Вирус контакта

ДОСТИГШИЕ ЗВЕЗД [=Фальстарт]

Сигнал тревоги застал 19-го в оранжерее. Мигнул и погас свет, а затем произошло то, чего не было еще ни разу за всю историю экспедиции — лампы зажглись вновь, но вполнакала, и не все, а лишь каждая четвертая. Это означало, что перестала поступать энергия из большого реактора и ток для бортовых систем, а главное, плазму для двигателя гонит теперь крошечный аварийный, до сих пор работавший на холостом ходу. 19-й представил себе, как в полной тишине раскаляется докрасна керамический шар в кормовом отсеке звездолета…

Для волнения были все основания — в свое время этот реактор ремонтировали, причем в условиях далеко не идеальных. И если он даст течь…

Раздался резкий удар гонга, и в коридорах звездолета зазвучал записанный на пленку в незапамятные времена женский голос:

— Тревога первой степени! Тревога первой степени! — И снова гонг. И снова: — Тревога…

Тут только 19-й сообразил, что стоит в той самой позе, в которой застал его сигнал, с секатором в руках, по локти зарывшись в одну из гидропонных секций. Отбросив инструмент, он со всей возможной скоростью направился к выходу из оранжереи.

„Взрыва, кажется, не было, — лихорадочно соображал 19-й, продираясь сквозь зеленую чащу. — Только бы не взрыв! Что угодно, только не взрыв! Большой реактор нам не починить…“

Он выбежал из оранжереи и помчался по непривычно темному коридору, мимо многочисленных технических помещений. В свое время ребятишки разрисовали весь звездолет героями мультфильмов, а также чудовищами собственного изобретения, и теперь, в полумраке, все это зверье, выполненное к тому же светящимися красками, злорадно, как показалось 19-му, наблюдало за бегущим человеком.

Как ни странно, двери боксов были не только не заблокированы, но зачастую и открыты. Только тут 19-й сообразил, что тревога была первой степени, а не нулевой, так что немедленное уничтожение им не грозило.

На жилых ярусах корабля было немного светлее, чем внизу, а может быть, просто аварийный реактор вышел на режим и лампы горели теперь поярче. Неожиданно мягко взвыли моторы, и в стенах открылись ниши со скафандрами — вереница залитых красным светом отверстий, расположенных с десятиметровыми интервалами по обе стороны коридора. 19-й вздрогнул. Однако динамики молчали, видимо, компьютер не сумел пока установить причин аварии, и ниши были открыты на всякий случай.

Добравшись наконец до малой рубки, 19-й с размаху плюхнулся за пульт. Основываясь на печальном опыте, экипаж, получив сигнал тревоги, должен был рассредоточиться по кораблю, чтобы под удар, каким бы он ни был, попало как можно меньше народу. Поэтому из более чем двухсот человек в рубке находились всего шестеро. Остальные сейчас точно так же сидели перед экранами в других отсеках, ожидая, пока компьютер закончит анализ аварии. Обычно программа поиска повреждений занимала одну-две секунды, однако этот случай, похоже, был сложным.

19-й обвел взглядом помещение. Маленький круглый зал, в отличие от коридоров корабля, был хорошо освещен. Дежурившей здесь смене вообще отводилась важная роль в предполагаемом сценарии конца света. Малая рубка находилась ближе всего к ферме большого реактора, и именно шестерке собравшихся здесь людей предстояло, в случае надобности, идти в „горячую зону“.

19-й встретился взглядом с сидящим напротив 162-м, дежурным от группы медиков, плотным мужчиной лет сорока, и улыбнулся ему. Тот попытался улыбнуться в ответ. Результат был жалок — губы у 162-го мелко дрожали, а на лбу выступили бисеринки пота.

Впрочем, 19-й ни секунды не сомневался, что, возникни такая необходимость, 162-й пойдет в горячую зону и останется там навсегда. Как и любой из экипажа. Когда горит муравейник, муравьи бросаются в огонь — и иногда им удается его погасить.

„И все-таки, — подумал 19-й, — неужели и у меня такая же вот перекошенная физиономия? И так же дергается щека? Надо держать себя в руках. Ну-ка!“

Он сделал глубокий вздох, пытаясь успокоиться, и в этот момент на экране появилась красная строчка: „Обрыв силового кабеля“.

Анализ собственных мыслей и побуждений был на корабле обязательной дисциплиной, и позднее 19-й не раз пытался вспомнить, о чем он думал тогда и что чувствовал. Кажется, он даже не пытался осознать случившееся — просто сидел и смотрел на экран. Затем за соседним пультом 113-я откинулась на спинку кресла и тихо засмеялась. И только тут до него дошло. Обрыв кабеля.

— Всего-то? — потрясенно произнес он.

162-й шумно заворочался в своем кресле и радостно объявил: „Живем!“ Теперь он уже не выглядел испуганным.

„Как и все мы, — подумал 19-й. — Пронесло. На этот раз пронесло“.

Весь экипаж находился сейчас у экранов, и все переводили дух, освобождаясь от чувства чудовищной опасности. А затем кто-то набрал на пульте слово „локализация“ — запрос компьютеру, с требованием указать, где именно произошло повреждение.

Ответа 19-й не понял. На экране обычным зеленым светом вспыхнула строчка: „Локализация невозможна“.

— Ну и ну, — пробормотал 19-й. — Не знал я, что для нашего компа существуют невозможные вещи.

Компьютер, установленный на корабле, по сути, управлял абсолютно всем, происходящим на борту. Он искал, находил и ликвидировал мелкие повреждения, он управлял всеми корабельными роботами, он держал в своей необозримой памяти родословные всех членов экипажа, он составлял для каждого меню, учил детей и следил за работой реакторов. И уж конечно, хранилась в его памяти схема гигантского звездолета, со всеми изменениями, внесенными после старта. И вот на тебе.

— Кто-нибудь знает, что это может означать? — поинтересовался 54-й.

— Я знаю, — 113-я пожала плечами, — только все равно чушь получается.

— Ну?

— Ну, в общем, такой ответ возможен, если схема корабля в памяти компьютера не соответствует истинному положению дел.

В рубке воцарилось молчание. А на экране тем временем строчка за строчкой появлялись комментарии — кто-то из группы технического обеспечения давал разъяснения.

— Кто пойдет? — осведомился 54-й.

19-й неторопливо набрал на клавиатуре: „жребий“.

Компьютер ответил мгновенно:

— 19.

Жилая зона звездолета имела форму цилиндра, на верхнем торце которого возвышалась ажурная решетчатая конструкция-ферма главного реактора, увенчанная гигантским шаром. Такое расположение было выбрано не случайно — реактор должен улавливать космический водород и служить одновременно метеоритной защитой для жилой зоны. И вот теперь, видимо, шальной метеорит ухитрился подобраться к кораблю не спереди, где он благополучно угодил бы в воронку питания и в виде плазмы направился бы в двигатель, а сзади и сбоку, причем не просто подобраться, а разрушить заключенный в прочную оболочку вакуумной защиты силовой кабель.

„Случай сам по себе маловероятный, — думал 19-й, направляясь вверх по спиральному коридорчику, — но с другой стороны, времени для его осуществления было более чем достаточно…“

— Готов, — произнес 19-й. Он стоял сейчас перед дверью „горячей“ шлюзовой, облаченный в средний скафандр.

— Ни пуха ни пера, — донесся из наушников чей-то голос, он так и не разобрал — чей. — Тебе хоть известно, что это первый выход за историю корабля? Раньше гоняли только роботов.

— Первый? — изумился 19-й. — Умели строить предки!

Корабль шел с постоянным ускорением в один „же“, и любой сорвавшийся с него предмет быстро оказывался за кормой, попадая в выхлопную струю двигателя. Это, а также ощутимая радиация, исходящая от реактора, делали выход человека наружу весьма нежелательным событием. Но чтобы этот выход был первым!

— Впрочем, — произнес 19-й, — к черту.

Он коснулся контактной клавиши, однако, вопреки ожиданиям, дверь не шелохнулась. Вместо этого над ней замигал беспокойный красный огонек, и из динамиков внешней связи до 19-го донесся знакомый женский голос, тот самый, что передавал сигнал тревоги.

— Дверь заблокирована, — произнес голос. — К сожалению, выход за пределы корабля представляет для вас опасность. Произвести его вы можете только с разрешения командира корабля, после того как дверь будет разблокирована с центрального пульта.

Голос был мягкий и ласковый, в нем чувствовались успокаивающие нотки. 19-й подумал, что, наверное, диктора подбирали специально.

— Рассчитано на то, чтобы остановить насмерть перепуганного дезертира, — усмехнулся 19-й. — За кого она нас принимала? И кстати — кто у нас на корабле командир? — Из наушников раздался дружный смех.

— Я попробую, — неуверенно предложила 113-я. — Наверное, это будет не очень сложно…

Прошло, однако, не меньше десяти минут, прежде чем красный огонек погас и дверь открылась. Поправив на плече скафандра телекамеру, 19-й шагнул в шлюзовую камеру, единственным источником света в которой был прожектор его скафандра.

19-й осмотрелся. Он находился в помещении пяти метров в длину и трех в ширину — такие габариты, как он знал, необходимы были, чтобы наружу мог пройти вездеход — самая крупная из передвижных машин корабля.

Силовой кабель проходил по стене шлюзовой, но последовать за ним наружу 19-й, увы, не мог. Шлюзовая не имела выхода!

Осознав этот поразительный факт, 19-й завертел головой и обнаружил, что отсутствует также и воздухозаборник для откачки воздуха из шлюза. И наконец, силовой кабель, несущий кораблю энергию, не имел вакуумной защиты. Похоже было, что шлюзовой никто и никогда не пользовался.

„Не может быть! — ошеломленно подумал 19-й. — И потом, я же сам видел макет корабля в ходовой рубке!“

Он подошел к стене и внимательно осмотрел блестящую поверхность металла. Никаких следов шва, вообще ничего.

— Сто тринадцатая! — позвал он.

— Слушаю, — озадаченно отозвалась она. Телекамера скафандра передавала изображение на все экраны корабля, и весь экипаж пытался сейчас разобраться в ситуации.

„Теперь по крайней мере ясно, — подумал 19-й, — что означает „локализация невозможна“. Но вот ЧТО это означает?“

— Закрой за мной дверь, — произнес он вслух, — выведи из кормового шлюза робота и подведи его к этой двери снаружи.

— Делаю!

Еще четверть часа ожидания, пока насосы откачают воздух из второго шлюза, пока робот доберется до противоположного конца корабля-гиганта…

Рация скафандра 19-го работала на общей волне, и было слышно, как кто-то с отчаянием произнес:

— Но этого же просто не может быть! Я же сам выводил роботов, и все всегда было в порядке!

„И я, — подумал 19-й. — И я выводил роботов и вел профилактику обшивки“.

Все роботы корабля имели телевизионную связь с компьютером, и для контроля состояния обшивки вовсе ни к чему было выходить из корабля людям. Все делали управляемые на расстоянии автоматы, и каждый член экипажа следил за их работой в свое дежурство, и не раз…

— Девятнадцатый? — На этот раз голос 113-й был еще несчастнее, чем прежде. 19-й легко мог представить себе, как она хмурится и кусает губу. — Я вывела робота, сейчас он стоит с той стороны. Между вами только дверь шлюза.

— Ты хочешь сказать — стена?

— Да нет же, дверь! — почти выкрикнула 113-я. — На экране дверь!

— Здесь нет никакой двери… Ладно, прикажи роботу открыть шлюз снаружи.

Пауза.

— Не открывается!

— Я вас слушаю, — произнес 19-й. — Что делать дальше?

— Резать, — быстро сказала 113-я. — У тебя на поясе лазер. Будет небольшая потеря воздуха, но…

— Резать глупо, — возразил 54-й. — Есть еще кормовой шлюз, можно попытаться выйти через него.

— И лезть полкилометра по вертикальной стене?

— Я считаю, — медленно произнес 19-й, — что стену надо резать. Пока я буду заниматься кабелем, автоматы нарастят тут и шлюз. На эксперименты с кормовым люком, я считаю, нет времени — помните? — малый реактор работает с перегрузкой. Есть еще идеи? Я начинаю.

Он извлек из кобуры оружие — лазерный пистолет, связанный проводом с аккумулятором скафандра.

— Убери-ка оттуда робота, — посоветовал он, целясь, — а то я его, пожалуй…

Он нажал на спуск и повел лучом, стараясь по возможности, чтобы рука не дрожала. Стена вздулась огненными пузырями; там, где по ней пробегала ослепительно сверкающая искорка, металл плавился и кипел. Однако, вопреки ожиданиям 19-го, вырезанный им круг не был выброшен наружу под давлением находящегося в шлюзе воздуха, напротив, его словно вдавило внутрь. Тяжелый броневой лист обшивки с грохотом рухнул на пол, но не было пронзительного свиста уходящего воздуха.

19-й, отскочив назад, не рассчитал усилия и врезался во внутреннюю дверь шлюза.

А из широкого отверстия на пол с веселым шорохом посыпалась щебенка и мелкий песок.

Шок был так силен, что на какое-то время 19-й утратил способность воспринимать окружающий мир. Когда он пришел в себя, то обнаружил, что стоит, изо всех сил упираясь лопатками в стену, и тупо таращится на вырезанное в стене отверстие с неровными оплавленными краями и на кучу грунта под ним. По куче, словно микроскопические лавины, стекали струйки пыли.

Сморгнув с ресниц пот, 19-й с огромным трудом оторвался от стены и на негнущихся ногах подошел к отверстию. Очень медленно он нагнулся и поднял с пола камешек. Просто камешек, кусочек серого мергеля. Держать его в перчатках скафандра было очень неудобно, и лишь минуту спустя 19-й сообразил, что скафандр ни при чем — просто у него тряслись руки.

— Земля, — ошеломленно произнес он и вдруг понял, что это, пожалуй, и есть единственно возможное объяснение происходящему. — Земля, о господи, ЗЕМЛЯ! Что же, выходит, мы никуда не летели?! Без малого восемьсот лет — никуда? Модельный эксперимент…

19-й выпустил из рук камешек и тяжело опустился на пол.

„Нас предали, — подумал он. — Просто так вот — взяли и предали. Подопытные кролики…“

Чуть слышно шелестела вентиляция, пол слегка вибрировал от работы двигателя… Двигателя? Значит, все это обман?!

— И ведь кто-то, — подал голос 54-й, — защищал на нас — на нас! — эти… диссертации! На нас, понимаете?! Мы тут…

— Не верю, — вдруг заявила 113-я. — Не верю, и все! Это ошибка, это…

— Зачем же ошибка, — удивился 54-й, — никакой ошибки.

Изучают нас… кто там из техников на вахте? Отключите энергию от двигателя.

Прошло пять минут, десять… Затем внезапно вибрация исчезла. Двигатель был отключен, но невесомость не наступила.

— Приехали.

Больше всего землеройный робот напоминал гигантского муравья на гусеничном ходу. Муравьиная „голова“ сверкала шестью рядами стальных челюстей-эффекторов, а брюшко, где находился питающий узел, было связано с „грудью“ тонкой талией и блестело в свете прожектора совсем как хитиновый панцирь.

Робот этот, как и множество других подобных устройств, был сделан уже после старта корабельными техниками. Бум в роботостроительстве произошел на звездолете три века назад, когда 115-й, тогдашний 115-й, разумеется, изобрел резонансный аккумулятор.

В шлюзе стало светлее. 19-й обернулся и увидел двух техников, тоже в скафандрах, укрепляющих на стене дополнительные прожектора; тут же из динамиков раздался возмущенный голос 113-й, требовавшей, чтобы все не задействованные в операции немедленно покинули шлюз. Техники поспешно ретировались.

— Команда на исполнение, — сообщила 113-я.

Робот ожил. Пластиковые гусеницы пришли в движение, и гигантский муравей неожиданно легко подкатился к отверстию в стене. Замер, затем, нерешительно потыкав преграду щупом, поднялся на дыбы и взревел. Стальные лопасти завертелись, во все стороны полетела каменная крошка, и помещение заволокло пылью.

19-й отошел в угол и сел по-турецки, приготовившись ждать.

— В принципе ситуация ясна, — заговорил 54-й. — Что мы имеем? Имеем мы модельный эксперимент по отработке условий дальних космических перелетов. Скажем, генетические исследования, изучение психологической совместимости или даже проще — устранение неполадок в системах жизнеобеспечения. Но это только на первый взгляд. А на второй…

— А на второй, — подхватил 19-й, — какими такими исследованиями можно заниматься в течение восьми веков? Насколько мне известно, психологическая совместимость экипажа не дала сбоев ни разу, а неполадки в системе жизнеобеспечения мы устраняли и устраняем сами.

— Это раз, — произнес он после небольшой паузы. — А вот как вы думаете, неужели за восемь веков на Земле не изобрели ничего быстрее нашего корабля? За восемь веков!!! Ведь эксперимент должен был стать попросту не нужен!

— Дело не только в этом, — заметил 54-й. — Ты подходишь к проблеме с технической стороны: выгодно — невыгодно. А ведь есть еще и сторона моральная. Ведь для любого из нас, членов экипажа, жизнь человеческая является абсолютной ценностью. Абсолютной. Если есть способ достичь цели, не причиняя человеку вреда, мы, без сомнения, выберем именно этот способ, будь он хоть в сто раз сложнее. А если способа такого нет…

— Мы откажемся от цели.

— Верно. Мы откажемся от цели — и ну ее к черту! Люди важнее. Так. — 19-й представил, как 54-й пожимает плечами. — Из книг можно сделать вывод, что и для оставшихся, людей то есть… тоже. В том смысле, что с Земли улетели не все гуманисты. Но вот вопрос — как это согласуется…

Это произошло четыреста двадцать лет назад. На малом реакторе, установленном на корабле на случай неисправности большого, произошла утечка радиации. Аварийного расписания тогда еще не существовало, и по сигналу тревоги весь экипаж собрался в жилой зоне. Там они все и погибли, почти тысяча человек, составлявшие тогдашний экипаж. Автоматика заблокировала ясли, где находились дети от одного до трех лет. И все. К счастью, системы очистки воздуха и воды имелись в каждом помещении, так что ясли превратились в изолированный островок, отрезанный от остальных помещений. Единственными воспитателями для малышей служили учебные программы да книги… Они забыли даже свои имена — чего требовать от трехлеток? Знали лишь номера, соответствующие им в памяти компьютера. А снаружи, где экономная автоматика отключила ненужный свет, мерцали по ночам стены, да плодились в оранжерее и виварии жуткие мутанты…

Прошло восемьдесят лет, прежде чем они смогли покинуть свое убежище, и более двухсот — пока не отскоблили по сантиметру въевшуюся в стены радиоактивную пыль.

„И теперь получается, — подумал 19-й, — что все это время над нами росли деревья и светило солнце? Что мы не летели никуда? И что там, наверху, сидели у экранов люди, которым стоило лишь нажать на кнопку…“

— По-моему, — произнес он, — аморальна сама идея полета. — Нужно быть палачами, садистами, чтобы такое проделать.

Грохот оборвался, и наступила тишина. Затем зашуршал, осыпаясь, песок, и из тоннеля, пятясь, выбрался робот и отъехал в сторону, освобождая дорогу. Дорогу на Землю.

19-й направился вперед. Пол в коридоре, пробитом в скальном грунте, круто шел вверх, так что иногда приходилось помогать себе руками. Вдобавок у 19-го возникло очень неприятное чувство, а именно, что все эти тонны мергеля у него над головой сейчас просядут… Он встряхнулся, прогоняя наваждение.

После того как он поднялся метров на пятнадцать, путь неожиданно преградила сплошная стена сплетенных корней. Подчиняясь приказу компьютера, робот пробил шахту в камне, но оставил закрывающий вход слой дерна.

— Внимание, — произнес 19-й, — я выхожу.

Он снова поправил телекамеру, затем размахнулся и ткнул преграду кулаком. Сопротивление оказалось на удивление слабым. 19-й высвободил руку — и в пробоину хлынул солнечный свет. Тогда он изо всех сил рванул упругий ковер на себя…

Тоннель выходил на горный склон, заросший травой и редким кустарником. В траве были разбросаны разноцветные пятна цветов. 19-й поднял глаза — и впервые в жизни увидел небо. По небу плыли облака, и все это великолепие находилось гораздо выше, чем он предполагал.

Внизу, у подножия горы, была долина, заросшая лесом. А выше и правее сияли нестерпимым блеском горные вершины.

— Справа! — донеслось из наушников.

19-й стремительно обернулся. Метрах в двадцати от него сидел небольшой рыжий зверек с тонкой мордочкой и длинным пушистым хвостом.

— Лиса, — выдохнула 113-я. — Живая лиса!

— Зато людей тут нет, — произнес 19-й, — и я не вижу никаких следов их деятельности. Попробуйте выпустить сокола. — На небо он старался не смотреть — с непривычки сильно кружилась голова. Смотрел на лису.

— А что, это идея…

Соколом назвали созданный техниками звездолета робот-разведчик, по сути, летающую кинокамеру. Внешне он был неотличим от земной хищной птицы, хотя, конечно, использовал другой принцип полета.

Он вылетел из люка словно коричневая молния (лису как ветром сдуло) и сразу же круто пошел вверх. Ионный двигатель работал почти бесшумно. 19-й, поколебавшись, уселся на землю, у входа в тоннель, и, достав из заплечного кармана скафандра экран, пристроил его на коленях.

Сокол уже закончил набор высоты и теперь двигался по расширяющейся спирали, в центре которой находился корабль. По экрану проплывали горные склоны, чередующиеся с долинами, затем пошла степь, пересеченная множеством речек. На юго-востоке стояли горы. Внизу, у самого подножия, их склоны были покрыты лесом, затем лес становился все ниже, а там сдавалась и трава, уступая место леднику, пронизанному многочисленными трещинами и питающему ручьи и речки, кажущиеся с высоты тонкими линиями. И никаких признаков человека.

— Не так я себе все это представлял, — произнес 19-й. — По идее, здесь, наверху, должен стоять институт, исследующий нас, иначе зачем был нужен сам полет? И потом, должен же быть кто-то, кому можно в морду плюнуть…

В наушниках раздался голос 84-го, одного из старейших членов экипажа.

— „Полет“, — усмехнулся он.

— Полет, — упрямо повторил 19-й, — он и был полетом. Для нас по крайней мере да. Мы летели к звездам. А что до тех, кто нас в этот полет отправил, не думаю, чтобы их мнение меня особенно интересовало.

— Боюсь, — отозвался 84-й, — что столь же мало их будет интересовать и наше мнение. Как, кстати, и мы сами. Ведь в самом деле, какие исследования можно проводить в течение восьмисот лет? Я склонен думать, что о нас вообще забыли. За ненадобностью. Слишком уж пусто вокруг.

— Как это забыли?! — возмутилась 113-я. — Мы же живые люди и находимся здесь, кстати, по их милости.

— Это только в сказке человек отвечает за тех, кого он приручил, — возразил 84-й. — А в жизни… Вы-то небось ждали, что к выходу из тоннеля примчится толпа в белых халатах и все с цветами и прочим хлебом-солью?

— Ну знаешь! — возмутился 19-й. — А почему в таком случае им бы не выпустить нас отсюда?

— А зачем?

— Что значит — зачем?

— Зачем им было нас выпускать?

В наушниках щелкнуло, и новый голос произнес:

— Внимание! Говорит группа техников. При тщательном осмотре стен корабля нами обнаружены приборы скрытого наблюдения. — Голос на мгновение запнулся, а затем, словно извиняясь, добавил: — В неработающем состоянии.

— Сдаюсь, — мрачно заявил 19-й. — Похоже, что ты был прав и нас действительно забыли. Но это… Это ведь подло!

— Кто же спорит, — согласился 84-й. — Подло, да. Но знаешь, главной подлостью был сам полет. А уж все остальное, поверь мне, лишь следствие этой подлости. Вот ведь какая логика — запустить настоящий корабль дорого. Если там что-нибудь окажется не так, то будут потеряны большие средства. Так что поставим опыт на мартышках — если они передохнут, то хоть оборудование уцелеет. — Он усмехнулся. — Кто же мог представить, что мы не передохнем? Держать людей столько поколений на искусственном воздухе, когда в десяти метрах… — 84-й закашлялся и умолк.

19-й пожал плечами. Наверное, эти люди просто не представляли себе, что это значит — ни разу в жизни не увидеть облака, солнце, лису вот эту, — зверек опять выбрался из кустов и с безопасного расстояния наблюдал за человеком. 19-й решил в ближайшее время заняться его приручением. „Или ее“, — поправился он мысленно.

Через некоторое время вновь заговорили техники. Развив бурную деятельность, они буквально по винтикам разобрали запломбированный еще на Земле блок встроенных программ компьютера. При этом, как и ожидалось, обнаружили скрытую программу — ни вызвать, ни стереть ее было нельзя. Программа эта выдавала на экраны фальшивые изображения внешнего вида корабля и звездного неба вокруг. А особая часть этой программы ведала поломками. Время от времени на дежурный экран выдавалось сообщение о том, что поврежден тот или иной участок обшивки. Дежурный посылал наружу роботов, понятно, что за изображение поступало с их телекамер. Сам робот, естественно, наружу не лез, а отсиживался в шлюзе. Вот такие дела.

Вторая группа техников вела раскопки силового кабеля, идущего в корабль якобы от большого реактора. Впрочем, реактор этот, очевидно, существовал, зарытый глубоко под землю атомный котел. До него еще не добрались, но уже было найдено то место, где просевший грунт разорвал силовой кабель.

Сокол между тем удалился от корабля уже на пятьдесят километров. Пейзаж оставался прежним — поля без дорог, леса без просек, реки и речки без мостов — словом, никаких следов человека. А затем на экране появилась дорога, выглядевшая сверху как идеально прямая линия, выложенная пунктиром белых пятен и перечеркивающая равнину с севера на юг. Летевшая высоко в небе машина поджала крылья и, спикировав вниз, поплыла почти над самой землей, на высоте каких-нибудь десяти метров.

Строго говоря, их находка уже давно не была шоссе, по крайней мере в обычном смысле слова. Белые пятна, замеченные людьми с высоты, вблизи оказались вздыбленными и покореженными останками бетонного покрытия, сдвинутыми и расколотыми напором растительности. И все-таки это была дорога.

Сокол набрал высоту и полетел над дорогой на север. Разумеется, ни одна птица не выдержала бы такой гонки. Машина сложила крылья, как при пикировании, и понеслась по прямой, со скоростью четыреста километров в час.

— Правый верхний угол экрана, — вдруг сказала 113-я. Теперь 19-й тоже заметил возвышающееся довольно далеко от шоссе сооружение, искусственное происхождение которого не вызывало ни малейших сомнений.

Высокое здание из серого камня увенчано было черно-зеленым каплевидным куполом. Стены были покрыты трещинами, из которых пробивалась трава и даже два-три довольно крупных дерева.

На месте окон и дверей в странном строении зияли черные не то проломы, не то провалы, и еще один пролом был в куполе, словно дополнительная дверь.

Подчиняясь сигналу оператора, сокол, влетев в одно окно, вылетел из другого. За то короткое время, что летающий разведчик находился внутри, им было сделано несколько снимков, и теперь компьютер, разделив экран на две части, показывал их по очереди на левой половине. Первое, что бросалось в глаза, был, конечно, свет. Столбы света падали из отверстия в куполе и из окон, создавая странное впечатление рассеченного пространства. Навстречу свету тянулись стебли каких-то растений. На стенах здания можно было различить полустертые, почти скрытые слоем грязи рисунки. Высокий сводчатый потолок поддерживали проросшие грибами стропила.

— Церковь…

— Купол медный, окислился…

— А крест? — спросил 19-й. Креста не было.

— Может быть, его забрали? — предположила 113-я.

— Был такой обычай?

— Не знаю, но почему бы и нет? Это было бы только справедливо — когда люди уходят откуда-то навсегда, они снимают с церкви крест и забирают его с собой.

— Вряд ли, — подал голос 84-й. — „Навсегда“, как ты выразилась, уходили обычно не от хорошей жизни, и было тогда не до крестов…

„Навсегда, — подумал 19-й. Он покачал головой, вглядываясь в окружающие церковь поля. — Навсегда… кто же уйдет из такого рая навсегда? И куда? Или… Может быть, к этой красоте можно привыкнуть настолько, чтобы уходя не почувствовать боли?“

…Крест нашли буквально через минуту, он лежал, в густых кустах у стены, воткнувшийся в землю и заросший мхом.

Сокол парил теперь в трехстах метрах над землей, слегка покачиваясь в потоках нагретого воздуха.

— Кстати, — задумчиво произнес 84-й, — меня очень интересуют эти холмики. Слишком уж правильно они расположены.

— Ты полагаешь?..

— Похоже на остатки домов, — заявил 84-й. — Что, если разрыть один из них? Ничего живого там нет…

Сокол накренился, скользя вниз и в сторону, и выплюнул две горошины — резонансные аккумуляторы огромной емкости. Прошло не меньше секунды.

„Не сработали“, — подумал 19-й.

Оружие такой мощности никогда не испытывали в корабле. Затем сверкнуло пламя, и один из холмиков словно вывернулся наизнанку, выбросив в небо бурый фонтан земли. Хотя оператор выбрал самый удаленный от церкви холмик, видимо, взрывная волна докатилась до нее — со стены сполз огромный пласт штукатурки, а росшая раньше из трещины в кладке березка висела теперь кроной вниз, удерживаясь на стене каким-то чудом. Сокол снизился.

— Это называется, — сказала 113-я, — сейчас…

— Кирпичная кладка, — подсказал 84-й.

— Да-да, кладка.

На дне ямы виднелось то, что, видимо, некогда было крестьянской печью.

— Я слышал, — тихо произнес 19-й, — что, когда в избу попадала бомба, рушилось все, кроме печи. Печь выдерживала. — Он испытывал неприятное чувство — словно где-то допустил ошибку.

— Здесь мы ничего не найдем.

Внезапно на экране появилась красная строчка: „Нападение“. Крупная птица, почти вдвое превосходящая летающего разведчика по размерам, с гортанным клекотом ринулась на него сверху. Окажись на месте робота живое существо, оно, вне всяких сомнений, было бы застигнуто этим стремительным нападением врасплох, так как, почти не имея скорости, не успело бы уклониться. Сокол успел. Ионный двигатель звонко щелкнул, отбросив его в сторону, и противник с шумом и хлопаньем крыльев пронесся мимо. Промахнувшись, он потерял равновесие, перекувырнулся пару раз и оказался в результате метров на десять ниже… Неудача, впрочем, нимало не смутила драчуна — он развернулся и стал набирать высоту для очередной атаки.

На экране возникли новые строчки:

Уничтожить

Игнорировать

Уклониться

Затем первые две погасли, и сокол свечой взмыл на километровую высоту, оставив разочарованного преследователя далеко позади.

— Если на сутки застревать на каждой церкви, — заявил 54-й, — далеко мы не уйдем. Я предлагаю, не отвлекаясь, исследовать шоссе — ведет же оно куда-то.

— Точнее, вело.

— Пусть так, но это хоть какой-то шанс. Если не выйдет наскоком, придется проводить раскопки в деревне, но…

— Он прав, — согласился 84-й, и его мнение оказалось решающим. Сокол получил приказ двигаться над шоссе в прежнем направлении.

Город они увидели через час. Шоссе здесь упиралось в остатки моста через реку и шло дальше по берегу, огибая слева заросшие лесом руины. Город. Прогнившие, увитые плющом бетонные коробки без стекол, с провалившимися крышами, населенные мелкими животными, мгновенно исчезающими при появлении сокола. Город.

„Больше всего, — подумал 19-й, — из всех выдумок больше всего меня пугала идея городов. И как это возможно, чтобы столько людей и столько домов. Мне всегда казалось, что это неправда, что-то вроде конца радуги. Похоже, что я был прав…“

Поражала площадь — заросшая густым кустарником… поляна?.. Свободная от развалин, правильной круглой формы. И памятник — бесформенная глыба ржавого металла на каменном постаменте в самом ее центре. По неизвестной причине плющом был увит лишь постамент, и сточенная коррозией колонна, изображавшая некогда человека, превратилась теперь в гигантский указующий перст, направленный в небо. 19-му почему-то вспомнился разрушенный мост через реку…

В центре города находилось озеро, точнее, город был выстроен на берегу. Впадало в озеро несколько ручейков, но видимого стока не было, и когда сокол, чиркнув по поверхности воды, взял пробу на анализ, оказалось, что вода соленая.

Шоссе шло дальше. После недолгого обсуждения было решено проследить его до конца, и сокол покинул мертвый город. Местность сильно понизилась, полет теперь проходил над низиной, заросшей густой травой, вдоль берега широкой реки. Леса исчезли, оставив после себя лишь разбросанные там и сям реденькие рощицы, состоящие главным образом из берез. В степи паслись какие-то животные, но свежих следов человеческой деятельности по-прежнему не было.

Бетонное покрытие было почти разрушено. Человек давно потерял бы шоссе, да и компьютеру было нелегко отыскивать путь.

Между тем погода испортилась. Небо затянуло тучами, похоже было, что разведчик движется навстречу грозовому фронту. Появились помехи связи, и их становилось все больше.

— Лазерная связь, — распорядилась 113-я. Пожалуй, это было слишком, но, видимо, она хотела перестраховаться. Из тоннеля мимо 19-го неторопливо выплыл блестящий полуметровый шар — спутник связи, краса и гордость корабельных техников.

„Еще лет двести, — грустно подумал 19-й, — и мы изобрели бы межзвездный двигатель“.

Спутник на мгновение остановился, словно осматриваясь, а затем рванулся ввысь. Через пару секунд до 19-го донесся громовой удар — шар преодолел звуковой барьер. Из тоннеля выполз робот связи и замер. Теперь спутник принимал сигнал от находившегося далеко за горизонтом сокола и направлял его усиленным к кораблю.

Изображение на экране мигнуло и стало ясным. Теперь вокруг сокола бушевала гроза, сверкали молнии и почти непрерывно грохотал гром. В видимом диапазоне почти ничего нельзя было различить за стеной дождя, и компьютер синтезировал изображение из данных локации, а также видимой и инфракрасной камер.

— Второй город, — объявила 113-я.

Этот город совсем не походил на первый. На экране возникла цветная схема города-гиганта, огромной кляксой распластавшегося по равнине. Видимо, здесь разрушение шло гораздо интенсивнее, чем в первом случае, от домов почти ничего не осталось, и лишь локатор помогал увидеть под слоем земли и растений прямоугольные контуры. Как ни удивительно, но один из домов на окраине города оказался почти цел. Это был гигантских размеров небоскреб, похожий на серую иглу, вонзившуюся в низкие тучи. В него били молнии.

Когда сокол приблизился, 19-й с удивлением заметил, что в окнах верхних этажей кое-где сохранились стекла. Ну конечно! Он же читал, что из-за сильного ветра наверху, в небоскребах использовали стекла особой прочности. И все равно странно.

Компьютер закончил наконец обработку данных локации и выдал на экран карту города в целом.

— Опять озера?! — изумилась 113-я. В городе было четыре озера — два связанных перемычкой с рекой и два изолированных.

— Это не озера, — подал голос 84-й. — Это воронки от атомных взрывов.

— Что?! — воскликнул 19-й. Все заговорили разом, и какое-то время ничего невозможно было понять.

— Здесь была война, — дождавшись тишины, вновь заговорил 84-й. — Это объясняет все — и отсутствие людей, и то, что мы… Что нас… забыли. И пустой эфир. Полагаю, мы единственные люди на планете.

„Война, — подумал 19-й. — Очень просто — война“. Он попытался представить себе облака, сотканные из огня и пыли, поднимающиеся над огромным городом.

— Не сходится, — заявила 113-я. — Небоскреб цел, а он не так уж далеко от ближайшего озера.

— Обычно, — отозвался 56-й, — высотные здания строят с большим запасом прочности. Сейсмической. Кроме того, он стоит к этому озеру самой узкой гранью, на которой, кстати, выбиты все стекла.

— Внимание, — вмешался новый голос, — говорит группа технического обеспечения. Мы нашли в библиотеке карту и этот город на ней. — Голос на мгновение умолк. — Ну так вот. С момента нашего старта до начала войны, судя по тому, что они успели построить, прошло не меньше семидесяти лет.

„Значит, дело не в войне, значит, предательство все-таки остается, — подумал 19-й. — Семьдесят лет — в корабле сменилось три поколения. Война лишь довела злой розыгрыш до логической развязки. Ну что же. Теперь этот мир принадлежит нам. Можно считать, что мы достигли звезд“.

Он поднялся, собираясь возвращаться в корабль, затем, неожиданно для самого себя, повернулся, открыл забрало шлема и сделал глубокий вдох.

Пахло незнакомыми травами и теплым летним вечером. В траве звенели кузнечики, кричала какая-то птица.

— Предки, — медленно произнес 19-й. — Благодаря вашему предательству мы остались живы. Но это вовсе не значит, что мы вас когда-нибудь простим.