Верный клинок

ГЛАВА 7

Потом была темнота. Тишина, вернее, отсутствие звуков, даже шума крови в ушах, даже дыхания. Малевин не чувствовала ничего, ни рук, ни ног, но что-то влекло ее вперед. Можно было сказать, что с ней происходило нечто противоположное тому моменту, когда Тень извлек из нее душу. Тогда при ней было тело, и даже создание, испуганное, отчаявшееся, но ясное. Теперь не было тела, но сознание будто обволокло теплом и спокойствием. Затем ей показалось, будто бы движение прекратилось.

У нее появилось тело. И кто-то сказал губами Малевин:

— Пока мужчины воюют, женщины могут попробовать договориться, разве нет?

Прояснилось зрение.

Комната без окон, без источников света, но Малевин увидела все ярко и четко. Женщину невообразимо прекрасную, невообразимо холодную, одетую в расшитое паучками платье. Паучиха?

И эта злобная красавица сказала.

— Нет, госпожа. Мы договоримся. У тебя есть Тень. И я хочу себе рыцаря. Самого лучшего.

И снова губы Малевин зашевелились сами, без ее участия.

— Зачем он тебе? Столькие из твоих слуг, и просто из людей, не способных отличить тьму от света готовы лежать у твоих ног. Почему он?

— Он сопротивляется. Они — ссылаются на мою милость, выторговывая что-то для себя.

— Ты знаешь основу основ всех миров, милая. Свобода выбора. Ни одно свое дитя я не отдам тебе добровольно.

— Сам он моим не станет.

— Значит так тому и быть.

— Когда-нибудь мы сразимся, и я займу твое место.

— Ты сделала свой выбор. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы он принес в миры как можно меньше боли.

Паучиха встала.

— Мне еще никто так не противился. Я была с ним разной — и жестокой, и доброй, и загадочно, и дружелюбной, и милосердной. Ни одна из моих масок не прельстила его! Да что с ним не так?!

— Таких людей много, моя дорогая. Просто прежде ты не обращала на них внимания. Такие казались тебе пылью под ногами. Быть может ты взрослеешь? Учишься любить?

Паучиха отвернулась.

— Любовь… что это? Скажи… ты любишь меня?

Малевин почувствовала, что в горле пересохло. И снова губы зашевелились сами:

— Я люблю всех своих детей. И тех, кто радует меня… И тех, кто причиняет боль. Последних, может быть, даже сильнее.

— Зачем? — Тихо спросила Паучиха.

— Потому что они и сами-то себя не любят, и другим не дают. Значит кто-то должен любить их вдвойне.

— Это бессмысленно.

— Вероятно ты права. Но кто сказал, что во всем должен быть смысл? Когда я создавала миры, во мне было слишком много любви. Мне нужны были те, кто сможет ее получить.

— Теперь, — усмехнулась Паучиха, оборачиваясь, — ты переменила мнение? Глядя, как твои дети и разрушают свои обиталища, и убивают друг друга?

— Нет, — вздохнуло тело Малевин. — Я поняла, что моей любви недостаточно. Они сами должны научиться друг друга любить.

— Значит ты признаешь свою ошибку? — Злорадно спросила Паучиха.

— А разве я ошиблась? Я лишь получила не тот результат, которого хотела. Но я не могу назвать содеянное ошибкой, милая. Попробуй и ты поступить так же.

Паучиха усмехнулась, снова села напротив.

— Ты хочешь сказать, что могла бы простить меня?

— Я тебя давно простила. Дело за тобой.

— Просить тебя, о Светлая Госпожа? Такую вот всемогущую, и безупречную, не делающую ошибок?

Тело рассмеялась.

— Нет, нет! Простить саму себя! Простить себя за то, что ты сделала с собой и другими. Пока ты этого не сделаешь, все мои слова — пустая шелуха.

— Ты думаешь, мне станет легче?

— Я разве о легкости говорю?

«А Раэл, — подумала Малевин. — Ему-то за что себя прощать?»

И почувствовала, будто солнечный луч коснулся щеки.

«Здравствуй малышка. Откуда ты здесь? Ага, вижу»

Перед внутренним взором Малевин замелькали яркие картинки. Вот она в алом платье, вот роза в ее руках, вот она в объятиях Реала… Вот ее осыпает золотым песком из разбитых часов.

Какое-то время женщины молчали. Потом Паучиха сказала:

— Мы так ни до чего не договоримся.

Губы Малевин ответили.

— Я думаю, продолжим чуть попозже, милая. Когда ты станешь уступчивей.

— Разве у тебя есть время ждать? Не забывай — твой рыцарь у меня. В моей ловушке.

— Я помню об этом. Время… да. Это единственное, чем я не управляю.

Паучиха усмехнулась, коснулась висевшей на молочно-белой шее подвески в виде песочных часов.

— Эта девка, чье тело ты заняла, она будет помнить о происходящем?

— Нет, милая. Эта несчастная селянка ничего помнить не будет. Я могу подлечить ее тело?

Паучиха пожала плечами.

— Желание гостя — закон. У меня полно дел, Светлая Госпожа, и помимо тебя. Поторгуемся чуть позже. Видимо тогда, когда ты поймешь, что свою Тень без моей помощи освободить ты не сможешь.

Тело, в котором была заключена Малевин, аккуратно вывели за дверь, придерживая под локоток.

Она рухнула на кровать в соседней комнате, будто куль с мукой. И Госпожа Света обратилась к ней.

— Ты знаешь, как появилась вселенная?

— Нет, — ответила Малевин. И робко предположила. — Большой взрыв? Или нет?

— И он тоже. Но что было до него, дитя? Как ты думаешь?

— А что-то было?

— Да, — Госпожа Света вздохнула. — Другая вселенная. Иные миры, населенные иными существами. И уничтожила ее я. Такая же самонадеянная дура, как эта глупая девочка. Также стремившаяся к всесилию, получившая его, и разрушившая все, что только можно.

Малевин от неожиданности дернулась, чувствуя, как обретает контроль над телом.

— Так расскажите же ей! Расскажите к чему это приведет!

Руки сами собой закинулись за голову.

— Проблема в том, что она знает… У нас с тобой есть пара часов. Хочешь послушать, как это было?

— Должно быть — мысленно ответила Малевин, — мне на роду написано узнавать о тайнах мироздания от очевидцев. Да, я хочу послушать.

***

Звезды гасли одна за другой, одна за другой… И миры, их тени, и тени теней бледнели, умирали, и свет их стекался к ней, к ее ногам, к последнему живому существу умирающей вселенной. Она вся теперь была свет. И свет был в ней, и не было ничего, кроме света.

Ее сородичи смиренно ждали конца. Их цивилизация достигла своего пика и рухнула вниз. Тысячи лет они не нуждались ни в чем. Ни в пище, ни в энергии. Они могли быть чем хотели — звездой или кометой, газовым облаком или атомом. И всегда они были в связи с друг другом, бесконечно счастливые.

Бесконечность — страшное слово… Они были готовы умереть. Они были для этого достаточно счастливы и безмятежны.

Но она сдаваться не собиралась. Не для этого миллиарды лет назад она создавала бессмертие. Для себя. Для всех и каждого.

Если ее сородичи не ценят ее дара, она его заберет!

Бессмертие. Вечное, непрерывное, и пустое. Вот чего она добилась.

Время прекратило свой бег. И ничего не было, кроме ее мыслей.

Лучше бы и она погибла со всеми мирами. Живыми и неживыми, мыслящими и нет…

Вот что бывает, когда сбываются затаенные мечты.

Она могла сказать: да будет свет. И станет свет. Ибо нет ничего кроме света…

Когда смешанная с горечью эйфория схлынула, стало ясно, что надо что-то делать. Иначе все принесенные жертвы, все пройденное не имеет смысла. И бессмертие ее имеет столь же мало смысла, сколько было у ее сородичей.

В новой вселенной, где не было ничего кроме нее и ее света, прозвучало первое слово:

— Я буду творить.

Что ж, всегда легче сказать чем сделать.

Ведь сама Вселенная — сложнейший механизм… Нет, организм. Та, что была прежде, казавшаяся ей такой несправедливой, исполненной тысячи ошибок, неправильной, неверной, требующей исправления, была так сложна. Почему на пути к своей цели она не думала об этом?

Сколько бесчисленных и неведомых законов управляло ею? Кто придумал их? Кто их связал между собой? Тысячи лет назад она, тогда еще юная студентка в одном из бесчисленных миров, слышала от учителя слова давно сгинувшего мудреца:

— Что вдыхает огонь в уравнения и создает вселенную, чтобы они описывали ее?

Не взвалила ли она себе на плечи непосильную ношу, решив стать тем, кто вдохнет огонь в новые уравнения? Готова ли она стать тем, что вдыхает огонь?

Та вселенная, несмотря на все ее несовершенства, жила и развивалась. Двигались миры и планеты по своим орбитам, прогреваемые и освещаемые светом звезд и лун, управляемые взаимным притяжением. Горел огонь, текла и замерзала вода, становясь реками или морями, ветер поднимал бури и переносил семена цветов. Пожалуй, самое сильное существо умершего мира могло бы создать каждое из этих явлений по отдельности. Но вместе? Она вдруг почувствовала себя страшно скудоумной, понимая, что не хватит ее разума, чтобы создать все это.

И тогда ее осенила причина, по которой тот мир, который она знала, не был безупречен и идеален: он создавал сам себя. Сам для себя прописывал законы. И они, ее сородичи, во всем своем постантропогенном всесилии лишь вписывали себя в существующий миропорядок, наивно думая, что контролируют его.

Что ж, тогда стоит и ей пойти по проторенному пути.

И лишь направлять.

Из себя она извлекла часть света, создавая первое солнце. И еще часть ушла на первую твердь. И тогда же возникла первая тень, и ход времени возобновился. И тень ее была первым живым и разумным существом в новорожденной вселенной.

— Ты моя Тень, — сказала она. — А я твоя Госпожа. И Госпожа Света.

Они вместе создавали миры, прекрасные и пустые, ибо ничто живое их не населяло. Никак не могла Госпожа Света найти ту тонкую грань, что отделяет живую материю от неживой. И поняла, как глупы и наивны были ее мечты об устройстве самого лучшего из миров. Тогда она рассуждала с точки зрения части системы, а теперь, встав над ней, Госпожа Света увидела и высшую справедливость, и высшую правду. Вот только возвращаться и исправлять сделанное возможности не было.

Время шло, и оно не было ей подвластно. Она могла идти только вперед.

***

Малевин почувствовала как у нее ноют десны.

— Я выращу тебе новые зубы, — объяснила Госпожа Света. Не ходить же тебе с такими ужасными зубами, ты не привыкла к такому. Слушай дальше.

— Теперь я знаю, как создаются миры, — сказала мысленно Малевин, обращаясь к своей собеседнице. — Методом проб и ошибок. Впрочем, как и все в жизни.

***

Метод проб и ошибок… да, это верно, очень верно сказано. А еще метод отчаяния, и опущенных рук. Если бы у нее, Госпожи Света, не было рядом Тени… были бы созданы новые миры? Сложно сказать.

Сколько было попыток создать нечто живое, самостоятельное, не зависящее от воли Госпожи Света? Сколько раз рождались и умирали новые звезды, а Госпоже Света хотелось от злости расшибить об отставшие куски металла свою всемогущую, но глупую голову?

Может быть, будь здесь ее сородичи, что-то бы изменилось…

Эта мысль и подтолкнула ее к ответу.

Вся энергия прошлого мира была внутри нее. Значит, что остается? Она умела прежде брать. Теперь следует научиться отдавать.

И мир ожил.

Поначалу тот, первый, а позже — и иные, растущие будто сами по себе, прекрасные и разнообразные. Миллионы лет спустя мудрецы разных миров решат, будто они живут в иллюзии.

Это отчасти правда, ибо все они — лишь частички Госпожи Света, созданные ее мечтами, но не по ее лекалам.

Она вдохнула огонь в уравнения, но не она создавала их. Они были предопределены…

***

— Значит, вам не потребовалось создавать миры таким, каким мы их видим, — подвела итог Малевин. — Судя по тому, что я уяснила, вы лишь создали условия для развития, вы лишь генератор.

— Совершенно верно. Взять хотя бы людей и других живых существ. Все их устройство, весь их геном носят следы миллиардов лет биологической эволюции. И ничего не указывает на целенаправленное проектирование. Это точно не я…

— Но кто же?

— Мне повезло. Я всесильна и бессмертна, но для меня осталась величайшая загадка, которую мне очень хочется разгадать.

— А мог ли выжить еще кто-нибудь кроме вас?

— Мне кажется, я бы знала… Что же до Паучихи… быть может ты слышала о таком понятии как хюбрис.

Малевин хмыкнула.

— Если только о гибрис-синдроме. Как профессиональном заболевании политиков. Приводит к переоценке собственной значимости. И показном превосходстве.

— Очень похоже на то, что испытывала я. Знаешь, есть много мифов, герои которых восстают против установившегося порядка, против предопределенности. И почти всегда они проигрывают. Их ждет наказание, немезис. Быть может и Паучиха мой немезис? Наказание за мой хюбрис…

— Кто тогда ее немезис? Ведь и она восстает против миропорядка.

Госпожа Света помолчала, потом сказала.

— Ты так вовремя появилась, девочка.

Дверь в их комнатушку заскрипела и открылась.

— Эй, блаженная, — сказал мужчина в кирасе. — Поднимайся. Госпожа тебя к себе требует.

Паучиха сидела в той же комнате, на деревянной скамье, и пряла. Малевин хмыкнула. Как символично.

Госпожа света сказала:

— Я не буду вмешиваться в решения рыцаря Раэла. До тех пор, пока он не перешел на твою сторону, он защитник и хранитель этого мира. Но после…

Паучиха протянула к ней ладонь с тремя огоньками, повисшими над ней.

— Ты правда думаешь, что я нуждаюсь в твоем разрешении? Я беру, то, что хочу.

Рука Мелевин потянулась вперед. Ладонь Паучихи сжалась в кулак.

— Ну нет!

— А если я пообещаю, что он придет к тебе?

— Придет, покорится, даже шею подставит для завершения ритуала.

— Придет, покорится, даже шею подставит, — уверила ее Госпожа. Холод пронзил позвоночник Малевин. Она поняла, отчего Госпожа Света так легко пошла на уступки. О предстоящих событиях она узнала от нее.

Паучиха разжала ладонь и маленькие солнца, каждая — центр целой вселенной, переместились в ладони их общего с Госпожой Света тела…

— Эта селянка ничего помнить не будет.

— Эта селянка не будет, — согласилась Госпожа Света.

«Ты будешь помнить, Малевин. Но прости… ничего не сумеешь сказать.»

— Ты вернешь мне мою Тень, милая?

Паучиха пожала плечами.

— Сам выберется.

— Его душу я оставлю у тебя, остальные уйдут со мной, — сказала Госпожа, когда Паучиха снова оставила их одних. То есть оставила в одиночестве Госпожу Света, не подозревая о еще одной гостье многострадального тела.

— Это жестоко, — также мысленно ответила Малевин. За прошедшие часы она привыкла к такому методу общения, и к тому, что тело не подчиняется ей, и не испытывала почти никакого дискомфорта. Пожалуй, за последние полгода с ней случилось слишком много удивительного, чтобы обращать на все это внимание. Пожалуй, это чревато для психики.

— Да, — согласилась Госпожа. — Это слишком жестоко. Нечеловечески жестоко, правда?

Малевин ничего не оставалось, как горько рассмеяться.

— Не уходи, — сказала Паучиха, — пока не увидишь, как он мне покорится.

Госпожа медленно кивнула.

Раэл здесь, в прошлом, выглядел совсем другим. Еще почти человек, растерянный, испуганный, похожий на свои портреты этим взглядом исподлобья, сутулой спиной, неулыбчивым, узким, бледным ртом. У Малевин сжалось сердце от сочувствия к этому полуседому юноше, на которого слишком многое свалилось.

Без обаяния лишенного тени, он действительно был скорее трогательно-некрасив, и от этого только сильнее сжималось сердце.

Малевин стояла за спиной разодетой в шелка Паучихи, придерживаемая за предплечье чьей-то крепкой рукой. Она слышала, как дрожит, срывается голос Раэла, как он произносит

— Госпожа Лишенных Теней, — сказал Раэл. — Я пришел. По зову души. И принес тебе дар.

Госпожа Лишенных Теней стояла на лестнице, за ее спинами ее отвратительная свита — пустоглазая и пустодушная. Не касаясь, казалось, ступеней атласными туфельками. Среди них несколько человек, не считая Малевин — в том числе и дядюшка Раэла. Художники бессовестно льстили ему, добавляя роста и ширины плечам и сужая талию.

Паучиха протянула к Раэлу руки:

— Что ты мне принес, мальчик? Голову Господина Теней, надеюсь?

Раэл ответил сквозь стиснутые зубы.

— Почти.

Госпожа света шевельнула головой, и Малевин увидела псарню у крепостной стены, и прислоненную к стене палку, которой псари раздвигали собакам зубы.

— Горничная, Грета, которая рассказала мне историю Раэла, — осенило ее. — Это были вы? То есть будете вы?

Госпожа промолчала.

— Что ж, — вздохнула Малевин. — Все понемногу становится на свои места.

Паучиха ступила на каменные плиты двора. Под ее атласной туфелькой пожухли редкие травинки, пробившиеся сквозь камень.

— Ты говорил с ним? С Тенью?

— Да, говорил.

— И что? — с жадностью спросила Паучиха. — Что он говорил обо мне?

— Ничего.

— Ничего! — Прошипела она. — Ничего! Посмотрим, что он скажет теперь. Ладно… Ты пил человеческую кровь?

— Нет.

Раэла шатнуло.

— Молодец. Закончим ритуал, мой милый. И ты будешь моим рыцарем. Самым лучшим, да?

Она коснулась его щеки длинным когтем.

— Да, — ответил Раэл, и будто бы сам потянулся за лаской.

Паучиха пренебрежительно пнула по мешку, лежащему у ног Раэла.

— Ты ведь не веришь, что это меня убьет? Что я слабее Тени?

— Не верю, — эхом откликнулся он.

— Освободи от воротника шею, — приказала она.

Раэл послушался. Паучиха тоже расшнуровала рубашку, показала на молочно-белую кожу в том месте, где шея переходит в плечо.

— Вот здесь мой милый. Возьми немного моей крови… немного. А я твоей.

Одного Госпожа не учла — Раэл сейчас был почти так же силен как Тень. Он сжал ее в объятиях, так крепко как мог, вцепился в ее плоть.

— Что ты делаешь? — прошипела Паучиха, и в голосе ее послышался страх. — Я же сказала одну каплю. Почему ты не слушаешь меня?

Паучиха рванулась в сторону, но Раэл только крепче сжимал челюсти. Паучиха застонала и дергалась, сама не в силах оторваться от источника крови, и они рвали друг друга зубами, глотали перемешанную кровь.

— Пора, — крикнула Малевин, не столько Госпоже Света, сколько себе. Рука с ее локтя легко ускользнула, она обернулась, чтобы увидеть, как державший ее воин заваливается набок.

Она встретилась глазами с мальчиком за спиной Раэла, испуганным и напряженным. Кивнула ему, указала на палку у стены. Атристир не зря заслужил свое прозвище — Разумный. Он оказался достаточно сообразителен.

Малевин заорала что-то среднее между боевым кличем и кричалкой футбольного фаната, и ухватилась за голову Паучихи. Подоспел Атристир, просовывая ей между зубов клин. На Раэла страшно было смотреть. Вот теперь он действительно выглядел, как вампир. Паучиха отчаянно задергалась, и Раэл, приложив последние силы, осушил ее тело…

— Почему ты ослушался меня? — прошелестела Паучиха. — Ты не мог… мне обещали…

Она упала на колени. Малевин отступила подальше, увлекая за собой державшего руках клин Атристира.

Паучиха стояла на коленях, держась за горло. Раэл покачиваясь, переполненный кровью, нависал над ней, прикрывая обеими руками рану в шее.

— О, — сказала она. — Меня переиграли…

Раздался странный звук, похожий на шелест песка. Малевин увидела, как Паучиха рассыпается. Ее длинные волосы, темные, жгуче-черные, поседели и клоками сползали с головы, кожа посерела и потрескалась, и начала осыпаться.

Вот уже от нее остался только остов, похожий на фигуру из тонкого серого песка, но и он рухнул, осыпавшись в складки пышного платья, а потом и платье распалось. И в куче песка вдруг засияли миллионы маленьких солнц, все души, какие она когда-либо поглотила. Тут же шелест раздался еще со всех сторон. Все слуги Госпожи Лишенных Теней последовали за ней.

И маленькие солнца, томившиеся в темнице души вдруг обрели подобие формы. Малевин отчетливо слышала их:

— Спасибо! Спасибо! Спасибо!

И Госпожа Света, под шумок, иначе не скажешь, покинула это многострадальное тело. Малевин, наконец, почувствовала, что ей не тесно здесь, в этом теле, будто в одежде на три размера меньше. Она видела, что ищет Раэл, знала, что души Женевьев и ребенка покинули этот мир. И молчала… Язык не повиновался ей.

Наконец, когда все души отправились в свой далекий путь, Раэл открыл лежащую у ног котомку, и рассмеялся холодным смехом — то, что там лежало, не было бомбой. Корпус и клубок проводов. Вот и все. Тень так же жесток, как и его Госпожа, подумала Малевин. Хотя, в черном чувстве юмора ему не откажешь.

Язык у Малевин наконец развязался. Хотя сказала она вовсе не то, что собиралась:

— Прошу прощения, конечно. Но что за перфоманс происходит, Раэл? Мы только что были на приеме, это я помню отчетливо.

А потом потеряла сознание.

Очнулась Малевин от прикосновения влажной ткани к лицу, открыла глаза, встретилась взглядом с принцем Атристиром.

— Привет! — широко улыбнулся он. — Я рад, что ты очнулась. Ты очень смелая и красивая.

Малевин посмотрела него непонимающе. Затем взгляд ее переместился за спину принца, в самый темный угол, где на плохо сколоченных в форме кровати досках лежало нечто, накрытое рогожей.

— Ты в порядке? — спросил Атристир. — Я не очень понял, что ты говорила Раэлу, но Тень сказал…

— Где Раэл? — хрипло поинтересовалась Малевин.

Атристир мотнул головой в сторону того самого накрытого рогожей нечто в темном углу.

— Тень говорил, что он не сможет теперь убить себя… Я спал, Раэл дождался рассвета солнца, вышел… Его Тень вернул. В тряпки завернул, отлеживаться оставил.

Принц замолчал, сел на низкий табурет, растерянно признался:

— Я боюсь.

Малевин попыталась сесть. Тело казалось деревянным. Кое-как прислонившись к стене, она обрела устойчивое положение. Приунывший было Атристир обрадованно сказал:

— А у меня лакомство из другого мира есть! Шоколад называется. Очень вкусно. А ты из другого мира? Ты ела шоколад?

Малевин замялась, снова бросила взгляд на укрытого тканью Раэла.

— Тень говорит, что у него силы воли на десять человек. Что лишенные теней такими не бывают.

Малевин задумчиво сжевала протянутый ей щедрой рукой кусок шоколада. Встала, морщась от боли в ногах, с трудом преодолела путь в десяток шагов, опустилась на колени рядом с королевским ложем из грубо сколоченных досок, накрытых соломенным тюфяком.

Не без трепета откинула ткань с лица. Долго не могла прийти в себя от открывшегося зрелища.

— У него глаз… лопнул и вытек.

— Тень сказал, что он восстановится. Рег… Реген… регентирует… что-то там сделает.

Раэл вдруг издал скрипящий, неестественный звук, его менее поврежденная правая рука шевельнулась, коснулась запястья Малевин.

— Не уходи… — проскрипел он. — В тебе свет.

Атристир вдруг не выдержал, и расплакался. Малевин прикрыла обожженного короля рогожей, и поманила Атристира свободной рукой к себе. Он нехотя подошел, шмыгая носом.

— Я хочу завтра проснуться и чтобы все как прежде. Хочу, чтобы Женевьев спела мне песню, и чтобы Раэл…

Что должен был сделать Раэл, Малевин не расслышала. Принц сел рядом, уткнулся в ее плечо, и она обняла его, погладила по спине, и тихо спросила:

— А какие песни пела тебе королева?

— Разные… про коня-счастье, про луну, про золотую птицу.

Малевин вздохнула. Таких песен она не знала. Может их в детстве ей пела мама, или они разучивали что-нибудь из этого замшелого фолка на уроках музыки… В памяти ничего не отложилось, кроме десятка народных песен, прошедших тысячи переделок, превращенных в хиты…

Совсем другое вертелось у нее на языке. То, что слушала она, бесконечно гоняя в своем плеере. Но петь такое вслух…

Атристир затих. Рука Раэла слегка подрагивала, и сам он будто подергивался. Песни ее любимых групп, не слишком известных, но талантливых по ее мнению, вдруг удивительно точно подошли ко всей этой ситуации, абсурдной, страшной, несправедливой, невозможной.

Запутанные тексты из будущего, символичные, многослойные, оттеняли запутанность и многослойность того, что происходило здесь и сейчас… Потом вспомнилась совершенно дурацкая песенка, которую Малевин пела самой себе, когда ей требовалось успокоится;

— В январе — янваврь,

В феврале — февраль

В марте — слякоть…

— Нет- прохрипел Раэл. — В марте- март.

— Ладно- согласилась Малевин.

— А в апреле — апрель.

— Какой вы догадливый, восхитилась она.

Раэл крепче стиснул ее руку.

Потом они, кажется, задремали, потом зашло солнце, пришел Тень, и буквально выволок Раэла из-под его хрупкого защитного купола.

— Госпожа, — сказал он строго, — сделает все, чтобы помочь тебе. Но и ты не должен отчаиваться.

Малевин очень хотелось сказать, куда может идти Госпожа Света со своей заботой, но губы вдруг перестали ей повиноваться.

Раэл сидел на полу, сцепив длинные руки в замок, обнимая колени. Глядел перед собой пусто и тупо. Обеими, вполне восстановившимися за прошедшее время глазами. Тень был явно разозлен:

— Что вы творите, Ваше Величество? Что за…

— Ты говорил, что лучше покончить с собой, чем дать Паучихе обратить меня… — ровным тоном ответил Раэл. — Я лишь исполняю твой завет. Пусть с опозданием, но…

Тень присел рядом с ним на корточки.

— Планы изменились, друг мой. В следующий раз, перед тем как принять решение…

Раэл поднял на него пустые глаза:

— В следующий раз, перед тем как принять решение, я подойду к его исполнению с большим тщанием.

— То есть, ты готов оставить Атристира на растерзание высшему дворянству страны, людям, которые разрушат все что ты сделал?

Атристир не выдержал, кинулся на шею брату. Это, должно быть было последней каплей. Раэл опустил голову.

— Твой дядя исчез. И вероятно души Женевьев и ребенка у него. Они страдают, Раэл. Ты слышишь меня.

Малевин не выдержала, отвесила Тени, жалкому лгуну хлесткую пощечину. Как он может врать вот так? Глядя в глаза? Человеку, которого называет другом?

— А, — сказал он, поднимаясь и возвышаясь над Малевин. — Вы со мной не согласны?

Малевин открыла рот, чтобы выдать все как есть на духу, но поняла, что ни слова правды высказать не может. И потому тоже соврала, ища объяснение своей вспышке:

— Дайте же королю придти в себя! Потом уже ругайте, и требуйте непонятно чего!

Тень дотронулся до заалевшей щеки.

— В ваших словах есть доля правды… Накорми, напои, в баньке попарь, как любил говорить один мой старый знакомый… Откуда вы?

— Она иномирянка! — тут же высказался принц.

Малевин снова почувствовала, что все ее тайны навсегда останутся с ней.

— Меня зовут Малевин… и я… переместилась в прошлое, — хрипло сказала она. На шестьсот лет назад.

— Это очень интересно, — задумчиво сказал Тень. И кивнул головой на Раэла. — Там вы с ним были знакомы? Вы его не боитесь?

— Я из Эоров, — тихо сказала Малевин. — Меня назначили леди мира…

— И Раэл рыцарь?

Малевин кивнула.

— Слышите, Раэл? — обратился к нему Тень. — Как минимум шестьсот лет.

— Слышу, — тихо ответил вампир, вставая. — Мне нужны бумага и чернила…

— Замок пуст, — сообщил Атристир. — Можно я схожу поищу?

Раэл вопросительно взглянул на Тень.

— Здесь достаточно безопасно, пусть идет.

Атристир выскользнул за дверь.

— Хороший мальчик… — неловко сказала она.

Тень положил руку на плечо короля.

— Пойдем, я помогу тебе привести себя в порядок. Леди? Вы поможете?

Тень легко закатил в комнату объемную бочку, и с водой у него проблем не возникло. Даже простыню раздобыл. Раэл снял порядком истрепанную одежду, без всякого стеснения прошел мимо Малевин. Она едва успела отвести глаза. У Тени при себе нашлись и шампунь, и ароматное мыло. При взглядах на эти флаконы Малевин почувствовала нечто вроде ностальгии.

Король сидел в теплой воде не двигаясь, пока Тень сосредоточено вымывал грязь и кровь из его волос.

— Я тебе еще много чего интересного принес. Есть планеты с очень активными звездами. Там разрабатывают большое количество средств защиты. Так что ты сможешь вести более или менее человеческий образ жизни.

— И никто, — хрипло спросил Раэл. — Не догадается, что я тварь, лишенный тени?

— Ха! — воскликнул Тень, и принялся вычесывать колтуны. — Поверь мне, не ты первый, не ты последний. Я достаточно долго присматривался к вампирским способам сокрытия своей природы, и много что сумею у них позаимствовать.

Вымытый, выбритый, и расчесанный Раэл сидел там, куда его посадили, редко моргая. Тень, избавившийся от бочки, деловито доставал из объемистой сумки разнообразные предметы.

— Можешь не волноваться

— Я не волнуюсь.

— И не перебивать. Сделаю все в лучшем виде, никто не прикопается, ни твои современники, ни потомки. Никаких проблем у тебя не будет…

— Солнце, — сказал Раэл. — Смогу ли я заходить в храм? Тень…

— С солнцем я же сказал, решим проблему, крема, защитная пленка… и она же позволит тебе создавать достаточно убедительное отражение в зеркале. Полноценный вампир при напряжении сил может ненадолго обзавестись тенью, созданной из обрывков теней поглощенных душ. Ты такой возможности лишен. И останешься лишен, на этом я настаиваю…

Раэл моргнул.

— Я буду давать тебе свою кровь. Немного, но достаточно для того, чтобы ты мог без вреда для себя приложить усилие.

— Хорошо, — сказал Раэл. Он повернул голову, долго смотрел на Малевин.

— Ты сейчас чувствуешь голод, — тихо, проникновенно сказал ему Тень. — Люди рядом будут раздражать.

Король мотнул головой.

— Она не раздражает. И не боится.

Малевин смущенно кашлянула.

— Тут такое дело, — начала она. И поняла, что о деталях будущего тоже ничего рассказать не может.

Тень ее перебил.

— Не стоит нам знать подробно о будущем.

— Я хотела только сказать, что сделаю все, что в моих силах.

Тень хлопнул в ладоши:

— Я нашел тебе леди, Раэл, — которой я смогу доверять

Сердце Малевин тут де забилось. «Меня?» — хотела спросить она.

— Сейчас иные времена, дорогая Малевин… Вам еще найдется занятие, — сказал Тень, улыбаясь. — Помнишь тот мир, где ты меня нашел. Ольга… тамошняя леди решила сменить место жительства, и любезно согласилась мне помочь… Мне нужен опытный человек здесь.

— Странное желание, — с ноткой ревности сказала Малевин.

Тень тепло на нее посмотрел.

— Не сердитесь, леди Малевин. Отчаянные времена требуют отчаянных мер, как говорил другой мой старый знакомый. У вас не будет ни минуты покоя рядом с королем, за которым я прошу вас присматривать. Для вас у меня есть легенда тоже: вы предстанете перед двором в качестве ученицы и подруги покойной королевы.

— Не буду спорить, — неохотно ответила Малевин. И почесала голову.

— В первый раз вижу особу женского пола, которой настолько все равно то, как она выглядит.

Малевин виновато развела руками.

— Думаю, дело в том я еще не угнездилась в этом теле. Думаю, пока что оно для меня является чем-то вроде, даже не знаю, неудобного платья. Зачем о нем заботиться. — Она с намеком указала объемистую на сумку Тени. — От расслабляющей ванны я бы не отказалась!

Дверь толкнул запыхавшийся Атристир.

— А я достал перьев, чернил и бумагу! — Радостно возвестил он.

Раэл кивком поблагодарил его. Принц сел, плотно прижавшись к брату.

— Я хочу сказать вам троим вот что, — сказал Тень, прохаживаясь из угла в угол. — Не было еще случая, чтобы лишенный тени служил госпоже Света. Я не знаю, с чем нам придется столкнуться. Быть может его придется…

— Вы должны поклясться, — перебил его Раэл. — Что если я не сумею справиться с новой природой…

— Вы справитесь, — уверила его Малевин.

— Я не смогу себя убить, на Тень я больше не надеюсь, Атристиру будет слишком горько. Леди Малевин?

— Нет! Вы лучший щит этого мира. Вы справитесь!

— Ради всего что вам дорого, ради всего что между нами будет… я ведь вижу ваше доброе расположение. Прошу вас! Если я щит этого мира, вы мой верный клинок, леди Малевин!