Веллоэнс. Книга вторая: царские игры

Волхв помолчал, опустил глаза в пол:

– Рад бы, да не хватит моей силы для такого дела. Тут нужен очень могучий маг.

Толстяк грустно вздохнул. Авенир ударил себя в лоб:

– Что же я за тугодум! Есть же у нас маг могучий. Рядом сидит. Марх, окажи милость, исцели барина!

Купец недоуменно уставился на Марха:

– Ты чародей?

Марх ухмыльнулся:

– Низко летаешь, хозяин. Чародеем я еще в юности был. А сейчас уже не чары творю, а жизнь! Только учти – на твою немощь обычные заклятия не подойдут. Тут по-особому волхвовать надо. Демонов никакими силами не выгнать, только обмануть, чтобы сами ушли. Пусть думают, что попали в крестьянское нутро.

Высокая сосна с треском накренилась и, описав полукруг, шумно рухнула на мягкую лесную землю. Тут же подбежали мужики с тесалами – отрубали ветви, счищали кору, пилили ствол на чурки. Тулон находился здесь же. Одетый в льняную рубаху, с флягой на поясе, толстяк закидывал коротыши на телегу. Едкий пот щипал глаза, плечи покраснели от жаркого солнца, легкие болели. На обед со всеми разделил краюху черного хлеба, сваренные вкрутую яйца и желтый овечий сыр.

Вернулись с просеки вечером. Прохлада пригнала гнус, мошкару. Марх запряг коня и заставил хозяина вспахивать небольшое поле. Уже к ночи, выйдя из бани, распаренный Тулон пришел домой и даже не сев за стол, рухнул в кровать.

– Не слишком ли ты его гоняешь? – волхв стоял в сенях, вдыхая свежий ночной воздух.

– Ты прав, акудник, – сабельщик начищал ятаган. – Не слишком. Пусть с завтрего еще и воду из колодезя сам таскает.

Под утро, дав наставления и проводив барина к лесорубам Марх, Авенир и Пармен с груженой телегой отправились в ближайший торговый город.

Глава 7. Андор

Четвертые сутки, не переставая, лил дождь, небо сплошь было затянуто черными угрюмыми тучами. Сегодня природа буйствовала как никогда. На отряд обрушивались тонны воды, свирепый ветер яростно выл, студил тело. Копыта коней вязли в грязи, животные испуганно ржали. Пришлось спешиться, крепко держа за узду, вести через непроглядную пелену. Сапоги застревали в чавкающей земле, мутная жижа заливалась вовнутрь, одежда противно липла к телу, а кольчуга неимоверно давила на плечи.

Андор с воинами взбирались на всхолмье. Колеса повозок проскальзывали, мужчины вцепились в края и толкали, что было сил. Один не удержался, руки проскребли по мокрому дереву и горемыка пластом грохнулся в серое месиво. Царевич отдал приказ раскинуть лагерь на ближайшей поляне. Похудевший и бледный, он походил на мертвеца, только глаза горели живо, и голос звучал невероятно сильно, когда воевода подбадривал соратников.

Вход в палатку вектира приоткрылся, вошел Андор. В тусклом свете свечи лицо мужчины приобрело желтоватый оттенок, под глазами явственно чернели синяки, делая его похожим на упыря.

– Эта проклятая слякоть совсем меня доконала. После болота с его гнусом и кеттинских затхлых могильников, больше всего я хочу попасть в теплое сухое место. Хану, где мы сейчас?

Мужчина в плотном фиолетовом балахоне разложил карту. Хану стал вектиром в двенадцать лет. Его отец-шаман, пообещал богам посвятить сына в целители, если те спасут мальчика от воспаления. Хану потерял правую кисть. Вместе с нею лишился и мужских признаков, но сохранил жизнь. Сейчас на месте обрубыша красовалась искусственная, из черного серебра, пятерня – вектир слыл не только умелым целителем, но и талантливым инженером. Евнух ответил, высокий голос позванивал:

– Милорд, мы должны быть в трех днях пути до жилых земель кеттинов. Не могу определить точное место, ведь небо закрыто. Позаботьтесь о себе, царевич. Нам нужен сильный воевода, а у вас все признаки чахотки.

– Обо мне не волнуйся. Этот жар внутри согревает от непогоды. Куда нам двигаться дальше?

– На запад. Дайте отряду отдохнуть, все они измучены этой ужасной дорогой.

– Что ж, ты прав.

Андор закашлял. Сплюнув на землю сгусток бледной слизи, посмотрел на вектира:

– Повели лабазнику выдать на каждую палатку по фляге вина. В последнее время я что-то не слышу веселых разговоров и песен.

– Слушаюсь, милорд, – Хану протянул царевичу кувшин. – Я настаиваю, чтобы Вы выпили зелье, оно придает сил и укрощает внутренний огонь.

Дойдя до своей палатки, Андор предался размышлениям. Во рту противно отдавало зельем, но лихорадка отступила, дыхание стало спокойнее, кашель прошел. Эти несколько дней стали для его разведчиков сущим адом. Мрачные вести дошли до Веллоэнса. Кеттинские земли неспокойны, на поселения Веллоэнса совершаются набеги, а их сцер жаждет захватить новые поля для выпаса. После посвящения, каждый из детей должен выполнить задание Отца, дабы показать свою верность и способность служить царству. Ему выпал жребий по душе – разузнать обстановку в тревожных землях, достать доказательства и, если Высший будет благосклонен – заполучить толкового языка. Миссия каждого царского отпрыска хранилась в секрете и никто не ведал, что будут делать остальные. Что ж, разведки, походы и битвы Андору были ближе, чем остальной родне. Лавиен с Ионнель слишком привязаны к шелкам, деньгам и пирам – недаром они близнецы. Феанор, младший – хороший и спокойный, но уж слишком слабохарактерный и хилый. Андор испытывал сильную любовь к простоватому, хоть начитанному и искреннему братцу. Эх, его бы в поход месяца на два! Жареное мясо, битвы на деревянных мечах, охота на вепрей, хотя нет, лучше загонять оленей. И вся хворь из младшего выйдет, будет веселый, загорелый, крепкий. А книги – дело хорошее, но в меру, всех ведь не прочесть и за тысячи лет…

Царевич проснулся от противных спазмов в желудке. С трудом разлепив веки, обнаружил, что лежит, раздетый, на аккуратно разложенной спальной подстилке, укрытый тонким атласом. Солнечный свет, проходя через материал палатки, освещал внутренности мягким зеленоватым сиянием.

Натянув полотняную рубаху, Андор вышел наружу. Воины просушивали скарб, трое жарили подстреленного оленя. Подошедшему царевичу протянули пласт ароматного мяса и кувшин с теплым бульоном. Рот наполнился слюной. Мужчина, обжигая рот, откусывал куски, старательно пережевывал, запивая вкусным похлебовом. Когда прошел первый голод, воевода потребовал сыра и слабого вина. Наевшись до отвала, с удовольствием ощутил, что силы возвращаются.

– Рад, что Вы в добром здравии, милорд.

Звонкоголосый вектир стоял неподалеку, почтительно склонив голову. Фиолетовый с черными полосами балахон отражал солнце, казалось, что от евнуха исходит сияние.

– Хану, видать, старею. Я никогда раньше не просыпал побудку.

– Ты пробыл в забытьи двое суток, царевич. Лихорадка могла увести в мир теней и целитель дал очень сильное снадобье.

Андор обернулся. Сайтахан оторвался от жарки оленя и горячо обнял соратника. Его с Андором связывало много событий. С детства южанин служил юному царевичу пажом, вместе изучали бой на мечах, воровали с царской кухни пироги. Чуть выросши, вместе охотились в царских лесах. Там, на охоте и случилось несчастье. Сайтахан загонял вепря, обезумевший зверь застал его врасплох и намеревался распотрошить парня. Андор бросился с коня на животное с бойцовским ножом и темное лезвие полоснуло самца по шее. Горячая кровь обагрила лесную траву, кафтан царевича и лицо окаменевшего от страха Сайтахана. Уже потом увидели, что кровь принадлежала не только вепрю. Бивень порвал правую руку Андора. Хану с мудрецами из Центральной башни сумели срастить кость и восстановить мышцу. На плече остался длинный белый шрам, который адски ныл на любой дождь, а царевича среди воинов прозвали Вепрем.

Освободившись от объятий, мужчина отдал приказ собирать совет, а сам поспешил обойти лагерь. Воины сушили вещи, начищали доспехи, точили оружие. Слышался смех, веселые разговоры. Увидев царевича, бодро поднимали руки в знак приветствия. Двое бились на кулаках. У приземистого темноволосого бойца заплыл глаз и разбита губа. Второй – светл и худ, но тело обвито крепкими жилами – не сводил глаз с противника, ловко увертываясь от ударов. Первый выкинул руку, метя в лицо. Блондин ловко присел, цепкие пальцы схватили предплечье и слегка дернулись – коренастый расстелился на траве, измазавшись в еще влажной земле. Увидев Андора, бойцы закончили тренировку, с нескрываемой радостью поприветствовали главаря. Царевич кивнув, зашагал дальше. Светлый – Тегон, умелый боец. Он попал в отряд полтора года назад. До этого был вольнонаемным, принимал участие в кулачных боях, выступал на пирах и балах, веселя захмелевшую публику. Спокоен, как вода. Тверд, как камень. Худощавый на вид юноша легко мог сжать стальную болванку и завернуть её в крендель. К мечам парень относился с презрением, чем выводил из себя наставника регулярного войска Джораха Килата. Андор перевел его в разведчики, предложил выбрать оружие самому. Тот, поколебавшись, заказал у кузнеца цеп из трех секций, соединенных троекратной цепью. Орудие получилось на славу. Легким движением оно становилось единым бронзовым шестом, в нужный же момент Тегон превращал его обратно в цеп. Воины окрестили его «холопом-на-жатве», но когда юноша с легкостью обезоружил и изрядно помял троих самых задиристых бойцов, смех приутих. С тех пор его зауважали, а один из поверженных напросился учиться необычному искусству битвы.

– Тегон, чему ты сегодня учишь Хавера?

Блондин, как всегда был непроницаем.

– Спокоен, как вода. Тверд как камень.

Хавер утер с губы кровь.

– И цепок, как хорек.

Андор улыбнулся.

– Побереги парню лицо. Местные девицы весьма придирчивы, а Хавер без женского тепла не сможет.

Коренастый оскалился:

– Меня не только за лицо любят. Я человек многих талантов.

Тегон без сарказма прокомментировал:

– Человек многих талантов, а воинскими обделен. Дерешься, как бабеныш – может и меж ног талант усох?

Хавер налился багрянцем. На секунду Андору показалось, что у воина сейчас взорвется голова или пойдет пар из ушей. Царевич отвернулся и поспешил на совет, оставив обидчивому бойцу отомстить за себя. То бишь, набить еще синяков от непроницаемого Тегона.

В штаб-палатке обсуждали план разведки. Мужчины уселись в круг, в центре была разложена карта. Вектир разлил в пиалы чай, раздал каждому. Андор принял чашу, отхлебнул, отметил, что это варево намного приятнее целебного зелья.

– Хану где мы сейчас? Дождь кончился, звезды видно.

Евнух указал тростью на изображение:

– Мы вышли из Кеттинских могильников. До ближайшего стана два дня пути на северо-восток.

– Предлагаю разбиться на группы и охватить несколько поселений.

Митян, добродушный толстяк с соломенными волосами и пышной, закрученной в косу бородой, поедал поджаристую утку. Сжав толстыми пальцами окорок и размахивая им вместо указки, великан показывал на карте направления:

– Легче пролезть незамеченными. А если и попадемся на глаза, никто не приметит в паре крестьян разведчиков. К тому же больше возможность обнаружить следы военных приготовлений.

– Мог бы сказать, что небо синее, а солнце светит днем!

Варион, мужчина средних лет, с крючковатым носом и хищным взглядом, поигрывал узким кинжалом. На нем был дублет серозеленого цвета и лоскутный плащ. Один из лучших разведчиков, джунгар прослыл скептиком до мозга костей, подозревал всех во всем и везде искал выгоду.

Митян насупился, молча принялся уплетать сваренного в яблочном вине рябчика. Андор окинул взглядом совет. Фаддей, в прошлом ловкий вор и плут, молча попивал чай, внимательно изучал карту. Худощавый коротышка походил на девятилетнего рыбацкого мальчишку – простоватое смуглое лицо, спутанные черные волосы, мальчишеский звонкий голос. Он никогда не высказывался первым, не вступал в споры и склоки, извинялся и бледнел при любом крике. Но за кажущейся робостью и хилостью скрывался расчетливый ум и стальные жилы. Царевич помнил, как пятнадцатилетний парень легко, словно горный ящер, карабкался по скалам Тиршафы в их первом походе. Тогда он повис над обрывом, схватившись за уступ, держа походный мешок с ножами и кольчугами. Фаддей закинул узел на безопасный пятак, потом, подтянувшись на одной руке, залез сам. Андор повернулся к Феккойцу.

– Что ты думаешь о нашей задаче?

Вор с серьезным видом произнес.

– Митян говорит дело. Надо разделиться. Я хочу пойти в кетостан, что чуть севернее их торгового тракта. И прошу отправить меня одного. Пусть Варион окажет нам честь и разделит остальной отряд по двойкам и тройкам. Думаю, что мужчины одного происхождения не привлекут внимания. К Кеттинам сейчас приходит многие выменивать шкуры и мясо, покупать зерно, пряности и украшения.

Варион ухмыльнувшись, крутанул кинжал, указал на Фаддея.

– Мальчик хочет идти один. Хочет доброй поживы. Но он теперь не вор, а разведчик. Или вор?

Феккоец мягко улыбнулся.

– Я – это я. Раз уж лис служит стране, позвольте ему остаться лисом.

Царевич опустил чашу на землю.

– Решено. Варион делит отряд, Митян распределит обозы, Фаддей идет один. На рассвете расходимся и встречаемся на этом же месте через восемь дней. Даст Высший, опасность ложная и царству ничего не угрожает.

За пригорком показалась неприметное Кеттинское поселение. В туманной дымке местность растворялась, на виднокрай выкатилось солнце – тяжелый, крупный шар искрился алоцветом, тужился, словно мужик за плугом, но пробить молочную пелену не мог. Виднелись верхушки юрт, высился черный истукан – шигир. Андор пощупал посох. Дерево шершавилось, на пальцах оставалось неприятное ощущение масла. Кеттины были одним из многочисленных племен ниятов, якобы ведших род от младшей дочери бога войны Мардука. Старшими были джунгары, средними – хунны. Джунгары ушли на север в поисках Великого кристалла. Хунны исчезли. Легенды гласили, что они преодолели восточные горы – Гряду Черных Бивней – в поисках Третей Земли. Хотя сам Андор считал, что дурни просто передохли в тех опасных местах. Или лавиной накрыло, или кусок скалы откололся. Или сожрали горные твари – барсы, великаны, агги. Нияты же перестали кочевать и начали вести оседлую жизнь – сцер Эвдык (с их языка – мирный) выдал свою единственную дочь Нияйю за богатого Кеттинского сцера Гаруда. По обычаю ниятов, народ давал своему хану абсолютную власть. Он имел право первой брачной ночи, мог давать имена детям всего улуса, забирать себе лучшую добычу. Гаруд оказался человеком умным и расчетливым. Улус стал Ость-Таном, вместо вольного сбора кеттин выбрал влиятельных советников, душегубы отца избавились от недовольных. Улусы помельче, не пожелавшие присягнуть новому сцеру, были разорены, рассеяны, уведены в Кеттинские земли и через пару поколений от ниятов остались только мифы. Вот так величие бога Мардука, наводившее ужас на мирные народы, кануло в забытье.

Царевич Веллоэнса в одной из первых настоящих вылазок встречался с Кеттинами. Тогда ему было пятнадцать. До замка дошла весть, что в северо-восточных землях орудует бандитская шайка – разоряет деревни, жжет посевы, уводит девиц. К разбойникам, их было восемнадцать, удалось незаметно подкрасться ночью и окружить в кольцо. Глава отряда – Минар – велел казнить всех. Андор делал все по обычаю – смотрел прямо в глаза, произносил обвинение и исполнял приговор. Только одного он не смог убить – мальчишку его возраста, смуглого, с зелеными миндалевидными глазами. Его взгляд был очень странным – он не выражал злобы, испуга, храбрости – но проникал в душу, завораживал. Царевич оцарапал его щеки и грудь острием меча и произнес, что этого наказания достаточно. Парня отпустили, только Минар недовольно косился на Андора всю обратную дорогу.

Подходил к концу шестой день разведки. Андор с Сайтаханом и тремя воинами обошли три поселения. Становились на ночлег, приносили дары шигирам, вели беседы с приютившими их хозяевами. Сайтахан шатался по базарам, заговорщически сплетничал о смутах в Веллоэнсе. Кеттины с удивлением хлопали глазами, улыбались и разводили руками. В Ость-Тане всё спокойно, боги дают плодовитость скота и земли, торговля идет бойко. А в ближайшем Вел-Энсте (так они звали Царство) если что и не идет – так не тем богам молятся.

– Я уже почти верю, что кеттины стали оседлым племенем.

Сайтахан снял с телеги мешок пряностей, закинул его в саат-шатер местного торговца. Смуглый купец оказал завидное гостеприимство, всячески охаживал гостей – поил чаем, угощал фруктами, выспрашивал о дальних странах. Мужчины отнекивались, мол, мы тут неподалеку, что за холмами твориться, не знаем. Андор распорядился, чтобы у Феруса закупили гвоздики с перцем, сушеного огнецвета и тагорского корня.

Андор потер щетинистый подбородок.

– В кеттинах течет кровь ниятов, детей Джунга, избранных Мардука, как они верят. Эти люди не могут быть мирным народом.

– Да? Посмотри на Вариона. Он – джунгар. Чистокровный. В его жилах должен течь огонь. А он несет службу, подчиняясь иноверцам – слабейшим, которых даже за людей считать нельзя!

Царевич промолчал. Варион. У него своя, длинная и запутанная, история. Нелегко было его отцу приручить этого хитрого, мудрого и жестокого человека. Мужчина улыбнулся:

– Возможно, ты прав, Сай. Эту схватку я, наверное, проиграл.

В глазах Андора вспыхнули озорные искорки.

– Но нужно проверить последний вариант. Обычные жители могут и не знать, что готовит их сцер. Надо взять языка. Из воинов. А лучше из мудрецов и советников.

Манохаец изумился, широко распахнул глаза, на секунду потерял дар речи:

– Андор… Мы в разведке и у нас нет никаких доказательств, кроме сплетен и россказней горстки бродяг. Ты… ты подумал, как мы его вернём? Как провести всё гладко?

– Сегодня ночью. Схватим кеттинского гадателя, приведем к Хану. Вектир опоит его дурманом так, что тот и не вспомнит, где последнюю неделю был. В стане решат, что напился перебродившего кобыльего молока или перекурил волшебной травы. Высекут, не боле.

Ночь выдалась темная. Небо затянуло серыми облаками, прогретую землю охлаждала мелкая морось. Сайтахан нагрузил телегу и выехал на окраину селения. Кетан-купец долго и льстиво благодарил гостей, подарил сверток чая, зазывал остаться еще на пару дней. Манохаец отсыпал хозяину шатра серебряных монет и поспешил удалиться. Царевич с оставшимися тремя соратниками отправился искать полонянина.

Мужчины дождались, пока весь стан умолк. Ночь выдалась на редкость темная – ни звезд, ни луны. Все кадильники и костры погасили – малейший уголек без присмотру мог запалить гэр, а там и стан займется огнем. Уюрты располагались прилично друг от друга, приходилось перебегать быстро, пригнувшись, выжидать – не разбудили ли кого.

Икк и Люй отправились в восточную часть поселения. По укладу, там должен стоять уюрт амира, ставленого князя. На востоке всходит солнце, и первым согревает главное жилище. Чем выше сан, тем больше позволялось иметь детей. Андор прикинул, что сыновья повелителя могут быть взрослыми, их шатры, или гэры, стоят рядом. Если кто на неделю исчезнет – и не заметят, мало ли – к кеттиночке повадился, али на охоту ускакал. Между тем – взрослый сын, преемник, присутствует на всех сходах, знать о готовящихся набегах.

Андор и щуплый Гекр передвигались мягко, без звука. Одетые в темные рубахи, на ногах – сапоги-мокасины на мягких подошвах, чтобы ощущать каждый камешек и ветку, черные плащи обернуты вокруг торса и заткнуты за пояс. Они шли на запад – к шатрам воинов. Глухо каркнул ворон. Мужчины легко обошли дозорного, спрятались за невысоким, убогим гэром. Издалека раздались голоса, среди уюртов проходили два мужчины в одеянии мудрецов:

– Китой давеча уже отсылал к сцеру посыльного. Так что не видать тебе знатного пайка и мягких шкур еще год.

Второй звякнул металлом, факел осветил массивную золотую цепь с медальоном:

– Этот Китой. Кем он себя возомнил? Молодой, значит – глупый. Прежний смотритель всегда прислушивался к моим советам и опыту.

– Тише. Говорят, что он слышит даже мысли, не то, что слова. Ходят слухи, что он в сделке с темнобогом Гэгэном. А еще, сцер хочет выдать за него свою дочь, Ранестхе. Так что не раздражай будущего Китой-хана.

– Когда станет, тогда и посмотрим. Эх, пойду, растреножу коня, да навещу соседний аул. У меня там хорошая знакомая, всегда постель греет.

– Не боишься цепью сверкать?

– Да кто сейчас тут ходит? Только мы, два шатуна.

– Ровной тебе дороги. Мне и здесь в гэре постель мягка.

Мудрецы разошлись. Андор знаками указал Гекру на мудреца, покинувшего воинский аил. Идеальный пленник. Злится на главаря – значит, легче будет допросить. Уезжает, да еще предупредил об этом – значит, никто не хватится. А раз едет к пассии – может и задержаться. И уж тем более никто не поверит россказням о похищении, лишь посмеются.

Разведчики тихо шагали за мужчиной. Амирские уюрты остались позади. Гекр приблизился к жертве, приготовился схватить за руки, чтобы связать, не дать выхватить оружие или начертать магический знак. Андор подошел сзади. В мгновение ока царевич зажал рот пленника и приставил к горлу кинжал, а Гекр заломил руки за спину и туго смотал бечевой. Цепь аккуратно сложил за пазуху.

Кеттинец улыбнулся. Через кожу стали просвечивать вены, наливаясь бледной синевой, на висках и лбе вздулись пульсирующие сосуды. Глаза налились золотом, исчезли зрачки. Гекр испуганно воскликнул. Руки пристыли к пленнику и по локоть онемели. Андор понял – ловушка, их наверняка вскрыли еще на входе, надо скрываться – но тело уже стало недвижным, ноги и руки не слушались. Целитель светился ярче, кожа и одежды налились золотом, складки и очертания сгладились. Через минуту свет потух, а оба разведчика оказались в крепких объятиях скалы из черного камня.

На окоеме забрезжили первые лучи солнца. К пойманным мужчинам подошел дозорный. Лет двадцати, худощав и смугл, с тонкими закрученными усами. Узкие глаза довольно изучали находку, тупым концом копья парень осторожно ткнул Андора в бок. Царевич рыкнул, повернул в сторону стража голову, вперил невыспанные, налитые кровью, глаза. На лице юноши расплылась довольная ухмылка:

– Тэленов поймал. Китой доволен будет.

Дозорный привел пятерых. Коренастый воин прошептал заклятие и часть камня превратилась в золу. Андор и Герк все же остались скованы каменными кандалами, затекшие ноги подкосились, мужчины распластались по пыльной земле. Поднялись, пошатываясь и спотыкаясь, последовали за конвоем.

У главного западного гэра их встречал молодой смотритель. Парчовый расписной халат прикрывал колени, расписан золотистыми узорами. Широкий зеленый опоясок подчеркивал стройность и крепость торса, красные сапоги из битой слоновьей кожи с подрезанным каблуком плотно подогнаны по икре. Смуглолиций зрел, не щурясь, на бритой макушке играли солнечные пятна. Андор отметил, что привычной косички, как велят обычаи кеттинов, нет, голова чисто выбрита. Зато на лице длинные, тонкие усы, заплетенная хитрыми узлами борода.

Пленников вытолкнули вперед, поставили на колени. Глава отряда доложил:

– Тэленов поймали. Повели отрубить им головы.

– Всему свое время. Потому я и стал зятем хана, что обдумываю каждый шаг.

Китой разглядел мужчин, обошел, заглянул каждому в глаза. Герк потупил взор сразу. Андор смотрел прямо. Глаза кеттина не выражали эмоций, в зеленых озерах царила пугающая пустота, внутри царевича бушевала буря животного страха, но виду не подавал, мысленно твердил уроки Тегона. Спокоен, как вода. Тверд, как камень.

Смотритель отошел.

– Что ж, тэлен. Ты силен духом. Вспомни меня.

Рука извлекла из кармана белый шелковый платок. Утеревшись, мужчина вновь взглянул на пленников. От каждой скулы до подбородка белела узенькая полоса. Близко, лицом к лицу, кеттин тихо прошептал Андору:

– Шрамы, оставленные тобой. Двенадцать циклов назад. Тогда я был вором, а ты охотником. Теперь все наоборот. Символы моей незрелости. Я был так жалок и юн, что не заслужил смерти. К тебе я буду так же беспощаден, тэлен.

Китой повернулся к охранникам:

– Я решу их судьбу после завтрака. Увести пленников в отдельный уюрт. Накормить. Вина не давать – пусть встретят участь трезвыми сердцами.

Хану всматривался в горизонт. Мудрецы рекли, к этой черте, где небо встречается с землей, может подойти только великий духом человек. Недостойным боги налагают пелену на глаза и поворачивают обратно. Некоторые считают, что окоем лишь иллюзия, что его нет и земные просторы безначальны и бесконечны. Куда бы ты ни пошел, через сто сорок лет странствий вернешься на прежнее место. Вектир иногда задумывался – может эти некоторые и есть те самые недостойные, уже с пеленой на глазах?

На сердце целителя было неспокойно. Близился вечер восьмого дня, а группа Андорра не появилась. Вернулись все остальные.

Уже на третий день Митян навез мясного провианта, его телега ломилась от вкуснейших колбас, рулек, шпика. Медвежатина, конина и баранина – все было густо приправлено солью, чесноком и перцем. Вяленые, жареные, копченые и сушеные лоскутья издавали сногсшибательный аромат. Толстяк сначала смотрел на всех зверем, но вскоре раздобрился, выделил пол-телеги на ораву.

На четвертый вернулся отряд с Тегоном и Хавером. Все, кроме блондина, потеряли один-два зуба, лицо Хавера больше походило на перезрелую сливу. Нехотя, смуглолицый рассказал, что увлеклись перебродившим молоком и подрались с кеттинскими задирами. Хану вопросительно посмотрел на Тегона. Тот ограничился фразой – хотящего чужую жену встретит ярость мужа.

На шестой день подошла группа Вариона и приковылял Фаддей. Джунгар кратко пересказал все услышанные разговоры, передал вектиру найденные проржавевшие тупые клинки. На вопросы о войсках отрицательно мотал головой. Похаживают воины, недавно осматривал земли сцерский отряд, но никакой подготовки к войне и в помине нет. То же говорил и Фаддей. По лицу видно, что феккоец излазил весь стан, доволен наживой – не один уюрт лишился драгоценностей, однако ничего подозрительного лис не заметил.

– Даже если царевич не явится до последнего луча, мы покинем эти земли.

Хану не заметил появившегося Вариона. Ловкий, грозный и смертельно опасный мужчина передвигался неслышно, что делало его похожим на бесплотного призрака. Вектир сдержанно молвил:

– Он появится.

– Да или нет, но с первыми звездами мы уходим.

Андор появился. Сайтахан гнал повозку быстро, хлестал коней, как только мог. В телеге, прикрытый соломой, лежал царевич. Взгляд блуждал бесцельно, пересохшие губы шептали несвязные фразы. Руки и шея стянуты каменными цепями, к которым прикованы три обезображенных трупа. Хану не сразу узнал членов отряда. Икк, Люй и Гекр лишились глаз и зубов, ниже шеи вся кожа ободрана, тела пестрят полосами от раскаленных прутьев, на лбах выдавлено пятигранное клеймо.

Целитель охнул:

– О, Высший! Что случилось?

Варион беззвучно выругался, отдал распоряжения. Андора унесли в шатер, раздался стук разбивающего цепи молота.

Манохаец бледнел, судорожно сглатывал, вертел головой. Хану принес настойку, заставил выпить. Уняв дрожь, Сайтахан процедил:

– Я ждал в назначенном. Царевич пришел на день позже, волоча этих троих. Говорил я ему, не надо языка брать. Предчувствие плохое было. А он настоял на своем.

– Откуда взялось клеймо?

Смуглое лицо вошедшего джунгара побледнело, глаза обеспокоенно заметались из стороны в сторону. Ухватил разведчика за грудки:

– Кто поставил клеймо трупам?

Мужчина вырвался из рук Вариона:

– Спрашивай у Андора, я тут причем? Я дожидался в назначенном!

Хану встал между Сайтаханом и испуганным воином:

– Царевич еще не пришел в себя. Он сильно изможден. Чего ты взбесился?

Джунгар напряженно прошипел:

– Клеймо Гэлемгэна. Это была не просто пытка. Бесовский ритуал. Что мы будем делать, когда шайтаны восстанут ночью? Как вы собираетесь сражаться с мертвыми, не боящимися огня и стали?

Вектир обескуражено взглянул на Сайтахана. Тот опешил, стоял, потеряв дар речи. Посмотрел на Вариона:

– Думаешь, на окраинах Кеттинских земель, среди мирного племени бывших ниятов осталась настоящая черная магия? Способная призвать темных духов? Может, это просто наказание тэленов-воров, чтобы другим неповадно было? Среди вашей крови воров терзают жестоко. Все знают, что легкорукие суеверны. Увидев такое, да еще с клеймом, любой крадун в эту степь заходить побрезгует.

Джунгар смутился, на лице появилось сомнение, подозрительно прищурился:

– В твоих словах есть мудрость, однорукий. Но сегодня мой дух будет бодрствовать, а рука не выпустит кинжал и факел. Через два часа в путь, успейте собраться.

Глава 8. Лавьен

Лавиен нетерпеливо помешивал горячий пунш. Изящная серебряная палочка нагрелась и приятно жгла пальцы. Царевич пригубил напиток, поморщился:

– Можно быстрее? Я хочу выехать сегодня же!

Портной, сухонький высокий старик, с длинными ловкими пальцами, поправил монокль. Устало вздохнув, пригладил редкую поросль на макушке, отер ярко красным платком вспотевший лоб. Чуть гнусавя, произнес:

– Господин, мы шьём Ваш наряд всю ночь. Я лучший в своём деле и как никто другой знаю, что спешка – враг красоты. Ваше облачение должно быть не только изящным, но и надежным. Осталось лишь прошить колет и тройной стежок по шароварам пустить для прочности.

– Ох, Ильдефонс, хватит и одного. Мне же не по горам лазать, да не на конях скакать. Сидеть на пирах, балах, с торговцами беседы вести.

Мужчина вздрогнул, поджал губы. Колени в фиолетовых парчовых бриджах задрожали. Старик проглотил обиду, с мольбой пронудил:

– Царевич, позвольте мне делать работу хорошо. Если кто из швецов, или даже самых захудалых брючников увидит, что Ильдефонс отдал незаконченную работу… Это же позор на весь мой род! Не дайте старому лицовщику так опуститься.

– Хорошо, подожду. Всё-таки пунш великолепен и эта палочка для остужения… Откуда она у тебя?

– О, мой господин, можете оставить её себе. Это мадлер, привезён из далекого Глинтлея, ставшего давеча Лиополем. Чистое серебро, обладает лечебными свойствами. Положите на ночь в кувшин с водой, и та станет полезнее и вкуснее.

Чтобы хоть как-то себя занять, Лавиен принялся рассматривать стену. Под потолком раскинулась перекладина. С неё ниспадали ткани самых разных фактур и цветов. Каштановый, вишневый, ализариновый оттенки будоражили, фисташковый, вердепомовый и малахитовый – успокаивали. Лазурный, сапфировый и ультрамарин рождали мысли о высоком, наполняли энергией. Индиго, сливовый и фиалковый погружали в думы.

Портной никому не раскрывал секреты расцвечивания. Покупал беленые ткани издалека, платил дорого. Хотя и зарабатывал непомерно больше. Близнецы все наряды заказывали у Ильдефонса. «Когда тот успевал шить ещё и для князей?» Царевич никогда не задумывался, зачем старому лицовщику столько работы. Мог бы обшивать только царскую семью и горя бы не знал. Да и надо ему немного. Мужчина дорогих убранств, еды, домов и земель не признавал. Довольствовался палатями в пять комнат – три занимала мастерская, в одной жил сам, в другой приютил помощников. Жалование спешникам платил щедрое, не обижал. «Что он делает с заработанными деньгами?»

– Господин, работа окончена. Я прошил одежду тройным швом, выдержит любые невзгоды.

Лавьен от неожиданности вздрогнул, с удовольствием кивнул головой:

– Ильде, наш лучший лицовщик! Швец, коих свет не видывал! Спасибо за работу, слуга занесёт тебе должное.

Портной зарделся, отвесил учтивый поклон и протянул царевичу наряд. Тот собственноручно сложил шаровары с пурпуэном в сундук, с некоторым сожалением сел в карету. Лавиену нравилось путешествовать, но он бы с удовольствием отправился в путь верхом, в легкой походной одеже. Сейчас же он посол Веллоэнса – едет с торговой миссией на запад, во владения славного небта Снефру. А значит, выглядеть надо соответственно.

Смуглый худощавый старик поправил тюрбан и потуже затянул повязку на лице. Брови недовольно хмурились, взгляд блуждал по местности, искал ориентиры, следы, дороги. Руки стиснули поводья, бечева резко натянулась и верблюды повернули на юг. Из новехонькой повозки проворно высунулся толстенный мужик в размашистой фиолетовой парче:

– Сдурел, что ли? И так по пустыне мотаемся вторую неделю, еще и шею мне свернуть удумал?

Кучер хмыкнул, равнодушно повел плечами. Голос был сух, как местный кустарник:

– Замело следы. Иду по солнцу. С первым лучом – влево от шара, в полдень – спиной. К вечеру светит в спину справа. Верный ход, долгий… Но верный.

Толстяк визгливо выругался и, проклиная жару, проводника и весь караван, исчез внутри.

В устланной коврами и подушками карете их было двое. Лавьен скучающе пялился на окрестности – будто в море песка и редких кусточках полыни можно найти что-то интересное. Царевич обернулся:

– Так зачем всё-таки мы направляемся в Маноху?

Толстяк учтиво улыбнулся. Капли пота стекали с его лба крупными градинами, на одежде проступила высохшая соль, а на месте складок виднелись темные пятна – казначей измотан долгим путем, но в разговоре с юношей нет и нотки раздражения:

– Я рассказал о миссии еще в Веллоэнсе. Что хочет прояснить светлейший?

– Цулланур, опять ты за свое! Зачем эти хитрости и выспрашивания? Просто расскажи о небте, предстоящем празднике и…

Лавиен придвинулся ближе, в голосе ощущалось волнение:

– Почему отец дал мне именно это задание? Чего он ожидает? Ты знаешь. А если не знаешь, то уж точно догадываешься.

Казначей достал из ларчика платок, отер мокрый лоб. Толстяк заслужил свое место при царе тяжелым трудом и проницательным умом. Как, впрочем, и все приближенные к владыке. Царь не делал различия между богачом и рыбаком – любой мог стать, кем пожелает. Если хватит умения. У него, коренного Манохайца, умение обращаться с деньгами в крови. Хитрый и проницательный купец смог стать управителем в царском доме, а затем и всем Веллоэнсе. Цулланур протянул Лавиену туесок сушеных орехов:

– Вы воспитывались Минаром. Но искусству общения и управления с деньгами обучал вас я. Могу показаться отступником, или даже еретиком. Но я искренне верю, что Веллоэнс силен своим троевластием. Власть религии, власть царя и власть денег. Шпион Минар дал Вам здоровье, силу и ловкость. Я дал хитрость, ум и расчетливость. С Манохой нас испокон веков связывала торговля – пряности, ткани, диковинные животные. Даже мудрецов, поэтов и стратегов – и тех я покупаю для нашего Царства. Но небт Снефру уже стар и не так дальновиден, как должно быть властителю. В его владениях всего две ветви – власть царя и власть жрецов. Жрецы ведают религией и деньгами, заключают союзы, налагают подати и собирают налоги. Нанимают войска и подкупают убийц. Небт признаваем простым людом и в этом его сила. Но такое могущество хрупко. Не устоит стул на двух ногах. На трех же будет крепок.

– Так почему именно я, Цулланур?

Казначей приподнял бровь:

– Вы любите лесть, царевич? Умейте слушать восхваления с довольством на лице, но не кормите ею сердце. Вы имеете такт и мудрость, которой нет у старшего брата и уверенность, которой не досталось младшему. И… Вы не девушка.

Юноша потер руки. Лицо прояснилось, в глазах засияли искорки:

– Нужен священный союз. Пир может оказаться брачным. Удачный политический и торговый ход. Да и небтаути Мосвен, говаривают, недурна собой.

Необъятный манохаец вынул из сундука игральный пергамент, удобно развалился на подушке:

– Скоротаем время за ири. Брак был бы лучшим исходом. Я же направляюсь к небту лишь для торговли.

Повозка резко затормозила. Кучер опустил поводья, с опаской поглядывал по сторонам. Странники очутились в долине валунов. Огромные, кряжистые камни угрюмо поблескивали иззубренными песком боками. От раскаленной поверхности глыб поднималось марево.

Казначей высунулся из оконца, лицо налито кровью, глаза на выкате. Увидев долину, сглотнул, лицо побледнело. Толстяк обменялся с кучером знаками, скрылся внутри, приложил пальцы к губам.

– Среди камней может быть засада. От горстки бродяг мы отобьёмся, но наёмники… С нами слишком мало воинов и слишком много наживы. Будем надеяться, что проводник знает своё дело. Нас могли заметить, царевич, будьте готовы.

Лавиен кивнул. Руки нашарили изогнутые двухлезвийные клинки. Кханджарли. Их ему подарил Минар. Пальцы защищены плотной полосой стали, головка в виде полумесяца заточена остро. Вначале тренировок наставник давал только деревянные кинжалы. Для каждого оружия есть своя наука. Для меча с щитом – одна. Для двуручного молота – другая. Парное оружие сложно, но может сделать искусного воина в несколько раз опаснее, чем одиночное. Царевич долго учился управляться с этим оружием. Постоянно задевал себя, оставлял на теле ссадины и занозы. Итог превзошел ожидания. Клинок стал частью руки, юноша мог выписывать любые пируэты, прыгать и крутиться – кханджарли двигались плавно, поражали цель наверняка, исчезали за пазухой незаметно.

Путь через валуны казался вечностью. Царевич слышал тревожный стук сердца, пульсацию крови в венах. Цулланур смотрел куда-то вдаль, на коленях лежал посох, исчерченный письменами, руки с силой сжимали твердое дерево. Необъятная туша вздымалась при каждом вздохе, толстяк с натугой сопел, безуспешно пытаясь сохранить тишину.

Вдалеке заржали кони. К обозу стремительно приближалась шайка в тридцать голов. Разбойники одеты в бурнусы горчично-золотистого цвета, сливаются с песком, лишь поблескивают серебристые подвязки. Верхом на пустынных гелишах, в каждой руке по сабле, некоторые вооружены легкими короткими луками.

Кучер спешился, заглянул в карету:

– Нас заметили. Биться против стольки головорезов непросто. Попробую откупиться. Сидите внутри.

Лавиен воспротивился:

– Я могу вести переговоры! Если кому и идти им навстречу, так это мне. Они не посмеют тронуть царевича Веллоэнса!

Казначей посмотрел на кучера, перевел взгляд на юношу. Мягко произнес:

– Если разбойники узнают о Вашем благородном происхождении, то не преминут взять в плен. Лучше будет уподобиться купцу и его служке. Я похож на торговца – и одеждой… и формами.

Кучер усмехнулся. Да уж, этот мешок сала очень подходит на местного менялу. Ущипнув бороду, с ехидцей проронил:

– Люди пустыни не страшатся власти и не ценят золото. Но они уважают седину на голове. Пойду я. Если убьют – отправится казначей. Но Вы, царевич – в любом случае не говорите много – из рабства или банды вырваться не сложно.

Старика окружила свара галдящих бандитов. Тот стоял недвижно, понимал – резкое движение, косой взгляд – и каменный наконечник стрелы распорет сухую кожу, пробьет ребро и вонзится в сердце. По щеке прокатилась капля, в горле запершило. Кучер высматривал атамана, искал малейшие признаки отличия – драгоценный камень в навершье, роспись на обуви, цепочку или перстень. Все были как один – золотистые накидки, простые добротные луки и кинжалы, остриженные песчаные гелиши.

Как по сигналу дикая круговерть остановилась. На мужчину смотрел один из разбойников. Кучер поднял голову, на лице застыло возмущение:

– Сколько тебе лет, атаман?

Всадник захохотал:

– Шудр осмелился заговорить! Сколько мне лет? Я не умею считать!

– Как же ты делишь добычу среди братьев?

Орава хранила гробовое молчание. Атаман хохотнул:

– Умён старик. Ответь ка на мой вопрос – как ты будешь говорить, когда я отделю голову от тела?

Цулланур, наблюдавший за толпой, шепнул Лавиену:

– Его до сих пор не убили. У нас есть шанс выжить.

Царевич кивнул.

Кучер простер руку в сторону главаря:

– Где твой старший брат?

Разбойник перестал смеяться и опустил саблю. В голосе появилась злоба с примесью испуга:

– Что ты знаешь о моем брате?

Старик пожал плечами:

– Уже знаю, что он есть, а это немало. Старших можно ненавидеть, но уважать их обязаны все.

Свара притихла. Кучер ощущал, как оторопели бандиты, видел, как с силою сжали они оружие. Понизив голос, мужчина продолжил:

– У тебя есть и отец. У каждого из нас он есть. Я не видел своего, но оказываю честь давшему мне жизнь. И что вижу? Дети пустыни, известные своим почитанием традиций, смеются над человеком, который годится им в отцы?

В воздухе копилось напряжение. Цулланур выудил из кармана шёлковый платок, отёр заливавший глаза едкий пот. Лавьен дышал тихо, краем глаза наблюдая за кучером и головорезами. Старик стоит прямо, смотрит на одного из бандитов, скорее всего, главаря. В шайке никто не восклицает, не скачет – все застыли в нерешительности. От камней веет жаром, воздух маревеет.

Вдалеке раздался трубный зов. К ним приближался еще один разбойник – щуплый коротышка. В отличие от всех всадников скакал он не на пустынном гелише, а на изящном красношкуром арпейне. Кошак двигался грациозно и стремительно, за один прыжок преодолевая расстояние в двадцать шагов. Когда до шайки оставалось прыжков девять, арпейн остановился. Карлик закричал:

– Оставьте эту мелочь! Через три бархана караван! Если поторопимся, нападем среди долины, внезапно!

Разбойники пришли в себя, загоготали. Вскинув сабли над головами, шайка последовала за щуплым мальчишкой. Один из бандитов напоследок обернулся к старику:

– Когда-нибудь мы встретимся. И тогда разговоры о чести тебя не спасут.

Едва разбойники скрылись из виду, кучер запрыгнул на козлы, натянул поводья. Ехали быстро, стараясь как можно скорее увеличить расстояние между ними и бандитами. Если те одолеют хорошо защищенный караван, то будут грабить и пировать неделю. После загребут наживу в тайник и сызнова отправятся на промысел. В любом случае, нужно уйти подальше.

Миновав долину камней, со стороны каравана что-то взорвалось. Волной оглушило, верблюды испуганно потянули поводья, с повозок свалились мелкие сундуки. Цулланур выглянул в оконце, недовольно нахмурил брови:

– Так и знал. Какой же караван без мага.

Следующие четыре дня прошли спокойно. Обоз с царевичем миновал скалистые расщелины, сразу выйдя на заселенную долину. Вся местность усеяна россыпью глиняных домиков – каждый в два метра высотой, друг от друга недалеко, едва протиснется запряженная колесница. Повозки спустились с холма, неторопливо покатились меж серых жилищ. Из убогих хижин робко выглядывали перемазанные люди, грязные волосы всклокочены, в глазах боль и страх. Лавиен выглянул из окна, с ужасом и брезгливостью отпрянул, захлопнул ставню. За край дверцы ухватилась рука – вся покрыта коростами, кожа растрескана, в трещинах багровеет раскрытая плоть. Кучер оттолкнул попрошайку шестом, достал багор. Серый люд топтался у хижин, желтоватые глаза смотрели исподлобья, с голодом и ненавистью, но преградить путникам дорогу никто не решался.

Царевич посмотрел на казначея. Взгляд выражал отвращение и жалость:

– Кто эти бедняги? Небт Снефру настолько беден, что оставил подданных подыхать на этом горшечном поле?

Толстяк покачал головой, сожалеючи молвил:

– Не все земли живут уставом Веллоэнса, господин. Из-за разбойников мы вошли в Маноху черным ходом. Эти люди – невольники, какой-то купец держит их для производства кирпичей. Правителю непросто держать все области под контролем.

Лавиен опешил:

– Но в нашем Царстве тоже много рабов и они не выглядят такими измученными.

– Ваш отец, а также многие цари до него чтят Устав Древних. Не только на словах, но и делами. Когда Царь чтит мудрость веков, то и Царство его утверждается навечно. Но у других владык – по воле Высшего или ещё по какой причине – алчность пересиливает добродетель. Да и в Веллоэнсе есть нечистые на руку – страна велика, и город городу рознь.

Юноша прислонился к стенке, закрыл глаза. От продавливающих щебень и глину колес на всю карету передавалась мелкая дрожь. Вибрация переходила на тело, расслабляла, успокаивала, настраивала на думы. Да, Веллоэнс стал великим Царством. Отец всегда был справедлив и милостив, он устроил управление государством так, что каждый мог стать тем, кем хотел. При этом не было секретов и тайн. Магия стала бытовым инструментом работы. Крестьяне с помощью несложных заклятий вспахивали землю, выкорчевывали камни с полей. Дровосеки точили топоры и на месте срубленых деревьев одним взмахом высаживали молодые побеги. Если человеку не нравилось его ремесло, он всегда мог переучиться. Суфий, старейший из мудрецов, занимался подготовкой наставников и пророков. Каждый из жителей мог узнать, к чему есть способности. В городе отличный университет, магистры и учителя путешествуют по всей стране, организуют замечательные школы, преподают науки. Из многих крестьян вышли замечательные стратеги и инженеры, некоторые музыканты стали руководить армией, а стоначальники, пресытившись военными походами открывали свои кожевенные и кузничные лавки. Даже непутевые и ленивые были при деле. Рабы жили в домах господ, питались не хуже хозяев и вполне довольствовались своим положением. Обычно, никто из рабов, после семи положенных лет службы, не пользовался правом стать свободным. Почти никто…

– Мы подъезжаем, господин. Смахните пелену сна.

Лавиен приосанился, одёрнул задравшуюся гуяверку. Выглянул в окно. Серое поселение осталось позади, мимо проплывали скалистые зубцы, холмы, усеянные редкими деревцами с широкими листьями на самой верхушке, в илистых ручейках плескались дети. Повозка вывернула на оживленную базарную площадь. Тут и там стояли лотки с фруктами, тканями, специями. Торговцы зазывали прохожих, расхваливали товар. По рынку шныряли менялы, обменивали медяк на куль фиников, финики на куль орехов, орехи на два арбуза, каждый продавали по медяку. Сновали и воришки. Вокруг представления собралась толпа зевак – худющий, как скелет, меднокожий мужчина в набедренной повязке, не торопясь расхаживал по красным углям, останавливался, вставал на руки и прогуливался вниз головой. В момент узел между ног развязался и повязка сползла на талию, представив на обозрение внушительное достоинство трюкача. По толпе пошел гогот, огнеходец пытаясь поправить тряпицу, потерял равновесие и грохнулся на угли, подняв клубы золы.

Лавиен успел заметить, как в эти секунды легкие руки срезали несколько подвязных кошелей. Негодуя, царевич обернулся к Цуллануру:

– Да он заодно с ворами! Отвлекает прохожих, пока босяки подчищают карманы!

Казначей как-то странно улыбнулся:

– О, нет, господин! Он просто взял дополнительную плату за особое представление. Мы еще только приближаемся к сердцу Манохи. Будьте осмотрительны царевич – это мелкие проказники. Настоящие дельцы живут при царе. Срезать кошель – несложно, а дворцовые проныры опустошают сокровищницы одним языком.

«Наверное, поэтому ты и успешен в этих краях, Цулланур», подумал Лавьен.

Обитель небта поражала своим устройством. Базарные площади и жилые дома упирались в массивную округлую стену. Глиняная ограда возвышалась на шестьдесят локтей, сверху через узенькие бойницы угрюмо наблюдали стражники. Повозка приблизилась к воротцам. Казначей отдал охраннику письмо. Тот разломил печать, бегло пробежался по тексту. Отворил ставни. Размер прохода оказался аккурат по обозу. Кучер направлял верблюда умело, ни колесо не зацепил, ни подножку не шоркнул.

Внутри, поодаль от центрального парадного пути находились постоялые дворы, базары, конюшни – купцы и послы с челядью устраивались на ночлег, развьючивали мулов, заключали сделки, отдавали животину на заботу конюхов.

Сам дворец напоминал огромный, выдолбленный в скале полукруг. Он не был так высок, как царский замок в Веллоэнсе. Но зато раздавался вширь куда хватало глаз. К центральным вратам вёл широкий подкат, по бокам выдолблены ступени и установлены перила. Среди колоннами покоились медные жаровни. Солнце скрывалось в облаках, дневной жар растаял и тепло поддерживали алеющие в этих полусферах угольки.

Лавьен поёжился и протянул руки к огню. Кучер занёс вещи в покои, служанки небта суетились, наводили порядок, застилали постели, брызгали благовония. Царевич с казначеем успели как раз к началу празднования. Три раза в год правитель Манохи отворял свои врата для торговли и заключения союзов. Праздник начинался с вечернего пира, поднесения даров и возвеличивания властителя. Следующий день посвящался служению в храмах. Во дворце отводилось несколько залов и открытых площадок для отправления ритуалов. Количество капищ, жертвенников, святилищ, пирамидок и статуй поражало. Были здесь и шигиры кеттинов и идолы Офира и тотемные столбы, возвышалось редкое лиартовое древо – символ бога плодородия Бадучены. Грозно зрела на проходящих бронзовая статуя Мокошь. Складка подола богини образовывала жертвенник, раскаленный подложенными в выемку углями. Рядом стоял невысокий каменный цибар, доверху наполненный козьей кровью, здесь же лежал ритуальный нож и оскобленый рожок. Древние последовательницы культа – кровавые жрицы – настаивали на приношении в жертву людей. За это их много преследовали в прошлом – во Второй Земле их теперь было не встретить. Но для увлекающихся этот уголок мог хотя бы потешить религиозное самолюбие. Как и для многих других верующих. Лишь адептам многочисленного пантеона Манохайских божеств было где развернуться. Просторная зала с трехметровыми статуями, многочисленные жрецы и прислужники, обилие месс и возношений – каждому гостю сразу становилось ясно, кто тут главный.

Третий день посвящался переговорам. Послы государств договаривались о ценах и товарах, обязательствах и союзах. Только после предложения небту, купцам разрешалось торговать между собой. Эти сделки были мельче и по стоимости и по объему, но споры шли жаркие, за порядком смотрела утроенная охрана. Следующие дни проходили тихо – гости собирали пожитки, закупались, оговаривали оставшиеся условия. И так до следующего совета.

Цулланур нарушил думы Лавиена:

– Все наши обозы подошли. Я проверил товары – всё на месте. Нам пора идти на празднование.

Внутри зала пылали жаровни, освещая покрытые известью стены. Купцы, послы и вельможи держали в руках чары с подогретым вином, заедали сладким инжиром, копчеными бананами и финиками. Длинные узкие столы, накрытые красными скатертями, пусты – пир начнется после ритуальной молитвы и благодарения богам. Широкие лестницы поднимаются ко второму ярусу – на нём уже толпится народ, люди подходят к окнам, вдыхают бодрящую прохладу вечера. Царевич обратил внимание на меднокожего карлика. Обритый, глаза подведены углем, на плечах алеют фигуристые начертания зверей. Запястья закрыты кожаными браслетами, душегрейка из верблюжатины распахнута, кольчужный поясок плотно держит ярко разукрашенные шаровары. Карлик скучал у таза с напитком, рассеяно смотрел на толпу.

Лавьен подошел к нему, опустил чару в таз, сделал маленький глоток. Зеленоватая жидкость слегка горчила, щеки и язык вязало, во рту оставался слабый пряный аромат.

– Тэж.

– Что?

– Тэж. Напиток моего народа.

Коротышка подошел ближе:

– Я делаю его без хмеля. Специально просушенные и измельченные листья синецвета, с медом диких пчел и вытяжки лечебных грибов. Много не пей, с непривычки разболится пузо.

Царевич кивнул, поставил чару.

– Ты торговец? Или посол?

– Я содержу местный зверинец. У небта есть редкие существа и лишь я знаю, как их охаживать.

– Потому с тобой никто не ведёт разговор?

Карлик ощерился:

– Зачем терять время на прислугу, если можно завести полезные знакомства. А ты откуда?

Лавьен посмотрел на собеседника. Выдал заученную фразу:

– Помощник господина Цулланура. Он великий торговец из Веллоэнса, соблаговолил взять меня с собой.

Чуть помолчав, продолжил:

– Как твое имя? Из какого ты народа?

– Зови меня Тэж. Мой дом в Иоппии, хотя вряд ли ты слышал об этих землях.

– Это восточнее Веллоэнса. Господин рассказывал мне про эту страну.

Глаза коротышки округлились, на лице проступило удивление:

– И что же тебе поведали?

Юноша поперхнулся, спохватившись, что сказанул лишнего:

– Ну… что там тепло, только деревьев больше, чем здесь. И еще, что там ходят огромные звери с хвостом вместо носа, под которым две костяных сабли. Так хочу увидеть эту диковинную тварь, да боюсь – вдруг сожрёт.

Тэж расхохотался:

– Да это аллий, или ани. Манохайцы кличут его пентахи, кеттины – элифэнтом. Твари эти спокойные, неповоротливые, жрут одну траву. Их можно использовать, как передвижные башни, держит эта громадина большой вес.

Иоппиец ухмыльнулся, в глазах дернулись озорные огоньки:

– Пойдём, ещё не те чудеса покажу – челюсть отвиснет.

– Но господин…

– Тут до церемонии еще час и больше. Успеем.

Тэж отворил небольшую дверцу, зажег сферу и повёл царевича по узкому проходу. Вскоре они вышли в прохладный зал. Карлик приложил палец к губам, указал на боты из шкур. Тихо провёл к клеткам. В темноте посапывали чудные животные. Зверовод с нескрываемой любовью шептал:

– Это огнистые стриги, или по-другому, буроцветы. Единственные птицы, которые умеют летать назад. Не смотри, что такие маленькие. Очень быстры, а клюв ядовит. Ещё они хорошо дрессируются. Я знаю более десяти видов стригов и знаю, как их ловить. А вот – золотистый гелиш, дитя пустыни. Может скакать десять дней без воды и пищи, жара песков не боится. Древнее имя этого рода – онзир. Больше всего я хочу поймать гелишей Азмодая. Черны как уголь, на вид – обтянутый шкурой скелет. Но такого ни стрелой, ни мечом не возьмешь. А в глазницах пылают огни преисподней.

Лавиен удивленно просипел:

– Как такого взять? Если ни стрелой, ни мечом. И арканом никак, вестимо?

Иоппиец ухмыльнулся:

– Цепь надо заговоренную и браслет. Накинешь на шею – будет тебе рабом, без слов поймет.

Царевич заговорщически взглянул на Тэжа. Лицо осклабившегося коротышки в тусклом сиянии огонька выглядело страшно. Сглотнув, юноша подошел ближе, прошептал:

– Ловил ли ты арпейнов? Хозяин бы много заплатил за такого…

– Арпейны… Я люблю этих изящных кошек. Какого именно ты хочешь?

– А они разные бывают?

Тэж скривил мину. Лавьен ощутил, что краска залила лицо – даже в зверинце посветлело. Карлик указал в темноту, мягко зашагал к затенённому вольеру. Клетка из толстых стальных прутьев была обмотана шипастой сетью, в глубине чернело логовище. Обойдя загон, отворил незаметный доселе лаз. Царевич протискивался осторожно, стараясь не порвать одеяние – ход сделан по росту маломера, ему как раз. Попав внутрь, полезли в логовище. Юноша двигался гуськом, ноги сразу же загудели. Перед лицом маячила спина, заграждала источник света. Через минуту проход расширился и мужчины оказались в просторной жаркой пещере. Потолок и стены выскоблены до блеска, в железных ваннах тлеют угли, освещая логово, дым уходит через отверстие под потолком. Другой проход, пошире, затянут воловьей шкурой. Царевич оглянулся, с хрустом потянулся, принялся разминать затекшие бедра. Карлик сложил руки трубочкой, дунул.

Из закутья бесшумно проскользнул высокий тонконогий зверь. Под плотной красноватой шерстью перекатываются тугие жилы, на мускулистая шея переходит в плоскую голову с покатым лбом и черным носом. Существо зевнуло – Лавиен подумал, что острые загнутые клыки как-то уж неестественно длинны – и повалилось на спину, оказавшись у сапог Тэжа. Карлик присел, мозолистая ладонь погладила брюхо:

– Арпейн – лишь название семейства. Их тоже больше десяти видов, но многие знают только луранов. Искусные охотники изредка слышали об их младших братьях, кеббанах. Стихия этих существ – земля. Можно нечасто встретить зверей водной и воздушной стихий. Но огненным и эфирным тварям этот мир чужд, здесь им неуютно и увидеть такого – истинная удача.

Тэж замолчал, почесал зверя за ухом, взгляд упер в жаровню:

– Этого джубата я поймал еще котёнком. Выхаживал долго, но теперь он мне как брат. Большинство арпейнов перекидываются людьми. Некоторые даже считают себя людьми и думают как люди. Джубатам такая маскировка не нужна. Зачем, если их разум ближе к звериному. Как и инстинкты.

Царевич осторожно спросил:

– Стригов как и арпейнов тоже больше десяти видов. Ты говоришь, это как-то связано со стихиями?

Карлик непонимающе уставился на юношу, лицо вытянулось, извилины заскрипели:

– Ты умеешь считать больше десяти?

– А ты нет?

– Мне больше не надо. Люблю порядок. К чему мусор в голове?

Лавьен смутился. Тэж захохотал, обнажив крупные серые зубы:

– Хорошо, мудрец! Вернёмся в зал и поднимем чары с моим пойлом!

– За арпейнов!

– За всё, что больше десяти!

В зале пировали. Царевич набрал чару тэжа, прислонился к белой мраморной колонне. В теле ощущалась необыкновенная лёгкость, мысли текли размеренно. Это особое состояние было знакомо юноше. Когда Минар проводил тренировки по метанию кинжалов, заставлял сочетать полную концентрацию на мишени и, в то же время, расслабленные мышцы. Лавьен любил это состояние. Голова работает напряженно, а тело находится в покое – при этом все движения точны и быстры.

«Сконцентрируйся, расслабься» – таков был урок старого наставника. Юноша поправил оборки на рубахе, стал наблюдать за происходящим, рассматривать помещение. Дарбар бочкообразной формы, потолок поддерживают восемь колонн – по четыре с каждой стороны. За второй и третьей парами колонн в стенах видны двери. Оттуда придворные выносят пищу и питие, и туда же уносят остатки блюд и грязную посуду. Он с Тэжем пришел через дверь за четвертой колонной. Там стены закрыты шторами, цветные лоскутья спадают от самого потолка, тянутся по стене, огибают трон небта. Около третьих колонн на второй уровень ведёт лестница. По абрису в камень вделаны обитые медью деревянные перила. Со второго яруса зал видно лучше, да и воздух прохладнее, ведь идёт сразу из окон.

Лавьен перевел взгляд на небта. Снефру уже далеко не молод, лицо изрезано морщинами, на загорелых щеках белеют вертикальные полосы – ритульные шрамы джунгар. Говаривали, что ещё мальчишкой будущего небта отдали в попечительство волхву этого народа – факиху. Учитель был жесток и справедлив, и небт, получив Маноху, правил железною рукою, приумножая богатство страны, искореняя всё, что казалось ему неважным. Для каждого местного знаком истинной власти остались шрамы – символ того, что мальчик стал мужчиной, а мужчина дорос до воина-правителя.

Ныне же былая слава удалого властелина испарилась. Рослый удалец состарился, ссохся, руки истончились и не могли с прежней крепостью удерживать оружие, взгляд потух и уже не излучал былую силу. Небт по обычаю был полностью обрит, глаза подведены углем, ногти переливаются цветом янтаря. Голову покрывает платок тончайшего полотна, схваченный обручем в виде двух переплетающихся уреусов – один из золота, другой из черного оникса. Змеи обвиваются вкруг головы и в области лба кусают друг друга за хвост. От плеч до подошв спадает одеяние – белая полоса ткани, прошитая наклонными фиолетовыми линиями с золотистым пояском. Левая рука небта облачена в замысловатый наруч – металл переливается всеми цветами радуги, вставленные камни отражают блики огня, прорези образуют надписи на древнем, неизвестном Лавьену языке.

Небт поднял руку. В зале воцарилась тишина и началась церемония открытия торжища. Один за другим торговцы подносили дары правителю Манохи, возносили хвалу богам и оглашали свои помыслы. Подошла очередь Цулланура. Казначей пал ниц перед троном, воздел руки к небу:

– Боги даровали нам мир и безопасность в пути. Да наполнят они земли господина плодородием! Да охранят от руки злой и языка лживого! Да благословят долголетием и здоровьем небта-правителя Снефру! Я, ничтожнейший из людей, Цулланур, казначей царства Веллоэнс. И, по велению господина моего царя, принес дары – благовоние, зерно и мудрость вечную.

По знаку казначея слуги вынесли три сундука. Толстяк, тем временем, продолжал:

– Благовоние – жрецам, как символ мирной жертвы. Зерно – ремесленникам и земледельцам, да будет труд их успешен и наполняет изобилием страну. Мудрость вечная, свитки древних – тайноведцам, книжникам и вектирам – да устрояют житие земное с опекой и смыслом.

Цулланур замолчал. Напряжение росло, Лавьен заметил, как по лбу казначея скатился мутноватый шар, проторил дорогу по шее и растекся темным пятном по рубахе:

– Тебе же, великий небт, господин мой, царь приготовил иной подарок. Да явится радость очей Веллоэнса и предстанет перед очами властителя царевич Лавьен!

Юноша подошёл к казначею. Тот учтиво подвел парня к небту и, отвесив поклон, удалился. Снефру встал, приблизился к юноше. Выпрямившись, он оказался на три головы выше царевича. На Лавьена смотрели черные глаза, губы строго поджаты, жёлтое лицо иссушено палящими лучами солнца и выщерблено песком. Небт обратился к пиршествующим:

– Сердце Манохи забилось сильнее, увидев дитя прекрасного Царства! Да отмерят ему семь перемен одежд и нагрузят его верблюдов ценнейшим маслом страны из цветов пескорлиевого древа!

Юноша поклонился:

– Благодарю тебя, светлейший. Да сияет вечно солнце во время трона твоего и обогревают лучи эту землю. Для благого небта есть у меня личный дар.

Зал замер. Краем глаза Лавиен увидел, как побелел Цулланур. Дыхание толстяка стало судорожным, рука потянулась за платком. Царевич выудил из кармана серебряный цилиндр, приплюснутый с одной стороны и расширяющийся с другой:

– Это мадлер, привезён из далекого Глинтлея, ставшего давеча Лиополем. Чистое серебро, обладает лечебными свойствами. Обогащает воду свежестью и придает особый вкус.

Впервые за весть пир юноша увидел, как Снефру улыбнулся. Небт принял подарок, неторопливо кивнул. В глазах зажглись искорки. Правитель возгласил, в голосе улавливались довольные нотки:

– Истинно, это дитя своей страны! Я принимаю подарок. Мои умельцы сделают гравировку уреуса на этом предмете! Да продолжится пиршество.

Лавьен поднялся на верхний уровень, улегся возле столика с едой. Низенький, до колена, трапезник, ломился от всяческих яств. Преимущественно, место занимали сушеные фрукты и лепешки. Мяса было немного, да и в такую жару его особо не хотелось. Царевич съел несколько фиников, отправил в рот маисовый лаваш с медом, запил абрикосовым киселем. Приправленный тминовым порошком, кисловатый напиток приятно разбавлял сладость. Внизу заиграли флейты с кимвалами, придворные искусно выводили заливистые трели, выбежали акробаты и циркачи. Царевич привстал, подошёл к перилам. Мускулистая зеленокожая циркачка лихо вертела цепями с помпонами на концах. Слуги прикрыли жаровни и в зале стало темно. Вдруг один из артистов поднес к губам бутыль и изверг изо рта огненного змея. Пламя запалило помпоны и те, искрясь и кадя, превратили выступление в захватывающий танец тени с огнём.

Юноша ощутил прилив тошноты. От запаха дыма в голове помутилось, внутри неприятно сжалось. Лавиен, проталкиваясь через глазеющих на зрелище купцов, спешил к оконцу, вдохнуть свежего воздуха. Подбежав, почти до середины высунулся в узкую щель, не в силах сдержать тошноту. Содержимое желудка вырвалось на волю. В тот же момент кто-то крепко схватил царевича за ноги и опрокинул наружу. Парень не успел крикнуть, как по голове чем-то треснуло и сознание померкло.

Перед глазами проскальзывали искры, затылок противно ныл, желудок и легкие горели. Юноша очнулся. Во рту отвратный кисловатый вкус, затекшие мышцы не слушаются. Ему понадобилось несколько минут, чтобы понять, что произошло и где он находится. Царевич повис на цветочном крюке, зацепившись за стальную загогулину шаровариной. Штанина разошлась, по краю шва поблескивали толстые нити.