УЧАСТЬ ЭШЕРОВ (роман)
Я вижу события, которые грядут, и они вселяют в меня страх.
Чертова участь.
В каждом поколении Эшеров рождался человек, сочетавший в себе проницательный ум, кипучую энергию и любовь к риску. Он вёл фамильный бизнес к новым победам, и теперь этот старинный род настолько богат и знаменит, что хочется назвать его воплощенной мечтой. Но как быть с жуткими тайнами и грозными легендами, с теми недобрыми слухами, что крепко-накрепко вплелись в историю Эшеров?
Сейчас очередной патриарх при смерти, его заживо пожирает Недуг, вековое проклятие семейства. В роскошном поместье собрались претенденты на наследство. Среди них и тот, кто стыдится своей принадлежности к Эшерам. Добровольный изгнанник, он долго жил вдали от родового гнезда, но попытка выстроить собственную судьбу закончилась трагически. Да и могло ли быть по-другому? Разве существует хоть малейший шанс избежать участи Эшеров?..
Пролог
Тяжелый воздух над Нью-Йорком прорезала молния, вслед за ней послышался чудовищный раскат грома, словно в вышине ударили в большой чугунный колокол. Пронзив высокий шпиль новой церкви Благодати Господней, построенной Джеймсом Ренвиком на 10-й Ист-стрит, молния насмерть поразила полуслепую ломовую лошадь на 14-й. Хозяин несчастного животного, бледный от ужаса, выпрыгнул из повозки и бросился прочь, оставив груз картофеля утопать в грязи.
На дворе стоял март 1847 года, и «Нью-Йорк трибюн» пообещала ужасную бурю в ночь на двадцать второе. На сей раз предсказание сбывалось. Яркая вспышка озарила небо над Маркет-стрит, и молния ударила в дымоход магазина. Деревянное строение мгновенно вспыхнуло, набежавшая толпа пялилась на веселое пламя. Паровые машины и повозки перестали появляться на улицах. Деревянные колеса и лошадиные копыта месили грязь. Множество собак, крыс и свиней металось по проулкам, в которых обычно бандиты поджидали свои жертвы. Под газовыми фонарями, словно изваяния, застыли полицейские.
Молодой город Нью-Йорк бурлил. Жизнь здесь была полна опасностей, невольного участника событий могли в любой момент бесцеремонно избавить от имеющихся при нем ценностей. Оживленные улицы вели от доков к театрам, от кегельбанов к веселым домам, от Поворота убийств к Сити-Холлу, но по некоторым авеню приходилось пробираться сквозь кучи мусора и отходов.
Опять прогремел гром, и с небес на землю обрушился настоящий водопад. Щеголи и девицы, выходившие из дверей «Дельмонико», мгновенно промокли до нитки. Вода била в чердачные окна домов и, черная от сажи, просачивалась вниз, в убогие жилища скваттеров. Дождь загасил костры, унял драчунов, ускорил заключение бесстыдных сделок и осуществление преступных замыслов. Мутные струи уносили в реку грязь улиц. Ненадолго ночной поток людей прекратился.
Две рыжие лошади, склонив головы, тянули черное ландо по Бродвею в сторону гавани. Кучер-ирландец ежился в насквозь промокшем коричневом пальто. Вода стекала с полей его низко надвинутой шляпы. Он проклинал тот час, когда решил проехать мимо отеля «Де Пейзер» на Кэнал-стрит. Если бы не подобрал пассажира, мрачно думал кучер, то был бы уже дома, грея ноги у камина с кружкой крепкого портера в обнимку. Сейчас у него в кармане золотой, но разве он поможет, когда ты продрог до костей? Он подстегивал лошадей, хотя знал, что они не пойдут быстрее. Проклятье! Что же этот пассажир ищет?
Джентльмен сел у отеля «Де Пейзер», вложил в руку кучера золотой и наказал ехать как можно скорее в редакцию газеты «Трибюн». Там было велено ждать, а спустя пятнадцать минут появился одетый в черное джентльмен и назвал новый адрес. Небо тем временем заволокли тучи, и вдалеке загрохотал гром. Они ехали в пригород, расположенный по соседству с Фордхэмом во впадине между холмами Лонг-Айленда. Там они остановились у зловещего коттеджа, где джентльмена приняла полная, средних лет женщина. Очень неохотно, как показалось кучеру. Спустя полчаса, которые вознице пришлось провести под холодным ливнем, что гарантировало тесное знакомство с простудой, джентльмен в черном появился с новыми указаниями. Они отправились обратно в Нью-Йорк, чтобы посетить несколько дешевых таверн в самом опасном районе города. «На юг города, в Трайэнгл, ночью! — печально думал кучер. — Одно из двух: то ли джентльмену нужна дешевая шлюха, то ли захотелось поиграть со смертью».
Углубившись в лабиринт южных улиц, кучер испытывал некоторое облегчение от того, что сильный дождь удерживает бандитов под крышей. «Слава богу!» — подумал он, и в то же мгновение два парня в лохмотьях выбежали из подворотни, направляясь к экипажу. В руке одного из них кучер с ужасом заметил булыжник — видно, грабитель намеревался сломать спицы колеса, а затем, если удастся, избить и обчистить карманы обоих наездников. Кучер отчаянно взмахнул кнутом и крикнул: «Пошла! Пошла!» Лошади, почуяв опасность, рванули вперёд по скользкой мостовой. Брошенный камень ударил в облучок, затрещала древесина. «Пошла!» — снова закричал кучер. Он гнал лошадей рысью еще две улицы.
Приоткрылась шторка у него за спиной.
— Извозчик, — осведомился пассажир, — что случилось?
Голос был спокойным, с повелительными интонациями.
«Привык командовать», — подумал кучер.
— Прошу прощения, сэр, но…
Он оглянулся через плечо. В тусклом свете фонаря ему удалось разглядеть худое бледное лицо, на котором выделялись аккуратные серебристые усы и борода. Глубоко посаженные, цвета вороненой стали глаза смотрели с властностью аристократа. Возраст было трудно определить, лицо казалось гладким, без морщин, с мраморно-белой кожей. На джентльмене были черный костюм и блестящий черный цилиндр. Руки с длинными пальцами, затянутые в черные кожаные перчатки, играли тростью из эбенового дерева с роскошным серебряным набалдашником — головой льва со сверкающими изумрудными глазами.
— Что «но»? — спросил он.
У кучера слова застряли в горле.
— Сэр… это не самое безопасное место в городе. Вы выглядите вполне респектабельным джентльменом, сэр, — такие, как вы, сюда редко заезжают.
— Не лезьте не в свое дело, — посоветовал пассажир. — Мы напрасно теряем время! — И задернул шторку.
Кучер тихо выругался в мокрую бороду и направил экипаж вперёд. «Слишком многого ждёт за один золотой! — думал он. — Хотя и с ним можно неплохо провести время в баре».
Первой остановкой был кабачок на Энн-стрит под названием «Уэльский погребок». Джентльмен задержался в нем недолго. Столько же времени он провёл и в «Павлине» на Салливан-стрит. «Мечта джентльмена», таверна двумя кварталами западнее, также была удостоена лишь краткого посещения.
На узкой Пелл-стрит, где дохлая свинья привлекла стаю бродячих собак, кучер подогнал экипаж к захудалой таверне под названием «Погонщик мулов». Как только джентльмен вошёл в таверну, кучер надвинул шляпу на лоб и погрузился в раздумья, не стоит ли вернуться к работе на картофельных полях.
Внутри «Погонщика мулов» при тусклом свете лампы развлекалось пестрое сборище пьяниц, игроков и хулиганов. В воздухе стоял табачный дым, и джентльмен в черном брезгливо поморщился от густого запаха плохого виски, дешевых сигар и промокшей одежды. Несколько мужчин посмотрели на вошедшего, оценивая его как потенциальную жертву, но крепкие плечи и твердый взгляд подсказали им искать поживу в другом месте.
Он подошел к стойке, за которой разливал зеленоватое пиво смуглый мужчина в штанах из оленьей кожи, и назвал какое-то имя.
Бармен криво усмехнулся и пожал плечами. По грубой сосновой стойке скользнула золотая монета, и в маленьких черных глазах вспыхнула жадность. Смуглый потянулся за ней, но трость, увенчанная серебряным львом, прижала его руку к стойке. Джентльмен в черном повторил имя, негромко и спокойно.
— В углу. — Бармен кивком указал на одиноко сидящего человека, старательно пишущего что-то при свете коптящей китовым жиром лампы. — Надеюсь, вы не представитель закона?
— Нет.
— Не причиняйте ему вреда. Это, знаете ли, наш американский Шекспир.
— Нет, не знаю. — Джентльмен поднял трость, и бармен поспешил смахнуть монету.
Джентльмен в черном нарочито медленно подошел к одинокому человеку. На грубом дощатом столе перед писателем стояла чернильница и лежала стопка дешевой голубоватой бумаги для письма, а рядом — полупустая бутылка шерри и грязный стакан. Скомканные листы были разбросаны по полу.
Бледный хрупкий человек со слезящимися серыми глазами работал; перо, зажатое в тонкой нервной руке, быстро бегало по бумаге. Вот он прекратил писать, подпер лоб кулаком и секунду сидел так без движения, словно в голове у него не было ни единой мысли. Потом нахмурился, желчно выругался, скомкал лист и швырнул его на пол, где тот ударился о ботинок мрачного посетителя.
Писатель поднял взгляд, озадаченно моргнул, на лбу и щеках выступила лихорадочная испарина.
— Мистер Эдгар По? — тихо спросил джентльмен в черном.
— Да, — ответил писатель; болезнь и шерри сделали его голос глухим, а речь — невнятной. — А вы кто?
— С некоторых пор мне очень хотелось повстречаться с вами… сэр. Могу я сесть?
По пожал плечами и указал рукой на стул. Под глазами у него набухли тяжелые синие отеки, губы были серые и дряблые. Дешевый коричневый костюм испачкан, белая льняная сорочка и изношенный черный галстук усеяны винными пятнами. Потертые манжеты делали писателя похожим на нищего студента. От него веяло жаром, порой его пробирал озноб, и тогда он откладывал перо и подносил дрожащую руку ко лбу. Темные волосы были влажны, бисеринки пота блестели в желтоватом свете горящей ворвани. По сильно и громко кашлял.
— Простите, — сказал он. — Я болен.
Мужчина аккуратно, стараясь не задеть чернильницу или бумагу, положил свою трость на стол и сел. Сразу же возле него появилась дородная официантка, но он отослал ее легким движением руки.
— Вам следует попробовать здешнее амонтильядо, сэр, — сказал ему По. — Оно пробуждает искру разума, а на худой конец согревает желудок в сырую ночь. Извините меня, сэр.
Вы видите, я работаю. — Он прищурил глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на посетителе. — Как, вы сказали, ваше имя?
— Мое имя, — ответил тот, — Хадсон Эшер. Родерик Эшер был моим братом.
По на мгновение застыл с полуоткрытым ртом, слабо вздохнул, а затем разразился хохотом. Вскоре смех перешёл в кашель, и По осознал, что может задохнуться.
Овладев собой, он вытер слезящиеся глаза, еще раз закашлялся и плеснул в стакан шерри.
— Отличная шутка! Примите мои поздравления, сэр! Теперь можете вернуть свой наряд в магазин и скажите моему дорогому другу, преподобному Грисволду, что попытка уморить меня смехом почти удалась! Скажите ему, что столь милого розыгрыша я никогда не забуду! — По от души хлебнул шерри, серые глаза заблестели на болезненно бледном лице. — О нет — стойте! Я ему еще кое-что передам! Знаете ли вы, мой дорогой мистер Эшер, что я сейчас пишу? — По пьяно ухмыльнулся и постучал по лежащим перед ним листам. — Это шедевр, сэр! Ничего лучше я еще не создавал! Взгляд на сущность самого Господа Бога! Здесь все… — Он схватил листы и с хитрой ухмылкой прижал к груди. — Этот труд поставит Эдгара По в один ряд с Диккенсом и Готорном! Конечно, все мы ослепли от сияния ярчайшего светоча литературы, преподобного Грисволда, но с этим я еще поспорю!
По помахал бумагами перед лицом собеседника. На них, казалось, не было ничего, кроме чернильных клякс и пятен шерри.
— Много он вам заплатил за шпионство для его плагиаторского пера? Убирайтесь, сэр! Мне больше нечего сказать вам!
На протяжении всей этой тирады джентльмен в черном не шелохнулся. Затем смерил Эдгара По мрачным взглядом.
— Вы глухи настолько же, насколько пьяны? спросил он со странным певучим акцентом. — Я повторяю: мое имя Хадсон Эшер, а Родерик, человек, которого вы имели наглость злостно оклеветать, мой брат. Я оказался в этом американском бедламе по делу и решил потратить день, чтобы найти вас. Сначала я пошел в «Трибюн», где узнал от мистера Горация Грили адрес вашего загородного дома. Ваша приемная мать снабдила меня списком…
— Крикунья? — По задохнулся. Одна из страниц выскользнула из его руки и упала в пивную лужицу. — Вы были у моей Крикуньи?
— …Списком кабаков, в которых вас можно отыскать, продолжал Хадсон Эшер. — Сдается, я немного разминулся с вами в «Уэльском погребке».
— Вы лжец! — прошептал По, до глубины души потрясенный. — Вы… не можете быть тем, кем назвались!
— Не могу? Прекрасно, тогда перейдем к фактам! В тысяча восемьсот тридцать седьмом году мой больной старший брат утонул во время наводнения, разрушившего наш дом в Пенсильвании. Я со своей женой был в то время в Лондоне, а моя сестра незадолго до этого сбежала с бродячим актеришкой, оставив Родерика одного. Мы спасли что смогли и сейчас живем в Северной Каролине. — Лицо Эшера напряглось и застыло, как маска, а глаза сверкали едва сдерживаемым гневом. — Теперь вообразите мое неудовольствие, когда спустя пять лет я наткнулся на книжицу презренных небылиц, именуемую «Гротески и арабески». Особенно возмутил меня рассказ, названный… Впрочем, я уверен, вы сами прекрасно понимаете, о чем идет речь. В нем вы изобразили моего брата психом, а мою сестру ходячим трупом! О, я очень хотел встретиться с вами, мистер По! «Трибюн» часто писала о вас!
Как я помню, еще какой-то год назад вы были литературным львом, не правда ли? Но сейчас… Да, слава — тонкая субстанция!
— Чего вы от меня хотите? — спросил дрожащим голосом По. — Если пришли требовать возмещение или хотите смешать мое имя с грязью на судебном процессе, то зря теряете время, сэр. У меня очень мало денег, и, клянусь Богом, я никогда не имел намерения порочить вашу честь. Сотни людей в нашей стране носят фамилию Эшер!
— Возможно, — согласился Эшер, — но есть только один утонувший Родерик и одна оболганная Маделин. — Он помедлил с минуту, изучая лицо и одежду По, затем недобро улыбнулся краем рта, показав белые ровные зубы. — Нет, мне не нужны ваши деньги. Я не верю, что из камня можно выжать кровь, но если бы мог, то изъял бы все до единого экземпляры этой вздорной книжонки и устроил бы из них костер. Мне просто хотелось узнать, что вы собой представляете, и показать вам, кто такой я. Дом Эшеров еще стоит, мистер По, и будет долго стоять после того, как вы и я обратимся в прах. — Эшер вытащил из портсигара первосортную гаванскую сигару и зажёг ее от светильника. Выпустив в лицо По струю дыма, Эшер произнес: — Я спустил бы с вас шкуру и прибил ее к дереву за очернение моего рода. Вас следует заточить в приют для умалишенных.
— Я клянусь, что… писал этот рассказ как фантазию! Он всего лишь отражение того, что было у меня в душе!
— В таком случае, сэр, мне жаль вашу душу. — Эшер затянулся сигарой и пустил дым сквозь ноздри, его глаза превратились в щелки. — Но позвольте мне высказать предположение относительно того, как вы наткнулись на эту мерзкую идею. Ни для кого не было секретом, что мой брат страдал душевно и физически. Он помутился рассудком после того, как отец погиб в руднике, задолго до нашего переезда в эту страну из Уэльса. Когда Маделин оставила дом, он, должно быть, чувствовал себя всеми покинутым.
Во всяком случае, состояние Родерика и обветшание дома, оставленного мною на его попечение, не остались не замеченными простолюдинами, живущими в ближайших деревнях.
Неудивительно, что его смерть и разрушение дома во время наводнения стали источником всякого рода пагубных слухов!
Я допускаю, мистер По, что семя, из которого произросли ваши домыслы, было найдено вами в месте, подобном этому, где хмель развязывает языки. Возможно, вы слышали о Родерике Эшере в какой-нибудь таверне между Питтсбургом и Нью-Йорком, а ваше пьяное воображение дорисовало остальное. Я казнил себя за то, что оставил Родерика одного в столь тяжелое для него время. Так что вы должны понять: ваш гнусный рассказец уколол меня в самое сердце!
По возвратил бумаги на стол и погладил их так, словно они были живыми. Он тихо застонал, заметив страницу, упавшую в грязь на полу. Писатель аккуратно поднял ее и вытер рукавом, после чего некоторое время пытался дрожащими руками сложить листы ровно.
— Мне… было очень плохо, мистер Эшер, — мягко сказал По. — Моя жена… недавно умерла. Ее звали Вирджиния. Я…
Я очень хорошо понимаю, что значит навсегда расставаться с близкими людьми. Я клянусь вам перед Богом, сэр, что и в мыслях не имел порочить имя Эшеров. Возможно, я… слышал где-то про вашего брата или читал об обстоятельствах этого дела в газете — не помню, это было так давно. Но я писатель, сэр! А литератор имеет право на любопытство! Я прошу у вас прощения, мистер Эшер, но должен также заметить, что как писатель я вынужден видеть мир собственными глазами!
— В таком случае, — холодно сказал его собеседник, — мне кажется, было бы лучше, если бы вы родились слепым.
— Я сказал вам все, что мог, сэр! — По опять потянулся к стакану. — У вас есть ко мне еще что-нибудь?
— Нет. Я лишь хотел взглянуть на вас, и, как оказалось, один взгляд — это все, что я могу вынести. — Эшер потушил сигару в чернильнице писателя. Раздалось легкое шипение, и По тупо уставился на собеседника, не донеся стакан до рта.
Эшер взял свою трость, поднялся и бросил на стол золотую монету. — Возьмите еще одну бутылку, мистер По, — сказал он. — Похоже, вы черпаете оттуда вдохновение. — Он подождал, наблюдая, как По подбирает монету.
— Я… желаю вам и вашей семье долгого и счастливого существования, — сказал По.
— И пусть ваша судьба вас не минует. — Эшер прикоснулся кончиком трости к краю цилиндра и вышел из бара. — Отель «Де Пейзер», — приказал он промокшему кучеру, усевшись в карету.
Когда они тронулись, Эшер опустил фонарь, чтобы дать глазам отдых, и снял цилиндр. Под ним оказалась роскошная серебристая шевелюра. Он остался доволен прошедшим днём. Его любопытство в отношении Эдгара По было удовлетворено. Этот человек, без сомнения, в сильной нужде, почти безумен и стоит одной ногой в могиле. По не знал ничего действительно важного о семье Эшер; его рассказ — простая фантазия, слишком близкая к истине. Не пройдет и пяти лет, уверял себя Эшер, как Эдгар По окажется в гробу, и все забудут рассказ, который он написал, как и другие, столь же малозначительные литературные эксперименты. И на этом все закончится.
Дождь барабанил по верху кареты. Эшер прикрыл глаза, его руки сжимали трость.
«О, — думал он, — если бы Эдгар По знал всю историю! Если бы он понимал истинную природу безумия моего брата Родерика!»
Но Родерик всегда был слабаком. Это он, Хадсон, унаследовал грубую силу и целеустремленность их отца, инстинкт самосохранения, передающийся из поколения в поколение в древнем валлийском роду Эшеров. «Эшер ходит, где пожелает, — размышлял он, — и берет, что захочет».
Имя Эшеров будет воткано в гобелен грядущего. Хадсон Эшер верил в это. И да поможет Бог тем, кто встанет на их пути.
Повозка грохотала по скользкой мостовой, и Хадсон Эшер, выглядевший в свои пятьдесят три года от силы на тридцать, улыбнулся улыбкой ящерицы.
— Отель «Де Пейзер», пожалуйста, — сказал высокий блондин в коричневом твидовом костюме, садясь в такси на Шестидесятой Ист-стрит менее чем в трех кварталах от Центрального парка.
— Э-э? — Таксист нахмурился. — Где это?
— Кэнал-стрит, на пересечении с Грин.
— Я довезу вас туда. — Он завел мотор такси, нажал на гудок и влился в дневной поток машин, выругавшись, когда чуть не столкнулся с разворачивавшимся автомобилем.
Таксист поехал на юг по Пятой авеню, пробираясь сквозь море легковушек, грузовиков и автобусов.
Пассажир на заднем сиденье расстегнул воротник и ослабил узел галстука. Он обнаружил, что руки дрожат. Звуки с улицы отдавались в его мозгу подобно грохоту отбойного молотка, и он пожалел, что мало выпил в «Ля Кокотт», французском ресторанчике, где только что позавтракал. Еще одна порция бурбона смягчила бы удары в голове. Но все будет в порядке. Он живуч и сможет достойно встретить плохие новости, которые ему только что сообщили.
Резкий гудок грузовика, раздавшийся сзади, чуть не доконал пассажира. В мозгу запульсировала острая боль, словно вся голова превратилась в ноющий зуб. Плохой знак. Он прижал руки к бокам, пытаясь сконцентрироваться на мерном тиканье счетчика такси, но вдруг обнаружил, что не отрываясь смотрит на водителя, на крошечный скелетик, болтающийся у того в левом ухе. Скелет прыгал вверх и вниз, реагируя на тряску автомобиля.
«Мне становится хуже», — подумал пассажир.
— Вы профессионал, Рикс, — сказала ему Джоан Рутерфорд менее часа назад в «Ля Кокотт». — И это не конец света. — Эта крепкого телосложения крашеная брюнетка была заядлой курильщицей, не вынимавшей изо рта мундштук из слоновой кости. Один из лучших литературных агентов, Джоан работала с тремя его предыдущими романами ужасов и сейчас сообщила жестокую правду по поводу четвертого творения. — Я не вижу у «Бедлама» какого-либо будущего, по крайней мере в теперешней редакции. Роман слишком дискретен, перегружен персонажами, и чертовски трудно следить за развитием сюжета. Вы нравитесь «Стратфорд-хаузу», Рикс, и он не прочь издавать ваши книги, но не эту.
— Что вы мне предлагаете? Выбросить рукопись в мусорный ящик, после того как я потратил на нее больше шестнадцати месяцев? В этом проклятом романе почти шестьсот страниц! — Он заметил в своем голосе просительные интонации и сделал паузу, пытаясь справиться с собой. — Я переписывал его четыре раза!
— «Бедлам» не лучшее ваше творение, Рикс. — Джоан Рутерфорд спокойно посмотрела на него голубыми глазами, и он почувствовал, что его прошиб пот. — У вас герои словно сделаны из дерева. Какой-то маленький, обладающий сверхъестественным восприятием слепой мальчик, способный видеть прошлое или что-то в этом роде, сумасшедший доктор, режущий людей на куски в подвале собственного дома. Я до сих пор не могу понять, что у вас там происходит. Вы написали роман в шестьсот страниц, который читается как телефонный справочник.
Съеденная пища опилками лежала на дне желудка. Шестнадцать месяцев. Четыре мучительные переделки. Его последняя книга, средненький бестселлер «Огненные пальцы», была издана «Стратфорд-хаузом» три года назад. Полученные за него деньги давно кончились. Дела с киношниками тоже заглохли. Железная рука нужды взяла за горло, и Риксу начали сниться кошмары, в которых отец с удовлетворением заявлял, что он рожден неудачником.
— Хорошо. — Рикс уставился в свой бурбон. — Что теперь прикажете мне делать?
— Отложите «Бедлам» и начинайте новую книгу.
— Легко сказать.
— Да перестаньте! — Джоан ткнула сигаретой в керамическую пепельницу. — Вы уже не маленький, вы сможете!
Когда профессионал сталкивается с проблемами, он отступает и начинает сначала.
Рикс кивнул и мрачно улыбнулся. На душе у него было тоскливо, как на кладбище. За три года, прошедших после публикации его бестселлера, он пытался написать несколько разных книг, даже ездил в Уэльс исследовать одну свою идею, которая, впрочем, не прошла, но все замыслы рассыпались, словно карточные домики. Обнаружив, что он сидит в баре в Атланте и размышляет над продолжением «Огненных пальцев», Рикс осознал, что дела совсем плохи. Идея «Бедлама» пришла к нему ночью, когда он видел кошмарный сон, где смешались тёмные коридоры, искаженные лица и трупы, висящие на крюках. Написав половину романа, Рикс понял, что и эта идея расползлась, подобно ветхой ткани. Но отказаться от нее после стольких трудов! Выбросить из головы все сцены, как мишуру, перерезать пуповину, связывавшую персонажи с его воображением, и дать им умереть! Джоан Рутерфорд посоветовала ему начать другую книгу, словно это так же просто, как сменить одежду. Он боялся, что никогда не сможет закончить новый роман. Он чувствовал, что выжат как лимон этими бесплодными попытками, и уже не доверял своему чутью на подходящие сюжеты. Его здоровье ухудшалось, пришли страхи, доселе неведомые, — такие, как боязнь успеха, провала, риска. В охватившем его смятении он слышал и издевательский смех отца.
— Почему бы вам не попробовать писать рассказы? — поинтересовалась Джоан и попросила счет. — Я могла бы разместить что-нибудь в «Плейбое» или «Пентхаузе». И как вы знаете, я много раз говорила, что использование вашего настоящего имени тоже может принести выгоду.
— Я думал, вы согласны с тем, что Джонатан Стрэйндж — удачный псевдоним.
— Да, но почему бы не поэксплуатировать ваше настоящее имя, Рикс? Ничего страшного, если станет известно, что вы потомок тех самых Эшеров, о которых писал По. Я думаю, это будет плюс, особенно для того, кто работает в жанре ужасов.
— Вы знаете, я не люблю рассказы. Они меня не интересуют.
— Неужели вам безразлична ваша карьера? — резко спросила Джоан. — Если хотите быть писателем, вы должны писать. — Она достала кредитную карточку «American Express» и после внимательного ознакомления со счетом отдала ее официанту. Затем прищурилась и посмотрела на Рикса Эшера так, будто давно не видела. — Вы плохо позавтракали. Похоже, похудели со времени нашей последней встречи. Вы себя хорошо чувствуете?
— Да, все в порядке, — соврал он.
Оплатив счет, Джоан сказала, что вышлет рукопись в Атланту, и покинула ресторан. Он остался сидеть, вертя в руках стакан с вином. Полоска света, появившаяся, когда Джоан открывала дверь, неприятно резанула глаза, хотя стоял пасмурный октябрьский день.
«Еще один глоток. Допью, и пора уходить».
Неподалеку от Вашингтон-сквер шофер сказал:
— Вот черт, гляди-ка!
Посреди 5-й авеню какой-то маньяк играл на скрипке.
Водитель нажал на гудок, и у Рикса возникло чувство, будто по его позвоночнику провели скребком.
Сумасшедший скрипач, пожилой, с покатыми плечами, продолжал терзать инструмент, застопорив движение на перекрестке.
— Эй, чудила! — закричал водитель из окна. — Уйди с дороги, милок! — Он ударил по клаксону и нажал на газ.
Машина рванулась вперёд, едва не задев скрипача, который продолжал играть с закрытыми глазами.
Другая машина внезапно выскочила на перекресток и, намереваясь объехать сумасшедшего, врезалась в бок почтового фургона. Еще один автомобиль, с орущим итальянцем за рулем, пытаясь избежать столкновения со скрипачом, задел левое переднее крыло их автомобиля.
Оба водителя выскочили и принялись кричать друг на друга, а также на скрипача. Рикс сидел окаменев, его нервы вибрировали. Голова трещала невыносимо; крики шоферов, гудки машин и нытье скрипки рождали настоящую симфонию боли. Он сжимал кулаки так, что ногти вонзились в ладони, и повторял: «Все будет в порядке. Нужно только сохранять спокойствие. Сохранять спокойствие. Сохранять…»
Легкий удар, а затем звук, напоминавший шипение жира на сковородке, снова удар и снова шипение. Звуки участились.
Лишь через некоторое время Рикс понял, что это такое.
Дождь.
Дождь стучал по крыше и скатывался по стеклу.
Рикс был уже весь в холодном липком поту.
— Чокнутый старикашка! — орал итальянец на продолжавшего играть скрипача. Дождь лил как из ведра, барабаня по крышам машин, застрявших на перекрестке. — Эй, ты!
Тебе говорю!
— Кто заплатит за ремонт моей машины? — спросил водитель Рикса у другого шофера. — Ты ударил мое такси, давай выкладывай деньги!
Стук дождя по крыше напоминал Риксу канонаду. Каждый гудок точно булавками пронзал барабанные перепонки. Сердце бешено колотилось, и он понял, что если останется здесь, то сойдет с ума. За барабанным боем дождя он расслышал еще один звук — гулкий низкий стук, который становился все громче и громче. Рикс зажал уши, на глазах от боли выступили слёзы, но этот стук отдавался в голове, словно кто-то бил молотком по макушке. Хор автомобильных гудков казался градом палочных ударов. Сирена приближающейся полицейской машины острой бритвой резанула по натянутым нервам. Рикс осознал, что глухой стук был биением его сердца, и паника едва не поглотила его сознание.
Со стоном ужаса и боли Рикс вырвался из машины под дождь и бросился к тротуару.
— Эй! — Крик водителя вонзился в шею Рикса, словно стальной коготь. — А как насчет платы за проезд?
Рикс бежал, голова раскалывалась, сердце бухало в такт шагам. Капли дождя били по навесу над тротуаром, словно артиллерийские снаряды. Он поскользнулся и, падая, опрокинул мусорный ящик, высыпав содержимое. Перед глазами закружилась черная пыль, и тусклый серый свет внезапно сделался таким ярким, что Рикс вынужден был сощуриться.
Невзрачные дома ослепительно сияли, влажный серый тротуар блестел, как зеркало. Он попытался встать и поскользнулся на мусоре, ослепленный сводящим с ума многоцветием автомобилей, вывесок, одежды. Оранжевый рисунок на боку городского автобуса изумил его. Пестрый зонтик прохожего, казалось, испускал лазерные лучи боли. Электрическая надпись на углу выжигала глаза. А когда благонамеренный пешеход попытался помочь Риксу встать, он с криком вырвался — прикосновение руки обожгло сквозь твидовый костюм.
Тихая комната — он должен попасть в Тихую комнату.
Атакуемый со всех сторон светом и шумом, Рикс пробирался вперёд, как затравленный зверь. Он чувствовал тепло человеческих тел, словно вокруг были ходячие факелы.
К оглушительному стуку его собственного сердца добавлялось биение их сердец. Вселенная человеческих сердец, бьющихся в разных ритмах, с разной интенсивностью. Когда он вскрикивал, его голос повторялся в голове снова и снова — ни дать ни взять шальное эхо, записанное на магнитофон. Он бежал по улице, а желтые, красные, зеленые, голубые тени кружились рядом и хватали за пятки. Споткнувшись о бордюр, Рикс порвал рукав и ободрал колено, и когда смутно различимая сверкающая фигура с оглушительно бьющимся сердцем остановилась возле него, он закричал, чтобы к нему не прикасались.
Дождь усилился, капли колотили по асфальту рядом с ним с таким грохотом, словно падали булыжники, выпущенные из катапульты. Каждая капля, попавшая ему на лицо, волосы или руки, жгла кожу, словно кислота. Ему не оставалось ничего другого, кроме как бежать к спасительному месту в отеле «Де Пейзер».
В конце концов в белом сиянии пульсирующего неба показался готический шпиль отеля. Его окна сверкали отраженными огнями, а видавший виды красный навес над входом со стороны Грин-стрит просто кричал. Когда он перебегал улицу, скрип тормозов вызвал новую волну боли, но Рикс боялся замедлить бег. Зажимая уши, он влетел во вращающиеся двери отеля и пересёк длинный холл, покрытый аляповатым красным ковром с вытканными золотыми кругами. Не обращая ни на кого внимания, Рикс жал снова и снова кнопку вызова единственного лифта. Каждый раз соприкосновение пальца с пластиком причиняло ему боль. Он слышал, как высоко вверху шумят механизмы. Когда лифт подошел, Рикс заскочил внутрь и захлопнул дверь, не дав никому войти, и нажал кнопку восьмого, самого верхнего этажа.
Лифт поднимался мучительно медленно. Рикс при этом слышал шум воды в трубах, телешоу и радиошоу, рок-музыку, диско; прошедшие через толстые стены человеческие голоса напоминали ему разговоры в ночных кошмарах, понять которые невозможно. Он сидел, скорчившись в углу, с плотно закрытыми глазами, зажав голову между коленями.
Дверь открылась, и Рикс побежал к своей комнате в конце тускло освещенного коридора, лихорадочно нашаривая ключ.
Он ворвался в номер, окно которого, к счастью зашторенное, выходило на Грин-стрит. Свет, просачивающийся сквозь дешевую ткань, был болезненно ярким. Рикс достал из кармана старинный медный ключ, с годами слегка позеленевший.
Вставил его в замок белой двери рядом с ванной, повернул и распахнул тяжелую, обитую резиной дверь, ведущую в особую Тихую комнату без окон.
С непроизвольным воплем облегчения Рикс занес ногу, чтобы переступить порог.
Но внезапно перед ним в дверном проеме возник скелет с кровоточащими глазницами, преграждая путь. Костлявые руки тянулись к Риксу, и тот, шатаясь, отступил. Он в панике подумал, что Страшила все-таки отыскал его.
В номере раздался взрыв знакомого смеха. Рикс, дрожа и обливаясь потом, упал на колени и, глянув вверх, увидел лицо своего брата Буна.
Бун ухмылялся. Длинные белые зубы и крупные черты лица придавали ему вид хищного животного.
— Я подловил тебя, Рикси! — сказал он грубым и громким голосом, от которого того забила дрожь. Бун начал было опять хохотать, но тут заметил, что у младшего брата приступ, и улыбка на его лице застыла. — Рикс? Ты… С тобой все в порядке?
— Нет, — прошептал Рикс, оседая на пол на пороге Тихой комнаты. Дешевый пластиковый скелет в человеческий рост висел на крюке перед дверью. — Помоги… У меня не было времени добраться до тихого места…
— Господи! — Бун отступил на несколько шагов, боясь, что брата стошнит. — Подожди минуту, держись! — Он открыл дверь в ванную комнату, где сидел и читал журнал «Роллинг стоун», когда в номер ворвался Рикс, и вынес пластиковый стакан с виски. У пойла был легкий привкус ржавчины, чего Бун, конечно же, не мог знать, когда покупал его в винном магазине за углом. — Льда, к сожалению, нет, — сказал он, протягивая стакан Риксу.
Рикс быстро осушил стакан. Шотландское виски немедленно повздорило в желудке с бурбоном, и Рикс зажмурился так крепко, что выступили слёзы. Когда он снова открыл глаза, свет уже не казался таким ярким. Дорогой тёмно-синий костюм Буна больше не сверкал, как сапфир, и даже яркий блеск его зубов немного померк. Шум отеля, как и стук сердца, тоже стихал. Хотя в голове у Рикса еще яростно бухало, а в глазах кололо, он знал, что все проходит. Еще одна или две минуты. «Спокойно, — говорил он себе. — Вдохни глубоко. Плавно выдохни. Еще раз вдохни. Боже всемогущий, какой сильный был приступ!» Он медленно покачал головой, его чудесные рыжеватые волосы слиплись от дождя и пота.
— Почти прошло, — сказал он Буну. — Подожди минуту. — Он сел, ожидая, пока стихнет шум в голове. — Уже лучше, — просипел он. — Помоги мне встать.
— А ты не собираешься блевать?
— Помоги встать, черт тебя подери!
Бун взял Рикса за протянутые руки и потянул кверху. Поднявшись, Рикс стукнул брата кулаком по лицу, вложив в удар всю свою силу.
Получился слабый шлепок. Бун отступил, и его губы вновь растянула ухмылка, когда он заметил, как ярость исказила лицо Рикса.
— Подонок, дурак! — вскипел Рикс. Он хотел было сорвать с крюка пластмассовый скелет с грубо сделанными кровавыми глазницами, но рука застыла на полпути. — В чем смысл всего этого?
— Просто шутка. Думал, тебе понравится, учитывая, что это соответствует твоим вкусам. — Бун пожал плечами и усадил скелет в кресло. — Выглядит вполне натурально, как ты считаешь?
— Но зачем ты повесил его в Тихой комнате? Почему не в ванной, не в туалете? Ведь ты понимаешь, что есть только одна причина, по которой я открываю эту дверь!
— О! — Бун нахмурился. — Ты прав, Рикси. Я не подумал об этом. Просто мне показалось, что это подходящее место, только и всего. Ну ладно. Все кончилось хорошо. Эта проклятая штука, вероятно, спугнула твой приступ! — Он захохотал и показал на штаны Рикса. — Да ты опять за свое! Никак обмочился?
Рикс отправился к шкафу за чистыми брюками и рубашкой.
Бун развалился в изящном кресле, которое с трудом выдерживало его шестифутовое тело, и положил ноги на кофейный столик со стеклянными ножками. Он массировал скулу, по которой ударил Рикс. В Северной Каролине Бун набил бы брату морду за куда менее значительное оскорбление.
— Воняет, как в конуре! Неужели они даже ковров не моют?
— Как ты сюда попал? — спросил Рикс, переодевшись.
Его дрожь еще не прошла.
— Как любой, кто зовется Эшером, — ответил Бун и положил ногу на ногу. Он был обут в бежевые ковбойские сапоги из кожи ящерицы, которые никак не подходили к консервативному костюму. — Знаешь, что я слышал об этом месте?
Будто бы коридорные иногда видят здесь человека в черном, в цилиндре и с тростью. Похоже, это сам старик Хадсон. Несчастный, вероятно, обречен вечно бродить по коридорам «Де Пейзера». Говорят, в его присутствии воздух становится ледяным. Чертовски хорошее место для вечного упокоения, верно, Рикси?
— Я тебя просил не называть меня так.
— О, прошу прощения. Должен ли я называть тебя Джонатан Стрэйндж? Или на этой неделе к тебе положено обращаться «мистер Знаменитый Автор»?
Рикс проигнорировал колкость.
— Как ты попал в Тихую комнату?
— Попросил ключ. У них там, внизу, целый ящик в сейфе. Эти старые зеленые штуковины выглядят как ключи от гробницы. На некоторых даже видны отпечатки пальцев. Интересно, сколько Эшеров ими пользовалось? Что до меня, то я бы и ночи не провёл в этом склепе. Боже, почему здесь нет света!
Бун встал и прошел через комнату к окну. Он раздвинул шторы, позволив тусклому свету пробиться сквозь забрызганное дождем стекло, и постоял минуту, наблюдая за уличным движением. На его широком красивом лице морщин почти не было, и хотя три месяца назад ему исполнилось тридцать семь, он запросто мог бы сойти за двадцатипятилетнего. Его пышная волнистая шевелюра была темнее, чем у брата, и имела каштановый оттенок. В чистых, глубоко посаженных изумрудно-зеленых глазах мерцали искорки. Он был крепким и широкоплечим, в расцвете сил.
— Извини, — сказал он Риксу. — Я бы не устроил такой идиотский розыгрыш, если бы подумал хорошенько. Увидев по дороге сюда эту штуку в витрине магазина, я подумал… что, может быть, тебе понравится. Ты знаешь, у меня не было приступов почти шесть месяцев. И последний был не очень сильный — всего три или четыре минуты. Может, я забыл, какими тяжелыми они бывают. — Он отвернулся от окна и от изумления застыл.
Он не видел брата почти год и был поражён тем, как тот изменился. Сеть морщин на его лице напоминала битый фарфор, тускло-серые глаза смотрели устало. И хотя Рикс был на четыре года моложе Буна, выглядел он по меньшей мере на сорок пять лет. Он казался изнуренным и больным. Бун заметил на его висках седину.
— Рикс, — прошептал он. — Боже всемогущий! Что с тобой произошло?
— Я болел, — ответил Рикс, зная, что это не все. По правде говоря, он и сам толком не понимал, что с ним происходит, — приступы стали мучительными и непредсказуемыми, во сне его постоянно преследовали кошмары, и чувствовал он себя семидесятилетним. — Наверное, слишком много работал. — Он осторожно, так как дрожь еще не прошла, пристроился в кресле.
— Слушай, тебе надо есть бифштексы, чтобы улучшить кровь. — Бун выпятил грудь. — Я ем бифштексы каждый день, и посмотри на меня! Здоров, как племенной бык.
— Великолепно, — сказал Рикс. — Как ты узнал, что я здесь?
— Ты звонил Кэт и сказал, что вылетаешь из Атланты, чтобы встретиться сегодня со своим литературным агентом. Где еще, кроме этой старой дыры, ты мог остановиться в Нью-Йорке?
Рикс кивнул. Хадсон Эшер купил отель «Де Пейзер» в 1847 году. В то время гостиница представляла собой великолепное готическое здание, возвышавшееся над простоватыми соседними строениями. Насколько Рикс знал, компания Хадсона Эшера по производству пороха, расположенная близ Эшвилла в Северной Каролине, поставляла огромное количество пороха и свинцовых пуль в Европу через Нью-Йорк.
Хадсон хотел присматривать за посредниками и оборудовал в этом номере на случай внезапного приступа обитую резиной Тихую комнату. Она не менялась с годами и использовалась поколениями Эшеров, в то время как сам номер становился все более безвкусным. Рикс подозревал, что его отец Уолен, когда получил выгодное предложение от подрядчика, все еще оставался единственным владельцем «Де Пейзера». Семья редко покидала Эшерленд, свое огромное поместье, расположенное в двадцати милях западнее Эшвилла.
— Ты не должен работать так много. А кстати, скоро ли выйдет следующая книга? — Бун налил себе еще виски и снова сел. Когда он подносил стакан ко рту, на пальце блеснул розовый бриллиант. — Прошло уже много времени после публикации «Огненных пальцев».
— Я только что закончил новый роман.
— Да? И когда же его напечатают?
— Может, следующим летом. — Рикс даже удивился тому, с какой легкостью соврал.
Бун опять встал.
— Ты должен написать настоящую книгу, Рикс. Про то, что действительно может случиться. Эти дерьмовые ужасы — просто вздор. Почему бы тебе не сделать такую вещь, которую ты с гордостью подписал бы собственным именем?
— Давай не будем снова об этом. — При каждой встрече с братом Рикс вынужден был защищать свой жанр.
Бун пожал плечами.
— Идет. Просто мне всегда казалось, что с людьми, пишущими такое барахло, должно быть что-то неладно.
— Насколько я понимаю, ты приехал сюда не для того, чтобы обсуждать мою литературную карьеру, — сказал Рикс. — В чем дело?
Бун помедлил, сделав глоток. Затем тихо сказал:
— Мама хочет, чтобы ты приехал домой. Папе стало хуже.
— Какого черта он не ляжет в больницу?
— Ты знаешь, что папа всегда говорил. Эшер не может жить вне Эшерленда. И, глядя на тебя, братец Рикс, я думаю, он прав. Должно быть, что-то есть в воздухе Северной Каролины, раз ты так сильно сдал с тех пор, как ее покинул.
— Мне не нравится имение, мне не нравится Лоджия. Мой дом — в Атланте. Кроме того, у меня есть работа.
— Ты, кажется, сказал, будто закончил очередную книгу.
Но если она не лучше трех предыдущих, никакая доработка ее не спасет.
Рикс мрачно улыбнулся.
— Спасибо, обнадежил.
— Папа умирает, — сказал Бун, и огонёк гнева промелькнул в его глазах. — Я делаю для него все, что в моих силах, и все эти годы я старался быть рядом с ним. Но теперь отец желает видеть тебя. Не знаю, почему он так решил, особенно если вспомнить, как ты отвернулся от семьи. Должно быть, хочет, чтобы ты был рядом, когда он будет умирать.
— Тогда, если я не приеду, — ровно ответил Рикс, — может быть, он и не умрет? Что, если отец встанет с кровати и опять займется лазерными пушками и бактериологическим оружием?
— О боже! — Рассердившись, Бун вскочил со своего места. — Не надо разыгрывать передо мной святошу, Рикс! Этот бизнес подарил тебе лучшее поместье в стране, накормил тебя, одел и послал учиться в самую престижную бизнес-школу Америки! Толку из этого, правда, не вышло. И никто не говорит, что ты непременно должен будешь идти в Лоджию, если приедешь. Ты ведь всегда безумно боялся Лоджии. Когда ты там заблудился и Эдвин вытащил тебя оттуда, твое лицо напоминало зелёный сыр… — Бун осекся — ему вдруг показалось, что Рикс сейчас бросится на него через стол.
— Мне помнится нечто иное, — с напряжением в голосе сказал Рикс.
Несколько секунд они пристально смотрели друг на друга. Рикс вспомнил сцену из своего детства. Брат обхватил его сзади и повалил ничком на землю, придавив коленом так, что лицо Рикса погрузилось в грязь Эшерленда и стало трудно дышать. Он еще и издевался: «Подъем, Рикси, что же ты не встаешь, а, Рикси?»
— Хорошо. — Бун достал из внутреннего кармана пиджака авиабилет первого класса до Эшвилла и бросил его на стол. — Я повидал тебя и сообщил все, что должен был сказать. Это от мамы. Она думала, что, быть может, у тебя осталась хоть капля жалости и ты навестишь папу на смертном одре. Если нет, пусть останется на память. — Он подошел к двери, затем обернулся. — Да катись ты в свою Атланту, Рикси. Возвращайся в выдуманный мир. Черт, да ты и сам уже выглядишь как выходец из могилы. Скажу маме, чтобы не ждала тебя. — Он вышел из номера и закрыл за собой дверь. Его кожаные ботинки заскрипели в коридоре.
Рикс сидел, уставившись на скелет. Тот усмехался ему как старый друг, как знакомый по многочисленным фильмам ужасов. Символ смерти. Скелет в шкафу. Кости, спрятанные под полом. Череп в шляпной картонке. Мертвая рука, тянущаяся из-под кровати. Кости, лезущие из могилы.
«Мой отец умирает, — думал Рикс. — Нет, нет. Уолен Эшер слишком упрям, чтобы сдаться смерти. Они с ней закадычные друзья. Они заключили джентльменское соглашение. Его дело давало смерти пищу — зачем же кусать руку дающего?»
Рикс взял авиабилет. Он был на завтрашний дневной рейс. Уолен умирает? Он знал, что здоровье отца за последние шесть месяцев ухудшилось, но смерть? Рикс сидел в оцепенении, не зная, плакать или смеяться. Он никогда не ладил с отцом, они на протяжении многих лет были друг другу чужие. Уолен Эшер назначал своим детям определенное время для встречи и держал их на коротком поводке. Такой он был человек. Рикс как-то нагрубил ему, заслужив неиссякаемую ненависть.
Он не был уверен в том, что любил отца. Он сомневался, знает ли вообще, что такое любовь.
Рикс знал, что Бун всегда был очень охоч до розыгрышей.
— Папа не умирает, — сказал он скелету. — Это просто выдумка, чтобы заманить меня обратно.
Пластиковые костяшки нагло блеснули, но промолчали. Глядя на них, он вспомнил скелет, болтавшийся под ухом шофера. По спине пробежали мурашки, и пришлось позвать горничную, чтобы убрали скелет. Рикс не мог заставить себя притронуться к нему.
Потом он позвонил в Эшерленд.
За четыре тысячи миль от него служанка ответила: «Резиденция Эшеров».
— Позовите Эдвина Бодейна. Скажите ему, что это Рикс.
— Да, сэр. Одну минуту, сэр.
Рикс ждал. Сейчас он чувствовал себя лучше. Он справился с приступом. Предыдущий случился неделю назад дома, в Атланте, посреди ночи, когда Рикс слушал пластинку из своей коллекции джазовой музыки. После того как приступ прошел, он разбил пластинку вдребезги, думая, что спровоцировать обострение болезни могла музыка. Рикс где-то читал, что определенные сочетания аккордов, тонов и вибраций могут оказывать сильное воздействие на человеческий организм.
Он знал, что эти приступы — симптом состояния, названного в нескольких медицинских журналах недугом Эшеров.
Лекарств не было. Если отец умирает, значит, недуг Эшеров дошел до последней, смертельной стадии.
— Мастер Рикс! — сказал теплый, добродушный и слегка скрипучий голос в Северной Каролине. — Где вы?
— В Нью-Йорке, в «Де Пейзере».
Голос Эдвина наградил Рикса приятными воспоминаниями. Он представил высокого мужчину в ливрее дома Эшеров — серая куртка и темно-синие брюки с такими острыми складками, что можно порезаться. Рикс всегда чувствовал себя ближе к Эдвину и Кэсс Бодейнам, чем к собственным родителям.
— Желаете ли вы поговорить с…
— Нет. Ни с кем другим я говорить не хочу. Эдвин, у меня только что был Бун. Он сказал, что папе плохо. Так ли это?
— Здоровье вашего отца быстро ухудшается, — сказал Эдвин. — Я уверен, Бун объяснил вам, как сильно ваша матушка хочет, чтобы вы вернулись домой.
— Я не хочу возвращаться, и ты знаешь почему.
Возникла пауза. Затем Эдвин произнес:
— Мистер Эшер спрашивает о вас каждый день. — Он понизил голос. — Я хочу, чтобы вы вернулись. Вы нужны ему.
Рикс не смог подавить натянутый, нервозный смешок.
— До этого он во мне никогда не нуждался!
— Нет. Вы не правы. Ваш отец всегда нуждался в вас, а сейчас — больше, чем когда-либо.
Правда дошла до Рикса прежде, чем он смог от нее спрятаться: патриарх могущественного клана Эшеров и, возможно, самый богатый человек Америки лежит на смертном одре.
Несмотря на то что его чувства к отцу были очень сложными, Рикс знал, что должен его навестить. Он попросил Эдвина встретить его в аэропорту и быстро повесил трубку, чтобы не передумать. «В Эшерленде я пробуду несколько дней, не больше, — сказал он себе. — Затем вернусь в Атланту и приведу свою жизнь в порядок, найду какой-нибудь сюжет и приступлю к работе, чтобы окончательно не загубить карьеру».
В комнату вошёл присланный для уборки испанец с мешками под глазами. Он ожидал увидеть очередную мертвую крысу и с облегчением услышал распоряжение убрать пластиковый скелет.
Рикс лег и попытался заснуть. В его сознании промелькнули картины Эшерленда: тёмные леса, где в подлеске, говорят, рыщут кошмарные твари; горы, смутной громадой темнеющие на оранжевой полосе неба; серые знамена облаков, венчающие верхушки гор, и Лоджия — непременно появляется Лоджия — огромная, темная и тихая, как могила, хранящая свои секреты.
Скелет с кровоточащими глазницами медленно вплыл в его сознание, и он сел, озаренный мрачным светом.
Давняя идея вновь захватила его. Это была та самая идея, ради которой он ездил в Уэльс, рылся в генеалогической литературе от Нью-Йорка до Атланты в поисках упоминаний об Эшерах в полузабытых записях. Иногда ему казалось, что все получится, если он действительно того захочет, иногда — что тут чертовски много работы и все впустую.
«Может, теперь время пришло», — сказал он себе.
Да. Ему определенно нужна тема, и он в любом случае возвращается в Эшерленд. По его губам пробежала улыбка; казалось, он услышал гневный крик Уолена, раздавшийся за четыре тысячи миль.
Рикс вышел в ванную за стаканом воды и прихватил номер «Роллинг стоун», который Бун сложил и оставил на кафеле. Когда он раскрыл его в постели, крупный тарантул, аккуратно посаженный в журнал, выпал ему на грудь и стремглав побежал к плечу.
Рикс выпрыгнул из постели, пытаясь стряхнуть с себя паука. Приступ, налетевший черной волной, загнал его в Тихую комнату. Через ее запертую дверь никто не мог услышать его вопли.
Бун всегда был большим шутником.
Часть I. Эшерленд
— Расскажи мне сказку, — попросил маленький мальчик отца. — Что-нибудь жуткое, ладно?
— Что-нибудь жуткое, — повторил отец и немного подумал.
За окном совсем стемнело, и только лунный серп ухмылялся на небе. Мальчик видел его за спиной отца — месяц напоминал волшебный фонарь в День всех святых на черном ночном поле, по которому никто не смеет ходить.
Отец придвинулся ближе к кровати.
— Хорошо. — Его очки блеснули в слабом свете. — Я расскажу тебе сказку о короле, умирающем в своем замке, и о его детях, и о всех королях, что правили до него. Сказка может развиваться по-разному, чтобы ты запутался. Она может кончиться не так, как тебе хочется… но такова уж сказка. А самое жуткое в ней то, что все это может быть правдой… а может и не быть. Готов?
И мальчик, не зная, следует ли этого бояться, улыбнулся.
Глава 1
Спустившись по трапу авиалайнера компании «Дельта» и пройдя в здание аэропорта, расположенного семью милями южнее Эшвилла, Рикс увидел в толпе встречающих Эдвина Бодейна. Высокого, ростом в шесть футов, аристократически худого Эдвина было трудно не заметить. Он по-детски улыбнулся и кинулся обнимать Рикса, который уловил легкое подергивание на лице Эдвина. Тот в свою очередь обнаружил, как сильно постарел Рикс за последний год.
— Мастер Рикс, мастер Рикс! — повторял Эдвин исполненным достоинства голосом с южным акцентом. — Вы выглядите…
— Как мороженое в жару. Но ты, Эдвин, выглядишь великолепно. Как поживает Кэсс?
— Как всегда — отлично. Боюсь только, с годами становится сварливой. — Эдвин попытался забрать у Рикса сумку с одеждой, но тот отмахнулся. — У вас есть еще багаж?
— Только чемодан. Я не думаю задерживаться здесь надолго.
Они получили вещи и вышли на улицу. Был прекрасный октябрьский день, солнечный и свежий. У тротуара стоял новенький лимузин, каштановый «линкольн-континенталь» с затемненными окнами, непроницаемыми для солнца. Не одни только лошади были страстью Эшеров. Рикс положил сумку и сел на переднее сиденье, не считая нужным заслоняться от Эдвина плексигласовой перегородкой. Бодейн надел тёмные очки, и они тронулись в направлении Голубых гор.
Эдвин всегда напоминал Риксу Икабода Крейна, персонажа его любимого рассказа Вашингтона Ирвинга — «Легенда о Сонной Лощине». Как бы хорошо ни сидела на нем серая форменная куртка, рукава всегда были коротки. Про его нос, похожий на клюв, Бун говорил, что на такой впору вешать шляпу.
На квадратном лице с мягкими морщинами светились добрые серо-голубые глаза. Под черной шоферской фуражкой прятался высокий лоб, увенчанный хрупкой шапкой светлых волос. Его большие уши, истинный шедевр природы, опять вызывали ассоциации с бедным школьным учителем из рассказа Ирвинга. Хотя ему было уже далеко за шестьдесят, в его глазах застыло мечтательное выражение ребёнка, который очень хочет сбежать с цирком. Он был рожден, чтобы служить Эшерам, и продолжал древнюю традицию Бодейнов, всегда бывших доверенными лицами у патриархов рода. В серой форменной куртке с блестящими серебряными пуговицами и с серебряной головой льва, эмблемой Эшеров, на нагрудном кармане, в темных, тщательно выглаженных брюках, в черном галстуке и с начищенными до блеска туфлями Эдвин с головы до пят выглядел мажордомом имения Эшеров.
Рикс знал, что за этой комичной, непритязательной физиономией скрывается острый ум, способный организовать все, что угодно, — от простых домашних дел до банкета на двести персон. Эдвин и Кэсс командовали маленькой армией горничных, прачек, садовников, конюхов и поваров, хотя готовить для семьи Кэсс предпочитала сама. Они подчинялись только Уолену Эшеру.
— Мастер Рикс, мастер Рикс! — повторял Эдвин, смакуя эти слова. — Так хорошо, что вы опять дома! — Он слегка нахмурился и умерил свой энтузиазм. — Конечно, жаль, что вы вынуждены возвращаться при таких обстоятельствах.
— Теперь мой дом в Атланте. — Рикс понял, что оправдывается. — Я вижу, автомобиль новый. Только триста миль на спидометре.
— Мистер Эшер выписал его месяц назад. Он тогда еще мог передвигаться. Сейчас хозяин прикован к постели. Естественно, у него личная сиделка. Миссис Паула Рейнольдс из Эшвилла.
Каштановый лимузин скользил по Эшвиллу, минуя табачные магазины, банки и лотки уличных торговцев. Прямо за северо-восточной границей города стояло большое бетонное сооружение, напоминающее бункер и занимающее почти двенадцать акров дорогой земли. Оно было окружено унылой бетонной оградой с колючей проволокой наверху. Окнами служили горизонтальные щели, напоминающие бойницы, которые были расположены на одинаковом расстоянии, начиная с крыши. Автостоянка, переполненная машинами, занимала еще три акра. На фасаде здания черными металлическими буквами было написано: «Эшер армаментс», а ниже буквами помельче: «Основана в 1841». Это было самое уродливое здание из всех, какие когда-либо приходилось видеть Риксу. И каждый раз оно казалось ему все более отвратительным.
«Старик Хадсон мог бы гордиться», — подумал Рикс.
Торговля порохом и снарядами превратилась в четыре завода, носящие имя Эшеров, выпускающие оружие и боеприпасы: в Эшвилле, Вашингтоне, Сан-Диего и Бельгии, в Брюсселе. «Дело», как это называлось в семье, поставляло в течение более ста пятидесяти лет ружейный порох, огнестрельное оружие, динамит, пластит и современные системы оружия для самых богатых покупателей. «Дело» создало Эшерленд, а имя Эшеров как творцов смерти благодаря ему стало известным и уважаемым. Рикс не мог представить, сколько убитых их оружием приходилось на каждый из тридцати тысяч акров Эшерленда, сколько людей, разорванных на куски, приходилось на каждый тёмный камень Лоджии.
Когда Рикс, почти семь лет назад, покинул Эшерленд, он поклялся себе, что никогда не вернется. Для него Эшерленд был полон крови, и даже ребёнком он ощущал присутствие смерти в диких лесах, в вычурном Гейтхаузе и в безумной Лоджии. Хотя молодого человека и угнетало кровавое наследство, но за эти годы его не раз посещали воспоминания об Эшерленде. Как будто что-то осталось незавершенным. Эшерленд звал назад, нашептывая обещания. Рикс несколько раз возвращался, но лишь на день или два. Мать и отец оставались такими же далекими, чужими и бесстрастными, как и всегда, брат тоже не менялся, а сестра делала все, что могла, чтобы избегать реальности.
Они проехали здание и свернули на широкое, уходящее в горы шоссе. Рикса приветствовал эффектный пейзаж: крутые холмы и ковры лесной травы пылали сочными багряно-красными, пурпурными и золотыми тонами. Под безоблачным голубым небом развернулась панорама крови и огня.
— Как восприняла это мама? — спросил Рикс.
— Старается вести себя точно так же. Иногда лучше, иногда хуже. Вы же знаете ее, Рикс. Она жила в совершенном мире так долго, что не может принять происходящее.
— Я думал, он поправится. Уж кому, как не тебе, знать, до чего силен и упрям мой отец. Кто этот доктор, которого ты упоминал по телефону?
— Доктор Джон Фрэнсис. Мистер Эшер вызвал его из Бостона. Специалист по клеточным аномалиям.
— Папа… сильно страдает?
Эдвин не ответил, но Рикс и так все понял. Агония, которую переживал Уолен Эшер, — последняя стадия «недуга Эшеров». По сравнению с ней приступы Рикса — просто слабая головная боль.
Эдвин свернул с главного шоссе на узкую, но хорошо ухоженную дорогу. Впереди виднелся перекресток, от которого уходили три дороги: на Рэйнбоу, Тейлорвилль и Фокстон. Они поехали на восток, в сторону Фокстона, городка с населением под две тысячи человек, в основном фермеров, принадлежавшего вместе с окрестными полями семье Эшер на протяжении пяти поколений.
Лимузин скользил по улицам Фокстона. Благосостояние города неуклонно росло, и Рикс заметил изменения, произошедшие с тех пор, как он побывал тут в последний раз. Кафе «Широкий лист» переехало в новый кирпичный дом. Появилось современное здание Каролинского банка. Палатка кинотеатра «Эмпайр» предлагала билеты за двойную, по случаю Дня всех святых, цену на фильмы ужасов. Но старый Фокстон тоже продолжал существовать. Двое пожилых фермеров в соломенных шляпах сидели на скамейке перед магазином скобяных изделий и загорали. Мимо проехал побитый пикап, нагруженный табачными листьями. Группа мужчин, праздно стоявших возле магазина, обернулась и стала разглядывать лимузин; Рикс заметил в их глазах тлеющие угольки негодования. Они быстро отвернулись. Рикс знал, что, когда они заговорят об Эшерах, их голоса будут едва слышны — а ну как сказанное ими о старике Уолене будет услышано за густым лесом и горным хребтом, разделяющими Фокстон и Эшерленд.
Рикс взглянул на маленький, из грубого камня дом, в котором находилась редакция «Фокстонского демократа», местной еженедельной газеты. Он заметил отражение лимузина в окне дома и проникся уверенностью, что за окном, почти касаясь лицом стекла, стоит темноволосая женщина. На мгновение Рикс вообразил, что ее взгляд направлен на него, хотя знал, что сквозь тонированные стёкла автомобиля ничего не видно. Тем не менее он беспокойно отвел глаза.
За Фокстоном лес опять стал гуще и впереди казался непроходимой стеной. Красота гор стала дикой, острые утесы торчали из земли словно серые кости наполовину зарытых чудовищ. Случайная лесная тропа уходила, петляя, от главной дороги в лес, в глушь, к горным деревенькам, где жили сотни семей, крепко цеплявшихся за ценности девятнадцатого века. Их оплот, гора Бриатоп, стояла на западном краю Эшерленда, и Рикс часто думал, кто эти люди, поколениями живущие на горе, и что они думают о садах, фонтанах и конюшнях, о чуждом для них мире, что лежит внизу. Они с недоверием относились ко всему незнакомому и редко спускались торговать в Фокстон.
Рикс вдруг будто почувствовал легкий укол. Даже не глядя на карту местности, он был совершенно уверен, что они въехали сейчас на территорию имения Эшеров. Лес, казалось, потемнел, осенние листья были таких глубоких тонов, что отливали масляной чернотой. Полог листвы свешивался на дорогу, заросли вереска, судя по виду, способные изодрать до костей, закручивались уродливыми штопорами, опасными, как колючая проволока. Массивные россыпи камней лепились к склонам холмов, угрожая скатиться и смять лимузин, как консервную банку. Рикс почувствовал, что на его ладонях выступил пот. Места здесь были дикими, враждебными и не подходящими для любого цивилизованного человека, но Хадсон Эшер влюбился в эту землю. Или, возможно, увидел в ней вызов, который надо принять. Во всяком случае, Рикс никогда не считал этот край родным.
Проезжая по этой дороге в последние годы очень редко, Рикс всегда чувствовал жестокость здешней земли, своего рода бездушие сил разрушения, которые делали его маленьким и слабым. Неудивительно, думал он, что жители Фокстона считают Эшерленд местом, которое лучше обойти стороной, и сочиняют небылицы, оправдывая свой страх перед мрачными, негостеприимными горами.
— Страшила все еще бродит в лесах? — тихо спросил Рикс.
Эдвин взглянул на него и улыбнулся.
— Боже мой! Вы помните эту историю?
— Разве такое можно позабыть? Как же это звучит? «Беги, беги, лети стрелой и дома дверь плотней закрой. — Страшила где-то рыщет, детей на ужин ищет». Так?
— Почти.
— Когда-нибудь я сделаю Страшилу персонажем своей книги, — сказал Рикс. — А как насчет черной пантеры, которая разгуливает там же? Есть какие-нибудь новые наблюдения?
— Вообще-то есть. В августе была заметка в «Демократе»: какой-то сумасшедший охотник клялся, будто видел ее на Бриатопе. Полагаю, подобные истории и поднимают газетам тираж.
Рикс обозревал лесные заросли по обе стороны дороги. У него засосало под ложечкой, когда он вспомнил рассказанную ему Эдвином легенду о Страшиле, создании, якобы живущем в этих горах более ста лет и ворующем детей, которые уходят слишком далеко от дома. Даже сейчас, будучи взрослым, Рикс думал о Страшиле с детским страхом, хотя знал, что историю выдумали, чтобы удерживать детей поближе к дому.
За следующим поворотом дороги выросла громадная стена с затейливо отделанными железными воротами. На гранитной арке значилось: «ЭШЕР». Когда Эдвин подрулил достаточно близко, сработал радиоуправляемый замок и ворота распахнулись. Ему даже не пришлось снимать ногу с акселератора.
Когда они проехали, Рикс оглянулся через плечо и увидел, как ворота автоматически сдвинулись. Это устройство всегда напоминало ему капкан.
Ландшафт мгновенно изменился. Последние островки дикого густого леса перемежались сочными газонами и безупречно ухоженными садами, где среди статуй надменных фавнов, кентавров и херувимов росли розы, фиалки и подсолнухи. Между ровными рядами сосен виднелась высокая стеклянная крыша теплицы, где один из предков Рикса выращивал всевозможные кактусы и тропические растения. Жимолость и английский плющ окаймляли границы леса. Рикс увидел нескольких садовников за работой. Они подравнивали кустарник и обрезали деревья. В одном из садов стоял огромный красный локомотив времен первых железных дорог, установленный на каменный пьедестал. Его купил Арам Эшер, сын Хадсона.
Одно время семейство управляло собственной железной дорогой — «Атлантик сиборд лимитед». По ней перевозили боеприпасы и оружие.
Несколько тысяч акров имения Эшеров даже не были картографированы. Эти угодья включали в себя горы, медленно текущие реки, широкие луга и три глубоких озера. Как всегда, Рикс поразился неописуемой красоте Эшерленда. Это было великолепное, роскошное поместье, достойное американских королей, если бы таковые существовал и. Но тут, мрачно думал Рикс, тут была еще и Лоджия — храм, святая святых клана Эшеров.
Эдвин притормозил у въездных ворот Гейтхауза. Особняк из белого известняка с красной шиферной крышей окружали живописные сады и огромные древние дубы. В нем насчитывалось тридцать две комнаты. Прапрадедушка Рикса Ладлоу построил его для гостей.
Лимузин остановился. Рикс боялся входить в этот дом. Когда Эдвин уже вылезал из машины, Рикс заколебался и тут почувствовал его руку на плече.
— Все будет хорошо, — уверил Эдвин. — Вот увидите.
— Да, — ответил Рикс.
Он заставил себя выйти и достал сумку из багажника, а Эдвин взял чемодан. Они поднялись по каменным ступенькам, прошли через внутренний дворик, посреди которого в маленьком декоративном пруду плавали золотые рыбки, и остановились перед массивной дубовой дверью.
Эдвин позвонил, и молодая горничная-негритянка в бледно-голубой хрустящей униформе впустила их. Другой слуга, средних лет негр в сером костюме, провёл Рикса в дом, взял его багаж и направился к центральной лестнице. Рикс заметил, что дом с каждым его приездом становится все больше похож на какой-то мрачный музей. Великолепной меблировкой — персидскими коврами, старинными французскими столами и стульями, позолоченными зеркалами прошлого века и средневековыми гобеленами, изображающими сцены охоты, казалось, можно восхищаться лишь на расстоянии. Стулья в стиле Людовика XV никогда не проминались под весом человеческого тела, бронзовые и керамические предметы искусства покрывались пылью, но оставались нетронутыми. Все вещи в доме были так же холодны к Риксу, как и люди, выбравшие их.
— Миссис Эшер и мистер Бун в гостиной, сэр, — сказала молоденькая горничная, явно намереваясь проводить Рикса туда.
Эдвин пожелал удачи и пошел загнать лимузин обратно в гараж.
Горничная отворила раздвижные ореховые двери гостиной. Рикс на секунду замер у порога и почувствовал тошнотворный сладковатый запах, неожиданно возникший словно бы из ниоткуда.
Он понял: это запах гниения человеческого тела, идущий сверху, из комнаты отца.
Рикс собрался с духом и шагнул в гостиную, где его ждали брат и мать — хозяйка Эшерленда.
Глава 2
Вороша бронзовой кочергой дрова в мраморном камине, Бун поднял взгляд на звук открывающейся двери и в позолоченном зеркале над очагом увидел Рикса.
— О! — воскликнул он. — А вот и знаменитый автор триллеров!
Маргарет Эшер сидела в высоком итальянском кресле, глядя на огонь. Она мерзла весь день, никак не могла изгнать холод из своих костей и даже не обернулась, чтобы поздороваться с сыном.
Двери закрылись за Риксом мягко, но со слабым щелчком, похожим на звук сработавшего капкана. Теперь он был с родственниками наедине, одетый в потертые джинсы и бледно-голубую рубашку под бежевым свитером. «Наряд, вполне уместный для любого дома, за исключением этого», — подумал Рикс.
На Буне был костюм с иголочки, а на матери — тщательно подобранное голубое с золотом платье.
— Здравствуй, мама, — сказал Рикс.
— Я замерзла, — сказала она, словно не слыша. — В доме очень холодно, ты не заметил?
— Хочешь, принесу тебе свитер?
Она помедлила, размышляя над вопросом Буна, ее голова слегка склонилась набок.
— Да, — сказала она в конце концов. — Свитер может помочь.
— Само собой. Мама, дай Риксу взглянуть на жемчуг, что я привез тебе из Нью-Йорка. — Бун показал пальцем на ее шею, предлагая поднять голову. Нить жемчуга ярко блестела в золотом свете, который просачивался сквозь большое окно с видом на сад азалий. — Мило, правда? Обошлась в четыре тысячи долларов.
— Очень мило, — согласился Рикс. — Бун и мне привез в Нью-Йорк пару подарков, мама.
Бун невесело рассмеялся.
— Ну и как они тебе, Рикси? Я думал, понравится! В зоомагазине за два квартала от «Де Пейзера» было как раз то, что я искал. Парень, продававший их, сказал, что именно такие используются в фильмах ужасов.
— Кажется, я просек твой замысел. Ты, вероятно, хотел, чтобы я нашёл штуковину и она вызвала приступ. Затем я поспешил бы в Тихую комнату и обнаружил второй сюрприз.
— Не говори так. — Маргарет пристально смотрела на огонь. — «Просек» — неподходящее слово. — У нее был спокойный грудной голос женщины, привыкшей распоряжаться.
— Такие слова не должен произносить знаменитый автор, верно, мама? — Бун, как всегда, не упускал случая заработать очко против Рикса. — Сидите здесь, а я сбегаю за свитером. — Когда он проходил мимо Рикса, на его лице промелькнула ухмылка.
— Бун, дорогой! — позвала Маргарет, и он остановился. — Только чтобы свитер не кусался.
— Хорошо, мама, — ответил Бун и вышел из комнаты.
Рикс подошел к матери и опять уловил этот дурной запах, как будто в стене была замурована крыса. Маргарет взяла со столика позади кресла баллончик с освежителем и попрыскала вокруг себя. После этого в комнате запахло как в сосновом лесу, полном трупов животных.
Рикс стоял позади матери. Она все еще пыталась остановить время. В свои пятьдесят восемь Маргарет Эшер отчаянно старалась казаться тридцатипятилетней. Ее волосы были коротко, по моде подстрижены и выкрашены в каштановый цвет. Несколько поездок в Калифорнию для пластических операций привели к тому, что кожа на лице была натянута туже некуда — не ровен час, лопнет. Косметики было больше, чем раньше, а губная помада, которую она выбрала на этот раз, — гораздо ярче. Крохотные морщинки собрались вокруг рта и бледно-зеленых глаз. Тело оставалось изящным, но все же наметилась полнота на животе и бедрах. Рикс вспомнил слова Кэт о том, что мать боится лишнего веса, как чумы. На тонких изящных руках было слишком много колец с бриллиантами, рубинами и изумрудами. На платье посверкивала бриллиантовая брошь. Сидящая неподвижно мать казалась Риксу предметом великолепной меблировки Гейтхауза, из тех, которыми можно восхищаться только с расстояния.
У нее был скорбный и беспомощный вид. Риксу стало ее жалко. Какую цену она платит за то, чтобы быть хозяйкой Эшерленда?
Внезапно мать повернула голову и посмотрела на него туманным взглядом, будто на незнакомца.
— Ты осунулся, — заметила она. — Болел?
— Мне уже лучше.
— Ты похож на ходячий скелет.
Он пожал плечами, не желая вспоминать о своих физических страданиях.
— Я поправлюсь.
— Но не при таком образе жизни. В чужом городе, далеко от семьи, почти без гроша в кармане… Не понимаю, как тебе удалось продержаться столь долго. — В ее глазах зажегся огонёк, и она взяла Рикса за руку. — Но теперь мой мальчик приехал домой, чтобы остаться. Правда же, ты останешься? Ты нужен нам. Я велела подготовить твою старую комнату. Там все как было раньше. Теперь твой дом здесь.
— Мама, — сказал Рикс мягко, — я не могу остаться. Приехал на несколько дней, отца повидать.
— Но почему? — Она сжала его руку. — Почему ты не можешь остаться в своем доме?
— Эшерленд — не мой дом. — Он знал, что бессмысленно спорить. Неизбежно дойдет до ссоры. — Я должен вернуться к работе.
— Ты имеешь в виду сочинительство? — Маргарет отпустила его руку и встала полюбоваться своим жемчугом перед зеркалом. — Едва ли это можно назвать работой. Скорее род деятельности, к которой ты способен. Смотри, какой жемчуг мне привез твой брат. Правда, замечательный? — Она нахмурилась и провела пальцем под подбородком. — Боже мой, я, наверно, выгляжу как старуха. Подам в суд на доктора, работавшего с моим лицом, чтобы его лишили практики. Видел ли ты более уродливую старуху, чем я?
— Ты выглядишь великолепно.
Она оценивающе посмотрела на себя и слабо улыбнулась.
— О, ты не помнишь, какой я была раньше. Знаешь, как меня всегда называл папа? «Самая прелестная девочка в Северной Каролине». Паддинг считает себя красивой, но она даже не знает, что такое настоящая красота. — Маргарет упомянула жену Буна с нескрываемым отвращением. — Я была такая же, как Кэт, с такой же чудесной кожей.
— А где Кэт?
— Разве брат тебе не сказал? Она уехала куда-то на Багамы, на презентацию журнала. Кэт никак не могла ее пропустить. Она рассчитывает вернуться либо завтра, либо через день.
Знаешь, сколько ей сейчас платят? Две тысячи долларов в час.
Ее фото хотят поместить на обложку «Вога» в следующем месяце. Я в ее возрасте выглядела примерно так же.
— Как поживает Паддинг?
— А что с ней сделается? — Маргарет безучастно пожала плечами. — Должно быть, она у себя наверху. Паддинг все время спит. Я пыталась намекнуть Буну, что его прелестная женушка слишком много пьет, но разве он будет слушать? Нет.
Он вечно пропадает в конюшнях, на скачках. — Она опять взяла баллончик и освежила воздух вокруг себя. — Ты, по крайней мере, свободный человек. Твой брат сделал глупость…
Двери открылись, и вошёл Бун с бежевым свитером. По тому, как Маргарет вмиг закрыла рот и выпрямилась, он понял, что разговор шел о нем. Появилась широкая улыбка, отчего его лицо уподобилось шутовской маске.
— Пожалуйста, мама. — Бун накинул свитер ей на плечи. — О чем вы тут говорите?
— О, да так, ни о чем, — мягко сказала Маргарет, ее глаза были полуопущены. — Рикс рассказывал о своих женщинах. Он не теряет времени даром.
Рот Буна растянулся еще шире, и Риксу даже будто послышалось, как затрещала кожа. В глазах брата загорелся знакомый огонёк — в детстве Рикс видел его много раз перед тем, как Бун нападал на него по любому поводу.
— Мама хочет сказать, Рикси, что я — позор семьи, второй после тебя, разумеется. Я дважды разводился и теперь женат на молоденькой кокетке, и мама, видать, думает, что я должен до конца жизни нести свой крест.
— Не валяй дурака перед братом, дорогой.
— Знаешь, мама, почему у Рикси так много женщин? Потому что ни одна не захочет встретиться с ним во второй раз.
Он так любит назначать свидания возле кладбищ, чтобы потом гулять с дамой меж могил в поисках привидений. И вспомните ту малютку, которая решила принять прекрасную теплую…
Рикс уставился на него с перекошенным лицом.
— Не смей, — севшим от гнева голосом прошептал Рикс. — Если ты, подонок, еще раз заговоришь об этом, я тебя убью.
Бун обмер. Затем он резко и коротко рассмеялся, но в смехе чувствовалась дрожь.
— Мальчики, успокойтесь, — мягко пожурила Маргарет. — Здесь не слишком сильный сквозняк?
Бун побродил по комнате и погрел руки перед камином.
— Знаешь, мама, Рикс сказал, что закончил новую книгу.
— О? — Ее голос стал ледяным. — Я полагаю, очередная кровавая мерзость? Не могу взять в толк, почему ты такое пишешь! Неужели действительно думаешь, что подобное чтиво способно понравиться людям?
У Рикса заболела голова. Он потрогал виски, опасаясь приступа, и подумал: «Боже, зачем я приехал?» Намек Буна на Сандру почти вывел его из себя.
— Понять Рикси очень просто, — сказал Бун, чей взгляд метался от матери к брату. — Когда мы были детьми, он безумно боялся собственной тени. Искал Страшилу у себя под кроватью, а теперь пишет романы ужасов, где может убивать злых демонов. И думает, что он Эдгар Аллан По. Ты знаешь…
— Тише! — резко оборвала его мать. — Как ты смеешь произносить это имя в нашем доме! С твоим отцом сделался бы припадок, услышь он это!
— Да, но это правда! — настаивал Бун. Он усмехнулся Риксу, потирая руки. — Когда мы сможем прочесть что-нибудь про нас, Рикси? Ведь рано или поздно это случится.
Краем глаза Рикс заметил, как мать побледнела.
— Знаешь, братец Бун, а пожалуй, это неплохая идея.
Я действительно могу написать книгу об Эшерах. Историю семьи. Что ты об этом думаешь, мама? — спросил он с самодовольной улыбкой.
Она открыла было рот, чтобы ответить, но тут же его закрыла. Затем опять взяла пульверизатор и освежила воздух. Рикс почувствовал новую волну зловония, идущую из-под двери.
— Это так трудно, — сказала Маргарет. — Содержать старое поместье в чистоте и свежести. Когда дом достигает определенного возраста, он начинает разваливаться на куски. Я всегда заботилась о Гейтхаузе. — Она прекратила распылять дезодорант: было ясно, что это не помогает. — Мама привила мне любовь к аккуратности, — сказала она с гордостью.
Рикс помедлил, сколько было возможно.
— Я лучше поднимусь к нему, — тихо сказал он.
— Нет, не сейчас! — Маргарет сжала его руку, на ее лице появилась фальшивая улыбка. — Давайте посидим все вместе, я и два моих любимых мальчика. Кэсс делает для вас уэльский пирог. Она знает, как вы его любите.
— Мама, я должен подняться наверх.
— Он, вероятно, спит. Миссис Рейнольдс сказала, что ему нужен сон. Давайте посидим и поговорим о приятном, хорошо?
— Да пусть идет, мама, — проворчал Бун, наблюдая за Риксом. — Повидавшись с отцом, он тут же сможет засесть за новый роман ужасов.
— Замолчи! — Маргарет обернулась к нему. — Ты грубиян, Бун Эшер! Твой брат, по крайней мере, желает выказать своему родителю уважение, чего от тебя не дождешься! — Под сердитым взглядом матери Бун отвернулся и пробормотал что-то себе под нос.
— Я лучше пойду наверх, — сказал Рикс.
В глазах матери выступили крошечные бриллианты слез, и он протянул руку, чтобы коснуться ее щеки.
— Не надо! — Она отдернула голову. — Ты испортишь мне прическу.
Рикс медленно убрал руку. «Здесь ничего не меняется, — подумал он. — Тебя так или иначе заманивают сюда, а потом уничтожают все твои чувства, давят их, как клопов».
Он покачал головой, отошел от матери и покинул гостиную, направляясь по коридору к главной лестнице, ведущей наверх. Там располагались комнаты для гостей, в них в свое время жили Тедди Рузвельт, Вудро Вильсон, Герберт Гувер и многие другие правительственные и пентагоновские звезды первой величины.
Поднимаясь по лестнице, Рикс чувствовал, как гложет его изнутри боязнь встречи с отцом. «Почему Уолен Эшер захотел меня увидеть? — недоумевал он. Старик ненавидел Рикса за то, что тот покинул Эшерленд, а Рикс презирал его идеалы. — О чем мы вообще можем теперь говорить?»
На втором этаже гнилью пахло еще сильнее. Молодой человек прошел мимо своей бывшей комнаты, не заглянув туда.
По всему коридору в тщетной попытке ослабить вонь расставили прозрачные вазы с яркими цветами и зеленью. Унылые картины, написанные масляными красками, висели на стенах, показывая, как скверно Уолен Эшер разбирался в живописи. В конце коридора еще одна лестница вела к единственной белой двери — в Тихую комнату Гейтхауза.
Рикс остановился у подножия лестницы, собираясь с духом. Отвратительные миазмы разложения витали вокруг.
«Ничто живое не может так пахнуть», — думал Рикс.
В последний раз, когда он видел отца, Уолен Эшер был рослым, с типично армейской внешностью, знакомой с детства.
Возраст нисколько не уменьшил ни властность взгляда, ни силу голоса, и его грубое лицо вполне могло принадлежать сорокалетнему, только на висках проступала седина, а высокий аристократический лоб прорезали несколько глубоких морщин. Челюсти Уолена Эшера выступали вперёд, как нос боевого корабля, а тонкая мрачная линия рта редко изламывалась улыбкой.
Рикс никогда не понимал, как работает мозг отца. У них не было ни общих интересов, ни тем для разговора. Уолен управлял компанией и поместьем как диктатор. Все свои разнообразные деловые планы он всегда держал в секрете от семьи.
Когда Рикс был ребёнком, Уолен имел обыкновение запираться в кабинете и подолгу не выходить. Рикс знал только, что к отцу часто приезжали военные.
Когда Уолен был дома, он обращался с детьми словно с солдатами своей личной армии. Утренние поверки, строгие правила, регламентирующие, как вести себя, как одеваться, и грубая брань по любому поводу. Особенно доставалось Риксу. Он считался лентяем и бездельником.
Если Рикс перечил, не надраивал ботинки до блеска, опаздывал к столу или еще как-то нарушал неписаные правила, то широкий кожаный ремень отца, названный им Миротворцем, гулял по ногам и ягодицам мальчика, оставляя красные полосы; происходило это обычно в присутствии Буна, хихикавшего за спиной отца. Бун, напротив, мастерски разыгрывал примерного сына. Он всегда был чист и безукоризненно одет; он вовсю заискивал перед отцом. Кэтрин тоже быстро научилась держать нос по ветру и редко подвергалась наказаниям. Маргарет, постоянно занятая приемами и благотворительностью, знала, что лучше не вставать у Уолена на пути, и никогда не принимала сторону Рикса. «Правила, — говорила она, — есть правила».
Рикс однажды видел, как Уолен повалил слугу и бил его ногами по ребрам за какое-то мнимое нарушение. Если бы не вмешался Эдвин, Уолен мог бы прикончить несчастного. Бывало, поздно ночью, когда все в доме уже спали, Рикс, лежа в постели, слышал, как отец покидает свою комнату и расхаживает по коридору, давая выход дурным эмоциям. В такие часы Рикс боялся, что отец ворвется к нему с горящими от гнева глазами и набросится с такой же яростью, с какой крушил рёбра слуги.
Но в благодушном настроении Уолен мог вызвать Рикса в свою огромную спальню с темно-красными стенами и тяжелой черной викторианской мебелью, и потребовать, чтобы сын читал вслух Библию. Обычно Уолен желал слушать не главы с духовным содержанием, а длинные перечни, кто за кем родился. Он требовал читать это снова и снова, и если Рикс запинался на чьем-нибудь имени, черная трость нетерпеливо стучала по полу.
Когда Риксу исполнилось десять лет, он после одной особенно неприятной встречи с Миротворцем сбежал из дому. Эдвин нашёл его на автобусной остановке в Фокстоне. Они долго беседовали, и, когда Рикс разразился слезами, Эдвин дал слово, что, пока он жив, Уолен не будет его пороть. Обещание выполнялось все эти годы, хотя насмешки Уолена стали более язвительными. Рикс оставался неудачником, белой вороной, малодушным слабаком, скулящим при виде того, благодаря чему Эшеры процветали и жирели уже многие поколения.
Рикс заставил себя пойти наверх, и его сердце забилось сильнее. На двери от руки было написано: «НЕ ХЛОПАТЬ». Рядом стоял стол, а на нем — коробка с зелёными хирургическими масками.
Он хотел было открыть дверь, но резко отдернул руку. Запах разложения сочился из этой комнаты, Рикс чувствовал его, как жар от печи. Он не знал, сможет ли вынести то, что его ждёт, и внезапно решимость улетучилась. Он попятился вниз по лестнице.
Но в следующее мгновение решение было принято за него.
Ручку повернули изнутри, и дверь открылась.
Глава 3
Одетая в униформу сиделка в маске, закрывавшей нижнюю половину лица, и хирургических перчатках пристально разглядывала Рикса, стоя в дверях Тихой комнаты. У нее были темно-карие глаза, окруженные паутиной морщинок.
Запах гниения волной выкатился из Тихой комнаты и ударил Рикса с почти осязаемой силой. Он вцепился в перила и стиснул зубы.
Миссис Рейнольдс прошептала:
— Маска, должно быть, вам поможет, — и показала на коробку.
Он взял маску и надел. Внутри она была проложена ватой, но особого проку от нее, Рикс знал, не будет.
— Вы Рикс? — Сиделка была лет сорока пяти, крепкого сложения, с коротко подстриженными вьющимися волосами стального цвета.
Рикс заметил, что глаза у нее покрасневшие.
— Конечно, это Рикс, дура чертова! — донесся из темноты грубый, едва ли человеческий голос, похожий скорее на скрежет. Рикс окаменел. Мелодичный голос отца превратился в рычание зверя. — Я же говорил, что это должен быть Рикс!
Немедленно впусти его!
Миссис Рейнольдс открыла дверь пошире.
— Быстрее, пожалуйста, — сказала она. — Свет вреден для его глаз. И помните: говорить как можно тише.
Рикс вошёл в комнату с высоким потолком и обитыми резиной стенами. Единственным источником освещения была маленькая лампа с зелёным абажуром на столе, за которым сидела миссис Рейнольдс. Свет от этой лампы простирался не далее чем на фут. Перед тем как миссис Рейнольдс закрыла дверь, Рикс успел заметить лишь мрачную меблировку комнаты.
Он увидел кровать отца. Там, под пластиком кислородной палатки, что-то лежало. Рикс поблагодарил Бога за то, что дверь закрылась раньше, чем он смог разглядеть все хорошенько.
В темноте он слышал слабое чириканье осциллоскопа. Прибор находился слева от кровати отца. Рикс видел на нем бледно-зелёный зигзаг, отражавший работу сердца Уолена Эшера.
У отца было болезненное, булькающее дыхание. Шелковая простыня шуршала на кровати.
— Вам что-нибудь нужно, мистер Эшер? — спросила сиделка.
— Нет, — раздался измученный голос. — Не ори, черт бы тебя побрал!
Миссис Рейнольдс вернулась на свое место, оставив Рикса одного, и продолжила чтение романа Барбары Картлэнд.
— Подойди ближе, — скомандовал Уолен Эшер.
— Я здесь ничего не вижу…
Последовал резкий вдох.
— Тише! О боже, мои уши…
— Извини, — прошептал Рикс, вконец растерявшись.
Осциллоскоп зачирикал быстрее. Уолен смог заговорить, лишь когда сердцебиение замедлилось.
— Ближе. Ты сейчас споткнешься о стул. Шагни влево. Не зацепи провод, идиот! Еще левее. Отлично, ты в пяти шагах от ножки кровати. Проклятье! Неужели необходимо так топать?
Приблизившись к кровати, Рикс почувствовал лихорадочный жар от тела отца. Он коснулся покрывала и ощутил пот на своей руке.
— Хорошо, хорошо, — сказал Уолен.
Рикс чувствовал его внимательный, изучающий взгляд. Силуэт на кровати с легким шуршанием подвинулся.
— Все-таки приехал. Повернись. Дай тебя рассмотреть.
— Я не призовая лошадь, — буркнул Рикс.
— Да ты и как сын отнюдь не подарок. Одежда болтается, точно на вешалке. Что, работа писателя не может тебя прокормить?
— У меня все в порядке.
Уолен хмыкнул.
— Что-то не верится. — Он замолчал, и Рикс услышал, как жидкость клокочет у него в легких. — Уверен, ты узнал эту комнату. Во время приступов ты, Бун и Кэтрин прятались здесь. А теперь где ты отсиживаешься?
— Дома я обил стены туалета картоном для звукоизоляции и уплотнил дверь, чтобы она не пропускала свет.
— Небось лежишь там, как в утробе матери. Ты ведь подспудно всегда жаждал вернуться в утробу.
Рикс пропустил последнее замечание мимо ушей. Темнота и запах разложения угнетали. Болезненный жар бил ему в лицо, как солнце.
— Куда уходят Бун и Кэт, после того как ты переехал сюда?
— Бун устроил за своей спальней собственную Тихую комнату, а Кэт сделала нишу в стене у себя в туалете. У них редко бывают приступы, им не понять, что я испытываю. Они всегда жили в Эшерленде, а здесь безопасно. Но ты ведь представляешь себе этот ад?
— У меня тоже приступы случаются редко.
— Редко? Как тогда назвать то, что ты испытал вчера в Нью-Йорке?
— Ты узнал от Буна?
— Вечером он рассказал об этом Маргарет в гостиной. Ты забываешь, как обострен у меня слух. Я слышал, как ты говорил с ними внизу, как поднимался. Сейчас я слышу твое сердце. Оно бьется как сумасшедшее. Иногда мои чувства обострены более обычного. Это накатывается волнами. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю? Эшеры не могут долго жить за воротами Эшерленда. Это факт, который, я уверен, ты начал осознавать.
Глаза Рикса привыкли к темноте. Перед ним на кровати лежало что-то похожее на коричневую мумию, страшно истощенную. Когда костяная сморщенная рука вытянулась, чтобы поправить простыню, холодок пробежал по спине Рикса.
Чуть больше года назад Уолен Эшер при росте более шести футов имел сто восемьдесят пять фунтов веса. Мумия на кровати весила раза в два меньше.
— Нечего на меня пялиться, — проскрежетал Уолен. — Настанет и твое время.
К горлу Рикса подступил комок. Наконец он снова смог заговорить:
— Не заметно, чтобы жизнь в Эшерленде сильно пошла тебе на пользу. Выходит, нет никакой разницы.
— Ты не прав. Мне шестьдесят четыре года. Мое время почти истекло. Взгляни на себя! Тебя можно принять за моего брата, а не за сына. Каждый год жизни за воротами Эшерленда разрушает твое здоровье. Приступы становятся сильнее.
Скоро маленькой утробы будет для тебя недостаточно. В один прекрасный день ты спрячешься там и слишком поздно поймешь, что видишь полоску света. И тогда ты ослепнешь и сойдешь с ума, и никто тебе не поможет. Перед этим, — в его голосе появилась нотка отвращения, — у меня не было приступов пять лет. Хадсон Эшер знал, что здешний воздух, покой и уединение ослабляют недуг. Он построил это имение, чтобы жизнь его потомков была долгой и полноценной. У нас здесь собственный мир. Ты сошел с ума, если хочешь жить где-то еще.
Либо ты задумал медленное самоубийство.
— Я уехал потому, что хотел идти своим путем.
— Конечно. — Под кроватью забулькало. Естественные отправления, понял Рикс. К Уолену тянулись трубки, отсасывавшие жидкость. — Да, спору нет, ты пошел своей дорогой.
Некоторое время писал рекламные объявления в каком-то атлантском универмаге. Затем получил работу продавца книг.
А после был корректором в местной газетенке. Потрясающие достижения — одно лучше другого. Да, и еще: твои успехи в личной жизни. Стоит ли нам сейчас обсуждать твою неудачную женитьбу и ее последствия?
Рикс сжал зубы. Он снова чувствовал себя ребёнком, которого порют.
— Ладно, избавлю тебя от этого. Поговорим о литературных достижениях. Три романа, полные несусветной чуши.
Я знаю, что последний из них попал на короткое время в список бестселлеров. Говорят, если посадить обезьяну за пишущую машинку, она когда-нибудь создаст сонет Шекспира.
Старик умолк, давая сыну возможность как следует прочувствовать боль от порки. Рикс был упрямым ребёнком и старался не плакать, когда Миротворец был в деле, но боль всегда побеждала. «Достаточно?» — мог спросить Уолен, несли Рикс упрямо молчал; ремень опять начинал свистеть.
— Эти книги, вероятно, и довели твою жену до самоубийства, — бесцеремонно закончил Уолен.
Рикс почувствовал, что теряет контроль над собой. Его рот искривился под маской, и кровь застучала в ушах.
— Каково быть умирающим, папа? — услышал Рикс свой язвительный голос. — Ты ведь скоро все потеряешь. Имение, дело, Лоджию, деньги. Все это и гроша ломаного не будет стоить, когда ты сыграешь в ящик. — Осциллоскоп зачирикал, и на другом конце комнаты миссис Рейнольдс нервно кашлянула. Рикс продолжал: — Ты скоро умрешь, и всем будет на это наплевать — всем, за исключением разве что кровопийц из Пентагона. Вы стоите друг друга. Бог свидетель, меня тошнит от фамилии Эшер!
Скелет на кровати не шелохнулся. Внезапно Уолен поднял костлявые руки и мягко хлопнул ими пару раз.
— Очень драматично, — прошептал он. — Очень трогательно. Но не беспокойся по поводу моей смерти, Рикс. Я уйду, когда захочу, не раньше. А до той поры я буду здесь.
— До меня почему-то никак не доходит, что здесь ничего не меняется. Кажется, я и так задержался в этом доме слишком долго. — Рикс собрался уходить.
— Нет. Подожди. — Это был приказ, и, несмотря на гнев, Рикс подчинился. — Я должен сказать еще кое-что.
— Так говори. Я уезжаю.
— Как угодно. Но ты превратно судишь обо мне, сын. Я всегда желал тебе самого лучшего.
Рикс едва не рассмеялся.
— Да? — спросил он недоверчиво.
— Я человек, что бы ты ни думал. У меня есть чувства.
Я делал ошибки. Но всегда понимал свою судьбу, Рикс, и приготовился к ней. Только… это пришло так быстро. — Уолен подождал, пока жидкость стечет по трубкам. — Несправедливость смерти — самое худшее, — сказал он мягко. — Я видел, как умирал мой отец — подобно мне. Я знал, что ждёт меня и моих детей. Ты не можешь отвернуться от этого наследства, как бы сильно ни старался.
— Я сделаю все от меня зависящее.
— Да ну? Неужели?
Уолен потянулся к маленькой панели позади кровати. Он нажимал кнопки, и на встроенной в стену консоли зажигались телевизионные экраны. Чтобы не вредить глазам Уолена, яркость и контрастность были минимальными, но Рикс мог разглядеть интерьер бассейна в римском стиле, закрытые теннисные корты, вертолетные посадочные площадки, ангар с вертолетами позади Гейтхауза, гараж с коллекцией антикварных автомобилей и вид на парадные ворота Эшерленда.
Объективы камер медленно двигались вперёд и назад.
— Жизнь Эшеров должна быть приятной, — сказал Уолен. — Взгляни, что у нас есть. Наш собственный мир. Свобода делать то, что нам нравится, когда этого хочется. И у нас есть власть, Рикс, такое могущество, какое тебе и не снилось.
— Ты имеешь в виду возможность стереть с лица земли целую страну? — резко спросил Рикс.
В усилившемся свете он краем глаза увидел улыбку на черепе отца, но посмотреть более пристально не решился.
— Погоди. Эшеры только изобретают и производят оружие. Направляем его не мы. То же самое делали Кольт, Винчестер и сотни других умных людей. Мы просто ушли на несколько шагов вперёд.
— От кремневых мушкетов до лазерных пушек. Что дальше? Оружие для убийства детей в чреве матери? Чтобы они не успели вырасти во вражеских солдат?
Череп на подушке ухмылялся.
— Вот видишь, я всегда говорил, что ты самый изобретательный из моих детей.
— Я намерен продолжать писать.
Экраны померкли.
— Твоя мать нуждается в тебе, — сказал Уолен.
— У нее есть Бун и Кэт.
— У Буна другие интересы. Жена сделала его неуравновешенным. А Кэт может притворяться сильной, но ее эмоции как на ладони. Твоей матери нужно плечо, на которое она смогла бы опереться прямо сейчас. Боже правый! Что это за шипение я все время слышу? Похоже, оно идет снизу!
— Мать распыляет дезодорант. — Рикс поразился, что отцу удалось уловить такой далёкий звук.
— От этого шипения мне хочется мочиться! Скажи ей, чтобы перестала. Ей нужен ты, Рикс. Не Бун, не Кэт, а ты.
— А как насчет Кэсс и Эдвина?
— Им надо присматривать за поместьем. Черт подери, парень! Я больше не стану тебя ни о чем просить! Это вообще последняя моя просьба! Поживи здесь немного, ради матери!
Рикс был захвачен врасплох. Он не ожидал от отца столь откровенных слов. Он приехал в имение ненадолго и мог сам распоряжаться своим временем. Когда еще представится возможность поработать над идеей, пришедшей ему в голову в Нью-Йорке? В Гейтхаузе большая библиотека, там может найтись что-нибудь полезное. Но нужно быть осторожным. Хотя Рикс и обмолвился о своем замысле в разговоре с Кэсс, когда в последний раз был в родном имении, он не хотел, чтобы кто-нибудь знал его настоящие планы.
— Хорошо, — согласился Рикс. — Но только несколько дней, больше не получится.
— Это все, о чем я прошу.
Рикс кивнул. Скелет болезненно дернулся. Что-то лежало на кровати рядом с ним. Рикс присмотрелся и понял, что это трость Эшеров с серебряной головой льва, символ их патриархов. Клешня Уолена сомкнулась на ней.
— Теперь можешь идти, — коротко сказал старик.
«Свидание окончено», — подумал Рикс. Он резко повернулся и на ощупь побрел к двери. Миссис Рейнольдс отложила книгу и поднялась, чтобы выпустить его.
Свет в коридоре ударил в глаза. Рикс сорвал маску с лица и бросил ее в стальной таз. От его одежды исходил гнилостный запах.
На дрожащих ногах Рикс начал спускаться по лестнице, но на середине марша ему стало дурно. Все завертелось перед глазами, и он вынужден был остановиться. На лице выступили холодные капли пота, Рикс боролся с приступом. Но на этот раз все обошлось, и он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы в голове прояснилось.
Он прошел дальше по коридору и обнаружил там Эдвина. Тому не нужно было спрашивать о впечатлениях Рикса от встречи с отцом: лицо младшего Эшера напоминало мятый лист бумаги.
Эдвин кашлянул.
— Вы уже видели вашу комнату?
— Нет. А что?
В последний раз, когда Рикс там спал, было удобно, но ничего особенного. Всю его старую мебель давно заменили новой: роскошной кроватью, комодом, платяным шкафом красного дерева и мраморным столом, принесенным из Лоджии.
Эдвин открыл ему дверь.
Рикс застыл, как будто наткнулся на стеклянную стену.
Комната имела прежний вид. Вся парадная мебель исчезла, а ее место заняла знакомая. На видавшем виды сосновом письменном столе стояла зелёная чернильница и старая пишущая машинка «Ройял», самая первая, та, на которой он в десять лет отпечатал свой первый страшный рассказ. Его комод, украшенный сотнями переводных картинок. Кровать с резной спинкой, которая в его представлении была панелью управления на космическом корабле. Даже тёмно-зелёный ковер, похожий на лесной мох. Все было то же самое, вплоть до медных ламп на письменном столе и прикроватном столике. Рикс был поражён. Возникло жутковатое чувство, будто он шагнул в прошлое. Казалось, если заглянуть в стенной шкаф, он там обнаружит Буна, маленького, но ничуть не менее вредного, ждущего, чтобы выпрыгнуть оттуда и крикнуть во всю силу легких: «Страшила!»
— Боже мой, — сказал Рикс.
— Ваша мать настояла, чтобы все эти предметы были возвращены из хранилища в Лоджии, — сказал Эдвин, беспомощно пожав плечами.
— Не могу в это поверить! Комната выглядит в точности как тогда, когда мне было десять лет!
— Миссис Эшер надеется, что вам будет удобно. Комната была приготовлена вчера вечером.
Рикс вошёл. Все то же самое. Даже покрывало в сине-зелёную клетку.
— Как она вспомнила, где что было? Я не думаю, что мать обращала много внимания на мою комнату.
— Мы с Кэсс помогали ей.
Рикс выдвинул нижний ящик комода, смутно надеясь найти там три кипы комиксов про Бэтмена, которые он собирал, а затем по дурости выкинул, считая, что стал достаточно взрослым. Ящик был пуст, как и все остальные, зато в нем появился запах нафталина. На комоде стояла почти забытая резная деревянная шкатулка. Рикс открыл ее и опять почувствовал себя ребёнком. Внутри лежали гладкие речные камешки, осколки мрамора и старинные монеты. Все это время его коллекция оставалась нетронутой. Он нежно закрыл крышку «сокровищницы», как ее называл, и заглянул в стенной шкаф. Там стояли чемодан и сумка.
— Ваша мать хотела узнать, все ли в порядке?
— Полагаю, что да. Я до сих пор не могу поверить! Кажется, она немного перестаралась.
— Таким образом она хотела показать, как рада вашему возвращению, — сказал Эдвин. — И я тоже рад, Рикс. Мы с Кэсс скучали по вам больше, чем вы можете подумать. — Он нежно дотронулся до плеча Рикса.
— Кэсс на кухне? Я бы хотел ее увидеть.
— Нет, она уехала в Фокстон за свежими фруктами. Хочет приготовить к вечеру для вас уэльский пирог. Э-э… Я полагаю, вы привезли с собой костюм и галстук?
Рикс слабо улыбнулся.
— Я знал, что, если не привезу, останусь голодным. — Его мать впускала в столовую только тех, кто был одет цивилизованно, по ее понятиям. — Она ведь никогда не изменится.
— Ваша мать была воспитана как настоящая леди, — дипломатично ответил Эдвин. — У нее есть определенные стандарты. Но пожалуйста, Рикс, помните, что сейчас она под сильным эмоциональным напряжением.
— Я буду себя вести образцово, — пообещал Рикс.
— Тогда мы поговорим об этом позже. Мне бы хотелось услышать о вашей новой книге. Как она называется? «Бедлам»?
— Совершенно верно.
С полгода назад Рикс в длинном вечернем телефонном разговоре изложил Эдвину замысел «Бедлама». Рикс помнил его молчание, последовавшее за тем, как он принялся в деталях описывать расчлененные тела, висящие в подвале на крюках. Эдвин изо всех сил старался показать Риксу свою заинтересованность, но тот знал, что пристрастия Бодейна лежат в области американской истории и биографий различных исторических личностей.
Когда Эдвин ушёл, Рикс положил чемодан на кровать и открыл его. Внутри, среди одежды, лежал десяток пузырьков с разными витаминами. Рикс начал принимать их более трех лет назад, когда, взглянув однажды в зеркало, обнаружил, что стареет неестественно быстро. Он думал, что сможет с их помощью вернуть аппетит. Однако до сих пор он ел как птичка. Но полагал, что какая-то польза от витаминов все же есть. Во всяком случае, волосы перестали выпадать клочьями.
В ванной Рикс наполнил водой стакан и кинул туда по пилюле из каждого флакончика.
— Добро пожаловать домой, — сказал он старику в зеркале.
Часть II. Мальчик с горы
Глава 4
Солнце садилось в оранжевую полосу, тянувшуюся вдоль горизонта. Холодный ветер, шелестевший в кронах сосен и багряных дубов, в густых зарослях колючего кустарника на горе Бриатоп, усилился.
Пятнадцатилетний мальчик по имени Ньюлан Тарп стоял на выпирающей из земли глыбе, известной как Язык Дьявола. В каждой руке он держал по пластиковой корзине, до краев наполненной ежевикой. Его пальцы, губы и подбородок украшали ярко-синие пятна. Живые темно-зеленые глаза смотрели на просеку, лежавшую почти в семистах футах ниже.
Густой лес и черные озера Эшерленда покрывала глубокая тень, перемежавшаяся с оранжевыми отблесками уходящего солнца и оттого напоминавшая пестрое лоскутное одеяло. На острове в центре огромного озера стоял самый большой в мире дом. Он назывался Лоджией Эшеров. Нью когда-то считал, что весь Фокстон может поместиться внутри и еще останется место для ранчо. Мать говорила, что даже сами Эшеры не смогли там жить и дом давно необитаем, если не считать той твари, что одиноко бродит в темноте.
Но что это за тварь, она не сказала.
Закат на несколько минут окрасил стены Лоджии в огненный цвет. Нью видел искры на дюжине флюгеров и громоотводов, установленных на наклонной шиферной крыше. Гранитный выступ под ней украшали статуи львов. Когда на них падало солнце, как сейчас, мраморные кошки, казалось, потягивались, охраняя вверенную им территорию.
Нью заметил стаю из шести диких уток, щипавших траву на западном берегу озера. Даже в ярких лучах солнца вода оставалась черного цвета. Сколько мальчик ни приходил сюда, он ни разу не видел, чтобы на поверхности плескалась рыба.
Лоджия занимала практически весь остров, соединенный с одной из мощеных дорог Эшерленда каменным мостом. Однажды после сильного дождя Нью пришёл сюда и увидел, что вода плещется о фундамент здания. Он позволил воображению перенестись за голубые горы, составлявшие границу его мира. «Какова была бы моя жизнь, — думал он, — если бы мама носила фамилию Эшер, а не Тарп? Что, если бы я мог бродить по тем лесам, скакать на лошадях по пологим зелёным холмам? Увидеть здоровенную Лоджию изнутри?»
Иногда при виде всадников, разъезжающих внизу по лесным дорогам, мальчик испытывал сильную зависть. Хотя Нью жил на западном краю Эшерленда, он знал, что мог бы жить ста милями восточнее. Лоджия снилась ему по ночам, и желание посетить ее становилось все сильнее. Но Нью никогда не говорил об этом матери. Она запретила ему и его десятилетнему брату Натану ходить по извивающимся тропинкам Бриатопа в глубь Эшерленда. «Это проклятое место, — говорила она. — Эшеры погрязли в пороке, и лучше оставить их в покое».
Помня о Страшиле, разгуливающем по лесам со своим черным приятелем, мальчик сдерживал любопытство. Он никогда никого подозрительного не встречал, но принимал истории о них близко к сердцу. В лесах жили существа, бродившие по ночам, от которых следовало держаться подальше.
Однажды Нью обнаружил на земле перед домом отпечаток огромной лапы, а потом в холодную январскую ночь услышал, как что-то большое двигается по крыше. Нью взял фонарь, ружье и вышел наружу, потому что теперь он был главой семьи, и не имеет значения, страшно ему или нет. Мальчик посветил на крышу, но там никого не было.
Вдруг он увидел, как утки замахали крыльями и дружно поднялись с поверхности воды. Они построились клином и полетели через озеро мимо Лоджии.
«Летите быстрее, — думал Нью. — Быстрее».
Утки набрали высоту.
«Скорее, — мысленно подгонял он. — Скорее, пока она не проснулась».
Внезапно строй уток, словно попав в вихрь, нарушился. Четыре из них, войдя в штопор, неистово замахали крыльями.
Две другие опустились и заскользили по поверхности озера.
«Скорее», — подумал мальчик и затаил дыхание.
Четыре утки отклонились от курса, их несло к северной стене Лоджии.
Одна за другой они врезались в нее и осыпались дождем из перьев, ложась среди гниющих трупов других птиц.
Нью услышал вдалеке крик спасшейся утки, а затем — только шелест ветра. Окна в Лоджии отсутствовали, все они — сотни отверстий любых мыслимых размеров и форм — были заложены кирпичами. Нью догадался почему: за долгие годы птицы, вероятно, выбили все стёкла, и Эшеры решили вовсе от них избавиться.
— Темнеет, — произнес Натан позади брата.
Он нес еще одну корзину, доверху наполненную ежевикой, и держал ту чертову дудку, что мама купила ему в Фокстоне.
— Угу, — ответил Нью, не сдвинувшись с места.
Он поддал ногой камешек, и тот полетел вниз. Всю лучшую часть дня мальчики собирали ежевику. Мама клала ее в пироги, которые пекла для фокстонского кафе «Широкий лист». Им не надо было проходить мимо Языка Дьявола, но Нью выбрал именно эту дорогу и уже десять минут стоял, разглядывая Лоджию. На многих балконах, как снег, лежали птичьи трупики. Над Лоджией, между дымоходами и башенками, возвышалось нечто, похожее на большой бесцветный фонарь, тусклый и грязный. Почему этот дом такой огромный? Почему все сильнее хочется попасть туда? Он увидел, как одна из уток все еще бьется у подножия здания, и отвернулся. Образ Лоджии, купающейся в лучах заходящего солнца, не давал ему покоя.
— Ладно, — сказал он. — Пора домой.
— Ага, пошли скорее. Уже темнеет.
Они покинули Язык Дьявола. Нью бросил короткий взгляд назад, и мальчики пошли по узкой каменистой тропинке, которая примерно через полторы мили должна была привести к дому. Им следовало возвратиться задолго до наступления темноты.
На продуваемых ветром, грязных склонах Бриатопа белые люди обитали уже не одно десятилетие. На полянах и вырубках приютилось несколько сот дощатых домиков, в одном из которых жила семья Тарпов. Бриатоп был массивной горой со скальными уступами, покрытыми зарослями колючего кустарника. Поговаривали, будто он может оплести человека, пока тот стоит к нему спиной, и тогда уже нипочем не выпутаешься. Многие охотники, забредшие на Бриатоп в поисках оленей, были схвачены и пожраны кустарником, и даже костей не осталось.
Бриатоп был частью Эшерленда и стоял на северном краю имения площадью в тридцать тысяч акров. Населяли его выходцы из Шотландии и Ирландии. Они держались за свои домишки и существовали благодаря обилию оленей, зайцев и перепелов. Тех, кто жил не на горе, быстро прогоняли предупредительными выстрелами, да и не годилась гора для чужаков. Трудности жизни здесь были естественны и принимались как должное. Но люди сторонились нехоженых тропинок и крепко запирали двери после заката.
— Я бы собрал ягод не меньше тебя, будь у меня еще одна корзина! — сказал Натан по дороге. — Я бы мог наполнить три корзины!
— Ты не можешь нести одну корзину, не опрокидывая другую, — ответил Нью. — Как в прошлый раз.
— А вот и могу!
— Не можешь.
— Могу!
— Не можешь.
Подаренная Натану дудка издала гневный свист.
Нью заметил, что тени становятся длиннее. Темнота наверняка застанет их в пути. «Надо было выйти на час раньте», — подумал он. Но мальчики ели ежевику, а солнце так приятно грело спину, что они обо всем забыли. Стоял сезон сбора урожая, и это означало, что Страшила мог быть рядом.
«Он выходит, когда вырастают тыквы, — говорила мама. — Он может нестись как ветер и просачиваться сквозь кустарник. Нападает так быстро, что ты и глазом не успеваешь моргнуть».
— Пойдем скорее, — сказал Нью.
— У тебя ноги длиннее, чем мои!
— Прекрати свистеть в чертову дудку!
— Я скажу маме, что ты ругаешься! — предупредил Натан.
Сильный холодный ветер обдувал мальчиков и раскачивал деревья по сторонам тропинки. Нью поежился, хотя был одет в коричневый свитер, заплатанные джинсы и грубую куртку, которую раньше носил отец. Она еще хранила его запах, смесь ароматов лавра и сосны.
Нью был слишком высок для своего возраста и очень похож на отца: такой же худой и костлявый, с острым носом и подбородком, с веснушками, рассыпанными по щекам, и вьющимися рыжевато-каштановыми волосами. У него были большие выразительные глаза, в которых светились одновременно любопытство и озабоченность. Стоя на пороге зрелости, он не знал, чего хочет — покоя или бури. Натан, напротив, больше походил на мать. Он был маленьким, хилым, только щеки пухлые. Дети в школе на другом склоне горы дразнили его, и Нью не раз дрался, защищая младшего брата. Нью остановился, чтобы подождать его.
— Боже милосердный! Давай скорее!
Он старался говорить спокойно, хотя на душе скребли кошки. Темнота уже окутывала Бриатоп. Мама говорила, что у Страшилы в темноте блестят глаза.
— Я не могу идти так быстро! — заныл Натан. — Если бы мы не топтались на…
Внезапно вокруг головы Натана замелькали неясные тени, метнувшиеся из кустов. Он завизжал, прыгая по кругу.
Что-то запуталось в его волосах. С криком «Летучие мыши!» он в ужасе запустил корзиной с ягодами. Тени рассыпались и взметнулись в небо.
Нью от страха едва не выскочил из штанов, но, приглядевшись, рассмеялся.
— Перепелки, — сказал он. — Ты испугался выводка перепелок.
— Это были летучие мыши! — возразил Натан. — Они залезли мне в волосы!
— Перепелки.
— Летучие мыши! — Натан не собирался признавать, что несколько жалких перепелок заставили его сердце стучать, словно дятел. — И здоровые! — Он все еще сжимал дудку в руке, но неожиданно понял, что закинул корзину в лес. — Мои ягоды! — вскричал он.
— Ха-ха! Должно быть, ты зашвырнул их прямо в Эшвилл.
Ягоды рассыпались по всей тропинке.
— Ма спустит с меня шкуру, если я не принесу обратно корзину!
Натан начал шарить в кустах, ойкая каждый раз, когда натыкался на шипы.
— Ничего она не сделает. Давай, нам надо… — Нью запнулся, когда Натан посмотрел на него.
Брат готов был заплакать от огорчения: он не разгибаясь работал весь день, и теперь несколько перепелок все испортили. Жизнь, казалось, получала злобное наслаждение, мучая Натана.
— Хорошо. — Нью поставил свои корзинки. — Я помогу тебе найти.
Темнота сгущалась. Нью полез в кусты, шипы цеплялись за его одежду.
— Почему ты это сделал? — спросил он сердито. — Глупо так себя вести!
— Потому что это были летучие мыши и они запутались у меня в волосах, вот почему!
— Перепелки, — веско сказал Нью.
Он заметил что-то в нескольких футах от себя и приблизился. Выцветший клочок ткани, наколотый на шип. Похоже, от рубашки. Нью оцарапал щеку о колючку и тихо выругался. — Ну, не знаю, куда она улетела! Ты мог ее забросить на луну…
Он сделал еще шаг вперёд, и земля ушла у него из-под ног.
Нью падал, прорываясь сквозь густую траву и живую колючую проволоку.
Он слышал, как Натан зовет его по имени, а потом услышал свой собственный крик.
«Я свалился с горы, — подумал Нью, — и сейчас разобьюсь насмерть».
Он продолжал катиться вниз, его болтающиеся руки часто натыкались на шипы. Мальчик больно стукнулся затылком обо что-то твердое. «О скалу… Ударился о скалу… Проклятье! Моя голова!» Он ничего не понимал, пока не услышал вопли оставшегося наверху Натана.
Нью лежал без движения. Он задыхался, во рту была кровь.
— … Слышишь, Нью?! Ты меня слышишь?! — вопил обезумевший от страха брат.
От боли по щекам Нью текли слёзы. Он ничего не видел и когда попытался протереть глаза, то не смог даже освободить руку. Он на чем-то висел. Сильно пахло землей, к этому запаху примешивался другой, более острый, сладковатый. Воняло мертвечиной, прямо рядом с ним.
— Натан? — позвал он, не понимая, что говорит почти шепотом. — Натан?! — крикнул он громче. — С тобой все в порядке?
«Отлично!» — подумал Нью и едва не рассмеялся. Каждая клетка его тела пылала как в огне. Он изо всех сил дернул правой рукой и услышал треск одежды. Затем отер слёзы и липкую грязь с глаз и увидел в слабом свете, где он находится.
Нью не свалился с Бриатопа, а лишь упал в яму, скрытую кустарником. Ее глубина была примерно тридцать пять футов, крутые земляные стены уходили куда-то в темноту. Он угодил в ловушку; ежевика обвилась вокруг ног и груди, она же держала левую руку. Повсюду были уродливые ветви, свившиеся в петли, кольца и узлы, покрытые огромными колючками. Нью с ужасом обнаружил, что стоит пошевелиться, и он увязает в этих тенетах еще крепче.
Но хуже всего было содержимое ямы.
Здесь валялись трупы, находящиеся на всех стадиях разложения — от вздувшейся плоти до пожелтевших костей. Стоял скелет безнадежно запутавшегося оленя, задрав в небо рога.
Повсюду белели кости енотов, скунсов, лис, змей и птиц. Справа виднелся свежий труп еще недавно бившейся лани. Нью повернул голову налево, и шипы впились ему в шею.
Менее чем в шести футах от него лежал оплетенный зарослями скелет человека. На нем были обрывки красной фланелевой рубашки, украшенные бахромой кожаные штаны и ботинки. Вдоль позвоночника торчали огромные шипы, а сквозь череп пророс вьюнок. Правая рука вывернулась за спину под острым углом, кости были явно сломаны. В отдалении Нью заметил ржавое ружье, а на поясе висели пустые ножны.
Нью яростно боролся за свободу, но колючие витки все туже оплетали его туловище.
— Помогите! — крикнул он. — Натан! Беги скорее за помощью! — У него страшно болела голова.
Натан несколько секунд не отвечал. Затем произнес:
— Нью, я боюсь. Кажется, я сейчас что-то слышал. Чьи-то шаги.
— Беги за помощью! Беги к маме! Скорее, Натан! — Шип глубоко вонзился в щеку.
— Я его слышу, Нью! — Голос брата дрожал. — Он приближается!
Взошла луна. Как тыква, подумал Нью и похолодел.
— Беги, — прошептал он, а затем закричал: — Беги домой, Натан! Давай! Беги домой!
Когда донесся голос Натана, в нем опять была уверенность.
— Я бегу к маме! Я спасу тебя! Вот увидишь! — Послышался треск, будто Натан продирается сквозь кустарник, затем слабый крик: «Вот увидишь!» — и наступила тишина.
Подул ветер, и в яму полетели увядшие листья. Нью слышал свое прерывистое дыхание. Вокруг сгустился запах смерти.
Он не знал, сколько времени прошло. Вскоре он задрожал, ужасный холод пронизывал до костей. Кто-то смотрел на него. Нью чувствовал это так же ясно, как борзая чует кровавый след лисицы. Мальчик взглянул наверх, и сердце учащенно забилось.
На краю ямы, тридцатью пятью футами выше его, в лунном свете стоял силуэт. Незнакомец был закутан во все черное и правой рукой прижимал к боку что-то похожее на мешок.
Нью хотел заговорить, но кровь застыла в жилах.
Черный не шевелился. Нью не знал, кто это, но он смутно напоминал человека. То, что он держал, также не двигалось, но Нью в какое-то ужасное мгновение заметил, как в лунном свете блеснуло белое перевернутое лицо ребёнка.
Нью моргнул.
Незнакомец исчез. Если вообще он был. Пропал бесшумно, все звуки заглушил стук сердца мальчика.
— Натан! — закричал Нью.
Он продолжал звать брата до тех пор, пока голос не превратился в усталый шепот. Его душу окутывало то же черное отчаяние, что и в тот день, когда он смотрел, как гроб с отцом опускается в землю.
«Беги, беги, лети стрелой и дома дверь плотней закрой — в лесу Страшила рыщет, детей на ужин ищет…»
С губ сорвался дрожащий крик боли. Но вокруг мальчика лишь кости гремели на ветру.
Глава 5
Рикс одевался к обеду. Когда он завязывал галстук, его внимание привлек порыв ветра, разметавший кроваво-красные листья напротив окна, что выходило на север. Деревья на мгновение раздвинулись, как бушующее море, и Рикс увидел вдали дымоходы и высокую крышу Лоджии Эшеров, окрашенную закатным солнцем в оранжевые и багряные тона. Затем деревья опять сомкнулись.
Он вынужден был заново перевязать галстук. Его пальцы сделали неправильное движение.
Когда ему было всего девять лет, он попал в Лоджию в первый и последний раз. Бун заманил его туда играть в прятки.
Риксу выпало искать первым. Внутри было темно, но мальчики взяли с собой фонарики. Бун установил следующие правила: прятаться только на первом этаже и не заходить в восточное и западное крыло. Тот, кто водит, закрывает глаза и считает до пятидесяти. Рикс начал искать, досчитав до тридцати. В Лоджии отсутствовало электричество, так как с 1945 года в ней никто не жил. Там было тихо и холодно, как зимой. Чем дальше он заходил в глубь постройки, тем становилось холоднее. Это казалось странным, потому что едва наступил октябрь, температура воздуха оставалась еще довольно высокой, но Лоджия, теперь он был в этом уверен, не принимала тепло. Там всегда царил январь, в этом мире холода и чопорного величия.
«Мракобесие», — подумал Рикс. Так он собирался когда-нибудь озаглавить свою книгу.
Лоджия, построенная на доходы от разрушений и предназначенная давать кров поколениям убийц, как Рикс называл своих предков, казалась воплощением ада. Если сравнивать Эшерленд с телом, то Лоджия — его злобное сердце, изношенное, но не остановившееся. Как Уолен Эшер, Лоджия слушает, размышляет и выжидает.
Когда Риксу было девять лет, она поглотила его почти на сорок восемь часов и по-звериному терпеливо пыталась переварить. Порой, когда сознание дает сбои, он возвращается в то время, в темноту Лоджии, навалившуюся после того, как слабые батарейки, которые Бун подсунул ему в фонарик, сели. Он не слишком хорошо помнил все, что там происходило, но не забыл мглу, кромешную и жуткую, ее тихую злую силу, которая сначала бросила его на колени, а затем заставила ползти. Ребенком Рикс не знал, что в Лоджии около двухсот комнат, и в соответствии с безумной проектировкой этажей там были безоконные помещения, к которым не вёл ни один из доселе известных коридоров. Ему казалось, что он припоминал падение с длинной лестницы, разбитые коленки, но все эти воспоминания для него были окутаны мраком. Всего лишь тени, которые он старался держать за закрытой дверью.
Рикс проснулся в своей постели несколько дней спустя. Кэсс позже рассказала, что Эдвин пошел внутрь и обнаружил его на втором этаже восточного крыла. Рикс слепо бродил по Лоджии, натыкаясь на стены и двери, как заводной игрушечный робот. Бог знает, как мальчик не свернул там себе шею.
С тех пор Рикс не переступал порога Лоджии.
Образ висящего на крюке скелета с кровоточащими глазницами медленно проник в сознание, но Рикс тут же отогнал это видение. Голова тупо болела. Бун намеренно заманил его тогда в Лоджию и сделал так, чтобы он заблудился.
Риксу казалось забавным, что Уолен и близко не подпускал Буна к «Эшер армаментс». Бун даже ни разу не был на заводе, а у Рикса такое желание и не возникало. Хотя скачки, казалось, были главным занятием Буна, он владел агентством по найму артистов с офисами в Хьюстоне, Майами и Новом Орлеане. Он помалкивал о своем бизнесе, но как-то похвастался Риксу контрактами с дюжиной необычайно симпатичных голливудских актрис.
«Если так, — размышлял Рикс, — то почему у Буна нет филиала в Калифорнии?» Рикс никогда не бывал ни в одном из офисов брата, его туда не приглашали, но Бун, вероятно, прилично зарабатывал. Во всяком случае, одевался он и вёл себя как преуспевающий бизнесмен.
Лишь профессия писателя оказалась для Рикса относительно удачной в финансовом отношении. У него было на счету несколько тысяч долларов, но он знал: эти деньги скоро кончатся. Что тогда? Найти другую, плохо оплачиваемую работу, чтобы оставались свободными четыре, максимум пять месяцев? Если он не сможет написать новую книгу, бестселлер, все, что наговорил Уолен о его невезении, станет явью. И он вынужден будет приползти в Эшерленд.
Рикс попытался прогнать чувство неуверенности. Он надел твидовый пиджак и осмотрел прореху на правом рукаве — след падения на тротуаре в Нью-Йорке. Шов немного разошелся, но Рикс решил, что мать ничего не заметит.
По пути в гостиную он остановился и окинул взглядом игровую комнату. В ней стояло два больших бильярда и висели антикварные лампы от Тиффани цвета морской волны. Никаких изменений, только появились два новых игровых автомата: «Поиск колдуна» и «Защитник». Они стояли в самом углу, по-видимому, для развлечения Буна. Рикс прошел дальше, в курительную — обшитый дубом, с высоким потолком салон все еще хранил слабый запах дорогих сигар. Стены украшали картины, изображавшие сцены охоты, а также висели головы оленей, баранов и медведей. В углу стояло семифутовое чучело гризли, которого, по преданию, застрелил в имении Тедди Рузвельт. Высокие напольные часы с красивым медным маятником мягко пробили семь раз.
На другой стороне комнаты была раздвижная дубовая дверь. Рикс подошел к ней. Там находилась библиотека отца.
Но дверь была крепко заперта.
— Ты не видел брата?
Рикс подпрыгнул, как ребёнок, застигнутый с куском пирога в руке. Он обернулся и увидел мать, одетую в блестящее вечернее платье. Ее макияж и прическа были безукоризненны.
— Нет, — ответил он с облегчением.
— Наверное, Бун опять отправился на конюшню. — Она нахмурилась. — Если он не тратит время на лошадей, то играет в покер со своими дружками из местного клуба. Я без конца повторяю, что они грабят Буна, но разве он послушает? — Ее рассеянный взгляд стал более внимательным. — Ищешь что-нибудь почитать?
— Нет. Так, хожу из угла в угол.
— Теперь твой отец держит библиотеку на замке.
— Когда я был здесь в последний раз, ее не запирали.
— Теперь она закрыта, — повторила мать.
— Почему?
— Твой отец проводил какие-то исследования… перед тем как заболел, естественно. — В ее глазах блеснула и погасла искорка огорчения. — Он велел принести некоторые книги из библиотеки в Лоджии. И естественно, не хочет, чтобы с ними что-нибудь случилось.
— Какие исследования?
Она пожала плечами.
— Не имею представления. Известно ли твоему брату, что в этом доме садятся ужинать строго в семь тридцать? Я не желаю, чтобы за моим столом пахло лошадиным потом!
— Уверен, что куда сильнее будет пахнуть от него самого.
— Сарказм никогда не бывает в споре хорошим аргументом, сын, — твердо сказала Маргарет. — Да, но я хотела бы знать, присоединится ли к нам вечером его супруга. Целую неделю она ест в постели.
— Почему бы тебе не послать к ней слугу, чтобы спросить?
— Потому что, — кисло сказала Маргарет, — Паддинг — это его личное дело. Я не хочу, чтобы мои слуги кланялись ей, как принцессе. Мне наплевать, если его жене лень вылезти из постели и одеться, но Кэсс хотела бы знать, на сколько персон накрывать.
— Ничем не могу помочь. — Рикс еще раз взглянул на медные ручки дверей библиотеки, а затем переключил внимание на голову лося, висевшую над камином.
— Надеюсь, ты будешь за столом вовремя. Судя по твоему виду, тебе надо больше есть хорошего мяса. А иголка и нитка могут сотворить чудо с твоим ветхим пиджаком. Сними его после еды, я приведу в порядок.
— Спасибо.
— Приходи, когда будешь готов. В этом доме ужинают в семь тридцать.
Оставшись один, Рикс еще поразмышлял у закрытой двери, а затем направился обратно к главному коридору тем же путем, каким шел сюда. Минуя гостиную и столовую, он двинулся в подсобные помещения дома.
Рикс остановился на пороге большой кухни Гейтхауза. Вдоль чистых побеленных стен в строгом порядке висели котлы и прочая кухонная утварь. Он смотрел на невысокую, крепкую седую женщину, проверявшую кипящие котлы, что стояли в ряд, и спокойным, но твердым голосом отдававшую команды двум подчиненным ей поварихам, которые сновали по кухне. На душе у него стало удивительно тепло, и он сразу понял, как сильно ему недоставало Кэсс Бодейн. Одна из поварих покосилась на него и не узнала, но Кэсс повернулась и замерла.
Рикс приготовился. На несколько секунд на ее румяном лице застыло потрясенное выражение, а затем его озарила улыбка. Рикс был уверен, что Эдвин рассказал ей, как плохо он выглядит.
— О Рикс! — Кэсс обняла его.
Ее макушка едва доходила ему до подбородка. Ее тепло было таким же приятным, как веселый огонь в камине в студеную зимнюю ночь, и Рикс почувствовал, как жар разливается по его телу. Рикс знал, что без этой женщины и ее мужа его жизнь в Эшерленде была бы намного тусклее. Они занимали белый дом за садом и гаражом, и много раз мальчишкой Рикс мечтал, что будет жить вместе с ними. Несмотря на громадную ответственность, они всегда находили время выслушать или подбодрить его.
— Так хорошо, что вы опять дома! — Она отстранилась от него, чтобы получше разглядеть.
В ее чистых голубых глазах промелькнула тревога.
— Если скажешь, что я прекрасно выгляжу, я буду знать, что ты выпила шерри, — сказал он с улыбкой.
— Хватит меня дразнить! — Она легонько толкнула его в грудь, а затем взяла за руку. — Давай посидим. Луиза, принеси, пожалуйста, две чашечки кофе в наш закуток. Одну с сахаром и сливками, другую только с сахаром.
— Да, мэм, — ответила повариха.
Кэсс провела его из кухни в комнатку для отдыха прислуги. Там стояли стулья и стол, а окно выходило в освещаемый фонарями сад. Они сели, а Луиза принесла кофе.
— Эдвин предупредил, что вы наверху, — сказала Кэсс. — Но я думала, вы отдыхаете. Как в Нью-Йорке?
— Нормально. Слишком шумно.
— Вы там работали? Собирали материал для новой книги?
— Нет, мне… нужно было утрясти кое-что с моим агентом.
Когда Кэсс улыбалась, к ее глазам сбегалось много морщинок.
Она и в шестьдесят один год оставалась симпатичной, а в юности, Рикс знал, была настоящей красоткой. Он видел старую фотографию, которую Эдвин хранил в своем бумажнике:
Кэсс в двадцать лет — длинные светлые волосы, безупречное сложение и глаза, способные остановить время.
— Рикс, так здорово! — Она погладила его по руке. — Я хочу знать все о вашей новой книге!
«Бедлам» был мертв, и Рикс знал это. Нет смысла поднимать его из могилы.
— Я бы… хотел рассказать тебе о своей следующей работе.
Глаза Кэсс заблестели.
— Новый триллер? Потрясающе!
— Мы говорили об этом в прошлый раз. — Он собрался с духом, так как помнил ее реакцию. — Я хочу написать историю дома Эшеров.
Улыбка на лице Кэсс потухла. Она отвела взгляд и сидела молча, вертя в руках чашку с кофе.
— Я долго думал об этом, — продолжал Рикс, — и даже начал исследования.
— В самом деле?
— Закончив «Огненные пальцы», я отправился в Уэльс. Помнится, папа мне рассказывал, что Малкольм Эшер владел там в начале прошлого века угольной шахтой. Это заняло у меня две недели, но я отыскал то, что от нее осталось, неподалеку от деревеньки Госгэрри. Документы были в беспорядке, но местный клерк откопал для меня кое-что об «Угольной компании Эшеров». Примерно в тысяча восемьсот тридцатом году в шахте произошел взрыв с обвалом. В это время там находились Малкольм, Хадсон и Родерик. — Он ожидал, что Кэсс взглянет на него, но этого не произошло. — Хадсона и Родерика спасли, а труп их отца так и не обнаружили. Они, понятно, были так расстроены, что решили переселиться вместе с Маделин в Америку.
Кэсс все еще молчала.
— Я хочу знать, какими были мои предки, — объяснил Рикс. — Что побуждало их создавать оружие? Почему они осели здесь и продолжали отстраивать Лоджию? Эдвин рассказывал мне кое-что про дедушку Эрика, а остальные? — Их портреты висели в библиотеке, и Рикс знал имена — Ладлоу, отец Эрика, Арам, отец Ладлоу и сын Хадсона, — но ничего не знал об их жизни. — Что представляли собой женщины клана Эшеров? — не унимался Рикс. — Знаю, что работа над книгой будет нелегкой. Многое мне, вероятно, придется домысливать, но я думаю, что смогу это сделать.
Кэсс отпила кофе, держа чашку в ладонях.
— Твой отец тебя за это повесит, — мягко сказала она.
— Как ты думаешь, людям интересно узнать о семье Эшер?
Это будет также и история американской военной индустрии.
Смогу ли я это сделать, по-твоему?
— Дело не в этом. Мистер Эшер имеет право сохранять в тайне свою личную жизнь. Вся ваша семья обладает таким правом, включая почивших предков. Вы действительно хотите, чтобы посторонние узнали все, что происходило в Эшерленде?
Рикс понимал, что Кэсс намекает на его дедушку Эрика, который имел склонность устраивать буйные оргии, где прислуживали голые женщины. Эдвин рассказал ему, что на одной вечеринке все гости скакали на лошадях по Лоджии, а слуг Эрик заставил надеть боевые доспехи и сражаться для потехи на берегу озера.
— Простите меня, если я не права, — сказала Кэсс, поднимая наконец на него глаза, — но мне кажется, вы хотите написать историю семьи потому, что знаете, как это будет болезненно для вашего отца и всего семейного бизнеса. Вы уже дали ему понять, что думаете по этому поводу. Неужели вы не видите, как сильно он вас уважает за то, что вы осмелились порвать с семьей?
— Уважает?
— Он гордец и никогда не признает своих ошибок. Он завидует вашей независимости. Мистер Эшер никогда бы не смог порвать с Эриком. Кто-то после смерти Эрика обязан был принять семейное дело. Вы не должны его ненавидеть из-за этого. Впрочем… делайте как пожелаете. Все равно поступите по-своему. Но я советую не будить спящего льва.
— Я мог бы написать эту книгу, — твердо сказал Рикс. — Я знаю, что на это способен.
Кэсс с отсутствующим видом кивнула. Было ясно: она хочет что-то сказать, но не знает, как начать. Ее рот сжался в тонкую линию.
— Рикс, — начала она, — вы должны кое-что узнать. О боже, как мне это сказать? — Она рассеянно посмотрела в сад. — Сейчас так много нового, Рикс, все постоянно меняется. О дьявол! Я никогда не умела вести беседу. — Кэсс посмотрела прямо на него. — Для нас с Эдвином это последний год в Эшерленде.
Первым побуждением Рикса было рассмеяться. Конечно, она шутит! Но смех застрял у него в горле, так как лицо Кэсс оставалось серьезным.
— Нам пора в отставку. — Она пыталась улыбнуться, но у нее не выходило. — Давно пора, на самом деле. Мы хотели уволиться два года назад, но мистер Эшер отговорил Эдвина.
Теперь мы скопили достаточно денег, чтобы купить дом в Пенсаколе. Я всегда мечтала жить во Флориде.
— Не верю своим ушам! Боже мой! Вы всегда были здесь, сколько я себя помню!.
— Я понимаю. Нет нужды говорить, что вы были для нас как сын. — В глазах Кэсс застыла боль, и ей потребовалось время, чтобы собраться с мыслями. — Эдвин уже не может, как прежде, следить за поместьем. Эшерленду нужен управляющий помоложе. Мы хотим наслаждаться жизнью, муж мечтает о морской рыбалке, а я — о том, как буду носить шляпки от солнца. — Она грустно улыбнулась. — Если мне надоест бездельничать, я смогу открыть магазинчик. Нам пора на покой, правда пора.
Рикс был настолько ошарашен, что едва соображал. Эшерленд останется без Эдвина и Кэсс?
— Флорида… так далеко.
— Не так уж и далеко. К тому же там есть телефоны.
— Но кто займет ваше место, да и кто справится?
Рикс знал, что со времен Хадсона существует традиция, согласно которой управляющий Эшерленда должен быть Бодейном. Но так как у Кэсс и Эдвина нет детей, их преемником станет посторонний.
— Я знаю, почему вы удивляетесь, — сказала Кэсс. — За Эшерленд всегда отвечали Бодейны. И Эдвин хочет сохранить традицию. Вы, наверное, слышали, что у него есть брат Роберт?
— Пару раз слышал.
Брат Эдвина оставил имение в молодости и поселился на другом краю Фокстона. Рикс знал, что Эдвин изредка навещал его.
— У Роберта есть внук по имени Логан. Ему девятнадцать, и он уже два года работает на военном заводе. Эдвин верит: у него есть необходимые способности, чтобы занять это место.
— Девятнадцатилетний управляющий? Безумие!
— Эдвину было двадцать три, когда он заменил своего отца, — напомнила ему Кэсс. — Муж разговаривал с Логаном и верит, что юноша справится. Мистер Эшер дал свое согласие. Эдвин собирается завтра или послезавтра привезти Логана сюда и начать его обучение. Конечно, если Логан не захочет остаться, нам придется объявить конкурс. А если возникнут какие-нибудь проблемы, он уедет.
— Ты встречала этого парня?
— Однажды. Он выглядит толковым. И на хорошем счету на заводе.
Рикс уловил неуверенность в ее голосе.
— Ты не в восторге от него?
— Честно? Нет, не в восторге. Он плохо отесан. Я думаю, ему будет тяжеловато первое время. Но парень согласился попробовать, и, думаю, это его шанс.
На кухне зазвенел звонок. Часы показывали почти семь тридцать, и Маргарет вызывала слуг в столовую.
— Мне надо идти. — Кэсс быстро встала. Рикс сидел, устремив взор в сад, и женщина дотронулась до его плеча. — Мне жаль, если эта новость вас расстроила, но все к лучшему. Такова жизнь. А сейчас идите ужинать. У меня стоит в печке отличный уэльский пирог.
Рикс оставил Кэсс хлопотать на кухне и побрел в столовую. Там за длинным блестящим столом из красного дерева в одиночестве сидела его мать.
Как только одни из многочисленных часов пробили семь тридцать и остальные тотчас откликнулись эхом, в дверях показался Бун. Его лицо горело после верховой езды, а на бровях осела дорожная пыль, но он успел переодеться в тёмно-синий костюм с узким галстуком.
— Ты выглядишь как карточный шулер, Рикси, — усмехнулся Бун, усаживаясь напротив брата.
— Оба моих мальчика дома, — сказала Маргарет с наигранным весельем и склонила голову. — Давайте же вознесем благодарность Господу за пищу, которую собираемся вкушать.
Глава 6
По лесу бродил Страшила.
На нем были траурный костюм из темного бархата и черный цилиндр. Лицо жёлтое, как прокисшее молоко.
Он нес косу, блестевшую при луне синим электрическим светом. Одним взмахом костлявой руки Страшила скашивал перед собой кустарник. Те, кому случалось повстречаться с ним и уцелеть, рассказывали, что глаза его сверкают, как зеленые фонари, на лице хитрая ухмылка, а зубы заострены так, что можно порезаться.
Страшила умел ждать. Все время в мире принадлежит ему. Рано или поздно ребёнок сойдет со знакомой тропинки или погоня за зайцем приведет его туда, где тени нависают, как могильные камни. И он уже не вернется домой.
Легко удерживая свое оружие, Страшила нюхал ночной ветер в поисках человека. Мелкие зверушки в ужасе убегали подальше в лес. Он стоял как статуя, и только взгляд медленно скользил в темноте.
Он смотрел в сторону Гейтхауза, где спал мальчик Эшер.
Он опять приехал домой и если не выйдет завтра играть, то появится послезавтра. Или днём позже. Страшила стоял под окном ребёнка и смотрел наверх. «Выходи, выходи поиграть, — шептал он, как ветер в мертвых деревьях. — Ты тот, кто мне нужен, маленький Эшер».
Рикс заставил себя проснуться, нервы были натянуты как струны. Он сел на кровати. На стенах комнаты шевелились тени деревьев, очерченных лунным светом. Он никогда раньше не видел такого яркого кошмара о Страшиле, который в его сне был похож на Лона Чейни[263] в фильме «Лондон после полуночи» — те же гипнотические глаза и зубы вампира. Пора покончить с ночным бредом. Это не способствует хорошему сну.
Скрипнула половица. У его кровати кто-то стоял, наблюдая за ним.
Прежде чем Рикс среагировал, а он готов был закричать, как ребёнок, прокуренный женский голос сладко прошептал:
«Ш-ш-ш! Это я!»
Пошарив, он нащупал выключатель и включил свет. Щурясь, Рикс повернулся и увидел Паддинг, жену своего брата.
Ее прозрачный розовый пеньюар облегал тело так, словно она в нем искупалась. Сквозь ткань просвечивали тёмные круги сосков и черный треугольник между бедрами. Она выглядела практически нагой, как только может быть голой женщина, не снимая одежды. Тяжелые светлые космы спадали на обнаженные плечи. На лице был толстый слой косметики: ярко-красная помада на губах и тени под темно-карими глазами, непроницаемыми, как озера Эшерленда. С тех пор как Рикс видел Паддинг в последний раз, она прибавила в весе примерно десять фунтов, но все еще сохраняла дикое, грубое очарование. Фигура, затянутая в купальный костюм на размер меньше, чем нужно, принесла ей несколько лет назад титул «мисс Северная Каролина». В Атлантик-Сити она крутила бедрами на местном конкурсе, но не прошла даже в финал. Со своим эротичным ротиком с полными губами Паддинг всегда выглядела так, будто умоляла, чтобы ее поцеловали, и чем крепче, тем лучше. Но сейчас этот рот кривился в горькой усмешке, а на лице застыло мрачное выражение. Глаза были пустыми и встревоженными. Рикс почувствовал аромат духов, возможно «Шанели номер 5», смешавшийся с резким запахом бурбона и грязного тела. Паддинг воняла так, будто не мылась целую неделю, а то и больше.
— Что ты здесь делаешь? Где Бун?
— Бун сказал «пока», — ее рот опять скривился в улыбке, — и уехал до утра играть в карты в свой чертов клуб.
Рикс посмотрел на наручные часы, лежавшие рядом на столике. Четверть третьего. Он протер глаза.
— Что случилось? Вы поссорились?
Она пожала плечами.
— Мы с Буном ссоримся время от времени. — Паддинг говорила с сильным южным акцентом. — Он уехал около полуночи. Когда проиграет все деньги и так напьется, что не в состоянии будет вернуться домой, его положат там спать.
— У тебя что, вошло в привычку вламываться в чужие комнаты? Ты меня жутко напугала.
— Я не вламывалась. Ломиться — это когда дверь заперта. — Ни у Рикса, ни у Буна, ни у Кэт в спальнях замков не было. Паддинг посмотрела на него и нахмурилась. — Ты выглядишь исхудавшим. Болеешь, что ли?
— Я здоров. Почему бы тебе не пойти спать в свою комнату?
— Хочу поговорить. Я должна с кем-то общаться, иначе сойду с ума! — Она грязно выругалась.
«Все та же Паддинг, — подумал Рикс. — Когда пьяна, может любого вогнать в краску».
— В чем дело? — спросил он.
— Будь ты джентльменом, предложил бы мне сесть.
Рикс неохотно указал рукой в сторону кресла, но Паддинг предпочла край кровати. Пеньюар задрался, и Рикс заметил родинку в форме сердечка на ее левом колене. «Проклятье», — подумал он. Его тело отреагировало на ее наготу, и он согнул ноги в коленях под простыней, чтобы скрыть это. Паддинг нервно грызла ногти.
— Мне здесь не с кем поговорить, — захныкала она. — Они меня не любят.
— Я думал, ты дружишь с Кэт.
— Кэт слишком занята для дружбы. Если не носится по поместью, то сидит на телефоне. Один раз она проговорила с каким-то парнем из журнала целых два часа! Как вообще можно столько болтать по телефону?
— Ты и телефонные разговоры подслушиваешь?
Паддинг гневно качнула головой.
— Мне скучно. Здесь абсолютно нечего делать, понимаешь?
Бун своим чертовым лошадям уделяет больше времени, чем мне. — Она хихикнула. — Может, если мне надеть на спину седло, он возбудится?
— Паддинг, — устало произнес Рикс, — к чему все это?
— Ты… Я ведь всегда казалась тебе привлекательной?
— Мы едва знали друг друга.
— Но то, что ты видел, тебе нравилось? — Она прикоснулась к его руке.
— Думаю, да. — Рикс не отдернул руку, хотя знал, что надо бы. Напряжение в паху становилось все сильнее.
Паддинг улыбнулась.
— Я так и знала. Женщина всегда это понимает. Ну, знаешь, блеск в глазах мужчин и все такое. Ты бы видел парней в Атлантик-Сити, когда я вышла на сцену. Ты бы слышал, как у них штаны затрещали. Старые педерасты — вот кто голосовал против меня.
— Шла бы ты к себе, а? — Рикс сморщил нос. — Когда ты в последний раз принимала ванну?
— Мыло вызывает рак, — ответила она. — Я слышала это в новостях. В мыле есть что-то вредное. Знаешь, что лучше всего для кожи? «Джелло». Это такое желе. Я кладу его в ванну и жду, пока не распустится. Затем лезу туда и кручусь. Оранжевое самое лучшее, потому что в нем есть витамин С.
Рикс хотел было спросить, не сошла ли она с ума, но передумал. Может, у нее действительно что-то не в порядке с головой. Жизнь в доме Эшеров определенно тому способствует.
— Я знаю, что нравлюсь тебе, — сказала Паддинг. — Ты мне тоже нравишься, правда. Я всегда думала, что ты умный и все такое. Ты не то что Бун. Ты… э-э, джентльмен. — Она склонилась к Риксу, ее грудь открылась, и пары бурбона ударили ему в лицо. — Возьми меня с собой, когда уедешь, хорошо? — прошептала она.
Захваченный врасплох, Рикс не нашёл что ответить, и Паддинг продолжила:
— Меня здесь все ненавидят! Особенно эта леди-драконша! У вашей мамочки есть глаз на спине! Просто обожает плести про меня небылицы! Кэт помешана на том, что она модель, знаменитость. Эдвин и Кэсс следят за мной. Я даже не могу одна съездить в Эшвилл и пройтись по магазинам!
— Я этому не верю.
— Это правда, черт возьми! Они не выпускают меня за ворота! В августе я пыталась убежать! Осточертел этот гадюшник, и я сбежала на «мазерати». Они послали по следу легавых, представляешь, Рикс?! Полиция штата задержала меня рядом с Эшвиллом и отвезла в тюрьму, обвинив в краже автомобиля! Я сидела там всю ночь, пока Бун меня не забрал! — Она горько рассмеялась. — Он врал мне, чтобы я вышла за него замуж. Сказал, что будет путешественником и миллиардером в придачу. Я не знала, что окажусь здесь пленницей и у него не будет ни единого цента!
— У Буна есть свое агентство.
— Да, то самое. — Паддинг скривилась. — Все куплено на деньги Уолена. Бун до сих пор расплачивается с ним, отдает проценты. У Буна нет и собственного горшка, чтобы помочиться!
— Он будет богатым, — сказал Рикс. — После того как наш отец умрет, — он только сейчас понял это, — семейное дело перейдет к Буну.
— О нет! Ты ошибаешься. Бун хочет возглавить бизнес, но Кэт добивается того же. И Бун безумно боится, что старик отдаст ей все до последнего цента!
Рикс ненадолго задумался. Все дети Эшеров поступили в Гарвардскую школу бизнеса с условием проводить каждый уик-энд дома. Бун вылетел через год, Рикс уехал изучать английскую литературу, а Кэтрин окончила школу с отличием.
Она всегда интересовалась модой и в двадцать два года открыла собственное агентство в Нью-Йорке. Спустя пару лет она его продала с прибылью почти в три миллиона долларов и решила сама работать моделью по контрактам, за две тысячи долларов в час. Ее цветущий вид был чрезвычайно популярен в Европе, где она рекламировала все, от мехов до автомобилей «феррари».
— Кэт счастлива, — сказал Рикс. — Ее не интересует семейный бизнес.
— Бун знает, что она хочет принять дела. Он сказал, что папа говорил с ней по секрету. И потом, старик Уолен никогда не подпускал Буна к решению серьезных вопросов.
— Это ничего не значит. Он не позволяет никому из нас участвовать в принятии решений. — Рикс улыбнулся. — Поэтому Бун и хочет все заполучить.
— Конечно. Как и ты.
— Прости, но я не стану мараться.
— Бун так не считает. Он говорит, что ты притворяешься, будто тебе ничего не надо. Он уверен, что ты так же ждешь смерти старика, как и все остальные. Знаешь, что Бун говорил мне, когда мы поженились? — Она моргнула тяжелыми веками. — Твой брат сказал, что дело стоит около десяти миллиардов долларов и что если где-то хотя бы думают о войне, то грузовики не успевают выезжать с заводов. Потому что, сказал он, никто в мире, даже немцы, не делают оружие лучше, чем Эшеры. Теперь посмотри мне в глаза и скажи: неужели ты не хочешь получить свой кусок?
— Нет, — ответил он твердо. — Не хочу.
— Болван! — Ее груди были готовы вывалиться из пеньюара, а соски смотрели на него укоризненно, как коричневые глаза. — Только полный идиот может отказаться от десяти миллиардов баксов! Это же просто немыслимые деньги! Слушай, я знаю, ты протестовал против Вьетнама, когда учился в колледже, но теперь ты уже не хиппи. Ты взрослый человек. — Голос ее сорвался, казалось, она вот-вот упадет. Паддинг вцепилась в его руку. — Я больше не могу находиться здесь, Рикс: мне жутко, особенно по ночам. Когда стемнеет, поднимается сильный ветер, Бун уезжает и оставляет меня одну.
А над моей головой этот старик, в его комнате… Я не могу выносить его запах, Рикс! Я хочу быть среди людей, которые меня любят!
— Ты пробовала говорить с Буном о…
— Да, пробовала, — огрызнулась Паддинг, и ее лицо покраснело. — Он не желает ничего слушать! Он только смеется! Бун… больше не хочет быть со мной. — В ее глазах появились слёзы, но у Рикса возникло сомнение, не притворные ли они. — Он сказал, что не будет больше спать со мной. Со мной!
В колледже имени Дэниела Уэбстера я командовала группой поддержки! Победительница конкурса красоты! Черт возьми, раньше футболисты мечтали лишь понюхать мои трусики! А у Буна в штанах просто слизняк!
До Рикса не сразу дошли ее слова.
— Бун… импотент?
В последний раз, когда он был здесь, Бун взял его в клуб под названием «Важный петух», где кружились голые по пояс танцовщицы, а пиво отдавало шваброй. Бун тогда страшно выпендривался, называл танцовщиц по именам и хвастался, что всех имел. Рикс вспомнил, как Бун ухмылялся и его зубы блестели в мигающем свете.
— Правда же, я тебе нравлюсь? — Паддинг вытерла глаз, размазав тушь по лицу. — Я могла бы поехать в Атланту. Тебе позволят забрать меня, не попытаются остановить. Бун тебя боится. Он сам говорил. Тебе действительно будет хорошо со мной, Рикс. Тебе нужна женщина, и я не поступлю как та.
Я не сойду с ума и не перережу себе…
— Возвращайся в свою комнату, — приказал он.
Воспоминание о Сандре, лежащей в ванне, встряхнуло Рикса. Бритва на кафеле. Кровь на стенах. Пепельные локоны, плавающие в красной воде.
Паддинг выпростала груди из пеньюара. Они висели в дюйме от его лица.
— Возьми их. Ты можешь, если захочешь. — Она попыталась направить его руку.
Рикс сжал пальцы в кулак.
— Нет, — сказал он, чувствуя себя самым большим дураком в мире.
— Только прикоснись.
— Нет.
В одно мгновение ее лицо смялось, как мокрый картон.
Она выпятила нижнюю губу.
— Я… думала, что нравлюсь тебе.
— Нравишься, но ты жена моего брата.
— У тебя что, недомогание по этой части? — В ее высказывании сквозил обидный намек.
— Нет, но я не распутник. У тебя с Буном проблемы, а я не хочу вставать между вами.
Ее глаза превратились в щелочки. Из-под маски совершенства предстала подлинная Паддинг.
— Ты точно такой же, как и они! Только о себе и думаешь! — Она встала, пьяно, неловкими движениями поправила свою одежду. — Да, ты корчишь надменного и сильного, а на самом деле — обычный эшерский выродок!
— Говори тише. — Уолен, должно быть, получал сейчас дьявольское наслаждение.
— Я буду орать, если захочу! — Но она все же была недостаточно пьяна, чтобы осмелиться разбудить Маргарет. Она прошагала к двери и обернулась. — Спасибо за помощь, мистер Эшер! Я ее никогда не забуду! — Она покинула комнату в праведном гневе, но дверью хлопнула не слишком сильно.
Рикс лежал на спине и ухмылялся. Значит, Бун просто пускал пыль в глаза, рассказывая о своих сексуальных подвигах. Вот так штука! «Бун меня боится, — думал он. — Невероятно! И будет бояться до тех пор, пока я не покончу с ним».
«Десять миллиардов долларов, — размышлял он, постепенно отходя ко сну. — С такими деньгами можно делать все, что угодно. Немыслимая власть. Не нужно просиживать за пишущей машинкой, разыгрывая из себя то Бога, то Сатану.
Не будет больше постоянных забот, книг и косых взглядов агентов».
Странный монотонный голос неожиданно возник в его голове, шепча тихо и искушающе из самых глубин мозга. На мгновение Рикс был убаюкан им, он даже увидел, как выходит из лимузина и направляется к открытым воротам оружейного завода, за которыми военные, симпатичные секретарши и другие подхалимы дожидаются его, чтобы поприветствовать.
«Нет, — подумал он, и видения померкли. — Нет. Все эти деньги до последнего цента испачканы кровью. Я должен идти по жизни своим путем и рассчитывать на собственные силы. Мне не нужны кровавые деньги».
Но когда он потушил лампу и опять погрузился в сон, его последней мыслью было: «Десять миллиардов долларов».
Спустя примерно час шум сильного ветра пробудил Паддинг от тяжелого сна. Женщина взглянула на дверь и увидела силуэт, отбрасывающий в комнату тень из коридора. Она затаила дыхание, выжидая. Силуэт помедлил и прошел. Паддинг вцепилась в шелковую простыню. Почему-то она не осмелилась распахнуть дверь пошире и посмотреть, кто это разгуливает по Гейтхаузу среди ночи, но явственно ощутила в комнате запах Уолена.
Она крепко зажмурилась и в темноте хриплым шепотом позвала маму.
Глава 7
Нью Тарп не прекращал бороться до тех пор, пока восходящее солнце не обагрило небеса.
Каждый раз, когда он пытался вырваться, терновник захватывал его все крепче. Многие колючки вонзились в тело. Пару раз мальчик принимался плакать, но, понимая, что это истощает его силы, а без них он умрет, тотчас умолкал, словно получив пощечину.
В яму понемногу проникал свет. Ветер, такой яростный ночью, стих до едва слышного шепота. Изо рта Нью еще шел пар, но мышцы уже начали леденеть. Он за всю жизнь никогда так не замерзал.
Дважды за ночь чудилось, что его зовут издалека. Нью пытался звать на помощь, но голос был слабым и хриплым, а голова сильно болела. Когда луна пошла книзу, он уловил движение на краю ямы. Мальчик задрал голову, насколько позволяла обвившая шею колючая лоза, но ничего не увидел.
Судя по треску ломающихся кустов, там был кто-то большой.
Нью казалось, что он слышит прерывистое дыхание. Лес затих. Порыв ветра донес резковатый запах зверя, вышедшего на охоту.
«Жадная Утроба», — подумал Нью, оставаясь совершенно спокойным.
Жадная Утроба ходила по краю ямы. Она чуяла его и хотела заполучить вкусный кусок мяса, но даже ужасная черная пантера не решалась спуститься в терновник.
Через некоторое время звуки стихли. Зверь ушёл на поиски более легкой добычи.
Каждый раз, закрывая глаза, Нью вновь видел фигуру, стоящую на краю ямы с чем-то безвольно висящим под мышкой.
Мужчина или женщина, какого возраста, человек ли вообще?
Но мальчик знал, кто это. У него заходилось сердце и по коже ползли мурашки. Это тот, о ком много раз предупреждала мама, тот, кто унёс дочку Парнеллов на третьей неделе теперешнего сентября и маленького Вернона Симмонса прошлой осенью.
Иногда ему думалось, что это лишь сказки, сочиненные жителями горы Бриатоп, чтобы их дети не уходили далеко в лес.
Но теперь благодаря лунному свету он все понял.
«Я должен выбраться отсюда!» — мысленно крикнул Нью.
Мальчик снова рванулся, пытаясь освободить от терновника левую руку и правую ногу. Шипы вонзились в горло, на коже выступили капли крови. Маленькие коготки рвали грудь.
«Успокойся. Тише, не дергайся, не то кусты задушат. Нужно придумать, как выбраться отсюда».
Он осторожно повернул голову. Скелет охотника, казалось, слегка светился. Нью увидел, что на нем все еще висит сгнивший охотничий рожок. Мертвец пробыл здесь очень долго.
Взгляд мальчика ощупал лозу, оплетавшую изломанную правую руку скелета. Зеленые кости пальцев показывали, как стрелка, на кучу поблекших листьев у правой ноги мертвеца.
Нью уставился на пустой футляр от охотничьего ножа.
А где же сам нож?
Выскользнул во время падения человека? Нью опять посмотрел на сложенные в щепоть пальцы. Затем на кучу листьев.
Мальчик вытянул левую ногу и стал ворошить их носком башмака. Из-под листьев врассыпную бросилось множество черных жуков. В воздухе повис сырой могильный запах. Колючки вонзились в Нью, как только он потянулся чуть левее.
Он сдвинул ногу и попробовал рыть в другом месте, но раскопал лишь белые листья, червей и слизней.
Постанывая от боли, когда шипы вонзались в горло, Нью раскапывал носком башмака листья прямо под рукой скелета. Он орудовал ногой как лопатой. Из потревоженного гнезда во все стороны поползли пауки.
Один из них вскарабкался на торчащий из сырой земли кусок оленьего рога — рукоятку охотничьего ножа.
«Человек перед смертью, должно быть, тянулся за своим ножом».
Наверху каркнула ворона — словно прозвучал жестокий смех. Нож с таким же успехом мог находиться в миле отсюда. Лишь с одной свободной рукой и ногой Нью никак не мог до него добраться.
— Помогите! — крикнул он в отчаянии.
Его голос прозвучал как предсмертный хрип. Мать, должно быть, уже ищет. И другие люди тоже. Они должны в конце концов его найти. «Как же», — мрачно подумал он. Кто-то должен был найти и этого охотника.
Нью подавил стон и уставился на нож. «Нужно дотянуться до него, — сказал он себе. — Во что бы то ни стало. Не то я так и умру здесь».
«Теперь я Глава семьи», — думал он. Мама все время повторяла это. По словам шерифа Кемпа, его отец погиб в феврале в Фокстоне в результате несчастного случая. Бобби Тарп накачивал шину грузовика в гараже, и та взорвалась прямо перед его лицом. Шериф сказал, что отец ничего не почувствовал и скончался на месте.
«Сам в беду попадешь, — говорила мама, — сам из нее и выпутывайся».
Нью очень любил отца. Бобби Тарп женился на Майре Саттервайт поздно, ему было уже за тридцать. А погиб он в пятьдесят два. Как и у Нью, глаза у него были изумрудного цвета.
Отец был тихим мирным человеком, но иногда Нью видел: его что-то беспокоит. Бобби Тарп был очень замкнутым.
«Достать нож. Во что бы то ни стало».
Мальчик представил, что нож уже зажат в руке. Попытался выковырнуть его носком башмака, но только загнал еще глубже в землю. Мысленно обхватил рукоять из оленьего рога и почувствовал каждую выемку на ней. Нож оттягивал ему руку.
«Страшила забрал младшего брата. Стоял на краю ямы и все время ухмылялся».
Гнев, как молния, блеснул в глазах Нью. Он пристально посмотрел на охотничий нож.
«Если чего-нибудь хочешь по-настоящему, — однажды сказал ему отец, — ты можешь этого добиться. Но только если стремишься умом и сердцем, хочешь каждой порой кожи и каждым волоском на голове и убежден, что это правильно».
«Страшила ухмылялся. Смеялся надо мной, украв Натана и затащив его в глубину леса…»
Сердце Нью сильно забилось. Краснота заволокла глаза.
Он изо всех сил потянулся к ножу. Шипы безжалостно рвали кожу, не собираясь выпускать.
«Страшила схватил брата и смеялся потом из темноты».
Его затопила волна ярости и горького гнева. Это было чувство, неведомое ему доселе. Гнев не только на Страшилу, но и на дешевый сосновый гроб, принявший тело отца, на камеру грузовика, которая взорвалась ни с того ни с сего, на колючки и на гору Бриатоп, на старенький домик, в котором его молчаливая мать пекла пироги с ежевикой. Все это Нью почувствовал каждой порой кожи, и его прошиб холодный пот.
«Я его хочу!» — мысленно закричал он.
Охотничий нож затрепетал и с легким шорохом вышел из земли, завис в трех дюймах над ней, затем упал обратно в листья.
Нью изумлённо вскрикнул.
На секунду он почувствовал, действительно ощутил нож, зажатый в правой руке, которая уже сильно горела.
Мальчик посмотрел на нож, не подпрыгнет ли опять, но этого не произошло. Однако теперь он свободно лежал на земле. Нью вытянул ногу и придвинул его ближе. Пауки поползли по башмаку.
«Я хочу его… Ну же!» — сказал он мысленно и сосредоточился, представляя нож в своей руке. Вот он сжимает рукоятку пальцами, ощущает его тяжесть…
Нож подпрыгнул точно как рыба и снова опустился на землю.
Все происходило как во сне. Нью ушиб голову о скалу в падении, и она сильно болела. Его виски были словно зажаты в железных тисках. Мальчику казалось, что мозг отделен от тела и пребывает в полном расстройстве. Сердце колотилось, на мгновение боль в голове стала невыносимой, и он подумал, что теряет сознание.
Но этого не произошло. Нож без движения лежал на земле возле его ноги. Лезвие покрывала ржавчина, но режущая кромка, отражая свет, мерцала красным.
Нью ощутил остроту ножа. Импульс энергии возник между ними, связав их словно электричеством.
И Нью понял, что это такое.
Магия.
Нож так долго лежал в земле Бриатопа, что впитал в себя магию горы. И эта магия поможет Нью спастись.
— Ты мне нужен! — воскликнул он.
Нож не шелохнулся.
— Ну же. Иди сюда!
Нью представил, как нож поднимается с земли, медленно-медленно, плывет по воздуху к его открытой ладони. Он ощутил холод рукоятки из оленьего рога и сжал ее.
Нож подпрыгнул, потом еще раз.
— Ну же, черт возьми! — Мальчика опять захлестнул гнев.
Нож подчинился. Он подпрыгнул и повис, вращаясь, в трех футах над землей. Потом начал было двигаться горизонтально, но опять упал на землю. Мальчик попробовал еще раз, и снова нож упал. Теперь он лежал на земле прямо под его правой рукой.
— Поднимайся, — скомандовал Нью. — Поднимайся и лети ко мне в руку.
Он едва не хихикнул. Что скажет об этом Натан! Но стоило вспомнить о Натане, как мальчик снова увидел белый лунный свет на бесчувственном лице брата и мысленно вскрикнул.
Волшебный нож, вращаясь, поднялся с земли и скользнул Нью прямо в ладонь.
Нью торопливо рубил колючие прутья, они рвались с резким звуком, и из них сочилась желтоватая жидкость. Он освободил левую руку и увидел, что все запястье в ранках. Труднее всего было срезать терновник вокруг шеи, так как колючки вонзились довольно глубоко, а ему вовсе не хотелось перерезать себе горло.
К тому времени как он полностью освободился, лучи солнца, пробивающиеся сквозь листву, стали теплыми и золотыми. Выковыривая в земляной стене выемки для ног, цепляясь за кусты и корни, мальчик карабкался наверх. Выбравшись из западни, все еще сжимая в руке волшебный нож, он повернул к яме мрачное исцарапанное лицо и прокричал:
— Умрите, проклятые!
Его голос напоминал слабый хрип, но в нем звучала ярость.
Затем он вернулся на тропинку, где стояли корзины, содержимое которых расклевали вороны, и побежал домой.
Нью не увидел, как терновник в яме начал чернеть и вянуть, погибая.
Глава 8
— О чем задумался? — весело спросила Маргарет Эшер.
Рикс очнулся.
— Так, ни о чем. — Он вновь принялся за колбасу, лежащую на тарелке.
На самом деле Рикс думал о том, какое замечательное стоит утро. Они сидели на застекленной веранде позади Гейтхауза, перед ними открывался вид на сад и горные пики на западе. Сейчас сад представлял собой настоящее буйство красок.
Хотя было только восемь часов, чернокожий садовник в соломенной шляпе уже вовсю трудился, подметая опавшие листья с мощеных дорожек. Мраморные херувимы, фавны и сатиры важно выглядывали из цветущих зарослей.
Небо было голубое и чистое. Пролетела стая диких уток. Завтрак был отличный, кофе крепкий, и Рикс прекрасно выспался после ухода Паддинг. Принимая этим утром витамины, он взглянул в зеркало и заметил, что мешки под глазами стали меньше. Или ему показалось? Как бы там ни было, Рикс чувствовал себя прекрасно и даже обрел аппетит, съев все до крошки. За год он соскучился по стряпне Кэсс.
— Я слышала, как утром приехал Бун, — сказала Маргарет. Сегодня на ее лице был лишь тонкий слой косметики, чтобы оттенить скулы. — Кажется, около пяти. Ты удивишься, но я слышу, когда в доме тишина.
— Да? — Рикс насторожился.
Она имеет в виду, что слышала его разговор с Паддинг? Вряд ли. Ее комната в другом конце коридора, и между ними несколько комнат.
— Я отчетливо слышала, как ссорились Бун и та женщина. — Она с презрительной миной покачала головой. — Ведь говорила же ему: не женись на ней! Предупреждала, что пожалеет, и, видишь, ничуть не ошиблась.
— Почему же он не разведется с ней, как с двумя предыдущими, если так несчастлив?
Она аккуратно сложила свою салфетку и положила ее возле тарелки. Вошла горничная и принялась убирать грязную посуду.
— Потому что, — продолжала Маргарет после того, как горничная ушла, — можно не сомневаться: шлюха наплетет про нас гадостей, если ее выпустить из имения. Это всего лишь дуреха алкоголичка, но она носит фамилию Эшер уже два года, четыре месяца и двенадцать дней, на два года дольше, чем ее предшественницы. Она знает про нас… некоторые вещи, и они могут просочиться в печать, если мерзавка сорвется с цепи.
— Ты имеешь в виду Недуг?
Глаза Маргарет затуманились.
— Да. И не только. Например, сколько у нас денег, какой недвижимостью мы владеем. Она знает о нашем острове в Карибском море, о казино в Монте-Карло, о банках и других предприятиях. У Буна язык без костей. Представь себе заголовки газет в случае развода. Эта шлюха не удовлетворится соглашением без суда, как две другие. Она пойдёт прямо в «Нэшнл инкуайрер» и вывалит гору зловещей лжи про нас.
— И зловещую правду? — спросил Рикс.
— Дорогой, ты очень плохого мнения о своей семье. Тебе бы следовало гордиться тем, кто ты есть, и вкладом, который внесли твои предки в историю страны.
— Верно. Да, я всегда был белой вороной. Пожалуй, поздно корчить из себя звездно-полосатого барабанщика.
— Пожалуйста, не надо о флагах, — холодно сказала Маргарет.
Рикс знал, что мать помнит о фотографии, появившейся в нескольких газетах Северной Каролины. На ней Рикс в тенниске размахивал черным флагом. Его волосы доставали до плеч, и он шагал в первом ряду толпы демонстрантов из Северокаролинского университета, протестовавших против войны во Вьетнаме. Снимок был сделан за минуту до того, как полиция взялась разгонять их. Девятерым тогда переломали кости, а Рикс сидел посреди дороги со здоровенной шишкой на темени.
Эта фотография появилась и на первой странице еженедельника «Фокстонский демократ», с кружком вокруг головы Рикса. Уолен был вне себя.
— Советую поинтересоваться достижениями твоих предков, — сказала Маргарет. — Они бы преподали пару уроков фамильной гордости.
— Но как, скажи на милость, я могу это сделать? — с подчеркнутой вежливостью спросил Рикс.
Она пожала плечами.
— Для начала почитать книги, что Уолен принёс из Лоджии. Он вот уже три месяца изучает семейные документы.
— Как ты сказала? — У Рикса сильнее забилось сердце.
— Семейные документы. Уолен велел слугам доставить их из библиотеки. Десяток старых бухгалтерских книг, дневников и другие бумаги из нашего архива. В Лоджии их тысячи. Я в библиотеку, конечно, раньше никогда не заглядывала, но Эдвин рассказывал.
Рикс был поражён. Семейные документы? Прямо здесь, в Гейтхаузе?
— А теперь заглянула?
«Спокойно, — приказал он себе, — не выдавай заинтересованность!»
— Разумеется. Я была в библиотеке в то утро, когда их принесли. Некоторые так заплесневели, что воняют хуже дохлой рыбы.
«Боже мой, — подумал Рикс. Он подпер голову рукой, чтобы удержаться от ухмылки. — Семейный архив в библиотеке Гейтхауза! — Он надеялся найти что-нибудь стоящее, но это настоящий подарок небес! — Нет, подожди-ка! В бочке с медом есть ложка дегтя».
— Библиотека ведь заперта, — напомнил он матери. — Даже если я и захочу взглянуть на эти книги, то не смогу войти.
— Да, Уолен настаивал, чтобы библиотека была на замке.
Но у Эдвина, конечно же, есть связка запасных ключей. Ведь надо проветривать, вытирать пыль. Если этого не делать, весь дом пропахнет плесенью. — Мать вдруг моргнула, и Рикс понял, что она подумала о запахе Уолена. — Понравился завтрак? — спросила она, быстро овладев собой. — Бун пожалеет, что пропустил его.
Рикс хотел еще порасспросить ее о библиотеке, но тут услышал тихий протяжный вой. Птицы дружно спорхнули с дерева. Звук становился все громче. Он посмотрел на небо и увидел серебристый вертолет. Сделав круг над Гейтхаузом, он медленно опустился на вертолетную площадку.
— Это, наверное, твоя сестра! — Маргарет поднялась со стула, чтобы посмотреть. — Кэтрин вернулась! — обрадовалась она.
Но вместо Кэт на дорожке появились двое мужчин: один в военной форме, а другой в темном деловом костюме, солнечных очках и с портфелем.
— Опять они. — Маргарет тихо вздохнула, садясь.
— Кто это? — спросил Рикс.
— Один из Пентагона. Генерал Маквайр — возможно, ты видел его раньше. А другой мистер Меридит с военного завода. Доктор Фрэнсис твердит, что нужен абсолютный покой, но Уолен его не слушает. — Она улыбнулась Риксу, однако глаза оставались пустыми. — Когда твой отец поправится, мы поедем куда-нибудь. В Акапулько, например. Там, должно быть, замечательно в январе, как ты думаешь?
— Да, — ответил Рикс, внимательно глядя на нее, — должно быть.
— В Акапулько все время солнечно. Твоему отцу необходимо хорошенько отдохнуть. Лучше всего там, где солнце и смех.
— Извини. — Рикс встал. — Хочется прогуляться. Подышать свежим воздухом.
— Сегодня прекрасный день для прогулки. Можешь прокатиться верхом.
— Я найду чем заняться. Спасибо за завтрак.
Он ушёл, оставив мать на террасе. Было невыносимо сознавать, что она живет в смутном мире фальшивых надежд и мечтаний, ожидая, что муж отбросит саван и спустится по лестнице, приплясывая, как Фред Астер[264].
И не будет для нее никакого Акапулько. Следующее ее путешествие — на фамильное кладбище Эшеров, расположенное на востоке поместья.
Но сейчас надо найти Эдвина, получить ключ и самому заглянуть в библиотеку. И необходима крайняя осторожность.
Рикс не хотел, чтобы кто-либо узнал о его намерениях, и теперь жалел даже, что посвятил Кэсс в свои планы. Если у Уолена возникнет хоть малейшее подозрение, что сын намерен копаться в старых гробах Эшеров, документы моментально вернутся в Лоджию.
Рикс остановил горничную и спросил, не видела ли она Эдвина, но та ответила отрицательно.
Он вышел из Гейтхауза. Воздух был удивительно свежим и пьянящим. Эдвин мог находиться где угодно, руководя какой-нибудь работой. Рикс двинулся через сад по дороге, ведущей мимо теннисных кортов к дому Бодейнов. Прошел мимо гаража, длинного, приземистого строения из камня, с десятью деревянными дверями; когда их открывали, они плавно поднимались вверх. Раньше здесь стояли кареты и экипажи Эшеров, а теперь красный «феррари» Буна, розовый «мазерати» Кэт, новый лимузин, запасной лимузин на случай поломки первого, красный «Тандерберд-57», синий «Кадиллак-52», белый «Паккард-48», серый «Дюзенберг-32», «штуц-биркет» и «форд модел ти» в отличном состоянии. Это те машины, которые Рикс видел, когда был здесь в последний раз.
За год автопарк вполне мог обновиться.
Жилище Бодейнов едва ли следовало сравнивать с Гейтхаузом, но это был большой дом в викторианском стиле, стоящий среди деревьев. За ним находился гараж с «шевроле-универсалом», принадлежавшим Эдвину. Рикс подошел к парадной двери и позвонил.
Дверь открылась. На пороге стоял Эдвин в униформе, но без кепи.
— Рикс. — Он улыбнулся, но в глазах была боль. — Пожалуйста, заходите.
— Рад, что застал тебя. — Рикс шагнул через порог.
И сразу нахлынули воспоминания. Этот дом, как и его спальня, ничуть не изменился. Обитые деревом стены украшены кружевами, собственноручно сплетенными Кэсс. На полу в гостиной лежит потертый бургундский ковер с золотой каймой по краям. В камине из красного кирпича мигает огонёк, а вокруг уютные кресла и диван. Над камином — гирлянда из сосновых шишек и желудей. Два больших окна гостиной открывают вид прямо на Гейтхауз.
Рикс садился на этот ковер и мечтал перед очагом, а Кэсс читала Эзопа или Андерсена. Кэсс могла растрогать сказкой о стойком оловянном солдатике или рассмешить басней о жадной лисе, захотевшей винограда. Эдвин варил лучший в мире горячий шоколад, а его рука на плече Рикса была приятнее всякой похвалы. Что же стало с тем мальчуганом, который сидел, мечтая, перед огнём?
— Вам что-нибудь нужно от меня? — нарушил молчание Эдвин.
— Да, я…
Внимание привлек фотоснимок на каминной полке. Рикс пересёк комнату и разглядел в тесной рамке самого себя в возрасте семи или восьми лет, одетого в костюм с галстуком.
Он стоял между Кэсс и Эдвином, которые также выглядели значительно моложе. Рикс вспомнил слугу, сделавшего эту фотографию. Снимали в жаркий июльский день, в день его рождения. Родители уехали в Вашингтон по делам и взяли с собой Буна. Эдвин и Кэсс организовали праздник и пригласили детей слуг и его приятелей из эшвилльской частной школы.
Рикс взял фотографию и всмотрелся. Все тогда были счастливы — весь мир. Не было ни войн, ни разговоров на эту тему.
Никаких черных знамен, демонстраций и полицейских дубинок. Жизнь виделась в розовом свете.
— Я уже и забыть успел, — тихо сказал Рикс.
Он переводил взгляд с лица на лицо, а Эдвин подошел к нему со спины. Три счастливых человека стояли, взявшись за руки. Но на снимке было еще кое-что, чего Рикс раньше не замечал.
За его левым плечом над верхушками деревьев виднелся один из дымоходов Лоджии. Она присутствовала на его дне рождения, а он даже не знал об этом.
Рикс поставил фотографию обратно на камин.
— Мне нужен ключ от библиотеки, — сказал он, обернувшись. — Папа предложил попользоваться находящимися там материалами.
— Вы имеете в виду… документы, которые ваш отец взял из Лоджии?
— Вообще-то я ищу сведения об Уэльсе и тамошних угольных шахтах. — Рикс улыбнулся.
Внутри у него все сжалось. Он очень не любил лгать Эдвину Бодейну, но опасался, что тот, узнав истинную причину, из лояльности к Уолену не даст ключей.
— Как думаешь, в библиотеке есть что-нибудь об угольных шахтах?
— Должно быть. — Эдвин внимательно досмотрел в глаза Риксу, и на секунду тому показалось, что взгляд проникает насквозь. — По-моему, там есть книги обо всем на свете. — Он пересёк комнату и подошел к полке с множеством ящичков.
На первом было написано «Машины», на втором — «Служебные помещения», на третьем — «Дом», на четвертом — «Места отдыха», а на последних трех — «Лоджия». Эдвин выдвинул ящичек с надписью «Дом» и достал большую связку ключей всевозможных форм и размеров, нашёл нужный и начал отцеплять его. — О чем будет ваша следующая книга? Об Уэльсе? — спросил он.
— Пока еще сам не знаю. Только не смейся, я хочу написать о вампирах, живущих в старых угольных шахтах.
Одна ложь сменялась другой.
— Боже! — На его добром лице появилась лукавая ухмылка. — Каким же образом родилась эта идея?
Рикс пожал плечами.
— Да ни с того ни с сего пришла в голову… Я только начал собирать материал. Может, будет толк, а может, и нет.
Эдвин положил связку на место. Протягивая Риксу отцепленный ключ, он тихо сказал:
— Кэсс мне все рассказала.
«О боже!» — подумал Рикс.
— Рассказала?
— Да, вчера вечером.
— Что ж… И каково твое мнение?
— Мнение? Ну, оно состоит в том, что Логан сможет отлично работать, если научится терпению и дисциплине.
— Логан?
— Ну да, ведь мы о нем говорим. Кэсс сказала мне вчера, что известила тебя о нашем увольнении. Я собирался сам об этом сообщить по дороге из аэропорта, но не хотел огорчать раньше времени.
Рикс с облегчением положил ключ в карман брюк.
— Другими словами, он нетерпелив и недисциплинирован?
— Логан очень молод, — дипломатично ответил Эдвин и поправил фотографию на камине. — У него еще недостаточно развито чувство ответственности. Юноша не понимает значения традиций. С тех пор как Хадсон Эшер нанял человека по имени Витт Бодейн помощником садовника и тот через четыре года стал управляющим, одно поколение Бодейнов сменяется другим. Мне бы меньше всего хотелось ломать эту старинную традицию.
— И ты сможешь научить девятнадцатилетнего мальчишку всему, что знаешь?
— Когда я занял должность управляющего, в Эшерленде насчитывалось более трехсот слуг. Теперь и восьмидесяти нет.
Я не говорю, что он не будет ошибаться. Даже не уверен, сможет ли он вообще работать. Но я сделаю все от меня зависящее, чтобы Логан понял наконец важность традиции.
— Не терпится его увидеть, — сказал Рикс без особого энтузиазма.
Эдвин взглянул на свои карманные часы.
— Через час я должен забрать Логана с фермы Роберта. Можете составить компанию.
Рикс мечтал попасть в библиотеку, но хотелось и посмотреть на юнца, который займет место Эдвина. Он решил, что слишком опасно копаться в документах средь бела дня. Это может подождать до вечера.
— Хорошо, — согласился он. — Я еду.
Эдвин снял кепи с вешалки в прихожей и надел на голову. Они вышли из дома, сели в бежевый универсал Эдвина и выехали из Эшерленда.
Глава 9
Рикс смотрел в окно на табачные поля. Он заметил фермера, погоняющего ломовую лошадь, которая тянула повозку по проселочной дороге; взбитая колесами и копытами пыль, висевшая в воздухе, как блестящий туман. Эдвин ехал с прогулочной скоростью в сторону Тейлорвилля и любовался прекрасными пейзажами: багряными лесами, готовыми к жатве нивами. Они проехали мимо огромной кучи тыкв, их укладывали в кузов грузовика, чтобы продать на эшвилльском рынке. Эти тыквы почему-то напомнили Риксу фотографию времен Вьетнамской войны: гора человеческих голов, гниющих на солнце.
Старый вопрос опять вертелся у Рикса на языке. Задавая его Эдвину, он всегда получал один и тот же ответ. Спросить сейчас — все равно что ступить на зыбкую почву, которая в любой момент может уйти из-под ног. Но делать нечего.
— Эдвин, — сказал он в конце концов, — когда ты в тот вечер говорил с Сандрой, она не показалась тебе… гм… — Он запнулся.
— Взволнованной? — участливо спросил Эдвин.
— Да.
— Нет, она казалась очень довольной. Сказала мне, что вы отдали «Ковен» в издательство «Стратфорд-хаус», только что завершили «Огненные пальцы» и собираетесь отметить это завтра вечером. Я решил с ее слов, что у вас все в порядке.
— Так оно и было. За исключением нескольких мелочей. Было туговато с деньгами, сломалась посудомоечная машина, забарахлила трансмиссия автомобиля, у жены возникли проблемы со страховой компанией. Но Сандра была сильной женщиной. Мы вместе пережили тяжелые времена. О черт, ведь именно она меня во всем поддерживала.
Его кисти, сжатые в кулаки, одеревенели от напряжения. Он с трудом разжал пальцы.
— Иногда человек ведет себя странно. Я не встречался лицом к лицу с вашей женой, но всякий раз, когда мы разговаривали по телефону, она казалась счастливой и влюбленной в вас. — Эдвин сдвинул седые брови. — Рикс, лучше забыть об этом. Ни к чему ворошить прошлое.
— Я не могу забыть! — Голос сорвался, и пришлось сделать паузу. — Я пытался, Эдвин. Ничто не предвещало такого конца. Она не была сумасшедшей. И не была слабачкой, которая легко сдается и режет себе вены в ванной.
— Мне очень жаль, — мягко ответил Эдвин. — Я был так же потрясён случившимся, как и вы.
Четыре года назад Рикс позвонил Эдвину в Эшерленд, после того как обнаружил Сандру мертвой в ванне. Сколько было крови! Жена лежала в багровой воде, голова упала на грудь, и волосы плавали, как водоросли. Испачканная в крови бритва валялась на кафеле.
Рикс был в шоке, он просто обезумел, а Эдвин велел позвонить в полицию и ни к чему не прикасаться. Следующим утром он прилетел в Атланту и оставался с Риксом до похорон.
После этого Рикс чаще видел кошмарные сны о Лоджии, и приступы навалились на него с новой силой.
За день до самоубийства Сандра сообщила, что звонил Эдвин и они побеседовали о Риксе, о его новой книге и о возможной поездке вдвоем на Рождество в Эшерленд. Она выглядела жизнерадостной, сказала, что будет и дальше помогать Риксу справляться с комплексом вины перед семьей. Он всегда говорил, что Сандра — его спасательный круг, что без нее он вряд ли сможет излить свои чувства в очередной книге. Они много раз обсуждали его детство, прошедшее в Эшерленде, и необходимость жить самостоятельно. Жена вдохновляла его на литературное творчество и оставалась неунывающей оптимисткой.
Спустя четыре года Рикс все еще не мог понять, что произошло. Он очень любил Сандру и верил, что она тоже его любит. Размышляя о смерти супруги, Рикс находил лишь одно объяснение: он каким-то образом дурно влиял на нее, ввергая в пагубную, тщательно маскируемую депрессию.
— Она и раньше мне говорила, как много вы для нее значите, — сказал Эдвин. — Мне кажется, то, что побудило Сандру лишить себя жизни, поселилось в ее сознании задолго до встречи с вами. Думаю, она была обречена. Рикс, вам некого винить.
— Хотелось бы верить.
Эдвин притормозил и свернул с главного шоссе на пыльную, петляющую между табачными полями дорогу. На холме стояли амбар и скромный белый дом. За ним виднелась маленькая мастерская. На крыльце сидела седая женщина в льняном платье и шелушила бобы над металлической сковородой. Как только подъехал автомобиль, дверь дома открылась и вышел высокий пожилой мужчина с роскошными седыми усами. Он был в грубой рабочей одежде, но держался с достоинством Бодейнов.
Роберт Бодейн приблизился к Риксу и Эдвину. Его жена отложила бобы и тоже спустилась с крыльца.
Братья обменялись рукопожатиями.
— Помнишь Рикса? — спросил Эдвин. — Когда ты видел его в последний раз, он был вот такой. — Управляющий опустил ладонь, задержав ее футах в четырех от земли.
— Рикс? Тот малыш? Боже мой! — изумился Роберт. Его лицо было сильно обветрено, два нижних передних зуба отсутствовали. Пожимая руку, Рикс удивился его силе. — Я приезжал тогда в Эшерленд, но вряд ли вы меня помните.
Рикс не помнил, но улыбнулся и сказал:
— Кажется, припоминаю. Рад видеть вас снова.
Роберт Бодейн представил свою жену Джини, после чего пару минут говорил с Эдвином о небывалом урожае, который ожидается в этом году.
— Тебе бы тоже в фермеры податься, — сказал Роберт с лукавой ухмылкой. — Земля под ногтями сделала бы из тебя мужчину.
— Спасибо, я надеюсь месяца через три погулять по песку Флориды. Логан готов?
— Сумки его собраны, а сам где-то гуляет. Трудно уследить за таким шалопаем. Эй, Логан! — крикнул Роберт в сторону леса. — За тобой приехал Эдвин!
— С Маттом бегает, должно быть, — сказала его жена. — Мальчик сразу полюбил этого пса.
— Эй, Логан! — снова крикнул Роберт и предложил гостям: — Посидите на террасе, он скоро появится.
Молодой человек с кудрями цвета начищенной меди выглянул из окна мастерской. Дедушка вместе с приезжими поднимался на террасу. Логан знал, что высокий старый пижон в костюме — Эдвин, а второй, скорее всего, из обитателей Эшерленда. Однако девяти тридцати еще не было, Эдвин приехал раньше срока. «А коли так, — подумал молодой человек, — старик может подождать».
Он повернулся к верстаку и оценивающе посмотрел на свою работу. Логан носил дедовский фартук. На нем была забавная картинка — повар жарит сосиски на гриле, — а выше надпись: «Я не красавчик, зато хорошо готовлю». Логан убрал молоток и пилу на место, в ящик для инструментов, и аккуратно вытер руки тряпкой, после чего снял халат и кинул на верстак. Удовлетворенный тем, что закончил наконец работу, он запер дверь на засов и медленно двинулся к дому.
Рикс увидел приближающегося парня и сразу решил, что не доверит ему даже чистку своих ботинок, не говоря уж об обязанностях Эдвина в Эшерленде.
Логан шел с независимым видом, разболтанной походкой, засунув руки в карманы голубых джинсов. Поверх серой рабочей рубашки на нем была потертая кожаная куртка. Он поддал ботинком валявшийся на дороге камешек. Вытянутую румяную физиономию с резко выдающимися скулами окаймляли длинные волосы, и когда он подошел поближе, Рикс заметил, как холодны его глубоко посаженные синие глаза. Смотрел Логан отчужденно и рассеянно, почти скучающе. Всходя на террасу, он смерил каждого быстрым взглядом.
— Мы тебя звали, — сказал Роберт. — Где ты был?
— В мастерской, — ответил Логан хрипловатым баском, который тоже не понравился Риксу. — Так, дурака валял.
— Ну, не стой столбом, поздоровайся с Эдвином и мистером Эшером.
Молодой человек повернулся к Риксу. Когда он улыбался, поднималась лишь одна сторона рта, и получалось похоже на презрительную усмешку.
— В самом деле? — спросил он. — Вы действительно Эшер?
— Мистер Эшер, — буркнул Рикс.
— Мой новый начальник?
— Нет. Ваш начальник — Эдвин.
— Понял. — Логан протянул руку Риксу, и тот заметил красную корку вокруг его ногтей. Улыбка на лице Логана дрогнула, и он убрал руку. — Работал в мастерской, — сказал он. — Запачкался в краске, наверное. Надо быть поаккуратней.
— Да, конечно.
Эдвин встал со стула и пожал Логану руку. Тот оказался почти такого же роста, как и Эдвин, но гораздо шире в плечах. У него были большие руки рабочего человека.
— Нам пора ехать в Эшерленд, — сказал Эдвин. — Твои вещи готовы?
— Мне нужно всего несколько минут. Рад встрече с вами, мистер Эшер. — Логан улыбнулся и ушёл в дом.
«Улыбка умного зверя», — подумал Рикс.
Эдвин внимательно наблюдал за ним.
— Ваше мнение написано у вас на лице, — сказал он. — Дайте ему шанс.
— Логан отличный парень, мистер Эшер, — сказала Джини, шурша бобами. — Ершистый, но в таком возрасте все ребята дерзят. Зато неглуп и воспитан в строгости.
— Шалопай, — сказал Роберт. — Я таким же был.
— Я его давно исправила. — Джини подмигнула Риксу и резко свистнула. — Эй, Матт! Иди сюда! Куда ж ты, псина этакая, запропастилась? Разбудил нас нынче спозаранку, пустобрех.
— Гоняется за белками, наверное.
Логан вышел из дома с двумя чемоданами, и Рикс встал.
Он сказал, что был рад познакомиться с Бодейнами. Эдвин взял чемодан у парня, и они пошли к универсалу.
Логан и Эдвин уложили багаж и сели в машину. Логан занял место на заднем сиденье и опустил окно.
— Будь хорошим мальчиком! — крикнула ему миссис Бодейн. — Слушайся Эдвина.
— Эй, дедуля, — сказал Логан, — я в мастерской не успел за собой прибрать.
— Я приберу. Слушайся Эдвина и работай так, чтобы мы тобой гордились, слышишь?
— Не бойся, не подкачаю, — пообещал Логан и поднял стекло. Пока Эдвин вёл машину задним ходом, парень махал бабушке и дедушке. — Тут есть радио? — спросил он.
Роберт Бодейн остановился на пороге мастерской и проводил взглядом автомобиль.
— На завтрак свежие бобы! — крикнула его жена. — Хочешь к ним еще картошки?
— Еще бы, — ответил он, отворяя дверь и входя в мастерскую.
На верстаке что-то лежало, прикрытое халатом, и в мастерской стоял крепкий запах.
Роберт приподнял халат.
До него не сразу дошло, что груда грязи на верстаке была раньше собакой. Матт был обезглавлен и расчленен, а внутренности лежали в луже загустевшей крови.
Жена снова позвала. Роберт опомнился и стал искать, во что бы соскрести останки животного.
Глава 10
Приехав, они увидели припаркованный перед Гейтхаузом серебристый «кадиллак». Логан оценивающе присвистнул на заднем сиденье, нарушив тем самым тишину, царившую в автомобиле всю дорогу от самого Тейлорвилля.
— Это машина доктора Фрэнсиса, — сказал Эдвин Риксу и остановил универсал под аркой. — Я покажу Логану имение, а вы пока сходите и посмотрите, что там происходит.
Когда Рикс выходил из машины, Логан сказал:
— Рад был познакомиться, мистер Эшер.
Рикс обернулся и увидел холодную улыбку молодого человека.
«Он не продержится здесь и недели», — сказал себе Рикс.
Затем поднялся по ступеням и вошёл в Гейтхауз, где слуга сообщил, что мать ищет его и хочет, чтобы сын немедленно пришёл в гостиную.
Он быстро прошел по коридору и открыл двери гостиной.
— … Разрушительная клеточная активность… — Мужчина, говоривший это Буну и Маргарет, обернулся и посмотрел через комнату на него.
— Доктор Фрэнсис, это наш младший сын, — сказала Маргарет. — Рикс, проходи и садись. Я хочу, чтобы ты услышал все, что скажет доктор.
Рикс сел на стул слева от Буна, так, что можно было хорошо видеть врача. Доктор Фрэнсис был элегантен, средних лет, с каштановыми, местами тронутыми сединой волосами и высоким лбом. Темные глаза пристально смотрели на Маргарет из-под очков в черепаховой оправе. Рикс заметил, какие у него артистические руки — руки хирурга или пианиста. Доктор был в безукоризненном костюме кирпично-красного цвета с коричневым галстуком.
Он продолжил с того места, на котором его прервали:
— Разрушительная клеточная активность в тканях, взятых на анализ у мистера Эшера, усиливается под воздействием радиации. Это говорит о том, что традиционные методы лечения рака не принесут успеха. — Он снял очки и протёр стёкла пёстрым платком. Под глазами от усталости залегли тёмные тени. — Кровяное давление у него взлетает до стратосферы. Мы едва успеваем откачивать жидкость из легких.
Я боюсь, вот-вот откажут почки. Чувствительность нервной системы повышается с каждым днём. Больной жалуется, что у него проблемы со сном из-за шума собственного сердца.
— Единственное, что я хочу знать, — сказала Маргарет, — это когда Уолен снова будет здоров.
Возникло тягостное молчание. Доктор Фрэнсис прочистил горло и снова надел очки. Бун внезапно встал со стула и подошел к буфету, в котором находились крепкие напитки и стаканы.
— Миссис Эшер, — в конце концов проговорил доктор, — сейчас ясно только одно; я думал, вы это понимаете. Недуг Эшеров в настоящее время — неизлечимая болезнь, в результате которой происходит разрушение клеточной структуры организма. Белые кровяные тельца поглощают красные. Пищеварительная система питается тканями собственного тела.
Клетки мозга, связующие ткани, хрящи и клетки костей разрушаются и самопоглощаются. Я не претендую на то, чтобы понять, почему или как это происходит.
— Но вы же доктор. — Голос Маргарет едва заметно дрожал, а в глазах появился безумный блеск. — Специалист. Вы должны что-то сделать.
Она вздрогнула, когда Бун кинул в стакан кубик льда.
— Транквилизаторы ему помогают, действуют и обезболивающие. Миссис Рейнольдс — отличная сиделка. Мы продолжим изучение его тканей. Но я не смогу больше ничего сделать, пока он не согласится лечь в больницу.
— За всю свою жизнь Уолен никогда не лежал в больницах. — На лице Маргарет отразилось недоумение. — Может быть такая… ужасная огласка.
Доктор Фрэнсис нахмурился:
— Полагаю, огласка должна вас беспокоить в последнюю очередь. Ваш муж умирает. Я не способен выразиться более определенно. И я не могу предоставить ему необходимое лечение в той комнате.
— Вы сумеете вылечить его в больнице? — спросил Бун, взбалтывая виски.
— Не могу этого обещать. Но там удастся сделать больше тестов и взять больше тканей на анализ. Мы бы тщательнее исследовали процесс разрушения.
— Вы хотите сказать, что будете использовать отца как подопытного кролика?
Щеки доктора порозовели, и Рикс заметил в его глазах раздражение.
— Молодой человек, как можно использовать то, о чем не имеешь ни малейшего понятия? Насколько я знаю, врачи, обследовавшие предыдущие поколения вашей семьи, были так же озадачены, как и я. Почему это происходит только в вашем роду? Отчего начинается практически внезапно, когда в остальном состояние здоровья отличное? Почему чувствительность нервов так противоестественно обостряется, в то время как остальные функции организма быстро идут на убыль? В прошлом ваша семья также отказывалась от обследований. — Он быстро взглянул на Маргарет, но та была слишком заторможенной, чтобы реагировать. — Чтобы получить хотя бы надежду на излечение от этой болезни, нам сперва надо ее понять. Если это означает «использовать как подопытного кролика» вашего отца, что тут плохого?
— Пресса, разыскивая его, разнесет больницу по кирпичику, — сказал Бун.
— Уолен всегда был таким здоровым, — сказала Маргарет тихим голосом. Она смотрела на доктора Фрэнсиса невидящим взглядом. — Он никогда раньше не болел. Даже порезы после бритья заживали на следующий же день. Я ни разу не видела, чтобы у него шла кровь. Может, капля или две. Когда мы только поженились, Уолен взял меня на конюшню показать нового арабского жеребца. Лошадь его скинула, и он… он ударился затылком о землю. Я никогда не забуду тот звук.
Думала, муж сломал шею… но Уолен поднялся как ни в чем не бывало. Он раньше не получал травм и не болел.
— Теперь мистер Уолен болен, — сказал доктор Фрэнсис. — Я не смогу ему помочь, если он не ляжет в больницу.
Она покачала головой. Ее взгляд прояснился, а рот сжался в тонкую, жесткую линию.
— Нет. Мой муж не хочет покидать Эшерленд. Огласка может иметь ужасные последствия для всей семьи. Доставьте ваше оборудование сюда. Привезите весь ваш персонал. Уолен дал ясно понять, что не покинет поместье.
Доктор Фрэнсис посмотрел на Буна и Рикса.
— Как насчет вас двоих? Может, вы ляжете в больницу на обследование?
— Зачем? — нервно спросил Бун.
— Чтобы исследовать ваши ткани и кровь.
Бун опорожнил свой стакан с виски одним глотком.
— Слушайте, док. Я за всю свою жизнь не болел ни одного дня. Ни разу моя нога не ступала в больницу и никогда не ступит.
— Как насчет вас? — Доктор Фрэнсис повернулся к Риксу.
— Тоже не горю желанием. Кроме того, через несколько дней я уезжаю.
Рикс почувствовал, как мать взглянула на него.
Доктор вздохнул, покачал головой и встал со стула.
— Мне кажется, вы не совсем понимаете, что поставлено на карту. Речь идет не только об Уолене Эшере. Речь идет о ваших судьбах и о жизни ваших потомков.
— Ваш пациент — мой муж, — заметила Маргарет, — а не мои сыновья.
— Ваши сыновья тоже ими будут, миссис Эшер, — твердо ответил он. — Рано или поздно, но будут.
— Я очень устала. Не проводит ли кто-нибудь из вас, мальчики, доктора Фрэнсиса до дверей?
Бун занялся второй порцией виски, а Рикс вышел вместе с доктором по коридору в вестибюль.
— Сколько еще протянет отец? — тихо спросил Рикс.
— Жизненно важные органы могут отказать в течение недели, максимум двух. — Рикс ничего не сказал, и доктор Фрэнсис спросил: — Вы хотите тоже умереть подобным образом? Это печальный факт, которому следует посмотреть в лицо. Что вы намерены предпринять?
Услышав от постороннего человека, сколько осталось жить отцу, Рикс оцепенел.
— Не знаю, — растерянно ответил он.
— Послушайте меня. Я остановился в отеле «Шератон» в Эшвилле, рядом с медицинским центром. Если передумаете насчет обследования, позвоните мне, ладно?
Рикс кивнул, хотя решение уже принял. Уолен ему и Буну с раннего возраста внушал, что в больницах сидят шарлатаны, любители экспериментировать на умирающих пациентах. Насколько Рикс знал, Уолен никогда не принимал прописанных ему лекарств.
Доктор Фрэнсис вышел и спустился к своему «кадиллаку». Рикс закрыл за ним дверь.
Когда он вернулся в гостиную, то застал там одного Буна. Врат сидел перед камином и вертел в руках стакан.
— Ну и дерьмо! — заметил он. — Просто куча дерьма.
Рикс налил себе бурбона, положил в стакан кубик льда и глотнул так, что защипало в горле.
— Что с тобой? От счастья и слова вымолвить не можешь?
— В каком смысле?
— В таком. Рикси, это, должно быть, самый счастливый день в твоей жизни. Док сказал, нет ни малейшей надежды, что папа выкарабкается. Твое сердце небось переполнено радостью.
— Прекрати.
— Не секрет, что ты всегда ненавидел отца, — резко сказал Бун. — И я знаю настоящую причину, по которой ты приехал домой. Хочешь загрести денег?
— Ты сам с собой говоришь?
Бун встал, и Рикс почувствовал, что брат в опасном настроении. Его лицо побагровело от гнева и алкоголя, а на лоб падала непослушная прядь волос.
— Тебе наплевать на папу! Ты просто сидишь тут и ждешь, когда он умрет! — Бун сделал несколько шагов вперёд. — Надо бы в окно тебя вышвырнуть, эгоистичный подонок!
Рикс понял, что брат ищет, на ком бы отвести душу. В напряженной тишине Рикс услышал телефонный звонок в коридоре.
— Ты сам пригласил меня сюда. Или забыл? — спокойно спросил Рикс.
— Я тебя не приглашал! Меня послала мама! Если на то пошло, я и не думал, что тебе хватит наглости сюда заявиться… — В дверь постучали, и Бун заорал: — Какого черта?
Показалась испуганная горничная, та самая молоденькая негритянка, что вчера встретила Рикса у порога.
— Мистер Эшер? Звонит женщина по имени Дунстан. Говорит, она из «Фокстонского демократа».
Лицо Буна исказилось от ярости.
— Швырни трубку ей в рожу! — проревел он. — Есть у тебя хоть капля мозгов в голове?
Горничная исчезла, как заяц в норе.
— Идиотка! — пробормотал Бун. Он допил виски, нахмурился и нетвердой походкой опять направился к графину. — Прочь с дороги! — приказал он Риксу, и тот отошел, пропуская его.
— Может, объяснишь, что происходит? Кто эта женщина?
— Назойливая сучка из фокстонской газетенки, вот кто.
— Ищет материал для статьи?
Бун фыркнул.
— Не знаю, чего она там ищет, но от меня не получит ничего! Если она не звонит, то это делает ее отец, старый Уилер Дунстан. Этого придурка следовало упрятать в психушку много лет назад!
Бун налил себе полный стакан, на этот раз обойдясь без льда.
Разговор с горничной позволил ему частично сбросить пар, но злость все еще искала выход.
— Уилер Дунстан? — Имя было смутно знакомо Риксу. — Это не он хозяин «Демократа»?
— Да, хозяин. И сам же кропает статейки. Подтираются его газетой, как я полагаю, все в округе.
— Я не знал, что у него есть дочь.
— Эта сука была в отъезде, в Мемфисе или еще где-то. По мне, так хоть на Луне. Папа велел никому не говорить с газетчиками, особенно из «Демократа». Мы постоянно меняем телефонный номер, и его нигде не регистрируют, но они каким-то образом узнают. Постой. — Он пристально посмотрел на Рикса своими тусклыми глазами. — Я думал, ты знаешь. Насчет книги.
— Какой книги?
— Какой книги?! Боже правый! Рикси, представь, этот чокнутый Дунстан пишет книгу о нас! О семье Эшер! И уже который год!
Рикс от изумления даже стакан выронил.
— Поаккуратней с фамильным имуществом, олух, — проворчал Бун.
— Я… ничего не знал об этом. — Рикс едва ворочал языком.
— Черт! Этот мерзавец выкапывает всевозможную грязь.
Звонил сюда каждый час днём и ночью, пока папа не послал адвоката проведать его. Пыль немного улеглась, но Дунстан заявил адвокату, что мы общественно значимые личности и потому папа не может законно удержать его от написания этой книги. Вот такая новость!
— Кто еще кроме Уолена знает об этом?
— Все. Кроме тебя. А почему? Ты слишком долго отсутствовал.
— Эта книга уже закончена?
— Нет. Пока нет. Папа собирался начать процесс, да заболел. Но как бы там ни было, отец думает, что книга не будет завершена. Ведь необходимые старику Дунстану материалы лежат в подвалах Лоджии, кроме тех, что папа принёс в Гейтхауз, естественно. И Дунстан туда нипочем не проникнет, так что рано или поздно оставит свою идиотскую затею. — Бун выпил еще, и глаза его увлажнились. — Эдвин ездил домой к Дунстану и пытался посмотреть рукопись. Старик ее не показал. Папа думает, этот полоумный раздумал издавать книгу и выбросил весь собранный компромат на помойку.
— Если так, то почему его дочь все звонит нам?
— Кто знает? Папа велел не разговаривать с ней, бросать тут же трубку. Что я и делаю.
Рикс поднял стакан и поставил на место. Он чувствовал неуверенность и слабость. Попытался сдержать смех. Кэсс не сказала ему о книге Дунстана, когда он упомянул о своей затее. Почему? Боялась, что станет сотрудничать с Уилером?
Переправлять секреты в лагерь врага?
— Сколько это продолжается? — спросил он.
— Кажется, целую вечность. А вернее, около шести лет. Тогда Дунстан позвонил в первый раз. Захотел встретиться с папой и обсудить свою идею. Папа счел его полным идиотом, да так ему и сказал.
— Шесть лет? — недоверчиво переспросил Рикс.
В течение шести лет посторонний человек изучает родословную Эшеров? Что натолкнуло Дунстана на мысль заняться этим? С чего он взял, что сможет написать такую книгу?
И самое главное, как далеко старик продвинулся в сборе материала?
— Плохо выглядишь, — сказал Бун. — У тебя, случайно, не приступ?
Рикс решил, что на приступ это не похоже. Голова оставалась ясной, боли не было. Однако желудок, казалось, опустился до колен.
— Нет.
— Если приступ, топай блевать в другое место. Я намерен и дальше сидеть здесь и пить.
Рикс ушёл из гостиной к себе наверх. Он закрыл дверь, припер ее стулом, чтобы не забрела Паддинг, и лег на кровать.
В комнате стоял запах Уолена, им успела пропитаться одежда Рикса и его волосы. Внезапно он вскочил как безумный, сорвал с себя одежду и бросился под душ.
Вытираясь, он с ужасом обнаружил, что запах отца въелся в поры его кожи.
Глава 11
На Эшерленд опустилась ночь, и сильный ветер с гор прилетел звенеть окнами в Гейтхаузе.
Около полуночи Рикс, все еще в костюме, который он надел к ужину, вышел из спальни и спустился вниз. Все лампы в коридоре горели, а неосвещенные места напоминали чернильные лужицы. Ветер вился вокруг дома, как разъяренный шершень. Рикс достал из кармана ключ.
Он прошел через игровую и курительную комнаты и остановился перед дверью в библиотеку. Ключ легко повернулся в замке, но его щелчок заставил Рикса вздрогнуть. Как только он шагнул внутрь и включил свет, высокие напольные часы в курительной пробили четверть первого.
Это была одна из самых вместительных комнат в доме. Вдоль стен — книжные стеллажи, на полу из твердого дерева — великолепный черно-малиновый ковер. С высокого дубового потолка свисала большая кованая люстра. В библиотеке стояло несколько легких стульев, черней кожаный диван, резное ореховое бюро и рабочий стол с креслом. На столе — мощная лампа с зелёным абажуром. Над камином из черного мрамора висел герб Эшеров: три серебряных льва на черном поле, отделенные друг от друга красными диагональными полосами.
Вся комната буквально пропиталась затхлым ароматом истории. На стенах между книжными полками висели портреты хозяев Эшерленда, написанные маслом. Дед Рикса, коренастый, атлетического сложения Эрик Эшер, сидел на прекрасном гнедом скакуне. На заднем плане виднелась Лоджия.
Рыжеватые светлые волосы Эрика были напомажены и разделены пробором, а глаза остро смотрели из-за очков в металлической оправе. Аккуратные ухоженные усы. На коленях — трость с головой льва.
На следующем портрете — отец Эрика, Ладлоу Эшер, крупный блондин. Он стоял в сумрачной комнате и смотрел в окно на леса. На Ладлоу был черный костюм, большую часть его бледного точеного лица скрывала тень. За ним — маятник старинных напольных часов, очень похожих на те, что в курительной комнате. Ладлоу опирался на трость с головой льва.
Рядом висел портрет Арама Эшера, отца Ладлоу. Арам был моложавым и энергичным, голову венчала густая шапка песочного цвета кудрей, узкое привлекательное лицо, казалось, излучало свет. На нем был пояс с двумя золотыми пистолетами. Фон картины представлял собой фантасмагорическую сцену с ревущими локомотивами, бегущими лошадьми, дикими индейцами и буйволами. В руке он держал элегантную трость, ее набалдашник — голова льва — лежал на его правом плече.
Со следующего портрета на Рикса мрачно взирал Хадсон Эшер. Как и у Рикса, у него были тускло-серые глаза, в них светилась сила, передававшаяся из поколения в поколение. Он сидел на высоком, напоминающем трон стуле с багряно-красной обивкой. Правая рука крепко сжимала трость, а взгляд был такой проницательный, что хотелось отвести глаза.
Рикс обернулся, чтобы посмотреть на последний портрет, висящий напротив Эрика. Уолен Эшер, широкоплечий, аристократически величественный, одетый в серый костюм-тройку. Позади него Лоджия, ставшая значительно больше по сравнению с той, что была изображена на портрете Эрика; видны голубые пики гор. Обеими руками он держал трость с головой льва, крепко прижимая ее к себе.
Рядом было зарезервировано место для нового хозяина Эшерленда.
«Бун, вероятно, захочет, чтобы его запечатлели на скаковой лошади, в костюме для верховой езды, — размышлял Рикс. — Эту чертову трость он, чего доброго, зажмет в зубах. А вдруг здесь, на стене, появится изображение Кэт?»
Он представил, как затрясутся от негодования старые кости на кладбище Эшеров.
Стены библиотеки были также украшены образцами оружия Эшеров. Винтовка для охоты на бизонов, запущенная в производство в 1854-м, револьвер «Марк III» 1886 года, который был принят на вооружение китайским флотом, кавалерийский автоматический пистолет 1900 года и другие, включая семизарядный револьвер «инфорсер» 45-го калибра 1902 года выпуска, использовавшийся полицией от Чикаго до Гонконга. Из него можно разнести голову человека с расстояния в десять ярдов, и он был принят на вооружение британской армией во время Первой мировой войны.
Вокруг письменного стола стояло несколько коробок с бумагами. Рикс заглянул в один и обнаружил пожелтевшие письма, стянутые резинками, кипы счетов и чеков, похожих на старые закладные, а также журналы. Почти на всех проступали серо-зеленые полоски плесени. Он достал книгу в кожаном коричневом переплете, и из нее, как сухие листья, посыпались на пол старые фотографии.
На всех изображалась Лоджия. Рикс отложил альбом в сторону и нагнулся, чтобы собрать снимки. На одном из них Эрик в твидовом костюме вызывающе улыбался в камеру, в то время как на заднем плане рабочие карабкались по строительным лесам, которыми была обнесена Лоджия. На другом Эрик сидел на белой лошади посреди моста, и снова сзади была стройка. Рикс заметил, что глаза Эрика не улыбались, а смотрели в камеру с надменным вызовом. Видимо, этот человек принадлежал к числу тех, кто не умеет просто улыбаться — такие способны лишь кривить рот в одну или другую сторону.
На большинстве фотографий была Лоджия, снятая с разных сторон. В паутине строительных лесов смутно виднелись рабочие. Рикс понял, что они расширяли постройку. Снимки были сделаны в разные времена года. Вот стоят одетые пышной летней зеленью деревья, вот их же припорошенные снегом скелеты зимой. На крыше тоже снег, из труб вьется дымок. И рабочие здесь, с молотками и зубилами в руках, поднимают гранитную или мраморную плиту, чтобы сделать дом еще вместительнее.
Почему Эрик надстраивал Лоджию? Какой в этом смысл, если она и так самый большой дом в стране? Рикс посмотрел на две фотографии Эрика и внезапно понял, что в них чего-то недоставало.
Трость.
У Эрика на этих фотографиях не было трости с головой льва.
Когда Рикс убирал снимки обратно в альбом, один из них привлек внимание. Это был вид на Лоджию издалека, запечатленный, вероятно, с берега озера. На верхнем балконе восточного крыла стояла белая фигура. Женщина, решил Рикс, приглядевшись. В длинном белом платье. Кто это? Одна из многочисленных любовниц Эрика? Мать Уолена?
Он опять полез в коробку и нашёл кучу старых фотокопий, скатанных в рулоны и скрепленных резинками. Рикс развернул рулон на письменном столе и включил лампу. Фотокопии оказались чертежами некоторых видов продукции «Эшер армаментс» выпуска 1941 года. Был чертеж противотанковой мины в разрезе, переносной ракетной пусковой установки, огнемета и различных пулеметов.
Следующей вещью, заинтересовавшей Рикса, стала маленькая потрепанная тетрадь в черном переплете, вся покрытая плесенью. Он открыл ее под лампой, и некоторые страницы чуть не вывалились. Бумага от старости пожелтела, страницы были готовы рассыпаться. Рикс аккуратно листал их и все больше дивился. Тетрадь была вся исписана математическими формулами, некоторые переходили со страницы на страницу. Присутствовали еще и странные рисунки, напоминающие подкову на пьедестале. Формулы располагались так густо, что Рикс не мог найти в них ни начала, ни конца. Они сменились нотами. И опять рисунки подков, затем — длинных прутьев с круглым, треугольным или серповидным основанием. Последняя страница книги была испорчена водой и заплесневела — ничего не разобрать. Озадаченный Рикс положил тетрадь обратно в коробку и посидел, растерянно глядя на это изобилие документов.
Как, во имя всего святого, можно во всем этом разобраться? Потребуются месяцы кропотливой работы — разумеется, в ущерб работе над книгой. Кроме того, в любое время Уолен может вернуть документы в Лоджию, и Рикс их больше не увидит, поскольку ноги его в этом доме больше не будет. Но почему все-таки Уолен их принёс? Что он искал?
История Эшеров, создавших многомиллиардное дело на бомбах и пулях, лежала в этих коробках. Конечно, не вся — Рикс это понимал, — но для начала вполне достаточно. Сколько же трупов и скандалов похоронено в заплесневелых картонных гробах? Нужные ему материалы были здесь, оставалось только придумать, как связать их воедино.
Он представил себе, во что превратился отец, лежа наверху в Тихой комнате. Потом его мысли перенеслись в безмолвную Лоджию, стоявшую в центре Эшерленда, в ее разветвленные коридоры, уводящие все дальше и дальше.
Ему вдруг представился скелет с кровоточащими глазницами. В памяти всплыла хитрая усмешка Логана Бодейна, очень похожая на улыбку Буна.
Уилер Дунстан работает над историей Эшеров шесть лет. Шесть лет! Есть ли у него хотя бы план книги? Знает ли он, как связаны между собой поколения? И какие еще секреты ему известны?
Было бы очень неплохо заполучить рукопись Дунстана, если та, конечно, существует. Рикс никогда не встречал этого человека, но слышал, с каким возмущением произносила его имя мать. Семья Дунстанов, по всей видимости, владела «Фокстонским демократом» на протяжении многих поколений, и хотя это была всего лишь еженедельная бульварная газетенка, они не отказывали себе в удовольствии печатать статьи про Эшеров, а в редакторской колонке писать о том, как деньги Эшеров разрушают табачный рынок в районе Фокстона, Рейнбоу и Тейлорвилля. Эшеры финансировали почти все крупные табачные фирмы в стране и владели всем Фокстоном, кроме земли, на которой стоял офис «Фокстонского демократа».
Рикс порылся в других коробках и нашёл альбом с газетными вырезками на тему открытия в Вашингтоне и Сан-Диего фабрик Эшеров, старую закладную, написанную витиеватым почерком, и коричневую тетрадь в конверте из плотной бумаги.
Он открыл тетрадь, почувствовал запах пыльных роз и увидел красивый женский почерк. Это был дневник, над каждой записью стояли аккуратные даты. Он начал читать запись от 5 ноября 1916 года.
«Мистер Эшер сидел напротив меня за обеденным столом. Когда он беседовал с моим отцом о войне и экономике, я все время чувствовала на себе его взгляд. Он похвалил мое новое голубое платье и осведомился, люблю ли я скачки. Я ответила, что да, люблю, если победившая лошадь из конюшни Сент-Клеров. Мистер Эшер, когда улыбается, кривит губы…
При свечах он кажется красивым, хотя я видела его фотографии в журналах, и на них мистер Эшер выглядит как школяр-задира. Я полагаю, что ему тридцать лет или чуть больше, и сложен он атлетически. У него очень тёмные глаза, и вроде при свете я видела в них искорки, похожие на блеск медной монеты. Смех мистера Эшера напоминает фагот, и это побуждает отца рассказывать ему мрачные анекдоты…
При всей своей неотесанности мистер Эшер обладает определенной привлекательностью. У него волевое лицо, и я заметила, что он пользовался дезодорантом. Из-за меня? Нет, глупости! Мистер Эшер приехал лишь потому, что заинтересован в покупке новых кольтов. После десерта отец осведомился о здоровье мистера Эшера-старшего, и нашего гостя словно подменили. Он процедил сквозь зубы, что его отец чувствует себя превосходно, и я заподозрила, что мистер Эшер на самом деле хочет обратного. Однако как только мистер Эшер стал рассказывать отцу о новом пистолете, который производит его компания, напряженная атмосфера развеялась. Мы с мамой удалились из-за стола, а мистер Эшер с отцом пили бренди и курили сигары в гостиной».
Рикс нашёл следующую запись, где упоминалось имя Эрика Эшера, датированную одиннадцатым ноября.
«Поражена щедростью мистера Эшера. Сегодня пришёл фургон, полный красных роз. Для меня! Папа сказал, что я весьма понравилась мистеру Эшеру и что я должна написать ему в Эшерленд и поблагодарить за внимание».
От тринадцатого ноября: «Мистер Эшер обладает странной склонностью к необычным подаркам. Сегодня днём приехал позолоченный экипаж, запряженный четверкой великолепнейших арабских скакунов, прекраснее которых я никогда не видела. В нем размещалось более сотни аквариумов с японскими золотыми рыбками как доказательство ровнейшего хода лошадей и экипажа — вода даже не расплескалась! В письме от мистера Эшера (кстати, он хочет, чтобы я звала его просто Эриком) говорится: он надеется, что я люблю рыбок и воспользуюсь экипажем для посещения Эшерленда в Рождество. Мама сказала, что мне не следует ехать одной, без сопровождения, но папа рассердился: все, что пишут про мистера Эшера, — сплошной вздор, а на самом деле он высоконравственный бизнесмен и христианин».
«А здорово, бабуля, — подумал Рикс, — он запудрил твоему папаше мозги».
Этот дневник принадлежал Норе Сент-Клер-Эшер, единственной жене Эрика, матери Уолена и бабушке Рикса.
Часы в курительной пробили час ночи. Некоторое время Рикс сидел, прислушиваясь к завыванию ветра за окнами.
Можно начать с дневника, сказал он себе. По крайней мере, это поможет лучше понять Эрика Эшера и, конечно, Нору Сент-Клер, о которых Уолен почти ничего не рассказывал.
Рикс сложил бумаги обратно в коробки и двинулся к выходу из библиотеки, забрав с собой дневник. Он погасил свет, закрыл двери и пошел наверх, в свою спальню. В доме было тихо, только за стенами бушевал ветер.
В своей комнате Рикс сел за стол и продолжил чтение дневника с того места, на котором остановился. В первый день 1917 года Эрик попросил руки Норы. Та колебалась. Ее мать сказала, что она должна решить сама, но такой случай представляется раз в жизни. Отец Норы сказал, что только дура упустит столь выгодного жениха.
Они поженились в Северной Каролине, в Первой методистской церкви города Шарлотт второго марта 1917 года. Ладлоу Эшер на церемонии не присутствовал. Детали венчания были опущены. Следующая запись в дневнике сделана через неделю. Эрик уехал по делам в Англию, и Нора осталась в Лоджии одна.
«Старый негодяй», — подумал Рикс.
Его внимание привлекла вспышка, и он оторвался от чтения.
За окном стояла непроглядная темень, затем на мгновение в лесу между Гейтхаузом и Лоджией блеснул огонёк. И больше не появлялся.
Рикс наблюдал несколько минут. Тьма была полной. Показалось или нет? Боже, подумал он. Размышляю о том, что видел свет в темном лесу после полуночи! Старейший штамп из книг ужасов! На этом месте, хотя бы в его собственных романах, тупой и наивный герой идет выяснить, в чем дело, и превращается в гамбургер. Но здесь настоящая жизнь. Рикс не был героем. Он знал, что ни один местный вор не осмелится рыскать по Эшерленду в темноте. Во всем округе не найдётся человека, который явился бы в поместье ночью. Даром, что ли, ходит столько историй о Страшиле, черной пантере, ведьмах, живущих на одном из озер, и других тварях, рыскающих по соседству.
Конечно, ничего там не было, кроме заброшенного зоопарка Эрика.
И все же видел Рикс вспышку или нет?
Если свет и был, то сейчас его определенно нет. Возможно, какой-то дурак свалился в пустую яму для аллигатора — ну и пусть он останется там до утра со сломанной ногой.
Рикс продолжил чтение, то и дело поглядывая в темноту.
Там была Лоджия. Зло, поджидающее того, кто вставит ключ и снова запустит его механизм. Кого оно ждёт, Кэт? Или Буна?
«Десять миллиардов долларов», — подумал он и погрузился в историю Норы Сент-Клер-Эшер.
Часть III. Рэйвен
Глава 12
Ей и раньше доводилось ездить по плохим дорогам, и сейчас она предпочла бы вновь оказаться на любой из них. Узкий проселок, по которому полз вверх жёлтый «фольксваген», был так обильно усеян камнями и грязными выбоинами, что возникали серьезные опасения за сохранность шин автомобиля. Она проделала вверх по склону на первой передаче уже более мили, в салоне вроде запахло подгоревшим сцеплением. Покинув дом Перри у подножия Бриатопа и протрясясь сорок минут по жуткой дороге, она не встретила ни одной живой души и увидела лишь несколько домишек, едва заметных в густом лесу.
Клинт Перри сказал, что надо искать дощатый дом с красными ставнями и двумя большими дубами, раскинувшими ветви над крышей. Он предупредил, чтобы она не съезжала на обочину, так как выбраться с нее будет трудно. «Застрянешь там, — сказал Клинт, — и не вылезешь до следующего года».
Нет, ей определенно не хотелось задерживаться на Бриатопе дольше, чем необходимо. Вокруг был лес, гуще которого она никогда не видела, и хотя было почти десять часов утра, даже яркий солнечный свет не проникал сквозь листву. Было тихо, лишь изредка вскрикивали птицы. Ветер, ночью такой яростный, что она то и дело просыпалась, стих до едва слышного шепота. С деревьев слетали желтые и красные листья, устилая дорогу пестрым ковром.
«Фольксваген» задергался на рытвинах, скрытых лужицами. «Только бы подвеска выдержала», — подумала она, проезжая мимо ветхого домика с дымящейся трубой, возле которого на солнышке сидел большой рыжий пёс. Он навострил уши на шум автомобиля, но поленился даже тявкнуть, лишь проводил машину глазами; из пасти свисал язык, похожий на розовый галстук.
Дорога пошла вверх еще круче. Мотор перегружен, но если переключить на вторую передачу, он и вовсе не вытянет. «Не рассчитан на такую езду», — мрачно подумала женщина.
На повороте она чуть не переехала старика в лохмотьях, который медленно переходил дорогу, опираясь на сучковатую палку.
На миг ей показалось, что столкновение неизбежно. Даже почудился хруст костей, но она успела ударить по тормозам, и машина остановилась так резко, что ее бросило на руль.
Старик продолжал свой путь. Его стоптанные ярко-оранжевые рыбацкие сапоги шаркали по опавшим листьям. Он был очень худ, голова опущена, словно ее тянула книзу длинная седая борода, а плечи поникли. Палкой он осторожно нащупывал дорогу.
Женщина высунула голову в окно.
— Извините, — сказала она, но старик не остановился. — Мистер! Простите!
Наконец тот остановился, хотя и не посмотрел в ее сторону. Очевидно, ждал, что она скажет.
— Я ищу дом Тарпов. — Женщина говорила с южным акцентом, в котором проскальзывали отголоски шотландско-ирландского говора. — Это далеко?
Он поднял голову, прислушиваясь, а затем, не проронив ни слова, перешёл дорогу и направился в лес.
— Эй! — крикнула женщина, но лес, как многоцветная дверь, уже сомкнулся за его спиной. — Какие здесь все гостеприимные, — пробормотала она и поехала вперёд.
До нее только сейчас дошло, что машина остановилась за мгновение до того, как она нажала на тормоз. Или это ей только почудилось?
«Совсем плохо с головой», — подумала женщина и вздохнула с облегчением, увидев впереди домик с красными ставнями футах в тридцати от дороги. Перед ним стоял видавший виды пикап с зелёными крыльями, коричневой дверью, красной крышей и ржавыми бамперами. В высокой сорной траве валялась на боку сломанная стиральная машина. Рядом с ней гнило нечто похожее на двигатель.
Путешественница съехала с дороги и остановилась за пикапом. Как только она вышла из машины, застекленная дверь дома открылась, и на крыльцо вышла худощавая женщина средних лет с длинными темными волосами, одетая в выцветшие джинсы и голубой свитер.
— Миссис Тарп? — спросила незнакомка, приблизившись.
— Кто вы такая? — резко, почти подозрительно спросила хозяйка.
— Меня зовут Рэйвен Дунстан. Я приехала из Фокстона, чтобы поговорить с вами.
— О чем?
— Вчера днём я беседовала с шерифом Кемпом. Он сказал, что ваш младший сын прошлой ночью пропал. Могу я войти и поговорить с вами?
Майра Тарп скрестила руки на груди. Много лет назад она была симпатичной, но годы не пощадили ее. Суровый климат Бриатопа прочертил глубокие борозды на бледном лице, а маленькие тёмные глаза окружились морщинками. Сейчас глаза вдобавок припухли от слез. У нее был тонкий рот и острый подбородок. Она смерила гостью горьким, но твердым взглядом.
— Никто не звонил шерифу, — ответила она. — Никто ему не говорил о Натане.
— Клинт Перри, ваш депутат, вчера звонил.
— Никто не просил посторонних вмешиваться, — сказала Майра. — Это не их дело.
Она разглядывала свою собеседницу: горожанка, темно-синяя вельветовая куртка поверх белой блузки. Ей, наверное, около двадцати пяти. Высокая, с волнистыми светлыми волосами, рассыпавшимися по плечам. У нее ясные светло-голубые глаза и хорошая нежная кожа, из чего можно сделать вывод, что она, конечно, работает не под открытым небом.
Практически без косметики, симпатичная, но что-то не в порядке с левой ногой, прихрамывает. Когда Рэйвен подошла поближе к крыльцу, Майра заметила белый шрам, проходящий через левую бровь и подтягивающий ее вверх. Да, типичная городская женщина. Даже руки белые и гладкие. Что она делает здесь, на Бриатопе?
— Мне бы хотелось побеседовать с вами о Натане, — сказала Рэйвен. — Можно мне войти?
— Нет. Я выслушаю все, что вы скажете, прямо здесь.
— Я из «Фокстонского демократа».
Рэйвен вытащила из сумочки бумажник и показала удостоверение, но Майра даже не взглянула.
— Это газета? Я никогда их не читаю.
— Мистер Перри сообщил шерифу, что группа мужчин вышла прошлой ночью искать двоих ваших сыновей и что один из них — его зовут Ньюлан? — вернулся домой утром. Мистер Перри сказал, что поисковая группа вчера выходила снова, но не нашла следов Натана. А сегодня поиски будут вестись?
— Несколько человек сейчас в лесу, — ответила Майра. — Если моего мальчика можно найти, его найдут.
Что-то в ее тоне насторожило Рэйвен.
— Вы надеетесь на благополучный исход, миссис Тарп?
— Натана отыщут, если ему суждено вернуться.
Рэйвен была готова к сопротивлению. Отец рассказал ей об обитателях горы. Но сейчас она чувствовала откровенную враждебность.
— Можно мне тогда поговорить с Ньюланом?
— Нет. Нью сейчас спит. В лесу ему крепко досталось.
— Надеюсь, ничего серьезного?
— Синяки и порезы. Через несколько дней будет в порядке.
— Кто эти люди, которые ищут Натана, миссис Тарп?
— Наши мужчины, — ответила та, сощурясь. — Вы их не знаете, вы здесь чужая.
— Почему не обратились к шерифу? Он мог бы организовать поиск как полагается…
— Это появится в вашей газете? Вы пишете статью о моих мальчиках?
— Нет. Я собираю информацию лично для себя.
— Понятно, — кивнула Майра. — Хорошо, в таком случае я сказала все, что могла.
— Что могли… или что хотели? — спросила Рэйвен.
— И что хотела, и что могла. — Майра отвернулась.
— Миссис Тарп, — окликнула ее Рэйвен, — я бы хотела поговорить с вами о Страшиле.
Собеседница замерла. Рэйвен видела, как напряглись ее плечи. Затем Майра обернулась. Лицо исказил гнев, щеки покрылись красными пятнами.
— Убирайся с моей земли, горожанка, — процедила она.
— Так вы знакомы со Страшилой?
— Разговор окончен.
— Почему? Вы думаете, Страшила слышит нас? Миссис Тарп! Скажите мне! Дайте войти и поговорить с Ньюланом.
— Я сказала, убирайся с моей земли. Повторять не буду.
— Что с вами? — В голосе Рэйвен слышалось раздражение. — Что вы пытаетесь скрыть? Боже мой, миссис Тарп! Ваш сын пропал два дня назад! Вы даже не сообщили об этом шерифу Кемпу! Чего вы все здесь боитесь?
Майра Тарп метнулась в дом и через мгновение вернулась, держа в руках дробовик. Без колебаний она направила его на Рэйвен.
— Даю тебе минуту, городская женщина, — тихо предупредила она. — Если за это время твоя прелестная задница не уберется с моей земли, я выстрелю.
Рэйвен осторожно попятилась от крыльца.
— Хорошо, — сказала она. — Я ухожу. Не надо так волноваться.
— Я перестану волноваться, когда проделаю дырку в твоей бестолковой голове.
Рэйвен дошла до машины и села в нее. Проклятье, нога разболелась! Майра Тарп все еще целилась в нее, когда она завела «фольксваген», дала задний ход и выехала на дорогу. Затем Рэйвен стала спускаться на тормозах, чтобы не разогнаться слишком сильно. Ее руки крепко держали руль.
— Дура чертова, — пробормотала Майра Тарп, опуская дробовик.
Это ружье, изготовленное на заводе Эшеров, было гордостью Бобби, пока с ним не случилось несчастье. Повернувшись, чтобы вернуться в дом, она увидела Нью, появившегося в дверях. Шея, голова и руки у него были забинтованы, глаза опухли, под ними набрякли синие мешки.
Он отступил, давая матери пройти, и закрыл за ней дверь. Она пересекла маленькую прихожую и поставила ружье Бобби рядом с камином. Планировка дома была простой: две комнаты, кухня и прихожая. Дощатый пол в нескольких местах прогнулся и напоминал морские волны, а тонкая деревянная крыша протекала как решето. Большую часть сосновой мебели Бобби сделал своими руками в мастерской, расположенной за домом. Чтобы скрыть пятна сырости, на полу лежали дешевые ковры. Сейчас в доме пахло ежевикой и сдобным тестом.
Мистер Бертон, владелец кафе «Широкий лист», ожидал сегодня ее выпечку.
— И что ты слышал? — спросила Майра, глядя на сына.
— Почти все.
— Не надо бы тебе вставать, сынок.
— Почему ты не позволила этой женщине поговорить со мной? — тихо спросил Нью.
— Потому что наши дела касаются только нас, вот почему! Она чужая, городская. Это сразу видно.
— Может, и так, — согласился Нью, — но по-моему, она хотела помочь.
— Помочь, — усмехнулась Майра. — Нам ничего не нужно от чужаков! Это все глупости. А теперь иди обратно в постель.
Она направилась на кухню, и пол заскрипел под ногами.
— Ма, — сказал Нью, — я видел его. На краю той ямы. И слышал, как кралась его черная кошка.
— Ты ничего не видел и не слышал! — огрызнулась мать, обернувшись. Она сделала несколько шагов к сыну, но Нью не шелохнулся. Майра покраснела до корней волос. — Ты понял меня или нет?
Она протянула руки, чтобы встряхнуть Нью, но тот сказал:
— Не делай этого, мама.
Что-то в его тоне остановило ее. Она неуверенно сощурилась. Мальчик вырос так быстро! Она опустила руки, но в ее глазах промелькнула злость.
— Ты ничего там не видел и не слышал!
— Он унёс Натана. — Голос Нью дрогнул. — Засунул его к себе под мышку и уволок в лес. Я знаю, ма, потому что видел, и никто мне не докажет, что этого не было!
— Ты лежал в терновнике весь изрезанный и исцарапанный! Было темно! У тебя на затылке шишка с кулак! Что ты мог там увидеть? А если и увидел, как мог запомнить?
На бледном напряженном лице Нью яростно, как темно-зеленые изумруды, сверкали глаза.
— Я видел Страшилу, — сказал мальчик твердо. — Он захватил Натана.
— Не произноси это имя в нашем доме, парень!
— Та женщина была права. Ты боишься. Чего, ма?
— Чужаки никогда не бывают правы! — У нее на глазах выступили слёзы. — Ты ничего не понимаешь, Нью. Ничегошеньки. Ты не должен говорить с чужаками, особенно о нем.
Нам не нужно, чтобы чужие люди ошивались на Бриатопе, задавали дурацкие вопросы и совали нос в каждый овраг. Мы сами о себе позаботимся.
— Ма, если я его не видел, то что же произошло с Натаном?
Как случилось, что ни один из тех мужчин до сих пор его не нашёл?
— Натан заблудился в лесу. Сбился с тропинки. Может, попал в колючки, я не знаю. Если ему суждено найтись, его принесут домой.
Нью покачал головой.
— Его не найдут. Ты знаешь это не хуже меня. Иначе его уже отыскали бы. И Натан не мог сбиться с дороги. Даже в темноте.
Майра хотела заговорить, но запнулась. Когда к ней вернулся голос, он походил на страдальческий шепот.
— Не кличь беду, сынок. Видит Бог, я сама схожу с ума по Натану, но… ты — это все, что у меня осталось. Ты Глава семьи. Мы должны быть сильными и жить дальше, как жили.
Ты можешь взять это в толк?
Но Нью не понимал. Почему мама не позволила ему сказать несколько слов газетчице? Почему даже не дала поговорить с местными мужчинами, которые вызвались искать брата? Видя, что она может сорваться, он покорно сказал:
— Да, мама.
— Вот и хорошо. — Майра натужно улыбнулась. — Ты у меня хороший мальчик. А теперь иди в постель, тебе нужно отдохнуть.
Она помедлила пару секунд и пошла на кухню. У нее дрожала нижняя губа.
Нью вернулся в комнату, которую делил с Натаном. Там стояли две койки, между ними шаткий сосновый стол. Шкафа не было, одежда мальчиков висела на металлической планке, привинченной к одной из стен. Единственное окно выходило на дорогу, из него Нью и увидел приехавшую газетчицу.
Нью закрыл дверь и сел на свою койку. Он чувствовал запахи йода и слюны с жевательным табаком — мать лечила порезы этими снадобьями. От них жгло, как в аду.
Этой ночью ему опять снилась Лоджия. Она была вся залита огнями, ярче которых Нью никогда не видел, и в окнах двигались силуэты. Фигуры людей перемещались неспешно, с величавой размеренностью, словно в танце на пышном приеме. И во сне, как обычно, он услышал свое имя — его звал с очень большого расстояния все тот же шепчущий голос, соблазняя подойти к краю Языка Дьявола.
Мальчика мучили вопросы о Страшиле. Кто это такой и почему унёс Натана? Проще спросить у луны, почему она меняет форму. Страшила жил в ветре, в деревьях, в земле, в терновнике. Страшила выходил из своих потайных мест, чтобы украсть зазевавшегося ребёнка. «Не упади я в те колючки, — сказал себе Нью, — Натан был бы сейчас здесь. — Он посмотрел на койку брата. — Я мог бы спасти его… как-нибудь. Я Глава семьи и должен был что-нибудь сделать. Но смог бы я?»
Отец, который ничего не боялся, позволил бы ему поговорить с этой женщиной. Но теперь в семье главный Нью, а койка Натана пуста.
Мальчик приподнял тонкий матрас и взял волшебный нож.
Нью принёс его в дом тайком, спрятав в рукаве куртки. Этой хитрости его научил отец: суешь нож в рукав, при необходимости быстро выпрямляешь руку, и нож соскальзывает прямо в ладонь. Много лет назад, перед тем как жениться на маме, папа сильно пил, и Нью подозревал, что этот прием он использует для самозащиты в кабацких потасовках.
Волшебный нож был секретом Нью. Сам не зная почему, мальчик не показал его матери.
Он положил свое сокровище на койку Натана и снова сел.
«Ты мне нужен», — сказал он себе и протянул перевязанную руку.
Нож не шевельнулся.
Нужно хотеть сильнее. Он сосредоточился, заставляя нож прыгнуть в руку. «Ну же, давай!»
Вроде бы нож задрожал. А может, и нет.
В памяти вдруг всплыл тёмный силуэт с Натаном под мышкой. Нью увидел лунный свет на лице брата, почувствовал крепкую хватку терновника, увидел отвратительную ухмылку на уродливом лице Страшилы.
Мальчик набрал в лёгкие побольше воздуха.
«Ты мне нужен! Иди сюда!»
Волшебный нож лезвием вперёд взлетел с койки со стремительностью, поразившей Нью. Он закружился в воздухе, набирая скорость, затем устремился к руке мальчика.
Все произошло слишком быстро, гораздо быстрее, чем он мог контролировать. Нью понял, что нож вполне может порезать его.
В это время мама открыла дверь, чтобы извиниться за грубость. Когда она заглянула в комнату, нож, описав кривую в дюйме от руки Нью, стремительно взметнулся к потолку.
Она охнула.
Нож торчал в балке и вибрировал, как скрипичная струна.
Глава 13
Рикс проснулся в объятиях призрака своей бабушки.
Комнату наполнял золотистый туман — это солнечный свет просеивался сквозь листву деревьев. Был уже одиннадцатый час. Рикс почувствовал жуткий голод и пожалел, что его не разбудили к завтраку. Ланч будет только в двенадцать тридцать.
Он встал с кровати и потянулся. Рикс читал дневник Норы Эшер почти до двух часов ночи, и сцены жизни Эшеров в 1917 и 1918 годах запечатлелись в его памяти так же ярко, как старые фотографии, найденные в библиотеке. После свадьбы записи в дневнике Норы становились все более лаконичными.
Он чувствовал, как Нора из ребёнка, жившего под защитой родного крова, постепенно превращалась в робкую, но очень богатую женщину. Целые месяцы проходили без единой заметки, иногда встречалась одна фраза о торжественном обеде или еще каком-нибудь событии. Было ясно, что Нора смертельно скучала в Эшерленде, и Эрик, заполучив ее, довольно быстро охладел.
Рикс умылся в ванной холодной водой и провёл пальцем по глубоким морщинам вокруг глаз. Не стали ли они за день менее глубокими, лицо — менее бледным, а глаза — менее красными? Он чувствовал себя прекрасно, но все равно принял витамины.
В дверь спальни постучали, и Рикс открыл.
— Вставайте. — Вошла Кэсс с подносом: яичница с ветчиной, овсянка и кофе.
— Доброе утро. Извини, что проспал завтрак.
— Я кое-что вам оставила. Вы поздно легли этой ночью?
Она опустила поднос на стол, рядом с дневником Норы Эшер.
— Довольно поздно.
Если Кэсс и заметила дневник, то не подала виду.
— Мать хотела вас разбудить. Ей пришлось завтракать одной, но я убедила ее дать вам выспаться.
— Спасибо. Еда выглядит великолепно. А где был Бун этим утром?
— Не думаю, что он появился до рассвета. — Прежде чем Рикс успел дотянуться до тетради, Кэсс обернулась, чтобы налить ему кофе. — Любовь к покеру сильно вредит его банковскому счету. Что это? — Она кивнула в сторону дневника.
— Так… читаю кое-что.
— Выглядит очень старым. — Ее взгляд заскользил по странице, и она прекратила разливать кофе. — Где вы это взяли, Рикс? — спросила Кэсс, и по тону Рикс понял: она знает, что это такое.
Несколько секунд он не отвечал, но Кэсс смотрела прямо на него, и он понял, что не сможет ей солгать.
— Эдвин дал мне ключ от библиотеки.
— О, тогда… вам известно о книгах, которые принесли из Лоджии.
— Совершенно верно. И мне также известно о том, что Уилер Дунстан пишет историю дома Эшеров. Кэсс, почему ты не рассказала мне об этом?
Кэсс отставила кофейник в сторону, избегая смотреть на Рикса.
— Не знаю, — сказала она с тихим вздохом. — Я полагала… я просто не думала, что это важно.
— Неважно? — недоверчиво переспросил он. — Какой-то чужак шесть лет работает над историей моей семьи, а ты не думаешь, что это важно? Кэсс! Когда Бун рассказал мне, я чуть не подпрыгнул до потолка! Если кто и должен написать такую книгу, то это я, а не чужак.
— Дунстан никогда ее не закончит, — спокойно сказала Кэсс и подняла глаза.
— Но это, кажется, так встревожило отца, что он послал к нему адвоката.
— Ваш отец ценит свое уединение. Он хочет защитить имя Эшеров. Можно ли ставить это ему в вину?
Рикс помедлил с ответом. Лицо Кэсс выражало такую твердую уверенность, что он почувствовал, как склоняется к ее точке зрения.
— Нет, — сказал он. — Полагаю, что нет.
— В настоящий момент, — продолжала она, — любая публикация принесет вред семье. Рано или поздно репортеры пронюхают о смерти вашего отца. Они, не дай бог, заполонят весь Эшерленд. Но я надеюсь, что это будет после того, как поместье и дело перейдут в другие руки.
Рикс фыркнул, взял чашку и отхлебнул кофе.
— Кому папа отдает предпочтение? — спросил он, стараясь казаться безучастным. — Буну или Кэт?
— Не знаю. Эдвин думает, что мистер Эшер сделал выбор в пользу вашей сёстры. У нее лучше образование.
Рикс отрицательно покачал головой.
— Не думаю, что она этого хочет. Кэт слишком увлечена своим нынешним занятием. — Следующий вопрос вырвался у него сам собой: — Она не употребляет наркотики?
— Насколько я знаю, нет. — Кэсс пожала плечами. — Кэт совсем не пьет, не считая случайного стакана вина. Она все еще слишком много курит, но это обычные сигареты, без всяких там штучек. После того, что случилось в Токио… — Она прервалась на полуслове.
Кэт схватили несколько лет назад при въезде в Японию — она должна была участвовать в показе мод — с двенадцатью граммами кокаина и унцией марихуаны в косметичке. Японская полиция крепко насела на нее, и шумиха продолжалась около месяца. Рикс, занятый в то время работой над романом о ведьмах под названием «Ковен», читал репортажи в газетах. На одной из фотографий Кэт, унылая и непричесанная, шла между отцом и Буном к лимузину, стоявшему перед полицейским участком. Уолен грозил тростью фоторепортерам, а Бун кривил рот.
— Так вы читаете это ради развлечения, — Кэсс махнула в сторону дневника, — или для работы?
— Если я скажу, что действительно твердо намерен написать эту книгу, ты пойдешь к Эдвину или к папе?
Кэсс нахмурилась, и две морщинки между глазами углубились.
— Я поклялась вашему отцу соблюдать лояльность, — сказала она. — То же сделал и Эдвин. Согласно присяге, я обязана сообщить, если почувствую: происходит что-то, о чем он должен знать.
Внезапно Рикса поразила ужасная мысль: «Кэсс даже не придется ничего рассказывать Уолену. Если у него настолько острый слух, чтобы различать голоса в гостиной, то он, конечно, подслушивает! Но поймет ли Уолен, о чем мы говорим, или нет?»
— Он нас слышит? — спросил Рикс нервным шепотом. — Ты хочешь, чтобы он узнал все прямо сейчас?
— Нет. Час назад я приносила миссис Рейнольдс завтрак, и он спал. Медсестра дала ему транквилизаторы, так как он провёл беспокойную ночь.
Кэсс никогда не лгала ему, и Рикс видел сейчас по ее лицу, что она говорит правду. Но все равно встревожился.
— Ты скажешь ему? — спросил он, не повышая голоса. Не дав ответить, Рикс схватил ее за руку. — Пожалуйста, не говори, Кэсс. Я умоляю тебя. Дай мне шанс. С тех пор… как умерла Сандра, дела у меня идут не слишком хорошо. Я больше не могу заставить свои идеи работать. Все выходит невнятным и запутанным. Сандра помогала мне выговориться и идти вперёд. Без нее… у меня все из рук валится. Я должен начать работу над новой книгой, Кэсс. Если я этого не сделаю, папа окажется прав: я всего лишь жалкий писака, которому однажды улыбнулась удача.
— Почему вы так уверены, что сможете воссоздать историю семьи? Мне кажется, написать роман гораздо проще.
— Я не уверен, но должен попытаться. Работа будет трудной, но ведь фабула уже есть! Все, что мне надо сделать, это собрать все воедино. Что, если Уилер Дунстан успеет первым?
У него шесть лет форы! Если я не использую свой шанс, то просто не знаю, как жить дальше.
На ее лице отражались противоречивые эмоции.
— Я… дала клятву.
— Вы с Эдвином вот-вот уйдете. К тому времени как я окончу книгу, вы будете далеко. Все, что я прошу у тебя, — это немного времени. Если ты скажешь отцу, он отошлет все документы обратно в Лоджию, и тогда мне их уже не достать.
Пожалуйста. Время — это все, о чем я прошу.
Кэсс высвободила руку.
— Я должна подумать. Я не могу вам ничего обещать.
Рикс почувствовал, как покрывается испариной, его сердце продолжало бешено стучать.
— С вами все в порядке? — спросила Кэсс. — Вы побледнели.
Он кивнул.
— Полагаю, мне нужно немного подкрепиться.
— Так ешьте, пока не остыло. — Кэсс пошла к двери и на пороге остановилась. — Вы поставили меня в неловкое положение, Рикс, — тихо сказала она. — Я люблю вас, но мистера Эшера я тоже люблю.
— Кого ты любишь больше? — спросил он.
Кэсс вышла, не ответив.
Рикс почувствовал себя отвратительно. Поставить Кэсс перед нелегким выбором было манипуляцией в духе отца. Однако если о его затее узнает Уолен, можно спокойно о ней забыть. Но эта идея по праву принадлежит ему, а не чужаку! Он потрогал виски и почувствовал холодный пот.
Скелет с кровавыми глазницами медленно покачивался в его сознании взад и вперёд. Капельки крови сбегали по черепу. Волосы Сандры плавали в красной воде.
«Неудачник, — слышал он слова отца. — Ты не кто иной, как обычный неудачник…»
Рикс схватился руками за стол. Он был в страшном смятении.
Золотой свет, заполнявший комнату, начал превращаться в резко-жёлтый, ослепительный, режущий глаза. Он слышал, как в трубах Гейтхауза булькает вода. Храп Буна за стеной напоминал завывания бензопилы. Шум, сперва слабый, как жужжание москита, становился все громче и постепенно превратился в вой. Это был вертолет, приближавшийся к Эшерленду.
Нужно найти место, чтобы укрыться. Ближайшая Тихая комната у Буна, но, чтобы туда попасть, надо пройти мимо Паддинг. Еще был, по словам Уолена, чулан в комнате Кэт. Следует поторопиться, пока приступ не набрал силу. Он, шатаясь, пошел к двери, голова у него раскалывалась.
Но как только он потянулся к дверной ручке и взялся за нее, она преобразилась. Это был уже не большой хрустальный восьмигранник, теперь ручка была из полированного серебра, с выгравированной на ней мордой ревущего льва.
Рикс отдернул руку, как от огня. Резкая боль обожгла голову, и в это мгновение он увидел истощенное тело, лежащее в темноте на кровати, и понял, что это не его отец, а он сам гниет в Тихой комнате.
А затем все закончилось. Приступ миновал, оставив его, потного и дрожащего, стоять, упершись лбом в дверь. Интенсивность света и звуков ослабла.
Рикс посмотрел на дверь. Морда льва исчезла. Он видел серебряную ручку раньше, но не мог вспомнить где. Наверное, в своих постоянных кошмарах о Лоджии?
Но почему закончился приступ? Пот на лице Рикса просыхал, сердце билось все ровнее. Если бы все шло как обычно, сейчас бы он уже полз на животе. Неужели Уолен прав насчет Эшерленда? А что, если возвращение действительно пошло ему на пользу?
Все еще дрожа, Рикс надел штаны цвета хаки, белую рубашку и коричневый пуловер. В шкафу обнаружились три новых костюма его размера, брюки, свитеры и дюжина крахмальных сорочек. Он сел за стол и жадно принялся за еду, принесенную Кэсс.
Затем, почувствовав себя намного лучше, стал листать дневник.
Он не имел ни малейшего представления о том, как выглядела Нора Сент-Клер-Эшер, но помнил фотографию с женщиной в белом на балконе. Она держалась с королевским достоинством, и все же в этом снимке было что-то невыразимо печальное: одинокая фигура на фоне великолепия Лоджии, смотрящая вдаль, за угрюмое черное озеро. Рикс представлял себе Нору как женщину своего времени — ребячливую, невинную, быть может, немного избалованную, но, конечно, очень красивую. В мыслях он наделял ее хрупким сложением, локонами каштановых волос, зачесанных назад и открывавших высокий лоб, и большими серыми глазами любопытного зверька. Естественно, Нора была роскошной женщиной, иначе Эрик не увлекся бы ею так пылко. Она была обаятельной, умевшей любезно болтать с гостями Эрика в Эшерленде, и, вероятно, образцовой хозяйкой.
Рикс допил кофе и налил вторую чашку, чувствуя себя гораздо лучше. Завтрак сделал свое дело.
Он остановился на записи от 5 июля 1919 года — первой записи за шесть с лишним месяцев. Она была сделана очень неровным почерком, а страницы пестрели пятнами и кляксами. Душевное смятение Норы было налицо.
На первой строчке значилось: «Он убийца».
По мере того как Рикс вчитывался, Нора Сент-Клер-Эшер вела с ним разговор через десятилетия. Ее слова разжигали воображение, преодолевали время и пространство, и внезапно он оказался на приеме по случаю Дня независимости, устроенном в Эшерленде почти за тридцать лет до его рождения.
Тысячи японских фонариков мигали всеми цветами радуги на деревьях. На берегу озера для гостей были выставлены длинные столы, покрытые белыми ирландскими скатертями.
Более шестисот человек пришли полакомиться жареной свининой, толстыми ломтями чикагской говядины, новоанглийскими омарами, телятиной, бараниной и устрицами, привезенными из Флориды. На столах также были маринованные перепелиные яйца, салаты с фазаньими языками, дымящиеся утки по-китайски и королевские крабы с Аляски размером с колесо от «роллс-ройса». Воткнутые в землю факелы освещали происходящее. Вокруг сновала целая армия официантов в красных смокингах и разливала шампанское в прозрачные бокалы. На белой сцене, украшенной американскими флагами, духовой оркестр играл марш. В лесу трещали цикады, то и дело доносилось рычание льва или какого-нибудь другого хищника из личного зоопарка Эрика.
Рядом с тарелками стояли американские флажки. Гости оделись так, как указывалось в написанных золотыми буквами приглашениях. Все, начиная от дипломата из Вашингтона и заканчивая президентом Эшвилльского банка, были в красном, белом и голубом.
Сидящий во главе самого длинного стола Эрик Эшер неожиданно поднялся. Широкоплечий и неуклюжий, он был одет в ярко-красный костюм, белый галстук и голубую рубашку, на стеклах очков поблескивали огни факелов. Он поднес мегафон к губам.
— Тост! — проревел он и поднял бокал шампанского.
Духовой оркестр смолк на середине мелодии. Шестьсот с лишним человек перестали жевать и разговаривать и обратили к нему свои лица. Официанты наталкивались друг на друга, суетливо пытаясь заполнить все поднятые бокалы. Пробки взлетали, как петарды.
— Ну? — прокричал Эрик в мегафон. — Встать, черт подери!
Гости поднялись, как перед президентом Соединенных Штатов, чей помощник мистер Кониэрс сидел рядом с потрясенной Норой Эшер. Она была в белом платье и голубых перчатках, а в волосах у нее виднелась красная лента. Поднявшись, Нора заметила пьяный блеск в глазах мужа. Вероятно, он выпил слишком много шампанского. Если этот прием будет похож на все прочие, то он может затянуться на несколько дней, пока гости не начнут ползать по земле и голыми купаться в фонтанах. Она подняла свой бокал вместе со всеми. Напротив нее рыгал Гарри Сандерсон, табачный магнат средних лет из Уинстон-Сейлема.
— За Четвертое июля, — проревел Эрик, — и за те принципы, на которых стоит великая нация! Пусть наш флаг всегда развевается над этой страной, где каждый человек может засучить рукава и стать миллионером!
За его спиной и ровной поверхностью озера сверкала Лоджия. Это было величественное зрелище, но Эрика оно не удовлетворяло, и он заставлял рабочих продолжать строительство. В темноте, там, где стояла гора Бриатоп, сквозь деревья виднелось несколько огоньков.
— Мой прапрадедушка приехал сюда из Уэльса с карманами, набитыми лишь угольной пылью! — продолжал Эрик. — Но у него была идея. Он изобрел ружье, которое выбило краснокожих из Канзаса и прогнало их до Канады, и этот сукин сын трудился, не жалея себя! Магазинная винтовка Эшера открыла для этой страны новые рубежи, без нее мы сейчас, скорее всего, ели бы бобовый суп, а не ростбиф, и в карманах у нас вместо серебряных долларов гулял бы ветер!
Раздался смех. В конце стола молодая шлюшка, приехавшая вместе с пожилым и богатым торговцем порохом, хихикала, как гиена.
Нора не пила спиртного. Вкус алкоголя был ей неприятен, и поэтому в ее бокале сверкала вода со льдом. Вокруг, как голубой туман, клубился дым от сигар, который ее тоже раздражал. За плечом Эрика она вдруг увидела силуэт, двигающийся вдоль купола самой высокой крыши Лоджии. За два года, пока Нора была женой Эрика, его отец Ладлоу практически превратился в затворника. Она редко видела старика, и он никогда с ней не разговаривал. Большую часть времени Ладлоу проводил в этом стеклянном куполе, но иногда по ночам Нора слышала, как он проходит по коридору мимо ее спальни. Она узнавала его трость, стучавшую по деревянному полу.
Внезапно Эрик опустил бокал, схватил Нору за руку и притянул к себе. Она споткнулась, залив водой все платье. От мужа пахло лошадьми, на которых он целыми днями скакал по поместью.
— И я хочу сделать заявление! — продолжал он. — Я скоро стану отцом! — Раздались аплодисменты и крики «браво!». Эрик похлопал Нору по животу, и она почувствовала, как вспыхнуло ее лицо. — Доктор сказал, что я стану отцом в феврале или марте! Так выпьем же за будущее и за всех Эшеров, которые еще не родились. Теперь все могут пить!
Нора вырвалась и села. Она собиралась рассказать о своей беременности в кругу близких друзей и думала, что Эрик не станет вмешиваться в ее планы. Но уже завтра появится сообщение в эшвилльской газете. Нора поймала взгляд миссис Ван Досс, которая наблюдала за ней с холодной улыбкой на лисьем лице. Напротив нее Гарри Сандерсон раскурил очередную семидюймовую гаванскую сигару и потребовал еще шампанского.
Фейерверк начался с оглушительного раската, который эхом прокатился вдоль озера и отразился от стен Лоджии. Небо расцветили буйные краски, там зажглись алые ракеты, голубые осветительные снаряды и золотые кольца. Это представление, стоившее Эрику шестьдесят тысяч долларов, продолжалось более получаса. Когда оно завершилось и последний пепел зашипел в озере, нервы у Норы представляли собой дрожащий комок. Эрик весело улыбался. Нора видела, что огни уходили к стеклянному куполу.
После того как аплодисменты утихли и Нора заставила себя вступить в разговор с пожилой светской львицей из Эшвилла по имени Далила Хьюкэби, Сандерсон закричал:
— Прекрасное представление, Эрик! Чертовски хорошее!
Я бы сам лучше не сделал!
Голубой галстук съехал набок, а глаза покраснели. Жена пыталась сдерживать его, но без особого успеха.
— Ты же знаешь Эшеров, Гарри, — ответил Эрик, разрезая кусок мяса на своей тарелке. — Мы всегда веселимся с помпой.
— Эрик, сколько тебе выделил отец на этот праздник?
Эрик поднял глаза — они были как куски гранита. Его лоснящийся рот растянулся в недоброй улыбке.
— Тебе не кажется, Гарри, что ты слегка перепил?
— Как бы не так, парень! Слушай, я был на приеме по случаю сорокалетия твоего отца, здесь же, в Эшерленде. Вот тогда был прием! Старикашке пришлось выложить на фейерверк сотню тысяч зеленых! А сколько он дал на твой фейерверк?
Сандерсон нащупал больное место и знал это. Эрик Эшер все еще жил на содержании у отца. Хотя здоровье Ладлоу пошатнулось, казну он крепко держал в своих руках, и Нора слышала, как Эрик бесновался из-за того, что считал жалкими подачками.
— Да, — продолжал Сандерсон, усиленно подмигивая Норе, — старик Ладлоу был дока по части приемов. Уж коли ты оказался у него в гостях, никуда не денешься, будешь сидеть и смотреть, и уже никогда увиденного не забудешь. Он на фейерверк тратил сотню тысяч, и никак не меньше.
— Да ну? — спросил Эрик. Огонь блестел на стеклах его очков. Человек тридцать прислушивались к разговору, но никто, кроме Норы, не знал, какие страсти кипят сейчас в душе ее супруга. — Так ты любишь фейерверки, Гарри?
— Только те, что продолжаются от часа и больше. Официант, шампанское сюда!
Эрик медленно встал, выпячивая грудь, как бойцовый петух. Нора знала, что это опасный признак.
— Если ты так обожаешь фейерверки… что ж, ты их получишь. Наслаждайся приемом. Пей и улыбайся. Мистер Кониэрс, вы не поухаживаете некоторое время за моей женой? Я скоро вернусь. — И не успела Нора спросить, куда он собрался, как Эрик широким шагом пересёк лужайку, возле которой стояли припаркованные автомобили, сел в «роллс-ройс», развернулся и поехал к воротам Эшерленда.
Оркестр снова заиграл, и в течение следующего часа или около того Нора беседовала с мистером Кониэрсом об общественной деятельности в Вашингтоне. Гарри Сандерсон постепенно сползал со своего стула. Двое гостей прыгнули в озеро прямо в одежде. Кто-то достал пистолет и принялся палить по висящим фонарикам.
Беседа, которую вела Нора, была прервана ревом подъезжающих машин. Между деревьями замелькал свет фар. К Лоджии приближались три грузовика Эшеров, каждый тянул за собой что-то, покрытое брезентом. Они остановились на дороге в тридцати ярдах от столов. До Норы донесся мужской голос, судя по интонации принадлежавший Эрику, но уверенности не было. Из грузовиков стали вылезать люди. К гостям вернулся муж, и Нора встала.
Лицо Эрика горело, и, когда он проходил мимо, она услышала прерывистое, как у разъяренного зверя, дыхание.
— Гарри? — позвал он; и пьяный гость поднял голову, не в силах сфокусировать взгляд. — Я приготовил тебе сюрприз.
Теперь мой прием уж точно тебе запомнится.
— Посмотрим, посмотрим, — промямлил Гарри и тупо ухмыльнулся.
Брезент сняли, и Нора увидела, как мужчины из грузовиков стараются повернуть привезенные предметы вокруг своей оси. Нора почти сразу поняла, что скрывалось под брезентом.
Пушки. Полевые гаубицы Эшеров, похожие на те, что она видела на фотографии поля боя, которую ей как-то с гордостью показал Эрик.
— Фейерверк, — сказал он, улыбаясь.
Люди уже начали покидать свои места. Пушки направили прямо на толпу.
— Готовы, мистер Эшер! — прокричал один из артиллеристов.
— Эрик! — воскликнула пораженная Нора. — Боже мой! Ты же не можешь…
— Надеюсь, тебе понравится представление, Гарри. — Эрик величественно повернулся к грузовикам и закричал: — Огонь!
Первая гаубица выстрелила. Снаряд пронёсся над столами с грохотом товарного состава, пролетел над Лоджией и ушёл в сторону горы Бриатоп.
Гости в панике разбегались. Они натыкались друг на друга, сшибали столы с едой и шампанским. Начали стрелять остальные пушки. Земля дрожала от каждого выстрела, многих сбивало с ног. Мистер и миссис Сандерсон свалились со своих стульев как тряпичные куклы. Нора уходила, цепляясь за мистера Кониэрса. Бутылки шампанского взрывались прямо в ящиках. Японские фонарики бешено раскачивались. Снаряды продолжали пролетать над головами, и небо наполнилось жутким пульсирующим красным сиянием.
Стрельба продолжалась. Ошеломленная Нора опустилась на колени, наблюдая за людьми в смокингах и вечерних платьях. Гости бежали под прикрытие деревьев, падали от взрывной волны, поднимались и снова бежали. В ушах у нее звенело. Пахло порохом. Оркестранты побросали свои инструменты рядом с павильоном, развалившимся как карточный домик.
Некоторые снаряды были с фосфорным покрытием, и Нора видела, как один из них сверкнул над Лоджией и падающей звездой улетел в темноту, а затем полыхнул красным взрыв на горе Бриатоп.
«Боже мой, — подумала она в ужасе. — Пушки нацелены на гору! Он стреляет по жилым домам!»
Тут к ней вернулся голос, и хотя она не могла слышать себя в этом шуме, все же закричала:
— Прекрати это, негодяй, прекрати, убийца, прекрати!
Снаряды взрывались на горе. Нора видела языки пламени там, где они ударялись о землю. Она встала и нетвердой походкой, наталкиваясь на бегущих и спотыкаясь об упавших, пошла туда, где клубился дым.
Из тумана к ней приблизился человеческий силуэт, и только когда он оказался прямо перед ней, Нора поняла, что это Эрик.
— Зачем? — закричала она. — Зачем?
Он остановился, глядя на нее. На его лице застыла кривая улыбка.
— А пусть знают, — сказал он, и тут Нора поняла: канонада закончилась, — на что я способен.
Затем, как лунатик, он прошел мимо жены в плотные клубы дыма.
Нора постояла, наблюдая за пожарами на горе Бриатоп.
А потом зарыдала. Под ее ногами валялись звездно-полосатые флажки, сорванные ударными волнами от пороховых зарядов гаубиц.
Кто-то постучался в дверь Рикса.
— В чем дело? — буркнул он, оторвавшись от дневника.
Дверь открылась без предупреждения.
— На меня-то зачем огрызаться? — спросила Кэтрин Эшер, надувшись.
Глава 14
— Расскажи нам еще о приеме на яхте, — настаивала Маргарет, обращаясь к Кэт. В ее голосе слышался детский восторг. — Это так восхитительно!
Кэт пожала плечами, бросив взгляд через стол на Рикса.
— Ну, это был обыкновенный прием. На борту собралось человек сто. Большинство работают в области рекламы и моды. Были и другие фотомодели. Мы плавали вокруг острова при лунном свете. На всех судовых снастях висели мигающие лампочки. Дул легкий приятный бриз, у борта плескались рыбки и оставляли за собой красивый сине-зелёный след. Это как-то связано с микроскопическими обитателями морской воды. В общем, мы прекрасно провели время. На следующий день прием закончился, и я вернулась домой.
— И ты не встретила там обаятельного мужчину? — Маргарет выглядела разочарованной. — Наверняка там были богатые холостяки.
— Мама, — ласково улыбнулась Кэт, — я тысячу раз говорила, что не желаю связываться с богатым холостяком. К тому же на Барбадосе я была по работе.
— Так говоришь, будто и в самом деле гнула там спину, — заметил Бун. Глаза у него припухли от сна, но он оделся к ланчу в костюм в полоску с шелковым галстуком. Бун набил салатом рот. — Вполне могла погибнуть, плавая ночью. Слышала когда-нибудь о рифах? Лодка напарывается и тонет.
— Не говори с полным ртом, — сказала Маргарет. Когда она снова взглянула на дочь, ее глаза зажглись. — Куда поедешь в следующий раз?
— Точно не знаю. Может, в Швецию в ноябре, пофотографироваться на фоне айсбергов. Я обещала Стефано помочь с рекламой шуб.
— Отморозишь задницу, — сказал Бун, — и тогда прощай карьера фотомодели.
Кэт закатила глаза, и Рикс улыбнулся. Он всегда восхищался ее красотой. Точеное лицо кельтской королевы. Шелковистая кожа, сейчас лишь слегка тронутая карибским солнцем, без единой морщинки — только у глаз, когда Кэт улыбалась, собирались крохотные лучики. Коротко подстриженные и тщательно уложенные светлые волосы с земляничного цвета прядями. Брови густые и тоже светлые. Фигура потрясающая, а глаза на редкость фотогеничны: большие и выразительные, но чуть раскосые и загадочные, словно в ее жилах течет толика восточной крови. Северное сияние — зеленое, янтарное, оловянное — искрилось в ее зрачках. Сегодня Кэт не воспользовалась ни румянами, ни тушью, лишь тронула губы помадой, но ее красота никогда не зависела от косметики. В свои тридцать один она вполне могла сойти за двадцатилетнюю.
Рикс много раз видел лицо сёстры на обложках журналов. Когда он летел в Уэльс, ее лицо украшало журнал авиакомпании, засунутый в карман кресла перед ним. Она улыбалась ему через Атлантику. Рикс вспомнил, как увидел ее на обложке «Спорт иллюстрейтед» в купальнике под зебру, когда стоял в очереди у кассы супермаркета. Это было примерно за час до того, как он обнаружил Сандру мертвой в ванне.
Кэт прилетела из аэропорта на вертолете. Пока семья усаживалась за ланч, слуги вносили ее белые чемоданы и сумки. Рикс заметил, что для Паддинг опять не накрыли. В комнате был распылен дезодорант, но Рикс постоянно ощущал запах отца. Кэт если и чувствовала что-то, то не подавала виду.
Рикс очень любил ее, но в последние несколько лет они виделись редко. Когда Рикс приезжал в Эшерленд с коротким визитом, Кэт обычно бывала за границей на показе мод. Богатая женщина, сейчас она работала только для своих друзей-модельеров и просто для того, чтобы показаться публике.
Кэт регулярно звонила Риксу, читала все его книги и призывала его приехать в Эшерленд. Рикс знал, что она считает себя президентом его фан-клуба, если таковой вообще существует.
Ее кажущаяся молодость была поразительной. Рикс знал, что Кэт играет в теннис, плавает, бегает, ездит верхом, фехтует, ходит на лыжах, поднимает тяжести и прыгает с парашютом. Он надеялся, что все проблемы с наркотиками остались позади. Судя по ее чистому взгляду, так оно и было.
— Хватит обо мне, — сказала она. У нее был низкий и тихий голос с мягким южным акцентом. — Я хочу узнать о тебе, Рикс. Как твоя поездка в Нью-Йорк?
— Полна сюрпризов. — Он взглянул на Буна, который сидел с каменным лицом. — Но, я полагаю, весьма продуктивна.
— Они покупают твою новую книгу? Как она называется? «Бедлам»?
— Верно. Ну… они еще думают.
— Что? — Маргарет положила вилку. — Ты хочешь сказать, что еще неясно, купят они твою книгу или нет?
— Они ее купят, — сказал Рикс, защищаясь. — Издатели просто выжидают.
— Лучше бы ты написал про шпионов, — сказал ему Бун. — Эти ужасы слишком нереалистичны.
— Но зато их забавно читать, — быстро сказала Кэт. — Особенно в самолетах. С книгами Рикса время летит быстрее.
То есть я хочу сказать… что это не единственная причина, по которой я их читаю, Рикс. Твой лучший роман — это «Ковен». Мне понравилась идея о сборище ведьм в южном городке. Ты написал так убедительно, что веришь, будто все происходит на самом деле.
— Точно. — Бун грубо расхохотался. — И в лесу Страшила рыщет.
Кэт посмотрела на него и подняла брови.
— Может быть. Кто знает.
— Рикси думает, что должен что-то доказать, — сказал Бун, быстро посмотрев на мать. — Он, вероятно, вообще не может написать настоящую книгу, ты не находишь, мама?
Повторяющееся использование его детского прозвища, особенно перед Кэт, окончательно вывело Рикса из себя. Он почувствовал, что краснеет, и сердито посмотрел на Буна.
— Почему ты никак не повзрослеешь, недоумок? Если ты что-то говоришь, будь мужчиной и не заставляй маму поддерживать тебя!
Бун ухмыльнулся, его глаза оставались коварными и холодными. Это была та самая ухмылка, которой Рикс так боялся в детстве, но сейчас она вызвала у него лишь желание дать брату по морде.
— Я буду говорить все, что захочу и когда захочу, Рикси. А ты всего лишь чертов неудачник и позор нашей семьи.
Это тебе ясно?
— Не будем говорить о неудачниках, Бун. О них нам может рассказать Паддинг.
Бун окаменел. Он медленно разинул рот и заморгал, как после пощечины.
— Мальчики, — мягко сказала Маргарет, — давайте не будем ссориться за обеденным сто…
— Что ты сказал? — Бун задохнулся от гнева и привстал со стула.
Рикс тоже привстал, кровь его кипела. «Один удар, — думал он. — Всего лишь один хороший удар».
Но тут он увидел, как кровь отлила от лица брата, и Бун открыл рот от изумления. Он глядел через плечо Рикса. Он обернулся.
— Всм првет, — сказала Паддинг Эшер, глотая гласные.
Она стояла в дверях, одетая в белое вечернее платье до пола, усыпанное перламутром. Вокруг шеи она повязала ярко-красную ленту. С наглым видом шлюхи она облокотилась о косяк. Бедра выпирали из платья, груди едва не вываливались из декольте. Лицо покрывал толстый слой косметики, а в волосах сверкали золотые блестки. Было совершенно ясно, что под платьем у нее ничего нет, оно облегало ее так, что казалось, будто тело покрашено белой краской. На ногах Паддинг красовались ярко-красные ковбойские сапожки, украшенные искусственными бриллиантами.
Бун встал, едва не опрокинув стул. Рот Маргарет, сидящей во главе стола, превратился от изумления в огромную букву О.
— Что ты здесь делаешь? — рявкнул Бун.
— А что? Буни, дорогой, я тоже живу в этом доме. Мне надоело есть у себя в комнате, захотелось прийти и поговорить с Кэт. — Паддинг натянуто улыбнулась. — Привет, Кэт.
— Привет.
Она вплыла в комнату, качая бедрами, словно на сцене в Атлантик-Сити. Тогда был ее звездный час. Она повторяла свой выход перед публикой, на этот раз состоящей всего из нескольких человек.
— Гляди-ка, — сказала Паддинг. — Для меня нету места?
Когда заговорила Маргарет Эшер, в комнате повеяло глубоким холодом.
— Молодая леди, — сказала она, задыхаясь, — вы проспали ланч на двадцать минут. В этом доме он подается в двенадцать тридцать и ни секундой позже. Вы можете есть в своей комнате или оставаться голодной, но вы не будете сидеть за этим столом.
Паддинг наклонилась поближе к Маргарет. Пожилая женщина побледнела и поднесла к лицу кружевную салфетку.
Паддинг шепотом, максимально подчеркивая свой южный акцент, стала произносить грязные ругательства.
— Бун! — завизжала Маргарет, пытаясь отвернуться, чтобы не чувствовать запах Паддинг. — Сделай что-нибудь с этой женщиной!
Он кинулся, как на стометровке, и схватил ее сзади за руку.
— Ты пьяна. Возвращайся в свою комнату.
Она вырвалась.
— Нет. Я останусь здесь.
— Слышала, что я сказал? Иди в свою комнату, не то я тебя хорошенько выпорю!
— От нее пахнет! — простонала Маргарет. — Ради бога, убери ее отсюда!
— Ну!
Бун выкрутил запястье жены, пытаясь вытащить ее за дверь. Паддинг яростно сопротивлялась, свободная рука тянулась к его лицу. Он увернулся от ногтей, но женщина наклонилась к столу, опрокинув стакан чая со льдом. Бун, кипя от гнева, схватил ее за волосы и платье, в то время как Маргарет поднялась и стала звать на помощь.
— Оставь ее в покое! — закричал Рикс и обошел вокруг стола. — Бун, отойди от нее!
— О боже! — проговорила Кэт с отвращением и положила вилку рядом с тарелкой.
Бун и Паддинг отчаянно боролись. Он бросил жену на стол с такой силой, что воздух с шумом вышел из ее легких. Затем схватил за шею и стал тащить. Она уцепилась за скатерть, и тарелки, стаканы и прочая утварь с лязгом и звоном посыпались на пол. В дверях появилась горничная, но что делать, она не знала.
— Эдвин! — кричала Маргарет во всю силу легких.
Рикс схватил брата за плечо.
— Брось, Бун! Черт возьми! Брось…
Бун по-звериному фыркнул и ударил Рикса тыльной стороной кисти по лицу. Тот не успел увернуться и был отброшен на несколько шагов. Удар ошеломил его, в глазах появились слёзы.
— Мерзавец! — заверещала Паддинг. — Импотент и любитель уродцев!
Волна ярости захлестнула Рикса. Он нащупал что-то правой рукой и крепко сжал в кулаке, а затем вскинул руку. Даже поняв, что это обычный кухонный нож, он вознамерился с маху воткнуть сталь в спину Буна.
— Рикс! — услышал он сквозь шум голос Кэт. — Не надо!
Что-то в крике Кэт заставило Буна резко обернуться. Нож ткнулся в пиджак, но оказался слишком тупым, чтобы причинить сильный вред. Бун, не выпуская извивающуюся и чертыхающуюся Паддинг, заметил нож и выражение глаз брата. Он повернул Паддинг в сторону Рикса и, прикрываясь ею, попятился.
— Мама, он пытался меня убить! — закричал Бун дрожащим голосом. — Уберите его от меня!
В следующее мгновение гнев Рикса испарился. Он уставился на нож, пораженный тем, как быстро жажда убийства овладела им. Даже когда Рикс разжал руку, Бун продолжал орать. Нож упал на пол.
В дверях, оттолкнув в сторону испуганную горничную, появилась Кэсс.
— Что происходит? Кто кого пытался убить?
— Уведи отсюда эту женщину! — распорядилась Маргарет и встала. Ее колени были залиты чаем. — Она не в своем уме!
— Рикс! — сказала Паддинг, и в ее влажных глазах был ужас. — Не дай им увести меня наверх! Он будет пороть меня ремнем! Рикс, не дай это сделать!
Но Рикс уставился на свою пустую руку, сжимая ее в кулак и снова разжимая.
— Кэсс? — спокойно спросила Кэт. — Ты не поможешь моему брату с его супругой? Я думаю, ей нужен холодный душ.
— Да, мэм. Пойдемте, Паддинг. Никто не собирается причинять вам вред.
Паддинг снова попыталась вырваться, но в этот раз Бун держал ее крепче.
— Спросите его о том агентстве! — кричала она, пока Бун и Кэсс тащили ее из комнаты. — Только спросите, какого рода… — Тут Бун зажал ей рот рукой, и вопли стали неразборчивы.
Маргарет, захлопнув за ними дверь, стояла дрожа, не в силах вымолвить ни слова. Наконец она поправила прическу и платье, а затем обернулась к детям.
— Этой женщине, — заявила она, — место в сумасшедшем доме.
Рикс продолжал сжимать и разжимать кисть. У него заболела голова. Он пристально смотрел на нож, лежащий на полу, и никак не мог поверить, что минуту назад пытался заколоть родного брата. «Боже мой, — подумал он, и холодный пот выступил на лице. — Я хотел убить Буна! Будь нож острее, он бы проткнул пиджак и вошёл в спину!»
— Рикс? — осторожно спросила Кэт. — С тобой все в порядке?
«На самом деле я не хотел его заколоть, — думал Рикс. — Только напугать. Я знал, что нож тупой». Он нагнулся, поднял нож и положил на стол. Маргарет с осуждающей миной на лице наблюдала за ним.
Рикс задрожал.
— Рикс? — позвала Кэт.
— Со мной все в порядке: — Он все глядел на нож и боялся, что головная боль усилится, но вместо этого она пошла на убыль. Взяв салфетку, Рикс стер пот со лба и щек. — Со мной все в порядке, — повторил он.
— Моя одежда испорчена, — стонала Маргарет. — Только посмотрите! Вонючая психопатка!
Кто-то постучал в дверь, и когда Маргарет открыла, пожилой слуга-негр тихо сказал:
— Прошу прощения, миссис Эшер, но мистер Эшер сказал, что хотел бы видеть мисс Кэтрин.
— Я поднимусь через минуту, Маркус, — сказала Кэт, и старик удалился. — Ну, — сказала она, глядя на разгром в столовой, — полагаю, мне следует подняться и повидать папу.
— Ты еще не поела!
— Он не любит ждать. — Кэт подошла к Риксу и осмотрела его лицо. — Ты точно в порядке?
— Да. — Он с трудом улыбнулся. — Как огурчик.
Кэт вышла из комнаты. Когда мать опять принялась браниться по поводу испорченного платья, он поспешил вслед за Кэт.
— Да имеет ли хоть кто-нибудь в этом доме представление о цивилизованности? — бушевала Маргарет.
Рикс и Кэт поднимались по лестнице. Случайный сквозняк принёс с собой запах разложения.
— Не знаю, почему я это сделал, — сказал Рикс. — Боже! Я действительно хотел его ударить!
— Нет, не хотел. Я видела: ты повернул руку так, чтобы не заколоть его. Думаю, ты хотел его напугать, и это удалось.
Вон как у него глаза выпучились.
— Кэт, я человек спокойный. Но он издевается надо мной.
Знаешь же, как он мучил меня раньше. Я больше не могу это терпеть. Боже, я вообще не знаю, зачем сюда вернулся! Надеялся, в Гейтхаузе что-то изменилось. Но здесь все по-прежнему.
— Скоро здесь кое-что изменится, — пообещала Кэт, когда они поднялись на второй этаж. — Очень скоро.
Она сказала это тоном спокойным и уверенным. Рикс спросил:
— Что ты имеешь в виду?
— В последнее время я беседовала с отцом, наверное, больше, чем за всю нашу жизнь. Кажется, он хочет, чтобы я унаследовала дело. Прямо об этом не говорит, но у меня сложилось именно такое впечатление. Он рассказал о некоторых текущих проектах. Если я буду управлять делом, то произведу ряд изменений.
— Например?
— Управление делом означает и надзор за поместьем, — сказала Кэт, когда они шли по коридору. — Я собираюсь указать Буну на дверь. И начать развитие новых направлений.
— А я-то считал, тебе нравится теперешнее занятие. Неужели всерьез хочешь взять на себя ответственность за семейный бизнес?
— Заместителям и экспертам какое-то время придется поруководить, пока я не пойму, что к чему. Но я люблю перемены, Рикс. Мне нравится идти неизведанным путем. Да и кто еще может все получить? Только не Бун. Судя по тому, как брат тратит свои деньги, он развалит «Эшер армаментс» лет за пять. Ведь ты, конечно же, не ждешь этого наследства.
Рикс не верил собственным ушам.
— Неужели ты хочешь взвалить на совесть новые смерти и разрушения?
Она остановилась перед лестницей, которая вела в Тихую комнату, и повернулась к нему. Глаза на ее ангельском личике были темными и таинственными.
— Рикс, ты слишком оторван от реальности. Я желала бы всей душой, чтобы наша семья делала игрушки, или наперстки, или, наконец, электрические розетки. Но дела обстоят совсем по-другому. Вы с Буном, похоже, считаете себя единственными Эшерами, но вы ошибаетесь. Я тоже Эшер.
Я сожалею, что у нас такой бизнес, но не стыжусь его. Кто-то должен делать оружие. Не мы, так какая-нибудь другая фирма.
— Есть и другие способы зарабатывать деньги, не такие грязные.
— Есть, — согласилась она. — Но не для нас.
В этот момент Рикс посмотрел на свою сестру как на незнакомую женщину. Он никогда не подозревал, что она хоть немного интересуется деятельностью «Эшер армаментс».
Что произошло с той маленькой девочкой, которая хвостом ходила за ним и сводила с ума глупыми вопросами?
— Я и не подозревал, что у тебя такие планы, — сказал Рикс.
— Ты еще многого обо мне не знаешь. — Несколько секунд она смотрела вдаль, а затем сказала: — Думаю, пора повидать его. — Она поднялась по ступенькам, ведущим в Тихую комнату, остановилась, чтобы надеть маску и резиновые перчатки, и вошла внутрь.
Рикс поспешил уйти, чтобы его не окатила волна зловония. Он шел по коридору к своей комнате, размышляя. Оказывается, у его сёстры есть темная сторона души. Никто в здравом уме не захочет создавать такие орудия разрушения, какие выпускаются заводами «Эшер армаментс»!
Зазвонил телефон в холле на столе. Перед Риксом шел Маркус, пожилой дворецкий. Он остановился и на втором звонке поднял трубку.
— Резиденция Эшеров.
Рикс уже было миновал Маркуса, но вдруг услышал:
— Прошу прощения, мисс, но я не обязан докладывать о ваших звонках членам семьи.
«Дочь Дунстана», — подумал Рикс. Внезапно он повернулся и схватил трубку, прежде чем Маркус успел положить ее.
— Я отвечу, — тихо произнес он, а затем сказал в трубку: — Говорит Рикс Эшер. Почему вы постоянно беспокоите мою семью?
На другом конце линии изумлённо молчали.
— Ну? — настаивал Рикс. — Я слушаю.
— Прошу прощения, — сказал женский голос с мягким южным акцентом. — Я не ожидала, что к телефону подойдет кто-то из Эшеров.
— Я сам разберусь, — сказал Рикс Маркусу, и старик поплелся прочь. — Чем я могу вам помочь, мисс Дунстан?
— Удивлена, что вы меня знаете. Ведь вы, кажется, прожили вдали от Эшерленда семь или восемь лет?
— Уверен, вы сюда звоните не затем, чтобы справиться обо мне. Вам ведь известно, что закон запрещает беспокоить людей по телефону.
— Я всего лишь хочу выяснить, каково состояние здоровья Уолена Эшера.
— Его здоровье? О чем вы? Мой отец в полном порядке.
— Странно это слышать, — сказала она, — особенно если учесть, что Уолен Эшер не был на заводе почти два месяца, а «кадиллак», нанятый доктором Фрэнсисом из Бостона, ездит к вам три-четыре раза в неделю. Доктор Фрэнсис специалист по болезням клеток. Если Уолен Эшер здоров, то кто тогда болен?
«Брось трубку», — сказал он себе. Но, уже опуская ее на рычаг, понял, чем выгодна сложившаяся ситуация. Это же дочь человека, который шесть лет работает над историей Эшеров. Ей нужна информация, как и Риксу. Такой случай может больше не представиться.
— Можем ли мы где-нибудь встретиться? — тихо спросил он.
Опять возникла неловкая пауза.
— Решайте скорее. Я ужасно рискую.
— Кафе «Широкий лист», — сказала она. — В Фокстоне. Сегодня днём, годится?
— Если меня не будет к трем, я уже не приду. До свидания.
Рикс положил трубку на рычаг и мгновенно почувствовал угрызения совести. Собирается ли он предать семейные интересы, или это просто холодный практицизм? Информация о состоянии Уолена может сослужить службу; предложив ее Уилеру Дунстану, Рикс узнает, далеко ли тот продвинулся в работе над книгой и когда она будет закончена. Он хочет увидеть рукопись, и если для этого придется разгласить некие сведения, которые рано или поздно все равно всплывут, то так тому и быть.
Проходя мимо двери Буна, Рикс услышал плач Паддинг. Бун ругался приглушенным, грубым голосом, а затем раздался короткий шлепок ремня по телу.
«Подонок», — мрачно подумал Рикс.
Рано или поздно Буну воздастся сполна, и Рикс страстно желал, что это произойдёт на его глазах.
«О чем там говорила Паддинг? — спрашивал себя Рикс. — Что-то об агентстве Буна? Может, это агентство — совсем не то, чем кажется. Надо выяснить».
Следующий хлопок заставил его вздрогнуть. Рикс потянулся к дверной ручке, намереваясь положить конец расправе, но тут впереди возник блестящий круг с головой ревущего льва, и он не посмел притронуться. В следующее мгновение круг пропал.
«Это было в Лоджии, — подумал он. — Но что именно? Ручка двери? Какой двери и куда она вела?»
Сплошные тени, спрятанные в прошлом.
Он отдернул руку и пошел дальше.
Глава 15
Сидя в кафе «Широкий лист», Рэйвен посмотрела на часы. Было семь минут четвертого. Рядом со стойкой сидели два фермера. Они пили кофе и ели подсохшие пирожные. Официантка, худощавая светловолосая женщина в желтой униформе, сидела на табуретке за стойкой и читала старый номер журнала «Пипл». Выходящие на улицу окна пропускали туманный солнечный свет. Мимо прогрохотал пикап. Яростно крутя педали, промчались на велосипедах двое детей.
Рэйвен решила дать Риксу еще пять минут. Она сидела здесь уже больше часа, съела кусок ежевичного пирога с ванильным мороженым и выпила три чашки густого черного напитка, значащегося в меню как кофе. Рядом с ней на скамье лежал последний номер «Демократа», исчерканный красными чернилами. Ими она отмечала типографские ошибки или заголовки, которые, по ее мнению, могли быть лучше. После разговора с Риксом Эшером она, чтобы разузнать про него побольше, позвонила отцу. Уилер сказал ей, что это средний ребёнок в семье и ему тридцать три или тридцати четыре года.
В своем доме он белая ворона, а в 1970 году был арестован за участие в антивоенной демонстрации студентов Северокаролинского университета. Уилер сказал, что Рикс живет где-то на юге, но чем он зарабатывает на жизнь, не знал.
Звякнул колокольчик над дверью, и Рэйвен подняла глаза. Вошел грузный человек в коричневой кепке, сел за стойку и заказал бутерброд с ветчиной и жареное мясо. Определенно не Рикс.
Последние две недели Рэйвен звонила в Эшерленд каждый день, пытаясь разузнать хоть что-то о состоянии здоровья Уолена. Однажды она вынудила горничную признать, что хозяин очень болен, но тут кто-то выхватил у девушки трубку и швырнул ее на рычаг. Обычно она могла определить, когда к телефону подходили Эшеры, так как перед тем, как трубку бросали, следовала ледяная пауза. Эшеры несколько раз меняли номер телефона, но Рэйвен его всегда узнавала с помощью старого школьного друга, работающего в эшвилльской телефонной компании. Отец часто ей говорил: если бык упорно стучит в дверь сарая, то либо она слетит с петель, либо ее кто-нибудь откроет, чтобы прекратить надоевший стук.
В данном случае эту дверь открыл Рикс Эшер.
Зазвенел колокольчик.
В кафе вошёл высокий худощавый блондин в коричневом свитере. У него был вид надменного аристократа, возможно, свергнутого принца Уэльского, мечтающего с триумфом вернуться в замок предков. Он был очень бледен и худ, как будто серьёзно болел и долго не был на свежем воздухе. Если это Рикс Эшер, значит, отец ошибся насчет его возраста. Этому мужчине около сорока. Несмотря на ее неприязнь к клану Эшеров, сердце Рэйвен забилось сильнее. Она напряглась, наблюдая, как Рикс приближается к ее столику. Он был красив, хотя отчего-то казался легкоранимым. Блондин осторожно посмотрел на Рэйвен серебристыми глазами, и она от смущения заерзала.
— Мисс Дунстан? — спросил Рикс.
— Совершенно верно.
Она показала на другой конец скамьи, и Рикс сел.
Эта женщина была явно моложе и привлекательнее, чем он ожидал. Рикс был приятно удивлен. У нее волевой подбородок и голубые глаза, в которых светятся ум и любопытство. Она не красавица в классическом смысле: рот слишком широкий, нос острый и слегка загнутый, как будто был когда-то сломан и плохо сросся. Но сочетание превосходного цвета лица, черных волос и проницательных голубых глаз делало ее привлекательной. Чтобы скрыть свою заинтересованность, Рикс взял меню и принялся его изучать.
— Здесь есть что-нибудь приличное? — спросил он.
— Пирог, если вы любите яблоки, хурму или ежевику. Кофе не рекомендую.
Быстрым шагом подошла официантка. Рикс попросил стакан воды, она пожала плечами и отправилась к стойке.
— Я знаю, что вы постоянно беспокоите мою семью, — сказал Рикс.
— Что поделать, такая работа.
— Неужели? Суд может посмотреть на это иначе. Собственно говоря, я не понимаю, почему моя семья не подала на нас и вашу газету в суд за назойливость.
— Сама удивляюсь, — ответила Рэйвен, с вызовом глядя на него. — Но мне кажется, я знаю почему. Ваш отец очень болен. Он не хочет допустить огласки. Это политика умолчания.
Он знает, что если пойдёт против «Демократа», то и другие газеты заинтересуются.
Официантка принесла Риксу воду, и он задумчиво отпил глоток.
— Вы преувеличиваете значение «Демократа», мисс Дунстан. Это всего лишь одна из десятка местных газетенок. Почему вы думаете, что это так важно?
— Потому что это действительно важно. «Демократ» издавался за тридцать лет до того, как в Эшерленде заложили первый камень. Мой прапрапрадедушка притащил на себе из Дублина ручной печатный станок и начал выпускать газету как бюллетень для фермеров табачных плантаций. Моя семья редактировала ее и писала в ней более ста шестидесяти лет. Конечно, местных газет много, но «Демократ» — самая старая из них. Мы освещаем жизнь Эшеров начиная со старика Хадсона, осевшего здесь.
— То есть следите за нами.
Она еле заметно улыбнулась. Рикс посмотрел на шрам, проходивший через ее левую бровь, — интересно, что было его причиной?
— Кто-то ведь должен это делать. Ваша семья контролирует по меньшей мере семь южных газет. Одному только богу известно, сколько у вас телеканалов и радиостанций. Если вы пойдете в суд, мистер Эшер, речь там может зайти о монополии и о конфликте интересов, как вы считаете?
— Никто не собирается подавать в суд, — сказал он. — Особенно на бульварные листки вроде «Демократа».
— Вижу, вы не очень-то высокого мнения об этой газете.
Что ж, может, вам будет интересно узнать, что ваш отец четыре года назад предлагал моему отцу двести тысяч долларов за «Демократ». Отец, естественно, отказался. «Демократ» распространяется по всему штату и имеет подписку в сорок пять тысяч экземпляров.
— Но ведь большинство этих людей приобретает «Демократ» ради новостей об Эшерах, или, если называть вещи своими именами, ради грязных сплетен о нас. Я никогда не встречался с вашим отцом, но уверен, он не будет спорить с тем, что Эшеры помогают продавать его газету.
— Это больше не его газета. — Рэйвен сложила руки на столе перед собой. — Это моя газета. Я владею ею с первого августа, когда приняла дела от отца.
— А, понимаю. Тогда, я полагаю, Уилер тратит все время на работу над этой своей книгой? Над той, что о семье Эшер?
— Да, он работает над ней каждый день.
«Боже правый», — подумал Рикс, но заставил себя не проявлять эмоций.
— Моя семья не слишком этому рада. Они бы хотели знать, откуда он берет материал для работы.
— Из своих источников, — загадочно ответила девушка.
— Когда собирается ее закончить?
— Возможно, в следующем году. Отец хочет убедиться, что все факты верны.
— Надеюсь, что это так. Ради вашей же пользы. Моя семья не собирается подавать в суд на «Демократ», но из-за этой книги на вас обрушится ураган.
Рэйвен изучала его лицо.
— Сколько осталось жить Уолену? И к кому перейдет после его смерти поместье?
Рикс покрутил кубик льда в своем стакане. Не следовало соглашаться на встречу с ней! Но затем внутреннее беспокойство прошло, и он смог контролировать себя.
— Почему вы так уверены, что мой отец умирает?
— Об этом свидетельствует присутствие специалиста по болезням клеток. К тому же доктор Фрэнсис не желает с нами говорить. Но самый главный аргумент — ваше возвращение в Эшерленд. Я думаю, клан собрался для объявления наследника.
— И вы хотите опубликовать статью до того, как большие газеты и телевидение узнают об этом?
— Выход такой статьи был бы серьезным успехом для «Демократа». Мы бы выпустили специальный номер и распространили его по всему штату. Это, вероятно, утроило бы наш тираж и хорошо сказалось на респектабельности.
— У вас, должно быть, большие планы относительно будущего вашей газеты.
— Вы попали в точку.
Рикс кивнул и слабо улыбнулся. Он немного выждал, а затем сказал:
— Ладно. Предположим ради интереса, что я знаю, кто унаследует имение и семейное дело. Я понимаю, как много это значит для вас. — Он посмотрел на нее в упор. — Но мне тоже кое-что нужно.
— Что?
— Взглянуть на рукопись вашего отца. И я хочу знать, где он берет материал для работы.
Рэйвен нахмурилась. Она не ожидала, что они будут вынуждены обмениваться информацией, как пара секретных агентов. Рикс Эшер ждал ответа.
— Это книга отца, а не моя. Я не могу…
— Если вы не захотите пойти мне навстречу, — перебил он, — я не буду помогать вам.
— Может, я тупа, — сказала Рэйвен, — но почему вы мне должны помогать? Последнюю сотню лет наши семьи были не в лучших отношениях. С чего вдруг вы захотели все изменить?
— Я любопытен. И хочу видеть, что написал ваш отец.
— Чтобы вы смогли рассказать об этом своему?
— Никто не знает, что я здесь, — ответил Рикс. — Я сказал, что пошел покататься, и взял одну из машин. Что бы ваш отец мне ни показал, это не вернется обратно в Эшерленд.
Рэйвен была в нерешительности. По ее мнению, все Эшеры скользкие, как змеи. Но сейчас она говорила с человеком, который слыл в семье Эшер белой вороной и предлагал ей важную информацию. Зачем? Чего он сможет добиться, увидев рукопись отца?
— Не знаю, — в конце концов сказала она. — Не думаю, что могу согласиться на что-нибудь подобное.
— Почему?
— Потому что мой отец. очень строго охраняет свою работу.
Даже я ее не видела. — Она опять посмотрела ему в глаза, пытаясь понять, не очередной ли это трюк Уолена. — Придется поговорить с ним об этом. Можем ли мы снова встретиться?
— Когда и где?
— Давайте прямо здесь? Завтра в три часа?
— Мне нужно быть осторожным. Если кто-нибудь из Эшерленда увидит меня с вами, это может дойти до Уолена.
— И что он сделает? — Она подняла брови. — Отречется от вас за сотрудничество с врагом?
— Что-нибудь в этом роде. — Он подумал о документах в библиотеке.
При малейшем подозрении Уолен отошлет их обратно в Лоджию, и надежды рухнут.
— Ладно. Завтра в три.
Он встал, испытывая облегчение от того, что первая встреча с Рэйвен Дунстан закончилась.
Рэйвен не была удовлетворена. Все прошло слишком просто.
— Мистер Эшер, — сказала она до того, как он успел уйти, — почему вам так важно увидеть книгу моего отца?
— Я же сказал, любопытство. Я сам писатель.
«Осторожнее», — сказал он себе.
— Вот как? И какого рода книги вы пишете?
— Романы ужасов, — ответил он правдиво, считая, что это не принесет вреда. — Хотя не под настоящим именем. Мой псевдоним Джонатан Стрэйндж.
Рэйвен никогда раньше не слышала такого имени и не была знакома с его книгами, но не подала виду.
— Интересный выбор профессии, — заметила она.
Снова прозвенел колокольчик, и Рэйвен взглянула на дверь.
Вошла Майра Тарп с сыном. Она принесла большую плетеную корзину и поставила ее на стойку возле кассы. Официантка заглянула на кухню и позвала мистера Бертона.
Рэйвен встала. Вышел менеджер кафе «Широкий лист», плотно сложенный фокстонец с вьющимися темными волосами и бычьей физиономией, чтобы взглянуть на пироги, принесенные миссис Тарп.
— Ну, — сказал Рикс, — я встречусь с вами…
Но Рэйвен уже прошла мимо него, и он увидел, как девушка приближается к бедно одетой женщине и мальчику. Рикс заметил, что Рэйвен хромает, и подумал: «Интересно, из-за чего?»
— Здравствуйте, миссис Тарп, — сказала Рэйвен. Майра посмотрела на нее и заморгала, в ее глазах появился холодок подозрения. Рэйвен как следует рассмотрела красивого паренька, стоявшего рядом с ней. На его щеке и лбу были куски лейкопластыря, и Рэйвен почувствовала острый запах жеваного табака. — Ты, должно быть, Ньюлан. Меня зовут Рэйвен Дунстан.
— Да, мэм. Я видел вас сегодня утром из окна.
— Я приезжала поговорить с тобой, но твоя мать мне не позволила. Я хотела задать несколько вопросов о…
— Слушайте, вы! — огрызнулась Майра. — Оставьте нас в покое, понятно?
Мистер Бертон нахмурился.
— Миссис Тарп, вы разговариваете с владелицей…
— Спасибо, я знаю, с кем разговариваю! — Майра гневно сверкнула глазами на Рэйвен и бросила взгляд на подошедшего Рикса. — Мой сын не хочет, чтобы его беспокоили. Вам ясно сказано? Мистер Бертон, я возьму за пироги как обычно.
Рэйвен смотрела на мальчика. Она еще никогда не видела таких зеленых глаз.
— Ты достаточно большой, чтобы самому отвечать за себя, — сказала она. — Я бы хотела узнать, что случилось с тобой и твоим братом позапрошлой ночью.
— Нью, иди в грузовик! — резко приказала Майра.
Она протянула руку Бертону, который достал из кассы несколько купюр.
— Нью! — Голос Рэйвен остановил мальчика. — Взгляни на стенд, вон там, на стене. — Она указала кивком.
Нью и Рикс посмотрели одновременно. Рядом с дверью кухни висел жёлтый стенд с фотографиями трех мальчиков и одной девочки в возрасте девяти или десяти лет. Сверху было написано по трафарету: ВИДЕЛИ ЛИ ВЫ ЭТИХ ДЕТЕЙ? ЗА ИНФОРМАЦИЮ — НАГРАДА. КОНФИДЕНЦИАЛЬНОСТЬ ГАРАНТИРУЕТСЯ.
Внизу было добавлено: ЗВОНИТЬ В «ФОКСТОНСКИЙ ДЕМОКРАТ». И номер телефона. Рикс не имел ни малейшего понятия, что это означает, но изучал каждую фотографию с растущим чувством беспокойства.
— Двое из этих детей, — сказала Рэйвен, — пропали более года назад. Девочка исчезла первого числа нынешнего месяца. Третий мальчик вышел на охоту с отцом две недели назад, и с тех пор они не возвращались. У шерифа Кемпа в офисе целая кипа дел, Нью. Каждое из них — на ребёнка в возрасте от шести до четырнадцати лет, который пропал вдруг средь бела дня. Точно так же, как твой брат. Я пытаюсь понять, как и почему это случилось.
Нью пристально смотрел на стенд. Его глаза сузились, но он ничего не говорил.
Майра взяла деньги и схватила сына за плечо, чтобы вывести из кафе, но он словно врос ногами в пол. Она бросила гневный взгляд на Рэйвен, а затем, казалось, впервые заметила стоявшего за ней Рикса.
— Вы, — желчно прошептала она. — Вы ведь Эшер?
«О боже», — подумал Рикс.
Бертон и все вокруг слушали.
— Я знаю, что вы Эшер. У вас внешность Эшера. И вы здесь вместе с этой женщиной, мистер Эшер?
Рикс знал, что лгать не было смысла.
— Да.
— Горожанка, — насмешливо обратилась Майра, — то, что вы ищете, находится у вас под носом. Спросите любого, что происходит ночью в Эшерленде. Спросите о Лоджии и о тварях, что живут там в темноте. Нью! Мы уходим!
Мысленно Нью видел лицо Натана среди других фотографий. «Я должен сообщить этой женщине о том, что видел», — сказал он себе. Сейчас он Глава семьи и, рассказав, поступит правильно. Мать сжала его руку.
— Нью, — сказала она.
Напряжение в ее голосе разрушило оцепенение мальчика, и он позволил вывести себя наружу. Ощущая свою полную беспомощность, Рэйвен наблюдала сквозь дверное стекло, как Майра Тарп садится за руль пикапа. Мальчик занял место пассажира, грузовик отъехал от тротуара и загрохотал по улице в сторону горы Бриатоп.
— Вот же свинство! — тихо выругалась Рэйвен.
— Не вините ее, мисс Дунстан, — сказал Бертон. — Майра Тарп живет на горе, в изоляции. В начале года у нее умер муж. Она ничего не знает.
«Вот тут вы ошибаетесь», — подумала Рэйвен.
Рикс отвлекся от стенда.
— Что все это означает?
— Кое-что, над чем я работаю.
Она не хотела обсуждать это в присутствии посторонних.
Рикс торопился уйти. Он чувствовал на себе пристальные взгляды. Пока Рэйвен платила по счету, Рикс еще раз всмотрелся в детские лица.
«Пропал вдруг средь бела дня, — говорила Рэйвен. — Точно так же, как твой брат».
Он резко повернулся и вышел на залитую ярким солнечным светом улицу. Свой красный «тандерберд» он припарковал за углом, где его не было видно с главной улицы Фокстона.
— О чем она говорила? — спросил Рикс у Рэйвен, когда та вышла. — Она упомянула Лоджию.
Рэйвен посмотрела вдаль, туда, где пряталась в тумане вершина горы Бриатоп. Сказанное Майрой Тарп о Лоджии не было для Рэйвен в диковинку. Она принимала эти истории за местные суеверия, но теперь подумала, нет ли в них доли правды.
— Местные жители верят: кто-то или что-то живет внутри Лоджии Эшеров. Когда ее закрыли?
— После смерти моего дедушки, в сорок пятом. Все комнаты остались как были, но там никто не живет.
— Вы уверены в этом? А что, если там прячется какой-нибудь бродяга? Или браконьер?
— Там нет электричества, нет света. Окна заложены кирпичами, и никто не отыщет дорогу в темноте.
— Лоджия заперта?
Он отрицательно покачал головой.
— Моя семья сочла это излишним. У нас не было проблем с браконьерами.
— То есть вы не знаете наверняка, что Лоджия необитаема? — настаивала Рэйвен. — В ней столько комнат, запросто можно спрятаться.
Рикс не ответил. Он понял, что собеседница права. В Лоджии сотни комнат, где может укрыться бродяга, а человек с ружьем легко обеспечит себя едой.
— Мне пора возвращаться в редакцию, — глянула на часы Рэйвен. — До завтра.
Рикс посмотрел, как она уходит, прихрамывая. Из его головы не шли фотографии детей, их улыбающиеся беззаботные лица. Дневной свет приобретал кровавый оттенок. Он поспешил за угол, к своей машине.
Когда Рикс ехал из Фокстона, в голове кружился вихрь беспокойных мыслей. «У шерифа Кемпа в офисе кипа дел… Пропал вдруг средь бела дня. Точно так же, как твой брат…»
«Страшила ходит по лесу, — внезапно подумал он. — Нет, нет. Это всего лишь сказка, жуткая история для промозглых октябрьских вечеров».
В воображении возник скелет. Он ужасно медленно раскачивался, и из глазниц капала кровь. В следующее мгновение Рикс вынужден был резко повернуть руль вправо, так как внезапно выехал на полосу встречного движения.
В миле от Фокстона Рикс глянул в зеркало заднего вида и заметил на дороге старенький коричневый фургон, который сопровождал его до следующего поворота, а затем, не доезжая до Эшерленда, резко свернул на грунтовую дорогу. «Самогонщик», — подумал Рикс. Он, вероятно, успел изрядно хлебнуть горного зелья.
Когда красный «тандерберд» скрылся из виду, коричневый фургон остановился, развернулся и направился обратно в Фокстон.
Глава 16
Ветер свистел и завывал за окнами Гейтхауза, ветки деревьев царапали луну, а Нора Сент-Клер-Эшер постепенно раскрывала Риксу свои секреты.
Был почти час ночи. Рикс читал дневник бабушки с восьми часов. Он, извинившись, удалился из игровой комнаты после того, как Кэт разгромила его в шахматы. Делая обдуманные точные ходы, она не рассказала Риксу, о чем говорила днём с Уоленом. Приходил Бун. Он играл сам с собой в дартс и выспрашивал, куда это Рикс уезжал. Но тот успешно отразил все попытки брата вызнать, чем он занимался. После обеда Бун ушёл в конюшню. Рикс, чтобы Паддинг не донимала его, загородил дверь своей комнаты креслом.
Сейчас Рикс сидел за столом и аккуратно переворачивал хрупкие листы. У Норы был ясный почерк и простой, без вычурности, стиль. Некоторые страницы слишком выцвели, не разобрать слов, но в воображении Рикса ее жизнь в Эшерленде была подобна изящной акварели. Он сумел увидеть Лоджию так, как ее описывала она: комнаты, коридоры, безукоризненные спальни, наполненные антиквариатом со всего мира, вощеные блестящие полы из дорогих сортов дерева, мириады окон всех форм и размеров. К январю 1920 года Нора окончательно смирилась с присутствием строителей, которые трудились от зари до зари. Лоджия увеличивалась.
Располагающими к лени весенними деньками она обожала кататься на лодке по озеру, обычно в компании с Норрисом Бодейном, и наблюдать за дикими лебедями, которые гнездились на северном берегу. Во время одной из таких прогулок, в апреле 1920 года, когда Эрик уехал по делам в Вашингтон, она заметила в Лоджии любопытную особенность. Рабочие рубили высокие сосны с северной стороны дома, чтобы возвести строительные леса, и там же в стене Лоджии от крыши до фундамента была кривая забетонированная трещина шириной по меньшей мере фута в два.
Когда она спросила об этой трещине, Норрис со своим заметным северокаролинским акцентом объяснил, что Лоджия под собственной тяжестью медленно погружается в остров.
Разлому уже много лет, и Эрик, чтобы он не расширялся, уравновешивает Лоджию новыми пристройками.
У Норы были собственные комнаты в восточном крыле, и она редко отваживалась выходить оттуда. Она несколько раз терялась в Лоджии и безнадежно блуждала по лабиринту комнат, пока ей не удавалось встретить кого-нибудь из слуг. Иногда Нора целыми днями не видела Эрика. Ладлоу был для нее не более чем призраком, которого она слышала по ночам, когда тот ходил по коридорам.
Рикс был очарован ею. Он наблюдал, как маленькая девочка становилась женщиной. Затаив дыхание, читал восторженное описание банкета на триста человек. Она негодовала, когда на трофейном «фоккере», привезенном из Англии после Первой мировой войны, Эрик пролетел мимо окон детской и испугал ребёнка. О маленьком Уолене она писала с любовью и нежностью.
«Маленький Уолен, — мрачно подумал Рикс. — О, Нора, если бы ты только могла видеть его сейчас!»
Ветер яростно хлестал по деревьям за окном. Рикс приближался к заключительным страницам дневника. Он стал поверенным Норы, ее последним компаньоном. Он читал, а время сдвигалось, раскалывалось и затягивало его в водоворот людей и событий.
Нора стояла на балконе в длинном белом платье и смотрела в угрюмое майское небо. Тучи выкатывались из-за гор, как товарные поезда, каждый из которых вез более тяжелый груз, чем предыдущий. Небо пронизывали тёмные нити, а вдали плясали быстрые вспышки молний. Когда капли дождя забарабанили по поверхности озера, Нора вернулась в спальню и закрыла балконную дверь. Прогремел гром, и стёкла в рамах задребезжали.
Она вышла из своей комнаты и направилась через коридор в детскую, где Мэй Бодейн присматривала за маленьким Уоленом. Ребёнок весело играл в колыбели. Мэй, жизнерадостная молодая ирландка с волнистыми золотыми волосами, стояла перед большим окном, любуясь водяной завесой над озером.
— Как поживает сегодня мой ангел? — весело спросила Нора.
— Отлично, мэм. — Нянька подошла к колыбели и улыбнулась Уолену. У этой симпатичной женщины со спокойными серыми глазами тоже был сын, которого назвали Эдвином. — Весел, как жаворонок.
Нора рассеянно посмотрела на своего милого мальчугана. Эрик уже заговаривал о новом ребенке, но Нора была не в восторге от такой перспективы. В постели Эрик был холоден и груб. Она вспомнила совет отца: «Дай ему время. Если упустишь свой шанс, то будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь».
Уолен смеялся и пускал пузыри, забавляясь с новой игрушкой.
Когда Нора увидела, что это, ее лицо застыло.
Игрушкой оказался маленький серебряный пистолет.
Она протянула руку и отобрала его у сына. Уолен захныкал.
— Что это? — недовольно спросила она. — Ты ведь знаешь, Мэй, что я не люблю оружие!
— Да, мэм, — нервно сказала Мэй, — но когда я вошла сегодня утром, пистолет уже был в колыбели. Уолену так нравится с ним играть, что я подумала…
— Кто это принёс?
— Я не знаю. О, мэм, он ужасно расстроен!
Нянька взяла рыдающего ребёнка и принялась укачивать.
Нора крепко сжимала в руке возмутительную игрушку. Она говорила Эрику, что не хочет, чтобы ее сын связывался с оружием, даже игрушечным, до тех пор, пока ему не представится возможность увидеть, каким разрушительным оружие может быть. Нора была взбешена тем, что муж так открыто пренебрег ее пожеланием.
— Черт побери, — фыркнула она, и Мэй недоумевающе уставилась на нее. — Я не позволю ему обращаться со мной подобным образом!
Выскочив из детской, Нора быстро пошла по коридору к лестнице, которая должна была привести ее на другой этаж, в личные апартаменты Эрика.
По окнам колотил дождь, с балконов бежали потоки воды. Когда Нора поднималась по ступенькам, ее ослепила вспышка молнии, а гром прогремел так близко, что показалось, будто вся Лоджия заходила ходуном, как корабль в бурю.
На третьем этаже тусклый свет, сочившийся сквозь грязные окна, придавал этой части Лоджии вид омерзительного капища, где поклоняются какому-нибудь языческому божеству. На стенах висели дробовики, карабины и пистолеты, сделанные Эшерами. В широких коридорах стояли пушки.
В тени притаились чучела животных: медведи, олени, львы, тигры. Настоящий зверинец. Когда Нора проходила мимо, ей казалось, что стеклянные глаза пристально следят за ней. Она не раз оборачивалась, чтобы убедиться, что за ней никто не идет. Коридор свернул налево, затем направо и привел ее к ряду дверей в каменной стене и к узкой лестнице, ведущей наверх, в кромешную темноту. Там, в глубине мансарды, мерно, как сердце, стучали молотки рабочих.
Раскат грома напомнил ей канонаду той ужасной июльской ночи почти годовой давности.
— Эрик! — Зов Норы покатился по коридору, отражаясь от стен, и, превратившись в шепот, вернулся к ней.
Через несколько минут Нора поняла, что где-то не там свернула. Все было незнакомо. Снова и еще сильнее ударила молния. Дюжина хрустальных сов на встроенных в стену подставках задрожала, а одна свалилась и со звуком ружейного выстрела разлетелась на мелкие кусочки.
— Эрик! — снова закричала Нора, и в ее голосе появилась паническая нотка.
Она продолжала идти вперёд и теперь уже искала лестницу вниз. Никого из слуг Нора не видела, а все окна, мимо которых проходила, были покрыты пленкой воды. Стук молотков продолжался, замирая и усиливаясь почти в такт с раскатами грома.
Она окончательно заблудилась. Хищники у стен беззвучно рычали на нее, а впереди на пути стояло чучело льва. Его зеленые блестящие глаза смотрели вызывающе, как бы предлагая подойти поближе. Нора свернула в другой коридор, где вдоль стен висели средневековое оружие и латы. В конце виднелась тяжёлая дверь. Женщина распахнула ее и снова позвала Эрика. Ответа не последовало, но молотки теперь стучали громче.
Перед ней открылась винтовая металлическая лестница, ведущая вверх, к белой двери в двадцати футах. Эти молотки, казалось, стучали прямо по голове. Осторожно переставляя ноги, женщина поднялась по лестнице и протянула руку, чтобы открыть дверь.
Но тут остановилась. Дверь была обита толстой белой резиной, а ее медная ручка потускнела от частых прикосновений. Когда Нора дотронулась до нее, по руке прошла холодная дрожь. Но дверь была заперта. Женщина собралась было постучать и попытаться под какофонию грома и молотков позвать на помощь, но тут щелкнул замок.
Дверь стала медленно отворяться. Нора отступила. Из помещения сочился тошнотворный сладковатый запах разложения. Внутри была кромешная тьма.
— Что такое? — прошептал тихий грубый голос.
— О! — воскликнула Нора. — Вы испугали меня. — Внутри она абсолютно ничего не видела. — Какой ужасный стук!
Почему он никак не прекратится!
— Пожалуйста, — умоляюще сказал голос, — говорите как можно тише.
— Я… не хотела вас беспокоить. — Неожиданно до нее дошло. — Это… мистер Эшер?
Тишина. Затем:
— Вы опять заблудились?
Она кивнула.
— Я пыталась найти Эрика.
— Эрик, — тихо повторил Ладлоу Эшер. — Дорогой Эрик. — Дверь открылась пошире, и за ее край ухватилась рука. Пальцы были иссохшие, с длинными поломанными ногтями. Прошло больше двух месяцев с тех пор, как Нора последний раз видела Ладлоу, полагая, что он по-прежнему живет в стеклянном куполе. Этой комнаты Нора никогда раньше не видела. — Я люблю гостей, — сказал он. — Не желаете зайти? — Нора колебалась, и он спросил: — Вы ведь не боитесь?
— Нет, — соврала она.
— Хорошо. Вы храбрая. Я всегда любил вас за это. Входите, и мы поговорим… только я и вы. Ладно?
Нора медлила. Сбежать? Это выглядело бы глупо. Да и с чего бы ей бояться Ладлоу Эшера? Он старик. По крайней мере, подскажет ей, как выбраться из этого жуткого места. Она вошла в комнату, и Ладлоу, очертания которого во мраке были практически неразличимы, закрыл за ней дверь. Когда щелкнул замок, у Норы аж захватило дух.
— Не бойтесь, — прошептал он. — Дайте руку, я провожу вас к креслу.
Он взял ее за руку, и Нора с трудом подавила желание вырваться. Кожа Ладлоу была холодной и скользкой. Он провёл ее в другой конец комнаты. — Теперь можете сесть. Хотите стаканчик шерри?
Нора нашла кресло и села.
— Нет, спасибо. Я… могу остаться лишь на несколько минут.
— Ну что ж… Вы не будете возражать, если я выпью?
Он откупорил бутылку и налил.
— Как вы можете здесь видеть? Ведь тут ужасно темно!
— Темно? Ничего подобного. — Он тяжело вздохнул. — Для меня свет просачивается сквозь швы в этих стенах. Он сочится из каждой поры вашего тела. Ваши глаза ослепительно сверкают. А обручальное кольцо на вашем пальце раскалено, как метеор. Я мог бы греться его теплом. Прислушайтесь к стуку молотков, Нора. Прекрасная музыка! — Это было сказано с сарказмом.
Она прислушалась. В этой комнате стук молотков был совсем не слышен, зато раздавались другие звуки, они напоминали приглушенный стук сердец. Некоторые «сердца» бились громче прочих, другие — резче. Шум, казалось, исходил отовсюду, даже от самих стен. Она слышала щелканье механизмов и слабый звон цепей.
— Мои часы, — сказал Ладлоу, как будто прочитав ее мысли. — В этой комнате шестьдесят пять напольных часов. Вначале их было за сто, но, увы, они ломаются. Звук уходящего времени успокаивает меня, Нора. По крайней мере, он заглушает шум пил и молотков. О, вы только послушайте рабочих в мансарде! И эту бурю тоже! — Его дыхание внезапно сбилось; когда он заговорил опять, в голосе чувствовалось напряжение. — Вот сейчас молния ударила очень близко к дому, и гром был сильнее.
Нора не слышала ничего, кроме тиканья часов. Комната была без окон, а стены, похоже, толщиной в несколько футов.
Но в какой части дома находится это помещение, точно сказать она не могла.
— Вы, конечно, знаете, что я умираю? — спокойно проговорил Ладлоу.
— Умираете? От чего?
— Это… особенная болезнь. Я думал, Эрик уже объяснил вам. Он расскажет. Не хочу портить ему удовольствие.
— Я не понимаю. Если вы больны, то почему здесь один, в темноте?
— Это, моя дорогая, как раз потому, что я… — Он умолк. — Гром, — с усилием прошептал он. — Боже мой, вы слышали?
— Нет. Абсолютно ничего.
Он молчал, и у Норы создалось впечатление, будто Ладлоу чего-то ожидает. Не дождавшись, старик с шипением выдохнул сквозь зубы:
— Я ненавижу грозы и эту проклятую долбежку. Она не смолкает день и ночь. Эрик разрушает комнаты и вновь их отстраивает. Он сооружает коридоры, упирающиеся в каменные стены. Строит лестницы, которые никуда не ведут. Все это из-за меня, разумеется. О, Эрик хитер! Он пытается убить меня, понимаете?
— Пытается вас убить? Как?
— Шумом, моя дорогая, — сказал Ладлоу. — Бесконечным изматывающим шумом. Стуком молотков и визгом пил, не смолкающим никогда. Даже нелепое представление в День независимости было устроено для меня. Та канонада чуть не довела меня до самоубийства.
— Вы ошибаетесь. Эрик пытается уравновесить Лоджию.
С северной стороны есть трещина…
Ладлоу перебил ее невеселым смехом.
— Уравновесить Лоджию? Вот это здорово! Возможно, он сказал так рабочим, но это ложь.
— Лоджия погружается в землю. Я сама видела трещину.
— О, трещина есть, совершенно верно. Я тоже ее видел. Но Лоджия никуда не опускается, моя дорогая. Лоджию повредило землетрясение… когда же это было? В тысяча восемьсот девяносто втором году. Или в девяносто третьем. Точно не помню. Мы находимся в месте, чувствительном к подземным толчкам.
Нора вспомнила о дрожавших на своих подставках хрустальных совах, одна из которых разбилась.
— Эрик пытается меня убить, — прошептал Ладлоу, — потому что он хочет этого.
Что-то коснулось ее плеча, и она испугалась. Нора быстро протянула руку и ощутила скользкую и гладкую поверхность черной трости, которую всегда сжимал в руке Ладлоу.
— Внутри у него из-за этого все горит. Знаете, чего он хочет? Власти. Над поместьем, над фабриками, над всем. Даже над будущим. У меня нет выбора, кроме как передать это Эрику, хотя я и боюсь последствий. — Он убрал трость с ее плеча. — Вы видите, Эрик хочет ускорить мою смерть, и он может… — Она почувствовала, как старик внезапно напрягся. — Гром! О боже, гром! — проскрежетал он.
На этот раз Нора тоже его услышала. Это был слабый далёкий раскат, заглушенный каменными стенами. Она знала, что там, снаружи, яростно бушевала гроза.
— Подождите, — едва слышно произнес Ладлоу. — Не двигайтесь.
— В чем дело?
— Тихо! — прошипел он.
Повисла тишина. Затем Нора услышала, как бутылки шерри стукнулись друг о друга. Через несколько секунд женщина почувствовала, что стул вибрирует. Дрожь прошла вверх по ее телу до самой макушки. Деревянный пол заскрипел и застонал. Часы, стоявшие повсюду в этой странной комнате, нестройно звякнули. Затем, так же внезапно, вибрация прекратилась.
— Этот дурак пытается притягивать молнии шпилями на крыше, — хрипло сказал Ладлоу. — Вы почувствовали? Дрожь.
Теперь она кончилась, но я полагаю, много кухонной посуды и несколько окон разбиты. Вот болван! Он не понимает, что играет с огнём!
Речи Ладлоу напоминали бред сумасшедшего.
— В вашей руке пистолет. Зачем он вам? Я думал, что вы ненавидите оружие.
— Кто-то положил его в колыбель Уолена. — Нора снова рассердилась. — Эрик знает, я не хочу, чтобы моему сыну показывали оружие, и не собираюсь с этим мириться.
— Мне жаль вашего сына, — сказал Ладлоу. — Я знаю, что Эрик желает завести нового ребёнка. Он хочет плодить детей, как чистокровных лошадей. Не позволяйте ему этого, Нора.
Ради вашего собственного благополучия, сопротивляйтесь.
— Почему?
— Почему? Почему? — грубо передразнил он. — Потому что я вам говорю! Слушайте хорошенько. Если у вас будет двое детей, один из них умрет. Если трое, погибнут двое. В конце концов лишь один избежит расправы. — От этого слова Нора вздрогнула. — И этот один, — прошептал Ладлоу, — унаследует ворота в ад. Избавьте себя от горя, Нора. Откажитесь носить нового ребёнка.
— Вы… вы не в своем уме! — запротестовала женщина.
Темнота сжималась вокруг нее, поглощала, душила. Она чувствовала смрад гниения, исходящий от Ладлоу, похожий на запах сырой зеленой плесени.
— Уезжайте из Эшерленда, — сказал он. — Не спрашивайте почему. Уезжайте сегодня же. Сию минуту. Забудьте Уолена. Вы ничего не сможете для него сделать. Вы не заслуживаете, чтобы вас затянуло в ад.
Нора встала с кресла, ее лицо пылало от гнева. Она ударилась бедром о стол, отступила и задела еще что-то из мебели.
— Бегите, Нора. Бегите без оглядки… О, этот стук!
Ей стало ясно, почему Эрик держит отца в этой комнате. Потому, что тот сошел с ума. Она на ощупь пошла к двери, наткнулась на стол; упали бутылки. Добравшись до двери, Нора принялась искать замок, но никак не могла его найти. Ей показалось, что старик подходит к ней сзади, и она закричала в темноту:
— Не подходите ко мне! Не прикасайтесь, черт вас подери!
Но Ладлоу оставался на другом конце комнаты. Он тихо, с болью вздохнул.
— Я не хотел вам говорить, — произнес он, и голос был почти нежным, — но скажу. Это может спасти ваш разум и, возможно, душу. Видит Бог, мне нужно сделать хоть одно хорошее дело.
— Выпустите меня отсюда! — Нора все шарила по двери в поисках замка.
— Эрик вас не любит, — сказал старик. — И никогда не любил. Ему нужна жена, чтобы плодить детей, будущих Эшеров.
Вы прибыли сюда в соответствии с соглашением, и прибыли не с пустыми руками. Эрик всегда увлекался скачками. У конюшен вашего отца отличная репутация. Эрик и ваш отец заключили контракт. Он купил вас, Нора, вместе с четверкой лошадей, которые нужны ему для выведения победителя в дерби Кентукки. Ваш отец получил три миллиона долларов в день свадьбы, и сверх того ему причитается по миллиону за каждого ребёнка, которого вы родите Эрику.
Рука Норы замерла на замке.
— Нет, — сказала она.
Она вспомнила слова отца: «Дай ему время. Если упустишь свой шанс, то будешь сожалеть об этом всю оставшуюся жизнь». Даже когда отец узнал, что она несчастлива, он понуждал ее оставаться с Эриком Эшером.
— Зачем?
— Я подписал чек и направил его в конюшни Сент-Клер, — раздался голос из темноты. — Вы для Эрика просто мясо. Тело для размножения. Когда вы перестанете приносить пользу, он отошлет вас пастись в одиночестве. Верьте мне, Нора.
Умоляю, бегите из Эшерленда!
— Это мой дом, — храбро сказала она, хотя слёзы застилали глаза. — Я жена Эрика Эшера.
— Вы его кобыла, — ответил Ладлоу. — И не верьте ни на секунду, что хоть один квадратный дюйм Эшерленда будет когда-либо принадлежать вам.
Она отперла дверь и рывком распахнула ее. Сумрачный свет ослепил Нору. Она обернулась, чтобы посмотреть на Ладлоу Эшера.
Он был истощен до крайности и походил на скелет, одетый в черный костюм в полоску и серый широкий галстук.
Его желтовато-белое лицо покрывали какие-то струпья. Жидкие седые волосы падали на плечи, но на макушке сверкала лысина. В правом кулаке была зажата фамильная трость. Пристально глядя на хозяина Эшерленда, Нора испытала странное чувство жалости, несмотря на то что увиденное ужаснуло ее. Его глубоко посаженные глаза смотрели на Нору, и в них, как в жерле доменной печи, горело красное пламя.
— Ради бога, — сказал он, и в горле булькнула мокрота, — бегите из Эшерленда!
Нора уронила игрушечный пистолетик и побежала. Она чуть не свалилась с коварных ступеней, затем промчалась по коридорам и спустилась по первой попавшейся лестнице. Минут через двадцать она наткнулась на пару сплетничающих горничных.
В тот вечер за ужином Нора сидела за длинным столом и наблюдала, как Эрик поглощал тушеную говядину. На его пиджак и рубашку летели брызги. Он позвонил и потребовал следующее блюдо и бутылку каберне.
За десертом — была подана ежевика в сахаре — Эрик прервал пиршество, чтобы сказать ей, что его новый жеребец, с которым он сейчас работает, прекрасный гнедой по имени Король Юга, уже показывает скорость и уверенность победителя дерби Кентукки. Король Юга, напомнил он, произведен от Рыжего Донована, одного из жеребцов, подаренных ее отцом на свадьбу. Эрик слизнул соус с усов, налил себе вина и торжественно пообещал, что кубок дерби 1922 года будет стоять в конюшне Эшеров.
К Норе подошел слуга с серебряным подносом. Лежавший на нем предмет был покрыт белым шелковым платком. Лакей поставил поднос и удалился без объяснений.
— Что там? — спросил Эрик. — Что тебе принёс Фостер?
Нора приподняла уголок платка. На подносе лежал игрушечный пистолет, который она обронила в комнате Ладлоу.
Под ним — листок бумаги. Она отодвинула пистолет, взяла листок и развернула.
Это был погашенный банкирский чек на три миллиона долларов, датированный вторым марта 1917 года. Внизу стояла угловатая подпись Ладлоу Эшера. Получателем значились конюшни Сент-Клер.
— Что там, черт возьми? Не смей таить от меня секреты!
Зажав чек в кулаке, Нора взяла игрушечный пистолетик и пустила его изо всех сил по длинному столу. Он, вертясь и сверкая в свете великолепных канделябров, заскользил к Эрику, преодолел футов тридцать и стукнулся о его тарелку.
— Как это понимать? — сказала Нора. — Ах ты, мерзавец!
Эрик расхохотался. Он никак не мог остановиться. Отсмеявшись, поднял бокал и сказал:
— За нашего второго ребёнка!
На этом тетрадь заканчивалась, и Рикс ее закрыл. В библиотеке должно быть продолжение, подумал он. Наверняка оно лежит в одной из тех картонных коробок. В этой истории осталось несколько пробелов. Что сказала Нора после того, как поняла, что Ладлоу говорил ей правду? Как ей удалось противиться желанию Эрика иметь новых детей? И самое главное, что означало странное предупреждение Ладлоу? Во всяком случае, размышлял Рикс, Нора была права в отношении безумия старика. Было ясно, что жизнь в Тихой комнате Лоджии свела его с ума и боязнь грома была следствием обостренной чувствительности. Но что означают все эти разговоры о землетрясениях и трещине на северном фасаде Лоджии? Рикс решил, что нужно завтра пойти туда и самому все проверить.
Он взял дневник и осторожно вышел в коридор. Посмотрев по сторонам, как если бы переходил через рельсы и ожидал, что вот-вот налетит ревущий дизель, Рикс спустился вниз, прошел через игровую и курительную комнаты и отпер дверь в библиотеку.
Рикс положил дневник обратно в коробку и начал рыться в поисках нового материала. Он взял маленькую книжку в кожаном переплете, и она рассыпалась в руках.
— Черт побери! — пробормотал он и нагнулся, чтобы собрать страницы и засунуть их обратно в переплет.
— Ну и ну, — раздался голос у него за спиной. — Неужто я поймал вора?
Глава 17
Нью Тарп сидел один в передней своего дома. Огонь почти догорел, но ветер, гудевший в дымоходе, оживлял угольки. Керосиновая лампа, стоявшая на каминной полке рядом с фотографией отца, излучала ровный свет.
На дом с бешеной силой обрушивался ветер и, попадая в щели стен, издавал жуткий свист. Тарп не удивился бы, если бы хлипкая старенькая крыша внезапно сорвалась и, кружась, улетела ввысь. Свист ветра слишком уж похож на дудку Натана. Из-за поворота слышался хриплый лай Верди, большой рыжей гончей Клэйтонов.
Порезы все еще беспокоили его, хотя они прекрасно заживали под лейкопластырем. Он долго ворочался на своей койке, но сон все не шел. Перед мысленным взором стояло лицо городской женщины; в ушах звучало сказанное ею в кафе «Широкий лист». Мальчик никак не мог забыть тот стенд, а когда он представил фотографию Натана, как будто чья-то сильная рука сжала ему желудок.
Он уставился на лампу на каминной полке и понял, что никогда больше не увидит своего брата. Натана забрал Страшила. Когда он наносит удар, жертва не возвращается домой. Но почему это происходит? Кто такой Страшила и почему его никто не видел? Никто, дошло до Нью, кроме него. Он Глава семьи. Мог ли он как-нибудь помешать Страшиле утащить брата? Нью чувствовал себя таким беспомощным, таким слабым! Его руки сжались в кулаки, а сквозь мозг, казалось, прошел разряд гнева.
Керосиновая лампа вдруг задребезжала.
Нью прищурился. Шевельнулась лампа или нет? Волшебный нож спрятан под матрасом в его комнате. Когда он воткнулся в потолок над головой матери, та застыла, словно статуя, а ее лицо стало совершенно белым. Она тихо и коротко вздохнула, и в глазах блеснул страх. Затем ушла к себе, закрылась, и Нью слышал, как она там плачет. Несколько часов после этого мать с ним не разговаривала. Затем вернулась на кухню, напекла столько пирогов, сколько не пекла никогда, и все это время слишком уж весело болтала о том, как мужчины в конце концов найдут Натана, тот вернется домой и все будет как раньше и даже лучше, потому что Нью и Натан получили полезный урок, что надо приходить домой вовремя.
Либо я сошел с ума, решил мальчик, либо керосиновая лампа шевельнулась.
Но если это он заставил ее двигаться… тогда волшебство в ноже или в нем?
Он отогнал прочь все мысли о матери, Страшиле и брате. Завывание ветра превратилось в шепот. «Двигайся», — скомандовал он. Ничего не произошло. «Я сделал что-то неправильно, недостаточно сильно сосредоточился. Я не владею волшебством! Это все нож, в конце концов!» Но тут он представил, как лампа поднимается над каминной полкой все выше и выше, пока не достает до крыши. Нью сжал руками подлокотники кресла и подумал: «Поднимайся!»
Кресло под ним запрыгало, словно брыкающаяся дикая лошадь.
Он вскрикнул от изумления, но рук не разжал. Кресло, балансируя на одной ножке, яростно закрутилось и с грохотом упало на пол. Когда Нью выкарабкался из-под него, то обнаружил, что освещение в комнате изменилось.
Лампа.
Лампа поднялась с каминной полки примерно на три фута и парит под самой крышей.
— Боже! — тихо вымолвил Нью.
Но затем лампа начала падать, грозя разбиться о каминную полку. Он представил горящий керосин, дом в огне и сказал:
— Нет!
Лампа заколебалась, замедлила падение и очень мягко опустилась на свое место.
«Я схожу с ума, — подумал мальчик. — Или уже сошел.
Или я заколдован. Одно другого лучше».
Скрипнули половицы. Нью обернулся и обнаружил, что в комнате стоит мать. Одна рука была поднята к горлу. Она выглядела так, будто малейшее дуновение ветерка могло повалить ее, как столп из пепла.
— Это не нож, — только и смог он сказать. — Это я, мама.
— Да, — ответила она напряженным шепотом.
— Я заставил лампу двигаться. Точно так же, как заставлял нож. Что со мной происходит? Как вышло, что я могу это делать?
Его охватила паника.
— Я не знаю, — сказала Майра.
Затем медленно отняла руку от горла и долго стояла, уставившись на опрокинутое кресло. С видимым усилием она зашаркала вперёд и подняла кресло, поглаживая дерево руками, как будто ожидала нащупать что-нибудь живое.
— Мама, я заколдован. Это, должно быть, случилось, когда я упал в ту яму. Что бы это ни было, но началось все именно тогда.
Она покачала головой.
— Нет, Нью. Это началось не тогда. И если ты заколдован, то… значит, заколдован был и твой папа.
— Не понял, мама.
— Твой папа, — повторила она. Ее лицо было бледным, а взгляд бесцельно скользил по комнате. В трубе выл ветер, раздувая красные фонарики углей. — Твой папа был необычным человеком. Он был хороший, Нью, богобоязненный, но все же в нем была некая странность. — Она подняла глаза и встретилась с ним взглядом. — У него был сильный характер.
Подчас на него находило. Однажды рассердился на меня за что-то… я забыла… за что-то глупое, и мебель в доме запрыгала как кузнечики. Он разбивал окна, даже не дотрагиваясь до них. Один раз ночью проснулась и обнаружила, что твой папа стоит под дождем. Фары грузовика то зажигались, то гасли. Нью, — она моргнула, и рот искривился, — я клянусь тебе, что видела, как передняя часть грузовика поднялась над землей, точно у встающей на дыбы лошади. Затем грузовик опустился на место, очень медленно и аккуратно. У меня волосы поднялись дыбом, когда я думала, какими способностями обладает твой папа, если он умеет делать такие вещи.
Он почти ничего не рассказывал об этом, потому что, казалось, сам всего не понимал, но однажды признался, что проделывал такое еще в школе. Например, заставлял столы прыгать, а еще перекинул какого-то задиру через ограду, мысленно представив, как это происходит. Он говорил, что такие вещи не составляют для него труда, и он делает это с одиннадцати или двенадцати лет. Конечно, твой отец никому постороннему не говорил об этом, боясь пересудов.
— А что бы сказали люди, — спросил Нью, — если бы узнали обо мне? Что я проклят? Заколдован? Мама, почему это случилось со мной так внезапно? Пару дней назад, до падения в эту яму, я был таким же, как все. — Он покачал головой, сконфуженный и растерянный. — Теперь… Я не знаю, что со мной! Или почему я могу, например, двигать лампу, не прикасаясь к ней!
— Это я не могу объяснить. Твой папа всегда старался сдерживаться. Он говорил, что лишь однажды выложился на полную катушку, когда наткнулся на какую-то ржавую болванку, которую физическими усилиями поднять не мог. — Она кивнула в сторону лампы. — Я видела, что ты делал. Я видела этим утром нож и поняла: все, что было в твоем папе, есть и в тебе. Может, в Натане этого не было, а может, и было, кто теперь скажет? Я плакала, Нью, потому что это очень сильно меня напугало, напомнило мне, что мог делать твой папа. Он был хороший человек, но… мне кажется, что-то в нем было не таким уж и хорошим.
Нью нахмурился.
— Почему?
Мать подошла к окну и выглянула на улицу. За поворотом, в доме Клэйтонов, все лаяла Берди Спустя мгновение Майра ответила:
— Он всегда был нервным, Нью. Я не знаю почему. Он этого тоже не знал. Передвижение предметов силой мысли — это еще не все. — Она остановилась и выдохнула сквозь зубы: — Твой отец всегда мучился бессонницей. Он вставал посреди ночи и часами сидел в этой комнате, точно так же, как ты сегодня. Когда Бобби закрывал глаза, то видел страшные вещи:
огонь, разрушения и смерть. Это было так ужасно, что он не мог мне рассказывать… а я не могла слушать. Бобби видел, как раскалывается земля, туда валятся дома, горящие люди.
Это напоминало конец света, который происходил прямо перед его глазами.
Майра обернулась к сыну, и Нью поразился тому, какой слабой она выглядела. Он видел по затуманенному взору: у нее еще есть что сказать.
— Ему чудилась Лоджия, Нью. Он видел ее, всю залитую огнями, как будто внутри идет прием гостей, праздник или что-то в этом роде. В своих фантазиях он был одет в костюм и знал, что живет внутри Лоджии и у него есть все, чего только можно пожелать. Он говорил, что чувствует, как Лоджия затягивает его днём и ночью. А голос в его голове, самый прекрасный голос на свете, призывал спуститься в Эшерленд.
Бобби говорил, что больше всего на свете хочет войти в тот дом, но понимал, что если сделает это, то назад не вернется.
По крайней мере, не вернется прежним.
Нью замер. Мальчик чувствовал, что Лоджия затягивает и его. Именно поэтому он при любой возможности останавливался на Языке Дьявола, чтобы помечтать о жизни в Эшерленде. Он думал, что это лишь дурацкие грезы, но теперь не был в этом так уверен.
— Эшерленд — проклятое место, — сказала Майра. — А Лоджия — его злобная душа. Один бог знает, что происходит там внутри из года в год. Я расскажу тебе, Нью. Бобби подчинился зову и спустился в Эшерленд. Он долго стоял на берегу озера и смотрел на Лоджию. Когда твой отец вернулся домой, его лицо было белым как мел. Бобби сказал, что если когда-нибудь захочет покинуть наш дом после захода солнца, я должна буду держать его на мушке ружья, пока он не опомнится. Он был храбрый, Нью, но там, внизу, в этой Лоджии, было что-то такое, что влекло его к себе и чего он до смерти боялся, даже на ночь привязывался веревками к кровати.
Твой отец очень старался не показывать вам своего страха. Что бы ни было там, внизу, оно продолжало затягивать его и искушать. — Мать дрожащей рукой убрала с лица волосы и уставилась на догорающие угольки. — Он говорил… что изо всех сил старался не слушать Лоджию.
В горле у Нью пересохло, и он сглотнул.
— Чего он боялся, мама?
— Убить нас всех, — ответила она. — Поджечь дом, а затем найти старика.
— Старика? Ты имеешь в виду Короля Горы?
— Да. Найти Короля Горы и… не просто убить, Нью, а разорвать на куски, положить их в рюкзак и принести в Лоджию. Это позволило бы ему туда войти.
— Король Горы? Он ведь всего лишь сумасшедший старик… разве нет?
Майра кивнула.
— Бобби собирался подняться наверх, в руины, чтобы найти старика, но не успел — у него в руках взорвалась шина. Он хотел поговорить с ним, может, старик что-то знает о Лоджии. Но ему не представилась такая возможность. Я… никогда не говорила этого даже про себя. И больше никогда не скажу. Но я думаю… Лоджия каким-то образом причастна к смерти твоего отца. Она убила его, прежде чем он сумел добраться до старика.
— Нет, — сказал Нью, — это был всего лишь несчастный случай. Лоджия… не живая. Она ведь сделана из камня.
— Ты должен обещать мне, — умоляюще сказала мать, — что никогда не спустишься в Эшерленд. И никому не откроешь, что способен двигать предметы силой мысли. И самое главное — не говорить о Страшиле ни с кем, в особенности с проклятыми чужаками!
Нью не имел намерения идти в Эшерленд. Он был слишком ошеломлен своей недавно обретенной способностью и потому даже не помышлял кому-то о ней рассказывать. Но с последним требованием матери согласиться было трудно. Он чувствовал, что эта женщина, Дунстан, искренне хочет разузнать побольше о Страшиле; возможно, рассказав ей об увиденном, Нью хоть немного помог бы Натану или искупил свою Вину в том, что не смог вырвать брата из рук ужасного создания. Он — Глава семьи. Не настало ли время самому принять решение?
— Обещай мне, — сказала Майра.
От него потребовалось усилие, чтобы кивнуть.
Она, казалось, вздохнула с облегчением.
— Теперь тебе надо лечь и уснуть. Ссадины еще беспокоят?
— Чешутся немного.
— Рецепт снадобья, которым я тебя лечу, мне дал твой папа. Говорил, что оно может снять практически любую боль. — Стекло за спиной матери задрожало от ветра, и она опять вгляделась в темноту. Лай Берди сменился редким глухим тявканьем. — Что-то нынче собака разлаялась. Должно быть, ветер напугал. Твой папа много знал о погоде. Он мог просто сидеть, наблюдая за облаками, и точно сказать, в какую минуту пойдёт дождь. — Ее голос стал грустным, она прижала пальцы к холодному стеклу. — Знаешь, Бобби верил, что его отец был моряком. Капитаном или даже адмиралом. Когда он подрос, ему нравилось читать о путешественниках, о людях, которые уплыли из Англии в поисках лучшей доли.
Он частенько мечтал о судах с наполненными ветром белыми парусами. А ведь твой отец, наверное, никогда не видел океана, если не считать картинок. Он любил жизнь и был хорошим человеком.
Ветер снова завыл в трещинах стены, и Нью услышал в нем свист игрушечной дудки своего брата.
— Вторую ночь подряд сильный ветер, — сказала Майра. — Твой папа всегда говорил, что это к дождю на несколько дней. — Она взглянула на потолок. — Надо бы крышу подремонтировать, пока не ударили холода.
— Да, мама.
Несколько секунд она смотрела на Нью, затем сказала:
— Иди в постель.
— Сейчас.
— Мы еще завтра поговорим, — пообещала мать, и оба знали, что она имеет в виду.
Затем Майра повернулась и вышла из комнаты. Нью слышал, как за ней закрылась дверь.
Он снова опустился в кресло. Внутри у него все дрожало, а в голове царил беспорядок. Почему отец умел делать такие вещи? И почему он сам неожиданно оказался способен на это, если долгие годы был таким же, как все? Для его рассудка это было слишком сложным. Летающие ножи, парящая в воздухе лампа, прыгающая мебель, грузовик, встающий на дыбы, словно дикий жеребец, — все это колдовство, которое под силу лишь самому дьяволу.
Ни для кого не секрет, что зло бродит по горе Бриатоп в разных обличьях, начиная от Страшилы и заканчивая черной пантерой, известной среди местных жителей под кличкой Жадная Утроба. Их никогда не видели, но все знали, что они таятся в темноте.
Кем же на самом деле был папа? Нью посмотрел на фотографию, стоявшую на каминной полке. Какие силы скрывались за образом Бобби Тарпа? И что пыталось заманить его в Эшерленд обещаниями богатства и роскоши?
Нью казалось, будто его спина сгибается под тяжестью этих размышлений. Он еще немного подумал, но мысли все крутились на одном месте. Тогда мальчик встал, взял с каминной полки лампу и пошел в свою комнату. Раздеваясь и задувая огонь, он услышал вой Берди. Тот продолжался почти минуту, а затем внезапно оборвался. После этого Нью больше не слышал пса.
А в густом лесу через дорогу от домика Тарпов уже более часа стояла какая-то фигура. Затем она медленно повернулась и исчезла в ночи.
Глава 18
— Да, сэр, — сказал Логан Бодейн, — похоже, вы находитесь там, где не должны быть.
Он стоял, опершись о стену прямо у дверей библиотеки, и его лукавая ухмылка сводила Рикса с ума. Логан был одет в униформу дома Эшеров — тёмные широкие брюки, светло-голубая рубашка, галстук в полоску и серая куртка. Но он уже проявил себя. Галстук отсутствовал вовсе, ворот рубашки был расстегнут, а куртка помята. На лоб падала прядь медно-рыжих волос, а холодные голубые глаза глядели невесело.
При первом звуке его голоса Рикс выпрямился. У его ног были разбросаны страницы.
— Что ты здесь делаешь? — решительно спросил он.
На смену испугу пришёл гнев.
— Решил прогуляться перед сном. Увидел свет в этой комнате с круглыми столами и услышал, как вы здесь шарите.
— Гейтхауз тебя не касается, — огрызнулся Рикс.
— Прошу прощения, сэр, но я понимаю это иначе. Мне сказали, что я должен управлять всем поместьем. Видите? — Логан достал связку ключей и позвенел ею. — Между прочим, я надеялся, что вы оцените мою бдительность. В наши дни невозможно быть слишком осторожным. — Он стал бродить по библиотеке, разглядывая книги на полках. Взгляд скользнул по висящему оружию, и Логан присвистнул. — Старинные, да? Антиквариат и все такое.
— Эдвин знает, что ты шляешься по поместью?
— Не шляюсь, — возразил Логан и снова улыбнулся, — а совершаю обход. — Он протянул руку и снял со стены револьвер «Марк III». — Тяжелая пушка. Ни черта не попадешь из такой огромной дуры.
— Я, пожалуй, позвоню Эдвину и скажу, что ты мне досаждаешь. — Рикс потянулся к телефону на ореховом письменном столе.
— Вы ведь не хотите этого делать, мистер Эшер. Вы совершенно напрасно разбудите Эдвина и Кэсс. Убедиться, что на ночь все хорошо заперто, — моя служебная обязанность.
Вот почему дядя дал мне ключи.
Рикс оставил эти слова без внимания. Он набрал номер Эдвина и стал ждать. Теперь, возможно, этого подонка вышибут из Эшерленда пинком под зад. Трубку не брали. Рикс взглянул на часы. Без десяти два.
— Что ж, валяйте. — Логан пожал плечами, крутанул барабан револьвера и повесил его обратно. Он заметил разбросанные страницы и подошел посмотреть на картонные коробки. — Довольно странное занятие — в два часа ночи сидеть в библиотеке.
Кто-то взял трубку.
— Дом Бодейнов, — сонно сказал Эдвин.
В этот момент Рикс понял, что совершил ошибку. Конечно же, проверять, все ли заперто на ночь, входит в обязанности Логана — это ему велел делать Эдвин, вручая ключи. Как Рикс объяснит свое пребывание в библиотеке в столь позднее время, тем более если Логан скажет, что Рикс рылся в старых документах? Эдвин сразу поймет, что он замыслил. Управляющий ведь давал присягу; он может счесть своим долгом донести либо Уолену, либо Маргарет.
— Дом Бодейнов, — повторил Эдвин, и в его голосе появились нотки раздражения.
Логан взял из коробки книгу и внимательно посмотрел на Рикса. «Чтоб тебя!» — подумал Рикс и положил трубку на рычаг.
— Никто не отвечает, — сказал он. — Да и не хочется будить их из-за тебя.
— Ага, Эдвин спит как убитый, я через стену слышал его храп. — Взгляд юноши пронизывал Рикса насквозь, и он понял по выражению лица парня, что тот заметил ложь.
— Уходи, — сказал Рикс, — и покончим с этим.
— Что за хлам? — Логан кивнул на коробки. — Альбомы с вырезками?
— И они тоже.
— Эдвин мне сказал, что вы книги пишете. А здесь чем занимаетесь? Материалы какие-нибудь изучаете?
— Нет, — сказал Рикс чересчур поспешно. — Просто спустился за книгой, чтобы почитать.
— Вы, должно быть, сова, как и я. Ого! Фотографии! — Управляющий запустил руку в коробку и вытащил ворох пожелтевших снимков.
— Поаккуратнее с ними, хрупкие.
— Да, на вид жутко старые. — Однако Логан обращался с ними так, будто они были крепче дубовой коры. Рикс заметил, что это различные виды Лоджии. Фотографии были мятые, ломаные, помутневшие от времени. — Большой старый дом? — спросил Логан. — Готов спорить, что в нем можно разместить с десяток фабрик. Эдвин сказал, там лет сорок никто не живет. Почему?
— Так решила моя мать.
— Готов поспорить, в нем можно заблудиться, — сказал парень, и Рикс внутренне напрягся. — Там есть потайные комнаты и все такое. Вы когда-нибудь были внутри?
— Один раз, давно.
— Эдвин обещал провести меня туда. Показать, как вы, Эшеры, раньше жили. Пьянки устраивали грандиозные, я слыхал.
Рикс не знал, как Эдвин собирается обтесывать этого кретина. Его хамство действовало на нервы. Да окончил ли он хотя бы школу? Смешно было даже думать, что этот человек займет место Эдвина!
— Почему бы тебе не уйти? — спросил Рикс.
Логан положил фотографии на стол и молча уставился на него. За его плечом Рикс увидел портрет Хадсона, он тоже бесцеремонно таращился. Наконец Логан моргнул и сказал:
— Я вам не слишком нравлюсь?
— Верно.
— Почему? Потому что Эдвин хочет ввести меня в курс дела?
— Ты правильно понял. Полагаю, ты к этому не пригоден.
Ты надменен, груб и неряшлив. И сомневаюсь, что тебе так уж хочется трудиться в Эшерленде не за страх, а за совесть. Для тебя это лишь способ вырваться из колеи. Не пройдет и месяца после отставки Эдвина, как ты прихватишь, что плохо лежит, и сбежишь.
— Да зачем это мне? Местечко здесь, похоже, денежное. Конечно, работы невпроворот, но не руками же вкалывать. Надо организовывать чужой труд и смотреть, чтобы никто не отлынивал. Эдвин говорит, надо дать всем понять, что ты босс, но при этом не слишком давить — вот в чем секрет успеха.
Мол, главное — предвидеть проблемы и решать их в зародыше. Жалованье хорошее, у меня будет собственный дом, машина, к тому же предстоит водить хозяйский лимузин. С какой стати я должен от всего этого бежать?
— А с такой стати, — спокойно ответил Рикс, — что ты не способен управлять Эшерлендом. Мне все равно, Бодейн ты или нет. У тебя нет ни вкуса Эдвина, ни его манер, ни образования. Ты знаешь это не хуже меня, и я не понимаю, почему этого не видит Эдвин.
— Я справлюсь. Быть может, я не такой благовоспитанный, как Эдвин, но я своего добьюсь. Я вкалывал как проклятый на конвейере и два года подряд получал приз за лучшую производительность труда. Никто и никогда не обвинял меня в отсутствии желания работать. Я усвою все, чему Эдвин меня научит, и буду старательно работать.
— Посмотрим.
Логан пожал плечами. Все, что хотел, он сказал, а мнение Рикса его не слишком волновало. Он направился к двери, но остановился и оглянулся.
— Если вам случится ночью выходить из дома, — тихо сказал он, — будьте очень осторожны.
— Как прикажешь тебя понимать?
— Никогда не знаешь, что может встретиться в темноте. Я слышал, в лесу бегают разные дикие звери. Старушка Жадная Утроба может решить, что неплохо бы закусить и в полночь. Или, не ровен час, на Страшилу наткнетесь. Так что если пожелаете выйти после захода солнца, лучше позовите меня. — Логан слегка улыбнулся. — Спокойной ночи, мистер Эшер. — Он вышел из библиотеки, затворив за собой дверь.
Рикс нахмурился и тихо выругался. Он знал, что местные жители называют Жадной Утробой мифическую пантеру, которая якобы бродит по Бриатопу. Лишь несколько охотников мельком видели ее. Причем до того перепугались, что их рассказы, напечатанные, разумеется, в «Демократе», изобиловали нелепостями. Это создание якобы величиной с машину и двигается так быстро, что можно заметить лишь пятно. Один бедолага, который будто бы видел ее вблизи, клянется, что это не совсем черная пантера, а жуткая помесь хищной кошки и рептилии. У нее, дескать, хвост как у гремучей змеи, холодные глаза без век, точно у ящерицы, и раздвоенный язык, по-змеиному выстреливающий из пасти. Если там и живет пантера, то это, должно быть, старый и немощный потомок зверей, которые сбежали ночью из зоопарка Эрика Эшера, когда тот по неизвестным причинам поджег его.
Рикс, встревоженный приходом Логана, наудачу вытащил из коробки пару книг. Там же лежала пачка старых писем, перехваченная резинкой, ее он тоже прихватил. Затем просмотрел снимки, которые Логан положил на стол.
Это были фотографии Лоджии не только снаружи, но и внутри: гигантские комнаты, обставленные громоздкой, обитой кожей или мехом мебелью и украшенные старинными гобеленами. Везде доспехи, охотничьи трофеи, огромные хрустальные люстры. На обороте фотографий выцветшими чернилами были написаны названия помещений: «Салон для гостей», «Комната для завтрака», «Гостиная второго этажа» и «Главная галерея». «Морская комната» была заполнена моделями судов, корабельными штурвалами, якорями и прочей мореходной утварью. В «Арктической комнате» стояло в угрожающей позе чучело белого медведя, а с потолка свисали декоративные сосульки. На стенах сумрачной «Оружейной комнаты» висели сотни пистолетов и ружей — образцы производимого Эшерами оружия, а в центре стояло чучело бизона.
Рикс взял в руки сильно помятую и выцветшую фотографию, на которой была маленькая девочка, сидящая за огромным белым роялем. Ее пальцы застыли на клавиатуре, а улыбающееся лицо смотрело в объектив. На девчушке было кружевное платье с длинными рукавами, а ее ножки в остроносых ботинках нажимали на педали рояля. У нее были длинные тёмные волосы и красивые миндалевидные глаза, выдающие ее восточное происхождение. Ее прекрасное лицо, казалось, было высечено из слоновой кости. На обороте четкими, почти печатными буквами значилось просто: «Мой ангел». Рикс знал, что это Шанн Эшер, дочь Арама от его жены, уроженки Востока.
Но следующая фотография заинтересовала Рикса еще больше.
На ней Эрик сидел в покрытом густым белым мехом кресле. К нему была прислонена черная трость. Эрик взирал на камеру, как король на члена палаты общин. На его левом колене сидел мальчик четырех или пяти лет, одетый в тёмный костюм с маленьким галстуком в полоску. У ребёнка были светлые волнистые волосы. Он радостно улыбался и тянулся к объективу.
Позади Эрика стояла высокая светловолосая женщина с красивым, но напряженным лицом. Ее глаза были темными и загадочными, словно таили какую-то печаль. Высокую прическу удерживала тиара с бриллиантами. На руках у нее сидел младенец, которому, вероятно, было не больше года.
Рикс перевернул фотографию. На обороте неровным почерком Эрика было написано: «Уолен и Симмс. Август 1923 года».
«Боже мой, — подумал Рикс. У мальчика были глаза его отца, а копна волнистых волос лучилась светом и здоровьем. — Но кто такой Симмс? Младенец на руках у женщины? А женщина? Нора Сент-Клер-Эшер, баюкающая второго ребёнка?
Имя Симмс можно трактовать двояко — мальчик это или девочка?»
Рикс встретил это имя в первый раз. Неужели на фотографии родной брат Уолена? Рикс всегда думал, что Уолен — единственный ребёнок в семье. Что случилось с этим младенцем и почему Уолен никогда не упоминал про Симмса?
Взгляд Норы Эшер, если, конечно, это была она, буквально пронзал его. Она была красивой, как Рикс себе и представлял, но в ее лице была какая-то безучастность, безжизненность.
Рассеянный взгляд Эрика отражал праздную, самодовольную скуку.
Рикс сунул фотографии в одну из книг. Он хотел разузнать о Симмсе побольше. Возможно ли, что у него есть живой дядя или тетя, а он даже не слышал об этом?
Количество вопросов без ответов множилось, и Рикс вдруг осознал, какой необъятный материал ему предстоит разобрать и разложить по полочкам. Он должен увидеть рукопись Дунстана!
Рикс выключил свет и вышел из библиотеки, заперев за собой дверь. В тиши своей спальни он всмотрелся в радостное отцовское лицо на фотографии и испытал такое потрясение, что к горлу подступил комок. Оказывается, Уолен Эшер был человеком, а когда-то даже улыбающимся ребёнком, и не знал, какое будущее его ждёт. Что превратило его в разлагающегося монстра, который лежит наверху? Просто течение времени или нечто иное?
Когда Рикс в конце концов заснул — беспокойно, постоянно вздрагивая от воя сквозняка, — он увидел сон.
Рикс снова заблудился в коридорах Лоджии, где гулял ветер. Он чувствовал ее тяжесть — как будто огромный кулак был занесен над ним для удара. Впереди во мраке находилась единственная закрытая дверь, и, когда Рикс приблизился к ней, он обнаружил серебряный круг, на котором была выгравирована ревущая пасть льва. Он видел, как его рука вытянулась и схватилась за этот круг, оказавшийся вдруг обжигающе холодным. Круг начал уменьшаться в размерах.
Дверь распахнулась. Внутри, как жуткий маятник, качался скелет с кровавыми глазницами, отсвечивающий красным. Весь пол заливала кровь, она струилась широкими ручьями. Рикс отпрянул и попытался закричать, но голос ему не повиновался. Он чувствовал, как кто-то приближается к нему из коридора — большой, тёмный и жуткий — и бежит невероятно быстро.
И тут, оттолкнув пластмассовые кости в сторону, с садистской ухмылкой на лице в дверях появился Бун.
— Я подловил тебя, Рикси! — прокаркал он. — Да ты, никак, обмочился!
Рикс сел в потемках. Он был у себя в комнате, лицо было мокрым от пота, он весь дрожал. В окно стучал бушующий ветер. Рикс встал с кровати, приготовившись выдержать приступ.
Шум ветра изменился, и Риксу показалось, что он слышит, как его зовут по имени. Тихим шепотом, как родитель осторожно окликает своего ребёнка. Затем все смолкло. Рикс посмотрел в окно, туда, где в кромешной тьме стояла Лоджия.
«Десять миллиардов долларов, — раздался голос в его голове. — Это же просто немыслимые деньги».
Он задрожал. Голова болела, но приступа не последовало. «Мне становится лучше», — подумал он.
«Десять миллиардов долларов».
Убедившись, что приступа не будет, Рикс вернулся в постель и на этот раз заснул крепко, без сновидений.
Часть IV. Король Горы
Глава 19
Король Горы проснулся, как только почувствовал, что всходит солнце.
Он не имел ни малейшего представления о времени, которое словно остановилось много лет назад, и с тех пор каждый час походил на другой. Настоящее разрушало прошлое, будущее ломало настоящее. Он лишь знал, что злой промозглый ветер стихал до едва слышного шепота, что солнце поднималось над горами на востоке и что золотые лучи солнца пахли спелой земляникой.
Он лег спать на матрас, заваленный лохмотьями и газетами, как был в длинном черном пальто с дырами и ботинках на каучуковой подошве. Так что когда Король Горы поднялся с помощью своего сучковатого орехового посоха, ему не нужно было снова одеваться. В его рыжевато-седой нечесаной бороде застряли веточки, а остатки некогда прекрасной шевелюры сиротливо топорщились на голове. Вокруг, среди руин, когда-то бывших строением с грубыми каменными стенами, царил полнейший хаос. Здесь были навалены кучи консервных банок и бутылок, валялись обломки стиральной машины, трансмиссия от грузовика, клубок бечевки величиной с баскетбольный мяч, разбросанные журналы и газеты. Сухие листья, слетевшие сюда через зияющие дыры в дощатой крыше, шелестели под ногами старика, пересекавшего комнату.
Он подошел к окну — всего их в этой хибарке было два, оба без стёкол — и подставил лицо солнцу.
Это лицо от высокого лба до острого выступающего подбородка покрывала густая сеть шрамов. Правый глаз отсутствовал, на его месте зияла темная морщинистая впадина. Левый глаз покрывала тонкая серая пленка, отчего он видел как сквозь туман. Правое ухо представляло собой обрубок. Несмотря на то что старик был истощен и ходил с опущенной головой, в его лице все еще была решительность, которая заставляла тех, кто приходил к нему — не с пустыми руками, а с консервами, бутылками или бечевкой для его коллекции, — первыми отводить глаза. Те, кто знал его как Короля Горы, поднимались сюда, на вершину Бриатопа, чтобы задать вопрос, выслушать совет или просто прикоснуться к нему. Тем, кто жил на горе, было хорошо известно, что старик, который, по слухам, живет на вершине Бриатопа уже более ста лет, может с точностью до дождинки предсказать погоду, заглянуть в душу человека и очистить ее от всего плохого, дать совет, поначалу казался бредом сумасшедшего, но позже удивлял своей правильностью. Он предвидел рождения и смерти, урожаи и неурожаи; он мог даже сказать, кому приглянулась соседская жена или муж. За все это он просил лишь консервы — больше всего любил бобы — и пиво, предпочтительно «Буффало рок». В обмен на моток бечевки можно было получить бессвязный прогноз погоды или описание того, как спрашивающий закончит свою жизнь на скользкой горной дороге.
Вот что можно было узнать, задавая вопросы Королю Горы.
Под пальто он носил три рваных свитера, которые, как и все другие дары, были принесены ему под скалу. К руинам никто не приближался. Обитатели Бриатопа знали, что это проклятое место, и лишь Король Горы осмелился поселиться здесь.
Он подставил лицо солнцу, чтобы согреться, и несколько раз глубоко вдохнул утренний воздух. Снаружи, над россыпью валунов и зарослями ельника, растаяли последние клочья тумана. Через некоторое время старик вышел из каменного строения и направился по твердой голой земле к краю горы.
Было все еще холодно, и он задрожал. Вокруг проглядывали очертания других каменных строений, большинство их лежало в руинах и почти не отличалось от поросших зелёным лишайником скал. Некоторые камни были черными как уголь.
Король Горы остановился. Он оперся на трость, а другой рукой ухватился за высохшее дерево. Затем устремил взор на стоящий почти двумя тысячами футов ниже огромный дом на острове посреди черного спокойного озера.
Долгое время он стоял не шевелясь, и со стороны могло показаться, что старик врос в землю. Он, казалось, чего-то ждал, голова была слегка наклонена набок, а единственный глаз направлен, как дуло ружья, вниз, на Лоджию.
— Я тебя уже хорошо знаю, — сказал старик тихим скрипучим голосом. — Какой будет твоя следующая каверза?
Его взгляд обежал огромные угодья Эшерленда и вернулся к исполинскому дому.
— Ветер к дождю, — сказал он. — Вода камень точит. У тебя сегодня отличная ухмылка. Каким будет твой следующий трюк?
Налетел ветер, подхватил с земли сухие листья.
— Это мальчик? — прошептал Король Горы. — Или тебе все еще нужен я?
Далеко внизу летели птицы. Утки или голуби. Он видел, как они сбились с курса, будто захваченные внезапным потоком воздуха, врезались в стену Лоджии и, кружась, попадали на землю.
— Я тоже умею ждать, — сказал старик.
Но в глубине души он понимал, что очень долго прождать не сможет. Часто болела спина, то и дело пропадало зрение, а ноги иногда, особенно перед дождем, были так плохи, что он совсем не мог ходить. Старик потерял счет времени, но его тело болезненно отмеряло года. Холодный ветер пришёл из Эшерленда, и в нем Король Горы почуял новый запах, словно где-то горело дерево. Что бы это могло быть? И как с этим связан мальчик?
Ответов не было. Его внутренний глаз тоже становился слепым. Он повернулся и медленно побрел в свое убежище.
Не дойдя, остановился и поворошил посохом сухие листья.
На земле остались следы зверя. Старик видел, что они шли из леса и заканчивались в пятнадцати футах от его дома. Затем огибали дом и уходили обратно в лес.
Он знал, что за ним наблюдают. Это ему даже нравилось, но появление следов — чудовищных, глубиной по меньшей мере в дюйм — обеспокоило. Ему было известно, что за зверь побывал здесь ночью. Раньше этот зверь не подходил так близко, когда старик спал.
Во рту скопилась слюна, старик сплюнул на след и растер ногой. Затем медленно побрел в свое жилище, чтобы позавтракать консервированными бобами и пивом.
Глава 20
Леса Эшерленда пламенели в ярких лучах утреннего солнца. Листва древних гигантских дубов отливала пурпуром и багрянцем. Листья ясеней блестели, как золотые монеты. Каштаны пестрели зеленью и золотом.
Кэт и Рикс ехали верхом по одной из множества петляющих среди деревьев тропинок. Рикс давно уже не сиживал в седле, но этим утром к нему пришла Кэт и заставила прокатиться с ней перед ланчем. Конюх, дородный негр средних лет по имени Хамфрис, выбрал для Рикса довольно смирную чалую кобылу, а Кэт взяла своего любимого коня, резвого белого жеребца с черной звездочкой на лбу.
Они отъехали от Гейтхауза на милю и направились на восток. У Рикса создалось впечатление, что он находится под крышей огромного храма с высокими ветвистыми деревьями-колоннами. То и дело легкий ветерок забрасывал Рикса и Кэт опавшей листвой.
Кэт, одетая в бежевый бархатный костюм, молча показала на деревья сбоку от тропинки, и Рикс успел заметить двух белохвостых оленей, на мгновение застывших перед прыжком в густой кустарник. Солнечный свет как будто просачивался сквозь затемнённые стёкла.
Если Бог существует, то в этот момент Он, должно быть, находился в Эшерленде. Мир казался тихим и спокойным. Безмятежность, многие годы неведомая Риксу, теперь была повсюду. Хрустящий воздух имел острый аромат земли. Сандра насладилась бы этим великолепным моментом. Она принадлежала к тому редкому типу людей, которые даже в самой черной туче найдут просвет. Она всегда уговаривала Рикса очистить душу от старых семейных обид. Он рассказывал очень сбивчиво, особенно об отце, но Сандра терпеливо слушала и помогала ему выговориться. Она даже вызвалась поехать в Эшерленд, чтобы быть рядом, когда он попробует помириться с родителями и братом. С Сандрой он чувствовал, что кое-чего стоит. А потом зашел в ту залитую кровью ванную и чуть не спятил.
Рикс винил во всем себя. Он был слишком поглощен своими проблемами, чтобы почувствовать, как трудно супруге.
Или хуже того: он слишком красочно живописал свои эмоции, и призраки его детства в конце концов победили Сандру.
— Где ты? — позвала Кэт и придержала лошадь, чтобы Рикс догнал ее.
Он моргнул, возвращаясь из призрачного мира.
— Извини. Я задумался о том, до чего же здесь прекрасно.
— Как в старые времена. — Улыбка Кэт в это утро была ослепительной. Не осталось и следа от той холодной практичности, которую она выказала вчера, когда они говорили о будущем «Эшер армаментс». Ему снова было с ней уютно. — Мне не хватало компании для прогулок.
— Разве Бун с тобой не катается? А я-то считал его великим наездником.
Она пожала плечами.
— Большую часть времени он проводит наедине с собой.
Обычно он уезжает на скачки.
«Тень Эрика», — подумал Рикс. Он вспомнил, как вопила Паддинг, когда Бун тащил ее из столовой.
— Что Паддинг имела в виду, говоря об агентстве Буна? — спросил он.
— Не знаю. Думаю, она была пьяна и плела чушь. А что?
— Бун из тех людей, которые хвастаются с утра до ночи, но о своей работе говорят не слишком много. Не кажется ли тебе это странным?
— Никогда об этом не думала. Но я знаю, что это законный бизнес. Папа вкладывает туда деньги. — Она лукаво улыбнулась. — Что ты задумал, Рикс?
— Бун слишком уклончив, когда ему бы надо себя кулаком в грудь бить. Он каждый вечер уезжает в свой клуб?
— Почти каждый.
— Хорошо. Пожалуй, я поговорю с Паддинг.
— На твоем месте я бы с ней не связывалась, — предупредила Кэт. — Она сущее наказание.
Он кивнул, хотя не придал ее словам значения. Они продолжали углубляться в лес, а мыслями Рикс был в библиотеке.
— Кэт, — спросил он как бы между прочим, — почему папа принёс те книги из Лоджии?
— Твое писательское любопытство работает не переставая?
— Возможно. Папа увлечен какой-то конкретной идеей?
Кэт колебалась.
— Не знаю, стоит ли отвечать.
— Почему?
— Потому что… ну, ты знаешь, безопасность и всякое прочее.
— Что, по-твоему, я собираюсь делать? — Он натянуто ухмыльнулся. — Продамся русским? Ну давай выкладывай, что там за большой секрет?
— Ладно, не думаю, что это повредит. Папа мне сказал, что он работает над чем-то новым для «Эшер армаментс». Проект называется «Маятник», но что это и для чего, я не знаю. К отцу недавно приезжали генерал Маквайр и мистер Меридит.
Должно быть, это важно для него, раз он позволил им воспользоваться вертолетом.
— «Маятник», — повторил Рикс. — Звучит зловеще.
«Что же это за новый дьявольский замысел «Эшер армаментс», — подумал он. — И как с этим связаны старые документы?»
Неожиданно в его сознании возникла фотография Норы с младенцем на руках. Семейное кладбище было расположено на севере, неподалеку от Лоджии. В двадцати минутах езды отсюда. Если у Уолена был умерший в детстве брат или сестра… то там может находиться могила или надгробие.
— Мы ведь не слишком далеко от кладбища? — спросил он.
— О боже! — сказала она с притворным ужасом. — Только не говори мне, что Бун прав!
— Насчет чего?
— Насчет того, что ты скучаешь по своему призванию, что у тебя глубоко укорененное желание грабить могилы.
— Не совсем так, хотя, когда я рядом с Буном, возникает желание увидеть в могиле его. Нет, конечно. Я серьёзно.
Хотелось бы туда прокатиться и посмотреть.
— На кладбище? — Она состроила гримаску. — Но с чего вдруг?
— С того, что сегодня прекрасный день. С того, что я сумасшедший. С того, что я так хочу. Ну? Поедешь со мной?
— Я вижу, ты знаешь толк в шутках! — сказала Кэт, но на следующем пересечении тропинок свернула на север.
Они выехали из леса на мощеную дорогу и проскакали по мостику, перекинутому через канал, соединяющий два озера.
На другой стороне был эшерлендский мемориал: два акра земли, уставленной скульптурами и огороженной восьмифутовыми мраморными стенами с большими бронзовыми воротами.
Рикс и Кэт привязали лошадей к нижним веткам сосны и вошли в ворота кладбища. Внутри яркие краски осенних деревьев изящно оттеняли фантасмагорию мраморных и гранитных монументов, обелисков, причудливых статуй и религиозных символов. Дорожки пересекались друг с другом, прорезая ухоженные ряды декоративного кустарника, чтобы сойтись у белой часовни, расположенной в центре мемориала. Еще здесь были японский сад камней, искусственный водопад с несколькими террасами и прудиком, в котором плавали золотые рыбки, Грот уединения, где можно было предаваться размышлениям в искусственной пещере в присутствии статуй святых, и коллекция старинных паровых машин Болдуина времен первых железных дорог. Рикс знал, что могилы Эшеров находились рядом с часовней. По периметру сада хоронили слуг. Даже для домашних животных отвели местечко.
Чуть приотстав, Рикс следом за сестрой шел к часовне. Он миновал ряд статуй, одновременно чарующих и отталкивающих. Первым было скульптурное изображение пышущего здоровьем ребёнка, вторым — подростка с обращенным к небу лицом, и через каждые пять футов гротескно повторялась эта же фигура, но все более и более старая и дряхлая. Последним стоял скелет с трясущимися руками.
Около него поднималась позолоченная пирамида высотой в двадцать футов, под которой нашёл последнее пристанище Хадсон Эшер. На ней бронзовела эпитафия: «ОН ВИДЕЛ БУДУЩЕЕ». Дата рождения отсутствовала, а датой смерти было 14 июля 1855 года. Через десять ярдов, под статуей монахини со сложенными руками, лежала его жена, Ханна Берк Эшер.
Изящная ограда и ряд херувимчиков из известняка отделяли могилу Ханны от простого надгробия из черного мрамора, на котором было высечено имя Родерик. Лежал ли под надгробием прах этого человека или нет, Рикс не знал. Могилы Маделин Эшер не было.
Рикс уже приходил сюда в поисках успокоения после самоубийства Сандры, но напрасно. Было что-то ужасно нездоровое в громоздких монументах и статуях ангелов смерти, словно она справляла здесь свой шабаш под крики постыдной радости, слетающие с губ нового поколения на могилах стариков.
Арам Эшер был погребен под мраморным кубом высотой десять футов, по углам стояли изваяния людей в полный рост с чем-то вроде дуэльных пистолетов в руках. Глаза у всех статуй были разные: рубиновые, изумрудные, нефритовые и топазовые. Рядом стоял такой же куб, но без фигур. Под ним лежала Синтия Кордвейлер-Эшер. Надпись на камне гласила:
«ИЗ ПРАХА В ПРАХ. СКОНЧАЛАСЬ 8 ОКТЯБРЯ 1871 ГОДА». Рядом с этими надгробиями, окруженными литой металлической оградой, стояла мраморная колонна, увенчанная маленьким мраморным роялем. На ней были железные буквы: «ШАНН».
Тридцатью футами дальше под гранитной копией Лоджии, весившей по меньшей мере тонну, покоился Ладлоу Эшер.
В оформлении этой могилы чувствовалась рука Эрика. Надпись гласила: «ЛАДЛОУ ЭШЕР. ДОРОГОМУ ОТЦУ». По бокам были могилы двух его жен — Джессамин Эшер и Лоретты Кенворт Эшер.
Могила Эрика выделялась среди прочих статуей вставшей на дыбы лошади, украшенной золотым орнаментом и драгоценными камнями. Он лежал один, не защищенный даже тенью деревьев. Могилы Норы, как и могилы Симмса, не было.
Со времени последнего визита Рикса здесь прибавилась новая секция. Свежевысеченные ангелочки поднимались из черной с золотыми прожилками глыбы мрамора. На ней было имя Уолена Эшера и дата его рождения. Неподалеку стояло надгробие из розового мрамора с надписью: «МАРГАРЕТ — МОЯ ЛЮБОВЬ».
— Ну как, с тебя довольно? — спросила Кэт у него из-за спины. — Не скажу, что это мое самое любимое место.
Он стоял, глядя на две могилы, предназначенные для его отца и матери, и чувствовал себя очень старым. Вид этих камней убедил его в надвигающейся смерти Уолена даже больше, чем слова доктора Фрэнсиса. Через какую-нибудь неделю, а то и раньше, его отец будет лежать в земле. Как Рикс воспримет это? Он был давно знаком с бешеным переплетением любви и ненависти, но теперь в этот клубок противоречивых чувств проникла печаль.
— Да, — сказал он слегка отстраненно.
Перед могилой Эрика он опять остановился. За ней, футах в тридцати, стояла трехфутовая ограда. Рикс увидел маленький затылок — еще одна статуя. Он подошел ближе.
— Рикс! — раздраженно крикнула Кэт. — Пойдем!
Он прошел за ограду и обогнул ангела, играющего на арфе. У Рикса екнуло сердце, и он сказал:
— Кэт, подойди на минутку.
Она вздохнула, покачала головой, но подошла и посмотрела на памятник.
— Что там?
— Вот что. — Рикс показал на надгробие.
На арфе было выгравировано: «СИММС — НАШ ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК».
— Симмс? Я не слышала ни о каком Симмсе.
— Может быть, ты и не должна была слышать. Симмс был братом отца. Он, должно быть, умер маленьким, судя по размерам могилы.
— Брат отца? Да ну! Папа единственный ребёнок!
— Возможно, он хотел, чтобы мы так думали, — ответил Рикс. — Но почему, я не знаю.
— Ты ошибаешься. Симмс, должно быть, ребёнок слуги.
— Никто из слуг или их детей здесь не похоронен, — напомнил он ей. — Только Эшеры. По некоторым причинам папа держал все эти годы существование Симмса в секрете.
— Брось. Послушать тебя, так жуть берет. Я все-таки считаю, что это ребёнок слуги. А может, это собака? Слушай, ты как хочешь, а я ухожу.
Рикс нагнулся и потрогал выгравированные буквы. «СИММС — НАШ ЗОЛОТОЙ МАЛЬЧИК». Чьи это чувства? Норы? На камне не было даты, значит, вполне возможно, что Симмс умер младенцем. В этом случае Уолен едва ли знал своего брата. Вставая, Рикс заметил, что Кэт незаметно покинула его. Нельзя ее за это винить — он, должно быть, напоминал вурдалака.
К тому моменту как Рикс вышел с кладбища, он сполна насытился образами смерти. Кэт уже уехала. Отвязывая свою лошадь и забираясь в седло, он подумал, что ей надо привыкать к смерти, если она всерьез хочет вести дело Эшеров.
Дорог было две: на север и на юг. Южная привела бы его в конечном итоге в конюшни. Северная шла мимо Лоджии. Стоял теплый солнечный день, и Рикс захотел посмотреть на ту огромную трещину, про которую писала в своем дневнике Нора. Он направился на север.
Через пятнадцать минут Рикс заметил дымоходы и громоотводы, торчащие над деревьями. Не успел он морально приготовиться к предстоящему зрелищу, как лес расступился и он выехал на восточный берег озера. Перед ним открылась Лоджия, отделенная черной гладью воды.
«Это фантазия сумасшедшего, — подумал Рикс. — Ни один император, царь или король никогда не воздвигал такого святотатственного монумента войне». Рикс посмотрел вверх, на лениво прогуливающихся по крыше львов, а затем его взгляд переместился на тусклый стеклянный купол, похожий на перегоревшую лампочку. С озера от Лоджии подул ветерок, и Рикс задрожал, как будто повеяло лютым холодом. О берег, поросший тростником, тихо плескалась вода, покрытая зелёными водорослями.
Единственная дорога на остров шла через широкий гранитный мост. Объехать Лоджию с севера по берегу невозможно, там непроходимый лес. Рикс направил лошадь к мосту.
Сердце застучало сильнее.
Проехав по мосту десять футов, Рикс резко натянул поводья. Тень Лоджии, разбухающая и ужасная, поджидала его, чтобы поглотить.
Подъехать ближе он не мог. Лоджия все еще имела над ним власть. Даже на таком расстоянии он чувствовал себя слегка подавленным и испуганным. Когда он разворачивал лошадь, его ладони были скользкими от пота.
Рикс пустил кобылу по тропинке через лес, намереваясь срезать угол по пути к конюшням. Напряжение ослабло, лишь когда Лоджия скрылась за деревьями. По мере того как он углублялся в лес, солнечный свет превращался в густой оранжевый туман.
Внезапно кобыла дернула головой с такой силой, что Рикс едва не выпустил поводья. Она упиралась, ржала и фыркала.
Через пару минут Риксу удалось успокоить ее поглаживаниями по шее, и они двинулись дальше. Он смотрел по сторонам, недоумевая, что могло ее напугать. Лес выглядел спокойным, лишь шептал в кронах ветер да изредка доносились издали птичьи голоса.
Лошадь снова дернула головой, а ее задние ноги беспокойно затанцевали.
— Да уймись ты, — тихо сказал Рикс.
Из ее горла вырвался храп, но она подчинилась и снова пошла вперёд.
Проехав ярдов тридцать, Рикс увидел старые ржавые фонари по сторонам тропинки. В полумраке проглядывал ряд больших металлических клеток. Они были искорежены до неузнаваемости, по ним змеились темно-зеленые плети вьюнка, и оттуда, от деревьев, покрытых серым грибком, шел запах разложения.
Это были руины личного зоопарка Эрика. Маргарет рассказала Риксу, что в 1920 году владелец поджег его, но почему — она не знала. Львы, тигры, пантеры, крокодилы, питоны, зебры, газели и разные экзотические птицы большей частью погибли в огне, но некоторым удалось вырваться из клеток и убежать в лес. Изредка какой-нибудь местный фермер клялся, будто видел зебру, промчавшуюся по его табачному полю и скрывшуюся в лесу. В 1943 году охотником был подстрелен старый беззубый леопард. И конечно, была Жадная Утроба.
Предания гласили, что Жадная Утроба — мутант, отпрыск черной пантеры, которая удрала из зоопарка и на воле совокупилась с каким-то зверем. Иные легенды утверждали, что Жадная Утроба имеет столь же почтенный возраст, как сама гора Бриатоп.
Рикс проезжал мимо сломанных клеток, бетонного бассейна для крокодилов, теперь наполненного дождевой водой, вольеров, заросших вьюнком, и ему казалось, будто он слышал крики животных. Самые сильные из них, должно быть, пытались протиснуться сквозь решетки и либо погибали при этом, либо вырывались на свободу. Риксу никогда не нравилось это мрачное место. Бун же, напротив, в детстве любил приходить сюда и играть между клетками. Но Рикс всегда обходил стороной заброшенный зверинец.
Его кобыла снова остановилась. Казалось, она сомневалась, какое направление выбрать. Заставив ее повернуть на следующей развилке, он увидел то, что ее напугало.
В пяти или шести футах над землей болталось восемь трупов животных, подвешенных проволокой к нижним веткам деревьев. Здесь было три белки, два опоссума, рыжая лисица и два оленя. Всех привязали за ноги. Рикс почувствовал запах крови, которая стекала с трупов, и понял, что лошадь почуяла это намного раньше. Вокруг, весело жужжа, роились мухи.
Он подъехал ближе, насколько ему позволила лошадь. На глотках у животных глубокие разрезы, глаза почти полностью съедены насекомыми, а в застывшей крови кишат батальоны жуков. Рикс отмахнулся от мух, сновавших вокруг его головы.
— Боже! — пробормотал он.
Он вспомнил свет, который видел ночью из окна. Свет мелькал именно здесь. Неужели это чья-то шутка?
Трупы слегка покачивались, снова напомнив Риксу о мрачном сюрпризе Буна в отеле «Де Пейзер». Но конечно, Бун не настолько туп, чтобы выходить посреди ночи и делать такое!
Он объехал висящие трупы, и вскоре руины зоопарка остались у него за спиной. Что-то в этой сцене встревожило его сильнее, чем сама жестокая бойня.
Через несколько минут он понял, что именно.
На трупах отсутствовали дырки от пуль, были лишь перерезаны глотки.
Как же этих зверей поймали?
Он пришпорил кобылу, и она рысью поскакала в конюшню.
Глава 21
— Что я хотела бы узнать, — решительно сказала Рэйвен Дунстан, — так это почему вы не отрядили на гору Бриатоп человек тридцать с ищейками. Мне кажется, это первое, что должно было прийти вам в голову!
Напротив нее за столом в своем тейлорвилльском офисе сидел Уолт Кемп, окружной шериф. Это был плотный мужчина с коротко подстриженными седыми волосами и бакенбардами. Квадратное волевое лицо и темно-карие глаза, в которых читалась усталость от этого интервью, выдавали в нем человека, привыкшего работать на свежем воздухе, преуспевающего фермера с некоторой полицейской подготовкой. Он решил баллотироваться в шерифы округа из-за того, что его предшественник был чертовски ленив. Вот уже второй год Кемп занимал эту должность и был бы рад ее оставить. Не то чтобы в округе было плохо с преступностью, совсем нет. Не считая нескольких краж со взломом, угонов автомобилей и самогоноварения, все в порядке, но бумажной волокиты невероятно много. Штат недоукомплектован, бюджет урезан, и вот теперь здесь снова сидит Рэйвен Дунстан и нудит на свою любимую тему.
— Не думаю, что смогу найти хотя бы пятерых желающих туда взобраться, — ответил он, закуривая. — Да, я рассматривал такую возможность. Если на то пошло, в прошлом году я уже возил туда двух человек с собаками. И знаете, что произошло? Кто-то подстрелил солью одну из собак, а потом начал палить и в нас тоже, едва мы успели выйти из машины.
Наверное, они решили, что мы собираемся искать самогонные аппараты.
— Значит, вы сдались? Почему?
— Мы не сдались. Мы просто решили, что с солью в задницах не сможем продолжать поиски должным образом. Прошу прощения за грубый натурализм. — Он затянулся сигаретой и выпустил дым из ноздрей. — Эти люди на Бриатопе — сущие черти, мисс Дунстан. Они не желают, чтобы на их территории появлялись чужаки. Как вам известно, я назначил туда своего человека — Клинта Перри. Он единственный, кто меня хотя бы слушает, когда я пытаюсь найти добровольцев.
Все прочие на горе просто не любят, чтобы их беспокоили.
Рэйвен покачала головой.
— Не могу в это поверить! Вы шериф округа. Это ваша работа — беспокоить людей!
— Они не хотят моей помощи. — Кемп пытался держать себя в руках. Дочь Уилера, подумал он, достанет кого угодно. — Когда к тебе подходят с винтовками, что остается делать? Клинт пытается помочь мне, но это всего лишь один человек. А тамошний народ за ту поддержку, которую он мне оказывает, относится к нему как к вредителю.
— Я хочу кое-что вам прочитать. — Рэйвен вынула из сумочки записную книжку. — Когда я приняла газету от отца, я просмотрела старые номера «Демократа». Папа держит дома подшивки. Я изучила все упоминания о пропавших детях, какие только смогла отыскать.
— Валяйте, — сказал он.
— С тысяча восемьсот семьдесят второго, — сказала Рэйвен, — каждый год происходило три или четыре таких случая, за исключением тысяча восемьсот девяносто третьего.
В том году на Бриатопе были землетрясения. Как минимум три или четыре. Это только те случаи, о которых сообщалось.
А сколько могло быть еще? Сложите все упомянутые вместе, получится свыше трехсот. Большинство исчезновений случилось в октябре и ноябре. Время урожая. Триста детей, все в возрасте от шести до четырнадцати, все из района, включающего в себя Бриатоп, Фокстон, Рэйнбоу и Тейлорвилль. Как вы думаете: это стоит того, чтобы кого-то побеспокоить?
— Не следует иронизировать на эту тему. — Кемп затянулся сигаретой так сильно, что чуть не обжег пальцы. — Когда вы пришли ко мне, желая посмотреть дела пропавших детей, я решил, что вы хотите написать отчет о том, как много я над этим работаю, а не очередной пасквиль. Я даже дал вам в виде одолжения фамилию того парня, Тарпа.
— Я оценила вашу услугу, но не вижу, чтобы вы хоть что-то делали.
— А что я могу, женщина? — невольно повысил он голос.
Машинка секретарши за стеной внезапно замолчала. — Самому подняться на Бриатоп? Конечно, что-то там происходит!
Я не утверждаю, что все это продолжается аж с тысяча восемьсот семьдесят второго, потому что меня тогда здесь еще не было! И если бы вы с Уилером хоть немного походили на остальных Дунстанов, я мог бы вас упрекнуть в раздувании слухов. Хорошо, вот что мы имеем: дети пропадают вдруг средь бела дня. И я подчеркиваю, пропадают бесследно, мисс Дунстан! От них не остается ни клочка одежды, ни отпечатка ноги, ничего! И когда вы задаете вопросы на Бриатопе, то вместо ответов получаете от какого-нибудь проклятого горца угрозу пристрелить вас. Что мне остается делать?
Рэйвен, не отвечая, закрыла записную книжку и положила ее в сумочку. Она знала, что шериф прав. Если все остальные так же упрямы, как Майра, то разве можно провести нормальное расследование?
— Не знаю, — сказала она наконец.
— Вот именно. — Он сердито ткнул сигаретой в пепельницу. На его скулах горели пятна. — Я тоже. Вот что я вам скажу. — Он пристально посмотрел ей в глаза. — Никакого Страшилы не существует. Это выдумка, чтобы пугать детей. Когда ребёнок уходит в лес и не возвращается, то считается, что его взял Страшила. Ну а как насчет тех, которые просто теряются? Или тех, кто сбегает из дома? Вы ведь знаете, что там, наверху, далеко не особняки. Я готов биться об заклад, что многие дети бегут оттуда в город.
— В шестилетнем возрасте? — язвительно спросила она.
Кемп сложил руки на усеянном чернильными пятнами столе. «Сегодня он выглядит более усталым, — подумала Рэйвен, — чем в предыдущие встречи».
— Я пару раз ездил на Бриатоп, — сказал он тихо. — Оба раза один. Знаете, какая большая эта гора, какой густой на ней лес? Тамошние шипы могут пронзить тебя не хуже ножа. Отошел на десять футов от тропинки — и все, заблудился. Там есть пещеры, овраги, огромные ямы и бог знает что еще. Угадайте, что находится на самой верхушке? Целый город, вот что.
— Город? Какой город?
— Ну, сейчас это всего лишь руины, но много лет назад там был город. Теперь на этих развалинах никто не живет, кроме одного старикашки, который зовет себя Королем Горы. — Несколько секунд он грыз заусенец. — И я скажу вам кое-что еще, — решился шериф. — Клинт Перри говорит, что он не поднимется к тем руинам, даже если вы заплатите ему пятьсот баксов.
— Храбрый у вас помощник. Он что, боится одного старика?
— О черт! Нет. Послушайте, вы ведь не собираетесь напечатать это в газете? Думаю, я ясно дал понять, что говорю не для печати.
— Не напечатаю, — согласилась она.
Если бы Рэйвен не нуждалась время от времени в конфиденциальной информации, то давно бы уже могла дискредитировать этого человека и заставить его уйти в отставку.
— В этом проклятом месте живут привидения, — сказал Кемп. Он криво улыбнулся, давая понять, что на самом деле в это не верит. — По крайней мере, так говорит Клинт Перри. Я был там один раз, и этого мне достаточно. Кое-где сохранилась каменная кладка, но она черна как сажа, и я клянусь Богом, что там видны очертания людей, сгоревших прямо на стенах. Теперь можете смеяться, если хотите.
Рэйвен решила было сухо улыбнуться, но выражение глаз Кемпа остановило ее. Она увидела, что шериф совершенно серьезен.
— Люди на стенах? Гм…
— Нет. Я этого не говорил. Я про очертания людей, силуэты. У вас душа уйдет в пятки при виде этих картинок, уж это я вам гарантирую!
— Что там произошло?
Он пожал плечами.
— Будь я проклят, если знаю. Но я слышал всякие-разные истории о горе Бриатоп. Будто бы однажды летней ночью упала комета и подожгла всю гору. Вы, конечно, слышали о черной пантере, которая будто бы бродит там. Эта тварь с каждым годом все больше. А еще про ведьм слухи ходят. Разные дураки…
— Про ведьм? — перебила Рэйвен. — Я этого не слышала.
— Да Бриатоп, если верить молве, раньше просто кишел ими. Гил Партайн из Рэйнбоу говорит, что его покойная бабушка частенько рассказывала о нечистой силе. Уверяла, что сам Господь Бог пытается разрушить Бриатоп. Похоже, у Него ничего не вышло, так как гора все еще стоит.
Рэйвен посмотрела на свои часы и увидела, что опаздывает на встречу с Риксом Эшером. Этот визит к шерифу Кемпу был абсолютно бесполезен. Она повесила сумочку на плечо и встала, чтобы уйти.
— Буду держать вас в курсе, — приподнял Кемп над стулом свое грузное тело. — Мой вам совет: не верьте всему, что слышите. Страшилы не существует. Кто-нибудь обязательно найдет тело маленького Тарпа. Он лежит где-нибудь на дне ущелья, а может, запутался в терновнике и не смог выбраться.
— Значит, нам останется лишь разыскать трупы остальных двухсот девяноста девяти детей? — И прежде чем шериф успел ответить, она покинула офис.
За двадцать минут Рэйвен преодолела расстояние от Тейлорвилля до Фокстона и в начале четвертого вошла в кафе «Широкий лист». Там было пусто, если не считать скучающей официантки с высокой прической и коренастого бородатого мужчины в комбинезоне, сидевшего за стойкой с пончиком и чашечкой кофе. А еще там был Рикс Эшер, ждал ее за тем же столиком, где они сидели вчера.
— Прошу прощения за опоздание, — сказала она, усаживаясь. — Я была в Тейлорвилле.
— Ничего страшного. Я только вошёл.
Он опять припарковал свой красный «тандерберд» за углом, где его не было видно. После ланча Рикс укрылся в своей комнате, чтобы просмотреть кое-что из взятого ночью в библиотеке. Старые бухгалтерские книги, исписанные неровными буквами и цифрами, — не слишком увлекательное чтение.
Куда более интересными оказались письма, в основном от владельцев банков и сталелитейных компаний, заводов по производству пороха. Однако несколько писем было от женщин.
Два из них, все еще сохранившие слабый аромат лаванды, были определенно развратными и описывали сеансы жестокого секса с поркой. В два тридцать Рикс улизнул из Гейтхауза.
Махнув рукой, Рэйвен отослала официантку еще до того, как та успела подойти к столу.
— Вчера вечером я рассказала папе о вашем предложении, — сказала она. — Во-первых, он скорее пробежит стометровку, чем доверится вам. Во-вторых, он хочет с вами встретиться.
«Уже лучше», — подумал Рикс.
— Когда?
— Как насчет того, чтобы прямо сейчас? Моя машина снаружи, если вы не боитесь оставить свою здесь.
Рикс кивнул и вскоре уже сидел в «фольксвагене» Рэйвен. Они выехали из Фокстона и свернули на узкую деревенскую дорогу у северной границы города. Он получил возможность откинуться на сиденье и как следует рассмотреть Рэйвен Дунстан. У нее четкие и гладкие черты лица. Волосы тёмные, густые и волнистые. Косметики очень немного, и Рикс счел, что больше ей и не требуется. Она обладала естественной привлекательностью в сочетании с вполне земной чувственностью.
В глазах угадывалась сила, и Риксу подумалось: интересно, как Рэйвен выглядит, когда смеется? Казалось, девушка не побоится пойти куда угодно и сделать что угодно. У нее есть характер. В противном случае она не стала бы названивать в Эшерленд, добиваясь своего. Он понял, что она ему нравится.
Но в следующий момент он отвел взгляд. Его чувства к Сандре все еще были сильны. Пока не будет найден ответ на вопрос, почему она покончила с собой в ванне, Рикс не перестанет о ней думать.
Рэйвен почувствовала, что спутник наблюдает за ней, и мельком взглянула на него. Хотя он казался изнуренным, она сочла его привлекательным мужчиной. Ему не хватает света в глазах, решила она. В них была мрачность, которая ее тревожила.
— Как вышло, что вы связались с «Демократом»? Почему не пошли работать в крупную газету или на телевидение?
— Некоторое время я работала в крупной газете, в Мемфисе. Почти три года я была редактором отдела. Но однажды позвонил папа, и пришлось ехать домой. Моя семья очень давно владеет «Демократом». Кроме того, папе была нужна помощь в связи с его книгой.
— Вы помогаете ее писать?
— Нет. Я даже не видела рукописи. Он не разрешает мне быть рядом, когда работает над ней. Папа — весьма скрытный человек. И еще он очень гордый и упрямый.
— Мой отец придерживается другого мнения о нем, — сказал Рикс и заметил, что девушка улыбнулась.
Это была приятная улыбка, и Рикс надеялся, что увидит ее снова.
Рэйвен свернула на длинную гравийную дорогу, которая плавно поднималась по сосновой просеке к двухэтажному дому с фронтоном на холме, с которого открывался великолепный вид на горы.
— Добро пожаловать к моим родным пенатам, — сказала Рэйвен.
Поднимаясь следом за ней по ступенькам крыльца, Рикс уже собрался спросить о ее хромоте, но в это время входная дверь отворилась и он впервые увидел Уилера Дунстана.
Глава 22
Уилер Дунстан был прикован к моторизованной инвалидной коляске, которой управлял с помощью ручного рычага.
— Так, стойте, — скомандовал он голосом, похожим на скрежет грубой наждачной бумаги. — Дайте мне сначала рассмотреть вас.
Рикс остановился. Блестящие голубые глаза старика, почти того же оттенка, что и у дочери, но гораздо более холодные, осматривали его с головы до ног. Рикс отвечал взаимностью. Уилеру Дунстану, вероятно, немного за шестьдесят.
У него коротко подстриженные волосы стального цвета, небольшая седая борода и усы; с ними он выглядит еще более сердитым. Несмотря на то что ноги старика в джинсах кажутся тонкими и усохшими, верхняя половина его туловища жилиста и мускулиста, а предплечья, над которыми закатаны рукава выгоревшей голубой рубашки, вдвое больше в обхвате, чем у Рикса. Мускулистая шея позволяет предположить, что до того, как Уилер Дунстан оказался прикован к этому креслу, он был человеком сильным.
Риксу подумалось, что визави способен голыми руками разогнуть подкову. В зубах у него была зажата большая трубка, из нее клубами валил сизый дым.
— Если вы пытаетесь найти оружие, его у меня нет, — сказал Рикс.
Губы Дунстана дрогнули в улыбке, но тревога в глазах не таяла.
— Ладно, внешне вы вполне похожи на Эшера. А ну-ка, быстро: как звали начальника полиции, который бросил вас в камеру после того антивоенного марша?
— Билл Блэнчард по прозвищу Бульдог.
— Ваша мать ездит в Нью-Йорк на пластические операции. Как зовут хирурга?
— Доктор Мартин Стейнер. И он не в Нью-Йорке, а в Лос-Анджелесе. — Рикс поднял брови. — Может, вы хотите, чтобы я назвал имя победителя сорок восьмого чемпионата США по бейсболу?
— Если сумеете, я спущу вас с крыльца. Настоящий Рикс Эшер о спорте не знает ничего.
— Я не подозревал, что мне придется сдавать устный экзамен.
— Гм… — ответил Дунстан. Он попыхивал трубкой, используя паузу для того, чтобы еще раз оценивающе осмотреть Рикса. Наконец он вынул трубку изо рта и резко мотнул головой в сторону двери. — Что ж, входите.
Дом был отделан темным деревом и уставлен недорогой, но практичной сосновой мебелью. К лестнице был пристроен электрический лифт, чтобы поднимать инвалидную коляску на второй этаж. На полках вокруг камина в большой гостиной лежали гладкие речные камешки, сухие стебли маиса, птичье гнездо и множество сосновых шишек. В рамке на стене висела первая страница «Фокстонского демократа» с заголовком трехдюймовыми буквами: «Объявлена война». На стенах висели написанные маслом полотна: различные амбары и конюшни.
— Моя работа, — заявил Дунстан, заметив интерес Рикса. — За домом у меня мастерская. Люблю писать хозяйственные постройки, это успокаивает. Садитесь.
Рикс устроился в кресле у стены. В доме стоял сильный аромат душистого табака. Свет попадал внутрь через два высоких, до потолка, окна эркера, из них открывался вид на горы. Вдали Рикс увидел здание нового фокстонского банка и белый шпиль Первой баптистской церкви.
Рэйвен села на диван в пяти футах от Рикса, откуда ей было одинаково хорошо видно обоих. Кресло старика с жужжанием двинулось вперёд и остановилось, почти коснувшись колен Рикса. На мгновение гость почувствовал себя в ловушке, как лазутчик во вражеском лагере. Дунстан барабанил пальцами по ручкам кресла, его голова слегка склонилась набок.
— Что вас сюда привело? — спросил старик, прикрыв глаза. — Вы ведь мальчик Уолена Эшера. — Слово «мальчик» было произнесено с усмешкой.
— Я его сын, а не мальчик. Если вы действительно хорошо изучили мою биографию, то вам это должно быть известно.
— Я знаю: вы белая ворона в своем клане. Последние семь лет живете в другом штате. Выглядите старше, чем я ожидал.
— Мне тридцать три, — сказал Рикс.
— Да, время вытворяет с людьми странные вещи. — Дунстан безвольно уронил руки на покалеченные ноги. — Ну и что скажете? Почему согласились сюда прийти?
— Вчера я уже объяснил суть дела вашей дочери. За информацию об Уолене и его наследнике, которой я располагаю, я хочу увидеть вашу рукопись и узнать, откуда вы берете фактический материал для своей работы.
— Рукопись я не покажу никому, — спокойно сказал Дунстан.
— Тогда, полагаю, нам не о чем говорить.
Рикс начал подниматься, но старик сказал:
— Я так не думаю. Подождите минуту.
— Ладно. Слушаю вас.
Дунстан быстро посмотрел на дочь, затем перевел глаза на Рикса.
— Я потратил на эту рукопись семь лет. И никому не позволю ее прочитать. Ни за что. Но мы тем не менее можем заключить сделку, мистер Эшер. Обо всем, что вы хотите узнать из этой книги, я расскажу. Но сначала вы ответите на наши вопросы. Каково состояние здоровья вашего отца и кто унаследует семейное дело?
Рикс крепко задумался. Предатель, изменник, перебежчик — любой из этих эпитетов подходил к нему. Но он вспомнил ремень Уолена, хлеставший его по ногам, ухмылку Буна, за которой последовал удар кулаком, скелет, качавшийся в Тихой комнате отеля «Де Пейзер». «Когда ты напишешь что-нибудь про нас, Рикси?» В этот момент Рикс не сомневался в истинной причине своего прихода в этот дом: чтобы любой ценой получить доступ к рукописи, над которой работает Уилер Дунстан. Он надеялся, что блеск глаз его не выдал. Но сначала нужно устроить Уилеру проверку.
— Нет, — твердо сказал он. — Так дело не пойдёт. У вас, возможно, и нет ничего существенного, а я, находясь здесь, чертовски рискую. Сперва вы должны доказать, что располагаете сведениями, способными меня заинтересовать.
Теперь пришла очередь старика задуматься.
— Что скажешь? — спросил он Рэйвен.
— Я не уверена… но мне кажется, мы можем ему доверять.
Дунстан тихо хмыкнул и нахмурился.
— Хорошо, — сказал он. — Что вы хотите узнать?
Неожиданно Риксу вспомнился ангел, играющий на лире.
— Симмс Эшер, — сказал он. — Расскажите о нем.
Дунстан обрадовался. Казалось, он готовился к более трудным вопросам.
— Симмс был младшим братом вашего отца и вторым ребёнком Норы Сент-Клер-Эшер. Вообще-то много о нем не расскажешь. Он был умственно отсталым, не сильно, но достаточно для того, чтобы Эрик им почти не интересовался. Эрик презирал несовершенство. Симмс умер, когда ему исполнилось шесть лет. Вот и все.
Все? Тогда почему Уолен никогда не упоминал о Симмсе? Стыдился иметь умственно отсталого брата?
— Как он умер? Слабое здоровье?
— Нет, — сказал Дунстан. — Его убил зверь.
Рикс насторожился.
— Зверь? Какой зверь?
— Дикий зверь, — сухо сказал старик. — Какой именно, я не знаю. — Трубка потухла, и он стал раскуривать. — То немногое, что осталось от тела, нашёл садовник. Симмс ушёл из Лоджии, наверное за бабочкой погнался. В лесу его настиг зверь. — Он зажёг спичку. — Когда местные услышали об этом, мнения были разные. Некоторые утверждали, что Эрик желал сыну смерти. Другие говорили, что зверь сбежал из горящего зоопарка четыре года назад. Истину так и не установили. Месяца через два после смерти Симмса Нора покинула Эшерленд и больше не возвращалась.
— Нора оставила Уолена с Эриком? Куда она уехала?
— Во Флориду, в Сент-Огастин. Вышла замуж за грека, который держал собственную рыболовную флотилию, и стала учительницей в местной школе для умственно отсталых детей. Она преподавала до самой смерти в шестьдесят шестом.
Во дворе школы ей поставили памятник. — Старик пристально смотрел на Рикса сквозь пелену дыма. — О Симмсе все. Я думал, вы спросите о том, чего не знает никто.
Если то, что рассказал Дунстан, было правдой, он, несомненно, знал факты очень хорошо. Но откуда у него эти сведения?
— Я нашёл в библиотеке Гейтхауза дневник Норы, — сказал Рикс. — Известно ли вам о сделке Эрика с конюшнями Сент-Клер?
— Конечно. Нора и четыре племенные лошади были куплены за три миллиона долларов. Чек подписал Ладлоу Эшер.
Рикс вспомнил отрывок из дневника, который мог использовать, чтобы проверить знания Дунстана.
— Эрик думал, что одна из его лошадей выиграет Кентуккийское дерби. Вы знаете ее кличку?
Дунстан слабо улыбнулся, не вынимая трубки изо рта.
— Король Юга. Эрик мыл этого коня пивом и потратил более ста тысяч долларов на специальное стойло с вентиляторами и паровым отоплением. Он позволял Королю свободно бегать по Лоджии. Вы, конечно, знаете, что случилось на дерби в двадцать втором?
Рикс отрицательно покачал головой.
— Король Юга, миновав последний поворот, был на два корпуса впереди, но вдруг споткнулся и ударился об ограду, — сказал Дунстан. — Наблюдатели на поле клялись, что слышали, как сломалась нога. А может, то был хруст спины жокея.
Во всяком случае, Король Юга больше не встал. Эрик и Нора видели все это из личной ложи, и потому свидетельств о реакции Эрика не сохранилось. Они сразу же возвратились в Эшерленд. Примерно в два ночи Эрик взбесился и поджег свой зоопарк. Ходили слухи, будто Эрик сделал из Короля Юга чучело и поставил у себя в спальне. Говорят, некий гость из Вашингтона будто бы застал однажды абсолютно голого Эрика, который восседал на этом чучеле и хлестал его по бокам, словно скакал на дерби. Есть в этом доля правды?
— Не знаю. Никогда не был в спальне Эрика.
— Ладно. — Дунстан выпустил последний клуб дыма и вынул трубку изо рта. Он слегка наклонился к Риксу, пристально глядя на него. — Теперь послушаем об Уолене. Что с ним происходит?
«Вот он, момент истины», — подумал Рикс. Его охватило незнакомое раньше чувство верности семье. Но кому он повредит? У этого человека есть то, что Рикс отчаянно хочет заполучить, в чем страшно нуждается.
— Уолен умирает, — сказал Рикс. — К нему ходит доктор Фрэнсис из Бостона, но он не питает больших надежд. Говорит, что Уолен может скончаться в любой момент.
— Рэйвен уже это поняла, — ответил Дунстан. — Фрэнсис — специалист по болезням клеток. Но развитие Недуга невозможно остановить. Старик Уолен, должно быть, заперт сейчас в Тихой комнате. — На его лице мелькнула тень удовлетворения. — Удивительно, что так долго продержался. Пытается показать, что он еще крепкий орешек! Теперь расскажите нам то, чего мы не знаем. Кто будет вести бизнес и управлять имением?
Имя застыло у Рикса на губах. Он предавал семейные интересы, чтобы завоевать доверие Уилера Дунстана. Но если этого не сделать, у него не будет шансов даже подержать в руках эту рукопись.
— Кэтрин, — сказал Рикс. — Семейное дело унаследует моя сестра.
Уилер Дунстан некоторое время молчал, а затем тихо присвистнул.
— Вот черт, — сказал он. — Всегда думал, что это будет Бун.
А услышав о вашем возвращении, я даже предположил, что вы вступили в борьбу.
— Нет. Я презираю этот бизнес.
— Об этом я тоже слышал, но десять миллиардов долларов могут превратить ненависть в любовь. Ведь примерно столько стоит «Эшер армаментс». Кэтрин… Гм… Вы в этом уверены?
— Вполне. Папа подолгу беседует с ней наедине. У нее есть чувство ответственности и хороший опыт ведения дел.
— Оружейный бизнес чертовски отличается от профессии модели. Естественно, она будет окружена первоклассными советниками и техническими экспертами. Все, что от нее потребуется, это ставить свою подпись под контрактами с Пентагоном. И все же… вы не пытаетесь заморочить нам голову?
— Нет.
— Зачем ему лгать? — решилась возразить отцу Рэйвен. — В этом нет никакого смысла.
— Возможно, — осторожно сказал Дунстан. — Я не думаю, однако, что Бун сложит оружие и прикинется, будто ему все равно. При каждой своей поездке в Эшвилл он изображает из себя наследника Эшера. Он будет биться с Кэтрин за власть.
— Но проиграет. Когда Уолен передаст все Кэт, бумаги будут безупречны.
Дунстан все же не был убежден.
— Кэтрин имеет репутацию любительницы наркотиков. Она прошла все, от ЛСД до героина. Зачем Уолену отдавать семейное дело наркоманке?
— Сейчас она не употребляет наркотики. — В Риксе всколыхнулась злость. Обсуждать недостатки Кэт с посторонним — как же это мерзко. — И вообще, это не ваше дело.
Во взгляде Дунстана, брошенном на Рэйвен, промелькнуло торжество: он смог вывести гостя из себя.
— Вы получили, что хотели, — сказал ему Рикс. — Теперь я хочу получить свою часть. Как вы работаете над книгой?
— Я вам покажу. — Кресло откатилось назад на несколько футов, и Рикс встал. — Мой кабинет внизу, в подвале. Я даже открою вам название: «Время расскажет историю». Это к тому же и первая фраза. Ну, пойдем.
Он провёл Рикса коротким коридором к двери, что открывалась в другой коридор, плавно уходящий вниз. Рэйвен следовала за ними. Они спустились в подвал, который, как и любой другой, был заполнен разным хламом, в основном старой одеждой и сломанной мебелью. Дунстан подъехал к двери в противоположной стене и вынул из кармана рубашки связку ключей с брелоком в виде пишущей машинки.
— Заходите, взгляните. — Распахнув дверь, он вернул ключи в карман, въехал внутрь и зажёг свет.
Кабинет Дунстана представлял собой маленькую комнату без окон, с бетонным полом. Стены были обиты сосной, а потолок покрыт кафелем. На металлических стеллажах, занимавших практически все стенное пространство, стояли толстые тома в кожаных переплетах. Письменный стол Дунстана был завален кипами газет, журналов и книг. Среди разбросанных бумаг стояли телефон, мощная лампа с зелёным абажуром и компьютер, к которому был подключен принтер.
— На этих полках подшивки «Фокстонского демократа» за сто тридцать лет, — объяснил Дунстан. — В каждом выпуске хоть раз упоминается фамилия Эшер. Я беседовал примерно с шестьюдесятью бывшими слугами Эшеров, их садовниками, плотниками и малярами. Естественно, мои ноги — это Рэйвен.
— Вы пишете книгу на компьютере?
— Совершенно верно. Раньше работал на машинке, но два года назад купил эту штуковину. К тому же она помогает с поиском материала. Многие библиотеки в крупных городах подключены к компьютерным сетям, и можно просматривать старые генеалогические древа, редкие документы, церковные метрики. Если мне нужны их копии, я обращаюсь к друзьям в библиотеке Эшвилла.
Рикс подошел к столу и посмотрел на кучу журналов. Здесь были номера «Тайм», «Ньюсуик», «Форбс», «Бизнес уик» и других изданий. Во всех, наверное, содержались факты, домыслы или откровенные сплетни об Эшерах. На столе также лежало несколько заплесневелых книг и пара желтых листов бумаги, исписанных витиеватым женским почерком.
«Письма», — подумал Рикс.
Он притворился, что рассматривает компьютер, а сам скосил глаза на эти листы и прочел на одном из них: «Дорогой Эрик».
— Вот и вся экскурсия, — внезапно сказал Дунстан.
Его голос выдавал напряжение, словно он понял, что увидел Рикс.
Загудел мотор коляски. Дунстан приблизился к Риксу, но тот успел взять письмо и понюхать. Слабый запах духов показался знакомым. Лаванда. Письмо было от той самой женщины, которая восхищалась тем, как искусно Эрик управляется с кнутом.
— Откуда это у вас? — спросил Рикс, повернувшись к Уилеру Дунстану.
— От бывшего слуги, который сохранил некоторые документы Эрика. Этот человек живет в Джорджии.
Старик протянул руку, но Рикс не отдал письмо.
— Чепуха, все семейные архивы давно уже хранятся в подвале Лоджии. Никто из слуг не осмелится взять то, что принадлежит семье. — Он понял по мрачному и надменному виду Дунстана, что попал в точку. — Это из Эшерленда?
Подбородок Дунстана поднялся на несколько сантиметров.
— Я показал вам то, что вы хотели увидеть. Теперь можете идти.
— Нет. Это письмо… да черт побери, все эти письма попали сюда из Эшерленда! Я хочу знать, каким образом они покинули имение. — Когда Дунстан вызывающе уставился на Рикса, того осенило. — Очевидно, там есть шпион, выносящий письма и вообще все, что плохо лежит. Кто это?
— А вот это вам знать совершенно ни к чему, — ответил Дунстан. — Все, до свидания. Чего еще ждете? Наш разговор окончен.
— И что вы собираетесь делать? Позвоните шерифу, чтобы выпроводить меня?
— Рикс, — сказала Рэйвен, — пожалуйста…
— Я знал, что глупо пускать его сюда! — напустился Дунстан на дочь. — Мы не нуждались в его помощи! Проклятье!
— Скажите, кто это, — потребовал Рикс.
Лицо Уилера окаменело. В глазах затлела злость.
— Не смей говорить со мной таким тоном, щенок! — заорал он. — Ты сейчас не в Эшерленде, а в моем доме! Я не собираюсь плясать под твою дудку! Я не позволю вытереть о себя ноги! Я…
— Папа, — вмешалась Рэйвен, кладя руки на его бугристые плечи, — успокойся.
— Ты мне не приказывай, — сказал Дунстан Риксу, но властности в его голосе поубавилось. — Слышишь?
— Имя, — продолжал Рикс как ни в чем не бывало. — Мне нужно имя.
— Я знаю все о твоем детстве, парень. Я знаю даже то, о чем ты, скорее всего, забыл. Я знаю, как тебя колотил Бун и как Уолен до крови порол тебя ремнем. — Его глаза превратились в гневные щелки. — Я знаю, что ты ненавидишь Уолена Эшера так же сильно, как и я. На самом деле ты не хочешь узнать это имя. Уходи, и точка. Можешь даже письма забрать…
— Имя, — повторил Рикс.
Когда имя прозвучало, у Рикса едва не подкосились ноги.
Глава 23
Над Эшерлендом сгущались вечерние тени. Рикс шел из гаража в дом Бодейнов. Он громко постучал в дверь и стал ждать.
Эдвин выглядел свежим и готовым к исполнению любого приказа, хотя и провёл весь день в работе. На нем не было ни кепи, ни серой куртки. Он оделся в полосатую рубашку и в безукоризненно выглаженные брюки. Воротник рубашки был расстегнут, выглядывал клок седых волос.
— Рикс! — сказал он. — Где вы были весь день? Я искал…
— Кэсс здесь? — перебил Рикс.
— Нет. Она в Гейтхаузе, готовит ужин. Что-нибудь не так?
Рикс шагнул в дом.
— А как насчет Логана? Он поблизости?
Эдвин покачал головой.
— Сегодня работает в конюшнях. Я ожидаю его минут через пятнадцать. Так в чем, собственно, дело?
Затворив дверь, он ждал объяснений.
Рикс прошел через гостиную, чтобы погреть руки у огня, который догорал в камине. Рядом с любимым креслом Эдвина лежал сегодняшний номер эшвилльской газеты. Из большой кружки с горячим чаем, стоявшей на дубовом столике сбоку от кресла, шел пар. Там же лежали блокнот и ручка.
Эдвин разгадывал кроссворд.
— Сегодня ночью будет холодно. — Голос Рикса гулко прозвучал в большой комнате. — Уже поднимается ветер.
— Да, я заметил. Вам что-нибудь принести? У меня есть жасминовый чай…
— Нет, спасибо, ничего не надо.
Эдвин подошел к столу, взял кружку и сделал маленький глоток. На Рикса он глядел с подозрением.
— Я знаю насчет Уилера Дунстана, — в конце концов сказал Рикс. — Черт возьми, Эдвин! — Его глаза сверкнули. — Почему ты не рассказал, что помогаешь ему в работе над книгой?
— А-а… — сказал Эдвин шепотом. — Понятно.
— А мне нет. Дунстан сообщил, что ты с августа приносишь ему материалы из библиотеки Лоджии. А когда я сказал Кэсс о том, что хочу написать историю семьи, она заявила, что давала клятву верности!
— Клятва верности, — тихо повторил Эдвин. — Зловеще звучит, правда? Напоминает скрип ключа, отпирающего дверь в камеру. Кэсс не знает, Рикс. И я не хочу, чтобы она знала.
— Но как понимать всю эту чепуху насчет традиций? О связи с прошлым и тому подобном? Я не понимаю, почему ты помогаешь Дунстану!
Эдвин внезапно стал казаться очень старым и изнуренным. Он стоял подле угасающего огня с таким видом, что сердце у Рикса заныло. С глубоким вздохом Эдвин опустился в кресло.
— С чего мне начать?
— Может, попробуем с самого начала?
— Легко сказать. — Эдвин горько улыбнулся. Морщины вокруг его глаз углубились, он невидяще смотрел на огонь. — Я устал, — сказал он. — Я смертельно устал от… темного и злого. Раны, тайны и гремящие на цепях кости. Еще мальчишкой я знал, что здесь происходит. Тогда это меня не волновало. Даже было интересно. Я был тогда точно таким же, как Логан, — надменным, тупым… Мне пришлось учиться на своих ошибках… Боже, что за образование я получил!
— Темное и злое? Что ты имеешь в виду?
— Духовная тьма. Моральный мрак. Проклятие и деградация. — Он прикрыл глаза. — Рассказ По был, возможно, фантазией, но он добрался почти до самой сути. У Эшеров есть все. Абсолютно все. Но их души мертвы. Я шел к этому открытию долго, и теперь мне практически нечего добавить. — Голос сорвался; Эдвин собирался с силами, чтобы продолжать.
— И все же я не понимаю.
Эдвин открыл глаза. Они были красными, как догорающие в камине угольки.
— Когда уйдет в иной мир ваш отец, — сказал он, — империя Эшеров развалится. Уолен скоро умрет. Возможно, это вопрос дней или даже часов. Он хочет передать имение и семейное дело Кэтрин. Я уверен, что вы уже знаете об этом. Но Бун рассчитывает, что дело перейдет к нему. Он намерен судиться с Кэтрин. Это будет длинное запутанное дело. Бун, конечно, не победит, но сделает все, что в его силах, чтобы дискредитировать Кэтрин. Он помешан на деньгах, Рикс. Каждую ночь проигрывает в покер до пяти тысяч. Ставит по двадцать пять тысяч долларов на один футбольный матч. Для него это пустяки, он знает, что всегда может получить еще больше. Мистер Эшер дает ему содержание в триста тысяч долларов в год, а когда Буну этого не хватает, он просто выписывает чек на счет отца. Но Бун все проигрывает. В суде он будет обливать вашу сестру грязью из-за ее проблем с наркотиками.
Он не преминет воспользоваться даже самыми грязными газетенками, чтобы с нею разделаться.
Когда Эдвин снова поднял чашку, его рука дрожала.
— Кэтрин не выдержит такой прессинг, Рикс. Она думает, что выдержит, но ошибается. Точно вам говорю. Ваша сестра выросла у меня на глазах. К тому времени, как Кэтрин покончит с Буном, она созреет для сумасшедшего дома или для кладбища.
— Ты намекаешь на то, что папа должен передумать и отдать поместье и бизнес Буну?
— Нет! Господи боже, нет. Бун разрушит бизнес. Его нельзя спускать с привязи. А тут еще Паддинг… Мало нам путаницы…
— Как это все связано с книгой Дунстана? — спросил Рикс.
— Я объясню. Пожалуйста, наберитесь терпения. В любом случае «Эшер армаментс» стоит на пороге полной катастрофы. Без твердого руководства ее раздерут на части другие компании и корпорации. Они лишь ждут удобного случая.
Семья никогда не будет бедной, но, лишившись бизнеса, лишится и власти.
— Возможно, это будет самое лучшее событие за всю историю семьи.
— Возможно, — согласился Эдвин. — Однако если «Эшер армаментс» разойдется по чужим рукам, это будет означать большой риск для мира во всем мире.
— Что? Неужели ты в это веришь?
— Да, — сказал Эдвин. — Верю. И даже очень. Имя Эшеров олицетворяет мощь и надежность. Уже одно это — очень сильный сдерживающий фактор для враждебных государств.
Если производство, использующее технологию Эшеров, будет остановлено, а старые системы вооружений устареют, что произойдёт непременно, мир окажется на пороге катастрофы. Я не военный эксперт и ненавижу войну, как и большинство обычных людей, но вопрос остается: можем ли мы прекратить изготовление бомб и ракет? Раньше я верил в судьбу человеческого рода. Тогда я был гораздо моложе и намного глупее. Выслушайте меня до конца! Должно быть, я выгляжу полным идиотом.
— Книга, — напомнил ему Рикс. — Почему ты помогаешь Дунстану в работе над ней?
— Потому что мне надоело притворяться, будто у меня нет ни глаз, ни ушей, ни рта, чтобы вымолвить слово. Мне надоело быть вещью, предметом инвентаря или частью обстановки. Я живой человек! — Он провозгласил это с гордостью, хотя глаза потускнели. — Я много всего видел за свою жизнь.
В большинстве случаев ничего не мог поделать, хотя от того, что творилось, мне было тошно и кровь стыла в жилах. — Он подался вперёд. — Если хотите, я расскажу, что случилось с моей лояльностью. Если вы действительно хотите это услышать.
— Валяй.
— Хорошо. — Эдвин сложил на груди руки, погрузившись в раздумья. — Вы видели Уилера Дунстана. Он покалечен. У его дочери, симпатичной женщины, шрам на брови, и она хромает. Я знаю, как это произошло.
— Я слушаю.
— Хорошо. Я хочу, чтобы вы меня выслушали и поняли, что случилось с моей лояльностью. В ноябре шестьдесят четвертого Уилер Дунстан с женой и дочерью попал в автомобильную катастрофу на шоссе южнее Эшвилла. Насколько я помню, они ехали к родителям жены на праздники. Катастрофа была страшная. Дизельный грузовик занесло на гололеде, он съехал со своей полосы и врезался в легковушку.
У Дунстана был поврежден позвоночник, у девочки сломаны рука и нога, а жена получила многочисленные внутренние повреждения. Но самое худшее, что легковушка оказалась под днищем грузовика. Она там застряла, и полиция не могла их вытащить. Жена Дунстана ужасно мучилась. Девочка была к ней прижата, и ей пришлось много часов, пока не разгребли завал, слушать стоны и крики матери. Жена Дунстана скончалась в больнице через несколько дней. Он сам лечился не один месяц, чтобы хотя бы управлять инвалидным креслом. Рэйвен отделалась легче всех, хотя лишь богу известно, что она видит в ночных кошмарах.
Эдвин пристально посмотрел на Рикса.
— Тот грузовик, что съехал со своей полосы, принадлежал компании «Эшер армаментс», — сказал он. — Водитель, совсем молодой, ему и двадцати не было, так наелся таблеток, что даже не знал, в каком штате находится. Уилер Дунстан подал в суд на вашего отца. Уолен предлагал уладить дело миром, но в ответ последовали лишь оскорбления. Между Эшерами и Дунстанами никогда не было особой любви. Но до суда дело не дошло. Выяснилось, что полиция обнаружила в машине Дунстана бутылку бурбона. Медицинская сестра заявила, что чувствовала от него запах алкоголя в реанимации. Результаты анализа неожиданно показали: Уилер Дунстан во время аварии был мертвецки пьян.
— Бутылку подкинули?
— Да. Я только не знаю, когда и кто. Все это сделано за деньги твоего отца, Рикс. Но особенно тяжелые последствия имела огласка того факта, что Дунстан — алкоголик. Это был тщательно охраняемый секрет, но ваш отец каким-то образом выведал его. Рекламодатели один за другим отказывались от услуг Дунстана. В конце концов он согласился уладить дело без суда. А что еще оставалось?
— Папа же отделался легким испугом?
— Штраф в несколько тысяч долларов и условный приговор водителю. — Эдвин смотрел на дрожащее пламя, его плечи поникли, ноги были вытянуты. — До этого момента я старался ничего подобного не замечать. Но после того как понял, что сделал ваш отец, как далеко он зашел в стремлении избежать судебного процесса, что-то во мне надломилось. Я знал, что Дунстан много лет работал над историей Эшеров. Мы договорились: я поставляю ему необходимые документы, но не нарушаю обет молчания. Я не говорю ничего, что знаю об Эшерах. Я не буду обсуждать с ним дела Уолена. Я приношу материалы, оставляю их и потом забираю. К тому времени, когда книга будет завершена, Уолен умрет, а мы с Кэсс окажемся во Флориде.
— Эдвин, — сказал Рикс, — я ездил к Уилеру Дунстану, чтобы взглянуть на рукопись. Он не показал, но я дал ему информацию в обмен на то, чтобы узнать, как старик работает.
Я сказал ему про состояние папы и про то, что Кэт унаследует семейное дело. У меня была еще одна причина для поездки. Это я должен быть автором такой книги, а не посторонний. Мне все равно, через что прошел Дунстан. — Рикс слышал в своем голосе отчаяние, ему было стыдно, но он продолжал: — Я обязан написать книгу об Эшерах. Я взял у тебя ключ от библиотеки и нашёл там кое-какие бумаги. Мне во что бы то ни стало нужно добиться, чтобы Дунстан позволил мне участвовать в работе над книгой. Я должен стать хотя бы соавтором.
Эдвин глубоко вздохнул и покачал седой головой.
— Боже мой, — прошептал он, — как мы дошли до этого, Рикс? Неужели нас обоих снедает отвращение и ненависть?
Рикс подался вперёд и дотронулся до руки Эдвина.
— Не могу упустить такой случай. Я годами собирался написать книгу о своей семье. Поговори с ним. Скажи, что я помогу довести работу до конца. Позволь носить ему материалы.
Заставь его понять, как это важно для меня. Ты сделаешь это?
Эдвин не ответил. Он смотрел на огонь, тусклые оранжевые блики играли на лице.
— Пожалуйста, — умоляюще сказал Рикс.
Эдвин накрыл руку Рикса своей.
— Я поговорю с ним, — пообещал он. — Завтра утром. Не знаю, как он отреагирует, учитывая его отношение ко всем Эшерам. Но поговорю.
— Спасибо.
— Это так важно для вас?
— Да, — ответил Рикс без колебаний. — Очень важно.
Эдвин улыбнулся, но его глаза были темными и печальными.
— Я люблю вас, Рикс. Что бы вы ни делали, я всегда буду вас любить. Вы приносили свет в этот дом, когда были ребёнком. Я помню… у нас с вами бывали маленькие тайны. Вы не хотели, чтобы кто-нибудь узнавал о том, что вы рассказывали мне. — Улыбка стала грустной. — Я полагаю, будет только правильно, если мы разделим этот последний секрет.
Рикс встал и крепко обнял Эдвина. Старик, казалось, состоял из одних костей и тугих мышц.
Эдвин погладил Рикса по плечу. Они молча стояли при свете камина, прижавшись друг к другу.
Глава 24
На горе Бриатоп выл ветер. Нью Тарп сидел на своей койке, его лицо покрывали бисеринки пота.
Ему снова снилась Лоджия. Огромная, ярко освещенная, волшебная Лоджия, в которой мимо сверкающих окон, словно на каком-то балу призраков, двигались фигуры. Но на этот раз было одно отличие. Когда он стоял на берегу озера, глядя на дом, самая верхняя балконная дверь внезапно раскрылась и оттуда кто-то вышел. Эта фигура знаками показывала ему, чтобы он поскорее перешёл через мост, и Нью слышал, как издали знакомый голос окликает его по имени.
Это голос отца звал его из дворца Эшеров. Отец стоял на балконе и уговаривал бежать по мосту в Лоджию, ведь это был праздник в честь Нью. «Иди домой! — кричал отец. — Мы все здесь ждем, когда ты вернешься домой».
Нью упирался, хотя Лоджия тянула его с неодолимой силой. Во сне он почувствовал, как от страха и возбуждения по спине побежали мурашки. Его отец, неясный силуэт на верхнем балконе, махал руками и кричал: «Скорее, Нью! Иди домой, ко мне!»
За мостом открылась парадная дверь, из нее ударил широкий луч прекрасного золотого света. В дверях кто-то стоял, протянув руки, чтобы принять Нью в свои объятия. Кто это, определить не удалось, но мальчик как будто разглядел темное пальто, развевавшееся на ветру.
Он знал, что Лоджия ждёт его. Стоявший в дверях тоже ждал. Если Нью преодолеет мост и войдет в Лоджию, он получит все, чего когда-либо желал. Ему никогда больше не лежать на жесткой койке в холодной комнате. У него будет прекрасная одежда, отличная еда, книги, ковер на полу в спальне и вдоволь времени, чтобы бродить в зеленых лесах Эшерленда.
Нью стоял в начале моста и был уже готов перейти на другую сторону.
Но тут завыл ветер, и мальчик проснулся. Ураганный ветер проникал в дом через дыры в стенах и крыше, и Нью казалось, что следом за ним прокрадывается искушающий шепот: «Иди домой».
Он лежал на спине, натянув одеяло до подбородка и уставившись в потолок. Днём приходили Джо Клэйтон с женой, чтобы навестить Нью. За ними прибежал Берди, он раздраженно лаял за окном. Клэйтон рассказал Нью и его матери, что этим утром с собакой произошла странная вещь. Когда он вышел покормить Берди, то обнаружил, что пёс застыл в охотничьей стойке футах в тридцати от дома, прижав уши, и таращится на лес. Собака никак не прореагировала на зов и не шевельнулась, когда от ее бока отскочила брошенная шишка.
Джон подошел и шлепнул пса по заду, и тот с воем завертелся, пытаясь цапнуть свой хвост. Минут десять пёс был не в себе, а потом так набросился на еду, что чуть не проглотил миску. Берди — старая полоумная развалина, но охотничью стойку он держит замечательно.
В паузах между порывами ветра Нью различал слабый лай. «Его испугал ветер, — думал Нью. — Он может вывести из себя даже собаку».
Нью закрыл глаза, пытаясь заснуть.
И тут мальчик услышал скрип крыши над головой.
Он сразу открыл глаза и пристально посмотрел вверх.
Дранка тихо скрипела. Затем крыша затрещала в другом месте, ближе к углу комнаты.
Нью дотянулся до стола, взял спички, открыл фонарь и зажёг фитиль. Огонь медленно разгорался, и Нью выпростал ноги из-под одеяла.
Крыша стонала, как старик во сне. Нью поднял фонарь.
Когда он увидел, как вдавились сосновые доски, сердце его забилось вовсю. Мальчик услышал протяжное царапанье. Когти проверяли крепость крыши, Нью следил за передвижением зверя по гнущимся доскам. Затем раздался резкий треск, и к ногам упал гвоздь.
Зверь замер, прислушиваясь.
Нью застыл, глядя, как провисла крыша под тяжестью незваного гостя. Это же тот самый зверь, который ходил по ночам возле дома после смерти отца! «Кто бы это ни был, — подумал Нью, — он весит фунтов триста, а то и побольше».
Зверь принялся расхаживать, доски скрипели под его лапами. Крыша была слабой, и Нью боялся, что она не выдержит.
С жалобным стоном упала доска. Зверь снова остановился. В тишине, когда унялся ненадолго ветер, Нью услышал глухое хриплое рычание.
Это был тот же зловещий звук, который он слышал в яме.
Жадная Утроба. Черную пантеру, которая бродит со Страшилой, теперь отделял от Нью лишь тонкий слой обитой утеплителем древесины.
«Убирайся отсюда! — мысленно скомандовал Нью. — Прочь!»
Зверь не шелохнулся. У Нью на затылке зашевелились волосы. В комнату просочился запах хищной кошки. Нью догадывался, что зверь знает о присутствии человека или видит свет сквозь щели в досках. По дереву скребли когти, Жадная Утроба фыркала, чуя мальчика.
Нью торопливо надел джинсы и толстый тёмно-синий свитер. Затем взял лампу и вышел в прихожую. У двери стояло отцовское ружье. Он раскрыл стволы, убедился, что оба патрона на месте, и снова закрыл. Крыша над ним стонала. Зверь следовал за Нью.
На кухне мальчик взял с полки фонарик. Вооруженный ружьем и светильником, Нью приготовился выйти наружу, но тут его остановил голос матери.
— На крыше кто-то есть! — прошептала она. — Послушай! — Майра вышла на свет, ее лицо было бледным, а руки сложены на груди. Одета она была в потрепанную фланелевую рубашку. В глазах застыл страх. — Что это, Нью?
— Не знаю. — Мальчик не был уверен, что это Жадная Утроба. Из леса мог забрести и еще кто-нибудь. — Я выйду и посмотрю.
Майра заметила ружье и фонарь.
— Нет! — решительно сказала она. — Я тебе этого не позволю!
Крыша снова затрещала. Когда зверь сходил с доски, она шумно поднималась.
Крыша сильно прогнулась, и еще один гвоздь упал на пол.
— Папа бы вышел, — сказал Нью.
— Ты не папа! — Майра схватила сына за руку. — Зверь сам уйдет. Ему ничего не нужно!
Когда со звуком взорвавшейся петарды вылетел очередной гвоздь, она вскрикнула. Луч фонаря нащупал дырку величиной с кулак.
Нью больше не слышал зверя. Либо тот ушёл с крыши, либо стоял неподвижно. Сквозь дыру в комнату со свистом проникал ветер, наполняя ее зимним холодом. Мальчик мягко высвободил руку.
— Папа бы вышел, — повторил он, и Майра поняла, что ей больше нечего сказать.
Дрожа от холода, Нью выбрался на крыльцо. На улице бушевал ветер, швырял кружащиеся листья ему в лицо. Майра осталась в дверях, а Нью спустился с крыльца и направил луч фонарика на крышу.
Там никого не было. Нью медленно водил лучом взад-вперёд. В его правой руке удобно уместилось ложе ружья, указательный палец был на спусковом крючке. Он слышал лай Берди, и от этих жутких звуков по спине ползли мурашки.
Нью завернул за угол дома и ничего не обнаружил. Когда он начал поворачиваться, что-то цапнуло сзади за шею. Когти?
Он едва не нажал на спуск. Вскинув руку к шее, схватил лишь веточку с парой сухих листьев и с отвращением ее отбросил.
— Нью! — позвала мать. — Возвращайся!
Он направил фонарик на деревья. На многих ветках все еще держались листья, и луч сквозь них не проходил. Верхушки деревьев клонились к земле под безжалостными порывами ветра.
— Ты что-нибудь видишь? — спросила Майра с дрожью в голосе.
— Нет, ничего. Кто бы тут ни был, он давно ушёл.
— Тогда иди обратно, холодно же! Скорее!
Нью сделал шаг вперёд, и кровь застыла у него в жилах.
Он почувствовал запах Жадной Утробы, мерзкий душок этой хищной кошки.
Нью остановился, направив свет на деревья. Порыв ветра едва не сдвинул его с места. Деревья неистово махали ветвями. Сухие листья летели вниз. Зверь был очень близко…
И тут мальчик услышал вопль матери:
— Нью!
Он быстро обернулся к пикапу.
Из-под днища машины кто-то выполз. Он двигался так быстро, что у Нью не было времени прицелиться. Судорожно наставив ружье, мальчик выстрелил, и в дверце пикапа появилась вмятина, как будто по ней стукнули огромным кулаком. Но тут монстр, стремительный как черная молния, выскочил из своего укрытия и вскинулся на задние лапы, поднявшись над Нью более чем на фут. При вспышке света мальчику удалось его разглядеть.
Это была черная пантера, будто вышедшая из кошмара безумца. Ее массивная голова была неправильной формы, остроконечные уши прижаты к черепу, а на груди перекатывались мускулы. Глаза ярко горели гипнотическим зелено-золотым огнём, и зрачки при свете фонаря быстро стянулись в полоски. Когда Нью в шоке отшатнулся, зверь выпустил когти. Они были длиной в три дюйма и зловеще искривлены. Зверь раскрыл пасть, обнажив желтые клыки, и оттуда вырвался высокий жуткий вопль, перешедший в хрип. Тело зверя было покрыто короткой черной шерстью, но под брюхом была жесткая серая кожа.
Не опускаясь на передние лапы, зверь прыгнул вперёд.
Нью стоял с ружьем наготове. Раздался второй выстрел, но пантера успела резко метнуться в сторону. Она приземлилась на все четыре лапы и тут же обернулась, чтобы напасть на Нью сзади.
Времени защититься у мальчика не было. Разъяренный зверь весом в триста фунтов был готов обрушиться на него.
В его охваченном паникой мозгу с удивительной ясностью возникла картина: пантера врезается в стоящую между ними стену из грубых камней. Стена представляла собой призрачное сооружение из кривых голубых линий и углов, которые пульсировали в воздухе. Сквозь нее он видел пантеру.
«Там стена!» — прокричал он мысленно.
Когда прыгнувший зверь врезался со всей силы в преграду, из его глотки вырвался глухой крик боли. Несколько призрачных голубых кирпичей выскочили, но Жадная Утроба отлетела назад. Она ударилась о бок пикапа и бешено закружилась, хватая пастью воздух. Нью видел, как зверь яростно бьет хвостом, и слышал злобное змеиное шипение.
Голубая стена быстро исчезала. Тут и там появлялись дыры. На крыльце Майра пронзительно звала на помощь. Жадная Утроба затрясла головой, изумлённо заморгала и снова прыгнула на мальчика.
На этот раз Нью представил на стене куски битого стекла и сделал ее толщиной в четыре фута. Он слышал, как его мозг стучит и скрипит, точно машина. Стена увеличилась, пульсируя от напряжения.
Жадная Утроба ударилась о нее головой. Стена дрогнула, и Нью испугался, как бы зверь не проломил ее. Он почувствовал боль, словно кто-то ударил его по лбу.
Зверь с воем отлетел и растянулся на боку. Вот он неуверенно поднялся на ноги, но глаза были остекленевшими, а голова поникла. Зверь и человек смотрели друг на друга сквозь исчезающую стену. Сердце Нью бешено стучало, но он твердо стоял на ногах. Пантера подняла голову, принюхалась, и вдруг у нее изо рта выскользнул раздвоенный на конце язык.
Стена стала тонкой, как простыня. Голову Нью пронизывали нити боли. Все его внимание было приковано к зверю.
Безумные крики матери доносились как из глубокой шахты.
Жадная Утроба подняла переднюю лапу и выпустила когти. Зверь забегал взад-вперёд, делая ложные выпады и отскакивая. Взгляд хищника был направлен на мальчика, и Нью чувствовал, как гнев пантеры жжёт его душу. Глаза зверя сверкали огнём.
Стена практически исчезла, быстро разваливаясь на куски.
«Построй снова, — приказал себе Нью. — Там стоит стена, прочная и толстая».
Стена вновь, камень за камнем, росла и принимала очертания. У мальчика раскалывалась голова, и он ловил на себе взгляд пантеры. Она пыталась гипнотизировать. Когда их глаза встретились, Нью почувствовал, как ужасная холодная сила мешает его решимости.
Жадная Утроба стояла неподвижно. Она высунула на мгновение язык и снова его убрала.
Стена между ними задрожала и посыпалась.
«Нет», — мысленно произнес Нью, пытаясь представить ее такой, какой она была раньше. Но стена исчезала, а боль в голове, и без того дикая, сделалась просто невыносимой.
Пантера выжидала, готовясь к прыжку.
«… Человечек…»
Тихий издевательский голосок, как бархатный кнут, обвился вокруг шеи Нью.
«… Маленький хозяин дома…»
Голос шел ниоткуда и в то же время отовсюду и был таким холодным, что заныли кости. Стена была вся в дырках и качалась, как паутина на ветру.
«… Маленький хозяин дома, что же ты теперь собираешься делать?..»
Широко раскрыв пасть, пантера прыгнула. Она прорвала стену и выпустила когти, целя в мальчика, который замер перед ней.
Менее чем в трех футах от головы Нью Жадную Утробу что-то ударило и подняло, перевернув вверх тормашками. Словно холодная волна подхватила мальчика и швырнула на землю, в то время как когти пантеры молотили пустоту над его головой.
Жадную Утробу пронесло добрых шесть футов и с треском ударило о ствол дуба. Зверь заревел от боли и изумления, а когда его снова подняло и бросило наземь, удрал в кусты.
Нью услышал, как он несется, не разбирая дороги, и уже через мгновение стало тихо, только свистел ветер. Нервы мальчика были натянуты до предела, и, когда к нему приблизилась мать, он взглянул в ее испуганное лицо и забормотал: «Папа бы вышел, папа бы вышел…»
Она опустилась на колени и обняла его, а он продолжал повторять одно и то же, как испорченная пластинка. Кончив лихорадочно бормотать, мальчик истерично зарыдал.
Майра обняла сына еще крепче. Его сердце билось так сильно, что она испугалась, как бы не разорвалось. Затем краем глаза Майра уловила какое-то движение и посмотрела в сторону дороги.
У самой кромки леса стояла худая фигура. Ветер трепал длинное темное пальто.
Когда она моргнула, все пропало, и женщина подумала, что сходит с ума.
— Пойдем, — сказала она мягко, но с дрожью в голосе.
Увиденное никак не укладывалось в голове. На ее сына прыгнула жуткая пантера и была сбита в воздухе. Но Майра знала, что в эту ночь спасло жизнь ее сыну. Знала и не смела подвергать сомнению. В воздухе, словно резкий запах серы, витало могущественное колдовство.
Вокруг бушевал ветер. Он пронзительно выл; он то и дело менял направление. Майра помогла сыну подняться, и они вместе пошли к дому. Женщина вспомнила, как блестели глаза монстра, когда тот выползал из-под пикапа. Кем бы он ни был, у него хватило ума подождать, пока Нью повернется спиной. Нью в опасности, в этом теперь не осталось сомнений.
Майра могла считать выдумкой Страшилу и прочих тварей, бродивших по Бриатопу, но это создание явилось перед нею во плоти, и оно пришло, чтобы выманить и убить Нью! Он был для Майры всем, но как защитить его, она не знала.
Но все же был тот, кто знал все.
Женщина привела сына в дом и заперла дверь на засов.
На краю леса, похожий на хрупкое деревце, стоял Король Горы и наблюдал за домиком Тарпов. Старик не шевельнулся на протяжении всей битвы Нью с пантерой, но теперь плечи устало поникли, и он оперся на кривой посох. Он продрог до костей, из носа текло, при выдохе в горле булькала мокрота.
Он ждал, прислушиваясь к ветру. Тот говорил ему о смерти и разрушениях, о том, что мир пребывает в переходном состоянии. Вокруг вились сухие листья, некоторые застревали в бороде. Старик вытер нос тыльной стороной кисти и подумал, что в былые времена, когда еще был крепок и здоров, он бы так хватил Жадную Утробу о дуб, что осталось бы мокрое место. Да, он неплохую взбучку задал пантере, но та найдет, где спрятаться и зализать раны, а с рассветом снова отправится на охоту.
Этой ночью пантера сюда не вернется. Мальчик пока в безопасности.
Но кто он такой? И какова его роль в битве, которую Король Горы ведет с той самой ночи, когда упала комета? Ответа на эти вопросы старик не знал.
Он затрясся и закашлялся — в легких снова зажглась боль. Когда приступ прошел, Король Горы начал долгий путь домой.
Глава 25
В Гейтхаузе Рикс сделал волнующее открытие.
Одна из книг, принесенных из библиотеки прошлой ночью, оказалась гроссбухом, датированным 1864 годом и содержащим перечень фамилий, обязанностей и жалованья каждого слуги в Эшерленде. Там было 388 имен, начиная от ученика кузнеца и заканчивая главным егерем.
Но внимание Рикса привлекла записная книжка доктора Джексона Бэрда, директора заведения под названием «Приют Бэрда», расположенного в Пенсильвании. «Приют Бэрда» был частной лечебницей для душевнобольных. Записная книжка была старой и хрупкой, а многие страницы и вовсе отсутствовали. В ней месяц за месяцем прослеживалось развитие болезни пациентки Джессамин Эшер, первой жены Ладлоу и матери Эрика.
Рикс сел за стол и раскрыл перед собой записную книжку. Свет на нее падал через его правое плечо. Целый час он погружался в жуткие подробности душевной болезни. Его лишь изредка отвлекали яростные порывы ветра.
Джессамин Эшер, писал доктор Бэрд твердым почерком, была привезена в приют в ноябре 1886 года. Судя по портрету, который доктор Бэрд видел во время визита в Лоджию, Джессамин Эшер была раньше элегантной молодой женщиной с волнистыми светло-каштановыми волосами и добрыми серыми глазами.
Двадцать третьего ноября 1886 года в комнату с обитыми войлоком стенами заперли женщину в смирительной рубашке. Сыплющая бранью, она выдрала себе почти все волосы; ее губы и язык были изуродованы укусами, а глаза, обведенные красными кругами, горели на белом как мел лице. Ладлоу не сопровождал свою жену. Ее привезли четверо слуг, среди которых был и Лютер Бодейн, дедушка Эдвина. Когда Джессамин приняли в приют, ей было двадцать шесть лет и она уже безнадежно помешалась.
Рикс продолжал читать, завороженный этим свеженайденным скелетом в чулане Эшеров. Несмотря на то что Джессамин была дочерью миллионера, владельца мануфактуры из Новой Англии, и получила хорошее образование, за семь лет жизни с Ладлоу Эшером она деградировала почти до животного состояния. Лишь спустя четыре месяца доктор Бэрд смог находиться с ней в одной комнате, не боясь нападения. Ее симптомы, писал он в декабре 1887 года, включают безрассудную ярость, богохульство, скрежетание зубами, искаженные до бессмысленности молитвы, выкрикиваемые в полный голос, и припадки, в течение которых несчастная миссис Эшер должна быть привязанной ремнями к кровати, с кляпом во рту, дабы не откусить себе язык.
Болезнь Джессамин, писал доктор Бэрд, кажется, берет начало с рождения Эрика в апреле 1884 года. Несколько раз эта женщина, так любившая ухаживать в саду за розами, одуванчиками и камелиями, пыталась убить младенца.
Лишь летом 1888 года Бэрд добился, чтобы сумасшедшая хотя бы поговорила о сыне. До той поры имя Эрика вызывало лишь молитвы и проклятия. Но в то роковое лето буря, которая бушевала в мозгу Джессамин, поутихла, а может быть, Бэрд просто нашёл нужное лекарство. Во всяком случае, временами сознание Джессамин прояснялось, и это давало возможность доктору изучить ее состояние.
«Я должна убить Эрика, — сообщила она доктору Бэрду, — потому что его коснулся Сатана».
Эрик был еще младенцем, рассказывала несчастная, когда это произошло. После полуночи ее разбудила сильная гроза. Она боялась грома и молний почти так же, как и Ладлоу, отец-пуританин учил ее, что гром — это проявление недовольства Бога, а молнии — копья, которыми Он поражает грешников.
Много раз, когда бушевала гроза, Джессамин забивалась под одеяло и представляла себе, будто вся Лоджия трясется, а однажды в ее великолепной спальне при особенно сильном раскате грома вылетело стекло.
В эту ночь по Лоджии хлестал яростный ливень. Когда прогремел гром, Джессамин показалось, что раскалываются стены. Где-то в доме разбилось стекло; окна дрожали. Встав с кровати, она спустилась вниз, в комнату Эрика, но, открыв дверь, увидела в голубом свете молнии нечто. Над колыбелью Эрика склонялся силуэт крепкого широкоплечего мужчины. Но это был не человек. Его кожа бледно-серого цвета влажно блестела. Джессамин успела разглядеть, что рука этого существа повисла над лбом спящего ребёнка. Затем незнакомец резко, но грациозно, как балерина, повернулся к ней.
На мгновение она увидела лицо, жестокое, но красивое. Тонкий рот искривился в полуулыбке-полуусмешке, а глаза были как у кошки: темно-зеленые, гипнотически-яркие, с огромными зрачками.
И перед тем как свет померк, создание исчезло.
Она закричала. Ребёнок проснулся и тоже начал вопить. Джессамин понимала, кто предстал перед ней, и боялась сойти с ума. Она не смела приблизиться к ребенку. Выбежав из комнаты, женщина в панике понеслась вниз и на лестнице упала, едва не сломав себе шею. Там она и лежала до тех пор, пока ее не нашёл слуга и не позвал Ладлоу из спальни.
Джессамин видела, как Эрика коснулось воплощение зла, сказала она доктору Бэрду. На ее глазах эта тварь нежно и покровительственно простерла лапу над головой ребёнка. Значение этого жеста, по крайней мере для Джессамин, было ясно:
Эрика ждёт служение Сатане. Он вырастет с меткой дьявола на челе. И не счесть бедствий, которые он принесет миру, если ему позволят выжить. Эрик должен быть убит до того, как проявится заложенное в нем зло. Джессамин пыталась отравить младенца, но ей помешала няня. Хотела скинуть сына с лестницы, но ее удержала Дженни Бодейн, жена Лютера, их кухарка. После этого Джессамин заперли в комнате, но она ухитрилась выбраться оттуда по карнизу, похитила Эрика из детской и понесла к горящему камину в банкетном зале.
Когда она уже была готова швырнуть Эрика в огонь, ее заметил Ладлоу. Он бросился к Джессамин, но она схватила свободной рукой кочергу и яростно ударила мужа, целясь в голову. Ладлоу отразил этот удар своей черной тростью, но Джессамин, собрав все силы, нанесла новый. Кочерга попала в висок, и Ладлоу замертво повалился на пол; вокруг его головы собралась лужица крови.
Джессамин схватила визжащего ребёнка, как надоевшую куклу, за шею и шагнула к огню.
Но в следующее мгновение Эрика вырвали у нее. Окровавленный Ладлоу сумел подняться на ноги, чтобы спасти ребёнка. Джессамин вцепилась ему в горло, и они боролись у горящего камина. Ладлоу, хотя и оглушенный, с помощью трости сдерживал ее, пока подоспевшие слуги не схватили несчастную.
В 1888 и 1889 годах, как понял Рикс из записей, состояние Джессамин колебалось от спокойного до буйного. В конце октября 1889 года доктор Бэрд решил написать Ладлоу Эшеру, что состояние его жены безнадежно.
Ладлоу приехал в декабре в сопровождении Лютера и двух других слуг, чтобы увидеть супругу в последний раз. Два месяца спустя Джессамин Эшер была обнаружена в своей комнате мертвой. Она зубами порвала подушку и глотала гусиный пух, пока тот не забил ей горло.
— Чудесно, — пробормотал Рикс, дочитав до конца.
Он оттолкнул записную книжку, словно та была покрыта грязью, и подумал: рвался бы так Ладлоу спасти Эрика, если бы знал, что ждёт их в будущем. Данное Джессамин описание твари, которая стояла над колыбелью, наводило на мысль о фильмах ужасов. Возможно, она искала оправдания своей ненависти к ребенку, который встал между ней и Ладлоу. Но каковы бы ни были истинные мотивы, они затерялись в прошлом.
Раздался тихий стук, и Рикс насторожился. Было почти два часа ночи. Кто, кроме Паддинг, может бродить по дому? Бун около одиннадцати уехал в свой клуб и наверняка играет сейчас в покер. Рикс подошел к двери, которая была загорожена стулом и шкафом, и спросил:
— Кто там?
— Миссис Рейнольдс. Откройте, пожалуйста.
Рикс открыл. Свет в коридоре не горел, и миссис Рейнольдс держала серебряный канделябр с четырьмя горящими белыми свечами. Рикс раньше не видел эту женщину без хирургической маски, но она сразу показалась ему волевой; сейчас при виде ее сильной нижней челюсти это впечатление окрепло. В то же время было ясно, что уход за Уоленом утомил миссис Рейнольдс. Рикс заметил сизые мешки под глазами и глубокие складки у рта. Взгляд был пуст и бесцелен.
— Меня послал Уолен, — сказала женщина привычным шепотом. — Он хочет вас видеть.
— Прямо сейчас?
Она кивнула, и Рикс последовал за ней по коридору. Когда он протянул руку, чтобы включить свет, миссис Рейнольдс быстро сказала:
— Пожалуйста, не надо. Я велела слугам выключить почти все лампы в доме.
— Зачем?
— Так велел ваш отец, — объяснила она. — Сказал, что не выносит шума бегущего по проводам тока.
— Что?
— По его словам, это такой высокий противный визг, — продолжала миссис Рейнольдс. — Иногда его слух обостряется, и он говорит, что этот голос электричества беспокоит его больше всех прочих шумов. Я увеличила дозу транквилизаторов, но незаметно, чтобы они действовали на его нервную систему.
Они приблизились к лестнице, ведущей в Тихую комнату. Запах разложения, к которому в другом конце дома Рикс постепенно привык, был здесь таким сильным, что он остановился, борясь с тошнотой.
«Я не могу опять туда идти, — подумал Рикс, и у него внутри все содрогнулось. — Боже правый!»
Миссис Рейнольдс, шедшая на несколько ступенек впереди, оглянулась. Желтый свет отбрасывал ее длинную тень на стену напротив.
— Все будет в порядке, — сказала она. — Постарайтесь дышать ртом.
Он последовал за ней наверх, к белой двери, и надел две хирургические маски и резиновые перчатки. Затем то же самое сделала сиделка, пока он держал взятый у нее канделябр. Перед тем как открыть дверь, миссис Рейнольдс забрала у Рикса и задула все свечи.
Их окружила темнота. Несколько ужасных секунд Риксу чудилось, будто он снова заблудился в Лоджии. Но тут сиделка взяла его за руку и потянула в Тихую комнату. Дверь бесшумно затворилась, и женщина подвела его к кровати Уолена.
Осциллоскоп был выключен, и в помещении слышалось только хриплое, неровное дыхание Уолена. Рикс слегка задел обо что-то подбородком, но промолчал. Миссис Рейнольдс отпустила его руку, и он понял, что за ним наблюдают. Уолен продолжал сопеть, пока в конце концов не заговорил. Рикс был вынужден напрячься, чтобы понять, о чем шепелявит отец.
— Выйди, — приказал Уолен сиделке.
Рикс не слышал, как та вышла, но знал, что она не могла не подчиниться. Уолен медленно, с тяжким трудом подвинулся на кровати. Он заговорил, и Риксу снова пришлось сосредоточиться.
— Эта сука потом завернет меня в пеленки. — Уолен поморщился от боли.
От его вздоха у Рикса сжалось сердце — это был такой человеческий звук, тихий, почти нежный.
— Ненавижу ночь, — прошептал Уолен. — Ночью поднимается ветер. Раньше я к нему не прислушивался. А теперь самого себя слышу так, будто кричу сквозь ураган.
— Сочувствую…
Хотя Рикс сказал это как можно тише, он услышал хрип Уолена. Рикс вздрогнул и сжал кулаки.
— Говори тише, черт побери! О боже… как болит голова…
Вроде бы отец заплакал, но это могла быть и ругань. Рикс зажмурился, его нервы были на пределе.
Прошла минута или две, прежде чем Уолен снова заговорил.
— Ты и не собирался навещать меня здесь. Что-нибудь не так? Или у тебя дел невпроворот?
«Неужели старик знает, что я задумал? — недоумевал Рикс. — Нет, конечно же нет! Не нужно паранойи».
— Мне казалось, что тебе нужен покой. — Он прошептал это так тихо, что сам едва расслышал.
На этот раз, без сомнений, раздался грубый смешок Уолена.
— Покой, — повторил он. — Хорошо сказано! Да, мне нужен покой! И я действительно скоро упокоюсь! — Он помолчал, выравнивая дыхание, а когда снова заговорил, Рикс поразился — такого жалобного голоса он еще не слышал. — Я почти готов умереть, Рикс. Этот мир больше не мой. Я устал…
Как же я устал…
Рикс был захвачен врасплох. Возможно, мысли о смерти в конце концов подточили Уолена, но он выглядел совершенно иначе, чем несколько дней назад, когда Рикс к нему заходил.
— Как Маргарет? — спросил Уолен. — Справляется ли?
— Справляется, и неплохо.
— Я слышал, вечером поругались Бун с Паддинг. Хотя сейчас это занимает меня менее всего. А Кэт? Каково твое суждение о ней?
«Суждение, — подумал Рикс. — Странное он подобрал слово».
— С ней все в порядке.
— А как насчет тебя?
— У меня все нормально.
— Да. — К Уолену снова вернулся сарказм. — Не сомневаюсь. Черт бы подрал этот ветер! Воет и воет… Ты что-нибудь слышишь?
— Нет.
— Тогда наслаждайся тишиной, пока можешь, — с горечью сказал Уолен.
По трубкам под кроватью Уолена забулькала жидкость, и он тихо застонал.
Глаза Рикса снова привыкли к темноте. Он увидел тощего, как скелет, человека на кровати. На подушке рядом с головой Уолена лежала черная трость. Тонкая рука была вытянута и сжимала трость так, будто кто-то угрожал отобрать ее.
— Над чем ты работал в библиотеке, пока не заболел? — Вопрос вырвался у Рикса непроизвольно.
Уолен долго молчал, а затем сказал:
— Заболел? Хотел бы я заболеть. Болезнь можно вылечить.
О, видел бы ты лицо этого чертова доктора, когда он приходил в последний раз! Бледным стал, как рыбье брюхо, и все время склонялся надо мной с фонариком, чтобы пощупать пульс, померить температуру, и для прочих дурацких процедур! Он хочет, чтобы я лег в больницу. — Отец хрюкнул. — Можешь себе представить? Вокруг кишат репортеры! Дни и ночи напролет меня беспокоят врачи и сёстры! Я сказал ему, что он спятил.
Уолен уклонился от ответа, и Рикс решил зайти с другой стороны.
— Я был в библиотеке, — спокойно сказал он. — Хотел что-нибудь почитать, попросил у Эдвина ключ. И нашёл там книгу детских стишков. Она была посвящена Симмсу Эшеру. — Он обманом проник в пещеру льва и теперь ждал ответа.
Уолен молчал.
Рикс не отступал.
— Сегодня я гулял с Кэт возле кладбища и обнаружил могилу Симмса. Почему ты скрывал, что у тебя был младший брат?
Уолен по-прежнему не отвечал.
— Что с ним случилось? Отчего он умер?
Ему было любопытно, совпадут ли рассказы Уолена и Уилера Дунстана.
— И что ты там делал? — наконец спросил Уолен.
— Я думал, ты не будешь против.
— Еще как буду! Эдвин свалял дурака, что пустил тебя туда, не спросив моего разрешения!
— Почему? Ты пытаешься что-то скрыть?
— Документы там… очень хрупкие. Не хочу, чтобы их ворошили. Прежде чем, как ты выразился, заболеть, я там кое-что просматривал, готовил бизнес-проект.
Рикс нахмурился, озадаченный.
— Что общего может иметь семейный архив с «Эшер армаментс»?
— Тебя это не касается. Но раз уж ты спросил о Симмсе, так и быть, расскажу. Я не хочу ничего скрывать. Да, у меня был младший брат. Он родился слабоумным и умер ребёнком.
Вот и все.
— Отчего он умер? От врожденной болезни?
— Да. Нет… подожди. Это как-то связано с лесом. Я давно не вспоминал Симмса, и мне трудно восстановить события. Симмс умер в лесу. Он был убит зверем. Да, точно, так и есть. Симмс бродил по лесу, и его убил дикий зверь.
— Что за зверь?
— Не знаю. Это дела давние. Какое это сейчас имеет значение?
«Действительно», — подумал Рикс и сказал:
— Полагаю, что никакого.
— Симмс был слабоумным, — повторил Уолен. — Ему нравилось ловить бабочек, но вот поймать не получалось. Я помню… в Лоджию принесли то, что от него осталось, и я увидел тело, прежде чем отец меня прогнал. В руке Симмс сжимал цветы. Он собирал желтые одуванчики, когда на него напал зверь. Я помню, как плакала мать. Отец заперся в своем кабинете. Да… это было очень давно.
Рикс был разочарован. Ничего таинственного не оказалось. Было ясно, что Уолен никогда не упоминал о Симмсе, потому что не считал его человеком: брат для него был дурачком, который собирал цветы, когда его убивали.
— Я позвал тебя, — сказал Уолен, — потому что хочу передать семье свое распоряжение. За завтраком ты поставишь остальных в известность, что отныне в доме не будет гореть свет. Электричеством пользоваться по минимуму! Мало мне воя ветра, стука сердца и этих проклятых крыс, что скребутся в стенах, — еще и ток бежит по проводам. Сегодня я его слышал дважды. Как пилой по моему черепу… Ты понял?
— Вряд ли им это понравится.
— Мне все равно, понравится или нет! — прошипел Уолен. — Пока я жив, я все еще хозяин дома. Ты понял?
— Да, — ответил Рикс.
— Хорошо. Тогда исполняй.
Униженный, Рикс начал искать в темноте дорогу к двери. Но затем остановился и повернулся к Уолену.
— В чем дело?
— Я не лакей, чтобы так со мной обращаться. Но окажу тебе эту услугу, если ответишь на мой вопрос. Я хочу узнать об агентстве Буна.
— О его агентстве? А что такое?
— Это-то я и хочу знать. Ты вкладываешь в это агентство деньги. Чем оно занимается?
— Заключает контракты и нанимает артистов. А ты что думал?
Под двумя хирургическими масками Рикс улыбнулся.
— Каких именно артистов? Актеров? Певцов? Танцоров?
— Это наше с Буном дело, и тебя оно не касается.
Рикс насторожился. Уклончивость Уолена говорила ему, что он ходит по запрещенной территории.
— Это нечто очень плохое, и ты не хочешь, чтобы кто-нибудь узнал? — спросил он. — Чем же занимается братец Бун? Порнографией?
— Я сказал, что ты можешь идти, — проскрежетал Уолен.
Рикс понял: чем бы Бун ни занимался, Уолен не желает, чтобы об этом проведали Маргарет и Кэт. Возможно, это еще одна причина, по которой Паддинг запрещено покидать поместье. Она не только слишком много знает о семье Эшер — ей также известно, чем занимается агентство Буна.
— Могу спросить у Паддинг, — спокойно сказал Рикс. — И я уверен, маме тоже будет интересно. — Он снова направился к двери.
— Погоди.
Он остановился.
— Ну?
— Ты ведь всегда презирал Буна? — прошептал Уолен. — Почему? Потому что у него больше мужества, чем у десятка бесхребетных ничтожеств вроде тебя? Ты не принёс мне ничего, кроме позора. — Ледяное презрение отца больно задело Рикса; он весь сжался, пытаясь преодолеть унижение. — В детстве никогда не давал сдачи. Позволял Буну топтать себя, как кусок дерьма. Я ведь наблюдал за тобой! Теперь ты не знаешь, как выпустить накопившуюся ненависть, и хочешь навредить мне. Ты был ничем, ничем и…
Рикс шагнул вперёд. Он был вне себя от злости и хотел накричать на отца, но в последний момент стиснул зубы.
— Ты знаешь, папа, — процедил он, — я всегда считал, что Гейтхауз прекрасно смотрится освещенным. Пожалуй, я сейчас пройду по комнатам и заставлю весь дом сверкать как новогодняя елка. — Было стыдно, но он не мог, да и не хотел остановиться. Он должен дать сдачи, ответить грубостью на грубость. — Подумай, как электричество побежит по проводам! Разве это не грандиозно? Ты давно принимал транквилизаторы?
— Да не сделаешь ты этого. Кишка тонка.
— Еще как сделаю. — Рикс повысил голос до нормального, и Уолен забился в конвульсиях. — Я не услышал про агентство. Чем оно занимается? — В его глазах стояли слёзы гнева, а сердце колотилось как бешеное. — Ну же, ответь.
— Тише! О господи! — простонал Уолен.
— Рассказывай, — с нажимом произнес Рикс.
— Твой… брат… набирает актеров… для…
— Для чего?
Уолен неожиданно оторвал голову от подушки. Его била крупная дрожь.
— Шоу! — сказал он. — Агентство Буна… ищет уродов для карнавальных представлений! Уйди! Прочь с моих глаз!
Рикс уже отыскал дверь. В темноте он споткнулся на ступеньках и чуть не упал. Миссис Рейнольдс ждала его в коридоре с зажженным канделябром. Сорвав с лица маски, Рикс сказал, что разговор с отцом окончен и она может вернуться в Тихую комнату.
Когда сиделка ушла, Рикс прислонился к стене, борясь с тошнотой. В висках яростно ломило, и он стиснул их ладонями.
Он чувствовал себя замаранным. Он понимал, что так мог с легкостью поступить и сам Уолен, и Эрик, и любой другой Эшер. Но Рикс ведь не такой, как они! Боже правый!
Через несколько минут дурнота прошла. Головная боль задержалась, но вот и она медленно отступила.
Осталось холодное непривычное возбуждение.
Это было вновь обретенное чувство силы.
Рикс наполнил лёгкие гнилым воздухом и двинулся в темноту.
Часть V. Время расскажет историю
Глава 26
По небу быстро бежали серые облака. Рэйвен Дунстан ехала на своем стареньком «фольксвагене» на гору Бриатоп. Сильный порывистый ветер вновь и вновь набрасывался на автомобиль, чьи шины скользили по толстому слою палой листвы.
Около часа назад она отыскала дом Клинта Перри и сказала ему, куда хочет направиться. Перри, худой человек с орлиным носом, одетый в комбинезон, посмотрел на нее как на сумасшедшую. Там длинный подъем, предупредил он, и сама дорога плохая — пару месяцев назад он вез в гору шерифа Кемпа и продырявил днище грузовика. Рэйвен настояла, чтобы он нарисовал карту, и предложила двадцать долларов за сопровождение, но Клинт ответил, как показалось Рэйвен, нервно, что у него есть другие дела.
Она уже довольно далеко отъехала от дома Тарпов, миновав еще несколько затаившихся в тени ветхих хижин. На перекрестке, который Перри отметил на карте, девушка повернула влево. Почти сразу же колеса запрыгали по мелким лужицам. Дорога взяла вверх так круто, что Рэйвен приуныла:
ей нипочем не одолеть подъем. Но, выжав газ до упора, она была вознаграждена: вскоре склон стал более пологим. Слева сквозь прогалы в лесу виднелся Эшерленд. Дымоходы и шпили Лоджии пронизывали тонкие низкие облака.
Еще примерно милю Рэйвен терзала машину и ругала себя за дурацкое решение приехать сюда. Но вдруг оказалось, что она обогнула лес и дорога уперлась в груду валунов. Между камнями вилась тропка и исчезала в лесу.
Следуя совету Перри, она оставила машину и пошла по тропинке. Подъем был крутой; Рэйвен и тридцати ярдов не одолела, как у нее заныла нога. Колючие лозы вились по деревьям, лес обочь тропинки был непроходим. Добравшись до уступа, Рэйвен впервые увидела разрушенный город, который стоял на вершине горы.
Город — это слишком сильно сказано, подумала Рэйвен. Может, более века назад тут и было какое-то мелкое поселение, но от него остались лишь груды камней да кое-где куски стен и дымоходов. Пара каменных строений все же производила впечатление относительно уцелевших, но лишь одно из них обладало неким подобием крыши, а стены другого были сплошь в дырах.
Как ни странно, руины не заросли деревьями, терновником или вьюнком. Хотя несколько кустов и пытались тут и там зацепиться за темную землю, руины лежали посреди расчищенного каменистого участка. Даже редкие деревья, пустившие корни в развалинах, казались засохшими и окаменевшими, их голые ветки замерли под причудливыми углами.
Место выглядело безлюдным, покинутым много лет назад.
Успевшая замерзнуть Рэйвен подняла воротник вельветовой куртки. Если здесь и в самом деле ютится старик, то как он вообще ухитрился выжить? Рэйвен двинулась по тропинке в глубь руин. Под ногами скрипело. Она остановилась, нагнулась и зачерпнула горсть земли.
В ее ладони блеснули застывшие капли стекла. Она высыпала землю и пошла дальше. Среди руин Рэйвен заметила, что большинство раскрошившихся камней похожи на куски угля. Когда-то здесь бушевал огонь. Она отодвинула ногой опавшие листья и посмотрела вниз, на стеклянные бисеринки.
Затем девушка обошла развалины с другой стороны и остановилась. На черных камнях проступал бледно-серый силуэт человека. Руки были раскинуты, как будто он ударился о стену. Тело изогнулось вопросительным знаком. Ноги были странной формы, мало похожие на человеческие. Одна рука была поднята, словно в мольбе.
Внимание Рэйвен привлекла груда камней. Она осторожно, чтобы не бередить в ноге боль, нагнулась. Из одного камня торчал ржавый гвоздь. На другом были очертания предплечья и кисти.
Рэйвен провела пальцами по камню. Она вспомнила фотографии из книги про Хиросиму: силуэты жертв атомной бомбы, запечатленные на стенах точно так же, как и эти. Что бы здесь ни случилось, мрачно подумала Рэйвен, но результат — отпечатки, черные камни, выжженная земля с осколками стекла — почему-то очень похож на последствия ядерного взрыва.
Рэйвен поднялась на ноги. Что за катастрофа оставила эти следы? И когда она случилась? Почему этот город построен на вершине горы? Кем были его жители?
Размышляя над этими вопросами, она отвернулась от камней и обнаружила старика, который стоял футах в десяти, за опаленной стеной.
Он опирался на сучковатую трость, наклонив голову — так удобнее видеть здоровым глазом. Рваная одежда была грязна, ветер трепал длинное темное пальто.
— Нашли что-нибудь интересное?
Взгляд сверлил ее насквозь. Это был тот самый старик, которого Рэйвен чуть не сбила на дороге.
— Я… не знала, что вы здесь.
Он хмыкнул.
— Наблюдал за вами отсюда. Видел, как вы рассматривали камни.
Невозможно, подумала Рэйвен. Если так, то почему не увидела старика, когда обходила стену?
— Кто вы? — спросил он. — Что вам здесь нужно?
— Меня зовут Рэйвен Дунстан. Я владелица газеты «Фокстонский демократ». — Единственный глаз смотрел непонимающе. — Это газета, издающаяся в Фокстоне, — объяснила она. — Я искала вас.
— Что ж, вот он я. — Незнакомец посмотрел в ту сторону, откуда пришла Рэйвен. — Въехали на желтой машинке?
Да ее запросто ветром сдует прямо в Эшерленд.
Рэйвен снова удивилась. Машина отсюда не видна. Как старик узнал, что она жёлтая?
— Дорога не слишком хорошая, но я ее одолела. А вы живете здесь один?
— Один, — ответил он. — И не один. Что случилось с вашей ногой?
— Я… повредила ее много лет назад. Несчастный случай.
— Вы тогда были маленькой, — сказал он, констатируя факт, и осторожно прикоснулся к ее колену своей тростью.
— Да.
Она отступила. Колено пронзила острая боль.
Он кивнул, харкнул и сплюнул мокроту. Когда старик опять глубоко вздохнул, Рэйвен услышала, как в его легких булькает. У него было жёлтое лицо с широкой паутиной шрамов. Правый глаз отсутствовал. Левый под тонкой серой пленкой был бледно-зелёным, и в нем светился острый ум. Старик был очень худой и слегка дрожал от холода. Угадать его возраст Рэйвен даже не пыталась. Может, семьдесят, а может, и под сто. Но одно было очевидно: этот человек серьёзно болен.
— Прохладно здесь, на открытом месте, — сказал Король Горы и посмотрел в небо. — Ветер гонит облака, быть грозе. — Дрожащей рукой он оторвал от земли трость и показал ею на жилище, сохранившее остатки крыши. — Это мой дом. Внутри теплее. — И, не дожидаясь ответа, повернулся и зашагал, нащупывая тростью тропинку.
Рэйвен пришла в ужас от условий жизни старика, но стены хотя бы сдерживали ветер. В холодном очаге лежало несколько головешек. Пол был усыпан пустыми консервными банками, матрас на полу покрыт рваным оранжевым одеялом, из-под которого торчали газеты.
Скрипнув суставами, Король Горы опустился на матрас и разразился кашлем. Приступ длился добрую минуту, наконец старик сплюнул в пустую банку из-под фасоли, стоявшую позади постели. Его лицо неприятно сморщилось.
— Я не могу писать, — сказал он страдальческим голосом. — Хочу, но не могу.
— В клинике Фокстона есть врачи, способные вам помочь.
— Врачи? — огрызнулся старик. Он фыркнул и снова сплюнул в банку. — Врачи — это дипломированные убийцы. Они всаживают в тебя иголки и пичкают пилюлями. Я не поеду в Фокстон. Слишком много людей. Я останусь здесь.
— И давно вы болеете?
— С тех пор, как упала комета, — ответил он. — Я не помню, когда не болел. Хворь то сильнее, то слабее. Ну как, холодно все еще? — Он скосил здоровый глаз в сторону очага.
Рэйвен почувствовала спиной тепло раньше, чем услышала внезапное шипение огня. Пораженная, она мгновенно обернулась к очагу. Дрова пылали. Старик их не касался, но они загорелись.
— Как вы это сделали? — спросила она.
— Что сделал?
— Огонь. Как вы его зажгли?
— Тише! — Король Горы схватил свою трость и встал. Чтобы распрямить спину, ему понадобилось побольше времени, при этом он захрипел от боли. Старик прошаркал к двери, ненароком пиная пустые банки и бутылки, и выглянул наружу. — Кто-то приближается, — сообщил он. — Двое. Женщина и мужчина. Нет. Женщина и мальчик. Едут по дороге.
Мальчик ведет машину. Это он. — Старик помедлил, его трость была вытянута вперёд, как носовая антенна истребителя. — Да. Все верно, это он.
Рэйвен все пялилась на горящие поленья. Она была в ступоре и почти не слышала старика. Девушка протянула к огню руки, чтобы убедиться в его реальности.
— Женщина видит жёлтую машинку, — пробормотал старик. — Узнала, хочет ехать обратно. — Он быстро взглянул на Рэйвен. — Она тебя недолюбливает.
— Кто? — Рэйвен потерла виски онемевшими пальцами. — Миссис Тарп?
— Да. Боится тебя. — Он помедлил, а затем удовлетворенно хмыкнул. — У мальчонки побольше ума. Они идут вверх по тропе. — Король Горы заковылял встречать гостей.
Оставшись одна, Рэйвен отвернулась от очага. Она чувствовала себя не в своей тарелке, понимая, что вторглась в чужой мир, не соответствующий ее представлениям о реальности. Старик не касался дров, но они вспыхнули. Он проведал, что кто-то идет, с расстояния в сто футов или, возможно, больше. Даже узнал, что Майра Тарп ее боится. Что он за человек и почему предпочел одинокую жизнь среди этих руин? Рэйвен оглядела царящий вокруг беспорядок. Под дырами в крыше стояли ведра, чтобы собирать воду. Повсюду валялись сухие листья, бутылки и консервные банки.
Взгляд остановился на матрасе, и до нее постепенно дошло, чего она не заметила раньше.
Под оранжевым одеялом угадывались очертания человеческого тела.
Рэйвен смотрела не шевелясь. Затем медленно приблизилась к матрасу и стянула одеяло.
Под ним оказался целый ворох газет, лохмотьев и журнальных страниц. Оттуда поднимался сырой запах плесени.
Фигура, погребенная под тряпьем и бумагой, виднелась более отчетливо. Рэйвен решилась сбросить одну из тряпок на пол.
Под ней снова бумаги. Она взяла пожелтевшую газетную страницу за край и аккуратно приподняла.
Она поняла, что смотрит на хрупкую руку скелета.
Убрав еще лоскут, девушка обнаружила часть грудной клетки.
Быстро отступив от матраса, Рэйвен поняла, что Король Горы спит на своей кровати вместе с мертвецом.
Из огня летели искры. Рэйвен оглянулась и увидела в дверях старика. Давно ли он там стоит, она не знала, но сейчас он, казалось, совсем потерял к ней интерес. Король Горы пересёк комнату, чтобы погреться у огня, и несколько раз кашлянул, освобождая лёгкие от слизи.
В следующий момент в дом вошёл Нью, одетый в свитер и коричневый пиджак. На бледном лице мальчика ярко выделялись заживающие царапины. Он нес бумажный пакет.
Майра Тарп остановилась в дверях, ее рот искривился.
— Гляди-ка, — сказала она, — снова вы, точно чертик из табакерки. Я видела внизу вашу машину. Хотела возвращаться, да Нью отговорил.
— Здравствуйте.
Сморщив нос, Майра вошла в дом. Она встала рядом с дверью, прислонившись спиной к стене. Ее испуганный взгляд метался между Рэйвен и Королем Горы.
— Нью, отдай то, что мы принесли.
Нью протянул старику пакет. Тот осторожно принял его, заглянул внутрь, а затем взял за угол и вытряхнул содержимое на пол. Посыпались консервы.
— Бобов не было, — нервно сказала Майра, когда он стал рассматривать банки. — Но мы принесли фрукты и пару банок тушенки.
Король Горы отобрал консервированные фрукты, потряс их возле уха.
— Свежие, — заверила его Майра. — Куплены всего несколько дней назад в Фокстоне на рынке.
Он хмыкнул, явно удовлетворенный. Его глаз смотрел на мальчика.
— Нью. Так тебя зовут?
— Да, сэр. Ньюлан Тарп.
Внутри у Нью все дрожало, но он был твердо намерен не показывать страха. Когда они с матерью поднимались по тропинке, Король Горы неожиданно появился сзади них. Затем, не говоря ни слова, повёл через руины в этот старый дом. Мать Нью заупрямилась, обнаружив машину Рэйвен Дунстан, но Нью ее убедил. «Мы же далеко заехали, что ж теперь возвращаться? Ну и что с того, что газетчица тоже там, в руинах?
Какое это имеет значение?» Майра сказала, что имеет, и большое, но появление Короля Горы прекратило дальнейший спор.
— Сколько тебе лет?
— Пятнадцать, сэр.
— А ты знаешь, сколько мне лет? — спросил старик не без гордости. — Я родился в… дай подумать… я родился в тысяча девятьсот девятнадцатом году. Когда мне было пятнадцать, я… — Он осекся, но потом договорил: — Я был вот здесь.
Это уже после того, как упала комета. У меня теперь нет ясности в голове. Но я помню, когда мне было пятнадцать, потому что в том году Лизбет исполнилось одиннадцать и он ее чуть не утащил.
— Лизбет? — Рэйвен взглянула в сторону матраса.
— Моя сестра. После того как упала комета, остались я и она. Мы пришли сюда вместе. Это было в… — Он нахмурился, пытаясь вспомнить, а затем покачал головой. — Давным-давно.
— Кто чуть не утащил ее? — спросил Нью. — Страшила?
— Нью! — предостерегающе воскликнула мать.
— Он, — сказал старик. — Страшила. Бродяга Бриатопа.
Похититель Детей. Называйте как хотите. Я знаю, кто он такой: прислужник самого дьявола. Мы с Лизбет поставили ловушки на зайцев. Вечером она отправилась посмотреть, что в них попалось. Девочка шла через лес и увидела его. Он был так близко, что можно дотронуться. Он кинулся на Лизбет, и она бросилась бежать. Слышала, как Страшила гонится, — он был все ближе и ближе. Она сказала, что он несся как ветер, а колючие ветки не были ему помехой. И на бегу призывал ее остановиться, прилечь и дух перевести, потому что она устала и удрать все равно не получится.
— Он с ней разговаривал? — спросила Рэйвен.
Старик постучал по своей голове:
— Здесь. Она слышала его здесь. Лизбет говорила, что его голос был как струя холодной воды в жаркий день. Добрый такой, заботливый. Но она знала, кто за ней гонится, знала, что верить ему нельзя. Лизбет его не слушала. Каждый раз, когда хотелось остановиться, она вспоминала звук, с которым упала комета, и это ей придавало сил. С тех пор она никогда не выходила из дому без меня.
— Лизбет видела его лицо? Как он выглядит?
— Его лицо… менялось. — Старик положил палец на верх консервной банки, нажимая тут и там, словно пытаясь проткнуть жестянку. — Сначала у него было лицо, а потом не стало. Лизбет сказала, что она видела белую-пребелую кожу… а потом лицо пропало, на его месте появилась дырка. — Он снова обратил взор на мальчика, склонив голову набок. — Ты тоже его видел?
— Да, — ответил Нью.
— И его черную кошку, Жадную Утробу. Он ведь приходил вчера ночью?
— Да.
Нью ощущал себя беспомощным, как замок перед ключом. Он чувствовал, что Король Горы его прощупывает и изучает, постепенно раскрывая настежь.
— Твоя мать очень боится, — тихо сказал Король Горы. — Страх давно поселился в сердце Майры и почти ослепил ее. Но ты уже начинаешь ясно видеть, верно я говорю?
— Не знаю…
— Тарп, — прошептал старик. В его дыхании тихо клокотала мокрота. — Тарп. Человек, который жил в том доме, был твоим отцом?
Нью кивнул.
— А как его звали?
— Бобби, — ответила за сына Майра.
— Бобби Тарп. Я видел, как он уходил из дома и возвращался. Иногда стоял всю ночь в лесу через дорогу и просто наблюдал. Я ходил за ним на утес и видел, как он смотрит вниз, на Эшерленд. Я знал, что было у него в голове: его звали, соблазняли. Я много раз ходил за ним, когда он гулял в лесу, и ни разу он меня не заметил. Однажды он спустился с Бриатопа к Лоджии и встал на берегу. Так сильно хотел войти, что терпел из последних сил. Да, Бобби сопротивлялся. Я помогал ему, потому что знал: иначе ему не справиться. Так же, как ты, парень, не смог бы самостоятельно выбраться из терновника. Не смог бы в одиночку удержать Жадную Утробу.
— Что? — прошептал Нью.
— Я ничего о тебе не знаю, — продолжал Король Горы, — как ничего не знал и о твоем папе. Но я прекрасно знал, что он нужен Лоджии. И ты ей тоже нужен. Тебя я тоже видел на утесе. Видел, как ты глазеешь на дом, мечтая погулять по его комнатам и потрогать прекрасный мрамор. Прошлой ночью Жадная Утроба приходила не для того, чтобы убить. Ей надо было тебя проверить: узнать, камень ты или бумага. Твой отец перед смертью стал слабым. Радоваться надо, что он мертв, ведь Тарп был готов войти в Лоджию, а каким бы он оттуда вышел, лучше тебе не знать.
Рэйвен покачала головой в полном замешательстве. Ей казалось, что старик несет ахинею. Кто сошел с ума, он или она?
— В Лоджии никто не живет. Она пуста.
— Женщина, я и не говорил, что там живут люди! — презрительно бросил ей Король Горы и снова перевел взгляд на мальчика. — Твоего отца домогался не человек. И тебя подманивает совсем не человек. Лоджия, парень, это не просто комнаты и прекрасный мрамор. У нее есть черное сердце и голос, который как нож в ночи. Я знаю, потому что она общается со мной с того самого момента, как упала комета. Она ругает, искушает и зовет, проникает в мои сны и пытается задушить. То же было и с твоим отцом, то же происходит и с тобой. Только я уже стар, и скоро Жадная Утроба проникнет в мой дом, и я буду слишком слаб, чтобы ее сдержать. Теперь Лоджия хочет тебя. Так же, как хотела твоего отца.
Старик крепко сжал посох. Его единственный глаз смотрел твердо.
— Он был готов сдаться. Каменная стена, которую он воздвиг в своей душе, разваливалась. Вот почему… я должен был точно знать, что он больше не сможет слушать.
Майра затаила дыхание. Нью не шевелился, но его сердце бешено стучало.
— Я убил его, парень, — тихо сказал Король Горы. — С таким же успехом мог бы приставить к его голове ружье и вышибить мозги. В тот день он меня встретил на склоне горы.
Я знал, где он работает. Тарп был слаб, и от меня много не потребовалось. Все, что он должен был сделать, это накачивать шину без остановки, пока не взорвется. Он так и не понял, что произошло.
Нью молчал. К его лицу прилила кровь, на висках пульсировали синие жилки. Первой недоверчивым хриплым голосом заговорила Майра:
— Вы никогда не знали моего Бобби! — Она встала позади сына. — И ничего особенного в вас нет! Вы просто выживший из ума лгун!
— Посмотри на меня, парень, — приказал Король Горы. Он вытянул трость и приподнял ею подбородок Нью. — Ты ведь знаешь, лгу я или нет?
Нью оттолкнул трость. Он беспомощно поглядел на Рэйвен и попытался что-то сказать, но умолк и застыл в оцепенении. На бледном лице отразилась целая буря эмоций. Он все же заставил себя холодно взглянуть на Короля Горы.
— Вы… сумасшедший старик, — с заметным усилием сказал Нью. — И ничего особенного в вас нет! — Он резко развернулся и вышел из дома. Майра кинула на Рэйвен ядовитый взгляд и поспешила за сыном.
Король Горы глубоко вздохнул. В его легких шумело, и он едва сдержал приступ кашля.
— Он знает, — сказал старик, отдышавшись. — Не хочет признаваться в этом перед мамой, но знает.
«А ты совсем свихнулся», — подумала Рэйвен.
При виде скелета под лохмотьями и газетами у нее по спине бежали мурашки. Что, если это не сестра старика? А один из детей, чьи фотографии, напечатанные ею, висели на стенде объявлений?
— Когда умерла ваша сестра? — спросила она.
— Я не знаю, в котором году, — устало сказал старик и потёр зрячий глаз. — Ей было двадцать лет… или двадцать два.
Не могу вспомнить. Это ее кости.
— Почему вы их не похоронили?
— Я не хочу, чтобы до нее кто-нибудь добрался. Я поклялся ее защищать и защищал все это время. — Прихрамывая, он подошел к кровати, приподнял рваное одеяло и запустил руку под кучу тряпья. — Не хотел, чтобы тот, кто ее убил, сглодал кости. — Он вытащил маленький череп. Нижняя челюсть отсутствовала, нос провалился. — Это сделала пантера. Поймала средь бела дня, у реки. — Он бережно поместил череп обратно и взял отложенную раньше банку с фруктами. — Парень знает, — пробормотал он.
— Что знает?
Король Горы пристально посмотрел на нее и улыбнулся.
— Что он похож на меня.
Он проткнул указательным пальцем крышку консервной банки, как мокрый картон. Выдернув палец, слизал с него фруктовый сироп.
Рэйвен решила, что с нее хватит, и выбежала из дома. За спиной девушка раздавался смех старика, перешедший в спазматический кашель. Она бежала мимо силуэтов на каменной кладке по земле, усеянной плавленым стеклом, и ни разу не обернулась.
Добежав до машины, Рэйвен испытала еще один шок.
«Фольксваген» теперь смотрел вниз. Что-то развернуло ее автомобиль. Девушка быстро скользнула за руль и завела двигатель.
Рэйвен проехала чуть ли не половину пути вниз, когда вдруг сообразила, что по руинам она бежала.
Хромота исчезла.
Глава 27
Когда Уилер Дунстан открыл входную дверь, Рикс протянул ему записную книжку доктора Бэрда. Дунстан аккуратно и с удовольствием пролистал ее, а затем молча сделал Риксу знак, чтобы тот вошёл.
Дунстан положил записную книжку на стол и принялся набивать табаком трубку.
— Этим утром звонил мистер Бодейн. Он подтвердил то, что сказала о вас Рэйвен. Что вы профессиональный писатель. Вчера я звонил в библиотеку — узнать, есть ли у них какие-нибудь книги Джонатана Стрэйнджа. Их не оказалось.
Тогда я послал паренька из «Демократа» в книжный магазин в торговом центре «Крокет». — Его кресло развернулось к книжной полке, и он показал Риксу экземпляры «Ковена» и «Огненных пальцев». — Прошлым вечером прочел понемножку из каждой. Они вовсе не плохи, но и не слишком хороши.
— Благодарю вас, — сухо сказал Рикс.
— Таким образом, — продолжал Уилер Дунстан, повернувшись в своем кресле и задумчиво посмотрев на Рикса сквозь табачный дым, — вы хотите помочь нам с этой книгой и полагаете, что я ухвачусь за предложение, так как вы профессиональный писатель?
— Примерно так.
— Я задумал книгу уже очень давно. Можно сказать, — его рот скривился, — что это любимая работа. У нас с Рэйвен вышла хорошая команда, и я не уверен, что нам нужен третий.
— Возможно, и так, — согласился Рикс, — но я показал вам, как серьёзно к этому отношусь. Придя сюда, я чертовски рискую. Мне пришлось после ланча выскользнуть из дома, как вору. Я могу приносить из библиотеки Гейтхауза все, что вам нужно. Я могу помочь с работой над текстом. И самое главное, имя Эшера на обложке придаст книге настоящую солидность. Вы об этом подумали?
Дунстан не ответил, но его глаза так сузились, что стали почти не видны. «Очко в мою пользу», — подумал Рикс.
— Я принёс вам эту записную книжку. И сообщил то, что вы хотели узнать.
Его собеседник хмыкнул.
— Я давно знал о «Приюте Бэрда». Этот материал я проработал несколько месяцев назад и вернул книжку мистеру Бодейну. Прошу прощения, но вы меня не убедили. Не могу понять, почему вы так сильно хотите мне помогать. — Старик впился зубами в трубку, как бульдог в кость. — Если думаете, что так просто прийти сюда и наложить лапу на рукопись или, может, уничтожить ее, то вы, мой друг, ошибаетесь.
Это походило на попытки найти трещину в гранитной стене.
— Эдвин мне доверяет, — сказал раздраженный Рикс. — Почему вы не хотите?
— Потому что я не слишком доверчив.
— Что ж, прекрасно. В таком случае что я должен сделать, чтобы вы стали мне доверять?
Дунстан задумался. Он подкатил к окну и посмотрел на бегущие по небу серые облака. Затем обернулся к Риксу.
— Мистер Бодейн вошёл в дело с условием, что он будет только поставлять документы, не давая никакой устной информации. Я полагаю, что он на свой манер все еще остается верен Уолену, и уважаю его за это. Он не мог мне сказать о состоянии здоровья Уолена, поэтому пришлось узнать у вас.
У меня есть несколько вопросов, которые требуют ответа. Они связаны с историей Эшеров. И только Эшер может сообщить нужные мне сведения.
— Испытайте меня.
Дунстан кивнул в сторону кресла, и Рикс сел.
— Что ж, хорошо. Я хочу узнать кое-что насчет трости. Черной трости с серебряным набалдашником в виде головы льва. Почему она так важна для вашей семьи? Откуда она появилась и почему каждый патриарх носит ее как своего рода королевский скипетр?
— Насколько я знаю, Хадсон Эшер привез ее из Уэльса. Вроде бы старик Малкольм тоже ее носил. Каждый, кто владел ею, считался главой семьи и единолично распоряжался поместьем и бизнесом. Тут нет никакого секрета.
— Может быть, и нет, — сказал Дунстан, — но, возможно, в этом есть кое-что еще. — Он выпустил дым краем рта. — Трость не всегда была в вашей семье. Однажды ее украли.
У Арама Эшера, вашего прапрадедушки. И около двадцати лет она отсутствовала. В те двадцать лет ваша семья хлебнула лиха. Арам был убит на дуэли, Ладлоу несколько раз чуть не погиб, у Шанн, сводной сёстры Ладлоу, трагически прервалась карьера, Эшерленд наводнили войска северян, а пароходы и железные дороги, принадлежавшие вашей семье, вместе с текстильным производством пошли прахом.
Такой наплыв информации поразил Рикса.
— Вы утверждаете, что между всем этим и тростью есть какая-то связь?
— Нет. Всего лишь предполагаю. Это был, вероятно, самый несчастливый период в истории Эшеров. Единственное, что не слишком сильно пострадало, — оружейный бизнес. Во время Гражданской войны он приносил большие прибыли, особенно с того момента, как «Эшер армаментс» стала продавать винтовки, патроны и снаряды обеим сторонам. Старик Арам был умен. Его сердце, возможно, оставалось на стороне Юга, но он понимал, что Север победит.
— Кто украл трость? — спросил Рикс, заинтригованный этим новым фактом из истории Эшеров. — Слуга?
— Нет. Некий полукровка по имени Рэндольф Тайгрэ. По крайней мере, это было одно из его имен. Говоря «украл», я выразился фигурально. Трость отдала ему вторая жена Арама Синтия Кордвейлер-Эшер.
— Зачем?
— Он ее шантажировал. Она была вдовой Александра Гамильтона Кордвейлера, владельца пароходной линии, сети железных дорог и большой части чикагских портовых складов. Кордвейлеру, когда он женился, было шестьдесят четыре года, а ей восемнадцать.
— Шантажировал? Чем?
Трубка Дунстана потухла, и ему потребовалось несколько секунд, чтобы снова ее зажечь.
— Синтия Кордвейлер-Эшер, ваша прапрабабушка, была убийцей. — Он слабо улыбнулся, увидев мрачное выражение лица Рикса. — Я могу рассказать эту историю, если вы хотите ее услышать. Я сопоставил обрывочные сведения о том, что тогда произошло, исходящие из различных источников, а кое-что пришлось додумать самому. — Он поднял густые брови. — Ну? Хватит у вас духу выслушать или нет?
— Валяйте, — ответил Рикс.
— Хорошо. Это началось летом тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года. Ладлоу было около четырех недель от роду. Арам уехал в Вашингтон по делам. Останься он дома, события могли бы принять иной оборот. Как бы там ни было, в Лоджию приехал незваный гость. Он ждал внизу, а слуга понес его визитную карточку в спальню Синтии…
Уилер Дунстан говорил, а вокруг его головы кружился табачный дым. Рикс внимательно слушал. Он представлял себе, что в голубом дыму проступают лица, что вокруг них в этой комнате собираются призраки прошлого. Перед ним возникали почти осязаемые картины: Лоджия в летний солнечный день, свет струится сквозь окна и падает на пол из дорогой древесины, в постели лежит симпатичная женщина с волевым лицом и кормит грудью младенца, в ее дрожащей руке карточка с именем Рэндольфа Тайгрэ.
— Отошли его, — велела Синтия Эшер своей горничной, рослой молодой негритянке по имени Райчес Джордан. — Я занята.
— Мэм, я передала, что вы его не примете, — сказала та.
Райчес была почти шести футов ростом и толстая, как бочка. — Выложила ему все начистоту, но он ответил, что это не имеет значения и я должна отнести вам его визитную карточку.
— Это ты уже сделала. Теперь ступай вниз и скажи ему…
— Доброе утро, миссис Эшер.
От этого тихого, вкрадчивого голоса по рукам Синтии побежали мурашки. Райчес возмущенно обернулась. Рэндольф Тайгрэ, одетый в светло-коричневый костюм, с тонкой тросточкой в руках, непринужденно облокотился о дверной косяк.
У него было красивое лицо цвета кофе со сливками и ослепительно-белые зубы.
— Боже правый! — Райчес попыталась загородить ему обзор. — До чего ж некоторые господа бесстыжие!
— Я не люблю ждать и поэтому пошел вслед за вами. Миссис Эшер и я — старые… знакомые. Теперь вы можете нас оставить.
Щеки Райчес побагровели от такой неучтивости. То, что он разговаривал подобным образом, никуда не годилось, но то, что он стоял здесь в то время, когда миссис Эшер кормила своего малыша, — это уж форменный скандал. Он по-кошачьи улыбался, и первым побуждением Райчес было спустить его с лестницы. Но ее остановило то, что это был самый красивый мужчина из всех, кого она в своей жизни видела. Большая топазовая булавка в его черном галстуке была одного цвета с проницательными, глубоко посаженными глазами. У него были тщательно ухоженные усы и борода. Оттенок его кожи был таким, будто он недавно искупался в туши. На этом джентльмене были коричневые перчатки из телячьей кожи и английские, начищенные до блеска сапоги для верховой езды. Быть цветным и притом свободным человеком — это одно, думала Райчес, но вести себя так заносчиво в эти трудные времена — значит напрашиваться на взбучку.
— Выйдите отсюда и подождите, пока миссис Эшер приведет себя в порядок! — отчеканила Райчес.
Синтия положила младенца на парчовую подушку и теперь спокойно застегивала на шее ночную рубашку.
— Я не портовый грузчик, мисс, — сказал Тайгрэ. Его глаза гневно блеснули, и в голосе прозвучали угрожающие интонации. — Не говорите со мной в таком тоне. Скажите ей, миссис Эшер, что мы с вами старые друзья.
— Все в порядке, — буркнула Синтия, и Райчес недоверчиво посмотрела на нее. — Мистер Тайгрэ и я… знаем друг друга. Ты можешь нас оставить.
— Мэм? Оставить вас здесь? В спальне?
— Да. Но я хочу, чтобы ты вернулась через четверть часа… и проводила мистера Тайгрэ из Лоджии. Теперь иди.
Негритянка фыркнула и выскочила из комнаты. Когда она проходила мимо Рэндольфа Тайгрэ, тот отступил и слегка ей поклонился. Затем закрыл дверь и повернулся к Синтии Эшер с холодной и наглой улыбкой.
— Привет, Синди, — мягко сказал он. — Ты выглядишь потрясающе.
— Какого черта ты здесь делаешь? С ума сошел?
— Ну-ну, светской даме не пристало так выражаться. — Он широкими шагами ходил по роскошной спальне, его руки ощупывали синий бархат, резную мебель красного дерева, бельгийские кружева. Гость поднял со столика нефритовую вазу и тщательно рассмотрел сложный узор. — Изысканно, — пробормотал он. — Ты человек слова, Синди. Всегда клялась, что у тебя будут собственные красивые вещи, и вот смотри-ка — хозяйка Эшерленда.
— Скоро вернется мой муж. Советую тебе…
Тайгрэ тихо рассмеялся.
— Нет, Синди. Мистер Арам Эшер вчера утром поездом уехал в Вашингтон. Я проследил за его коляской до самой станции. Он симпатичный мужчина. Ты ведь всегда выбирала широкоплечих. — Он вынул из керамической подставки японский веер с ручной росписью и развернул его, восхищаясь красками. — Снова ты сорвала приличный куш. Сначала Александр Кордвейлер, а теперь Арам Эшер. — Тайгрэ кивнул на пускающего пузыри младенца. — Его ребёнок, я полагаю?
— Ты точно не в своем уме, раз сунулся в поместье.
— На самом деле я никогда не был более нормален. Разве я плохо выгляжу? — Он показал ей топазовые запонки и достал золотые часы, усыпанные бриллиантами. — Мне всегда везло в картах. Увеселительные суда, курсирующие между Новым Орлеаном и Сент-Луисом, набиты глупыми овцами, блеющими, чтобы их остригли. Я счастлив им угодить.
Естественно… иногда моя удача требует поддержки. — Он распахнул сюртук и похлопал по маленькому пистолету в кожаной кобуре. — Твой муж делает отличное оружие.
— Говори по делу или уходи из моего дома. — Ее голос дрожал, она сгорала от стыда.
Тайгрэ отошел в дальний конец комнаты и посмотрел в выходящее на озеро окно.
— У меня есть для тебя подарок, — сказал он.
Затем обернулся и кинул на ее кровать серебряную монету, блеснувшую в солнечном свете. Монета упала рядом с женщиной. Синтия потянулась к ней, но ее рука застыла на полпути, а пальцы медленно сжались в кулак.
— Это напоминание о старых добрых днях, Синди. Я думал, тебе понравится.
Она узнала этот предмет. Можно было лишь догадываться, как он очутился у Тайгрэ, но ее практичный ум быстро оценил ситуацию: эта маленькая серебряная монета может разрушить ее судьбу.
Тайгрэ подошел к кровати. Синтия уловила резкий запах его одеколона и мятный аромат бриллиантина — старые знакомые, заставившие, к ее ужасу, сердце забиться быстрее. Под простыней она, как бы обороняясь, подтянула колени к груди.
— Ты ведь скучала по мне? — спросил он. — Да, вижу, скучала. Всегда умел читать по твоим глазам. Поэтому мы так хорошо и сработались. Ты развлекала посетителей своими историями и смехом, а затем на их головы обрушивалась кара Божья. Я ни разу не промахнулся своим молотком, помнишь?
Но они умирали легко, Синди. Тебе не надо бояться адского пламени.
Ребёнок заплакал, и Синтия крепче прижала Ладлоу к груди.
— Это было много лет назад. Я теперь уже не та женщина.
— Конечно, не та. Сколько миллионов ты унаследовала от Кордвейлера? Десять? Двадцать? Надо отдать должное твоим судам, они очень комфортабельны. Свои лучшие партии в покер я сыграл на «Речной луне». — Улыбка медленно погасла на его лице, и на смену пришла злобная ухмылка. Пальцы бегали по кожаному хлысту для верховой езды. — Ты ни разу не ответила на мои письма. У меня появилось подозрение, что ты больше не хочешь меня видеть. Но ведь это же я представил тебя Кордвейлеру… или позабыла? Расскажи хотя бы, как ты это сделала. Крысиный яд в пироге? Или мышьяк в кофе?
Она хмуро посмотрела на него. На ее руках ревел Ладлоу.
— Впрочем, способ не так уж и важен, — сказал он. — Главное, следы ты замела хорошо. Но это наводит на некоторые мысли. Позволь поинтересоваться, когда ты собираешься убить Арама Эшера?
— Уходи, — прошептала она. — Убирайся отсюда, пока я не вызвала полицию!
— Ты вызовешь полицию? Не думаю. Глубоко внутри мы все те же. Но молоток — это не твой метод. Твой стиль — скользкие слова и влажные поцелуи. Я устал ждать то, что мне причитается, Синди. — Он нетерпеливо кивнул на младенца. — Он голоден. Почему ты не вытащишь сиську и не накормишь его?
Она не ответила. Тайгрэ оперся о спинку кровати.
— Я тоже голоден. Для того и пришёл, чтобы утолить этот голод. Ты будешь в первый день каждого месяца в гостиной отеля «Крокет» в Эшвилле передавать Эндрю Джексону конверт с десятью тысячами долларов.
— Ты сошел с ума! У меня нет таких денег!
— Нет? — Тайгрэ сунул руку в карман, а в следующий миг в воздухе блеснули серебряные монеты. Они рассыпались по кровати, упали Синтии на лицо, в колыбель младенца и застучали по полу. Она вздрогнула. — У меня их целая коробка. Десять тысяч долларов, каждый месяц. Я даже покажу, каким снисходительным могу быть: в этот месяц я ожидаю лишь пять тысяч долларов. И ту великолепную трость, с которой ходит твой муж.
— Эта вещь передается из поколения в поколение! Он даже спит с ней! Ее невозможно…
— Заткнись, — мягко сказал Тайгрэ. — Я хочу эту трость.
Я влюбился в нее вчера на вокзале. Укради. Мне все равно, как ты это сделаешь. Ублажай его до потери сознания, у тебя всегда были к этому способности. — Он злобно уставился на плачущего младенца. — Неужели ты не можешь заткнуть ему рот?
— Я не хочу, чтобы меня шантажировали, — протестующе заявила Синтия. — Ты не понимаешь, кто перед тобой! Ты говоришь с Синтией Кордвейлер-Эшер! Мой муж меня любит, и я тоже его люблю. Он не будет слушать твои гадости!
Тайгрэ наклонился вперёд, и в его золотистых глазах блеснула едва сдерживаемая звериная ярость.
— Ты забыла, что я знаю, где закопаны тела. Очень вероятно, что чикагская полиция захочет узнать, кто ты такая на самом деле. Арам Эшер — умный человек. Он выкинет тебя к черту, если хотя бы подумает… Проклятье!
Он внезапно метнулся вперёд и вырвал плачущего младенца из рук Синтии. Она устремилась к ребенку, но Тайгрэ быстро отступил и рассмеялся.
— Маленький ублюдок-сосунок, — прошипел он с дикими от злобы глазами. Синтия уже видела его в таком состоянии и сейчас не смела даже пикнуть. — Будь ты моим отродьем, я бы свернул тебе шею и выкинул в окно! Давай зови мамочку!
— Отдай!
Женщина отчаянно старалась сохранить спокойствие. Ее голос сорвался, а руки, протянутые к младенцу, дрожали.
Тайгрэ приблизил ухмыляющееся лицо вплотную к младенцу.
— После того как я уйду, ты долго будешь меня помнить.
Это хорошо. Мне нравится оставлять о себе память.
И он бросил ребёнка Синтии, как куль с бельем. Когда женщина поймала младенца, Тайгрэ протянул руку и разорвал ее ночную рубашку. Посыпались пуговицы. Грудь Синтии обнажилась. Она прижала к себе ребёнка, и тот начал сосать.
— Миссис Эшер? — позвала Райчес из-за закрытой двери. — С вами все в порядке, мэм?
Тайгрэ коснулся хлыстом лица Синтии.
— Да, — сказала она шепотом. Затем громче: — Да! Я… Со мной все в порядке. Мистер Тайгрэ уже уходит.
— Ты запомнила, что я сказал? Пять тысяч долларов и трость. Со следующего месяца — по десять тысяч долларов. — Он провёл хлыстом по ее щеке. — У тебя прекрасный цвет лица. Ты всегда была просто прелесть. Может, сама посетишь меня в отеле «Крокет»?
— Уходи! — прошипела она.
— Я жду первого платежа, — сказал он, направляясь к двери.
Остановившись у порога, Тайгрэ улыбнулся, изящно поклонился и вышел из комнаты.
Синтия быстро уложила Ладлоу и начала торопливо собирать монеты в наволочку, чтобы позже от них избавиться.
Спустя неделю из гостиной исчезла трость Арама. Слуги сбились с ног, разыскивая ее по всей Лоджии. Синтия высказала предположение, что трость украл и продал кто-то из прислуги. Уволив половину персонала, безутешный Арам проводил долгие часы, запершись в своей комнате. Синтия почти не расставалась с малышом, который спал за ее кроватью в отделанной мехом колыбели.
Менее чем через три месяца крик Синтии посреди ночи заставил Арама выбежать из своей спальни в коридор. Влетев в ее комнату, он обнаружил, что она душит их сына. В свете лампы лицо Ладлоу посинело, а его маленькое тело корчилось. Муж вырвал его у Синтии, но та закричала: «Он задыхается!» — и Арам понял, что в горле у ребёнка что-то застряло.
Он раскрыл Ладлоу рот и залез туда пальцами.
— Помоги ему! — молила обезумевшая Синтия.
Арам взял ребёнка за пятки и поднял, пытаясь вытряхнуть предмет. Но горло Ладлоу было по-прежнему чем-то забито. Синтия дергала шнурок звонка, вызывая слуг с нижнего этажа. По коридорам, как жуткий предвестник несчастья, катился звон.
Первым в комнату прибежал Кейл Бодейн, старший сын Витта. Он метнулся к Араму, выхватил у него младенца, перевернул и сильно стукнул по спине. Потом еще и еще.
Из горла ребёнка вырвался булькающий кашель. Что-то звякнуло и покатилось по полу. Затем Ладлоу застонал, как будто пытаясь воскреснуть. Рыдающая Синтия взяла его на руки и стала укачивать.
— Что это? — Арам наклонился к полу, что-то поднял и приблизил к свету. Синтия увидела блеск серебра, и у нее самой остановилось дыхание. — «Ивы», — прочел Арам на монете. — «Комната номер четыре. Синди». — Когда он посмотрел на жену, на его лице как будто застыла жесткая маска, которую ему суждено было носить остаток жизни. — Объясни мне, — прошептал он, — почему жетон публичного дома чуть не задушил насмерть моего сына?
Уилер Дунстан внимательно наблюдал за Риксом.
— Синтия, должно быть, не заметила один из жетонов, когда собирала их. Наверное, он упал в колыбель. Ладлоу его проглотил, и таким образом секрет раскрылся. Когда ей было шестнадцать лет, она работала проституткой в публичном доме в Новом Орлеане.
— И что произошло дальше? Арам с ней развелся?
— Нет. Я думаю, он действительно очень сильно ее любил. Он уже был до этого женат на китаянке из Сан-Франциско, которая родила ему дочь по имени Шанн; в пятьдесят восьмом ей было двенадцать лет и она училась музыке в Париже. Но он восхищался деловыми способностями Синтии и, конечно, обожал Ладлоу. Развод уничтожил бы Синтию социально и, вероятно, финансово тоже.
— А как насчет Тайгрэ? Если он так крепко держал ее на привязи, то не должен был легко отступить.
— Арам нашёл его в отеле «Крокет» — это там, где сейчас торговый центр, — и публично вызвал на дуэль. Естественно, поединки запрещались, но у Арама были связи наверху. Синтия умоляла его не драться, так как Рэндольф Тайгрэ был отличный стрелок, но муж ее не слушал. Они встретились на поле неподалеку отсюда. Тайгрэ даже принёс с собой трость. Они должны были стреляться на позолоченных пистолетах Эшера. — Дунстан на мгновение замолчал, выпуская дым. — Состязания в меткости не получилось. Тайгрэ попал между глаз, и Арам Эшер умер на месте.
— А затем Тайгрэ снова пришёл к Синтии?
— Нет, — ответил Дунстан. — Арам ее любил и хотел защитить ее и мальчика. Кейл Бодейн проверил пистолет Арама — в нем не оказалось пули. Он вообще никогда не заряжался. В сущности, Арам совершил самоубийство, а Рэндольф Тайгрэ, цветной, человек с репутацией карточного шулера, — убийство. Тайгрэ был вынужден бежать из штата. Согласно завещанию Арама, Синтия вступала во владение оружейным бизнесом и поместьем, но должна была все передать Ладлоу, когда тому исполнится восемнадцать лет.
— А как насчет трости? — спросил Рикс. — Как она попала обратно в семью?
— Это еще один вопрос, на который у меня нет ответа. Ее вернул Ладлоу, но как — я не знаю. — Дунстан пыхнул трубкой. — И таких вопросов много. Порой я думаю, что никогда не получу ответов на них. Эта книга очень важна для меня, чертовски важна. — Дунстан сцепил руки, и на них вздулись узлы мышц. — Пусть я трудился над нею шесть лет, но на самом деле она очень давно зародилась в моей голове.
— После несчастного случая? — рискнул предположить Рикс. — Эдвин рассказал мне о нем. Я очень сожалею.
— Великолепно, — горько сказал Дунстан. — Вы сожалеете, а моя жена мертва, дочь получила тяжелые физические и моральные увечья, я изуродован, а Уолен Эшер отсиделся за стеной из адвокатов, которые говорили, что я был пьян, когда мы столкнулись. Он вернулся домой, в Лоджию, а я был вынужден бороться из последних сил, чтобы моя газета выжила. Я увидел, как работает ум Эшеров, — бери что пожелаешь, когда хочешь, а на последствия наплевать. С этого момента мне захотелось узнать о них как можно больше. Я намерен завершить эту книгу независимо от того, что ваша семья против меня предпримет, и тогда, слава богу, люди узнают правду: мораль у вас, Эшеров, находится в зачаточном состоянии, а совести и вовсе нет. Вы продали души за всемогущий доллар.
Рикс хотел было возразить, но передумал. Он осознал, что его присутствие здесь доказывало правоту Дунстана. Он предавал свою семью ради признания и денег, которые могла принести ему книга. Но существует ли выбор? Если он хочет контролировать этот проект, необходимо сперва завоевать доверие Дунстана.
— Так чем я могу вам помочь? — спокойно спросил он.
Собеседник молча смотрел на него, пытаясь принять решение.
— Хорошо, — сдался он в конце концов. — Если действительно хотите помочь, у вас будет шанс. Я уже сказал, мне нужны ответы на некоторые вопросы. Как Ладлоу вернул трость? Каким образом и когда умерла Синтия? Что случилось с Шанн? — В глазах Дунстана блестел лед. — Ладлоу был гением с фотографической памятью. Я читал, он где-то в Лоджии оборудовал мастерскую для своих изобретений. Что они собой представляют? Есть еще один вопрос, более объемный и, вероятно, самый главный.
— Какой?
Дунстан слегка улыбнулся, и в этом чувствовалась какая-то надменность.
— Найдите сначала ответы на эти вопросы. Тогда мы побеседуем о дальнейшем.
— И вы покажете рукопись?
— Возможно, — сказал Дунстан.
Рикс кивнул и встал. Сейчас ему следует играть по правилам Дунстана.
— Я вернусь, — пообещал он и пошел к двери.
— Рикс, — окликнул Дунстан. — Будьте осторожны. Вы не знаете Уолена так, как я.
Рикс вышел из дома и направился к машине. В небе собирались тучи.
Глава 28
Возвращаясь от Дунстана, Рикс проехал мимо Гейтхауза и направился прямиком в Лоджию. Он не торопился домой, где все выключатели закрыты клейкой лентой. Вечером в библиотеке ему придется работать при свечах. Запах от Уолена стал сильнее. Он протекал в комнату Рикса из-за угла, просачивался под дверь и проникал в шкаф с одеждой. За завтраком, когда Рикс передал матери и сестре, чего хочет Уолен, Маргарет застыла как изваяние, не донеся вилку до рта. Она медленно моргнула, опустила вилку и посмотрела на сына через стол так, будто тот сошел с ума.
Кэт тоже была потрясена.
— Ты хочешь сказать, что мы должны жить в темноте?
— Так он сказал. Мы, конечно, можем пользоваться свечами. У нас здесь достаточно канделябров, чтобы осветить кафедральный собор.
— Ни одной электрической лампочки? — спросила Маргарет тихим напряженным голосом. Рикса встревожил тусклый блеск в ее глазах. — Ни единой?
— Мне очень жаль, но отец запретил включать свет и любые электроприборы, за исключением кухни.
— Да, — пробормотала она. — Да, конечно. А иначе как бы мы ели?
— Я удивлен, что папа не позвал тебя, чтобы донести до нас эту новость, — сказал Рикс Кэт. — Не думал, что он так сильно мне доверяет.
Кэт выдавила улыбку.
— Это потому, что отец знает, как сильно я ненавижу темноту, — нервно сказала она. — Мне даже спать приходится при свете. Это глупо, я знаю, но… темнота меня пугает. Как будто… смерть подступает ко мне или что-то похожее.
— Брось, все не так страшно. Мы зажжем свечи и будем ходить по дому, как в фильмах Винсента Прайса.
— Знала, что ты скажешь нечто в этом роде! — огрызнулась Маргарет. — Мы в ужасном положении, а ты отпускаешь плоские шуточки! — Она повысила голос, и в нем появились визгливые нотки. — Твой отец болен, а ты все остришь! В семье кризис, а тебе лишь бы посмеяться! Когда обнаружил свою жену мертвой в ванне, тебе тоже было весело?
Рикс едва удержался, чтобы не запустить тарелкой в стену. Он заставил себя доесть и поспешил выйти из комнаты.
Увидев трубы и громоотводы Лоджии, он непроизвольно сбросил скорость. Доехав до моста, затормозил и остался сидеть в машине, не выключая мотор. Лежавшая впереди брусчатка хранила следы копыт, колес экипажей и автомобильных шин, накопившиеся за добрую сотню лет. Черная вода озера была слегка подернута рябью, а на каменистых отмелях утки щипали тростник.
Громадная Лоджия с заложенными кирпичом окнами простиралась перед ним как безмолвный центр Эшерленда. Какие тайны она видела на своем веку? И какие секреты сохранила до сих пор?
Он услышал звук приближающегося вертолета и посмотрел вверх, когда тот пролетал над Лоджией, направляясь к вертолетной площадке рядом с Гейтхаузом. С деревьев спорхнули испуганные птицы. Кто же мог прибыть в такое время?
Те двое, кого он видел несколько дней назад? Если Уолен, не выносящий шума, позволил им пользоваться вертолетом, значит, это очень важные гости. Уолен работает над своим последним проектом — что тот собой представляет? Что Уолен хочет найти в тех старых книгах?
Внимание Рикса привлекло движение рядом с Лоджией. Там стоял буланый конь, привязанный к каменной скульптуре у главного входа в Лоджию. Испуганный шумом вертолета, он заметался, но поводья не пускали, и через минуту великолепное животное успокоилось.
Внутри Лоджии кто-то был. Бун? Кэт? Что им там делать в темноте?
Рикс, крепче сжав руль, въехал на мост и снова остановился. Затем проехал еще немного, медленно, как будто боялся, что мост может развалиться. На середине Рикс ощутил, что по рукам струится пот. Лоджия, казалось, закрыла собой весь горизонт. Достигнув конца моста, он увидел, что фасад Лоджии покрыт мелкими трещинами. Кое-где куски камня и мрамора упали на землю. У стен лежали гниющие трупы птиц, а их перья застряли в неухоженном кустарнике, как снежные хлопья. По всему острову стояли фигуры фавнов, кентавров, горгон и других мифологических существ.
Там были мраморные фонтаны, петляющие тропинки и заросшие газоны. Рикс пристально посмотрел через ветровое стекло наверх, на ряд водосточных труб и статуй, украшавших верхние террасы Лоджии. Со ската крыши, с высоты ста с лишним футов, за его приближением наблюдали каменные львы.
Лоджия определенно нуждалась в уходе. По стенам полз вьюнок, нащупывая в них трещины и щели. Черные пятна говорили об утечке воды. Подъездная аллея была вся испещрена рытвинами, а буйная трава, растущая на острове, настолько разрушила дорожное покрытие, что под ним проглядывала грубая каменистая почва.
Рикс остановил машину. Так близко к Лоджии он был только в раннем детстве. Он с изумлением обнаружил, что его необъяснимый страх медленно переходит в ужас. Рикс знал:
что бы он ни думал о Лоджии, она остается поразительным творением человеческих рук. Мастерство, воплощенное в орнаменты, арки, балконы, лепнину и башенки, было поистине волшебным.
«Сколько мог стоить такой дом? — гадал Рикс. — Тридцать миллионов долларов? Не меньше, и это не считая мебели».
Он заехал под портик. Буланый жеребец был привязан к железному столбику рядом с парадной каменной лестницей, которая вела к массивным дубовым дверям. Над ними висело зелено-черное изображение герба Эшеров: три вставших на дыбы льва, отделенные друг от друга узкими поясами.
Риксу не пришлось долго ждать. Через каких-нибудь десять минут в дверях появился Бун с фонарем в руках. Увидев «тандерберд», он резко остановился, а затем, придя в себя, рывком закрыл дверь и сошел с крыльца.
Рикс опустил боковое стекло.
— Что происходит?
Его голос дрожал. Возле Лоджии он чувствовал себя изнервничавшимся идиотом.
Бун пнул кучу опавших листьев, которую сюда нанесло ветром.
— Что ты здесь забыл, Рикси? — спросил он, даже не посмотрев на брата. — Шпионишь за мной?
— Нет. А что ты такого делаешь, из-за чего стоит шпионить?
— Не умничай, — резко сказал Бун. — Я думал, ты сторонишься Лоджии.
— Да, я избегаю ее. Увидел с берега твою лошадь.
— И пересёк мост, чтобы взглянуть, в чем дело? — Бун лукаво улыбнулся. — Или хотел посмотреть на Лоджию поближе?
— Возможно, и то и другое. Чем же ты занимался там внутри?
— Ничем особенным. Иногда позволяю себе побродить там, поглазеть. В этом ведь нет ничего плохого?
— Не боишься заблудиться?
— Я ничего не боюсь. К тому же всегда смогу найти дорогу на первом этаже. Это просто, когда поймешь, как идут коридоры.
— А папа знает, что ты приходишь сюда гулять?
Бун холодно улыбнулся.
— Нет. А почему он должен знать?
— Просто любопытно.
— Любопытство до добра не доведет, Рикси. Знаешь, ты меня удивил. Должно быть, у тебя крепкие нервы. Вот уж не думал, что после того, что с тобой тут произошло, ты сможешь подойти к Лоджии так близко. Что ты чувствуешь, Рикси? Помнишь, как заблудился здесь? Как темнота сжималась вокруг тебя? Как ты кричал и никто не мог тебя услышать? — Он оперся о машину, включив и выключив фонарь перед лицом Рикса. — У меня есть фонарь. Как насчет того, чтобы нам снова вместе войти в Лоджию? Я проведу для тебя великолепную экскурсию. Согласен?
— Нет, спасибо.
Бун фыркнул.
— Я так и знал. Пока ты в этой машине, думаешь, ты в безопасности? Старушка Лоджия не сможет тебя достать? Слушай, представь себя одним из героев этих твоих книжек.
Им ведь хватает храбрости, чтобы входить в тёмные дома?
Рикс понял: пора наносить удар.
— Я знаю об уродцах. Папа мне все рассказал.
Улыбка Буна дала трещину и начала увядать. В его глазах появилась ярость загнанного в угол зверя. Затем он справился с собой и легкомысленным тоном произнес:
— Значит, он тебе рассказал. Ну и что? Я заправляю хорошим бизнесом. Поставляю артистов на карнавалы и шоу по всему юго-востоку! И в прошлом году сделал на этом за вычетом налогов полмиллиона баксов, вот так!
— А зачем тайны? Не хочешь, чтобы мама и Кэт узнали, какого рода артистов ты на самом деле продюсируешь?
— Они бы не поняли. Сочли бы, что это недостойно Эшеров. И были бы не правы, Рикси! На уродцев есть спрос! Безрукие, безногие, лилипуты, парни с крокодильей кожей, сиамские близнецы, уродливые дети и животные — люди платят, чтобы посмотреть на них! Кто-то должен извлекать из этого выгоду! И чья-то работа — этих уродцев находить! Что не так просто, как тебе кажется.
— Вот уж и впрямь достойная карьера, — сказал Рикс.
Нетрудно было представить, как брат въезжает на старую пыльную ферму, где в амбаре рвется с цепи уродливый зверь.
Или как он торгуется с подпольным специалистом по абортам, у которого в кувшинах с формалином плавают весьма специфические зародыши.
— Ну и что теперь? Собираешься об этом кричать на всех перекрестках?
— Если бы ты не стыдился того, что делаешь, я думаю, не стал бы возражать.
Бун поставил фонарь на крышу «тандерберда». Он скрестил руки и посмотрел на Рикса своими холодными, безжизненными глазами.
— Позволь разъяснить тебе, Рикси, как обстоят дела. После того как папа отпишет дело и имение мне, я могу либо дать тебе содержание, либо оставить голым.
Рикс рассмеялся. Он сжимал ручку окна, чтобы поднять стекло, если Бун попытается достать.
— Папа передаст все Кэт! Неужели ты этого еще не понял?
— Конечно! А я останусь на бобах. Женщина не может управлять таким делом! У меня есть идеи, Рикси! Большие идеи относительно бизнеса и поместья. — Рикс молчал, и Бун с напором продолжал: — Во Флориде рядом с Тампой есть город, где живут одни уродцы. Целый город уродов. Туда не пускают туристов. Но что, если я сам построю город между Фокстоном и Эшерлендом и битком набью его уродцами? Люди смогут за плату входить туда и совать нос куда им вздумается! Это будет шоу уродов, длящееся двадцать четыре часа в сутки и триста шестьдесят пять дней в году! — От возбуждения у Буна зажглись глаза. — Черт возьми, получится не хуже Диснейленда с его каруселями! И если будешь хорошо себя вести, то получишь свой кусок пирога.
У Рикса от отвращения встал ком в горле. Бун ухмылялся, его лицо разрумянилось. Когда к Риксу вернулся голос, он едва выдавливал из себя слова.
— Ты что, совсем спятил? Я в жизни ничего гнуснее не слышал!
С лица Буна сошла ухмылка. В его взгляде промелькнуло страдание, чего Рикс раньше никогда не замечал. Он понял, что Бун поделился с ним самым сокровенным — пусть извращенной, но все же мечтой. Рикс ждал, что Бун в ответ, как обычно, вспылит, но вместо этого брат гордо выпрямился и сказал:
— Я знал, что ты не поймешь. Твоему уму недоступны хорошие идеи, если они тебе неприятны. — Он взял фонарь, подошел к лошади, отвязал поводья от столба и уселся в седло. — Я разумный человек, — изобразил Бун холодную улыбку. — Я намерен дать тебе и Кэт содержание при условии, что вы будете жить не ближе чем в пятистах милях от Эшерленда.
— Я уверен: у Кэт есть что сказать по этому поводу.
— Она промолчит, если поймет, что для нее хорошо.
— Ты о чем?
— Рикси, мне известны о нашей милой сестричке очень интересные вещи. Папа никогда не отдаст ей Эшерленд. Вот увидишь, он будет моим.
Он дал коню шенкеля и галопом поскакал к мосту.
«Мерзавец», — подумал Рикс.
Он завел машину и был уже готов последовать за Буном, когда его взгляд упал на дверь Лоджии.
Она была распахнута настежь.
Но он же видел, как Бун закрывал дверь. Порывистый ветер кружил на ступеньках листья, которые засасывало в глотку Лоджии.
Он сидел, тупо глядя на открытую дверь. «Приглашение, — неожиданно подумал он. — Она хочет, чтобы я подошел ближе».
Рикс нервно рассмеялся, но не отвел взгляд от входа.
Потом заставил себя выйти из машины. Первый и второй шаги дались без труда, но на третьем ноги у Рикса стали ватными.
Темнота за дверью не была полной. В полумраке проступали очертания мебели и фиолетово-золотой ковер на усыпанном листьями полу. В тени стояли фигуры, они, казалось, наблюдали за ним.
«Слушай, — издевательски говорил Бун, — представь себя одним из героев этих твоих книжек».
Рикс взобрался на последние четыре ступеньки. Он стоял на пороге Лоджии в первый раз за двадцать с лишним лет, и все у него внутри, казалось, медленно переворачивается.
В ночных кошмарах Лоджия представала пыльным и ужасно мрачным, даже зловещим местом. То, что он видел сейчас, его изумило.
Перед ним было красивое фойе, примерно в два раза больше, чем гостиная Гейтхауза. Из белых мраморных стен торчала дюжина медных человеческих рук в натуральную величину, предлагавших повесить на себя пальто и шляпы. Он понял, что наблюдавшие за ним фигуры были статуями фавнов и херувимов, которые неподвижно смотрели на дверь глазами, сделанными из рубинов, изумрудов и сапфиров. С потолка свисала огромная люстра с блестящими хрустальными шарами.
За фойе несколько ступенек вели вниз, в приемную, где пол был выложен черной и белой мраморной плиткой. В центре располагался фонтан, сейчас пустой, где на камни опирались бронзовые статуи морских созданий. Остальная часть дома была окутана мраком.
Рикс забыл о великолепии внутреннего убранства Лоджии. Одни лишь статуи в фойе, похоже, стоят баснословных денег! А вручную инкрустированная мраморная облицовка, а медные руки-вешалки на стенах! Все это приводило чувства в смятение.
Он представил себе, как выглядела Лоджия, вся залитая светом, во время приемов Эрика. Из фонтана, возможно, било шампанское, и гости погружали туда свои бокалы. Он почувствовал ароматы прошлого: розы, превосходный кентуккийский бурбон, гаванские сигары, факелы. Из глубин Лоджии словно доносилось эхо голосов другого мира: тихий женский смех, хор мужчин, распевающих в пьяном веселье похабную песенку, деловой разговор в приглушенных тонах, громовой бас, требующий еще шампанского. И все это изменилось, перешло во вкрадчивый искушающий шепот:
— Рикс…
Он почувствовал этот голос внутри себя. Кругом вился ветер, холодными пальцами ласкал его лицо.
— Рикс…
На полу фойе плясали листья. Ветер усилился и попытался втянуть его за порог. Глаза статуй нацелились на него.
К нему тянулись медные руки.
— Рикс…
— Нет, — услышал он свой голос, идущий словно из-под воды.
Он вцепился в огромную дверную ручку из бронзы, чтобы закрыть дверь. Но она была тяжелой и как будто сопротивлялась. Пока Рикс тянул за ручку, он как будто заметил рядом с мраморным фонтаном какое-то шевеление — медленное, плавное движение, похожее на перемещение зверя.
А затем дверь гулко захлопнулась.
Он резко повернулся, спустился с лестницы и скользнул за руль «тандерберда». Его била дрожь, желудок свело от страха.
«С кем я говорил? — спрашивал себя Рикс. — Кто там пытался заманить меня?»
Если у Лоджии и есть голос, то он порожден воображением Рикса и ветром, гуляющим по длинным коридорам и пустым залам.
Он завел машину, но не смог удержаться, чтобы не посмотреть на Лоджию снова.
Входная дверь была растворена настежь.
Он включил передачу и быстро поехал назад к мосту.
Глава 29
Рикс, войдя в гостиную Гейтхауза, подошел к графину, чтобы налить себе чего-нибудь покрепче. Наполняя бурбоном стакан, он услышал голос матери:
— Где ты был?
Он повернулся на голос. Маргарет сидела в кресле перед камином. На ней было белое платье, на шее бриллиантовое ожерелье. Рикс наполнил стакан и сделал большой глоток.
— Где ты был? — снова спросила она. — Уезжал из поместья?
— Я катался.
— Где катался?
— Да так, по разным местам. Кто приехал к папе?
— Генерал Маквайр и мистер Меридит. Не уходи от ответа. Мне не очень нравятся твои внезапные исчезновения.
— Хорошо. — Он пожал плечами, пытаясь придумать объяснение, которое бы ее успокоило. — Я ездил в Эшвилл, чтобы встретиться со своим знакомым по колледжу. Затем подъехал к Лоджии. — Когда он снова поднес стакан ко рту, его руки дрожали. То, что недавно случилось с ним в Лоджии, сейчас казалось смутным и странным, как полузабытый сон. Он был взвинченным и раздраженным; перед глазами стояла открытая дверь, за которой была прекрасная Лоджия. — Где Кэт? — Он заметил, что ее розовый «мазерати» в гараже отсутствовал.
— Тоже поехала в Эшвилл. Она иногда ужинает с друзьями.
— Значит, для нее это нормально, а для меня нет. Так?
— Я не понимаю твоих отъездов и приездов, — сказала мать, пристально наблюдая за ним. — Ты говоришь, что побывал рядом с Лоджией. Зачем?
— Боже! Что это, допрос? Да, я подъезжал к Лоджии. Без всяких особых причин. Кстати, я видел там Буна. Он шастал внутри с фонарем.
Маргарет повернулась к огоньку, который мерцал в камине.
— Бун любит Лоджию, — сказала она. — Говорил об этом сотни раз. Он заходит внутрь, чтобы погулять по коридорам.
Но я предупреждала его… чтобы не слишком доверял ей.
Рикс допил вино и отставил бокал.
— Не доверять? Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду то, что сказала, — ровно ответила Маргарет. — Я предупреждала его, что в один прекрасный день…
Лоджия не позволит выйти обратно.
— Лоджия — неодушевленный предмет, — сказал Рикс, но вспомнил воображаемые ароматы, звуки, слабый шепот, которым кто-то окликал его по имени, и тёмный силуэт, движущийся рядом с фонтаном.
«Что бы случилось, — подумал он, — если бы я прошел в Лоджию? Захлопнулась бы за мною дверь? Удлинились бы комнаты, невероятным образом изменив при этом форму, как это произошло, когда я был ребёнком?»
Мгновение Маргарет сидела так, будто не слышала его, а затем тихо сказала:
— Я тоже любила Лоджию. Мы с Уоленом жили там, когда умирал Эрик. Это было ужасное время, но тем не менее… я думала, что Лоджия — самое прекрасное место на земле.
Уолен предостерегал, чтобы я не ходила одна по Лоджии, но я была глупой, упрямой девчонкой. И решила изучить ее сама.
Я переходила из одной великолепной комнаты в другую, шла по коридорам, протянувшимся, казалось, на многие мили…
Я поднималась и спускалась по лестницам, которых никогда не видела и до того, и после. — Она перевела взгляд с огня на Рикса. — Я потерялась на десять часов, и мне никогда в жизни не было так страшно. Тебе, наверное, тоже было страшно бродить там в темноте. Если бы Эдвин не нашёл тебя… могло бы случиться бог знает что.
— Чудо, что я не сломал себе шею на какой-нибудь лестнице, — сказал Рикс.
— Не только это… — Она сделала паузу, как будто решала, продолжать или нет. Когда снова заговорила, ее голос звучал гораздо тише. — Эрик без устали надстраивал Лоджию.
Работа остановилась не потому, что была закончена, а потому, что рабочие ее не завершили.
— Вот как? Он им мало платил?
— Нет, платил он прекрасно, — сказала Маргарет. — Втрое против обещанного. По словам Уолена, они бросили работу, потому что испугались. За день до того, как мы с Уоленом поженились, в Лоджию вошли тридцать рабочих, а вышли двадцать восемь. Двое… исчезли. Они так и не вышли. Я всегда считала, что Лоджия каким-то образом не дала им уйти.
Рикс никогда не слышал, чтобы его мать так говорила о Лоджии Эшеров. Он был встревожен и заинтригован.
— Почему вы с папой после смерти Эрика решили покинуть Лоджию?
— Потому что она слишком велика. И мне нипочем не избавиться от чувства, что, заблудившись в Лоджии, я… вроде как была ею помилована. К тому же она неустойчива. Я чувствовала, как пол трясся под ногами, а однажды там треснула стена. — Она нервно трогала кольца на своих руках. — Мы заложили окна кирпичами не из-за птиц, Рикс, а потому что постоянно разбивались и вылетали наружу стёкла. В течение многих лет. В чем тут дело, я не знаю. Могу лишь сказать… что, пока мы там жили, я боялась гроз. Когда они были особенно сильными и от грома трясся весь дом, я пугалась до смерти. Большинство окон разбилось именно во время грозы.
Рикс вспомнил вычитанное в дневнике Норы: грозы боялся Ладлоу, а Нора чувствовала, как дрожит Лоджия. Эрик говорил, что она построена в районе, который: подвержен землетрясениям. «Способна ли сильная гроза, — думал Рикс, — вызвать такую дрожь?»
— Я думаю, что любовь Буна к Лоджии — опасное увлечение, — сказала Маргарет. — Недавно он просил меня, чтобы там включили свет. Не удивлюсь, если узнаю, что ему действительно нравится ходить по Лоджии. — Она поколебалась, на лице промелькнул страх. — Я всегда думала, что по каким-то причинам Лоджия предназначена для того, чтобы привлекать гром и молнии всеми этими громоотводами и высокими шпилями на крыше. Когда гроза выходит из-за гор, кажется, что ее притягивает прямо к дому, — проговорила она с оттенком отвращения.
— В тысяча восемьсот девяносто втором или третьем году здесь, кажется, было землетрясение? Оно не нанесло Лоджии ущерба?
Мать вопросительно посмотрела на Рикса, как будто интересуясь, откуда он получил эту информацию. Наконец сказала:
— Четыре года назад я сидела как раз в этой комнате, когда вылетела большая часть стекол на северной стороне дома.
Одного слугу пришлось увезти в больницу. У Кэсс была порезана рука. Несколько раз на обеденном столе дрожала посуда.
Так что, возможно, тут время от времени бывают подземные толчки, хотя это не идет ни в какое сравнение с тем, что творится в Лоджии в разгар бури.
— Окна на северной стороне? — Рикс прошел в другой конец комнаты, к выходящему на север окну, и отдернул занавеску. Перед ним была Лоджия и гора Бриатоп. — Я никогда об этом не слышал.
— Мы никогда не обсуждали это между собой. Однажды, правда, Уолен сказал, будто это природная аномалия, что-то связанное с атмосферным давлением, или самолет преодолел звуковой барьер, или что-то в этом роде. Я помню, что шел дождь, вода стала попадать внутрь и устроила ужасный беспорядок.
Рикс повернулся к ней лицом.
— Это тоже случилось в грозу?
— Да, в грозу. Весь ковер был в стекле, и мне еще повезло, что осколок не попал мне в глаз.
— Стекла летели внутрь? — спросил он, и мать кивнула.
Землетрясения, грозы и Лоджия, размышлял он, есть ли между ними связь? А еще стёкла, летящие внутрь… Это скорее наводит на мысль об атмосферных возмущениях, чем о подземных толчках. Может быть, ударная волна? Но откуда она приходит?
— Я не говорила этого ни одной живой душе, а тебе скажу. — Маргарет пристально смотрела на огонь, не желая встречаться глазами с сыном. — Всем своим сердцем я ненавижу Эшерленд.
Это было сказано с такой убежденностью, что Рикс ничего не смог ответить. Он всю жизнь полагал, что его мать гордится великолепием Эшерленда, что она не согласится жить ни в каком другом месте.
— Вначале, — продолжала она, — я думала, что Эшерленд — самое прекрасное место в мире. Возможно, так оно и есть. Я любила Уолена, когда вышла за него замуж. Я до сих пор его люблю. Он всегда был одиночкой. На самом деле ему никто не нужен, и я это понимаю. Но до того как Эрик передал Уолену скипетр, твой отец был беззаботным, счастливым молодым человеком. Я видела его в тот день, когда он спустился из Тихой комнаты Эрика, сжимая в руках трость.
Клянусь, что выглядел он так, будто постарел на десять лет. На трое суток Уолен заперся в своем кабинете, а утром на четвертые сутки вышел, так как Эрик ночью скончался. — Она подняла голову, и ее блестящие глаза встретились с глазами Рикса. — С этого времени Уолен стал другим. Он больше никогда не улыбался. Он превратил свою жизнь в сплошную работу. — Она пожала плечами. — Но я терпела. Что я еще могла поделать? У меня были вы. Мне было чем заняться.
— Ты винишь Эшерленд в том, что он изменил папу?
— До того как этот скипетр был передан, мы с твоим отцом ездили отдыхать. В Париж, на Французскую Ривьеру, в Мадрид и Рио-де-Жанейро. Но после того как Уолен стал хозяином Эшерленда, он отказывался покидать поместье. Всегда находились отговорки. Эшерленд поймал нас обоих и сделал пленниками. Это, — она устало кивнула на стены, — наша золотая клетка. Пришло время, когда скипетр опять должен перейти к новому хозяину. Мне жаль того, кто его примет.
Остальные получат свободу и смогут жить, как им вздумается. Я надеюсь, что они будут жить как можно дальше от Эшерленда.
Она глубоко вздохнула, как будто освободилась от тяжкой ноши. Рикс подошел и встал у нее за спиной. Мать выглядела хрупкой и утомленной — старая женщина с напряженным, слишком густо накрашенным лицом. Рикс чувствовал, что после смерти Уолена она долго не проживет. Вся ее жизнь, вся ее сущность связана с Эшерлендом. Маргарет всегда была украшением дома Уолена Эшера — не больше и не меньше.
Его переполняла жалость к матери. «Как получилось, — думал он, — что родители оказались для меня самыми чужими людьми?» Он наклонился, чтобы поцеловать Маргарет в щеку.
Та неловко подвинулась и отвернулась.
— Не надо. От тебя пахнет бурбоном.
Рикс выпрямился. Тишину нарушил легкий стук в дверь.
— В чем дело? — резко спросил Рикс.
Дверь отворилась, и внутрь осторожно заглянула горничная.
— Миссис Эшер, джентльмены хотели бы с вами поговорить.
— Введи их, — сказала Маргарет, и Рикс увидел, что мать неожиданно изменилась, как будто у нее в голове сработал переключатель.
Она поднялась с кресла, чтобы встретить гостей. Ее движения стали плавными и уверенными, глаза блестели, а улыбка ослепляла.
Вошел человек в военной форме, которого Маргарет называла генералом Маквайром. Он был плотного телосложения, несколько угловат, с седыми бакенбардами и маленькими глазами, взгляд которых пронизывал комнату, как луч мощного голубого лазера. За ним следовал мистер Меридит с военного завода — тёмно-синий костюм в обтяжку, короткие светлые волосы, припорошенные сединой. Глаза прятались за темными очками, а к левому запястью был пристегнут наручниками черный портфель.
— Пожалуйста, простите нас, — сказал генерал Маквайр с сильным южным акцентом, который показался Риксу нарочитым. — Миссис Эшер, я хочу, чтобы вы знали причину нашего посещения. Спасибо за гостеприимство.
— Мы всегда вам рады, генерал. Мне известно, что Уолен считает очень важными ваши визиты.
— Очень жаль вторгаться к вам в такое время, но работа есть работа. — Взгляд генерала переместился с Маргарет на Рикса.
— О, простите. Вы, наверное, еще не знакомы с моим младшим сыном. Рикс, это генерал Маквайр… прошу прощения, но я не знаю вашего имени.
— Все друзья зовут меня Бертом. — Генерал сжал руку Рикса с такой силой, будто хотел раздавить. Рикс ответил тем же, и они, как два осторожных зверя, оценивающе поглядели друг на друга. — Я полагаю, вы знакомы с мистером Меридитом?
— Мы никогда не встречались.
Голос Меридита был тихим и сдержанным, а когда военный промышленник заговорил, его рот скривился, как серый червяк. Руки он не подал.
Маквайр, казалось, изучал каждую пору на лице Рикса.
— Вы пошли в отца, — заключил он. — Тот же нос и такие же волосы. Я давно знаю Уолена. Он спас мою шкуру в Корее, прислав десять тысяч превосходных зажигательных бомб.
Естественно, все, что он делает, ценится на вес золота. — Генерал широко улыбнулся, показав большие ровные зубы. — Точнее говоря, на вес платины.
Рикс кивнул на портфель, который держал Меридит.
— Работаете над чем-то новеньким?
— Да, не бездельничаем, — ответил тот.
— Не возражаете, если я спрошу, что тут у вас?
— Прошу прощения, все засекречено.
«Последний проект Уолена? — предположил Рикс. — «Маятник»»?
Он улыбнулся генералу.
— Даже намекнуть нельзя?
— Нет, молодой человек, если вы не подпишете кучу бумаг и не пройдете весьма тщательную проверку. — Маквайр улыбнулся в ответ. — Думаю, кое-кто, о ком я предпочел бы не упоминать, захотел бы на это взглянуть.
Меридит посмотрел на свои часы.
— Генерал, нам нужно возвращаться на завод. Миссис Эшер, было приятно снова вас увидеть. Рад был познакомиться, мистер Эшер.
Рикс дал им дойти до дверей, а затем наудачу выпалил:
— Генерал, для чего предназначен «Маятник»?
И генерал, и Меридит остановились, будто наткнулись на стеклянную стену. Маквайр обернулся, все еще улыбаясь, хотя глаза его глядели холодно и настороженно. Лицо Меридита осталось бесстрастным.
— Что ты сказал, сынок? — спросил Маквайр.
— «Маятник», — ответил Рикс. — Так, кажется, называется последний проект моего отца? Мне хочется знать точно, что это такое и как Пентагон намерен это использовать. — Он внезапно понял, что уже видел раньше лицо, очень похожее на лицо генерала Маквайра. Это была заплывшая жиром самодовольная физиономия полицейского, который назвал его чертовым хиппи перед тем, как опустить дубинку ему на голову. Они были одного поля ягоды. — «Маятник», — повторил он под пристальным взором Маквайра. — Это же вы придумали название, угадал? — Рикс с трудом улыбнулся, скулы свело. Было странное ощущение, что он теряет контроль над собой. Эти двое олицетворяли все, что он презирал, будучи Эшером. — Давайте подумаем, что же это может быть?
Ядерная бомбочка, которая попадает точно в сердце ребёнка? Капсулы с вирусом чумы, снабженные таймером?
— Рикс! — прошипела Маргарет.
Ее лицо исказилось.
— Нервно-паралитический газ, вот что это такое! — сказал Рикс. — Или какая-нибудь штука, которая превращает кости в кисель. Теплее, генерал?
На лице Маквайра застыла улыбка.
— Я полагаю, нам следует удалиться, — тихо, но настойчиво сказал Меридит.
— О нет! — сказал Рикс и сделал два шага вперёд; отступать он не намеревался. — Мы ведь только начали понимать друг друга.
Меридит схватил генерала за руку, но тот быстро высвободился.
— Я много слышал о тебе, парень, — спокойно сказал Маквайр. — Ты был арестован на так называемом марше мира, и твое лицо появилось в газетах. Что ж, позволь кое-что сказать. Твой отец — патриот, и если бы не такие люди, как он, мы бы ползали сейчас перед русскими на коленях и умоляли не рубить нам головы! Для того чтобы создавать оружие сдерживания, требуется больше мозгов, чем для того, чтобы маршировать на парадах хиппи! Хоть ты и остриг волосы, но ума у тебя от этого не прибавилось! — Он взглянул на Маргарет. — Прошу прощения за срыв, мэм. Всего хорошего. — Он коснулся рукой фуражки и быстро вышел из комнаты вслед за Меридитом.
Рикс пошел было за ними, готовый продолжить спор, но Маргарет сказала: «Не смей!» — и он остановился у двери.
Она надвинулась на него, как грозовая туча.
— Я вижу, ты гордый, — проскрежетала она. — Чувствуешь себя властелином мира! Ты что, сошел с ума?
— Я просто выразил свое мнение.
— Тогда упаси нас бог от твоих мнений! Я думала, что научила тебя хорошим манерам!
Рикс не сдержал короткий и резкий смешок.
— Манерам? — недоверчиво переспросил он. — Боже мой!
Есть ли у тебя под белым шелком и бриллиантовыми ожерельями душа? Этот мерзавец разгуливает здесь с очередной машиной для убийства, о которой мечтает мой отец!
— Я думаю, молодой человек, вам лучше уйти в свою комнату, — холодно сказала Маргарет.
В горле у Рикса застрял сдавленный крик. Неужели она не понимает? Неужели никто, кроме него, этого не понимает? Никакое количество одежды, мебели, еды или дорогих автомобилей не может изменить того простого и ужасного факта, что Эшеры сеют смерть!
— Успокойся, — сказал он. — Я сейчас уйду отсюда, к дьяволу!
Он повернулся и вышел из комнаты. В спину ему летели крики.
На середине лестницы он понял: началось. Боль поднялась по шее и застучала в висках. Восприятие цвета и звука начало обостряться. Рикс зашатался и был вынужден схватиться за перила. Он знал, что приступ будет сильным, но куда спрятаться? Биение сердца оглушало. В мозгу мельтешили размытые образы: истощенный отец, умирающий в Тихой комнате, открытая и ведущая в темноту дверь Лоджии, блестящий серебряный круг с мордой ревущего льва, медленно качающийся в дверном проеме скелет с кровавыми глазницами, плавающие в красной воде волосы Сандры, искаженное лицо Буна, его голос: «Никак, обмочился?»
Кости у Рикса ломило так, будто они вышли из суставов.
Он карабкался по лестнице, направляясь в Тихую комнату Кэт. Перила жгли кожу на ладонях.
В спальне Кэт Рикс рывком распахнул дверцы большого гардероба. Внутри на металлических плечиках висела одежда, а на полках стояли сотни пар обуви. Он отшвырнул одежду от задней стенки. Боль усилилась, Рикса почти ослепило буйство красок. Он бешено шарил по стене. На лице выступил пот.
Пальцы сжали маленькую ручку, и он яростно дернул, моля, чтобы дверь не была заперта.
Она открылась, и Рикс протиснулся в помещение размером с гроб. Стены и пол тут были покрыты толстым слоем пористой резины. Когда Рикс закрыл дверь, все звуки — грохот воды, текущей по трубам, свист и стоны ветра на улице, артиллерийская канонада тикающих часов — заметно притихли. Но от шума собственного сердца и дыхания он убежать не мог. Рикс застонал, зажал уши и свернулся тугим калачиком на полу.
Приступ усиливался. Под одеждой кожу покалывало, она покрылась потом.
И к ужасу Рикса, под дверью прочертилась серебристая полоска. При обычных обстоятельствах увидеть ее было бы невозможно, но для Рикса она пульсировала, как ослепительный неоновый свет. Его жар опалил ему лицо. Серебряный луч превращался в лезвие меча, тянулся по полу, становясь все ярче и острее.
Рикс отвернулся, и в лицо ему с силой ударило ярко-красное сияние, похожее на свечение инфракрасной лампы. Свет отражался от предмета, стоявшего на полке прямо над его головой. Он протянул руку и нащупал затычки для ушей, бархатную маску с резинкой и маленькую металлическую коробку. Свет нагревал ее угол, и тот сиял, как новая звезда. Рикс натянул маску на глаза; он ждал, весь дрожа, усилится приступ или ослабнет.
Сквозь стук сердца пробивался какой-то ужасный булькающий звук. Рикс не сразу догадался, что это такое. Звук становился все громче, и Рикс наконец понял.
Из Тихой комнаты несся безжалостный смех отца.
Рикс скорчился в тяжком приступе, и, когда он вскрикнул, голова у него едва не раскололась.
Глава 30
— Нью… — Голос был мягким, как черный бархат. Он настиг мальчика, когда тот спал, и теперь деликатно проникал в сознание. — Иди домой…
Закутавшись в тонкое одеяло, Нью беспокойно ворочался на кровати.
— Иди домой…
Из Лоджии сочился свет, золотыми полосками мерцал на поверхности озера. Ночь была теплой, в саду благоухали розы. Нью стоял на берегу озера, у края моста, и наблюдал за фигурами, двигающимися в залитых светом окнах. Легкий ночной ветер доносил тихую музыку. Целый оркестр играл среди прочих и танцевальную мелодию, которую любил слушать по местному радио его папа.
— Иди домой…
Нью повернул голову. Музыка стала тише. Лоджия звала его. Прекрасная, волшебная, фантастическая Лоджия ждала: он был ей нужен. Он моргнул, пытаясь восстановить в памяти то, кажется, плохое, что говорила мама про Лоджию Эшеров. Вспомнить, однако, так и не смог, и мысли его плавно перешли на другое.
По камням зацокали копыта. Через мост ехала карета, запряженная четверкой белых лошадей. Кучер, одетый в длинное черное пальто и цилиндр, щелкал над лошадьми кнутом, чтобы они держали шаг.
— Добрый вечер, — сказал кучер. Он был в белых перчатках, а из ленты цилиндра торчало трепещущее перо. — Вас ждут, мастер Ньюлан.
— Меня… ждут?..
Ведь он знал, что спит в своей хибарке на горе Бриатоп.
Но все выглядело реально. Он дотронулся до моста и почувствовал шероховатость камня. Кучер смотрел на него, как старый друг.
Нью осознал, что на нем то, в чем он лег в постель: длинная шерстяная пижама и отцовская фланелевая рубашка.
— Лендлорд ждёт, мастер Ньюлан. Он желает лично поприветствовать вас, — терпеливо сказал кучер.
Нью покачал головой.
— Я… не понимаю.
— Залезай, — сказал кучер. — Мы празднуем твой приход домой, которого давно ждали.
— Но… Лоджия — это не мой дом. Я… живу на горе Бриатоп. В хибаре, вместе с мамой. Я единственный мужчина в доме.
— Мы все знаем. Это не важно. — Кучер махнул рукой с хлыстом в направлении Лоджии. — Если пожелаешь, она станет твоим новым домом. Больше не придется жить на горе.
Лендлорд хочет, чтобы тебе было удобно, чтобы у тебя было все, чего душа пожелает.
— Лендлорд? Кто это?
— Лендлорд, — повторил кучер. С его лица не сходила улыбка. — О, ты ведь знаешь, мастер Ньюлан, кто такой лендлорд. Пойдем, он ждёт. Разве ты не хочешь присоединиться к нам?
Дверца кареты, щелкнув, распахнулась. Внутри были обитые красным бархатом мягкие сиденья.
Нью приблизился к карете, провёл пальцами по черному лаку и почувствовал утреннюю росу. «Я же сплю, — подумал он. — Это всего лишь сон!» Он посмотрел назад, на темную громаду Бриатопа, потом на сверкающую Лоджию.
— Хочешь править? — спросил кучер. — Давай помогу взобраться. Лошади послушные.
Нью колебался. В Лоджии живет кто-то плохой, говорила мама. Он таится там в темноте. Мальчик вспомнил Короля Горы и его предостережение: обходить стороной Лоджию. Но сейчас она не была тёмной, и это был сон. Он спал на своей кровати, в полной безопасности. Кучер протянул руку:
— Позволь помогу тебе.
«Что в этом огромном доме? — размышлял Нью. — Ведь если я войду туда во сне, чтобы просто посмотреть, наверное, ничего не случится?»
Оркестр заиграл громче, а потом музыка стихла.
— Это верно, — согласился кучер, хотя Нью вроде бы ничего не говорил вслух.
Нью ухватился за руку кучера, тот аккуратно подтянул его вверх и дал вожжи.
— Лендлорд будет рад, мастер Ньюлан. Вот увидите.
— Хей! — Нью щелкнул поводьями.
Лошади тронулись, развернули карету. Они поехали через мост. Копыта стучали по камням. Кучер мягко положил руку на плечо мальчику.
Мост перед Нью начал вдруг вытягиваться и настолько удлинился, что Лоджия скрылась вдали. Чтобы добраться до парадного входа, им предстояло проехать длинную дорогу, может, милю, а то и больше. Но все в порядке, решил Нью. Это сон, а он в безопасности на горе Бриатоп. Рука кучера одобрительно сжала его плечо. «Лоджия — это не зло, — подумал Нью, — а прекрасный дворец, полный света и жизни. Моя мать, вероятно, соврала насчет Лоджии, а тот сумасшедший старикашка на вершине горы давно выжил из ума. Как Лоджия может быть злом? — спрашивал он себя. — Это прекрасное волшебное место, и если захочу, я смогу там жить…»
— Вечно, — закончил за него кучер и улыбнулся.
Копыта мерно отбивали успокаивающую мелодию. Длиннющий мост продолжал вытягиваться, а в его конце стояла залитая ярким светом Лоджия, которая звала Нью и нуждалась в нем.
— Быстрее, — потребовал кучер.
Лошади пустились вскачь. Нью ухмылялся, в ушах свистел ветер.
И тут будто с большого расстояния донесся крик:
— Нет!
Нью моргнул. Внезапно его пробрал ледяной холод.
Кучер щелкнул кнутом.
— Быстрее, — велел он. — Быстрее!
Нью прислушивался. Он дрожал, и что-то было не так. Лошади бежали чересчур быстро, рука кучера крепко сжимала плечо мальчика, и тут в его сознание прорвался голос. Да с такой силой, что, казалось, ударил прямо в лоб:
— НЕТ!
Нью дернулся, его голова запрокинулась. Лошади встали на дыбы, поводья натянулись — кони искривились, изменили свои очертания и растаяли как дым. Кучер рядом с ним развалился на кусочки, похожие на черных ос, которые носились вокруг мальчика, пока тоже не исчезли. И сама карета изменила форму: в следующее мгновение Нью с удивлением обнаружил, что сидит в пикапе, а его руки лежат на руле.
Мотор был заведен, горели фары. Нью, в той же одежде, в какой ложился спать, окончательно перестал понимать, что происходит. Оглянувшись, он заметил, что отъехал от дома ярдов на пятьдесят. В свете фар, хромая, появился Король Горы.
Его единственный глаз сверкал, как изумруд. Свою трость он вытянул вперёд, как меч, и, несмотря на то что губы старика не двигались, Нью услышал в своей голове голос: «Нет!
Ты не уедешь! Я не пущу тебя туда!»
Мотор продолжал работать, и Нью увидел, что все еще жмет на акселератор. Но машина не двигалась. Он убрал ногу с газа, и машина, яростно задрожав, со стуком заглохла.
— Нью? — Это был голос матери, она звала его из дома. Затем ее голос панически надломился. — Нью, иди домой! — Она побежала к пикапу, борясь с порывами холодного ветра.
Король Горы твердо стоял на ногах, а его пальто развевалось на ветру. На тощей шее вздулись вены, а взгляд с яростной решимостью был направлен на Нью.
«О боже, — подумал Нью. — Я бы так и ехал вниз, прямо до Лоджии. Это был не сон… это был совсем не сон…»
Он открыл дверь и начал вылезать из пикапа.
И тут, выскочив на освещенное пространство, на Короля Горы со стороны его слепого глаза напала черная тень.
— Берегись! — закричал Нью.
Но было поздно. Старик почувствовал движение и попытался обернуться, однако черная пантера была уже на нем.
Она вцепилась когтями в плечо и повалила Короля Горы на землю. Его трость пролетела мимо Нью и упала в грязь. Жадная Утроба впилась в шею Короля Горы сзади. Глаза монстра сверкали в свете фар, как две луны.
Нью выпрыгнул из грузовика. Старик кричал, а Жадная Утроба рвала ему спину. В воздух летели брызги крови. Нью оглянулся в поисках оружия — палки, камня, да хоть чего-нибудь — и в нескольких футах от себя увидел сучковатый посох. Когда Нью поднял палку, его словно током ударило. Он побежал к пантере, которая отпустила Короля Горы и поднялась на задние лапы. Змеиный хвост угрожающе шелестел по земле.
Нью сделал ложный выпад, Жадная Утроба прыгнула на него и промахнулась. Нью отскочил в сторону и изо всех сил стукнул Жадную Утробу по треугольному черепу.
Из палки вырвалось синее пламя, раздался такой звук, что у него заложило уши. Он почувствовал запах паленой шерсти.
Жадная Утроба закружилась на месте, хватая когтями пустой воздух. На голове зверя, там, где ударил посох, появилась кровоточащая рана.
По посоху бегали голубые искорки, он жег руку Нью. Не успел мальчик прийти в себя и нанести новый удар, как Жадная Утроба прыгнула в густую листву. Нью слышал, как она ломится через чащу, а затем все стихло.
Когда Майра подошла к сыну, Нью склонился над Королем Горы. Вся спина старика была изранена, а кое-где пантера содрала мясо до костей. Сзади на шее остались глубокие отметины от клыков, которые сильно кровоточили.
— Боже милостивый! — вскрикнула Майра, увидев раны.
Король Горы застонал. Майра не могла поверить, что тот, кого так сильно порвал зверь, еще жив.
— Мама, — властно сказал Нью, — мы должны ему помочь!
Иначе он умрет!
— Мы ничего не можем сделать. С ним все кончено. Послушай, он едва дышит!
Она огляделась, боясь, что пантера вернется, и попятилась от старика.
— В Фокстоне есть клиника, — сказал Нью.
Она покачала головой.
— Он умирает. Невозможно выжить с такими ранами.
Нью выпрямился в полный рост.
— Помоги положить его в кузов пикапа.
— Нет! Я не притронусь к нему!
— Мама! — твердо сказал мальчик. Он хотел, чтобы мать перестала пятиться, готовая вот-вот сорваться и побежать. — Не уходи. — Он сказал это так резко, что женщина вздрогнула.
Майра подчинилась. Она стояла неподвижно, полуоткрыв рот, с блуждающим взглядом. Мать походила на статую, и лишь тёмные волосы развевались на ветру.
— Помоги мне положить его в кузов грузовика. — Нью опустил борт машины. — Бери его за руки, а я возьму ноги.
Она все еще колебалась.
— Давай, — сказал он и опять услышал и почувствовал в своем голосе ледяную силу.
Майра подняла Короля Горы за туловище, а Нью держал его ноги. Старик был немногим тяжелее большого полена. Вместе они погрузили его в кузов. Майра, которая, казалось, впала в какой-то транс, уставилась на кровь на своих руках.
— Нужны одеяла. Не принесешь из дома пару?
Она моргнула, вытерла руки о бока и покачала головой.
— Нет… не хочу… чтобы мои хорошие одеяла были в крови.
— Иди и принеси! — сказал Нью. — Скорее!
В его зеленых глазах полыхала ярость. Майра хотела еще что-то возразить, но слова застряли в горле. «Одеяла», — подумала она. Внезапно показалось, что принести из хибары одеяла и накрыть ими старика — это ее единственное предназначение. Она не могла думать ни о чем больше. Во всем мире для нее были важны теперь только одеяла.
— Быстрее, — поторопил Нью.
Она побежала.
Нью потёр пульсирующую на левом виске, прямо над ухом, жилку. Все его тело напряглось. Он сформировал в своем сознании образ матери, выполняющей его требование. Точно так же мальчик строил сверкающую голубую стену из камней, которая защищала его от Жадной Утробы. После короткой заминки мать подчинилась его мысленным командам.
Он понял, что это другой элемент магии, которая открылась ему в той яме с ножом. Он мысленно командовал матерью, и это было так же просто, как пугать воробьев, зная, что они улетят.
Какая бы магия в нем ни была — белая или черная, — она становилась все сильнее.
«Пантера оторвала бы старику голову, если бы я не напал на нее с палкой», — подумал он.
Нью поднял посох и внимательно осмотрел. От него пахло серой. Что это за палка, выглядевшая как старый сук на краю дороги, но способная извергать огонь?
Настоящее волшебство. В нем была магия, и в Короле Горы тоже. В Жадной Утробе, в Страшиле, да и в Лоджии тоже была магия, но другой природы. Его сон был таким реальным! Если бы его не прервали, мог ли он, как кучер в черном, проехать по длинному мосту на пикапе до самой Лоджии?
Король Горы зашевелился.
— Нью, — хрипло прошептал он. Старик говорил с трудом, его израненная голова лежала в луже крови. — Не… дай им победить… — Его слабый голос сорвался, а единственный глаз стал невидящим.
Прибежала Майра, держа в руках три тонких одеяла.
В сознание мальчика снова проникал шелковый голос. Он шел из ниоткуда и отовсюду и звучал громче, чем когда-либо раньше, более уверенно и с большей настойчивостью.
— Иди домой…
Нью знал, что кто-то из Лоджии пытается им управлять. Точно так же, как он только что с легкостью заставил мать сходить за одеялами.
— Иди домой…
Он взял у Майры одеяла и накрыл ими старика. Ее задание было выполнено, и она освободилась. В полном ошеломлении она попятилась назад. Нью положил палку рядом со стариком и закрыл борт грузовичка.
— Садись в машину, мама. Мы едем вниз.
— С ним… все кончено, Нью. Нет… никакого смысла…
— Садись в машину.
Не говоря ни слова, она повиновалась. Когда Нью сел за руль, Майра уставилась вперёд, обхватив себя руками, чтобы согреться. Нью завел мотор и тронулся с места.
— Нью…
В голове Нью то возникал, то угасал этот голос. Мальчик не знал, долго ли он еще сможет сопротивляться искушению. Но в одном был уверен: он открыл в себе новый пласт силы, который даже мощнее, чем предыдущий. Теперь поднимать в воздух ножи казалось ему детской забавой. Он обнаружил, что способен делать то, о чем не мог раньше даже мечтать, и ему это чрезвычайно понравилось.
Когда они спустились с Бриатопа, мальчик взглянул на мать и мысленно приказал ей сложить руки на коленях. Просто для того, чтобы посмотреть, получится или нет.
Она подчинилась. Вот только руки ее были сложены как во время молитвы. Лицо Майры напоминало белую маску, усталые глаза испуганно блестели.
Глава 31
Озаренный янтарным пламенем дюжины свечей, Рикс методично просматривал документы Эшеров. Книги, письма и альбомы с фотографиями громоздились на столе. Он открыл заплесневелый том и понял, что это гроссбух. Записи в нем были сделаны твердым четким почерком. Там значились даты с 1851 по 1852 год и суммы денег, выплаченных различным кредиторам. Пороховой завод Брюстона в Питтсбурге получил двенадцать тысяч долларов. «Урии Хинду и компании» из Чикаго выплачено пятнадцать тысяч долларов.
Сталелитейному предприятию в Хоупуэлле досталось от Хадсона Эшера десять тысяч долларов. Подобные записи, сделанные убористым почерком, шли на протяжении многих страниц.
Рикс чувствовал себя выбитым из колеи, в глазах поплыло.
— Проклятье! — тихо сказал он и положил голову на стол, дожидаясь, чтобы дурнота прошла.
Он был все еще слаб после приступа и большую часть дня провёл в постели. Мать забыла или простила его вспышку. Она велела Кэсс подать ему обед в комнату.
Но не только приступ поверг его в глубокую депрессию. Свою роль сыграло и то, что он нашёл в Тихой комнате Кэт предмет, который сейчас лежал под его кроватью. Смертельно уставший Рикс предпочел не выходить весь обед из своей комнаты, чтобы не смотреть в глаза сестре.
«Что случилось с семьей, — спрашивал он себя, — какие еще глубины зла могут тут обнаружиться?»
Планы Буна по устройству на территории Эшеров парка развлечений с уродцами были отвратительны, но, так или иначе, это вполне в духе Буна. Однако то, чем занималась Кэт, оказалось абсолютно неожиданным. «Боже мой! — думал Рикс. — Конечно же, Уолен об этом не знает! Если он пронюхал, Боже, помоги Кэт!»
Рикс вернулся к работе. Изучение свидетельств прошлой жизни казалось теперь единственным, что могло отвлечь его от настоящего. Он просматривал записи, отмечая особенно крупные выплаты. Неоднократно напротив различных сумм значился пороховой завод. По-видимому, не будучи вполне доволен отношениями с Хоупуэллом, Хадсон обращался еще к семи сталелитейным компаниям. Даже жалованье слуг было записано на этих страницах до последнего цента.
Но на шестом упоминании «Урии Хинда и компании» Рикс остановился. Сумма была всегда одна и та же — пятнадцать тысяч долларов. Приличные деньги, даже пороховому заводу Хадсон платил меньше. «Что продавала ему эта компания?» — подумал Рикс. Не было никаких записей о том, какого рода делами они занимались.
Он дошел до конца гроссбуха. «Урии Хинду и компании» за 1851 и 1852 годы выплатили девять раз по пятнадцать тысяч долларов. Это была единственная фирма, упоминавшаяся так часто. Но что бы она ни продавала Хадсону, это затерялось в прошлом. Рикс отложил бухгалтерскую книгу и начал копаться в другой коробке.
Он развернул старую газету, так и норовившую развалиться от ветхости. Это был номер «Сент-Луис джорнал», датированный десятым октября 1871 года. Заголовок, набранный жирным шрифтом, возвещал: «СОТНИ ЖЕРТВ ЧИКАГСКОГО ПОЖАРА». И под ним мелкими буквами: «От огня погиб каждый десятый в городе. Интервью с уцелевшими. Неполный список разрушенных домов и учреждений».
Под заголовком был город в огне, вид с берега озера Мичиган. На рисунке сотни людей спасались от огромного пожара. В газете было собрано около двадцати интервью с уцелевшими, найденными в полевом госпитале. Среди их имен Рикс увидел знакомое — Райчес Джордан.
Рикс аккуратно разложил газету на столе и сел, чтобы прочесть рассказ женщины. Эмоционально, порой истерично Райчес Джордан поведала корреспонденту, что случилось 8 октября 1871 года. Рикс вспомнил, что та же дата стояла на надгробии Синтии Кордвейлер-Эшер.
Когда Рикс читал, несколько свечек вокруг него заискрились и затрепетали, и он тут же вообразил огромный город в огне. Мгновенно вспыхивающие дома, целые крыши проваливаются под огненным ураганом, земля трясется, когда тонны кирпича рушатся на улицы. Райчес Джордан говорила с ним из могилы, и Рикс услышал лавину криков и плача, стук копыт по мостовой и тревожный звон колоколов. Чикаго горел. Райчес Джордан вместе с Синтией и тринадцатилетним Ладлоу спасалась от огня в тряской карете, которой управлял Кейл Бодейн.
— Боже правый! — завизжала Райчес Джордан. — Мы перевернемся!
— Заткнись! — приказала Синтия. Сбоку ударил горячий ветер, карета страшно вздрогнула. Кейл с помощью кнута не дал арабским скакунам встать на дыбы. — Кейл хороший кучер, он вывезет нас отсюда.
Яростно звонили колокола. Клайборн-стрит была забита всевозможными каретами, повозками и фургонами. Бежали люди, таща за собой тюки, набитые добром из особняков на Клайборн-роу. В воздухе кружились зола и пепел. Казавшаяся жуткой оранжевая луна на западе, откуда начался этот пожар, освещала ночь. В небо взмывали огненные шары величиной с пароход и обрушивались на дома, распространяя пламя быстрее, чем люди успевали убегать. Сидя рядом с матерью, напротив Райчес Джордан, юный Ладлоу вздрагивал от взрывов. Их сила сотрясала землю так, словно весь город дрожал в предсмертной агонии.
Они бросили все и бежали в чем были. Когда огонь подступил к реке Чикаго, Синтия приказала слугам зарыть во дворе драгоценные камни, серебро и коллекцию картин из белого особняка, который когда-то унаследовала от Александра Гамильтона Кордвейлера. Огненные шары начали перелетать через реку, поджигая все, к чему прикасались, и Синтия велела слугам взять, что они хотят, и бежать. Было совершенно ясно, что огонь не удовлетворится амбарами и хижинами ирландцев — он доберется до Клайборн-роу и поглотит его с такой же жадностью.
— Я видела, что для пожара не существует препятствий! — сказала Райчес. — Я знала, что его не погасить! Узкая речка не сможет остановить такой огонь, нет, не сможет!
— Кейл довезет нас до гавани в целости и сохранности. — Синтия намеревалась сесть на свою личную яхту и плавать по озеру Мичиган, пока опасность не минует. — Как только мы выберемся из этого затора, Кейл сможет найти кратчайший маршрут.
— До озера больше мили, — тихо сказал Ладлоу. Он пристально смотрел в окно, на приближающуюся стену огня. Его лицо в отраженном свете было ярко-оранжевым, но глаза оставались темными. — Огонь быстро двигается, мама. Ветер слишком сильный.
Она сжала его руку и храбро улыбнулась.
— Все будет в порядке, Ладлоу. Райчес, прекрати хныкать и суетиться! Ты перевернешь карету!
Сквозь шум царившей вокруг неразберихи проникал свист кнута.
— Пошевеливайтесь, черт вас раздери! — орал Кейл. — Прочь с дороги!
— Мы успеем, — пообещала Синтия, но ее голос дрожал от неуверенности.
Что-то взорвалось через квартал или два, и Ладлоу до боли сжал ее руку.
Карета дернулась, остановилась и снова бешено рванулась вперёд, мимо дерущихся людей и свалки из других карет.
Там, где улицы пересекались, валялись столкнувшиеся экипажи, и люди метались по обломкам. Взбесившиеся лошади брыкались и лягались: пепел жег им спины. Едкий, опаляющий лёгкие дым становился гуще, огненные шары взмывали вверх, как выпущенные из пушки снаряды.
В конце концов, вырвавшись из давки, Кейл Бодейн погнал карету с Клайборн-роу на Халстед-стрит, направляясь к берегу. Арабские скакуны вели себя послушно, но бока им жег пепел. Улицы были усыпаны горящим мусором. Бары были взломаны, из бочонков текло виски. Обезумевшие люди останавливались и пили, пока в спиртное не попадал огонь и оно не вспыхивало прямо им в лицо. Другие бежали за каретой, пытаясь уцепиться, но Кейл щелкнул кнутом, и лошади понеслись еще быстрее. Раздался выстрел, и пуля отколола щепку в дюйме от колена Кейла.
Но когда они сворачивали с Халстед-стрит на Гранд-стрит, им навстречу вылетел полный горящего сена фургон. Лошади несли, а поводья были в руках у обугленного трупа.
Арабы врезались в этих лошадей с такой силой, что затрещали кости, а Кейл Бодейн слетел с облучка, как камень из катапульты. Сама карета, не сбавляя хода, наскочила на обе упряжки и повалилась набок. Позолоченные колеса разлетелись в стороны.
— Боже милостивый! — закричала Райчес.
В лицо ей угодило колено Ладлоу — мальчика сдернуло с сиденья. Синтию бросило в другую сторону и ударило головой о резную деревянную стенку экипажа. После того как карета опрокинулась, покалеченные арабы тащили ее еще более тридцати ярдов. Пылающий фургон, накренившись, понесся вперёд. Лошади, хотя и пораненные, были в состоянии бежать от огня.
На мостовую падал пепел, дымовая завеса стала темнее. После столкновения несколько отчаявшихся мужчин захватили трех арабов, которые еще могли стоять на ногах. Четвертый, с двумя сломанными ногами, распростерся на мостовой.
Неподалеку лежало тело Кейла Бодейна — ему размозжило голову о фонарный столб.
— Вылезай! — приказала Синтия рыдающей Райчес Джордан. — Скорее! Выбирайся через верх!
Райчес протиснулась в дверь кареты, которая была у нее над головой. Лицо негритянки было залито кровью, а передние зубы выбиты. Затем она нагнулась, чтобы помочь Синтии.
Вылез и Ладлоу. Через его лоб шла глубокая царапина, и был сломан нос.
— Миссис Эшер! Миссис Эшер!
Райчес схватила хозяйку за плечи. Левая половина лица Синтии стала багровой и быстро распухала. Из ушей сочилась кровь и капала на черный жакет.
— Со мной… все в порядке. — Ее голос звучал невнятно. — Мы должны… должны добраться до озера. Помоги мне… довести Ладлоу до воды.
— Мистер Бодейн! — позвала Райчес и увидела на мостовой Кейла. Его голова раскололась, как ореховая скорлупа.
— Райчес. — Синтия стиснула толстое запястье горничной. Райчес с ужасом увидела, что окровавленный левый глаз хозяйки начал вываливаться. — Ты… позаботься о Ладлоу, — сказала она с усилием. — Доведи его до озера. Лютер… будет знать… что делать. Лютер не… даст ему погибнуть.
Райчес поняла, что хозяйка имеет в виду Лютера Бодейна, сына Кейла, который остался на время этой поездки присматривать за Эшерлендом.
— Мы все должны добраться до воды, — твердо сказала она и помогла Синтии опуститься на землю.
Ладлоу, выкарабкавшись из кареты, стоял в оцепенении, глядя на труп Кейла. Мимо бежали люди, некоторые наступали прямо на тело.
Райчес спросила Синтию, может ли она идти, и Синтия кивнула. Поврежденный глаз ничего не видел, кожа вокруг него почернела. На них с шипением падал пепел, и Райчес пальцами стряхнула его с волос хозяйки, когда в них появились искорки.
— Нам нужно идти! — крикнула она мальчику. — Необходимо добраться до озера!
Райчес Джордан помогала Синтии идти вниз по Грандстрит. Ладлоу следовал за ними. Его лоб сильно кровоточил.
Они присоединились к толпе людей, которые, расталкивая друг друга, шатаясь и спотыкаясь, бежали к озеру Мичиган. Страшный грохот потряс улицу, и посыпались стёкла, когда всего в квартале от них обрушился дом. Багрово-красные огненные шары свистели над головами. Толпа обезумела. Люди вламывались в лавки, хватали все, что могли унести, от пальто до скрипок. На бровке тротуара прыгала горящая полоумная женщина, нагруженная семью или восемью только что украденными норковыми манто. Кто-то столкнул ее в канаву, она упала в потоки виски и мгновенно сгорела.
— Смерть пришла! Господь прогневался на Чикаго! — орал голый мужчина.
Кожа Райчес покрылась волдырями. Негритянка, выплюнув два зуба, продолжала идти прямо вперёд, крепко держа Ладлоу за руку, чтобы его не смело в сторону. Среди визга и крика раздался звук, который могла бы издать сотня паровозных котлов перед тем, как взорваться. Когда Райчес посмотрела назад, в небо взметнулась стена огня, чуть не ослепившего ее. Крыши домов поднялись в воздух и, кружась, скрылись из виду. Ладлоу ошеломленно глядел на пожарище, по щекам катились слёзы. Она встряхнула мальчика, приводя в чувство, и потащила за собой.
Синтия Эшер соскользнула с плеча Райчес, и та едва успела ее подхватить.
— Мама! — сорвался крик с опаленных губ Ладлоу.
Он уцепился за талию матери, пытаясь ее поддержать. Люди грубо проталкивались мимо них.
Ладлоу посмотрел в искаженное, страшно распухшее лицо матери.
— Мой ангел, — прошептала она и коснулась его волос.
Потом кровь хлынула из ее ноздрей и левого глаза. Ладлоу заливался слезами. Райчес едва не упала в обморок, но удержалась на ногах. Почувствовав, что жизнь покинула Синтию Эшер, она отпустила труп, оттолкнув людей, которые шли слишком близко.
— Она умерла, — сказала Райчес мальчику. — Мы должны идти дальше.
— Нет! Нет! — закричал Ладлоу и рванулся к телу.
Когда Райчес попыталась оттащить мальчика, он яростно набросился на нее. Она размахнулась и ударила его кулаком в челюсть, а когда он упал, взяла на руки.
Со стонущим мальчиком на руках Райчес пробивалась к озеру. К тому времени как они достигли берега, их одежда превратилась в пропахшие дымом лохмотья. Люди сотнями бросались в маслянистую воду. Повсюду сновали лодки, подбирая пловцов. Большинство яхт уже украли со стоянок, а те, что остались, пылали. Райчес вошла в воду по шею, а затем смочила лицо и волосы Ладлоу, чтобы не загорелись.
Прошел почти час, прежде чем она наконец передала мальчика в руки солдат на пароме и вскарабкалась туда сама. Ладлоу в изорванной одежде и с обожженным лицом стоял у перил и наблюдал за разрушением Чикаго. Когда Райчес прикоснулась к его руке, он истерично вырвался.
«Боже мой», — подумала Райчес. Она поняла (о чем и рассказала несколько часов спустя репортерам) истинное положение дел: тринадцатилетний Ладлоу Эшер после смерти отца и матери получает в свое распоряжение все — поместье, семейное дело и весь остальной бизнес, прежде принадлежавший мистеру Кордвейлеру. Он станет самым богатым тринадцатилетним мальчиком в мире.
Горничная наблюдала за Ладлоу, ожидая, что тот заплачет, но он этого не сделал. Он молчал, неотрывно глядя на берег, где бушевал пожар.
Солдаты помогали мужчине и женщине подняться с весельной лодки на борт. Они были хорошо одеты, мужчина — в тёмный костюм с бриллиантовой застежкой, а женщина — в красное бальное платье. Мужчина смерил взглядом Райчес и Ладлоу и повернулся к солдату.
— Сэр, — осведомился он, — неужели мы должны делить судно с неграми и беспризорниками?
Рикс дочитал до конца рассказ Райчес и посмотрел на другие статьи. Чикаго горел в течение суток, и огонь уничтожил более семнадцати тысяч зданий. Сто тысяч человек остались без крова. Катастрофа была следствием по меньшей мере восьми поджогов. Пожарные реагировали медленно, так как были очень утомлены: за неделю перед Великим пожаром они выезжали примерно на сорок вызовов.
Он поднял взгляд на портрет задумчивого Ладлоу Эшера. В возрасте тринадцати лет побывать в аду. Как он сохранил рассудок?
Рикс нашёл ответ на вопрос Дунстана о смерти Синтии Эшер. Завтра он привезет эту газету ему. Но трость — как и когда Ладлоу забрал ее у Рэндольфа Тайгрэ?
На следующей странице мелким шрифтом был напечатан список разрушенных пожаром фирм и учреждений. Они шли не в алфавитном порядке, и Риксу пришлось терпеливо читать, пока он не нашёл то, что искал.
«Урия Хинд и компания. Торговля колониальными товарами».
«Магазин колониальных товаров? — подумал Рикс. — Хадсон Эшер всякий раз тратил пятнадцать тысяч долларов на колониальные товары из Чикаго? Почему он просто-напросто не покупал все это в Эшвилле?»
Рикс аккуратно сложил газету и встал со стула. Остальным вопросам придется пока подождать. Он задул все свечи, кроме одного канделябра, который прихватил с собой наверх.
Но когда он открыл дверь, золотистое сияние высветило Паддинг Эшер, томно лежащую на его кровати.
Она сонно улыбнулась, зевнула и потянулась. Из-за края простыни показались ее груди.
— Тебя долго не было, — хрипло сказала она. — Думала, совсем не ляжешь спать.
Он закрыл дверь, опасаясь, что кто-нибудь может их услышать.
— Тебе лучше уйти. Бун будет…
— Буна здесь нет. — Ее глаза вызывающе смотрели на него. — Старик Буни давно в своем клубе. Ты ведь не собираешься отвергнуть меня, как в прошлый раз?
— Паддинг, — сказал Рикс, положив свернутую газету на шкаф, — я думал, ты поняла, что я тебе говорил. Я не могу…
Она села, позволив простыне упасть. Ее груди полностью обнажились, и она облизнула губы.
— Видишь, как сильно ты мне нужен? — спросила она. — Только не говори, что ты этого не хочешь.
Ей льстило то, что она видела, глядя на себя при свечах.
В их свете она выглядела нежнее и уязвимее. Рикс начал возбуждаться. Она потянулась, как кошка.
— Ты ведь не боишься Буна? — поддразнила Паддинг.
Рикс покачал головой. Он не мог отвести от нее глаз.
— Бун говорит, ты не можешь удовлетворить женщину, — сказала Паддинг. — Якобы ты почти гомик.
Рикс опустил канделябр.
— Ну, давай, — настаивала она. — Посмотрим, на что ты способен.
Он хотел было приказать ей, чтобы ушла, но неожиданно не смог себя заставить. В уголках его рта заиграла тонкая улыбка. «Почему бы и нет», — подумал он. Это будет скверный поступок, но и со стороны Буна нехорошо было все эти годы обращаться с ним как с грязью, насмехаться и выкидывать всевозможные номера. Риксу выпал шанс отплатить брату той же монетой, а ведь он давно ждал подходящего случая.
Он заглушил тонкий протестующий голосок внутри себя.
— Почему бы и нет? — сказал он, и его голос прозвучал совсем незнакомо.
— Хорошо. — Паддинг игриво отбросила ногой простыню, и ее тело обнажилось для него. — Теперь задуй свечи, и приступим к делу.
Глава 32
За два быстро пролетевших часа Бун выпил в клубе несколько порций «Чивас ригал» и проиграл в покер семь тысяч долларов. До него дошло, что старые дружки сговорились его надуть. Когда они смеялись, хлопали его по плечу и подносили огонька, Бун молча обдумывал, как их уничтожить.
Около девяти он выехал на своем красном «феррари» на тихие улочки Фокстона и пронёсся мимо встречного старенького пикапа. Со злости Бун ударил по гудку, и тот сыграл несколько тактов «Дикси». Когда машина с ревом вылетела за пределы Фокстона, Бун выжал акселератор до упора, и «феррари» рванул вперёд как ракета.
Надо будет купить эшвилльский «Хайтс кантри клаб», решил Бун. За любую цену. Возможно, постоянные члены выставят в фойе его бюст. Самое меньшее, что они могут сделать, — это назвать клуб в его честь. Через несколько дней он будет одним из самых богатых людей в мире. «Дольше папа не протянет», — думал Бун. Но он испытывал смешанные чувства, потому что любил старика. Уолен научил его быть крутым. Он разъяснил сыну, что никому нельзя доверять и что все стараются прикончить друг друга. Когда Бун был моложе, они много говорили о том, что богатство делает человека счастливым. «Деньги — это власть, — часто повторял сыну Уолен. — Без них мир переедет тебя, как паровой каток». Он приводил Рикса в пример того, чего Бун должен избегать.
«Рикс, — говорил Уолен, — мечтательный трус, который никогда не вылезет из дерьма». Уолену доставляло удовольствие, когда Бун бил своего младшего брата.
Тем не менее что-то пугало Буна. Нечто, глубоко спрятанное от всех остальных. Он видел, как это что-то блеснуло в глазах Рикса несколько раз за последние дни. Ненависть и горечь так переплелись, что он мог совершить убийство. Рикс пытался заколоть его в столовой. Бун сожалел, что не дал ему при всех в зубы. Рикс, рыдая, выбежал бы из комнаты.
Бун вписывал свой «феррари» в повороты, едва нажимая на тормоза, ухмыляясь — кошмарная скорость ему доставляла удовольствие. Кэт думает, что все получит, но она крупно ошибается. За неудачу Кэт ему следует благодарить Паддинг: в последний раз, когда сестра отправилась в Нью-Йорк на уик-энд, Паддинг пошарила в ее платяном шкафу и обнаружила вход в Тихую комнату. Паддинг показала, что она там нашла, и Бун отнес это прямо Уолену, который в то время еще не замуровал себя в своей Тихой комнате. Бун никогда не забудет выражения лица старика: потрясение и отвращение.
Наверно, покупает это дерьмо в Эшвилле. К тому же тратит кучу денег.
Уолен велел ему положить находку обратно, а с Кэт он разберется сам.
Бун понимал, что это означает. Папа может ей доверять, но наследства лишит.
По лобовому стеклу забарабанил дождь, и Бун тут же сбавил скорость. Он не настолько пьян, чтобы закончить жизнь кровавым пятном на дороге. Когда он свернул и подъехал к воротам Эшерленда, то ударил по кнопке на щитке управления. Ворота плавно отворились и, пропустив его, снова закрылись.
Бун терпеть не мог возвращаться в ту комнату, где лежала спящая Паддинг. «Она думает, я на нее запал!» Бун презрительно фыркнул. Ну что ж, после того как он получит в свои руки все эти миллиарды, он сможет выбирать из настоящих красоток. Паддинг уже не так симпатична, как раньше.
Позолота королевы красоты пообтерлась, а под ней оказался самый обычный картон. Бун миновал Гейтхауз и поехал по дороге, ведущей в Лоджию.
Каким эффектным местом будет Лоджия, когда он вступит в права наследства! Надо выкинуть все эти проклятые статуи, рыцарские доспехи и прочее дерьмо и поставить красивую современную мебель. Целый этаж будет отдан видеоиграм, а в подвалах он сделает искусственные гроты, где потоки воды будут окрашены в разные цвета. Он выстроит себе спальню с красными стенами, огромной, покрытой черным мехом кроватью и зеркальным потолком. Приемам не будет конца, и если он захочет, то станет скакать по коридорам на лошадях.
Бун часто приходил в Лоджию, чтобы побродить внутри, представляя, как она будет выглядеть, когда он тут поселится. Иногда он говорил Паддинг и матери, что идет в конюшни, но вместо этого шел в Лоджию. Бун думал, что это самое прекрасное место в мире. От ее величия и необъятности порой хотелось кричать. А еще в тиши Лоджии он мог сидеть в кресле и сознавать, что очень скоро все это будет принадлежать ему.
Он никогда не боялся Лоджии. Она его тоже любила и хотела, чтобы он был ее хозяином. В своих снах последние несколько месяцев Бун видел Лоджию, всю залитую светом, а в окнах двигались фигуры, как будто пришедшие на прием, который Бун планировал устроить сразу же после вступления в права наследства. Такие сны теперь снились почти каждую ночь, и в некоторых его звал тихий голос, выводивший его из сна в сильно приподнятом настроении.
Его звала Лоджия. Хотела заключить его в объятия, и сам он желал этого всю жизнь.
Бун проехал через мост и остановился под аркой. Затем вышел под мелкий дождь, нетвердой походкой приблизился к багажнику, отпер его и достал фонарь и карту первого этажа, которую сделал сам. Он включил фонарь и направил свет на ступеньки.
Парадный вход Лоджии был открыт нараспашку. Уже несколько раз Бун приходил сюда и обнаруживал, что дверь распахнута настежь. Он говорил об этом Эдвину, который обещал присмотреть за Лоджией. Опасность, что сюда кто-то проникнет, была невелика, и Бун это знал. Не говоря уже обо всех этих историях про Страшилу, который бродит рядом с поместьем. Бун полагал, что Лоджия постепенно деформируется и теперь дверь уже не закрывается как следует. А еще эти глубокие трещины на стенах… Укрепление Лоджии будет первейшей задачей, когда Бун получит наследство.
Он вошёл, следуя за лучом фонаря, в Лоджию и сразу почувствовал сладостное головокружение. Снова он в своем любимом мире, и от радости хочется кричать. Бун прошел через фойе мимо большого фонтана со статуями в сумрачную приемную с темно-синими диванами и стульями, столами из красного дерева и висящими на потолке флагами всех стран мира.
В Лоджии стояла абсолютная тишина, и Бун продолжал идти через огромные комнаты. Выйдя в изгибающийся коридор, Бун прошел по нему ярдов сорок и открыл большую раздвижную дверь. За ней был главный кабинет; фонарь высветил знакомые предметы: несколько черных кожаных кресел, расположенных вокруг кофейного столика из розового дерева, темная плита письменного стола с вырезанными на ней головами львов, ковер из шкур белых медведей и полки, заставленные графинами и стаканами. Короткая лестница вела к двери, которая, как обнаружил Бун, была надежно заперта.
Он пересёк комнату и подошел к камину из черного мрамора. В нем лежали угли — от того огня, что Бун развел здесь в последний раз. Рядом с камином стоял медный дровник с поленьями, оставшимися еще со времен Эрика, и лежали недавно принесенные Буном газеты. Несколько минут ушло на то, чтобы заложить дрова в камин. Он стукнулся головой о мрамор и пьяно выругался. Затем засунул под дрова газету и поджег ее зажигалкой. Как только пламя вспыхнуло, он отступил. Комната озарилась веселым светом. Бун положил фонарь и подошел к полкам.
В последний свой приход он пил чертовски хорошее виски. Он понюхал несколько графинов, пока его ноздри не уловили изысканный аромат коньяка. Довольно хмыкнув, Бун наполнил бокал и сел за стол. Жидкость мягко, как расплавленное золото, пошла внутрь. «Можно здесь заночевать, — подумал он. — Поставлю стулья в ряд перед огнём и не замерзну». Он вспомнил о старике Эрике, который сидел за этим столом и подписывал важные бумаги. Они бы прекрасно поладили с Эриком, Бун был в этом уверен. Они бы уважали друг друга.
Бун пил коньяк и слушал треск огня. Он никуда не спешил; он чувствовал себя прекрасно; он пребывал в мире, покое и безопасности. Вместо запаха гниющего отцовского тела он вдыхал дым горящего дерева. Бун не знал, долго ли еще выдержит в Гейтхаузе.
Допив ароматный коньяк, поставил стакан и склонил голову набок.
На кофейном столике рядом с большой коробкой из-под сигар лежало что-то, чего вчера здесь не было.
Громоздкая книга с золотым обрезом.
Бун встал, подошел и провёл пальцами по отменной коже переплета. Он поднес книгу поближе к огню и раскрыл.
Внутри были наклеенные на страницы старые фотографии. Бун знал, что Эрик их любил; в Гейтхаузе стены первого этажа были оклеены снимками времен Эрика.
Но сейчас желудок Буна непроизвольно сжался. В альбоме были фотографии трупов.
Солдаты, понял Бун. Окоченевшие во всевозможных позах.
Здесь были снимки, сделанные на поле битвы, в полевых госпиталях и моргах. Были крупные планы: вот боец запутался в колючей проволоке, а вот кто-то лежит, разорванный на куски, на дне грязного окопа. Были тела, истерзанные пехотными минами или гранатами, вдавленные в землю грузовиками или танками. Насколько Бун мог судить по мундирам и вторым планам, это была жатва Первой мировой войны. На другой серии фотографий были обезглавленные трупы, за ними следовали головы и конечности. Бун пристально смотрел на смерть во всех ее страшных проявлениях, и хотя огонь был жарким, он покрылся гусиной кожей.
В книге было несколько сот снимков. Некоторые, отклеившись, падали к ногам Буна. «Да, Эрик действительно любил фотографии, — подумал Бун. — И возможно, именно такие фотографии он любил больше всего».
Где-то хлопнуло. Бун от неожиданности подпрыгнул. «Дверь… — Мысли с трудом ворочались в голове. — Кто-то хлопнул дверью?»
И тут до него с пугающей и трезвой ясностью дошло: захлопнулась входная дверь.
Бун постоял, прислушиваясь. На него смотрели изуродованные трупы с молодыми лицами. Он уронил книгу на пол, отступил от нее и вытер руки о штаны. Затем взял фонарь и вышел в коридор.
В Лоджии как будто стало холоднее; изо рта шел легкий пар. Бун двинулся обратно тем же путем, каким пришёл.
И вдруг остановился.
— Нет, — прошептал он, и эхо вернулось: «Нет, нет…»
Свет фонаря упал на стену, сложенную из грубого камня. Когда Бун шел сюда, никакой стены тут не было. Он приблизился и дотронулся до нее. Камни были холодные и совершенно реальные. Пораженный, он отступил и попытался сообразить, как ее обойти. «Осторожнее, старина Буни, — сказал он себе. — Нет проблем. Надо просто вернуться в кабинет Эрика».
Он подошел к открытой двери кабинета и остановился у порога. Фонарь высветил внутреннее убранство лифта Лоджии. Кабинет исчез.
Бун заглянул в комнату напротив и обнаружил, что это музыкальный салон с большим белым роялем, фисгармонией и арфой. На потолке было изображено голубое небо с перистыми облаками. Ни разу за все время, которое Бун тут провёл, он не видел этого зала. Следующая арочная дверь вела в большой салон, украшенный женскими побрякушками и расписанный бледно-розовыми цветами. На карте, которую Бун развернул трясущимися руками, такой комнаты на первом этаже не было. Потрясенный, он стоял перед лифтом, где несколько минут назад был кабинет. «Ладно, — сказал он себе. — Неувязочка. Нет проблем. Я буду идти, пока не найду комнату, которая мне вроде бы знакома, а затем соображу, как отсюда выбраться».
Коридор вёл его вперёд, петляя, поворачивая и разветвляясь. Он миновал лестницы, которые уходили туда, куда не добирался свет его фонаря. Из дюжины комнат, которые увидел Бун, он не узнал ни одной. Его ладони взмокли, а на лице застыла кривая недоверчивая ухмылка. У него кружилась голова, и он был совершенно дезориентирован. Он понял: то, что произошло с Риксом, случится и с ним. «О боже, — подумал Бун. — Я должен найти выход!»
За последним поворотом налево коридор заканчивался широкой лестницей, которая поднималась в темноту.
Бун сверился с картой. Исследуя первый этаж, он обнаружил десять лестниц, но этой никогда раньше не видел. Если он не знает, где сейчас находится, карта бесполезна. «Вернусь обратно, — решил он, — и буду сидеть перед лифтом, пока кто-нибудь не увидит мою машину у входа. Нет проблем».
Бун сделал всего несколько шагов, и ноги подкосились. Он издал тихий испуганный стон.
Дорогу преграждала другая стена, украшенная старой фотографией Лоджии в рамке.
Отголосок его сдавленного нервного смешка слабо прозвучал рядом с ним. Этой стены здесь раньше не было. Коридор замуровался за его спиной. Но фотография указывала на то, что эта стена могла стоять здесь уже лет пятьдесят.
Воздух сделался люто холодным, и Бун видел, как клубится пар от его дыхания. Он направил свет вверх. На рамке фотографии лежал толстый слой пыли. Он стукнул кулаком по кирпичам, но, как и все остальное в Лоджии, стена была сделана на века.
Теперь оставалось одно: подняться наверх. Вернувшись к лестнице, он обнаружил, что она изменила направление и теперь спускалась в глубины Лоджии.
Он схватился за перила и крепко зажмурил глаза. Когда снова их открыл, лестница по-прежнему вела вниз. «Заблудился, — подумал он, готовый удариться в панику. — Сбился с дороги, как крыса в лабиринте!» Бун понял, что путь, по которому он идет, постоянно видоизменяется. Было ли с Риксом такое много лет назад? Перегораживающие сами себя коридоры, меняющие направления лестницы и передвигающиеся за минуту комнаты?
У него внутри все горело. «Я должен выйти!» — мысленно крикнул он. Единственной доступной ему дорогой была лестница, и он начал спускаться.
Зубы стучали от холода. Лестница, изгибаясь, уходила в темноту, и Бун хватался за перила, когда ступеньки становились круче. Внизу фонарь высветил стены, пол из шероховатого гранита и арочный выход в коридор, который поворачивал в темноту. К стенам были прикреплены безжизненные электрические лампочки. Над ними, там, где раньше были факелы, виднелись следы сажи.
Бун знал, что он на одном из верхних уровней подземелья. Здесь, внизу, было холоднее, чем на верху лестницы. Это была пробирающая до костей стужа, какой Бун не испытывал за всю жизнь. Он не мог дольше выносить ее и решил, что лучше подняться по ступенькам. Дрожа от холода, он двинулся назад.
На восьмой ступеньке он внезапно стукнулся головой о потолок.
Лестница закончилась.
— О боже, — хрипло сказал Бун. Попался в капкан, пронеслось в голове. — На помощь! — заорал он, и голос сорвался.
Лоджия издевательски молчала.
Он стукнул кулаком по потолку. «Его не было, — подумал он. — Этой чертовой штуки не может тут быть!» Слезы застилали глаза, Бун стоял, пытаясь понять, что с ним происходит, и вдруг почувствовал над собой гигантскую тяжесть Лоджии, похожей на громадного безжалостного зверя.
— Я люблю тебя, — прошептал он в темноту.
Слезы катились по щекам и замерзали на подбородке.
Бун стоял у подножия лестницы, где начинался коридор, и гадал, куда он ведет. Опять лестницы, холлы и комнаты, которые будут изменяться за его спиной? «Я могу ждать здесь до тех пор, пока кто-нибудь меня не найдет. Рано или поздно меня выведут отсюда!»
Но он замерзал — а значит, надо двигаться. Суставы уже каменели, воздух проходил в лёгкие со скрипом. У него не было другого выбора, кроме как войти в коридор.
Светя фонарем, он прошел ярдов двадцать, как вдруг услышал слабый ритмичный стук, будто вдали работала машина.
Но здесь же нет электричества! Пройдя дальше по извилистому коридору, Бун почувствовал сквозь подошвы удары, размеренные, как стук большого сердца. Что-то работало этажом ниже.
Фонарь высветил еще один проход с аркой, сделанный в стене справа. Бун не оглядывался, боялся, что путь, по которому он пришёл, закрылся за спиной. Если бы это произошло, он бы сошел с ума. Он понял, что Лоджия ведет его, подталкивает, манипулирует им. Поступала ли она так же и с Риксом?
Бун вспомнил, зачем они с Риксом пришли в Лоджию: поиграть в прятки с дьяволом. Он сказал это, чтобы напугать брата, но теперь Лоджия играет в прятки с ним самим, и он понял, что игра стала смертельной.
Он прошел под аркой и попал в огромный зал, полный зверей.
Свет отражался от глаз львов, тигров, медведей, леопардов, пум, зебр, пантер и антилоп. Вся комната была битком набита застывшими в атакующих позах животными, собранными в жуткий зверинец. Их молчаливый оскал был, казалось, адресован Буну, который после первого шока понял, что это кладовая, заполненная охотничьими трофеями Эрика.
В комнате были сотни зверей, их тени при движении фонаря ползли по стенам. Бун отступил и повернулся, чтобы выйти.
Но проход с аркой исчез, как будто его и не было.
У Буна подкосились колени.
Сзади донесся шелест чьего-то дыхания.
Бун резко обернулся, водя лучом во всех направлениях. Между чучелами не было никакого движения.
— Я Бун Эшер! — заорал он, и эхо — «Эшер, Эшер, Эшер» — закружилось вокруг него в холодном воздухе.
Неожиданно сидевший на задних лапах тигр наклонился вперёд и упал. Он по-прежнему скалился, а его конечности были неподвижны. За ним фонарь высветил что-то темное, тут же метнувшееся в сторону.
Бун зарыдал.
— Я Бун Эшер, — шептал он. — Черт возьми, послушай меня…
Под глазами замерзли слёзы. Он прислонился к стене и, тихо плача, соскользнул вниз. Нервы совсем сдали. Еще один зверь перевернулся, а за ним и третий. Между ног у Буна стало мокро. Он сжался в комок, светя фонарем прямо перед собой.
Шум чужого дыхания слышался все ближе, надвигаясь сразу со всех сторон.
И тут нечистое холодное дыхание коснулось его щеки.
Бун быстро повернулся, нацелив фонарь.
Менее чем в пяти футах от него неподвижно стояла ужасная черная пантера с ярко горящими зелено-золотыми глазами. Сначала Бун подумал, что это еще одно пыльное чучело, но ее пасть медленно, очень медленно раскрылась, и появился черный раздвоенный язык.
Пантера наблюдала за ним. По ее голове тянулась красная полоса, похожая на ожог.
Бун попытался закричать, но не смог выдавить ни звука. Он вжался спиной в каменную стену, лицо исказилось от страха.
Пантера, не спуская с него глаз, села. Раздался тонкий скребущий звук — ее хвост медленно двигался из стороны в сторону.
Бун расхохотался, потом заплакал, потом опять засмеялся: ужас проделал в его сознании трещину, откуда хлынуло безумие.
Пантера бесшумно прыгнула.
Она обхватила лицо Буна челюстями и сомкнула их. Мозг и кровь брызнули на стену. Из рук Буна выпал фонарь. Пантера вонзила когти в плечи человека, прижимая к полу бьющееся тело, и начала обгладывать голову. Затем вцепилась в горло, оборвав на середине пронзительный крик. Она вгрызалась в грудную клетку, ее клыки проникали сквозь ткани и кости, и наконец она добралась до бьющегося сердца. Быстрым движением массивной головы пантера вырвала сердце из груди Буна и сожрала в один присест.
От трупа поднимался пар. Пантера жадно лизала растекавшуюся лужицу крови, а затем принялась рвать тело Буна на куски и обгладывать кости. От удовольствия она закатывала глаза.
Покончив с трапезой, монстр повернулся и с раздутым животом, где покоилось то, что раньше называлось Буном Эшером, удалился из кладовки через арочный проход, который был на расстоянии нескольких футов отсюда.
Часть VI. Долина теней
Глава 33
Логан Бодейн углублялся в лес Эшерленда.
Последние полчаса шел дождь, но сейчас в свете фонаря лишь клубился туман. В лесу стоял густой запах сырой земли. Капли дождя барабанили по верхушкам деревьев, которые беспокойно колыхались на ветру.
Логан бесшумно шел по следу лошади, медленно водя фонарем из стороны в сторону. Вскоре он очутился среди сломанных клеток зоопарка и подошел к месту, где висели трупы животных. Большая часть из них была обглодана мухами и муравьями до костей, но недавно прибавилось три новых — лиса и две белки. Под ними запеклась кровь, которая вытекла из перерезанных глоток.
Самым трудным в этом деле было взбираться на деревья и так привязывать к веткам проволоку, чтобы трупы висели над тропинками. Всегда, с самого раннего детства, Логан был хорошим охотником. Если и существовало в мире что-то, что выделяло его среди остальных людей, то это способность выслеживать зверей собственным, весьма своеобразным методом.
Логан отошел на несколько ярдов в сторону, выключил фонарь и сел, прислонившись спиной к валуну. Он не шевелился в темноте, прислушиваясь к бушующему ветру.
Прошлой ночью ему показалось, будто кто-то пробирался сквозь кусты к висящей приманке. Затем, менее чем в двадцати футах от него, шедший внезапно остановился. Чувства Логана обострились, он уловил слабый запах дикой кошки. Но за тридцать с лишним минут никто не шевельнулся, и тогда он зажёг фонарь. Кто бы там ни был, он тихо исчез.
Может, это Жадная Утроба, а может, и нет. Если жуткая пантера вообще существует и если она охотится в лесах Эшерленда, то рано или поздно ее привлечет запах мяса и крови.
Логан приходил сюда каждую ночь и ждал по нескольку часов.
Он видел на земле следы рыси и лисицы, но ни разу не обнаружил таких больших отпечатков, какие должны быть у пантеры.
Жадная Утроба была главной причиной, по которой Логан согласился на эту работу. Он давно хотел испытать свое охотничье мастерство на пантере, и приглашение жить в Эшерленде давало ему доступ туда, где предположительно обитал монстр. Его единственным оружием был нож с зубцами, который он держал в кожаных ножнах на правом бедре. Если Жадная Утроба придет сюда, справиться с нею будет нелегко.
Но чем сильнее разгорался азарт, тем больше он верил в свои весьма специфические таланты.
Время пришло. Логан начал медленно и ритмично дышать, вдавливаясь спиной в валун. Через фланелевую рубашку он чувствовал выступы и выбоинки камня. Он мысленно приказал себе стать его частью, слиться телом с валуном. Пульс начал замедляться. Когда температура тела понизилась, Логан задрожал, но ему удалось сосредоточиться и сохранить полное спокойствие. Его дыхание постепенно затихало и наконец стало едва различимым. Зрачки на неподвижном лице расширились до величины десятицентовика. Сердцебиение почти прекратилось.
Если бы кто-то проходил поблизости, он бы вполне мог принять Логана за обычный выступ на камне. При желании он пребывал в таком положении часами, готовый в любую секунду вскочить на ноги.
Несколько дней назад он стоял в саду и наблюдал, как Кэтрин Эшер идет из Гейтхауза в гараж. Ему нравилось ее стройное, хорошо сложенное тело, а ее зад, обтянутый спортивными брюками, двигался очень соблазнительно. Она была самой красивой женщиной из всех, кого Логан видел на своем веку, и тейлорвилльские девки, за которыми он иногда ухлестывал, ей и в подметки не годились. Когда Кэтрин проходила мимо, он сказал «привет», но она посмотрела так презрительно, что Логан почувствовал себя пресмыкающимся, выползшим из-под скалы. Затем она ушла по тропинке в сад. Логан понял этот взгляд: Кэтрин воображала, что слишком хороша даже для того, чтобы просто с ним заговорить. Это было как с Маттом, собакой его дедушки Роберта. Логана раздражало, когда Матт игнорировал его, а однажды даже цапнул за протянутую руку. Таким образом, для него было делом принципа испытать свои таланты на Матте и заставить собаку прийти к нему, виляя хвостом и заискивая, чтобы получить молотком по голове.
Логан узнал, где расположено окно Кэтрин. Иногда стоял под ним, глядя наверх. Вчера днём его застал за этим занятием Эдвин и отправил работать в прачечную. Эдвин все время за ним наблюдает, а Кэсс, Логан знал, терпеть его не может. Эдвин сказал, что он злоупотребляет их доверием — интересно, что это означает? — и не показал себя способным к различного рода работам, которые должен выполнять в поместье. Логану было все равно. Он не планировал задерживаться. Эта дерьмовая должность управляющего слишком сковывала его свободу. Все, чего он хотел, — достаточно денег, чтобы купить новую машину и перебраться в Калифорнию.
Но вполне возможно, размышлял Логан, что, перед тем как уехать, он испробует свои способности на человеке — например, на Кэтрин. Вспомнился тот ее взгляд, и внутри все вскипело. Он еще заставит ее заискивать и раболепствовать перед ним. Или, возможно, испытает свои силы на этом мерзавце Риксе. Принудит надменного сукина сына пальнуть себе из пистолета в рот или перерезать вены в ванной.
Проще всего было с домашними животными вроде кошек и собак. Дикие звери требовали большего внимания. Однажды он стоял в эшвилльском зоопарке перед клеткой, где волчица кормила своих детенышей. Она холодно смотрела на него, а он на нее. Неожиданно он понял, чего хочет от волчицы, и аккуратно нарисовал в воображении то, что эта сука должна сделать. Рядом с ним стоял ребёнок и возбуждённо звал свою мать. Это настолько мешало Логану сосредоточиться, что он был вынужден повторить попытку. Он восстановил картину в своем сознании, зафиксировал ее и привел в движение. Волчица-мать была сильной и некоторое время ему сопротивлялась.
Но через несколько минут она придушила всех волчат, одного за другим.
Ребёнок рядом с Логаном ударился в слёзы. Когда Логан ушёл, волчица принялась нянчить своих щенков, пытаясь снова заставить их сосать.
Только один раз он испробовал это на человеке: на учителе геометрии в школе. Мистер Холли был нервным старикашкой, он носил широкие галстуки и подтяжки и собирался завалить Логана на экзамене. Однажды утром в классе Логан уставился на мистера Холли и поймал его взгляд, когда тот распинался о площадях треугольников. Логан мысленно представил мистера Холли в его ржавом «форде», до отказа выжимающего акселератор. Мистер Холли перестал выплевывать формулы. Логан добавил к этой картине кое-какие детали: машина мчится по дороге между колледжем и Тейлорвиллем, а впереди мост. В «форде» сидит мистер Холли: поджатые губы, самодовольный взгляд. Вот так же он смотрел на Логана, когда сообщал, что тому предстоит учиться летом. «Поверни руль», — мысленно скомандовал Логан и представил, как старик яростно выкручивает рулевое колесо вправо и «форд» врезается в бетонное ограждение моста с такой силой, что при столкновении мистера Холли наполовину выбрасывает сквозь ветровое стекло, а его кишки наматываются на руль. Когда Логан, прокрутив это, как кино, позволил картинке погаснуть, мистер Холли сказал, что чувствует себя нехорошо и просит его извинить. Весь класс слышал, как он блюет в коридоре.
Но на следующий день Холли вернулся. Больше недели Логан мысленно проигрывал кино. По крайней мере, это прерывало нудные лекции старика. Вскоре Логану надоела игра, и он стал думать о том, как бы проскочить выпускной экзамен.
Спустя месяц в «Фокстонском демократе» появилась заметка: мистер Холли, пятидесятивосьмилетний учитель геометрии, преподававший более семнадцати лет, скончался, когда его «форд» врезался в ограждение моста. Школьные сплетни, которые Логан слушал с тупым чувством удовлетворения, утверждали, что сумасшедший старик оставил жене предсмертную записку, в которой фраза «поверни руль» повторялась сотни раз.
Но учитель, который в мае занял место Холли, все равно срезал Логана на экзамене.
Логан всегда держал свои способности в секрете. Он не понимал, откуда они у него и почему вообще существуют, но чувствовал, что ему все лучше удается их контролировать.
Он не хотел, чтобы мать и отец узнали о них. Как они отреагируют, если вдруг узнают, что он сделал с Холли? Логан сожалел, что прирезал Матта, не таясь. Чертовски глупый поступок. Но дед не сообщил об этом Эдвину, и Логан решил, что маленький эксперимент прошел удачно.
Почти неслышный треск сучка вывел Логана из оцепенения. За минуту пульс и температура тела пришли в норму.
Его органы чувств исследовали ночь. Он ощущал запах кошки, крадущейся где-то поблизости.
Рядом с тропинкой зашевелились кусты. «Осторожнее, — сказал себе Логан. — Надо быть готовым к тому, что тварь может накинуться». Он надеялся ошеломить зверя светом раньше, чем у того будет возможность напасть. Логан еще немного подождал, а затем направил фонарь на тропинку и включил.
Луч высветил тощую рысь с облезлыми ушами. Она жадно лизала кровь, вытекшую из недавно подвешенного трупа.
При свете ее глаза блеснули, и Логан увидел, как задние ноги напряглись — рысь собиралась прыгнуть в кустарник. Он сразу решил, что надо добавить ее к коллекции, вызвал образ замершей на тропинке рыси и метнул ее, как гарпун китобоя, соединившись со зверем. Рысь пыталась прыгнуть, но воля ее иссякала. Она кружилась на месте, хватая свой хвост.
Логан сконцентрировался на образе, усилил его, замедляя движение рыси до тех пор, пока она не остановилась. Зверь был ошеломлен, он задыхался, лапы были сведены судорогой, пасть оскалена, а взгляд стекленел.
Логан чувствовал, что рысь пытается вырваться, и, приближаясь, твердо держал образ в своем сознании. Если не считать двигающихся при дыхании боков, рысь вполне могла бы сойти за превращенный в чучело охотничий трофей. Логан склонился в нескольких футах от зверя, глядя на розовый язык и блестящие оскаленные зубы. Он вынул нож, вытянул руку и воткнул его в бок рыси.
Пасть зверя приоткрылась шире, но лапы не шевельнулись.
Логан всегда от души развлекался, наблюдая за своими жертвами, когда те беспомощно ожидали смертельного удара. У него в голове была западня для зверей, и он мог ловить и отпускать их по своему усмотрению. Из всех животных, которых он ловил, убивал и подвешивал на проволоке, сложнее всего было с белками — очень уж шустрые, на бегу трудно остановить.
Логан провёл кончиком ножа по ребрам рыси. Зверь внезапно задрожал, потом снова затих. Он поднес нож к мягкому горлу, воткнул, а затем перерезал с проворством, говорившим о большой практике.
Кровь брызнула на руку до того, как он успел ее убрать. Рысь задрожала, из пасти вырвался высокий свист. Когда они испытывают боль, их нелегко удержать, и Логан отступил на случай, если зверь огрызнется. Через несколько секунд рысь завыла, яростно хватая когтями воздух, но тело отказалось повиноваться, и она забилась в агонии. Логан смотрел на ее смерть с холодным интересом исследователя. Наконец рысь замерла на боку в собственной крови и перестала дышать.
Логан вытер нож о шкуру рыси и убрал его в чехол.
Но когда он встал, по спине поползли мурашки. Он мгновенно почувствовал, что за ним кто-то наблюдает с очень близкого расстояния.
Он обернулся, шаря вокруг лучом, но ничего, кроме деревьев, ржавых клеток, заросших вьюнком, и булыжников, не увидел. Тем не менее кожу покалывало. Кто-то там был, очень близко, но кто — поди угадай. «Жадная Утроба», — подумал он и почувствовал паническую дрожь. Нет-нет — это не зверь.
В воздухе не чувствовался запах зверя. Он поводил лучом по тропинке. Кто бы ни наблюдал, он умел не хуже Логана сливаться с окружающей средой.
Ноги оцепенели и стали ледяными. «Поторапливайся, — сказал себе Логан. — Возвращайся домой!»
Он попытался пошевелить ногами и тихо заскулил, обнаружив, что колени неподвижны. По телу быстро распространялся холод, сковывая члены.
Пальцы непроизвольно разжались, и фонарь упал на землю.
«Беги!» — мысленно завопил он, но ноги не сдвинулись с места. Мозг одеревенел — в него вторглись точно так же, как несколько минут назад Логан вторгся в мозг рыси. Сердце бешено колотилось, но мыслительные импульсы продолжали замедляться.
Свет лежащего на земле фонарика касался ботинок того, кто стоял перед Логаном на тропинке. Их разделяло от силы десять футов.
Логан попытался закричать, но лицевые мышцы застыли, и он не смог открыть рот. Он скрипел зубами, борясь с завладевшей им силой, но понимал, что шансов справиться с этой всепоглощающей мощью у него нет.
На шее у него выступили вены, а в глазах блестел ужас.
«Стра… ши… ла», — подумал Логан перед тем, как его сознание окончательно померкло.
Фигура еще мгновение стояла неподвижно, затем тихо приблизилась, протянула руку и коснулась лица Логана.
Глава 34
В двенадцати милях от Эшерленда настойчиво звонил телефон.
Чтобы ответить, из спальни вышла Рэйвен, включив в коридоре свет. Было начало четвертого. Рэйвен с одиннадцати часов читала, поняв, что заснуть не сможет. Она взяла трубку.
— Алло?
— Мисс Дунстан? — Это был тягучий голос шерифа Кемпа. — Прошу прощения, что разбудил вас так рано. Я в фокстонской клинике, и… Ну, в общем, пару часов назад женщина по фамилии Тарп со своим мальчишкой привезла сюда старика, который называет себя Королем Горы. Он довольно сильно травмирован.
— Что произошло?
— На него напал зверь. Тарпы ничего мне не сказали, но они, похоже, знают, что там произошло. Дежурная сестра позвонила мне, как только поняла, насколько старик плох.
— Зверь? Какой именно?
— Тарпы не говорят. Док пообещал сделать для старика все возможное, но он вряд ли выкарабкается. Я звоню вот почему: мальчик хочет видеть вас. Он сказал, что ни с кем другим говорить не будет.
— Хорошо. Дайте мне пятнадцать минут.
Она повесила трубку и торопливо натянула джинсы и тёмно-синий пуловер, теплые носки и поношенные, но надежные кроссовки. Затем провела руками по своим волнистым волосам и надела коричневую твидовую куртку. У кровати лежали книги, взятые вчера в фокстонской библиотеке. Когда она сообщила библиотекарю, что ей нужно, он посмотрел так, будто у нее две головы.
Спустившись с горы Бриатоп, она сидела в своем автомобиле на обочине и дрожала. То, что делал Король Горы, находилось за пределами ее разумения. Одним прикосновением посоха вылечил ей колено! И «фольксваген» переставила какая-то нечеловеческая сила…
Ей вспомнилось, что сказал шериф Кемп в своем офисе про ведьм: «Бриатоп, если верить молве, раньше просто кишел ими».
Книга, которую она читала, перед тем как зазвонил телефон, называлась «Темные ангелы». Это была история черной магии. Том лежал на столе, раскрытый на одной из фантасмагорических иллюстраций: уэльский дровосек семнадцатого века показывал на фигуру в черном, которая стояла на вершине горы, воздев к небу руки и созывая змееподобных демонов. У ее ног скорчилось что-то, имеющее очертания огромной собаки. Или пантеры, подумала Рэйвен. В этой книге она прочла о «злом глазе», способном повелевать людьми и животными, о магических заговоренных посохах, передающихся из поколения в поколение как белыми, так и черными колдунами, и об их спутниках — зверях, созданных сатанинской силой, чтобы защищать хозяина и помогать ему.
В других двух книгах Билла Крикмора — одна называлась «Без страха в потусторонний мир», а вторая «Непостижимое сознание» — говорилось, соответственно, о жизни после смерти и о сверхъестественных способностях разума. Рэйвен также пролистала и четвертую книгу, обнаружив подробное описание многих элементов колдовского искусства из книги Рикса Эшера «Ковен», которую она взяла с полки, где ее оставил отец. Интересно, какова будет реакция, если он узнает, как близко его фантазии подошли к истине?
Когда девушка вышла из своей спальни, в коридор выкатился Уилер. Она сообщила ему, кто и зачем звонил, и сказала, что вернется еще до рассвета.
Пока Рэйвен ехала в Фокстон, по ветровому стеклу барабанили крупные капли дождя. Перед фарами кружились опавшие листья, и она крепче сжала руль.
Ее продолжали беспокоить мысли о руинах. Откуда там, на каменных стенах, выжженные силуэты людей? Вчера она спросила у отца, но он не знал, сколько им лет и каково их происхождение. Городок на вершине Бриатопа не значился ни в одном из исторических справочников фокстонской библиотеки. Звонок в эшвилльское книгохранилище также ничего не дал. Не было записей ни о людях, которые там жили, ни о том, откуда они пришли и, самое главное, что с ними произошло.
Фокстонская клиника, маленькое здание из красного кирпича, была расположена в квартале от кафе «Широкий лист».
Ее штат составляли два врача и две сёстры, которые, как правило, имели дело с гриппом и ушибами. Рэйвен знала, что ночью дежурит одна сестра, а доктор приезжает по вызову.
Но этой ночью перед зданием клиники были припаркованы машина шерифа, пикап Тарпов и два других автомобиля. Рэйвен поставила машину на свободное место и вошла в здание.
В приемной листал журнал шериф Кемп. Поодаль сидели Майра Тарп и ее сын. Когда Кемп встал, чтобы поздороваться, Рэйвен взглянула на Майру Тарп и увидела, что ее плечи поникли, а потухший взгляд устремлен в пол. Ньюлан был одет во фланелевую рубашку и мешковатые штаны, явно не его. Заметив Рэйвен, он быстро поднялся.
— Случилось несчастье, — сказал Кемп. Его усталое лицо было небрито, а глаза покраснели от недосыпания. — Старик так разодран, что вы глазам своим не поверите. Какой-то зверь прыгнул на него сзади. Сломаны рёбра и ключица, разбит нос и челюсть. Судя по ранам на шее, у этого чудовища ужасные зубы.
— Нью, — спросила Рэйвен, — кто на него напал?
Мальчик нерешительно перевел взгляд с Рэйвен на шерифа, но затем сказал:
— Пантера. Это была Жадная Утроба, мисс Дунстан.
Кемп фыркнул:
— Такого зверя не существует! Это все сказки, придуманные вами, жителями горы!
— Может, мы и Страшилу выдумали?
Голос Нью был ровным и спокойным, но сила, прозвучавшая в нем, согнала с лица Кемпа ироничную улыбку.
— Боже правый… — прошептала Майра Тарп, крепко сцепив руки на коленях.
— Ты видел ее? — не отступала Рэйвен.
— Когда пантера прыгнула на старика, я стоял к нему так же близко, как сейчас к вам. Я… думаю, он был чересчур занят мною, чтобы увидеть, кто подкрадывается сзади. Король Горы был рядом с нашим домом. Если бы не он, она бы меня… — Голос сорвался. Мальчик взял сучковатый посох, который был прислонен к стене рядом со стулом. — Я ударил Жадную Утробу вот этим, и она убежала.
— Палкой? — фыркнул шериф. — Хочешь сказать, что прогнал черную пантеру этой старой палкой?
— Это… не просто палка. — Нью провёл рукой по дереву. — Я не вполне понимаю, что это, но она обожгла голову Жадной Утробы, а меня сбила с ног.
Нью обращался с посохом аккуратно и бережно. Хотя больше не ощущал в нем силы, но чувствовал себя так, будто держит заряженную винтовку.
«Эта палка, — подумала Рэйвен, — вылечила мое разбитое колено. Заговоренные и магические посохи. Колдуны на Бриатопе…»
— Миссис Тарп, вы плохо выглядите, — сказал Кемп. — Дать воды?
Она покачала головой.
— Спасибо, со мной все в порядке.
Кемп прищурился, снова сосредоточив внимание на мальчике.
— Ты порешь несусветную чушь. Может, зверь и прыгнул на старика, но такого животного, как Жадная Утроба, не существует! Допустим, это просто здоровая рысь…
— Разве рыси черные, шериф? — Нью сделал несколько шагов вперёд. — Может ли рысь, встав на задние лапы, быть шести футов высотой? Есть ли у нее хвост, который шуршит, как змеиный? Вы видели Короля Горы. Неужели действительно верите, что рысь может такое сделать?
— С меня довольно! — внезапно взвизгнула Майра Тарп, вскакивая с кресла. Она гневно смотрела на Рэйвен. — Ты со своими проклятыми вопросами и пронырливостью начала все это… Из-за тебя все наши беды! Не будь тебя, пантера оставила бы нас в покое! Будь ты проклята, женщина! Надо было пристрелить тебя при первой же встрече!
— Вы в своем уме? — спросил Кемп. — При чем тут мисс Дунстан?
Рэйвен встретила яростный взгляд Майры спокойно.
— Вы с самого начала не хотели, чтобы Натана нашли. Знали, что те люди его не отыщут, и вас это устраивало. Почему? Почему вы отказываетесь говорить о Страшиле? Почему не даете сыну рассказать мне, что он видел?
Лицо Майры от гнева пошло пятнами.
— Потому что, — сказала она с усилием, — если посторонние поднимутся на Бриатоп в поисках Страшилы, в долине все будет уничтожено! Моя мать знала это, как знала и бабка!
Страшилу нужно оставить в покое! Если кто-нибудь вздумает помешать ему делать то, что хочет, он расколет землю и сбросит нас всех в ад!
У Кемпа брови полезли на лоб.
— Что за чушь вы несете?!
— Землетрясение! — закричала Майра. — Он нашлет на нас землетрясение и всех погубит, как было осенью тысяча восемьсот девяносто третьего! Тогда на гору поднялись чужаки с винтовками и ищейками, чтобы прочесать каждый дюйм леса! Они не давали Страшиле делать то, что он хотел, и он встряхнул землю! Рушились дома, люди гибли под камнями, сама гора тряслась так, будто вот-вот расколется пополам! Моя мать об этом знала, бабка тоже, а еще они говорили, что нельзя рассказывать чужакам о Страшиле или принимать от них помощь! Страшила берет то, что захочет! Если ему отказать, всех нас ждёт гибель!
— Вы имеете в виду, что… жители Бриатопа верят, будто землетрясение в тысяча восемьсот девяносто третьем году послал Страшила? — спросила Рэйвен.
Она читала об этом бедствии в старых выпусках «Демократа». В ноябрьское солнечное утро начались толчки, и через несколько минут все окна в Фокстоне вдребезги разбились.
Эпицентр находился в районе горы Бриатоп, где несколько отколовшихся кусков скалы разрушили много лесных домишек. Двадцать два человека погибли. После толчков даже в Эшвилле были разбитые окна.
— Мы не верим! — резко сказала Майра. — Мы знаем! Закон пришёл на Бриатоп со своими ищейками. Всю осень они обыскивали гору, а после захода солнца выставляли посты.
Они не давали Страшиле делать то, что он хотел, и он нанес ответный удар. С того времени больше не было землетрясений, потому что мы не отказывали ему… и следили, чтобы чужаки не мешали!
Рэйвен помнила, что единственный год, когда число исчезновений уменьшилось, был 1893-й.
— Вы хотите сказать… что намеренно отдаете детей? Почему вы не покинули гору, не перебрались в другое место?
— Куда? — горько усмехнулась Майра. — Наши семьи всегда жили на горе! Кроме Бриатопа, мы не знаем другого дома!
Мало кто из нас смог бы выдержать в чужом мире!
— Вы знаете, что гора Бриатоп принадлежит Эшерам?
— Знаем. Эшеры оставили нас в покое. Они не берут с нас арендной платы. Если ребёнок уходит один в темноту или теряется в лесу, значит… этот ребёнок предназначен для Страшилы.
— Как Натан? — холодно спросила Рэйвен.
Майра злобно посмотрела на нее.
— Да, — ответила она. — Во многих семьях Бриатопа ртов больше, чем они в состоянии прокормить. Страшила забирает трех-четырех, иногда пятерых за год. Мы это знаем, мы закалили наши сердца. Это реальность жизни.
Ненадолго повисла напряженная тишина.
— Нью, — прошептала Майра и протянула сыну руку. Тот ее не принял. — Не смотри на меня так, — взмолилась она. — Я сделала все, что могла! Если бы это случилось не с Натаном, то случилось бы с чужим сыном. Страшиле нельзя отказывать, Нью! Разве ты этого не понимаешь? — По ее щекам покатились слёзы.
Взгляд сына жег ее.
— Страшила… не существует, — неуверенно сказал шериф Кемп, глядя то на Майру, то на Нью. — Все знают… что это просто выдумка.
— Шериф? — В зал ожидания вошла сестра. — Он пришёл в сознание. Хочет видеть юношу.
— Он будет жить? — спросил Нью.
— Состояние критическое. Доктор Робинсон сомневается, что он переживет транспортировку в Эшвилл, но мы сделаем все возможное. Больше я ничего не могу сказать.
— Что ж, тогда иди, — сказал Кемп мальчику, опускаясь на стул. — Боже мой, ну и дела! Ничего не понимаю!
— Нью? — Когда мальчик пошел за сестрой, Рэйвен шагнула вперёд. — Я бы тоже хотела его увидеть. Ладно?
Он кивнул. Майра тихо всхлипнула и тяжело опустилась в кресло. Сестра ввела их в одну из маленьких палат клиники, и к ним обернулся врач в белом халате. У него были резкие черты лица и жидкие седые волосы. В комнате стоял сильный запах антибиотиков. На кровати лицом вниз лежал Король Горы. Его спину закрывала простыня. Над стариком были подвешены два флакона для внутривенного введения — с кровью и с какой-то желтой жидкостью. Рэйвен решила, что это глюкоза. Голова Короля Горы лежала так, что глаз был обращен к двери. Старик был очень бледен, на виске выступала сеть голубых жилок. Все лицо было в синяках и ссадинах, на длинную рану на лбу наложены швы, переносица закрыта пластырем. Глаз под бледной пленкой был темно-зелёным, немигающим. Рэйвен слышала хриплое мучительное дыхание.
Выражение лица Робинсона сказало Рэйвен ясно: перспективы у старика неважнецкие. Врач вышел из комнаты и закрыл за собой дверь.
Нью приблизился к кровати, сжимая обеими руками посох. Но Король Горы не двигался, и только простыня поднималась и опускалась в такт дыханию. Затем его рот скривился, и он заговорил сдавленным голосом:
— Пора. Подойди ближе, парень… чтобы я мог тебя видеть.
Нью стоял рядом с ним.
— Я здесь.
— С тобой… кто-то еще. Кто это?
— Леди из газеты, из «Демократа».
— Леди с желтеньким автомобилем, — вспомнил Король Горы. — У нее было повреждено колено. Скажи ей… пусть подойдет. Я хочу, чтобы она тоже слышала.
Нью жестом подозвал Рэйвен. Взгляд Короля Горы был направлен вперёд, и он видел их обоих.
— Пора, — повторил он. — Я должен… передать.
— Что передать? — спросил Нью.
— Историю. Пора поведать историю. — Из-под простыни высунулась тонкая, вся в ссадинах, рука и потянулась к Нью. — Возьмись за нее, — скомандовал он, и Нью подчинился. Старик так сильно сжал его кисть, что Нью испугался, как бы не сломались пальцы. — У тебя есть… посох. Это хорошо. Храни его. Ох… у меня рёбра сломаны…
У Нью перехватило дыхание. Волна сильной боли прошла по его собственным ребрам. Рука старика не позволила ему отойти.
— Ты… слушай меня, — проскрежетал он. — Оба слушайте. Я хочу… поведать вам о развалинах… на вершине Бриатопа. Я расскажу то… что услышал от отца… до того, как упала комета. — На несколько секунд он замолчал, отрывисто дыша. — Жадная Утроба пыталась добраться до меня… прежде чем я успел бы это сделать, — сказал он. — Те руины когда-то были многолюдным городом. Но это… были непростые люди. Они… приплыли из Англии, когда страна только зародилась… и построили город на вершине Бриатопа, где можно жить втайне от всех. — Веко Короля Горы опустилось и задрожало, но сила, с которой он сжимал руку Нью, не покинула его. — Шабаш ведьм, — прошептал он. — Это был… город колдунов и ведьм.
Рэйвен посмотрела на Нью, у того сузились глаза. Как и она, мальчик верил старику. Рэйвен наклонилась к Королю Горы.
— Что случилось с этим городом?
— Он был разрушен… огнём и гневом, — ответил Король Горы и с мучительным хрипом вздохнул. — Это сделал… один из них. — Рэйвен молча ждала продолжения. — Один из них, — тихо повторил старик. — Он сделал то… что для дьявола… самый страшный грех и оскорбление.
— Что? — спросила Рэйвен.
Серые губы Короля Горы скривились в улыбке.
— Он… влюбился. В девушку из другого города. В… христианку. Он хотел порвать со своим прошлым… и жениться на ней. Но остальные… знали, что должны его остановить.
Он был одним из самых сильных… колдунов среди них. — Старику пришлось прерваться, чтобы собраться с силами. — Ему нужно было пройти через огонь самого ада… чтобы решить, какую выбрать дорогу. Потому что, если дьявол однажды войдет в тебя… он как наркотик… порабощает, заставляя все больше нуждаться в нем. — Его глаз снова моргнул и закрылся, но хватка не ослабевала, пальцы Нью были как в тисках. — Вот только… любовь к девушке оказалась сильнее… потребности в зле, — прошептал Король Горы и открыл глаз. — Он решился и сошел… в долину, в город. Сейчас… он называется Фокстон.
Когда старик заговорил и его рука сжала руку мальчика, в сознании Нью стали возникать сцены другой жизни — расплывчатые образы людей в причудливых темных одеждах с белыми тугими воротничками, узкие и грязные городские улочки с заборами из штакетника, лошади и фургоны, вздымающие тучи пыли, мужчины в куртках из оленьей кожи и мягких шляпах, фермеры, пашущие вдали землю. Человек в треуголке и длинном темном плаще слез с лошади перед белым домиком и остановился — перед дверью был венок с черными лентами.
Он держал в руках букет полевых цветов, принесенный из лесу, и был встречен высоким стариком в тёмной одежде и с печальными глазами. Хозяин дома рассказал, что произошло.
Вчера утром она поднялась на чердак, привязала там к стропилине веревку и повесилась. Ни с того ни с сего! Никто не понимает, почему такая милая девушка сделала это. Ее нашла мать, и теперь она прикована к постели.
Человек в треуголке медленно склонил голову. Цветы рассыпались по полу. Повисшие вдоль тела руки сжались в кулаки.
— Кто последний видел ее? — тихо спросил он.
— Мы с матерью. В этом нет никакого смысла! Она пошла вечером спать и встала веселая, как жаворонок! Ах да… ее растревожил заезжий человек, продававший ножи и щетки. — Старик прервался, чтобы выпить воды. — Она немного с ним поговорила, а когда он уехал, сказала: вот было бы хорошо, если бы такие бродяги обретали любовь и счастье в семейной жизни. Но почему она руки на себя наложила? Почему?
Цветы на полу побурели. Они увяли, когда человек в треуголке повернулся и большими шагами вышел из дома.
— Ее умертвили… колдуны, — сказал Король Горы. — Он знал это. Они… послали одного из своих… чтобы тот посеял в ее сознании… семена самоубийства. Он вернулся обратно на гору и… вызвал из своей души всю силу смерти и разрушения…
Голову Нью заполнило ослепительное пламя. Его жар и ярость испугали мальчика, но, когда он попытался вырваться, Король Горы не отпустил. Нью понял, что видит сцены прошлого в чужом разуме. Ничего не оставалось, как смотреть на бушующий рядом исполинский огненный смерч. Он видел, как разлетаются на куски каменные домики, как людей швыряет на стены, как почерневшие трупы плавятся в огне. Стена взорвалась в голубой вспышке, и камни стремительно полетели прямо на него…
— С ним сражались насмерть. Но они… были недостаточно сильны. Большинство погибло… некоторые убежали. Он понял истину… Зло существует… чтобы разрушать любовь.
Когда с колдунами было покончено… он построил себе хибарку на горе. Дал себе обет присматривать за этими руинами… чтобы искупить свои грехи. Этот человек, — сказал Король Горы, — был моим прапрадедушкой.
— Но… если он отрекся от своего прошлого, как же смог сохранить волшебную силу?
Король Горы нахмурился:
— Он отрекся от зла… а не от того, что было в нем заложено. Дьявол не учил волшебству… а просто использовал человека. Магия — это железная цепь… которая связывает поколение с поколением. Не люди ищут Сатану, а он ищет людей. — Старик умолк, тяжело дыша. Когда снова заговорил, его голос был тихим и почти нежным: — Парень, я хочу знать одно: почему ты похож на меня?
— Я не похож, — быстро сказал Нью.
— Похож. В тебе есть какое-то сильное волшебство. Сатана ищет человека. Он зовет тебя так же, как звал твоего отца… так же, как звал меня все эти годы. Ему нужна сила, которая есть в тебе… Он хочет извратить ее… Скажи, у тебя в роду был кто-нибудь… из тех, кто бежал из того города?
— Нет. Я… — Мальчик осекся. Его отец был похож на него. Кем был его отец? Бобби Тарп воспитывался в сиротском приюте неподалеку от Эшвилла, но предпочел жить на Бриатопе. — Мой… папа вырос в детском доме, — сказал он. — Моя мама…
— В детском доме? — Король Горы, казалось, задыхался. — Сколько… лет… было твоему папе, когда он умер?
— Он не был уверен насчет того, когда родился. Но говорил, что ему пятьдесят два года.
Король Горы испустил тихий измученный вздох.
— Боже правый… он родился в тысяча девятьсот тридцать первом. Я… убил родного сына.
Его хватка ослабла, и Нью вырвал руку.
Глава 35
Храп Паддинг разбудил Рикса. Ее тело распростерлось на нем, от нее шел звериный запах. Когда он лег в постель, она неистово набросилась на него, царапая спину и кусая плечи.
Она привыкла к грубости, и Рикс безуспешно пытался ее успокоить. Ее толчки были такими сильными, что тазовые кости у него теперь ныли. После оргазма Паддинг вцепилась в него, то рыдая, то спрашивая: ну разве она не лучше всех женщин, которые у него были.
«Боже мой, — подумал Рикс, когда чувство вины змеей вползло в его разум. — Что со мной не так? Я же сейчас занимался любовью с женой Буна!» Ее мясистое тело тяжело лежало на нем. Он чувствовал себя замаранным; он понимал, что попросту использовал Паддинг как орудие мести. Но ведь он ничего такого не планировал. «Сама залезла ко мне под одеяло! — говорил себе Рикс. — Я ее не звал!»
Он попытался вылезти из-под нее. Паддинг перестала храпеть и что-то невнятно пробормотала детским голоском.
И тут Рикс скорее почувствовал, чем заметил быстрое движение по комнате. Он посмотрел в сторону шкафа и увидел смутные очертания. Там кто-то стоял.
«Бун», — подумал он. Его сердце сильно забилось. Он явственно представил себе, как пьяный Бун подходит с канделябром, чтобы размозжить обоим головы.
Но фигура секунд двадцать стояла не шевелясь, а затем очень медленно начала перемещаться в сторону двери.
— Я вижу тебя, — сказал Рикс. — Не нужно красться.
Паддинг сменила позу.
— Э-э? Что такое?
Рикс потянулся к коробку спичек, лежащему на столике у кровати. Едва он шевельнулся, фигура прыгнула к двери и метнулась в тёмный коридор. Рикс оттолкнул Паддинг в сторону. Она выругалась, перевернулась и снова захрапела. Он зажёг спичку и поднес ее к свече в канделябре, который взял в библиотеке. В янтарном свете он увидел, что несколько ящиков выдвинуты. Дверь шкафа была распахнута. Он встал с кровати, надел джинсы и вышел в коридор.
В пределах досягаемости мерцающего света ничто не двигалось. Гейтхауз безмолвствовал. Рикс медленно пошел в конец коридора и остановился у лестницы, которая вела в Тихую комнату Уолена. Запах разложения, казалось, висел в воздухе плотными слоями. Под ложечкой у Рикса засосало, и он поспешил вернуться. Перед дверью матери остановился и прислушался: внутри тишина. Следующей была комната Кэт. Он подождал снаружи, прислушиваясь, а затем прикоснулся к дверной ручке.
Она была влажной.
Рикс посмотрел на свою ладонь. Та была скользкой от пота. Он медленно повернул ручку и приоткрыл дверь.
Свет проник внутрь и явил кровать с розовым пологом. Кэт спала, лежа к нему спиной; голова покоилась на подушке.
Рикс закрыл дверь. Внезапно зловоние, исходившее от Уолена, резко усилилось. От отвращения он сморщил нос и посмотрел назад, в коридор.
И тут свет упал на ходячий труп, чья серая, туго натянутая кожа, вся в трещинах, источала жёлтую жидкость. Глаза были готовы выскочить из орбит, а нижняя челюсть отвисла, обнажив почерневшие десны.
Рикс вскрикнул от ужаса и едва не уронил канделябр.
Призрак зашатался на тонких ногах, с гнилых уст сорвался жуткий крик. Рикс увидел сгнившие пеньки ушей и черную трость в руках.
Это был отец.
При тусклом свете Уолен Эшер представлял собой ужасное зрелище — скрюченный полутруп, облаченный в саван из белого шелка. Когда его лицо при крике растянулось, а глаза блеснули влагой, кожа вдоль бесформенного носа лопнула и на ночную рубашку закапала жидкость.
— В чем дело? — закричала Маргарет.
— Назад! — скомандовал Рикс. — Не открывай дверь!
Его голос остановил ее.
Уолен, обезумев, размахивал тростью, круша вазы со свежими цветами.
— О боже, боже! — Кэт выглянула из своей спальни.
Уолен повернулся, зажимая руками уши, и, спотыкаясь, побрел в Тихую комнату. Не сделав и трех шагов, он потерял равновесие и упал ничком. Его тело страшно корчилось.
Во мраке коридора появилась миссис Рейнольдс в маске и перчатках.
— Помогите мне! — приказала она Риксу, наклонясь над Уоленом. — Скорее!
Рикс понял: она хочет, чтобы он помог поднять Уолена, и по коже поползли мурашки.
— Скорее, черт подери! — рявкнула сиделка.
Он поставил канделябр на стол и принудил себя схватить отца за руку. Кожа была влажной и мягкой, как мокрый картон. Когда они подняли Уолена, из его пальцев выпала трость.
— Надо отнести его наверх, — сказала миссис Рейнольдс.
Его доставили в Тихую комнату и в темноте положили на кровать. Рикс сдерживал дыхание и сжимал зубы, чтобы не закричать. Старик свернулся калачиком и застонал.
Выйдя из Тихой комнаты, миссис Рейнольдс закрыла дверь и включила фонарик, направив свет на пепельно-серое лицо Рикса.
— С вами все в порядке? Я могу дать успокоительное, если вы…
— Что он делал в коридоре? — сердито спросил Рикс. — Мне казалось, он не способен ходить.
— Шепотом! — прошипела она. — Пойдем.
Она повела Рикса вниз по ступенькам. Кэт и Маргарет вышли из своих комнат и теперь стояли вместе. В другом конце коридора Паддинг во все горло изъявляла желание узнать, что происходит.
— Закрой рот, шлюха! — прикрикнула Маргарет, и та замолчала.
— Вы уж простите меня. — Глаза миссис Рейнольдс над маской были налиты кровью. — Задремала. Спать-то урывками приходится. Ночью проснулась и обнаружила, что его нет в постели. Пока он сюда спускался, должно быть, все силы потратил. — Она кивнула на канделябр. — Это он из-за света запаниковал, а тут еще крики… — Сиделка сняла маску и зажала ее в кулаке.
— А чего он ожидал? Боже милостивый, я не видел ничего подобного за всю свою жизнь…
Рикс едва справился с волной тошноты и головокружения и был вынужден прислониться к стене, чтобы восстановить дыхание. Сердце бешено колотилось.
— Вы должны наблюдать за ним каждую минуту! — строго сказала Маргарет. Ее лицо покрывал слой белого крема, а на голове сидела пластиковая шапочка, чтобы сохранить прическу. — И ни при каких обстоятельствах не выпускать из комнаты!
— Простите, — повторила миссис Рейнольдс, — но совсем без сна мне никак. Следить за ним все время невозможно в одиночку. Я же предлагала еще кого-нибудь нанять…
— Вам платят за трех сиделок! — отрезала Маргарет. — И вы понимали, когда брались за эту работу, что будете одна!
— Миссис Эшер, я должна отдохнуть. Сил больше нет. Вот увидите, если посплю два-три часика, все будет в порядке. Может кто-нибудь немного посидеть с ним?
— Конечно нет! Сиделка здесь вы!
— Эдвин, — сказал Рикс. В голове у него понемногу прояснялось. — Позвоните кто-нибудь Эдвину. Он может посидеть с папой.
— Это не его работа, — огрызнулась Маргарет.
— Позвони ему, черт подери! — заорал Рикс, и мать вздрогнула. — Или сама хочешь подняться наверх и сидеть в темноте с… этим существом?
Маргарет шагнула вперёд, глаза гневно блеснули. Рикс и глазом моргнуть не успел, как получил крепкую пощечину.
— Не смей говорить так о своем отце, — вскипела мать. — Он все еще человек!
Рикс потёр щеку.
— Едва ли, — ответил он. — Благодарите Бога, мама, что вы его не видели. Я снова спрашиваю: хотите ли вы примерить на себя роль сиделки?
Она хотела ответить резко, но заколебалась, зло глядя то на миссис Рейнольдс, то на Рикса. Широкими шагами Маргарет прошла в другой конец коридора и набрала номер Бодейнов.
— Спасибо, — сказала миссис Рейнольдс. — У меня и в мыслях не было, что вашему отцу хватит сил на столько ступенек.
— Куда он шел, как вы думаете? На прогулку?
Рикс посмотрел на черную трость, лежащую на полу, и нагнулся. Когда его рука сомкнулась на трости, как будто сильная судорога прошла по спине. Он выпрямился, рассматривая замысловатую резьбу на морде льва. Она напомнила серебряный круг, который вспыхивал в его кошмарах, но это было не совсем то же. Этот лев не ревел.
Вещь была великолепна. Тут и там на блестящей черной древесине виднелись зазубрины. Трость, более легкая, чем он себе представлял, была так соразмерна и хорошо сбалансирована, что он, вероятно, мог бы удержать ее на кончике указательного пальца.
Ладонь стало покалывать, и этот зуд пополз вверх по руке.
«Десять миллиардов долларов, — думал он, глядя на трость. — Боже мой, вот так состояние!»
В его сознании, медленно проясняясь, формировался образ: он сам — постаревший, с седыми волосами и глубокими морщинами на лице — сидит во главе длинного стола, в его руках трость, а подчиненные показывают столбцы цифр и графики; вот он в Пентагоне стучит кулаком по столу и с удовлетворением наблюдает, как пожилые мужчины в военной форме вытягиваются перед ним; вот он на великолепном приеме, окружен очаровательными женщинами и заискивающими мужчинами; вот он вышагивает, как король, по длинному бетонному коридору военного завода, а за стенами, как металлические сердца, стучат машины.
Кэт быстро протянула руку. Она вцепилась в трость, и видения Рикса распались и исчезли. Некоторое время они держали трость вместе. Глаза Кэт горели яростью, а на лбу выступил пот. Изумленный Рикс ослабил хватку, и Кэт обеими руками вырвала трость.
«О чем я думаю? — подумал он, и от отвращения к себе стало тошно. — Неужели мне и впрямь захотелось возглавить «Эшер армаментс»?» С лица Кэт сошло вызывающее выражение. Она снова была ему сестрой, а не врагом, как несколькими секундами ранее.
— Эдвин будет здесь с минуты на минуту, — заявила Маргарет, возвратившись от телефона. — Вы, конечно, понимаете, миссис Рейнольдс, что я расскажу об этом доктору Фрэнсису.
— Делайте что хотите. Но ведь мистер Эшер в вашем присутствии настаивал, чтобы была только одна сестра. И я отрабатываю свое жалованье, миссис Эшер. Если вы так не считаете, я сейчас же соберу чемодан и уеду.
Лицо Маргарет окаменело, но она ничего не ответила.
Миссис Рейнольдс взглянула на Кэт:
— Он захочет свою трость обратно. С тех пор как я здесь, он ни на секунду не выпускал ее.
Кэт колебалась.
— Отдай, Кэтрин, — сказала Маргарет.
Кэт, как показалось Риксу, с огромной неохотой вручила трость миссис Рейнольдс. Сестра повернулась и, не говоря ни слова, ушла в Тихую комнату.
Рикс потёр руку, которую все еще покалывало. Подняв голову, он снова поймал взгляд Кэт и понял, что это она была в его комнате. Он даже догадался зачем.
— Пойду лягу. — Ее голос был чуть выше обычного.
— Боже, вот так начало дня! Пойду-ка я вниз, выпью чашку кофе, надо нервы успокоить. Если хотите, можете составить компанию. — Никто не ответил. Маргарет взяла канделябр и пошла по коридору к лестнице, кинув злой взгляд на Паддинг, которая стояла, завернувшись в простыню, в дверях спальни Рикса. Когда до Маргарет дошло, она остановилась как вкопанная. — Боже мой! — воскликнула она. — Одного моего сына тебе недостаточно?
Паддинг в ответ распахнула простыню.
— Дрянь! — пробормотала Маргарет и заспешила к лестнице.
В темноте Рикс тихо сказал:
— Кэт, у меня есть то, что ты ищешь.
Она остановилась в дверях, окаймленная бледно-голубым светом раннего утра, просачивающимся через окна спальни.
— Я знала: то, что ищу, должно быть у тебя, — спокойно ответила сестра. — Комнату Буна я уже обыскала. Где?
— Под моей кроватью.
— Отдай, Рикс. Мне нужно.
— Давно? — спросил он.
— Какое это имеет значение?
— Имеет. Давно?
— Два года. — Эти слова как молотком ударили Рикса по голове. — Принеси.
— А что, если не принесу? Что, если я спущу в туалет, где ему и место?
— Не будь идиотом. Это легко добыть.
После того как в Тихой комнате Кэт его приступ прошел, Рикс снял с глаз повязку и положил на полку. Его любопытство привлек лежащий там металлический ящик. Он вынес его в спальню и открыл. Внутри были два шприца, полусгоревшая свеча, несколько резиновых жгутов, ложка и пакетик с белым порошком.
— Зачем? — спросил он. — Это все, что я хочу знать.
— Входи и закрой дверь, — сказала Кэт.
В ее голосе звучало нетерпение. Рикс прошел за ней в спальню и, как она просила, затворил дверь. Кэт чиркнула спичкой и зажгла несколько свечей. Капли пота, как крохотные бриллианты, блестели на красивом лице, но глаза были темными и глубоко запавшими, напоминая глазницы черепа.
— Зачем тебе героин? — прошептал Рикс. — Боже правый! Неужели с собой покончить пытаешься?
— Я не наркоманка. — Она задула спичку. — Зачем ты это стащил? Хочешь показать папе? Или уже показал?
— Нет. Даже не собирался.
— Ну конечно. — Она криво улыбнулась. — А что собирался? Просто подняться к нему и сказать, что Кэт сидит на игле?
Он покачал головой:
— Клянусь, я…
— Не лги! — Улыбка исчезла, на ее место пришла злобная усмешка. — Зачем тогда украл, если не собираешься меня шантажировать? Я видела, как ты держал папину трость!
Ты тоже понимаешь, что значит обладать ею! Хочешь этого так же сильно, как и я!
— Ошибаешься, — сказал Рикс, пораженный тем, как мало он знал свою сестру. — Я ничего не хочу, Кэт. Но ради бога, ответь, зачем героин? У тебя есть все, чего только можно пожелать! Почему ты себя губишь?
Она отвернулась, подошла к окну и посмотрела на Эшерленд, скрестив на груди руки. Небо было затянуто низкими густыми облаками, окрашенными пурпуром и багрянцем. Дул резкий порывистый ветер, и за окном кружились красные листья.
— Не притворяйся, будто ты сильно взволнован, — глухо сказала Кэт. — Это тебе не идет.
— Но я и правда беспокоюсь! Думал, ты покончила с наркотиками! После того, что случилось в Японии…
— Что ты делал в моей Тихой комнате? Никто, кроме меня, туда не заходит.
— У меня был приступ. Я не обыскивал твою комнату, если ты это имеешь в виду.
— И что теперь? — Она вздрогнула и посмотрела на Рикса. — Пойдешь к папе?
— Я сказал — нет. Но тебе нужно помочь, Кэт! Героиновая зависимость — это очень и очень серьёзно…
Она рассмеялась. Это был шелковистый смех, но он неприятно резанул по нервам.
— Все правильно. Запереть меня в больницу. В этом весь смысл? Тогда вы с Буном сможете бороться за наследство, и под ногами не будет путаться малышка Кэт. Все тот же старина Рикс, такой же предсказуемый. Мои братья всегда не ладили и так пихались локтями, что оттолкнули малышку Кэт в сторону. Она спряталась в свою скорлупу и долго-долго там оставалась.
Кэт улыбалась, а ее щеки и лоб искрились от пота.
— Но малышка выросла, — прошептала она, — и теперь моя очередь работать локтями. Я всегда хотела заправлять делом, Рикс. Я занялась модой, потому что это было просто, да и мама поощряла меня. Но самое главное, я хотела доказать, что могу нести ответственность и знаю, как обращаться с деньгами.
— Никто никогда и не сомневался, что ты умна. И, бог свидетель, ты сделала больше денег, чем мы с Буном, вместе взятые!
— Так почему, — сказала Кэт, напряженно глядя на него, — ты не смог просто меня полюбить?
— Что-о? Я очень тебя люблю! Не понимаю, с чего…
— Я позволила им найти наркотики тогда в Токио, — продолжала Кэт. — Потом позвонила домой и попросила тебя приехать и помочь. Мне не были нужны ни папа, ни Бун, ни адвокаты. Но ты не приехал. Ты даже не позвонил, чтобы спросить, все ли со мной в порядке.
— Я знал, что папа и Бун привезут тебя домой! Кроме того, я мало чем мог тебе помочь!
— Ты никогда и не пытался, — тихо сказала она. — Я так любила тебя, когда мы были детьми. Бун мне безразличен.
Именно тебя я любила больше всех. Но ты не уделял мне внимания. Был слишком поглощен ненавистью к папе и Буну за их козни. А позже, когда мы стали подростками, ты был вечно занят своими делами.
— Я всегда уделял тебе внимание! — запротестовал Рикс, но, еще не договорив, понял, что лжет. Разве он прислушивался к сестре? Даже когда они вместе отправились на прогулку, он манипулировал ею, чтобы поехать на кладбище. Он лишь использовал ее как пешку в своей борьбе против Буна и Уолена. Да еще, не считаясь с ее чувствами, заставил ее шпионить за Маргарет.
— В детстве ты был счастлив. О тебе, по крайней мере, заботились Эдвин и Кэсс. Мама покупала мне платья и куклы и отправляла играть в мою комнату. Папа иногда сажал меня на колени и проверял мои зубы и ногти. Ну ладно… это было очень давно.
— Возможно, я не лучший брат на свете, — сказал Рикс, — но это, черт возьми, никак не относится к твоим героиновым инъекциям!
Она пожала плечами.
— Наркотики появились, когда у меня было агентство.
Я начала с транквилизаторов, так как не хотела, чтобы приступ застал меня врасплох. Потом, забавы ради, пробовала ЛСД, пи-си-пи, кокаин — все, что под руку попадалось. Героином колоться я начала по другой причине.
— По какой? — настаивал Рикс.
— Хотела узнать, что наркотики могут со мной сделать. — Она провела пальцами по гладким щекам. — Что ты видишь, глядя на меня, Рикс?
— Прекрасную женщину, за которую я сейчас очень беспокоюсь.
Она сделала шаг к нему.
— Я видела других прекрасных женщин, которые пристрастились к наркотикам. За пару лет они превращаются в развалины. Посмотри на меня хорошенько. — Она провела пальцем под глазами. — Заметны ли морщинки, Рикс? Следы дряблости? Видишь ли ты хоть намек на то, что мне тридцать один, а не на десять лет меньше?
— Нет. Потому мне и непонятно, зачем нужен героин. Для того, кто так тщательно о себе заботится…
— Ты не слушаешь! — зло сказала она. — Я никогда не заботилась о себе, Рикс! Я просто не старею!
— Тогда благодари Бога за хорошие гены! Не пытайся себя убивать!
Она вздохнула и покачала головой:
— По-прежнему не слушаешь! Говорю же, я хотела узнать, как героин подействует на меня. А он не подействовал. Почему, Рикс? Почему мое лицо совсем не меняется?
— Знаешь, сколько женщин готовы пойти на все, лишь бы выглядеть так, как ты? Опомнись! Если думаешь, что я отдам дурь и позволю продолжать эти дурацкие эксперименты над собой, то ты сошла с ума!
— Я достану еще. Всего-то и надо — съездить в Эшвилл.
— Ты совершаешь медленное самоубийство, — мрачно сказал Рикс. — И я не собираюсь наблюдать за этим со стороны.
— Неужели? — Она подняла брови и издевательски улыбнулась. — Мое самоубийство прекрасно вписывается в твои планы. Ты ведь хочешь прибрать к рукам поместье и дело.
Я видела твое лицо, когда ты держал трость. Зачем еще тебе приезжать домой? Не ради папы, не ради мамы и, конечно же, не ради нас с Буном. Притворяешься, будто тебе неинтересен семейный бизнес. А сам пытаешься вызнать, как настроены Бун и я. Рикс, я тебя насквозь вижу.
— Ты заблуждаешься.
Рикс был уязвлен обвинениями, но видел, что Кэт составила твердое мнение о нем, и тут уже ничего не поделаешь.
— Да? — Она шагнула вперёд и была теперь от него примерно в футе. — Тогда посмотри мне в глаза и скажи, что можешь отказаться от десяти миллиардов.
Рикс хотел сказать, что он готов это сделать, но в сознании промелькнули образы власти, которые впервые возникли, когда он держал трость.
«Десять миллиардов долларов», — подумал он, и где-то глубоко-глубоко, вдали от света своих убеждений, почувствовал нечто тайное и мучительное, заставлявшее его корчиться от желания.
Десять миллиардов долларов. Как распорядиться этой астрономической суммой? Черт побери, да он сможет купить себе издательство! Кэт права, осознал он с болезненной ясностью. Если бы «Эшер армаментс» не делала бомбы, ракеты и ружья, их бы делали другие. Войны и оружие будут всегда.
Участие в маршах мира теперь казалось нелепой ошибкой. Неужели Рикс когда-то верил, что голоса нескольких диссидентов способны изменить мир? Радикальные герои той эпохи стали финансовыми воротилами на Уолл-стрит, жадными купцами и промышленниками. Политическим истеблишментом.
В действительности ничего не изменилось. Система выиграла, доказав, что она непобедима.
«Зачем же я приехал в Эшерленд? — спросил он себя. — Чтобы получить долю наследства? Выжидал ли я все эти годы, пряча свою истинную сущность, чтобы отхватить кусок власти Эшеров?»
Перед его мысленным взором медленно закачался скелет.
— Это кровавые деньги, — сказал он и услышал в своем голосе слабость. — До последнего цента.
Кэт безмолвствовала. По небу за ее спиной ползли серые и багряно-красные грозовые облака. На мгновение сквозь них пробились солнечные лучи, затем облака вновь сомкнулись. Тусклый рассвет становился все мрачнее.
— Когда папа отпишет все мне, — тихо сказала Кэт, — я дам тебе и Буну содержание — миллион долларов в год. Мама получит пять миллионов в год. Она, если захочет, останется в Эшерленде. Так же, как и Бун. Я буду жить в Нью-Йорке.
Как видишь, я не собираюсь никого обижать. На миллион в год ты сможешь жить в комфорте и писать в свое удовольствие.
— Да, — ответил он блеклым голосом. — Пожалуй.
— Принеси, Рикс. Мне это нужно.
«Почему бы и нет? — подумал он. — Почему бы не приготовить для нее раствор и не всадить иглу в вену? Если она хочет себя убить, почему бы не помочь?»
Но он покачал головой.
— Извини, но я этого не сделаю.
— Не знаю, что ты пытаешься доказать, но зря ты это затеял.
— Я тоже не знаю. — Он вышел из комнаты, так как ее измученный, отчаянный взгляд сводил с ума.
Вернувшись к себе в спальню, Рикс выпроводил Паддинг. Она ныла, что хочет остаться, а когда перед ее носом захлопнулась дверь, обругала его последними словами. Он достал металлическую коробку из-под кровати и спустил порошок в унитаз.
В ванной при свечах он взглянул на себя в зеркало. С того времени, как он вернулся в Эшерленд, морщины вокруг рта и в уголках глаз совершенно исчезли. Щеки порозовели. Его преждевременное старение в последние дни, казалось, дало обратный ход. Даже волосы излучали жизненную энергию.
Но это его тревожило. Все равно что смотреть на собранное по частям чужое обличье. Словно кто-то прятался под его кожей и в конце концов показался на свет.
До него вдруг дошло, что это смесь лиц с портретов в библиотеке. Хадсон, Арам, Ладлоу, Эрик — все они слились в его душе в одного сумрачного незнакомца. Они жили внутри его, и не важно, что он изо всех сил боролся против их влияния.
В действительности ему нипочем их не победить. Неужели он не достоин доли от этих десяти миллиардов? Хотя бы потому, что родился Эшером?
Ему не нужны подачки Кэт. Ведь она наркоманка, да к тому же с суицидальной тягой; у нее никаких шансов удержать бразды правления «Эшер армаментс»! Она пытается купить его молчание и сотрудничество. Но быть может, удастся убедить сестру, что она нуждается в советчике?
«Боже, — подумал он, шокированный поворотом, который приняли его мысли. — Нет! Я самостоятельный человек! Мне не нужны кровавые деньги!»
Десять миллиардов долларов. Это же просто немыслимое богатство. А оружие нужно человечеству, так всегда было, и так всегда будет. Как сказал Эдвин, имя Эшеров сдерживает войну.
Рикс снял джинсы и встал под душ. Вымывшись, надел темно-синие брюки и белую рубашку, которые достал из шкафа. Он выбрал серый джемпер из тех, что припасла для него мать. На нем были пуговицы из полированного серебра, с гербом Эшеров.
Он спустился вниз, в библиотеку, чтобы продолжить изучение документов. Его смущенный ум все еще разрывался между идеализмом и реальностью и не знал, где укрыться.
Единственным безопасным местом казалось прошлое.
Но никуда не исчезало будущее, которого он боялся.
Глава 36
«Я убил родного сына», — сказал Король Горы.
Нью Тарп сидел в клинике, в зале ожидания. На коленях у него лежал посох старика. На другом конце комнаты Рэйвен звонила по платному телефону. Майра Тарп почти час без движения сидела в углу.
Нью пристально смотрел на мать. Его раздирали противоречивые чувства. Она не хотела, чтобы Натана нашли. Мужчины, которые отправились на поиски, в действительности тоже не стремились его обнаружить. Натан, как и другие из года в год пропадавшие дети, был принесен в жертву Страшиле. Но мог ли он, получив отказ, действительно наслать землетрясение, чтобы разрушить Бриатоп? И есть ли способ его уничтожить? Или он будет вечно бродить по Бриатопу?
Мать боялась. Нью чувствовал ее страх, горький, как скисшее молоко. «Распрямись», — мысленно приказал он ей, нарисовав соответствующую картинку в своем воображении.
Пару секунд поколебавшись, Майра вытянулась, как марионетка на веревочке. Выполнив приказ, она села так же, как и раньше. Ее прямые волосы свисали, закрывая половину лица.
Нью переключил внимание на Рэйвен. «Почеши голову», — скомандовал он.
Поглощенная разговором, Рэйвен даже не взглянула на него, но подняла левую руку и словно невзначай почесала затылок.
«Есть ли у магии какой-нибудь предел?» — размышлял мальчик.
Он подумал о ноже, поднимающемся из переплетения колючих лоз, о взлетающей над каминной полкой лампе, о стене из голубых камней, которая защищала его от Жадной Утробы, о матери, сидевшей со сцепленными руками, пока грузовик ехал в Фокстон. «Если магия во мне с рождения, как считает Король Горы, то я, должно быть, открыл ее с помощью злости в той яме, — решил Нью. — До этого у меня не возникало нужды в магии, и если бы Страшила не забрал Натана, я мог бы никогда не узнать о том, что таится в моем разуме».
Если сказанное Королем Горы — правда, то Нью происходит из древнего рода колдунов и ведьм, рода, чьи истоки потерялись во тьме столетий.
Старик, умирающий сейчас в больничной палате, приходился ему дедом.
Комета упала четвертого июля, ему тогда было десять, рассказал Король Горы Нью и Рэйвен. Лизбет было шесть лет.
Шел 1919 год. Сначала был оглушительный свист, потом взрыв, и лачуга затряслась. Разбуженный, он выскочил на крыльцо и увидел, что лес вокруг весь в огне. Отец кричал, что они должны собраться вместе и бежать. В небе вспыхнула красная полоса, и, когда взрывом повалило деревья, мальчик, которого позже прозвали Королем Горы, понял, что пришёл конец света.
Мать сунула ему в руки Лизбет, велела убегать и вернулась к мужу. Крепко держа сестру, мальчик кинулся прочь от дома через объятый огнём лес. Лизбет кричала в ужасе. Раздался пронзительный вой, который становился оглушительно громким. Он оглянулся назад и увидел выбегающих из лачуги отца и мать.
Затем была ослепительная вспышка, лачуга взорвалась, и в воздух полетели щепки. Что-то ударило его в лицо, сшибло с ног, мимо прошла волна жара. Следующим его воспоминанием были горящие волосы и одежда Лизбет и как он пытался сбить пламя. Его руки были окровавлены, а когда сестра увидела его лицо, она завизжала.
Он не помнит, как они добрались до руин. Могли пройти часы или дни, прежде чем дети сжались в комочек, притулившись друг к другу в каменном строении, которое стало их новым домом. Отец приводил его сюда и рассказывал о прошлом их семьи. Мальчик помнил, каким тихим и заброшенным было это место. И оно считалось проклятым; никто не осмеливался туда подниматься.
Лизбет сильно обожглась. Рассудок покинул ее, и большую часть времени она проводила в углу, сидя на корточках, плача и раскачиваясь. Он наполовину ослеп, его мучила боль, и всякий шум в лесу пугал. Но позже — насколько позже, мальчик не знал — он оставил Лизбет и спустился по горе туда, где раньше стоял их домик. О нем теперь напоминала только куча углей. Проходя по пепелищу, он нашёл какие-то лохмотья для себя и сёстры, пару отцовских башмаков, несколько банок пригодных в пищу консервов и обугленный труп отца.
Его можно было узнать только по золотому зубу во рту. В руке был зажат кривой посох, вырезанный из слоновой кости его прапрадедом. Посох сильно почернел от сажи, но выстоял против огня. Отец рассказывал, что этот посох передавался из поколения в поколение; он заключает в себе как гнев, так и любовь, которую его предок испытывал к девушке. Это жуткая вещь, и с ней надо обращаться аккуратно, так как в ней прячется непостижимая сила.
Мальчик высвободил посох из мертвой руки и вернулся в развалины. Вскоре после этого его поврежденный глаз затвердел и выкатился из глазницы, как серый камешек. Раны затянулись и зарубцевались. Однажды он вернулся из леса, где собирал дрова для костра, и обнаружил, что сестра играет с посохом. Ее помешательство прошло, но память сохранила только визг падающих с неба метеоритов.
Шли годы, похожие один на другой как две капли воды. Они с Лизбет редко покидали руины. Их детская обоюдная нежность перестала быть только чувством, связывающим брата и сестру, хотя Король Горы не смог сказать, когда и как все произошло.
В мае 1931 года Лизбет родила мальчика. Он единственный из ее детей появился на свет живым и доношенным. Ей было девятнадцать, а Королю Горы двадцать два. Осенью того же года Лизбет с ребёнком видели на утесе неподалеку от руин. Не прошло и недели, как туда поднялся шериф и обнаружил их.
Нью мог себе представить, какое они произвели впечатление: истощенные, грязные мужчина и женщина в лохмотьях и играющий на усыпанном листьями полу младенец.
Шериф созвал городской суд, чтобы решить, что делать, а потом какие-то люди пришли забрать ребёнка в детский дом.
Король Горы сказал, что едва их не убил. Он бы мог. Это было бы очень просто. Но в глубине души он понимал, что для ребёнка лучше уйти. Городские чиновники пытались сманить их с горы вниз, однако ни он, ни она не ушли. Пришельцы забрали ребёнка и уехали в коричневом «форде», пообещав привезти одежду и еду. Но, насколько помнил Король Горы, эти люди больше не появлялись на Бриатопе.
Но почему, думал Нью, отец предпочел осесть на горе после того, как вырос в детском доме? Не вросло ли каким-то образом в подсознание отца место его рождения? Тянуло ли его обратно потому, что он чувствовал зло, которое, как сказал Король Горы, витает над Эшерлендом? Нью вспомнил, что его мать рассказывала ему о кошмарах отца: в них он видел конец света. Было ли это своего рода мрачное воспоминание о разрушении его предком города колдунов? Наверняка этого ему не узнать никогда. Но что бы ни звало отца, теперь оно же обращается к нему, Нью, из Лоджии Эшеров. Что ждёт его там, в стенах этого дома? И что случится с ним, если он осмелится там показаться?
— Нью, — сказала Рэйвен, нарушив ход мыслей мальчика. Она сидела через стул от него, держа в руках записную книжку. — Мой отец проверил рассказ старика. В День независимости тысяча девятьсот девятнадцатого года Эрик Эшер стрелял из пушек по горе Бриатоп. Падающие снаряды Король Горы называл метеоритами. Огонь разрушил дюжину хибар и убил как минимум семнадцать человек. — Она сверилась с записями, которые сделала. — В выпуске «Демократа» за десятое число есть список погибших и пропавших. Су-дружеская пара, Бен и Оркид Хартли, погибла, но их дети Элизабет и Орен так и не были найдены.
— Орен Хартли, — сказал Нью. — Так его зовут, верно?
— Думаю, да. Но проверить его рассказ про своего ребёнка невозможно, разве что поговорить с кем-нибудь в приюте для сирот. Могут что-то прояснить и записи шерифа, хотя я в этом сомневаюсь.
— А вы ему верите?
Рэйвен кивнула:
— Да, верю. Зачем ему придумывать? Думаю, Орен Хартли — твой дедушка. Остальное… не знаю. Я видела те фигуры на стенах развалин, наблюдала то, что умеет Король Горы.
Но… я до сих пор не могу заставить мой разум это принять, Нью. Всегда думала, что ведьмы, колдуны и магические жезлы — это фольклор. — Она нахмурилась, глядя на посох на коленях мальчика. — Он говорил… ты похож на него. Что он имел в виду?
Нью сделал глубокий вдох, на секунду задержал дыхание, а потом медленно выдохнул. Мальчик взялся руками за посох и посмотрел в другой конец комнаты, на платный телефон.
Рэйвен увидела, что глаза мальчика ярко засверкали. На правом виске ритмично запульсировала жилка. Он сидел неподвижно, отрешившись от всего, за исключением того, на чем сконцентрировался.
Рэйвен услышала, как что-то щелкает у нее за спиной, и обернулась на звук.
Диск платного телефона вращался. Раздался металлический щелчок, и из прорези для возврата денег вывалилась монета в двадцать пять центов и покатилась по полу.
Нью направил внимание на другое. Белая керамическая пепельница на столе рядом с дверью подпрыгнула и со стуком вернулась на место. Поднялись, хлопая страницами, журналы. Корзина с мусором, балансируя на ободке, закрутилась как волчок. По комнате, налетая друг на друга, запрыгали стулья. Эта демонстрация телекинеза продолжалась более минуты, а потом предметы снова замерли. Нью спокойно посмотрел на Рэйвен.
Ее лицо посерело.
— О! — тихо сказала она.
— Это было внутри меня все время, — сказал Нью, — но я никогда не нуждался в таком волшебстве, пока не попал в терновник. Может быть, это было и в Натане, я не знаю. — С его лица сошло спокойствие, и Рэйвен увидела маленького испуганного мальчика. — Я чувствую, что у меня внутри как будто все горит, — сказал он. — Думаю… я могу сделать все, что пожелаю. Все, что угодно. Если бы я захотел, заставил бы вас танцевать. Я мог бы расколоть эти стены. Но мне страшно, потому что… я не знаю, как это контролировать. Все, что я должен сделать… это пожелать, чтобы произошло что-нибудь. И если я захочу достаточно сильно, оно произойдёт.
Первым побуждением Рэйвен было убежать от него подальше, но умоляющее выражение лица мальчика удержало ее.
— Не знаю, что и сказать. Полагаю… ты должен делать то, что кажется тебе правильным.
— Если сказанное Королем Горы правда… то мой предок поклонялся Сатане до того, как он разрушил город колдунов.
В нем было зло, иначе дьявол бы не призвал его. Откуда мне знать… не таится ли и во мне это зло?
— Почему ты так думаешь?
— Потому что мне нравится магия, — признался Нью. — Мне приятно то ощущение, которое она дает. Я могу сделать все, что угодно. И… да простит меня Боже, но я хочу ответить на зов Лоджии. — Он опустил голову, поглаживая пальцами грубое дерево посоха. — Одна половина меня… хочет, чтобы все было как раньше, до моего падения в яму с колючками. А другая половина рада, что это произошло. И я боюсь этой части самого себя, мисс Дунстан. — (Она смотрела на его пальцы, крепко сжавшие посох.) — Я не хочу потерять того… кем я был раньше.
Рэйвен нерешительно коснулась руки Нью. Под рубашкой она почувствовала кости. «Обычные кости, — подумала она, — такие же, как у любого другого».
— Ты его не потеряешь, — сказала она.
Но девушка отдавала себе отчет, сколь мало она понимает суть того, через что прошел мальчик. За короткий промежуток времени, за какую-то неделю его жизнь сильно изменилась, как, впрочем, и ее собственная. Поиски Страшилы привели ее в тёмный лабиринт прошлого — в хитросплетение колдовства и странных семейных уз. «Что лежит в центре этого лабиринта? — гадала она. — И что меня ведет вслепую путаными коридорами между прошлым и будущим?»
Она знала: это делает Лоджия Эшеров. Поняла еще в тот день, когда поговорила с Майрой Тарп в кафе «Широкий лист» и собеседница упомянула нечто темное, одиноко живущее в Лоджии. Сначала Рэйвен предположила, что там прячется такой же отшельник, как Король Горы, который, бродя ночами по лесу, крадет детей, не оставляя следов. Рикс Эшер сказал, что Лоджия стоит незапертой, — чем не превосходное убежище для безумца, которому вздумалось бы подпитывать легенды о Страшиле.
Рэйвен подумывала о том, что нужно бы самой проникнуть в особняк, поискать в темноте следы детоубийцы. Но, услышав рассказ Нью о том, как Лоджия его звала, так же как заманивала его отца и Короля Горы, Рэйвен осознала, что в доме может таиться нечто более страшное, чем Страшила.
«Сатана ищет человека, — говорил Король Горы мальчику. — Он зовет тебя так же, как звал твоего отца… так же, как звал меня все эти годы. Ему нужна сила, которая есть в тебе…»
«Если коварные силы зла обитают в Эшерленде, — думала Рэйвен, — возможно ли, что они пытаются затянуть Нью в паутину, из которой выбрался его предок?»
Вошел доктор Робинсон, и Нью с Рэйвен обернулись к нему. Майра Тарп по-прежнему сидела согнувшись, вся ее энергия ушла, а дух был сломлен.
— Как он? — спросила Рэйвен.
Доктор мрачно покачал головой.
— Умирает. Ох и сильный же старик, скажу я вам. Мы сделали все, что смогли, но… организм получил тяжелые повреждения. Кто-нибудь из вас в курсе, что у него запущенная пневмония? Анемия такая, что кровь светлая, как вода.
По всем правилам его следовало бы уложить в постель больше года назад. — Он взглянул на Нью. — Насколько я понял, вы сказали медсестре, что у него нет родственников. Некому подтвердить… Я хочу сказать, некому уладить все дела.
— Счет будет оплачен, — сказала Рэйвен. — Я уже говорила об этом.
— Да я о другом. Старик умирает. Ужасно не люблю говорить об этом так прямо, но… кто позаботится о теле? Шериф Кемп?
— Нет, сэр. — Нью встал со стула. Он посмотрел на мать, которая сидела не шевелясь, потом снова на доктора Робинсона. — Я ошибся, сэр. У него есть родственники. Он мой дедушка, и я позабочусь о нем.
— Нью, — прошипела Майра, но сын не обратил на нее никакого внимания.
— О, я понимаю. — Доктор явно ничего не понял, но он, очевидно, был удовлетворен. — Ну что ж… В твоих жилах течет сильная кровь, сынок. Твой дедушка — незаурядный человек.
— Да, сэр, — сказал Нью. — Могу я его видеть?
— Я сомневаюсь, что он узнает о твоем присутствии, но, если хочешь, валяй.
— Мне пойти с тобой? — спросила Рэйвен, но Нью покачал головой.
Когда он вышел из комнаты, доктор Робинсон тихо сказал Рэйвен:
— Старик цепляется за жизнь изо всех сил. Не знаю, что его держит на этом свете.
Нью стоял в комнате Короля Горы, прислушиваясь к его слабому дыханию. Сквозь шторы единственного окна просачивался тускло-серый свет. Лампа над кроватью старика не горела. Король Горы не шевелился. Нью постоял еще немного и повернулся к двери.
— Парень, — слабо прошептал старик. — Не… уходи пока.
Нью подошел ближе к кровати.
— Вам больно? — осторожно спросил он.
— Нет. Теперь нет. Она все-таки одолела меня. — Король Горы хрипло кашлянул. — Старая сучка… подловила, когда я был к ней спиной. Несколько лет назад… я бы спустил с нее шкуру.
— Мисс Дунстан нашла заметку в старой газете, — сказал Нью. — О том… как упала комета. Ваше имя Орен Хартли.
— Орен… Хартли, — повторил старик. — Звучит… как имя слюнявого проповедника. Это не я, парень. Я — Король Горы. — Он сказал это с упрямой гордостью. — Были… ли в этой статье имена моих родителей?
— Вашего отца звали Бен, а мать — Оркид.
— Ага… Вполне хорошие имена, пожалуй. Напоминают звон колокольчика, но… это было так давно. Возьми мою руку, парень, и крепко ее держи.
Нью сжал холодную кисть Короля Горы.
— То, что я сотворил с твоим папой, — прошептал старик, — я сделал… потому что боялся. Он слабел… Не знал, кто он, и готовился ответить на зов.
— Что бы с ним случилось, если бы он спустился в Лоджию?
— Лоджия, — горько просипел Король Горы. — Это… не просто дом, парень. Это святилище дьявола, храм для поклонения злу. Если бы твой папа ушёл туда… то, что там живет, поймало бы его. В Лоджии… есть силы, которые тебя зовут и обещают… все на свете. Но все, чего они хотят, — это использовать тебя. Схватить и держать… как те колючки на горе. — Он тихо, устало вздохнул. — Тебе ведь не очень нравится твоя жизнь? Иногда хочется жить в Эшерленде и… не возвращаться в свою хибару. Разве не так?
— Так.
— Где ты живешь — не имеет большого значения, — сказал Король Горы. — Важно то… что живет в тебе. У Эшеров есть деньги… но они сидят в клетке, сами о том не подозревая. Однажды расшибут голову о ее прутья. За все свои деньги они не смогут купить ключ. Ты… гордись собой, парень.
Остальное образуется само. А твоя мама… она просто боится за тебя, потому что любит. Не обижайся на нее за это.
— Она не хотела, чтобы нашли Натана, — холодно возразил мальчик. — Ей не было нужно, чтобы Натан вернулся домой!
— Ошибаешься… Она лишь делает вид — так надо, чтобы пережить потерю. Ты — все, что у нее осталось. Наверное… я отчасти виноват в этом. — Старик сжал руку Нью. — Ты прощаешь меня, парень? За то, что я сделал с твоим отцом?
— Мне очень не хватает его.
— Я знаю. Но… иначе было нельзя. Ты меня понимаешь?
— Да, — сказал Нью.
— По крайней мере… он умер тем человеком, которого ты знал. А не тем… кем бы он стал, если бы спустился в Лоджию.
— Что случилось с Натаном? Куда Страшила унёс моего брата?
— Я не знаю. Уверен только… что Страшила — часть всего этого. Часть того, что зовет тебя в Эшерленд. Я не знаю, кто такой Страшила и почему он уносит детей.
— А что случилось бы со мной, — спросил Нью, — если бы я спустился в Лоджию?
Старик молчал. Вдали глухо раскатился гром.
— Тогда… ты бы пришёл прямо в ловушку, — сказал Король Горы. — Как бессловесная скотина… на убой.
— Я собираюсь сходить в Лоджию, — сказал Нью. — Уже твердо решил. Вы ведь знаете, что там внутри?
— Там… очень опасно. Парень… если бы я мог тебя остановить, сделал бы это. Но я… был, да весь вышел. Я передал тебе посох и рассказал историю. Остальное… ложится на твои плечи.
Нью почувствовал, как хватка старика слабеет. Король Горы прошептал:
— Лизбет… Кто теперь позаботится о… Лизбет?
Он терял сознание. Корка льда внутри у Нью неожиданно дала трещину. «Могут ли слова принести вред?» — спросил он себя. И тихо сказал:
— Я прощаю вас.
В руке Короля Горы снова, всего на секунду или две, появилась сила.
— Я… сейчас отдам концы. — Его голос был едва различим. — Хочу, чтобы ты пошел… и сказал им, что Король Горы хочет отдохнуть.
— Да, сэр.
Старик разжал пальцы, и его рука, соскользнув, свесилась с кровати.
Нью казалось, что он все еще слышит хриплое дыхание, но мальчик не был в этом уверен. На улице прогремел гром, оконное стекло задрожало. Нью попятился к двери и вышел из комнаты.
— Куда можно пойти, чтобы побыть одному? — спросил Нью в приемной. — Нужно кое-что обдумать.
— В начале этой улицы редакция «Демократа», — сказала Рэйвен. — Так рано там никого не бывает. Хочешь, отведу?
Он кивнул и подошел к матери.
— Ма?
Она вздрогнула. Ее руки были сложены на коленях, как во время молитвы.
Нью нежно прикоснулся к ее щеке, Майра посмотрела на него. В ее глазах стояли слёзы.
— Я хочу, чтобы ты взяла пикап и поехала домой, — сказал он. — Ты сделаешь это?
— Без тебя я никуда не…
— Я единственный мужчина в доме, мама. Ты говорила об этом сотни раз. Если хочешь, чтобы я был мужчиной, я должен самостоятельно принимать решения. Собирается гроза. Я хочу, чтобы ты взяла пикап и ехала домой. — Он знал, что может легко заставить мать. Потребовался бы мысленный толчок, не более. Мальчик был готов это сделать, но все же сказал: — Пожалуйста.
Она хотела было возразить, но увидела в глазах сына взгляд мужчины.
— Хорошо, — сказала Майра. — Я поеду домой. Но как ты будешь…
— Я разберусь.
Майра встала и посмотрела на Рэйвен, а затем опять на Нью.
— Ты ведь… вернешься?
— Да, мама. Вернусь.
Она отвела взгляд и вышла из клиники на улицу, где в небе собирались грозовые облака.
Нью стоял в дверях, пока она не уехала.
— Что ты задумал? — спросила Рэйвен.
— Охоту, — спокойно ответил он. — Я должен сообразить, как поставить ловушку.
Глава 37
Рикс услышал отдаленный раскат грома, когда сидел в библиотеке, изучая при зажженных свечах один из первых обнаруженных им предметов: маленькую заплесневелую книжечку в черном переплете, полную математических формул, тусклых чернильных рисунков и нотных знаков. Математика в школе давалась Риксу легко, но эти формулы оказались для него слишком сложными. «Что-то связанное с физикой», — решил он, заметив среди цифр и букв обозначения веса и скорости.
«За каким дьяволом тут это?» — недоумевал Рикс.
Но особенно загадочным было нотное письмо — чрезвычайно запутанное, с десятками бемолей и диезов. Чье это сочинение и как оно связано с математическими формулами?
Рикс перевернул несколько хрупких страничек и посмотрел на рисунки длинных шпилей с полумесяцами, окружностями и треугольниками у их основания. Он чувствовал, что знает их смысл. Символы были ему известны, но не удавалось их сопоставить.
Тихий стук испугал Рикса. Он закрыл книгу, несколько секунд медлил, затем встал, подошел к двери и приоткрыл ее.
За ней стоял Эдвин — знакомое кепи, безукоризненно чистые, отутюженные куртка и брюки.
— Так и знал, что найду вас здесь, — сказал он.
Рикс открыл дверь шире, впуская Эдвина, и снова ее закрыл.
— Да вот, читаю. Как папа?
— Спит. Миссис Рейнольдс приступила к своим обязанностям.
Эдвин был бледным и изнуренным после того, как несколько часов провёл с Уоленом в Тихой комнате. Кожа на лице, казалось, обтянула кости; от одежды исходил запах Уолена.
— Вы сегодня не завтракали, — сказал Эдвин. — Кэсс беспокоится.
Рикс взглянул на часы: уже почти девять.
— Со мной все в порядке. Просто утром не хотелось есть.
— Нужно поддерживать в себе силы. — Эдвин посмотрел на черную книжку, которую держал Рикс. — Нашли что-нибудь интересное?
— Думаю, да. Взгляни-ка. — Рикс подошел к столу и раскрыл книжку на формулах. — Как считаешь, что бы это могло быть? Похоже на задачу по физике.
— По физике? — Эдвин нахмурился. — Вот уж не знаю. В школе я лучше всего успевал по английскому. — Некоторое время он рассматривал символы, а потом покачал головой: — Очень жаль, но я не могу сказать, что тут к чему.
Рикс показал ноты и рисунки. Один рисунок напомнил Эдвину подкову, но и только.
Рикс закрыл книжку.
— Тебе что-нибудь известно о новом проекте папы? — спросил он. — Кэт сказала, он называется «Маятник», но больше она ничего не знает.
— Ваш отец никогда никого не посвящал в свои деловые планы. Я, конечно, видел, как приезжают и уезжают военные, но это меня не касается.
— Ты когда-нибудь интересовался, что происходит в «Эшер армаментс»?
— Да, и часто. — Эдвин пересёк комнату и посмотрел на портрет Хадсона Эшера. — Мужественные черты лица, — сказал он с почтением. — Это был человек огромной воли и целеустремленности. У вас его глаза, Рикс.
— По-моему, ты уклоняешься от моего вопроса.
— Пожалуй… я уклонялся от него все эти годы. — В мягком золотистом свете фигура Эдвина выражала самообладание и достоинство. Отблески свечей мерцали на пуговицах его куртки. — Я уже говорил вам, что ненавижу войны, но кто-то всегда будет их вести. Это факт нашего ничтожного бытия.
Вы должны поверить, что оружие вашей семьи помогает предотвращать катастрофы. Такой взгляд на вещи позволил мне пережить много холодных ночей. Вам бы он тоже не помешал.
— Что ты имеешь в виду?
— Ваше душевное спокойствие. — Эдвин снял кепи и провёл рукой по редким седым волосам. — Я знаю, что последние несколько лет вы были очень угнетены. Смерть Сандры, трудности с работой, теперь вот болезнь отца. Вы всегда были чувствительным. Я знаю, что жизнь в этом мире для вас очень тяжела. Разве не так?
— Так, — сказал Рикс.
Эдвин кивнул.
— Когда вы позвонили в тот день из Нью-Йорка, я услышал в голосе отчаяние. Еще раз почувствовал его, когда вы сказали, что хотите написать историю семьи. Мир может оказаться коварным, Рикс. Он бывает невыносимым для человека с тонкой кожей.
— Мне не по себе, — признался Рикс. — Даже очень. Кажется, это с тех пор, как умерла Сандра. Я так сильно ее любил, Эдвин. Вместе с ней как будто умерла часть моей души, словно во мне погасили свет. Теперь я чувствую в себе лишь тьму. — Он замолк, но понял, что Эдвин ждёт продолжения. — И тогда… начались кошмары. Какие-то вещи мерещатся, их сути я просто не могу понять. В отеле «Де Пейзер» Бун повесил пластмассовый скелет в дверях Тихой комнаты, так, чтобы он качался прямо перед моим лицом. И с тех пор мне регулярно видится эта штуковина, но только с каждым разом на ней все больше крови. Понимаю, это дико звучит, но я снова и снова вижу то, что пугает меня до смерти. Что-то вроде дверной ручки с мордой ревущего льва. Она сделана из серебра и просто парит в темноте. Может, где-нибудь в Лоджии есть такая дверь, как думаешь?
— Рикс, в Лоджии тысячи дверей, — сказал Эдвин. — И я не присматривался к их ручкам. Но почему вы решили, что этот кошмар связан с Лоджией?
— Я не решил, а только пред полагаю… Возможно, видел такую дверь, когда бродил по Лоджии. И тот игрушечный скелет был из пластмассы, но сейчас… он кажется настоящим.
— Для вас это было ужасное испытание, — тихо сказал Эдвин. — Провести одному долгие часы в темноте… Я благодарю Господа, что нашёл вас тогда. Но это случилось очень давно. Рикс, надо дать страхам перед Лоджией уйти. Однако вынужден признать, что Лоджия частенько обводила меня вокруг пальца. Несколько раз я так заблудился, что был вынужден звать на помощь. Кстати, это мне напомнило, зачем я вас искал. Вы не видели утром Логана?
— Логана? Нет. А в чем дело?
— Я думаю, он сбежал. У нас возникли разногласия. Он, кажется, считает, что я слишком требователен к его работе. Этим утром Логана не было в комнате, когда я пришёл его будить.
— Скатертью дорожка, — натянуто сказал Рикс. — Логан никогда бы не смог занять твое место. Надеюсь, теперь ты это понимаешь.
— Я искренне думал, что Логан способен сделать что-то в своей жизни. Кэсс говорила, что я свалял дурака. Может, она права. — Эдвин нахмурился; Рикс не привык видеть такое выражение на его обычно спокойном лице. — У Логана совершенно отсутствует дисциплина. Я узнал об этом, когда Роберт рассказал мне о всех переделках, в которых тот побывал. Но… я хотел дать парню шанс, он ведь Бодейн. Так ли это плохо?
— Вовсе нет. Может быть, ты излишне доверчив?
— Вот и Кэсс сказала то же самое. Я пока не буду звонить Роберту. Дам Логану время до вечера. Но если он не справляется, кто займет мое место? — Эдвин вздохнул. — Выпороть бы его как следует.
— Он давно вышел из того возраста, когда можно поркой вправить мозги.
Эдвин вздохнул.
— Я еще не был возле Лоджии. Если Логан пошел туда один после того, как получил мой совет этого не делать, то он так же глуп, как и непослушен. Ну что ж, не буду вам надоедать, Логан — это моя проблема.
Он направился к дверям библиотеки.
— Эдвин?
Гость остановился. Рикс махнул рукой в сторону картонных коробок.
— Я в них роюсь, чтобы узнать, как Ладлоу Эшер вернул трость в семью. Знаю, что она была похищена тем самым человеком, который убил на дуэли Арама Эшера, и отсутствовала как минимум тринадцать лет. Очевидно, трость очень важна. Есть ли у тебя какие-нибудь соображения по поводу того, как Ладлоу мог ее заполучить? Может, ты слышал что-нибудь от отца или матери?
— Нет. — Но это было сказано так быстро, что Рикс мгновенно навострил уши и встал между Эдвином и дверью.
— Если ты что-нибудь знаешь, расскажи. Кому это повредит? Не маме и уж конечно не папе. И не вам с Кэсс. — Он видел на лице Эдвина нерешительность. — Ну пожалуйста.
— Рикс, я не…
— Это важно для меня, и я должен знать.
За окнами библиотеки, как гулкий барабан, прогремел гром.
— Хорошо, — сказал Эдвин покорным голосом. — Я знаю, как Ладлоу нашёл трость. В возрасте Логана я был точно таким же, как он. Я ненавидел работу и нашёл хорошее место, чтобы прятаться, — библиотеку в подвале Лоджии. — Он загадочно улыбнулся. — Я, бывало, воровал сигары из курительной комнаты и таскал в свое укрытие. Дымил среди журналов и книг. Удивительно, как дом не поджег. Естественно, я много читал.
— И ты что-то нашёл насчет Ладлоу и трости? — нажимал Рикс.
— Среди прочего. Это была подшивка старых газет. Конечно, дело очень давнее. Я не уверен, что моей памяти еще можно доверять.
— Расскажи все, что помнишь.
Эдвин по-прежнему глядел неуверенно. Он было снова запротестовал, но затем вздохнул и медленно опустился на стул.
— Хорошо, — сказал он, глядя на свечи, горевшие в канделябре на столе. — Я знаю, что Лютер Бодейн, мой дедушка, летом тысяча восемьсот восемьдесят второго года поехал вместе с Ладлоу в Новый Орлеан. Ладлоу хотел повидаться с Шанн, своей сводной сестрой. Она жила за городом в женском монастыре, где провела более восьми лет.
— Шанн была монахиней? — спросил Рикс. — Я думал, она стала пианисткой. Разве она не училась музыке в Париже?
— Училась. Очевидно, она была музыкальным гением, потому что уже в десять лет сочиняла мелодии. Насколько я помню, когда ее отца убили, Шанн жила в Париже. Его смерть, должно быть, для нее явилась страшным ударом. Застенчивая и нежная девушка, она боготворила Арама Эшера. Но она не пала духом и закончила образование. На выпускном экзамене в консерватории Шанн играла концерт собственного сочинения. — Глаза Эдвина, казалось, потемнели, он смотрел мимо Рикса в прошлое. — Концерт был написан в честь ее отца. Шанн получила высокие оценки на выпускных экзаменах. Вернувшись в Америку, она сразу же отправилась в концертный тур.
— Как же она стала монахиней?
— После того как Шанн уехала, директриса академии повесилась, — продолжал Эдвин, словно не слыша вопроса Рикса. — Во время своего турне Шанн играла то, что стало известно как «эшеровский концерт». В библиотеке Лоджии хранятся десятки хвалебных статей о ее выступлениях. Турне продолжалось более четырех месяцев, и везде, где Шанн играла, она имела феноменальный успех. Затем начались самоубийства.
— Самоубийства? Не понимаю.
— Сперва никто не мог понять. Дюжина в Нью-Йорке, десять в Бостоне, восемь в Филадельфии, еще двенадцать в Чарльстоне. И все они слышали «эшеровский концерт».
Рикс внутренне съежился. Он вспомнил выцветшую фотографию маленькой счастливой девочки, сидевшей за большим белым роялем.
— Ты хочешь сказать… что музыка была как-то связана с самоубийствами?
— Похоже на то. — Голос Эдвина стал мрачным. — Музыка была такой… прекрасной и странной, что еще долго после прослушивания действовала на подсознание. Заинтересовалась пресса; когда Шанн со своей свитой сошла в Новом Орлеане с поезда, газетчики накинулись на нее, как свора охотничьих собак. За вокзалом стояла толпа. Ее называли убийцей, кричали, что она ведьма, которая сочинила сатанинскую симфонию. Стресс для Шанн был слишком сильным, и она прекратила выступления. Следующие несколько лет она провела в новоорлеанской лечебнице для душевнобольных. После того как ее выписали, она ушла в женский монастырь.
— И не возвращалась в Эшерленд? Разве она не похоронена здесь на кладбище?
— Нет. Здесь ей поставили памятник, но похоронена Шанн в Новом Орлеане. Точно неизвестно, зачем Ладлоу ездил к ней, возможно, чтобы привезти домой. Как бы там ни было, она не уехала из монастыря. — Эдвин помедлил, собираясь с мыслями. На стене нечетко вырисовывалась его тень. — В Новом Орлеане были сильные бури и наводнения. Поезда отменили, — тихо продолжал он. — Ладлоу и Лютер забронировали места на «Голубой луне», это один из последних пароходов старика Кордвейлера. Согласно описанию, данному газетами, пароход был в плачевном состоянии. Так или иначе, Ладлоу как-то позволил увлечь себя в дальнюю каюту для игры в покер, и так началось возвращение семейного скипетра.
Пока Эдвин говорил, над Эшерлендом прозвучал приглушенный гром. В своем воображении Рикс увидел некогда гордую, а ныне всю в неприглядных заплатах из дешевой доски «Голубую луну», с трудом плывущую на север по вышедшей из берегов Миссисипи. В корме при свете ламп шла игра в карты. Ставки были высоки. Двадцатичетырехлетний Ладлоу сел за круглый карточный стол, но это оказалась не просто игра.
Мистер Тайсон, пожилой джентльмен в цилиндре, который завел в баре разговор с Ладлоу, представил его остальным игрокам. Ладлоу назвался Томом Уайеттом, понимая, что пожилой джентльмен, вероятно, ищет овцу, которую можно остричь, а фамилия Эшер может быть ему знакома. Ладлоу часто прибегал к такой предосторожности.
Ладлоу кивнул по очереди каждому из них: лысому мужчине крепкого сложения, который носил кричащий бриллиантовый перстень и назвался Николлсом — с двумя «л», кофейно-смуглому человеку по имени Чэнс — у него была козлиная бородка, а правый глаз прикрывала коричневая бархатная повязка, и худому негру, который назвался Брезреном.
В одну из его широких ноздрей была продета булавка с рубином. Ладлоу налили стакан виски, предложили отличную гаванскую сигару, и игра пошла.
«Голубая луна», качаясь, тащилась по неспокойной реке.
Все скрипело и стонало так, будто она вот-вот развалится. Карточный стол был усыпан купюрами в пятьдесят и сто долларов, а развешанные в каюте керосиновые лампы ярко горели в клубах сигарного дыма. Ладлоу рассчитывал быстро проиграть некоторую сумму и оставшуюся часть длинного путешествия в Сент-Луис провести в баре. Так что, выиграв менее чем за час почти пять тысяч долларов, он был изрядно удивлен.
Тайсон налил ему еще виски и похвалил за умелую игру.
Но Ладлоу не делал ничего особенно ловкого. Фактически большая часть выигрыша ему удалась, когда партнеры пасовали.
Николлс, с умелыми интонациями бывшего актера, неожиданно предложил удвоить ставки.
— Я знаю, что над моей глупой головой тяготеет рок, — сказал он с тонкой усмешкой, — но, возможно, удача изменит этому молодому человеку.
— Я в этом не так уверен, мистер Николлс, — ответил Тайсон. — Наш мистер Уайетт довольно проницателен. Что скажете, мистер Уайетт? Вы согласны?
Ладлоу знал, что в такой ситуации следует брать деньги и бежать. Все смотрели на него. Повисла напряженная тишина. Ладлоу решил поиграть.
— Я согласен, — сказал он.
К его удивлению, он продолжал выигрывать без всяких видимых усилий. Быстрый ум Ладлоу вычислил шансы сторон. Не нужно было быть гением, чтобы понять: его готовят к крупному проигрышу. Действовали партнеры медленно и осторожно. Для начала Брезрен сорвал крупный куш, который состоял в основном из денег Ладлоу. Затем Ладлоу стал выигрывать лишь один кон из четырех, а его гора фишек быстро таяла. Но всякий раз, когда казалось, что Ладлоу может бросить карты и встать из-за стола, ему позволяли сорвать приличный куш. С ним забавлялись, он это знал, и все они должны были быть заодно, чтобы так разыграть спектакль.
Возможно, Тайсон выбрал его из-за хорошей одежды, или из-за бриллиантовой булавки, или из-за толстой пачки денег, которую он доставал, расплачиваясь в баре. Хотя игроки, казалось, были невинно сосредоточены на собственных картах, создавалось впечатление, что они наверняка знали, что за карты на руках у Ладлоу, и в соответствии с этим делали ставки.
Ладлоу был озадачен: как им это удается?
Он перестал пить виски, которое ему настойчиво предлагал Тайсон, и изо всех сил сосредоточился на картах. Ладлоу поставил последнюю тысячу долларов из своего выигрыша, когда его пальцы нащупали в левом нижнем углу короля пик три малюсенькие, едва выступающие точечки. Другие карты также имели различные комбинации точек на том же самом месте. Ладлоу понял: такой крап не под силу заметить пьяному, который убежден, что к нему снова вернется удача. Карты были помечены, казалось, случайными наборами мелких точек. Этот запутанный код ясно говорил сдающему, какая у кого карта. Ладлоу внутренне улыбнулся стоявшей перед ним двойной задаче: расшифровать этот код и взять под контроль колоду.
— Ну, — сказал он, добавив невнятности в голос, когда проиграл еще четыреста долларов. — Я думаю, с меня достаточно, джентльмены. — Он стал подниматься.
Тайсон схватил его за руку.
— Еще один кон, мистер Уайетт. Я чувствую, что вам сегодня везет.
Ладлоу выиграл следующий кон и еще один. Затем пошла полоса серьезных неудач. Его выигрыш кончился, и он играл уже на собственные деньги. Контроль за колодой переходил по кругу стола, а выигрыш Чэнса рос.
На протяжении следующего часа, пока «Голубая луна» боролась с течением, а по крыше барабанил проливной дождь, мозг Ладлоу, сидевшего с непроницаемым лицом, работал как машина… Будто заправский математик, он подсчитывал шансы, а его пальцы поглаживали карты, запоминая каждую комбинацию точек и соответствующую ей карту. Он более часто стал сбрасывать карты, сохраняя свои деньги, потом краем глаза поймал быстрый взгляд Чэнса, брошенный на Тайсона, и удача вернулась к нему в виде крупного выигрыша, воодушевляя делать безрассудные ставки в следующей партии.
Ладлоу знал, что чем чаще он сдает, тем выше шансы побить шулеров их собственным оружием. Но они были опытнее, и ему по-прежнему приходилось разыгрывать обалдевшего дурака в ожидании той минуты, когда придет время их уничтожить. Он сосредоточил все внимание на картах, которые сдавал, скользя пальцем по помеченному уголку. Но он был неопытен и узнавал лишь половину карт.
Пришлось ждать еще шесть раздач, прежде чем он снова получил право сдавать. На этот раз он намеренно делал это медленней. Хотя Ладлоу проиграл Брезрену, процент узнанных карт заметно вырос. Когда он сдавал в следующий раз, он уже проиграл семь тысяч долларов собственных денег. Глаза других игроков горели азартом: они чувствовали запах свежего мяса и жаждали крови.
Пора.
— Джентльмены, — сказал Ладлоу, перетасовав колоду, — я чувствую руку судьбы. Что скажете, если мы поднимем сумму первой ставки?
На лице Тайсона появилась скользкая улыбка.
— Еще по тысяче долларов на каждого, мистер Уайетт?
— Нет, сэр, — ответил Ладлоу. — Еще по десять тысяч долларов на каждого. Наличными. — В неожиданно повисшей тишине он аккуратно положил колоду перед собой, достал банкноты из своего сюртука и опустил на середину стола.
— Это… чертовски крупная сумма, — сказал Николлс.
Его взгляд перебегал от одного игрока к другому.
— В чем дело? — Ладлоу разыграл тупое удивление. — Вы, джентльмены, не готовы к такой игре?
— Десять тысяч долларов за первую ставку на одного игрока? — Брезрен вынул сигару изо рта, и его глаза превратились в тонкие щели. — А какой предел?
— Небеса, — сказал Ладлоу. — Кто-нибудь желает?
Воцарилась тишина. Тайсон нервно откашлялся и залпом проглотил стопку виски. Сидящий на другом конце стола Чэнс, пристально глядя на Ладлоу, холодно улыбнулся.
— Я играю, — сказал он.
Он вынул из внутреннего кармана коричневого бархатного сюртука пачку банкнот и, отсчитав десять тысяч долларов, накрыл ими деньги Ладлоу.
— Я выхожу из игры, джентльмены, — сказал Брезрен.
Николлс нерешительно посопел, а затем поставил деньги на кон. Тайсон медлил. Его глаза, став змеиными, изучали лицо Ладлоу. Затем он хмыкнул и выложил десять тысяч долларов.
Теперь от Ладлоу требовались точность и аккуратность. Он медленно сдавал, скользя пальцами по точкам и распознавая каждую карту, перед тем как сдать следующую. Когда карты были сданы и обменены, у Ладлоу оказались пара десяток, дама червей, пятерка бубен и пятерка червей. По его расчетам, у Тайсона было два туза, у Николлса — разношерстная карта, а у Чэнса две пары — валеты и девятки.
— Играем? — тихо спросил Ладлоу.
Тайсон начал с тысячи долларов. Николлс уравнял. То же сделал и Чэнс.
— Я принимаю вашу тысячу, — сказал им Ладлоу, — и поднимаю ставки еще на десять тысяч. — Он вынул банкноты и кинул на стол.
Изо рта Николлса вместе с сигарным дымом вырвался сдавленный кашель. Лицо Тайсона стало приобретать желтоватый оттенок. Он взял свои карты и уставился на них, словно пытаясь прочитать будущее. Ладлоу встретился взглядом с сидящим напротив Чэнсом. Его лицо ничего не выражало.
— Ну? — ворчливо спросил Ладлоу.
— Игрок, который убегает, — сказал Тайсон, положив карты на стол, — сохраняет жизнь, чтобы выиграть в следующий раз. Прошу прощения, джентльмены.
На носу у Николлса выступили капли пота. Со сдавленным стоном он оттолкнул свои бесполезные карты.
— Вы думаете, что поймали меня? — Единственный глаз Чэнса был цвета темного топаза. — Нет, сэр. — Он начал отсчитывать банкноты, но на восьми тысячах трехстах долларах деньги кончились.
— Вам не хватает, сэр, — сказал Ладлоу. — Думаю, ваша игра на этом закончена. — Он начал сгребать деньги к себе.
Но Чэнс быстро вытянул руку и вцепился в запястье Ладлоу. Глаза игрока сверкали, горькая усмешка кривила рот.
— У меня есть вещь, — выдавил из себя Чэнс, — способная, как мне кажется, покрыть недостаток. — Он нагнулся к полу и выложил на стол предмет, при виде которого у Ладлоу отхлынула кровь от лица.
Это был «скипетр Эшеров», трость с головой льва.
— Прелесть, верно? — спросил Чэнс. — Она принадлежала раньше богатому человеку. Взгляните на отделку серебряной головы, на гладкое, как стекло, черное дерево. Это подарила мне жена богатого человека. Мы с ней, скажем так, были хорошо знакомы.
Ладлоу посмотрел Чэнсу в лицо и понял, что играет в карты с человеком, который убил его отца. Сердце бешено заколотилось, а кровь снова прилила к лицу.
— Что… заставляет вас верить, сэр, будто эта палка стоит семнадцать сотен долларов?
— То, что она волшебная, — сказал Чэнс, наклонившись к Ладлоу с заговорщицкой улыбкой. — Видите этот шрам, мистер Уайетт? Шесть лет назад, в Атланте, мне выстрелили прямо в лицо. В упор, из небольшого пистолета. Я потерял глаз, но выжил, потому что в руке у меня была трость. Два года назад в поезде меня пырнули в живот. Нож вошёл глубоко… но рана зажила за неделю. В Канзас-Сити женщина порезала мне шею разбитой бутылкой. Доктор сказал, что я должен был истечь кровью, но этого не произошло. У меня в руке была трость. Она волшебная и поэтому стоит тысячу семьсот долларов и даже гораздо больше.
Ладлоу взял трость и пристально рассмотрел голову льва. Его руки дрожали.
— Она приносит счастье, — сказал Чэнс. — Посмотрите на меня. Я ходячее доказательство.
— Ваши удачи… просто шли своим чередом, мистер Тайгрэ, — сказал Ладлоу сдавленным голосом.
Чэнс — Рэндольф Тайгрэ — казался таким ошеломленным, будто его лягнула в голову лошадь.
— Меня зовут Ладлоу Эшер. Вы убили моего отца Арама Эшера. Я думаю, полиции интересно было бы узнать…
Но тут Тайгрэ вскочил, выкрикнул ругательство и опрокинул стол на Ладлоу. Карты, деньги и фишки полетели в воздух. Николлс завизжал, как ошпаренная крыса, а Тайсон упал со стула. Когда Ладлоу, сжимая трость, повалился назад, Тайгрэ уже доставал из кобуры под сюртуком револьвер фирмы «Эшер» под названием «Защитник джентльмена».
— Нет! — закричал Брезрен, хватая его за руку.
Пистолет дернулся, и выстрел вдребезги разнес лампу. На пол и стены брызнул горящий керосин. Вторая пуля попала в голову Тайсону, когда тот, шатаясь, поднимался с пола. Затем Тайгрэ оттолкнул Брезрена и дважды выстрелил в опрокинутый стол. Одна из пуль зацепила рукав Ладлоу, а другая, как кнут, обожгла край левого уха.
— Убийство! — заорал Николлс. — На помощь!
Тайгрэ выскочил за дверь и помчался по узкому коридору. Ладлоу следовал за ним, жажда мести кипела в его крови. Выбежав из дверей на прогулочную палубу, Ладлоу обнаружил Тайгрэ, стоявшего в шести футах от него у фальшборта.
Со звериным рыком Тайгрэ поднял пистолет, чтобы выстрелить Ладлоу в лицо.
Но Ладлоу со своей тростью оказался проворнее. Он ударил противника по руке, прицел сбился, и пуля прошла над плечом. Затем Ладлоу яростно накинулся на Тайгрэ. Раздался треск фальшборта. Вцепившись друг в друга, они полетели за борт, в бурную реку.
Под водой Тайгрэ ударил Ладлоу пистолетом. Ослепленные илом, они крутились на месте, захваченные сильными потоками. Ладлоу ударился спиной обо что-то твердое. Голову заполнили рев и стук, и он понял, что их затянуло под «Голубую луну». Над ними было днище корабля, а в опасной близости от них — вращающееся колесо.
Ладлоу не жалел ударов крепкого кулака. Молодой человек вцепился в сюртук Тайгрэ, но тот пнул его в живот, и драгоценный воздух вышел изо рта. Тайгрэ вырвался на свободу;
он отчаянно пытался уплыть. Стремительный подводный поток подхватил Ладлоу, но в следующее мгновение он застрял в ветвях затонувшего дерева на десятифутовой глубине. Он пытался вырваться, из легких уходил последний воздух.
Тайгрэ был подхвачен потоком, который нес его к поверхности. Он ударился головой о дерево и жадно вздохнул. Но облегчение вмиг сменилось ужасом. Река бурлила вокруг него, подбрасывала кверху. И вот его голова застряла между двумя планками гребного колеса. Тайгрэ завопил от ужаса и чудовищной боли. Крик тотчас сменился сдавленным стоном, и горстка людей, в полном смятении наблюдавших эту сцену, увидела, как корчится тело Рэндольфа Тайгрэ. Гребное колесо, обернувшись жутким вращающимся эшафотом, подняло Тайгрэ наверх и низвергло в воду. Миг спустя он снова появился, уже бездыханный и покрытый илом.
И тут под воздействием колеса со дна поднялось облепленное водорослями дерево. На его верхних ветках висел Ладлоу Эшер, полузахлебнувшийся, но крепко сжимавший в руке отцовскую трость.
Рикс пристально смотрел на портрет погруженного в раздумья Ладлоу.
— Рэндольф Тайгрэ верил, что трость защищала его от смерти? — тихо спросил он.
— По крайней мере, такую историю поведал Николлс репортерам. Конечно, он мог сказать все, что угодно, лишь бы отвести подозрения от себя.
— Я помню… пару дней назад мама что-то говорила о папе. Что его сбросила лошадь, и он ударился головой. — Рикс повернулся к Эдвину. — Она сказала, что он встал, отряхнулся и пошел, как будто ничего не случилось. Насколько я знаю, папа никогда не получал серьезных травм.
Эдвин поднял брови.
— Вы хотите сказать, что трость как-то с этим связана?
— Я не знаю. Но если Тайгрэ, пока он владел тростью, не брали ни пуля, ни нож…
— Вы мыслите как писатель, — сказал Эдвин. — Это всего лишь трость, а не волшебная палочка. Я повторил историю так, как мне помнилось из газетной статьи. Думаю, не нужно говорить, что газеты в те дни безумно все преувеличивали.
Рикс пристально смотрел на Эдвина.
— А что, если она волшебная? — спросил он. — Магический амулет или что-нибудь в этом духе? Вот почему она защищала Тайгрэ до тех пор, пока Ладлоу не вернул ее обратно. И поэтому каждый Эшер держит трость так близко к себе.
Посмотри на эти портреты.
Эдвин кивнул.
— Я знаю. Но трость — это еще и символ власти. Естественно, что она присутствует на всех портретах, и понятно, что каждый Глава семейства Эшер всегда держал ее под рукой. — Гром прогремел совсем рядом, и Эдвин чуть вздрогнул. — Собирается гроза. Похоже, скоро будет ливень. — Он поднялся с кресла. — Я не хотел рассказывать вам эту историю из-за того, что знал о Шанн и «эшеровском концерте». Это могло пойти во вред репутации вашей семьи.
Рикс прошел под портретами, примечая, где на каждом из них расположена трость.
— Эдвин, эта вещь — нечто большее, чем просто символ власти, — твердо сказал он.
Рикс вспомнил ощущение могущества, которое его переполнило, когда он взял трость. Испытывали ли люди, изображенные на этих портретах, подобное? Рикс поглядел на портрет Арама, и его поразила новая мысль. Понимал ли Арам, что погибнет на дуэли, так как у него нет больше трости? И не использовал ли он это понимание против Тайгрэ, просто не зарядив свой пистолет?
— Что ж, мне нужно искать Логана. Если вы его увидите, передайте, пожалуйста, чтобы он обратился к Кэсс или ко мне. — Эдвин остановился в дверях. — И обязательно съешьте ланч, Рикс. Нет смысла истощать себя.
— Хорошо, — сказал Рикс, и Эдвин вышел из библиотеки.
Теперь у него была информация, нужная Уилеру Дунстану. Не исключено также, что Дунстан сможет пролить свет на записную книжку с рисунками и математическими формулами.
Взяв ее, Рикс вышел из библиотеки. Когда он пересекал курительную комнату, над Эшерлендом разнеслись яростные раскаты грома. Деликатный механизм изысканно украшенных дедовских часов, которые ввиду состояния Уолена больше не заводили, издал тихий музыкальный звон. Рикс взглянул на медный маятник и застыл на месте. Словно щелчок замка, у него в голове сработало понимание.
Он открыл записную книжку там, где были рисунки, и сравнил их с длинным, украшенным на конце полумесяцем штоком маятника.
Это были рисунки маятников с отвесами различной формы.
««Маятник», — подумал он. — Секретный проект Уолена. Эта книжечка, очевидно, выдала замыслы Уолена. Чья она? И что это означает?»
Пока он стоял, переводя взгляд с книги на часы деда и обратно, ему показалось, будто он — всего на секунду — почувствовал дрожь пола под ногами. Стены тихо застонали, и повисла тишина.
С быстро бьющимся сердцем Рикс ждал новой вибрации, но ничего не последовало.
У него было много вопросов к Уилеру Дунстану, и он поспешил в свою комнату за газетой с описанием смерти Синтии Эшер.
«На этот раз, — поклялся Рикс, — я добьюсь своего. Я увижу рукопись под названием «Время расскажет историю»».
Часть VII. Лоджия
Глава 38
Рэйвен и Нью сидели в редакции «Демократа». Это было суматошное место с несколькими столами, на которых стояли пишущие машинки, с рядами каталожных шкафов, с металлическими полками для словарей, справочников и газет.
Рэйвен сидела за своим столом, пила крепкий черный кофе и пыталась собраться с мыслями. На ее рабочем месте были разбросаны газетные вырезки, которые она приводила в порядок. Раздел «входящие документы» ее настольной картотеки включал статьи редакторов разных отделов, цветные негативы опавшей листвы и фотографии молодых женщин, которым предстояло на следующей неделе выйти замуж. Все это были вещи из мира, который теперь казался очень далеким.
Нью стоял в другом конце комнаты, сжимая посох Короля Горы, и пристально смотрел на фотографии четырех детей, которые Рэйвен прикрепила к стене. За окнами редакции утро принимало какую-то странную багровую окраску. Вдали продолжал греметь гром, но дождя и молний не было. Поднимался, кружа пыль на тротуарах, ветер.
Мальчик молчал с того самого момента, когда они пришли сюда из клиники. После демонстрации его способностей в зале ожидания Рэйвен старалась не смотреть ему в глаза. Она боялась того, что затаилось в Нью, — все равно что находиться рядом с могучим зверем кроткого нрава. Хотя Рэйвен не думала, что мальчик способен умышленно причинить кому-нибудь вред, она чувствовала его внутреннее напряжение.
Поди угадай, какой пожар может вспыхнуть, когда оно достигнет предела.
Он отошел от стенда и посмотрел на книги.
— Вы это все прочитали?
— Понемногу из каждой.
— Вы, должно быть, умная, если пишете статьи и рассказы.
— Для этого не обязательно быть семи пядей во лбу. Работа как работа.
Нью задумчиво кивнул. Он выбрал том на букву «В» и стал его листать.
— Я больше не хожу в школу, — сказал он. — Мама держит меня дома, чтобы я ей помогал. Учитель приходил узнать, почему я бросил учебу, но мама сказала, что у меня есть дела поважнее.
— Она не права. В школу ходить нужно. Мама может справиться и без тебя.
— Я теперь единственный мужчина в доме, — сказал он так, будто это все объясняло. — Мама говорит, я должен поскорее найти себе работу.
— Без хорошего образования будет трудно.
— Я тоже так думаю, — согласился Нью. — Просто… — Он взглянул на Рэйвен с болью. — Я не хочу всю жизнь провести на Бриатопе. Не знаю, к какой профессии меня тянет. Даже пока не представляю, на что я вообще способен. Чувствую себя… словно в клетке. Может, это потому что… я так сильно мечтаю о Лоджии. Кажется, пойти в Лоджию — это единственный способ убраться с горы. Эшерленд так прекрасен с высоты, а Бриатоп весь в камнях и колючках. Мы с Натаном… бывало, разговаривали о том, кем станем. — На его лице заиграла легкая улыбка. — Натан хотел стать летчиком. Мы стояли и смотрели, как над нами пролетали самолеты. В Эшвилле садились, наверное. Они выглядели так, будто находились за тысячу миль от нас.
— А кем бы хотел стать ты?
— Вы… обещаете, что не будете смеяться?
— Обещаю.
— Отец, бывало, читал мне рассказы из старых журналов о детективах, ковбоях и шпионах. Когда я был маленьким, хотел быть сыщиком, носить значок и все такое. После смерти папы я… сам стал придумывать рассказы. Никогда их не записывал, чтобы мама не говорила, будто я веду себя как ребёнок. Скажите, разве это плохо — записывать то, что у тебя в голове? Чтобы и другие видели картины, которые появляются в твоем воображении. Или это все глупости?
— Ты хочешь сказать, что мечтаешь стать писателем?
Мальчик пожал плечами, но Рэйвен заметила румянец на его щеках.
— Не знаю. Наверное, у меня для этого не хватает образования. Я хочу сказать… это ведь довольно трудная работа, правда?
— Писательское ремесло требует терпения и практики. Но это не значит, что ты к нему непригоден.
Нью поставил книгу обратно на полку и подошел к окну, которое выходило на улицу. Оттуда виднелись очертания горы Бриатоп, чей пик исчезал в низко висящих облаках. Рука мальчика крепко сжала посох.
— Я должен был помочь Натану, — тихо сказал он. — Сделать хоть что-то!
— В том, что случилось с Натаном, нет твоей вины. И вины твоей матери тоже. Она страшится внешнего мира, Нью.
Вот поэтому и не хочет, чтобы ты ходил в школу. Боится, что ты оставишь ее одну на горе. Не хочет, чтобы ты вырос и покинул Бриатоп.
— Я не желаю провести там всю жизнь. Я хочу…
Он замолчал, и Рэйвен увидела, как напряглась его спина. Мальчик отошел от окна на два шага и склонил голову набок, как будто прислушиваясь.
— Нью? — не дождавшись, спросила Рэйвен. — В чем дело?
Он не ответил. Глухой раскат грома заставил окно задрожать. Казалось, его звал по имени тихий искушающий голос, который принадлежал не мужчине и не женщине, а какой-то стихии. Так мог говорить ветер или сам гром. Нью вслушивался, ожидая и страшась этого голоса.
И тот прозвучал вновь — тихий, настойчивый, предназначенный лишь для него одного.
«Нью…»
Ответь, велел он себе. «Я здесь», — мысленно сказал он.
«Иди домой, иди домой, иди домой…»
Голос звучал теперь сильнее и настойчивее. Нью чувствовал, как он долбит его сознание, пытаясь проникнуть туда еще глубже.
— Лоджия зовет, — сказал он Рэйвен. — Я чувствую это даже здесь. — Он повернулся к девушке, а голос все продолжал взывать к нему. Лицо Нью было напряжено, темно-зеленые глаза полны решимости. — Я пойду, — сказал он. — Хочу узнать, что находится в доме и почему он так стремится заполучить меня.
— Гроза же собирается… И потом, у тебя все равно нет шансов попасть в Эшерленд. Ворота…
— Я не пойду через ворота, — сказал Нью. — В лесу есть тропинки, ведущие с Бриатопа в Эшерленд.
Но как защититься от того, что его ждёт в Лоджии? Есть посох, но непонятно, чем он способен помочь. Нет, нужно кое-что другое: тайное оружие, которое можно применить, когда это потребуется.
Мальчик огляделся и заметил держатель для клейкой ленты на ближайшем письменном столе. Нью отрезал немного ленты.
— Есть у вас что-нибудь прочнее этого? — спросил он.
Рэйвен открыла ящик стола и достала катушку скотча, которым запечатывала посылки. Мальчик взял ее, осмотрел и положил в карман.
— Подойдет. — Он глянул на Рэйвен. — Вы меня не подвезете домой? Оттуда я смогу спуститься в Эшерленд.
— Ты уверен, что это хорошая идея? Не лучше ли позвонить шерифу Кемпу и…
— И что? — с вызовом спросил он. — Шериф не способен мне помочь, как и никто другой. Что бы ни было там, в Лоджии, оно ждёт меня. И я должен узнать почему.
Рэйвен медленно распрямляла скрепку для бумаг. Взгляд мальчика пронизывал девушку насквозь; было понятно, что Нью никакие доводы не остановят. Она вынула из портмоне ключи, отперла нижний ящик стола и достала портативный «Кэнон» с тридцатипятимиллиметровым объективом и вспышкой.
— Хорошо, — сказала она. — Мне всегда было интересно, как Лоджия выглядит изнутри.
— Нет. — Его тон был очень резким. — Я не знаю, что там находится, и не возьму вас с собой.
У Рэйвен засосало под ложечкой. При других обстоятельствах она бы ухватилась за любую возможность проникнуть в мир Эшеров. Теперь неизвестное одновременно пугало ее и притягивало.
— Я знаю, что находится в Лоджии, — сказала она. — Ответы. На твои и мои вопросы. Если хочешь, чтобы я отвезла тебя на вершину Бриатопа, тебе придется потом взять меня с собой.
«Я могу добиться от нее подчинения, — подумал Нью. — Если захочу, не пущу ее в Лоджию».
— Я заслуживаю этих ответов, — твердо сказала она, оторвав мальчика от размышлений. — Если хочешь, купим в магазине большие фонарики — те, что не ломаются, даже если уронить. Им и дождь не страшен, — кивнула она на окно, после чего встала и повесила фотоаппарат себе на плечо. — Ну что, согласен?
Нью решил притвориться, что согласен. Но потом, как только окажется на горе, Рэйвен отправится обратно в Фокстон. Он не желал брать на себя ответственность за ее жизнь.
— Ну что? — повторила она.
Мальчик кивнул. Его рука скользнула в карман и дотронулась до ленты.
— Хорошо. Пошли.
Глава 39
Когда Рикс подъезжал на своем «тандерберде» к двери дома Дунстана, над горами вспыхнула кривая молния. Сильно пахло озоном, вдали над полями кружилась пыль.
Рикс поднялся на крыльцо и нажал звонок. В руке он держал записную книжку и газету с описанием смерти Синтии Эшер. Стоя под дверью, Рикс тревожно поглядывал на щебенчатую подъездную дорожку. По дороге сюда он обогнал коричневый фургон, который свернул, не доехав двадцати ярдов. Рикс вспомнил, что видел этот фургон несколько дней назад. Значит ли это, что дом Дунстана под наблюдением? Если так, то появление весьма приметного автомобиля семейства Эшер, конечно, не осталось незамеченным.
Тревожило его и другое обстоятельство. Выезжая из гаража, он заметил, что автомобиля Кэт нет на месте. Куда она поехала? Может, в Эшвилл за героином? «Феррари» Буна также отсутствовал, но Рикс подумал, что брат остался на ночь в городском клубе, решив переждать ненастье. Он снова позвонил, а затем повернулся к лесу. Любой шпион мог прекрасно видеть его оттуда.
— Кто там? — спросил Дунстан.
— Рикс Эшер.
Щелкнул замок, и дверь открылась. Дунстан, крепко сжимая в зубах трубку, отъехал назад, пропуская Рикса.
— Заприте, — сказал Дунстан, и Рикс запер дверь. — Извините, что так долго не открывал. Я с рассвета работаю. — Старик выглядел усталым, под глазами были тёмные круги. — Что у вас с собой? — спросил он.
— Для начала это. — Рикс передал ему хрупкие газетные страницы. — Описание смерти Синтии в Чикаго.
Дунстан покатился в гостиную, где было светлее, и Рикс последовал за ним.
В камине ярко алели угли.
— Хорошо, — сказал Уилер, закончив читать, — один ответ есть. Что насчет скипетра?
Рикс сел и рассказал историю, поведанную ему Эдвином. Дунстан внимательно слушал, над его головой вился голубой дым. Когда Рикс закончил, твердый взгляд Дунстана остался бесстрастным.
— Мне нужны документальные подтверждения, — сказал он.
— Эдвин говорит, что газетные вырезки находятся в библиотеке Лоджии.
— Меня это не слишком радует. Вам их не достать.
— Отчего же? Попрошу Эдвина, он может. — Рикс протянул Дунстану черную записную книжку. — Хочу, чтобы вы взглянули.
Старик раскрыл книжку, пролистал и нахмурил брови.
— Она из библиотеки Лоджии? Что означают все эти символы?
— Я надеялся, что вы сможете объяснить.
— Извините. Что это за рисунки? — Дунстан постучал по странице с чертежами.
— По-моему, часовые маятники. Но зачем они в этой книжке и что означают, не имею ни малейшего понятия.
— Ладлоу всегда интересовался часами, — задумчиво сказал Дунстан. — Все время держал их вокруг себя. Возможно, это его вещь, но я не вижу смысла в формулах и нотах. — Он положил книжку на колени и посмотрел на Рикса. — Вы, наверно, знаете, что Ладлоу был изобретателем. В Лоджии у него была мастерская, и, по слухам, он подолгу там возился. Возможно, это один из его проектов.
— Вы имеете в виду оружие?
— Кто знает? Посетители Эшерленда иногда видели, как по громоотводам на крыше прыгали искры. Ладлоу запирался в мастерской на целые дни. Сведений о том, чем он там занимался, нет, но, вероятнее всего, это имело отношение к бизнесу.
Рикс взял у Дунстана записную книжку и снова изучил рисунки.
— Если это оружие, — сказал Дунстан, — то при чем тут музыка?
— Не знаю, — ответил Рикс.
Но он уже сформировал свою теорию. Шанн была музыкальным гением. «Эшеровский концерт» так влиял на людей, что заставлял их, словно крыс, услышавших волшебную дудку, кончать с собой. Когда Ладлоу уехал в Новый Орлеан повидаться с сестрой, не пытался ли он использовать музыкальные способности Шанн в проекте «Маятник»? Не потому ли он хотел, чтобы она покинула монастырь и вернулась в Эшерленд? Ответить на эти вопросы можно было, только узнав, что такое «Маятник».
— Вчера, — сказал Рикс, — вы упомянули, что есть еще одно обстоятельство, касающееся нашей семьи. Вы сказали, что это важный вопрос. Я бы хотел услышать его.
Дунстан подкатил свое кресло к очагу и поковырял кочергой обугленные остатки дров. Затем он положил ее на место рядом с прочими каминными принадлежностями и помедлил в задумчивости перед тем, как ответить. Он развернул кресло, чтобы посмотреть Риксу в лицо.
— Я видел Уолена до смерти вашего деда. Он был красив и полон энергии. Выглядел так, будто мог поднять весь мир одной рукой. — Уилер чиркнул спичкой и зажёг потухшую трубку. — Спустя месяц после смерти Эрика у лимузина Уолена спустила шина через дом от редакции «Демократа». Пока Эдвин Бодейн ходил к автомату звонить, я подошел к окну посмотреть. Я лишь мельком увидел Уолена перед тем, как он задернул занавеску. — Он бросил на Рикса долгий тяжелый взгляд. — Это был другой человек.
Рикс нахмурился.
— Что вы имеете в виду? Это был не Уолен?
— О, конечно, это был Уолен. Но старый, сломленный Уолен. Я никогда не забуду его глаза. Он выглядел так, будто нанес визит самому дьяволу. В его руке была эта трость.
Я это тоже запомнил. Но я никогда не видел, чтобы человек так менялся за столь короткий отрезок времени.
— Я полагаю, на него повлияла смерть Эрика.
— С чего бы вдруг? Насколько я понимаю, Уолен не был любящим сыном. Теперь послушайте вот что: в ночь смерти Ладлоу у Эрика был нервный срыв. Это произошло во время одного из фантастических приемов Эрика. Ладлоу вызвал его в Тихую комнату. Пару часов спустя некоторые из гостей услышали сильный шум в кабинете. Они туда зашли и обнаружили Эрика в припадке бешенства. Он крушил мебель и швырял в стену все подряд. Потребовалось четверо или пятеро мужчин, чтобы держать его, пока звали доктора. Затем Эрик заперся на месяц. — Дунстан вопросительно поднял брови. — Почему? — спросил он. — Эрик ненавидел Ладлоу. Почему смерть Ладлоу свела его с ума?
— Это трудно объяснить, — ответил Рикс. — Скорее он должен был плясать от радости.
— Правильно. Эрик делал все, что мог, чтобы ускорить смерть отца. И Уолен был не лучшим сыном. Он бы и пальцем не шевельнул, чтобы помочь Эрику. Тогда почему они оба реагировали подобным образом?
— Я не знаю.
— Я тоже. И никто не знает. Но я скажу вам, что думаю. — Дунстан наклонился вперёд, его ярко-голубые глаза оживленно горели. — В последнюю минуту что-то передается от отца к сыну. Какая-то тайна, о которой ни Эрик, ни Уолен и помыслить не могли. Мне представляется, Ладлоу перед самой смертью сказал Эрику что-то в Тихой комнате, что едва не свело Эрика с ума.
— А Эрик незадолго до смерти передал это Уолену?
— Да. Поэтому сразу после смерти отца здоровье Уолена пошатнулось. Эрик и Уолен по прошествии времени оправились. Может, шок прошел или они держались, потому что у них не было выбора. Мой вопрос состоит в следующем: что передается от отца к сыну накануне смерти главы семьи?
— Трость, — ответил Рикс.
Ответ казался очевидным.
— Нет, тут что-то большее. Трость — это неудивительно. Я думаю, это нечто такое, что скрывают до последней минуты, какое-то обязательство, которое нужно передавать из поколения в поколение. Я спрашивал об этом Эдвина, но он, конечно, не сказал. Он просто приносит документы, оставляет их, а затем забирает. Ответ в библиотеке Лоджии. Нужно его добыть.
— После того, что случилось со мной в детстве, я просто не способен туда войти.
— Но вы могли бы войти туда с Эдвином. Он провёл бы вас в библиотеку.
Рикс пожал плечами. Сама мысль войти в Лоджию, пусть даже с Эдвином, заставляла его желудок сжиматься от страха.
— Не знаю, не знаю. Но допустим… И что мне искать?
— Деловые записи. Списки имущества. Что-нибудь о Хадсоне Эшере. Может быть, какую-то информацию о его предках в Уэльсе. О женитьбе Арама в Сан-Франциско на матери Шанн. Он встретил ее, когда поехал, вопреки строгим запретам Хадсона, искать свою тетю Маделин. Может быть, документы, касающиеся имения в Пенсильвании и смерти Родерика. Там, внизу, должен находиться музей Эшеров, и если ответ в письменной форме существует, то он, скорее всего, в этом музее.
Рикс провёл рукой по заплесневелому переплету записной книжки. Снаружи гром раскатывался все ближе. Если Рикс и найдет в себе смелость снова войти в Лоджию, то это будет сделано по чертовски важной причине.
— Теперь я хочу увидеть вашу рукопись, — сказал он.
— Рано. Покажу, когда вы принесете то, что я прошу.
Рикс посмотрел на упрямого собеседника и внезапно понял, что Уилер Дунстан просто играет с ним, используя его в качестве мальчика на побегушках, и не имеет никакого намерения показывать свою книгу. Внутри у него все свело от гнева.
— Сейчас же, — потребовал Рикс. — Я уже достаточно рисковал для вас. Я могу рыться в библиотеке год и не найти того, что вы ищете! Если отец узнает, он…
— Лишит вас наследства? — лукаво спросил Дунстан. — Я думал, у вас нет интереса к семейному делу.
От сарказма в голосе Дунстана Рикс внутренне вздрогнул. Теперь он проклинал себя за то, что вообще связался с этим человеком. Даже если в глубине души он надеялся, что сможет получить значительную долю наследства Эшеров, с этим покончено, если за домом ведется наблюдение. Он должен спасти из обломков хоть что-то!
— Теперь послушайте меня, — холодно объявил он. — Я доказал вам, что могу помочь написать эту книгу. Думаю, я заслуживаю того, чтобы прочитать вашу рукопись.
— Нет. До тех пор пока книга не будет закончена, я никому не позволю до нее дотронуться.
— Черт возьми! Вы не знаете, чем я рискую, бывая здесь! — Вне себя от злости, Рикс поднялся со стула. — Я вам не слуга! Если вы хотите, чтобы я пошел в Лоджию и сделал за вас грязную работу, то я хочу увидеть то, что уже написано!
Дунстан открыл рот, чтобы возразить, и тут его лицо словно окаменело, а глаза остекленели. Он, казалось, смотрел прямо сквозь Рикса. Его рука медленно поднялась и вынула трубку изо рта. Странным, до жути ровным голосом Дунстан сказал:
— Я никому не покажу мою книгу.
— Если откажетесь от моей помощи, эта книга никогда не будет опубликована! — процедил Рикс. — Кто станет приносить вам документы после того, как уедет Эдвин?
Лицо Дунстана оставалось похожим на маску.
— Я никому не покажу мою книгу, — повторил он.
Рикс был готов ударить Дунстана, но тот пребывал в каком-то трансе.
«Что, черт возьми, с ним происходит? — думал Рикс. — Рэйвен тоже никогда не видела рукописи. Почему? Что Дунстан пытается скрыть?»
Он взглянул на карман рубашки Дунстана, где тот держал ключи от кабинета с брелоком в виде маленькой пишущей машинки. Подошел к старику, который словно не замечал его присутствия, быстро шагнул за его кресло и сунул руку в карман. Пальцы сжали брелок, но, когда Рикс вытаскивал руку, Дунстан вцепился в нее с такой силой, что чуть не сломал ему пальцы. Кулак Рикса разжался, связка ключей ударилась о ручку кресла и упала на пол. Но прежде чем Дунстан успел развернуть свое кресло, Рикс снова завладел ключами.
— Отлично, черт возьми! — со злостью сказал Рикс. — Теперь я сам все увижу! — Он пошел широким шагом по коридору к двери в подвал.
Рядом с домом ударил гром. Рикс услышал клацанье металла о металл и резко обернулся.
Дунстан ехал к нему, сжимая в руке кочергу, но выражение лица оставалось бесстрастным и отстраненным. Он двигался как автомат.
— Эй! — удивленно сказал Рикс. — Вы что, черт возьми, воображаете?..
Кочерга пошла вниз по зловещей дуге. Рикс среагировал слишком медленно и получил сильный удар в плечо. Руку пронзила боль, и он, шатаясь, отступил.
Дунстан снова размахнулся. Рикс отклонился в сторону, и кочерга пронеслась рядом с его головой.
— Прекратите! — крикнул Рикс.
Старик сошел с ума! Прежде чем Дунстан снова успел поднять кочергу, Рикс схватился за подлокотники кресла, чтобы сбросить его на пол. Но свободная рука Дунстана сомкнулась на его запястье, как стальной наручник.
Он уставился в лицо Рикса мертвым взглядом.
— Я никому не покажу мою книгу, — повторил он хриплым сдавленным голосом и поднял кочергу для нового удара.
Рикс схватил ее и всей тяжестью налёг на бок кресла. Оно перевернулось, и Дунстан вывалился на пол. Поднявшись на мощных руках, он пополз за Риксом.
Ошеломленный, Рикс отступал. Дунстан тащился вперёд, его блестящее от пота лицо было по-прежнему окаменевшим.
Рикс отступал по коридору. Дверь в подвал была всего в нескольких футах. Он прошел через нее и двинулся вниз, под уклон. Дунстан испустил гортанный крик.
Рикс понял, что в захламленном кабинете Дунстана рукопись может быть спрятана где угодно. Единственный способ ее найти — все здесь перерыть.
Компьютер был включен. На зелёном экране светилось написанное Дунстаном до прихода Рикса.
Рикс подошел к столу, сбросил кипу бумаг, чтобы лучше видеть.
То, что он прочитал, вызвало у него полусмех-полустон.
«Время расскажет историю. Войны и оружие будут всегда. Время расскажет историю. Имя Эшеров сдерживает войну. Время расскажет историю».
Эти несколько фраз все повторялись и повторялись в различных комбинациях. С дрожью в руках Рикс нажал на курсор, текст пополз вверх, и Рикс прочел историю семьи Эшер, которую шесть лет писал Дунстан.
«Имя Эшеров сдерживает войну. Время расскажет историю. Войны и оружие будут всегда. Время расскажет историю».
Это продолжалось из страницы в страницу.
— О боже! — прошептал Рикс.
Книги не было. Ее не было никогда. Уилер Дунстан безумен. Неужели в течение шести лет он приходил сюда день за днём и думал, что пишет полноценную книгу?
«Всегда будут войны, и обязательно кто-то будет производить оружие. Время расскажет историю…»
Рикс выбежал из подвала и помчался вверх по пандусу. Сердце так громко стучало, что он едва мог соображать. В гостиной по-прежнему лежало на боку кресло, но Дунстан уполз.
Кочерга валялась на полу рядом с записной книжкой, которую уронил Рикс. Он поднял ее. На улице прогремел гром, по крыше застучал дождь. За несколько секунд он стал таким сильным, что Рикс не смог разглядеть из большого окна свою машину.
Когда Рикс подошел к входной двери, он увидел Дунстана, который лежал лицом вниз, подвернув под себя руки. Чтобы выбраться из дома, нужно было пройти мимо него. Дунстан внезапно задрожал и медленно повернул голову к Риксу.
Глаза старика закатились, были видны лишь налитые кровью белки. На бледных щеках и лбу блестел пот. Хватая ртом воздух, он выдавил едва понятные слова:
— Я никому… не покажу… мою книгу.
Он высвободил правую руку, в ней был пистолет — изделие Эшеров, «коммандо» калибра 0,357.
Когда Дунстан выстрелил, Рикс отпрыгнул в сторону. Из большой дыры в деревянной стене брызнули щепки.
Рикс скрючился на полу под жалким прикрытием кресла, за спиной у него был камин. В пистолете оставалось еще пять патронов. Сквозь шум дождя было слышно, как Дунстан ползет по полу. Рикс собрался с силами, чтобы пробежать в коридор, но на пути было упавшее кресло-каталка. Если он споткнется, Дунстан всадит ему пулю прямо в спину. Рикс озирался в поисках любого предмета, пригодного для самозащиты.
К очагу был прислонен совок. Рикс взглянул на красные угли, потом взял совок и зачерпнул золу и кусочки дымящейся древесины.
Рикс ждал, прислушиваясь. У него был лишь один шанс, и если не просчитать его точно, Дунстану удастся смертельный выстрел.
Он обливался холодным потом, но выжидал, пытаясь определить, как и где лежит Дунстан. Вот старик оттолкнул стол, и на пол упала лампа.
«Подожди», — сказал себе Рикс.
За окном полыхнула молния, и почти сразу же ударил гром, да так, что затрясся дом.
Все стихло.
И Рикс подумал: «Сейчас!»
Он резко толкнул плечом кресло. Дунстан выстрелил в другом конце комнаты. Пуля прошла в считаных дюймах от головы Рикса, осыпав его дымящимися клочьями обивки. Не успел Дунстан снова прицелиться, как Рикс встал и швырнул угли.
Когда они рассыпались по лицу и рубашке Дунстана, тот сделал третий выстрел — наудачу. Пуля, просвистев у макушки Рикса, разбила окно в эркере. В комнату ворвались дождь и ветер. Дунстан корчился на полу, а угли шипели на его щеках и прожигали рубашку.
Рикс схватил его за запястье и попытался выбить пистолет. Дунстан поднял другую руку и уцепился за джемпер Рикса. Тот изо всех сил бил кулаком по локтю старика — раз, второй, третий. Пальцы Дунстана разжались. Рикс схватил пистолет и отшвырнул подальше.
— Отлично, — хрипло сказал он. — Все кончено.
Дунстан уставился на него пустым взглядом. На лбу и щеках горели красные полосы. Затем лицо сморщилось, и старик зарыдал как ребёнок. Рикс не мог смотреть на него. Он вынул три оставшихся патрона и положил к себе в карман.
Затем убрал пистолет на каминную полку, куда инвалиду не дотянуться.
В глубине дома Рикс нашёл телефон и, набрав номер оператора, попросил офис шерифа. В трубке трещала и шипела грозовая статика. Услышав голос, Рикс сказал, что в доме Дунстана рядом с Тейлорвиллем произошел несчастный случай, а когда женщина спросила его имя, он повесил трубку.
Больше Рикс ничего не мог сделать. Была мысль позвонить Рэйвен, но что он ей скажет? «Извините, тут такое дело: ваш отец спятил и попытался меня убить, а никакой книги вовсе и не было…»?
Когда он вернулся в гостиную, нервы были натянуты как струна. Дунстан лежал на боку и громко дышал. Его взгляд был неподвижен и пуст.
Рикс стоял над ним, а ветер и дождь хлестали сквозь разбитое стекло. Внутри у него закипал гнев. Он сотрудничал с Дунстаном впустую, рисковал наследством из-за несуществующей истории Эшеров.
Дунстан издал тихий мучительный стон. Он откинул руку в сторону, крепко сжимая кулак.
«Ты сделал из меня дурака, — кипел негодованием Рикс. — Из-за тебя я чуть не лишился всего!»
Коричневый фургон. Если кто-то, посланный Уоленом, наблюдает за домом Дунстана, то…
Рикс так сжал кулаки, что ногти впились в ладони. Из глубины его сознания, от того темного незнакомца, чьё существование он отказывался признать, пришло желание убить.
Он посмотрел на пистолет, лежащий на каминной полке. Это можно сделать одним выстрелом. Приставить ствол к черепу Дунстана, кровь и мозг брызнут на стену вместе с каплями дождя. Один выстрел.
«Сделай это сейчас».
Рикс посмотрел на свою руку и вынул из кармана три патрона.
«Сделай это сейчас».
Сверкнула молния, ударив в землю неподалеку, и комната наполнилась громом.
Рикс уже держал в руке «коммандо». Уже заряжал.
«Сделай это сейчас…»
Он с лязгом передернул затвор. По лицу струились пот и дождевая вода. Пистолет удобно лег в руку. Он чувствовал что-то похожее на власть, на абсолютную и непоколебимую власть.
Он повернулся к Уилеру Дунстану, подошел к нему и прицелился в голову. Один выстрел. «Сделай его сейчас».
Рука дрожала. Рикса охватил холодный гнев, однако сам себе он казался хладнокровным, словно наблюдал за происходящим со стороны. Темный незнакомец настойчиво нашептывал: жми на курок. На полу теперь лежал не отец Рэйвен, а злейший враг Уолена Эшера. Из-за него Рикс возлагал такие надежды на несуществующую книгу. Всем рисковал, чтобы помочь Дунстану, и теперь не получит ни гроша из наследства Эшера. Палец на курке напрягся.
Дунстан застонал, его кулак начал разжиматься.
В ладони была серебряная пуговица с джемпера Рикса, и тот понял, что Дунстан оторвал ее в борьбе за пистолет.
«Серебряная пуговица… — Рикс пытался соображать под шепот, призывающий убить отца Рэйвен. — Серебряная пуговица. Где я видел…»
В голове бешено застучало, и голос внутри завизжал: «СДЕЛАЙ ЭТО СЕЙЧАС!»
Палец Рикса судорожно надавил на спуск, и в этот момент он услышал свой отчаянный крик.
Пуля проделала в деревянном полу в шести футах от головы Дунстана полукруглое отверстие.
Рикс повернулся и с криком гнева и отвращения вышвырнул пистолет в разбитое окно.
Он поднял серебряную пуговицу, выбежал из дома и помчался сквозь пелену дождя к машине. Коричневый фургон, стоявший в конце подъездной аллеи, уже уехал. Рикс вжал акселератор в пол, и автомобиль опасно занесло. Руки крепко сжимали руль, а на глазах выступили слёзы горечи и стыда. Ведь миг назад он был так близко к убийству.
В первый раз на своем веку он едва не совершил поступок, из-за которого отец мог бы им гордиться.
Глава 40
Путь в Эшвилл и обратно словно проходил через ад. На дороге стояла серая стена дождя, а Кэт, сидя за рулем «мазерати», могла думать лишь о горящей свече, полной дозе героина и шприце.
От дворников проку было мало. Ее трясло, по коже шел зуд: организм срочно требовал укола. Нарастала паника. Даже кисти рук, затянутые в тонкие кожаные перчатки, горели, словно в огне. Вспышка молнии ошеломила ее, и в первый раз за долгое время она испугалась возможной ломки.
К днищу сиденья клейкой лентой был прикреплен пакет с четвертью унции героина, купленный часом раньше в Эшвилле у банкира, которого Кэт знала как мистера Кэнди Гардена. Их познакомила Маргарет несколько лет назад на приеме. Позже она призналась: сделала это в надежде, что Кэт найдет его привлекательным. Как ни крути, он один из самых завидных женихов в Северной Каролине.
«Мазерати» миновал ворота Эшерленда и медленно покатил мимо Гейтхауза к гаражу. Она нажала кнопку под приборной панелью, заставив ворота гаража подняться, и въехала в холодную темноту.
Свет в гараже не зажегся, и Кэт предположила, что из-за грозы могли перегореть предохранители. Она заглушила мотор, опустила ключи в сумочку и достала из тайника драгоценный пакет. Предчувствие тихих спокойных сновидений убаюкивало ее. В них она всегда была маленькой девочкой, у которой в жизни ни забот ни хлопот — ходи себе хвостом за старшим братом, катайся верхом по тропинкам Эшерленда или следи за облаками, как они возникают и тают над горами.
В ее снах всегда было лето, и она носила яркие девичьи платья. Иногда появлялся отец, он улыбался и говорил, как она мила.
Кэт вышла из машины. Неожиданно заработал механизм, приглушенно зазвенели цепи, заставив ее обернуться.
Ошеломленная, она стояла и смотрела, как ворота опускаются на бетонный пол. В гараже было несколько пультов, каждый поднимал и опускал ворота в своем отсеке, но, чтобы пройти к любому из них, нужно было обогнуть лимузин. Тусклый серый свет сузился в полоску, а затем, когда ворота коснулись бетона, исчез совсем.
Кэт стояла в полной темноте. Дождь с настойчивостью маньяка стучал по крыше гаража, и женщине казалось, будто ее затягивает в мрачную пучину. Страх темноты лишил ее способности соображать. Даже в Тихой комнате всегда оставалась полоска света, Кэт позаботилась об этом. Она предпочитала боль света ужасу тьмы.
— Электричество! — сказала она вслух, чтобы подавить нараставшую панику. — Почему не горят лампы?!
«Фары», — подумала она.
Кэт пошарила в сумочке, и пальцы сжали брелок — пушистую заячью лапку. Она села в «мазерати» и вставила ключ в зажигание. Когда загорелись передние фары, осветив стены с рядами банок с маслом и тормозной жидкостью, с развешанными ремнями безопасности и прочими автомобильными принадлежностями, Кэт едва не зарыдала от облегчения.
Она дотянулась до пульта, чтобы открыть двери гаража.
Но тут холодная мускулистая рука легла сзади на шею Кэт и вытащила Кэт из машины. Другая рука плотно зажала ей рот, заглушив крик.
Кэт вырывалась изо всех сил. Она чувствовала запах мужского тела. Щетина небритой щеки скребла по ее уху.
— Не сопротивляйся, — прошептал схвативший ее. — Бороться нет смысла.
Кэт продолжала вырываться, но она слабела.
«Не сопротивляйся, — повторил голос в мозгу, истощая силу воли. — Сопротивляться нет смысла».
Эта команда эхом раскатывалась в голове, все громче и громче, как будто тот, кто ее выкрикивал, постоянно приближался. Ею завладела безнадежность, и, когда ее сопротивление прекратилось, она, словно в кошмаре, от которого не могла пробудиться, услышала довольный мужской смешок.
— Я тебя отпущу, — сказал мужчина. — Ты не закричишь, потому что лишилась голоса. Я тебя отпущу, и ты будешь стоять где стоишь.
«Не закричу, — подумала она. — Нет смысла бороться.
Буду стоять где стою».
Ее отпустили.
Хотелось завопить во все горло. Голосовые связки задрожали, мышцы шеи напряглись, чтобы выдавить крик. «Не кричать. У тебя нет больше голоса. Нет смысла бороться».
Ее руки и ноги заледенели. Она попыталась пошевелиться и обнаружила, что не может даже разъединить локти.
«Стой где стоишь». Чем отчаянней она пыталась вырваться и позвать на помощь, тем труднее становилось это сделать. «Сопротивляться нет смысла. Не кричать».
Мужчина подошел к ней, и при свете фар Кэт узнала Логана Бодейна.
Несколько раз она видела, как он шлялся вокруг Гейтхауза. Теперь его лицо было другим. Глаза опасно блестели, кожа была бледной, с сероватым оттенком. Рот кривился в недоброй ухмылке. Серая форменная куртка обслуги усадьбы была пыльной, но сухой. Копна спутанных медно-рыжих волос также не намокла. Та часть сознания Кэт, которая еще могла формировать связные мысли, отметила, что Логан оказался в гараже до того, как начался ливень. Дожидался ее, ждал этого момента?
Взгляд Логана медленно блуждал по телу Кэт. Затем он посмотрел прямо ей в лицо, и в его глазах, казалось, загорелся злобный голубой огонёк.
«Улыбнись…»
Безмолвная мысленная команда вонзилась в сознание Кэт, словно кончик сосульки. Она проникала глубже, вызывая боль.
Кэт почувствовала, как дергаются ее лицевые мышцы. Уголки рта медленно и нелепо поднимались вверх, а по щекам катились слёзы ужаса.
— Вот и прекрасно, — вслух сказал Логан.
Одним быстрым яростным движением он разорвал спереди ее блузку. Кэт судорожно вздохнула. Улыбка застыла на ее лице; женщина по-прежнему не могла шевельнуться.
В ее сознании продолжало звучать: «Улыбайся, сопротивляться нет смысла, не кричи, стой где стоишь».
Логан отступил на шаг, чтобы полюбоваться ее телом.
— За тобой придут, — прошептал он, а его взгляд метался от ее лица к телу. — Да, придут сейчас. Я имею в виду палача. Он скоро будет. Я его видел. — Логан зловеще улыбнулся. — Но мы не потратим время зря, пока его нет. — Он шагнул к Кэт.
Она яростно задрожала, но не смогла освободиться от хватки Логана, от той власти, которую он над ней обрел. Когда он грубо сжал ее грудь и впился губами в шею, Кэт не смогла даже закрыть глаза. Внутри у нее все кричало, но с уст не сорвалось ни звука. От боли она заскрипела зубами.
Логан схватил ее за волосы, заставил запрокинуть голову.
— Думала, ты лучше меня? — Его глаза превратились в щели. — Что ж, я покажу, как ты ошибалась. — Он целовал Кэт в рот, затолкав туда свой язык, а его руки тем временем скользили по ее животу.
«Зубы», — подумала Кэт.
Челюсти еще подчинялись рассудку.
Логан издал дикий гортанный звук и вцепился в ее груди. Его язык все глубже проникал к ней в рот.
И Кэт схватила его зубами.
Прежде чем Логан успел отдернуть голову, Кэт укусила его со всей яростью, со всей силой, какую только смогла собрать.
Когда Логан закричал, мысленные оковы, державшие Кэт, разлетелись, как опавшие листья при сильном ветре. Она чувствовала, как по телу с покалыванием бегут мурашки, и продолжала все сильнее сдавливать зубами язык Логана, а он орал и пытался ее оттолкнуть.
Но вот Логан шатаясь отошел назад и упал на колени. Изо рта у него текла кровь. Он пытался подняться, и вместе с не внятным криком изверглось еще больше крови.
Кэт выплюнула язык Логана. Она бросилась бежать, но Логан схватил ее за ногу и едва не повалил. Она замахала руками, пытаясь вернуть равновесие, и тут увидела монтировку, висевшую на стене. Кэт схватила ее и повернулась к Логану, который с трудом поднимался с пола. В ее сознании взорвалось его безумное «нет!», но руки были уже свободны, и монтировка обрушилась на череп насильника.
Он упал на четвереньки, голова болталась, как у куклы.
Кэт встала над ним и нанесла новый удар. Он пришелся по правому плечу. Раздался такой звук, словно треснуло метловище. Логан повалился набок, его глаза бешено сверкали на залитом кровью лице.
Позади Кэт внезапно ожили на полках банки и инструменты. Они полетели во все стороны, банка с антифризом ударила в спину, какой-то кабель вцепился в волосы, а рядом со щекой пролетел гаечный ключ. Ветровое стекло «мазерати» разбилось на мелкие осколки. Хаотичные потоки энергии Логана крушили все подряд, выбивая стёкла и сшибая с полок вещи. Волна этой энергии швырнула Кэт на капот, от удара она едва не лишилась сознания. Кэт залезла в машину, нашла кнопку управления гаражными воротами и принялась отчаянно давить на нее. Ворота пошли вверх, впуская дождь и тусклый серый свет.
Она выбежала прямо в грозу. Ветер и ливень едва не сбили ее с ног, но она продолжала мчаться через сад к Гейтхаузу. Поскользнувшись на замшелом камне, Кэт упала и разбила колено. Деревья вокруг нее неистово раскачивались, а мёртвые листья проносились мимо, кружась в миниатюрных смерчах. Она оглянулась назад — и снова нахлынул ужас.
К ней приближался огромный, тёмный и неразличимый призрак. Он перепрыгнул через изгородь и смял цветы.
— На помощь! — закричала Кэт, но ее голос заглушила гроза.
Последовавшая вспышка молнии на миг осветила Гейтхауз, и Кэт как будто заметила человека, который стоял у окна и спокойно смотрел в сад.
Она с трудом поднялась на ноги и снова побежала. Сделав несколько шагов, почувствовала, что волосы на голове встают дыбом. И с ужасной ясностью она поняла, что не доберется до Гейтхауза.
Когда Кэт резко повернулась кругом, монстр прыгнул, пробив, как таран, стену дождя. Женщина закричала, но челюсти черной пантеры сомкнулись на ее шее. Она почувствовала горячую боль в горле, стало нечем дышать. Затем головой вперёд Кэт полетела в темноту.
Через несколько секунд она была мертва.
Пантера быстро затащила Кэт в кусты. Неподалеку мокрые от дождя мраморные фавны играли на безмолвных свирелях.
Через несколько минут дождь смыл с садовых камней все следы Кэтрин Эшер.
Глава 41
— Дождь усиливается, — сказала Рэйвен, когда в хибаре на Бриатопе Нью вышел из своей комнаты. Он надел джинсы и залатанную вельветовую куртку поверх фланелевой рубашки. — Дороги затопит.
— Возможно, — рассеянно сказал мальчик.
Нью взглянул на мать, которая молча сидела на стуле, держа на коленях фотографию Бобби. Сочащаяся из дюжины дыр в потолке дождевая вода со стуком падала в кувшины, чашки и тазы. Рэйвен и Нью приехали в хибару, когда начиналась гроза и гром сотрясал тонкие стены.
— Ты не пойдешь вниз. — Майра не смотрела на сына. Она то и дело проводила пальцами по фотографии Бобби. — Ты всего лишь мальчик. Ты не можешь принимать самостоятельные решения.
— Я единственный мужчина в доме. — Нью подвернул рукава куртки. — Пришло время вести себя по-мужски.
— Как? Отправиться на верную гибель? Или еще хуже? — Она скосила заплаканные глаза на Рэйвен, которая стояла в другом конце комнаты и глядела в окно на бушующую грозу. Ее черные намокшие волосы лежали тугими волнистыми прядями. — Мисс Дунстан, — сказала Майра жалобно, — не дайте моему мальчику пойти туда одному. Умоляю вас!
— Мы пойдем вместе, — сказала Рэйвен, — как только закончится гроза.
— Нет, — твердо сказал Нью, застегивая куртку. — Я пойду один, мисс Дунстан. А вы останетесь здесь. И я не буду ждать, когда кончится гроза.
— На это я скажу то же, что сказала в редакции. Я иду с тобой. Видит бог, по-другому просто нельзя.
— Лоджия требует меня, а не вас. Я не могу обещать, что защищу вас, — это была бы ложь.
— Я сама за себя постоять способна, — уверенно пообещала Рэйвен. — Всю жизнь только этим и занимаюсь.
Нью пристально смотрел на нее. Он уже понял, что эта женщина упряма и ее нелегко переубедить. Его мать как вода, а Рэйвен Дунстан подобна скале.
Прогремел гром, и в рамах задрожали стёкла.
«Нью…»
Призывы все сильнее и настойчивее тянули его в Эшерленд, в Лоджию.
«Иди домой…»
Голос стал тише и сошел на нет, превратился в бархатный шепот дождя.
— Не ходи. — Голос Майры сорвался. — О боже! Не ходи, не ходи, не ходи…
— Я должен узнать, что случилось с Натаном, — сказал Нью. — И я не буду сидеть на горе и ждать до нового урожая, когда Страшила приходит за добычей. Нет, мама. Я хочу встретиться лицом к лицу с тем, кто живет в Лоджии.
Рэйвен прикоснулась к плечу Нью, и тот хотел было подчинить ее, приказать, чтобы осталась в хибаре до окончания грозы. Но увидел в ее глазах яростную силу и страстное желание узнать, что скрывается в недрах Лоджии.
Он вспомнил стенд с фотографиями детей: может, Рэйвен и правда заслужила ответ. Но мальчик боялся за нее. Как уберечь Рэйвен от того, кто с такой силой зовет его из Эшерленда? Он едва не отдал приказ… но затем сказал:
— Я готов идти. А вы?
— И я готова.
— Боже правый! — всхлипнула Майра.
Нью снова взял посох, оставленный рядом с дверью.
— Мама… — сказал он.
Майра подняла взгляд, по ее лицу катились слёзы.
— Я вернусь, — пообещал сын. — Я должен сделать это. Понимаешь?
— Твой папа бы не…
— Я — не он. Я — это только я, и никто другой. Я люблю тебя, мама, но я должен пойти в этот дом.
Она долго смотрела на него, а затем прошептала:
— Тогда Бог в помощь вам обоим. — Когда Нью и Рэйвен собрались уходить, она добавила: — Я люблю тебя. — И эти слова придали мальчику решимости, какой он не знал прежде.
Шел проливной дождь. Нью вёл пикап прочь от хибары. Работал лишь один дворник, но этого было достаточно, чтобы поддерживать сносную видимость. Между водителем и пассажиром лежали два пластмассовых фонаря, которые Рэйвен купила накануне в магазине. На шее у Рэйвен висел фотоаппарат.
— Клейкая лента, — сказала Рэйвен. — Зачем она тебе?
— Мое тайное оружие. — Больше он ничего не прибавил.
Голос в его сознании настойчиво звал в Эшерленд. Узкая дорога, которую выбрал Нью, была перегорожена упавшим деревом. Мальчик дал задний ход и поехал по другой. Она также оказалась непроезжей из-за глубоких ям, наполненных водой и терновником. Третья дорога была для пикапа слишком крутой. Нью повёл грузовичок по четвертой тропинке, которая, опасно извиваясь, шла прямо через лес. Шины скользили по камням. Тропинка сужалась, и машина едва пробиралась между деревьями. Рэйвен опустила со своей стороны стекло, чтобы Нью было лучше видно. Дождь бил ей прямо в лицо.
— Мы не проедем! — сказала Рэйвен. — Надо поворачивать обратно!
Он не ответил. Призывный голос Лоджии, жуткая смесь ветра, дождя и грома, звучал сильнее и веселее, почти ликующе. Дюйм за дюймом грузовичок настойчиво проникал в глубь Эшерленда.
Но внезапно, когда пикап сделал резкий поворот, призывы прекратились.
Нью нажал на тормоза, и грузовик, проскользив с десяток футов, остановился.
Тропинка закончилась. Прямо перед ними были на первый взгляд самые обычные густые заросли. Свет фар сквозь них не проходил. По обе стороны тропинки угрожающе щетинились колючие кусты.
— Здесь без танка не пробраться, — сказала Рэйвен.
Нью пристально смотрел на кусты. Этой тропинкой пользовались часто: колеи были глубокими и свежими. Проехав вперёд, он заметил в кустарнике металлический блеск. Нью позволил грузовику докатиться до конца тропинки и нажал на тормоз. Отсюда было хорошо видно, что находится впереди.
Это было квадратное строение, покрытое зеленой сеткой, которая обеспечивала превосходную маскировку. В сетке была прорезана большая дыра, до самой земли.
Сперва Рэйвен предположила, что это лачуга скваттера, но кому придет в голову поселиться в Эшерленде? Ее обеспокоила маскировочная сеть. Чем бы ни было это сооружение, оно закамуфлировано неспроста.
— Давайте посмотрим. — Нью взял фонарь, другой рукой крепко сжал посох и вылез из грузовика.
Рэйвен последовала за ним, держа второй фонарь. Перед ними было окрашенное в зелёный цвет дощатое строение. Внутри свет фонарей упал на ржавый металл. Сооружение оказалось куда больше, чем выглядело снаружи.
— Гараж, — тихо сказала Рэйвен. — Зачем он тут?
В гараже стояли три машины: ветхий «форд» коричневого цвета, тёмно-зелёный пикап и проржавевший черный «рэмблер». Ни на одном автомобиле не было лицензионных пластин, но в пыльном углу в картонной коробке Рэйвен увидала несколько табличек с номерами Северной Каролины. Цифры большей частью прятались под засохшей грязью.
Нью направил свет на «форд». В салоне на заднем сиденье лежал обитый черной материей ящик.
«Достаточно большой, — мрачно подумал он, — чтобы вместить тело ребёнка».
На переднем сиденье пикапа были рассыпаны мятные леденцы.
Рэйвен заглянула в черный «рэмблер». На полу валялась карта, и девушка, чтобы рассмотреть ее, открыла дверцу. Когда она поднимала карту, возле пальцев пискнула большая серая крыса и скрылась под сиденьем.
— Боже! — тихо ойкнула Рэйвен и развернула карту.
На ней был изображен район, непосредственно прилегающий к Эшерленду. Рядом с тонкими линиями, обозначавшими проселочные дороги, было несколько красных отметок. У Рэйвен засосало под ложечкой, а рядом Нью сказал напряженным голосом:
— Взгляните.
Он стоял в задней части гаража и светил фонарем себе под ноги. Приблизившись к мальчику, Рэйвен почувствовала, как ей в лицо дохнуло холодом. Снизу поднимался густой запах сырой земли. Она направила туда луч.
Вместо пола здесь была утрамбованная земля, но свет уходил ниже по узким каменным ступеням.
Нью глубоко вздохнул и спустился по этой лестнице, нащупывая дорогу посохом. Ступеней было восемь, дальше — подземный ход со стенами, облицованными грубым камнем.
Он вёл в темноту.
Свет фонаря выхватил лежащий на полу тоннеля предмет. Сердце у Нью забилось сильнее. Он наклонился и поднял находку.
— Что там? — спросила Рэйвен, когда он вернулся. — Что ты нашёл?
— Тоннель. Кажется, я знаю, куда он ведет. — Его голос звучал глухо. — И знаю, почему здесь это. — Он протянул ладонь к Рэйвен.
Рэйвен увидела игрушку. Это была голубая дудка.
— Дудка Натана, — сказал Нью. — Страшила пронес его по тоннелю. Думаю… это оставлено здесь для меня.
— Значит, тоннель…
— Ведет в Лоджию. Наверное, проходит под озером. — Нью засунул дудку в карман джинсов. — Вы по-прежнему уверены, что хотите идти со мной?
— Нам нужно оружие, — сказала Рэйвен. — Надо было захватить пистолет или…
— От него не будет проку. Кто бы там ни прятался, пистолет не станет для него сюрпризом. Возможно, я знаю, к чему он не готов.
— К чему же?
— Я сам по себе оружие, — сказал мальчик. — Вы, если хотите, возвращайтесь. Я дам ключи от пикапа.
— Нет, — ответила Рэйвен. — Я должна увидеть все сама.
Нью не стал спорить.
— Хорошо. Я пойду первым. Держитесь рядом.
Повторять не пришлось. Они углубились в тоннель, и через несколько секунд шум грозы стих. С потолка сочилась вода, и, когда Рэйвен подставила ладонь и посветила фонарем, она увидела частицы ила. Они находились под озером.
Рэйвен следовала за мальчиком, ее нервы были на пределе. По трещинкам толщиной в волос струилась вода. Этот тоннель здесь уже давно. Кто его построил? Хадсон Эшер, когда возводил Лоджию? Если Страшила как-то связан с Эшерами, почему он не появлялся до 1872 года? Эшеры живут здесь с 1840-го. Кто такой Страшила и как ему удается гулять по окрестностям вот уже второй век? Она чувствовала, что ответы на эти вопросы ждут в темноте, в конце пути.
По тоннелю прокатилось эхо далекого грома. «Должно быть, гроза очень сильная, — подумала Рэйвен, — раз слышно даже здесь».
Нью остановился.
— Прислушайтесь, — прошептал он.
Из тоннеля доносился низкий звук, похожий на рычание ужасного зверя, а может, это работал какой-то огромный механизм. Рэйвен чувствовала, как вибрация проходит по ее телу. Нью дотронулся до стены тоннеля. Камни дрожали, ощутимо трясся пол, крошилась штукатурка.
Так же внезапно странные звуки затихли.
«Подземные толчки, — предположила Рэйвен. — Боже мой, — подумала она. — Если землетрясение расколет потолок, на наши головы обрушится озеро. Но все-таки что это за шум?»
У нее стучали зубы.
— С вами все в порядке? — спросил Нью, и от его голоса пошло эхо.
— Д-да, — запинаясь, ответила она. — Я по-прежнему иду с тобой.
Но когда она последовала за Нью, держа перед собой фонарик и пытаясь сосредоточиться на круге света, в темноте за ее спиной как будто раздался тихий скрежет.
Она обернулась и направила туда фонарь.
— В чем дело? — спросил Нью.
— Не знаю.
Рэйвен убрала со лба прядь волос. В луче были видны лишь камни да лужицы.
Но из темноты доносилось слабое «ш-ш-ш», похожее на шелест ползущей змеи.
И тут Нью понял, зачем была прорезана дырка в маскировочной сетке. В тоннель за ними вошла пантера и отрезала путь к отступлению.
— Пойдем дальше, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы смотрели назад. Если увидите движение, кричите.
— Ясно, — едва слышно проговорила Рэйвен.
Они продолжили свой путь. Рэйвен слышала быстрое поскрёбывание, как будто бы цоканье когтей по камням. Но кто бы ни шел за ними, он предпочитал держаться на расстоянии, избегая света.
Нью осветил еще одну лестницу, ведущую в открытую дверь. Они достигли конца тоннеля. Ему пришло в голову, что над ними раскинулась огромная Лоджия, а внутри ее — ответы на вопросы, которые изменят его навсегда. Мальчик остановился, и в него проник холодок нерешительности и страха.
«Не люди ищут Сатану, а он ищет людей», — говорил Король Горы.
Предок Нью поклонялся Князю тьмы. Нет ли и в мальчике искры того же зла? А что, если сила, которая его теперь зовет и манит, сможет раздуть эту искорку в пламя?
Он вспомнил, как заставил мать вести себя подобно кукле-марионетке. Но хуже всего было то, что ему нравилась эта сила. Сначала она проявилась в яме с терновником, но потом стало ясно, что управлять волшебным ножом или добиваться от матери выполнения его прихотей — это все детские игры.
Он способен делать другие вещи, глубоко внутри его лежат иные силы, которые бьются и пульсируют, стремясь вырваться из горнила его души. И он хотел высвободить их, дойти до предела — если таковой вообще был — своих возможностей.
Он чувствовал, что это пламя может сжечь в пепел его старую жизнь, ограниченную пределами Бриатопа.
И внезапно он испугался самого себя, того, что в нем жило, пряталось в темных закоулках души.
Рэйвен испустила короткий хриплый стон.
— О боже! — прошептала она.
Нью обернулся.
В темноте, как зеленые лампы, горели глаза Жадной Утробы. Монстр медленно входил в свет фонаря Рэйвен. Сначала появилась запачканная кровью пасть, затем черный череп с выжженной полосой поперёк него. Пантера начала подкрадываться к ним. Ее мускулистое тело перегородило тоннель, а чешуйчатый длинный хвост поднялся и злобно щелкнул.
Глава 42
Рикс загнал «тандерберд» в гараж и, закрыв глаза, опустил голову на руль.
«Господи, — подумал он, — я был так близок к тому, чтобы прострелить череп Дунстана! Боже милостивый, я хотел его убить! Я желал ему смерти!»
Он вздрогнул, вспомнив выстрел. Рикса тошнило, он был вынужден съехать с дороги, и его вырвало. Спустя несколько секунд мимо проехал коричневый фургон и скрылся в дожде.
Теперь ему было все равно. Если он и под наблюдением, с этим ничего нельзя сделать. История Эшеров растаяла как дым. Он мог бы сам взяться за книгу, но, чтобы ее довести до конца, потребуются долгие годы. Рикс рассчитывал ознакомиться с тем, что Дунстан уже успел написать, но теперь об этом следовало забыть. Что же делать теперь? Сочинять очередной роман ужасов? Провал «Бедлама» по-прежнему висел над его головой как топор.
«Я едва не убил Уилера Дунстана», — осознал он с мучительной ясностью. Он не сможет самостоятельно закончить книгу. У него нет сил на такую огромную и изнурительную работу. Он оказался в точности тем, кем его назвал Уолен.
Сколь неистово Рикс ни огрызался в ответ, приходилось признать его правоту. Уолен понимал его лучше, чем он сам себя, и Рикс благодарил Бога, что за мгновение до выстрела отвел пистолет.
Он увидел, что дверь в отсек с «мазерати» открыта. Свет не горел, и в гараже было серо и мрачно. Он с горечью подумал, что Кэт, должно быть, очень спешила уколоться.
Десять миллиардов долларов, подумал Рикс. Почему он должен лизать руки Кэт, выпрашивая содержание у наркоманки? Как она сможет управлять «Эшер армаментс»? А Бун вообще пустит семейное дело прахом!
— О боже! — прошептал Рикс.
«Что со мной происходит? — недоумевал он. — Все, что мне нужно, — это немного денег, чтобы хватило на пропитание! А наследство Эшеров — деньги кровавые. Все, до последнего цента».
Но обязательно кто-то будет делать оружие. Люди никогда не перестанут враждовать. Имя Эшеров сдерживает войну, разве нет? Что тут плохого — требовать свою долю поместья и семейного дела?
«Во что я верю?» — в отчаянии спрашивал Рикс.
Он был одинок; он боялся за свой рассудок. Неужели все его убеждения, как книга Дунстана, — пустой и бессмысленный бред? Действительно ли он всегда презирал «Эшер армаментс»? С чистым ли сердцем противился отцу тем единственным способом, который знал, — ругая и отвергая дело, бывшее краеугольным камнем рода Эшеров?
Перед его глазами из стороны в сторону медленно раскачивался скелет.
В кровавой воде плавали волосы Сандры.
Маленькая рука потянулась к серебряному кругу с головой ревущего льва, но на этот раз дверная ручка начала сжиматься. Она стала крошечной, и рука полностью ее закрыла.
Гараж сотрясся от грома, и Рикс открыл глаза. Дверная ручка. Тут есть что-то важное; необходимо восстановить это в памяти. Попытки вспомнить приводили к сильной головной боли. Он сунул записную книжку за пазуху и покинул гараж, поспешив через сад в Гейтхауз.
В дом он вошёл насквозь промокшим. Проходя мимо гостиной, услышал крик матери:
— Рикс!
Маргарет вышла в холл следом за ним. Хотя она была безукоризненно одета — темно-синее вечернее платье с ожерельем из сапфиров и жемчуга и безупречный макияж, — в ее глазах была паника.
— Где ты был?! — визгливо спросила она.
Губная помада у нее была ярко-красной, и губы напоминали края раны.
— Вне поместья.
— Ты весь промок! Посмотри, сколько с тебя натекло!
— Извини. Я не мог…
— Где Бун? — Голос матери дрожал. — Буна нет дома, и Кэт тоже нет! Гроза усиливается! По радио сказали, что может быть наводнение!
— Машина Кэт в гараже.
Сестра, без сомнения, проскользнула незаметно, подумал он, чтобы уколоться в своей Тихой комнате.
— Но ее самой здесь нет! И Эдвин звонил в клуб Буна! Он уехал после полуночи!
— Успокойся, — сказал Рикс. Сейчас ему было наплевать, где Бун, но он видел, что Маргарет вот-вот сорвется. — Они могут сами о себе позаботиться. Бун найдет, где переждать грозу.
— Я беспокоюсь, Рикс! Может, ты позвонишь шерифу или в дорожную полицию?
— Мы узнаем, если что-нибудь случится. Иначе можно накликать беду.
Испуганные глаза Маргарет изучали его лицо.
— Ты плохо выглядишь. Что с тобой?
— Со мной все в порядке.
Голова у Рикса по-прежнему страшно болела, он дрожал, и ему нужно было переодеться в сухое.
— Посмотри, сколько грязи ты натащил! — горестно сказала мать. — И джемпер испорчен! Ты потерял пуговицу! Сам-то ты способен о себе позаботиться?
— Это все можно выстирать. — Он достал из кармана маленькую серебряную пуговицу. — И гляди, у меня есть…
Он запнулся, уставившись на то, что лежало у него на ладони. Пуговица блестела в оранжевом свете ближайшего канделябра.
Перед мысленным взором качался скелет, из глазниц которого сочилась кровь.
Пластмассовый скелет Буна. Скелет в ухе таксиста.
Воспоминание было близко, совсем рядом, но Рикс по-прежнему не мог его ухватить. Луч света, отразившийся от серебряной пуговицы, как ножом пронзил его сознание.
Волосы Сандры, плавающие в кровавой воде…
— В чем дело? — спросила Маргарет. — Куда ты смотришь?
Кровавая вода, думал Рикс. Волосы, плавающие в красной воде. Ванна. Металлический таз. Что это было? Что надо вспомнить?
У него застучало в висках, и образы в мозгу — призрачные хрупкие тени — начали распадаться на куски. Он видел Дунстана, лежащего на боку с пуговицей в руке. Его глаза смотрели невидящим взглядом. Но кроме того, лицо Дунстана двигалось и изменялось, плавилось, принимая новые очертания. Лицо стало моложе. Это было лицо мальчика с рыжевато-каштановыми волосами. В его свинцово-серых глазах отражался ужас.
«Это же я!» — понял Рикс.
Он смотрел на самого себя.
Рикс приблизил серебряную пуговицу к глазам и обнаружил над гербом Эшеров свое отражение. Не серебряная ручка, а серебряная пуговица! Но чья? Где он видел пуговицу с мордой ревущего льва? И что значат эти воспоминания?
Его голову прошила сильная боль, дрожью сотрясло виски. Он крепко зажал пуговицу в кулаке. «Не надо вспоминать, — подумал он. — Это то, чего мне нельзя вспоминать…»
— Рикс? — Мать с ужасом отпрянула от него. — Боже мой, у тебя что, приступ?
Но Рикс едва слышал ее. Он с внезапной ясностью подумал о шкатулке с детскими сокровищами: монетами, стеклянными шариками и камнями. Боль пульсировала с такой силой, что казалось, глаза вот-вот выскочат из орбит. «Шкатулка, — подумал он. — Давным-давно я что-то положил в свою шкатулку…»
Рикс прошел мимо матери и побежал наверх, испуганный близостью приступа. Вот-вот он вспомнит нечто важное, связанное с качающимся скелетом, с волосами в кровавой воде и с серебряной пуговицей. Нечто важное и ужасное.
В своей комнате он дрожащими руками схватил шкатулку и высыпал ее содержимое на шкафчик. Там были центы с головами индейцев, пятицентовики с буйволами, пара старых серебряных долларов, гладкие серые камешки из лесов Эшеров, шершавая черная галька, найденная у озера, стеклянные шарики «кошачий глаз», один из которых походил на ярко пылающую звезду, а в глубине другого были холодные синие тени. Его коллекция осталась нетронутой, ее бережно сохранила мать. Но того, что он искал, тут не было.
И Рикс не мог вспомнить, когда он раздобыл эту вещь и положил в свою шкатулку.
Серебряная пуговица с мордой ревущего льва. Вспоминая, он согнулся от боли. Лицо покрылось холодным потом. «Приступ, — подумал он. — О господи…»
— Рикс?
Он с усилием повернулся на голос. Его лицо стало бледным как мел, вокруг глаз появились красные круги.
В дверях стоял Эдвин. Он смотрел то на Рикса, то на разбросанные вещицы.
— С вами все в порядке? — В его голосе звучала сильная тревога.
— Да. Все будет нормально. Мне просто нужно…
Эдвин мгновенно оказался рядом. Заботливые руки стали массировать сзади шею Рикса.
— Дышите глубже и медленнее. Расслабьтесь, пожалуйста. Ни о чем не думайте, просто плывите по течению. Расслабьтесь.
Мышцы Рикса подчинились. Он следовал спокойным инструкциям Эдвина, и боль стала покидать его. Что-то вывалилось из пальцев на пол. Что? Ему было все равно. Все внимание было приковано к успокаивающей силе, исходящей от рук Эдвина.
— Похоже, на этот раз вы близко подошли к приступу, — сказал Эдвин. — Но теперь чувствуете себя лучше?
Рикс кивнул. Боль стихла. В голове прояснилась. О чем он только что думал? Теперь это было неясно и далеко. Дунстан, вспомнил он. Дунстан безумен, а летописи рода Эшеров нет.
Но прежде чем Рикс успел хоть что-то сказать, Эдвин тихо промолвил:
— Он хочет видеть вас. Сказал, чтобы я привел вас в Тихую комнату, как только вы явитесь домой.
— Папа?
— Он умирает. Мы позвонили доктору Фрэнсису, но вряд ли он сможет приехать в такую грозу. Пойдемте.
Рикс медлил, глядя на свои детские сокровища. Что он искал? Вспомнить не удавалось. Как будто часть его памяти была стерта. Он нахмурился, пытаясь собраться с мыслями.
— Рикс! — настаивал Эдвин. — Вам надо подняться наверх и поговорить с отцом.
— Да. Правильно. Я так и сделаю.
Эдвин прошел с ним по освещенному свечами коридору до лестницы, ведущей в Тихую комнату. Рикс один поднялся по ступенькам и надел хирургическую маску, чтобы ослабить зловоние.
В Тихой комнате шум грозы был приглушен до далекого слабого рокота. Закрыв дверь, Рикс остановился, давая глазам привыкнуть к темноте. В нескольких футах от него виднелись смутные очертания миссис Рейнольдс, которая неподвижно сидела в своем кресле. «Спит», — подумал он.
Женщина не поднялась ему навстречу. Он услышал хриплое дыхание отца и пошел через комнату на этот звук.
— Ты, — просипел Уолен.
Рикс вздрогнул. В комнате было холодно, но над кроватью отца, как в душном преддверии ада, висел лихорадочный жар, исходящий от гниющего тела.
— Где… ты был… нынче утром? — Голос Уолена звучал настолько непохоже на человеческий, что Рикс едва разобрал слова.
— Ездил в Фокстон.
— Зачем?
— Нужно было прокатиться. Чтобы подумать.
Он видел очертания отца, змеей свернувшегося на кровати. Рядом с ним лежала черная трость.
— Ты думаешь… я полный дурак?
— Что?
При помощи трости Уолен с трудом дотянулся до пульта. Щелкнул выключатель, и засветился один из экранов. Хотя яркость и контрастность оставляли желать лучшего, картинка была ясна. Рикс увидел дом Дунстана в солнечный день.
В нижней части экрана белели цифры: дата и время. Быстро бежали секунды. Рикс затаил дыхание. Это был день, когда он в первый раз приехал с Рэйвен б ее дом. Камера, судя по углу съемки, была спрятана на дереве футах в двадцати от дома.
Желтый «фольксваген» въехал в кадр и остановился перед домом. Когда двое вышли из машины и стали подниматься на крыльцо, появился Дунстан на своей коляске. Камера приблизила изображение. Картинка застыла, показывая Рикса, Рэйвен и ее отца, собравшихся в кучку, как соучастники преступления.
Коричневый фургон. Служба безопасности Эшеров.
— Мистер Меридит… привез мне… эту видеокассету. Смотри на меня, черт подери! — приказал Уолен.
Рикс заставил себя посмотреть и едва не задохнулся от ужаса. С того момента, когда Рикс видел Уолена в последний раз, процесс распада шел с ужасающей быстротой. Голова изменила форму, лоб и виски раздулись под каким-то жутким внутренним давлением. Серая кожа лица растрескалась, отчего лицо напоминало мозаичную картинку. Глаза скрывались в глубоких черных отверстиях, и в них не было ни жизни, ни света.
— За тобой все время следили… с момента твоего приезда. Я знал, что в конце концов ты покажешь свое настоящее лицо. Предатель, — прошептал старик. — Ты ничтожный, презренный предатель! Ты недостоин носить фамилию Эшер, и клянусь… я увижу, как тебя, словно собаку… вышвырнут из Эшерленда! Не получишь ни гроша! Возвращайся в Атланту и найди себе новую шлюшку… чтобы содержала тебя, пока и ее не доведешь до самоубийства!
Сын попятился было под натиском злых слов, но упоминание о Сандре остановило его. Лицо Рикса исказилось. В сознание хлынули из времен юности воспоминания о сотнях неоплаченных счетов. Его охватил горький гнев, и он снова приблизился к кровати отца.
— Позволь кое-что тебе сказать, старик, — произнес он своим обычным голосом, и Уолен застонал. — Я собираюсь написать историю этой семьи. Моей семьи. Не важно, сколько это займет времени. Это будет хорошая книга, папа, я тебе обещаю. Люди захотят ее прочесть.
— Ты… дурачок… — выдохнул Уолен, зажимая уши.
— Мне попались на глаза документы, которые проливают свет на нашу семейку, — продолжал Рикс. — Например, я узнал о том, как Синтия Эшер прикончила своего первого мужа. И как Шанн Эшер сошла с ума, написав музыку, которая принуждала слушателей к самоубийству. Оказывается, Ладлоу, запертый перед смертью в своей Тихой комнате, был безумен и бредил грозами. А еще есть Эрик, Калигула рода Эшеров. Я обязательно напишу, как в День независимости он стрелял по горе Бриатоп и как купил Нору Сент-Клер, точно племенную кобылу. Что скажешь насчет этого, папа? Хочешь, я посвящу эту книгу тебе?
Внезапно со стоном, от которого волосы на голове Рикса встали дыбом, Уолен поднялся на кровати. В призрачном свете телеэкрана его лицо превратилось в маску лютой ненависти.
Во рту желтели кривые зубы. Мелькнула черная трость — старик с поразительной быстротой ударил Рикса по ключице. Следующий удар пришелся по плечу, рядом с синяком, оставленным кочергой Уилера Дунстана, и Рикс вскрикнул.
Когда Уолен взмахнул тростью в третий раз, Рикс перехватил ее и вырвал из костлявой руки. Его пронзил разряд холодной энергии.
Рикс все крепче сжимал трость, пока та не оказалась намертво зажата в его кулаке. Он поднял ее на уровень лица и увидел, как искрится голова льва. «Десять миллиардов долларов, — подумал он. — Это же просто немыслимые деньги!
Войны и оружие будут всегда. Имя Эшеров сдерживает войну. Десять миллиардов долларов…»
— Скипетр! — проскрежетал Уолен. — Верни мне… скипетр!
Когда Уолен потянулся к нему, Рикс отступил от кровати. Позади него миссис Рейнольдс неподвижно сидела в своем кресле.
Рука Уолена потянулась за тростью. От резкого движения вырвались иглы капельниц.
— Отдай! — приказал он. — Она моя, черт тебя подери!
Раскат грома потряс Гейтхауз. Скипетр жег руку так, словно Рикс сунул пальцы в огонь. «Волшебство, — подумал он. — В трости скрыты могущество и защита. Войны и оружие будут всегда. Это же просто немыслимые деньжищи…»
Сквозь сжатые зубы Рикса был готов вырваться ужасный алчный смех. А из темноты его души несся крик: «Я хочу этого, я хочу всего этого!»
Но закричал не он, а Уолен. В мерцающем свете телеэкрана Рикс увидел, как по коже отца пробежала рябь. Пришли в движение кости. Раздался громкий хруст, как будто сломался сучок. Трещины на лице Уолена расползались все шире.
Безумец забормотал, визгливо подвывая:
— Бун… Где Бун?.. Кэтрин… Боже, о боже, я слышал, как она кричала… Предатель, ты предатель… Эдвин… Маятник в Лоджии…
Его тело забилось в агонии. Голова начала распухать, трещины еще больше расширились, из них потек серо-зелёный гной.
Страх и отвращение парализовали Рикса. Медленно, как в кошмаре, он повернулся к миссис Рейнольдс.
— Помогите ему! — услышал он свой крик, но миссис Рейнольдс не шевельнулась.
— Это… ты? — недоверчиво прошептал Уолен. — О боже!
Ты… следующий.
Раздался резкий тошнотворный хруст. Из темных глазниц Уолена выкатились две слёзы.
— Боже… прости… — успел еще сказать он, и лицо раскололось.
От лба до подбородка прошла кривая трещина, из которой, булькая, хлынула серо-зелёная жидкость.
С тихим вздохом облегчения Уолен соскользнул с кровати и замер. Вытекший из его головы гной образовал на простыне зловонный круг.
Рикс стоял, скованный ужасом, и неотрывно смотрел на труп отца.
— Дело сделано. — Сильная рука сжала его плечо. — Скипетр передан.
Рикс не ответил, и Эдвин, зайдя спереди, снял с него хирургическую маску. Он упер в подбородок Рикса указательный палец, приподнял ему голову и заглянул в расширенные зрачки.
— Ты меня слышишь, Рикс?
Он снова был дрожащим мальчиком, заблудившимся в холодной темноте Лоджии. Издалека доносился голос Эдвина: «Ты меня слышишь?» — и Рикс следовал за ним по петляющим коридорам. Эдвин ему друг. Эдвин защитит его. И будет всегда о нем заботиться.
Рикс вздрогнул. Перед мысленным взором качался скелет с кровавыми глазницами. В металлическом тазу плавали в крови волосы. Из темноты появилось лицо Эдвина. На нем плясали блики огня. Лицо было моложе, и стальные глаза холодно блестели. Когда сильные руки обняли маленького Рикса, тот увидел, как оранжевый свет играет на пуговице от куртки Эдвина.
На ней, серебряной, была выгравирована морда ревущего льва.
Ребёнок завороженно уставился на нее, его глаза были круглы и не мигали. «Какая красивая», — подумал он. Его рука поднялась и медленно накрыла пуговицу. Она круглая и блестящая; ей самое место в «сокровищнице».
Эдвин погладил ребёнка по голове.
— Рикс? — Его голос был мягким, как бархат. — Я хочу, чтобы ты забыл увиденное в этой комнате. Ты никогда здесь не был. Я хочу, чтобы ты все забыл. Ты меня слышишь, Рикс?
Все внимание мальчика было сосредоточено на пуговице. Остальное ничего не значило — ни то, что болталось на крюке под потолком, ни кровавый таз с волосами — ничто, кроме серебряной пуговицы.
И маленький мальчик, который вырос и стал мужчиной, но сохранил ужасную память о серебряной пуговице, сказал: «Да, сэр».
Взрослый Рикс моргнул, когда эти картины вихрем пронеслись в его голове. «Страшила в лесу, — возникла безумная мысль. — Нет! Этого не может быть!»
Перед Риксом стоял Страшила, и у него было лицо человека, которого Рикс любил.
Эдвин посмотрел на кровать, на труп Уолена Эшера, затем опять на Рикса.
— Старик умер, — сказал он, — и его место занял новый хозяин. Мы с Кэсс рады. Ты всегда был нашим любимцем. Много лет назад мы выбрали тебя и надеялись, что лендлорд одобрит наш выбор.
— Ленд… лорд? — хрипло спросил Рикс; ему казалось, будто его голос доносится со дна глубокой шахты.
— Лендлорд Эшерленда. Настоящий лендлорд. У тебя есть теперь посох, Рикс. Лендлорд выбрал тебя и отверг Буна и Кэт. Мы будем гордиться тобой, Рикс. И лендлорд тоже будет тобой гордиться.
— Я… не…
— Я хочу ответить на твои вопросы, — сказал Эдвин. — Хочу помочь тебе во всем разобраться. Но сделать это можно только в Лоджии. Лендлорду нужен тот, кто будет тебе помогать, после того как мы с Кэсс сложим с себя наши обязанности.
— Логан?..
— Нет. — Эдвин покачал головой. — Я в нем ошибся. Я выбрал его себе на замену, но парень оказался слишком слаб и недисциплинирован. У лендлорда есть кое-кто на примете. Теперь нам нужно уходить, да побыстрее. Подожди перед домом, я подгоню лимузин. Ты понял?
Рикс не мог думать ни о чем, кроме одного. Эдвин здесь. Эдвин защитит его и позаботится о нем.
— Да, — ответил он.
Эдвин вывел его из Тихой комнаты. Рикс передвигался как лунатик, но трость в руке держал мертвой хваткой.
Спустя десять минут после их ухода миссис Рейнольдс пробудилась от ужасного сна. Женщина припомнила, что сидела в темноте, но затем провалилась в небытие, полное жутких звуков. Она оцепенела и лишилась голоса. Последнее, что она ясно помнила, — приход мистера Бодейна, который спросил, как себя чувствует сегодня мистер Эшер. Миссис Рейнольдс протерла глаза. Они были сухими, словно испарилась вся влага.
Женщина заметила тусклое мерцание телеэкрана, встала с кресла и подошла к кровати мистера Эшера.
Она много лет проработала сиделкой и видела всякое, но на этот раз не смогла удержаться от крика.
Глава 43
Жадная Утроба кралась по тоннелю за Рэйвен и Нью. Когда оставалось футов десять, она села на мускулистые задние ноги. Под окровавленной, со сверкающими глазами мордой в воздухе мелькал раздвоенный язык.
Все, что смогла сделать Рэйвен, — это, сжав зубы, сдержать крик. Она смотрела на зверя с изумлением и ужасом. Девушка знала, кто это. Мифический монстр, бродивший по горе Бриатоп и Эшерленду, приятель Страшилы. Пантера неотрывно смотрела на Нью, голова была опущена, а на боках перекатывались мускулы. Несмотря на угрожающую позу, Жадная Утроба стояла, как черная скала, преграждая вход в тоннель.
Вдоль треугольного черепа зверя, там, где мальчик ударил посохом, шла подпалина. «Жадная Утроба уважает посох и меня, возможно, тоже», — подумал Нью.
— Идите вперёд, — приказал он Рэйвен, не смевшей отвести взгляд от пантеры.
Она двинулась вверх по ступенькам, и Нью последовал за ней. Жадная Утроба наблюдала, но с места не двигалась. Они вошли в дверной проём и оказались на самом нижнем уровне дома, в холодном зале с каменным полом. В свете фонарей виднелись толстые гранитные колонны, поддерживавшие своды по меньшей мере в двадцати футах над их головами. Помимо колонн, многие из которых были покрыты трещинами и укреплены железными скобами, здесь была дюжина стальных свай, они уходили сквозь пол вниз.
Рядом с проемом, через который они вошли, Рэйвен обнаружила каменную лестницу, ведущую на следующий уровень.
Раздался гром; приглушенный стенами, он все же донес свою ужасную силу. И снова воцарилась тишина.
Нью, который шел на несколько ступенек впереди Рэйвен, внезапно остановился. В воздухе повис слабый стон, который, казалось, пронизывал каждую косточку Нью. Мощность звука нарастала, он охватил Рэйвен и Нью со всех сторон. Усилившись, низкий стон превратился в тот самый жуткий нечеловеческий звук, который они слышали в тоннеле. Боль пронзила барабанные перепонки. Сверху сыпалась пыль, а лестница дрожала под ногами, как веревочный мостик. Шум нарастал, заставляя их кости дрожать и болеть, словно по ним били крепкие кулаки. У Рэйвен подкашивались колени, она зажимала уши, но звук колотил изнутри, да с такой силой, что было страшно: ведь все кости этак переломает, как сухой хворост. Девушка едва расслышала собственный крик боли.
Когда звук затих, под ногами прекратилась вибрация пола. У Рэйвен и Нью осталось ощущение, что они побывали внутри огромного звенящего колокола. Рэйвен глубоко дышала, пока не вернулся нормальный слух. Она ослабла и потеряла пространственную ориентацию, мышцы сильно ломило.
В лучах фонарей кружилась пыль. У Нью сильно болела голова, он наполнил лёгкие холодным воздухом, который неожиданно показался необыкновенно плотным и тяжелым.
— Что это было? — спросил он. Его слух еще не восстановился. — Землетрясение?
Она покачала головой.
— Не знаю. Похоже на тот шум в тоннеле, но я никогда не испытывала ничего подобного. Думала, у меня голова расколется.
Она повела лучом вокруг и замерла от страха.
Примерно в шести футах на ступеньках сидела пантера, ее глаза блестели в свете фонаря. Она быстро облизнулась.
— Не двигайтесь, — предупредил Нью. — Не думаю, что она для нас опасна. Если бы собиралась загрызть, давно бы это сделала. Медленно поднимайтесь и держитесь прямо передо мной.
Рэйвен сделала так, как он велел. Монстр взошел на пару ступенек и замер, дожидаясь, когда они поднимутся по лестнице. «Пасет нас, — подумал Нью. — Как овец пасет, гадина».
В конце лестницы был длинный коридор. Фонари высветили аркаду, ведущую куда-то во мрак. Между арками виднелось несколько закрытых на медные засовы дверей. Пока Нью и Рэйвен искали лестницу на следующий этаж, сзади по камням цокали когти пантеры.
Мальчик быстро обернулся, готовый защитить посохом себя и Рэйвен.
Но Жадная Утроба повернулась, отпрыгнула назад. «Кого или что она ищет?» — мрачно подумал Нью.
— Посмотри на стены, — сказала Рэйвен.
Когда свет фонарей заиграл на камнях, они увидели, что стены от пола до потолка покрыты тонким слоем пыли. Многие камни успели растрескаться. «Эта часть Лоджии, — подумала Рэйвен, — находится под ужасным давлением. Гранитные колонны и стальные сваи этажом ниже держат на себе всю огромную тяжесть здания».
Нью в поисках выхода осмотрел одну из арок и обнаружил нечто непонятное.
— Мисс Дунстан, — позвал он.
Это был зал шириной по меньшей мере пятьдесят футов и сорок или пятьдесят футов высотой. Каменные стены и пол — в глубоких трещинах. На длинном дубовом столе — приборы непонятного назначения, разрозненные детали, спутанные провода. Рядом со столом — загадочный ветхий агрегат, покрытый песком и пылью. По полу и стенам протянуты кабели.
А в центре этого странного зала находился потускневший медный маятник длиной футов тридцать, который удерживался смонтированным на потолке устройством с тросами, кабелями, шкивами и какими-то деревянными приспособлениями и не доходил пяти футов до пола. На стальном пьедестале точно в центре под отвесом маятника полумесяцем выстроились восемь камертонов разной величины. Самый маленький — с детский кулачок, а самый большой — примерно в фут.
— Что за чертовщина? — произнесла Рэйвен, приблизившись к маятнику.
Она посветила фонарем вверх и вниз. То, что девушка увидела, было похоже на внутренности огромных напольных часов. Она подошла ближе и протянула руку, чтобы прикоснуться к отвесу маятника.
— Не делайте этого, мисс Дунстан.
Они обернулись на голоса. В дверях стоял с фонарем в руках Эдвин Бодейн. На его кепи и длинном черном плаще блестела дождевая влага. Луч фонаря перешёл от Рэйвен к Нью, и Эдвин слабо улыбнулся. У него заострились скулы и набухли тёмные мешки под глазами.
— Добро пожаловать в Лоджию, мастер Ньюлан.
— Вы… тот самый человек, которого я видел во сне! — догадался Нью. — Кучер!
— Если бы вы тогда пришли в Лоджию один, то оказали бы услугу мисс Дунстан. Это дело касается вас и лендлорда, а не… — Когда луч добрался до сучковатого посоха, который Нью держал в руке, Эдвин нахмурился. — Это его вещь?
Нью кивнул.
Внезапно на лице Эдвина появилась нехорошая усмешка.
В его глазах плясала радость, и Рэйвен содрогнулась. Она никогда не видела такой неутоленной злобы на человеческом лице.
— Хорошо, — возбуждённо произнес Эдвин. — Это хорошо.
Значит… старик мертв? Расстаться с посохом он мог только при смерти.
— Он умер, — ответил Нью.
— А посох передал тебе. Великолепно!
«Он чего-то страшится, — подумал Нью. — Притворяется, что не боится, но посох его пугает. Почему? — гадал мальчик. — Потому что может сделать с ним то же, что и с Жадной Утробой?»
Гулкий раскат грома, словно издевательский смех, проник сквозь стены. Эдвин направил луч на механизмы маятника.
— Какая сильная гроза, — сказал Бодейн равнодушно. — Мисс Дунстан, вы хотели узнать, как действует эта машина. Сейчас узнаете. На вашем месте я бы отошел от нее.
Над ее головой заскрипели, защелкали рычаги.
Рэйвен отступила назад, и, когда маятник начал медленно двигаться, сердце ее забилось от страха.
Механизмы щелкали все громче, амплитуда колебаний нарастала. Когда отвес проходил прямо над камертонами, воздух наполнялся свистом.
— Послушайте, как поет! — сказал Эдвин.
От камертонов исходили низкие звуки; сливаясь, они превратились в тот самый вой, что был слышен в тоннеле и на лестнице. Звук равномерно нарастал. Он обрел физическую силу, которая толкнула Рэйвен назад, скрутила и бросила на колени. Позади Нью вскрикнул от боли, когда вой обрушился и на него. Весь пол вибрировал, камни стен терлись друг о друга. В воздухе закружилась пыль, которая мгновенно запорошила Рэйвен глаза. Девушка едва могла дышать в этом помещении, внезапно превратившемся в комнату ужасов.
Амплитуда колебаний уменьшилась. Стон камертонов стал тише, а когда маятник замер, пыль начала оседать.
— Иногда он срабатывает от грома, — весело сказал Эдвин, освещая фонарем пыльную машину. Рэйвен, задыхаясь, стояла на коленях. Нью мотал головой, чтобы избавиться от черных точек, плясавших перед глазами. Эдвин, казалось, был рад возможности продемонстрировать работу маятника. На кепи и дождевике осела пыль, и он аккуратно ее стряхнул. — Или, точнее, — поправился он, — его включает сотрясение стен при ударе грома. Маятник так точно сбалансирован, что реагирует на малейшую вибрацию Лоджии. Я знаю все его капризы, — гордо сказал Бодейн. — Разве он не прекрасен?
Для какой бы цели ни предназначался маятник, Рэйвен никогда раньше, даже при аварии, не испытывала столь мучительной боли. Она посмотрела на Эдвина и увидела тёмные провалы глазниц. Ухмылка была злобной и холодной. Какие бы силы зла ни таились в Лоджии, Эдвин Бодейн был их частью.
— Я думала, что вы помогаете моему отцу! — сказала она.
— Да, я предложил ему свои услуги. Но лишь для того, чтобы контролировать этот проект. Рукописи нет, мисс Дунстан. Вообще-то вначале она была. К тому времени как я добрался до вашего отца, он уже кое-что сделал. Старик верит, что каждый день спускается в кабинет и понемногу пишет.
Верит, что видит написанное на экране. Верит, что самое важное — это никому не показывать рукопись. Но книги нет, потому что нам с лендлордом она не нужна.
— Лендлорд? Вы имеете в виду… Уолена Эшера?
— Уолен Эшер. — Эдвин повторил это имя с полнейшим пренебрежением. — Нет. Я имею в виду настоящего лендлорда. Того, который давным-давно призвал сюда Хадсона Эшера. Уолен был всего лишь смотрителем, причем плохим. Ему не хватало воображения. Сами видите, как он запустил Лоджию. Но все это уже в прошлом. — Эдвин протянул руку и приблизил к себе Рикса Эшера. — Уолен Эшер умер. Да здравствует наследник!
— Рикс!
Она увидела мёртвые глаза, вяло опущенные уголки рта, пепельный цвет лица. В правой руке Рикс держал черную трость. Он не ответил на возглас Рэйвен. Эдвин ввел его в зал, как сомнамбулу. За его спиной у входа осталась на страже черная пантера.
— Что вы с ним сделали? — спросила Рэйвен, с трудом поднявшись на ноги.
— Отключил. Но он в полном порядке. Или, точнее, будет в полном порядке. Он слышит наш разговор и знает, где мы находимся, но это не важно. Ничто не имеет значения, кроме того, что я здесь и буду его защищать. Правильно, Рикс?
Рот Рикса растянулся, из горла вырвалось тихое страшное сипение.
— Говори, — приказал Эдвин.
— Да, сэр, — ответил тот голосом ребёнка.
Нью узнал этот пустой взгляд. Видел его у матери, когда заставлял ее перенести Короля Горы в кузов пикапа, когда принудил ее сложить руки на коленях и замолчать в фокстонской клинике. Этот высокий худой человек был таким же, как он, и таким же, как Король Горы. Всех троих связывала магия.
— Вы… такой же, как я? — спросил он.
— Да. Семья Бодейнов служила лендлорду на протяжении многих поколений. Задолго до того, как здесь поселились Эшеры, мы были частью одной колонии, жившей на горе Бриатоп.
— И когда колония был а разрушена, — сказал Нью, — Бодейны бежали.
— О! — Эдвин кивнул. Слова Нью произвели на него сильное впечатление. — Вы знаете о моей семье столько же, сколько я о вашей. Но раньше, когда мы жили вместе, ваша семья была частью моей. Лендлорд наблюдает за вами точно так же, как он наблюдал за вашим отцом и дедом. Он создал зверя, чтобы тот был его глазами и ушами.
Нью взглянул на пантеру. Жадная Утроба злобно наблюдала за ним, истуканом застыв у входа в зал.
— Король Горы сопротивлялся до конца? — Взгляд Эдвина упал на посох, который держал Нью. — Вашему отцу недоставало силы воли, чтобы помогать лендлорду. Но вы, мастер Ньюлан, отвечаете нашим требованиям. Вы пришли домой.
— Пришёл домой?
— Лендлорд любит вас, — мягко сказал Эдвин, но взгляд его оставался мрачным и грозным. — Он готов простить вам измену. Он мог простить и вашего отца, и даже старика, если бы тот пришёл и покаялся. Все, что от вас требуется, — это использовать вашу магию для него. И он даст вам все.
«Даст все…»
Нью чувствовал, что в его сознании копаются, как в ржавом замке. Он не мог отвести взгляд от гипнотизирующих глаз Эдвина. «Все!» — подумал Нью и увидел чудесную панораму Эшерленда, которая, как ковер, развернулась в его сознании. Покатые холмы, зеленые леса, великолепные лошади, роскошные машины. Богатство. Прекрасный мир, который он раньше и вообразить не мог. Не нужно возвращаться на Бриатоп, в хибару, где ветер свищет в щелях окон, где крыша пропускает дождь. Он получит все, что сулит Эшерленд, если использует свою магию.
— Подумайте об этом, — прошептал Эдвин и посмотрел на Рэйвен.
В его глазах блеснула холодная темная сила колдуна, которая едва не бросила девушку на колени. Она поняла, что управляющий не выпустит ее из Лоджии живой.
— Маятник, — сказал Эдвин, слабо улыбнувшись. Он направил луч света прямо на Рэйвен, пригвоздив ее, как насекомое. — Его построил Ладлоу Эшер, будучи молодым. После того как Ладлоу пережил Чикагский пожар, он благоговел перед силой звука. Взрывы, свист летящих огней, дрожание земли, когда рушились здания, — все это оставило глубокий след в его сознании. Он испытал Маятник лишь однажды — в ноябре тысяча восемьсот девяносто третьего года.
— Землетрясение на горе Бриатоп, — сказала Рэйвен. — Эта штука…
— … Создает вибрацию, вызывающую землетрясение, — продолжил Эдвин, словно гордый отец, расхваливающий таланты своего чада. — В ходе испытания на крыше Лоджии поместили электрические усилители, направлявшие вибрацию в сторону горы. Результаты потрясли Ладлоу. Он хотел разобрать Маятник, но мой дед убедил его этого не делать. Потенциал Маятника как оружия, мисс Дунстан, превосходит потенциал атомной бомбы.
— Оружие? — спросила пораженная Рэйвен. — Ладлоу создал это устройство для «Эшер армаментс»?
— Лендлорд признал это полезным. Он приложил руку к созданию большинства оружейных систем, которые производятся нами. Его идеи становятся известны мне, а я передаю их Эшерам. — Эдвин осветил фонарем круг с камертонами. — Маятник — это звуковое оружие, мисс Дунстан. Тут сложная физическая теория, но основные принципы просты: движение маятника создает в воздухе возмущение, которое воздействует на камертоны. Те, в свою очередь, формируют определенный тон, который, в зависимости от длины волны и интенсивности вибраций, может причинять сильную физическую боль, разбивать стёкла, дробить камни и вызывать землетрясения. То, что вы испытали несколько минут назад, всего лишь незначительная часть силы Маятника. Если бы Ладлоу не остановил тогда механизмы, Бриатоп был бы стерт с лица земли. — Он направил луч света в дальний угол зала, где с рычагов свисали тяжелые цепи. — Они контролируют противовесы. Как я уже говорил, гром иногда приводит Маятник в движение. Последние годы Ладлоу жил в страхе перед грозами, потому что знал, на что способно его изобретение.
Вы видите, что он сделал за многие годы с полом и стенами. Иногда звуки Маятника выбивают окна в Гейтхаузе и сотрясают весь дом. К сожалению, с этим ничего нельзя поделать.
— Для чего он предназначен? Создавать землетрясения еще большего масштаба?
Голос Рэйвен дрожал, но она смело глядела в глаза Эдвину Бодейну.
— Это прототип, — ответил он. — Всего лишь один из многих экспериментов со звуком. Ладлоу добивался от сёстры, чтобы помогла ему разработать комбинацию нот для звукового оружия, но та отказалась покинуть монастырь, и он сделал это самостоятельно. Так что наш Маятник — просто памятная вещь, предмет антиквариата. Сейчас «Эшер армаментс» работает над миниатюрной версией. Представьте его величиной с сигаретную пачку. Его можно будет тайно поместить рядом с атомным реактором противника и привести в действие дистанционно. Его легко провозить через границы и прятать в городах неприятеля. Он звучит чем дольше, тем громче, и тем сильнее вибрация. — Эдвин мрачно улыбнулся. — Целые города можно превратить в щебень — без всякого ядерного оружия. Запусти Маятник рядом с тектоническим разломом — и кто знает, что может произойти? Ладлоу полагал, что, если вибрациям Маятника позволить удвоиться и затем еще раз их удвоить, можно расколоть планету.
Если Маятник действительно способен на то, о чем говорит этот человек, а причин сомневаться у Рэйвен нет, значит, «Эшер армаментс» может создать самое страшное оружие в истории человечества.
— Если вы не ставите перед собой цель уничтожить планету, — сказала она, — почему не отключите эту «памятную вещь»?
— Я не могу этого сделать, мисс Дунстан, — вежливо ответил Эдвин. — Если чужаки однажды снова приведут на Бриатоп ищеек, они смогут найти гараж и тоннель, который я использую. Как вы считаете, не устроить ли еще одно землетрясение, не преподать ли им урок уважения?
— Вы… используете?.. — прошептала Рэйвен.
— У нас есть и другое место, — сказал Эдвин. — Это немного дальше по коридору. Вы оба пойдете с нами, надеюсь? — Он повёл фонарем, показывая направление.
Нью, слышавший Эдвина, не понял большую часть того, что говорил управляющий. Мальчик все мечтал об Эшерленде, гуляя в воображении по великолепным комнатам Лоджии, и все, что видел, принадлежало ему. Абсолютно все. Нью может жить в Лоджии. Все, что от него требуется, это использовать магию.
Он нужен здесь, в Эшерленде. Они хотят, чтобы Нью стал главой этого дома.
— Мастер Ньюлан, — тихо сказал Эдвин, — вы можете оставить здесь посох старика. Он больше вам не понадобится.
Пальцы стали разжиматься, посох чуть не выскользнул на пол.
«Даст все…»
Голос Эдвина был мягким и убаюкивающим.
— Оставьте его, пожалуйста.
«Нет, — подумал Нью. — Не сдаваться!»
Мальчик вспомнил, что говорили о Лоджии его мать и Король Горы. Она коварная, обманчивая. Она может его уничтожить. Но тут возникла мысль, что они ошибались. Сами боятся до смерти, вот и его хотели удержать на Бриатопе. Чувства пришли в смятение: что же все-таки правда, а что — ложь?
Он нужен здесь, и здесь он может иметь все. Ласковый голос Эдвина Бодейна, его улыбка сулили златые горы. «Не отпускай посох», — кричал внутренний голос. Но глаза Эдвина Бодейна не отрывались от Нью, и он почувствовал железную волю управляющего, холодную, как ночной мороз, как ветры Бриатопа. Она поглотила Нью, и его рука разжалась.
Посох упал на пол.
«Ловушка, — слабо подумал Нью. — Надо поставить ловушку».
Эдвин пристально смотрел на него, склонив голову набок, и слегка нахмурился. Он посветил фонариком на посох, а затем снова направил луч в лицо Нью.
Мальчик понял, что не может, не должен думать о ловушке. Если человек в кепи поймет…
Он позволил образам Лоджии и Эшерленда целиком захватить его сознание. Эшерленд будет его домом…
— Нам надо идти, — сказал Эдвин, внимательно наблюдая за лицом Нью.
В коридоре Рэйвен кинулась прочь, но пантера преградила путь к бегству.
— Нет, — прошептал Эдвин, и желание бежать вытекло из девушки, как вода из пробитого ведра. — Давайте не будем капризничать.
Она уронила фонарь на пол. Эдвин дотронулся до ее руки холодными пальцами, и девушка вздрогнула, но без сопротивления позволила вести себя по коридору.
Эдвин остановился перед закрытой деревянной дверью и направил луч своего фонаря Риксу в лицо. Зрачки Рикса сузились, но лицо оставалось серым и безжизненным.
— Мы пройдем сейчас через эту дверь. Ты однажды здесь был, когда заблудился и бродил по Лоджии. Лендлорд испытывал тебя тогда, Рикс. Хотел выяснить, сколько ты можешь выдержать, не сломавшись. Бун и Кэт сломались, каждый на свой манер. Они оказались негодными, и от них пришлось избавиться. Но ты выжил. — Эдвин потрепал Рикса по плечу. — Теперь мы войдем. Ты меня слышишь?
— Да, сэр, — сказал Рикс.
Он был маленьким мальчиком, и ему снился плохой сон про пантер и маятники, про громкие звуки, причиняющие боль. Но Эдвин был здесь. Эдвин его любил и заботился о нем.
Эдвин взялся за дверную ручку, обычную дверную ручку, поблекшую от многих прикосновений, и распахнул дверь.
Глава 44
Маленький мальчик, плачущий и напуганный, увидел узкую полоску света в конце длинного черного тоннеля. Он побежал к ней, его коленки были сбиты от падений на каменной лестнице. На переносице была глубокая царапина, а глаза почти не видели из-за слез. Он достиг света, выбивавшегося из-под двери, нашарил дверную ручку, повернул ее и вихрем влетел в холодную комнату. Стены и пол были из шершавых серых камней. На противоположных стенах горели два факела, давая тусклый оранжевый свет и длинные пересекающиеся тени. Здесь кто-то есть! Кто-то наконец его найдет! Он попытался закричать, но голос превратился в хрип. Целую вечность он отчаянно кричал, когда Лоджия закрывала коридоры и меняла за его спиной направление лестниц.
Но в этом зале никого не было. Хотя кто-то здесь побывал. Люди зажгли факелы и пошли его искать. Он может подождать: кто-нибудь вернется и найдет его.
Мальчик выбился из сил, бегая вдоль стен, борясь с дверями, которые отказывались открываться, чувствуя, как коридоры уводят его все глубже в мир холода и безмолвия. В этом зале он видел серую дымку своего дыхания. Мальчик дрожал и обнимал себя руками, пытаясь согреться.
В свете факелов блестели разнообразные ножи, которые висели над длинным столом.
В другом конце комнаты стояло что-то похожее на ванну на колесах. Над ней на опускающейся с потолка цепи висело нечто, покрытое длинным черным саваном. На других таких же цепях висели крюки с заостренными концами.
В углу комнаты стоял большой прямоугольный металлический ящик с ручной пилой на нем.
Маленький мальчик подошел к коллекции ножей. Их было десять, от тонкого, как льдинка, до кривого ножа-пилы. Рядом со столом было точильное колесо. Ножи, очень острые, выглядели ухоженными. Маленький мальчик подумал, что они из мясной лавки. Поверхность стола была покрыта засохшими багровыми пятнами. На нем лежал рулон оберточной бумаги и моток бечевки.
Мальчик подошел к металлической ванне. В ней была темно-красная жидкость. Это цвет одного из самых любимых платьев его матери. Жидкость пахла как старые центы с головами индейцев в его «сокровищнице».
Но в жидкости плавали клочки волос. «Кто-то стригся, — подумал он. — С кого-то сняли скальп».
Он посмотрел вверх, на покрытый черным саваном предмет, висевший прямо над ванной. Края савана находились всего в дюйме над его головой. Мальчик поднял руку и прикоснулся. На ощупь ткань была сырой и слегка жирной. Он осторожно потянул, но саван не поддавался. Движение руки заставило висящий предмет закачаться на цепи. Что-то капнуло в металлическую ванну.
«Не надо трогать, — подумал он. — Не надо!»
Но тут же схватился обеими руками за край савана и резко дернул вниз.
Саван порвался и упал.
— Я знал, что ты начинаешь вспоминать, — тихо сказал Эдвин, стоя в дверях позади Рикса. Тот смотрел пустым взглядом в темноту комнаты, но кровь в его висках застучала сильнее. — Когда ты рассказал мне по телефону замысел «Бедлама», я понял, что воспоминания возвращаются. Должно быть, что-то их вызвало. Что — я не знаю. Но когда ты упомянул про скелеты, висящие в подземелье придуманного тобой дома, я понял: ты вспоминаешь то, что нашёл в этой комнате, когда был маленьким. Вчера я убедился в этом, когда ты сказал о скелете, который постоянно стоит у тебя перед глазами. И о том, что ты принял за серебряную дверную ручку…
Рикс испустил тихий мучительный стон.
Он вспомнил, как черный саван порвался и упал на пол.
Над головой Рикса, как маятник, качался скелет. На нем еще сохранились прилипшие к костям кусочки мышц. Вместо глаз — красные дыры с запекшейся кровью и тканями.
В спину был воткнут крюк, а рот широко раскрыт. Скелет был примерно с Рикса величиной.
Он отступил и медленно опустился на колени, а мрачный образ смерти продолжал раскачиваться взад-вперёд. Рикс повалился на бок и притянул колени к груди. Глаза у него запали, он невидящим взором смотрел перед собой.
— Я нашёл тебя здесь, — сказал Эдвин. — Велел встать и взял тебя на руки. Заставил тебя забыть то, что ты здесь увидел, и вывел из Лоджии. Я не хотел, Рикс, чтобы ты это нашёл. Пытался отыскать тебя, прежде чем это случится. Здесь было тело мальчика, которое я принёс в тот день, когда вы с Буном пришли сюда играть. У меня не было времени подготовить его как следует.
У Рикса внезапным холодом свело конечности. Он знал, где находится и кто рядом с ним, но не мог сосредоточиться ни на чем, кроме тихого, убаюкивающего голоса Эдвина. Образы метеорами проносились в его сознании: скелетик в ухе таксиста, пластмассовый скелет, который Бун повесил в дверях Тихой комнаты, волосы Сандры, плавающие в кровавой ванне. Он вспомнил, что случилось здесь, вспомнил Эдвина, вспомнил, как маленькая рука потянулась к серебряной пуговице с выгравированной на ней мордой ревущего льва и накрыла ее…
— Позже, — продолжал Эдвин, — я обнаружил, что потерял пуговицу со своей куртки. Я нашёл ее в шкатулке с твоими сокровищами в тот день, когда вернул обратно к тебе в комнату старую мебель из Лоджии. Ты, должно быть, открутил пуговицу, и твое сознание сосредоточилось на ней, чтобы забыть увиденное. Ведь ты сегодня ее искал? Я полагаю, дурацкая шутка Буна в отеле «Де Пейзер» помогла тебе вспомнить еще больше.
Он схватил Рикса за руку и ввел в комнату. Ошеломленный Нью последовал за ними. Пантера шагнула вперёд, принудив Рэйвен войти.
Чиркнула спичка. Эдвин один за другим зажигал пропитанные маслом факелы на стенах. Его тень выросла. Оранжевый свет запрыгал по комнате, засверкал на кончиках крюков, которые на цепях свисали с потолка, отразился от набора ножей, висевших над испачканным кровью столом, высветил металлическую ванну и металлический ящик в углу. Когда света стало больше, Рэйвен взглянула в лицо Нью. Его зеленые глаза ярко блестели, и он пристально смотрел прямо вперёд. Она боялась, что мальчик уже потерян.
В нескольких футах от стены валялась груда одежды. Рэйвен, оцепенев, смотрела на детские ботиночки, потертые джинсы, свитера, рубашки, носки и нижнее белье.
— Вот сюда я их приношу. — Голос Эдвина, как шелковая нить, вился по комнате. — Почти всех нашёл на горе Бриатоп.
Иногда, мисс Дунстан, я беру один из старых автомобилей в гараже, который нашли вы с мастером Ньюланом, и отъезжаю на безопасное расстояние, туда, где о Страшиле никто не слышал. Это самая настоящая охота. Вот только я стал менее расторопным, и иногда они убегают. — Он посмотрел на Рэйвен, и рот растянулся в улыбке. — Когда был молодой, я мог сковывать их движения с расстояния тридцать футов. Они просто застывали на месте. И я ловил детей в пределах слышимости от их дома. Лендлорд помог отточить силу, данную мне от рождения, мисс Дунстан. Я умею даже лишать зрения тех, кто выходит на поиски своих пропавших детей. Родители смотрят прямо на следы и ничего не видят. Могу стоять в тени в двух шагах, и они никогда не узнают, что я там был.
— Вы… приносите детей сюда… и убиваете их.
— Готовлю, — поправил он. — Это часть того, что Бодейны делают для Эшеров. — Эдвин пересёк комнату и положил руку на плечо Рикса. — Ты меня слышишь?
— Да, сэр.
«Страшила в лесу», — мелькнула у Рикса безумная мысль.
— Кое-что должно быть передано, — сказал Эдвин, приблизив лицо к Риксу. — Первое — это скипетр, созданный для прапрадедушки Хадсона Эшера. Затем ответственность за «Эшер армаментс». А также знания. Многие столетия твои предки поклонялись лендлорду. Настоящему лендлорду этого мира, а не только Эшерленда. Скипетр — это дар, символ доверия, данный им. Скипетр будет защищать твою жизнь, Рикс, но, чтобы оправдать это доверие, ты должен делать то, что хочет лендлорд. Ты — его руки, Рикс. Я — его голос. Он отдал «Эшер армаментс» тебе, потому что из троих детей Уолена ты больше всех подходишь для того, чтобы выполнять желания лендлорда.
Волосы Сандры в кровавой воде. Страшила в лесу. Эдвин здесь, чтобы защищать Рикса, и Рикс всегда очень любил Эдвина.
— Ты можешь использовать злость, которая накоплена в тебе, для лендлорда, — мягко прошептал Эдвин. — Я наблюдал, как эта злость с годами росла. Я знаю, на что ты способен, думаю, ты только что сам это понял. Внутри тебя горит холодный огонь, и ты можешь применить его в управлении «Эшер армаментс». Я все время помогал тебе…
— Помогал?..
— Сандра, — сказал Эдвин. — Она плохо влияла на тебя, Рикс. Учила изливать твою злость в книгах. Ты без толку расходовал важные ресурсы, которые должны быть направлены на благо «Эшер армаментс». Мы поговорили по телефону, и я объяснил, чего хочу от нее. Я знал, что это повредит твоему сочинительству. Ты понимаешь, что я сделал это для тебя?
По щеке Рикса скатилась слеза.
— Я… любил…
— Это была не любовь, а пустая трата времени. Любовь — это то… что ты будешь делать для лендлорда, для меня и для «Эшер армаментс».
Что-то дрогнуло в душе Нью. С огромного расстояния вернулось сказанное ему Королем Горы: «Зло… существует… чтобы разрушать любовь».
В углу за большим ящиком — костедробильной машиной, которой Эдвин воспользовался рано утром, когда Бун бродил по Лоджии, — раздался долгий прерывистый звук. Эдвин обернулся, и из тени вышла окровавленная фигура с разбитым лицом. Голова Логана дергалась, одна рука беспомощно болталась. Когда он раскрыл рот, издав жалкое бульканье, оттуда потекла кровь.
Эдвин привел сюда Логана два дня назад, обнаружив его рядом с развалинами зоопарка, где он ждал Жадную Утробу. Управляющий решил продемонстрировать парню силу, которой он пользовался как Страшила. У Логана тоже были такие способности, но еще сырые, неотшлифованные. Здесь, в этой комнате, когда Эдвин разрешил ему изучить ножи, Логан повёл себя как ребёнок в магазине игрушек. Эдвин рассказал ему все, и Логан поразился, узнав, что до конца своих дней будет пользоваться этими ножами и что мама, папа, бабушка и дедушка уже дали свое согласие.
Эдвин послал его в гараж, строго наказав удержать там Кэтрин до появления пантеры, но не прикасаться к ней. Способности Логана еще были подвержены влиянию его страстей.
Кроме того, Эдвин всегда любил мисс Кэтрин, и незачем было осквернять ее перед исполнением приговора лендлорда.
Кэсс видела из Гейтхауза смерть Кэтрин. Не дождавшись возвращения Логана, Эдвин пошел в гараж и обнаружил на бетоне кровь. Рядом лежала монтировка, на ней осталась кровь и клочок волос, которые принадлежали не Кэтрин. Эдвин понял: что-то пошло не так, вероятно, из-за нежелания Логана подчиняться приказам.
Теперь, пристально оглядев молодого человека, Эдвин понял, сколько вреда причинила завладевшая монтировкой Кэтрин. Талант Логана погиб. Эдвин презрительно покачал головой.
— Так, — сказал он, — ты опять притащился сюда?
Логан, глупо улыбаясь, нетвердо шагнул вперёд. С его подбородка капала кровь.
— Я ошибся в тебе, — продолжал Эдвин. — Ты слишком недисциплинирован для этой работы. Я думал, что смогу обтесать тебя… потому что в твоем возрасте сам был точно таким же. Но я заблуждался. — Он быстро взглянул на пантеру.
Жадная Утроба вскочила и перебежала через комнату к Логану. Стремительно прыгнув, она повалила молодого человека на пол. Логан взбрыкнул, и из его изуродованного рта вырвался ужасный крик. Рэйвен, зажав уши, пятилась, пока не прижалась к стене. У ее ног валялась детская одежда. В челюстях пантеры хрустели кости. Логан молчал.
— Я… любил… ее, — прошептал Рикс.
Его лицо покрылось холодным потом.
Эдвин наблюдал, как ужасная пантера пожирает Логана. Затем, удовлетворенный, повернулся к Рэйвен.
— Вы будете следующим блюдом, мисс Дунстан. Она всегда голодна.
— Нью! — слабо прошептала девушка. — Пожалуйста… помоги мне…
— Мастер Ньюлан пришёл домой, здесь его место. Он будет следующим Страшилой. Мы с лендлордом прекрасно его обучим. Видите ли, для Эшеров очень важна диета. Если они не будут питаться как следует, Недуг преждевременно их состарит. Хадсон Эшер, его брат Родерик и их отец Малкольм попали в завал в угольной шахте. Их нашли через несколько недель. Но Хадсон и Родерик выжили… разделив между собой отца. Эшеры — каннибалы, мисс Дунстан. Долгие годы они получали мясо из лавки в Чикаго. Урия Хинд также служил лендлорду. Но увы, Чикагский пожар уничтожил его бизнес, да и его самого.
— Они… едят…
— Да, детей. Моя жена готовит прекрасные уэльские пироги.
У Рэйвен подкосились ноги. До Чикагского пожара, поняла она, в Страшиле не было нужды. И только после пожара, когда Эшеры лишились возможности покупать человеческое мясо, на гору Бриатоп пришёл Страшила.
Сжатая в кулак рука Нью почувствовала в кармане какой-то предмет. «Игрушка Натана. Этот человек принёс сюда моего брата и содрал мясо с его костей».
Его душа затрепетала. «Все, что от меня требуется, — подумал он, — это использовать магию. Зло существует, чтобы разрушать любовь. Все, что я должен делать, это…»
«Сатана ищет человека, — говорил Король Горы. — Где ты живешь — не имеет большого значения, важно то, что живет в тебе».
«Все… использовать магию…»
— Мастер Ньюлан? — Эдвин протянул ему руку. — Идите ко мне.
Нью попытался сопротивляться, врасти ногами в камни.
— Идите ко мне. Возьмите меня за руку.
Нью потащило вперёд. Его зеленые глаза сверкали, белое как мел лицо исказилось от невероятного напряжения.
— Идите домой, — прошептал Эдвин. — Позвольте лендлорду вас полюбить.
Шаг за шагом Нью приближался к нему. Он был не в силах противиться. Лицо Эдвина бесформенной луной висело в оранжевом свете.
«Все, — подумал Нью. — Используй магию».
Их пальцы встретились. Рука Эдвина стиснула руку мальчика, и старик улыбнулся.
Нью почувствовал, что его затягивает в жерло вулкана.
И в этом жерле клубились образы ада: города, проваливающиеся в огромные трещины, камни, падающие на бегущих по улицам людей, взрывающиеся огненные шары и грибообразные облака, горы обгоревших тел, багровое небо, наполненное ракетами и воплями, — он видел все это; он слышал смех того создания, что жило под личиной Эдвина Бодейна, — темного тощего зверя с желтыми кошачьими глазами и раздвоенным языком, мелькающим в удушливом воздухе.
— Иди домой, — настаивал Эдвин.
Сознание Нью было готово расколоться: «Зло… существует, чтобы разрушать любовь… Боже, помоги мне… дам тебе все… используй магию… важно то, что живет в тебе… Боже, помоги мне…»
«ИСПОЛЬЗУЙ МАГИЮ!»
«Ловушка» догадался он. Улыбающийся монстр, Страшила, только что сунул руку в капкан!
«ИСПОЛЬЗУЙ МАГИЮ!» — кричало что-то внутри Нью.
Он подумал о Натане, убитом в этой комнате, о сотнях детей, замученных здесь, чтобы их подали на красивых серебряных блюдах к обеденному столу Эшеров. «ИСПОЛЬЗУЙ МАГИЮ!» В его крови вскипел гнев, сметая иллюзии богатой жизни в Эшерленде. В голове прояснилось. Нью крепко сжал руку Эдвина и почувствовал, как хрустнули пальцы.
Улыбка Эдвина застыла, в его глазах блеснул страх. Он попытался высвободить руку.
«ИСПОЛЬЗУЙ МАГИЮ!» В волосах Нью заплясали голубые искорки.
И из рукава пиджака вынырнул волшебный нож, порвав державшую его клейкую ленту. Он вылетел, как ракета, оставив на руке полосу ожога.
Эдвин не успел защититься: волшебный нож вошёл ему под мышку по самую рукоять. Страшила яростно крутился, питаемый гневом Нью, и, когда Эдвин закричал и, зашатавшись, отступил назад, нож, вертясь как сверло, разбрасывая вокруг осколки костей и клочья мяса, скрылся внутри. Эдвин вопил и прыгал, а нож гулял по его телу. Залитый кровью, он вылетел из спины и с такой силой ударился о каменную стену, что сломался клинок.
Эдвин умирал, но продолжал корчиться. Его глаза широко открылись, а губы посерели. По комнате носились волны холодной энергии. Крюки яростно качались на цепях. Сорвавшиеся ножи летали, отскакивая от стен и потолка. Один из них задел куртку Рэйвен, другой промчался мимо ее лица.
Металлическая ванна взмыла и устремилась к Нью с такой скоростью, что тот едва успел отпрыгнуть.
Нож, жужжа как шершень, задел щеку Рикса. Брызнула кровь, и боль разрушила оцепенение; к нему вернулась реальность. Он смотрел на качающиеся крюки. Эдвин — Страшила… Он довел до самоубийства Сандру. Каннибализм поддерживал в Эшерах молодость, препятствуя Недугу, насколько это было возможно. Эшеры поклонялись злу, они создали «Эшер армаментс» как алтарь той силе, которая жила в Лоджии, тому великому злу, что концентрировалось вокруг Эдвина и использовало его для разжигания костра уничтожения.
Эдвин свернулся на полу в расползающейся луже крови.
От его судорог сотрясались стены. Он дрался, как обезумевший зверь перед смертью; он излучал во все стороны свою ужасную магию. Дверь сорвалась с петель. Потоки энергии носились вокруг, они сбили на пол Рэйвен и швырнули Рикса на стену.
Нью услышал предостерегающий крик Рэйвен. Он обернулся, и черная пантера, выпустив когти, прыгнула на него.
Нью уклонился и одновременно направил удар своей магии. Словно молот обрушился на рёбра Жадной Утробы. Пантера, шатаясь, поднялась на ноги и снова пошла в атаку. В ее глазах горела жажда крови.
Нью стоял на месте до тех пор, пока пантера не приблизилась вплотную, а затем собрал энергию в комок, и тот, как железная пика, ударил в череп Жадной Утробы. Отброшенная назад пантера, взвыв от боли, плюхнулась в металлическую ванну. И снова встала. Ее мышцы дрожали.
Когда пантера кинулась в третий раз, Нью поднял в воздух стол и обрушил его на спину Жадной Утробы. Стол был тяжелый, и Нью понял, как много сил ушло на то, чтобы вогнать волшебный нож в Эдвина Бодейна. Он быстро слабел.
Жадная Утроба покатилась по полу, щелкая змеиным хвостом, а затем прыгнула на Нью с проворством, которого тот не ожидал.
Нью попытался направить на зверя еще один удар, но сил уже не было. Он отпрыгнул в сторону, и все же когти пантеры, прорвав куртку, прошлись по ребрам. Нью вскрикнул и упал на колени, потекла кровь. Жадная Утроба повернулась к нему, из пасти вывалился язык, и Нью увидел в глазах пантеры торжество. Монстр знал, что Нью измотан, что боль затуманила его рассудок.
Нью посмотрел наверх. «Крюки, — подумал он. — Если собраться с силами…»
Жадная Утроба встала на задние лапы и прыгнула на мальчика.
Нью напряг все свои силы. Голову пронзила резкая боль, и он вскрикнул, почувствовав, что сквозь него проходит энергия, унаследованная от предков. Она била из его костей, и на один ужасный миг показалось, что его объяло пламя.
Последняя волна магии встретила Жадную Утробу в прыжке. Она швырнула пантеру к потолку, а затем, когда зверь начал падать, подвела под него болтавшийся крюк.
Острый конец вонзился пантере в брюхо. Она заверещала и задергалась, однако крюк вошёл еще глубже. Тяжесть ее тела натянула цепь. Балка, к которой та крепилась, прогнулась.
И тут Жадная Утроба начала соскальзывать на пол. Ее брюхо было разодрано, из зияющей раны вываливались угольно-черные внутренности. С резким треском, напоминавшим ружейный выстрел, сломалась балка.
Нью до того обессилел, что не мог подняться с пола. Прижав ладонь к кровоточащему боку, он смотрел, как пантера бьется и рычит, пытаясь освободиться.
Холодные волны энергии продолжали сотрясать комнату. Эдвин не желал умирать. Рэйвен услышала жуткий стон, набиравший в отдалении силу.
«Маятник! — в ужасе подумала она. — Смерть колдуна привела чуткую машину в движение!»
Рикс, балансируя на трясущемся полу, дошел до Рэйвен и помог ей подняться. Его худое лицо стало серым, только на щеке багровела полоса. Он тяжело моргал, еще не оправившись от шока.
— Нужно уходить! — прокричала Рэйвен. На другом конце комнаты рассыпанные по полу ножи взмыли и воткнулись в стену. — Вы можете найти дорогу?
Рикс покачал головой. Он не помнил, как Эдвин вёл его сюда, и боялся, что Лоджия может их замуровать.
Нужно возвращаться через тоннель, поняла Рэйвен. Балка, которую сломала Жадная Утроба, сорвалась. Рэйвен рывком подняла Нью на ноги и сказала:
— Пошли! Быстро!
Низкий стонущий звук продолжал нарастать, а потоки черной магии, исходящие от скрюченного тела Эдвина, крушили стены. Рикс остановился, чтобы оглянуться на пожилого человека, которого любил.
Но увидел только Страшилу.
Он повернулся и побежал вслед за Рэйвен и Нью.
Коридор сотрясался, с потолка падали камни, а пыль в воздухе висела так густо, что ничего не было видно уже в двух шагах.
— Посох! — сказал Нью Рэйвен. — Я должен вернуться!
В лаборатории Ладлоу продолжал равномерно раскачиваться Маятник. Камертоны вибрировали, и низкий звук уже перешёл болевой порог. Рэйвен, чьи кости буквально выкручивал пронзающий ее шум, взяла свой фонарь. Стены и пол бешено дрожали, и когда Нью поднял посох Короля Горы, у его ног пробежала трещина. Всего несколькими футами дальше сверху упала глыба величиной с наковальню. Мелкие камешки дождем сыпались им на головы и спины. Маятник раскачивался все быстрее, и Нью чувствовал ужасное давление, распирающее изнутри его голову. Он понял, что остановить Маятник невозможно. Эта штука вышла из-под контроля, и что произойдёт — знает только Бог. Им нужно как можно быстрее выбраться из Лоджии.
В комнате вздулся пол, и Нью едва не упал на колени. Низкий стон превратился в негромкое демоническое мычание.
Освещая путь фонарями, они бежали по сотрясаемому коридору к лестнице на самый нижний уровень. В следующий момент стон Маятника достиг высоты мучительной боли. У Рикса чуть не лопнули барабанные перепонки. Он с трудом шел по ступенькам, его вестибулярный аппарат от этого шума был в полном расстройстве. Из носа хлынула кровь.
На нижнем уровне дрожали гранитные колонны. Стальные сваи издавали высокие воющие звуки, словно струны арфы, которые перебирала рука безумца. Одна из колонн покрылась трещинами и развалилась, за ней вторая и третья. С потолка падали камни.
— Фундамент! — прокричала Рэйвен, едва слыша себя. — Разрушился фундамент!
Перед ними простирался тоннель. Камни вокруг них двигались и терлись друг о друга. Из трещин над головами лилась черная вода.
Их по-прежнему преследовал стон Маятника. Рэйвен зашаталась, но Рикс поддержал ее и подхватил фонарь, который девушка уронила. Под ногами бурлила вода.
И тут волосы на голове у Нью встали дыбом, он повернулся обратно к Лоджии. Рикс, который был в нескольких шагах впереди, посветил в том же направлении. От ужаса оба замерли. Луч света выхватил бегущую по тоннелю пантеру. Она приближалась, как огромная черная машина разрушения. За ней волочились внутренности, а в животе глубоко засел крюк.
Увидев бегущего монстра, Нью еще крепче сжал посох. Своих сил у него не осталось, он вынужден был положиться на силу, передававшуюся из поколения в поколение и скрытую в сучковатой палке, которая на рынке не стоила бы и пары долларов.
— Ну, давай, ты, гадина! — с вызовом прокричал Нью.
Жадная Утроба прыгнула, из ее ноздрей вырывался пар.
Нью махнул посохом, как бейсбольной битой.
Из посоха вырвался ослепительный шар голубого огня и встретился с головой пантеры. Монстр завизжал, на мгновение они оба, Нью и Жадная Утроба, слились с пылающим посохом. Затем пантера, словно натолкнувшись на каменную стену, отлетела назад, а Нью упал в плескавшуюся на полу воду. Каждый его нерв горел как в огне.
Пантера, чья искалеченная голова висела на нескольких тугих мышцах, медленно поднималась на ноги. Ее челюсти хватали пустой воздух.
И тут сквозь вой машины Ладлоу до них донесся резкий треск, словно кто-то могучей рукой ломал толстые палки. Секция тоннеля между ними и Лоджией провалилась. Потоки воды устремились к Жадной Утробе, Рэйвен, Нью и Риксу. Рикс успел лишь положить руку на талию Рэйвен, и вода ударила с такой силой, что сбила с ног и отбросила назад. Он ничего не видел. В него врезался Нью, затем мальчика отнесло в сторону.
Потоки подняли Рикса, его голова на мгновение появилась в темноте над поверхностью воды, и он услышал, как трещат и раскалываются камни наверху. Вода из озера заливала тоннель. Рикс судорожно вздохнул и прокричал:
— Держитесь!
Рука Рэйвен нащупала его плечо и вцепилась. Весь тоннель заполнился водой, и голова Рикса вновь скрылась под поверхностью.
Течение бросало их из стороны в сторону. Рикса неумолимо тащило вверх, спиной по камням, которые еще не развалились. Из его ноздрей вырывался воздух. Рэйвен чуть было не унесло, но он держал ее изо всех сил.
В груди жгло от недостатка воздуха. Потоки воды бурлили, дергая и толкая их во все стороны одновременно. Холодная волна швырнула Рикса вверх, и он ударился о потолок тоннеля.
Путаясь в тростнике и водорослях, он понял, что течение вынесло их с Рэйвен к поверхности озера. Теперь вода засасывала его назад, и он этому яростно сопротивлялся. Рэйвен тоже колотила ногами, пытаясь удержаться на плаву.
Их наполовину втянуло в тоннель, но тут под ними забурлил новый поток, вытолкнувший обоих на поверхность.
В серой завесе дождя появилась голова Рикса. Рядом с ним кашляла и судорожно хватала воздух Рэйвен. Силясь удержать ее, Рикс чуть не вывихнул руку. Волны толкали их к отмели. Когда они уже лежали на грубых камнях, а дождь и волны бились вокруг, Рикс оглянулся на остров.
Лоджия дрожала, как огромный камертон. Стеклянные купола бились вдребезги, по крыше перекатывались мраморные львы.
Стон Маятника пульсировал в вихрящемся воздухе. Он изменил свою тональность и превратился в грубый, сводящий с ума крик, бьющий по сознанию: «Преда-а-атель…»
Лоджия разваливалась как карточный домик. Она приподнималась и шаталась, ее башни и дымоходы качались, а затем рушились. Крыша провалилась. Озерная вода захлестывала дом, фонтаны брызг поднимались в воздух на добрых пятьдесят футов. Западное крыло задрожало и осело, а содержимое комнат вывалилось, словно драгоценные камни из опрокинутого ларца.
«Все для тебя…»
Голос Лоджии слабел.
После очередного сотрясения по фасаду пошла трещина, и он обрушился лавиной мрамора и кирпича. Стали видны изысканно отделанные комнаты, коридоры и лестницы, которые медленно распадались и исчезали в воде. Озеро превратилось в булькающий котел, наполненный прекрасными обломками, которые выталкивало на поверхность и снова затягивало в глубину.
Внезапно остатки Лоджии расколола огромная трещина, она пошла от фундамента и вскоре разделилась на дюжину других, от которых неумолимо поползли сотни новых.
«Предатель… все для тебя…»
Лоджия оседала и разваливалась, и это походило на гигантский взрыв в замедленном воспроизведении. В озеро рушились тонны мрамора.
Из руин Лоджии дошла холодная волна гнева, пронесшая с собой через озеро крик «Преда-а-атель!». Эта бешеная сила разбежалась над всем Эшерлендом и горой Бриатоп, повалив тысячи деревьев.
Голос Лоджии затих, и грохот Маятника прекратился.
На другом конце озера били фонтаны воды. К берегу вынесло стулья, письменные столы, чучела, шкафы, кровати и пианино. Деревья вокруг озера словно срезало у самого основания. Повалило почти весь лес на южной части горы Бриатоп.
Звуковое оружие Ладлоу Эшера полностью разрушило Лоджию.
Когда Рикс и Рэйвен обрели способность двигаться, они медленно побрели к берегу. Рядом с остатками моста в грязи удалось различить фигуру еще одного человека, лежавшего на боку.
Рикс помог Рэйвен выйти на берег и повернулся к руинам. У него из носа шла кровь, в нескольких местах красовались ссадины, правая рука беспомощно висела. Он знал, что Маятник не использовал своего потенциала. Тяжесть Лоджии раздавила машину до того, как та смогла уничтожить все вокруг.
Неожиданно из глубин озера поднялась передняя часть красивого коричневого лимузина. Он был покрыт илом, радиатор походил на ухмыляющийся кривой рот. Затем автомобиль медленно погрузился в воду.
Только теперь Рикс осознал, что по-прежнему сжимает в руке черную трость. На серебряной голове льва почти не было грязи — ее смыло водой.
Он держал ее так крепко, что заломило пальцы.
Часть VIII. Решение
Глава 45
«ГЛАВА СЕМЕЙСТВА ЭШЕР СКОНЧАЛСЯ.
ЛОДЖИЯ РАЗРУШЕНА.
ПОДЗЕМНЫЕ ТОЛЧКИ В ФОКСТОНЕ»
Рэйвен Дунстан,
издатель и редактор «Фокстонского демократа»
В среду, 31 октября, в Эшерленде, своем фамильном поместье семью милями восточнее Фокстона, скончался Уолен Эрик Эшер, патриарх могущественного клана Эшеров, владелец и президент «Эшер армаментс компани».
Уолен Эшер несколько месяцев был прикован к постели.
По словам доктора Фрэнсиса из Бостона, причиной смерти послужило обширное кровоизлияние в мозг. Похороны, состоявшиеся в поместье 2 ноября, посетили многие высокопоставленные чиновники и военные.
После смерти Уолена Эшера остались его жена Маргарет Эшер, дочь Кэтрин Эшер и двое сыновей — Бун и Рикс Эшеры.
Рикс Эшер объявлен наследником семейного дела. Пресс-атташе семьи Эшер сообщает, что Бун и Кэтрин Эшеры объявили о предстоящих длительных туристических поездках.
За те часы, в течение которых умирал Уолен Эшер, серия яростных подземных толчков в районе горы Бриатоп стерла с лица земли Лоджию Эшеров, стосорокатрехлетний замок, построенный Хадсоном Эшером. По словам Рикса Эшера, его реконструкция не планируется.
От толчков, которые чувствовались даже в Эшвилле, дрожали стёкла в Фокстоне, Тейлорвилле и Рэйнбоу. В клинику Фокстона для лечения повреждений, нанесенных разбитыми стёклами, поступили Невилл С. Уинстон, Бетти Чесли, Элтон Уэйр и Джонни Фабер — все из Фокстона.
Геологи из Северокаролинского университета сильно озадачены землетрясением. Они уже приступили к осмотру района в надежде выяснить природу подземных толчков.
Осенью 1893 года в районе Фокстона и горы Бриатоп уже было землетрясение, вызвавшее значительные разрушения и унесшее жизни двух с лишним десятков обитателей горы.
Коллектив редакции газеты «Фокстонский демократ» выражает семье Уолена Эшера искренние соболезнования».
Стояла середина января и дул холодный ветер, когда Рэйвен остановила свой «фольксваген» перед закрытыми воротами Эшерленда. Она запахнула пальто и лишь потом опустила стекло и нажала на кнопку переговорного устройства.
— Да? — спросил голос.
— Рэйвен Дунстан. Мистер Эшер ждёт меня.
После того как машина проехала, ворота закрылись сами.
У парадной двери Гейтхауза ее встретила молоденькая горничная, которая взяла пальто и провела не в гостиную, где Рэйвен после того ужасного дня бывала несколько раз, а наверх, в коридор, где единственным звуком было тиканье старинных напольных часов. Рэйвен довели до лестницы, поднимавшейся к белой двери с серебряной ручкой.
— Мистер Эшер ждёт вас, — сказала горничная, робко посмотрев наверх.
— Благодарю вас.
Рэйвен поднялась к двери и остановилась. В воздухе витал слабый неприятный запах, он напоминал вонь портящегося мяса. Она постучала. Тишина в доме ее нервировала. Рикс не ответил, тогда она открыла дверь и заглянула в комнату.
Он сидел на краю большой кровати, на которой не было ничего, кроме матраса. В комнате отсутствовали окна и какое-либо освещение. Рикс прищурился, когда посмотрел в сторону двери.
— Рэйвен? — спросил он. — Заходите. Дверь можно оставить открытой.
Она вошла в комнату и приблизилась к нему. Запах усилился. Стены были обиты резиной; она знала, что это Тихая комната, о которой ей часто рассказывал Рикс, та самая, где умер Уолен Эшер.
На Риксе был дорогой серый костюм и голубой галстук в полоску, с маленькой алмазной булавкой. Его лицо было изнуренным, как будто он не спал несколько суток. Он встревоженно посмотрел на Рэйвен, и девушка увидела на коленях у Рикса черный скипетр.
— Я пришла, как только смогла вырваться из офиса, — сказала она. — С вами все в порядке?
Он слабо улыбнулся.
— Трудно сказать. Я больше ни в чем не уверен.
— Я тоже, — призналась она. Здесь было холодно, и Рэйвен обняла себя, чтобы согреться. — Папе становится лучше, — сказала она. — Врачи говорят, он пошел на поправку. В последний раз, когда я у него была, он меня узнал.
— Хорошо. Я рад. — Рикс провёл рукой по гладкому черному дереву. — Моя мать наконец-то уехала на отдых. Она говорила, что мне нужно побывать на Гавайях.
— Она уже… знает о Буне и Кэтрин?
— Я думаю, Маргарет действительно хочет верить, что Кэт в Италии, а Бун путешествует по Европе. Конечно, она понимает: что-то не так. Если она позволит себе осознать, что они мертвы, то сойдет с ума. Я… благодарен вам, Рэйвен, за статью, которую вы написали. До сих пор не понимаю, почему вы не раскрыли всего, но хочу, чтобы вы знали: я перед вами в огромном долгу.
Девушка понимала, что у нее был шанс, который выпадает один раз в жизни, и она его упустила. Что было главным? Страшила мертв, его род прерван, и дети больше не будут бесследно исчезать. В том, через что она прошла, было много непонятного, и порой все это казалось Рэйвен ужасным сном.
Вот только ее хромота навсегда исчезла, отец лечится в нервной клинике, а Лоджия лежит в руинах. И почему-то противна сама мысль о том, чтобы написать статью, объяснить жителям горы, что на самом деле случалось на протяжении многих лет с их пропадавшими детьми. Когда она читала сообщения о пропаже детей в других газетах, у нее мороз шел по коже. Тираж «Демократа» продолжал расти, а Нью Тарп прекрасно справлялся с работой курьера. Скоро мальчик получит разрешение написать свою первую статью, а пока что он, как все нормальные дети, ходит в школу.
— Я вчера получил письмо, — сказал Рикс. — От Паддинг Эшер. Она сейчас в Нью-Йорке. Сообщает мне, что подписала контракт с издателем.
— Что?
Рикс кивнул, и на его лице появилась мрачная улыбка.
— За сто тысяч долларов она напишет отчет о своей жизни под фамилией Эшер. Паддинг намерена провести ток-шоу и дать интервью газете.
— Неужели она это сделает?
— Не знаю. Мои адвокаты сейчас занимаются этим. О боже! — тихо сказал он. — Послушайте, мне кажется, что я с каждым днём все больше похож на своего отца. Из зеркала на меня смотрит его лицо.
— Что вы решили делать? Я имею в виду состояние вашего здоровья.
— Уэльских пирогов больше не будет, — сказал он, и Рэйвен вздрогнула. — Извините. Я не хотел этого говорить. Мне звонил доктор Фрэнсис. Он по-прежнему хочет сделать те анализы, о которых я вам рассказывал. Мне придется поехать в Бостон и на пару недель лечь в больницу.
— Вы намерены это сделать?
— Я хочу, но… Рэйвен, что, если Недуг неизлечим? Что, если это так глубоко сидит в генах Эшеров, что невозможно выкорчевать? Я видел, как умирал мой отец на этой самой кровати. Я никому не пожелал бы такой смерти, даже ему. — Он жалко посмотрел на нее и прошептал: — Я… так боюсь.
— Но у вас есть шанс, — сказала Рэйвен. — Все остальные Эшеры тоже имели шанс, но не воспользовались им. Современные медицинские технологии дают реальную возможность пересилить Недуг. Разве не это вам сказал доктор Фрэнсис?
— Он сказал, что врачи сделают все возможное. Ну а если этого недостаточно? Что тогда? Мне придется, как отцу, умереть в этой комнате?
— Вы не такой, как ваш отец, Рикс. У вас другой взгляд на вещи, и вам вовсе не нужно жить точно так же, как жил он. Вы должны предпринять определенные усилия и изменить порядок вещей. А если не вы… то кто?
— Я все еще чувствую здесь его запах, — сказал Рикс и закрыл глаза, поглаживая скипетр. — Он внутри меня. Все они — Хадсон, Арам, Ладлоу, Эрик, Уолен, — все они во мне.
И я не могу этого избежать, как бы сильно ни старался.
— Да, — согласилась она, — это не в вашей власти. Но вы можете быть Эшером, который отличается от всех своих предшественников.
— Я последний в роду, Рэйвен. Это умрет вместе со мной.
Я не должен вводить ребёнка в мир Эшеров.
— Понимаю. Значит, вы решили повернуться к жизни спиной? Собираетесь запереться здесь и проглотить ключ? Черт возьми, Рикс, у вас есть все, а вы этого не видите! Я говорю не о деньгах — вы, вероятно, были бы куда счастливее, если бы начали их тратить, а не оставили лежать в банке.
Подумайте о школах, которые вы можете построить! О больницах! Подумайте о людях, которые нуждаются в пище и жилье, а таких людей в этих краях очень много! У вас есть шанс, Рикс! Вы можете быть в тысячу раз человечнее любого другого Эшера!
Рикс знал, что она права. Для начала он мог бы построить несколько приличных домов для жителей горы Бриатоп. Кирпичные дома вместо лачуг, пропускающих воду, как решето. Есть бедняки, нуждающиеся в пище и крыше над головой, и дети вроде Нью Тарпа, мечтающие получить образование. На одну десятую состояния Эшеров можно построить университетский комплекс, которому не будет равных в мире.
— Вы поедете со мной в Бостон? — спросил он.
Она медлила с ответом, пытаясь заглянуть ему в глаза.
В них снова появился свет.
— Да. Я бы очень этого хотела.
— Я… спросил, потому что мне нужна ваша помощь в очень важном деле. Вряд ли мне удастся справиться с этим в одиночку.
— Вы о чем?
— Об «Эшер армаментс», — сказал он. — Компанию необходимо закрыть. Нужно остановить конвейеры по выпуску оружия, Рэйвен.
— Если это ваше решение, — твердо сказала она, — «Демократ» вас поддержит.
Рикс встал с кровати и нажал несколько кнопок на пульте. Зажглись экраны, показывая картины из мира Эшеров.
В голубоватом свете мониторов Рэйвен увидела глубокие морщины, прорезавшие лицо Рикса.
— Я хочу прекратить это, но моя сестра была права. Всегда кто-то должен делать оружие. Значит ли это, что всегда будет война? Неужели род человеческий так безнадежен, что не наступит конец разрушениям? Боже мой… я день за днём думаю об этом и все никак не могу решиться. Если закрою «Эшер армаментс», более шести тысяч человек потеряют работу. Если не закрою, не будет конца производству оружия, которое год от года все опаснее.
Он поднял скипетр дрожащей рукой.
— Я теперь знаю, что это за штука, что она значила для всех Эшеров. Это власть. Почему я не могу ее отшвырнуть? Почему не могу сломать о колено? Боже, я пытался! Но что-то внутри меня не хочет отдавать власть!
На лице Рикса отражались муки сомнения.
— Должен ли я закрыть «Эшер армаментс» и потерять все влияние, которое дает этот конвейер смерти? Или пусть фабрики и дальше штампуют бомбы и ракеты? Что мне делать?
— Простите, мистер Эшер…
Рикс посмотрел в сторону двери, где стояла горничная.
— Да? В чем дело?
— К вам посетители, сэр. Генерал Маквайр и генерал Бергер. С ними мистер Меридит, они просят разрешения проехать через главные ворота.
Рикс глубоко вдохнул и с шумом выпустил воздух через ноздри.
— Хорошо, Мэри, — сказал он. — Пусть проедут. — Он провёл рукой по лицу. — Я знал, что не смогу долго прятаться от них, — сказал он Рэйвен. — Они принесут свои чемоданчики с планами. Они будут мне улыбаться и говорить, как хорошо я выгляжу, учитывая трагическую смерть Уолена. И это только начало, Рэйвен. Что им ответить?
— Что бы вы ни решил и, — сказала она, — я помогу. Я встану на вашу сторону. Используйте свой шанс. Будьте Эшером, который не похож на других.
Рикс пристально посмотрел на нее и неожиданно понял, как поведет себя, когда окажется с глазу на глаз с этими улыбающимися генералами в доме своего отца. Рикс молил Бога, чтобы принятое решение оказалось верным.
Он взял Рэйвен за руку, и они спустились вниз, чтобы встретить будущее.
Глава 46
С черного озера в лицо Нью Тарпу дул пронзительный ветер.
Он стоял на холодном берегу. На нем было тяжелое шерстяное пальто, которое прислал мистер Эшер, когда Нью еще лежал в больнице, в Эшвилле. На боку у него навсегда остались неровные шрамы — напоминание о битве с Жадной Утробой.
Бледно-серое небо нагоняло уныние. «Скоро пойдёт снег, — думал мальчик. — Но в этом году будет не так холодно, потому что мистер Эшер утеплил дом Тарпов». Он предлагал поставить центральное отопление, но Майра Тарп сказала, что не хочет, чтобы вся гора ходила в мороз греться в ее дом.
На другом берегу из острова, как сломанный зуб, торчали руины Лоджии Эшеров. Мост не ремонтировали, иначе как на лодке до острова не добраться.
И это, по мнению Нью, было прекрасно. Он не сунулся бы туда и за миллион долларов.
Мальчик шел по краю озера, у его ног тихо плескалась вода. Он протыкал черный прибрежный ил сучковатым посохом, из отверстий сочилась вода.
Когда потолок тоннеля разваливался, Нью держал посох Короля Горы. Его начало мотать между стенами. Он сумел уцепиться за край дыры в потолке, где выбило несколько камней, и повис как флаг. Мимо струилась вода. Он пытался пробиться наверх, но потоки толкали его вперёд и тянули назад.
Затем силами противоборствующих потоков его выкинуло из тоннеля и вытолкнуло на поверхность озера. Сильная волна вынесла Нью на берег, и он лежал там, оглушенный и задыхающийся, с двумя сломанными ребрами, пока Рэйвен и мистер Эшер его не нашли.
Он уже несколько раз спускался сюда с горы, чтобы посмотреть, что еще исторгло озеро. Однажды в грязи обнаружились сотни серебряных ножей, вилок и ложек. Как-то раз всплыли два комплекта рыцарских доспехов. Но самой странной вещью из всех было грязное чучело лошади, выглядевшей так, будто она все еще бежит на скачках. На ее боках остались длинные шрамы — видимо, от шпор.
Нью остановился, чтобы поднять посохом обрывки шелковой сорочки. Затем бросил лохмотья в воду. После того как все закончилось и он вышел из больницы, Нью обнаружил, что его гнев исчез. Натан был отомщен, а Страшила мертв.
Жадная Утроба покоится где-то под илом и обломками. Он надеялся, что Король Горы в конце концов обрел покой. А Нью — Глава дома, он должен жить дальше. Мальчик изо всех сил старался помириться с матерью, и теперь она собирала и читала выпуски «Демократа», на которых стояло и его имя — имя курьера.
Сначала, когда Нью вернулся домой из больницы, мать была против того, чтобы он работал в газете, но в конце концов согласилась.
Позади дома, по обе стороны отцовской могилы, они похоронили Короля Горы и кости его сёстры.
Нью остановился посмотреть на стаю черных дроздов, летящую над озером. Теперь тут не было Лоджии, о которую они разбивались. Дрозды и утки возвращались обратно.
Он пристально посмотрел на остров и провёл пальцами по посоху. В нем была сила, которую мальчик еще не мог понять.
Иногда он думал, что утонул бы в том тоннеле, если бы посох непонятным образом не помог ему выбраться.
Часто ему было трудно держать себя в руках. Однажды Нью стукнул Забияку Викерса за то, что тот в школе сбил с ног более слабого мальчика. Забияка так и не понял, что его ударило. Но обычно Нью следил за собой. Как ни крути, просто работать в свое удовольствие, как он работает в «Демократе», — это ведь ничем не хуже, чем баловаться магией. Рэйвен говорила, что его английский так хорошо прогрессирует, что скоро Нью сможет писать статьи.
Но магия еще была в нем. И всегда будет. Надо лишь придумать, как и для чего ее использовать.
Мальчик нагнулся, чтобы поднять из грязи превосходную зеленую тарелку. Под ней кишели черные пиявки. Нью запустил тарелку по поверхности озера, и та погрузилась в воду.
От холода у него покраснели щеки. Он посмотрел на остров.
Порой, когда стихал ветер и молчали птицы, ему как будто слышался шепот, идущий из руин.
Он пошел было дальше и вдруг остановился как вкопанный.
В пяти футах от берега среди бурых водорослей плавало забрызганное грязью серое кепи. Он зашел на несколько футов в прохладную воду, дотянулся посохом…
Из воды поднялось нечто ужасное: весь покрытый илом полуразложившийся труп, одетый в серую куртку с серебряными пуговицами, на каждой из которых сверкала голова ревущего льва.
Нью закричал и попытался отступить, но ил сомкнулся вокруг его башмаков и не пускал.
Скелет — то, что осталось от Страшилы, — отбил посох в сторону, протянул длинные руки, с которых стекала вода, и сомкнул их на горле Нью с демонической силой.
Нью судорожно втянул воздух и сел на кровати.
За окном была темень. Он сидел с мокрым от пота лицом, пока приступ дрожи не прошел.
«Тот же самый кошмар, — думал он. — Снова тот же самый сон!»
Мать спала, и Нью не хотел ее будить. Но он встал с кровати, взял посох, прислоненный к стене в углу, и вышел в переднюю. В камине мерцали последние угольки. Неугомонный ветер гулял по Бриатопу, создавая ощущение чего-то темного, одинокого и страждущего.
«Почему я продолжаю видеть один и тот же сон?» — спрашивал себя мальчик.
Нью стоял у окна, прислушиваясь к вою ветра. В дом ветер не проникал — спасибо мистеру Эшеру, не поскупившемуся на утепление. Завтра в школу, и нужно отдохнуть… Но Нью все стоял, прислушиваясь, и на его лице отражалась тревога.
Будет ли этому конец? Или зло примет новые формы и возвратится еще более сильным — возможно, для того, чтобы отомстить?
Если так, то он должен быть готов.
Руки стиснули посох.
Ветер сменил направление и звучание. Он теперь негромко постанывал, со странной ритмичностью стуча в окна домика Тарпов.
Нью прислушался.
И ему показалось, что там, в темноте, качается маятник, вперёд и назад…
Он надеялся, что это ему только показалось.
О боже, как он надеялся!
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска и скачивания книг
Книжный Бот
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
ВКОНТАКТЕ