Глава 7. Прошлое и настоящее

Вероника ласково успокоила Марлен, поделилась с ней новостями из города и, пройдя в свою каморку на втором этаже, разложила перед собой работу на ближайшие дни. Нужно раскроить и подшить три белоснежные простыни, закончить с вышивкой на рыцарском шарфе и подумать, как освежить серое выходное платье с простым круглым вырезом. Жаль, за последние годы оно стало немного тесновато в груди да и покрой выглядит старомодным.

Разглаживая пальчиками потертую ткань на локтях, Вероника мысленно убеждала сама себя:

«Я согласилась присутствовать на обеде в честь герцога, но разве обязана наряжаться в бархат и атлас… Мне гораздо больше подходит лен и бумазея. Впрочем, напрасно я заупрямилась и отказалась от шелкового отреза, ведь Тереза предлагала от всей души. Барон будет недоволен моим скромным нарядом, а герцог Конта и вовсе не заметит в этой мышиной шкурке.

Тогда я выйду вперед и преподнесу ему свой подарок, может, мне не представиться иной возможности заговорить. Хорошо бы еще спросить рыцаря о платке с гербом, понравится ли он его строгому господину…».

Вероника устало вздохнула – безделье не прибавит в корзине еды и в кошеле монет, пора приниматься за крой. Вот только у нее всего две руки, а хочется начать сразу с десяток дел. Ничего, скоро придут ученицы и Этелина – вторая швея.

Когда была жива матушка, в мастерской трудилось шесть женщин, и заказы сыпались словно из волшебного мешка изобилия. Алисия отлично умела организовать работу и общаться с поставщиками, целыми днями она проводила в заботах и планах, позволяя юной Веронике больше читать и гулять.

В их доме никогда не считали покупку книг напрасной тратой сбережений. Алисия словно наперекор своему невысокому статусу отчаянно желала привить дочери хорошие манеры, для того даже нанимала лютниста и учителя танцев, платила за уроки рисования бродячему художнику. Правда, потом сама же отхлестала парня веником, заметив, какие пылкие взгляды он бросает на округлившиеся формы пригожей ученицы.

Гораздо больше сведений о светской жизни Вероника черпала из книг, что продавали на ярмарках, а также из рассказов дядюшки Баффо, ведь перчаточник некоторое время жил в столице и повидал много пышных господ.

«Конечно, я сама виновата, что после ухода матушки дела наши пошли хуже. Сначала от горя я не могла держать иголку в руках, да еще узнала правду об отце и словно потерялась на время – все расспрашивала Марлен о бароне, затем лучшая наша швея ушла, чтобы открыть собственную мастерскую. Я затянула со сроками, выполняя большой заказ господина Томма, утратила его расположение и доверие…».

Теперь в помощницах Вероники осталась одна Этелина – верная, прилежная, но не слишком расторопная. Она превосходно отшивает камзолы и дамские платья не слишком вычурного кроя, но медленно, так медленно, что зажиточные горожане предпочитают совершать покупки на соседней улице.

«Зато у меня неожиданно появилась сестра, словно лучик летнего солнца. Возможно, теряя что-то хорошее, мы получаем новые дары. Сколь разумно все устроено в мире. Но не всегда и не для всех…»

Желая отвлечься от грустных воспоминаний, Вероника приподняла крышку большого деревянного сундука, окованного листами железа и подбитого внутри красным сукном. Там, под свертком тонкой шерстяной ткани хранилась шкатулка в виде бочонка, украшенного белыми и голубыми эмалевыми вставками.

Здесь-то и обитали главные сокровища Вероники – пара тоненьких рукописей господина де Моне (Терезе, пожалуй, их не следует читать, они слишком пикантны), батистовый платок, на котором еще пару лет назад она сама вышила герб де Маликора и одна загадочная вещица, несомненно, хранившая множество тайн.

То был объемный медальон в виде куска горного хрусталя, оправленного в серебро. Но более всего взор изумляла фигурка маленькой красногрудой птички, что каким-то чудесным образом помещалось внутри цельного кристалла. Казалось, снегирь мирно спит, закованный в ледяном плену.



История обретения медальона тоже вышла таинственной, и Вероника часто просила матушку повторить ее, чтобы слово в слово запомнить семейную легенду, к которой и сама оказалась причастна. В детстве Вероника особенно любила темные зимние вечера у камина, когда Алисия с шитьем подсаживалась к огню и вспоминала странную гостью, оставившую в их доме удивительный дар.

«Она выглядела такой изможденной, еле ноги могла передвигать, опираясь на свою клюку. Когда я узнала, что на праздник Трех колосков в доме барона для старушки не нашлось и куска хлеба, то пришла в жуткое негодование. Издревле в этот день крестьяне оставляли на крышах своих бедных хижин колосья ржи и пшеничные зерна для птиц, угощали соседей пирогами и пивом, почитали добрых духов пашни, загадывая о новом урожае.

А наш состоятельный и благородный д'Эберви пожалел теплый угол и черствую лепешку для нищей странницы. Что нынче стало с богачами – вместо сердца костяные счеты для сбережений!»

«Мамочка, ведь в тот вечер они ждали куда более пышную гостью, разве не помнишь, что сказала их Розель, будто бы сама Фея Незамерзающего ручья пожелала наградить малютку Терезу великой милостью, обещая ей в мужья настоящего короля».

«Мое доверчивое дитя! Я уверена, что спесивый Вильгельм это выдумал, чтобы потешить приятелей во время застолья. И зачем ему понадобились сказки? Тереза и без помощи фей получит все, что доступно за деньги и связи».

«Почему ты не любишь семейство барона, мамочка? Разве с тобой дурно обошлись в их доме?»

«Вильгельм не плохой человек, Вероника. Вот только любит помечтать зря. А еще враль и трус! Забудь о нем, милая, нам нет дела да знатных господ, мы живем в достатке, а потому в тот холодный ветреный день я привела нищенку к нам, усадила вот сюда, где ты сейчас – на дубовую скамеечку, поближе к огню. С ног старушки текла грязная вода, запавшие глаза слезились, а сморщенные щеки дрожали. Я подала ей теплого молока и отломила половинку от твоего кусочка пирога, того самого, что ты прятала под подушкой для гномов. Ты была совсем мала, Вероника, ты вряд ли помнишь… К тому же скоро заснула».

«Да, мамочка, и увидела дивный сон. Прекрасная женщина в синей одежде, расшитой звездами, склонилась надо мной и вложила в мои руки кусочек льда, внутри которого мерцало алое пламя – все тише и тише, а потом затихло, замерзло».

«Ах, Вероника, ты такая же выдумщица, как твой отец. Он-то был человек добрый и храбрый, он ни за что бы не прогнал с порога беспомощную старушку, не оставил нас одних в этот тревожный год. Да вот этого достойного человека больше нет на свете…».

«Дорогая моя, не плачь, лучше припомни, что еще тебе сказала старушка в тот вечер!»

«Она обещала, что в жизни маленькой Вероники случится настоящее чудо, если она вернет медальон в руки законного владельца – наследника замка Снегирей, герцога Конты де Маликора».

«Я непременно верну, мамочка! А когда он снова приедет в Тарлинг? Я хочу поскорее увидеть чудо».

«Не знаю, милая, может быть, никогда», – вздыхала Алисия, поглаживая мягкие локоны дочери.

Но Вероника уверенно отвечала:

«Он приедет, я знаю, я буду ждать его каждый день, а потом выбегу встречать прямо на улицу. И пусть будет дождь или метель, я ничего не боюсь…».

«Надеюсь, что эта вещица защитит тебя от всех бед. Храни ее, как амулет на счастье, а чудо мы попробуем сотворить своими руками. Главное не поддаваться лени и унынию, запомни это покрепче, Вероника. Я не всегда буду рядом, чтобы тебе подсказать».

Вероника прижала к губам гладкую поверхность медальона и вскоре убрала его обратно в шкатулку. А вот платок с гербом пора показать рыцарю. И надо бы проведать Ламарка. Ах, да, теплые носки! И еще нужно позаботиться о славном обеде для всех обитателей дома, включая гостей.

Но когда с корзинкой в руках Вероника перешла на половину дядюшки Баффо, то первое, что заметила в просторной кухне – это был стол, заставленный всяческой снедью. В центре на деревянном блюде возвышался жареный до золотистой корочки гусь, окруженный яблоками. Закуской к нему шли каперсы и горошек.

Нет сомнений, столь жирная птица могла быть куплена только в соседней лавке. Вероятно, оттуда же были и сочные колбаски и миска с паштетом из печени и овощей – отменное кушанье по тайному рецепту самого господина Грахема.

На десерт предполагались сахарные вафли и яблочный пирог. Смутившись, Вероника отвела взгляд от роскошного угощения и обратилась к самому дядюшке Баффо – хозяин мастерской суетливо шевелил поленья в очаге и не сразу заметил появление соседки.

– Разве сегодня какой-то праздник? Ох, простите, я даже не пожелала вам доброго дня…

– Я и сам с раннего утра чрезвычайно растерян, дорогая Вероника. Но это все мои нынешние постояльцы. Чрезвычайно почтенные люди. И очень богатые. Иначе стали бы они покупать вино у самого Каффы… Ведь у Каффы продают чрезвычайно замечательное вино, как известно. И самое дорогое в городе.

– Скажите, как себя чувствует господин Ламарк? Он отдыхает в спальне наверху?

– Ты спрашиваешь о юноше? – запнулся Баффо. – Да, вчера у него был жар, но к утру стало гораздо лучше. Господин рыцарь сейчас с ним – он-то и закупил столько еды, что хватило бы на воскресное гуляние нашего цеха.

– Ну, если припомнить, как мастер Тельмо обожает гусятину, вряд ли… Куда же вы?

– Я плотно позавтракал и еще не успел проголодаться. К тому же работа не ждет, надобно проверить мальчишек, не испортили ли они охотничьи перчатки для Примо. Располагайся как тебе удобно, Вероника, ты знаешь, где у меня столовые приборы, на сей раз можешь использовать серебро. Ведь такой чрезвычайный случай! А хозяйничать у меня тебе не впервой.

– Это верно… – прошептала Вероника, стараясь отыскать особый смысл в словах старика.

И все равно поведение Баффо ее немало удивило. Прежде он не был так скован появлением в его жилище новых людей. Вероятно, дело в рыцаре, который одним своим видом внушает трепет и уважение. А вот и он – как раз спускается со скрипучей лестницы, поддерживая за плечо молодого приятеля или же правильней сказать господина.

И больше никаких капюшонов и повязок на лице – черные волосы рыцаря свободно спадают на плечи, темные глаза смотрят пристально-сурово, невольно хочется склонить голову или в смятении отвести взгляд.

Несомненно, этот человек привык повелевать толпой или войском, покорять города, идти к своей цели наиболее коротким путем, сметая любые преграды ударами надежного меча или столь же мощного кулака. И все же горькие складочки у губ таили печаль.

Вероника присела в церемонном поклоне, стараясь, чтобы жест ее не выглядел слишком подобострастно. И только веселое приветствие чуть охрипшего Лежьена помогло справиться с нарастающим волнением, внезапно охватившим все ее существо при новой встрече с тем, кто называл себя Карбутом.

Загрузка...