать до конюшни. Вскочит на любого коня, лошадиной грудью себе дорогу проложит.

Но кромешник побежал не вправо, к конюшне, а влево, где находились сараи и прочие хозяйственные постройки – баня, дровяник.

Андрей услышал скрип снега и рванул за врагом. На подмогу ему и Леонтий сейчас к конюшне спустится.

Однако опричник забежал в открытую дверь бани и заперся. Оконца в бане малюсенькие, голова едва пройдет, и залезть через них внутрь нереально. И стены у бани бревенчатые, толстые, да и дверь солидная. Можно, конечно, ее топором рубить, как сами опричники делали, но это долго и трудоемко, вспотеешь не раз.

Андрей заметался у бани. Как говорится – видит око, да зуб неймет. Окликнул Леонтия. Тот выглянул из-за угла постоялого двора.

– Звал?

– Опричник в бане, постереги.

Сам же побежал на постоялый двор – авось на глаза что-нибудь попадется, что на умную мысль натолкнет.

Вбежал в трапезную: лавки и столы перевернуты, посуда на полу валяется, черепки от горшков.

Андрей кинулся на кухню. Там лежали хозяин, двое половых и две кухарки – все были зарублены. На полу – кровища! Вот сволочи, женщин-то за что? Небось их дома малые дети ждут! Гнев так и закипел в сердце Андрея. Он повернул было назад, но остановился – что-то привлекло его внимание. Андрей обернулся. Печь огромная, стол разделочный, чугунки на полу… Что? Стоп, вот оно! Масло конопляное, под блины уж как хорошо. В миске большой стоит, желтизной отсвечивает. Коли в баню ворваться нельзя, сделаем так, что сам выбежит.

Андрей собрал тряпки, которыми вытирают столы, и опустил их в миску с маслом. Одну тряпку намотал на нож и поджег от углей. Пошел едкий дым.

Одной рукой Андрей подхватил миску, в другую взял нож с горящей тряпкой. Боком выбрался за дверь и бросился к бане.

– Ты что, баню поджечь решил? – встретил его вопросом Леонтий.

– Не, дымом его выкурю.

Он поставил миску на крыльцо, а нож с горящей тряпкой дал Леонтию.

– Подержи!

Сам локтем выбил слюдяное оконце. Схватив из миски тряпку, он поджег ее и бросил в оконце. За ней вторую, третью – и так до тех пор, пока тряпки не закончились.

Из оконца повалил дым. Опричник в бане стал надсадно кашлять.

– Нож верни, а сам саблю приготовь.

Андрей сбросил с лезвия горящую тряпку, вернул нож в ножны и достал из-за пояса пистолет. Они с Леонтием стояли довольно далеко от оконца, но даже здесь дым разъедал им глаза и першило в горле.

Дверь внезапно отворилась, и на крыльцо выбежал опричник. Глаза его были красными от дыма и слезились. Опричник держался за горло и широко открытым ртом хватал воздух.

Андрей поднял пистолет и выстрелил ему в грудь. Опричник рухнул на крыльцо. Из открытых дверей бани валил дым.

– Леонтий, этого добей, а потом тряпки из бани выкинь. Добротная баня, жаль будет, если сгорит.

Андрей вспомнил про убитого хозяина и прислугу. Не нужна больше хозяину баня – как и сам постоялый двор.

Меж тем надо было проверить, не остался ли кто в живых.

Андрей сунул пистолет за пояс, вытянул у опричника из ножен саблю и пошел на постоялый двор. Ну, на кухню идти нечего, там он уже был.

Подойдя к лестнице, Андрей уже занес ногу над ступенькой, как вдруг из-под лестницы раздался писк. Кот, что ли? Он заглянул под лестницу и увидел там девчонку лет четырнадцати.

– Вылезай!

Девчонка заплакала навзрыд.

– Не бойся, никто тебя не тронет, все обидчики мертвы. Ну погляди на меня – ужель я на кромешника похож?

Андрей протянул к ней правую руку с зажатой в ней саблей, но тут же спохватился:

– Ой, прости! – и протянул ей левую руку.

Девчонка боязливо взялась за его руку, но вылезла.

– Ты на кухню не ходи, там мертвые все и кровищи лужи. Не для девичьих глаз картина.

Девчонка кивнула.

– Давай я лучше столы поставлю.

Андрей положил саблю на стойку, поднял и поставил тяжелые, длинные столы.

– Я наверху посмотрю, а ты посуду битую собери и выброси.

Девчонка снова молча кивнула.

Андрей взял саблю и поднялся на второй этаж, где были номера.

Первая же дверь была сорвана с петель. Он заглянул в комнату – пусто. И во второй комнате, слева по ходу, дверь была выбита. На полу лежали два мужских трупа. М-да, переночевали ребята! И в следующей комнате убитый, и в другой – мужчина и женщина. Вот и их порубанная дверь. А дальше – две двери, обе целые. Андрей постучал.

– Выходите, кошмар закончился.

За дверью послышалось какое-то движение, шепоток, но открывать ее побоялись.

– Не бойтесь, кромешников Бог покарал, мертвы все. А я вниз пошел.

Андрей и в самом деле спустился, столкнувшись с Леонтием.

– Все сделал, как ты сказал, – тряпки выкинул, этого добил.

– Тише, девчонка тут.

Наверху лестницы осторожно, нерешительно появились двое мужчин.

– Давайте сюда – лавки на место ставить. Мы, что ли, за вас всю работу делать будем? – махнул им рукой Андрей.

– Там мертвые – в коридоре и номерах.

– Мертвых-то чего бояться? Живых опасаться надо. Сами на приключения напоролись, сколько душ без вины сгубили!

– А кто их?..

– Да вот мы вдвоем. – Андрей улыбнулся.

– Всех пятерых?

– А чего их жалеть? Если бы они до вас добрались – точно бы не пожалели. Да вы долго там стоять будете? А ну, марш помогать!

Понятно, люди были в шоке от происшедшего. Но в таком состоянии они лучше приказы понимают, чем просьбы, к тому же действия, труд быстрее вернет их в привычное русло.

Мужики стали спускаться вниз.

Вдруг из коридора донесся женский визг – кто-то наткнулся на трупы.

– Эй, кто там? Сюда идите, все спокойно.

На верхнюю площадку вышли молодая женщина и старуха. Визжала, наверное, барышня. Глаза у нее были испуганные, на пол-лица, да и само лицо бледное до синевы.

– Спускайся, сударыня, – учтиво поклонился ей Андрей и протянул руку.

Выжившие в мясорубке собрались в трапезной. После происшедшего кошмара спать уже никто не мог, всех колотило от пережитого ужаса.

– Ну что, Леонтий, поспать нам не дали.

– Может, поедем? – понимающе отозвался Леонтий.

– Так время-то едва за полночь перевалило. Пусть хоть лошадь отдохнет, а то завтра с ног валиться будет.

– Эвона! Мы других лошадей заберем. Опричникам они теперь не нужны.

– Оно так. Мужики, вы как здесь оказались?

– Проездом.

– Так и мы тоже.

– Вот что. Снесите убитых из кухни на двор и уложите в сарае. Потом опричников. Но их можно у ворот, как падаль, бросить.

Не хотели мужики, побаивались, но ослушаться Андрея не посмели.

– Девочка, тебя как звать?

– Таисия.

– Ты кем тут батрачила?

– Поломойкой.

– Живешь неподалеку?

– Деревня в двух верстах.

– Ну, сегодня тебе идти домой поздно. Как убитых с кухни унесут, воды на пол налей, чтобы кровь не запеклась, а то не ототрешь. У хозяина-то родня была?

– Жена и племянник.

– Теперь они хозяевами будут.

Девочка заплакала:

– Дядю Игната жалко. Он добрый был, не бил никогда и кормил.

Андрей только вздохнул. Пять тварей столько судеб людских разрушили! И за каждым убитым – семья, жены, детишки.

Мужики стащили трупы. Леонтий дернулся было им помочь, но Андрей остановил его:

– Сиди, мы свое дело сделали. Они отсиживались, думали – пронесет. Кабы не мы, следующими были бы они.

Так они и просидели до утра в трапезной при свечах.

Когда начало светать, Андрей зевнул:

– Отдохнуть не дали! Леонтий, иди, лошадь запрягай. И веревку возьми, мы к саням всех лошадей опричных привяжем.

Леонтий молча встал.

Андрей поднялся наверх, в номер, и забрал мешок с ценностями. Он так и лежал там – бесхозный, при открытых и разбитых дверях.

Когда Андрей уже взялся за ручку входных дверей, один из мужиков спросил:

– Как звать-то тебя?

– Зачем тебе?

– Знать, за кого свечу в храме ставить, кого за спасение благодарить.

– Андреем меня зовут, из Москвы я.

Москву Андрей назвал умышленно, чтобы со следа сбить, если кто-то в погоню пуститься захочет. Сомнительно, конечно, но все же…

Получился целый караван. Во дворе их лошадка стояла, запряженная в сани, а сзади пять верховых лошадей гуськом.

Ехали до ближайшего постоялого двора. Кушать там, где все залито кровью, ни Андрей, ни Леонтий не стали.

Позавтракав, они подешевле, за полцены, уступили хозяину лошадей. Такой караван только внимание лишнее привлечет. А так – хоть деньги на прокорм себе и лошади будут, все экономия.

Оставшийся до Великого Новгорода путь прошли спокойно. За три недели проделали весь путь от Москвы. Леонтий, как город вдали увидел, от избытка чувств просто заорал.

– Чего орешь? – Андрей улыбался.

– Так домой вернулись!

У кого дом, а у кого – просто место службы. Андрей не раз задумывался: а чего это он так рьяно Новгороду служит? Сам вроде рязанский, родни в Новгороде нет. После некоторых раздумий пришел к выводу, что он не столько Новгороду решил помогать, сколько со злом бороться. Даже не так – с беспределом. Как можно женщин и детей безвинных убивать, причем зачастую жестоко, по прихоти обезумевшего тирана?

Они въехали в город уже перед закрытием городских ворот. Леонтий без указаний направил лошадь на подворье.

– Я к Гермогену, если он на месте. Ты, как лошадь в конюшню поставишь, тоже подойди – вдруг он тебя послушать захочет?

Так и получилось. Гермоген на месте оказался, в своем кабинете – бумаги читал. Увидев Андрея, удивился:

– Ты как здесь?

– Из Москвы сбежал, себя спасал.

Андрей поставил на лавку кожаный мешок.

– Надеюсь, там не голова Иоанна или Скуратова? – указал на мешок Гермоген.

Андрей молча перенес мешок на стол, развязал горловину. Гермоген заглянул, и глаза его округлились:

– Неужто царскую казну ограбил?

– Я бы со всем удовольствием. Но это добыча Никифора.

– Рассказывай.

Андрей коротко, без подробностей рассказал, что он делал в Москве. Когда он дошел до своей службы в Посольском приказе, Гермоген от волнения даже привстал с кресла:

– Эх, какое место!

Уже спокойно он слушал о дальнейших действиях Андрея.

– Ужель блаженным вырядился?

– Было.

– Леонтия зови, пусть про Никифора расскажет. Это ты молодец, что про Кудеяра-разбойника придумал, про брата, на престол претендующего.

Леонтий ждал в коридоре, дремал стоя – долгая и дальняя дорога вымотала обоих.

Гермоген выслушал его повествование.

– Вот что: вижу – устали вы оба. Идите, отдохните, а завтра после заутрени – ко мне.

Никогда еще топчан в его келье не казался Андрею таким желанным. Безопасность и покой!

После заутрени и завтрака с монахами он вместе с Леонтием пошел к Гермогену. Тот сначала Леонтия выслушал, вопросы задавал. Удовлетворившись, отпустил парня.

– Хороший малый, но только исполнитель. А ты, Андрей, меня удивил. Придумки твои – ну очень неожиданные. Теперь давай поподробней, по каждому дню.

Он выслушал длинный монолог Андрея, потом долго расспрашивал о деталях.

– Знал, что умен ты и находчив, но ты превзошел все мои ожидания. Не ошибся я в тебе, молодец. Я обо всем архиепископу доложу, а пока отдыхай, заслужил. Понадобишься – позову.

Андрей вернулся в келью – отсыпаться. Тепло, уютно, никто не беспокоит. Поднимался только для того, чтобы в трапезную сходить – на обед и ужин.

Три дня Гермоген его не беспокоил. Андрей погулял по Новгороду, зашел на торг. Рядом с ним площадь, народ кучками собирается.

Андрей постоял, послушал. Говорили о разном – больше о хлебе насущном.

Через Москву шли торговые пути к Новгороду, через престольную шли в Новгород хлеб и соль – самые насущные для существования вещи. А в Московии, как и в других княжествах – Владимирском, Рязанском, – недород. На иноземных купцов надежды нет, они сами всегда из Руси хлеб – пшеницу, рожь, ячмень – везли. Однако и хлеб и соль поднялись в цене, вот и возмущался народ. Кто-то требовал под литовскую руку отойти, другие – Иоанну подчиниться.

Андрей обошел площадь, послушал, о чем говорит народ. Похоже, кипят страсти. Только непонятно – нужда народ на площадь вывела или подкупил кто? Потому, как обратил внимание Андрей, в каждой группе свои застрельщики-прикупы были. Может, случайность, горластые всегда найдутся. Но, зная ситуацию не понаслышке, он сомневался в стихийности сборищ.

Не успел Андрей на подворье вернуться, как его перехватил у кельи насельник, поклонился:

– Отец Гермоген тебя к себе призывает.

Гермоген был озабочен.

– Садись. Только вчера удалось поговорить с архиепископом Пименом. Занят святой отец, дел много. О твоих московских делах говорили. Не скрою, тревожат твои сведения, да и не только твои – из других источников тоже.

– Что про Москву говорить? Я по Новгороду гулял. Бурлит народ, хотят под Москву или Литву отойти. Да и то сказать – хлеба и соли не хватает, цены поднялись.

– Знаю. Уж больше полувека, как Марфа Борецкая почила в бозе, ан дело ее живет.

– Думаю, подстрекатели есть.

– Пустое, горлопаны народ смущают. Архиепископ Пимен благодарность тебе передает за ценности, соль и хлеб на них купим для бедствующих.

– Да это Никифора ценности, я привез только.

– Скромность не всегда украшает. Кабы не твоя задумка насчет Кудеяра, что бы Никифор делал? Он ведь муж деятельный, скучно ему в Новгороде было. А у тебя он дело по сердцу нашел, да и Новгороду польза. Егор-то сейчас один в лавке заправляет?

– Так и есть.

– Человека я туда подберу вместо тебя. Нельзя терять боярина Замойского, Сафона – они могут дать очень ценные сведения. Как человек готов будет, я вас сведу. Ты ему расскажешь, как и где их найти и сколько ты им платил. Есть один человек на замену в Москве, но тебе уступает. И умен, и находчив, однако выводы из полученных сведений не всегда правильные делает. Ну да это не каждому дано.

– А мне сейчас чем заниматься?

– У тебя тоже дело будет – по уровню твоему. Только попозже. А сейчас послушай, что народ говорит, присмотрись к крикунам: сами они глотку дерут или по чьей-то указке.

– Я с Леонтием послание передавал – как раз боярин Замойский про купца Щукина упоминал. Может, вокруг него походить?

– Не получится. Третьего дня купец утонул в Волхове. Несчастье-то какое! – Гермоген опустил глаза и перекрестился.

Андрей понял, что купец утонул не случайно.

– Может, поторопились? У купца связи были, людишки к нему ходили. Походить бы за ними, последить – куда, чего, откуда? Глядишь, других бы нашли. А сейчас концы обрубили, а гидра осталась.

– Разумно баешь. Попробовали мы, но только следак себя чем-то выдал, с перерезанным горлом его нашли – чтобы не сбежал или других не известил. Пришлось…

– Понял.

– Коли так – займись.

– А с медью что?

– Ты имеешь в виду – для Иоанна? Продали ему шведы медь, чтобы им пусто было.

– Плохо.

– Сам знаю. Мы своим купцам намекнули, они на медь цену подняли и стараются московским купцам не продавать. И пути торговые не перекроешь на Москву – оттуда хлеб и соль в город идут. Ладно, Андрей, действуй, даю тебе полную свободу. Нароешь чего – славно, а на нет и суда нет.

Андрей откланялся, вышел во двор и уселся на лавке. Сейчас, по зимнему времени, купцов иноземных почти нет, на санях они не ходят – далеко. А вот москвичи заезжают, свои товары продают, здешние покупают. Только все ли они купцы настоящие? Или, как и Андрей, торговлей лишь для вида занимаются?

С чего начать? Он решил сходить на площадь – там всегда народ толкался. Послушать, оценить, приглядеться.

Люди собирались отдельными кучками, явно по интересам. В одних больше про цены, хлеб да соль говорили, в других – в основном о политике. Вот они-то Андрея и интересовали, особенно те, где о Литве говорилось. Он постоял с полчаса, выслушал до конца главного горлопана, и, когда народ стал расходиться по своим делам, Андрей решил проследить за горластым новгородцем. Тот шел не оглядываясь, но Андрей на всякий случай не приближался.

Горлопан шел на Неревский конец – так называли один из районов города. Вот он свернул на одну из улиц, отворил калитку и зашел во двор, похоже, к себе домой.

Андрей дом запомнил и вернулся на площадь. А там уже и люди другие, и ораторы самозваные. Да, сильно Новгород от Москвы отличается. Там не принято вот так что-то обсуждать на площадях. Не зря Новгород со своими землями – республика, а Москва – деспотия. В Новгороде женщины имеют те же права, что и мужчины, могут на вече в городской совет избираться, сами дела вести – торговые, ремесленные, и грамоте почти все обучены. В Москве ничего этого и в помине нет. И голос на вече женщины тоже имеют. А главное – нет такого подобострастия к дворянству и служилым чиновникам, как в престольной: никто в пояс не кланяется и шапку не ломает.

Андрей снова пристроился к группе жителей. Выступающий призывал собрать вече и голосовать за присоединение к Литве. Но горожане освистали, затюкали выступающего и в знак протеста разошлись.

Оратор нисколько не смутился, присоединился к другой кучке, немного послушал и стал говорить сам. Громким голосом и жестикуляциями он завладел вниманием собравшихся и снова заговорил о Литве. Неужели свобода и независимость Новгородской республики так ему надоели?

Закончив свою речь, выступающий пошел с площади. Андрей – за ним. Ба, да он тоже идет на Неревский конец, сворачивает на уже знакомую улицу и заходит в тот самый дом, куда заходил первый горлопан.

Андрей в нервном возбуждении прошел мимо. Не случайность это! За самим домом последить надо, похоже, тут главарь обитает, мозговой центр провокаторов. И по методам работы напоминает его, Андрея, действия в последние дни пребывания в Москве.

Он возвращался на подворье уже вечером. В принципе, ему невероятно повезло. Первый день – и такая удача!

Следующим днем он нашел старшину улицы и вроде как невзначай, между разговором, выяснил, кому принадлежит дом. Владелец – златокузнец, живет давно, ни в чем предосудительном, вроде кутежей и драк, замечен не был. Ну да, как же, будет он привлекать к себе ненужное внимание! А ведь и Андрей в Москве вел себя тихо и благочинно под личиной немецкого купца.

Он вернулся на подворье, прошел к Гермогену.

– Дом нашел интересный, точнее, его владельца. На вечевой площади людишки разные горлопанят про Литву, а потом в дом заходят – либо за деньгами, либо за указаниями.

– Кто таков?

– Новгородец, златокузнец Матвей Кошкин.

– Не слыхал раньше.

– Последить за домом хочу. Угол в избе напротив снять или поблизости. И помощника бы мне – за людишками последить, что приходят.

– Разумно. Леонтий пока ничем не занят. Устроит?

– Вполне.

– Дерзай. И да поможет тебе Господь в твоих начинаниях!

Андрей откланялся. Время едва перевалило за полдень, и он направился на Неревский конец. Осмотрелся, определил дом, из которого видно будет. Наискосок немного, зато окна на улицу и справа. Хозяев бы только уговорить, да чтобы не болтливы оказались.

Он постучал в калитку.

На стук вышла далеко не молодая женщина.

– Чего тебе, милок?

– Угол снять хочу. Люди добрые подсказали, что у тебя можно.

– И-и-и, милок, люди что хочешь скажут. А семья велика ли?

– Не, я да брательник.

Женщина задумалась. Лишняя копейка никогда не помешает.

– Зайди, что мы на улице стоим.

Андрей зашел в избу, осмотрел три маленькие комнаты. Чистенько, но бедно, нужда чувствуется.

– Меня вот эта устраивает, – он указал на одну. – Сколько просишь?

– Медяху за седмицу, – женщина прижала пальцы ко рту. Самой, наверное, показалось много.

– Лады. Задаток даю. Так завтра с утречка придем.

– Так и сегодня можно…

– Мы с братом по ночам работаем, сторожами, – соврал Андрей.

– Как знаешь.

Утром Андрей и Леонтий уже сидели в комнате в доме хозяйки, оба смотрели в окна.

– Нет, так не пойдет, – сказал Андрей, – давай по очереди. Сначала я, потом – ты. Но если я покажу на кого-то, за ним пойдешь. Осторожно проследишь – где живет, как звать, чем занимается.

– Да что же, у него спрашивать?

– Где живет, сам увидишь. А потом с соседями разговор заведи, поинтересуйся между прочим, ненавязчиво. Потом разговор на другую тему переведи – вроде словоохотливый болтун.

– Понял. – Леонтий улегся на лавку.

До полудня никто не входил и не выходил из интересующего их дома. Потом, часам к четырем пополудни, как прорвало – один за другим пошли ходоки. Некоторые на тарантасах подъезжали, и, судя по одежде, – состоятельные люди. Ну да, златокузнец все-таки, товар свой продавать должен, видимость соблюдать. Но и другие заходили, значительно более скромно одеты. На покупателей золотых изделий посетители были вовсе не похожи и находились в избе недолго.

Двоих Андрей узнал – это как раз за ними он шел сюда после площади, на одного сразу Леонтию указал. Сам же наблюдал.

Через час Леонтий вернулся – он узнал адрес и фамилию человека, на которого ему указал Андрей. Уже хорошо. Потом таким же образом они отследили другого человека.

Златокузнец с размахом работал, и за неделю слежения им удалось целый список составить. Андрей на память не полагался, записывал все. Таким образом, они целую сеть горлопанов-смутьянов выявили, около трех десятков. Андрей списки в своей келье оставлял – ни к чему хозяйке случайно их увидеть. К тому же при себе – одна-две фамилии всего.

Пошла всего вторая неделя слежки, как все изменилось. На крыльцо с узлом за плечами сам хозяин вышел, с супружницей на крыльце расцеловался.

Так, ведь он уезжать куда-то собрался! Андрей заметался по комнате. И Леонтий следить отправился за новым визитером. Черт! Андрей, разбрызгивая чернила, торопливо написал Леонтию: «Я за хозяином, жди». И как назло, при себе никакого оружия нет, только боевой нож.

Кошкин направился на торг и стал разговаривать с крестьянами. Они в город на санях продукты привозили – молоко, масло, морковь, капусту квашеную, битую птицу.

«Ищет сани, что попутно поедут, – понял Андрей. – Все равно пустые, и кто-то подзаработать захочет, возьмет». Он подбежал к мужику в драном армяке, усевшемуся на передок саней.

– Подвези, заплачу.

– Куды?

– Не знаю.

– Пьяный, что ли? А ну отойди, а то кнута отведаешь!

– А тебе какая разница куда? Алтын даю.

Мужик сразу утих.

– Вон за тем поедем. – Андрей показал пальцем. – Только близко не подъезжай.

– Ты не разбойник ли, часом? – подозрительно уставился на него ездовой.

– Да разве я похож на разбойника? Полюбовник жены моей, хочу узнать, где живет.

Мужик хихикнул и жалостливо посмотрел на Андрея:

– Чего за ним следить? Бабу свою побей и выгони из избы в одной сорочке. Нечего мужа позорить!

– А как я докажу? Она же отнекиваться будет!

– Верно.

Кошкин меж тем уселся в сани, и они поехали к городским воротам.

– Трогай, а то упустим.

– Да ни в жисть!

Из города по дороге тянулась вереница саней – распродали крестьяне свой товар и домой возвращались.

Матвей не обернулся ни разу. Андрей поглядывал в его сторону периодически. Все время глаза пялить в спину нельзя, почувствует он взгляд.

Верст через пять сани с Матвеем повернули на перекрестке направо.

– Знаю, куда он путь держит, – обернулся к Андрею мужик. – Починок там, Елизовский, три избы всего.

Еще через версту сани въехали в починок – небольшую деревушку и остановились у крайней избы. Матвей соскочил с саней и отдал возчику деньги. Сани стали разворачиваться.

– Поворачивай, в Новгород езжай.

– Не было такого договора – назад вертаться!

– Я, по-твоему, пешком назад пойду? Медяху сверху накину, – Андрей протянул монеты. При их виде мужик махнул рукой, сгреб деньги и стал разворачивать сани.

В Новгород они вернулись быстрее. Мужик нахлестывал лошадь, желая дотемна вернуться домой. Он высадил Андрея у городских ворот.

– Милок, дальше сам! Мне еще десять верст ехать, а то лошадь запалю.

– И на том спасибо.

– А бабу – вожжами и гони.

Мужик уехал, а Андрей быстрым шагом направился к Гермогену. Златокузнец не просто так поехал. Или сведения важные добыл, а у него там посыльный, или случилось что-то. А может, Матвей – лишь передаточное звено? А руководитель, паук главный, в починке проживает?

Последнюю сотню метров до подворья Андрей уже бежал – лишь бы Гермоген спать не лег.

Он забежал во двор, вихрем пронесся по лестнице и постучал в знакомую дверь.

Гермоген предложил войти. На столе стояли два подсвечника, дававшие сносный свет.

– Что случилось? – Гермоген сразу понял, что неспроста Андрей заявился так поздно.

И Андрей коротко рассказал ему о Кошкине, который выехал в починок.

– Далеко? – сразу уяснил суть Гермоген.

– Верст пять, Елизово называется.

– Дай подумать.

В комнате повисла тишина.

– Пять человек из Владычного полка у меня под рукой есть. Ты верхами ездишь?

– Да, но не люблю, сложно у меня с лошадьми.

Гермоген улыбнулся:

– А ну как этого Кошкина схватим, а он в починок по личным делам заявился? Скажем, к родне, за салом, или полюбовница у него там? Пустышку вытянем.

– У меня целый список его людей, все на площади за Литву кричали.

– Это не преступление, у нас свободный город. На вече всякое кричат, и что из этого?

– Если у него при себе бумаг никаких не будет, попытать можно.

– Эдак мы далеко зайдем. Под пытками любой человек и себя и других оговорит.

– Так что же мы, ничего делать не будем?

– А если шпионских бумаг не будет, а людишки из твоего списка скажут, что за товаром к нему ходили, – что тогда? Он в Совет жаловаться будет, челобитные писать. Пимен с нас обоих голову снимет.

– Коли только разговаривать будем и бояться что-то сделать, с нас Иоанн голову снимет, когда придет!

– Остынь, не кипятись!

Гермоген дернул за шелковый витой шнур, который висел позади него. Через некоторое время в дверь постучали.

– Войди.

В комнату вошел один из воинов Владычного полка, поклонился.

– Здравствуй, отец Гермоген.

– Доброго здоровья, Фадей. Придется вам сегодня не поспать. Поступаешь в распоряжение Андрея со всеми людьми.

Воин кивнул. Чем-то он напоминал Никифора.

– Ступайте с Богом!

Андрей и Фадей вышли. В коридоре воин спросил:

– Что делать будем?

– В Елизово добираться надо, жучка одного потрясти.

– Это можно. Сопротивления не окажет?

– Не исключено.

– Верхами ездил?

– Приходилось. – Андрей вздохнул.

– Ладно, мы тебе лошадку посмирней подберем.

Они вышли во двор.

– Ты постой.

Через несколько минут с заднего двора выехали пять всадников. Один держал в поводу оседланную лошадь.

– Садись, Андрей.

Он неловко взобрался на лошадь. Всадники хихикнули, Фадей строго взглянул на них:

– Едем.

По пустынным улицам они добрались до городских ворот. У закрытых ворот стояла стража.

– Открывайте, Владычный полк.

Начальник караула посмотрел неодобрительно.

– Выпустим, но до утра, пока не рассветет, ворота больше не откроем.

– Поторгуйся еще!

Караульные приоткрыли одну створку, и всадники протиснулись поодиночке. А когда последний миновал ворота, рванули по дороге.

Луна освещала окрестности, но все равно было страшновато. Лошади буквально летели по санному пути. Все мысли Андрея были об одном – удержаться в седле, не упасть. Костей ведь не соберешь, да еще и опозоришься.

Через полчаса скачки Фадей поднял руку, и все остановились. Лошади пофыркивали, дышали шумно.

– Починок впереди. Что делать?

– Интересующий нас человек в крайней избе. Желательно захватить его без шума и живым. В избе он может быть не один.

– А сколько их?

– Не знаю.

– Вот задачка! Ладно, попробуем. Алексей, за лошадьми присмотришь. Кирилл, избенку обойди, на заднем дворе будь и не зевай. Остальные – за мной!

– А я? – спросил Андрей.

– У ворот будь, мы позовем.

Одежды на воинах Владычного полка были темными, и ночью, в темноте их видно плохо. Пара минут – и они как будто растворились.

Андрею стало интересно: как они собираются проникнуть в избу? Оконца маленькие, не пролезть. Он вытянул шею, стараясь через забор разглядеть, что происходит. Какая-то возня доносилась от входной двери, потом стук и шум уже изнутри избы.

На крыльцо вышел Фадей.

– Иди! Уже спеленали.

В избе уже успели зажечь свечу, и после ночной темени Андрею показалось даже светло в комнате.

Кошкин лежал на полу со связанными руками. На кровати за печью – хозяин, тоже связанный. Оба были ошеломлены неожиданным вторжением.

– Фадей, в избе еще кто-нибудь есть? – спросил Андрей.

– Вроде никого.

Фадей обошел небольшую избенку. Тут и смотреть-то было нечего. В центре – русская печь, вокруг – жилая комната, обстановка более чем скромная: обеденный стол, лавки, два сундука и хозяйская кровать.

– Эй, вы чего? – отойдя от шока, спросил Кошкин.

– Обыщите его и одежду, – распорядился Андрей.

На Кошкине было только исподнее, и спрятать бумаги, если они были, некуда. Прощупали одежду, все складки и полы, куда могли зашить нечто тайное. Пусто!

– Сапоги! – Андрей вспомнил, как сам прятал послание Гермогена в обувь.

Один из воинов осмотрел сапоги.

– Вроде нет ничего.

Кошкин запричитал:

– Да что же это делается? Из постели вытащили, связали, обыскали! Я буду жаловаться! До самого Пимена дойду!

Андрей поднял сапог и перевернул его голенищем вниз. Потом запустил внутрь руку. Нет ничего. Поднял второй сапог, засунув внутрь руку. А почему стелька отстает? Зацепив ее ногтями, он отодрал ее полностью и вытащил наружу.

Под стелькой была бумага. Андрей поднес сапог поближе к свече и осторожно вытянул бумагу, чтобы не разорвать ее невзначай.

– Кошкин, это что?

– Понятия не имею.

– Но сапог-то твой!

Андрей развернул бумагу. Попахивало от нее изрядно. Это был список из фамилий, напротив каждой фамилии стояла сумма.

– Кошкин, объясни, что за список?

– Должники мои, – буркнул тот.

Андрей пробежал список глазами. Да ведь тут половина тех, кто уже фигурирует в его списке, который он сам составлял по сведениям Леонтия. Но и неизвестные фамилии есть.

– Обыскивайте избу. Всю, вплоть до подвала и сарая с баней. Искать любые бумаги – и на стол.

Воины стали рыться в сундуках, полезли в подвал, но ни одного клочка бумаги не нашли, в избе не оказалось даже чернильницы и перьев. Странно. Тогда зачем Кошкин приехал сюда?

– Осмотрите сарай, баню, конюшню – все!

Воины вышли.

– Бесчинство творишь! – злорадно заявил Кошкин. – Я не тать, я честный златокузнец.

– Это мы еще проверим.

Воины искали долго, но не нашли ничего. Андрей был расстроен. То, что хранилось в сапоге, ни для кого доказательством вины Кошкина не является. Тоже невидаль – фамилии и суммы денег. Да у каждого купца такие списки есть – кому он должен и кто ему должен. Но ведь зачем-то Кошкин сюда приехал? Любовницы нет, стало быть – по делу. Неужели только для разговора? Но хозяин вовсе не похож на человека умного, на руководителя паучьей сети. Исполнитель, не больше.

Андрей решил проверить все сам. Воины приучены хватать, рубить, вязать в плен – приучены к активным действиям. Вот, не нашел же воин под стелькой сапога бумагу.

Андрей нашел масляный светильник, зажег его.

– Фадей, пусть один из твоих воинов побудет в избе – не давай им разговаривать. Остальные – за мной.

Андрей тщательно осмотрел содержимое сарая. Инструменты для нехитрой работы – вроде топоров, вил, лопат. У стены была сложена поленница дров.

– Фадей, поленницу разбирали?

– А зачем?

– Надо.

Фадей кивнул. Втроем они разобрали и вновь сложили дрова. Пусто. Стены из тонких жердей, ничего не спрячешь.

Они перешли к бане. Андрей не погнушался простучать стены. Бревна толстые и вполне могут скрывать тайник. Каждую половицу на полу попытался ножом подцепить – не поддавались. Он не погнушался в печь-каменку руку запустить, но только испачкался.

Андрей старался не показывать своего разочарования. К Гермогену ходил, воинов выпросил – и что?

Все вышли во двор. Андрей обратил внимание, что на задах, на отшибе стоял нужник.

– Его осматривали? Кто?

– Я, – отозвался один из воинов. – Стенки из горбыля, тонкие.

Вот незадача! Взгляд его упал на собачью конуру недалеко от ворот. Цепь от нее идет, ошейник на снегу валяется, но самого пса нет.

– Конуру осматривали?

– Ее-то чего смотреть?

Андрей же спросил из интереса – к конуре шли следы сапог. Если кто-то из воинов подходил, тогда понятно. Пусть хозяин у конуры был – пса покормить. Так ведь пса нет!

Андрей направился к конуре. Встав на четвереньки, он просунул внутрь светильник. На полу конуры лежали клочки собачьей шерсти, и больше ничего.

Поднявшись, Андрей потянул вверх односкатную крышу будки, и она совершенно неожиданно откинулась на петлях в сторону. Тут уж и воины, что поодаль стояли, подошли, интересно стало.

Под крышкой имелось второе дно, на котором лежали два свертка из рогожи.

– Похоже, это то, что мы искали!

Фадей обернулся к воинам:

– Почему конуру не досмотрели? Вот я вам задам!

Андрей взял в руки оба свертка.

– Крышку прикройте, светильник заберите – в избе разберемся.

В избе он уложил свертки на стол и краем глаза заметил, как дернулся Кошкин.

Развернув рогожу, Андрей увидел свернутые в трубочку бумаги. Он взял одну бумагу в руки, развернул:

«Получено Матвеем Кошкиным двадцать рублев серебром…»

Дальше он читать не стал – долговая расписка. Развернул вторую бумагу, вчитался. О, самое то!

«Федору Басманову Матвей Кошкин кланяется. За сим сообщить спешу, что людишек подлого сословия набрал…»

Дальше Андрей читать не стал – зря такие бумаги в конуру прятать не будут. Изобретателен Кошкин, в этом ему не откажешь. Кабы не следы на снегу, Андрей, как и воины, к конуре не подошел бы.

– Обоих в узилище надо доставить, завтра поговорим! – распорядился Андрей.

Фадей вышел во двор и залихватски свистнул.

Вскоре Алексей привел коней. Воины, не церемонясь особо, водрузили пленных поперек крупов лошадей.

– Едем!

Обратно к городу они уже так не гнали, для лошади двоих нести – нагрузка большая. К тому же светать только начало. Аккурат поспели к открытию городских ворот.

– Татей словили? – позевывая, спросил стражник.

– Хуже.

– Да? – удивился стражник. Для него непонятно было, кто может быть хуже татя.

На улицах по раннему времени народу было мало, но все-таки Фадей распорядился накинуть на головы захваченных лошадиные попоны.

Обоих поместили в камеру подворья – были такие в подвале для особых случаев. Стены, выходящей в коридор, где обычно двери, не было, вместо нее – решетка из толстых железных прутьев.

Андрею даже не по себе в подвале стало – уж больно зловещее место. Воздух затхлый, гарью пахнет от горящих факелов, что на стенах висят. В камере ни лавок, ни окон – только полусопревшая солома на полу.

Узникам развязали руки и разместили их по разным камерам.

С облегчением Андрей вышел во двор, прижимая к себе бумаги.