Великокняжеский вояж

Глава 11

— Вот скажите мне, Василий Никитич, как более знакомый с Великим князем человек, почему он изначально ехал едва шевелясь, да подолгу останавливаясь где-нибудь в Твери, или в Туле, а потом словно шлея под хвост попала, понесся так, что мы его догнать не можем? А ведь едем мы налегке, тогда как Петр Федорович бабами да каретами отягощен? — Татищев покосился на человека, с которым делил карету в этом путешествии и вздохнул.

— Полагаю, Иван Онуфриевич, что Петр Федорович пытается как можно быстрее достичь Екатеринбурга, чтобы уже обосноваться там до того времени, как дороги не замерзнут и по ним можно будет ездить без опасений, — ответил он Брылкину и вздохнул. — Что касается меня, Иван Онуфриевич, то мне спешить некуда. Чем дольше мы кружными путями будем до Астрахани добираться, тем лучше для меня.

— И чем же лучше для тебя, Василий Никитич, это положение будет? — Брылкин усмехнулся, отчего его изъеденное оспой лицо причудливо искривилось и стало напоминать безобразную маску. Татищев, глядя на обер-прокурора, только скривился.

— А то я не знаю, Иван Онуфриевич, что ты на короткой ноге с мерзавцем Иноземцевым, который только и делает, что строчит на меня доносы, не прерываясь на сон и приемы пищи, — Татищев поджал губы. — И стоит ли мне рассчитывать на то, что судить ты меня будишь, руководствуясь исключительно здравому смыслу и законам?

— Брось, Василий Никитич, — махнул рукой Брылкин. — Никто на тебя напраслину наводить не будет. Сенат, да и государыня долго и подробно кляузы рассматривали, прежде чем решение принять, чтобы меня с тобой отправить. И не только Изоземцева, заметь. Да и то в последний момент все передумалось. Ежели сумеем перехватить Великого князя, да поможем ему по мере сил своих, то все кляузы я сожгу в твоем присутствии.

— Чем мы можем ему помочь, ежели я вообще не понимаю, о чем он думает и что хочет сделать. Ты же видел Тулу. Там все шуршат, как мыши в подполье. А на вопросы лишь посылают и по матушке, и по батюшке. А Беэр носится так, словно ему кочергу раскаленную в задницу засунули. А из воплей его только и понятно, что железо худое поставляется, а виноват во всем он оказался. И что заводы надобно перестраивать, лаборатории добавлять да стрельбища на городском пустыре рыть, и когда это вообще кто делал? И почему именно на его долю все нововведения выпали? Я так и не понял, что там за нововведения такие.

— Так, Василий Никитич, нам и следует понять это. И вникнуть, — Брылкин поднял указательный палец вверх. — Государыня только за сердце хватается, когда ей планы перестройки городов подвозят на подпись, да со изволением высочайшим. И самое невероятное, денег из казны на все мизер требуют, в основном на начало строительства дороги. Все купцы, да заводчики, да другие торговцы на себя готовы взвалить, это ли не удивительно?

— Удивительно другое, Иван Онуфриевич, — мрачно усмехнулся Татищев. — Удивительно то, что в каждом мало-мальски большом городке, в котором более пяти сотен домов насчитывается, дом стоит, который Ушаков за своим богопротивным ведомством застолбил. И людишек туда поселил, которые только и шныряют везде как те крысы, что-то вынюхивают, что-то проверяют. Бумаги от высочайшего имени у каждого имеются. Да и сами каждый вечер строчат доклады и по стопочкам раскладывают. А Андрей Иванович-то козлом заскакал, и про подагру свою забыл, старый хрен. Греховные празднества в своем клубе проводит. Вот уж действительно, седина в бороду, да бес в ребро, — Татищев головой покачал. — Так где ты надеешься Петра Федоровича перехватить?

— Где-нибудь рядом с Уфой, или в самой Уфе, сдается мне, что там великокняжеский поезд остановится, аккурат в Кремле Уфимском, — Брылкин задумался. — Кто сейчас в Уфе-то находится, из тех, кто сможет достойно Великого князя встретить и разместить?

— Тевкелева, вроде бы предупредили, чтобы неотступно в Уфе находился, — Татищев нахмурился, что-то просчитывая про себя. — Только его среди башкир не слишком любят, дюже он сурово восстания подавлял. Как бы не случилось чего.

— Ну, ты, Василий Никитич, тоже не чай с плюшками с башкирами распивал. А Тевкелев прежде всего офицер, а потом уже мурза татарский, и долг он свой выполняет с честью. Но вот отправить в Уфу именно его... — Брылкин невольно нахмурился. — Как бы злого умысла в этом не было.

— Почему тебе мысли в голову о злом умысле пришли? — Татищеву быстро передалась тревога его заклятого приятеля.

— Да слушок до ушей моих дошел, что тархан Таймас Шаимов хочет Уфу посетить по какой-то великой на то надобности. А может быть и Великого князя жаждет повидать, рассказать об успехах своих в жузах казахских...

— И тут Тевкелев, — Татищев обхватил голову руками. — Прав ты, Иван Онуфриевич, ох как прав, как бы чьего-то злого умысла не было в этом деле. башкиры народ горячий, да и татары им под стать. Как бы не случилось чего. Надо до Уфы великокняжеский поезд перехватить, чтобы предупредить Петра Федоровича, да лиса этого старого Ушакова. Вот кто сумеет заставить этих двоих себя в руках держать, и пока Великий князь изволит в Уфе гостить, норов свой запрятать куда подальше и не показывать, чтобы потом больно не было. И не только им, но и нам с тобой, за то, что не уследили. Елизавету Петровну особо волновать не будет, что мы не успели нагнать Петра Федоровича. Обязаны были успеть!

— Дай Бог успеем, — и немолодые уже люди, сидевшие в несущейся по дороге карете, перекрестились. После недолгого молчания Брылкин снова заговорил. — А что де Василий Никитич, успел ли ты вручить Дондук-Даши бумаги на признание его наместником Калмыцкого ханства?

— Вручил, — кивнул Татищев. — Незадолго до того, как в Петербург по приглашению Петра Федоровича приехал. И сына его старшего, как положено, на воспитание забрал. Неспокойно мне только. Ассарай хилый мальчонка больно, вся зараза к нему так и липнет, а в Астрахани сам знаешь, Иван Онуфриевич, чем только не болеют. Как бы опять волнения среди калмыков не начались. Там ещё Джан воду все мутит. С Асланбеком связь держит, все норовит брата с мужем свести, чтобы на татар они пошли.

— А что же в этом плохого? — Брылкин удивленно посмотрел на Татищева. — Все одно Крым надо забирать под свою руку, да и Кубань тоже.

— Плохо во всем этом то, что не смогли мы Кабарду в свое время от крымчаков защитить, — Татищев передернулся. — А договор от 1739? Нам наш же Азов вернули, без права строить крепости в преазовье! Только за это австриякам надо было шиш показать. Да что уж теперь кулаками махать, — он махнул рукой. — Миних тоже хорош, как телок повелся. Тьфу. Такого постыдного договора мы еще ни разу в жизни не заключали. А сейчас этот напыщенный хлыщ Бестужев пытается Елизавету Петровну в какую-то авантюру втянуть с иноземцами.

— Не горячись, Василий Никитич, лучше объясни мне человеку столичному, что плохого в том, ежели Асланбек с Дондук-Даши пойдут на кубанских татар?

— Да берега они путают, — Татищев снова поморщился. — Там же и наши крепости по пути будут стоять. Как сделать так, чтобы они не заигрались и нас не пожгли, вот в чем вся соль.

— Поди не заиграются, — обер-прокурор откинулся на спинку и, подложив под голову парик, закрыл глаза. — А там что-нибудь придумают.

***

— Алексей Иванович, я прошение в Сенат подал, чтобы твою Челябинскую крепость сделали главным центром Исетской провинции, да ярморочным центром тоже, — Иван Иванович Неплюев, бывший проездом в Уфе и заставший здесь весьма уважаемого им Тевкелева, поднял бокал и посмотрел на переливающееся в нем вино сквозь свет свечи, в стоящем неподалеку канделябре.

— Достойное дело, — никто никогда не спутал бы полковника Тевкелева со славянином. Его внешность носила настолько выраженные татарские черты, что расшитый камзол смотрелся на нем чужеродно. — А ты говорил, Иван Иванович, будто не выйдет из этого ничего путного. А ты все никак мечтаешь в провинции заводов открыть плавильных?

— Мечтаю, еще как мечтаю, Алексей Иванович, — Неплюев скупо улыбнулся. — И сделаю, вот помяни мое слово.

— Верю, ты всегда добиваешься той цели, что ставишь перед собой, а не этим ли должен быть славен любой мужчина, — и Тевкелев отсалютовал ему бокалом и пригубил вина. — Эх, неправильно я живу, а что поделать? Я ведь прежде всего офицер, а потом уже... всё остальное. — Он поставил бокал на стол. — А ты, Иван Иванович, я погляжу, сына меньшого с собой взял?

— Да, Николай со мной решил путешествовать. Адриан-то сейчас с Ласси последние штрихи договора со Швецией наносит на договора. А вот Коленька еще не дорос до службы. Что поделать, пришлось с собой взять. Да, я все спросить хотел, а что ты здесь делаешь, Алексей Иванович? — Неплюев посмотрел на своего собеседника слегка прищурившись. — Не помню, чтобы ты с башкирами был в хороших отношениях. Они, я слышал, даже песню тебе посвятили, не так чтобы восхваляющую.

— Я там, где мне приказано быть, — пожал плечами Тевкелев. — Раз государыне было нужно, чтобы я здесь в Уфе наследника престола с женой и сопровождением встречал, то я буду готовить Уфимский Кремль к приему дорогих гостей.

— Вот как, значит, Петр Федорович решил Уфу посетить? Как интересно. А ведь он, насколько мне известно, навел уже шороха в нескольких городах. Не боишься?

— А мне-то чего бояться? Это пускай городской глава, да купцы бояться начинают. А я к Уфе никакого отношения не имею, так-то, — Тевкелев усмехнулся и снова поднял со стола бокал, но только посмотрел на вино, и снова поставил бокал на место.

— И когда ожидается высочайший визит? — Неплюев перед тем как поставить бокал, сделал из него глоток.

— Скоро, но точные сроки не известны. Все от погоды будет зависеть. Ежели дожди не зарядят, то день-два не больше, и поезд великокняжеской четы будет уже на подъезде.

— Эх, хотел уже завтра двинуться в путь, но, задержусь, — решительно произнес Неплюев. — Очень уж охота с Петром Федоровичем побеседовать. Поговаривают, что он крайне интересный молодой человек, вот и хочется убедиться.

— Тоже верно. Лучше уж один раз самому побеседовать, да мнение составить, чем домыслы чужие выслушивать, — кивнул Тевкелев. С улицы послышался какой-то шум, и полковник поморщился. — Вот поэтому я и не люблю башкир, да и казахов, что уж тут говорить. — Крикливые, взрывные, ненадежные. Слово не держат, даже, если своим его дают. Как с такими можно какие-то союзы заключать?

— Это уже не нам с тобой решать, об этом пускай у государыни голова болит. А мы будем делать то, что нам приказано делать, сам же сказал, и правильно сказал, ни прибавить, ни отнять. — Шум за окном повторился. — Да что там у тебя происходит?

— Абулхаир решил посетить Уфу, чтобы здесь встретиться со своим, ну не другом, но соратником, с которым вместе на джунгар ходил с Таймасом Шаимовым. А тут Миллер не нашел ничего более умного, чем Абылая, которого из плена вызволил, сюда притащить. А у Абулхаира очень большие сложности со Средним журом, если не сказать больше, — Тевкелев хмыкнул. — Бии обманули его, обещали после победы над джунгарами сделать ханом всех трех жуз, но...

— Средний не явился на курултай? — Неплюев усмехнулся.

— Да, точно, не явился. Да еще какие-то проблемы с младшей женой Абулхаира и султаном Бараком из Среднего жуза. — Тевкелев задумчиво смотрел на вино. — Не ко времени его высочество решил сюда приехать, ох не ко времени. Хоть не езжай на встречу и не провожай мимо Уфы.

— Да уж, как бы не случилось чего, — Неплюеву передалось встревоженное настроение полковника. — Надо бы казахов выпроводить отсюда, пока Великий князь не приехал. И что их сюда принесло, ей Богу? Никогда же они сами не приезжали к нам, а тут на тебе.

— Не знаю, Иван Иванович, — Тевкелев снова покачал головой. — Мне башкиры уже вот где стоят, — и он провел рукой по горлу. — Теперь еще и казахи.

— Так что делать будем? — Неплюев бросил взгляд на окно, за которым вроде бы воцарилась тишина.

— А что мы сделать можем? Ничего. Будем Кремль готовить, да так, чтобы он осаду смог выдержать, мало ли что может случиться.

***

Из Тулы я уезжал, когда точно уточнил, что Беэр меня понял, и притащил первые чертежи планируемого полигона и расположения лабораторий, в которых мастера смогли бы заниматься своими изысканиями, а также горячими заверениями, что любая новинка будет передаваться мне для оценки, а дальше будет решаться ее судьба. Одно я мог пообещать самому себе, уж у меня случайно изобретенный миномет не останется в истории, а то и вовсе будет вычеркнут из нее.

Пока я проводил на заводах свою спонтанную инспекцию, в одном из складов, произошел взрыв. Сказалось то, о чем я предупреждал — для пороха должно быть организованно отдельное помещение, и желательно сделать его не просто изолированным, но и чтобы в нем соблюдались определенные условия: проветриваемость, регулируемая влажность и температура, и даже показал, как это сделать — форточки, и отопление не в самом помещении, а за стеной. Уж трубы по периметру комнаты, наполненные водой, которая будет греться от печки, расположенной в другой комнате, и обезьяна бросить сможет. Они тут стволы делают, так что трубы проблемы не доставят.

Когда у Беэра начал дергаться глаз, а у меня самого создалось ощущение, что башка лопнет от количества новой информации, я успокоился. Хорошего, как говориться, понемножку.

Машка с головой ушла в изучение уже существующих наработок и указов Петра Великого, которые все же никак не касались девочек, но все же можно в какой-то мере использовать и для слабого пола. Конечно, никто в своем уме не станет сейчас пытаться научить девчонок строить фортификационные сооружения, да и не подпустят женщину и близко к подобным штуковинам, но элементарная грамотность, это, я считаю, не будет лишним.

Перед отъездом из Тулы я подарил ей ручку с пером, которое у меня получилось-таки сделать. Она сначала долго вертела ручку в руке, недоуменно посматривая на меня, а затем попробовала что-то написать. Для упражнений в каллиграфии, как я считаю, нет ничего лучше. Все эти линии разной толщины... Машка с изумлением посмотрела на ровную строчку, взвизгнула и повисла у меня на шее. Все-таки она совсем еще девчонка, хоть и Великая княгиня.

Вот только саму ручку, увидел Строганов, когда я проверял в последний раз, что получилось. Увидел и заинтересовался. Естественно, перо у меня было не в единственном экземпляре, а Сергей Строганов умел, как оказалось, просто виртуозно выпрашивать то, что его ну очень сильно заинтересовало. Я даже сам не понял, каким образом подарил ему один экземпляр. Единственное, ума мне хватило составить бумагу, согласно которой я буду иметь тридцать процентов от прибыли, если он решит пустить ручки в массы, как изобретатель столь интересной штуковины.

Ну да Господь с ним со Строгоновым. Я с неудовольствием отмечал, что в Туле мы задержались непозволительно долго. Больше я не мог позволить себе столь значительных остановок, и мы поехали к Уралу, практически нигде не задерживаясь. К счастью, погода продолжала нам благоволить. Дождь, если и шел, то очень быстро прекращался, не успев превратить дороги в непролазное болото.

Тем не менее, наша слава бежала впереди нас, и в тех городах, где мы останавливались на короткий отдых, таких как Самара, к примеру, уже знали про мои заскоки, и отделения Тайной канцелярии практически сразу притаскивали мне бумаги на должников из торгового люда, а на улицах города вовсю стучали молотками, и таскали камни, чтобы приводить их в подобие порядка. Я всех предупреждал, что обратно поеду здесь же, ну, вы понимаете, и уходил отдыхать, оставаясь в уверенности, что какие-то минимальные изменения все-таки увижу, когда поеду обратно, если, конечно, поеду этим же маршрутом, как и обещал. Ведь может так оказаться, что я выберу какой-то другой путь.

Чем ближе мы подъезжали к Уфе, тем сильнее чувствовалось некоторое напряжение. Не выдержав его, я подозвал к себе Румянцева.

— Петька, что происходит? — снизив скорость настолько, чтобы можно было переговариваться, я кивнул на Лопухина, который отдавал резкие команды, а вокруг меня и кареты, в которой ехала Мария, отказавшаяся на некоторое время от езды верхом, чтобы не терять время и не отвлекаться от увлекшей ее идеи. В это время к Лопухину подъехал Федотов, и они начали о чем-то переговариваться, бросая напряженные взгляды вокруг. — Чего они опасаются?

— Не то чтобы сильно опасаются, скорее, перестраховываются, — начал юлить этот проходимец.

— Петька, не зли меня, — я бросил на него яростный взгляд. — Что, вашу мать, происходит?

— Да башкир они опасаются. Нет, таких, которые совсем уж попутавшие, Тевкелев вырезал подчистую, но все равно встречаются улусы, которые могут наш поезд за караван принять и попробовать напасть, — вздохнув, ответил Петька.

— Так, это совсем нехорошо, — я перевел взгляд с него на Лопухина. — Постой, что ты сказал про то, что башкир вырезали? Что это значит?

— Ну-у-у, — протянул Петька. — То и значит. А вы думали, ваше высочество, Петр Федорович, что башкир за мятежи златом одаривают? Вот при последнем много крови пролилось с обеих сторон. Тевкелев моему отцу отчитывался, которого назначили за подавлением следить. Да и Татищев много и смертных приговоров вынес, и на каторгу кучу народа угнали, — Румянцев пожал плечами. — Да и они не так чтобы наших щадили, — добавил он неуверенно. — Но Тевкелев, по-моему, все же перегибал кое-где. Хотя, нас-то там не было. Может у него и выбора-то не оставалось другого.

— Может и не оставалось, — я задумчиво смотрел на него. — Из-за чего восстания?

— Из-за земли, из-за чего же еще, — Петька по моему примеру бросил взгляд на Федотова. — Указ вроде подписали, что не будут больше межевать земли башкир, вот только... Да что вы, Петр Федорович, наших заводчиков не знаете? Не за тем ли едем, чтобы перегибы и нарушения выявить?

— А что твой отец говорил? — я не мог сразу согласиться с Петькой. Просто не знал ни предпосылок, да и с ситуацией не был знаком.

— Мой отец осуждал Тевкелева и даже открыто говорил, что это его жестокость растянула восстание на годы, и сделало его настолько кровавым. Да еще и долго снова к присяге привести не могли башкир после этого. А если учесть то, что калмыки уже целыми улусами уходят к джунгарам, то мы скоро вообще без легкой конницы останемся, — и Петька поджал губы.

— Не останемся, — я покачал головой. — Им, к сожалению, а может быть и к счастью, деваться некуда. Не выживут они без покровительства Российской империи. Ты же не думаешь, что они просто так решили под руку России пойти? — Петька покачал головой подтверждая мои слова. — Нужно просто попытаться найти ту точку равновесия, которая устроит нас всех. Но, это же искать надо. Это надо пожить с ними, разговаривать, узнавать обычаи, устои. Это дело не одного года. Вот только, кому охота этим всем заниматься? Да никому. Проще приехать бумагу в рожу ткнуть малограмотному башкиру, который, если и умеет читать, то исключительно на арабском, чтобы Коран суметь прочесть, и все дела. Школы надо организовывать. Не насаждать православие и не смущать их церквями, а делать это как бы невзначай, просто рассказывая. Им же некуда идти, вот реально некуда. Поэтому и устраивают бунты. Если калмыки еще могут к тем же джунгарам попроситься, то башкирам, похоже, нигде не будут рады.

— Так-то оно так, вот только с землями что делать? Промышленникам они тоже нужны. Без земли-то где завод можно поставить? А заводу река поблизости нужна. А башкиры на реках на этих рыбу ловят. И как быть?

— А что заводчики тоже рыбу ловят на реках? — я вздохнул. — Что им мешает завод на суше ставить, а башкиры пущай свою рыбу ловят, еще и снабжать едой будут. Или рабочие на заводах святым духом питаются? Хотя знаешь, не отвечай. Судя по количеству бунтов и на заводах, то именно что святым духом они и питаются. Я не знаю, Петька. Не могу тебе что-то вот прямо сейчас ответить. Мне посмотреть надо. С теми же башкирами поговорить. Я-башкира-то в глаза не видел, как я судить могу?

— Уфа! — раздался возглас Федотова, который подскакал ко мне. Пропуская моего адъютанта строй охраны распался, открыв для него своеобразное окно, которое сразу же закрылось, стоило Федотову пересечь незримую черту. — Будем заезжать, Петр Федорович?

— Конечно, будем. Все как и обговаривали. Коням отдых нужен, да и мы уже еле в седлах держимся, — я посмотрел вперед, даже руку ко лбу подставил, загораживаясь от солнца, чтобы лучше все рассмотреть. Ну что же, хоть на башкир посмотрю, — усмехнувшись собственным мыслям, я чуть прибавил скорость. Никогда в Уфе не был, вот и довелось любопытство удовлетворить.