Весь Нил Стивенсон в одном томе

Северо-Западная Айова Ферма Фортрастов

День благодарения

Ричард смотрел себе под ноги: не все коровьи лепешки замерзли, а на замерзших недолго и ногу подвернуть. Собираясь в дорогу, он ограничился ручной кладью и теперь ступал меж зеленовато-бурых кочек в легких черных кроссовках — настолько легких, что их можно сложить пополам и убрать в карман. Он мог бы с утра рвануть в «Уолмарт» за высокими ботинками на толстой подошве, но не хотелось давать родне лишний повод для разговоров, что кто-то сорит деньгами.

Десятка два его родственников, рассредоточившись вдоль колючей проволоки, стреляли в овраг. Традиция устраивать стрельбы в ожидании индейки и пирога зародилась давно, когда, вернувшись в дедушкин дом после церковной службы, они скидывали парадные костюмчики с галстуками и мчались через луг к ручью, где под присмотром двух-трех мужчин постарше выпускали пар, паля из пневматики и мелкашек. Теперь, уже сами родители, они съезжались на День благодарения, загрузив в багажники своих джипов дробовики, охотничьи винтовки и пистолеты.

Колючая проволока заржавела, а вот столбики из маклюры были почти как новые. Сорок лет назад Ричард и его старший брат Джон поставили эту ограду, чтобы скотина не забредала в овраг. Ручей не широкий — взрослый человек запросто его перешагнет, — но коров не учат перешагивать и вообще думать головой, поэтому они вечно застревали в овражке. Зато для стрельбища место было идеальное. Лето выдалось сухим, осень — холодной, и теперь обмелевший ручей бежал под тонкой коркой льда, а из склона, когда в него попадала пуля, сыпались комья земли, что позволяло стрелкам в следующий раз прицелиться точнее. Сквозь наушники Ричард слышал голоса добровольных помощников из числа зрителей: «На три дюйма повыше. На шесть дюймов левее». Бумканье дробовиков, треск мелкашек и пых-пых-пых самозарядных пистолетов заглушались до легкого перестука специальной электроникой в наушниках — полноразмерных, с прочным корпусом и регуляторами громкости по бокам. Вчера, собираясь на встречу, Ричард вспомнил о них в последний момент.

Он поминутно вздрагивал. Низкое солнце било в стофутовый ветрогенератор на поле за оврагом, и длинные тени лопастей чиркали по земле, как коса. Тень накрывала Ричарда и мчалась дальше, уступая место следующей полосе, солнце пропадало за лопастью и вспыхивало опять. Это было новшество. В его молодости о существовании мира за горизонтом свидетельствовали только элеваторы, а теперь над прерией вздымались циклопические ветряки — единственный внушительный элемент здешнего пейзажа. В краю, где все остальное словно застыло в коме, крутящиеся лопасти мгновенно привлекали взгляд: казалось, они вечно прыгают на тебя из-за угла.

Несмотря на ветер, напряжение в мышцах лица — предвестье головной боли — отпустило впервые с приезда в Айову. Обычно везде, где собиралось семейство — в доме, в ближайшей гостинице, на футбольном матче во дворе, — он постоянно чувствовал на себе взгляды. Иное дело здесь, где каждый занят своим оружием и следит, чтобы дуло было направлено за колючку. Если на него и смотрели, то при коротком разговоре глаза в глаза, говоря ОТ-ЧЕТ-ЛИ-ВО, чтобы докричаться через наушники.

Младшие родственники, салаги и сопляки, обращались к нему «Дик», чего Ричард терпеть не мог, потому что так в его юности звали Никсона. Он откликался на имя Ричард и на прозвище Додж. За долгую поездку на машине из пригородов Чикаго, Миннеаполиса или Сент-Луиса родители наверняка рассказали детям, кто есть кто, — может, даже показали пачки фотографий и распечатки генеалогического древа. Ричард не сомневался, что, дойдя до его родословной ветви — длинной, голой, без единой развилки, — они заметно меняли тон, а выражение их лиц говорило больше, чем в этой части страны принято высказывать словами. Все это он наблюдал сейчас на лицах юных стрелков. Некоторые избегали смотреть ему в глаза, другие смотрели чересчур смело, давая понять, что все про него знают.

Крупный мужик в камуфляже (кажется, второй муж его троюродной сестры Уиллы) протянул Ричарду переломленную двустволку двенадцатого калибра. Направив ружье и взгляд за колючую проволоку и предоставив остальным пялиться на свою парку, Ричард зубами стянул с левой руки перчатку и вставил патроны в теплые стволы. В нескольких ярдах впереди, на краю обрывчика, кто-то поставил в ряд хэллоуинские тыквы. Бо́льшую их часть уже разметало кусками по сухому бурьяну. Ричард защелкнул двустволку, удобно пристроил к плечу, наклонился вперед и нажал на первый спусковой крючок. Приклад ударил в плечо, основание тыквы подпрыгнуло и задумалось, не покатиться ли вниз. Ричард нагнал его вторым выстрелом. Затем он переломил ружье, вытащил горячие гильзы, бросил на землю и с одобрительным кивком вернул двустволку хозяину.

— Много охотитесь у себя в шлоссе, Дик? — спросил парень лет двадцати с небольшим, пасынок Уиллы. Спросил громко — то ли из ехидства, то ли потому, что уши у него были заткнуты оранжевыми поролоновыми берушами.

Ричард улыбнулся.

— Совсем не охочусь. Почти все на моей странице в Википедии — неправда.

У парня вытянулась физиономия. Глаза забегали, остановились на двухсотдолларовых электронных наушниках Ричарда, затем уперлись в землю, словно проверяя, нет ли там коровьих лепешек.

В последнее время на его странице в Википедии царило затишье, однако в прошлом там бушевала война правок между загадочными субъектами, известными только по IP-адресам, — все они стремились подчеркнуть те факты из жизни Ричарда, которые сам он находил хоть и формально верными, но полностью несущественными. По счастью, это происходило в то время, когда отец уже не мог держать мышку, хотя младшие Фортрасты, разумеется, читали все.

Ричард развернулся и пошел назад. Он никогда особенно не любил гладкостволки. Им был отведен дальний конец цепочки. На ближнем конце, рядом с кое-как припаркованными джипами, компания детишек лет восьми — десяти, в плотном полукольце бдительных взрослых, увлеченно палила из однозарядных мелкашек.

Прямо перед Ричардом стояли пятеро ребят лет двадцати, рядом с ними увивались двое подростков. В центре внимания находилась армейского вида штурмовая винтовка — без дерева, без камуфляжа, без каких-либо претензий, что она предназначена для охоты. Винтовка принадлежала Лену, двоюродному племяннику Ричарда, сейчас — студенту-энтомологу Университета Миннесоты. Красными обветренными руками Лен держал пустой тридцатизарядный магазин. Ричард, вздрагивая каждый раз, когда у него за спиной бухал дробовик, наблюдал, как Лен втолкнул в рожок три патрона и протянул его парню, державшему винтовку, после чего принялся терпеливо объяснять, как вставить магазин, отпустить затворную раму и сдвинуть предохранитель.

Ричард повернулся к ним спиной и увидел компанию людей постарше: некоторые отдыхали на складных стульчиках с камуфляжными сиденьями, другие стреляли из больших и старых охотничьих винтовок. Они выглядели благожелательнее молодежи, но Ричард чувствовал — а может, в нем говорила мнительность, — что им будет спокойнее, если он пройдет мимо не останавливаясь.

Ричард приезжал на общий сбор не чаще чем раз в два-три года. Возраст и обстоятельства подарили ему приятную возможность стать специалистом по семейной генеалогии. Это он составил фамильное древо, копии которого рассматривали мамаши в джипах. Если бы Ричард мог собрать их всех на несколько минут в кружок и рассказать кое-что о людях, которые палили сейчас вдоль ограды, и о том, сколько у них стволов — речь, разумеется, не о «глоках» и автоматах, а о несамозарядных револьверах, «M-1911» и рычажных винтовках под винчестерный патрон, — они бы поняли, что его прошлое, даже если оно им не по душе, куда ближе к семейным традициям, чем их нынешний образ жизни.

Но чего он вообще так заводится?

За этими мыслями Ричард набрел на компанию молодежи, стрелявшую из пистолетов.

Чем-то — трудно сказать, чем именно, — эти ребятки разительно отличались от тех, что толпились вокруг Лена. Они из города. Из большого города, наверное, на побережье. Скорее всего на Западном. Не из Лос-Анджелеса. Где-нибудь между Санта-Крусом и Ванкувером. Длинноволосый парень, упакованный для защиты от айовских морозов в пять слоев флиса и ветровку, татуированными руками держал перед собой «глок-17» и с расстояния в сорок футов сосредоточенно всаживал пулю за пулей в пластиковую бутылку из-под молока. За ним стояла девушка с волосами и кожей темнее, чем у всех остальных на семейном сборище, в больших очках, которые Ричард назвал про себя очками «Поколения Икс», хотя сам термин «Поколение Икс» уже безнадежно устарел. Девушка лучилась счастьем. Она явно влюблена в парня с пистолетом.

Эта эмоциональная открытость гораздо больше, чем одежда или прически, выдавала в них чужаков. Здешние края метили своих уроженцев привычкой держать чувства при себе, въедавшейся, как татуировка. Отчужденность Ричарда успела довести до белого каления с полдюжины его подружек, прежде чем он научился хоть как-то ее преодолевать. Однако при необходимости он всегда мог опустить ее на лицо как забрало.

Девушка повернулась к нему и вскинула розовые перчатки в жесте, который у мужчин означает «Гол!» а у женщин «Я тебя сейчас обниму!». Она что-то говорила, но наушники, заглушавшие грохот девятимиллиметрового калибра, пропускали только обрывки слов.

Ричард опешил.

На лице девушки, осознавшей: «Он меня не узнает», начало проступать ошеломленное выражение. И тут, благодаря этому самому выражению, Ричард узнал ее и по-настоящему обрадовался.

— Сью! — воскликнул он и немедленно (все-таки иногда полезно быть историком семьи) поправился: — Зула!

Через секунду Ричард уже ласково ее обнимал. Под всеми слоями одежды она была все такая же худенькая, как прежде. Хотя сильная. Зула встала на цыпочки, чтобы прижаться щекой к его щеке, потом разжала руки и опустилась на толстые подошвы утепленных зимних ботинок.

Ричард знал о ней все — и ничего. Ей, должно быть, лет двадцать пять. Колледж закончила года два назад. Когда они последний раз виделись?

Наверное, еще во время ее учебы. А значит, за те несколько лет, что Ричарду было недосуг про нее вспомнить, Зула прожила целую жизнь.

В ту пору она практически сводилась для него к своей предыстории: эритрейская сирота, вывезенная церковными миссионерами из лагеря для беженцев в Судане, удочеренная сестрой Ричарда Патрисией и ее мужем Бобом (вскоре слинявшим из семьи), вновь осиротевшая после внезапной смерти Патрисии. Заново удочеренная Джоном и его женой Элис уже перед колледжем.

Ричард попытался вспомнить, что писали Джон и Элис в последних рождественских письмах. Зула училась где-то неподалеку — в Айовском университете? Чему-то практическому — у нее диплом инженера. Нашла работу, куда-то переехала.

— Классно выглядишь! — выдавил он, потому что пора уже было что-нибудь сказать, а фраза представлялась достаточно безобидной.

— Ты тоже, — ответила она.

Ричард немного смутился — уж слишком очевидной была лесть. Лет сорок назад они с приятелями катили куда-то по местной дороге и оказались в хвосте у медленно ползущего фермерского грузовичка. Кто-то из ребят (вероятно, не без помощи наркоты) приметил сходство — которое, раз обнаруженное, уже невозможно было отрицать — между широкой кирпичной физиономией Ричарда и задницей красного пикапа. Отсюда прозвище Додж. Он все ждал, когда приобретет благообразную величавую внешность пожилого мужчины на идиллической рыбалке с рекламы лекарств от простатита, а вместо этого видел в зеркале сильно расплывшуюся, в пигментных крапинках, версию себя тридцатипятилетнего. А вот Зула и правда выглядела великолепно. Негритянско-арабский тип с явной примесью итальянского. Крупный нос, который в других семьях и в других обстоятельствах пошел бы под скальпель, однако Зула поняла, что он — особенно в сочетании с большими очками — смотрится эффектно. За модель ее никто не принял бы, однако свой образ она нашла. Ричард мог только догадываться, какого рода феромоны вырабатывает стиль Зулы для ее сверстников; ему она виделась этаким межпланетным библиотекарем, девушкой-гиком, умненькой и привлекательной, но не до такой степени, чтобы почувствовать к ней что-нибудь недолжное.

— Это Питер, — объявила Зула. Ее бойфренд как раз опустошил магазин «глока». Ричард с одобрением отметил, что молодой человек проверил патронник, выщелкнул магазин и еще раз передернул затвор, прежде чем переложить пистолет в левую руку, освобождая правую для рукопожатия. — Питер, это мой дядя Ричард. Вообще-то он живет совсем близко от нас!

— В Сиэтле? — спросил Питер.

— У меня там квартира, — промямлил Ричард, умирая от стыда: его племянница живет в Сиэтле, а он и не знал. Что подумают родственники? — Последние годы я больше времени провожу в Элфинстоне, — добавил он в свое оправдание и на случай, если Питеру это ничего не говорит, уточнил: — В Британской Колумбии.

Однако лицо Питера уже зажглось интересом.

— Говорят, там отличные склоны для сноуборда!

— Понятия не имею, — ответил Ричард. — Но все остальное там очень даже ничего.

Зула тоже умирала со стыда.

— Прости, что я с тобой не связалась! Это было у меня в списке.

У большинства людей такая фраза была бы просто вежливой отговоркой, но Ричард знал, что у Зулы и впрямь есть самый настоящий список, в котором одним из пунктов значится: «Позвонить дяде Ричарду».

— Это мое упущение, — сказал он. — Надо было устроить тебе торжественную встречу.

Пока они заряжали, Зула рассказала про свою жизнь. Она окончила Айовский университет с двумя дипломами — по программированию и по геологии, четыре месяца назад приехала в Сиэтл и устроилась в молодую компанию, которая намеревалась строить опытную геотермальную станцию рядом с горой Рейнир — вулканическим ружьем, нацеленным в голову Сиэтла. Зуле предстояло заниматься компьютерным моделированием подземных тепловых потоков. Ричарду приятно было слышать от нее умные словечки, наблюдать, как мозги Зулы работают над тем, для чего созданы. В студенческие годы она была застенчивая, немножко слишком натурализованная, немножко слишком непритязательная. Усредненная американская девушка по имени Сью, у которой в официальных документах почему-то стоит «Зула». Теперь она в большей мере стала собой.

— Так что случилось? — спросил Ричард. Зула старательно употребляла прошедшее время: «намеревалась», «планировала».

— Когда я приехала, там уже царил полный хаос. — На лицо Зулы, когда она это говорила, занятно было смотреть. У ребенка, которого вывезли из Эритреи в Айову, должны были сложиться любопытные представления о полном хаосе. — Какая-то ерунда с хеджевыми фондами, что-то вроде финансовой пирамиды. Месяц назад компания начала процедуру банкротства.

— Ты безработная, — уточнил Ричард.

— В каком-то смысле да, — ответила Зула и улыбнулась.

Теперь у Ричарда появился новый пункт в его списке, который в отличие от списка Зулы представлял собой постоянно носимую в голове мешанину из неопределенных намерений, грызущих тревог и смутно осознаваемых кармических долгов. «Устроить Зулу в Корпорацию-9592». Был даже вполне убедительный предлог, чтобы ее пригласить. Трудность состояла в другом: как помочь Зуле, чтобы другие на семейном сборище не сочли его ходячей ярмаркой вакансий.

— Что ты знаешь про магму? — спросил он.

Зула полуобернулась и взглянула на него искоса.

— Больше тебя, наверное.

— Ты умеешь моделировать тепловой поток. А движение магмы?

— Квалификации хватит.

— Тензоры? — Ричард понятия не имел, что такое «тензоры», но много раз слышал это слово от математиков — обычно оно звучало на этапе перехода от общих фраз к чему-нибудь более практическому.

— Типа того, — ответила Зула нервно, и Ричард понял, что сморозил глупость.

— Для нас по-настоящему важно, чтобы все было правильно.

— Для игровой компании?

— Да, для моей игровой компании, входящей в первые пять сотен по версии «Fortune»[303].

Зула так и застыла вполоборота, пытаясь понять, не прикалывается ли над ней Ричард.

— Речь о стабильности финансовых рынков.

Зула явно не готова была купиться.

— Поговорим позже. У тебя есть знакомые с расстройствами аутического спектра?

— Да! — Теперь Зула смотрела прямо ему в лицо.

— Ты могла бы с такими работать?

Зула указала глазами на своего парня.

У Питера не получалось зарядить магазин. Он пытался вставить патрон задом наперед. Ричард уже с полминуты думал, как бы тактично об этом сказать, но тут Питер сообразил сам и развернул патрон правильно.

По тому, как Питер держал «глок», Ричард решил, что ему это не в новинку. Теперь он понял, что Питер, видимо, впервые взял в руки пистолет. Однако он быстро осваивает новую технику. Самоучка по жизни. Может разобраться во всем, что логично и подчиняется правилам. И знает это. Не стал просить о помощи. Куда быстрее дойти своим умом, чем мучиться, слушая бестолковые объяснения, и вступать с объясняющим в эмоциональный контакт. Определенно есть что-то, что Питер умеет лучше всех. Что-то техническое.

— А ты что поделывал, дядя Ричард? — весело спросила Зула. Она, может, и научилась быть собой, но для таких случаев держала про запас крошку Сью.

Ответ «дожидался рака» был бы чересчур честным. Если сказать «вел безнадежную позиционную войну с клинической депрессией», возникнет впечатление, что он в депрессии сейчас, что неправда.

— Тревожился из-за смещения палитры, — сказал Ричард.

Питеру и Зуле странным образом понравился его неответ. Видимо, так в их представлении и должен вести себя мужчина за пятьдесят. А может, Зула уже рассказала Питеру все, что знает или подозревает о Ричарде, и оба разумно предпочитают не лезть с расспросами.

— Вы летели через Сиэтл? — спросил Питер, чересчур быстро переходя к спасительной теме авиаперелетов.

Ричард мотнул головой.

— Доехал на машине до Спокана. Это часа три-четыре, в зависимости от того, сколько снега и долго ли придется стоять на границе. Оттуда прямой рейс до Миннеаполиса. Там я арендовал большой американский автомобиль и приехал на нем сюда.

Он кивнул в ту сторону, где бордовый «меркьюри-гранд-маркиз» заслонял шестую часть зодиакального круга.

— Здесь ему самое место. — Питер повел глазами в сторону фермы, затем невинно глянул на Ричарда.

Тот отреагировал на шутку сложнее, чем мог бы догадаться Питер. С одной стороны, приятно, что ребятки приняли его в игру, с другой — Ричард вырос на этой ферме, и такое отношение к ней его слегка резануло. Он подозревал, что они уже запостили сообщения в «Твиттер» и «Фейсбук» и хипстеры в кафешках Сан-Франциско в эту самую минуту выстукивают «бу-га-га» и «жесть» под фотографиями Питера с «глоком».

Тут он услышал голос одной из своих «бывших», упрекающий, что ему еще рано становиться таким старым занудой.

Немедленно подключился второй женский голос и напомнил, что колоссальный «гранд-маркиз» арендован из иронических соображений.

«Бывшие» Ричарда давно исчезли с горизонта, но их голоса преследовали его постоянно и говорили с ним, словно музы или фурии — как если бы семь Супер-Эго выстроились расстрельной командой перед одним несчастным Ид[304], чтобы не дать ему с удовольствием выкурить последнюю сигарету.

Питер и Зула, наверное, подумали, что Ричард на время потерял нить разговора, — первый признак старческого маразма. Ну и ладно. В магазинах было столько патронов, сколько можно засунуть задубевшими пальцами. Зула, потом Ричард по очереди постреляли из «глока». К тому времени как они закончили, пальба вдоль колючей проволоки уже почти стихла. Боезапас кончался, народ замерз, дети ныли, оружие пора было чистить. Складные стулья отправлялись в багажники джипов. Зула упорхнула к своим кузинам, и теперь они с повизгиванием висли друг у друга на шее. Ричард нагнулся, что в последнее время было несколько труднее обычного, и начал собирать гильзы. Краем глаза он видел, что Питер последовал его примеру, но скоро бросил, не желая далеко уходить от Зулы. Болтать со стайкой ее кузин парень не хотел, оставлять ее одну — тоже. Его голова постоянно поворачивалась туда, куда перемещалась Зула. Такая бдительность и радовала, и огорчала Ричарда, который не стыдился слегка приревновать.

Питер глянул через поле на дом, отвел глаза и снова повернулся, чтобы посмотреть внимательнее.

Он знает. Зула сказала ему, что случилось с ее приемной матерью. Может, Питер даже залез в Гугл и проверил. Вероятно, ему известно, что в год от удара молнии гибнет пятьдесят — шестьдесят человек и что Зуле тяжело об этом говорить: большинству такая смерть представляется чересчур нелепой — им проще думать, что она шутит.

«Гранд-маркиз» заблокировал выезд джипу с замерзшими мамашами и детьми, поэтому Ричард, радуясь предлогу уйти, быстро двинулся к машине. Проходя между Питером и Зулой, он негромко объявил: «Я в город», — что означало: «еду в “Уолмарт”», — и забрался в огромный «меркьюри». Он услышал, как открывается задняя дверца, увидел, как Питер и Зула садятся на мягкий диван. Пассажирская дверь тоже открылась, и в машину плюхнулась еще одна девица лет двадцати пяти. Имя ее Ричард должен был знать, но забыл. Надо будет по дороге как-нибудь выяснить.

У юных весельчаков много чего нашлось сказать про «гранд-маркиз»; они заценили шутку и решили, что Ричард — классный. Девица на переднем сиденье объявила, что никогда не сидела «в такой машине», подразумевая, очевидно, седан. Ричард почувствовал себя не просто стариком, а доисторической окаменелостью.

Минут пять ребятки щебетали, перекидываясь фразами, потом умолкли. Питер явно не рвался выкладывать сведения о себе. Ричарда это вполне устраивало. Люди, у которых есть визитные карточки с названием должности, легко могут рассказать про свою работу, но тем, кто занимается чем-нибудь умным дома за компьютером, пускаться в долгие объяснения чисто для поддержания разговора — себе дороже. Лучше уж сразу про авиаперелеты.

Закоченевшие руки и ноги вытягивали из мозгов всю энергию. За окнами тянулся вымороженный пейзаж — Западная Айова. Люди из других краев, пересекая штат, обычно не видят разницы между западом и востоком — или между Огайо и Южной Дакотой. Однако Ричард здесь вырос, он много раз отправлялся в индейские вылазки или пиратские экспедиции вдоль ручья, поэтому чувствовал градиент местности и понимал, что они на границе Среднего Запада и Запада, как будто по одну сторону ручья ты сгребаешь с черной земли прелую листву, слушая по транзистору футбол, а по другую — вытаскиваешь из шапки стрелы.

Был и градиент в направлении север — юг. На юге — Миссури и Канзас, куда часть Фортрастов (согласно его исследованиям) бежала во время Войны Севера и Юга, спасаясь от эскадронов смерти и террористов. На севере — особенно в такой день — почти видишь развернутые к полюсу плечи земли. На этой широте Фортрасты, рванувшие на север, почувствовали забирающийся под одежду морозец и решили остановиться. Здесь они и пустили корни — не как старые ореховые деревья у ручья, а как ежевика или одуванчики, которые, стоит одному семечку зацепиться, покрывают все плотным ковром.

«Уолмарт» напоминал звездолет, приземлившийся на соевом поле. Ричард проехал мимо той части магазина, где торговали продуктами, мимо аптеки и оптики и припарковался возле промтоварного ангара. Парковочные места тут были рассчитаны на полноразмерные пикапы, что для него сейчас имело немаловажное значение.

Они вошли. Ребятишки сбились с шагу и затормозили: способность иронизировать, заменявшую им душу, наглухо вырубил сверхмощный внешний сигнал. Ричард шел вперед не останавливаясь — у него была цель. Он вроде бы придумал, как помочь сборищу, не вляпавшись ни в одну из коровьих лепешек, подстерегающих на этом пути.

Он шел, пока не добрался до отдела, где все вокруг было камуфляжным или ядовито-оранжевым. Вышел старик в синей жилетке и уперся морщинистыми руками в витрину, словно хозяин салуна на Диком Западе. Ричард ответил на его дежурное приветствие и сказал, что хочет купить три коробки натовских патронов калибра 5,56 миллиметра. Продавец кивнул и повернулся к витрине, в которой был выставлен по-настоящему крутой товар. Сзади на жилетке у него был изображен желтый смайлик, который на сгорбленной старческой спине выпирал почти полушарием.

— Лен выдавал по три патрона, — объявил Ричард догнавшим его ребятишкам. — Все хотят пострелять из штурмовой винтовки, но никто не покупает патроны. Пять пятьдесят шесть довольно дороги, потому что все маньяки убеждены, что их скоро запретят.

Продавец аккуратно выставил на стеклянный прилавок три тяжелые коробки, достал из пластмассовой кобуры пистолет для считывания штрих-кодов и чикнул по каждой: три нажатия на спуск, три прямых попадания. Прозвучала внушительная сумма. Ричард вытащил бумажник. Племянница или троюродная сестра (по дороге так и не выяснилось, как ее зовут) заглянула в объемистое нутро из дорогой кожи так беспардонно, что Ричарду захотелось просто вручить ей бумажник. Она удивилась, увидев лицо королевы Елизаветы и цветные картинки с изображением хоккеистов. Ричард не сообразил поменять деньги, а теперь оказался в таком месте, где нет обменника. Он заплатил дебетовой картой.

— Давно вы переехали в Канаду? — спросила девица.

— В семьдесят втором.

Продавец сверкнул на него бифокальными очками: «От призыва косил!»

Ни у кого из молодых такой ассоциации не возникло. Интересно, они вообще знают, что в их стране когда-то был призыв и от него косили?

— Пожалуйста, введите ПИН-код, мистер Форрест, — сказал продавец.

Ричард, как многие уехавшие, произносил свою фамилию с ударением на последнем слоге, но отзывался и на здешнее «Фо́ртраст» и даже на «Форрест».

К тому времени как они добрались до выхода, он решил, что «Уолмарт» похож не столько на звездолет, сколько на межпространственный портал, связывающий все «Уолмарты» в известной вселенной, и, пройдя через стеклянные двери, они могут оказаться в Уичите или Покателло, однако вышли они по-прежнему в Айову.

— А почему вы переехали? — спросила племянница-кузина на обратном пути. Она говорила с гнусавой растяжкой, которой были заражены большинство здешних девиц и от которой стремительно избавлялась Зула.

Ричард глянул в зеркало заднего вида: Питер и Зула обменялись выразительными взглядами.

«Киса, ты когда-нибудь слышала про Википедию?!»

Вместо того чтобы объяснить, отчего переехал, Ричард сказал, чем там занялся:

— Я работал проводником.

— У охотников?

— Нет, я не охотник.

— Мне просто интересно, откуда вы столько знаете про оружие.

— Потому что я здесь вырос, — ответил Ричард. — А в Канаде многим из нас приходилось носить оружие по работе. Там это труднее. Надо пройти курсы, состоять в клубе и все такое.

— А почему вы носили оружие, если…

— Если мы не охотились?

— Да.

— Гризли.

— На случай если он нападет?

— Верно.

— И тогда надо было стрелять в воздух, чтобы напугать?

— В сердце. Чтобы убить.

— А такое случалось?

Ричард снова глянул в зеркало заднего вида, надеясь послать телепатический сигнал: «Бога ради, отвлеките ее», — но Питер и Зула слушали с заинтересованным видом.

— Да, — сказал Ричард. Ему хотелось соврать, однако на сборище это бы все равно потом выплыло.

— У деда в комнате есть медвежья шкура, — подала голос Зула.

— Она настоящая? — изумилась девица.

— Ну конечно, настоящая, Викки! А ты думала — синтетическая?

— Так вы убили гризли, дядя Дик?

— Я выпустил в него две пули, пока мой клиент восстанавливал подзабытые навыки лазанья по деревьям. Вскоре после этого медведь перестал дышать.

— И вы его освежевали?

«Нет, он любезно выскочил из шкуры, прежде чем испустить дух». Ричарду было все труднее бороться с искушением ответить резкостью. Только Музы-Мстительницы его и останавливали.

— Я на себе перетащил шкуру через границу, — услышал он свой голос. — Вместе с черепом и прочим она тянула примерно на половину моего тогдашнего веса.

— А зачем?

— Потому что это незаконно. Не в смысле убивать медведя: убить можно, если ради самозащиты, — но тушу надо передать властям.

— Почему?

— Потому что, — сообразил Питер, — иначе люди начнут стрелять медведей ради трофеев и говорить, будто защищались.

— А далеко было нести?

— Двести миль.

— Ух, видно вам здорово хотелось ее заполучить!

— Да нисколько.

— А зачем же вы несли ее двести миль?

— Потому что ее хотел заполучить клиент.

— Я совсем запуталась! — посетовала Викки, как будто всех здесь заботило ее эмоциональное состояние. — Вы сделали это для клиента?

— Наоборот! — с легкой досадой вмешалась Зула.

Питер сказал:

— Минуточку. Медведь напал на вас и на вашего клиента…

— Историю рассказываю я! — оборвал Ричард, поднимая руку. Он не собирался ее излагать — вообще надеялся, что она не всплывет, — однако это была его единственная история о себе, которую можно рассказать в приличной компании, и коли уж до этого дошло, он не намеревался уступать свое право. — На медведя залаяла собака клиента. Побеспокоила бедного мишку. Он поднял ее зубами и начал трясти, как белку.

— Это был пудель или типа того? — спросила Викки.

— Восьмидесятифунтовый золотистый лабрадор, — ответил Ричард.

— Мамочка родная!

— Ну вот примерно это же я себе и сказал. Когда лабрадор перестал дергаться — что произошло довольно быстро, — медведь отбросил его в кусты и двинулся на нас, словно говоря: «Если у вас есть что-нибудь общее с этой вонючей псиной, то вы покойники». Так дело и дошло до стрельбы.

Питер фыркнул над формулировкой.

— Именно: никакого героизма. Подходящее дерево было только одно, а клиент карабкался не то чтобы слишком резво. Я к тому, что мы не могли разом взобраться на дерево. И даже лошадь не убежит от гризли. У меня в руках ружье с жаканами. Что делать?

Молчание, пока все трое обдумывали риторический вопрос.

— С жаканами? — спросила Зула, переключаясь в инженерный режим.

— Такая специальная пуля под дробовик двенадцатого калибра. В общем, я держу в руках фирменную двустволку Элмера Фадда, снаряженную аккурат для этого дела. Меня основательно трясет, так что я для упора встаю на колено и луплю с обоих стволов. Медведь убежал. Мы нашли его ярдах в двухстах от лагеря, уже мертвого. Клиент захотел шкуру. Я сказал, что это противозаконно. Он предложил мне деньги. И я начал свежевать. Ушло несколько суток. Отвратное занятие. Домашний-то скот забивать не подарок, потому мы в Айове и выписываем для этого мексиканцев, — говорил Ричард, постепенно заводясь, — так вот медведь еще хуже. Он воняет. — Ясно было, что его слушателям все равно не понять. — Практически разит рыбой. Как будто ты искупался в его гормонах.

Викки передернуло. Ричард подумывал рассказать, какого размера у гризли яйца, но понял по ее лицу, что не стоит перегибать палку.

Вообще-то он собирался ободрать шкуру кое-как, однако, на свою беду, начал с когтей. И сразу вспомнил читанные в детстве книжки про индейцев: как сиу при посвящении в воины убивали медведя и делали из его когтей ожерелье. Мальчишки его поколения относились к такому серьезно: Ричард знал про Бешеного Коня не меньше, чем школьники былых поколений — про Цезаря. Так что ритуал следовало исполнить целиком. Начав с когтей, он все никак не мог выбрать момент, чтобы просто покромсать тушу.

— Чем дольше я с ней возился, тем меньше мне хотелось отдавать ее клиенту, — продолжал Ричард. — Ему прямо свербело ее получить. Я там по уши в кровище, отбиваюсь от ос, а он подходит вразвалочку глянуть, большая ли шкура, и все такое. Я чувствовал: он уже видит ее на полу своего офиса или квартиры. Брокер из Нью-Йорка. Наверняка бы рассказывал, как сам завалил медведя, пока струхнувший проводник карабкался на дерево. Мы поспорили. Я свалял дурака, потому что уже крепко влип и меня ничего не стоило прижать. Клиент пообещал, что, если я не отдам шкуру, он настучит и меня вышибут с работы. Я послал его в задницу, взял шкуру и пошел. Ключи оставил ему в машине.

Молчание.

— Мне не так уж нужна была эта шкура, — объяснил Ричард, — просто я не хотел, чтобы он ею хвастал.

— Вас уволили?

— Да. И лицензию отняли.

— И чем вы занялись, когда потеряли работу?

«Стал по проторенной дорожке носить через границу анашу».

— Да так, разным.

— Ммм… надеюсь, оно того стоило.

«Еще как!»

Они подкатили к ферме. Вся подъездная дорога была заставлена джипами, так что Ричард, злоупотребив правом выросшего в этом доме, поставил «гранд-маркиз» на жухлой траве у самого крыльца.

Выбираться из машины с такой низкой посадкой все равно что вылезать из собственной могилы. Ричард поймал Питера на том, что он оглядывает двор — пытается сообразить, где была натянута роковая веревка.

Ричард даже подумал, не стать ли ему Вергилием — не рассказать ли прямым текстом все, что пареньку предстоит мучительно собирать по частям, если их с Зулой отношения — надолго. Он промолчал, но в голове слова звучали. Если можно смотреть мысленным взором, то сейчас говорил его мысленный рот.

Бугорок, окруженный кольцом заледенелых поганок, словно чирей из какого-то нижнего братьягриммовского слоя, силился пробиться через дерн. «Вот что осталось от старого дуба. Веревка шла от него к дому — видите, вот здесь, сразу за трубой, скоба. Мама умирала. Болезнь у нее была такая, при которой надо часто менять постельное белье. Я предложил съездить в город и купить еще простыней в «Джей-Си-Пенни» — был такой прото-«Уолмарт». Патрисия возмутилась. Как будто я сказал, что она плохая дочь. Машина как раз достирала очередную порцию, а сушилка еще работала, и Пэт развесила простыни на улице. День выдался такой, когда чувствуешь, что будет гроза. Мы все сидели у маминой постели и пели церковные гимны, и тут гром загрохотал по прерии, как бильярдные шары. Пэт бросилась на улицу, чтобы снять простыни до дождя. Мы все слышали молнию, которая ее убила. Словно десять брусков динамита жахнули прямо за окном. Электричество вырубилось, мама проснулась, в первые минуты никто ничего не понял. Потом Джейк выглянул в окно и увидел Пэт на траве. Уже и под простыней. Маме мы так ничего и не сказали. Долго было бы объяснять. Под вечер она впала в забытье и на четвертые сутки умерла. Мы похоронили их вместе».

Ричард ошалело затряс головой. Невозможно поверить, что непогода и сейчас кого-то убивает. Люди, слыша эту историю, непременно отпускают какое-нибудь замечание, иногда даже невольно смеются. Ричард одно время подумывал основать в Интернете группу взаимной поддержки для тех, у кого близких убило молнией. Все было будто из книжки, как если бы семья вырастила собственного писателя или рассказ подхватил некий бродячий айовский бард. Тем не менее история эта — собственность Зулы, ей и решать, когда и с кем делиться.

Она, слава Богу, была в скаутском лагере, так что ее смогли привезти домой и осторожно, в присутствии детского психолога, рассказать, что она на двенадцатом году жизни повторно осиротела.

Через несколько месяцев беглый муж Патрисии, Боб, внезапно прорезался и сделал вялую попытку не дать Джону и Элис удочерить Зулу. А потом исчез так же внезапно, как появился.

Зула провела остаток детства в этом доме, на попечении у Джона и Элис, и выросла совершенно нормальной девушкой. Ричард как-то читал статью, что дети, прошедшие через ад, полностью выправляются, если в нужный момент кто-нибудь старший возьмет их под крыло. Видимо, Зула протиснулась в эту щелочку. За четыре года от удочерения до удара молнии Патрисия успела передать ей что-то, за что она дальше могла держаться.

Ричард так и не женился, а Джейк, младший братишка, стал тем, кем стал: это началось вскоре после того, как он выглянул в окно и увидел мертвую сестру под дымящейся простыней. В итоге такого сочетания смертности и демографии Элис оказалась не просто старшей, но и единственной взрослой женщиной в семействе Фортраст. Они с Джоном вырастили четверых детей, однако именно потому, что в них столько вложили, все четверо перебрались на серьезную работу в большие города (извечная трагедия Айовы — лучшая молодежь вынуждена бежать из штата, чтобы найти себе занятие по способностям). Вместе с сознанием безответственности оси Ричард — Джейк это породило у Элис квазипостоянное чувство обиды на мужскую часть семьи и привело к вялотекущей окопной войне. Элис как фельдмаршал одной из сторон считала нужным вербовать всю родню вплоть до самой дальней. Джон вольно или невольно помогал ей — например, поддерживал традицию стрельб, хоть немного скрашивавших мероприятие для родственников-мужчин. Однако главная работа, как запоздало осознал Ричард, происходила на кухне и не имела ничего общего с готовкой.

Это, впрочем, не означало, что мужчинам возбраняется внести свою лепту.

Ричард отыскал «субару» Лена, оставил коробки с патронами на водительском сиденье и вернулся в дом через редко используемую парадную дверь, которая вела в редко используемую гостиную, сейчас наполненную народом. Впрочем, больше половины стрелков разъехались по мотелям отдыхать и мыться, так что пройти было можно. Кто-то из молодых родственников предложил забрать и повесить его парку. Ричард вежливо отказался, потом охлопал нагрудный карман, убеждаясь, что конверты на месте и молния застегнута.

Пять племянников (словом «племянник» обозначались все родственники младше сорока) развалились на диванах и креслах и тыкали в ноутбуки, перекачивая друг другу фотки. На экранах мелькали яркие картинки, создавая забавный и грустный контраст десятку семейных снимков, отпечатанных по средневековой технологии, тщательно обрамленных и развешанных по стенам комнаты.

Ухо Ричарда уловило имя Джейк. Он повернулся и увидел, что кузина постарше разглядывает годичной давности снимок Джейка с семейством. Фотография выглядела обманчиво нормальной, как будто Джейк, пославший лесом все законы современной американской жизни, в одном остался как все: не сняться с Элизабет и тремя мальчиками он попросту не мог. Запечатлел всех пятерых, наверное, какой-нибудь член их сектантской общины, фотограф-любитель, а рамку из бересты смастерили мальчики своими руками. С виду семейство ничем не отличалось от обычных людей; истинного Джейка выдавали только мелочи вроде бороды, как у пехотинца армии конфедератов.

Женщина спросила, почему Джейк с семьей никогда не приезжает на общий сбор.

Ричард знал: когда речь заходит о Джейке, надо быстро перехватить инициативу и представить младшего братишку вменяемым человеком, пока кто-нибудь не выставил его психом и не возникла неловкость.

— После одиннадцатого сентября Джейк не летает самолетами, потому что в аэропорту надо предъявлять документы, — объяснил Ричард. — Он считает это неконституционным.

— На машине-то он хоть иногда приезжает? — осторожно полюбопытствовал кто-то из свояков. В голосе слышалась тень иронии.

— Водительских прав он тоже не признает.

— Но машину-то он должен водить? — спросила женщина, которая начала разговор. — Мне кто-то сказал, что он плотник.

— В той части Айдахо, куда перебрался Джейк, можно ездить без прав, — сказал Ричард. — У него взаимопонимание с местным шерифом, которое не распространяется на другие части штата.

Он даже не стал рассказывать, что номера на свою машину Джейк тоже отказывается ставить.

Ричард совершил быстрый налет на окраины кухни, схватил пару печенюшек и сбежал, оставив женщинам тему для обсуждения. Затем направился туда, где в его детстве было заднее крыльцо. Не так давно там оборудовали круглосуточный медицинский стационар марки «холостяцкая берлога» для их отца.

Отец — по документам Николас Фортраст, девяноста девяти лет от роду, известный сборищу как «дед», — покоился на полулежачем кресле в комнате, где каждому с порога бросалась в глаза огромная медвежья шкура. Ричард почти чувствовал, как из нее сочатся вышеупомянутые гормоны. Когда в 2002-м перестроили крыльцо, Элис первым делом отнесла туда шкуру. В качестве символа наследственной доблести Фортрастов медвежий ковер дополнял отцовскую медаль Почета на стене позади кресла (в рамке под стеклом, как пристало высшей воинской награде страны). В углу внушительных размеров кислородный баллон соперничал за электророзетки и место на полу с аппаратом для гемодиализа. Очень старый ламповый телевизор в тумбе орехового дерева служил постаментом пятидесятичетырехдюймовой плазменной панели, где сейчас показывали профессиональный футбольный матч с выключенным звуком. На месте второго пилота по правую руку от отца в чуть менее троноподобном кресле возлежал Джон — и.о. семейного патриарха, на шесть лет старше Ричарда. Несколько племянников, устроившись по-турецки на ковре, увлеченно следили за игрой. Какая-то из сестер Карденас (видимо, все-таки Рози) суетилась рядом с креслами: записывала на планшетах непонятые числа, складывала белье — иными словами, готовилась препоручить отца Джону, чтобы отметить День благодарения в собственной семье.

С тех пор как отец обзавелся всеми этими периферийными устройствами — внешней почкой, внешним легким, — он превратился в довольно сложный механизм вроде навороченного агрегата для аргонодуговой сварки, с которым в одиночку не управишься. Джон, вернувшийся из Вьетнама без обеих ног ниже колена, отлично разбирался в протезах: он прочитал все инструкции, так что мог на какое-то время заменить сиделку. Один на один с Ричардом отец не протянул бы и двенадцати часов, и тому приходилось участвовать в процессе более хитрым способом. Он стоял, засунув руки в карманы, и притворялся, будто следит за игрой, пока Рози не двинулась к выходу. Ричард нагнал ее на пандусе, ведущем к отцовскому мини-фургону, оборудованному лифтовым подъемником, как аттракционы Доктора Сьюза.

— Я провожу вас до машины, — сказал Ричард, и Рози улыбнулась его деликатной формулировке. — Сегодня индейка?

— Индейка и футбол, — ответила она. — Наш футбол.

— Как Кармелита?

— Спасибо, хорошо. У нее такой высокий сын! Баскетболист.

— Не футболист?

Рози улыбнулась.

— Немножко. Головой хорошо бьет.

Она вытащила из сумочки ключи, и на Ричарда пахнуло разнообразной парфюмерией. Он зашел вперед и распахнул дверцу ее «субару».

— Спасибо.

— Вам спасибо, Рози. — Он расстегнул карман парки. Пока Рози устраивалась на водительском сиденье, расправляя под собой юбку, Ричард вытащил конверт с полудюймовой пачкой стодолларовых купюр и положил в бардачок. Затем мягко прикрыл дверцу. Рози опустила окно.

— Здесь столько же, сколько в прошлый раз, плюс десять процентов, — пояснил Ричард. — Этого довольно? Вас с Кармелитой по-прежнему устраивает?

— О да, спасибо большое!

— Вам спасибо, — повторил он. — Вы ангелы-хранители нашей семьи, и мы вас очень ценим. Если что, у вас есть мой телефон.

— С Днем благодарения!

— И вас, и все семейство Карденас!

Она помахала рукой, включила передачу и тронулась.

Ричард снова похлопал по карману, проверяя второй конверт. Его надо будет тихонько сунуть Джону — пусть запасется кислородом.

Передавая деньги из рук в руки, он всякий раз чувствовал себя по-дурацки. Человеку его темперамента куда проще отправить стодолларовые бумажки переводом, что Ричард и делал в те годы, когда не приезжал на сборище, однако на обратном пути к дому Музы-Мстительницы молчали, из чего Ричард заключил, что не слишком напортачил.

Претензии М.-М. по большей части сводились к его «эмоциональной закрытости». Когда Ричарда впервые огорошили этой фразой, он долго не мог прийти в себя. Он точно знал, что многими чувствами нельзя делиться ни с кем, а уж особенно с теми, кого стараешься не обидеть, — например с девушками. «Эмоциональная открытость» связывалась у него с неконтролируемыми всплесками вроде того, из-за которого он заработал прозвище Додж. Однако несколько «бывших» уверяли, что хотят от него эмоциональной открытости, и в качестве мифологической греческой мести оставались эмоционально открыты ему долго после того, как отношения сходили на нет. Впрочем, с Рози Карденас он вроде бы был вполне эмоционально открыт. Если не чересчур. Может быть, ей стало неловко.

Назад в дом. В игре близился конец четвертого периода, звук включили, в комнату набилось еще больше народу. Ричард не сразу отыскал, куда прислониться. В последнее время найти такое место стало труднее: экспозиция на стенах постоянно расширялась. Джон, надо думать, проводил здесь столько времени, что позволил себе украсить комнату памятными вещицами из Вьетнама.

Лишь один участок стены оставался свободным от посягательств: здесь посреди широкого пустого пространства красовалась на кронштейне с бронзовой табличкой винтовка «М-1 Гаранд» времен Второй мировой. Джону совесть не позволила бы забивать алтарь святилища своими вьетнамскими сувенирами.

В детстве Ричард был убежден, что винтовка — та самая, но позже Бад Торгсон, последний долгожитель из числа отцовских однополчан, поднял его на смех. Бад терпеливо объяснил, что по инструкции не положено, отстреляв все патроны, перехватывать «М-1» за дуло и лупить противника по каскам, оставляя вмятины в отличной крупповской стали, и что от такого обращения винтовки обыкновенно приходят в негодность. Некто ответственный за выдачу медалей внимательно осмотрел ту самую, после чего ее списали на металлолом. «М-1» на стене, вместе с табличкой, купили из армейских излишков и презентовали отцу бойцы его отряда, которых он, если верить истории, спас тогда от смерти или от лагеря для военнопленных.

Ричард не то чтобы сильно горевал, просто удивлялся, отчего потомки Николаса — добропорядочные мужья, работники, прихожане — считают себя наследниками человека, который в свой звездный час, озверев, насмерть забил нескольких штурмовиков импровизированной дубиной.

После смерти Патрисии, когда Боб (или его адвокат) прислал письмо, в котором неожиданно заявлял права на Зулу, семья провела небольшую конференцию. Ричард участвовал из Британской Колумбии по телефону, включенному на громкую связь. Вообще-то спикерфоны — полная фигня, однако в данном случае это оказалось ему на руку: он мог закатывать глаза и хвататься за голову, а когда стало совсем тошно, отключил звук и выматерился. Джон с Элис и их адвокаты вели себя абсолютно разумно, но Ричарду казалось, что городской совет хоббитов составляет проект резолюции, где первый и основной пункт — потребовать извинений от назгулов. Ричард был тогда в плотном контакте с байкерами, а те, мягко говоря, не во всем ладили с законом. У клуба имелся филиал в Южной Калифорнии. Через его членов Ричард вышел на частных детективов не самого традиционного толка, что в одежде, что в методах работы, и поручил им разузнать побольше о частной жизни Боба. Когда досье достигло приятной толщины — такой, что его можно было с впечатляющим звуком шваркнуть на стол, — Ричард сел в паршивый дизельный «лендкрузер» и рванул из Элфинстона в Лос-Анджелес. Он остановился в гостинице, принял душ и надел ровно такую косуху, под которой прятал бы кобуру, будь у него с собой пистолет. Затем оставил «лендкрузер» в мастерской менять масло и поехал на такси в некий особенный автопрокат, который посоветовал ему в таверне шлосса один актер, приезжавший в Элфинстон на съемки. Там Ричард взял в аренду «хамви». Не «хаммер» — жалкую пародию на «хамви», доступную тогда на гражданском рынке (дело происходило в 95-м), — а настоящий армейский вездеход в семь футов шириной, тянувший (вместе с сабвуферами) на три тонны. Врубив на полную «Rage Against The Machine»[305] (в «хамви» была крутейшая афтермаркетная стереосистема), он подкатил на стрелку с получасовым опозданием и припарковался на месте для инвалидов. По отпавшей челюсти Боба за стеклом ресторана Ричард понял, что уже победил.

Это было позорище. Набор самых дешевых понтов, какие только можно придумать. Будь у Боба хоть капля мозгов, он бы по одному этому сообразил, что Ричард блефует.

Тогдашняя будущая «бывшая» Ричарда увлекалась индийской философией, так что он наслушался про аватар, майю и все прочее. Явившись в аватаре бандюка, он предстал перед Бобом именно таким, каким Боб его воображал. А поскольку Боб был теперь врагом семьи, то напугался до потери пульса.

Все прошло как по маслу. Однако Ричард так неловко чувствовал себя в этой аватаре, что изводился мыслью: откуда она взялась? Что на него нашло? Только позже, поговорив с Бадом и поразмыслив над историей медали Почета, он понял: аватара была не его, а семейная.

Матч не то чтобы закончился, просто, как это обычно бывает, перешел в стадию, когда смотреть уже не на что. Ричард придвинул кресло и сел по левую руку от отца. Их осталось всего трое: Джон, Николас и Ричард. Патрисия умерла четырнадцать лет назад. Джейкоб родился сильно позже остальных, когда мама была в предклимактерическом возрасте, — все понимали, что беременность незапланированная. Джейк не умер, но он в Айдахо — штате, который жители побережий частенько путают с Айовой, хотя на самом деле это полная ее противоположность: айовец может уехать в Айдахо только из принципа.

Ричард не знал, насколько хорошо его отец осознает происходящее. После очередного шквала микроинсультов тот практически не разговаривал, но внимательно следил глазами за людьми в комнате. По лицу и движениям чувствовалось: он в курсе, что происходит, и ему приятно сидеть между двумя старшими сыновьями. Ричард откинулся в кресле, скрестил ноги на медвежьей шкуре и приготовился сидеть долго. Кто-то принес ему пиво. Отец улыбнулся. Вот и славно.

Ричард проснулся и сделал попытку заткнуть мобильник, однако местный климат высосал из кончиков пальцев всю влагу и они не могли наладить виртуальный контакт с экраном. Он подышал на пальцы, потом облизнул их. Наконец телефон согласился признать в них человеческую плоть, стал отзываться на команды и умолк.

Ричард на ощупь отыскал очки для чтения и ткнул в кнопку календаря. Из темноты выплыла зеленая панель, превратив седые волосы у него на груди в светящиеся изумрудные заросли. Взгляд сфокусировался, и он прочитал: ПОЕЗДКА-СКЕЛЕТОР.

Он переключил масштаб и увидел благоприятные цветовые предзнаменования: ни одной красной полоски на ближайшие две недели, впереди четыре полностью зеленых (то есть рабочих) дня.

Синим обозначались семейные и другие личные дела. Вчерашний день, например, целиком накрылся шестнадцатичасовой гробовой доской с надписью «СБОР».

За «ПОЕЗДКА-СКЕЛЕТОР» шли три здоровенные зеленые плашки: «IOM» (код аэропорта острова Мэн — его Ричард помнил даже слишком хорошо), затем «ОММАЖ Д2» и, наконец, «МОРЕ».

Красным отмечались визиты к врачу и заполнение налоговых деклараций. Неделя с несколькими красными полосками полностью потеряна для дела. Синее чуть лучше, хотя имеет тенденцию расползаться и откусывать куски от зеленого. Изредка, правда, его удается превратить в зеленое, как вчера, когда он понял, что Зула должна работать на Корпорацию-9592.

Единственный способ сделать что-нибудь толковое — проснуться в зеленом режиме и оставаться в нем весь день. Так что сейчас цветофизика требовала выбраться из гостиницы, не попавшись на глаза никому из родственников.

Ричард по телефону сообщил, что освобождает номер, и замер перед глазком, выжидая, когда все миниатюрные Фортрасты в купальниках и плавках пройдут в бассейн или из бассейна, затем выскользнул через черный ход и отогнал «гранд-маркиз» на заправку в полумиле от гостиницы, чисто для подстраховки. Здесь он закачал в машину ванну бензина, купил в дорогу стаканчик кофе и банан. Затем включил бортовой GPS-навигатор и начал копаться в меню.

Трейлерный поселок «Тропа опоссума» уже не значился в базе интересных мест, и пришлось просматривать всю нодауэйскую часть северо-западного Миссури. Ричард ожидал найти разве что почту и парк, поэтому чуть не вздрогнул, когда на экран выскочила крупнопиксельная иконка: гуманоид с заостренными ушками, синими косами и подписью «КОРОЛЕВСТВО КШЕТРИЕВ». На вкладке сообщалось, что оно входит в состав более обширного тематического комплекса «к’Шетрии», включающего парк аттракционов и магазин. У Ричарда рука не поднялась выбрать такой пункт назначения, и он трусливо разрешил навигатору проложить маршрут к административному центру округа.

На пути из города, переваривая мысль, что квазиэльфийская раса под названием «к’Шетрии» (пусть и без пресловутого апострофа) записана теперь в память реальных GPS-навигаторов, он едва не въехал в хвост того, что в этих краях считалось транспортной пробкой: по случаю дня скидок покупатели старались втиснуть машины на стоянку, а себя — в двери «Уолмарта». Раньше он тормозил бы в несколько приемов, но сейчас это дело можно было передоверить АБС, поэтому Ричард просто втопил педаль до пола и стал ждать. Педаль под ногой дергалась. Из отверстия в пластиковой крышке стаканчика вылетела капелька кофе, банан отскочил на крышку бардачка. Ричард спокойно смотрел, как увеличивается в размерах кузов пикапа, немного похожий на плашку в телефонном календаре. Столкновения не произошло. Водитель показал ему средний палец. Зажегся зеленый, и машины поползли вперед. Вскоре Ричард уже ехал по автомагистрали на юг. Это его быстро утомило, и он, к растущему огорчению GPS, свернул на двухрядное шоссе.

Несмотря на шпионское исчезновение из гостиницы, в голове по-прежнему крутились семейные заботы. Он проснулся не в том цветовом режиме! До границы Миссури надо очистить мозги от всяких следов синего, оставив только зеленый.

Поскольку он ехал не просто на дружескую встречу. Сегодняшние недосказанности или неудачные формулировки могут вылиться в дорогостоящие последствия. После Дня благодарения отдыхает вся страна, но только не Скелетор. Их с Ричардом международной клиентуре плевать, когда в Штатах едят индейку. И даже игроки-американцы, отвлекшиеся вчера на семейный долг, сегодня будут наверстывать упущенное, добывая виртуальное золото и компенсаторную славу в мире T’Эрры. Серверам и сисадминам Корпорации-9592 предстоял один из самых тяжелых дней в году.

Однако мысли постоянно возвращались к синему. Это походило на задание в квесте: требовалось понять, что на самом деле его донимает. Не Музы-Мстительницы: немного поорав, после того как он чуть не въехал в пикап, они надолго умолкли.

Примерно в районе Ред-Оук Ричард наконец решил головоломку: все дело во вчерашнем коротком, но досадном разговоре с читателем Википедии.

Его бесило не содержание конкретной страницы, а то, что она вообще есть и ему о ней напомнили в то самое время, когда он собирался побыть Доджем, расслабиться и почувствовать себя дома.

Страница начиналась фактами про его нынешнее положение; бо́льшую часть подробностей неведомые авторы сочли к делу не относящейся. Он не такая важная птица, чтоб приводить в статье развернутую биографию. Ричарда это раздражало: не зная, как все произошло, не понять, как он таким стал.

Когда Ричард тащил шкуру через хребет Селькирка, он шел без заранее продуманного плана — и даже без мотива! — и уж тем более без карты. Солнце жарило вовсю. На крутых каменистых водоразделах не было воды. Попыткам спуститься с них в тенистые ущелья препятствовали густые заросли; те немногие, кто и впрямь живет в этих краях, называют такие заросли «собачьим мехом» — видимо, потому, что, продираясь через них, чувствуешь себя блохой на собачьей заднице. Полубезумный от голода и усталости, Ричард пересек длинный склон, у подножия которого располагалось устье старой серебряной штольни, одолел полосу «собачьего меха» и внезапно оказался в древней можжевеловой роще. Десятилетия спустя он узнал термин «микроклимат», а тогда просто почувствовал, что попал через пространственно-временной туннель во влажные джунгли на берегу Тихого океана. Плотные кроны не пропускали солнечную энергию, так что земля была счастливо свободна от подлеска, а от родника чуть выше по склону бежал ручеек. Может, просто от перегрева и низкого сахара в крови, но Ричард пережил ощущение чего-то священного. Он сбросил ношу, сел в ручей, давая ледяной воде забраться под одежду, лег на спину, задохнулся от холода, перевернулся на живот, попил.

Фантазия, будто он первый человек в этом месте, развеялась мгновения спустя, когда Ричард приметил в нескольких ярдах от ручья фундамент старого дома. Единственную комнату сейчас занимали остатки крыши. Гниль и муравьи-древоточцы превратили дранку в труху, и Ричард выгребал ее голыми руками, пока не располосовал палец чем-то неожиданно острым. Перевязав палец, он провел более тщательное исследование и обнаружил ящик виски, раздавленный рухнувшей крышей. Сам того не зная, он вышел на старую тропу, по которой во времена «сухого закона» бутлегеры носили контрабанду. Здесь был их схрон.

Что годилось для виски, сгодится и для анаши. Несколько лет Ричард ходил через границу, иногда один, иногда во главе пешего каравана. Он показал товарищам хижину бутлегеров, и они устроили в ней перевалочный пункт. В полумиле ниже по склону начиналась лесовозная дорога. Здесь они встречались с американскими дистрибьюторами — братской общиной байкеров.

В 1977-м президент Картер амнистировал уклонистов. Теперь Ричард мог работать в Штатах под своим именем. Он для разнообразия пересек границу на автомобиле, приехал в административный центр Бурнс-Форд, узнал в архиве, кому принадлежит участок с бутлегерской хижиной, и купил его за наличные.

Эту подробность коллективный разум Википедии гарантированно отмел бы как нерелевантную, но очень многое в его последующей жизни определилось тем, что он испытал, войдя в прохладную рощицу. Со временем Ричард понял, что это как-то связано с фермой в Айове. Уже в те годы он знал: что бы ни говорилось в отцовском завещании, ему она не достанется. Если он хочет владеть землей, он должен застолбить ее сам. Она может оказаться красивее и лучше, чем та, на которой стоит айовская ферма, но такой же не станет никогда — она всегда будет выселками.

Тогда, в конце семидесятых, он воображал, что построит дом у ручья Сухого Закона — как назвал текущую через его владения безымянную речушку — и будет там жить. Однако позже оказалось, что куда приятнее прогуливаться с полными карманами стобаксовых купюр у озера Кутеней, к северу от границы, так что охота осваиваться в глуши мало-помалу прошла.

Горы в этой части Британской Колумбии изобиловали брошенными рудниками. Ричард и его приятель-байкер, канадец по имени Чет, запали на одно место, где лет сто назад богатый немецкий горнопромышленник выстроил шлосс — замок в альпийском стиле. Фундамент и стены еще оставались в приличном состоянии. Местная экономика была в полной заднице после закрытия целлюлозно-бумажного комбината, и недвижимость не стоила практически ничего. Ричард с Четом купили шлосс. С тех пор как у него зародилась эта мысль, участок в Айдахо отодвинулся на задний план, словно начатый и брошенный черновик.

По мере того как шлосс превращался в модный пансионат, управляемый настоящими менеджерами, у Ричарда появлялось все больше свободного времени, которое он убивал преимущественно за компьютерными играми. В частности, он подсел на «Варкрафт: орки и люди» и продолжения, со временем переросшие в многопользовательскую ролевую онлайн-игру «Мир Варкрафта». Годы с 1996-го по 2006-й стали для него «выпавшим десятилетием» — по крайней мере так бы он их рассматривал, если бы они не привели его к «Т’Эрре». Ричард страшно растолстел и, вероятно, скончался бы от последствий ожирения, если бы не приучил себя играть, переступая — в первое время очень медленно — по беговой дорожке.

Как многие серьезные игроки, Ричард завел привычку покупать золотые слитки и другие полезные вещи у китайских голдфармеров: молодых людей, которые зарабатывали тем, что, играя в «Варкрафт», набирали виртуальное оружие, доспехи, зелья и тому подобное, а затем продавали американцам и европейцам, у которых денег больше, чем времени.

Ричард не верил, что такой вид деятельности возможен, пока не прочитал в одной статье, что мировой оборот виртуального золота составляет, по разным оценкам, от одного до десяти миллиардов долларов.

Так или иначе, покорив все известные виртуальные миры — его персонажи достигли почти богоподобного статуса и могли делать все, что пожелают, — он задумался об этом как о серьезном бизнес-проекте.

Здесь статья в Википедии переворачивала все с ног на голову, делая излишний упор на отмывании денег. Шлосс приносил доход, рос в цене, обеспечивал бесплатный кров и кормежку; Ричард почти и думать забыл про недотраченные стодолларовые купюры. Да, в молодости он и впрямь был сильно озабочен отмыванием денег, так что выработал нюх на подземные денежные потоки, как у тех лозоходцев, что якобы находят воду с помощью рамки. И да, квазиподпольные виртуальные денежные потоки действительно его завораживали. И все же «Т’Эрру» он создал не для того, чтобы отмыть лишнюю тонну бабок.

Компьютерные игры затягивают хуже наркотиков, что он сам доказал, проиграв в них десять лет. Теперь он обнаружил, что они еще и своего рода валютная биржа. В обоих предметах — наркотиках и деньгах — Ричард разбирался. Третьей опорой треножника стала его бродяжья тоска по собственной земле. В реале ее бы ограничивали физические возможности конкретной планеты, а в виртуальном мире рубеж задавал только закон Мура, взмывающий все дальше в экспоненциальную высь.

Как только он сложил два и два, дело пошло быстро. Пообщавшись в чатах с англоговорящими голдфармерами, Ричард подтвердил свои подозрения, что многие из них не могут расширить бизнес из-за хронических трудностей с переводом денег в Китай. Он заключил партнерское соглашение с Ноланом Сюем, патологически предприимчивым хозяином китайской игровой фирмы, одержимым мыслью применить китайский инженерный талант к новой многопользовательской ролевой онлайн-игре. В ходе эпической череды разговоров в аське и по скайпу Ричард убедил Нолана, что первым делом надо «подвести трубы»: разработать систему денежных потоков. Дальше все пойдет само. Для начала они запустили схему, по которой Ричард на североамериканском конце цепочки получал пейпаловские платежи от фанатов «Варкрафта» в Канаде и США, «Федэксом»[306] слал стодолларовые купюры на Тайвань, где их отмывали через нелегальный канал пересылки денег от филиппинских гастарбайтеров, переводили на счета в тайваньских банках, оттуда — на счет Нолана в Китае, а тот уже платил фармерам юанями.

Вся эта немыслимо хитрая конструкция (Ричард и теперь периодически просыпался в холодном поту, вспоминая ее разноуровневые сбои, международные теневые схемы и экзотический состав участников) была лишь мостиком к куда более здравому и стабильному предприятию: Ричард и Нолан совместно основали компанию с целью создать новую, полностью оригинальную игрушку Нолановой мечты на системе финансовых «труб», которую Ричард чувствовал себя в силах соорудить.

Когда обсуждение названия фирмы заняло больше пятнадцати минут, которые Ричард на него отвел, он вытащил из кармана набор игральных костей для «Подземелий и драконов» и выбросил на них случайное число 9592.

У игры Корпорации-9592 была куча новых возможностей, но, на взгляд Ричарда, главная инновация заключалась в том, что она сразу строилась как дружественная к фармерам. Фарм был нежелательным побочным эффектом, эпифеноменом более ранних игр, создатели которых всячески силились его задавить, вплоть до того, что в 2009 году вынудили Китай ввести законодательный запрет на продажу игровой валюты без особой лицензии. Однако Ричард считал, что отрасль производства, в которой крутится от одного до десяти миллиардов долларов в год, заслуживает большего уважения. Если позволить хвосту вилять собакой, ты увеличишь свою прибыль и надежней привяжешь к себе подписчиков. Надо было просто строить экономику виртуального мира в расчете на то, что фармеры массово его колонизируют.

Он на самом глубинном, нутряном уровне чувствовал, что успех игры зависит от стабильности виртуального платежного средства. Это заставило его взяться за историю денег и особенно золота. Золото, как выяснил Ричард, всегда было надежным вложением средств, потому что его добыча требует определенных, более или менее постоянных усилий. Всякий раз, как открывают новые богатые месторождения или придумывают более эффективные методы добычи, золото дешевеет.

Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить: стабильность золота в виртуальном мире обеспечивается аналогичным способом: игроки должны тратить определенное количество времени и сил на добычу определенного количества виртуального золота (или серебра, или алмазов, или других магических либо мифических металлов и самоцветов, которые позже добавят сценаристы).

Разработчики других онлайн-игр определяли это директивно. Золотые слитки хранятся в подземельях под охраной монстров. Чем сильнее монстр, тем больше у него слитков. Чтобы получить золото, надо сразить монстра, а чтобы прокачать персонажа[307], который его одолеет, нужно некоторое количество времени и сил. Система функционировала исправно, но в конечном счете вопрос о том, где лежит золото и сколько усилий требуется на его приобретение, решал от балды какой-то программист в штаб-квартире фирмы.

Безумная идея Ричарда состояла в том, чтобы устранить такую лажу, — доступность виртуального золота должна определяться теми же геологическими процессами, что и в реальном мире, только не происходящими на самом деле, а смоделированными численно. Бесцельно роясь в Интернете, он наткнулся на мозговзрывающий сайт Плутона — П.Т. Ольшевски. Плутон, двадцатидвухлетний сын геолога-нефтяника с Аляски, получил за Полярным кругом домашнее образование (его учили отец и мама — выпускница математического факультета). Типичный вундеркинд с синдромом Аспергера[308], запертый теперь в теле рослого волосатого детины, он много играл в компьютерные игрушки и дико бесился от того, как там обходятся с геологией и географией. Их элементы рельефа совсем не походили на элементы рельефа — по крайней мере для Плутона, готового часами сидеть и смотреть на холм. И вот из протеста — практически в качестве акта гражданского неповиновения, направленного против всей индустрии компьютерных игр, — Плутон создал сайт, где показывал результаты работы своего алгоритма для генерации элементов рельефа, отвечающих его стандартам правдоподобия. То есть каждая деталь ландшафта включала в себя всю историю тектоники плит, атмосферного воздействия, биогенных факторов и эрозии. Разумеется, средний человек не отличил бы их от произвольных элементов рельефа, служащих фоном для обычной компьютерной игрушки, так что в этом смысле усилия Плутона были напрасны. Однако Ричарда интересовала не оболочка его мира, а нутро. Ричарду было важно, что́ некий виртуальный гном обнаружит, вонзив виртуальную кирку в склон горы. В обычном игровом мире ответ — фиг он что там обнаружит. Гора в таком мире всего лишь поверхность, тоньше папье-маше, под которой ничего нет. В мире Плутона кирка сперва вскроет почву — состав которой будет определяться сезонным ростом и отмиранием растительности, а также вековым эрозионным разрушением склона, — а зарывшись глубже, гном рано или поздно наткнется на скальное основание, сложенное определенными минералами. Это будет осадочная, изверженная или метаморфическая порода, и, если ему повезет, в ней будет содержаться некий экономически значимый процент золотой, серебряной или железной руды.

Читатель, они одобрили его затею. Плутон переехал в Сиэтл, где поселился в особом учреждении для людей с расстройствами аутического спектра. Он начал создавать целую планету — жуткую мешанину программного кода, которую в одиночку настучал в родительском доме на Аляске и назвал Т’Эррой, — виртуальный мир, где должна была развернуться новая игра Корпорации-9592. А со временем так стала называться и сама игра.

На въезде в Ред-Оук стоял торговый центр, принадлежащий «Хай-Ви» — здешней сети продуктовых магазинов. Как и в «Хай-Ви» побольше, при входе имелся кафетерий, где по утрам местные старперы могли позавтракать по специальной цене — всего за $1.99. Ричард, как будущий старпер (по крайней мере на ближайшие полчаса), поставил «гранд-маркиз» на одном из множества свободных парковочных мест и вошел.

Он ожидал увидеть яркие спектральные цвета, как в «Хай-Ви» его юности, но это было заведение постстарбаксовской эры, без открытых цветов, все землисто-охристое, спокойное, продуманно шероховатое. За окнами ползли грузовики, словно собранные из дополнительных деталей «Лего». Палеты с огромными мешками соли высились перед стеклом импровизированными баррикадами. За столиками сидели провинциальные девицы с подведенными, как у енотов, глазами, не понимающие, что светлым блондинкам это решительно не идет. Ссутуленные и как будто пришибленные мексиканцы. Старперы, поразительно бодрые для людей, десять лет назад смирившихся с фактом, что могут умереть в любой день. Несколько подростков и людей среднего возраста за ноутбуками. Одинокий подрядчик просматривал эсэмэски в телефоне. Шоферы, бородатые, с вылезающими из широких ремней животами, оглядывались по сторонам и чесали языком. Продавщицы в форме перекусывали в перерыв с мужьями. Ричард устроился у стены, заказал яичницу с ветчиной и поджаренный цельнозерновой хлеб, затем тоже вытащил ноутбук.

Заставка «Т’Эрры» была целиком содрана с заставки «Google Earth»[309]. Совесть Ричарда не мучила, поскольку он слышал, что Гугл, в свою очередь, спер идею из старого фантастического романа. Планета Т’Эрра висела в космосе на фоне звезд. Положение звезд, к ярости Плутона, сгенерировали рандомно. Впрочем, по мере того как планета начала вращаться и расти, перед Ричардом, вошедшим теперь в атмосферу, возникли вполне реалистичные облака. Континенты и острова начали приобретать трехмерность. На горных хребтах проступили снежные шапки. Реки потекли, поверхность морей пошла волнами. Стали видны дороги, крепости и дворцы. Некоторые из них были созданы еще до запуска «Т’Эрры» и овеяны множеством легенд, другие — выстроены персонажами на этапе «Прелюдии» (первого календарного года «Т’Эрры», когда время двигалось ускоренно), третьи возводились сейчас, куда более медленно, ибо теперь игровое время замедлилось до реального. Главный персонаж Ричарда сейчас гонял балду в недостроенной цитадели, входящей в систему фортификаций, которая в этой части Т’Эрры примерно соответствовала Великой китайской стене, то есть к северу от нее владычествовали конные лучники.

Ричард не заходил в игру с вечера прошлой среды. Разумеется, за эти тридцать шесть часов в виртуальном мире Т’Эрры прошло столько же времени, а значит, персонаж Ричарда должен был что-то делать полутора суток, что-то тихое, незаметное и несущественное — например, спать. И впрямь, в мини-логе, наложенном сейчас на изображение мира, значилось, что персонаж (которого звали Фадд) проспал восемь часов, прободрствовал семнадцать, проспал еще восемь и три часа назад поднялся с постели. Без всякого участия Ричарда он в этот период четырежды поел (на что ушло суммарно четыре часа), а оставшееся время посвятил «медитациям» и «тренировкам», то есть чуть-чуть увеличил свои способности к магии и мордобою (которые и без того в улучшении не нуждались). У каждого класса и каждой расы в «Т’Эрре» имелись такого рода виды автоматической жизнедеятельности, на игровом жаргоне — боторное поведение или просто боторика. Некоторые, например сон и еда, были общими для всех, другие — специфическими для определенного типа персонажей. Для Фадда, как для мага-воителя, боторика включала медитации и тренировки. Будь он рудокопом, его боторика состояла бы в добыче золота, и всякий раз, войдя этим персонажем, Ричард обнаруживал бы в его кошельке чуть больше золотого песка.

Разумеется, магом-воителем быть куда занятнее, чем махать киркой, и подписчики выбирали себе героев соответственно. Однако стабильность виртуальной экономики требовала, чтобы рудокопы постоянно добывали золото и другие полезные ископаемые, рассеянные алгоритмами Плутона в недрах игрового мира, а значит, система нуждалась в большом количестве персонажей-рудокопов. Вот как Корпорация-9592 решила эту проблему.

Придумав все эти положения и отшлифовав их за первые два года существования «Т’Эрры», Ричард и Нолан совершили подвиг: создали многопользовательскую ролевую онлайн-игру, одинаково доступную предприимчивым китайским подросткам и жирным буржуям, для которых китайские подростки добывали виртуальное золото. С одной стороны, западные подписчики получали больше удовольствия: покупали золото и на виртуальные деньги возводили грандиозные дворцы или затевали масштабные войны, — а с другой — китайские ребятишки зарабатывали реальные деньги: игра служила для них источником доходов, а не расходов, и большинство такая система вполне устраивала.

Все это проходило по разряду «труб» — того, что Ричард придумал на самых ранних стадиях проекта, элементарных условий окупаемости. Его так затянули мелкие реалистические подробности вроде боторики раздувателей кузнечных мехов, что он не задумывался о деталях сеттинга, которые будут особенно заметны, а следовательно — наиболее значимы для будущих подписчиков. Алгоритмы Плутона для создания мира действительно взрывали мозг. Ричардов план стабилизации внутренней валюты — после того как он взял на работу парочку людей, смыслящих в тензорах, — был проработан тщательнее, чем такие же планы для реальных валют. Программисты Нолана написали более чем приличный код. И при всем при том у них по-прежнему не было мира: рудокопы, конные лучники и кто там еще оставались безликими манекенами. У Т’Эрры не было рас, культур, живописи, музыки, истории. Не было Героев.

А значит, требовались те, кого в индустрии компьютерных игр называют творческими специалистами.

Вполне естественно, что из творческих специалистов первыми предстояло нанять писателей: именно они зададут направление художникам, композиторам и дизайнерам. Корпорация-9592 пригласила профессора Дональда Кэмерона, кембриджского дона и автора очень популярной фэнтези, набросать основные ориентиры. Но дон Дональд (или Дэ-Квадрат, как его очень скоро стали называть между собой) как раз в то время по договору с издательством дописывал тома с одиннадцатого по тринадцатый трилогии «Сказание о древних королях», а Ричард не мог ждать.

Тогда-то, в условиях цейтнота (до запуска оставалось меньше года), он придумал программу штатных писателей Корпорации-9592.

Много лет спустя Ричард сам дивился своей наивности. Как оказалось, писателям больше нравится быть штатными, чем заштатными. Заняв тепленькое местечко, они не торопятся его освобождать.

Девин Скрелин был третьим писателем, к которому они обратились. Переговоры с первыми двумя разбились о хитрые подпункты касательно смежных прав, оказавшиеся их юристам не по мозгам. Ричард к тому времени дошел до ручки, Девин, как потом выяснилось, — тоже. Как автор фэнтези он котировался довольно низко («нельзя назвать его писателем-середнячком, не опустив критическую планку ниже плинтуса», «настолько вторичен, что читатель уже не может уследить, у кого что сплагиачено», «сказать, что его язык суконный, значит возвести поклеп на ни в чем не повинную шерстяную ткань»), зато был так плодовит, что публиковался в трех разных издательствах под тремя разными псевдонимами. А плодовитость Ричарду на этом этапе и требовалась. В начале карьеры Девин обосновался в трейлерном парке «Тропа опоссума» в Миссури, потому что как-то узнал (дело было еще до Интернета), что это самое дешевое место жительства в Штатах к северу от линии Мейсона-Диксона. Он отказывался вести дела через юристов (что Ричарда более чем устраивало) и куда-либо выезжать, поэтому Ричард отправился к нему лично с твердым намерением не выходить из трейлера без подписанного контракта.

Описания того, до какой степени был захламлен трейлер и сколько именно весил тогда Девин, значительно преувеличены ненавистниками Девина из фэнского сообщества Т’Эрры. Верно, что его нелюбовь к путешествиям была отчасти связана с шириной самолетных кресел, но люди, которым они узки, не такая уж редкость. А вот утверждение, будто он не выходил из трейлера, потому что не пролезал в дверь, — чистой воды выдумка. Во всяком случае, Ричард его таким не видел. Позже, когда деньги хлынули рекой, Девин перебрался в «Эйрстрим», чтобы ездить по стране на буксире, не отрываясь от писательского труда, а вовсе не потому, что физически не мог выйти на улицу. Ричард видел этот «Эйрстрим». Дверь и санузел там были не больше, чем в других автоприцепах такого типа, а Девин пользовался и тем и другим… ну если не регулярно, то по крайней мере в случае нужды.

Теперь все это было несущественно. Ричард научил Девина работать (или по крайней мере играть), переступая по беговой дорожке, и Девин быстро обогнал учителя. Ожирение давно перестало быть для него проблемой. Прозвище Скелетор появилось как минимум четыре года назад. На специальной странице в Интернете можно в реальном времени посмотреть скорость его пульса и число пройденных за день миль. Девин благородно рассказывал направо и налево, что Ричард спас ему жизнь, а Ричард неблагородно думал, что, может, его и не следовало спасать.

Фадд повелевал двенадцатью вассалами, каждый из его вассалов — еще двенадцатью. На хлеб с маслом хватало. Сеньором Фадда был другой персонаж Ричарда, которым тот играл редко. Не имея особых обязанностей, Фадд слонялся по крепости, обозначенной как здание капитула, — то есть персонажи типа Фадда могли без опаски практиковать здесь свои боторики много часов, дней или даже недель, пока их игрок в офлайне. На игровом жаргоне такие места назывались Д-зоной, или просто ДЗ, от «домиков» в салках. Для рудокопа Д-зоной был рудник с прилегающим салуном и спальными бараками, для крестьянина — ферма и так далее. Магам-воителям Д-зонами служили более дорогостоящие здания капитулов, как общие для персонажей их класса, так и отдельные для разных орденов вроде тамплиеров или мальтийских рыцарей земного прошлого. Для ДЗ существовала целая система правил, необходимых для правдоподобия игры. Персонаж не должен просто исчезать, когда у его хозяина отрубился Инет или мама потребовала сию минуту садиться за уроки, поэтому пользователи старались перед выходом из игры по возможности отвести персонажей в ДЗ. В случае стихийных бедствий (экскаваторы или матери, захлопывающие ноутбук перед носом игрока) персонажи переходят в режим искусственного интеллекта (AI) и пытаются на автопилоте переместиться в ДЗ. Бредущие как зомби, они становятся легкой добычей врагов и разбойников. Нолан сохранял эту систему, чтобы игроки не отключались посреди проигрышной схватки.

Так или иначе, теперь, когда Ричард управлял Фаддом, его можно было спокойно вывести из здания капитула. Ричард застучал по клавишам. Седобородый маг-воитель поднялся из позы лотоса и направился к выходу из ДЗ. По пути он миновал таверну, где питался в отсутствие Ричарда. Трактирщик передал ему почту — поступления от вассалов, которые Фадд переложил в кошелек. Дальше он прошел в кордегардию — промежуточную комнату между ДЗ и внешним миром. Здесь Фадд отклонил предложение трех персонажей отправиться с ними в рейд. Для многих геймеров рейды и квесты в компании друзей или, на худой конец, случайных незнакомцев были главным смыслом игры. Ричард предпочитал странствовать в одиночку. Чтобы не тратить время на объяснения, он просто применил заклинание невидимости. Грубо, но действенно. Пока он выходил в дверь, в чате выскочили сердитые «WTF?»[310].

Впрочем, Фадд и не собирался выполнять квест: Ричарду было не до таких развлечений. Он просто хотел чуток побродить по миру, глянуть, что происходит. Последнее время он уделял этому занятию много времени. Что-то менялось: в игровом сообществе происходил некий фазовый переход. Про фазовые переходы Ричард знал только, что это когда тает лед, однако работа в Корпорации-9592 свела его с учеными нердами, для которых словосочетание «фазовый переход» звучало очень веско: его употребляли, когда хотели всерьез привлечь внимание других нердов. Внезапно что-то происходит, а ты не понимаешь отчего. Или — еще более зловещая мысль — оно уже произошло, а ты все прохлопал. Вот на такие случаи и существовал Фадд. У Ричарда были в «T’Эрре» другие персонажи, управлявшие целыми армиями вассалов и обладавшие божественными способностями, но по этой самой причине они не участвовали в мелких квестах и зарабатывании денег, на которые тратила бо́льшую часть времени основная доля игроков. Фадд был достаточно силен, чтобы его не убивали каждые десять минут, но все же не настолько, чтобы ему все доставалось без труда.

Невидимый Фадд побродил по двору крепости, где разместились многочисленные торговцы со своими лотками: портной, кузнец, провиантмейстер, меняла. Рядом с последним Фадд немножко постоял, слушая разговоры, и убедился, что с обменными курсами не происходит ничего страшного. С ними никогда ничего не происходило. «Трубы» Ричарда функционировали исправно. Департамент Девина мог чего-то напороть, но Корпорация-9592 по-прежнему гребла бабки.

Персонажи за лотками и покупатели, осматривающие товар, делились на три расовые группы: антроны, то есть, в сущности, люди, к’Шетрии — ребрендинг эльфов и гнурры (до Апострофокалипсиса, навеки изменившего орфографию Т’Эрры, г’нурры) — ребрендинг гномов. В мире имелись еще три расы, но здесь они отсутствовали, поскольку сражались на стороне Зла, а крепость обороняла рубежи Добра. К’Шетрии и гнурры по большей части хорошие. Антроны могут принадлежать к тому и другому лагерю, но по эту сторону границы встречаются только добрые (если, конечно, они не лазутчики Зла).

Ничего нового здесь видно не было. Ричард применил заклинание полета. Фадд взмыл над площадью и завис, разглядывая два десятка персонажей во дворе крепости.

Что-то по дуге вылетело из-за стены и упало на плиты, никого не задев. Ричард снизился и навел курсор на предмет. Что-то синее, несуразной формы. Увеличив изображение, Ричард увидел стрелу с карикатурным наконечником и непропорционально толстым древком. Стрелы приходилось делать именно такими — иначе бы их никто не увидел. Мониторы, даже современные, с высоким разрешением, не могут показать летящую стрелу на расстоянии в сотню футов так, чтобы человеческий глаз ее различил, поэтому все метательное оружие, а равно другие мелкие предметы: ложки-вилки, золотые слитки, кольца, ножи, — рисовались в духе пенопластовых мечей, какими махаются ролевики на боевках.

Стрела, впрочем, выглядела толще и несуразней, чем обычно. Увеличив ее еще, Ричард понял почему: древко было обмотано желтым свитком и завязано алой лентой. Надпись над ней гласила: «ТАТАНСКАЯ СТРЕЛА-ВЕСТНИЦА».

Он набрал высоту и глянул на север: под стеной крепости гарцевали татанские конные лучники, они провоцировали гарнизон на вылазку и пускали через стену стрелы-вестницы. Вероятно, китайские подростки, управляющие дюжиной персонажей зараз: боторика конных лучников позволяла легко маневрировать целыми эскадронами. Глаз Ричарда оскорбляла их цветовая гамма. Даже не спрашивая Диану — владычицу красок в Корпорации-9592 и последнюю из Муз-Мстительниц, — он знал, что перед ним типичный случай смещения палитры.

Арбалетчики со стен крепости целились в лучников; на земле уже лежало несколько трупов. Уцелевшие татаны, выпустив по последней стреле, развернули коней и умчались прочь. Ричард перенес внимание во двор — глянуть, не пострадал ли кто-нибудь из персонажей. Все были целы, но один шел к лежащей стреле. Пока Ричард смотрел, персонаж ее поднял. Ричард навел на него курсор. Барфуин, воин-к’Шетрий с довольно скромными достижениями. Двойным щелчком Ричард вывел табличку со статистикой, которую сопровождал портрет. В глаза сразу бросилось сходство между Барфуином и паршивой крупнопиксельной иконкой на экране GPS-навигатора, выскочившей сегодня утром, когда он просматривал интересные места округа Нодауэй. И там, и тут были синие волосы. Опять смещение палитры. Ричард закрыл ноутбук, поскольку к столику подходила официантка с его яичницей.

Раз мир предстояло заселить к’Шетриями и гнуррами, а Скелетору и дону Дональду — завалить книготорговлю романами об их подвигах, значит, расы должны были отличаться тем, что археолог назвал бы материальной культурой: одеждой, жилищами, изделиями прикладного искусства и всем прочим. Соответственно Корпорация-9592 наняла художников, архитекторов, музыкантов и модельеров, и те создали материальные культуры, согласующиеся с «библией» Т’Эрры, написанной Скелетором и доном Дональдом. Все работало отлично, в том смысле, что каждый новый персонаж появлялся с предустановленной материальной культурой: его одежда, оружие и ДЗ брались из дизайнерских разработок. Однако игрокам нужна определенная свобода в выборе облика персонажа — они любят проявлять индивидуальность. Для этого существовало отдельное меню. Если ты к’Шетрий, твой плащ может быть из ткани одного цвета, с каймой другого и на подкладке третьего. Однако все эти цвета приходилось выбирать из палитры, а палитры определяла Диана. Таким образом, в первые годы расы и классы персонажей легко отличались издали по цветам одежды.

Потом кто-то догадался взломать палитры и выложил в Интернет аддон, позволяющий игроку менять официальную Дианину палитру на собственную. Пока Корпорация-9592 прочухалась, «раскраски» успели приобрести огромную популярность. К тому времени как в компании собрали по этому поводу первую конференцию, четверть миллиона игроков уже кастомизировала персонажей с использованием новых палитр, и перекрасить их обратно значило бы плюнуть в душу подписчикам. Поэтому Ричард решил, что на самодеятельность можно закрыть глаза.

А закрыть их и впрямь хотелось: так безобразны были многие любительские палитры. До такой степени, что через некоторое время начался откат: игроки возвращались к Дианиным разработкам. Однако тут возник новый, еще более любопытный феномен: игроки использовали Дианины палитры с мелкими изменениями. Почти, но не совсем, Дианины палитры выкладывали на фэнских сайтах, игроки их скачивали, вносили свои мелкие поправки и выкладывали обратно. Поскольку для компьютера цвет всего лишь последовательность из трех чисел, или точка с тремя координатами, если вам так удобнее, то можно нарисовать графики, иллюстрирующие миграцию палитр в пространстве цветов. Летом Диана поручила стажеру создать средства визуализации для этого феномена. Последние месяца два она постоянно играла с новой программой и отправляла Ричарду тонны электронных писем с пометкой «Важное», где излагала результаты своих наблюдений. Другой руководитель настроил бы спам-фильтр для отправки этих сообщений в межпланетное пространство, но Ричарда они не раздражали, поскольку именно такими заумными штучками он объяснял акционерам свое присутствие в компании — если заходили подобные разговоры, — однако он решительно не врубался, из-за чего столько шума. Диана была убеждена, что палитры не просто мечутся хаотически, а стягиваются друг к другу в пространстве цветов, группируясь в областях, которые она называла аттракторами (используя термин из теории хаоса).

Разрезая яичницу и глядя, как неоново-яркий желток растекается по тарелке, Ричард думал о Дианиных словах. Он поднял голову и оглядел «Хай-Ви». Вот уж где невольно вспоминаешь, что палитры повсюду, что люди вроде Дианы успешно работают в самых разных областях, выбирая цветовые гаммы, притягательные для целевой аудитории. Переведя взгляд с полок, на которых стояли крупы (здоровые теплые цвета для лиц старшего поколения, озабоченных работой кишечника), на стойки у касс (пестрые «сахарные бомбы» на такой высоте, что малыши в креслицах магазинных тележек могут до них дотянуться), Ричард видел смещение палитр в действии. С такого расстояния надписей на упаковках было не прочесть, и все же он без труда угадывал, на каких покупателей они рассчитаны.

Гастроколический рефлекс на время заставил его прерваться. На пути из туалета Ричард заглянул через плечо посетителя лет пятидесяти — шестидесяти (судя по одежде — фермера), который сидел в одиночестве и, не обращая внимания на стынущий кофе, играл в «Т’Эрру». Ричард притормозил и разглядел, что персонаж фермера — гнурр-воин и сейчас бьется где-то в горах с т’Кешами — существами наподобие йети. В смысле палитры персонаж почти не отклонялся от правил: часть его экипировки была немножко аляповата, но в целом гамма соответствовала Дианиной.

Ричард вернулся за столик и позвонил Корваллису Кавасаки, одному из сиэтлских программистов. В соответствии с первоначальным разделением труда между Ричардом и Ноланом программировали «Т’Эрру» в основном в Китае, но в Сиэтле располагался отдел, который руководил компанией, обеспечивал комфорт творческой группе, занимался тем, что официально проходило по разряду «Заумных исследований», и окучивал нердов, которые эту заумь выдавали. Из них главным был, конечно, Плутон, однако в Сиэтле разрабатывали еще несколько хитрых проектов, и Корваллис в нескольких из них участвовал.

Набирая номер, Ричард проверил айпишник Wi-Fi-роутера «Хай-Ви».

— Ричард. — Так Корваллис отвечал на телефонные звонки.

— Си-плюс. Сколько сейчас игроков с ай-пи 50.70.186.234?

Стук клавиш.

— Четыре. Один из них, похоже, ты.

— Хм, я думал, меньше. — Ричард обвел взглядом кафетерий и нашел третьего игрока: парнишку лет двадцати. Четвертый куда-то запрятался.

— У одного из вас теряется много пакетов. Глянь наружу, — предложил Корваллис.

Ричард глянул в окно и увидел припаркованный на месте для инвалидов джип. Лицо человека на водительском сиденье освещал экран ноутбука с безобразно смещенной палитрой.

— Один из них гнурр, сражающийся с т’Кешами.

— Вообще-то его только что убили.

Ричард поднял глаза и убедился, что фермер с досадой отвел взгляд от экрана, потянулся за кофе и, поняв, насколько тот остыл, посмотрел на часы.

— Он-то мне и нужен! — сказал Ричард.

— Что именно тебя интересует?

— Общие сведения.

— Капитал и доходы неожиданно высокие, учитывая, что вы в забегаловке под Ред-Оуком в штате Айова.

— Он фермер. Владеет землей и техникой, которые стоят довольно прилично. Получает большие федеральные субсидии. Отсюда и суммы.

— У него диплом бакалавра.

— Держу пари, что по агротехнике.

— За календарный год приобрел семнадцать книг.

Ричард понимал, что речь идет о т’эрровских книжках из онлайн-магазина.

— И все от Дэ-Квадрата?

— Как ты угадал?

— Вызови его персонажа.

Стук.

— Ага, — сказал Корваллис. — На мой взгляд, довольно стандартный гнурр.

— Вот и я о том.

— То есть?

Ричард развернул салфетку, вытащил из кармана цанговый карандаш, провел вертикальную черту и поставил грифель в вершину правой колонки.

— Ричард? Ты здесь?

— Я думаю.

Вообще-то он употребил не вполне точный глагол: процесс в его голове был куда менее упорядоченным, чем то, что подразумевает слово «думать».

Что-то пробивалось сквозь сор повседневных забот стрелой-вестницей, и одна из них только что угодила ему точнехонько в лоб: он вспомнил сцену из фэнтезийного мира, не толкиновского, но производного от толкиновского, — такого мира, какой мог бы сочинить Девин Скрелин. Сцена была намалевана на борту фургона, подобравшего Ричарда, когда тот свалил в Канаду, чтобы не остаться без ног, как Джон. Тогда — трудно поверить — существовала связь между толканутыми и анашистами. За следующие тридцать лет все изменилось: толкинисты и наркоманы — давно уже непересекающиеся множества. Но тогда это была примерно одна компания, и ребята, разрисовывавшие фургоны, использовали примерно ту же палитру, что нынешние чуваки — как злые, так и добрые, — которые пытаются установить между собой связь кобальтово-синими стрелами-вестницами с ядовито-желтыми свитками.

— Новый исследовательский проект, — услышал Ричард свой голос.

— Ох-хо.

— Ты видел Дианину хрень про аттракторы в пространстве палитр?

— Видел, — отвечал Корваллис, принимая оборонительную стойку, — но…

— Это сейчас главное. — Рука Ричарда задвигалась, выводя буквы в заголовке левой колонки. Он с тупым изумлением следил, как там возникают слова: «ПЕСТРЫЙ АЛЬЯНС». Затем карандаш перескочил в правую колонку. На второй заголовок ушли считанные секунды: «ОХРИСТАЯ КОАЛИЦИЯ». — Забудь все, что должен знать про Т’Эрру: расы, классы персонажей, историю. А главное — забудь про Добро и Зло. Смотри только на поведение и союзы. Аттракторы в пространстве цветов — острие клина. Вбивай его, пока не расколешь всю эту фигню.

Ричард подумал было прочесть названия с салфетки, потом решил, что если он не совсем бредит, то Корваллис дойдет до того же своим умом.

— А что стряслось?

— Сегодня утром в бастионе Гратлог конные лучники пускали через стену стрелы-вестницы.

— А чего они не написали по «мылу», как нормальные люди?

— Вот именно. Ответ: они не знакомы. Они нащупывают контакт.

— Чисто случайным образом?

— Нет. Думаю, есть механизм отбора, основанный на… — Ричард чуть было не произнес «на цвете», однако снова решил не давать Корваллису подсказок, — на вкусах.

— ОК. — Корваллис тянул время, соображая на ходу. — Значит, дипломированный фермер под шестьдесят, читающий много книг дона Дональда… по одну сторону рубежа.

— Да. А по другую?

— Догадаться нетрудно.

— Ну, раз догадался, представь мне факты.

— К какому сроку?

— Мой GPS-навигатор говорит, что я в двух часах от Нодауэя.

— О вкусах не спорят.

День 0 Шлосс Хундшюттлер Элфинстон, Британская Колумбия

Четыре месяца спустя

— Дядя Ричард, расскажи мне про… — Зула споткнулась, потом отвела глаза, выпятила подбородок и отважно продолжила: — …про Апострофо…

— Апострофокалипсис, — закончил Ричард, проглотив пару слогов, потому что такое слово и трезвым не очень-то выговоришь, а они сидели в таверне шлосса Хундшюттлер уже полдня. По счастью, в таком гвалте никто толком не расслышал. Стояла худшая неделя горнолыжного сезона. Все места в шлоссе были забронированы и оплачены больше года назад. Зула и Питер смогли попасть сюда только потому, что Ричард пустил их на раскладной диван в собственном номере. Люди, наполнявшие таверну, в общем и целом были очень довольны собой и общались в соответствующей тональности.

Шлосс Хундшюттлер был кэтскиинговым курортом. Это значит, что здесь отсутствовали канатки. Спортсменов завозили в гору дизельными тракторами на гусеничном ходу. Совсем другой кайф, чем на традиционных горнолыжных курортах с их футуристической техноинфраструктурой подъемников.

Кэт, хоть и не такой модный и дорогостоящий, как хели, больше привлекает настоящих фанатов горнолыжного спорта. Хели надо планировать заранее, а вертолет не в любую погоду взлетит. С кэтом проще импровизировать, если готов дышать соляркой в суровых, почти советских условиях. Вертолет обычно выбирают горнолыжники-профи и богатые придурки вроде тех, чьими телами завалены подступы к Эвересту.

Все это была давняя-предавняя история для Ричарда и Чета, которым пятнадцать лет назад пришлось разобраться во всех межплеменных различиях на бешено растущем горнолыжном рынке, чтобы написать для шлосса вменяемый бизнес-план. Но именно этим объяснялось многое в стиле пансионата: его можно было сделать куда шикарнее, если бы они ориентировались на более распальцованную публику. Ричард и Чет сознательно подражали маленьким горнолыжным приютам Британской Колумбии, где местные спортсмены-любители сами сооружали подъемники и тому подобное. Все здесь было нарочито кондовее, чем по южную сторону границы, что отпугивало бо́льшую часть отдыхающих, зато привлекало меньшую часть, которая, приезжая сюда, чувствовала себя настоящей элитой.

В одном углу расположилась компания до безобразия опытных спортсменов — агентов по продаже горнолыжного снаряжения, — пьяных в стельку, поскольку сегодня они весь день развеивали на суперкрутых склонах прах товарища, перебравшего той же дряни, что и Майкл Джексон. За другим столиком сидели русские: мужчины за пятьдесят в лыжных штанах, с девицами, которые не катались вовсе. Молодой киноактер, не из самых знаменитых, но явно модный, расслаблялся в кругу чуть менее гламурных приятелей. У барной стойки несколько человек местных — проводники и водители снегоходов, — повернувшись спиной к публике, смотрели хоккей с выключенным звуком.

— Для нынешних событий в «Т’Эрре» Апострофокалипсис играет ту же роль, что Версальский мир для начала Второй мировой войны. — Ричард нарочно говорил тоном авторов Википедии в надежде, что слушатели почувствуют иронию.

Зула по крайней мере демонстрировала вежливое внимание, а вот Питер пропустил не только второй смысл, но и первый, поскольку был целиком занят мобильником — все пятнадцать минут, с тех пор как ввалился в таверну, обветренный, загорелый и чрезвычайно довольный сегодняшним катанием на сноуборде. Зула, как и Ричард, лыжами не увлекалась, поэтому устроила себе рабочие выходные: по нескольку часов в день она сидела, подключившись к серверам Корпорации-9592 по выделенному оптоволоконному каналу, который Ричард за бешеные деньги протянул через долину к шлоссу, — зато Питер, как оказалось, был буквально подвинут на сноубординге. Зула рассказала, что почти все время после семейной встречи он искал какой-то супер-пупер-сноуборд, который в конечном итоге выписал из Ванкувера. Питер носился с ним как со скрипкой Страдивари, только что под кровать ночью не прятал, и Зула чуточку ревновала.

Питер и Зула выехали из Сиэтла в пятницу, как только Зула освободилась на работе, и проползли в потоке машин через перевал Сноколми, где большинство свернуло на курорты с традиционными подъемниками. Чувствуя себя с каждой минутой все более крутыми, докатили до Спокана и взяли курс на Металайн-Фоллз — крохотный погранпункт на горном перевале, по случайности лежащем точно на сорок девятой параллели. Границу они пересекли в одиннадцать ночи, доехали до Элфинстона и по плохо размеченному ухабистому серпантину начали взбираться к шлоссу. Сами они не видели в своем плане ничего безумного, что лишний раз напомнило Ричарду о его возрасте. Все часы, пока Зула и Питер были в пути, он не отходил от компьютера: прикидывал, по какой опасной дороге они едут в эту минуту, — как будто Зула — часть его тела, пустившаяся в автономное плавание и требовавшая постоянного пригляда. Видимо, так чувствуют себя родители. Смешно сказать, но его преследовала мысль о семейной встрече. Если Зула и Питер разобьются по пути в шлосс, то в истории, которую станут пересказывать в следующие годы, укладывая ее как кирпич в здание семейных преданий, главным фигурантом будет Ричард: как он узнал об аварии, какие действия предпринял, как хладнокровно сообразил, что делать, как обрадовалась Зула, когда он разыскал их в больнице. Мораль известна заранее: семья заботится о своих даже — нет, особенно — в критических ситуациях и состоит из хороших, умных, толковых людей. Возможно, ему придется ехать по скользкой дороге в сплошном тумане. Он уже готов был натянуть поверх пижамы лыжный комбинезон и отравляться на поиски, но тут — точно в обещанное время — Питер подкатил к шлоссу в отвратительно модной коробочке на колесах. С этого момента они перестали быть для Ричарда чокнутыми подростками и превратились в сверхлюдей, вооруженных GPS-навигаторами и гуглокартами.

Теперь они собирались повторить свой подвиг. Не желая терять и часа сноубординга, Питер весь понедельник провел на склоне, а ехать планировал ночью. Когда он плюхнулся рядом с Зулой и тут же уткнулся в телефон, Ричард решил не обижаться: ну надо человеку глянуть прогноз погоды и ситуацию на дороге. И тут Питер начал набирать эсэмэски.

Он висел на Зуле как клещ. Ричард всячески уговаривал себя, что Зула — умная девочка и наверняка у Питера есть какие-то хорошие качества, просто из-за его некоммуникабельности их не видно.

Зула смотрела на Ричарда через большие очки, ожидая услышать что-нибудь поинформативнее шутки про Версальский мир. Ричард с улыбкой вытянулся в массивном кожаном кресле. Таверна располагала к рассказыванию историй, особенно историй про Т’Эрру. Ричарду так понравился пиршественный чертог гнурров, спроектированный одним из ретроархитекторов Т’Эрры, что он пригласил того создать реальную копию в шлоссе. Архитектор был совсем еще мальчик и нигде, кроме как в виртуальном мире, не строил. Он закончил учебу как раз к обвалу рынка недвижимости, не сумел найти работу в реальной Вселенной и устроился в творческий отдел Корпорации-9592, где вынужден был забыть все, что знал про Колхаса и Гэри, и углубиться в тонкости средневековой фахверковой архитектуры, какой она могла сложиться у вымышленного гномоподобного народа. Парень страшно обрадовался возможности построить что-нибудь настоящее, но необходимость иметь дело с реальными подрядчиками, сметами и разрешениями убедила его, что строить в придуманных местах куда лучше.

— Я видела кое-какие пережитки, когда разбирала старые программы Плутона, — сказала Зула. — Г’нурры. — Она произнесла слово по буквам.

— Итак, хронологически первым пригласили дона Дональда, но у него не было особого времени на проект.

— Насколько я поняла, дело ограничилось обсуждениями на высшем уровне, — вставила Зула.

— Да. И к этим обсуждениям мне приходилось готовиться как к экзаменам: штудировать Джозефа Кемпбелла и Юнга.

— Почему Юнга?

— Архетипы. У нас было большое обсуждение касательно рас в «Т’Эрре». По ряду причин мы не могли взять просто эльфов и гномов, как у всех остальных.

— По творческим соображениям? Или из-за авторских прав?

— Больше из-за прав, но из творческих соображений тоже было заманчиво начать с чистого листа: создать совершенно новую, оригинальную палитру рас без всякой связи с Толкином и европейской мифологией.

— Программисты-китайцы… — начала Зула.

— Сейчас я тебя удивлю. Политкорректные университетские леваки. Как по-твоему, что они заявили?

— Эльфы и гномы — фи! Как можно быть такими европоцентристами? — сказала Зула.

— Да. Хотя на самом деле для китайца куда оскорбительней допущение, будто ему слабо́ разобраться в эльфах и гномах.

— Ясно.

— Но дон Дональд объяснил, что эльфы и гномы не просто произвольные расы, которые легко можно заменить выдуманными, а настоящие архетипы, насчитывающие…

— Сколько?

— По его мнению, деление эльфы — гномы восходит к тем временам, когда в Европе кроманьонцы соседствовали с неандертальцами.

— Интересно! То есть это произошло десятки тысяч лет назад.

— Да. Возможно, еще до возникновения языка.

— Любопытно, что отыщется в африканском фольклоре, — заметила Зула.

Ричард на мгновение умолк, переваривая ее слова.

— Потому что там могло быть еще большее разнообразие… э…

— Гоминидов, — подсказала она. — И даже из более древних времен.

— Не исключено. Впрочем, в первоначальных разговорах с Дэ-Квадратом мы так глубоко не закапывались. А потом все передали…

— Скелетору.

— Да. Только мы тогда его так не звали, потому что он был еще жирный.

Ричард на мгновение пожалел о своих словах: вдруг Питер постит их разговор в «Твиттер» или, не дай Бог, в живой видеоблог, — однако внимание Питера было занято совершенно другим: он наблюдал за входом в таверну, вскидывая глаза на каждого, кто появлялся в дверях.

Ричард перевел взгляд на Зулу — не без удовольствия (чисто родственного, ничего дурного) — и продолжил:

— Девин просто слетел с катушек. Официально его срок начинался за две недели до первой встречи, но он явился сюда с вот такой пачкой сюжетов для исторической саги, основанной на самых общих набросках дона Дональда. Обсуждать его идеи на самом деле никто не хотел. Мы встретились чисто для проформы. Я велел ему продолжать и посадил стажера вставлять перекрестные ссылки в то, что он наваяет…

— Канон, — уточнила Зула.

— Да, верно, с этого начался канон. Нам пришлось нанять Джеральдину. Но главное отличие было в том, что тогда еще оставалась возможность вносить изменения — мы не выложили в открытый доступ ни строчки. Ближе к концу года нам сделалось не по себе, словно Девин заграбастал наш мир. Тогда мы объявили — стыдно сказать, задним числом, — что штатный писатель приглашается на год. По завершении года Девин может писать про Т’Эрру и дальше, но уже совместно с новым штатным писателем.

— Которым оказался Дэ-Квадрат.

— Не случайно. Девин забрал себе такую власть над Т’Эррой, что любой другой писатель утонул бы в его писанине. Поэтому нам требовался автор, который: а) был бы популярен не меньше Девина, б) имел бы приоритет.

— Успел бы застолбить территорию, — сказала Зула.

— На самом деле он только обежал ее и задрал лапу у каждого дерева, но хотя бы так.

— Хм. Этого человека я знаю, — объявил Питер, кивая на дверь. Мужчина в пальто только что вошел с парковки и теперь оглядывал таверну, выбирая, где сесть.

— Приятель? — спросил Ричард.

— Просто знакомый, — уточнил Питер. — Все равно надо пойти поздороваться.

— Кто это? — Зула обернулась через плечо, но Питер уже направлялся к столику у камина, где усаживался новоприбывший. Ричард наблюдал, как тот взглянул на Питера. На лице не было удивления. И уж тем более радости. Они условились встретиться здесь. Заранее обменялись эсэмэсками. Питер соврал.

Ричард волевым усилием возобновил разговор. Вся эта история с Питером ему не нравилась, а в таких случаях первой реакцией Ричарда было отгородиться и ждать, и уж если неприятность начнет угрожать структурной целостности ограды, тогда браться за кувалду.

— Мы пригласили их обоих сюда, — сказал он.

— В шлосс?

— Ага. Тогда он еще выглядел по-другому. Пиршественный чертог гнурров отстроили позже. Дело происходило летом, когда тут вообще все иначе. Мы привезли из Ванкувера ресторанных поваров и устроили съезд руководства для формальной передачи власти от Скелетора к Дэ-Квадрату. Тогда-то и случился Апострофокалипсис.

— Можно только удивляться, что мероприятие, проводимое с целью достичь новых высот, принято именовать съездом, — объявил дон Дональд, когда они еще толклись на террасе, потягивая пиво и привыкая к виду Селькиркских гор. — Не уместнее ли в таком случае было бы название «подъем»?

Ричард ничего не понял с самого начала фразы, поэтому даже не стал вникать, а просто смотрел Дэ-Квадрату в лицо. Дональд Кэмерон, тогда пятидесяти двух лет, выглядел старше своего возраста. Его старили зачесанная назад седая грива и массивный шнобель, распухший от алкогольной кембриджской диеты древнего колледжа, где он проводил половину жизни. Зато кожа была розовой, движения — энергичными, видимо, благодаря пешим прогулкам вокруг замка на острове Мэн, где он проводил вторую половину жизни. Дональд заселился в номер несколькими часами ранее, немного отдохнул, вышел на пешую прогулку и всего тридцать секунд назад появился на террасе. Тут его немедленно обступили четверо или пятеро нердов — все сплошь сотрудники довольно высокого ранга, иначе они не посмели бы к нему приблизиться. Ричард знал, что многие из них привезли с собой книги Дональда Кэмерона в надежде получить автограф и теперь подлизываются к нему, прежде чем обратиться с такой просьбой.

— Может быть, вам придется придумать для подобных мероприятий новое слово, — сказал Ричард, пока поклонники не рассмеялись или (что было бы еще хуже) не попытались сострить в ответ.

— Хех. Вы подметили мою страсть к словотворчеству.

— Мы на нее рассчитываем.

Дэ-Квадрат заломил бровь.

— Что ж, мы уже начали набирать высоту! Я-то думал, что это чисто светское мероприятие, мистер Фортраст.

Однако дон Дональд просто шутил. Чтобы не оставлять сомнений, он подмигнул и кивнул в направлении…

Ричард повернулся и, выйдя из быстро растущего кружка фэнов, увидел входящего Девина Скрелина. У него закралось подозрение, что тот выжидал в номере у окна, пока дон Дональд выйдет на террасу, чтобы прибыть последним. Как всегда, с ним были два помощника, слишком пожилые и солидные для такой должности, мужчина и женщина. Ричарду удалось выяснить, что женщина — юрист по авторским правам, а мужчина — редактор, потерявший работу из-за кризиса в книжной отрасли и продавшийся в рабство Девину.

— Спасибо, — сказал Ричард. — Если позволите, мы продолжим этот разговор чуть позже.

— Жду с нетерпением!

Ричард попытался перехватить Девина, но его опередил Нолан Сюй — пожалуй, самый пылкий фанат Девина Скрелина в мире. До недавних пор трудности с визой и высокий обменный курс не давали ему выезжать из Китая, однако в последнее время он зачастил на Запад. Другой на его месте отправился бы прямиком в Вегас. Нолан, по трудноразделимым деловым и личным причинам, посещал конвенты писателей-фантастов.

Ричард остановился и стал за ними наблюдать. Девин сбросил двести одиннадцать фунтов (по крайней мере так сообщалось на его сайте шесть часов назад) и выглядел теперь полным, но не пугающе жирным. Он отвечал на вопросы Нолана, однако не проходило и пяти секунд, чтобы его взгляд не устремился в сторону дона Дональда. Будь Ричард посторонним зрителем, он решил бы, что один из писателей убийца, а другой — намеченная жертва. Хотя кто именно из них киллер, определить было нелегко.

Профессор Кэмерон чрезвычайно мило общался с фэнами, пока не соблаговолил заметить Девина. В ту же секунду он повернулся на каблуках сшитых на заказ кожаных туфель и ураганом (другого слова не подберешь) пронесся по террасе, чтобы протянуть сопернику руку.

— Как будто он здесь хозяин, — пробормотал Ричард.

— В шлоссе? — спросил Чет, выглянувший проверить, все ли в порядке. Про фэнтези Чет знал только то, что его сюжетами хорошо расписывать фургоны.

— Нет, — ответил Ричард. — В «Т’Эрре».

Позже они обедали в банкетном зале шлосса, оформленном под среднестатистическую баварскую крепость. Столы составили вместе, чтобы получился один длинный. «Точно как в «Шейкис-пицце»!» — заметил Девин входя. «Точно как в трапезной Тринити-колледжа», — сказал Дэ-Квадрат. Ричард, единственный из участников обедавший и там и там, видел оправданность обоих сравнений. Стараясь быть радушным хозяином, он дважды согласно кивнул, пряча растущую тревогу при мысли о том, что будет, когда эти двое окажутся друг против друга за столом пиццерии-Тринити. Потому что именно такие места им предстояло занять. Ричард сидел во главе стола. Девин и профессор Кэмерон — рядом с ним, визави. Нолану отвели место рядом с профессором, чтобы он мог пожирать своего кумира влюбленным взглядом, а Плутону — рядом с Девином, исходя из гипотезы, что дону Дональду будет приятно иметь в поле зрения жутко умного и слегка некоммуникабельного гика. Плутон сидел лицом к террасе и мог, если уж слишком заскучает, разглядывать очертания горных пиков на противоположной стороне долины.

Это о ближайших соседях Ричарда. Остальных рассадили в соответствии с чьими-то представлениями об иерархии и старшинстве. Меню было среднеевропейско-охотничье в интерпретации приглашенных Ричардом и Четом поваров. В частности, дичь закупили в специальных питомниках, чтобы исключить наличие прионов, а значит, и вероятность, что через несколько десятилетий все руководство Корпорации-9592 заболеет коровьим бешенством. Карта вин отвешивала дипломатический поклон-другой в сторону нарождающегося виноделия Британской Колумбии и тут же решительно перешагивала через границу на юг. Дэ-Квадрат сказал что-то очень умное и красивое про сухой рислинг из Хорс-Хевен-Хиллз. Девин попросил диетическую колу. Оба много расспрашивали о шлоссе и о том, как Ричард и Чет его построили. Ричард объяснил, что первоначально замок собрали из деталей трех разных зданий, купленных в Австрийских Альпах неким австро-венгерским горнорудным бароном (буквально бароном). Детали провезли по Дунаю до Черного моря, а дальше через половину земного шара в устье реки Колумбия. Остаток пути они проделали по узкоколейке, по которой в те времена возили руду. (Теперь на ее месте — велосипедная дорога и лыжная трасса.) Затем Ричард перешел к тому, как они с Четом купили и отремонтировали шлосс, опустив все связанное с наркотиками и байкерами. Эти вопросы пространно освещала Википедия, и он не сомневался, что все за столом читали (а то и редактировали) соответствующую статью.

К концу восьмидесятых торговля анашой заметно криминализировалась, а может, Ричард только после тридцати начал замечать нехорошие стороны там, где они были изначально. Он забрал свою долю, переехал в Айову и пошел на курсы ресторанного и гостиничного дела при Айовском университете. Здесь история выходила из тени настолько, что ее можно было рассказывать в приличной компании. После нескольких месяцев в Айове он сообразил, что людей с такими знаниями проще нанять, вернулся в Британскую Колумбию, и они с Четом начали ремонтировать шлосс.

Пока они попивали аперитивы с микроскопическими тартинками и ели суп, шла приятная застольная беседа, но когда дело дошло до блюд, больше похожих на горячее, и красного, Ричард понял, что ему мучительно хочется сковырнуть болячку. Официально они собрались, чтобы отпраздновать год работы Девина в качестве штатного писателя и передать факел дону Дональду, который наконец завершил свою три(переросшую к тетрадека)логию и теперь готов был уделить время дальнейшему совершенствованию предыстории и «библии» Т’Эрры.

В последние три месяца Девин сделался пугающе писуч. Во внутренней переписке Корпорации-9592 была целая ветвь с темой «Девин Скрелин — персонаж Эдгара Аллана По» и ссылками на сайты о психической болезни, известной как графомания. Появилось даже сочетание «запаздывание канона»: сотрудники, ответственные за включение написанного в канон, не поспевали за Девином. Наиболее последовательные параноики считали, что Девин нарочно пишет так быстро. Во всяком случае, из присутствующих за столом лишь он один держал в голове весь мир целиком, поскольку последнюю тысячу страниц отправил по электронной почте из Северной башни шлосса — сегодня в час ночи, так что еще никто не успел их прочитать. Это давало ему определенное преимущество.

От шлосса разговор естественно перешел к замку дона Дональда на острове Мэн, где в последнее время тоже велась серьезная реконструкция. Ричард вроде нащупал зацепку и сделал ход.

— Там вы и предполагаете в основном работать над «Т’Эррой»? — спросил он.

Молчание. Видимо, произнеся слово «работать», Ричард преступил некую границу. Он решил, что продолжить натиск лучше, чем извиняться.

— У вас есть там кабинет? Место, где вы можете писать?

— О да! — воскликнул профессор и принялся описывать некую комнату в башне «с видом в хорошую погоду до Донахади на западе и до Каирнгана на севере».

Оба слова были произнесены с таким аутентичным ирландским и шотландским акцентом соответственно, что вдоль стола прокатилась видимая волна удовольствия.

Профессор объяснил, что отремонтированный кабинет сочетает «удобство с исторической достоверностью, которые не так-то легко примирить между собой» и ждет его возвращения.

— Девин подготовил большой объем материалов, — сказала Джеральдина Леви, хозяйка канона, сидящая рядом с Плутоном. — Очень интересно узнать, что в истории Т’Эрры будет для вас заглавным на первом этапе.

— Главным, — поправил Кэмерон после неловкой паузы, во время которой он пытался понять, что она имела в виду. — Вопрос вполне резонный. Начну издали. Как вы знаете, мой метод работы таков: первый вариант книги я пишу на языке, на котором в действительности говорят герои, и только завершив его, приступаю к переводу на английский. — Словно танк, разворачивающий башню, он навел прицел на Девина. — Мой коллега, естественно, предпочитает более короткий путь.

— Меня восхищает то, что вы делаете с языками и всем таким, — сказал Девин. — Я просто… сочиняю по ходу.

— Итак, в вашем мире, — Дэ-Квадрат закончил маневр и целился теперь в Ричарда, — языков сейчас нет. Вы больше увлечены геологией, — кивок в сторону Плутона, — и считаете ее фундаментальной. Я бы скорее начал со слов и языка и на этом основании строил все остальное.

— Это ваша епархия, профессор Кэмерон, и вы вольны распоряжаться в ней как пожелаете, — заметил Ричард.

— Почти волен. Поскольку уже есть определенное количество… — Кэмерон вновь перевел взгляд на Девина, — неологизмов. Я видел в трудах мистера Скрелина слова, которых нет в английских толковых словарях. Само слово «Т’Эрра», разумеется. Названия рас: к’Шетрии, г’нурры. С ними я работать могу — могу включить их в вымышленные языки, грамматику и тезаурусы которых с большим удовольствием составлю и передам… мисс… Леви.

Заминка перед «мисс» объяснялась тем, что он глянул на безымянный палец ее левой руки.

Мисс Леви была «мисс» только потому, что в штате Вашингтон не регистрируют лесбийских браков, но она не стала его поправлять.

— Замечательно, — сказала она. — Пока данная область канона совершенно не разработана.

— Рад быть полезным. Впрочем, у меня есть несколько вопросов.

— Да.

— К’Шетрии. Название эльфийской расы. Странным образом похоже на кшатриев, вы не находите?

На Ричардовом конце стола все, за исключением Нолана, только захлопали глазами, а вот ближе к середине навострил уши Премджит Лал, руководитель одного из проектов в отделе заумных исследований.

— Да! — воскликнул Нолан, кивая и улыбаясь. — Теперь, когда вы сказали, — очень похоже!

— Можешь объяснить? — спросил Ричард.

— Премджит! — крикнул Нолан. — Ты кшатрий?

Премджит кивнул. Чтобы ответить словами, ему пришлось бы повысить голос, поэтому он просто двумя руками взял себя за уши и потянул кончики вверх, делая их эльфийскими и заостренными.

— Индуистская каста, — объяснил Нолан. — Воины.

— Поневоле думается, что человек, придумавший это название, слышал когда-то слово «кшатрии» в другом контексте, а затем, в поисках экзотического звукового ряда, выудил его из памяти и счел собственным оригинальным изобретением.

Ричард изо всех сил старался не смотреть на Девина, но голова поворачивалась сама, словно в ухо ему вставили ломик и надавили. Через несколько секунд на Девина глядели все. Тот, медленно багровея, отпил диетической колы, утер губы салфеткой, затем обвел взглядом собравшихся и начал:

— Есть конечное число фонем и конечное число способов, которыми их можно составить. Всякое придуманное слово окажется похоже на название касты, или бога, или ирригационного района в той или иной части мира. Может, надо с этим просто смириться?

Премджит, хоть и сидел далеко, его слова разобрал.

— Примерно сто миллионов кшатриев озадачит эта сторона канона, — сказал он. В голосе не было обиды, только… озадаченность.

Ричард мысленно поставил галочку: пригласить Премджита в японский ресторан и выяснить, о каких еще серьезных ляпах в «Т’Эрре» тот знает и помалкивает.

— Сто миллионов… — повторил Девин негромко, чтобы Премджит не услышал. — Могу поспорить, что через пять лет к’Шетриев на Земле будет больше, чем кшатриев.

— Если мне не изменяет память, это слово пишется с апострофом между строчной «к» и прописной «ш». Я прав? — спросил дон Дональд.

— Верно, — сказал Девин и глянул на Джеральдину. Та кивнула.

— Апостроф обозначает элизию.

— Выпадение звука, — перевел Плутон. — Например, гласной в фамилии «Д’Артаньян». — Он фыркнул. — Я имею в виду, первой гласной!

— Да, именно так, — продолжал дон. — Отсюда следует вопрос: почему «ш» в к’Шетриях прописная? Означает ли это, что «Шетрий» — отдельное слово, причем имя собственное? И если да, то что означает «к» с апострофом? Может ли это быть, к примеру, артикль?

— Конечно, почему бы и нет?

Дэ-Квадрат, забросив крючок, удовлетворенно молчал.

Плутон взорвался:

— Почему бы и нет? Почему бы и нет?

Ричард мог только наблюдать, как если бы на склоне противоположной горы лыжника настигала лавина.

— Если это артикль, — сказал дон Дональд, — то что означает «т» с апострофом в Т’Эрре? «Г»-апостроф в г’нурре? Сколько артиклей в этом языке?

Молчание.

— Или, может быть, «к», «т» и «г» не артикли, а некие другие единицы языка?

Молчание.

— Или, может быть, апостроф обозначает не элизию?

Молчание.

— Что в таком случае он означает?

Больше Ричард терпеть не мог.

— Ничего. Просто красиво смотрится, — сказал он.

Дон Дональд обратил на него сияющий взгляд. Все остальные за столом съежились; в атмосфере нарастало напряжение.

— Простите, Ричард?

— Дональд, послушайте. Вы единственный в этом секторе экономики дока по древним языкам. Остальные просто выдумывают слова. Если человеку нужно экзотическое словцо, он лепит пару апострофов. Ну или ставит рядом буквы, которые обычно не сочетаются, например «Q» и «Z». Это и есть наш случай.

Молчание с несколько иным оттенком.

— Я понимаю, что это не вполне согласуется с вашим М.О.

— М.О.?

— Модус операнди.

— Мм, — сказал дон.

— Если вы хотите сочинить пару-тройку языков, — вставил Девин, — флаг вам в руки.

— Мм, — повторил дон.

Ричард глянул на Джеральдину. Та думала настолько напряженно, что из скромной прически валил дым.

— Мистер Ольшевски, — сказал наконец дон, — могу я разместить здесь вулкан?

— Здесь?!

— Да, на этом участке земли?

— Какого типа вулкан?

— Ну, пусть будет Этна. Мне он всегда нравился.

— Не получится, — ответил Плутон. — Этна — молодой действующий стратовулкан. Селькиркские горы — старые. Породы, которыми они сложены…

— Он сюда просто не впишется, — подытожил дон, обрывая то, что обещало стать длинным и чудовищно детальным экскурсом в вулканологию.

— Вот именно!

— Боюсь, что в случае апострофов ситуация аналогичная. Да, мой коллега не стал выдумывать слова. Однако требовались названия для рас Т’Эрры, да и для всего мира. И в одних случаях, например в слове «к’Шетрий», за апострофом следует прописная буква, в других, как в слове «г’нурр», — строчная. И тут без связного объяснения не обойтись. По крайней мере если предполагается, что я буду работать над этим проектом так, как привык.

В последней фразе прозвучала не слишком завуалированная угроза.

— Спасибо, что приехали из самого Ванкувера, — сказал Питер. Они не представились и не обменялись рукопожатиями, только смерили друг друга взглядом и кивнули.

— Ну и местечко! — сказал Уоллес. Он не походил на человека, который часто изумляется — или по крайней мере часто в этом признается. Почти полминуты все его внимание было поглощено балками, якобы держащими потолок. — Где я это раньше видел? — Наконец он перевел взгляд на Питера, смотревшего на него с некоторой опаской, и вновь принялся изучать таверну: массивную деревянную мебель, окна со свинцовыми переплетами, пол из сучковатых досок. Последнюю нужную подсказку дали столовые приборы. Уоллес взял вилку и вытаращился на ручку, украшенную геометрическим рисунком в стиле скандинавских рун.

— Твою мать! — воскликнул он. — Гнурры!

— Простите? — выговорил Питер, наповал убитый таким началом.

Уоллес хохотнул — что тоже, судя по виду, с ним происходило не часто — и глянул на сумку с ноутбуком, которую положил на свободный стул рядом с собой.

— Хотите, покажу? Я могу попасть в это место прямо сейчас, в «Т’Эрре».

— Вы играете в «Т’Эрру»? — спросил Питер, надеясь перевести разговор в нормальное русло.

— У всех свои слабости. Каждая чревата своими неприятностями. Пристрастие к «Т’Эрре» безобидней многих других. Кстати, как тут раздобывают содовую? — Уоллес говорил с шотландским акцентом, и Питеру каждый раз требовалась лишняя секунда, чтобы его понять. Расшифровав слово «содовая», он повернулся на стуле, привстал и сделал знак официанту.

Питеру не нравилось, как началась встреча. Уоллес совершенно выбил его из колеи: сперва заговорил про «Т’Эрру», теперь велел добывать ему содовую. Впрочем, дальше Уоллес взял чуть другой тон: он соблаговолил объясниться. Любезно просветить Питера.

— Это пиршественный чертог Огло, короля северных рыжих гнурров. Я там бывал раз десять, может, пятнадцать.

— То есть там бывал ваш персонаж.

— Да, именно это я и хотел сказать. — Слово «придурок» не прозвучало, но явственно подразумевалось.

Уоллес пришел в пальто. Такую одежду Питер видел только в кинофильмах. Возможно, это было единственное пальто в радиусе двухсот километров. Множество других мелких деталей также указывало, что перед Питером солидный джентльмен. Рыжие с проседью волосы зачесаны назад с веснушчатого лба, над левым виском проплешина — след вылеченного рака кожи. На шее — золотая цепочка с очками. Дорогая рубашка (верхняя пуговица расстегнута). Такая ткань хорошо смотрится под пиджаком, но не согреет, если придется в дороге ставить запаску. На правой руке — большой золотой перстень с печаткой.

— Сам я в «Т’Эрру» не играю, — сказал Питер, хотя это и так было уже вполне очевидно.

— В какие же игры вы играете?

— Я люблю сноуборд. Стрельбу. Иногда…

— Я спрашивал о другом. Я спрашивал, каковы ваши слабости и чем они чреваты.

Уоллес постучал перстнем по столу.

Несколько мгновений Питер молчал.

— Только не говорите мне, что их у вас нет, поскольку мы оба знаем, почему вы здесь.

Тук-тук-тук.

— Да, — сказал Питер. — Хотя это не обязательно из-за слабости.

Уоллес рассмеялся, но совсем не так благодушно, как в первый раз, когда сообразил, что сидит в пиршественном чертоге короля Огло.

— Вы связались со мной через неких людей на Украине, отнюдь не самых добропорядочных граждан. Я вас проверил. Прочитал все, что вы писали в хакерских чатах начиная с двенадцати лет на вашем ублюдочном безграмотном языке. Три года назад вы под собственным именем оставили запись, в которой назвали себя серым хакером, то есть фактически признались, что раньше были черным. А год назад устроились работать в агентство по компьютерной безопасности, в котором половина учредителей отсидели в тюрьме.

— Что вы хотите от меня услышать? Мы здесь. Мы встретились. Мы оба знаем зачем. Очевидно, что я вам не врал.

— Совершенно верно. Я пытаюсь выяснить, что именно вы наврали всем остальным, включая, насколько я могу судить, вашу шоколадную подружку. И мне полезно будет узнать, какие слабости или неприятности заставили вас врать.

— Зачем? У меня есть то, за чем вы приехали.

— Вот это-то я и пытаюсь проверить.

Питер сунул руку во внутренний карман и вытащил коробку для DVD с единственным неподписанным диском, белым с одной стороны, фиолетово-блестящим — с другой.

— Вот.

Уоллес скривился.

— И как вы намерены передать мне данные?

— А в чем проблема?

— Я привез ноутбук. Без DVD-слота. Рассчитывал, что у вас будет флешка.

Питер задумался.

— Думаю, это решаемо. Подождите секундочку.

— Этот тип только что припахал твоего бойфренда, — заметил Ричард, вскоре после того как Питер сел у камина рядом с незнакомцем.

— Припахал?

— Поручил ему работу. «Подзови официанта. Закажи мне выпить». Что-то в таком роде.

— Не понимаю.

— Это тактика, — сказал Ричард. — Ты пытаешься прощупать человека. Даешь ему задание и смотришь, что будет. Если он соглашается, в другой раз можно припахать его сильнее.

— В смысле, твоя тактика?

— Нет, способ манипулировать людьми. Человек либо работает на меня, либо нет. Если работает, я могу давать ему задания. Если нет, я не вправе им командовать.

— Ты хочешь сказать, что приятель Питера им манипулирует.

— Знакомый.

— У них какая-то деловая встреча! — догадалась Зула.

— Тогда почему он прямо этого не сказал?

— Хороший вопрос, — согласилась Зула. — Наверное, думал, я обижусь, что он совместил наш общий отдых с деловой встречей.

«И поэтому тебе наврал?» Этого Ричард вслух говорить не стал. Если сильно давить, результат иногда бывает прямо противоположным желаемому.

К тому же Питер сейчас направлялся в их сторону.

— Никто из вас не может одолжить мне флешку?

Вопрос повис в воздухе, как незримое облако кишечных газов.

— Я хочу перенести несколько картинок с компьютера на компьютер, — объяснил Питер.

И он, и Зула, и Питер регулярно проверяли почту и смотрели фотографии, так что сумка с ноутбуком стояла у Ричарда под стулом. Он поставил ее на колени, сунул руку во внешний карман.

— Держи.

— Я сейчас верну, — сказал Питер.

— Не надо, — ответил Ричард, возмущенный, как последняя училка, что Питер забыл волшебное слово. — Она слишком маленькая. Я собирался завтра купить новую. Просто сотри, что на ней сейчас, хорошо?

Питер вернулся к столику, достал ноутбук, вставил флешку. Его компьютер, работающий под «Линуксом», определил, что на ней виндовская файловая система, что как раз и требовалось, поскольку на компьютере Уоллеса тоже стояла «Виндоуз». На флешке было несколько файлов; Питер их стер, потом вытащил из коробки диск и вставил в дисковод.

— А почему не скопировать со своего компьютера? — спросил Уоллес.

— Отличная проверка на вшивость! — сказал Питер. — Все как я вам говорил. Копия одна. На диске. Я вас не надуваю.

На рабочем столе появился значок DVD. Питер щелкнул. В директории был один-единственный файл. Питер перетащил его на значок флешки и подождал несколько секунд, пока файл скопируется.

— Теперь копий две. — Он щелкнул по значку безопасного извлечения устройства, вытащил флешку и протянул Уоллесу. — Вот товар. Как договаривались.

— Я еще не проверил, что там.

— Ну так проверяйте!

— Я видел ваш образец. Реальные номера кредитных карт, как вы и говорили. Фамилии, сроки действия и все остальное.

— Так что вам еще надо?

— Происхождение.

— Чье? Мое?

— Поскольку вы самоучка, Питер, а я питаю слабость к самоучкам, я прощу вам вашу непонятливость. Меня интересует, откуда данные.

— Какая разница, если данные надежны?

Уоллес вздохнул, отпил глоток содовой и оглядел пиршественный чертог, будто собираясь с силами для продолжения этого дурацкого разговора.

— Молодой человек, вы неверно меня поняли. Я пытаюсь вам помочь.

— Не знал, что мне нужна помощь.

— Превентивная. Понимаете? Помощь, о которой вы думаете, — бросить спасательный круг пьяному, упавшему в воду. Превентивная помощь — схватить его за ремень и оттащить от края, пока не упал.

— Какое вам вообще до меня дело?

— Такое, малыш, что если у вас будут неприятности в связи с происхождением этих данных, то они будут и у меня.

Некоторое время Питер обдумывал услышанное.

— Вы работаете не на себя.

Уоллес кивнул, исхитрившись принять разом ободряющее и кислое выражение.

— Вы просто исполняете чье-то поручение — действуете как агент настоящих покупателей.

Уоллес вскинул руки, словно дирижирует оркестром, и едва не опрокинул содовую.

— Если что-то пойдет не так, эти люди здорово рассердятся, и вы боитесь последствий, — продолжал Питер.

Молчание и неподвижность Уоллеса, видимо, означали, что Питер наконец пришел к верному умозаключению.

— Кто они?

— Вы же не думаете, что я назову настоящие имена?

— Не думаю.

— Так зачем спрашиваете?

— Вы первый о них заговорили.

— Они русские.

— В смысле… русская мафия? — Питер даже не испугался — так это было завораживающе.

— «Русская мафия» — идиотский термин. Оксюморон. Газетные выдумки. Все гораздо сложнее.

— Да, но, очевидно…

— Очевидно, — согласился Уоллес, — те, кто покупает у хакеров краденые номера кредитных карт, по определению занимаются организованной преступной деятельностью.

С минуту оба молчали. Питер думал.

— Как именно они занимаются организованной преступной деятельностью — тема крайне интересная и сложная. Разговор с этими людьми очень бы вас впечатлил, будь у них хоть малейшее желание с вами общаться. Уверяю вас, они ничуть не похожи на сицилийскую мафию.

— Но вы только что мне угрожали. По вашим словам…

— Жестокость и рисковость русских сильно преувеличены, — заметил Уоллес, — однако некое зерно истины в этих рассказах есть. Вы, Питер, решили торговать нелегальным товаром. Таким образом вы покинули границы обычной коммерции с ее службой поддержки клиентов, арбитражем и черными списками в Интернете. Если сделка не прошла, у ваших клиентов нет возможности прибегнуть к обычным средствам. Вот что я пытаюсь объяснить. Так что даже если вы полный придурок и не думаете ни о собственной жизни, ни о жизни вашей девушки, я все равно прошу вас ответить, откуда данные, поскольку пока у меня есть выбор, идти ли дальше, а я не веду дел с придурками.

— Отлично, — сказал Питер. — Я работаю в Агентстве по информационной безопасности. Это вы уже знаете. У нас был заказ от сети вещевых магазинов: пробить их корпоративку.

— Неужели организовать им банкет в ресторане?

— Провести тест на проникновение в корпоративную сеть. Мы выяснили, что некая часть их сайта уязвима для SQL-атаки. Воспользовавшись этой дырой, мы установили руткит на одном из серверов, а затем, используя его как плацдарм, проникли… не буду утомлять подробностями: короче, проникли на внутренние серверы, где хранятся клиентские данные, и таким образом доказали, что номера кредитных карт не защищены.

— Сложно.

— Все заняло пятнадцать минут.

— Значит, данные, которые вы пытаетесь мне продать, уже скомпрометированы! — сказал Уоллес.

— Нет.

— Вы только что сказали, что сообщили клиенту об уязвимости!

— Тому клиенту сообщили. Те данные скомпрометированы. Те данные — не эти данные.

— Так что же это за данные?

— Сайт, о котором я говорю, делала фирма, которой уже нет.

— Неудивительно!

— Ну да. Я прошерстил заархивированные веб-страницы и нашел, кому еще эта фирма делала сайты в тот же период времени.

Уоллес задумался, потом кивнул.

— Рассчитывая, что все они сделаны под копирку.

— Да. Все эти сайты практически клоны, а поскольку фирма накрылась, то патчи для них не выпускали.

— Потому-то, вероятно, и пригласили ваше агентство.

— Все верно. Так вот, я нашел кучу сайтов-близнецов с теми же уязвимостями, включая главную дыру. В том числе крупную сеть универмагов.

— И повторили ту же атаку?

— Да.

— И теперь можно отследить, что атака проводилась через компьютеры вашего агентства.

— Нет, нет, нет, — сказал Питер. — Я работал со знакомыми ребятами из Восточной Европы. Все шло с совершенно других хостов, через анонимайзеры. Меня абсолютно не за что зацепить.

— Ваши знакомые работали бесплатно?

— Конечно, нет. Они получат часть денег.

— И вы полностью им доверяете?

— Полностью.

— Поэтому и со мной связывались через людей на Украине?

— Да.

— Хорошо, что загадки разрешились, — важно произнес Уоллес. — Хотя главная по-прежнему остается.

— Да?

— Зачем вы это делаете?

Питер как в рот воды набрал.

— Просто скажите, что вы кокаинщик или что вас шантажирует партнерша по БДСМ. Стесняться нечего.

— Мне нечем платить по ипотеке, — произнес Питер.

— За хакерский бомжатник, где вы живете?

— Это коммерческое здание в Сиэтле… в промышленном районе под названием Джорджтаун…

Уоллес кивнул и назвал адрес по памяти.

— Ясно, вы меня проверяли. Отлично. Я купил дом до кризиса. В части помещений я живу и работаю, остальные сдаю. Когда экономика накрылась медным тазом, количество свободных площадей зашкалило. Упали разом и балансовая стоимость дома, и арендная плата. Но я еще могу не довести дело до изъятия. Подремонтировать дом, продать его, а на вырученные деньги…

— Купить нормальный дом, где захочет поселиться девушка? — спросил Уоллес, поскольку Питер, как ни старался удержаться, невольно глянул на Зулу.

— Вы должны понять… — начал Питер.

— Ах, Питер, я не хочу понимать.

— В Сиэтле полно людей, ничуть не умнее меня… и вкалывают они не больше…

— Но купаются в деньгах, потому что им повезло, — закончил Уоллес. — Питер. Я уже сказал, на кого работаю. И как, по-вашему, я себя чувствую?

Питер надолго замолчал, так что Уоллес успел добавить:

— Кажется, я вполне внятно объяснил, что мне насрать?

— Вам было не насрать, откуда данные.

— Ах да. Спасибо, что напомнили о главном. — Уоллес взглянул на часы. — Я приехал минут тридцать назад. Если бы вы следили за стоянкой, то увидели бы две подъехавшие машины. Одна из них моя. Изящный кабриолет, не слишком приспособленный для здешних дорог, но я кое-как добрался. Второй — черный внедорожник с двумя русскими. Мы припарковались по обе стороны вашего оранжевого «Кайена хВ» 2008 года. Один из русских, компьютерщик не сильно глупее вас, достал ноутбук и вышел в Интернет через Wi-Fi пансионата. Теперь он ждет меня. Если мы совершим сделку, через тридцать секунд я буду сидеть на заднем сиденье внедорожника. Компьютерщик возьмет у меня флешку и вставит в свой ноутбук. У него есть то, что вы называете скриптами, чтобы проверить вашу базу. Если что-нибудь окажется не так, возмездие, о котором я говорил, настигнет вас быстрее, чем ваша печень успеет переработать тот глоток «Маунтин дью», что вы сейчас отпили.

Питер отпил еще глоток «Маунтин дью».

— У меня есть те же самые скрипты, — сказал он, — и я прогнал их несколько часов назад. Мои друзья в Восточной Европе тоже следят за этим делом; если бы что-нибудь случилось, они бы мне свистнули. Я боюсь людей, на которых вы работаете, мистер Уоллес, и жалею, что с вами связался, но вот что меня не тревожит — так это надежность моей базы.

— Отлично.

Питер положил флешку на стол и толкнул к Уоллесу.

Тот вытащил из сумки ноутбук, поставил на стол и, открыв, вставил флешку. На экране появился значок. Уоллес дважды по нему щелкнул и увидел единственный экселевский файл с названием «Данные». Он перетащил значок файла в «Мои документы» и несколько секунд ждал, пока анимированное окошко сообщит, что копирование завершено. Пока оно шло, Уоллес заметил:

— Разумеется, есть еще один неприятный вариант, о котором уже упоминалось в нашем разговоре.

— А именно?

— Возможно, это не единственная копия данных? Возможно, вы собираетесь продать их еще раз-другой?

Питер пожал плечами.

— Я никак не могу доказать вам, что другой копии нет.

— Понятно. А ваши украинские коллеги?

— Они этих данных не видели. Когда мы проводили взлом, файлы скачивались сразу на мой компьютер.

— И вы сохранили копию, просто на всякий случай?

— Нет. — Питер смутился. — Кроме вот этого. — Он вынул из ноутбука DVD. — Хотите забрать?

— Я хотел бы видеть, как вы его уничтожите.

— Легко.

Питер согнул диск и сдавил, пытаясь переломить. Это оказалось на удивление непросто. Наконец диск с треском развалился на две половины, но несколько осколков отлетели на пол и на стол.

— Черт! — Питер бросил зазубренные половинки на стол и показал правую руку: из сантиметрового пореза в основании большого пальца шла кровь.

— А вы не могли бы действовать чуть менее демонстративно? — Уоллес открыл экселевский файл и убедился, что там строка за строкой идут фамилии, адреса, номера и сроки кредитных карт. Десятки тысяч строк.

Уоллес вытащил флешку и бросил в камин. Питер, сосавший порез, невольно глянул в сторону Ричарда и Зулы.

Уоллес ногой придвинул Питеру небольшую спортивную сумку.

— Хватит на пару пластырей и еще останется дяде Дику на флешку. Но как вы будете платить за ипотеку стодолларовыми бумажками — не знаю.

— Зато, похоже, знает дядя Дик. — Питер убрал руку ото рта и теперь прижимал кровоточащую рану к холодному стакану с «Маунтин дью».

— Это вы у него выяснили или почерпнули из Википедии? — спросил Уоллес.

— Как вы понимаете, Ричарду сильно не нравится его страница в Википедии.

— Мне бы тоже не нравилась, — сказал Уоллес, — будь она моя. Отвечайте на вопрос.

— Ричард никогда не говорит про старое. По крайней мере со мной.

— Он не считает вас достойным своей племянницы? — притворно изумился Уоллес. — Ричард Фортраст давно живет честной жизнью. Он не поможет вам со стодолларовыми бумажками.

— Он сумел — сумею и я.

— Питер, прежде чем мы расстанемся — надеюсь, навсегда, — мне бы хотелось сказать вам одну вещь.

— Выкладывайте.

— Я вижу, что вы говорили искренне. Теперь я хочу отплатить вам той же монетой. Так вот: все, что я говорил про русских, — выдумка. Элементарная тактика запугивания.

— Я догадался.

— Как?

— Минуту назад вы сказали, что передадите флешку русскому хакеру во внедорожнике, а потом бросили ее в огонь.

— Сообразительный мальчик. Значит, не обязательно говорить, что никакого внедорожника на стоянке нет. Можете проверить сами.

Питер не стал проверять. У него как будто камень с души упал.

— Я работаю на себя и не имею возможности содержать службу безопасности, — сказал Уоллес, — поэтому вынужден иногда пускаться на такие психологические ухищрения. В данном случае метод сработал. Я вижу, что вы меня не обманывали. Иначе я прочел бы это в ваших глазах.

— Отлично, — сказал Питер. — Было такое дебильное телешоу «Запуган — значит, убережен». Думаю, вы вполне достаточно меня сейчас запугали.

— Замечательно! — протянул Уоллес. — Вы перевернули страницу! Это была ваша последняя крупная сделка! Теперь вы вступаете в правильную и честную жизнь, как Ричард Фортраст.

— Он сумел… — начал Питер.

— Сумеете и вы, — закончил Уоллес. — Все это полная туфта. А теперь позвольте откланяться и пожелать вам успехов.

— Питер — наркоман? — спросил Ричард.

— Нет, он за здоровый образ жизни. — Зула руками изобразила кавычки. — А что?

— На мой взгляд, это сильно смахивало на передачу наркотиков.

Зула быстро глянула через плечо.

— Правда? Чем?

— Общей психологической атмосферой.

Она внимательно поглядела на дядю через очки.

— Что не объясняет фокусов с флешкой и попытку убить себя с помощью DVD, — признал он.

Зула отвела взгляд и пожала плечами.

— Ладно, пустяки, — сказал он.

— Так, значит, Дэ-Квадрат размазал Скелетора по полу…

— Да. Отлично спланированная атака, я бы сказал. И в частности, после нее г’нурры превратились в гнурров.

— Надо же! А почитать, что пишут в Интернете…

— Можно подумать, произошло невесть что. Нет. По крайней мере тогда мы ничего серьезного не увидели. Но вот так теперь делается история. Люди ждут, когда она понадобится, и затем приспосабливают ее к своим целям. Год назад только самые отъявленные фанаты «Т’Эрры» знали про Апострофокалипсис, и для них это был незначительный эпизод. Может, даже забавный.

— Но после того как Пестрый альянс вероломно напал на Охристую коалицию…

— Его задним числом раздули до небес, — сказал Ричард. — А тогда? Просто за обедом всем было страшно неловко. Г’нурры превратились в гнурров. Якобы из лингвистических соображений. На самом деле дон Дональд застолбил за собой право менять то, что придумал Девин.

— И злоупотребил им?

— Согласно Пестрому альянсу — да, — сказал Ричард. — Хотя в действительности Дональд вел себя очень тихо и скромно, поправки вносил только там, где Девин и впрямь напортачил. Там, где Девин сам бы их внес, если бы перечел свою нетленку и чуточку задумался. Практически ничего всерьез не тронул.

— На твой взгляд. А на взгляд Девина?

Ричард задумался.

— Тогда он себя вел, как будто ему без разницы.

— Хотя, возможно, на самом деле обиделся, — сказала Зула, — и с тех самых пор вынашивал месть. Прятал в каноне намеки. Настолько мелкие, что Джеральдина и ее сотрудники не сумели сложить их в единую картину. А вот для его фанатов это было как собачий свисток.

Ричард пожал плечами и кивнул. Тут он понял, что Зула на него смотрит, ожидая продолжения.

— Тебе все равно! — воскликнула она. Потом улыбнулась.

— Поначалу я злился, — признал Ричард. — У меня ганкнули одного из персонажей. Убили без предупреждения члены собственного отряда. Когда он за них сражался. Ну и вообще: такой накал страстей заразителен. Но… я руковожу бизнесом.

— А война пестрых с охристыми выгодна?

— Только успевай грести бабки.

— Кто тут гребет бабки? — спросил Питер, усаживаясь и ставя себе на колени черную спортивную сумку. Он прижимал к ране комок бумажных салфеток.

— Ты задаешь интересные вопросы, — сказал Ричард, глядя ему в глаза.

— Просто пошутил. — Питер быстро отвел взгляд.

Зула глянула на телефон, проверяя время.

— Сфоткаешь нас с дядей, пока мы не уехали?

Как хорошо видно на гуглокартах, из этой части Британской Колумбии невозможно напрямик проехать в Сиэтл, да и вообще никуда: все горные хребты перпендикулярны векторам движения.

Дорога от шлосса вывела их к дамбе. Дальше начиналось двухрядное шоссе. Оно шло по левому берегу реки до южного края озера Кутеней — узкой полоски воды, зажатой между хребтами Селькирка и Перселла, — и соединялось с шоссе побольше в центре Элфинстона, прелестного курортного города с десятью тысячами жителей, из которых примерно девять тысяч, похоже, работают в сфере общественного питания. Заезд на бензоколонку обернулся пятнадцатиминутным перерывом на тайскую еду. Питер почти не разговаривал. Зула привыкла, что он подолгу молчит. В принципе ее это не угнетало, потому что с телефоном, читалкой и ноутбуком она никогда не чувствовала себя одинокой, даже в долгих поездках по горам. Однако, как правило, Питер молчал, если думал над какой-нибудь гиковской задачкой, и при этом настроение у него было отличное. По дороге из шлосса Хундшюттлер он молчал угрюмо.

Из Элфинстона им предстояло ехать на запад через перевал Кутеней и дальше выбирать меньшее из двух зол. Можно было свернуть на юг, пересечь границу в Металайн-Фоллз и таким образом втиснуться в северо-восточный угол штата Вашингтон. Отсюда они бы часа за два добрались до Спокана и с ветерком пролетели через весь штат по шоссе Ай-90. Этой дорогой они ехали в пятницу. Либо…

— Я вот тут подумал, — сказал Питер (до этого он минут пятнадцать наматывал на вилку тайскую лапшу и пытался взглядом прожечь дыру в столике), — что нам надо ехать через Канаду.

Он говорил об альтернативной дороге: через Оканаган, дальше до Ванкувера, а там уже пересечь границу и оказаться на северном конце Ай-90.

— Почему? — спросила Зула.

Питер поднял на нее глаза, впервые с тех пор как они сели за столик. Казалось, вопрос его обидел. Он ощетинился и собрался что-то сказать, потом только пожал плечами и отвел взгляд.

Позже, когда Питер вел машину на запад, Зула отложила бесполезную электронику (роминг в Канаде очень дорогой, а с ридера в темноте не почитаешь) и стала смотреть через лобовое стекло, вспоминая недавний разговор. Все упиралось в слово «надо». Если бы Питер сказал: «Давай поедем через Канаду — прикольно будет махнуть другим путем», — она бы не спросила «почему?», поскольку сама думала примерно в таких выражениях. Но он сказал: «Нам надо ехать через Канаду», — а это совершенно другое дело. И то, как Питер ей не ответил, напомнило историю с незнакомцем в таверне. Вопрос дяди Ричарда про наркотики ее сперва разозлил. Питер выглядел, одевался и вел себя так, что люди постарше делали неверные выводы, но она-то отлично знала, что он славный, положительный и не берет в рот ничего крепче «Маунтин дью».

Надо. Какая разница, как ехать? Погранпункт в Металайн-Фоллз отстойный, это да, но как раз потому, что той дорогой почти не ездят и там не надо ждать: пограничники практически выбегают к тебе с объятиями. Ванкуверский пункт — один из самых больших и загруженных на всей границе.

Питер чего-то избегает.

За ним это вообще водилось. Если Питеру что-нибудь не нравилось, он начинал юлить, возможно, сам не понимая, что юлит. Просто так он привык взаимодействовать с миром. Не искусный ловчила, а скорее безыскусный ловчила, наивный и не отдающий себе отчета. В детстве Зула навидалась такого в Эритрее, где не всегда разумно действовать в лоб. Их старейшина умел найти подход даже к эфиопам, у которых была одна цель: дойти босиком через пустыню до Судана, пробыть в лагере ровно столько, чтобы получить статус беженца, перебраться в Америку, начать новую жизнь, разбогатеть (по крайней мере по стандартам Африканского Рога) и начать переводить деньги в Эритрею на продолжение войны.

Фортрасты держались других правил: в любой трудной ситуации надо действовать логично и хладнокровно. «Посоветуйся с пастором». «Посоветуйся со скаутским вожатым». «Посоветуйся со школьным психологом».

Питер мандражировал всю дорогу до Элфинстона и заметно приободрился, когда они решили ехать на запад.

Чтобы не взбираться на головокружительный оканаганский серпантин — отнюдь не лучшая затея в это время года, да еще ночью, — они взяли к северу и поехали по более широкой прямой трассе через Келоуну. Там снова заправились, и Питер пошел на беспрецедентный шаг — взял себе кофе. Зула робко вызвалась сесть за руль, Питер предложил ей альтернативную роль: «Говори со мной, чтобы я не уснул». Она могла только рассмеяться — поскольку он всю дорогу упорно молчал. Однако после Келоуны Зула и впрямь пыталась с ним говорить. В итоге перешли на всякие нердовские штучки: это была единственная тема, на которую Питер мог болтать часами. Он вечно выспрашивал про систему защиты «Т’Эрры» и нет ли в ней потенциальных уязвимостей: тогда он ее улучшил бы, срубил деньжат и показал себя ценным работником. Зула не могла ничего толком ответить, потому что подписала жутко длинное и устрашающе подробное соглашение о неразглашении — такую штуку, по которой ни один пастор, скаутский вожатый или школьный психолог не дал бы дельного совета. Ей оставалось рассказывать лишь то, что было известно официально: что ее начальник — Плутон — является Хранителем ключа; он единственный в мире знает шифровальный ключ, который меняется раз в месяц и служит для цифровой подписи под всеми геолого-фэнтезийными выходными событиями, создаваемыми его алгоритмами. Нечто вроде подписи казначея Соединенных Штатов, напечатанной на каждой долларовой купюре и удостоверяющей ее подлинность. Потому что программы Плутона определяли, помимо прочего, содержание золота в каждой тачке руды, добытой гнуррами-рудокопами. Зула сама с драгоценными металлами не работала — моделировала динамику магмы, — но с мерами безопасности сталкивалась каждый день, и Питер вечно задавал гипотетические вопросы о том, как их могут взломать — не он, а некий гипотетический черный хакер, которого Питер мог бы перехитрить и заработать на этом деньги.

За разговором, незаснувшие и живые, они добрались до Эбботсфорда. До Ванкувера оставался еще примерно час, однако граница была уже близко и логичнее всего казалось пересечь ее здесь. Они остановились, но не потому, что кончился бензин, а потому, что Питеру понадобилось в туалет. Стоянка затянулась: Питер вытащил наладонник и стал смотреть время ожидания на разных погранпунктах. Зула тем временем пошла купить гамбургеров. На обратном пути она увидела, что Питер роется в багажнике. Слышно было, как он открывает молнии и шуршит полиэтиленом.

— Хочешь сесть за руль? — спросил Питер.

— Я шесть часов тебе твержу, что охотно поведу машину, — напомнила она кротко.

— Ну, не знаю, может, ты передумала. Хочу дать отдых глазам. Может, даже подремлю.

Зула не поверила — уж слишком Питер выглядел возбужденным. Он снова увиливает — и это как-то связано с приближением к границе. Первый раз такое случилось на развилке в Элфинстоне, теперь снова. Она согласилась сесть за руль.

— Арка Мира, — сказал Питер. — Нам нужен тот пункт, где Арка Мира.

— Тут ближе есть, милях в двух.

— У Арки Мира очередь меньше.

— Как скажешь.

Значит, еще несколько десятков километров на запад до Арки Мира, уже практически на океанском берегу — самая дальняя точка, до которой они могли оттянуть пересечение границы. Питер через несколько минут опустил спинку заднего сиденья, закрыл глаза и перестал двигаться, хотя Зула спала с ним далеко не один раз и знала, что засыпает он по-другому.

Электронное табло на трассе сообщало, что на Грузовом Пункте — за несколько миль до Арки Мира — машин меньше, и Зула свернула туда. На полосе досмотра перед ними было всего два автомобиля, а значит, ждать предстояло меньше минуты.

— Питер?

— Что?

— Паспорт близко?

— Да, в кармане. Погоди. Где мы?

— На границе.

— Это Грузовой Пункт.

— Да. Здесь ждать меньше.

— Я думал проехать через Арку Мира.

— Какая разница? — Впереди осталась только одна машина. — Ты чего паспорт не достаешь?

— Вот. Отдашь пограничнику. — Питер протянул Зуле паспорт и снова откинулся на заднем сиденье. — Скажешь, что я сплю.

— Ты не спишь.

— Просто думаю, нас будут меньше трясти, если решат, что я сплю.

— О чем ты говоришь? Кого когда-нибудь трясли на этой границе? Все равно что переехать из Южной Дакоты в Северную.

— Ну будь другом.

— Тогда закрой глаза и не шевелись, — сказала она, — и он сам увидит, что ты спишь или притворяешься спящим. Если я отмечу очевидное — «он спит», — возникнут подозрения. А в чем дело-то?

Питер притворился, будто спит, и не ответил.

Машина впереди пересекла границу США. Зажегся зеленый сигнал, Зула подъехала и остановилась.

— Сколько человек в машине? — спросил пограничник. — Гражданство? — Он посветил на Питера фонариком. — Вашего друга придется разбудить.

— Нас двое. США.

— Сколько вы пробыли в Канаде?

— Три дня.

— Везете что-нибудь оттуда?

— Нет, — ответила Зула.

— Пакетик кофе. Два гамбургера, — сказал Питер.

— Добро пожаловать, — произнес пограничник и включил зеленый.

Зула нажала на газ. Питер вернул спинку сиденья в обычное положение и потер лицо.

— Отдать тебе паспорт?

— Да, спасибо.

— До Сиэтла часа два, — сказала Зула. — Успеешь объяснить, почему весь день парил мне мозги.

Питер вроде бы искренне удивился, что она его раскусила, но уверять, будто он не парил ей мозги, не стал.

Через несколько минут, когда они влились в поток машин на Ай-5, он сказал:

— Я сделал мегаглупость. Возможно, такую, что ты теперь меня бросишь.

— Кто был тот мужик в таверне? Он с этим как-то связан, да?

— Уоллес. Живет в Ванкувере. Насколько я смог узнать из Интернета, бухгалтер. Учился в Шотландии. Последние двадцать пять лет живет в Канаде.

— Ты для него что-то делал? Какую-то проверку безопасности?

Питер довольно долго молчал.

— Слушай, — сказала Зула. — Я просто хочу знать, что у тебя в машине такого, из-за чего ты боялся пересекать границу.

— Деньги, — ответил Питер. — Наличность в сумме превышает десять тысяч долларов. Я должен был их задекларировать. — Он откинулся назад и вздохнул. — Теперь нам ничто не грозит. Мы пересекли границу. Мы…

— Кто в данном случае «мы»? Я, выходит, твоя подельница?

— По закону — нет, потому что ты ничего не знала. Но…

— Так, значит, мне угрожала опасность? Что значит, «нам ничто не грозит»? — Зула злилась редко, но уж когда это случалось, ее злость росла медленно и неумолимо.

— Уоллес — противноватый тип, — ответил Питер. — Кое-что из его слов… Послушай. Я понял, что свалял дурака, уже пока с ним говорил. Ругал себя последними словами. А когда все кончилось и он отдал мне деньги, я сообразил насчет границы.

— И хотел найти пункт, где очередь больше.

— Да. Меньше шансов, что машину обыщут.

— И когда ты в Эбботсфорде смотрел время ожидания…

— Я искал пункт, где дольше стоят.

— Обалдеть можно.

Некоторое время Зула молча вела машину, вспоминая прошедший день.

— Почему ты сделал это в шлоссе?

— Уоллес предложил. Мы пытались согласовать графики. Я упомянул, что буду в шлоссе. Он сразу сказал, что это место его устраивает. Не в лом ему было ехать из самого Ванкувера по зимней дороге. Теперь я понимаю, что он не хотел пересекать границу с наличными деньгами. Решил перевесить эту проблему на меня.

— С каких пор бухгалтеры платят за услуги по информационной безопасности наличными?

Питер не ответил.

Зула продолжала думать. Стодолларовые купюры. Сто банкнот — десять тысяч баксов. Это какой примерно толщины пачка? Не очень большая. В машине можно спрятать без труда.

У Питера с собой больше. Куда больше. Она вспомнила, как в Эбботсфорде он что-то перекладывал в багажнике.

— Секундочку, — сказала Зула. — Ты берешь двести баксов за час. Десять тысяч долларов — пятьдесят часов твоей работы. А мне думается, что у тебя с собой куда больше десяти тысяч. Значит, куда больше пятидесяти часов твоего времени. Ты в последнее время просто не сидел столько за компьютером. Ты ремонтировал дом. Да с одним гипсокартоном больше недели возился!.. Когда ты успел наработать столько часов?

И тут вся история выплыла окончательно.

Зула оказалась права: им впрямь нашлось о чем проговорить до самого Сиэтла.

Питер тоже не ошибся, когда сказал, что теперь Зула его бросит. Не из-за того, что он сделал в прошлом — хотя это, конечно, была полная дурость, — а из-за сегодняшнего нелепого спектакля с пересечением границы.

Впрочем, окончательно он себя сгубил, когда попытался сослаться на дядю Ричарда.

Они были уже где-то в районе Эверетта, на въезде в северные пригороды Сиэтла. У Питера оставалось десять — пятнадцать минут на то, чтобы оправдаться. И он напомнил про темные делишки, которые Ричард Фортраст проворачивал — или якобы проворачивал — в прошлом. Зула отлично ладит с дядей Ричардом, так что не устраивает ее в Питере?

Тут она оборвала его на полуслове и сказала, что между ними все кончено. Сказала с такой определенностью в голосе и в лице, что Питер прибалдел. Это и завораживало, и пугало. Потому что мужчины, по крайней мере его сверстники, не настолько уверены в себе, чтобы принимать решения нутром. Им нужно выстроить систему логических обоснований. Зула — другое дело. Ей не надо было ничего решать. Она просто сообщила новость.

День 1

Три дня назад, в пятницу, перед поездкой в шлосс Зула сбежала с работы пораньше, отправилась прямиком к Питеру в этажи (именно так он называл свое жилище), чтобы бросить вещи, а машину припарковала в складской части здания, куда со стороны переулка вели гаражные ворота. Поэтому теперь, несмотря на разрыв, ей пришлось возвращаться и за машиной, и за пожитками. С трассы Зула съехала на Мичиган-авеню и, миновав аэродром Боинг-Филд, свернула обратно к Джорджтауну.

Сто лет назад это был самостоятельный городок, живший за счет производства и потребления спиртного. Границами Джорджтауну служили каналы и железнодорожные ветки. В начале двадцатого века его поглотил Сиэтл, который больше не мог терпеть у себя под носом богатый, но не обложенный налогами район.

Едва самолеты стали обычным делом, в южной части городка немедленно построили аэропорт. Во времена Перл-Харбора его национализировали, и всю войну «Боинг» запускал отсюда «Б-17» и «Б-27». Хибары клепальщиков заполонили тихие узкие улочки Джорджтауна, однако тот сохранял индивидуальность до конца века, пока не покорился нашествию с севера: дот-комы в поисках дешевых офисных помещений вторглись в одноэтажные промышленные районы к югу от центра и оккупировали механические и литейные цеха, не устоявшие перед китайской конкуренцией. Станки выкорчевали, выбросили или пустили с молотка, потолки отмыли и укрыли кабельными лестницами, которые вскоре прогнулись под милями синих сетевых проводов. На местных разбитых дорогах, к неудовольствию водителей грузовиков, развелись велосипедисты в дурацких шлемах и спандексе. Именно в ту эпоху Питер, не желая упустить шанс, прикупил здание — больше из веры в то, что вместе с друзьями откроет хайтековую компанию, — однако не вышло: сменился финансовый климат. В итоге пришлось и жить, и работать прямо тут, а часть помещений сдавать людям разного рода искусств. Те же, как выяснилось, готовы платить за аренду куда меньшие деньги, чем высокотехнологичный бизнес. Но вредившее Питеру шло на пользу Джорджтауну — по крайней мере в том смысле, что район зарабатывал на жизнь реальными товарами, а не цифровыми фокусами с битами и байтами.

Потолок на нижнем уровне подпирали еловые бревна — отличный получился бы ресторан или паб с пивоварней, вот только стояло это старое кирпичное здание вдалеке от оживленных мест, да и без него подобных заведений в Джорджтауне хватало. А так пришлось делить нижний этаж надвое: одну часть Питер сдал сварщику редких металлов (тот изготавливал детали для аэрокосмической отрасли), а во второй устроил себе мастерскую. В ней-то все выходные и простояла машина Зулы. Верхний, отделанный этаж, выходивший старыми уютными окнами на Боинг-Филд, тоже делился пополам: сам Питер обитал и работал в лофте без перегородок, а вторую часть доводил до ума, рассчитывая сдать продвинутой молодежи, которая, по его словам, не прочь пожить «среди арок».

Зула не понимала, о чем он говорит, пока не попривыкла к району и не заметила, что окна и двери в старых зданиях — самые настоящие обложенные камнем и кирпичом арки, каких не встретишь в новых домах. А Питер не просто заметил — он осознал их привлекательность для некоторых людей, то есть человеческого в нем обнаружилось больше, чем в обычном нерде.

Из поездки вернулись около двух ночи. Зула пошла наверх собирать вещи, скопившиеся за два месяца, прожитых с Питером, условно говоря, вместе, увидела нарочно не заделанные при ремонте оконные арки, и тут на нее накатило — она не могла ни двигаться, ни ясно мыслить. Так и стояла в темноте. Огни аэродрома били в низкий свод выдохшихся облаков, их зеленовато-серебристое мерцание будто слоем краски заливало стекла оконных проемов.

Зула испытывала странное умиротворение и (вполне естественно в таких обстоятельствах) спрашивала себя: «Что я вообще в нем нашла?» Внешность — понятно, но дело не только в ней. Может, непредсказуемые озарения вроде того, с арками? И вот еще: Питер постоянно вкалывал и многое умел, чем напоминал Зуле родное айовское семейство. К тому же он был умен, имел массу разных увлечений, о которых свидетельствовали стопки и развалы книг, и мог увлекательно о них рассказывать, если вдруг случалось настроение поговорить. Тут, в одиночестве, пока Питер распаковывал снаряжение, Зула шаг за шагом, будто следователь на месте преступления, начала вспоминать, как влюблялась, и убеждаться, что вовсе не вела себя по-идиотски. Она не заметила признаков грядущего разрыва, таких очевидных в последние двенадцать часов, — это еще можно себе простить. Бывшие подруги наверняка не спрашивали у нее за спиной, что она нашла в этом парне.

А отсюда — в последний раз, пока она стоит одна в темноте и еще может передумать, — вопрос: бросать ли Питера окончательно. Впрочем, Зула не сомневалась: проснувшись утром, ни о чем не пожалеет. С двоими так уже было. В ее университете смуглолицые ботанки, изучавшие жидкостную динамику, не пользовались у мальчиков таким успехом, как, например, голубоглазые блондинки с факультета гостинично-ресторанного бизнеса. Но она, обитатель съемного жилья и хозяйка садика в горшочках на крыше, возделывала и берегла немногочисленные отношения, а вырастив редкий томат, наслаждалась им, наверное, больше, чем те, кто покупает овощи корзинами в супермаркете. Поэтому кое-какой опыт у нее имелся. В своей правоте, как и в предыдущие два раза, она не сомневалась.

Зула включила свет — от него заболели утомленные глаза — и стала собирать то, что наверняка принадлежало ей: из ванной — немного самой необходимой косметики, арсенал для ухода за волосами; из любимого угла — записи и книги по работе, пару романов. Мелочи, но Зуле не хотелось, чтобы Питер каждое утро натыкался на ее вещи. Она свалила собранное у самой лестницы и устроила еще один обход жилой зоны, подбирая совсем уж ерунду: бейсболку, кружку, заколку, гигиеническую помаду. Зула двигалась все медленней, тянула время — как только она закончит, придется нести все вниз, где Питер возится со снаряжением, и будет неловко; она так вымоталась, что аккуратно обойти эту неловкость не хватит сил, а оставаться в его памяти злобной стервой нет никакого желания.

Подойдя к кучке своего скарба в предпоследний, как она решила, раз, Зула услышала внизу голоса — Питера и еще одного человека. Слов было не разобрать, но второй говорил крайне возбужденно. Тянуло холодом — уличный воздух врывался через открытые ворота и доносил резкий запах несгоревшего бензина, какой издают лишь очень старые машины эры до каталитического конвертера.

В окошко, выходившее в переулок, Зула увидела спортивный кабриолет: фары горят, дверь нараспашку, мотор не заглушен; сам водитель внутри здания спорит с Питером — видимо, тот, разгружаясь, перегородил проезд своим «кайеном». Автомобили стояли нос к носу. Мужчина злился, потому что, как решила Зула, не мог проехать, очень спешил и был пьян. Либо, судя по зашкаливавшей злобе, на метамфетамине. Разобрать, о чем они говорят, Зула не могла. Питер оторопел, но все же пытался вести себя благоразумно и успокаивать незнакомца. Тот разражался воплями, и Зула его не понимала — человек говорил с акцентом (теперь это стало ясно), и хотя она владела английским почти безупречно, кое-какие слабые места у нее имелись. Одно из них — как раз акценты.

Зула уже собиралась набрать 911, но услышала, как незнакомец сказал «голосовая почта».

— …выключил… — объяснял Питер по-прежнему спокойно и рассудительно.

— …от самого Ванкувера мочило этим паршивым дождем, — ныл незнакомец.

Зула снова подошла к окну и рассмотрела номер машины. Британская Колумбия.

Тот самый мужик. Уоллес.

У него возникла проблема с передачей данных. Стало быть, это просто клиент, которому понадобился совет. Нет, скорее техподдержка, поскольку Уоллес жаловался на «поганый вирус или типа того».

Напряжение пошло на спад. Адреналиновый запал, на котором гость мчал от самого Ванкувера, иссяк. Мужчины договорились обсудить все спокойно. Уоллес заглушил мотор, выключил фары кабриолета и зашел внутрь здания.

— А это еще чья машина? — спросил он. Теперь, когда Питер опустил ворота, слова зазвучали разборчиво, и ухо Зулы начало настраиваться на шотландский акцент.

— Зулы.

— Той девчонки? Она тут?

— Нет, я подбросил ее до дома.

Против своей воли Зула приняла это вранье с благодарностью и восхищением.

— Она часто оставляет у меня машину, когда ею не пользуется.

— Дико хочется отлить.

— Писсуар вон там.

— Недурно.

Этим техническим новшеством, одиноко стоявшим в центре мастерской, Питер гордился особо. Зула услышала, как Уоллес расстегивает молнию, как струя бьет в писсуар, и подумала: «Забавно было бы появиться именно теперь». Однако ее машину загораживал кабриолет.

— Я полагал, что вы меня надули, — сообщил Уоллес, не отрываясь от процесса. — Но теперь допускаю, что все обстоит иначе.

— Это хорошо. Поскольку ничего дурного я не замышлял.

— Не считая кражи личных данных кучи людей.

— Да.

— Меня-то убедить несложно: это вам уже удалось, — но тех, с кем я работаю… тут совсем другая история. — Уоллес закончил, застегнул штаны, повернулся, и его голос зазвучал иначе.

— Вы же вроде говорили, что работаете на себя.

— Я соврал.

— Вон оно что, — проговорил Питер, немного помолчав.

— Мне пришло уже три неприятных письма от человека в Торонто. Он хочет знать, где чертовы номера кредиток. Отправлю-ка я ему последние новости прямо сейчас… если наглое вранье можно назвать новостями.

Некоторое время они молчали — видимо, Уоллес набирал сообщение.

— Мне не совсем ясно, почему вы просто не отправили ему данные, — сказал Питер. — Может, расскажете все по порядку? Вы примчались, устроили скандал — я ничего не понял.

— Сейчас, подождите, — буркнул Уоллес.

— Вот пароль на мой Wi-Fi.

Зула услышала, как по столу прошелестел листок.

— Уже не надо. Я вышел через какого-то Варщика.

— Зря. Моя точка доступа гораздо надежней.

— Варщик… Повар, что ли?

— Сварщик, это мой арендатор. Никак не созреет поставить пароль на свой Wi-Fi.

— Не такой замороченный на безопасности, как мы с вами, а?

Питер не ответил — он, как и Зула, почуял в его словах западню.

Поначалу Зула хотела звонить в полицию, но поняла, что это все-таки Уоллес, а не какой-нибудь буйный придурок с улицы. Теперь она снова подумала, не набрать ли 911, однако Уоллес уже успокоился, а если кто и нарушил закон, так это Питер. Разрыва вполне достаточно. Сажать парня за решетку — это чересчур.

— Значит, по порядку? Ладно, слушайте. — Уоллес немного помолчал, потом спросил: — В холодильнике есть пиво?

— Вы пьете? — удивился Питер и, не получив ответа, прибавил: — Угощайтесь.

Уоллес хлопнул дверцей и, открывая пиво, продолжил:

— Вы сами видели, как я перекинул файлы в свой ноутбук — тогда, в таверне. Я проверил содержимое, закрыл компьютер, пошел к машине. Потом поехал в Ванкувер — по дороге останавливался только раз, на заправке, из машины не выходил, ноутбук из вида не выпускал. Припарковался в гараже своего многоквартирника, поднялся к себе, компьютер нес в руках. Поставил его на стол, подключил провода, открыл, проверил, все ли на месте.

— Провода. Не могли бы вы перечислить, какие именно провода? — Питер переключился в режим предельной вежливости и дотошности а-ля индийская техподдержка.

— Питание, сеть, внешний монитор, кабель фаерваер.

— Значит, сеть. Разве у вас не Wi-Fi?

— Издеваетесь?

— Просто уточняю. У вас есть брандмауэр или какие-то другие средства против внешних атак?

— Конечно. Защита, как в крупных компаниях. Каждый месяц отваливаю бешеные деньги и плачу парнишке, который ее поддерживает. Абсолютно непроницаемая. Не подводила ни разу.

— А что вы подключали по фаерваеру?

— Диск для резервного копирования.

— То есть вы делаете копии не по Сети?

— Да что ж вы никак не поймете — я ведь говорил, на кого работаю, разве нет?

— Говорили.

Питер не рассказывал Зуле, что у Уоллеса есть заказчик, поэтому она ничего не поняла, однако тон заставил ее насторожиться.

— Есть две вещи, объяснять которые ему было бы крайне нежелательно: во-первых, что я потерял важные данные, поскольку забыл сделать копию, во-вторых, что до его файлов добрался человек со стороны, так как я скопировал их на удаленный сервер, физически не находящийся под моим контролем. Поэтому вариантов не много.

— Физический контроль — единственный надежный способ, — успокаивающе заметил Питер. — А на каком носителе хранятся данные?

— На довольно дорогом массиве «RAID 3». Он стоит у меня в квартире в сейфе, прикрученном к бетонной стене и к полу. Когда прихожу домой, я открываю сейф, достаю оттуда кабель, подключаю к ноутбуку, делаю резервную копию и прячу все обратно.

Питер, обдумав, вынес вердикт:

— Необычно, но весьма разумно. Чтобы украсть массив, пришлось бы сильно повредить сейф, то есть скорее всего испортить диски.

— На то и рассчитано.

— Итак, придя домой, вы первым делом хотели открыть сейф и создать дубликат файла. То есть, если бы у компьютера полетел винт, у вас была бы копия.

— Вы сами сказали, что у меня теперь единственный экземпляр. — Уоллес почти оправдывался.

— В мире, где правят законы Мерфи, немедленно сделать копию — правильное решение, — согласился Питер.

— Он ждал, что я отправлю файл на один сервер в Бухаресте к… по нашему времени это… к двум ночи. А тогда было двенадцать.

— Масса времени.

— Вот и я так подумал. Поставил копирование, вышел из комнаты, отлил, прослушал автоответчик, достал кое-что из дорожных сумок, сделал себе коктейль, просмотрел почту — на это ушло минут пятнадцать. Потом я вернулся в кабинет, сел за ноут, запустил окно терминала. Для пересылки файлов предпочитаю копирование по безопасному протоколу SSH из командной строки.

— Так и надо.

— Первым делом проверил содержание папки «Документы» — хотел освежить в памяти имя и размер файла, который вы мне продали. Я проверил и увидел… сами посмотрите.

Видимо, ноутбук Уоллеса уже стоял раскрытым на столе.

— Хмм… — протянул Питер после небольшой паузы.

— При этом вчера в «Документах» лежало с десяток папок и вдвое больше файлов.

— В том числе и мой.

— Да.

— А теперь тут два файла и больше ничего. Первый — troll.gpg, второй…

— «README», — закончил за него Уоллес. — Прочти, мол. Ну я и прочел, чтоб его.

Питер хмыкнул.

— Да, по идее он должен был называться: «README». Но тут опечатка: две буквы переставлены, видите?

— «REAMDE», — произнес Уоллес.

Питер дважды щелкнул по файлу, и Зула представила, как наступившей тишине он просматривает содержимое документа.

Название «REAMDE» о чем-то смутно ей напомнило. Зула осторожно протянула руку к сумке, стоявшей совсем рядом, возле стены, выудила из верхнего отделения свой ноутбук, поставила на пол, села, открыла и первым делом отключила звук. Через несколько секунд компьютер подключился к Wi-Fi Питера. Зула, щелкнув по иконке, вошла в закрытую сеть Корпорации-9592.

— Как мы уже выяснили, в «Т’Эрру» вы не играете, — сказал Уоллес.

— Никогда ее не понимал.

— Так вот, на картинке изображен тролль. Тролль определенного вида, живущий в определенном месте Т’Эрры, причем, боюсь, довольно труднодоступном. Это я поясняю смысл названия.

— «Ха-ха, салага, тебя нагрел тролль. Я зашифровал все твои файлы. Оставь 1000 з.м. в указанном месте и получишь ключ». Так, понятно.

— Я рад до посинения, что вам понятно, друг мой, поскольку…

— А теперь, — оборвал его Питер, — посмотрим на содержимое второго файла и увидим… — несколько щелчков, — во-первых, что он огромный; во-вторых, что это корректный gpg-файл.

— По-вашему, это корректный вид?

— Ну да. Стандартный заголовок, затем несколько гигов вроде бы случайного двоичного кода.

— Несколько гигов?

— Да, он очень большой. В нем, наверное, все, что хранилось в папке «Документы». Если верить написанному в «REAMDE», эти данные были зашифрованы. Ваши файлы взяты в заложники.

Зула, которая уже зашла на Вики-сайт Корпорации-9592, отправилась в раздел «Вредоносное ПО» с названиями троянов и вирусов. Найти «REAMDE» не составило труда — крупное красное слово стояло на самом верху. Проверив историю, Зула обнаружила, что девяносто процентов записей о «REAMDE» сделаны за последние трое суток — ребята из службы безопасности возились с ним все выходные.

— Как такое вообще возможно? — спрашивал Уоллес, а тем временем наверху Зула читала как.

— Очень даже легко, если в вашу систему внедрился троян, — объяснял Питер. — Старая история. Такие программы делают уже не первый год. У них даже есть название: «программы-вымогатели».

— Первый раз слышу.

— Ими трудно заработать. Требуется перевод денег, а его можно отследить.

— Понимаю. Если живешь с вирусов, есть способы проще.

— Да. Например, ботнеты. Теперь, очевидно, нашли уловку — требовать выкуп виртуальным золотом Т’Эрры.

— То есть возможность существовала давно, но мало кто работал по-крупному, — соображал Уоллес. — А эти ублюдки догадались использовать Т’Эрру для отмывания денег.

— Да. Судя по тому, что вы ехали сюда без остановок и оставили мне, как я теперь вижу, восемь голосовых сообщений, жесткий диск в сейфе тоже заражен.

— Эта программа загадила все, до чего дотянулась. Наверное, попала в систему с той вашей поганой флешки, а потом…

— Не надо на меня сваливать. На моем компьютере «Линукс». Другая операционка — другие вредоносные программы.

— Тогда как этот чертов вирус влез в мой ноутбук?

— Не знаю.

А Зула, которая просматривала данные анализа «REAMDE», знала. Например, он распространялся через флешки и другие съемные устройства. Питер брал флешку у Ричарда, чтобы перебросить какие-то файлы Уоллесу. Значит, заражен компьютер Ричарда, только тот не в курсе, поскольку защищен корпоративным антивирусом.

— Да это и не важно, — продолжил Питер. — Главное…

— Важно, если придется выяснять, кто виноват. А клиент наверняка захочет узнать.

— Я лишь говорю, что проблему надо решать.

— Гениальная мысль, малыш. Сейчас без четверти три. Я уже опоздал на сорок пять минут, хотя и выторговал себе немного времени — отправил письмо с какой-то ересью про поломку машины в Оканагане. Но часики тикают. Надо расшифровать файл.

— Нет, надо заплатить выкуп.

— Черта с два.

— Его невозможно расшифровать. Если бы на нас работало Агентство нацбезопасности, тогда, может, справились бы. А так вы влипли, пока не отдадите деньги.

— Мы оба влипли, — поправил Уоллес. — Все слишком сложно, и объяснить ему я ничего не смогу. Он не понимает в компьютерах, не слышал ни о «Т’Эрре», ни вообще о многопользовательских онлайновых играх. Может быть, имеет какое-то смутное представление о вирусах. Но он четко понимает одно: деньги заплатил — товара нет.

— Значит, сделаем, как я сказал, — отдадим выкуп.

Долгое молчание.

— Я рассчитывал, что у вас есть копия.

— Я же говорил…

— Да помню я, что вы там говорили! Думал — врете.

— Опять хитрите и хотите выяснить, лгу я или нет?

— Вам, к несчастью, как раз хватает ума, чтобы тупить сильнее, чем настоящий тупица. Мне не до шуток. Я жажду услышать, что вы тогда соврали и копия есть. — Тут Уоллес понизил голос и минуты две неразборчиво рокотал.

Когда он закончил, Питер долго, на разные лады, как актер, подбирающий интонацию, повторял одну и ту же фразу про мать, потом, чуть не плача, произнес:

— Да какая разница!.. Я не врал. Нет у меня копии!

Теперь тирадой о матери разразился Уоллес.

— Значит, надо платить выкуп, — сказал Питер. — Тысяча золотых монет?

— Так там написано.

— Это сколько на наши деньги?

— Семьдесят три доллара.

Через секунду Питер захохотал — как показалось Зуле, неестественно, почти истерично.

— Семьдесят три? Все можно решить за семьдесят три бакса?

— Найти-то деньги не проблема… — ответил Уоллес.

По смеху Питера Зула поняла, что пора звонить в полицию. Лучше всего с домашнего — так диспетчер будет знать адрес. Она встала и на цыпочках подкралась к закутку, где Питер хранил кухонную утварь. Беспроводная трубка висела на стене. Зула взяла ее, включила и поднесла к уху послушать, есть ли сигнал.

Вместо него раздалось пиканье кнопок — с параллельного аппарата кто-то набирал номер.

— Добро пожаловать в службу поддержки компании «Квест», — сказал записанный голос.

— Доброе утро, Зула, — произнес Уоллес. — Я знаю, что вы в здании, — ваш компьютер проявился у Питера в Сети. А еще я присматривал за телефоном. У него есть замечательная лампочка — включается, когда кто-то берет параллельную трубку.

На линии настала мертвая тишина. Зула услышала внизу яростный треск — Уоллес обрывал провод.

— Вы чего творите? — Питер скорее опешил, чем возмутился.

— Ставлю нас в равные условия, — ответил Уоллес и затопал по лестнице.

Велорюкзак, заменявший Зуле сумку, лежал у самых ступеней. Уоллес пошарил внутри, выудил телефон, ключи от машины, потом закрыл и подхватил ноутбук.

— Созреете поговорить — милости прошу вниз, — объявил он и удалился.

Зула услышала, как пикнули и отщелкнулись замки ее «приуса», и вышла из оцепенения. Она пожалела, что не послушала айовскую родню, которая считала Сиэтл немногим спокойнее Могадишу и постоянно зудела: получи разрешение, купи пистолет. Зула вынула из рюкзака складной нож, сунула в задний карман джинсов, спустилась вниз и увидела, как Уоллес, хлопнув пассажирской дверью «приуса», запирает замки с брелока и прячет его себе в карман.

— Ваши с Питером аппараты в машине — в целости и сохранности, — объявил он. Зула поняла, о каких аппаратах речь, лишь когда подошла поближе и увидела на торпедо два мобильника.

— Вот такой я злодей, — прокомментировал Уоллес, сверкнув глазом. — Нам надо найти выход. Поэтому мы должны убедиться, что можем друг другу доверять, а потом вместе пошевелить мозгами. Вы же, молодежь, предпочитаете обсуждать, а не размышлять. Так что давайте-ка подумаем.

Зула чувствовала на себе взгляд Питера и понимала, что, если обернется, тот захочет установить контакт — словом, жестом, мимикой. Возможно, попробует извиниться. Ему эти извинения были нужны гораздо больше, поэтому она не обернулась и по совету Уоллеса сосредоточенно принялась за дело, желая поскорее закончить и уехать отсюда.

— Нам надо доставить тысячу слитков к западным предгорьям Торгаев? — спросила она.

— А потом молиться, чтобы автор вируса оказался благородным преступником и со всех ног прибежал к нам с ключом.

— С такой суммой мы замучаемся отбиваться от воров, — заметила Зула.

— Всего-то семьдесят три доллара, — сказал Питер.

— Для подростка из китайского интернет-кафе — бешеные деньги. Чем самому добыть столько, проще ограбить странника.

— И увлекательней, — прибавил Уоллес.

— Да и как воры вообще узнают, что у вас при себе золото? — спросил Питер.

— Есть идея, — радостно объявил Уоллес и указал пальцем на Питера. — Вы — заткнулись. Хотите сделать что-нибудь полезное, например приготовить кофе, будьте любезны. Некогда врубать вас в тонкости «Т’Эрры». — Потом он обернулся к Зуле: — Не устроиться ли нам наверху?

— Какой персонаж у вас самый сильный? — спросила Зула, подключая ноутбук к розетке в той части этажа, которая считалась гостиной. Питер варил кофе на условной кухне.

— У меня только один — злой т’Кеш-метаморф, — ответил Уоллес, залогиниваясь в «Т’Эрру» с рабочего компьютера Питера.

— Можно посмотреть? — Зула запустила программу «Т’Эрры», ввела пароль, подъехала к Уоллесу в кресле, насколько позволял провод, и взглянула на метаморфа.

— А у вас кто? — спросил Уоллес, вытягивая шею. — Целый зверинец, наверное?

— У сотрудников нет преимуществ. Создаем своих с нуля, как клиенты.

— Мудрая корпоративная политика, — немного расстроенно заметил Уоллес.

— У меня двое, оба добрые. Хотя теперь это без разницы.

— Вон тот, слева. — Уоллес выгнулся еще сильнее, заглядывая в ноутбук. — С ним сейчас будет гораздо удобнее.

Он имел в виду, разумеется, палитру.

Еще за неделю до Рождества их персонажи каши вместе не сварили бы: ее — добрые, его — злой. Зула не провела бы своих далеко на территорию злых сил и наоборот. Они могли встретиться разве только в диких краях или на поле боя, а это в нынешней миссии бесполезно, поскольку западные предгорья Торгаев находились в исконных землях Зла и для добрых самый простой путь к ним лежал с запада.

Но когда миллионы студентов разъехались на каникулы, решив потратить все свободное время на «Т’Эрру», началась Война за цветопередел. Готовили ее долго и тщательно, несколько месяцев. Кто — неизвестно. Некая безымянная группа, состоявшая как из добрых, так и злых персонажей, устроила хорошо спланированный блицкриг против другой, тоже смешанной группы, которая узнала, что она группа, не раньше чем на ее голову пал молот войны. Агрессоров, с подачи Ричарда Фортраста, окрестили Пестрым альянсом, их жертв — Охристой коалицией. Эти названия из сугубо внутренней переписки Корпорации-9592 просочились в сообщество игроков, и теперь их даже печатали на футболках.

Персонаж Уоллеса с тысячи ярдов безошибочно определялся как участник Охристой коалиции. К ней же принадлежал и первый герой Зулы — тот, что слева. Второй был заметно ярче. Она создала его в сочельник, когда сделалось ясно, что охристому стали недоступны обширные части «Т’Эрры», поскольку превосходящие числом легионы Пестрого альянса стремительно продвигаются по всем фронтам. Соответственно цветной персонаж, как более молодой, был слабее. Насколько слабее — вопрос относительный. В «Т’Эрре», радикально изменившей традицию ролевых игр, уровень персонажа не обозначался цифрами — для этого служила «аура»: трехчисленный показатель, который высчитывался по куче разной статистики — по рангу в вассальной сети, по ее размеру и мощи, по заработанному опыту, количеству навыков и качеству экипировки. С увеличением «ауры» персонаж получал определенные, но не всегда предсказуемые, умения.

Мир, созданный программой Плутона, размерами почти совпадал с Землей. Путешествия транспортом, адекватным эпохе (то есть средневековым), оказались бы непомерно долгими. Теоретически можно было бы схитрить с самим понятием времени и перескакивать, например, сразу к концу трехмесячного морского вояжа, однако в многопользовательской игре такое не сработало бы. Время «Т’Эрры» пришлось жестко привязать ко времени реального мира.

Плутон решил эту проблему, сгенерировав силовые линии, которые опутали мир с плотностью не меньшей, чем у нью-йоркского метро. Они служили основой системы телепортов, перебрасывавших персонажей на перекрестки. Трасс и их пересечений было невообразимое количество, и все страшно усложнялось тем, что не любой класс персонажей мог перемещаться по любой линии. Путешествовать удавалось лишь с помощью программы, которая следила за системой и подсказывала, как добраться из пункта А в пункт Б.

Зула и Уоллес быстро переправили своих героев в город на равнине у Торгайского предгорья. Т’Кеш Уоллеса зашел к меняле и получил тысячу золотых, за которые с кредитки позже спишут семьдесят три доллара. Из города они телепортировались на ближайшее к координатам из «REAMDE» пересечение силовых линий. Оставалось сесть на имевшихся у обоих верховых животных и за четверть часа доскакать до нужного места.

На экранах возник перекресток, отмеченный лишь пирамидой из камней. Зула стала поворачивать своего мага-к’Шетрия, пока не заметила т’Кеша Уоллеса. Тот стоял футах в ста от нее — телепортация подразумевала небольшую погрешность.

Первым делом в глаза бросалась земля, усыпанная… нет, вымощенная трупами на разной стадии разложения.

Валун размером с гимнастический мяч рухнул совсем рядом с Зулой. На Т’Эрру метеориты падали не чаще, чем на Землю, поэтому она заподозрила, что упасть ему кто-то помог. И действительно: метрах в двухстах на небольшом холме стояла батарея из трех требушетов. Первый перезаряжали, остальные как раз выпускали снаряды. Эти неуклюжие конструкции с болтающимися противовесами и хлыстами пращей, на первый взгляд неспособные стрелять, ловко метнули в Зулу пару глыб, и ей пришлось уворачиваться. Она отбежала за торчавший из земли крупный камень, тут же попала под стрелы конных лучников, которые прятались неподалеку в высокой траве, затем наложила пару защитных заклинаний, но удача одной из стрел пересилила колдовство, и персонажа убили. Маг-к’Шетрий исчез с экрана и отправился в лимб.

У Уоллеса дела шли не лучше — его героя, придавленного камнем, взяли в кольцо лучники и принялись обстреливать. Здоровье быстро падало.

— Не дайте взять себя в плен, — посоветовала Зула.

— Знаю. — Уоллес нажал на иконку, помеченную «БРОСИТЬСЯ НА МЕЧ».

Всплыло окошко «ВЫ УВЕРЕНЫ, ЧТО ХОТИТЕ БРОСИТЬСЯ НА МЕЧ?»

«ДА».

Спустя несколько секунд его персонаж тоже был в лимбе.

— Ничего удивительного, — сказал Уоллес, когда успокоился. — Этот «REAMDE» — сколько он заразил компьютеров?

— Приблизительно двести тысяч, — ответил Питер, который сидел в углу и как раз выяснял подробности. Но видел он лишь то, о чем судачили в общедоступной части Интернета. А по корпоративным данным Зулы, заражено было раз в пять больше.

— И всем жертвам велели нести в это поганое место по тысяче слитков. Еще бы воры не устроили засаду у ближайшего перекрестка!

— Прибыльное дельце, — добавила Зула.

— Значит, деньги у вас украли? — спросил Питер, нарушив уговор не задавать дурацких вопросов о Т’Эрре.

— Нет. Я упал на меч и умер, то есть прихватил в лимб все свое барахло. Если бы я совсем ослаб, меня бы пленили и отобрали не только золото. Но мне повезло. Доходное же у них занятие.

— Что дальше? — спросила Зула.

— Надо выбраться из лимба, — сказал Уоллес. Это было не сложно — существовало десятка полтора способов оживлять героев, каждый со своими плюсами и минусами. — Потом найдем перекресток подальше и станем пробиваться оттуда.

— Можно собрать отряд…

— В три ночи? У нас мало времени. А у вас точно нет более… могущественного персонажа?

— Предлагаете разбудить моего дядю? Уверены, что его стоит втягивать?

Они попробовали снова: телепортировались на менее удобный перекресток примерно в часе пути от условленного места, немедленно попали в засаду и почти одолели врагов, — как им опять не повезло. Перед третьей попыткой Уоллес, выйдя из лимба, запасся золотом и накупил по грабительским ценам разных зелий и заклинаний, продлевающих жизнь. Они перенеслись на прежнее место, разгромили засаду, прошли пару тысяч ярдов, но, не успев залечить свежие раны, были атакованы еще одной шайкой и, как ни бились, снова попали в лимб.

В последний момент Зула успела заметить нечто странное: их враги стали падать на землю, сраженные с тыла стрелами и копьями. Грабители сами стали жертвами грабителей, только других, не успевших на драку.

— Давайте вернемся, — предложила Зула, — там есть подмога.

— Видел я эту подмогу: такие же воры, — сказал Уоллес.

— Вот и хорошо — перебьют друг друга.

И они вернулись на тот перекресток, но не прошли даже первую группу бандитов. Хотя их засада снова попала в засаду.

Еще одна лихорадочная скупка зелий — и еще один заход в ту же локацию. Теперь, зная численность и тактику грабителей, они легко расправились с первой бандой и сразу отошли в сторонку передохнуть перед второй атакой. В этот раз наученная опытом Зула ясно видела, что к ним приближаются две отдельные группы: воры и их истребители. Когда последние сосредоточили все силы на бандитах, а один даже наложил целебное заклинание на совсем ослабевшего героя Зулы, у нее возникла теория. Правда, едва бой закончился, истребители, не сказав ни слова, скрылись в лесу.

— Я все понял, — объявил Уоллес. — Они работают на Тролля.

— Любопытная мысль.

— Помогают донести выкуп до места.

— Ну так понесем, — сказала Зула, усаживая своего мага в седло.

И они отправились в путь, который планировали проделать за час.

На деле прошло пять часов изматывающей игры, пока перед ними не возникли Торгайские предгорья. Этот район, один из самых безлюдных всего две недели назад, теперь кишел добрыми и злыми, пестрыми и охристыми. Каждый клочок земли усеивали скелеты погибших персонажей, всюду шли стычки между грабителями и наспех сколоченными отрядами тех, кто нес выкуп. Зула и Уоллес вступили в группу, чей груз составлял восемь тысяч слитков; после очередной засады их команда потеряла три четверти сил, создала альянс еще с десятью путешественниками, но и тот распался, когда очень некстати выяснилось, что им не по пути, — видимо, в разных «REAMDE»-файлах указывались разные координаты. Каждый шаг давался с трудом и требовал уловок и разведок боем.

Зула не была геймером и геймеров избегала (вот еще почему ей нравился Питер) и в Корпорацию-9592 устроилась совсем не из жажды работать в этой индустрии, а из-за семейных связей и по случайному совпадению ее навыков с требованиями Плутона. Лишь заведя собственного персонажа, Зула лично познакомилась с миром Т’Эрры, а пообвыкнув, поняла, почему на игру подсаживаются. Однако сама не подсела. Она никогда прежде не проводила здесь столько времени — шесть часов кряду, — да и в этот раз не стала бы, если бы не желание вытащить себя с Питером из нелепой истории. Она рассчитывала решить проблему за пятнадцать минут, а потом сбежать отсюда и никогда больше не видеть ни Питера, ни Уоллеса.

За окнами рассвело. Зула не спала уже сутки. Единственная причина, по которой она высиживала в этом дурдоме, вместо того чтобы выскочить на улицу, остановить первую попавшуюся машину и попросить кого-нибудь вызвать полицию, была заразительность Т’Эрры и ее, Зулы, неспособность оторваться от вымышленного мира. Она всегда презирала тех, кто маниакально уходил с головой в игры, когда следовало бы заниматься делом, а теперь сама сидела за компьютером, хотя стоило звать на помощь. Однако эти мысли не приходили ей на ум, пока телефон Уоллеса не начал издавать истошные звуки. Она вдруг осознала, что наступил день, Питер спит, а ее мочевой пузырь вот-вот лопнет.

Мобильник звонил не в первый раз. Уоллес установил разные сигналы для разных людей. До сих пор слышалось только стандартное электронное чириканье, которое он просто отключал, но сейчас выла сирена авианосца. Уоллес мгновенно подхватил телефон и сказал:

— Алло.

Не «алло?» с вопросительной интонацией, которая означала бы «кто это?», а «алло» с точкой, то есть «ну наконец-то».

От громкого звука Питер проснулся, сел и с ужасом понял, что прошлая ночь ему не пригрезилась.

Зула встала и поспешила в туалет, думая, стоит ли смотреться в зеркало, услышала, как Питер выругался, и решила, что не хочет на себя глядеть, — все равно косметика в рюкзаке.

Вернувшись, она увидела, что Уоллес — бледный, окаменевший — сидит в кресле и по большей части слушает с таким видом, будто телефон ему запихнули в задницу, Питер лихорадочно стучит по клавиатуре, а вместо Т’Эрры на обоих мониторах висит сообщение «Интернет-соединение прервано».

В воздухе пахло сигаретным дымом.

Никто не курил.

— У сварщика тоже глухо, — сообщил Питер. — Остальные точки Wi-Fi запаролены.

— Кто курит? — спросила Зула.

— Да, сэр, — наконец произнес Уоллес. — Я как раз этим занимаюсь. Как раз занимаюсь. Нет. Нет, сэр. Нас только трое. — Он встал, побрел в сторону Питера и Зулы, едва не наткнулся на них, неловко замер, отнял от уха телефон, чтобы они услышали вопли, потом торопливо сказал: — Да-да, сэр. Как раз переключаю на спикерфон.

— Доброе утро! — раздался голос. — Это Иванов.

Протяжный шум в трубке вдруг сменил высоту. Говоривший звонил из реактивного самолета.

— О! Я вас вижу!

— Вы… видите, сэр? — переспросил Уоллес.

— Ваше зданье. Вижу зданье Питера из окна. Прямо как на карте Гугл.

Молчание.

— Да я в самольёте, — прокричал Иванов, скорее удивленный, чем раздосадованный их несообразительностью.

Низко над зданием пролетел самолет. Они тут часто летали — заходили на посадку на Боинг-Филд.

— Скоро буду у вас, и мы обсудим проблему, — добавил Иванов. — А до тех пор оставайтесь на связи. Мои помощники уже снаружи. — Он сказал это так, будто сделал одолжение, предоставив услуги своих людей. Питер подкрался к окну, выглянул и остолбенел.

Тем временем в трубке раздался второй голос. Этот говорил по-русски.

— Черт! — ругнулся Уоллес и отпрянул, словно его ударило током.

— Что такое? — спросила Зула.

— Поправка, — объявил Иванов. — Мои помощники внутри зданья, не только снаружи. Инициативные ребята. Wi-Fi отрублен, телефон тоже. Спокойствие. Мы идем на приземленье. Буду у вас через пару минут.

— Да кто это вообще такой?! — не выдержал Питер.

— Мистер Иванов и, если не ошибаюсь, мистер Соколов, — ответил Уоллес.

— Да, Соколов тоже тут! — сообщил Иванов. — У вас отличный слух.

— Летят они… Откуда летят-то? — не отступал Питер.

— Из Торонто, — объяснил Уоллес.

— Как?!. Что?!.

— Насколько я понимаю, пока мы тут играли в «Т’Эрру», мистер Иванов заказал рейс прямиком до Боинг-Филда.

Питер смотрел в окно на приземлявшийся борт — возможно, тот самый.

— Гуглокарты?.. Он знает мое имя?

— Да, Питер! — ответил Иванов по спикерфону.

— Если помните, прошлой ночью я первым делом отправил письмо через Wi-Fi вашего сварщика.

— И ты мне соврал! — подчеркнул Иванов.

— Да, я соврал мистеру Иванову, — согласился Уоллес. — Сказал, что моя машина сломалась посреди Британской Колумбии и что вышлю номера карт через пару часов.

— Чонгора не проведешь! — заметил Иванов.

— Шонгор? Это еще что за фигня? — спросил Питер.

— Кто, а не что. Наш хакер. Мое письмо мистеру Иванову прошло через его сервер, и он заметил, что ай-пи не канадский.

— Чонгор вычислил мой дом по IP-адресу, — промямлил Питер.

В трубке что-то хлопнуло.

— Мы в машине, — сообщил Иванов, словно хотел успокоить этим собеседников.

— Как он может быть уже в своей драной машине?! — возмутился Питер.

— А вот так, если у тебя частный самолет.

— Разве не надо проходить таможню?

— Мог пройти еще в Торонто.

Питер задумался, затем подошел к противоположной стене, откинул кусок драпировки, за которой оказался оружейный сейф, и начал набирать код.

— Ё-мое… — охнула Зула.

Уоллес отключил микрофон и спросил:

— Что он делает?

— Достает свою новую игрушку.

— Сноуборд?

— Штурмовую винтовку.

— Я не слышу Уоллеса! — объявил Иванов. — Уоллес? Уоллес!!!

— Питер! Питер!!! — завопил Уоллес.

— Кто у вас там? Я слышал женский глас, который сказать «ё-мое». — Тут Иванов перешел на русский.

Питер открыл сейф с единственной вещью, которую выбирал дольше сноуборда. Винтовка была оснащена всеми крутыми прибамбасами, какие только можно достать за деньги: лазерным прицелом, складной двуногой и другими примочками, названия которых Зула даже не знала.

— Винтовка, говорите… — произнес Уоллес. — В иных обстоятельствах — не исключено. Те ребятки снаружи… Может, вы и справились бы с ними. Это местные. Так, шушера. Однако… — он помахал телефоном, — с ним Соколов. — Будто эта фамилия все объясняла.

— Да что это вообще за отморозок такой?!

— Очень опасный в перестрелке человек. А теперь аккуратно закройте сейф.

Питер колебался. В спикерфоне все громче орал по-русски Иванов.

— Я труп, — сказал Уоллес. — Понимаете? Труп. Вы с Зулой, может, и переживете. Если запрете сейф.

Питер окаменел. Подошла Зула, собираясь закрыть дверцу, но замерла, не в силах отвести взгляд от штурмовой винтовки.

С оружием она управлялась лучше Питера.

По громкой связи заговорил Соколов — тоже по-русски. В отличие от Иванова его эмоциональный диапазон был как у авиадиспетчера.

— Зула?.. — тихо окликнул Уоллес.

Внизу из чьего-то телефона раздался голос Соколова. По ступеням затопали.

— Магазины, — сказал Питер. — У меня нет заряженных. Только патроны россыпью. Помнишь?

«Питер, это не для самообороны, — объясняла Зула, когда он купил винтовку себе в подарок на Рождество. — Пальнешь из такого в грабителя, пристрелишь еще кого-нибудь в соседнем квартале».

— Ну тогда… — Она захлопнула дверцу.

В лестничном проеме возникла картофелеобразная макушка бритой головы. Человек приметил Питера с Зулой, перевел взгляд на Уоллеса и повернул голову обратно, осознав, что видел оружейный сейф. В других обстоятельствах выражение его лица выглядело бы комичным. Зула, а следом и Питер тут же показали пустые руки и посторонились. Громила быстро подошел к сейфу, подергал дверцу, что-то пробубнил, и через мгновение его голос отозвался в спикерфоне.

Уоллес включил микрофон и сказал:

— Простите, мистер Иванов. Мы тут спорили.

— Я отчень сильно волновался.

— Волноваться не о чем, сэр.

— Тут дело не только в кредитках, — сообразил Питер. — Кто станет брать самолет из-за какого-то вранья по поводу до сих пор не высланных номеров.

— Вы правы, — подтвердил Уоллес. — Дело не только в номерах кредиток.

— Тогда в чем?

— Вчерашние события привели к заметно бо́льшим проблемам.

— Например?

— Вы совсем идиот — задавать такие вопросы?

— Сейчас вы все понимать, — сообщил Иванов. — Мы уже здесь.

Зула встала ближе к окну и увидела, как подкатил черный лимузин.

Двое из тех, что болтались снаружи, подбежали, открыли задние двери. Из одной возник тучный мужчина в смокинге, с водительской стороны вышел стройный человек в кожаной куртке поверх пижамы. Оба синхронно отняли от ушей телефоны, сложили и сунули в карманы.

Один из помощников проводил прибывших к передней двери — коридор за ней вел в открытое помещение, где стояли машины. Второй — одетый не по погоде в футболку и джинсы — подошел к стоявшему перед домом потрепанному фургончику, распахнул задние двери, потянулся внутрь, закинул на плечо какой-то длинный предмет, отступил и пинком захлопнул створки. Предмет оказался коробкой (четыре фута в длину и примерно по футу по другим сторонам) со знаком соседнего строительного магазина и надписью «Промышленный полиэтилен. 0,006 дюйма». Помощник занес его в дом и опустил за собой ворота.

Первым по лестнице поднялся человек в пижаме, обошел комнату, разглядывая все и всех, затем сказал Уоллесу:

— Воллес.

— Соколов, — ответил тот.

Со слов Уоллеса Зула представляла Соколова восьмифутовым великаном с бензопилой, но теперь почти не сомневалась, что тот пришел вообще без оружия. Этот худой жилистый человек больше напоминал баскетболиста-красноармейца, возраст его определялся с трудом — примерно за сорок. У него были рыжеватые с проседью волосы, которые, казалось, как сбрили полгода назад, так с тех пор и не трогали. Он пару дней не брился, но щетина у него росла лишь на подбородке. У Соколова были большие нос и кадык, а неопределенный цвет глаз зависел от того, на что они обращались. На Зулу будто сквозь зеркальное стекло безразлично посмотрели глаза голубого оттенка, на Питера — тоже. Соколов убедился, что в туалете никого нет. Потом проверил в шкафах. Потом под диванами и под кроватями. Потом обнаружил дверь в соседнее помещение, где Питер делал ремонт, исчез там ненадолго, а когда вышел, что-то сказал по-русски.

Видимо, слово означало «чисто» — из лестничного проема возник человек в смокинге, а за ним второй — в футболке и с рулоном полиэтилена. Первый бегло оглядел помещение, особо внимательно — пустой зал, отдал приказ, и помощник ушел обратно вниз.

У Иванова были светлые глаза. Темные волосы, казавшиеся еще темнее от помады, которой он зализывал их назад, открывали мощный круглый лоб. Бледное лицо румянилось от холода. Поверх смокинга на плечах висело черное пальто, отлично подогнанное по фигуре, мягко говоря, коренастой. Однако двигался Иванов проворно; Зула представила, как тот раскидывает соперников на хоккейной площадке, — вероятно, в юности он проделывал такое не раз, чем наверняка до сих пор гордился. В отличие от Соколова на Зулу с Питером Иванов обратил куда больше внимания, а Уоллеса почти не заметил, будто полагая, что тот теперь годен лишь в качестве подставки для спикерфона. Он взглянул на Питера, покачал головой, а подойдя к Зуле, засуетился. Зачем он здесь, какого рода дела явился улаживать — все это не имело никакого значения. К женщинам следовало относиться совершенно иначе. Присутствие одной лишь девушки меняло все. Иванов поцеловал ей ручку, принес извинения за неудобства, несколько раз спросил, не зябко ли «прекрасной африканке» и не желает ли она горячего кофе. Все это проделывалось под многозначительные взгляды в сторону Питера, чьи манеры не шли с его ни в какое сравнение.

Снизу вернулся первый помощник все с той же коробкой полиэтилена, а за ним второй — со строительным степлером. Они встали в лестничном проеме, посмотрели на Иванова — тот мотнул головой в сторону пустого зала — и отправились куда велено, закрыв за собой дверь. Соколов с интересом наблюдал.

Наконец все устроились: Уоллес, Питер и Зула — на диване, напротив них в самом большом кресле — Иванов, за ним, сложив руки за спину, то стоял, то бесшумно расхаживал и поглядывал в окна Соколов.

— Я не понимаю, — начал Иванов. — Вы пишете, у вас посреди Британской Колумбии сломалась машина. При этом с ней все в порядке, а вы, оказывается, в Сиэтле у Питера — у человека, с которым я, к сожалению, не знаком.

Уоллес раскрыл рот, откашлялся и только со второй попытки сумел произнести:

— Сэр, я солгал, так как знал, что не смогу предоставить номера кредитных карт в обещанные сроки. Я предполагал задержку на пару часов и надеялся, что вы не станете возражать.

Иванов поддернул рукав, явив самые громадные часы из всех, какие когда-либо видела Зула.

— Пара — это сколько? Мой английский иногда меня подводит.

— Задержка вышла дольше, чем я ожидал.

— И какова ее причина? Может, нас развел Питер?

Питер вздрогнул. Иванов извинился перед Зулой.

Уже какое-то время из соседнего помещения доносились редкие невнятные звуки, но теперь все расслышали «вжж» раскатываемого рулона, а затем отчетливое клацанье строительного степлера. Иванов заметил, что Питер и Зула отвлеклись, но понял их мысли неверно.

— Там делают литл дырочки. Совсем литл. Замазать их очень легко. Понадобится лишь… — Тут он произнес слово по-русски, взглянул на Соколова, но тот пропустил вопрос, поскольку его тоже увлекли, а возможно, и удивили звуки из-за стены. Тогда Иванов посмотрел на картофелеголового великана возле оружейного сейфа. Детина заизвинялся, так как ничем не мог помочь, крикнул что-то в лестничный проем курильщику, стоявшему на посту в гараже. Снизу донеслось:

— Шпаклевка!

— Шпаклевка, — закончил Иванов и развел руками, будто просил прощения.

— Питер здесь ни при чем. Наоборот, он очень старался мне помочь, — сказал Уоллес.

— То есть развел нас не Питер.

— Точно так, сэр.

— Тогда кто? Может, вы, Уоллес?

— Нет. Тут проблема иного рода.

— Правда? Это какого же?

— Технического.

— А! Значит, вы поехали сюда, в этот склад, к мистеру Гению за техподдержкой?

— Да.

— Ну и как — он помог?

— Да. И Зула тоже.

— Ах простите меня, я несправедлив, — покраснел Иванов.

Тишина. Только клацанье степлера за стеной.

— Итак, — поднял бровь Иванов. — Проблема решена?

— Боюсь, нет.

— Что-то не так с файлом? — Тяжелый взгляд на Питера.

— С файлом все было в порядке.

— Было?

— Теперь он недоступен.

— Вы не сделали копию?

— Разумеется, сделал, сэр, только она тоже недоступна.

— Что значит «недоступна»? Вы потеряли компьютер?

— Нет. И компьютер, и резервный диск у меня, но данные зашифрованы.

— Вы забыли ключ?

— У меня его и не было.

Тут Иванов рассмеялся.

— Я, конечно, не спец по компьютерам… но как так — у вас нет ключа от файла, который вы зашифровали?

— Я его не шифровал.

— А кто? Питер?

— Нет! — воскликнул тот.

— Зула?

— Нет, — хором ответили Питер и Уоллес.

— Разве она не может сказать за себя?

— Мистер Иванов, я его не зашифровывала, — сказала Зула, чем заслужила одобрительный кивок, как гимнаст, ловко приземлившийся на ноги.

— Тогда ху? Кто-то, кого здесь нет?

— В некотором смысле.

Лицо Иванова расплылось в улыбке.

— Вот это уже разговор! Выяснили, откуда ноги растут. Теперь я чувствую себя нужным.

Открылась дверь соседнего помещения. Оттуда вышли двое с заметно похудевшим рулоном и молча спустились вниз. Зула увидела, что вся комната закатана в полиэтилен: один кусок укрывал пол, краями взбираясь на стены, остальные висели по всему периметру и даже на потолке.

— В некотором смысле! — Иванов хлопнул себя по коленям. — Замечательное выражение. — Тут он перестал улыбаться и воззрился на Уоллеса. — Уоллес!

— Да, сэр?

— Сколько человек сегодня прикасались к вашему компьютеру?

— Только один, сэр. Я сам.

— А сколько к тому прекрасному дорогому сейфу?

— Один.

— Тогда ху в некотором смысле зашифровал файл?

— Мы не знаем. Но можем получить ключ. — Уоллес начал заговаривать Иванова: — Вот с их помощью мы добудем ключ…

Иванов обхватил голову руками и уставился перед собой в пол.

Один из помощников вернулся с беспроводной дрелью, паяльной лампой, промышленным скотчем и мотком толстой проволоки, зашел в пластиковую комнату и прикрыл за собой дверь.

— Во-первых, я хочу понять: нас что — поимели?

— Да, нас определенно поимели, сэр, — подтвердил Уоллес.

— Извинитесь перед Зулой за свои выражения!

— Прошу прощения.

— И крепко поимели?

— Крепко.

— На вашем ноутбуке и на запасном диске много важных документов.

— Да.

— Их состояние?

— То же.

— Все зашифрованы?

— Да, сэр.

— И оригиналы, и копии?

Напряжение стало таким, что Зула чувствовала: либо она сейчас потеряет сознание, либо ее стошнит.

Иванов рассмеялся.

— Теперь понято, как быть. Нас серьезно имеют. Знакомая ситуация — и мне, и Соколову. Питер!

— Да, мистер Иванов?

— Сталинградскую битву знаете?

— Нет, сэр.

— Одна из самых крупных битв в истории, — подсказала Зула.

Потерявший было дар речи Иванов просиял и торжественно указал на Зулу.

— Потрясающая, великая победа Родины-матери, правда?

— Я бы так не сказала.

— Это почему?! — задиристо спросил Иванов, явно втягивая Зулу в свою игру.

— Потому что немцы глубоко вторглись на территорию России и страна понесла чудовищные потери.

Это был верный ответ.

— Чудовищные! Тэррибл! — Иванов обернулся к Уоллесу — мол, смотри, какая умная. — Чудовищные! Слышите, что говорит Зула? Она понимает. Откуда вы родом? Уж наверное не из этой идиотской страны.

— Из Эритреи.

— Из Эритреи!

— Да.

Иванов снова показал на Зулу рукой.

— Чудовищные потери! Эта девушка понимает, что такое чудовищные потери. Где ваши родители?

— Умерли.

— Умерли! В самом деле чудовищная потеря. Но войну-то эритрейцы выиграли!

— Да.

— И сами вы теперь в этой славной стране. Тоже своего рода победа, верно?

— Да.

— После Сталинграда русские дошли до Берлина. Уоллес! Ясно, к чему я клоню?!

— Да, сэр.

— Вы сказали, что эти двое — Питер с Зулой — помогут решить техническую проблему и победить в нашей маленькой битве, несмотря на чудовищные потери. Так?

— Да, мы как раз занимались…

— Уоллес, сделайте одолжение, зайдите туда. — Иванов жестом прервал его и показал на закатанную в пластик комнату. Уоллес не шевельнулся. — Просто зайдите за дверь.

— А можно, чтобы все было быстро и просто?

— Нет, пока вы сидите тут на диване. А уж насколько выйдет быстро и просто, зависит от того, как быстро двигаетесь вы, и от того, что мне расскажут Питер и Зула. А теперь идите и ждите.

Уоллес встал и под удивленный взгляд Соколова побрел куда велено. Один из помощников, осторожно ступая по скользкому пластику, пропустил его и закрыл дверь. Раздался треск липкой ленты, отдираемой от рулона.

— Мистер Иванов, Уоллес не виноват, — сказала Зула.

— Вы прекрасная девушка. Умная, понимаете в компьютерах. Так убедите меня. Чтобы я поверил.

Зула говорила целый час.

Она рассказывала о сути и происхождении компьютерных вирусов, о той их разновидности, которая зашифровывает файлы ради выкупа, о том, как непросто заработать этим способом, об оригинальной идее безымянных создателей «REAMDE». Иванов никогда не слышал о многопользовательских ролевых онлайн-играх — пришлось объяснять их технологию, социологию, историю и то, как они стали серьезной частью индустрии развлечений.

Иванов слушал внимательно, но иногда прерывал — в половине случаев делал Зуле комплименты, поскольку не сомневался, что любая женщина, которая не услышит от него лестное слово минимум раз в пять минут, непременно убьет его во сне ножом для колки льда. Еще он задавал вопросы: одни были на удивление толковыми, другие показывали, что Иванов пугающе плохо понимает технические тонкости.

Когда разобрались с вводной частью, стали выяснять, насколько виноват Уоллес: по его ли недосмотру произошло заражение — другими словами, откуда взялся вирус.

Зула рассказала все, что выяснила сама. «REAMDE» попадал в компьютеры через «дыру» в почтовой программе — в той, которая, помимо прочего, ведала адресной книгой и календарем. В «Т’Эрре», если вам хочется свершений, следует владеть большим числом вассалов. Координация действий стала ключевым моментом игры; для заключения сделок, организации набега на врага, похода в подземелье и тому подобного требовалось, чтобы несколько игроков из вашей феодальной иерархии одновременно были в онлайне. Эти планы попадали в расписание наряду с тренировками, походами к стоматологу, экзаменационной зубрежкой и прочим. То есть отдельные приложения почти не годились, поэтому возникла сторонняя программа, прорывшая туннель между «Т’Эррой» и почтой. На нее перешли большинство подписчиков. С помощью программы рассылались, например, приглашения участвовать в рейде. В основном это были простые текстовые сообщения, но с возможностью прикрепить картинку или какой-нибудь другой файл. Тут-то и обнаружилась «дыра». «REAMDE» пользовался переполнением буфера почты, прописывал вредоносный код в систему, получал администраторские права и мог делать с компьютером все, что угодно, включая шифрование данных на любом доступном носителе. Впрочем, первым делом он рассылал себя по всему списку из адресной книги жертвы.

Кое о чем Зула умолчала. Во-первых, на корпоративном вики-сайте говорилось, что о «дыре» в почтовой программе уже некоторое время было известно и большинство антивирусников успешно ее прикрывали. Однако самые заядлые геймеры — те, кто играл в полноэкранном режиме, — подвергались опасности, поскольку не замечали все более истеричных предупреждений, которыми сыпали защитные программы.

И еще: вероятнее всего, Уоллес подцепил вирус с компьютера Ричарда — через флешку.

— Значит, Уоллес использовал то самое приложение и заразился, — уточнил Иванов.

— Да. Безо всякого дурного умысла, — подтвердила Зула. Первую половину лекции она провела на всплеске энергии, но в последние десять минут навалилась усталость, и Зула начала говорить медленнее, жевать слова, обрывать фразы на середине. Хуже того, она стала понимать, что вывод, к которому придет Иванов, такой: Уоллес напортачил и его надо наказать. Эта мысль окончательно лишила ее сил.

И тут, к собственному удивлению, а затем и стыду, она склонилась вперед, спрятала лицо в ладони и заплакала.

— Я идиот! Самый глюпый человек на свете! — воскликнул Иванов и встал. Опасаясь, что он вздумает ее успокаивать, Зула взяла себя в руки, но головы не подняла, наблюдая сквозь слезы, как лакированные туфли русского, немного покружив на месте, удалились в сторону выхода. Она несколько раз всхлипнула, злясь теперь еще и на собственную дурость. По-настоящему она не плакала с похорон матери.

Не прошло и пятнадцати секунд, как Иванов вернулся. Его шаги раздались за спиной, и Зула вздрогнула — что-то мягкое и тяжелое легло ей на плечи.

— Эх вы. — Иванов обращался к Питеру. Он взял его руку, приобнял ей Зулу да еще прихлопнул сверху, будто укладывал сырой раствор. Зула пришла в себя — не из-за объятий, а из-за иронии, пусть и мрачной: какой-то там Иванов (уж не важно, кто он и что он) прилетел на частном самолете из Торонто и учит Питера, как надо обходиться с девушкой, а перепуганный Питер не в состоянии объяснить, что они с Зулой больше не пара.

Иванов взялся распоряжаться. Его люди зашевелились, достали телефоны. Зула села прямо, противясь руке Питера, а тот, боясь перечить Иванову, руку не убирал — она так и лежала мертвым зверьком.

— Уверен я только в одном: меня поимели, — объявил Иванов и уже привычно извинился перед Зулой. — Вы понимаете по-русски? Kto kovo, как говорил Ленин. То есть «кто кого». В этот раз «кого» — это я. Поимели меня. Я труп. Такой же, как он. — Иванов кивнул в сторону соседней комнаты. У Зулы перехватило дыхание. — Это даже не вопрос. Вопрос в том, как я стану трупом. У меня еще есть тайм. Недели две. И я хочу провести их хорошо. Погибать с честью уже поздно, однако есть шанс сдохнуть лучше, чем он. — Еще один кивок. — Я умру как «кто», а не как тот, «кого». Мои братья увидят, что я боролся до конца, несмотря на чудовищные потери. Они поймут. Меня простят — пусть мертвого, но человека, а не раздавленного клопа. Теперь надо выяснить, кто этот «кто».

Питер наконец убрал руку, Зула выпрямилась и открыто посмотрела на Иванова. Тот с интересом оглядел парочку и, обращаясь в основном к Зуле, совершенно светским тоном спросил:

— Вопрос понятен?

— Вы хотите знать, кто вас обманул?

— Я бы употребил иное слово, но да, хочу.

Некоторое время они молчали. Внизу заводилась машина. Несколько человек одновременно разговаривали по телефону.

— Вы хотите установить личность Тролля — человека, который создал вирус, — уточнил Питер.

— Да! — Иванов начинал нервничать.

— А если мы выясним, то у нас с вами все ОК?

— ОК? — Иванов явно не желал торговаться, если эту беседу вообще можно было назвать торгом.

— Ну то есть расстанемся по-хорошему?

Хотя вся ситуация явно грозила разрешиться очень плохо, Иванов до сих пор ни жестом, ни намеком не угрожал ни Питеру, ни Зуле. Он поднял бровь и посмотрел на Питера совершенно по-новому — как на человека, который в некотором смысле сам себя ставит под удар; который сам признает, что чем-то обязан Иванову и станет держать ответ, если не сдержит слова.

Иванов пожал плечами, будто говоря: «Такая мысль мне на ум не приходила, но раз вы упомянули…»

— Вы необычайно великодушны.

Во время этой интерлюдии Питер понял свою ошибку, и теперь пытался выкарабкаться из ловушки.

— Вы же понимаете, что автор вируса может быть где угодно. Он наверняка очень хорошо скрыл свои следы…

— Совсем меня запутали. Вы можете найти Тролля или нет?

Питер взглянул на Зулу.

— Вы на нее не смотрите. Ведь это вы у нас компьютерный гений?

Питер не смог выдавить ни слова.

Зула очень устала, мысли разбредались. Слово «воспоминание» не вполне верно описывало творившееся в ее голове, однако память подкидывала образы, которые соответствовали сигналам, захлестывавшим сенсорные органы. Происходившее куда больше напоминало ее ранние годы, чем провинциальную айовскую жизнь. Чтобы охватить ситуацию целиком, Зуле не хватало сил, ясности ума или, как говорят нерды, ширины канала. Главным было ощущение опасности. Осознавала она и практическую задачу, но ни то ни другое не объясняло накатывавшей волнами дурноты. Была еще моральная проблема, которую Зула не замечала, пока Уоллеса не отправили в соседнее помещение. Тип вроде Иванова вполне мог счесть ее смехотворно наивной. Один раз простить себя за наивность она могла. Но теперь ее просили сдать человека — совершенно чужого, далекого, — создателя «REAMDE». Зула на такое не подписывалась. А Питер предал ее не моргнув глазом.

— Мисс Зула! Прошу прощения. Вы, я вижу, очень устали, — сказал Иванов. — Но скажите, вы работаете как раз на эту компанию?

Айовские девушки, само собой, всегда отвечают «да». Особенно если спрашивает вежливый, взрослый, хорошо одетый мужчина, тем более проделавший такой долгий путь.

Зуле отчего-то вспомнился один эпизод. Ей было лет четырнадцать, Айову тогда охватила метамфетаминовая зараза. Однажды, сидя дома одна, Зула увидела на дороге странный фургончик: тот двигался очень медленно, пару раз проехал мимо, а потом свернул к мастерской. Из машины, нервно оглядываясь, вылезли двое. Чуя неладное, Зула позвонила дяде Джону (так она называла своего второго приемного отца), и тот с невероятным спокойствием начал давать указания: закрыть все двери, взять дробовик и коробку патронов, спрятаться на чердаке. Фоном его деловитым инструкциям служили (а иногда и перекрывали их) приглушенный рокот, скрежет и стук, производимые, как она поняла чуть позже, его автомобилем на скорости сто миль в час. Не успела Зула убрать за собой чердачную лестницу, как снаружи донесся рев двигателя. Она выглянула в слуховое окошко. Прямо посреди двора стояла машина, за которой вокруг всего дома тянулся длинный след, — дядя проверил, не взломаны ли двери. Сам Джон, ковыляя на протезах, спешил укрыться за автомобилем, а на дорогу в этот самый момент вылетал фургон с открытой дверью. От мастерской, из того места, где хранился баллон с жидким аммиаком, шел вроде бы дым. Через несколько минут приехала полиция, и Зула решила выйти. Джон накричал на нее, поскольку не разрешал спускаться, потом обнял, сказал, какая она молодец, спросил, где дробовик, повторил, какая у него Зула умница, велел лезть обратно на чердак и ждать. Из окошка она разглядела то, чего не должна была видеть: медики в защитных костюмах складывали в черный мешок нечто большое, бурое и сморщенное. Один из воров, которого, вероятно, спугнуло внезапное появление дяди Джона, что-то напутал и угодил под аммиачный душ, высосавший из его тела всю воду.

Именно тогда (хотя такого не случалось прежде и редко — потом) Зула ощутила присутствие некоего тайного канала вроде силовых линий в «Т’Эрре», связывавшего ее эритрейский народ с ее айовской семьей.

— Один звонок — и я смогу кое-что разузнать о Тролле, — сказала Зула.

Иванов выжидающе помолчал, потом поднял бровь.

— Ну а дальше — приступайте, — прибавила Зула.

Лицо Иванова окаменело, словно его обдало аммиаком.

— Решайте свою проблему, — сформулировала она, — или делайте что сочтете нужным.

— Звонок кому?

— В компании соблюдают конфиденциальность.

Иванов поморщился.

— Не вешайте мне лапшу на уши.

— Такие уж правила.

В первый же ее день в Корпорации-9592 дядя Ричард объяснил: большинство сотрудников отягощены Y-хромосомой, и принципы бойскаутского лагеря тут вполне применимы. «Мальчишкам важно знать две вещи, — сказал он тогда. — Кто главный и какие правила».

И это правило волшебным образом сработало — Иванов кивнул.

— Фамилии, адреса, общие сведения о подписчиках в компании есть, — продолжила Зула, — но их не раскрывают. А настоящими именами в игре не пользуются. Я как игрок не могу вычислить ни владельца Тролля, ни любого другого персонажа.

— Но ведь кто-то в компании может. Кто-то знает.

— Да, кто-то обязательно знает.

— И, наверное, порой нарушает правила…

— Вообще-то нет… — Зула не договорила — Иванов снова изобразил «не вешайте лапшу».

Судя по всему, кого-то отправили за провизией — в русской речи вдруг стали проскальзывать слова вроде «дабл эспрессо».

— Питер. — Соколов, который до этого времени не издал почти ни звука, кивнул на веб-камеру, нацеленную вниз, на лестницу. — У тебя две камеры.

Питер не ответил.

— Или больше?

Питер подумал и решил признаться:

— Вообще-то три.

— Угу, — сказал Соколов.

Зула поначалу удивилась, как он мог не заметить третью — все находились на виду (первая снимала прихожую и вход с улицы, вторая — мастерскую, третья висела над лестницей), — но быстро сообразила: Соколов проверял Питера. Он обошел весь дом, все рассмотрел и прекрасно знал, где стоят камеры.

— С датчиком движения?

— Да.

— Куда пишут?

— Вот сюда, на сервер.

Соколов, будто не расслышав, продолжал испытующе смотреть на Питера.

— Ну и… на резервный диск, — признался тот. — Под лестницей.

Соколов наконец отвел от него взгляд и кивнул.

— Файлы надо стереть.

— Хорошо, — с огромным облегчением сказал Питер, хлопнул себя по коленям, встал. — Стереть так стереть. — И под пристальным взглядом Соколова начал возиться с компьютером.

Тем временем с машинами устроили чехарду: «кайен» Питера вывели на улицу, «приус» Зулы задвинули поглубже, а рядом поставили спортивный кабриолет Уоллеса, чтобы освободить подъезд. Пока происходили эти манипуляции, Иванов достал и преподнес Зуле как драгоценность ее телефон.

— Зула.

— Привет, Си-плюс.

— Редкое удовольствие беседовать с отделом магмы.

— Я по другому делу. Работаю тут над одним проектом… в общем, Ричард поручил.

— Указом свыше, — насмешливо сказал Корваллис. Это выражение, которое Ричард пустил в оборот, мотивируя свои сумасбродства, вышло из употребления несколько лет назад, когда руководить отделами поставили профессиональных менеджеров.

— Ну да. Неофициальный проект. Исследование, как бы сказать, нетипичных денежных потоков в связи с вирусом «REAMDE».

— Любопытно. До сегодняшнего утра я ничего о нем не слышал, а теперь все только о нем и говорят.

— Эпидемия началась в выходные. Мне нужна кое-какая информация.

— Где поискать?

— В моем логе. Несколько часов назад.

Стук по клавишам.

— Ого. Неплохо ты поумирала прошлой ночью.

— Да уж.

Стук по клавишам.

— …и довольно бесцеремонно вышла.

— Инет упал — в Джорджтауне отрубили электричество.

— Понятно. А ты неслабо развлеклась в Торгаях.

— Да, экспедиция вышла неудачная.

— Пожалуй. Итак, что ищем?

— Там ближе к началу кто-то наложил на меня лечебное заклинание — какой-то чужак. Это было часа в три утра по местному времени, когда мой персонаж находился возле пересечения силовых…

— Тебя лечили только один раз, так что все просто.

— Нашел запись?

В «Т’Эрре» птенец малый не выпадал из гнезда без отметки в логе.

— Угу.

— Хорошо. — Зула увидела, какой эффект произвели последние реплики на Иванова: тот подозвал Соколова, который встал поближе, будто ждал, что из телефона вот-вот выскочит сам Тролль и бросится наутек.

— Си-плюс, кто наложил заклинание?

— Трудно сказать.

— Что значит «трудно»? — занервничала Зула.

— В прямом. В китайском я не силен.

— Имя персонажа — на китайском?

Иванов и Соколов посмотрели друг на друга с тем самым выражением, какое бывает только у русских, когда речь заходит о китайцах.

— Да. Он — или она — даже не соизволил придумать понятный ник.

Это все желание Ричарда с Ноланом сделать «Т’Эрру» максимально удобной китайцам. В отличие от других игр писать имя латиницей здесь было не обязательно.

— Он или она? То есть о подписчике нет никаких сведений?

— Сплошная белиберда, сгенерированная ботом, — ответил Корваллис.

— Номер кредитки?..

— Это самокуп.

Еще одно новшество. В большинстве онлайновых игр к аккаунту привязывается номер кредитной карты, с которой ежемесячно снимают абонентскую плату. Китайцам это не очень удобно. А поскольку система финансовых «труб» была встроена в игру изначально, кредитки тоже стали необязательными. Если ваш персонаж приносит прибыль, например продавая золото, деньги раз в месяц автоматически берут из его сундука с сокровищами. Это и есть самоокупаемый аккаунт.

— Можно узнать о хозяине персонажа хоть что-нибудь?

Зуле не понравилось выражение лица Иванова.

— Могу дать IP-адрес.

— Великолепно! — Зула рассчитывала убедить Иванова, что все именно великолепно. Она жестом попросила бумагу и ручку. Соколов тут же выхватил маркер из кружки на журнальном столике. Удивительно, но он лучше Питера знал, где что находится. Вероятно, это его работа — помнить о каждом предмете, который может сойти за оружие. Соколов снял колпачок зубами, а вместо бумаги протянул раскрытую ладонь. Зуле сделалось очень не по себе — на одном его пальце не хватало фаланги. Впрочем, ладонь была теплой, вполне человеческой.

— Готова? — спросил Корваллис.

— Жги, — ответила Зула и поморщилась — что еще за «жги»?

Тщательно артикулируя, Корваллис назвал четыре отделенных точками числа от 0 до 255 — адрес по интернет-протоколу. Зула записывала их на ладони Соколова. Иванов, который смотрел не отрываясь, удивленно поднял глаза. Он знал, что это. С помощью такого же фокуса Чонгор вычислил вранье Уоллеса и нашел дом Питера. Сработало один раз — сработает и в другой.

— Спасибо, — сказала Зула. — И еще вопрос…

Стук по клавишам.

— Это большой кластер адресов одного провайдера из Сямыня.

— Откуда?

Корваллис прочел по буквам, а Зула записала на ладони Соколова: «СЯМЫНЬ».

Последовала бурная, но бессловесная и оттого комичная реакция Иванова и его свиты.

— Погугли сама, — предложил Корваллис.

Зула, с которой Соколов, несмотря на суету, не сводил глаз, чуть не сказала «я не могу».

— Прежнее название — Амой, — нараспев продолжил Корваллис, давая понять, что уже погуглил сам. — Портовый город на юго-востоке Китая в устье Цзюлун, Реки Девяти Драконов, напротив Тайваня. Два с половиной миллиона жителей. Двадцать пятое место среди самых больших портов мира (раньше тридцатое)… бла, бла, бла. В общем, типичный китайский город.

— Спасибо!

— Извини, полезной информации я нашел не много.

— Уже что-то.

— Еще чем-то помочь?

«Да».

— Нет.

— Тогда бывай! — Си-плюс дал отбой.

Зула даже не успела попрощаться. Соколов забрал у нее телефон, тут же запустил браузер и вбил в поисковик «Сямынь».

Она вдруг поняла, что в доме уже какое-то время чудесно пахнет кофе и цветами.

Подошел Иванов и с улыбкой преподнес ей охапку тигровых лилий, все еще завернутых в упаковку из соседнего магазина.

— Это вам. Я заставил вас плакать — вот мое скромное извинение.

— Как мило! — Несмотря на усталость, Зула старательно изобразила восхищение.

— Латте? — предложил Иванов. Рядом с ним стоял помощник в футболке. Он принес несколько стаканчиков из штаб-квартиры «Старбакса», чья гигантская зеленая русалка нависала над Джорджтауном.

— Обожаю латте, — ответила Зула, на этот раз не соврав.

Поскольку все кругом были заняты, она сама отнесла цветы к мойке, положила на разделочную доску, собираясь обрезать стебли и поставить в воду. Дурдом. Впрочем, как и положено милой айовской девушке, подобные действия она совершала рефлекторно. Лилии не виноваты, что их купили бандиты. Да и кофе божественно хорош. Зула сняла со стаканчика крышку, чтобы отпить теплой пены. Цветочных ваз Питер не держал. Она налила воды в глиняный кувшин и принялась сдирать с цветов упаковку и резинки, державшие стебли.

Кругом засуетились. Зула подняла глаза от лилий и увидела, как из соседнего помещения выносят длинный тяжелый полиэтиленовый куль.

Она рухнула на пол, не успев понять, что у нее вдруг потемнело в глазах.

«Мир Варкрафта» — самый могущественный конкурент в той области, куда вторглась Корпорация-9592. Он был всегда. Так считали те, кто не знал, что ему от роду какая-то пара-тройка лет. В своем отношении к «Варкрафту» Ричард и Нолан пережили несколько фаз:

Примерно между фазами 4 и 5 Ричард забурился в шлосс и за Грязный месяц (так назывались несколько недель после лыжного сезона) оформил мысли, зревшие в нем с самых беспросветных дней фазы 3. Корваллис определил его идеи как «точку перегиба». Для Ричарда это был очередной бессмысленный термин, но, судя по тому, как резко изменилось поведение остальной команды на собраниях, для гиков-математиков термин был очень даже осмысленным. Насколько он понял, «точкой перегиба» называли тот неявный момент, который на самом деле менял все, хотя обнаруживалось это гораздо позже.

Какое-то время заметки с идеями Ричарда провалялись в офисе, а затем не без помощи языковых изысков Корваллиса он дал им зубодробительное название: Медиевальное сражение как универсальная метафора, абсолютно применимый протокол и интерфейсная схема (МЕСУМАППИС).

Однако все и без того бредили медиевальными битвами — даже их упоминание казалось излишним — и название сократили до МАППИС, а поскольку слово «метафора» вызывало у отдела коммерции нервные тики — до АППИС, вполне симпатичного, чтобы зарегистрировать его как торговую марку. При этом без одного «п» выходило латинское «апис», «пчела», и в логотипе обыграли тему пчел и ульев. Помимо того, как терпеливо объяснял Ричарду Корваллис, вышел понятный одним компьютерщикам каламбур: АПИ — API, интерфейс создания приложений, то есть программные среды, которые одни гики прикручивали к своим разработкам, чтобы другие гики могли писать под них полезные для себя программы. В эту заумь Ричард уже не врубался. Он говорил Корваллису: «Моя идея вот в чем: пускай все, кому хочется, впрягают нашу игру в свою повозку и заставляют решать их задачи».

Корваллис заверял, что именно для того и существует АПИ, а все остальное — маркетинг.

Ричард имел в виду задачи не игровые и даже не развлекательные. На этот счет Корпорация-9592 рассмотрела все возможности, до которых могли додуматься ее самые одаренные выдумщики, заплатила юристам, чтобы те досконально изучили эти идеи и то, во что идеи теоретически могли бы когда-нибудь вылиться. Куда бы юристы ни тыкались, они обнаруживали, что конкуренты еще пять лет назад подмяли все под себя, запатентовали патентуемое, а непатентуемое пометили в прямом и переносном смысле. Что во многом объясняло фазу 3.

Озарение, если так можно назвать бред, генерируемый Ричардом, снизошло на него в пивной аэропорта Сиэтл-Такома, где он однажды просидел битых два часа. Его рейс в Спокан отложили, после того как самолет столкнулся с багажными тележками, — на удивление распространенное происшествие, один из тех штрихов, что придают городку провинциальный шарм. Ричард поглощал пиво большими глотками и разглядывал разутых и распоясанных пассажиров, гуськом ковылявших через металлоискатели. Его изумило, как невыносимо скучно операторам досмотра: они наблюдают за просвечиваемым багажом, стараясь не терять бдительности на тот единственный в десятилетие случай, когда кто-то в самом деле решает провезти оружие.

Вроде бы ничего особенного. Позже Ричард выяснил, что продвинутые аэропорты нанимают специально обученных психологов и идут на хитрости: например, в картинку с рентгеновского аппарата искусственно вставляют силуэты оружия — то есть револьверы, самозарядные пистолеты и бомбы проходят через поле зрения досмотрщиков ежедневно, а не раз в десять лет. Согласно исследованиям, этого хватает, чтобы не дать мозгу переключить нейроны, отвечающие за распознавание образов, на дела более полезные или хотя бы менее скучные.

Насколько Ричард понял, нахватавшись по ссылкам из Гугла, мозг напоминает электрическую систему Могадишо: энергию и информацию там передают по медным проводам, однако меди не хватает, и если где-то проводами пользуются не очень активно, их снимают ополченцы и увозят в другой конец города укреплять частную электросеть какого-нибудь князька. Нейроны — та же медь в Могадишо. У тех, кто занимается фантастически скучной ерундой, в ответственных за работу зонах мозга есть темные пятна — все эти почти никогда не возбуждаемые нейроны «увозятся» в другое место и включаются в цепи, которые следят за новостями спорта и жизнью звезд.

Откровение от аэропортовой системы досмотра Ричарда и расстроило, и приободрило. С одной стороны, психологи его обскакали — они уже придумали решение. С другой — за качество этого решения ручались люди с научными степенями.

Чтобы использовать эту идею в МЕСУМАППИС, следовало: а) найти другое дико скучное занятие и поставить на нем решающий опыт; б) придумать, как применить к такому занятию принцип медиевального сражения. За годы между фанатичной увлеченностью «Варкрафтом» и созданием «Т’Эрры» Ричард освободил, наверное, половину своих нейронов и соединил их в цепи, отвечавшие за владение двуручным топором, удары щитом, стрельбу из лука и насылание заклинаний. За одну прогулку по миру, вымышленному Дэ-Квадратом и Скелетором, Ричард задействовал больше нейронов, чем Эйнштейн, придумывая теорию относительности. И уж точно больше, чем какой-нибудь продавец или охранник за восьмичасовую смену. Интернет должен был перенаправить всю эту нейронную активность. Ее следовало объединить и пустить в дело.

В ту пору грозой аэропортов стали придурки, которые входили через двери, предназначенные для выхода, то есть минуя пропускной пункт. В таких случаях весь порт прекращал работу, самолеты, ждущие очереди на взлет, отводились обратно к гейтам, багаж выгружали, а пассажиров высаживали, причем снаружи, и им приходилось снова волочиться через досмотр. Рейсы откладывались, задержки аукались всей авиатранспортной системе и в итоге приводили к убыткам на десятки миллионов долларов. А этого не происходило бы, если бы один-единственный охранник-дуболом, задача которого — всего лишь держать глаза открытыми и не пускать людей не в ту дверь, справлялся со своей работой.

Ричард был потрясен. Неужели один человек — пусть самый ленивый и небрежный — в состоянии так напортачить? Очевидно, дело не в лени или небрежении. Тут все как в Могадишо с медными проводами. Нейронная цепь охранника, отвечающая за вроде бы элементарную задачу (заметить пассажира, который входит не в ту дверь), давно выкорчевана и подключена к другой цепи, которая занята процессом если не более важным, то по крайней мере более регулярным.

Вот так Корпорация-9592 запустила пилотный проект АППИС. Для начала подручными средствами сняли видео, где люди просто шли по коридору. Из записи сделали демо-ролик и стали показывать его руководству мелких аэропортов — тех, что не могли позволить себе дорогие, оборудованные сигнализацией односторонние двери, а потому пользовались старым методом «охранник, зевающий на табуреточке». В паре случаев Ричард умудрился получить доступ к круглосуточному потоку с камер видеонаблюдения, которые показывали, разумеется, только выходящих людей.

Материал пропускали через распознающий софт, тот выделял отдельные фигуры, переводил их в трехмерный векторный вид, в котором они экспортировались в движок «Т’Эрры». Позы и движения реальных людей придавались игровым аватарам. Поток пассажиров и пассажирок, шагающих по коридору в пиджаках, спортивных штанах или на каблуках, превращался в поток к’Шетриев, гнурров, троллей и прочих волшебных персонажей в кольчугах, латах и мантиях, а сами персонажи двигались по каменным переходам к выходу из могущественной крепости Гарзантум.

Вскоре главнокомандующий Гарзантумской империи постановил: всякий, кто схватит гоблина, украдкой входящего в оные врата, снищет себе славу, богатство и будет экипирован дорогим оружием и доспехом. Бравшимся за эту работу вручали Рог Стража и наказывали трубить, едва они заметят нарушителя. Страж, вступивший с гоблином в бой (в то самое медиевальное сражение), зарабатывал дополнительные очки.

За год по всему миру (реальному миру) лишь один-два человека входили в аэропорты через запретную дверь — недостаточно, чтобы поддерживать внимание и бдительность даже самых заядлых геймеров. Стало куда увлекательнее, когда система АППИС начала автоматически генерировать виртуальных гоблинов и отправлять их по тоннелю против потока раз в пару минут круглосуточно и без выходных. Пришлось кое-что подкрутить, изменить размер вознаграждения с учетом частоты появления гоблинов; впрочем, пара небольших поправок, и в руки стражи стали попадать все до одного незваные гости. Таких за год набиралось до двухсот тысяч — полная ерунда, поскольку их создание ничего не стоило. Тонкость, правда, состояла в том, что некоторые из этих гоблинов все-таки были не цифровой фикцией, а отображением реальных людей, снятых в аэропорту в момент нарушения. В действительности это случалось так редко, что проверить систему в действии почти не представлялось возможным. Поэтому устраивали учебные тревоги: несколько раз в день сотрудник Управления транспортной безопасности в форме и при нашивках возникал у выхода из аэропорта перед скучающим охранником, сверкал корочками и шагал внутрь. В ста процентах случаев кто-то из подписчиков «Т’Эрры» (как правило, китайский голдфармер) подносил к виртуальным губам Рог Стража, издавал могучий звук и бросался в бой с гоблином. В результате благодаря изящному решению, связавшему серверы Корпорации-9592 с транспортной системой безопасности, в нужном аэропорту вспыхивали красные лампы, включались сирены и автоматически запирались двери.

Корваллис и остальные компьютерщики плевались от нерациональности, которая так и кричала о себе, стоило хотя бы немного вдуматься в суть процесса. Если распознающий образы софт может выделить человека из потока, перевести его движения в вектор и экспортировать в «Т’Эрру», то он в состоянии сам, без участия человека, заметить нарушителя и включить тревогу. И не нужны тут никакие игроки. А на системе распознавания следует построить отдельный бизнес.

Ричард все это сознавал… и не придавал никакого значения.

— «Остальное — маркетинг» — твои слова? И что тебе в них непонятно?

Целью опыта было не создание продуманной и надежной системы безопасности для аэропортов, а скорее «доказательство существования» — очередной трескучий оборот из лексикона математиков. Когда метод заработал, да еще со стопроцентной эффективностью, на него стали указывать как на аргумент в пользу АППИС, то есть в пользу того, что проблемы реального мира (особенно те, с которыми трудно справиться в силу физического несовершенства нервной системы, например из-за склонности человека скучать при выполнении невыносимо монотонной работы) можно решать, если переводить их на язык медиевального сражения, а затем — тут добивали еще парочкой модных терминов — выкладывать в облако на краудсорсинг.

Система, несмотря на свою очевиднейшую нерациональность, за которую ее постоянно попрекали надменные блогеры-нерды, мгновенно стала излюбленной темой хайтековых конференций. АППИС сделали самостоятельным подразделением, разместили в офисном здании на отдельном этаже, весьма кстати освободившемся после краха очередного банка. Новые прожекты и идеи создать совместное предприятие хлынули наподобие гоблинов таким потоком, что сотрудники АППИС едва успевали дуть в Рог Стража. Нерды-фрилансеры со всего света, недовольные тем, как неторопливо штатные программисты Корпорации-9592 реагируют на их потребности, стали сами писать АППИС-приложения. Наиболее популярной была программа, которая получала на входе простейшее, снятое на телефон видео с производственного заседания и преобразовывала его в совет лохматых, закованных в доспехи военачальников, сидящих за дощатым столом в средневековой крепости. Если участник совещания подносил ко рту бутылочку витаминизированной воды или чашку кофе с обезжиренным молоком, его аватар делал хороший глоток эля из ведерной кружки и рыгал; если человек отщипывал кусочек диетического крекера, аватар смачно отрывал зубами кусок окорока. Вместо презентаций в «Пауэрпойнте» над котлами магов возникали призрачные образы. В первой версии программы персонажи в рогатых шлемах говорили то же, что их прототипы, отчего возникали забавные параллели. Впрочем, это быстро приелось. Затем пользователи стали писать аддоны. Например, если какой-нибудь вредный босс душил хорошую идею подчиненного, то сцена представлялась поединком, в финале которого голова несчастного оказывалась на копье. Целые области глобальной экономики получали свои аналогии в мире Т’Эрры, то есть переводились на язык медиевального сражения. Об успехах и росте производительности каждый день трубили на сайте Корпорации-9592 (делали это в прямом смысле: средневековый герольд дул в трубу).

Ричард не совсем шутил, когда предлагал перетянуть в Т’Эрру десять процентов мировой экономики. Или хотя бы десять процентов ИТ-экономики; поскольку информационные технологии пустили корни практически всюду, разница невелика. Заводские рабочие, высматривающие на конвейере бракованную деталь, должны были иметь возможность превращать этот процесс в нечто более увлекательное для своих нейронов. Например, они могли бы лететь на крылатом коне над речной долиной и искать на дне прозрачного потока камни с прожилками волшебной руды.

Си-плюс терпеливо втолковывал: и это тоже чушь — если распознающий алгоритм способен представить дефектную деталь в виде содержащего руду валуна на дне виртуальной реки, то уж наверняка сумеет убрать с конвейера брак без помощи человека или фэнтезийных заморочек. На что Ричард не менее терпеливо уведомлял: ему плевать с высокой колокольни, поскольку речь идет исключительно о маркетинге, а сам он никогда бы не додумался до тех сумасшедших программ, которые люди пишут и выкладывают в Интернет.

Пусть беспорядочно и медленно, но система заработала. Т’Эрра оказалась вплетена в ткань реальной жизни куда прочнее, чем на то имел право средневеково-фэнтезийный мир. Так возникла необходимость в программе, которая одновременно была бы ежедневником и адресной книгой, а кроме того, в разнообразных аддонах, какие на заре Т’Эрры не могли даже присниться.

Сам Ричард не пользовался программой-ежедневником, так как странствовал по виртуальному миру в одиночку либо в компании пары старинных приятелей. Его воротило от одной только мысли о составлении детального графика. Для этого был телефон, а устанавливать на него ежедневник — такая морока, что не стоит и возиться. К тому же в расписание влезла бы какая-нибудь новая ерунда и потеснила ничем не замутненные дни, которые устраивали ему легкий всплеск эндорфина, небесной благодатью нисходя на экран телефона. Поскольку ежедневника у Ричарда не было, то и подцепить «REAMDE» ему не грозило. Поэтому наутро после отъезда Зулы с Питером Ричард, проснувшись в круглом средневековом покое шлосса, проверив служебную почту и обнаружив, что за выходные пришло море сообщений с пометкой «угроза безопасности», отнесся к ним спокойно. Появился новый вирус под названием «REAMDE» (sic) — то ли случайное, то ли специальное искажение обычного «README». Несколько недель вирус вел себя тихо, но, как водится, за пару дней стал настоящей эпидемией. На самом деле это было естественным результатом АППИС и его, Ричарда, попыток сделать Т’Эрру не очередным мирком для геймеров, а прибыльным предприятием. С точки зрения маркетинга все шло идеально: у специализированных журналов возникал очередной повод написать о том, как из нишевого продукта для гиков Т’Эрра превратилась в приложение, не менее важное, чем «Эксель» и «Пауэрпойнт». Ричард уже предвкушал, как на ближайшем квартальном собрании заговорят о скачке продаж, точно совпавшем с валом бесплатных публикаций по поводу страшного вируса.

На сегодня его календарь был чист, на завтра пророчил поездку в Сиэтл, а оттуда ранним утром третьего дня по традиционно замысловатой траектории — в Нодауэй и на остров Мэн. Ричард подумал, не воспользоваться ли историей с «REAMDE» как предлогом прибыть в Сиэтл на день раньше. Он с удовольствием так и поступил бы, но Зула вот только уехала, а пугать бедную девочку своей назойливостью не хотелось — еще подумает, что он ее преследует. Пускай сама решит, соскучилась по дядюшке или нет. Ричард оставил расписание в покое — все равно весь день уйдет на письма от друзей и родственников, чьи файлы оказались в заложниках у какого-то загадочного интернет-тролля.

Это нельзя было назвать пробуждением: полноценные, но не связанные друг с другом фрагменты складывались в общую картину постепенно. Внизу плыли укрытые снегом горы; Зуле чудилось, что она видит их в заставке Т’Эрры и одновременно бредет по ним босиком. Именно босиком она со своими соплеменниками проделала бо́льшую часть пути из Эритреи в Судан, и это путешествие часто всплывало в ее снах. Видимо, у нервных окончаний в стопах очень крепкие связи с мозгом. Ей грезилось, что снег теплый. Эту странность объясняли колдовством, которое выдумал Девин Скрелин, основываясь на одном случайном упоминании у Дона Кэмерона. Ей и Плутону поручили создать такой снег, и вот теперь она вместе с караваном эритрейских беженцев исследовала, хорошо ли вышло.

Включившаяся наконец память сообщила, что Зула уже довольно долго лежит на боку и сквозь полуприкрытые веки смотрит в окно. Внизу плывут горы. Кругом стоит гул.

Это самолет. Спинка кресла, пахнущего дорогой кожей, откинута до упора. Зула укрыта одеялами — хорошими, не самолетными.

Ее не насиловали, не били. На руке повязка. Зула вспомнила лилии, нож…

И латте. Туда подмешали снотворное.

Она пошевелилась. Конечности слушались, хотя и затекли.

Зула повернула голову и увидела, что находится в маленьком самолете, а напротив лежит Питер и смотрит на нее. Она вздрогнула.

Их кресла находились ближе к хвостовой части салона. Со стороны кабины сидел Соколов и просматривал бумаги, спустив очки на кончик носа.

В переборке за креслом Зулы была дверь — наверное, во второй салон. Скорее всего Иванов там, поскольку больше его нигде не видно.

— Давно очнулась? — спросил Питер.

— Вот только. А ты?

— Где-то с полчаса. Слушай, Зула…

— Что?

— Как думаешь, куда мы летим?

Она сбросила с себя одеяла и, пошатываясь, проковыляла мимо Соколова по направлению к носу. Дверь в кабину была заперта, но рядом обнаружилась другая — в уборную.

Что-то прошуршало и плюхнулось на пол возле Зулы. Ее рюкзак.

Зула посмотрела Соколову прямо в глаза, сказала «спасибо». Тот несколько секунд молча глядел на нее, потом вернулся к бумагам.

Зула прикрыла за собой дверь, спустила штаны, села и спрятала лицо в ладонях.

«Думай».

Как Иванов умудрился вывезти их из страны?

Дядя Ричард иногда летал частными самолетами (на остров Мэн — наносил визиты вежливости дону Дональду) и не уставал рассказывать, до чего это просто и «как с куста»: ни регистрации, ни досмотра, ни ожидания — сел и полетел.

Зула не знала, как на нее подействовал препарат — полностью вырубил, затуманил сознание или превратил в послушного зомби. В любом случае русским удалось незаметно запихнуть их с Питером в машину и, если все в самом деле так просто, как рассказывал дядя Ричард, отвезти на аэродром прямо к самолету, а там без особого труда поднять на борт.

Действительно просто. Если бы их заметили, поймали — вот тогда стоило бы ждать больших неприятностей. Но русские, похоже, не из тех, кто переживает из-за таких мелочей, — в этом смысле Зула испытывала к ним нездоровую симпатию.

Она покопалась в рюкзаке. Паспорт пропал. Нож из кармана вынули. Ни ключей от машины (хотя зачем они теперь?), ни телефона. Осталась книга и всякие мелочи из дома Питера: косметика, тампоны, расческа, лосьон для рук. Флисовая жилетка. Ручки с карандашами исчезли — что, Зула могла использовать их как оружие? Или нацарапать записку с просьбой о помощи? Кто-то порылся в ее багаже — в большой сумке, с которой она ездила в шлосс, — и, хвала Всевышнему, сунул в рюкзак нижнее белье, пару футболок и шорты.

Значит, летят они в теплые края.

«Думай».

Когда ее отсутствие заметят? На работе знали, что на выходные Зула едет кататься на лыжах. Сегодня она не появилась; решат — отсыпается. Затем — когда? Через пару дней? — забеспокоятся.

И что потом?

Поедут к Питеру, увидят ее машину (если, конечно, русские не скинули «приус» в соседнюю речку), но ничего подозрительного не найдут.

Зула исчезла с лица Земли.

Ее это очень расстроило, даже в глазах защипало, но она не заревела — наплакалась у Питера, когда все стало совсем плохо. Потом, правда, наивно поверила, что проблема решена. Будто из такой передряги можно легко выпутаться. Теперь Зула возвращалась к тому, с чего начинала, — к слезам и к мыслям о том, что делать.

Зула привела себя в порядок, слегка освежила тушь. Никто не должен заметить, что она тратила силы на макияж, но и терять облик ей не хотелось. Надо показать, что ни гордости, ни воли она не лишилась.

Зула причесалась, стянула волосы в хвост, надела самое чистое из найденного в рюкзаке, вернулась в салон, подняла спинку своего кресла, посмотрела на бесконечные горы и спросила Питера:

— Который час?

— Не знаю. Телефон забрали.

Она немного помолчала, потом объявила:

— Нас везут в Сямынь.

— Это ж на другом берегу океана! — сдавленно прошептал Питер.

— Ну и что?

— А то, что мы все время летим над горами.

— Воздушный путь из Сиэтла идет не над Тихим океаном, а по дуге большого круга через север: остров Ванкувер — юго-восточная Аляска — Алеутские острова — Камчатка. — Зула кивком показала в иллюминатор. — И везде вот такие горы — молодые, крутые. Зона субдукции.

Соколов, не отрываясь от бумаг, произнес единственное слово:

— Владивосток.

— Вот видишь?

— Это что?

— Город на восточном краю Сибири.

— Сибирь. С ума сойти.

— Но летим мы все равно в Сямынь. Других объяснений не нахожу.

— А вдруг они просто хотят привезти нас в Россию и…

— И что — убить? Это можно было сделать в Сиэтле.

— Ну, не знаю. Есть же такая штука, как белое рабство.

— Я не белая.

— Не важно.

— Ты сам видел Иванова. Ему интересно только одно — найти Тролля. И… — Она не решалась произнести это слово. Хотя чего тут мяться. — …убить.

— Другого объяснения нет, — наконец согласился Питер. — Видимо, они хотят чем-то загрузиться во Владивостоке и дальше лететь в Сямынь.

Для Зулы разговор оборвался на слове «убить». Ее втянули в план убийства. В памяти стали всплывать события в доме Питера. Тогда она была уверена, что звонок Корваллису — единственное верное решение, но теперь, заново прокручивая все в голове, начинала сомневаться.

Из двери в кормовой переборке стремительно вышел Иванов в банном халате и, не обращая ни на кого внимания, прошагал в уборную.

Питер с ногами залез в кресло, сжался в комок, обхватил колени руками и опустил голову.

Сначала Зулу это рассердило. Однако Питер имел преимущество — он очнулся раньше, у него было больше времени все обдумать. Проходили минуты, новизна ощущений от путешествия частным самолетом таяла, и Зула начинала понимать то же, что успел понять Питер: живыми им не выбраться.

Из уборной, уже приведя себя в порядок, возник Иванов и прошагал обратно, бросив на Зулу безразличный взгляд. Вся его прежняя учтивость исчезла — она служила цели, которой больше не существовало.

Питер наблюдал, как Зула смотрит на Иванова, и, когда тот исчез за дверью, сказал:

— Прости.

— Кто же мог знать.

— Все равно прости.

— Нет. Эта история с «REAMDE» — полная случайность. Просто не повезло. — Она помолчала пару минут, потом прибавила: — Хотя на твой взгляд, все, возможно, обстоит иначе.

— А?

— Ты думаешь: вот добьются своего… — Зула чиркнула пальцем поперек горла.

— В общем, да. Так я и думаю.

— То есть ты полагаешь, что это вроде как… нормально. Обычное дело. А вот я так не считаю.

Питер предостерегающе показал глазами на Соколова.

Самолет пошел на снижение. За окнами по-прежнему сияли белые вершины.

Они приземлились на длинной добротной полосе, которую окружал лес; между деревьями местами лежал снег. Судя по всему, это был крупный аэропорт, принимающий и международные рейсы, и грузовые лайнеры. Здание терминала в отличие от многочисленных ангаров и прочих построек с полосы не просматривалось. Самолет вырулил на площадку с мелкими судами и встал от них как можно дальше. Соколов прошелся по салону, опуская шторки на иллюминаторах. Из кабины, переговариваясь друг с другом по-русски, возникли два пилота и открыли внешнюю дверь, впустив внутрь холодный воздух. Иванов и Соколов вышли наружу. Зула и Питер остались одни.

— Значит, те, другие, в Сиэтле… — начал Питер.

— Местные бандюки, — закончила за него Зула.

— Наемники.

— Угу.

К самолету подъехала машина, из нее вышли несколько человек, Соколов побеседовал с ними, и люди уехали. Иванова больше не было слышно. В салон вместе с сигаретным дымом доносились незнакомые голоса.

— Иванов сказал, что он труп. Помнишь? — спросила Зула.

— Конечно.

— То есть обычно такими делами он, видимо, не занимается.

— Тогда чем все это объяснить?

— Тем, что он отчаялся.

— Спасибо, обнадежила.

— Но в таком случае надежда действительно есть.

— Да?

— Если бы он рассчитывал остаться в живых, то избавился бы от нас, чтобы скрыть следы. Но он уверен, что умрет, поэтому не строит долгосрочных планов.

— Тогда вдруг мы успеем спастись, прежде чем его прикончат?

— Не исключено. Мы ему нужны, пока помогаем искать Тролля.

— Он думает, что мы можем найти Тролля.

— Ну, это уже по твоей части.

— Да. И на мой взгляд, дело безнадежное, если только мы не получим доступ к данным провайдера и не посмотрим логи. Это даже в Сиэтле непросто, а тут мы — кучка иностранцев посреди Китая. Не смешите меня. — Питер слабо улыбнулся. — Вот почему я никогда не хотел работать в высокотехнологичных компаниях.

— Почему?

— Потому что в них техзадание постоянно ставят менеджеры, которые сами в процессе ничего не понимают, зато у них есть какие-то свои таинственные мотивы.

— Значит, напустим еще больше таинственности. Поступай как те менеджеры.

— То есть как? Это уже по твоей части.

— Задавай ожидания, делай вид, будто трудишься, отчитывайся о ходе работ.

— А как быть, когда у них лопнет терпение?

— Понятия не имею. Я не говорила, что знаю ответ.

На площадку подрулил второй самолет и заглушил двигатели. Из него вышли несколько человек. Внизу снова закурили, послышались голоса. Самолет, где сидели Зула и Питер, стал вздрагивать — в трюм грузили что-то тяжелое. Потом кто-то вступил на трап, и вся махина просела, покачиваясь от каждого шага.

В двери показался человек. Зула тут же пришла к выводу, что это очередной головорез Иванова, вроде тех, из Сиэтла. Она судила по внешнему виду: по росту, комплекции, ежику рыжевато-русых волос, по плащу (темно-зеленому, до середины бедра, как будто военного кроя и довольно свободному — под таким можно спрятать гранатомет) и по черным поношенным ботинкам с носами, армированными сталью. Взойдя по трапу, человек скинул на пол большую сумку — довольно стильную, вроде почтальонской, с лямкой, которую перекидывают наискосок через плечо.

Первым делом незнакомец нырнул в кабину. Некоторое время были видны лишь его затылок и могучая шея. Вдоволь насмотревшись на приборы, он с интересом воззрился на дверь в туалет, потянул ее, сложил гармошкой, оглядел уборную сверху донизу. До сих пор он стоял сгорбившись, опасаясь что-нибудь сшибить, поэтому теперь запрокинул голову, выставив напоказ крепкие, но желтоватые и неплотно стоящие зубы, провел над собой ладонью и убедился, что, если выпрямится, не проткнет потолок своей щетинистой, заостренной кверху головой. Тут он заметил Зулу с Питером. У него были светло-серые, широко посаженные глаза и крупное костистое лицо — румяное и чуть загорелое. Смотрел незнакомец удивленно, с любопытством, но совершенно спокойно.

— Здравствуйте, — осторожно начал он, и Зула поняла, что английский для него не родной. Этот человек хотел наладить контакт.

— Здравствуйте.

— Я Чонгор.

— Хакер Чонгор? — уточнил Питер.

— Да. — Чонгора такое определение если не позабавило, то уж точно удивило. Проход был для него узковат, поэтому он вытянул вперед руку с сумкой и только тогда смог протиснуться между креслами.

— Я Питер. Обо мне вы, очевидно, слышали, — сообщил Питер недовольно, почти враждебно.

К церемонии знакомства Чонгор отнесся крайне серьезно: шагнул вперед, протянул руку (Питер недоверчиво ее пожал), потом обернулся к Зуле и стал ждать.

— А это Зула, — объявил Питер так, будто, услышав ее имя, полагалось падать ниц.

Чонгор склонился и поцеловал протянутую ему руку, но без всякой манерности, совершенно обыденно, затем положил сумку на кресло — бережно, будто в ней лежало что-то ценное и хрупкое вроде ноутбука, — и сел напротив новых знакомых.

Питер стал ворочать свое сиденье (сложившаяся диспозиция его нервировала), но в итоге оказался лицом к лицу с гостем, а как истинный интроверт очень этого не любил.

Настала долгая неловкая пауза.

— Кто хочет начать? — спросила Зула.

Чонгор взглянул на Питера — тот явно не хотел — и, изобразив жестом «ну, раз так…», заговорил на абсолютно грамотном английском, хотя и с сильным акцентом:

— Вчера произошла та история с письмом Уоллеса. Спустя пару часов меня попросили приехать на встречу в Москву. Я приехал. Никакой встречи не было — мне порекомендовали сесть в самолет… — Он кивнул в сторону иллюминатора. — Я послушался и сел, а со мной — еще толпа людей определенного сорта. И вот я здесь и ничего не знаю.

Питер и Зула не проронили ни слова, что показалось Чонгору отчасти невежливым, отчасти забавным.

— Вы спросили, кто хочет начать, а не закончить, — напомнил он, но, так и не дождавшись ответа, решил зайти с другой стороны: — С вами, видимо, было так же.

— Не совсем, — сказала Зула. — Все началось в доме Питера с убийства Уоллеса.

Чонгор удивленно уставился на Питера.

— Ты убил Уоллеса?

К своему изумлению, Зула расхохоталась. Нейронные цепи, отвечающие за смех, похоже, не считались с мнением высших отделов мозга о неуместности веселья.

— Нет-нет, — ответила она. — Убили его русские. А потом привезли нас сюда.

— Это не очень хорошо.

— Я знаю. Что бы он ни натворил, он не заслуживал…

— Я хочу сказать, это не очень хорошо для нас с вами.

— Насчет того, что для нас это крайне плохо, мы не заблуждались, — фыркнул Питер.

— А вот я заблуждался. — Чонгор был ошарашен.

Ничего удивительного — он только что понял, что его втянули в историю с убийством.

— Жаль, — заметил Питер. — А мы надеялись, ты объяснишь, какого черта тут происходит и кто эти люди. Мы вообще ничего не знаем.

В лице Чонгора произошла перемена. Он перестал просто переживать и начал думать.

— Вообще ничего? В самом деле?

Питер уже раскрыл рот, чтобы ответить, но сдержался.

— Даже о фокусах с номерами чужих кредиток? — уточнил Чонгор. — Или это по части Зулы?

— Зула ни при чем, — вздохнул Питер. — Базу номеров продал Уоллесу я.

— Ту, из-за которой бесится Иванов?

— Да.

— Ну, тогда нам есть с чего начать. Что вы знаете о ребятах вроде вот этих?

— В смысле о русской… — Питер не решался сказать то самое слово.

— …мафии, оргпреступности — как ни назовите. — Чонгор развел руками. — Они совсем не такие, как в кино или по телевизору…

— Да неужели? Прилететь на частном самолете, убить Уоллеса в моем доме — по-моему, как с экрана писано.

— Это для них абсолютно нетипично. Откровенно говоря, я потрясен.

— Спасибо, успокоил.

— В основном они занимаются очень нудными вещами — зарабатывают деньги вопреки невероятно убогой финансовой системе. Других мотивов — куража или насилия — у них нет. Свой капитал они сколотили в России, но не торговлей оружием или наркотиками, а накрутками цен на узбекский хлопок. Потом переехали в США и Канаду и взялись за мошенничество: со страховками, с налогами на бензин, с кредитными картами — в особенности с кредитками.

— А ты здесь при чем? — поинтересовалась Зула. — Если, конечно, можно спросить.

— Спросить можно. Однако отвечать я не стану. Мне тут нечем гордиться.

— Ладно, не отвечай.

Чонгор задумался.

Поначалу Зула решила, что ему за тридцать. Теперь же, обратив внимание на свежесть лица и на открытость, передумала — вряд ли он старше двадцати пяти, а выглядит взрослее просто потому, что крупный.

— Я, пожалуй, объясню кое-что сейчас и, возможно, кое-что потом. Много ли вам известно об истории Венгрии?

— Ни шиша.

— Ни аза.

Чонгор не понял этих выражений. Зула красноречиво помотала головой. Тогда он кивнул и стал думать, с чего бы начать.

— Вы хотя бы знаете, что она входила в Варшавский договор приблизительно до девяносто девятого года? Что была под жестким контролем русских?

Зула и Питер сделали умный вид и кивнули. Чонгор приободрился.

— Сейчас все хорошо — современная страна, высокий уровень жизни. Но в девяностые, когда я был подростком, экономика находилась в кошмарном состоянии. Старый коммунистический строй рухнул, как памятник Сталину, и несколько лет, пока возникал новый, мы жили при страшной безработице, инфляции и бедности. Мой отец — с его-то образованием — работал простым учителем в школе. Впрочем, это другая история. В общем, жили мы бедно, а зарабатывать умели только головой. И моя голова была не самой светлой — не то что у старшего брата.

— А он чем занимается? — полюбопытствовала Зула.

— Бартош в Калифорнии, пишет докторскую по топологии.

— Ого. — Зула посмотрела на Питера и пояснила: — Это такая математика.

— Спасибо, — прошипел он в ответ.

— Я понимал, что до Бартоша мне далеко, — продолжил Чонгор, — и стал искать, куда бы приложить свои таланты. В училище от меня хотели только одного — чтобы я играл в местной хоккейной команде. Я начал пропускать занятия, взялся сам изучать программирование. А потом вдруг обнаружил, что зарабатываю им деньги. Дела в экономике наладились, и программисты пошли нарасхват — особенно занимавшиеся локализацией.

— Чем? — спросила Зула и по вздоху Питера поняла, что задала глупый вопрос.

— Переводом иностранного софта на венгерский язык для корректной работы программ в местных условиях, — охотно пояснил Чонгор. Чувствовалось, что его отец — школьный учитель. — К примеру, инфляция обесценила венгерские деньги, — увлеченно продолжил он и достал из кармана пачку банкнот, расписанных портретами совершенно незнакомых Зуле мужчин в безумных шапках и с живописными усами. Числа были огромные — минимум тысяча, а местами и нечто пятизначное. — Для простейшего приложения в сфере торговли вроде программы для касс иностранный софт не подойдет — ему требуются числа с десятичной запятой и сотыми долями после нее. Но у нас — ни запятой, ни долей. Только целые значения. Поэтому софт надо немного поправить, чем я и занимался по заказу коммерсантов.

— А потом и устройствами для чтения кредитных карт? — спросил Питер, начавший наконец проявлять заинтересованность.

— Именно. Во времена Варшавского договора ничего подобного не было; потом, в середине девяностых, экономика ожила, и картридеры внезапно появились у всех подряд, а когда люди узнали, что я умею их программировать, меня завалили заказами. Отца свели в могилу сигареты, мать получала не много, поэтому зарабатывал я — и на учебу Бартошу, и на остальное. Все шло хорошо. Только вот какая загвоздка: хотя последний советский солдат ушел из Венгрии в девяносто первом, были и другие русские, приехавшие во время «холодной войны», — эти уходить не спешили.

— Они. — Зула мотнула головой в сторону соседнего самолета.

— Да, мафия. Новая экономика, стадия первая: дела обстояли очень плохо. Стадия вторая: стало лучше, у всех появились кредитные карты. И третья…

— Мошенничества с кредитками, — подытожил Питер.

— Причем самые разнообразные. Одни понадежнее, другие попроще, но самый хороший вот какой. Ресторан. В кармане у официанта — маленький картридер. Клиент хочет заплатить и передает карту официанту. Тот уносит ее в укромное местечко и проводит один раз через устройство. Пока все законно.

Питер уже кивал, показывая, что знаком с такой схемой, поэтому дальше Чонгор объяснял одной Зуле:

— А потом он считывает карту потайным ридером, который лежит у него в кармане, и снимает копию данных. В устройстве хранится информация о многих картах. Данные сводят вместе и продают на черном рынке.

— И тебя втянули в эти махинации, — сказал Питер.

Чонгор, не вполне довольный такой формулировкой, замешкался.

— Я взялся написать прошивку для некоего устройства. Видимо, я был наивен и очень не скоро понял, для чего именно его используют.

Питер чуть заметно хмыкнул, но Чонгор заметил, задумался, потом пожал широченными плечами и посмотрел на Зулу, будто ее мнение в этом вопросе было решающим.

— Я лишь последний в длинной цепочке венгров, которых русские, немцы и прочие уговорами втянули в невероятно глупые авантюры. Однако в итоге я стал частью всей этой культуры… — Чонгор перевел взгляд на Питера, и Зула поняла, что он говорит о международном сообществе хакеров. — Там меня считали крутым, уважали. А для подростка это мощный наркотик.

Питер никак не отреагировал, и Чонгор продолжил, решив, что его довод принят:

— Потом все тот же клиент обратился ко мне с проблемой: накопилось слишком много данных — устройств навыпускали тысячи, раздали официантам, причем не только в Венгрии, но и по всей Европе. Встал вопрос хранения информации, ее безопасности и так далее, поэтому не мог бы я помочь? Кстати, ответь я «нет», меня бы сдали полиции или устроили еще какие неприятности. Так я стал системным программистом — писал программы, которые требовались этим людям. А потом им понадобился человек, который обеспечивал бы бесперебойную работу этих систем. Через несколько лет я превратился в своего рода системного администратора-фрилансера — поддерживал серверы, налаживал почту, сайты…

— Я знаю, кто такой сисадмин, — сказал Питер.

— Мои клиенты — маленькие компании или частники, им ни к чему штатный сотрудник. Но моя специальность, моя ниша — случаи, где крайне важны секретность и безопасность.

— Ты работаешь на бандитов, — заметил Питер.

— Как и ты.

— Вот это мне уже совершенно неинтересно, — объявила Зула.

Чонгор взглянул на нее с любопытством и сожалением.

— Системное администрирование?

Зула помотала головой и стукнула кулаком в кулак, посмотрев по очереди на Питера и Чонгора. Ее, похоже, поняли, и она продолжила:

— В общем, на тебя вышел Уоллес и сказал: «Нужна защищенная почта и без лишних вопросов».

— Точно так. Я знал, что он работал на Иванова. С другой стороны, бухгалтер-шотландец из Ванкувера — ну какие с ним могут быть проблемы? — Негромко хохотнув, Чонгор шлепнул себя по бедрам, надеясь, что остальные оценят иронию и тоже немного посмеются.

Питера не проняло — он спросил:

— Кто такой Иванов? Какую работу для него выполнял Уоллес?

Чонгор внезапно почувствовал усталость, откинулся в кресле и потер глаза.

— Я шесть лет проработал на этих людей, прежде чем увидел Иванова. Однажды тот заявился в Будапешт, сводил меня на хоккей, потом в ресторан — вот тогда стало ясно, кто у них главный.

— Но было поздно.

— Да, я уже слишком много знал. В России есть несколько групп вроде той, в которую входит Иванов; одни — как, например, его — из этнических русских. Другие из чеченцев, узбеков — да мало ли из кого. Русские группы существуют очень давно — наверное, со времен Ивана Грозного. Если вы член такой группы, то проводите в ней всю жизнь.

— О да, это серьезно, — фыркнул Питер.

— Прошу прощения?..

— Какая у гангстеров средняя продолжительность жизни? Лет тридцать?

— Все как раз наоборот. Именно потому, что их деятельность в основном скучная и однообразная, многие умирают от старости. А это проблема.

— Проблема?

— Для Иванова — да.

— То есть как?

— У подобных групп всегда есть фонд, называемый общак, — общий резерв, который используют на самые разные цели, в том числе как страховые деньги.

— Страховые?! Хочешь сказать, русские мафиози платят из них стоматологам?!

Чонгор пожал плечами.

— Не понимаю, что в этом удивительного. Если у человека болят зубы, их надо лечить, и род занятий тут ни при чем. Стоматологам платят из общака. За его же счет живут те, кто вышел на пенсию. Ну и, само собой, из общака финансируют… — Чонгор обвел взглядом салон, — операции.

— То есть мы сейчас гости общака, — заметил Питер.

— Да, но вряд ли с общего одобрения.

— То есть?

— Мне кажется, Иванов попросту стащил деньги на аренду этого самолета. Потому что обычно эти ребята таких операций не устраивают. В основном они ужасно консервативны как инвесторы, и подобных заскоков у них не бывает.

Питер фыркнул.

— Пенсионный фонд есть пенсионный фонд, — заметила Зула.

— Именно, — подтвердил Чонгор, оборачиваясь к ней. — Общак по большей части вложен в приличные финансовые инструменты. А Уоллес, он… мне не хватает словарного запаса…

— Инвестиционный управляющий? — подсказала Зула.

— Он управляет инвестиционными управляющими — распределяет фонды своих клиентов между профессиональными менеджерами, оценивает их эффективность и по необходимости переводит деньги с одного счета на другой.

— Он занимается не только этим, — вставил Питер. — Мы познакомились, когда Уоллес хотел купить у меня краденые номера кредиток.

— Для него это нетипично.

— Его шефом был Иванов, и, думаю, тот напортачил. Одну часть контролируемых им денег полагалось инвестировать легально — эту задачу он доверил Уоллесу. А другую следовало пустить на проекты, которые мы называем криминальными. Наверняка я не знаю, но, по-моему, Иванов вляпался.

— Проекты провалились, — кивнула Зула.

— Или он просто обкрадывал общак, — добавил Чонгор. — Видимо, Иванов не тот человек, которому стоит доверять деньги.

Питер хохотнул.

Чонгор едва заметно ухмыльнулся и продолжил:

— Квартальные отчеты не радовали. Он понимал, что нажил себе проблемы и что надо рискнуть и все исправить. Люди вроде него вообще не могут без риска. Иванов и Уоллес замутили сложную махинацию и к тому же вложили часть денег, которые контролировал Уоллес, в аферу вроде тех самых краденых номеров кредиток. А когда Уоллес потерял файлы…

— Карточный домик рухнул, — закончила Зула.

— Да.

— Тогда почему за Иванова до сих пор не взялись?

— Потому что ничего не знают. Иванова держат на свободном поводке. Когда его боссы выяснят, в чем дело, он будет уже в Сямыне.

— Значит, мы действительно летим в Сямынь, — сказала Зула.

— Мне так сказали. Искать Тролля.

— Нас убьют?

Чонгор обдумывал ответ, на взгляд Зулы, очень уж долго.

— Полагаю, это зависит от Соколова.

— А он тут при чем?

— Соколов — такой же наемный работник, как Уоллес, только отвечает за безопасность.

— Боюсь даже спрашивать, откуда он такой взялся.

— Дважды герой — за Афганистан и за Чечню.

— То есть военный, — пояснил Питер, — а не гангстер.

— С другой стороны, с него — как это? — взятки гладки. Выполнил заказ — и свободен. Так что все непросто.

— Если Иванов в самом деле пошел против общих интересов, военному это не понравится, — предположила Зула. — Соколов не обязан выполнять приказы, если командир чокнулся.

— Я не знаю, что он за человек, — только и ответил Чонгор.

На борт поднялся Соколов и отступил в кабину пилотов, пропуская остальных: коротко стриженные русские консультанты по безопасности один за другим вошли в салон и по указанию Соколова стали занимать места. Они выглядели моложе своего командира, хотя молодежью их не назовешь — лет по тридцать — сорок. У всех были колоритные лица, но Зула не решилась разглядывать их в открытую, чтобы ее любопытство не заметили. Ей, Питеру и Чонгору позволили остаться в своих креслах. Те, кому не хватило мест, расселись в проходе. Всего русских вместе с Соколовым было семеро.

К самолету подъехала машина. Из нее вышли двое русских пилотов и принялись заполнять бумаги. Грузовой отсек забили до отказа, не поместившееся передали в салон и рассовали куда только можно. Явился Иванов и, дыша перегаром, прошел в личный салон в хвосте самолета. Соколов передал Зуле магазинный пакет. В нем обнаружились резиновые туфли «кроксы», несколько футболок и нижнее белье.

Пилоты закрыли дверь. Соколов приказал поднять шторки. Самолет вырулил на полосу, взлетел по направлению к северу и взял курс на юг. Зула выглянула в иллюминатор и долго внимательно смотрела на крупный портовый город на краю массивного полуострова. Владивосток (по крайней мере Зула считала, что это он) тянулся вдоль длинного, похожего на загнутый палец залива.

Некоторое время летели молча. Консультанты — такого в самолетах Зула еще не видела — курили.

— Раз уж нам надо найти Тролля, может, составим план? — предложил Чонгор.

Спецконсультанты удивленно посмотрели на него, но быстро отвлеклись и, ухмыляясь, начали отпускать комментарии и шуточки на русском. Иногда Соколов приказывал им заткнуться и притихнуть — возможно, обрывал нежелательные темы. Какие именно, Зула даже думать не хотела.

— Ты хоть что-нибудь знаешь о Сямыне? — спросила она.

— Я успел немного погуглить, — сообщил Чонгор.

— А мы — нет, — заметил Питер.

— Любопытное место. Чем-то даже напоминает Венгрию.

— Чем же?

— Большим числом соседей.

— Это ведь там терракотовая армия? — предположил Питер.

— Ты путаешь с Сианем. — Чонгор смущенно улыбнулся, показывая, что поначалу и сам допустил такую же ошибку. — Сиань в глубине материка, а Сямынь — у моря, чуть севернее Гонконга, на берегу… как называется узкий водный отрезок?..

— Пролив, — подсказала Зула.

— На берегу пролива ровно напротив Тайваня. Через Сямынь в Китай шло серебро. Испанцы везли его галеонами из Мексики в Манилу, а оттуда местные торговцы переправляли его сначала в Сямынь, а потом во внутренние области по Реке Девяти Драконов. Когда об этом прознали голландцы, на островках возле Сямыня поразвелось пиратов, которые крали серебро, а в остальное время грабили местных жителей. Потом пришел Чжэн Чэнгун и выгнал голландцев. Удивительный был человек. Мать — японка, отец — китайский пират. Сам он родился в Японии, а воспитали его мусульмане — бывшие рабы, которых освободил его же отец, — поэтому многие думают, что Чжэн Чэнгун втайне принял ислам. В общем, он прогнал голландских пиратов с Тайваня и воссоединил его с Китаем. Чэнгуна считают героем и в материковом Китае, и на Тайване, а в Сямыне ему поставили огромный памятник.

— Это имеет отношение к нашей задаче? — Питер проявлял чудеса терпения.

Чонгор внимательно посмотрел на него и напомнил:

— Я вышел в Интернет всего на пару минут, но успел скачать несколько старых книг, потом доступ отрубили. Я читал их, пока летел сюда.

— То есть вся твоя информация — из старых книг, — уточнил Питер.

— Да. Из них я знаю, что у Сямыня с Тайванем старинные и очень запутанные отношения. Прямо в Сямыньской бухте есть два тайваньских острова. Всего в десяти километрах от города — территория другого государства. Во время «холодной войны» Советская армия постоянно их бомбила.

— Тесные связи с Манилой, Гонконгом и Тайванем. Сямынь — крупный порт. Я усвоила. Информация для туристов. Но какое отношение это имеет к Троллю?

Чонгор пожал плечами.

— К Троллю, наверное, никакого. А к нам — к нашему положению — имеет. Я пытался понять, как нас ввезут в страну. Вы знали, что в Китай нужна виза?

— Нет, — ответила Зула.

Питер помотал головой.

— Получить ее не трудно, но надо заполнять документы, высылать свой паспорт. А виз у нас с вами, очевидно, нет. Вот я и думал — как?

Питер и Зула молча смотрели на него и ждали разгадки.

— Вы спрашиваете, какое это имеет к нам отношение. По-моему, ответ такой: если бы нас хотели провезти во внутренние районы — вот это было бы непросто. А Сямынь — сплошь контрабанда и коррупция. Процентов десять иностранных товаров в Китай ввозят нелегально. И, как правило, через Сямынь. Несколько лет назад чиновников там основательно примучили…

— Прищучили, — хором поправили Питер и Зула.

— Да. Многих казнили или посадили. И все равно Сямынь — самое подходящее место для таких, как он… — Чонгор слегка скосил глаза в сторону ивановского отсека. — Стакнуться с кем надо в порту, на таможне — да где угодно — и провезти контрабандой, скажем так, человеческий груз.

— Хорошо. Допустим, ты совершенно прав и нас пропустят, — кивнул Питер. — А что мы будем делать дальше?

Чонгор задумался — не только над тем, как искать Тролля, но и над тем, как бы не сболтнуть лишнего. Иванов через переборку не расслышит, а вот спецконсультанты, из которых по крайней мере один, Соколов, худо-бедно знает английский, — могут. Чонгор размышлял, сидя спиной к русским, и не шевелился, но вращал глазами более чем красноречиво.

— Известный нам адрес, — начал он, и Зула поняла, что речь идет о четырех разделенных точками числах на ладони Соколова.

— Часть огромного кластера, принадлежащего провайдеру, — подхватил Питер. — Это понятно.

— А если попытаться сузить диапазон географически? — предложил Чонгор.

— Не можем же мы вломиться в офис провайдера и допросить сисадминов, — закончил мысль Питер.

— У них наверняка есть принцип, по которому блоки адресов раздаются районам города. Он, может, и не строгий…

— …но и не полностью случайный, — подхватил Питер. — По крайней мере будем иметь хоть какое-то представление.

Настал черед Зулы чувствовать себя умственно отсталой. Впрочем, работа в хайтековой компании научила ее: лучше спросить прямо, чем юлить и делать вид, что все понимаешь.

— И как вы намерены получить эту информацию?

— Ножками, — ответил Питер и вопросительно посмотрел на Чонгора, который, судя по выражению лица, не понял, что он имеет в виду.

— То есть лично обойдете весь город. А для чего?

— Я слышал, там полно интернет-кафе. Если так, то мы заходим в первое попавшееся, платим за доступ, смотрим ай-пи компьютера, записываем и идем в следующее, — объяснил Питер.

— А можно прочесать эфир, — предложил Чонгор.

Эту фразу Зула как-то слышала — она означала ездить с ноутбуком, разыскивать и подключаться к незапароленным Wi-Fi сетям.

— Гостиничные номера, — согласился Питер.

— Да просто вестибюли.

— Составим карту и поймем, в каком районе какие IP-адреса, и примерно выясним, где живет Тролль. А если повезет, то и интернет-кафе, из которого он выходит в сеть.

— Что мне нравится в вашей идее, — подумав, сказала Зула, — так это методичность и постепенность. Наш начальник увидит, что мы трудимся и выдаем результат.

С этой стороны — с точки зрения довольства Иванова и сдерживания его паранойи — Питер с Чонгором к задаче явно не подходили и потому теперь так и раскрыли рты.

Зула досадливо отмахнулась.

— Говоря языком менеджеров, есть система показателей, с помощью которой мы можем устанавливать ожидания и демонстрировать движение вперед.

Питер и Чонгор не могли понять, шутит она или нет. Зула тоже.

И отчего они так ее раздражают?

Оттого что пытаются решить поставленную перед ними задачу — найти Тролля. Тролль — проблема Иванова, а не их; их проблема — Иванов.

Если они разыщут Тролля, то попадут в еще большие неприятности, став соучастниками убийства.

Но так далеко Зула не заглядывала, поскольку видела в плане Чонгора и Питера шанс: оказавшись в городе, можно позвать на помощь или даже сбежать. Конечно, объяснение с полицией по поводу отсутствия виз добром не кончится, однако судьба, которую им готовит Иванов, явно хуже.

Размышляя об этом, Зула краем глаза наблюдала за Соколовым. Тот по-прежнему сидел с бумагами в руках, но уже давно перестал переворачивать страницы. Время от времени он зло шикал на свой отряд и прислушивался к разговору, который вела компания Чонгора.

— Думаете, нас вот так запросто выпустят в город?

— Хороший вопрос, — согласился Чонгор.

— Если им нужен Тролль — выпустят, — объявил Питер.

— Тогда я попытаюсь доказать ему, что другого варианта нет, — сказала Зула так, чтобы Соколов расслышал.

В этих двух парнях Зула обнаружила кое-что общее. Она разглядела в Чонгоре то, чем ее в первую, пожалуй, очередь когда-то привлек Питер. Ни тот ни другой толком не имели образования: оба годам к двадцати решили начать самостоятельную жизнь и заняться делом. Оба нашли свой путь, хотя он приводил их и к успеху, и к неудачам. В итоге они не заработали ни денег, ни имени, однако каждый приобрел ту уверенность в себе, какой не встретишь у молодых людей, послушно прошедших школу, университет и даже получивших степень. Если бы Зуле хотелось зло съязвить по поводу таких лощеных мальчиков, она сравнила бы их с перезревшими зародышами, которые бесконечно выжидают и не спешат явиться на свет. Впрочем, ничего страшного: в университетах полно девушек им под стать. Видимо, из-за своего прошлого — лагеря беженцев, безвременной смерти приемной мамы — Зуле даже в голову не приходило увлечься подобными типами. Свойство, которое она разглядела в Питере, а теперь заметила в Чонгоре (и произнеся про себя это слово, поморщилась, хотя не видела смысла застенчиво отгораживаться от него иронией), называлось мужественностью. Это качество сулило и хорошее, и плохое. У некоторых мужчин в ее семье оно присутствовало, особенно у дяди Ричарда. Зула знала, что дядя по натуре своей человек хороший, хотя, случалось, творил безумства и обижал людей, о чем сожалел; знала, что ему повезло, что он пожертвует собой, лишь бы защитить племянницу. И что отношения с женщинами у него не складывались.

Самолет снизился и заложил несколько виражей, видимо, готовясь к посадке. До захода солнца оставалось минут тридцать, оно светило под крылом. Почти горизонтальные лучи выпукло выхватывали здания и детали рельефа. Даже с высоты становилось понятно, что внизу жарко и влажно. Ландшафт был изумительно сложный: ветвистые полуострова тянулись к большим и маленьким островам, которыми кишел залив, а сам залив складывался из слияния дельт по меньшей мере двух крупных рек. Если не считать намывных площадок вдоль кромки воды, его берега были крутыми и поросшими зеленью. Чем ближе подлетал самолет, тем яснее проступал Сямынь — почти круглый остров, отделенный от большой земли проливами. Проливы были широкими, но не слишком — вполне по силам современным мостам. Переправы тянулись от острова к промышленным пригородам.

С этим островом, куда более крупным, чем остальные, мог сравниться (если не населением, то размерами) лишь один — восточнее и немного дальше от материка. На круглом Сямыне зеленым и незастроенным оставался только гористый центр, а на втором острове, похожем на сильно сжатую с боков губку, виднелись редкие приземистые городки, отделенные друг от друга обширными сельхозугодьями. Остальную местность — гористую, дикую, хотя и рассеченную извилистыми дорогами, — испещряли загадочные конструкции сплошь в куполах и антеннах.

— Тайваньский остров? — предположила Зула.

— Похоже, — согласился Чонгор. — Это военные объекты — очень уж смахивают на ту дрянь, которую Советы понастроили в Венгрии.

Под крылом проплыл еще один остров, поменьше, и по сравнению с другими тоже почти не освоенный.

— А вот и второй, — сообщил Чонгор. — Один — Цзиньмэнь, другой — Мацзу. Где какой — не знаю.

Через пару минут они уже летели над Сямынем. Еще несколько виражей, и самолет пошел на посадку.

Вместо того чтобы ехать к терминалу, их борт подрулил к невысоким зданиям. Там стояли небольшие частные самолеты — не один их десяток остался позади, прежде чем нашлось свободное место. Зула, само собой, не представляла, как выглядит местный частный терминал в обычный день, однако, на ее взгляд, тут было столпотворение. За сетчатым забором, выбирая место поудобнее, маневрировали черные автомобили. Их было столько, что регулировщики беспрестанно махали руками и дули в свистки. Некоторым машинам разрешали проехать прямо к самолетам.

Спецконсультанты увлеченно прилипли к иллюминаторам.

— Germaniya, — сказал один.

— Yaponiya, — подхватил другой.

— Они называют страны, — пояснил Чонгор. Зула сидела у другого борта и почти ничего не видела, поэтому он прибавил: — Там правительственные суда, — затем отодвинулся, и Зула увидела борт с надписью «Соединенные Штаты Америки».

— Что тут происходит? — поинтересовалась она.

— Может, конференция? — предположил Чонгор.

— Знаю! — объявил Питер. — Это из-за событий на Тайване — я недавно слышал.

Зула уставилась на него с сомнением — словам-то она верила, но никогда не думала, что он следит за новостями.

Питер пояснил:

— Обвал сайтов. На тайваньских провайдеров устроили DoS-атаки — вот шум и поднялся.

— Да, точно! — подхватил Чонгор. — Я тоже слышал. По этому поводу собрали дипломатов. Только я не знал, что встречу устроили на Сямыне.

Больше они ничего не успели рассмотреть — Соколов приказал опустить шторки.

Самолет остановился. Из своей каюты появился Иванов и, разговаривая по телефону, сошел на землю.

В салоне выключили свет, целый час все сидели в темноте, потом Зула провалилась в сон.

Когда она проснулась, было по-прежнему темно. Все кругом суетились, но совершенно молча — собирали вещи. Зула поступила так же. У трапа, снова вжавшись в кабину пилотов, стоял Соколов и по очереди хлопал по плечу сходивших вниз спецов.

Чонгор, у которого оказались самые настоящие наручные часы, сообщил, что с момента приземления прошло шесть часов.

Когда Зула приблизилась к выходу, Соколов жестом остановил ее и протянул черный мешок. Оттуда пахло новой одеждой. Зула взяла тюк обеими руками, раскрыла и увидела черную толстовку с капюшоном и именем известного модельера — откровенную подделку.

— Я такое не ношу.

— Шубу достанем тебе позже.

Зула пристально посмотрела Соколову прямо в глаза. Таких непроницаемых лиц она в жизни не видела и потому не поняла, был это бесстрастный юмор, злой сарказм или действительное обещание достать шубу.

— Шубы тоже не в моем стиле.

— Не до стиля. Надевай.

Она надела толстовку. Соколов протянул руку вперед, накинул капюшон Зуле на голову, затем опустил на лицо чуть не до подбородка и тронул за плечо, давая понять, что можно идти. Прикосновение показалось ей приятным — за это Зула очень на себя рассердилась.

Выходя, она заметила у самого борта два черных фургона. Рядом с первым стоял спецконсультант и не спускал с Зулы глаз. Еще один, ждавший внизу у трапа, проводил ее до машины, держась чуть в стороне.

Зулу усадили между двумя спецами на заднем сиденье (те проверили, хорошо ли закреплен ее ремень безопасности), Чонгора — на переднем, а Питера, судя по всему, отправили во второй фургон.

Соколов скомандовал, машины тронулись и выехали через ворота на внутреннюю дорогу аэропорта. Спереди пристроился черный «мерседес». Зула все ждала, когда покажется пропускной пункт, но их никто не остановил. Вскоре кортеж влился в общий поток на шоссе. Они были в Китае.

Чет как раз собирался в Элфинстон пополнить запасы на Грязный месяц межсезонья. Он подбросил Ричарда до города — до аэропорта с единственной взлетной полосой. Двухмоторный винтовой самолет уже ждал. Чет знал местный распорядок и поехал прямиком к крылу. Там он опустил окно и взялся добродушно подначивать пилота, пока Ричард доставал из кузова сумку и пропихивал ее в узкую самолетную дверь. Спустя полминуты борт уже набирал высоту. Ричард летал пару раз в месяц — он заключил постоянный договор с одной фирмой из пригорода Сиэтла; так что в его путешествии не было ничего необычного. Этим утром ему предстояло провести в воздухе меньше времени, чем некоторым сотрудникам Корпорации-9592 за рулем, стоя на понтонном мосту или в пробке из-за очередной пары «поцеловавшихся» машин.

Начало и конец маршрута проходили над сплошными горами, а середина — над обводненной низиной возле плотины Гранд-Кули. Всякий раз Ричард завороженно смотрел, как местность внезапно становится ровной и по ней идеальной сеткой — совсем как на Среднем Западе — бегут дороги. Прежде узор разрывали щербатые столовые горы, служившие границами долин, но теперь решетка асфальтовых нитей отступала лишь перед самыми неприступными местами. Единственное, чем отличались здешние квадратные угодья от таких же на Среднем Западе, — тут в центре некоторых полей зеленели круги — признаки системы круговой ирригации.

Каждый раз, глядя на эти дороги, Ричард думал о Чете. Тот тоже вырос в городке на Среднем Западе в восточной, аккуратно разлинованной части Южной Дакоты. Вместе с приятелями юный Чет сколотил нечто вроде банды байкеров. Они гоняли на самодельных драндулетах с движками от газонокосилок, потом доросли до внедорожных и, наконец, до самых настоящих мотоциклов. Мироздание не желало снабжать Чета средствами, которых хватало бы на содержание и прокачку мотопарка, и он взялся толкать травку в окрестных городках. В ту пору такой бизнес казался жутким и опасным, хотя в нынешнюю метамфетаминовую эпоху выглядел безвреднее торговли газировкой. Чет намотал бессчетное число миль, разъезжая по второстепенным дорогам, предпочитая их основным трассам, поскольку и машин, и полиции в полях встречалось меньше.

Как-то раз в семьдесят седьмом году Чет, провернув удачное дельце в Пайпстоуне, штат Миннесота, катил на юг. Стояла теплая летняя ночь, мерцали звезды, светила луна. Он откинулся на пассажирскую спинку, подставил ветру патлатую голову и крутанул ручку газа. А очнулся в феврале в одном из стационаров Миннеаполиса. Трудотерапевты постепенно растолковали Чету, что его нашла фермерская собака посреди кукурузного поля, а ночную поездку, по-видимому, прервал поворот — дорога внезапно вильнула к западу. Он не успел среагировать и полетел прямиком в посадки на скорости миль девяносто в час. Кукуруза (в то время года футов в восемь высотой) обеспечила ему относительно мягкое падение — Чет отделался на удивление немногочисленными травмами. Длинные, жесткие, волокнистые стебли разлетались в щепки — от них его спасла кожаная одежда. К несчастью, Чет ехал без шлема — одна из щепок прошла сквозь левую ноздрю и впилась в мозг.

Восстановление шло долго. Большинство мозговых функций вернулось, так же как и умственные способности, если не относить к таковым навыки общения и осмотрительность. Чет решил дознаться, почему дотошные мастера теодолитов, которые сто лет назад прокладывали эти дороги и скрупулезно придерживались решетчатой схемы, вдруг ни с того ни с сего порой вставляли в нее повороты. Рассматривая карты, он выяснил: изгибы встречались лишь в направлении север — юг; на дорогах с запада на восток их не было.

Разумеется, все объяснялось сферической формой Земли, покрыть которую равными квадратами невозможно; довольно большой участок — да, но рано или поздно понадобится внести поправку, сдвинуть один ряд к западу либо к востоку.

На дворе стояли семидесятые, и Чет, который оставил школу из-за травмы головы, не мог не ощутить фундаментальности своего открытия. Также неизбежно он пришел к выводу, что ошибка, совершенная им той лунной ночью, была посланием свыше и предупреждением: из-за своей сомнительной и монотонной пушерской работенки он упускает вещи более серьезного, космического плана.

Чет двинулся на запад, как поступали в то время многие американцы, искавшие «космического». Не доехав пары сотен миль до Тихоокеанского побережья, он встретил группу байкеров, сотрудничавшую с пешим контрабандистом Ричардом. Чета признали своего рода шаманом. Он стал верховным жрецом отколовшейся группы, которая, желая обособиться от основной калифорнийской компании, назвалась Паладинами Септентриона. Паладины перебрались на север и осели в южной части Британской Колумбии. Чет снова едва не погиб в аварии, чем лишь усилил свою мистическую славу.

Вскоре после его выписки из больницы Паладины Септентриона взялись за проект, целью которого было, как сказал Чет, стать настоящими мужчинами.

Когда этот замысел донесли до Ричарда (случайно, в баре, посреди разговора на вроде бы отвлеченные темы), благоговейный трепет и обыкновенный ужас принялись сражаться за первенство в той части его мозга, которая досталась человеку от млекопитающих. Включились и рептильные рефлексы: Ричард быстро прикинул все традиционные (и не очень) пути бегства из бара, кожа покрылась потом, пульс взлетел до частоты, от которой зашкалило бы радары канадской дорожной полиции. Слишком хорошо знакомый с этими парнями в их домужественную эпоху, Ричард боялся представить, что же будет теперь. Однако через несколько минут несвязных обсуждений прояснилось: Чет имел в виду «остаться настоящими мужчинами», снизив при этом число жертв своей мужественности. Сместившиеся акценты совпали к тому же с принципами выживания: с браком и рождением детей. Паладины избавились почти от всего огнестрельного оружия и, воспользовавшись законами Канады, где на удивление терпимо относились к мечам, стали разъезжать по местным дорогам с притороченными за спиной пятифутовыми шотландскими двуручными клейморами. Они устраивали на лесных полянах потешные поединки и бои, участвовали в исторических фестивалях, где поднимали кубки вместе со своими новообретенными братьями по духу из Общества творческого анахронизма. Рокочущие колонны байкеров-меченосцев гармонично влились в пейзаж юга Британской Колумбии — той части света, что гордилась своей эксцентричностью. Дети, едва различимые за тонированными стеклами и солнцезащитными шторками семейных фургонов, показывали на них пальцами и радостно махали руками. Паладины Септентриона стали героями местных телесюжетов об умилительных и неординарных событиях и бросили нарушать законы.

Ричард вернулся мыслями в самолет и снова взялся за «Т’Эрранскую газету», ежедневное издание, выпускаемое, разумеется, в электронном виде крохотным отдельчиком сиэтлского офиса. В ней подытоживалось главное за сутки: достижения, войны, дуэли, разграбление городов, статистика смертности, эпидемии, скачки цен.

Насколько понял Ричард (правда, не сразу), авторы статьи — гуманитарии с дипломами очень дорогих вузов — писали подобным языком, чтобы уж наверняка не потерять место. Руководство Корпорации-9592 привыкло почитывать «Газету» за утренним кофе, и наверняка стало бы платить авторам даже вопреки бюджету, лишь бы не лишать себя этого удовольствия.

Фраза-ссылка «в силу пока необъяснимого астрального феномена» вела к статье на внутреннем вики-сайте. Железное правило «Газеты» гласило: мир «Т’Эрры» — такой, каким он предстает на мониторах, — окончательная истина и единственная реальность, доступная и известная корреспондентам. Необычные события, связанные с поведением игроков, объяснялись «странными небесными огнями», «сверхъестественными силами, недоступными пониманию местных мудрецов», «неожиданным парадом планет», «по всей видимости, капризом здешнего полубога», «громом средь ясного неба» и даже «внезапным поворотом колеса Фортуны, которого, по общему мнению умудренных опытом старожилов, ничто не предвещало, и опиши некий автор подобное в книге, его осмеяли бы за топорный пример явления «бога из машины». Тем не менее одной из главных задач «Газеты» было сообщать о действиях игроков, то есть о происходившем в реальном мире, поэтому ссылки вели к внешним статьям вики-сайта, написанным тем языком офисных объявлений, от которого Ричард впадал в уныние.

В записи говорилось, что в Торгайских предгорьях заправляет группа, называющая себя кланом «Голда шу», то есть златоделами; «голда» — видимо, из-за моды на гангста-рэп. Клан хозяйничал в этом районе уже несколько лет. Обычное дело — подобных анклавов в Т’Эрре множество. Правила не запрещали группам увлеченных игроков захватывать и удерживать тот или иной район. А «мясо» понаехало сюда из-за «REAMDE», который несколько недель распространялся вяло, потом вдруг взмыл по экспоненте, и в последние двенадцать часов дело выглядело так, будто он скоро захватит всю вычислительную мощь Вселенной. Однако затем он увяз в своей же экспансии и встретил сопротивление реального мира, а тот всегда сплющивает такие якобы экспоненциальные графики в сильно растянутую за концы букву S. Это не уменьшало серьезности проблемы и не значило, что десятки программистов и сисадминов не вкалывают по восемнадцать часов кряду, разбираясь с вирусом. С другой стороны, он не грозил захватить мир и обрушить работу Корпорации. К тому же тысячи персонажей, убивая друг друга в баре Господина Бодряка, только зарабатывали опыт.

Корваллис Кавасаки ждал Ричарда на летном поле. Втискиваясь на переднее сиденье неизменного «приуса», Ричард проворчал:

— Ради меня могли бы расстараться и прислать лимузин.

— Я хотел, чтобы ты меня хорошо расслышал, — пояснил Си-плюс, пытаясь поймать на рычажке дворников тот трудноуловимый в Сиэтле режим, при котором щетки успевают смахивать воду, но не мечутся судорожно по стеклу. Машина стояла на полосе носом к южной бухте озера Вашингтон. На воде белели барашки волн. Самолет при посадке трясло, и теперь Ричарда слегка мутило.

Корваллис, выросший в городке, в честь которого и получил имя, был сыном американца японского происхождения (преподавателя когнитивных наук) и индианки (специалистки по биотехнологиям), а по характеру — истинным орегонцем. В Корпорации никто не имел понятия, чем именно он занимается, однако компанию без него не представляли. Корваллис включил передачу (или как там называется действие, приводящее машину в движение) и аккуратно поехал сперва вдоль заливаемых дождем самолетов, которые приплясывали на натянутых тросах, а затем через ворота на обычную городскую дорогу.

— Насколько я знаю, завтра ты встречаешься с Девином и говорить станешь в основном о ЦП, — сказал Корваллис, отделив «ЦП» небольшой паузой.

— ЧП? — переспросил Ричард.

— Це-пэ, — повторил Си-плюс. — Война за цветопередел.

— Ах вот как ее называют крутые парни.

— Да. Правда, приходится пояснять. В общем, я вот о чем: ты будешь готовиться к встрече, поэтому тебе стоит знать кое-какие технические и юридические моменты, связанные с «REAMDE».

— Ну, началось. Это та самая морока, от которой я сбежал в отставку.

— На мой взгляд, ты не совсем в отставке, — мягко заметил Корваллис. — Только что прилетел из Элфинстона, завтра летишь в Миссури, оттуда…

— В частичной отставке. Я отошел от унылой ерунды.

— По-моему, это называется повышением.

— Называй как хочешь, только я не хочу врубаться — так вы говорите?..

— Именно так — сам знаешь.

— …во всякие мерзкие юридические подробности того, чем грозит «REAMDE». Ведь были же у нас паразиты до него?

— Двести восемьдесят один активный вирус, по самым свежим данным, а проверял я час назад.

Ричард уже набрал полную грудь воздуха, но Си-плюс его опередил:

— Прежде чем ты скажешь то, что собрался, разреши заметить: большинство из них не злоупотребляют нашей платежной системой, поэтому «REAMDE» не просто очередной вирус. Тут встают новые проблемы.

— Так как наши серверы используются для перекачки дани.

— При этом, — предостерегающе заметил Корваллис, — правоохранительные органы пока не слишком прониклись идеей АППИСа и не особо разбираются в том, что такое «дань», «трофеи», «клад», «сокровища» и прочее, связанное с принципом Медиевального Сражения. Для них это все платежи. А раз в нашей системе в ходу настоящие деньги, то и остальное не игрушки.

— Я всегда чувствовал: выйдет мне моя затея боком, — только не знал, когда и как.

— Уже выходила.

— Все равно каждый раз как первый.

— В «REAMDE» есть несколько… интересных решений.

— Интересных в смысле плохих для нас? — на всякий случай уточнил Ричард, хотя по тону Корваллиса это и так было ясно.

— Зависит от того, решим ли мы стать карающим мечом в руках органов правосудия или отмахнемся и скажем, что это не наша проблема.

— Продолжай.

— В файле-инструкции, названном так же, как сам вирус, говорится только, что тысячу золотых слитков нужно оставить в определенном месте в Торгайских предгорьях. Отправлять или переводить деньги какому-то конкретному персонажу не предлагается.

— Само собой. Иначе мы отключили бы этого персонажа.

— Да. То есть создатель вируса получает деньги, просто подбирая золото там, где его оставляет жертва.

— А сделать это может любой.

— Теоретически, — заметил Корваллис. — На деле же сначала надо попасть в известное место в Торгаях. А чтобы получить настоящие деньги, слитки нужно физически перенести в город, где есть обменник.

— Не «физически», — поправил его Ричард. — Вы вечно делаете одну и ту же ошибку. Это игра.

— Пусть так. «Физически» в игровом мире. — Корваллис воспринял замечание как придирку. — В общем, ты понял. Персонаж должен умудриться не погибнуть, пока возвращается через предгорья к ближайшему городу или перекрестку силовых линий, а оттуда в обменник.

Ричарду не нужно было объяснять, что виртуальные золотые слитки невозможно обратить в настоящие деньги без услуг менялы, а такие водились не на каждом углу. По каким-то уже забытым причинам программно-юридического свойства пришлось ограничить число менял и заложить в систему небольшую задержку.

— То есть авторы вируса воспользовались тем, что физически контролируют… черт! — ругнулся Ричард. Корваллис хитро прищурился и, не выпуская руль, поднял указательный палец. — Воспользовались своим виртуальным, игровым военным господством в регионе, чтобы создать такой способ получения денег, какой мы вот так просто не прикроем.

— Насколько нам известно, у них не меньше тысячи персонажей-перевозчиков.

— И все, конечно, самокупы.

— Именно.

— Но как с таких аккаунтов получишь реальные деньги? — Для обращения игровых слитков в настоящие купюры нужно, чтобы сумма отобразилась как платеж на счету кредитной карты.

— Переводом «Вестерн Юнион» через тайваньский банк.

Ричард только глазами захлопал.

— Да, мы добавили эту опцию, — пояснил Корваллис. — Нолан постоянно придумывает, как бы сделать систему удобнее для китайских детишек, у которых нет кредиток.

— Прелестно. И где у них пункт разгрузки?

— Пункт разгрузки?

— Где жертвы оставляют выкуп?

— Хороший вопрос. Похоже, общего места нет. Все файлы «REAMDE» немного отличаются друг от друга — видимо, их генерирует скрипт, который каждый раз вписывает новые координаты. Пока нам известно триста с лишним таких пунктов.

— Выходит, золото раскидано по всему району.

— Угу.

— То есть они готовились к тому, что мы постараемся им помешать.

— Очевидно, да. Напоминает случаи из реальной жизни, когда устраивают много тайников где-нибудь в труднодоступной местности на площади в сотни квадратных километров.

— В реальной жизни полиция попросту оцепила бы район.

— Именно это нам и предлагает сделать полиция сразу нескольких стран, — сообщил Си-плюс. — Написать скрипт, который удалит или выкинет из игры всех, кто находится в Торгаях, и не даст им залогиниться обратно, а потом отправиться туда и собрать улики.

— Отправиться, то есть запустить программу, которая обнаружит все слитки, кучки и мешки золота в этой области.

— Да.

— А мы уже послали их куда подальше?

Послать — самый разумный ответ, однако сам Ричард не мог действовать через голову нынешнего исполнительного директора Корпорации-9592.

— У нас нет выбора! — сказал Си-плюс.

Ричард умолк, восхищаясь тем, как Корваллис ответил на вопрос, одновременно признав полную беспомощность директора.

— «REAMDE» затронул пользователей как минимум сорока трех стран. Дадим добро одной — придется говорить «да» остальным.

— А потом ООН введет в нашей компании кризисное управление. Жесть. — Ричард был слишком стар, чтобы всерьез употреблять это универсальное словцо, но не мог не ввернуть его ради иронии.

— Юридическая сторона дела феноменально запутана, учитывая, сколько стран втянуты в историю. Поэтому готовым ответом порадовать не могу. Хорошо то, что отдельные происшествия — это совсем мелкие преступления. На семьдесят три доллара по нынешнему курсу. На серьезное дело не потянет.

— У меня уже голова трещит. Скажи прямо, что я должен делать. Или ты просто…

— Просто ввожу в курс дела, — подтвердил Си-плюс. — Пиарщики наверняка захотят как следует проинструктировать тебя на дорожку.

— Хотят они одного — чтобы я молчал в тряпочку. Сам знаю.

— Вообще-то нет. Им надо показать, что они трудятся.

Ричард некоторое время прикидывал, как бы свалить на кого-нибудь из подчиненных обязанность ходить на встречи с теми, чья единственная цель — показать, что они выполняют свою работу, но потом понял: если бы он действительно этого хотел — сидел бы себе в шлоссе.

Полчаса спустя они уже находились в штаб-квартире Корпорации-9592, в конференц-зальчике с неприлично большим ЖК-монитором. Корваллис предложил «порулить», то есть самому взяться за клавиатуру и мышь, но Ричард заявил, что он тут старший, передвинул управление поближе и залогинился от своего имени. На загрузочном экране возникли его персонажи. Их было восемь — не много по сравнению с другими игроками. Хотя Ричард понимал, что это всего лишь боты, совесть не давала ему покоя: герои круглыми сутками сидели по домашним зонам в режиме боторики и ждали, когда придет хозяин и даст им дело.

Он пробежался глазами по списку имен. Нечего мелочиться — пора спускать Ждода.

Ждод был самым первым из всех созданных в Т’Эрре игровых персонажей, если не считать сонма титанов, богов, полубогов и прочих существ, которые строили мир и никому не принадлежали. У него была собственная домашняя зона: уединенный замок на одной из высочайших гор Т’Эрры. Крепость украшали трофеи, добытые среди руин и дворцов, к завоеванию которых Ждод приложил руку. Он был настолько знаменит, что Ричард не мог вывести его за ворота, не скрыв за многослойной ширмой заклинаний и маскирующих чар, которые служили одной цели: придать Ждоду вид куда менее внушительный и вместе с тем отбивающий любое желание до него докопаться. Даже простейшие из его заклинаний были по силам разве что сотне самых могущественных обитателей Т’Эрры. Ричард написал скрипт, который напускал все эти чары нажатием одной кнопки, иначе на них пришлось бы убить не менее получаса. Каждое заклинание сопровождалось световыми и звуковыми эффектами. Непомерно большие сабвуферы разнесли весть о явлении Ждода по соседним офисам, оттуда полетели текстовые сообщения, и вскоре любопытствующие сотрудники уже толпились в двери — переступить порог духу не хватало, но поглядеть на диво хотелось. Примерно так же ветераны флота стекаются на берег посмотреть, как линкор «Миссури» везут на новую стоянку. При этом военный корабль такого класса вряд ли устоял бы перед огневой мощью Ждода — прямое попадание баллистической ракеты разве что взъерошило бы волосы персонажа (разумеется, белые, как у ветхозаветного Бога). Ричарду всегда хотелось придать ему более радикальный вид, и он не упускал такой возможности, когда Ждод выходил инкогнито. Однако время от времени приходилось показывать истинный облик — например, чтобы убить бога, отвести комету или исполнить какой-нибудь ритуал. Теперь же, по мере того как одно заклинание накладывалось на другое, вызывавшая трепет внешность, а также сияние и громы небесные — глашатаи и предвестники его явления, — таяли и растворялись. Под конец Ждод превратился в нечто вроде пикси — молодую даму слегка эльфийской внешности с темными взъерошенными волосами. К этому времени народ в дверях рассосался, остались лишь те, кто хотел узнать, как выглядит крепость Ждода изнутри.

Для Ждода гравитация была не большей помехой, чем паутина для крыльев архангела. Он мог взлететь прямиком из окна или с балкона, однако Торгайские предгорья находились в шестистах милях — далековато даже для его сверхзвуковых скоростей. Поэтому Ждод спустился к перекрестку силовых линий, лежавшему прямо под горой, и, догадываясь, что в Волынном Ущелье следят за всеми гостями, отправился к другому узлу миль на сто подальше — в большой город на берегах реки, стекавшей с горного хребта над Торгаями. Но и там из-за «REAMDE» царил кавардак: к меняльным лавкам тянулись длинные очереди, а за целебные зелья ломили такую цену, что их пускали с молотка на центральной площади, начиная с цены раз в десять больше обычной. По дороге к городским воротам к Ждоду несколько раз подступались отряды воинов, полагая, что он (точнее, она — взлохмаченная пикси) несет выкуп в Торгайские предгорья. Говорили они примерно одно и то же: «Даже не вздумай отправляться туда в одиночку. Заплати нам, и мы проводим тебя до нужного места». Ричард быстро от них отделался, сообщив, что его (ее) визит никакого отношения к «REAMDE» не имеет, и при первой возможности сделал своего персонажа невидимым, затем, на случай слежки, суперневидимым, потом дважды супер— и, наконец, ультраневидимым, поскольку у обычных заклинаний имеются заклинания обратные, причем разной силы. Убедившись, что теперь его (ее) наверняка никто не видит, он взлетел и за несколько минут проделал последнюю сотню миль до Торгаев по воздуху. Там Ричард опустил своего персонажа сначала до верхушек деревьев, затем до предельно малой высоты — разглядеть творившееся внизу.

А уж там творилось так творилось…

Он, конечно, догадывался, чего стоит ждать, но одно дело воображать, и другое — видеть собственным глазами. К тому же теперь такие поездки стали для него вроде как обязанностью. Настоящему директору хватило бы краткого отчета и, возможно, беглого просмотра «Т’Эрранской газеты» за чашкой кофе, однако личный визит — это уже пустая трата непотребно дорогого времени. Между тем почти подразумевалось, что Ричард, основатель и почетный председатель на жалованье, должен посещать места подобных событий примерно как английская королева, которой полагается осматривать с вертолета сошедшие с рельсов поезда.

Главная разница между Ричардом и королевой — его традиционно неприличная реакция.

— Охрененно, — объявил он, глядя с тысячефутовой высоты на усеянный трупами и скелетами луг, где одновременно шли десятка два медиевальных сражений. — Да им приплачивать надо — пусть почаще такое устраивают.

— Кому?

— Тем, кто придумал вирус.

— А-а.

— Кстати, что за ребята его создали?

— Неизвестно, — ответил Си-плюс. — Но благодаря твоей племяннице мы знаем, что они из Сямыня.

— Это там, где терракотовые воины?

— Нет, ты путаешь с Сианем.

— И Зула помогла вам их отыскать?

Си-плюс очень удивился:

— Я думал, ты в курсе.

— В курсе чего?

— Ее участия. Она сказала — этот спецпроект ей поручил ты.

Если бы речь шла о ком-то другом, Ричард воскликнул бы: «Что за чушь!» — но дело касалось семьи, и он начал инстинктивно прикрывать Зулу:

— Вероятно, в процессе возникла попутная цель.

— В общем, кроме ай-пи-адреса в Сямыне, у нас больше ничего нет.

Ричард перевел персонажа в режим автоматического парения, снял руки с клавиатуры и откинулся в кресле.

— А есть ли среди тех, кто требует от нас принять меры, полицейские из Китая?

— Объявились одними из первых.

— Тогда мы можем заткнуть им рты…

— …попросив их узнать, чей это ай-пи. Я согласен — после этого они примолкнут.

— Значит, так и поступим?

— Вряд ли, — ответил Си-плюс. — Потому что тогда придется раскрывать наши внутренние процедуры, а Нолан на такое не согласится.

— Если подумать, Нолан-то прав, — сообразил Ричард. — А я дурак. Ничего не будем говорить китайским властям.

— Прямо так и передать исполнительному директору? — спросил Корваллис, и по его тону стало ясно: на прямой ответ будет прямой отказ.

— Не надо, — махнул рукой Ричард. — У меня и так куча поводов испортить ему настроение.

День 2

Ночью Сямынь мало отличался от любого другого современного города. Правда, тут все выглядело куда карнавальнее: шоссе освещалось ярко-голубым пунктиром неоновых ламп и коробами, с которых смотрели логотипы как знакомые Зуле, так и совершенно экзотические.

Обоих пилотов высадили возле новенького отеля неподалеку от аэропорта и поехали дальше. Судя по тому, что вода все время оставалась справа, это была кольцевая дорога. Вела она, по-видимому, в самую обжитую часть острова, очень уж смахивавшую на Сиэтл. Справа вдоль моря сплошь тянулись невысокие паромные терминалы, слева — винегрет из едва законченных небоскребов, гостиниц эпохи до экономического чуда, десяти-пятнадцатиэтажных офисных комплексов, будущих стройплощадок, пока занятых парковками, и старых, относительно невысоких квартальчиков, не желавших сдавать позиции.

С кольцевой трассы машины свернули к новым зданиям и через огромные подъемные ворота спустились в паркинг под офисной высоткой. Места здесь еще не были размечены, работало только временное освещение, кругом лежали инструменты и стройматериалы.

Всю дорогу от аэропорта два фургона следовали за черным «мерседесом». Теперь из одной его задней двери вышел китаец, одетый простецки, но сам явно непростой, из другой — Иванов. Китаец вызвал лифт ключ-картой, пропустил внутрь Иванова, семерых спецконсультантов, Зулу, Чонгора, Питера, втиснулся сам, еще раз приложил карту и нажал на кнопку сорок третьего этажа. Всего же в здании их было около пятидесяти.

Ехать в лифте с незнакомцами неуютно даже при самых благополучных обстоятельствах, а в теперешних — тем более. Зула, как и остальные, уставилась на подчеркнуто современную панель управления. Выше на электролюминесцентном дисплее мелькали номера этажей, иногда с иероглифами — в такие моменты поставленный женский голос произносил что-то на китайском.

В довольно недурном лифтовом вестибюле со стенами из отполированного, дорогого на вид камня Зула заметила двери в мужской и женский туалеты. Остальное пространство сорок третьего этажа занимали два одинаковых по размеру офисных помещения. Левое — совершенно неотделанное. Пол — голый бетон, потолок (он же изнанка сорок четвертого этажа) — гофрированная сталь с кусками пены. Вдоль потолка на большом расстоянии друг от друга тянулись двойные фермы с решеткой зигзагом. Правое помещение недавно закончили отделывать, но им еще не пользовались. Двойные двери зеркального стекла в зеркальной же стене вели в приемную — совершенно пустую, если не считать стойки. За ней открывалось пространство размером с теннисный корт — очевидно, под офисные клетушки. За стеклянными стенами по периметру тянулись кабинеты — одни побольше, другие поменьше, каждый с окном на улицу. Самый крупный отвели под конференц-зал: там стоял широкий стол с фонтанчиками еще не подсоединенных сетевых кабелей, которые торчали из отверстий в центре. Никакой другой мебели, кроме этого стола, на всем этаже не было. На полу лежал ковер бурого цвета, потолок скрывали звукопоглощающие панели, то тут, то там прореженные светильниками и решетками вентиляции.

Иначе говоря, это была квинтэссенция всех офисных помещений на свете.

— База, — объявил Соколов и жестом показал, что Зула, Питер и Чонгор могут располагаться прямо посреди зала.

Иванов и китаец ушли.

Трое спецконсультантов начали выгружать из фургонов и поднимать на лифте привезенный из аэропорта груз. Передвигались они свободно — каждый имел ключ-карту. Четвертый встал за стойку, не спуская глаз со входа, а когда весь багаж подняли, запер дверь на трос с замком.

Один из спецов сходил в уборную за лифтами и ополоснулся в раковине, потом взял сумку с постелью и личными вещами, зашел в кабинет, разложил спальник, лег и замер. Еще двое, закончив с грузом, поступили так же. Третий, покопавшись в багаже, раздал всем по пухлому черному пакету, в котором оказался военный паек, затем собрал походную плитку и стал греть воду.

Соколов и один из спецов устроили тщательнейшую рекогносцировку: взобрались на стол в конференц-зале, помощник подсадил Соколова, и тот стал изучать пространство над подвесным потолком. Каркас из хлипких алюминиевых деталей крепился к капитальному потолку проволокой и точно не выдержал бы человека, однако в соседнем, точно таком же крыле под потолком тянулись фермы — по две толстые тавровые балки в каждой. Между балками зигзагом шли стальные пруты, то есть человек достаточно ловкий сумел бы по ним пролезть, как обезьяна по лианам. Зула, Питер и Чонгор сидели на полу, поглощали паек и слушали лязг из-под потолка. Затем Соколов простучал внутренние стены и, по-видимому, заключил, что те уходят в пол сорок четвертого этажа без зазоров, то есть ни сбежать отсюда, ни пробраться сюда под потолком, как вытворяют в кино, невозможно. Тоже подумав об экранных трюках, Зула посмотрела на вентиляционные отверстия, однако в них не пролез бы даже самый тощий человек.

Удовлетворенный осмотром, Соколов распределил кабинеты. Зуле достался отдельный, Питеру и Чонгору — со спецами.

— Мне надо в уборную, — сообщила Зула.

Соколов изобразил нечто вроде поклона, отвел ее в приемную, велел охраннику снять с дверей замок, первым вошел в туалет, взобрался на стол с раковинами, снял потолочную плитку и огляделся. Видимо, ему не все понравилось — он немного поразмыслил, зашел в одну из кабинок, закрыл за собой дверь, сел на унитаз и сказал:

— Я подожду. Все олрайт.

Зула заняла другую кабинку, и, пока была там, слышала, как Соколов что-то набирает на наладоннике; потом подошла к раковине, сбросила с себя всю одежду и вымылась — бумажные полотенца и мыло ей выдали заранее. Затем (да какого черта — Соколов же закрылся) наклонилась к крану и выдавила на волосы шампунь. Провозилась она довольно долго (споласкивать голову в раковине неудобно), а один раз так и подскочила на месте, услышав мужские голоса, но поняла, что это Соколов переговаривается по рации.

От такого мытья волосы превратятся на утро в «воронье гнездо», однако Зула не видела смысла переживать, хотя по ненужной теперь привычке вообразила, какой выйдет конфуз, если Питер подловит ее с такой прической и выложит фотку в «Фейсбук». Она подумала, сколько же должно пройти времени, прежде чем ее молчание в Сети насторожит друзей, однако быстро поняла, что их тревога ничем ей не поможет.

Вот зачем был тот капюшон. В аэропорту наверняка висели видеокамеры, но даже если друзья и родственники поставят на уши полицию по всему миру, ее лица на записях с камер в Сямыне никто не разглядит.

Зула натянула свежую одежду, почистила зубы, собрала вещи и окликнула:

— Я готова.

Соколов вышел из кабинки, и они вернулись в офисное помещение. Двери за ними тут же заперли. Проходя мимо лифтов, Зула приметила дверь, ведущую, видимо, на пожарную лестницу, и представила, сколько пролетов успеет пробежать, прежде чем ее нагонят спецы, — наверняка их учили прыжкам через перила и прочим неведомым ей техникам быстрого спуска. Теперь она жалела, что не согласилась пойти на курсы паркура в Сиэтле, хотя Питер и предлагал.

Соколов жестом напомнил Зуле, где ее комната, а она, не подумав, брякнула «спасибо».

Огромные окна выходили на сушу, но, если прижаться к стеклу, можно было разглядеть море. Ближайшая высотка стояла всего в полумиле, и Зула прикинула, не привлечь ли к себе внимание, поскакав голой у окна или просемафорив фонариком «SOS». Впрочем, сквозь внутренние стеклянные стены ее бы заметили спецы, которые совсем рядом пили кофе.

Поэтому она решила не играть в детей шпионов, а в самом деле выспаться. И вскоре, к своему удивлению, обнаружила, что ее теребит Питер. Как водится, она понятия не имела, который час, хотя снаружи давно рассвело.

— Через двадцать минитс состоится дискашн, — сообщил Питер на ивановский манер.

Зула совершила еще один поход в уборную — по-прежнему под присмотром. Переодеваясь перед зеркалом, она взглянула на себя, и вдруг на нее отчего-то навалилась неодолимая тоска. Зула открыла кран, уперлась локтями в раковину и полминуты прорыдала.

Затем умылась и объявила своему отражению:

— Я готова.

Соколов много размышлял о сумасшествии — о его сути и причинах, о том, откуда оно берется. И давно ли им страдает Иванов. Свихнулся ли тот окончательно, или на него накатывает периодически. Бывало, Иванов заморгает и оглядится удивленно, почти по-детски, словно его здоровое «я» вдруг очнулось, вернуло контроль над телом и обнаружило, что угодило в неприятности, пока командовало второе, бесповоротно сбрендившее «я».

С другой стороны, Соколов пережил Афганистан и Чечню благодаря своему умению видеть ситуацию глазами противника, а в данном случае это значило влезть в шкуру Иванова. Сменить точку зрения непросто: нужно несколько дней наблюдать, собирать информацию и даже проводить небольшие эксперименты, которые помогают выяснить реакцию объекта. В Чечне подчиненные считали Соколова психом, поскольку тот иногда действовал без явного тактического смысла, желая лишь доказать или опровергнуть свою теорию относительно того, о чем думают чеченцы, чего хотят, чего боятся и что считают нормальным.

Вот это и было самым трудным. Если знаешь, что нормально для врага, остальное элементарно: его можно усыпить нормальными, с его точки зрения, действиями, а внезапно прекратив их — напугать до смерти. Однако «нормальное» для афганцев и чеченцев совсем не то же, что для русских. Даже Соколову с его опытом пришлось попотеть, прежде чем он уловил разницу.

В данном случае вопрос стоял так: нормально ли запустить руку в общак и стянуть приличную сумму на частный рейс из Торонто в Сиэтл, а затем в Сямынь, чтобы найти и уничтожить одного-единственного человека (скорее всего подростка), который написал вирус, взял в заложники несколько файлов и потребовал за них семьдесят три доллара?

Только утром, на свежую голову и под аромат свежего кофе (его на походной печи варили дежурные, которые поднялись в шесть по местному времени), Соколов осознал, насколько крепко вляпался и насколько занятной стала ситуация. Он был удивлен и пристыжен тем, как сильно дал событиям себя опередить, и тем, что в игре в нормальное Иванов его обставил. Сесть в самолет и отправиться делать свою работу — нормальней не придумаешь. Однако Иванов не стал объяснять, как именно они въедут в страну. Пока же подчиненные Соколова совершили убийство в США, а затем нелегально проникли в Китай исключительно с дозволения каких-нибудь местных бандитов или чиновников, с которыми договорился Иванов.

Впрочем, эти бандиты теперь сами зависели от Иванова, поскольку не знали, что он псих; сообразят, кого впустили (семерых бойцов и трех хакеров), — вот тогда станут просыпаться в холодном поту, воображая, какие их ждут последствия, если гости возьмутся за привычные для себя занятия.

Интересно, что он им наболтал? Что хочет ввезти через частный терминал некую ценную контрабанду, притом сразу два фургона? Например, икру или чем там еще можно оправдать аренду частного самолета?

Нет. Проституток. Элитных проституток — скорее всего так он им сказал.

На стене кабинета, где спал Соколов, висела маркерная доска. Он уже собирался встать и набросать на ней схему ситуации (а схема вышла бы непростая), но, к счастью, маркеров не нашлось, да и чертить диаграмму было, пожалуй, не самой умной идеей — лучше держать все в голове. Соколов лежал на полу, втягивал носом запах кофе и разглядывал потолочные плитки. Девять штук — три на три — закрывали почти всю поверхность. Себе он отвел центральную плитку. Получилось так:

Окончательный вид таблица приняла не сразу. К примеру, Уоллеса и того компьютерного гения, которого Иванов упоминал в Сиэтле, дядю Зулы, Соколов решил пока за неважностью исключить.

Он стал по очереди оценивать каждую ячейку.

ИВАНОВ:

Соколову очень хотелось залезть в русскую Википедию и почитать об инсультах, а заодно о лекарствах, которые он приметил в личных вещах Иванова. В Китае за Интернетом следит Управление общественной безопасности. Соколов думал, приведет ли его обращение к Википедии (причем не англоязычной) к тому, что местный обовец воткнет в карту красный флажок или найдет современный цифровой способ пометить: «Тут русские». Интересно, сколько русских легально, по визам, находится в Сямыне? Вряд ли много. А раз так, то флажок в необычном районе грозит неприятностями. У сослуживца Соколова по Афганистану, Пал Палыча, в мозгу застрял осколок снаряда. После ранения Пал Палыч вроде бы выздоровел, но сделался другим человеком: немного слетел с катушек, стал несдержанным, — а после одного прискорбного случая с гранатометом его комиссовали. Соколов подозревал у Иванова гипертонию (посмотреть бы в Интернете названия тех лекарств и окончательно убедиться), которая из-за проблем с общаком только усилилась. Когда после звонка Чонгора стало ясно, что Уоллес хитрит, давление у Иванова подскочило выше обычного, и его, по-видимому, хватил удар — с теми же последствиями, какие ранение имело для бедного Пал Палыча. Весь перелет из Торонто в Сиэтл Иванов проспал. Глядя на него, Соколов видел разбитого, вымотанного человека. Но проснулся Иванов сущим чертом.

КИТАЙСКИЕ ПАРТНЕРЫ ИВАНОВА:

Вероятно, уже не имеют значения, но своей загадочностью заслуживают потолочной плитки. Они организовали въезд двум фургонам и тут же обо всем забыли, вернувшись к своим делишкам? Или внимательно следят за Ивановым и его компанией и нервничают? Поскольку если эти безымянные, безликие китайцы переживают, поводы для тревоги у них скоро появятся, а если занервничают совсем серьезно, то, вероятно, попробуют убрать и самого Иванова, и тех, кто с ним. Поскольку Соколов не представлял, как Иванов все устроил, ему оставалось лишь следить за тем, чтобы их действия как можно дольше выглядели безобидными. В этом смысле необычность миссии окажется только на руку. Кстати, о миссии.

ТРОЛЛЬ:

Вообще не о чем беспокоиться. Вероятнее всего, подросток-одиночка, работает дома. Эта плитка скорее для связанных с ним вопросов — например для такого: найдут они Тролля — и что дальше? Или для более неприятного: что делать, если они его не найдут?

НАЧАЛЬСТВО СОКОЛОВА:

Соколов работал в компании, которая предоставляла услуги консультантов по безопасности. У нее была штаб-квартира в Санкт-Петербурге и несколько скромных офисов в Торонто, Нью-Йорке и Лондоне. Фирма жила за счет людей вроде Иванова и, как всякий бизнес, превыше всего ставила довольство клиентов, что на деле означало исполнение любых капризов. На случай работы с больными на голову заказчиками, конечно, следовало бы ввести исключения, однако основатели компании — бывшие офицеры спецназа — перенесли на бизнес привычную им субординацию, культуру и традиции, да и на работу брали таких же военных. На тех, кто действовал поперек воли начальства, смотрели косо. Неподчинение грозило выйти Соколову боком: слишком дорогой ценой он мог узнать, что Иванов вовсе не псих, а исполняет приказ сверху. Раз так, то миссия, какой бы ненормальной ни казалась, важна и напортачить — значит нарваться на крупные неприятности.

СОКОЛОВ:

Он устроился в эту компанию, надеясь, что такая работа окажется проще и легче, чем служба в армии, и до сих пор был прав, но именно по этой причине несколько скучал. Впрочем, теперь никакой скуки Соколов не испытывал — наоборот, переживал тот самый стресс, из-за которого бросил службу. Можно ли вообще найти работу, увлекательную ровно настолько, насколько надо? И можно ли быть нормальным, не становясь ничьей игрушкой?

БОЙЦЫ:

С большинством из них Соколов работал и раньше. Приказы они исполняли профессионально, лишних вопросов не задавали. Правда, ходили слухи, что начальство иногда внедряет в группы своих соглядатаев. Раз так, то нынешнее крайне странное задание наверняка не оставили без присмотра. Соколов собрал своих экстренно и понятия не имел, куда и зачем они отправляются.

ЧОНГОР:

Минимум причин для беспокойства. Венгр явно не рад здесь находиться, но знает правила игры и давно повязан с Ивановым, а значит, будет послушным, пока верит, что выпутается живым.

ПИТЕР:

Соколов мог поклясться: рано или поздно Питер выкинет какой-нибудь фортель и втянет всех в большие неприятности, поскольку считает себя умным и совершенно не думает о других. Самое правильное — пристрелить его прямо сейчас. Правда, избавиться от тела будет непросто, да и Зулу это, вероятно, выбьет из колеи.

ЗУЛА:

Единственный человек, с кем Соколов мог бы продуктивно работать. «Продуктивно» — ключевое слово, означающее, что она способна на действия, которые нельзя вполне предсказать и которые сам Соколов выполнить не сможет.

Зула — проблема еще и в том смысле, что Иванов наверняка захочет ее ликвидировать, хотя во всем этом бардаке если кому и стоило сохранить жизнь, то ей одной. Уничтожать врагов давно было для Соколова и профессией, и привычкой; при этом он знал, что вести себя благородно по отношению ко всем прочим — главный способ не съехать с катушек и остаться человеком и мужчиной. Соколов всегда боялся ситуаций вроде нынешней и до сих пор в них не попадал.

Прихватив кофе, Соколов отправился в конференц-зал, пока тот пустовал, и некоторое время изучал в окно район будущих боевых действий.

С сорок третьего этажа этот город мало отличался от других, разве что толпа на улицах погуще. Здания уже через пару кварталов тонули в смоге и тумане, напоминая рисованные на стекле задники из старых советских фильмов, и потому казались дальше, чем на самом деле. Настоящие размеры города угадывались с трудом. Действовать в жарком влажном климате неудобно: либо много не спрячешь под одеждой, либо ходишь нелепо и подозрительно закутанный. Впрочем, пока дело не дошло до ликвидации Тролля, об этом можно не думать. А судя по разговорам Зулы, Питера и Чонгора в самолете, на поиски уйдет минимум несколько дней.

Здание, где находилась база, стояло по одну сторону шестиполосного шоссе, по другую тянулась береговая линия. Вдоль нее по меньшей мере на километр раскинулась цепь паромных терминалов, выходивших на самый оживленный водоем из всех, какие только видел Соколов. Он изучал карты и знал, что это пролив шириной примерно тысячу метров, отделяющий Сямынь от другого острова. Но воспринимался здешний канал не иначе как река — могучая река вроде Волги или Дуная. Однако, судя по подвижным мосткам, соединявшим доки с терминалами, кругом была поднимавшаяся с приливами соленая морская вода. Всюду невероятно плотным потоком шли самые разные суда — от яликов до грузовых кораблей, но чаще всего встречались пузатые пассажирские двухпалубники и совершенно незнакомые Соколову посудины — по-видимому, местные рабочие лошадки: открытые плоскодонки метров десяти в длину с бортами, облепленными старыми покрышками и поднимавшимися над водой едва ли на метр. Ближе к корме у них обязательно имелась кабинка или хотя бы тент, укрывавший двигатель, румпель и рулевого. Местами эти неторопливые суда толпились так тесно, что было непонятно, как они вообще двигаются. Каждое везло свое: пассажиров, бочку смазки, поддон с грузом, закатанный в пластик, или холодильник, набитый льдом и рыбой. Между ними шныряли белые катерки с людьми в ярких спасательных жилетах — скоростные такси для толстосумов. Некоторые шли прямым курсом через пролив к небольшому зеленому острову, на крутых берегах которого виднелись лишь парки да виллы, — район выглядел явно старше и престижнее, чем плотно застроенные и едва различимые в дымке пригороды, тянущиеся к Сямыню со всех сторон.

Вся эта колоритная экзотика не имела прямого отношения к заданию. Соколов стал рассматривать вереницу домов вдоль ближней стороны дороги. Современных, отделанных голубым стеклом небоскребов вроде того, где находилась база, было совсем немного, еще несколько строилось. По меньшей мере половину земель у трассы занимали старые здания с логотипами отелей и западных сетевых ресторанчиков. Прямо внизу стояла высотка этажей в двенадцать с огромным знаком KFC на крыше. Весь подъездной путь к ней оккупировали такси. Соколов решил, что это гостиница, и, по-видимому, не для иностранцев, а для китайских бизнесменов. Она выходила на проезжую площадь с единственным светофорным островком в центре. В остальном это был гектар сплошного асфальта. С высоты Соколов хорошо видел, что асфальт много раз вскрывали, в земле прокапывали узкие траншеи, укладывали туда кабели и снова закатывали. По площади непрерывным потоком двигались такси, автобусы, скутеры, а время от времени — «лексусы» и «мерседесы». На противоположной стороне стояло изогнутое здание с широким рекламным щитом и красочными снимками фотомоделей и бутылок спиртного. Какие услуги предлагали в офисах, выходивших на перекресток, Соколов не мог даже предположить — на вывесках были одни иероглифы. Архитекторы щедро усеяли крыши антенными мачтами — куда более раскидистыми и кряжистыми, чем требовалось из простых инженерных соображений. Видимо, этих людей учили в Советском Союзе, и они, как полагалось в середине двадцатого века, верили, что дом без радиопередатчика все равно что крейсер без пушек. Технологический смысл конструкций давно позабылся, но сами они сохранились, как в свое время шпили у церквей. Для миссии антенны не имели никакого значения. Важен был путаный узор асфальтовых заплаток, покрывавший улицы там, где лежали интернет-кабели.

Соколову постоянно попадались баскетбольные площадки. Сверху он заметил сразу четыре штуки — все новенькие и ухоженные.

Тут и там виднелись газончики, на которых люди выполняли медленные заученные движения. Соколов припомнил, что китайцы любят гимнастику.

Неподалеку от пролива километра на два тянулась широкая улица. Вдоль нее стояли магазины с фасадами на западный манер, судя по виду — дорогие. Местность вокруг нее была совершенно ровной, но примерно в километре справа из земли поднимались серые скалы, покрытые сверху зарослями и отдельными купами темно-зеленых кустов и деревьев. Из утесов будто прорастали крутые, опутанные плющом останки древних укреплений, а из них — строения поновее.

Паромные терминалы, небоскребы — уже возведенные или только начатые, высотки старого образца, баскетбольные площадки, торговая улица, скалы — все это было нетипично для города. Три четверти его территории сплошь занимала однообразная тесная застройка — четырех-пятиэтажные дома с синими крышами (интересно, почему синими?), стоящие вдоль дорог настолько узких, что Соколов не видел мостовой. О направлении улиц говорил только узор проемов между крышами. А в тех редких местах, где линия улицы совпадала с линией его взгляда, вместо асфальта Соколову открывалось море голов и машины, тонущие в людском потоке.

Он не сомневался, что Тролль живет как раз в таком районе. Соколова интересовало, каково здесь передвигаться и вести бой. Первой мыслью было: «Больше похоже на Грозный, чем на Джалалабад», — хотя это сравнение ничего не давало. Например, он не знал, есть ли в Сямыне подземный транспорт, который мог бы пригодиться при операции.

От мыслей его отвлекло негромкое гудение — кто-то вез чемодан на колесиках. Соколов обернулся. Действительно, со стороны лифтов шел Иванов и катил за собой сумку. Подскочил боец, предложил помощь, но Иванов резко отмахнулся, проследовал прямиком к конференц-залу, затем, не сбавляя ход, вошел в открытую Соколовым дверь и шваркнул сумку на стол.

— Открывайте.

Соколов отстегнул верхний клапан. Сумку распирали розовые купюры.

— Общак, — пошутил Иванов. По крайней мере Соколов надеялся, что он шутит.

В сумке оказались только банкноты по сто юаней — бумажки едко-пурпурных оттенков с портретами молодого Мао Цзэдуна. Все до единой были сложены в пачки разной толщины. Соколов взял пачку потоньше.

— Дурацкая страна, — заметил Иванов. — Это самые крупные купюры. Знаете, сколько такая по курсу? Четырнадцать долларов. А крупнее не печатают — иначе потонули бы в подделках. Так что обменять валюту тут непросто. Лично я уже запарился.

Пачка состояла из девяти банкнот, схваченных десятой.

— Местный аналог ста баксов, — прокомментировал Иванов.

Соколов положил деньги на место, запустил руку поглубже, достал пачку размером с кирпич и вопросительно поднял бровь.

— Тыщщонок десять, — снова перевел в доллары Иванов и значительно поднял палец. — Но помните: деньги в Китае — штука крайне важная.

— И как их носят?

— В сумках.

Соколов положил массивную пачку на место.

— Какие будут указания?

— Ведите хакеров сюда. Путь придумывают, как найти Тролля.

— Это они уже обсудили, — сообщил Соколов. — Хотят выйти в город. «Добывать информацию ножками».

— Они попробуют сбежать?

— Питер — возможно.

— Значит, одного для гарантии надо держать здесь, — предложил Иванов.

— Но не Чонгора. Он им никто.

— Тогда либо Питера, либо Зулу. Что думаете?

— Если взять в заложники Питера, с Зулой проблем не будет, — начал Соколов. — А если наоборот…

— Я так и знал! — Иванов треснул по столу и побагровел. Для него смутное подозрение Соколова, что Питер предаст Зулу, значило не меньше, чем если бы факт предательства сняли на видео и выложили на «Ю-тюб». Иванов был готов сейчас же пристрелить Питера. С одной стороны, Соколов радовался такой вере в его интуицию, с другой — думал, не слишком ли несправедлив к Питеру.

— Это всего лишь мое предположение.

— Нет, вы правы! — настаивал Иванов. — Значит, Питер сидит здесь. Тогда в город идут Зула и Чонгор, а с ними двое ваших людей — и чтоб глаз с них не спускали.

— Прошу разрешения пойти с Зулой и Чонгором самому.

— Почему?

— Потому что я видел город только вот из этого окна.

— Да, хорошая идея. Разведывайте. Увидите даже больше, чем хотите, — уж не сомневайтесь.

Соколов обернулся к стеклянной перегородке — хакеры, как их называл Иванов, стояли снаружи и ждали приказов. Он жестом велел им заходить.

Чонгор, Зула и Питер вошли гуськом и встали с противоположной от Иванова стороны стола, делая вид, будто не замечают набитую деньгами сумку.

— Сон, перелет, опять сон — мы потратили очень много времени, — начал Иванов. — Вы еще не забыли свою задачу?

— Выяснить, кто такой Тролль, — ответил Питер.

Иванов вытаращился на него так, будто услышал страшную грубость. На самом деле, что бы Питер теперь ни сказал — все шло ему во вред.

— Найти ту сволочь, которая меня наебала! — рявкнул Иванов так, что было слышно во Владивостоке.

Его крик звенел у них в ушах еще несколько секунд. Хакеры стояли, втянув головы в плечи.

— Вы должны идти в город и добывать информацию ножками! — объявил Иванов.

Питер мельком взглянул на Соколова.

— На меня смотреть! — гаркнул Иванов.

— Да, сэр, — ответил Питер. — Нам надо проехаться, выйти в Интернет из разных районов, посмотреть на ай-пи-адреса…

— И послать мамочке сигнал бедствия?!

Питер с самого начал стоял весь красный, теперь же сделался пунцовым.

— Вы — сидите тут, — приказал Иванов. — Помогаете составлять карту. — Он перевел взгляд на Зулу. — Вы, дорогая Зула, идете в город с Чонгором. Чонгор, прикасаться к компьютеру можно только тебе. — Иванов погрозил ему пальцем. — Никакой почты, «Фейсбука», «Твиттера» или что там еще придумали, о чем я не знаю. Только одно исключение: если надо, Зула может играть в «Т’Эрру». Чонгор, Соколов с тебя и Зулы глаз не спустит — поэтому без глупостей.

Зула и Чонгор кивнули.

Иванов показал на Соколова:

— Он будет рядом постоянно, чтобы вы не вляпались в неприятности и не вздумали нарушать правила. Если нарушите — например Зула отойдет попудрить носик и пропадет, — мне придется иметь крайне серьезный разговор с нашим корнем всех зол. — Иванов протянул руки к Питеру и изобразил жест, который вполне определенно означал «задушу». — Всем понятно?

Всем было понятно.

— Вперед, за информацией. — Иванов вытащил из сумки денег сколько схватила рука и толкнул пачки Соколову. — А вы, Питер, вот вы… — Он указал на него пальцем, будто тут были другие Питеры. — Останьтесь. Поговорим.

Соколов взял деньги, отошел к двери и выпустил Зулу с Чонгором. На Питера никто не глядел — это было почти невыносимо: плечи опущены, весь дрожит, шея сзади пунцовая и в капельках пота. Соколов не без уважения отметил, что Питер еще не обгадился. Есть стандартная грубая шутка о том, как кто-нибудь мочится от страха. Однако Соколов не раз видел, как в случае крайнего стресса люди именно гадят. От того, что человек надул в штаны, ему нет никакой пользы, к тому же это значит, что он потерял над собой элементарный контроль. А вот опорожняя кишечник, насыщаешь кровью мозг и большую группу мышц, которая обычно занята второстепенным процессом пищеварения. Если бы Питер наложил в штаны, Соколов понял бы; если бы обмочился, тогда от него действительно стоило бы избавиться. Но ни того ни другого Питер не сделал.

Вскоре будущая экспедиция собралась в приемной с запасами на день и с водой в бутылках. Соколов заметил, как Зула, у которой до сих пор и мускул на лице не дрогнул, с тревогой смотрит сквозь стекло в конференц-зал, где Иванов по-прежнему терроризирует Питера.

Однако что-то изменилось. Иванов по-прежнему размахивал руками, но уже не грозя ударить или придушить — он рубил ладонью по столу, рисовал концентрические круги, тыкал в окно, выхватывал что-то невидимое из воздуха и клал перед собой. Питер кивал и даже время от времени открывал рот.

Ему было интересно.

— Все олрайт, — сказал Соколов. — Теперь он работает на Иванова.

Иванов предлагал нанять машину с водителем, но Соколов решил, что поездка на такси познакомит его с городом лучше.

Зула, Чонгор и Соколов спустились на лифте в подземный паркинг и по глухой запасной лестнице вышли наружу. Узкая полоска зелени вдоль здания вела к прибрежному шоссе. Высотку, из которой они только вышли, Соколов сфотографировал на телефон, чтобы на обратном пути показать снимок таксисту. Все трое уже обильно потели, хотя, возможно, это просто влага конденсировалась на коже после прохладного кондиционированного воздуха. Соколов снял куртку, купленную во Владивостокском аэропорту, и положил в сумку поверх розовых банкнот.

На площади перед отелем, на котором стоял знак KFC, роились таксисты. Они пришли в замешательство и разве только не возмутились тем, как в этом нетуристическом месте словно из воздуха возникли трое иностранцев. У таксистов такая работа — приглядывать за каждой дверью, откуда может выйти потенциальный клиент. Западные туристы, разгуливающие пешком без свиты из местных жителей, — происшествие чрезвычайное, вроде лопнувшего гидранта или взвывшей под ухом автомобильной сигнализации. Соколов подумал, что в следующий раз, когда они выйдут через черный ход, по меньшей мере одно такси будет ждать их у двери. И эта перспектива его не порадовала.

Соколов не торопясь, обстоятельно сфотографировал сперва площадь, потом гостиницу. На самом деле он смотрел через видоискатель на разглядывавших их китайцев.

Собственно шпионом Соколов никогда не был, но перед тем, как ушел в частный бизнес, поднатаскался. Шпионам полагается иметь развитую интуицию и кожей чувствовать внимательные взгляды. Хотя, возможно, все это чушь, рассчитанная на новичков. Иначе ни один западный шпион не выдержал бы в Китае и двух секунд — внутренний сигнал тревоги, причем тревоги ложной, звенел бы не переставая. Даже если выйти на улицу в клоунском наряде со стробоскопом на лбу и устроить пальбу из автомата посреди дороги, не привлечешь столько пристального внимания, сколько привлечет не-китаец, появившийся в людном месте. Соколов даже удивился своей наивности. Он-то думал, никто не обратит на них внимания хотя бы потому, что Сямыню иностранцы давно не в новинку. Ничего подобного. Его, Зулу и Питера не просто заметили — они мгновенно стали местными знаменитостями.

Иванову, который видел город лишь сквозь тонированные стекла автомобиля, не объяснишь, что действовать скрытно здесь вряд ли получится.

— В отель. В Интернет, — скомандовал Соколов.

Они протискивались по краю площади через толпу назойливых таксистов. Сотни прохожих останавливались и, в буквальном смысле раскрыв рты, таращились на иностранцев. В глаза китайцам Соколов не смотрел — был занят наблюдением и по дороге успел насчитать восемь видеокамер.

По меньшей мере шестеро охранников, разбившись на пары, из трех разных точек контролировали стеклянные двери. Еще дюжины две таксистов, сидя за рулем, не спускали с иностранцев глаз, на случай если те вдруг передумают и вернутся.

Как и следовало ожидать, в отеле останавливались в основном китайцы. Немного помешкав в вестибюле, троица отправилась дальше. Соколов рассчитывал найти кресла, сесть, заказать чай и полистать газету, однако гостевого фойе тут не обнаружилось. Соколову надоело быть центром внимания. Он провел Зулу с Чонгором прямиком в лифт и нажал кнопку, помеченную «KFC». Через минуту они очутились на крыше. Ресторан еще не работал.

— Есть Wi-Fi, — сообщил Чонгор, глядя на экран наладонника.

— Хорошо. Уходим, — приказал Соколов.

Они спустились, вышли через парадные двери и сели в такси.

— «Хайятт», — попросил Соколов. В городе точно была эта гостиница — там, неподалеку от аэропорта, останавливались пилоты.

— Так, по крайней мере один ай-пи есть, — сказал Чонгор, когда они тронулись с места.

Соколов фотографировал из окна машины. Снимал он в основном гостиницы. Недавнее короткое приключение показало: бизнес-отели на западный манер — единственные места в Сямыне, где можно спокойно появиться, не став новостью номер один на ближайший месяц.

— Этот адрес хоть немного похож на тот, который мы ищем? — спросила Зула.

— Вообще-то очень похож! — ответил Чонгор. — Он от того же провайдера. Толку от этого, конечно, не много.

— Сойдет для начала.

Приехав в «Хайятт», они заказали себе завтрак.

Район аэропорта в последние годы рос как на дрожжах: тут были десятки коммерческих комплексов и международный конференц-центр с огромной прозрачной сферой у входа. Соколов рассчитывал затеряться в безликой пустоте здешних зданий, однако район не имел почти ничего общего с остальным городом: вести поиски Тролля отсюда или из какого-нибудь торгового центра в Торонто — разницы почти никакой.

На каждом столбе висели флажки с портретом местного героя Чжэна Чэнгуна; похожее полотнище прикрывало фасад нового конференц-центра. Видимо, картинка служила эмблемой форума, на который как раз и слетелись все те частные самолеты. Похоже, тут обсуждали, как подлатать отношения Тайваня с материковым Китаем.

В «Хайятте» за омлетом Соколов попросил Чонгора, который уже подцепился к Wi-Fi, погуглить, какие в городе есть четырех— и пятизвездочные гостиницы. Чонгор не только нашел список, но и распечатал его удаленно на местном принтере. Бумажку вскоре принесли на подносе.

Они вышли, снова взяли такси. Соколов показал водителю адрес из распечатки. Их привезли обратно в центр города, но поближе к морю. Устроившись в вестибюле, Чонгор подключился к Интернету. Соколов стал наблюдать, как постояльцы общаются с портье.

Потом было еще восемь точно таких же поездок в восемь разных отелей.

Далеко за полдень они вернулись в гостиницу, где приметили самую толковую консьержку — девушку, превосходно говорившую по-английски и, судя по всему, очень любившую свою работу. Соколов велел Зуле поговорить с ней и объяснить, что она, Зула, вместе с друзьями хотела бы прокатиться по городу, посмотреть на нетуристические районы, а то и заглянуть на рынок-другой.

Консьержка отвела их к таксисту и все ему подробно объяснила. Соколов, Зула и Чонгор втиснулись на заднее сиденье. Водитель предложил Соколову сесть вперед, но тот решил остаться за тонированными стеклами.

До сих пор они видели только современные коммерческие районы, однако не прошло и двадцати секунд, как такси очутилось посреди как раз такого старого квартальчика, какой Соколов хотел изучить повнимательнее.

Чонгор сидел с раскрытым ноутбуком и следил за Wi-Fi-сетями. Большинство было под паролем, но иногда попадались открытые. Тогда он записывал их ай-пи-адреса. Зула, взяв у него телефон со встроенным GPS, помечала координаты. В Нью-Йорке или в другом городе, где дороги проложены ровной решеткой, это не понадобилось бы, но в Сямыне иначе просто не вышло бы связать точки доступа с фактическим местом.

Когда такси двигалось заметно быстрее пешеходов, Чонгор не успевал подключаться к точкам Wi-Fi. Впрочем, происходило такое редко. Едва на дороге появлялось свободное место, его тут же занимал какой-нибудь тощий китаец в конической шляпе, тянувший за собой двухколесную тележку. И таких кругом было полно — похоже, они владели монополией на перевозку любых грузов весом до тонны и уступали дорогу, только если долго им сигналить.

Покатав пассажиров минут двадцать, таксист позвонил кому-то и протянул трубку Зуле. Та взяла телефон, опасливо взглянув на Соколова.

Потом она улыбнулась, отвела мобильник чуть в сторону и пояснила:

— Консьержка. Спрашивает, довольны ли мы поездкой и какие покупки нас интересуют.

— Тут мужики ходят с сумками вроде женских. Хочу такую, — сказал Соколов.

Зула передала его слова, вернула трубку таксисту, тот некоторое время слушал, потом отложил телефон и развернул машину. Спустя десять минут они подъехали к магазину с витриной, доверху заставленной кожгалантереей. Соколов и Зула вышли, а Чонгор остался в такси.

Как и следовало ожидать, их появление оказалось здесь самым выдающимся событием с тех пор, как Чжэн Чэнгун прогнал голландских пиратов. Соколов и Зула, покупавшие сумку, приковали к себе внимание обширной компании изумленных соседей, стариков (владельцы лавки экстренно вызвали по телефону с верхних этажей свою родню), случайных прохожих, потрясенных возчиков и профессиональных нищих, которые внимательно следили за каждым жестом гостей, обсуждали их и находили забавное в таких незначительных деталях, что нельзя было понять, над чем именно они потешаются. Соколов быстро выбрал кожаную сумку, где легко поместилось бы несколько денежных «кирпичей» да еще осталось бы место для патронов и пары свето-шумовых гранат. Он уже собрался выложить названную сумму, как вдруг вмешалась Зула и предложила цену пониже. Оказалось, она отлично торгуется: не закатывая скандала, доброжелательно, но очень настойчиво Зула убеждала хозяина лавки, что тот просит слишком много. У Соколова появились тридцать свободных секунд, чтобы оглядеться.

Дома здесь были каменные, покрытые известкой. Из чего именно их строили: из бетонных плит, кирпича или блоков, — не важно. Суть в том, что зарядами с низкой начальной скоростью или дробью такие стены не пробьешь и плечом не проломишь. Горят они плохо. В зависимости от арматуры (а Соколов подозревал, что строители неплохо на ней сэкономили) такие строения — в отличие от укрепленных деревянным или стальным каркасом — часто рушились в экстремальных условиях, которые обычно возникали, когда за дело брались люди вроде Соколова. Дома — четырех— и пятиэтажные, то есть лифтов в них нет, а верхние этажи, вероятно, сдаются беднякам, на европейский манер. На нижних, как правило, магазины, выше — офисы (на главных улицах) или квартиры. Почти у всех квартир — балкончики, правда, сплошь в стальных решетках даже на верхних этажах. Видимо, домушники забираются и с земли, и с крыш. Удобные решетки — по ним можно будет влезть наверх, если двери окажутся заперты, или спуститься, если на лестнице произойдет возгорание или ее займет вооруженный противник. Тут пригодятся веревки. С другой стороны, когда они не пригождались?

Улицы встречались разные: шириной от метра (пешеходные) до восьми (полностью проезжие).

Все провода шли снаружи, причем совершенно хаотично. Местами через дорогу тянулись связки толщиной с человеческое тело. По-видимому, начиналось все с одного провода, который со временем обрастал другими.

— Договорились. Сто. — Зула смотрела на Соколова. Продавец тоже.

Соколов достал тонкую пачку денег, вытянул из нее купюру, протянул торговцу. Теперь сумка была его. Публика начала расходиться. Представление закончилось.

Сидя в такси, Соколов сказал:

— Повторим операцию. Купи что-нибудь еще.

— Например?

— Не важно.

— Может, чай? Его тут везде продают.

— Значит, чай.

— Заварочный чайник?..

— Да.

— Еще мне надо заглянуть в аптеку.

— Зачем?

— Затем, что я девушка.

— Хорошо. В аптеку. Повторим операцию.

Они повторили, и не раз. У маленькой энергичной женщины Зула купила чай, у старушки в переулке — чайный сервиз. Все шло ровно, Соколов даже немного расслаблялся, стоя у открытых прилавков, пока Зула торговалась. Работал в основном Чонгор, который постоянно сообщал о новых данных; Соколов же за последний час не узнал ничего сверх того, что выяснил в первые десять минут. Кварталы мало отличались друг от друга, но заблудиться тут не составило бы труда — найти дорогу сумел бы только абориген. Солнце сквозь дымку просматривалось плохо — ориентация по небу отпадала.

Соколов велел таксисту отвезти их обратно в отель, где вручил консьержке тонкую пачку банкнот.

На базу возвращались вдоль берега. Соколов наблюдал за паромами, Чонгор прочесывал эфир в залах ожидания и закусочных. Впереди замаячил знак KFC, и Соколов предупредил базу о возвращении. Когда они подходили к зданию, им уже открыли ворота.

— Родные стены, — сказала Зула.

Родные стены немного изменились: на базу привезли несколько ярко-розовых пластиковых стульев. Питер сидел за компьютером, от которого, как от любой новенькой электроники, исходил аммиачный запах. Судя по всему, доступ в Интернет ему открыли.

— Я договорился с Ивановым, — объяснил Питер, когда Зула вернулась после очередной водной процедуры, прихватив по дороге кусок пиццы («Пицца Хат», где работала доставка, находилась сравнительно недалеко). — У него в Москве есть доверенный сисадмин. Меня подключили к его частной закрытой сети, и он следит, куда я хожу и не посылаю ли сигналов о помощи.

С одной стороны, Зула оценила ловкий ход Иванова, с другой — согласие Питера ее неприятно удивило, хотя вид он имел, конечно, пристыженный. Питер поспешил объясниться:

— Без Интернета у нас совершенно связаны руки. Даже в гуглокарты не зайдешь. А так я неплохо продвинулся.

— Неплохо — это как?

— Ну, например, скачал исполняемый файл «REAMDE» из одного блога и попробовал декомпилировать.

— Удалось? — Зула не могла не подыграть — Питера так и распирало от гордости.

— Я боялся, что по коду прошлись обфускатором, но нет.

— Не поняла.

— Иногда текст программы специально запутывают, чтобы его труднее было восстановить, но авторы «REAMDE» этого не сделали, и мне удалось получить довольно читаемый исходный код. Потом я отыскал нетипичные последовательности символов и погуглил их.

— Ты хотел выяснить, делал ли кто-нибудь так же до тебя и, если да, не выкладывал ли результаты.

— Именно. И обнаружилась странная вещь. На одном форуме кто-то действительно запостил очень похожий декомпилированный код. Но только не из «REAMDE», а из одного старого вируса под названием «CALKULATOR», который натворил дел года три назад.

— Ясно. То есть ты думаешь, что создатели «REAMDE» использовали часть кода этого «Калькулятора».

— Определенно. Такое никак не могло произойти случайно. А самое интересное: исходного кода «Калькулятора» нигде нет — его никогда не публиковали.

— То есть не могло быть так, что Тролль скачал исходники «Калькулятора» и включил в «REAMDE», — догадалась Зула. Питер довольно кивнул, и она продолжила: — Оба вируса написали одни и те же люди.

— По крайней мере те, что знают друг друга и обмениваются файлами.

— А отсюда очевидный вопрос…

— Что нам известно об авторах «Калькулятора», — подхватил Питер. — Он навредил гораздо сильнее «REAMDE», потому что заражал компьютеры всех, кто пользовался «Аутлуком», а «REAMDE» опасен только самым заядлым игрокам в «Т’Эрру». Примерно неделю все стояли на ушах из-за этого «Калькулятора», спецслужбы кинулись искать его авторов. А те насчет заметания следов по сравнению с Троллем просто дети. В итоге их нашли — в Маниле.

— Хм. Неожиданно.

— Да. Мы тут копаемся в Сямыне, и вдруг — Манила. При этом есть два момента. Во-первых, двоих-троих из той группы, конечно, поймали и отдали под суд. Только все знают, что остальных — большинство — так и не вычислили. А во-вторых, многие жители Филиппин — этнические китайцы, и в Китае у них есть родственники.

— То есть Тролль, по-видимому, китаец, живет в Сямыне, и у него есть родственники в Маниле…

— И это объясняет, как исходный код оказался здесь и попал в «REAMDE».

Все это время Зула поглядывала вокруг: Чонгор уединился в одном из офисов и вбивал в ноутбук сегодняшние данные; в конференц-зале Соколов давал отчет Иванову; двое спецов спали; двое резались в игровую приставку; еще двое несли вахту. При этом все бодрствовавшие русские время от времени с любопытством посматривали на Зулу и Питера — и по жестам, по выражению лиц, по-видимому, догадывались, что те решают задачу, и не безуспешно.

А это, напоминала себе Зула, главное. Их задача не ловить Тролля, а убеждать Иванова, что они продвигаются в поисках, самим же тем временем как можно дольше водить его за нос и придумывать, как выкрутиться.

Впрочем, не их задача, а ее. Питер никак не проявлял свою заинтересованность в побеге — слишком уж увлекся охотой на Тролля.

Питер верил, что, если они схватят Тролля, Иванов смилостивится.

Возможно, Питер прав. Возможно, у Иванова такой метод убеждать людей на него работать.

А возможно, так он добивается послушания у тех, кто ему пока нужен, а потом их убивает.

— Что дальше? — поинтересовалась Зула. — Как поступим с этой информацией?

— Я вот подумал: раз у нас есть самолет, можно слетать в Манилу, найти кого-нибудь из авторов «Калькулятора», поспрашивать.

Со словами «найти» и «поспрашивать» у Зулы теперь ассоциировались только Уоллес и рулон полиэтилена. Интересно, Питер имел в виду именно такие расспросы? Или он в самом деле считает, что манильские хакеры вот так запросто сдадут своих сямыньских родственников? Ей не хотелось задавать Питеру этот трудный вопрос, чтобы не узнать лишнее о человеке, с которым когда-то спала.

— Иванов решит, что мы действуем наугад. А он предпочитает более конкретные действия.

Питер не почувствовал сарказма.

— Еще можно поискать здесь квартал, где живут филиппинцы. Есть же у них в Сиэтле свои лавки и парикмахерские — вдруг и тут тоже.

В отличие от Питера Зула видела Сямынь своими глазами и понимала, что это ничего не даст, но промолчала.

— Иванов уже в курсе?

— Я докладываю ему о ходе работ.

Такая формулировка Зуле не понравилась.

— А о возможной связи с Манилой он знает?

— Пока нет.

— Тогда хорошо бы подать ее как повод для дополнительной вылазки в город. Это бы нам помогло.

— Чем это вам поможет?

— Нам, — повторила Зула.

Ей очень захотелось убить Питера. Она понимала, что это желание пройдет… а потом снова вернется.

— Да делай со своей информацией что хочешь, — сказала она и вышла.

— Вы с ума сошли?

Соколов опешил. В сумасшествии его обвинял не кто-нибудь, а Иванов. Неожиданно. Соколов даже не нашелся с ответом.

Он рассказывал о том, что было днем: поначалу кратко (как правило, начальству нужен сжатый отчет), — однако Иванов потребовал детального доклада. После пары уточняющих вопросов Соколов стал излагать события подробно. Иванов внимательно выслушал историю о консьержке, о туре по магазинам и о походе вдоль берега.

Соколов привык к начальственным разносам, поэтому, договорив, стал ждать.

Иванов хохотнул.

— Да мне плевать, из какой дряни сделаны стены. Плевать, пробьет ли их дробь-четверка и как лучше покинуть дом в случае отступления. Что творится у вас в башке? По-вашему, тут идет битва за Грозный? Так вот — это не битва за Грозный! Все очень просто: надо отыскать Тролля, пойти к нему домой, вломиться в квартиру и приволочь ко мне.

Соколов молчал.

— Я что — не того нанял?

— Вероятно, — ответил Соколов. — Ребята из Сиэтла — те, которые разобрались с Уоллесом, — вот они лучше подошли бы для такой работы.

— Знаете, тех ребят из Сиэтла здесь нет!!! — Иванов начал фразу спокойно, а закончил ревом, от которого сдетонировала бы взрывчатка. — Вместо них у меня вы!!! А обходитесь вы очень недешево!

Соколов хотел напомнить, что он и его команда — консультанты по безопасности, а Иванов дает им задания по меньшей мере странные, однако не стал — от его слов настроение Иванова вряд ли улучшится.

— И еще — какого черта вы поперлись вдоль берега? Решили, что Тролль живет в паромном терминале?

— Я проводил разведку. Исследовал зону операции.

Иванов немного помешкал.

— Ваша зона операции — там, где живет Тролль. А живет он не в терминале.

Соколов промолчал.

— Я, может, чего-то не понимаю? Объясните ход своих мыслей, — потребовал Иванов.

— Возможности для маневра тут почти нет. — Соколов кивнул в сторону окна. — Сами посмотрите: все застроено. А вода — совсем другое дело. Да, там тоже тесно, но это единственный вариант, если придется…

— Придется что?

— Отступать. Импровизировать. Проявлять изобретательность.

С полминуты Иванов, собрав все силы, молча боролся с приступом ярости.

Соколова совершенно не волновало, что произойдет, если тот все-таки сорвется. Сейчас его куда больше беспокоила кровеносная система своего начальника. Во время похода по гостиницам Соколов улучил момент, вышел в Интернет и убедился, что препараты, которые принимает Иванов, действительно от давления.

Если, конечно, таблетки не лежат в сумке без дела.

Соколова тревожило, что у Иванова, пока тот перебарывает свою ярость, давление становится как в глубоководных нефтяных скважинах. И что сгустки крови попадают ему прямо в мозг.

Если Иванов умрет, как они выберутся из этой страны?

Соколов глубоко задумался и даже забыл, что Иванов еще жив и стоит рядом.

— Ваше дело, — предельно спокойно сказал наконец Иванов, — не проявлять изобретательность. Никаких отступлений не будет. Импровизаций — тоже.

— Я понимаю. Но ознакомиться с территорией и подготовить запасной план всего лишь обычная практика.

Этот уместный довод растревожил Иванова, как никакие другие слова за все время беседы. И дело даже не в том, что он не видел смысла в запасном плане. Иванова стали мучить подозрения — он решил, что Соколов хитрит.

Однако и теперь Соколов не отказывался от тактики маневров и отступлений. Он пожал плечами, будто упомянул запасной план исключительно к слову, и сказал:

— Кстати, есть идея.

— Какая?

Соколов отошел к окну и взглянул на береговую линию. Было только семь вечера. Тысячные толпы шли через двери паромных терминалов в обоих направлениях. Иванов встал рядом с Соколовым, попытался угадать, куда тот смотрит, но быстро потерял терпение.

— Ну?

— Сейчас ни одного нет. Их вообще не так много по сравнению с обычными пассажирами.

— Кого?

— Рыбаков.

— У рыбаков отдельный терминал, — прорычал Иванов.

— Нет, я не о профессиональных рыбаках, а о любителях. Они мне сегодня попадались. Обычные китайцы, пенсионеры. Возвращались с рыбалки. Ездили на весь день — видимо, на один из вон тех островков. — Тут Соколов посмотрел Иванову в глаза. — У них забавные шапки.

— Видел я их — обычные конические шляпы.

— Нет, не эти. У рыбаков — крупные головные уборы из светлой ткани: спереди большие козырьки, по бокам и сзади — полы до плеч. Арабы надевают что-то подобное во время песчаных бурь. Голова и лицо почти полностью скрыты, особенно если нацепить большие солнечные очки.

— Они же весь день на солнце, — сообразил Иванов. — А с зонтиком в руках рыбачить неудобно.

— Да. Кроме того, они носят удочки вот в такенных чехлах, — развел руки на метр Соколов, — а в чехлах есть отделение для катушки.

Иванов немного успокоился и стал кивать.

— Более того, у них всегда с собой сумки-холодильники.

— Превосходно, — сказал Иванов.

— На рыбаков никто не обращает внимания.

— Конечно, — согласился Иванов. — Мы же с вами не замечаем стариков с удочками где-нибудь на мосту в Москве.

— Они ходят поодиночке, но, бывает, собираются вместе, нанимают лодку и едут на прикормленное место.

— Понятно.

— Ну так вот. Весь день в рыбацких костюмах не походишь — в нас обязательно распознают не-китайцев. Но весь день и не надо — достаточно пройти от машины до здания или полквартала по улице, так чтобы все местные придурки в радиусе километра не кинулись снимать нас на телефоны и звонить маме.

— Очень хорошо, очень хорошо, — кивал Иванов.

Соколов не стал упоминать, что не замечают здесь еще кое-кого: нищих, которые лежат на тротуарах в самых людных местах.

— Составим план, — объявил Иванов. — Один-единственный план. И он сработает.

Запасных вариантов не будет.

— Так точно.

— Зовите остальных, — приказал Иванов. — Все обсудим, подготовимся к завтрашнему дню.

Все они — основатели, директора, инженеры, сценаристы, трудяги из отдела зауми — пытались понять, чем в будущем аукнется ЦП — цветопередел. Понятно, что пока эта война приносит прибыль, однако всех страшно напрягал вопрос, надолго ли это. Деньги зарабатывались и до нее, когда события в Т’Эрре развивались по осмысленному сюжету. Теперь же игра потеряла цельность и связность, для поддержания которой Корпорация нанимала скелеторов и дэ-квадратов.

С тех пор как начался ЦП, разговоры на совещаниях топтались на одном месте, и смысла в них стало еще меньше, чем обычно. В основном все сводилось к догадкам на тему: «Что происходит в голове у Девина Скрелина?» Уж не на его ли совести ЦП? Если да и войну устроил он, следует ли обвинить его в нарушении контракта? Или рассчитывать на него и дальше — авось выкрутится? В таком случае выходило, что Скелетор ловко подкинул себе еще работы. Или тектонические историко-культурные подвижки оказались ему не по зубам? Тогда не уволить ли его и не нанять ли кого-нибудь из тысяч молодых писателей — честолюбивых, энергичных, образованных, которые ждут не дождутся его места?

Те собрания, как правило, начинались с бодрых презентаций в «Пауэрпойнте» и постепенно уходили в полуфилософский обмен менеджерскими афоризмами, заседатели все чаще посматривали на Ричарда, и в их глазах читалось «спасите-помогите!». Дело в том, что, по сути, Корпорация-9592 ничего не производила, как, например, сталеплавильный завод. И не продавала, как «Амазон». Она лишь обращала в деньги желание игроков владеть виртуальными товарами, а товары поднимали статус вымышленных персонажей, игравших более или менее важную роль в событиях Т’Эрры. При этом в Корпорации все догадывались, хотя и не могли доказать, что для их бизнеса хороший игровой сюжет — как доменная печь для сталеплавильного завода. Правда, если у вас завод, то инвестора, нахлобучив на него каску, можно отвести в цех и показать ему печь. А фэнтезийный мир — это фэнтезийный мир. Что, впрочем, не мешало инвесторам вкладывать в Корпорацию-9592 капиталы, которых хватило бы на несколько заводов, и платить специально нанятым директорам, чтобы те присматривали, как идут дела. В обычные времена прибыль шла и все радовались жизни, не переживая по поводу рисков, связанных с фэнтезийной стороной бизнеса, однако теперь призадумались; и чем крепче думали, тем больше серьезнели. Похоже, развитие Корпорации-9592 двинулось в обратном направлении и она опять стала больше похожа на стартап. А Ричард был единственным, кто знал ее на начальном этапе и кто умел мыслить и действовать в тех условиях. Он был бешеным псом, которого почти никогда не выпускают из подвала. Почти.

И вот теперь он летел в самолете над Монтаной. Плутон сидел с другой стороны прохода лицом к нему и разглядывал восточные склоны Скалистых гор, как водопроводчик разглядывает сплетение труб. Не то чтобы от Плутона много пользы в смысле придумывания сюжета, но присутствие одного из богов-олимпийцев Ричарда успокаивало. Оно напоминало, что существуют более базовые принципы, чем те, за которые отвечает Девин Скрелин. Плутон воспринимал сюжетную динамику как доброкачественную опухоль, возникшую на его трудах, — нечто вроде микробов на марсианских метеоритах. Ричард догадывался: в случае чего Плутон сумеет сначала вызвать планетарную катастрофу, которая уничтожит все живое на поверхности Т’Эрры, а затем начать ее историю с нуля. Впрочем, через совет директоров такую идею вряд ли протолкнешь.

Хватит мечтать о пустом. Ричард заставил себя вчитаться в книгу Скрелина, которая лежала у него на коленях.

Этот текст (Том одиннадцатый истории Т’Эрры: «Хроники раскола. Забытое колдовство») и многие ему подобные были детальным изложением т’эрранской мифологии, набросанной на салфетке доном Дональдом после пятичасового ужина с возлияниями в компании Ричарда и Плутона. То время Ричард теперь втайне вспоминал как старые добрые деньки.

Предполагалось, что для начала он лишь познакомится с Дэ-Квадратом, а все серьезные разговоры отложит на потом, однако спустя две пинты Дэ-Квадрат разогнался так, что мало не показалось. Это следовало предвидеть, но в то время Ричард не представлял, как работают люди вроде дона Дональда и Девина Скрелина. Он считал их кем-то вроде инженеров, с которыми нужно постоянно проводить совещания, излагать им задание в виде презентаций в «Пауэрпойнте», устраивать обзорные встречи, долго и нудно обсуждать контракт, прежде чем они всерьез возьмутся за дело.

Из аэропорта Сиэтл-Такома Ричард повез дона Дональда в отель, полагая, что гость захочет денек отдохнуть и привыкнуть к разнице во времени, однако с гостиничной стоянки они отправились перекусить, в баре Дэ-Квадрат приметил краники с пивом и разохотился на пинту, за которой Ричард и изложил ему идею игры. За второй порцией дон Дональд, не обнаруживая ни малейших признаков опьянения или усталости от перелета, вцепился в самое, на его взгляд, интересное — в программу, которая генерирует ландшафт, — и стал расспрашивать о таких тонкостях, что Ричарду пришлось сначала названивать Плутону, а потом отправлять за ним такси. Третью пинту посвятили знакомству (правда, Плутон пил газировку). После небольшой паузы («С вашего дозволения я отлучусь в ватерклозет») дон Дональд под четвертую и пятую пинты обрушил на Ричарда с Плутоном целую космогонию, да так, словно давно ее придумал и с тех пор носил в кармане, на случай если кому-нибудь пригодится.

Во время первой части этого мастер-класса (да как ни назови речь Дэ-Квадрата) Ричарду, несколько сбитому с толку, казалось, что тот излагает сюжет одной из своих книг, но дон оперировал вещами, которые узнал о Т’Эрре десять минут назад, и челюсть Ричарда отвисала все сильнее, по мере того как он понимал, что Дэ-Квадрат придумывает на ходу. Просто берет из головы. Прямо сейчас. В 12.38 он еще стоял в очереди и ждал, когда его сетчатку сосканирует служба нацбезопасности, а в 14.24 уже хлестал пиво в гостиничном ресторане и выполнял свою работу. Ту самую работу, за которую ему платили. Вернее, собирались заплатить — контрактов еще никто не подписывал.

Фонтанируя идеями, Дональд Кэмерон умудрялся тут же устраивать их критический разбор.

— Нельзя не заметить, что сюжеты многих, если не почти всех, произведений в жанре фэнтези выстроены вокруг предметов — как правило, древних, эзотерических, наделенных сверхъестественными свойствами. Толкиновские кольца — самый яркий тому пример.

Ричард, на мгновение спрятав лицо за бокалом, попробовал угадать, что значит «эзотерический», и, в общем, не ошибся. Затем согласно кивнул.

— Почти всегда присутствует связь хтонического свойства. Предмет, наделенный сверхъестественными силами, имеет, как правило, ископаемое происхождение: скажем, золото, добытое из особой жилы, необычайно редкий драгоценный камень или меч, выкованный из метеоритного железа. Я лишь описываю варианты из дешевого чтива, — прибавил Дэ-Квадрат, пренебрежительно махнув рукой. — Однако широкая популярность того же Девина Скрелина свидетельствует: такие вещи увлекают публику, воздействуя на древнейшие отделы мозга, даже если кору уже мутит от подобных историй.

— Что еще за Девин Скрелин? — поинтересовался Ричард.

— Один мой коллега по цеху, прославившийся исключительным объемом своего, как вы это называете, конечного продукта.

Осторожно покачивая бокал и разглядывая пиво, Ричард подумал, сколько же надо написать, чтобы Дональд Кэмерон назвал тебя исключительно плодовитым автором.

— Вы упомянули ископаемые, — угрюмо заметил Плутон, несколько обиженный отходом от темы.

— Именно. Осмелюсь сказать, что это архетип. — Дэ-Квадрат отпил. — О его происхождении остается только гадать. Почему змея — архетип? Потому что змеи жалили наших предков на протяжении миллионов лет. За это время в процессе естественного отбора страх вполне успел впитаться в подкорку. — Он снова сделал глоток и пожал плечами. — Гоминиды изготавливали каменные орудия задолго до гомо сапиенс. Они наверняка заметили, что из одних камней инструменты получаются лучше, чем из других.

— Гранит ломается неровно, — подхватил Плутон. — Размер зерна…

— Даже троглодиты обратили внимание, что из некоторых пород выходит удивительно добротное оружие.

— Не «даже», а именно они в первую очередь, — поправил Плутон.

— Для них это было таким же естественным фактом, как и то, что змеи жалят. Не настолько древним, конечно, но достаточно старым, чтобы сыграть свою роль в процессе отбора, который привел к возникновению сознания. И культуры. И, в самых общих чертах, литературы.

Ричард слушал и не мог нарадоваться. Он сидел на самой безумной деловой встрече в своей жизни (как бы широко ни понимался термин «деловая») и видел, что это хорошо.

— А главное, принцип работает, — продолжал дон Дональд. — Вставьте в историю волшебный камень, и читатель — ваш. Пользоваться таким методом можно без зазрений совести. Искусно или бездарно — зависит от вкуса и таланта автора. Надо сказать, Толкин был совершенно прав, положив этот принцип в основу истории о добре и зле. Магический предмет из ископаемого материала — теперь это целая технология. Его наделяет силой некто владеющий колдовскими знаниями. Лишить предмет силы можно лишь с помощью определенных геологических процессов, а те и древнее, и мощнее явлений культурных.

Дон Дональд явно привык вещать на аудиторию, чья единственная реакция на его речи — восхищенные кивки и запись под диктовку. Между постулатами он почти не оставлял пауз для вопросов. В данном случае очень кстати — Ричард мог не отвлекаться от пива.

— Если я верно уловил суть, то ваша технология позволяет управлять геологией, а она в вашем мире куда более продвинута, чем у конкурентов. В таком случае на этом явно следует сыграть: создать либо сами предметы, либо условия, при которых могут появляться эти самые магические объекты природного происхождения.

— МОППы, — сократил Плутон.

Дэ-Квадрат непонимающе заморгал, потом сообразил.

— Для гиков клевое сокращение важнее, чем то, что оно обозначает, — пояснил Ричард.

— В таком случае я готов предложить свои услуги, — сказал Дэ-Квадрат. — На геологическом основании я возведу историю, кхм, культур. А в них будут ремесленники, металлурги, геммологи и прочие умельцы, создающие, как их, МОППы, которые и станут ключевым элементом игры.

— Я тут на днях размышлял о создании Луны, — вставил Плутон.

— Будь добр, поясни, — попросил Ричард. — Потому что мы ничего не поняли.

— Есть такая теория: Луна появилась, когда Землю по касательной задел некий объект размером почти с планету. Куда он пропал, никто не знает. — Плутон пожал плечами. — Вообще странно: если это такое большое тело, то оно не улетело бы далеко и кружило бы вокруг Солнца. Я подумал: а если оно вернулось и упало на Землю?

— И что? — спросил Ричард.

— Тогда получается странная вещь. — Плутон показал в окно на небо. — Там — кусок Земли. Оторванный. Раз и навсегда. — Потом показал под ноги. — А тут — чужеродная материя. Неземная. Остатки того, что по нам шарахнуло.

Ричард опасался, что Дэ-Квадрат ничего не поймет в Плутоновой зауми и выйдет долгая нудная беседа ни о чем. Однако в компании лохматого аляскинского демиурга Кэмерон чувствовал себя прекрасно — видимо, потому, что у себя в Кембридже привык жить бок о бок с нердами высшей пробы. То ли его действительно восхитила идея Плутона, то ли он старательно изображал увлеченность — не важно.

— Вы полагаете, этот планетоид так и лежит себе под землей совершенно нетронутый?

— В целом — да. Потоки магмы могли расплавить и разнести какую-то часть его вещества, однако оно не растворилось и вышло на поверхность Т’Эрры в виде особых руд.

— Разумеется! А цивилизации, возникшие на поверхности планеты и не имеющие представления о геологии, обнаружили особые свойства этих руд.

— Допустим, планетоид обладает особыми физическими свойствами (например, потому что пришел из другой вселенной через «кротовые норы» в пространстве-времени), тогда получаем объяснение магии. А металлурги и все прочие, кто научились ими пользоваться, стали алхимиками, зельеварами, колдунами…

— И активно взялись делать МОППы, — на всякий случай напомнил Ричард. В свое время он достаточно посидел за играми и понимал: МОППы — ценные игровые артефакты, а для Корпорации-9592 артефакты — это деньги.

— Ну, я свое дело, похоже, сделал, — сказал он, поднимаясь проверенным пьяным способом: опираясь спиной о стену и одновременно распрямляя ноги. — Оставлю вас обсуждать детали.

Не в первый раз вопрос жизни и будущего процветания компании решила память Плутона. Проговорив с Дэ-Квадратом еще пару часов, он вернулся домой и набросал документ, который назвал «то самое. txt». Позже текст перевели в формат. docx, чем положили начало массе разрозненных документов и вики-страниц, затем проекту и, наконец, отделу. Все вместе это по-прежнему именовалось «то самое», пока одна дама из профессиональных менеджеров, которые начали внедряться в компанию, не подняла удивленно бровь и не велела окрестить «то самое» «сюжетной динамикой». В первую очередь отдел сюжетной динамики нанял Девина Скрелина.

Суть «того самого» (как узнал Ричард гораздо позже, поскольку искренне верил в делегирование полномочий тем, кто этого хотел) была вот в чем: на Т’Эрре существует два разных типа ДНК. Первая целиком состоит из местных элементов, во второй есть следы иноземных веществ с планетоида, потому она наделена «магией». А «магия» — это социальный концепт, которым пользуются расы, чтобы объяснить особые физические свойства чужеродных атомов. У одних видов ДНК т’эрранская, у других — смешанная, у третьих — полностью инопланетная; последние обладают божественными/демоническими качествами, но воспроизвести их трудно, поскольку нужного количества подходящий биомассы так просто не наберешь.

На деле все было куда сложнее, чем на словах. Чтобы не запутаться, пришлось рисовать таблицы и древовидные диаграммы, хотя вся их суть содержалась в файле «то самое. docx». Этот документ, распухший от подробностей почти до десяти мегабайт, и вручили Девину, когда тот вступил в должность первого и последнего штатного автора.

Ричард попробовал завязать беседу с Плутоном:

— Как дела у Зулы?

Они летели над Высокими равнинами, и Ричард решил, что его спутник не слишком увлечен скучным ландшафтом.

— Не видел ее уже несколько дней, — не переставая смотреть в иллюминатор, ответил Плутон — видимо, изучал изгибы реки Платт.

Не удалось. Ричард стал искать иной подход. Другой на месте Плутона с удовольствием повздыхал бы вместе о старых добрых днях. Но вот чем хорошо путешествовать с Плутоном — он обращает внимание на людей ровно настолько, насколько они ему интересны в данный момент. В этом смысле расслабиться не дает. Самые честные отношения — те, которые не стоят на месте.

— Я имею в виду, как она справляется?

— Оптимально, учитывая природу проблемы. — На долю секунды Плутон все-таки оторвался от иллюминатора.

В эпоху титанов, когда Т’Эрра каждый день прирастала большими кусками — и территории, и текста, — Ричард крепко наседал на Плутона, требуя данных, когда те еще не были готовы. «Готовы» для Плутона значило, что каждый кубический миллиметр материи имеет подробную биографию длиной в четыре с половиной миллиарда лет. Из-за его дотошности работа других создателей, а стоила она миллионы долларов, простаивала. Ричард вытрясал из него карты с указаниями рудных жил и месторождений самоцветов. Во время одного тринадцатичасового совещания, о котором Плутон до сих пор вспоминал с дрожью, Ричард стоял у доски и от руки рисовал карты минеральных отложений. По этим снимкам потом создавались карты Т’Эрры. Большая часть плутоновских трудов с тех пор легла в основу новой дисциплины: телеологической тектоники. То есть он брал нарисованные Ричардом карты и устраивал обратные симуляции движения плит и магмы, чтобы по его правилам все выходило логично. Несколько лет этот проект шел в фоновом режиме и лишь недавно потребовал серьезных усилий. Работу поручили Зуле. Говоря «природа проблемы», Плутон сварливо намекал, что кашу заварил Ричард.

— Ну а как продвигается божественное вмешательство? — зашел Ричард с другого бока.

Телеологическая тектоника со временем наткнулась на неразрешимые противоречия между ее логикой и тем, что было в Т’Эрре на самом деле. Проблема решалась просто: божественным вмешательством. Тем более божеств в Т’Эрре хоть отбавляй. Однако ни одно не свихнулось, чтобы ни с того ни с сего менять ландшафт. Тут и подключали Зулу. Она служила проводником между отделами телеологической тектоники и сюжетной динамики, уговаривая последний измыслить такой поворот сюжета, который объяснял бы, зачем тот или иной бог вздумал передвинуть вулкан на три мили к юго-юго-востоку или превратить залежь медной руды в известняк.

— Адрес у тебя есть, — ответил Плутон, имея в виду, что Ричарду, если тот хочет лично посмотреть, как продвигается божественное вмешательство, достаточно щелкнуть мышкой.

Похоже, Плутон находился в особо поганом настроении, поэтому Ричард попросил стюардессу принести еще порцию суши и уткнулся в иллюминатор. Стоял погожий день. Самолет уже давно летел над территорией, расчерченной сеткой шоссе. Отсюда (по-видимому, это была Небраска) трассы шли к востоку, где рассыпались десятками более частых дорог в промышленных агломерациях Великих Озер — районах, куда члены Ричардовой семьи если и ездили, то только как нищие либо как завоеватели. Но прежде чем попасть туда, самолету предстояло сбросить высоту и взять курс на Королевство к’Шетриев.

Как правило, Ричард летел до одного частного терминала в Омахе — оттуда до трейлерного поселка «Тропа опоссума» два часа на машине. Но сейчас время поджимало, и он решил сесть в местном аэропортике всего в получасе езды.

Ему не терпелось выбраться на волю. Если в Омахе не составляло труда выйти из коммерческого терминала и тут же смешаться с толпой, то здесь прилет частного борта был большим событием, о котором знали все. В зале для пилотов гостей встретили тарелочкой печенья из воздушного риса. Ричард, пока ждал машину, незаметно для себя отправил одно в рот. Затем явился вежливый юноша по имени Дейл и умопомрачительно извилистым путем вокруг аэропорта повез Ричарда с Плутоном в автопрокат. По дороге он предположил, что гости, видимо, приехали к господину Скрелину. Ричард подтвердил. Дейл сначала произнес витиеватый комплимент невероятно увлекательной игре, затем осмелел и поведал о своей банде — одноклассниках, которые собираются по пятницам и устраивают жестокие налеты на силы Охристой коалиции, которую Дейл ненавидит так сильно, что сама необходимость убивать охристых его оскорбляет. Почти все друзья Дейла относились к расе инов.

Ричард никогда не делал выводов из таких случайных встреч. У Корпорации-9592 были и программы, и целый штат дипломированных сотрудников, которые беспрерывно анализировали действия миллионов Дейлов вдоль и поперек. Нынешнюю историю следовало деликатно, хоть и скептически, выслушать, пометить для себя как курьезную и забыть. Однако Ричард не послушал совета разума. В отличие от к’Шетриев-эльфов и гнурров-гномов у инов не было явного прообраза в народных преданиях, если, конечно, не считать нердов отдельным народом. Ины — раса с примитивными технологиями, умеющая, впрочем, использовать силы природы: например, стрелять молниями (правда, лишь при грозе) или насмерть замораживать врагов во время снежной бури. В общем, идеальный вариант для жителей Среднего Запада. Подобно республиканцам или демократам, которые общаются исключительно со своими и, встретив адекватного человека, поверить не могут, что тот не из них, Дейл был радикально пестрым и в этом смысле служил примером уже замусоленного демографами тренда. Охристая коалиция на девяносто девять процентов состояла из антронов, к’Шетриев и гнурров — традиционных рас, известных по книгам Толкина и тысяч его подражателей. Те же, кто выбирал новомодные расы вроде инов, обычно вступали в Пеструю коалицию.

У Ричарда родилась теория о связи этого разделения с печеньем из воздушного риса.

— Да, именно с воздушным рисом. Нет, вы сперва выслушайте, — сказал он (не вслух, разумеется), прикрываясь рукой от Муз-Мстительниц.

Прожив много лет в тех частях США и Канады, где к приготовлению пищи относятся серьезно, и сам пользуясь услугами поваров, Ричард не переставал удивляться рекомбинантной пище Среднего Запада и центральных штатов. Печенье из воздушного риса — типичный пример: уже готовый продукт, который включают в другие блюда, — например, с хлопьями или мини-зефиром. И, само собой, любой рецепт, где есть банка грибного супа-пюре, — из той же оперы. Главный принцип рекомбинантной кухни — безразличие (если не презрение) к исходным продуктам. Не слишком ли это — считать, что вот такие Дейлы отрицают традиционные фэнтезийные расы по той же загадочной особенности их культуры, по которой и не подумают брать отдельно соль и лук, когда есть луковая соль?

Рекомбинантная пища — признание умственной несостоятельности перед сложностью современной материальной культуры. По той же самой причине в мире, где в библиотеках рассыпаются сотни тысяч уже никому не нужных книг и где любой фильм можно скачать, людям вроде Дейла и его приятелей не хватает ширины канала, чтобы переварить огромное количество информации о мифических расах выдуманной планеты. Они просто хотят надрать врагу задницу.

Дейл довез их до автопроката, не забыв порасспросить о последних новостях из Торгаев. Там очень кстати для инов случались бури, и банда Дейла, заняв открытый ветру утес, нападала на грабителей. Ричард ограничился фразами «ничто не вечно» и «ситуация постоянно меняется», поблагодарил Дейла, пожал ему руку и захлопнул дверь прокатной машины.

На самом большом и самом новом рекламном щите возле аэропорта был изображен огромный синеволосый эльф, а рядом десятифутовыми прописными буквами значилось: «КОРОЛЕВСТВО КШЕТРИЕВ». По счастью, до самого тематического парка никакой т’эрранской мишуры больше не попалось. Ричард взглянул на карту GPS-навигатора и решил свернуть на гравийную дорогу в полумиле от центрального входа. В парке стояли пластиковые макеты пышных к’шетрианских храмов и гор с нарисованным на пиках снегом. Такое не выдержало бы плутоновской критики, а до вечера выслушивать жалобы Ричарду не хотелось. Но теперь занервничал навигатор — он возмущался, пока машина не пересекла невидимую границу между известными ему дорогами, затем легкомысленно передумал и стал безмятежно указывать нужное направление, будто с самого начала именно так и предлагал ехать.

Прямая асфальтированная дорога вывела к воротам «Тропы опоссума», которые похорошели и обзавелись системой безопасности. Ричард совершенно по-детски обиделся, когда ему пришлось отвечать на вопросы в переговорную коробку, торчавшую на конце трубы. Он помнил это место, когда тут еще стояла вонь свиноферм и взорвавшихся метамфетаминовых лабораторий. Несколько лет назад Девин снимал допотопный трейлер, кряхтевший под весом своего обитателя, когда тот вдруг решал зачем-нибудь встать. С тех пор Девин, само собой, выкупил весь участок, а заодно и пару соседних, выселил соседей, а их вагончики продал через «иБэй». Его прежний трейлер — помесь романтической кибитки и нищей лачуги — теперь стоял особняком под железным навесом, защищавшим его от разных мстительных персонажей. Чуть дальше от дороги на бетонной площадке буквой П выстроились металлические домики, а в середине находилось небольшое здание, мало отличавшееся от трейлера, — в нем жил и работал Девин. В домиках селились его юристы, бухгалтеры, управляющие и писатели-подмастерья.

Ворота, глухо загудев, откатились в сторону. Навигатор сообщил: «Вы прибыли на место». Сбавив скорость у старого трейлера, Ричард припомнил, как несколько лет назад взошел по прогнившим ступенькам, постучал в дверь и предложил Девину работу.

Из крайнего домика появилась женщина. Дама явно относилась к тем, кто борется с лишним весом, а ее одежда и прическа, по крайней мере в Сиэтле, послужили бы доказательством лесбийских наклонностей. Впрочем, тут не Сиэтл, и Ричард не спешил с выводами. Пока он парковался на одном из семи тысяч свободных мест, женщина, заходя с водительской стороны, уже издалека начала приторно улыбаться. Ричард приготовился мужественно встретить неприятную новость.

— Добрый день, мистер Фортраст! Я Венди.

— Очень приятно, Венди. — Пару лет назад он понял, что предлагать ей называть его Ричардом бесполезно, — он-то прилетал на частном самолете, а она пылила сюда на «субару».

— Он вошел в пэ-эс буквально пятнадцать минут назад, — виновато сказала Венди. — Проходите, пожалуйста. Устраивайтесь.

Первое означало, что, по данным биометрических сенсоров на теле Девина, тот погрузился в потоковое состояние (как его называют психологи), вернется не раньше, чем решит сам, и беспокоить его до этого времени не стоит.

Второе предложение означало: «Присаживайтесь и перекусите». Ричард знал, что комната ожидания забита вазочками с крекерами, орешками и сухофруктами, есть кофе, а в холодильниках полно безалкогольного питья. Долгое сидение в этой комнате за бесплатным Wi-Fi было обязательной прелюдией ко встрече с Девином, обладавшим необъяснимым талантом впадать в потоковое состояние буквально за пару минут до назначенного рандеву. Чтобы избежать постоянных жалоб от посетителей, которым не заткнешь рот печеньем и сладкой водичкой, служащие Девина раскладывали среди кормушек листовки «Что такое потоковое состояние». Плутон, никогда здесь не бывавший, взял бумажку и сам погрузился в потоковое состояние, открывая для себя мир этого изумительно продуктивного психофизиологического режима, — а именно в нем величайшие гении творили шедевры. Ричард, уже не раз читавший листовку, знал, что, по сути, в ней лишь одна мысль: прерывать потоковое состояние вредно, избегать этого надо любой ценой. Трудно придумать более пассивно-агрессивный способ сказать: «Я занят, отвалите».

Уже совершив сегодня непростительное по отношению к своему организму (съев в аэропорту печенье из воздушного риса), Ричард заставил себя не прикасаться к местной пище. Он открыл ноутбук и проверил почту.

Ричард закрыл ноутбук, взял листовку о потоковом состоянии, перевернул чистой стороной вверх, достал из сумки маркер и написал: «ДЕВИН! ХВАТИТ СТРАДАТЬ ХЕРНЕЙ!» Потом он вышел наружу и направился мимо старого трейлера к воротам. Стукнул по кнопке, которая открывала их вручную, встал перед видеокамерой. Поднял листок к объективу и простоял так секунд двадцать. Затем пошагал обратно в комнату ожидания и сел на место.

Пять минут спустя появилась Венди и объявила, что Девин вернулся из потокового состояния вопреки обыкновению рано и просит гостей пройти.

— Вот так-то, — сказал Ричард.

В помещении не было ни одного окна. Хотя если считать огромные плоские экраны окнами в другие миры, то Девин жил в оранжерее. В центре стоял эллиптический тренажер, а вокруг — целый парк беговых дорожек и прочих спортивных механизмов, которые либо сломались, либо уже наскучили. С потолка свисала промышленная роборука с сотней степеней свободы, беззвучная, как пантера, и точная, как боец на ножах. Она держала еще один плоский монитор и раму с эргономичной клавиатурой, трекболами и прочими устройствами ввода, названия которых Ричард не знал. Девин, в одних спортивных трусах с эмблемой его любимой благотворительной организации, переступал с ноги на ногу на педалях тренажера. Хотя абсолютно бесшумные вентиляторы обдували его прохладным воздухом, Девин слегка потел, и на блестящем теле хорошо проступали вены, сухожилия и кубики пресса — так, словно кожа была натянута прямо на мышцы и кости. Судя по утренним показателям, содержание жира в его организме упало до невероятных четырех с половиной процентов, что означало серьезный дефицит калорий: теоретически это должно было продлить его жизнь минимум до ста десяти лет. Голова и корпус Девина ходили вверх-вниз, вслед за ними точно так же двигалась роборука — камеры отмечали положение тела, а программы регулировали положение клавиатуры с трекболами и огромного монитора, которому полагалось находиться ровно в двадцати двух с половиной дюймах от глаз Девина (ему сделали лазерную операцию). С помощью выполненной на заказ гарнитуры с трехмерными очками, которые сейчас были подняты, и микрофона он мог надиктовывать идеи и звонить когда вздумается. Датчики на груди следили за пульсом, и если бы в кардиограмме попался перевернутый Т-зубец, к кардиологу, дежурившему всего в паре миль отсюда, поступил бы тревожный сигнал. На стене помигивал зеленой лампочкой дефибриллятор.

«Зря смеешься, — сказал как-то Ричард одному своему коллеге по этому поводу. — Он лишь использует научно обоснованный подход к оборудованию (то есть себе самому), которое приносит астрономическую прибыль».

— Здравствуй, Додж! — чуть запыхавшись, крикнул Девин. Система следила, чтобы его пульс не поднимался выше восьмидесяти процентов от рекомендованного максимума, поэтому Девин дышал активно, но не задыхался.

— Добрый день. — Ричард пожалел, что забыл прихватить шапку — тут было прохладно. — Извини, если мы вдруг неожиданно.

— Все в порядке!

— Я полагал, твои помощники — хоть кто-то из них — предупредят тебя о назначенной встрече. — Последнее он сказал, отчасти обращаясь к полудюжине тех самых помощников, которые ни с того ни с сего вдруг явились в комнату.

— Ничего страшного! — кажется, на полном серьезе ответил Девин. Если от занятий спортом в самом деле бывает всплеск эндорфинов, то Девин живет под фентаниловой капельницей.

— Ты помнишь Плутона?

— Конечно! Здравствуй!

— Здравствуй, — буркнул Плутон — его сердил весь этот бессмысленный политес.

— Нам надо поговорить, — сказал Ричард.

— Конечно! О чем?

— Нам — то есть тебе и мне.

— Ну мы же с тобой оба тут!

Ричард некоторое время пристально смотрел на Девина, потом пробежался взглядом по лицам остальных.

— Это не один из тех «важных разговоров». Создавать интеллектуальную собственность мы не будем. Не будем решать задачи и строить планы, в создании которых нам пригодилась бы помощь блестящих и талантливых советчиков. Запись беседы тоже не понадобится. — С каждым его словом присутствующие сникали все больше. Наконец Ричард перевел взгляд на Девина. — Встретимся в трейлере. Как в старые времена.

Трейлер отмыли, но выглядел он еще более убого, чем прежде. По нему явно прошлись дезинфицирующим раствором, и вряд ли тут осталась хоть одна не тронутая химией нить ДНК. Как водится, быстрее всего состарилась компьютерная техника: пластиковый корпус огромного ЭЛТ-монитора приобрел цвет гнилых водорослей. К чести Девина, он сохранил веселенький красный столик и три стула в комплект. Ричард сел и увидел в окно, как Девин — уже в спортивном костюме — трусцой бежит к трейлеру, за ним семенит камарилья помощников, а в хвосте — растерянный и забытый всеми Плутон.

Хлипкие ступени едва скрипнули под стройным, как эльф, Девином. Он сердито хлопнул дверью.

— Прости за беспокойство, но надо кое-что прояснить, — сказал Ричард.

Скелетор не ожидал, что тот начнет с извинений, и немного остыл.

— Это насчет ЦП?

— Да. На День благодарения — когда я был тут в прошлый раз — в одной кафешке мне попалось на глаза нечто, как я тогда подумал, забавное. Однако через месяц разразилась война за цветопередел, и стало ясно, что видел-то я приготовления. Создание «пятой колонны». Если я наблюдал это за месяц, кто сказал, что все не началось еще полгода или год назад?

Девин пожал плечами.

— И правда удивительно.

Ответ был несколько странным, но Ричарда сбила с толку его искренность. Он полагал, что, давно зная Девина, умеет его «читать».

Вторая попытка.

— А буквально полчаса назад мне попался большой рекламный щит «Королевство к’Шетриев» с синеволосым эльфом. Учитывая все остальное, кто-то, по-моему, пользуется тут методом собачьего свистка.

— Собачьего свистка?

— Подает знаки, понятные только тем, кому надо. Сами по себе голубые волосы — сигнал пестрым. Охристые видят эту безвкусицу, плюются и забывают. А для пестрых это как флаг.

— По-моему, синеволосый гуманоид просто бросается в глаза, а что еще нужно от рекламного щита?

Поспорить с этим Ричард не мог. Он поставил локти на стол и прижал кончики пальцев к вискам.

— Меня беспокоит упрощение. «Т’Эрра» — огромная виртуальная машина убийств. Воины машут секирами, колдуны мечут фаерболы, все бесконечно дерутся друг с другом до смерти. Не до настоящей, конечно, — попадают в лимб, потом обратно. Тем не менее главный механизм, заставляющий систему работать (а именно приносить прибыль), — это кайф от стычек и ощущение соперничества. Вот поэтому у нас Добро бьется со Злом. Не оригинально, зато объясняет конфликт, обеспечивающий нам регулярный доход. А тут вдруг ЦП, и вместо борьбы Добра со Злом мы получаем что? Борьбу основных цветов с оттенками?

Девин снова пожал плечами.

— Уличные банды вроде крипов и бладов носят банданы разного цвета — им этого хватает, чтобы убивать друг друга.

— Но разве такую историю ты писал?

— Она ничем не хуже того, что у нас было раньше.

— То есть?

— То есть настоящие Добро и Зло тут ни при чем — это лишь названия двух группировок.

— Ладно, — согласился Ричард. — Если честно, я сам иногда так думаю.

— Злые ничего злого не делали. Как и добрые — доброго. Не жертвовали же добрые своими очками в игре на то, чтобы перевести старушку через дорогу.

— Мы не давали им возможности переводить старушек.

— Вот именно. Мы давали им задания и квесты с пометкой «добрые». А убери весь антураж — те же задания, что у злых.

— То есть, по-твоему, ЦП — это плевок подписчиков на наш принцип «Добро против Зла»? — уточнил Ричард.

— Я бы сказал — не плевок, а поиск чего-то более реального, что цепляет по-настоящему.

— Например?

— Например, «других».

— Чего?!

— Брось, сам же наверняка увидел тот щит у аэропорта и сказал: «Фу! Синие волосы! Какая дичь». То есть отнес того эльфа к «другим». Когда решаешь, что кто-нибудь «другой», убивать его становится несложным делом. А то и потребностью.

— Ого. — Ричард был ошеломлен. Муза-Мстительница номер пять, закончившая университет с дипломом по сравнительному литературоведению и одно лето проработавшая на креативных рудниках Корпорации-9592, упоминала «других» по поводу и без. Услышав ее слова от Скелетора, Ричард перестал понимать, где и в каком времени находится (может, он все еще в самолете и ему это снится?), и решил при первой возможности погуглить ММ-5 — выяснить, не поселилась ли она, часом, в Нодауэе.

Как только в разговоре упоминали «других», Ричарда передергивало. Он чувствовал, но не мог толком доказать, что некоторые пользуются этим понятием, лишь бы связать свои рассуждения. Если же Ричард начинал противиться такому методу, его обвиняли, что он относит тех, кто говорит о «других», собственно к «другим».

В общем, упоминание Скелетором «других» вызвало у него острое желание срочно закруглить беседу.

Но нет. Нельзя забывать об акционерах. Надо оправдать бешеные бабки, которые потрачены на авиакеросин ради транспортировки его задницы за этот красный столик.

С одной стороны, его работа — сплошь нервы и напряжение, с другой — родная стихия. Ричард знал еще нескольких человек, которые, как и сам он, просто не умели не зарабатывать, чем бы ни занимались. Таких можно выкинуть на ходу из такси в любой точке планеты, а через месяц они уже процветают. Две-три попытки — и ты уловил суть. Более того, если проявить упорство, можно достичь неприлично больших успехов. Одни начинали удачную карьеру довольно рано и в итоге сковывали себя золотыми наручниками, другие понимали, как делать деньги, ближе к пенсии. После пешей контрабанды и шлосса Ричард понял, что надо делать, — примерно так же любой мальчишка, который копается в электрических схемах, понимает: чтобы заработало, надо подключить два проводка к разным концам батарейки. В некотором смысле бизнес устроен не сложнее. Все остальное — возня с настройками.

— Расскажи поподробнее про этих крипов и бладов. — Ричард хотел взять короткую передышку и немного прийти в себя.

— Мы с тобой не отличили бы одних от других: черные ребята, одинаковая жизнь, одинаковые вкусы. По идее — дружить им и дружить. Как бы не так. Они стреляют друг в друга. Для них если ты «другой», то не совсем человек. Та же история и в «Т’Эрре»: те, кого мы в последнее время называем Охристой коалицией, уже давно считают, что пестрые вульгарны и не придерживаются своих ролей. Несколько месяцев назад пестрым это надоело, и они, видишь ли, начали выступать и печься о своем достоинстве — примерно как геи с их радужными флажками. И пока одна группа может отличить другую с первого взгляда, обе будут считать друг друга «другими», а убивать по этому принципу — гораздо более древняя привычка, чем идея надуманного, хиленького разделения на вроде как добрых и вроде как злых, которую им предлагали мы.

— Понятно. То есть вот мы кто — цифровые крипы и блады.

— А вдруг так и есть? — пожал плечами Девин.

— Тогда ты ни хрена не справляешься со своей работой. У «Т’Эрры» должен быть настоящий сюжет, а не тупое смертоубийство по цветовому признаку.

— А может, это ты, Ричард, не справляешься со своей? Как мне писать историю о Добре и Зле, если в игре эти понятия не имеют никакого смысла? И последствий тоже.

— Каких еще последствий? Не можем же мы отправлять персонажей в виртуальный ад.

— Да. Только в лимб.

Они посмеялись.

Девин подумал и прибавил:

— Даже не знаю. А если создать глобальную угрозу всему миру?

— Например?

— Какой-нибудь ядерный Армагеддон. Или чем там кончилось бы дело, если бы Саурон получил Кольцо всевластья.

— Протолкнуть эту идею акционерам — та еще будет забава.

— Наверное, не так уж они и не правы. Прибыль-то все равно идет?

— Идет. Однако вот почему я приехал: есть шанс, что идти она перестанет. Перебьют пестрые всех охристых (а это вполне вероятно) — и что дальше станут делать персонажи в таком мире?

Девин пожал плечами.

— Убивать друг друга?

— Вот именно.

День 3

— Подруга, ты уже третий раз туда-сюда, позволь мне кончить твои мучения!

Голос был звонкий, уверенный, произношение — почти идеальное, хотя словесные конструкции слегка подкачали. Зула резко повернулась, затем опустила взгляд градусов на двадцать и увидела лицо — улыбающееся и смутно знакомое — в полутора метрах над мостовой.

Это была женщина… нет, девочка… нет, женщина, которая вчера продала ей килограмм зеленого чая. Многовато для одного раза, но торговка сумела Зулу убедить.

Вопрос: женщина или девочка? — не поддавался разрешению. Она была маленькая и ладная, что среди китаянок не редкость, и притом стриженная под мальчика — а вот это уже необычно. И явно не для фасону, поскольку на ней были джинсы и синие резиновые сапоги, в каких моют палубу или ходят по рисовому полю. Наряд довершали черная футболка и черный жилет. Никакой косметики. Никаких украшений, кроме больших мужских часов на запястье. Зула еще вчера обратила внимание, как она стоит, а сегодня отметила снова: целиком развернувшись к собеседнику, расставив ноги на ширину плеч и слегка покачиваясь на пятках, если взволнована или ее что-нибудь насмешило. Уверенности — как у сорокалетней, а кожа — как у школьницы. Зула решила, что ей лет двадцать, только она чем-то не похожа на остальных, хотя поди пойми чем.

Не то чтобы все женщины вокруг были в платьях и на каблуках, но торговка чаем всем видом выделяла себя из толпы. То не был сознательный вызов: смотрите, мол, я не как вы, — она просто была собой.

Вчера днем девушка подошла к Зуле и завела разговор. Зула, Чонгор и Соколов отыскали чайную улочку, и Зула смотрела на продавцов, выбирая, к кому подойти, и собираясь с духом для очередного торга. И внезапно оказалось, что девушка стоит напротив нее, по-мужски расставив ноги в синих сапогах, и с уверенной улыбкой говорит на странно разговорном английском. Уже через минуту она извлекла непонятно откуда огромный ком прессованного зеленого чая и принялась рассказывать его историю. Как она и ее народ — Зула забыла название, но Синие Сапоги всячески подчеркивала, что это отдельный этнос, — живут высоко в горах в Фуцзяни. Их туда загнали «стопицот» тысячелетий назад, и теперь они обитают в крепостях на вершинах гор. Чистейшая вода падает там с неба, отходов в реки никто не сбрасывает, промышленного загрязнения почвы нет и не будет. Синие Сапоги перечислила еще несколько достоинств этого места, объясняя, как они на молекулярном уровне встраиваются в чайные листья и переходят в тело, ум и душу несчастных, вынужденных жить в не столь экологически благословенных краях, где одно спасение — пить упомянутый чай в огромных количествах. Килограмм исчезнет в два счета, и Зуле захочется еще. А в Америке такого чая не купишь. Кстати, Синие Сапоги ищет дистрибьютора в Западном полушарии, а Зула выглядит как раз подходящим человеком…

Будь Зула и впрямь туристкой, она бы устала от такого напора, но сейчас ее так обрадовало полузнакомое лицо, что она с трудом поборола желание прижать маленькую китаянку к груди.

— Доброе утро, — ответила Зула. — Ты была права: я выпила весь твой чай.

— Ха-ха! Ты мне мозги трахаешь! — радостно объявила Синие Сапоги.

— И опять ты права: мне сегодня больше не нужно чая, спасибо.

— Хочешь быть дистрибьютором?

— Нет, — начала Зула, потом сообразила, что китаянка просто ее подначивает, и осеклась.

— Вы, я вижу, совсем заблудились, — сказала Синие Сапоги. — Вся улица про вас говорит.

— Мы ищем ванбу, — объяснила Зула.

— Черепахино яйцо? Это очень плохое ругательство. Выбирай, кому так говоришь.

— Может, я неправильно произнесла?

— По-английски?

— Мы ищем интернет-кафе, — сказала Зула.

Синие Сапоги наморщила нос. Почти у любой женщины ее возраста такая гримаска выглядела бы манерной, но у маленькой китаянки она казалась чистой, словно реки ее родимых гор.

— Что общего у Интернета и кофе?

— Кафе, — поправила Зула. — Не кофе.

— Кафе — это где пьют кофе!

— Да, но…

— Здесь Китай! — объявила Синие Сапоги, как будто Зула до сих пор не заметила. — Мы пьем чай! Ты забыла наш вчерашний разговор? Знаю, для тебя мы все одинаковые, но…

— Я из Эритреи. Мы там выращиваем кофе, — торопливо сказала Зула первое, что пришло в голову.

— Здесь вместо кафе чайные.

— Ясно. Мы не ищем, где чего-нибудь выпить. Нам нужен Интернет.

— Не поняла.

Зула глянула на Чонгора, и тот устало вытащил бумажку с иероглифами для слова ванба. Последние полчаса они показывали ее разным людям на улице. Все хотя бы смутно представляли, где такое заведение может быть, и махали руками в ту или иную сторону, оживленно говоря — чаще на китайском, иногда на английском.

— Что же ты сразу не сказала? Это там. — Синие Сапоги махнула рукой. — Вот над тем…

Зула покачала головой.

— Как по-твоему, отчего мы никак ее не найдем?

— Идем, покажу. — Она взяла Зулу за руку и повела. Жест был немножко панибратский, но сейчас Зуле это было скорее приятно, поэтому она сплела пальцы с пальцами китаянки и они пошли, размахивая сцепленными руками.

Ни Чонгор, ни даже Соколов не нашли что возразить решительной проводнице, и оба покорно двинулись следом.

Китаянка жалостливо качнула стриженой головой.

— Вам нужен переводчик, пацаны.

— Согласна.

— Отлично! — Синие Сапоги разжала пальцы, круто повернулась и выставила правую руку. Зула по привычке чуть было не протянула свою, потом сообразила, что заключает деловой контракт, и замялась.

Синие Сапоги огорченно щелкнула пальцами.

— Ай-ай! Сорвалась, рыбка моя!

— Я даже не знаю, как тебя зовут.

— А я — как тебя.

— Зула Фортраст, — тихо проговорила Зула и оглянулась на Соколова, который рассеянно смотрел по сторонам всегдашним посттравматическим, отрешенным взглядом. Губы Зулы тронула улыбка.

— В чем дело? — тут же спросила Синие Сапоги.

Зула переборола улыбку и мотнула головой. Она хоть кому-то сообщила свое имя. И если этот кто-то погуглит ее, то что обнаружит? Может быть, статью в «Сиэтл таймс» о загадочно пропавшей девушке?

— А я Цянь Юйся.

Зула, которая полжизни завидовала людям с прямыми волосами, не могла оторвать глаз от стрижки Цянь Юйси — «щипаной», сверху покороче, снизу подлиннее. Кто-то отлично владеющий ножницами и очень любящий Цянь Юйсю упорно эту прическу поддерживал, а Цянь Юйся так же упорно ею пренебрегала.

— Это частое имя там, где ты живешь? — спросила Зула, просто чтобы поддержать разговор.

— В Юндине, — напомнила Юйся. — Где Большеногие женщины делают гаошань ча — высокогорный чай.

— А ты Большеногая?

Юйся глянула на нее как на придурочную и выставила ногу в синем резиновом сапоге.

Зула пожала плечами.

— Может, у тебя там внутри совсем маленькая ножка!

— Я хакка, — объявила Юйся таким тоном, будто этим решительно все сказано. — Я тебе вчера говорила.

— Прости. Я забыла название.

— А вы тут вообще зачем?

Соколов подошел ближе, и Зула сочла за лучшее держаться легенды. Потому что вчера они разработали легенду.

— Слышала про конференцию? По Тайваню.

— А ты кто? Посол Эритреи?

— Я из американской делегации, — сказала Зула. — Чонгор — вот он — из венгерской, а…

— Иван Иванович, — представился Соколов с учтивым кивком.

— Иван — из русской. У нас два дня выходных, и мы просто…

— Тусуетесь?

— Да. Тусуемся.

— Кто-нибудь из них твой парень?

— Нет. А что?

Цянь Юйся игриво шлепнула Зулу по руке, словно упрекая за тупость.

— Хочу знать, клево ли с ними заигрывать.

— Конечно, на здоровье!

Зула была уверена, что Цянь Юйся — лесби. Может, ошиблась. А может, она лесби, которой нравится заигрывать с гетеросексуальными мужчинами.

— У вас в гостинице нет Интернета?!

— Есть, конечно! — Впрочем, это не отвечало на подразумеваемый вопрос. — Чонгор такой нерд, что должен раз в час проверять почту.

— Хм. Ну вот, пришли.

Юйся повела их дальше в проулок между какими-то лавчонками. Рядом с одной из них внутрь здания уходила лестница, без всякой таблички, если не считать головы таурена — человекобыка из «Варкрафта». Она была прилеплена к стене у входа, почти как вывеска средневековой таверны.

Они на минуту замерли.

— Это называется «лестница», — сказала Цянь Юйся.

Вчера казалось, что они набрали целую кучу IP-адресов с парами широта-долгота. Когда Чонгор наконец наложил их на карту Сямыня, картинка получилась жалкая: данные были редкие и при том все равно ложились кучно. Тем не менее кое-какие закономерности проглядывали, и по ним стало ясно, что IP-адрес, все еще читавшийся бледными цифрами у Соколова на руке, присвоен точке доступа не в пригороде, не вблизи университета, не даже где-нибудь в дальней части острова, а в радиусе полутора километров от базы.

Получалось, что они скорее всего видят дом Тролля из окна. Все равно как сказать, что с Луны видно Землю. И все-таки какой-никакой прогресс.

Соответственно на сегодня план сложился: обойти как можно больше интернет-кафе в районе и получить более детальные данные.

Составляя этот план в присутствии и под бдительным оком Иванова, они говорили об интернет-кафе с уверенностью знатоков. А почему бы нет? Они хакеры, и они из Сиэтла. Дом Питера стоит примерно в миле от штаб-квартиры «Старбакса» — организации, наводнившей мир кафешками с бесплатным Wi-Fi.

Другими словами, план строился на трех допущениях: 1) что интернет-кафе повсюду; 2) что их легко найти; 3) что там подают кофе, то есть что это буквально кафе, маленькие уютные заведения, где посетитель может открыть ноутбук и проверить почту.

Зула уже догадывалась, как жалок их наивный сиэтлоцентризм, но окончательное понимание шибануло ее по мозгам только на верхней площадке лестницы, куда она поднялась вслед за Юйсей. Доброжелательные прохожие, дававшие им бесполезные указания, всякий раз говорили, что ванба «над» или «с заднего двора» такого-то здания, и Зула мысленно рисовала себе уютные кафешки на несколько столиков.

Теперь она поняла, что ванбы только и могут быть «наверху» или «сзади», потому что они огромны! Эта, например, занимала целый этаж. Новехонькие компьютеры с плоскими мониторами стояли так плотно, как позволяли законы термодинамики, и практически все были заняты. В зале сидели по меньшей мере сто человек, все в наушниках, отчего здесь висела пугающая тишина.

— Матерь Божия! — пробормотал Чонгор.

— Что? — переспросила Юйся.

— Огромный зал. В десять раз больше самого большого нашего, — объяснила Зула.

— Это только половина. — Юйся кивнула в сторону лестницы, ведущей на следующий этаж. — Вам сколько надо?

— Прости?

— Сколько вам надо компьютеров?

— Один, — ответила Зула. — Если только…

Она глянула на Соколова, который пристально изучал еще один трофей на стене: рекламный плакат, выпущенный маркетинговым отделом Корпорации-9592 к выходу игры, когда они всеми силами пытались увести людей от «Варкрафта» и «Контр-страйка». Вся серия косила под туристические постеры и состояла из пейзажей, отрендеренных с фотографическим реализмом. На этом конкретном плакате гнурр сидел на камне у кристально-чистого горного озера с удочкой и тащил из воды зубастое доисторическое чудище: голова уже показалась над поверхностью, из губы торчал крючок с наживкой. Идея состояла в том, чтобы продемонстрировать немереную крутизну Плутоновых программ для генерации рельефа, — ее во всей красе являли горные склоны по другую сторону озера. Однако художники, не желая отставать, вбухали уйму времени и сил в то, чтобы сделать позу гнурра как можно более живой: он откинулся назад, удерживая рвущееся удилище, одна нога в воздухе, другая крепко упирается в землю. У Зулы перехватило дыхание: ей как будто показали фотографию родного дома. Она была не готова увидеть такое здесь.

Как назло, Соколов именно в этот момент решил сделаться разговорчивым. Он медленно повернул голову и глянул сперва на Зулу, потом на Юйсю.

— Я бы поискал рыболовные вещи.

Зула все еще боролась с довольно крупным комком в горле, а Юйся не могла взять в толк, чего Соколов хочет.

— Рыбалка, — объяснил он, кивая на плакат и пантомимой показывая, что крутит катушку спиннинга. — Мой босс хочет рыбалку. Надо снаряжение.

— Когда? — спросила Юйся.

Соколов пожал плечами.

— Может, завтра. Или послезавтра. Как получится. А сегодня удочки и все другое. Надо гуглить магазин.

— Не получится, — сказала Юйся, — если ты не читаешь по-китайски.

— Тогда надо помощь. Надо искать шляпы. Сумки-холодильники. Чехлы для спиннингов. — Он пожал плечами. — Что обычно.

Юйся подошла к стойке ванбы — основательному сооружению футов двадцать в длину, с двумя кассами. Сзади у стены стояли два холодильника с напитками в бутылках и банках и стеллаж с дошираком в ярких стаканчиках, запечатанных фольгой. За стойкой помещались двое служащих, совсем молодые ребята, и сотрудник ОБ в темных брюках и голубой рубашке с галстуком. Он сидел спиной к залу за двумя плоскими мониторами, поделенными каждый на четыре окна. Зула сперва подумала, что туда идет трансляция с видеокамер наблюдения, потом разглядела, что каждая четверть — уменьшенный компьютерный экран. На одном-двух были открыты окна, как бывает, когда человек шарит по Интернету или заходит в «Фейсбук», в остальных шли компьютерные игры. Через каждые несколько минут изображение менялось.

Зула покосилась на Чонгора, смотревшего в ту же сторону. Они встретились глазами и рассмеялись.

— Что такое? — спросил Соколов.

Чонгор повернулся к нему.

— Этот тип заглядывает через плечо каждому в зале, — сказал он. — Проверяет, не смотрят ли порнуху или чего такое.

Соколов понял, но юмора не уловил.

Юйся тем временем подошла к стойке и обратилась к служащему тоном сержанта, распекающего новобранца, который явился на построение расхристанным и лохматым. Парень, со своей стороны, начал и закончил разговор тем, что внимательно оглядел ее с головы до пят, укрепив впечатление Зулы, что такие, как Юйся, тут нечастые гости. Сотрудник ОБ оторвал глаза от экранов, глянул на иностранцев, потом на Юйсю и вернулся к своему делу. Очевидно, быть человеком с Запада не такая и беда, если за тобой присматривает китаец, — внимание привлекают безнадзорные иностранцы.

Юйся щелкнула пальцами, подзывая Соколова, и как-то дала понять, что надо расплатиться. Деньги мигом исчезли в кассе. Служащий протянул Юйсе два чека с логинами и паролями.

Ванба больше всего походила на зал игровых автоматов, только без шума: множество людей в полутемном помещении с низким потолком, все глаза устремлены на экраны. Сравнение практически без натяжки: здесь почти все играли. Кто-то — в «Варкрафт», «Контр-страйк» и «Аоба Цзянху» — китайскую игру, созданную Ноланом Сюем до того, как он вошел в Корпорацию-9592; она по-прежнему жила в мире ванб, подтверждая принцип, что старая любовь не ржавеет, расходилась в нелегальных копиях (защиту взломали через двадцать четыре часа после выпуска) и порождала бесчисленные клоны, ни один из которых не годился ей в подметки. Однако подавляющее большинство играло в «Т’Эрру», то есть пришло сюда не ради удовольствия, а для заработка. Зула, шагая за Юйсей к лестнице между рядами компьютеров, с первого взгляда узнавала пейзажи и ситуации на экранах. Оглядевшись внимательнее, она заметила, что над перегородкой, разделяющей ряды, торчат по-сусличьи несколько голов. В основном это были молодые ребята, которые хлебали лапшу из стаканчиков и наблюдали за игрой товарищей, но она приметила и второго полицейского, совершающего обход.

Верхний этаж в точности повторял нижний, только свободных мест здесь было побольше. Обовец сидел на стуле при входе, пил чай из большого стеклянного термоса и умирал от скуки. Чонгор сел за один компьютер, Соколов — за соседний. Чонгор якобы проверял почту, а Соколов с помощью Юйси искал, где в деловой части Сямыня можно купить рыболовное снаряжение.

Чонгор в две секунды узнал ай-пи своего компьютера, потом еще минуту-две лазил по локалке, проверяя, какие номера могут быть у соседних, и с «почтой» было покончено. Он встал из-за стола и пошел к Зуле, но примерно в метре от нее остановился и стал смотреть в сторону. Ему нечего было сказать, он просто хотел быть рядом. Зула к этому уже привыкла. Ей было спокойнее, когда Чонгор здесь, на самом краю ее личного пространства. Судя по всему, он тоже так чувствовал себя спокойнее.

Вчера Соколов сфотографировал на мобильный рыболовов у паромного причала и теперь демонстрировал их Юйсе, увеличивая головы и показывая, какие шляпы ему нужны. Более идиотских матерчатых панам Зула не видела в жизни и ни на минуту не поверила, что Соколов и впрямь собрался рыбачить. Он что-то затеял и на ходу сообразил, что Юйся тут может быть полезна.

Успокоенность от близости Чонгора мигом исчезла, сменившись чувством, будто в сердце вонзилась сосулька.

Соколов с Юйсей нашли магазин и отключились от Интернета.

— Теперь за шляпами, — объявил Соколов, встал и, по обыкновению, посторонился, пропуская женщин вперед.

С Юйсей искать ванбы было в сто раз быстрее, но имелась и оборотная сторона: они не могли просто обходить один компьютерный зал за другим, притворяясь, будто Чонгору надо проверить почту. Никому не нужно проверять почту так часто, а если нужно, то разумнее сидеть в одной ванбе, а не метаться по району.

Неведомый план Соколова касательно рыбалки решал проблему. Минут сорок пять они шли к магазину, где можно купить дурацкие шляпы, в каких удят рыбу китайские пенсионеры. По пути Зула выяснила о Юйсе чуть больше. Собственно, она расспрашивала без остановки, не оставляя паузы для вопросов, на которые в данной ситуации не смогла бы ответить. Составленная вчера легенда была довольно хлипкой и не устояла бы перед живым умом Цянь Юйси.

Зула узнала, что Юйся живет в Юндине в поселке, куда съезжаются туристы смотреть тулоу: круглые земляные дома-крепости, выстроенные хакка столетия назад. По большей части экскурсанты — китайцы, их привозят из Сямыня на автобусах, но иностранцы там тоже бывают, в основном любители путешествовать с рюкзаком. В туристический сезон Юйся работает по договоренности с гостиницей: болтается у автобусной остановки или ходит по тропам, ведущим к главным достопримечательностям, и если видит растерянных туристов, подходит, заговаривает и отводит их в гостиницу. Еще она возит их на микроавтобусе в те тулоу, до которых иначе не добраться. Так, а еще по фильмам и по книжкам, оставленным в гостинице любителями путешествовать с рюкзаком, она выучила английский. В межсезонье она на том же микроавтобусе едет в Сямынь, останавливается в хостеле и продает чай — по большей части оптом в магазины, хотя порой и в розницу с рук, как вчера Зуле.

Так дошли до магазина, где Соколов закупил ровно дюжину нелепых шляп. Тут Чонгору вновь пришло время «проверить почту», и все отправились в ближайшую ванбу. Чонгор занялся «почтой», Зула съела стаканчик лапши, а Соколов с Юйсей нашли магазин, где продают спиннинги.

Дальше цикл повторился: пешком дошли до магазина, где Соколов купил чехлы для спиннингов, а оттуда направились в следующую ванбу, чтобы Чонгор снова «проверил почту».

Зула спросила Юйсю, кто такие хакка, и узнала, что это единственные китайцы, не принявшие практику бинтования ног. Так что «Большеногая» — не просто обзывалка. Мало того, они еще и покупают лишних девочек у кантоноговорящих соседей и воспитывают у себя. Юйся была не из тех, кто станет употреблять слова «феминистский» или «матриархальный», но для Зулы картина была ясна. Она смогла провести параллель со своим детством, когда ее воспитывали марксистско-феминистские учительницы в эритрейских катакомбах. Темы как раз хватило до третьей ванбы.

Она размещалась на четвертом этаже коммерческого здания, выходящего в улочку такой ширины, что могли бы разъехаться две машины, если бы не пешеходы, велосипедисты и носильщики с тележками. Эта ванба была поменьше первых двух, народ здесь собирался помоложе, а само помещение выглядело каким-то обшарпанным. Обовец тут был один, у входа, и без высокотехнологичной системы заглядывания через плечо. Несколько зеркал в зале теоретически позволяли следить за мониторами — если проявить рвение и оторваться от глянцевого журнала (на китайском, но целиком посвященного людям и событиям в НБА), чего не происходило. В зале стоял шум, но не из-за музыки или звукового сопровождения игр — он шел из угла, где десятка два подростков сдвинули мониторы и вместе резались в игрушку, азартно перекрикиваясь во весь голос.

Как и прежде, Чонгор сел за один компьютер, Юйся и Соколов — за другой. Зула прошла в угол, где играли подростки. С первого взгляда стало ясно, что играют они в «Т’Эрру» и вместе проходят какой-то квест или совершают набег. Все персонажи были в одном и том же месте Т’Эрры и то ли напали на данж, то ли сцепились за него с конкурирующей бандой. Довольно распространенная манера игры: воин кричит жрецу, что его надо похилить, а маг просит кого-нибудь отвлечь на себя монстра, пока он будет кастовать заклинание.

Зула видела, что ребята — крутые геймеры. Это подтвердилось, когда она подошла ближе и разглядела персонажей — прокачанных, с дорогими эквипами. Пейзаж, на фоне которого они сражались, выглядел удивительно знакомым.

Торгайские предгорья.

Персонажи стреляли из требушетов на пересечении силовых линий.

Внезапно Зула поняла, что за ней уже несколько минут наблюдают и что Соколов стоит рядом, совсем близко — она даже ощущала его тепло. Он прочел выражение ее лица и подошел взглянуть, на что она смотрит.

Зула, почувствовав себя неловко, отошла к Чонгору. Тот с отвисшей челюстью смотрел в экран.

— Что такое? — спросила Юйся. — Что с вами?

Соколов повернулся к ней.

— Завтра рыбалка, — объявил он. — Нужны холодильники.

Через полчаса Зулу приковали к раковине в женском туалете.

Когда Соколов понял, что подростки в углу работают на Тролля — и даже, возможно, кто-то из них и есть Тролль, — когда Чонгор подозвал его и показал на экране тот же айпишник, что был у Соколова на руке, русский принялся действовать так быстро и при том с таким хладнокровием, что в других обстоятельствах Зула бы восхитилась. Он позвонил по мобильнику и через несколько минут проводил Зулу к выходу, перед которым как раз остановилось такси с четырьмя спецконсультантами. Один остался в машине, трое других окружили Зулу, не то чтобы угрожая, но ясно показывая, что выход у нее один — сесть на заднее сиденье. Минут через десять они уже были на парковке небоскреба, а еще через минуту — в женском туалете. Русским надоело водить Зулу в уборную и ждать в кабинке; они где-то раздобыли кусок цепи футов двадцать длиной и замком пристегнули один ее конец к сифону под раковиной. На другом конце, тоже замком, был закреплен наручник, и его защелкнули у Зулы на щиколотке. Ее вещи и спальный мешок заранее сложили на полу, тут же лежали несколько армейских пайков, немного еды из фаст-фуда и рулон бумажных полотенец. Цепь позволяла дойти до унитаза, пить она могла из крана. Что еще девушке надо?

То был единственный раз, когда Зула просто разрыдалась. Она лежала на полу в позе эмбриона и ревела, колотя головою об пол. Ей много что пришлось пережить, но на цепь ее еще не сажали.

Какое-то время спустя Зула встала на колени и вытерла лицо бумажными полотенцами.

Потом сбежала.

В студенческие годы она с двумя подружками жила на съемной квартире. Кухонная мойка часто засорялась. Денег вызвать слесаря у них не было, а Зула не зря выросла на айовской ферме. Тут главное знать, что муфты, которые держат сифон, хоть по виду и сидят намертво, на самом деле закручиваются руками, потому что надо только прижать прокладку к трубе и газовым ключом лучше не сделаешь, а можно сделать хуже.

У слесаря, ставившего сифон, к которому приковали Зулу, были сильные руки, но в конце концов ей удалось свинтить муфты и вынуть колено.

Она собрала свободный конец цепи в рюкзак и закинула его за плечи.

Потом встала на унитаз, перелезла с него на перегородку между кабинками и сдвинула потолочную плиту. В рюкзаке у нее был фонарик — еще одна привычка девочки с айовской фермы. Она посветила наверх, пытаясь понять, что так озаботило Соколова, когда тот осматривал потолок.

С первого взгляда ничего обнаружить не удалось, поэтому Зула пролезла в дыру, выбралась на стальную конструкцию и поползла по ней от конспиративной квартиры в центр здания. Лифтовые шахты были рядом, но их отделяли бетонные стены, и даже сумей Зула туда попасть, это ничего не дало бы.

Когда стало ясно, что туалет остался позади, она свесилась вниз, сдвинула потолочную плиту и заглянула в дыру. По-видимому, под ней был служебный коридор. Свет там сейчас не горел.

Зула слезла на металлическую решетку, к которой крепились плиты. Потолок с трудом выдерживал ее вес: сетка прогибалась, плиты трескались. Не обращая на это внимания, Зула ухватилась за погнутую решетку, просунула ноги в дыру и повисла. До пола было фута три. Она разжала руки.

Еще наверху по расположению несущих конструкций Зула прикинула, что пожарная лестница должна быть сразу за стеной, и, чтобы туда попасть, надо выйти из коридора в лифтовый холл, а оттуда, через дверь, на площадку. В это время она будет на виду у того русского, который сторожит ресепшен. Впрочем, Зула знала: по крайней мере четверо спецконсультантов сейчас вне здания, а значит, возможно, на ресепшене никого нет. Это было легко проверить: тихонько приоткрыть дверь и выглянуть в щелку.

Вроде чисто. Дальше в глубине помещения спецы ходили, разговаривали по мобильным, рылись в своих вещах, но в сторону лифтового холла никто из них не смотрел.

Зула в два шага преодолела расстояние до дальней стены, выскользнула на лестницу и, перебарывая желание стремглав броситься дальше, придержала задом дверь, чтобы не хлопнула. Затем начала спускаться — так быстро, как только можно идти по лестнице, когда у тебя в рюкзаке двадцатифутовая цепь, одним концом закрепленная на твоей ноге.

Спуск с сорок третьего дал ей время обдумать свой побег с той стороны, с какой она его не рассматривала, когда убегала. Тогда Зула если и думала, то примерно так: «Что сделала бы на моем месте Цянь Юйся?» Или: «Если бы Цянь Юйся увидела, что я скорчилась на полу и реву как маленькая, что бы она сказала?»

До сих пор Зула покорялась происходящему из-за негласной сделки между нею и Ивановым: «Мы обходимся с тобой плохо и, возможно, убьем, но можем обходиться еще хуже и убить раньше». Не ахти какие условия, однако торговаться не приходилось. То, что ее втянули в эту историю, было само по себе плохо; теперь она сама фактически втянула сюда Юйсю, и это было в сто раз тяжелей. Теоретически Питер оставался заложником и из-за ее побега мог пострадать, но Зула за него не опасалась. Питер перешел на другую сторону. Он русским нужен. Убив его, они Зулу не вернут. Что до Чонгора — Зула надеялась, что с ним ничего дурного не случится, но считала, что имеет право подумать в первую очередь о себе и собственной безопасности.

Именно об этом она и думала, когда добралась до нижней площадки, обежала угол и с размаху налетела на стоявшего там мужчину. Зула инстинктивно отскочила в сторону и побежала дальше, оставив у него в руках пустой рюкзак и волоча за собой выскользнувшую цепь.

В следующий миг что-то дернуло ее за ногу и развернуло в падении, так что, шмякнувшись на бетонный пол, Зула увидела футах в двадцати от себя мужчину с рюкзаком в руках. Одной ногой он прижимал к полу конец цепи.

Соколов.

Он поднял цепь, свободной рукой поднес к уху мобильник и произнес два слова.

И снова в женский туалет; конец цепи пропустили через дыру в потолке и закрепили на чугунной трубе шесть дюймов в диаметре.

Ричард стоял под ажурным балочным сводом в трапезной краснокаменного замка на острове Мэн, и герольд Дэ-Квадрата объявлял его на языке, смутно напоминавшем французский.

Сюда он тоже явился нежданно, на сей раз из-за того, что канал электронной почты Дэ-Квадрата работал с большой задержкой. Дон Дональд пользовался электронной почтой в поездках и в Кембридже, но у себя в замке Интернет запретил и даже поставил на голубятне глушилку мобильного сигнала. Он приезжал сюда читать, писать, пить вино, обедать и беседовать, а ни одному из этих занятий электронные устройства не способствуют. Оставалась одна неприятная загвоздка: средства к существованию он в основном получал от «Т’Эрры», и хотя никогда в нее не играл, находя саму идею «пугающей», вынужден был по обязанности держать тесную связь с Корпорацией-9592.

Ричард как-то нашел Дэ-Квадрата в Википедии и прочел, что тот — шотландский лэрд, или эрцгерцог, или что-то еще в таком роде. Замок, впрочем, был не наследственный, а банально приобретенный за деньги. Поначалу секретариат дона Дональда располагался у южного бастиона в вагончике, оставшемся от ремонтных рабочих. Там был Интернет и лазерный принтер. Электронные письма, достойные хозяйского внимания, распечатывали на листах А4 и несли владетелю замка в кожаном бюваре. Потом от белой бумаги отказались в пользу буроватого псевдопергамента — современная бумага с ее слепящим 95 %-ным альбедо[311] разрушала атмосферу донжона. Шрифт без засечек заменили стилизованным готическим. Однако человека с эрудицией Дональда Кэмерона было не провести псевдорукописной гарнитурой, выбранной из километрового вордовского меню, а стиль и содержание посланий из Сиэтла раздражали не меньше бумаги, на которой они печатались. Дон Дональд, специалист по Средним векам, любил средневековый колорит, более того, он был необходим ему, чтобы писать. За старинным письменным столом в башне «с видом в хорошую погоду до Донахади на западе и до Каирнгана на севере», окуная стальное перо в чернильницу, он входил в потоковое состояние, уступающее по продуктивности лишь потоковому состоянию Скелетора. Распечатка е-мейла от двадцатичетырехлетнего сиэтлца с пирсингом в носу, пишущего «пжлст обратите внимание что гл 27 сабжа не цепляет тинейджерский контингент», мягко говоря, не способствует процессу. Нужен был способ передавать хозяину важные сообщения, не нарушая его драгоценной погруженности в эпоху.

По счастью, Дэ-Квадрат без всяких сознательных усилий обзавелся целой свитой людей, которых в зависимости от точки зрения можно было назвать приживальщиками, сквоттерами, параситами, халявщиками или послушниками. Они отличались возрастом и образованием, но всех их роднила любовь к Средневековью. Здесь были самоучки, выбившиеся из рядовых членов Общества креативных анахронизмов, и обладатели нескольких докторских степеней, свободно владеющие десятком мертвых диалектов. Они начали появляться на пороге, вернее, у подъемной решетки замка, как только прошел слух, что дон Дональд намерен превратить часть владений в площадку для реконструкторов, чтобы подзаработать немного деньжат и чтобы замок не пустовал в его отсутствие, ветшая от неупотребления. Тогда предполагалось создать своего рода файрволл между хозяином и реконструкторами, однако постепенно стало ясно, что если периодически чистить ряды от психов и алкоголиков, то люди, готовые жить по-средневековому двадцать четыре часа в сутки без отпуска и выходных, — самое что ни на есть подходящее окружение для медиевиста.

Как ни легко было посмеяться над Дэ-Квадратом и его сворой ролевиков, Ричард должен был признать, что серьезностью, компетентностью и увлеченностью они не уступают тем специалистам, с которыми он работал в обстановке двадцать первого века. В приятных беседах за элем и медом (разумеется, собственного производства) они объяснили, что средневековый мир был не хуже и не примитивнее нынешнего — просто другой.

Так или иначе, электронная связь теперь работала следующим образом: девушка одного из реконструкторов снимала квартиру в Дугласе, главном городе острова Мэн («я не готова отказаться от прокладок»). Она читала электронные письма, отсеивала явный мусор, распечатывала все стоящее и складывала в герметичный зип-пакет. Когда приходило время выгулять собаку, она шла к морю, доходила до крохотной станции междугороднего трамвая в северном конце набережной и вручала пакет начальнику вокзала для передачи машинисту состава, идущего в глубь острова. Машинист по дороге выбрасывал пакет в условленном месте, где его позже забирал егерь Дэ-Квадрата. Он доставлял пакет трубадуру, который перелагал тексты на окситанский и пел или декламировал дону Дональду за обедом. Затем владетель замка диктовал ответ, который таким же манером отправлялся к девушке реконструктора.

Смешно? Да. На полном серьезе? Конечно, нет. Поприсутствовав на нескольких обедах, Ричард по реакции окружающих — по крайней мере тех, кто знает окситанский, — мог сказать, что трубадур жжет напалмом. Прикалывались, видимо, все больше над сиэтлскими офисными амебами, которые думают в «Пауэрпойнте» и печатают большими пальцами. Ричард теперь старался составлять письма к Дэ-Квадрату так, чтобы было ясно — он участвует в шутке.

Е-мейл, которым он извещал о своем приезде, сейчас как раз переводили.

И все же дон Дональд относился к нежданным визитам куда спокойнее Скелетора. Что вы хотите — Средневековье! Связь из рук вон плоха. Почти все визиты — нежданные. Если у гостя нет боевого топора в руках и бубонов на теле — милости просим. Места в замке предостаточно, есть и буфер — другими словами, челядинцы-реконструкторы, которые позаботились о Ричарде и Плутоне, пока весть об их приезде по цепочке передавалась в донжон. Когда Дэ-Квадрат спустился по опасной, миллиардолетней винтовой лестнице к обеду, Ричарда и Плутона объявил в витиевато-помпезной манере герольд, вернее (поскольку штат замка был хронически недоукомплектован), человек, совмещавший обязанности герольда, медовара и третьего пьяницы.

— Возможно, придется наделить Охристую коалицию сверхъестественной мощью, — произнес Ричард.

Дон Дональд откинулся в кресле и начал возиться с трубкой. В детстве Ричарда многие мужчины курили трубки, сейчас, насколько он мог судить, Дэ-Квадрат остался такой один.

— Чтобы их не уничтожили начисто, вы хотите сказать.

— Да.

— Как это сделать, — полюбопытствовал дон Дональд, зажимая зубами чубук и щурясь на что-то над Ричардовым правым плечом, — не узаконив возмутительный раскол?

— Вы говорите на окситанском? Потому что, должен признать, шестичасовой сдвиг во времени и ваш превосходный кларет…

— В игровом мире нет никаких оснований для того, что происходит в последние четыре месяца, — сказал Дэ-Квадрат. — Гарнизоны, воинские подразделения и охотничьи отряды без предупреждения раскалываются на две враждующие фракции — точнее сказать, откалывается одна фракция, — поскольку, если меня правильно информировали, многие члены вашей так называемой Охристой коалиции внезапно оказались в лимбе с разноцветными кинжалами между лопатками.

— Без сомнения, это был хорошо спланированный Перл-Харбор, — признал Ричард.

— И многие ваши подписчики изрядно позабавились, с чем я их и поздравляю. Однако согласитесь, что канон, составленный мистером Скрелином, мною и другими писателями, не дает никаких оснований для этого грандиозного раскола и даже не намекает на его возможность.

Чувства Дэ-Квадрата были уязвлены, и он не стеснялся говорить об этом в открытую.

— По моему мнению, вы просто должны откатить все назад. Это же взлом, если называть вещи своими именами. Как если бы кто-то взломал ваш сайт и закалякал его детскими писульками. Когда такое происходит, владелец не приобщает хакерские почеркушки к веб-сайту — просто убирает их и работает дальше.

— Слишком многое произошло, — объяснил Ричард. — С начала ЦП мы зарегистрировали четверть миллиона новых игроков. Все их представления о мире и игре — постцэпэшные. Откатить назад — значит уничтожить всех их персонажей.

— И вы хотите подыграть одной стороне. Даровать особые силы персонажам, которым сочувствуете. Как Афина Диомеду.

Ричард пожал плечами.

— Это предложение. Я здесь не для того, чтобы вам диктовать.

— Я всего лишь говорю, что если вы поможете Охристой коалиции, то тем самым признаете, что она есть. Вы узакониваете глупое разделение, выдуманное хулиганами.

— Это был обвал. Мощное стадное поведение, фазовый переход.

— Никакого уважения к внутренней целостности мира.

— Нам остается лишь двигаться быстрее противников, — сказал Ричард. — Обогнать их. Ошеломить своей адаптируемостью. Польстить им тем, что включили их самодеятельность в канон. Показать, чего мы стоим.

— Вы ставите меня в затруднительное положение. Как я могу отказаться при такой формулировке?

— Прошу прощения за выбор слов. Я честно не пытаюсь выкручивать вам руки. Но я уверен, что, немного подумав, вы сочините такое, о чем сами не пожалеете.

Дон Дональд, судя по лицу, обдумывал услышанное.

— Иначе мы просто войдем в штопор. Как самолет, которому отстрелили рули.

— О. Так я, значит, оперение?

Ричард поднял руки, показывая, что не понимает.

— Хвостовое оперение, благодаря которому стрела летит прямо, — объяснил Дэ-Квадрат. — Из тех же перьев, которыми…

— Писали литераторы. Понял.

— Они в хвосте…

— Но направляют наконечник. Ага. Так вы литератор или кто?

Дэ-Квадрат натужно хохотнул.

— Они этого хотят, — сказал Ричард. — Сперва не хотели. Им нравилось непослушание, нравилось, что они сочиняют собственную историю.

— Вы об игроках?

— Да. Это было ясно видно в чатах и на сторонних сайтах. Теперь они скисли. Говорят, что хотели бы указаний, как вернуться к прежнему. Чтобы история вновь обрела смысл.

Дону Дональду пришла в голову какая-то мысль, и он наставил на Ричарда чубук.

— На каком языке они говорят в чатах? Все на английском?

— Почему вы спросили?

— Я хочу знать, кто эти люди. Зачинщики, смутьяны. Они все азиаты?

— Обычное заблуждение, — сказал Ричард, — будто азиаты, хуже знакомые с европейской мифологией, равнодушны к персонажам и сюжетам, которые нравятся вам, зато падки на яркие цвета. — Он мотнул головой. — Мы досконально все проанализировали. Китайцы с их конфуцианской традицией и японцы, как никто, чтут Забудр.

— Забудр?

— Забурелую древность. Простите.

— Еще одна ваша внутренняя аббревиатура?

— Целый отдел. Когда вы входите в мир — чего вы никогда не делаете, — но когда вы, например, приближаетесь к хижине отшельника Гальдоромина в конце Гиблой тропы, минуете двухголового волка, вступаете в дом и оглядываетесь по сторонам — вся хрень на стенах создана забудрами. — Ричард решил не добавлять, что источником вдохновения для хижины Гальдоромина стал интерьер «Ти-Джи-Ай Фрайдис» в Айсакве, штат Вашингтон. — Общий дизайн разрабатывают в Сиэтле, подробности прорисовывают в Китае. И классно прорисовывают, надо сказать.

Дон Дональд снова задумался. Ричард решил для разнообразия помолчать. Он допил кларет и вышел в уборную. Потом вернулся с идеей:

— В самолете я спал и проснулся с фразой: «Нас всех одурачили!» Она примерно отражала мои мысли о ЦП. Позже я задумался: «А что, если вывернуть все наизнанку и вложить ее в уста тех, кто нас больше всего злит?»

Дэ-Квадрат сидел в профиль к Ричарду, облокотившись на стол и сжимая трубку в горсти. Он повернулся, трубка в руке осталась неподвижной, словно в мультфильме.

— Выставить их идиотами?

— Да, сочинить некую предысторию, в которой их толкнули к предательству говоруны, оказавшиеся не тем, за кого себя выдавали.

— Как насчет синих волос?

— Надо будет обставить это как-то более дипломатично, но суть в том, что заговорщикам велели одеваться ярко, чтоб узнавать своих.

— «Нас всех одурачили!» — повторил дон Дональд. — Похоже на кислый виноград, который вкладывают в уста тем, кому он не очень-то по вкусу.

— Опять-таки потребуется чуточку дипломатии.

— Какими силами вы намерены наделить… мне больно произносить эти слова, Ричард… Охристую коалицию?

— Не хотелось бы сейчас входить в скучные технические подробности. Статы игры довольно сложны. Если мы хотим действовать незаметно, есть много способов, по вашему выражению, подыграть одной стороне. А может, мы решим действовать в лоб: вытащим какое-нибудь новое божество или доселе неизвестный эпизод из истории Т’Эрры.

— Который еще предстоит написать.

— Да. Который еще предстоит написать.

День 4

У заточения в туалете был один побочный эффект: Зула выпала из жизни и понятия не имела, что происходит. Она съела армейский паек, заснула неожиданно крепким сном и проснулась бодрой. Да, положение ничуть не улучшилось, но она хоть что-то попробовала сделать.

Судя по звукам, кто-то приезжал и уезжал на лифте. Ночь сейчас или уже утро, определить было невозможно.

Вчера Зула сумела незаметно сунуть в карман шариковую ручку. Теперь она написала на бумажных полотенцах письмо родным и спрятала в сифон, который по-прежнему валялся под раковиной. Может, какой-нибудь сантехник найдет его и передаст бригадиру, так что со временем письмо попадется кому-нибудь, кто читает по-английски. Оно получилось вполне достойным. Не без чувства юмора.

Соколов постучался, вошел в туалет и пожелал Зуле доброго утра. Расстегнул наручник и указал на дверь.

— Уходим совсем, — сказал он. — Бери вещи.

Они спустились на лифте. На полукруглом пандусе перед зданием ждал микроавтобус с распахнутыми задними дверцами. За микроавтобусом стояли четверо спецов в дурацких панамах: кто-то курил, кто-то укладывал в машину сумки-холодильники и спиннинги. Как обычно, все происходило на виду у тысячи китайцев и неведомого количества видеокамер наблюдения. Люди занимались тай-цзи под деревьями, школьницы в форме выходили с паромной переправы, таксисты скучали в скверике, полицейские регулировали движение, носильщики катили тележки, строительные рабочие поднимались в здание — и все они смотрели на микроавтобус и думали, что компания чокнутых иностранцев собирается на рыбалку.

Питер и Чонгор сидели на задних сиденьях, Цянь Юйся — за рулем. Рядом, на штурманском месте, устроился Иванов. Он беседовал с Цянь Юйсей тем располагающим тоном, какой изредка демонстрировал за разговором у Питера в лофте. Речь шла о гаошань ча, высокогорном чае, и планах Иванова продавать его в России, где на такую продукцию наверняка будет огромный спрос.

Зуле настоятельно порекомендовали войти в боковую дверь и сесть между Питером и Чонгором. Юйся приветствовала ее радостным: «Доброе утро, красавица моя, готова словить здоровенную рыбешку?» Зула ответила кивком, гадая, есть ли такие слова, которые побудят Юйсю сейчас же включить передачу и втопить педаль газа в пол. Тогда бы они сразу оторвались от спецконсультантов. Хотя Иванов все равно уже в машине и наверняка вооружен. Так что они ничего не выиграют, разве что Цянь Юйсе хватит духу подъехать к ближайшему отделению УОБ и протаранить ворота.

— Много о чем надо поговорить, — заметил Питер, глядя на нее нехорошим взглядом.

— Она-то тут зачем? — спросила Зула Чонгора.

— Для операции был нужен микроавтобус, — ответил тот. — Когда Иванов узнал про Юйсю, он сказал: «Она-то нам и нужна, давай телефон», — позвонил и договорился с ней.

— Угу, — буркнула Зула тоном, который означал не «понимаю; ничего не попишешь», а «понимаю, как все хреново». Сосущее чувство, что она пропустила все важное, стало еще сильнее. — А что было вчера?

— Посадив тебя в такси, Соколов сказал, что надо купить сумки-холодильники, и ушел с Юйсей. — Чонгор сделал паузу, видимо, подбирая слова, чтобы выразиться поделикатнее. — Думаю, на обратном пути он на тебя и налетел.

— Вообще-то это я на него налетела, — сказала Зула. — Но давай дальше.

— О чем ты вообще думала? — вмешался Питер. — Из-за тебя нас могли убить!

Тут произошло нечто новенькое, а именно: Чонгор развернулся могучим торсом к Зуле и подался вперед, чтобы заглянуть Питеру в лицо. Одной рукой он крепко взялся за сиденье, другую положил на спинку у Зулы за головой — не касаясь ее, но так, чтобы она чувствовала себя под защитой. На месте Питера Зула испугалась бы его взгляда. Голова у Чонгора была с баскетбольный мяч, широко открытые глаза не мигая смотрели в глаза Питеру.

— Иначе бы она рехнулась, — сказал Чонгор.

— Но русские… — начал Питер, напуганный этой неожиданной стороной Чонгоровой натуры.

— Русским понравилось, — отрезал Чонгор. Потом, глядя на Зулу, добавил: — Они полвечера про тебя говорили. И вовсе на тебя не злятся. Я тоже.

— Он тоже не злится?! — Питер покосился на Иванова. — Нас должно волновать только его отношение.

— Насчет его точно не скажу…

Зула выставила руки между ними и опять ударила кулаком о кулак.

— Давайте лучше про ванбу, а то я ничего не знаю.

— Ладно, — кивнул Чонгор. — Другие русские поднялись ко мне и некоторое время наблюдали за игроками, которых ты приметила. Мы шесть часов за ними следили. Довольно скоро стало ясно, кто у них главный. Высокий, чуть постарше других, в фуфайке с Ману.

— С каким Ману?

— С Ману Джинобили, — сказал Питер, почти злясь, что Зула не знает элементарных вещей. — Он играет за «Сан-Антонио».

— Ману, как мы его между собой называли, сам в «Т’Эрру» не играл, ни за кого не болел — просто следил, что происходит, постоянно говорил по телефону и приказывал игрокам, — куда отправить персонажа, что делать. Так что один из этих, — Чонгор кивнул на спецов за машиной, — вышел на улицу и стал останавливать таксистов, пока не нашел такого, который немного знает английский. Сунул ему пачку денег и сказал: «Если поможешь мне, они твои». А потом объяснил таксисту, что будет сидеть в машине долго, хоть всю ночь, пока из ванбы не выйдет парень в фуфайке с Ману, и тогда за ним надо будет ехать.

— Я никогда не слышала про Ману Джинобили, — призналась Зула. — Это правда такая общеизвестная культурная реалия, что…

— Да! — хором ответили Питер и Чонгор.

— Итак, — продолжил Чонгор, — через несколько часов Ману вышел на улицу, и таксист поехал за ним до проулка, где Ману вошел в один из домов. Русский с таксистом пробыли там еще часа два, наблюдали за домом, но Ману больше не появился. Чуть позже его заметили на крыше: он кидал мяч в кольцо вместе с еще несколькими ребятами.

— У них на крыше баскетбольная площадка?

— Нет! — Глупый вопрос снова разозлил Питера. — Просто кольцо! Нам его из наших окон отлично видно.

— Правда?

— Правда. До той крыши полмили, если по прямой.

— Мы полночи смотрели на тех ребят в бинокль, — вставил Чонгор.

— А здание офисное или жилое? — спросила Зула.

— Жилое, — ответил Чонгор.

— Наполовину пустующее, — добавил Питер.

— Как в таком городе жилье может пустовать?

— Там рядом стройка, — объяснил Чонгор. — Это здание и соседние скоро пойдут под снос.

— Таксист как увидел пачку денег, сразу сделался чрезвычайно услужлив. Он вышел покурить, поговорил с людьми на улице и узнал про дом побольше.

— И?..

— У него довольно скверная репутация. Хозяин не может надолго сдавать квартиры в доме, который собирается сносить, но и прибыль упускать жалко. Вот он и пускает жильцов на помесячной основе, не задавая лишних вопросов.

— Картинка ясная.

— Например, там довольно много приезжих.

— В смысле филиппинцев?

— Нет, — рассмеялся Чонгор, — внутренних иностранцев.

— Как это понимать?

— Китайцев из таких далеких районов Китая, что это практически заграница.

— Экономические мигранты, — пояснил Питер. — Аналог мексиканцев.

— Ясно, — сказала Зула. — Но Ману не из них.

— Видимо, Ману и несколько его приятелей снимают одну квартиру на всех. Мы не знаем какую, — продолжал Питер. — Они поставили на крыше баскетбольное кольцо. Торчат там круглые сутки, курят и пьют пиво.

— С ноутбуками, — добавил Чонгор, удивленно качая головой.

— Да, и в два часа ночи их ноутбуки были включены. Головная контора, очевидно, в квартире, но на крыше явно есть Wi-Fi.

— Значит, вы думаете, Тролль — кто-нибудь из них, — сказала Зула, пытаясь собрать картинку воедино. — Или, может быть, все они коллективно — Тролль. Они запустили «REAMDE» из этой квартиры. Бандиты убивают тех, кто несет выкуп на пересечение линий силы, и Тролль нанял подростков, чтобы те весь день сидели в ванбе и убивали бандитов. Ману ходит в ванбу за ними присматривать, но постоянно держит связь с квартирой по телефону.

— Через пять минут после ухода Ману, — сообщил Чонгор, — вошел другой парень, ведя баскетбольный мяч, и заступил на его пост.

— Убийство бандитов идет посменно в круглосуточном режиме, — перевела Зула.

В последние минуту-две спецы забрались в микроавтобус, и теперь рассаживались. Мест не хватало, и один втиснулся между водительским и штурманским креслами. Соколов захлопнул задние двери, влез последним и сел на оставленное ему сиденье.

— Все готовы? — крикнула Юйся. Ее звонкий голос был отчетливо слышен даже в заднем ряду.

Иванов глянул на спецконсультанта, сидящего между ним и Юйсей. Тот кивнул. Иванов положил левую ладонь на правую руку Юйси, придавив ее к рулю. Спец подался вперед и защелкнул у нее на запястье наручник. Через мгновение он защелкнул второй браслет на руле. Иванов убрал руку.

— Что за фак?! — воскликнула Юйся и дернула рукой, убеждая себя: цепь есть на самом деле, что это и правда произошло.

— Ради твоего блага, — объяснил Иванов.

— Блага?!

— Полиция видит наручник, видит, что ты без выбора, а значит, ты невиновна.

— Невиновна в рыбалке?

Иванов распахнул пиджак и показал кобуру.

— В охоте. — Он щелкнул пальцами, и Соколов протянул ему карту, распечатанную, надо думать, из Гугла: спутниковый снимок города с наложенными улицами.

— Зула! Что происходит, детка? — крикнула Юйся.

— Меня похитили, — ответила Зула. — Вчера я пыталась сбежать, хотела тебя предупредить, но меня поймали. Мне очень жаль, что тебя в это втянули.

Прошлой ночью она сказала себе, что больше не заплачет, но сейчас слезы вновь брызнули из глаз.

Юйся заметила эту подробность в зеркале заднего вида.

— Я тебя выебу, мудак! — крикнула она Иванову.

— Может быть, потом, — сухо ответил тот.

— Бесполезно так с ним говорить, Большеногая, — сказала Зула.

— Мы едем, — изрек Иванов. — К вечеру всем хорошо, за исключением Тролля. — Он включил передачу и выжидательно глянул на Юйсю.

— Кто такой Тролль? — угрюмо спросила она, но все-таки нажала на газ и выехала на дорогу, тянувшуюся вдоль набережной.

Теперь, когда от цели их отделяло всего несколько миль, Зуле пришел в голову довольно существенный вопрос.

— А нас туда зачем везут? Кто-нибудь знает?

— В доме около восьмидесяти квартир, — сказал Питер. — Одни пустуют, другие — нет. В какой Тролль — неизвестно. Нельзя идти с этажа на этаж и звонить во все квартиры по очереди — кто-нибудь вызовет милицию.

— Это не отвечает на мой вопрос, — заметила Зула.

— Они убедили себя, — сказал Чонгор, — что, если привезти нас в здание, мы вычислим, где живет Тролль.

— С чего они это взяли?

— Потому что мы хакеры, — ответил Чонгор, — а они насмотрелись фильмов.

Ехали довольно долго — пешком получилось бы быстрее. Соколов периодически связывался с другими русскими по рации — Зула предположила, что это супер-пупер-шифрующее устройство, не то полиция давно бы их засекла. Двух спецов в машине недоставало — их, видимо, заранее отправили вперед. Чонгор, неплохо знавший русский, переводил разговор по рации: «Они отправили двоих еще до рассвета. Вошли в здание. Сидят в пустом подвале, куда можно попасть с черного хода. Мы едем туда».

Юйся, следуя указаниям Соколова, свернула в проулок, такой узкий, что оба зеркала пришлось прижать. Местные жители выбегали, чтобы убрать с дороги кур в клетках и большие тюки зеленого чая. Так продолжалось несколько томительных минут, и наконец справа показалась улочка, не многим шире подворотни. Рация пролаяла что-то односложное. «Стой!» — приказал Соколов.

Русские вылезли через правую дверь и выстроились вдоль улочки. Питер достал из-за сидений сумки-холодильники и чехлы для спиннингов. Соколов бросал их спецам, а те по цепочке передавали ко входу в дом. В густой тени дверь было не различить, но, видимо, она была футах в двадцати — тридцати и располагалась с левой стороны улочки. Зула тем временем вертелась на сиденье и тянула шею, пытаясь разглядеть обстановку.

Если улочка справа вела к черному ходу, то проулок, в котором они остановились, проходил вдоль боковой стены и они были на углу. На первом этаже было несколько замызганных дверей под насквозь проржавевшими козырьками, мешавшими увидеть верхние этажи.

Через лобовое стекло Зула видела футах в пятидесяти впереди перекресток и улицу пошире, заполненную велосипедистами и пешеходами. Перекресток принадлежал к лучше освещенной части Вселенной, и Зула предположила, что это из-за стройки. Здание через улицу закрывали леса и синяя фасадная пленка, дальше зиял провал на месте будущего города-сада или что там собирались воздвигнуть.

Больше ничего Зула разглядеть не успела: Соколов дал понять, что хватит им рассиживаться. Чонгор, Зула и Питер перелезли через опущенные передние сиденья и вышли наружу. Соколов закрыл дверь микроавтобуса и повел их к черному ходу. Юйся — видимо, по приказу Иванова — отъехала вперед, за пределы видимости.

В улочке разгорался небольшой скандал: старуха, свесившись через подоконник второго этажа, орала на русских. У Зулы мелькнула надежда, что она вызовет полицию. Соколов, не сбавляя шагу, раскрыл бумажник, вытащил пачку купюр в полдюйма толщиной — при виде денег старуха сразу заткнулась — и швырнул в окно. Пачка пролетела мимо старухи и ударилась обо что-то в комнате. Окно захлопнулось.

Бетонные ступени вели в подвальный коридор, освещенный несколькими голыми лампочками. Шагов через двадцать он вывел в помещение с двумя грязными окнами примерно на уровне мостовой. Здесь лампочек не было — весь свет шел только от этих окон, расположенных, надо думать, с фасада здания. Не трудно было сообразить, что оно выстроено вокруг центрального колодца, где проходит не только лестница, но и все, что должно идти вертикально: водопровод, электричество, канализация. Так что в помещении было множество труб, вентилей, счетчиков, проводов и электрощитов, но никакого интернет-оборудования и вообще ничего изобретенного после Второй мировой войны. Это бы не удивляло, однако возникал резонный вопрос: как вирусописатели выходят в Сеть? Впрочем, все здания в Китае соединены самопальными проводами, так что, наверное, Интернет они у кого-то воруют.

— Мы можем подняться на крышу? — спросил Питер.

Туда отрядили разведчика, и он сообщил, что сейчас наверху никого нет. Зула и Питер в сопровождении Соколова поднялись на пятый этаж по лестнице. Выход на крышу когда-то запирался, но замок был сбит. На террасе Тролля обнаружились пластмассовые дачные кресла, ржавый складной стол, баскетбольное кольцо на стойке из водопроводных труб, чайный сервиз, пластмассовый тазик с журналами про НБА и шнур удлинителя, который тянулся через крышу к лестничному колодцу и соединялся с остатками осветительной проводки.

От той же бывшей лампочки обычный двухжильный провод шел к будке над лестницей, где исчезал под пластмассовым ведерком, придавленным сверху кирпичом. Туда же уходил синий сетевой шнур.

Соколов подсадил Питера, тот залез на будку, снял кирпич и наклонил ведерко, под которым оказался Wi-Fi-модем, весело мигающий зелеными огоньками.

Синий сетевой провод шел от него к фасаду здания и нырял в водосток под метровым парапетом. Зула прошла вдоль провода, перегнулась вниз и увидела их микроавтобус: тот стоял у подъезда, загораживая дорогу, к большому недовольству местных.

Синий провод шел параллельно водосточной трубе на фасаде здания. Где-то он, очевидно, сворачивал в окно; если понять в какое, они узнают, где живет Тролль. В идеальном мире они увидели бы это сверху и тут же вычислили бы нужную квартиру, но на беду балконы, козырьки, веревки с бельем и выведенные наружу трубы не позволяли заглянуть вниз.

Зула в очередной раз себя поправила: не на беду, а по счастью. Вот сдать Иванову Тролля и вправду была бы беда. Черт, как же легко она поддалась азарту охоты!

Подошел Питер, глядя в экран коммуникатора.

— Тебе имя Атерон что-нибудь говорит?

— Один из континентов Т’Эрры, — ответила Зула.

— А Голголас?

— Тоже.

— Я ловлю четыре Wi-Fi-сети, — сказал Питер. — У двух оставлены имена по умолчанию и сигнал слабый — держу пари, что это из соседних домов. Голголас очень сильный, Атерон гораздо слабее.

— Попробуй выключить модем под ведром, — предложила Зула, — и посмотрим, какой исчезнет.

Питер развернулся и пошел к будке экспериментировать.

Зулу заинтересовал пучок самопальных проводов, идущих через улицу к зданию в лесах и строительной пленке. Он соединялся с фасадом между четвертым и пятым этажами — не в одной точке, а скорее как разветвленная корневая система. Синий сетевой шнур вился вокруг основного пучка — его добавили последним.

— Иванов запрашивает отчет, — сказал Соколов, подходя по хрусткому гравию, и присоединил к рации наушники.

— Думаю, это на углу здания, — ответила Зула. — Где-то под нами. Четвертый или пятый этаж.

Соколов повторил услышанное в прицепленный к рубашке микрофон.

— Голголас пропал, — сообщил Питер. — Атерон работает.

— То есть? — спросил Соколов.

— Мы думаем, у них две точки беспроводного доступа, — сказал Питер. — Одна на крыше, другая в квартире.

Соколов приложил ладонь к уху и прислушался к рации.

— Иванов спрашивает: почему этот угол?

Зула указала на пучок проводов. Питер и Соколов нагнулись через парапет.

— Надо посмотреть с фасада, куда идет синий провод, — заметил Питер.

Соколов передал. Наступила пауза.

— Фак, — произнес Соколов по-английски и глянул вниз. На его лице досада мешалась с чем-то вроде неловкости.

Зула и Питер проследили его взгляд. Иванов вылезал из микроавтобуса. Он открыл боковую дверь, порылся в вещах, вытащил бинокль и направил его на крышу.

Соколов отпрыгнул от парапета и хотел потянуть за собой Питера и Зулу, но те уже и сами пригнулись, чтобы их было не видно с улицы.

— Он спятил, — спокойно констатировал Соколов, как будто сообщал, что рост Иванова — метр восемьдесят. Сказано это было не тем иронически-восхищенным тоном, каким произносят слово «спятил» молодые американцы. Однако прежде, чем Соколов успел развить свою мысль, его взгляд расфокусировался: видимо, Иванов сообщил что-то еще.

— Идем вниз, — объявил Соколов.

Они встретились с Ивановым в подвале. Тот сфотографировал на мобильный левую (если смотреть от микроавтобуса) четверть здания. Разумеется, рассмотреть на снимке такого качества синий сетевой шнур было невозможно, но Иванов указал на экране место, где, как он увидел в бинокль, оба провода попадали в здание: маленькое отверстие — вероятно, от кухонной вытяжки — между четвертым и пятым этажами.

Сосчитали окна между отверстием и углом здания. Затем отправили спецконсультанта на один из нижних этажей (исходя из гипотезы, что планировка везде одинаковая) с заданием пройти по коридору, считая двери и запоминая номера квартир.

Тем временем Зуле удалось оттащить Чонгора в сторонку.

— Юйся одна в микроавтобусе! — зашептала она. — Если бы до нее добраться…

Чонгор мотнул головой.

— Иванов забрал ключи от зажигания. Они у него в кармане.

— Ой.

— В левом переднем кармане брюк, на случай если эта информация станет актуальной.

— И все равно она может посигналить… позвать на помощь…

— Один из спецов уже поднимал эту тему, — сказал Чонгор и умолк.

— И?..

— Иванов так не думает.

— Почему?

— Юйся назвала тебя «деткой».

— И что?

— Они думают, вы с Юйсей — розовые. — Чонгор покраснел так, что это было видно даже в полутьме подвала.

— Опаньки! Напомни мне завтра хорошенько посмеяться, если к тому времени меня не запытают до смерти.

— А я подумал, черные девушки так обращаются друг к другу, даже если они нормальные. — Что-то в выражении его лица подсказывало: для Чонгора это не праздный экскурс в область американского городского сленга, а скорее вопрос потенциального будущего счастья. Зула позволила себе на миг изумиться, что мужская репродуктивная тяга диктует свою волю даже в тех ситуациях, когда она хуже чем бесполезна. У нее даже мелькнула мысль, что для блага Чонгора сейчас лучше было бы соврать.

— Ты прав, — сказала Зула наконец. — Она, наверное, услышала это слово в кино.

— Так вы с Юйсей просто подруги… — В голосе Чонгора звучало такое облегчение, что у Зулы вспыхнули щеки.

— Просто подруги, знакомые всего сутки, — уточнила Зула.

— Иванов думает иначе. Он сказал Юйсе, что, если она поднимет шум, тебе будет очень плохо.

— Что, возможно, верно, — признала Зула.

Чонгор помрачнел.

— Даже если у нас с Юйсей и не любовь, угроза причинить мне вред может повлиять на ее поступки.

Вернулся русский с планом коридора. По снимку фасада определили номер искомой квартиры. Получилось, что Тролль живет в 405-й или 505-й; в какой именно, узнать снаружи было нельзя.

Учитывая, что они пробыли в здании минут двадцать, результат был превосходный (ну, если смотреть с этой стороны). Однако Иванов почему-то только сильнее психовал.

Зула подошла к большому ржавому шкафу. Судя по тому, что туда уходили все провода, это был главный электрический щит здания. Дверца болталась на одной петле, и Зула открыла ее ногой. Дядя Джон учил: «Подходя к незнакомому электрическому оборудованию, держи руки в карманах». Так она сейчас и поступила.

Перед ней рядами шли круглые пимпочки, ввинченные в гнезда. Некоторые гнезда пустовали, так что видны были контакты и резьба, как в патроне электрической лампы. Но тех, что с пимпочками, было гораздо больше. Их отмечали бумажные полоски с написанными от руки китайскими иероглифами.

— Что это? — спросил Питер.

— Пробки, — ответила Зула. — Я про них слышала.

— Вместо автоматических выключателей?

— Думаю, да.

— Отлично. Понимаю, что ты затеяла.

Зула ничего не затевала, просто ходила и смотрела. Она взглянула на Питера. Тот снова вытащил коммуникатор.

— Ага. По-прежнему вижу сигнал Атерона. — Питер весело вскинул глаза на Зулу, потом обернулся — смотрят ли на них Иванов и Соколов. Те не смотрели. Он еще раз взглянул на коммуникатор и огорченно сдвинул брови. — Черт, пропал. Очень слабый сигнал.

Чонгор подошел ближе, и Питер объяснил:

— Мы с Зулой уже проделали такое на крыше. Атерон — их Wi-Fi в квартире. Войти я не могу — он запаролен, — но вижу сигнал. Если выкрутить пробку, электричество отрубится и он пропадет.

Чонгор посмотрел на панель.

— Пробки отдельные для каждой квартиры?

— Похоже на то, — сказала Зула. — Подписаны на китайском.

— А кто-нибудь знает китайские цифры?

— Типа того, — ответила Зула.

Иванов подошел и задал какой-то вопрос на русском. Пока Чонгор объяснял, взгляд Иванова перескочил с Питера на щит, потом на Зулу. Питер добавил, что его коммуникатор плохо ловит в подвале. После излишне суетливого обсуждения людей распределили так: спецов оставили в подвале заниматься тем, чем они занимались и без того, — вынимать из чехлов для спиннингов и сумок-холодильников оружие и боеприпасы. Питер с коммуникатором поднялся по лестнице — ближе к центру здания, где сигнал будет сильнее. Иванов непременно хотел видеть все своими глазами: он последовал за Питером и во время операции все время заглядывал через плечо. Чонгор встал у основания лестницы, чтобы переговариваться с Зулой в подвале и обмениваться знаками с Соколовым, который занял пост на площадке на полпути между Ивановым и Чонгором.

Пока шла подготовка, Зула готовилась надурить русских, разобрав — или сделав вид, будто разобрала — китайские цифры.

Номера на дверях были арабские, а вот электрик или техник-смотритель, подписывавший пробки, предпочел иероглифы.

Ноль — кружок. Единица, двойка и тройка обозначаются соответствующим числом горизонтальных черт. Четверку запомнить легко — это квадратик с дополнительными штришками внутри. А вот остальные цифры совершенно неинтуитивны. Вчера Зула с помощью Юйси пыталась их освоить. Когда цифры идут в каком-то осмысленном порядке, есть шанс их узнать; когда они разбросаны случайно, нет никакой надежды в них разобраться. Тут оказался промежуточный случай. В верхней части панели шли явно не номера, а что-нибудь вроде «подвал» или «подсобка». Дальше — с одной чертой, означавшей единицу. Еще ниже — с двумя чертами, а под ними — с тремя. Получалось, что пробки расположены по некоему логическому плану согласно этажу и номеру квартиры. Но это был скорее общий тренд, чем железное правило: проводку несколько раз меняли, используя при этом свободные гнезда, — так что Зуле пришлось провести своего рода мысленные археологические раскопки. В нижней части панели чаще попадались квадратики-четверки, а под ними — иероглиф, который вроде бы обозначал пятерку, так что пробка, отключающая Атерон, скорее всего располагалась в одном из пяти-шести нижних рядов. Однако именно эту часть щита в последние десятилетия чаще всего переделывали как бог на душу положит, и уровень белого шума здесь был выше всего.

— Они готовы, — сказал Чонгор. — Начинай выкручивать пробки.

— Объясни им, что тут черт ногу сломит; мне надо еще немного времени, чтобы разобраться.

Чонгору явно не хотелось передавать такую информацию — это было видно по его лицу.

— Если я начну выкручивать все пробки подряд, жильцы сбегутся узнать, что происходит.

Чонгор поднялся по лестнице и передал ее объяснения Соколову.

Зула приметила, что гнезда, к которым ведет проводка поновей, все с пробками, а вот из тех, что, по ее догадкам, относились к квартирам пятого этажа, многие пустовали. Она решила, что пустые гнезда соответствуют квартирам, где никто сейчас не живет. Видимо, в порядке борьбы с самовольными заселенцами и чтобы жильцы не воровали электричество, пустующие квартиры отключали, вывинчивая пробки. Почти на каждом этаже было по меньшей мере одно-два свободных гнезда, но на пятом они встречались чаще: неудивительно, ведь в доме без лифта мало кто хочет снимать квартиру на последнем этаже.

Ее взгляд упал на гнездо, подписанное иероглифом для пятерки, после которого шел кружок, а затем снова пятерка. Пятьсот пятая квартира, один из двух вероятных кандидатов. Но в этом гнезде пробки не было.

Зула оглядела панель и нашла последовательность цифр, которая, по ее убеждению, соответствовала числу 405. Там пробка была.

Зула вывернула ее и подняла в воздух, показывая Чонгору. Тот махнул Соколову, который, надо полагать, передал сигнал выше по лестнице.

Но в этом не было необходимости. Питер с Ивановым уже спускались.

Зула ввинтила пробку на место, восстановив электрическую цепь.

— С первого раза получилось! — воскликнул Питер, потрясая коммуникатором с выражением торжества, от которого Зуле стало немного не по себе. — Мы нашли Тролля!

— Отлично, Зула, — сказал Иванов так, будто она удалила опухоль из мозга. Внезапно он замер на полушаге, почти комично. — Какая квартира? — Он только что сообразил, что этой информации у него по-прежнему нет. Ответ знала только Зула.

Давненько столько людей не смотрели на нее такими взволнованными глазами.

— Пятьсот пятая, — сказала она.

Соколов заговорил с Ивановым по-русски. Он возражал. Нет, это слишком сильное слово. Он отмечал какой-то занятный момент.

Иванов задумался, потом что-то сказал Соколову, не сводя с Зулы глаз.

Он знает. Она допустила какую-то ошибку. Как-то себя выдала.

— Соколов беспокоится, что процедура недостаточно надежна, — объяснил Чонгор. — Советует провести дополнительную разведку. А Иванов считает, что, действуя слишком явно, мы спугнем Тролля.

Впрочем, Иванов кивнул, как будто принял точку зрения Соколова, затем обратился к спецам по-русски.

Трое из них отстегнули от поясов черные сумки и вытащили наручники. Первый подошел, застегнул один браслет на толстой стальной трубе, по которой кабели входили в щит, затем поймал Зулу за левую руку и защелкнул второй браслет на ее запястье. Тем временем Чонгора приковали к трубе с холодной водой в другом конце помещения, а Питера — к перилам у основания лестницы.

Другие спецы уже проверяли снаряжение и прятали оружие.

— Мы навестим Тролля в пятьсот пятой, — сказал Иванов. — Если ты говоришь правду, мы делаем то, за чем пришли, и все счастливы, а если допустила маленькую ошибочку, мы возвращаемся и обсуждаем последствия. Итак. Квартира пятьсот пять? Или, может, пятьсот четыре?

— Пятьсот пять, — ответила Зула.

— Отлично, — сказал Иванов и отдал приказ. Он, Соколов и спецконсультанты начали подниматься по лестнице.

Жирный русский пытался вселить страх в сердце Цянь Юйси — и отчасти в этом преуспел, — но пока она сидела одна, прикованная к рулю, испуг прошел, сменившись обидой и злостью. Когда он позвонил вчера и попросил отвезти их на рыбалку, она была страшно польщена: ее, из всех жителей Сямыня, выбрали для такого ответственного дела. Полночи Юйся на автобусах добиралась до городка, где оставила машину, перегоняла ее в Сямынь и готовилась к поездке. Чтобы показать, как ценит оказанное доверие, она приехала заранее с кофе в стаканчиках и булочками из европейской пекарни.

Хуже того, жирный дядька совершенно ее обаял, рассказав, как будет продавать гаошань ча в Европу, и она растаяла. Они, видимо, сочли ее деревенской дурочкой. Жадной деревенской дурочкой, которая поведется на любую ложь, если будет думать, что нашла покупателей.

Это было просто обидно. А по-настоящему злило, что они оказались правы.

И ей надо только опустить окошко и заорать, чтобы этих людей упекли в тюрьму до конца дней.

Однако жирный дядька влиятельный — у него есть деньги и солдаты, все до одного вооруженные.

А если он влиятельный, зачем ему помощь Цянь Юйси в таком простом деле, как аренда микроавтобуса?

Потому что она — никто. Вот почему. Одна в большом городе. Исчезнет — никто не хватится.

Так что надо открыть окно и закричать.

Но тогда жирный дядька сделает с Зулой что-то ужасное. Он так обещал. Юйсе нравилась Зула. И она помнила слезы у Зулы на глазах, когда та сказала, что не смогла ее предупредить.

Может, есть другой способ чуточку улучшить ситуацию? Юйся оглядела окрестности: не ближайшие — они были заполнены людьми, оравшими, что она перегородила дорогу, — а чуть дальше. Каждый занимался своим делом. Носильщики сновали туда-сюда, катя двухколесные тележки, нагруженные разнообразным добром. Один, с пустой тележкой, остановился в паре метров от микроавтобуса и пристально наблюдал за Юйсей. Он принадлежал к тощей разновидности носильщиков и выглядел лет на девяносто, так что, вероятно, проигрывал конкуренцию более молодым и крупным ребятам. Эти изъяны приходилось компенсировать сообразительностью. Старик видел, как они выгружали что-то из микроавтобуса и заносили в дом, видел, как толстый человек вышел из машины и направил на здание бинокль. Он знал, что в здании несколько иностранцев, чем-то занимаются. Подобно всем остальным на улице, он постоянно думал, как повернуть обстоятельства к своей выгоде, и рассудил, что, если торчать рядом с микроавтобусом, кто-нибудь ему непременно что-нибудь поручит.

Юйся опустила стекло. Не потребовалось даже подзывать носильщика взглядом: тот уже спешил к ней.

— Мне нужен слесарь, — сказала она, — а мобильный разрядился.

Потом взглянула на пятиэтажку — не смотрит ли жирный дядька, — а когда перевела взгляд обратно, старик уже исчез.

Едва тяжелые шаги Иванова затихли, Питер пробормотал:

— Слава Богу! Мы справились. Победа! Все позади!

Зула не чувствовала в себе сил сказать ему, что никакая не победа и ничто не позади. Она вновь нашла пробку четыреста пятой квартиры и начала ее выкручивать.

— Что ты делаешь? — спросил Чонгор.

Питер перевел взгляд на нее.

— Да, что ты делаешь?

— Предупреждаю их.

— Кого?!

— Хакеров в четыреста пятой. — Зула вытащила пробку, потом ввернула снова. Потом еще раз. Всякий раз, когда контакт восстанавливался, слышался негромкий треск. — Интересно, знают ли они азбуку Морзе, — сказала она и начала поворачивать пробку туда-сюда, так что получалась последовательность: точка-точка-точка, тире-тире-тире, точка-точка-точка. Как в скаутском лагере.

— Ты сказала Иванову, что они в пятьсот пятой, — выговорил Питер пугающе спокойным и сиплым голосом, как будто только что прополоскал горло.

— Долго ли ошибиться, — сказала Зула. — На этой панели поди разберись. Да и кто может прочесть китайские цифры?

Ей было трудно говорить и сигналить морзянкой одновременно, поэтому она вынула пробку и оглядела подвал.

Питер и Чонгор смотрели на нее во все глаза. Надеялись, что она просто пошутила? Трудно сказать.

Надо, чтобы до них дошло. Она вздохнула.

— Во-первых, Иванов планирует убить нас при любом раскладе. Это очевидно. — Зула выдержала паузу, оставив свои слова висеть в затхлом подвальном воздухе. — Отсюда не следует, что нас обязательно убьют, потому что Соколов считает Иванова сумасшедшим и наверняка вмешается. Тут от нас ничего не зависит. Иванов требовал, чтобы мы сдали хакеров, по сути — безобидных детишек; он их убьет. И мы просто не можем так поступить. Это подло. Так не делают. Вот я и солгала русским.

Питер выругался и упал на четвереньки — вернее, на колени и на одну руку, поскольку другая была прикована к перилам, — а затем принялся шарить по полу, словно человек, у которого выпала контактная линза. Однако то, что он искал, не находилось.

— Зула! — прошипел он. — У тебя есть заколка?

— В смысле? В волосах?!

— Да.

Зула не сумела сдержать вздох, но заколку вытащила и бросила Питеру.

— А еще есть? — спросил Чонгор.

Зула бросила ему другую.

Люди, которые смотрят слишком много фильмов про хакеров, воображают об их способностях невесть что. По большей части эти представления страшно преувеличены. Однако есть область, в которой хакеров, как правило, недооценивают: это умение вскрывать замки. Для них вскрыть замок — приятный отдых после целого дня пентестов или системного администрирования. В любом хакерском лофте есть обувная коробка со старыми замками и наручниками, которые можно повскрывать на досуге. Зула всегда наблюдала эти забавы со стороны и никогда в них не участвовала, о чем сейчас пожалела. Однако она не сомневалась, что Питер и Чонгор справятся с делом довольно быстро, а потом они все трое выбегут из подвала и освободят Юйсю.

— Русские поднимутся в пятьсот пятую, вышибут дверь и наверняка наделают шума, — сказала она. — Надеюсь, ребятки в четыреста пятой услышат и успеют сбежать.

За неимением других дел, она вновь стала выкручивать и вкручивать пробку.

— А что будет с теми, кто в пятьсот пятой? — спросил Питер. — О них ты подумала?

— Там никто не живет, — ответила Зула. Однако вопрос Питера ее смутил, и она на всякий случай еще раз нашла цифры, означавшие 505, и убедилась, что пробки в гнезде нет.

Пробки действительно не было, однако теперь Зула заметила то, что проглядела в первый раз. Пробки не было, но в пустом гнезде что-то поблескивало, не просто контакт. Зула встала на одно колено, чтобы рассмотреть получше.

В гнезде поблескивал серебристый металлический диск. Монетка.

Кто-то поставил «жучок», что крайне небезопасно по целому ряду причин.

— Что там? — спросил Чонгор.

— Может быть, в пятьсот пятой и впрямь есть самовольные жильцы, — сказала Зула. — Дай, пожалуйста, фонарик.

Чонгор перекинул ей тонкий светодиодный фонарик, который носил в кармане. Зула посветила в гнездо и увидела, что контакты действительно замкнуты монеткой.

Монетка была не китайская и вообще незнакомая. Вместо профиля, или что там обычно чеканят на монетах, на ней был оттиснут полумесяц с малюсенькой звездочкой между рогами.

Носильщик вернулся через несколько минут. За ним трусил маленький лысый человечек с сумкой для инструмента.

Когда он подошел ближе, Юйся через лобовое стекло махнула ему в сторону пассажирского сиденья и разблокировала боковую дверь. Слесарь забрался внутрь не слишком уверенно, поскольку незнакомому мужчине не очень-то прилично садиться в машину к одинокой женщине.

— Закройте дверцу, пожалуйста, мне надо вам кое-что сказать, — обратилась к нему Юйся.

Слесарь подчинился, глядя с таким подозрением, будто она проворачивает масштабную и чрезвычайно хитрую аферу. Возможно, он не ошибся, потому что руку с наручником Юйся ему не показала.

Носильщик подошел к водительской дверце.

— Отойди вон туда и подожди. — Юйся кивнула на подъезд. — Я тебе заплачу за труды, как только мы тут справимся.

Носильщик с недоверчивым видом отошел метра на два, явно против охоты.

Юйся повернулась к слесарю и широко улыбнулась.

— Сюрприз! — воскликнула она, показывая наручник.

Нечастного чуть не хватил удар, но Юйся держала палец на кнопке, чтобы заблокировать дверь, если он метнется наружу. Будь за рулем мужчина, слесарь так, наверное, и сделал бы, но девушку счел нужным выслушать.

— Так обошелся со мной плохой человек, — сказала она. — Наверное, надо обратиться в полицию. И я обращусь, как только буду свободна. Но прежде надо снять эту штуку с моей руки. Вы мне поможете?

Слесарь промолчал.

— Мне очень больно, — простонала Юйся. Это было не в ее стиле, но она видела, как такое успешно проделывали другие женщины.

Слесарь вполголоса ругнулся и расстегнул сумку.

Как все русские, Соколов любил играть в шахматы. В определенном смысле он играл в них постоянно. Каждое утро, просыпаясь, он смотрел на квадраты потолочной плитки, вспоминал расположение фигур, прикидывал их возможные ходы и свои ответные, призванные максимально увеличить его шансы на выживание.

Впрочем, где-то ему попадалось, что математически игра в го много сложнее шахмат: в том смысле, что древо возможных ходов и контрходов куда разветвленнее — даже суперкомпьютер не в состоянии целиком его просчитать. Шахматные программы уже бросают вызов чемпионам мира, однако ни одна программа не может даже близко тягаться с хорошим игроком в го. И вроде бы даже об этой игре нельзя думать как о логической последовательности ходов и контрходов, надо думать глазами, узнавать формы и развивать интуицию.

Тридцать секунд назад — когда Зула сделала то неизвестное, что она сделала, — партия превратилась из шахмат в го.

Может быть, Зула решила поверить Иванову и сдать Тролля. Тогда через две секунды они ворвутся в квартиру, полную перепуганных китайских хакеров, и произойдет что-нибудь очень нехорошее. Ну зачем, зачем Иванов вылез из машины? Зачем пошел за ними по лестнице? Если бы он остался сидеть внизу, Соколов бы что-нибудь придумал — возможно, вывел бы из дома одного хакера и дал остальным сбежать. Может, Иванов успокоился бы на том, что нагнал страху на этого одного, помордовал бы его немножко. Дальше Соколову пришлось бы гадать, что шеф хочет сделать с Зулой. Он уже внутренне решился, что не даст ее тронуть, даже если для этого придется убить Иванова.

С другой стороны, возможно, Зула отправила их не туда и они вломятся в пустую квартиру. Когда Иванов поймет, что Зула его наебала и наебавшие его хакеры смылись, наступит кромешный ад. И вот тут-то все превращалось в го: Соколов не мог даже подступиться логически к древу ходов и контрходов, расходящемуся от такого события.

Он и не стал. Он сдался и принял как факт, что действовать придется по интуиции, как в го, хотя сам ни разу в го не играл.

Пока Соколов исходил из гипотезы, что Зула не соврала. Тогда в квартире пятьсот пять примерно десять молодых хакеров, главным образом спящих. Оружия серьезного у них быть не может. Все это он проработал со взводом вчера и повторил сегодня перед выходом с базы: их тактика — ворваться в квартиру в первые пять секунд. У каждого хакера надо отобрать мобильный и компьютер, чтобы не сообщили о нападении. Найти и перерезать городской телефон. Проверить всю квартиру. Это может быть одна большая комната или лабиринт маленьких. Не исключено, что из маленьких есть выход через балкон или по пожарной лестнице. Таким образом, план был следующий: ворваться в дверь, как только ее вышибут, оставить одного в центре, а шестерым разом прорываться в дальние части квартиры. Как только они определят и захватят периферию, надо двигаться к центру, гоня хакеров перед собой. Когда все сойдутся в одном месте, можно будет начинать разговор.

Все знали план, все были снаряжены и готовы. В коридоре пятого этажа, по счастью, никого не оказалось. Соколов шел первым, но рядом с пятьсот третьей квартирой задержался и пропустил вперед Каутского, самого крупного во взводе. Каутский был вооружен комбинацией лома, топора и кувалды, перед которой не устояла бы ни одна дверь. В этом здании они выглядели особенно хлипкими, так что за этот этап Соколов не тревожился. Каутский первым вбежит в квартиру и останется в центре, преграждая выход, остальные проскочат мимо него и разбегутся по краям. Иванову места в плане не было, поскольку предполагалось, что он будет ждать в машине. Бог даст, ему хватит ума оставаться в коридоре, пока они не захватят плацдарм. Тогда он войдет и осуществит то мщение, какое замыслил.

Каутский встал перед дверью в квартиру пятьсот пять, занес кувалду и глянул на Соколова, ожидая сигнала. Соколов обернулся на Иванова. Тревожиться не стоило — бег по ступенькам не был сильной стороной Иванова: он только показался с лестницы, тяжело дыша, метрах в двадцати позади них. Прежде чем он успел их догнать и все испортить, Соколов кивнул Каутскому, и кувалда обрушилась на дверь.

Покуда слесарь возился с наручником, Юйся кусала ноготь на большом пальце свободной руки и оглядывала окрестности.

Через минуту она будет свободна и сможет выскочить из машины. Легче легкого раствориться в толпе — может, повезет и полиция не станет ее преследовать. Сомнительное допущение, учитывая, что полицейский стоял в половине квартала от нее и последние минуты две подозрительно рассматривал микроавтобус.

Однако машина принадлежит семейному предприятию в Юндине. Если бросить ее здесь, Юйсю мгновенно вычислят. Можно войти в здание и посмотреть, что происходит: именно так поступила бы отважная героиня в кино, — однако в реальной жизни затея представлялась не самой умной. А можно самой вызвать полицию. Но когда в дело вмешивается УОБ, начинается что-то странное. Далеко не всегда преступников наказывают, а жертв защищают. Всем известно, что криминальные группировки тесно связаны с правительственными структурами. Юйся очень мало знала про этих русских. К рулю ее приковали меньше получаса назад, и она не успела просеять воспоминания и прикинуть, что именно они замышляют, но это явно либо шпионы, либо бандиты. Коли бандиты, то могут быть связаны с местными гангстерами; неизвестно, что будет с Юйсей, если она сдаст их УОБу, а кто-нибудь из УОБа сдаст ее.

Надо уезжать на машине.

Слесарь расстегнул браслет.

— Спасибо, уважаемый, — сказала Юйся. — А можете теперь завести машину? У меня ключей нет.

Слесарь глянул на зажигание, потом снова на Юйсю и промолчал, однако по его лицу она ясно видела: может, но не хочет. Он отчетливо понимал, что дело нечисто, и мечтал поскорей отсюда слинять.

— Нет, — ответил слесарь и начал убирать инструменты.

Юйся глянула вперед. Полицейский смотрел в ее сторону, не обращая внимания на сердитую тетку, которая что-то ему кричала, указывая на микроавтобус.

Юйся замахала рукой, подзывая обовца.

Слесарь уже закрыл сумку.

— Это я сделал бесплатно, — сказал он. — А теперь ухожу и не хочу больше ничего про тебя знать.

При выключенном двигателе окно не опускалось, так что Юйся открыла дверь, вынуждая полицейского ее обойти.

— Доброе утро! — проговорила она весело.

Слесарь замер, а Юйся открыла дверь чуть пошире и повернулась к обовцу, загораживая собой наручник на руле.

Она улыбнулась еще более чарующе. Полицейский смерил ее взглядом, особо отметив синие сапоги.

— Убери машину, — приказал он.

— Я потеряла ключи! — пожаловалась Юйся.

— Как ты могла потерять ключи!

У Юйси была еще одна причина, по которой ей не хотелось иметь дело с полицией. Она — Большеногая с гор, а копы — равнинные ханьцы со всеми вытекающими последствиями.

— Я их выронила, и они упали вон туда. — Она указала на канализационную решетку в нескольких метрах от машины. — Слесарь заводит мне двигатель. Как закончит, сразу отъеду.

Коп шагнул к ней, чтобы осмотреть салон. Юйся легла на руль, закрывая наручник, но давая полицейскому увидеть слесаря. Обовец кивнул. Это была его вотчина: он знал в лицо всех мелких предпринимателей в округе, и слесаря в частности.

— Так что ты рассусоливаешь? — требовательно спросил коп. — Машина перегораживает проезд! Хватит кокетничать с девушкой! Заводи машину, и пусть уезжает, не то эвакуатор вызову!

Слесарь прикинул в уме, стоит ли сказать правду и влипнуть в полицейское расследование. Юйся не знала, какие параметры участвуют в его расчетах.

— Я мигом! — заверил слесарь. — Две минуты, и все будет готово!

— Давай быстрее. — Полицейский встал перед капотом, чтобы регулировать движение и приглядывать за порядком, а Юйся повернулась к слесарю.

Дверь вылетела со второго удара, и Каутский ворвался в квартиру. Остальные, стоявшие на изготовку, как бегуны на старте, рванули вперед, обтекая его, словно вода заржавленный танк в афганской реке.

Соколов говорил своим людям о необходимости разорвать цепь наблюдение — мысль — решение — действие. В обыденной жизни эта цепь хороша, но не сейчас: несколько мгновений им надо действовать не рассуждая и только потом осмотреться, подумать и перейти к решениям. Соколов, никогда не требовавший от подчиненных того, что не сделал бы сам, честно это исполнил, хотя некая часть мозга уже подсказывала: что-то не так. Квартира и впрямь представляла собой лабиринт комнатушек, что было для них плохо, но не смертельно, однако он не видел компьютеров и не видел китайских подростков — одни лишь спальные мешки на полу, много. В мешках спали люди. Некоторые походили на китайцев, другие — нет. Рабочие-мигранты? Они были бородатее и старше, чем он ожидал. Повсюду громоздилось оборудование: горелки, градусники, банки с реактивами, которые Соколов с ходу опознать не мог, большие прямоугольные канистры, в каких обычно держат промышленные растворители. Господи, сколько же людей здесь живет! Взвод Соколова уступал им численностью раза в два, что, впрочем, не имело значения: русские вооружены до зубов (пистолеты, автоматы, у Каутского — карабин), а Китай не то место, где обывателю легко разжиться оружием.

Что только усилило его замешательство, когда через пять секунд цепь вновь заработала и Соколов увидел «калашниковы». Очень много. Автоматы и магазины к ним были просто повсюду.

Невозможно смотреть на все одновременно, и Соколов сосредоточил внимание на самом примечательном объекте. Большую комнату примерно пополам делил длинный стол из досок, поставленных на бочки из-под горючего. В первый момент Соколов принял его за кухонный, потому что тут явно что-то смешивали в мисках, но в следующий миг стало ясно: готовят не еду. Эту смесь Соколов видел раньше и запах ее тоже знал. Черт, он и сам ее делал. Аммиачная селитра и дизтопливо. Самая популярная в народе дешевая взрывчатка. По другую сторону досок стоял высокий бородатый негр в футболке и джинсах, в которых явно только что спал. Однако сейчас он был на ногах, и сна ни в одном глазу. Позади него неудачно расположенное окно залепили дешевым плакатом с портретом Осамы бен Ладена.

В комнате повисла тишина: у русских заработала цепь наблюдение — мысль, а жильцы проснулись и увидели русских.

Лицо у Соколова, видимо, было ошалелое, потому что негр смотрел на него с усмешкой. Руки негра были скрыты за оборудованием для производства взрывчатки, но они двигались, и Соколов услышал такое знакомое «жик-жик» передергиваемого затвора «АК-47»: последнее, что обычно предшествует выстрелу.

Из другой комнаты донеслось два очень громких хлопка: Каутский открыл огонь из карабина.

Подняв «калаш», негр тихо, спокойно и очень буднично проговорил:

— Аллах акбар.

— Поверить не могу, — бормотал Питер, ковыряясь заколкой в наручнике. — Не могу поверить, что ты так поступила.

— Не можешь?

— Не могу.

— Ну а я не могу поверить в то, как поступаете вы, — ответила Зула. — По-моему, я одна веду себя разумно.

— По-твоему, разумно шутить шутки с такими, как Иванов?

— А какой Иванов? — спросила Зула. — Что мы на самом деле о нем знаем?

— Он довольно крутой мужик. — Чонгор виновато глянул на Зулу, будто прося прощения за то, что взял сторону Питера.

— Ты это по своему опыту знаешь или понаслышке? — спросила она.

Чонгор промолчал.

— Ты не видела, что сталось с Уоллесом в моей квартире? — буркнул Питер.

— Хороший вопрос. Я не видела, что сталось с Уоллесом. Я видела, как он вышел в другую комнату и оттуда вынесли длинный сверток. Мы поверили, что это труп Уоллеса. Держу пари, нас разыграли.

— Разыграли?!

— Да. Отвели его туда и сказали: «Слышь, Уоллес, нам надо хорошенько напугать этих двух америкашек, так что помолчи и расслабься на минуту. Мы закатаем тебя в полиэтилен и вынесем, как будто убили». Наверняка он сейчас сидит у себя в Ванкувере и играет в «Т’Эрру».

— Сомневаюсь, — ответил Чонгор.

— Думаю, теоретически такое возможно, — проговорил Питер, — но считаю, что глупо и безответственно рисковать нашей жизнью исходя из этой гипотезы.

— Все один сплошной блеф, — сказала Зула. — Бандитский спектакль.

В лестничном колодце эхом отдались два громких хлопка.

После недолгой тишины сверху донеслись звуки автоматных очередей.

Питер повернул голову и очень внимательно глянул на Зулу.

— Или так, или я ошибаюсь, — сказала она.

— Все! С меня хватит! — воскликнул слесарь. Его голос практически заглушили автоматные очереди и звон стекла, сыплющегося на крышу микроавтобуса. Слесарь полулежал-полусидел на полу, согнув колени, втиснувшись туловищем под магнитолу, и тянулся руками к замку зажигания. Мозг требовал как можно быстрее выскочить из машины и уносить ноги, однако на то, чтобы выбраться из теперешнего положения, требовалось определенное время.

Юйся глянула вперед. Обовец пятился от здания, глядя, как и все остальные, наверх.

Происходило что-то недолжное, и Цянь Юйся была в этом соучастницей.

Она нагнулась и ухватила слесаря за руку, словно помогая ему встать, но вместо этого свободной рукой защелкнула наручник на его запястье.

— Можешь попытаться снять браслет, пока я буду выцарапывать тебе глаза, — сказала она, — или завести машину, пока я буду сидеть тихо. Выбор за тобой.

На всей земле примерно десять тысяч человек умели падать и перекатываться лучше Соколова — по большей части цирковые акробаты и мастера айкидо. Ну и еще довольно много спецназовцев помоложе. Остальные шесть с чем-то миллиардов просто в расчет не брались.

Учиться этому Соколов начал довольно поздно: в спецназ его взяли только после двух командировок в Афган. Тем безжалостнее были инструкторы — его заставляли падать на бетон снова и снова, так что кровь выступала на хэбэ везде, где кости были сразу под кожей. Мораль состояла в том, что, если все делать правильно, ни крови, ни даже синяков быть не должно.

У спецподразделений разных стран своя философия ближнего боя. В русском спецназе учат, что надо все время двигаться, преимущественно на уровне значительно ниже метра. Стоять как пень красиво в ковбойском фильме, но в мире, где есть автоматическое оружие, такая тактика не годится. Колени, плечи и локти должны работать наравне с подошвами берцев. А вот на руки падать нельзя — они нужны, чтобы держать автомат. Так Соколова готовили в спецназе. После перехода в частное агентство он продолжал заниматься самбо — советской борьбой, во многом похожей на джиу-джитсу, с упором на падения и перекатывания. Когда работаешь консультантом по безопасности, охраняя частного клиента — например, поп-звезду на лыжном курорте или жену бизнесмена в торговом центре, — опасного субъекта лучше повалить на пол или взять на болевой прием, чем изрешетить пулями, так что самбо на такой работе — дело полезное.

Обычно перед тренировками он разогревался и подметал пол, чтобы не пораниться о мелкие камешки. Впрочем, тот факт, что высокий негр — надо думать, исламский боевик — навел на него взведенный «АК-47», был достаточным стимулом сразу перейти к действию.

Для начала Соколов выпустил четыре пули в стену рядом с ближайшей дверью, краем глаза заметив, как кто-то высунулся оттуда и тут же убрался. Такое поведение разом включило все рефлекторные дуги, сформированные службой в Афгане и Чечне.

Как Соколов выпустил четыре пули, если его руки были пусты? Ответ: пушка с досланным патроном оказалась у него в руке раньше, чем он это осознал. Хотя начальник по первому слову купил бы ему самый крутой пистолет и навороченную кобуру, Соколов выбрал привычный «макаров»: советский штатный пистолет, компактный и довольно простой, в старой кобуре особой конструкции. Из обычной кобуры-мешка пистолет можно только вытянуть. Спецназовская — вроде полоза, пистолет проходит ее насквозь. Когда все хорошо, ты вставляешь туда пистолет, и он лежит себе тихо-мирно. Если начинается заварушка, ты кладешь руку на рукоять и проталкиваешь пистолет вперед. При этом выступ кобуры цепляет затвор и досылает патрон, так что пистолет сразу готов к стрельбе. Когда негр произнес «Аллах акбар», Соколов через долю секунды обнаружил «макар» у себя в руке именно в таком состоянии и выпустил четыре пули в стену рядом с дверной рамой так быстро, как это можно сделать в падении с броском. Автоматная очередь, видимо, прошила воздух там, где он только что стоял, но трудно сказать наверняка: в квартире сделалось довольно шумно и у Соколова звенело в ушах. Он приземлился в соседнем помещении — возможно, кладовке, — рядом с пустым спальным мешком. Бывший обитатель мешка и выглядывал через дверь в лабораторию, где высокий негр смешивал АСДТ. Перед этим боевик успел схватить «АК-47», а теперь сидел на полу, ничего особенно не предпринимая. Соколов не видел отверстий от пуль, но по остекленевшим глазам понимал, что тот ранен. За этими, прямо скажем, поспешными наблюдениями Соколов несколько раз выстрелил в комнату со столом, но негр уже догадался сменить позицию, и видно его не было. Соколов, лежа на спине в луже чужой крови, сунул пистолет в кобуру и схватил «калаш». С автоматом труднее развернуться, зато его пули пробивают кирпичную стену да и магазин повместительнее.

Какой-то придурок бил из «калаша» через стену, так что куски штукатурки сыпались Соколову на лицо. Тот убедился, что оружие готово к бою, перекатился к двери и дал три одиночных по стрелку — не чернокожему, а какому-то азиату с бородой. Азиат застыл и тут же сразу обмяк. Соколов тщательнее прицелился в его центр тяжести и выстрелил еще раз. Азиат осел на пол. Соколов не сомневался, что стрелка здесь поставил негр в качестве прикрытия. Отсюда следовало: а) что негр тут главный; б) что он хочет выбраться из квартиры. Глубоко запрятанный охотничий инстинкт звал в погоню, однако более высокоорганизованная часть мозга взяла верх. Тридцать секунд назад он готовился задать страху китайским подросткам, а теперь ему приспичило гнаться за черным моджахедом под автоматным огнем на фабрике по изготовлению взрывчатки.

Поверх лежащего азиата Соколов видел часть соседней комнаты, вспыхивающей, как дискотека, от автоматных выстрелов. Что бы там ни происходило, оно не могло продолжаться долго. Один из его людей уже лежал без движения, ногами в дверь.

Свет вспыхивал и моргал.

Отсюда можно было по-пластунски переползти лабораторию, но тогда любой, кто шагнет внутрь, расстрелял бы его как в тире, поэтому Соколов одним броском перекатился через комнату и вскочил у самой двери с автоматом наготове.

Язык желтого огня полыхнул вдоль пола. Соколов отскочил, но пламя уже подожгло берц. Он несколько раз топнул и затушил огонь. В ноздри ударил запах ацетона — видимо, из пробитой канистры.

На полу лежали четыре совершенно неподвижных человека — двое из них русские. Трое раненых — из них один русский — пытались отползти от озера быстро расширяющегося огня. Выход был по другую его сторону — Соколов оказался заперт в этом конце квартиры, перестрелка шла в другом. Сквозь дрожащий воздух над пламенем он видел стоящих людей и знал, что это противник: его спецназовцы не подставились бы так глупо. Прицелившись над горящим ацетоном, он уложил пятерых пятью выстрелами, однако сам факт, что они стояли на виду, означал, что его ребята либо погибли, либо выбежали в коридор.

Канистра выбросила столб пламени, заставив Соколова отступить в лабораторию. Он ухватился за дверь, чтобы ее закрыть. Все окна за его спиной выбило шальными пулями: огонь, пожирая кислород, с силой втягивал через них воздух. Ветер вырвал из рук дверь и с грохотом захлопнул. Мгновение спустя в ней начали возникать маленькие круглые дырочки, через комнату полетели щепки.

Наверху происходило такое, что Марлона и его друзей буквально парализовало страхом: как будто исполинская рука стиснула внутренности. Инстинкт требовал сесть на корточки, сжаться. В потолке возникла цепочка кратеров. Просто удивительно, сколько времени потребовалось ребятам, чтобы допереть: это дырки от пуль.

Если бы заколотили в дверь, они бы отреагировали быстрее. Они постоянно обсуждали, что делать в случае полицейского налета. По большей части это были размышления в духе: «Что, если Сямынь захватят зомби?» — вероятность, что китайская полиция займется кибермошенниками, была не намного больше. Тем не менее вопрос основательно перетерли и пришли к выводу, что лестница как путь к отступлению исключается: копы или зомби будут как раз на ней. А главное, это не круто — кулхацкеры должны придумать что-нибудь поприкольней.

Свет в доме отключался часто, поэтому у них стояли источники бесперебойного питания. Когда электричество пропадало, ИБП начинали пищать: знак, что надо выключить комп, пока не сел аккумулятор.

Сегодня утром Марлона разбудил писк нескольких ИБП. Ничего особенного. Обычно свет отрубали надолго, и тогда ИБП вопили без умолку. Сегодня было иначе: короткий перебой, примерно на минуту. Достаточно, чтобы Марлон проснулся. Потом электричество заморгало, и писк сделался ритмичным: «бип-бип-бип, бип-бип-бип», — длиннее или короче.

Кто-то посылает им сигнал. Кто — Марлон понятия не имел, и что сигнал означает — тоже, но каждый его параноидальный нерв включился на полную катушку. Марлон вновь вспомнил про план эвакуации. Он отлично знал своих друзей и понимал, что они скорее всего думают о том же.

Если бы на город и вправду напали зомби, ребята бы знали, что делать, однако вопрос, как быть, если в квартире наверху начнется автоматная перестрелка, прежде не обсуждался.

Соседей они не знали и знать не хотели: такую политику установил Марлон. Он был тут старше всех — двадцать пять лет. В пятнадцать Марлон бросил школу, чтобы стать чжунго куангуном, то есть китайским голдфармером. В основном чжунго куангуны прокачивали персонажей в «Варкрафте» для продажи богатым клиентам в Омэй — Европе-Америке. Первые года два они с ребятами жили на съемной квартире, а работали в другом месте: каждое утро он вел баскетбольный мяч к офисному зданию, где сотни две чжунго куангунов фармили за семьюдесятью компьютерами в три смены. Обидно пахать на дядю, когда тебе нужен только компьютер и Интернет. Довольно скоро Марлон и с десяток друзей откололись и сняли квартиру — там работали, там же по большей части и жили.

На той хазе продержались меньше двух лет. Нынешняя компашка Марлона — та, что на этой хазе, — откололась из-за непримиримых противоречий. С годами становишься консервативнее; некоторые ребята женились и захотели спокойной жизни. Они считали, что внутренний рынок («Аоба Цзянху» и другие китайские игры) надежнее и безопасней: не надо бояться, что тебя расколют и забанят Близзы — компания-разработчик «Варкрафта», стремящаяся искоренить голдфарм. Фракция, к которой принадлежал Марлон, напротив, была за внешний рынок и за «Варкрафт» — да, риск выше, зато и возможностей куда больше.

По крайней мере так они спорили, и такова была внешняя причина раскола. На самом же деле все сводилось к гордости. Некоторые фармеры стыдились, что живут в тесной квартире и зарабатывают таким способом. Они хотели вырваться из этого мира или, на худой конец, что-нибудь поменять в работе. А вот компанию Марлона она устраивала. Занятие не хуже любого другого, а во многих отношениях даже лучше: производишь продукт и получаешь за него деньги, при этом сидишь в тепле, над тобой нет дурака-начальника, и новые возможности сами плывут в руки; главное — не зевать.

Они съехали на другую квартиру. Примерно тогда же появилась «Т’Эрра». Они ухватились за нее, радуясь, что риск меньше: игру разработал создатель «Аоба Цзянху», и вся она, начиная с тектонических плит, была дружественна к «Голда шу», как они себя теперь называли, — добытчикам голда.

И до поры до времени «Т’Эрра» их более чем устраивала.

Но с уменьшением риска многократно возросла бюрократия, если можно так выразиться. Попробуй сорви большой куш, если каждый твой шаг отслеживают, анализируют и контролируют сиэтлские программисты.

Либо так, либо они взялись за дело с юношеской верой, что сорвут большой куш, а потом повзрослели.

Так или иначе, года через два «Голда шу» осознали, что, вероятно, будут тянуть эту лямку до конца жизни, и у них начала копиться обида. Умные китайцы создали индустрию голдфарма и поддерживали ее, несмотря на самые решительные атаки «Близзарда»; разработчики «Т’Эрры» со своей шестеркой Ноланом Сюем включили их в систему и превратили в сырьевой придаток.

Во времена «Варкрафта» у геймеров из Омэй пошла мода грифить чжунго куангунов — они сговорилисьмочить на месте любого перса, принадлежащего китайскому игроку. Ингеймовые имена гриферов вскоре стали известны. Марлон и его товарищи создали китайскую гильдию под названием «Боксеры»: эта мощная, нет, непобедимая банда рейдеров выслеживала врагов и грифила так, что тем приходилось ликвидировать своих персов и заводить новые аккаунты под вымышленными именами. С переходом в «Т’Эрру» Боксеры затихли и впали в спячку, однако не так давно Марлон с друзьями их воскресили. Впрочем, в новой реинкарнации они уже не грифили гриферов, а захватили кусок территории в Торгайских предгорьях и обороняли его от чужаков, постепенно расширяя и укрепляя свои владения. «REAMDE» был далеко не первым — хотя на сегодняшний день самым успешным — проектом мятежного анклава. Они зарабатывали столько, что вполне могли снять квартиру побольше или даже офис, но поседевший ветеран Марлон видел взлет и падение многих таких проектов и оттого не спешил. Да, они жили в бомжатнике, но это был дешевый бомжатник, близко от ванбы с прикормленным полицейским, хозяин не задавал лишних вопросов и не мешал жить — чего дергаться? Многие другие жильцы, по-видимому, смотрели на вещи так же.

Пока в потолке не начали появляться дырки от пуль, Марлон не видел ничего плохого в соседях, разделяющих его воззрения на недвижимость. Он догадывался, что в квартире над ними живет много народу, — в таких домах это не редкость. Время от времени по пути на крышу они встречали людей, похожих на вайдижень — приезжих из дальних частей Китая, или даже на вайгожень — иностранцев. Иногда ветер доносил запах химикалий, но откуда он идет, сказать было трудно.

Теперь химикалии капали с потолка через дырки от пуль. Мало того, они горели.

Марлон зачарованно смотрел, как на стопке журналов собирается лужица горящего ацетона, пока не сообразил, что другие ребята, младшие, глядят на него, не зная, что делать.

— Зомби! — объявил он, поворачиваясь к ближайшему окну.

Со стороны фасада вдоль окон шли узкие — меньше метра — балкончики, для безопасности целиком забранные решетками. Впрочем, в некоторых решетках были откидные люки, которые запирались на замок. Обсуждая, как действовать при нападении зомби, Марлон с ребятами, в частности, решил повесить ключи от люков на гвоздики: подальше от решетки, чтобы воры не дотянулись, а они сами даже в панике нашли бы сразу (если более реалистично, они боялись, что при пожаре окажутся заперты в квартире). Три люка, три замка, три ключа. Самый сообразительный из ребят уже выбирался в ближайший люк, так что Марлон схватил за руку другого и подтащил к соседнему. Убедившись, что тот понял, как действовать, Марлон побежал в кухню, где был третий люк, и глянул в окно. Высоко. Внизу стоял микроавтобус. Гангстерский? Ладно, не важно. Наверху творилось черт-те что. Оттуда сыпались стекло и штукатурка. В квартире за спиной полыхало пламя. Младшие «Голда шу» — ребята, за которых он чувствовал ответственность — выстроились в очередь позади него. Идти последним, как капитан с тонущего корабля, или первым, как сержант, ведущий солдат в бой? Марлон выбрал второй вариант. Он повернулся спиной к решетке, высунулся в люк, ухватился руками за прутья и подтянулся. Затем встал ногами на горизонтальный прут и пошел вбок, освобождая место следующему.

Даже в подвале перестрелка с самого начала была слышна отчетливо, но с каждой минутой она делалась еще громче. Покуда ребята вскрывали свои наручники, Зула, страдая от собственной никчемности, могла только ждать, когда дойдет ее очередь.

Думай, Зула.

Неужели у щуплых китайских подростков в квартире оказался целый арсенал? И даже если так, почему профессионалы Соколова не разделались с ними в два счета?

Питер освободился. Зула, ожидая, что теперь он займется ее наручником, развернула руку поудобнее.

Питер не двинулся с места.

— Пойду гляну, что происходит, — сказал он после долгого молчания. Слишком долгого. Он что-то тщательно обдумывал.

— Питер? — позвала Зула. Стоя вот так, с приглашающе развернутой рукой, она чувствовала себя девушкой в выпускном платье, которую кинул парень.

— Просто схожу на разведку, — заверил он.

Голос и выражение лица были такие же, как тогда в машине по дороге из Британской Колумбии. Он юлил по полной программе.

— Что бы там ни происходило, — сказала Зула, — хакеры тут ни при чем. Это что-то гораздо серьезнее.

— Я быстренько, — ответил Питер, пряча глаза. Затем пробормотал: «Только гляну», втянул голову в плечи и начал подниматься по лестнице.

Четверо «Голда шу» пауками висели на решетках рядом с Марлоном. В квартире оставалось только трое.

Двигаться так было довольно просто. Процентов пятьдесят фасада занимали решетки вроде той, за которую держался Марлон. Вопрос был в том, как перебраться с одной решетки на другую. По большей части эту задачу облегчали другие элементы фасада: козырьки, кондиционеры, пучки проводов, наружные стояки, водосточные трубы и псевдоевропейские архитектурные излишества.

Прямо впереди к противоположному зданию тянулся жгут проводов. Марлон видел синюю витую пару, которую они с друзьями добавили, когда въехали. Можно было бы перебраться на другую сторону по жгуту, но уж больно рискованно; лучше спускаться по фасаду.

Окно на пятом этаже вылетело и осыпало его стеклом. Марлон зажмурился и втянул голову, пережидая ливень осколков, потом начал быстро уходить вбок, потому что одним разом дело не ограничилось: кто-то систематически бил в окно тяжелым предметом, и не просто тяжелым предметом, а прикладом. Марлон торопливо двинулся вдоль стены. Ребята, вылезавшие из люка, инстинктивно хотели следовать за ним, и Марлон яростно замахал в другую сторону, показывая глазами на приклад в окне пятого этажа.

На улице кричали. Он не обращал внимания.

Сверху бабахнуло, потом еще, и оба раза его чуть не оторвало от решетки взрывной волной. Полетели куски металла: видимо, замок на решетке сбили изнутри выстрелом. Не зная, что будет дальше, Марлон пополз быстрее, цепляясь за что попало, и скоро оказался на углу здания. Под ним узкий проулок соединялся с улицей, идущей вдоль фасада. Этажом ниже был сооружен козырек — видимо, очень давно, потому что металл насквозь проржавел от времени. Оно и к лучшему: новая крыша была бы скользкой. Марлон спустился по оконной решетке, затем, цепляясь за кронштейн кондиционера и водосточную трубу, обогнул угол и выбрался на козырек. С дальней стороны козырька, вдоль вертикального ряда лестничных окон, тянулся пук проводов, очень толстый, с множеством зацепок. Марлон покрепче сжал провода, уперся подошвами в кирпичи и начал спускаться по стене, словно большая муха.

На втором этаже он едва не рухнул, выпустив провода. В окне возникло лицо — так близко, что Марлон мог бы его коснуться, если бы не грязное стекло. По лестнице спускался европеец, крупный, одутловатый, с зализанными волосами, багровый от волнения. Лицо возникло на секунду и тут же пропало.

И все же, несмотря на стекло и шум, было слышно, как европеец выкрикнул по-английски одно-единственное слово: «ТЫ!»

Любопытство оказалось сильнее инстинкта самосохранения. Марлон решил спуститься пониже и посмотреть, кто этот «ТЫ», но тут его внимание вновь приковало окно, за грязным стеклом которого мелькнул еще один человек, спускавшийся с третьего этажа. Этот второй сильно отличался от предыдущего. Во-первых, он был чернокожий, что в здешних краях редкость. Ребята как-то говорили, что видели на пятом этаже высокого негра, и Марлон поднял их на смех: мол, меньше надо баскетбол по телику смотреть. Однако сейчас он сам видел негра, причем высокого. Негр держал в руках автомат — по компьютерным играм Марлон узнал «АК-47». В отличие от европейца негр шел осторожно, почти крадучись.

Миновав площадку, он спустился еще на пару ступенек и замер.

За все это время Марлон не шелохнулся, боясь привлечь к себе внимание. Теперь он заскользил так быстро, что в какой-то момент чуть не сорвался, повис на одной руке и еле-еле нащупал опору для ног.

В окно первого этажа он вновь увидел толстого европейца. Тот стоял спиной к Марлону, напротив другого европейца, который, видимо, только что вышел из подвала. Этот второй европеец был гораздо моложе, худой, длинноволосый, с густой щетиной. Лицо Марлон различал плохо, но поза явственно говорила, что парень обезумел от страха. Он вжался в стену, как будто что-нибудь выиграет, если отодвинется от толстяка на лишний дюйм. Голову он опустил чуть набок, а руки выставил перед собой.

Толстяк орал по-английски. Марлон не разбирал ни слова, отчасти из-за стекла и посторонних шумов (хотя перестрелка вроде бы улеглась), отчасти потому, что толстяк говорил с каким-то сильным акцентом.

А еще потому, что толстяк захлебывался от ярости. И ярость только росла от того, что он орал и жестикулировал.

Марлон понял: толстяк себя накручивает.

Накручивает, чтобы сделать с парнем что-то ужасное.

В руке толстяка появился пистолет.

Толстяк взвел курок и навел пистолет на парня, закрывавшегося бледными руками. Грянули три оглушительных хлопка. Толстяк что-то сказал с презрением и шагнул мимо оседающего на пол парня к лестнице в подвал.

Через мгновение негр крадучись скользнул за ним.

Когда Абдулла Джонс исчез с Минданао и объявился в Сямыне, Оливия Галифакс-Лин испытала смешанные чувства. Она потратила почти год, а МИ-6 — полмиллиона фунтов, чтобы создать ей фиктивную личность для работы тайным агентом в границах Поднебесной империи. И Оливия действительно всей душой ненавидела Абдуллу Джонса. Однако ловить исламистских подрывников она не подряжалась.

Как подтвердит любая фотография семейства Галифакс-Лин, последствия межрасовых браков непредсказуемы. У Оливии были брат и сестра. В брате валлийцы видели чистокровного валлийца; в Португалии его принимали за португальца, а в Германии турки обращались к нему на улице по-турецки. Младшая сестра выглядела типичной полукровкой, а вот Оливия могла пройти по китайской улице, совершенно не привлекая к себе внимания. В деревне ее, вероятно, определили бы как вайдижень, но в большом городе никто не заподозрил бы в ней вайгожень.

Их отец, экономист, родился и вырос в Пекине, но еще юношей перебрался в Гонконг, а оттуда — на университетскую работу в Лондон, где и познакомился с будущей матерью Оливии, логопедом. В семье говорили на английском и китайском. Оливия изучала в Оксфорде историю Восточной Азии. Считалось, что студент должен освоить по меньшей мере еще один иностранный язык, поэтому она два года посвятила русскому.

Ей нравилось тусоваться, и она много времени проводила в баре Сент-Энтони-колледжа. Там к Оливии как-то подсел преподаватель, спросил разрешения угостить ее выпивкой и очень мягко и обтекаемо, почти исподволь намекнул, что (кхм) МИ-6 знает о ее существовании. Оливия была польщена, но пресекла заход (если, конечно, это и впрямь был заход), сказав, что собирается получать степень магистра международных отношений в Университете Британской Колумбии, а потом, наверное, вернется на докторантуру в Сент-Энтони.

Препод, чуть помолчав, сделал ей странное предложение. В Ванкувере очень большая китайская община: целый город в городе. Появление незнакомой особы с китайской внешностью в магазине или в жилом доме никого там не удивит. Оливия довольно смутно помнила разговор — она, по обыкновению, крепко накачалась, — но ее зацепило словосочетание «Шпионский Диснейленд». На просьбу объяснить препод сказал, что в ванкуверском Чайнатауне девушка вроде Оливии может представиться китаянкой и посмотреть, что получится. Чувства будут такие же, как на подпольной работе в Китае, а риска никакого, потому что все понарошку, как в Диснейленде.

Поначалу Оливии было просто смешно: она — и вдруг агент МИ-6, — однако мысль запала в душу. Здесь было что-то от игры в любительских театрах — единственного ее увлечения, если не считать неудачных попыток заняться кунг-фу и хоккеем на траве.

Оливия сыграла шестнадцать ролей в примерно десяти спектаклях: так много, потому что роли были совсем маленькие и она выходила несколько раз в виде разных персонажей. Со временем она доросла до подруг героини. Она и не мечтала стать актрисой первого плана, но, главное, поняла одно: отношение режиссеров отражало то, как на нее смотрят люди в целом и мужчины в частности. Сперва Оливию обычно не замечали, потом к ней начинали приглядываться. В итоге ее либо снова переставали замечать, либо изыскивали способ намекнуть, что находят очень красивой, что это не всякому очевидно и такая зоркость заслуживает определенной награды. Роли побольше или поменьше доставались Оливии в зависимости от того, к какой из трех категорий принадлежал режиссер, однако до главных ролей дело не доходило ни разу.

Впрочем, для тайного агента амплуа наперсницы, служанки и «кушать подано» как раз предпочтительны. Джеймсбондовским типажам просьба не обращаться.

Если поискать, в мире нашлось бы пять-шесть фотографий — по большей части случайных снимков на мобильный, — на которых Оливия выглядела настоящей красавицей. И она усвоила, что люди ищут — и находят — в ней красоту, если вести себя так, будто этого ждешь. А если держаться серой мышкой, такой ее и видят. Тоже полезное свойство для тайного агента.

Через шесть месяцев жизни в Ванкувере ей ужасно захотелось супа из дыни, что привело к спонтанному визиту в Чайнатаун. Не в старый, центральный, а в новый, на окраине города. Основательно поторговавшись, Оливия стала обладательницей дыни длиной в собственную руку. Они с хозяином лавочки разговорились, и тот спросил, давно ли она в Канаде. «Полгода», — ответила Оливия, и торговец вежливо поинтересовался, в какой части Китая она жила. Чтобы не пускаться в долгие объяснения про своих родителей, Оливия сказала: «В Пекине». Торговец не усомнился в ее словах; другие покупатели, вступившие в беседу, тоже поверили, что она чистокровная китаянка из Китая.

На второй год она переехала в район, населенный преимущественно китайцами, и без труда выдавала себя за аспирантку из Пекина. Только раз ей сказали — хочется верить, в порядке комплимента, — что у нее необычная внешность. С другой стороны, Яо Мину наверняка часто говорят, что у него необычный рост, но никто не сомневается, что Яо Мин — из Китая.

Через некоторое время ее пригласила на английский чай дама из британского консульства. Дама тоже очень мягко и обтекаемо поинтересовалась, по-прежнему ли Оливия намерена вернуться в Сент-Энтони и не хочет ли сперва немного поработать, узнать реальную жизнь. Оливия не исключила второй вариант. После этого чаепития стали регулярными, а когда она приехала домой на каникулы, сменились обедами в хороших лондонских ресторанах.

Работа в МИ-6 накладывала определенные ограничения. Оливии пришлось отказаться от странички в «Фейсбуке», от размещения своих фотографий в Интернете, от поездок в Китай, то есть у китайского правительства не было ее фотографий и вообще записей о ее существовании. Не делала она этого просто потому, что люди из МИ-6 всякий раз спрашивали, есть ли у нее фейсбуковская страничка и прочее, а услышав «нет», восхищенно поднимали брови.

Итак, Лондон, МИ-6. Два года Оливия работала аналитиком, выстраивая свою легенду и составляя докладные записки по самым разным вопросам, и в частности по валлийскому террористу Абдулле Джонсу, который особенно интересовал Оливию, поскольку при одном из его терактов погибла близкая подруга ее двоюродной бабушки.

Джонс (как узнала Оливия) имел вест-индские корни, то есть был потомком рабов, вывезенных на карибские сахарные плантации. Он вырос в кардифских трущобах, где и подсел на героин. Вылечился от зависимости с помощью местного муллы, который обратил его в ислам. Освободившись от наркомании, Джонс окончил колледж в Аберистуите, а затем — Высшее колорадское горное училище, где много чего узнал о взрывчатке. Из Колорадо он вернулся в Уэльс, там сошелся с ячейкой радикальных исламистов и некоторое время тренировался на валлийских и мидлендских автобусах, прежде чем переехать в Лондон и заняться взрывами в метро. Пристальное внимание полиции заставило его бежать в Северную Африку, оттуда в Сомали, затем в Пакистан (там он поставил свой личный рекорд — сто одиннадцать убитых при взрыве в гостинице), далее по маршруту Индонезия — Южные Филиппины — Манила — Тайвань и (неожиданно для всех) Сямынь. Все шаги, кроме последних двух, были абсолютно логичны.

Сказать, как часто говорят, что Абдулла Джонс для МИ-6 — то же, чем был Осама бен Ладен для ЦРУ, значит упустить несколько важных для Оливии пунктов. Да, он был для МИ-6 объектом номер один — тут сравнение работало, но лучшие дни бен Ладена закончились 12 сентября — один из самых знаменитых людей в истории человечества, он до конца дней мог только смотреть на себя по телевизору из разных убежищ. Джонса же за пределами Великобритании знали довольно мало, хотя он к тридцати годам совершил восемь терактов с общим числом жертв в сто шестьдесят три человека, и никто не сомневался, что это только начало.

Поскольку Джонс покинул Соединенное Королевство и едва ли планировал туда вернуться, ловить его следовало в другой стране.

Большое неудобство.

По счастью, существовала МИ-6, специально созданная для операций в местах, не принадлежащих к Соединенному Королевству. Так что когда начальство поручило Оливии писать докладные про Абдуллу Джонса, она поняла, что информация нужна не только для того, чтобы увеличить и без того пухлое досье. Они искали способ поймать его или убить.

Оливия считала работу чисто научной, по крайней мере со своей стороны. Она знала английский, китайский, русский (хуже), валлийский (еще хуже). В странах, где действовал Джонс, требовались другие языки и другая внешность. Так что ее безупречно составленные доклады и пауэрпойнтовские презентации о том, какой Джонс плохой и как важно его поймать, были лишены всякого личного интереса: МИ-6 может бросить на его поимку весь годовой бюджет, но это не даст Оливии Галифакс-Лин возможности распоряжаться деньгами и шанса отличиться на оперативной работе.

После перестрелки на Минданао, стоившей жизни нескольким американским и филиппинским бойцам, Абдулла Джонс месяца на два переместился в Манилу, откуда сбежал аккурат перед полицейским рейдом, оставив действующую фабрику по производству взрывчатки, начиненную множеством мин-ловушек. По косвенным свидетельствам выходило, что он рыбачьим суденышком переправился на Тайвань. Зачем и что там собирается делать, оставалось только гадать.

Полгода он никак себя не проявлял, затем переправился через залив… в Сямынь!

Даже эти скудные сведения предполагали, что задействованы исключительные источники и методы. Подробностей Оливии не раскрывали, но ясно было, что у МИ-6 есть человек в Пакистане, имеющий доступ ко всей связи Джонса с его контактами в «Аль-Каиде».

Наверняка она знала одно: этот человек сообщил МИ-6 название города (Сямынь) и два мобильных номера. Радиочастотное оборудование отследило цифровые идентификаторы обоих телефонов и локализовало область, откуда идет сигнал. Работа велась совместно с американскими спецслужбами. Использовались спутники, посты перехвата на ближайшем тайваньском острове Кинмен и дистанционно управляемые приборы, размещенные в Сямыне нанятыми людьми, которые, разумеется, понятия не имели, что делают и на кого работают.

Вся эта фаза операции основывалась на предпосылке, которую первой высказала Оливия: что Джонс будет по большей части сидеть на одном месте. Высокий чернокожий, разгуливающий по китайскому городу, привлек бы слишком много внимания. Он должен залечь в какой-то норе и связываться только по телефону. Это было очевидно всякому, кто хоть раз бывал в Китае или хотя бы в Чайнатауне, но оказалось ценной подсказкой для людей из МИ-6. Они полагали, что раз Сямынь — большой международный порт, Джонс сможет ходить по нему свободно, как по Берлину или Парижу.

С помощью технических ухищрений область поисков сузили примерно до квадратного километра, но тут Джонс сообразил выбросить телефоны и завести новые.

В тот день, когда его мобильные умолкли, Оливию отправили самолетом в Сингапур.

Ее не ждало никаких конкретных приказов; она несколько дней просто бродила по Чайнатауну, убеждаясь, что и впрямь может сойти за китаянку.

Потом, так же внезапно и без объяснений — она уже начала к этому привыкать, — ее перебросили в Сидней и оттуда на остров Гамильтон. Там Оливию встретил загорелый британец Джон, бывший офицер Специальной лодочной службы королевской морской пехоты, а ныне (по крайней мере официально) инструктор в дайвинг-центре. Из аэропорта Оливия и Джон прошли (впервые в жизни она шла из аэропорта пешком) пару сотен метров до пристани, где ждал катер. Оливия устроилась в каюте, а Джон повел катер к островку, который находился в нескольких километрах от пристани.

За следующие три дня Джон научил Оливию всему, что знал про плавание с аквалангом.

Потом он отвез ее обратно, крепко обнял просоленными руками и усадил в самолет. Оливии было немножко жаль расставаться с Джоном навсегда, однако она чувствовала и некоторое облегчение. Через двенадцать часов после ее прилета они начали трахаться и закончили за пятнадцать минут до прощания у трапа. Оливия еще никогда не разгонялась с нуля до сотни так быстро; она была счастлива, ошеломлена, смущена и понимала, что если бы задержалась в катере еще на какое-то время, то все бы испортила и, может быть, даже сгубила свою карьеру.

Она прилетела в Сингапур, еще почти чувствуя на себе руки Джона, и получила указание явиться в определенный ресторан. Там ее ждал некий Стэн; цивильный наряд довольно плохо скрывал его принадлежность к ВМС США. Стэн и Оливия съели по миске китайской лапши и отправились на такси в Сембаванский порт, где Оливия в длинном плаще с капюшоном под большим зонтом поднялась на борт американского эсминца. Дождя не было.

Эсминец, видимо, только ее и ждал, потому что отдал концы и вышел в море, пока Оливию только провожали в каюту. Ни со Стэном, ни с кем из членов команды она не закрутила, к некоторому своему облечению.

Через полтора суток, под низкими предрассветными облаками, ее пересадили на подлодку британских ВМС. На лодке было невероятно тесно, и по косвенным свидетельствам Оливия понимала, что кому-то пришлось поспешно и неохотно освобождать ей место. На койке лежал непромокаемый мешок. Там оказался дешевый, но довольно приличный деловой костюм, сшитый шанхайским портным по ее меркам, и сумка, где лежало пластиковое удостоверение и загранпаспорт на имя ее фиктивной личности, потертый бумажник с деньгами, кредитками, фотографиями и что там еще обычно люди носят в бумажниках; начатые косметика и парфюм — те, которыми она пользовалась обычно, по большей части «Шисейдо», продающиеся в любом городе мира; всякая мелочь, включая использованные билеты, чеки, леденцы от кашля, мятные таблетки, тампоны, зубную нить, тюбик суперклея, подарочный швейный наборчик из гостиницы и, разумеется, просроченный на три года презерватив: дата была подобрана так, будто Оливия купила его давным-давно на всякий пожарный, да так и забыла в сумочке.

Капитан субмарины вручил ей запечатанный пакет в полдюйма толщиной — судя по штампам, чрезвычайно секретный. Оливия вскрыла его и увидела три вложения:

На субмарине находился взвод десантников из Специальной лодочной службы. Один из них показал ей место, где на корпусе субмарины, словно горб на верблюде, сидела отдельная гондола. В нее можно было попасть через систему люков. Оливия не сомневалась, что это самый дорогой предмет, какой она видела в жизни. Гондола была крохотной субмариной, вмещающей до шести человек. «Или пять мужчин и одну женщину», — заметил десантник. Устройство было в некотором смысле совсем простое: ему не надо было наполняться воздухом и выдерживать давление морской толщи. Вода заливалась внутрь, и людям надлежало оставаться в аквалангах. Однако при том гондола была нашпигована фантастическим навигационным оборудованием.

Оливия провела на подлодке день, по большей части в одиночестве, хотя ей и закатили роскошный обед в кают-компании. Прозвучали тосты за саму Оливию, за ее замечательные качества, за ее миссию, за удачу и так далее.

И вот тут ей стало страшно.

Казалось бы, испугаться надо было давно. И сообразить, каким будет план, тоже. Однако ее сразил сам обед, понимание, что это традиция: сотни лет британские военные моряки отправляются в далекие страны с дерзкими миссиями. Прощальным обедом те, кто остается, выражают им свое восхищение, словно заранее искупая вину выживших перед погибшими.

С сильным опозданием до Оливии дошло: ей надо пересечь китайскую границу. При легальном въезде останутся следы, несовместимые с ее легендой. Даже если въехать по другим документам и выкинуть их в помойку, у китайского правительства будут ее снимки, а оно наверняка уже обзавелось аппаратурой для цифрового распознавания лиц. Горами через Тибет как-то уж совсем по-викториански, да и чересчур долго. Значит, под водой. В три утра она надела гидрокостюм с аквалангом, взяла непромокаемый мешок и перебралась в мини-субмарину. Там, как и обещали, ждали пятеро десантников. Последовала долгая и нудная процедура проверки готовности. Потом гондола наполнилась водой и отошла от большой лодки.

Час были только темнота и тишина. Десантники управляли лодкой, глядя на большие электронные карты. Оливия начала узнавать знакомые береговые линии: в экран вдвинулся большой круглый остров Сямынь.

Лодка подошла к одному из внешних островков. Главный десантник долго смотрел через электронное оборудование в перископ. Наконец он принял решение и отдал приказ. Оливия вместе с другим десантником проплыла последние сто метров до берега, ползком выбралась на замусоренный пляж в укромной бухте и так же ползком добралась до леса. Здесь они сняли маски и какое-то время лежали тихо, убеждаясь, что рядом никого нет. Оливия сняла гидрокостюм. Десантник, скромно отвернувшись, открыл мешок и начал через плечо подавать ей вещи одну за другой, начиная с трусов. Когда она закончила одеваться, он повернулся к ней и отсалютовал — еще одна деталь, которая чуть ее не убила, — затем пополз через мусор обратно к воде, волоча за собой мешок с гидрокостюмом Оливии. Волна накатила на него, и он исчез.

Оливия намазалась средством от комаров и часа два сидела в лесу, потом поднялась по тропке на холм и оттуда еще с час шла по дороге до места, где множество людей, по большей части молодых женщин, направлялось от новостроек к автобусной остановке. Как и они, Оливия влезла в автобус, доехала до паромного причала, влилась в толпу, переходящую по алюминиевым сходням на тесно забитый паром, и через час была в центре Сямыня. Здесь, согласно заученной наизусть инструкции из пакета, она зашла в офис «Федэкса» и забрала посылку. В сумочке имелся перочинный ножик. Оливия вскрыла посылку и увидела самый обычный чемодан на колесиках, какие крутятся на багажных лентах в аэропортах всего мира.

За пять минут такси доставило ее в скромную гостиницу у набережной. Оливия вошла туда с таким видом, будто только что прибыла из аэропорта, предъявила удостоверение личности и сняла номер. Там она раскрыла чемодан и увидела ноутбук, который тут же узнала, поскольку сама его купила и настроила, следя, чтобы каждая мелочь соответствовала ее легенде. Потом включила его, через гостиничный Wi-Fi вошла в Интернет и обнаружила в почтовом ящике кучу писем от клиентов в Лондоне, Антверпене и Стокгольме.

Теперь она была Мэн Аньлань и работала в вымышленной гуанчжоуской фирме «Синью кволити контрол лимитед» у единственного владельца и учредителя, своего вымышленного дядюшки Мэна Биньрона, который хотел открыть в Сямыне филиал. «Синью кволити контрол лимитед» осуществляла посредничество между мелкими производственными фирмочками в Китае и западными клиентами: довольно распространенный и прибыльный вид деятельности. Необычным в легенде был только пол Мэн Аньлань — в Китае женщины такими делами просто не занимаются.

Вернее, не занимаются официально. Есть множество фирм, которыми руководят женщины, однако в директорах там числятся мужчины. Посему легенда Оливии держалась на вымышленном гуанчжоуском дядюшке, якобы ее боссе. Мэн Аньлань лишь выполняет его поручения и по любому серьезному вопросу должна консультироваться с Биньроном.

Чуть сложновато для хорошей шпионской легенды, однако у девушки в Китае не так много причин жить независимо. Миллионы женщин трудятся на фабриках и живут в общежитиях, но МИ-6 не для того засылала ее в Китай, чтобы она трубила от звонка до звонка. Как агент, она должна располагать деньгами и свободой перемещений. Оливию даже подумывали сделать девушкой по вызову или содержанкой: это не обязательно подразумевало реальный секс, клиенты могли быть вымышленные. На деловом варианте остановились потому, что он давал предлог много ездить, общаться с бизнесменами, снимать офисные помещения.

С помощью электронных ухищрений звонки и факсы на гуанчжоуский номер переадресовывались в штаб МИ-6, где имелся небольшой штат сотрудников, свободно говорящих по-китайски: женщина, игравшая роль секретаря, и голубоглазый блондин-англичанин, он же дядюшка Биньрон. Таким образом, пока с ее дядей будут общаться по телефону, по факсу или по электронной почте, легенда выстоит, однако рассыплется в тот же миг, когда кто-нибудь навестит гуанчжоуский офис «Синью кволити контрол лимитед» и не обнаружит там никакой фирмы. Или копнет Мэн Аньлань чуть глубже. Если такое произойдет, Оливии придется как минимум уехать и никогда не возвращаться в Китай. Как максимум ей грозило длительное тюремное заключение или смертная казнь.

Ее слили, другого слова не подберешь. Внешность, подготовка и знание языка делали Оливию уникальным сотрудником, и, видимо, кто-то в МИ-6 возлагал на нее большие надежды — планировал использовать для чего-то важного. На разработку фиктивной личности угрохали уйму труда и средств. Однако когда Абдулла Джонс перебрался в Сямынь и выбросил телефон, о старых планах забыли. Кто-то из начальства решил, что Оливию надо отправить в Китай — ловить одного конкретного человека.

Она отыскала уютную квартирку на острове Гуланъюй, сразу через пролив от деловой части Сямыня, и обставила ее в соответствии с легендой. Начала каждый день ездить в центр на пароме — «искать помещение под офис». На самом же деле она квартал за кварталом прочесывала тот самый квадратный километр, на котором, по данным МИ-6, укрылся Абдулла Джонс.

За это время она несколько раз переходила от эйфории к отчаянию. Тысяча метров не расстояние: десять футбольных полей, — так что из уютного далека задача представлялась довольно простой. В первые две недели сбивания каблуков о сямыньский асфальт Оливия готова была взвыть от тоски: ничего не получится. На данном квадратном километре жили от двадцати до тридцати тысяч человек. Число зданий равнялось нескольким сотням. Блуждая весь день по запутанным людным улочкам, она чувствовала себя раздавленной, ночами долго лежала без сна, перебирая свои действия, а когда задремывала, дневные картины повторялись в галлюцинаторных кошмарах.

Зато хоть квартирка радовала. Гуланъюй — маленький холмистый зеленый остров почти без машин; узкие дорожки вьются между отдельными анклавами. Парки и дворы связаны улочками и каменными лестницами. В период после Опиумных войн, когда Сямынь носил фуцзяньское название «Амой», европейцы строили здесь виллы и консульства. Та эпоха давно прошла, а здания сохранились.

Впрочем, сохранились почти что чудом. На Гуланъюй сразу вспоминаешь, что Фуцзянь когда-то была тропическими джунглями и отчаянно хочет вновь ими стать. Если бы люди ушли отсюда или перестали отбиваться от природы секаторами и пилами, лианы, ползучие растения, корневые системы, побеги, споры и семена за несколько лет уничтожили бы все созданное человеком. Видимо, нечто подобное случилось в правление Мао: нынешние инвесторы поспели на выручку в последний момент. Кое-где по-прежнему встречались европейские здания, в режиме замедленной перемотки разрушаемые стеблями и листьями, настолько ветхие, что там жили только крысы и жуки-древоточцы. Однако довольно много старых зданий успели спасти (Оливии рисовалось что-то вроде высадки в Нормандии: садовники с пилами и лопатами спускаются на парашютах), вырвать у колючих и цветущих лиан, очистить от крыс, отремонтировать и сдать в аренду. Квартирка была маленькая, но удачно располагалась на верхнем этаже здания — бывшей виллы французского купца, где теперь жили десятка два молодых менеджеров. С балкона в спальне открывался вид на сияющий огнями сямыньский центр. По ночам, если не удавалось заснуть, Оливия сидела на кровати, обняв коленки, глядела через пролив и гадала, какая из этих звездочек ноутбук Абдуллы Джонса.

По мере того как шли недели и план квадратного километра вырисовывался у нее в голове, надежда отыскать Джонса мало-помалу возвращалась. Девяносто процентов домов можно было попросту исключить. Это коммерческие здания, не жилые. Если не рассматривать крайне малую вероятность, что Джонса прячет хозяин лавчонки или состоятельная семья, он должен жить в обычной многоэтажке, причем такой, где обитают гастарбайтеры. Так что после первых недель замешательства и депрессии на руках у Оливии внезапно остался короткий список возможных укрытий Абдуллы Джонса.

Логически она не могла из них выбрать, однако чутье указывало на местный бомжатник — пятиэтажное здание в старой части района, причем так близко к его краю, что дело явно шло к выселению, сносу и возведению очередного небоскреба. В эпоху, когда город звался Амой и европейцы держали на Гуланъюй винные погреба, это было что-то очень приличное, возможно, гостиница, но ее давно превратили в жилье для пролетариата.

Оливия сделала вид, будто хочет снять помещение в доме напротив. Здания были одной высоты и примерно одного возраста; их соединяли разноцветные жгуты самопальной проводки. Хозяин усиленно предлагал офисы на нижних этажах, где подъем короче, а цены соответственно выше. Оливия уже натренировалась затягивать «выбор офиса» до невозможности, ссылаясь на феноменальный жмотизм дядюшки в Гуанчжоу. У нее был целый арсенал анекдотов про его скупость, которыми она гнала хозяина все выше по лестнице, заставляя открывать двери в пыльные помещения, где хранились двери, краска для ремонта, унитазы и сломанные вентиляторы. При осмотре каждого потенциального офиса Оливия распахивала окно и высовывала голову в сырую духоту снаружи — мол, красивый вид и возможность проветривать комнату искупят для нее необходимость подниматься по лестнице. На самом деле она смотрела на соседнее здание — не мелькнет ли в окне высокий чернокожий валлиец.

Откуда-то по соседству доносился непонятный стук. Поначалу его заглушали уличные шумы, но чем выше Оливия тащила усталого и злого хозяина, тем отчетливее становилось постукивание: пять-шесть тактов, словно удары сердца, потом ничего, потом еще несколько тактов, иногда быстрее, иногда медленнее. Изредка после них слышался глухой удар. Оливия прекрасно знала эту последовательность: она звучала фоном к разговорам Джонса по мобильному, и они в МИ-6 всю голову сломали, что же там стучит. Первая гипотеза была, что в соседней квартире идет ремонт, но что за ремонт, при котором только приколачивают и никогда не сверлят? Может, Джонс живет над мясной лавкой, где рубят туши? Или над школой боевых искусств, где отрабатывают удары? Ответ не находился, и это их бесило.

Чем выше поднималась Оливия, тем меньше сомневалась, что из здания напротив долетает тот самый звук. Он становился все отчетливее, и с каждым лестничным пролетом волнение Оливии нарастало.

В офисе на пятом этаже окно закрывала драная фасадная пленка. Оно было старомодное, с двумя распашными створками. Оливия подошла, открыла рамы и отодвинула край пленки.

Прямо через улицу, метрах в двадцати от нее, на крыше подростки играли в баскетбол.

Оливия смотрела, как один из них обходит защитников — шлеп-шлеп-шлеп-шлеп, — затем делает бросок. Бумц!

— Это, наверное, подойдет, — сказала Оливия немного рассеянно, потому что снимала баскетболистов на мобильный. — Я осмотрюсь повнимательнее.

Хозяин позвонил по телефону. Оливия продолжала любоваться видом. В квартире под баскетбольной площадкой почти все окна были заклеены постерами или чем-то в таком роде. Ее так и подмывало тоже позвонить и крикнуть: «Я его нашла!» — но она не собиралась повторять ошибку Джонса. Для связи с Лондоном имелись другие средства.

Она отыскала ближайшую ванбу, бесцельно полазила по Интернету, потом зашла в некий блог и оставила в комментах условную фразу.

На следующий день ей пришло сообщение, зашифрованное в битах графического файла, с указаниями, что делать дальше.

Оливия отчасти надеялась, что МИ-6 тут же выдернет ее назад в Лондон, угостит обедом в шикарном ресторане и повысит в должности. Фантазия строилась на допущении, что с Джонсом разделаются немедленно.

В шифрованном сообщении излагался совершенно иной план на ее следующие недели или даже месяцы.

Оливию поздравили (в исключительно сдержанных выражениях), но кто-то наверху решил, что Абдуллу Джонса рано отправлять к чернооким девственницам — прежде нужно выудить из него побольше информации. Оливии поручалось отыскать место, откуда можно следить за квартирой Джонса, и отрапортовать о результате.

Оливия позвонила хозяину, вернулась в офис, сфотографировала его на мобильный и договорилась об аренде. Снимки она отправила Мэн Биньрону электронным письмом вместе с подробным описанием офиса и условий аренды. Письмо ушло на почтовый ящик, зарегистрированный из Гуанчжоу, а оттуда — уже зашифрованное — в Лондон.

На следующий день пришла одобрительная шифровка. Оливии предписывалось работать над легендой и ждать дальнейших указаний.

Первый совет был очень своевременным: осваиваясь в Сямыне, она запустила эту сторону работы. Оливия заказала в новый офис стол и впряглась в фиктивную работу: обменивалась тоннами электронных писем с вымышленными клиентами и вымышленным дядюшкой, организовывала поездки на производства в эстуарии Реки Девяти Драконов и постоянно краем глаза следила за квартирой 505 дома напротив. Жильцы по большей части держали окна закрытыми, но иногда проветривали квартиру, и тогда Оливия видела много интересного: матрасы на полу, канистры с чем-то вроде промышленных растворителей, много людей некитайской внешности. Джонс не появился ни разу; впрочем, она и не ждала, что такой острожный человек подойдет к открытому окну.

Начало прибывать оборудование, замаскированное под образцы бытовой электроники, которую ее клиенты якобы хотели массово производить в Китае. Маскировка большого труда не составляла: начинка всех электронных устройств выглядит примерно одинаково, поскольку состоит из микросхем. Известно, что китайская разведка начала вставлять чипы в схемы, поставляемые на Запад, — чипы, запрограммированные так, чтобы через Интернет отправлять домой разного рода информацию. Оливия подозревала, что первоначально ее готовили к расследованию этой проблемы, и теперь радовалась, что Европа платит Китаю его же монетой. По очень подробным шифрованным инструкциям от разработчиков в Лондоне и Форт-Миде она собрала в офисе приборы, улавливающие все электромагнитные сигналы из здания напротив. Данные сжимались, шифровались и пересылались в Лондон и Форт-Мид, где знающие люди могли их разобрать и осмыслить.

И здесь в расследовании произошел первый серьезный сбой. Устройство ловило массу данных, но обнаружилось (если коротко), что квартира Абдуллы Джонса расположена прямо над гнездом китайских хакеров, чьи компьютеры и телефоны забивают эфир электронным шумом. Эти хакеры, насколько Оливия могла понять, и были баскетболисты на крыше; они часто работали наверху, так что убежище Джонса оказалось между двумя слоями хакерской активности. Вычленить его сигнал было трудно — настолько, что напрашивалась мысль: Джонс выбрал это место сознательно.

Прибыло еще оборудование — как и первое, «Федэксом». Оливия сходила в соседнюю пятиэтажку и спрятала за батареей в коридоре рядом с квартирой Джонса небольшое устройство. Подробностей она не знала, но догадывалась, что оно как-то позволяет отличать одни биты от других. Затем МИ-6 прислала электронщика, который представился Алистером, — якобы клиента «Синью кволити контрол». Алистер и Оливия провели в офисе долгие «переговоры», за время которых Алистер настроил уже работающее оборудование и установил дополнительное: коробочку, направляющую лазерный луч на окна пятьсот пятой квартиры и принимающую отраженный сигнал. От всякого разговора окна в комнате слегка дрожат; лазерная коробочка считывала колебания стекла и переводила обратно в удивительно четкий звук; тот записывался и пересылался в Лондон. Кроме того, Алистер поставил автоматическую видеокамеру, включавшуюся от движения, то есть всякий раз, как террористы (а теперь уже не было сомнений, что это и впрямь террористы) открывают окно.

То, что в офисном здании шел капитальный ремонт, превращало его в идеальную наблюдательную площадку. Фасад скрывали леса, тросы, пленка, бамбуковые ограждения, кабели и шланги. За всем этим оборудование Алистера — довольно миниатюрное — было незаметно. Видеокамера смотрела через отверстие в пленке размером с ноготь Оливии.

Она и без восторженных реляций из Лондона знала, что нашла золотую жилу. Тон приходящих шифровок подсказывал: получаемая информация так важна, что МИ-6 теперь желает Абдулле Джонсу долгой и успешной карьеры подрывника в Сямыне, лишь бы и дальше перехватывать его разговоры. Читая в иностранных газетах, что беспилотники типа «Предатор» нанесли удары по целям в Вазиристане, Оливия надеялась, что тут есть и ее заслуга.

Она обслуживала одну из самых дорогостоящих станций в глобальной войне против терроризма, и в этой роли ее никто заменить не мог. Операция была фантастически успешна. Куда значительнее той работы, к которой ее готовили изначально. Однако даже в нынешней эйфории Оливия понимала: когда-нибудь это все кончится. Рано или поздно Джонс соберется перейти к действиям: не может же он месяц за месяцем изготавливать бомбы без всякой цели. В один прекрасный день они из записанных разговоров узнают, что Джонс намерен что-то взорвать. И тогда перед МИ-6 встанет интересный выбор. Если не делать ничего, взрыв произойдет и УОБ в ходе расследования выйдет на квартиру Джонса, а затем и на офис Оливии. Все высокотехнологическое оборудование попадет в руки китайской полиции. Саму Оливию арестуют и будут допрашивать неизвестно какими методами. Этого допустить нельзя: ей надо по возможности уничтожить оборудование и выбраться из города раньше, чем такое произойдет.

А можно, в духе международного сотрудничества, известить китайские власти о планах Джонса и тем предотвратить взрыв. Однако при этом китайцы поймут, что у англичан есть способ получать такого рода занятную информацию, и последствия для Оливии будут те же.

Еще есть вариант прислать боевую группу, которая убьет либо похитит Джонса — операция, мягко говоря, не из легких.

Так или иначе, Оливию снабдили подробными инструкциями на случай ликвидации офиса. Здесь не было ни бумаг, ни кассет — ничего, что надо измельчать или жечь. Все хранилось в электронном виде. Итак, требовалось лишь «прибить» всю электронику. Об этом позаботились разработчики. У каждого прибора имелась экстренная кнопка: при ее нажатии ток высокого напряжения проходит через все платы и уничтожает хранящуюся в них информацию. УОБ может заполучить платы, но, по словам Алистера, сами по себе они интереса не представляют: обычные микросхемы, которые любой может купить через Интернет, смонтированные самым очевидным образом. Уникальность заключается в их конфигурации, в записанных битах — а они-то и уничтожатся. Правда, Алистер подчеркнул, что в идеале лучше бы не оставлять китайцам и сами платы: можно, например, бросить их в море с парома или поджечь здание (в последнем случае Оливия не поняла, шутит он или нет), однако главное — нажать экстренные кнопки.

На серьезной шпионской базе были бы по меньшей мере три сотрудника, работающие посменно и готовые в любую секунду ее ликвидировать. Несколько десятилетий назад МИ-6, наверное, изыскала бы средства для засылки дополнительных агентов в Китай. В случае почти любой другой страны это и сейчас не было бы проблемой. Однако Китай — другое дело. Как только Алистер улетел в Англию, Мэн Аньлань осталась в полном одиночестве. Она не могла торчать в офисе круглые сутки. Мэн Биньрон в электронных письмах изображал себя этаким надсмотрщиком на плантациях, что давало ей предлог вкалывать по двенадцать, четырнадцать, иногда по шестнадцать часов кряду, но она должна была возвращаться в квартиру хоть ненадолго, чтобы не вызвать подозрений у хозяина и соседей.

Возможно, хронический недосып и сосредоточенность на работе отчасти извиняют то, что Оливия не распознала очевидную цель приготовлений Абдуллы Джонса. В Сямыне должна была пройти международная конференция, на которую съедутся дипломаты со всего мира. Официально ее приурочили к триста пятидесятой годовщине освобождения Тайваня от голландцев войском Чжэн Чэнгуна, однако все понимали, что на самом деле речь пойдет об отношениях Тайваня с материковым Китаем и что ожидаются важные результаты. Некоторые радикальные исламисты считали Чжэн Чэнгуна своим героем, а Тайвань соответственно частью исламского халифата. Претензия была смехотворная, но исламистов возмущали репрессии против мусульман в Западном Китае, поэтому годился любой предлог.

Оливия видела, как на фонарях появились флаги с героическими портретами Чжэн Чэнгуна, но не знала, что конференция открылась, пока не начала из-за нее по утрам застревать в пробках. Тут-то до нее с опозданием дошло, с чем связан недавний всплеск активности в квартире номер пятьсот пять. Что-то должно было произойти, причем очень скоро.

Как-то утром она вернулась в офис после нескольких часов сна и увидела маленькую странность: улицу между домами загородил микроавтобус, к большому недовольству прохожих и уличных торговцев. Если бы не дипломатическая конференция и ожидание каких-то больших событий, Оливия не обратила бы на это внимания, а так ей первым делом подумалось, что игра окончена: полиция пришла к Абдулле Джонсу спросить, что он и его дружки тут делают. Или хуже: пришли арестовывать Оливию.

Впрочем, при ближайшем рассмотрении стало ясно, что машина не государственная, а водитель — девушка в синих сапогах, у которой что-то случилось с ключами. Тем не менее сердце забилось чаще. Очень спокойно и неторопливо Оливия прошла к дому, а на лестнице, где ее никто не видел, припустила через две ступеньки. В офисе она переборола искушение высунуться в окно и надела наушники, через которые слушала звуки в квартире Абдуллы Джонса.

Все было как обычно: кто-то храпел, кто-то сонно ходил по квартире и заваривал чай, слушая арабский подкаст. Оливия успокоилась и обозвала себя дурой: надо же было так переполошиться на пустом месте. Она вытерла со лба пот, села, положила сумочку на стол, включила компьютер и проверила почту.

В наушниках что-то грохнуло, и сразу зазвучали взволнованные голоса.

Следом раздались хлопки, приглушенные электроникой так, что казались пропаданием сигнала в общем потоке шума.

И вдруг все разом смолкло. Оливия сняла наушники и обнаружила, что слышит новые хлопки непосредственно через улицу. Она подошла к окну и проверила лазерное устройство. Вроде бы исправно. Тогда она поглядела на соседний дом через дырку в пленке и поняла, в чем проблема. Устройство принимало лазерный луч, отраженный от стекла, однако конкретного стекла больше не было.

Справа что-то зазвенело и затрещало. Оливия повернулась и увидела, что половина окон выбито и на полу валяются осколки. В воздухе висела пыль, в противоположной стене зияли кратеры. С сильным опозданием до Оливии дошло, что она слышала автоматную очередь с другой стороны улицы и что добрая половина пуль попала в ее офис.

Она плюхнулась на четвереньки, подняла руку и нажала экстренную кнопку лазерного устройства.

Коллеги из МИ-6 прислали боевую группу, а ее предупредить забыли.

Или она просто уже никому не нужна.

Соколов за это утро повидал много странного и все равно опешил, когда распахнул выбитое окно и увидел, что фасад, как пауками, облеплен китайскими мальчишками.

Потом он вспомнил, что шестьдесят секунд назад больше всего тревожился из-за вопроса, как быть с шайкой китайских хакеров. Надо полагать, это они и есть.

Соколов понял и одобрил решение мальчишек спускаться не по лестнице, а по наружной стене. Он мог бы легко последовать их примеру. Собственно, это было бы логично, ведь они знают окрестности — в отличие от него. Часто в незнакомой обстановке самое разумное — подражать местным.

С другой стороны, от фасада к соседнему ремонтируемому зданию тянулся пук проводов. Все вместе они наверняка выдержат вес Соколова. Такой путь привлекал по двум причинам. Во-первых, ему мало спуститься на улицу — ведь он не может раствориться в толпе, как китайские подростки. Его сразу арестуют. А вот в соседнем здании можно спрятаться и подумать, как быть дальше.

Во-вторых, квартира за ним была набита взрывчаткой и горела.

Профана близость АСДТ к открытому огню напугала бы сильнее, но Соколов знал, что оно, как многие другие бризантные ВВ, не детонирует просто от нагревания. Нужно что-то, что инициирует взрыв, например капсюль-детонатор. Может статься, что здание сгорит дотла, а взрыва так и не произойдет.

И все же настолько упрощать ситуацию не стоило. В квартире было еще много чего интересного. За несколько лихорадочных секунд Соколов не успел составить мысленный список, но если хозяева квартиры собирались использовать АСДТ, где-то рядом должны быть детонаторы, а если они собирались использовать его в ближайшее время, то и собранные бомбы. Да и кто его знает, что еще смешивали в этой адской лаборатории: у террористов есть рецепты для других ВВ, куда менее стабильных. Так что у Соколова были все основания поскорее убраться подальше от здания, и пук проводов давал такую возможность.

Главный аргумент против состоял в том, что человека, висящего на проводе за окном, ничего не стоит расстрелять.

Однако Соколов умел перемещаться на руках по натянутому канату быстрей, чем средний человек бежит. А у оставшихся в живых террористов хватает других забот.

По оконным решеткам он спустился к жгуту, ухватился одной рукой и медленно перенес на нее свой вес. Жгут выдержал. Отлично. Соколов толкнулся от стены и второй рукой схватился за провода. Перехватил руки. Еще раз. Еще.

Тут он ухнул вниз и увидел жгут, уходящий в небеса.

Это был не натянутый стальной канат в тренировочном лагере. Жгут состоял из двух десятков разноцветных проводов: электрических, телефонных, модемных и неизвестно каких. Соколов не мог захватить ладонью весь пук и каждый раз вынужден был клинком вонзать ее в середину жгута, цепляясь за что получится. Первые несколько раз вышло удачно, а теперь он промахнулся и повис на синей витой паре, обвивающей остальные провода, и она под его весом стремительно ушла вниз. Он крепко сжал ее другой рукой, подтянулся, перехватил руки и полез вверх, но синий провод просто выдергивался еще дальше. До основного жгута было с полметра, однако Соколов не мог до него дотянуться. Наконец синий провод перестал скользить — вся слабина выбралась. Соколов, качнувшись, закинул ноги наверх и обхватил ими жгут. Автомат и гидратор болтались внизу. Мгновение он помедлил, переводя дыхание, затем пополз дальше. Так получалось гораздо медленнее, чем на руках, и он чувствовал себя инвалидом-гражданским, однако ноги отпустить не решался. Впрочем, автоматчиков в окне можно было не опасаться: квартира пылала. Вспыхнули канистры с растворителями, и из окна валил едкий дым.

Юйся не ожидала, что слесарь будет так долго возиться с зажиганием. В их фуцзяньской семейной гостинице была тонна DVD с американскими фильмами, которые в Сямыне продавались почти даром. Из них Юйся знала, что надо хорошенько двинуть по рулевой колонке, чтобы из нее выпали провода, и соединить их напрямую, а слесарь затеял какую-то сложную операцию, связанную со вскрытием самого замка. Перестрелка наверху явно действовала ему на нервы, что отнюдь не ускоряло работу.

Юйсе, конечно, тоже было сильно не по себе. Она приковала беднягу к рулю под влиянием момента. Тогда прозвучало лишь несколько выстрелов, и она думала, что на этом все и закончится, да и слесарь заведет машину в одну минуту. То есть, на ее взгляд, он перетрусил на пустом месте и хотел улизнуть, бросив ее, а также Зулу, Чонгора и Питера, о которых ничего не ведал. Однако перестрелка вылилась в полномасштабную войну и на крышу автобуса то и дело сыпались осколки. Всякий раз слесарь вздрагивал и, кажется, забывал, что намеревался сделать с замком. По ощущениям это тянулось уже примерно год, и Юйся сидела как на иголках. Ей было одновременно страшно из-за того, что происходит, и стыдно за то, как она поступила со слесарем. Ничто не мешало выскочить из машины и убежать, но каждый раз, как она собиралась открыть дверцу, что-нибудь большое падало на микроавтобус, напоминая, что стальная крыша над головой — дело полезное. И вообще, лучше бы отсюда уехать, а не бросать машину.

Она настолько ушла в эти мысли, что вздрогнула, когда мотор заработал. На приборной панели зажглись огни, стрелка тахометра скакнула вверх.

Слесарь ругнулся, бросил инструмент, которым вскрывал замок, и атаковал наручник чем-то другим. Это заняло всего несколько секунд, а еще через долю секунды слесарь выскочил из машины, оставив болтающийся наручник на руле и половину инструментов — на полу. Дверь он закрыть не потрудился.

Юйся захлопнула дверь, потом вновь уселась на водительское место и включила передачу.

Тут она покосилась на пятиэтажку. А как же Зула и двое ее ребят-хакеров? Хороший и плохой?

Чонгор возился со своим наручником куда дольше Питера. Зула заметила, что он от напряжения высунул язык, и решила не отвлекать его, а просто стоять молча.

На лестнице раздавались какие-то звуки, с каждой минутой становившиеся все громче. Это был человеческий голос: он повторял одну и ту же фразу, как будто актер отрабатывает трудное место диалога. Сперва Зула различала только самые громкие гласные, но по мере того как человек спускался, звуки начали складываться в слова.

Он говорил: «Ах ты, ГРЕБАНАЯ сучка! Ах ты, ГРЕБАНАЯ сучка! Ах ты, ГРЕБАНАЯ сучка!..»

Это был Иванов, и говорил он скорее удивленно, чем злобно, как будто Зулин гребаный сучизм превзошел все известные прецеденты в истории, так что Иванов не верит свидетельству собственных чувств. Удивление его нарастало, и на слове ГРЕБАНАЯ голос дрожал фальцетом.

И тут речитатив прервался возгласом: «ТЫ!» Иванов был всего в двух, может быть, трех пролетах от них. Звук его шагов стих.

Видимо, он говорил с Питером, но Зула не слышала, чтобы Питер отвечал.

— Совсем один? — спросил Иванов. Ему потребовалось настоятельно повторить вопрос. Наконец Зула различила слабый голос Питера, что-то вроде всхлипа. — А где же твоя очаровательная подружка?

Дальнейший разговор (если это можно назвать разговором) состоял исключительно из реплик Иванова.

— Ах, отважный Питер пошел разведать опасность? А Зула внизу, готова за ним последовать? Может быть, нам спуститься и побеседовать с Зулой? Нет? Почему нет? Может, это ложь? Да? Ложь? Зула внизу по другой причине? Может быть, она ПРИКОВАНА К ТРУБЕ? Потому что ХРАБРЫЙ КАВАЛЕР ее бросил? БЕЗЗАЩИТНУЮ? А сам ХРАБРЫЙ КАВАЛЕР сбежал КАК ВОНЮЧАЯ КРЫСА?

Рука мягко легла Зуле на плечо, и она отпрянула, едва не содрав кожу натянувшимся наручником. Однако это был Чонгор. Он освободился. Он приложил палец к губам, встал на одно колено в позе мужчины, делающего предложение, и начал ковыряться заколкой в ее наручнике. Браслет на запястье был развернут отверстием вниз; Чонгор, попробовав и поняв, что так неудобно, принялся за другой, на трубе.

— Как ХРАБРАЯ ДЕВУШКА вроде Зулы могла спутаться с таким ушлепком? — орал Иванов. — Что сказали бы твои родители, Питер? Кто тебя вообще воспитывал? Волки? Цыгане? Отвечай на вопросы! Не реви, как девчонка! Ах ты, ГРЕБАНЫЙ… КУСОК… ДЕРЬМА!

За каждым из последних трех слов следовал громкий хлопок. При первом Чонгор вздрогнул и выронил заколку, но тут же нашел и снова принялся за наручник.

Как только грянули выстрелы, Зула машинально отвернулась от двери и теперь стояла, пристально глядя на руки Чонгора, словно ребенок, который верит, что чудовище исчезнет, если притворишься, будто его нет. Глупость несусветная, но даже события последних дней не подготовили ее к тому, что, видимо, случилось с Питером.

— Чонгор! — позвал вкрадчивый голос.

Зула и Чонгор разом вздрогнули и обернулись. Иванов стоял в подвале, направив пистолет в пол.

— Отлично, — сказал Иванов. — Хоть один настоящий мужчина.

Чонгор бросил наручник и выпрямился. До Иванова было футов восемь, и он смотрел на Зулу так, что Чонгору захотелось ее заслонить. Он сделал шаг в сторону и оказался между Ивановым и Зулой.

— Да, — сказал Иванов. — Очень правильно. Я всегда знал, что ты рыцарь. А теперь отойди, чтобы я застрелил эту лживую сучку.

— Нет, — ответил Чонгор.

Иванов поморщился.

— Ясно, ты хочешь и дальше быть рыцарем. Вери гуд. Но ситуация такова. Я сказал Зуле: или она говорит правду, или я прихожу и ее убиваю. Она солгала. Теперь я обязан выполнить свою часть сделки. Ты должен это понимать.

Иванов поднял пистолет и шагнул вбок, чтобы прицелиться в Зулу. Чонгор шагнул в ту же сторону.

— Это не хоккей. Это не шайба. Это пуля, Чонгор. Ты ее не остановишь.

— Остановлю, — резонно возразил Чонгор.

— Чонгор! Ты единственный во всем здании достоин остаться в живых! — воскликнул Иванов. — Пожалуйста, не выебывайся! Разве ты не хочешь стать старым и отрастить усы? Водить автобус?

Зула готова была решить, что Иванов окончательно спятил, но для Чонгора вопросы явно звучали осмысленно. Он пожал плечами.

— Зула хочет, чтобы ты жил. Правда, Зула?

Странный вопрос. Чонгор обернулся взглянуть на нее.

В тот же миг Иванов с неожиданным проворством кинулся вперед. По лицу Зулы Чонгор успел понять: происходит что-то не то. Он начал поворачивать голову, и в тот же миг Иванов вмазал ему в челюсть рукоятью пистолета. Чонгор винтом полетел на пол. Зула успела метнуться под него и смягчить падение, подставив свободную руку ему под затылок, так что об пол он не ударился.

Теперь она сидела, придавленная весом Чонгора у себя на коленях. В нем было килограммов сто.

Зула облизнула губы, готовясь произнести последнюю в жизни речь. Она хотела сказать Иванову, что нелогично убить Питера за нерыцарственное отношение к ней, а потом расстрелять ее, прикованную к трубе.

Прозвучала серия оглушительных хлопков. Иванову снесло полголовы и отбросило прочь. Он упал боком, словно хотел поймать свои мозги, пока они не выпали на пол.

Теперь Зула увидела, что в подвале есть еще человек: высокий негр. Он держал длинный автомат, в котором Зула узнала «АК-47».

Их взгляды встретились.

— Инглиш? — спросил мужчина с автоматом.

— Американка, — ответила она.

— Твоя ошибка понятна, но я спрашивал не про национальность, а про язык. Впредь постараюсь формулировать вопросы четче. — Незнакомец говорил с британским акцентом. Он сел на корточки рядом с телом Иванова и начал его охлопывать. — Этот, что ль, чувак тебя приковал? — продолжил он, артистично переходя на негритянский жаргон.

Что-то зазвенело в одном из карманов Иванова. Незнакомец вытащил оттуда пригоршню мелочи, рассортировал ее и нашел предмет, который не был монетой: ключ от наручника.

— Бинго! — произнес негр и, закинув автомат за плечо, расстегнул наручник на трубе. — Свобода! — весело объявил он.

— Спасибо! — воскликнула Зула.

— Это иллюзия, — закончил негр и защелкнул наручник у себя на правом запястье. Потом сунул ключ в карман.

— Кто вы? — спросила она, выбираясь из-под Чонгора.

— Можешь называть меня мистер Джонс, Зула.

Мистер Джонс снял с плеча автомат и теперь задумчиво его разглядывал, держа за дуло.

— Трудно стрелять одной рукой, — заметил он и глянул на Зулу. — Что может быть заметнее на улицах Сямыня, чем двое черномазых, скованных между собой?

— Сдаюсь.

— Двое черномазых, скованных между собой, с автоматом Калашникова.

Он положил автомат на пол и тут заметил пистолет Иванова. Поднял его левой (не стесненной наручником) рукой.

— Хорошенькая штучка. Девятнадцать одиннадцать, если не ошибаюсь.

Даже в нынешнем состоянии Зула невольно удивилась, что у мистера Джонса есть хоть какие-то сомнения. Ну конечно, это «М-1911». Джонс переложил «кольт» в правую руку, прижал большим пальцем взведенный курок и аккуратно перевел его в нижнее положение, нажимая на спуск так, чтобы не произошло выстрела. Затем левой рукой передернул затвор, патрон выскочил, его место в стволе занял новый, курок снова встал на боевой взвод.

— Механизм взведен, — сказал Джонс и принялся разбираться с предохранителями. — И заперт.

Явно жалея, что не может свободно орудовать правой рукой, он переложил пистолет в левую и сунул в карман.

— Идем! Впереди у нас увлекательная судьба! Иншалла.

Он схватил Зулу за руку и двинулся к выходу. Она попыталась вырваться, но мистер Джонс только выпустил ее руку — цепь наручника натянулась, так что металл впился в и без того исцарапанное запястье, — потом сильно дернул. Зулу занесло и швырнуло об стену с грязным подвальным окном. Тусклый серый свет еле-еле сочился через несколько слоев решетки, сетки и прибитого дождем мусора.

Из-за окна прямо в глаза Зуле смотрел молодой китаец. От нее до него было меньше метра. Как давно он смотрит на то, что происходит в подвале?

Однако для Зулы проку от него было не больше, чем от говорящей головы в телевизоре. Джон дернул снова, притягивая ее ближе, потом вновь схватил за руку и потащил вверх по лестнице.

У Соколова, пока тот полз по жгуту, было достаточно времени поразмыслить о бризантных взрывчатых веществах и детонаторах в нескольких метрах позади. Включились старые инстинкты: рот застыл в оскале, чтобы при взрыве не лопнули барабанные перепонки. Всякий раз, перехватывая руки, он крепко цеплялся за провода, на случай если его накроет взрывной волной, и подбородок держал прижатым к груди, хотя временами и откидывал голову, чтобы из перевернутого положения глянуть на офисное здание. Мучительно долго казалось, что оно не приближается, и Соколов запретил себе смотреть. Когда он глянул снова, до цели было меньше двух метров. Он перехватил руки как можно дальше вперед, ухватился покрепче и отпустил ноги. Теперь он висел в полутора метрах от того места, где жгут нырял в просвет между двумя кусками пленки.

Пленка сверкнула, как будто ее фотографируют со вспышкой. За долю секунды до взрывной волны Соколов начал открывать рот и крепче сжимать руки. Тут она ударила его, как чугунная баба, и бросила на пленку.

После автоматной очереди, выбившей окна в «Синью кволити контрол» и заставившей Оливию упасть на четвереньки, перестрелка в доме напротив быстро утихла. Оливия еще некоторое время подождала, оставаясь ниже уровня подоконника. В офисе было восемь приборов с экстренными кнопками. Три из них удалось нажать; остальные пять были в той части помещения, где пол усеивало битое стекло: не современное, которое разлетается на кубики, а традиционное, с острыми осколками. Ползти по нему на карачках не очень-то хотелось. Оливия не получила основательной боевой подготовки, но кое-чему ее учили. Один из самых ярких уроков демонстрировал: то, за чем обычно прячутся незнающие люди — автомобильные двери, кирпичные стены, — не защищает от боеприпасов высокой скорости. Стены в здании были кирпичные — прятаться за ними все равно не имело смысла. Оливия встала и захрустела стеклом, подбираясь к оставшимся пяти устройствам. Это оказалось не просто: костюм китайской деловой женщины предполагает высокие каблуки, а куски стекла скользили. Так или иначе, Оливия сумела нажать все пять кнопок, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не отвлекаться на происходящее за окном. Квартира Абдуллы Джонса вспыхнула невероятно быстро, как будто сделанная из нитроцеллюлозы. Сам он либо погиб, либо выбрался на улицу, где его немедленно схватят.

Мозг начал оправляться от шока, и Оливия осознала, что все не так плохо. Да, она по-прежнему понятия не имеет, кто и зачем ворвался в квартиру Абдуллы Джонса. Уж разумеется, у него много врагов, так что гадать бессмысленно. В двери «Синью кволити контрол» никто не ломился, так что теперь, по-хорошему, следовало забрать и уничтожить все шпионское оборудование. Оливия решила, что сложит его в мусорный мешок и по пути домой выбросит в пролив между Сямынем и Гуланъюй. Немного необычно, однако китайцам случается выбрасывать мусор в океан, так что скорее всего никто не обратит внимания. А если кто-нибудь и возмутится, это не такое преступление, чтобы вызывать команду водолазов и прочесывать дно пролива.

Оливия вытащила пакет из мусорной корзины и пошла по офису, выдергивая провода и бросая приборы в мешок. Туда же не без сожаления пришлось отправить и ноутбук.

Мешок получился тяжелым, пришлось перекинуть его через плечо а-ля Санта-Клаус. Оливия повернулась спиной к выбитым окнам и пошла к столу за сумочкой. Дальше она спокойно спустится по лестнице, а потом гульнет: отправится домой на морском такси. На полпути к острову Гуланъюй выбросит пакет. Из квартиры сразу позвонит на определенный номер, скажет кодовую фразу, поедет в аэропорт и сядет на первый же рейс из Китая.

Она мысленно репетировала этот план, когда ее внезапно с силой швырнуло об стену. Комната встала боком… нет, перевернулась. Потом все исчезло в клубах серого дыма, который ворвался в разбитые окна и тут же проник во все углы и отверстия, включая открытый рот Оливии.

Она попыталась сплюнуть, но во рту было сухо. Пыль забилась в горло. Грудь перехватило, по пищеводу несколько раз прошел спазм, потом ее стошнило. Инстинктивно отодвигаясь от блевоты, Оливия встала на четвереньки. Руки и ноги тут же пронзило электрическими иголками, и ее снова вырвало.

Надо отсюда выбираться.

Оливия кое-как на корточках отползла назад и привалилась к стене.

Мусорный пакет стоял рядом. Она сомкнула пальцы на узле и, не отрывая спину от стены, с усилием выпрямила ноги. Свободной рукой нащупала сзади дверь, вернее, дверной проем, потому что саму дверь сорвало с петель.

Где сумочка? Оливия обернулась, но увидела в густой серой мгле лишь смутные очертания. Все изменилось. Значительная часть потолка рухнула на пол.

В противоположной стене серели пустые прямоугольники выбитых окон. Пленку с них сорвало начисто.

В одном из прямоугольников появилась тень: силуэт мужчины.

Он впрыгнул через подоконник, сделал кувырок через плечо и приземлился в полуприседе. В том же движении он сорвал с плеча «АК-47» и поднял дуло.

Поднял дуло на нее. Потому что автомат был нацелен точно в лицо Оливии. Она знала это, так как видела глаза незнакомца через прицел автомата. Они у него были голубые.

Он что-то крикнул. От растерянности, страха и звона в ушах до нее не сразу дошло, что это «Ne dvigat’sya!», то есть русский приказ замереть на месте. Осознав свою ошибку, незнакомец добавил по-английски: «Стоять!»

— Ne streliaite! — ответила Оливия, затем повторила то же самое на английском.

Полторы секунды оба стояли как в столбняке. Затем русский выдохнул и опустил оружие.

Оливия метнулась в дверной проем и припустила по лестнице.

Улица вокруг микроавтобуса внезапно озарилась очень ярко и тут же потемнела. В следующий миг сверху обрушилось — как показалось Юйсе — все содержимое пятиэтажки.

Как только Юйся смогла видеть больше чем на полметра вперед — то есть секунды через две, — она вдавила педаль газа. Машина тронулась и тут же встала намертво.

Сзади что-то грохнуло. Юйся обернулась и увидела, что бетонная перемычка окна разрезала крышу микроавтобуса, как нож — алюминиевую фольгу, и теперь лежит на смятых креслах среднего ряда. Сквозь дыру сыпались пыль, песок и мелкие камешки.

Юйся снова и снова жала на газ. Было слышно, как буксуют задние колеса. Что-то заблокировало передние.

Из-за своего любопытства Марлон влипал в неприятности с того возраста, когда ребенок впервые может подползти к розетке и что-нибудь в нее засунуть. Он видел, как толстый белый человек застрелил тонкого и как черный двинулся за ним в подвал. Разумеется, Марлон не мог не узнать, чем все закончится. Он спустился на асфальт, подбежал к подвальному окну, встал на колени и заглянул вниз. И увидел все: как крупный парень защищал черную девушку и получил за это в челюсть, какой-то спор между белым убийцей и черной девушкой, решительное вмешательство черного мужчины и уход двух черных, скованных наручником. Девушка в последний миг глянула Марлону в лицо, и тот испугался, что она возгласом выдаст его черному убийце, но этого не произошло.

Белый парень по-прежнему лежал на полу в подвале — мертвый или без сознания. Первым порывом Марлона было оставить все как есть и поскорее смыться, однако у него сложилось сильнейшее впечатление, что они с друзьями только что избежали смерти, потому что кто-то их предупредил, несколько раз включив и выключив свет в квартире. Очевидными кандидатами были крупный белый парень и черная девушка, поскольку они находились в комнате с пробками. По всему выходило, что за это им и досталось. Черной девушке Марлон помочь не мог — она была скована наручниками с черным убийцей. Причем не просто убийцей, а убийцей, только что замочившим другого убийцу, — по шкале игрового мира, которой Марлон оценивал реальность, это означало элитный статус. А вот белый парень лежал в подвале один, и его никто не сторожил. Марлон решил войти через черную дверь — проверить, нельзя ли ему помочь.

Обычно черная дверь была, конечно, заперта, но сегодня стояла нараспашку.

Марлон как раз входил в нее, когда здание взорвалось. Первым его порывом было выскочить наружу, но, по счастью, он остался на месте. Часть строения рухнула в подвал, и по коридору прокатилась волна пыли. Марлон развернулся, чтобы встретить ее спиной, а не лицом, и увидел, как сверху сыплются куски кирпичей. Любой из них пришиб бы его на месте. Однако дверной проем — самая прочная часть здания, как знает всякий живущий в сейсмичном районе, — выдержал.

Человек, представившийся мистером Джонсом, явно принимал решения на ходу. Так же явно ему это было по кайфу. Он, очевидно, не знал, что из подвала есть черный ход, и оттого потащил Зулу к лестнице на первый этаж. Перед площадкой он свободной рукой закрыл ей глаза и не убирал ладонь, пока они не очутились в коридоре. Зула понимала из-за чего и не сопротивлялась.

Отсюда они двинулись к выходу. Узкий коридор дважды повернул; впереди показался холл с дверью на улицу. Прямо у выхода стоял микроавтобус. В первый миг Зула не увидела Юйсю, потом заметила движение и сообразила, что та нагнулась, закрывая пассажирскую дверь. У Зулы на миг мелькнула надежда, что Юйся ее заметит, однако в здании по сравнению с улицей было очень темно. И не только темно, но и тесно: жильцы, напуганные перестрелкой, торопились выбраться наружу.

Тут Джонс, явно по наитию, нырнул в приоткрытую дверь слева, в квартиру, окна которой выходили на улицу со стороны фасада. Ее только что покинули: внутри никого не было, но телевизор работал, а из кухни пахло готовкой. Джонс боком шагнул к окну, задернул штору, потом отогнул ее край и выглянул в щелку.

— Авто подано, — заметил он секунды через две. Зула в первый миг подумала, что он про микроавтобус, потом сообразила, что Джонс прижался щекой к стене и смотрит куда-то дальше вдоль улицы.

Раздался фантастический грохот, штора хлопнула по стеклу и тут же плеснула наружу, поскольку все окно вылетело из рамы. Зула ощутила ногами толчок и машинально втянула голову в плечи.

Джонс, судя по виду, ничуть не удивился.

— Здание рушится, начиная с верхних этажей, — заметил он. — Наверное, сто́ит отсюда выбираться.

— А как же Чонгор?!

— Если Чонгор — тот малый в подвале, — сказал Джонс, — то он выбрал лучшее место, где это дело переждать.

Если бы китаянка не заговорила с ним по-русски, Соколов сразу выкинул бы ее из головы, а так в нем проснулось любопытство, и он потратил некоторое время на осмотр разрушенного офиса. Самые большие разрушения причинил рухнувший потолок, так что Соколов на пути к выходу вынужден был перешагивать через большие куски штукатурки. У двери стоял завязанный мешок с мусором, который русскоговорящая китаянка явно собиралась унести с собой, пока Соколов не напугал ее до смерти. Мешок был на удивление тяжелый и наполнен какими-то прямоугольными коробками.

Обернувшись, Соколов удивился количеству проводов. По большей части они были ни к чему не подключены: разъемы лежали на полу, под штукатуркой, но поверх стекла, составляющего нижний слой обломков. Приборы выключили после того, как вылетели стекла, но прежде, чем обрушился потолок. В теперешней спешке Соколов не мог сделать из этого никаких выводов, просто отметил странность, о которой можно будет поразмыслить позже.

Он поднял глаза и оглядел офис, из которого медленно пятился. Некоторые провода крепились к оконным рамам. По меньшей мере один вел к чему-то, что могло быть только антенной, причем не такой, какие продают в магазине бытовой электроники. Что-то в ее облике подсказывало Соколову определение «армейская».

Каблук задел что-то мягкое. Соколов глянул вниз, отпихнул ногой штукатурку и увидел дамскую сумочку. Взрывом ее сбросило со стола, часть содержимого высыпалась. Соколов все собрал обратно и застегнул молнию. Шагнул к двери. Развязал мусорный пакет, увидел ноутбук и еще какую-то электронику, но ничего такого, что пригодилось бы ему прямо сейчас. И еще мешок был тяжелый.

Подозрительно тяжелый.

Соколов вытащил одну коробочку и повертел в руке. Ее вес был сосредоточен в основании. Там стальная пластина или что-нибудь в таком роде.

Для того чтобы коробочка сразу утонула, если бросить ее в воду.

Это шпионское оборудование, а сам офис — шпионская база. Русскоговорящая девушка тут работала и перед его появлением как раз пыталась замести следы.

Но она не китайская гражданка, иначе базу незачем было бы ликвидировать в такой спешке.

Соколов бросил сумочку в мешок и закинул его на плечо. Вышел в коридор, нашел лестницу. Через два пролета увидел дверь в пустующий офис и через выбитое окно оглядел улицу. Микроавтобус — его единственный билет отсюда — по-прежнему стоял между домами, правда, в крыше зияла дыра, пробитая чем-то тяжелым.

На выходе из пятиэтажки происходило какое-то движение. Два человека хотели оттуда выскочить. Они стояли в дверном проеме и, видимо, не могли решить, где страшнее — снаружи или внутри. Здание над ними поэтапно складывалось гармошкой: этаж за этажом оседал, придавливая своим весом следующий. Каждый раз из всех отверстий, включая дверь, вырывались клубы пыли, так что те двое, на которых смотрел Соколов, через неравные промежутки времени исчезали в пылевом облаке. Ничто не было вполне вертикальным или горизонтальным, все стремилось к углу естественного откоса, исполинские обломки скатывались на улицу с грохотом, который Соколов чувствовал яйцами. У тех двоих впечатления, надо думать, были еще более сильные.

Еще один этап оседания, еще одно горизонтальное грибообразное облако. Когда оно улеглось, тех двоих в дверях уже не было: они выбежали. Соколов оглядел улицу, заставляя себя сохранять спокойствие и всматриваться внимательнее. Довольно скоро он отыскал их: они бежали, взявшись за руки, к перекрестку, где скопилось множество зрителей. Водители из окон остановившихся машин, прохожие из-за автомобилей — все смотрели на оседающее и горящее здание.

Бегущие фигуры казались смутно знакомыми. В других обстоятельствах Соколов узнал бы их по цвету кожи, но сейчас они — как почти все на улице — были словно осыпаны мукой.

Высокий — главарь душманов из пятьсот пятой квартиры.

Та, что поменьше, — Зула.

Почему они держатся за руки? Они сообщники? Соколов не мог придумать этому никакого разумного объяснения.

Тут они на бегу столкнулись ногами, оба чуть не упали, так что на минуту разжали руки, и Соколов увидел, что они скованы наручниками.

Он сорвал с плеча автомат, уперся в оконную раму и прицелился в высокого моджахеда. Попасть с такого расстояния вполне реально, если, конечно, прежний владелец автомата хорошенько о нем заботился; главное — следить за дыханием и дождаться, когда боевик остановится. До тех пор оставалось только вести за ним прицел и следить за возможными препятствиями.

Внезапно стало ясно, куда они бегут: к такси. Оно стояло двумя колесами на тротуаре, двумя — на мостовой. Водитель вылез и смотрел на рушащийся дом. Рот у него был открыт, на нижней губе висела сигарета.

Человек в прицеле Соколова прибавил скорость, таща Зулу за собой, врезался спиной в заднюю дверь такси, отскочил, распахивая ее в движении, сгреб Зулу в охапку и нырнул головой вперед, так что оба оказались лежащими на заднем сиденье.

Наверное, ничто другое не оторвало бы таксиста от созерцания горящей пятиэтажки. Он обернулся и почти с тем же изумлением уставился на две пары пыльных ног, торчащие из открытой задней дверцы его машины. Таксист уже хотел было что-то сказать, но тут заметил прилипшую к губе сигарету. Отбросил ее, сунул голову в водительскую дверь — и застыл. Соколов знал отчего, хотя и не мог видеть — душман навел на таксиста пистолет.

После недолгих переговоров водитель плюхнулся за руль, закрыл дверь, включил передачу и тронул машину с места. Перекресток был забит так, что Соколов мог бы нагнать их пешком. Черт, да хоть ползком! И хоть убить черного моджахеда и освободить Зулу было бы заманчиво, у него имелись более неотложные задачи. Следовало выбираться отсюда, пока район не оцепила полиция.

До недавнего времени Чонгор не думал, что может оказаться в ситуации, хоть отдаленно напоминающей нынешнюю. Странно, учитывая, что на преступников он работал с четырнадцати лет. Но, как он на днях объяснял Зуле, преступники по большей части очень скучные люди и всеми силами стараются до экстрима не доводить.

То, что при этом Чонгор был самым разумным и уравновешенным в семье, больше говорит о новейшей венгерской истории, чем о самом Чонгоре.

Его предки, по крайней мере по мужской линии, жили в Коложваре, столице Трансильвании, еще со Средних веков. Многие столетия за город шла война между венграми и румынами, называвшими его Клуж. После Первой мировой он, как и вся Трансильвания, отошел к Румынии. Предки Чонгора неожиданно для себя оказались в чужой стране. Им это не понравилось, и когда в тридцатых Венгрия заключила союз с Германией, дед Чонгора с энтузиазмом вступил в венгерскую армию. Женился в Будапеште на венгерке, привез ее в Коложвар и оставил там беременной, а сам пошел с гитлеровцами воевать в Россию. Подобно многим венграм, угодившим в Сталинградский котел, он исчез, как крупинка соли в Тихом океане, так что новорожденный сын — отец Чонгора — так своего отца и не увидел. Молодая мать вернулась в Будапешт. Немецкая оккупация и взятие города Красной армией стали для семьи обычной чередой ужасов и лишений. Когда все немного устаканилось и Венгрия с Румынией стали, хотя бы теоретически, братскими странами в составе Варшавского договора, бабка Чонгора переехала в старый семейным дом в Коложваре, который теперь назывался Клуж, поскольку вновь отошел к Румынии. Здесь отец Чонгора промыкался остаток детства, здесь же поступил на математический факультет Клужского университета. Университет был по преимуществу венгерский, но примерно в шестидесятом году там началась этническая чистка. Научный руководитель Чонгорова отца покончил с собой. Бабушка к тому времени немного повредилась в уме, и отец Чонгора — теперь глава семейства — продал дом и переехал в Будапешт. Ученой степени у него не было, и он пошел преподавать в школу.

Учителю, живущему на нищенскую зарплату с больной матерью, нелегко устроить личную жизнь, и отец Чонгора долгое время оставался холостяком. Однако в середине 70-х мать умерла. Однажды он случайно встретил в метро бывшую ученицу, много младше себя. В 79-м они поженились, в 82-м родился Бартош, в 85-м — Чонгор. Отцу было тогда уже крепко за сорок. Он выкуривал по несколько пачек в день, сжигая себя как папиросу, и умер, когда Чонгору шел одиннадцатый год, успев, правда, вложить почти все свои математические познания в голову Бартоша и, отчасти, Чонгора.

У венгров очень круто с математикой. Вопреки расхожему мнению это не генетическое. Просто не может быть генетическим: как увидит всякий, пройдя по улицам Будапешта, венгры — смесь самых разных народов, европейские американцы. Очень много голубых глаз на лицах, где ожидаешь увидеть карие. Шикарные билборды во всех будапештских аэропортах превозносят опыт, мощь и глобальный размах немецких инженерных и строительных фирм. Инженерное дело! Еще одна привилегия стран с большим населением и богатыми недрами. Венгрия, лишившаяся половины жителей, исчерпавшая все свои некогда прославленные месторождения полезных ископаемых, вынуждена теперь практиковать своего рода экономическую акупунктуру: изыскивать в мировых энергетических потоках волшебные точки, укол в которые влияет на работу крупных жизненных органов. Математика — одна из немногих научных дисциплин, дающая человеку такую власть, и венгры здорово навострились учить детей математике. Бартош участвовал в математических олимпиадах, которые транслировали по общенациональному телевидению, как футбол. Он даже внешне походил на математика.

А вот Чонгор на математика не походил и бегал от учителя физкультуры, который отлавливал его раз в день и только что на болевой прием не брал, чтобы затащить в секцию борьбы. Чонгор еле-еле отвертелся, записавшись в хоккейную команду. Однако он так и не научился ездить на коньках задом, поэтому его сделали вратарем. Вратарь из него получился хороший благодаря редкому сочетанию большой площади тела и быстрой реакции (он мечтал использовать ее в сабельном спорте, но тренер объяснил, что «тебя слишком много — противнику слишком легко попасть»).

В те годы, останавливая шайбу собственным телом, Чонгор не знал, что закладывает фундамент для шутки своего будущего босса, русского криминального авторитета и заядлого хоккейного болельщика, который представлялся как Иванов.

«Разве ты не хочешь стать старым и отрастить усы? Водить автобус?»

Иванов уверял, что восхищается венграми и дивится, как они до сих пор существуют. Чонгор поначалу наивно воспринимал это как комплимент и лишь потом распознал завуалированную угрозу. В общении с Чонгором Иванов не упускал случая пройтись по поводу его внешности. «Ты не похож на хакера. Увидь я тебя на улице, сказал бы — капитан команды по водному поло. Потом — вышибала в ночном клубе. Потом — водитель автобуса. Когда ты отрастишь большие усы?» Потому что все венгры, какими бы разными ни выглядели они в молодости, с возрастом конвергируют к трем основным типам: сивый кругломордый мужлан; интеллектуал с высокой залысиной и зачесанной назад редкой сединой; карпатский дикарь, впереди которого идут его брови. Чонгор, типичный кругломордый мужлан, понимал, что рано или поздно отрастит усы. Однако пока он стригся «под ежик» каждый первый вторник месяца, а растительность на лице (не отталкивающем, на его взгляд, хоть и далеко не красивом) сбривал ежедневно.

Он узнал, что некоторым женщинам нравятся крупные мужчины, и не брезговал время от времени этим пользоваться. Настоящая девушка у него была только одна, год назад. Вчера Чонгор решил, что Зула — любовь его жизни.

Когда Иванов ударил его пистолетом в челюсть, он не то чтобы потерял сознание, просто оно куда-то уплыло и утратило контроль над телом. Чонгор почувствовал и в должной мере оценил касание Зулиной руки, когда та смягчила его падение, но довольно смутно представлял, что было дальше, главным образом потому, что был развернут лицом к стене, а повернуть голову не мог.

Теперь сознание полностью вернулось. Чонгор понимал, что лежит в подвале рушащегося здания. Что исключительно прочный лестничный колодец держится, сохраняя карман относительно безопасного пространства, в котором есть чем дышать. И что в этом подвале, помимо него, находятся полуобезглавленное тело Иванова и автомат Калашникова. И хотя на каком-то уровне ситуация, очевидно, была совершенно дикой, венгерская часть натуры говорила: «Ну вот, когда-нибудь этим должно было кончиться».

С детства он гадал, как погиб дед (ничего нового за все эти годы так и не выяснилось). Может, вот так же, в подвале сталинградского дома.

В моменты затишья, когда дом не осыпался с грохотом, Чонгор что есть мочи выкрикивал: «Эй! Эй!»

В подвале было почти совершенно темно. Похлопав руками по полу, он нащупал засыпанную пылью и гравием сальную кожу — сумку Иванова, которая упала на пол и теперь лежала рядом с телом. Чонгор подтянул ее к себе и открыл в надежде найти фонарик. Пальцы чувствовали, что сумка почти целиком набита китайскими деньгами. Еще там были два очень тяжелых металлических предмета — полные магазины к отсутствующему пистолету. Рядом с ними лежала черная коробочка с чем-то вроде жвал на одном конце. Чонгор взял ее в руку, и палец сам оказался на кнопке. Он нажал ее, и между жвалами вспыхнула малиновая электрическая дуга. Она искрилась и плясала, пока Чонгор не убрал палец с кнопки. Идиот! Будь здесь утечка газа, он бы взлетел на воздух.

Однако взрыва не произошло; утечки газа не было.

Чонгор понимал, что держит в руках какое-то оружие самозащиты: шокер. Наверное, Иванов прихватил его, чтобы пытать Тролля. Чонгор снова нажал на кнопку и, светя шокером как фонариком, заглянул в сумку. Как он и ожидал, она была наполнена китайскими деньгами. Однако сбоку от купюр лежали полиэтиленовые зип-пакеты с важными вещами: паспортами и телефонами.

Неподалеку послышались шаги.

— Помогите! — крикнул Чонгор.

Шаги остановились.

— Эй! — позвал Чонгор.

— Сюда, пожалуйста, — отозвался голос из темноты.

— Сейчас. — Чонгор бросил шокер в сумку, застегнул молнию и пополз на голос, волоча сумку за собой.

— В аэропорт! — заорал мистер Джонс, и тут же на его лице отразилось что-то вроде раскаяния. Зула догадалась, что он понял, насколько не владеет собой. — В аэропорт, — повторил он спокойнее и отчетливее.

Поскольку его правая рука была скована наручником с левой рукой Зулы, сесть им пришлось так, что она оказалась на правом сиденье, а он — на левом. Шофер, вывернувшись на сто восемьдесят градусов, в парализованном ужасе смотрел на мистера Джонса.

— В аэропорт, — третий раз повторил Джонс тоном еле сдерживаемой ярости и слегка тряхнул пистолетом в левой руке.

Шофер наконец повернул голову к рулю и включил передачу. Такси проехало дюйма три и затормозило, чтобы не задавить шатающегося, запорошенного белой пылью погорельца. Но по крайней мере оно двигалось; водителю было о чем подумать, кроме как о странной парочке на заднем сиденье. Через несколько секунд оно проехало еще чуть-чуть. Дальше дело пошло лучше, как будто толпа, уступив метр, не могла отказать такси в следующих десяти, а там и ста.

Соколов с профессиональным восхищением наблюдал, как такси медленно растворяется в толпе. Он, прекрасно обученный и опытный профессионал, действующий на свое усмотрение, может некоторое время выждать и выйти из здания, когда сочтет нужным, и тем не менее оценивал свои шансы выкарабкаться как практически нулевые. А этот черный моджахед, только что переживший внезапный рейд, скованный с упирающейся заложницей, на прицеле у Соколова, спасся, ухватившись за первую же возможность. Конечно, ему помогла сумятица, вызванная взрывом и обрушением дома, но все равно он молодец. По опыту Афгана и Чечни Соколов узнал в движениях чернокожего боевика то культурное или поведенческое преимущество, которым располагают в критических ситуациях эти люди: они полнейшие фаталисты и верят, что Бог на их стороне. Русский человек — фаталист несколько иного рода: он убежден или по крайней мере сильно подозревает, что ему при любом раскладе капец, и решает, что двум смертям не бывать, а одной не миновать, но не видит за происходящим ни Божьего промысла, ни надежды на шахидский рай.

Так что вниз по лестнице Соколова гнала не глупая надежда на спасение, а злость от мысли, что фанатик-исламист сделал практически невозможное. Неужели он хуже?

Чонгор узнал в своем спасителе одного из китайских хакеров — Ману, как они его окрестили. Ману вывел Чонгора через заднюю дверь в улочку и оттуда к перекрестку. Здесь было уже практически безопасно, так что Ману позволил себе обернуться и с любопытством взглянуть на Чонгора.

— Спасибо, — сказал Чонгор.

— Я Марлон, — ответил Ману.

— Я Чонгор.

Они с неловкой официальностью пожали друг другу руки.

— Что произошло? — спросил Марлон.

Чонгор, не вполне уверенный, что им удастся поговорить по-английски, пожал плечами: мол, без понятия.

Неподалеку кто-то давил на клаксон. Сперва это была просто череда длинных гудков, которая перешла в серию быстрых и завершилась бодрой музыкальной фразой «тада-тада-дам, там-там». Вокруг было много отвлекающих факторов, но наконец Чонгор заметил метрах в десяти микроавтобус. Из-под открытой водительской двери выглядывали синие сапоги. Юйся высунула голову в выбитое окно, проверяя, услышал ли ее Чонгор.

— Подбросить? — спросил он Марлона, указывая на микроавтобус жестом шофера, приглашающего кинозвезду в лимузин.

Марлон пожал плечами и улыбнулся.

— О’кей.

Когда они подошли ближе, Юйся выбежала из-за двери, нагнулась перед капотом и ухватила руками ржавый покореженный штырь. Он торчал из здоровенного куска бетона, не дававшего машине ехать, и в одиночку Юйся бы с ним не справилась. Марлон и Чонгор помогли оттащить препятствие в сторону, потом сели на задние сиденья, Юйся — на водительское место. Она включила передачу, и микроавтобус загрохотал по обломкам, которые хоть и заставляли его подпрыгивать, не мешали колесам крутиться. Марлон с Чонгором потратили некоторое время, чтобы вытолкнуть бетонную перемычку в боковую дверь. Она не запиралась, поскольку весь корпус машины перекосило из-за удара, так что Чонгор просто закрыл ее как сумел. Марлон лег на продавленное сиденье, уперся ногами в крышу и надавил изо всех сил, выпрямляя вмятый металл. Дыра при этом несколько уменьшилась, а пространство внутри микроавтобуса несколько увеличилось. На большее ему сил не хватило, так что они с Чонгором принялись вместе молотить ногами в потолок, чтобы еще чуточку его выправить. Это давало хоть какое-то занятие и отвлекало от Юйсиной манеры вождения, которая — наблюдай они за ней чуть внимательнее — могла бы напугать больше всего виденного за сегодняшний день.

— Куда мы едем? — наконец догадался спросить Чонгор.

— Туда же, куда такси, — ответила Юйся, указывая подбородком на точку в потоке людей и машин.

— Зачем?

— Там моя подружка, — ответила она. Потом обернулась и в упор глянула на Чонгора. — Моя подружка и твоя.

— Если бы! — вырвалось у него раньше, чем он успел прикусить язык.

— Так тебе не интересно, куда она едет?

Соколов добрался до первого этажа, отсоединил от автомата магазин, сделал контрольный спуск и бросил «калаш» через перила. Потом свернул в коридор, добежал до вестибюля, перешел на быстрый шаг, распахнул двустворчатую внутреннюю дверь и толкнул плечом внешнюю.

Первое, что он увидел, был отъезжающий микроавтобус. Из машины, словно навоз из лошади, на ходу вывалился кусок бетона.

Гадать, как китайская девушка сумела завести двигатель, не было смысла. Соколов быстро огляделся и отступил в подъезд, чтобы обдумать свое положение. Под лесами укрылось много людей, но все смотрели через улицу на рушащееся здание, и Соколова никто не видел. Тем не менее лучше без надобности не отсвечивать.

Впрочем, кое-что он приметить успел. Справа.

Соколов ногой толкнул левую створку двери. Стекло в ней хоть и треснуло, но еще держалось в раме. Поначалу он видел только свое отражение, однако по мере того как дверь открывалась шире, оно смещалось. Наконец, открыв дверь примерно на сорок пять градусов, он смог увидеть отражение фасада справа и убедиться в том, что заметил секунду назад: на углу здания под лесами укрылся носильщик. Соколов практически читал его мысли. Старик чуть не попал под обвал, а теперь, когда опасность миновала и к дому напротив, ревя сиренами, мчали полицейские и пожарные машины, учуял возможность подзаработать. Определенно отсюда будут вывозить массу всякого барахла.

Соколов поднялся на второй этаж, шагнул в пустой офис, подошел к окну и ногой выбил из него остатки стекла, освобождая себе путь на леса. Он перебросил мусорный пакет на платформу, затем вылез сам. Над окном болталась потрепанная синяя пленка. Соколов был отлично экипирован ножами; одним из них он отрезал кусок пленки и, не тратя времени на то, чтобы сложить его или хотя бы скомкать, набросил себе на плечи как плащ. Потом закинул мешок за плечо и двинулся к углу дома. На самом конце платформы он положил мешок, перелез через бамбуковое ограждение, нагнулся и заглянул под леса. Прямо под ним виднелся край конической шляпы. Соколов подтащил мешок, столкнул вниз, так чтобы он упал примерно в метре от носильщика. Тот шагнул от здания: посмотреть, что упало. Соколов по-прежнему видел только шляпу.

Когда носильщик поднял голову, чтобы глянуть, откуда упал загадочный мешок, Соколов засветил ему в лоб двухдюймовой пачкой денег. Она кувыркнулась с носа и отскочила от подбородка, так что старик еле-еле успел прижать ее к тощему животу.

Несколько мгновений он стоял, не веря своим глазам. Соколов понятия не имел, сколько зарабатывает носильщик, и довольно смутно представлял, много ли денег в пачке, но догадывался, что суммы несопоставимые.

Вновь подняв голову, старик обнаружил, что на него смотрит дуло пистолета. Соколов указал на тележку и жестами дал понять, что ее надо выкатить из-под лесов. Носильщик изобразил нечто среднее между кивком и поклоном, потом сдвинул тележку так, что она оказалась точно под Соколовым. Тот спрыгнул, в полете накрывшись пленкой, приземлился в тачку и сразу потянулся за мешком, однако носильщик уже сообразил, что надо сделать, и сам подал ему мешок. Глядя через узкий, в ладонь, туннель из пленки, Соколов кивнул в сторону проулка, показывая, куда ехать.

Тележка двинулась. Соколов расстегнул очередной карман, вытащил мобильник, открыл фотогалерею и начал проматывать снимки, пока не нашел большие, в западном стиле, отели на набережной: одно из тех мест, где европеец может находиться, не собирая вокруг себя персональный стонхендж из обалделых зрителей. Потом негромким звуком привлек внимание носильщика и показал снимок. Старик некоторое время подслеповато вглядывался в экран, прежде чем понял, что от него требуется. Он выкатил Соколова на улицу, запруженную больше обычного. Полицейские машины и «скорые» прибывали эшелонами. Соколов подтянул края пленки под себя, чтобы ее не сорвал ветер или рука любопытствующего мальчишки. Сквозь пленку проникал синий свет. Под ней было очень жарко. Сердце колотилось со скоростью примерно сто восемьдесят ударов в минуту, а значит, тело выделяло много тепла. Соколов положил голову на руку, закрыл глаза и начал сознательным усилием замедлять дыхание. В кэмелбеке за спиной была вода. Соколов втер немного в волосы, чтобы она испарялась и остужала голову, затем отыскал губами соску гидратора и стал пить — примерно по глотку в десять секунд. Тележка останавливалась и трогалась, сворачивала и ныряла вбок. Он был жив и удалялся от эпицентра.

— Я дура, — повторяла Юйся, пока микроавтобус съезжал по эстакаде на кольцевую дорогу, преследуя запыленное такси с Зулой. — Я дура, дура, дура. Это я во всем виновата.

— Ни в чем ты не виновата, — ответил Чонгор. Ему пришлось кричать, потому что на магистрали Юйся прибавила газу и теперь ветер свистел сквозь дыру в крыше. — Ты ничего плохого не сделала.

— Я ее видела! — причитала Юйся. — Она пробежала мимо меня! Я сигналила, а она не обернулась. Ай-яяяя!

Они обгоняли машину за машиной. Марлон, сидевший рядом с Чонгором на втором ряду, сразу за Юйсей, подался вперед и что-то резко сказал. Она впервые с начала пути взглянула на спидометр, и синий сапог убрался с педали газа.

И вовремя, потому что они едва не проскочили мимо запыленного такси в правом ряду. Юйся дала ему вырваться вперед, потом перестроилась в правый ряд под возмущенное бибиканье соседних легковушек и грузовиков.

— Итак, — сказал Чонгор. — Зула пробежала мимо тебя. Ты ей посигналила. Она не обернулась. Она села в такси?..

— Поправка: ее туда швырнули.

— Кто швырнул? О чем ты?

Юйся открыла рот и безнадежно затрясла головой.

— Высокий черный мужик? — догадался Марлон.

— Высокий белый мужик.

Марлон с Чонгором переглянулись.

— Белый как мел, — объяснила Юйся. Она облизнула палец, провела им по пыльной щеке и показала им. — Вот такого цвета.

Марлон сказал:

— Если бы ты попыталась вмешаться, этот чувак тебя пришил бы.

Вместо ответа Юйся только прибавила газу.

— У меня в голове полная каша, — сознался Чонгор. — Я почти ничего не видел. После того как Иванов меня ударил, кто-то вошел в подвал — тот человек, про которого вы говорите?

— Да, — ответил Марлон. — А сперва замочил чувака, который тебе врезал… — Он замотал головой от ужаса и отвращения, заново переживая увиденное. Чонгор, не знавший ни слова по-китайски, восхищался, как свободно Марлон владеет универсальным английским игровых форумов и гангстерских фильмов.

Они ехали по исполинской развязке, соединяющей кольцевую дорогу с колоссальным, явно очень новым мостом через пролив. По другую сторону на плоском берегу торчали строящиеся небоскребы и опоры ЛЭП.

— Всякий, кто убивает Иванов, моя любовь до гроба, — объявила Юйся.

У Чонгора было смутное подозрение, что любовь с убийцей Иванова приведет к гробу довольно быстро. Он повернулся к Марлону.

Его взгляд зацепила человеческая фигура чуть впереди. На разделительной полосе стоял полицейский в форме, лицом к движению.

Он целился из винтовки.

В них.

Чонгор дернулся так, что ногой запнул сумку Иванова под переднее сиденье. Машина как раз проносилась мимо полицейского. Теперь стало видно, что это манекен на бетонном постаменте, а в руках у него — муляж радарной пушки. Чонгор закрыл лицо руками, откинулся на сиденье и сделал попытку успокоиться.

Надо действовать по порядку.

— У вас есть телефоны? — спросил он.

Марлон не заметил манекен, поэтому с изумлением смотрел на Чонгора — чего тот дергается? Он кивнул, сел прямее, достал из кармана мобильный и вытащил аккумулятор. Чонгора захлестнула волна благодарности: этот парень не только спас его из рушащегося дома, но еще и без объяснений знает, как сделать так, чтобы телефон нельзя было засечь.

— Юйся?

— Нет! Его забрал доктор Зло.

— Тогда, наверное, он в сумке доктора Зло.

Чонгор извлек сумку из-под сиденья, поставил себе на колени и потянул молнию. Ядовито-малиновый цвет стоюаневых банкнот так бросался в глаза, что Чонгор решил не открывать молнию до конца, а расстегнул настолько, чтобы просунуть руку, и начал рыться внутри. Получалось медленно, поскольку он не видел, что делает. Марлон наблюдал со смесью опаски и любопытства.

— А кто был тот человек? — спросил Чонгор, пытаясь отвлечь его от сумки. — Черный, про которого вы говорили?

Марлон перевел взгляд с сумки на Чонгора.

— А ты-то, блин, кто?

У них с Юйсей начался спор. По-видимому, Юйся корила Марлона за невежливость.

— Ничего страшного, — сказал Чонгор. — Вопрос законный.

Он широко улыбнулся, желая показать, что не обиделся. Правда, любая сильная мимика отзывалась болью в голове.

Марлон сказал что-то еще, и Юйся с заинтересованным видом обернулась взглянуть на Чонгора. Взгляд ее упал на сумку.

Марлон постучал ее по плечу и указал в сторону лобового стекла, поскольку машина снова мчала в левом ряду, обгоняя грузовики.

— Марлон прав, — заметила Юйся, вновь перенося внимание на дорогу. — Ты-то, блин, кто?

Ясно было, что сумка их чрезвычайно взволновала, поэтому Чонгор поставил ее на пол, ровно между собой, Юйсей и Марлоном. Он полностью расстегнул молнию и откинул клапан, демонстрируя содержимое.

У сумки была какая-то жесткая прокладка, так что при расстегнутой молнии она держала форму, как короб. Все центральное отделение занимали деньги: десятка полтора перехваченных резинками «кирпичей». Вместе с шокером и магазинами они плавали в похлебке из отдельных купюр и более тонких пачек. Внутри имелись несколько сетчатых кармашков, наполненных всякой всячиной. Чонгор узнал бордовый корешок венгерского паспорта и вытащил зип-пакет со своими документами и телефоном. Он вынул из мобильника аккумулятор, а все остальное положил рядом с собой на сиденье. В других кармашках обнаружилось еще два зип-пакета: в одном лежали вещи Питера, в другом — Зулы. Чонгор достал их и вынул аккумуляторы из обоих мобильников.

Еще один телефон, китайский, лежал в кармашке просто так, без пакета. Чонгор показал его Юйсе.

— Твой? — спросил он, вытаскивая аккумулятор.

Юйся не ответила. Чонгор поднял глаза. И она, и Марлон в немом изумлении таращились на сумку. Юйся, правда, иногда поглядывала на дорогу.

— Это сумка Иванова, — сказал Чонгор. — Ребят, вы понимаете? Она не моя.

— Теперь твоя, — заметил Марлон.

— Это пули? — спросила Юйся.

Чонгор положил ее телефон и аккумулятор в подстаканник на торпедо и показал магазин. Верхние два патрона были отчетливо видны.

— Да, — сказал Чонгор.

— У тебя есть пистолет?

Тон Юйси не подразумевал: «Круто, если у тебя пистолет». Скорее: «Если у тебя есть пистолет, мы влипли еще сильнее, чем я думала».

— Нет. Наверное, его забрал тот тип.

— А что там? — Марлон указал на отделение в торце сумки, по размерам — на две небольшие книжки. Чонгор расстегнул молнию и, к собственному изумлению, увидел пистолет — побольше того, что был у Иванова, и с деревянной рукоятью. Чонгор узнал его по компьютерным играм: личное оружие русских и советских военных. Не верилось, что он и впрямь собственными руками держит такую штуку.

— Фигассе, — протянул Марлон.

В Венгрии Чонгор с оружием дела не имел, но два года назад, когда летал на хакерскую конференцию в Вегас, провел два вечера в тире для иностранцев, где освоил азы. Он сообразил, как отсоединить магазин, затем поместил пистолет в столб света из дыры в крыше и оттянул затвор настолько, чтобы убедиться: патронник пуст. Отыскал предохранитель, щелкнул им пару раз, запоминая, в каком положении механизм заперт. Убедившись окончательно, что пистолет сейчас не опасен, Чонгор положил его рядом с собой на сиденье и полез в сумку проверить, какие еще сокровища там обнаружатся. Он извлек на свет запасной магазин к пистолету, полностью снаряженный патронами. Следом — два тяжелых черных предмета с кольцами на концах.

Их с Марлоном глаза встретились. Оба видели такое только в компьютерных играх, но Чонгор практически не сомневался (и взгляд Марлона подтверждал его догадку), что это гранаты.

— Вы там живые? — спросила Юйся. Движение здесь было более плотное, и она то и дело перестраивалась из ряда в ряд.

— Итак, у нас есть пистолет и две гранаты, — объявил Чонгор.

Марлон взял одну и принялся изучать. Корпус гранаты был испещрен отверстиями.

— Это не настоящая граната, — заключил он. — Видишь. Не осколки. Дыры.

— Светошумовая? — догадался Чонгор.

— Или со слезоточивым газом. А может, дымовая шашка.

У них отлично выходило общаться, пока оба держались словаря компьютерных игр.

Вмешалась Юйся.

— Чонгор обещал рассказать, кто он, — напомнила она Марлону. — Про гранаты еще успеете.

— Я расскажу про себя, — пообещал Чонгор, — но прежде объясните, что произошло. Что вы знаете про высокого черного типа?

Марлон сверкнул глазами. Чонгор понял, что обидел или даже напугал его предположением, будто между ним, Марлоном, и черным убийцей есть что-то общее, и добавил просительно:

— Это может быть важно.

— Он жил над нами. Он и еще много чуваков с далекого Запада, — ответил Марлон. — Мы видели-то его раз или два.

— Ты знал, что у чуваков с далекого Запада есть «АК-47»?

— За кого ты меня принимаешь, брателло?

— Ладно, извини.

Чонгор откинулся на сиденье, надеясь, что это хоть немного ослабит пульсирующую боль в голове. Повисла выразительная тишина: напоминание, что он так и не рассказал о себе.

— Хорошо, — сказал он. — Люди, вы что-нибудь знаете про Венгрию?

Ни Юйся, ни Марлон не смели признаться в своем неведении — видимо, считали, что это будет невежливо. Марлон неожиданно вспомнил команду по водному поло на Олимпиаде 1965 года, однако этим его познания о Венгрии полностью исчерпывались.

Всякий раз, оказавшись в аэропорту, Чонгор подходил к стойкам с прессой и дивился на бесконечные ряды глянцевых английских и немецких журналов. Есть же культуры, в которых столько людей, что есть смысл издавать ежемесячные журналы, целиком посвященные макияжу, или гоночным мотоциклам, или игрушечным паровозикам. Венгры учат эти языки, чтобы при необходимости сойти в большом мире за своих. Однако их изоляция и малочисленность — ничто в сравнении с масштабами Китая. Будь Венгрия частью Поднебесной, венгров бы раз в год сгоняли исполнять национальные танцы, просто чтобы продемонстрировать остальному человечеству, что их еще не истребили под корень. Чонгор никогда прежде не слышал про этническое меньшинство Юйси, хакка, но даже без Википедии догадывался, что их по меньшей мере в десять раз больше, чем венгров.

Так с чего начать?

— История долгая. Я мог бы начать со Сталинградской битвы и продолжить от нее. Но… — Он подумал и вздохнул. — Во-первых, я придурок, который напорол глупостей.

Венгрия — встроенная система. Бесполезно мечтать о том, какой бы она была и сколько умных и благородных решений приняли бы венгры, будь она в тысячу раз больше и окружена морем.

Чонгор взял паузу, чтобы передохнуть.

Юйся глянула на него в зеркало заднего вида.

Марлон смотрел недоверчиво, словно спрашивая: «Если ты придурок, который напорол глупостей, то кто я?»

Чонгор хохотнул. К его изумлению, Марлон расплылся в улыбке — невеселой, циничной, и все же безусловно улыбке. Он отвернулся к окну, чтобы ее спрятать.

— А из-за некоторых отвратительных пережитков прошлого, с которыми мы боремся, — продолжал Чонгор, — пока я делал глупости, у меня все было о’кей. Примерно полчаса назад, — он глянул на часы и увидел, что стекло разбито, а стрелки встали, — я поступил правильно. И где я в итоге?

Новый нервный взгляд Юйси в зеркале. Чонгор понял, что последнюю фразу надо разъяснить.

— В машине с порядочными людьми, — сказал он.

Так было уже лучше, и все равно он допустил очередную бестактность. Для Чонгора Марлон всегда будет человеком, который с риском для жизни вытащил из рушащегося здания совершенно незнакомого парня. Однако Марлон, видимо, не хотел, чтобы его воспринимали так. В нем была хладнокровная крутизна скейтеров, исполняющих свои смертельные номера на площади Эржебет, или хакеров, демонстрирующих последние достижения на Дефконе[312].

— Или по крайней мере с одним порядочным человеком, — поправился Чонгор.

Марлон повернулся к нему и снова улыбнулся во весь рот, потом выставил вперед правую руку. Последовало какое-то сложное баскетболистское рукопожатие. Чонгор был уверен, что под конец запутался: у центральноевропейских хоккеистов таких ритуалов нет. И все равно неловкое ощущение, будто он пытается ехать на коньках задом, полностью отпустило.

Следующий раз мистер Джонс заговорил по-английски лишь через полчаса после того, как такси тронулось. Он посмотрел на Зулу и сказал:

— Я сдаюсь.

К тому времени они завершали второй круг по опоясывающей остров кольцевой дороге. Вопреки первому указанию Джонса ехали вовсе не в аэропорт. Зула удивлялась, пока не сообразила, что ее товарищ (если здесь уместно такое слово) не знает ни слова по-китайски и предположил (как оказалось, резонно), что таксист не понимает по-английски. Он выкрикнул то единственное английское слово, которое наверняка знает любой таксист в мире. Как только машина, отчаянно сигналя, выбралась из сумятицы вокруг рушащегося здания, мистер Джонс достал телефон, набрал номер и заговорил по-арабски. Зула знала, что это арабский, потому что часто слышала его в суданском лагере для беженцев. После короткого обмена новостями, явно ставшими для человека на другом конце линии полной неожиданностью — мистер Джонс вынужден был по несколько раз повторять одно и тоже, — он передал телефон шоферу, который, выслушав какие-то указания, энергично закивал и промямлил что-то, видимо, означавшее «да» или «будет сделано».

Мистер Джонс обменялся с собеседником еще несколькими арабскими фразами и дал отбой. А такси начало нарезать круги по кольцевой.

Зула положила свободную руку на раму окна и время от времени прикладывала ладонь к тонированному стеклу. Было в искусственном мирке салона что-то внушавшее совершенно ложное чувство безопасности.

Когда мистер Джонс произнес: «Я сдаюсь», — Зула вздрогнула и открыла глаза. Неужели она и впрямь задремала? Неподходящее время для сна. Однако организм странно реагирует на стресс, а на кольцевой дороге не происходило перестрелок и взрывов, так что усталость взяла свое.

— Он был русский, да? Толстяк?

— Тот, кого ты… убил? — Ей не верилось, что она и впрямь произносит такую фразу.

Удивление, затем тень улыбки тронули лицо киллера.

— Да.

— Русский.

— Остальные тоже. Наверху. Спецназ.

Зула впервые услышала слово «спецназ» два дня назад, но теперь оно было ей знакомо. Она кивнула.

— И еще было трое других. — Джонс поднял правую руку, потянув за ней скованную руку Зулы, и отогнул большой палец. — Ты. — Указательный палец. — Тот, кого толстый русский убил на лестнице. Как я понял, американец. — Средний палец. — И тот в подвале, который пытался тебя защитить.

— Не просто пытался — защитил.

— Он тоже, возможно, русский — но не такой, как остальные.

— Венгр.

— Толстяк — организованная преступность?

— Скорее неорганизованная, — ответила Зула. — Мы думаем, он сбежал от своей организации. Где-то по-крупному прокололся. Пытался исправить. Или замести следы.

— Ты сказала «мы». Кто «мы»?

Зула развернула свободную руку и повторила его жест с отгибанием пальцев.

— Вы трое, — сказал Джонс.

Он на какое-то время задумался, затем повеселел, хотя по-прежнему смотрел настороженно.

— Если верить твоим словам, все не так, как я себе представлял.

— А что ты представлял?

— Замаскированный рейд боевой группы, конечно.

Фраза была смутно знакомой — она мелькала во множестве газетных статей и анонсов к фильмам, — однако Джонс произнес ее с выражением, какого Зула прежде не слышала. Так мог говорить человек, знающий о боевых рейдах не понаслышке, человек, у которого в таких рейдах на глазах гибли друзья.

— Если ты говоришь правду… — Он заморгал и потряс головой, словно прогоняя действие снотворного. — Нет, ерунда. Бред. Типичная боевая группа. Маски-шоу.

— Маски-шоу?

— Вечеринка в карнавальных костюмах, — бросил Джонс, мастерски пародируя среднезападный акцент. — Чтобы потом отвертеться. — Теперь он снова говорил с каким-то странным британским акцентом; Зула никак не могла сообразить, какой части Англии это акцент. — Заслать боевую группу в Китай — значит нарваться на дипломатический скандал. А так можно объявить: это не мы, это бешеная русская мафия, мы с ней ничего поделать не можем.

Речь была настолько убедительна, что Зула сама начала в нее верить.

— Какой была твоя роль? — спросил Джонс.

Зула рассмеялась.

Джонс поднял брови, потом тоже рассмеялся.

— Трое, — произнес он, вновь выставляя три пальца. — Зачем замаскированной русской группе «мы трое»? Зачем приковывать их к трубе и стрелять в голову?

При напоминании, что Питер погиб, Зуле стало стыдно и тошно: да как она могла смеяться минуту назад? Некоторое время они ехали в молчании.

— Так вы писали вирусы? — спросила она наконец.

Теперь Зула узнала, как выглядит Джонс, когда совершенно ошарашен. Она могла бы себя поздравить, если бы не растерялась так же сильно.

— Русские, — объяснила она. — Это из-за чего они… мы… были в том здании. Они искали людей, которые запустили вирус.

— Компьютерный вирус, — уточнил Джонс тоном полувопроса-полуутверждения.

Зула кивнула. У нее осталось неуютное чувство, что группа Джонса могла заниматься какими-то другими вирусами.

— Мы никак не связаны с компьютерными вирусами, — продолжил Джонс. — Хотя, если подумать, дело стоящее. — Тут его осенило. — Квартира под нами! Ребята с компьютерами. Я-то все гадал, чем они занимаются.

Зула проглотила комок в горле и надолго умолкла. В памяти мелькнула монетка со звездочкой и полумесяцем. Кто-то — возможно, сам Джонс — вставил в гнездо от пробки «жучок», когда самовольно занял пустующую квартиру. В том, что случилось, виновата она. Что будет, когда Джонс об этом узнает?

— Толстый русский… — начал Джонс.

— Иванов.

— У него на тех ребят был зуб.

— Можно сказать и так.

— А ты в этой истории при чем?

— Долго объяснять.

Джонс уронил голову на грудь и рассмеялся.

— Посмотри на меня. Из-за твоего Иванова мне пришлось отменить некоторые договоренности. Пересмотреть планы. В итоге если у меня чего и предостаточно, так это времени. У тебя, если не сильно ошибаюсь, его еще больше. Так отчего же мне не выслушать длинную историю?

Зула смотрела в окно.

— Деваться тебе все равно некуда, — сказал Джонс. — А так, глядишь…

У нее защипало в носу. Не потому, что все так ужасно. Все было ужасно уже давно. И хуже, чем с Ивановым, точно не будет. Слезы наворачивались оттого, что, рассказывая историю, надо было упомянуть Питера.

Она несколько раз глубоко вдохнула, приводя себя в чувство. Если удастся произнести его имя и не разреветься, дальше все пойдет гладко.

— Питер… — начала Зула, и голос подпрыгнул, словно машина на «лежачем полицейском», а глаза немного увлажнились. — Который на лестнице…

Она смотрела на Джонса, пока тот не понял.

— Твой молодой человек?

— Уже нет.

— Сочувствую, — сказал Джонс. Он не сочувствовал — просто соблюдал вежливость.

— Нет, я хочу сказать, не потому что его убили. — Вот. Она это сказала. — Не потому, что Питера убили, — пробуя слово, будто тонкий лед на пруду айовской фермы, проверяя, сколько удастся пройти, прежде чем под ногами начнет открываться трещина. — Мы недавно расстались. В тот самый день, когда начался этот дурдом.

— Тогда, наверное, рассказ будет информативнее, если ты вернешься к тому, когда начался дурдом, поскольку день, как я понимаю, был интересный.

— Мы отправились кататься на сноуборде.

— Ты живешь в горах?

— В Сиэтле. А были мы в нескольких часах езды от Сиэтла, в Британской Колумбии.

— Где девушка с Африканского Рога научилась кататься на сноуборде?

То, что она из восточной Африки, было для Джонса написано у нее на лице.

— Я и не умею. Поехала за компанию.

— Твой молчел потащил тебя в горы, чтобы ты скучала, пока он катается?

— Я не скучала. Мне было чем заняться.

— И чем же? Шопингом?

Зула мотнула головой.

— Нет, у меня другие интересы. — Вопрос так и остался неотвеченным. — Там живет мой дядя, мы с ним общались. И я взяла с собой ноутбук, так что могла работать.

— Твой дядя живет на горнолыжном курорте?

— Часть времени.

— И много у тебя родни в Британской Колумбии?

— В Айове. Он вроде как белая ворона.

— Зато ты черная. В белой стае.

Зула невольно улыбнулась. Самую чуточку.

Джонс явно очень обрадовался.

Ей стало противно, что он так быстро разыграл черную карту, а главное — что с ней это сработало. Как он догадался, что она приемный ребенок? Видимо, потому, что она из Айовы и говорит со среднезападным акцентом.

— Итак, две вороны, черная и белая, общаются, покуда Питер ездит со склонов. Это и был дурдом?

— Нет, тогда он только начался.

— И как же?

— Человек вошел в бар…

— Да, все хорошие анекдоты так начинаются. Продолжай.

И Зула продолжила. Будь у нее время прикинуть, что говорить, а о чем лучше умолчать, сумела бы она изложить все немного иначе? Кто знает. Она рассказала про Уоллеса в таверне, а дальше история потянулась сама собой, как пенный след за катером. Мистер Джонс поначалу слушал внимательно, но когда она дошла до такого места, от которого он мог остальное додумать сам, стал все чаще и чаще отвлекаться на телефон.

Арабским он владел хорошо, но постепенно Зуле сделалось ясно, что для него этот язык не родной. Джонс говорил медленно, с остановками, а слушая, временами озадаченно улыбался и, видимо, переспрашивал.

Впрочем, затруднение с языком явно не мешало ему выстраивать план. Поначалу разговор продвигался рывками: собеседники обсуждали какой-то вариант, заходили в тупик и начинали с начала, — по крайней мере у Зулы создалось такое впечатление. Однако постепенно они нащупали план, который их устраивал. Мистер Джонс оторвал взгляд от спинки водительского кресла, начал весело оглядываться и часто вставлять слово «о’кей».

Такси огибало восточную часть острова — наименее застроенную, хотя никто не принял бы ее за девственный уголок природы. Часть дороги проходила по отвоеванному у моря участку, по краю дамбы, и тогда Зула видела, как прямо под окном с ее стороны блестит вода. Иногда между дорогой и морем тянулся песчаный пляж; иногда она сворачивала в глубь суши, уступая часть берега полю для гольфа или жилому комплексу. Такси объезжало остров по часовой стрелке уже довольно давно — у Зулы не было способа узнать время, но она догадывалась, что прошло часа два. Теперь, по указаниям из телефона, шофер повернул обратно на север и двинулся по той же дороге против часовой стрелки.

— Блин, — сказала Юйся. — Он повернул.

— Зачем? — риторически спросил Чонгор.

— Испугался, что мы его преследуем, — высказал гипотезу Марлон.

Они только что промчались мимо такси, которое заехало на разворот и теперь ждало просвета в потоке машин. Сквозь тонированные задние окна пассажиров было не разглядеть, а вот шофера они видели отлично: он одной рукой прижимал к уху мобильник. И в их сторону не смотрел.

— Почему он говорит по телефону? — спросила Юйся. Она встроилась в разрыв между машинами и оказалась в левом ряду.

— Думаю, я ошибся, — сказал Марлон. — Он не похож на человека, который боится погони.

Чонгор, иностранец, первым сложил два и два.

— Он не говорит по-английски. А Зула и террорист не знают китайского. Кто-то им переводит по телефону.

Юйся резко затормозила, спровоцировав бурю гудков, и заехала в следующий разворот.

— Отсюда вопрос, — продолжил Чонгор, — кто помогает террористу.

По счастью, впереди как раз образовался просвет и Юйсе не пришлось останавливаться — она вырулила на обочину, пропустила несколько машин, а затем ускорилась. Таким образом они не сильно отстали от такси, которому пришлось ждать, да и водитель там был не такой рисковый. Однако если кто-нибудь смотрел из-за тонированных стекол, то теперь окончательно убедился, что побитый микроавтобус их преследует.

Марлон пожал плечами и сказал очевидное:

— У него есть друзья.

— Они все погибли.

— Значит, не все. Должны быть другие. В другом здании.

— Так чего он катается, а не едет сразу к другому зданию? — спросил Чонгор.

— Хочет проверить, есть ли за ним «хвост»? — предположил Марлон. — Но мы явно его преследуем, а он не замечает.

— Не так уж явно, — обиженно сказала Юйся, спровоцировав короткую перепалку на китайском.

— Он что-то планирует. Пересесть в другую машину или типа того, — перебил их Чонгор. — А такси использует как офис.

— Блин, — сказал Марлон, — не надо было мне с вами садиться.

— Можешь выйти когда захочешь, — ответил Чонгор.

Юйся что-то добавила на китайском — видимо, с жаром поддержала его слова.

— Серьезно, — настаивал Чонгор. — Ты спас мне жизнь. Для одного дня вполне достаточно.

— А кто спас жизнь мне? — спросил Марлон. — Мне и моим друзьям?

Чонгор удивленно посмотрел ему в лицо.

— Включая и выключая свет. Чтобы нас предупредить.

— А-а-а, — протянул Чонгор. За прочими событиями эпизод совершенно вылетел у него из головы. — Это была Зула.

Он кивнул в сторону такси, от которого их сейчас отделяло метров двести.

— И за это толстый — Иванов — на нее обозлился, — сообразил Марлон. — За то, что Зула не дала нас убить.

— Да.

— Ясно. — Марлон кивнул и принялся гладить безволосый подбородок. Потом, видимо, принял какое-то решение и сел прямее. — Сегодня я ничего плохого не сделал. Полиции нечего на меня повесить.

— Кроме «REAMDE», — напомнил Чонгор.

— За это, — сказал Марлон, — я уже получил по полной. Но «REAMDE» — мелочь по сравнению с сегодняшними делами. Так что я еще немножко проеду с вами и посмотрю, что будет.

— Мы не против, — ответил Чонгор.

Всякий раз, как справа проглядывало море, Джонс смотрел на воду. Зула пыталась проследить его взгляд, но так и не поняла, что он там выискивает. Сразу за проливом, на расстоянии, которое хороший пловец покроет часа за два, лежал меньший из тайваньских островов. Быть может, этим и объяснялись пустынность берега и почти полное отсутствие кораблей или лодок. Через несколько минут фрагмент вражеской территории скрылся из глаз. Справа показался большой застроенный мыс — здесь морские суда сновали чаще, поскольку в этой стороне располагался пролив, примерно в милю шириной, между Сямынем и Народной Республикой. Дорога отклонялась от берега, уступая место грузовому порту, неотличимому, на взгляд Зулы, от таких же доков на острове Харбор в Сиэтле: и краны, и названия фирм на контейнерах были те же. Слева громоздились жилые комплексы. Потом море вновь подошло к дороге вплотную. Впереди дамба переходила в огромный мост, по которому они сегодня проезжали уже не раз; он был перекинут через длинный залив, глубоко вдающийся в круглую раковину острова.

Глядя с моста в окно, Джонс что-то увидел. Его взгляд приковало типичное китайское грузовое суденышко — плоский, как калоша, баркас с рубкой на корме и ящиками на палубе. Кто-то взобрался на ящики и стоял, растопырив локти на уровне головы: Зула сообразила, что он смотрит в бинокль. В следующий миг человек опустил бинокль и, насколько можно было понять по движению, поднес к уху мобильник.

Зазвонил телефон Джонса. Тот несколько мгновений слушал, затем перевел взгляд на спинку водительского сиденья. Человек с баркаса говорил долго. Наконец Джонс произнес «о’кей» и передал мобильный таксисту.

Они свернули с кольцевой на первом же повороте.

— Лодка, — сказала Юйся, снимая ногу с педали газа и готовясь повернуть. — Они нашли лодку! Теперь все ясно.

— Не едь за ними так близко! — рявкнул Марлон.

— Не боись, — сказал Чонгор. — Они даже не смотрят. Подумай сам. Все русские погибли. Если бы полиция устроила погоню, их бы давно арестовали. А раз не арестовали — значит, погони нет.

— И все равно нас скоро заметят, — настаивал Марлон. — У черного пушка, у его друзей в лодке наверняка тоже.

Он нервно покосился на лежащий рядом с Чонгором разряженный пистолет.

Отчего он нервничает?

Оттого что в машине пистолет?

Или оттого, что Чонгор его еще не зарядил?

Этот вопрос пора было задать самому себе.

Такси проехало несколько сот метров по четырехрядному шоссе, неведомо с какой целью проложенному по совершенно голой, осушенной земле: здешний соленый (или загрязненный ядовитыми отходами) морской ил не мог поддерживать никакую жизнь. Впрочем, довольно скоро они свернули на дорогу поуже, которая шла через участок, размеченный под еще не начавшееся строительство. Она вывела на шоссе, идущее вдоль залива. Из-за стольких поворотов Зула совершенно потеряла направление и не могла сообразить, куда они едут, пока не увидела все тот же мост, по которому они ехали минутой раньше.

Здесь залив раздувался примерно на половину мили. Кое-где по берегам виднелись доки и пристани, но судов почти не было. После очередного телефонного разговора таксист свернул к строящемуся (а может, замороженному из-за недостатка средств) комплексу. Отдельные здания связывали пешеходные переходы на сваях. Рядом в залив вдавался широкий пирс, заставленный пустыми паллетами. Джонс, указывая пистолетом, велел таксисту свернуть туда. Таксист сбросил скорость почти до нуля и что-то возразил испуганным голосом.

Мистер Джонс еще раз выразительно указал вперед, затем, убедившись, что водитель наблюдает за ним в зеркало заднего вида, снял пистолет с предохранителя и положил себе на колени так, чтобы дуло через спинку сиденья было направлено водителю в поясницу.

Тот свернул на дощатый пирс, где могли разъехаться три такие машины, и с черепашьей скоростью двинулся дальше. Баркас с друзьями Джонса стремительно шел к пристани, оставляя за собой широкую кильватерную струю.

— О’кей. Стоп, — сказал Джонс.

Преследовать такси дальше не было смысла, поскольку оно достигло конца пути. Юйся загнала микроавтобус в тупичок между двумя зданиями, метров за двести от моря, чтобы оттуда наблюдать за происходящим. Очевидно, человек в такси чего-то ждал, и, очевидно, это что-то было каким-то суденышком. Самый вероятный кандидат как раз подходил к пристани: грузовое суденышко с несколькими пассажирами-мужчинами на борту. Для такой жары на них было подозрительно много одежды.

Чонгор испустил тяжелый вздох, перешедший в нервный смешок. Взял пистолет. Магазина было два. Он сунул один в карман, другой вставил в рукоять пистолета до щелчка.

Марлон и Юйся пристально следили за его руками.

— В английском есть выражение «высокозатратная девушка», — заметил Чонгор. — Так вот, Зула, конечно, не моя девушка. Вряд ли она стала бы со мной встречаться, даже если бы не вся эта ерунда. И вот я думаю: а будь она моей девушкой? Она бы не была высокозатратной! Она не такая! И все-таки, в силу обстоятельств, сегодня Зула самая высокозатратная девушка со времен Клеопатры.

Если эта штука работает так же, как большая часть пистолетов, дальше надо сделать что-то, чтобы дослать патрон, — например, передернуть затвор. Чонгор так и поступил. Теперь пистолет был на боевом взводе и готов к стрельбе.

— Что ты собираешься делать? — с восхитительным хладнокровием осведомился Марлон.

— Пойду туда, если только вы не хотите меня подвезти, и убью того типа на хрен, — сказал Чонгор. Он дернул ручку, чтобы открыть дверь, но из-за перекосившегося корпуса ее заклинило. Прежде чем он успел дернуть во второй раз, Юйся включила двигатель, дала задний ход и начала выбираться из тупичка.

— Я тебя подвезу, — сказала она, хотя Чонгору подумалось, что она просто хочет ему помешать. И впрямь, следующие ее слова были: — А почему бы просто не вызвать полицию?

— Вызывай, если хочешь, — ответил Чонгор. — Только в таком случае я проведу большой срок в китайской тюрьме.

— Но ты ведь честный человек!

Марлон презрительно фыркнул и начал по-китайски излагать Юйсе (насколько Чонгор мог догадаться), что думает о способности китайской полиции отличать честных от нечестных даже в лучших обстоятельствах, не говоря уже о случаях, когда честный человек — иностранец, находится в стране нелегально и связан с заграничной преступной группировкой, его следы остались по всему подвалу рухнувшего логова террористов, а «пальчики» — на сумке с оружием и деньгами. По крайней мере так думалось Чонгору, но под конец речи Марлон начал указывать на себя, очевидно, перейдя к собственной уязвимости. Впрочем, как будто этого мало, он еще раз или два указал на Юйсю (она по дороге успела рассказать, как наручником приковала к рулю бедного слесаря и наврала полицейскому).

Что бы там Марлон ни говорил, на Юйсю его слова произвели такое впечатление, что она съехала на обочину и беззвучно зарыдала. Чонгор и радовался, что Марлон ее вразумил, и огорчался, что она так расстроена.

Однако не успел он воспользоваться недолгой слабостью водителя и вновь ухватиться за ручку, как его отбросило на сиденье — это Юйся ударила по газам.

Марлон что-то ей кричал, и Чонгор угадывал смысл: «Опомнись! Ты что делаешь?!»

Он забеспокоился, что ото всех этих рывков пистолет выстрелит самопроизвольно, поэтому нащупал предохранитель и повернул флажок вверх.

Марлон перешел на английский и взглянул на Чонгора.

— Я хочу выйти из машины.

— Отлично. — Чонгор положил пистолет в карман штанов, затем вновь ухватился за ручку дверцы.

— Я думала, ты хочешь помочь девушке, которая тебя спасла, — едко бросила Юйся.

— Хочу, — ответил Марлон. — Только не так по-идиотски.

Чонгор наконец сумел открыть дверь. Марлон встал пригнувшись, чтобы не распороть голову о покореженную крышу, достал из кармана телефон и вставил в него аккумулятор. Одним движением он положил свой телефон в подстаканник рядом с Юйсей и взял оттуда ее мобильный вместе с аккумулятором. Их Марлон спрятал себе в карман. Юйся, примирившись с неизбежным, сбросила скорость. Марлон повернулся на одной ноге, выхватил из открытой сумки брикет денег, зажал его в зубах и спиной вперед выскочил из машины. В последний миг он хлопнул по сиденью рядом с Чонгором. Юйся газанула, оставив Марлона подниматься на ноги в дорожной пыли.

Чонгор заметил, что одна из гранат пропала, и сунул оставшуюся в карман куртки. Он уже не понимал, куда они едут: по какой-то занюханной улочке с лавчонками, где торговали чем-то так или иначе связанным с морем. Это угадывалось не по тщательным наблюдениям, а по мельканию образов и запахов: дыма, рыбы, скипидара, бензина. Однако за какой-то невидимой чертой здания разом кончились. Впереди были только дорога и пирс. Такси по-прежнему ждало, и баркас уже почти причалил.

Джонс не хотел показываться на виду, поэтому они сидели с включенным двигателем несколько минут и ждали, пока подойдет судно. Таксист неподвижно смотрел вперед, пот катился из-под коротко стриженных волос и стекал по шее. Зула понимала, что вдвоем они, возможно, управились бы с Джонсом или хотя бы сумели сделать так, чтобы водитель выскочил и позвал на помощь, но для этого требовалось согласовать действия, что в присутствии Джонса было бы невозможно, даже говори они на одном языке.

Баркас подошел к пристани и выключил двигатели. Рулевой рассчитал точно: судно оказалось прямо рядом с такси. Оно было на несколько футов ниже причала, но такое препятствие оказалось не помехой трем пассажирам, которые выбрались на пирс и подошли к такси. Один приблизился к водительской дверце и показал шоферу рукоять засунутого в карман пистолета. Затем мотнул головой — выходи, мол. Таксист разблокировал дверь, человек с пистолетом ее открыл. Таксист судорожно повернулся на сиденье, медленно вылез и бросил взгляд на боевика, ожидая дальнейших указаний.

Второй боевик подошел к пассажирской двери, третий обогнул машину, открыл дверцу со стороны Джонса и приветствовал его по-арабски. Тот ответил и ощупью нашел Зулину руку. Переплетя свои пальцы с ее, он сдвинулся к двери.

Садиться на баркас — а дело явно именно к этому шло — Зуле решительно не улыбалось. Она свободной рукой ухватила ручку двери со своей стороны и уперлась ногами в пол.

Джонс обернулся.

— Да, мы можем брыкаться и визжать. Не исключено, что кто-нибудь услышит и вызовет полицию. Не исключено, что полиция и впрямь приедет и даже успеет заметить баркас до того, как он затеряется среди других суденышек, но учти, Зула, дело рискованное. Нас четверо. Время поджимает. Мы не можем возиться с упирающимися пассажирами. Если ты сейчас не выпустишь ручку и не выйдешь добром, мы просто затолкаем водителя в багажник и столкнем машину в воду.

Зула выпустила ручку, крепко ухватилась за Джонса и стала продвигаться к выходу до того места, где смогла развернуть ноги вперед. Джонс был силен, и она знала, что держит он надежно. Зула другой рукой взяла его за локоть и, подтянувшись, как на турнике, выскользнула из такси. Распрямляясь, она увидела его лицо, обращенное — не столько с изумлением, сколько с простым любопытством — на что-то приближавшееся к ним со стороны дороги.

И в этот миг — причудливо все-таки работает мозг — Зула узнала в нем Абдуллу Джонса, международного террориста. Она читала о нем в газетах.

Проследив взгляд Абдуллы Джонса, Зула еле-еле успела повернуть голову и увидела рычащий микроавтобус за мгновение до того, как он врезался в задний бампер такси.

Соколов провел инвентаризацию. В бою вещи имеют обыкновение теряться с поразительной быстротой, поэтому люди вроде Соколова стараются закрепить все по-настоящему нужное на себе. Менее часа назад в подвале пятиэтажки он сменил наряд престарелого китайского рыболова на черный спортивный костюм, черные кроссовки, жесткие наколенники, паховую раковину и пояс с кобурой для «макарова» и запасных магазинов. Под широкой ветровкой прятался разгрузочный жилет с множеством ножей, фонариков, кабельных стяжек и других полезных вещей. За спиной висел кэмелбек. Зачем брать воду на задание, которое займет от силы пятнадцать минут? Просто в Афгане Соколов как-то вышел на пятнадцатиминутное задание и, вернувшись на базу после сорока восьми часов, в которые еле выжил, утоляя жажду собственной мочой и кровью мелких грызунов, дал себе слово никуда больше без фляги не выходить.

Он развязал мусорный пакет, который прихватил из офиса. Двигаться приходилось медленно, осторожно, чтобы прохожие не заметили шевеления под пленкой. В мешке между твердыми металлическими коробками удалось нащупать дамскую сумочку. Соколов вытащил ее наружу.

Полезность бо́льшей части содержимого приближалась к нулевой. Например, там имелся презерватив. Соколов подумал было надеть его на дуло «макарова», чтобы туда не забилась грязь, но после всего происшедшего это уже не имело особого смысла. Зато он нашел бумажник, а в нем — пластиковую карточку: государственное удостоверение личности с фотографией, более или менее похожей на русскоговорящую девушку с китайской внешностью. И в данном случае незначительный аспект женской моды оказался чрезвычайно важен — по крайней мере для Соколова, — потому что мужчина носил бы содержимое бумажника в кармане, а значит, не оставил бы его в офисе, однако женская одежда не предполагает больших карманов, и документы кладутся в сумку.

Фотография располагалась справа. Снизу шел номер арабскими цифрами. Остальное пространство занимали поля, заполненные синим. Даты были проставлены черным. В верхнем поле помещалось три иероглифа — Соколов предположил, что это имя и фамилия девушки. Под ними размещалась строчка с двумя полями, в каждом из которых стояло по иероглифу. Видимо, один из них обозначал пол. Ниже шли три поля в одной строчке, заполненные арабскими цифрами: 1986, 12 и 21 — очевидно, дата рождения. Последнее поле было самым длинным: полторы строчки в нем занимали иероглифы, дальше оставалось свободное место. Судя по всему, это был адрес.

У Соколова были при себе ручка и блокнот. Он взял их и тщательно скопировал адрес. Поскольку он скорчился в трясущейся тачке, это получилось не быстро. Однако он никуда не спешил.

Еще в сумочке лежал мобильный телефон, и Соколов, естественно, просмотрел фотографии и контакты. Он не рассчитывал найти много. Если девушка хоть сколько-нибудь опытная шпионка, она будет крайне осторожна. И впрямь, фотографий было мало: по большей части снимки домов, преимущественно — офисных зданий в квартале, где разыгрались сегодняшние события. Впрочем, имелось и несколько кадров жилого дома среди холмов и деревьев. Их перемежали фотографии пустой квартиры и вид из окна: через воду на центральную часть Сямыня.

Все это было очень занимательно, однако следовало придумать, что делать дальше, когда носильщик подвезет его к гостинице: тот уже выехал на бульвар, идущий вдоль набережной. Соколов открыл свой мобильник и освежил в памяти место, заснятое пару дней назад. Снимки ничего дельного не подсказывали: парадный вход в шикарный международный отель, неотличимый от гостиниц того же класса в Москве, Сиднее или Лос-Анджелесе.

Он снова и снова прокручивал пяток фотографий в надежде, что они наведут на какую-нибудь мысль. Большинство людей у входа, разумеется, составляли таксисты и служащие отеля. Постояльцы входили и выходили. Одни были в тройках, другие одеты как туристы. Ни одного бойца спецподразделения в спортивном костюме.

И все же что-то в словах «спортивный костюм» его зацепило. Он просмотрел снимки еще несколько раз и нашел нужные: на двух фотографиях в гостиницу входил мужчина. На первом в кадр попали только его голые рука и нога. На втором он кивал улыбающемуся портье, который распахнул перед ним дверь Мужчина — высокий лысоватый блондин лет сорока — был в свободных шортах и мешковатой футболке с логотипом триатлона. Ансамбль дополняли кроссовки и набрюшник с фляжкой в сетчатом кармане.

У Соколова было три ножа, один — с крюком на лезвии, позволяющим быстро вспарывать ткань. Короткими движениями он обрезал сперва одну штанину, затем другую. То, что получилось, издали вполне могло сойти за облегающие спортивные шорты. Медленно-медленно, чтобы не шевелить пленку, Соколов снял ветровку, разгрузочный жилет и портупею, оставив одну футболку.

Следующим делом он высосал из кэмелбека всю воду. Гидратор представлял собой нейлоновый мешок размером с батон хлеба. Диаметр лючка — с ладонь — позволял много чего запихнуть внутрь. Соколов убрал туда мобильник женщины из офиса, ее карточку и вообще все, что поможет установить ее личность, — кредитные карты и листки бумаги не заняли много места. Следом отправились его блокнот и два ножа. Затем Соколов снял с «макарова» затворную раму и убрал в кэмелбек детали пистолета и два запасных магазина из портупеи. Оставшееся место он забил деньгами — отчасти потому, что они могли понадобиться, отчасти — чтобы гидратор выглядел полным. Потом закрыл лючок.

В одном из карманов разгрузки лежало аккуратно сложенное полотенце — маленькое и вытертое, а потому очень компактное. Это была еще одна вещь, без которой Соколов никуда не выходил. Он вытащил полотенце из кармана и сунул за пояс.

Все остальное он сложил в мусорный мешок. Теперь двигаться можно было смелее, поскольку носильщик ехал по малолюдной улице. Одну кабельную стяжку Соколов оставил, чтоб завязать мешок.

Он рискнул выглянуть из-под пленки и увидел отель метрах в двухстах впереди.

Даже если в нынешнем наряде он мог сойти за любителя утренних пробежек, не стоило выпрыгивать из тележки на виду у портье, да и вообще у кого бы то ни было. К тому же требовалось избавиться от мешка. Соколов вновь открыл мобильник и еще раз проглядел снимки. Позавчера они от гостиницы прошли на набережную. Бо́льшую ее часть занимали людные паромные терминалы, однако дальше к северу начинались грязные доки и замусоренные прибрежные пустыри. Отыскав снимок такого места, он звуком привлек внимание носильщика.

Они глядели друг на друга через узкую щель под краем пленки. Соколов поманил пальцем. Носильщик сунул руку под пленку, и Соколов вложил в нее телефон. Носильщик некоторое время смотрел на экран, затем кивнул и отдал телефон обратно. Соколов спрятал его во внешний карман кэмелбека.

Из-под края пленки оказалось удобно следить, куда они едут. С оживленного бульвара носильщик свернул на дорожку вдоль берега, где народу было на удивление мало. Где-то рядом плескалось море, воняло помойкой и гнилыми водорослями. Соколов рискнул приоткрыть край пленки, однако носильщик, не оглядываясь, мотнул головой и что-то предостерегающе сказал. Соколов замер. Через несколько секунд их обогнал велосипедист.

Тут носильщик свернул к пандусу, ведущему на раздолбанный причал, остановил тележку и закурил. Минуту или две он попыхивал сигаретой, потом резко сдернул пленку и что-то пробормотал.

Соколов, схватив мешок, выпрыгнул из тележки и крутанулся на месте, проверяя, нет ли зрителей. Все было чисто. Он крутанулся второй раз, быстрее, и выпустил мусорный пакет. Тот пролетел метров пять и плюхнулся в воду. Она тут, наверное, была бы от силы по пояс тому неосторожному человеку, который отважился бы в нее влезть, но мешку больше и не требовалось, тем более что он был черный, а вода — мутная.

Повернувшись спиной к всплеску, Соколов увидел, что носильщик уже обнаружил в тележке свои чаевые: еще один кирпич малиновых банкнот. Они тут же исчезли в кармане стариковских брюк. Носильщик что-то бормотал — благодарил, надо думать. Соколов, не обращая на него внимания, трусцой двинулся прочь. Меньше чем через минуту он уже приближался к отелю, перебегая из одного островка тени в другой и стараясь не слушать включившиеся в голове сирены. Весь день он прилагал усилия к тому, чтобы его не заметили. А теперь на него пялились и указывали пальцами сотни людей. Однако не потому — напоминал себе Соколов, — что знают, кто он. Они точно так же глазели бы на любого другого сумасшедшего иностранца, которому вздумалось совершать пробежку под палящим солнцем.

Только на первом этаже Оливия окончательно поняла, что она босая. Взрывом ее выбросило из туфель, и они остались в офисе с русским наемником. Если вообразить гипотетический забег по пересеченной местности, в котором состязались бы босая Оливия и Оливия на высоких каблуках, трудно сказать, кому бы досталась победа. Наверное, это зависело бы от того, как скоро босая Оливия распорола бы ногу об осколок стекла, что неизбежно произошло бы в первые же минуты, не будь она очень, очень осторожна.

Старый фасад здания был обращен к взорванному дому, а новый выходил на строящийся район. Там сейчас шел ремонт, и все выходы были загромождены, но Оливия, которую лондонские наставники приучили в любом месте проверять пути к отступлению, знала, где проскользнуть. Поэтому вместо очевидной дороги — на улицу между домами, которая, как подозревала Оливия, была по щиколотку завалена битым стеклом, — она двинулась заранее разведанной запасной. Эта запасная дорога менялась день ото дня, по мере того как рабочие воздвигали и убирали временные барьеры между создаваемыми магазинами. Сегодня, убегая, они оставили все двери открытыми, так что Оливии следовало просто идти на свет и смотреть под ноги, чтобы не напороться на раскиданные гвозди.

Их не было. Западные рабочие могли оставить оброненные гвозди на полу, китайские же, судя по всему, сразу их поднимали.

Так она добралась до относительно неразгромленной части дома, граничащей с огороженным рукотворным кратером метров пятьсот в диаметре. Туристы, описывая Китай, часто говорят о «лесе кранов». Тут был не лес, а скорее саванна: открытый простор с редко стоящими кранами. Естественную фауну составляли строители. Их сейчас было человек двадцать, и все они в ужасе смотрели в сторону Оливии.

Поправка: они смотрели именно на нее.

Феминистки могут спорить с консерваторами, является ли повышенное внимание женщин к тому, как они выглядят, врожденной чертой — следствием дарвиновского отбора, или привычкой, которую воспитывает общество. Так или иначе, когда Оливия вышла из здания и увидела, как вытаращились на нее строители, она в первый же миг подумала о своей внешности. Зеркала не было, поэтому она лишь провела рукой по лицу и волосам, ожидая увидеть на ладонях пыль, однако они были красные и блестели.

О Боже.

Оливия не падала в обморок от малейшей царапины и понимала, что смерть от потери крови ей не грозит. В голове раздался голос инструктора по неотложной помощи: «Если бы я выплеснул вам в лицо стакан томатного сока…» Однако рабочие не могли оставить без помощи босую, истекающую кровью женщину — они уже бежали к ней, вытянув руки, что в обычных обстоятельствах было бы симптомом дурных намерений. С вопиющей (по западным меркам) бесцеремонностью Оливию схватили, усадили на невесть откуда взявшийся стул и принялись ощупывать ее шишки и ссадины. На земле раскрыли три разных аптечки. Мужчины постарше и поопытнее начали сетовать на чрезмерный расход перевязочных средств, намекая, что все это из-за ее молодости и красоты. Особо галантный юноша преклонил колени (на нем были жесткие наколенники) и в позе принца на последней странице «Золушки» надел ей на ноги старые вьетнамки.

На «скорую» в эти конкретные полчаса рассчитывать не приходилось, так что рабочие просунули под стул два бамбуковых шеста, привязали их и в получившемся паланкине унесли Оливию, словно иудейскую невесту, с территории стройки — туда, где уже можно было поймать такси. Ехать на стуле было смешно — Оливии постоянно вспоминались британские инструкторы, учившие избегать ситуаций, привлекающих излишнее внимание. По счастью, голова у нее была так плотно замотана бинтами, что на опознании никто не вычленил бы ее из ряда мумий и пострадавших на пожаре.

Такси промелькнуло и скрылось за краем пирса. Судя по звуковому сопровождению (грохоту, а не всплеску), оно угодило на палубу.

Скорость микроавтобуса упала почти до нуля, так что Зула ясно видела все за лобовым стеклом — относительно ясно, поскольку оно было покрыто пылью, а от столкновения пошло паутиной трещин. Собственно, сейчас она видела только белый баллон: подушку безопасности, — однако не сомневалась, что за секунду до удара на миг различила Юйсю.

Микроавтобус продолжал катиться. Он проехал в полуметре от Зулы, и та через окно водительской двери увидела Юйсю в профиль. Подушка, сдувшись, обмякла, но девушка по-прежнему тупо смотрела вперед, ошалев от удара, а нога ее, видимо, по-прежнему стояла на педали газа.

— Юйся! — крикнула Зула. Ей показалось, что та вздрогнула, однако микроавтобус ускорился и вслед за такси съехал с пирса.

Такое увидишь не каждый день, и происходящее захватило всех — Зулу, Абдуллу Джонса, двух оставшихся боевиков (третий, тот, что стоял у водительской двери, перед столкновением как раз сунул голову в такси, а теперь неподвижно лежал на пирсе) и шофера. Как следствие, прошло довольно много времени, прежде чем они полностью осознали, что к ним присоединился еще один человек. Зула узнала его даже не по лицу, а по очертаниям фигуры: к ним с Джонсом, пошатываясь, шел Чонгор. Он был сильно помят и выглядел несколько ошалелым. Видимо, при столкновении его выбросило из микроавтобуса. Зула уже рванулась к нему, но ее остановила цепь. Чонгор сунул руку в карман штанов.

Наручник больно дернул запястье: Джонс обхватил Зулу правой рукой, скользнул тыльной стороной ладони по ее правой груди и вдвинул жесткие ногти под мышку, царапая кожу стальным браслетом. Рука Зулы, скованная с его, оказалась прижата к животу.

Хватка Джонса сомкнулась на ее предплечье, локоть уперся в грудь: Джонс разворачивал Зулу лицом к себе, спиной к Чонгору, и закрывался ею как щитом.

Показалась левая рука Джонса с пистолетом. Он приставил дуло к Зулиной шее, неловко вывернув пистолет, целя сквозь нее. Щелкнул предохранитель. В тот же миг Зула увидела сбоку кулак Чонгора, в котором, совершенно неожиданно для нее, тоже был зажат пистолет. Самого Чонгора она не видела, но чувствовала спиной. Дуло, прижатое к горлу, вызывало сильнейшее желание отодвинуться как можно дальше, так что Зула откинула голову насколько могла и скоро уютно уткнулась затылком в потную, вздымающуюся грудь Чонгора, за которой гулко стучало сердце. Мужчины были примерно одного роста, и Зула оказалась зажата между ними, как в сандвиче.

— Это настоящий «макаров» или венгерский вариант? — светски полюбопытствовал Джонс. — Мне трудно определить с такого расстояния.

Он имел в виду, что Чонгор приставил дуло ему ко лбу, прямо над бровью.

— Я получил его от русских.

— Тогда, наверное, настоящий, — заметил Джонс. — Я, так и быть, поверю, что ты сообразил дослать патрон.

Он глядел (как догадывалась Зула) прямо в глаза Чонгору, пытаясь прочесть в них ответ.

— Я вижу в твоих глазах менее чем стопроцентную уверенность, — насмешливо продолжал Джонс, — и все же неразумно с моей стороны было бы считать, что патрона в патроннике нет. Я неплохо знаком с «макаровым», они в Афганистане повсюду, а вот ты, чувствую, держишь его впервые. Скажи, ставил ли ты его на предохранитель?

— Сейчас он совершенно точно не на предохранителе, — ответил Чонгор.

— Я задал совершенно другой вопрос. Я спросил, ставил ли ты пистолет на предохранитель после того, как дослал патрон и взвел курок. Сдается мне, что ты как раз должен был это сделать. По тому, как говорил с тобой Иванов. По тому, как ты защищал Зулу. Ты все делаешь продуманно, тщательно, основательно.

Чонгор промолчал.

— Я вот почему спрашиваю, — объяснил Джонс. — У «макарова» есть интересная особенность: при постановке на предохранитель курок автоматически снимается с боевого взвода. Когда ты переводишь предохранитель в позицию «огонь», курок не взводится. Да. У тебя в руках остается пистолет, заряженный, но не готовый к стрельбе. В отличие от превосходного «девять-одиннадцать» Иванова, который и заряжен, и взведен. Если я хотя бы легонько нажму на спуск, довольно большой кусок металла пройдет через шею Зулы тебе в сердце, и вы оба умрете так быстро, что даже не заметите, как это произошло.

Сирены приближались: вдоль залива к ним мчали полицейские машины. Джонс посмотрел в их сторону, затем вновь перевел взгляд на Чонгора.

— Ты даже не испытаешь романтических ощущений, истекая кровью под ее обезглавленным телом, поскольку ударная волна пройдет по аорте в мозг и ты сразу отключишься, а может даже, у тебя глаза выскочат из орбит. Тебе же — если ты решишь выстрелить — предстоит очень долго давить на спусковой крючок. У «макарова» первый выстрел самый трудный. Поскольку курок не взведен, тебе придется давить на спуск целую вечность, чтобы взвести его для первого выстрела. А поскольку твой палец находится примерно в двух дюймах от моего левого глаза, тебе крайне трудно будет сделать это так, чтобы я не заметил.

Чонгор вновь промолчал, однако Зула по его дыханию чувствовала, что слова Джонса попали в цель. Чонгор явно терял решимость, тем более что полицейские машины были уже близко.

— Какова вероятность, что к тому времени, как ты взведешь курок, вы с Зулой будете еще живы, а, Чонгор?

Джонс смотрел ему прямо в глаза, не мигая, и ждал, пока тот сдастся.

— Кстати, я упомянул, что мне порядком надоело таскать за собой эту сучку? Я буду только рад от нее избавиться.

— Чонгор, — сказала Зула. — Послушай. Ты меня слышишь? Скажи что-нибудь.

— Да, — ответил Чонгор.

— Глянь, пожалуйста, на пистолет, который мистер Джонс приставил к моей шее. Ты его видишь?

Пауза.

— Да. Я на него смотрю.

— Ты не видишь ничего примечательного в положении курка? — спросила Зула.

Джонс, по-прежнему смотревший на Чонгора, удивился, что она вступила в разговор. Теперь он широко улыбнулся. Зула, судя по всему, делала за него его работу. Напоминала Чонгору, на случай если тот не заметил, что «девять-одиннадцать» взведен и может убить их обоих за тысячные доли секунды.

Тут улыбка сменилась изумлением, потому что палец Чонгора начал давить на спуск, осуществляя тот самый медленный взвод, от которого его только что предостерег Джонс.

Портье, который увидит подбегающего Соколова, не видел, как тот выбегал из отеля. В гостиницах поменьше это вызвало бы подозрения, однако этот отель был сорокаэтажным и Соколов знал, что на него не обратят внимания, пока он не начнет делать что-нибудь подозрительное. Если работа консультантом по безопасности чему его и научила, так это входить в шикарные отели. Он сбросил темп и ленивой трусцой вбежал под навес, такой большой, что там могли бы разместиться два десятка автомобилей. Здесь Соколов перешел на быстрый шаг, взглянул на часы и сделал вид, будто нажимает кнопку секундомера, затем вытащил из внешнего кармана гидратора сложенное полотенце, развернул, вытер лоб и перекинул полотенце через плечо, словно баскетболист, отправленный на скамейку запасных. Трубку гидратора он сунул в рот и, притворяясь, будто посасывает воду, принялся ходить вдоль подстриженных кустов, которыми была обсажена дорожка. Они росли в больших, обложенных галькой бетонных кадках. Между кадками стояли так же оформленные урны: сверху был насыпан песок, в котором ожидающие таксисты тушили окурки, снизу имелась дырка для мусора.

Конкретного плана у Соколова пока не было. Он собирался войти в отель и там что-нибудь придумать. Сейчас, заглянув в урну, он увидел пластиковую карточку с логотипом отеля. То ли съезжающий постоялец выкинул карточку-ключ, то ли таксист нашел ее в машине и бросил в мусорку. Притворяясь, будто что-то выбрасывает, Соколов забрал карточку. Затем, вытирая лицо полотенцем — в надежде, что это затруднит будущую расшифровку записей с видеокамер наблюдения, — он подошел к входу и нагнулся, будто бы вынимая карточку из носка. Портье с бодрым приветствием распахнул дверь. Соколов кивнул и вошел в вестибюль.

Как в таких местах называется спортзал? Соколов внимательно приглядывался к надписям, стараясь не делать этого слишком явно.

Фитнес-центр. Ну конечно.

Центр — очень симпатичный, окнами на море — помещался на третьем этаже. Вход только по картам. Соколов вставил карточку, а когда зажегся красный сигнал, постучал ею по стеклу. Миловидная дежурная с улыбкой поспешила открыть ему дверь.

Здесь стояли бутылочки с водой и лежали бананы. Слава Богу. Однако надо было позаниматься, чтобы не выглядеть странно. У самого входа располагались ячейки, куда посетители складывали вещи. Соколов поставил туда кэмелбек, но гидратор, набитый деньгами, не осел, как если бы в нем была вода, — пришлось переставить его на верхний ряд, где не так заметно. Ячеек пять-шесть было занято, в двух лежали дамские сумки, в остальных всякая мелочь — карточки-ключи и мобильные. Соколов зашел в туалет, убедился, что он там один, включил воду и долго пил из крана. Волоски на руках облепила цементная пыль; Соколов тщательно помылся до плеч и сполоснул лицо. На выходе из туалета он прихватил со стойки две бутылочки с водой и банан, после чего направился к беговым дорожкам. Перед ними висели три больших плазменных телевизора: два показывали Си-эн-эн, третий — китайские новости. Соколов выбрал дорожку перед экраном с Си-эн-эн, но так, чтобы видеть и китайский. Больше всего освещали международную конференцию. Вроде бы мелькнул сюжет о пожаре в Сямыне: «скорые» и пожарные машины на запруженных улицах, белые от пыли люди, которых поддерживают под руки ошарашенные прохожие.

Конечно, власти объявят, что взорвался бытовой газ: все всегда списывают на взрыв бытового газа, — однако Соколов не сомневался, что полиция уже установила истинную причину и начала расследование.

Он сорок минут ходил по дорожке и еще пятнадцать тягал железо. Посетители приходили и уходили. Каждого Соколов быстро оценивал взглядом: пол, национальность, рост, размер, возраст, в какую ячейку он кладет вещи.

Вошел мужчина азиатской внешности, видимо, японец или кореец. Спортивный, сухощавый. Положил бумажник и телефон в ячейку. Соколов, переходя от тренажера к тренажеру, оглядел его чуть внимательнее и решил, что они примерно одной комплекции. Размер обуви оценить на глаз было труднее. Посетитель выбрал эллиптический тренажер, поставил его на получасовую программу и уткнулся в журнал.

Соколов двинулся к выходу, по пути оставив на стойке недопитую бутылочку с водой, взял из ячейки кэмелбек, продел одну руку в лямку и начал вдевать вторую так, чтобы гидратор, качнувшись, сбил бутылку на пол. Соколов ругнулся и бросился ее поднимать, но по полу уже растеклась лужа. Дежурная, счастливая, что ей наконец нашлось дело, подбежала, оценила ситуацию и отправилась за тряпкой, заверив, что ничего страшного не произошло и она сейчас сама ликвидирует последствия.

Как только она повернулась к нему спиной, Соколов взял из ячейки бумажник высокого азиата. Карточка-ключ лежала в самом заметном кармашке. Соколов подменил ее просроченной из урны и положил бумажник на место.

Он вошел в сауну (она сейчас пустовала) и сунул карточку в носок.

В сауне Соколов просидел двадцать минут.

Японец или кореец завершил программу, взял из ячейки вещи и вышел. Соколов вышел за минуту до него, так что у лифта они оказались почти одновременно. Соколов, делая вид, будто говорит по мобильному, замешкался и вошел в лифт вторым. Высокий азиат вежливо придержал ему дверь. Соколов потянулся к панели, удивился, что двадцать первый этаж уже нажат, но все равно еще раз ткнул в кнопку. Он сделал вид, будто связь оборвалась, и, негромко ругнувшись, начал якобы перезванивать. Когда на двадцать первом этаже дверь лифта открылась, Соколов все еще возился с телефоном, так что вышел вторым и медленно побрел по коридору в ту же сторону, что японец или кореец. Тот остановился перед номером 2139 и вставил карточку. Зажегся красный. Соколов прошел мимо и свернул за угол.

Когда он через минуту выглянул из-за угла, высокий азиат уже шел к лифту, чтобы взять на ресепшене другую карточку.

Соколов вошел в его номер и быстро заглянул в тумбочку и платяной шкаф. Хозяина звали Джереми Ён. Паспорт, оставленный в тумбочке, сообщал, что мистер Ён — американский гражданин. Соколов определил, что спрятаться лучше всего под кроватью. В обычных отелях стоят кушетки, под которые не очень-то залезешь, но тут была настоящая кровать с покрывалом до пола. Забравшись под нее, Соколов вытащил из кэмелбека банкноты, затем — части «макара» и через минуту держал в руке собранный пистолет. Очень хотелось верить, что оружие не понадобится, однако не подстраховаться было бы глупо.

Он как раз запихивал деньги обратно, когда дверь открылась и вошел Джереми Ён.

Абдулла Джонс тоже нажал на спуск. Курок щелкнул, больно ударив Зулу по мизинцу, который она за минуту до того вставила между ударником и рамкой. Выстрела не произошло.

Чонгор по-прежнему давил на спуск, и Джонсу некогда было думать, отчего произошла осечка. Он резко мотнул головой влево. Зула видела и слышала выстрел, видела, как дернулась голова Джонса.

Чуть раньше он притянул Зулу к себе, чтобы заслониться, теперь оттолкнул, сдернув пистолет с ее мизинца, судя по острой боли — вместе с ногтем. Джонс начал заваливаться назад, цепь наручника натянулась, сдирая очередные слои кожи. В следующий миг он рухнул навзничь, увлекая Зулу за собой.

Плечо девушки ударило Джонса в грудину, вышибив воздух из легких. В падении Зула сумела дотянуться до левой руки, той, что с пистолетом, и прижать ее к доскам. Только придавив ему локоть коленом, она отважилась взглянуть, что у Джонса с головой. Лоб и висок были красные, но не от пульсирующей крови. Кожу обожгло и содрало выстрелом, однако пуля даже не задела череп.

Чонгор этого не знал: он видел, как Джонс и Зула упали на пирс, и не стрелял, боясь ранить девушку, а возможно, считая, что второй выстрел будет уже перебор. Он только что разрядил пистолет Джонсу прямо в лоб и, как подозревала Зула, был несколько ошарашен своим поступком.

Рядом раздался громкий хлопок, и Чонгор встревоженно поднял голову. Один из товарищей Джонса палил метров с десяти, не целясь и держа пистолет одной рукой, так что дуло подпрыгивало при каждой отдаче.

Таксист воспользовался этим моментом, чтобы дать стрекача, и боевик, повинуясь животному инстинкту атаковать движущуюся добычу, дал пару выстрелов в его сторону. Таксист упал ничком.

Чонгор взглянул на Зулу. Та, опрометчиво убрав правую руку с руки Джонса, замахала из всех сил: ложись, мол. Чонгор отступил на шаг и поднял «макаров».

Зула краем глаза заметила какое-то резкое движение и повернулась в ту сторону: второй уцелевший боевик метнулся к пистолету, выпавшему из кармана его товарища, того, что не вовремя сунул голову в такси.

— Беги, здесь все равно скоро будет полиция! — крикнула Зула.

Чонгор сделал два шага назад, повернулся и прыгнул с пирса. В отличие от такси он произвел всплеск.

За спиной у Зулы послышались шаги, и что-то твердое уперлось ей в шею. Она убрала колено с руки Джонса.

— Спасибо, — сказал тот. Он еще плохо ворочал языком, но уже почти пришел в себя. Дулом пистолета он указал сперва на таксиста, потом туда, где мгновение назад стоял Чонгор, и что-то сказал по-арабски. Тот боевик, что первым начал стрелять, подошел к таксисту и небрежно выстрелил ему в затылок. Затем шагнул к краю пирса и заглянул вниз.

Из-под настила донеслось несколько хлопков. Боевик тихо кувыркнулся через край и пропал.

— Белые медведи и нерпы, — откомментировал Джонс.

Правой рукой он ухватил Зулу за волосы (они растрепались и висели как раз на удобной для него высоте) и резким движением бросил ее лицом на доски, а сам закатился сверху, придавив своим весом.

— Между прочим, это не я тебя закрываю, а ты меня. Знаешь, как охотятся белые медведи?

— Из-подо льда?

— Совершенно верно! Приятно иметь дело с образованной девушкой. Твой Чонгор смотрит через щели в досках. Он знал, где мой человек.

Второй боевик, видимо, тоже это сообразил и теперь нервно отступал к краю пирса, где вода была глубже и где ждал баркас.

Полицейские сирены выли совсем близко. Джонс приподнялся на локте, ослабив давление на Зулу, и с любопытством глянул в дальний конец пирса, потом зачем-то на часы. Кровь капала с его виска Зуле на лицо. Она отвернулась и дала струйке стечь на шею. Мизинец пульсировал; ноготь висел на обрывках кутикулы, из-под него хлестала кровь. Пирс вздрогнул.

Через мгновение до них докатился грохот — не особенно громкий, но ощущение было такое, что где-то бабахнуло основательно.

Зула не видела полицейских машин, но понимала, что их две и они где-то совсем близко — метрах, наверное, в двухстах. Одна, затем другая выключили сирену.

С минуту ничего не происходило. Джонс завороженно смотрел в сторону машин. Затем вновь покосился на часы.

Сирены взревели и начали быстро удаляться.

Машины мчались прочь на большой скорости.

— Мир захлестнули волны беззаконья, — с напыщенным британским акцентом произнес Джонс и взглянул на Зулу, словно дивясь, как она оказалась под ним. — Грохот означает, что очень храбрый человек принес себя в жертву. Где-то рядом с конференц-центром. Полицейские едут туда. Как и задумывалось, разумеется. Нам довольно много пришлось сегодня импровизировать. Кстати, сейчас мы с тобой без всяких импровизаций спрыгнем на палубу. Если будешь делать в точности как я говорю, сохранишь себе зубы.

Джереми Ён закрыл дверь на два поворота ключа (Соколов всецело одобрил такую предусмотрительность), снял спортивный костюм, вошел в ванную и включил душ.

Соколов выбрался из-под кровати, скинул всю одежду, затолкал ее в гостиничный мешок для стирки, который еще раньше приметил на вешалке, сунул туда же кэмелбек и скатал все в тугой сверток. Он заранее определил, где нужные вещи, поэтому надел трусы, носки, рубашку и костюм-тройку быстрее, чем Джереми Ён успел намылить голову. Положил галстук в карман, сунул ноги в туфли — они оказались чуть тесноваты, но терпимо, — затем выскользнул в коридор, плотно притворил за собой дверь и зашагал к лифту.

Выйдя на втором этаже, он зашел в туалет, закрылся в кабинке, сел на унитаз, повязал галстук и зашнуровал туфли. Извлек из кэмелбека блокнот с адресом русскоговорящей шпионки. Вышел из кабинки, глянул в зеркало, поправил галстук. Спустился в вестибюль и с беспомощной улыбкой подошел стойке регистрации.

— Простите, я плохо говорю на английский.

Администратор, ослепительная красавица лет тридцати, обратилась к нему на нескольких европейских языках. В итоге решили все-таки говорить по-английски.

— Одна милая китайская дама очень помогать моей фирме. Я приехать на Украину и отправлять ей подарок. Вы понимать?

Администраторша поняла.

— Должен быть приятный сюрприз. Неожиданный.

Администраторша кивнула.

— Вот адрес. Я писать очень старательно. Не умею по-китайски. Думаю, примерно так.

Администраторша вгляделась в кривые иероглифы, легко разбирая одни, задумываясь над другими. Раз или два она даже наморщила безупречный лобик, но в конце концов кивнула и заулыбалась.

— Это на острове Гуланъюй, — сказала она.

— Да-да, красивый остров там. — Соколов махнул рукой в сторону набережной. — Есть проблема. Я приехать на Украину и не могу писать китайский адрес в документы для «Федэкс». Надо по-английски. Мой вопрос: вы можете написать мне адрес английскими буквами?

— Конечно! — воскликнула администраторша, радуясь, что поможет отправить приятный сюрприз милой китайской даме. — Сейчас напишу.

В следующие минуты Соколов с умеренным волнением наблюдал, как она выводит адрес в гостиничном блокноте, прерываясь, чтобы ответить на вопросы других постояльцев. Он рассчитывал, что Джереми Ён заметит пропажу одного из своих костюмов (их у него было три) не раньше чем через несколько часов, а когда заметит, постесняется сообщить о таком нелепом происшествии. Однако нельзя полностью исключить вероятности, что мистер Ён супербдителен и обращается в полицию по малейшему поводу, а коли так, надо поскорее рвать отсюда когти.

Администраторша с очередной улыбкой протянула ему листок. Соколов рассыпался в благодарностях, вышел из отеля, взял такси и доехал до другой гостиницы примерно в полумиле от первой. Там он сел за бесплатный компьютер в вестибюле и ввел адрес шпионки, чтобы рассмотреть его на карте Гугл.

На экране появилась путаница кривых улочек. Соколов уменьшал изображение, пока не увидел весь остров. Судя по масштабу, Гуланъюй был невелик, не более двух километров в поперечнике. Соколов постарался понять его общую схему, основные направления: как выйти к парому, если заблудишься. Затем переключился на спутник и увидел то, что не явствовало из карты. Во-первых, что карта показывает от силы десять процентов дорог, а на самом деле их куда больше. Впрочем, может, это не дороги вовсе, а прогулочные аллейки и проложенные между домами тропы. Во-вторых, что у всех домов крыши приятных охристо-землистых тонов, не как в Сямыне с его яркой черепицей и кровельным железом. В-третьих, что на острове очень много зелени. В-четвертых, что, судя по названиям, здесь располагались преимущественно школы, академии, колледжи. Присутствие больших овальных беговых дорожек и тому подобных спортивных сооружений свидетельствовало, что школы — элитные.

Перефразируя Толстого, все богатые районы похожи друг на друга, каждый бедный беден по-своему. Трущобы Лагоса, Белфаста, Порт-о-Пренса и Лос-Анджелеса таили бы в себе совершенно разные опасности. А вот карта Гуланъюй говорила Соколову, что он может пройти по этим улицам так же спокойно, как по зеленым пригородам Лондона или Торонто.

Чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, он не стал распечатывать карту, а набросал схему на обороте листка, полученного от администраторши, затем еще поизучал на снимке искомое здание, прикидывая его планировку и подходы-отходы. Рядом обнаружилась гостиница. Ее сайт сообщал, что там есть терраса, где днем подают напитки.

В магазинчике отеля Соколов купил мужскую сумку через плечо, убрал в нее кэмелбек и остальные пожитки, после чего вышел на набережную и сел на первый же паром до Гуланъюй.

Мысль протаранить такси зародилась у Юйси в самый последний момент и к столкновению еще не оформилась окончательно. В частности, Юйся не успела посвятить в свой план Чонгора, и тому пришлось самому разбираться, что происходит; он едва успел упереться головой в переднее сиденье. Затея же, как все хорошие планы, была очень проста. Злые люди что-то задумали и для этого подогнали баркас. У Юйси было единственное средство повредить судно и тем сорвать их замыслы — микроавтобус.

Она выросла в горах и с плавсредствами была знакома больше понаслышке. Как теперь стало ясно, интуиция ее обманула. Юйся была уверена, что если на баркас рухнет такси — а уж тем более такси и микроавтобус, — то ему конец. Ничего подобного: судно оставалось на плаву.

Не стоит совсем уж упрощать. Оно сильно пострадало. Возможно, его уже не удастся починить. Но оно по-прежнему держалось на воде. Вися на ремне безопасности лицом вниз, Юйся поняла, отчего так вышло: палуба у баркаса деревянная, а корпус — стальной. И когда сверху падают тяжелые предметы, вода срабатывает как амортизатор с практически безграничным сопротивлением. Относительная хлипкость деревянной палубы в данном случае обернулась преимуществом: ломаясь и прогибаясь, доски приняли на себя значительную часть удара, а деревянные поддоны смягчили его еще больше.

Еще один поразительный факт: Цянь Юйся оказалась на судне! В первоначальный план это не входило. Она собиралась остаться на пирсе, но забыла про подушку безопасности. Видимо, после столкновения она бессознательно продолжала давить на газ.

— Чонгор? — позвала Юйся. Однако в машине его уже не было.

Зазвонил телефон. Не ее. Где-то рядом…

У нее в сапоге! При ударе он слетел с торпедо и завалился в правый сапог. Юйся придвинула ногу ближе и вытащила мобильник.

— Вэй?

— Вэй? Юйся?

— Кто это?

— Марлон.

— Почему ты звонишь на собственный мобильник?

(Юйся как раз сообразила, что это его телефон.)

— Не важно. Ты как, цела?

— Я говорю по телефону, верно?

— Ты еще в машине?

— Да, но машина…

— Знаю. Я на нее гляжу. Выбирайся поскорее.

— А что?

— Там на пирсе такое… о, черт!

Марлону не пришлось объяснять дальше, Юйся и сама слышала выстрелы. Выстрелы и полицейские сирены.

Упершись локтями в руль, она нашарила слева ручку и дернула. В двери что-то щелкнуло, но замок не открылся — видимо, его заклинило при каком-нибудь из многочисленных сегодняшних столкновений. Юйся переложила телефон в левую руку, а правой отстегнула ремень. В результате она упала на руль и включила клаксон. «Я перезвоню!» — крикнула она, захлопнула телефон и сунула его обратно в сапог. Затем, хватаясь за что придется, перелезла на задние сиденья и открыла боковую дверь.

Путь вперед лежал через опасную полосу препятствий, состоящую из покореженного такси и ломаных досок. То ли из-за удара подушкой в лицо, то ли от мерного качания палубы Юйсю слегка повело. Она присела на корточки в открытой двери, пытаясь восстановить равновесие. Здесь ее и приметил рулевой, вышедший из рубки, чтобы осмотреть ущерб. Юйся уже хотела что-нибудь ему сказать, но по внешности сообразила, что он едва ли понимает по-китайски. Глубоко затягиваясь сигаретой, рулевой глядел на Юйсю крайне неприветливо. Она сперва огорчилась, потом вспомнила, что сделала все от нее зависящее, чтобы уничтожить эту плавучую лоханку — возможно, его единственную кормилицу.

Обмен взглядами мог бы перерасти в перепалку или даже в драку, не появись на краю пирса двое: высокий негр и Зула. Юйся переборола идиотский порыв замахать руками и крикнуть: «Привет!»

Негр сказал:

— Я сосчитаю до трех и прыгну. Ты хочешь прыгай, хочешь — нет.

Поскольку он был гораздо крупнее Зулы и скован с нею наручником, последняя фраза явно была шуткой и в то же время угрозой.

Они прыгнули вместе и неловко приземлились на свободный и неполоманный участок палубы. Зула вскрикнула от боли и прижала окровавленный кулак к животу. Видя это, Юйся наконец-то очнулась и слезла с машины, намереваясь пойти разобраться, что к чему. Негр с любопытством поглядел на нее, затем перевел взгляд на обозленного рулевого и что-то приказал на незнакомом Юйсе языке. Зуле, видимо, было уже не так больно: она подняла глаза и заметила Юйсю. Лицо ее осветилось радостью, но только на миг, затем его исказил ужас.

— Юйся! Беги отсюда! Прыгай в воду, скорей!

Юйся замялась, потом сообразила, что подружка, наверное, дурного не посоветует. Однако за это время на палубу с пирса спрыгнул еще один человек. С пистолетом. По приказу высокого негра он навел оружие на Юйсю, держа его обеими руками. Когда их взгляды встретились, он легонько повел пистолетом, делая ей знак приблизиться. Юйся все еще хотела воспользоваться Зулиным советом, но тут взревел мотор, и судно рвануло вперед. Микроавтобус начал оседать на покореженное такси. Юйсе ничего не оставалось, кроме как отскочить в сторону боевика, который с похвальным хладнокровием почти не обращал внимания на медленную автолавину в нескольких метрах от него.

Девушек теперь разделяло меньше двух метров, так что Юйся подошла к Зуле. Та, не разжимая окровавленного кулака, обняла Юйсю за шею, а Юйся двумя руками обхватила Зулу за талию.

— Спасибо, — проговорила Зула, начиная плакать. — И прости меня.

— Прости, что не получилось, — сказала Юйся.

Высокий негр убрал пистолет за пояс и сунул руку в карман.

— Раз вы так друг к дружке привязаны, — заметил он, вынимая ключ, — давайте скрепим ваши отношения официально.

Он расстегнул браслет на своей правой руке, потом оторвал левую руку Юйси от Зулиной талии и защелкнул браслет на ней. Девушки оказались скованы левыми запястьями. Это, как они тут же обнаружили, означало, что им невозможно двигаться в одну сторону. Если одна шла вперед, другая должна была пятиться, либо им приходилось вытворять что-то сложное с руками и двигаться плечом к плечу. Черный боевик очень хорошо это понимал. Он за цепь повел их в обход рубки на корму, под холщовый навес. Порывшись в ящике с инструментами, он отыскал молоток и большой гвоздь, который вбил в дощатую палубу. Затем принудил их сесть и закрепил цепь гвоздем, загнув его и вбив в палубу по самую шляпку.

Покончив с этим, он вновь перешел на нос и вместе с остальными шестью членами команды столкнул в воду микроавтобус, а потом и такси. Баркас уже прошел половину залива и прямым курсом направлялся к мосту, за которым начиналось море. Залив был довольно мелкий, но здесь, видимо, углубили фарватер. Обе машины мгновенно исчезли в мутной воде.

На мосту ревели сирены. Впечатление было такое, что все «скорые» и полицейские машины Народной Республики мчатся в одну сторону.

Покуда все возились с машинами, у Юйси что-то на миг завибрировало рядом со щиколоткой. Она сунула руку в сапог и вытащила телефон Марлона. На экране была эсэмэска: «Выключи звук».

Покуда Юйся таращилась на экран, пришло второе сообщение: «Красная кнопка сбоку».

Юйся повернула телефон, нашла красную кнопку с изображением колокола и нажала. Затем вновь убрала телефон в сапог.

Чонгор наблюдал за отходящим баркасом из-под пирса. Он сидел на корточках в мелкой воде, высунув только голову, и выглядывал из-за старой бревенчатой опоры. Ритмичный прибой качал его туда-сюда. Он уже понял, что не стоит держаться за опору, потому что она вся поросла ракушками и превратилась в циркулярную пилу. Волны плескались о сероватые ракушки, окрашивая их розовым, — тело застреленного боевика плавало рядом, и кровь вытекала из него в каких-то неимоверных количествах.

Чонгора трясло, и вовсе не от того, что он сидел в воде. В последние несколько часов произошло много такого, что далеко выходило за рамки его обычного жизненного опыта, но вот одного никак не удавалось выкинуть из головы: он только что приставил человеку ко лбу пистолет и нажал на спуск. Странным образом это выбивало из колеи сильнее, чем пистолет, наведенный на него самого. То, что потом он на самом деле убил другого боевика, вообще как-то не отложилось в мыслях, хотя Чонгор и подозревал, что ему еще не раз привидится это в кошмарах.

Хваленая реакция сейчас ему изменила, и он тупо смотрел с расстояния в несколько метров, как банда террористов увозит его любимую девушку. Впрочем, думай не думай, положение не улучшится. Он уже попытался идти напролом, и только сообразительность Зулы — откуда она столько знает про оружие? — его спасла. Преимущество внезапности утрачено. Остается только подойти по воде к баркасу и открыть огонь из «макарова». Однако террористы этого ждут, а с такого расстояния, да при трясущихся руках, он скорее попадет в кого-нибудь из девушек. Чонгор слышал, как высокий черный боевик говорил про шахида-смертника, и своими глазами видел, как две полицейские машины, выслушав приказы по рации, развернулись и умчали к месту более важного происшествия. Так что даже будь он готов вызвать полицию и сдаться стражам порядка, никто бы не приехал.

Разумеется, все вокруг видели и слышали перестрелку на пирсе. Мелкие суденышки как ветром сдуло, и баркас террористов шел по совершенно пустому заливу, тяжело раскачиваясь под весом двух разбитых машин. На берегу тоже не осталось ни души.

Единственным исключением была моторная лодка, которая отошла от причала метрах в трехстах дальше и теперь направлялась к пирсу. Мотор взревывал то тише, то громче, словно человек без слуха пытается напеть мелодию, а сама лодка поначалу немного рыскала. Однако моторист — высокий худой парень в азиатской конической шляпе, — видимо, быстро осваивался и к пирсу подошел уже почти лихо. Здесь он приподнял шляпу, показав лицо: это был Марлон.

Чонгор встал над водой и улыбнулся, что, если вспомнить обстоятельства, было полным идиотизмом. Марлон ухмыльнулся в ответ, но улыбка сползла с его лица, когда он сообразил, что сейчас въедет в берег.

Чонгор встал перед лодкой, нагнулся и уперся руками в ее нос, обитый кусками лысых автомобильных покрышек. Немного попятившись, ему удалось развернуть моторку к морю. Она была деревянная, метра четыре в длину, уже плоскодонки, но шире каноэ. Последний раз ее красили в красный цвет, до того — в желтый, а еще раньше — в голубой. Лодка предназначалась для перевозки грузов, а не людей, поэтому банки в ней было всего две — одна на корме, для моториста, вторая на носу, больше похожая на полку, чем на скамью.

Сумка Иванова висела у Чонгора через плечо. Все время, пока он сидел под пирсом, она плавала рядом с ним, постепенно намокая и оседая. Теперь он снял ее через голову и бросил в моторку, потом ухватился руками за планширь и в прыжке кувырнулся внутрь, молясь, чтобы лодка не сделала оверкиль. Марлон прибавил обороты, и они, скользнув вдоль пирса, вырвались в залив. «Ляг», — посоветовал Марлон. Чонгор слез с передней банки и вытянулся в грязной, плещущей по дну воде. Он чувствовал себя на виду, но, глянув в сторону носа, понял, что уже не видит судна террористов, а значит, и они не видят его. Оглянувшись, они заметили бы моторку с человеком в самой обычной конической шляпе — никаких здоровенных вооруженных венгров.

— Ты ее купил или украл? — спросил Чонгор тоном, подразумевавшим, что ему вообще-то без разницы.

— Вроде бы купил, — ответил Марлон. Одной рукой он управлял лодкой, другой набирал эсэмэски. — Хозяин почти не говорит на путунхуа.

Чонгор тем временем знакомился с различным имуществом, доставшимся от экс-владельца лодки. Здесь был сильно помятый синий зонт, и, поэкспериментировав, Чонгор сумел пристроить его так, чтобы защитить свою коротко стриженную голову от прямого солнца. Два весла исполняли роль запасного движителя. Пластиковое ведерко, в каких на Западе продают йогурты, служило черпаком, и Чонгор, за неимением других занятий, принялся вычерпывать воду. Ему хотелось пить. Он огляделся и отметил, что водой Марлон затариться не успел.

Когда баркас отошел от Сямыня примерно на полмили, Джонс встал на колени и расстегнул обе половинки наручников. Откуда-то появилась аптечка. Почти все ее содержимое ушло на Джонса, который с помощью одного из членов команды обложил полголовы стерильными ватными тампонами и намотал поверх тюрбан из бинта. Тем, что осталось, Юйся перевязала Зуле мизинец. Зула все это время прижимала его к животу; теперь, когда ей пришлось разогнуть палец, боли и крови оказалось куда больше, чем можно было ожидать от такой пустяковой раны. Юйся полила его водой из бутылки, смывая засохшую кровь. Ноготь оторвался не совсем, и она не стала его трогать — просто замотала бинтом, превратив палец в белую бейсбольную биту.

Тем временем рядом с ними мужчины готовили чай. Зула уже несколько дней жила в Китае, и элементы ритуала были ей хорошо знакомы. По местным обычаям полагалось лить много воды, поэтому церемонию проводили на противне, который в прежней жизни, похоже, служил щитом полицейскому формированию по борьбе с беспорядками. На него поставили плоскую решетку, а на нее — крошечные, меньше стопок, пиалки, щербатые и в бурых пятнах. Мужчины на баркасе почему-то настаивали, чтобы Зула взяла пиалку. Первый же глоток напомнил, как отчаянно ей хочется пить, и она залпом допила остальное. Следующую пиалу поднесли Юйсе. Третью — Джонсу. Очевидно, их считали гостями.

Только сейчас Зула поняла, как важен культ чая. Людям надо пить воду, иначе они умрут, но грязная вода убивает так же неумолимо, как жажда. Воду надо вскипятить. Вся культура чаепития строится на том, чтобы пройти по лезвию ножа между двумя смертями.

Люди на баркасе были не арабы и не китайцы, но в зависимости от того, как падал свет и какие эмоции проступали на их лицах, в них проглядывали черты то одного, то другого происхождения. Язык тоже был не китайский и не арабский, однако по меньшей мере один член команды — тот из двух боевиков, что лучше управлялся с пистолетом, он же обладатель бинокля и телефона — мог говорить с Джонсом по-арабски. Зула догадывалась, что за первые пятнадцать минут пути они сожгли очень много топлива, вероятно, торопясь уйти от опасности. Место перестрелки просматривалось из многих высоток, и наверняка кто-нибудь любопытный видел все из окна. Впрочем, даже в таком случае Джонсу не о чем было тревожиться, поскольку издали никто не отличил бы их судно от множества похожих. Они отошли от берега, затем двинулись вдоль северной оконечности острова, мимо аэродрома. Заходящий на посадку самолет пролетел так низко, что Зула могла сосчитать колеса в его шасси. Дальше баркас оказался в проливе между Сямынем и промышленными районами на материке. Через пролив были перекинуты огромные мосты, а море так и кишело суденышками.

— К Жестокому острову, — сказал Джонс Зуле, видимо, угадав, что ей интересно знать, куда они направляются.

— Это где?

Штурман сбросил скорость, и баркас, получив удар в корму собственной кильватерной волной, двинулся куда медленнее. Они плавно вписались в поток судов — по большей части таких же баркасов или паромов, — который, делясь на рукава, обтекал огромные, стоящие на якоре океанские грузовые суда, словно ручей — валуны.

Джонс неопределенно кивнул в южную сторону, где на горизонте теснилось множество островков.

— Рыболовецкий центр. Экономические мигранты со всего Китая стекаются туда в поисках работы. Там они обнаруживают, что работы нет, денег, чтобы вернуться, тоже, и вынуждены становиться практически рабами. — Он кивнул на члена команды, который сейчас наполнял чайник. — Надо полагать, официальное название у острова тоже есть. Но эти люди зовут его Жестоким.

В нормальном разговоре Зула, возможно, задала бы пару вопросов, но сейчас не видела в этом надобности. Она могла дальше сообразить и сама. Эти люди — представители какого-то мусульманского народа. Они попали на Жестокий остров так, как описал Джонс, и, не найдя другого способа привнести в свою жизнь смысл, вступили в радикальную группировку, входящую в сеть, с которой связан Абдулла Джонс. И когда Джонс решил отправиться в Китай, обеспечили ему всю необходимую поддержку.

Однако Зула чувствовала, что он еще не закончил говорить, и поэтому продолжала смотреть ему в глаза. Джонс тоже смотрел на нее с выражением, которое она затруднялась расшифровать, поскольку его лицо и прежде-то не было открытой книгой, а сейчас еще распухло от ожога.

— Эти люди работают на меня, — сказал он, — потому что сами так захотели. У меня нет над ними никакой власти. Если они откажутся подчиняться или выбросят меня за борт, для них результат будет один: их жизнь сразу станет намного проще и безопаснее. Так что, даже будь я способен простить тебя за недавнее, я бы не мог проявить подобную слабость на глазах у этих людей. У публики с Жестокого острова так уважение не завоевывают, если ты меня понимаешь.

Зула не хотела признаваться, что поняла, однако не могла больше выдерживать взгляд Джонса, поэтому покосилась на Юйсю. Лицо Цянь Юйси было неподвижно и лишено всякого выражения, глаза смотрели в палубу. По всей видимости, она уже скорректировала свое поведение в расчете на тех, кого Джонс назвал публикой с Жестокого острова.

— И поэтому, — продолжал Джонс, — будет худо. Оно, конечно, и с самого начала было не сахар. Но в продолжение плавания ты, возможно, захочешь подумать, как сделать так, чтобы не стало еще хуже. Я бы чисто по-дружески посоветовал завязать с отвагой, доблестью или как там называется твое поведение на пирсе, и совершить решительный поворот к исламу, что означает «покорность».

Западная женщина Оливия была возмущена отсутствием внимания со стороны медперсонала. Бывалая китаянка Мэн Аньлань гадала, кому дать взятку, потом вспомнила, что денег у нее нет. Более того, нет личной карточки, без которой она не человек. И практически никаких связей. Можно было бы устроить, чтобы дядя Биньрон позвонил в больницу и наорал на кого-нибудь из администрации, но Мэн Биньрон, вымышленный лондонский персонаж, не обладал тут никакой властью, а желающих высказать здешнему главврачу недовольство наверняка уже и сейчас целая очередь.

Впрочем, время шло, и Мэн Аньлань начала выстраивать довольно логичное объяснение: она получила ранение несколько часов назад и чувствует себя вполне неплохо. Рана — порез длиной в дюйм высоко над линией волос — уже не кровоточила. Голова болела, что могло означать легкое сотрясение мозга, но в глазах не мутилось, а мысли не путались. Может, у нее было короткое выпадение памяти, потому что она не помнила, как оказалась у стены в разгромленном офисе, а может, просто взрывы в реальной жизни в отличие от кино происходят очень быстро.

Вполне вариант: встать и уйти без всякой медицинской помощи — на что больничный персонал явно и рассчитывал. Оставалось уладить дело с двумя строителями, которые терпеливо сидели с ней все это время. Они, видимо, считали своей обязанностью довести приключение до счастливого финала, о котором можно будет рассказать завтра товарищам. Или они рассчитывают на вознаграждение? Она придумала решение на оба случая: записала их имена и телефоны, одолжила мелочь на паром и пообещала при первой же возможности вернуть деньги с некоторой доплатой за труды. От последнего они принялись отнекиваться — однако Оливия подозревала, что, когда дойдет до дела, возражений не последует.

Ей удалось со скандалом выпросить у медсестры бинт — главным образом под обещание, что, получив искомое, она немедленно уйдет и больше ее здесь не увидят.

Она помылась в туалете и наложила на рану бинт, который вполне мог сойти за модный аксессуар для прически, по крайней мере пока на нем не начала проступать кровь, после чего честно выполнила обещание уйти из больницы и в дареных вьетнамках дошлепала до пристани, где на щедрое даяние строительных рабочих купила билет до Гуланъюй.

По пути к парому она преобразилась из офисной девушки Мэн Аньлань в Оливию Галифакс-Лин, агента МИ-6. На пароме последняя несколько раз спрашивала себя, разумно ли возвращаться в квартиру, однако думать, что ею уже заинтересовалось УОБ, не было никаких оснований. А если и так, куда подозрительнее не прийти домой, когда она так нуждается в одежде и отдыхе. Из Китая надо выбираться, сомнений нет, но у нее нет денег и документов, а значит, придется просить о помощи. Телефон и ноутбук — в офисе, следовательно, надо идти в ванбу и оставлять кодовое сообщение.

Однако она не может пойти в ванбу без личной карточки.

У нее не было даже ключей. Так что после утомительного подъема по крутым улочкам в огромных вьетнамках, норовивших слететь на каждом шагу, ей пришлось разыскивать управляющего, отрывать его от обеда и просить, чтобы он поручил жене подняться на второй этаж с ключами.

Жена управляющего при виде Оливии разохалась и, стоя на пороге, учинила ей долгий вежливый допрос. Почтенная матрона не хотела создавать впечатление, что своим телом загораживает вход в квартиру, но именно это она и делала. Взглядов она не понимала, и Оливия вынуждена была раз за разом объяснять прямым текстом, что хочет одного: чтобы ее оставили в покое. Наконец ей удалось убедить в этом жену управляющего, закрыть дверь и запереться.

Она достала из холодильника бутылку воды и, отхлебывая, вытащила из морозилки пакет баоцзы. Паспорт Мэн Аньлань по-прежнему лежал в пакете.

Разумеется, шпионки не хранят уличающие фальшивые документы в морозильнике, однако именно там честная китайская секретарша могла бы прятать свои законные документы от обычных воров. Так что теперь она могла подтвердить свою личность даже без карточки.

Несколько глотков воды вернули почкам способность работать, и Оливия поставила бутылку на кухонный стол, положила паспорт и направилась в ванную.

В следующий миг дверь за ней захлопнулась. Оливия обернулась — прямо в надвигающуюся белую стену. Подушка впечаталась ей в лицо, на шею сзади легли чьи-то пальцы. Затем тихий голос прошептал в ухо:

— Не шуми. Ты меня понимаешь?

Это было сказано по-русски.

Оливия кивнула.

Подушка отодвинулась от ее лица. На Оливию смотрели голубые глаза человека, который сегодня утром прыгнул к ней в офис через окно. Только теперь он был в костюме и успел обрить голову. Судя по неопровержимым уликам в раковине — ее розовым девичьим станочком.

— Тысяча извинений, — сказал незнакомец.

Оливия сделала жест, в котором соединились пожатие плеч, кивок и нервная дрожь.

— Поговорим по-хорошему? — спросил он по-английски.

Она готова была смотреть куда угодно, только не ему в глаза.

— Я знаю, что ты шпионка, — продолжал он по-английски; может быть, сомневался, что по-русски она поймет.

Теперь Оливия посмотрела ему в глаза, ожидая прочесть в них торжествующее: «Попалась!» — но то, что она увидела, больше походило на… вежливость коллеги.

— Пожалуй, ты единственная в Сямыне, кто влип еще крепче моего, — сказал он. — Моя фамилия Соколов. Надо кое-что обсудить.

«Какого черта…»

— Меня зовут Оливия.

Судно шло уже час, город остался далеко позади. Они двигались зигзагами между редко разбросанными каменистыми островками. Джонс почти все время что-то обсуждал по-арабски с боевиком, которого Зула про себя называла его заместителем. Это у него были мобильный и бинокль. В какой-то момент оба начали коситься в сторону девушек, потом заместитель подошел к Юйсе и мотнул подбородком — пошли, мол. Юйся не двинулась с места. Джонс глянул в их сторону, оценил ситуацию, подошел, сел на корточки между заместителем и Юйсей, после чего в самых мягких выражениях объяснил, что ему, Джонсу, надо переговорить с Зулой, поэтому у Юйси есть выбор: мирно пройти на нос или спрыгнуть за борт, причем второе предпочтительнее.

— Если бы мы хотели сделать с тобой что-нибудь плохое, то уже бы сделали.

Так что заместитель отвел Юйсю на нос и показал ей, где сесть.

— Я не желаю больше терпеть выходок в духе Нэнси Дрю, — начал Джонс. — Из-за них ты обходишься мне слишком дорого, а поскольку твоя ценность практически нулевая… считай сама.

— Практически нулевая, — спросила Зула, — или нулевая? Потому что…

— Ах, я и забыл: ты умная девушка и тщательно анализируешь мои слова. Что ж, отлично. Обдумай свое положение. Приди к мысли, что тебе надо быть очень покладистой. Покладистость будет состоять в том, что ты ответишь на мои вопросы. Позже те же вопросы зададут Юйсе. Чем ближе сойдутся ответы, тем лучше будет всем заинтересованным сторонам.

И он умолк, всем видом показывая, что готов ждать хоть целый день.

Зула пожала плечами.

— Спрашивай.

— Опиши командира русской боевой группы.

Зула начала описывать внешность Соколова. Вскоре Джонс закивал — сперва задумчиво, потом более энергично, словно говоря — все, хватит уже.

— Ты его видел? — спросила Зула и тут же поняла, что вопрос глупый: ну конечно, видел.

Джонс отвел глаза и ничего не сказал.

Ее следующий вопрос был бы: «Он жив?» — но она прикусила язык.

Джонс продолжал расспрашивать про Соколова. Незачем было бы проявлять столько любопытства к покойнику. Так что ответ она получила.

Вот, значит, о чем говорили они с заместителем, сообразила Зула. Джонс излагал события сегодняшнего утра и в какой-то момент обнаружил существенное обстоятельство: он не видел, как Соколов погиб, и не видел его тело.

Мысль, что Соколов жив, привела Зулу в совершенно необъяснимое волнение и даже пробудила нелепую надежду. Соколов — единственный из ее спутников, кто мог бы сейчас реально помочь. Хотя с какой стати он станет ее спасать? В любом случае Соколов даже не знает, что Зула жива, а уж тем более — где она. Наверняка он сейчас где-нибудь прячется и ему самому несладко.

Баркас миновал еще два островка, и теперь направлялся к третьему, побольше, но все равно не длиннее двух миль.

Зула сказала себе, что должна думать, как дядя Ричард, но не как дядя Ричард на семейном сборе, а как дядя Ричард на деловых встречах. Она всего раза два видела, как он это делает — ее на собрания руководства не приглашали, — но когда видела, то поражалась его способности влезть в чужую шкуру. «Чего хочет этот человек? Конфликтуют ли его интересы с моими, и если да, то в чем?» И при этом он никогда не лукавил, никогда не обманывал. Потому что окружающие чувствуют неискренность.

Сейчас Джонс очень хотел больше узнать про Соколова. Что-то такое между ними произошло, и это что-то произвело на Джонса большое впечатление.

— Я мало знаю о его прошлом, ну, кроме того, что у него ордена…

— Ордена?

— Я довольно много общалась с ним в самолете по дороге в Сямынь, и на базе, и когда мы искали вирусописателей.

— Погоди-погоди. — Глаза Джонса чуточку расширились, взгляд стал более напряженным.

До сих пор Зула не упоминала, что они прилетели в Сямынь на самолете.

Отлично. Ответы на его вопросы займут еще часа два.

Что будет, когда у нее иссякнет информация?

Джонсу достаточно погуглить ее фамилию, чтобы узнать про Ричарда. И тогда он потребует за нее выкуп.

Правда, он пока не знает ее фамилии.

Вот что значит иметь редкое имя: если Джонс вобьет в поисковик «Зула» и название ее компании, то скорее всего узнает и остальное.

Однако на баркасе нет Интернета, и там, куда они направляются (судя по виду острова), скорее всего тоже.

— Ты хочешь сказать, что у русских была база? — скорее с утвердительной, чем с вопросительной интонацией.

— Да.

— В Сямыне?

— Да.

— Где?

— В… — Зула собиралась описать здание, затем повернулась и глянула на город. Баркас от него отделяло уже несколько миль, но центральные небоскребы были по-прежнему хорошо видны. — Вон в том. Новая высотка. Плавные обводы. Над крышей торчит желтый кран.

Джонс потребовал бинокль и, глядя в него поочередно с Зулой, убедился, что понял, о каком здании речь.

Он спросил, на каком этаже. Зула ответила не сразу: она смотрела в бинокль и думала, что, возможно, Соколов там, смотрит в окно. Подвергнет ли она его опасности, если сообщит эти сведения?

Но Соколов отлично знает, что он в опасности, а значит, принял меры.

Это способ послать ему весточку. Если Джонс отправит кого-нибудь на сорок третий этаж небоскреба, Соколов задумается, откуда тот знает адрес, и, возможно, заключит, что сведения — от Зулы.

— На сорок третьем, — сказала она.

— Опиши… — начал Джонс, но тут их перебил штурман. Джонс выслушал и, повернувшись к Зуле, мотнул головой в сторону рубки: — Приближаемся к людному месту. Там ты будешь не так заметна.

Зула — и уже не впервые — задумалась, какую степень покладистости следует проявить. Одно было ясно: Джонсу явно нравится с ней беседовать и он рассчитывает получить еще сведения, так что в целом положение плохое, но не отчаянное. Спрыгнуть за борт и поплыть — значит сделать его отчаянным. А вот если сейчас слушаться с первого раза, возможно, в будущем Джонс станет чуть больше ей доверять. Поэтому она встала и пошла в тесную, шумную, адски жаркую рубку. Через минуту туда же вошла Юйся. Здесь они и оставались до конца плавания.

Наверное, выражение «кишеть жизнью» изначально придумали для таких мест, как гавань этого островка, и только потом стали применять к джунглям и муравейникам, отчего оно заметно поблекло — ни в джунглях, ни в муравейниках нет той густонаселенности и суеты. Казалось бы, когда столько всего сосредоточено на столь малой площади, активность должна скорее угасать, поскольку перемещаться становится труднее, однако здешние жители были не знакомы с такими выкладками. Бухту обрамляли какие-то плоские выгородки, затянутые сетью и разделенные дощатыми мостками на квадраты. Мостки держались на самых разных поплавках: надувных баллонах, исполинских пенопластовых колбасах и просто мешках, наполненных стирофомовыми катышками. На каждом таком плоте стояло по хибарке. Зула решила, что это рыбные фермы.

Количество рыбачьих суденышек превосходило всякое вероятие. Их было в сотни раз больше, чем мест у берега, поэтому они располагались вдоль всей бухты концентрическими рядами: сперва на берегу, затем на воде, пришвартованные одно к другому. Когда место в цепочке заканчивалось, начинали следующую; ближе к краям бухты были цепочки всего по пять-шесть суденышек.

Где-то за ними должна была начинаться настоящая суша, но рыбацкий поселок проглядывал лишь в единственный разрыв между суденышками: там, где в море вдавался длинный пирс, к которому сейчас причаливал паром. От пирса вверх уходила дорога, составляющая хребет поселка. На раскаленном асфальте сидели на корточках люди в конических шляпах: чинили сети или резали на тросы старые покрышки. Со всех сторон сыпались искры сварки, белее и ярче солнца. Суденышки сновали повсюду, где можно втиснуться, словно митохондрии в клетке. Все это непонятное мельтешение сливалось для Зулы в одно влажное марево.

Она взглянула на Юйсю и поняла, что для той это все так же дико и непривычно.

Все рыбачьи суденышки были однотипные, сделанные на одном заводе и выкрашенные в одинаковый синий цвет. Зула дивилась, как здешние жители их различают. Только одно выделялось из ряда, причем буквально — оно стояло на якоре поодаль от остальных, не пришвартованное к другим. К нему-то и направлялся баркас — к борту, обращенному в сторону моря, где их увидит меньше глаз. Как и у остальных, у суденышка был массивный нос, торчавший высоко над водой и заставленный какими-то агрегатами. Дальше начиналась открытая палуба со штабелями серых пластмассовых емкостей. Всю кормовую половину занимала надстройка в две палубы высотой. У нижнего яруса кают были только крошечные иллюминаторы, у второго — прямоугольные окна и двери на узкую галерейку вдоль борта. Это все, что Зула успела рассмотреть, прежде чем ее затолкали в каюту. Туда сразу же зашли двое — видимо, бывшие обитатели каюты — и забрали все вещи. Зула осталась в совершенно голой каморке с восточным ковром на стальной палубе и двумя выцветшими арабскими плакатами на переборке. На плакатах бородатые мужчины в тюрбанах указывали вверх и (вероятно) изрекали что-то мудрое про глобальный джихад. Единственный иллюминатор тут же залепили снаружи бумагой и скотчем. Открывание и закрывание двери сопровождалось звуковым эффектом, заставлявшим предположить, что их запирают на щеколду. Кто-то с трогательной заботой передал ей в дверь ведро. Юйсю тоже забрали на борт, но где она и что с ней, Зула не знала.

— Водка в баре. — Шпионка Оливия сказала это по-русски. По акценту и по тому, что она сразу предложила выпивку, Соколов наконец угадал в ней британку.

— Спасибо, но я русский с несколько необычными привычками и не воспользуюсь этой возможностью напиться.

Оливия не с ходу поняла фразу, хотя общий смысл уловила. Она говорила по-русски, пожалуй, чуть лучше, чем он по-английски, так что им приходилось переключаться с языка на язык и следить за выражением лица собеседника.

— А я воспользуюсь. — Оливия подошла к бару (на самом деле это был просто небольшой шкафчик) и вытащила бутылку «Джек Дэниелс».

— Сильно не напивайся, — предупредил Соколов, — поскольку, возможно, скоро придется действовать.

Оливия глянула так, что он понял: она с трудом сдерживается, чтобы не расхохотаться ему в лицо.

Когда он ошибся?

Когда предположил, что она ему поможет.

Предположение было логичное. Будь шпионка Оливия поопытнее, она бы сразу поняла, что ему можно доверять. Можно, потому что он влип по самое не могу и Оливия — девушка с китайской внешностью, способная выдать себя за местную, — только и может ему помочь.

Так почему же не доверяет?

Потому что он ворвался к ней в офис в самый неподходящий момент и навел на нее автомат, а теперь еще и залез в ее квартиру.

— Как ты сюда попал? — спросила Оливия.

— План D, — ответил он по-английски.

— Что значит «план D»?

— Четвертый из моих планов. Он занял у меня полдня.

Соколов мог бы объяснить подробнее, но глупо обсуждать прошлое, когда надо говорить о будущем.

Она продолжала неприязненно смотреть на него поверх стакана с виски.

Он последовательно вынул из карманов костюма, принадлежавшего еще сегодня утром Джереми Ёну, ее личную карточку, телефон, ключи от квартиры и еще несколько предметов. Всякий раз Оливия тихонько вскрикивала от изумления и радости.

— В доказательство, что я не полная сволочь.

Оливия первым делом схватила сотовый и проверила последние вызовы, на случай если Соколов имел глупость звонить с ее телефона. Могла бы и не проверять.

— Замечательно, — сказала она, убирая карточку в карман.

— Здесь написано не «Оливия»?

— Нет, здесь написано «Мэн Аньлань».

— Ясно.

— Значит, ты совсем не умеешь читать по-китайски?

— Верно.

— Как ты сюда попал?.. Ладно, не важно. План D. — Она по-прежнему перескакивала с русского на английский и обратно. Соколов видел, что язык она учила в университете или каком-нибудь другом таком заведении: фразы были очень грамматически правильные и официальные.

— Так ты следила за моджахедами? Или за хакерами внизу?

— За моджахедами.

— Как зовут их главного? Негра?

— Абдулла Джонс.

Соколов кивнул. Он слышал про Джонса, видел его фотографии в газетах.

— Ты работаешь на МИ-6?

Оливия попыталась сделать непроницаемое лицо, но поняла, что ничего не выйдет, и кивнула.

— У МИ-6 есть процедура срочной эвакуации?

— Возможности, — поправила Оливия. — Возможности сымпровизировать такую процедуру.

На взгляд Соколова, это была вполне себе процедура.

— Ты активируешь ее как?

— В самом крайнем случае могу позвонить, — сказала она, — но лучше воспользоваться Интернетом.

— У тебя здесь компьютер?

— Уже нет. В любом случае я не стала бы выходить отсюда. Только из ванбы.

— Ты уже это сделала?

Оливия мотнула головой.

— Без карточки в ванбу не пустят. А вот теперь… — Она с улыбкой покрутила в руке карточку.

— Мы идем в ванбу?

В первый миг казалось, что она скажет «да», но потом ее лицо посуровело.

— Кто «мы», бледнолицый?

— Прости, не понял.

Оливия закрыла глаза.

— Это старый американский анекдот.

— Я люблю анекдоты. Расскажи.

— Знаешь Одинокого Рейнджера?

— Ковбой в маске? У него еще друг-индеец?

— Да. Одинокий Рейнджер и Тонто, спасаясь от команчей, укрылись в каньоне за камнями. Одинокий Рейнджер смотрит на друга и говорит: «Похоже, Тонто, мы окружены». А Тонто отвечает…

— «Кто “мы”, бледнолицый?»

— Да.

— Хороший анекдот. Смешной.

— Странно слышать, потому что я не видела и тени улыбки на твоем лице.

— По-русски это называется «черный юмор».

— Ясно.

— Анекдот с намеком.

— Да, мистер Соколов, анекдот с намеком.

— И его мораль: чего ради ты станешь помогать какому-то несчастному русскому?

— Что существенней, — сказала Оливия, — чего ради тебе будет помогать МИ-6? Потому что в конечном счете не важно, чего хочу я. Важно, чего хочет МИ-6. Понятно, что меня будут вытаскивать из Китая любой ценой, но едва ли я смогу убедить их, что надо вытаскивать тебя.

— Скажи, что у меня есть ценная информация.

— Это правда?

Соколов пожал плечами:

— Может, и нет. Какая разница?

— Если я скажу, что у тебя ценная информация, а ее не окажется, то буду выглядеть идиоткой.

— Может, есть вопросы посущественней, чем будешь ли ты выглядеть идиоткой в Лондоне, потягивая в безопасности пиво?

Она задумалась.

— Я знаю британцев, — сказал Соколов. — Выглядеть идиотом — часть британской культуры. Они поймут.

— Ты сможешь выйти в Интернет? Позже?

— Хм, сложновато. А что?

— Сейчас я поеду на пароме в город, зайду в ванбу и отправлю свой зов о помощи. Потом, вероятно, получу инструкции, куда идти и что делать. Мне надо как-то передать тебе эту информацию.

Соколов молчал.

— Думаешь остаться здесь? Так вот, ты здесь не останешься, — сказала Оливия. — По очевидной причине. Мэн Аньлань не может уложить к себе на диван русского наемника. Тебе надо где-то переночевать и придумать, как выйти в Интернет. Я оставлю тебе сообщение в каком-нибудь чате.

— Мм… — протянул Соколов. — Решение есть.

— Да?

— Я знаю одно место. С Интернетом. Я отправлюсь туда и буду ждать инструкций.

Пауза.

— И?..

— Опасно, — признал Соколов. — Возможно, глупо. А может, и получится.

— Ты не собираешься убить кого-нибудь из моих соседей?

— Нет, если они тебе не надоели.

Оливия глянула с сомнением.

— Черный юмор, — объяснил он. Потом кивнул на окно. Солнце висело низко, окна небоскребов горели оранжевыми отблесками. — Это там. Тебе опасаться нечего.

— Тогда пошли. Выходить из здания надо порознь. Я выгляну на лестницу и скажу, когда тебе можно двигаться.

— Отлично.

— К пристани пойдем отдельно и сядем на разные паромы. Дальше ничего не обещаю.

— Может быть, ты вытащишь меня из Китая, — заметил Соколов. — Может, нет. Может, меня арестуют. Допросят. Придется рассказать полиции, где шпионское оборудование и документы из офиса.

Оливия только смотрела на него, не в силах ничего сказать.

— Подробности, — продолжал он, — которыми тебе следует поделиться со своим начальством.

Позже, когда кто-то из членов команды открыл дверь, чтобы передать миску с лапшой и вынести ведро, Зула увидела, что снаружи темно.

Все это время она пыталась думать, но так ничего и не надумала.

Кажется, пришла пора горевать о Питере. Зула приготовилась плакать. Она сидела на краю стальной койки, уперев локти в колени, и ждала слез. Наконец глаза увлажнились, в носу защипало, но слезы так и не хлынули и не потекли по щекам. Когда Питер погиб, Зуле было очень его жалко. Настолько, чтобы простить, но не настолько, чтобы забыть, что он бросил ее в подвале за мгновения до своей гибели. Это было самое ужасное в его смерти: то, что ей предшествовало.

Однако сознательно горевать не получалось — довольно скоро Зула поймала себя на том, что тревожится о Чонгоре. И о Юйсе.

Вспомнилось лицо китайского юноши за стеклом, в дюймах от нее, и сердце оборвалось почти как тогда.

Наверное, пришло время помолиться. Помолиться о мертвых, о пропавших, о себе. Учитывая, что Зулу воспитали люди, регулярно посещавшие церковь, странно, что такая мысль не пришла ей раньше. Впрочем, общение с высшей силой ничего не могло изменить в нынешней ситуации. Разве что Зуле стало бы чуточку легче. В этом, насколько она понимала, и состоял смысл религии, в которой она выросла: чтобы людям было легче переживать то ужасное, что с ними происходит. Ну и еще в наборе церемоний, чтобы не просто улечься в койку или забросать покойника землей, а прилично и по-людски. Не то чтобы Зулу это смущало. Утешить тех, кому плохо, дело хорошее.

Такая вера не заставит отдать все деньги шарлатану, массово самоубиться или надеть пояс шахида, но именно поэтому от нее мало проку в ситуациях вроде нынешней. Однако до сих пор Зулу ее вера вполне устраивала, и ей казалось неуместным с бухты-барахты переходить к чему-то более истовому.

Так что об избавлении она молиться не стала. Кто ее спрашивает? Судно двинется, куда ему укажут.

А к этому явно шло. Зачем рыбачье судно, если не для того, чтобы выйти в море? В нейтральные воды. Карты у Зулы не было, но она догадывалась, что до любой точки в Восточной Азии они доберутся за считанные дни. Очевидно, в этом и состоял план Джонса.

Щеколда лязгнула, и вошел Джонс. Он запер дверь изнутри и сел по-турецки на ковер. Зула устроилась на краешке койки.

— Расскажи про самолет.

— Они прилетели из Торонто.

— Знаю. Где он сейчас?

— Что-то ты какой-то сердитый.

Джонс сверкнул глазами.

— Адреналиновое возбуждение прошло. Сегодня погибли десять моих людей. Думаю, половину из них убил твой Соколов. В квартире стеной встало пламя. Он был по другую сторону, в ловушке. Уложил моего человека, чтобы завладеть его автоматом, и стал стрелять через огонь. Мне есть из-за чего злиться.

— Сколько людей Соколова уцелели?

— Ни одного.

— Ясно.

— На адреналине чувствуешь эйфорию. Потом наступает депрессия. В таких случаях христианин идет и напивается.

— А мусульманин?

— Молится и мечтает о мести.

— Я понятия не имею, где Соколов. Даже не знаю, жив ли он.

— Жив. Я не спрашиваю тебя, где он: согласен, что ты ничего не знаешь, — я спрашиваю про самолет.

— А я размышляю вслух, — сказала Зула. — Полагаю, самолет у Иванова был не личный. Скорее арендованный.

— Почему?

— Другие сильно удивились, когда он собрался лететь. Как будто это нечто особенное.

— Готов поверить, — сказал Джонс, и Зула порадовалась, что заставила его согласиться хоть в чем-то. — Сколько бы у русских ни было денег, вряд ли они вот так запросто летают на частных самолетах.

— Я про тот мир знаю мало, но слышала, что самолет не сложно арендовать. Полагаю, это был как раз такой.

— Он в сямыньском аэропорту?

— Понятия не имею. Там я его видела в последний раз.

— А где пилоты?

— Мы оставили их в «Хайятте» рядом с аэропортом.

— Вы пробыли в Сямыне три дня.

— Сейчас заканчиваются третьи сутки, — сказала Зула.

— Ты знаешь, что Иванов и Соколов собирались делать сегодня? Когда разберутся с хакерами?

— Нам велели забрать с собой все вещи.

— Значит, думали сегодня улететь.

Зула пожала плечами, давая понять, что не задавалась таким вопросом.

— Он по-прежнему здесь, — сказал Джонс. — Самолет по-прежнему здесь.

— Не знаю.

— Смотри сама. В авиации самое дорогое — горючка. Никто не станет отправлять самолет назад, чтобы сэкономить на гостинице для пилотов. Так что они сидели в «Хайятте», смотрели порнушку и накачивались виски все время, что вы были в Сямыне. Вероятно, им позвонили и сказали готовиться к вылету. Наверняка сейчас они гадают, когда, черт побери, появится Иванов.

Зула слушала не перебивая. Ее это явно не касалось. Пусть Джонс разговаривает сам с собой, и чем дольше, тем лучше.

— Но Иванов не появится, потому что я его убил.

Он встал и заходил по каюте, раздумывая. Каюта была такая тесная, что расхаживание скоро превратилось в раздраженное переминание с ноги на ногу. На Зулу Джонс не смотрел.

— Итак, что они сделают, если Иванов не явится? Они не могут просто так взять и улететь. Они должны ждать. Значит, они сидят и ждут, что решит начальство.

Мысль, зарождавшаяся у Джонса, была так безумна, что Зула не сразу ее угадала. А когда угадала, едва не воскликнула: «Ты хочешь захватить самолет!»

На что он рассчитывает? Чтобы самолет взлетел, надо как-то принудить пилотов его поднять.

Внезапно она заметила, что Джонс глядит на нее в упор.

— Они тебя вспомнят, — сказал он. — Узнают твой голос по телефону.

Зула попыталась сделать каменное лицо, но поняла, что опоздала. Она уже себя выдала.

Меньше чем через тридцать минут после выхода из квартиры на Гуланъюй Соколов был на сорок третьем этаже небоскреба.

Там ничего не осталось, кроме мусора и компьютера, который они купили в Сямыне. Питер предлагал забрать его с собой, но Иванов не захотел. Тогда Питер решил забрать хотя бы винчестер и начал развинчивать корпус, но Иванову и это показалось слишком долго, так что дело остановилось на середине.

Теперь перед Соколовым стоял частично разобранный компьютер с отсоединенным, но не извлеченным жестким диском — стальной коробочкой размером примерно с бутерброд. Подсоединить ее обратно было проще простого: разъемы подходили друг к другу одним-единственным способом. Он запустил компьютер, все включилось. Интернет вроде работал, но Соколов не стал лазить по Сети, чтобы не давать УОБу лишних подсказок. Оливия записала ему URL популярного китайского форума, где иногда говорили по-английски. Соколов вбил его в адресную строку браузера и перешел в нужный подфорум. Там было тихо: никаких кодовых фраз. Немудрено: вряд ли Оливия уже добралась до ванбы.

По-хорошему, следовало лечь спать, чтобы завтра быть в форме. Жалко было тратить на сон ночные часы, когда можно ходить по городу, не привлекая к себе внимания, однако идти было не за чем, делать — нечего. Соколов пару раз прошелся по офису, глядя на галактику цветных огней внизу, на неоновые надписи, которых не мог прочесть.

Он уже понимал, что, несмотря на усталость, спать будет плохо.

Все его бойцы погибли. Их жены, матери, девушки в России ждут вестей от тех, кого уже нет в живых. До сей минуты Соколов гнал от себя эту мысль как несвоевременную. Он командовал людьми с тех пор, как получил звание сержанта. Там, куда его отправляли, потери были частыми и тяжелыми. Он писал письма вдовам и матерям погибших в старых, избитых выражениях: «Погиб, сражаясь за Родину». В случае Афганистана употреблять их было непросто. В случае Чечни — лишь немногим легче.

Будь у него бумага и ручка, что бы он врал в утешение вдовам и матерям? Его бойцы сражались за деньги на стороне теневой структуры, созданной ради обогащения.

И сам он тоже.

Даже если можно проникнуться верностью к преступному картелю — что не так сложно, если подумать, ведь люди сплошь и рядом сражаются и гибнут за такие группы, — факт остается фактом: вся операция была чудовищной ошибкой. Ее затеял человек, который обокрал свою группу и слетел с катушек.

Но и это можно объяснить. Трудно, но можно, поскольку это как-никак вписывается в понятную систему вещей. Чего он не сможет изложить в письме, так это что они случайно напоролись на подпольную исламистскую фабрику по производству взрывчатки.

Неудивительно, что китайские власти сообщили, будто взорвался газ. Не для того, чтобы скрыть правду: они всего лишь выбрали более простое объяснение.

Семьям придется написать, что ребята погибли при взрыве газа, или в автомобильной катастрофе, или по какой другой нелепой случайности, какие бывают на войне. Как те американские солдаты, которых убило током в душевой из-за плохо проведенной электрики. Кто писал те письма?

Расхаживая взад-вперед и глядя на мерцающие огни города, он понял, что есть лишь один способ придать этому смысл, если под смыслом понимать то, что он сможет написать матерям погибших сегодня ребят. А именно — найти и убить Абдуллу Джонса.

Соколов сел на корточки — мышцы болели, но приятно, — скрестил руки на коленях и положил на них голову.

Все теперь было ясно, кроме одного: как выбраться из страны. Это зависит от Оливии. Беспомощной, одинокой, босой девочки. И все же располагающей куда бо́льшими ресурсами, чем сам Соколов.

Был странный момент под конец разговора, когда она сказала, что не может оставить его в квартире. С чего бы это? Как будто Соколов рассчитывал у нее поселиться. И все же она сочла нужным проговорить все прямым текстом. Потому что он ей нравится, как и она ему, а значит, необходимо соблюсти условности.

Он прижал подбородок к груди и упал на спину, в последний миг хлопнув руками по ковру, как в самбо. Не худшее место для ночевки. А если вытащить из-за пояса «макар», будет еще лучше. Соколов положил пистолет рядом с головой, достал из нагрудного кармана запасной магазин, а из заднего кармана брюк — фонарик. Расшнуровал туфли Джереми Ёна, но, памятуя пример Оливии, снимать не стал — вдруг и здесь случится «утечка газа».

Однако сон не шел, поскольку Соколов все время думал, что будет, если кто-нибудь войдет.

Он закинул кэмелбек на плечо и пошел в конференц-зал. Под большим столом были проложены провода, чтобы будущие гости могли подключиться к Интернету. Ножом Соколов быстро отковырял стяжки, отрезал несколько метров кабеля и закинул на плечи. Поставил стул на стол, влез на него и сдвинул потолочную панель.

Над ним, как он и помнил, шли стальные фермы. Дотянуться до них Соколов не мог, но со второй попытки сумел забросить туда конец кабеля и протолкнуть так, что теперь оба конца висели на одной высоте. Их он связал узлом примерно в метре от стола.

Затем спустил стул на пол, лег посреди конференц-стола и крепко уснул.

— Смысл этой маленькой демонстрации был бы вполне очевиден всякому, у кого есть хоть капля воображения: тебе в частности, — поэтому сам я считаю ее пустой тратой времени. Однако мои коллеги — люди простые. Они любят конкретность и не очень верят в свое умение общаться через культурные и лингвистические барьеры.

Джонс впереди Зулы спускался в трюм по лестнице со стальными перекладинами.

— А может, — весело добавил он, — они просто садисты.

При этих словах она обернулась и мельком увидела огромное, плохо освещенное пространство. Там стояли несколько мужчин, а между ними на стуле сидела Юйся. Инстинкты требовали выбираться отсюда как можно скорее, однако заместитель Джонса — Зула вычислила, что его зовут Халид, — спускался следом, почти наступая ей на руки.

Двигатели судна заработали несколько минут назад, якорь был поднят. Они уже выбрались из тесной гавани и теперь шли вдоль дальнего берега островка, на вид совершенно не заселенного. Здесь не было удобных бухт, и открытое всем ветрам побережье, вероятно, никого не привлекало. Под палубами грохот двигателей оглушал, но как раз когда Зула спустилась с лестницы, рулевой сбросил ход до самого тихого.

Ноги у Юйси были связаны в щиколотках и в коленях, руки заведены за спину.

За Халидом спустился член команды с пятигаллонным пластмассовым ведром, доверху наполненным морской водой. Довольно много выплеснулось на палубу, но когда ведро поставили перед Юйсей, оно по-прежнему было почти полным.

— Не надо, — сказала Зула, — это совершенно…

— Бесполезно. Да. Я только что это говорил, — отвечал Джонс. — Для тебя и для меня. И уж для нее — точно. Но все остальные уверены, что это ужасно важно.

Халид зашел Юйсе за спину. На миг то, что видела сейчас Зула, стало похоже на видео с казнью заложника.

Однако это была не казнь. Не совсем казнь. «Твоя подруга!» — объявил Халид и кивнул членам команды, стоящим по бокам от Юйси. Те подошли ближе и с неловкостью, которая в других обстоятельствах выглядела бы комично, кое-как перевернули ее вверх тормашками и засунули головой в ведро. Вытесненная вода хлынула через край на палубу.

— Нет, — тихо проговорила Зула.

— Считай это спектаклем, — сказал Джонс.

— Пожалуйста, вели им прекратить.

— Ты не понимаешь, — сказал Джонс. — Спектакль должна устроить ты. Они хотят, чтобы у тебя случилась истерика. И чем дольше ты будешь сохранять хладнокровие, тем больше она пробудет без кислорода.

Зула метнулась вперед. Джонс подставил ей ногу, и Зула растянулась на полу. Ее вытянутая правая рука почти доставала до ведра. Она начала привставать, чтобы сделать новый рывок, но тут тяжелый ботинок придавил ей руку. Зула подняла голову и увидела Халида: он глядел сверху вниз, упиваясь происходящим. Левой рукой она ухватила его за щиколотку. На Халиде были высокие, армейского типа ботинки с крючками для шнуровки. Один из крючков зацепил повязку на пальце, сорвав бинт вместе с ногтем. Халид второй ногой придавил ей левую руку. Зула лежала на боку, с придавленными к палубе руками, всего в дюймах от ведра, где боролась за жизнь Юйся. Та билась головой о стенку в попытках опрокинуть ведро, черные, любовно подстриженные волосы хлестали о полупрозрачный пластик, вода бурлила от пузырей, вырывавшихся из ее легких.

Зула не испытывала тех чувств, которых от нее добивались. Ей просто хотелось всех убить. Если бы не подсказка Джонса, она, возможно, и не устроила бы желаемый спектакль: единственное, что могло спасти Юйсю. Однако пара деталей — колышущиеся волосы Юйси и собственная кровь на полу — дали то провинциально театральное вживание в роль, которое позволило выплеснуть все горе и ярость, копившиеся в ее эмоциональном буфере последние несколько дней, отпустить тормоза и превратиться в ту жалкую, рыдающую, воющую истеричку, какую они хотели увидеть.

Теперь она поняла, что Джонс пытался ей объяснить. Эти люди хотели наглядно убедиться, что она сломлена. Только в таком случае они могли на нее рассчитывать.

Отсюда вопрос: рассчитывать в чем? Ведь если б ее хотели просто убить…

Чего они от нее ждут? Ради чего это затеяно?

— Пожалуйста, пожалуйста, — услышала она свой рыдающий голос, — пожалуйста, отпустите ее.

Халид убрал одну ногу с ее руки и пнул ведро. Оно вывернулось из-под головы Юйси и опрокинулось на палубу, так что Зула вымокла до нитки. Юйся по-прежнему висела вниз головой совсем рядом. Она закашлялась, выплевывая воду, ахнула, потом ее вырвало. Когда она проблевалась, ее перевернули обратно и усадили на стул. Первым делом Юйся должна была увидеть распростертую у своих ног Зулу и хлещущую из ее пальца кровь. Сама Зула Юйсю толком не видела, пока Джонс рывком не поставил ее на ноги. Ей хотелось обнять Юйсю и сказать, как она жалеет, что все это случилось просто потому, что та несколько дней назад решила помочь заблудившимся иностранцам. «Ни одно доброе дело не остается безнаказанным» — любимая поговорка дяди Ричарда. Однако Джонс уже схватил Зулу за плечи и тащил к лестнице.

— Пора, — сказал он. — Чем быстрее мы тронемся, тем быстрее ее освободят.

Он развернул Зулу к лестнице и толкнул, так что она еле успела выставить руки, чтобы не удариться зубами о перекладину.

Зула обернулась на Джонса через плечо. Видимо, было в ее взгляде что-то такое, от чего он брезгливо поморщился.

— Тебе сейчас объяснили, что твоя подруга останется тут заложницей. И если на следующем этапе ты не будешь паинькой, ее просто выбросят за борт, привязав к ногам что-нибудь тяжелое, и то, что было, повторится уже всерьез.

Зула глянула на Цянь Юйсю, которая сидела на стуле, все еще часто дыша и глядя прямо перед собой. Удивительная невозмутимость для девушки, которую только что пытали и едва не утопили. Может, Юйся просто в отключке, или сошла с ума, или это такая эмоциональная травма, которая проявится позже каким-то пугающим и неожиданным образом.

Однако впечатление было другое. Впечатление было, что она просчитывает, как отомстить этим козлам.

— Подруга, я сделаю, все, что смогу, чтобы тебя больше не мучили, — сказала Зула.

— Знаю, — ответила Юйся.

Тут Джонс подтолкнул Зулу, и она начала взбираться наверх, к звездному свету.

К борту подошло суденышко поменьше, вроде того, что доставило их из Сямыня, только без дыры от такси в палубе. Зуле дали понять, что надо перебираться туда. Она так и сделала, нашла место, где не будет путаться под ногами, и села.

По меньшей мере полчаса ушло на споры и приготовления. По-видимому, довольно много снаряжения перетащили из различных кают, трюмов и ящиков на большом корабле, и теперь это все предстояло рассортировать и уложить заново. Зула, для которой огнестрельное оружие было постоянной частью жизни, по звукам, по весу, даже просто по тому, как люди держали груз, понимала, что это стволы и боеприпасы. Ей безумно хотелось понять, о чем говорят, и она почти разбирала арабскую речь. По крайней мере точно уловила слова «аэропорт» и «самолет», восхитившие детскую часть ее души («Ура! Мы полетим!»), хотя взрослый разум и отмечал про себя все ужасное, что может произойти, если людей вроде Джонса подпустить к реактивному самолету.

Вроде бы прозвучало еще слово «русский», но тут Зула была уверена меньше: говорили тихо, а когда кто-нибудь повышал голос, на него шикали.

Людей тоже рассортировали. У некоторых из спутников Джонса внешность была скорее ближневосточная, и они чаще говорили на арабском, чем на том языке, на котором общались боевики азиатского вида. Они-то — те, что говорили на арабском, — и отправились на баркас.

Все происходило как при сборах в семейную автомобильную поездку — неразбериха, нетерпение, ультиматумы, быстрые и неудачные решения. Наконец концы отдали, и суденышко двинулось.

Джонс, видимо, временно делегировал свои полномочия Халиду и, отколовшись от основной группы, сел рядом с Зулой.

— Я давно собирался сказать тебе, что ты находишься среди людей, которые могут побить девушку камнями за недолжное поведение. — Он кивнул в сторону Халида и его помощников; те разбирали и заново упаковывали вещи, взятые на борт. — Впрочем, ты, наверное, уже и сама догадалась. — Джонс весело взглянул на Зулу. — Потом я вспомнил кое-что про Халида. Знаешь, кто из них он?

— Тот, который сейчас смотрит в мою сторону?

Джонс обернулся.

— Да. Так вот, когда Халид сражался с крестоносцами в Афганистане…

— Это кто? Рыцари с красными крестами на щитах?

— В данном случае — американцы, — сказал Джонс. — Так вот, Халида и его людей на время оттеснили из одного района, и некоторое время там хозяйничали американцы. Вводили свои порядки. В частности, открыли школу для девочек.

— Попробую угадать. Халиду это не понравилось?

— Очень сильно. Однако он ничего поделать не мог, просто наблюдал с гор и ждал своего часа. Конечно, ничто не мешало ему и его товарищам изредка проникать в город с целью разведки. Они — тебе это понравится — надевали бурки, чтобы их принимали за женщин. Так вот, у Халида было много других забот, кроме школы для девочек, но он находил время и для нее. Два человека на мотоцикле, один рулит, у другого пульверизатор с кислотой. Ждешь, когда на улице появятся девочки, идущие в школу, проезжаешь мимо, прицеливаешься им в лицо — и пшик-пшик! — Джонс изобразил, нацелив воображаемый пульверизатор в лицо Зуле, и она еле сдержалась, чтобы не отпрянуть. — Некоторые пугались и больше в школу не ходили. А после газовой атаки учениц вообще почти не осталось. Но училка была упрямая. Несгибаемая. Ты только мечтаешь такой быть, Зула. Так что с помощью американцев школа все-таки продолжала работать, как Халид ни старался. Потом американцы, по обыкновению, решили, что дело сделано и хватит уже подставлять своих ребят под пули местных снайперов. Они сказали, что обстановка стабилизировалась, и ушли из города. Знаешь, что сделал тогда Халид?

— Судя по тому, как ты это рассказываешь, я, видимо, должна догадаться, что он закрыл школу для девочек, а учительницу приказал побить камнями.

— Тут особенно интересно то, что он сделал с ней до того, как ее побили камнями, — сказал Джонс.

— Так что?

— Изнасиловал.

— Так ты к этому и клонил? Что он вовсе не такой правоверный мусульманин, каким хочет казаться?

— Напротив. Тут, впрочем, есть одна богословская тонкость, в которой мы с ним расходимся.

— Ты хочешь сказать, для его поступка есть богословское оправдание?

— Вернее, богословский мотив, — поправил Джонс. — Понимаешь, изнасиловав учителку, он сделал ее распутницей. А тебе известно, что бывает с распутницей, которую побили камнями? На том свете?

— Она попадает в ад? — Зула старалась говорить как можно спокойнее, но голос ее все-таки дрогнул.

— Вот именно. Так что Халид не просто убил учителку. Он обрек ее…

— Мне известно, что значит «ад».

— Я пытаюсь объяснить тебе, как опасны такие люди, как Халид.

— Я догадывалась.

— Может, и догадывалась, а теперь знаешь точно. И это знание будет направлять твои действия.

— Направлять или сдерживать?

— Это чисто западное различие. Давай к делу. Они видели то, что хотели, — твою истерику. Отлично сыграно. На мой взгляд, из-за явного притворства получилось даже убедительнее.

— Спасибо.

— Мне же, человеку западному, нужно нечто более интеллектуальное.

— А именно?

— Ислам, — сказал он. — Покорность.

— Ты хочешь, чтобы я покорилась.

— Твои сегодняшние выкрутасы в подвале, когда ты отправила Соколова не в ту квартиру, дорого мне обошлись.

— Как, по-твоему, я себя теперь чувствую?

— Не так плохо, как заслужила.

Он напомнил ей дальних родственников, приезжавших на общий сбор словно только для того, чтобы постоянно внушать маленьким детям, какие они плохие и как им должно быть стыдно. По счастью, дядя Джон и дядя Ричард не давали им развернуться.

Впрочем, здесь дяди Джона и дяди Ричарда не было.

Зула уже начала от этого уставать.

— Я покоряюсь, — сказала она.

— Больше никакого геройства?

— Никакого геройства.

— Никаких хитроумных планов?

— Никаких хитроумных планов.

— Полное и безусловное послушание?

Это было труднее, но совсем не так уж трудно, если вспомнить про Юйсю и ведро.

— Полное. И безусловное. Послушание.

— Вот так-то лучше.

Когда Юйсю перевернули вверх ногами, она больше всего испугалась не ведра с водой (что-то ей подсказывало: это все не более чем спектакль), а того, что мобильник выскользнет из сапога.

Она удивлялась: они кино-то смотрят? Потому что в кино пленников всегда тщательно обыскивают. Однако никто не обыскал Цянь Юйсю. Может, потому что они исламисты, а значит, не могут прикасаться к женщине. А может, потому что женщина в их глазах не представляет угрозы. Или просто потому, что на ней плотно прилегающие джинсы и обтягивающая футболка, под которыми ничего не спрячешь. Так или иначе, ее просто отвели в каюту и приковали наручником к ножке стола. Каюта служила команде и камбузом, и столовой; за тем столом, к которому приковали Юйсю, ели и пили чай. Она ни на минуту не оставалась одна, поэтому телефон вынимать не решалась. Время от времени он вибрировал у щиколотки, сообщая, что ей, или, вернее, Марлону, пришла очередная эсэмэска. Будь здесь тише, стоило бы испугаться, что кто-нибудь услышит вибрацию, но за грохотом двигателей, плеском волн, звоном посуды и треском из репродуктора такой тихий звук был неразличим. Зулу отвели куда-то еще, видимо, в отдельную каюту, и Юйся гадала: будь она на месте подруги одна, кому следовало бы звонить? Марлону? Или в полицию?

Когда пришли ее связывать, один из боевиков встал рядом на колени, и Юйся чуть не вскрикнула, думая, что тот узнал про мобильный. Она торопливо скрестила ноги, однако боевик не стал заглядывать к ней в сапоги, а просто закинул веревку за щиколотки и стянул спереди узлом — над телефоном. Так туго, что телефон не выпал, даже когда ее перевернули головой вниз.

После ужаса с ведром Юйсю отволокли обратно на камбуз. Один из членов команды — видимо, исполнявший, помимо прочего, обязанности кока — поставил перед ней чашку с чаем. Юйся дрожала, кашляла, ее мутило, в груди не отпускала саднящая боль, но в целом она была жива и здорова, поэтому взяла чашку трясущимися ладонями и отпила глоток. Чай оказался по-настоящему хороший. Не гаошань ча, конечно, но с теми же лечебными свойствами — то, что доктор прописал в ее случае.

До сих пор Юйсей двигала главным образом тревога о Зуле. Эта тревога не ушла, но заметно потеснилась другим, куда более сильным чувством: настоятельным желанием убить всех на борту судна. И даже не желанием, а жестким, неотменяемым требованием.

Руки у Юйси дрожали не от страха. От ярости.

Через несколько минут ее отвели в каюту, видимо, ту, где раньше держали Зулу. Отсюда сразу возник вопрос: где она?

Наверное, ее зачем-то повезли в Сямынь. Вся эта история с ведром предназначалась для того, чтобы заставить Зулу что-то для них сделать.

Юйся так погрузилась в эти мысли, что довольно долго не замечала вибрацию в сапоге. Не короткую, как от эсэмэски, а долгую, от звонка.

Она в панике схватила телефон, испугавшись, что он перейдет на голосовую почту. Номер на экране был ее: звонил Марлон.

— Вэй? — прошептала Юйся.

В телефоне слышался равномерный скрип.

— Что это за звук? — спросила она.

— Чонгор гребет, — ответил Марлон.

За долгую дорогу к Жестокому острову Марлон и Чонгор на живом примере узнали то, что всякий моряк знает по опыту, а инженеры — из теории волн: длинное судно движется быстрее короткого. Они дали длинному судну фору, потому что не хотели преследовать его слишком очевидно. Вскоре стало ясно, что оно отрывается от них все дальше, несмотря на то что их подвесной мотор включен на полную мощность и ощущение такое, будто хлипкий полудеревянный корпус сейчас развалится на куски. Судно впереди явно шло не самым быстрым ходом и тем не менее постепенно удалялось.

Часть разрыва они наверстали, срезая углы по мелководью там, где судно террористов вынуждено было обходить островки по дуге, но к тому времени как впереди показался остров, к которому, видимо, направлялись террористы, баркас уже превратился в точку и Чонгор изо всех сил напрягал зрение, чтобы не потерять его среди других суденышек.

Разумеется, когда ближе к цели он снизил скорость, Чонгор и Марлон сумели его нагнать. Теперь следить за баркасом стало легче, особенно когда тот пристал к рыбачьему судну, стоявшему поодаль от остальных.

Чонгор не был твердо уверен, что не спутал его в последние напряженные минуты с каким-нибудь другим, и теперь понемногу успокаивался, различая поломанные доски, раздавленные поддоны и другие характерные признаки, которые запомнил в самом начале погони.

И тут у них кончился бензин. Пришлось взяться за весла.

Остаток дня ушел на чрезвычайно важное, хоть и раздражающе будничное дело: добыть воду и провиант. Без Чонгора Марлону это было бы проще, но все равно не просто: проще, потому что не требовалось бы объяснять, что делает в лодке большой белый парень; не просто, потому что никакими силами он не мог сойти здесь за своего. Появись Марлон на белом фибергласовом катере, все бы решили, что это богач на своей новенькой игрушке, и не удивились его очевидной бестолковости. Однако он подошел к острову на старой и, мягко выражаясь, потрепанной лодке, которой вообще нечего было здесь делать. Напрашивалось объяснение, что Марлон украл ее у честного сямыньского лодочника и пытается скрыться от правосудия.

Таким образом, соваться в оживленную гавань явно не стоило. Разумнее было — несмотря на то что оба страдали от жажды и вообще здорово вымотались — обойти остров на веслах и пристать где-нибудь в безлюдном месте. Грести договорились по очереди. По пути они прошли мимо рыбачьего судна, к которому пристал баркас террористов, — прошли на расстоянии в несколько сот метров, стараясь не глядеть в его сторону. Впрочем, Марлон и Чонгор все равно бы ничего толком не увидели. За окнами рубки можно было разглядеть двоих, еще двое торчали на палубе перед кормовой надстройкой, но в целом ничто не выдавало, что на судне есть кто-нибудь помимо обычных рыбаков.

Покуда они поочередно гребли, огибая остров, стало ясно, что по форме он напоминает собачью кость: покрытые темной растительностью холмы с концов, седловина с поселком посередине. Остров был вытянут примерно в направлении север — юг, и судно террористов стояло на якоре в южной части гавани, где ряды пришвартованных друг к другу суденышек смыкались с плавучими рыбными садками. По мере того как лодка продвигалась дальше на юг, поселок внезапно исчез, сменившись унылой и голой местностью. Бурые осадочные пласты уходили в воду, заросшие внизу желтоватыми суккулентами, а выше — шершавым ковром темно-зеленой тропической растительности. Чонгор отметил удививший его факт, что в Китае есть страшно перенаселенные места и совсем необитаемые, но нет промежуточных. Марлон удивился, что кого-то это удивляет. Если в каком-то месте можно жить, его заселят до отказа, а если нет, так там никого и не будет.

Чонгор догадался, что вся беда здесь — в наклоне пластов, относительно пологом, так что каменистые мели уходят далеко в море, превращая его в опасную ловушку для судов, но не достаточно пологом, чтобы у воды можно было что-нибудь строить. Даже на веслах с мучительно медленной скоростью они минут за пять из места, где их видели десять тысяч глаз, попали туда, где их не видел практически никто. Более плотные слои песчаника острыми рифами выдавались в море, между ними в глубоких расщелинах лежала тень, выше поднимался горный склон, лишенный всяких следов человеческого присутствия, если не считать радиовышки на вершине.

Еще через полчаса стало ясно, что они обогнули южную оконечность острова. Между холмами на юге и на севере, как брезент между кольями, было натянуто побережье — совершенно ровный (если не считать редких окатанных камней, разбросанных россыпью там и сям) песчаный пляж, намытый морским течением за мысом, который они только что обогнули. Дальше начинались дюны, поросшие кустиками с ярко-желтыми цветами и засыпанные разнообразным мусором. Фоном служили крыши невысоких домиков — того же самого поселка, единственного на острове, только с восточной стороны.

Лодку вытащили на замусоренный песок и оставили среди валунов, где она будет менее заметна. Чонгор сел в тени одного из них, закрылся зонтиком и стал ждать, надеясь, что Марлон будет ходить недолго и за это время никто не поинтересуется, что он здесь делает. Марлон ушел с тонкой пачкой денег из сумки Иванова и вернулся с двумя упаковками питьевой воды и несколькими стаканами доширака. Лапша немного остыла, но все равно показалась Чонгору невероятно вкусной. Марлон уже поел, поэтому сел за весла и начал грести, пока Чонгор набивал брюхо. Огибая южную оконечность в первый раз, они приметили несколько расщелин: коридоров метра в два шириной, промытых морем в древних напластованиях. В одну из таких щелей они завели лодку и позволили волне протолкнуть ее вперед, пока киль не заскреб о гальку и мусор. Здесь было прохладно, и от уютного сознания безопасности обоих потянуло в сон, но они не давали друг другу уснуть, пока пища не переварилась и сонливость не прошла. Тогда Марлон вскарабкался по камням и снова на время исчез.

Чонгор проснулся от того, что кто-то тряс его за плечо. Небо над ним было сумеречно-синим.

— Судно движется, — объявил Марлон.

Чонгор все еще осваивался с мыслью, что он действительно здесь и все это не было дурным сном.

— К Сямыню?

— Нет, к нам!

Шел отлив, так что им пришлось вылезти и несколько метров толкать лодку до более глубокой воды. Затем, упираясь руками в стены, они вытолкнули ее туда, где уже можно было орудовать веслами, и тут Чонгор увидел судно: оно шло прямо перед ними, в нескольких сотнях метров от носа лодки, направляясь к темной, восточной части островка. Судна поменьше — с дырой от такси на грузовой палубе — видно не было.

Разумеется, речи не могло быть о том, чтобы догнать его на веслах. Чонгор думал, что судно выйдет в открытое море и пропадет из виду, однако оно остановилось напротив восточного берега и пробыло там довольно долго — за это время они успели вдвое сократить разрыв. Тут их до полусмерти напугало суденышко поменьше — точная копия баркаса, на который съехали такси и микроавтобус. Оно показалось из-за северной оконечности острова и подошло к тому, что стояло напротив берега. Марлон и Чонгор в это время из-за всех сил гребли под укрытие скал. Уже стемнело, и у них были все шансы остаться незамеченными, если только не наглеть и не подходить слишком близко.

Прошел час. По звукам и голосам было ясно, что с рыбачьего судна на баркас что-то перегружают. Потом баркас включил двигатели, взял курс на юг — надо думать, к Сямыню — и довольно быстро исчез за оконечностью острова.

Чуть позже рыбачье судно тоже двинулось к югу, самым тихим ходом, вероятно экономя горючее. К тому времени Марлон и Чонгор снова выгребли на открытую воду, оказавшись теперь прямо у него на пути.

Баркас с Зулой, Джонсом и людьми Джонса прошел обратным курсом между Сямынем и Гуланъюй, но сразу за паромными причалами шкипер сбросил ход и свернул к темной полосе у набережной. Чуть ближе в неверном свете далеких городских огней стали видны обшарпанные пирсы, у которых стояли мелкие суденышки самого разнообразного вида. На одном пирсе ждало такси. К машине прислонилась темная фигура, обозначенная голубым экраном мобильника и прыгающей красной звездочкой сигареты.

Кроме шкипера, Джонса и Зулы, на баркасе было еще шесть человек. Двое из них выбрались на пирс и закрепили швартовы, затем подошли к ожидающему такси.

Зула сошла с баркаса, следуя, как велено, в шаге от Джонса. Оба сели на заднее сиденье. Окна были тонированные, совершенно непрозрачные снаружи, как в той машине, на которой ехали утром.

Один из боевиков бодро забрался в багажник, еще двое втиснулись на заднее сиденье вместе в Зулой и Джонсом, четвертый сел рядом с водителем. Двое остались на баркасе.

Такси двинулось к небоскребу, где у русских была база. Боевики задавали вопросы, Джонс переводил их на английский, потом переводил ответы Зулы на арабский. Боевиков интересовали очень конкретные вещи: запасные выходы, посты охраны, устройство подземного гаража. Расспросы заняли больше времени, чем сама поездка, так что такси объехало квартал несколько раз, прежде чем люди Джонса удовлетворили свое любопытство.

Наконец машина подкатила к входу, перед которым, давным-давно, Зула, Питер, Чонгор и русские сели в микроавтобус Цянь Юйси.

Боевик, сидевший рядом с водителем, вошел в вестибюль и заговорил с охранником за огромной мраморной стойкой.

Через несколько минут он, по-прежнему не сводя глаз с охранника, полуобернулся и легонько махнул рукой.

Въезд в подземный гараж был прямо впереди, за стальными воротами. Сейчас они с лязгом пошли вверх. Такси съехало по пандусу и двинулось к лифтовому холлу. Здесь двое, сидевшие на заднем сиденье, вылезли и выпустили своего товарища из багажника. Подъехал лифт, дверь открылась. В лифте стояли охранник и первый боевик. Руки у охранника были за спиной, к виску приставлен пистолет. Трое из машины вошли в лифт, дверь закрылась.

Такси выехало из подземного гаража и свернуло к набережной. Через несколько минут оно вновь было у пирса. Халид и еще один моджахед уселись в такси, и Джонс велел ехать в «Хайятт» рядом с аэропортом. Как только они влились в поток машин на магистрали, он вытащил мобильный, взглянул на Зулу и сказал:

— А вот теперь ты должна стать очень, очень покладистой.

— О чем ты ее спрашиваешь?

— С какой она стороны. — Марлон на мгновение отвел телефон от головы, затем вновь прижал к уху и прислушался. — Говорит — с той.

Он махнул в сторону открытого моря.

До рыбачьего судна было всего метров сто. Если бы Чонгар перестал грести, а оно шло прежним курсом, то они остались бы с правого — обращенного к берегу — борта. Марлон сказал, что Юйся в каюте с левого.

Если сказать, что они решили перехватить судно, может создаться впечатление, будто у них был план. Это, в свою очередь, подразумевало бы, что Марлон и Чонгор обсудили последовательность действий. И то и другое неверно. Сперва они воспользовались тем, что при неработающем моторе лодка двигалась практически бесшумно, чтобы из темноты понаблюдать за действиями террористов. Это едва не кончилось плохо, когда баркас отшвартовался от рыбачьего судна и внезапно двинулся прямо на них. С тех самых пор Чонгор греб изо всех сил, а силы (после того как он восстановил водный баланс несколькими бутылками воды и набил живот лапшой) были немереные, и лодка летела по воде, как скутер. Но куда? В чем состоял их план? Этого они и сами не знали.

— Что мы… — начал Чонгор, но Марлон, только что закончивший разговор по телефону, оборвал его:

— Я сказал ей: «Гао де тамэнь цзи цюань бу нин».

— Это что значит?

Марлон ухмыльнулся и принялся мучительно медленно подбирать перевод.

— Сделать так, чтобы даже их собаки и куры не знали покоя.

— А понятнее?

— Ну, примерно, «подними тарарам».

— Отлично. Что потом? — Чонгор перестал грести и взглянул на Марлона.

Тот выразительно глянул на приближающееся судно.

— Колеса.

Он употребил не то слово, но Чонгор все равно понял. Впечатление было такое, что все старые покрышки развитого мира оканчивают свой век на китайском побережье. Они служили местным жителям тем же, чем служит бамбук их сухопутным родичам — универсальной субстанцией для изготовления всего. Иногда в процессе они изменялись практически до неузнаваемости, иногда по-прежнему выглядели шинами. Каждое плавсредство в этой вселенной защищали с бортов покрышки, перекинутые через фальшборт в ряд, словно щиты на ладье викингов. У рыбачьего судна они болтались чуть выше ватерлинии. Чонгор видел, что за них легко будет ухватиться и вылезти на судно. Колеса.

— Это не компьютерная игра, — сказал Чонгор. — Это реал.

— Так будь реальным, пацан!

Фраза получилась не совсем складной и не очень вежливой, но общий смысл Чонгор уловил.

— Ты хочешь захватить судно, — сказал он, просто проверяя, правильно ли понял.

— А ты знаешь другой способ выбраться из Китая?

— А куда мы поплывем?

— Видно будет!

— А как мы…

— Слушай! — оборвал его Марлон. — Она начала!

Чонгор повернулся к рыбачьему судну, которое было уже пугающе близко. Оттуда неслись грохот, вопли и сердитые мужские крики. Лязгнула стальная щеколда, хлопнула, открываясь, дверь, и приглушенная до того какофония разнеслась над водой. Женщина — они с трудом узнали Юйсю — визжала и (предположил Чонгор) бранилась. Мужские голоса требовали, чтобы она унялась.

— Помнишь это?

Чонгор повернулся к Марлону, теперь чуть более различимому в свете из окон суденышка. В руке тот держал цилиндрический предмет, который они раньше определили как светошумовую гранату.

— Держи еще. — Чонгор достал из кармана вторую гранату и протянул Марлону. Потом закинул ремень сумки на плечо, чтобы не потерять ее в предстоящей суматохе, и вытащил пистолет. Утром на пирсе Джонс сказал, что это «макаров». Чонгор на всякий пожарный отвел затвор назад, убедился, что в патроннике есть патрон, сунул пистолет за пояс, схватил весла и начал грести как сумасшедший. Перед ним замаячил шанс, путь и небольшой, выбраться из Китая.

Соколов проснулся в полной тишине. Однако в его кратковременной памяти отложился звук открывающейся двери лифта.

Он мысленно велел себе не засыпать снова и вскоре услышал приглушенные голоса.

Пистолет и фонарик лежали на прежнем месте. Соколов согнул в колене и подтянул к груди сперва одну ногу, потом другую, чтобы завязать шнурки. Гости двигались осторожно, тихо переговариваясь. Это был не захват с вышибанием дверей.

Их должны были остановить стеклянные двери, которые Соколов закрыл на трос с замком. Они будут искать обход, спорить, не лучше ли просто выбить стекло. Шум, конечно, поднимется страшный, но сейчас ночь, в здании практически никого нет.

Соколов не знал, сколько их и какие у них намерения, поэтому решил спрятаться и подождать. Он встал, поставил ногу в петлю из кабеля, подтянулся и просунул голову в дыру на потолке.

Пистолет, запасной магазин и фонарик он пока положил на соседнюю потолочную плиту, затем ухватился руками за ферму, подтянул ноги и закинул их на стальную балку, после чего отпустил руки и втянул наверх кабель.

От входа донеслись удары — гости примеривались к двери, — затем пронзительный звон сыплющегося стекла. Несколько мгновений Соколов прислушивался, чтобы понять, сколько там людей и как они движутся, после чего закрыл дыру в потолке.

В последний миг он успел заметить на столе телефон и клочок бумаги. Они выпали из заднего кармана брюк. Обычно он носил штаны с карманами на молнии и мог не тревожиться, что из них что-нибудь вывалится при кувырках и перекатах, однако в случае с костюмом Джереми Ёна эта привычка его подвела.

Поделать уже ничего было нельзя: голоса слышались совсем близко. Соколов аккуратно приладил панель точно на место, взял в зубы выключенный фонарик и медленно, по возможности приглушая рукой звук, передернул затвор «макара». Оставался вопрос, как быть с запасным магазином. Соколов по-прежнему висел вниз головой и не мог доверять ни одному из своих карманов. В конце концов он решил, что пусть магазин пока полежит где есть, но на пробу отыскал его в темноте рукой, чтобы при необходимости найти с первого раза.

В следующие минут пятнадцать ему оставалось только слушать, да и то с грехом пополам — через потолочные панели, сделанные из особого звукопоглощающего материала. А гости, по крайней мере вначале, старались двигаться бесшумно: они не знали, кто в офисе и какого приема ждать. Первым делом им надо было зачистить офис, как это делают военные или полиция: обойти все помещения одно за другим и проверить, что там нет засады. Даже по тем немногим звукам, которые долетали до Соколова, он понимал, что они не шарахаются как идиоты, кучей, заглядывая в двери, а перемещаются короткими перебежками, обмениваясь условными словами или, возможно, жестами. А значит, это обученные люди и наверняка вооружены: такая тактика имела смысл, только если у них в руках стволы.

Однако наконец они заговорили обычными голосами, и до Соколова донеслись слабые металлические щелчки предохранителей.

Налетчиков было четверо или пятеро, и говорили они не на китайском. Соколов догадывался, что это какой-то центральноазиатский язык, но не понимал ни слова. Лишь один раз кто-то грубо задал вопрос по-китайски и кто-то другой испуганно ответил ему на том же языке. Видимо, у налетчиков был заложник.

Довольно много внимания они уделили компьютеру. Соколов перед сном вырубил его, потому что чувствовал себя неуютно рядом с умной машиной, подсоединенной к Интернету. Налетчики включили компьютер и некоторое время щелкали мышкой. Это быстро надоело тем из них, что оставались зрителями, и они разбрелись по офису — Соколов иногда видел отблески их фонарей.

Один из налетчиков оказался прямо под Соколовым. Некоторое время он стоял тихо, потом окликнул товарищей. Двое или трое подошли, и Соколов понял, что они рассматривают его мобильный.

Произошел очень странный разговор. Несколько голосов почти хором выкрикивали одно и то же, затем следовала пауза, после которой вновь звучала та же фраза. Соколов не знал, как это понимать, пока не услышал знакомое название отеля. Теперь стало ясно, что они просматривают фотографии в телефоне и гадают, какие места там запечатлены.

После того как налетчики перебрали всю фотогалерею, началось обсуждение, которое ни к чему не привело. Не могло привести. Ничего интересного в телефоне не было. Только номера покойников.

Затем один из налетчиков заговорил по-китайски. Сбивчиво. Как будто что-то читал.

Соколов четко различил слово «Гуланъюй».

Они читали бумажку, лежавшую рядом с телефоном — ту самую, на которую он переписал адрес Мэн Аньлань.

Адрес взволновал их куда больше, чем телефон, — настолько, что один из налетчиков достал свой мобильный и кому-то позвонил. Разговор шел по-арабски. Соколов знал на этом языке несколько слов, но сейчас через потолочные плиты разобрал только одно — «Гуланъюй».

И потом несколько раз «о’кей».

Теперь несложный расчет. Можно убрать панель и открыть огонь. Без сомнения, он сумеет уложить несколько человек, прежде чем они сдвинут обратно предохранители и начнут стрелять. Но когда начнут, он окажется неподвижной мишенью, так что им останется лишь разрядить магазины примерно в его сторону.

Кроме того, Соколов был практически уверен, что Джонса с ними нет. Налетчики общались между собой на азиатском языке, который тому знать неоткуда. А вот по телефону на арабском они, вероятно, говорили с Джонсом. Так что если даже каким-то чудом удастся их всех перебить, террорист останется недосягаем.

Сейчас они, видимо, собирались искать Оливию. Коли так, их следовало остановить.

Допустим, можно подождать, когда они выйдут из помещения, прокрасться за ними и отыскать место, из которого удастся перестрелять всех. Но они только что сообщили Джонсу адрес на Гуланъюй. Даже если их перебить, Оливию это не спасет. Быть может, Джонс уже сейчас направляется к ее дому.

А вот это уже мысль. Если рвануть прямиком на Гуланъюй, то, возможно, удастся перехватить Джонса там и покончить со всем прямо сегодня.

Дальше он не раздумывал.

Люди внизу явно торопились убраться из офиса и приступить к следующему заданию. Соколов выждал, пока все затихнет, затем чуточку отодвинул панель и огляделся. Никого.

Впрочем, они могли заподозрить, что он здесь, и оставить кого-нибудь в засаде.

Соколов ухватился за стальной брус, освободил ноги и разжал руки. Панель проломилась под его весом, он соскочил на стол и в прыжке назад с разворотом в кувырок выкатился в дверной проем. Из полуприседа с «макаром» в руке глянул сперва направо, потом налево. Никого.

Черт! Сердце так и ухнуло в пятки! Меньше чем в трех метрах от него лежал на полу человек.

Впрочем, он лежал неподвижно, а руки у него были связаны за спиной кабельной стяжкой. И еще он был голый.

Нет, не совсем неподвижно. Еще дергался. Из-под головы, вывернутой под нелепым углом, растекалась лужа. Ему перерезали горло.

Соколов отыскал между разлетевшимися обломками панели запасной магазин и прочее свое добро, но на пути к выходу помедлил, чтобы посветить фонариком в лицо убитому. Это был этнический китаец.

Зачем его раздели?

Чтобы забрать одежду.

Форма. Этот человек был полицейским или охранником.

«Ни яо гао де тамэнь цзи цюань бу нин». Легко Марлону говорить. Но каково Юйсе исполнить это в закрытой каюте со стальными переборками и приваренной мебелью. Поди найди, что тут швырнуть об пол. Она попыталась выбить иллюминатор в двери на галерею и чуть не сломала руку. По счастью, в каюте имелся деревянный стул, не прибитый к палубе. Юйся взяла его за спинку и принялась молотить по чему попало. Сперва, неудачно, об пол, так что стул разлетелся у нее в руках, брызнув в лицо щепками. Юйся вытащила из волос сухие острые деревяшки, покрепче перехватила самый большой из обломков стула и ударила в иллюминатор. Ноль внимания со стороны стекла. Юйся ударила сильнее. То же самое. Почему-то это разозлило ее сильнее, чем обман Иванова, наручники, похищение Зулы и окунание головой в воду.

Просто она недостаточно громко орет. Юйся испустила низкий гортанный вопль, как та чернокожая американская теннисистка, которая вопит на корте. Вопли — это ведь часть тарарама, верно? Следующий удар пришелся мимо стекла, и это разозлило Юйсю еще больше. Она со свистом втянула воздух и с громким криком ударила снова — опять мимо. От стула к этому времени осталась одна короткая дубинка. Юйся добавила к крику ругательства, которые употребляли женщины в ее деревне, когда бывали очень злы на своих мужчин. Стекло наконец треснуло. Иллюминатор был залеплен снаружи бумагой. Вдруг кто-то со стороны галереи оторвал ее и заглянул в треснувшее стекло. И резко отпрянул от нацеленной в лицо ножки стула, но тут же подскочил обратно и заорал на Юйсю.

Еще несколько ударов, и наружу вывалился целый треугольный клин стекла. Людей на галерее было уже четверо. Четверо! А всего на судне их шесть. Юйся ухватила ножку стула как пест и принялась частыми ударами выбивать остатки иллюминатора — так сосредоточенно, что даже перестала дышать. Ручка начала поворачиваться. Юйся отступила от двери, набрала в грудь воздуха и обрушила на вошедшего такой шквал ругательств, что — понимай он ее родной диалект — его яйца бы съежились, как изюм. За первым втиснулись еще двое и тут же прижались к стене, подальше от занесенной ножки стула. На их лицах был написан неподдельный страх. Юйся превратилась в одержимую, в ведьму. Только одержимая или ведьма станет так себя вести с людьми, которые в любой момент могут ее изнасиловать и убить.

Еще один человек ворвался в каюту — так решительно, что чуть не сбил с ног остальных. Это был капитан. Он шел прямо на нее. Она замахнулась ножкой стула, но капитан, очевидно, владел каким-то боевым искусством — перехватил дубинку в воздухе, вывернул ее из Юйсиной руки и с презрением швырнул через дверь в море.

Юйся выхватила из сапога мобильный и выставила перед собой.

— Я уже вызвала полицию! — объявила она. — Вам всем писец!

Наверное, ничто другое не остановило бы капитана. Три секунды он стоял совершенно неподвижно.

Что-то маленькое и цилиндрическое перелетело через порог и выкатилось на середину каюты. Юйся видела такую штуковину сегодня утром, когда Марлон и Чонгор разбирали сумку Иванова. В их разговоре прозвучали английские слова, которые она поняла, хотя и с трудом: «светошумовая» и «граната». Эти слова Юйся знала из фильмов, но там гранаты были совсем другие. Она не поняла бы, что перед ней, если бы не счастливое совпадение с утренними событиями.

А может, это вовсе не совпадение.

Тут до нее дошло, что чеки у гранаты нет.

Юйся быстро отвернулась, зажмурила глаза и зажала уши руками.

Зула уже и не помнила, каково это, когда на тебя не смотрят как на пугало. Сидя одна в баре «Хайятта», в мокрой одежде, которая теперь годилась только на тряпки, она не ощущала большей или меньшей неловкости. Она привыкла. Несколько бизнесменов поглядывали в ее сторону, гадая, наверное, как обколотая шлюшка добралась до Сямыня.

Не смотрели на Зулу только двое за соседним столиком: ближневосточно-азиатского вида мужчины в широких ветровках. Впрочем, и они следили за ней краешком глаза, чтобы не попыталась сбежать.

Хорошо хоть ждать почти не пришлось: летчики появились довольно скоро. В кителях, фуражках и с черными дипломатами, катя за собой чемоданы на колесиках, словно собачек-роботов. Зула говорила с ними по телефону Джонса меньше пятнадцати минут назад. Позвонила в отель, попросила соединить ее с двумя русскими, которые въехали одновременно три дня назад. Оператор не сразу нашла нужный номер, но когда нашла, летчик, Павел, взял трубку после первого же гудка. Джонс ошибся. Пилоты не пьянствовали и не смотрели порнушку. Они ждали.

Разумеется, Павел думал услышать в трубке русскую речь Иванова, и английская речь Зулы его поначалу обескуражила. Однако ей удалось убедить Павла, что она — та самая девушка, что была с ними в самолете. Что произошла неожиданная накладка. И что пилотам лучше всего спуститься в бар, там она все объяснит.

Павел и второй пилот, Сергей, опасливо смерили ее взглядом. Естественная реакция.

— Садитесь, пожалуйста, — сказала Зула, указывая на соседние места.

Даже тут потребовались уговоры.

Хорошо, что Зуле не пришлось уламывать их дальше — только убедить, чтобы они сели за столик.

Как только Павел и Сергей опустились на стулья, двое в ветровках взяли стаканы с минералкой и подсели за их столик. Летчики опешили еще больше, но тут подошла официантка, чтобы принять заказ. Зула с одобрением отметила, что оба пилота попросили безалкогольные напитки.

Один из мужчин в ветровках — Халид — объявил:

— Сегодня вы полетите в Исламабад.

Летчики нервно рассмеялись, и Халид ответил им чарующей улыбкой.

— Где Иванов? — спросил Павел. Он раз десять задал этот вопрос по телефону, но прямой ответ Зула дала только сейчас.

— Убит, — сказала она и выразительно покосилась на Халида.

Павел и Сергей в первую секунду не поверили. Но только в первую.

— Кто этот человек? — спросил Павел у Зулы.

Халид поставил стакан, взялся за собачку молнии и расстегнул ветровку до пупа. Под ней было что-то вроде холщового жилета с рядом узких длинных кармашков. Из каждого торчало нечто похожее на брусок желтоватого песочного теста, замотанного в кухонную пленку. От брусков тянулись проводки, которые соединялись в жгут, уходивший в рукав ветровки. Халид держал руку на колене, но сейчас развернул ее к Сергею и Павлу, так что те увидели черную пластмассовую штуковину с красной кнопкой.

Павел и Сергей не сразу поняли, что́ перед ними. Да, конечно, они знали про жилет шахида, но увидеть такой на человеке рядом с собой — шок, который мозг не способен переварить быстро. Все равно что обнаружить Гитлера у себя в кухне.

— Мне велели во всех подробностях объяснить вам, что будет, если это взорвется, — промолвила Зула. — Надо? Общая суть в том, что не только мы погибнем, но и половина отеля взлетит на воздух.

Павел и Сергей молчали.

Халид застегнул ветровку.

Подошла официантка с заказом. Зула попросила счет.

— Еще мне велели сказать, что у входа ждут два такси. Павел поедет в первом, Сергей — во втором. С каждым в такси будет по человеку в жилете — насколько я поняла, для устрашения. Мы отправимся в аэропорт и вылетим в Исламабад, как только вы закончите предполетную проверку оборудования. Вопросы есть?

Вопросов не было.

Шагая впереди мужчин через вестибюль, Зула чувствовала себя террористкой.

И это было по-своему круто.

Нет, ей не грозило в ближайшее время вступить в «Аль-Каиду». Перспектива носить паранджу и быть побитой камнями ее ничуть не прельщала. Однако долгое время она была совершенно беспомощна (хотя на самом деле меньше недели), и теперь сознание, что она ведет за собой людей, обвешанных ТЭНом в таком-то тротиловом эквиваленте, давало ей иллюзию власти. Усталые бизнесмены у стойки регистрации все так же посматривали на нее, но Зуле было уже плевать, что они про нее думают. Она вышла из их реальности в другую, неизмеримо более значимую. Они со своими мнениями сделались несущественны.

А каково быть беспомощным всю жизнь и вдруг обрести такую власть? Сполна ощутить то чувство, к которому она сейчас прикоснулась? Вероятно, это самый сильный наркотик в мире!

Садясь на заднее сиденье такси, Зула по лицу Джонса поняла, что и он сейчас под тем же кайфом.

— Меня так и подмывает вернуться в город, — заметил он, щелкая кнопками телефона.

— Зачем?

— Мы нашли Соколова.

Кайф мигом прошел. Зула надеялась только, что это не слишком ясно читается по ее лицу.

— По крайней мере мы знаем, где он. На Гуланъюй.

«И что дальше?» — хотела спросить, но не спросила Зула. Незачем нарываться на неприятности, проявляя излишнее любопытство.

Джонс смотрел на Зулу, словно читая ее мысли.

Он хотел ей рассказать. Хотел услышать вопрос.

Не дождется.

— Мои люди едут туда, — сообщил Джонс. — И они с ним разберутся.

Из опыта создания «REAMDE» Марлон вынес один ценный урок: сколько ни продумывай наперед, где-нибудь лажанешься, а когда поймешь где, будет уже поздно. В данном случае он не учел, как быстро Чонгор гребет. Они познакомились в довольно нервной обстановке, да и позже у Марлона не было времени спокойно приглядеться к венгру и оценить его силищу. При росте метр девяносто Марлон привык считать себя каланчой и всякий раз удивлялся, заметив, что смотрит на Чонгора снизу вверх. И он бы сказал, что Чонгор весит в два раза больше его, хотя умом понимал: это не так — Чонгор был широк в талии, но без всяких там жировых складок или брюшка. Даже когда он просто греб не налегая, Марлона не покидало нервное чувство, что лодку рывками выдергивают из-под его зада. В последние минуты перед столкновением Чонгор вообразил, что от силы гребков зависит его жизнь и, возможно, жизнь Зулы. Он налег так, что Марлон машинально втянул голову в плечи и ухватился за борта.

Чонгор, разумеется, не видел, куда гребет, и Марлон, не доверяя своему английскому, жестами показывал, куда поворачивать. Само собой, они не учли кильватерную струю. Нос лодки резко пошел вверх, одна из покрышек, качнувшись, ударила ее в бок и перевернула. Марлон, видевший, что происходит, успел вскочить и одной рукой вцепиться в покрышку. Судно сдернуло его с уходящей из-под ног лодки. По счастью, он успел схватить шину второй рукой, но когда обернулся, то увидел лишь перевернутую лодку.

Из воды показалась рука и захлопала по корпусу лодки. Потом вторая. Лодка пошла вниз, словно ее тянула акула: Чонгор лез на перевернутую лодку, но ее быстро сносило к корме рыбачьего судна. Наконец у него получилось вытолкнуть себя на поверхность и ухватиться за последнюю шину. Теперь, рассекая головой воду, он поднимал собственную волну вроде той, что опрокинула их лодку. Однако ему все-таки удалось поймать второй рукой веревку, на которой висела покрышка, подтянуться и глотнуть воздуха. Марлон отвел взгляд от Чонгора и временно вернулся к собственным проблемам. Он по-прежнему месил ногами воду, еле-еле удерживаясь руками за шину. Карабкаясь как альпинист, он сумел перехватиться покрепче, закинуть ногу на соседнюю покрышку и подтянуться еще чуть выше, а потом и встать ногами на внутреннюю сторону. Отсюда уже можно было дотянуться руками до фальшборта.

Марлон рискнул обернуться и увидел, что Чонгор проделал то же самое. Лодка осталась где-то за кормой. Чонгор одной рукой держался за борт, другой охлопывал себя, убеждаясь, что пистолет и сумка на месте. Затем он полез наверх. Марлон последовал его примеру. Через несколько мгновений он уже перевалился через фальшборт и присел, оглядываясь по сторонам. На палубе вроде никого не было. Судя по звукам, Юйся все еще успешно буянила с другого борта. Чонгор, сидя на корточках, оглядел корму и пожал плечами — мол, никого не вижу. Он выпрямился, достал из кармана пистолет и двинулся в обход надстройки.

Марлон вытащил из кармана гранату и продел палец в кольцо. Затем обошел надстройку сзади, держась ближе к ней, на случай если кто-нибудь смотрит из рубки, и заглянул за угол. На галерее, спиной к борту, стояли двое: рослый и маленький. Рослый с перекошенным от злобы лицом шагнул через высокий порог в каюту. Как только он выдвинулся с галереи, Марлон увидел в дальнем ее конце массивную фигуру Чонгора.

Марлон двинулся в сторону кормы, Чонгор — в сторону носа. Меньший из двух мужчин — тот, что остался в галерее, — заметил Марлона, и по его телу прошла судорога. Беднягу трудно винить — попробуй не удивись при виде незнакомца на судне. Марлон поймал его взгляд и указал в сторону кормы. Коротышка обернулся и увидел Чонгора, который, подняв пистолет, целился ему в лицо. Марлон тем временем выдернул у гранаты чеку — это оказалось неожиданно трудно, — метнулся вперед и забросил ее в каюту. Дверь открывалась наружу, так что он захлопнул ее и придавил собственным телом. В следующий миг спина ощутила мощный толчок, в затылок ударил горячий воздух и брызги разбитого стекла.

У Соколова была карточка-ключ, так что он мог вызвать лифт, но рассудил, что лучше этого не делать: если моджахеды внизу, они увидят по цифрам на панели, что лифт пошел наверх и остановился на сорок третьем. Тогда, едва откроется дверь, его застрелят. Поэтому он сбежал по той же лестнице, что позавчера Зула, — быстро, прыгая через перила и отталкиваясь от стен. И все равно это было много медленнее, чем на лифте.

На пожарном выходе могла сработать сигнализация, поэтому Соколов рискнул идти через вестибюль. Он самую чуточку приоткрыл дверь и выглянул — нет ли засады. Никого.

Разумеется, засада могла быть снаружи, но если бы боевики знали, что он в здании, они бы действовали иначе. Поэтому Соколов обычным шагом вышел на улицу. Через несколько минут он прибавил скорость, затем побежал. До парома было меньше километра. Всю дорогу Соколов оглядывался, не увидит ли моджахедов, но их нигде не было.

Паром на Гуланъюй как раз загружался. Соколов обогнул терминал, держась подальше от фонарей, и двинулся к соседнему доку поменьше, где стояли несколько катеров. Лодочники курили и болтали между собой на берегу. То были скоростные водные такси для богатых пассажиров — Соколов с интересом поглядывал на них с самого прилета в Сямынь.

По пути он снял крупную сумму со счета в Кэмелбек-банке и теперь помахал толстой пачкой малиновых купюр. Это привлекло внимание лодочников — не благожелательное, а нервное и подозрительное. Впрочем, Соколову было сейчас не до душевного мира морских таксистов. Он кивнул в сторону пролива и сказал: «Гуланъюй».

Один из лодочников оказался чуть проворнее остальных, и Соколов сел в его лодку: белый фибергласовый катер, каких миллионы на озерах и реках мира, открытый, мест, наверное, на шесть, с большим подвесным мотором. На баке лежали оранжевые спасжилеты (вероятно, требование техники безопасности) и одноразовые полиэтиленовые плащи, на случай если легко одетого пассажира застигнет внезапный ливень.

Паром уже отошел от пристани. В это время суток желающих ехать на Гуланъюй было не много. Почти все пассажиры остались в ярко освещенном салоне — возможно, боялись замерзнуть, хотя в этом климате слова «ночная прохлада» означают, что у женщины в платье на бретельках, если она встанет на сильном ветру, кожа может пойти мурашками.

Четверо пассажиров-мужчин на открытом носу парома явно не мерзли. Они смотрели в сторону Гуланъюй, переговариваясь и указывая руками.

Когда лодка поравнялась с паромом — она шла примерно в два раза быстрее, — Соколов взял полиэтиленовый дождевик, продел голову в дыру, накинул капюшон и не оборачивался, пока лодочник не заглушил мотор перед пристанью.

Паром отстал не так сильно, как надеялся Соколов. Катер быстрее набирал ход вначале, но дальше паром его практически нагнал.

Однако люди не просто так платят больше за поездку на морском такси. Соколов подумал, что дело в толчее на паромном терминале. На Гуланъюй много парков, туристических достопримечательностей и баров, куда стекается молодежь. Сейчас посетители торопились вернуться в Сямынь, и на терминале образовался людской затор. Соколов хотел уже снять дождевик, затем передумал. Лодочник удивленно на него воззрился. Соколов поднял руку ладонью вверх и посмотрел на небо, пытаясь изобразить пантомимой: «Кажется, будет дождь». Неизвестно, понял ли его лодочник. Тогда Соколов просто достал еще две малиновые бумажки. Лодочник принял их и отвернулся. Сделка состоялась.

Соколов накрыл голову капюшоном. Он обрился, чтобы его труднее было узнать — на случай если у китайской полиции есть свидетели утренних событий или записи видеокамер, — но теперь с бритой головой он был слишком заметен.

Соколов прошел через парк, спугнув несколько парочек, затем двинулся напрямик по крутой улочке между высокими каменными стенами — одной из немногих показанных на карте дорог. Она петляла, повторяя сложный рельеф острова, огибала серые скальные выступы, увитые лианами и стиснутые корнями местных экзотических деревьев. Кое-где ее пересекали лестницы. Время от времени, обогнув угол, Соколов останавливался и глядел назад: не идет ли кто-нибудь за ним. Однако в спутанном лабиринте здешних улочек к дому Оливии вело много путей.

К слову, Соколов не был уверен, что идет правильно: по времени ему уже пора было дойти, но в темноте не узнавал ориентиров, которые запомнил днем.

Обзор ему загораживал ряд высоких деревьев за стеной не то школы, не то какого-то учреждения, но вот Соколов достиг перекрестка и увидел ориентир, который искал: отель на высоком скальном выступе, с террасами и садами, откуда открывался вид на весь остров, на пролив и на город по другую сторону пролива. Здесь Соколов сидел вчера, глядя во двор дома Оливии, наблюдая за входящими и выходящими людьми и продумывая план С, после того как забраковал планы А и В из-за чрезмерного риска засветиться.

Теперь он понимал, где находится и куда надо идти: в улочку налево. Однако по этой улочке, растянувшись во всю ее ширину, шла компания молодых людей. Они явно хорошо посидели в ресторане и теперь брели к паромному терминалу. Молодые люди были сильно навеселе и цеплялись к прохожим, заговаривая с ними якобы дружески, а на самом деле — довольно агрессивно. Один из них уже заметил Соколова и указывал приятелям на смешного бритоголового европейца в дождевике. Соколов свернул направо и, как только оказался за пределами видимости, пробежал бегом метров сто, чтобы его нельзя было окликнуть.

Налево отходил проулок, и Соколов юркнул в него. Теперь он узнавал знакомые приметы. Каменная лестница под высокими нависшими деревьями вывела его на улицу пошире. Две гуляющие старухи вытаращились на европейца, как на мартышку в зоопарке. Соколов вежливо кивнул им и свернул в нужную сторону. Две девушки выскочили из ворот и увязались за ним, хихикая и показывая руками, что щелкают фотоаппаратом. Они хотели сфотографироваться с ним, чтобы показывать фотографии друзьям. Соколов ускорил шаг и сниматься на память отказался.

Надо сваливать из этой страны как можно скорее.

Вот оно. Соколов узнал стену по растущему прямо из нее дереву, которое раскинуло корявые ветви по всей каменной кладке, то ли ища землю, то ли спасаясь от безжалостных объятий трех разных видов цветущих лиан. Соколов огляделся и, не увидев на улице ничего подозрительного, шагнул через ворота в сад.

Дом был в европейском стиле, как понимали его местные строители лет сто назад, то есть условно-классический, с четырьмя колоннами, верандой и балконом над ней. Прямо впереди, черные на фоне освещенной веранды, стояли четверо. Они осматривались, вертя головой, и говорили по мобильному. Соколов, чувствуя себя мальчишкой, играющим в нелепую игру, шагнул за дерево, чтобы они не заметили его, если обернутся. Он чертовски давно не прятался за деревьями и не расценивал такой маневр как профессиональное достижение.

Один из четверых был одет в мешковатую, не по размеру, форму.

Соколов присел на корточки и выглянул из-за куста.

Тот, что в форме, поднялся по лестнице и вошел в одну из четырех деревянных дверей. Дверь была со стеклянной панелью, забранной металлической решеткой, и вела в вестибюль, оставшийся от времен, когда дом был богатой купеческой виллой. Теперь тут висели почтовые ящики, стояло несколько скамеек и низких столов. Лестницы в квартиры отделялись от вестибюля дверями, однако Соколов по результатам прежней разведки знал, что они не запираются. Между Оливией и боевиками только один замок — тот, что в ее двери.

Трое остальных еще раз огляделись и тоже вошли в дом.

Соколов выбрался из укрытия и забежал за угол. Эта стена была обращена к проливу и городским огням Сямыня. Балкончик Оливии был в двух этажах у него над головой. На углу, близко к зданию, росло дерево. Наверное, семечко занесло сюда ветром перед началом Второй мировой войны, и росток успел вымахать за то время, что дом пустовал. Новые владельцы, обнаружив у самой стены взрослое пятнадцатиметровое дерево, спилили нижние ветки, а крону подрезали, так что получилось нечто похожее на садовую архитектуру.

Не самое легкое для карабканья дерево, но и не самое трудное; прошлый раз Соколов не влез по нему только потому, что при свете дня это могли бы видеть из окон нижних этажей. Сейчас он вскарабкался по стволу без особого достоинства или изящества, но по крайней мере не упал и не потратил чересчур много времени. Неспиленная ветка тянулась к углу дома. Соколов пролез по ней и оказался метрах в двух над крышей и примерно на таком же расстоянии от нее по горизонтали. Не бог весть какое расстояние для прыжка, однако туфли Джереми Ёна подвели при толчке и он приземлился не ногами на черепицу, как рассчитывал, а животом на край крыши. Выбросив левую руку, Соколов ухватился за кронштейн спутниковой тарелки, а правой — за идущий от нее кабель, затем, перебирая руками, соскользнул по кабелю вниз, пока не нащупал ногами бетонный парапет балкончика. Перенеся на него вес, он откинулся назад, скользнул под нависающую часть крыши и спрыгнул на балкон. Места там хватало только для столика и стула. От комнаты балкон отделяла зарешеченная стеклянная дверь. Сквозь нее Соколов видел спальню и прилегающую крошечную гостиную.

Дверь была заперта. В прошлый раз он открыл ее, вытащив шарниры из петель, потому что по снимкам в телефоне Оливии заметил, что строители опрометчиво разместили их снаружи. Впрочем, тогда на это ушло несколько минут.

Соколов не видел Оливию, но видел ее движущуюся тень на стене и на полу. Он практически не сомневался, что она стоит у входной двери.

Он вытащил из сумки фонарик, просунул между прутьями и постучал по стеклу. Затем повернул его и осветил свое лицо.

Тень застыла, потом медленно двинулась.

Что она сделает, когда узнает его? Вызовет полицию? Это было бы вполне естественно.

Вместо этого Оливия решительно двинулась к балкону, открыла дверь и посторонилась, впуская Соколова в комнату.

— Кто-то постучал, — сказала она. — Говорит, охранник.

— Достань темную теплую одежду. Сложи ее в сумку вместе с водой и едой. И больше ни на что не обращай внимания.

— Что это означает?

— Все.

Соколов протолкнул «макаров» через кобуру, досылая патрон, и сунул пистолет обратно за пояс.

Потом шагнул к входной двери и рывком открыл ее нараспашку.

Охранник как раз занес руку, чтобы постучать еще раз. Двое его дружков стояли примерно на метр дальше, третий дежурил на лестничной площадке.

Соколов за волосы втащил охранника в квартиру, захлопнул дверь и щелкнул замком.

Охранник выхватил нож — это можно было угадать по его движениям — и попытался пырнуть противника. Соколов левой рукой поставил блок, правой перехватил нападавшего чуть выше локтя и, обвив его руку своей как лианой, резко потянул, пока не услышал хруст. Теперь охранник оказался боком к Соколову, почти вплотную. Соколов коленом ударил его в пах, а когда тот согнулся пополам, вдавил большой палец ему в горло, заставляя вновь выпрямиться. Как только голова охранника пошла вверх, Соколов обрушил на нее лоб, раздробив ему переносицу, и, наконец, вынул из кармана нож, завел руку боевику за плечо, как будто собирался ударить по шее, и полоснул лезвием по горлу.

Прежде чем охранник успел осесть на пол, Соколов вновь распахнул дверь и вытолкнул его, хлещущего кровью из сонной артерии, прямо в руки ближайшему дружку.

Второй боевик стоял в полушаге сбоку. Соколов сгреб его за куртку, подтянул к себе и вогнал ему под подбородок нож по самую рукоять.

Лязг передергиваемого затвора; это тот, что на лестнице. Соколов отступил на шаг, захлопнул дверь, повернул защелку и выпустил через дерево полмагазина, целя в боевика, которому швырнул убитого.

Потом глянул на часы, гадая, через сколько минут после начала стрельбы власти закроют паромный терминал.

Несколько пуль пробили дверь с другой стороны. Однако стрелял тот боевик, что на лестничной площадке, и пули, входя в стену под острым углом, за время путешествия по ней теряли почти всю кинетическую энергию. Боевик стрелял из пистолета-пулемета, а пистолетным патронам далеко по убойной силе до винтовочных. Впрочем, через несколько секунд он будет у самой двери, и к этому времени Соколову с Оливией надо быть где-нибудь в другом месте.

Оливия в спальне складывала вещи. Соколов на ходу выдернул у нее сумку и, шагнув через балконную дверь, перебросил через парапет. Другой рукой он взял Оливию выше локтя, выдвинул на балкон и поставил спиной к стене в комнату: для патронов, которыми стрелял уцелевший боевик, кирпич — вполне надежная преграда. Потом Соколов встал на парапет и ухватился за плющ, густо заплетший фасад. Дернул изо всей силы, убеждаясь, что плющ при хорошем рывке отделяется от стены, но в целом держит довольно крепко. Итак, за неимением других вариантов, Соколов сел на парапет, перебросил ноги на другую сторону и прыгнул. Плющ оторвался от стены, осыпав его цементной крошкой и листьями. Соколов пролетел — рывками, но не слишком быстро — метра два, прежде чем провисшие плети остановили его падение. Здесь он смог ухватиться за оконную решетку и спуститься до высоты, откуда уже можно было просто спрыгнуть. Он приземлился в кувырке, вскочил, обежал угол, ворвался в фойе и взлетел по лестнице на этаж. Из квартир доносились крики и визг. Соколов постарался не думать, что это сулит, и переборол желание нервно взглянуть на часы. Все по порядку. На лестнице наверху никого не было: видимо, боевик уже переместился к двери. Снова раздались выстрелы. Соколов, прыгая через три ступеньки, преодолел последний отрезок лестницы и, проверив «макаров», выбежал в коридор, ведущий к квартире Оливии.

Боевик только что высадил дверь. Заметив Соколова уголком глаза, он совершил классический поворот кругом. За эти полсекунды Соколов всадил две пули ему в голову. По тому, как рухнуло тело, он понял, что пули прошили мозг и боевик мертв, но, приближаясь, для подстраховки сделал два контрольных выстрела, затем подобрал «ПП», выпавший из рук боевика. Тот успел расстрелять почти весь магазин, но Соколов увидел у него в кармане запасной и переложил к себе. Еще обнаружился мобильный; его Соколов тоже забрал. И наконец, что самое приятное, он нашел собственный телефон, который этот тип сунул себе в карман на базе.

Затем Соколов вошел в квартиру, крикнув Оливии: «Это я!» — чтобы она не испугалась.

Он сам успел испугаться, не обнаружив ее на балконе, но, глянув вниз, увидел, что она как-то добралась до земли, по-видимому, не переломав себе все кости, и теперь собирает выпавшие из сумки вещи. Соколов свистнул. Оливия подняла голову. Он указал на ворота. Она кивнула. Соколов развернулся и припустил по лестнице, на ходу сдирая с себя окровавленный дождевик. Когда он сбегал с крыльца, в воротах как раз мелькнул силуэт Оливии.

— К терминалу, — сказал Соколов, нагоняя ее. — Безлюдными улочками.

Его слух уже восстановился настолько, что различал вой сирен.

Она повела его вверх, что было странно, поскольку вода обычно внизу. Они пробежали через спортплощадку школы и дальше, улочками и лестницами, в большой парк с сямыньской стороны острова.

Когда впереди показался паромный терминал, Соколов взглянул на часы. С начала перестрелки прошло четыре минуты. Обычной полиции, чтобы поднять все подразделения по тревоге, этого времени не хватит, но местные копы наверняка были переведены на усиленный режим из-за утреннего теракта в Сямыне, и на терминале могли стоять патрули. И впрямь, через стеклянные двери терминала Соколов увидел человек пять обовцев, прижимавших к голове рации.

Он сбавил шаг.

Оливия тоже заметила полицейских на терминале и теперь смотрела на Соколова.

— Морское такси, — сказал он.

Оливия кивнула на прилегающий парк.

— Иди туда и жди у подножия большой статуи.

Ошибиться было невозможно: как в нью-йоркской гавани «большая статуя» — это статуя Свободы, так на Гуланъюй это исполинский каменный памятник Чжэн Чэнгуну, подсвеченный прожекторами, чтобы его было видно за много миль.

— Я возьму такси и заберу тебя там, — сказала Оливия.

Судя по выражению лица, она говорила искренне. Довериться ей было рискованно, однако идти к терминалу — еще рискованнее. Соколов кивнул и двинулся в сторону парка.

Парк был большой — чтобы добраться до памятника Чжэн Чэнгуну, потребовалось несколько минут. Пьедестал круто обрывался в воду, с него в лодку было не сесть, но внизу тянулась узкая полоска песчаного пляжа. В бухту как раз входил белый катер. Соколов сбежал по каменным ступеням на песок и стал ждать, когда лодка приблизится, чтобы дойти до нее по воде. Однако лодочник выключил мотор; Соколов слышал, как он о чем-то спорит с Оливией на повышенных тонах.

Ну конечно. Нормальные люди не заходят по пояс в воду, чтобы сесть в морское такси, и такое предложение возбудило подозрения моториста.

Соколов огляделся. Пьедестал памятника был метрах в ста правее, и вдоль него тянулась дорожка, переходившая в короткую дамбу над каменистым мелководьем. Дамба упиралась в небольшую скалу, на которой была сооружена какая-то беседка или пагода. Другая дамба соединяла скалу с еще одним камнем, служившим основанием для небольшого маяка. Соколов посигналил мотористу фонариком и махнул в сторону камня с маяком. Кричать он не хотел, потому что первое же слово выдало бы в нем иностранца. Сдерживаясь, чтобы не перейти на бег, он быстро прошел вдоль воды, выбрался по каменным ступенькам на дамбу и двинулся к скале. Дамба огибала ее и продолжалась к камню с маяком. К тому времени как Соколов достиг второго отрезка дамбы, лодка подошла ближе. Оливия все еще спорила с мотористом.

Вероятно, Соколов возбудил подозрения местных лодочников еще по пути сюда. Может, они даже слышали перестрелку.

Лодка приближалась. Соколов повернулся к ней спиной.

— Он не хочет нас брать, — крикнула Оливия по-английски. — Я спросила, что мне делать: прыгать за борт и плыть к берегу? Наконец он согласился высадить меня здесь. Подашь мне руку?

— Конечно, — ответил Соколов и повернулся к лодке.

Как он и ожидал, лицо моториста помертвело от страха, однако мотор был уже заглушен, и лодка скользила к камню. Моторист потянулся к рычагам, чтобы дать задний ход, но Оливия ухватила его за руку. Лодка продолжала двигаться по инерции. Соколов прыгнул через перила дамбы на нос, затем перескочил через ветровое стекло — как раз вовремя, потому что в лодке уже завязалась драка. Он заломил мотористу руку за спину — совсем легонько, только чтобы привлечь его внимание, — а затем продемонстрировал пистолет-пулемет.

Моторист сразу образумился и сел.

— Скажи, пусть идет на север в обход Сямыня, — скомандовал Соколов.

Оливия что-то произнесла по-китайски. Моторист задним ходом отвел лодку от дамбы и развернул в пролив. Как только вышли на глубокую воду, он снова повернул, так что Гуланъюй был теперь слева, Сямынь — справа, и прибавил обороты.

Соколов устроился на корме, вытащил из бака спасжилет и начал пристегивать его к сумке Оливии.

Это много времени не заняло. Закончив, он откинулся на сиденье и стал любоваться городом, исполинскими мостами, соединяющими остров с материком, грузовым портом, океанскими кораблями на стоянке. Больше ему в Сямыне не бывать, это уж точно.

Что-то завибрировало в кармане брюк. Соколов сунул туда руку и вытащил телефон убитого моджахеда. На экране была эсэмэска: три вопросительных знака.

Соколов открыл последние вызовы и увидел семнадцать звонков за последние часов десять: все с одного номера или на этот номер.

Соколов задумался. Разумнее и безопаснее было этого не делать, но такси уже огибало северную, малозастроенную часть острова, ту, где располагался аэропорт, и через несколько минут впереди должна была показаться тайваньская территория.

Он нажал «повторить вызов».

— Ты меня слышишь? Где Зула?

— Ты меня слышишь? Где Зула?

— Ты меня слышишь? Где Зула?

Хотя перед взрывом Юйся успела отвернуться и зажмуриться, огромные багровые пятна по-прежнему плыли перед глазами, заслоняя Чонгора. Однако Юйся знала, что это он.

— Зулу увезли, — сказала она.

Чонгор держал ее за руки выше локтя и сейчас выпустил. Юйся сообразила, что до сих пор стояла только потому, что Чонгор вздернул ее на ноги. Она начала оседать на бок, еле-еле удержалась и несколько мгновений стояла, силясь восстановить равновесие. Наконец ей удалось ухватиться за металлическую спинку приваренной к палубе кровати и оглядеться. Каюта была в дыму, струйки дыма поднимались от тысяч крохотных угольков, прожигавших дырки в одеяле. Юйся закашлялась и зажала рот свободной рукой. Чонгор тем временем курсировал между каютой и галереей. Юйся видела, как он шагнул через порог, нагнулся к лежащему на полу человеку, взвалил его на плечо, словно мешок с рисом, и шагнул обратно. Раздался всплеск. Чонгор снова шагнул вперед и повторил процедуру.

Снаружи долетел укоризненный голос Марлона:

— Они ведь оглушены!

— В воде прочухаются, — отозвался Чонгор.

На взгляд Юйси, в этом был только один изъян: боевики могли и впрямь очухаться и выплыть. Ей хотелось выбросить их в море самой.

Она не слышала шума двигателей и думала, что оглохла от шумовой гранаты, потом сообразила, что вибрации тоже нет. Марлон и Чонгор о чем-то взволнованно совещались. Выйдя из каюты глотнуть свежего воздуха, Юйся заметила кока — того, что раньше наливал ей чай: бедняга сжался у борта. Он видел, как Чонгор бросал боевиков в море, и решил, что его очередь следующая.

— Он был ко мне добр, — объявила Юйся по-английски, затем на пекинском диалекте объяснила коку, что его не тронут. Однако она не знала, понимает ли он пекинский диалект.

Ни Чонгор, ни Марлон ее не слышали: они с грохотом бежали по стальному трапу в рубку. Через секунду там началось что-то вроде соревнования кто кого перекричит.

— Пойдем глянем, что там творится, — предложила Юйся чаевару и жестом «только после вас» указала на лестницу.

Тот неверными шагами двинулся впереди нее в рубку.

Чонгор стоял в углу, наведя пистолет на члена команды, который, надо думать, все это время управлял судном. Марлон говорил на пекинском диалекте: «У тебя нет выбора. Доставь нас на Тайвань, или на Филиппины, или куда угодно; главное — скорей». Судя по тону, он повторял это уже который раз, словно тупому. Рулевой явно не мог решиться, что делать, пока кок не объяснил ему на фуцзяньском диалекте, что всех остальных выбросили за борт. Рассказ, очевидно, произвел на рулевого большое впечатление. Он повернулся к приборной панели и дернул рычаг. Двигатели заработали. Юйся ощутила, как палуба под ногами задрожала, и это было приятное чувство. «Разворачивай от берега!» — заорал Марлон, испугавшись, наверное, что рулевой попытается выбросить судно на песок. Тот слегка тронул штурвал, разворачивая судно от Жестокого острова. Марлону этого показалось мало, и он сильнее крутанул штурвал в ту же сторону. Рулевой в ужасе залопотал по-фуцзяньски. Юйся перевела на английский:

— Он говорит, ты взял курс прямо на Кинмен и если идти так дальше, нас обстреляют.

Марлон отошел от штурвала и позволил рулевому взять прежний курс, но явно не успокоился и с мрачной подозрительностью прошелся по рубке, выглядывая в окна.

— GPS, — сказал Чонгор, кивая на один из множества экранчиков на приборной панели.

Через мгновение все сгрудились перед устройством. Чтобы угадать в нем GPS, и впрямь требовалась большая наблюдательность. Оно мало походило на крутые навигаторы с большими цветными экранами, какие устанавливают в машинах. Экран был маленький, серый и показывал только то, что нужно морякам: линию побережья, мели, буи. И еще координаты: две длинные строчки цифр в нижней части экрана. Грубые контуры берегов и символы смещались вверх, по мере того как судно продвигалось к югу.

— Поверить не могу, — сказал Чонгор. — Четыре дня назад я пил пиво в Будапеште, а теперь угнал рыбачье судно в Китае, влюбился и стрелял в человека.

Никто не нашелся что на это ответить. Марлон глянул на Юйсю и спросил по-китайски:

— Тут кто-нибудь еще есть?

— Вряд ли, — ответила она, — но лучше посмотреть.

Договорились, что Чонгор останется в рубке с пистолетом, а Марлон и Юйся осмотрят корабль.

Кок вышел за ними и, когда спустились на палубу, сообщил Юйсе:

— В рубке под приборной панелью есть пистолет.

Они вернулись в рубку и велели рулевому отойти от панели. Марлон, встав на четвереньки, порылся внизу и обнаружил доисторический револьвер, немного заржавевший, но заряженный и готовый к стрельбе. Марлон выбросил его в океан. Потом, для надежности, они велели рулевому и коку раздеться до трусов и обыскали их одежду. Нашли мобильный и два ножа. Марлон вытащил аккумулятор из телефона рулевого, потом — из своего и Юйсиного.

По указанию Халида Павел сел на заднее сиденье угнанного такси, где за тонированными стеклами дожидался Джонс. Зула села с ними, Халид — на переднее пассажирское сиденье. Так же разместились во втором такси, которое взяли на стоянке у отеля: смертник — рядом с водителем, Сергею велели сесть сзади.

Как только машины выехали на шоссе (второе такси было видно в зеркале заднего вида — вероятно, шоферу велели следовать за первым), Джонс сказал Павлу:

— В нормальных обстоятельствах я бы планировал все очень тщательно. Возможно, мы бы выстроили в Йемене макет самолета и потренировались. Однако дело обернулось так, что придется импровизировать и надеяться на Аллаха. Если хотите, называйте это фатализмом, — насколько я понимаю, именно так принято выражаться сейчас на Западе.

Павел очень правдоподобно изобразил, что не понял ни единого слова.

— Итак, — продолжил Джонс, — сейчас ты расскажешь мне, что такое терминал для частных самолетов в Сямыне. Я ни разу в жизни не имел удовольствия летать частными самолетами. Кто-нибудь придет поставить мне штамп в паспорт?

Павел по-прежнему молчал.

— Я совершенно серьезен. Мне надо знать, придется ли нам проходить пограничный контроль. Показывать документы. Поскольку… — тут он улыбнулся; если бы Зула ничего не знала о Джонсе, такая улыбка внушила бы ей симпатию, — мой британский паспорт случайно затерялся. И ее американский — тоже.

Он кивнул в сторону Зулы.

— Если вы хотите знать обычный порядок, — сказал Павел, — то обычно я заполняю план полета, в котором указан аэропорт назначения. И пассажирский манифест. Если полет внутри страны, то пограничный контроль, естественно, проходить не нужно. Если полет международный, ваш паспорт должны проштамповать.

— Но человеку, который летает частными самолетами, разумеется, некогда стоять в очереди на паспортный контроль? — спросил Джонс.

— Как правило, да. Зависит от страны. От типа аэропорта.

— Подробнее.

— Там, где нет FBO…

— Чего-чего?

— Бизнес-терминала для частных самолетов.

— Спасибо за разъяснение.

— Если бизнес-терминала нет, придется стоять в очереди вместе со всеми.

— А если бизнес-терминал есть?

— Тогда формальности нередко проходят прямо в самолете. Вы приезжаете. Садитесь в самолет. Ждете чиновника. Чиновник поднимается на борт. Считает пассажиров. Сверяет с манифестом. Штампует паспорта. Уходит. Самолет взлетает.

— А здесь бизнес-терминал есть?

— Конечно. Наш борт стоит там уже три дня.

— А как вы сюда вообще попали? У вас у всех есть визы?

— Нет, — ответил Павел.

Зула коротко объяснила, как это было сделано.

Джонс задумался.

— Что, если в плане полета написать какой-нибудь китайский город, а полететь в Исламабад?

— В одних местах это заметят. В других… — Летчик пожал плечами.

— Отлично. Какие есть города примерно в направлении Исламабада?

— Душанбе?

— Я про китайские аэропорты, которые можно указать в плане полета, чтобы рейс не был международным.

— Ясно.

— Поправь меня, если я ошибаюсь, но ты вроде бы сказал, что если в плане полета указан китайский город, никакие чиновники на борт подниматься не будут.

— В целом верно.

— Так какой город подойдет?

— Урумчи? — предположил Павел.

— Как насчет Кашгара?

— Ну да, конечно. Кашгар.

— Никогда там не бывал, — признался Джонс. — Но был довольно близко, со стороны Таджикистана.

Павел ждал.

Джонс улыбнулся.

— Мне думается, что, если мы вылетим в Кашгар, но немного промахнемся и сядем в Исламабаде, никто не заметит. А если заметят, то уже ничего предпринять не смогут.

— Он всего в нескольких сотнях километров от западной границы Китая, — признал Павел.

— Тогда доставай свой ноутбук, или как ты там заполняешь план, и к делу.

— Когда вылет?

Джонс посмотрел на Павла как на умственно неполноценного.

— Вылет сейчас. Мы едем в аэропорт.

— Это невозможно.

— В каком смысле невозможно?

— В Китае план полета надо подать не меньше чем за шесть часов.

— Хмм.

— Раньше было от трех до шести суток, теперь правила упростили.

Несколько минут ехали в молчании, пока Джонс обмозговывал услышанное. Потом, когда Зула подумала, уж не уснул ли он, Джонс заговорил вновь:

— Вы сидели в гостинице и ждали Иванова.

— Да, — ответил Павел.

— Если бы Иванов приехал, как собирался, забрал вас, отправился в аэропорт и сел в самолет, что было бы дальше?

— Мы бы вылетели в Калгари.

— А что в Калгари?

— Топливо.

— Ты хочешь сказать, вы сели бы там только для дозаправки?

— Да.

— А конечный пункт был бы какой?

— Торонто. Откуда мы вылетели изначально.

— А почему тогда не лететь прямиком в Торонто?

— Ортодромия.

— А понятнее?

Павел вздохнул, потом выставил руки перед собой, как будто обнимая глобус размером с тыкву.

— Дело в том… — начал он.

Джонс перебил:

— Я знаю, что ортодромия — кратчайшее расстояние между двумя точками на земной поверхности. Дуга большого круга.

— О’кей. Тогда объяснить будет гораздо проще.

— Так объясни.

— Если провести ортодромию отсюда до Калгари, она пройдет вдоль побережья Китая. Через Южную Корею. Сахалин. Камчатку. Затем вдоль побережья Аляски и Британской Колумбии. Потом сразу за горами Калгари. Это очень часто используемый воздушный коридор, понимаете? Так летают все рейсы из Азии в Северную Америку. Траектория нигде не проходит над проблемными районами. Допустим, вы проводите ортодромию отсюда до Торонто. Она проходит через Китай. Затем — через Северную Корею. Очень плохо. Дальше — Сибирь. Тоже не нормальный воздушный коридор. На такой план полета невозможно получить одобрение. Значит, надо лететь обычными коридорами. Но раз мы летим не по ортодромии, надо дозаправиться. Лучшее место для дозаправки — Калгари. Оно и стоит в нашем плане.

— Ты хочешь сказать, план уже подан?

— Конечно.

— Ты сказал «конечно», — начал Джонс, на ходу обдумывая услышанное, — потому что Иванов спешил. Он хотел вылететь без задержки, а не ждать шесть часов. То есть план ты составил и подал заранее.

— Это моя работа, — ответил Павел.

— Так что ты мог бы прямо сейчас вылететь в общем направлении Калгари.

— Не в общем направлении. Точно в направлении Калгари. А в остальном верно. Разрешение на вылет можно было бы получить сразу.

— Но это международный рейс.

— Да.

— Так что на борт поднимется чиновник, чтобы проставить штампы в паспортах.

— Да.

— Ты что-то говорил раньше про пассажирский манифест?

— Да. Мы представляем такой документ.

Джонс скривился.

— И в нем туча русских фамилий. Что крайне неудачно, поскольку все эти русские, кроме одного, мертвы.

— Никаких проблем, — ответил Павел. — Пассажирский манифест подается отдельно от плана полета. Его не надо составлять заранее. Понимаете, пассажирские манифесты все время меняются. Кто-то в последнюю минуту решает не лететь, кто-то, наоборот, присоединяется. Мы подаем манифест перед самым вылетом.

— Итак, — сказал Джонс, — на худой конец, мы сумеем вылететь в направлении Канады.

— Может быть. Зависит от чиновников и паспортов.

Джонс только отмахнулся.

— Об этом подумаем позже. Сейчас меня интересует план полета.

Он вновь надолго замолчал.

— Мне все-таки очень хочется сделать остановку в Исламабаде. Давай разберем по пунктам вариант с Кашгаром.

— Вопрос в том, что́ вам надо в Исламабаде. Если просто бросить самолет, план сработает отлично. Мы можем указать Кашгар как аэропорт назначения, долететь до Исламабада, и никто нас не остановит.

— Исламабад не конечная моя цель, — сказал Джонс. — После короткой остановки я намерен лететь дальше.

— Что в данном случае значит «короткая»?

— День-два. От силы три.

Павел задумался.

— Может получиться, — произнес он наконец.

Однако Павел думал так долго, что Джонс заметил и насторожился. Он что-то вытащил из кармана. В следующий миг Павел вздрогнул, и Зула, опустив глаза, увидела, как свет уличного фонаря блеснул на стальном лезвии. Джонс прижимал к ребру ладони Павла нож.

— Ты ведь сможешь вести самолет без одного пальца на руке? — спросил Джонс.

Павел промолчал.

Джонс продолжил:

— Я несколько обеспокоен. До сих пор ты отвечал на мои вопросы без колебаний, к полному моему удовольствию. Сейчас ты ответил не сразу, отчего у меня создалось впечатление, будто мы играем в шахматы. Я не хочу, чтобы ты играл со мной в шахматы. Ты должен понять, Павел, что успех моего замысла и твое выживание неразрывно связаны. Будет очень неприятно и очень плохо для тебя лично, если через несколько дней обнаружится, что ты меня как-то надурил. Надурил, воспользовавшись какой-то технической тонкостью режима частных авиаперевозок, о которой мне знать неоткуда.

— Я думал, что будет, если пробыть в Исламабаде несколько дней, — сознался Павел.

— И это замечательно, — сказал Джонс, — при условии, что ты честно поделишься со мной своими мыслями.

— В Исламабаде современный аэропорт. Там нельзя просто сесть и поставить самолет, как машину в торговом центре. Его заметят. Останутся записи.

— Продолжай информировать меня о подобных соображениях, как только они возникнут, — кивнул Джонс. — Однако в том, что самолет заметят, большой беды не будет. Из Исламабада мне нужно совершить всего один перелет.

— Куда?

— Подойдет почти любой крупный город США. Моя душа особенно лежит к Вегасу, но я не буду особенно привередничать.

Халид, все это время сидевший молча, теперь обернулся через плечо и сказал что-то по-арабски. В его фразе было одно английское слово: «Мегамолл».

— Мой товарищ очень дельно подсказывает, что, если мы не можем долететь до Вегаса, нас более чем устроит Миннеаполис. Это ведь проще, да? Потому что севернее.

— Все зависит от ортодромий, — твердо ответил Павел. — Позволите включить ноутбук?

Джонс задумался.

— Я рассчитывал покончить с этим быстрее, — сказал он. — Нам прежде надо кое-что сделать. А потом, ладно, включай ноутбук.

Подъехали к причалу, на который высадились днем. Баркас покачивался чуть дальше в море, но при появлении машин немедленно подошел и пришвартовался.

Водителя второго такси под дулом пистолета загнали на баркас, а за руль пересел смертник с пассажирского сиденья. Багажники обеих машин забили грузом. Последние два моджахеда ближневосточной внешности, дожидавшиеся на баркасе, залезли во второе такси к Сергею. Обе машины выехали обратно на кольцевую дорогу и двинулись в аэропорт, а там свернули к бизнес-терминалу. У ворот дежурил охранник, но Павел был в летной форме и, видимо, знал какие-то правильные слова, потому что их пропустили. Машины подъехали к самому самолету. Джонс, Зула и оба летчика сразу поднялись на борт, а остальные боевики под руководством Халида начали перегружать снаряжение из багажников в грузовой трюм.

Внутри царили роскошь и чистота, каких, естественно, ожидают люди, летающие частными самолетами, включая цветы в вазах, шоколад на столе и напитки в миниатюрных холодильниках. Деревянная обшивка мягко поблескивала в свете стильных галогенных ламп. После нескольких дней на жестком и неудобном мягкие кожаные кресла рождали ощущение, будто сидишь на коленях у исполинского младенца. Джонс несколько минут прохаживался по салону взад-вперед, офигевая от избытка роскоши.

Он был в кабине, разглядывал суперсовременные дисплеи, когда зазвонил мобильный. Джонс взглянул на экран.

— О! Это последнее, чего мне не хватало для полного счастья!

Он открыл мобильный, поднес к уху и заговорил ликующим голосом. Зула не понимала его арабского, но угадывала смысл: «Ты ни за что не догадаешься, откуда я с тобой говорю!»

Тут Джонс повернулся на каблуках и с ошарашенной физиономией двинулся из кабины к открытой двери.

— Кто это? — спросил он, переходя на английский.

— Соколов, — сказал русский в телефон. — Мы встречались раньше, когда я перебил половину твоих людей. Десять минут назад я перебил вторую половину. Теперь остался только ты, козел вонючий. Мудак, который по телефону отправляет на смерть тех, кто лучше его, а сам драпает в аэропорт.

Оливия, напряженно слушавшая с другого конца лодки, гадала, откуда Соколов знает, что его собеседник в аэропорту. Может, ему слышен рев двигателей? По совпадению лодка как раз огибала северную оконечность Сямыня, где располагался аэропорт; осознав это, Соколов оглянулся и увидел «Боинг-747», круто уходящий в ночное небо. Его рука непроизвольно потянулась к пистолету-пулемету, и Оливия плотнее вжалась в фибергласовое сиденье, со смесью ужаса и восторга ожидая, что сейчас он попытается сбить самолет. Однако рациональная часть его сознания сумела взять дурное побуждение под контроль.

— Драпает, как вонючая крыса, когда храбрые люди лежат мертвыми там, в городе. Ну ты и красавчик, Джонс. Зула по-прежнему с тобой? Ты хорошо с ней обращаешься? Советую тебе обращаться с этой девушкой хорошо, Джонс. Потому что тогда я, как отыщу, убью тебя быстро, а вот если ты тронешь ее хоть пальцем, то легкой смерти не жди. Я отправил тысячи моджахедов в рай к их девственницам, но тебя отправлю в ад.

Он нажал отбой и выбросил мобильный в море.

В наступившей тишине Оливия попыталась восстановить в памяти события дня. Она подозревала, что люди вроде Соколова не особо предаются интроспекции. Однако такая привычка была частью ее аналитического багажа — единственного, что Оливия могла внести со своей стороны в их импровизированное партнерство. В последние полчаса Соколов так ярко проявил свои таланты и способности, что Оливия временами чувствовала себя куском говядины, который он вынужден таскать с собой по какому-то сложному неуставному ритуалу (хоть она и спасла ему жизнь, подогнав морское такси туда, где Соколов смог в него прыгнуть; интересно, понимает ли он это?). Велико было искушение полностью растворить свою волю в его и просто наблюдать, как он действует, но Оливия знала, что исключительные умения Соколова крайне полезны в ситуациях, которые в обычной жизни почти не встречаются. И близится время, когда он будет так же беспомощен и зависим от нее, как она от него при побеге от загадочных недругов на Гуланъюй.

Кстати, она до сих пор не могла поверить в то, что он с ними сделал. Видимо, все это случилось на самом деле, судя по тому, что они упали и больше не встали. Однако те мгновения оставались только зрительными образами на экране ее памяти, еще не впитавшимися, не осознанными, не получившими права именоваться реальными событиями.

В телефоне у Соколова был GPS-навигатор и карты, которые он внимательно изучал с тех самых пор, как аэропорт остался позади. Они неслись по Сюньцзянгану — примерно трехкилометровой ширины проливу, отделяющему остров Сямынь от северо-западной провинции Сянъань. Пролив, как пистолет, был нацелен на темный остров километрах в десяти дальше: Кинмен, или Кимой, как называли его в газетах времен «холодной войны». Хотя Оливия и Соколов это не обсуждали — они вообще еще ничего не обсудили, — ясно было, что именно туда они направляются. Еще минуту-две они будут вблизи берегов КНР как по правому, так и по левому борту, и если кто-нибудь увидит их на радаре (допуская, что можно различить катер среди исполинских контейнеровозов и множества рыбачьих и грузовых суденышек), то не заподозрит ничего недолжного. Однако как только они вырвутся из Сюньцзянгана в открытое море, на них сразу обратят внимание, поскольку дальше все территории — тайваньские.

Побережье слева — сянъаньское — было застроено меньше, чем сямыньское справа, и тянулось дальше к востоку. Соколов сказал, что хочет идти вдоль него, и Оливия передала указания мотористу.

Соколов пересел ближе к нему, прихватив свою сумку, включил фонарик, зажал в зубах, как сигару, и, расстегнув сумку, посветил в нее. Она была набита всякой всячиной, но преобладающим был малиновый цвет стоюаневых купюр, по большей части отдельных мятых бумажек. Соколов порылся в них и нашел пачку примерно в дюйм толщиной. Он посветил на нее и глянул на моториста, убеждаясь, что тот заметил. Потом вытащил пластиковый пакет — белый мешок для стирки с логотипом шикарного отеля, — положил туда пачку денег и тщательно скатал пакет в маленький аккуратный сверток.

Потом глянул на Оливию.

— Поведи лодку, пожалуйста.

— Пересядь, я поведу лодку, — по-китайски сказала она мотористу.

Тот колебался.

— Я уже некоторое время наблюдаю за этим человеком, — сказала она. — Он вроде бы не убивает тех, кто ему не враг. Думаю, все будет хорошо.

Не сводя глаз с Соколова, моторист встал и пропустил Оливию на свое место. Она перелезла через спинку его сиденья, села за штурвал и выбрала впереди огонек-ориентир, чтобы держать курс на него.

Они вышли из пролива, и катер закачался на длинных океанских валах. Моторист, пригнувшись, пересел на центральную банку. Соколов встал на колени и сунул ему завернутую в полиэтилен пачку денег, затем жестами показал, что ее надо спрятать в штаны. Моторист, разрываясь между страхом и сильнейшим любопытством, повиновался. Соколов протянул ему спасжилет и пантомимой изобразил, что его надо надеть. «Ближе к берегу», — приказал он Оливии. Та подвела катер к глинистому мелководью. Шел отлив, и оно тянулось на большое расстояние от Сянъаня, тускло отражая оранжево-розовые городские огни.

Моторист надел спасжилет и застегнул пояс. Соколов, осмотрев его, словно командир десантного взвода — парашютиста, дернул пояс и подтянул потуже. Затем поднес к голове кулак с оттопыренными большим и указательным пальцами. Моторист, поняв этот международный жест, достал из кармана мобильный, который Соколов тут же конфисковал.

Затем Соколов легонько мотнул головой в сторону берега и посмотрел мотористу в глаза. Тому очень не хотелось в воду, но довольно скоро он, видимо, почувствовал, что лучше утонуть, чем выносить этот взгляд, поэтому зажал нос и спрыгнул за борт.

— Кинмен, — сказал Соколов. — Максимальная скорость.

Оливия круто повернула штурвал вправо и двинула рычаг дроссельной заслонки вперед до упора. Мотор взревел, лодка устремилась во тьму, рассекая перпендикулярные курсу волны. Соколов перебрался к Оливии, сел рядом и стал щелкать тумблерами на приборной панели, пока не нашел тот, который выключает ходовые огни.

Потом он некоторое время вглядывался в экранчик своего телефона, пытаясь прочесть показания, несмотря на яростные удары волн.

— Тайваньские военные обстреляют лодку?

— Возможно.

— Плавать умеешь?

— Очень хорошо.

— Значит, лучше меня, — признался Соколов.

Он перелез на корму и скоро вернулся с двумя спасательными жилетами, один из которых положил на колени Оливии. Другой надел сам и сел к штурвалу, давая ей возможность тоже надеть жилет.

Из-за военных и политических барьеров она привыкла думать, что Кинмен дальше, чем на самом деле, однако дорога по воде заняла так мало времени, что они едва успели застегнуть спасжилеты, прежде чем оказались на расстоянии, которое можно покрыть вплавь. Соколов на пробу убрал руки со штурвала и убедился, что при этом лодка продолжает идти прямо.

Так что в какой-то момент (гораздо раньше, чем Оливия успела морально подготовиться) он кивнул, и она — поскольку Соколов явно этого ждал — кивнула в ответ. Соколов повернул штурвал, направив нос лодки в открытое море, взял Оливию за руку и поставил ногу на планширь. Свободной рукой он подхватил сумку, которую раньше прицепил к спасжилету. Еще один обмен кивками, и они спрыгнули в воду.

Вода по океанским меркам была теплая, но первым и главным ощущением Оливии был холод. Потом она привыкла и поплыла.

Ветер, видимо, дул со стороны Кинмена. Волны были не сильные, но набегали со многих сторон сразу, так что на миг сталкивались в огромные пирамиды воды. Оливия старалась держать направление по луне и плыть, плыть, плыть. Больше всего ее страшило, что какое-нибудь неведомое океанское течение унесет их в открытое море; и впрямь, поднимая голову над волнами, чтобы взглянуть на огни острова, она видела, что они не столько приближаются, сколько смещаются вбок. Оливия родилась и выросла в Британии и с младенчества впитала множество понятий, связанных с морем. Она знала термин «стояние воды» и догадывалась, что именно это происходит сейчас: отлив уже закончился, а прилив еще не начался, и вода почти не движется. Однако в море здесь впадает множество рек, и они создают прибрежные течения.

После нескольких приступов отчаяния она наконец сообразила, что они просто еще не так давно покинули лодку, а значит, надо плыть и не впадать в панику. И она, и Соколов часть времени для отдыха плыли на спине. Из такого положения Оливия и увидела вертолет, зигзагами летевший над морем ближе к Кинмену, чем к Сянъаню. Он прочесывал воду лучом прожектора. Очевидно, радары засекли лодку, и теперь их ищут. В первые мгновения Оливия почувствовала себя как на ладони, потом постаралась вообразить пилота над многими квадратными милями черной воды, чертящего по волнам тоненьким лучиком. Будь они потерпевшими кораблекрушение, ее бы сейчас охватило отчаяние: их ни за что не найдут! Так стоит ли тревожиться?

Соколов расстегнул спасжилет и опустился под воду примерно на полминуты. Потом вынырнул и, отфыркиваясь, объявил: «Метра три», — очевидно, имея в виду глубину. Его тон обнадеживал.

Минут через тридцать Оливия, погружая руку при гребке, задела за что-то пальцами и поняла, что может встать. Возможно, она давно плыла на глубине меньше метра.

Через мгновение она заглянула в изумленное лицо Соколова, плывущего на спине. Он подобрал ноги под себя и сделал рукой жест, явно означавший: «Пригнись, идиотка!»

Они посидели на корточках, высунув из воды только голову, и, насколько можно было что-нибудь разобрать в лунном свете, оглядели берег. У Оливии возникло чувство, будто она смотрит сквозь сломанные зубья старой расчески.

— Противотанковые заграждения, — объяснил Соколов. — На случай высадки десанта. Нам не страшны. Пока мы не в танке.

Юмор. У Оливии не было сил его оценить. Когда она после перестрелки и взрыва добралась с замотанной головой до квартиры, то собиралась забиться под одеяло и не вылезать долго-долго. С некоторым усилием и с помощью Соколова она заставила себя выползти в ванбу и отправить сигнал бедствия. Последние часы прошли на адреналине, но как только она почувствовала ногами дно и вышла из режима «плыви, или утонешь», наступила реакция. Оливия плюхнулась на четвереньки в прибойной полосе. Словно доисторическая рыба на вялых рудиментарных плавниках, она вслед за Соколовым выбралась на мелководье и дальше на песчаный пляж, огороженный мощными оборонительными сооружениями: двойным рядом торчащих из земли колючек. Ближе стало видно, что каждая колючка — железнодорожный рельс, вмурованный в бетонный блок и срезанный наискось, чтобы получилось острие. Из каждого блока торчала толстая скоба: видимо, их краном выгружали с баржи во время какого-нибудь давно забытого кризиса времен «холодной войны». Ржавчина источила колючки, ракушки обросли их густым мехом. Блоки стояли под разными углами. Соколов был прав: им это не помеха.

Метра через два после надолбов они оказались в области шестиугольных блоков, вдавленных в песок, — вероятно, для защиты берега от размыва; она тянулась неровной мостовой в обе стороны, сколько видел глаз (не очень далеко).

Дальше начинался самый обычный песчаный пляж. Только он шевелился под руками. Тысячи крохотных, как жуки, крабиков шныряли между тонкими, не шире карандаша, норками.

Соколов зашипел, и Оливия поняла, что забралась слишком далеко. Она распласталась на песке, радуясь возможности лежать и не двигаться, хотя ей было мокро и холодно. Соколов был в нескольких метров позади, на темных шестиугольных плитах, невидимый даже для Оливии, знавшей, где он находится.

Они пролежали несколько минут, всматриваясь и прислушиваясь. Оливия начала дрожать сразу, как вылезла из воды, и теперь ее била крупная дрожь. Зубы буквально стучали — впервые с тех пор, как ей исполнилось четыре года. Она открыла рот, чтобы прекратить лязг, и вгляделась пристальнее. В лунном свете впереди начинался склон, заросший низкой растительностью с желтыми цветами. Дальше темнели какие-то прямоугольные структуры. В нескольких сотнях метрах левее был маленький белый блокгауз, утыканный антеннами и прожекторами. Однако прожекторы в эту сторону не светили, так что если кто и высматривал двух беглецов, их бы все равно не увидели.

Удовлетворившись осмотром, Соколов по-пластунски добрался до границы песка и желтых цветов. Дорогу преграждал стальной трос, натянутый между столбиками. Соколов пролез под него. Оливия дернулась было следом.

— Погоди, — сказал Соколов.

Оливия осталась перед тросом.

Соколов оттолкнулся руками, сел на корточки, достал нож и воткнул в землю. Через несколько секунд вынул, сдвинул вперед и снова воткнул. И еще раз. И еще.

— Двигайся за мной след в след.

— Что это значит?

— Табличку прочти.

Сев на корточки, Оливия оказалась прямо перед красным треугольником на тросе. Там были череп со скрещенными костями и надпись: «ОСТОРОЖНО, МИНЫ!»

Интересно, мины не могут взорваться от того, что сильно дрожишь?

Соколов оставил сумку перед заграждением. Поскольку и сумка, и сама Оливия были не на минном поле, она протянула руку и вытащила оттуда свитер. Он промок, но шерсть все равно должна согревать. И впрямь, в свитере сразу стало намного лучше. Натянув сумку через ноги, Оливия пролезла под трос.

После этого они долго пробирались по минному полю — Оливии показалось, что прошло не меньше часа, прежде чем Соколов заговорил снова.

— Мины старые, — сказал он.

— Хорошо, — ответила она.

— Нет, плохо. Опаснее.

Поговорили, называется.

Возможно, почувствовав ее состояние, Соколов выдал следующую фразу:

— Ты могла бы позвонить?

— Мой телефон утонул.

Она потеряла его, пока плыла.

— Это хорошо.

Оливия мысленно согласилась. УОБ уже наверняка в ее квартире. Там не найдут ничего уличающего — только вещи Мэн Аньлань. Однако самое недолгое расследование покажет, что Мэн Аньлань — сфабрикованная личность. Полиция выяснит, что она снимала офис через улицу от эпицентра сегодняшней кутерьмы, и очень ею заинтересуется — в частности, будет ловить разговоры с ее телефона. Сейчас, когда они в другой стране, это вроде бы и не важно, и все равно незачем светиться без надобности.

— Загляни в кэмелбек, — посоветовал Соколов.

Оливия впервые держала в руках гидратор, но сообразила, как его открыть. Внутри обнаружились два телефона.

— Какой взять?

— Маленький «самсунг».

— Чей он?

— Ничей. Купил вчера. Не звонил по нему.

Оливия включила мобильник и увидела сигнал, хоть и слабый. Видимо, телефон поймал башню через пролив в Сянъане.

Оливия набрала короткую эсэмэску и отправила на номер, который помнила наизусть, хотя никогда на него не звонила. Так ее научили. Что делать, когда окажешься в полной заднице? Не звони на старые номера, не пиши на старые электронные адреса. Не звони со своего телефона. Отправь эсэмэску на номер-«SOS», который повторяешь каждый день, когда засыпаешь и когда просыпаешься. Один раз, и больше никогда этим номером не пользуйся.

Эсэмэска гласила: «Поехала в Хайцан проведать бабушку». Это значило: «Я на Кинмене, прикрытие провалено».

Через полчаса они выбрались на другую сторону минного поля, к зарослям алоэ и опунций у полузасыпанных бетонных коробок — вероятно, бункеров, выстроенных для защиты от обстрела с материка. На полу в них был разбросан армейский мусор, но все оборудование давно вывезли, остались только гнутые ржавые скобы на месте проводки. Дальше сплошной стеной вставал девственный лес. Соколов вышел и вернулся, волоча за собой огромный ворох вырванных и срезанных лиан. Когда они с Оливией разложили лианы на бетонном полу, получился слой выше чем по колено. Они натянули на себя всю одежду, какая была, легли рядышком и укрылись лианами как пледом. Соколов обнял Оливию, а она прижалась головой к его груди. Они переплели ноги. Через четверть часа она перестала дрожать. А потом провалилась в сон, такой глубокий, что граничил со смертью.

Во время загадочного телефонного разговора Джонс практически не говорил. Только слушал. И то, что услышал, кардинально изменило его настроение. Он больше не лучился самодовольством, а резко и ворчливо потребовал перейти к делу.

Как раз для дела самолет был оборудован идеально. Главный салон легко превращался в конференц-зал: на задней переборке был установлен проектор, спереди выдвигался экран. На всех иллюминаторах задвинули шторки, ноутбук Павла присоединили к проектору. Два моджахеда (те, что раньше были за рулем) отогнали такси подальше от самолета и, наверное, оставили на стоянке бизнес-терминала, а сами вернулись. Теперь в самолете было девять человек: летчики Павел и Сергей, Абдулла Джонс, Зула, Халид и еще четверо, которых она про себя называла рядовыми, — тот, что весь день разъезжал в угнанном такси, второй смертник из «Хайятта» и еще двое с баркаса. Эти были помоложе и держались как подчиненные, заискивающе. Все четверо забились в приватный спальный салон, занимавший хвостовую часть самолета. Зулу не пригласили участвовать в совещании, но и не прогнали. Впрочем, ее и некуда было выгнать, разве что запереть в туалете.

Таким образом, вскоре после полуночи вернулись к прерванному разговору о летных планах и ортодромиях, но уже с помощью визуальных материалов. У Павла была программа, которая рисовала ортодромии на карте мира, и теперь он с ее помощью прокладывал маршруты из Исламабада в разные города США.

Максимальная дальность полета составляла 10 700 км. Пилоты старались втолковать Джонсу, что из этого числа надо вычесть запас на неожиданный встречный ветер, маневры над аэропортом и так далее.

На карте стало видно, что Исламабад и Денвер лежат практически на противоположных сторонах земного шара, так что, пролетев через Северный полюс по ортодромии, самолет попал бы в точности туда, если бы хватило дальности, но ее не хватало. На самом деле, если бы они полетели в ту сторону, в лучшем случае дотянули бы до Реджайны в Саскачеване, куда вероятнее им пришлось бы сесть для дозаправки в Саскатуне.

Такие разговоры явно портили Абдулле Джонсу настроение. Он в досаде ходил между креслами, потом вроде бы немного успокоился и заговорил с пилотами откровенно — по крайней мере так это выглядело. Зула к тому времени уже достаточно насмотрелась на Джонса и знала, что он просто так не откровенничает.

Ему всего-то и надо, утверждал Джонс, что перелететь через сорок девятую параллель и сесть в Америке. Не обязательно в большом аэропорту. Вообще-то в маленьком даже лучше. В идеале — на брошенной грунтовой полосе где-нибудь в безлюдной глуши. Единственная его цель — провезти в США нескольких соратников, чтобы они смешались с основным населением и ждали приказов. Но если самолет долетит только до Саскатуна в Канаде, ничего не получится.

Вновь принялись детально прокручивать варианты. По всему выходило, что центральная часть США — самая неудачная цель. По математике ортодромических расчетов выходило, что северо-восток и северо-запад континентальных штатов куда ближе к Исламабаду — настолько, что туда можно долететь без дозаправки.

Начали прокладывать ортодромии к различным городам в Новой Англии и на северо-западе. Джонса завораживало, насколько при этом меняется маршрут. Дорога из Исламабада к Бостону, например, пролегала над западной частью России, Финляндией, Швецией, Норвегией, между Исландией и Гренландией, через приморские провинции Канады и штат Мэн. Каждое из этих названий пробуждало у Джонса свой набор опасений. А вот дорога в Сиэтл проходила над наименее населенной частью Сибири, пересекала Северный Ледовитый океан, вновь оказывалась над сушей на северо-востоке Канады; дальше лежали Юкон и Британская Колумбия, а над территорией США оставалось пролететь лишь последние несколько миль. Вся траектория приходилась на самые безлюдные части земного шара. Чуть вправо или чуть влево, и они смогут сесть на полуострове Олимпик или в горах восточной части штата Вашингтон.

Как только это выяснилось, у Джонса не осталось сомнений, куда лететь.

— Доберемся до Исламабада, — сказал он, — а там составим план полета до Боинг-Филда в Сиэтле. Это хорошо еще и тем, что не вызовет подозрений: оттуда вы как раз вылетели в Китай.

— Но если сесть там… — начал Павел.

— …нас арестует внутренняя безопасность, — согласился Джонс. — Мы не станем там садиться. В последнюю минуту мы свернем, сядем где-нибудь в лесу и разбежимся. Так что вам надо сберечь топлива на последний отрезок.

— Ты хочешь попасть из Исламабада в Сиэтл без дозаправки? — спросил Павел.

— Разве мы не это сейчас просчитывали?

— Мы прокладывали ортодромии, — напомнил Павел. — Это совсем не то же, что план полета.

— Я понимаю, — ответил Джонс.

— Нельзя просто пролететь по ортодромии через Россию, — сказал Павел, дивясь, что Джонс этого еще не усвоил. Он показал на красную дугу, которую программа прочертила от Исламабада на север, через Сибирь. — Такого воздушного коридора просто нет. Российские ПВО собьют нас, как только пересечем границу.

— Черт, — сказал Джонс. — Черт, черт, черт. — Он на минуту задумался. — Можно проложить маршрут так, чтобы он не проходил через Россию?

— Я без программы скажу, что, если лететь из Исламабада в США не через Россию, надо будет сильно отклониться от ортодромии, а у нас нет столько топлива, — ответил Павел.

— Тогда полетим из Исламабада куда-нибудь еще, — предложил Джонс, — например в Гонконг. Там дозаправимся, а дальше — обычным воздушным коридором.

— Чем так важен именно Исламабад? — спросил Павел.

— Это, — ответил Джонс, — вас не касается. Ваша задача — вести самолет.

— Нет, это твоя задача — выбраться отсюда, и мы тебе нужны, чтобы вести самолет, — поправил его Павел и взглянул на Сергея. Тот кивнул. Во время обсуждения пилоты изредка перекидывались русскими фразами, и теперь ясно стало, что речь шла не об ортодромиях.

— Приятно помечтать об Исламабаде и как «мы полетим туда», «мы полетим сюда» через всю планету. Однако сейчас ты в Сямыне, и только мы можем тебя отсюда вытащить.

Джонс вздохнул.

— Я надеялся обойтись без такого разговора… Либо вы летите в Исламабад, либо я вас убью.

— В Исламабаде, — продолжил Павел и бровью не поведя, — ты можешь рассчитывать на защиту подкупленных властей. Можешь связаться с друзьями из Вазиристана, Афганистана, Йемена. Наверняка кто-то из них умеет водить самолет. Ты собираешься убить нас там и дальше лететь со своими пилотами.

Джонс открыл было рот, но Павел остановил его движением руки.

— У тебя в Исламабаде ядерная бомба, или споры сибирской язвы, или что-то в таком духе. Ты хочешь погрузить это в самолет и врезаться на нем в какое-нибудь американское здание и взорвать город, или заразить, или чего там еще. И все в самолете погибнут, так или иначе. Ты держишь нас с Сергеем за дурачков, а зря. Нам понятно, что мы так и так покойники. Так что можешь убить нас сейчас. Валяй. Убей нас, а потом выбирайся из Китая как сумеешь.

Джонс обдумал это предложение. Или просто выждал, пока пройдет злость.

— Очевидно, у вас есть некое контрпредложение? Кроме как поставить вас обоих к стенке?

— Мы готовы взлететь, — ответил Павел, — как только составим план, который гарантирует нам жизнь. — Он обменялся взглядами с Сергеем и кивнул на Зулу. — Нам и девушке.

Зула ощутила странную благодарность — до сих пор ей казалось, что про нее вообще все забыли. Джонс как-то сразу ощетинился: зло и в то же время пристыженно. Примерно такое выражение у него было во время разговора по мобильному у двери самолета.

Почему?

Наверное, подумала Зула, потому, что он и впрямь собирался ее убить. Или просто выкинул из головы. И ничуть этого не стыдился — пока его не уличили.

— Ладно, — сказал Джонс, — раз уж мы заговорили о вашей дальнейшей судьбе. Вы подумали, что будет, если вы останетесь в Китае? Ведь вы ввезли сюда довольно-таки сомнительных личностей.

— Разумеется, мы предпочли бы выбраться из Китая, — признал Павел.

— И поскорее. Потому что Иванова вот-вот вытащат из подвала, установят его личность и выяснят, на каком самолете он прилетел.

— Тоже верно.

— Мы не можем составить международный план полета, потому что тогда на борт поднимется чиновник и захочет проверить паспорта.

— Да.

— Так что мы должны составить план на внутренний рейс, выждать шесть часов, а потом… как бы это назвать приличнее… смухлевать, — сказал Джонс. — Потому что если мы сядем в другом китайском аэропорту, нам крышка. Значит, надо отклониться от курса и сесть где-нибудь, где у нас будут шансы выжить.

— Примерно так, — согласился Павел.

Джонс широко развел руки.

— Так просветите меня, как это можно сделать.

Павел задумался, затем они с Сергеем принялись что-то обсуждать по-русски. Через какое-то время Зуле стало ясно, что это надолго, и она вышла в туалет. Садясь на унитаз, она сообразила, что прошмыгнула мимо зеркала, не глянув на себя, будто отражение — ее враг, с которым неприятно встречаться глазами. Тогда назло всему она повернула голову — туалет был шикарный, с зеркалом во всю стену — и посмотрела себе в глаза. Невероятно, но на нее смотрела все та же Зула Фортраст. Немного потрепанная, конечно. И заметно старше. Не в смысле старая старуха, просто больше повидавшая в жизни. Интересно, что другие в ней находят? Почему Чонгор бросился ее выручать? Почему Джонс таскает ее за собой? Почему Павел и Сергей решили — видимо, заранее не сговариваясь, — включить ее в свою сделку с Джонсом? А главное — почему Юйся пошла ради нее на такое? Не съехать на баркас — это получилось случайно, — а протаранить такси и получить подушкой безопасности в лицо? Ведь хорошего Зула за все время сделала только одно: послала сигнал хакерам на четвертом этаже. А Юйся этого даже не видела. И Ману с другими хакерами — те, кто хоть что-то выиграл, — тоже. Только Чонгор. Хотя, может, он и рассказал другим?

А может, все не так рационально. Может, Юйся и не знает про «SOS» пробкой. Может, все дело в некой сверхъестественной силе вроде благодати, которая пронизывает жизнь людей неведомо для них самих.

И вот тут, в туалете, искоса глядя на свое отражение, Зула пережила мгновение чего-то вроде молитвы. Ее прежние взгляды не изменились, и это не была детская молитва со сложенными ладошками — скорее усилие воли. Потому что если и впрямь есть нечто — благодать, или Провидение, или как там это называется — и оно действует сейчас в мире, то ему нужно срочно посетить баркас, где держат в заложницах Цянь Юйсю, и совершить еще один шаг в загадочной цепочке событий. И если сознательное усилие воли со стороны Зулы может тут как-то поспособствовать, то она хотела, чтобы это произошло.

Она встала, плеснула в лицо воды и вернулась в салон. Павел и Сергей по-прежнему говорили по-русски, увеличивая на экране отдельные участки цифровой карты. Джонс стоял, прижимая к одному уху телефон и заткнув другое пальцем. Вид у него был пришибленный. Он некоторое время говорил по-арабски бесцветным голосом. Джонс не побежден, подумала Зула, просто бесконечно устал. Наконец он нажал отбой.

— Можешь идти куда хочешь, — объявил он, глядя Зуле в глаза.

— То есть?

Джонс уже показал, что способен на подлое ехидство, и сейчас, по всему, был именно такой случай.

— Судно с твоей подружкой…

— Да?

— Исчезло.

— Что-что?

— Ис-чез-ло. Без следа. Не отвечает по рации. Не отвечает по мобильным. Никаких следов крушения. Никаких сигналов «SOS».

— А откуда ты знаешь?

— От ребят, которые высадили нас в доке, — сказал Джонс. — Они вернулись на остров, и судна там просто нет.

Зуле ужасно хотелось показать, как она рада, но прежде надо было еще кое-что прояснить.

— Зачем ты мне это говоришь?

— Потому что это ничего не меняет, — ответил Джонс. — Ты все равно останешься в самолете.

— Ты так думаешь?

— Да. Потому что ты в Китае нелегально. Ты связана с людьми, совершившими за день больше убийств, чем в Сямыне обычно бывает за год. И у тебя только один способ отсюда выбраться — остаться в самолете, — Джонс театрально указал на Сергея и Павла, — с твоими белыми рыцарями.

Расистский намек не ускользнул от внимания Зулы.

— Рыцарство не имеет цвета кожи, — сказала она. Игра слов вместо действий. Потому что Джонс прав: самолет — единственный способ отсюда выбраться.

— Ладно, — объявил Павел, — мы придумали, как лететь.

— И как же?

— Сперва мы заполним план, — произнес Павел, — потом объясню.

— Так составляйте, — ответил Джонс, — а я пошел спать.

День 5

Несколько сумбурных перепалок в конце концов привели к следующей расстановке: за штурвалом остался рулевой по имени Мохаммед — он обещал вывести судно из китайских территориальных вод быстро и ничем не показав, что оно идет к Кинмену. Чонгор с пистолетом в руке стоял рядом с ним в рубке и приглядывал за курсом, сверяясь с GPS-навигатором. Юйся и Марлон в компании кока, представившегося как Бату, ходили по кораблю, выясняя, где тут что и как оно работает. Судя по имени, внешности и акценту, Бату принадлежал к небольшой группе этнических монголов. По-видимому, он попал на Жестокий остров как экономический мигрант. Захват судна вооруженными людьми он воспринял на удивление безмятежно. Похоже, новое командование устраивало его куда больше.

Взобравшись на плоскую крышу надстройки прямо над рубкой, они обнаружили большую капсулу белого пластика. В ней лежал надувной спасательный плот. По благоговейному шепоту Бату Юйся и Марлон поняли, что наличие плота — непременное условие работы судна, а потому вокруг плотов строится целая система правил, штрафов, инспекций и взяток. Никаких других шлюпок на судне не было. Впрочем, в местных бухтах их столько, что махни рукой — и через минуту кто-нибудь подойдет. Диск на вершине мачты оказался антенной радара, хотя Бату сильно сомневался, что тот работает. Крепления для дополнительных огней и антенн на той же мачте в основном пустовали. Марлон пристальным взглядом пробежался по проводам — те шли от антенн в крышу рубки.

Рубку опоясывала узкая галерея. На ее перилах прямо перед иллюминаторами висели два спасательных жилета — когда-то ярко-оранжевых, сейчас выцветших до зеленовато-карамельного оттенка. К столбикам перил бело-зеленой синтетической веревкой крепился один край пластикового навеса — тот почти полностью укрывал переднюю палубу, потому что на ней, как объяснила Юйся, работали с грузом, например возились с сетями, выкладывали улов и занимались прочими рыбацкими делами.

Затем они мельком осмотрели каюты — нет ли там чего опасного и/или полезного — и спустились в трюм. С тех пор как тут мучили Юйсю, кое-что изменилось. Тогда помещение казалось больше — груз аккуратно лежал по коробкам. Теперь же кругом валялся всякий хлам вперемешку с наспех вспоротой картонной упаковкой. Юйся обратила на это внимание Марлона и для ясности очень скупо пересказала происходившее здесь днем. Следы от веревок на запястьях Юйси так потрясли Марлона, что он, к ее изумлению, заплакал.

Трюм решили оставить на потом.

Бату отвел их на камбуз и по привычке стал заваривать чай. Глядя, как он наполняет чайник, Марлон спросил, много ли на борту питьевой воды. Выяснилось, что много: в баках — сотни литров. Бату гордился тем, что всегда держал резервуары полными.

И тут встал самый очевидный вопрос (Марлон обругал себя за то, что не поинтересовался раньше): сколько на борту топлива.

Бату не знал, но, судя по его лицу, стоило ждать неприятных известий.

— Схожу в рубку — взгляну на датчик. — Марлон встал, но Бату остановил его жестом и объяснил, что на таких судах топливомеры не ставят. Здесь суют палку в бак, вынимают и смотрят, сколько испачкалось. Марлон сел и стал ждать чай. Потом спросил Юйсю:

— Чувак в рубке, Мохаммед, — он тоже был среди тех, которые?..

— Которые что?

— Тебя там в трюме…

— Да, — сухо ответила Юйся.

Разговор на этом угас. Они сели поудобнее и принялись за чай. Глаза Юйси закрылись, затем медленно открылись.

— Отрубаюсь, — сказала она по-английски, потом по-китайски попросила Бату налить не такой наперсток, а чашку побольше, для Чонгора, — тот наверняка тоже еле борется со сном.

Бату порылся в шкафчиках с дверцами на пружинах и отыскал кружку. Марлон спросил его, давно ли в последний раз покупали топливо. Бату призадумался.

— Пару бочек взяли на прошлой неделе.

Он поставил кружку на стол, придерживая рукой (судно отошло довольно далеко в открытое море, и качать стало сильнее), и наполнил до краев, прервавшись лишь раз долить заварник.

— Пара бочек? — повторил Марлон. — Не много для такого корабля.

Бату промолчал.

— В общем-то и незачем заливать баки до краев, если только не идешь в далекое плавание, — размышлял Марлон. — А далеко вы уже давно не ходили, верно?

— В последнее время — нет, — подтвердил Бату, имея в виду «с тех пор как тут устроили плавучую штаб-квартиру террористической ячейки».

Юйся залпом допила последнюю чашечку, взяла кружку для Чонгора, осторожно встала, прошагала через кубрик, широко расставляя ноги — судно сильно качало, — миновала люк и стала подниматься по трапу в рубку.

— Как думаешь, далеко этот корабль может ходить? До Тайваня дотянет? — Марлон обращался к Бату.

Тот пожал плечами, как бы говоря: «Ты спрашиваешь о мореплавании у монгола?»

Они услышали, как Юйся задала кому-то вопрос. Раздался тяжелый удар, словно тело рухнуло на палубу, потом звон разбитой кружки, невнятный окрик Чонгора. Затем снова удары, треск и несколько очень громких хлопков.

Чонгор понимал, что присаживаться не следует — только стоя он мог не заснуть, — но в открытом море качать стало сильнее, палуба заходила ходуном, и оправдание нашлось. До этого момента Чонгор стоял, глядя вперед через плечо Мохаммеда. А короткая скамейка-банка у задней переборки так и манила. Предмет важный, она была приварена к палубе; рыбакам без сварочного аппарата — как плотникам без пневмомолотка. Чонгор, стараясь не упасть, отошел и присел.

Прямо над ухом звучал голос Юйси. Странно — она же внизу. Еще одна странность: глаза закрыты. Чонгор вроде бы следил за собой.

Юйся с кружкой в руках стояла одной ногой в рубке и глядела на Мохаммеда. Тот, видимо, только что заметил Юйсю и смотрел на нее с изумлением.

С изумлением и страхом.

Он держал что-то в руке: серый пластиковый микрофон, подсоединенный черным спиральным шнуром к коробочке над панелью приборов. Когда Чонгор садился на банку, приборчик не работал, а теперь на нем светились индикаторы.

Рулевой разговаривал или только собирался говорить по рации.

Одной рукой Чонгор потянулся за спину за пистолетом, другой оттолкнулся и вдруг заметил, что ноги слушаются с трудом. В тот же миг Юйся плеснула из кружки в Мохаммеда.

Чонгор всем весом валился вперед, а ноги так и не двигались — их что-то не пускало. Он понял, что вот-вот впечатается лицом в палубу, и инстинктивно выставил обе руки, хотя одной уже успел уцепиться за пистолет. Лодыжки сильно выкрутило, и Чонгор грохнулся очень неловко, рискуя утянуть за собой Юйсю. Падал он больно и в несколько этапов, как сломанное ветром дерево, которое, ударяясь о землю, ломается на куски. Пистолет выскользнул. Дотянуться до него Чонгор не мог. Мохаммед орал, вытирая с лица горячий чай. Юйся швырнула в него кружкой, упала на колени, схватила пистолет. Потом навскидку прицелилась и нажала на курок. Ничего не произошло — не сняла с предохранителя.

— Дай мне! — крикнул Чонгор, и Юйся толкнула ему пистолет.

Мохаммед уже пришел в себя, поймал микрофон, болтавшийся на шнуре, и поднес ко рту.

Чонгор отщелкнул предохранитель, взвел курок. Он уже прицелился в Мохаммеда, но тут обзор загородила Юйся, которая кинулась через рубку и тоже вцепилась в микрофон. Завязалась схватка. Мохаммед оттолкнул Юйсю, та потянула его за собой, и Чонгору открылся приемник. Всадить туда пулю — и никакой рулевому связи. Чонгор прицелился.

Мохаммед выхватил фонарик из крепления над иллюминатором и ударил Юйсю по голове. Она упала, схватилась за лицо и взвыла — больше от злости, чем от боли. Мохаммед снова поднес микрофон ко рту. Чонгор спустил курок и оглох. Руки вздрогнули от сильной отдачи. В иллюминаторе над приемником появилась дырка, по стеклу побежали трещинки. Еще выстрел — и еще дырка в паре сантиметров от первой. Тогда Чонгор взял чуть ниже и пальнул три раза подряд.

После первого выстрела Мохаммед замер, увидел, что Чонгор целится примерно в него, и решил удирать. Но рванул прямо через линию ствол — приемник. Одна из трех последних пуль угодила ему в грудь, и он рухнул на палубу.

Марлон уже наполовину взбежал по трапу, но замер, опасаясь, как бы ему не прострелили голову. Потом он услышал голос Чонгора, затем Юйси и поднялся в рубку.

Чонгор лежал на палубе, неестественно вывернувшись. Юйся сидела в углу, прижимая ладонь к рваной ране на лице, и плакала. Вокруг Мохаммеда растекалась большая лужа крови, его рука еще цеплялась за микрофон. Шнур, теперь распрямившийся, почти вертикально тянулся к коробочке над панелью приборов. В рации зияла дырка. Еще две — в иллюминаторе среди веера трещинок.

Микрофон выскользнул из разжавшихся пальцев Мохаммеда и запрыгал на шнуре, как йо-йо.

Чонгор поставил пистолет на предохранитель и подтянулся обратно к скамье. С его ногами явно было что-то не то. Марлон подошел поближе и увидел, что они прикручены к стальной раме банки несколькими витками электрического шнура, а неподалеку лежат кусачки и моток провода.

Марлон подал Чонгору кусачки, и тот стал выпутываться.

— Я заснул, — сказал Чонгор. — Он хотел связаться с кем-то по рации — видимо, со своими приятелями, — но, похоже, боялся, что я услышу и проснусь. А напасть не мог — у него не было оружия. Поэтому вот — примотал. Так он успел бы позвать на помощь, пока я вожусь с проводом. По счастью, пришла Юйся.

— Вовремя? — спросил Марлон.

— Не знаю. Вроде да.

Марлон переступил через широкий красный ручей, протянувшийся по палубе, и подошел к Юйсе. Окровавленный фонарик катался рядом — Марлон, превозмогая брезгливость, взял его и включил. Сознания Юйся не теряла, но была крайне расстроена.

— Дай посмотреть, — сказал он ей, — ну дай же.

— Все в порядке. Нормально все.

— Дай я посмотрю.

— Да нормально все.

— Я хочу посмотреть.

Наконец Марлон понял, что Юйсе плевать на рану; ей нужно утешение. Обнять ее, например, сейчас было бы неуместно, поэтому он положил руку Юйсе на плечо и легонько сжал.

— Я принесу льда.

— Спасибо, — пискнула она по-детски, совсем на себя не похоже.

Марлон встал и только вышел наружу, как услышал над головой стук и скрежет. Бату был уже не внизу — он влез на крышу рубки. И, судя по звуку шагов, спешил.

Едва не зацепив Марлона, сверху скатилась большая капсула из белого пластика и рухнула в воду рядом бортом.

Бату, накинув на одно плечо выцветший спасательный жилет, по-птичьи сидел на перилах.

— Питьевая вода есть еще в трюме — в пластиковых бочонках. Но вы поэкономней — неизвестно, сколько вам дрейфовать.

Он прыгнул и упал в воду метрах в пяти.

Капсула качалась на волнах уже за кормой. Она раскрылась, и в воде начало расти оранжевое пятно — автоматически надувался плот. Бату по-собачьи погреб в его сторону.

Марлон вернулся в рубку. Осторожно ступая по большущей луже крови, он подошел к приборной панели, потянул вниз рычаг, который регулировал обороты двигателя, затем повернул штурвал и взял курс на восток, к Тайваню.

— Зачем сбросил скорость? — поинтересовалась Юйся.

— Чтобы поберечь топливо.

— Думаешь, оно скоро кончится? — спросил Чонгор.

— Бату так думает.

«Хорошо, увидимся в одиннадцать».

Оливия увидела сообщение на следующее утро, в 06.49, когда отошла в заросли по нужде. Это был ответ на вечернее «Поехала в Хайцан проведать бабушку».

Вообще-то весь остров — сплошные заросли, но она отыскала особо густое место и, прежде чем присесть, оглядела его на предмет змей и насекомых.

Оливия и человек на другом конце линии (по-видимому, куратор из Лондона, подключенный по неотслеживаемому соединению к сети мгновенных сообщений) общались через открытый канал. Приходилось шифроваться. «Поехала в Хайцан проведать бабушку» — код из слов, которые точно не привлекут внимания полиции. С минуту она раздумывала над «Увидимся в одиннадцать», пока не поняла, что именно это и имелось в виду. Кинмен с Тайванем связывала паромная линия (пользовались ею в основном туристы — материковые китайцы) и регулярный авиарейс. От парома в нынешних обстоятельствах толку не много, а вот отправить человека самолетом для встречи с Оливией в аэропорту британское посольство в Тайбэе вполне могло.

Телефон был девственный — отследить по нему Оливию или кого-то еще невозможно. К тому же она находилась на тайваньской территории. Поэтому Оливия смело вышла в Интернет посмотреть расписание рейсов. Борт из Тайбэя прибывал в местный терминал в 10.45.

Когда Оливия вернулась, бункер пустовал. Соколов вскоре обнаружился на краю минного поля: он стоял и смотрел вдаль параллельно берегу — в сторону Сямыня. Затем взглянул на часы и обернулся.

Оливия взяла его за руку. Соколов не противился, и она увлекла его за собой.

В бункере, по-прежнему не глядя ему в глаза, она поднялась на цыпочки, обхватила его за шею и осторожно поцеловала в губы. Сердце стучало как бешеное, причем больше от страха, чем от желания, — она боялась, не отвергнут ли ее. Вдруг прошлой ночью Соколов ничего не предпринял, потому что просто не хочет Оливию. Однако его рука обвила ее за талию. Оказывается, он лишь ждал разрешения.

Ее интересовало, каково заниматься сексом на постели из лиан (та за ночь примялась), но выяснить не удалось: они делали это стоя у стены, лицом к лицу. После месяцев тяжелого труда в Сямыне — сплошных тревог и одиночества — это было так хорошо, что Оливия едва не завопила и не разрыдалась. Соколов же, осторожно опустив ее, рухнул на спину, шлепнул ладонями об пол, раскинул руки будто на распятии и лег в пятно солнечного света, проникавшего в дверь. Минут через десять он объявил:

— Я больше не несчастный русский.

— У меня есть для тебя новости, дорогой…

— Нет. Если ты про тот разговор — тот, в квартире.

— По крайней мере ты уже не в Китае. Однако…

— Нет. У меня есть ценная информация.

— Вот как?

— Да.

— И что за информация? — спросила она и продолжила про себя: «Ваша шпионка Оливия Галифакс-Лин — беспомощная шлюшка».

— Она поможет твоему начальству найти Абдуллу Джонса.

— Ага.

Соколов сел на корточки и потянулся за брюками, которые, как и остальная одежда, валялись там, куда отлетели несколько минут назад. Он встал и натянул штаны.

— Тебе ведь пришло сообщение.

— С чего ты взял?

— Слышал, как вибрировал телефон.

Он деликатно опустил глаза и не поднимал, пока Оливия не завершила экспедицию по поиску одежды. Расхаживая босиком по пыльному полу, она думала, сколько денег и сил тратила каждый день на свой внешний вид — и все зря, учитывая обстоятельства двух последних связей.

— Почему ты раньше не сказал?

— Потому что мы трахались, — заметил Соколов.

— Нет, почему не сказал вчера?

— Вчера информации еще не было.

— И откуда она вдруг взялась сегодня?

— Пусть это останется тайной. Пока, — прибавил он и посмотрел вверх, будто ответ написан в небе над Сюньцзянганом.

Самолет качался и подпрыгивал. Зула резко проснулась, надеясь и боясь, что их штурмует полиция, но, раскрыв глаза, с изумлением увидела, как снаружи проносятся лайнеры и здания, а солнце стоит невысоко над горизонтом.

Зула была в самолете или в какой-то машине, мчавшейся с бешеной скоростью, и даже не понимала, взлетают они или садятся.

Почему солнце? Наверное, она проспала несколько часов.

Земля определенно уходила вниз.

Все по порядку. Она в самолете. Самолет взлетает. Сейчас часов семь-восемь утра. Кровать стоит в частном салоне в хвосте — в салоне Иванова. От подушки пахнет его маслом для волос.

Город под крылом — Сямынь. В какой-то паре миль справа — большой залив, где накануне Чонгор встретил Джонса. Где-то там на дне лежат фургончик и такси. Еще дальше на другой стороне залива — второй из двух тайваньских островов, тот, что побольше. Зула видела длинный берег, усеянный танковыми ловушками и шестиугольными бетонными блоками.

Вскоре после взлета пилот заложил крутой вираж вправо, и тайваньский остров, Кинмен, стал виден как на ладони — самолет огибал его по широкой дуге и быстро набирал высоту, поворачивая к югу. Через пару минут сделали еще вираж — по-видимому, к юго-западу. Теперь слева был виден лишь океан, а справа уплывал вдаль материковый Китай.

Похоже, Зула заснула прямо в кресле около часа ночи, пока остальные обсуждали план полета, а Джонс или кто-то еще перенес ее на кровать. Четверых «солдат», бездельничавших в хвостовом отсеке, выгнали в общий салон. Рано или поздно они забьют ее камнями до смерти, но до тех пор будут старательно уважать ее достоинство.

В памяти отчетливо всплыла фраза: «шесть часов». Столько нужно в Китае на согласование маршрута внутри страны. Видимо, Павел подал заявку, как раз когда она заснула, и только что получил добро.

Стали думать, как добраться до аэропорта Кинмена. Оливия открыла в мобильном карту, и оказалось, что до него всего три километра.

Оливия предложила идти напрямую. Соколов поразмыслил, неохотно согласился и пошагал вслед за ней в заросли. Узкую, как выяснилось, посадку, бежавшую вдоль северного берега острова, они прошли быстро и очутились у полей, разделенных проселками на участки. Всего в паре сотен метров справа виднелась деревушка из двух дюжин кучно стоящих домов. Инстинктивно избегая жилья, Соколов и Оливия двинулись в обход, пока впереди не возникло селение побольше. Они взяли к югу и вскоре вышли на дорогу, которая пересекала их путь с запада на восток. Ничего удивительного: люди жили в основном на широких сторонах острова (восточном и западном), а соединявшие их трассы жались друг к другу в узкой середине, где возвышался поросший деревьями хребет. Там на вершине стояли купола радарных установок времен «холодной войны».

Этот остров в отличие от основного, проступавшего по ту сторону пролива, цивилизация почти не тронула. Не тронула по китайским меркам: с любой точки маршрута виднелся какой-нибудь дом. Мимо проезжали люди на велосипедах — поодиночке и парами — и с любопытством рассматривали путешественников. Оливия не заморачивалась и шагала дальше, Соколова же встречи явно не устраивали. Сразу за второй дорогой с запада на восток он приметил канал, поросший по краям деревьями, и свернул туда. Эта то ли дренажная канава, то ли речушка с искусственным руслом проходила через каменную трубу под дорогой. Прежде чем погрузиться в заросли, Соколов еще раз оглядел совершенно ровную местность. Все как на ладони.

— Подходящее место для встречи, — задумчиво проговорил он.

Оливия поняла, что такой ландшафт одновременно плох и хорош: ее с Соколовым видно издалека, но по той же причине к ним не подкрадешься.

Двигаясь теперь вдвое медленнее, они прошагали на юг около километра. Затем узкая посадка превратилась в густой лес, поднимавшийся по склонам центрального хребта.

Всю воду они выпили прошлым вечером, а Соколов из осторожности не хотел покупать ее у местных. В один момент Оливия пожаловалась:

— У меня обезвоживание.

Соколов посмотрел на нее с таким удивлением, что она решила больше не поднимать эту тему.

Стало ясно, где находится аэропорт. Они забрались довольно высоко и увидели, как идет на посадку и скрывается за хребтом самолет. Оливия взглянула на часы: 10.45 — борт из Тайбэя. Хорошие манеры подсказывали ей поспешить и произвести на связного впечатление пунктуальностью. Однако Соколов и слушать не хотел:

— Подождет.

— Но…

— Ты не развлекать его идешь.

Крыть было нечем.

Соколов взял телефон. Оливия наблюдала из-за плеча. Он стал сверяться с картой, потом, не зная китайского, попросил подсказать, где паромный причал, — туда приходили регулярные рейсы с Сямыня. Причал нашелся на юго-западном краю острова. Очевидный путь туда — по главной из тех трасс, что шли с запада на восток Кинмена. Соколов и Оливия ее пока не пересекали — дорога тянулась с южной стороны хребта.

Они находились всего в километре — в тысяче длинных шагов — от аэропорта, однако Соколов настоял идти к востоку, то есть от причала, по самой непролазной местности, какую только нашел, пересекая, где нужно, горные тропы, до места, откуда просматривался перекресток главных дорог. Соколов отыскал себе укромное место, а Оливию отправил вниз — ждать автобус, чтобы приехать в аэропорт «как нормальный человек».

— Увидимся в условленном месте, — сказал он.

— Когда?

— Когда прибудешь.

Оливия еще раз попыталась хоть немного привести себя в порядок, подождала, пока дорога не опустеет, затем вышла из леса, отбрыкиваясь от четырехметровой цветущей лианы, которая прицепилась к ноге. Через три четверти часа подъехал автобус и повез ее по пути, который сама она проделала бы пешком за десять минут.

Оливия, пока ждала автобус, догадалась заглянуть в мобильник и увидела сообщение: «Побегу по делам — куплю племяннице свадебный подарок. Думаю, новый кухонный нож — самое то».

«Кухонный нож» и «свадебный подарок» — не кодовые слова. Фраза «побегу по делам» намекала, что связной уехал из аэропорта. Куда — она даже не могла представить. Вскоре подошел автобус до аэропорта, и Оливия устроилась на одном из трех свободных мест подальше от окна.

Пока она размышляла над сообщением, автобус приехал к главному терминалу. Из салона вышли человек двадцать местных — в основном сотрудники аэропорта. Оливия взглянула в окно, и ее внутренние сигналы тревоги включились разом. Все как в учебном шпионском фильме, описывающем наихудший расклад: на каждой скамейке, у каждого бара и контрольного пункта околачиваются настороженные люди, вроде как занятые своими телефонами. Некоторые даже не догадались снять в помещении солнечные очки.

Именно этого и ожидал Соколов. Утром полиция отправила на Кинмен целый паром людей в штатском, те разошлись по всем местам, где могли появиться Оливия и Соколов, и принялись следить за каждым белым человеком, особенно если тот в компании китаянки.

Оливия не совсем понимала их намерения. Арестовывать на тайваньской земле они не имеют права, устраивать стрельбу в людном месте вряд ли станут. Зато могут наделать снимков, и тогда случится скандалище.

Видимо, ее связной, сойдя с самолета, увидел все это и решил убраться.

Оливия не вышла из автобуса, а только сползла в кресле и выглянула поверх нижней кромки грязного окна. Коренастый человек в мешковатом пиджаке и зеркальных очках стоял, прислонившись к выставочному стенду, курил и рявкал в телефон. Автобус немного отъехал, и Оливия увидела, что стенд набит столовыми ножами — традиционными китайскими секачами. Тут она вспомнила, и все сложилось: в конце пятидесятых с Сямыня по Кинмену выпустили полмиллиона фугасных снарядов, а в следующие двадцать лет еще пять миллионов болванок с пропагандистскими листовками. Местные умельцы откапывали металл и делали из него ножи.

Фабрика ножей — идеальное место для приватного разговора. Это было промышленное строение. Посередине, в открытом дворе, лежали тысячи ржавых артиллерийских гильз в форме пули и размером с дыню. Их нарезали на куски не больше сигаретной пачки с помощью абразивных пил — те верещали, как души проклятых, и сыпали белым фейерверком адского пламени. Механический молот плющил заготовки, затем их совали в ревущую печь. Закаленные пластины подравнивали на каменном круге и точили на жуткого вида ленточных станках: такой тронь, и не заметишь, как оторвет палец. Производство ножей из гильз — дело довольно экзотическое, и потому на фабрику устраивали экскурсии. Оливия присоединилась к пятерым туристам, прилетевшим с Тайваня осмотреть достопримечательности и закупиться ножами.

По дороге — а ехал автобус долго — Оливия догадалась, к чему были все те люди в штатском. МИ-6 крайне заинтересована вернуть ее в Лондон живой и здоровой — тут можно не волноваться. А вот Соколов — совсем другая история. В МИ-6 пока не знали о том, как Оливия попала на Кинмен. И о ее компаньоне тоже. Едва она очутилась на тайваньской территории, Соколов стал, выражаясь по-британски сдержанно, неудобен. Если бросить его прямо тут, что совсем не трудно, Оливию до конца жизни мучила бы совесть.

Будь теперь старые добрые времена «холодной войны», а Соколов — вероятным перебежчиком, попавшим за железный занавес, ему устроили бы похищение, вывезли тайком на Запад и организовали новую жизнь. Взамен он выдал бы бесценные разведданные. Однако, насколько Оливия успела выяснить, Соколов жил между Торонто, Лондоном и Парижем, то есть вряд ли мог чем-нибудь удивить МИ-6.

— Мэн Аньлань?

Говорил китаец. По крайней мере он походил на китайца. Дородный мужчина лет за сорок, в зеркальных очках (сквозь которые разглядывал Оливию) и кричаще-туристской рубашке.

В ответ Оливия лишь бросила на него взгляд. Если он спросит…

— Можно с вами пройтись? — спросил незнакомец — точнее, проорал: они стояли в паре метров от абразивной пилы.

Похоже, говорить предстоит на фуцзяньском диалекте. Можно и на нем.

Оливия пристроилась рядом, и они начали постепенно отставать от основной группы. На плече у незнакомца висела сумка. Оливия надеялась, что там полно еды. Жаль, спрашивать об этом сейчас некстати. Хотя какого черта.

— А у вас не найдется какого-нибудь шоколадного батончика или орешков?

По дороге она успела купить воды, а вот еды не видела почти сутки.

— Как я не подумал, — по-английски сказал связной, запустил руку в сумку и извлек пакетик миндаля. Пока Оливия запихивала орешки в рот, он продолжил: — Поднялся скандал. — Судя по акценту, связной вырос в Англии.

— Полагаю, сейчас много кто рвет и мечет. Давайте пока отложим разбор полетов, а?

— Вы голодны и потому раздражительны.

— Дело не в голоде, а в том, что я не знаю, чего ждать дальше.

— Все хорошо. Вы в безопасности. Вас отправляют домой. Только сделать это нужно, проявив уважение к тем, кто рвет и мечет. — Связной кивнул в сторону материка, видно который отсюда не было, но чье присутствие незримо ощущалось. — Они следят за паромами, за пристанями. Если вы вот так запросто проскользнете в самолет и улетите в Тайбэй, это воспримут как…

— «Утритесь».

— Все-таки жертв немало.

— Если точно — четыре.

— В вашей квартире — да. А во всем здании? Или уже забыли?

— Нет, я прекрасно помню.

— Ради всего святого, что там произошло?

— Долго рассказывать. Здесь не сто́ит.

— Мы согласны.

— Извините, что я свожу разговор к чисто практическим вещам, но как я попаду на самолет? Все равно же решат, что я именно проскользнула.

— Назоветесь чужим именем. Измените внешность. И полетите со мной.

— Думаете, такое прокатит?

— Думаю, да. А если нет, наша задача…

— Проявить уважение.

— Да. — Незнакомец (как-то так вышло, что он до сих пор не представился) перевесил свою сумку ей на плечо. — Одежда. Деньги. Британский паспорт — не на ваше имя, конечно. Убедительное количество предметов женской гигиены. Разные мелочи.

— А какая-нибудь книжка? Или я многого хочу?

Он фыркнул.

— Не знаете, чем себя занять во время перелета в Лондон?

— Ладно, не важно. Наверняка напьюсь в хлам.

Связной засмотрелся на гидравлический молот, с дикой мощью обрушивавшийся на куски раскаленного металла, которые подкладывал щипцами раздетый по пояс рабочий.

— Разумеется, есть масса вопросов.

— Само собой, — согласилась Оливия.

— Вам их зададут — в установленном порядке.

— Как я и предполагала.

— Но кое-что меня попросили выяснить сразу. На всякий случай.

— Например, если случайно откроется дверь самолета и меня утянет наружу.

— Еще есть волны-убийцы. Метеориты есть.

— Понятно. Так в чем вопрос?

— Кто убил тех людей в вашей квартире?

Оливия не ответила.

— Вы?

Теперь фыркнула она.

— На наш взгляд, вы не из тех шпионов.

— Конечно. Не я убивала.

— Тогда кто?

— На этот единственный вопрос отвечать придется не меньше суток.

— Стоит ли нам беспокоиться о нем — смею предположить, не обошлось без игрек-хромосомы, и потому употребляю местоимение мужского рода — и о новых убийствах китайцев на китайской территории в ближайшее время?

— Вряд ли то были китайцы, однако ответ — нет. И, кстати, он не британец.

— Хорошо. Да, вот еще что…

— Вы, вроде, хотели задать только один вопрос.

— Теперь мне трудно удержаться.

— Ну, давайте.

— Где сейчас может быть Абдулла Джонс?

— Где угодно. Прошлым вечером был в каком-то аэропорту.

— Чертовски досадно.

— В самом деле.

— Странное выражение: «в каком-то».

Оливия лишь пожала плечами.

— Откуда такая информация?

Пора. Вот только она не знала, кто этот незнакомец и какие у него полномочия. Интуиция подсказывала, что он лишь связной между ней и кем-то в Лондоне.

— От мистера Игрека.

— Вы о том, с игрек-хромосомой?

— Да.

— Я весь внимание.

— Мистер Игрек беседовал с Джонсом по телефону.

— Прелюбопытный, надо полагать, вышел разговор.

— Да. Хотя я слышала только слова мистера Игрека. Он каким-то образом понял, что Джонс в аэропорту. Видимо, на том конце ревели двигатели или просили пристегнуть ремни.

— Больше мистер Игрек ничего, конечно, не знает.

— Удивительно, что вы спросили. Как раз знает. По его словам, у него есть данные, по которым можно понять, куда полетел Джонс.

— А где сам мистер Игрек? Остался в Китае?

— Наверное, смотрит за нами из-за вон тех кустов. Не оборачивайтесь.

— Не стану. Не могу передать, до чего я рад, что он понимает, как важно ему сейчас скрываться.

— Он одарен очень разносторонне.

Тут незнакомец все-таки оглянулся. Вспомнив утро в бункере, Оливия вспыхнула, надеясь, что ее румянец можно списать на жар от соседней печи, и торопливо прибавила:

— Если вы захотите с ним побеседовать и вывезти из страны, а я бы настоятельно советовала поступить именно так, могу устроить встречу и обрисовать ему обстановку.

— Как вы понимаете, у меня нет готового паспорта, который соответствовал бы внешним данным мистера Игрека, поскольку я даже не представляю, как он выглядит. Но будь у меня такой документ, пройти в аэропорт и сесть в самолет ему…

— Я поняла, поняла.

— Кстати, о паспортах.

Оливия не сразу сообразила, о чем речь, потом достала свой китайский паспорт — бесценное удостоверение на имя Мэн Аньлань. Незнакомец легким движением швырнул документ в печь. Книжечка вспыхнула, даже не коснувшись угля, и сгорела в несколько секунд.

— Прощайте, Мэн Аньлань. Здравствуйте, как вас там по новому паспорту, который лежит в сумке. Имя я уже забыл.

— Я очень рада, что вы можете вывезти меня из страны, но не хотела бы уезжать, пока не узнаю, какая судьба ждет мистера Игрека. Сделать ему паспорт вы не можете, но нет ли другого способа?

— Вообще-то у нас есть запасной план.

— Правда?

— Да. Это мы умеем. Старая школа. Все как в «холодную войну». Вашему другу понравится.

— Подводная мини-лодка?

— Еще более старый способ. Контейнерное судно. Его видно с северного берега. Стоит на якоре. Зарегистрировано в Панаме. Экипаж — филиппинцы. Владелец — тайваньская компания. Оно уже загрузилось в Сюньцзянгане, через несколько часов отходит в Лонг-Бич. Мы хотели найти что-нибудь до Сиднея — так быстрее, — но сейчас важнее вывести вас и вашу крайне смертоносную свиту уже сегодня — прежде чем китайцы разозлятся еще сильнее. Поэтому Калифорния. Идти недели две.

— Как нам поступить?

— Ему надо попасть на борт, как только стемнеет. Это уж вы организуйте сами. Желательно не усеивая берег трупами. Как только судно отойдет от Сюньцзянгана и начнет набирать ход — пусть забирается на борт. Главное — незаметно.

— Незаметно? Вы шутите?

— Незаметно с материка. Подходить надо с правого борта.

— На корабле будут готовы?

— Полагаю, да. За такие-то деньги.

До рассвета они учились управлять судном — непростая задача, особенно после двадцати четырех бессонных часов.

От тела Мохаммеда надо было избавиться, то есть сбросить за борт, а поступать так — мерзко даже после прецедента с Осамой бен Ладеном. К делу приступили не сразу, однако все понимали, что находиться в рубке с трупом еще хуже. Помешкав, Чонгор отправился искать какой-нибудь компактный, тяжелый и ненужный предмет, который утянул бы тело на дно. В итоге он принес из трюма железный ящик с патронами. Чонгор положил ящик Мохаммеду на ноги, приподнял их, чтобы Юйся примотала груз полиэтиленовой пленкой, вынес тело наружу и свесил через перила. Он подумал, стоит ли произнести речь, но понял, что не знает нужных слов, да и любые его слова сородичи Мохаммеда сочли бы кощунством. Поэтому он просто перекинул тело. Пленка держала крепко, и труп исчез под водой.

Черпая ведрами воду из-за борта, они споласкивали палубу, пока не смыли кровь, затем отыскали щетки, моющие средства и принялись драить тщательнее: оттирать брызги и отпечатки пальцев с вертикальных поверхностей. Марлон вытащил простреленную рацию из крепления и швырнул в море, за ней на шнуре полетел окровавленный микрофон.

Интерфейс у GPS был далеко не интуитивно понятным, однако Марлон разобрался, как на экранчике увеличивать и перемещать карту. Скучившись в темноте над прибором, они стали соображать, где уже прошли (GPS сохранял маршрут) и куда двигались теперь. Похоже, в течение первого часа Мохаммед вел судно на юг вдоль побережья, затем на скорости десять узлов взял восточнее, прямиком на Тайвань, и они оказались в тридцати морских милях от китайского берега — в том месте, где случались стычки и перестрелки. Там Марлон сбавил ход узлов до пяти. Когда шли медленнее, становилось непонятно, движутся ли они вообще, а корабль начинал барахтаться на одном месте, что подтверждалось неуверенно мигающим значком на экране навигатора. Да и руль на слишком низких скоростях делался, похоже, бесполезен.

Марлон передал Чонгору слова Бату о топливомере — точнее, о его отсутствии. Чонгор отправился в машинное помещение, стал вникать в устройство движка и вскоре обнаружил топливный насос. Труба от него шла сквозь переборку в отсек, почти целиком занятый двумя внушительными цилиндрическими баками: метр с лишним в диаметре и втрое больше в длину. От каждого в верхнюю палубу к штуцерам уходил шланг — видимо, по ним и заливали топливо на морской заправке. Подсвечивая себе фонариком и постепенно сужая зону поисков, Чонгор наконец нашел измерительный стержень: бамбуковую, само собой, палку, которая крепилась под планширом эластичной веревкой, была вручную размечена и подписана загадочными (по крайней мере для Чонгора) символами. Он позвал Юйсю прочесть иероглифы, потом они вместе открыли люк и погрузили палку в бак. Затем Чонгор, перебирая руками, начал ее вытаскивать, надеясь, что вот-вот ладонь ощутит прохладную влагу. Но произошло это не раньше чем показались последние дюймы. Юйся прочла номер деления. Число ничего не давало — они не знали, как быстро расходуется топливо. Впрочем, тот факт, что деление было последним, говорил сам за себя.

— Подойдем к делу по-научному, — сказал Чонгор, пометил точный уровень топлива и запомнил время.

Эксперимент повторили со вторым баком, но тот оказался совершенно пуст. У Чонгора возникли кое-какие подозрения и, повозившись с вентилями, он убедился, что бак вообще отсоединен. Моджахеды использовали только один резервуар, да и заливали в него по чуть-чуть, поскольку из бухты даже не выходили.

Юйся вернулась в рубку составить компанию Марлону и посмотреть, не уснул ли он, а Чонгор решил основательнее покопаться в трюме. И без шерлокхолмсовских методов стало ясно, что судном много лет нещадно пользовались рыбаки: тут скопилась масса сетей, линей, разделочных досок, оселков, ножей, прочих инструментов, банок с краской, растворителем, смазкой и тому подобным; на случай долгих походов был запас питьевой воды в белых пластиковых канистрах, мешки с рисом и несколько упаковок других продуктов вроде соевого соуса и растительного масла.

Моджахеды, получив судно, превратили его в плавучий арсенал. На войну или восстание запасов не хватило бы, а для взрыва здания или серии терактов — вполне. Нашлась и черная бочка, судя по запаху — с соляркой, и тяжелые пластиковые мешки с белым порошком, подписанные «УДОБРЕНИЕ», — по-видимому, с нитратом аммония. Если смешать одно с другим, выйдет мощная взрывчатка — нужен только детонатор. Чонгор читал об этом в газете. Что такое «детонатор», он не имел понятия, но очень скоро узнал, обнаружив картонку с этими устройствами на полке возле прозрачного пакета, набитого совершенно одинаковыми мобильниками.

В других коробках и паллетах лежали боеприпасы: в основном автоматные патроны — россыпью в темно-зеленых или черных металлических ящичках; многие ящички, правда, пустовали — почти все забрали люди Джонса, когда готовились бежать. Чонгор знал, что оружия на борту нет, — на этот предмет корабль уже обыскали.

Догадываясь, что рано или поздно их подберет морской патруль или береговая охрана, он стал придумывать, как проще выкинуть за борт весь этот опасный груз. Бо́льшая часть палубы представляла собой грузовой люк. Чонгор поднялся наверх, сообразил, как открываются створки, затем, светя себе фонариком, принялся разглядывать оборудование над люком: краны, лебедки, тросы. Осталось выяснить, как они действуют. Судя по рукоятям на некоторых лебедках, груз можно поднять силой одних только рук. Лишь теперь, за пределами Китая, Чонгор начал понимать эту страну и осознавать, что у ее жителей — дар придумывать простые устройства, для которых не нужны никакие инструкции. Это стоило запомнить и иметь в виду на будущее.

Он спустился в трюм и стал раскладывать вещи по трем кучкам: хлам (например, пустые картонки), годное (продукты) и криминал — то, что следовало отправить за борт. Обнаружились четыре коробки с лапшой быстрого приготовления и три — с армейским пайком: порциями готовой пищи в герметичных черных пакетах. Чонгор открыл один — посмотреть, что внутри, — понял, что умирает с голоду, и, не сходя с места, съел содержимое пакета, запихивая еду в рот грязными руками.

Затем он отыскал сигареты, аптечки и отложил их в кучку «годное».

Чонгор долго подступался к бочке с соляркой, пока не сообразил (видимо, питательные вещества дошли до мозга), что это тоже топливо. Вот только как перелить его в бак? Сперва он составил неумный план поднять бочку краном на палубу, а там уж как-нибудь, затем ему пришло в голову (похоже, он начал проникаться китайской изобретательностью), что хватит и сифона — бак-то находился ниже. Он раздобыл шланг, пристроил его и с нескольких попыток, отплевываясь и проливая солярку, заставил сифон работать. Через полчаса бочка опустела.

Потом Чонгор снова замерил уровень в баке, предвкушая грандиозный результат, однако его труды ничего не дали: пока он возился, двигатель сжег столько же топлива, сколько было в бочке.

Уже светало. Чонгор поднялся в рубку. Юйся была там одна: вела судно курсом на восток и беззвучно плакала. Марлон, похоже, ушел спать в каюту.

Чтобы понять Юйсю, большой проницательности не требовалось. В последние несколько часов все они страшно рисковали и полностью выкладывались ради побега. Прокручивая в голове события, Чонгор не видел ни одной ситуации, где они могли бы поступить иначе. Оставить Юйсю на милость моджахедов было нельзя. Когда же судно вдруг оказалось в их руках, следовало предпринять хоть что-нибудь, а идея убраться из КНР показалась разумной. Путь из Китая представлялся Чонгору почти дорогой домой. Марлона поспешное и внезапное бегство с родины, похоже, не особо расстраивало и виделось как приключение, о котором в молодости положено мечтать. В любом случае ему стоило держаться подальше от квартиры, где он создал «REAMDE», и судно тут подвернулось очень кстати. Но Юйся-то влипла лишь из-за собственного желания по-дружески помочь бестолковым заблудившимся иностранцам. У нее в Юндине родные, которые наверняка переживают, а сама Юйся, должно быть, гадает, увидит ли их снова.

Даже если увидит, то как объяснит, например, бой в доках, пытку водой и намерение пристрелить Мохаммеда?

Неудивительно, что у нее сдают нервы.

— Я постою, — сказал Чонгор. — Иди поешь. И поспи.

Юйся не шелохнулась.

— Все будет хорошо, — прибавил он. — Как-нибудь образуется. Ты-то здесь ни при чем. Сможешь вернуться домой.

Эти слова только сильнее ее расстроили. Юйся взвыла и выбежала из рубки. Чонгор пошел за ней следом, опасаясь, что она кинется в море, но вернулся, услышав гулкие шаги по железной лестнице и грохот закрывшейся двери в каюту.

Он держал курс на восход и одновременно возился с GPS, пытаясь определить, где они находятся. В рубке сделалось светлее, и Чонгор увидел то, чего никто не заметил ночью: неприметно лежащие навигационные карты. Он развернул их и стал вникать. В основном это были крупномасштабные схемы участков береговой линии Китая — каких именно, Чонгор сообразить не мог. Но за одну, с группой мелких островов, взгляд зацепился — точно такие же были в навигаторе. На карте они значились как Пескадорские острова и располагались посреди Тайваньского пролива, ближе к Тайваню. При этом до них оставалось километров на пятьдесят меньше, чем до Тайваня, к тому же находились они почти по курсу. Править, очевидно, стоило именно к ним. Чонгор взял немного южнее. Насколько он понял из карт и GPS, судно причалит к Пескадорам днем, часа в четыре. Если, конечно, не кончится топливо.

На взгляд Зулы, самолет летел совершенно обычно: постепенно набирал высоту и двигался прямо от материка на юг над Южно-Китайским морем. На востоке над горизонтом показались вершины гор (видимо, Тайвань), но быстро пропали.

Она никак не могла решить, стоит ли выходить в общий салон. Инстинкты советовали не вылезать из темного кокона ивановской кабины. Однако рано или поздно придется идти в туалет, а он в самолете один — в носовой части.

Пока никого нет, Зула вздумала осмотреться. В кабине, хоть и маленькой, был комод для одежды. В нем, правда, не нашлось ничего, кроме запасных одеял и подушек, — все личные вещи Иванов забрал. Был тут и откидной столик — размером как раз под ноутбук, а прямо над ним — какое-то устройство. Судя по виду — интерком: ряд кнопок, подписанных «САЛОН», «КАБИНА», «ОБЩАЯ СВЯЗЬ» и «МИКРОФОН», а рядом — ручка громкости.

Зула убавила громкость до нуля, выбрала «КАБИНУ» и обнаружила, что, если нажать кнопку посильнее, та не отключится и загорится индикатор «МОНИТОР». Она осторожно прибавила звук и расслышала голоса Павла и Сергея. Русский Зула не знала, но время от времени улавливала слова вроде «лайнер» и «Тайбэй». Иногда долетала английская речь из динамиков в кабине — из вышек на материке к ним или к другим пилотам обращались диспетчеры.

Поначалу Зула не понимала ни цели, ни содержания переговоров с землей, но вскоре уловила общий принцип. Начиналась связь с фразы «Сямынь-контроль» с китайским акцентом, затем называлась марка самолета («Боинг», «Эйрбас» или «Гольфстрим»), несколько букв и цифр и лаконичные указания о высоте, курсе или радиочастоте — диспетчеры, отвечавшие за воздушное пространство Сямыня, руководили пилотами. Им почти всегда отвечали — чаще всего с британским, американским или европейским акцентом, повторяли буквы с цифрами (скорее всего позывные борта), подтверждали указания фразой «вас понял» и еще раз четко их проговаривали для верности. Иногда борт не отвечал, тогда диспетчеры повторяли еще раз, а если и это не помогало, просили кого-то из других пилотов переслать сообщение. Диспетчеры разговаривали невероятно бесстрастно — видимо, потому, что занимались рутинной работой изо дня в день, как продавцы или дальнобойщики. Дважды Зула распознала голос Павла — тот отвечал земле — и так выяснила позывные самолета, на котором была пассажиркой или, вернее, пленницей.

Иногда доносилось «работайте с Гонконг-контроль» или «работайте с Тайбэй-контроль», затем шли цифры — указание радиочастоты. В ответ пилот называл себя, повторял указание, прощался фразой вроде «Спасибо», «До скорого» или «Отбой» и пропадал — по крайней мере с этого канала.

Вскоре и их самолет передали гонконгским диспетчерам. Павел пожелал Сямыню всего доброго, потом перекинулся парой слов с Сергеем.

Внезапно пол ушел у Зулы из-под ног — очень резко, пассажирские самолеты так не пилотируют. Она выбросила вперед руки, чтобы не врезаться в дверь. Борт не просто снижался, то есть не скидывал скорость в горизонтальном полете, а на прежней мощности шел вниз, к морю.

Наклон стал еще сильнее, и Зула теперь плашмя лежала на двери и слышала, как в общем салоне падает багаж и прочий хлам, кричат разбуженные люди, а те, кто не спал, злорадно над ними смеются.

Сначала Зула решила, что пилоты лишь сбрасывают высоту, но маневр все не кончался, и тогда она подумала, что Сергей и Павел хотят совершить самоубийство, уронив самолет в море. Долго это продолжаться не могло — у нее уже три раза заложило уши.

Но затем так же внезапно самолет выровнялся. Зулу вдавило в дверь, потом в угол между дверью и полом и, наконец, в пол. С ускорением, кажется, в несколько g машина подняла нос и перешла в горизонтальный полет. Придя в себя, Зула приподнялась, вытянула шею и через кровать взглянула в иллюминатор, но не увидела ничего, кроме белизны и дождевых струй на стекле. Она подползла по кровати поближе и посмотрела вниз: сквозь густые облака и туман изредка проскальзывала серая поверхность моря, проносившегося всего в сотне футов под крылом.

Самолет накренился и по длинной дуге стал уходить влево.

Над кроватью в ногах висел плоский телеэкран. Зула не любила телевизор, поэтому монитор даже не трогала, но теперь поняла, что зря, и решила включить. На дисплее возникло меню: «DVD», «Видеоигры» и «Карта». Она выбрала последний пункт и стала рассматривать карту Южно-Китайского моря — точно такую же, что и в обычных пассажирских лайнерах: этот шрифт и способ представления знакомы любому, кто хоть раз совершал долгий перелет. Точкой отправления значился Сямынь, прибытия — международный аэропорт Санья Феникс на южной оконечности большого овального острова размером с Тайвань, по всей видимости — китайского Хайнаня. Маршрут состоял из двух прямых отрезков примерно одинаковой длины: сначала шел к юго-юго-западу от Сямыня вдоль побережья, затем резко сворачивал к западу в сторону Хайнаня. Зула предположила, что курс специально проложили в обход Гонконга, Шэньчжэня, Макао и Гуандуна, в воздушном пространстве которых и без того тесно.

Судя по карте на экране, самолет точно следовал маршруту, но несколько минут назад взял к северо-востоку, словно нацелился на Тайвань. Зула так и гадала бы почему, если бы вчера вечером не слышала разговоров в салоне. Лететь на Хайнань никто и не думал — такой рейс выбрали только потому, что он внутренний и не заинтересует иммиграционную службу. То есть подошел бы любой пункт назначения на территории Китая, но путь к Хайнаню лежал над морем, а над водой не трудно выкинуть какой-нибудь фокус — например, пройти ниже радаров.

Зула подозревала, что пилоты решили схитрить. Она хоть и смутно, но представляла, как работает система управления воздушным движением. У радаров — ограниченный радиус действия, и потому воздушное пространство страны разделено на зоны со своими диспетчерскими центрами и радарами, лайнеры по ходу полета передаются от одного центра к другому. В какой-то момент их самолет покинул сямыньскую зону и попал в гонконгскую. Или вообще в ничейную, поскольку летел над морем. Очевидно, несколько минут назад они пересекли условную границу, Сергей и Павел попрощались с сямыньскими диспетчерами и, прежде чем борт возник на радарах следующей зоны, ушли в пике.

Куда летели теперь, Зула могла лишь гадать. Они миновали южную оконечность Тайваня — впереди был только Тихий океан. Впрочем, насмотревшись вчера на дугообразные схемы маршрутов, она понимала, что прямо на восток (а двигались они сейчас именно так) через океан не летают.

Через полчаса пилоты снова заложили левый вираж, и значок самолета на экране стал поворачиваться, пока не замер носом на северо-северо-восток. Похоже, пилоты задумали обогнуть воздушное пространство Тайваня по вытянутой дуге.

Приемник в кабине вновь ожил: видимо, пилоты переключились на другую частоту — судя по большинству сообщений, на тайбэйскую. Диспетчеры вели десятки «боингов» и «эйрбасов» — при этом назывались не только позывные, но и пункты вылета с пунктами назначения, и Зуле ясно представился загруженный аэропорт, принимавший и провожавший лайнеры из далеких Лос-Анджелеса, Сиднея, Токио, Торонто и Чунцина.

Меньше чем через час самолет миновал северную оконечность Тайваня, где находился Тайбэй, и, если верить экрану, на котором поминутно обновлялась информация, стал маневрировать, постепенно набирая высоту, то есть входил в зону видимости радаров, если те поблизости вообще были. Время от времени на мониторе возникала общая карта, и Зула увидела, что сейчас они в зоне, через которую проходят все самолеты из Юго-Восточной Азии и Австралии, летящие в Японию и Корею. Может, пилоты рассчитывают проскользнуть незаметно в общем потоке?

Еще немного — и ее мочевой пузырь лопнет. Зула вышла в салон. У задней переборки кучкой сидели бойцы: двое спали, третий читал Коран, четвертый не сводил глаз с экрана ноутбука; у передней переборки на откидном столике лежали аэронавигационные карты, по которым Халид и Абдулла Джонс отслеживали полет. Халид посмотрел на Зулу то ли с ненавистью, то ли с восхищением, а может, и с тем и с другим сразу. Джонса она заметила, лишь когда подошла к уборной: тот лежал на спине ногами в проходе, головой в кабине пилотов и смотрел почти вертикально вверх через передние иллюминаторы. Сергей и Павел неестественно выгнули шеи и тоже смотрели куда-то вверх и вперед.

Когда Зула вышла из уборной, в кабине ничего не изменилось, только Джонс теперь довольно посмеивался. Он заметил Зулу, подозвал кивком, встал и пропустил вперед. Она прошла в кабину, опустилась на одно колено и посмотрела вверх.

Прямо над ними футах в ста висело брюхо «семьсот сорок седьмого».

Вот почему они без опаски набирали высоту. Пилоты подстроились под рейс из Тайбэя, который следовал в Северную Америку, приблизились, когда тот набирал высоту, и следовали за ним почти вплотную, чтобы на экранах военных и гражданских радаров вдоль восточного побережья Азии две точки слились в одну.

Зула прихватила на мини-кухне банку газировки с пакетиком чипсов и пошла обратно в каюту, затылком чувствуя на себе взгляд Халида. Тот сидел за столиком и вместе с Джонсом изучал карту северной части Тихого океана.

Проходя мимо бойца с ноутбуком, Зула посмотрела ему через плечо и поняла, чем тот настолько увлечен: он практиковался в программе — имитаторе полета: пробовал взлететь с грунтовой полосы. Не сбавляя шага, чтобы никто не заметил ее интереса, Зула проследовала в каюту и прикрыла за собой дверь.

Человек, который наконец представился Джорджем Чоу, отвез Оливию в Цзиньчэн — рыбацкий городок на западном побережье острова. Там, у паромного причала, в одном из отелей для туристов и бизнесменов он снимал номер. Чоу прибыл на остров в компании тайки, имевшей некоторые навыки парикмахера и визажиста; сама она носила каре, броские дизайнерские очки и ярко красилась. Тайка расстелила на полу газеты, разложила инструменты, а когда Оливия вернулась из душа, сделала ей стрижку — копию своей. В иных обстоятельствах Оливия не рискнула бы на такой эксперимент. Затем у нее на лице очутились очки — оказалось, они без диоптрий. Потом макияж — как у тайки. И точно такая же одежда. Теперь люди в штатском, имея на руках размытый снимок Мэн Аньлань, так просто ее не признают. Любой, кто утром видел Джорджа Чоу спускавшимся по трапу под руку с тайкой, решил бы, что обратно он летит с той же дамой.

Тем временем Джордж исчез примерно на час, а вернувшись, сообщил, что решил кое-какие вопросы.

Судя по всему, первый касался такси: машина ждала в переулке неподалеку от служебного въезда в отель. Водителю, похоже, неплохо заплатили за молчание и забывчивость. Он отвез пассажиров в место, которое Соколов ранее определил как годное; почему — теперь стало понятно. Машина остановилась у ручья, проходившего под дорогой, и Чоу стал изображать, будто фотографирует Оливию на фоне лесистого горного хребта. Соколов ждал в укрытии всего в нескольких метрах от них. Когда шоссе опустело, он вышел и, взглянув на Оливию, с трудом скрыл улыбку:

— Как с обложки.

— Это ненадолго. Окажусь в Тайбэе — тут же смою.

— Куда потом? В Лондон?

— Полагаю, да. Поехали.

— Куда? — напряженно спросил Соколов. Как человек опытный, он понимал, что его-то в Лондон не повезут.

— Расскажу по дороге.

К вечеру сделалось пасмурно, подул сильный северный ветер — и очень кстати: у Соколова появился предлог надеть купленный в Цзиньчэне плащ с капюшоном. Но это — вечером, а пока Соколов вжался в угол на заднем сиденье и слушал Джорджа Чоу, излагавшего план действий. Водитель отвез их обратно в город, затем взял к северу вдоль берега, проехал район многоэтажек (за какие-то полминуты) и свернул в одно из тех странных мест, которые китайцы не посещали, поскольку никогда не видели там других китайцев. Это был природный пляж вроде того, куда прошлым вечером выбрались из моря Соколов и Оливия. Чуть выше, на берегу, где песок удерживали редкие клочки травы, двое — мужчина с сынишкой — запускали воздушных змеев. Пляж тянулся по меньшей мере на километр. Поначалу Оливия подумала, что он усеян противотанковыми ловушками еще гуще, чем вчерашний берег, но вблизи разглядела в приливной зоне тысячи бетонных столбов, на которых, как оказалось, выращивают устриц. Среди столбов бродили люди: на плечах — бамбуковые шесты, на концах шестов — корзины или сумки. Сквозь пелену дождя, который припускал все сильнее, пейзаж смахивал на гигантское кладбище: не на современное американское с рядами ухоженных памятников, а на тысячелетний английский погост с покосившимися ветхими надгробиями серого камня.

Чоу остался в машине — решил то ли последить за дорогой, то ли дать Соколову с Оливией время побеседовать наедине. Приехали рано: был отлив. Ориентируясь по выданному Джорджем навигатору, Соколов двинулся к обозначенной на экране точке, а Оливия бросила сумочку в салоне и пошагала за ним босиком.

В сотне метров от назначенного места (дорога отсюда уже не просматривалась) они присели на очищенные столбы и стали глядеть, как прибывает вода. Оливия была одета легко. Соколов без лишних вопросов устроился с наветренной стороны, накинул на нее плащ и приобнял.

Минут десять сидели молча, затем Оливия объявила:

— Я поеду с тобой.

— Не на самолете?

— Нет. А зачем? Что мне мешает сесть с тобой в лодку, потом на контейнеровоз и доплыть до Калифорнии, до Лонг-Бич?

Раздумывал Соколов довольно долго. Она уже начала опасаться, не испортила ли все. Утро в бункере ему понравилось, и он был не прочь повторить, учитывая, что это ни к чему не обязывает. Однако две недели вместе на корабле — это уж слишком близкие отношения: такое хоть немного, но отпугнет любого мужчину.

— Будет не так скучно, — наконец согласился Соколов. Потом прибавил по-русски: — Но ты делаешь неправильный выбор.

С одной стороны, Оливии хотелось знать почему, с другой — она и так чуть его не отпугнула, поэтому дуться не стоило.

— А какой правильный?

— Найти Джонса. Узнать, где он, и сказать мне.

— Если мы отыщем Джонса, его пристрелят или посадят. Нам не надо, чтобы ты его убивал.

— А мне надо.

— То есть ты предлагаешь мне все эти две недели искать Джонса?

— Да.

Оливия убрала руку Соколова со своего плеча, развернулась и соскользнула в воду. Волны уже доходили до лодыжек.

— Извини за эту дрянь у меня на лице. Чувствую себя дурочкой.

— Да ерунда. — Соколов смущенно отвел взгляд.

— Понимаешь, след Джонса остыл. Не найду я его за две недели.

— Если только я не дам тебе информацию.

— Да. А это ты можешь сделать прямо сейчас. — Оливия посмотрела через плечо в туман, который опускался на пролив между Кинменом и Сямынем. Неподалеку уже тарахтела на холостом ходу лодка, время от времени подходя ближе с наступающим приливом. — Это за тобой. Ты получил свой билет из Китая, теперь рассказывай. Поработаю с твоими данными, пока ты будешь на судне. Доберешься до Лос-Анджелеса — позвонишь.

— Бортовой номер самолета Джонса… — И Соколов назвал последовательность букв и цифр, потом повторил еще несколько раз. — Поднялся в воздух с Сямыня в семь тринадцать по местному времени и взял курс на юг.

— Почему на юг, как думаешь?

— Возможно, летит в Минданао — там у моджахедов лагеря. Хотя вряд ли. Думаю, обманный маневр: снизится над океаном, исчезнет с радаров, отключит передатчик и сменит курс.

— Найти его будет непросто.

— Просто. Сама увидишь. — Соколов оттолкнулся обеими ногами от столба, спрыгнул в воду, которая доходила уже до колен, и посмотрел вдаль мимо Оливии, пытаясь по звуку определить положение лодки. — Разведка хранит записи радаров. Зная бортовой номер и время вылета, сможешь отследить часть маршрута. Появятся версии. Некоторые отбросишь. А потом, — он посмотрел ей в глаза, — скажешь мне, куда эта скотина отправилась.

— Если к тому времени будет жив — скажу.

— До свидания. Я бы тебя поцеловал, но не хочу размазать профессиональный макияж.

— Он и так уже размазался.

— Тогда ладно. — Соколов обнял Оливию обеими руками и долго крепко целовал. Потом осторожно поднял ее, посадил на столб — вода поднималась все выше, — резко отвернулся, набросил на голову капюшон и зашагал в туман на звук мотора. — Иди на берег, а то придется потом вплавь, — прибавил он издалека.

Оливия осталась сидеть — она хотела услышать, как лодка увезет Соколова.

Вместо этого до нее донеслись три короткие очереди из пистолета-пулемета. Затем серия хлопков. И рев двигателя — лодка уносилась прочь на полном ходу.

Через пару часов в рубку вошел Марлон с чаем и военным пайком. Чонгор, пока они оба жадно глотали еду, показал Марлону карту с Пескадорскими островами и растолковал курс, который по идее должен вывести их через несколько часов к центру архипелага. Затем он спустился в каюту и тщательно устроился в койке, зная, что уснет мгновенно и не шевельнется, пока не откроет глаза.

Его разбудила внезапная качка. Который теперь час, было непонятно, но, судя по всему (хотелось в уборную, да и чувствовал он себя куда бодрее), спал Чонгор довольно долго. Впрочем, за иллюминатором еще не стемнело. Он встал, добрел до гальюна, потом, борясь с силой ветра и гравитацией (судно качало), открыл дверь. В лицо ударили капли не то дождя, не то тумана. Видимость упала до нескольких сотен метров.

Движок пока работал. Это хорошо.

Марлон стоял в рубке на том же месте, где его оставил Чонгор. Цифровые часы на переборке показывали начало четвертого, то есть Марлон вел судно семь часов кряду. Выглядел он совсем изможденным, и Чонгору это не понравилось.

— Худшая компьютерная игрушка в мире, — сказал Марлон, отрываясь от электронной карты.

— Да, скучноватая.

— Скучноватая. И не работает. Интерфейс — дрянь.

— А в чем дело?

— Прицел сбит.

Что значит «прицел сбит»?

Чонгор подошел ближе. На экране навигатора вместо прямой линии к Пескадорским островам он увидел загнутую к югу кривую, затем резкий изгиб к северу, затем снова дугу. Похоже, Марлон пытался рулить прямо, но что-то стаскивало их в сторону, и тогда он поправлял курс. Сейчас судно находилось километрах в десяти южнее ближайшего острова и шло на северо-северо-восток.

Туман превратился в дождь, струи хлестали в передние иллюминаторы.

— Так это нас ветром сносит, — догадался Чонгор.

— Сейчас — да. Но он поднялся не так давно.

— Видимо, в проливе есть течение с севера на юг.

— Течение?

— Что-то вроде реки.

— Фак! Если б я знал, были бы уже на месте.

— Я думал, тут как в машине: куда указал, туда и едешь, — сказал Чонгор.

— Да нет — идет, куда само хочет.

Вибрация корпуса, которую они ощущали всю дорогу, вдруг сбилась, двигатель зачихал, потом вновь заработал ровно и, наконец, заглох.

— Топливо кончилось, — подытожил Чонгор.

— Конец игры.

— Нет, не конец. Следующий уровень.

Рукоять кувалды была сделана из ярко-желтого пластика — эта деталь показалась Ричарду настолько абсурдной, что он бродил по отделу инструмента в поисках чего-нибудь менее дикого, пока его не попросили решать скорее: магазин закрывался в девять.

В девять пятнадцать, стоя у двери Зулы с дурацким инструментом в руках, на которых красовались новенькие эргономичные перчатки (он прихватил их неожиданно для себя, когда его настойчиво провожали к кассе), Ричард понял, чем ему не понравилась кувалда: она смахивала на молот из «Т’Эрры». Эта аналогия поразила так сильно, что он смазал первый удар и чуть не выбил себе колено. Потом приказал и кувалде, и себе не баловать, встал поустойчивее, размахнулся и вмазал по-настоящему. Дверь разлетелась на куски. Если с Зулой все в порядке, нужно будет растолковать ей пользу физических средств безопасности и посвятить вечер починке двери. Точнее, установке другой — от старой почти ничего не осталось.

— Можете убавить музыку, — сказал он Джеймсу и Николасу, которые стояли позади него на лестнице, вжав головы в плечи. Джеймс и Николас — пара геев; они жили под Зулой и, как выяснилось, почти по-родительски о ней заботились. Днем (как же давно это было!), когда Ричард пытался получить доступ в квартиру по официальным каналам, парочка предложила обращаться к ним в любое время дня и ночи, если это поможет прояснить исчезновение Зулы. Три минуты назад Ричард испытал их обещание сразу несколькими способами: постучался довольно поздним вечером и спросил, не против ли они треска и грохота. Джеймс и Николас сдержали слово и даже подали идею громко включить музыку, чтобы перекрыть шум, который может потревожить отдых окрестных жильцов. Слепой пиетет перед полицейскими формальностями, по-видимому, не совпадал с мировоззрениями геев.

Как и с пропажей Зулы.

— Пожалуйста, убавьте, — еще раз попросил Ричард.

Джеймс и Николас уловили, что их просят ненадолго удалиться, и пошагали вниз по застеленной ковром лестнице. Они занимали два нижних, а Зула — третий этаж большого старого дома в Кэпитол-Хилл. Крайне странное название для района Сиэтла, который никогда не удостаивался ни здания Капитолия, ни связанных с ним столичных функций.

Теперь предстояло худшее: войти и включить свет, боясь застать то, чего он опасался сильнее всего. Ричард вырос на ферме и видел неприятные сцены, которые до сих пор не выветрились из памяти. Однако всю оставшуюся жизнь ему будет являться и встанет перед глазами в смертный час зарезанная или задушенная Зула на полу этой квартиры.

Впрочем, обнаружил он только ошалевшую кошку, которая выла и бродила вокруг разодранного мешка с кормом. Пила она, видимо, из унитаза. В остальном в квартире был порядок: недоеденной пищи на столе нет, свет выключен. Ричард заглянул в гардероб — исчезла зимняя куртка. Лыжи и прочая экипировка, которую Зула брала в шлосс, также отсутствовали. Подтверждалась исходная и самая вероятная гипотеза: в квартиру она не возвращалась.

Это не доказывало, что у Зулы все хорошо или она хотя бы жива, но смягчало самые мрачные версии. Приключившееся не могло быть хуже того, что Ричард воображал несколько секунд назад, и давало повод рассказать домашним последние новости — или как там называется этот способ коммуникации в эру «Фейсбука».

Он достал телефон и, проигнорировав четыре входящих сообщения, напечатал: «У З. в кв. все норм».

Джон, по-прежнему находившийся в Айове, по-видимому, полагал, что без постоянных напоминаний Ричард забудет, насколько серьезно обстоит дело. С тех пор как придумали СМС, будь они неладны, Джона перестало сдерживать понятие «межгород». С другой стороны, сообщения позволяли Ричарду строчить отчеты, не обращаясь ни к кому лично.

Впрочем, Джон — стоило Ричарду пару раз поворчать на эту тему — назначил себя единственным контактным лицом по Сиэтлу, то есть Ричарду теперь не приходилось беспрестанно докладывать каждому члену семьи о том, как продвигаются (или не продвигаются) поиски. Этим занимался Джон — на странице в «Фейсбуке».

Сам Ричард новости еще не просматривал — обстановка казалась ему неподходящей, — но догадывался, что на странице подробнейшим образом обсуждают, как станет и как не станет действовать полиция, узнав о пропаже человека. Похоже, он совершил непоправимое: первым делом связался с властями и подал заявление, то есть попал в ситуацию, когда ему оставалось лишь донимать назначенного на дело полицейского. А тот уже объяснил: если нет признаков преступления, упреждающего расследования никто не начнет.

Ричард написал: «P.S. З. не возвращалась из брит. кол.».

Через несколько секунд появилось сообщение от Джона: «Звоню в канадскую полицию». Ричард — зря, наверное, — обмолвился ему, что на северо-западе за зиму хоть одна машина да слетит с дороги и застрянет в сугробе. Люди в ней (если выживают в аварии) вынуждены питаться снегом, пока не придет помощь. А она чаще не приходит. У подножия гор снег уже растаял, но Питер и Зула поехали по северному пути, через Оканаган, и слететь могли с любого из сотни поворотов горного серпантина.

Следующий шаг: выяснить, где живет этот засранец Питер, и приложить кувалду уже к его двери.

Жаль, Ричард не запомнил его фамилию.

Стемнело внезапно, из чего Зула сделала вывод, что самолет взял курс на восток, пересек терминатор и попал на ночную сторону планеты.

Во время торопливых вылазок в уборную Зула украдкой посматривала на появившуюся на столе новую карту с Ньюфаундлендом в верхнем правом углу, Флоридой — ниже, Алеутскими островами слева вверху и Калифорнийским полуостровом внизу. Территория над Тихим океаном была разделена на многоугольники, помеченные «ОЗДРЛО-АЛЯСКА», «ОЗПВО-США» и «ОЗПВО-К».

На карте поминутно делались новые пометки. Они тянулись от России к северо-востоку, затем примерно вдоль Алеутских островов; маршрут совпадал с тем, который Зула видела на мониторе в ивановской кабине.

Халид и Джонс маялись над мелкомасштабной картой Юкона и Британской Колумбии.

Алеутские острова и Аляска входили в зону ОЗПВО-США; южнее ОЗДРЛО-АЛЯСКА включала большой участок океана, затем полосой тянулась на восток под напоминавшим подмышку изгибом материка и захватывала узкую прибрежную часть штата, которая присоединялась к основной коридором шириной в несколько миль. Весь юго-восток Аляски был открыт Тихому океану, не попадая ни в ОЗПВО, ни в ОЗДРЛО. Зула предположила, что все эти «ОЗ» — военные аббревиатуры и обозначают, наверное, «огневую зону»[313]. О линиях дальнего радиолокационного обнаружения во времена «холодной войны» она знала из курса истории и решила, что ОЗДРЛО — как раз такая огневая зона, а ОЗПВО — огневая зона противовоздушной обороны.

Канадская ОЗПВО начиналась впритык к Принс-Руперту чуть южнее границы с Аляской, и между ОЗ двух стран получался большой пробел миль в пятьсот; с точки зрения национальной безопасности — ничего страшного, поскольку через эту дыру русские бомбардировщики добрались бы лишь до окраины Британской Колумбии, Юкона и Северо-Западных территорий. То есть ядерные заряды, в зависимости от сезона, либо расплавили бы снег, либо поубивали комаров, а до канадских или американских городов самолеты сквозь южные ОЗ не прорвутся; к тому же, чтобы попасть в дыру, им пришлось бы лететь неудобным южным маршрутом, потратив массу топлива.

Вся северо-западная треть Британской Колумбии лежала выше канадской ОЗ и ниже американской; ее-то Абдулла Джонс так пристально и рассматривал. На первый взгляд это был необитаемый, до невозможности гористый край. Впрочем, на аэронавигационной карте нет подробностей: ни дорог, ни городов — за исключением тех, где есть большие взлетно-посадочные полосы, — так что, возможно, местность была не такая уж дикая.

Халид не мог сосредоточиваться дольше тридцати секунд, поэтому беспрестанно вертел головой и обреченно вздыхал, пока Джонс — уже который час — раздумывал над картой. Зула не раз встречала людей вроде Халида и, хотя тесно с ними не общалась, хорошо представляла их обычное поведение. Единственное, что могло долго удерживать их внимание, — прямое взаимодействие с другим человеком; какое именно — совсем не важно. Поскольку трое бойцов дремали, четвертый не отрывался от симулятора, Джонс не сводил глаз с карты, а пилоты — с днища «семьсот сорок седьмого», взаимодействовать Халиду оставалось только с Зулой, но девушка почти безвылазно сидела, запершись в отсеке. Всякий раз, как она выходила, Халид сверлил ее взглядом, словно требуя хоть какой-то реакции. Он следил за каждым ее движением и не мог не видеть, как она посматривала в карту через плечо Джонса.

В первый раз ее любопытство изумило Халида, во второй — рассердило. После третьего он вспылил (хорошо продумав свое выступление, как показалось Зуле): вскочил и подошел близко, но не слишком — так чтобы ей не пришлось отступать. Зула с трудом разбирала его речь, но пару нелестных эпитетов уловила. Будь Халид гангста-рэпером, он наверняка назвал бы ее сукой и шалавой. Все это продолжалось, пока ругань не перебила размышления Джонса и тот не скомандовал Халиду заткнуться и не вякать. Говорил Джонс устало, даже подавленно — видимо, в таком же настроении находились и остальные моджахеды.

Зула ушла в свой отсек и задумалась. Несколько часов назад в Сямыне Джонс не сомневался, что они без труда долетят до какого-нибудь лагеря в Пакистане, возьмут на борт супервзрывчатку или «грязную» бомбу и отправятся прямиком в Лас-Вегас устраивать там конец света. Однако замысловатость международных правил полетных планов, ограничения в некоторых зонах и — в критический момент — упорство русских летчиков вынудили Джонса согласиться с наспех составленным маршрутом, следуя которому они спокойно покидают Китай, но остаются без топлива в сотнях миль от США. Им придется сесть в глуши, а дальше импровизировать. Джонсу, наверное, казалось, что сначала он получил превосходный шанс, а затем его упустил; впрочем, поделать он уже ничего не мог. Зула видела, как в Джонсе борются получивший западное образование инженер и исламский фундаменталист: первый хотел следовать тщательно продуманному плану, второй — действовать, положившись на судьбу. Соратники (почти все — фаталисты) последних решений Джонса не одобряли.

Зула начала прикидывать, как ей выжить в Канаде в это время года: зима кончилась, но было все еще холодно. Она не знала, прихватили ли моджахеды зимнюю одежду; маловероятно — операцию планировали провести в большом городе на широте Гавайев. С другой стороны, жили они на судне, а у рыбаков есть запасы теплых вещей.

Так что зимнее, возможно, у них при себе. У Зулы же — только простыни в шкафу, да и те отберут в любой момент. В любом случае надеть на ноги ей нечего, кроме поддельных «кроксов», выданных еще во Владивостоке, а в них обморозишься в два счета. Тогда лучше обмотать ступни кусками одеяла и нацепить сверху туфли — все лучше, чем ничего. А резать одеяло удобнее ножом.

Родственники Зулы, повернутые на оружии и пистолетах, всегда казались ей слегка ненормальными. Впрочем, теперь она признала, что нож — штука годная много для чего, и принялась выискивать, чем бы его заменить. План А: разбить экран, взять осколок и обмотать один конец простыней. В общем, можно попробовать, только выйдет много шума, да и хорошее ли получится орудие — еще вопрос. Тогда план Б: стащить нож с кухни — закутка между уборной и кабиной пилотов. Эта идея пришла при первой вылазке, когда Джонс показывал ей «семьсот сорок седьмой». Во время второго похода Зула все продумала, а в третий прихватила из ящика массивный филейный нож. Она сунула его в передний карман джинсов, проткнув подкладку, чтобы деревянная рукоять скрылась полностью. Обычный кухонный нож так носить опасно, а этим, пока он ровно прилегает к коже, так сразу не порежешься.

Ей вспомнились скаутские занятия, где учили, что в холодную сырую погоду нет одежды хуже джинсов: плотная хлопковая ткань впитывает влагу и перестает удерживать тепло.

Из-за Халида Зула теперь опасалась выходить из отсека. Спать ей не хотелось, делать было совершенно нечего, и она решила посмотреть фильм. Глупое желание, но вдруг это последнее кино в жизни. Среди дисков на полке нашлась «Реальная любовь» — романтическая комедия десятилетней давности. Зула видела ее раз двадцать — в колледже они с соседками по комнате устраивали ритуальные просмотры, когда случался подходящий повод.

Экран висел в ногах кровати и смотрел почти прямо на дверь — как и изголовье. Зула подложила под спину несколько подушек и устроилась поудобнее.

Примерно через час она поняла, что смотрит фильм не одна: кто-то приоткрыл дверь и глядит в щелочку.

Первым делом Зула смутилась: в фильме для разрядки были комичные, но очень откровенные сцены. В них подразумевалась ирония, которую улавливала целевая аудитория, но пассажиры этого самолета могли понять их «в лоб».

Тут Зула почувствовала себя неуютно и уязвимо оттого, что лежит. Она нажала на пульте «паузу», спустила ноги на пол и приготовилась встать, но в этот момент дверь резко распахнулась и откинула Зулу назад; край матраса ударил под колени, и она рухнула на кровать. Вошел Халид и запер за собой дверь.

Зула попыталась подняться, но получила наотмашь по лицу. Голову она успела отдернуть, и досталось ей несильно, однако чем-то твердым и острым по щеке полоснуло так, что из глаз брызнули слезы — не от страха, а невольные, от удара. Неужели ей вмазали пистолетом? Она подняла руку стереть слезы и наткнулась на ствол, упиравшийся ей в лоб. Ствол давил, вынуждал отползти назад. Наконец она уткнулась макушкой в переборку под экраном и панелью DVD-плейера. Пистолет ото лба убрали. Зула проморгалась и увидела ствол в паре футов перед собой: Халид держал оружие правой рукой, а левой стягивал с себя штаны. Из-под ткани выскочил возбужденный член. Зула не была экспертом по членам, однако понимала: чтобы прийти в такое состояние, требуется некоторое время, то есть Халид стоял за дверью и готовился. Остальные в салоне, похоже, заснули.

Угрожать пистолетом — глупо: если выстрелишь, произойдет разгерметизация. Зула прикинула, понимает ли это Халид, и решила, что он действительно туп и не понимает. А если ей прострелят голову, она лишится удовольствия смотреть, как моджахеды теряют сознание от недостатка кислорода.

Намерения Халида стали ясны, и Зуле хотелось лишь как можно дальше отодвинуть от него бедра, но отползать было некуда. Она уперла локти в матрас, приподнялась и рывком села. Халид решил, что она сопротивляется, взбесился, вклинил колено ей между ног и ухватил за пояс джинсов. Зула оттолкнула его руку, Халид замахнулся, метя в лицо, она отбила удар рукой, но стукнулась головой о панель плейера. Раздался щелчок, и из щели высунулся диск.

Халид воспользовался ее замешательством, расстегнул молнию и стал стаскивать с Зулы джинсы: дергал за пояс, но снять не мог — действовал он одной рукой, к тому же мешал нож, который лежал у нее в кармане и не давал вывернуть ткань. Халид дергал изо всех сил. Зула, чтобы не биться головой о переборку, откинула руки назад и наткнулась на торчавший из плейера диск.

Шлосс, таверна. Питер сломал диск и порезался.

Халид потерял терпение, щелкнул чем-то на пистолете — поставил на предохранитель? — и отшвырнул его на ковер у двери. Двумя руками дело пошло быстрее. Он стянул джинсы до середины бедра; нож оставил на ноге Зулы длинную царапину.

Пока Халид был занят, Зула вытащила диск, согнула его большим и указательным пальцами почти вдвое, но побоялась, что пластик треснет слишком громко.

Халид только усложнил себе задачу: он уже видел ее лобок, однако джинсы теперь мешали еще сильнее. Тут его взгляд упал на проступивший под тканью нож.

Он яростно взвыл, вскочил на ноги, несколько раз дико рванул за джинсы и вывернул их наизнанку. Зула, поскольку ее швыряло вверх-вниз, подложила согнутый диск под себя; он сломался, а матрас и тело заглушили треск.

Джинсы теперь висели на лодыжках, дотянуться до кармана Зула не могла. Халид торжествующе вытянул нож, придвинулся, вклинил колено между ног, навис, взял Зулу за подбородок, откинул ей голову назад и приставил лезвие к горлу.

В этот момент Зула наотмашь полоснула острой кромкой диска, целясь примерно по члену. Она определенно что-то зацепила — Халид, выронив нож Зуле на живот, зажал пах руками, потерял точку опоры и стал валиться вперед, изумленно вытаращившись, и очень кстати — Зула ткнула осколками диска ему в глаза.

Инстинкты подсказали ей зажмуриться. Она ничего не увидела, зато услышала, как Халид взвыл и рухнул на пол.

Отпустив половинки диска, Зула потянулась к ножу, промахнулась, нож отскочил от кровати и упал в щель между матрасом и переборкой. И хорошо — пистолет важнее. Она скатилась с кровати и поползла к двери, куда упало оружие. Халид лежал рядом и орал.

Зула увидела пистолет и накрыла его ладонью. Через мгновение дверь с треском распахнулась и прижала ее руку к стене.

Она лежала, растянувшись во весь рост, ноги запутались в вывернутых джинсах, а ладонь — невидимая вошедшим, хотя и обездвиженная — сжимала ствол незнакомой модели.

Дверь придерживал боец. Из-за его плеча выглядывал Абдулла Джонс. Все кричали.

Зула стала ощупывать пистолет, угадывая предохранитель среди прочих выступов. Она не хотела бы нажать на спусковой крючок по ошибке. Обычно нужный рычажок размещают в месте, удобном для большого пальца. Она что-то нащупала и переключила.

Отодвинув бойца, Джонс опустился на колени возле Халида и, казалось, занял все свободное пространство отсека. Зула, о которой ненадолго забыли, села и с размаху захлопнула дверь. Снаружи снова завопили и застучали. Она взглянула на пистолет и решила, что тот готов, хотя и не была знакома с этой моделью. Боком к ней футах в четырех лежал Халид; Джонс, склонившись над ним, приказывал Халиду убрать руки от лица и показать раны.

Зула прицелилась Халиду в корпус — примерно в легкие и сердце — и трижды выстрелила.

Все перекрыл пронзительный свист: то ли это воздух вырывался сквозь пулевые отверстия в фюзеляже, то ли у нее в ушах стоял звон, а может, и то и другое. Джонс сорвал с кровати одеяло, швырнул Зуле в лицо, и в тот же момент из-за перепада давления дверь мощно уперлась ей в спину. Зула вслепую пальнула в сторону Джонса, но тот всем весом прижал ее руку к полу и уперся коленом в грудь. Свободной рукой Зула откинула одеяло с лица и увидела, как Джонс — целый и невредимый — сидит на ней и ловит какой-то желтый предмет, болтающийся под потолком. Она не сразу распознала кислородную маску. Джонс закрепил маску у себя на лице и посмотрел на Зулу.

По инструкции полагалось сначала подышать самому, затем помочь другим. С первой частью Джонс справился превосходно, но на этом остановился и стал с любопытством смотреть, как Зула теряет сознание.

Соколов брел на звук лодки и прикидывал, что теоретически могло пойти не так и что уже пошло не так фактически. Подобным образом, сколько себя помнил, он оценивал любую ситуацию; в армии эта привычка усилилась стократ, да и на нынешней службе очень пригодилась. Если бы миром правили консультанты по безопасности, государства отказались бы от армий: спецы вычисляли бы и устраняли все причины конфликтов, которые в будущем могут стать войнами. По крайней мере так Соколов оправдывал свою профессию.

Видимость упала ниже ста метров. С одной стороны, хорошо: с берега не заметят, как он уплывет на контейнеровоз. С другой — ему тоже не видно лодку. Еще в такси Соколов порасспрашивал Джорджа Чоу, как тот все устроил, почему выбрал ту лодку, а не другую и могли ли за ним следить спецслужбы. Китаец отвечал уверенно и, пожалуй, чуть беспечно, а это верный повод насторожиться. Соколов совершенно не представлял, опытный ли агент этот Чоу, не знал, насколько островная полиция подчиняется материковой власти, а потому благоразумно допустил, что за Чоу от самой гостиницы был «хвост» либо — так дешевле и проще — за ним следили с помощью видеокамер и засекли, как он ездил на берег договариваться насчет лодки. Если так, то не составило бы никакого труда найти подписавшегося капитана и с помощью угроз и взяток выяснить все, что тому известно.

— Что известно капитану? — спросил Соколов в такси.

— Что надо забрать человека в конкретном месте в конкретное время, — ответили ему с переднего сиденья. — Куда везти — скажете сами.

Так или иначе, на судне (Чоу отметил место встречи на GPS-навигаторе и выдал устройство Соколову) могла ждать команда, которая этим утром прибыла с материка, чтобы найти и убить Соколова либо забрать в КНР и подвергнуть в лучшем случае допросу.

Если его ждут и дело дойдет до перестрелки (а он полагал, что так и случится), как это будет выглядеть на взгляд — точнее, на слух, поскольку ничего не видно, — Оливии и Джорджа Чоу? До них долетит звук выстрелов, приглушенный волнами и сотнями торчащих из песка бетонных пальцев. Даже если Оливии хватит глупости пойти разбираться, что произошло, она ничего не найдет — лодка к тому времени скроется в море. В лучшем случае ей попадутся один-два трупа, хотя обнаружить свидетельства такого рода крайне маловероятно. Скорее всего для Чоу и Оливии исход стычки останется загадкой, и они, напуганные перестрелкой, поспешат в аэропорт, чтобы поскорее улететь с острова.

В такси Соколов спросил Джорджа Чоу, чего ждать в Лонг-Бич. Тот заверил: как только контейнеровоз прибудет, дружественные американские спецслужбы увезут Соколова в безопасное место, где ему зададут вопросы об Абдулле Джонсе, а затем помогут с иммиграцией.

Однако Соколова совсем не интересовали эти встречи, вопросы и помощь: виза на свободное посещение США у него есть и так. Проникнуть в страну не составит труда: всего-то обхитрить портовую охрану; учитывая то, чем он занимался последние сутки, — полная ерунда. В этом случае отсутствие печати в паспорте окажется единственной трудностью — такой абстрактной и далекой, что думать о ней теперь нет смысла. Он уже передал Оливии всю полезную информацию о Джонсе, поэтому беседа в Лос-Анджелесе только усложнит жизнь: ему станут задавать вопросы об Иванове, Уоллесе и о вчерашней перестрелке в многоэтажке. Если же американцы решат, что его убили где-то в густом тумане на берегу Кинмена, неприятных расспросов удастся избежать.

Однако есть еще Оливия.

Она ему нравилась, он желал ей счастья. И видел, что Оливия не хочет признаваться себе в очевидной (по крайней мере для Соколова) сути их отношений: в животном влечении. Встречаются же иногда те, кого хочется трахать до потери пульса, — тут дело в феромонах. Обычно желания не взаимны, но когда совпадают, все случается так внезапно и с такой силой, что люди, полагавшие, будто в их жизни раньше был смысл, приходят в смятение. Соколов и Оливия хорошо развлеклись в бункере и могли бы повторить в более спокойной обстановке — однако это лишь секс, и ничего больше. Такие отношения быстро заканчиваются. Оливия, человек хорошо воспитанный и рациональный, отрицала, что способна на такую связь, и даже теперь принуждала свой светлый ум искать глубокий смысл в том, что случилось. Если бы они с Соколовым жили рядом или вместе работали, Оливия долго и крайне болезненно шла бы к пониманию того, что дело только в животном влечении и никаких отношений на нем не построишь.

К счастью, нынешняя ситуация куда проще. Даже если Соколов благополучно сядет в лодку и уплывет на контейнеровозе, то вряд ли встретит Оливию снова. А если его убьют в густом тумане на берегу Кинмена, она сможет поставить точку в крайне приятном, но чрезвычайно бессмысленном романе и жить долго и счастливо, чего как раз хотел Соколов.

Шагая на звук мотора, он составил нехитрый план, который в итоге упростит жизнь и ему, и Оливии: он несколько раз выстрелит в воздух. Пальба, конечно, до смерти перепугает лодочника, но эту проблему решить не трудно. Затем, на контейнеровозе, Соколов как-нибудь уговорит капитана заявить, что встреча не состоялась: лодка не пришла, на борт никто не поднимался. Сам же он две недели спустя незаметно сойдет на берег в Лонг-Бич, где с помощью связей ненадолго заляжет на дно, а потом переберется в Торонто, откуда и начал свой путь. При тщательной проверке печатей в паспорте могут обнаружиться нестыковки, но кто станет пристально рассматривать печати?

Он достал «макаров» и отобранный вчера у моджахеда пистолет-пулемет и проверил, сняты ли те с предохранителя: держать их наготове — хорошая идея в любом случае, — затем подумал, что для убедительности надо сначала несколько раз пальнуть из «макарова», потом дать пару очередей из «ПП». Конечно, стрелять стоит с борта, иначе лодочник с перепугу удерет, то есть выскакивать из воды с оружием наперевес не следует.

Соколов сунул «макаров» в привычную спецназовскую кобуру, а пистолет-пулемет закинул на спину.

Вода доходила ему до груди — для лодки такой глубины хватит. Соколов присел так, чтобы над поверхностью осталось только полголовы (задача не из простых — его постоянно захлестывали волны), и стал передвигаться от одной заросшей моллюсками сваи до другой. Суденышко терлось бортом о камень всего в нескольких метрах.

Наконец сквозь туман проступила длинная тень; она постепенно складывалась в цепочку толстых букв «О» — покрышек, которые защищали судно от бетонных свай. Лодочник напряженно сидел на корме, высматривая таинственного пассажира. Белая веревочная лестница свисала с бака по левому борту на ближней к берегу стороне — видимо, с расчетом на то, что Соколов подойдет именно здесь и трап ему пригодится.

Впрочем, покрышки показались Соколову не менее удобными, и он не увидел смысла взбираться на борт там, где его ждут. Он обошел лодку со стороны кормы, подгребая руками, выбрал место, откуда хорошо видел покрышки с бухтами каната, затем набрал в легкие побольше воздуха, нырнул и проделал последние метры под водой.

Увидев над собой край корпуса, Соколов прижал колени к груди, ушел на дно и оттолкнулся что было сил. Вытянутыми вверх руками он ухватился за одну покрышку, упер ногу в другую, скользнул руками по канату, на котором висела покрышка, подтянулся и резко распрямил опорную ногу, а свободную закинул над бортом. В верхней точке полета над планширом он на мгновение завис. Лодочник обернулся на неожиданный всплеск. Соколов перехватил его взгляд — на палубе лежали трое вооруженных людей, которые смотрели туда, где крепилась веревочная лестница.

Инерция несла его над бортом, одна нога уже коснулась палубы, и Соколову ничего не оставалось, кроме как завершить пируэт. Он перекинул вторую ногу, на секунду оказавшись спиной к засаде. Пистолет-пулемет, висевший через плечо, перелетел из-за спины на живот. Соколов тяжело опустился на обе ноги, схватил «ПП» обеими руками, припал на колено и пустил очередь в зад ближайшему противнику. Полдюжины пуль прошили тому внутренние органы от таза к голове. Второй привстал на локтях и обернулся. Его лицо превратилось в месиво. Третий — тот, что ближе к баку, — вскочил и одним прыжком рванулся к носу, преследуемый очередью из «ПП». Соколов выпустил пистолет-автомат, оставив его болтаться на шее, выхватил «макаров» и, обернувшись к остолбеневшему лодочнику, махнул в сторону моря. Затем упал на живот и пополз к носу, огибая бойцов, корчившихся на палубе в последних судорогах. На мгновение он выглянул между двумя покрышками. В паре метров раздались хлопки: третий боец палил, похоже, из-за бетонных свай. Соколов сделал несколько выстрелов наугад — для острастки. Двигатель взревел, и Соколов почувствовал, как палуба под ним завибрировала. Когда он в следующий раз приподнял голову над бортом, сваи уже растворились в тумане, а туман перешел в дождь. Некоторое время лодка шла задним ходом, затем развернулась и взяла курс в открытое море.

Выстрелы тонули в шуме и плеске прибоя, гул мотора растворялся вдали — лодка уходила от острова. Оливия сдержала глупый порыв окликнуть Соколова. Она забралась с ногами на сваю и сидела так с минуту, приставив ладони к ушам и пытаясь расслышать… что? Зов о помощи? Предсмертный вопль? Переговоры по рации? До нее не доносилось больше ни звука, и она подумала, не почудилось ли.

Неуместная теперь порядочность подсказывала идти в сторону выстрелов. Оливия посмотрела вниз: идти не получится — скорее плыть, а прилив станет швырять ее между сваями, обросшими бритвенно-острыми раковинами, как шарик в пачинко. Есть лишь один вариант действий: оставить случившееся позади и шагать к берегу, причем немедленно, пока вода не поднялась выше.

Она закатала платье до живота (хотя какой в этом смысл), сняла трусики и, чтобы не занимать руки, натянула их на плечо. Потом спрыгнула в воду, которая доходила ей до пупка, и побрела к берегу. Шла Оливия отчасти наугад: сквозь густой туман вперемешку с хлесткими дождевыми каплями не было видно ни берега, ни тем более солнца. Прилив образовывал между сваями неожиданные потоки и завихрения, сбивал с ног. Она шагала от одного столба к другому, придерживаясь за них так, чтобы не пораниться о зазубренные раковины. Сперва Оливия боялась, что направляется не туда, но вскоре заметила: волны поначалу доставали ей чуть ниже спины, затем до середины бедра, и идти стало легче. Она двигалась в сторону Джорджа Чоу — по крайней мере примерно.

Тут Оливия задумалась, так ли уж хочет его видеть.

Самое параноидальное объяснение из тех, которые пришли ей на ум по поводу событий последних тридцати минут: Чоу вовсе не британский, а китайский агент. Или вообще двойной, а это ничем не лучше. Он одурачил Оливию, заставив поверить, что поможет ей с Соколовым выбраться, а на деле устроил Соколову засаду.

Чем дольше она размышляла, тем меньше верила в эту версию. Скорее всего Чоу — настоящий сотрудник МИ-6, однако приключилось одно из двух:

1. За Чоу следили либо его вычислили уже на Цзиньчене, а китайские спецагенты, прибывшие утром на пароме, поджидали Соколова на лодке.

2. МИ-6 хотела избавиться от Соколова и наняла для этого здешних умельцев.

Второй вариант тоже отдает паранойей, однако для МИ-6 Соколов определенно крайне неудобен и опасен. Более того, Оливия легко представляла, как китайские власти связываются с британскими по неким теневым каналам и заявляют: «Мы в диком бешенстве из-за того, что случилось в Сямыне, и хотим видеть, как полетят головы, а иначе устроим вам веселую жизнь». Другими словами, МИ-6 согласилась устранить Соколова, лишь бы не портить отношения с китайскими коллегами.

Между прочим, не хотят ли по той же договоренности избавиться и от нее?

Оливия решила, что не хотят, по одной простой причине: перед прощанием Соколов снабдил ее нужной МИ-6 информацией о том, как разыскать Абдуллу Джонса.

— Узнали? — первое, чем поинтересовался Джордж Чоу, едва завидев Оливию из окна машины. Нетипичная для его оксфордско-кембриджских манер прямота никак не развеяла ее сомнений.

Оливия задержалась поодаль у кромки воды надеть нижнее белье и поправить платье. Другими словами, она разве только не сверкала перед ним задом. Впрочем, Чоу тактично ждал, не поднимая глаз с ее туфель и сумочки.

— Теперь я знаю то же, что знает он, — ответила Оливия. — Или, вернее, знал.

Чоу уставился на нее озадаченно.

Оливия отвернулась и посмотрела на море, соображая, не лукавит ли Чоу. Мог ли он не слышать выстрелов? В таких местах и в такую погоду звук распространяется непредсказуемо. Насколько она понимала, Чоу ждал в такси, закрыв двери и подняв от дождя стекла, то есть в самом деле мог ничего не заметить.

Так или иначе, Оливия собиралась придержать информацию, пока не окажется в безопасном месте — лучше всего в Лондоне.

— Давайте поедем. — Она торопливо ухватилась за ручку двери, прежде чем Чоу успел ей открыть. — Не стоит здесь мешкать.

Чоу сел рядом и, пока такси разворачивалось в сторону аэропорта, удивленно смотрел на Оливию; та некоторое время сосредоточенно наблюдала за дорогой через лобовое стекло, затем обернулась и, глядя Чоу в лицо, спросила:

— Ничего не хотите мне рассказать?

— Разве только вы подскажете, о чем именно.

— Если вы работаете на Китай — застрелите меня прямо тут. Если нет — включите, пожалуйста, мозг, иначе от вас в лучшем случае ни хрена нет толку.

— Оливия! — воскликнул Чоу тоном обиженного профессора. — Насколько мне известно, план сработал безупречно. Если же у вас иные данные, буду признателен…

— Конечно, будете. Вот только кто бы объяснил мне суть этого вашего дрянного плана?!

Чоу закрыл рот и молчал до самого аэропорта, то есть, учитывая размеры острова, не очень долго. Потом они покупали билеты, проходили досмотр, сидели в зале ожидания. Чоу пытался завлечь Оливию в укромный уголок на разговор, однако она не видела смысла говорить ему хоть что-нибудь, пока не окажется вдали от Китая.

Они отправились в Тайбэй ближайшим бортом.

Там Джордж Чоу сопроводил Оливию в зал вылета — ей предстоял рейс в Сингапур, а оттуда — напрямую в Лондон.

Судя по всему, Чоу прислали последние новости. Оливия молилась, чтобы отправители догадались воспользоваться непробиваемым кодом.

— Мистер Игрек, — объявил Чоу, — так и не появился.

— Не появился где?

— На контейнеровозе до Лонг-Бич.

— Не идиот же он садиться на этот корабль, учитывая…

— И очень хорошо, поскольку на выходе из порта судно остановили и обыскали китайские военные.

— То есть провалилась вообще вся операция.

— Да. И вы, по-видимому, знали об этом с самого начала.

Черт. Теперь он хочет свалить все на Оливию.

— Там, на берегу, устроили перестрелку, как в гангстерском кино; думаете, я поверю, что вы ничего не слышали?

— Не слышал. Но если слышали вы, то должны были сообщить. Тогда мы могли бы…

— Убедиться, доведено ли дело до конца?

— Что?!

— Или доконать беднягу своим профессионализмом?

Молчание.

— Без вас он справится лучше, если, конечно, еще жив. А это, при здравом размышлении, маловероятно.

Джордж Чоу вспыхнул.

Впрочем, не Оливии его упрекать.

— Только теперь я понимаю, — произнес он, — насколько личной стала для вас эта история.

Оливия задумалась и наконец сказала примирительно:

— Мне просто досадно — хотелось бы справиться лучше.

— Обычное желание в нашей работе. Добро пожаловать в профессию.

— Объявили посадку.

— Бон вояж, — сказал Чоу. — Выпейте рюмочку за мое здоровье.

— Уж я выпью. И не одну.

Придя в себя, Зула обнаружила, что ее руки и ноги связаны за спиной, видимо, кусками простыни. На голове — наволочка от подушки: примотана плотно, но не слишком туго — сквозь ткань пробивается холодный розоватый свет. Зула повертелась на месте, вслепую потыкалась лицом по сторонам и решила, что он идет из иллюминаторов.

Свет замельтешил. Двигатели то выли, то низко рокотали. Глухо стукнуло в днище, лайнер подбросило, затем кинуло вниз, снова раздался удар, и началась самая жесткая посадка в жизни Зулы. Подпрыгивая и грохоча, самолет остановился, нисходящий рев моторов заглушили крики «Аллах акбар!», из салона донесся шум, словно там шла потасовка.

Кто-то вошел. Джонс. Зула уже узнавала его по запаху и манере двигаться. Он разрезал импровизированную веревку, связывавшую ее лодыжки с запястьями, ухватил Зулу за ноги, подтянул на край постели и посадил. Затем развязал шнур на горле и сорвал с ее головы наволочку. Зула проморгалась, повертела головой и дунула уголком рта, убирая с глаз локон. Вместо того чтобы помочь, Джонс с интересом наблюдал.

В иллюминатор упиралась заснеженная сосновая лапа.

Халид так и лежал на полу. Крови разлилось неимоверное количество. Джонс стоял посреди этой лужи и смотрел Зуле в глаза.

— Павел и Сергей погибли, — объявил он.

— Во время посадки или?..

— Павла, должен сообщить, прикончила ветка — она разбила окно и проткнула ему горло. Сергей протянул несколько дольше, пока один мой коллега не пришел в кабину и не зарезал его.

Джонс внимательно следил за реакцией Зулы.

— Ты знала, что так и будет. И понимала почему. Они оба в прошлом — военные летчики. Таких, как я, бомбили напалмом. Трогательно, что они особо просили за тебя, — русским надо отдать должное. Я ненавижу их и мечтаю целиком зачистить их страну, однако обращаться с дамами они действительно умеют.

Зула посмотрела ему в глаза — молча, с очевидным встречным вопросом.

— Теперь на повестке ты, — вздохнув, признал Джонс и слегка повернулся, показывая правую руку, в которой держал полуавтоматический пистолет. Зула вздрогнула, и Джонс тут же поднял ствол. Ее исключительно хорошо приучили к тому, как надо себя вести рядом с оружием, и вид дула пугал ее куда сильнее, чем любого, кто не часто сталкивался с пистолетами. — Было крайне приятно познакомиться, — сказал Джонс так, словно провожал ее на поезд. — В самом деле приятно. В идеальном… нет, хотя бы в лучшем мире я произнес бы что-то вроде: «Зула, прими ислам, вступи в ряды моджахедов, давай сражаться бок о бок», — а ты ответила бы: «Конечно, я узрела свет веры, и да будет так». Но не выйдет: всего несколько часов назад ты искренне и вполне убедительно пообещала вести себя покорно и сотрудничать, а потом взяла и убила моего лучшего человека диском.

Она отвела взгляд. Есть ли смысл испытывать вину?

— И каким — «Реальной любовью»! Фильмом, к которому я втайне питал слабость и который уже никогда не принесет мне того же кайфа. И потому, как это для меня ни прискорбно, ради пользы дела я обязан…

— У моего дяди — шестьсот миллионов долларов.

Джонс оторопел.

— Не может быть, — помешкав, сказал он.

— Может. Сомневаешься — проверь. Если вру — пусть меня постигнет казнь Халида.

— В смысле то, как его наказала ты, или то, как он наказал ту учительницу?

Она не нашлась что ответить.

— Мне-то не составит труда ни то ни другое — и вместе, и по отдельности. Причем без твоих подсказок, — заметил Джонс.

— Я не лгу. — Зула стояла на своем.

Он ненадолго задумался, потом поймал на себе ее взгляд.

— Да верю я, верю. Вопрос в том, что это меняет. Ты ведь предлагаешь выкуп? Вот только мне неясно, как устроить такой обмен и какой нам прок от этих денег, даже если бы удалось получить их так, чтобы на нас не устроили облаву все полицейские и все спецслужбы мира. Даже в Вазиристане провернуть такое непросто, а уж в Канаде… — Он фыркнул.

— Дядя может провести вас через американскую границу, — зашла с новой стороны Зула.

Джонс ухмыльнулся.

Зула поняла, что симпатична ему, что он невольно ищет повод ее не убивать.

— Что, правда? Все тот же дядя?

— Тот самый.

— Белая ворона. — У Джонса сложилось. — Тот, к которому ты ездила в Британскую Колумбию.

— А мы как раз там.

— С этим челом стоит познакомиться, — с британским акцентом, усмехаясь, произнес Джонс.

— Могу устроить.

— В таком случае, с твоего позволения, я и четверо моих товарищей плотно займемся выживанием. Если нам удастся протянуть вместе пару дней без жертв — вернемся к твоей идее.

— Я могу чем-то помочь? — спросила Зула.

— Да. Перестань убивать.

День 6

Кертис. Питер Кертис. Много часов изощренного поиска потребовалось на то, чтобы установить фамилию Зулиного приятеля. Дело осложнялось тем, что Питер везде регистрировался под разными никами. Если бы они с Зулой сняли номер в шлоссе обычным порядком, у Ричарда были бы данные его кредитки, но они жили там в качестве гостей.

Решающий прорыв совершила Викки, та самая, что каталась на «гранд-маркизе» в «Уолмарт» и слушала байку про медвежью шкуру, студентка Крейтонского университета. Она то ли страдала бессонницей, то ли основательно затарилась аддеролом. Викки зашла к Зуле в «Фейсбук» и на фликр; кроме того, у нее были собственные фотографии с семейного сборища. Таким образом, набралась довольно большая коллекция снимков Питера. Викки воспользовалась интернет-сервисом, позволяющим искать такие же или похожие лица. Вывалилась, разумеется, куча мусора, но были и две-три зацепки, в частности снимки, сделанные три года назад на Дефконе, на докладе человека, выступавшего под ником 93+37. Ричард понятия не имел, как это читается, но видел, что в зеркальном отражении девятка немного похожа на «Р», две центральные тройки — на «Е», плюс остается похожим на «t», а конечную семерку можно с некоторой натяжкой принять за «r», так что в целом получается «Peter». В сумме 93 и 37, конечно, дают 130. Ричард принялся гуглить «130» и «93+37» в разных комбинациях со словами «сетевая безопасность», «хакер», «пентест», «Сиэтл» и «сноуборд» и в итоге вышел на форумы, где часто бывал Питер или человек, очень похожий на Питера. Таким образом Ричард узнал, чем Питер увлекался, с кем дружил и что делал в свободное время. Например, он проявлял необычный интерес к повторной расшивке швов, то есть способу ремонтировать кирпичные здания, при котором крошащийся цемент между кирпичами заменяют новым раствором (исторически правильным, само собой разумеется).

По серии сообщений на форуме сноубордистов Ричард вычислил магазин в Ванкувере, где Питер заказал свой бесценный высокотехнологичный сноуборд. Дальше уже несложно было узнать, как зовут владельца магазина. Ричард позвонил ему рано утром, в такое время, когда все нормальные сноубордисты еще спят, и объяснил ситуацию. Владелец согласился посмотреть инвойсы и найти фамилию на кредитной карточке Питера. Карточка открыла шлюзы Гугла и позволила Ричарду отыскать в каталоге недвижимости округа Кинг адрес джорджтаунского лофта.

Примерно в девять утра, ровно через двенадцать часов после того, как Ричард вломился в квартиру Зулы, он подъехал к нужному дому. Желтая ручка кувалды торчала над пассажирским сиденьем, только что не крича о его намерениях всякому, кто глянет через лобовое стекло. Словно четырнадцатилетний подросток, у которого не ко времени встал член, Ричард ее опускал, а она упорно вставала снова. Узнать здание было нетрудно: ему недавно повторно расшили швы.

В данном случае на помощь соседей рассчитывать не приходилось. Ричард поставил машину на улице и подошел к дому на своих двоих, для первого раза без кувалды. Утро было ясное, солнечное, из тех, какими Сиэтл иногда радует отчаявшихся жителей в начале весны; дикие рододендроны на пустыре через улицу распустились алыми цветами, с Боинг-Филда взлетали на спортивных самолетиках авиалюбители. Ричард некоторое время колотил в дверь, которую счел парадной, затем обошел дом. В проулок выходило двое рулонных ворот, между ними располагалась человеческих размеров дверь. Ричард все еще стучал в нее, когда к дому подкатил мини-фургон и остановился так близко, что его можно было бы тронуть рукой. Мотор умолк, водительская дверь распахнулась. Из машины вылез тощий, коротко стриженный, небритый парень лет тридцати, в прожженной кожаной куртке поверх засаленных джинсов.

— Питера ищете? — спросил он, подходя к правым воротам и вставляя ключ в висячий замок. Прежде чем Ричард успел ответить, парень продолжил: — Я его уже полторы недели не вижу.

— Вот как?

— Заколебался уже ждать. Я у него помещение снимаю, и он мне нужен, чтобы починить Интернет. Не знаете, где он?

Парень сел на корточки, взялся за ручку и, вставая, потянул ворота вверх. За ними было темное пространство, заполненное сварочными аппаратами, стальным некрашеным инструментом и такими столами, на которых работают с невообразимо горячим металлом.

— Я расследую его исчезновение.

Парень выпрямился и обернулся к Ричарду.

— Коп?

— Частный детектив, — сказал Ричард. — Меня наняли его родственники.

— Так они тоже не знают, где он?

— Они с девушкой пропали неделю назад.

— Ровно неделю или?..

— Последний раз их видели в понедельник днем.

— Мой Интернет отрубился ночью на вторник.

— Вы слышали какой-нибудь шум?

— Нет.

— Вы тут бываете только в рабочее время?

— У меня рабочее время как придется, — сказал парень. — Но здесь я не ночую.

Ричард кивнул на ворота слева. На них тоже висел замок.

— Он там живет?

— Угу.

— И ключа у вас, конечно, нет?

Парень задумался.

— Есть.

— Не дадите на время?

— Извиняйте, но я свой инструмент не одалживаю.

— Простите?

Парень шагнул в темноту, что-то ухватил и с усилием потянул, пятясь в проулок. Когда он оказался на свету, Ричард увидел тачку, на которой стояли два газовых баллона с редукторами и сварочный аппарат с тремя горелками.

— Мой ключ, — объявил парень. — Открывает практически все.

Покуда сварщик резал замок — процедура заняла примерно три секунды, гораздо меньше, чем подготовка, — Ричард прошел вдоль дома, заглядывая в окна второго этажа. Они были старые, с частыми металлическими переплетами. Одно стекло — как раз рядом с ручкой внутри — отсутствовало.

— Добро пожаловать, — произнес сварщик, отступая от ворот. — Осторожней, руки не обожгите.

Держась подальше от раскаленного металла, Ричард поднял ворота.

Черт, сколько же там было машин! Как будто Питер держал ремонтную мастерскую! Ричард сразу узнал коробок Питера, в котором они с Зулой приезжали в шлосс, и «приус» Зулы, припаркованный у дальней стены, видимо, чтобы освободить место для маленького спортивного автомобиля, втиснутого в оставшееся пространство. У последнего были номера Британской Колумбии. Ключ все еще торчал в зажигании.

Ричард, руки в карманы, обошел двор. Сварщик остался на пороге, видимо, мудро решив не вторгаться на чужую территорию.

— Вот что с вашим Интернетом, — сказал Ричард. Он стоял перед фанерным щитом, привинченным к стене. На щите крепилось телекоммуникационное оборудование: кабельный модем, роутеры, телефонная коробка. В двух местах кабели были перерезаны, а концы аккуратно заправлены, чтобы это не так бросалось в глаза. Один из кабелей был телефонный, другой — коаксиальный, ведущий к модему.

То было первое зримое свидетельство чего-то нехорошего за все время поисков. Да, исчезновение Зулы (и, очевидно, Питера) тревожило: последние два дня Ричард ни о чем другом думать не мог, — однако до сих пор расследование не выявило никаких следов злого умысла. Он подозревал нечто подобное, но — как не уставал напоминать следователь, ведущий розыски Зулы — доказательств не было. Два разрезанных кабеля подействовали на него как лужа крови или стреляная гильза.

Ричард достал телефон и набрал Джону эсэмэску: «Дай отбой канадской полиции. Машина Питера здесь. Зулы — тоже». Про третью машину и перерезанные кабели он решил пока не упоминать.

— Узнаете третью машину? — спросил Ричард и сам удивился своему голосу: хриплому и напряженному.

— Не-а.

— Я поднимусь на второй этаж.

— Угу.

Вчера, вламываясь в квартиру Зулы, Ричард внутренне собрался, но не думал, что ему надо будет еще раз готовиться к чему-то ужасному. Теперь он поднимался по другой лестнице к другому возможному месту преступления, и вероятность получить травму на всю жизнь была существенно выше. Однако он понимал, что подставиться под эту конкретную психологическую бензопилу — его долг, и рассчитывал, что сдюжит.

Обнаружил он, впрочем, не то, что ждал. Людей в квартире Питера не оказалось — ни живых, ни мертвых. Не было и следов насилия или борьбы за двумя исключениями. Одним — ожидаемым — исключением было стекло, которое выбили, чтобы залезть в дом. Осколки по-прежнему лежали на полу. Вторым был раскуроченный оружейный сейф у стены в углу помещения. Краска выгорела по линии, опоясывающей весь верх, как будто его вскрывали термоядерным консервным ножом. Сам верх был срезан и сброшен на пол, где раскаленный край прожег доски. Ричард машинально поискал глазами детекторы дыма под потолком и увидел, что они болтаются открытыми, без батареек.

Следующий шаг был практически излишним, тем не менее Ричард все же подошел к сейфу и убедился, что он пуст.

Ричард спустился во двор и отыскал сварщика.

— Мне бы пригодился ваш профессиональный совет.

«Плазменный резак» — был вердикт сварщика, после того как тот поднялся на второй этаж и осмотрел сейф.

— У вас такой есть?

— Нет! — оскорбился сварщик.

— Я вас не обвиняю! — сказал Ричард, поднимая руки. — Просто хотел узнать, как он выглядит.

— Это ящик. Вот такой. — Сварщик показал руками.

— Портативный.

— Ага.

— Вон в то окно втащить можно?

— Трудноватенько. Лучше по лестнице.

— Значит, кто-то влез сюда через окно, открыл дверь и поднялся по лестнице с плазменным резаком.

— Угу. Только я бы не сказал, что средний воришка такой при себе носит.

— Согласен, — кивнул Ричард.

Сварщик с некоторой опаской глянул через плечо на Питерову квартиру.

— Видели еще какую-нибудь… хренотень?

— Нет, — ответил Ричард. — Хренотени не видел.

— Жуть впотьмах, — сказал сварщик и ушел.

Ричард спустился к парадной двери. Там была задвижка, цепочка и кодовый замок в ручке. Замок был заперт, задвижка и цепочка — нет. Взломщик, видимо, проник через окно, отпер дверь изнутри, внес плазменный резак, а на обратном пути закрыл дверь кнопкой в ручке.

По всему выходило, что сейф вскрыли, когда квартира уже пустовала.

Но как она оказалась пустой, если во дворе три машины? Почему владелец спортивного автомобиля оставил ключи в зажигании? Обычно людям нужно кольцо с ключами и для других целей — например, чтобы попасть домой.

Обернувшись, Ричард заметил горящий светодиод над стеллажом, где у Питера лежали шапки и стояли ботинки. Подойдя ближе, он увидел маленькую веб-камеру, установленную на паутине белых нейлоновых стяжек. От нее в дыру в стене уходил сетевой кабель. Ричард вышел во двор и отыскал другой конец кабеля. Недалеко от щита с телекоммуникационным оборудованием, на нижней полке верстака, видимо, прежде стоял компьютер. На самом верстаке остались монитор, клавиатура и мышь, но их провода просто болтались внизу. Здесь же были силовой и сетевой кабели.

Ричард думал, что компьютер забрали, пока через минуту, обходя спортивный автомобиль, буквально об него не споткнулся. Системный блок сбросили на бетонный пол и полоснули плазменным резаком.

Ричард обошел все машины, заглядывая в окна и стараясь не наследить больше, чем уже наследил. В автомобиле Питера еще оставались вещи, не разобранные с утра понедельника, когда они с Зулой вернулись из шлосса. Значит, события в доме произошли не намного позже.

Он записывал канадские номера спортивного автомобиля, когда внезапно раздались знакомые звуки просыпающегося жесткого диска.

Идя на звук и пользуясь подсказками в виде сетевых кабелей, Ричард нашел под деревянной лестницей на второй этаж небольшую коробку, стоявшую на самодельной полке и подключенную к розетке через удлинитель. Беспроводная точка доступа. Чуть больше обычной.

Больше, потому что это был не просто Wi-Fi-роутер, — это было устройство для резервного копирования. С собственным жестким диском.

Никто из террористов не спешил что-нибудь объяснить Зуле, но, глядя в иллюминатор и слушая разговоры на полупонятном арабском, она догадалась, что их спасла заря, в свете которой они отыскали место для посадки. Правда, полоса была слишком короткой для самолетов такого типа. Она упиралась в лес. Странное место для летной полосы, однако, как после сообразила Зула, у строителей не было особого выбора. Высокогорная долина занимала несколько квадратных миль заснеженной территории, но постоянно извивалась, а дно ее усеивали острые скальные выступы, так что полосу просто негде было больше приткнуть. Возможно, подействовал также культурный шок: Павел и Сергей, привыкшие к большим международным аэропортам и «Хайяттам», не учли рисковость пилотов местной северной авиации и переоценили осторожность или хотя бы здравый рассудок конструкторов полосы.

А может, им просто ничего другого не оставалось. Или их заставили сажать самолет под дулом пистолета.

Полоса входила в состав промышленного комплекса, который, насколько Зула могла судить, расползался по долине без всякого видимого плана и был частично скрыт деревьями. По счастью, он включал и несколько домиков всего в сотне метров от полосы. Они были совершенно одинаковые, явно из готовых конструкций, доставленных сюда на грузовиках. Некоторые походили на склады, но над заснеженной крышей одного торчала ржавая дымовая труба, а южную стену подпирало по меньшей мере десять кубометров дров. Зула через иллюминатор видела, как один боевик двинулся к этому дому со скоростью десять футов в минуту, на каждом шагу проваливаясь в снег. Достигнув цели, он автоматной очередью снес замок и вошел внутрь. Через несколько минут над трубой показался дымок.

Обнаружение Wi-Fi-устройства с жестким диском у Питера под лестницей поставило Ричарда перед дилеммой. В доме было достаточно свидетельств дурного умысла, чтобы полиция прислала следователя. Связь между этим местом и Зулой — ее машина стояла точно посередине места преступления, — возможно, заставит копов раскачаться с поисками. Однако Ричард уже обратился в полицию и понял, что другой метод — разъезжать с кувалдой и заручаться помощью людей с ацетиленовыми горелками — куда действенней.

С другой стороны, если копы все-таки возьмутся за дело всерьез, то смогут многое из того, что не по силам Ричарду, — например, получить данные телефонных разговоров и записи дорожных веб-камер.

Поэтому он решил подстраховаться. Отключил Wi-Fi-хаб, бросил в машину и доехал до сиэтлского офиса Корпорации-9592. Там был IT-отдел с небольшой лабораторией для сборки и починки компьютеров. По случаю воскресенья она пустовала. С бесцеремонностью, обещавшей бурю возмущения завтра, когда айтишники выйдут на работу и обнаружат его самоуправство, Ричард вытащил инструменты из коробок, реквизировал чужой компьютер и вообще учинил разгром на чьем-то рабочем столе. Он развинтил Wi-Fi-хаб и вытащил жесткий диск. Следуя инструкциям, которые гуляют по всему Интернету, в том числе в виде ролика на «Ю-тюбе», подсоединил диск к компу и скопировал все файлы. Потом собрал хаб, отвез в дом Питера и воткнул провода на прежнее место.

И только потом вызвал полицию.

Очень хотелось остаться и посмотреть, как копы будут осматривать место преступления, но Ричард знал, что первым делом они выгонят посторонних и огородят все желтой лентой, поэтому задержался ровно настолько, чтобы изложить сильно урезанную версию событий первому же прибывшему полицейскому. Ричард признался, что срезал замок и некоторое время ходил по дому, но умолчал о других своих действиях.

Затем он поехал назад в Корпорацию-9592. По пути ему пришло в голову, что он только что сознался в незаконном вторжении. Впрочем, страх, что Питер вчинит иск, почему-то его не грыз. Стоя в пробке, возникшей из-за неудачного стечения обстоятельств: футбольный матч плюс медленно ползущий грузовой состав, — Ричард позвонил Корваллису. Блютус в его мобильном выводил разговоры на стереосистему автомобиля. Звук был включен чересчур громко: от грохота в машине едва не вылетели стекла. Какое-то необычное сочетание лязга, выкриков и тяжелого дыхания. Он поспешно приглушил звук.

— Ричард.

— Си-плюс. Занят?

— А когда я бываю свободен?

На заднем плане кто-то громко повторял одно и то же латинское слово. Слышался мерный топот.

— Что там у тебя такое?

— Маневры, — ответил Си-плюс и, видимо, развернул телефон, так что окружающие звуки сделались громче.

— Ты в национальной гвардии? — Еще не договорив, Ричард понял, что дал маху: в национальной гвардии не разговаривают по-латыни.

— Историческая реконструкция римского легиона, — объяснил Си-плюс.

— И ты, значит, маршируешь в сандалиях и в юбке?

— Римская калига совсем не то, что сандалия, — по крайней мере как это слово понимают современные люди, — начал Си-плюс. — Во-первых…

— Не надо, пожалуйста, — сказал Ричард.

Си-плюс вздохнул.

— Не хочешь заняться чем-нибудь поинтереснее того, за что получаешь зарплату?

— Ричард, если ты провоцируешь меня на то, чтобы я начал жаловаться на работу…

— И в мыслях не было.

— И все равно позволь сказать, что я на своем рабочем месте занимаюсь крайне интересным и вдохновляющим делом.

— Отлично, — сказал Ричард, — но мне нужна твоя помощь в личном проекте. Небольшое детективное расследование.

— По поводу «REAMDE»?

Вопрос был настолько неожиданным, что на мгновение выбил Ричарда из колеи.

— Нет, — ответил он. — Если бы речь шла о компьютерном вирусе, я бы не пытался убедить тебя, что это интересно.

— Так о чем речь?

— Приезжай в ай-тишную лабораторию, объясню.

Корваллис заговорил громче:

— Мой легион три месяца готовился к маневрам! Я второй центурион первой манипулы моей когорты и отвечаю за…

— Это насчет Зулы, — сказал Ричард. — И очень важно.

— Буду через полчаса.

Ричард доехал до офиса за пятнадцать минут, перетащил компьютер из лаборатории в маленький конференц-зал, воткнул в розетку и подсоединил монитор. Корваллис явился в тунике суровой шерсти — у Ричарда закрались опасения, что он сам ее и соткал на древнеримском станке. Калиги Си-плюс сменил на кроссовки. Практически не здороваясь, он сел за комп и начал просматривать файлы, скопированные с Wi-Fi-хаба. У файлов и директорий были неинтуитивные, компьютерно сгенерированные имена, и Ричард не узнавал ни одного из расширений.

Он больше не мог сдерживать любопытство.

— Слушай, почему, когда я сказал про детективное расследование, ты подумал, что речь о «REAMDE»?

Корваллис пожал плечами.

— Я знал, что Зула занимается им вместе с тобой.

— Вот как? — Ричард опешил, потом вспомнил, как несколько дней назад в «приусе» Корваллис сказал, что Зула помогла сузить область поисков вирусописателя до Сямыня. — И давно ты знаешь об этом якобы общем нашем проекте?

— С утра вторника.

— С утра вторника?!

— Ричард, Бога ради, успокойся.

— С какого именно часа?

— Это было довольно рано. Могу проверить по входящим звонкам.

Молчание.

— Что тут за фигня творится, Ричард?

— Все как я говорил по телефону: Зула и ее парень исчезли. Никто их не видел и не слышал почти неделю.

Корваллис тихо ругнулся совсем другим тоном.

— Когда они исчезли?

— Понимаешь, Си-плюс, одна из проблем с исчезновением людей — трудно установить, когда именно это произошло. Если бы ты спросил меня двадцать четыре часа назад… — Ричард умолк, перебирая воспоминания последних дней.

Двадцать четыре часа назад он даже не подозревал, что Зула исчезла.

— Скажем так: насколько мне известно, ты последний, кто с ней говорил.

— Ой.

— Так о чем вы, черт побери, разговаривали?

— Отпусти мое плечо.

— Хмм?

— Делу это не поможет, а ты мешаешь мне печатать.

— Ладно.

Ричард отпустил шерстяную тунику и попятился от Корваллиса.

— Она была за компом всю ночь с понедельника на вторник, играла. — Это подразумевало, что играла в «Т’Эрру». — Сказала, что отслеживает движение золота в связи с «REAMDE».

— Странно как-то, — заметил Ричард. — Ее отдел не занимается вирусами.

Корваллис различил в его словах нотку упрека и слегка порозовел.

— Трудно поверить, но тогда я даже не слышал про «REAMDE». А ты?

— Я тоже, — сознался Ричард.

— Поэтому я принял ее слова за чистую монету. Якобы ты попросил ее взяться за этот проект.

— Очень непохоже на нее так врать, — заметил Ричард.

— Так или иначе, она просила сведения об игроке, который кастанул ей целебное заклинание. — Корваллис включил ноут и, говоря, одновременно стучал по клавиатуре, так что фразы получались рваными. — В Торгайских предгорьях. — Тюк-тюк-тюк. — Там жуть что творилось.

— Это был кто-то из ее пати?

— Нет. Она выполняла квест с другим. Их убивали на каждом шагу. Тогда я не понимал почему.

— Поскольку еще не знал про «REAMDE» и все остальное.

— Да, — рассеянно произнес Корваллис. Секунд пятнадцать он печатал, потом сказал: — Вот.

Ричард подался вперед, вытащил из желобка по центру стола видеокабель и перебросил его Корваллису, а тот воткнул в свой ноут. На экране в дальнем конце зала возникли окошки: по большей части непонятные (для Ричарда) строки — различные запросы Си-плюса базе данных. Через мгновение появились профили двух персонажей: длинные цепочки чисел и букв. Корваллис ввел команду, и они приняли более юзер-френдли вид: трехмерная визуализация т’эрровских существ с именем в изящном картуше и табличками статов. Полицейское досье, оформленное средневековым клириком. В одном из окошек был женский персонаж. Ричард его узнал — он принадлежал Зуле. Второе окошко палитрой, шрифтами и дизайном свидетельствовало, что персонаж — злой. На аватарке постоянно сменялись несколько существ, одним из которых был рыжий т’Кеш.

— Кто этот злой т’Кеш-метаморф? — спросил Ричард.

— Персонаж, с которым Зула бродила весь тот сеанс. — Медленно и сбивчиво, потому что одновременно просматривал чей-то клиентский профиль, Си-плюс продолжил: — Принадлежит давнему, очень активному игроку по фамилии Уоллес, живущему в Ванкувере. Однако в ту ночь… — стук клавиш, — они с Зулой вошли с одного адреса… — стук клавиш, — в Джорджтауне.

— Это сходится с тем, что я видел сегодня утром. Машина Зулы и спортивный автомобиль из Британской Колумбии стоят у дома ее парня в Джорджтауне.

— Значит, в ту ночь они все были там…

— И оттуда исчезли. И чем чаще я произношу это слово, тем меньше оно мне нравится. Можешь что-нибудь еще рассказать про этого Уоллеса?

— Не нарушая корпоративной политики — не могу.

Ричард наградил его таким взглядом, что Корваллис съежился и застучал по клавишам.

На экране появился клиентский профиль с полным именем, адресом и статистикой игровых привычек. Одна строчка бросилась Ричарду в глаза.

— Проверь его последний сеанс.

— Вторник утром, — сказал Си-плюс. — С тех пор не входил. — Он еще немного постучал по клавишам и вывел на экран окно с полной статистикой Уоллеса за все время регистрации в «Т’Эрре». — Самый большой перерыв в игре за последние два года.

— А у Зулы?

— То же самое, — ответил Си-плюс. — Ни разу с того времени не входила. И знаешь еще что? Оба во вторник утром не вышли как положено. Связь оборвалась одновременно, система выгрузила их автоматически.

— Ничуть не удивляюсь, — сказал Ричард, вспоминая разрезанные провода во дворе у Питера. — Кто-то вломился в дом и перерезал интернет-кабель, пока они играли.

— Кто бы это мог быть? — спросил Корваллис.

— Питер был связан с сомнительной публикой, — ответил Ричард.

Теперь все настолько походило на типичный сценарий массового убийства на почве наркоторговых разборок, что Ричарду пришлось напомнить себе, почему он все-таки продолжает об этом думать.

— Зула чего-то от тебя хотела. Как раз перед тем, как все произошло.

— Вообще-то после, — сказал Корваллис.

— Не понял.

— Их выбросило из сети в 7.51. — Корваллис взял телефон и довольно долго жал на клавиши. — Зула позвонила мне в 8.42.

— Занятно. Она звонит тебе в 8.42, плетет про то, что я будто бы попросил ее заняться «REAMDE», и спрашивает, кто кастанул целительное заклинание ее персу.

— Да. И это оказывается какой-то китайский игрок, залогинившийся из Сямыня.

— И так ты впервые узнал, что вирус распространяется оттуда.

— Да.

— И ты говоришь мне, что Зула узнала об этом первая.

— Да.

— Как-то у меня одно с другим не складывается.

— Что с чем?

— Если отбросить «REAMDE» и Сямынь, картина ясна. Питер торговал наркотиками или чем-то таким. Связался не с теми людьми. Они ворвались в дом, похитили и убили его, а заодно и Зулу. Но это никак не склеивается с Уоллесом и с тем, что Зула определила Сямынь как источник вируса примерно в то же время, когда исчезла из квартиры вместе с остальными.

— Уоллес явно старался не светиться в Интернете, — заметил Корваллис.

— Ага, — ответил Ричард, следивший, как тот гуглит Уоллеса. Поисковик не выдал почти ничего, кроме бесполезных генеалогических сайтов. — Кажется, я знаю, как он выглядит, — добавил Ричард, вспомнив загадочного типа, с которым Питер встречался в шлоссе. — Что нам известно о создателях «REAMDE»?

— Я этим не занимаюсь, — напомнил Корваллис. — Расследование ведут ребята, которые специализируются на вирусах.

— Насколько я слышал, его написали китайские хакеры-подростки.

— Да, я тоже такое слышал.

— Вряд ли у них есть средства за несколько часов организовать налет на сиэтлский дом.

— Разве что у них здесь сообщники. В МД много преступных элементов. — Корваллис имел в виду Международный дистрикт неподалеку от Джорджтауна. Как все чайнатауны Западного побережья, он был невелик — куда меньше сан-францисского или ванкуверского, — но в его подпольных казино регулярно случались кровавые разборки в духе книжек про Фу Манчу.

— Даже если банда «REAMDE» знала, что Зула их выследила, как бы они отыскали ее в джорджтаунском доме Питера?

— Никак, — ответил Корваллис, — если только они не внедрились в китайскую часть Корпорации-9592 и не получили доступ к нашим логам.

— Ясно, — произнес Ричард после довольно долгого раздумья. Он взял телефон и включил приложение, позволяющее узнать, какое сейчас время в Китае. Ответ был: примерно три утра. Ричард сбросил Нолану на почту письмо: «Орбни мне как проснешься».

— Но вот смотри, — сказал он, после того как телефон издал звук, означавший, что письмо ушло. — Я, собственно, выдернул тебя вот зачем. — Ричард положил руку на системный блок из ай-тишной лаборатории и рассказал про видеокамеры и Wi-Fi-хаб в доме Питера.

Они вытащили видеокабель из ноута и вставили в системный блок, затем воткнули его в сеть и подключили клавиатуру. Корваллис открыл директорию с файлами, скопированными с Wi-Fi-хаба.

— Хм, — сказал он. — Какой марки хаб?

Ричард назвал марку. Корваллис зашел на сайт фирмы и, порывшись в разделе «Продукция», выбрал устройство, про которое Ричард сказал, что вроде то самое. Корваллис скопировал номер и модель в поисковую строку, добавил к запросу «Линукс драйвер» и нажал кнопку поиска. На странице результатов первыми стояли сайты с бесплатным программным обеспечением.

— Ага.

— Что ты делаешь? — спросил Ричард.

— Ты сказал, что Питер гик?

— Ага. Консультант по компьютерной безопасности.

Корваллис кивнул.

— Судя по формату файлов, они созданы в «Линуксе». Поиск показывает, что линуксовские драйверы для этого хаба скачать легко. Другими словами, он дружествен к линуксоидам. Наверняка у Питера домашняя сеть под «Линуксом». Купив хаб, он снес предустановленную винду и сконфигурировал все под «Линукс».

— И что отсюда следует?

— Что мы в заднице. — Корваллис открыл один из файлов в текстовом редакторе. — Видишь, заголовок файла говорит, что он зашифрован. Все файлы, которые ты скопировал с хаба, зашифрованы так же. Питер не хотел, чтобы враги залезли в его видеоархивы, поэтому добавил скрипт, шифрующий видеофайлы перед записью. И те же шифрованные файлы автоматом копируются на хаб.

— Их-то мы сейчас и видим.

— Да. Но нам их не посмотреть. АНБ, возможно, взломало бы шифр. Мы не взломаем.

— Можно выяснить что-нибудь еще? Время создания файлов? Размер?

Немного постучав по клавиатуре, Корваллис вывел на экран таблицу с размерами и временем создания файлов.

— Есть довольно большие. Надо думать, это записи видеокамер. А есть маленькие. По времени они…

Оба некоторое время вглядывались в экран, отыскивая закономерности.

— Маленькие файлы писались регулярно, — заметил Ричард. — Раз в час.

— А большие — без всякой системы, — подхватил Корваллис. — Слушай, совершенно ясно, что маленькие файлы генерирует демон крон.

— Кто-кто?

— Планировщик задач, выполняющий автоматические задания в определенном режиме. Эти файлы — просто системные логи, Ричард. Система генерит их раз в час, и они автоматически копируются на резервный диск.

— Давай вернемся к большим файлам. Очевидно, что запись с видеокамер включает датчик слежения, — сказал Ричард. — Вот глянь. Есть файл от вечера пятницы — видимо, когда Питер собирался ехать Британскую Колумбию. Потом ничего — кроме ежечасных логов — до ночи со среды на четверг. И это странно, поскольку мы знаем, что во вторник утром там много чего произошло. Почему нет записей с видеокамер?

— Строго говоря, во вторник от полуночи до десяти утра нет вообще ничего — даже логов, — заметил Корваллис. Он провел пальцем по колонке со временем и датой. — Видишь, крон исправно работал в пятницу, субботу, воскресенье и понедельник. В одиннадцать часов вечера в понедельник есть запись…

— И дальше пропуск. Ни одного лога до десяти утра во вторник.

— И дальше крон работает в обычном режиме до двух часов ночи четверга.

— И тогда же записан большой видеофайл, — заметил Ричард. — После опять ничего, потому что уничтожили сервер. Кто-то забрался к Питеру в ночь со среды на четверг, через два дня после исчезновения Питера и Зулы. Вор знал, что квартира пуста, следовательно, он либо соучастник, либо дружок кого-то из похитителей. Влез через окно второго этажа. Спустился на первый. При этом включилась камера и записался последний большой файл. Вор отпер дверь изнутри, внес плазменный резак. Открыл сейф, что-то стащил. Заметил компьютер, на который пишется видео, и чиркнул по дискам плазменным резаком.

Корваллис кивнул:

— Все сходится. Как только уничтожили компьютер, перестали поступать логи.

— Непонятно только, что значит пропуск начиная со вторника, — сказал Ричард. — Как будто отключалось электричество. Но этого не может быть. Там источник бесперебойного питания.

Корваллис покачал головой.

— Сбой питания отразился бы в логах. Я ничего такого не видел.

— И какие у тебя объяснения?

— Ответ простой и очевидный: файлы стерли вручную. Кто-то знакомый с системой вошел между девятью и десятью часами вторника и стер все файлы, сгенерированные после полуночи.

— Но это устройство резервного копирования, — напомнил Ричард.

Корваллис поднял глаза.

— Да, поэтому я сказал «кто-то знакомый с системой». Он знал про устройство резервного копирования и тщательно удалил и оригиналы, и копии.

— Другими словами, это сделал сам Питер, — заключил Ричард.

— Такой вывод напрашивается.

— Значит, он в сговоре с бандитами…

— Или ему приставили к виску пистолет, — предположил Корваллис и тут же вздрогнул, увидев, как Ричард переменился в лице.

— И что мы имеем в итоге? — спросил Ричард.

— У полиции будут эти же самые данные. — Корваллис кивнул на компьютер. — Если она не обратится за расшифровкой в АНБ, то дальше наших выводов не уйдет. Остальных данных — т’эрровских логов, по которым мы вычислили Уоллеса, — у копов не будет, если только они не придут к нам с ордером.

— Они без проблем вычислят Уоллеса — его машина стоит во дворе, — напомнил Ричард.

— Думаю, остается только ждать, пока они соберут новые данные по Уоллесу. Пусть расследование идет своим чередом.

— Этого-то я опасался, — кивнул Ричард. — А можешь оказать мне еще одну услугу?

— Конечно.

— Проверяй т’эрровские логи. Сообщишь мне, если будет какая-нибудь активность с этих аккаунтов.

— Уоллеса и Зулы?

— Да.

— Я настрою крон прямо сейчас.

— С часовым интервалом?

— С минутным.

— Вот это мне нравится!

— Еще что-нибудь? — спросил Корваллис, разминая пальцы, примерно как боксер прыгает в углу ринга.

— Думаю, есть целый комплекс аккаунтов, связанных с теми ребятками в Сямыне.

— Теоретически — да, — подтвердил Си-плюс. — Но они старательно шифруются. Скажем, не носят золото на себе, а прячут по тайникам в Торгайских предгорьях.

— Где никто, кроме нас, его не увидит, — закончил его мысль Ричард. — Мы с нашими админскими привилегиями можем прошерстить всю базу данных и найти каждый золотой слиток в тех краях?

— Конечно.

— А потом вернуться к логам и узнать, кто положил золото в конкретный тайник?

— Да.

— За этими персонажами надо установить что-то вроде слежки. Следить за ними всякий раз, как войдут. Проверять их ай-пи-адреса. По-прежнему ли они в Сямыне? Или куда-нибудь перебрались? Есть ли у них сообщники в других местах?

Корваллис молчал.

— Я что-нибудь упустил? — заволновался Ричард.

— Ничего.

— Почему мы не сделали этого давным-давно?

— Потому что именно этого потребовала бы от нас полиция, а официальная политика компании — посылать полицейских куда подальше.

— Так мы предоставили этим ребятам с «REAMDE» полную свободу действий? — От нахлынувшего жаркого стыда Ричард повысил голос. На его эмоциональном радаре одна за другой возникали Музы-Мстительницы, словно советские бомбардировщики, летящие со стороны Полюса.

— В общем, да…

— Так вот, на то время, пока не доказано, что они никак не связаны с исчезновением Зулы, политика компании изменяется.

У моджахедов был кой-какой шанцевый инструмент, прихваченный из Китая: насаженные на полуметровую деревянную ручку лопатки, у которых штык поворачивался, так что получался либо совок, либо кирка. Дорожку от самолета к дому с работающей печкой сперва протоптали, потом расчистили этими лопатами. По ней в дом перетащили вещи. Самолет стоял на земле уже несколько часов, и все это время температура в нем опускалась. Зула одно за другим стаскивала с койки одеяла и куталась в них, становясь все больше похожей на традиционную исламскую женщину. В какой-то момент ее напугал треск изнутри самолета, потом она сообразила, что моджахеды отдирают все, что может пригодиться. Впрочем, это были только догадки, потому что боевики закрыли дверь в салон, а на попытку Зулы приоткрыть ее и заглянуть в щелку отреагировали нервно.

Впрочем, какое-то время спустя Джонс распахнул дверь, впустив морозный, но живительно-свежий воздух, и поманил Зулу рукой, давая понять, что ее путешествия на частных самолетах окончены. Нельзя сказать, чтобы она об этом пожалела.

Зула вышла в салон. Там было темнее, чем она ожидала: боевики раскурочили стены, так что куски пластиковой обшивки и клочья термоизоляции свисали на иллюминаторы. Дверь в кабину пилотов была закрыта, и оттуда свет тоже не шел. Спотыкаясь в замусоренном проходе между креслами, Зула разглядела, что дверь сильно повреждена — возможно, тем же суком, который убил Павла, — и из-под нее натекла лужа крови, которая теперь то ли густела, то ли замерзала на полу у выхода. Зуле ничего не оставалось, кроме как наступить в нее и идти дальше, оставляя кровавые следы на снегу, и без того покрасневшем на несколько метров от самолета. Впрочем, подняв глаза от кровавой дороги террористов, она увидела затянутое белыми облаками небо и ощутила запах сосновой хвои и дождя. То был не сухой арктический холод с температурами много ниже нуля, а промозглая зябкость северо-западных гор, пробиравшая до костей еще хуже. Зула плотнее закуталась в одеяла и двинулась по тропе к домику. Никто ее не сопровождал — за ней, кажется, вообще не следили. Боевики не хуже ее знали, что при попытке бежать она на первом же шаге увязнет в снегу и замерзнет раньше, чем окажется вне радиуса действия автомата.

В доме было темно и душно: печку натопили чересчур жарко. Раскаленное железо пахло остро и резко, как кровь Халида, но не забивало затхлость сырого, долго закупоренного помещения. Первая комната занимала всю ширину бытовки — футов восемнадцать — двадцать, по прикидкам Зулы. Правый угол служил кухней. Дверцы шкафчиков были распахнуты. Когда дом консервировали — на зиму или на неопределенный срок, — все стоящие вещи забрали. Осталась кое-какая разномастная посуда, по большей части самая дешевая, какую можно купить в «Уолмарте». Печка стояла в левой передней четверти помещения, и на ней шипела и подпрыгивала набитая снегом мятая алюминиевая кастрюлька. За печкой располагался прямоугольный стол на шестерых, видимо, и обеденный, и рабочий; дальше у стены помещался компьютерный стол и стеллаж; справа стояли диван, кресло, журнальный столик и старый телевизор с кассетным видеопроигрывателем — последний штрих датировал обстановку лучше, чем что-либо другое. Дверь в задней стене вела в довольно длинный коридор: Зула решила, что там туалет и спальни.

Моджахеды прихватили с собой еду: армейские пайки, а также рис и чечевицу, которые можно было варить на растопленном снегу. Этим как раз и занимался один из боевиков. Двое других обследовали соседнее здание, где, по всей видимости, была мастерская. Они искали инструменты и столкнулись с той же ситуацией, что на кухне: прежние хозяева забрали все стоящее, оставив только хлам вроде ржавых лопат и поломанных швабр. Однако в лопатах-то боевики и нуждались, поскольку их следующей задачей было, по-видимому, превратить самолет в гроб для Павла, Сергея и Халида. Зула предполагала, что они опасаются, как бы самолет не заметили с воздуха. В таком случае пилоты, врезавшись в деревья, оказали террористам большую услугу. За самолетом тянулась длинная борозда, но уже пошел снег и скоро должен был ее замести. Оставалось закидать сам самолет ветками и снегом. Дело ускорилось после того, как в мастерской нашли инструменты, но все равно Джонсу и уцелевшим боевикам пришлось трудиться до вечера. Они согревались работой, а когда заходили в дом передохнуть, то хотели жрать. Как-то так получилось, что готовка легла на Зулу. Нелепость, конечно, но не бо́льшая, чем остальные события прошедшей недели, поэтому Зула делала вид, будто ей и впрямь охота для них стряпать. Она рассудила, что увеличит свои шансы на выживание и приобретет хоть относительную свободу действий, если будет чем-то полезна боевикам, а не сожмется в комок под одеялом, как ей больше всего хотелось. В комнате были окна и, следовательно, обзор на три стороны. Зула могла осмотреться и примерно понять, где они находятся.

В последние два часа полета она не следила за курсом на электронной карте и потому не знала, в какой части Британской Колумбии они сели. Ей смутно помнилось, что Британская Колумбия — сильно увеличенный штат Вашингтон, то есть в западной части таежные леса взбираются на снежные, но не слишком высокие горы, центр занимает, грубо говоря, котловина, довольно сухая и холмистая, а на востоке ее обрамляют Скалистые горы и разные примыкающие к ним хребты. Место, где сел самолет, было довольно сухим и холмистым, что наводило на мысль о центральной части Британской Колумбии. Однако жизнь на северо-западном Тихоокеанском побережье приучила Зулу к концепции микроклимата (заметный прогресс для девушки, выросшей в штате, где климат настолько макро, что дальше некуда), и она понимала, как шатки подобные допущения. Не исключено, что отсюда до океана всего несколько миль, а сухо в долине лишь потому, что хребет загораживает дорогу морским ветрам. Дальше во все стороны может тянуться тайга, а может — тундра. Они могут быть на самой границе Юкона или в трех часах езды от Ванкувера. Зула понятия не имела, что из этого верно, и подозревала, что Абдулла Джонс знает не больше ее.

Зато место, куда они попали, — явно рудник. Неверно было бы назвать его брошенным: люди, уходя отсюда, заперли двери и оставили кое-какое дешевое оборудование: то, что понадобится, если хозяин решит возобновить добычу. Поначалу она думала, что поселок законсервировали на зиму, однако многое свидетельствовало, что он пустует не первый год. Зула знала из геологии, что цены на минеральное сырье скачут и при определенном содержании полезного компонента разработка залежи может быть рентабельна в одни годы и нерентабельна в другие. Видимо, это была как раз такая залежь.

Занимая руки поддержанием огня в печи, а голову — практичными сиюминутными мыслями, Зула почти не вспоминала о случившемся в последнюю ночь полета, а подумав об этом, сама удивилась, какой слабый отпечаток оставили на ней события, по крайней мере на данный момент. Она сформулировала три гипотезы:

Третью гипотезу Зула рассматривала как наименее вероятную, поскольку вовсе не чувствовала себя психопаткой, однако включила ее в список из уважения к научному методу.

Одно, безусловно, изменилось: она сумела постоять за себя и убила моджахеда. Кто сказал, что она не сможет этого повторить?

Ответ пришел сразу: после посадки Джонс собирался ее убить. Она спаслась, только предложив себя в заложницы: сказав, что за нее можно что-нибудь выторговать у дяди Ричарда. Второй раз такое не сработает: следующее убийство ей не простят.

Телефон Ричарда начал издавать странную, навеянную терменвоксом мелодию. На экране высветился хрустальный шар. В нем клубились разноцветные миазмы, частично затуманивая изображение Досточтимого учителя Яна. Надпись под шаром сообщала: «ВАС ВЫЗЫВАЮТ В “ОРБ”».

Ричард был в офисе Корпорации-9592, составлял отчет для брата Джона. Он знал, что текст окажется в «Фейсбуке», и потому старался писать как можно информативней, не разглашая при этом внутренних секретов корпорации. Получалось плохо, и Ричард обрадовался, что его отвлекли. Он активировал приложение «Орб». Включилась заставка. Теперь экран выглядел так, будто Ричард сидит на дощатом полу в средневековом замке, одной рукой держит хрустальный шар размером с грейпфрут, а другой его поглаживает. Руки принадлежали Ждоду, лицо в шаре — Досточтимому учителю Яну, главному персонажу Нолана, самому могущественному мастеру боевых искусств в мире «Т’Эрры», способному убить человека движением брови.

— Ты звонил? — спросил он.

— У тебя разве еще не ночь?

— Я в Сиднее, — ответил Нолан. — Здесь на два часа больше.

Интонации были знакомые, но «Орб» электронно преобразовывал их в голос Досточтимого учителя Яна, чей возраст записывали четырехзначным числом. Досточтимый учитель обычно говорил шепотом, чтобы невзначай не снести собеседнику голову львиным рыком двадцать седьмого уровня.

— Что так?

— Мне захотелось оказаться в стране, где действуют законы.

— В Пекине стало чересчур жарко?

— Не то чтобы жарко, просто… слегка не по себе. Гарри захотелось на время свалить.

Гарри (уменьшительное от «Гарриет») он звал свою жену — чернокожую канадскую баскетболистку и фотомодель, рекламирующую нижнее белье. Ей многое в Китае казалось странным.

— По поводу «REAMDE»? — Ричард не спросил бы так прямо, будь Нолан в Пекине. «Орб» шифровал весь голосовой трафик, но если в квартире Нолана стояли прослушки, они записали бы сам разговор.

— До вчерашнего дня — да.

— А что случилось вчера?

— Начали спрашивать про террористов.

Ричард не нашелся с ответом.

— И про русских, — любезно добавил Нолан.

— Секундочку. Ты хочешь сказать, те же копы, что приставали к тебе с «REAMDE», вдруг переключились на террористов и русских?

— Нет, — ответил Нолан. — Другие. Похоже, расследование передали им.

— Ты что-нибудь им сказал? — брякнул Ричард и тут же захотел вернуть свои слова обратно.

— А что я мог сказать? — вопросил Нолан. — Тут черт ногу сломит!

«Отлично, — подумал Ричард, — лишь бы и дальше так оставалось». Он обалдел, услышав про террористов и русских. Смысла за этим он разглядеть не мог, но догадывался, что китайские власти относятся к обеим группам с большим подозрением, и если кто-то вообразил, что они связаны с «REAMDE», докопаться до причин исчезновения Зулы будет еще труднее.

— А в Китае есть террористы?

— С позавчерашнего дня их там на одного меньше.

— Ах да, конечно.

Ричард, просматривая в Интернете новости по Сямыню (те, которые мог прочесть, потому что англоязычных источников попадалось на удивление мало), обнаружил, что все каналы забиты одним и тем же сообщением: дня два назад террорист-смертник, остановленный на входе в сямыньский конференц-центр, взорвал себя и двух стоявших рядом охранников. Он воспринял новость как некий шум, совершенно постороннее событие.

— А какая связь между взрывом и «REAMDE»? Кроме того, что все произошло в одном городе?

— Никакой, — ответил Нолан. — Только копов это не останавливает. Ты же их знаешь.

На самом деле Ричард ничего не знал о китайских копах, но оставил реплику без ответа и спросил:

— Надолго в Сиднее?

— Пока Гарри не закончит с покупками, — неопределенно ответил Нолан. — Потом в Ванкувер.

Там была их с Гарри главная резиденция в Западном полушарии.

Что-то белое в дверях. Корваллис: лицо возбужденное, туника развевается на бегу. Видимо, с новостями.

— Я сейчас отключусь, — сказал Ричард. — Позвони, как доберешься до Ванкувера.

Он закрыл приложение.

— Да?

— Кое-какая статистика по тем ребятам, — объявил Корваллис, разворачивая к Ричарду экран ноутбука. На экране был график: красная линия стремительно взмывала вверх, потом резко обрывалась.

— По каким ребятам?

— Как ты просил. Я собрал статистику по всем «Голда шу»-персонажам, — сказал Корваллис. — Сложил их клики в минуту.

Он имел в виду показатель, учитывающий, сколько раз в минуту игрок нажимает клавишу или щелкает мышкой. Число кликов, разумеется, равно нулю у пользователя, который сейчас в офлайне, и максимально у тех, кто участвует в бою. У тех, кто в игре, но просто бродит или общается, число кликов не нулевое, но и не слишком высокое.

Дальше Си-плюс мог не объяснять: график говорил сам за себя. Он начинался на средне-низком уровне, несколько дней рос экспоненциально, потом резко падал почти до нуля. Дальше шли только редкие, статистически незначимые пики.

— Я не вижу отсюда временной шкалы, — сказал Ричард.

— Всплеск начался на прошлой неделе, когда «REAMDE» распространялся по Сети и ты летал над Торгаями, — объяснил Корваллис. — После пяти утра в пятницу — как отрезало.

— По сиэтлскому времени?

— Да.

Ричард глянул на приложение с часовыми поясами.

— Восемь утра в Сямыне. Подожди секундочку. — Он нашел в журнале браузера английский репортаж о террористе-смертнике. — За два часа до взрыва.

— До чего?!

— Не важно.

— За это время «Голда шу» утратили контроль над Торгайским регионом, — сказал Си-плюс. — Пока мы с тобой говорим, к его северной границе приближается трехтысячная армия к’Шетриев.

— Пестрые или охра?

— Пестрые.

— Хм. Золота там небось по колено, лежит прямо на земле.

— Кое-где да. Но по большей части оно СКРЫТО. — По интонации было понятно, что слово произносится с капслоком. Золото не скрыто под кучей листьев, а СКРЫТО при помощи магических заклинаний. — Собственно, так: все золото, которое «Голда шу» нашли до пятницы, СКРЫТО, а то, что нанесли после, лежит на виду.

— И сколько золота СКРЫТО?

— Тебе назвать в слитках или…

— В долларах.

— Примерно два миллиона.

— Мама родная!

— И еще примерно три миллиона лежит так.

— Ты хочешь сказать, это суммы выкупа только за последние два дня.

— Да, — ответил Корваллис, — но сейчас золотой поток почти иссяк. Девяносто процентов пользователей скачали патч от вируса. Так что много уже не прибавится.

— Ясно, — сказал Ричард. — Итак, допустим, я «Голда шу». Я знаю, что в Торгаях СКРЫТО голда на два миллиона баксов, но я утратил контроль над этой территорией.

— Тебе надо пробраться туда, — подхватил Корваллис, — и обойти тайник за тайником…

— …а потом выбраться оттуда и дойти до менялы, чтобы меня не ограбили, — закончил Ричард. Где-то на заднем плане крутилась мысль, как пересказать это все Джону, для которого геймерские дела — темный лес. — Что будет довольно трудно, если в Торгаях закрепятся серьезные люди. Я хочу сказать, когда на кону такие деньги, есть смысл вложиться в надежный кордон.

— Леденящий барьер стоит примерно один золотой слиток за погонный метр, — сказал Си-плюс, подразумевая невидимый силовой заслон, которые умеют ставить достаточно мощные кудесники.

— Дешевле, если сам собираешь Нитяную паутину. — Ричард говорил о главном ингредиенте для Леденящего барьера.

— Проще сказать, чем сделать. На пещеры Ут’фарна наложено Заклятие мерзости, — возразил Си-плюс, называя лучшее место для сбора Нитяной паутины и мощное жреческое заклинание соответственно.

— Кто это сделал? Извини, я последнее время не очень слежу…

— Верховный понтифик Энторионских лугов.

— Охристый?

— Так и есть.

— Какой-то стратегический шаг в ЦП?

— Замыслы верховного понтифика мне неизвестны.

— Так или иначе, — сказал Ричард, — заклятие не помешает охристым туда попасть, поскольку иммунитет от него дает Пальмовая ветвь мира, освященная упомянутым понтификом.

— Я забыл про лазейку с Пальмовой ветвью, — пристыженно сознался Си-плюс.

— Тебе простительно, ты новичок.

Си-плюс задумался.

— Значит, ты говоришь, что здесь у охристых преимущество — им легче завладеть Торгаями.

— Типа того.

Корваллис поднял бровь.

— Что важнее, — продолжил Ричард, — это дает нам возможность подбодрить охристых. Внушить им, что они в силах дать отпор трем тысячам пестрых к’Шетриев и собрать золото, которое даст существенный перевес в ЦП.

— Поможешь мне разобрать слои?

— Какие слои?

— Слои твоей макиавеллиевской стратегии. Потому что я чувствую тут циничный расчет, а понять, в чем он…

— Очень просто, — ответил Ричард. — Слоя всего два. Мы не можем отследить «Голда шу». Выбрось эту мысль из головы. Мы даже не можем собрать о них новой информации, пока они в офлайне, верно?

— Да. Если не закорешимся с китайской полицией.

Ричард фыркнул.

— Ага. А по причинам, которые я не могу назвать, сегодня мне хочется этого еще меньше, чем вчера. Итак. Судя по твоему графику, засранцы до смерти напуганы и не входят в игру, но знают, что в Торгаях у них СКРЫТО два миллиона баксов. Рано или поздно они придут за своим голдом. К’Шетрии, или кто другой, могут собрать слитки, которые на виду, и выстроить на эти деньги стену, силовой барьер или любую другую хрень. Тогда у «Голда шу» пропадет охота туда соваться. Они больше не войдут в игру, и мы их не увидим. С другой стороны, мы можем аккуратненько поддерживать нестабильность, чтобы в Торгаях шла война всех со всеми. Тогда у «Голда шу» будет возможность туда проникнуть и собрать СКРЫТОЕ золото…

— И крон их засечет, — кивнул Си-плюс. — Так что мы сможем дальше собирать о них информацию.

— Именно.

— Может быть, даже разыщем сюзерена, — продолжил Корваллис. — Только у него есть доступ ко всем двум миллионам.

— Точно! — воскликнул Ричард. — Я забыл про сюзерена!

Заклинание СКРЫТИЯ работало так, что если вассал что-нибудь СКРЫЛ, то не только он может этот предмет РАСКРЫТЬ, но и его лорд, и лорд лорда, и так далее до самого сюзерена. Золото на два миллиона прятали сотни разных вассалов в иерархии «Голда шу»; каждый из них может собрать те слитки, которые СКРЫЛ он сам (или его вассалы), но где-то есть сюзерен, способный единолично собрать все.

— Ты знаешь, кто сюзерен? — спросил Ричард.

— Конечно. В смысле, знаю номер его аккаунта, но имя и адрес фальшивые, как у них у всех.

— Отлично, — сказал Ричард, придвигая к себе свой ноутбук и устанавливая экран в рабочее положение. — Я свяжусь с Дэ-Квадратом — вернее, с его трубадуром — и растолкую, что в Торгайских предгорьях золота столько, что охристым хватит на год войны. Посмотрим, разбудит ли это его творческую энергию.

— А как быть с тремя тысячами к’Шетриев? — спросил Корваллис, нервно глядя на карту. — Твой Ждод не может наслать на них метеоритный дождь, или чуму, или что-нибудь в таком роде?

Взгляд, которым наградил его Ричард, был, судя по реакции, испепеляющим.

— Просто чтобы их немножко тормознуть, — промямлил Си-плюс, поднимая руки.

— Конечно, Ждод может вызвать метеоритный ливень или чуму, — сказал Ричард, — но я предпочел бы обходиться без богов из машины. Как только допишу письмо, объявлю, что завтра утром у нас совещание.

— Тема?

— Как не слишком явным образом отметелить пестрых на подходе к Торгайским предгорьям.

День 7

Дальняя половина бытовки была разделена на комнатки с дощатыми нарами. На досках лежали тонкие поролоновые матрасы. Зуле выделили отдельную комнату, потом, когда она вошла, заколотили дверь гвоздями, а окно забили фанерой. Всю ночь она дрожала под одеялами, еле-еле спасавшими от переохлаждения. Утром гвозди из двери вытащили. Зула вышла в главную комнату, где было натоплено, свернулась на диване под всеми одеялами, какие смогла добыть, и долго не двигалась.

Боевики взломали шкаф и вытащили документы компании: зарплатные ведомости, накладные, лабораторные журналы, распечатки каких-то таблиц. Нашли они и топокарту участка, а также автомобильный атлас Британской Колумбии.

Джон и самый старший из боевиков, Абдул-Вахаб, натянули столько теплой одежды, сколько на них налезло, плотно укутались, уложили в рюкзаки припасов дня на два и, внимательно изучив карту, ушли в лес. Зула наблюдала за ними из-под краешка одеяла и вроде бы разгадала стратегию: в лесу снег не такой глубокий, идти легче.

До конца дня больше ничего не происходило. Зула почти не вставала с дивана. Трое оставшихся боевиков по очереди выходили изучать окрестности — ненадолго, потому что теплой одежды не хватало. Уходили по двое: один оставался приглядывать за Зулой. Временами они приносили трофеи, добытые в соседних домиках: инструменты, аптечки, фонарики без батарей, заношенные фуфайки, рукавицы, порнографические журналы, мыло, канистры с соляркой. По мере того как теплой одежды прибавлялось, вылазки становились более долгими и продуктивными. Боевики расчистили вагончик метрах в ста от бытовки. Вчера он выглядел огромным сугробом, сегодня оказался снятым с колес «эйрстримом». С одной стороны к нему был приделан навес из рифленого плексигласа, так что получилась открытая терраса. Когда снег расчистили, под навесом обнаружились пластиковые стол и стулья. В вагончике боевики добыли еще кухонной посуды, поролоновый матрас, одеяла, пакетики с растворимым кофе и овсяные хлопья.

Зула практически не спала несколько дней, но в тот вечер изнеможение, подавленность и смена часовых поясов наконец взяли свое: она провалилась в глубокий сон, — а когда проснулась, было уже темно. Тогда она встала и решила натопить себе воды. «Кроксы» конфисковали, и за снегом пришлось выходить босиком. Боль в ступнях лишний раз напомнила, что без экипировки ей отсюда не сбежать. Нагрев целую кастрюлю воды, Зула ушла в туалет, помылась засохшим куском мыла, оставшимся от горняков, вытерлась бумажными полотенцами — их тут нашелся целый рулон — и внезапно почувствовала неуместный прилив энергии. Она сварила рис и чечевицу, которыми все и поужинали. Получилось сытно, хоть и не особо вкусно (на кухне из специй были только соль и перец).

Тем временем Зула приглядывалась к моджахедам. Двое, Шариф и Махир, были из арабских стран. Махир выглядел типичным уроженцем Ближнего Востока, а в Шарифе угадывалось североафриканское происхождение. Оба какое-то время назад подались в Афганистан и там вошли в организацию Джонса. Третий, приземистый Ершут, был, видимо, из Средней Азии и на арабском говорил еле-еле. Он безропотно выполнял самую тяжелую работу, которую на него постоянно взваливали остальные. Именно Ершут перегружал снаряжение с рыбачьего судна в баркас, из баркаса — в такси, из такси — в самолет. Он был набожен без оголтелого фанатизма, каким отличался покойный Халид; в самолете, выходя в туалет, Зула видела, как он молится в проходе между креслами, вероятно, определив направление на Мекку по телевизионной панели. В бытовке Ершут первым делом раздобыл коврик и расстелил на полу, сориентировав на восток-юго-восток.

Махир и Шариф почти наверняка были любовниками, а если нет, их мужская дружба отличалась пылкостью, редкой в современной западной культуре. Они всегда сидели рядом, а если Шариф уходил на вылазку с Ершутом, Махир все время проводил у окна вздыхая.

Зула могла перемещаться вполне свободно: главное было делать вид, что она занята чем-то полезным: готовит или убирает. Улучив момент, когда никто не смотрел в ее сторону, она унесла к себе в комнату и спрятала под матрас блокнот и несколько карандашей. Позже, когда дверь заколотили на ночь (перед этим Зула выпросила еще одеял), она зажгла свечу (их по крайней мере тут было в избытке) и принялась писать письмо в том же духе, что на бумажных полотенцах в Сямыне. Это получилось чуть более пространным, потому что в запасе была буквально вся ночь. Дописав, Зула спрятала блокнот под матрас. Тело не выказывало ни малейшего желания спать, и Зула попыталась вымотать себя физическими упражнениями: отжималась, приседала, делала наклоны, стараясь поменьше шуметь, даже вспомнила что-то из полузабытой йоги, но безуспешно: только еще больше взбодрилась.

Часа в четыре ночи Зула еще не спала и потому раньше других различила звук двигателя: не ровный гул самолета над головой, а судорожное рычание машины, ползущей по заснеженному бездорожью. Постепенно звук стал громче и разбудил Ершута. Через щелку по краю фанеры, которой забили окно, Зула видела мечущийся свет фар: машину, видимо, отчаянно швыряло на ухабах. Ершут заколотил в дверь к Шарифу и Махиру (они, видимо, с вечера заперлись), потом Зула услышала топот, щелчки присоединяемых магазинов, лязг передергиваемых затворов.

Тут перед самой бытовкой загудел клаксон. Дверь машины открылась. Крики на арабском заглушила пальба. Высокие звуки не проникали сквозь стены, но низкие отдавались в ушах так, что у Зулы защипало в носу. Она спрыгнула на пол с мыслью забиться под нары, потом очнулась и сообразила, что проку все равно никакого. К тому времени снаружи уже доносился хохот и крики «Аллах акбар!».

Это была не перестрелка, а праздничный салют: моджахеды раздобыли машину. А раз она добралась досюда, значит, сумеет отсюда выбраться.

Зула не могла взять в толк: неужто террористы совсем рехнулись, если от радости палят в воздух глубоко на вражеской территории? Или они знают про это место что-то такое, чего не знает она? Неужели они так далеко от цивилизации, что здесь можно среди ночи палить из автоматов?

Это ей скоро предстояло выяснить. Когда копы приедут и перевернут бытовку вверх дном — а Зула не сомневалась, что это рано или поздно произойдет, — они найдут ее письмо. Мысль здорово ободряла: последние день-два Зула изводилась, как там родственники. Им еще долго жить в невыносимом неведении: до тех пор пока не стает снег. Тогда, возможно, кто-нибудь заметит самолет. Может, через месяц, может, через год, но письмо обнаружат. Родственники его прочтут, узнают, что случилось и смогут погоревать как положено, и еще — Зула надеялась — они смогут ею гордиться.

Ее выпустили из комнаты в явной уверенности, что она умирает от желания приготовить им завтрак. Зула сделала вид, будто так оно и есть. Только после того как все поели и она помыла посуду, ей удалось в сером брезжащем свете выглянуть наружу и посмотреть на машину, которую угнали Джонс и Абдул-Вахаб.

Сверху это был обычный мини-грузовичок: на таких в Айове возят мешки с цементом или буксируют полуприцепы, — а вот ниже начиналось не пойми что: вместо колес — большие треугольные хреновины наподобие тракторных гусениц. Лента из черных резиновых треков фута в полтора шириной обтягивала ярко-желтую стальную раму и катки, так что основание треугольника опиралось на землю, а вершина смотрела вверх. Желтая конструкция, насколько Зула могла судить, крепилась на оси так же, как обычное колесо. Выходило, что треугольные гусеницы ставят вместо резиновых шин, чтобы увеличить площадь опоры, — самое то для края, где шесть месяцев в году снег, а еще два — непроходимое месиво. И впрямь, когда стало чуть светлее, Зула разглядела на зеркале заднего вида и на кузове засохшую грязь. Здесь, в долине, еще зима, а вот машину явно угнали откуда-то, где уже давно весна.

Все время пока Зула готовила, люди Джонса разбирали снаряжение, привезенное из Китая, добытое из самолета или собранное в рудничном поселке, — смотрели, что взять с собой и как это упаковать. Номером первым шли автоматы и боеприпасы, номером вторым — теплая одежда и одеяла. Тентовая ткань и веревки котировались чрезвычайно высоко — неужели Джонс намерен ставить палаточный лагерь? А уж страсть террористов к лопатам наводила на самые неприятные мысли.

Кабина у мини-грузовика была двойная, то есть со вторым рядом пассажирских сидений. Зулу посадили сзади, между Шарифом слева и Махиром справа. Ей было почти неловко влезать между ними, как будто она допустила бестактность. Впрочем, возможно, Джонс устал смотреть, как они друг к другу липнут, и решил их рассадить. Ершут ехал на штурманском месте, Абдул-Вахаб втиснулся на середину переднего ряда кресел. Джонс был за рулем. Зула невольно подумала, что они произведут довольно странное впечатление, раскатывая по Британской Колумбии на такой машине и с таким набором физиономий за лобовым стеклом.

Однако прежде им предстояло добраться до настоящей дороги, и не похоже было, что это произойдет скоро. За вчерашний день Джонс научился водить эту зверь-машину и, видимо, утешал себя мыслью, что на достаточно низкой передаче (а у нее все передачи были очень низкие) она пройдет где угодно. Как только снаряжение уложили в кузов, он взял курс вверх по долине, избегая крутых склонов и держась тальвега — широкого, но извилистого и ветвящегося. Казалось, Джонс играет на карте в игру «соедини точки». Через каждые сто метров в лесу попадались расчистки. От одной к другой вела дорога или хотя бы бульдозерная просека. Расчищенные участки и дороги были отмечены на плане, который Абдул-Вахаб разложил на коленях, чтобы Джонсу удобнее было смотреть. Зула иногда видела план краешком глаза, когда террористы принималась бурно его обсуждать, что случалось довольно часто. Во время одного из таких споров Джонс указал через лобовое стекло на небо, и Зула догадалась, что он выложил козырь: мол, солнце-то вон там.

Они продвигались вдоль горной речки, по большей части скованной льдом и занесенной снегом. Там, где льда не было, Зула видела, что речка широкая и мелкая — не преграда для их машины. В какой-то момент грузовичок переехал ее, подпрыгивая на камнях, с милю полз параллельно речушке, потом двинулся вверх по склону — прямиком через лес и, как показалось Зуле, в наобум выбранном направлении. Лобовое стекло раздвигало ветки деревьев; иногда они ломались, иногда хлестали в открытое окно рядом с водителем, и Джонс вынужден был отбиваться от них левой рукой. Зула не могла взять в толк, почему он просто не поднимет окно, потом увидела на полу синие кубики безосколочного стекла. Очевидно, угоняя машину, боевики выбили окно. Зула надеялась, что они просто забрались внутрь и закоротили стартер, потом заметила в зажигании ключ. Значит, в машине сидел водитель, и террористы его убили.

В машине была рация. Отъехав довольно далеко от поселка и отыскав удобное место, чтобы остановиться — ровную поляну в лесу, — Джонс включил звук. Потом обернулся через плечо на Зулу, раскрыл нож, перерезал провод микрофона, а сам микрофон швырнул в окно. Черная пластмассовая коробочка скользнула по снегу и пропала в подлеске, словно испуганная мышь. Джонс начал крутить настройку, проверяя доступные каналы.

Ничего. Они и впрямь были в совершенно безлюдном месте.

Рация, когда ее включили, стояла на четвертом канале. Джонс вернул ее на четвертый и оставил включенной. Иногда из нее слышался какой-то треск, но ничего похожего на слова.

Джонс включил передачу и снова стал взбираться на склон. Вверх они ехали больше, чем вниз, и Зула долго не могла понять, какой в этом смысл. Наконец машина вползла на перевал и впереди открылась местность с невысокими холмами, уже не покрытыми снегом.

Вчера, в понедельник, Додж пришел на работу рано с намерением свернуть горы и, как всегда, после ленча понял, что ничего толком не произойдет, потому что от него уже ничего не зависело. У него целая корпорация — целая структура вассалов, — которую надо сдвинуть и которой нужно много времени на раскачку.

Он думал, слова «три миллиона долларов ждут того, кто первый до них доберется» мигом мобилизуют всех, но народ все равно не врубался. Ждоду пришлось схватить нескольких вице-президентских персонажей за виртуальные шкирки, пронести над Торгаями и ткнуть носом в голд, чтобы до них дошло.

Общекорпорационный меморандум заметно ускорил бы дело, но, уже занеся палец над кнопкой «отправить», Ричард сообразил, что этого делать нельзя. Информация наверняка просочится наружу и вызовет золотую лихорадку. Сейчас, кроме Ричарда и Корваллиса, всего несколько человек знали, сколько в Торгаях золота. Если сведения об этом появятся в Сети, каждый персонаж в Т’Эрре по прямой, точнее — по силовой, линии двинется к Торгайским предгорьям и там начнется столпотворение. Интернет-слух о том, что в Торгаях есть какое-то золото, вызвал организованное вторжение трех тысяч синевласых к’Шетриев; по большому счету пустяк, но Ричарду потребовалась уйма сил, чтобы остановить захватчиков, не сбрасывая комету на голову их сюзерену.

Весь день с острова Мэн не было никаких вестей, однако утром во вторник Ричард, проснувшись, увидел в корпоративной почте кучу писем с темой «Интересное кино». Докопавшись до начала, он обнаружил, что Дэ-Квадрат выложил на т’эрровском сайте роман в пятьдесят тысяч слов, начисто огорошив своего сиэтлского менеджера-редактора, не подозревавшего, что он вообще затевает этот проект. Ричард щелкнул по гиперссылке. Роман начинался со слов: «В Торгайских предгорьях». Прочтя их, Ричард закрыл ноутбук, встал с кровати, оделся, съехал на лифте в подземный гараж своего многоквартирного дома, сел в машину и взял курс на аэропорт. Только в уютном кресле самолета, летящего через Британскую Колумбию к острову Мэн, он вновь открыл ноутбук и погрузился в чтение.

День 8

Зула помнила, как впервые вошла в дом приемных родителей и увидела, помимо всего остального, нового и удивительного, полный комплект Британской энциклопедии на полках в гостиной. Столько книг, совершенно одинаковых, если не считать номеров на корешке, естественно, привлекли ее внимание. Патрисия, сестра Ричарда и новая мама Зулы, объяснила, что здесь заключены все знания, какие только могут понадобиться, по любому вопросу, и, сняв с полки том, показала статью об Эритрее. Зула совершенно неправильно ее поняла и клятвенно пообещала никогда и ни при каких обстоятельствах не прикасаться к этим книгам. Патрисия нервно рассмеялась и сказала, что нет, напротив, книги здесь нарочно для нее, Зулы, и знания в них — Зулина собственность.

После смерти Патрисии Зула получила в наследство все тридцать два тома и упорно таскала их по кампусам и съемным квартирам. Ее переезд в Соединенные Штаты примерно совпал с появлением скоростного безлимитного Интернета, к которому ее тоже усиленно приобщали, однако в душе Зулы он так и не занял места «Британики».

Итак, с восьми лет она росла в обстановке, где все стремились обеспечить беспрепятственный приток информации к ее юному уму. Зула не ценила этого по-настоящему, пока не оказалась среди людей, считавших лишним во что-либо ее посвящать. В машине с Джонсом и его террористами она почти нежно вспоминала добрые старые дни Иванова и Соколова — те хотя бы объясняли, что происходит. Они тоже выросли в западной традиции, по которой знание — благо, и, нуждаясь в помощи Зулы, Питера и Чонгора, держали их в курсе дела.

Чонгор. Питер. Юйся. Даже Соколов. Всякое воспоминание о сямыньских событиях вызывало в памяти их имена, их лица. В обычных обстоятельствах смерть Питера оглушила бы ее по меньшей мере на неделю. Сейчас она по сто раз на дню спрашивала себя, что с остальными. Живы ли они? И если живы, гадают ли, что сталось с Зулой?

Что сталось с Зулой? Вопрос требовал серьезных разъяснений, которых Зула толком представить бы не могла, поскольку ей мало что говорили. По косвенным свидетельствам (ключ в зажигании) выходило, что машину не свистнули втихаря, а отняли силой. Проще всего допустить, что водитель убит, — вряд ли моджахеды оставили бы в живых свидетеля. Что за человек раскатывает на такой машине по Британской Колумбии в самую распутицу? Грузовичок выглядел рабочим, не спортивным и не туристским. Зула предположила, что водитель был кем-то вроде объездчика. Может, рудник заброшен не окончательно, может, в горах таких еще несколько и компания наняла местного жителя, чтобы он время от времени за ними приглядывал.

Джонса сейчас должен занимать вопрос: как скоро обнаружат исчезновение водителя? Заметнее их зверь-машины мог быть только цеппелин; с пятью моджахедами и чернокожей девушкой в кабине затеряться в автомобильном потоке на обычном шоссе шансов никаких.

Без чего-то три по часам на приборной панели они остановились в таком месте, откуда открывался обзор на многие мили голой равнины, усеянной ледниковыми валунами. Посередине вилась широкая река, делящаяся на множество рукавов. По ее правому берегу шло бетонное шоссе, в нескольких милях дальше виднелся невысокий мост — там оно пересекало реку. Машина все еще стояла в лесу; последние два часа они ползли не многим быстрее пешехода, круша кусты и тонкие деревца, объезжая деревья потолще, то взбираясь на такую крутизну, что Зула упирала руки в потолок, уверенная, что машина сейчас кувыркнется, то скатываясь по сыпучке. Капот машины смахивал на внутренности газонокосилки: его на несколько дюймов покрывал слой грязи и листьев. Сюда они выбрались по долине ручья, иногда по воде, иногда — напролом через густую растительность. Здесь лес кончался. Дальше ручей сбегал к реке чередой порогов и водопадов. Если бы машина сумела преодолеть спуск, то горючего хватило бы до дороги, но более вероятным представлялся другой вариант: она сломается или застрянет между валунами в таком месте, где ее отлично будет видно и с дороги, и с воздуха. По крайней мере так, по мнению Зулы, должен был рассуждать Джонс. Он дал задний ход, загнал машину чуть дальше в лес и выключил двигатель.

Моджахедам явно не впервой было камуфлировать машину в горах. Оставив Зулу в кабине, они замазали грязью окна, зеркала заднего вида и все, что может отражать свет. Выгрузили из кузова кое-какое снаряжение — столько, сколько могли унести на себе. Нарезали папоротника и туевого лапника, притащили к машине и прикрыли ее с боков. В какой-то момент они вспомнили о Зуле и вытащили ее через заднее окно кабины, потом проволокли спиной к опущенной откидной доске кузова, крепко держа за руки — за ноги, чтоб и мысли не возникло о побеге или сопротивлении. Ершут двумя руками ухватил Зулу за правую ногу, Абдул-Вахаб обмотал ей щиколотку цепью и защелкнул замок. Потом ей криками и тычками велели спуститься на землю. Цепь продели в крюк для прицепа.

Тут произошла одна из тех комических интерлюдий, в которой моджахеды не знали, как поступить, и взаимно упрекали друг друга.

Судя по всему, им не хватало одного замка. В рудничном поселке боевики отыскали цепь, а потом и замок с ключом. Так что на ноге у Зулы цепь застегнули. Теперь нужен был второй замок, чтобы закрепить второй конец. Одни террористы переругивались, выясняя, кто виноват, другие бесцельно рылись в груде наворованного хлама.

Ершут сказал:

— Пустяки, можно обойтись одним замком. Вот смотрите.

Он сказал это по-арабски.

Зула поняла.

Занятно.

Другие сгрудились бы посмотреть, что такого умного придумал Ершут, но боевики продолжали преследовать каждый свою стратегию. В машине был ящик для инструментов, тоже с замком, и Абдулла Джонс вытащил ключ из зажигания, резонно предположив, что на той же цепочке есть и ключ от замка на ящике.

Ершут пропустил цепь через крюк и, ухватившись за свободный конец, попросил ключ от замка на щиколотке Зулы. Никто не откликнулся. Ершут повысил голос. Потом заорал. Наконец кто-то сунул ключ ему в руку. Ершут открыл замок у Зулы на ноге, откинул дужку, продел в звено на другом конце цепи и снова защелкнул.

В тот же самый миг Джонс опустился на колено рядом с ней, держа открытый замок, который снял с ящика. Увидев, что Ершут уже справился без него, Джонс бросил второй замок на землю и пошел прочь.

Цепь позволяла Зуле отойти от кузова не дальше чем на полметра. Прежде чем окончательно закидать грузовик ветками, боевики принесли ей кусок полиэтилена, спальный мешок, бутылку воды и небольшую стопку пайков.

В любое другое время она бы сопротивлялась такому обращению и, когда замок защелкнулся, впала бы в отчаяние, однако у нее росло чувство, что в целом ситуация меняется к лучшему. Казалось бы, с какой стати? Она прикована за ногу в безлюдной канадской глуши, ключи в кармане у террористов-смертников.

Тем не менее Зула видела признаки того, что события разворачиваются в ее пользу, по крайней мере если сравнивать с Китаем. Она взялась за оружие и убила одного из них. Убила. Невероятно. Она смогла убедить Джонса, что от ее выживания зависит успех их плана. Все изменилось, хотя моджахеды и не заметили перемены.

Камуфляжная стена вокруг стала такой густой, что Зула едва различала шаги моджахедов, закрывавших последние просветы. Вдруг в голову пришла страшная мысль, что на самом деле они сооружают костер, чтобы сжечь ее заживо. Однако вскоре звуки окончательно стихли. Боевики взяли рюкзаки и ушли, оставив Зулу одну.

Крюк для прицепа стал центром ее личной вселенной. Открытая откидная доска над головой создавала подобие навеса. Из земли гвоздями торчали сломанные будылья. Зула довольно долго утаптывала их, вминая в землю, потом расстелила полиэтилен, положила сверху спальный мешок и забралась в него. Температура была заметно выше нуля, но промозглая сырость могла бы убить за несколько часов, если не двигаться и не работать.

«А ты произвела большое впечатление на мистера Соколова, — ни с того ни с сего заметил Джонс вечером первого дня в рудничном поселке. — Я не мог понять почему, пока ты не убила Халида». Зула тогда не увидела в его словах никакого смысла и на время выкинула их из головы.

Откуда Джонсу известно, что́ Соколов о ней думает? Джонс и Зула несколько часов говорили о событиях в многоэтажке. По большей части Джонс вытягивал из нее информацию, но по его вопросам она смогла восстановить общую картину боя. Начисто исключено, чтобы между Соколовым и Джонсом произошла беседа, а если бы произошла, вряд ли они стали бы обсуждать Зулу. Даже если вообразить такой невероятный вариант, что Соколову захотелось поболтать о ней в разгар перестрелки, Джонс не понял бы, о ком речь, поскольку еще не знал о ее существовании.

Теперь она поняла. Ответ на загадку пришел, когда сознательные мысли были заняты другим. Может быть, подсказкой стало то, как Джонс прислушивался к хрипу из рации. Она видела у него такое же лицо в сямыньском аэропорту. Зазвонил мобильный, Джонс раскрыл его с торжествующим выражением, которое тут же сменилось шоком, а потом — злобой с примесью чуть ли не восхищения.

Должно быть, звонил Соколов. Соколов убил или по крайней мере одолел людей, которых Джонс выслал, чтобы его прикончить, завладел телефоном кого-то из нападавших и нажал кнопку «повторить вызов». Он что-то сказал Джонсу. И упомянул Зулу. Наверняка. Других разговоров у Джонса и Соколова не было.

Зачем ему понадобилось говорить о Зуле?

(Чтобы распутать такой вопрос, нужно много времени. Однако у Зулы времени хватало.)

Вообще-то вопросов было два. Во-первых, как Соколов узнал, что Зула с Джонсом? Во-вторых — допустим, как-то узнал, — зачем ему было упоминать ее в коротком телефонном разговоре?

Ответ на первый вопрос у Зулы уже был, требовалось лишь выудить его из памяти. Два дня назад, в лодке, после сцены на пристани. Джонс допрашивает Зулу. Она говорит ему про базу русских, указывает на небоскреб, называет сорок третий этаж. И думает про себя, не подает ли таким образом знак Соколову, извещая его, что она или кто-то еще из группы жив. Поскольку если люди Джонса проникнут на сорок третий этаж, Соколов задумается: откуда им известен адрес базы?

Что до второго вопроса, Джонс до определенной степени ответил на него своим замечанием: «А ты, похоже, произвела большое впечатление на мистера Соколова».

Как это понимать?

Возможно, Соколов сказал Джонсу: «Надеюсь, ты пришьешь эту хитрожопую сучку!» — но Зуле в такое не верилось. Соколов держался с ней настолько галантно и уважительно, насколько это возможно в случае заложницы и похитителя. В каком-то странном смысле она чувствовала, что они с Соколовым — партнеры.

Иначе она бы не сделала того, что сделала.

Теперь ей это стало ясно. Назвать неправильную квартиру, отправить русских в пятьсот пятую вместо четыреста пятой — безумие, самоубийство. Немудрено, что Питер на нее разозлился. Настолько сильно, что бросил ее на произвол судьбы, оставив прикованной к трубе. Чонгор был потрясен не меньше Питера, но взял сторону Зулы просто из-за нерассуждающей любви. Почему Питера и Чонгора так удивил поступок, казавшийся ей самым правильным и естественным?

Потому что Питер и Чонгор не заметили обмена взглядами — нет, даже не взглядами или словами, а чего-то более неявного, скрытых сигналов в позах и выражениях, того, как в лифте с несколькими русскими Зула всегда старалась встать рядом с Соколовым. Они были союзниками. Он собирался защитить ее от того, что задумал Иванов. И, чувствуя его отношение, она спокойно отправила русских в пятьсот пятую, хоть и знала, что Тролль в четыреста пятой.

И она может это повторить. Собственно, уже повторяет, на сей раз с Джонсом. И часть метода состоит в том, чтобы не брыкаться и не вопить, не впадать в истерику, а показывать, что ты держишься молодцом и тебе можно доверять. Таким образом, ты становишься для них привычной частью обстановки.

Вот почему она спокойно позволила Абдул-Вахабу обмотать свою ногу цепью. Мелочь. Но такая мелочь, какую Джонс заметил, даже если — особенно если — сам не понял, что замечает.

Неужто Джонсом и впрямь так легко манипулировать? В остальном он очень неглуп.

«Я не мог понять почему, пока ты не убила Халида».

Все проясняется. Джонс не мог понять, почему Соколов, его персональный враг, счел нужным упомянуть Зулу в коротком телефонном разговоре. Он не видел, как Зула и Соколов сближались день ото дня, а если бы и видел, мог бы проморгать, в точности как Питер или Чонгор. С того самого звонка Джонс гадал, что́ Соколов в ней нашел, а когда она убила Халида, вообразил, что знает ответ. Он решил, будто Соколов уважает Зулу за боевой дух, или за умение обращаться с оружием, или за другие подобные качества, которые, по мнению таких, как Джонс, должны нравиться таким, как Соколов.

И это делало Джонса уязвимым для той же тактики, что Зула применила в случае Соколова. Соколову Зула инстинктивно доверяла. Вопрос: сумеет ли она произвести такое же впечатление на Джонса, действуя не инстинктивно, а сознательно?

— Когда-нибудь, сын мой, все это будет твоим, — провещал Ждод, снижаясь над Торгайскими предгорьями. Он адресовался к антрону — в сущности, человеку, — которого держал за шкирку. Антрон был одет в неописуемо убогий шерстяной плащ. Под его босыми ногами (он отказался тратить виртуальные деньги на башмаки или хотя бы сандалии) в нескольких сотнях метрах внизу струились хвойные леса Торгайских предгорий.

— Я никоим образом не сомневаюсь в вашей базе данных, — ответил антрон, — однако по-прежнему не вижу…

— Здесь! — воскликнул Ждод и, заложив вираж, по спирали пошел вниз к черной базальтовой скале. — У вон тех камней.

— Я и впрямь вижу что-то желтое, но я полагал, это куст эйалантассалы, — произнес антрон, без запинки выговаривая шестисложное название священного цветка к’Шетриев-горцев.

— Приглядитесь получше. — Ждод продолжал снижаться, пока не завис метрах в шести над «чем-то желтым». Теперь было видно, что это горка блестящих золотых монет. — Я вас отпущу.

И он выполнил что сказал.

— Боже! — воскликнул антрон, приземлился на ноги и неловко плюхнулся на зад, так что золото посыпалось из-под него ручейками.

— Если бы ваш персонаж обладал лучшей координацией — которую можно проапить за счет кредита, или тренировок, или нужного зелья, — то приземлился бы изящнее и вскочил по-десантному, не нанеся ущерба своей заднице, как вы сейчас.

Для существа в почти богоподобном статусе Ждод говорил чересчур ворчливо, однако его можно понять: новосозданный антрон жмотился расходовать виртуальные деньги, полученные при регистрации, и по-прежнему держал их в загашнике без всякой для себя пользы.

Поток непонятных слов привел антрона в полное замешательство.

— Ладно, проехали, — сказал Ждод.

— Кто эти существа, выходящие из-за деревьев, вон там? — спросил антрон, поворачивая голову влево.

Ждод — невидимый для всех в «Т’Эрре», кроме конкретного антрона — крутанулся в воздухе и увидел двух приближающихся гнурров-мародеров. Первый — тяжело вооруженный катафрактарий — снимал с плеча арбалет. Вторая — магичка — была без доспехов, в одном лишь длинном одеянии, однако ее окружало клубящееся облако цветных огней: заклинания силового поля, которым она защищала себя от шальных стрел.

— Вы увидели бы ответ сами, если бы потратили часть кредита на прозорливость, — проворчал Ждод и снизился так, чтобы оказаться точно на пути выпущенной из арбалета стрелы.

— Я ничего не вижу! — посетовал антрон.

— Ах да, вы же единственный человек на планете, для которого я непрозрачен. — Ждод повернулся к антрону. — Смотрите.

— Господи, да вас застрелили!

И впрямь у Ждода в районе печени торчала арбалетная стрела, однако на глазах у антрона рана ее выплюнула. Стрела отскочила примерно на метр и упала в траву. К тому времени как антрон вновь поглядел на рану, она уже исцелилась, оставив лишь быстро бледнеющий розовый шрам.

— Маленький трюк, которому я выучился примерно тысячу лет назад, — объяснил Ждод. — Погодите секундочку, пока я расправлюсь с этими дурачками.

— Расправитесь?

— Я мог бы испепелить их одним недовольным взглядом, — сказал Ждод, — но тогда они поймут, что в Торгаях разгуливает персонаж чрезвычайно высокого уровня, и смогут рассказать остальным. Поэтому я сделаю то, что сделал бы низкоскилловый перс.

Ждод вновь повернулся к гнуррам, воздел руки и произнес фразу на мертвом классическом языке Т’Эрры.

Почти правильно.

— Вы поставили туром в неверный падеж! — возмутился антрон.

— На действенность заклинания это не повлияло, — ответил Ждод.

Луг между ними и гнуррами выпустил ростки копий. Следом показались шлемы, а затем и сами одетые в латы тураи: в классической т’эрровской мифологии быстро растущие автохтонные воины, аналогичные спартам греческих мифов. Магичка уже махала руками в воздухе, кастуя заклинание, по которому тураи придут в замешательство или даже начнут рубиться между собой, но их было слишком много, и она опоздала. Гнурры ретировались в лес, преследуемые теми тураями, на которых не подействовало заклинание.

— Ладно, давайте скорее, — сказал Ждод, — потому что такое будет происходить снова и снова, покуда золото валяется здесь у всех на виду.

— Что делать скорее? — спросил антрон. Он стоял по колено в золоте, до того беспомощный, что неясно было — злиться или смеяться.

— Соберите чертовы деньги к себе в мешок, — сказал Ждод. — Или просто щелкните правой кнопкой с шифтом по всей куче.

— Правой кнопкой… с шифтом… это какая-то компьютерная терминология?

— Ладно. Потерпите минутку. Я подойду.

— Да вы вроде и так здесь.

— Я хочу сказать, в реале.

Ричард отбросил ноутбук на матрас и свесил ноги с кровати, на которой некогда спала королева Анна. Массивная деревянная рама застонала так, будто королева и сейчас здесь. Он встал, выждал минуту, чтобы выровнялось давление, и двинулся через комнату. Путь предстоял немалый. Другие части Англии могли быть тесными, перенаселенными и плотно застроенными, но лишь потому, что все свободное пространство заняла эта анфилада гостевых комнат. Она располагалась в самом центре Тринити-колледжа, и восемь столетий назад ее явно проектировали с расчетом, что благородные гости будут въезжать в спальню прямо на лошади со всеми оруженосцами и борзыми. Дэ-Квадрат стоял спиной к Ричарду примерно в ста метрах от него. В помещении не было телевизора и центрального отопления, зато была массивная тумба с четырехдюймовой толщины Библией, подписанной герцогом Веллингтоном. Дэ-Квадрат поставил ноут на Библию и склонился над ним, пристально вглядываясь в экран и время от времени тыча пальцем в клавиатуру.

По пути из Кранфилдского аэропорта Ричард велел таксисту остановиться перед первым же компьютерным магазином. Продавец, желая обслужить клиента как можно лучше, рассыпался в рекомендациях, и Ричард еле-еле сумел втолковать, что денег у него куда больше, чем времени. Через пять минут он вышел из магазина и сел в такси с новым лэптопом (коробка осталась на прилавке, обрывки пластиковой упаковки образовали на полу дорожку до самой двери) и «Легендарным коллекционным платиновым изданием «Т’Эрры» с бонусными материалами». Компьютер закончил бесконечную начальную загрузку на выезде из Бедфорда, на въезде в Сент-Ниотс Ричард запустил инсталляционный диск. Когда прибалдевший таксист высаживал его у ворот Тринити, шкала установки едва доползла до 21 %, так что Ричарду пришлось идти с ноутбуком, который жужжал, щелкал и силился вытолкнуть через маломощные встроенные колонки громовой т’эрровский саундтрек, за служителем в котелке, провожавшим его в просторные гостевые покои. Было часов десять утра. Ричард отыскал ванную, расположенную где-то в Оксфордшире, принял душ, побрился, скормил ноутбуку следующий диск, проспал пару часов, съел вместе с Дэ-Квадратом ленч и повел того обучаться начаткам «Т’Эрры».

— Вот смотрите, — произнес он сейчас, занося руки над клавиатурой поверх пальцев дона, так что тот испуганно их отдернул. Дальше Ричард проделал ровно то, от чего всегда бесился, когда Корваллис его чему-нибудь учил: застучал по клавишам так быстро, что нормальному человеку не уследить. Однако Дэ-Квадрат, привыкший, что его обслуживают, и бровью не повел. Ему было куда интересней, что сталось с деньгами.

— Золото! — воскликнул он. — Куда оно делось? Его забрали гнурры?

Обвинение было смехотворным. Впрочем, куда важнее, что на лице дона читалась обида, а в голосе явственно звучала жадность.

Отлично.

— Нет, — ответил Ричард. — Вы забрали его к себе в мешок.

— Как я могу унести столько золота в таком маленьком мешке?

— Мешок волшебный. Вы можете таскать в нем черт-те сколько вэпов и тем невероятно повысите прибыльность своего предприятия.

Дон кивнул. Даже он знал, что «вэпы» означает «виртуальные предметы».

— Но это не главное, — продолжил Ричард. — Главное будет дальше.

Он повернулся и пошел к кровати. Путь занял столько времени, что небольшой отряд возмутительно пестрых стрелков вышел из-за деревьев исследовать странный феномен: одинокий антрон, только что созданный и потому обладающий практически нулевыми способностями, без оружия, экипировки и даже без обуви, просто стоит как дурак в самой, наверное, опасной локации Т’Эрры. Это было так чудно́, что они приближались к нему с почти суеверным страхом.

Боялись они не зря: Ричард, убедившись при помощи своих особых способностей, что они и впрямь под завязку набиты деньгами, распылил весь отряд в розовые грибообразные облачка.

— Ричард, вы меня удивляете! Я не думал, что вы опуститесь до такого!

— Я пытаюсь вам кое-что объяснить. Я уничтожил их так быстро, чтобы они не успели ДЕПОНИРОВАТЬ имущество.

— Объясните, пожалуйста, свою тарабарщину!

— Это значит, что мы грабанем их вэпы. Соберите с земли все золото. И заодно уже возьмите себе башмаки!

— Вы предлагаете мне ограбить покойников?!

— Да. Что бы сказала королева Анна?

— Понятия не имею!

— Можете сперва снять ноутбук с Библии, если так вас будет меньше терзать совесть.

— Незачем. Насколько я понимаю, в «Т’Эрре» такое происходит сплошь и рядом.

Ричард поборол искушение сказать: «Люди так на жизнь зарабатывают».

Как только Дэ-Квадрат освоил меню, научился складывать вещи в мешок и заставил антрона собрать золото плюс Башмаки господства над стихиями и приглянувшуюся ему Диадему ясновидения, Ждод вновь ухватил его (то есть антрона) за шкирку и со скоростью, от которой дона, по собственным словам, «слегка замутило», перенес через полпланеты к меняле, предлагавшему быстрые услуги и хороший курс — куда лучше, чем его коллеги вблизи Торгаев.

С менялой можно было общаться голосом и, таким образом, оставаться «в мире» (как актер остается «в образе»), но Ричард нетерпеливо велел дону открыть меню. Там было много оформленных под старину кнопок и всплывающих меню.

— Вы хотите совершить потлач Аргелиону. Третий квадрат в нижнем ряду. Отметьте его галкой.

— Богу корысти и стяжательства?

— Вы отлично знаете, кто такой Аргелион.

— Я тоже так полагал! Но я не помню ни про какой потлач! Насколько я знаю, это обряд принесения даров у североамериканских индейцев! Совершенно несовместимый с…

— Это очень старая фича — я и забыл, что не вы ее придумали, — сказал Ричард. — Можем обсудить ее за обедом, если хотите. Наверняка половина ваших коллег-профессоров тайно играет в «Т’Эрру»; они с удовольствием услышат, что, по-вашему, дурного в потлачах. А сейчас уже отмечайте квадратик.

— Отметил. Тут еще что-то выскочило! — Дон никак не мог привыкнуть к мгновенно возникающим менюшкам и всякий раз искренне изумлялся. — «Четверть, половина, три четверти, все. Или введите сумму».

— Это опции: сколько золота вы отдаете на потлач, — ответил Ричард. — Жмите «ВСЕ».

Скупость, по какой антрон отказывал себе в башмаках, вспыхнула с новой силой.

— Нет! Все золото?! Оно просто исчезнет?

— Из виртуального мира, — сказал Ричард. — Пожалуйста, сделайте, что я сказал. Если вы останетесь недовольны результатом, я добуду вам еще.

Дон, возмущенный и обиженный, отметил «ВСЕ» и нажал кнопку «ПОТЛАЧ». Потом вздохнул:

— Не жили богато, нечего и привыкать.

Ричард несколько мгновений не отвечал: выходил из игры.

— Ладно, — сказал он, закрывая ноутбук и вновь пускаясь в путь к тумбе с Библией. В следующий раз надо будет захватить с собой ролики. — Мне опять понадобится ваша кредитная карта.

— Зачем?! — воскликнул Дэ-Квадрат, как будто именно этого он с самого начала и опасался.

К тому времени как Ричард пересек комнату, дон уже вытащил из бумажника (по виду — тоже самой королевы Анны) кредитную карточку и протянул ему. Ричард перевернул ее, достал мобильный, включил спикерфон и начал набирать номер клиентской службы с обратной стороны карточки.

Приятный голос с британским выговором предложил нажать ту или иную цифру в зависимости от вопроса. Ричард добрался до пункта «Проверить последние операции» и ввел номер с кредитки.

Последней операцией, согласно бестелесному роботу в телефоне, было зачисление восьмисот сорока двух фунтов шестидесяти девяти пенсов пять минут назад.

У дона отвалилась челюсть.

— Думаю, вы можете поставить мне кружку пива, — сказал Ричард, глядя в его вытаращенные глаза, — поскольку за здорово живешь огребли восемь радужных.

— Это был потлач?

— Да. Деньги исчезают из «Т’Эрры» — приносятся в жертву Аргелиону. Но это просто легенда, которую мы придумали, чтобы пользователь мог обналичить игровую валюту.

— Понятно!

— Да, надеюсь, Дональд, вы и впрямь поняли.

— Конечно, я знал, что такое в принципе возможно…

— Но деньги на счету — это куда доходчивее?

— Думаю, Ричард, я впрямь мог бы поставить вам кружечку.

— Не откажусь. Однако больше всего мне хочется обсудить с вами за этой кружечкой, что будет в следующие две недели с остальным золотом, которое просто лежит на земле, бери — не хочу.

Зула съела один рацион, сунула пустой лоток в маскировку из веток, зарылась в спальник и почти мгновенно уснула. Ей снился Китай, в который по странной логике сна встраивались куски Сиэтла, шлосс, эритрейские катакомбы.

Через какое-то время ее разбудил звук, который она не сразу смогла определить, потом решила, что воют волки или, может, койоты. Сон как рукой сняло. Она съела еще паек, надеясь, что от сытости ее сморит. Тактика не сработала. Зула расплачивалась за то, что так быстро уснула в первый раз. Наконец она поняла, что не уснет, и устроилась поудобнее. Судя по тому, что через некоторое время ей опять приснился сон, она все-таки задремала, сама не заметив, как это произошло.

Первые две ночи после истории с Халидом Зула вообще не видела снов или видела, но не запомнила. Вчера, во время бесконечной поездки на машине, она вдруг вспомнила свои руки, вонзающие осколки диска ему в лицо, и кровь, или что там это было, у себя на пальцах. В ту ночь Халид снова явился Зуле во сне, и ей пришлось с ним бороться. Не отбиваться физически, а полуосознанно воздвигать барьер, который не впустит его в ее сны и мысли. Зула чувствовала, что иначе его образ будет стоять перед ней днем и ночью и кошмар в самолете не отпустит, даже если — как ни мало это вероятно — она проживет до девяноста.

Она слышала какое-то сопение, кхеканье. Ей подумалось, что она плачет во сне и собственные рыдания воспринимаются слухом будто со стороны, как иногда бывает на зыбкой границе между сном и бодрствованием. Кто-то тянул ее за щиколотку. Дергал настойчиво. На самом деле она сама повернулась и натянула цепь на ноге, однако во сне человек дергал ее за руку. Удивительно, что в сновидении щиколотка стала запястьем. Зула видела лицо старика, который жил с ними в эритрейских катакомбах, а потом вместе с другими беженцами дошел босиком до Судана. В катакомбах, помимо прочего, был полевой госпиталь для раненных на войне с Эфиопией. Молодые солдаты приходили с ожогами, пулевыми и осколочными ранениями. Доктора пытались их лечить. Иногда дело доходило до ампутации, и калеки жили при госпитале, пока не придумают, куда идти. Но был еще и этот старик — едва ли старше пятидесяти, как Зула сообразила задним числом, — с клочковатой бородой на исхудалом лице и живыми зеленовато-карими глазами. Он пришел, по виду совершенно здоровый, да так и остался. Со временем они поняли, что он травмирован психически. Взрослые сразу видели, что у него не в порядке с головой. У детей такого инстинкта нет. Старик очень хотел что-то рассказать. Со временем он усвоил, что взрослые отворачиваются, а то и гонят его прочь, однако дети без взрослых — а в Эфиопии они часто бегают без присмотра — вели себя иначе. В них он нашел то общество, которое так нужно всякому человеку, даже полоумному ветерану. Когда старик хотел привлечь твое внимание, он хватал тебя за руку и тянул, так что в конце концов тебе приходилось взглянуть в его безумные глаза.

Потом он ничего не говорил, потому что (наверное, из-за травмы головы) не мог складывать слова, но указывал на разные вещи, заглядывал тебе в глаза и убеждал понять. Насколько маленькая Зула могла разгадать ход его мыслей, он пытался о чем-то предупредить ее и других детей, которых хватал за руку. О чем-то большом и страшном в мире за пределами их долины. В том конкретном сне он пытался предостеречь Зулу от Халида, а она объясняла, что Халид точно мертв, но старик не верил и не выпускал ее запястье, а все дергал и дергал. Сопение и кхеканье — она плачет? Однако она не плакала — звуки доносились откуда-то еще.

Старик настаивал. Как будто она никак не поймет. Не хочет проснуться. А должна.

Ей и впрямь пришлось проснуться от треска и тяжелых шагов, которые через землю передавались ее спине.

Несколько мгновений Зула не понимала, где находится, и, словно пассажир, который одной ногой стоит на причале, другой — на отплывающей лодке, силилась перекинуть мостки из сна в явь.

В следующий миг она проснулась окончательно. Эритрейский старик пропал и тут же забылся.

Зула хотела крикнуть: «Эй!» — но горло сдавил спазм. Если это Джонс и его отряд, они отлично знают, где Зула, и нет никакой надобности с ними здороваться. Но существо рядом с ней не двигалось — не думало, — как человек.

Хотя размерами не уступало человеку.

Оно ходило вокруг странного заслона, появившегося на его охотничьей территории, обнюхивало ветки, трогало их лапами.

К кузову машины — туда, где лежала Зула, — пробирался медведь.

Переезжая из Айовы в Сиэтл на симпатичном арендованном грузовичке с Британской энциклопедией и всем прочим, без чего не могла обойтись, Зула сделала небольшой крюк, чтобы навестить дядю Джейкоба и его семью: жену Элизабет, старшего сына Аарона и еще двух мальчиков, чьи имена, к своему стыду, напрочь забыла. По рассказам родных она готовилась увидеть полнейших шизиков, хотя дядя Ричард и уверял, что они совершенно нормальные люди. Само собой, действительность оказалась чем-то средним между этими двумя описаниями, а может, то, что в их жизни выглядело нормальным, еще сильнее подчеркивало ненормальность остального. Элизабет занималась хозяйством и обучала детей на дому с «глоком» в черной подмышечной кобуре поверх длинного платья (или это была широкая юбка-брюки?).

Так или иначе, за обедом речь зашла о медведях. Дядя Ричард как-то предупредил Зулу, что для разговора эта тема — черная дыра, в том смысле, что засасывает с концами и выбраться уже невозможно. Учитывая, как мало в реальном мире медведей и случаев их нападения на человека, скептичная студентка Зула усомнилась в наблюдениях Доджа. Может, с ним такое и случалось часто, ведь в его прошлом был инцидент с медведем, вызывающий общий интерес. Потом такое раз или два случилось с ней: в университетских столовых девятнадцатилетние парни и девушки, в жизни не видевшие медведя, ненароком затронув эту тему, говорили о медведях, пока не разошлись.

Дядя Джейкоб весь день строил дома, и в бороде у него были опилки. Дети тормошили его, требуя внимания, он отвечал устало и, как показалось Зуле, предпочел бы сейчас выпить кружечку холодного пива — слабость, которую его вариант христианства категорически запрещал, — так что он не сразу повел себя с Зулой как с любимой племянницей. Ей уже думалось, что Джейкоб не признает ее за настоящего члена семьи, однако к обеду стало ясно, что он просто голоден. Так что мало-помалу разговор все-таки наладился.

Дом был трехэтажный. В подвале располагался бункер (он же погреб), который дядя Джейкоб выкопал своими руками и забетонировал. Первый этаж служил для разных практических надобностей: гараж плюс мастерская с углами, отведенными под такие домашние нужды, как забой скота, разделка туш, консервирование, зарядка оружия. Весь второй этаж занимала большая кухня-гостиная, на третьем были спальни. Окна и двери верхних этажей открывались на террасу, которую Зула назвала бы задней, поскольку эта сторона дома смотрела прочь от дороги, однако вскоре выяснилось, что Джейк и Элизабет считают ее фасадом. Терраса была обращена к заросшей редким лесом равнине площадью акра два; дальше начинались крутые южные склоны горы Абандон. По ним сбегал ручей Сухого Закона и с приятным журчанием тек мимо дома к бобровому пруду в полумиле дальше. Соседи-единомышленники выстроили на его берегу дома́. Община из пяти семей численностью двадцать — двадцать пять душ занимала примерно две квадратные мили неудобий в верхней части речной долины, тянущейся до самого Бурнс-Форда.

Пока они обедали, налетела гроза, громыхнула над головой несколькими мощными раскатами грома, забарабанила дождем по жестяной крыше. Потом ветер унес тучи, выглянуло солнце и появилась радуга. Со стороны веранды повеяло мокрой хвоей. Джейкоб мазал мед на домашний хлеб, который Элизабет вынула из печи час назад. Жизнь внезапно сделалась хороша. Дядя Джейк стал спрашивать Зулу, как она доехала, и как будет устраиваться в Сиэтле, и что ей нравится делать в свободное время. Зула упомянула кое-какие занятия — что-то очень городское и высокотехнологическое, не вызвавшее у Джейка никакого интереса, и еще упомянула походы. Не то чтобы Зула так уж обожала жить в палатке, хотя кой-какой опыт у нее был: скаутские лагеря и выезды на природу с родными, — просто здоровой молодой девушке, переезжающей в Сиэтл, вроде как полагалось объявить себя заядлой туристкой. Так или иначе, Джейк оживился. Они некоторое время обсуждали походную жизнь, подходя все ближе к черной дыре, и, разумеется, довольно скоро разговор перешел на медведей. Джейк упомянул, что в штатах между Канадой и Мексикой осталось совсем мало мест, где водятся гризли, и что северный Айдахо — одно из них, поскольку через хребты Селькирка и Перселла соединяется с куда более обширным резервуаром гризли, тянущимся через канадские Скалистые горы к Аляске. Он долго — даже слишком долго, на вкус Зулы, — разглагольствовал, что медведей будто бы привлекает запах менструирующих женщин и Зуле лучше не ездить в медвежьи края, когда у нее месячные. Современная студентка-феминистка в Зуле возмущалась, беженка-сирота Фортраст восприняла слова Джейка более прагматически.

Ей думалось, что это чистой воды фольклор. Разумеется, Джейка такой аргумент не убедил бы — фольклор составлял значительную часть его убеждений, и чем фольклорнее была концепция, тем истовее он в нее верил. Не требовалось особой проницательности, чтобы понять: у него пунктик касательно образования и науки. Зулу заранее предупредили не высказывать при нем мнение, что Земле больше шести тысяч лет.

Все это нисколько ее не смущало. Она общалась с такими людьми сколько живет в Айове. С людьми, которые хотят быть сильными. Один из видов силы — знания. Во многих областях сведущим не станешь, пока не окончишь университет и аспирантуру. Оружие и охота — самые подходящие отрасли знания для тех, кто не готов тратить первые тридцать лет жизни на квантовую механику или онкологию. Невозможно войти в тир и не напороться на желающего часами говорить с тобой о баллистике винчестерного патрона или о сравнительных достоинствах горизонталок и вертикалок. Не нравится — не ешь, а Зулу никто сюда на аркане не тянул, так что она улыбалась, кивала и делала вид, будто слушает и запоминает, пока тетя Элизабет не уложила мальчиков спать и не пришла ей на выручку.

Приехав в Сиэтл, Зула залезла в Интернет и нашла кучу противоречивой информации разной степени научности. В итоге она осталась при тех же знаниях, что была до разговора с дядей Джейкобом. Однако упоминание менструальной крови вызвало глубокий психологический резонанс (из-за чего, разумеется, миф и распространился так широко), и сейчас, когда Зула, прикованная к крюку для прицепа, осознала, что рядом сопит медведь, мысли ее первым делом отправились к низу живота — может, уже пора и она потекла ночью. Впрочем, по ощущениям было не похоже. Чудно́ работает мозг: Зула даже позволила себе краткую экскурсию в метаиронические края, задумавшись, случалось ли кому-нибудь в мире — в истории человечества — подвергаться опасности со стороны бандитов, террористов и медведей в течение одной недели. Когда ждать пиратов и динозавров?

Тут она наконец увидела, к чему на самом деле подбирается медведь, и поняла, что вся цепочка мыслей о менструальной крови была опасным упражнением в эгоцентризме. Медведь пришел за тем, за чем всегда приходят медведи: за пищевыми отбросами, пустыми лотками от пайков. Из-за цепи на ноге и маскировочного заслона Зула не могла по-скаутски сложить их в пакет и повесить на дерево подальше от лагеря.

Судя по звукам, зверь был на расстоянии вытянутой руки, но Зула сказала себе, что у страха велики не только глаза, но и уши. У нее оставался еще один рацион. Она оторвала крышку и сунула лоток в направлении звуков, потом залезла под грузовик.

Из-за гусениц подвеска у него была очень высокой: подножки приходились Зуле почти по пояс. Выпрямиться под ним она не могла, но могла сидеть на корточках, головой между карданом и рамой. Пространство под машиной было не пустым, там росли какие-то кусты и маленькие туи, которые благополучно проскользнули под бампером, а потом выпрямились, так что Зулу укрывал и кузов, и подлесок. Хотелось верить, что это убережет ее от медвежьих когтей. Может, он такой здоровый, что не захочет лезть под машину: ограничится пайком, который Зула кинула в его сторону. Покуда медведь уплетал эту легкую добычу, Зула думала, что делать, если он полезет под кузов. Ударить его в нос? Нет, это положено делать с акулами. С медведем может не получиться. С медведем надо попытаться выглядеть больше, чем ты на самом деле. Не убегать. Насчет того, чтобы она не убежала, заранее позаботились террористы. А вот выглядеть больше, чем на самом деле, в таком положении трудно. Цепь была футов двадцать, замок был закреплен меньше чем на середине ее длины, и длинный конец просто волочился по земле. Зула намотала его на левый кулак, превратив в толстую стальную дубинку. Цепь перевешивала, и Зуле пришлось поднять правую руку и упереться в раму, чтобы не упасть. Зула думала, рама будет сплошная и прочная. По большей части так оно и было, но под пальцами вроде бы ездило что-то маленькое и хлипкое.

Зула замерла. Медведь по-прежнему довольно чавкал рационом, однако через несколько мгновений затих, как будто недоуменно прислушиваясь. В первый миг Зула подумала, что зашуршала веткой или ветер, переменившись, выдал ее присутствие.

Медведь зашевелился. Зула съежилась, решив, что он движется к ней, но это было не так. Слабый утренний свет проникал через поломанный маскировочный заслон; держась правой рукой за раму, Зула выглянула наружу и увидела между гусеницами машины его задние лапы — только задние! Медведь встал, чтобы принюхаться и прислушаться. Потом издал короткий недовольный звук, похожий на тявканье, плюхнулся на все четыре лапы и дал стрекача.

У Зулы под правой рукой определенно что-то было. Она ощупала предмет и обнаружила, что может отлепить его от рамы. Это была пластмассовая коробочка.

Зула размотала цепь с левой руки и вылезла из-под кузова на свет.

Коробочка была с магнитом на одной стороне. Открыв ее, Зула нашла два ключа на общем кольце. Один, видимо, был от зажигания, второй, гораздо меньше, наверное, от замка. Зула попробовала сунуть его в замок у себя на щиколотке, но он даже не вставился в скважину.

Ее взгляд устремился на замок, который Джонс бросил вчера на землю.

Снизу приближались голоса. Они-то, надо полагать, и спугнули медведя. Зула сунула ключи в карман, потом забралась под машину и прилепила коробочку на место.

Это были Абдул-Вахаб и Шариф.

Открытый замок лежал, наполовину втоптанный в землю. Зула подобрала его, отряхнула от грязи и внимательно оглядела. Потом продела дужку в последнее звено цепи и защелкнула.

Абдул-Вахаб и Шариф подошли. Зула думала, они заметят поломанную маскировку, покореженный лоток с дырами от огромных зубов. Не заметили. Боевики очень устали и торопились. Кроме нее, им ничего здесь было не нужно. Они прошли через брешь в заслоне, оставленную медведем. Шариф, встав на одно колено, открыл замок, освободил конец цепи, пропущенный через крюк, и снова защелкнул дужку, так что Зула осталась прикованной за ногу. Взгляд моджахеда остановился на втором замке, от ящика, но только на мгновение. Ключа у Шарифа не было, да и времени или надобности возиться с ним — тоже. Он выпрямился, попятился от машины и легонько дернул за цепь, словно за собачий поводок.

— Пошли, — сказал он по-арабски.

Зула встала с земли и нагнулась за спальным мешком.

— Иди! Я сам! — сказал Абдул-Вахаб.

Так что она вновь повернулась к Шарифу. Он обратился к ней спиной и зашагал к выходу из леса, потом вниз по склону. Там, между рекой и шоссе, ждал защитного цвета внедорожник. На дверце у него был нарисован медведь.

День 9

Зула не успела разглядеть внедорожник до того, как ее втолкнули в открытую заднюю дверь. Она отметила лишь то, что за неимением лучшего термина назвала бы «художественным решением»: зеленый цвет и эмблему с головой медведя и скрещенными ружьями. Наверное, машина принадлежала компании, организующей выезды на охоту. Груз в задней части внедорожника подтверждал догадку.

Туда же моджахеды добавили часть вещей из грузовичка на гусеницах. Почти все добытое ими в рудничном поселке было старьем, пригодным лишь в самой крайней ситуации; теперь, заполучив куда лучшее снаряжение, они выбросили весь хлам, оставив только оружие и кое-какие наиболее ценные вещи.

Джонс явно торопился. Боевики захлопнули заднюю дверь, залезли сами, и машина тронулась. Ночные приключения обошлись для моджахедов без потерь, но все пятеро были грязные, усталые, и Зула боялась встречаться с ними глазами. У нее возникло сильнейшее чувство, что они совсем недавно кого-то убили. И еще что они, вероятно, под каким-то наркотиком. Как обычно, ей ничего не объяснили, однако восстановить картину было несложно. Боевики остановили внедорожник на шоссе или подкрались к палаткам, у которого он стоял, перебили охотников и проводников, спрятали трупы и вернулись за ней. Теперь они гадают, как скоро убитых хватятся. Это может произойти через несколько часов, а может — и через несколько дней. Боевики не знали, сколько времени у них в запасе, и торопились укатить от места преступления как можно дальше.

С четверть часа ехали молча, просто привыкая к ситуации. Потом Джонс (он был за рулем) привлек внимание Ершута, сидевшего посередине заднего сиденья, и некоторое время говорил с ним через плечо. Зула понимала, что речь о ней.

Ершут повернулся и дал понять, что хочет поменяться с нею местами. Длинная цепь у Зулы на щиколотке не облегчала дело, но кое-как им удалось пересесть.

Он довольно долго рылся в ящиках с инструментами и снаряжением, прежде чем отыскал моток черного скотча и плотный черный полиэтилен. От полиэтилена Ершут отрезал полосу примерно в метр шириной и несколько метров длиной, которую приклеил скотчем вдоль боковых и задних окон багажника. Снаружи должно было, наверное, казаться, что у машины сзади тонированные стекла.

Зула видела, к чему идет: они собираются выехать на оживленное шоссе и не хотят, чтобы она знаками позвала на помощь. Или ногой выбила окно. Что она вполне могла бы сделать, несмотря на полиэтилен.

Они сняли с ее ноги цепь и заставили Зулу влезть в спальный мешок. Затем плотно обмотали мешок скотчем, связав ее от щиколоток до колен.

— Я так понимаю, за кустик меня не выпустят? — спросила она.

— Можешь ходить под себя, — ответил Джонс. — Неприятно, но никто еще от этого не умер.

Ей велели вытянуть руки и замотали скотчем запястья, потом намотали еще несколько слоев ленты от плеч до локтей, прижимая их к туловищу. Шариф где-то нашел лыжную шапочку (возможно, снятую с убитого охотника). Ее надвинули Зуле на глаза, а сверху тоже замотали скотчем.

Затем тронулись и ехали целую вечность.

Зула пыталась найти хоть какой-нибудь способ отмерять время, но единственными вехами для нее были заправки. На них останавливались трижды. Всякий раз Ершут предварительно заталкивал Зуле в рот кляп из носка и обматывал поверх скотчем. Зула ощущала его дыхание в нескольких дюймах от своей головы все время, покуда кто-то — наверное, Джонс, который мог сойти за канадца или американца африканского происхождения, — вставлял в бак заправочный пистолет и заливал очередные тридцать галлонов топлива. Электронного пиканья Зула не слышала — видимо, Джонс подходил к кассе и расплачивался наличными, а не карточкой в автомате.

Где они взяли канадские деньги?

Вероятно, все у тех же убитых охотников.

Почти сразу после второй заправки внедорожник съехал с шоссе на какую-то площадку и остановился. С переднего сиденья донесся стук клавиш. Видимо, Джонс отыскал кафе с Wi-Fi и вышел в Интернет. Может быть, проверял, нет ли сообщений о пропавших людях.

Веб-серфинг продолжался минут пятнадцать. Потом машина вновь выехала на шоссе, и Ершут вытащил у Зулы изо рта кляп. Примерно через четверть часа она все-таки решилась и надула в штаны. Удовольствие ниже среднего, но ей стало чуть легче — или хотя бы не так плохо, — когда она вспомнила Сямынь и своих друзей: Юйсю головой в баке, Чонгора с разбитым пистолетной рукоятью лицом, застреленного Питера.

Странным образом это помогло Зуле не так мучиться из-за того, что в полудреме-полувоспоминаниях перед закрытыми глазами вновь и вновь возникал окровавленный Халид. Хочешь не хочешь, в такой лиге она теперь играет. И ее друзья — если они живы — тоже. У нее по крайней мере преимущество: она и раньше играла в этой лиге, пусть даже в юношеской сборной, — у себя в Эритрее.

Ехали, наверное, часов шестнадцать. Зула иногда задремывала, может, на полчаса, может на три, узнать было не у кого. Почти все время гнали на большой скорости, так что должны были покрыть заметное расстояние — порядка тысячи миль. Долгая поездка, впрочем, не многим хуже межконтинентального перелета в кресле эконом-класса. И, как в таком перелете, время для Зулы тянулось нескончаемо — пока ехали. А когда приехали, осталось чувство, будто целого дня и не было, — ведь ничего на самом деле не произошло.

Машина резко замедлила ход, свернула с шоссе на гравий и начала медленно спускаться по довольно крутому скату. Ершут перелез на заднее сиденье и торопливо заткнул Зуле рот носком; видимо, отклонение от маршрута было экспромтом. Машина выехала на ровное место, развернулась в несколько приемов и встала. Вжикнул ручник, мотор заглох. Открылась дверь, и кто-то — видимо, Джонс — вышел. Зула слышала, как хрустит у него под ногами гравий. Через минуту Джонс с кем-то поздоровался.

Ему весело ответили два голоса — мужской и женский.

Начался разговор. Слов Зула не разбирала; по тону это походило на доброжелательный треп между случайными встречными на дороге. Больше она ничего не слышала — ни других машин, ни шума автомагистрали. Только едва различимый плеск — видимо, где-то довольно близко текла горная речка.

Минут через десять разговор умолк, потом возобновился, уже тише. Меньше чем через минуту Зула услышала звук открываемой двери и шаги на металлической лесенке, после чего дверь захлопнулась.

Еще два моджахеда вылезли из машины и пошли по гравию. Звуки повторились в той же последовательности: дверь открывается, шаги на ступеньках, дверь хлопает.

В следующие десять минут вроде бы ничего не происходило. Ершут и Махир — они оставались в машине — даже обменялись несколькими нервными репликами. Потом оба радостно вскрикнули. Дверь снова открылась. Кто-то подбежал к внедорожнику, за ноги выдернул Зулу с сиденья и взвалил себе на плечо. Джонс. Он пронес ее по гравию, затем, с явным усилием, по ступеням, в какое-то место, по ощущениям — замкнутое и пахнущее жильем. Джонс круто развернулся, протащил Зулу по коридору и в дверной проем, нагнулся и сбросил с плеча. Зула падала, представляя, как сейчас разобьет голову, но приземлилась на мягкий пружинящий матрас. Джонс сразу вышел, захлопнув дверь. Все сооружение ходило ходуном от его шагов.

Жилой автофургон, догадалась Зула. Припаркованный на гравийной площадке у горной речки.

Люди бегали между фургоном и внедорожником, перетаскивали груз. Кто-то завел внедорожник и подогнал ближе, чтобы ускорить дело.

Минут за пятнадцать со снаряжением разобрались, и Зула услышала, как в другом конце фургона завелся двигатель. Далеко. Видимо, фургон был очень большой, с автобус, целый дом на колесах. Он двинулся по гравию — сперва медленно, видимо, пока водитель привыкал управляться с такой махиной, потом быстрее. Зула услышала, как внедорожник пристроился сзади, и выбросила из головы всякую мысль вышибить окно.

Прошло не менее получаса — фургон к тому времени давно уже катил по шоссе, — прежде чем появился Ершут и вытащил кляп. Воздух хлынул Зуле в рот, сильно улучшив обоняние, и она различила запах, который ни с чем не спутаешь: отсек самолета, Халид в луже крови на полу.

— Не двигайся! — сказал Ершут по-арабски и перерезал скотч на ее запястьях и плечах. — Готово.

Он вышел, оставив дверь открытой.

Несколько минут Зула сдирала шапку с лица и скотч с ног, чтобы вылезти из обоссанного спального мешка. Глаза не сразу привыкли к свету, а когда привыкли, она увидела Махира и Шарифа на карачках: пшикая из большого флакона чистящее средство, они бумажными полотенцами оттирали от белого кухонного линолеума кровь.

Часа за два до всего этого произошел эпизод, над которым Зуле пришлось поломать голову. Внедорожник какое-то время катил по шоссе: двухрядному, потому что она слышала близко шум встречных машин и потому что дорога виляла гораздо чаще скоростной автострады. В какой-то момент они сбросили скорость, не съезжая с шоссе, и, продолжая замедляться, двинулись по длинному прямому спуску, в конце которого встали, по-прежнему на наклонном участке. С четверть часа ничего не происходило. Потом Зула услышала, как рядом заводятся моторы сразу нескольких легковушек и грузовиков. Внедорожник еще немного проехал вниз, прогрохотал по стальным плитам и снова встал. Тут же послышался низкий рокот, который продолжался следующие минут двадцать.

К тому времени Зула сообразила, что они на пароме. Напрашивался вывод: переправа на остров Ванкувер, — однако Зула бывала на тех паромах и знала, что они огромные и спуски к их терминалам другие по звукам и ощущениям. Этот был явно меньше. Да и переправа длилась недолго. Скоро двигатели внедорожника и машин заработали снова, начался длинный пологий подъем, а затем шоссе.

Проезжая вместе с Питером через Британскую Колумбию, Зула узнала, что там много длинных узких озер, вытянутых с севера на юг, — борозд, оставленных ледником в последнюю ледниковую эпоху. Объезжать их было слишком долго, строить мосты не позволяла ширина, так что дороги, идущие с запада на восток, заканчивались у озера и начинались на другом берегу. Концы дороги соединял паром.

Примерно через час после того, как боевики захватили автофургон, она увидела такую пристань, правда, смутно, поскольку уже темнело. Фонари — если они вообще тут были — не горели. Проезжая мимо таблички, извещавшей, что следующий паром будет завтра в шесть утра, Джонс выключил фары автофургона. В следующий миг погасли и фары внедорожника. К озеру съезжали при свете звезд. Дорога шла через лес и упиралась в черную воду. Здесь она раздваивалась: правая часть выводила к платформе на сваях с ограждением и огромными причальными тумбами, слева пандус уходил прямо в озеро. В нем было две параллельных колеи с рельсами, которые тянулись дальше, к большой открытой площадке, окруженной сборными домиками. По лебедкам и тому подобному Зула решила, что это ремонтный двор, куда паромы вытаскивают из воды по рельсам. Она довольно хорошо разглядела площадку из окна, потому что именно здесь Джонс в несколько приемов разворачивал исполинский автофургон. Тем временем Абдул-Вахаб (он был за рулем внедорожника) остановился на середине пандуса, уходившего под воду, опустил все окна, открыл люк в крыше и распахнул задние грузовые двери, а потом вставил между ними палку, чтобы не захлопнулись. С такого расстояния Зула не могла видеть, что за ними, но вполне могла догадаться. В автофургоне имелось много свидетельств — семейные фотографии, туалетные принадлежности, стаканчики для зубных протезов, безделушки, — что этот дом на колесах принадлежал пожилой супружеской паре. Их тела и лежали сейчас в багажнике.

Закончив приготовления, Абдул-Вахаб последний раз обошел внедорожник, оглядывая свою работу, затем сунул руку в открытую водительскую дверь. Вжикнул поднимаемый ручник. Машина покатилась по пандусу. Абдул-Вахаб сперва шел, потом побежал рядом, держа правую руку на руле. Уже у самой воды он отскочил в сторону. Машина вошла в воду, гоня перед собой волну, на первых же нескольких ярдах потеряла скорость, но не остановилась. Воздух пузырями выходил из моторного отсека. Она въехала глубже, мгновенно заполнилась водой и пропала с глаз, оставив медленно удаляющийся от берега след пузырей. Берег тут был крутой, каменистый, и Зула не сомневалась, что за пандусом сразу идет обрыв. Глубина озера составляла, наверное, метров сто, и внедорожнику предстояло упокоиться на самом его дне.

Джонс выехал с ремонтного двора и развернул автофургон к дороге. Абдул-Вахаб запрыгнул в боковую дверь и принялся выслушивать бурные поздравления коллег. Абдулла Джонс вывел фургон на шоссе, включил фары и двинулся куда-то дальше со скоростью дисциплинированного водителя.

День 10

— Так вы видели, что произошло на этой неделе с тремя тысячами к’Шетриев? — спросил Ричард.

Скелетор быстро отвел взгляд и сделал вид, будто изучает красную пластиковую столешницу.

Ричард продолжал:

— С теми, которые хотели навести хоть какое-нибудь подобие порядка в Торгайских предгорьях.

— Я знаю, о ком вы говорите. — Девин Скрелин мотнул головой и мрачно уставился за окно трейлера. С тех пор как Ричард забежал сюда, спасаясь от секретарей Девина, словно турист от комаров, трейлер сделался местом неофициальных встреч — их Рейкьявиком или Панмунджомом. После той их встречи прошла всего неделя, а казалось, что много больше. Черт, это было как будто в параллельной вселенной. Во вселенной, где Зула не пропала.

— Я присутствовал, — продолжал Девин, возвращая мысли Ричарда если не к реальности, то в реальность. — Просто наблюдал с высоты, невидимый. — Он давал Ричарду понять, что не воспользовался суперспособностями кого-нибудь из своих персонажей, чтобы повлиять на исход битвы. — Это была настоящая бойня. Мы — то есть они — такого не ожидали.

— Можете говорить «мы», — быстро ответил Ричард. Он поднял руки ладонями вперед. — Я давно уже не думаю, что писатели должны быть этакой бесстрастной надмирной силой.

Скелетор кивнул, словно много лет ждал, когда Ричард наконец придет к этому пониманию.

— Не получается. Мы уже говорили о противостоянии Добра и Зла и почему оно не работает.

— Да, это была промашка, — ответил Ричард, словно признавая свою вину. — «Как заставить две группы сражаться между собой? Ну конечно, пусть одни будут злые, другие — добрые». Что еще могли предложить на производственном совещании?

Скелетор только кивал, по-прежнему глядя в окно, но изредка косился на Ричарда, возможно, пытаясь уловить признаки иронии.

— Надо было сразу поручить вопрос вашей братии, — закончил Ричард.

— В моем представлении это своего рода спорт, — сказал Девин. — Не футбол, а что-то среднее между шахматами и фехтованием. Конечно, двигать им должен сюжет. — Он поднял руку, словно ученик, вызывающийся стереть с доски. — Рад помочь.

«В обмен на кругленькую сумму», — мысленно добавил Ричард, однако вслух ничего не сказал, только продолжал заинтересованно кивать, как будто и впрямь ожидал услышать нечто для себя новое.

Девин продолжал:

— В конечном счете без состязательности ничего толком не получится. Конечно, кому-то по душе одиночные квесты и поединки игрок против игрока. И все-таки большинство привлекает командный дух, единение с другими. Быть частью армии. Союза.

— Носить форму, — подхватил Ричард. — Иметь эмблему.

— Да, и в противостоянии пестрых с охристыми все это есть. Независимо от наших исходных намерений.

Здесь Девин слегка проболтался. Неделю назад Ричард пришел бы в ярость от такого бессовестного признания в подковерных интригах. Девин, вероятно, это чуял и придерживал язык. Теперь он как-то угадал, что Ричарду глубоко до фени, и оттого уже не таился.

— Я только что из Кембриджа, — сказал Ричард.

— Штат Массачусетс?

— Англия. Где Дональд живет половину времени.

— А.

— Хочу сказать, что его все это вполне устраивает.

Девин, видимо, совершенно такого не ожидал. Лицо у него стало озабоченным.

— Он быстро учится. Думаете, я шучу? Для человека, который никогда не играл в компьютерные игры…

— У Дональда Камерона есть теперь свой персонаж?! — воскликнул Скелетор тоном римского трибуна, вопрошающего: «Ганнибал перешел Альпы со слонами?!»

— Очень слабенький, конечно, — успокоил Ричард. — У него поначалу даже башмаков не было.

— Мне плевать, что у него на ногах, меня волнует…

— Его дерево вассалов? Да. Понимаю. Тут он продвигается не так быстро, как вы опасаетесь. Только осваивает азы. Я провел с ним курс молодого бойца. Он не захотел присягнуть на верность более прокачанному персонажу.

— Какого хрена ему кому-то присягать? Несколько текстовых сообщений, и он будет императором!

— Если научится отправлять текстовые сообщения, то да.

— Сколько у него вассалов? Они могущественные?

— Я не проверял с отлета из Англии.

— Когда это было?

— Часов десять назад. Так что не знаю.

— С чего он вдруг начал? Почему сейчас?

— Строго между нами… я серьезно, Девин, не говорите никому… — Ричард подался вперед и сделал характерный жест пальцами.

— Не может быть, чтоб ему не хватало денег!

— Вы когда-нибудь платили налоги в Соединенном Королевстве? Ремонтировали замок на острове Мэн? Не говоря уже о других его владениях. — Последнюю часть Ричард выдумал на ходу.

— Каких еще владениях?

— Дворцах и поместьях, которые он унаследовал. Я просто говорю, с виду он старенький профессор, а на самом деле деньги тратит, как рэп-звезда.

Девин задумался.

— Вы о тех деньгах в Торгаях. Грудах золота, которые якобы лежат там прямо на земле.

— Не кокетничайте, дружище. Мы все отлично знаем, что думали три тысячи к’Шетриев. Никто не попрется в Торгаи ради красот природы.

— Все так прозрачно, — задумчиво произнес Девин. — Так. Блин. Прозрачно. Покуда не появилось золото, у него и мысли не было играть. Хотя бы разок заглянуть в мир. Он хотел только, — Девин поднял руки и сделал порхающее движение пальцами, словно крылатая фея, которая сбрызгивает росой розовые лепестки, — создавать древние мертвые языки. Наполнять историю Т’Эрры грамматикой и риторикой.

— И получать роялти.

— В точ-но-сти! — Девин огляделся с таким оскорбленным видом, будто сам всегда трудился исключительно бескорыстно. — И как только какой-то Тролль вываливает на землю несколько тонн золота, Дональд заводит себе аккаунт и превращается в царя царей!

Чутье подсказывало Ричарду, что, заведя Скелетора до такого состояния, самым действенным будет разыграть преувеличенное безразличие.

— Послушайте, Девин, — рассудительно произнес он, — вы сами сказали, что это командная игра. А команде обязательно нужен капитан, или архиепископ, или кто там еще.

— У меня персонажи в игре с самого начала! — в праведном гневе вскричал Девин. — Больше сотни! Я не стану врать вам в глаза, будто мне никто не присягал на верность. Конечно, у меня есть сеть вассалов. Яруса в три. Сущность игры не почувствуешь, если не играть на таком уровне.

Ричард продолжал кивать, время от времени поднимая брови, словно говоря: «Конечно, приятель».

— У меня могло бы быть семь ярусов! — воскликнул Девин. — Годы назад!

Он имел в виду, что мог завести семиэтажную иерархию вассалов, включающую десятки миллионов последователей. За все время существования Т’Эрры такого достиг лишь один игрок. Ричард уже готов был руками Ждода его убрать, когда игрок подавился соленым кренделем, сидя перед монитором в своей баварской квартире, где некому было сделать ему прием Хаймлиха.

— Знаю, Девин, и думаю, что таким самоограничением вы показали честность среднезападного американца. Конечно, беда американцев со Среднего Запада, таких как вы и я…

— Что мы позволяем садиться себе на голову, да. — Девин невольно покосился на стальной ангар со своими юристами.

— Ладно, — сказал Ричард после долгой паузы. — Не хочу нарушать расписание ваших тренировок.

— Ничего, доктор советует мне меньше усердствовать.

— Вообще-то я ехал к родственникам, просто решил заскочить к вам и рассказать о разговоре с доном.

— Я ценю, — ответил Девин. Потом тряхнул головой. — Слышал, у вас были неприятности с племянницей?

— Да, были и есть.

— Она еще не объявилась?

Ричарду смутно не понравилась эта формулировка, подразумевающая, что дело в самой Зуле и ее желании либо нежелании вернуться. Интересно, сколько еще людей думает, будто она подалась в бега и нервы родным мотает без всякой нужды.

— В чем бы ни состояли ее неприятности, — произнес Ричард, — они, видимо, еще не разрешились.

— Ясно. Если я чем-нибудь могу помочь, говорите, — любезно предложил Девин.

Ричард не придумал, как вежливо сказать: «Просто делай что собирался — это и будет помощь», — поэтому только вежливо кивнул.

После того как утопили внедорожник, ехали еще часа три. Зула думала, что Джонс подастся куда-нибудь в горы, а вместо этого они выбрались туда, где вдоль дороги были фонари, светофоры и магазины. Проехав по такой дороге, Джонс круто повернул и загнал фургон на исполинскую парковку. За лобовым стеклом мелькнул неоновый логотип «Уолмарта». Джонс поставил фургон на парковочное место — вернее, на несколько смежных парковочных мест — и выключил мотор. Обведя взглядом стоянку, он задернул занавеской восьмифутовое лобовое стекло, обеспечив себе и сообщникам защиту от любопытных взглядов.

Часа за два до того Ершуту и Абдул-Вахабу поручили приковать Зулу за ногу к поручню в душевой кабине. Дело это, как почти все в повседневном быту кочевой шайки террористов, вызвало спор и даже (на взгляд девушки из Айовы) жаркую перебранку. Девяносто процентов возгласов относилось к таинственному замку на последнем звене цепи. Никто не помнил, откуда он взялся, и немудрено — ведь Зула его защелкнула в их отсутствие. Однако, как она и рассчитывала, до истины никто не допер. Джонс, устав от бесконечной свары, взглянул на замок и через несколько мгновений вспомнил, что снял его с ящика в угнанном грузовике. Он порылся во внутреннем кармане рюкзака, вытащил ключи и кинул их Ершуту. Тот методом проб и ошибок (ключей на цепочке было много) сумел-таки открыть замок. Им Ершут закрепил цепь на поручне в душе, а ключ спрятал в карман — не догадываясь, естественно, что у Зулы есть дубликат. Следующая и последняя фаза состояла в том, чтобы закрепить цепь у нее на щиколотке. Длина позволяла ей войти в туалет или лечь в спальне на полу, но не позволяла влезть на кровать и дотянуться до окна. На щиколотке застегнули замок, ключа от которого у нее не было.

Когда стало ясно, что на цепи ей сидеть долго, Зула сдернула с кровати подушки и одеяло, устроила себе гнездышко на полу и легла. Если превратить все сиденья в койки, получалось по меньшей мере шесть лежачих мест. Все моджахеды, за исключением Джонса, отправились на боковую — отдыхать после целого дня кровавых убийств и бесцельной езды. Из своего гнездышка Зула через сорокафутовый фургон видела, как Джонс развернул капитанское кресло спиной к лобовому стеклу и поставил на колени ноут. Беловато-голубое сияние превратило его лицо в контрастную бескровную маску. Спать он пока явно не собирался.

Зулу удивило бы решение Джонса встать рядом с «Уолмартом», если бы ее двоюродные дед и бабка, владельцы такого же автофургона и фанатичные путешественники, не рассказывали на семейных сборищах о своих поездках и не показывали фотографии. От них Зула знала, что «Уолмарт» всячески привечает таких людей, даже раздает бесплатно собственную версию автомобильного атласа, в которой отмечены все «Уолмарты» страны. Почти наверняка такой атлас лежал в отделении для перчаток рядом с Джонсом, там, где его держали покойные хозяева. Джонс, конечно, заранее про традицию ставить фургоны рядом с «Уолмартом» не знал, но умел схватывать на лету. Возможно, он просто проезжал мимо «Уолмарта», увидел на парковке жилые автофургоны и решил поступить как туземцы. Либо, что более вероятно, он перед убийством какое-то время допрашивал хозяев фургона под дулом пистолета, узнал их привычки, перерыл бумажники, стребовал ПИН-коды и пароли в обмен на лживое обещание сохранить им жизнь.

Ноутбук был не тот, что у Шарифа в самолете. Этот достался Джонсу вместе с остальным добром из фургона. Джонс, видимо, сумел подключиться к уолмартовскому Wi-Fi, поскольку работал в основном мышкой — типичное поведение интернет-серфера. Комический момент случился, когда он, видимо, щелкнул по сайту какого-то вегасского казино и из ноутбука загремел голос Фрэнка Синатры. Двое боевиков заворочались, просыпаясь, прежде чем Джонс нашел, как приглушить звук.

Вновь эта странная сосредоточенность на Лас-Вегасе. Значит, Джонс наконец перешел к делу. По разговору в Сямыне Зула в общих чертах представляла его план: проникнуть в крупный увеселительный комплекс Города Греха и убить побольше народу, как пакистанские террористы в шикарных отелях и на железнодорожных вокзалах Мумбая. Вопрос в том, как он намерен вместе с арсеналом и соратниками перебираться через границу. В Штатах, конечно, купить оружие не проблема, но Зула уже много раз видела, как боевики перегружают снаряжение, и примерно знала, что у них есть. Штурмовые винтовки и ручные гранаты даже в Стране Свободы не так-то легко приобрести.

Джонс несколько раз подряд перезагружал ноут: похоже, скачал, а теперь инсталлировал какие-то программы. Напрашивался вывод, что он готовится вступить в тайные переговоры с другими моджахедами.

Установка программного обеспечения всегда навевает сон, и Зула закрыла глаза, а когда вновь открыла, то увидела, что уже светло.

Джонс заснул прямо в кресле, ноутбуком теперь завладел Абдул-Вахаб. Ершут что-то готовил на плите — судя по запаху, рис. Зула гадала, понимают ли боевики, что футах в двухстах от них расположен продуктовый магазин раз в сто больше самого большого у них на родине.

Покуда она завтракала, рядом с фургоном припарковался автомобиль. Боевики принялись нервно отодвигать занавески и выглядывать, кое-кто даже потянулся за оружием, потом все лица разом расцвели от удовольствия. Махир начал кричать о том, как велик Аллах. Его возгласы разбудили Джонса. Тот велел всем заткнуться, встал с капитанского кресла, на затекших ногах спустился к двери и отпер замок, затем попятился, пропуская в фургон троих. Все они были бородатые и улыбались во весь рот. Шикнув, чтоб не шумели, Джонс велел им запереть дверь.

После этого фургон огласился взрывом приветствий, смеха и уверений в величии Аллаха. Лишь одно омрачило радость новоприбывших — присутствие Зулы, которое, судя по всему, задевало, а может быть, даже оскорбляло их чувства.

Новоприбывшие походили на индийцев или пакистанцев. Как и для Джонса, арабский язык был для них вторым или третьим; в итоге Джонс перешел с ними на английский. По-английски они говорили свободно и почти без акцента. Зула поняла, что они ночью получили по электронной почте сообщения от Джонса и приехали «сюда» — где бы это «здесь» ни находилось — из Ванкувера так быстро, как только смогли. Подхалимы, надо думать, во всем мире одинаковы: самый говорливый из троих, так и льнувший к Джонсу, без устали извинялся, что они не прибыли раньше. Этот тип — его называли Шарджиль — по одежде и манерам выглядел типичным вестернизированным студентом или инженером. Глядя на него, Зула невольно думала о всех тех мирных уроженцах Южной Азии, которые прекрасно вписались в североамериканскую жизнь и для которых такие, как Шарджиль, — худший кошмар.

Приезд Шарджиля и его спутников расстроил ее до крайности, и она не сразу поняла почему. До сих пор казалось, что рано или поздно Джонс допустит какой-нибудь промах и боевиков заметут. Джонс жил в Штатах, знал здешние порядки. Он отлично изображал речь американского чернокожего и умел быть обаятельным. Наверняка он расположил к себе владельцев фургона, прежде чем навести на них пистолет. Однако Джонс не мог бодрствовать круглосуточно и заниматься всем сразу. Его спутники попали в страну, где им все чуждо — от языка до норм поведения. Они отлично справлялись в глуши, но в городе их нельзя было даже выпустить из фургона.

Таким образом, для Джонса пополнение было как нельзя на руку, для Зулы — прямо напротив.

Новоприбывшие тут же приступили к делу. Один сел в кресло капитана Кирка перед приборной доской. Джонс с Шарджилем и третьим их спутником собрался в «Уолмарт» и хотел оставить на водительском месте кого-нибудь англоговорящего. Резон понятен: если общительный владелец соседнего фургона или уолмартовский охранник постучит в дверь, лучше, чтобы у отвечающего в складках тюрбана не было пыли афганских гор.

Джонс выудил из бардачка блокнот с розовыми медвежатами и начал составлять список покупок. Что-то он писал молча, что-то проговаривал вслух:

— Растительное масло… средство от комаров… спички… аккумуляторная дрель…

— Тампоны, — добавила Зула.

— Какой фирмы? — не моргнув глазом отвечал Джонс. — Лайт, нормал, супер, ультра?

— У тебя правда была девушка?

— Я куплю мультипак, а твою ехидную реплику расценю как утверждение, что фирма может быть любой. Что-нибудь еще, раз уж я зайду в женскую секцию?

— Влажные салфетки, лучше не ароматизированные. Белье. Необоссанные штаны.

— Тренировочные пойдут?

— Что угодно. Носки, пожалуйста.

— А, ты вдруг стала употреблять волшебное слово.

— Все, что увидишь из флиса.

— Все в «Уолмарте», что сделано из флиса, — прилежно повторил Джонс, записывая. — Это будет несколько грузовиков. — Он поднял на Зулу глаза. — Еще что-нибудь, или я могу дальше планировать злодеяния?

— Да на здоровье.

Шарджиль беспокойно следил за ними глазами.

Через несколько минут Джонс, Шарджиль и еще один новоприбывший, которого называли Азиз, вышли и двинулись через парковку к магазину.

— А у тебя славная семья, — через какое-то время произнес голос по-английски.

Зула пребывала в полукоматозном состоянии, бесконечном апатичном отчаянии, в котором последние дни проводила все больше времени. Словно компьютер, который вывели из энергосберегающего сна, она не сразу смогла раскрутить жесткий диск, включить монитор и начать реагировать на входящую информацию.

В дальнем конце дома на колесах третий новоприбывший, тот самый, что устроился в кресле капитана Кирка, захватил контроль над ноутбуком и рылся в Интернете. Скорее всего смотрел Зулу в поисковике.

Ей пришлось призвать на помощь всю силу воли и самообладание, выработанное за последние полторы недели, чтобы не сорваться. По-настоящему ее сдержало только одно: мысль, что именно этого он добивается. Он нарочно сказал то, что вернее всего заденет девушку за живое. Тычет палкой, проверяя ее на прочность. «А у тебя славная семья». Вот ведь подонок!

Однако она сама дала повод для таких издевок, несколько дней назад, сразу после крушения самолета, когда назвала Джонсу свою фамилию. Конечно, получив доступ к Интернету, тот первым делом выяснил все про Зулу, ее дядю, остальных родственников. И наверняка оставил закладки, по которым теперь и бродит этот урод. Может, даже создал Зула-вики, в которую моджахеды со всего мира постят нарытую информацию.

Итак. Зула прикована за щиколотку, до ноута ей не дотянуться. Урод смотрит фейсбуковские странички ее двоюродных сестер и братьев, их альбомы на фликре, сайты, которые они создали в последнюю неделю, пытаясь разузнать, что с нею.

Десять секунд у ноута, и она натравила бы на боевиков всю полицию Соединенных Штатов. И они это отлично понимают. Отсюда и цепь. Один замок у нее на щиколотке, другой — на поручне в душевой кабине.

И от второго у нее в кармане есть ключ.

Она могла бы его вынуть и через десять секунд получить свободу: по крайней мере свободу передвижений внутри автофургона, — однако за ней постоянно кто-нибудь наблюдал. Ключ — единственный шанс. Второй попытки не будет.

Парень за ноутом некоторое время смотрел на Зулу, ожидая реакции, потом его внимание вернулось к экрану. Он некоторое время возил пальцем по сенсорной панели, затем вновь покосился на Зулу — проверить, глядит ли она на него, — и развернул ноутбук к ней. С другого конца коридора было не очень видно, но она рассмотрела несколько своих фотографий, снятых на Дне благодарения и других семейных мероприятиях. Сверху большими буквами стояло: «ВЫ ВИДЕЛИ ЭТУ ДЕВУШКУ?» — и телефонный номер с кодом Западной Айовы.

Даже с расстояния в тридцать футов страничка вызвала у Зулы целую мешанину чувств. Радость и гордость от того, что родные ее ищут. Острое горе от того, что до такого вообще дошло. Ярость, что этот козел пытается манипулировать ее эмоциями. Досада, что у него до определенной степени получилось.

— Как тебя зовут? — спросила она.

— Можешь называть меня Закиром, — ответил он.

Парень, велевший называть его Закиром, был крупный и рыхлый в сравнении с другими моджахедами. Скорее всего офисный работник. Компьютерщик в страховой компании, решила Зула. Работа скучная, девушки не любят, в душе разлад из-за того, что продался Западу, — и вот, навещая родителей в Пакистане, он выходит на контакт с проалькаидовскими психами и оказывается в списке людей, которым можно позвонить, если движению понадобятся свои люди в Ванкувере. Теперь он здесь и не жалеет. Надо думать, парень еще не очухался после того, как его подняли в три утра и велели ехать к «Уолмарту», и убивает время тем единственным, что умеет делать хорошо, — возится с компьютером.

Боевики начали по очереди возвращаться из магазина: видимо, в «Уолмарте» они разделились, каждый со своим списком. Азиз притащил несколько тяжеленных пакетов — не мужское занятие. По большей части там были продукты, но еще он купил запаянную в прозрачный пластик веб-камеру в форме глазного яблока и удлинитель для USB. Предметы женской гигиены тоже были у него, и Азиз с отвращением швырнул их через весь фургон, так что коробки рикошетом отлетели от стены и упали на кровать, немного помятые по углам. Шарджиль пришел с дополнительным туристским снаряжением: спальными мешками, палатками, брезентом, веревками и флисовой одеждой. Одежду он бросил Зуле и снова отправился в магазин. Через полчаса они с Джонсом вернулись с двумя большими плоскими телегами. Они купили циркулярную пилу, аккумуляторную дрель, шурупы, доски два на четыре дюйма, фанеру. Целые листы в автофургон не пролезли бы, и их заранее распилили пополам. Азиза снова отправили в «Уолмарт», и он прикатил на телеге рулон толя и здоровенный пухлый пакет с изображением Розовой Пантеры: стекловата.

Дальше группа разделилась: любовнички Махир и Шариф уехали на машине с несчастным Азизом, а толстый Закир и юркий подлиза Шарджиль остались в доме на колесах. По команде Джонса Закир развернул кресло, включил двигатель и вывел фургон на шоссе. Джонс распаковал циркулярную пилу. В фургоне был генератор, от которого работали розетки. Джонс разобрался, как его запустить, затем принялся обмерять спальню, вежливо протискиваясь мимо Зулы всякий раз, как ему надо было выйти или войти. Толстыми уолмартовскими карандашами он провел на фанере линии, потом включил пилу и разрезал сложенные вдвое листы, наполнив фургон опилками, дымом и скрежетом. Готовые листы Джонс отнес в спальню, приставил к окнам и дрелью с насадкой прикрепил их шурупами к стене. Занавески предварительно задернули, так что снаружи ничего видно не было.

На все про все ушло несколько минут. Джонс поручил Шарджилю ввинчивать еще шурупы, а сам начал планировать следующую стадию операции. Шарджиль взялся за дело рьяно и ввинтил шурупы на расстоянии не больше двух дюймов один от другого. Это надо было понимать как декларацию: фанера прикручена намертво.

Джонс тем временем напилил доски. Он копьями метнул их у Зулы над головой и велел закрепить шурупами перпендикулярно по краям фанерных листов. Это у Шарджиля вышло сикось-накось. Зула могла бы ему объяснить, что вкручивание шурупов под углом требует определенной сноровки.

Абдулла Джонс взрезал пакет со стекловатой, и она начала неудержимо расширяться, грозя целиком заполнить фургон. Уминая ее ногами и ругаясь, Джонс отрезал куски и передавал Шарджилю, а тот прилеплял их к фанере скотчем.

Когда всю фанеру обложили теплоизоляцией, Джонс велел притормозить у обочины и со злостью вышвырнул оставшуюся стекловату, за исключением одного шестифутового пласта. Как только снова тронулись, он опять занялся фанерой. Все куски Джонс выпиливал из сложенных вдвое листов: один комплект закрепили на окнах, второй пока лежал в запасе. Его Джонс с Шарджилем теперь и пришурупили к торцам досок поверх стекловаты. Колорадский горный институт — это вам не хухры-мухры.

Теперь все три окна спальни были наглухо закрыты двойными фанерными стенами со звукоизоляцией внутри. Скоро там стало еще темнее, поскольку Джонс и Шарджиль раскатали толь и с помощью мебельного степлера скобами пришили его к фанере, покрыв всю внутреннюю поверхность комнаты, включая потолок. Джонс канцелярским ножом вырезал в толе круг для тусклого потолочного плафона, который один теперь и освещал помещение.

После этого боевики сняли цепь у Зулы со щиколотки и дали понять, что ее место на кровати. Зула села на стеганое лоскутное покрывало, явно сшитое вручную убитой вчера старушкой, и принялась выбирать из него щепки и клочки стекловаты. Шарджиль и Джонс тем временем проделали все то же с дверью спальни: два слоя фанеры со стекловатой между ними полностью скрыли ручку, так что Зула не могла теперь открыть дверь изнутри, даже когда та не заперта.

Джонс вставил в дрель толстое сверло и проделал в двери дыру, через которую пропустил USB-провод веб-камеры. Нейлоновыми стяжками, скотчем и шурупами он приладил камеру в верхней части двери. Тем временем Шарджиль закрепил провод и удлинитель по всей длине коридора — до кухонного стола, где стоял ноутбук. За этим последовала наладка: Джонс закрывал дверь, оставляя Зулу одну в комнате, шел к ноутбуку глянуть на картинку, бежал назад, распахивал дверь и поправлял камеру, добиваясь, надо думать, полного обзора.

На процедуру ушло часа два. Как всякий домашний ремонт, она началась с кипучей деятельности и постепенно выродилась в нудное ковыряние с доводкой мелочей. Однако теперь все было позади. Зулу заперли в комнате и не открывали дверь следующие часов шесть.

День 15

От международного аэропорта Сиэтл-Такома практически до здания Корпорации-9592 уже несколько лет ходит монорельс. Во всех отношениях ехать им быстрее, удобнее и надежнее, чем по старинке просить знакомых встретить тебя на машине. Ричард научился твердо говорить прилетающим, чтобы не выдрючивались, а ехали монорельсом. Однако сегодня прилетал Джон, а значит, встречать предстояло по полной программе: смотреть на сайте время прибытия самолета, ехать в аэропорт, дремать на бесплатной автостоянке, проснуться от пулеметной очереди эсэмэсок (СЕЛИ, ВЫРУЛИВАЕМ, ВСЕ ЕЩЕ ВЫРУЛИВАЕМ, ЖДЕМ КОГДА ВЫПУСТЯТ, ТОЛСТАЯ ТЕТКА ЗАГОРОДИЛА ПРОХОД) и в точно рассчитанный момент подкатить к выходу с терминала. Джон как инвалид, участник боевых действий и лицо пожилого возраста мог бы выговорить для себя особые условия по меньшей мере на трех основаниях, но ему, очевидно, было приятно самому появиться в дверях с сумками через плечо и на протезах пройти между тесно стоящими машинами к джипу Ричарда. Он собрался в дальнюю дорогу: в Китай.

С отъезда Доджа из Айовы прошло всего дня четыре — слишком мало, чтобы обниматься. А раз они не собирались обняться, вроде и руки жать было незачем. Да к тому же руки были заняты — закрывали багажник. Джон как старший брат начал, а Ричард секундой позже сообразил, что плохо заботится о госте, и схватился за дверцу в тот миг, когда она уже пошла вниз. Два брата в четыре руки захлопнули багажник с куда большей силой, чем требовалось, разошлись каждый по свою сторону машины и одновременно сели на передние сиденья.

— Можно отодвинуть, — сказал Ричард, имя в виду кресло Джона.

— Мне удобно, — ответил Джон из-за культурного водораздела, который с годами так и не стал ниже. Идея состояла в том, что, если даже Джону и впрямь некуда вытянуть ноги, отодвинуть кресло на несколько дюймов для американца со Среднего Запада значило, во-первых, совершить ненужные действия, а во-вторых, признать, что он не в силах потерпеть мелкое неудобство.

Ричард помедлил мгновение, откинулся в кресле и мысленно спросил себя, надо ли было вообще садиться за руль: сейчас полдень, он не спал всю ночь, — но потом внутренне собрался, посмотрел в зеркала, поправил их и, плавно выжав газ, влился в поток. В точности как на уроках вождения.

— До отлета в Китай надо убить еще полдня, — заметил Ричард, когда они выехали на шоссе. Он уже скорректировал свое поведение: сказал «убить полдня», а не «успеешь отдохнуть», что подразумевало бы неверие Ричарда в способность Джона стойко перенести тяготы современного авиаперелета. «Убить» же значило просто, что, на взгляд Ричарда, события развиваются чересчур медленно. — Мой дом сразу через дорогу от офиса, можно заехать туда: примешь душ, проверишь почту…

— Я хотел бы еще раз на все это взглянуть, — сказал Джон.

— Ты ничего нового не увидишь, — ответил Ричард.

— В моей копии трудно разобрать некоторые слова. У Зулы почерк всегда был не фонтан…

— У тебя ровно такая же копия, что у меня, Джон. Послушай. Это цифровые файлы. То, что я тебе отправил, — точная копия того, что мне прислали из Китая. В моей ты ничего неожиданного не найдешь.

— На второй странице, — упорствовал Джон, — одна строчка совсем неразборчивая.

— Писано от руки на бумажных полотенцах, — сказал Ричард. — Кто-то разложил их на столе и снял на мобильный. Качество изображения плохое. Но моя копия ничуть не лучше твоей. Что-нибудь новое можно будет узнать только в Китае, и мы летим туда через восемь часов.

— Почему не быстрее? — спросил Джон, хотя уже знал ответ.

— Визы, — напомнил Ричард.

Пять дней назад, сразу после визита к Скелетору, Ричард сказал своим пилотам, что они могут отдохнуть денек в Королевстве к’Шетриев, а потом ждать его в аэропорту Сиу-Сити. Сам он взял арендованный «гранд-маркиз» и поехал домой. Ричард обычно не называл ферму Джона домом — только если дела были совсем плохи. Он думал, что поездка немного его успокоит. Мозг отчаянно требовал что-нибудь делать, а вести машину — какое-никакое дело. Последние дни Ричард был безостановочно занят: играл на худших качествах дона Дональда и Скелетора, жадности первого и страхах второго. Казалось бы, Музы-Мстительницы должны обрушить на него всю мощь своего гнева, однако молчали: возможно, переключились на других бывших приятелей, которые нуждаются в воспитании. Так что сознание Ричарда все четыре часа поездки было странно пустым и неактивным.

Он включил мозг только перед самой фермой, на дороге, по которой мальчишкой гонял на велике. Ричард с новым изумлением смотрел на исполинские ветряки, поставленные Джоном и Элис. День был ветреный, и быстро крутящиеся лопасти приковывали взгляд — настолько, что Ричард едва заставлял себя следить за дорогой. И тут он вновь засмотрелся на ветряк, выросший прямо впереди из-за того, что дорога сворачивала, огибая излучину ручья. Очевидно, этот ветрогенератор сейчас ремонтировали: его лопасти были во флюгерном положении, и он стоял неподвижно — единственный мертвый великан в крутящейся карусели белых лопастей.

Ричарду хватило сил съехать к обочине и опустить ручник, прежде чем разрыдаться.

Вот почему его разум безмолвствовал. Потому что знал: Зула мертва.

Он вошел в дом с красными глазами и застал Джона и Элис в таком же состоянии. Они не спрашивали, что он делал, зачем столько в последние дни летал. И хорошо. С фермы все это стравливание Дэ-Квадрата и Скелетора выглядело до нелепого бесполезным.

Передвигаясь по дому, Ричард смотрел в пол, чтобы не наткнуться глазами на Зулины фотографии. Джон говорил мало: у него в компьютере была база возможных зацепок, которые он методично прорабатывал. Однако Ричард видел, что компьютер безнадежно завирусован, работает едва ли на сотую долю мощности и зависает каждые пятнадцать минут. Ричард думал было предложить помощь, потом сообразил: раз Джон с этим мирится, значит, сам понимает бесполезность своих усилий. Элис по большей части сидела молча, подавленная и неподвижная, но иногда вскакивала и начинала суетиться с маниакальной энергией. Хорошо Ричарду было только с отцом, так что он почти весь вечер провел в соседнем кресле: слушал пиканье и шипение бионических систем, смотрел те программы, которые отец включал пультом. Заходили соседи, однако не знали, как себя вести. Вроде бы не похороны. Цветов не пришлешь. Типографии не печатают карточек «Скорбим об исчезновении». Это было как со смертью Патрисии: дикость, которую не смягчить общепринятыми формами горя и соболезнований.

За завтраком было проще: все трое говорили о Зуле, рассказывали истории с ее участием — тепло, как вспоминают о покойниках. Отец слушал, кивал и в нужных местах улыбался. Потом Ричард обнял всех по очереди, сел в «гранд-маркиз», приехал в аэропорт и через четыре часа приземлился в Сиэтле.

Выходные он провел дома, по большей части в Интернете: в одном окне обозревал с воздуха Торгайские предгорья, в другом смотрел текущую статистику по базам «Т’Эрры». Ричард практически не надеялся, что это чем-то поможет, но еще в начале недели решил, что информацию легче будет добывать, если Торгаи не попадут под власть конкретного сюзерена. Поездки в Кембридж и в Нодуэй имели одну цель: поддержать требуемый уровень хаоса. Вроде получилось. Дон Дональд взял наконец быка за рога и теперь возглавил пятиэтажную иерархию из десятков тысяч со вкусом подобранных вассалов. Ему, по-видимому, хватило ума делегировать военные полномочия игрокам, которые умеют сражаться. Скелетор тем временем вытащил из запасников своего самого могущественного персонажа и проник в замок, где укрывался персонаж Дэ-Квадрата, с целью его убить. В последнюю минуту дерзкого пришельца обнаружили и убили так быстро, что он не успел ДЕПОНИРОВАТЬ виртуальную собственность. Вся она попала в руки охристых (которые не могли ею воспользоваться из-за кричащей расцветки), а персонаж Скелетора очутился в лимбе голый, сильно обедневший и утративший значительную часть мощи. Наверное, оно и к лучшему: у Девина имелись другие персонажи, больше подходящие на роль короля-полководца, не такие прокачанные, но с бо́льшим числом вассалов.

Эти забавы помогали Ричарду не слишком много думать о Зуле в выходные и почти весь понедельник, который он посвятил долгим, плохо организованным совещаниям о том, как компания должна реагировать на последние события в ЦП. Домой он вернулся поздно с купленной навынос тайской едой, плюхнулся на диван и собрался посмотреть кино, но сосредоточиться не смог: все время отвлекался на компьютер. Это входило в стратегию Корпорации-9592: они наняли психологов и вложили миллионы в проект по саботажу фильмов — да, всей киноиндустрии, — чтобы привести подписчиков-геймеров-игрозависимых в состояние ума, когда те просто не могут два часа подряд следить за героями на экране: в спинном мозгу то и дело раздается тревожный звоночек, требующий войти в игру и проверить, не произошло ли чего-нибудь важного.

Во время одного из таких перерывов, наблюдая за каким-то сражением в Торгаях, Ричард заметил, что ему пришло новое письмо, предположительно помеченное как спам. В теме стояли китайские иероглифы. Ричард удалил письмо не открывая, однако что-то его тревожило. Не зная китайского, в последние дни он пытался больше узнать про Сямынь. Иногда открывались страницы на английском, иногда на китайском, иногда на двух языках вперемежку. Один иероглиф попадался часто и запомнился Ричарду из-за своей простоты: квадратик без нижней стороны, а на нем крестик — второй иероглиф в слове «Сямынь». И может, ему уже мерещится, но, кажется, тот же значок стоял в теме спамерского письма. Так что Ричард вытащил его из корзины и открыл.

Там не было текста, только три картинки: фотографии бурых бумажных полотенец, исписанных черной ручкой.

В первой строке на полотенце стоял электронный адрес Корпорации-9592, который Ричард использовал только для личной связи. Во второй — дата с вопросительным знаком в скобках. Позапрошлая пятница — через три дня после исчезновения Зулы и Питера из джорджтаунского лофта. Значит, самим запискам примерно десять дней.

Дальше Зула излагала историю, которая при всей своей дикости в основном разъясняла загадки, мучившие Ричарда последнюю неделю. Повествование обрывалось, можно сказать, на самом интересном месте: Зула с Питером и еще одним малым вроде бы вычислили Тролля, и русские готовились его схватить. Если Зула писала рано утром в пятницу по сямыньскому времени, ее рассказ полностью сходился с данными Корваллиса о том, что Тролль и его присные разом ушли в офлайн и больше не появлялись.

Разумеется, Ричард сразу разбудил Джона и Элис. Джон собрал вещи и прямо ночью выехал в аэропорт; Элис тем временем по телефону забронировала ему билет на утренний рейс в Сиэтл. Ричард позвонил в компанию, у которой арендовал самолет, сказал, что ему нужно срочно лететь в Китай, и узнал, что потребуется виза. До утра он читал в Интернете, как получить китайскую визу. Выяснилось, что ее дают в консульстве, а ближайшее консульство — в Сан-Франциско. В пять утра Ричард высадил свою помощницу в аэропорту Сиэтл-Такома. В сумке у нее лежал его паспорт и все документы, необходимые для сверхсрочного получения визы. Джона Ричард поймал на пересадке в Денвере и велел ему лететь в Сан-Франциско, чтобы отдать паспорт той же помощнице. Оттуда Джон следующим рейсом вылетел в Сиэтл. Последние эсэмэски от помощницы извещали, что все идет по плану и она скорее всего успеет на шестичасовой самолет в Сиэтл, а значит, визы будут у них на руках в восемь и в девять они смогут вылететь.

— Я не без некоторого страха заглядывал на фейсбуковскую страничку, — сказал Ричард. — Пока никаких утечек насчет этого. — Он похлопал по распечаткам письма на бумажных полотенцах, лежащим между передними сиденьями.

— Уверен, что и не будет, — ответил Джон. — Ты позвонил среди ночи, в доме были только я и Элис, больше никто не знает.

Они договорились никому не сообщать о Зулином письме из опасений, что это помешает их расследованию или как уж там назвать то, что они затеяли.

— Твой друг что-нибудь узнал о парне, который отправил письмо по электронной почте?

— Мы даже не знаем, парень ли это, — напомнил Ричард. — Нолан пытается навести справки, но в Китае сейчас ночь, а зацепок почти нет. Он говорит, письмо отправлено с почтопомойки вроде хотмейла.

— В каком смысле? — обиженно спросил Джон. У него самого был хотмейловский адрес.

— Легко анонимизируемый аккаунт, который часто используют спамеры, — сказал Ричард. — Я пытаюсь тебе объяснить, что человек, который отправил письмо, скорее всего хотел остаться неизвестным.

— Может, на него удастся выйти через небоскреб?

— Мы не знаем адреса, — заметил Ричард. — Зула не написала. Наверное, думала, если письмо найдут, всем будет известно, о каком небоскребе речь.

Джон задумался.

— А вместо этого мы имеем дело с утечкой.

— Полагаю.

— А что сиэтлская полиция?

— Я позвонил детективу и оставил сообщение на автоответчике: мол, у меня есть доказательства, что в пятницу Зула была жива и находилась не в Сиэтле. Думаю, для него на этом дело закрывается, поскольку выходит за пределы его юрисдикции.

— Дело об исчезновении — да, — сказал Джон. — Но в Сиэтле произошли преступления. Убийство, похищения и еще бог весть что…

Ричард кивнул.

— Наверняка сиэтлские детективы, которые занимаются этими преступлениями, с интересом прочтут Зулино письмо. Но это не поможет нам вернуть ее живой.

— Виновных найдут, опознают, вышлют из страны…

— Что-то очень серьезное произошло в Сямыне в пятницу, через несколько часов после того, как Зула написала письмо, — подытожил Ричард.

Он не рассказывал Джону и Элис про свое расследование, связанное с «Т’Эррой» и с Китаем, поскольку сомневался, что эта ниточка действительно связана с Зулой, и не хотел грузить Джона дополнительными ложными зацепками.

— Давай выкладывай, — сказал Джон, поскольку в последние несколько минут слышалось только шуршание шин на мокрой дороге да шарканье «дворников» по стеклу.

Ричард вздохнул.

— Я соображаю, откуда начать. — Он думал о той энергии, которую надо в себе найти, чтобы рассказать об их с Корваллисом расследовании, состоянии битвы за Торгаи и всем остальном. — Я сейчас в кювет заеду. Лучше завернем ко мне и сварим кофе.

Однако у Ричарда в квартире они сразу разбрелись в разные стороны: в туалет, включать кофеварку, смотреть почту. К тому времени, когда Ричард был готов продолжить разговор, Джон задремал на диване, а когда Джон проснулся, Ричард уже дрых на кровати. Позже, когда проснулся и он, братья сделали себе бутерброды и сели есть, глядя, как солнце садится над Олимпик-Хиллз. Небо еще было затянуто тучами, но из-под них сочился багровый закатный свет, словно Китай совсем близко и пылает, как исполинская топка. Ричард не мог отделаться от мысли, что скоро они полетят на этот красный свет к западу. Джон тоже был не в настроении болтать. В Китае наступило утро. Нолан из Ванкувера слал е-мейлы, звонил по телефону, договаривался, чтобы в сямыньском аэропорту их встретили переводчики и посредники, пытался выяснить, чем занято Управление общественной безопасности. Ситуация была по-прежнему непонятная. Знают ли обовцы про Зулино письмо? Может, его переправил Ричарду случайный сантехник, который хотел сделать доброе дело и остаться неизвестным, а может, ОБ давно уже заполучило письмо и теперь с его помощью заманивает Ричарда в Сямынь, чтобы допросить. А может, оно решило хранить письмо в тайне, а какой-то сотрудник неведомо для начальства отправил Ричарду копию. Нолан всячески отговаривал Ричарда от поездки и в то же время делал все, чтобы ее ускорить. У самого Ричарда никаких сомнений не было: член семьи в беде, надо ехать.

Корваллис тоже находился на связи с помощницей в Сан-Франциско. Он заехал за ними к Ричарду и донес сумку Джона до «приуса». Ричард и Джон вместе втиснулись на задние сиденья, чтобы поговорить по дороге.

Ричарду совсем не хотелось пускаться в объяснения, но он должен был рассказать Джону все, пока тот не сел в самолет.

— Нам известно о двух разных инцидентах, — начал Ричард. — Они произошли с двухчасовым разрывом. Второй задокументирован лучше: террорист-смертник взорвал себя на входе в здание, где происходила международная конференция. Погибли двое китайских полицейских; несколько человек ранены металлической начинкой бомбы и осколками стекла.

— Какое отношение это имеет к Зуле? — спросил Джон.

— Мы не знаем. Вторая история более темная и, возможно, больше относится к делу. Неподалеку от центра взорвалась жилая пятиэтажка. По официальной версии — из-за утечки газа. Однако у Нолана в Сямыне есть доверенные люди — завтра, наверное, мы сможем задать им вопросы, — так вот, по их словам, в городе говорят, что взрыв произошел во время перестрелки на верхних этажах.

Молчание. Ричард уже хорошенько обмозговал это раньше и понимал, о чем сейчас думает Джон: мысленно подбирает аргументы, почему взрыв дома не имеет к Зуле никакого касательства.

— Итак, — продолжил Ричард как можно мягче, — Зула написала, что она с русскими, которые проникли в Китай нелегально и вооружены. Мы знаем, что они охотились на Тролля.

— На хакеров, написавших вирус, — перевел Джон.

— Да. И если они этих хакеров разыскали, с Иванова сталось бы начать стрельбу. Может быть, русские пустили в ход ручные гранаты или подрывные пакеты.

— За каким хреном им подрывные пакеты? — Джон давно смирился с тем, что Ричард бегал от армии, однако терпеть не мог, когда брат дилетантски высказывается о вещах, в которых ничего не смыслит.

— Не знаю, Джон. Прикидываю, от чего могло взорваться здание. Потому что его нет. Оно рухнуло.

— Подрывной пакет не обрушит многоэтажное здание.

— Ладно, может быть, правда взорвался газ. Но взорвался он из-за перестрелки.

— А может, это никак не связано с Зулой!

— Видишь ли, Джон, дело в том — и Корваллис объяснил бы это гораздо лучше меня, — что как раз во время перестрелки и взрыва Тролль вышел из Интернета. И с тех пор не возвращался.

У Корваллиса побагровел затылок. Они проезжали мимо Питерова дома. Некоторое время все молчали. Согласно письму Зулы, здесь погиб человек. Уоллес.

Минуты через две «приус» свернул на дорогу к аэропорту.

Учитывая суммарный объем здешней клиентуры, можно было ожидать, что здание окажется более шикарным. Но нет, дорогу перегораживало обычное двухэтажное строение. По обеим сторонам от него тянулась проволочная сетка. «Приус» свернул с дороги, проехал через парковку, где стояло всего несколько автомобилей, и остановился возле ворот. Ричард вылез из машины. Охранник, узнав его в лицо, тут же нажал кнопку открывания ворот. Ричард махнул Корваллису, чтобы тот проезжал на поле к самолету, до которого было не больше пятидесяти футов, а сам прошел пешком. Один из пилотов спустился по трапу, и Ричард приветствовал его по имени. Корваллис остановил машину на почтительном расстоянии от шасси и открыл багажник; мужчины по цепочке передали вещи в грузовой отсек самолета. Ричард вглядывался в детали пристальнее обычного: он знал, что две недели назад русские провезли Зулу через эти же самые ворота.

Пилот, как всегда, был готов к вылету, но предстояло еще дождаться помощницу с визами. Ричард пригласил Корваллиса и Джона на борт; стюард подал суши. Джон, для которого такая жизнь была в новинку, охотно воспользовался приглашением. Ричард пошел к зданию аэропорта с намерением выпить чашку кофе без кофеина и взять газету. Со стороны, обращенной к летному полю, был зал ожидания — чистенький, отделанный со вкусом, но не пафосно. В любое время дня и ночи здесь кто-нибудь сидел, группками или поодиночке — проверяли почту, ждали самолета, — однако сегодня Ричард увидел лишь женщину азиатской внешности, лет двадцати на вид, коротко стриженную, в джинсах и пиджачке, с каким джинсы выглядят чуть солиднее. Она читала книжку и пила чай. Ричард подошел к кофе-автомату и начал нажимать кнопки, поглядывая на окно: не подъезжает ли такси с помощницей и визами.

— Мистер Фортраст?

Слова были произнесены с британским акцентом. Ричард с удивлением обернулся и увидел ту самую женщину азиатской внешности. Она стояла футах в десяти от него, прижимая к груди книжку как щит. Весь ее вид словно говорил: «Да, мне очень неловко к вам обращаться».

— Он самый. — Ричард отлично понимал, что означает ее вид: либо она заядлый геймер и хочет поболтать о «Т’Эрре», либо ищет работу и сейчас попросится в Корпорацию-9592. Такие люди осаждали его постоянно, и он умел их отшивать, вежливо.

— Вам не надо лететь в Китай.

Ричард, наблюдавший за струйкой молока из кофе-машины, резко обернулся.

Женщина смотрела слегка виновато, но твердо.

— Откуда вы знаете, куда я лечу?

— Зулы там нет, — сказала женщина. — Это тупик.

— Откуда у вас все эти сведения?

— Я там была.

Никогда еще Оливия не путешествовала так далеко с таким ничтожным результатом, как в последние десять дней. Впрочем, это стало ясно только задним числом.

Распрощавшись с Джорджем Чоу в аэропорту Тайбэя, она вылетела в Сингапур. Ощущение, что все на нее пялятся, не отпускало, поэтому Оливия на время монополизировала раковину в аэропортовском туалете и оттерла макияж, который наложила ей косметичка в Цзиньчэне. Очень хотелось разделаться и с прической, но в аэропорту не продают ножницы, да и внимание на себя обращать не стоило. Порез на голове еще толком не зарубцевался и начинал кровоточить в самые неудобные моменты, так что лучше было оставить его в покое. Может, у МИ-6 в Лондоне есть специальные люди, которые этим занимаются: боевые стилисты, травмокосметологи. Оливии думалось, что начальство из МИ-6 предпринимает бешеные усилия, чтобы с ней связаться и получить сведения о последних событиях, но ни телефону, ни Интернету не доверяла. Даже подойди к ней сейчас, в туалете, знакомая сотрудница, Оливия поостереглась бы говорить все. Кто-то подстроил Соколову ловушку в прибрежном тумане, и она не знала кто: в лучшем случае — китайская внешняя разведка или местные гангстеры; в худшем — МИ-6. Существовал и промежуточный вариант: в МИ-6 есть агенты китайской разведки, и они получили доступ к секретным материалам. В любом случае она не хотела ничего больше сообщать про Соколова, пока не доберется до Лондона и что-нибудь не выяснит.

Итак, прямой рейс до Лондона. Первую половину времени Оливия накачивалась спиртным, вторую — спала.

Самолет сел в Хитроу без чего-то шесть. Поскольку в иммиграционном статусе Оливии теперь не разобрался бы сам черт, на выходе из посадочного рукава ее встретили двое: один в форме и один в штатском. Оливия и раньше читала, как людей «проводят в обход формальностей», однако сама такое испытала впервые и должна была признать, что процедура не лишена приятности. Особенно если у тебя похмелье и кровоточащая рана на голове. Чтобы пройти паспортный и таможенный контроль, надо спуститься по нескольким эскалаторам с довольно высокого этажа глубоко под землю. Примерно на полпути есть площадка, расположенная на уровне улицы; сойдя с одного эскалатора и круто повернув к следующему, через стеклянные двери и стены видишь поток машин на дороге. У дверей всегда дежурят сотрудники аэропорта, следящие, чтобы никто не миновал контроль.

И пассажиры едут дальше вниз — все, кроме редких счастливцев, которых «проводят в обход формальностей». Оливия готова была свернуть к следующему эскалатору, как все, но ее спутники продолжали идти прямо вперед. А поскольку Оливия шла между ними, она поступила так же, ожидая, что сейчас охранники у дверей повалят ее на пол и засвистят в свисток. Ничего подобного: дверь раскрылась, сигнализация не завопила, потому что охранник нажал на пульте несколько цифр. Через секунду Оливия уже садилась в черный «лендровер». Затхлый воздух самолета даже не выветрился еще из ее волос и одежды.

Лондон. Кабинет частнопрактикующего и явно очень специализированного врача, главный принцип которого — ничему не удивляться и ничто не ставить под сомнение. Откуда она? Из Южного Китая. Общее состояние здоровья? До последнего времени отличное. Что произошло в последнее время? Ударилась о стену при взрыве, пробежала босиком по разрушенному зданию, перевязала раны как могла, спасалась от автоматчиков, плыла по заразным водам Реки Девяти Драконов, ползла через минное поле, спала на охапке веток. Доктор только рассеянно кивал, словно Оливия жалуется на вагинальный зуд, потом загнал ее в томограф размером с атомную подводную лодку, осмотрел, запуская пальцы везде, куда мог придумать, ощупывая кости и органы, о существовании которых Оливия прежде не подозревала, заглянул во все дырки через какие-то хитрые инструменты, задал несколько вопросов с целью определить ее психическое состояние. Или не психическое. Половые контакты в последнее время были? О да! Вероятность беременности есть? Нет. Доктор сбрызнул лидокаином порез на голове, наложил пару стежков и сделал еще что-то, от чего по кабинету распространился запах паленых волос. Потом отправил Оливию к процедурной медсестре, которая выкачала из нее много пробирок крови, а взамен закачала в вены, плечевые, ягодичные и бедренные мышцы большие порции неоново окрашенных вакцин. Поначалу Оливия радовалась такому вниманию к своему здоровью, потом сообразила, что ее собираются заездить до смерти и намерены заранее устранить почву для отговорок. Ребра, говоришь, болят? Забавно, а на томограмме ничего нет.

Доктор заполнил карту, посоветовал когда-нибудь в неопределенном будущем посетить таких-то специалистов и сказал, когда прийти к нему еще раз.

Дальше — на удивление культурный завтрак в МИ-6 и несколько рюмок в обществе приятно высоких чинов. Затем — конференц-зал без окон. То, чего Оливия ждала и страшилась. Первым с ней разговаривал сам «Мэн Биньрон» — англичанин, разыгрывавший по телефону роль дядюшки Мэн Аньлань. Он оказался седеющим голубоглазым блондином с типичным красным лицом пьющего британца, лет пятидесяти, если не меньше, на вид. Однако некоторые мелочи — число лопнувших сосудов на коже и подбритые брови — подсказывали, что ему больше. О себе дядюшка не распространялся, но по тому, что он знал — и чего не знал, — и как говорил на кантонском и пекинском диалектах (на первом бегло и безупречно, на втором — с усилием), Оливия заключила, что ее собеседник родился в Гонконге. Для нее он всегда был ворчливым голосом в телефоне, дядюшкой и начальником, единственной связью с реальным миром. И все же — не более чем обычным сотрудником. Теперь по некоторым его словам она поняла, что этот человек — не соизволивший назвать свое настоящее имя — руководил всей операцией.

Что отсюда следует? — гадала она. Считается операция успешной или проваленной? Или наивно думать, будто МИ-6 оценивает такие сложные дела по столь примитивной шкале? Из перехваченных разговоров Джонса они предположительно получили тонну информации — ведь это хорошо? Да, он внезапно сбежал, но кто мог такое предвидеть…

— Что за херня там произошла? — спросил дядюшка Мэн, тщательно сохраняя размеренность и мелодичность голоса.

— Все, что я знаю, известно мне со слов мистера Игрека. — Оливия употребила кодовое слово, которым они с Джорджем Чоу называли Соколова.

— Вы знаете его настоящее имя?

— Это сейчас важно?

Дядюшка Мэн только вытаращил на нее удивительно светлые голубые глаза.

— Просто я думала, нас интересует Джонс.

— Вам отлично известно, что так оно и есть.

— Все связанное с мистером Игреком меня чрезвычайно смущает, — сказала Оливия. — Из-за того, что произошло в конце.

— Мистер Чоу сообщил, что вы якобы слышали выстрелы со стороны моря.

— Мое утверждение в силе.

— Мистер Игрек, похоже, обладает свойством притягивать к себе неприятности.

— Таким образом, я тоже попадаю в разряд неприятностей?

— В каком смысле? Вас он тоже притягивал?

— Я бы сказала, что это было взаимно.

Дядюшка Мэн задумался.

— Вы питаете определенные чувства к мистеру Игрек. Вы убеждены, что слышали, как он вступил в перестрелку с неизвестными в тумане Востока. Вы тревожитесь, что с ним сталось. И мы бесцельно топчемся на месте из-за того, что весь разговор крутится вокруг него.

— Да.

— Тогда поговорим о Джонсе.

— Хорошо.

— Смысл посадки мистера Игрек на корабль состоял в том, чтобы заручиться его сотрудничеством — получить якобы имеющуюся у него информацию о том, куда отправился Джонс. Вы эту информацию от него получили?

— Джонс сумел захватить частный самолет в сямыньском аэропорту. — Оливия встала, подошла к доске и записала регистрационный номер самолета. — Мистер Игрек видел, как он взлетел в семь тринадцать по местному времени. — Это она тоже записала. — И взял курс на юг.

В конференц-зале было полно молодых помощников. По знаку дядюшки Мэна один из них принялся лихорадочно печатать.

Оливия сказала:

— Самолет был арендован, а может, и куплен, русским, проживающим в Торонто, и прибыл в Сямынь несколькими днями раньше.

— Этот русский и мистер Игрек — одно лицо?

— Нет. Мистер Игрек состоял при нем в службе безопасности.

— Это эвфемизм для человека, который оставляет за собой гору трупов вроде той, что осталась возле вашей квартиры?

— Они заслужили.

Дядюшка Мэн заломил стриженую бровь, однако скорее одобрительно, чем осуждающе.

— Известно ли нам, кто еще был на борту самолета?

— Я не знаю подробностей, но размышляла над этим и пришла к единственному выводу: вести должны были прежние пилоты. Джонс их как-то вынудил.

— Согласен, но вообще-то я спрашивал про террористов.

— Едва ли многие из команды Джонса уцелели при взрыве. Удивительно, как уцелел сам Джонс! Однако он не мог действовать в одиночку. Значит, были и другие конспиративные квартиры или сеть помощников, к которым он обратился.

— Яхт-клуб. — Дядюшка Мэн говорил на жаргоне, который они с Оливией придумали в ходе операции. Выяснить удалось далеко не все, но напрашивалась гипотеза, что Джонс морем добрался с Филиппин до Тайваня, а оттуда — в Сямынь и что тем же путем ему доставляют оружие и людей. Возможно, на снующих туда-сюда рыбачьих суденышках.

В конце концов на доске нарисовали временну́ю шкалу. На ней был большой пустой отрезок между взрывом дома и внезапным появлением мистера Игрека на балконе Мэн Аньлань. Из такого далека свидание выглядело романтическим, словно он Ромео, а она — Джульетта. Это событие хотя бы отчасти имело касательство к Джонсу, поскольку предполагалось, что вооруженных людей к Оливии подослал именно он. Оливия как могла прикинула время телефонного звонка Джонсу, из которого слышала только то, что говорил Соколов. Тот откуда-то знал, что Джонс в аэропорту. Как-то вычислил, что с Джонсом женщина по имени Зула. Угрожал разыскать и особо жестоко прикончить Джонса, если тот дурно поступит с Зулой.

Дальше шел другой пустой интервал до семи тринадцати следующего утра, когда взлетел самолет, и следующий, продолжительностью тридцать шесть часов, до «СЕЙЧАС». На этом отрезке отметили встречу Оливии с Джорджем Чоу, исчезновение Соколова в тумане, перелеты Оливии с Кинмена в Тайбэй, из Тайбэя в Сингапур, из Сингапура в Лондон.

Затем наступила неловкая пауза.

— Нам не повредила бы информация, что Абдулла Джонс в воздухе на самолете с таким-то бортовым номером, получи мы ее чуть раньше, — сказал наконец дядюшка Мэн.

Оливия была готова ответить. Она над этим думала.

— Когда я получила эту информацию от мистера Игрека, Джонс был в воздухе уже восемь часов. Из-за того, что произошло — из-за перестрелки, — я решила, что операция засвечена, и не доверяла больше мистеру Чоу, поэтому не сообщила ему бортовой номер, да и в любом случае нам надо было выбираться с Кинмена. К тому времени как мы оказались в Тайбэе, Джонс был в воздухе уже по меньшей мере десять часов. Я не располагала безопасными каналами связи. К моей посадке в Сингапуре самолет Джонса практически наверняка уже тоже сел.

Дядюшку Мэна явно не убедили ее слова, однако не успела щекотливая тема получить развитие, как молодой аналитик — тот, что печатал на ноутбуке, — встрял со следующими новостями:

— Вчера было подано заявление о пропаже девушки по имени Зула. Она американка, удочеренная эритрейская сирота — отсюда необычное имя. Двадцать с небольшим лет, проживает в Сиэтле, там и подано заявление.

— Узнайте про нее больше, — распорядился дядюшка Мэн. — Я хочу знать, как она попала в Сямыне в захваченный самолет вместе с Абдуллой Джонсом. И почему мистер Игрек, столь кровожадный в других отношениях, так заботится об этой конкретной особе.

— Вы совершенно неправильно трактуете мотивы мистера Игрека, — сказала Оливия.

Все только вытаращились на нее, рассчитывая услышать продолжение.

— Он джентльмен, — объяснила она, не придумав, как иначе сформулировать.

— Что же вы сразу не сказали? — спросил дядюшка Мэн.

Дальше события развивались уже практически помимо Оливии. Аналитики нарыли тонны данных по Зуле. Тонны по русским. Догадались (хотя Оливия и отказалась подтвердить), что мистер Игрек — это Соколов. Пригласили людей из ВВС, которые много знали о радарах и самолетах. Они прикрепили к доскам аэронавигационные карты и запустили программу-тренажер, имитирующую самолет именно этого класса, после чего попытались вылететь на нем из Сямыня. Оливия глядела в виртуальное окно кабины и видела кинменский берег, где стояла с Соколовым. Ей почти верилось, что, если вглядеться получше, она различит два столбика пикселей — себя и Соколова — на смоделированной земле. Девичьи фантазии. Настоящей и серьезной целью данного этапа было проверить возможные планы полета Джонса. Некоторые из этих планов «проиграли», что казалось забавой, пока не выяснилось, что «варгейм» на девяносто процентов состоит из разбора того, как работают центры управления воздушным движением и заполняются планы полетов в разных южноазиатских странах. Одна фракция изо всех сил старалась доказать, что Джонс мог долететь до Пакистана, однако эксперты разбили эту версию в пух и прах, напомнив о запрете полетов над спорными пограничными районами между Индией и Китаем, Индией и Пакистаном и так далее. Другая фракция стояла на том, что он мог долететь до Северной Америки. Однако им требовалось объяснить, как его не засекли радары в тщательно наблюдаемом воздушном коридоре, а заодно почему самолет сперва взял курс на юг — неоправданный расход горючего. Второе возражение они опровергли, ссылаясь на особенности полетных планов в Китае. Никто не смог разбить эту версию, но она смущала всех своей чрезмерной сложностью. Куда более простым и правдоподобным представлялся сценарий, согласно которому самолет долетел над самым морем до Минданао, где Джонс его и утопил. Оливии эта версия нравилась хотя бы потому, что в таком случае, когда она узнала от Соколова бортовой номер, Джонс был на земле, а самолет под водой, — значит, задержка с передачей сведений ничего не изменила.

На случай если Джонс все-таки долетел до Северной Америки, связались с коллегами в Канаде и Штатах и сообщили им бортовой номер вместе с советом держать ухо востро. Скорее всего в таком варианте Джонс посадил самолет на какой-нибудь летной полосе в глуши или на безлюдной дороге и бросил. Сняв с себя ответственность в этом направлении, все силы направили на основную версию.

Заседание длилось примерно сорок восемь часов, из которых Оливия работала почти все время, когда бодрствовала. Впрочем, сам термин «бодрствовала» под большим вопросом из-за сильнейшего сдвига часовых поясов, осложненного посттравматическим синдромом и, возможно, последствиями контузии. По меньшей мере половину заседания Оливия тратила все силы и внимание на то, чтобы не уснуть прямо здесь. Каждые десять секунд она раздраженно меняла позу в попытке отогнать сон. Важные и сложные разговоры доносились до нее словно через очень длинную слуховую трубу дредноута.

Когда ее пожалели и отправили «домой», Оливия поехала на конспиративную квартиру: в совершенно анонимный георгианский таунхаус, оборудованный специально для этих целей. В промежутках между сном и работой ей совершенно нечем было себя занять. Она не могла вот так сразу вновь стать Оливией Галифакс-Лин: зайти в «Фейсбук» или что там еще по нынешним временам принято делать. Она нашла парикмахершу, которая стрижет азиаток, и решила вопрос с прической. Получилось нечто мальчишеское, прямиком из порнофильма, на что Оливия никогда бы не отважилась, если б не обстоятельства. Она растерла ноющие после уколов мышцы. Ей велели готовиться к дальней поездке, поэтому она купила одежду: легкие, быстро сохнущие синтетические вещи, которые полезут в ручную кладь, и жакет, на случай если надо будет выглядеть чуть официальнее. К тому времени ей уже вручили новый паспорт, и Оливия гадала, как МИ-6 устраивает такие дела. Есть ли у службы собственная паспортная типография? Или комнатка в центральной паспортной типографии Британии, куда можно в случае надобности заглянуть и отштамповать пару книжечек?

Затем еще один визит к процедурной медсестре — видимо, с некоторым опережением графика. После уколов Оливии дали противомалярийные таблетки и прочли лекцию о том, как важно пользоваться средствами от комаров. Дядюшка Мэн заехал на машине — похоже, на собственной — и отвез ее в Хитроу. По пути остановились выпить кофе со сконами.

— Вы летите в Манилу, — сказал он, — через Дубай.

— Я так понимаю, что Манила не последний пункт назначения?

— В том, что касается коммерческих авиалиний, — последний. Там вы проведете ночь в гостинице, отдохнете с дороги, а потом окажетесь в обществе некоего Шеймуса Костелло, капитана армии США в отставке.

— Так что, теперь он лицо без определенных занятий?

Дядюшка не удостоил ее остроту прямым ответом.

— Вообще-то я просто хотела знать, работает ли он теперь на другую правительственную организацию или на частное охранное агентство.

— О нет, мы не приставили бы к вам наемника, — с легкой обидой произнес дядюшка.

— Так, значит, он «змеежор»? Переведен в спецподразделение за особо выдающиеся заслуги?

— Аппарат американской национальной безопасности очень велик и чрезвычайно сложен, — сообщил дядюшка Мэн. — В нем много подразделений, которые, полагаю, не выдержали бы основательной перетряски. Система держится на том, что отдельные люди, не надеясь разобраться во всей этой путанице, создают собственные импровизированные структуры, которые усиливаются по мере притока денег. Те, кто хорошо умеет играть в политические игры, со временем перебираются в Вашингтон. Кто не умеет — дожидаются в гостиничных холлах где-нибудь в Маниле людей вроде вас.

— Наверное, у него есть и другие обязанности.

— О да! Большую часть времени он проводит на Минданао, где приглядывает за «Абу Сайяф».

Дядюшка Мэн говорил об экстремистской группировке, действующей на юге Филиппин. В течение нескольких месяцев она давала приют Абдулле Джонсу. Американские спецназовцы вместе с филиппинскими коллегами совершили рейд в лагерь, запрятанный в джунглях, где точно находился Джонс. Лагерь оказался пуст, но начинен множеством мин-ловушек. Двое американцев и четверо филиппинцев погибли. Через несколько месяцев Джонс объявился в Маниле, где организовал в жилом доме фабрику по производству бомб. Несколько автомобилей взлетело на воздух, и за всеми взрывами угадывался Джонс. Затем о нем долго ничего не было известно, кроме смутных намеков и слухов, пока Оливия не разыскала его в Сямыне.

— Костелло охотится на Джонса уже давно, — догадалась Оливия. — Он гордится своей работой или гордился раньше. Джонс не раз от него ускользал. Подло убил нескольких его товарищей. Взрывал мирных жителей в зоне его ответственности. Потом сбежал, оставив Костелло гнить в вонючей дыре.

— Он как раз в вашем вкусе, — мягко заметил дядюшка Мэн. — Постарайтесь не затащить его в койку.

— А Джеймсу Бонду почему можно?

В Дубай летели преимущественно богатые арабы и английские бизнесмены, потом салон заполнили филиппинки, отработавшие срок домашней прислугой. Резкая смена этнических и культурных типов так утомляла взгляд, что Оливия, дабы не глядеть на соседей, играла в тетрис и смотрела кино, пока не уснула за полчаса до того, как самолет начал снижаться над аэропортом Ниной Акино. Близился вечер. Уже четверо суток, как она рассталась с Соколовым.

Такси доставило Оливию в Макати, в бизнес-отель, где она заказала стейк в номер, помылась, приняла таблетки от малярии и легла спать.

Она проспала три будильника и звонок-напоминание, так что на встречу спустилась с опозданием в пятнадцать минут. Шеймус Костелло был в ресторане и завтракал яичницей с ветчиной. Рыжеватый яичный желток в точности подходил под цвет его бородки, тем не менее Шеймус аккуратно вытер подбородок, прежде чем встать и протянуть Оливии руку. Он походил на любителя мотаться по миру, с каким можно разговориться в дребезжащем автобусе где-нибудь на Огненной Земле или в Бутане, стрельнуть у него косячок, спросить, где безопаснее остановиться на ночлег. Тощий, как ломтик ветчины, который передержали на сковородке, рост около ста восьмидесяти пяти сантиметров. Зеленые глаза казались чересчур широко раскрытыми — хотя Оливия должна была признать, что после жизни в Китае такими кажутся все не черные глаза. Его бостонский акцент скрежетал как напильник по ржавому металлу. Однако он явно получил хорошее образование — на такую работу без университетского диплома, а то и степени, не берут — и, когда старался, мог говорить чисто.

Сейчас Шеймус не старался.

— Ты была от него вот настолечко, — произнес он, сводя большой и указательный пальцы на расстояние в долю дюйма.

Это могло бы прозвучать упреком или даже издевкой, но Шеймус говорил улыбаясь. Философским тоном.

Он ее поздравлял.

Оливия пожала плечами.

— Боюсь, этого оказалось недостаточно.

— И все равно. Каково это? Слушать день за днем, что он говорит своим корешам…

— Я, к сожалению, не знаю арабского.

— А я бы не удержался, — с тоской заметил Шеймус, глядя в окно. Его лицо приняло хулигански-мальчишеское выражение. Оливии подумалось, что он представляет, как переходит сямыньскую улицу, поднимается в пятьсот пятую квартиру и ножом выпускает Абдулле Джонсу кишки. — Пидор гнойный. — Шеймус вновь повернулся к Оливии. — Итак. Ваши думают, он на Минданао.

— Неподалеку от Замбоанги есть бухточка: достаточно укромная, чтобы незаметно сесть там на воду, и достаточно глубокая, чтобы самолет быстро ушел на дно.

— Я там плавал.

— Ой.

— Я получил рапорт, — объяснил Шеймус. — Знаю рабочую гипотезу. Самолет посадили на воду и выбрались на берег. Местность кишит ребятками из «Абу Сайяф», так что Джонсу легко было отыскать своих братков. — К концу фразы он врубил бостонский акцент на полную катушку.

— А ты что думаешь?

— Думаю, что отвезу тебя туда, и проверим на месте.

— А что ты думаешь на самом деле?

— Не важно, — ответил Шеймус. — Поедем туда, повожу тебя по здешним краям, а денька через два, как познакомимся ближе, установим доверительные отношения, можно будет рассказать друг другу, что мы думаем на самом деле. Что? Что? — спросил он, подаваясь вперед, потому что по лицу Оливии начала расползаться улыбка.

— Я полагала, ты здесь, потому что не силен в политических маневрах.

Шеймус сдвинул ладони, упираясь кончиками пальцев в бородку, словно мальчик из ирландского квартала в Бостоне, идущий к первому причастию.

— Мне приятнее думать, что я здесь, потому что хорошо осваиваю новые скиллы. В Замбоанге это бывает кстати. Завтракать будешь?

— Мы не опоздаем на самолет?

— Нас подождут.

Причина его неторопливости стала ясна, когда они вышли из гостиницы, сели в такси и угодили в манильскую пробку. Обычной системы баллов не хватило бы, чтобы ее описать. За два часа они отъехали от гостиницы меньше чем на милю.

— Как насчет прошвырнуться пешком? — спросил Шеймус.

— Что угодно, лишь бы отсюда выбраться, — ответила Оливия.

Шеймус расплатился с таксистом, и они вылезли. Оливия неимоверно гордилась, что взяла с собой только одну сумку — более того, сумку, которая легко превращается в рюкзак. Шеймус галантно предложил его понести, но Оливия отказалась, и они двинулись к тротуару между рядами застрявших в пробке автомобилей. Жар от раскаленного асфальта сочился из-под машин и обжигал ноги. Когда свернули в проулок, стало чуть легче. Шеймус подошел к уличному торговцу, купил два легких зонтика, один протянул Оливии, другой раскрыл над собой. Она последовала его примеру. Ориентируясь по солнцу, Шеймус вывел девушку в жилой район, который начинался довольно фешенебельно, но дальше от Макати все больше походил на трущобы. Впрочем, Оливия чувствовала себя вполне спокойно, полагая (может, безосновательно), что рядом с таким человеком ей никакая опасность не грозит. Их приметили. Сотни местных жителей внимательно за ними наблюдали, десятки увязались следом. «Мисс? Мисс?» — раздавалось сзади.

— У них в голове не укладывается, как это ты сама несешь вещи, — сказал Шеймус, так что Оливия наконец уступила ему рюкзак, оставшись только с поясной сумкой, заменявшей ей кошелек, и зонтиком. Она думала, что они стремятся к аэропорту, который определенно находился левее, к югу, однако Шеймус постоянно забирал к западу, срезая напрямик то через кладбище, то через баскетбольную площадку, пока не уперся в вонючую речушку, наполовину забитую пластиковым мусором. Оливия не могла понять, куда она течет, но Шеймус угадал по каким-то своим приметам и двинулся вдоль берега, изредка поддерживая Оливию под локоток, чтобы не сверзилась в воду. Наконец вышли туда, где речушка расширялась в заводь. Здесь были даже лодки: каноэ с двумя бамбуковыми противовесами и подвесными моторами. Шеймус подозвал лодочника и велел отвезти их на мыс Санглэй. Каноэ было не шире полуметра. Они сели посредине под навесом из выгоревшей парусины: Оливия спереди, опираясь спиной на рюкзак, Шеймус — сзади.

Слово «санглэй» из китайского диалекта, на котором говорят в Сямыне, она знала — «торговец».

Минут через пятнадцать они уже шли по все более расширяющемуся заливчику: тесная жилая застройка сменилась промышленными территориями и пустырями, — и наконец впереди раскрылась Манильская бухта. Впервые Оливия смогла оглядеться и понять, где они находятся. Лодка направлялась к мысу милях в двух впереди. Между Шеймусом и лодочником произошел разговор на смеси английского и тагальского, в результате которого лодка прибавила обороты и понеслась, подпрыгивая на волнах. Оливию то и дело окатывало брызгами. «Он думал, тебе не понравится, — объяснил Шеймус. — Хотел ради тебя идти медленно». Оливия развернулась, поймала взгляд лодочника и с улыбкой показала большой палец.

Брызги и прохладный морской ветерок отлично освежали после убийственного жара в пробке, так что до места они добрались просоленные, но заметно взбодрившиеся. Шеймус объяснил, что это военная авиабаза, прежде американская, теперь филиппинская. У пристани их встретил летчик в форме — видимо, Шеймус заранее позвонил или прислал эсэмэску — и провел к «хамви», который привез их прямо на единственную, очень длинную полосу. Здесь стоял двухмоторный пассажирский самолет с военными опознавательными знаками. Через несколько минут они уже были в воздухе. Самолет взял курс на запад, прямо к узкому выходу из огромной бухты, затем круто повернул влево — к Замбоанге. До нее было около пятисот миль, которые они надеялись покрыть часа за два. Шеймус почти все время спал. Оливия смотрела в иллюминатор и пыталась увидеть бесчисленные островки и бухточки архипелага глазами Абдуллы Джонса.

— Что думаешь? — спросил Шеймус, когда она наконец вроде бы начала задремывать.

Оливия, силясь прогнать одурь от смены часовых поясов, вскинула голову и посмотрела на него через столик, занимавший почти весь салон. Как давно он за ней наблюдает? Идея выпрыгнуть из такси и пойти пешком тогда показалась импровизацией, теперь Оливия была почти уверена, что Шеймус ее проверял. Даже с самой большой натяжкой испытание не назовешь суровым, и все же в непредвиденных обстоятельствах она могла ослабить бдительность и выказать какие-то черты, которые обычно скрывает. Судя по тому, что Шеймус проспал едва ли не весь полет, тест она прошла. Теперь можно приступать к работе.

— Миллион мест, где спрятаться, когда ты уже внизу, — сказала Оливия. — Но среди бела дня частный самолет в воздухе будет очень заметен.

Шеймус кивнул и отвернулся от нее к иллюминатору.

— То-то и оно. Добро пожаловать в Гвопродж.

— Гвопродж?

— Глобальную войну против Джонса.

Замбоангский форпост Гвопродж оказался частью военной авиабазы, выстроенной на прибрежной равнине перед захолустным городком, среди рисовых полей. Сама база была обнесена довольно солидной оградой и охранялась. Угол, который занимал Шеймус со своей командой, представлял собой отдельное укрепление за высокой проволочной сеткой, АКЛ и штабелями стальных контейнеров. Въезжавшим машинам приходилось выписывать зигзаги между этими контейнерами, и Шеймус заверил Оливию, что они заполнены землей, так что начиненный взрывчаткой грузовик не сможет просто оттолкнуть их с дороги. За оборонительным периметром оказался маленький симулякр Америки: сборные домики, оборудованные ревущими кондиционерами, к которым тянулись кабели от работающего с подветренной стороны дизельного генератора. Некоторые домики служили казармой для Шеймуса и его команды, один был гостевой, для таких как Оливия; имелся и сдвоенный, с кухней и столовой в одном конце и конференц-залом в другой.

На базе, как и везде в мире, все ошивались на кухне, поэтому Оливия, бросив рюкзак на своем новом месте и приняв душ, пошла в сдвоенный домик. Шеймус и двое его подчиненных были здесь — кто на диване, кто за столом. Все попивали легкие американские напитки и пялились в экраны ноутбуков. Собственно, сцена выглядела чисто американской для Оливии, которая первая бы признала, что это не имеет ровно никакого значения, поскольку она практически не бывала в Штатах. Команда Шеймуса была до крайности мультиэтничной: в шортах и футболках ребята явно чувствовали себя неуютно, как будто предпочли бы сменить их на форму. На них было навешано уйма всего: кобуры с пистолетами, ножи, рации. Даже очки пристегивались ремешком. Раньше всех их познакомили с Оливией официально; теперь, когда она вошла, дело ограничилось кивками. Все были сосредоточены на том, что происходило в компьютерах: какая-то ожесточенная схватка.

— Эти гады пытаются обойти нас слева!

— Вижу, иду. Прикройте меня!

— Бросаю короля-ведьмака и жму к тебе. Добейте кто-нибудь гада. Тебе надо несколько раз вмазать скиллом королевский удар, Шейм.

Шеймус сказал:

— Понял. Перевооружаюсь, прикрой меня на секундочку… Готово… Блин!

Все разом откинулись назад и расхохотались так, что у Оливии заложило уши.

— Блин! — подхватил невысокий афроамериканец. — Он тебя поджарил.

— Теперь нам капец, — сказал латинос. — Депонируй барахло, пока еще можешь.

Яростный стук клавиш и щелканье мышкой, злой смех, и (как догадалась Оливия) все их персонажи в игровом мире погибли.

По всей столовой, на подоконниках и кухонных полках, стояли пластмассовые куклы: тролле— и эльфоподобные фэнтезийные существа в причудливых нарядах, вооруженные до зубов невероятным псевдосредневековым оружием. Каждая фигурка крепилась на якобы каменной подставке с именем. Оливия взяла одну — очень бережно, потому что ими здесь явно дорожили, — и перевернула. На нижней стороне подставки был оттиснут логотип Корпорации-9592.

Это был ответ на вопрос, который она стеснялась задать из страха показаться феноменальной дурой: «Вы играете в «Т’Эрру»?» Оливия не была геймером и не могла отличить одну игру от другой.

— Оливия!

Она подняла глаза и встретилась взглядом с Шеймусом, смотревшим из-за экрана ноутбука. Шеймус говорил с преувеличенным спокойствием.

— Поставь… тролля… на место… и… отойди.

Ясно, он шутит. Оливия аккуратно поставила фигурку и невинно спрятала руки за спину. Мужчины шумно выдохнули, как будто при них обезвредили самодельное взрывное устройство.

— Прости, что тронула твою куклу, — сказала Оливия. — Я не знала, как Тораккс для тебя важен.

Молчание. Слово «кукла» лишило их дара речи.

— Я не особо разбираюсь в «Т’Эрре», — продолжила она. — Этот Тораккс — он какой-то важный персонаж в игре?

— Тораккс — мой персонаж, — ответил Шеймус.

— Вау! Ты на таком уровне, что из твоего личного персонажа сделали куклу?

— Это называется «игровая фигурка», — объяснил он. — Ничего особенного. Если у тебя есть персонаж в «Т’Эрре», просто заполняешь форму на сайте и переводишь пятьдесят баксов. Тебе сделают такую на трехмерном принтере и вышлют по почте. Военнослужащим на действительной службе — скидка.

— А ты на действительной службе?

— Нет, но мы знаем, как надыбать скидку.

— А ноутбуки — ваши собственные? — спросила Оливия.

— А тебе зачем знать? — спросил Шеймус, опасаясь, что она обвинит его в нецелевом использовании государственного имущества.

— Не важно. Я просто хотела спросить, нет ли здесь свободного ноутбука, который я могу взять.

— Чтобы отправить зашифрованное письмо?

— Нет. Чтобы поиграть в «Т’Эрру».

— Ты же говорила, что не играешь?

— Раньше не играла, а теперь надо учиться.

— Надо?!

— Для работы, — сказала она.

Потому что Оливия уже знала: пропавшая девушка по имени Зула работала в Корпорации-9592 и один из соучредителей — ее дядя; похищение как-то связано с хакерами, окопавшимися в квартире под Джонсом. Пока что она не собиралась убивать много времени на «Т’Эрру» и уж тем более заказывать собственную куклу, сделанную на трехмерном принтере, но чувствовала, что должна больше узнать про игру.

Через двенадцать часов она знала куда больше, чем нужно, и все равно хотела знать еще. Где тайник, в котором хранятся черные жемчужины К’рифта? Какая комбинация заклинаний и трав пробуждает принцессу Эликассию от векового сна в Золотой беседке Нар’ториона? Где добыть калдакианскую серую руду, чтобы изготовить наконечники намасской стали для стрел к аратарскому луку? И можно ли поразить ими Торлога, преграждающего путь по Мосту Энбары? Оливия могла бы спросить у Шеймуса и его шайки пропащих мальчишек, но ответы породят лишь новые вопросы, а она и без того слишком часто их дергала. Да и вообще они были очень заняты, к чему-то готовились.

К чему-то связанному с применением силы.

К чему-то в реальном мире. Не очень далеко отсюда.

Эти впечатления Оливия собрала в редкие моменты просветлений, когда отрывалась от игры, чтобы задать вопрос, схватить гамбургер или выйти в туалет. В таких случаях мужчины умолкали и деликатно смотрели в другую сторону, пока она вновь не усаживалась за компьютер.

Часа в три ночи Оливия ушла к себе в домик и проворочалась до рассвета. Стоило закрыть глаза, как перед ними начинали мелькать картинки из «Т’Эрры». Потом она все-таки уснула. Уже после полудня Шеймус разбудил ее громким стуком в дверь.

На нем было навешано еще больше обычного: кэмелбек, дополнительные магазины к «ЗИГу», жесткие наколенники.

Шеймус вошел и сел на корточки, прислонившись к стене: хорошее упражнение для мышц передней части бедра.

— Из-за той версии, которую сочинили твои лондонские коллеги, сегодня погибнут люди, — сказал он.

— Версии, согласно которой Джонс направил самолет сюда?

— Ага. Той самой. Так что пока люди не погибли — учитывая, что одним из них могу быть я, — я решил заглянуть в гости, покалякать о том о сем и между делом спросить, по-прежнему ли ты веришь в эту версию. Да как-то оказывается, что, когда я собираюсь в такую вылазку, у меня пропадает охота болтать.

Оливия кивнула.

— Он полетел на юг. Если бы он совершил самоубийственный теракт — врезался в какое-нибудь здание, — мы бы об этом знали. Если бы сел и его обнаружили — мы бы тоже знали. Он полетел куда-то, где мог приземлиться и спрятаться. Отсюда до Сямыня недалеко, он хорошо знает здешние места, и у него тут сообщники…

— Это ты уже говорила, — сказал Шеймус.

Оливия промолчала.

— Я, собственно, чего: вот я. Шеймус. Живой и здоровый. Не самый близкий твой друг, но и не совсем чужой человек. Насколько я знаю, ты на меня ни за что не злишься. Выносишь мое присутствие. Может, я тебе даже чуточку симпатичен. Я сейчас уйду. Допустим, завтра утром меня привезут в окровавленном мешке. Ты садишься в самолет и летишь в Англию. И в этом длинном-длинном рейсе, где-нибудь над Индией, или над Аравией, или еще над хер знает каким Критом, ты… — Он хлопнул себя по лицу, скроил огорченную физиономию и закатил глаза. — И говоришь: «Блин, а версия-то была никудышная». Будет так?

— Нет, — сказала Оливия, — это лучшая из наших версий.

— «Мы» в данном случае — люди за столом в Лондоне.

— Да.

— А ты, Оливия? В какую версию ты больше веришь?

— Это имеет значение? — Ответ вырвался у нее неожиданно быстро.

Лицо Шеймуса на мгновение застыло, потом он улыбнулся, не разжимая губ.

— Нет. Конечно, не имеет.

Он оттолкнулся от стены, встал, повернулся на пятках черных кроссовок и вышел.

Оливия двадцать минут сидела без движения, пока не услышала, как взлетел вертолет.

Потом она пошла в столовую и открыла ноутбук Шеймуса — он дал ей гостевой пароль. Она играла в «Т’Эрру» до конца дня, и весь вечер, и всю ночь, иногда прерываясь и спрашивая себя, достаточно ли устала, чтобы лечь спать. Впрочем, она отлично знала, что не уснет, пока Шеймус и его люди не вернутся.

Они вернулись примерно в девять утра. Оливия все-таки отрубилась на диване и проспала часа три. Они ввалились в столовую все шестеро, грязные, усталые, некоторые в крови, однако никто не был серьезно ранен. Говорили они очень громко и несдержанно, но мощность звука упала почти до нуля, когда из-за спинки дивана показалась ее заспанная физиономия. Оливия поймала взгляд Шеймуса. Он пристально смотрел на нее, отцепляя от себя снаряжение и бросая на пол.

Остальные вышли и отправились по казармам. Оливия невольно чувствовала, что они хотели побросать снаряжение и расслабиться, а ее присутствие в комнате все испортило.

У Шеймуса под мышкой был серый ноутбук — не его, чей-то чужой, — который он положил на кофейный столик, а сам сел на стул у дивана. Затем упер локти в колени, свел кончики пальцев и соединил ладони, словно проверял, работают ли суставы. Костяшки пальцев у него были сбиты.

Шеймус глянул Оливии прямо в глаза и мягким, но уверенным тоном спросил:

— Хочешь трахнуться?

У нее на лице, наверное, мелькнуло некоторое изумление.

— Извини, что так в лоб, но после вылазок мне всегда хочется, аж зубы ломит. И еще после похорон. Заводят они меня. Я думаю, что мог бы сейчас здорово вдуть. Поэтому просто интересуюсь. Вдруг ты как раз в настроении оттянуться с огоньком.

Оливия легко могла это вообразить: вот ее губы расползаются в шкодливой улыбке, они бегут в гостевой домик, залезают в душ, и этот большой мальчишка, которому гормоны ударили в голову, утрахивает ее до потери пульса.

— Я-то как раз скорее за, — сказала она, — но думаю, что в силах побороть это искушение. — Почувствовав, что надо объясниться, она добавила: — Меня вообще-то специально предупредили, чтобы без этого.

Шеймус явно впечатлился ее словами.

— Серьезно?

— Ага.

— Кто-то прямо-таки озаботился этим вопросом и приказал тебе со мной не спать?

— Да. Скорее из-за моей репутации, чем из-за твоей.

Шеймус сделал мрачное лицо.

— Я уверена, она у тебя замечательная! Репутация то есть.

Шеймус кивнул.

— Так все прошло нормально? — спросила Оливия.

— Угу. А почему ты спрашиваешь?

— Да потому что ты весь в крови.

— Рассказать тебе, чем я зарабатываю на жизнь?

У Оливии резко пропало настроение перешучиваться дальше.

Шеймус откинулся назад, сунул руку в большой накладной карман разгрузочного жилета и вытащил черную коробочку, в которой оказался набор маленьких отверток. Он перевернул ноутбук, выбрал отвертку и принялся выкручивать винтики.

— Целью рейда было проникнуть в лагерь и захватить для допроса хотя бы одного боевика. А также любые улики, которые могут помочь делу. Вроде этого. — Он похлопал по ноутбуку. — Не настоящая высадка из штурмовых вертолетов. Сели довольно далеко и пошли пешком, чтобы нагрянуть нежданчиком.

— Это, я так понимаю, такой эвфемизм?

— Легкое преуменьшение. Они совершенно точно нас не ждали. — Шеймус вытащил все винтики, какие нашел, и умолк, глядя на лэптоп, с которого еще не снял нижнюю панель. — Джонс раньше ставил в такие ноуты мины-ловушки и бросал их в лагере, но этот не валялся брошенным. Когда мы вошли в хижину, на нем работали. — Он снял панель. Оливия невольно вжала голову в плечи, однако пластиковой бомбы внутри не оказалось. Шеймус взял другую отвертку и принялся вынимать винты, держащие жесткий диск. — Пусть перекачивается в Лэнгли, пока я приму душ.

— А как насчет другой части задания?

— Взять «языка»?

— Да.

— Взяли.

— И где он?

— У наших филиппинских коллег.

Шеймус вставил винчестер ноутбука в машину, которая засасывала его содержимое и, не меняя, перегоняла по широкополосному каналу в Штаты, надо думать — для анализа и дешифровки. Потом он ушел принимать душ. Оливия тоже помылась — после дня за дурацкой игрой и сна на диване она чувствовала себя какой-то ватной и липкой. Хотелось размяться, но непонятно было, как это сделать. Шеймус и его ребята соорудили во дворе что-то вроде силового тренажера с тросами, и Оливия вчера видела, как они качают мышцы. Однако в этих упражнениях был смысл («к следующему рейду я буду чуточку круче»), ей же просто хотелось чего-то здорового вроде прогулки.

Часа на два наступило затишье. Позавтракали, проверили почту. Затем Шеймус развернул свой ноутбук ко всей компании. На экране шло изображение с видеокамеры в довольно приличном качестве: маленькая, ярко освещенная комната без окон. Голый по пояс человек сидел на стуле, руки за спиной — видимо, в наручниках. Внешность — филиппинско-малайская, но при этом грязная нечесаная борода. Один глаз совершенно заплыл, везде, где кости подходят близко к коже, — пластыри. Припухлость шла от фингала к подбородку, и Оливии подумалось, что у него может быть сломана челюсть. Мужчина что-то бормотал на незнакомом ей языке.

Один из людей Шеймуса — латиноамериканец — придвинулся ближе, надел дорогие с виду наушники и подался вперед. Несколько минут он слушал, затем начал переводить обрывочные фразы: «Я уже говорил… Богом клянусь… Я скажу все, что хотите, вы же знаете… ведь вам нужна правда?.. А правда в том, что мы его не видели… Ничего не слышали даже до той недели… Тогда нам сказали: отправляйте письма… ну, вы понимаете… Что угодно, любую ерунду…»

Шеймус объяснил:

— Аналитики из Лэнгли сообщили, что с ноутбука рассылали электронный мусор.

— Вроде спама? — спросил кто-то.

— Копипастили случайные куски из пользовательских инструкций, шифровали и отправляли. Имитировали бурную деятельность. Сорочья болтовня. — Шеймус перевел взгляд на Оливию и едва заметно кивнул в сторону двери. Она встала и вышла. Шеймус нагнал ее на полпути к домику.

— Думаю, это не насчет перепихнуться? — спросила она.

Он закатил глаза.

— Не, ты чего. И в мыслях не было. Прости, что тогда завел разговор…

— Ничего страшного, — спокойно ответила Оливия.

— Хотя стрижка у тебя классная.

Он явно вновь подбивал клинья, так что Оливия промолчала, сохраняя (как она надеялась) непроницаемое выражение лица.

— На самом деле я хотел сказать… ну, что ты получила то, зачем сюда ехала.

— А зачем, по-твоему, я сюда ехала?

— Подтвердить версию, в которую ты на самом деле веришь.

— Какую?

— Ты меня спрашиваешь?

— Я хотела бы услышать твое мнение, прежде чем раскрывать карты.

Шеймус выпятил щеку языком и задумался.

— Это не покер, — сказала Оливия. — Не будет беды, если ты поделишься своими мыслями. Мы с тобой ловим одного ползучего гада.

— Если Джонс заполучил такую крутую штуку, как самолет, — произнес Шеймус, — станет ли он забиваться в ближайшую нору? Думаю, нет.

— Он должен сделать что-нибудь впечатляющее. Врезаться в здание например, — кивнула Оливия.

Шеймус наставительно поднял палец.

— О нет, нет. Потому что ведь это значит себя убить, так?

— Ну.

— А он умирать не хочет.

— Для человека, который не хочет умирать, он ходит слишком близко к краю, — заметила Оливия.

— Думаю, у него внутренний разлад. Когда-нибудь он станет шахидом. Когда-нибудь. Так он себе повторяет. А пока он оглядывается вокруг на мудаков и придурков, с которыми вынужден работать, и говорит себе, что от него живого проку больше, нежели от мертвого. От его опыта, от знания языков, от умения сойти за своего. Поэтому мученическая смерть всякий раз откладывается.

— И его это устраивает.

Шеймус усмехнулся и пожал плечами.

— Я честно не знаю, трус он или правда старается принести больше пользы, оставаясь живым. Хотел бы я когда-нибудь его самого спросить. Перед тем как всадить ему нож в брюхо.

— Итак. Он не здесь. Не врезался в здание. Не пойман. Куда он двинул?

— Все инстинкты должны гнать его в сторону Соединенных Штатов.

До конца дня они писали рапорты каждый своему начальству, а на следующее утро вылетели обратно в Манилу. У Шеймуса были дела в американском посольстве, Оливии предстояло заняться билетами. Дорога обратно почти в точности повторяла дорогу туда: снова шли по жаре пешком, чтобы не стоять в пробках. В 10.12 вошли в отель, в 10.13 были в баре, где, осушив для порядка по стакану воды, чтобы компенсировать обезвоживание, перешли к спиртному.

— Только не убеждай меня, будто у самолета не хватило бы топлива долететь до Штатов, — сказал Шеймус.

Оливия помахала рукой в воздухе.

— Северные штаты.

— Бабах! Мегамолл. — Шеймус свободной левой рукой (в правой у него был стакан с виски) изобразил пикирующий в здание самолет.

— Скорее северо-западный угол, — возразила Оливия. — Сиэтл, разумеется.

— Гуд-бай, Космическая игла.

— Последний раз, когда я смотрела новости, Космическая игла была на месте. Так что если твоя версия верна…

— Моя и ваша, сударыня.

— Ладно, ладно. Если наша версия верна, он каким-то образом проскочил мимо радаров и высадился в какой-то дикой глуши.

— У ваших аналитиков есть гипотезы, как он мог проскочить радары?

— Лететь очень низко. А это огромный расход топлива. Либо прямо под брюхом у пассажирского самолета.

Шеймус вскинул руки.

— Неужто это так трудно? Неужто так трудно поверить, что Джонс на такое способен?

— Бритва Оккама, — сказала Оливия. — В версии про Минданао было меньше допущений. Требовалось ее исключить, прежде чем рассматривать другие.

Они простились целомудренным поцелуем в щечку и разошлись: Шеймус на запруженную машинами улицу, Оливия — к себе в номер, чтобы попытаться изменить маршрут. Она не хотела лететь в Лондон. Она хотела на северо-запад США.

На это ушел весь день. Сперва пришлось несколько часов ждать, пока в Лондоне наступит утро, затем убеждать разных людей, что Оливии сейчас полезнее всего заняться гипотезой «Джонс в Северной Америке». Никто из собеседников вроде бы не возражал, но дело долго не двигалось с мертвой точки. Следует соблюсти формальности. Нельзя просто так десантироваться в Штатах и приступить к оперативной работе: надо прежде согласовать все с американскими коллегами, — а поскольку в Америке сейчас ночь, придется подождать еще несколько часов.

Оливия отослала залп электронных писем, сходила в фитнес-центр, отослала еще десяток писем, сделала пару телефонных звонков. Поиграла в «Т’Эрру». Побродила по Интернету в поисках информации про Зулу и Фортрастов. Проверила, нет ли новостей на страничке в «Фейсбуке», созданной для ее поисков. Новостей не было, но от самой странички впору было расплакаться. Отправила еще пяток электронных писем.

Наконец, устав биться головой в непрошибаемую стену, Оливия за свои деньги взяла билет до Ванкувера. Там у нее много друзей и знакомых. Это страна Британского Содружества: если десантироваться туда, большого скандала не будет, а уж если все сложится, то до Сиэтла она доберется в два счета. Все лучше, чем болтаться в Маниле на максимальном удалении от Джонса, какого можно достичь, не выходя в космос.

Зная манильские пробки, Оливия заложила на трехмильную поездку в аэропорт четыре часа, и в девять ноль-ноль следующего утра уже была в воздухе. Много-много часов спустя самолет опустился в Ванкувере. Было одиннадцать утра, вторник (они пересекли линию смены дат, так что Оливии пришлось уточнять, какой сейчас день).

Она думала, что поедет в отель и завалится спать, но после посадки внезапно ощутила бурную жажду деятельности. Отчасти это было связано с тем, что она угрохала чертову уйму денег. Билетов эконом-класса не оказалось, Оливия летела бизнес-классом и смогла поспать. Проснулась она где-то над Тихим океаном и обнаружила, что за время сна в голове материализовалась новая мысль: надо поговорить с Ричардом Фортрастом. Она прочла про него все и более или менее выучила наизусть его страничку в Википедии. Человек он, судя по всему, занятный и сложный. Наверняка много думает про исчезнувшую племянницу и точно знает про «Т’Эрру» и «REAMDE» много такого, до чего самой Оливии никогда не додуматься.

В очереди к паспортному контролю она проверила телефон и увидела сообщение, что с американскими коллегами связались и те готовы с ней поговорить, так что можно брать билет в Сиэтл. Сообщение было отослано час назад: если бы Оливия ждала в Маниле, то только сейчас начала бы звонить в авиакомпании. Итак, она выиграла целые сутки, хотя вернуть деньги будет трудновато.

Выйдя из аэропорта, она взяла напрокат машину и поехала на юг. Ей не хотелось сообщать американским коллегам, что она намерена встретиться с Ричардом Фортрастом: как всякая сотрудница корпорации, она ревниво относилась к своим задумкам и боялась, что ее план либо похоронят, либо, что хуже, захотят в нем поучаствовать. Однако пересечь границу с суточным опережением графика и самодеятельно вступить в контакт с американским гражданином не лучшее начало для сотрудничества. К тому же не следовало забывать, что встреча с Ричардом Фортрастом лишь боковая ветвь основного проекта. Поэтому она съехала к обочине и сделала несколько звонков.

Часов в пять вечера Оливия уже беседовала с агентом ФБР Марчеллой Хустон в режимном офисе. Марчелла, официально одобренный контакт Оливии, была всей душой за то, чтобы ловить Джонса, но о Ричарде Фортрасте не упомянула ни словом. Они проговорили часа два, потом Марчелла ушла домой, пообещав, что завтра они прямо с утра возьмутся за поиски Джонса.

Оливия остановилась в гостинице, проверила почту и увидела письмо из Лондона, извещавшее, что Ричард и Джон Фортрасты несколько часов назад получили разовую визу в Китай и уже подан план полета, по которому они довольно скоро вылетят по маршруту Боинг-Филд — Сямынь.

Как поняла Оливия, все дело в запаздывании бюрократических механизмов. Вылетев в Ванкувер и примчавшись в Сиэтл, она оказалась в офисе ФБР за сутки до того, как ее ждали, а главное — перед самым концом рабочего дня. Марчелла задержалась, чтобы принять гостью и пообещать, что завтра они вместе приступят к делу. Предложение Оливии встретиться с Ричардом Фортрастом (если его вообще заметили) отправили кому-то другому, и тот другой его скорее всего еще не прочел. Потому что, будь кто из начальства в курсе, ей бы запретили встречаться с Фортрастом. Или выделили бы человека, который отправится вместе с ней.

Однако так сложилось, что самолет Ричарда Фортраста еще стоял на взлетной полосе и никто не мешал Оливии осуществить свой замысел.

После того как в передвижную тюрьму вбили последний гвоздь и дверь заперли, время для Зулы остановилось. У нее было много-много часов, чтобы себя ругать: почему не сбежала, когда могла.

Пока фургон стоял рядом с «Уолмартом», до того как купили фанеру и соорудили камеру, можно было — теоретически — войти в душевую, отпереть замок, держащий цепь на скобе, рвануть к выходу и заорать: «Помогите!» Или вернуться в спальню, выбить окно и выпрыгнуть. Теперь, взаперти, она легко убедила себя, что должна была это сделать, а не сделала, потому что трусиха и дура.

Однако — как постоянно напоминала себе Зула, просто чтобы не сойти с ума, — она ведь не знала, что Джонс превратит ее часть фургона в каземат. Думала, можно выждать время, когда все заснут или отвлекутся. Боялась сгубить свой единственный шанс.

На следующий день после «Уолмарта» из-за двери вновь донесся приглушенный визг пилы и стук молотка.

Заднюю и переднюю части фургона соединял коридор футов восемь длиной. Двери из него вели в туалет и душевую. Они были раздельные, чуть больше телефонной будки. Туалет располагался ближе к задней части. Когда дверь в следующий раз открыли, Зула увидела, что Джонс и Шарджиль возвели поперек коридора новую преграду, между душевой и туалетом. Это была рама на петлях, сбитая из досок и затянутая стальной сеткой. Теперь Зула могла выходить в туалет сколько захочет. Дальше ее не пускала сетка. Моджахеды избавились от обязанности — дико обременительной, судя по тому, как они ее исполняли, — время от времени выпускать Зулу в уборную. Правда, теперь их самих отделяла от туалета запертая дверь, но они приноровились пользоваться душевой как писсуаром, а потом ненадолго включать душ, а в туалет ходили только по-большому.

Инновация значительно повысила качество Зулиной жизни. Теперь можно было, сидя на кровати, смотреть через весь коридор, как за лобовым стеклом мелькает Британская Колумбия. Картинка была примерно как на экране мобильного, который держишь на вытянутой руке. Но все лучше, чем пялиться в фанеру.

Зула не находила в стратегии Джонса ни одного изъяна. Моджахеды не смеют надолго остановиться в кемпинге или рядом с «Уолмартом». Социальная динамика кемпинга, при том что люди постоянно меняются, близка к социальной динамике провинциального городка. Население почти целиком состоит из благополучных белых пенсионеров, и Джонс с его командой йеменцев и пуштунов сразу привлек бы общее внимание. Однако жилой автофургон на дороге практически автономен. Все его системы — электричество, водопровод, канализация, двигатель, отопление — могут работать бесконечно, надо лишь время от времени закачивать воду и бензин да опорожнять сливной бак. Когда они останавливались с этой целью, Зула видела мало, но догадывалась, что Джонс выбирает уединенные заправки и платит картой, не заходя в помещение и не взаимодействуя с людьми. У него были карточки убитых хозяев автофургона, да и новые боевики наверняка привезли еще. Лучшего укрытия, чем едущий по Британской Колумбии автофургон, было не придумать.

Часто они по многу часов вообще не встречали других машин. Серая дорога петляла среди гор. Иногда она час или два шла вдоль рельсов, покрытых налетом ржавчины, иногда рядом текла речка: тогда Зула видела серые валуны и подушки ядовито-зеленого мха. Речки и железнодорожные пути появлялись и пропадали, но дорога тянулась без конца. Перед Зулой мелькали картинки: одинокая заправка, выцветший канадский флаг на ветру, вороны над головой, дом с нелепой претензией на архитектуру, воткнутый зачем-то посреди дороги. Перекрестки были таким событием, что о них извещали загодя, как о юбилейных исторических датах. Иногда дорогу обступал хвойный лес, иногда она шла через красноватые каменистые пустоши, где росли только виргинские сосны да редкие кустики полыни, наводящие на мысль об Аризоне или Колорадо. Долины с индейцами на старых грузовичках сменялись долинами, где ковбои пасли скот. Бегали собаки, новорожденные телята сосали маток. Исполинские геометрические новообразования по склонам гор отмечали близость рудников. Мраморные каньоны цвета крови и меда открывались в обе стороны от дороги. Ирригационные установки по краям убранных полей, как бегуны на низком старте, ждали начала посевной. Горы шагали из-за горизонта, шеренга за шеренгой, словно говоря: «Нас там еще много». Лиственные деревья, раскрывавшие почки у их подножий, зелеными волнами накатывали на темные пирамиды елей, выше склоны асимптотически взмывали к глыбам нависших облаков, плотных и белых, как комья ваты. Кое-где между облаками проглядывали опушенные изморозью деревья на совсем уж головокружительной высоте, напоминая Зуле, что люди суетятся на самом незначительном нижнем ярусе и что выше, там, где лютуют солнце и непогода, лежат уровни неизмеримо более масштабные, более значимые, более сложно организованные.

Появлялись еще люди. Видимо, добравшись до надежного канала электронной почты, Джонс разослал тонну писем. Первыми откликнулись Шарджиль, Азиз и Закир, которым ехать было ближе всего. Через пару дней она начала слышать новые голоса, видеть в коридоре перед душевой новые лица. Надо полагать, письма Джонса добрались до других законспирированных исламистских ячеек в восточной Канаде, а может, даже и в Штатах — наверняка они в Америке легально и запросто могли пересечь границу. Этническое разнообразие боевиков росло с каждым днем, так что теперь все разговоры велись либо на английском, либо на арабском. На последнем больше, но те, кто давно жил в Северной Америке, явно предпочитали английский. Иногда во время разговора Джонс отправлял кого-нибудь захлопнуть дверь в Зулину камеру, и тогда она сидела взаперти, пока о ней не вспоминали.

Чаще всего обсуждали бытовые вопросы: как распределить машины, людей, деньги и провиант. Все в автофургон не помещались, лишние ехали в машинах, которые Зула изредка видела через лобовое стекло; у нее сложилось смутное ощущение, что их не меньше трех. Иногда ехали колонной, но обычно машины выворачивали на какую-нибудь другую дорогу и встречались с фургоном через несколько часов на месте для стоянки или рядом с «Уолмартом». Одна, по-видимому, челночила между фургоном и ванкуверской базой. Азиз превратил свою квартиру в ночлежку, где усталые моджахеды могли помыться и постираться, прежде чем вновь заступить в строй.

Каждый новый член команды какое-то время простаивал у сетки, пялясь на Зулу. Поначалу она тоже смотрела на них в упор, потом перестала обращать внимание.

Джонс во время очередной вылазки в «Уолмарт» обзавелся принтером; теперь он распечатывал снимки карт из Гугла и слеплял их скотчем в ступенчатые зеленые ковры. Пол усеивали пустые чернильные картриджи. Моджахеды не зацикливались на домашней уборке.

В какой-то момент Джонс разогнал почти всех соратников по другим машинам и пригласил Зулу в кабину автофургона — свой боевой штаб. На столе посередине лежала одна из склеенных карт, испещренная цветными гугловскими метками. По стенам и на окнах висели фотографии, распечатанные все тем же трудягой принтером.

Это были ее фотографии, сделанные во время поездки в шлосс две недели назад, почти все — с Питером или дядей Ричардом.

— Я нашел твою страничку на фликре, — объяснил Джонс. — Надо думать, ты загрузила то приложение?

— Хм? — Снимки настолько выбили Зулу из колеи, что ничего более осмысленного она выговорить не смогла.

— Приложение для фликра, — терпеливо объяснил Джонс. — Оно автоматически синхронизирует фотогалерею на телефоне с твоей страничкой.

— Да, — ответила Зула, — такое приложение у меня стояло.

В прошлом времени, потому что ее телефон где-то в Китае, под обломками рухнувшего дома, а может — в полицейской лаборатории.

— По крайней мере твой рассказ подтвердился, — произнес Джонс таким тоном, будто хотел ее похвалить.

— Почему же ему было не подтвердиться?

Джонс хохотнул.

— Ну мало ли… Главное, я вошел на твою страничку и увидел фотки, помещенные туда две недели назад, когда вы с Питером гостили у Доджа в шлоссе Хундшюттлер. — Он закатил глаза и пальцами изобразил в воздухе кавычки.

— Откуда ты знаешь, что его прозвище Додж?

— Так сказано на его странице в Википедии.

Они обсуждали Ричарда — да и вообще что-то не сиюминутно насущное — впервые после короткого разговора сразу после жесткой посадки, когда Джонс намеревался застрелить Зулу и она сказала, что у нее есть дядя, который: а) очень богат, б) знает, как нелегально пройти через границу США и Канады. Однако Джонс — человек инициативный и вдумчивый. Стратег. До Зулы постепенно начало доходить, что все его последние действия так или иначе ориентированы на возможность перейти границу с помощью дяди Ричарда. Боевой штаб в кабине никак не связан — пока — с терактом в Лас-Вегасе. Об этом Джонс подумает, когда будет в Штатах. Сейчас его интересуют дядя Ричард и шлосс Хундшюттлер.

Зула наконец сообразила, что означают метки на карте. Каждая из них соответствует фотографии на ее фликровской страничке. После нескольких дней в камере трудно было вернуться к тому интернетному мировосприятию, в котором она прожила почти всю свою постэритрейскую жизнь. Однако Зула помнила, что когда-то у нее был телефон со встроенной камерой и GPS и что два эти устройства, если им разрешить (а она почти не сомневалась, что выбрала такой пункт в меню), будут указывать координаты каждого снимка для привязки к карте. Тогда в шлоссе они с Питером и Ричардом совершили пару прогулок на вездеходе и пешком, в снегоступах. Метки на карте — хлебные крошки, отмечающие их путь. Всякий раз, нажимая кнопку на экране мобильного, Зула бросала на снег хлебную крошку.

Лицо вспыхнуло жаром, как будто ее поймали на чем-то неприличном.

И в то же время на удивление приятно оказалось вспомнить, что когда-то у нее была жизнь, включавшая такие роскошества, как парень и телефон.

— Во многих снимках можно разобраться самостоятельно, если приложить чуточку усилий, — продолжал Джонс. — Например вот здесь, где Питер надевает снегоступы, у него за спиной гора, снизу поросшая лесом, дальше голая — надо понимать, там под снегом осыпь. Время на снимке указано — около полудня, я даже вижу на сиденье снегохода остатки вашего ленча. Тени должны указывать на юг. Открываем спутниковое изображение в Гугле — сделанное летом — и видим гору с осыпью, обращенной к метке, то есть примерно к югу. Сайт шлосса Хундшюттлер весьма информативен: я уже совершил виртуальный тур по окрестностям и выпил виртуальную пинту в виртуальной таверне. Виртуальные пинты — единственные, какие мне дозволяет моя религия…

Джонса занесло в треп, возможно, потому, что Зула никак не могла выкарабкаться из сочетания тюремной апатии и шока от знакомых лиц и мест здесь, в этой кабине. Джонс повернул распечатку к ней, затем положил по бокам две другие. На обеих были снимки с ее телефона.

— Впрочем, остаются загадки, которые требуют разрешения. Например, вот это что за фигня? Я знаю, где сделаны снимки. — Он показал группу меток милях в десяти южнее шлосса. — Но что на них? Сайт шлосса молчит, и даже вики-тревел ничего сообщить не хочет.

— Брошенная подземная выработка, — ответила Зула — непривычный звук собственного голоса слегка ее ошарашил, — затем поправилась: — То есть она сейчас брошенная.

Она разучилась думать о своей жизни иначе как в прошлом времени.

— И что там добывали? Древесину?

Зула помотала головой.

— Свинец или что-то такое. Не знаю.

— Я серьезно спрашиваю. Для какой штольни нужны миллионы кубов леса?

И впрямь, почти все пространство снимков занимали серые от времени доски и брусья, разметанные на склоне горы в некой замедленной катастрофе. Как будто самый большой в мире лесоспуск — целый водопад грубо оструганной древесины — внезапно пересох, а доски так и застыли в падении.

— Подземные выработки ведь по определению под землей? — спросил Джонс.

— Кто из нас окончил Колорадский горный?

Джонс неожиданно смутился.

— Наверное, ему пора поменять название. Я туда пошел учиться взрывному делу, а про горные выработки у меня в программе не было.

— Все эти доски — от наземных сооружений. Понятия не имею, зачем их возвели, но они тянутся по всему склону на много миль. Может, какой-то метод гравитационной сепарации руд. Может, их промывали водой. Иногда это просто большие желоба. — Зула указала на полуразвалившийся желоб у Ричарда за спиной, потом пошуршала листами и вытащила другой снимок. Больше всего картинка походила на скособоченную взрывной волной древнюю хибару. — Иногда платформы с вот такими будками.

— Ладно, что бы это ни было, оно находится на расстоянии восемь запятая четыре километра к югу от шлосса и почти на той же отметке.

— Это из-за жедэ ветки, — сказала Зула.

Джонс взглянул на нее с новым интересом.

— Какой еще ветки?

Зула тряхнула волосами.

— Ее больше нет. А раньше была узкоколейка из Элфинстона. Ближе к городу шлосс, резиденция барона и штаб-квартира его империи. Дальше — рудники, на которых он сделал состояние.

— А это один из них. — Джонс глянул на снимки. — А почему ты сказала «из-за ветки»?

— Высота, — объяснила Зула. — Ты заметил, что они почти на одной отметке? Это потому что…

— Поезда не любят взбираться в гору и спускаться с горы, — закончил за нее Джонс.

— Велосипедисты и лыжники — тоже.

— Ах да, знаменитая трасса, о которой так гордо сообщает сайт.

— Трасса — просто бывшая узкоколейка.

— Ясно. — Джонс внимательнее взглянул на карту. — И как на нее попадают?

Зула уперлась локтями в стол и подалась вперед, пытаясь сосредоточиться на карте. Затем вновь тряхнула головой.

— Чересчур много информации. Все гораздо проще.

Она перевернула одну из распечаток белой стороной вверх, взяла толстый плотницкий карандаш, прихваченный Джонсом из «Уолмарта», и прочертила горизонтальную линию.

— Граница. — Потом вертикальную линию, пересекающую границу под прямым углом. — Хребет Селькирка. — Следующая линия, параллельно первой, восточнее. — Хребет Перселла. Между ними — озеро Кутеней. — Зула нарисовала меридионально вытянутый овал к северу от границы. — Автомагистраль номер три идет вдоль границы, но постоянно виляет из-за преград. — Волнистая линия поперек хребтов. Кое-где она почти прижималась к границе, где-то сильно уходила к северу. В одном таком месте, южнее озера, Зула нарисовала на магистрали жирный крестик. — Элфинстон. Сноубордисты и суши-бары. — Из-за того что дорога выгибалась к северу, между ней и границей оказался довольно большой кусок территории. В середине его Зула нарисовала линию, которая шла сперва на юго-запад от города, затем поворачивала на юго-восток: большое С, которое северным концом упиралось в Элфинстон, а южным почти касалось границы Соединенных Штатов. На линию Зула нанесла поперечные штрихи, так что получилось картографическое обозначение железной дороги.

Наконец, чуть южнее границы, под железной дорогой, она нарисовала еще крестик и сообщила Джонсу, что это Бурнс-Форд, Айдахо.

— Мой дядя настоящий эксперт по истории этой железной дороги. Он бы рассказал лучше.

— Непременно спрошу его при встрече, — ответил Джонс.

Слова оглушили Зулу, как удар бейсбольной битой в переносицу. Некоторое время она приходила в себя, потом сказала:

— Бурнс-Форд стоит на реке.

— Как явствует из названия, — сухо заметил Джонс.

— Верно. Там налажено и железнодорожное, и водное сообщение. Так что какое-то время думали, что выгодно будет протянуть узкоколейку от рудников барона через границу и соединить с другими такими же узкоколейками в горах США.

Зула провела несколько линий, расходящихся от Бурнс-Форда в сторону Канады.

— Абандон, — сказала она.

— Так на жаргоне называют всякие заброшенные здания?

— Гора Абандон. Где-то здесь. — Зула нарисовала кружок между Бурнс-Фордом и границей.

— Красивое название.

— Тамошние жители это умеют. Короче, возникла конкуренция: будут руду возить на юг через Бурнс-Форд и Сендпойнт, что сделало бы весь регион зависимым от Соединенных Штатов, или рудники свяжут с канадской транспортной системой. В результате железные дороги строились наперегонки. Барон очень ловко делал авансы обеим сторонам. Американцы тянули железнодорожные пути с юга, и он по крайней мере делал вид, будто продолжает свою узкоколейку к границе. — Зула постучала карандашом по нижней части С, затем передвинула грифель к северу. — В то же самое время канадцы отчаянно достраивали последние туннели, чтобы соединить Элфинстон с остальной страной. Они и победили. Барон продолжил свою узкоколейку на север, Элфинстон стал процветающим городом. Южное продолжение дороги — которое и строилось-то больше для вида, чтобы подстегнуть канадцев, — забросили.

— Но оно по-прежнему есть? — уточнил Джонс.

— Спроектировали ее до самой границы, — сказала Зула, — а реально проложили только на несколько миль. Дальше потребовались бы туннели и эстакады, то есть настоящие расходы. Так что лыжно-велосипедная трасса идет практически по обрыву, а в пяти милях от границы резко заканчивается.

— Однако путь дальше существует.

— Очевидно, да. Когда мой дядя нес медвежью шкуру…

— Медвежью шкуру?

— Другая история. В Википедии ее нет. Расскажу как-нибудь потом. Суть в том, что он хотел попасть в США, но не знал как. И пошел из Элфинстона по шпалам старой узкоколейки…

— Плавный некрутой подъем.

— Да, именно. Дошел до конца, там нашел какой-то путь в обход каменной стены, преграждавшей ему дорогу, пересек границу и двинулся дальше на юг…

Она нарисовала тонкий неуверенный пунктир через кружок, которым обозначала гору Абандон, и дальше к Бурнс-Форду.

— Вообще-то он был не первый. — Зула подняла глаза и увидела, что Джонс пристально на нее смотрит. — Дядя прошел по тропе, оставшейся с двадцатых, когда через границу носили виски. Во времена «сухого закона».

Ручей Сухого Закона. Интересно, есть ли он на гуглокартах?

— А потом там же носили марихуану?

— По слухам, да.

Джонса такой ответ не устроил.

— По слухам или не по слухам, он ходил этой дорогой часто. — Он подался вперед и провел пальцем вдоль пунктирной линии. — Много раз видел разрушенный баронский замок. Тогда и придумал купить его, отремонтировать и превратить в горнолыжный курорт.

— Насколько я знаю, тут Википедия не лжет, — признала она.

— Вы хотите сказать, что были в Китае? — спросил Ричард.

— Я хочу сказать, что была там, когда взорвался дом, — ответила женщина.

Ричард только глядел на нее, не в силах открыть рот.

— Тот дом, в подвале которого была ваша племянница.

— Да, — сказал Ричард. — Я не думал, что вы имеете в виду какой-то другой взорванный дом в Китае.

— Извините.

Он довольно долго смотрел ей в лицо.

— Имени своего вы мне, полагаю, не назовете?

— Боюсь, что так. Хотя можете обращаться ко мне… э… Лаура. С именем как-то проще.

— Чего вы добиваетесь, Лаура? Зачем убеждаете меня не лететь в Сямынь?

Лаура кисло посмотрела на него — пыталась сообразить, что можно рассказывать, а что нет.

— Это как-то связано с русскими? — спросил он. — С тем расследованием?

— Не в том смысле, в каком вы думаете. Но несколько дней назад я была с одним из них. С главным.

— С Ивановым. Или Соколовым? — спросил Ричард и был немедля вознагражден выражением неприкрытой растерянности на ее лице.

— Отлично, — сказала она наконец. — Я чувствовала, что из разговора с вами выяснится что-нибудь неожиданное.

Ричард знал эти две фамилии, потому что Зула упомянула их в письме. Однако он видел, что Лауре о письме неизвестно.

— С Соколовым. — Очевидно, Лаура различила проблеск надежды в глазах Ричарда, потому что осторожность тут же закрыла ее лицо как ставня. — Впрочем, как ни жаль, в поисках Зулы это не поможет. По крайней мере прямо.

— Почему не поможет? Насколько я знаю, Иванов ее похитил, а Соколов — главный исполнитель его темных делишек.

— Иванова нет в живых. Соколов всячески старался помочь Зуле, но из-за того, как повернулось дело… все пошло наперекосяк. Зула сейчас не с русскими.

— А с кем же?

Лаура явно знала ответ, но не хотела его давать.

— Можем мы поговорить где-нибудь в другом месте? — спросила она.

— Нет, пока вы не убедите меня, что я не должен лететь в Китай.

— Зулы нет в Китае уже примерно дней десять.

— Так где же она тогда?

— У меня есть серьезные основания полагать, что она где-то рядом.

День 17

Земля уже давно возникла по левому борту, но «Сел-аня» еще добрую часть дня шла вдоль хмурого берега, пока ветер наконец не сменился и не позволил повернуть к суше. Фрактально изрезанный берег представлял собой череду неглубоких заливов шириной в несколько миль, они делились на заливы поменьше, а границу крупных отмечал пунктир островков, которые в отлив соединялись с берегом. Пройдя мимо одной из таких бухт, команда «Сел-ани», непривычная к навигации вблизи суши, повернула руль к следующему заливу. Миль через десять тот по дуге подводил к островку; едва судно взяло на него курс, стало ясно, что вскоре так или иначе предстоит высадка. Покинуть бухту при всем желании было уже невозможно: «Сел-аня» не задумывалась как парусник и стала им недели две назад — правда, в том же смысле, что и любой предмет, подгоняемый ветром. Собственно паруса появились лишь после долгой череды проб и ошибок. В основном ошибок.

На «Сел-ане» имелся большой запас плотной синтетической ткани, но вскоре выяснилось, что она не выдерживает напора воздуха. Рыболовная сеть прочнее, однако не способна улавливать ветер, потому паруса делали, пришивая сеть к ткани с помощью нейлоновых стяжек, проволоки, бечевки и скотча. В целом полотнище держало, да только края и углы, к которым крепились лини, вырывало с корнем, едва ветер крепчал. Команда вновь принялась изобретать и экспериментировать. В итоге получилось неэстетично, зато надежно. Лишь после того как проблема была решена и первый маленький парус установлен на грузовой стреле, которой обычно поднимают сеть, Инженер разбил бутылку пива из корабельных запасов и окрестил судно «Сел-аней», «Матерью ветров», пояснив: «Если она существует, то будет польщена и нас не угробит».

Тайваньский пролив тянется с северо-востока на юго-запад. В первые часы путешествия выяснилось, что по проливу идет течение, которое сносит суда к югу, а через несколько дней — что вдобавок к нему преобладающие ветры, сильные и постоянные, выталкивают корабли в Южно-Китайское море.

До этого плавания Капитан бывал лишь на пассажирских паромах, тем не менее в первые решающие сорок восемь часов овладел принципами хождения под парусом, причем сделал это с быстротой, показавшейся изумленному Инженеру почти сверхъестественной. Словно подросток, который погружается в новую компьютерную игру, не читая инструкций, он экспериментировал, анализировал, отбрасывал негодное и жадно развивал самый ничтожный успех. Он искрил идеями! Причем плохих идей для него не существовало. Что важнее, хороших тоже — до тех пор пока их не испытывали на практике и не оценивали здраво. Стало ясно, как у себя дома Капитан оказался во главе собственной команды: не заявляя первенство, а беспрестанно генерируя, оценивая и воплощая замыслы; его друзьям оставалось только идти за ним следом. Когда члены экипажа создали парус, который не сразу превращался в мочало, Капитан выучился сносно править судном, после чего с головой ушел в изучение карт, оставшихся от прежней команды. Грубо прикинув по GPS, он решил, что, если отдаться ветрам и течению, через несколько недель их вынесет к Малайзии и Индонезии. Идти галсами круто к ветру или хотя бы в галфвинд кустарная оснастка не позволяла. Однако Инженер, немного походивший в свое время по Балатону, полагал, что при правильном развороте парусов и руля можно двигаться на юго-восток даже при северо-восточном ветре и в итоге выйти к острову Лусон, сократив путешествие на две недели. Было решено взять курс на Филиппины, и хотя результат первого дня привел мореходов в уныние, со временем им все чаще удавалось вести «Сел-аню» точно на юго-юго-восток.

Теперь оставалось лишь ждать, вглядываться в небо и гадать, как быстро все разлетится к морским чертям во время бури, которая рано или поздно грянет. Они поняли (правда, когда баки уже опустели), что зря извели все топливо: совсем нелишне иметь действующий генератор, который питает трюмную помпу. GPS и прочая мелкая электроника держалась на батарейках, но ни одно из устройств помощнее не работало. Концы приходилось тянуть ручной лебедкой; если таковой в нужном месте не было, строили дикие замысловатые конструкции из тросов и рычагов и в итоге захомутали все судно металлической паутиной.

Первый шторм они пережили. Правда, задним числом поняли, что это был не шторм, а так — дождливый денек с высокими волнами. По какой-то причине Рулевая оказалась самой стойкой к морской болезни и чаще остальных дежурила на мостике, где болтало сильнее всего. Когда море было спокойным, Капитан и Инженер к ней заходили, но, считая теперь рубку ее личной каютой, всякий раз нерешительно замирали перед дверью. Когда штормило, они занимались парусами и починкой сломанного. Инженер боролся с морской болезнью так: ложился на палубу прямо под дождь и перехлестывающие волны и не сводил глаз с горизонта. А Капитан уходил в каюту, где предавался страданиям в полном одиночестве. Рулевая же долгими часами как каменная простаивала в рубке, управляясь со штурвалом и следя за компасом и GPS.

Тот первый дождливый денек по крайней мере подготовил их к настоящему шторму. Инженеру смутно помнилось, как однажды на Балатоне его яхточку захлестнуло волной от моторки, и теперь он не сомневался, что судно надо держать перпендикулярно валам — так не опрокинет. Если бы работал двигатель, повернуть «Сел-аню» в любом направлении было бы просто. А без него оставалось поднять парус — маленький, чтобы только держал судно по ветру, потому что большой тут же порвало бы в лоскуты. Инженер принялся мастерить такой парус из синтетической ткани, сетей и прочего хлама, который еще не успели пустить в дело. Это занятие оживило в нем давнишние воспоминания и мореходные навыки, полученные в детстве из венгерских переводов «Моби Дика» и «Острова сокровищ». Он с головой ушел в работу и очнулся с крепнущей мыслью, что неплохо бы сбросить с кормы какой-нибудь массивный предмет на канате: ветер станет толкать «Сел-аню» вперед, а за счет плавучего якоря она будет оставаться примерно в одном положении — перпендикулярно волнам. В дело пошел маленький столик. Инженер как следует обмотал его канатом и скинул в воду с транца. Первые испытания, устроенные в тихий день, показали: настоящего шторма такой якорь не выдержит. Капитан принял идею Инженера, и вместе они потратили полдня, прикручивая столик понадежнее.

Все равно им больше нечем было заняться.

День, который они провели за подготовкой штормового паруса и плавучего якоря, оказался тем самым затишьем перед бурей; следующие два стали сущим бедствием. При первых признаках грядущего шторма экипаж развернул парус и скинул за корму плавучий якорь. Капитан и Инженер пробежались по кораблю, задраивая все люки, куда могла попасть вода, и поднялись в рубку. Привод руля состоял из цепей, соединявших его со штурвалом; в самую бурю часто требовались силы куда бо́льшие, чем у Рулевой, особенно после долгой утомительной вахты. В таких случаях к штурвалу подходил Капитан и стоял, пока у него не начинали отваливаться руки либо пока и сам не переставал справляться. Тут уж за дело брался Инженер и вступал с «Матерью ветров» врукопашную. И не случалось такого, чтобы его грубая сила не одержала верх. Проблема заключалась в том, чтобы сочетать силу с умом. Не было видно ни зги. Окна рубки сплошь заливало дождем и морской пеной; на переднем окне, прямо над штурвалом, крепился диск, который должен быстро крутиться и сбрасывать воду, только запустить его моторчик не удалось. Поэтому всю первую половину шторма, когда крайне важно видеть волны, чтобы знать, куда править, ориентировались вслепую по тому, как наклонялась и уходила из-под ног палуба, а тут уж не до быстрой и правильной реакции. Инженеру оставалось лишь предполагать, что следующая волна пройдет примерно в том же направлении, в каком прошла предыдущая, и крутить штурвал соответственно. Он уже почти решил бросить этот, как ему показалось, слишком надуманный способ и ненадолго отвлекся; «Сел-аня» тут же получила боковой удар и легла на борт. Весь экипаж и все незакрепленные предметы в рубке очутились на ставшей полом левой переборке и несколько секунд лежали, пока судно медленно не выровнялось. «Сел-аня» была не красавицей, зато сбалансировали ее добротно.

Буря утихла, и экипаж обнаружил (впрочем, без удивления), что ни паруса, ни якоря давно нет.

На седьмой день после шторма они подошли к Лусону.

Вокруг поднялась суета: по ровной сверкающей поверхности залива заскользили огромные водяные насекомые; некоторые издавали жужжащие звуки. Вблизи насекомые оказались длинными узкими лодками с двумя балансирами. Поначалу они держались поодаль, но когда стало понятно, что «Сел-аня» вот-вот зацепит дно, подобрались поближе выяснить, в чем дело. На каждом было от одного до шести человек, смуглых и проворных. В их глазах горело любопытство, граничащее с восторгом.

Чонгор рассчитывал подойти вплотную к суше, но когда до берега оставалось всего ничего, корабль зашуршал по песку и встал. Их окружили лодки, которым здешней глубины вполне хватало. Через минуту-другую «Сел-аня» оказалась в кольце сцепившихся друг с другом суденышек, и десятка два местных без приглашения влезли на борт. Они так радовались и так прилично — в определенном смысле — себя вели, что Чонгор не сразу уловил их цель: обчистить «Сел-аню». Пока он соображал, исчез GPS-навигатор. Из рубки стремительно испарялась электроника, с мачт — антенны, с камбуза — сковороды и кастрюли. Кругом зудели ножовки, стрекотали гаечные ключи. В Чонгоре бурлили несовместимые переживания: его грабили — он возмущался, но тут же стыдливо признавал, что вообще-то сам вместе с Марлоном и Юйсей угнал корабль, совершил акт пиратства и убил человека. Он хотел плясать от радости при виде долгожданной земли и испытывал все нарастающую тревогу, поскольку очутился в странном, незнакомом месте среди вороватых, хотя и учтивых аборигенов. Тут его обуяла параноидальная мысль: эти самые аборигены сейчас наверняка присваивают его личные вещи; впрочем, он тут же вспомнил, что личных вещей, кроме одежды на теле и мелочей в карманах, у него нет.

Если не считать сумки. Кожаной сумки Иванова.

До этого он бесцельно расхаживал по рубке, а теперь крутанулся на месте и рванул в свою каюту, на пороге которой застал молодого человека, преспокойно выходившего с сумкой через плечо. Тот извернулся, чтобы проскользнуть мимо, но Чонгор загородил проем и грудью впихнул воришку обратно. С палубы на них уже косились люди, выносившие из трюма бухты стальных тросов, пластиковые контейнеры для рыбы, сухпайки и прочее добро. Чонгор запер за собой дверь, обернулся и увидел, как молодой человек одной рукой жадно прижимает к себе сумку, а другой помахивает ножичком.

Одет он был лучше Чонгора: чистенькая футболка с эмблемой «Бостон селтикс» и серферские штаны с оттопыренными карманами, из-за которых его ноги казались совсем уж тощими. Недели две назад Чонгор занервничал бы. Теперь же, состроив кислую мину, он взялся за полу своей рваной просоленной рубашки и слегка задрал ее, выставляя напоказ торчащую из-за пояса шорт рукоять «макарова». Поначалу это не произвело желаемого впечатления: воришка не мог отвести глаз от огромного волосатого туловища. Оно было не таким пухлым и бледным, как две недели назад, но даже теперь — более загорелое и подтянутое — то ли поразило наподобие одного из чудес света, то ли просто отвлекло юного филиппинца, который к тому же не знал, как понимать этот жест. «Пырни меня в живот»? Впрочем, пистолет он вскоре заметил. Чонгор понимал, что угрожает несерьезно. Если грабитель в самом деле намерен пустить нож в дело, то успеет серьезно поранить, а то и убить, прежде чем Чонгор достанет оружие. Однако интуиция подсказывала, что резать филиппинец никого не собирается, а хочет лишь припугнуть. Значит, самому Чонгору стоит поднять ставки и пойти на еще больший блеф.

Сработало. Он смотрел филиппинцу в глаза, пока тот не спрятал нож. Потом Чонгор указал на сумку и поманил пальцем. Филиппинец досадливо вздохнул, снял ее с плеча и подтолкнул вперед по полу каюты. Чонгор подхватил свое добро, посторонился и выпустил воришку.

Спустя полминуты мореходы, приняв предложение отвезти их на берег, сидели в одной из лодок, а еще через полминуты стояли на суше, препираясь с лодочником, который старательно изображал возмущение тем, что его услуги сочли бесплатными. Беседа не клеилась, пока Юйся (а она, едва выбравшись из лодки, то прыгала по берегу, словно испытывая его на прочность, то падала на колени и целовала землю) не уловила немного знакомый ей фуцзяньский диалект. Она вскочила, подбежала и попробовала завязать разговор, старательно артикулируя губами с налипшим на них песком. Чонгор видел, что лодочник и Юйся понимают друг друга не очень, но кое-как справляются. Марлон, который до сих пор лежал, раскинувшись морской звездой, и вопил от радости, привстал, навострил уши, однако, похоже, понял не больше Чонгора.

Чонгор отошел немного в сторону, чтобы убрать подальше с глаз капитана сумку, опустил ее на песок и расстегнул, присев на колени.

Сверху упала тень. Рядом стояла девочка лет восьми с малышом, которого придерживала на боку, и с интересом наблюдала. Чонгор просунул руку в лямку, поднялся, устроил сумку повыше и открыл. Девочка зашла с другого бока, привстала на цыпочки, вытянула шею, а малыш ухватился обслюнявленной ручонкой за край сумки и потащил вниз, словно помогая сестре удовлетворить ее любопытство. Безвыходная ситуация: не мог же Чонгор отпихнуть чужого ребенка. Хотя еще больше он не хотел, чтобы кто-то увидел, сколько у него с собой денег.

В главное отделение сумки упал свет. В ней не было ничего, кроме нескольких разрозненных купюр розового цвета. Все деньги исчезли.

Чонгор вспомнил воришку в каюте. И оттопыренные карманы. Потом посмотрел на замершую на отмели «Сел-аню». По судну бродили человек сто, на подходе было еще больше. Некоторые, прихватив все, что хотели, расплывались на лодках кто куда. Безвыходная ситуация. Даже если дать денег, чтобы отвезли на корабль, или догрести самому, а там как-то повлиять на всю эту толпу, в которой большинство вооружены в лучшем случае ножами, шансы застать на борту воришку с толстыми пачками банкнот крайне малы.

Чонгор заглянул в бумажник: куча венгерских денег и пара случайных евро.

Он посмотрел на Капитана, который по филиппинским стандартам выглядел почти стопроцентным азиатом. Как местные связаны с Китаем? Смутно представляют, что их предки явились оттуда много веков назад? Или постоянно катаются туда-обратно?

— Какие деньги он согласен принять? — спросил Чонгор Юйсю.

— Согласен на наши юани, — заверила она.

— А еще?

Юйся перевела, и Чонгор услышал, как Капитан сказал «доллары».

Девочка убедилась, что сумка не сулит никаких чудес, отцепила от нее ручонку малыша и побрела глазеть дальше. Чонгор медленно побрел к Юйсе, сунул руку во внутренний карман сумки и выудил гермопакет с вещами Питера, затем достал и раскрыл бумажник, сделанный из броневого нейлона. Там за пластиковым окошечком обнаружились водительские права штата Вашингтон, а в отделениях — также из прозрачного пластика — карточки и бумажки: страховое свидетельство, удостоверение избирателя и белый листок с напечатанными длинными строками случайных цифр, букв и знаков препинания — видимо, паролями. И ни одной фотографии Зулы, что лишь подтвердило нехорошие подозрения, которые Чонгор испытывал насчет Питера с самого начала. Кредитные и дебетовые карты. Две американские долларовые купюры и масса других, попестрее — их Чонгор в первый раз не распознал. Оказалось, канадские. Он испытывал странное чувство, держа в руках эту бережно сохраненную память о мертвом человеке здесь, в совершенно ином мире, на берегу Лусона.

Беседа стихла — Капитан не сводил глаз с бумажника.

Не упуская момента, Чонгор сказал Юйсе:

— Нам надо в какой-нибудь город, где есть гостиница, Интернет и откуда ходят автобусы, например, в Манилу. Есть такой поблизости? И как туда проще попасть — морем? По суше?

Время от времени в паре километров от берега проносились грузовики и над джунглями вырастали густые клубы коричневой пыли.

— Он не дурак, — заметила Юйся. — И так понятно, что он посоветует.

— Убеждай любыми словами. Лишь бы вывез.

У Юйси с лодочником появилась тема для беседы, Чонгор тем временем добрался до пакета Зулы и открыл бумажник. В него словно пальнули дробью разнообразных эмоций. Это был стыд за свое неджентльменское поведение. Ужас при мысли, что он копается в вещах мертвого человека. Дикий интерес ко всем сторонам ее жизни. Пронзительное ощущение потери, затем решимость поскорее выбраться и отыскать Зулу — вдруг она еще жива. Боязнь не найти денег и неуместное чувство благодарности: среди канадских банкнот разного достоинства обнаружилось несколько новеньких американских двадцаток.

— К югу на побережье есть город с гостиницей, куда приезжают туристы, — сообщила Юйся.

— Местные туристы? Филиппинцы?

— Говорит, только белые.

— Далеко?

— На его лодке в такую погоду часа три. Или можно пойти голосовать на дорогу.

Марлон поднялся и подошел ближе. Он был с головы до ног в песке и сиял. Все трое обменялись взглядами и согласились идти морем. Чонгор достал двадцатку из бумажника Зулы, помахал в воздухе и протянул лодочнику.

Тот явно остался доволен. И тем не менее…

— Он хочет больше, — проговорила Юйся ледяным тоном, по которому Чонгор понял, что его уже перехитрили и переторговали.

Тогда он взглянул на «Сел-аню», окруженную суденышками, которые были ничуть не хуже, чем у их знакомца.

— Скажи, дадим еще, когда довезет, — попросил Чонгор. — А не хочет, поинтересуйся, что будет, если я помашу двадцаткой вон тем людям.

— Почему ты платишь американскими деньгами? — полюбопытствовал Марлон.

Пока Юйся переводила, Чонгор показал ему пустую сумку, а в ответ на изумленный взгляд кивнул в сторону «Сел-ани»:

— Один из них меня обдурил.

Лодочник еще немного поспорил для порядка и пошел к морю, жестом приглашая за собой.

Судно оказалось внушительных размеров: метров двадцать в длину и около метра в самом широком месте корпуса, который в поперечном сечении напоминал букву V — борта поднимались вокруг пассажиров как стены. Похоже, в здешних краях считалось обязательным ставить на всё ходящее по морю по два балансира; на этой лодке балансиры — просто толстые жерди, — как и большая часть лодки, были выкрашены в синий цвет. Поперек корпуса тянулись еще три такие жерди, державшие балансиры. По ним с ловкостью канатоходцев носилась команда: юноша лет двадцати и мальчишка вдвое моложе. Они постоянно улыбались — веселые то ли от природы, то ли от выгодной сделки. Оба принялись за обычные матросские дела, а старшой сел на корму к мотору. Юйся, Марлон и Чонгор устроились посередине под синим навесом. Теперь, когда трудный торг был позади, их окружили почти невыносимым гостеприимством: младший усиленно потчевал водой и разноцветными сладкими напитками из потертых пластиковых бутылок, старший развел огонь в каменной жаровне и стал готовить рис.

Путешествие заняло не три, а скорее два часа, хотя большую часть они проделали под парусом. Как только отошли от мелководья и остальных лодок, облепивших «Сел-аню», капитан заглушил мотор и вместе с ребятами поднял парус, который выглядел не многим приличнее того, что состряпали Чонгор, Марлон и Юйся, однако тянул куда лучше, и вскоре лодка резво неслась вдоль берега.

Почти всю дорогу Чонгор прокручивал в голове стычку с филиппинцем в футболке «Селтикс», разбирая по косточкам свою глупость и составляя мысленный каталог упущенных возможностей изменить ситуацию и вернуть деньги.

Марлон, похоже, прочел его мысли, усмехнулся, протянул руку и похлопал по плечу:

— Все ништяк.

Чонгора, вроде бы слишком взрослого, чтобы всерьез относиться к такой поддержке от продвинутой молодежи, слова Марлона здорово ободрили.

— Правда?

Он взглянул на Юйсю, но та уже давно и крепко спала, чуть приоткрыв рот. Чонгор вдруг заметил, что она очень красива: как Мадонна в церкви. Когда Юйся бодрствовала, ее энергия и сила характера затмевали всё, и черт лица было по-настоящему не разобрать. Примерно так же не видишь стеклянной оболочки лампы, пока та горит. В иной вселенной Чонгор увлекся бы ею, а тут пусть остается ему младшей сестрой.

Он поймал на себе взгляд Марлона. На «Сел-ане» Чонгор несколько раз замечал (по крайней мере ему так казалось), как между Юйсей и Марлоном проскальзывала нежность, и гадал, случится ли у них любовь, но беспощадные условия исключали всякую возможность романтических отношений. Рассчитывал ли Марлон, что теперь все изменится? Если да, приревнует ли он за этот долгий взгляд? Однако ничего подобного на его лице Чонгор не заметил. Сам же он плохо умел скрывать чувства и надеялся, что Марлон поймет его правильно.

— В смысле «ништяк»? У тебя есть план?

— Мне надо в ванбу — узнать, как дела в Торгаях. Думаю, я смогу раздобыть кучу денег.

— На билеты в Манилу хватит?

Марлон разулыбался — наивность Чонгора его очень повеселила.

— Более чем.

Ричард Фортраст увез Оливию в район под названием Джорджтаун неподалеку от аэропорта. Посреди одного из кварталов он сбросил скорость и показал то самое здание, откуда две с лишним недели назад похитили его племянницу и некоего Питера Кертиса, затем подъехал к питейному заведению, перед которым выстроился длинный ряд «харли-дэвидсонов». Старшая барменша — колоритная, вся в татуировках дама — поприветствовала его по имени, спросила, есть ли новости, и нахмурилась, когда Ричард отрицательно мотнул головой. Заняли последний свободный столик. Официантка знала, что закажет Ричард, а меню принесла для Оливии и Джона. Оливия уже морально приготовилась к бутылке водянистого американского пива, однако с удивлением обнаружила полторы дюжины сортов, в том числе эля и стаута, притом разливных. Она заказала пинту светлого эля и салат, Джон Фортраст — бутылку «Пабста» и гамбургер. Видимо, это напомнило братьям о каком-то давнем споре.

— Мы в городе, где можно есть все, — заметил Джону Ричард. — Ну не умрешь же ты от… а, ладно. — Он взглянул на Оливию, сообразив, что теперь не время для старых и, судя по всему, давно бессмысленных препирательств.

— Не люблю острое, — упрямо проворчал Джон.

— Это в самом деле бар для работяг — синих воротничков, или так — стилизация? — поинтересовалась Оливия.

— И то и другое, — ответил Ричард. — Начинали как стилизацию. Несколько лет назад, до кризиса, у молодежи за двадцать была мода приезжать сюда в спецовках и комбинезонах. Так хорошо ездили, что за ними потянулись настоящие работяги. Потом экономика рухнула, продвинутые юноши сами вдруг оказались работягами, и, по-видимому, уже навсегда. Здесь парни от станка. У них, правда, цветные ирокезы, университетские дипломы, да и станки они программируют на компьютерных языках. Я думал, как бы их назвать. Пожалуй, лазурными воротничками.

— А много ли сюда заезжает клиентов частного терминала?

— Вы не поверите.

Принесли заказ. Разговор на время стих, затем Оливия поведала свою историю, старательно не упоминая, на кого работает (хотя и без того было ясно), и объяснила, откуда знает то, что знает.

— Многого рассказать не могу. Я скорее рассчитывала узнать что-то полезное от вас. А поскольку вам уже известны имена Соколова и Иванова, я делаю вывод, что еще не совсем потеряла нюх.

Ричард достал айпад и показал ей снимки бумажного полотенца с письмом Зулы. Оливия так и впилась в записку глазами.

В определенном смысле Зула и русские — ложный след. МИ-6 они абсолютно не интересовали. МИ-6 охотилась за Джонсом и за любыми разведданными, которые могла получить попутно. В Сямыне операция складывалась неплохо, но тут пришли русские и всё испортили. История с «Т’Эррой» и «REAMDE» Оливию отвлекала; зависание в байкерском баре с создателем и главой Корпорации-9592 годилось лишь как приятное времяпрепровождение, путать которое с продуктивной деятельностью не следовало. Поэтому Оливия придерживалась основной рабочей линии. А после долгого и затратного преследования в Замбоанге — официально одобренной миссии (тяжелой и опасной для людей Шеймуса), которая, по всей видимости, привела к нескольким смертям, — Оливия воспринимала побочные линии крайне скептично. Однако у нее было смутное предчувствие, что бокал пива в компании Ричарда Фортраста в будущем принесет гораздо больше пользы, чем поездка в Манилу. Почему, она не могла объяснить. И по той же причине ломала голову, по какой статье пустить расходы на этот ужин. Впрочем, придумывать не пришлось: Ричард расплатился за всех, а потом отвез ее в отель.

Лишь к одиннадцати часам следующего утра она приступила к САГ — Североамериканскому гамбиту, как назвала версию, согласно которой Джонс на угнанном самолете добрался прямиком до Америки. Ее контактные лица здесь, в сиэтлском офисе ФБР, очевидно, контролировались из Вашингтона, а там версию приняли всерьез и решили отработать. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо, что теория понравилась, причем настолько, что под нее выделили ресурсы. Но вел этот проект явно бюрократ, сильно замороченный на контроле человек с технарским складом ума. Другими словами, не Шеймус Костелло. В Вашингтоне гробили силы на повтор работы, неделю как проделанной в МИ-6: на моделирование предполагаемого полета. Всё новые и всё лучшие «средства задействовались», всё более «сверхпрофессиональные специалисты подключались к делу» — об этом Оливии сообщали через вторые и третьи руки. Судя по тону писем и выражениям лиц, ей следовало высоко это ценить. Однако тут, в тысячах миль от столичных конференц-залов (вот где кипела настоящая работа!), эти старания давали нулевой результат, а время уходило. Только через сутки после встречи с Ричардом Фортрастом она получила доступ к некоторым данным, необходимым для серьезной работы по САГ: к списку бортовых номеров частных самолетов, приземлившихся в США в предполагаемое время (то есть недели полторы назад), и к детальным космоснимкам глухомани американского северо-запада, на которых компьютерный алгоритм обнаружил белые объекты, напоминающие корпус самолета.

Вскоре после полудня пришло сообщение от Ричарда Фортраста: тот просиживал штаны на автобусной станции в паре кварталов отсюда и спрашивал, как насчет чашечки кофейку. Оливия с головой ушла в срочную работу, но ее слишком уж дразнило загадочное предложение и очень хотелось кофе. К тому же Ричард — приятная компания. Она спустилась на лифте и пешком дошла до станции, где обнаружила сидящих на скамейке Ричарда и Джона, которые читали «Нью-Йорк таймс» и «Ридерз дайджест» соответственно и ждали автобус из Спокана — тот задерживался из-за погоды на перевале Сноколми. Из своей крепости в Айдахо решил приехать и провести немного времени со старшими братьями Джейкоб Фортраст.

— Чувствует себя бесполезным, — по-родственному бесстрастно и безжалостно объяснил Ричард его поведение, — а когда понял, что в Китай мы все-таки не летим, сел в автобус и поехал.

Он посмотрел на Оливию поверх очков и прочел в ее глазах не высказанные из вежливости вопросы: «Разве у него нет машины?» и «Неужели он такой бедный, что нет денег на авиабилет?» Ричард сложил газету и кратко познакомил Оливию с системой воззрений Джейка. Излагал он ее, по-видимому, не в первый раз, и потому хотел объяснить предельно ясно. Нарочито невыразительным тоном Ричард давал понять, что полностью не согласен с Джейком, однако поделать ничего не может, а обсуждать очевиднейшую нелепость нет смысла.

Вскоре после этого короткого инструктажа подъехал автобус, и из него вместе с вереницей пенсионеров, представителей нацменьшинств, детей, не имеющих пока водительских прав, и разных неблагополучных персонажей выбрался Джейк. Оливия, несмотря на старания Фортрастов, остро ощущала себя лишней, однако прогулялась с ними до книжного магазина, который Джейк хотел посетить. Поскольку верил он во всякую ересь, Оливии стало особенно любопытно, почему Джейк первым делом идет в книжный. Во всяком случае, прогулка помогла ей наладить контакт. Оливия не представляла, как этот человек отреагирует на ее азиатскую внешность, однако Джейк оказался душевным, открытым и даже называл себя психом и чокнутым — видимо, чтобы Оливия (вернее, Лаура, как она все еще представлялась) чувствовала себя менее скованно. Джейк был полностью в курсе последних событий в истории с Зулой и знал, при чем тут Лаура. Всю дорогу в автобусе он обдумывал ситуацию и теперь сыпал вопросами и версиями, говорившими об остроте и живости его ума.

— Почему вы живете именно так? — наконец решилась Оливия, когда они сидели друг напротив друга за столиком в магазинном кафе.

До этого Джейк успел с ходу найти нужную книгу (руководство по ведению органического сельского хозяйства), а Ричард и Джон ушли бесцельно бродить среди полок, и, похоже, надолго. Она угостила Джейка чашечкой кофе, и тот снова начал подтрунивать над своим житьем. Однако Оливии несколько наскучили эти танцы вокруг неупоминаемого — лучше уж спросить в лоб. Ей как человеку чужому это, наверное, простят.

— Пожалуй, все началось с Эмерсона, с очерка «О доверии к себе», а дальше я просто пошел в том направлении. «Узрите крах хваленого мироустройства… Позвольте мне начать все заново. Позвольте научить ограниченных видеть главное». У меня самого уже появлялись подобные мысли, к тому времени как умерла Патрисия… Додж, наверное, рассказывал?

Оливия помотала головой:

— Нет, но я кое-что читала…

— Понятно, на его странице в Википедии. В общем, в тот момент все остальное мне было безразлично, и я решил, что проведу лето, строя жизнь по этому принципу.

— По эмерсоновскому доверию к себе?

— Да. Три месяца обернулись годом, тогда же я встретил Элизабет, ну а дальше все определилось почти само собой. Додж владел участком на севере Айдахо — он купил его давно, в тот период, который, надо думать, описан в Википедии вполне подробно.

Оливия улыбнулась тактичному умолчанию, и Джейка это, похоже, приободрило.

— Насколько я понимаю, — подхватила она, — участок находится на южном конце его… маршрута. Всего в нескольких милях от канадской границы. Но неподалеку от основных трасс.

— Верно. Одно из красивейших мест, какие только можно представить. Самый край маленькой долины, уже довольно ровный: там можно строиться и возделывать землю. Притом всего в паре минут от гор, дикой природы, водопадов, черники и лесных цветов.

— С ваших слов, там рай.

— Когда я сошел в Бурнс-Форде — это ближайший к месту городок, — какой-то старик сказал мне: «Добро пожаловать в Божий край». Я подумал: ну что за пафос, — но когда добрался до долины, до участка Доджа, понял, что так оно и есть. Поначалу мы с Элизабет жили в палатке, потом я написал Доджу и спросил, не против ли он кое-каких улучшений. Мы начали строиться, а дальше пошло само собой.

— Но как сюда вписывается правохристианский уклон?

Джейк, говоривший прежде воодушевленно, слегка закрылся.

— Когда появились дети, в нашу жизнь вернулась религия. Так происходит со многими. А Элизабет открывала мне путь. Для меня верить — значит быть частью сообщества, которое объединяют не деньги или место жительства, а духовные ценности. В лесу нет храмов. Ты строишь свой храм, когда охотишься, возделываешь собственную землю, рубишь дрова для своей печи. Тем, кто живет среди церквей и богословских училищ, и то и другое кажется примитивным и грубым.

— А политика?

Джейк ненадолго задумался. На его лице появилось безнадежное выражение, словно он устал объяснять одно и то же современным людям вроде Оливии.

— Опять же: «Узрите крах хваленого мироустройства… Позвольте мне начать все заново». То, что вы видите, не политика, а ее отсутствие. Мы пытаемся жить так, чтобы никогда не связываться ни с ней самой, ни с политиками. То есть, когда они к нам приходят и лезут в нашу жизнь, мы вынуждены защищаться — пассивно, мирно, — но если не получается…

— Беретесь за оружие?

— Мы вовсю пользуемся пэ-два.

— Пэ-два?

— Второй поправкой.

— У вас собой оружие?

— Ну разумеется. Могу поспорить, оно есть еще у десятка человек в радиусе ста футов от нас. Так просто вы их не определите, — прибавил Джейк, поскольку Оливия стала инстинктивно озираться. Тех, кто явно имел при себе пистолет, она не приметила, однако увидела Ричарда и Джона, которые беседовали у выхода из магазина и многозначительно посматривали на Джейка с Оливией.

— Похоже, нам пора, — сказала она, поднимаясь.

— Вы приезжайте к нам, — вдруг выдал Джейк.

— Что?

— Это, конечно, в глуши, и вряд ли вы окажетесь ближе чем в пяти сотнях миль от ручья Сухого Закона, разве только станете над нами пролетать, но при случае приглашаю пожить в нашей маленькой долине. От всего сердца. У нас комфортно. Никто не будет с вами груб из-за того, что вы чужая или выглядите иначе. Вам понравится. И обращать вас в свою веру мы не станем.

— Большое спасибо. Думаю, мне бы действительно у вас понравилось.

— Вот и хорошо.

— Осталось найти повод съездить… куда — в Спокан?

— Или в Элфинстон. Или к Ричарду в шлосс. Там много чудесных мест всего в дне пути.

Оливия была тронута приглашением на встречу трех братьев, пока не поняла: Ричард кто угодно, только не сентиментальный болван и раз приглашал, значит, имел свой расчет, — после чего лишь изображала, что тронута. Фортрастам Оливия сказала, что у них, очевидно, есть о чем поговорить без посторонних, а ей надо бы взяться за расследование. Затем распрощалась с тремя братьями у книжного магазина и вернулась в здание ФБР, к своему Североамериканскому гамбиту.

Оливия засиделась допоздна, ожидая, когда в Лондоне настанет утро, чтобы посоветоваться с коллегами и подкинуть им пару идей, которыми те могли бы заняться, пока она спит. Зазвонил телефон, на экране высветилось «Ричард». «Хочу узнать, как дела», — пояснил он. Затем последовала неловкая пауза. Тут Оливия поняла: Ричард в самом деле хочет узнать, не накопала ли она за последние несколько часов новых зацепок, не нашла ли хоть намека на надежду. Ей оставалось лишь бормотать официально-трескучее «тщательно изучаю», «расширяю зону поиска» и «рассматриваю даже самые незначительные детали». Если эти фразы нравились Ричарду так же мало, как самой Оливии, то даже удивительно, отчего он до сих пор не попросил у брата пистолет и не закончил свои мучения на месте.

Ричард рассказал, как они весь день просидели в квартире, предаваясь унынию, «выносили друг другу мозг» и, чтобы не тратить время зря, решили утром лететь прямиком в Элфинстон и выносить друг другу мозг уже там, среди красот шлосса Хундшюттлер. Оливия, которой понравились посиделки в баре лазурных воротничков, пожалела, что больше не увидится с Ричардом. Однако ее начали заваливать данными из тех самых «ресурсов» от вашингтонских «суперпрофи», а поскольку весь вчерашний день она в основном жаловалась (хоть и сдержанно), что дело стоит, то теперь не могла отлучиться на кружечку пива с не имевшим прямого отношения к расследованию мистером Фортрастом.

Следующие сутки пролетели незаметно — видимо, потому, что она трудилась или, как лазурные воротнички, изображала пародию на труд, а когда работаешь, время бежит быстро.

Начальство в МИ-6 требовало ежедневных отчетов о том, как продвигается САГ, и перед сном Оливия написала отчет, совершенно без удовольствия. Весь день она, если судить по формальным меркам, вроде бы «продвигалась»: читала и отправляла электронные письма, просматривала базы данных, ставила галочки в списке дел, изучала снимки. Но поскольку ничто из этого не помогло найти ни самолет, ни даже свидетельств того, что он вообще пересек границу США, продвигалась Оливия в обратном направлении. Еще день таких «подвижек» — и на САГе можно ставить крест и возвращаться в Лондон.

Теперь она лежала на гостиничной кровати, уносясь мыслями к северу, на сотню миль за канадскую границу.

Как будто все уже обсудили. Каждый знает: Канада ошалеть какая большая, — но по-настоящему это понимаешь, лишь внимательно рассмотрев карту. Одна Британская Колумбия — как восьмая часть континентальных Штатов. Тем не менее придумать логичную версию, почему Джонс, располагая личным самолетом, решил сесть именно там, не удалось. Все понимали (не желая обидеть Канаду и считая ее совершенно чудесной страной), что для человека вроде Джонса в ней нет ничего заманчивого. Если бы Канада продавала оружие Израилю или обстреливала Пакистан с беспилотников, он с удовольствием вдарил бы по Си-Эн Тауэр или взорвал машину у хоккейного стадиона. Однако при нынешнем раскладе у Джонса только два варианта: пробраться в США либо выставить себя на посмешище.

Вариант с погранпунктом совершенно исключен: Джонсу пришлось бы искать обходной путь. Если же он летел на юг ниже радаров либо пристроившись к пассажирскому лайнеру, то садиться в Канаде — полный абсурд.

Но, но, но. Планы не всегда срабатывают. Неправильно приучать себя к мысли, что Джонс — супермен. Вдруг кончилось топливо? Вдруг что-то стряслось в полете и маршрут урезали? Обе гипотезы разумны. И обе превращают САГ в набор догадок. Любой толковый аналитик из ЦРУ или МИ-6 может целый год выстраивать вероятные сценарии, ни один из которых нельзя опровергнуть. И пользы от них столько же: ноль.

Наступала пятница, ее третий и, как догадывалась Оливия, последний день в Сиэтле. Фэбээровцы и вашингтонские аналитики с удовольствием поработали бы и в выходные, однако утреннее письмо из Лондона ясно давало понять: если к концу дня она не раскопает хотя бы крохотное свидетельство в пользу САГ, ее талантам придется искать иное применение.

В Ванкувере у Оливии оставались знакомства по линии разведки: славные люди, с которыми она пила чай в университетские годы во времена «шпионского Диснейленда». Она связалась с ними и начала осторожно окучивать на предмет УСАГа — Укороченного Североамериканского гамбита — и, не получив явного отказа, стала продавливать свою идею. Обманывала Оливия налево и направо. Канадцам говорила, что янки отказали их разведке, поскольку на их, американский, взгляд, к северу от границы нет ничего важного; британцам же постоянно рассказывала о дико умных американских аналитиках и фантастических технологиях, с помощью которых те ищут доказательства.

Под бескрайним голубым небом, где резвым кучевым облакам привольно устраивать салки и чехарду, к югу скользила лодка с двумя балансирами. Вдоль борта журчала вода, а время от времени острый нос лодки, зависнув над гребнем, звонко шлепал о подошву волны. Береговая линия постепенно становилась все более обжитой. В рисунок холмов вклинивались радиомачты и редкие деревеньки: мозаика пестрых навесов у самой воды, — а перед ними прямо в море большие гнезда из тонких коричневых жердей, протянутых между хлипкими сваями и увешанных гирляндами зеленых рыбацких сетей. Леса на вершинах холмов были варварски вырублены, вместо деревьев остался тонкий слой бурой растительности, который вспарывали овраги, замазавшие некогда белые пляжи грязью цвета дерьма. Когда о не тронутых человеком участках берега не осталось даже воспоминаний, лодка обогнула бурый каменный мыс — небольшой полуразрушенный выступ в форме сжатого кулака — и взгляду открылся довольно крупный город.

В нескольких милях впереди вдоль изогнутого дугой берега тянулись здания — некоторые в восемь этажей. Путешественники уставились на них так, словно всю жизнь провели в джунглях. Ближе, у самой воды, кучковались уже привычные домишки и стихийные рынки. Их ряды разбивал большой пирс, уходивший в море. Его стальные пролеты начинались у здания, которое, очевидно, служило паромным причалом; очевидно для Юйси и Марлона — в их части света такие повсюду, — и даже для Чонгора, выросшего в стране, не имеющей выхода к морю. К причалу вела широкая дорога, забитая сейчас автобусами и машинами. Лодочник указал на море: с юга, грохоча, приближалось массивное судно в клубах черного дыма — паром из Манилы. Стало понятно, к чему здесь столько транспорта.

Экипаж свернул паруса, лодочник запустил мотор, и через пару мгновений лодка вспорола носом песок на берегу. Со всех сторон налетели местные мальчишки — от почти младенцев до подростков — и устроили целое представление, радостно изображая готовность помочь в надежде подзаработать. Марлон, Юйся и Чонгор спрыгнули в теплую воду, доходившую им до колен, и доплюхали до берега, где команда лодки устроила бесконечную церемонию прощания: улыбалась, пожимала руки и кивала до тех пор, пока не причалил паром. Наконец путешественники вырвались, прошли по пляжу в компании восторженных юнцов, вскарабкались на невысокий волнолом из разбитых бетонных глыб и очутились на мостовой у причала. Здесь было градусов на десять жарче, у всех выступил пот. Впервые за несколько недель носы путешественников почуяли людное место: угольный и табачный дым, дизель, чеснок и канализацию. Марлон спросил, не пойти ли им на паром прямо сейчас и не уплыть ли в Манилу, откуда он мог бы связаться с братьями. Однако по расписанию паром отчаливал лишь через несколько часов, а к югу отсюда у берега виднелась цепочка зданий, чрезвычайно похожих на отели. Никакого плана у них не было, спешки тоже; путешественники решили доехать автобусом до гостиницы, снять номер, который здесь обойдется явно дешевле, чем в столице, и заодно поискать интернет-кафе, а там, если верить Марлону, раздобыть столько денег, что хватит и на номер в Маниле, и на перелет первым классом куда вздумается. Они слились с потоком людей, приплывших на пароме — всего человек двести, — и стали выяснять, какой автобус им нужен.

Среди пассажиров оказалось гораздо больше белых, чем можно было ожидать в провинциальном городишке, — все, очевидно, направлялись в прибрежные гостиницы. Многие вели себя так, словно тут уже не в первый раз и знают, куда идти. Шли они, что неудивительно, к самому большому автобусу. В транспорт поменьше — разукрашенный, собранный вручную из деталей фургонов и автобусов — садились только филиппинцы. Чонгор уловил английскую речь, протолкался вперед, догнал говорившего и спросил, довезет ли автобус до гостиниц. Мужчина обернулся, внимательно оглядел Чонгора с ног до головы и несколько прохладно сообщил, что довезет. Чонгор кивнул Марлону, голова и плечи которого возвышались над туристами, тот передал информацию затерявшейся в толпе Юйсе, и они поднялись в автобус.

В салоне пахло духами, бензином и табаком. По меньшей мере каждый второй пассажир оказался белым, при этом как демографическая выборка они ни к черту не годились: поголовно мужчины, и в основном за пятьдесят, все были одеты словно на сафари и не снимали солнечные очки даже за тонированными стеклами автобуса. Чонгор не мог разобрать, что у них за акцент. Сначала подумал — британский, но несколько ошибся.

— С юга, — сообщила Юйся, когда они устроились в заднем ряду. Заметив, что Чонгор и Марлон не совсем поняли, она уточнила: — Из Австралии. Или из Новой Зеландии.

Видимо, в прежней жизни Юйся встречала австралийцев среди любителей путешествовать с рюкзаком.

Чонгор созерцал то ли австралийцев, то ли новозеландцев через проход между креслами и пытался понять, что происходит. Может, нечто вроде конференции: какие-нибудь бывшие сантехники или пахари сняли задешево этаж в гостинице и приехали на недельку порезвиться у моря? Впрочем, не похоже. Друг друга они не знают и между собой не переговариваются. Наверное, поэтому на Чонгора тогда посмотрели так странно. Более того, каждый сидит либо один, либо с молодой филиппинкой. Да и филиппинки тоже слишком одинаковые: одни явно молодые, другие весьма в возрасте. Молодым, судя по одежде и макияжу, можно дать за двадцать, но если приглядеться — меньше двадцати, а то и пятнадцать. Едут как бы сами по себе, однако за ними, хоть и издалека, присматривают взрослые дамы, годящиеся им в матери. Причем сами дамы выглядеть хорошо не стараются.

Такие впечатления сложились у Чонгора, Марлона и Юйси за пятнадцать минут, пока они ехали к гостиничному кварталу. Все трое сосредоточенно смотрели вперед, боясь встретиться глазами и понять, что думают об одном и том же. Автобус подрулил к отелю, они подождали, пока все выйдут, и не сговариваясь выстроились в цепочку: Чонгор, Марлон и плотно зажатая между ними Юйся. Когда Чонгор замер на ступеньках, загородив собой почти весь проем, его с разной степенью воодушевления приветствовали полдюжины филиппинок: одни широко улыбались, другие смотрели недовольно, а то и враждебно. Но когда вслед за рослым европейцем возникла азиаточка, а потом еще и азиат, филиппинки, похоже, пришли к одному и тому же выводу, развернулись и отправились встречать другие автобусы.

Тем не менее район выглядел прилично и на трущобы не походил, а Чонгор даже не заметил особых отличий от Сямыня: дома от трех до шести этажей стоят сплошными рядами, между ними — людные улицы, на фасадах цветастые вывески, на окнах — сделанные из чего попало решетки от воров. Другими словами, типичная улица развивающейся азиатской страны. Единственная особенность: вывески на английском, хотя в стороне от местного Бродвея — на смеси английского и еще какого-то языка, который Чонгор не распознал.

Всерьез заспорили, не убраться ли отсюда поскорее и не сесть ли на ближайший паром до Манилы. Но Чонгора заклинило на мысли о том, что всего в нескольких ярдах — только подними голову — ждет просторный номер более или менее современного отеля с кроватями и душем. Было неясно, водятся ли здесь хотя бы телефоны, однако напротив гостиничного квартала, на другой стороне прибрежной улицы, обнаружилось стразу три интернет-кафе, причем совсем близко друг от друга. Поэтому троица без лишних слов поспешила во вроде бы самый большой и новый отель и очутилась в темном тесном вестибюле под оценивающими взглядами затянутых в узкие платья молодых женщин, которые занимали все немногие свободные кресла. Поначалу планировали снять один номер для Чонгора с Марлоном и один — для Юйси, но когда выяснилось, что комнаты дают на разных этажах, Юйся передумала и объявила, что будет спать у них: на полу или на кушетке. Это, разумеется, означало: она займет кровать, а на полу окажется либо Чонгор, либо Марлон. В итоге сняли только один номер, зато хватило долларов из бумажника Зулы и не пришлось платить кредиткой Чонгора. Он не знал, отслеживают ли власти — китайские, венгерские или еще какие — его карту, однако пускать ее в ход без необходимости не хотелось.

Комната на третьем этаже была маленькой и темной, на полу лежал замызганный ковер, пахло куревом, выпивкой и сексом. Юйся первым делом бросилась к окну и распахнула его на все шесть доступных дюймов, чтобы впустить морской воздух.

В ближайшие пару часов на душ рассчитывать не приходилось, так что Чонгор вернулся на улицу, зашел в обменный пункт, который приметил раньше, сдал все свои евро и канадские доллары Питера и получил местную валюту. Его немного обидело, хотя и не удивило, что форинты тут не принимают. Еще он заглянул в четыре интернет-кафе и обнаружил там в основном белых мужчин: большинство разглядывали похабные картинки. Все заведения были разными по размерам, качеству оборудования, времени работы и уровню дружелюбия к клиентам. Только одно — «НеткСАЙТмент!» — уверяло, что открыто круглосуточно. Очень кстати, поскольку уже вечерело, а на душ, еду и покупку одежды уйдет еще несколько часов.

В уличной палатке Чонгор прикупил китайской еды и вернулся в номер, борясь с невыносимым желанием растерзать упаковку и с головой залезть в пахнущие чесноком картонки. Из щели между дверью и косяком торчала бумажка с наспех набросанной от руки надписью «НЕ БЕСПОКОИТЬ!». Чонгор вошел, поставил еду, вернулся и прилежно прикрепил листок на место.

— Это зачем? — полюбопытствовал он у Юйси, которая сидела на одной из кроватей в полотенце, завязанном на уровне подмышек. Марлон еще плескался в душе.

— Шлюхи. Постоянно ходят и спрашивают, не желаем ли мы чего. — Последние слова она выделила особо.

Чонгор почувствовал, что обязан нижайше просить прощения от имени всех когда-либо живших на свете мужчин, но не знал, с чего начать. У него до сих пор не укладывалось в голове ни само это место, ни творившиеся здесь дела, а особенно те дамы, которые вроде бы работали сутенершами, но на профессионалок не смахивали — скорее на дуэний, и притом скверных.

— Очень жаль, что это первое место, в которое ты попала за границей. Так не везде. Когда-нибудь свожу тебя в Будапешт — сама увидишь. Там совсем-совсем по-другому.

— Сначала надо свалить отсюда на фиг, — заметила Юйся.

— Я обменял наши деньги на местные. Вот купил. — Чонгор кивнул на еду, аромат которой уже вытащил из ванной Марлона, по пояс обмотанного полотенцем. — Еще хватит всем на дешевую одежду и, может, и на вторую ночь в отеле.

— Ты не будешь связываться с матерью? — несколько изумленно спросила Юйся. — Разве она не вышлет тебе денег?

Чонгор задумался. Можно было бы предположить, что к этому времени они знали друг друга как родные, однако трудности в пути едва оставляли им время на беседы. О семье Чонгора Юйсе было известно только то, что его отец скончался.

— Моя мать — славная женщина. У нее высокое давление и постоянные микроинсульты. Сообщить ей, мол, я поехал за границу по делам, но стряслось такое, о чем я должен молчать, — все равно что сбросить ее с моста. А брат в Лос-Анджелесе, пишет диссертацию. Мы с ним созваниваемся от силы четыре раза в год.

Юйся поразилась тому, насколько маленькими и плохо организованными бывают семьи.

— Прежде всего я хочу кое-что выяснить. Я бы поискал информацию о черном англоговорящем исламском террористе, чье имя — кодовое или настоящее — Джонс.

«Глянь, пожалуйста, на пистолет, который мистер Джонс приставил к моей шее», — сказала Зула Чонгору тогда на пирсе.

— Насколько нам известно, — продолжил Чонгор, — в Интернете есть его фотографии, и если я узнаю его имя, можно обратиться к властям и сказать: такой-то две недели назад был на Сямыне, а теперь у него заложница.

— К властям какой страны? — спросил Марлон.

— Без понятия.

— Тогда — любой заинтересованной, — подсказал Марлон.

Тут все трое почти в буквальном смысле ушли с головой в еду и на некоторое время замолчали. Это было лучшее угощение в жизни Чонгора, и он клял себя, что не взял в десять раз больше.

— А ты, Юйся, хочешь связаться со своей семьей? — спросил он, когда к нему вернулась способность говорить.

На ее лице в ответ отразилась такая боль, что Чонгор и Марлон слегка опешили.

— Только об этом и думаю, — наконец сказала Юйся. — Но лучше подожду, пока мы не окажемся в более безопасном месте.

Чонгор отправился в ванную. Там кругом висела мокрая одежда Марлона и Юйси. Две недели все ходили в одном и том же, иногда окуная вещи в морскую воду. Он включил душ, встал под него не раздеваясь, несколько раз намылился, снял одежду, кинул под ноги и мял ее, пока мылся сам, затем прополоскал чистой водой, выключил душ и стал вытираться. Чонгор был волосат: просто ходячая реклама средств для эпиляции. Его шерсть могла удержать, наверное, литр воды. Затем он изо всех сил отжал одежду, развесил везде, где нашлось свободное место, и с унынием констатировал, что тут ей не высохнуть. Однако под раковиной на неприметной полочке обнаружился фен. Первым делом Чонгор просушил трусы, затем штаны, которые уже давно укоротил до шорт, и рубашку.

Вслед за ним процедуру по очереди повторили Юйся и Марлон, потом все отправились в «НеткСАЙТмент!», где некоторое время оценивали обстановку. К местным порядкам Марлону даже пришлось привыкать: очень уж сильно они отличались от китайских. Документов тут не спрашивали, обовцы над душой не стояли. Зал по меркам захолустья был большим, хотя по сравнению с ванбами — крохотным: двадцать машин плюс еще столько же мест для тех, кто решил бы прийти со своим ноутбуком. И сидели здесь не толпы китайских подростков за играми, а несколько пожилых белых мужчин, которые смотрели специфические фотографии.

Преодолев культурное потрясение, Марлон занял самый быстрый и самый дорогой компьютер, поскольку под «Т’Эрру» нужен мощный процессор и много оперативки, а Чонгор сел за обычную машину рядом.

Еще больший культурный шок Марлон испытал, обнаружив, что «Т’Эрра» здесь не установлена и ее надо скачать, а на это кое-где уходят часы. Однако тут потребовалось всего двадцать минут: по какой-то причине Интернет в «НеткСАЙТмент!» летал.

Чонгор между тем раздумывал над словами Юйси.

— По-моему, я знаю, как послать твоим весточку и не выдать наше местоположение.

Машина Чонгора была настолько заражена шпионскими программами, троянами и вирусами, что едва работала. Тогда он решил восстановить компьютер с нуля: разбил жесткий диск на два раздела, на большой перенес местную пиратскую копию «Виндоуз» со всем пиратским софтом, вирусами и прочим, а на маленький начал ставить «Линукс». Пока происходили бесконечные перезагрузки, Чонгор объяснял Юйсе суть дела.

— Мы запустим Тор, и он анонимизирует весь трафик. При правильном браузере, конечно… То есть по ай-пи нас никто не вычислит, если только сама не скажешь своим, где мы находимся.

Юйсю очень взволновало известие о том, что она вот-вот свяжется с семьей. А Чонгор тем временем увлеченно объяснял, почему система ставится так долго, зачем надо постоянно перезагружать компьютер, открывать кучу мелких окошек с загадочными юниксоидными словечками и слегка их править, как правильно конфигурить и инсталлить Тор. Когда наконец машина заработала под совершенно безопасной, анонимной в Сети и защищенной файрволлом системой — за такую работу Чонгор взял бы с клиента круглую сумму, — он уступил место Юйсе, а сам подошел к Марлону, который как раз подключался к «Т’Эрре».

— И какой план? Твой персонаж сначала должен прийти в…

— Он там с самого начала, — поправил Марлон. — Ждет в ДЗ, когда я залогинюсь.

— Ясно. А вассалы у него есть?

— Где-то тысяча.

— Ого.

— «Живых» игроков — человек двадцать — тридцать, все — «Голда шу», но у каждого по нескольку твинков…

— Твинков?

— Дополнительных персонажей. У тех свои, примитивные твинки — фактически боты на побегушках. Ну, не важно. А я — их властелин. Мне видно все золото, которое они спрятали. Я могу его собрать. Оно — мое.

— То есть твой твинк идет в эти, как их…

— Торгаи.

— Да. Туда, где живешь ты. И где живет Тролль.

— Не надо ему никуда идти. Он уже там. Его ДЗ — это пещера посреди Торгаев.

— Ясно. Выходит, ему-то всех дел — выскочить из пещеры, поискать вокруг золото, которое никто, кроме него, не видит, и сложить себе в мешок.

— Возможно. Если, конечно, ему удастся выскочить.

Марлон открыл браузер и стал просматривать какой-то китайский форум. Чонгор не знал иероглифов, однако, судя по оформлению, здесь тусовались игроки в «Т’Эрру»: непонятные тексты пестрели универсальными «LOL», «FFS» и тому подобными выражениями.

— Почему это ему не удастся выскочить?

— Вдруг поджидают. Или какая-нибудь армия захватила весь район, чтобы прикарманить золото. Тогда меня атакуют, едва я высуну нос из пещеры.

— А спрятаться нельзя? Есть же заклинания невидимости.

— Сильным врагам они не помешают. Вот ты дал бы мне минутку — я бы почитал и выяснил, что тут происходило в последнее время.

Вежливо отшитый Чонгор вернулся к Юйсе, которая набивала письмо в окне браузера. Ему не терпелось самому сесть к компьютеру и кое-что анонимно поискать, однако Юйся не спешила. Да и могла ли она вот так просто объясниться перед семьей?

— Только не забывай, — напомнил Чонгор, — китайская полиция, конечно, не вычислит, где ты находишься, но прочитать письмо сможет. Поэтому не пиши того, что им знать не следует.

— Я не дура, — процедила Юйся.

Отшитый во второй раз Чонгор подошел к Марлону, который уже успел немного сориентироваться.

— Нам везет. Там полный хаос. Единоличного лидера нет. Для меня — идеально.

— Похоже, там опасно.

— С армией я не справился бы, а с бандитами и грабителями — легко, — небрежно заметил Марлон.

С этими словами он запустил «Т’Эрру», ввел имя пользователя и пароль. На экране возник ряд его персонажей: они моргали, вздыхали и почесывались. На пергаментных свитках, пририсованных под каждым, значились имена — в основном на китайском. Взгляд Чонгора остановился на том, которое он уже встречал в письме с требованием выкупа. Это был Тролль. Подпись, сделанная аккуратными латинскими буквами, гласила: «REAMDE».

Марлон дважды на него кликнул. Изображение, заняв весь экран, стало детальным и объемным, картинки других персонажей — плоскими и мелкими. Reamde повернулся к Марлону и Чонгору спиной. Теперь они смотрели из-за его плеча. Тролль только что проснулся в своей пещере и осматривался. Выполняя автоматический набор команд, он оделся, нацепил доспехи, оружие, сапоги и закинул на плечо мешок. Затем — уже по приказу Марлона — затрусил к выходу из пещеры; сквозь неровный проем виднелось темное звездное небо. Reamde вступил в мир Т’Эрры.

День 18

— Бинго, — сказал Корваллис. — Он в системе. Только что вышел из пещеры. Похоже, некоторое время он пробудет в активной фазе.

Часы показывали 08.23 утра. Ричард стоял возле своего «лендкрузера» на взлетной полосе крохотного элфинстонского аэропорта, глядя, как «сессна» набирает высоту и закладывает вираж на юг. Несколько минут назад он запихнул в самолет Джона с Джейком и сунул пилоту пару допотопных стодолларовых купюр.

Джон, Ричард и Джейк приземлились тут всего сутки назад. Одного дня безделья им хватило: Джон вызвался взять напрокат машину, отвезти Джейка обратно в Штаты и немного погостить у него в Айдахо. Ричард, надеясь, что братья не подумают, будто он спешит их выпроводить, позвонил пилоту своего знакомого и организовал все за тридцать минут. Сквозь гул самолета не было слышно звонка мобильного, но Ричард почувствовал, как тот вибрирует в заднем кармане штанов, и успел достать телефон, прежде чем вызов переключился на голосовую почту.

— Известно, где он? — спросил Ричард.

— Пока уточняем, но, похоже, на Филиппинах.

— В общем логично. В Китае жахнуло, он рвет когти, ложится на дно, потом, когда, понимает, что нужны деньги, высовывает голову наружу.

«Сессна» превратилась в чуть слышно гудящего жучка среди розовых рассветных облаков. Ричард тяжело плюхнулся в потрепанное кресло «лендкрузера».

— Черт, — сказал он, беспомощно переводя взгляд с телефона на рычаг переключения передач. — Я не могу одновременно разговаривать и вести эту машину.

— Может, и к лучшему — на горной-то дороге, — заметил Корваллис.

— Ты, главное, не спускай с него глаз. И не спугни.

— Я даже не в системе, — сообщил Си-плюс. — Отслеживаю по запросам к базе данных.

— Чем он занят?

— Ищет друзей. Созывает банду.

— Чтобы собирать золото, — прибавил Ричард. — Через полчаса буду в шлоссе. Если что-то прояснится — звони. — Он дал отбой, сунул телефон в карман куртки, открыл дверь, выплеснул остывший кофе из дорожной кружки и поставил ее на место. Затем смахнул с приборной панели всякий хлам прямо на пол (все равно в конце концов там окажется), быстро вырулил с парковки и втопил в сторону шлосса.

Чонгора, который в «Т’Эрру» не играл, потрясло, до чего мало экранного места отводится собственно изображению мира. Судя по тому немногому, что он видел, там было очень красиво: детальный реалистичный ландшафт, облачка, подсвеченные полной луной, деревья, чьи ветви и листья натурально покачиваются на ветру. Над входом в пещеру кружила летучая мышь, в траве стрекотали то ли сверчки, то ли еще какие насекомые, однако Чонгор видел все это в середине экрана, в прямоугольничке размером с ладонь. Остальное занимали окна: портрет Reamde в полный рост и батарея пестрых, постоянно меняющихся индикаторов всевозможной статистики; крупно— и мелкомасштабные карты, которые показывали, где сейчас находится персонаж; нечто вроде радара с движущимися разноцветными точками. Сразу в трех окнах бежали вверх — урывками, словно пар из-под крышки кастрюли, — строчки, состоявшие на три четверти из иероглифов и на четверть — из латиницы. В полях, разделенных на ячейки, лежало то, что Reamde носил с собой: оружие, зелья и разные магические цацки. Вдоль всей левой кромки экрана тянулась узенькая таблица с иконками персонажей, их именами (иногда иероглифами, иногда латиницей) и прочими данными — по-видимому, те показывали, в Сети ли игрок, где он и чем занят. В списке помещалось десятка четыре иконок, но лишь три не были затенены. Марлон щелкнул по заголовку, и они оказались на вершине таблицы, а рядом возникли окошки чата. Чонгор совершенно не постигал, как можно печатать на китайском. Пальцы Марлона метались над клавиатурой, а на мониторе мерцало окошко программы, угадывавшей, какое слово имеется в виду, и предлагавшей варианты. Утомленный Чонгор потонул в невероятном объеме и разнообразии информации, которую обрушивали с огромного экрана, как ему казалось, тысячи элементов интерфейса. А Марлон во время путешествия, похоже, копил силы и теперь с удовольствием пускал их на то, что умел лучше всего.

На радаре приближалась красная точка, и Чонгор забеспокоился, что занятый чатом Марлон ее не заметит. Однако тот моментально набрал замысловатую комбинацию клавиш, и на экране остались только окна, нужные для боя. Все произошло очень быстро; Чонгор ничего не понял и решил, что его представления о поединках в компьютерных играх безнадежно устарели. Несколько раз он пробовал гамать в будапештских интернет-кафе, но его моментально выносили соперники, чей возраст, судя по уровню шуточек, измерялся однозначным числом. Теперь же Чонгору думалось, что Марлон как раз из таких детишек, которые выросли, но навыков не растеряли. Напавший на Reamde лежал мертвый, а его труп был обыскан быстрее, чем Чонгор сделал глоток кофе из стаканчика возле клавиатуры. Затем все окна вернулись на место, и Марлон продолжил переписку.

Чонгор счел, что в этой ситуации самое правильное с его стороны — хранить уважительное молчание. Однако оно выглядело нелепым, пронафталиненным пережитком европейского этикета — очень уж ловко Марлон справлялся сразу с несколькими задачами.

— Связываешься с «Голда шу»? — спросил Чонгор.

— Да.

— Они в порядке?

— По крайней мере некоторые. — Марлон напечатал несколько слов. — Они ждали.

— Тебя?

— Возможности вывести деньги.

— И как это получится? — Чонгор уже знал, что аккаунты у всех «Голда шу» — самоокупаемые, то есть не привязанные к банковской карте; они очень удобны для китайских подростков, но выводить с них прибыль в реальный мир непросто.

— Для перевода денег есть посредники. Обычно мы работаем с китайскими, но в других странах они тоже водятся. Деньги пришлют через «Вестерн юнион». — Марлон оторвался от монитора впервые с тех пор, как вошел в «Т’Эрру». — Когда мы ехали в автобусе, я видел вывеску. До офиса «Вестерн юнион» тут метров пятьсот.

— То есть утром офис откроется и нас будут ждать деньги?

— Деньги будут ждать меня, — поправил его Марлон, — а я с радостью поделюсь ими с тобой и Юйсей.

Чонгор слегка покраснел, смутился, но продолжил:

— Каков порядок действий?

— Сначала дождаться в онлайне еще нескольких «Голда шу». Один станет искать агента по переводу денег, с другими сколотим отряд и пойдем собирать золото.

— Ты раньше имел дело с не-китайскими агентами?

— С чего бы? — удивился Марлон.

— Тогда давай поищу я, — предложил Чонгор, глядя на соседний компьютер: Юйся уже закончила письмо, и теперь просто бродила по Интернету. — Думаю, я найду такого в Венгрии. Если нет, то в Австрии.

— А это рядом с… не знаю, как называется — «си-эйч»?

Чуть помешкав, Чонгор сообразил, что Марлон говорит о доменной зоне «.ch».

— Швейцария, — сказал он. — Confoederatio Helvetica.

— Это там, где банки.

— Да, Швейцария рядом с Австрией и Венгрией.

— Попробуй поискать в Швейцарии, — мягко попросил Марлон и вернулся к игре: в этот самый момент иконки еще двух персонажей стали из серых цветными. Чонгор представил, как по всему югу Китая подростки — перепуганные беглецы, которые две последних недели едва уносили ноги от полиции, прятались по ночлежкам или напрашивались в деревню к дальним родственникам, — получают эсэмэски, мчат в ближайшую ванбу, запрыгивают в кресла, с хрустом разминают пальцы и берутся за дело.

Чонгор подошел к Юйсе и взглянул ей через плечо. Она читала Википедию. Статью «Абдулла Джонс». С фотографией человека, которого Чонгор хотел пристрелить на пирсе в Сямыне.

— Вот он, скотина! — воскликнул Чонгор.

Юйся медленно обернулась.

— Судьба подкинула нам фантастического врага.

— Значит, и сделать с ним мы должны тоже что-то фантастическое. В смысле фантастически плохое.

— Это непросто, пока мы сидим в мировой столице извращенцев.

Последние слова она произнесла громко. Из-за мониторов по всему кафе повысовывались физиономии, но Юйся не обратила на них внимания. Она читала о деяниях и жертвах Джонса и беспрестанно качала головой.

— Серьезный дядя, — пробормотала Юйся.

— Как будто ты не поняла этого раньше.

— Поняла.

Ричард гнал через Элфинстон, плюя на другие машины; впрочем, тайный грешок канадцев заключается в том, что они водят как маньяки, и потому скоростная езда Ричарда, да еще на красный, не так дико выбивалась из местных норм, как выбивалась бы из американских. Направление, в котором рос городок, в последние годы определяла дорога, тянущаяся через равнину к шлоссу. Теперь она обросла магазинами и заведениями, изгнанными за свой профиль из центра города изумительно строгой местной фетвой за сохранение исторического облика. Однако небольшому Элфинстону не требовалось так уж много автосалонов и закусочных, и потому ближе к заброшенной лесопилке все постройки сходили на нет. Дорога сужалась до двух полос, шла в гору, а еще через пару миль начинала извиваться как змея и скакать под колесами как мустанг.

Разумеется, едва кончилась широкая дорога и объезд стал в принципе невозможен, Ричард сел на хвост огромному жилому автофургону. Размерами тот совсем немного не дотягивал до фуры. Номер, выданный в Юте. Слои грязи. На бампере — стандартные наклейки с фразами вроде «Эх, прогуляем внучкино наследство!». А еще он едва плелся. Ричард резко затормозил, включил фары — пускай видят — и уселся так, чтобы зеркала заднего вида постоянно были в поле зрения. Потом стал клясть Интернет. Раньше такие туристы сюда не ездили, поскольку дорога никуда особенно не вела: за шлоссом она делалась гравийной и, покружив еще пару миль, кончалась у заброшенной штольни, где водители поворачивали обратно. Однако теперь одни игроки-геокешеры старательно рассовывали под камни и в дупла возле устья штольни забитые барахлом пластиковые контейнеры и коробки из-под патронов, а искать их приезжали другие игроки, которые потом оставляли в Интернете восторженные отзывы о том, какие тут виды, как мало людей и как много черники. В это время года у Ричарда и прочих завсегдатаев шлосса случался по меньшей мере месяц, когда на дороге им никто не мешал. Но геокешерам в автофургоне, похоже, не терпелось открыть сезон первыми.

Ричард выдержал приличную паузу — секунд тридцать, — затем стал сигналить, не снимая палец с кнопки. К его приятному удивлению, не прошло и минуты, как фургон сбросил скорость и заехал правыми колесами на узенькую обочину, оставив «лендкрузеру» место, которого едва хватило бы для немного рискованного обгона. Встречных машин тут не бывало, но Ричард по старой айовской привычке считал: не видишь дорогу до самого горизонта — не спеши. Выждав момент, он промчал мимо автофургона и непременно опустил бы стекло и благодарно помахал водителю, но слишком уж был занят своими мыслями и потому даже не обернулся. Впрочем, кабина фургона возвышалась над дорогой футов на тридцать, и Ричард все равно никого бы не увидел.

Пятнадцать минут спустя он входил в шлосс. Ему страшно хотелось тут же сесть за компьютер, но для начала следовало привести в порядок дела. Обычно он работал в собственных апартаментах, однако стоял Грязный месяц, шлосс пустовал, и Ричард устроился прямо в таверне перед огромным монитором, который подключался к компьютеру. Сам компьютер держали на случай выездных корпоративных совещаний; он был мощный, с последними версиями софта и толстым интернет-каналом и прилежно обслуживался айтишниками напрямую из Сиэтла. Звук от него шел к безупречной аудиосистеме таверны, где перед монитором стояли чрезвычайно удобные кожаные кресла и диваны. Совершив набег на кухню, Ричард прихватил гору чипсов и газировки, чем прогневил Муз-Мстительниц. У себя в апартаментах он мог умилостивить их тем, что во время игры бегал по тренажерной дорожке, однако в таверне таких не держали. Ричард выложил ноутбук на приставной столик, включил в розетку. Потом сходил в туалет, а на обратном пути приметил под конторкой ведро, забытое после уборки то ли Четом, то ли кем-то еще. По старой привычке Ричард прихватил его с собой и поставил рядом с компьютером. Давно он не погружался в игру настолько, чтобы отливать в специальную тару, так что скорее всего ведро вообще не пригодится. Но шлосс пустует (и никто ничего не узнает), Ричарду — за пятьдесят, а кругом — литры напитков с кофеином.

Он включил оборудование, запустил «Т’Эрру», заметил на мониторе досадный солнечный блик, встал, закрыл на окне деревянные жалюзи, потом для верности прошелся по залу и опустил жалюзи на всех окнах: солнце имело дурную привычку перемещаться и слепить с неожиданной стороны. В последний момент он уловил снаружи какое-то движение и увидел, как по дороге ползет тот самый автофургон да еще и сбрасывает скорость — видимо, пассажиры наслаждаются видом шлосса. Ричард сердито вперился в машину и отправил мысленный приказ валить подальше. Такие вот туристы регулярно заезжают и просят воспользоваться удобствами. Когда в шлоссе есть сотрудники, Ричард не против, но теперь он торопился, а говорливые, никуда не спешащие пенсионеры сильно его задержат. К счастью, громадина прибавила скорость и покатила дальше.

— Я на низком старте, — объявил Ричард Корваллису в гарнитуру, которую секунду назад прицепил к уху. Потом плюхнулся на диван, посмотрел, все ли нужное под рукой, и положил на колени беспроводную клавиатуру.

— Он пока тут, — сообщил Си-плюс, — собирает банду.

— Много их уже?

Даже если Корваллис ответил, его слова потонули в реве фанфар, звоне литавр, органных аккордах и псевдогрегорианском распеве, которые вырвались из сабвуферов, пищалок, плоских динамиков и прочих шумоиздающих устройств вокруг Ричарда.

— Насколько я понял, — сказал наконец Корваллис, решив, что опасность миновала и из-под стола можно вылезать, — вы вошли под Ждодом.

— Когда, как не теперь…

— Вы же понимаете: если Тролль уловит малейший намек на то, что Ждод подозревает о его существовании…

— Ждод носа наружу не высунет, пока не наложит на себя все скрывающие заклинания, известные нашим серверам.

— Тролль очень умен. И быстр. Я видел, как он расправился с парой пришлых бандюг. Парни в его команде ничуть не хуже.

— Ты когда-нибудь ставил ловушку на енота?

— Нет, — ответил Си-плюс. — Мне как-то рассказали, что они разносят бешенство, и я вообще не вижу смысла их ловить.

— Высверливаешь в пне отверстие точно под лапку, по краю дыры крепишь гвозди, загибаешь остриями внутрь, потом кладешь туда приманку. Енот сует лапу, хватает еду, а вытащить не может. Лапу-то он может освободить, если разожмет, но не хочет и становится жертвой собственной жадности.

— Вы правда такое проделывали? Ну, вы, конечно, выросли в очень сельской местности, но…

— Разумеется, нет! — фыркнул Ричард. — На кой черт мне застрявший в пне разносчик бешенства?

— Я потому и спрашиваю…

— Да и не работает эта ловушка скорее всего. Просто метафора. — Однако он не стал развивать мысль, уйдя с головой в наложение многоуровневых защит, маскировок и скрывающих заклинаний, без которых Ждод показываться не мог.

— То есть в данном случае, — сказал Корваллис, — суть метафоры такая: сейчас Тролль может выйти и ничего при этом не потеряет. Он как енот, который еще не сунул лапу в дупло. Однако скоро он вместе с бандой вскроет свои золотые нычки возле Торгаев, а затем пойдет к меняле, то есть станет енотом, который схватил добычу. Если вы на него нападете и убьете или Тролль сам выйдет из системы, то не получит никаких денег.

— Все верно. Вот тут-то я схвачу его за яйца и побеседую.

Чонгору лучше всего думалось, когда он беспокойно расхаживал из стороны в сторону: наверное, поэтому в традиционной академической среде его потенциал не раскрылся полностью, — но здесь эта привычка очень ему помогала. Чонгора восхищало то, что проделывал Марлон, — скорее даже его предельное внимание к деталям и сложные манипуляции, чем само происходившее на экране: Reamde всего-то и отошел от пещеры на пару шагов. Чонгор не мог оторваться от монитора, но и стоять на месте дольше пары минут — тоже и потому принялся расхаживать.

Он делал пять шагов и оказывался у второго компьютера — того, где был «Линукс» и анонимный выход в Интернет. Юйся, отыскав в чате знакомого из Китая, перекидывалась с ним редкими фразами и уже тем избавлялась от огромного напряжения, которое копилось в ней все путешествие. За этой перепиской ей вполне хватало времени искать информацию об Абдулле Джонсе, кроме того (она раскручивала разные версии) о Зуле и Ричарде Фортраст, а заодно о Чонгоре и его лос-анджелесском брате. Похоже, она впервые познакомилась с Интернетом, не тормозящим из-за Великого Файрволла, и обнаружила, как быстро он вызывает привыкание.

Чтобы ненадолго освободить себе место за компьютером, Чонгор едва не изменил своей вежливости. Затем поискал в Гугле одновременные упоминания имен Зула и Абдулла Джонс, но обнаружил лишь несколько страниц о терроризме в Африканском Роге с упоминанием залива в Красном море и эритрейского порта, в честь которого назвали Зулу. Ни слова о самой Зуле Фортраст.

Будто ничего и не произошло. Сообщений, где рядом оказались бы два этих имени, в открытом доступе пока не было. Чонгор попробовал связку «Джонс — Сямынь» — тоже пусто. Юйся помогла отыскать несколько новостных статеек на китайском о взрыве газа и неудавшемся теракте в Сямыне тем самым утром, однако там не упоминались ни Джонс, ни Зула, ни кто-либо из известных Чонгору персонажей. То есть новости жестко фильтровались.

— Есть первый сигнал, — произнес в трубке знакомый голос.

Оливия не сразу сообразила, что это дядюшка Мэн — по-видимому, из Лондона. Ее мысли были заняты недавним разговором с канадской полицией, к тому же звонка из Лондона она не ждала.

— Алло?

— Да, я здесь. Извините. Какой сигнал?

— У нас новый участник Гвопроджа. — Операцию, в которую все они — МИ-6, ФБР, канадцы и Фортрасты — оказались втянуты, дядюшка Мэн поименовал словечком Шеймуса Костелло.

— Чем занят новый участник?

— Ищет в Гугле связь между именами Зула и Абдулла Джонс. А еще Сямынь и Чонгор.

— Что за Чонгор такой?

— Не представляю. И потому думаю, не выдает ли он ненароком сам себя.

— Где находится этот новый участник?

— Тоже не представляю. В компьютерах он ас. Работает из-под хорошо защищенного «Линукса» крайне редкой сборки, а чтобы анонимизировать трафик, использует хакерский софт.

— На открытых сайтах что-нибудь есть?

— Мы ничего не нашли.

— То есть новый участник не играет в угадайку.

— Нет. Он прощупывает. Выясняет, известно ли кому-нибудь то же, что и ему. И насколько я понимаю, никому не известно.

— Должна ли я предпринять какие-нибудь действия?

— Вы мне уже помогли, дав понять, что не представляете, кто такой Чонгор. Если понадобится ваша помощь — я сообщу. — Дядюшка Мэн повесил трубку. И очень кстати: Оливии как раз звонили — судя по коду, из ванкуверского управления Канадской королевской конной полиции.

Эти постоянные международные звонки отчасти напомнили Оливии ее первые дни в США, когда она связывалась сначала с теми, чьи имена и телефоны знала, выясняла другие имена и номера, наугад продиралась через структуры и подразделения, пока не выходила на тех, кто не считал ее тронутой и кому она могла доверить важную информацию. В отличие от США с их вавилонской башней органов разведки и безопасности в Канаде эта система строилась по принципу «всё в одном». «Всем» была Королевская конная полиция. Служба разведки, конечно, существовала, но когда там уловили, какого рода вопросы задает Оливия, ее попросту направили в полицию, где смогут ответить лучше.

Как она и рассчитывала, звонил инспектор Фурнье — все полагали, что как раз с ним и нужно разговаривать. Оливия извинилась, вышла из кабинета, где вместе с фэбээровцами работала над аэрофотоснимками, свернула в пустой офис по соседству и глянула из окна на синие воды залива Эллиота: стоял великолепный весенний день, четко проступали далекие горы, а по заливу — Оливия смотрела на них и не видела — сновали контейнеровозы. После обмена любезностями она попросила (и получила) разрешение отнять пятнадцать минут драгоценного времени инспектора, затем принялась объяснять, что такое Североамериканский гамбит и как он совпадает со сферой ответственности Фурнье.

После первых лихорадочных поисков в Гугле Чонгор часа на два погрузился в уныние. Весь их отчаянный вояж на «Сел-ане» он так и представлял себе: вот доберется до Интернета — тут уж дело пойдет. Совершенно наивная мысль, теперь-то ясно. Зато она помогла ему пережить шторм.

Проблема в том, что они так и не отошли от морского приключения. Если бы они завели «Сел-аню» в укромную бухту, поели кокосов и искупались в чистой воде, Чонгор был бы морально готов ринуться в новые неприятности. Но когда баркас ткнулся в песок и Чонгор позволил себе расслабиться на какие-то тридцать секунд, у них тут же стащили все деньги. С тех пор не было ни минуты покоя, а тут еще его любезный Интернет ничем не помог в поисках Зулы.

Сон подхватил Чонгора и унес мгновенно, как волна, смывающая человека с палубы.

Через несколько часов охоты на Тролля у Ричарда в ухе жалобно запиликало: садился аккумулятор блютуса. Ричард уже погрузился в дело с головой и потому оборвал беседу с Корваллисом, проку от которой становилось все меньше. Под двадцатью слоями маскирующих заклинаний он добрался до Торгаев прямиком по воздуху, а не по силовым линиям, где его персонажа — вернее, того, кем он прикидывался, — могли заметить. Пришлось повоевать с кое-какими непременными правилами игры. Никому не следовало знать, что явился Ждод, и он представился боевым магом-к’Шетрием по имени Ур’Кат: персонажем куда менее могущественным, но вполне сильным, чтобы в одиночку выстоять в охваченных войной Торгайских предгорьях.

Еще стоило сделаться невидимым. Ждод умел накладывать заклинания, снять которые не смог бы почти никто. Тем не менее существовала небольшая вероятность, что его колдовство обойдут, — так игру делали еще интереснее: у слабого героя всегда был шанс побороть сильного. Даже Ждода могли засечь. Уж лучше представиться Ур’Катом и сделать невидимкой его. Ур’Кат заметно слабее Ждода, поэтому снять его заклинания куда проще. Если Ур’Кат будет добираться до Торгаев по силовым линиям, его — видимого или нет, — вполне вероятно, заметят и тут же атакуют или, что хуже, станут тайно за ним следить и поймут, к кому он подбирается. А следить будут как раз приспешники Reamde. При необходимости Ждод мог добраться до Торгаев очень быстро, однако все указывало на то, что Reamde действует терпеливо и не спеша, по плану, который рассчитан на несколько часов. Когда сомнения по этому поводу пропали окончательно, Ждод решил довольствоваться перелетом из своей крепости в Торгаи, но даже на сверхзвуковых скоростях дорога отняла некоторое время. Зато Ричард успел освежить в памяти кое-какие заклинания и приготовить магические предметы. К тому же, пока не сел блютус, Корваллис сообщал ему новости, в том числе о помощниках, которых Reamde созывал, как выяснилось, по всему Южному Китаю.

Чонгора разбудило неясное, однако назойливое чувство, что необходимо сделать нечто важное. Он вспомнил: найти т’эрранского менялу, и лучше в Швейцарии. Хотя не важно где, главное — не в Китае.

Было 03.41 утра. Он проспал в кресле почти три часа. Марлон сидел все в той же позе, Юйся клевала носом за вторым компьютером. Чонгор шевельнулся и обнаружил, что шея затекла. Поразминав ее с минуту, он подошел к Марлону и с изумлением увидел Reamde по-прежнему стоящим у входа в пещеру. Впрочем, это не означало, что за три часа ничего не произошло: окно вдоль левой кромки монитора было целиком заполнено полноцветными иконками персонажей, и возле каждого мигали индикаторы статуса. Пока Чонгор спал, Марлон призвал на помощь несколько дюжин игроков. В окне, развернутом почти на весь экран, иконки выстроились в древовидную структуру с Reamde на вершине.

— Твоя организация? — спросил Чонгор.

— Орко-низация, — ответил Марлон.

Инспектор Фурнье позвонил Оливии в половине четвертого: его люди прошерстили все полицейские отчеты и не нашли никаких сообщений об экстренных посадках частных самолетов или о разгуливающих шайках ближневосточных террористов. Единственное хоть чем-то заметное происшествие: пропажа группы охотников в северной части центра Британской Колумбии десять дней назад.

Сорок пять минут спустя Оливия, заскочив в гостиницу, собрав вещи и выписавшись, выехала на север и тут же намертво встала в пятничной пробке. Зато она продвигалась. Продвигалась, как полагала, в направлении Абдуллы Джонса.

В некотором смысле моджахеды были настолько невезучими, что почти — почти — пробуждали у Зулы симпатию и ее хилый материнский инстинкт. Но кое с чем они справлялись исключительно хорошо: например, разбивали лагерь. После недели бесцельных разъездов в автофургоне по трассам и проселкам Британской Колумбии у них так и чесались руки где-нибудь обосноваться.

Зула размечталась, что ближе к шлоссу ее пересадят в кабину и станут спрашивать дорогу, однако во время одного из набегов на очередной супермаркет моджахеды, по-видимому, разжились навигатором и, задав координаты, ехали к тому месту, где несколько недель назад она фотографировала разрушенные рудничные постройки. Зулу, чтобы не отвлекала, заперли в камере-спальне. Последние несколько часов она просидела в темноте, упражняясь в придуманном по этому случаю занятии: угадывала, где они, по тем немногим ощущениям, которые получала в глухой комнатке. Въехали в город — видимо, в Элфинстон. Купили продуктов — она предположила, в «Сейфвее». Потом стали подниматься (закладывало уши) по длинной извилистой дороге, ведущей к шлоссу. Некоторое время им кто-то яростно сигналил, потом промчал мимо; Зула даже позабавила себя мыслью, а не дядя ли это Ричард. И вдруг поняла, что это точно он.

На гравийной дороге мотор заглушили. По ощущениям Зулы, примерно час ничего не происходило, лишь покачивался фургон, когда моджахеды выходили — по-видимому, на разведку. Спереди доносились приглушенные голоса. Выгружали вещи — за неделю фургон так захламили туристским барахлом, что не пройти.

Потом раздался звук, которого Зула ждала с тех пор, как ее заточили в комнате: тяжелый звон вытягиваемой цепи.

В дверь поскребли. Потом резко распахнули. Снаружи стоял Закир — большой рыхлый ванкуверец: очки набекрень, на руках горкой — цепь. Последние несколько дней бритьем и душем он пренебрегал.

— Мне понадобится твоя шея, — объявил Закир с сарказмом и подчеркнутой, но ложной вежливостью.

Чонгор не имел ни малейшего представления о том, как выходят на спецов по отмыванию т’эрранских денег, и подумал, а почему бы прямо так и не спросить. Он немного погуглил, выяснил, как их принято называть, и стал искать уже по ключевым словам.

Оказалось, у этих людей собственных сайтов нет в принципе. И электронных ящиков тоже. Связаться с ними можно лишь через их игровых твинков.

Чонгор принялся загружать линуксовую версию «Т’Эрры» и, пока она скачивалась, стал читать об игре и ее правилах, чтобы не оказаться совсем уж беспомощным в виртуальном мире.

Скачивалась программа не абы как: под фирменную музыку. Из динамиков гремело, пока Чонгор не нашел, где ее выключить. Марлон заметил и спросил несколько тревожно:

— Тоже в игру?

— Да, искать менял.

— Но у тебя нет персонажа.

— Совершенно верно. Нет.

— Придется заводить нового. Только ничего не выйдет — его будут все время убивать.

— И что мне, по-твоему, делать?

— Мы с парнями одно время разводили твинков для ребят вроде тебя.

— Я не из тех, кто покупает персонажей.

— Не суть. Я одолжу тебе одного. Бесплатно.

— Мы с большой вероятностью определили, кто такой Чонгор, — раздался в трубке голос дядюшки Мэна. Ни тебе «привет», ни «как погода?». — Письмо оказалось полезным. — После прошлого разговора Оливия передала в Лондон содержание Зулиной рукописи на бумажном полотенце.

Немного помолчали. «Скорая», сверкая маячками, врубила сирену, требуя освободить дорогу.

— Все в порядке? — спросил дядюшка Мэн.

— Да. Я на шоссе. Плетусь со скоростью очень медленного пешехода. — Оливия сидела за рулем уже полчаса, но до сих пор даже не выехала из Сиэтла. — Что выяснили?

— Чонгор Такацс, двадцать пять лет, фрилансер, консультант по сетевой безопасности, сисадмин. Замечен в связях с оргпреступностью. Не появлялся на своих обычных сайтах — «Фейсбуке» и тому подобном — уже три недели.

Ей бы думать о другом, а она размышляла, не позвонить ли Ричарду; из головы никак не шла мысль, зачем этот Чонгор ищет в Гугле имя Зулы. Чонгор знает, кто она такая, но не знает где. Стоит ли из его поисковых запросов делать вывод, что он о ней беспокоится?

Другими словами: может, он хороший?

— И что нам это дает? — спросила Оливия.

— Как и прочие разведданные о русских, ничего, — ответил дядюшка Мэн. Причем не резко. Даже печально. — Это всего лишь любопытные факты, проясняющие события, которые привели к вылету Джонса из Сямыня. Но Чонгор, судя по его запросам…

— Блуждает впотьмах, как и мы, — закончила Оливия. — Если он что-то выяснит, дайте мне знать.

— Всенепременно. — Дядюшка Мэн оборвал разговор так же внезапно, как и начал.

Оливия с полминуты грызла ноготь, думая, не свернуть ли на обочину и не взяться ли за дело прямо тут. Однако из пробки так легко не выберешься. Она отыскала в телефоне среди последних вызовов номер Ричарда Фортраста.

Через пару гудков тот ответил:

— Британская девка-шпионка.

— Вот, значит, как вы меня?

— Есть вариант поточнее?

— Мое вымышленное имя вам не понравилось?

— Я его уже забыл. У меня в телефоне записано «Британская девка-шпионка».

— Я тут вспомнила о вас и решила узнать, как дела, как братья.

Ричард хохотнул.

— Мы чуть не поубивали друг друга, поэтому утром я посадил их в самолет и отправил в Бурнс-Форд.

— Это очаровательно. — Пустыми словами Оливия тянула время, раздумывая, говорить Ричарду или нет.

— Тролль в игре, — объявил Ричард.

— Да?!

— Да, и принялся за дело. А я слежу. То есть занят. Вы позвоните по номеру… — Он назвал ряд цифр с кодом города. — Поговорите с Корваллисом и узнайте детали сами.

— Какие детали? — рассеянно спросила Оливия, запоминая номер.

— IP-адрес. По нему вы найдете Тролля. Он на Филиппинах. С вашими-то средствами вы сможете вычислить его точные координаты и атаковать с беспилотников или еще как.

— Не стану это комментировать.

— Но вы уж не атакуйте. Сначала мне нужна от него кое-какая информация, а там хоть «хеллфаерами» завалите.

Оливия не знала, что и сказать. Не оценила юмора. Ричард попробовал иначе:

— Выслеживайте его как угодно. Только не спугните. А главное — не пытайтесь преследовать в «Т’Эрре». Он тут же поймет и нападет.

Оливия дала отбой и успела набрать номер Корваллиса за долю секунды до того, как цифры вылетели из головы.

— Британская дев… дама-шпионка? — ответили ей.

— Можете «девкой», подавать жалобу не стану.

— Мы пытались отправить его на тренинги по общению, но он забивал.

— Знаете, по сравнению с теми, с кем я иногда имею дело, ваш босс — сама галантность. Поэтому забудьте.

— Ричард предупредил о вашем звонке.

— Так, по-вашему, Тролль на Филиппинах?

— Да. Определить точнее наших возможностей не хватает. Его ай-пи входит в кластер, разбросанный по большой территории. Запишете адрес?

— С удовольствием бы. Только я веду машину. Вроде бы. Поэтому поступим иначе.

— Хорошо. Как именно?

— Я дам вам номер моего коллеги, который как раз сейчас на Филиппинах. Зовут Шеймус Костелло. Он разберется.

— Буду рад помочь.

— А потом он замучает вас вопросами о том, как прокачать персонажа.

Корваллис застучал по клавишам.

— Тораккс и так нехило прокачан.

— Откуда вы знаете?!

— «Т’Эрра» — одна большая база данных, и я знаю ее, как… скажем так: я по ней главный.

— Только не говорите, что Шеймус сейчас в игре.

— Вышел три часа назад. У них там семь утра.

— Где? Откуда он входил?

Стук по клавишам.

— Манила, отель «Шангри-Ла». Апартамент-этаж. Номер подсказать?

— У меня есть его мобильник. Но если мне захочется как следует его вздрючить (а мне хочется), то лучше звонить на стационарный телефон, правда?

— От этого гадского телефона идет провод, — с ужасом и отвращением произнес Шеймус Костелло, когда проснулся настолько, что осознал, по какому аппарату говорит. — Как ты вообще сумела позвонить мне на проводной телефон?

— Шпионскому делу тебе еще учиться и учиться, — безжалостно сказала Оливия. — Даже не знаю теперь, доверить ли тебе кое-какую информацию.

— Какую?

— Я не совсем уверена… вроде зацепка. На Филиппинах. Ровно там, где ты застрял.

— Я останавливаюсь в подобных отелях именно для того, чтобы не вспоминать, где нахожусь.

— Тогда берись за дело. Оно может стать твоим билетом с Филиппин.

— Гвопродж?

— Само собой.

— А ты-то где?

— Еду на север по пятому шоссе с бешеной скоростью три мили в час. Ой, вру — уже не еду.

— Прямо как в Маниле, да?

— Только здесь машину не бросишь.

— На север… Из Сан-Диего? Из Лос-Анджелеса?

— Из Сиэтла. — И Оливия в двух словах пересказала все, что произошло с ней после Манилы.

— Понятненько. Значит, основа твоего расследования — САГ, а ты едешь в Ванкувер по возможному следу. И при чем тут я?

— Шеймус, ты опытнейший оперативник с исключительными навыками: у тебя реакция хищника и непревзойденный инстинкт убийцы.

Он заподозрил, что его каким-то образом подставляют, и ничего не ответил.

— Тысячи неприятелей пали под ударами твоего Таргадского шестопера, — продолжила Оливия.

— Предупреди, когда начнешь говорить что-нибудь осмысленное.

— Для задания требуется воин твоего уровня.

И она изложила ему историю с Троллем. Суть влезла в два-три предложения, но Оливия все рассказывала и рассказывала, углубляясь в незначительные подробности. Пробка рассасывалась, Оливия заметила, что уже меняет полосы и занимается одновременно слишком многими делами.

Наконец Шеймус ее прервал:

— Я правильно понял, что этот пацан несколько месяцев жил через стенку от Джонса и что он был в Сямыне как раз там, где «взорвался газ»?

— Да и да.

— Больше мне ничего знать не надо. Где этот гаденыш?

— А это выяснять тебе и вашему могучему аппарату нацбезопасности. — Оливия назвала IP-адрес.

— Я берусь.

— И еще…

— Да? — В начале беседы Шеймус был спросонья и туго соображал, но теперь окончательно пришел в себя, рвался в бой и не беспокоился, заметит ли это Оливия.

Даже отчасти хотел, чтобы заметила.

— Он хороший парнишка. Не обижай его.

— Тораккс с пацаном сладит. Удачи в САГе. — Шеймус повесил трубку.

И весьма кстати: звонил дядюшка Мэн.

Оливия прикинула, что в Лондоне теперь около часа ночи. Дядюшка говорил усталым и чуть хмельным голосом — по-видимому, из своего обычного клуба.

— По некоторым признакам Чонгор — если это он гуглит из-под «Тора» — пытается выйти на т’эрранского менялу.

Некоторое время Оливия соображала — в голове одновременно крутилось слишком много фактов.

— Они вместе, Чонгор и Тролль, — наконец выпалила она. Затем, пару раз сменив полосу, прибавила: — С чего бы им быть вместе?

— Неизвестно, — сказал дядюшка Мэн. — Но, возможно, твой человек элементарно спросит у них сам. Ну а я иду спать.

Сначала Зула просто привыкала к открытому пространству, к тому, что над головой — небо.

Они стояли на развороте в конце дороги в нескольких милях за шлоссом, у горы, засыпанной досками — останками наземных сооружений штольни. Гора поднималась высоко вверх под углом градусов в сорок пять, хотя Зула сомневалась, что склон в самом деле настолько крут. На фоне неба в разные стороны торчали черные силуэты досок с гнутыми гвоздями по краям. Плети ежевики и плюща пытались удержать то, что рассыпалось стараниями муравьев-древоточцев и силой гравитации. В нескольких сотнях метров выше по склону шло невидимое снизу железнодорожное полотно. Месяц назад Зула и Питер бродили там в снегоступах, а еще через месяц тут станут кататься на горных велосипедах, пока же все размыто сезонными потоками грязи. Пройдет несколько недель, рабочие разровняют землю и засыплют гравием, а до тех пор здесь будет царить запустение.

Зула верно угадала, куда они приедут, и тем не менее ощущала себя как во сне: свежий воздух, запах кедровой хвои, грязи, цепь с замком у нее на шее и, само собой, моджахеды — все казалось нереальным. В этой глуши террористы наконец почувствовали себя как дома и стали открыто носить оружие. Один сидел по-турецки на крыше автофургона, который припарковали поперек дороги, перекрыв въезд на кольцо; здесь-то моджахеды и стали выгружать туристское снаряжение. Человек на крыше держал на коленях винтовку и время от времени посматривал в бинокль на долину. Зула не сомневалась: если появятся туристы или полицейские, он дождется, когда сквозь лобовое стекло будут видны белки их глаз, и станет бить на поражение.

За последнюю неделю состав моджахедов поменялся, и Зула начала терять им счет. Один из трех ванкуверцев, появившихся на другой день после кражи фургона, Закир, был, разумеется, здесь: выгуливал Зулу на цепи, словно собаку. Юркий подлиза Шарджиль стал, похоже, основным помощником Джонса. Ершут, дородный работяга (он был в самолете), занимался своим обычным делом: таскал и сортировал грузы. Любовники Шариф и Махир куда-то пропали — как и Азиз, третий ванкуверец. Абдул-Вахаб расхаживал кругами, с напыщенным видом разговаривал по нескольким телефонам и поглядывал на часы. Новых людей было по меньшей мере четверо: снайпер на крыше фургона, еще один с оружием занял позицию на земле (он нашел укромное место среди деревьев, но Зула его видела) и двое жилистых бородатых ребят, которые выглядели так, словно вернулись с долгой охоты на крупного зверя.

Трудились моджахеды кое-как, поэтому Шарджиль заставлял их поднимать задницы и работать. За час они до отказа набили несколько рюкзаков, непоместившееся примотали снаружи, рассовали по мусорным пакетам, сумкам-холодильникам и побрели в лес по тропе, которую разведал кто-то из более проворных членов группы. Дорожка вела вверх по склону мимо дощатых руин. Из-за крутого подъема, подлеска и грязи двигались невероятно медленно, но примерно через полчаса, хотя казалось, что прошло куда больше, они, вспотев, очутились на сравнительно ровном месте размером с бадминтонную площадку. Несколько хвойных деревьев обеспечивали маскировку сверху, но оставляли достаточно пространства, чтобы поставить палатки с навесами и развернуть спальники. Закир первым делом примотал свободный конец цепи к дереву посреди площадки, скрепил замком, развалился на синей пенке и бездельничал, пока Абдул-Вахаб не сделал ему замечание и не погнал работать. Зула утащила пенку и уселась на нее сама. До этого момента она старалась не проявлять интереса к цепи и замкам, чтобы ничем себя не выдать: полная апатия — хорошая маскировка, — однако теперь на нее никто не смотрел, и она стала поглядывать на ствол, к которому крепилась цепь. Во вселенной Зулы существовало два замка́: массивный латунный, рассчитанный на непогоду (из рудничного поселка), и второй (из ящика с инструментами в пикапе): поменьше, из стали, с синим резиновым ободком по основанию, чтобы не гремел, когда ящик несут. У Зулы был к нему ключ. Некоторое время она носила его в кармане, но когда стало ясно, что вскоре что-то начнется, Зула потеряла сон, опасаясь, не обыщут ли ее и не отберут ли ключ. Поэтому однажды она намочила тампон, подождала, пока тот разбухнет, сунула в него ключ, а тампон — себе в задний проход. Там он теперь и находился.

Цепь на дереве смыкал большой латунный замок. Тот, что висел на шее, Зула не видела, но дотягивалась до него и нащупывала резиновое основание. Открыть этот замок она могла.

Создавая персонажей для богатых ленивых буржуев, «Голда шу» с именами не заморачивались и составляли их из слов, взятых то ли из спама, то ли из результатов случайного поиска в Гугле, — по крайней мере так Чонгор объяснял себе, почему бродит по Т’Эрре в обличье толстого купца по имени Скидка Лотерея. Сменить имя и сбросить вес разрешалось — за умеренную плату, — однако Чонгор понимал, что, если уступить соблазну и начать возиться с этой ерундой, несколько часов уйдет впустую. Пока же один только банальный навык перемещения по миру требовал полной сосредоточенности.

Скидка Лотерея, померцав, возник из воздуха в съемной комнатушке в верхних этажах постоялого двора за юго-западными воротами Карфинона — одного из пяти крупнейших городов Т’Эрры (Чонгор выяснил это, лихорадочно погуглив и пробежавшись по вики-сайту). Во время войн Карфинон не трогали — его рынками пользовались все. Сам же он хранил нейтралитет — слишком уж тут любили показывать норов, чтобы хоть о чем-нибудь можно было договориться, а последнего правителя, пытавшегося втянуть город во внешнеполитические интриги, выкинула из окна и низложила хорошо организованная толпа, состоявшая из…

Ну вот опять соблазнился подробностями. Все это не важно. Главное, что Карфинон — коммерческий транзитный центр, лучшее место для поиска менялы. Направиться следовало в место под названием «Биржа». Скидка Лотерея вышел с постоялого двора, вскоре миновал городские ворота нерешительной походкой, выдававшей в нем новичка, и будто пьяный стал плутать по узким улочкам в поисках Биржи — вернее, выяснять, как работает навигационный интерфейс, а это почти то же самое.

Чонгор слыхал, что в подобных играх на тебя могут наброситься и убить ради спортивного интереса. К его крайнему изумлению, этого не происходило, хотя по пути и попадались персонажи, явно способные на убийство. Однако его игнорировали. То и дело встречный купец или мальчишка-посыльный кланялись ему, ломали шапку или учтиво приветствовали как-то иначе. По-видимому, Скидка Лотерея обладал статусом, и тот, среди прочего, проявлялся в вежливых кивках со стороны небоевых персонажей. Наверное, поэтому его до сих пор не прирезали. Впрочем, у него возникли подозрения, что чем дольше он неуклюже слоняется по улицам, тем статус ниже. Чонгор снова метнулся на вики-сайт и порылся в интерфейсе. Оказалось, уровень его респектабельности и в самом деле падает с тех пор, как он вышел с постоялого двора, — очевидно, потому, что сам в ответ не кланялся и не ломал шапку, а люди, которых он тем самым ненамеренно оскорбил, на него заявляли. Чонгор выяснил, как кланяться и снимать шляпу — это была простая комбинация клавиш, — и стал бегать туда-сюда, предельно вежливо здороваясь со всеми подряд, и восстанавливать репутацию до того, как его прикончат.

Но его все равно убили, чем вынудили познакомиться с процедурой возвращения персонажа из лимба в мир живых. После этого он довольно быстро нашел Биржу и вскоре уже расхаживал по золоченой колоннаде, кивал встречным, снимал шляпу и прислушивался к птичьему языку местных обитателей: их крайне лаконичный жаргон был рассчитан на не очень хорошо знающих английский любителей капслока. Чонгор понял, что это т’эрранский аналог тех таинственных жестов, которыми обмениваются брокеры, давая друг другу указания сквозь гвалт торговой биржи.

Пребывание в любом виртуальном мире требует способности отключать критическое восприятие и погружаться умом и чувствами в галлюцинации вымышленного мира. Раз-другой Чонгору удавалось поймать это состояние — в основном когда выполнял простейшие действия: сшибая углы, ходил по комнате на постоялом дворе или брел по улице. Однако здесь это не представлялось возможным: отчасти потому, что в происходящем вокруг он ничего не понимал, отчасти потому, что тут, как нигде, Т’Эрра имела слишком мало общего с вымышленным миром — единственной целью этого рынка было перемещение денег между виртуальной и реальной экономикой. Если деньги выводились, то их следовало уничтожить — удалить из вселенной Т’Эрры раз и навсегда. Делали это под видом жертвоприношения богам. Нужную сумму приносили в один из храмов на скалистый акрополь у городских окраин и вручали жрецу или жрице, а те проводили ритуал: одни сбрасывали деньги в земной разлом, где сверхъестественные силы разлагали их на атомы, другие возлагали на высокий алтарь, откуда после произнесения нужных заклинаний деньги попросту исчезали. Чонгора неприятно смутила и отпугнула маклерская тарабарщина, и он отправился в холмы понаблюдать за церемониями. Проводились те под открытым небом в прямой видимости обзорных галерей и их немногочисленных посетителей — чтобы никто не подозревал жрецов в желании сунуть в карман тоги слиток-другой. Около полумиллиона слитков ушло в небытие за пятнадцать минут только с одного алтаря, а если учесть, что подобных заведений тут с полдюжины и работают они без перерыва, то (Чонгор прикинул в уме) в год из Т’Эрры выводят десять миллиардов долларов.

Десять миллиардов в год.

А Марлону надо вывести два миллиона.

Чонгор спрятал лицо в ладонях — как обычно, когда напряженно думал. В гостинице он побрился, и ощущать гладкую кожу было непривычно. Большой сложности подсчеты не представляли, однако Чонгор устал и мысли путались.

Десять миллиардов в год — это примерно по миллиону в час. То есть Биржу придется полностью загрузить часа на два. Либо не полностью, но уже не на пару часов.

А именно этим, сообразил Чонгор, и зарабатывали толпы торговцев в колоннадах: объединяли мелкие переводы или разбивали непомерно крупные на части поудобнее, чтобы священные горнила равномерно трудились день и ночь.

Начав понимать хоть что-то, Чонгор вышел из полного отчаяния, в которое его повергли начальные заминки. В какой-то момент Скидка Лотерея оказался совсем один: сидел на мраморной скамейке в обзорной галерее храма, где золото поедал, переваривал и превращал в бесполезные фекалии огромный жук-мутант. Теперь можно, не беспокоясь, ненадолго ОТОЙТИ ОТ КЛАВИАТУРЫ.

Чонгор встал размять ноги. Юйся спала в позе эмбриона прямо в кресле. Марлон по-прежнему трудился уже который час подряд. Однако когда Чонгор подошел поближе, он увидел, что структура «орканизации» теперь напоминает столетнее дерево. Марлон мобилизовал армию. На взгляд, в ней было не меньше тысячи персонажей.

Из одного конца кафе исходило странное свечение. Чонгор не сразу сообразил, что наступило утро.

Инспектор Фурнье очень удивился и слегка подосадовал, узнав, что Оливия решила рвануть в Ванкувер, не поставив его в известность. Она чувствовала, как ему хочется чуть более строгих миграционных законов в Содружестве, чтобы любознательные британские шпионы не скакали запросто через границу туда-обратно. А тут еще пятница: инспектор, похоже, имел планы на вечер, если не на все выходные. Теперь же он, по крайней мере формально, был обязан принимать гостью.

— Где вы сейчас? — спросил инспектор.

— Жду в очереди на границе.

Судя по электронному табло, еще десять минут — и она в Канаде, то есть сразу в пригороде Ванкувера, а через час — в центре. Это не очень хорошо. Спустя пятнадцать секунд после первого разговора с Фурнье Оливия поняла, что ехать надо немедленно, и поехала, никого не предупредив, даже своих фэбээровцев, — это отняло бы слишком много времени. Ввести всех в курс дела она планировала уже из машины, но в итоге забыла, поскольку занялась Ричардом, дядюшкой Мэном, Шеймусом и таинственным Чонгором. Еще бы Фурнье не злился: два часа как закончился рабочий день, а он до сих пор в офисе, откладывает ужин, мечтает о бокале вина да еще любезно звонит ей сообщить последние новости и тут узнает, что она, оказывается, как раз въезжает в Канаду.

— Знаете, мне всего лишь нужно устроиться в Ванкувере, чтобы при первой возможности пойти по следу.

— Откровенно говоря, никакой это не след, — заметил инспектор. — А первая возможность появится только в понедельник, поскольку — вуаля! — наступил уик-энд.

Она решила пока не настаивать.

— Есть какие-нибудь новости?

— Это был отряд из двух проводников и трех охотников на джипе со всей подобающей экипировкой. Ушли одиннадцать дней назад, хотя собирались на неделю. То есть они перебрали четыре дня, и от них ничего не слышно.

— Кажется, в первый раз вы говорили, что они пропали десять дней назад.

— Возможно, вы так меня поняли, хотя я этого не говорил. Что-то могло случиться самое раннее одиннадцать дней назад, самое позднее — четыре.

— Понимаете, самолет, который я ищу, сел тринадцать дней назад.

— Даты не сходятся, — заметил инспектор.

— Если на пару дней они залегли на дно…

— Где? И почему нет следов посадки? И их залегания на дно?

Тишина. Оливия проехала чуть вперед и встала на красный сигнал: она — следующая.

Как поступил бы Джонс, если бы застрял к северу от воображаемой линии?

А если бы у него был джип с туристским снаряжением?

Джонс годами жил в афганской глуши, а по сравнению с теми горами здешние Каскадные — детский сад.

— Он совершенно точно в Канаде. Если, конечно, еще не пересек границу.

Фурнье вздохнул.

— Раз вы думаете, что пересек, почему сами не ждете к югу от нее?

— Потому что мне остается только идти по его следу, а найти этот след я смогу именно в Канаде.

Молчание. Оливия представила, как Фурнье снимает очки и трет уставшие глаза, мечтая о бокале вина.

Загорелся зеленый, передняя машина плавно въехала в другую страну.

— Больше не могу говорить, пересекаю границу.

— Bienvenue а Canada[314], мисс Галифакс-Лин, — сказал инспектор и повесил трубку.

К Ждоду только что присоединился один из любимых персонажей Корваллиса — скиталец-к’Шетрий, пару дней назад вступивший в Охристую коалицию. Корваллис как опытный игрок высоко ценил удачливость: больший шанс получить благоприятный расклад от генераторов случайных чисел Корпорации-9592. Некоторые типы персонажей и союзы удачливее других, больше же всех везет скитальцам-к’Шетриям. А недавно вмешался Ричард и велел сделать охристых чуть удачливее их соперников из Пестрого альянса, чем немедленно воспользовался Корваллис, обменяв всю свою «пеструю» экипировку на более эстетичный и недооцененный шмот.

— Он выступает, — объявил Ричард компьютеру — другого способа общаться с Си-плюсом не осталось. После кончины блютуса та же судьба постигла и телефон, а если человек шесть часов ходит в ведро, то искать зарядник у него тем более нет времени. Однако пока Кловер (так звали невероятно везучего персонажа Корваллиса) находился неподалеку от Ждода, Корваллис мог слышать все, что говорит Ричард, правда, не своим голосом, а внушавшим священный трепет гласом Ждода.

— Вижу, ты перестал называть его мелким засранцем, — сказал Кловер гнусавым и высоким, совсем не Корваллисовым, голоском, к тому же с ирландским акцентом — американцы часто выбирали его для своих героев, чтобы получалось совсем как в кино.

— Ну да. Какой же он мелкий засранец, если собрал армию в тысячу двести прокачанных персонажей и выставил в боевом порядке вдоль линии спланированного марш-броска? Признаю, я не понимал, почему он медлит возле пещеры. Не думал, что он подготовил целый блицкриг.

— А ты видел его кавалерийские маневры?

— Да видел я, видел.

— Неплохо придумано, — промямлил Кловер.

— Прежде чем ты окончательно разомлеешь от восхищения этим сукиным сыном-вирусописакой, хочу напомнить: у него есть данные о моей племяннице.

Кловер виновато засопел и спросил:

— Чем могу помочь?

— Сообщай мне, сколько он нахапал золотых слитков. Нет, лучше сразу переводи в доллары.

— Сто пятьдесят. Долларов.

— Это туфта. Так, подвернулось. За дело он еще и не брался.

— Согласен. Что-нибудь еще?

— Обзвони приятелей, собери прокачанный отряд. Только не такой большой, как у Тролля, — пару десятков ребят с головой на плечах.

— Легко.

— Будешь готов — дай знать. Попробуем напасть с фланга — посмотрим, как он отреагирует. А я стану наблюдать сверху.

— Словно бог с Олимпа.

— Думаешь, это помешает?

— Помешает ли ветеранам Т’Эрры сознание того, что они идут в бой под оком Ждода? Вряд ли.

— Хорошо.

— Кстати, уже тысяча триста долларов.

Зула давно перешла грань, за которой никакие действия моджахедов не могли ее удивить, а тем более шокировать. Видимо, с любыми радикалами — талибами, национал-социалистами или членами «Сендеро Луминосо» — всегда так: едва они отбрасывают приличия, едва отказываются от чувства меры, как тут же начинают соревноваться, кто в этом плане круче. Выходит сплошная комедия. Если не обращать внимания на последствия. Так или иначе, возле сидящей на цепи Зулы моджахеды поставили походную плитку, сумки-холодильники, воду, пакеты с продуктами и стали ждать, что она будет готовить им еду и мыть посуду.

Примерно то же происходило две недели назад у заброшенного рудника. Впрочем, тогда Зула воспринимала все по-другому: они едва пережили авиакатастрофу, не представляли, что будет дальше, ютились под одной крышей; как ни дико, трудности их словно бы сблизили, и Зула помогала не против воли. Теперь же все обстояло совсем иначе. Во-первых, эта цепь на шее. Во-вторых, личный состав с тех пор стал ни к черту. Как говорят в техническом бизнесе, А нанимают А, Б нанимают В, то есть пока набираешь лучших, они приводят за собой таких же, но едва опускаешь планку, середняки тащат посредственностей, чтобы те им прислуживали и помогали осуществлять личные планы. За две недели тяжких скитаний по западной Канаде Зула наблюдала, как этот регресс происходит в пределах небольшой группы. Джонс, безусловно, А. И если подумать, каждый в его первоначальной команде в чем-то тоже был А. Шарджиль — типичный Б — приволок Закира, а Закир — из тех самых В, которых знающие про А-Б-В сторонятся как чумных.

Однако Джонс, будучи А, хорошо это понимал и действовал соответственно. В первые несколько часов на стоянке почти ничего не происходило, и Зула умудрилась немного вздремнуть на пенке: под четырьмя слоями флиса она легко обошлась без одеял и спальника, — а проснувшись, поймала на себе такой взгляд Закира, от которого в доивановско-уоллесовскую эпоху ей сделалось бы не по себе. Теперь она думала, будет ли Закир все так же возбужден, если придушить его цепью и упереть колено ему в позвоночник; под замком в фургоне она много отжималась и приседала.

Разбудило Зулу прибытие внушительной группы моджахедов. К тем троим, которых оставили караулить лагерь, присоединились еще человек десять. Похоже, машины приехали к развороту одновременно, выгрузили этих персонажей и забрали тех, кого Джонс счел неподходящими: В, а то и Г. Теперь все они в прямом и переносном смысле оказались на краю пути: без колес (автофургон увезли), но с таким количеством боеприпасов и туристской экипировки, какое на себе уже не унесешь. Смеркалось. Зула опустила капюшон пониже и начала незаметно составлять мысленную опись. Никакого оружия, кроме привезенного на самолете и отобранного у охотников, она не приметила. Логично: его проще раздобыть там, куда они направляются, да и тащить меньше.

К тому же главное оружие — сами террористы.

Первоначальная пятерка была тут: Джонс, Абдул-Вахаб, Ершут и любовники — все А как на подбор. Из ванкуверцев остались юркий Шарджиль и пухлый Закир. Третьего (как уж там его имя) услали — видимо, от него требовалось только увести машину и раствориться. Итого семеро. А всего моджахедов собралось тринадцать — окончательно Зула это выяснила, лишь когда стала подавать им ужин.

Многих она хотя бы раз мельком видела или слышала — пока фургон колесил по Канаде, те приезжали к Джонсу с разных концов Северной Америки, — но двоих встретила впервые. Судя по тому, как их приветствовали, они смогли присоединиться к отряду только теперь. Остальные либо не видели их много лет, либо вообще не знали. Эти двое были А. Зула так решила отчасти из-за того, что Джонс выказал им особое уважение. Но лишь отчасти. Она и сама все понимала. Эрасто — выходец с Африканского Рога, скорее всего из Сомали — говорил на безупречном английском со среднезападным акцентом и, когда что-нибудь произносил, лукаво поглядывал на Зулу, упиваясь ее реакцией. Такой же, как она, приемыш, воспитанный где-нибудь в Миннеаполисе, Эрасто в отличие от нее решил вернуться на родину и посвятить себя мировому джихаду. Шесть футов роста, поджарый, с гладким детским лицом — вылитая бенеттоновская модель.

Абдул-Гафар («слуга Всепрощающего» — чем дальше, тем больше Зула вспоминала из арабского) — голубоглазый блондин-американец лет сорока пяти, а то и пятидесяти пяти, но в хорошей форме: плотный и вместе с тем подтянутый. Видимо, много занимается спортом: футболом, борьбой — чем-то, где его рост (футов пять с половиной) не важен. Его родным языком был английский, и он понимал остальных еще хуже, чем Зула, а та улавливала смысл примерно трети сказанного. Очевидный вопрос по поводу его имени — за что он желает прощения — пока оставался без ответа, хотя Абдул-Гафар явно поздно обратился в ислам и теперь спешил наверстать упущенное. Догадка появилась, когда Зула разглядела у него на макушке следы пересадки кожи: участок размером с почтовую марку. Точно такие же она видела у своих белых родственников-фермеров. Абдул-Гафара лечили от злокачественной меланомы, жить ему оставалось меньше года. А Зула до этого момента удивлялась, почему человек вроде Джонса видит в новообращенном кого угодно, только не агента ФБР.

Зулу не переставала удивлять их лень. Моджахеды, конечно, не главные лентяи на свете, но когда в лагере столько мужиков, они что — не могут сами приготовить себе еду? Не могут без женской руки собрать на стол и разложить тарелки? А Зулу приковать к другому дереву, подальше, чтобы не подслушивала. Но им казалось очень важным заставить пленницу выполнять работу за них. Ее выставляли напоказ, как Клеопатру, которую тащили через Рим. Джонс демонстрировал: неверная подчинилась его власти.

Подчиняться Зула и не думала, однако ради присутствия на ужине с удовольствием подыгрывала. Даже опустила капюшон пониже наподобие чадры. И подслушивала, удивляясь, как много теперь понимает.

Некоторое время моджахеды ели, насыщались, болтали и шутили. Затем Джонс заговорил тоном, подразумевавшим «а теперь к делу». Он сказал, что отправляется на боковую, поскольку встанет задолго до рассвета и приступит к следующему этапу операции. Его не будет несколько часов. Остальным же надо выспаться, но встать рано и приготовиться к разделению лагеря на две части: базовую (поменьше) и экспедиционную (побольше). Участников последней ждут великие свершения, что не уменьшает значимости основного лагеря и не лишает остающихся божественного вознаграждения и славы, которую они пожнут…

(Типичное производственное собрание, решила Зула. Не хватает только презентаций в «Пауэрпойнте». Одним — очевидно, В — Джонс поручает дрянную работенку, сдабривая приговор угощением и фальшивым дружелюбием.)

Наслаждаться великолепной Зулиной кухней оставляли Закира, Ершута и еще двоих. Одного она прозвала бывшим студентом: это был тихий человек средних лет, ближе к сорока, чем к тридцати, который в походных условиях чувствовал себя явно неуютно. Зула понимала, почему его и Закира не берут (сама она поступила бы точно так же): у обоих на лицах отразились и недовольство, и облегчение.

А вот Ершут был ошеломлен. И Джахандар — тот афганец с крыши фургона со снайперской винтовкой и биноклем. Зула и сама пыталась скрыть изумление: если уж кто годится для долгих горных походов по территории врага, так это Джахандар. Она не могла вообразить, как такого человека вообще умудрились провезти на Запад. Наверное, вкололи наркотик, сунули в ящик, доставили прямым авиарейсом из Тора-Боры и с тех пор держали под замком где-нибудь в горах. К западу от Каспийского моря его арестовали бы за один внешний вид: за шапку, бороду, взгляд и боевые шрамы. Впрочем, не важно, как его сюда привезли; сейчас он был взбешен, и этим подвиг молчаливого Ершута высказать недовольство планами Джонса.

Моджахеды поглядывали на Зулу, как бы спрашивая: «Четверо, чтобы приглядывать за девчонкой, прикованной к дереву?»

Джонс тоже посмотрел на нее, как бы говоря: «Ты явно понимаешь больше, чем надо». Он толкнул к ней грязную тарелку, поднялся и жестом позвал за собой Джахандара с Ершутом. Отойдя от костра подальше, они стали негромко переговариваться. Джонс делился планами, знать которые остальным пока не следовало.

Или по крайней мере Зуле: в какой-то момент все трое глянули на нее молча, потом отвернулись и продолжили беседу обычным тоном. Судя по позам — уже спокойно.

Они решили убить Зулу.

Не сразу. Вот уйдет основная группа к границе, тогда Ершут и Джахандар перережут ей горло (впрочем, предположила Зула, не раньше, чем она приготовит им еду и вымоет посуду), двинутся следом и без труда нагонят. А Закиру с Саидом поручат присыпать ее труп землей.

Ужин закончился, моджахеды растворились в темноте, оставив Зуле грязные котелки и бумажные тарелки. Почти все ушли спать. Джахандар заварил себе чай кипятком, которым Зула собралась мыть посуду, и занял позицию неподалеку на холме, откуда хорошо просматривался лагерь с окрестностями. Винтовку он прихватил с собой.

Зула взялась за работу, представляя свой лоб в перекрестии Джахандарова прицела.

Через несколько часов безнадежных попыток уловить, что к чему, Чонгор стал смутно понимать (больше интуитивно, чем умом) смысл происходящего на Бирже Карфинона и разбираться в ролях ее разнообразных участников. В центре располагалась биржевая яма: амфитеатр-воронка диаметром метров в тридцать наверху (на таком расстоянии еще можно докричаться с одного края до другого), которая шла вниз кольцами каменных полированных ступеней. В самом низу находилась ровная площадка метра три в поперечнике. Яма аккуратно делилась надвое, хотя ни ограждений, ни разметки не было: просто на одной стороне собирались купцы, выводившие деньги из «Т’Эрры», на другой — жрецы, которые пытались на полную загрузить деньгоистребительные возможности своих храмов, для чего перебивали сделки у жрецов-конкурентов.

Вот такое простое разделение. Хотя Чонгор догадывался, что есть и вертикальная градация. Он выдвинул гипотезу, по которой чем ниже стоят люди, тем бо́льшими суммами оперируют. На первый взгляд торговцы не приносили, а жрецы не уносили заметного количества слитков. Сперва Чонгор предположил, что сделки заключаются на бумаге, а деньги передаются где-нибудь в банке или на складе, однако позже заметил, как сверху вниз — от мелких торговцев к тяжеловесам — передают небольшие блестящие предметы. На вики-сайте говорилось: в Т’Эрре существуют металлы ценнее золота, хотя большинство персонажей их в глаза не видели, а используют такие металлы для масштабных транзакций. Монета красного золота стоила сотню обычных, синего — сотню красных, а монета цвета индиго, или, проще, индизолота, — сто синих. То есть (если Чонгор верно прикинул в уме) одна монета из игрового индизолота равнялась примерно семидесяти пяти тысячам реальных долларов.

Арт-директорам «Т’Эрры» казалось крайне важным, чтобы внешний вид монет кричал об их стоимости, и потому золото, переходя из рук в руки, сверкало лучами соответствующих оттенков. Банальное желтое собирали бродячие менялы на площади возле амфитеатра и оптом обращали в красное; оно отправлялось в верхние уровни ямы, которые из-за бойкой торговли мерцали, будто скопление алых звезд. Под ними преобладал синий, а тот в самом низу сгущался в индиго.

Марлон рассчитывал провернуть обмен примерно тридцати индизолотых монет, или трех тысяч синих. Поскольку расхаживать с тремя тысячами не важно каких предметов не слишком удобно, Чонгору оставалось только договориться с каким-нибудь воротилой из нижних рядов при условии, что: а) тот постоянно имеет дело с индизолотом, б) им управляет кто-то, кто может перевести деньги на Филиппины. Однако именно потому, что такие персонажи имеют при себе бешеные деньги, охраны вокруг них немерено. Стражники самого зловещего вида плечом к плечу обступали нижнее кольцо амфитеатра и бдели из-под сводов, стен и слоев мерцающего света (заклинаний, как предположил Чонгор). Выяснить мощь персонажа в «Т’Эрре» куда труднее, чем в других играх, где достаточно взглянуть на его уровень. В этом смысле Чонгору не хватало опыта. Впрочем, азы он усвоил и не сомневался, что даже самый мелкий купчишка с верхних рядов способен убить Скидку Лотерею одним косым взглядом.

Это навело Чонгора на мысль: он проберется в центр именно потому, что абсолютно безобиден. Он рискнул и спустился на верхний уровень ямы. Никто не обратил на него внимания. Еще на один вниз. Никакой реакции. Становилось тесно, Скидка Лотерея с трудом прокладывал себе путь. Его по-прежнему не замечали. Он был уже неподалеку от условной разделительной линии, слышал, как жрецы провозглашали: «Благословение!» — и вступали в переговоры с торговцами. Как выяснил Чонгор, «благословением» пользовались, чтобы переводить деньги в Т’Эрру: персонаж возносил молитву, с кредитки игрока списывались средства, и золото возникало из ниоткуда на одном из алтарей или в горах на конце радуги посреди какой-нибудь поляны, которую контролировала та или иная группировка жрецов, а жрецы через биржу вроде местной переводили деньги своим богомольным клиентам. Подслушав пару разговоров, Чонгор понял, что обычная сумма здесь — несколько тысяч простых золотых монет, то есть пригоршня красных. Однако ниже, в средних рядах, где в ход шло синее золото, он заметил: время от времени жрецы произносят не «благословение», а «чудо». Оказалось, иногда персонаж, моля о благословении, получает в сто, а порой и в тысячу раз больше, чем просил (и чем было оплачено). Чистое везение: все равно что найти сто долларов в пакетике с крекерами.

Тут-то Чонгора и осенило. Скидка Лотерея пробрался как можно ближе к окутанной заклинаниями охране. Когда он заметил, что ее магия начинает наносить ему урон, а стражники — коситься и тянуть руки к оружию, то немного отступил, сел и принялся наблюдать за происходящим в самом центре ямы. Все вокруг блистало пурпуром. Из рук в руки переходили миллионы долларов. Торговлю тут вели от силы персонажей двадцать, и каждый мог провернуть нужную Чонгору сделку.

Голос Марлона вернул его из вымышленного мира в интернет-кафе на Филиппинах. Последние несколько часов тот играл молча, однако теперь общался вслух с кем-то из своих рядовых помощников, а может, и военачальников. Большую ли он собрал армию, Чонгор мог только догадываться. Говорил Марлон спокойно, негромко, но настойчиво, а его руки скакали по клавиатуре, как пауки по горячей сковороде.

Скидка Лотерея не был занят ничем особенным — сидел и наблюдал, — и Чонгор решил поглядеть, что происходит у Марлона. Услышав, как кто-то говорит по-китайски, Юйся встрепенулась, приоткрыла глаза и замерла, вспомнив, где находится. Чонгор заметил, что смотрит она в противоположный конец зала: в кафе входила, если так можно сказать, утренняя смена. Последние часы они провели здесь почти одни; теперь же несколько новых посетителей сидели за компьютерами в прямой видимости у Юйси. И один как раз поспешно отводил глаза. Чонгор, который и сам, случалось, пялился на девушек, понял, что именно за этим Юйся и застала незнакомца, а теперь испепеляла его взглядом. Не желая встревать, Чонгор отошел к Марлону.

До сих пор он не видел на мониторе у Марлона даже намеков на мир меча и магии: сплошь бесчисленные слои окошек с ветвистой структурой орканизации, гистограммами, пляшущими полосками статданных и бегущими строками чата. Теперь же все они пропали, и появилось нечто более похожее на игру: изображение ущелья, где шла схватка. На людей Марлона — не на основную группу, а на фланг — напали, когда они переходили вброд горный поток. Атаку хорошо спланировали: на отмелях лежали несколько убитых. Впрочем, по земле, воде и воздуху прибывало подкрепление, нападавших втягивали в отдельные стычки, те то сливались, то распадались, один персонаж помогал другому и немедленно бросался в новый бой.

— Проблемы? — осведомился Чонгор.

— Нет, — ответил Марлон. — Мы их уделаем.

— А ты сам не собираешься кого-нибудь уделать? — Чонгор заметил, что Reamde преспокойно сидит на валуне посреди горного потока.

— Незачем. Я наблюдаю.

— И что же ты видишь?

Марлон долго молчал. Потом заговорил, словно только что осознал:

— Отлично дерутся. Бывалые персонажи, не какие-нибудь дети. Но вместе еще не сражались.

— С чего ты взял?

— В опытной банде знают, как помогать друг другу, а эти — нет. И выглядят они непохоже. — Впервые за несколько часов Марлон оторвал руку от клавиатуры и показал на одного из врагов: — Видишь? Сто процентов пестрый. А этот? Охристый. Почему они заодно?

Тут, словно его осенило, Марлон быстро опустил пальцы на клавиши и развернул угол обзора. Теперь он смотрел назад и вверх, прямо в звездное небо. В воздухе с помощью магии висели два персонажа и наблюдали за боем. Марлон кликнул — появились два окошка с именами и портретами. Чонгор не мог издали разобрать мелкий шрифт и спросил:

— Кто они?

— Не важно. Не те, кем кажутся.

— То есть?

— То есть это еще не нападение. Настоящее будет позже, — сказал Марлон.

— Сколько денег ты уже собрал?

— Если в золоте, два миллиона.

Чонгор прикинул. Сто пятьдесят тысяч долларов. Примерно по пять тысяч на каждого атакующего.

Как это — не настоящее нападение? По пять штук за несколько секунд боя в компьютерной игре — куда ж больше?

— Ты по-прежнему рассчитываешь собрать ту сумму, о которой мы говорили? — спросил Чонгор.

— Бросать нельзя. Этой ночью мы соберем все или ничего.

— Вообще-то солнце давно встало.

— Пофиг.

К тому времени как Оливия добралась до отеля в центре Ванкувера, она всерьез приуныла из-за того, что инспектор Фурнье, как ей думалось, тормозит расследование. И потому была приятно удивлена, когда администраторша в отеле, вписывая Оливию, вдруг увидела у себя на мониторе нечто любопытное и, просияв, сообщила, что гостью ждет письмо. На стойке возник желтый конверт. Судя по весу, в нем лежало десятка полтора листов бумаги. Пройдя в номер и немного обустроившись, Оливия вскрыла конверт, где обнаружила отправленные факсом копии полицейских отчетов.

Начальство в МИ-6 требовало, чтобы она всегда извещала о месте своего пребывания, и Оливия решила немедленно исполнить эту обязанность, которой пренебрегала с тех пор, как уехала из Сиэтла. В Лондоне сейчас было около шести утра.

Затем она погрузилась в отчеты о пропавших охотниках. Инженер-нефтяник из Аризоны (пенсионер) и двое его сыновей, тридцати двух и тридцати семи лет, из Луизианы и Денвера соответственно. Не новички. Приехали в Британскую Колумбию отметить шестидесятипятилетие старика походом на гризли. Наняли проводников из фирмы, которая особо подчеркивала, что обслуживает любителей серьезной традиционной охоты; судя по кое-каким фразам на ее сайте, так она отстраивалась от конкурентов, предлагавших куда более комфортное, то есть более дорогое, приключение. А тут клиенту обещали вернуть деньги, если он не убьет медведя в течение недели.

Последнее, очевидно, убедило сыновей, и те скинулись на охоту, желая порадовать своего старика. Судя по полицейским отчетам и по беспросветно унылому сайту, который запустила семья пропавших, моля мироздание дать ей хоть какую-нибудь информацию, мужчины были далеко не дилетантами. Отец, пока работал, исколесил всю планету и не упускал ни одной возможности сходить на крупного зверя, а мальчишек часто брал с собой. Проводники тоже не новички: один, соучредитель фирмы, в этом бизнесе уже лет тридцать, второй — из аборигенов, которые живут в здешних краях тысячелетиями. Уехали они на полноприводном внедорожнике, выпущенном два года назад; при себе имели колесные цепи, лебедки и полный набор того, что помогло бы им спастись и выбраться, если бы они вдруг где-нибудь крепко застряли.

Как раз их методы и затрудняли работу полиции. Проводники не привязывались к удобствам вроде охотничьих домиков и могли ехать туда, где охота лучше. К тому же обязательство вернуть деньги подталкивало их поступать именно так. Им ничто не мешало посетить за неделю несколько медвежьих мест на площади в сотни квадратных километров, а почти все эти территории — гористые, и по ним лишь недавно стало возможно проехать на чем-то кроме снегохода. Самая очевидная версия: охотники заехали на километр дальше, чем стоило, машина слетела с дороги, застряла во льду на реке или в сугробе.

Впрочем, версия казалась очевидной только в первые два дня. Потом стали искать с воздуха на всей территории, высматривая машину или сигнальные огни, и прослушивать частоты, на которых пропавшие могли просить о помощи. Мобильники в тех краях, само собой, не ловили, однако в машине была рация, и уж наверняка охотники воспользовались бы ею, если бы увидели самолет. Или услышали.

Последнее вероятней: почти все время стояла сплошная облачность, и пилоты сомневались, что хоть сколько-нибудь хорошо осмотрели зону поисков. В итоге расследование уже несколько дней не двигалось. Семьи пропавших — они прилетели в Британскую Колумбию и открыли нечто вроде кризисного центра в гостинице в Принс-Джордже, — настаивали, что с их родней случилось неладное, и были опасно близки к высказыванию вслух неприятных вещей о методах работы Королевской конной полиции.

Если читать между строк, все становилось понятно. В полиции почти не сомневались (хотя и не осмелились бы заявить открыто), что и охотники, и проводники погибли: вероятнее всего, врезались в скалу, не заметив ее в тумане. Если бы они элементарно застряли, то сообщили бы по рации или пошли пешком к ближайшей трассе — снаряжения у них более чем достаточно. Однако полиция не могла вот так просто взять и объявить об этом, а потому под натиском репортеров и обезумевших жен выдавала успокоительные фразы о том, что рано или поздно поиски с воздуха принесут результат.

У Оливии, разумеется, была совершенно иная версия. Трудно вообразить более безумную версию, чем та, где шайка международных террористов угоняет самолет на Сямыне, чуть не разбивается на нем в горах Британской Колумбии, убивает охотников и мчит к границе на угнанном у тех внедорожнике.

Но есть и положительный момент: эту версию легко проверить. У них, конечно, полноприводная машина, однако вряд ли Джонс решил проделать всю тысячу километров по бездорожью. Наверняка он пошел по пути наименьшего сопротивления.

Даже не по пути наименьшего сопротивления, думалось Оливии над гуглокартами, а просто по пути. В Британской Колумбии нет сети дорог. Там одна дорога. Если только Джонс не удумал ехать совсем уж в обход по лесовозным просекам (что маловероятно в это время года) или дать крюк на восток, в северную Альберту, то Девяносто седьмого шоссе ему не миновать.

А почему бы и нет? Раз он умудрился раздобыть в глухомани внедорожник, то прекрасно понимает, что пользоваться им надо немедленно: несколько часов или дней — и машину начнут искать. В таком случае Джонс поехал прямиком к американской границе по Девяносто седьмому шоссе через Принс-Джордж (под окнами гостиницы, где родня пропавших устроила штаб), а потом по более разветвленной дорожной сети юга Британской Колумбии. Если он не пересек границу сразу, то хорошенько спрячет внедорожник и сменит машину. И станет придумывать способ перейти границу в таком диком месте, где ему не помешают, даже если о нем будут знать и устроят целую облаву.

Еда террористам не понадобится: в машине полно охотничьих пайков. Да, в конце концов, поголодают ради такого случая, не впервой.

А вот без топлива им никуда. Бензин нужен.

Еще один взгляд на карту.

Если они раздобыли машину в зоне поисков и бак не совсем пуст, то доедут до Принс-Джорджа. К северу, конечно, есть где купить топливо (должны же люди где-то его брать), но Джонс станет избегать таких мест, чтобы хозяева заправок его не запомнили, а в машине не узнали внедорожник местной фирмы. Нет, он, нигде не светясь, докатит до сравнительно крупного Принс-Джорджа — до самой большой заправки, где никто никого не запоминает.

Завтра Оливия поедет в Принс-Джордж. Где-то там должна быть видеокамера с нужной записью. Если владелец даст доступ к этим кадрам, они станут шлюзом, который направит в правильное русло бестолково растрачиваемую энергию.

А сейчас надо выспаться. Впрочем, она и так уже спала.

В Т’Эрре Чонгор ощущал себя слепым котенком, и только большой сисадминский опыт сражений с головоломным софтом не давал ему впасть в отчаяние и сложить руки. Прежние навыки сами по себе преимуществ не давали, другое дело — сисадминский настрой: безусловная, хотя немного наивная и нагловатая вера в то, что, если долго ломать голову, задачу в итоге решишь. Чонгор немного разобрался в работе биржи, и это его слегка приободрило. Но он совсем пал духом, увидев, как Марлон руководит небольшой войной. Мощь персонажа, каталог заклинаний, арсенал оружия и магических предметов, размер армии, легкость, с которой Марлон выхватывал нужную информацию из мельтешащих окошек с данными и немедленно на нее реагировал, — все говорило о годах, проведенных в «Т’Эрре», и о том, что Чонгор — игрок совсем другой лиги, дворовый футболист на поле чемпионата мира. И все же сисадминское упорство не давало ему отступить. Он тупо глядел в монитор через плечо Марлона, врубался и пробовал научиться хоть чему-то, что помогло бы ему с бо́льшим толком использовать своего безбожно слабого Скидку Лотерею.

По этой самой причине поступок Юйси застал его врасплох: она вдруг метнулась через зал и плеснула водой из чашки в человека, который уже минут тридцать как сидел неподалеку за компьютером.

— Я те не поганая шкетка! — рявкнула Юйся. Потом еще раз. И еще: — Нужна шкетка — вали в другое место!

Чонгор не знал слова «шкетка», но поскольку Юйся повторила его трижды, значит, расслышал верно.

Объект ее нападок — долговязый европеец с внимательными зелеными глазами и всклокоченной светлой бородой — выглядел скорее удивленно, чем сердито. Воды в лицо он не ожидал, резво вскочил и повернулся к обидчице: не агрессивно (приближаться не стал), но давая понять, что если Юйся вздумает продолжить, то получит отпор. Он смотрел на Юйсю с интересом, без малейшего страха и уж тем более без смущения. Когда же к нему двинулся Чонгор, долговязый чуть развернулся, учитывая угрозу с новой стороны, мельком осмотрел его с головы до ног и немедленно зацепился взглядом за правый карман мешковатых Чонгоровых штанов, где как раз лежал заряженный «макаров». Каким-то образом он угадал, что там, и это все изменило. Долговязый поднял раскрытые ладони, как бы говоря одновременно «Смотри, у меня в руках ничего нет» и «Стой где стоишь». Чонгор замешкался, но не потому, что повиновался. Поведение незнакомца его скорее удивило.

— Для нас с тобой будет лучше, — сказал тот по-английски со странным акцентом, — если ты станешь держать руки на виду — я, как видишь, поступаю именно так — и не подойдешь ближе. Тогда мы сможем побеседовать конструктивно. До тех пор все зависит от содержимого наших карманов. А поскольку ты в здешних краях новичок, я бы не советовал ввязываться в подобные ситуации.

Если Чонгор верно понял, ему только что пригрозили пистолетом.

Словно подтверждая его догадку, двое посетителей кафе пулей вылетели наружу, оставив внутри Чонгора, Юйсю, Марлона и зеленоглазого бородача.

Чонгор отнесся к предупреждению серьезно, однако не испугался, как это было бы до Сямыня.

— Я уже не раз ввязывался, — сказал он. — И не побоюсь ввязаться снова, тем более когда обижают моих друзей.

Юйся сообразила, что все обстоит не так, как ей показалось поначалу, и отступила поближе к Чонгору. Тем временем явился взволнованный филиппинец, дежуривший за стойкой, — выяснить, в чем дело. Бородач заметил, как Чонгор перевел взгляд на дверь, обернулся, опустил руки и что-то прочирикал — видимо, на филиппинском. Говорил он весело, держался беззаботно. Дежурный успокоился, кивнул, заулыбался и вышел.

— Что ты ему сказал? — спросила Юйся.

— Наверное, мне не стоит говорить — очень уж ты переживаешь, когда тебя принимают за шкетку. Но сказал я, что мы слегка повздорили — это здесь обычное дело — и уже все уладили.

— Кто такая «шкетка»? — поинтересовался Чонгор.

— В данном случае имеется в виду настоящая либо мнимая лесбиянка, обслуживающая секс-туристов, которые предпочитают пацанистый тип.

Чонгору и так-то не хотелось стрелять в незнакомца, а теперь он был готов засыпать его вопросами. Какой кайф, когда хоть кто-то рядом понимает, что происходит.

— Как тебя зовут? — спросила Юйся.

— Джеймс О’Доннел.

— Ты секс-турист?

— Нет, но никому не говорите.

Юйся развеселилась.

— Это еще почему? Потому что стыдно не быть поганым извращенцем?

— Потому что другим здесь делать нечего? — предположил Чонгор.

— Да. В подобных городках любой белый, если он не секс-турист, вызывает подозрение. А вот уж кто удивил местных, так это он. — Человек, представившийся Джеймсом, кивнул в сторону Марлона. Тот за все это время лишь пару раз поднимал голову от экрана, но поскольку никто не стрелял, он не видел смысла отрываться от дел.

— Кто бы говорил. — Юйся глядела в монитор Джеймса. Там тоже была «Т’Эрра».

Чонгор с удивлением заметил, что место на экране сильно смахивает на Торгайские предгорья, а одна из гор неподалеку ему до боли знакома. Персонаж Джеймса находился в нескольких километрах от персонажа Марлона.

— Ты нас преследуешь. И в том мире, и в этом.

Джеймс кивнул:

— Врать не стану.

— Тебе нужно золото?

— В жопу золото. Я хочу знать все, что вам известно об Абдулле Джонсе.

— Ты просил сообщить, когда он соберет больше миллиона долларов, — напомнил Кловер. — Похоже, собрал.

— Похоже?!

— Сумма то больше, то меньше — его постоянно атакуют. Вот прямо сейчас — целая толпа нападающих.

— Серьезные есть?

— Вроде нас — нет. Никто еще не сообразил. Но уже пошли слухи, что в Торгаях крупная заварушка. Думаю, через час на него навалятся более организованные отряды.

— И хорошо, — сказал Ждод, поразмыслив. Ричард играл четырнадцать часов кряду и излагал мысли не очень ясно. — Это его подстегнет. Он раскрыл золота на миллион баксов…

— Миллион сто тысяч, — поправил Кловер. — Только что раскрыл крупную заначку.

— Не суть. Столько перепрятать, когда все смотрят, — проще довести дело до конца.

— И что это значит для нас? Вернее, для тебя, поскольку у меня могущества — как у бактерии в кишечнике Чака Норриса.

— Это значит — пора.

— Как поступишь?

— Ты в наушниках?

— Угу.

— Лучше сними.

— Я рассчитывал найти одного-единственного хакера, китайского пацанчика, — назвавшийся Джеймсом кивнул в сторону Марлона, — а с ним, оказывается, подружка и телохранитель-венгр со стволом в кармане.

Они устроились в углу зала, где могли спокойно поговорить и кое-что погуглить. Интернет-кафе постепенно заполняли туристы.

— Я ему не подружка, — поправила Юйся. — Да и шкетки не в его вкусе.

— De gustibus non est disputandum.

— Что это значит?

— Что он полный придурок.

Чонгор слегка опешил от их заигрываний и почувствовал, что он тут не к месту.

— Марлон мне нравится, — прибавила Юйся, — как брат. Но… — Она неопределенно поболтала в воздухе ладонью.

— Я понял. — Джеймс смотрел на Юйсю завороженно. Затем вспомнил о приличиях и обратил внимание на Чонгора. — Ну а ты, здоровяк? Ты-то здесь явно не в своей тарелке?

Немного очарованный беззаботностью Джеймса, Чонгор тем не менее мог думать только о Зуле и потому отвел глаза и угрюмо уставился в окно. Потом поймал себя на том, что довольно громко барабанит по пластиковой столешнице загорелыми мозолистыми пальцами.

— Я выстрелил ему в голову, — наконец произнес он и обернулся к Джеймсу, который в кои-то веки умолк. Затем повторил раздельно: — Я. Выстрелил. Ему. В голову.

— Погоди-ка. Ты про Джонса?

— Да. Но только… как это правильно? — Чонгор изобразил, как пуля царапает голову.

— Вскользь, — подсказал Джеймс. — Паршиво. — Он немного поразмыслил, затем повторил: — Ты выстрелил Абдулле Джонсу в голову.

— Да, вот из этого. — Чонгор хлопнул по оттянутому карману.

— С какого расстояния?

— С очень близкого.

И Чонгор поведал историю. Она отняла не так уж мало времени, и ему показалось, что этот Джеймс еще никогда с тех пор, как научился говорить, не молчал так долго.

Но прежде чем Джеймсу удалось узнать самые захватывающие подробности, а он отчаянно желал их услышать, историю прервал резкий вскрик Марлона:

— Ай-яяяя!

Впервые за все время Марлон проявил хоть какое-то беспокойство. И не просто беспокойство — смятение. Он — совсем уж неслыханно — оторвал от клавиатуры обе руки, обхватил ими голову и ошалело уставился в экран, который мерцал белым.

Джеймс вскочил, подбежал туда, откуда видно монитор, и воскликнул:

— Мать честная! Такое бывает только от одного заклинания. Но им никогда не пользовались.

— Пользовались однажды, — сказал Марлон. — Когда убили весь род Титанов.

— И кто его кастанул?

— Ждод.

— Я тебя выдерну, — сказал Джеймс и рванул к своему компьютеру — из «Т’Эрры» он еще не выходил.

— На мне сейчас заклинания преград и помех, — предупредил Марлон. — Меня не выдернешь.

— Отрубай их, я попробую. Меня зовут Тораккс.

Юйся с Чонгором заняли место Джеймса. Марлон смахнул все служебные окошки в сторону, и над плечом Reamde открылся мир Т’Эрры. Вернее, над двумя плечами: Марлона и Тролля. Тролль стоял посреди речной поймы; справа, за подножием горного хребта, тянулись низины, усеянные полями и деревушками. Другими словами, он почти выбрался из Торгайских предгорий и прилично продвинулся к населенным местам, где водились блага цивилизации вроде обменных пунктов и перекрестков силовых линий. Чонгор, который уже немного разобрался в интерфейсе, увидел, что у Reamde при себе девять индизолотых монет, семьсот шестьдесят семь синих, тридцать две тысячи сто девяносто восемь красных и сто девяносто восемь тысяч пятьсот шестьдесят четыре обычных желтых — дикие деньги, поскольку серьезной удачей считалось отхватить в бою даже несколько сотен монет из простого золота. И это точно самая большая сумма, которую когда-либо нес в Т’Эрре один персонаж. По быстрой прикидке, заметно больше миллиона долларов — скорее ближе к двум.

По этому поводу Reamde окружали плотные ряды других персонажей — Чонгор не мог их не только пересчитать, но даже охватить взглядом. Фаланга маршировала как единое целое, настолько слаженно, что у Чонгора закралась мысль о компьютерном алгоритме. По-видимому, игроки подчинили персонажей движениям Reamde и полностью передали управление ими Марлону.

Вниманием даже самых опытных и видавших виды игроков завладело бы одно только количество золота и огромная армия Марлона. Но этот пейзаж зрительно перевешивало нечто еще более грандиозное и захватывающее: комета. Ядро сияло во всю мощь, на которую был способен экран. На обращенных к ней поверхностях сверкал призрачный белый свет, остальное погрузилось в непроглядный мрак. Тут срабатывал любопытный психологический феномен, связанный с восприятием освещенности и цвета. Марлон, Чонгор и Юйся смотрели на экран, находясь в полутемном помещении. Сам экран — лоток с люминесцентными трубками и одной прозрачной поверхностью, которая состоит из миллионов крохотных жидкокристаллических клапанов. Те либо полностью открыты или закрыты, либо находятся в одном из множества промежуточных состояний. Если все клапаны открыть так, чтобы они пропускали сто процентов света, получится просто коробочка с люминесцентными трубками внутри. Причем не слишком-то на самом деле яркая: нечто вроде офисного потолочного светильника — довольно мощного, но и близко не сравнимого по силе с солнечным светом, который попадает на землю даже в самый пасмурный день. Человеку, зашедшему с улицы, полностью белый экран вовсе не покажется ярким — он даже не поймет, включен тот или нет.

Однако Марлон, Чонгор и Юйся щурились, отводили глаза и прикрывали их от сияния воображаемой кометы. Свет казался им ослепительным. Отчасти, конечно, потому, что они находились в темном помещении и их зрачки были расширены. Но срабатывал и психологический момент: от непомерно яркого света (а именно так воспринималось сияние в виртуальных Торгайских предгорьях — слепило и отбрасывало на землю черные тени) инстинктивно отводишь глаза, и эти инстинкты включались все сильнее, по мере того как приближалась комета. Более того, сабвуфер, подключенный к компьютеру Марлона, перегрузило, и смотревшая порнуху публика, видимо, предупрежденная о постоянных землетрясениях, извержениях и цунами на Филиппинах, занервничала. Один даже рванул к двери, опасаясь, что их сейчас накроет грязевым потоком. Чонгор, вынырнув из режима выключенного критического восприятия, прибрал басы на динамиках до терпимого уровня.

Тут они услышали, как Джеймс кричит через все кафе:

— Чувак, это Наездник Кометы! Он по твою душу. Ты сейчас сдохнешь. Дай я тебя выдерну.

Руки Марлона вихрем пронеслись по клавиатуре, меняя настройки интерфейса. Чонгор понимал, что происходит. Он и сам выучил несколько похожих фокусов, когда пытался рассмотреть магические преграды вокруг биржевой ямы в Карфиноне. Заклинания вокруг Reamde и его армии внезапно стали хорошо видны, хотя их сильно размывало сиянием кометы. Десяток вложенных друг в друга силовых полей — конических, куполообразных и открытых сверху цилиндрических, — каждое со своим цветом и текстурой; одни отклоняли метательные снаряды, другие делали видимыми скрытых персонажей, третьи наносили урон любому, кто попробовал бы пролезть внутрь.

И не давали наложившему их быть выдернутым. Выдергивание — его обычно применяли со злым умыслом — силком забирало персонажа и со страшной скоростью переносило к ногам кастанувшего.

Марлон принялся снимать барьеры защитных заклинаний, чем открывал свою армию атакам. Впрочем, войско и так разбегалось: на летающих четвероногих и скаковых шестиногих животных, на коврах-самолетах, волшебных мотоциклах и магических вихрях. Все спешили убраться как можно дальше от того, в кого — тут сомнений уже не оставалось — целила комета.

Едва экран полностью побелел, а сабвуфер чуть не вывернуло наизнанку, прямо по центру возник полупрозрачный образ Тораккса, который протянул Reamde руку в кольчужной рукавице. Стало заметно темнее, запустилась анимация: обоих персонажей протащило по каналу, похожему на пищевод из дыма жутковатых оттенков и шевелящихся усиков.

Затем возник уступ на горном склоне. Тораккс стоял наполовину залитый ослепительным светом, наполовину погруженный во тьму. Марлон развернул угол обзора и стал смотреть туда же, куда и Тораккс: вниз, на долину. Фаербол размером с остров, на котором стоит Нью-Йорк, секунду назад врезался в землю. Сабвуфер пришлось выключить совсем.

С минуту они просто созерцали. Из центра, словно круг по воде, пробежала ударная волна и вскоре застыла, образовав стенки кратера. Над вскипевшей рекой поднимался пар. С неба сыпались камни и деревья (Тораккс и Reamde предусмотрительно укрыли себя защитными заклинаниями). Большой пузырь света постепенно сложился в столб, а столб — в двуногое существо. Человек с длинной белой бородой осматривал кратер примерно так, как, включив свет, оглядывают кладовку на предмет разбегающихся тараканов. Он (Чонгор только теперь это понял) в прямом смысле слова прилетел верхом на комете, будто ребенок, скатившийся с ледяной горки на крышке от мусорного бака.

— Ждод. — В голосе Марлона удивительным образом смешались благоговение, сомнение и страх до поросячьего визга.

— Не думал, что когда-нибудь увижу его в игре, — пробормотал Джеймс из-за своего компьютера. Через секунду его слова с совершенно другим акцентом повторил металлический голос Тораккса.

Марлон уже вовсю накладывал на себя заклинания, которые снял, чтобы его ВЫДЕРНУЛИ, и, похоже, хотел сделаться невидимым. Тораккс заметил и удивился:

— Ты серьезно? Намерен драться?

— Да.

— Тебе бы руки в ноги и валить от Ждода.

— Выбора нет.

— Знаешь, кто им играет?

— Конечно.

— А знаешь, что он дядя твоей подруги Зулы?

Марлон на секунду застыл, и Чонгор представил, как у того перед глазами проносится момент, о котором Марлон рассказывал в море: Иванова только что застрелили, Чонгор в отключке, а Зула и незнакомый ей китаец на мгновение встретились взглядами через грязное подвальное окошко.

Марлон снова сосредоточился на экране.

— Поговорю с Зулиным дядей, когда получу деньги и раздам друзьям. У них взорвали дом, они скрываются от полиции и вообще ото всех, поэтому зависят от меня и от того, как я справлюсь с делом.

— Ну, тогда поехали, — согласился Джеймс.

Марлон установил пальцы на клавиатуре и взглянул на Чонгора.

— Готов?

— Буду готов к твоему приходу.

— Эй, громила, — сказал Корваллис. — Ты так быстро перестраиваешь мир, что серверы не поспевают.

— Вот и радуйся, — проворчал Ричард. — Считай это стресс-тестом. Справишься.

— А еще сейчас очень некстати за полночь и все главные специалисты спят.

— Суббота. Они в клубах отрываются. Мобильники, по-твоему, для чего придумали?

— Я, конечно, попробую им дозвониться…

— Сначала скажи мне, где этот мелкий засранец.

— Снова мелкий засранец, вот как.

— Тут кругом кучи расплющенных и испепеленных… но он должен был выжить. Я кастанул на него защиту прямо перед ударом.

Си-плюс долго стучал по клавишам, потом ответил:

— Его выдернул некий Тораккс. Могу дать примерные координаты, но они движутся очень быстро, а база данных сейчас тормозит.

— Просто скажи, откуда начать поиски, — велел Ричард. Его интонации все сильнее напоминали ждодовские. — Хотя нет. Забудь. Они бегут к ПСЛ. — Он употребил игровое сокращение перекрестка силовых линий. — С таким количеством золота им только одна дорога.

Пока Зула наводила порядок после ужина, ей удавалось не думать о замке и ключе. В один мусорный мешок она смахнула объедки с одноразовых тарелок, которые затем уложила в другой такой же мешок, вымыла котелки водой, согретой на походной плитке, и поставила сохнуть. Цепь позволяла двигаться в пределах круга, и Зула решила, что ляжет спать с противоположной стороны от объедков — вдруг на них сбегутся какие-нибудь лисы, если не кто похуже. Она упаковала мешки (те вышли не очень объемистыми) в сумку-холодильник от мелюзги вроде мышей и подумала, не посоветовать ли моджахедам повесить провиант на дерево. Подумала еще и отволокла сумку как можно ближе к их палаткам — пусть сами разбираются с местной живностью. В худшем случае ей будет развлечение, в лучшем — она под шумок улизнет. Зула отошла в противоположную сторону круга и разбила собственный лагерь: одноместную палатку размером как раз под спальник.

О туалете никто даже не заикался. Насколько Зула поняла, моджахеды, когда случалась нужда, просто отходили за деревья. С принцессами понятно, но вот срут ли террористы? Надо полагать, ответ такой же. Поскольку Зула отлучиться не могла, ей выдали большую железную ложку. Она отошла на длину цепи и стала копать ямку в месте, равноудаленном от сумки с объедками и от своей палатки. Первые несколько дюймов дались легко, потом ложка уткнулась в слой корней. Зула встала над ямкой, прикрылась зеленой полиэтиленовой пленкой, спустила штаны, присела, залезла под пленку с головой и включила фонарик, чтобы было виднее. Получилась освещенная изнутри палатка. Первым вышел тампон — она еле успела выхватить его из ямки. Закончив, Зула спрятала ключ в штаны, в карман на молнии, встала, застегнулась и откинула пленку. Затем присыпала ямку землей, а сверху набросала камешков и хвои. Моджахеды давно разбрелись по палаткам, только Джахандар после ужина удалился на опушку нести дозор. Скорее всего теперь он следил за Зулой, поскольку не спала в лагере только она. Но даже если следил, то видел лишь пятно света, которое перемещалось то туда, то сюда, и думал, что Зула наводит порядок. Она сбросила «кроксы» (другой обуви ей не давали), не раздеваясь нырнула в спальник и наглухо застегнула вход в палатку, оставив внизу маленькое отверстие для цепи.

Несколько минут Зула лежала и вслушивалась: вдруг кто-нибудь вздумает проверить, на месте ли она, — однако никто не приходил. Время от времени было слышно, как вставал размять ноги Джахандар.

Зула тихо расстегнула молнию на кармане и нащупала ключ. Потом поднесла к шее и вставила в замок, зажав его свободной рукой, чтобы не звенел. Щелкнуло, цепь на шее ослабла. Ничего удивительного, но Зула очень боялась, что по какой-то причине замок не откроется.

В определенном смысле открывать его было ошибкой: Зулу трясло от желания немедленно выскользнуть из спальника и дать деру.

Она всерьез обдумывала побег, пока в темноте не раздался легкий свист и не чиркнула зажигалка: Джахандар затянулся сигаретой.

Если выбраться наружу, будто снова понадобилось в туалет, дойти, куда пускает цепь, а потом резко рвануть в лес, успеет ли Джахандар всадить в нее пулю? Он постоянно держит ее на мушке или расслабленно сидит, положив винтовку на колени, и поглядывает на лагерь только от случая к случаю?

Вряд ли Джахандар попадет с первого раза: темно, и пока еще он среагирует. Однако есть шанс, что не промажет. Эта мысль заставила Зулу обдумать все снова. Даже если Джахандар промахнется, выстрел поднимет на ноги весь лагерь, и за ней бросятся тринадцать мужчин с фонариками, оружием и в подходящей обуви, а по меньшей мере некоторые из них — опытные охотники и в горах как дома. Зуле останется либо где-нибудь тихо сидеть, тогда ее окружат и схватят, либо шумно бежать, ломая ветки.

Где-то рядом — звук расстегиваемой молнии: долгий, приглушенный. Спальник. Еще один, звонче: палатка. Кто-то вышел — наверное, отлить. Шаги. Скрипнул раскладной стул. Пластмассовый щелчок, потом мелодично-приторный перезвон — загрузка винды.

Зула перевернулась на живот, привстала на локтях и осторожно, по зубчику, чтобы не шуметь, слегка приоткрыла молнию палатки. Футах в тридцати сидел Джонс, ему на лицо падал бледный отсвет экрана. Джонс не вставая склонился набок, выпрямил ногу, достал из кармана какой-то маленький предмет и воткнул в ноутбук. Флешка. Потом принялся за работу.

Не сиди он тут да еще с пистолетом под мышкой, Зуле пришлось бы делать самый трудный выбор в жизни. А так вариантов почти не оставалось. Она защелкнула замок, сунула ключ обратно в карман и застегнула на нем молнию.

Повод впасть в отчаяние у нее был, однако Зула постоянно напоминала себе, что не могут террористы все, как один, бесконечно сидеть в лагере. Многие вскоре уйдут, присматривать за ней оставят двоих-троих, и тогда ее шансы соответственно вырастут. Джахандар вряд ли будет дежурить ночи напролет. Рано или поздно придет очередь Закира, а тот, едва вступит на вахту, сразу заснет.

Она решила отдохнуть. Сна не было ни в одном глазу, однако следовало хотя бы полежать спокойно, расслабить мышцы, переварить пищу и набраться сил.

Видимо, Зула заснула, поскольку разбудило ее дребезжание арабской эстрады из чьего-то телефона: будильник, не звонок. Она не могла узнать, который теперь час, но еще не рассвело, да и по ощущениям проспала она недолго. В палатках зашевелились и негромко заговорили.

Зула выглянула в отверстие на молнии. Джонс по-прежнему сидел на стуле, а кругом метались пятна света: из одной палатки вылезли Ершут и белый американец Абдул-Гафар, из другой выполз Шарджиль и первым делом рванул подлизываться к Джонсу, но тот с головой ушел в работу и велел ему отвалить. Постепенно моджахеды расселись тесным кружком, в центре которого, словно на троне, возвышался Джонс. Время от времени они светили на Зулину палатку, и каждый раз Зула боролась с желанием отпрянуть: все равно через эту крохотную дырочку ее никто не заметит. Потом они подошли к плитке и принялись греметь котелками почти над ухом у Зулы. Ее разобрала совершенно нелепая злость: чего это они хозяйничают на ее кухне? Удивительно все-таки работает мозг. Моджахеды тем временем развели огонь, стали заваривать чай и закусывать бананами из магазинных пакетов.

Когда все окончательно пришли в себя, Джонс заговорил по-арабски, повторяя по-английски для Абдул-Гафара. Шарджиль тоже не очень-то знал арабский, а вот Джахандар владел только им и пуштунским, поэтому вести беседу приходилось на двух языках.

Хотя не беседу — скорее инструктаж.

— Сейчас три тридцать, — объявил Джонс. — Выступаем через несколько минут. По моим расчетам, будем на месте через полчаса; еще столько же, чтобы разведать местность, войти и показать ему это. — Он поднял флешку, будто все могли рассмотреть, что на ней записано, потом спрятал в нагрудный карман. — Ему, надо полагать, потребуется время на сборы. Еще полчаса будем добираться до назначенного места. Встречаемся здесь примерно в пять тридцать. Шарджиль, дашь людям поспать еще час. Ее разбудишь в четыре: в четыре тридцать должна быть горячая вода и завтрак. Едите, молитесь, собираете вещи. В пять тридцать, иншалла, придут Джахандар и Ершут и скажут, что мы готовы выдвигаться. Тогда вы ведете всех остальных к тропе. Ершут, ее, возможно, надо будет предъявить.

Через минуту Джонс, Абдул-Гафар, Джахандар и Ершут ушли вниз по склону (видимо, к штольне), оставив присматривать за лагерем только Шарджиля. Зула испытывала соблазн бежать немедленно, но тогда она окажется между неспящим лагерем и отрядом Джонса. Не очень хорошо. А после пяти тридцати почти все уйдут и останутся лишь четверо, двое из которых — придурки. Вот тогда и можно рвануть.

Вернее, бежать надо между пятью тридцатью и тем часом, когда ее должны убить. Правда, точной минуты для убийства не назначали, а если и назначали, то втайне от Зулы.

Даже если ее намерены оставить в живых еще на неопределенное время, она чувствовала, что обязана скорее освободиться. После крушения Зула под дулом пистолета брякнула единственное, что могло сохранить ей жизнь. Вряд ли Ричард или кто-то из членов семьи осудит ее за это. Но как результат дядя окажется на крючке у террористов, и если поведет их своей обычной дорогой в Айдахо, то направит прямо к дому, где обитает дядя Джейк с семьей. Зула обязана сделать все возможное, лишь бы вытащить их из беды, в которую сама и втянула.

Она решила занять голову делами теперь более насущными и решить вопрос с обувью. Закир — верзила, а вот Саид, «бывший студент», на целый дюйм ее ниже; когда она выйдет из палатки, обязательно посмотрит, что у него на ногах.

Скидка Лотерея довольно долго просидел без дела на нижних уровнях биржевой ямы, и его владелец начал понемногу смекать, как тут делаются дела. Поначалу Чонгора смущало, что «Т’Эрра» заточена под звук. Самый простой способ общаться с тем, кто находится в непосредственной близости, — говорить вслух. Впрочем, имелся и олдскульный чат: набираешь сообщение, как первопроходец Интернета в былые годы, и оно возникает в окошке на мониторе у каждого, кто слушает. Марлон и остальные «Голда шу» без чата, очевидно, как без рук. В очередной раз сосредоточившись на торгах, Чонгор решил покопаться в интерфейсе чата, поскольку заметил, что в яме на удивление тихо. На взгляд, там гвалт и несуразно бурная активность, однако почти никто не раскрывает рта.

Все прояснилось, когда Чонгор исследовал интерфейс чата и обнаружил не менее десятка каналов, которые мог прослушивать. В каждом его накрывало волной сообщений сплошь на местном жаргоне.

Снарф: ГП КЗ 50 ДЛР ПП СЧС.

Чонгор открыл поверх игры браузер, погуглил и выяснил, как надо понимать подобные фразы: «ГП» — «готов продать», «КЗ 50» означало предлагаемое к продаже количество монет красного золота (около полусотни), «ДЛР» — что игрок Снарфа хочет обменять их на американские доллары (часто встречались сокращения от евро, фунтов, иен и юаней), «ПП» — «Пейпалом», ну а «СЧС», понятно, «сейчас».

Тщательно сверяясь со словарем на вики-сайте, он набрал:

Скидка Лотерея: ГП ИЗ XX ДЛР ВЮЭП 1Ч.

То есть «готов продать пока не раскрываемое количество индизолота за доллары примерно через час, деньги «Вестерн юнионом», электронным переводом».

Однако кнопку ввода он не нажал, иначе отправил бы сообщение всем воротилам в нижних уровнях ямы — сейчас он сидел на их канале. Скидка Лотерея — сам никто и звать никак — предлагал сделку на (минимум) сотни тысяч долларов в индизолоте, которого пока даже не имел. Он видел, как таких горе-продавцов, предлагавших куда меньшие суммы, хватали как смутьянов и приканчивали на месте. Хуже того (поскольку смерть в «Т’Эрре» — неудобство временное), его могли навсегда отлучить от биржи.

Поэтому он выжидал и наблюдал. Дело в том, что была альтернатива: отправлять сообщение не всем, а кому-то одному. Оставалось только найти подходящего торговца. А это вполне ему по силам — теперь, когда Чонгор разобрался в чате и усвоил жаргон. Первым делом можно забыть обо всех каналах, где нет крупных игроков. Закрыв их, Чонгор принялся выискивать сообщения с подходящими кодами. Особенно его привлекло:

Хвостотряс: ГК ИЗ 2 ЕВ ВЮ СЧС.

Водя курсором по персонажам, Чонгор выяснил: Хвостотряс — эффектный купец-к’Шетрий в переливающемся пурпурном одеянии, которое подчеркивало тот факт, что его хозяин имеет дело со сверхдорогим индизолотом. Через минуту к Хвостотрясу подошел некто имевший, видимо, встречное предложение, и они, судя по позам, принялись шептаться. То есть вести разговор и обсуждать подробности в приватном чате. Торговались несколько долгих минут, и Чонгор уже забеспокоился. Наконец они ударили по рукам и разошлись: продавец зашагал вверх по ступеням к выходу из ямы, покупатель остался на месте.

Чонгор осваивался на бирже довольного долго, и все это время Марлон и Джеймс почти беспрерывно перекрикивались через кафе, видимо, помогая друг другу продираться сквозь череду крайне серьезных препятствий, засад и вынужденных отступлений. Их эпопея, похоже, распугала местных клиентов: героический квест в духе меча и магии явно разрушал интимную обстановку, к какой стремились секс-туристы. Чонгор немного опасался, как бы их не вышвырнули из заведения. Однако Юйся старательно отвлекала владельца кафе, не столько строя ему глазки, сколько пудря мозги. Когда это перестало действовать, она переключилась на покупку (на деньги Джеймса) «ДН» — бесстыдно дорогих дамских напитков, которые, очевидно, служили главным источником дохода местной официальной туриндустрии. Таким образом, Марлон и Джеймс получили возможность спокойно продолжать виртуальное приключение. Однако в последние несколько минут сделалось довольно тихо, и когда Чонгор наконец ненадолго оторвался от игры и спросил, в чем дело, Джеймс сообщил, что они прорвались к перекрестку силовых линий и теперь благополучно движутся к Карфинону.

Сейчас или никогда. Чонгор открыл новое окно чата: приглашение в приват от Скидки Лотереи Хвостотрясу.

— Сколько у тебя индизолота? — спросил он Марлона.

— Двадцать.

Скидка Лотерея: ГП ИЗ 20 ДЛР ВЮЭП СЧС.

Небольшая пауза, затем:

Хвостотряс: Я ЖДАЛ ВАС ВСЮ СВОЮ ЖИЗНЬ.

Такой ответ немного смутил Чонгора. Он ввел:

Скидка Лотерея: Рад взаимно.

Хвостотряс: У вас не с собой.

Скидка Лотерея: Их везет мой друг.

Хвостотряс: Но вы пишете СЧС.

Скидка Лотерея: В данный момент они на ПСЛ.

Хвостотряс: Охрана есть? На их груз могут позариться.

Скидка Лотерея: Кое-какая есть. Возможно, слабовата.

Хвостотряс: На какой ПСЛ прибывают?

(Одна из причин, по которым биржа Карфинона стояла именно в этом, а не в каком-то другом месте: в паре сотен метров от нее был не один, а сразу четыре крупных перекрестка силовых линий.)

Чонгор повторил вопрос вслух.

— А кто спрашивает? — поинтересовался Джеймс.

— Потенциальный покупатель.

— Грабануть хочет, — прокомментировал Марлон.

— Вроде солидный торговец. Ведет большие сделки. Беспокоится, как бы вас не обчистили.

— Я тоже, — сказал Джеймс.

— И я, — подхватил Марлон.

Собеседник Чонгора начал терять терпение.

Хвостотряс: Случайно, не с Торгайских предгорий?

— Он догадался, что вы едете из Торгаев, — сообщил Чонгор.

— Естественно, — подтвердил Джеймс. — Уж наверняка вся биржа в курсе, что в Торгаях творятся серьезные дела.

— Наездник Кометы, пожалуй, способен привлечь внимание, — прибавил Марлон для комического эффекта.

Хвостотрясу, похоже, надоело, что Скидка Лотерея мнется, и он зашагал вверх по ступеням амфитеатра в сторону, как предположил Чонгор, перекрестка силовых линий, откуда обычно являлись гости с Торгайских предгорий.

— Он идет к вашему ПСЛ. Я — за ним. — Чонгор отправил Скидку Лотерею бегом догонять менялу.

— С охраной?

— Нет.

— Какой тип перса?

— Торговец.

— Ну, тогда не страшно. Если он и в самом деле торговец, а не прикидывается, — прибавил Джеймс. Он наслаждался затишьем: сидел, откинувшись в кресле, и с удовольствием потягивался. Видимо, во время путешествия по силовым линиям ничего особого не происходило. Затем его глаза метнулись к экрану, он выпрямился и опустил руки на клавиатуру. — Так или иначе, мы практически обязались иметь дело именно с ним.

— Вы уже на ПСЛ?

— Только что выскочили, — подтвердил Джеймс. Чонгор глянул на Марлона. Тот тоже ушел с головой в компьютер.

— Тогда веду его к вам, — сказал Чонгор и набрал в привате:

Скидка Лотерея: Следуйте за мной, сэр.

На что меняла мгновенно ответил буквой «К» — сокращением от непозволительно громоздкого «ОК».

Это был оживленный ПСЛ, размером и формой походивший на крикетное поле. По периметру шли торговые палатки, их в основном занимали мелкие менялы. Внутри ПСЛ находилось около сотни персонажей: одни стояли сами по себе, другие группками, третьи устраивали поединки, сопровождая их световыми эффектами от заклинаний. Скидка Лотерея замер посреди поля и несколько раз обернулся кругом.

Хвостотряс: Это они?

Скидка Лотерея увидел, как к ним приближаются Reamde и Тораккс. Он ответил «Д», но Хвостотряс уже сам бежал им навстречу. Чонгор рванул следом. Окошко чата несколько преобразилось — торговец добавил в приват вновь прибывших. Эти перемены ненадолго отвлекли внимание Чонгора. Тут на экране опять вспыхнуло и засияло — видимо, какой-то прокачанный персонаж влез в поединок и теперь вызывал мощное заклинание.

— Оп-ля… — громко сказал Марлон.

Чонгор увидел, как из-под ног Скидки Лотереи уходит земля — его поднимали в воздух, а с ним и остальных.

Джеймс печально усмехнулся.

— Мы крупно вперлись.

Reamde, Тораккс и Скидка Лотерея стояли рядом на чем-то белесо-голубом и полупрозрачном: на площадке, зависшей метрах в ста над перекрестком силовых линий. Чонгор развернул угол обзора и вздрогнул, увидев над собой гигантский нахмуренный лик. Полностью сбитый с толку, он сместил точку обзора подальше, чтобы лучше рассмотреть этого персонажа.

И понял, что вместе с Reamde и Торакксом стоит на ладони размером с теннисный корт, а лик принадлежит богоподобному колоссу, возвышающемуся над Карфиноном: одна нога — у перекрестка, другая — в километре у биржи.

Поборов первое оцепенение, Марлон принялся яростно стучать по клавиатуре, вызывая различные заклинания. Над руками Reamde расцветали пузыри света, но всякий раз их сдувало контрзаклинанием. Чонгору наконец хватило духа навести курсор на голову великана и выяснить, что зовут того Ждод.

— Придурок! — провозгласил Ждод голосом, от которого трое игроков снова рванулись убавлять звук. — Я бы мог элементарно тебя убить и забрать золото, если бы мне это было нужно.

Марлон в отчаянии откинулся от компьютера и обхватил голову руками.

— Найдем место поуединеннее, — произнес Ждод, и Чонгор заметил, как мимо — назад и вниз — стремительно проносятся облака, а под сандалиями Ждода тает Карфинон. Их троих словно возносили в небо на ракете. Показатели жизни Скидки Лотереи падали так же стремительно, как набиралась высота, — в основном из-за гипоксии и гипотермии. Впрочем, он заметил, что на него (и, видимо, на остальных) накладывают заклинания вроде «Священное тепло» и «Дыхание богов». Показатели вновь поползли вверх.

— Ай-яяяя! — воскликнул Марлон, пряча лицо в ладони.

— Я желаю слышать ваши голоса, — повелел Ждод.

Джеймс, Чонгор и Марлон потянулись за гарнитурами. Ждод тем временем пояснял:

— Я доведу дело до конца, как и обещал, но сначала хочу услышать все, что вы знаете о Зуле.

— Я ничего не знаю, — заявил Джеймс, и через мгновение его слова повторил голос Тораккса.

— С тобой я разберусь позже, Шеймус Костелло! — прогремел Ждод.

Чонгор, Марлон и Юйся обернулись на Джеймса, который покраснел от стыда.

Марлон знал больше Шеймуса, но все еще был ошарашен и, наверное, слишком вымотан, чтобы объясняться связно. Он посмотрел на Чонгора.

— Ладно, — сказал тот. — Значит, так… — И принялся излагать события двухнедельной давности в Сямыне.

Ричард Фортраст (Чонгор погуглил Ждода и выяснил, что играет богоподобным персонажем именно он) оказался на удивление хорошо осведомлен и о базе, и о команде Иванова. Откуда он мог все это знать, Чонгор не понимал, однако не хотел прерываться на вопросы. И не прерывался, пока Ричард не спросил сам:

— А ты, выходит, восточноевропейский хакер?

— Мы относим себя к жителям Центральной Европы, — поправил Чонгор. — Откуда вы обо мне знаете?

— Зула упомянула тебя в записке.

Чонгор умолк так надолго, что Шеймусу пришлось пояснить:

— Мы на связи, босс. Он просто переваривает новость.

— Так у вас есть известия от Зулы?! — наконец воскликнул Чонгор, обменявшись с Марлоном и Юйсей шальными взглядами.

— Она оставила записку, — с горечью сказал Ричард, — до того как все случилось. С тех пор от нее ни слова.

Окрыленный было надеждой, Чонгор вновь понуро умолк. Потом поймал на себе понимающий взгляд Шеймуса.

— Значит, так, — произнес он наконец и вкратце пересказал, как штурмовали здание, как Зула схитрила с пробками и чем все это кончилось.

До определенного момента Ричард слушал не прерывая, затем уточнил:

— То есть Питер погиб.

— Да, — мягко ответил Чонгор.

— Ты уверен?

— Абсолютно.

— Очень жаль, — сказал Ричард. — Рано или поздно мне будет стыдно, однако сейчас — с практической точки зрения — это плохо потому, что обрывает мне единственную независимую линию расследования.

— Какую? — настойчиво поинтересовался Шеймус.

— У Питера в доме стояли камеры видеонаблюдения. Они, вероятно, записали происходившее в ту ночь, когда убили Уоллеса и похитили Питера с Зулой. К несчастью, файлы стерты. Однако позже кто-то возвращался в дом — вероятно, сообщник — и попался на камеры. Файл у меня, только он закриптован, и я рассчитывал получить ключ. Но раз Питера убили…

— Погодите-ка, — сказал Чонгор. Ивановская сумка стояла рядом с ним на полу. Деньги из нее вытащили, однако личные вещи Зулы и Питера никуда не делись и лежали в герметичных пластиковых пакетах. Чонгор быстро достал бумажник Питера и вынул из отделения за крохотной молнией клочок бумаги.

На экране произошло какое-то движение, рядом с остальными возник персонаж по имени Кловер. Вероятно, его пригласил Ждод.

На бумажке было пять строк. Каждая начиналась, судя по всему, с имени компьютера и заканчивалась, стало быть, паролем.

— У вас есть, например, хост той системы, которую вы хотите вскрыть?

Кловер ответил:

— Это не сервер как таковой — просто сетевой диск для резервного копирования.

— Марка, случаем, не Li-Fi?

— Она.

— Тогда вот пароль. — Чонгор прочел последовательность символов.

— Записал, — сказал Кловер и замер — верный признак того, что его игрок, кем бы он ни был, занялся чем-то помимо «Т’Эрры».

— Умоляю, дальше, — попросил Ричард, и Чонгор продолжил не без помощи Марлона — тот дополнял моменты, которые Чонгор либо не видел, либо пропустил, поскольку находился в отключке. Когда заговорили о взрыве, их прервал Кловер, выйдя из оцепенения:

— Пароль верный. Я расшифровал файл.

— Можешь выслать электронкой? — спросил Ричард.

Чонгор предположил, что Ричард и тот, кто играет Кловером, находятся в разных местах.

— Я работал на твоем сервере, все файлы там. Я лишь отправил команду, — сказал Кловер и протараторил имя директории.

Чонгор с Марлоном продолжили рассказ, сомневаясь, что теперь их слушают так же внимательно. Подозрения подтвердились через несколько минут, когда Ричард вдруг произнес:

— Я его вижу. — Говорил он хрипло и медленно, будто слегка под кайфом. — Вот он придумал, как вломиться. Ничего не слышу, сужу только по его действиям. Я в свое время нанимал очень разных людей, но данный субъект, доложу я вам, абсолютный олух. Остолоп. Минус-эпсилон.

Этих слов Чонгор не знал, однако интонации были предельно красноречивы.

— Я втайне надеялся, что это Соколов, — пояснил Ричард, — но вряд ли — вы все к тому времени уже находились на Сямыне. А еще через день он куда-то исчез с Кинмена.

Марлон и Юйся изумленно вскинулись.

— Думаете, Соколов выжил в том взрыве? — спросил Чонгор.

— Мы точно знаем, что выжил, — объявил Шеймус.

— Сомневаюсь, — сказала Юйся. — Если бы вы своими глазами видели…

— У нас имеются самые надежные и прямые свидетельства, — заверил ее Шеймус и подмигнул так, что она засмущалась.

— Соколов жив… — повторил Чонгор, все еще не в силах поверить.

— Этого я не утверждал, — заметил Ричард. — На другой день на Кинмене он попал в перестрелку.

— Знаете, если уж он попал в перестрелку, я больше волновался бы о его противниках, — сказал Чонгор, чем заслужил одобрительный кивок от Шеймуса.

— Наш олух входит через переднюю дверь и несет оборудование, которое, насколько я смог выяснить, подходит под описание плазменного резака. Волочет наверх, ставит рядом с оружейным сейфом Питера, тянет вниз в мастерскую удлинитель и втыкает в серьезную промышленную розетку.

— Оружейный сейф? — удивился Чонгор.

— Сразу видно: не американец. Можешь не верить, но в Стране Свободы, на Родине Отважных они встречаются не реже, чем, например, биде во Франции, — пояснил Ричард. — Дальше ни черта не видно — он врубает резак и кромсает сейф. Тупо снимает верхнюю крышку. Тут проматываем — похоже, ждет, пока металл остынет. Потом вытаскивает из сейфа… ох ничего себе. Кто бы мог подумать, что наш Питер маньячит оружием.

— Что вы видите? — спросил Шеймус.

— Добротный металлический футляр. А внутри очень навороченная «AR-15». — Затем Ричард разразился терминами, которые имели смысл для него и Шеймуса, но никакого — для Чонгора: — Планки Пикатинни со всех четырех сторон, оптика Сваровски и вроде как лазерный прицел. Подствольный фонарь. Сошка. При всех его недостатках Питер делал покупки со вкусом.

— Значит, этот бандюга заметил сейф, когда приходил в первый раз, и решил вернуться позже.

— Ну что ж, удачно вернулся. Винтовка стоит тысячи четыре баксов. Хочешь на него посмотреть?

— Конечно.

Некоторое время раздавался стук клавиш и щелчки мышью, затем Шеймус сказал:

— Я получил, — и уставился в экран.

Ничем особо не занятый, Чонгор подошел посмотреть. Видимо, в «Т’Эрре» была функция обмена изображениями, и теперь Шеймус разглядывал полученный от Ждода jpeg удивительно высокого разрешения. На нем грузный бритоголовый мужик рисовался с винтовкой со снятой обоймой.

— Лично я не люблю такие пушки, — изучив снимок, произнес Шеймус, — но Питер в самом деле маньячил оружием, а этот бритоголовый идиот явно крайне собой доволен.

— Узнаёшь? — спросил Ричард.

Чонгору пришлось вернуться на место и нацепить гарнитуру.

— Нет. Никогда его не встречал: ни работая с Ивановым, ни в Сямыне, ни где-либо еще.

— Ричард, это наемник из местных, — сказал Шеймус.

— Тогда, пожалуй, отправлю снимок полиции Сиэтла — пусть у них будет хоть какая-то зацепка.

— Не тратьте силы. Я отправлю сам — и полиции, и кое-кому еще. Только сейчас это никак не поможет найти Зулу.

— Понимаю.

Они замолчали. Последние несколько часов в «Т’Эрре» были увлекательными, и возможность обменяться информацией с Ричардом поначалу казалась невероятным прорывом, однако теперь Чонгор с досадой признавал, что они в тупике. В лучшем случае того олуха арестуют; тогда, к радости полиции, прояснятся подробности убийства Уоллеса и похищения Зулы и Питера. Но ни отыскать Зулу, ни остановить Джонса это не поможет.

Ричард, кажется, пришел к такому же выводу.

— Все это интересно, но бессмысленно.

— Откуда вы знаете? — немедленно вскинулся Шеймус. — Каждая версия должна отрабатываться до тех пор, пока что-нибудь не всплывет. То, чем мы тут занимались, крайне полезно, даже если сейчас вы не представляете, куда это в итоге выведет.

— Я лишь знаю, что почти сутки не отрывал жопу от кресла. — Судя по голосу, Ричарду было так же горько, как Чонгору. — Надеялся, вы в курсе, где Зула. Сейчас часа четыре утра, может, пять, я почти выдохся. А тут еще какой-то придурок-турист колотит в дверь — видимо, хочет опорожнить баки или спросить, как добраться до геокешерского места. Так что я ненадолго отлучусь.

Тут Чонгор заметил, что облака проносятся вверх, а Карфинон внизу стремительно растет. Они приземлились там, откуда взлетали, а Ждод уменьшился до человеческих размеров.

— А деньги? — напомнил Марлон. — Не мне — моим друзьям в Китае.

— Кловер проследит, чтобы «Голда шу» получили положенное, — ответил Ричард. — По хорошему курсу. Удачи с переводом денег в Китай. — Сквозь его голос пробивался дверной звонок. Этот дикий для «Т’Эрры» звук разлетелся над Карфиноном.

Ричард стянул с головы наушники с микрофоном, убрал с колен клавиатуру и оставил Ждода безмолвно стоять на месте. Потом нащупал на полу между ног ведро с мочой и отодвинул подальше, чтобы случайно не опрокинуть. Медленно встал — тело затекло, а еще он боялся, как бы кровь разом не прилила к голове. Посмотрел на часы: четыре сорок две утра. Что за идиоты названивают в дверь? За последние две минуты они успели со всей дури поколотить в каждое окно, которое отыскали. Скорее всего какое-нибудь не слишком серьезное происшествие: пьяные подростки навернулись с горного велосипеда, или туристов медведь шуганул из палаток, или автофургон съехал в кювет. Несколько раз в год такое обязательно случается, хотя обычно не в этот сезон.

Ричард прошаркал в холл, раздумывая по пути, стоило ли вообще устраивать всю эту заварушку. Из записки на бумажном полотенце он знал первую половину истории. Вторую рассказала британская девка-шпионка. То есть результат целых суток непрерывной игры — снимок придурка, укравшего винтовку Питера, подробности случившегося в сямыньской многоэтажке и огромное количество индизолота.

Все-таки, пожалуй, стоило. Теперь он знал куда больше о том, как вела себя Зула во время баталии в Сямыне и в следующие несколько часов. Ричард гордился ею; вся семья будет гордиться, когда он напишет об этом в «Фейсбуке», а историю точно станут пересказывать на семейных сборищах. Независимо от того, жива Зула или, что вероятнее, мертва.

— Хватит уже трезвонить! — крикнул он и, подойдя ко входу, врубил изнутри освещение на подъездной дорожке.

Снаружи, крепко ухватившись друг за друга, стояли двое. С виду обычные туристы. Первый — крепыш средних лет — поддерживал второго, повыше, замотанного в одеяла и с низко опущенным капюшоном; нога у замотанного была в шине из толстых веток, скотча и веревки, а голова висела так, словно он потерял сознание или скрючился от боли.

Знакомая история. Ричард отпер замок и открыл дверь.

— Слава Богу, вы здесь, мистер Фортраст! — воскликнул первый, причем так громко, словно обращался к кому-то еще, а не к стоявшему перед ним Ричарду.

Свет погас.

Раненый, который до этой секунды висел на товарище, выпрямился и преспокойно встал на обе ноги.

Ричард уже понял, что творится какая-то ерунда, но голова была ватной из-за бессонных суток в «Т’Эрре», и он воспринимал эту сцену как заставку в игре. Высокий откинул капюшон, однако в темноте Ричард ничего не разглядел.

— Доброе утро, Ричард. — Говорил как будто негр, но, судя по акценту, нездешний.

Его приятель расстегнул куртку и что-то достал. Раздался щелчок — патрон лег в патронник самозарядного пистолета. Человек отступил на шаг и направил ствол Ричарду в лицо. Ричард вздрогнул. В него еще никогда не целились.

— Вы, стало быть, Джонс, — сказал он.

— Стало быть, да. Позволите войти? Я читал ваш сайт — тот, где спрашивают, не видел ли кто Зулу, — и вот пришел сообщить новости и затребовать вознаграждение.

— Она жива?

— Да. И скажу больше, Ричард: сохранить ей жизнь — в ваших силах.

— Вот оно и случилось, — подытожил Шеймус, скрестил руки на груди, оттолкнулся ногами и отъехал на кресле от компьютера.

Чонгор уже вышел из игры, догадываясь, что никогда больше не гулять Скидке Лотерее по улицам Карфинона. Марлон по-прежнему с кем-то переписывался — видимо, с Кловером, подручным Ждода. Reamde и Кловер беседовали, почти соприкасаясь головами, Тораккс болтался неподалеку, а Ждод просто стоял на месте — такой неожиданно маленький и одинокий, что казался совсем беззащитным.

Юйся пристроилась у стойки возле Шеймуса.

— Какие у вас теперь планы, ребята? — поинтересовался Шеймус, и хотя грамматически это было обращение ко всем, смотрел он на Юйсю.

Своевременный вопрос. Чонгор не имел ни малейшего представления о планах. Первым делом, очевидно, снять деньги. По крайней мере на авиабилет. Но билет куда? И как вообще Чонгор сможет легально свалить из этой страны? Последняя отметка в его паспорте — Шереметьево. Потом он незаконно въехал и выехал из Китая и проник на Филиппины. Даже не угадаешь, в каких преступлениях его теперь обвинят в Китае. Интересно, есть ли у Филиппин с Китаем договор об экстрадиции? А у Венгрии?

Ему оставалось тяготиться раздумьями да слушать, как Юйся устраивает Шеймусу допрос с пристрастием:

— Кто ты вообще такой?

— Я уже говорил, — с невинным видом отвечал Шеймус.

— Коп? Шпион?

— Секс-турист.

Юйся рассмеялась ему в лицо.

— Тебе надо в глушь похлеще этой — с тобой даже здесь никто не ляжет.

Эти слова показались Чонгору страшно грубыми. Он даже обернулся, чтобы посмотреть, действительно ли их произнесла Цянь Юйся.

А Шеймусу хоть бы хны.

— Ну ладно. Не секс-турист.

— Тогда почему ты спрашиваешь, какие у нас планы?

— По-моему, мы с вами немного сдружились, и я хочу быть уверен, что о вас позаботятся, вот и все.

— Тогда можешь позаботиться обо мне и вернуть меня домой.

Шеймус поморщился:

— О, это будет непросто. До недавнего времени я о вас почти ничего не знал.

Под недавним временем Шеймус имел в виду разговор, который они вели последний час: Чонгор не без помощи Юйси и Марлона дорассказал их историю.

— Ну и что? Теперь-то знаешь, — заявила Юйся как можно беззаботней, но Чонгор успел неплохо ее изучить и видел, что она встревожилась: взгляд — в сторону, лицо осунулось.

— Я знаю достаточно, чтобы предъявить вам длиннющий список обвинений, будь я китайским прокурором. — Тут Шеймус, похоже, заметил выражение на лице Юйси и испуганно взмахнул руками. — Я не говорю, что вам точно предъявят, а лишь хочу сказать: подумайте как следует, прежде чем рваться в Китай.

— Уж я-то не вернусь, — горько усмехнулся Марлон. — Это моя страна, я ее люблю, но обратно мне нельзя. — Он снова погрузился в денежные махинации.

— А ты, таинственный человек, можешь нам чем-нибудь помочь? — спросил Чонгор.

— В ближайшие полчаса вряд ли, — ответил Шеймус. — Сначала мне надо сделать как минимум один звонок по поводу нашего придурка с винтовкой. Еще я хочу присмотреть за Ждодом — он меня немного беспокоит. А вот потом попробую что-нибудь придумать. Вдруг это вы нам поможете?

— Кому это «нам» и чем, по-твоему, мы вдруг поможем?

— Хорошим парням — убить Джонса.

— Убить Джонса — зовите меня, — откликнулась Юйся, подняв руку, как школьница на уроке.

Чонгор, которого с детства учили быть осторожней в высказываниях, слова Шеймуса принял к сведению спокойно, однако спросил:

— А почему ты тревожишься за Ждода?

— Он перешел в режим боторики.

— То есть?

— Он идет домой. А дом у него в пяти тысячах миль.

— Что это значит? — поинтересовалась Юйся.

— Что у Ричарда Фортраста полетел комп или отвалился Интернет.

— Может, он просто задремал, — предположила Юйся.

— Либо пьет кофе с тем, кто звонил ему в дверь, и компьютер заснул. А самый прокачанный персонаж «Т’Эрры» тем временем бродит на автопилоте.

— И что ты станешь делать?

— Наверное, пойду с ним. Буду вроде эскорта у пьяного босса, который топает домой после ночи в баре.

— Разве ты не собирался куда-то звонить?

— Правительство Соединенных Штатов научило меня выполнять несколько дел одновременно.

— Бей врага его же оружием, — раздался на другом конце линии веселый голос с южнобостонским акцентом.

— Который час? — простонала Оливия.

— У тебя около пяти. Недурно. Кто рано встает…

— Что-то случилось?

— Так, кое-какие новости. Всего рассказать не могу из-за того, где нахожусь. Но я их разыскал. Мы даже потусовались. О, сколь многое произошло в волшебном мире «Т’Эрры», покуда вы почивали!

— Ты нашел их в реале. — Оливия села в кровати. Было еще темно, в окно пробивался свет ванкуверских фонарей. — Ты сейчас вместе с ними.

— Да. Благодаря филиппинским ВВС и услугам массы кое-чем обязанных мне людей.

— Великолепно. Я знала, что ты умнее, чем можно подумать, глядя на тебя и твои поступки.

— На самом деле я ровно такой балбес, как обо мне думают. Все решила четкая и прямая наводка.

— Ты поговорил с ними?

— В некотором смысле. Я услышал их историю. Та еще эпопея. Впрочем, не это сейчас важно.

— Тогда что, Шеймус?

— Там у тебя сегодня может закрутиться. Решил предупредить.

— В Ванкувере?

Пауза.

— Черт. Извини, забыл, что ты в Канаде.

— То есть… закрутится в Сиэтле?

— Возможно. Как результат последних событий. Мы добыли снимок одного из сиэтлских подручных Соколова. Через несколько дней после того, как произошло основное, он вломился в дом Питера и украл винтовку из оружейного сейфа.

— А какое это имеет отношение…

— Никакого.

— Вот и я так думаю.

— Для поисков Джонса — абсолютно ложный след.

— И стоило ради этого меня будить?

— Я думал, ты еще в Сиэтле, работаешь с местными фэбээровцами, — пояснил Шеймус, — и хотел предупредить…

— …что они займутся винтовкой.

— Да.

— И что расследование уйдет в сторону по ложному следу.

— Именно.

— Спасибо. Но так уж получилось, что у меня сегодня другие дела.

— Какие, например?

— Поеду в Принс-Джордж искать стратегически расположенные камеры наблюдения. И умолять их владельцев показать мне записи.

— Ну, веселой поездочки.

— А у тебя какие планы, Шеймус?

— Буду придумывать, что делать с этим бродячим цирком.

Зула не была склонна хоть в чем-то испытывать уважение к моджахедам, однако неохотно признавала: насчет разговоров в эфире они проявляют похвальную сдержанность. Видимо, срабатывал дарвиновский принцип отбора. Любой моджахед, нарушавший радиомолчание, стирался в пыль ударами беспилотников.

Болтовни по рации и по мобильным не было с ухода Джонса и трех его товарищей до тех самых пор, пока на холм не взобрались запыхавшиеся, но довольные Ершут и Джахандар. Тем временем все остальные, кроме Саида и Закира, ели, молились и собирали вещи. Последнее, похоже, отнимало у моджахедов массу душевных сил. Сцена напоминала самый типичный семейный отъезд в отпуск, какие только Зула видела в цивилизованном мире, но с оттенком поспешных сборов суданских беженцев. Не хватало лишь повизгивающих собак и плачущих младенцев. С кухни под деревом, где она мыла посуду и наводила порядок, было очень удобно наблюдать, как сборы переходят в перебранку и в итоге в расстановку новых приоритетов. Вопрос сводился к следующему: что, если считать по весу, убьет наибольшее количество людей? В конце концов самыми эффективными были признаны бруски пластиковой взрывчатки. Над оружием раздумывали также очень серьезно. Над боеприпасами — чуть менее: видимо, рассчитывали как следует затариться в Штатах. Зула сочла это вполне разумным. Если заряды не совсем уж нестандартные, найти их не составит труда в любом спортивном универмаге. Пули, поскольку сделаны из свинца, — штуки тяжелые. В основном о тяжести моджахеды, видимо, и думали, когда приподнимали рюкзаки и смотрели вдаль, прикидывая, каково таскать такой груз вверх-вниз по горам в течение нескольких дней.

Еще один новый признак нелепого и омерзительного ей самой эмоционального участия: она всерьез беспокоилась — вдруг не успеют собраться вовремя? Стокгольмский синдром Зула вроде бы еще не заработала, но уже начала понимать, откуда он берется.

Так или иначе, когда Ершут и Джахандар добрели до лагеря, багаж был уложен лишь на семьдесят пять процентов. Их бешеного возмущения хватило, чтобы оставшуюся четверть упаковали стремительно. Тем не менее на это ушло еще минут пятнадцать, в которые Зулу — другого слова не подберешь — предъявили. Роль ключника исполнял Ершут. Он открыл замок, крепивший цепь к дереву, и повел Зулу на этом длинном тяжеленном поводке вниз по склону. Немного ниже лагеря над верхним краем дощатого завала из земли торчала гранитная глыба размером с двухэтажный дом. С нее почти целиком просматривалась долина, откуда сама скала тоже была хорошо заметна. Зула видела почти всю речку Блю-Форк: та начиналась среди каменистых заснеженных склонов в нескольких милях к югу, то есть слева, бежала прямо внизу среди скал хребта Байонет и сливалась с Уайт-Форком справа у шлосса. Гора, из которой торчала глыба, довольно густо поросла деревьями, однако если правильно выбрать место, можно хорошо рассмотреть дорогу и кольцо, которым она заканчивалась.

Посреди этого кольца стояли трое. Зула не могла различить лиц, но по фигурам узнала Джонса, Абдул-Гафара и дядю Ричарда. И поняла, что они ее тоже видят.

Зулу охватило ребяческое желание поднять руку и помахать дяде, но стоявших внизу размыло пеленой слез. Она пристыженно повернулась спиной к дяде Ричарду и поплелась обратно в лагерь, не обращая внимания на подергивания цепи. Ершут приковал ее и оставил под деревом. Зула сидела, сжавшись в комок, и всхлипывала. Чудовищное положение дел, но лучшее, чем она заслуживала. Зула только что предала родного дядю, и тот попал во власть людей, которые точно убьют его, как только он им станет не нужен.

Соколова на мгновение охватил иррациональный страх, что он уже никогда не врежется в воду, но он подавил острое желание глянуть вниз. Поэтому летел, вытянув и крепко сведя ноги, чтобы гидравлический удар не пришелся еще и по яйцам. И тут внезапно — мощный толчок в ноги и оглушительный всплеск, мгновенно перебитый низким ритмичным гулом: прямо за спиной крутились винты грузового судна. Старая привычка подсказывала немедленно начинать грести, однако он был с лодыжек до шеи застегнут в оранжевый спасательный костюм, который и сам умел находить дорогу наверх. Соколов ждал. Его обвивала вспененная винтами ледяная вода.

Голова взмыла над поверхностью, он задышал, потом, чтобы сориентироваться, стал вращаться на месте, пока не увидел удаляющийся корабль: тот уже успел отойти на внушительное расстояние.

Справа Соколов разглядел то, что несколько секунд назад рассматривал с кормового подзора: медный отсвет на нижней кромке облаков — от города и, похоже, от первых лучей зари. Примерно в километре сверкали огни поярче и почетче — на крутом, поросшем деревьями склоне, который был усеян домами. Кое-где по нему тянулись широкие трассы, подсвеченные вывесками придорожных супермаркетов и закусочных.

В качестве ориентира Соколов выбрал знак KFC и поплыл к берегу.

Уверенность, с которой лодочник помогал скидывать трупы за борт в туманные воды Кинмена две недели назад, убедила Соколова, что с ним можно иметь дело. Соколов все думал, где Джордж Чоу его раздобыл, и даже выдвинул гипотезу, что это не первый попавшийся лодочник, каким его представили, а некто вроде местного спеца по улаживанию дел, который выполнял разнообразные поручения здешнего шпионского сообщества. Либо так, либо лодочник — клинический психопат, и Соколову следует опасаться его больше, чем кого-либо из встреченных за весь этот день.

В начале подобных дел часто кажется, будто карабкаешься в гору против ветра: всё против тебя, постоянно не везет, не складывается, не выходит. И вдруг после определенного момента все становится просто и идет именно так, как надо. Вот и сейчас. Удалось избавиться от привлекательной, но совершенно не вписывающейся в его жизнь Оливии. Он уже не в КНР, не в переполненном людьми Сямыне. Более того, ему помогает густой туман и энергичный лодочник: тот, если уж его смогли впечатлить или напугать трое захвативших судно вооруженных агентов, наверняка еще сильнее напуган и впечатлен человеком, который влетел на борт и расстрелял их из автомата. Соколов, очевидно, миновал переломный момент и не особо удивился тому, что уже вскоре влезал по веревочной лестнице в открытый люк на корме большого контейнеровоза, уходящего в Тихий океан. Он легко договорился с филиппинским экипажем, купив на последние деньги не только поездку, но даже отдельную койку. Следующие две недели стали для него своего рода отпуском на стальном пляже и кстати подвернувшейся возможностью отдохнуть и залечить мелкие раны, полученные в Сямыне. Лишь в последние несколько дней Соколов перестал валяться на койке: начал оттачивать падения и перекаты, чем изрядно развлекал экипаж.

Приливное течение тянуло параллельно берегу. Показался пляж, и Соколов стал энергично грести, насколько позволял спасательный костюм; смысла в плавучести костюма не было, но Соколов решил не снимать его, чтобы ненароком не умереть от гипотермии в двух шагах от суши. Солнце встанет еще не скоро, а когда встанет, сразу скроется за плотными облаками, однако небо определенно светлело, и на берегу стали проступать кое-какие детали: бревна, кострища и туалетная кабинка.

Продираясь сквозь густой лес бурых водорослей, он доплыл до места, где нащупал каменистое дно, и побрел к берегу — осторожно, чтобы не подвернуть ногу в необдуманной спешке. Когда воды было уже по колено, укрылся за бревном, на случай если за ним наблюдают из домов на склоне, и снял костюм, из-под которого вытащил одежду, уложенную в мусорный пакет. Затем полностью переоделся, сменив все, кроме носков и обуви, — их он повесил на шею. Костюм, если бросить его прямо тут, привлечет внимание, поэтому Соколов сунул его в пакет и закинул на плечо. Потом выбрался на берег и пошагал вдоль воды на юг. Он не представлял, где находится, однако грузовой корабль шел к югу: логично предположить, что портовые сооружения и ближайший крупный город находятся именно в том направлении.

У почти потухшего костра тесной кучкой дремали шестеро подростков обоего пола. Разбросанные вокруг пустые бутылки из-под пива и обертки от фастфуда давали вполне ясное представление о том, как они провели прошлый вечер. Им хватило ума заранее позаботиться о спальниках и одеялах на случай ночевки. Когда Соколов подошел поближе, один из подростков встал и неверной походкой удалился на достаточную, по его разумению, дистанцию, где можно вытащить член и отлить, не смутив женскую половину компании, если та вдруг не спит. Соколов с одобрением отметил, что в этом смысле мальчишка ведет себя предусмотрительно и постоянно оглядывается.

Когда Соколов был от него в нескольких шагах, тот все еще извергал на зависть крепкую юношескую струю. Подросток окинул незнакомца взглядом с ног до головы, но испуга не проявил — только настороженное любопытство. Он решил, что перед ним не бомж и не преступник.

— Что это за место? — спросил Соколов.

— Парк «Голден-Гарденс», — ответил подросток, наивно полагая, что Соколову это хоть что-то прояснит.

— Как название города?

— Сиэтл.

— Спасибо.

Когда Соколов уже проходил мимо, подросток полюбопытствовал:

— А ты, типа, с поезда спрыгнул?

Между пляжем и домами тянулось железнодорожное полотно.

— Типа, — подтвердил Соколов. Потом кивком указал на юг вдоль берега. — Автобус?

— Да. Иди в сторону яхтенной пристани.

— Спасибо. Хорошего дня.

— И тебе. Приятной прогулки, чувак.

— Моя задача — другая. Хотя спасибо. Удачно отлить.

День 19

План Оливии поскорей свалить из гостиницы и, не теряя вчерашнего темпа, взяться за дело во многом оказался до глупости наивным. Накануне она уснула прямо в одежде и кое-что не успела: например, сходить в душ, проверить почту и связаться с инспектором Фурнье, который любезно выслал ей полицейские отчеты. После того как ее разбудил звонок Шеймуса, Оливия взялась подгребать хвосты. Посещение душа прошло быстро и по плану. Все остальное — нет. Мимолетный, как ей представлялось, просмотр почты обернулся погружением в унылую трясину. Когда Оливия в первый раз подняла голову от писем, полутора часов как не бывало, а конца-края даже не просматривалось. Электронные письма, разосланные ею в начале операции, породили сеть тредов, в которых она теперь основательно увязла, а в ответах уже грозились устроить телефонное совещание в режиме конференц-связи. Поспешное бегство Оливии из сиэтлского офиса ФБР сбило с толку и рассердило ее коллег, которых теперь следовало соответственно ввести в курс дела и успокоить. При этом все они постепенно узнавали о расшифрованной записи с камер в доме Питера. Оливия видела, как известие распространяется по сети агентов через рассылку и начинается обсуждение, что делать дальше. Было субботнее утро, фэбээровцы строчили ответы с бровки футбольных площадок, где играли их дети. Письма с пометкой «не в офисе» метались туда-обратно, как шарики в пачинко. Источник видеозаписи представлялся до крайности необычным: ключ расшифровки раздобыли на Филиппинах в бумажнике мертвеца, сделал это венгр, который затем передал ключ через находящегося в Канаде американца, причем их контакт происходил на вымышленной планете. Оливии пришлось вмешиваться и разъяснять, что к чему.

И это только что касается ФБР и Сиэтла. Оливия сглупила, когда поделилась с Лондоном планами рыскать по Принс-Джорджу в поисках нужной видеозаписи; начавшиеся споры и попытки ей помочь только мешали.

Она так и потонула бы в е-мейлах, если бы не позвонил Фурнье, у которого вдруг взыграло гостеприимство, и не пригласил на чашечку кофе. Договорились встретиться через полчаса в фойе. Оливия сложила вещи (плевое дело — она почти ничего не распаковывала, а половина барахла так и лежала в машине), потом решила посмотреть в Гугле дорогу до Принс-Джорджа.

И призадумалась. Ехать туда семьсот пятьдесят километров. Это одиннадцать часов плюс остановки на поесть и пописать. Как-то уж слишком. Оливия стала грешить на Гугл, не предложил ли тот по ошибке какой-нибудь бредовый извилистый маршрут. Но нет, вполне прямой. Принс-Джордж в самом деле далеко. До него как от Лондона до северного края острова Великобритания. То есть ехать весь день и добраться затемно. А завтра — воскресенье.

Оливия посмотрела, не летают ли туда раз в час самолеты. Оказалось, в день есть лишь несколько рейсов, причем на ближайший можно успеть, если отменить завтрак с инспектором и сейчас же рвануть в аэропорт, что стратегически не очень умно. Поэтому она заказала билет на рейс ближе к полудню.

Затем спустилась в фойе на кофе со сконами. Отчего-то она представляла Фурнье этакой помятой квебекской версией лейтенанта Коломбо, причем годам к пятидесяти, однако увидела спортивного человека едва за тридцать, в стильных очках, в которых тот выглядел еще моложе. То, что она ошибочно принимала за холодность, было, вероятно, деловыми манерами жителя континентальной Европы, совершенно непохожими на раскованность фэбээровцев. Оливия тут же предположила (и Фурнье вскоре это подтвердил), что он несколько лет прожил во Франции, где и приобрел профессиональные манеры вместе со вкусом к хорошим оправам. А статус Оливии как агента МИ-6, работающего на чужой территории, не позволял ему держаться менее формально. Теперь же, при личной встрече, он был необычайно мил и обходителен.

Тут Оливия не удержалась и поведала ему о своих планах искать в Принс-Джордже стратегически расположенные камеры. Фурнье сел поудобнее, погладил модную щетину на подбородке, глубоко задумался и, наконец, сказал:

— В идеальном мире вам не пришлось бы лично ехать на поиски. — Он очень театрально пожал плечами и склонил голову набок. — Но, учитывая данность, боюсь, вы правы. У нас нет ни доказательств, что Джонс хотя бы приближался к Канаде, ни поводов видеть криминал в исчезновении охотников, поэтому искать те записи обычными способами было бы… как бы это помягче… трудоемко.

Фурнье явно ожидал встретить слегка тронутую бабу, однако, поговорив с Оливией лично и услышав ее часть истории, поменял мнение. И даже засомневался, действительно ли охотники банально заблудились и насмерть замерзли. Версия Оливии его несколько развлекла — с такой гипотезой унылое расследование станет хотя бы увлекательнее.

Оливия же следила за разговором с большим трудом. Зачем она вообще сунулась проверять почту? Теперь только и мыслей, что о тоннах е-мейлов, падающих в ящик. Оппоненты излагают доводы и не получают ответов, сторонники просят разъяснений, которые она не может им дать. Ей бы вести себя полюбезнее, быть Фурнье признательной, наслаждаться каждой минутой беседы, а она, с облегчением заметив, что чашка инспектора опустела, тут же начала прощаться со слов «ну, что…».

Потом дала обещание отписаться из Принс-Джорджа, пожала Фурнье руку и уехала в аэропорт. И до тех пор пока не сдала прокатную машину и не села в автобус до терминала, запрещала себе доставать телефон.

Тут на Оливию обрушилась лавина е-мейлов. К этому времени в темах писем царил полный дурдом: было вообще непонятно, о чем пишут, — но в одном, на самом верху — оно пришло пару минут назад, — значилось лаконичное: «Нашли!» От фэбээровца из Сиэтла.

Оливия тут же позвонила ему на сотовый. Агент Ванденберг. Рыжий мичиганец из Грэнд-Рэпидз.

— Объявляю свою электронно-почтовую несостоятельность, — сообщила она.

— Понимаю тебя, Лив. Такая фигня случается со всеми.

Это вам не европейские манеры Фурнье.

— Просто расскажи, как вам удалось.

— Пока не знаю, — нарочито раздолбайским тоном ответил агент Ванденберг.

— В теме написано: «Нашли». Кого нашли?

— Наверное, правильнее было написать «узнали», — ответил Ванденберг после неловкой паузы. — Один из наших с ходу узнал того, кто спер винтовку. Игорь. — Произнося имя, агент хихикнул. — Этот Игорь проходит по куче дел. Формально он легальный мигрант. А в остальном — уголовщина. Но железных доказательств на него до сих пор не было.

— Намерены брать?

— Да не настолько уж он опасный. Вряд ли чего-то там задумал. Полторы недели назад спер винтовку и притих. Мы, как узнали, выдернули судью из кровати, получили ордер и установили наблюдение возле дома Игоря. Дом!.. Халупа в Таквиле.

— Это где такое?

— Во-во. Игорь живет вместе с другим русским — года, наверное, уже четыре.

— Вы нарыли что-нибудь полезное?

— Сейчас пытаемся нарыть переводчика. Пока даже не знаем, о чем эти трое разговаривают.

— Трое?

— Ага. Их там трое.

— Ты же говорил, двое: Игорь и сосед.

— А у них гость. Недавно приехал. И, похоже, до полусмерти их удивил. Не совсем понятно, что у них там происходит. Игорь с соседом сидят дома, пинают балду, смотрят по спутниковому хоккей. И тут им стучат. Они такие на измене: «Кто приперся?» — это я сужу по интонации. Один смотрит в окно и говорит что-то типа: «Ё! Соколов!» Оба слегка в панике, но потом все-таки его впускают.

Хорошо, что этот фэбээровец такой болтун. Пока он рассказывал, Оливия успела немного прийти в себя и, когда Ванденберг на секунду прервался, сказала уже ровным голосом:

— В целом мне ясно. Говоришь, нежданного гостя зовут Соколов?

— Да, мы практически уверены. А что? Знакомая фамилия?

— Просто очень распространенная. Значит, они удивились?

— Да. И неслабо занервничали. Соколов три раза звонил в дверь. Они мариновали его на крыльце минут пять, а сами спорили, что делать. Не знаю, кто он, но явно непростой фрукт.

— Спасибо, — сказала Оливия. — Любопытная история.

Зула спряталась в свою крохотную палатку и накрыла голову спальником. Ей хотелось побыть одной и выплакаться. Естественная реакция на стыд, имевшая случайное, но удобное последствие: о ней забыли.

Не совсем, конечно. Мерзкая цепь тянулась прямиком в палатку. Все прекрасно знали, где Зула, но из-за иррационального психологического эффекта моджахеды вели себя так, будто она не здесь, не прямо под боком.

Зула не понимала, хорошо это или плохо. Вдруг они сболтнут то, чего при ней не сказали бы. С другой стороны, отдать приказ о расстреле проще, когда не видишь того, кого надо расстрелять.

Абдул-Вахаб, правая рука Джонса, уходил из лагеря последним из главного отряда. Прежде чем взвалить рюкзак на спину, он созвал остающихся: Ершута, Джахандара, Закира и Саида. Моджахеды стояли в двадцати футах от Зулы, возле походной плитки, и пили чай.

— Буду говорить по-арабски, — начал Абдул-Вахаб. Несколько избыточно — эту фразу он произнес как раз на арабском.

Стараясь не шуршать нейлоном, Зула стянула с головы спальник, подкатилась поближе и стала вслушиваться. Уже две недели при ней говорят по-арабски, и все это время ей досадно, что она не выучила язык лучше. Тем не менее прогресс был; посеянное в лагере беженцев долго дремало, но теперь прорастало с каждым днем.

— Я разговаривал с командиром, — сообщил Абдул-Вахаб. — Он кое-что узнал от проводника о дороге на юг.

Внутренний Зулин переводчик еле поспевал. По счастью, Абдул-Вахаб говорил не бегло, бросал сжатые фразы, между которыми прихлебывал чай. Зула улавливала смысл в основном по существительным: командир, дорога, юг. А слово далиль, которое в последние дни звучало постоянно, наконец всплыло в памяти: проводник.

— Путь трудный, но он знает короткие маршруты и тайные тропы. — Слово «маршруты» Абдул-Вахаб сказал по-английски. — Проводник считает, что через два дня мы перейдем границу. Еще через день или два будем там, где есть Интернет.

Остальные слушали и ждали приказов. Отпив еще чаю, Абдул-Вахаб продолжил:

— Если через четыре дня не получите известий, убиваете ее и идете куда хотите. Но мы попробуем связаться с нашими братьями, которые ждут в Элфинстоне, и тогда они за вами придут. Мы отправим GPS-координаты дороги на юг. И если будет на то воля Аллаха, мы все станем шахидами.

— В этом случае ее тоже убить? — спросил Закир.

— Мы дадим указания. Она может пригодиться. — Абдул-Вахаб снова отхлебнул чаю. — Проводник уверяет, что телефоны там не ловят. Только на вершинах гор, и то как повезет. Если у нас получится, вам придет сообщение с дальнейшими инструкциями.

Затем заговорили о том, что станут делать, когда перейдут границу, какие там ждут трудности и до чего — и как именно — им хочется устроить бойню. Абдул-Вахаб пресекал такие разговоры и настраивал моджахедов сосредоточиться на ближайших днях. Затем он, по-видимому, понял, что задерживает основную группу, допил чай, позволил Ершуту подсобить ему с тяжелым рюкзаком, обнял четверых остающихся в лагере и побрел к тропе.

Зула решила, что действовать надо сегодня же, как только стемнеет.

В Советском Союзе, когда Соколов был еще ребенком, в журналах и по телевизору постоянно рассказывали, до чего трудно живется при капитализме. Корреспондент ехал в какой-нибудь убогий райончик в Аппалачах или Южном Бронксе, делал несколько мрачных снимков, записывал, а то и сочинял, не менее мрачные истории из местной жизни и собирал из них репортаж, который должен был объяснить советским людям, что в СССР не так уж все и плохо. Никто, конечно, не принимал эту пропаганду за чистую монету, однако даже самые отъявленные скептики полагали, что такие истории на пустом месте не возникают. Да, уровень жизни на Западе, наверное, выше. Хотя бывает, что и ниже.

Соколов наблюдал обе эти крайности на протяжении часа, пока добирался от «Голден-Гарденс» до Игоря. От забитой яхтами пристани он доехал на автобусе до опрятного современного района, где заглянул в пару магазинов, затем сел на монорельс до аэропорта. Чем дальше, тем больше вид из окна напоминал снимки из советской пропаганды. Дорога проходила через самые нищие, густо застроенные, похожие на лабиринт кварталы. Тут жили афроамериканцы и иммигранты со всего света; они хотя бы старались поддерживать какой-никакой порядок. Потом была буферная зона: предприятия легкой промышленности. За ней начиналось что-то вроде белого гетто. Здесь монорельс шел по эстакаде на мощных бетонных опорах, и Соколов, глядя почти вертикально вниз, видел крохотные полусгнившие хибарки и заваленные хламом дворики.

Он сошел за одну станцию до аэропорта и мили полторы топал как раз по такому району. Телефоном Соколов еще не обзавелся, но прикупил в центре карту, а адрес Игоря был у него в записной книжечке, с которой он не расставался с самого начала приключений.

Дом стоял в тупичке; за ним поднималась насыпь скоростного шоссе, заросшая ежевикой и плющом, — этот ковер уже задушил несколько деревьев и подбирался к навесу на заднем дворе. Однако дом Игоря и его приятеля Влада выглядел куда приличнее соседних. На подъездной дорожке стояли две машины: обе на ходу, мхом не заросли. Мусор на веранде тут не хранили и принимали серьезные меры предосторожности: передние окна забрали крепкой стальной сеткой, а на дверь поставили замки понадежней.

Страх Игоря поначалу вызвал в Соколове лишь некоторое недовольство: досадно терять время на такие заминки, — но нельзя же винить человека за предусмотрительность. Соколов вынул из кармана руки и показал пустые ладони.

— Только на пару часов. Потом я уйду. Совсем.

Являться именно сюда — решение как минимум спорное. Соколов обдумывал его всю дорогу на контейнеровозе.

Однако надо же было куда-то идти и чем-то заниматься. На жизнь он зарабатывал единственным способом: как консультант по безопасности. Соколов свободно говорил только по-русски и имел российский паспорт, а это сужало поле его возможной деятельности. Как вариант: вернуться в Россию и уйти в леса, где до конца дней валить деревья и охотиться на оленей, но он привык к большим городам, солидным зарплатам и, по-другому не скажешь, к уважению за то, кто он такой и чем занимается. Большинство его клиентов совершенно не походили на Иванова, да и сам он работать на людей вроде Иванова больше ни за что не станет. Однако крайне неприятные события последних недель следовало объяснить и владельцам обчищенного Ивановым общака, и семьям ребят, которых убил Джонс. Соколов не сомневался, что все это можно объяснить. Хозяева общака, в сущности, люди разумные и ценят, когда к ним проявляют уважение. В случившемся с Уоллесом и Ивановым они уловят своего рода поэтическую притчу о справедливости. Иванов получил ровно то, чего хотел: погиб, пытаясь вернуть общак. Прекрасная назидательная история: смотрите, какая кара настигает того, кто крадет доверенные ему деньги. Она точно сработает — стоит только изложить ее тем, кого предал Иванов.

А вот простят ли Соколова — трудно сказать. Гарантий нет. Впрочем, шанс есть, если действовать так, как он задумал. Если же скрываться и бегать от этих людей, они решат, что их не уважают, и станут относиться к нему куда подозрительнее.

К такому выводу Соколов пришел во время первой половины путешествия через Тихий океан. Встал вопрос, как с этими людьми связаться. Просто позвонить из первого же таксофона на берегу — неосмотрительно. Это значит продемонстрировать, что он в отчаянии.

А сесть в автобус и поехать прямиком к Игорю — вполне разумно, поскольку человек отчаявшийся так не поступит. Тем более тот, кому есть что скрывать: очевидно же, что от Игоря поползут слухи о возвращении Соколова. Нет, это хороший способ спокойно сообщить тем, кого предал Иванов: «Я жив, выбрался из Китая. От вас не убегаю, и скрывать мне нечего. Выйду на связь, как только немного сориентируюсь».

В каком-то смысле визит к Игорю — ни к чему. Соколову хватает денег и на мотель, и на автобусный билет. Просто зашел в гости к знакомому.

Однако Игорь почуял, что все это как-то не складывается, и потому так занервничал, так насторожился.

Тем не менее Соколова он впустил. Все трое очень натянуто поздоровались и засели на кухне за стол, на котором валялись русские газеты, стояли недопитые кружки с холодным кофе и грязные тарелки из-под хлопьев. Сквозь сетку на окнах пробивался тот самый характерный для этой части планеты зябкий серебристый свет, при котором видно все, хотя прямо он ни на что не падает.

— Я только что спрыгнул с контейнеровоза из Китая, — сказал Соколов. Если Игорь не будет разбалтывать все подробности, то пусть хотя бы станет известно, что именно по этой, а не по какой-то другой причине Соколов пропал на целых две недели. — Ни Интернета, ни телефона. Вообще никакой связи.

— Уже звонил кому-нибудь?

— У меня нет телефона. Говорю же: я в прямом смысле спрыгнул с этого гребаного корабля и сразу поехал сюда.

— То есть ты не знаешь, что происходило в последние две недели.

— Последние три. Из Сямыня мы тоже не очень-то выходили на связь.

— Ну тогда сейчас — самое время. Многие ничего не понимают. Злятся.

Соколов ухмыльнулся:

— С тобой, похоже, побеседовали.

— Я уже думал, я труп, — бесстрастно сказал Игорь. Соколов глянул на Влада, надеясь, что тот втянется в разговор, но Влад — тощий, чуть моложе Игоря, с длинными нечесаными волосами, — задвинув стул в угол кухни, теперь сидел, сунув руки в карманы свободной кожаной куртки, как бы намекая, что из карманов на Соколова кое-чего направлено. Когда вламывались в дом к Питеру, Влад был лишь на подхвате, но, по сути, оказался замешан одинаково с остальными. Соколов подозревал, что Влад сидит на метамфетамине.

Прямо над домом пронесся самолет из аэропорта Сиэтл-Такома, заставив их на время умолкнуть.

— По мне, так вроде живой, — ответил наконец Соколов.

Игорь кивнул.

— Устроили что-то вроде расследования — как еще это назовешь? Кое-кто хотел знать, куда сбежал Иванов и что натворил. Подозревали всех. Я пробовал объяснить насчет Уоллеса, насчет вируса. — Игорь пожал широченными плечами — будто бочка упала с грузовика. — А что я в этом понимаю? Пересказал что слышал: китайский хакер, «Т’Эрра», Зула. Попытался как-то все это увязать. Через некоторое время они успокоились.

— Именно. Как я и предполагал. Успокоились, когда им объяснили. Ты поступил совершенно правильно, — сказал Соколов не столько для Игоря, сколько для тех, кому их разговор станет известен позже.

Он решил не дожидаться вопроса, написанного на лице Игоря, и сообщил:

— Теперь это моя забота.

— Отлично.

— Самое главное, чтобы я добрался до них, не вляпавшись в проблемы с миграционной службой или с полицией.

— Да, понимаю.

— Поэтому я и пришел. Беспокойств не доставлю. Мне надо только принять душ, перекусить, собраться с мыслями — и меня нет.

— Деньги нужны? — подозрительно спросил Игорь.

— Да нет.

Игорь успокоился.

— А то могу дать.

— Как я уже сказал, мне надо несколько минут, чтобы собраться с мыслями. Пересчитаю, сколько у меня осталось, и, может, попрошу.

— Душ — там, — указал Игорь одними глазами.

Пол в доме был рыхлый, неровный — видимо, подгнивший и подточенный насекомыми. Дверную коробку ванной скособочило в параллелограмм, а хлипкая дверь осталась прямоугольной; Соколов смог закрыть ее, только как следует навалившись, потом запер на крючок, который поставили, когда врезной замок перестал работать. Похоже, как раз из ванной по всему домишке и тащило грибковой плесенью. Соколов включил душ и задернул занавеску, чтобы вода не лилась на пол. Потом, не раздеваясь, сел на унитаз прямо за дверью, вынул «макаров» и дослал патрон. Маловероятно, что Игорь вдруг выбьет дверь, а Влад станет наобум палить в душ, но не исключено. Тогда обидно будет оказаться неготовым.

Он взглянул на часы, устроился поудобнее и просидел так пятнадцать минут, размышляя об Оливии, Зуле, Чонгоре, Юйсе и Питере.

На его глазах из здания выбежала только Зула. То есть Чонгор и Питер погибли, а Юйсей занялось Управление общественной безопасности. Очень жаль, но ничего не поделаешь.

Что сталось с Зулой, можно только гадать. В книжном, покупая карту, Соколов полистал газеты — имя Абдуллы Джонса не проскальзывало. Потом просмотрел еженедельники с обзором главных событий за последние полмесяца. Тоже пусто.

Кое-где на телефонных столбах и среди объявлений на остановках висели пришпиленные степлером листовки с фотографией Зулы; иногда — Зулы с Питером. Пожелтевшие бумажки обрастали рекламой домработниц и сообщениями о пропавших собаках.

Поиск в Гугле дал бы больше информации, однако того, что он увидел в газетах (вернее, не увидел), вполне хватало, чтобы предположить: Джонс залег на дно, а Зула, если, конечно, жива, все еще с ним.

Думая об Оливии, Соколов надеялся и даже верил, что она благополучно выбралась и уже о нем забыла. В том, что забудет, сомнения пропали еще на Кинмене после того ее сдержанно-рассудительного взгляда: «Поверить не могу, что трахаюсь с этим мужиком». Если бы Оливия смотрела на Соколова с надеждой или обожанием — вот тогда стоило бы беспокоиться. Теперь же, когда они столько времени провели порознь, рассудок наверняка взял с боем обратно ту часть ее мозга, которая сочла человека вроде Соколова привлекательным, и вернул Оливию на путь безопасный и разумный.

Соколова это не совсем радовало. В иных обстоятельствах им, вероятно, стоило бы продолжить. Печально, что это невозможно. Впрочем, в мире полно вещей куда более печальных.

Стены в домишке были тонкими, сквозь шум воды Соколов слышал, как Игорь что-то бубнит по-русски. Отчетливо доносились только слова вроде «да, да!». Влад в паузах молчал — видимо, Игорь говорил по телефону. Чего и следовало ожидать. Более того, Соколов ушел в ванную специально, чтобы Игорь мог сделать следующий ход: либо попытаться убить гостя, либо пустить новость по своим кругам.

Соколов выключил душ, открыл кран, достал из сумки одноразовый станок, нашел на краю раковины обмылок и побрился. «Макаров» по-прежнему лежал под рукой. Впрочем, захотели бы, явились бы, пока он в душе.

Тем временем Игорь снова куда-то звонил и говорил уже по-английски. Кажется, заказывал пиццу в «Доминос». Человек, который намерен убить гостя, так не поступит. На этот счет Соколов немного расслабился, но возникли новые вопросы. С чего вдруг Игорь проявляет гостеприимство? На его месте любой в здравом уме захочет, чтобы Соколов как можно скорее свалил. Может, ему дали указание тянуть время, пока не приедет кто-то, кто в состоянии разобраться с Соколовым?

Так или иначе, он умылся, плеснул водой на коротко стриженную голову (вроде как был в душе), сложил вещи, навалился на дверь, открыл ее и вышел в гостиную. Влад играл на подключенном к большому плоскому экрану компьютере с моддинговым корпусом. Игорь, который наблюдал и комментировал, тут же переключился на Соколова:

— Располагайся. — Он подался вперед, будто хотел встать. В руке у него было пиво. — Пива хочешь? Могу принести.

— Нет, спасибо, пока не надо.

— Я заказал пиццу. Привезут минут через сорок. Наверное, ты хочешь есть.

— Спасибо. Это хорошо. Сто лет не ел пиццы. — Соколов отвечал машинально — мысли в голове вертелись слишком быстро, и придумывать более естественные фразы он не успевал.

— Две недели на лапше да рисе?

— Что, извини?

— На корабле, говорю, давали одну китайскую жрачку?

Соколов помотал головой.

— Экипаж был филиппинский, у них другая еда. В этом смысле все отлично. Просто соскучился по пицце.

— Как ты вообще к ним втерся? Я слышал, китайская полиция рвет и мечет.

Соколов пожал плечами.

— Большой порт, знаменитое контрабандистское место — в таком всегда можно договориться.

— Но ты же был там один, а по-китайски ведь не говоришь.

Кое-что прояснялось: тот, с кем Игорь беседовал по телефону, велел, во-первых, выведать, как Соколов выпутался из перестрелки в рушащемся доме и сумел добраться до Таквилы, а во-вторых, нащупать нестыковки в его истории (насколько с этой задачей позволяли справиться умственные способности Игоря). Возможно, цель маневра с пиццей — задержать Соколова в доме, пока Игорь его расспрашивает. Или пока едут ребята, которые подвергнут Соколова более жесткому допросу. В любом случае отказаться от пиццы и поскорее уйти — это как объявить: «Мне есть что скрывать».

Разумеется, он осмотрел домишко на предмет выходов и заметил, что выбраться из этой халупы, несмотря на ее невеликие размеры, довольно трудно. В районе, судя по всему, постоянно воровали, Влад и Игорь явно не брезговали приторговывать краденым (и, видимо, наркотиками), а потому забрали стальной сеткой все окна. Выйти можно только через двери.

— А, ладно, — сказал Соколов, — тоже выпью. Сиди, я сам.

Игорь погрузился в глубины черного кожаного дивана и быстро не встал бы. На кухне Соколов еще раз убедился: она выходит на некое подобие веранды, а затем на задний дворик. Потом осмотрел дверь (хлипкую конструкцию, укрепленную все той же сеткой и несколькими задвижками) и открыл запоры, так чтобы она распахнулась от легкого толчка.

Затем вернулся в гостиную, немного беспокоясь, не насторожит ли Игоря его долгий поход за пивом, но тот увлеченно следил за игрой. Соколов пододвинул стул туда, откуда через окно хорошо просматривался весь тупичок, и сел.

Минут сорок пять изредка перекидывались случайными фразами. По временам Игорь спрашивал, что произошло в Сямыне, Соколов скупо отвечал. Потом снова отвлекались на экран.

В тупичок въехала малолитражка; оказалось — доставка пиццы.

— Принесу еще пива, — сказал Соколов и ушел на кухню. В шкафчике возле плиты он нашел большую кастрюлю, поставил в раковину, пустил горячую воду, потом достал из холодильника пиво и отнес в гостиную на кофейный столик. Игорь отпирал замки и здоровался с доставщиком. Соколов вернулся на кухню, переставил кастрюлю с несколькими литрами теплой воды на плиту и включил конфорку на максимум. Когда закипит, сгодится как средство нападения или хотя бы обороны.

Ели пиццу, прихлебывали пиво. Влад поставил игру на паузу. Она шла не с приставки вроде «икс-бокса», а с компьютера. И не с унылой офисной коробки бежевого цвета, а с машины, сделанной специально для парней-геймеров, загоняющихся по хайтеку. Замысловатый корпус, утыканный разноцветными диодами, напоминал корабль пришельцев. Входя в дом пару часов назад, Соколов зацепился за компьютер взглядом, и с тех пор что-то не давало ему покоя, но и без того было о чем подумать.

А теперь сложилось. Он вспомнил, где видел эту штуковину.

Компьютер Питера.

Значит, в какой-то момент, пока Соколов бился в Китае, Влад и Игорь вернулись к Питеру в дом и прихватили что приглянулось.

Вероятнее всего, произошло это вскоре после отлета Иванова в Сямынь: едва о пропаже Зулы с Питером заявили, в дом наверняка нагрянула полиция и объявила его местом преступления, а лезть в такое место крайне рискованно.

То есть копы явились уже после грабежа.

То есть они обнаружили не порядок и полное отсутствие улик (о чем позаботился Соколов), а следы вышеупомянутого разграбления.

— У тебя такой вид, что мне аж не по себе, — встревожился Игорь.

Соколов кашлянул.

— Вы туда возвращались и кое-что вынесли.

Его не удивил бы быстрый виноватый взгляд на навороченный системный блок, который стоял так близко, что на него не вставая можно было поставить пиво, однако Игорь тревожно посмотрел куда-то в угол, за спину Соколова, и тот еле заставил себя не оборачиваться. Видимо, там стоял трофей, казавшийся Игорю более ценным или представлявшийся по какой-то причине более важным, чем компьютер.

Что в доме Питера могло настолько его привлечь? Системный блок — понятно: все парни любят компьютерные игры. А еще? Наркотики Питер не употреблял.

Тут он вспомнил: Игорь стоит на верху лестницы, исследует оружейный сейф и заявляет, что сейф точно заперт.

— Врать не буду. — Игорь беззаботно пожал плечами — мол, какая ерунда, — но нервно усмехнулся, а это говорило совсем о другом.

— Разве Иванов мало вам заплатил?

— Да за такое все мало. Я думал, надо будет поохранять, на худой конец — поработать телохранителем. Но когда началась вся эта чертовщина…

— Прекрасно понимаю, — кивнул Соколов. — Я сам удивился не меньше вашего. Но сейчас я просто задаю вопрос. Мне важно знать факты. Когда именно вы туда вернулись?

— Дня через два, да? — Игорь вопросительно глянул на Влада. — Перед этим мы прошлись вокруг ночью, проверили, нет ли копов и наблюдения. Нашли как влезть. Без шума и пыли. — Еще один взгляд в угол.

— А как вы открыли сейф? — наугад спросил Соколов. — Тоже без шума?

— Плазменным резаком, — сболтнул Игорь, и Влад бешено выкатил глаза, но тот даже не понял, что попался в ловушку.

— А вы не беспокоились, что испортите винтовку?

— Он держал ее в металлическом кейсе. — Влад кивнул все в тот же угол. У Соколова наконец появился повод обернуться. На книжной полке на высоте человеческого роста лежал длинный футляр полированного алюминия (в таких любители оружия хранят наиболее ценные экземпляры), с одного конца подпорченный темными крапинками и подтеками припаявшейся окалины.

Соколов снова обернулся к Игорю.

— Датчики дыма не сработали?

— Мы прошлись по дому и повытаскивали у них батарейки.

— Вы прошлись, — продолжил Соколов, — и наверняка заметили видеокамеры.

— Две. Провода, само собой, перерезали.

Соколов, который знал, что в доме было три камеры, до боли сжал зубы и молчал, пока желание заорать не пропало.

— Само собой. Но пока вы не перерезали провода, камеры вас снимали.

— Влад у нас спец по компьютерам, — пояснил Игорь.

Спец по компьютерам кивнул, соглашаясь с такой оценкой, и сообщил:

— Интернет мы отрубили еще в первый раз, то есть знали, что за пределы здания сигнал с камер не поступает.

— А в пределах здания?

— Он проследил, куда идут провода, — сказал Игорь.

— Проследил, — подтвердил Влад. — К серверу в мастерской. Записи хранились там. Мы уничтожили жесткие диски плазменным резаком.

— Кабель к беспроводному маршрутизатору под лестницей тоже проследили?

— Конечно.

— А вы знали, что у маршрутизатора свой встроенный жесткий диск? Что он делает резервную копию в Сеть?

Молчание.

Компьютерный спец побагровел. Заметив это, Игорь успокаивающе поднял руку.

— Сколько уже прошло — две недели? Ничего же не случилось. Полиция не в курсе.

Соколов невозмутимо ждал, пока до Игоря дойдет.

— А если они нашли записи, то почему нас до сих пор не арестовали? — возмутился Игорь голосом добропорядочного гражданина, который разгневан бездействием полиции.

— Нас могли взять под наблюдение, — сказал Влад.

— Зачем, если у них и так есть доказательства?

— Затем, — ответил Влад, — что расследуют дело покрупнее. Не какую-нибудь квартирную кражу. Похищение, убийство. Типа международный шпионаж. Им насрать на людей вроде нас. Пф! Пара воришек. Они бы установили наблюдение в расчете, что рано или поздно к нам явится кто-нибудь посерьезнее.

Две пары глаз так и вперились в Соколова.

Настала долгая пауза. Игорь поднес кончики толстенных пальцев к вискам, сложил ладони в туннель, направил его на Соколова и, наконец, выдал:

— Вот сука. Зачем я тебя впустил.

— Тупая жадная скотина, — ответил Соколов. — Денег ему показалось мало. Надо ведь было вернуться и захапать еще.

— Успокойтесь вы! — взвизгнул Влад. — Мы даже не знаем, нашла ли полиция те записи.

— Зулин дядя — миллиардер, придурок, — сказал Соколов. — Он мог нанять частных сыщиков. А эти найдут все.

Тут Игорь о чем-то вспомнил, вскрикнул «ё!» и схватил телефон. Соколов дернулся к карману с «макаровым», но вытаскивать все же не стал. Как и Влад, который внимательно за ним следил.

Игорь одной кнопкой вызвал предыдущий номер.

— Не приезжайте. — Затем он выслушал такой поток брани, что отодвинул трубку от уха. — Нет, дело не в этом. Потом объясню. Разворачивайтесь. Не приезжайте.

— Ты пригласил еще кого-то на нашу вечеринку с пиццей? — спросил Соколов, когда Игорь прервал звонок, а с ним и новый поток инвективной лексики.

— Извини. — Игорь поднял открытые ладони. — Я отвечаю перед этими людьми. Когда ты появился, я был обязан поставить их в известность.

— А как еще ты парил мне мозг? О чем еще не поставлен в известность я?

Толстые пальцы сложились пистолетом, ствол которого смотрел Соколову в глаз.

— Зря я вообще стал с тобой работать. Теперь мне дадут срок. И вышлют.

— Возьмут его. Срок ему дадут. А чего ты хочешь, если вломился в дом и украл компьютер с винтовкой? Если бы ты элементарно выполнял мои приказы…

— С какого хрена мне выполнять твои приказы?

— С такого, что я-то знаю, что делаю.

— Тогда почему ты вперся?

Справедливый вопрос. Соколов на мгновение задумался.

В эту секунду стоявший у окна Влад объявил:

— Едут.

— Кто? — спросил Игорь.

— Откуда я знаю?

Соколов инстинктивно присел и стал смотреть на улицу, чуть выглядывая над подоконником. По тупику со скоростью быстрого пешехода ехал темный джип со включенными фарами.

— Зачем фары? — спросил Влад.

— Чтобы нас ослепить! — сказал Игорь.

— Прокатная машина, — предположил Соколов. — У них фары включаются автоматом.

— Кто берет на дело прокатную тачку?

— Не копы, — решил Влад. — Какие-нибудь неместные.

— Какие неместные?

— Может, частные ищейки, которых нанял дядя-миллиардер?

Игорь ругнулся, рванул в угол гостиной и стащил с полки футляр с винтовкой.

— И что ты хочешь с ней делать? — полюбопытствовал Соколов. Ему представлялись только два варианта: спрятать улику или применить по назначению.

— Я в Россию не вернусь, — сказал Игорь, будто это все объясняло. Хотя не объясняло ничего. — У меня есть отходной путь через задний двор.

— Придурок, они его перекроют, — заметил Влад совершенно справедливо. — Ты и двух шагов не сделаешь.

Джип остановился прямо перед домом. Фары горели довольно ярко, к тому же стоял пасмурный день и разглядеть, сколько внутри человек, было невозможно.

С водительской стороны на землю опустились ноги в синих джинсах. Человек захлопнул дверь. Несмотря на короткую стрижку, было ясно, что это женщина. Азиатка. Она отошла от джипа туда, где свет фар не мешал ее рассмотреть.

Оливия. Одна.

— Чё за фигня?! — воскликнул Влад, вскидывая руки. К отряду вооруженных до зубов федеральных агентов он был готов, к такому — нет.

Соколов резко обернулся к нему, приложил палец к губам и взглядом показал на потолок — жест, который поймет любой русский: «Нас прослушивают». Влад выкатил глаза, некоторое время врубался, потом кивнул: «Понял, молчу».

Их внимание привлекли металлические звуки в другом конце гостиной. Игорь достал из футляра винтовку — разновидность «AR-15», — а щелчки раздались, когда он открыл и зафиксировал затвор. Соколов смотрел, как Игорь берет один из рассыпанных по футляру патронов, сует в ствол и шлепком ладони закрывает затвор, который досылает заряд в патронник.

Тут Соколов заметил, что держит в руках «макаров» и целится в Игоря.

Оливия нажала кнопку звонка.

— Ложись! — крикнул Соколов по-английски и, на случай если она не услышала, пальнул разок в дверь заметно выше ее головы — так уж точно сообразит.

— Убей его! — крикнул Игорь — очевидно, Владу. Потом поднял винтовку и навел на дверь.

Влад сунул руку в карман и запутался — навыка ему явно не хватало.

— Беги через задний ход, — посоветовал ему Соколов, — там никого.

— Откуда ты знаешь?

— Беги или пристрелю. — Соколов навел на него пистолет.

— Я говорил, он нас подставит! Сука! — завопил Игорь, опустил винтовку и потянулся свободной рукой к револьверу за поясом.

Соколов развернулся, всадил ему в корпус две пули, подождал, пока Игорь рухнет, и выстрелил еще раз.

Влад скрючился на полу возле компьютера и оцепенел, прикрыв голову руками. Беспощадный животный инстинкт подсказывал Соколову прикончить жалкого придурка, от которого одни только неприятности, но он не смог.

— Советую валить отсюда. Причем быстро.

— Какой смысл? Ты же говорил, за нами следят.

— Вопрос — кто.

Соколов отошел, поднял винтовку, затем, на мгновение опустив пистолет, открыл затвор, вытащил засунутый Игорем патрон, уложил винтовку на место, захлопнул футляр, отнес его ко входу и открыл дверь. Оливии уже не было. Посреди тупика внедорожник разворачивался к выезду, подавая то вперед, то назад. Потом остановился.

Несколько секунд ничего не происходило.

Затем водительская дверь распахнулась.

Если не считать, что его племянница в заложниках, а сам он в плену у головорезов, Ричард переживал лучший отпуск за десять лет. Хотя на самом деле первый. Он не видел смысла в отпусках, никогда их не брал, а беседуя с теми, кто понимает, зачем это нужно, слышал что-то насчет того, как же хочется сбежать от рутины, ненадолго выбросить все из головы, куда-нибудь съездить и получить новые ощущения — простые, сильные и настоящие. Такие бывают у детей, открывающих мир, причем именно потому, что дети не следуют логике и не втянуты в обыденность.

Что для Ричарда дело, как правило, немыслимое. Если вспомнить, почти все разрывы с женщинами, которые теперь населяли его супер-эго под видом Муз-Мстительниц, совпадали с попытками съездить в отпуск. Ричард выбирал только те места, где есть скоростной Интернет. Даже в частном самолете, которым он летал на отдых, был бесперебойный канал. Вероятно, это говорило о том, что Ричард — тронутый. Но он просто обожал, раздевшись по пояс, сидеть под пальмовым навесом на Бали, потягивать что-нибудь экзотическое из кокосового ореха, смотреть, как набегает голубая океанская волна, и при этом бродить по Т’Эрре с ноутом на коленях, строча техперсоналу ЦУ сообщения о багах. Лучшего способа расслабиться он не мог и вообразить.

Не считая того, который ему навязали теперь. Вот еще бы без таких неприятных обстоятельств. Ричард уже всерьез подумывал о том, чтобы замутить новое предприятие, если, конечно, останется в живых. А именно устраивать отдых богатым трудоголикам: без предупреждения заявляться к ним домой и похищать.

Компания Джонса очень убедительно разыгрывала сценку с попавшими в беду туристами, но едва Ричард открыл дверь, они отрубили электричество и Интернет: по-видимому, отыскали возле дамбы коммутационную будку, вскрыли ее и поставили там человека с болторезом. Скорее всего Ершута. Ричард наблюдал за людьми Джонса, выяснял их имена. Про себя он окрестил Ершута Барни, как персонажа телесериала «Миссия невыполнима»; что это за фильм — знают только люди Ричардова поколения да хипстеры, которые любят смотреть допотопные телепрограммы в «Ю-тюбе». В общем, если кого и ставить с кусачками в будку, так это Ершута. Второй, Джахандар, вероятно, наблюдал с дерева в оптический прицел; когда же дверь открылась, а электричество вырубилось, Джахандар перебрался поближе к зданию — в точку, с которой мог видеть и дамбу, и дорогу на Элфинстон. Тем временем Джонс, Ершут и Митч Митчелл устраивались в шлоссе.

Митч Митчелл — так Ричард прозвал про себя янки, который требовал, чтобы к нему обращались не иначе как к Абдул-Гафару. Ричард отказывался всерьез воспринимать эти игры в Абдул-Гафара, но не знал, какое имя тот получил при рождении, а потому мог лишь гадать. И не только об имени, но и о том, что случилось с лицом и психикой этого человека.

— Сколько осталось? — первое, о чем спросил его Ричард, заметив шрамы от меланомы.

— Иншалла, нанести удар во имя веры я успею, — ответил моджахед. Ричард еле сдержался, чтобы не закатить глаза, но Митч, похоже, уловил насмешку и прибавил: — Зависит от того, добралось ли до мозга.

— Оставлю без комментариев, — сказал Ричард.

— Мне крайне жаль прерывать ваше приятное знакомство, — вмешался Джонс. — Однако я должен показать вам, Ричард, некий mpeg. Если не возражаете.

— Он ответит хотя бы на один из моих вопросов о Зуле?

— Ответит, причем на многие. Можете не сомневаться.

До этого момента Ричард и Митч Митчелл сверлили друг друга взглядами, и моджахед явно пытался убедить, что меланома действительно глубоко проникла ему в мозг и даже стерла часть поведенческих барьеров. Однако Ричард решил, что переключиться на Джонса теперь важнее. Он видел массу фотографий этого человека в Интернете и в «Экономисте», тем не менее испытывал растерянность, как бывает, когда в самом деле оказываешься рядом со знаменитостью.

— Тогда давайте перейдем в таверну, если вы не против места, где употребляют спиртное.

— Не против, если вы не собираетесь его употреблять.

— Да вы что? В пять утра?

Шутку не оценили. Ричард отвел «гостей» в таверну, где на большом экране все еще была «Т’Эрра». Вокруг Ждода собралась приличная толпа, каждый проявлял признаки элементарной боторики: вздыхал, почесывался, переминался с ноги на ногу. Однако ничего не происходило. И причина тому, как гласило всплывшее поверх остального большое окошко, — обрыв интернет-соединения. То есть Ричард не мог видеть происходившее в Т’Эрре в действительности (что бы это ни значило). Он выключил игру комбинацией клавиш. Возник стандартный рабочий стол «Виндоуз». Джонс тем временем воткнул флешку в переднюю панель компьютера. Появилась иконка съемного диска. На нем Ричард обнаружил единственный файл: Зула. mpeg.

— А вы не заразите мой компьютер? — спросил он. У этих ребят и правда тяжело с чувством юмора.

Он дважды кликнул на иконку. В стандартном медиаплейере запустилось снятое на веб-камеру дрянного качества видео с его племянницей, которая сидела на смятой кровати в черной комнате и читала вчерашнюю «Ванкувер сан».

— Я хотел взять «Глоб энд мейл», — извиняющимся тоном сказал Джонс, — но ее уже раскупили.

Вот, значит, как. Джонс хочет быть тут единственным остряком.

Ричард заплакал. На пару минут его оставили в покое.

— Для начала как нельзя кстати будет помощь с переходом через границу, — ответил Джонс, когда Ричард взял себя в руки и спросил моджахедов, что им нужно.

Ответ его несколько удивил. Обычно все хотят денег. Обращение же к его контрабандистским навыкам заставило Ричарда испытать своего рода гордость и даже благодарность Джонсу, будто тот польстил ему, проявив уважение к тем скрытым качествам, на которые всем давно было начихать.

— Да вы почти перешли. Идите на юг — не промахнетесь.

— Меня убедили, — чуть ухмыльнулся Джонс, — что это несколько труднее, чем вы говорите. И что вы — большой мастак переходить границу, не привлекая ненужного внимания.

Та часть Ричарда, которая оставалась пылким, всегда готовым помочь айовским бойскаутом, рвалась немедленно начертить карту и дать подробные указания, но Джонс хотел не этого. Проговаривать условия их сделки не было нужды, да Джонс и не спешил — британская сдержанность выветрилась из него не полностью. К тому же его люди наверняка стерегут Зулу и убьют ее, если Джонс с приятелями не перейдет границу живым и здоровым.

Другими словами, Ричарду предстояло совершить пешую прогулку и разделить с этими людьми их судьбу.

— Тогда пойду укладывать вещи, — сказал он.

— У нас есть все необходимое, — сообщил Джонс. — Разве только вам понадобится какая-то особая экипировка, одежда или лекарства…

— Оружие?

Снова эта легкая ухмылка.

— Им мы обеспечены весьма неплохо.

Когда Ричарду предъявили Зулу — издалека, с цепью на шее, — на него снова накатили слезы. Теперь, как ни странно, от радости. Знать хоть что-то лучше, чем гадать. А знать, что Зула жива, — совсем отрадно.

Первый день шагали точно на юг вдоль бывшей узкоколейки. Дорога шла все круче, пока не достигала наклона, предельного для локомотивов девятнадцатого века. Речку Блю-Форк с юга и востока ограничивала горная цепь, напоминавшая формой Кейп-Код: мощный бицепс к востоку от хребта Селькирка и хилое предплечье с севера на юг, сливавшееся с хребтом Перселла. Вдоль одного из его склонов и двигался отряд, поднимаясь все выше над Блю-Форком. Тропа постепенно начинала вилять: то протискивалась в долины, перепрыгивая речушки, то пробиралась в обход гребней, разделявших низины. В особо крутых местах над долинами были протянуты эстакады, а сквозь скалы пробиты взрывчаткой небольшие туннели; по тем временам это было безумно трудно и дико дорого, зато теперь велосипедисты и лыжники могли наслаждаться живописной трассой.

Через некоторое время застряли на сгибе локтя. Дорогу преграждал каменный бицепс, тянувшийся с запада на восток в нескольких милях от границы, — настолько высокий, что ближе к его вершине уже ничего не росло: сплошь песчаного цвета голые скалы со снежными шапками на вершинах. Такие легко спутать с крутыми дюнами, однако Ричард, исходивший местность вдоль и поперек, знал, что это гранитные выступы, которые последние несколько миллионов лет терзал и подтачивал неожиданно суровый климат. Каждая крохотная победа стихии над твердью отмечалась небольшим обвалом: камень размером с дом (или с машину, или с тыкву, или с заварочный чайник) срывался с места и падал вниз, покуда не натыкался на своих предшественников. В итоге образовалась обширная местность с чередой склонов: те под примерно одинаковым углом шли к почти вертикальным скалам, с которых и срывались камни. На глыбовых развалах ничто не росло, а потому здесь негде было укрыться от солнца или дождя. Как и отдохнуть взглядом от однообразного ландшафта (что не менее важно для душевного равновесия туристов). Идти здесь — кромешный ад, и не только из-за крутых склонов; двигаясь по такой неравномерной поверхности, невозможно поймать хоть какой-то ритм. Да и слово «идти» едва ли описывает тот способ перемещения, на который обречен любой, кого по глупости или невезению занесло в эти места.

Именно тут барон окончательно забросил узкоколейку. Проворачивая свою аферу (чтобы Канада подсуетилась насчет ветки из Элфинстона, он грозил дотянуть дорогу до самого Айдахо), барон добрался до точки, откуда прокладывать путь можно, лишь пробурив сквозь хребет туннель на юг длиной в милю. Скрывая блеф, он даже слегка углубил туннель уже существующего тут рудника, но свернул работы, как только получил то, чего хотел на самом деле: выход на канадскую транспортную систему через Элфинстон.

Таким образом, первый день посвятили походу к месту, где тропа обрывалась у едва начатого туннеля. Сюда Джонс добрался бы и сам — наверняка Зула ему это объясняла. Ричардово знание местности понадобится завтра.

Сегодняшний поход оказался легкой прогулкой, даже отдыхом: возможностью, вырвавшись из Интернета, занять голову чем-то еще. По большей части Ричард думал над своей реакцией на известие о том, что Зула жива. Последние несколько дней он примерялся к мысли о ее гибели и к тому, что это значило. Само собой, Ричард не в первый раз терял близких. Он достиг того возраста, когда пару раз в год ездишь на похороны ровесников, и даже имел на такие случаи особый костюм и туфли. Однако все смерти такие же разные, как и люди, которые умирают. Каждая означала, что определенный набор идей, представлений и реакций исчезает из мира, по-видимому, навсегда; каждая напоминала, что однажды и его идеи, мысли и реакции точно так же исчезнут. Это плохо. Но в случае с Зулой — страшно несправедливо. Если бы речь шла об обмене жизни Зулы на его жизнь, было бы куда лучше. Ричард — и Джонс это четко осознавал — с радостью согласился бы.

Ричард понимал, что выбирать придется скоро, и все усерднее задумывался над тем, о чем размышлял в последнее время, особенно когда рассматривал землю из иллюминатора частного самолета. У него не было внятных религиозных убеждений. Станет ли его дух существовать и дальше, сгинет ли вместе с телом — Ричарда в любом случае терзала мысль о том, что в его-то годы (а особенно в нынешних обстоятельствах) следует быть более духовным, поскольку момент смерти теперь определенно ближе момента рождения. Он же, наоборот, все сильнее прикипал к материальному. И даже не представлял, как можно быть полноценным, осознающим себя человеком, если не втягиваешь ноздрями аромат кедра; не видишь красного цвета; не наслаждаешься первым глотком пива; не чувствуешь, как прилегают к бедрам старые джинсы; не заглядываешься в иллюминатор на леса, поля и горы. Если всего этого нет, как можно быть хоть самую малость живым, чувствующим и осознающим?

В любой другой день подобные рассуждения быстро прерывались новым входящим сообщением, однако теперь, когда Ричард шел по долине Блю-Форк во главе колонны моджахедов, которые не горели желанием завязывать с ним разговор, он имел массу свободного времени для раздумий. Те, впрочем, ни к чему не вели. И все же он пытался наслаждаться ароматом кедра и синевой неба, пока было чем обонять и смотреть.

До подъема на шоссе добрались благополучно. Двигаясь на север через негусто застроенную промзону, доехали до южной окраины деловой части Сиэтла. Затем Оливия свернула на Ай-5 — основную трассу в направлении север — юг, — промчала через весь город, а полчаса спустя, миновав очередной жилой пояс и оказавшись в городке поменьше, включила поворотник и съехала на второстепенное шоссе, тянувшееся на восток по длинным прямым насыпям над бесконечной чередой пойменных болот. Прямо впереди над равниной вздымалась горная цепь. Как только они стали подниматься выше, а воздух вокруг стал более сухим, дорога начала забирать к югу и вилять, словно пасуя перед гигантской преградой. Вскоре она просочилась в усеянную городками широкую долину. Затем долина сузилась, воздух сделался прохладнее, городки — меньше, деревья — выше, и, наконец, стало понятно, что трасса бежит через перевал.

Соколов и Оливия вздохнули спокойнее, хотя особых причин для этого не было. В наши дни на извилистой горной дороге безопасности и уединения не больше, чем посреди мегаполиса. Однако атавистические зоны мозга подсказывали им, что так или иначе, но они все-таки сбежали, благополучно смылись.

— Что-то мне твои приятели не очень, — сказала Оливия. Это были первые слова с тех пор, как Соколов сел во внедорожник у дома Игоря.

— Как ты меня нашла?

— Раз уж мы задаем животрепещущие вопросы, вот тебе мой: когда я появилась, ты или кто-нибудь еще в том доме не брякнул ли чего вслух? Вроде «елки-палки, вылитая агент МИ-6 Оливия».

— Ничего такого я, естественно, не говорил.

— Ты — да. А другие? Например: «Что это за китайская баба на черном внедорожнике?»

— Нет. Я им показал вот так. — Соколов изобразил, как он приложил палец к губам и глянул в потолок.

— Это обнадеживает. Слегка.

— Еще раз: как ты меня нашла?

— Сегодня утром я была в аэропорту Ванкувера, собиралась в Принс-Джордж искать Абдуллу Джонса. И тут узнаю, что дом твоего приятеля поставили под наблюдение.

— Потому что этот придурок ходил в квартиру к Питеру и попал на камеры.

— Именно. Потом мне сообщают, что к твоим приятелям вдруг заявился некто по фамилии Соколов.

— А…

— Да. А меня это как бы касается.

Соколов посмотрел на Оливию, но та старательно не сводила глаз с дороги.

— В каком смысле?

— Видишь ли, видеофайлы были закриптованы. Вскрыть их не могли. Но благодаря кое-каким моим действиям этим утром ключ к ним нашелся.

— Где?

— В бумажнике Питера.

— Питер ведь мертв?

— Да, Питер мертв. Его, оказывается, еще в Сямыне застрелил Иванов. Потом Иванова застрелил Джонс и сбежал с Зулой.

— Тогда где бумажник Питера?

— У Чонгора в Маниле.

— Чонгор в Маниле?!

— По крайней мере несколько часов назад был там. С Юйсей и Марлоном.

— Кто такой Марлон?

— Хакер, написавший вирус.

Некоторое время ехали молча — Соколов переваривал информацию. Когда же он зашевелился и явно был готов слушать дальше, Оливия продолжила:

— В общем, я свела кого надо с кем надо, Додж дал видеофайл…

— Додж?

— Ричард Фортраст.

— Дядя Зулы.

— Вот бы не подумала, что ты знаток «Т’Эрры».

— О Зуле пишут в газетах и журналах. Я читал утром в книжной лавке. Неудивительно, что такой человек, как ее дядя, сумел добыть видео. Он дал файл, Чонгор — ключ…

— А потом куча копов и шпионов посмотрели запись, где Игорь крадет это. — Оливия кивнула в сторону заднего сиденья — там лежал футляр с винтовкой. — Кстати, зачем ты ее прихватил?

— Подстрелю лося, зажарим шашлык.

— Я с радостью поем с тобой лосятины. Но сейчас лучше бы подумать над нашим следующим шагом.

— Нашим? Мы вместе? Мы партнеры? — Соколов заговорил резче и с сомнением.

— Тут надо определиться. — У Оливии зазвонил телефон. Она взяла трубку, пару минут внимательно слушала, потом сказала: — Хорошо. Выйду на связь, когда буду к северу от границы. — Затем дала отбой и протянула аппарат Соколову: — Уничтожь, пожалуйста.

— С удовольствием.

Соколов стал разбираться, как вытащить аккумулятор (вдруг тот сел еще не полностью), устроил телефон на приборной панели, достал «макаров», проверил предохранитель, взял за ствол и замахнулся.

— Погоди! — остановила его Оливия. — Надо отправить последнее сообщение.

Соколов положил пистолет на пол между ног и вставил аккумулятор на место.

Оливия вела машину по особо извилистому участку и могла лишь давать указания: включить телефон, войти в меню.

— Среди последних вызовов есть имя Шеймус — это было рано утром.

— Нашел, — через некоторое время сообщил Соколов.

— Теперь, будь добр, отправь ему эсэмэс: «Спалилась. Ложусь на дно». Примерно так.

Соколов изумленно выгнул бровь.

— Не примерно, а именно так, — поправилась Оливия.

Соколов отправил сообщение, снова вынул аккумулятор, положил телефон на панель и, взяв «макаров», глянул на Оливию.

— Теперь давай.

Рукоять опустилась на черный пластиковый корпус, и тот звонко хрустнул. Соколов приложил еще несколько раз, потом стал выискивать в обломках случайно уцелевшие детали.

— Ты кого-то разозлила?

— Своего лондонского шефа, — немного нервно ответила Оливия. — Уже пошли разговоры.

— Тебя видели у дома Игоря?

— Нет. Но мое присутствие в Штатах — это секрет на весь свет. Я искала Зулу и Джонса вместе со здешними фэбээровцами. Они знают мое имя — то, которое в паспорте. Утром в аэропорту мне сообщили, что ты явился к Игорю. Я пошла к другой стойке и села на ближайший рейс до Сиэтла. Тут лететь — пятьдесят минут. Потом взяла напрокат машину — и к Игорю.

— Откуда у тебя его адрес?

— Добралась до pdf с судебным постановлением с помощью вот этого. — Оливия кивнула на обломки телефона, которые Соколов аккуратно сгребал в пакетик. — Как тебе известно, от аэропорта до Игоря — меньше километра. То есть между тем, как я получила сообщение в Ванкувере и подъехала к дому, прошло менее двух часов.

— А зачем?

Тут удивилась уже Оливия.

— В каком смысле «зачем»?

— Провалить фэбээровскую операцию — это рехнуться надо.

— Но тогда они узнали бы все. Случившееся в той квартире — убийство, похищение — всплыло бы полностью, а ты до конца жизни загремел бы в тюрьму.

— Возможно, так будет в любом случае, — сказал Соколов, вспомнив скорчившегося на полу Влада.

— Мы с тобой заключили сделку. Еще в Китае. Ты помогаешь разыскать Джонса, мое начальство вытаскивает тебя из беды. Но что-то пошло не так. Что именно, я не знаю.

Соколов равнодушно пожал плечами.

— В сеть Джорджа Чоу проникли обовцы.

— Я придерживаюсь духа нашего договора. К тому же в наших интересах — в интересах МИ-6 — не сдавать тебя американским властям. Потому что они устроят грандиозное судилище, и тогда всплывет масса неприятных тем.

— Насчет Китая.

— Именно. И аукнется на отношениях между Китаем, США и Великобританией. Поэтому вытащить тебя из того дома было необходимо.

— Ты хорошо сработала, — оценил Соколов. — Я уж боялся… — Тут он примолк.

Однако поздно.

— Боялся, что я трехнутая влюбленная баба, которая тебя преследует?

— Да.

— Эх, было б у меня время на такие развлечения, — вздохнула Оливия.

— А теперь ты вперлась? — Соколов помахал пакетом с обломками телефона.

— Наследила я порядочно. Прилетела в Сиэтл, взяла напрокат машину — рано или поздно фэбээровцы выяснят, что я приезжала к дому Игоря и сорвала им операцию. Они и так уже задают моему начальству в МИ-6 неприятные вопросы.

— Тогда что для тебя сейчас лучше всего?

— Да как ни поверни — полная засада. Хотя в Канаде мне было бы гораздо проще: страна вне юрисдикции ФБР плюс к тому входит в Британское Содружество. Оттуда можно по-тихому свалить домой.

— Значит, в Канаду! Мне она тоже подходит. У меня есть рабочая виза. Бизнес-контакты.

— Границу придется переходить нелегально.

— Знаешь, где перейти?

— Где — нет. Но знаю одну семейку, которая нам поможет.

— Контрабандисты?

— Не столько контрабандисты, сколько люди, не согласные с самой идеей границ.

«Спалилась. Ложусь на дно».

Этой девчонке надо отдать должное. Шеймус уже стал привыкать, что его день толком не начинается без будоражащей эсэмэски или звонка от Оливии ни свет ни заря. Если работать с ней дальше, придется взять за правило ложиться пораньше, а то и, чего доброго, на трезвую голову.

В Манилу прибыли около полуночи и заселились в сетевой отель через дорогу от американского посольства, куда Шеймус нацелился идти утром к самому открытию визового отдела. Так что загадочное сообщение разбудило его очень кстати.

Он снял номер по кредитной карте с поддельными данными — этой картой его снабдили как раз для случаев, когда не стоит светить настоящее имя. Отдельную комнату с кроватью он отдал Юйсе, а сам устроился на полу у входной двери с пистолетом под подушкой. Марлон и Чонгор кинули монетку: первому достался диван, второму — место на полу.

Шеймус не представлял, какие меры предосторожности сейчас уместнее. Эти трое не на шутку разозлили половину уцелевшего населения Китая, стали смертельными врагами опального русского мафиозо и на досуге украли деньги миллионов т’эрранцев, создали огромные проблемы межнациональной корпорации-разработчику, а до кучи в открытую нанесли удар по «Аль-Каиде». Если их координаты хотя бы примерно известны, никакие предосторожности не спасут. Пистолет у Шеймуса, конечно, толковый, но он не поможет, если Китай вторгнется на Филиппины или кто-нибудь из людей Джонса направит накачанный топливом «боинг» прямиком на крышу отеля. Шеймус решил исходить из того, что их местоположение никому не известно, а утром первым делом погнать всех в посольство. Может, там что-нибудь прояснится.

Перед сном, пока Юйся и Марлон по очереди принимали ванну, Шеймус позвал Чонгора в коридор на небольшой мужской тет-а-тет. Говорили о пистолетах. Инстинкты подсказывали, что ствол у Чонгора стоит отобрать, поскольку вреда тут потенциально больше, чем пользы. С другой стороны, венгр не расставался с пистолетом две недели и уже дважды в гневе к нему тянулся, то есть предлагать ему расстаться с оружием не лучшая идея с точки зрения отношений. К тому же — и это вопрос принципиальный — как можно лишать человека оружия, из которого тот стрелял в Абдуллу Джонса? Шеймус успел изучить Чонгора и не сомневался, что, в случае чего, тот будет действовать спокойно и рассудительно. Его беспокоило лишь одно: если ночью вломятся, Чонгор может достать пистолет и с перепугу напортачить.

Вот об этом и говорили. В коридоре было пусто. Держа руки на виду, Шеймус встал подальше, попросил Чонгора достать оружие и показать, умеет ли тот досылать патрон, ставить на предохранитель, заряжать и разряжать. Чонгор показал — уверенно и без суеты. Шеймус одобрил, сдержанно, стараясь не говорить свысока — все-таки Чонгор не какой-нибудь изнеженный американский подросток, которого через слово надо хвалить.

— Свет выключать не буду. Только приглушу, чтобы видеть друг друга, если нас вдруг разбудят. Действовать без глупостей. По неясным силуэтам не стрелять. Понятно?

— Конечно.

— Рад, что договорились, — подытожил Шеймус. — Что будешь делать дальше?

Ванная еще не освободилась. Чонгор выглядел до предела уставшим.

— Дон Кихота знаешь? — спросил он после таких долгих раздумий, что Шеймус уже подумал, не заснул ли Чонгор стоя.

— Лично — нет, хотя…

— Это понятно. Суть тебе известна.

— Да. Поединки с мельницами. Дульсинея. — Книгу Шеймус не читал, но видел мюзикл и помнил оттуда песню.