Вестник на Кавказе

Глава 4

Маленький воробушек перепрыгнул на ветку зеленеющего куста вишни. Воробушек потянулся к созревающей ягодке, чтобы сорвать, но где-то на противоположном склоне долины щелкнул выстрел. Свинцовая пуля Уманского конической формы прорезала горячий воздух и оставила от воробушка падающие перья. Ягодка так и осталась висеть на ветке.

— Недурно! — Вадим стоял над охотником, прикрывая глаза рукой, чтобы не слепило солнце.

— Что недурно? — Михаил Юрьевич всматривался через подзорную трубу в мишени.

— Спасибо, вашблогородие, — с колена поднялся охотник и отряхнул штаны, — Вещь! Сколько хотите?

— Да что ты дорогой, — Вадим похлопал охотника по спине, — какие деньги? Дарю!

— Спасибо.

Вадим щелкнул пальцами.

— А ты знаешь, как англичане в Индии называют стрелков, которые попадают по вооот таким птичкам? — Вадим изобразил размер птички соединив большой и указательные пальцы.

— Нет, откуда мне, вашблогородь.

— Их называют снайперами! Снайпер очень осторожная птица, которая любит летать как подожженная, — Вадим рукой изобразил кривую траекторию остановившись рядом с носом Лермонтова. Охотники хохотнули.

— У нас же таких стрелков называют егерями, от немецкого. Выбирай, как тебя называть, заслужил.

— Ну так егерь привычнее, — улыбнулся в густую бороду Егерь.

— Не простоты ради, а почета для, — заметил подошедший Ефим, — пойдемте обедать.

Ружья со скользящим затвором под папковый патрон понравились всем. Именно их Вадим хотел преподнести Российской армии. Вернее, продать. Папковые патроны он отрабатывал на охотничьих и револьверных ружьях. К сожалению, со более практичнче сталь и цинк для гильз оставались дефицитом. Генералы повесили бы Вадима, если бы он стал пускать дорогие металлы на такое безобразие, как русские солдаты.

Самым близким аналогом в других странах была новая игольчатая винтовка, принятая на вооружение прусаками в сороковом году. Они назвали ее «легкой капсюльной», чтобы запутать дружелюбных соседей. Британцы носились по миру со своей Коричневой Бети и не спешили ее менять. Французы застряли в Африке и не спешили перевооружаться. Оставались американцы, которые еще в девятнадцатом приняли казнозарядные винтовки Холла. То здесь, то там по миру разрабатывали решения, которым суждено было сойтись.

— Давайте быстрее, пока горячее, — Ефим хлопнул в забинтованные ладоши, приглашая всех к расстеленной на земле скатерти со снадобью. Из Владикавказа они взяли морс, лепешки, яйца, сыр и творожники. Охотники возили с собой крупы на каши, Вадим же потащил сухой завтрак. Постно, зато полезно и придает сил.

Пообедав, отряд двинулся дальше на восток за реку Асса. На следующее утро появился первый аул. Он стоял на склоне горы, ступенями поднимаясь на несколько этажей. Отряд разделился: к поселению пошел Вадим, Михаил, Ефим и Егерь. Гостеприимство гостеприимству, но крупный отряд могли неправильно понять.

— Вашблогородие, а вы уверены? — уточнил один из охотников у Михаила Юрьевича.

— Конечно. Если стрельбу услышите, тогда и пойдете на помощь.

— Вы извините, но взять аул вдевятером это сказка, — пояснил Егерь.

— Что-нибудь придумаем. И хватит говорить глупости, а то сглазишь, — Михаил Юрьевич постучал по телеге.

Вдоль дороги мальчики пасли стадо овец. Как только отряд показался, один из пастухов побежал к каменным стенам аула. Низенькие домики еще пускали дымы, когда открылись ворота и навстречу путникам вышел крепкий старец с аккуратной бородой и шашкой в простых ножнах на поясе.

За отряд говорил Егерь, который знал местные языки. Вадим осторожно вслушивался и шевелил губами. Ефим молча наблюдал за ним, натирая мазью руки. Денщик прищурился, когда ему показалось, что у Вадима загорелись глаза. Рядом в повозке лежали револьверы. Так, на всякий случай. Егерь кивнул и показал отряду проезжать. Горец же стоял с ничего не выражающим лицом. В ауле залаяли собаки. Они не лезли к незнакомцам, только пугали. Лермонтов увидел в окне дома круглое лицо и подмигнул. В ауле пахло соломой и веяло прохладной из колодца.

Горец проводил гостей к самому крупному дому, который лестницей забрался на склон горы в три этажа. У входа стояла поилка, где пристроили лошадей. Под лестницей старик складывал нарубленные дрова, где боком лежал неплохой топор.

— Уважаемый Эмин согласился принять нас у себя, — пояснил Егерь, — он с хозяйкой останется на первом этаже, нам же выделят второй. Дети у него взрослые, все уехали, они теперь одни здесь живут.

На первом этаже гостей встречала большая комната за тяжелыми деревянными дверями. Беленые стены и потолок слегка подкатились от кирпичной печи у дальней стены. Там же был проход в соседнюю комнату и лестница на второй этаж. С противоположной стены стоял низкий деревянный диван, над которым висела кольчуга и пара шашек в ножнах.

Уважаемый Эмин пригласил гостей за стол. Егерь сначала спрашивал, а потом переводил:

— Уважаемый Эмин, хотел бы знать, чем может помочь путникам?

— Спроси, а уважаемый Эмин не хочет узнать, зачем пришли путники, — Вадим кивнул Егерю, чтобы тот перевел.

— В горах, не принято спрашивать, откуда пришел путник и куда идет.

Вадим задумчиво потер щеку.

— А нет ли у вас внука? Мы видели шустрого пастуха, которой побежал в аул? — спросил Лермонтов.

Эмин ответил не сразу. Он нахмурил густые белые от времени брови и повернулся к молчащему Ефиму. Они, наверное, равны в сединах, подумал Вадим.

— У него много внуков, столько, что всех и не упомнить, — перевел Егерь и засмеялся.

В комнату тихо зашла пожилая женщина в платке и поставила котелок с хинкалями.

— Угощайтесь, — по-русски объявил Эмин.

Он угощал гостей чачей и рассказывал, как в молодости прошел все горы от моря до моря. Вадим ел, пил со всеми, но что-то царапало сознание. Куча мелких деталей не давала покоя.

Уже ночью, когда все легли спать, Вадим сидел на крыше дома и писал под светом звезд. Его глаза слабо горели в темноте, но недостаточно, чтобы заметили с улицы.

— Вашблогородие, поспать надо, — на крышу заглянул Ефим. У него зашумело в голове, и он выпил глицерину.

— Не хочу, — Вадим встряхнул перьевую ручку, которая вдруг решила заартачиться.

— Что на ночь глядя писать? День будет, дорога будет. У вас так ловко выходит на кочках писать.

— Научные статьи сами себя не напишут.

— Какие еще статьи? Посмотрите, какая вокруг природа, — Вадим не видел, стоящего за спиной Ефима, но прекрасно представил, как тот указал рукой на горные вершины, — А сейчас ночь, спать надо.

— В дороге высплюсь, — пробурчал Вадим, — ты же хочешь, чтобы я был ученым человеком? Чтобы не по горам лазил, а в университете преподавал?

— Хочу, — честно признался Ефим, — Этож почет какой! Учить отроков — дело хорошее. И я не слышал, чтобы университетским сносили шашкой голову.

— Или топтали конем…

— Или топтали конем, — согласился Ефим потухшим голосом.

— Видел?

— Видел.

— И они?

— Да, все.

Вадим подбросил ручку в руке.

— Но я сказал, что в пылу боя и не такое бывает. Мало ли что нам показалось? Солнцем головы напекло или…

— Ефим, — жестче чем нужно остановил его Вадим.

— Я же понял, что тогда в проклятых степях вас потерял. Мне сон снился, что вас развернули и отправили к нам на землю с миссией, я подумал что просто сон, но потом. Потом Вадим ты вернулся, весь в крови и пыли. С белыми-белыми как у мертвеца глазами. Подожди, — Ефим остановил Вадима, который хотел что-то сказать, — Уж старый вояка мертвецов много повидал, поверь. Вернул тебя кто-то, то ли дьявол, то ли бог, я не знаю. Но думаю, что мой грех, когда я тебя оставил… Я вижу, что ты живой, и это главное. С тобой бы ушла частичка каждого из нас.

Ефим тяжело вздохнул, перекрестил Вадима и пошел спать. Вадим же подавил в руке слабую дрожь и продолжил писать.

— Мы не можем уйти с пустыми руками, — Вадим поклонился извиняясь.

— Что вы имеете в виду? — перевел Егерь вопрос Эмина, который провожал гостей.

— Нам приказали, забрать оружие, но я вижу, как вы к нему относитесь. Поэтому можете продать?

Лермонтов удивленно поднял бровь. Горец же задумался и не сразу нашел что сказать. Он поднял крышку дивана и достал оттуда шашку в ножнах. Навершие рукояти украшала россыпь рубинов.

— Найдется ли у дорого гостя, достойная цена? — перевел Егерь слова улыбающегося Эмина.

Вадиму пришлось сходить до повозки за маленькой деревянной шкатулкой.

— Порадуйте хозяйку, — он протянул шкатулку Эмину. Горец с любопытством ребенка заглянул внутрь и обомлел. Там лежали украшения в виде жуков: тельцами для сережек служили рубины в оправе из серебра.

Эмин приложил к шашке пару пистолетов с рукоятями из слоновой кости.

Уезжали в добрых чувствах, только Михаил Юрьевич ехал мрачный.

— Вадим Борисович, а не страшно вам возить такие дорогие вещи по горам?

— А чего мне бояться? — улыбнулся Вадим, рассматривая кремневые пистолеты. Они похоже были из Персии.

— Ну хорошо, вас ничего не пугает, но об отряде вы подумали? Что, если пойдет слух, о русских, которые ездят с драгоценностями?

— Почему «если»? Он пойдет, рано или поздно. Тогда к нам придут бандиты, мы их побьем и принесем во Владикавказ хорошую новость. Может, вас простят и пустят в Петербург.

— Ага, одно нападение уже отбили, — пробурчал Лермонтов. Поручик скучал без высшего общества и всех острых ситуаций куда мог и обязательно попадал раньше.

Михаил Юрьевич слегка замедлился, чтобы поравняться с Ефимом, который ехал в кузове.

— Ваш Вадим, готов плавать в реке крови. Может, ему это даже нравится.

— Глупости, — Ефим ножом чистил яблоко и даже не поднял головы, — Вадим Борисович — богобоязненный человек и не будет заниматься такими ужасами.

— Горцы тоже боятся бога, но это им не мешает подлавливать казачьи патрули.

Перед следующим аулом Вадим начертил круг на большом камне в стороне от дороге.

— Метка, для Захарченко. Он увидит и пойдет к следующему поселению, — пояснил Вадим.

— А если нужна помощь или еще что? — поинтересовался Егерь.

— Тогда крест. Но смысл у каждого поселения ставить круг нет, мы с Михаилом заранее обговорили порядок, — Вадим лукаво посмотрел на прикрытые тканью ящики в повозке.

Следующие дни выдались спокойными. В аулах отряд встречали дети, старики, иногда мелькали девушки, но не мужчины. Все взрослые как будто разом ушли. И чем дальше на восток шел отряд, тем тревожнее становилось. Несколько раз они видели крупные ватаги вдалеке, но горцы не рисковали приближаться.

А потом все началось. Первого августа отряд пришел к стенам аула Ачхой-Мартана. В крупном поселении по местным меркам стояла наблюдательная башня и крепкие ворота упрочненные лентами железа. Отряд Вадима застал уходящих горцев, которые шли на юг. Только благодаря удаче отряды разминулись. Горцы спешили и поднимали пыль, которая столбом виднелась на многие километры.

— Интересно, — Вадим повел повозку к аулу. Отряд разделился как и до этого. Охотники засели на гребне, им оставили трубу для наблюдения.

В этот раз никто не спешил встречать гостей, а на башне мелькал наблюдатель. Не мальчишка или старик, а мужчина с ружьем. И крутился он около медной пушечки, ствол которой поблескивал в тени амбразуры.

— Открывайте! — Егерь огрел ворота тяжелым кулаком.

Ворота открылись не сразу. Заскрипели через пару минут, требуя смазки ржавыми петлями. На пришедших выглянул посмотреть подросток с жиденькими усиками, загорелым лицом и грязной папахой.

— На почетный караул не тянет, — заметил Вадим, когда подросток перестал прятаться за воротами и показался полностью. Мешковатая рубаха в заплатках, подпоясанная простеньким куском материи, и босые ноги — все это выдавало в подростке чуть ли не беспризорника по местным меркам.

— Что надо, Урус? — уточнил подросток.

— Постоя. Видишь, с дальней дороги идем, устали, — Егерь говорил на местном, не переводя, чтобы не тратить время. Из всех его понимал Вадим, и чуть-чуть начал Лермонтов.

— Виду, что с дороги, вижу, что устали, а стучали зачем?

Егерь не отличался вспыльчивостью, но нагайку в руке сжал. Парень это заметил и вжал голову в плечи, но за ворота не пустил.

— Пойдем, в этом ауле усталому путнику не подадут хлеба, — Вадим натянул вожжи, разворачивая повозку, — наверное, здесь все настолько бедны и несчастны, что не хотят пускать торговца с украшениями.

На последнем предложении у юноши дрогнули уши, но не от слов Вадима, а от тихих голосов за воротами.

Заскрипели петли, и ставни открылись. Из-за ворот вышел высокий чеченец с острой бородкой и колючими глазами. На его загорелом лице вместе с маленькими шрамами заела хищная полуулыбка.

— А ну, брысь! Кто заставляет гостей ждать! — подростка подвинули с дороги, — меня зовут Ахмет, старейшина, и я рад приветствовать гостей в Ачхой-Мартана. Пойдемте, найдете приют в моем скромном доме, — Ахмед обращался к гостям на сносном русском. Его черкеска из хорошей шерсти, дорогая шашка в ножнах и пара новых сапог не сочетались с образом деревенского старейшины.

Когда отряд прошел ворота, то оказался посреди генеральной уборки. Иначе назвать женщин, которые подметали главную дорогу, Вадим не мог. Рядом с повозкой ехал Лермонтов, он осторожно толкнул Вадима и кивком показал на следы от подков.

— Друг мой, здесь такой запах, что никакой уборкой не спрячешь табун, — перешел на французский Вадим.

— Вы говорите слишком спокойно, — Лермонтов тихо щелкнул кремниевым замком на пистолете.

— Спокойнее, — Вадим только улыбнулся, — сначала посмотрим, что к чему.

— Чего здесь смотреть? Горцы далеко уйти не могли. Налет готовят. А это перевалочный лагерь, вот.

— Готовят, — согласился Вадим.

Они остановились рядом с широким каменным домом в один этаж, прямо под амбразурами сторожевой башни. Кованая дверь в башню была закрыта.

— Дорогой Ахмет, у меня не так много осталось украшений, давайте быстро все обсудим, и я поеду? — обратился Вадим к старейшине.

— Прошу, заходите, — Ахмет открыл дверь в дом.

— Секунду, — Вадим повернулся к товарищам, — пойду я и Михаил, а вы смотрите, чтобы любопытные в повозку не лазили.

— А переводить, вашблогородие? — удивился Егерь.

— Идем, идем, Вадим Борисович знает, что говорит, — Ефим привязал коней у стойлу.

У входа в дом стояла сгорбленная женщина в платке. Мозолистыми руками она держала дымящийся глиняный горшок.

— Гостям чачу, и стол накрой— приказал Ахмед и прошел за стол.

В углах комнаты и под тумбочкой лежали осколки посуды. Все выглядело как-то неряшливо, как если бы недавно все переворачивали с ног на голову.

Женщина молча принесла приборы, поставила горшок с бешбармаком, тарелки с огурцами и помидорами. Ахмед ждал, жуя петрушку, пока женщина накроет и уйдет.

— Сколько у вас с собой? — спросил Ахмет Вадима, когда они остались одни. Старейшина поставил перед гостями кубки и налил чачи.

— Немного, но на пару десятков хороших шашек и ружей хватит, — Вадим принюхался и поморщил нос, — Я давно в дороге и почти все уже обменял.

— Как это? Не боишься с собой столько драгоценностей возить? Вдруг ограбят.

Михаил Юрьевич порывался что-то сказать, но Вадим его больно ущипнул под столом и ответил:

— Так, а чего боятся? Я оружие почти сразу казакам продаю.

— Каким казакам? Вас же всего десяток ходит, — не понял Ахмет.

У Лермонтова дернулась щека от оговорки старосты. В ауле они показались вчетвером.

— Так это по деревням да аулам, а так идет отряд в триста голов, а с ним и касса. Чего маленькому торговцу рисковать?

— Триста, — попробовал Ахмет на вкус цифру, — маленькому не надо рисковать. В горах неспокойно.

— Неспокойно.

Лермонтов потянулся за вином, но Вадим остановил руку с кубком.

— Если тебе нечего менять, то мы поедем. Дорога извилистая, а если будем пьяными, то и упасть можем.

— Подожди, как это поедете? Оставайтесь, вас никто не гонит! — спохватился Ахмет. Крупная капля пота скатилась у него по лбу.

— Честно, не можем, начальник во Владивостоке шкуру спустит, если вовремя не придем, — вмешался Лермонтов, понявший Вадима.

— Орудия для торговли нет, но, может, возьмешь воском? Шерстью! Пшеницей, — перебирал предложения растерянный Ахмет.

— Спасибо, но нет, пойдем, — Вадим встал из-за стола, поклонился и зацепил Лермонтова за руку.

На ухо лейб-гвардейцу он зашептал:

— Идем быстрее, а то нас здесь закопают.

— Что за Владивосток? — также шепотом спросил Лермонтов, но ответа не получил.

Они вышли на улицу, где у повозки Ефим нагайкой отгонял любопытного подростка, который до этого открывал им ворота.

— А ну, пшел прочь!

При этом парень тер ушибленную руку и лепетал что-то на местном. Егерь же стоял у коней и держал руку на чехле от ружья.

— Мы уезжаем! — Вадим крикнул погромче, чтобы его все услышали.

На башне в амбразуре шевельнулись. Вадим прицелился, куда бы ударить, чтобы свалить каменную постройку, но в дверях дома появился Ахмет.

— Жаль, что торговли не состоялось, пожалуйста, передайте своим друзьям, что мы в Ачхой-Мартана рады путникам!

Он говорил громко, чтобы его услышали на башне.

— Спасибо, прощайте, — Вадим сел за вожжи.

Отряд уезжал в спешке, под пристальными взглядами местных. Лермонтов поежился и почесал спину между лопаток.

— Вадим… Борисович, а что это было? — захотел узнать лейб-гвардеец, когда они уехали подальше.

— Со смертью мы разминулись дважды, — Вадим вертел головой, чтобы увести отряд с дороги.

— Как это дважды?

— Первый раз, когда разминулись с конными, ты пыль видел?

— Да, — Лермонтов тяжело сглотнул. Вся ситуация вызывала слишком много вопросов, — налет же готовят.

— Это раз. А второй раз в ауле. Ты заметил, что пахло чесноком? — Вадим выбрал путь и повел туда отряд. К ним ехали охотники, которые до этого ждали в укрытии.

— Вашблогородь, мы видели, куда уехали горцы, — начал отчет охотник, но Лермонтов его прервал.

— Потом. Вадим, причем здесь чеснок?

— Притом что нас хотели отравить. Так пахнет мышьяк, яд такой, — Вадим спустился с повозки и повел коней за узду через крутой склон. Охотники последовали его примеру и спешились. Дорога как таковая уходила в другую сторону, откуда отряд изначально пришел, Вадим же повел по бездорожью. Они шли на свой страх и риск, огибая гору.

— Вашблогородь, это сказки! Ну не будут чеченцы травить гостя! — в разговор вмешался Егерь.

— А вот представь себе. Как иначе объяснить чачу, от которой разило чесноком? Я не знаю.

— А что за отряд казаков в триста человек ты выдумал? — нога Лермонтова скользнула по мокрому от росы камню, но лейб-гвардеец удержался.

— Обманул, напугал. Иначе бы нас вообще не выпустили, а так дождутся конных и пойдут за нами в погоню. Здесь намечается что-то большое и я должен узнать, что именно.

— Мне кажется, что ты перегибаешь. Со всем, — выдохнул Лермонтов.

— А давай проверим? Оставайся здесь и жди горцев, а мы пока уйдем подальше, — предложил Вадим.

У повозки заскользило колесо, и кони заржали, врываясь копытами в рыхлую землю. Повозка продолжила скользить, задняя ось повисла в воздухе над уходящим вниз склоном. Вадим заскрежетал зубами от напряжения и потащил коней за упряжку дальше. Ближе к закату отряд обошел гору и вышел на дорогу.

— Что теперь? — спросил Ефим, вычесывая щеткой бока взмыленному коню.

— Ждем Захарченко, — Вадим отпил из фляги. Охотники от усталости падали на землю.

— А долго это? — уточнил плюхнувшийся рядом Лермонтов.

— Есть у меня впечатление, что не так долго, — Вадим прикрыл глаза от заходящего солнца и повернулся на запад, где вопреки восточному ветру к ним плыло одинокое облако.