Вернись домой, Землянин

1. УТОПИЯ

Когда Джон Амальфи вышел к узкому выступу с пыльной балюстрадой из старого гранита, его память наткнулась на один из этих коротких заторов вокруг смысла слова, когда-то постоянно раздражавших его, словно мелодия, лившаяся из мелодичного французского горна, вдруг оказалась прервана пузырем воздуха. Подобные моменты замешательства сейчас уже были довольно редки, но тем не менее, все же раздражали.

На этот раз он почувствовал себя неспособным решить, как следует называть то место, куда он сейчас направлялся. Что это — колокольня или мостик?

Вопрос этот, конечно, относился только к области семантики, и ответ зависел, как говорили в прошлом, от точки зрения. Выступ проходил вокруг всего здания Городского Центра. Сам Город являлся космическим кораблем, большей частью которого можно было управлять из этого Центра. Амальфи уже привык, находясь здесь, изучать звездные моря, мимо которых проплывал корабль. Вот почему это место вполне можно было назвать корабельным мостиком. Но в то же время корабль — это был целый город со всеми его тюрьмами и спортивными площадками, аллеями и снующими в них котами, а на самой колокольне все еще находился один колокол, хотя язык его давно куда-то пропал. Сам Город продолжал носить название Нью-Йорк, но, как показывали древние карты, это не совсем соответствовало действительности: летающий город состоял из одного Манхэттэна — округа Нью-Йорка.

Перешагнув порог, Амальфи ступил на гранитную плиту. Всплывшая в уме дилемма была совсем не новой: подобные мысли часто посещали его за годы, прошедшие после того, как Город поднялся в небо. Назначение многих городских объектов в ходе космического полета совершенно изменилось, и иногда было непросто решить, как правильнее их теперь называть. Трудность состояла в том, что, хотя колокольня Городского Центра выглядела сейчас совсем так же, как в 1850 году, она выполняла теперь функцию командного мостика космического корабля. Амальфи подумал о том, что ни старое, ни новое название не могут точно выразить понятие, соответствующее этому объекту в новых условиях.

Он посмотрел вверх. Небо выглядело точно таким же, каким оно было ясной тихой ночью 1850 года. Экран спиндиззи, полностью окружавший летящий Город, был невидим. Пропуская только эллиптически поляризованный свет, экран был покрыт пятнами в тех местах, где находились видимые из космоса звезды. Их яркость поэтому уменьшалась на три порядка. Если не считать отдаленного и приглушенного жужжания самих спиндиззи — шум от них несомненно был меньше многоголосого грома уличного движения, которым был наполнен Город до того, как он поднялся в воздух, — вряд ли можно было заметить хотя бы малейшие признаки того, что Город мчался в межзвездной пустоте. При желании Амальфи мог бы припомнить те дни, когда он был мэром этого Города — хотя период этот оказался весьма непродолжительным — и Отцы Города приняли решение, что пришло время уйти в космос. Это случилось в 3111 году, когда все основные города уже несколько десятилетий находились в полете, покинув Землю. Амальфи не было в ту пору и ста лет. Функции управляющего Городом тогда выполнял человек по имени Де-Форд, который некоторое время разделял с Амальфи чувство приятной неопределенности относительно того, как именовать предметы, совершенно изменившиеся в ходе полета. Около 3300 года Отцы Города расстреляли Де-Форда после того, как он коварно нарушил условия контракта, заключенного Городом с планетой Эпоха, что бросила на Город несмываемое черное пятно — полицейские до сих пор не забыли об этом случае.

Новым управляющим стал молодой человек — едва ли он достиг тогда 400-летнего возраста — по имени Марк Хэзлтон. Отцы Города относились к нему столь же холодно, как и к Де-Форду, причем примерно по тем же причинам. Хэзлтон родился уже после отбытия Города с Земли, и поэтому не испытывал никаких затруднений в подборе подходящих слов для обозначения городских сооружений. Амальфи иногда казалось, что он — последний человек на борту летящего корабля, которого иногда еще приводят в замешательство особенности старого земного мышления.

Даже сама привязанность Амальфи к зданию Городского Центра, как к штабу управления Городом, выдавала его приверженность былым земным порядкам. Городской Центр был старейшим зданием на борту, поэтому из него были видны только немногие из более поздних городских сооружений. Приземистое здание Центра со всех сторон окружали новые строения. Однако Амальфи не обращал на них никакого внимания. С колокольни или мостика — очевидно, так правильнее было его называть — он привык смотреть не по сторонам, а прямо вверх, откинув голову на мощной бычьей шее. Да и какой смысл смотреть на здания, окружавшие Бэттери-парк? Он и так уже нагляделся на них.

Наверху, однако, сейчас находилось только солнце, окруженное черным полотном с пятнами звезд. Они уже приблизились к солнцу настолько, чтобы можно было отчетливо различить его диск, медленно увеличивающийся в размерах. Амальфи наблюдал за ним, когда вдруг микрофон в его руке начал попискивать.

— Для меня и этот вид вполне хорош, — произнес Амальфи, с неохотой склоняя лысую голову к микрофону. — Это звезда типа G или что-то в этом роде. Джейк из Астрономического отдела говорит, что в этой системе есть две планеты, близкие по условиям к Земле. Архивные данные свидетельствуют, что обе они заселены. Там есть люди, может быть, найдется и работа.

Микрофон беспокойно трещал, каждый доносившийся из него звук звучал отчетливо, однако никакой убежденности Амальфи не чувствовал, хотя и продолжал внимательно слушать.

— Политика, — сказал Амальфи.

Он произнес это слово небрежно, словно набросал краткое примечание на полях рукописи. Микрофон смолк. Амальфи выключил его и направился назад, ступая по старым каменным ступеням, ведущим к колокольне (или мостику?).

Хэзлтон ждал его в кабинете мэра, постукивая тонкими пальцами по столу. Управляющий был необычайно высок и как-то расхлюстан в движениях. Он сидел в кресле, и его поза показалась Амальфи несобранной и ленивой. Если предпринятие хитросплетенных усилий служило признаком лени, Амальфи вполне мог назвать Хэзлтона самым ленивым человеком в городе.

Но не имело никакого значения, были ли он ленивее кого-либо за пределами города. Все, что происходило вне Города, не оказывало более никакого влияния на его внутреннюю жизнь.

— Ну? — обронил Хэзлтон.

— Все в порядке, — пробормотал Амальфи. — Это обычная желтая карликовая звезда со всеми своими атрибутами.

— Конечно, — ответил Хэзлтон, криво усмехаясь. — Не понимаю, почему ты всегда настаиваешь на том, чтобы лично осмотреть каждую звезду, которая встречается на нашем пути. В моем кабинете есть экраны, а Отцы Города располагают всей необходимой информацией. Еще до того, как мы заметили эту звезду, мы знали, что она собой представляет.

— Я предпочитаю посмотреть сам, — сказал Амальфи. — Не зря же я был мэром более шестисот лет. Пока я не увижу солнце собственными глазами, я не могу сказать о нем ничего определенного. Только осмотрев его, я могу придти к какому-то выводу. Изображение на экране совершенно лишено подлинного содержания. Его невозможно по-настоящему почувствовать.

— Все это чушь, — беззлобно заметил Хэзлтон. — А что твои чувства говорят по поводу этой звезды?

— Это хорошее солнце. Мне оно нравится. Мы опустимся здесь.

— Ну хорошо. Может быть, рассказать тебе о том, что там происходит?

— Я знаю, знаю, — заверил Амальфи. Нервным голосом, нарочито растягивая слова, он произнес обычную механическую сентенцию Отцов Города: «ПО-ЛИТИ-ЧЕСКАЯ СИТУАЦИЯ О-ЧЕНЬ ТРЕ-ВОЖНАЯ». Меня-то беспокоит положение с едой, в котором мы можем оказаться.

— Да? А что, дела обстоят так уж плохо?

— Пока еще нет, но если мы где-то не обоснуемся, то нам придется туго. В цистернах с хлореллой произошла еще одна мутация. Наверно, она началась, когда мы проходили через радиационные поля около Сигмы Дракона. Если говорить об урожае, то сейчас мы снимаем более двух тонн с одного акра.

— Но это не так плохо.

— Неплохо, но урожай неуклонно снижается. Если мы не победим вирус, примерно через год урожая не будет вовсе. К тому же у нас недостаточен запас сырой нефти, чтобы подойти к следующей из ближайших звезд. Мы просто свалимся на нее, пожирая друг друга.

Хэзлтон пожал плечами.

— Это еще большой вопрос, босс, — сказал он. — Прежде мы не сталкивались с мутацией, которую не смогли бы победить. А на этих двух планетах очень опасно.

— Они воюют друг с другом. Нам уже приходилось встречаться с такой ситуацией. Нет никакой необходимости принимать чью-либо сторону. Мы спустимся на ту планету, которая нам больше подходит.

— Если бы это была обычная межпланетная склока, все было бы хорошо. Но дело в том, что одна из этих планет — третья от солнца — нечто вроде самостоятельно развивающегося полипа Империи Хрунты, а вторая — из числа тех, что остались после краха гамильтонианцев. Они воюют уже около века и не поддерживают никаких контактов с Землей. А теперь земляне обнаруживают их. Представляете, что может произойти?

— И что же? — спросил Амальфи.

— Они вычистят их обоих, — угрюмо произнес Хэзлтон. — Мы только что получили от полиции официальное предупреждение убраться отсюда ко всем чертям.

Желтое солнце над Городом почти совсем исчезло. Метрополия Бродяг, удаляясь от двух теплых, беспокойных миров, включив двигатели на четверть мощности, уверенно направлялась в укрытие холодной зеленовато-голубой тени одной из разрушенных планет этой системы. Квартет холодных маленьких лун застыл в па менуэта вокруг зигзагообразного излома аммиачных бурь, объявших газовый гигант.

Амальфи пристально вглядывался в экраны. Маневрирование в ограниченном пространстве и балансирование Города между гравитационными полями было очень тонким делом, заниматься которым ему приходилось не очень часто. Обычно причаливание осуществлялось на предельной скорости. Его собственное ощущение пространственной ситуации, присущее ему в течение всей жизни, сейчас нуждалось в помощи электронных систем.

— Двадцать третья улица, слишком круто, — произнес он в микрофон. — Вы подошли близко к в двух градусному выступу в вашем квадрате экрана. Подстройтесь.

— Есть подстроиться, босс.

Амальфи наблюдал на экране за гигантской планетой, высматривая на ее поверхности леденящие душу остатки сооружений. Слегка дрогнула игла прибора.

— Отключение!

Город вздрогнул и погрузился в безмолвие. Молчание это немного пугало: отдаленный шум спиндиззи сделался для всех столь привычным, что казался неотъемлемой частью окружающей среды. Когда он стих, у Амальфи словно перехватило дыхание, как будто вдруг исчез воздух. Он непроизвольно зевнул, пытаясь противостоять воображаемой нехватке кислорода.

Хэзлтон тоже зевнул, однако глаза его блестели. Амальфи чувствовал, что управляющий сейчас наслаждается собой: ведь это был его план, и теперь он мог больше не волноваться о том, что город находится в серьезной опасности. Теперь он прилагал усилия, как ленивый человек.

Амальфи оставалось только надеяться, что Хэзлтон не перехитрил самого себя и одновременно — весь город. Им уже приходилось попадать в неловкое положение, выполняя планы Хэзлтона. Взять хотя бы тот эпизод на планете Тор V. Эта планета, наверно, была самой неудачной из всех планет заселенной части галактики, на которую городам-бродягам когда-либо приходилось водружать себя. Первым из таких городов, попавших на Тор V, был загадочный объект, потерявший собственное название и именовавший себя Главными Межзвездными Торговцами. К тому моменту, когда этот город покидал планету, за ним закрепилось еще одно имя — Бешеные Псы. Ненависть к Бродягам была на Тор V наследственной, и по веским причинам…

— Посидим здесь тихо с недельку, — сказал Хэзлтон, толкая туда-сюда приплюснутыми пальцами бегунок логарифмической линейки. — Еды нам хватит. Джейк вывел нас на весьма подходящую орбиту. Полицейские будут уверены, что мы собираемся уйти за пределы этой системы. Здесь их слишком мало, чтобы оцепить сразу обе планеты, да еще прочесывать пространство, разыскивая нас.

— Будем надеяться.

— По-моему, все логично, как ты думаешь? — спросил Хэзлтон, сверкая глазами. — Рано ли поздно — я думаю, это займет не более нескольких недель — они определят, какая из двух планет сильнее, и сконцентрируют на ней все свои силы. Как только это произойдет, мы сразу же направимся на ту планету, где полицейских будет меньше. Вряд ли они смогут помешать нашей высадке, и тогда уж мы там поживимся.

— На словах-то все хорошо. Но, когда мы направимся на слабейшую из планет, наши намерения станут совершенно очевидными, и у полиции будет прекрасный повод разрушить Город.

— Совсем необязательно, — настаивал Хэзлтон. — Одного только нарушения закона недостаточно, чтобы они обрушились на нас. Если понадобится, мы потребуем суда и покажем, что законы, установленные для бродяг, совершенно негуманны. Им это известно так же хорошо, как и нам. А здесь, пока мы находимся среди их врагов, полиция не сможет применить к нам законы. Это напоминает мне положение с Уэбстером — нашим инженером-ядерщиком, который заявил о своем желании покинуть нас. Он один из тех, кто родился еще на Земле, а вы знаете, насколько ценны эти люди. Мне совсем не хотелось бы, чтобы он ушел.

— Если он решил уйти, то добьется своего, — сказал Амальфи. — А что он выбрал?

— Собирается выйти, когда мы остановимся в следующий раз.

— Что ж, похоже что так. Нам придется…

Зазвенел телефон внутренней связи на пульте управления полетом. Амальфи нажал кнопку.

— Мистер мэр?

— Да.

— Говорит сержант Андерсон с наблюдательного пункта у Собора. В поле зрения появился большой корабль. Он приближается к нам из-за горба газового гиганта. Мы пытаемся вступить с ним в контакт. Это военный корабль.

— Благодарю, — сказал Амальфи, бросив взгляд на Хэзлтона. — Подключите их к внутренней связи здесь, когда сможет установить связь с кораблем.

Он принялся вращать рукоятку управления камерой до тех пор, пока в поле зрения кромка гигантской планеты не установилась напротив видимой на экране части Города. Амальфи заметил какой-то серебряный свет. Приближающийся корабль все еще находился в лучах солнечного света; он несомненно имел огромные размеры — иначе как его можно было разглядеть с такого расстояния. Мэр в несколько раз увеличил масштаб изображения и сумел заметить какую-то трубу, которая на экране едва ли была больше пальца руки.

— Он не пытается спрятаться, — прошептал Амальфи, — да и как можно спрятать такой гигантский корабль. Он никак не меньше тысячи футов в длину. Похоже, мы не смогли их обмануть.

Хэзлтон наклонился вперед и принялся рассматривать невинного вида цилиндрическую трубу.

— Мне кажется, это не полицейский корабль, — сказал он. — Полицейские корабли обычно имеют вытянутую форму, на них много выпуклостей. На этом же корабле всего четыре башни, «выросшие» из корпуса — в древности такую конструкцию называли «обтекаемой». Видите?

Амальфи кивнул, в раздумье выпятив нижнюю губу.

— Наверно, местная конструкция. Предназначена для быстрых перемещений в атмосфере. Архаичный аппарат — должно быть, с двигателями Муира.

Снова раздались сигналы селекторной связи.

— Есть портрет визитеров, сэр, — сообщил сержант Андерсон. Изображение корабля и зеленовато-голубой планеты исчезло с экрана, и на нем появилось молодое приятное мужское лицо.

— Как поживаете? — официально поздоровался он. Вопрос этот, казалось, ничего не значил, да и тон подтверждал, что ответа не требуется. — Я говорю с командиром… летающей крепости?

— Это так, — ответил Амальфи. — Я выполняю функции мэра, а этот человек — управляющий Городом. Каждый из нас отвечает за свою часть в командовании кораблем. Кто вы?

— Капитан Сэведж Федерального Флота Утопии, — ответил молодой человек, не улыбнувшись. — Можем мы получить разрешение приблизиться к вашему форту или городу — как правильнее вас называть? Мы хотели бы послать к вам своего представителя.

Амальфи выключил звук и посмотрел на Хэзлтона.

— Что ты думаешь? — спросил он. Офицер Утопии вежливо отвел глаза, всем видом подчеркивая, что не считает необходимым следить за губами говорящих.

— Мне кажется, никакой опасности нет. И все-таки, у них слишком большой корабль, пусть он старый и скорее смахивает на музейный экспонат. Они вполне могут послать своего представителя в шлюпке.

Амальфи снова включил звук.

— В данных обстоятельствах мы даем свое разрешение при условии, что корабль останется на месте, — сказал Амальфи. — Уверен, капитан, вы поймете меня. Однако вы, если хотите можете послать к нам шлюпку. Мы примем вашего представителя. Или можем обменяться заложниками…

Рука Сэведжа пересекла экран, как бы отбрасывая это предложение.

— В этом совсем нет нужды, сэр. Мы слышали, что межзвездный корабль сделал вам предупреждение о необходимости покинуть эти места. Нам показалось, что ваш враг мог бы сделать нас друзьями. Мы надеемся, что вы могли бы пролить свет на эту, в лучшем случае, запутанную ситуацию.

— Возможно, — сказал Амальфи. — Если на данный момент это все…

— Да, сэр. Конец связи.

— Конец.

Хэзлтон поднялся.

— Предположим, я встречусь с посланцем. В вашем кабинете?

— Хорошо.

Управляющий Городом вышел, и Амальфи спустя несколько секунд последовал за ним, закрыв башню управления на ключ. Город находился на орбите и останется там до тех пор, пока не придет время опять отправиться в полет. Выйдя на улицу, Амальфи вызвал такси.

От башни управления, расположенной на пересечении Тридцать Четвертой улицы и Авеню до Городского Центра, находящегося в районе Боулинг Грин, было довольно далеко. Амальфи же задал Жестянке Кэдди еще более длинный маршрут. В старые, давно забытые времена, таксист мог бы заработать на такой поездке кучу денег. Амальфи уселся на заднее сиденье, закурил сигару (в Городе выращивали табак методом гидропоники) и попытался вспомнить все, что когда-либо слышал о гамильтонианцах. В первые годы космических путешествий они были чем-то вроде республиканской секты. Тогда был большой шум в обществе. Гамильтонианцы пытались расширить свои ряды… правительственное неодобрение, затем запрет… хм… Все это было так давно, что Амальфи даже не был уверен, что не перепутал события, связанные с гамильтонианцами, с какими-то другими событиями Земной истории. Но исход гамильтонианцев все же _и_м_е_л_ место. Отправляясь в переполненных кораблях на колонизацию других планет, они пытались устроить жизнь на них по своему образцу. Одна из наций, живших в то время на Земле, исповедовала разновидность гамильтонианства, которая получила название тимократии. Просуществовала она недолго и вскоре исчезла, но не без следов. Почти все основные политические события после очередного космического полета отзывались где-то в населенной людьми части вселенной.

Утопию, видимо, колонизировали одной из первых. Представители Хрунтанской Империи, прибудь _о_н_и_ сюда первыми, как само собой разумеющееся, разместили бы свои гарнизоны на обоих планетах.

Воспоминания об империи Хрунты были весьма отчетливыми, поскольку относились к более позднему времени. Однако и вспоминать о ней особенно было нечего. Когда жизнь на Земле начала окончательно разваливаться, в воздух ежедневно поднимались дюжины разных опереточных империй, отправлявшихся искать счастья в самых отдаленных уголках вселенной. Просто Алоиз Хрунтан оказался самым удачливым из всех самозваных императоров. Его владения расширялись со скоростью создания средств сообщений — только они сдерживали распространение абсолютной автократии. Но потом, незадолго до того, как самого Хрунтана убили собственные сыновья, поделив его владения на отдельные княжества, империя стала загнивать. Со временем эти герцогства в свою очередь подпали под номинальную, хотя непреодолимую власть Земли, оставив, точно также, как и Гамильтонианцы, наследство в виде нескольких заброшенных колоний — миры, где люди испытывали наслаждение от бессмысленных мечтаний.

Такси замедляло бег; в окне проплыл фасад Городского Центра. На стене его красовался когда-то отчеканенный золотом призыв: «ПОДСТРИЧЬ ВАШУ ЛУЖАЙКУ, ЛЕДИ?». В свете гигантской планеты буквы сами казались сейчас зелеными. Амальфи глубоко вздохнул. Все эти политические выскочки так глупы: всегда пытаются поднять шум, когда речь идет о том, чтобы просто добыть продовольствие.

Первое, что заметил Амальфи, войдя в свой кабинет, был смущенный вид Хэзлтона, — это случалось крайне редко. Амальфи не мог припомнить ничего подобного. Хэзлтон всегда был образцовым гражданином космоса: жизнерадостный, деятельный, ничему не удивляющийся и не поддающийся обману. В кабинете находилась девушка, которую Амальфи не узнал. Наверно, это была одна из секретарш парламента, без которых в городе не обходилось ни одно дело.

— Что случилось, Марк? Где представитель Утопии?

— Это она, — ответил Хэзлтон, ни одним жестом не указывая на девушку. Амальфи почти физически ощутил, как брови его поднимаются вверх. Повернувшись к девушке, он принялся разглядывать ее.

Она оказалась довольно красивой: черные с голубым отливом волосы, серые, очень искренние и немного удивленные глаза, небольшая ладная крепкая фигура. Одета девушка была весьма странно, подобных одежд Амальфи видеть не приходилось: на плечах нечто вроде мешка с дырами для головы и рук, плотно стянутого вокруг талии. Ягодицы и ноги чуть ниже колен были заключены в большую трубу из черной материи, перетянутую вверху ремнем. Внизу ноги, словно футляры, покрывали носки или некое подобие носков из тонкой кружевной материи. Мешок на теле украшали разноцветные пятна, а вокруг шеи было повязано нечто вроде шарфа. Впрочем, шарфом этот предмет вряд ли можно было назвать, скорее это была резиновая повязка. В голове Амальфи промелькнула мысль, что даже Де-Форд едва ли смог бы припомнить название этой штуки.

Вскоре девушке, похоже, надоело его инспектирование. Он отвернулся и направился к своему столу. За его спиной ее голос тихо произнес:

— Я не хотела произвести здесь фурор, сэр. Вы, вероятно, не предполагали увидеть на моем месте женщину?..

Акцент ее был столь же архаичен, как и ее одежда. По-видимому, и то и другое имело происхождением планету Элиот. Амальфи сел и попытался подытожить свои впечатления.

— Да, такого мы не ожидали, — подтвердил он. — Хотя для нас это не так уж необычно: у нас самих женщины занимают некоторые административные должности. Я думаю, тут проявляется застарелый предрассудок, доставшийся нам в наследство от земных традиций: там не допускают участия женщин в решении военных вопросов. Так или иначе, мы рады видеть вас. Что мы можем для вас сделать?

— Могу я присесть? Благодарю вас. Прежде всего, мы хотели бы знать, откуда пришли сюда вражеские корабли. Судя по всему, они вас знают.

— Не персонально, — сказал Амальфи. — Они знают, что такое города Бродяг, вот и все. Это полиция Земли.

Симпатичное лицо представительницы Утопии заметно потускнело. Видимо, она предвидела такой ответ, но все же пыталась заставить себя поверить, что услышит что-то другое, менее неприятное.

— Они нам так и сказали, — произнесла она. — Но мы… мы не могли в это поверить. Почему же тогда они атакуют нас?

— Рано или поздно это должно было случиться, — Амальфи старался смягчить впечатление от своих слов. — Земля стремится подчинить себе независимые планеты, такова ее политика. Ваши враги — Хрунтане, также будут покорены. Мне кажется, мы не сможем убедительно объяснить вам причины их поведения. Они и нам не очень-то доверяют.

— О! — воскликнула девушка. — Но тогда, может быть, вы поможете нам? У вас такая огромная крепость…

— Прошу прощения, — печально улыбаясь, прервал ее Хэзлтон, — но наш Город вряд ли следует считать крепостью, поверьте. У нас совсем немного оружия. Возможно, мы могли бы помочь вам каким-то другим способом. Поверьте, мы очень хотели бы заключить с вами сделку.

Амальфи взглянул на него из под прикрытых век. Это было весьма неосторожно и совсем непохоже на Хэзлтона — обсуждать вооружение Города и недостаток у него оружия с официальным представителем, только что прибывшим с чужого боевого корабля.

— А что бы вы могли сделать? — спросила девушка. — Если бы вы могли объяснить нам, как летают эти полицейские корабли, и как ваш Город держится в воздухе?

— У вас нет спиндиззи? — удивился Амальфи. — Но когда-то они у вас наверняка были, иначе вы не смогли бы добраться сюда с Земли.

— Секрет межзвездных полетов был утерян почти сто лет назад. У нас в музее все еще хранится тот корабль, на котором сюда прилетели наши предки. Однако устройство его двигателя для нас загадка. Нам кажется, что он просто неработоспособен.

Амальфи задумался:

— Почти век? И предполагается, что это _б_о_л_ь_ш_о_й_ срок? Неужели у жителей Утопии нет и антинекротиков тоже? Но ведь считалось, что аскомицин был открыт более чем за полвека до того, как начался исход гамильтонианцев? Любопытнее и любопытнее.

Хэзлтон опять улыбался:

— Мы готовы продемонстрировать вам возможности спиндиззи. Для нас это не секрет, мы готовы вам все объяснить. Нам же необходимы провиант и сырье. Прежде всего, нефть. Есть она у вас?

Девушка кивнула.

— Утопия очень богата нефтью. Самим нам она не нужна уже почти двадцать пять лет, с тех пор как мы заново открыли «молярную валентность».

Амальфи снова навострил свои уши. Утопия потеряла секрет спиндиззи и антинекротиков — но в то же время они владели чем-то, названным молярной валентности. Этот термин говорил сам за себя: если эти люди смогли преодолеть межмолекулярную связь и устранить влияние взаимного притяжения взаимодействующих поверхностей, то нужды в механических смазочных веществах типа масел у них больше не было. Если жители Утопии считают, что они сделали открытие повторно — так это даже к лучшему.

— Мы, в свою очередь, примем все, что вы сможете дать нам, — продолжала девушка. Вид у нее вдруг стал какой-то усталый, несмотря на ее цветущую молодость. — Всю свою жизнь мы сражаемся с этими хрунтанскими варварами и ждем того дня, когда, наконец, придет помощь с Земли. И вот пришли земляне, и мы видим, что они хотят уничтожить и нас, и наших врагов! Видимо, произошли какие-то огромные перемены.

— Дело тут не в изменениях, — спокойно вставил Хэзлтон, — а в том, что сами вы остались прежними. Улетев с Земли, мы словно отправились в путешествие во времени: расстояния планет от Земли вполне можно было бы откалибровать по годам. Звезды, удаленные от Земли, как ваша, являются историческими тихими заводями. И ситуация становится весьма сложной, когда сталкиваются исторические периоды, как столкнулись ваша гамильтонианская эра и эра Хрунтанской Империи. Две культуры как бы замораживают друг друга, в момент конфликта меж ними развитие прекращается, и когда история их все же нагоняет — что ж, естественно — это шок.

— Я хочу затронуть практический вопрос, — сказал Амальфи. — Мы предпочли бы самостоятельно выбрать место приземления. Если мы можем заранее отправить на вашу планету специалистов, они бы нашли для нас логово.

— Логово?

— Рудный участок. Я надеюсь, нам это будет разрешено?

— Не знаю, — неопределенно произнесла девушка. — У нас не хватает металлов, особенно стали. Мы вынуждены использовать любой лом…

— Железом и сталью мы практически не пользуемся, — заверил ее Амальфи. — Мы регенерируем все свои отходы, а кроме того, сталь служит очень долго. Нам нужен германий и некоторые другие редкоземельные металлы. Они используются в приборах. У вас, наверное, много этого сырья. Амальфи не счел необходимым упомянуть о том, что германий служил основой современной универсальной валюты. Сказанное соответствовало действительности. В отношениях с остальными планетами всегда приходилось скрывать некоторые факты — пусть они станут известны после того, как город отбудет оттуда.

— Можно мне воспользоваться вашим телефоном? — попросила девушка.

Амальфи отошел от стола, но, видя, как девушка беспомощно возится с ручками управления видеокамерой, вернулся, чтобы помочь ей. Спустя мгновение она коротко обрисовала беседу командиру с Утопии. «Понимают ли Хрунтане английский?» — подумал Амальфи. Его не особенно волновало, что разговор с начальником будет подслушан. Да и вряд ли это возможно: гигантская планета сама по себе является прекрасным глушителем — ведь жители Утопии пользовались не ультрафонами или коммуникаторами Дирака, а обычным радио. Но от исключительной важности того, услышали ли и поняли Хрунтане предупреждение, посланное городу Земной полицией, зависела работоспособность плана Хэзлтона. Это обстоятельство необходимо проверить как можно ненавязчивее.

Наверное столь же разумно будет резко ограничить передачу технической информации из города. Вряд ли полиция будет довольна, если гамильтонианцы или хрунтане заимеют массу бластеров Бете, полевых бомб или чего-нибудь еще из современного арсенала (или того, что можно было считать современным в последний раз, когда город имел возможность обновить имеющуюся информацию, около столетия тому назад). У полицейских не возникнет никаких сомнений в том, кого следует винить. Однако приятно сознавать, что никто в Городе не знал, по крайней мере, как построить Прерыватель. Однако неожиданно перед мысленным взором Амальфи встала ужасающая картина: толпа хрунтанских варваров покидает эту звездную систему на кораблях со спиндиззи, расчищая дорогу для триумфа архаичной цивилизации, сметая на своем пути звезды и планеты.

— Все согласовано, — сказала девушка. — Капитан Сэведж предложил, чтобы ваши специалисты летели в моей шлюпке: это позволит сэкономить время. Есть ли у вас кто-нибудь, кто знает толк в межзвездных двигателях?

— Я сам поеду, — воспрянул Хэзлтон. — Я знаком со спиндиззи не хуже любого специалиста.

— Не может быть и речи, Марк. Ты мне нужен здесь. С этой задачей справится любой. Можем послать этого Уэбстера, дадим ему шанс покинуть Город еще до того, как сядем сами.

Амальфи быстро сказал несколько слов в свободный микрофон.

— Ну вот. Леди, наши люди будут ждать вас возле шлюпки. Если капитан Сэведж позвонит нам точно через неделю, считая от сегодняшнего дня, и сообщит, где мы можем опуститься на Утопии, мы примем официальное предложение и отойдем от этой газовой планеты.

После того, как девушка-посланница Утопии ушла, воцарилось долгое молчание. Наконец, Амальфи медленно произнес:

— Марк, мне кажется, в нашем Городе вполне достаточно женщин.

Хэзлтон густо покраснел.

— Прошу прощения, босс. Слова вырвались у меня непроизвольно. И все же мне кажется, мы можем для них что-нибудь сделать. Хрунтанская Империя была довольно тошнотворным государством, если память меня не обманывает.

— Нас это не касается, — резко оборвал его Амальфи. Ему не хотелось применять к Хэзлтону всю полноту своей власти: управляющий городом был для Амальфи почти что сыном. Собственного сына, находясь на посту мэра, он иметь не мог, поскольку законы городов-бродяг имели весьма сложные охранные статьи против оснований возможной династии. Только Амальфи знал, как часто легковерный и резкий ум молодого человека приводил его к черте смещения, а то и расстрела Отцами Города. И ситуация, подобная этой, являлась весьма важной для выживания города.

— Послушай, Марк. Мы не можем позволить себе иметь симпатии. Мы же Бродяги. Ну кто для нас эти гамильтонианцы? Они и сами-то не понимают, кто они такие. Минуту назад я подумал о том, какая катастрофа могла бы произойти, если бы Хрунтане завладел Прерывателем или каким-то другим подобным оружием и начали шантажировать всех, чтобы реанимировать старую империю. Но разве ты не видишь, что _с_е_г_о_д_н_я_ и возрождение гамильтонианства — ничуть не лучше. Я признаю, внешне может оказаться, что смириться с этим оказалось бы, наверное, легче, чем с новой Хрунтанской тиранией, но с исторических позиций это имело бы одинаково катастрофические последствия. Эти планеты сражаются друг с другом, защищая идеи, которые утратили свое значение полтысячелетия назад. Сегодня они обе н_е_п_р_и_е_м_л_е_м_ы_ в одинаковой степени.

Амальфи прервался, чтобы передохнуть, извлек изо рта пережеванную сигару и принялся с удивлением рассматривать ее:

— Я понял, что должен прочитать тебе нотацию, когда увидел, что эта девушка лишает тебя возможности правильно оценить события. Я всегда считал тебя лучшим морфологом из всех, с кем мне приходилось работать, а любой городской управляющий должен быть отличным морфологом. Если бы сексуальное влечение не ослепило тебя, ты наверняка заметил бы, что эти люди — просто жертвы псевдоморфоза. Это — мертвые культуры, и они приближаются к своему распаду, хотя и те и другие полагают, что это — возрождение.

— Полицейские, кажется, относятся к этому по-другому, — безразлично произнес Хэзлтон.

— А как еще они могли бы? Они не разделяют нашу точку зрения. Я же говорю с тобой не как полицейский. Я пытаюсь рассуждать как Бродяга. Ну какой смысл тебе, Бродяге, ввязываться в эту мелочную вражду из-за владений? Смотри, Марк, как бы тебе не оказаться на Земле или не лишиться жизни, — это, впрочем, почти одно и то же.

Амальфи снова замолчал. Красноречие было ему не свойственно, и чувствовалось, что он немного смущен. Он бросил на управляющего быстрый взгляд и увидел, что тот уже погрузился в обычное для него молчание. Не в первый раз Амальфи почувствовал, как на него накатывается привычное одиночество.

Хэзлтон уже не слушал его.

Когда город, наконец, направился на Утопию, сражение было в самом разгаре. Планета Хрунтан, пропитанная военным духом и подчиненная строгой воинской дисциплине, распространявшейся на самые мелкие детали повседневной жизни, не стала дожидаться, пока полиция Земли окружит ее. Корабли Хрунтана, хотя и имели примерно такую же конструкцию, как и корабли Утопии, сражались с отчаянной яростью; управляли ими опытные пилоты, которых мало заботили тонкие переживания о непреходящей ценности человеческой жизни. Вряд ли можно было сомневаться в том, за кем останется победа в этой войне. Полиция Земли не выражала по этому поводу особой радости.

Из города сражения видно не было. Планета Хрунтан находилась в этот момент под углом почти в сорок градусов к Утопии. Именно постоянное увеличение расстояния между двумя планетами послужило основной для решения Хэзлтона сделать быструю посадку. И также именно Хэзлтон распорядился выслать прокси — управляемые ракеты менее пяти метров в длину, которые незамеченными повисли на окраинах битвы и наблюдали за ней алчными телевизионными глазами.

Это был поучительный воздушный бой. Подразделения полицейских уже несколько десятилетий не принимали участия в крупных сражениях, да и вообще лишь немногим землянам приходилось сталкиваться с чем-то более серьезным, чем мелкая перебранка. Хрунтане, во многом отстававшие в технологии, имели богатый опыт и значительно преуспели в тактике. Они оттеснили противника в район минных полей и навязали ему сражение там, что напоминало свалку внутри раскаленного очага. Правда, хрунтане, установившие мины, знали в этом очаге самые горячие места. Потери их были велики — в соотношении почти пять к одному, но численность их войск была огромна. И совершенно естественно, что офицеры, не заботящиеся о собственной жизни, вряд ли ценили жизни своих подчиненных.

Прошло совсем немного времени, и даже Хэзлтону пришлось выключить экран и приказать О'Брайену отозвать прокси. Бойня носила столь жестокий характер, что наблюдать за ней было довольно тяжело. Даже самый закоренелый убийца рехнулся бы, глядя на то, как люди пытались потушить пламя, бросаясь в него.

Город направился к Утопии. Передовые наблюдатели полиции сразу же сообщили об этом, их сводки были слышны в городском коммуникационном центре. Можно было не сомневаться, что когда сражение закончится, полиция вытащит эту информацию на божий свет и должным образом отреагирует. Но сейчас, в разгар сражения, полицейские не имели времени, чтобы разобраться с городом. Оставалось только надеяться, что когда полицейские, наконец, освободятся, город будет уже далеко.

Вопрос — каким образом Утопии удавалось противостоять натиску Хрунтан в течение почти ста лет — оставался загадкой. После приземления Города на поверхность Утопии загадка эта стала еще более необъяснимой. Планета умирала от радиации. Никаких поселений на ней не было — только добела раскаленные озера на месте бывших городов. Один из континентальных материков вообще оказался безжизненным. Открытый воздух резко возмущал счетчики радиации. В дневное время радиоактивность опускалась ниже опасного уровня; ночью же, когда обычное падение температуры воздуха приводило к естественному повышению содержания радона, — это явление было характерно для всех подобных Земле планет, — дышать было опасно.

Утопия на протяжении семидесяти лет подвергалась бомбардировке атомными бомбами и забрасывалась канистрами с радиоактивной пылью. Противостояние планет наблюдалось только раз в двенадцать лет, иначе к настоящему времени даже подземная жизнь стала бы невозможной.

— Как вам удалось противостоять хрунтанцам? — спросил Амальфи. — Эти ребята умеют воевать. Если они оказывают такое сопротивление полиции, вас-то они вообще должны были бы размазать по поверхности.

Капитан Сэведж, не очень уверенно чувствующий себя на городской колокольне, щурясь от яркого солнца, попытался улыбнуться.

— Нам известны все их уловки. Уверяю вас, они — прекрасные стратеги, но в некоторых отношениях совершенно лишены воображения. И это, я думаю, вполне закономерно: инициатива у них не поощряется. — Он беспокойно пошевелился. — Вы собираетесь оставить город здесь, на открытом месте? И ночью тоже?

— Да. Сомневаюсь, что Хрунтане нападут на нас. Они слишком заняты, а кроме того, наверное знают, что полиция нас не любит, и вряд ли сочтут нас своими врагами. Что касается воздуха, то мы будем поддерживать поле, образуемое спиндиззи, на уровне двух процентов от максимума. Никто его не заметит, но этого достаточно, чтобы противодействовать проникновению воздуха планеты в город.

— Не могу сказать, что мне это понятно, — ответил Сэведж. — Однако, не сомневаюсь, что вам хорошо известны ваши возможности. Должен признаться, мэр Амальфи, что ваш город для нас полная загадка. Как он живет? Почему полиция против вас? Вы что, ссыльные?

— Нет, — попытался разъяснить Амальфи. — И нельзя сказать, что полиция именно против нас. Просто мы находимся в самом низу социальной лестницы. Мы — рабочие-мигранты, межзвездные бродяги и кочевники. Полиция обязана защищать нас точно так же, как и всех остальных граждан. Однако, мобильность делает нас в их глазах потенциальными преступниками, потому-то они и наблюдают за нами.

Суммарным комментарием реакции Сэведжа на все вышесказанное стало лишь одно печальное предложение, которое Амальфи начал понимать, как лозунг Утопии.

— Все так сильно изменилось, — произнес офицер.

— Вам следовало бы положить эти слова на музыку, — пошутил он. — И все-таки мне не понятно, каким образом вы протянули так долго. Неужели они ни разу не нападали на вас?

— Постоянно, — ответил Сэведж. В его мрачном голосе звучала гордость. — Но вы же видите, как мы живем. Каждый раз мы либо отбивались от них, либо, в крайнем случае, прятались, так что нас невозможно было найти. Да и сами хрунтане довели нашу планету до такого состояния, что жить здесь практически невозможно. Многие десанты стали жертвой последствий их собственных бомбардировок.

— И все же…

— Это психология толпы, — продолжал Сэведж. — И мы, и они изучаем эту науку, только у нас она развивается в другом направлении. Если сочетать ее с искусной хитростью, она может стать очень грозным оружием. До сих пор с помощью макетов фиктивных объектов, создания искусственных погодных условий и областей мнимой радиоактивности нам удавалось вынудить хрунтан разбивать свои лагеря в тех местах, которые выбрали мы сами. Это что-то вроде шахмат: игрок вынуждает противника занять такую позицию, в которой он в полной безопасности и с минимальными усилиями может победить его.

Капитан заморгал, глядя на солнце и покусывая нижнюю губу. Затем он добавил:

— Есть и еще один фактор. Это свобода. У нас она есть, а у хрунтан — нет. Они защищают систему, которая аскетична по своей природе, которая очень мало может предложить отдельному человеку даже в случае своего торжества. Утопия защищает такую систему, которая дает каждому из нас неоценимую награду — саму свободу. Именно в этом и состоит различие между нами. У нас гораздо больше стимулов сражаться.

— О, свобода, — произнес Амальфи. — Да, думаю, это великая вещь. И все же это давняя проблема. Никто не свободен полностью. Наш город по существу республиканский, хотя на первый взгляд такое утверждение может показаться странным. В некотором смысле нас даже можно назвать последователями Гамильтона. Но мы не свободны и никогда не сможем освободиться от тех требований, которые предъявляет к нам то окружение, в котором мы находимся. Что же касается будто бы увеличения эффективности ведения боевых действий, то я в этом сильно сомневаюсь. Ваш народ никак нельзя назвать свободным. С политической точки зрения экономика военного времени имеет тенденцию переходить в диктатуру. Именно это и погубило западную цивилизацию на Земле. Ваш народ сражается сегодня за тот кусок мяса, который будет иметь завтра. Но и хрунтане делают то же самое. Различие между вами существует лишь как некая потенциальная перспектива, но что же это за различие, если сегодня между вами фактически нет разницы.

— Вы — весьма изворотливы, — сказал Сэведж, поднимаясь. — Думаю, теперь я понимаю, почему вы не способны понять эту сторону нашей истории. У вас нет никаких привязанностей, никакой веры. Ну что ж, придется вам извинить нас. Мы не можем себе позволить придерживаться строгой логики.

Капитан начал спускаться по лестнице, неестественно расправив плечи. Амальфи с печальной улыбкой провожал его взглядом. Молодой человек казался ему персонажем исторической пьесы. Хотя даже самого странного героя театральной постановки все-таки можно понять. Но Сэведж имел несчастье быть совершенно реальным.

Амальфи вспомнил вдруг о Хэзлтоне. Где он все это время находится? Прошло уже несколько часов с тех пор, как под прикрытием остроумного, но явно надуманного предлога он удалился куда-то с девушкой-посланницей Утопии. Амальфи любил работать в одиночестве, но всегда существует срочная работа, связанная с управлением городским хозяйством, которую мэр просто не может выполнять эффективно. Кроме того, Хэзлтон вполне мог поставить город в неудобное положение. Амальфи прошел в свой кабинет и связался с Коммуникационным центром.

Хэзлтон ничего туда не сообщал. Амальфи, ворча, приступил к решению проблем жизни города, ради которых, собственно, город и поднялся в воздух; но которую находил для себя весьма редко. Его волновало отсутствие официальных рабочего контракта с Утопией, что являлось противоречащим правилам. Если Утопия повернется к ним спиной — а планеты, менталитет которых определялся устаревшими идеалами, поступали так довольно часто, то воздействовать на них на основе законов Земли будет делом совершенно бесполезным. Люди, жизнь которых подчинена какой-то высокой Цели, быстро находили оправдание ее достижения любыми Средствами. И город, являвшийся ничем иным, как Средством, конкретным и видимым, давно уже научился сторониться коротких путей.

Судя по всему, Хэзлтон предпринял попытку где-то опробовать подобный «короткий путь». Амальфи оставалось только надеяться, что и сам Хэзлтон, и город уцелеют.

Полиция Земли, как и Амальфи, не стала дожидаться возвращения Хэзлтона сложа руки. Амальфи был немного удивлен тем, как быстро земляне сумели перегруппировать и укрепить свои силы. Несомненно, ее материально-техническое снабжение стало значительно эффективнее с тех пор, как жители города видели ее в деле в последний раз. В небе сверкали искры: корабли полиции один за другим отправлялись к планете Хрунтан.

Это было очень плохо. Амальфи предполагал, что у города будет по крайней мере несколько месяцев для пополнения на Утопии запасов продовольствия, прежде чем, в соответствии с планом Хэзлтона, они направятся на планету Хрунтан. Становилось ясно, что к этому времени Хрунтанский мир будет находиться в полной блокаде.

Мэр немедленно подал сигнал предупредительной тревоги. Слабое сопротивление, оказываемое спиндиззи воздействию атмосферы Утопии, превратилось в сплошную непреодолимую стену. Спиндиззи завыли, переходя на максимальный режим, который они могли выдерживать, не нарушая гравитационного поля между Городом и Утопией. По периметру этого еще недавно невидимого поля редкие вспышки поляризации перешли в сплошное свечение. Силовое поле делалось все сильнее, внутри него становилось темно: лишь невидимые для человеческого глаза лучи могли проникнуть сквозь него. Для наблюдателей Утопии город вдруг окрасился в темно-красный цвет и стал пугающе неразличимым.

Немедленно начались звонки отовсюду, но Амальфи не обращал на них внимания. Пульт управления полетом в его кабинете — уменьшенный в размерах аналог главного пульта, расположенного в башне управления, — светился от беспрерывно поступающих сигналов тревоги; все динамики одновременно требовали объяснений.

— Господин мэр, мы только что внедрились в большой пласт глины, в нем полно сланцев, пригодных для получения технического масла…

— Укладывайте все, что успели достать и закрепите получше.

— Амальфи! Как мы сможем получить торий из…

— Возвращайтесь в город. Немедленно оставьте месторождение.

— Коммуникационный центр. От мистера Хэзлтона по-прежнему никаких сведений…

— Не прекращайте попыток.

Вызываем летающий город! У вас что-то случилось? Вызываем летающий…

Амальфи вырубил все динамики резким жестом ударив по выключатели.

— Вы что думаете, мы тут останемся навсегда? Приготовиться! Спиндиззи громко выли. Искры от кораблей, бросившихся на штурм Хрунтанской планеты, становились все ярче. Скоро захват этой планеты станет свершившимся фактом.

— Эй, на Сорок второй улице, давайте поживее! Что вы там делаете? Чай кипятите? У вас осталось девяносто секунд, чтобы вывести двигатель на предстартовый уровень!

— Старт? Господин мэр, на это требуется по крайней мере четыре минуты…

— Вы смеетесь надо мной. Как мне кажется. Мертвецы же — не смеются. Ш_е_в_е_л_и_т_е_с_ь_!

— В_ы_з_ы_в_а_е_м _л_е_т_а_ю_щ_и_й _г_о_р_о_д_…

Искры распространились по всему небу. Между ними, словно капля воды, металась светлая точка, являвшаяся планетой Хрунтан. Она подрагивала, сливаясь с общим свечением. Джейк из Астрономического отдела добавил свой голос к хору непрекращающихся жалоб.

— Т_р_и_д_ц_а_т_ь _с_е_к_у_н_д_, — произнес Амальфи.

Из громкоговорителя, непрерывно передающего запросы озадаченной и напуганной Утопии, холодно прозвучал голос Хэзлтона:

— Амальфи, ты сошел с ума?

— Нет, — ответил он. — Это твой план, Марк. Я просто выполняю его. Д_в_а_д_ц_а_т_ь _п_я_т_ь _с_е_к_у_н_д_.

— Я прошу не за себя. Мне здесь нравится. Я нашел здесь, как мне кажется то, что у города нет. Городу это нужно…

— Ты что, тоже хочешь уйти?

— Нет, клянусь, нет, — ответил Хэзлтон. — Я не об этом прошу. Но если мне суждено покинуть вас, то я предпочитаю остаться здесь…

Короткий приступ тошноты скрутил тело Амальфи. Ничего эмоционального — нет, никакого касательства к Хэзлтону. Амальфи с трудом успел доковылять до маленького умывальника — и его вырвало. Вероятно, кто-то из операторов спиндиззи перестарался. Хэзлтон продолжал говорить, но Амальфи вряд ли мог услышать его. Время, словно смеясь над ним, летело вперед.

— Д_е_с_я_т_ь _с_е_к_у_н_д_, — с запозданием выдохнул Амальфи.

— Амальфи, послушай меня!

— Марк, — сказал Амальфи, борясь с удушьем, — Марк, у меня нет времени. Ты сделал свой выбор. Я… пять секунд… не могу ничего сделать. Если тебе там нравится, оставайся. Желаю тебе всего хорошего, поверь мне. Сейчас я должен думать о…

Стрелки часов сплелись, словно благочестиво сложенные руки.

— … городе…

— Амальфи…

— В_з_л_е_т_а_е_м_!

Город взмыл в небо. Искры бешено крутились вокруг него.