Ветеран

Демин Ник

Ветеран

Ник Демин

Ветеран.

Предисловие.

И раз. И ррраз. И ррраааззз... Все! Я, собирая остатки своих сил, выпрямился и проорал:

- Сержант! Новобранец Марка, третьего десятка, учебной роты, упражнение закончил! - и остался стоять на месте, изображая из себя каменного истукана, которые до сих пор попадаются в степи.

Подошедший сержант, недовольно глянул на меня и проорал (если можно я пропущу всех этих жабьих коротышек, кучи говна, ненормативные название половых органов всех существ и т.д., а сделаю нормальный перевод на обычную человеческую речь):

- Разрешаю вернуться в казарму! - проорал ненавистный голос сержанта. Чувствуя ломоту во всем теле я, тем не менее, потрусил в казарму с бодрым видом. Боже упаси дать понять сержанту, что ты очень устал. Мигом раздастся голос: Новобранец, я вижу ты не рад, отправляясь в казарму? Тебе не хочется покидать товарищей? Ну что ж, дерьмо ишака! Я дам тебе такую возможность! Полная полоса препятствий!

И ты проходишь еще раз полосу, а если сержанту не понравится, то и еще раз. Поэтому куда бы ты не двигался, двигаешься бодро, с миной на лице, свидетельствующей о том, что ты готов выполнить все, что тебе скажут. Еще, слава богу, что это так называемые индивидуальные занятия. Поэтому десяток не равняется на последнего. И вдоволь поиздевавшись, тебя отпускают в казарму, не требуя повторять все с самым дохлым из десятка. Боже мой, зачем я во все это ввязался... неужто нельзя было найти другой вариант...

За несколько месяцев до этого.

Грязная таверна в портовом городе. Зашедший боцман с "Ласточки" обвел тяжелым взглядом "трюм", где обычно сидели и бухали матросы, местная портовая шпана и другие мутные личности. Глянув в угол он удивленно поднял брови. В темном углу, под старым штурвалом с выброшенной "Надежды" сидел его старинный знакомец и аккуратно откатывал пальчики какого-то бедолаги на бумаге. Причем даже издалека чувствовалось, что бумага серьезная и государственная. Ну а какая еще может быть у Королевского Вербовщика? Вздохнув, он уселся за стол, становившийся все свободнее, по мере его приближения. Все знали, что боцман не любит собутыльников за столом. Забрав себе рому, он повернулся и еще раз внимательно осмотрел все вокруг. Время было детское, часов около семи вечера, основной народ начнет подваливать позднее, а сейчас можно чуть расслабиться. Этот старый кашалот сказал, чтобы боцман не возвращался без двух матросов. Ну что ж, капитан на судне, даже на такой лоханке как "ласточка", первый после бога. Сзади кто-то кашлянул, боцман живо обернулся. Явных врагов у него здесь не было, но получать ножом в спину - просто не вежливо. Увидев подошедшего, обмяк:

- Садись что ли, крыса сухопутная.

- Благодарствую, - чинно сказал вербовщик и уселся на свободное место.

- Ты чё, блэря, облагородился? - не на шутку озаботился боцман. - Небось с рома на пиво перешел, низос?

- Не дождешься, фон заботущи - почему то обозлился вербовщик.. - Рому!! - проорал он так, что казалось не успел еще затихнуть звук, как кружка с ромом оказалась у него в руках.

С наслаждением отхлебнув глоток он спросил:

- А тебя видно сюда та же проблема, что и меня привела?

Боцман неопределенно пожал плечами, да и что он мог сказать? Знали они друг друга давно, вместе прошли огонь и воду и медные трубы, как говорится. Вместе попали в армию, вместе прошли учебку, вместе отвоевали пять лет в не самое спокойное время, а потом их разлучили. Одного услали в морскую пехоту, а второй остался в обычной пехоте. Встретились после десятилетнего перерыва в этой же таверне, нажрались, вспоминая прошедшее, а потом спина к спине отмахивались от подошедших морячков с королевской посудины, стоявшей в то время на рейде. Оба после отставки не смогли жить как обычные люди, да и денег не хватало, поэтому и устроились на службу, которая давала неплохой прибыток к пенсии. Один устроился боцманом на "торговое судно" "Ласточку", совмещая с профессией не столь мирной, а прямо напоминающей о буднях морской пехоты. Второй же поставлял "мясо" для родного Королевства. Оба были самыми близкими людьми друг для друга. Впрочем проявлялось это только в том, что никто из них не ударил бы другого в спину и прикрыл бы в кабацкой драке. Но и это было много, для одиноких тварей, в которых их превратила солдатская жизнь.

- Что ты так? - заботливо поинтересовался боцман.

- Денег не хватает, - ухмыльнувшись внезапно вспыливший и также внезапно успокоившийся вербовщик. - А здесь меня уже знают.

- Надо другой кабак попробовать, - рассудительно заметил боцман, - а сюда через полгодика вернешься. Все поменяется, тебя никто и знать не будет. Снова и будешь идиотов ловить.

Оба грустно заржали, вспоминая свою молодость и отсутствие мозгов. Как их точно такой же седоусый вербовщик, подписал на полный срок службы в армии, расписывая все радости бытия и не упоминая о таких в сущности пустяках: как кровавые мозоли, издевательства сержантов, тяжелые болезни, ранения, дурацкой смерти и других "прелестей" военной службы.

- Ты же вроде бы завершил все?

- Да нет. Вон еще хотя бы одного жду, - неопределенный кивок в сторону сидящих около стеночки двух, очень похожих, молодых людей. Один, судя по всему, квасил ром, а второй потягивал ром, причем чувствовалось, что присел он за тот столик по ошибке. Между ними шла оживленная беседа, если можно так назвать рассказ прерываемый постоянными мычаниями при попытке найти нить повествования, и хватания за рукав собеседника, когда тот вежливо пытался избавиться от навязчивого собеседника.

- Вот! - с гордостью ткнул в их сторону вербовщик. - Жду когда нажрутся, да и подерутся. Один пьет дольше, зато второй ром пивом запивает. После драки объясню тому, которого не заберет полиция, что он очень хочет в королевские войска.

- А чё так, не подписывают?

- Неа. Умные сволочи. Ржут только и все. Один несчастную любовь заливает, второй сделку обмывает.

- Да уж наверно залил, - смерил оценивающим взглядом пустые кувшины боцман. - Мне кажется, ни один не поддастся. К тому же скоро рейд городской стражи, а она заберет обоих, они уже оба накаченные до невозможности, но не падают, словно к стулу приколоченные. Вот если бы он убил другого, тогда да. Тогда никуда не денешься: либо армия, либо каторга. Хотя сейчас я бы выбрал каторгу, - и он засмеялся, поворачиваясь к приятелю.

Приятель не смеялся. Он с прищуром смотрел на парня, что-то вычисляя в уме.

- А ты ведь прав, - сказал он. - Если убил, то либо на каторгу, либо в армию...

- Слушай, - он пригнулся к столу, - ты поможешь мне, а я тебе найду матросиков, есть у меня на примете четверо человек. В армию не годны - староваты, а для тебя пойдут. Безногий, хозяин таверны, ушел к себе. Те кто есть еще пьяные или уже пьяные. В роли свидетелей годимся только мы. А?

Наскоро обсудив вопросы, они уже направились к столу за которым сидели эти двое. Но внезапно между сидевшей молодежью, очень удачно вспыхнула ссора, пьяный вскочил и и с размаху врезал собравшемуся наконец уходить первому. Врезал качественно, с чавкнувшими зубами и полетом по направлению к стойке. После соприкосновения затылка и стойки тот потерял сознание. Пьяный, и так едва стоящий на ногах, покачнулся и рухнул лицом вниз на стол, моментально вырубившись от столь сильного напряжения всех человеческих сил. Боцман подойдя, достал складень из сапога, и перерезал горло тому, который был посветлее.

- Ты чё? - заполошно дернулся вербовщик. - Я же другого хотел.

- Да какая разница, миролюбиво махнул рукой боцман, - они все равно похожи как родные братья. Бери какой остался.

ЧАСТЬ 1.

МЯСО.

Глава 1.

1

Боже, как болит голова... и куда его везут? Скрип тележного колеса, казалось проникал в душу и выворачивал на изнанку. Почувствовав приступ тошноты он попытался повернуть голову в сторону и освободить желудок. Удар по горлу и вопль: "Не блевать!", немного привели меня в чувство. Вчера я пошел немного погулять по городу и зашел в какую-то дыру, где разговорился с парнем. Потом, потом, потом... Потом шел рассказ о жизни... Он рассказывал о своей, а я о своей...Потом мы подрались... Потом не помню...

- Да, и кстати, чья жизнь моя? Кто я из нас двоих?

И я снова провалился в беспамятство.

***

Мы отправились с Петрухой в город. Я очень долго присматривался к этой девчонке. Она была двенадцатой дочкой в семье гончара, причем сам гончар не производил впечатление могутного мужчинки. Хилый мужичок, очень любящий выпить. Жена же у него, до сих пор была красавицей, несмотря на возраст и рождение двенадцати дочек. Кста, у них рождались только дочки. Говорят, там была дикая история со старым (ну, тогда еще молодым) бароном и ей, когда она работала служанкой в замке. По слухам, он даже хотел женится на ней. Был дикий скандал, он собирался женится даже вопреки воле отца. Так что тому пришлось согласится. Когда же окрыленный возлюбленный отправился за свадебными покупками (невеста не поехала, так как была на пятом месяце), отец нашел этого гончара, заплатил ему деньги, заплатил деньги святому отцу, серьезно поговорил с невестой и насильно их обвенчал. Когда же старый молодой барон вернулся, то чуть не сошел с ума, по крайней мере он две неделю бухал по черному. Отец, видя что депрессия не проходит, отправил его служить в имперскую гвардию. Барону тогда было чуть больше семнадцати лет. Говорят служил он хорошо, в боевых гвардейских. Т.е. он попросился в боевую часть, видать хотел смерть свою там найти, не получилось, только сумел проявить чудеса смелости и геройства. Провоевал так где- года три, а потом их за проявленный героизм и верность короне, сделали гвардейским полком и перевели в столицу. Ну вы наверняка помните тот мятеж гвардейских полков, когда верные части вызванные прямо с фронта, бросались в бой с мятежниками, только пересев на заводных лошадей, после пятидневного непрерывного марша. Говорят наш барон тогда отличился, не то главного заговорщика убил, не то его Величество спас - не знаю точно. Знаю только, что вернулся он домой весь обласканный королем, с Королевской Милостью, Королевской звездой и алмазными подвесками к ней. Да! Еще звание ему дали - Спаситель Короны. Где то в то время он и знакомца себе подхватил; страшнющего демона с огромными желтыми глазами. Батюшка местный его поначалу проклясть хотел, за то, что тот с нечистью якшается, видать за чернокнижника принял. Старый то барон его такими подарками задарил, потом до епископа ездил, папскую буллу привез, о том, что этого демона считать вставшим на путь исправления. Демон то по кузнечной части оказался мастаком, наших мужиков многому научил. Пользы от него хватало, хотя и беспокойства тоже. Да и демон демоном, но бабы наши к нему бегали - видать и ниже пояса кузнецом тем еще был. Насчет детей не знаю, но бегают до сих пор по поселку ребятишки, а глаза будто золотым изнутри светятся (кстати седьмая дочка с такой же подсветкой родилась). Он лет шесть прожил, пока заезжий маг обратно его в ад не отправил. До сих пор иногда весточки, говорят доходят.

Воот. Что то я с барона то сбился. Значит, вернулся он через семь лет войн и мятежей и сразу же к первой своей любви поперся. Никто конечно не видел, но четвертая дочка у гончара очень на первую похожа, а по времени аккурат через девять месяцев родилась. Ну их сразу видно, что благородная кровь. Когда четвертая дочка родилась, гончар супругу свою день смертным боем бил, она месяц наверное в синяках ходила. Ну барон старый его вызвал, денег, говорят, хорошо дал, тот и успокоился. А потом сына позвал и отцовским повелением велел ему жениться. Молодой барон конечно сопротивлялся, но противится воле отца не посмел, да и старый упирал на то, что хочет перед смертью на свадьбе погулять да дите на руках понянчить. Ну и стали балы закатывать, на которые не только ближние соседи приезжал, но и дальние торопились со всех ног. Еще бы! Барон жених видный тогда был, ну как нынешний молодой барон сейчас. Балы за балами шли, а он чего-то все ковырялся, выбирал: то не красивая, то безалаберная, то блондинко полная, то только на богатство его зарится, то сердце не лежит. До того довыбирался, что поссорился с отцом опять, ну и уехал в столицу провинции. Год там отдыхал. Там то с ним такая история приключилась, что в общем приехал он уже с женой. Старика чуть удар не хватил, хотел имени лишить и наследства, но жена ко двору пришлась. Оказалась второй дочерью какого-то герцога. Тогдашний молодой барон её от разбойников спас, тут у них такая любовь морковь началась - ужас просто. А папашка ейный как узнал, что она в какого-то пограничного барона влюбилась, то точно наследства лишил. Молодой барон любил конечно её сильнее жизни. Один ребеночек у них только и народился. Мальчик. Михелем, в честь деда, назвали. Больно уж тот внука то любтл, нк теперешнего молодого барона. Баронесса то, видишь худенькая и болезненная была, врачи аж от самого короля приезжали и рожать ей больше запретили, а барон все равно её больше жизни любил. Михелю двенадцать лет исполнилось, когда мать у него простудилась. Года два чахла, под конец вообще как приведение была, только на колясочке её возили. Барон, когда она умирала, всю ночь её за руку держал, последний её вздох принял. Горевал долго, никогда больше не женился, хотя мужчина до сих пор видный, но не стал... и траур до сих пор носит. Года правда через два моя любимая Снежанна родилась, двенадцатая ночь гончара, на первую и четвертую сестру ооочень похожая. Гончар и бить её тогда не стал, рукой махнул. Ну еще бы барона то все любили, да и помогал он жене гончара. Деньги подкидывал, детей всех грамоте учил, с приданным помог, когда замуж выходили. Причем не только первую и четвертую, а всех по очереди. Святой человек. Бабы все за него свечку в церкви ставят по праздникам, да и справедливый он, когда на суд его дела, которые деревенские тиуны разрешить не могут, выносят - всегда справедливо решение выносит.

Так вот, я про то хочу сказать, что дочки у гончара все умницы и с приданным. Но я конечно не из-за приданного за своей Снежанной ухаживать начал, а по любви. Я её на празднике заприметил, когда снопы жать начинали. Я случайно тогда в город попал, меня дед послал, он тогда старостой был. Отца с матерью у нас с Петрухой нету. Когда мать с третьим ребенком ходила, схватки раньше времени начались, отец соседей позвать не успел, только до дому дотащил, даже меч не взял. Ну и все. Выскочила тварь, сначала матери живот прогрызла, потом отцу горлу порвала. Дед сначала хотел нас к себе забрать, но мы воспротивились, это ж тогда хозяйство надо обществу отдавать. Петруха тогда хоть и мелкий был, но мы с ним после похорон подумали и я решил. Решил, что мне уже одиннадцать, с хозяйством справлюсь. Ну дед помогал конечно, но с Петрухой жили мы душа в душу. Он хоть малой был, но не выкобенивался. Помогал во всем, слушался. Тяжело конечно было и на охоту я в тринадцать с мужиками пошел, а не в семнадцать. В пятнадцать меня уже по имени звали, а не малец, и мужики за руку здоровались. В доме достаток стал появляться, но пока брательника на охоту не вывел, о свадьбе и не помышлял, помнил, что матери обещал, когда она умирала: заботиться о нем и в люди вывести. Петруха парень красивый вырос, все при нем и Охотник первостатейный.

Чего то опять меня в сторону унесло. Так вот, как я Снежанну на празднике увидал, так и сердце свое потерял. Весь праздник за ней следил и омой тайком проводил. Наутро оделся поприличнее и отправился к её родителям. Долго мы с ними разговаривали, потом Снежанна вызвали, познакомили нас. С их и её разрешения я ухаживать за нею и начал. Встречались по праздникам, я её подарки покупал, год ухаживал, а через год она и согласилась. И свадьбу назначили. Я с собой Петруху и взял, чтобы с будущей снохой познакомить. Они как встретились, так и остановились. Как-будто молнией ударило. Я по делам ушел, а когда вернулся, они мне в ноги кинулись, мол влюбились друг в друга больше жизни. А поскольку я ему вместо родителей был, то виноватиться он и просит разрешения женится. На Снежанне. На любимой моей. И она тоже меня просит об этом. Вот ей богу. Пальцем его не тронул никогда, а тут убить был готов, психанул я ушел. До утра бродил все думал. Утро заалело, я вернулся. Если женюсь, то все трое несчастными будем, а если уступлю, тоя один. Как не крути, а расклад очевиден. Пришел уже солнце встало, там они меня и встретили, Петруха покаялся, прощенья просил, что такие слова сказал. Снежанна, тоже - глаза черные в синяках, но держится, только голос сломленный. Вот я и решил, пусть вместе будут. Через неделю свадьбу справили, они на ней как ангелы были, бабки аж плакали, когда на них смотрели.

Просто на душе наболело, вот и рассказываю, тем более, что люди мы псторонние, завтра разойдемся да и не встретимся больше. Мы чужие с тобой, хотя и похожи очень. Не! Ты сомотри! Рост одинаковый, волосы одинаковые, даже на морду лица чем то похожи. Неее. Я точно те говорю! Можа ты из моих сродственников, а? Че ты дергаешься. Ах, ты сука! Ты еще цепляешься, падла! Дп ятя ща урою , тварь!

***

Завершив все свои дела: торговые и не очень, с чувством выполненного долга я отправился посидеть в портовую таверну "Великий Спрут". Местечко, скажем прямо, так себе; вечером лучше не заходить: пьяная матросня; шлюхи, родившиеся в год закладки города; прокисшее пиво; полутухлая еда; очень крепкий ром и постоянные драки. Зато днем там можно было очень хорошо покушать морских гадов и попить неплохого пива; днем сюда даже заходило мелкое портовое начальство.

Определившись с направлением, я очень быстро дошагал до искомого адреса и устроился за столиком, заказав пива и копченого морского угря. Как и ожидалось, зал был полупустой: вербовщик обрабатывал лохаря; пара портовых крыс, с пальцами, перемазанными чернилами; паренек, видимо зашедший только что (его бутылку рому и мое пиво принесли одновременно). Скользнув по нему невидящим взглядом, я вдруг зацепился и вернулся назад. Передо мной сидел я; чуть помоложе, чуть посветлее, но я. Близкие родственники бы нас различили, но где их тут взять. Подняв голову, парень тоже уставился на меня тяжелым взглядом. Постепенно черты его лица смягчились и он приглашающее махнул рукой. Не дожидаясь повторного приглашения. Я схватил свое пиво и пересел к нему:

- День добрый, - вежливо сказал я, наклоняя голову. - Меня зовут Серджио.

Парень в ответ что-то пробурчал, вытаскивая зубами пробку из бутылки и знаками прося еще один стакан. Я же заказал еще одного угря; у нашего народа, встреча с двойником к удаче в делах, но только если ты его хорошо угостишь, он останется доволен и пожелает тебе удачи.

Незнакомец, плеснул мне рому, задержав дыхание, я выпил это жгучую смесь. Гадость. По-моему, хозяин разбавляет его водой, анисовой водкой и для жгучести добавляет перец, чтобы горло перехватывало. Сволочь. У нас бы его давно повесили или на нож поставили, а тут жирует, падла.

Опьянение пришло достаточно быстро, и уже ром не был такой гадостью, и хозяин не был такой сволочью:

- ...а я тут впервые спустя много лет нарисовался, все работа, работа, работа. Думаю сдохну так, как ишак, пахать без передыху. Ну к боссу подхожу и говорю: "Шеф, я конечно все прекрасно понимаю, но и ты меня пойми, я сколько лет в отпуске не был! Да я знаю, что и ты не был! Да я знаю, что кому сейчас легко?! Да я знаю, что дел невпроворот! Да я тебя уважаю и коньяк с тобой выпью, но в отпуск пойду. Только вот не надо мне на жалость бить, кризисных ситуаций у нас пока нет и ближайшие несколько лет даже не предвидится. Кого нужно подмяли под себя, что нужно захапали, людишки работают, гномы опять таки, в конторе у меня порядок, конкуренты помалкивают, да и сил у них рыпаться пока нету, самое время отдохнуть, а там глядишь, с новыми силами за работу. Да я все подготовил, да и заместители у меня путевые, ты их обоих, или обеих?, знаешь. Да не дави ты на меня, а то уволюсь. И не хочу я ни на какой курорт!!! А я сказал не хочу!!! Чего я хосю, тьфу, хочу? Хочу куда-нибудь в командировку смотаться, как младший приказчик, а то закоснел тут в четырех стенах. Да и товар подобрал и город и маршрут проработал и там какой товар взять знаю.

Да и ничего я с ним не запанибратски! Эт ты гонишь! Мы с ним, скорей не хозяин с работником, а компаньоны. Я и уходил и самостоятельно работать пробовал, и он своими делами занимался, да все не то. Когда поодиночке, то нет того полету мысли. Так что ничего я с ним не смело, просто по товарищески. Да мы сним знаешь сколько вместе?!!! Оооооо! Считай с самого начала. Ну не братья, конечно, но друзьяки крепкие. Да и ругались, и мирились, а вот лучше у нас вместе получается. Неет, я ничё не говорю, он конечно голова, но ведь к голове и остальные части тела полагаются. Сам ты жопа! Сволочь, такое настроение испортил. Да отстань, не обижаюсь я на тебя. Ладно, слушай.

Покочевряжился у меня шеф, да и согласился, правда, цельную неделю душу из меня вынимал, чтобы я оставил все как следует. Блин, а мне, не поверишь, уж так невтерпеж, что прямо хоть бегом беги. Собрал товар, ну и вперед. сначала горы, потом пустыня, а потом море. Вот море из меня все душу вымотало, пока сюда шли. А шеф еще говорит, что раз младший приказчик, то пойдешь на разведку торговых путей, нам цельный корабль посылать не с руки, так что добирайся сам. Ничё, мол помыкаешься, помучаешься, тут и поймешь свое счастье. Даа! А я вот, наборот три важных контракта заключил, правда пить по черному пришлось. Ужас! С кем, с кем - с гномами, кто еще способен на деловой сделке так нажираться. Нее, так никто не пьет. И матросы не пьют. И черные не пьют, тссс! А я сказал не пьют! Да мне похрен, что ты там думаешь! Лана, не обижайся, эт я так! Ик! Не... Ик! ...плохо я нажрался! Ик! Номанно, бум считать, шо эт я сделку отметил. Ик! Да и конец отпуска! Ик! Дай кА рому глотну. Уфф, вроде прошло.

Так вот, добрался ядо вашего славного государства и в этот чудесный город и прикинь, как мне повезло, я здесь такое дело замутил, тока тссс! Никому! Ни слова!

Если получится, то маржа будет на двадцать башен к одной вложенной марке /Башня - монета чеканенная гномами в Южных горах; Марка - монета чеканенная людьми в Королевстве Урсов; Мечи - монета чеканенная в Зеленой Долине, эльфийская, среднего веса, но ооочень красивая; Корабль - монета чеканенная на Темной стороне, так что распространение в Светлой стороне ограничено. За такую монетку можно получить срок от трех лет каторги, за подрыв экономики и пропаганду образа жизни Темной стороны, и до виселицы, если докажут, что ты шпион. Марка - самая легкая, Башня - самая тяжелая из светлых./. Да я тебе отвечаю. Ты чё мне не веришь? А вот тебе верю. Ты ваще то ничё мужик. Опять человек, а не эльф драный и не пропойца гном. Я тебе точно говорю. Насчет прибыли. Чё? Ниче я ром пивом не запиваю, это вода вообще была. Да. Так вот, маржа будет обалденная, я такой прибыли у себя получить бы ни с одного товара не мог, а тут оказывается в диковинку. Да я те отвечаю! Я сам не ожидал!

Э, брат, да ты меня не слушаешь! Я тут распинаюсь, душу изливаю, а ты сцуко такое... Хорош, я сказал! Не дай бог мне таких родственников иметь! Тьфу на тебя! Руки убери! Убери руки, падла, я сказал!!! Ннааа!!!!

***

Из полицейского протокола.

...В девятнадцать часов, пятого дня, месяца ноября. Сего года. В таверне Великий Спрут, завязалась драка приведшая к смерти посетителя, торгового сословия, по документам Серджио Кончини, смерть засвидетельствовал приписной лекарь, посмертный слепок ауры, был сделан магиком Торном. По описаниям очевидцев, Королевского Вербовщика, боцмана со шлюпа "Ласточка" и хозяина таверны, приказчик сел выпить пива, но обвиняемый начал рассказывать что-то, что заинтересовало потерпевшего. Он взял бутылку рома и выставил на стол. Сидели часа два, потом возникла ссора, кто её начал, сказать не представляется возможным. Наконец потерпевший выразил желание уйти, что не понравилось обвиняемому. Обменявшись ударами, обвиняемый нанес ножевое ранение потерпевшему предметом, похожим на нож, отчего потерпевший пришел в состояние несовместимое с жизнью и целостностью внешней оболочки...

...при осмотре тела, обнаружена рана, нанесенная острым предметом, во всем остальном труп полностью здоров...

...орудие преступления прилагается. Это предмет, похожий на старый засапожный нож, рукоять из треснувшего осинового дерева, стянута двумя кольцами, лезвие длинной шестнадцать сантиметров, заточка с одной стороны (замечание господина полицейского, десятнику городской стражи: "Таким дерьмовым кухонным ножом, колбасу не зарежешь, не то, что человека. Действительно, предмет, похожий на нож". "Судьба", - вздохнул десятник.). Общая длинна предмета двадцать один сантиметр...

...методов магического воздействия не выявлено...

Решение суда:

В связи с тем, что обвиняемый, отдал свою жизнь в руки Его Величества, в королевские пехотные войска, освободить из под стражи, с передачей в зале суда в руки Королевского Вербовщика.

Книга скачана с сайта mirknig.su (бывший mirknig.com)

2

Еще не открыв глаза, я почувствовал, что все плохо: в голове плясали свои дикие пляски бесы; руки были налиты свинцовой тяжестью; тело болело, как будто я ночевал в ночлежке, а не на кровати. С трудом приоткрыв глаза я тут же подскочил, ударившись башкой о второй ярус. Шипя от боли, под немного злорадный смех окружающих, я пытался прийти в чувство.

- На, попей, - раздался сочувствующий голос.

Я снова попытался раздвинуть веки, хотя бы на толщину лошадиного волоса и мне это удалось. Изображение двоилось, троилось, четверилось и, плюс ко всему, упорно не хотело стоять на месте. Собравшись, я постарался сфокусировать взгляд и вроде бы как получилось, правда периодически происходил сбой настроек, но это уже особенности приема. Около меня склонился здоровяк, с простоватым лицом, который держал в руках глинную плошку. Прерывистым глотками я выпил всю водуи даже потер пальцем смоченным в воде глаза. Боль не исчезла, но появилась возможность соображать:

- Где я? - негромко спросил я.

Окружающие заржали, а один из них, высокий моряк с татуировками, сказал:

- Парень, ты теперь в конюшне его величества и работаешь ишаком, которого все будут ипать и в хвост и в гриву.

- Хорошо, - морщась от боли сказал я. - А кто я?

На хохот прибежали городские стражники, вооруженные мечами. Покатывающийся морячок объяснил ситуацию. Выругав меня и протянув древком копья, стражники отправились обратно в дежурку.

Здоровяк, опасливо покосившись на шумную компанию в углу, вполголоса мне рассказал, что я кого-то убил, но вместо каторги - меня забрал Королевский Вербовщик. Преступление, суд и передача меня в армии - все произошло в течении одного дня, и теперь я вместо семи лет каторги за хулиганские действия повлекшие за собой тяжкие телесные или смерть, осужден на семь лет военной каторги (не считая время на обучение). Как же глупо все получилось! Я застонал от бессилия, чем вызвал еще один взрыв смеха со стороны приблатненной гоп-компании.

Парень, который отнесся ко мне столь по человечески, оказался деревенским учеником кузнеца, история которого была похожа на мою. Он влюбился в его дочку, а та ответила взаимностью. Кузнецу это не понравилось и он подстроил так, что от деревни в войска отдали любовника дочери. Звали его Героном. Разобиженный Герон, немного выпив, пришел разбираться:

- Ты представляешь, я его всего один раз ударил, а он все... того... с копыт долой.

Остальные и остальное оставляло желать лучшего. Помещение со всех сторон забранное решетками и таких клетушек до едрени фени. По коридору, который был явно шире и просторнее чем наши клети, шли двое, и тихонько болтали о чем то своем. Подскочив и вцепившись в толстые прутья, я проорал:

- Я требую, чтобы ко мне вышел ваш начальник...

Закончит, однако, не успел. Получив чувствительный тычок в сплетение, я отскочил от края решетки.

К вечеру мне явно получшело физически и поплохело от того, какой же я дебил. Самое поганое - никуда не сбежишь. Приблатненная гопота недолго приглядывалась ко мне. В камеру, вернее "сборный пункт", как нам объяснил охраняющий нас солдат, меня принесли полуголого. Скорей всего, городской старже понравилась моя одежда. Немного подумав они порешили, что поскольку я буду находится на полном государственном, да не просто государственном, на КОРОЛЕВСКОМ, обеспечении, то и моя дрянная одежонка мне ни к чему. Обидно, если бы они оставили на мне хоть что-нибудь, я бы определился кто я. Вернулся бы в родные края и наплевать на все, а так даже весточку не подашь, сцуко.

Поздно ночью нас разбудили. По проходам между клетками бегали стражники, тупыми концами коротких копий, тыкая в примостившихся кто где будущих новобранцев. Увидев, что большинство встало, дверь открывалось и новобранцев, подгоняя дубьем, гнали по коридору. Потом в камеру врывались несколько охранников помощнее и "уговаривали" тех кто считал себя основным, качал права и не выходил из клетки. После того, как двоих из основных отметелили так, что измочаленные тела закрыли тряпкой и бросили в углу одной из камер, любителей острых ощущений поубавилось. Теперь все заранее строились и по команде быстро пробегали к выходу. Дошла очередь и до нас.

- Лицом к стене, - скомандовал стражник.

Мы дружно повернулись почками к открывшимся дверям.

- Левая сторона - налеееВо! В колонну по одному. ВпеееРёд! - это уже командовал не стражник, а пожилой седоусый сержант.

- По сторонам не смотреть! В затылок впереди идущему, рыбье мясо! - это уже местная стража. - Молчааать! - и чувствительный удар по ребрам.

Выбегаем в комнатку. Около двери два огромных толстых стражника. Один из них приоткрывает дверь и спрашивает у кого-то внутри:

- Господин капитан!? Следующая партия подошла. Можно впускать? - угодливо кланяется и закрывает дверь.

- По одному, тупые твари!!! Подходим к этим дверям, открывается дверь, заходим, черви!!! - орет он на нас. - Кто не поймет и задержится, тот останется здесь навсегда, вместе с теми жмурами, что валяются в первых камерах.

Внезапно открывается дверь и внутрь шагает первый. Потом второй, потом третий. Затем идет Герон, я еще успеваю подмигнуть на его растерянный взгляд, мол не боись, все нормалек будет. Чувствую, что он мне не верит, в глазах застывает обреченность и он покорно делает шаг в открытую дверь. Больше я его не видел.

Комнатка не очень большая, врач, лейтенантик в лазоревом мундире с благородными манерами, брезгливой харей и надушенным платком, которым он помахивал перед носом посматривая в окно.

- Ну? - негромко проговорил он.

- Сюда! - рявкнул фельдшер, неопрятного вида толстяк, в темно-синей форме с бронзовыми петлицами и огромными волосатыми руками, с закатанными рукавами.

Я покорно прошел к нему, попутно косясь на остроносого, неопрятного типа, сидящего в углу и противно скрипящего пером по бумаге.

- Раздевайся! - уже довольно мирно проговорил фельдшер.

Осмотрел кожу, заставил показать стыдливо прикрытые гениталии. Потом этими же руками полез в мне в рот. Я почувствовал приступ тошноты. Осмотрел веки... в общем заглянул везде, где только можно.

- Ну? - снова подал голос офицер.

- Здоров!! - снова проорал толстяк.

Офицер поморщился и повторил:

- Здоров.

- Здоо - роов, - по слогам повторила крыса, записывая; и, не давая одеться, меня впихнули в следующую дверь.

Большая комната, где кроме меня, находятся еще семеро "новобранцев", видимо сюда стекаются несколько потоков; через потолочные блоки перекинуто три веревки с петлями. Первых трех очень быстро подводят к ним и накидывают петли. Бравый охранник с черными висячими усами орет:

- Ваша Честь! Трое готовы!

Только тут я отрываю глаза от виселицы и поворачиваю голову вправо. На помосте, огороженном от нас решеткой, расположился военный выездной суд. Пожилой полковник, с бульдожьими щеками, худой и желчный майор, а рядышком радостный капитан, похожий на колобок. Классическая тройка, служащая примером для шуток на гражданке.

Полковник откашлялся:

- Подсудимые, назовитесь.

Все трое по очереди назвали свое имя. Низенький писец, судя по всему родственник того, которого я видел у врача, шустро разнес бумажки. Брылястый полковник начал вдумчиво читать, двое других что-то оживленно обсуждали между собой. Дочитав, полковник кашлянул, все построжели. Полковник трижды ударил молотком:

- Лука по прозвищу "Перо"!

Высокий красавчик, с наколотой над бровью мушкой, шумно сглотнул.

- В гражданской жизни вы обвинялись в том, что зверски зарезали своего друга и покровителя маркиза де... - у него приподнимаются брови и он замолкает. Потом опомнившись, начинает читать дальше: - А также его друга герцога... - на этот раз выпученные глаза и долгое молчание. Заинтересовавшиеся капитан с майором углубляются в свои бумаги. Потом капитан негромко говорит: "- Вот сссуки. Значит вот почему он получил звание раньше меня". Тощий майор, усмехнувшись говорит гулким басом: "- А ты как думал?! У нас звание дают за выслугу... в постели". Полковник умиротворяющее поднимает руку: "-Господа, господа! Давайте не будем перед быдлом перетряхивать наше грязное белье..."

Не дождавшись продолжения красавчик начинает нервно говорить высоким голосом, трагично заламывая руки.

- Господа офицеры (плавный, отчаянный жест, поправляющий прическу), поймите же меня, это было не убийство, это была месть. Я вообще действовала в каком то аффекте. Мы с Игорем так любили друг друга (повлажневшие глаза, прерывистый голос). Но последнее время он стал какой-то не такой. Не приходил на встречи, вел себя грубо, постоянно врал. Знаете, я чувствовала, что что-то здесь не так, а тем вечером я просто гуляла возле его дома. Он вышел поздно, прыгнул в карету без гербов и отправился в сторону старого рынка. У него там было гнездышко, где мы столько времени были счастливы...

Его голос опять прервался. Когда же он снова начал говорить, то в голосе слышались уже несдерживаемые рыдания:

- А потом я вошла в дом. У меня был ключ, - пояснил он. - Там на нашей постели лежали он и эта старая шлюха, и он любил её и шептал ей те же ласковые слова которые раньше говорил мне...

Он заплакал и сквозь слезы прошептал:

- Потом мне под руку попался нож... а потом я помню очень смутно... только брызги крови на одеяле... я хотела умереть...

Полковник еще раз откашлялся:

- Тем не менее, когда вас пришли арестовывать, вы сказали, что желаете умереть за его королевское величество, что позволило вам предстать пред этим судом.

- За преступления совершенные вами, вас приговорили к высшей мере наказания, смертной казни через повешение. Чтобы искоренить то зло которое вы причинили короне, вам предлагается поступить в армию, где после обязательной семилетней службы, вас переведут в обычные части и предложат службу по контракту. Согласны ли вы поступить в королевскую армию? Красавчик обреченно кивает головой. Удар молотка и голос полковника:

- Лука по прозвищу "Перо", приговаривается к семи годам в Королевских войсках высокой смертности, по истечении которых волен заключить контракт как свободный человек не менее чем на пять лет службы, либо отправиться на поселение в пограничные земли. Увести.

Конвоиры снимают петлю и выталкивают осужденного в следующие двери.

- Следующий. Клод Гранье, булочник с улицы менял.

Я смерил глазами булочника. Судя по всему, он убивал прохожих и лепил пирожки с начинкой из человечьего мяса. Огромный тип, заросший косматым черным волосом: маленькие поросячьи глазки; выдающаяся вперед нижняя челюсть; низкий, скошенный лоб; длинные руки, свисающие чуть ли не ниже колен; колючий взгляд маленьких поросячьих глазок, злобно выглядывающих из под низких надбровных дуг. Явно, что у него ни мозгов, ни души. Такое страшилище не может жить нормальной жизнью.

Полковник, между тем продолжил:

- Вы добровольно подписали бумагу с прошением о принятии вас в королевские вооруженные силы, однако после этого были обнаружены обстоятельства, отягчающие ваш выбор...

Вот-вот. Я аж замер в предвкушении кровавых подробностей.

- ...как оказалось, ваша лавка и пекарня была заложена кредиторам, но её стоимость не покроет долгов даже двум из них. Ваше дело должно было рассматриваться в городском суде, но вы успели подписать бумагу у Королевского Вербовщика, так что теперь ваше дело слушается военным трибуналом. Что вы можете сказать в свое оправдание?

- Ваша честь! - неожиданно пророкотал густым басом булочник. - Я действительно, подписал бумагу, зная о том, что надо мной должен состояться суд и взыскать с меня долг. В связи с этим я добровольно подал прошение о зачислении меня в королевские вооруженные силы сроком на три года. Я знаю, что имущество королевских солдат, не может быть продано, отдано за долги и выморочено каким-либо другим способом. У меня страшно болела дочь, поэтому я просто вынужден был занимать достаточно большие суммы денег. Если бы кредиторы проявили хоть каплю снисхождения, то в течении трех лет я бы расплатился со всеми. Пока я буду служить, мой долг будет заморожен, на него не будут начисляться проценты. Отслужив, я смогу закрыть все долги, к тому же получу маленькую скидку по налогам...

- Все это относится к тем, - вскользь замечает майор, - кто пришел на службу ничем не запачкав и не запятнав себя. - В вашем же случае, вероятен другой исход, все ваше имущество будет продано и отписано в пользу кредиторов, а вас ждет год тюремной отработки.

Все трое склонили друг к другу головы.

Булочник терпеливо ждет. Видны крупные капли пота, срывающиеся с пальцев. Кто-то наверняка бы восхитился его героизмом, пойти на такое ради жены и дочки. Я тоже восхищусь. Как-нибудь потом, а пока меня больше всего интересует моя судьба.

Тройка все еще совещается. Наконец полковник поднимает глаза и объявляет:

- Трибунал постановил: считать Клода Гранье подписавшим вольный контракт на пять лет; его имущество не подлежит аресту и с ним запрещается проделывать любые операции, на весь срок службы в армии. Распорядителем имущества назначается его жена.

Булочник со слезами пытается благодарить суд, его даже не смущает, что суд исправил сроки армейской службы с трех до пяти лет; но расторопные конвоиры уводят и его.

- Нда. Интересно. Чем порадует нас этот благообразный мужичок, похожий на священника Единой церкви. Если такая страхолюдина, оказалась приличным человеком, то этот должен быть отъявленным негодяем. Здесь мой метод дедукции меня не подвел. Действительно. Благообразный господин, оказался одним из воров, попавшим в камеру к новобранцам случайно. Список его прегрешений, был очень длинен, а в камере он сидел по обвинению в одном очень запутанном деле, причем против него ничего не было, что он и объяснил внимательно слушающим его судьям.

Те переглянувшись достали бумагу и предложили ознакомиться с её содержимым. Там был типовой договор о службе в армии, так называемое "бегство от закона", когда совершивший преступление уходит в армию; где под текстом были откатаны пальчики вышеозначенного господина.

Господин слегка сбледнул с лица и начал качать права, что это было давно и за давностью лет не имеет никакой силы. Слова полковника, что срок давности не распространяется на армейские бумаги, привел его в чуство близкое к бешенству.

Внимательно выслушав его бессвязные вопли и более чем связные угрозы, Высокий суд, зачитал приговор, предлагающий два варианта:

Провести двойной срок, против оговоренного в контракте в войсках высокой смертности;

Покончить жизнь на виселице.

Господин, гордо отказывается от службы, аргументируя тем, что на воле он совершил множество преступлений и в некоторых готов сознаться. Поэтому он настоятельно рекомендует суду передать его гражданским властям.

Недослушав пламенную речь, полковник встает, произносит фразу о приведении приговора в исполнение и садится. Господин в ожидании с усмешкой смотрит на него, пока люк под его ногам не раскрывается и тело, выгнувшись дугой начинает биться как рыбка на крючке. Резкий запах мочи. Приглашенный врач из соседней комнаты констатирует смерть и брезгливо вытирает руки.

- Следующий, - кричит стражник. Меня подводят и одевают на голову ту же петлю, аккуратно затягивая на шее. Я конечно не брезгливый, но как-то становиться не по себе. Рядышком пристраивают еще двоих компаньонов.

Полковник, пролистывая листы, и называет имя, глядя на меня:

- Марк Марка!

Я испытываю что-то вроде мгновенной радости. Наконец-то определился, кто я такой, по крайней мере я знаю это имя, оно будит в моей душе намеки на воспоминания.

- Здесь!

Полковник поднимает глаза:

- Бытовое убийство со смягчающими обстоятельствами, хорезмского торговца, прибывшего в наш город. Вы вверили себя Королевской Армии и мы предоставляем вам выбор. Рассмотрев ваше дело, трибунал постановил: либо три года в Королевской пехоте в войсках с высокой смертностью, с последующим семилетним вольным армейским контрактом; либо если вы отказываетесь от армейской службы: каторжные работы сроком на пятнадцать лет; либо ... - и он ненадолго замолчал. - Но тут ваше дело будет уже рассматривать гражданский суд.

Ни каторга, ни виселица меня особо не прельщала. А из этих самых войск, можно было попытаться сбежать. Я бодрым голосом отрапортовал:

- Желая принести пользу Королевской армии, подтверждаю свой выбор.

Меня уводят и я слышу только как майор ехидно говорит остальным членам суда, видимо все вспоминая первого осужденного, попавшего за убийство какого-то герцога и маркиза:

- Нет, господа, вы заметьте как все интересно было на самом деле. А как скучно подано это в газетах...

Шелест бумаги, затем он видимо начинает цитировать газетную статью:

-...го числа этого месяца, было совершено покушение на известнейшего политического деятеля, одного из лидеров провоенной партии в Малом Совете... подлая рука наймита хорезмцев, на деньги Темной стороны, позволила подобраться кинжалу убийцы... этот террористический акт, унес из жизни человека, всей душой болеющему за мир во всем мире... все светлые земли в едином порыве... соболезнования эльфов... посмертное награждение Монаршей Милостью...

Дверь захлопывается и я попадаю в тюремный двор, где из нас комплектуют группы по двадцать человек, скованных одной цепью, и в сопровождении отряда из четырех городских стражников, усиленном полицейским патрулем, конвоируют из "недолгих" камер городской управы в тюрьму.

3

Шли мы недолго и недалеко, оказалось, что достаточно перейти площадь, чтобы попасть в пересылку. Что интересно, и для каторжан и для новобранцев ВВС, используются одни и те же тюрьмы и пересылки. Пересылка - это тюрьма, в которой формируется этап. Набирается определенное количество человек и отправляется пешим порядком в места не столь отдаленные. Один дневной переход, от острога до острога, называется этап. Пересылки все старые и очень тесные, это место встреч, место разборок, место новостей, место, где приводятся в исполнение воровские приговоры.

Мы тихонько шкандыбали через площадь, где-то вдалеке суетились праздные зеваки, тыкающие в нас пальцами. Меня бил тяжелый озноб - им то хорошо, а на мне из одежды только штаны, которые, слава богу, мне отдали в камере. Чужого ничего прихватить не получалось, быстро находились хозяева, которые может и не хозяева, но ходили большими компаниями и накладывали свою тяжелую руку на бесхозное имущество. Поэтому, когда нас проводили по улице я не то чтобы дрожал, а меня натурально колотило. Маленькая оградка, которую, однако не пересекают даже озорные мальчишки, и метров двадцать пустого пространства. Полоса отчуждения заколдованная магами. При проходе туда ты не чувствуешь ничего, а при переходе обратно, с каждым шагом ты чувствуешь панический страх и это узенькая полоска кажется шире в несколько раз. Можно поднять бунт и перебить охрану, но пересечь ту полосу практически невозможно. Тюремные легенды говорят, что находились смельчаки, которые бежали через неё. Один молодой вор, смельчак и красавец даже выбрался на волю. Но убежать дальше не смог. Через маленькую оградку перебрался безумный, совершенно седой тип, с трясущимися руками и головой. Вот такая эта полоска. Просто в пересыльных тюрьмах набирается столько народа, что не дай бог им удасться вырваться на свободу. Они же утопят город в реках крови. Говорят в столичной пересылке собирается такое же количество народу. Сколько расквартировано гвардейских полков в столице.

Свободно проходят стражники с именными амулетами-пропусками, да после того как собрался этап, маг открывает проход, чтобы вывести его наружу. Эта маленькая оградка похожа на могильную. Стоит тебе попасть за неё - все, ты умер. Умер для свободных людей. Мало кто придет навестить осужденного и не потому что нет друзей, любимой или родителей, просто "касса справок не дает". Никто не знает, что вы здесь. Если находясь в предвариловке можно получить передачку, повидаться с родными, то здесь вас нет. Для любого арестанта существует место отправления и место назначения, а в пути его нет. Вот такая штука.

Мы же тем временем подошли к большим, в три человеческих роста, воротам. Старший из конвойного подразделения громко постучал концом копья в двери. Открылось маленькое окошечко, старшой что-то проговорил туда, окошко с лязгом закрылось.

Скорей всего по периметру на пересылку наложено заклинание, потому что когда мы вошли во вторые ворота, то по мере продвижения и как нас замечали, двор тюрьмы начал наполнятся полукриком полувоем, среди которого различались отдельные слова, не прибавлявшие нам оптимизма. Вводят в не очень большое помещение, где находятся длинные поручни привинченные к стенам, здесь нас приковывают и оставляют на короткое время. Слышится разговор за дверьми:

- Куда я их дену? А? Объясни?

Негромкое бурчание в ответ.

- Да мне наплевать, что там и кто там сказал! Ты пойми, у меня расчетное количество людей, содержащихся в камере - шесть человек, а я содержу по двадцать с лишним.

Опять бурчание.

- Нет у меня специальных камер для вашего контингента. Нет. Как ты себе предполагаешь я делить их буду? Воров отдельно, твое быдло отдельно? Да плевать мне, что ненадолго!

Бурчание.

- Ладно, разве что ненадолго.

С треском распахивается дверь и заваливается низенький толстенький живчик, с седой бородкой, очень похожий на Санту, как его рисуют на лубочных картинках. Этот Санта влетает в сопровождении сержанта приволокшего нас сюда и орет:

- ВСТАААААТЬ!

Мы и так стоим, даже если и захочешь присесть, то ничего не получится, кандалы пристегнуты так, что при попытке изменить свое положение (стоять лицом к стене, схватившись руками за поручень), ты либо делаешь больно себе, либо другому.

- ПОВЕРНУТЬСЯ ЛИЦОМ КО МНЕЕЕЕ!

По ребрам и почкам заходили дубинки, заставляя нас, несмотря на боль, изо всех сил выворачивать шеи, чтобы взглянуть на это чмо.

- Значит так, - неожиданно говорит он нормальным голосом, - я начальник этого богом забытого заведения. К сожалению, вы не сможете насладится моим гостеприимством в полной мере, вас уберут отсюда дня через два - три. Но даже на это время вы ВСЕ, - он выделил интонацией последнее слово, - будете соблюдать правила моей тюрьмы. Не хотелось бы вас пугать, но только полное послушание, выполнение всех правил и сотрудничество с администрацией откроют вам дорогу на свободу...

Он еще что-то говорил, но я уже не слушал. Такое ощущение, что он не делал разницы между своими зеками и нами, призывниками в ВВС. Не все однако отнеслись к речи как к вою ветра за стеной. Стоящий рядышком мелкий мужичок с чутким носом и подвижными ушами, слушал очень внимательно, даже прошевеливал губами, словно стараясь заучить наизусть. Такое ощущение, что он был не в тюрьме, а слушал своего обожаемого и почитаемого родственника, от которого ждал немалого наследства после смерти.

Наконец это закончилось и нас начали раскидывать по камерам. Несмотря на то, что меня всего трясло, я с любопытством водил глазами, стараясь охватить все, в этом любопытном месте. Никаких жутких темниц, никаких низких потолков и тюремщиков с перекошенными харями, на которых отразились бы все пороки присущие обитателям этого места. Никаких колдовских оберегов, никаких ужасов. Про которые любили потолковать обыватели за кружкой пива в этом городке. Как же как же, знаменитая тюрьма для преступников, в которую сгоняют шваль со всего королевства. Здесь все по другому, сначала нас вели по длинному коридору, прерываемому толстыми решетками и здоровенными замками, на каждой по два и дверь открывается только тогда, когда замок открывается с двух сторон. Меня поразило то, что и сами охранники были фактически такими же заключенными как и мы. Впрочем, извините, мы не заключенные - мы новобранцы, просто немного странные. Так вот длинные коридоры серого цвета, я думал нас будут вести все ниже и ниже - в подвалы, а получилось, что мы поднялись этажей на пять над землей. Сначала вели длинным серым коридором четыре раза перегороженным решетками. По бокам не было ни одной двери. Когда мы дошли до лестницы, стали подниматься, каждая площадка была перегорожена, в маленькой решеточке сидел стражник, который мог открывать и закрывать дверь. Поднявшись на пятый этаж мы застыли в маленьком накопителе, шедший рядом со мной крысомордый сказал удовлетворенно:

- Разделять не решились, видимо поселят всех на одном этаже.

Я недовольно покосился на него, тот заметил мой взгляд и довольно таки ехидно подмигнул:

- Что, малец, первый раз на крытку попал?

Удар по спине, почему то мне, а не ему:

- Поговори у меня еще, салабон.

В предбаннике на этаже нас встретил еще один совсем домашний толстячок, увидев нас он совсем по доброму заулыбался и спросил:

- Опять ко мне?

- Опять, - хмуро ответил сержант, и добавил, - ты это, смотри, это не урла, это новобранцы.

Тот разулыбался еще шире:

- Что ж ты говоришь, разве ж я зверь какой? Не пугай почем зря народ.

Крысомордый охнул позади:

- Вот гадство, к самому Борову попались.

Я присмотрелся, действительно, толстяк чем то неуловимо смахивал на борова. Прямо зоопарк, а не тюрьма. Нас расцепляют из связки по отдельности, кандалы снимают. Я с облегчением начинаю растирать запястья рук, на которых остались красные следы и содранная кожа. Подошедший ко мне охранник со зверским выражением лица, замахнулся дубьем и проорал:

- РУКИ!

Я инстинктивно, попытался заслониться. За что и получил дубьем по рукам.

- Руки за спину спрячь, - одними губами прошептал мне шустрый, к сожалению я не успел последовать его совету.

Ко мне подвалил толстячок и начал благожелательно меня рассматривать:

- Я надеюсь, что у вас не будет проблем с внутренним распорядком во вверенном мне заведении? - спросил он.

Я молча кивнул, за что опять получил, только уже по зубам. Во рту стало солоно и я машинально сплюнул длинной кровавой слюной. Глазки у порося стали маленькие и колючие, голос стал лязгающим:

- Да Вы, милостивый государь, бунтарь, как я посмотрю...

После чего он резко кивнул и отошел в сторону. Все еще непонимающими глазами я смотрел как остальных уводят в коридор, пока не остался один я с поросем и тремя охранниками, в которых с трудом можно было признать полуразумных существ. Боров подошел ко мне и сказал:

- Видите ли молодой человек, я вполне допускаю, что вы просто не знаете правила местного общежития, но к сожалению даже это может повлиять на мой авторитет, без которого достаточно трудно удержать от бунта содержащийся здесь контингент. Будьте уверены, что вас просто немного поучат... не до смерти. И отправят в камеру, к остальным вашим товарищам.

Он отошел в сторону и мотнул головой:

- Начинайте.

Помесь троллей и гоблинов, отложили в сторону деревянные дубинки и ухмыляясь и перемигиваясь начали подходить ко мне с трех сторон. Как мне кажется они ожидали сопротивления, но ведь я же не идиот. Хотя все таки наверное идиот. Я надеялся, что они обойдутся парочкой ударов, однако ошибся.

Слева полетел кулак, нацеливавшийся в ухо, я инстинктивно попытался закрыться, что по-видимому раззадорило развлекающихся. После этого я секунд десять стоял под дождем ударов, потом свалился, инстинктивно приняв позу эмбриона и закрыв руками голову. На пару секунд моя учеба прекратилась, я даже понадеялся, что уже все. Однако подошедшие двое тролегоблинов, подхватили меня и подняли на руки. Подержав на весу какое-то время, меня дружно уронили на пол, так что я разогнулся, апотом снова согнулся. Я закричал, не стараясь сдерживаться, это раззадорило, моих учителей. Собрав остатки ума, я прокусил губу и постарался измазаться побольше. Тонкая струйка крови потекла из уголка рта.

- Стоп, стоп, стоп, - прервал экзекуцию чей-то голос.

Надо мной наклонилось уплывающее вдаль лицо:

- Болваны! Осторожнее надо работать!

На неотягченных интеллектом мордах появилось удивленное выражение лица.

- Вы же ему всю требуху отбили!

Лицо претерпевало странные метаморфозы превращаясь то в хрюкающую поросячью морду, то становясь человечьим. Оно шевелило губами, видимо ругаясь на охрану, потом мне в лицо прилетел носок сапога и я вырубился.

***

Очнулся я ночью, видимо громко застонав и разбудив соседей. Около меня засуетился тот шустрый, пришедший вместе со мной и развлекавший все дорогу:

- Щас, щас - погоди немного...

Мне приподняли голову и дали пососать влажную тряпочку, а другой вытерли лоб и я снова провалился в сон.

Благодаря тому, что в камеру меня кинули полностью без сознания, я благополучно пропустил такой пункт в местных развлечениях, как прописка. Да и камера попалась "интеллигентная" фармазоны, щипачи, крупные взяточники. Гопстопников и тому подобных не было. Окончательно очнулся я ночью, камера выглядела небольшой, но народ не спал. Заметив, что я очнулся, тихо болтавший о чем то своем с низеньким толстенкьим человечком здоровенный мужик крикнул в темноту:

- Шустрый! Твое протеже очнулось, - и моментально забыл про меня, угрожающим тоном продолжая давить на обильно потеющего толстячка. Пока шустрый пробирался ко мне сквозь натуральную толпу народу, находящегося в камере, я начал осматриваться.

Первое и основное впечатление - очень много народу. Подскочивший ко мне Шустрый забормотал:

- Ну ты молоток паря, с самим папой Боровом связался.

Ничего не отвечая из-за сильной слабости я оперся дрожащими руками на спинку койки где лежал. Шустрый, ловко ввинтившийся в толпу, исчез, бросив мне:

- Щас, посиди пока.

Вернулся тоже сравнительно быстро, аккуратно неся кружку с едой, накрытую ломтем белого хлеба. Только унюхав запах какого-то варева, я почувствовал, зверский голод. Я давился куском хлеба, старательно запихивая его себе в глотку, прихлебывая из кружки теплую бурду. Подошедший желтолицый и остроносый хорезмец присел около меня приподнял веки, глянул в глаза, с умным видом пощупал пульс, что то сказал негромко Шустрому, потом затерялся в темноте камеры. Утолив первый голод я заснул, чтобы проснутся часов через десять.

- Оклемался, - спросил меня недовольный голос.

- Да, вроде бы как да, - машинально сказал я, пытаясь оглянуться на спрашивающего. Меня спихнули со словами:

- Все. Иди погуляй, дай остальным давануть подушку, - буквально выплевывая последние слова, говоривший уже начинал засыпать, а через мгновения он уже спал.

Глядя на свое окружение, я моментально почуствовал огромное желание очутиться как можно дальше от этого... общества.

Больше всего помещение, куда нас запихнули, походило на пенал, узкий, но не очень длинный. Четыре двухэтажных шконки, поставленных попереком, посредине узкий длинный стол, присобаченный к полу так, чтоб его нельзя было оторвать. Расположение нар таково, что увидеть в смотровое окошечко что либо совершенно невозможно. Около самых дверей параша, типа ведро, камера рассчитана на восемь человек, когда нас в неё втолкнули, то в ней уже находилось не меньше чем пятнадцать человек и, как мне потом объяснили, это не очень много. В самом конце маленькое окошечко, забранное решеткой, на верхней полке, около окна никто не спит. Если там ложится человек, то фактически он перекрывает единственный доступ свежего воздуха в камеру. К тому же окошко не забрано никаким стеклом, или тем более "ночным пологом", а просто представляет из себя дырку в стене забранную решеткой. Зимой около неё нестерпимо холодно и е занавешивают каким-нибудь одеялом. К ней же ходят курить заядлые курильщики, строго по очереди и с большими перерывами.

На меня никто не обращал внимание, казалось никому нет никакого дела, что я, кто я и так далее. Вдруг из толпы нарисовался Шустрый:

- Ну чё? Живой? - явно обрадовался он. _ Мы тут с корешами поспорили, сдохнешь ты или нет. Все таки боров знатно тебя отмудохал.

Шустрый так искренне был рад мне, что мне стало теплее. Единственное, что напрягало, так это то, что такое счастье и все мне - это нереально. В нашем суровом мире за все приходится платить, уж это-то я уяснил совершенно точно. Поэтому я радостно, но невразумително поддакивал, оставаясь немного настороже насколько это было возможно для моего измученного тела.

Шустрый же продолжал вводить меня в курс:

- Значит так - эта шконка наша, - и он указал на место с которого меня достаточно грубо согнали.

- А это кто? - спросил я, легким кивком головы обозначая объект моего интереса.

- Это Сипатый, - со значением понизил голос Шустрый, - и мой земляк.

Я многозначительно сказал:

- Ааааа.

Шустрый скривился:

- Слышь паренек, ты не торопись, не ссы, не старайся показать себя верченым, не строй из себя бывалого сидельца и все будет пучком. И на каторге люди живут, а уж тут, - он попытался обвести камеру рукой, - но тут же задел кого-то, заполучив в свою сторону неприязненный взгляд, - условия практически царские. А если проблемы каки, то мы как земляки тебе поможем.

Земляки, я мысленно покатал это слово на языке. Видно было что Шустрый вкладывает в это какой-то свой собственный сакральный смысл. Башка практически не работала, но я все равно начал аккуратно расспрашивать его. Довольно таки скоро отвечать на мои дебильные, как он считал вопросы ему надоело и он отвязался от меня, предварительно выдав мне минимум информации, могущей мне пригодится. Я уселся на корточки, как большинство, и начал приводить мысли в порядок.

Книга скачана с сайта mirknig.su (бывший mirknig.com)

4

Народу в этот раз в камере было немного, только что ушел очередной этап с каторжанами, в камере остались только наседки, да старожилы, которых администрация не очень то хотела видеть в лагерях и на каторгах. Пока же в камеры уголовникам кинули нас, мы были сродни уголкам, больше половины нашего контингента состояла из разрисованных личностей. ШКонки в камере стояли в три этажа и мест все равно не хватало, народ спал по очереди. В землячестве оказалось очень удобно, оно действительно оказалось достаточно далеко от понятий обычного землячества. Здесь земляками называли группу людей, объединившихся для общего пользования вещами, для того чтобы было удобней защищаться. Как меня просветили доброхоты, в землячестве вступали несколько знакомых по прежним отсидкам, кореша, случайно оказавшиеся в одно время в тюрьме и иногда принимали какого-нибудь "пухлого" новичка. Так обычно называли не бедного новичка, которого хорошо подогревали с воли, достаточно часто передавались посылки и деньги, вот его и брали в землячество. Такой получал определенную защиту от остальных уголков, щедро делясь содержимым передач. Очень ценились сухари, копченая колбаса, сало, сахар, мыло, чай, сигареты. А еще деньги. Если у тебя были деньги, то жить в тюрьме становилось гораздо легче. Можно было договориться с охраной, лишний раз сходить в душ, купить кое-что у барыг. Часть всего, получивший посылку, должен был отдать в общак. Это делилось на всех арестантов, в том числе и нат тех, кто ничего не мог положить в общую копилку. Я как существо, принадлежащее к этой категории, был только за. Никто ничего не отбирал, другое дело, что считалось в порядке вещей, если тебе приедложат, например мне предложили ботинки и куртку, поскольку привели меня с вербовки в одних штанах. Выпрашивать, если не у земляков, было западло; да земляки и не допустили такого. Дело в том, что даже выполненная просьба, тянулась за тобой. Быть должным считалось нехорошо. Существовала категория лиц, которые присматривали за порядком в камере и соблюдением неписанных правил общежития. Это был обычно кто-то из ночных братьев. Кстати, до такого поворота событий, я был уверен, что здесь сплошные страшные хрипатые личности, ежеминутно матерящиеся, то и дело пускающие в ход ножи, монстры убивающие за косой взгляд. Я ошибался, наоборот, народ здесь более вежлив чем на воле. Никто не оскорблял друг друга, все обращались с должным уважением, когда же я спросил почему, то мне объяснили:

- Здесь ведь не воля, столько места нету. Если приходит какой-то хрен с бугра и начинает из себя строить, то его моментально в прядок приведут.

По зрелому размышлению, мне показалось, что большая скученность и многолетнее постоянное напряжение плюс общение с одними и теми же людьми, поневоле заставляет вас вести себя вежливо. Иначе вероятность бунта и убийства очень велика. Да и правила, которые заставляют соблюдать, заточены именно под выживание в таких местах. Они не дают окончательно скатиться к животному образу жизни, но опять только для сильных. Слабый же человек сломается. Причем я не говорю за себя, что я сильный. Мне просто повезло, чем то я приглянулся Шустрому, который от какого-то преступления тоже уходил в армию и сразу попал в землячество.

В этой же камере я видел здоровенного молодого паренька, который пришел по первоходу, подрался, да еще нанес побои стражнику, который пытался их разнять. Он сидел здесь и ждал пока родные соберут на него выкуп или он не отработает на благоустройстве города в течении года. Сейчас же, порядка трех месяцев, он должен был просидеть в тюрьме, но потом бы его перевели н вольное поселение, повесив ошейник временного раба. Парень был молодой, большой, сильный и постоянно хотел есть. За миску похлебки он готов был унижаться, мыть в камере пол, выкинуть парашу, кое-кто намекал ему, чтобы взять его на постоянное содержание, если он станет для него девочкой, но тот пока держался. На него ставили ставки, уйдет ли он в "свободную любовь" или не уйдет, до тех пор пока его не переведут на поселение. Пока же он спал на полу под шконкой, ближе к параше. Не смел говорить в присутствии уголков, общаться с ним, нам, порядочным арестантам, как сказал Шустрый, западло. Тем не менее здесь была жизнь и я старался в ней разобраться.

Пробыли мы в камерах не долго - дней пять, но и этого мне хватило, чтобы возненавидеть общественные тюрьмы человеческой империи. Кстати еще интересный момент - такие тюрьмы были только у человеческой расы и у гоблинов, все остальные не заморачиваются подобным. /здесь рассказчик немного ошибается. Тюрем у свободных гоблинов нет, свободные гоблины органически не способны совершить преступления, если же свободный гоблин совершает что-либо такое против своего племени, то совершает ритуальное самоубийство, и его не съедают. Преступления совершают только так называемые "освобожденные гоблины", то есть те, кого "освободили" войска империи, попутно уничтожив всю верхушку племени./

Эльфов, и светлых и темных, достаточно мало, чтобы они так раскидывались кадрами. За не очень страшное преступление или мелкую провинность они обычно изгоняют нарушившего до тех пор, пока он не осознает и не раскается. Со стороны это похоже на то, что ему просто предлагают проветриться и подумать. Как они узнают, что он осознал и раскаялся - не знает никто. Единственное преступлении против которого работает сметная казнь - убийство детей, само собой, что не всех, а эльфийских. Вообще список разрешенного эльфами для эльфов гораздо шире людского, а список наказания наоборот. По большому счету единственное правило работает так - я совершил преступление, или кто-то посчитал это преступлением, что одно и то же. Эльф, против которого я совершил преступление, вызывает меня на суд. На суд являются представители обоих домов и представитель правящего дома, в их пристутсвии устраивается дуэль. Кто победил, тот и прав. Все с этим соглашаются - официально, не официально же проигравшая сторона начинает гадить другой. А так как живут они долго и зло помнят очень хорошо /эльф может перечислить все обиды, нанесенные другими домами, что было взято в качестве контрибуции, как отомстили и так далее /, то все эльфы находятся друг с другом в состоянии перманентной войны. Это, впрочем, не мешает им моментально объединяться против не эльфов.

С гномами все просто - самое страшное для них это изгнание. Им обрезают бороду и выгоняют на поверхность, проводиться специальный обряд, его не поминают жрецы: не в молитвах хвалящих живых, ни в молитвах прославляющих мертвых. Гном вне анклава, обычно погибает, выжившие очень редки, так что о них не стоит и говорить. Гномы согласны сдохнуть прикованными в пещере, лишь бы их не выгоняли из клана и захоронили у себя. То есть легкое наказание для них - это просидеть на цепи в пещере без белого света лет пятьдесят, а тяжелое - когда тебя отпускают на волю, из темных и сырых подземелий, под солнышко.

***

Кстати, я узнал правду о своей будущей армейской службе. Оказывается, я попал под раздачу. Существует прошение о королевском помиловании, так называемое "бегство от закона", то есть преступникам дают возможность кровью искупить свою вину. Сюда идут те, кому светит высшая мера наказания; те, кто решил серьезно завязать со своим прошлым; те, кого повязали на горячем. Отправляются такие призывы, как преступники, так же и охраняются. Содержатся в специальных лагерях, которые охраняются круче чем каторжанские, проходят там минимальный курс обучения и отправляются в ближайшую горячую точку. Используют их всех на полную катушку, если обычные войска могут оберечь, то ВВС никто беречь не собирается. Их кидают в прорыв, используют в заведомо проигрышных ситуациях. Все они контролируются военными магами. Обычный процент потерь в атакующем строю, для таких войск, 97 %. В живых остаются трое из сотни и это считается удачным раскладом. Поэтому все эти сроки на семь лет службы в ВВС, не более чем фикция. Непонятно только почему они не разбегаются. Я для себя решил, что сбегу при малейшей же возможности, только бы она представилась - эта возможность. Пока же такой возможности не было.

5

Вот и прошло пять дней. Нас выгнали рано утром из пересыльной тюрьмы, месте где огромная скученность, очень много народу, где в камерах тяжело дышать, потому что на площади в двадцать квадратных метров помещается около пятидесяти человек, где камера похожа на узкий длинный пенал, с маленьким окошечком в самом конце, где постоянно идет движение по камере и строго следят, чтобы у окна человек находился не более двадцати минут.

Теперь нас ожидал этап. Этап это очень тяжело. Если тюрьма это бесправие, то этап это бесправие возведенное в абсолют. На этапе ставятся в старшие ночные братья, переводятся в чушкари и опущенные. Любой этап - это всегдашний шмон, причем минимум два, при отправке и при прибытии, шмоны страшные, на которых практически невозможно ничего пронести. Прощупывается вся одежда, в случае малейшего подозрения рвется каждый рубчик, а иногда и просто так, для того чтобы показать свою силу и указать прибывшим, что они пыль на ногах самого ничтожнейшего из стражи. Здесь при шмоне переламывается и протирается в труху самый маленький кусочек серого, арестантского хлеба. Это тяжелые дневные переходы, выполненные на пределе. Здесь как нельзя более остро ощущаешь свою беспомощность и никчемность, под грубые окрики стражи, издевки ночных братьев, как называют сами себя воры и убийцы. Очень легко получить тупым древком по почкам, или плетью по спине, быть отданным леопарду или здоровенным пастушьим псам, с помощью которых и охраняют этапы. Это в первую очередь то, что замечает новичок, первый раз попавший на этап.

Люди, попавшие хотя бы второй раз начинают понимать, что этап это не только горести. Этап, это как весточка с воли: можно повидаться со старыми друзьями, узнать последние новости, увидеть краешек вольного мира. Как и везде, как и всегда - для одних новые люди это страх и проблемы, для других - новые знакомства и впечатления. Очень осторожно глаза сидельца начинают находить среди стражи тех, у кого можно выменять на какие-нибудь безделушки немного вольной жизни. О нет, конечно, они не отпустят тебя, но могут дать тебе пожевать листья бетель или сладкий дым, да и простую выпивку с небольшим куском козьего сыра. Рассказывают, что один бедолага, этапируемый из алмазных копей, умудрился спрятать небольшой алмаз, за который купил себе ночь с женщиной. Врут наверное, но это из тех сказок. Которые пересказываются вечерами. А глаза слушающих завистливо блестят.

Мы шли пешком в один из центров расположенных на юге Объединенных Королевств, где нас собирались поднатаскать физически, а потом уже отправить в части, где нам предстояло служить.

Шустрый долго распинался о превратностях судьбы, жаловался на жизнь, вспоминал старушку маму, младших братишек и сестренок, число которых постоянно варьировалось от трех, в обычные дни, до семи, когда надо было бить на жалость. Я же в ответ рассказал ему свою историю и только потом понял, что при всей своей молчаливости и его словесном поносе, я ему рассказал все, а он умудрился умолчать обо все. Так что о нем я как ничего не знал, так и не знаю.

Кстати, парень, про которого говорили, что я его убил - оказался шпионом. За ним через два дня прискакала Эльфийская Стража, чтобы схватить, но поздно. Труп уже сожгли в городском крематории. Меня еще раз допросили, причем я честно отвечал. Что ничего не помню, но на свободу не выпустили. Все-таки это несправедливость: если Король кого-нибудь замочит, то это казнь; дворянин - дуэль; а я - убийство. Иээх! За все простому человеку страдать приходится...

Мы шли пешком, королевскими дорогами, где постоянно сквозили патрули в обе стороны и через каждые сорок километров стояла небольшая башенка, где находились несколько отставных солдат, чаще всего инвалидов, которые занимались тем, что передавали новости с помощью гелиографа. По этой дороге текли людские толпы, благо, что не окраина империи. Купцы с возами, которые тащили флегматичные волы, курьеры в запыленных камзолах, проносившиеся мимо вместе с цокотом копыт, дворянские кареты, с плотно зашторенными окнами, огромные дилижансы омнибусы, влекомые двенадцатью лошадьми. И мы... сто с лишним человек, собранные в колонну по два, сцепленные между собой колодками. Нашей целью, было пройти за день сорок километров, от башенки до башенки. Часто, около башенок, стояли трактиры, в этом случае мы имели шанс получить еды чуть больше чем это полагается арестанту. Хозяин договаривался с конвоирами, те присылали наиболее безобидных заключенных, наколоть дрова, убрать за лошадьми, наносить воды, ну и другую мелкую работу. Конвойных на халяву кормили и поили, ну и нам доставалось немного еды. На этапе полагалось кусок хлеба с соленой рыбиной утром и миска каши - вечером. Если ты съедал завтрак, то весь день мучился от жажды, если не съедал - от голода. Поэтому такая подработка была очень полезной для нас. Шустрый говорил, что сейчас стало легче, их хоть чем-то кормят, раньше еда полагалась один раз в три дня, все остальное время считалось, что нас накормят сердобольные обыватели

- А ты, сколько идем, встречал хоть одного дурака, который подал тебе корку хлеба? - спрашивал возмущенно Шустрый и сам же отвечал. - Нет! Ты можешь сдохнуть здесь на дороге, это даже выгоднее крестьянам /разумеется он сказал не крестьянам, он сказал - этим сукам. Просто я вымарываю из текста такие выражения, стараясь заменить их общепринятыми/. Они получают от губернаторов и князей денежку, за каждого похороненного с дороги. Погоди час вспомню как называется, - он притворно закатывает глаза, а потом выдает, - "За поддержание муниципальных и общегосударственных объектов в чистоте и дополнительные затраты по утилизации мусора"! Нет, ты видал! Нас же еще и мусорами обзывают, сволочи.

Не все выдерживали тяготы и лишения, то ли армейской, то ли каторжанской жизни. С нами шли три брата, в городе они занимались тем, что с кистенем подкарауливали жертву. Ну и видимо один из братьев не рассчитал, ударил сильнее чем нужно и проломил голову, ну и вторая неудача это то, что мимо проходил патруль стражи, да не городской, а внутренней замковой стражи. Так и попали братики на мокром деле. Считая же себя умнее всех, ушли от каторги в армию, рассчитывая как и многие сбежать по дороге, но если я никак не мог решиться, то они подобрали момент, очень удобный для них, сорвались в лесных районах. Так лесом можно уйти до отрогов Проклятого хребта, по слухам там были поселения, где тебя никто не искал, а королевские прокуроры даже не рисковали соваться туда /Королевские прокуроры - специальные подразделения стражи, занимающиеся поиском сбежавших преступников и их доставкой, а в случае невозможности, казнью. Говорят было время, когда их презирали, сейчас же их подняли на одну ступеньку с Гвардейскими полками./. Братья посчитали что могут справиться, я знаю, потому что они подкатывали ко мне, с предложением уходить вместе, мол я из тех мест и все знаю. Из тех то я мест, может и и з тех, но удар по голове не прошел бесследно, и я теперь точно знаю только то, что мне сказали, а себя помню вообще только с момента пробуждения в предвариловке. Так что отказался, к тому же Шустрый горячо поддержал меня:

- Неча, фигней страдать, они тебя в качестве проводника возьму, а когда перестанешь быть нужным, то консервой сделают. /старый добрый обычай - при побеге выбирается человек, достаточно толстый. В случае необходимости его просто напросто съедают/. Случилось это когда нас передавали из под юрисдикции тюремщиков армейцам.

***

Дорога становилась все пустыннее и пустыннее. Как глухо шептались между собой заключенные, мол, последний переход будет, а потом за нас армейские возьмутся. Все с нетерпением ждали этого момента. Общее мнение было таким:

- Вояки попроще, они не конвойники, при них полегче будет, они над людьми измываться не будут.

Ждали мы этих вояк как манны небесной, перед последним переходом даже вечером песни жалобливые арестантские попели. Ну эти, вы знаете, где все жалуются на нелегкую долю, вспоминают маму, любимую, проклинают стражу и так далее и тому подобное. Конвойники тоже расслабились, на нас не орали, не угрожали, просто дали спокойно пожить.

- А что им? Завтра сдадут конвой и в обратную сторону. Им развлекалово, да и денежки приличные за нас заплатят.

Это меня все Шустрый просвещал, повышал мое образование. А то как-то странно по его мнению получалось, взрослый парень, а в тюрьме не бывал.

- Это ж закон жизни, старее ельфов, - Шустрый быстро мне подмигнул, - живи сам и давай жить другому.

От некоторых его сентенций у меня уши в трубочку сворачивались.

Переклички как таковой не проводилось, ты должен был подойти, взять свой кусок хлеба с соленой рыбой и идти заковываться в колодки. Полное построение проводилось только вечером. Конечно дебилизм, сам бы я так никогда не сделал, но конвойникам было лень вставать очень рано. Иногда нам и еду раздавали просто выкидывая в толпу и не давая подобрать волокли дальше. В этот раз выдали нормально, мы даже успели поесть. На нас одели колодки, сцепили между собой и построили перед воротами. Начинался очередной день.

Тяжелые ворота загона, в котором ночевали этапники, открылись и длинная вереница соединенных по двое людей проходила сквозь двор станции и строилась около внешней стены. Сержанты сноровисто цепляли соединенные пары к длинным жердям или, скорее, тоненьким бревнышкам, в так называемые "министерские" связки /Стандартная процедура. При движении по большим дорогам пары арестантов соединялись по разные стороны бревна. Обычная связка по пять пар с каждой стороны или по двадцать человек на бревно. Это помогало избежать массовых побегов. Невозможно не спрятаться в лесу, не переправиться через реку, ни в узких проулках. Хотя в городе арестантов сцепляли в колонну по десять друг за другом, чтобы избежать заторов на узеньких улицах. Так же этот обычай имел ритуальное значение, точно не помню, но при утверждении нового кабинета министров, они должны были пройти круг в такой связке, что символизировало тяжесть государственной ноши, обязательство служить государству и полный отказ от своих личных интересов в пользу государства. Именно поэтому связку и назвали "министерской"./. После чего мы отправились бы в путь. В этот раз получилось все по другому. Какая то закавыка случилась с последней связкой, там недосчитались двух пар заключенных. Мы были во второй связке.

Мимо наметом проскакал небольшой отряд конников.

- Бесполезно, - сказал бритый наголо седоусый арестант, и цвиркнул сквозь зубы, - ушли ребята, собак нет, следопытов нет.

Он довольно посмотрел вслед и повторил:

- Бесполезно.

- Стаааяяять! - пронеслось по всей колонне.

Довольный гул неся по сторонам, напоминая большой улей. Стражники в боковом охранении вытягивали головы, пытаясь разобраться, что происходит. Надо сказать, что они были неодиноки в своем любопытстве. Шустрый весь извертелся, прислушиваясь к разговорам, всматриваясь вдаль, пытаясь расспросить стражников:

- Эй, служивый!

- Заткнись, - спокойно ответил тот.

- Чё происходит не подскажешь, служивый?

- Да заткнись ты, сам не знаю, - стражник беззлобно тюкнул тупым концом по голове любопытного.

Но так как шустрый успел пригнуться, то угадайте кому прилетело счастье по башке?

Я сдавлено зашипел и спросил его:

- Слушай, Шустрый, у тебя в родне эльфов не было случайно?

Шустрый отнесся к вопросу серьезно, по карйней мере о суматохе в хвосте колонны. Он наморщил лоб, что то вспоминая и высчитывая на пальцах, потом поднял на меня честные глаза и сказал:

- Честно - не знаю. Со стоны мамки эльфов не было, а со стороны папки, может и были, может и сам ельфом был... или королем каким... или вапще тееемным, - уже дурачась протянул он. - А зачем ты спрашиваешь?

У меня ощущение, что эьфы от тебя произошли, а не ты от них. Все время болтаешь, задираешься, а виноватым кто-нибудь другой оказывается. И этот другой постоянно я - потирая моментально вспухшую шишку, сквозь зубы процедил я.

Шустрый разулыбался, будто я сделал ему комплимент. В это время старший конвоя с упавшим видом шагал за сопляком в кавалерийской форме, который ему выговаривал гнусным голосом. Конвойник около нас, принял бравый вид и начал глазами не то что есть, а натурально жрать, начальство.

- ...хорошо, что эти сволочи вышли прямо на нас... - и голос потух, потерялся среди шумных команд, ругани конвойных и возмущенного ворчания арестантов.

Шустрый стоял, явно прислушиваясь. Напряженное лицо, широко открытые глаза, вылитый орк на дозоре. Наконец он очнулся от своего ступора, тяжело опустился на корточки и медленно сказал:

Может ты и прав, насчет эльфов, слышу я неплохо. В общем их все-таки поймали...

У Шустрого уникальный слух, он услышит горение восковой свечи в лесу на расстоянии километра. Вот и сейчас он порадовал нас новостями, а поскольку соседние связки были недалеко, то новости пошли гулять по всей длине колонны. Мне даже страшно представить, какими они добрались до противоположного конца, поскольку, как водится, каждый пересказывающий обладал живым воображением и с помощью него залатывал прорехи в повествовании. Или проще: что не услышал - то придумал.

Братья Нчаки сломились после вечерней кормежки. Скорей всего они бывали здесь раньше, или высмотрели по дороге, но судьба предоставила им шанс и они его постарались не упустить. Они вызвались помочь хозяину натаскать воды. Следил за этим один из конвоиров, а непосредственно работами руководил один из слуг. Знаете, такой типаж, с огромным самомнением и полной неспособностью к труду. То есть ничего более серьезного, чем это, ему поручить было нельзя, да и здесь умудриться, вернее уже умудрился, напортачить. То ли они напугали его, то ли подкупили чем, но он доложившись хозяину, что все сделал, предложил конвойнику довести жо ворот и сдать арестантов самому. Конвойник согласился, поскольку все остальные давно уже отдыхали, что было слышно по пьяным воплям и реву, долженствующему изображать песню. Надо отметить, что конвойники несли службу неплохо, назначенные в караул ен позволяли себе явных послаблений, другое дело, что этот конвойник не был сегодня занятым, он просто оказывал услугу. Постояв и посмотрев, как арестанты в сопровождении слуги завернули за угол, он счел свою работу выполненной и ушел. Эти четверо, спокойно экипировались, зайдя в дом со стороны кухни и прирезав троих постояльцев, забрали вещи, деньги, дорожные мешки, лошадей, ну и покинули двор. Они бы даже и ушли, если бы прирезали этого трактирного слугу. Налетев в ночи на группу конников, они спокойно остановились отдали подорожные, представившись слугам купца (который пировал в это время в нижнем зале, оправив приказчиков спать), а трактирного - провожатым, которого любезный хозяин выделил спешащим гостям. Капитан был в раздумье: конечно по окраинам ночью любителей ездить не было, однако придурков хватало везде и во все времена, и как ты хочешь подохнуть личное дело каждого, просто может интуиция или немного нервное поведение слуги, да и не совсем похожие на приказчиков задержанные. Вот он и предложил доехать до постоялого двора, чтобы проверить версию, предложил нерешительно и просто так, чтобы посмотреть на реакцию. Уловив это старший из братьев, начал вполголоса говорить с капитаном, почти того уболтав. Все бы обошлось, но трактирный, попытался скрыться, видя такое дело братья тоже попытались прорваться. Однако вояки - это не коновойники, повязали их всех моментально и привезли сюда.

Нас выстроили во дворе, под двойной охраной, сцепленными между собой, чтобы если и удумали чего, то сделать все равно было бы затруднительно. Виселицы выстроили на скорую руку, никаких помостов, никаких палачей. Каждого поставили на круп лошади, одели на шею петлю и вывели лошадей. Братья вели себя достойно, явно они уже давно свыклись с таким будущим, трактирного же пришлось тащить. Он вопил, ревел, бился в руках как свежепойманная рыба. Его просто оглушили, привязали за ноги к виселице, а голову засунули в петлю и к лошади, после чего со всей силы хлестнули её и та поскакала к выходу. Шея не выдержала и голова оторвалась, немного поволочившись вслед, а потом выкатившись из петли, да еще фонтан крови из валяющегося туловища. Разумеется, что перед этим трактирного привели в чувсвтво.

Может быть именно благодаря этому - братья и встретили свой конец настолько смиренно. После экзекуции, несмотря на то, что было уже далеко за полдень, ас начали готовить к выходу.

***

- Не по понятиям поступаешь, начальник.

Идущий мимо нашей связки молодой кавалерист аж споткнулся и резко остановился.

- Не по закону было народ под березовые ветки подставлять /подставить под березовые ветки - повесить/. Ну то известно, ты пацан ишшо молодой, жизни не знаешь, пороху не нюхал, откель тебе законов наших знать.

Парень медленно обернулся. Высокий, жилистый, бритый наголо, но с шикарными седыми усами арестант, причем не из последних, судя по наколкам, которые выползали из отворотов рукавов на руки и цеплялись за шею и лицо, смотрел с недобрым прищуром сквозь него, растягивая слова и поминутно сплевывая на его тень.

- Мы же все люди, все человеки. К людям надо помягше, а смотреть ширше, тогда всем польза...

Командир, не торопясь, окончательно повернулся лицом к говорившему и тот осекся. Поперек лица летел шрам, видно было, что когда то его так хорошо рубанули, что понадобились ощутимые усилия лекарей, чтобы заживить его. Глаз они спасти так и не смогли и он щеголял глазницей, заросшей диким, багрово-красным мясом. Впечатление было отталкивающее и пугающее. Такие раны не получишь на дуэли, где все движения выверены и такой удар просто невозможно нанести так как его обязательно парируют. Такие раны получают в рубке конной лавы, когда просто не успеваешь парировать падающую сверху саблю.

Все это я вполголоса рассказывал Шустрому, который зло бросил:

- На дуэли небось шрам заработал...

Командир не обратил на наш негромкий разговор никакого внимания, уделив все без остатка жилистому:

- Дерьмо,- сплюнул ему под ноги этот молодой паренек в капитанской форме и с нашивками ветерана, а эти нашивки, скажу, просто так никому не достаются.

- Да ты знаешь, кто я такой? - по блатному растягивая слова, спросил седоусый недобро прищурив глаза.

Удар, бросил седоусого на камни, тот пытался встать, на подгибающихся ногах.

- Ты знаешь, козел, - неторопливо начал ночной хозяин, - я свяжусь с корешами с воли и тогда... нет, не тебе... будет плохо твоим родным и знакомым...

- Какой процент мы должны довезти? - спросил он не поворачиваясь.

- Не меньше шестидесяти процентов, - услужливо подбежал худенький писарь.

- Мы укладываемся, - прищурил он глаз.

- Пока не вышли за пределы девяноста процентов, - радостно отрапортовал дохлый.

Капитан щелкнул пальцами, от группы прибывших с ним кавалеристов отделилось трое человек. Следивший за всем этим обеспокоенный командир охраны сказал:

- Вы бы поосторожнее, эти твари действительно способны на все.

Тот резко обернулся, вперив немигающий взгляд совиных глаз в старшего конвоя так, что тот отшатнулся, прикрыв лицо рукой:

- Вы передали мне товар, - неожиданно жестко проговорил капитан, - я принял всех по списку, теперь это стадо мое.

И он снова развернулся смотря на выпрямившегося урку. Тот принял горделивый вид, полностью уверенный в своей правоте. Да и что может сделать этот шамозник против опытного сидельца - демагога, который вставшую на бунт хату уговорил затихариться до следующего раза? Ни-че-го! Так что пусть привыкает к тому, что власть есть не толко у них над арестантами, но и сами арестанты кой чего могут

Подбежавшие трое, с взведенными арбалетами, нацелились на нашу связку, а один подал капитану боевой бич. Тот ухмыльнувшись начал потихоньку сматывать его в руках, что-то невнятно ворча себе под нос. Мочалу стало слегка не по себе, как то все неправильно происходило., этот непонятный капитан, вдобавок.

- Если хлестнет, то бунт буду подымать. - отстраненно подумал он.

Капитан хлестнул. Дикий визг вспорхнул в воздух раненой птицей. Седоусый с ужасом смотрел на свою руку. Строганина. Я поспешно отвернулся не желая смотреть, чем все кончится. Говорят, что боевой бич элитных частей легкой кавалерии плетется из шкур горных троллей. До этого момента я считал. что это сказки, ну скажите, каким образом они завалят тролля, да еще живьем снимут с него шкуру, поскольку мертвый тролль очень быстро каменеет, а из кирпича шкуры не нарежешь. Так же и рассказы о специальных тренировках. На которых необходимо было бичом нарезать окорок на ломти не толще серебряного дирхема. Рассказывали, что их заставляли тренироваться на свиных тушах, разумеется не всех. Во всяком деле есть ремесленники, а есть мастера. Как оказалось, я ошибался и выступление такого мастера мы сейчас и наблюдали.

Повторюсь и скажу, что я не стал смотреть, мне не очень нравится вид крови, но шустрый мне все пересказал. Правда как водиться рассказы его с каждым разом становились все кровожаднее, обрастали излишними тяжеловесными подробностями, а все смотревшие это становились зверьми жаждущими крови, по крайней мере он с наслаждением смотрел на экзекуцию. Хотя я помню, как следующей ночью он не мог спать, а весь ужин выблевал.

Были только вопли, прерываемые свистом бича. Капитан настрогал его, как пресловутый окорок, аккуратно сняв все более менее выступающее мясо с костей, последними ударами он вышиб глаза, не задев кожу лица и вырвал язык из вопящего рта. После этого медленно подошел к упавшему на колени хрипящему освежеванному скелету, пронзительно оглядел всех кто находился в пределах видимости, выворачивая душу каждому наизнанку.

- Этот человек, - он презрительно толкнул носком начищенного сапога, - посмел угрожать мне. Капитану легкой кавалерии Его Величества. Надеюсь, что больше ни у кого не будут возникать подобные мысли.

Оглядев всех в наступившей тишине он удовлетворено улыбнулся и добавил:

- Однако я милосерден, как и Его Величество, поэтому я не буду предавать его казни, я даже освобожу его...

С этими словами он забрал из рук ошеломленного старшего конвойников список "добровольцев" и вычеркнул кого-то.

- Вот так, - почти весело сказал он ему, - я думаю не стоит обращать внимания на угрозу всякой швали. Хотя Вы и правы, даже с ней можно найти полное взаимопонимание.

С этими словами он ушел. Тюремные конвойники быстро передавали дела, то есть нас, воякам. Те не торопились, внимательно осматривая нас, сверяясь с записями, вербовочными контрактами и решениями военно-полевого суда. Наконец все сошлось, только после этого капитан подписал все бумаги и счастливые конвойники покинули.

Капитан, заставил нас всех построиться, придав какое то подобие строя, и выступил с коротким спичем. Смысл его сводился к тому, что если мы будем послушными и не будем раздражать его солдат, а не дай бог его самого, то вполне вероятно, что большая часть "добровольцев" достигнет учебного лагеря. После чего скомандовал построение и все пошли далше, даже не пытаясь возникать или хотя бы намекнуть, что уже темнеет и пора бы останавливаться на ночлег.

- Да кажись все наши мечты о послаблении остануться просто мечтами, - сокрушенно вздохнул Шустрый.

Колонна быстро уходила в сторону мраморных гор, оставив за своей спиной все еще никак не могущего умереть человеческого обрубка, валяющегося среди озера крови и кусков мяса.

***

На следующий день колонна шла быстро, место около нас вместо убитого занял сосед одного из повешенных братьев. И снова потянулись нескончаемые километры дороги, пыльной и не очень широкой. Капитан нам еще в первый день сказал, что он не садист и никого в "министерскую" связку ставить больше не будет. И действительно, нашу связку разделили пополам и прицепили к телеге с длинным дышлом, явно сколоченной только что, ну и мы вместо лошадей.

- Жалко Мочала, - пустил я пробный шар.

- Дааа. Что говорить, авторитетный был человек, - охотно откликнулся на разговор Шустрый. - Дело свое знал, да нервный больно. Быстрый чересчур. Со старшим дело замутил, потом этот салабон нарисовался. Хотел ему по быстрому обратку сделать, а получилось, что обратку нам всем сделали. Сейчас порядочные арестанты притихли, будут ждать чем дело кончиться, так что в принципе капитан то все правильно сделал. Малой кровью обошелся.

- А если б Мочало поддался? - задал я, как мне казалось провокационный вопрос.

- А он и должен был уступить, - щербато улыбнулся Шустрый. - Только не сразу. Да и не сам он на это дело подписался. Чую я благословление старшего получил. Кто ж знал, что тут у полный беспредел.

Шустрый помрачнел, и погрузился в свои невеселые думы.

***

Наступал последний день перехода. Утро было тяжелым, вставать не хотелось, но привычные пинки добровольных помощников конвойных и память о человечке, решившем показать гонор качавшем права человека, а вместо этого настроганного мелкими ломтями, сделали свое дело. Ворча, матерясь и харкаясь, новобранцы медленно поднимались и становились в колонну по трое. Подойдя к кухне, которой заведовал старшина с таким необъятным пузом, что сразу становилось ясно, почему на всем пути жратва была такая отвратная. Он стоял и смотрел своими рыбьими глазами, как мы пытаемся жрать очень жидкие помои. Подъехавший офицер, брезгливо глянул в котел с остатками и со смехом сказал:

- Знаешь Иштван, ты когда-нибудь точно напорешься. Такое дерьмо даже в тюрьме не дают.

- Много ты знаешь, что подают в тюрьме, - тихо проворчал сидевший рядом со мной мужик с оторванным ухом. Звали его просто и без затей - Безухий.

Судя по поджатым губам и выпученным рачьим глазам, точно такая же мысль промелькнула в башке у этого пузана.

- Я, господин лейтенант, все делаю в соответствии с нормами и раскладками, прописанными в Приказе главного штаба N 272/216 " О питания военнослужащих...", - с достоинством проговорил он.

Лейтенант заржал, лошадь покосилась на него снизу вверх, но ничего не сказала.

- Я знаю этот приказ. Нам в академии всегда приводили его, как тупость, жадность и негибкость военной машины, - он наклонился с животного и заговорщицки громко прошептал, косясь глазом по сторонам и оценивая аудиторию, - только нам его преподносили как консерватизм, экономность и верность традициям. Давно уже в каждой части существуют свои приказы, дополняющие этот, так что жрачка вполне сносная. А эту бурду если подашь настоящим солдатам... - он многозначительно посмотрел на него и добавил, - Ну ты понял.

Старшина с достоинством ответил:

- Я знаю это, господин лейтенант, но эти оборванцы пока не относятся ни к одному воинскому соединению, поэтому вынуждены сидеть на общем приказе. К тому же это поможет отсеивать непригодных, а настоящие солдаты питаются в соответствии с дополнительным распряжением к приказу своего подразделения. Да и раскладки в том приказе были даны не на количество едоков, а на отделение, взвод, роту и так далее. А численность этих подразделений с тех пор увеличилась вдвое. Получается, что без меня они бы вообще остались голодными, с дрожью в голосе выдавил из себя пузан.

Лейтенант снова заржал; лошадь на которой он сидел, тоже заржала. Получилось очень похоже, заржали уже все, кроме пузана, который стоял вытянувшись во фрунт и поедал глазами начальство.

Лейтенантик покраснел, поднял коня на задние ноги и наехал на ближайших арестантов. Вместо смеха раздались стоны и проклятия.

- Посмотрим, как вы запоете, когда попадете на Проклятое плато, - прошипел он нам.

Покраснев от гнева, он скомандовал своим солдатам, которые обедали тут же, и от их жратвы воняло не в пример вкуснее, чем от нашей, чтобы они гнали это отребье дальше, и ускакал.

Седоусый сержант охранных войск спокойно встал и скомандовал:

- Встали, разобрались по тройкам и вперед.

Проклинать было некого, только свою глупость. Бежать тоже не получалось. Во-первых мы зашли уже довольно таки далеко в горы. Во вторых, днем мы шли под присмотром десяти стражников, а ночевали в загонах, которые раньше испоьзовались как загоны для скота. В- третьих на всем пути, в пределах прямой видимости стояли Посты горной стражи

Это очень благоразумно, что лагерь по подготовке расположили в столь отдаленной местности, отсюда нам просто некуда бежать. Шедший со мной в одной связке лохматый мужичек сказал:

- Не знал не гадал, а снова попал на каторгу.

Молодой паренек, по прозвищу Ящерица, испуганно покосившись на него, переспросил:

- В смысле на каторгу? Нас же в армию вроде бы забрали?

- Вот именно, вроде бы, - безнадежно ухмыльнулся мужичок. - Это бывшие выработки благородного мрамора, каторжанская каменоломня. Здесь мрамор кончился, а лагерь остался, и наш Пресветлый император, гореть ему на темной стороне, решился из этого великолепия сделать учебный лагерь. Так что смотри, привыкай. Здесь нам находится до самого выпуска, если не сдохнем раньше.

- Давай, шевелись! - орали стражники, тупыми концами копий подымая нас на ноги.

А почему плато проклятое, - вполголоса спросил я у Шустрого.

- Ш-ш-ш, - испуганно оглянулся он. - При сидельцах и каторжанах такого не ляпни.

- А что такого то, - состроил я дурачка, - вон лейтенант так назвал.

- Ему можно, он же осел, - не слишком почтительно отозвался он о нем, - а нам нельзя.

Какое-то время, пока мы выстраивались в колонну было не до разговоров. Привычно прицепившись к большому бревну, служащему оглоблей для большой телеги, и заслышав бой барабана со стонами и криками шагнули вперед. Нам оставался еще один день до отдыха или до, так называемого Мраморного плато.

Глава 2.

1

Ближе к вечеру, когда в ущельях прочно поселилась темнота, мне показалось, что вдали блеснуло. Ни слова ни говоря я толкнул Шустрого, тот всмотрелся, потом утвердительно кивнул и мы пошли дальше. Не мы одни заметили эту искорку, все оживились. Охрана начала энергичней шпынять нас, арестанты заторопились, надеясь побыстрее прийти в то место, откуда уже никуда не надо будет спешить. По мере того как мы подходили к воротам все ближе и ближе, они все больше и больше вырастали в размерах, становясь похожими на гномские запечатанные. На их фоне как то скрадывалась небольшая стена с башней входом как у обычной большой крепости. Сложена она была неряшливо: из обычного камня вперемешку с мрамором.

- Это первая стена, - пояснил Безухий. - когда здесь еще был карьер по добыче мрамора и каторжники, эти укрепления построили первыми.

- А ты откуда знаешь, - не выдержал я.

- Откуда, откуда, - процедил безухий. - Бывал я когда то здесь, когда еще даже этой стены не было.

- Ты гонишь, - опять не выдержал Шустрый. - Это было пару сотен лет назад, ты бы просто не дожил.

Безухий мрачно посмотрел на него и нечего не сказал, а я внимательно посмотрел на Безухого. Всю дорогу он держался в тени, а когда Мочало выступал, он даже слегка отстранился. Лицо в шрамах, но тело чистое. Если считать его уголком, то это непонятно, а если авторитетным уголком, то непонятно вдвойне. Если же считать его... антонимом безухого, то тогда начинает вырисовываться интересная картинка. Ушастые любят татуировки, но татуировки смысловые, которые дадут сто очков вперед татухам уголков по их использованию. Надо будет посмотреть, когда мыться поведут, где у него шрамы, на каких местах. Даже по этому можно сделать определенные выводы. Впрочем вряд ли. У меня, конечно, богатое воображение и я могу представить себе эльфа уголовника, но чтобы он нормально общался с людьми. С существами второго сорта?! Нет, - я даже замотал головой, - полный абсурд. Такого не бывает.

Наш растянувшийся караван, втягивался в низкие серые ворота, находящиеся в центральной башне. Проход узкий, чтобы пропустить телегу или двух всадников вряд, да и то поедут они пригнувшись. В конце отстойник, окруженный стенами, судя по длине прохода воротной башни - длинна стены порядка сорока метров. Выходим с другой стороны ворот и я невольно оглядываюсь: пейзаж тот же, только за серой стеной горы а не белые ворота, дальше пустое место до самых белых ворот. Совсем пустое, нет ни бараков, ни каких-нибудь хозяйственных построек, ничего. Мощеная обычным мрамором площадка и все. Я еще раз оглядываюсь, сзади голос Безухого:

- Можешь не оборачиваться, там тоже ничего нет. Все солдаты, вспомогательный персонал живут внутри стены, там все, даже свиноферма и курятник.

Я поежился:

- Им здесь не трудно?

Голос Безухого сочился сарказмом:

- Ты себя пожалей! Они меняются, а мы здесь постоянно.

***

Всю нашу измученную команду привели на плац. Вопли вертухаев, распределяющих повозки по разным местам, после чего нас отцепляли, параллельно суя в руки по миске горячей похлебки на костном бульоне. Может быть в ней не было мяса, но её было много и она была густая, а после той жрачки, которую давали на дороге, казалась пищей богов. Люди жадно глотали её, давясь и обжигаясь. Колодки с нас не снимали, так и ели прямо в "сбруе".

- С нас оковы то снимут? - спросил один из нашей связки безухого.

Тот равнодушно пожал плечами, но потом снизошел до ответа:

- Снимут, только не сейчас. Сначала зачитают правила, потом будут запускать внутрь, снимая колодки. Пока же расцеплять не будут, они все-таки опасаются нас.

Так и получилось. Темнело, нас построили в небольшой неполный прямоугольник со сторонами пятьдесят на двадцать пять человек, правда очень кривой, и все время норовивший превратиться в полуовал. Окружение зажгло факелы и в их призрачном свет нам зачитали правила поведения в нашем нынешнем доме.

К нам вышел начальник охраны лагеря с хмырем в капитанском чине, плюс еще трое сопровождющих. Этап волновался, слышались отдельные выкрики, возможно угрозы. А эти люди стояли в центре, молчали и не обращали на анс никакого внимания. Наконец, сотя, что все немного успокоились, комендант начал говорить. Он говорил негромко, не стараясь нас перекричать, может быть поэтому все вскоре утихло и каторжане затаив дыхание слушали его речь:

- ... смерть. За подстрекательство против его Величества - смерть. За бегство с поя боя - смерть. За нападение на солдат Его Величества - смерть. За пронос наркотиков, спиртного и оружия - полсотни ударов кнутом. В случае невозможности наказать виновника...

Шустрый сразу зашипел сзади6

- Смотри, даже сдохнуть самому не дадут.

- ... наказывается выборный от десятка, в котором тот находился. В случае невозможности установить виновного - наказывается каждый десятый. Комендант и его офицеры имеют право сами определять виновность смертника.

Комендант аккуратно начал сворачивать свиток, скороговоркой договаривая:

- Подписано, .....числа...месяца...года - Его Величеством Гордоном 2, Светлым Королем Раусов, Старшим Князем кнерхов и прочая, прочая, прочая...

И снова вмешивается Шустрый:

- Смотри, на полное перечисление не потянул! Эх, были бы здесь королевские прокуроры, можно было бы в два счета его сдать.

- Каким образом? - не разжимая губ, спросил я.

- Да элементарно, оскорбление Его Величество, - он раз читает официальный документ, должен все титулы проговорить, он ведь не герольд, у которого порядка сорока разрешенных вариантов объявления подписи.

- Ты вслух это не скажи, - сквозь зубы посоветовал Безухий

- Почему? - взъерошился шустрый, похожий в такие мгновения на раздухарившегося воробья.

- Да потому, - ответил тот, - слишком много свидетелей вокруг...

- ... и каждый хочет обменять чего-нибудь на послабление в режиме, - закончил я за него. Так что, давай как, прибери язык, а то он у тебя до того остер, что порезаться можно.

Шустрый недовольно покрутил головой и замолчал.

- Сейчас вы пройдете наших лекарей и проверку. Те кто несет с собой недозволенные предметы, лучше всего сдать прямо сейчас. Те кто добровольно расстанется с недозволенными предметами, со своими или укажет на нарушителя - тот имеет право на льготы внутри лагеря, так же ему дозволяется, пройти в основной лагерь минуя комплектацию подразделений.

- Сейчас суки и пойдут, себе послабление вымаливать, а сколько невинных пострадает из-за наговоров... - стоявший в соседней связке седой мужичок печально покачал головой.

- Как это, комплектация подразделений? - спросил шустрый испугано. Странное дело, даже наш известный корифей - Безухий - выглядел озадаченным.

- Не знаю. Возможно, связано с комплектацией воинских подразделений.

И он оказался прав.

Следующий этап заключался в полном шмоне. Они заглядывали в такие места, куда бы я просто не догадался заглянуть. Так же связками нас подводили к воротам, заставляли раздеться и совершенно голых проходить к следующему этапу, мойке. Видимо с помощью архимедова винта вода поднималась наверх, поскольку для нас они ее не жалели. Совершенно голого человека загоняли под ледяной душ, я понимаю, что греть воду для нас никто бы и не стал, но можно было бы в этом случае отменить эту процедуру, но нет. Все делалось согласно букве Закона! Положено мыть пришедших, пожалуйста! И никого не волнует, что температура на улице такова, что на лужах выступает ледяная корка. Потом также голых, но уже мокрых гнали в следующую комнату. Здесь нас досматривали. Что взять с голого? Ан нет, помыкая им можно почувствовать свою власть над ним, а власть штука такая... приятная...

- Пройти в комнату! Сесть! Вытянуть руки перед собой!

Плюхаюсь на каменную скамью, меня всего колотит, зубы стучат так, что кажется раскрошат друг друга.

- Предлагаю сугубо добровольно выдать сон-траву, табак, слезу мертвеца, спиртное, шипы дикого дерева, эльфийскую пыль; оружие и все то что может им считаться ну и другие недозволенные вещи. Золото, деньги и драгоценности будут приниматься по описи, с целью вернуть их вам после освобождения. Также рекомендую подготовить к досмотру разрешенные вещи и предметы и сдать теплую одежду, которую вам так же вернут позже.

Дохлый и высокий писарь бубнил мне это нисколько не заморачиваясь на то, что из личных вещей у меня ничего не осталось, а за теплые можно было посчитать только волосы на теле. Кряжистые ребятки терпеливо ожидали окончания разговора. За соседним столом один из связки начал возмущаться и качать свои права:

- Вы здесь совсем совесть потеряли, твари! Вы что не видите, что у меня ничего нет! - и еще наговорил много хорошего, поясняя присутствующим кого как в какой позе он имел, а также их родственников. Вывел сравнительные генеалогические древа для всех, причем у большинства в основателях оказались разные животные, с которыми вступали в противоестественную связь представители женской (а в некотороых случаях и мужской) половины присутствующих здесь.

Внимательно выслушав все славословия в свой адрес, один из этих ребяток с нашивками старшего надсмотрщика ласково сказал:

- Упорствуем значица в сокрытии запрещенных к ввозу предметов?

И указал двоим ребятишкам на него рукой:

- Надо бы провести более тщательный досмотр.

Невзирая на активные возражения досматриваемого, выражающиеся в размахивании руками с целью попадания по жизненно важным органам допрашивающих, бунтарь был схвачен, скручен и доставлен путем волочения за ноги к месту более интенсивного досмотра.

Дождавшись пока стихнут крики, все снова вернулись к своим делам.

- Предлагаю сугубо добровольно... - снова затянул свою шарманку дохлый.

Я, изменивший позу с "хрен ли вы смертнику можете сделать" на позу "полного внимания и чего изволите", внимательно выслушивал всю эту галиматью, кивая в некоторых местах и предано глядя на "большого начальника".

- Ну? - закончил он свою речь, - что у вас есть.

Угодливо улыбнувшись, я расчирикался как воробей, упирая на свое тяжелое детство, на исключительность события, случайность попадания, свой первоход и множество сопутствующих факторов. Все таки не зря столько с соседями общался. Рядом точно также заливался соловьем Шустрый. Длинный выслушал меня, и больше не обращая внимания, кивнул на меня ребяткам:

- Забирайте и посмотрите.

Меня потащили в следующую комнату, не взирая на мои возражения, а он проорал:

- Следующий!

***

Что происходило в досмотровой рассказывать не буду. Кто был - тот знает, а кто не был - пошел нафиг. Но к концу коридора, после того как меня полностью измерили и сняли какие-то данные, причем скорей всего магические, нас привели в небольшой двор, откуда уже выпускали порциями во "взрослую жизнь".

Единственное к чему бы и рад придраться, но не могу, так это к выдаче одежды обратно. То есть нам не выдали общую форму, как думали многие - нам выдали ровно то, в чем мы пришли, но боже мой в каком виде! Мат, мошкарой вившийся над нами, не мог в полной мере отобразить наше негодование и возмущение. Если одежда сдавалась в нормальном виде, то многие получали её отдельно раскроенными кусками, словно только что вышедшими из под ножниц закройщика. Смешно было глядеть, как здоровенный детина, одетый с претензией на элегантность, пытается приладить аккуратно распоротый рукав, к своему камзолу. Рядышком толстенький типчик с благообразным личиком священника, только полностью разрисованный наколками, подскакивал в явном возмущении, тряся двумя половинками штанов и пытаясь добиться сочувствия от седого крепыша, озадаченно рассматривающего куски ткани, выданные ему вместо его одежды.

Сразу видно тех, кто первый раз на каторгу попал, - сказал подошедший беззвучно Безухий со своими вещами.

Посмотрев на него, деловито натягивающего нижние штаны, я спросил:

Все целое?

Видимо в моем голосе настолько сильно сквозило удивление, что он улыбнулся кивнув на мою кипу одежды в руках:

Ну да. А ты почему не одеваешься?

Я взглядом показал на оборванцев, получившихся из самых "солидных" и уважаемых людей нашего этапа.

Безухий улыбнулся6

Не обращай внимание - эта шушера здесь тоже по первоходу, хотя и считалась очень крутой у себя в пруду. На выходе обращают на это внимание и целая одежда это показатель того, что человек пришел понимающий, а не со стороны.

Ну я то, тоже первоход, - вырвалось у меня.

А ты одежу то разверни, - ласково попросил Безухий.

Ощупав все я не нашел к своему изумлению ни одной порванной или распоротой вещи. Быстро одевшись, я обратился к Безухому:

А зачем тогда одежду забирали? И вообще, зачем это все было? - я неопределенно повел рукой, стараясь охватить все существующие непонятки. - Неужели они верят, что кто-то может провести через все шмоны сюда что-то опасное.

Безухий понял и даже снизошел до объяснения:

На самом деле все очень просто. Они на опасное обращают внимание постольку поскольку. Другое дело - в принципе разрешенное.

Что это?

Амулеты. До артефактов мы здесь не доросли. Сам же знаешь, что мы, ночные братья, народ очень суеверный и у каждого из нас есть своя счастливая "заячья лапка", а у многих и не одна. Взять к примеру нашего общего друга Графа, - и он кивнул в сторону владельца бывшего дорого камзола, - кто то скажет, что жизнь шулера похожа на сказочный сон, но он окажется неправ. Ты можешь представить, чтобы за стол к играющим пустили человека, который может с помощью разнообразных магических "сувениров" обыграть их подчистую? Разумеется нет! Поэтому вешается общий амулет типа "Полог". Внутри его не работает ни один "вредный" амулет или артефакт. Но если для большинства игра это развлечение, то для таких, как Граф - это способ заработать. Значит что?