Вестарбайтер

С тяжелым сердцем Магде Беккер потянула массивную дверь военной комендатуры Гамбурга. Нерешительно потоптавшись, вошла. Еще, пол года назад здесь располагалось Гестапо, но как то так получилось, что из всех административных зданий города, при штурме, здания тайная полиция пострадало меньше всех. В очереди за едой шептались, что русским нужны были архивы Управления Имперской Безопасности, и потому ни одна из бомб, с непостижимой точностью уничтоживших все полуготовые укрепления города, не упала на это здание.

В фойе оказалось пусто. Дежурный был отгорожен от остального помещения недавно построенной стенкой с бронестеклом: против большевиков нет-нет, да и совершались теракты. Иногда даже удачные, даром что по большей части их пытались устроить старшие школьники, сохранившие свои ножи гитлерюгенда и веру в гений самоубившегося вождя НСДАП. Магда опустила взгляд, не решаясь посмотреть на военного в не обычной пятнистой форме, и молча просунула повестку в щель под стеклом.

– Направо по коридору, кабинет сто двенадцать – раздалось из маленькой коробочки на стене. Голос был женский, с каким то очень странным произношением. Магда удивленно подняла взгляд: за стеклом был крупный парень лет двадцати пяти, перед ним на столе стоял тонкий стерженек микрофона. Встретившись с ним глазами, женщина увидела лишь полное безразличие.

– Спасибо сказала она, но ответа не удостоилась.

Вторая дверь запищала и пропустила фрау внутрь. Нужная дверь нашлась быстро, и, что интересно, перед ней не было очереди. Наверное, потому, что Магда пришла с самого утра, чтобы не мучать себя ожиданием. Она постучала и вошла.

В маленьком помещении сидел черноволосый большевик в наушниках. Приняв бумажку, он взглядом усадил немку на стул перед собой и стал рыться в папках на столе. Поиски быстро увенчались успехом, он положил перед собой тонкий конверт большого формата, из оберточной бумаги, с надписью варварскими русскими буквами.

Из конверта была извлечена черно-белая фотография, отпечатанная на газетной бумаге. Качество было плохое, размеры фото- небольшие, но Магда все равно не смогла сдержаться. Из ее глаз сами с собой брызнули слезы. Она готовилась к чему-то подобному, но все равно не смогла сдержать эмоций. Красный сказал что то на своем, и из коробочки на его груди, который стянулся провод наушника, раздался тот же мелодичный, но искусственный женский голос.

– Я могу понимать, что вы узнали этого солдата?

Магда кивнула, утирая слезы радости выцветшим носовым платком.

– Да. Это мой сын, Фриц Беккер.

– Ефрейтор Вермахта? – уточнил военный.

Медленно отходя от шока, женщина наконец сообразила, что эта коробочка – и есть то самое фантастическое устройство, о котором судачили все. Русские сделали агрегат, знающий все языки, принцип работы которого лучшие арийские умы так и не смогли постичь за полтора года войны.

– Да – Магда кивнула.

– В таком случае я могу вас обрадовать. Ваш сын жив, находится в плену, и скоро будет осужден за нападение на Советский Союз.

– Осужден?– немка не могла понять, то ли она ослышалась, то ли чудо- переводчик ошибся.

– Да, – кивнул русский. – Согласно Советскому уголовному законодательству за участие в войне против СССР полагается наказание в виде лишения свободы. Мы, знаете ли, гуманные люди, пленных не казним, не морим людей, даже врагов, голодом, не сжигаем деревни и вообще не склонны к геноциду.

– К ка-какому геноциду? – ошарашенно спросила Магда. Она, как и все жители рейха понимала, куда делись… эти …какое то время ходившие с разноцветными звездами Давида на одежде. Евреи, коммунисты, гомосексуалисты… да много кто. Все знали… но называть это страшным словом геноцид? Это же не люди, это… низшая раса?… и что вообще этот грязный русский себе позволяет? Унтерменш поганый! Был бы тут ее Фриц… и тут Магда сдулась. Ее Фриц…Ее Фриц сдался в плен этим унтерменшам с востока.

– А вот для этого вас и вызвали, Фрау Беккер – по ехидному выражению рожи красного, она поняла, что весь этот внутренний диалог ярко отразился на ее лице.

– Для чего? – совершенно раздавленная и сникшая женщина почти прошептала эту фразу, ожидая нечто страшное.

– Как я уже сказал, согласно уголовному кодексу СССР, военнослужащие иностранных армий несут ответственность за нападение на нашу страну. Если военнослужащий не был причастен к военным преступлениям, то он лишается свободы на двенадцать лет – рядовой и младший командный состав, на семнадцать лет – для офицеров. Генералы судятся отдельно, но это явно не ваш случай.

– И?… Магда была поражена: двенадцать лет! За что?…Ах этот бедный умница Гитлер…Как он мог такое допустить?

– Если вы желаете, – русский подчеркнул это слово голосом, – вы можете облегчить сыну наказание, уменьшив его на три года, вести с ним переписку, даже приезжать на свидание раз в год.

– Так?– слабее ее голос уже не мог стать, глаза снова наполнялись слезами.

– Очень просто. Вы ведь видели остарбайтеров? Польских и советских людей, которых вы использовали здесь практически как рабов? Только не нужно юлить, что им, мол, платили какие то гроши и поэтому они не рабы. Просто да или нет.

– Да. Вот и замечательно. А вы будете вестарбайтером. Западной работницей, исправляющей деяния своего сына на нашей земле.

Увидев ужас в глазах немки, капитан НКВД Иванов поспешил успокоить ее:

– Не бойтесь, фрау Беккер. Ваше положение будет несравнимо лучше. Вам предлагают работу в течение трех лет, но не пожизненно. Кроме того, вам гарантируется безопасность, сытное питание и бесплатное медицинское обеспечение. Полное. Лечить, в случае чего, вас будут как положено, а мхом и тряпками, так вы остарбайтеров лечили. И тем более – не свинцом. За это срок наказания вашему сыну уменьшат на те же три года. Что скажите?

– Да что я могу? – слезы все же снова потекли по морщинистым щекам. – Мне сорок пять лет, я родила трех детей, один умер от тифа в двадцать третьем году, другой погиб в окружении од этим вашим Минском. Третьего вы взяли в плен? Год я без выходных вытачивала мины для минометов, работая по четырнадцать часов! Спина не гнется, руки не чувствуют ничего!

– Вам будет дана работа по силам. Десять часов в сутки, один выходной в неделю и горячее питание. Кроме того вы можете отказаться. Хоть сейчас, в любой другой день, и Вам за это ничего не будет. Просто свидания и переписки не будет, а Фриц посидит лишние три годика. И так, Вы согласны?

– Да, – что еще могла сказать плачущая мать?

– Отлично. В таком случае вам следует ознакомиться и подписать, – он протянул женщине ручку, чернильницу, и несколько печатных листов, в первых строках которых были прописью обозначены имена ее самой и сына.

Магда расписалась везде, не читая, капнув на бумагу слезой.

– Хорошо, – сказал советский военный, забирая один экземпляр, и протягивая ей еще одну бумажку. – Это памятка. Куда и во сколько явится, что с собой брать, а что – нет. Можете быть свободны.

Уходя, Магда все же нашла в себе силы обернутся:

– А если бы мой муж не погиб обороняя Гамбург, вы бы забрали его?

Красный отрицательно помотал головой.

– Нет. Мы набираем только матерей. Чтобы вы своими глазами увидели дело рук сынов своих. И ужаснулись, – и вдруг, впервые за весь разговор, от слов русского повеяло могильным холодом.

II

На вокзал охрана пускала только по предъявлении билета. У Магды билета не было, но сурового командира автоматчиков вполне удовлетворила памятка-повестка выданная в комендатуре. Шлепая по зимним лужам тяжелыми ботинками, Магда потащила тяжелый мужнин чемодан к указанному перрону.

Состав уже стоял на путях, и женщине оставалось лишь найти свой вагон: цифра восемь была крупно написана белой краской на дощатой стенке.

Внутри все оказалось не так уж и страшно: для перевозки вестарбайтеров красные использовали обычные товарные вагоны, в каких возили солдат еще в Первую мировую. Двухъярусные нары, бочка с водой, печка с чайником, да сорок тюфяков с сеном, в которые, похоже, навечно въелся дух молодого мужчины и его крепкого табака. По крайней мере стадо престарелых клуш перешибить его пока не смогло. Помимо сестер по несчастью, в вагоне был и один большевик в военной форме.

– Фамилия? – спросил он, в отличие от сотрудника комендатуры, не пользуясь устройством.

– Беккер, Магда. 1898 года, – представилась женщина, протягивая паспорт.

Военный сверился со списком на планшетке, поставил отметку карандашом.

– Хорошо. Меня зовут лейтенант Кузнецов. Я – начальник вашего отряда, фрау Беккер. Со всеми вопросами – обращаться ко мне. – Его немецкий был не очень хорош, пожалуй, заметно хуже чем у «коробочки», но речь была вполне понятна. – Обращаться ко мне либо «гражданин начальник», либо по имени- отчеству Александр Сергеевич. Никаких герров- у нас это не любят. Ясно?

– Александр Сергеевич…– словно пробуя на язык иностранное имя, произнесла Магда. – Ясно.

– Ваш паспорт я изымаю, – он убрал документ в планшет, и вынул связку медальонов на кожаных шнурках, на вроде тех, что носили военные. Быстро проглядев номера, он протянул один женщине. – Этот жетон будет вашим документом до истечения контракта. Наденьте, и предъявляйте по первому требованию всем людям в военной форме. Время в пути около двух суток, покидать вагон нельзя, да и остановка будет всего две, для дозаправки. Если вдруг передумайте, захотите расторгнуть…

– Я не передумаю, – быстро сказала Магда.

– Я сказал если. Вы передумаете и захотите расторгнуть контракт – подойдите ко мне. Сейчас возьмите сухой поек – он протянул женщине небольшую коробочку, – займите место.

– Александр Сергеевич, а в чем будет заключаться наша работа? В контракте об этом ни слова, – как и всякая немка, она очень серьезно относилась к документам, и, как только схлынули эмоции, перечитала его трижды.

Тут красный впервые поднял на женщину взгляд. И от этого взгляда также пахнуло холодом, как и от того, в комендатуре.