Самый большой затык в подготовке заморской экспедиции случился с датировкой Пасхи.
Данила Бибиков, Шиховы и Ховрины давно ко мне приставали — чего это мы только до Персии торгуем, надо бы дальше! Вон, Хорезм, Мавераннахр и Хорасан неохваченные стоят, не говоря уж про Арабию да Индийскую страну. И добровольцы имеются, аж трое, молодые купцы из Твери, как раз из-под Данилиного крыла.
Собрать, снарядить да отправить! Только в отличие от Афанасия Никитина экспедицию планировали и готовили на порядок лучше. Еще когда Бибиков в первый раз заикнулся о посылке людей за Хвалынское море, я задал ему десяток вопросов, после которых купчина ушел, почесывая затылок. А знают ли кандидаты татарский язык? А персидский? А читали те скаски, что написали со слов тезиков и вывезенных с Кавказа специалистов? А как собираются сквозь Хаджи-Тархан идти? Ну и так далее.
Нагрузил я тогда Данилу и он взялся за дело серьезно. С татарским ладно, это вдоль по матушке по Волге практически «лингва франка», язык межнационального общения, его многие знают. Персидский кандидаты выучили на базовом уровне, общаясь с тезиками, заодно выспросили, что да как торгуется.
Маршрут намечали долго и тщательно.
Это в моем времени, где поезда, интернет и в особенности самолеты сдули мир до размеров резинового мячика, никаких тебе сложностей — трубку телефона снял, билет заказал и через сутки ты в какой хочешь точке планеты.
А тут… огромное, непостижимое, неизведанное пространство — даже эпоха Великих открытий еще не началась. Доехал до соседней страны — герой, путешествовал год — первопроходец, добрался до известных только по названию земель — легенда, о тебе будут песни петь и в учебниках писать. Я даже завидовал этим тверичам: ради такого мира стоило жить, стремиться за горизонт, разгадывать его загадки и тайны.
— Знаемым путем через Хаджи-Тархан в море Хвалынское, оттуда ко Дербенту пойдут, — карта, по которой прокладывал маршрут Бибиков, уже немного походила на мои представления о географии. — От ширваншаховой земли ко Маздрани, в Решт или Амоль, куда Господь доправит. Дале в Рей и Техран, через Спагань в Ширязь, а там за Ларом Бендерь, вымолы Гурмызские на Индейском море.
До Дербента все знакомо, а вот дальше… Маздрань, надо полагать, северный Иран, Техран — Тегеран. Спагань, судя по всему — Исфахан. Ширязь и Лар не знаю, Бендерь получается портовый город, наверное, Бендер-Аббас. Кто такие Гурмызские, вообще не понимаю.
— С чем пойдут?
— С тезиками Асатом да Алудином, как прикащики, весь товар на тезиков записан.
— Не обманут?
— Люди верные, большую торговлю ведут, каждый год здесь, свой двор в Нижнем Новгороде имеют.
Это хорошо, персидским купцам-тезикам есть что терять. Они же и деньгами помогут, сперва так, а коли понадобится, то через заемные письма, под мою гарантию. Лишь бы мне денег хватило, а то уж больно долгое путешествие получается — как бы не год в одну сторону. Но если они пробьют маршрут для индийских пряностей… Когда там Васко да Гама до Индии сплавает, лет пятьдесят еще? Это ж сколько можно успеть бабок поднять! А даже если и нет, то нехрен в своих лесах засиживаться, надо традицию землепроходческую развивать. Лавры Энрике Мореплавателя (он, кстати, вполне живехонький, как раз сейчас экспедиции в Африку шлет) мне не нужны, а вот знания об окружающем мире, да подготовка движения «встречь солнцу» — очень даже да. Глядишь, и нам поставят «монумент первооткрывателям».
— С деньгами ясно. Кто еще может помочь, случись чего?
— До самой Спагани надежные знакомцы, мужи честные и торговые мужики сидят. А дальше все в руце Божьей.
— Дальше это что?
— Море, за морем Гундустан-страна незнаемая, Бог даст, со святой молитвой дойдут.
Так себе планирование. Или дойдут, или нет. Но другое в нынешние времена невозможно, слишком долго все, слишком мало информации, только и остается, что на бога уповать да молиться.
Вот тут и всплыло — а где молиться-то? Нет там ни православных, ни вообще христианских храмов. Но это ладно, на колени встать и «Отче наш» прочесть где угодно можно, а с праздниками как? Пасху как считать? Посты как определять? Двунадесятые праздники?
Вроде бы все просто — православная Пасха после еврейской, в первый воскресный день следующий за полнолунием, которое бывает или в самый день весеннего равноденствия, или после оного. Ну, предположим, евреев в Персии экспедиционеры найдут. Предположим, день равноденствия вызнают. А вот какой день воскресный? Зарубки делать? Ведь ни смартфонов с датами, ни часов с окошечком-аппертурой, ни даже бумажных календариков в помине нет. Конечно, все это можно запомнить, а если в Индии евреев нет? А если там равноденствие определяют со сдвигом на день?
Тут мы и застряли. Наш календарь византийский, солнечный, от сотворения мира, а там? Там мусульманский, лунный, от Хиджры. Можно, конечно, спросить «А какой нынче месяц?», только там и месяцы другие, и год на десять дней короче.
Выволокли древний новгородский трактат «Учение им же ведати человеку числа всех лет» дьякона Кирика, но там все очень непросто, без курса средневековой математики и астрономии никак, а мы ведь не научную экспедицию снаряжаем, а торговую.
Феофана привлекли, он вытащил своих, кто арифметику и астрономию преподавал, судили, рядили, крутили миротворный круг так и эдак, считали расписание лунных месяцев… В конце концов решили, что придется заучивать. Расписали на десять лет вперед даты Пасхи по византийскому, мусульманскому и еврейскому календарям, да свели в табличку. Не забыли и високосные годы, когда добавляется день — только не последним в феврале, а за три-четыре дня до того.
Со всем этим богатством отправились за благословением к митрополиту, где возник новый затык — а не заставят ли в басурманских землях перейти в ислам и тем погубят бессмертную душу? Пришлось напоминать про Атая-бумажника, который на Москву вернулся и похоронен, как христианин. Сошлись на том, то если заставят силой, то этот грех отмолить можно через покаяние в монастыре.
После этих мытарств политические расклады вдоль маршрута уже не казались сложными. В землях, где впоследствии разместились Ирак, Западный Иран и Азербайджан, властвовал некий Яиша-мырза, носивший титулы кагана, султана и падишаха. Ни такого государства, ни такого правителя я вообще не помнил — явно не турок и не перс. Восточнее располагалась держава потомков Тимура, где как раз год назад помер его сын Шахрух, которому унаследовал Улубий — тот самый звездочет Улугбек. И если я правильно помню, он настолько увлекался астрономией, что профукал власть. Причем его не просто свергли, а убили, но вот когда?
Вопрос важный, после него империя Тимуридов рассыпалась, то есть впереди в Иране полоса распада и переустройства с неизбежными при этом войнами. Прикинули и решили, что год у нас есть, успеют проскочить до начала заварухи.
За месяц до начала навигации по Волге я подписал «расходный ордер» в Крестовоздвиженское братство и «накладные» в государевы амбары в Нижнем на имя Данилы Бибикова и трех его подопечных тверичей. Посмотрим, откроют ли они путь в Индию…
Не успели отправить экспедицию, как примчались гонцы с юга — Орда стронулась! Ну да и мы подготовились как следует, вдоль по Берегу перелазы через Оку охраняли разряды и городовые полки, Тулу подготовили к осаде, татары союзные вышли в степь, всех удельных и подручных князей с их детьми боярскими собрали в кучу…
Но — бог отвел, руками Хаджи-Герая. Года три назад Сеид-Ахмет пытался распространить свою власть на Крым и осаждал Перекоп, но безуспешно, зато насмерть попортил отношения с Гераем. Вот он и подловил Большую Орду на переправе через Дон.
Рубка, говорят, была знатная, много народу с обеих сторон полегло, но крымцы одолели. Саид-Ахмет бежал в Сарай, который под шумок уже занял старый хрен Кичи-Мухаммед. Встретил он Саида как родного — накормил и зарезал. После чего перенес столицу в Хаджи-Тархан и заявил себя ханом даже не Большой, а Золотой Орды. Вернее, того что от нее осталось — часть саидовых татар откочевала к Хаджи-Гераю, а самые умные к Мустафе и Касыму.
Мы же вышли из коллизии практически без потерь — разве что поляки пощипали западные владения Шемяки, пока он с основными силами маневрировал вдоль Днепра. Но зная Диму, я мог уверенно сказать, что Ягеллончику это даром не пройдет.
Пользуясь возникшей в степи несуразицей, связанной с оприходованием остатков Большой Орды и установлением новых порядков, мы двинули на юг передовые посты и быстро-быстро, пока никто не догадался, начали рубить новые острожки месте Новосиля и Ельца, еще совсем недавно казавшегося недосягаемым. Рязанцы с нашей помощью строили Рясское Поле на Хупте и Сапожок на Мошке, Касым — Шацк на Шаче. Шемяка с бешеной скоростью поднимал Курск и Путивль.
Даже если их на следующий год сожгут к чертовой матери и вышибут нас, мы все равно вернемся, но уже не на пустое место — успеем хоть частично засеки сделать. Но сдается мне, что года два у нас есть, тем более, если выгорит союз с Ногайским юртом, им усиление Кичи-Мухаммеда поперек горла, прямая угроза Кичи-Сараю, Сарайчику на Яике. А чтобы татарам жизнь медом не казалась, устроили небольшой рейд на Дон, все равно надо в тех местах осматриваться.
Послали туда не сильно большую конную рать воеводы Константина Беззубцева, придав ему дружины княжат, наиболее бухтевших против режима нашей с Димой клики. Пусть прогуляются, оценят перспективы освоения земель, может, одумаются. А если их там потреплют, ну что, на все божья воля.
Ради такого рейда, чуть ли не первого со времен монгольского нашествия, я смотался на проводы рати в Коломну. Ну как «смотался»… Скале уже двадцать лет, совсем не мальчик, гонять его попросту жалко, вот и съездили не торопясь.
Первыми за Оку умчались Касимовы татары — с гиканьем, с резким свистом, с криками «Хурра!» бросались в воду на броде. Касым вписался в дело подобрать ставшие на краткий миг бесхозными кочевья — Саида уже нет в степи, Кичи и Герай еще не дотянулись, не упускать же такой шанс набрать людишек!
За татарами густыми рядами прорысили ратные, в бронях, на рослых конях, скидывая шлемы, когда проезжали мимо кропившего войско святой водой коломенского епископа Варлаама.
Скала, почуяв жеребцов, взбодрился, передернулся всей кожей и заиграл, словно молодой, переступая с ноги на ногу. А мимо плыли знамена, бунчуки, кольчуги, сабли в изукрашенных ножнах, копья с прапорцами, атласные охабни князей, суконные кафтаны детей боярских, лоснящиеся лошадиные бока и сбруя в меди и серебре.
Рейд пришелся в пустоту, возникшую в степи после гераевой вздрючки, и потому аж до незнаемой речки Битюг дошли без столкновений, только Касым сгребал всех подвернувшихся под руку кочевников и гнал их в свои владения. А на Битюге, в двухстах верстах от Ельца, войску попался не сильно большой татарский отряд, от силы тысяча, может, две всадников. Попался глупо, не ожидая подхода сколько-нибудь крупных сил, и потому таранный удар боярской конницы по лагерю разметал их с первого же напуска, а удрать не дали чамбулы Касыма — «побиша много, а инии поймаша». Победа невелика, но зато далеконько в Поле, куда русское воинство давным-давно не хаживало. Это ж мы ого-го!
Вот в таком радужном настроении мы переключили все силы на дипломатический фронт. Княжество Феодоро еще существует? Ну и прекрасно, особо помощи от него, конечно, не дождешься, но канал информации о Крымском ханстве неплохой, грех упускать. Опять же, Орден надо привязывать покрепче — вдвоем Польшу бить веселее.
А с Польшей пока договорились. Им надо переварить остатки Литвы, нам — новые земли и обустроить новый Берег, вот Дима и подписал в Коростене «вечный мир» с Казимиром. Вечный в том смысле, что не перемирие на два-три года, а бессрочный. То есть сколько бог даст.
Поляки, как и предсказывал Никифор, вышли с позиций сохранения статус-кво, что мы с удовольствием поддержали и внесли в договор пространное и старательное перечисление всех городов, волостей, владений и местечек с указанием, какой стороне принадлежат или, на крайний случай, к кому тянут — то есть, в чью сферу влияния входят.
От имени остатков Великого княжества Литовского Казимир щедро отказался от претензий на Новгород и Псков, но тут Дима показал зубы — какой Новгород, пес смердячий? Все, кончилась литовская партия в Новгороде, даже думать забудь.
И продавил отказ от прав на Смоленск, Друцк, Витебск и Полоцк. Ну и всего, что восточнее. Насчет Турова и Слуцка с Киевом поляки уперлись насмерть, ну да ничего, ежовая голица учить мастерица, еще пару раз вздрючим и откажутся.
Вместо Витовтова наследства в виде присяги Тверского и Рязанского княжеств Казимир тоже получил дулю под нос. Также Шемяка сохранил свободу рук в случае войны Польши с Орденом, а взамен благосклонно согласился считать Михаила Жигмонтовича самозванцем и обещал не давать ему убежища. Ну, он и не даст, а вот насчет соправителя в моем лице в договоре ничего не сказано.
Уступчивость поляков, признавших все Димины завоевания, объяснялась просто — разгром Сеид-Ахмета мгновенно лишил их единственного серьезного союзника в противостоянии с нами и Орденом. Как там и когда еще повернется с Крымским ханством (которому еще предстоят разборки с Кичи-Мухаммедом), неизвестно, а угроза посчитаться за налеты на западной границе — вот она, победоносное воинство еще не разошлось по домам.
После летней военно-дипломатической кампании войска распустили, причем генеральный штаб отрабатывал логистику: первыми ушли конные, следом тронулись пешцы, а вот воевод, в роли которых выступали разнообразные князья и бояре, собрали в Москве на торжественный прием, посвященный окончанию кампании 1449 года. Называлось это, разумеется, благодарственным молебном и пиром.
Удельные княжата глазели на буйный изобильный торг, на великолепие каменного Кремля и соборов, на чинную службу, которую вел сам митрополит, и потому на пиру вели себя несколько тише, чем обычно. Разве что шептались, хвастаясь подарками — в основном, устюжским оружием. Паре почтенных возрастом княжат я презентовал очки, и они как дети игрались, то нацепляя их на нос, то снимая и дивясь, как меняется мир. Нескольким, кого я знал как людей образованных (жаль, что их так мало) достались книги, ну и всем по мелочам — мыло, сукно, стекло и так далее. Исключительно продукция отечественного производителя, нехрен на иноземный товар бюджет изводить.
На поварне превзошли себя, и столы ломились от привычной буженины и осетров, от непривычных пельменей, студня и псковских пирогов с рыбой, от фряжского вина и московских настоечек на малине, зверобое, калгане, перце и бог знает чем еще.
Военная элита дивилась на невиданные фаянсовые тарелки и миски с цветной росписью по глазури, куда изящнее ордынских — в Гжельской волости освоили и поставили на поток вывезенную из Персии технологию — но тут случился первый за вечер фурор.
Нет, не явление наместника витебского Юрия Васильевича Московского, приехавшего вместе с Шемякой на свой первый взрослый пир, на который сын таращился во все глаза. А всего лишь появление такого предмета сервировки, как вилка. Четыре серебряных зуба, ручки резной кости — так-то мы их давно использовали, но приватно, а тут впервые выкатили на широкую публику. На всех, разумеется, не хватило, подали вилки только высшему духовенству да великокняжескому столу, где сидели мы с Машей и Юркой, Дима со Стасей, шурин Василий с женой, рязанское и тверское семейства. Дурацкие шепотки, что это вилы как у чертей в аду, застряли при виде того, как Никула, Феофан и прочие архиереи ловко ими орудуют.
Вдоль галереи башни-повалуши сидели и тихонько наигрывали домрачи, создавая приятный фон, пока внизу ели-пили, звенели кубками, проливали вино на скатерти, лазали в общие блюда своими ножами и руками. Челядь непрерывно подавала — стерлядь и кабанятину, мясную и рыбную уху, пироги и заедки.
Когда после первого насыщения и обязательных здравиц в застолье наступила некая пауза, пришло время для второго фурора. Мы-то с Димой, Иван Рязанский и Борис Тверской щеголяли в парадных венцах, пуская зайчики от стразов в оправах. Но вот когда я выкатил Василию Серпуховскому и Феде Палецкому венцы попроще, но тоже с гранеными камушками, высокое собрание замерло. Как же так — у соседнего князя во лбу звезда горит, а у меня нет⁈
А за стенами повалуши, на кремлевской площади, выпивали и закусывали пришедшие с князьями дружинники: на козлы накидали досок, на них наметали каши, уху, пироги да пиво. И там уже, не без помощи моих людей, пошли гулять слухи один другого хлеще — за какие немерянные сотни рублей Федя и шурин купили себе короны. И оттуда потянулись ближники к своим князьям, донести эти слухи.
На пир привели на толстых цепях медведей, обученных кувыркаться, стоять на голове, изображать мертвого или как мужик на базаре козу продавал. Пока собравшиеся с хохотом взирали на скоморошество, ушлый старикан князь Шуморовский тишком-тишком выбрался из-за стола и пропал почти на час. А вернулся задумчивый — всем нашим велено было отвечать, что венец княжеский вещь дорогая, цены немалой, и меньше, чем за сто рублей никто делать не возьмется.
Следом за Шуморовским выяснять стоимость такой статусной штуки потянулись другие, и всех, как мешком по голове, ударила объявленная сумма. А ведь хочется, феодальные понты дороже денег! И еще два дня ко мне и на Пушечный двор тянулись ходоки, узнать, нельзя ли как-нибудь подешевле… К большим, великокняжеским венцам даже не приценивались — без того ясно, что они стоят вообще запредельных денег.
Три венца я сменял на три небольших вотчины, по недоразумению считавшихся княжествами — удельные ярославские княжата расстались с владениями по примеру Александра Брюхатого. И это породило обвал, за следующие пять венцов чуть не случилось рукопашной драки, когда стало ясно, что больше нет, и следующие будут только через полгода. Продал я их в среднем за полторы сотни каждый, чем почти окупил затраты на Калужскую крепость.
Под конец у нас образовалась очередь за дефицитом, только без номерков на ладонях, но я первым делом решил прибрать к рукам стародубские владения. Там и без того Палецкие, Пожарские и Ряполовские давно служилые, так нечего мельчайшие уделы плодить.
Счастливчики разобрали вожделенные короны, и еще не знали, что вскоре я запущу вторую волну, когда князем будет считаться только тот, у кого есть венец. При соотношении цены с многодетностью в княжеских семействах это означало, что закончится размножения веером, когда, например, из одного небольшого моложского удела выйдут княжеские фамилии собственно Моложских, Сицких, Прозоровских, Шуморовских, Ушатых, Дуловых и хрен знает каких еще. Один венец — один князь, все остальные мимо, причем за это больше всего будут топить не мы с Димой, а те, кому венцов не досталось. То есть первый шаг к введению майората мы сделаем не приказом сверху, а силой общественного мнения. Ну и бабок на стразиках поднимем, не без этого.
Пока же несчастливичики обиженно гундели — они же природные, Рюриковичи, им положено!
— А у меня такой будет? — Юрка, как только закончилась круговерть с венцами, проник ко мне в рабочую палату и сразу же перешел к главному вопросу.
— Конечно, — обнял я сына. — Даже лучше.
— А у Ваньки? — не оставлял серьезный тон потомок.
— У него будет попроще.
— Почему?
— Потому, что ты будешь государь и великий князь. А он — сын и брат великого князя.
— А я ему удел дам!
— Видишь ли, Юрий… Я ведь не зря княжества упраздняю и ввожу вместо них уезды и наместничества. Нам нужно единое государство, а не так, чтобы на Москве одни порядки и обычаи, в Новгороде другие, в Галиче третьи, в Полоцке четвертые. Так управлять проще и налогов собирать можно больше.
На улице кто-то страшно заорал и немедленно заткнулся — не иначе, из понаехваших на праздник. Местным-то давно объяснили, что буйство и шумство в Кремле, где работают дьяки, князь и митрополит, весьма не одобряется. Юрка наморщил нос:
— Если везде будут только наместничества, то мытищи не нужны будут. Значит, мыта меньше соберем?
Толковый парень растет, очень правильные вопросы задает. Надо будет поощрить тех, кто его в Витебске натаскивал.
— Мыта меньше, а других налогов больше.
— Почему?
— А купцам да гостям легче торговать будет, вот с них и прибудет.
Юрка задумался — похоже, я его не убедил. Ну да ничего, еще увидит все на практике.
— Хорошо, а как другие князья?
Звуки снаружи все усиливались — да что там такое, в конце концов? Гулянка позавчера закончилась, все давно проспались… Хотя это не моя забота, городовые бояре разберутся.
И я вернулся к объяснениям задумки с венцами и майоратом. Наследник собрал на лбу мыслительные складки и принялся искать обходные пути, но пару раз уперся в статьи городского Судебника, который мы понемногу распространяли на всю остальную страну. По нему у вотчины всегда один владелец, и продается или передается она тоже одному юридическому или физическому лицу. Братству или товариществу — пожалуйста, а вот такого понятия, как «княжеское семейство», не предусмотрено.
Юрга угукнул и собрался было задать следующий правильный вопрос, но его прервал заполошный топот сапог в сенях перед рабочей палатой, а следом вместе с Волком ввалился один из покладников:
— Войско взбунтовалось!
Все еще оставаясь в разговоре с сыном, только и спросил:
— Чего хотят?
— Князь, говорят не настоящий!