Дочь лорда-6. Ветер Странствий

Часть первая. Глава первая

Часть первая. Дороги.

Глава первая.

Середина Месяца Заката Весны.

Квирина, Сантэя.

1

Сантэя не понравилась Конраду с самого начала. Но с каждым днем последней весны казалось, что прежде город был еще довольно мил.

Во всяком случае, раньше по улицам шаталось меньше пьяных - среди бела дня. Меньше смутной тревоги грозовой тучей висело в воздухе. Меньше фанатиков орало о скором (ну вот прямо завтра или сегодня вечером!) конце света. И уж точно было меньше слишком уверенных служителей Солнечного Храма. Слишком наглых.

Ярым фанатиком веры в Творца Эверрат никогда себя не считал. И против солнца ничего не имел. Да и святилища прежним богам бок о бок с церквями стоят не только в Квирине. Что Илладэн, что Ормхейм со Словеоном всегда были весьма веротерпимы.

Просто Конраду не нравился именно этот храм. И не только ему. И даже не только своим. Сюда вообще мало кто ходит.

Ну, кроме ближайших лизоблюдов нынешнего императора.

На редкость роскошное здание. В Лютене таковы только дворцы.

Величие колонн, безупречные линии статуй, дразнящая прохлада фонтанов во дворе. Золото, фрески, лепнина. Яркие, слепящие краски.

А сходить лишний раз полюбоваться почему-то неохота ни одному эвитанцу или бьёрнландцу. Даже мерзавцу Николсу. Да и местным, говорят, тоже не особо.

При том, что явно языческий храм Вареза посетили все. И не по одному разу. Некоторые там часами торчат.

Варез… Прежний бог войны. А Солнце – знак Творца. Новый храм даже не оскорбляет официальную церковь. Символ Творца, символ мудрости. Разве что на церквях не рисуют справа от солнечного круга знак змеи.

Тоже красиво, кстати. А вот видеть лишний раз не тянет.

Хотя чем Эверрату мудрость помешала – решительно непонятно. Разве тем же, чем ее храм.

Конрад ничего не имел против жизни в Сантэе - с тех пор, как здесь появилась Эста. Если бы не… храм со змеей. И постоянно растущая тревога. Мертвящая какая-то…

Гладиаторские бои… так, как это устроил Анри. Эста, ее дикие соплеменники…

Да, в Эвитане остался дед… Но лучше внук-изгнанник, чем смертник на плахе.

Так где же опасность? Почему чем дальше – тем сильнее не по себе?

Армия вышвырнула их. А так называемая родина приговорила к казни. С Анри и Раулем об этом говорить незачем. Но Эвитану ни один из трех с лишним сотен изгнанников не должен ничего. Ни медного лу, ни капли крови.

Разве что – месть. За Арно Ильдани и Алексиса Зордеса. Да и за друга Анри - генерала Коэна. И за ребят, что погибли под Лютеной, в Ильдани, в Вальданэ, в Лиаре…

Регенты еще получат свое. И Конрад к этому с удовольствием самолично приложит усилия, но… Анри мог бы и не отдавать безоговорочного приказа всем перейти в гладиаторы. Эверрат, не колеблясь, сделал бы это добровольно. Кого он должен стыдиться – эвитанских подонков, вероломно захвативших власть? Или тех, кто угодливо подтявкивал или трусливо повизгивал в угоду этой мрази? Или молчал, когда убивали лучших людей Эвитана?

Кор два года старался не вспоминать ничего, что случилось потом… за последним боем. Когда сдались прощенные и отступали те, кого побоялись простить. И тогда, и сейчас он гордился быть в числе последних. И Конрад, и застреливший всеславовского майора Крис. Известно ведь, что чем подлее и ниже негодяй – тем скорее возненавидит тех, кто лучше и чище его самого.

А потом был бой – последний и неизбежный. А потому и не страшный. Конрад убивал… а потом убили его. И всё померкло.

Он точно помнил, что последними перед угасающим взором вспыхнули точеные черты Эсты. Ярко-ярко – как в детстве, в сиянии увиденной в далеком детстве кометы… Или самого жаркого осеннего костра. Когда деревья убраны золотом и багрянцем, сложившие в закрома урожай крестьяне ведут хоровод. А где-то пляшут под цимбалы банджарон…

Конрад еще успел тогда подумать, что в черных очах Эсты пылают золотые звезды. Только небесные светила холодны, а ее глаза – ярче самого жгучего огня. Как она сама – ожившее пламя.

Потом Эверрату рассказали, что именно это он и бормотал - все три дня. Пока валялся в лихорадочном бреду - между жизнью и Бездной. Про звезды и глаза. Про глаза - как звезды. И звал Эстелу. Всё время. Пока не охрип.

Трясучая телега. Жар и холод – несмотря на целый ворох чужих плащей. Встревоженные лица Рауля и Анри. Керли хромал. Рука Тенмара – на перевязи, на груди - повязка. Он был смертельно ранен меньше двух месяцев назад, а теперь – опять. Разве что на сей раз не смертельно. За него – Конрад.

Бледнее снега - Крис. Его даже не задело - прикрывали старшие товарищи. Но парень извелся за жизнь кузена. Его, Кора.

Эста… Эстела с ее звездными очами осталась там – за тем боем и той смертью. Узнает ли, что живы ее брат и… А кто он ей?

Они никогда не клялись друг другу в вечной любви. К концу первого месяца в Сантэе Конрад наконец решился признать: Эста вообще ни разу не сказала «люблю». Он читал это в ее зовущем взгляде… в затуманенных страстью глазах… Но мало ли что там прочтет влюбленный? Разве трудно обмануться - если сам жаждешь этого?

Глава вторая

Глава вторая.

Квирина, Сантэя. – Аравинт.

1

Белый лебедь величественно плывет по синей двери. А ее ручка - перо его крыла.

- Дорогой племянник!

Встающий из-за стола дядя – это, конечно, не тетя. Спинку тереть не полезет, и выреза у него нет. Но такое обращение успело уже оскомину набить. Сладкое – вкусно, но приторное…

И почему Алексис не поселился в гостинице? Может, еще не поздно?

Мидантиец бросил тоскливый взгляд в окно. Там солнышко светит! Настоящее - не то, что на местных монашеских сутанах.

Юноша обреченно опустился в позолоченную парчу мягкого кресла. Дома отец предпочитает кожаную мебель и абсолютно прав. Но в предложенном кресле под обивку не лезут.

- Сейчас принесут обед, - дядя потянулся к пузатому графину с золотистым вином. И поспешно налил себе и племяннику.

Себе – первому. И больше. Намного.

Вообще-то его лицо юному Стантису не нравится. Дядя явно пьет много. И давно. Немудрено, что в доме – готовый бордель. Ну ты и вляпался, Алексис!

- Благодарю, дядя.

- Как здоровье батюшки?

Почтительный сын и сам хотел бы знать. Батюшку он не видел три месяца. А письма на проезжую дорогу не доходят.

- Спасибо, он здоров. Шлет вам письмо.

Вот и всё. Предваряя вопрос: «Надолго ли ты к нам?»

Разумеется, письмо дядя взял. И отложил, дожидаясь, пока слуги (это юные дамы щеголяют в туниках, а прислуга – в ливреях) внесут в кабинет вкусно благоухающие блюда. И еще три графина - с разными винами.

Соблазнительно, конечно, составить дяде компанию. Всё равно выпьешь меньше такого собутыльника.

Соблазнительно – в память об отцовском доме, где уже третий бокал приходилось разбавлять. Под бдительным родительским взглядом. А теперь – можно всё.

Но напиваться тоже лучше за пределами столь гостеприимного дома. Чтобы не проснуться в шелковой постели тети.

Прежде чем перейти к родственному посланию, дядя успел наговорить племяннику комплиментов из репертуара: «Как ты вырос!» Отметить поразительное сходство Алексиса с отцом. И под это дело осушить четыре бокала и ополовинить пятый. Причем вино оказалось вовсе не разведенным.

И все-таки сердце ухнуло куда-то вниз – когда обрамленные нездоровыми мешками опухшие дядины глаза уткнулись в голубоватый навощенный лист. Подделка на не слишком искушенный взгляд Алексиса – идеальная. Дело рук истинного мастера. А квиринский родственник уже захмелел как целая сапожная мастерская. Но всё же…

- Ох уж эти женщины! – дядя залпом осушил остатки бокала. И торопливо налил из другого графина – ярко-рубинового. Себе и племяннику. – Искренне сочувствую, мой дорогой мальчик. Ты расскажешь мне эту грустную историю своими словами?

То ли пьяный Гай Валерий Марцелл Флавиан Талес тоже любит любовные драмы, то ли хочет выслушать версию племянника и сравнить обе.

Скорее – первое. Да и второго можно не опасаться. По вполне понятным причинам.

- Я влюбился в одну даму. Вдову. Она – необыкновенная женщина!

- Такое часто бывает! – дядюшка пьяно хихикнул и подмигнул, подливая еще. Себе и племяннику. – Вот была раз у меня…

Алексис с дороги предпочел налегать на фазанье жаркое и перепелов в желе. Но всё равно в голове уже предательски шумит. Слишком мало опыта в возлияниях. Потому как прежде каждый третий бокал…

Может, дядя так увлечется собственным прошлым, что напрочь забудет чужое? Пусть и недавнее?

- …в кого же влюбляться, если не во вдов, мой дорогой племянник. Помню, знал я одну… За замужнюю матрону можно схлопотать дуэль с ревнивым рогоносцем. А ревнивые рогоносцы все почему-то сплошь – хорошие дуэлянты…

Не все. Дядюшка – вряд ли. Хотя, возможно, он – рогоносец не ревнивый.

- Да… о чём я? О матронах! Так вот – о них лучше забыть. А девицу в жены всё равно подберут родители. И правильно. Надо же, чтобы порядочная, из хорошей семьи...

Вряд ли тогда кузину Валерию посчитают подходящей невестой. Хотя змеи знают, какие в этой Сантэе семьи числятся в хороших. Может, тут и тетушка – из такой. В тридцатом поколении. Прямой потомок какого-нибудь языческого бога. В Квирине такое вспоминать любят.

- А то от дурной матери…

Впрочем, может, дурная мачеха не в счет? Как и вечно пьяный отец? И дом – не респектабельный, а терпимости?

В голове жужжат пчелы. Всё сильнее. И навязчивее.

Плохо.

- Вот моя Валерия… И Марцеллина…

Алексис, ты - дурак? Слушай внимательнее. Может, дядя как раз о дурном влиянии мачехи и говорит?

- …Валерии повезло со второй матерью. Клодия – прекрасна и целомудренна, как виргинка.

Ага. А дядя – трезвенник, как магистр михаилитов.

Вот только на самом деле, увы, слеп как крот.

Глава третья

Глава третья.

Аравинт.

1

Серое небо - первое, что он увидел, когда открыл глаза. Серое, унылое небо, затянувшее светлый лик сплошной вуалью набрякших неотвратимым дождем туч.

У беглеца еще два дня. За это время ливень может прекратиться. И тогда Грегори Ильдани успеет высушить порох.

Кто придумал, что за гранью жизни лежат Светлые Сады или Бездна Вечного Льда и Пламени? Смерть – это просто непроглядное серое марево. Безысходно-унылое и беспросветно-серое. Отрезающее от мира живых бесконечной стеной дождя. А тот начисто стирает все следы.

Что скажут летописцы о Грегори Ильдани? Да ничего. Раз уж они его отца-героя успели обозвать «мятежником против законной власти»…

Да и чего стоит сын великого Арно Ильдани? Не герой, не полководец. Дай ему даже сотню людей – он и командовать толком не сумеет. Даже Виктор - лучший принц. Судьба походя наградила недостойного. А потом осознала ошибку – и отняла всё. Вместе с жизнью. И не только его собственной.

Выражение «промок до нитки» - уже не про Грегори. Кажется, он сам давно превратился в воду. Ледяную. Бывший мятежник и узурпатор поежился - и тут же обругал себя слабаком и нытиком. Арно Ильдани и внимания не обращал на такие мелочи.

Можно попытаться укрыться в какой-нибудь крестьянской скирде. Вот только никаких скирд и крестьян поблизости нет. А деревья не спасают…

Как же им, наверное, тоже холодно и сыро!

2

Говорят, капля точит камень. Так что такое для дождя шалаш из веток? Были бы они хоть хвойными - как в Лиаре! Но в Аравинте ни ели, ни сосны не растут.

- Леон, костер жив! – Витольд, пригнувшись, влез в шалаш с дымящимся котелком наперевес. И лыбится неизвестно чему. Нашел повод!

Лорд Таррент горько вздохнул. Больше травяного настоя на пустой желудок – пусть хоть сто десять раз горячего! – хочется только вылезти к упомянутому костру. Для проверки его «живости».

- Выпей – хоть согреешься! – Вит накинул на Леона запасной плащ. Тоже сырой.

Армия беспощадно точащих ветки капель сочится сквозь щели. Пикирует на уже и так промокших путников, на служащие подстилкой ветки. И на порох наверняка – тоже.

Хотя появись здесь враг – Леона сейчас можно брать голыми руками. Да хоть убейте! Только дайте сначала высохнуть и отогреться! И накормите чем-нибудь горячим…

Зашуршали прошлогодние листья – Вит пристроился рядом.

- Ничего, скоро ближайшая деревня. Там скирды с сеном будут.

Скирды – это хорошо. Скирды внутри сухие… Там не м-м-мокро и не х-х-холодно!.. Наверное.

- Мы в Аравинте, Леон! – Тервилль на своей земле действительно оживляется на глазах.

Вот только юный лорд для себя никакого повода скакать кузнечиком не видит. Третий день льет взбесившийся дождь – в этом хваленом, якобы теплом Аравинте! А Леон здесь без эскорта, без палатки, без нормальной еды! Не сухари же таковой считать. Размокшие! И столь же размокшее вяленое мясо.

Дождь барабанит по ветвям деревьев, по оставшейся позади реке, по промокшим веткам шалаша. Заливает костер, одежду, порох… прошлую жизнь!

Любоваться детской радостью Витольда невыносимо! Хочется наорать, брякнуть что-нибудь обидное, стереть с его лица эту кретинскую улыбку! Ирия в детстве улыбалась так же – когда обгоняла брата в лихой скачке «вон до того холма». Сестры больше нет, нет отца, нет и дороги в родной замок! Ничего уже нет.

Это Витольд возвращается домой. А Леону суждена лишь горькая участь вечного изгнанника! Отщепенца. Обреченного до конца дней своих тосковать о прежнем потерянном счастье! Об украденной у него жизни…

И вряд ли Леон хоть на миг сомкнет глаза в эту ночь. В такой-то промозглой сырости! И в холоде! Хуже только в тюрьме. Или в каком-нибудь северном монастыре…

…Очнулся он резко, внезапно, с захолонувшим сердцем.

И первое, что увидел, - бледное, встревоженное лицо Витольда. Ночи в Аравинте – темные и в Месяце Заката Весны. Чернильно-непроглядные. Так почему же друга видно так отчетливо? И что это за багровые отбле…

- Леон, проснись. Зарево над лесом. Совсем близко!

3

Дым на горизонте оптимизма не внушает. И как напоминание об очередной вине в гибели невинных людей, и как помеха в пути. Мародерам в плен не сдаются - сдаются военачальникам. А значит - дым придется объезжать. И не вмешиваться ни во что. Читай: не пытаться спасти мирных жителей. Потому что труп ставшего причиной войны принца должны видеть не только перепившиеся грабители.

И подтвердить, что видели.

Раскисшая дорога, серое небо, унылая морось дождя. И черные клубы дыма! В Ильдани часто жгли костры. И в Аравинте.

Ну чего застыл, езжай!

Путь до пылающей деревни показался раз в десять длиннее, чем от Ильдани до Лютены. Дым усиливается, а промозглый ветер доносит явственный запах гари. Конь встревоженно замотал головой – почуял соплеменников. Ничего, в деревню въезжать нельзя в любом случае, а издали его никто не услышит.

Глава четвертая

Глава четвертая.

Аравинт.

1

Клубы чернущего дыма застили горизонт. Горят избы, плетни, хлева.

Заполошный вой собак, одиночные выстрелы и хрип… Обрывается очередная собачья жизнь.

Чернеют человеческие фигуры - зловещие в отблесках чудовищных костров. Громкая ругань доносится даже сюда – под своды деревьев. Такие хрупкие… И почти прозрачные. Стоит кому-то приглядеться, прицелиться, подать роковой сигнал…

Что-то не так. Что – кроме того, что Леон угодил в Бездну Вечного Пламени?!

Почему не кричат люди?

- Витольд! – юноша в ужасе обернулся к товарищу по злоключениям. Ненормальность происходящего туманит разум, напрочь сбивает мысли, вгоняет в дикий, животный ужас! Нужно убираться! Как можно дальше! Немедленно – пока их самих не пристрелили вместе с несчастными деревенскими псами! – Витольд, где люди?!

- Успели уйти, - Вит успокаивающе сжал плечо друга.

Стало чуть легче, но только «чуть». Нужно бежать! Куда угодно – хоть обратно в Эвитан! Подальше от этой хмари, сырости, ужаса!

Дома – теплый замок, послушные слуги… Полина! И безопасность!

Почему Леон раньше этого не понимал?

- Давай тоже уйдем! Если нас заметят… Мы же их видим - почему они не могут…

Как же его убедить?!

- Потому что пьяны, хотя бы. Не волнуйся, нас не видно. Но мы уходим, успокойся.

Уговорил-таки!

Лес показался родным – хоть каждое дерево обнимай! Лес защищает от врагов. С каждым шагом - всё больше берез, кленов и вязов между Леоном и горящими домами, издыхающими собаками… и безжалостным врагом! Между Леоном и смертью.

Люди ушли, а собак бросили. Его самого тоже бросили - как последнюю собаку. Все ушли… умерли или предали.

Лес защитит… или тоже предаст. Никому нельзя верить. Здесь ведь не Лиар. Ни елей, ни сосен. Разве можно по-настоящему спрятаться среди тонкоствольных аравинтских кленов и вязов?!

Да еще и настолько мокрых?

2

Сколько уже времени они бегут? Минуты три-пять добирались до лошадей - привязанных в чаще. И каждый миг Леон обмирал от ужаса, что любой из скакунов освободится от тряпки и выдаст беглецов пронзительным ржанием.

Потом – ехали лесной тропой. Час, полчаса? Или и вовсе - четверть, просто время растянулось до бесконечности?

- Вит, зачем мы вообще там задержались? В деревне? Надо было убираться сразу!

- Потому что я должен был понять, что не так.

- Жителей там не было – ты же сам сказал…

- Жителей – да. Но это как раз – хорошо, а не плохо. – Почему он спокоен? Почему Витольд Тервилль всегда так спокоен?! – Это не солдаты Эрика.

- Почему?

Какая вообще разница – Эрика они, Всеслава или личный гарнизон Бертольда Ревинтера? Любые убьют!

- Ты их форму видел? – хмуро уточнил Витольд.

- Не приглядывался.

Делать ему больше нечего!

- Ты, может, и не приглядывался. А я эти розово-голубые тряпки где угодно теперь узнаю! Деревню жгут люди Гуго Амерзэна. Точнее - выродки Амерзэна. А значит – дело совсем плохо.

Ничего не понятно.

- Подожди, Вит, ведь все говорят, что гарнизон принца Гуго никуда не годится?

- Абсолютно никуда. Умеют только пить, грабить, нападать кодлой на одного и насиловать женщин! – Витольд выругался похлеще лиарских конюхов и пояснил:

- Принц Гуго – первейший трус Эвитана.

Первейший трус Эвитана – дядя Ив, выставивший на улицу родного племянника. Тот, кто, побоялся избавиться от Леона лично, зато отослал к какому-то головорезу. А вдогонку пригнал по следу второго головореза – секретаря с бандой подельников.

Но спорить с Витом – глупо. Для каждого свой враг – первейший.

- Если здесь Гуго с его шайкой – значит, Мидантия бросила Аравинт на произвол судьбы. Прости, Леон, я привел тебя вместо дома прямо в Бездну Вечного Льда и Пламени.

3

Цокот лошадиных копыт Грегори расслышал первым. Порох – как в воде искупался, но есть еще шпага и кинжалы. Если беглецов обнаружат – у Беллы будет время уехать. А сам изгнанник и так жить не собирался.

За повод – коня Арабеллы. И вон в тот ельник! Может, еще не заметят.

Свой плащ – на голову коню. Плащ девушки – отдала без возражений – достался ее кобылице. Грегори только успел поймать удивленный взгляд двух глубочайших лиловых глаз.

Ближе, ближе… Кажется, вот-вот заливистое ржание разрежет неподвижный воздух!

Вряд ли. Те ведь тоже наверняка тряпками морды коням замотали. Если не совсем дураки. Солдаты как-никак.