Вернуться из смерти

Пролог. ПРАВЕДНАЯ ГРЕШНИЦА

Чувства ушли внезапно. Только что каждая клеточка тела, сгорающего в огне, корчилась и выла от нестерпимой боли, и была эта боль самым страшным, что ей довелось познать за двадцать два года жизни. Лишь одно давало силу терпеть и не склоняться даже перед вечностью: осознание, что так надо. Если для свободы Сколена нужен пример бесстрашия и полного самоотречения - что ж, пусть будет пример Эвинны ваны Эгинар. "Что ещё я можно сделать во имя Сколена, Боги? Подскажите - и я не дрогну!" - могла бы гордо сказать она, если б не распались жирным пеплом на алкрифской площади её губы. Для боя нужно тело? А кто проверял-то? Может, хватит и яростного, не сломленного поражением и предательством духа? Когда решается судьба народов, когда чаши весов истории застывают в недолгом равновесии, сражаются и мёртвые - своим примером и своей славой.

Боль ушла, провалилась в никуда полная народа алкрифская Площадь Цветочниц. Амори не откажешь в остроумии: устроить казнь в месте с таким милым названием! Теперь и до площади, и до, тысячекратно проклятого, Алкрифа - дальше, чем от Алкрифа до любой точки Сэрхирга. Дальше, чем до мира Морреста - ведь и там обитают живые. Моррест... Дорогое имя было одним из немногих якорей, ещё удерживавших то, что осталось, от распада. Моррест и Сколен. Любовь и неисполненный долг.

Её дух оставался предоставлен сам себе недолго. Бесплотный, но неимоверно морозный ураганный ветер подхватил её, завертел щепкой в водовороте, она помчалась куда-то вдаль. Казалось, в бесплотном ветре собран холод всех зим от начала мира, вместе взятых. Чувство направления исчезло, ясно одно: её уносит от мира живых. От всего, что было дорого в недолгой жизни.

Морозный ветер бьёт наотмашь, он треплет, опрокидывает, тащит за собой, ему бесполезно сопротивляться. Хуже всего - пустота, будто ничего вокруг не осталось. Это творится с ней одной - или со всем миром? И есть ли ещё мир живых, или уже минула вечность, и пришло Последнее Время, и Справедливый, как учат жрецы, уже расплавил его, как восковую свечу, дабы сотворить нечто новое? Плохо, если так: ничего не исправишь и никому не поможешь. Хотя... Точно! Раз осознаёт себя она, значит, и мир стоит. Иначе не стало бы вообще ничего... А что было-то? С накатившим, и тут же схлынувшим страхом, она поняла, что вообще ничего не помнит - ни как её звали, ни кто она такая. Неужто совсем недавно она ходила по земле и была облечена в смертное тело? Не верится... А уж что она делала, и осталось ли что-то несделанное - она не помнила совершенно. Какая теперь разница? Пусть веет морозный ветер, стирающий память и уносящей вдаль от земных путей. С памятью уносится и разочарование, и боль потерь...

Ветер стих плавно, постепенно - и в то же время практически мгновенно. Только что её трепало и вертело, как попавшую в зимний шторм рыбачью шаланду - и вот вокруг оглушающая с отвычки тишина. Уютно, тепло, и ни малейшего дуновения ветерка. Она огляделась (и осознала, что оглядываться нечем, да и незачем - итак видно, что сзади, что с боков, что снизу или сверху) - и была потрясена открывшейся красотой. Ничего общего с привычным миром - интересно, а каков он был?

Она усмехнулась - точнее, только попыталась, лишний раз убедившись, что прежние привычки теперь бессмысленны. Нечем улыбаться и целовать, нечем почесать голову, да и самой головы - нет. Неуютно без привычной тяжести меча за плечом, но не на чем, да и незачем его носить. Жрецы рассказывали (а кто это такие - вспомнить бы), что после смерти каждый должен пройти по узкому мосту без перил, где будут взвешены все благие и дурные поступки. Если дурные перевесят, мост подломится под идущим, и он возродится к жизни в какой-нибудь низшей касте, или вовсе грифом-трупоедом, червём, свиньёй... Если же перевесят благие дела, и мост будет пройден до конца, человек вернётся в мир тем же, кем его покинул, или даже "пойдёт на повышение". А те души, что любовью к божеству, благими делами, или ещё как-то заслужили освобождение от круга перерождений, отправятся в неземной красоты сад, где будут вечно вкушать райские лакомства.

Ничего подобного! Никакого моста - лишь свирепый морозный ветер, способный растворить в бесконечности даже бесплотный дух. Никакого райского сада с праведниками, заслужившими вечный покой, что вкушают божественный нектар. Есть непонятное пространство, в котором, как за пеленой дождя, прячутся и очертания райского сада, и колонны да купола непредставимо роскошного дворца, и накатывающий на золотистый сверкающий песок тёплый прибой - такого молочно-тёплого, ласкового моря нет и на Хэйгаре, разве что в легендарном Сагантине, откуда пришли Харваниды. Есть и громадный пиршественный зал, где пируют павшие в боях воины. Есть и полный фантастически красивых фонтанов - тенистый сад, где праведников обступают семьдесят две прекрасные девы... И всё это соседствует между собой, одинаково подёрнутое дымкой - как разнообразные картины, прикрытые полупрозрачной кисеёй. А вот какие-то непонятные мазки цветов, переходящих друг в друга - будто шутник в День Цвета в честь Милостивицы Алхи взял и рассыпал разноцветные порошки красок - оказались первозданно яркими, кричаще пёстрыми и вызывающе безвкусными.

- А как же сад? - вырвалось у неё. - И где суд Богов?

Нет, не вырвалось: как можно говорить без губ, языка и гортани? Это напоминало эмоции прежней жизни - удивление, и немножко - разочарование. В тот же миг краски пришли в движение, будто тот шутник со смехом подбросил их в воздух, норовя обсыпать прохожего в белой рубашке. Миг - и сложился сад, белый от цветущих вишен, звонкая, как девичий смех, речка в каменистом ложе, вода в ней не по-земному чиста и холодна, на ветвях появились причудливые золотистые птицы, воздух наполнился их дивными трелями, зазвенела невыразимо прекрасная, чарующая музыка. Не обделённая ни слухом, ни голосом в прежней жизни, она обратилась в слух - ничего прекраснее она в жизни не слышала. Потом осознала, что музыка исходит от благообразных, одетых в просторные белые одежды существ, что перемещались, не приминая траву. "А как они поют-то?" - удивилась она, но миг спустя поняла: музыку они издают так же естественно, как живые - дышат. Она исходит от них, и каким-то непостижимым способом складывается в слова.

- Отныне ты в обители праведников, - услышала она. - Забудь тревоги, заботы и боль прежней жизни. Боги освободили тебя от цепи перерождений. Ты будешь вкушать райский напиток с нами.

Слова неизвестных потрясли до глубины души. Выходит, она достигла наибольшего, что доступно людям - освобождения от необходимости снова и снова возвращаться в полный страданий мир. Это - не затянувшийся бред погибающего сознания, а реальность - насколько может быть реальной этакая красота. Но как она оказалась здесь, в обители избранных?! Она прожила на свете не так уж много - двадцать два года - но грехов, вольных и невольных, за эти годы накопилось достаточно. Как ни крути, искавшие её по всему Сэрхиргу кетадрины в чём-то правы. Она и правда отвергла уготованную Богами судьбу, когда бежала из рабства. И потом... Разве достойно женщины носить мужскую одежду и оружие, восстанавливать справедливость? Да и долг Воина Правды она не смогла толком исполнить.

И уж вопиющим вызовом предопределённости стало восстание - и вся война за свободу Сколена, в которой она бросила вызов Амори. Харваниду, с рождения стоящему лишь на ступеньку ниже Богов. Другому Харваниду, Карду, она не смогла стать верной женой, и неважно, что отверг её он, а не наоборот, как неважно, почему вода от жары кипит, а масло вспыхивает, когда надо приготовить пищу. Важны только сами свойства вещей. Она даже не смогла сделать то, что доступно любой женщине - вырастить своих детей. Так какое право она имеет тут находиться?

- Ты находишься тут потому, что заслужила освобождение, - прозвучал новый голос, вроде бы совсем негромкий, но легко перекрывший остальные звуки. Он всколыхнул весь нереальный мирок, заставив его обитателей боязливо замереть. Непредставимая мощь - и непререкаемое право повелевать всем её миром. Она откуда-то знала, что их не меньше двух: её собственный и тот, откуда пришёл.... Как его звали? Не вспомнить.

Главное, напрямую к ней, пренебрегая кастой посредников - жрецами - обратился сам Справедливый Стиглон.

- Твои заслуги перед Богами и людьми неоспоримы, а грехи малозначимы. Этой и прошлыми жизнями ты завоевала освобождение от перерождений.

- Справедливый Стиглон, - прошептала она, уже освоившись с новым способом общения. - Неужели сам Справедливый...

- Да, это Я. Моя воля превыше всего в мире живых и мире мёртвых.

Вот в этом жрецы, действительно, не соврали...

- Можно вопрос, Справедливый?

- Говори, и я отвечу, - голос не просто звучал в пространстве, он пронизывал всё бесплотное тело, наполняя его трепетом, ужасом и одновременно восторгом, так бывает во сне, когда падаешь в пропасть - и вдруг осознаёшь, что летишь.

- Кто эти люди, о Справедливый? - Её не зря учили теологии и каноническому праву. Нельзя без нужды называть Его по имени, это неуважение к Тому, чьим именем действуют Воины Правды.

- Они такие же, как ты, - ответил Справедливый. - Прошли множество перерождений, и в конечном итоге заслужили освобождения. Теперь отдыхают от вечной суеты, вкушают райский нектар и получают неописуемое наслаждение.

- Это и есть то, что жрецы называли "освобождением"?

- Да. Теперь ты тоже одна из них. Можешь обустроить всё вокруг так, как тебе нравится, для этого достаточно одного желания.

- А пожелать можно что угодно? - догадалась она.

- Что угодно. Желай, - уже отдаляясь, гулко произнёс голос.

Над волшебным садом вновь зазвучала неземная музыка: теперь не чувствовалось Присутствия, которое заставляло обитателей волшебного сада трепетать. Словно очнувшись от сна, Эвинна двинулась к могучему дубу, где сидело около дюжины благообразных старцев. Белы, как снег, их одежды, на плечах лежат длинные седые волосы, пышные бороды свободно спадают на грудь. Старцы неспешно беседуют, у каждого в руке рог, наполненный какой-то прозрачной, как чистейшая вода, жидкостью. Они неспешно отпивают из рогов и так же неторопливо говорят; и непохоже, что рога когда-то пустеют.

Стоило ей подойти к кругу старцев и присесть в неестественно зелёную и чистую, будто вымытую с мылом, траву, как в руке непонятно откуда появился такой же. Ничего не понимая, она подняла до краёв полный прозрачной жидкости рог и поднесла его край туда, где должны быть губы. Удивительно, но у неё вновь есть рука, как та, что была при жизни. Она хорошо помнила: рука должна быть по-крестьянски крупная, огрубевшая от трудов и боёв, с неровно обломанными, грязными ногтями, ссадинами и мозолями, шершавая и обветренная. Рука человека, не по песням знающего жизнь.

Странно... У неё не должно быть рук - они сгорели вместе с телом. А если уж появились вместе с новым, скажем так, потусторонним - логично предположить, что они были бы новыми и свежими. Как у этих... праведников. Ещё не зная, отчего, она испытывала к ним неприязнь. Впрочем, девушка не стала долго размышлять - молодость и привычка принимать решения быстро сделали своё дело. Она поднесла кубок к вновь появившимся губам - и источающая тонкий аромат жидкость приятно согрела гортань. Будто алкское красное, которое в жизни она так и не успела попробовать.

Голова (снова голова!) чуть закружилась, а во всём новом-старом теле, точной копии прежнего, разлилась приятная лёгкость и тепло. Казалось, её поднял и слегка покачивает в ладони какой-то добрый исполин, после невзгод войны и плена было невыразимо приятно. Как... Как поцелуи Морреста...

Имя всплыло из глубин затуманенного сознания вяло и неохотно, оно словно пробивалось сквозь приторную и притворную патоку. Но с каждым мгновением ощущение умиротворённости и удовлетворения исчезало. Это имя... Оно несло острую, как лезвие занесённого над головой меча, тревогу, боль от неисполненного долга и решимость защищать тех, кого любишь, до конца. Она произносила про себя имя раз за разом - и вспоминала, вспоминала, вспоминала. Воспоминания наваливались, тяжёлые, как рухнувшая крепостная стена, и неотвратимые, как гибель последних защитников павшей крепости.

Память жгла огнём. Память о добродушном смехе отца, звоне его молота в кузне - и хрипловатый голос матери, поющей колыбельную. Последний хрип сестрёнки, убитой врагом просто от скуки - и полный нестерпимой муки вой принцессы Хидды, ставшей рабыней, а потом принявшей смерть на колу. Вот Эльфер рассказывает, как святой император Эгинар упорядочивал веру и основывал орден Воинов Правды - а вот он же, вставший под знамёна врагов, заносит над её головой меч.

Но одно воспоминание вскоре заслонило остальные. Моррест - тот, кого случайно встретила в обветшалой столице Империи, но кто стал для неё всем. Как один миг, промелькнули воспоминания о несделанном и несбывшемся, и каждое было как удар кинжала в сердце.

Эвинна (да, теперь она вспомнила, как её зовут, но от того стало лишь больнее) глубоко вздохнула, выныривая из кровавого омута воспоминаний. Она поняла всё - и то, чем на поверку оказалось это самое освобождение.

Морок, иллюзия, майя, как называли ложные верования Воины Правды. Тут нет настоящего и постоянного, каждый видит то, что желает видеть, стоит измениться желанию, меняется и всё вокруг. Даже себя саму она увидела только потому, что сожалела о сгоревшем на алкском костре теле. Сад - потому, что так и представляла обитель праведников, и их самих - в том виде, который был связан в памяти с мудростью и праведностью. Напиток - ну, в общем, тоже последствие её представлений о райском питье... Представляла бы она себе рай для освобождённых от перерождений как огромную огненную печь, или, наоборот, царство непредставимого холода и тьмы, в которых копошатся чудовища - их бы и увидела.

Неясные картины за туманным маревом - видения тех, кто поселился тут до неё, стоило ей построить собственный рай, и эти картины заслонила её собственная. Хитро устроено, нечего сказать, иллюзии предшественников как бы подсказывают, что желать, провоцируют сознание...

- И это всё?

Эвинна поморщилась, радости как не бывало. Почему-то такой рай кажется оскорбительным по самой сути, это как после свадьбы с любимым узнать, что вместо него на брачном ложе был злобный мерзкий старикашка или вовсе труп. Интересно, что думают по этому поводу те старцы? И не иллюзия ли они сами, подсказанная жаждой узнать об этом месте побольше?

Девушка представила себе, как всё это великолепие медленно истаивает в тёплом воздухе, а вокруг появляются... Ну, пусть будут хотя бы замёрзшие, зимние болота в незамерзающая топь, куда не стоит соваться даже самому опытному болотному жителю. И - ни души. Бесконечный и мёртвый мир, где единственный источник звука - шелестящий мёрзлым камышом ветер...

С мрачным удовлетворением отметила: райская роща начала выцветать, как выгоревшее на солнце бельё, блекнуть, сквозь привычную дымку проступало новое видение. Там были и леса, и болота - но сами старики никуда не делись. Теперь они преобразились в замерших в сёдлах рыцарей, что-то оживлённо обсуждающих. Ну, точно! Старцы в благообразных белых балахонах, пьющие призрачное пойло посреди зимних болот - как-то неестественно. Зато рыцари, то ли по охотничьей надобности, то ли ради сыска беглых завернувшие в глушь - вполне соответствуют местности. Но то, что старцы не исчезли вопреки её желанию - хороший знак. Значит, они настоящие?

"Проверим!" - подумала Эвинна. Пусть вокруг будет палуба корабля, прокладывающего путь среди пенных валов штормового моря. Ага, и густо падающий мокрый снег? Ну, то-то же! А старцы всё едино не исчезли, теперь о чём-то совещаются пираты посреди палубы. А волн они что, не боятся? Ага, потянулись к надстройке камбуза. Как ни изощряйся, эти сплетники остаются на месте. Следовательно? Следовательно, именно они - не иллюзия. Или иллюзия - но такая же, как и сама Эвинна. Вернув цветущий сад, гулять по мокрой, скользкой, качающейся палубе в её планы не входило, девушка двинулась навстречу старцам. Кстати, действительно старцам - правильно, кому ещё место в обители праведных?

- Катэси*, - задала давно вертевшийся на языке вопрос. - Скажите, только правду: вы души праведников, освободившихся от перерождений?

Старец долго не отвечал. Эвинне показалось, что он её не видит и, следовательно, иллюзия - она сама, когда райский старожил заговорил:

- Поистине так, дева. По соизволению Справедливого попали мы сюда.

- Тогда почему всё вокруг - лишь морок, навеянный нашим же сознанием?

- Кто тебе сказал такую чушь, дева? - самодовольно возразил старец. - Целую вечность нет ничего реальнее достигших просветления душ.

- В таком случае скажите, где мы сейчас находимся, - осенило Эвинну. Сейчас они начнут отвечать вразнобой, и станет ясно, что каждый из праведников обитает в собственном мирке.

Девушку постигло разочарование: ей описали то, что видела она сама. Или ей лишь мерещилось, что они описывают её видение? Тогда как можно верить хоть одному сказанному тут слову? А, от неё не убудет. "Если хочешь понять, что происходит, - подумала она. - Надо поиграть с видением".

- И вам не надоедает вот так?..

- Как - так? - искренне не понял старец.

- Пить этот напиток целыми днями, обсуждать всякую ерунду, целую вечность сидеть под деревом, ничего не делая? Я бы сошла с ума от такого "райского блаженства"!

Ох, как взвился бесплотный собеседник! Будь кулаки "праведника" материальными, наверняка попытался бы научить её уму-разуму. Но он давно понял, что бесплотное тело неспособно нанести удар. Лишь лицо пошло красными пятнами (перестарался, бедняга, слишком смелое воображение). Эвинна лишь диву давалась: жрецы говорили, аскеза и отречение от всех желаний и чувств дают освобождение. Получается, "праведник" попал сюда, не разучившись гневаться?

- Это - высшая награда, какую может заслужить человек, - произнёс он высокопарно. - Освобождение от всех забот - недостижимая мечта живых!

"И слава Богам!" - отметила Эвинна, покидая пирующих. Не так она представляла рай. Сидеть, поглощая странную жидкость, в плену видений - и так год за годом, век за веком, не имея возможности что-то изменить. То есть миражи можно менять хоть каждый миг - но что толку, если знаешь: новое видение останется бесплотным и бессильным. Здесь огонь не сжигает, а яства не утоляют голод. И даже соитие - лишь суетливые подёргивания без цели и смысла...

Её пробрала отчаянная, безнадёжная тоска, разлитая в воздухе, пропитавшая, казалось, весь этот мирок. Не стало ни деревьев, ни снежного поля, ни даже моря с кораблём. Да и её тело куда-то делось, вместо него появилось нечто аморфное, как синеватый туман, что врывается в дом, если зайти с мороза. Эвинна пыталась вызвать в памяти знакомые с детства пейзажи, или имперскую столицу, в которой была дважды, или залитое кровью поле рядом с Тольфаром, где её меч едва не достал короля Амори...

Тщетно: она не могла поверить видению достаточно, чтобы оно отразилось вовне. Как эти-то умудряются оставаться в неведении? Или им не хватает любопытства? Что ж, подобное она тоже видела. Велиан, вне избушки которого простирался огромный пёстрый мир, не жаждал познать его тайны. Ему хватало собственного, высосанного из пальца мирка, да еды, приносимой простодушными паломниками. Наверное, для отца Велиана тут и правда был бы рай - но уже Амори наверняка умер бы от тоски. От такой мысли стало чуть веселее, будь у неё тело, наверное, грустная улыбка тронула бы губы. Будь у неё тело...

То, что осталось от Эвинны, всё быстрее летело сквозь размытые краски - будто на непросохшую картину плеснули водой, и краски смешались, расплылись, превратившись в невнятные кляксы и разводы. Так видят мир писцы, потерявшие зрение, переписывая древние манускрипты. Но независимый от её желания, и оттого настоящий ветер подхватил её и понёс вдаль, всё быстрее. Кляксы слились в неопрятную бурую пену, словно кто-то вскипятил воду в сточной канаве. Эвинна догадывалась, куда её несёт - гнев и разочарование оказались слишком сильными.

"Что теперь будет! - успело мелькнуть в голове. - Это же... Он же сам..." Но страх властно оттеснила злость. Хороша награда за праведную жизнь и подвиги - если, конечно, тут и правда собрались достойные! За настоящую доблесть и любовь - иллюзия вечного блаженства с потерей памяти и какой-то дрянью в роге! Не может же Стиглон быть лишь величайшим шулером вселенной? Или может?!

Тот же Голос, но куда ближе и мощнее, зазвучал одновременно извне и внутри её - она чувствовала его каждой клеточкой тела. Бледное подобие того чувства, когда в императорском дворце она и Моррест... Эвинна сердито оборвала дорогое воспоминание. Не время. Да и не стоит кормить бессмертного напёрсточника настоящей памятью о настоящей страсти.

- Ты получила всё, чего не имела ни в одном рождении, - говорил Голос, впечатывая в самое её существо каждое слово, как пресс на монетном дворе - в раскалённое золото или серебро. - Возможность исполнения желаний - достаточно подумать о том, чего хочется, и оно сбудется. Спасение от страданий - память всегда несёт страдание. Освобождение от цепи перерождений, вновь и вновь бросающих тебя в жизнь. А в жизни всегда есть место страданию - мы освободили тебя и от него.

- Мы - это кто?

- Вы, люди, называете нас Богами. Но раз ты разрушила иллюзии и вернула себе память... Даже и не знаю, как тебе нас называть... Назови хоть горшком - суть от этого не изменится.

"Ага, ночным!" - ехидно подумала Эвинна, и тут же сообразила, что мысли для Него так же очевидны, как слова. Контролировать мысли, не позволяя просочиться лишним, оказалось сложнее, чем слова или поступки, но девушка справилась. Не зря в школе Воинов Правды учили рассуждать.

- И теперь мы спрашиваем: чего тебе не хватает? - поинтересовался Голос.

Эвинна задумалась - она знала, чего, но как это сформулировать, чтобы всемогущий Отец Богов не обиделся? Ведь Он способен одним мановением... нет, даже не руки, мысли... стереть всё, что ещё осталось от неё. Но и молчать выше её сил.

- Скажи, о Справедливый, что со Сколеном? - задала девушка мучающий вопрос.

- Теперь это неважно для тебя...

- Важно, - возразила Эвинна. - Как ничто в этом придуманном мире: там настоящие и жизнь, и смерть, и любовь, и ненависть. Там осталось всё, что мне дорого. Скажи, ведь Тебе не трудно...

- Там происходит многое. Браки, смерти, рождения у многих тысяч человек. Что именно тебя интересует?

Эвинна замялась, мысли метались в голове, как овцы в отаре, на которую напали волки. Так о многом надо спросить... Отец и мать... Моррест... Ирмина с сыном... Оле, Телгран и прочие, живые и мёртвые. Но сначала - вдруг повезёт?..

- Где Эгинар ван Андрам, он погиб у Кровавых Топей двадцать один год назад, и Фольвед вана Басс, убитая на севере одиннадцать лет спустя, и их дети Аргард и Ками? Они здесь?

- Нет. Они переродились и живут другую жизнь. Могу назвать их новые имена - но какой смысл? Они не узнали бы тебя, даже явись ты обратно в мир.

Вернуться в мир живых?! Эвинна почувствовала, как сердце - хотя какое сердце у бесплотного призрака? - трепыхнулось, будто рвущаяся с крючка рыба. Снова жить в настоящем мире, сражаться за Сколен! Возможно, ещё удастся найти уцелевших повстанцев...

- Не очень-то надейся, - в Голосе послышалась насмешка. - Оказавшись здесь, ты потеряла память, но смогла её восстановить - у освобождённых от перерождений память не забирают, а лишь блокируют, и барьер можно разбить. Но перерождение - другое дело. При возвращении в мир живых, в тело новорожденного, память уничтожается полностью. Никто из живущих неспособен вспомнить прошлые жизни.

- Да, жрецы говорили...

- Уже лучше. Вернувшись в мир живых, ты, во-первых, будешь беспомощным младенцем, а во-вторых, даже когда вырастешь, не вспомнишь, что была Эвинной. И соратники тебя не узнают. Пойми, что в том мире твой путь окончен, и...

- Хорошо, я поняла, - раздражённо перебила Эвинна. - А что с Моррестом - где и как он погиб, и где теперь?

И снова Справедливому удалось потрясти её до глубины души.

- Он жив. Правда, в любой момент может умереть. Когда тебя приговорили к смерти, была схвачена куртизанка, которой ты доверила сына. Их должны были казнить...

- И что?! - не удержавшись, вновь перебила Эвинна. Этого не может быть, это же... Да есть ли на свете вообще хоть какая-то справедливость?!

- А то! - вдруг передразнил Голос. - Морресту помог освободиться земляк, вы его знали, как "мастера Михалиса". Они обманом освободили из-под стражи твоего сына с опекуншей, помогли уйти им в мир Морреста. Они должны быть там, но что с ними - я не знаю. На тот мир моя власть не распространяется.

Эвинна вздохнула с облегчением - точнее, вздохнула бы, будь во плоти. По крайней мере, они могут быть живы.

- Стража погналась за ними, - бесстрастно продолжал Стиглон. - Моррест и Михалис прикрывали уход Ирмины и Эгинара, Михалис сразу погиб, а Моррест уйти не мог. Он был тяжело ранен, но остался жив и вновь попал в плен. Сейчас он в подземной тюрьме Алкрифа, сбежать оттуда невозможно. Если Амори не решит его казнить, это пожизненно. Чтобы ты не надоедала расспросами: на Гевине до сих пор правят повстанцы, Гестан с нижними сколенцами действуют на Вассетском тракте, есть в Нижнем Сколене и другие отряды. Верхний Сколен контролируется повстанцами, кроме юга и Гверифа. В Тольфарской субе власть - отряд Арднара, его части действуют до самого Аттарда. В Гверифской субе - Эльфер и храмовники. С севера на Верхний Сколен совершают набеги тарды и баркнеи. В Аттардской субе действует Северная армия Оле Мертвеца, но у него мало людей, а те, что есть - устали и плохо вооружены. Если Оле не сможет достать огненное оружие, ещё до зимы он будет разгромлен. Севернее действует Хариберт ван Элевсин, сын твоего старого знакомого. У него самое сильное войско, под ним - вся Хедебардская, большая часть Аттардской и Гверифской суб. И свыше пяти тысяч бойцов. Но огнестрельного оружия нет, вдобавок, под него копают тысячники. Его силы раздёрганы между баркнейской, тардской границами и югом. Валлейскую субу держат местные командиры из бывших рыцарей, но они каждый сам за себя. Самый сильный - знакомый тебе Телгран, он правит Валлеем и его округой. Округой, впрочем, только днём, по ночам там заправляют обычные разбойники. Ну, и в западных субах то же самое. Иные отряды и между собой воюют.

- Каждый сам за себя, - эхом повторила Эвинна. - Только враги Сколена едины. Что замышляет Амори? Готовит новый поход в Верхний Сколен?

- Да ты, никак, допрашивать меня решила, - с нескрываемой, и оттого особенно ранящей, издёвкой произнёс Голос. - Не много ли чести бывшей рабыне?

- Я давно не...

- Но была! - загремел голос, притворное сочувствие отброшено, как надоевшая безделушка, теперь в голосе звенит чистая, первозданная ярость. Одно неверное слово, даже мысль, и от неё не останется следа. - Ты кем была? Куклой, с которой северные дикари утоляли похоть! Уже то, что ты попала сюда, а не возродилась дочкой рабыни, зачатой в блуде - великая честь, и где твоя благодарность?

- Помнится, именно так рассуждал тот скот, настоящий Моррест...

- Он был жрецом, и он был прав. Твоя неволя - следствие твоих же грехов в прошлых жизнях, как и нынешнее положение - награда за покорность Императору. Тут тебе никто ничего не должен, тем более Я. Избавь Меня от глупых расспросов. Твоя жизнь прошла, тебе осталось только это. Чем скорее ты это осознаешь, тем легче будет всем.

- Легче? Знать, что гибнет всё, что мне дорого?!

Ей не ответили. Тот, чьё присутствие заставляло ирреальный мирок трепетать, окончательно утратил к ней интерес, оставив Эвинну наедине с горем и тревогой. В голове крутились мысли, одна чернее другой. Моррест в плену, из которого не вырваться, остальные разобщены и погрязли в склоках. Единого вождя нет, а Амори собирается с силами. Этих "винтовок", которые уже убили множество сколенцев, наделают сотни, а то и тысячи. Сколен уже окружён врагами. И если дрязги продолжатся, Амори раздавит восстание в несколько месяцев. Всё будет, как до войны... Даже хуже, ведь захватчики захотят расквитаться за страх и потери. Эвинна не обольщалась: против армии Амори и объединённые отряды повстанцев могут не выстоять. А уж когда каждый ведёт свою войну, и плевать ему на остальных...

Надо их предупредить. Объяснить, что пора забыть раздоры, и нанести поражение всем врагам по очереди. Она даже знала, как это сделать, чтобы понести наименьшие потери, как не повторить ошибки и заставить ошибаться врагов.

Уничтожить, как бешеную собаку, Арднара, разгромить Эльфера... Память о предательстве учителя даже здесь причиняла боль. Уничтожить дружины баркнейского короля и тардских танов, а потом огнём и мечом пройтись по их землям, чтобы неповадно было бить в спину. Затем вновь войти в Нижний Сколен, благо, не все согласны с отступничеством Карда. И наконец - ворваться в материковую Алкию, дабы отрезать Алкриф от суши. Если не удастся - вторгаться в земли халгов и белхалгов, помогать хеодритам отбиваться от южан, удерживать Валлей и строить собственный флот, благо, можно выписать мастеров с Гевина. Бить, а не отбиваться! Атакующий выбирает время и место удара, а атакованный пытается угадать - и часто ошибается, ибо враг не глупее. Нужно, чтобы угадывал и ошибался - Амори, а не сколенцы. Иначе не выстоять...

И главное - всё равно как, но выведать, где и как делается это новое оружие - и создать такие же мастерские. Пусть сколенские копии на первых порах будут хуже, как хуже алкских будут первые корабли. Всё равно это лучше мечей и копий. Потом, глядишь, "винтовки" сколенского изготовления превзойдут алкские. Но сначала - предупредить... Найти лазейку между мирами. Избавиться от постылого блаженства, оплаченного тысячами жизней. И будь что будет - она согласна до самого конца мира возрождаться в телах самых презренных тварей, не говоря уж о людях низших каст, лишь бы получить возможность...

Забыв, что надо представлять какую-то местность, она скользила по мазкам кричаще-ярких красок, разгоняясь с каждой секундой. Казалось, тревога придаёт сил, заставляя двигаться в неведомые дали. Эвинна не знала, куда она может прийти, но сидеть на месте и ничего не делать не могла. Девушка жаждала вновь встретиться со Справедливым, любыми средствами упросить, а может, заставить вернуть её назад... Или хоть передать весточку тем, кто сражается за Сколен. Это и в его, Справедливого, интересах. А если удастся предотвратить катастрофу, дальнейшая судьба будет неважна. Одна жизнь мало значит по сравнению с миллионами... Только бы предупредить. Пусть не всех - у Оле, Телграна и остальных есть своя голова на плечах. Но если бы удалось выручить Морреста... Оставить его гнить в подземелье для неё будет пыткой.

- Я знаю, каково это - не суметь помочь любимому.

Эвинна остановилась рывком, словно налетела на стену. Новый Голос тоже исполнен дремлющей мощи, но сила эта другая - не столь откровенная, как у Стиглона, не выставленная напоказ, чаще действующая опосредованно. Могущество, но мягкое, не принуждающее, а влекущее. Женственное, внезапно нашла она определение. Сам Голос был женским - то есть скорее, юной девушки, на самой грани отрочества и зрелости.

Миг - и обладательница Голоса материализовалась. В отличие от Справедливого, она предпочитала, чтобы её видели. Почти во всех городах и сёлах Сколена стоят сельские храмы в честь Алхи Милостивицы, и в них - изображение богини. Хватило одного взгляда, чтобы понять: Эвинну почтила встречей Она сама.

Юная, чарующе прекрасная и соблазнительная девушка шла навстречу, и даже шаги изящных босых ног, колыхающие длинную зелёную юбку, казались танцем любви и чувственности; ритмично покачивались крутые бёдра; на девушке распираемая крупной грудью короткая блузка; она вздымается при каждом вздохе, и оставляет открытой почти весь загорелый живот. Лицо словно выточено гениальным скульптором, сумевшим показать и чувственно приоткрытые пурпурные губки, и блестящий из-под них жемчуг зубов, и скользящий по губам розовый блестящий язычок, и точёный носик, и огромные, выразительные глаза с длинными, чёрными ресницами, и брови вразлёт... Золотой короной на голове лежат пышные волосы, как королевская мантия, они спускаются ниже пояса, живой водопад струится по плечам, груди, спине. Кажется, могущественный волшебник собрал в одном теле квинтэссенцию женской красоты, дабы любой мужчина, увидев этакое чудо, погиб безвозвратно, утонув в огромных глазищах. К счастью, Эвинна была женщиной.

- И я была готова пойти на всё, чтобы ему помочь, - вновь заговорила красавица, голос оказался под стать внешности - высокий, чистый, музыкальный, зовущий совершить невозможное во имя Красоты. - Мне не удалось, и для богини есть невозможное, но тебе могу помочь.

- Ты... Алха, да?

- У меня много имён, - произнесла Милостивица со вздохом - ею овладели тяжёлые воспоминания, ровные, снежно-белые зубы прикусили пухлую губку. - Вам, людям, более известно это. Времени мало, скоро Стиглон спохватится, и я ничего не смогу сделать. Слушай внимательно и запоминай. Это самое важное, что ты когда-либо узнаешь.

Миг Алха помолчала, давая собеседнице собраться с мыслями - и заговорила:

- Боги твёрдо решили, что тебе не место в мире живых. Справедливый колебался, но Алк его убедил. Его-то можно понять, он отстаивает интересы своих в ущерб остальным, только и всего. С тобой у сколенцев есть шанс выстоять, но без единого вождя исход войны предрешён. А Справедливый ошибся: если Амори не остановить, он подомнёт под себя всех. И захочет ли терпеть чужие храмы тогда...

Ладно, пока это проблема лишь Богов. Для тебя важно то, что ваш мир - не единственный. Вот из такого иного мира и пришёл твой "Моррест" - впрочем, там его звали по-другому. А-а, он тебе рассказал. Но и он не знал, что три года назад, незадолго до восстания, в наш мир проник ещё один человек оттуда. Мастер-оружейник, он научил алков делать оружие своего мира. Теперь на их пути стоит лишь Сколен, Амори решил с ним покончить. Он дал восстанию разгореться, чтобы получить повод для резни. Весь первый год, по сути, он играл с тобой в поддавки.

- Но...

Эвинна хотела возразить, она помнила и окровавленное Гверифское поле, и высокие стены Макебал, которые так и не были взяты прямым штурмом, и собачью свалку под Вестэллом... Но ведь сама же удивлялась, почему Амори не бросил против восставших все силы. Неужели она, пусть невольно, сработала на врага?

- Это не твоя вина, дитя. - В глазах Алхи Великой Ночью стыла мудрость тысячелетий. - Ты не могла действовать иначе: Сколену был дан шанс, и его следовало использовать. Не будь тебя, не подними ты восстание, Амори использовал бы других- например, спровоцировал бы Эльфера, отняв у жрецов привилегии. Наоборот, вы с Моррестом едва не победили. Амори рассчитывал привлечь на свою сторону Императора, натравить на вас тардов и баркнеев, а потом стереть Сколен в порошок. Вы разрушили его планы: Нижний Сколен не лёг под Амори без боя. Я даже понадеялась, что вы справитесь без Богов, невзирая на гнилость Империи. Но алкский "завод" разрушил все расчёты, да и Кард основательно подыграл алкам. На третье лето Амори, наконец, вторгся в Верхний Сколен - но ты вновь сумела ему помешать, укрепившись в Тольфаре. Амори пришлось отложить замирение Севера ещё на год. Теперь отсрочка кончилась. Он спровоцирует в Империи восстание и возьмёт столицу штурмом: стены Энгольда не смогут противостоять пушкам, а уж железному кораблю-то... Карду не позавидуешь, его лишат даже того, что осталось - или восставшие, или Амори. Он не жилец, но на него плевать.

Подчистив тылы, взяв Гевин, алки и их союзники атакуют Верхний Сколен, сразу со всех сторон, и изнутри тоже - Арднар и Эльфер станут выслуживаться. Когда главные отряды будут разгромлены, алки начнут усмирять сколенцев железом и кровью, а новое оружие сделает их непобедимыми. Амори уже решил, что большая часть сколенцев ему не нужна, а остальные только в качестве рабов. Убивать будут всех, кто косо посмотрел на алка. С семьями. Остальных ждут регулярные "прополки", голод и каторжный труд на новых хозяев. Не скрою, Амори даже рад, что началось восстание - оно оправдывает самые крутые меры.

Но когда со Сколеном будет кончено, придёт черёд остальных. Алкам не сможет противостоять никто, это стало известно точно. Они перевооружат армию и флот - и станут неуязвимы. Станем не нужны и мы, Боги. Наверное, даже Алк.

- А Стиглон... это понимает?

- Он полагает, что никакие пушки и винтовки не изменят сути нашего мира, и Алк Морской поддерживает это мнение. Но новое оружие - лишь часть того, что принёс в наш мир мастер Михалис. Сейчас никто не понимает, да и я до конца не уверена - но мир необратимо меняется, Эвинна. Он уже не будет прежним, чем бы всё не кончилось. Мы можем лишь уравновесить мощь алков другой силой.

- Какой?

- Магией. Непосредственным воздействием слова - на материю. Некогда люди умели колдовать, не так, как нынешние знахари да гадалки, а по-настоящему. Но Справедливый Стиглон решил, и Мы согласились, что магия даёт людям слишком много сил. Лучшие из магов по сути становятся недо-Богами. Он сделал так, что серьёзная магия недоступна людям, а сильнейших магов и их потомство - просто уничтожил. Но потенциально магия в мире существует. Есть место, где можно разбить её клетку, и людям, в чьих жилах течёт нужная кровь, станет доступно волшебство. Это уравновесит власть алков над машинами, хотя бы отчасти, вернув прежний баланс на новом уровне.

- Значит, сказки, какие рассказывают по вечерам...

- ...Враньё, - безапелляционно заявила Алха. - По большей части, но не всё. Справедливый не хочет и слышать об освобождении магии. Боится поступиться властью над смертными - будто алкские новинки не приведут к тому же самому... Действовать придётся без Его ведома, и, предупреждаю, ты можешь навлечь на себя гнев Отца Богов.

- Так где и что нужно делать? - спросила Эвинна. Стоит ли терять драгоценное время на всякие предупреждения, когда есть лишь три по-настоящему важных вопроса? - И как?

- Какая быстрая... Увы, дитя, я знаю лишь то, что сказала. Темницу Магии делала не я. Я даже не знаю, что она собой представляет. Знаю, что она на юге, за Ледяным морем, которое там не такое уж и ледяное. Там, откуда пришёл Харин, и ещё южнее.

- Не густо, каттхая, - произнесла Эвинна, и только тут поняла, что говорит с Богиней как с обычной, смертной женщиной. Алха не подумала обидеться: двух женщин породнила общая тайна, и неважно, кому перемываются косточки - легкомысленному мужу или Справедливому Стиглону. - Что я могу сделать? Справедливый меня не выпустит...

- Я могу помочь, - сказала Алха грустно, и Эвинна почувствовала, как по бесплотному телу прокатывается жаркая волна нетерпения. - Я бы помогла тебе и так, из сострадания и потому, что ты не смиришься, всё равно найдёшь лазейку. Но ждать, пока ты сообразишь, времени нет. Права на перерождение Справедливый тебе не даст, да и не устроит оно ни тебя, ни меня. Выход один: вернуть тебя в мир живых, но в тело взрослой девушки, которой предстоит умереть. Не знаю, как это сработает, возможно, вообще ничего не получится, и ты навсегда исчезнешь межу мирами мёртвых и живых. И даже если получится, не знаю, узнает ли тебя, например, твой любимый. Впрочем, если по-настоящему любит - узнает. Я не могу направить тебя в Сколен - тебя тут же обнаружат, и я даже представить боюсь, что сделает Стиглон. Тело я присмотрю очень далеко от Сколена, и тебе, возможно, придётся добираться год.

- Год?! Но за это время Амори...

- Знаю, дитя. За год мы рискуем потерять всё. Но иначе надо ждать лет пятнадцать, а то и двадцать - это куда хуже. Двадцать лет Сколену точно не продержаться - к тому времени, боюсь, появится что-то похуже пушек и винтовок. Придётся рискнуть: в случае неудачи ты просто исчезнешь... Если не хочешь рисковать - откажись. Я пойму и попытаюсь перевоплотиться в смертную сама. Ты согласна рискнуть?

Алха молчала, Эвинна думала. Перед её мысленным взором проносились картины недолгой жизни, какой другим хватило бы на сто лет, и то, что рассказали другие. Снова уходил в последний бой отец, и ещё молодая мама жадно приникала к его губам. Вновь звенело железо и кричали погибающие на болотах той страшной ночью, когда она осталась на свете одна, и мать непокорно смеялась в лицо карателю, убийце и насильнику... А миг спустя и сам Тьерри, истекая кровью, с искажённым мукой лицом, испускал дух. Вновь хрипела умирающая на колу принцесса Хидда, гибли и кетадрины, застигнутые врасплох нападением. Перед несуществующими глазами проносились всё новые лица - те, кого пришлось убить ей самой, и те, кто погибли в жерновах войны без её прямого участия.

Все они погибли, а тысячи тысяч других - умерли своей смертью, скончались от голода и болезней, да хоть отравились хмельным или убиты в пьяной драке. Но вскоре снова вдыхали воздух мира живых, возродившись к новой жизни младенцами и заплатив за это лишь памятью, а если нагрешили - кастой. Её плата за попытку вернуться к жизни может быть неизмеримо выше - небытие, полное отсутствие того, что было некогда Эвинной ваной Эгинар. Чтобы согласиться с такой участью, нужно быть или измученным скукой бессмертным, кому даже такой конец лучше, чем унылая бесконечность. Или безбожником, принимающим посмертное небытие как вещь неприятную, но неизбежную и не вызывающую протеста. Эвинна не была ни тем, ни другим, всё её лишённое плоти существо содрогнулось от ужаса.

Но крепло и зрело, наливаясь силой пробивающей камни травы и твёрдостью чугуна, ощущение правильности происходящего. Чудо может совершить каждый, и необязательно быть богом или магом. Но лишь немногие готовы заплатить за него настоящую цену. Если хочешь превозмочь саму смерть - надо поставить на карту жизнь и посмертие. Риск небытия, участи, страшнее которой для человека нет - достойная цена за освобождение из рая. Но если есть хоть малейший шанс помочь своим, а может, даже вновь соединиться с Моррестом... В конце-то концов, она согласна, чтобы он её звал по-другому, и лишь в постели, в минуты страсти, с его губ срывалось прежнее имя - чтобы потом, осознав промах, он краснел и извинялся, не догадываясь, что сказал правду...

- Послушай, если время ценно, зачем говорить лишнее? - твёрдо спросила Эвинна. - Я согласна, даже если надежды нет. Если знаешь, но не можешь ничего изменить - зачем вообще существовать? Лучше уж сразу - как с обрыва в реку...

- Ты права, - ободряюще улыбнулась Алха. - Но я должна была тебя предупредить. Иначе чувствовала бы себя свиньёй...

Эвинна усмехнулась - она и сама не заметила, как приняла прежний облик.

- Ничего, - сказала она. - Я понимаю. Я приказывала людям идти в атаку, зная, что многие погибнут, и, возможно, погибнут зря. А когда рисковала Моррестом... Спасибо за предупреждение, но нам пора прощаться.

- Ты умница, - улыбнулась теперь уже Алха. Улыбка получилась мудрой и понимающей, но удивительно доброй, не вяжущейся с тем, что предстоит сделать. Так смотрела на первые шаги Эвинны Фольвед, когда все ещё были живы. - Но есть ещё кое-что. Итак, сразу в Сколен ты не попадёшь. Надеюсь, через год там ещё будет, кого спасать. Но до тех пор тебе придётся испытать многое. Приготовься, будет боль, возможно, голод и холод. Та, в чьё тело ты попадёшь Там, скорее всего, будет в большой беде. Быть может, драться за жизнь тебе придётся сразу. Это первое. Второе. Даже если всё пройдёт как надо, тебя никто не узнает. Ты снова будешь простой девушкой, и тебе придётся вновь завоевать право приказывать. Ну, и третье. Ты уже сама поняла: даже самые близкие тебя не узнают. Придётся доказывать, что ты - это ты, даже любимому. И это будет хуже всего, поверь. В то же время тебе придётся соблюдать осторожность: Стиглон и его жрецы начнут на тебя охоту, когда поймут, что ты провела их господина.

- А это вовсе мелочи, - самонадеянно произнесла Эвинна. - Если я смогу вырваться из страны мёртвых...

- Не будь глупой. Оттого, что получишь новую жизнь без перерождения, ты не станешь бессмертной. Клинок, стрела, пуля, копейное остриё, катапультный снаряд, пушечное ядро или магия - и ты вновь окажешься во власти Справедливого. Второй раз тебе не помогу даже я. Будь осторожна.

- Не получится осторожничать, - упрямо повторила Эвинна. - Там война, а на войне только о себе думать не выходит.

- Знаю, - будто облако пробежало по челу Алхи - Эвинна была готова поклясться, горькое и дорогое воспоминание о ком-то любимом. - И всё-таки прошу - обдумывай каждый шаг. Ставки слишком велики, они выше даже Сколенской Империи. Это спор о том, каким быть нашему миру. Может, и о самом его существовании. А теперь - соберись. Время почти вышло...

Эвинна втянула носом воздух, тёплый, наполненный ароматами весенних трав - и что с того, что и нос, и травы, и сам воздух - лишь иллюзия, созданная освободившимся от тела духом? Возможно, совсем скоро не будет вообще ничего. Нельзя сказать, что она не боялась - она страшилась отчаянно, до дрожи, чувствуя, как, словно вода в песок, уходит решимость. Если не получится, а это вполне возможно, от неё не останется вообще ничего! Это не смерть, не перерождение в какого-нибудь червя, даже не "освобождение" в иллюзорном раю, неотличимое от изощрённой пытки. Полная и необратимая гибель, от которой не спасёт даже Отец Богов, реши он всё-таки помочь.

Но что-то другое поднялось в мятущейся душе, и, будто из ниоткуда, появились силы сопротивляться слепому ужасу. Разве бесконечное прозябание, что приготовили Боги для "праведников" вроде давешнего старикашки, так уж отличается от небытия? И разве не стоят помощи те, кто шли за ней в бой, кто приняли её такой, как есть, кто подарили ей счастье любви? На самом деле, хотя бы ради одного Морреста стоит рискнуть всем. И ради Эгинара с Ирминой, ради Оле Мертвеца, ради всех, живых и мёртвых, кто шли за ней в дни поражений и побед. Да хоть ради одного счастья на заре пройтись босиком по росной траве - не придуманной осиротевшей душой иллюзии, а настоящей траве - стоит, как в омут, броситься в это безумие.

Внешне Эвинна оставалась бесстрастной - но ей казалось, что тишину прорезал хриплый рёв боевой трубы. Сигнал к атаке, мечи наголо, в атаку-у-у!!! За Сколен, за Императора!!! Не того, что побыл какое-то время её мужем, а за рыцаря в сверкающих латах, что некогда явился ей в бреду. И за любовь - к тому единственному, кто подарил ей счастье материнства.

Алха возложила руки на плечи Эвинны. Первое время ничего не менялось, Эвинна уже забеспокоилась, подозревая неладное, да и на лице Алхи проступило удивление, переходящее в испуг. Похоже, отметила Эвинна, бессмертная собеседница готова, чтобы всё бросить и отступить. "Ну уж нет! - решительно подумала девушка, и иллюзорное тело, повинуясь мыслеобразу, упёрло руки в боки. - Ещё чего - сидеть тут, пока само время не помрёт от старости!"

И прорезавшие лоб Алхи морщины разгладились. Та, кого на Сэрхирге почитали как богиню любви и плодородия, казалось, почерпнула мужества у простой смертной женщины, ещё недавно дышавшей воздухом мира живых. Алха чуть надавила тёплой, совсем как настоящая, рукой на лоб Эвинны, яркие, как спелое яблоко, губы произнесли одно-единственное слово:

- Возродись!

И окружающий нереальный мир начал кружиться. Сначала едва заметно, но с каждым мгновением всё быстрее, будто Эвинна танцевала на свадьбе у сестры. Казалось, она летит со скоростью пули: всё слилось в размытое марево. Откуда-то, ведь воздух появляется только по желанию "праведников", возник оглушительный рёв - она словно летела сквозь неистовый ураган, из тех, что вырывают с корнем деревья и ворочают глыбы с племенного быка величиной. Ветер становился холоднее, повеяло знакомым смертельным морозом. Путь назад отрезан, поняла Эвинна. Теперь или всё, или - ничего. И, в общем, её устраивали оба исхода.

Иллюзорный мир окончательно исчез, вместо него навалилась абсолютная, дышащая запредельным холодом тьма. Мороз вытягивал последние силы, казалось, она истаивает, превращаясь в ничто. Так неимоверно холодно не было даже в зимних горах, когда бежала из рабства. "Какой же тут мороз, если мёрзнет даже душа?!" - мелькнуло в гаснущем сознании.

Это продолжалось долго, куда дольше, чем в первый раз, когда летела в мир мёртвых после костра. Эвинна поняла, что переоценила свои силы и возможности, а может быть, ошиблась Алха. Похоже, ей не суждено помочь соратникам и вернуться к любимому. Она навеки затеряется в безвременной пустоте, обратится в ничто, и только память тех, кто знал её в обоих мирах, останется от неё.

Память... Да, что бы ни случилось, помнить её будут долго. Алки - за то, что чуть не уничтожила государство Амори, нанесла им поражение и доказала, что их можно бить. Сколенцы - за то, что показала пример бесстрашия, без которого нельзя идти в бой. И даже Справедливый Стиглон вряд ли забудет девчонку, осмелившуюся открыто сказать Ему правду. Моррест - как ту, кто подарила ему любовь, а потом и радость отцовства. И Амори - за пережитый страх и поражения. Парадоксально - тот, кто пытался втоптать её в грязь, заставить перед ним пресмыкаться, сам того не желая, подарит ей бессмертие. Именно так, потому что на смертной земле бессмертна только Память. И пока Память жива, её не смогут до конца убить ни люди, ни Боги, ни даже этот ужасающий мороз.

Волны запредельного холода накатывали одна за другой, грозя окончательно погасить искорку разума, утопить, как штормовая волна топит утлое судёнышко. Ревущий магический ветер нёс её сквозь абсолютную тьму, вертя и швыряя, точно щепку в бурном потоке. Казалось, вот сейчас она последний раз ярко сверкнёт, как свеча на ветру, и погаснет, оставив лишь облачко истаивающего дыма. Тьма, что её обступала, была тяжела, как смёрзшаяся в камень земля.

Но конец не приходил. Каждый раз, когда казалось, что сил терпеть больше нет, приходило острое, сравнимое лишь с наслаждением от соития с любимым, чувство: она необходима тем, кто ей доверился. Никто её не заменит в смертельной схватке, не выдержит, что выдержала она. Нужна она и Морресту, который без неё не выберется из страшной подземной тюрьмы. Надо выстоять - и снова прийти на помощь своим. Другого пути она не мыслила.

Выдержать можно всё - было бы, ради чего. Ради чего, Эвинна знала - и это служило лучшим щитом против давящей тьмы, мороза и ветра. Против последней смерти и небытия. Ожившая мгла могла терзать её, могла выстуживать невиданным в мире живых холодом пустоты - но убить окончательно и бесповоротно, так, чтобы и Боги не смогли воскресить, была бессильна. Эвинна знала, что её помнят, по ней скорбят, а многие, вопреки победным реляциям алкских полководцев, ещё верят, что плен и казнь - ложь, и она лишь затаилась, чтобы заманить Амори в ловушку. Костёр разметало бурей, но угли по краям ещё тлеют. Надо только подложить хвороста, добавить соломы и хорошенько раздуть пламя, чтобы оно забушевало с новой силой!

Её помнит Моррест. Может быть, он сейчас испытывает почти то же - заточённый в подземелье, отрезанный от своих, отданный во власть голодной тьме и холоду, что по капле выпивают из него жизнь. Может, сумел найти лаз, и теперь бродит в катакомбах, не зная, как выбраться - но всё равно помнит и думает о ней. Эта мысль согрела, казалось, будто между влюблёнными сквозь все преграды протянулась незримая нить, по которой она питала и поддерживала его, а он - её. Сознание, что он по-прежнему носит её образ в сердце, воплотилось в незримый щит, о который разбивались волны тьмы.

Надо вернуться и вновь встать в ряды сколенского воинства. И она это сделает. Ведь она уже завоевала бессмертие - не фальшивое, в котором маются от безделья, попивая смертельно надоевший нектар в плену собственных фантазий, "праведники" вроде Велиана, а подлинное. То, какое Боги не способны ни дать, ни отнять. Которое может завоевать каждый, если его дела в жизни достаточно весомы, чтобы осталась Память. Никакого другого бессмертия, знала теперь Эвинна, - нет, да и не нужно. Хватит тешить себя сказками...

Прикрываясь от тьмы, как щитом, своей верой, девушка сделала шаг вперёд. Потом ещё один. И ещё - вопреки всему и всем, не надеясь на награду и не задумываясь о последствиях. Она не сдалась тогда, на обледенелом перевале. Не сдалась в безнадёжных боях за Тольфар. Не отступит и теперь. Ещё шаг, как бы ни было больно и трудно... И ещё... За Империю...

...и Императора!

Полог мглы разорвался внезапно, будто дверь открылась, и в выстывший за зиму погреб заглянуло тёплое весеннее солнце. Последний шаг потребовал таких усилий, что чуть не случилось непоправимое - зато теперь всё как-то сразу прекратилось. На миг обрушилась тьма, такая же абсолютная, но без ветра, мороза и давящей тяжести, вообще без ничего, и оттого ещё страшнее. Затем Эвинна вывалилась снова во тьму - морозную, но уже не абсолютную, пронизанную светом звёзд, багровой луны Магры и зелёной Самани. И мороз, хоть и леденил тело в разорванной одежде - но и это был мороз мира живых, привычный, и оттого почти приятный.

Из забытья Морреста вырвал стук сапог, где-то в стороне захрустели под тяжёлыми подошвами захрустели мелкие камушки, характерно звякнула кольчуга. Слабость была такая, что даже открыть глаза оказалось титаническим трудом. А уж тупая, ноющая боль в простреленном плече, рассеченной наконечником стрелы щеке, в едва не пробитой прикладом голове вообще грозила свести с ума. Миг - и он понял, что голову плотно охватывает тюрбан бинтов, а остальные раны также забинтованы, сквозь запахи плесени и прелой соломы, параши и ржавого железа пробивается аромат травяных снадобий и каких-то мазей. Ого, значит, в последнем бою его не только не добили, а даже выхаживают... Как бы не пожалеть о таком милосердии!

Стук сапог стих, зато засов лязгнул так, что в голове будто взорвалась граната. Значит, кто-то пришёл по его душу. Хотя... Может, просто тюремщики еду принесли? На всякий случай он не стал открывать глаза. Пусть думают, что так и валяется без чувств. Кто-то с кряхтением надавил на дверь снаружи, створка проскрежетала по полу, взвизгнули несмазанные петли. Со скрипом в камеру ворвался свет факела - после абсолютного подземного мрака он казался ослепительным. Щурясь, Моррест увидел двух бугаев, один с копьём, второй с луком; напарник страхует от дальней стены, наложив стрелу на тетиву. Моррест знал: всадить в пленника стрелу - дело одной секунды.

За их спинами кряхтит, опираясь на суковатую клюку, осанистый белобородый старик, судя по добротной одежде, наверняка тот самый лекарь. Голова укрыта аккуратной зелёной шапочкой - символом немалого лекарского сана. Сморщенное лицо в пигментных пятнах, как и скрюченные, похожие на птичьи лапы, руки. На вид деду никак не меньше семидесяти, а может, и все девяносто.

Впереди, пугливо озираясь, семенит худенькая девушка лет семнадцати-восемнадцати, с аккуратными холмиками грудей и перекинутой через плечо соломенной косой. Она точно служанка, может, даже рабыня: единственная из всех троих она идёт босиком. Едва остановившись, девушка начинает ёжиться и переминаться с ноги на ногу - видать, каменный пол в темнице просто ледяной. В руках девчонки неспешно плывёт оловянная миска, над ней поднимается пар. Моррест узнал запах гороховой похлёбки - и осознал, что невероятно, просто запредельно голоден.

- Ага, преступник поправляется, - поймав голодный взгляд пациента, проскрежетал старик. Голос у него просто на удивление мерзкий. - Проследите, чтобы всё съел, будет отказываться - кормите насильно. Я не хочу обвинений в том, что уморил "языка".

Преступник? Разве он что-то украл, или, тем паче, кого-то убил? Моррест ощутил, как по телу пробежал озноб. Нет, не грабил и не убивал. Он совершил вещи куда более серьёзные: спас ребёнка главной противницы короля Амори, и тем лишил монарха покоя. Что за такое полагается, страшно себе представить. Возможно, участь сожжённой заживо Эвинны ещё покажется досадной мелочью.

...Это случилось много месяцев спустя после пленения. Он как раз понял, что выхода отсюда нет, и остаётся жить воспоминаниями, потому что покончить с собой ему тоже не дадут. Но однажды вместо тюремных сторожей пожаловал Михалыч, так же, как и он сам, заброшенный в мир Сэрхирга. После долгих мытарств старый мастер попал к королю Алкскому, и это было самое ценное приобретение королевства с момента обретения независимости. Если сам Моррест-Миша в своём мире был лишь агентом страховой конторы, то Михалыч тридцать лет отработал на Тульском оборонном заводе, сперва рабочим, потом и инженером. А когда в недоброй памяти девяностые лишился работы, не забыл старые навыки: стал делать декоративное оружие, на стены или для исторической реконструкции. Неудивительно, что в новом мире, с полной поддержкой короля, ему удалось создать военный завод, да ещё скопировать "трёхлинейку".

С новым оружием, пусть уступавшему боевыми качествами оригиналу, сколенцы столкнулись уже на второй год войны. Лишь удар из засады, когда они сошлись с врагом врукопашную, хоть как-то уравнял шансы. Моррест не обольщался - будь бой в чистом поле, а не на узкой лесной дороге, сколенцам не помог бы даже перевес в силах. А их было в несколько раз меньше.

Потом был Тольфар - и вновь пушки и винтовки внесли достойную лепту в победу алков. А теперьтех же винтовок наверняка уже сотни. Если не тысячи. Кто и что может противостоять этой силе? Михалыч говорил, почти весь Верхний Сколен пока под контролем повстанцев - Оле Мертвеца и Хариберта ван Элевсина. Почему алки не торопятся завершить войну? Ждут, пока пушек и винтовок станет больше? Наверняка...

Михалыч сказал, что Эвинну казнят. Но главное, им удалось схватить сына Эвинны и Морреста. Алки считали, и, наверное, считают его до сих пор наследником сколенского престола. Ради спасения сына он и решился на побег. Михалыч помог - убедил стражу, что Амори приказал перевести пленника в другую тюрьму. Он же договорился с алхимиком, чтобы тот ещё раз изготовил открывающий путь между мирами состав. Они должны были тихо уйти, обманув конвоиров - и когда те поймут, что узники сбежали, все четверо будут уже в Российской Федерации.

Увы, алхимик нарвался на стражу, конвоиры сразу же начали погоню. Морресту и Михалычу пришлось сдерживать погоню, пока Ирмина с ребёнком, выпив колдовского зелья, не решились бежать. Он надеялся, ушлая девчонка сумеет там обустроиться, благо, многим русским словам он её научил.

Им двоим осталось принять последний бой, выгадывая время для сына и былой любимой. Михалыча пуля нашла сразу, а он успел расстрелять почти все патроны, и только когда стал терять сознание от потери крови, алки подобрались вплотную. Наверное, всё равно сопротивлялся, отчего и получил прикладом по голове. Странно, что под горячую руку не пристрелили - но с дисциплиной у гвардии всё в порядке. И ещё страннее, что, вместо казни, его выхаживают, вон, раненое плечо забинтовали, и голову тоже. Бинты наложены аккуратно и умело, работал наверняка профессионал. Выхаживают, чтобы не умер до казни? Скорее всего...

Моррест взглянул на тарелку. От мыслей о будущем даже расхотелось есть. Но бугаи-стражники не уходили, их намерения были яснее ясного, а он был слишком слаб, чтобы сопротивляться. Правда, и выщербленная, будто её грызли какие-то чудища, оловянная ложка сейчас казалась неподъёмной. Тюремщики предусмотрели и это: повинуясь кивку копьеносца, девушка присела на край тюфяка, и осторожно, даже заботливо, принялась вливать похлёбку в рот Морресту. "Что ж, - подумал он, когда тёплая ладошка коснулась пальцев зажатой в лубке руки. - Хоть что-то приятное: быть может, последняя радость в жизни". Правда, ничего больше лёгкой симпатии он не испытывал. После Эвинны, лучшей девушки обоих миров, все кажутся скучными и неинтересными.

Когда миска опустела, врач занялся своими процедурами. Он командовал - и один из солдат при помощи девушки деловито переворачивал Морреста на спину или другой бок. Лекарь сноровисто разматывал бинты и бинтовал раны заново, заодно проверяя, не загноились ли, и смазывая края какими-то снадобьями из крохотного горшочка. Морресту показалось, что раны прижгли калёным железом, да ещё ткнули этим же железом куда-нибудь в солнечное сплетение. Боль была такая, что перехватило дыхание. Она быстро схлынула, по телу разлилось приятное тепло. Оставленные пулями отметины болели - но уже не резкой, дёргающей болью начавшегося воспаления, а тупо ныли. К нему приставили настоящего мастера своего дела - конечно, по меркам нынешнего, не добитого Великой Ночью мира. Амори очень нужно, чтобы чудом выживший в бою пленник поправился.

И оттого Моррест вовсе не против летального исхода. Что может быть хуже, чем попасть в руки заплечников? И знать при этом по крайней мере один жизненно важный для государства секрет - куда отправились... Не думать, даже не думать! Королевство Алкское ещё не отведало отравы политкорректности. Стоит вспомнить ту девчонку, дочь жреца, - и становится дурно. А ведь она просто родилась не в той семье, не в том месте и не в то время.

Но и в смерти своей он не властен: вряд ли в камере оставили хоть что-то, что можно использовать для самоубийства. Разве что...

Здоровой рукой во тьме Моррест ощупал лубки и бинты. Интересно, если их сорвать, кровотечение будет сильным? Хватит ли сил хотя бы на это? Забавно: его лечат так тщательно, будто и правда хотят вернуть к жизни, а не отдать в лапы костоломам-заплечникам. И как скоро спохватится стража - во тьме-то, не видно ни зги...

Желая побыстрее избавиться от стражников, Моррест быстро прикончил еду. По телу разлилось приятное тепло, будто нарочно, веки смежила необоримая сонливость. Казалось, он не спал несколько суток кряду, да ещё копал всё это время землю. Стражники выходят? Отлично. Пора... Нет, сейчас, минуточку, только на миг закрыть глаза, чтобы собраться с силами и приготовиться к боли... Да что они намешали-то в это варево? Неужто снотворное? Вот обидно!!!

И снова пробуждение во тьме и достойной склепа тишине. Тьма лишала ощущения реальности - просыпаясь, он не мог понять, сколько часов, дней или недель провалялся без сознания. Казалось, он начинает грезить наяву, грань между реальностью и бредом окончательно стирается. Только помешательства и не хватает для полного счастья. Может, это и есть новый способ казни? Тогда уж лучше на костёр за Эвинной, чем стать овощем и ходить под себя.

Моррест так задумался, что не сразу не услышал звука шагов, вновь нарушившего подземную тишину. Только когда засов снова лязгнул, а факельный свет озарил стены камеры, пленник обернулся.

В первый миг ему показалось, что он всё-таки тронулся рассудком - Моррест просто не мог себе представить, что королю ещё не надоело с ним возиться. Но в компании нескольких стражников действительно пожаловал злейший враг, палач Сколена и Эвинны. И, увы, лучший властитель и полководец Сэрхирга. Не узнать широкоплечую фигуру, окладистую светлую, будто выгоревшую на солнце бороду невозможно. Мелькнула дурацкая мысль попробовать придушить короля - мелькнула и исчезла: даже будь рука не в лубках, вошедшие вместе с Амори четверо до зубов вооружённых здоровяков не оставили бы шансов. Не только ему - и покойной Эвинне и, хочется верить, тоже покойному Эльферу.

- Приветствую, Моррест-катэ, - с саркастической усмешкой произнёс король. - Кажется, ты не очень-то дорожишь моим гостеприимством. А ведь, помнится, тебя никто не освобождал от обязанностей советника.

В ответ так и подмывало сказать какую-нибудь гадость - но с ней Моррест решил обождать. Успеется. Главная истина придворной жизни: не произносить ни одного необдуманного слова. Особенно если не знаешь, что ждать от собеседника. Впрочем, кому-кому, а государственному преступнику, медленно сходящему с ума в камере смертников, хуже не будет.

- Так ведь загостился я у вас, ваше величество, - наконец решился он. - Полгода сижу, пора и честь знать...

На удивление, король не сорвался - только с лица пропала даже прежняя, холодная, как Великая Ночь, улыбка. Улыбка тигра, понявшего, что добыча теперь не уйдёт, и можно потянуть время, упиваясь своей мощью и безнаказанностью. Глаза сощурились в щёлочки и буравили пленника. Под этим взглядом Моррест чувствовал себя нагим и беззащитным.

- Ты давным-давно заслужил виселицу, - нарушил затянувшееся молчание король. - Или кол в задницу. Угадай, почему ты до сих пор жив, и даже не попал к палачу?

Что ж, вопрос и правда интересный. С того дня, как попал в плен, он ломал голову, почему его так и не отправили на тот свет. В смысле, не домой, в Россию, а... Летопись эта дурацкая - не объяснение. Эленбейн ван Эгинар всяко лучше справился бы с этим. Может, дело в их с Эвинной сыне? Но куда он делся, Моррест и теперь не знает. Удалось ли им прорваться в тот мир? И если удалось - в какое время? А уж куда они отправятся там, даже если времена те же самые, с кем познакомятся, как будут жить... Он и сам не отказался бы узнать, где оказались самые дорогие, после Эвинны, люди. Вывод: почему бы не поболтать с королём, всё равно ведь алки туда не доберутся? А те, кто могли перебросить людей Амори в тот мир, мертвы по любому.

- Амори, - без обиняков произнёс Моррест. - Я не видел, куда они попали, и как устроились. Слышал только, что вроде бы в прошлое по сравнению со временем моего перемещения. Но ничего более. Да мне и самому интересно узнать...

- Вот только не ври, парень, - хмуро перебил король. - Ты не похож на дурака, очертя голову бросающегося в пропасть. По крайней мере, раньше не был похож. Всё ты знал. И минимум раз возвращался. Насколько помню, прошлый раз не было винтовки.

- Михалыч подсказал? Ну, конечно... Только дорожка эта для меня закрыта. Пройти тем путём можно лишь трижды, а все, кто меня перебрасывал, мертвы.

- А... сам Михалыч как попал?

- Я что, похож на мага? - вопросом на вопрос ответил Моррест. Хамство, конечно, но не в его положении заботиться об этикете. - Говорят, перенос происходит по принципу противовеса: если отсюда кто-то переносится, то оттуда забирает кого-то взамен. А что, как, почему - я знаю не больше твоего.

И снова Амори не приказал своим костоломам свернуть дерзкому шею.

- То есть ты ушёл к себе на родину, а потом вернулся, - брови короля взлетели вверх. - Причём добровольно. Насколько я знаю, у вас там мир, покой, все сыты... Ну, почти все, особенно по сравнению с нами, так? Что, воевать понравилось, да? Или, - Амори сделал многозначительную паузу. - Любовь, и всё такое?

"Издевается! - подумалось Морресту. - Ну, так получай же!"

- Ну, любовь, и что дальше?

Смысла придумывать что-то правдоподобное Моррест не видел. Эвинна и Михалыч мертвы, едва ли он кому-то навредит. Мёртв алхимик - точно, а арлафиты - скорее всего, в тех местах были большие бои. До Ирмины и Аргарда алкам не добраться. Вряд ли после всего, что случилось, Амори его пощадит - но, может быть, хоть особо мучить не будет?

- Любовь, - Амори прикрыл глаза, и удивительно было видеть на лице короля мечтательное выражение. - Прекрасное чувство. Но кто бы сосчитал, сколько из-за любви предавали друзей, убивали исподтишка, сколько кланов сцепилось из-за неё в бесконечной войне... Взять хотя бы Арангура, но не Первого, а Третьего... Ты хоть знаешь, с чего Северные Походы начались?

Моррест молчал, он уже научился разбираться в местном военном деле, политике, генеалогии правящей династии, читать и писать - но по истории, честно говоря, "плавал". Не до героев древности, когда все мысли о том, чтобы выполнить очередное невыполнимое задание, а по возможности ещё и сохранить жизни своих. Но об этой истории шестидесятилетней давности всё ещё болтали и пели - от частушек до героических баллад, и жить в Сколене, не зная её... Ну, всё равно, что жить в России и не знать, в честь чего учреждён праздник 9 мая.

- У государя Императора невесту умыкнули, - хмыкнул Моррест. Стражники вздрогнули: тон, которым были произнесены эти слова, сам по себе был кощунственным. И пусть этот человек правил Сколенской Империей! Чтобы о Харваниде, чуть ли не полубоге, говорили в таком тоне, должно было случиться невероятное. Но Амори и бровью не повёл. - Вот и решил он... того, проучить северян. А они, самое странное, не проучивались. Воевать там стали, всё такое...

- Примерно так, - неожиданно согласился Амори. - Теперь, думаю, ты представляешь себе, как разозлён Кард: ведь у него невесту даже не умыкнули, а... Вот уж не думал, что его так заденет за живое. Он ведь, бедный, на всё был готов ради мести "мятежникам" - забыл даже, что это его собственный народ. И меня, по сути, пропустил в столицу, и от титула императорского отрёкся... А сейчас, ребята Шеварда доносят, вообще чуть ли не умом тронулся.

Моррест хотел напустить на лицо непроницаемую маску - но всё-таки не удержал изумлённое:

- Что-о?

- Что слышал, - удовлетворённый произведённым эффектом, произнёс Амори. - Передают, он очень жалеет, что не может добраться до тебя, а Эвинну я ему так и не выдал. Днём дрыхнет, ночью пьянствует и развратничает. Да ещё новую забаву себе выдумал: тех, кого стража схватила за непочтение к властям, прямо в пиршественном зале пытают, на глазах у короля - говорит, у него аппетит улучшается, когда слышит их вопли. А меж тем солдаты по полгода без жалования сидят, промышляют на большой дороге, чтоб не голодать, все, кто могут, бегут к мятежникам в леса. Остальные уже сейчас впроголодь живут. Я сам гадаю, как скоро взбунтуется сколенская столица: уже этой осенью, или до весны подождут.

- И тогда Нижний Сколен упадёт в объятья Верхнего, так? - перебил Амори Моррест. Но самый главный алк стерпел и это. "Он же просто развлекается тут! - наконец, сообразил Моррест. - Отдыхает и по возможности глумится..."

- Так получилось бы, будь у верхних сколенцев единый вождь, пусть и послабее Эвинны. - Король задумчиво накручивал прядку бороды на палец: Моррест вспомнил, именно так он машинально делал, когда задумывался. - К счастью, там полный бардак и разброд. Разве что Оле Мертвец решит вернуться в столицу - но сомневаюсь, что он сможет прорваться. И всё равно не хотелось бы доводить до восстания. Я вот думаю -может, намекнуть ему, что ты у меня? Он на всё пойдёт, чтобы тебя заполучить. Возможно, даже отречётся от престола в мою пользу, хе-хе. А там и до императорской короны недалеко... Император Амори Харванид! Звучит?

"А ведь и правда, запросто! - похолодел Моррест. - И тогда титул Императора станет работать против нас, как вначале работал на восстание". А Амори хвастался, беззаботно и весело:

- На самом деле, парень, я вас с Эвинной должен благодарить. Ну, представь, не будь вашей сладкой парочки, как бы всё вышло. Мы сидели бы в Верхнем Сколене, пытаясь вылавливать прячущихся по всем щелям мятежников да разбойников вроде Торода. Пришлось бы заигрывать с дворянами и храмовниками Империи, платить северянам, чтобы не очень-то нападали на мои владения, так? А теперь все, кто может взбунтоваться, вылезли из подполья, вошли в города, да ещё перегрызлись, как шакалы над падалью. Осталось их только прихлопнуть. И мы прихлопнем, клянусь моей короной! Жаль, что ты этого, скорее всего, не увидишь...

Амори говорил спокойно, вроде бы совсем не повышая голос - но от его слов повеяло могильным холодом. Или, наоборот, жаром огненных штормов, в которых станут рассыпаться целые города? Скольких он собирается пустить в расход? Сотни тысяч - или миллионы?! И ведь это после Великой Ночи, опустошившей страну!

- И знаешь, кто нам в этом поможет? Сколенец, Моррест, сколенец. Мастера Михалиса нет, но остался его ученик, Барген. Ради сестры и племянника он сделает всё, что угодно, а голова у парня и правда золотая. Так что, даже если где-то и выучатся делать порох и гладкоствольные ружья, у нас будут и винтовки, и пушки, и броненосцы. И толку-то, что сколенцев больше...

Амори перевёл дух. Было видно, что король не играет. Это не Кард, у которого все убеждения выражаются словом "хочу", и хотелки эти донельзя примитивные: он раб живота и того, что ниже. Ну, ещё выпить не дурак - впрочем, до Оле Мертвеца тут Карду далеко. А вот Амори... Король верит, что сами Боги направляют его руку. Верит в то, что его судьба - служение своему народу, обеспечение ему власти над Сколеном, а в итоге - и над Сэрхиргом. И если понадобится, он принесёт на алтарь алкской победы свою жизнь. Если понадобится...

Моррест молчал, перевёл дух и король. Хвастовство Амори невыносимо, и невыносимо вдвойне оттого, что в нём немало правды. Хуже всего, что этим сведениям цена - миллионы жизней. Но он никого не сможет предупредить. Но то, что получалось на Вассетском тракте два года назад, не повторится. Основанный Михалычем завод работает днём и ночью, из его ворот выходят всё новые пушки и винтовки. Ничего подобного в Сколене нет и близко, и вряд ли быстро появится. Вскоре у алков будут уже тысячи винтовок, или хотя бы гладкоствольных ружей, и десятки пушек. А то и появится что-то посерьёзнее. Паровой броненосец с пушками на борту. Пулемёты. Или дирижабли с бомбами... Индустриализация - процесс самораскручивающийся.

- Приятно с тобой пообщаться, советничек, - прервал молчание Амори. "С чего его болтливость-то обуяла?" - гадал Моррест. Он не понимал, почему осторожный и не болтливый король алков вываливает ему на голову ценнейшие сведения. - Но мне пора. Дела, чтоб их. Ладно, как-нибудь ещё поговорим. А хочешь, бабу пришлю? Сколенку...

Амори встал, захлопнулась дверь, и камера Морреста снова погрузилась во тьму. Но в самый последний момент пленник не выдержал:

- Так ты пришёл просто поболтать со старым знакомым? - бросил он в спину Амори.

- А это пока секрет, парень, - не оборачиваясь, буркнул король. - Есть пара идей - но тебе о них знать не стоит. Может, и правда Карду отдам, может, ещё как-то использую: вдруг можно добыть ещё пару мастеров Михалисов... Пошевели мозгами - помнится, раньше у тебя они были. Ну, бывай.

Моррест устало прикрыл глаза - всё-таки, несмотря на все усилия врачей Амори, он был ещё слаб. Впрочем, закрывай, не закрывай - тьма, обступившая узника со всех сторон, была абсолютной. Темно и на душе от слов короля и собственных догадок. Пережитое волнение выпило силы, забинтованное плечо отозвалось тупой ноющей болью, больше всего на свете хотелось спать. Заснуть не получалось: в голове крутились сумбурные, обрывочные и потому бесполезные мысли, нужно упорядочить их и понять, что следует делать.

Выходит, Амори всё просчитал ещё тогда, когда начинающий придворный и "попаданец" лже-Моррест стал его советником. Он ничего не сделал для облегчения участи побеждённых сколенцев. Наоборот, целенаправленно вёл дело к взрыву - понимая, что сила, в конечном итоге, за алками, а предупреждён - значит вооружён. Даже Гвериф, Макебалы и Вестэлл, Лакхни и Вассетский тракт, похоже, были им предусмотрены. Пожалуй, успехи Эвинны ему даже на руку, благодаря её победам восстание разлилось по всему Верхнему Сколену, повстанцы ещё и втянули в войну Империю, дав повод решить и эту проблему. Возможно, он предвидел и появление Морреста-Миши, ведь придворный алхимик, как ни крути, был его придворным? И все "ошибки" короля, на самом деле, суть хитроумная ловушка для извечных врагов Алкии?

Нет, так можно зайти слишком далеко. Кто он такой, этот Амори? Да такой же Харванид, как и покойный Валигар, и пока живой Кард, и как-то разом вышедший из бесконечного запоя Оле Мертвец! Он не бог, не демон, даже не фэнтэзийный Тёмный Властелин. Просто человек, пусть и не лишённый определённых достоинств, пусть умный, жестокий и решительный, обладающий харизмой и убеждённый в своей правоте. Но и он уязвим, он может чувствовать боль, страх, скорбь. Может ошибаться. Вряд ли он сильно обрадовался, когда после Вестэлла кетадрин Телгран с пленным рыцарем передал ему голову дяди. Значит, где-то Амори просто обязан проколоться, недооценить врагов или переоценить себя. Понятно, что друзей у претендующего на мировое господство владыки быть не может. Только враги и временные союзники. И нейтралы - те, кто пока не поняли, что они следующие в очереди на выход. И вот когда он ошибётся, важно не упустить момент.

- Да ты, никак, ещё повоевать решил? - сам себя спросил Моррест. Под низкими, прячущимися во тьме каменными сводами голос прозвучал глухо и зловеще, будто карканье объевшейся мертвечиной в руинах Тольфара вороны. - На что надеешься-то?

Надеяться на что. Опасного государственного преступника король не выпустит, а сбежать отсюда вряд ли возможно. Но отчего-то же его не казнили, хотя бы вместе с Эвинной? Разве что и правда в качестве наживки для Карда: то-то о нём речь зашла... Стоп. Но если его хотят просто выдать - зачем тогда рассказывать о том, до чего дошёл бывший Император?

"Проклятый Амори! - в бессильной злости скрипел зубами Моррест. - Как же надоело гадать над его словами и искать в них двойное дно... А там, может, не двойное, а тройное, или, наоборот, он говорит то, что думает!" Как просто было с Кардом: у того все убогие мысли на лице написаны. Значит, Амори хочет его припугнуть, угрожая передачей Карду, но на самом деле не собирается это делать? Но тогда зачем он нужен?

Чего точно не может быть - жалости к запутавшемуся "попаданцу". Ну не может позволить правитель воюющей страны такую роскошь, как жалость к врагам. Да и не в характере Амори ван Валигара подставлять правую щёку, когда ударят по левой.

Значит, король рассчитывает как-то использовать его в будущем. Как? Ну, например... Зря, что ли, Амори заговорил о его родном мире? Он ведь понял, что иномировые технологии, вроде огнестрельного оружия, прокладывают его стране путь к власти над миром - ну, хотя бы над Сэрхиргом. Что-то Михалыч успел показать Баргену, что-то воплотил в жизнь сам. Но копилочка знаний уже показывает дно. Рано или поздно оружие, даже нарезное, появится и у врагов алков - и тогда снова скажет своё слово их численный перевес. Ведь алков не так уж и много, даже с халгами и белхалгами их меньше, чем народу в одном Верхнем Сколене.

Амори надо "переварить" бывшее сердце Империи, Нижний Сколен, держать в повиновении вассалов на западе страны, отбивать наскоки тардов, баркнеев, кетадринов, подавлять сопротивление хеодритов, закрывающих доступ к единственному порту Верхнего Сколена - Валлею... Даже без сопротивления сколенцев задача была бы не из простых. А уж во время войны - и вовсе проблема!

Но и уйти без боя алки не могут: стоит им "отпустить" оба Сколена после всего, что там натворили - и через пару лет на Алкию обрушатся несметные полчища мстителей. Амори не оставил выбора ни себе, ни своей державе: пан или пропал. Или сокрушить сколенское сопротивление раз и навсегда, или получить бойню на своей земле. Но даже если у него всё получится - ещё на несколько лет придётся оставить в покое Север. А там тоже не дураки. Все уже видели, что может огнестрельное оружие. Сейчас начнётся гонка вооружений, и при прочих равных условиях у алков нет шансов. Значит, Амори остаётся дальше идти по тому пути, который наметил земляк. Но как, если Михалыча больше нет? Не надеется ли Амори что-то ещё выжать из Морреста-Михаила?

Он желчно усмехнулся. Амори ждёт немалое разочарование, когда он узнает, что бывший советник в своём мире - скромный клерк в страховой конторе, не более. И всё, что знает о военном деле, огнестрельном оружии, оборонной промышленности, почерпнуто из книг и фильмов. Так что...

Вот оно! Если мастер Михалис погиб, значит, нужны новые "попаданцы". Сама по себе идея - красивая. Незаметно, не замахиваясь на действительно важных специалистов (стоит попасть в поле зрения спецслужб, и можно считать всё дело проваленным, а в перспективе ждать "демократизаторов" на танках и вертолётах), прибирать к рукам оставшихся без работы специалистов "оборонки", сокращённых в ходе бесконечных и бессмысленных "реформ" офицеров, соображающих в наладке производства менеджеров. Тут одного, там другого, ещё где-то третьего, и не чаще, чем раз в месяц, и так, чтобы избежать любопытства окружающих.

А в родной Раше ежегодно пропадают без вести десятки тысяч человек. Кто обратит внимание, что среди них был командир разведроты с опытом боевых действий и недоброжелателями в местной кавказской диаспоре, инженер с "Ижмаша" (благо, министр обороны Сердюков уже "не видит" его в качестве оборонного предприятия), оставшийся без работы после вступления в ВТО специалист авто- и авиапрома? Или что совершенно разные люди потихоньку скупают литературу по истории военной техники, физике, техническим наукам и химии? Нужно быть конченным параноиком, чтобы заметить деятельность иномировых агентов.

Благо, золотишко в цене в обоих мирах, а у немаленького государства на обеспечение сотни-другой "спецов" средств хватит. Можно и просто похищать, но работа из-под палки - уже не то. Так что - вербовать, поначалу намекая на какую-нибудь страну третьего мира. Правду можно сказать уже после переноса.

А если кто вернётся и станет болтать? Ну, и кто поверит, что они подрабатывали в фэнтэзийном мире на местного короля? Даже малой толики технологий Земли алкам хватит, чтобы всё время лидировать в технологической гонке. Остальным останется копировать алкский вчерашний день. Красивый замысел, и, как показывает история, в том числе, и России, вполне себе реалистичный. Догоняющее развитие - вот как оно называется.

Условие тут одно, зато трудновыполнимое: вербовку и переброску "советников" должен осуществлять кто-то, соображающий, кого и как вербовать. И ещё: телевидение, Интернет, да хоть безопасный секс для простых средневековых пареньков соблазн куда больший, чем для граждан СССР, а ведь тем хватило. И получится, что такой вербовщик по-простому смоется с деньгами, да ещё покажет врата между мирами сотрудникам ФСБ или ЦРУ, или другой подобной конторы. Тогда сам Амори попадёт в западню, которую готовит остальным.

Есть и другая опасность: житель Сэрхирга на Земле будет выглядеть столь же дико, как и землянин - тут. Моррест вспомнил, каково ему было в первые дни, когда надо было привыкать к местным особенностям. Рабство, касты, возможность расстаться с головой или сесть на кол за неосторожное слово... Один средневековый быт чего стоит! Всё-таки тот, кто изобрёл унитазы и канализацию - великий человек! Выходцам из этого мира будет не легче привыкнуть к автомобилям, поездам, да хоть презервативам. Только вот землянин может перед тем начитаться фэнтэзи, а что может знать о Земле алк или сколенец? Нужен кто-то, для кого все эти соблазны - не чудо из чудес, а предметы быта. Понимает ли это Амори? Должен понимать, наверняка Михалыч просветил.

Значит, его используют как посредника между мирами? Возможно, хотя... Рискованно: придётся доверить важнейшее дело смертельному врагу. На его месте Моррест себя ни за что бы не выпустил из камеры. И, главное, как быть со словами Джибрана, что один человек способен пройти Врата лишь трижды? Велят советовать, но из камеры? А где гарантия, что он не подведёт Амори под монастырь? Моррест уже показал, что готов разменять свою жизнь за жизнь алкского короля.

Значит, его происхождение тут ни при чём, и Земли Морресту тоже не видать. Но зачем тогда щадить соратника Эвинны? Чтобы полюбовался на замирённый Сколен, когда с восстанием будет покончено... А смысл? Амори способен и убить, и запытать насмерть, если надо - лично. Но садизм ради садизма - не его почерк. Должна быть причина, по которой король заинтересован в Морресте.

Моррест неловко пошевелился, в раненом плече словно взорвалась граната. Нет, надо поправляться: если появится шанс сбежать, он должен быть в силах. А шанс может выпасть: раз Амори светски болтает с ним о Карде, значит, казнить Морреста пока не будут. Следовательно...

Моррест даже хлопнул себя по лбу. Как он мог забыть о самой главной, и самой позорной тайне последнего Императора! И это - в стране, где плотская немочь Императора считается признаком немилости Богов, а уж попытка возвести на священный престо невесть чьего ребёнка - и вообще святотатство! Да уж, такой компромат заставит Карда быть тише воды, ниже травы.

От волнения Моррест прерывисто задышал, даже боль в не до конца заживших ранах уже не мешала думать, мозг сам по себе развивал подброшенную тему. Так, вот теперь всё становится на свои места. Будет Кард дурить - и якобы пропавший без вести Моррест воскреснет из небытия. И под присягой именем Справедливого расскажет, кто и как именно обеспечил наследника правителю. Самое же смешное, что это будет не искусный розыгрыш, не чёрный пиар по-средневековому, а стопудовая правда. Тут и Оле Мертвец не упустит возможность насолить былому сюзерену, подтвердит "признательные показания". Скандал выйдет первоклассный, никто не отмоется! Зная, что алкский король может устроить подобное шоу, Кард примет любые условия алков. А это немаловажно, особенно если Амори захочет прибрать к рукам оба Сколена. Да и если когда-то вернётся их с Эвинной сын и Эвинна впридачу... Теперь всё понятно: он - ценный свидетель, гарантирующий нужное Амори поведение Карда. И, наоборот, если Кард будет паинькой, может и получить в виде игрушки злейшего врага. А это - поводок уже для самого Морреста, чтобы не вздумал юлить на суде или пытаться сбежать.

Что ж, уже неплохо. По крайней мере, не будут особо допрашивать и уж тем более пытать. Свидетель - не обвиняемый, его нужно представить в "товарном" виде, а не в качестве изуродованного пытками полутрупа. А то всем же понятно, что на дыбе кто угодно признается в чём угодно. Плохо только, что его жизнь всецело зависит от жизни слизняка Карда. Стоит чему-нибудь случиться с экс-Императором, и он станет не нужен. И вот тогда придёт пора прощаться с жизнью. А случится, почему-то Моррест в этом не сомневался, обязательно. Гораздо скорее, чем надеется коронованный предатель. Слишком многие заинтересованы в том, чтобы Империя не смогла восстать из мёртвых. И слишком много у них власти.