Великий Карузо

Норма бросила курить, когда обнаружила, что беременна Ленин. Все поздравляли ее и говорили о том, как важно не курить, ожидая младенца. О том, что это вредит ребенку. Норма смирилась, но дала себе слово, что снова начнет курить в тот же день, как он родится. Однако черта с два! Ленни выглядел таким крошечным в палате для недоношенных детей альбукеркской больницы, с таким трудом дышал и так отчаянно цеплялся за жизнь, что Норма решила подождать еще пару лет — пока кормит грудью и все такое. А в один прекрасный день, когда ребенок достаточно окрепнет, она опять закурит. Томас, кстати, не одобрял этой ее вредной привычки. Он не одобрял всего, что не надо было вдыхать через нос. Томас обрадовался до смерти, что она избавилась от своего пристрастия. Вернее,

обрадовался бы, если бы его не застрелили за неделю до того, как она поняла, что беременна. Он прикрывал преступную деятельность «Turban-Kings», но при этом проявил болезненную склонность к их сорту кокаина. Томас был хорошим человеком, но Норма всегда знала, что он плохо кончит.

После его смерти Норма вынуждена была идти работать. Вздохнув, она отправилась на поиски. После шести месяцев бесплодных попыток она устроилась служащей на хладокомбинат неподалеку от университета.

Никотиновую жажду Норма утоляла, слоняясь в клубах табачного дыма возле индейцев, торговавших кольцами и брошами из бирюзы на углу Старого Города.[2] Можно было также часто увидеть ее стоящей напротив забегаловки, рядом со старым мексиканцем, курившим необычайно отвратительную сигару. А порой ей удавалось пассивно покурить среди вечно сердитых служащих на погрузочной платформе. Благодаря этому жизнь казалась Норме сносной. Всего лишь два года, твердила она себе. Тогда она снова закурит, и все будет прекрасно.

Но когда Ленни исполнилось пять лет, по телевидению прошла целая серия передач о том, что пассивное курение становится причиной отставания в развитии у детей. Норма почти не сомневалась в том, что стоит ей взяться за старое, как она уже не сможет удержаться и не курить в доме. Тогда она мрачно решила, что потерпит до тех пор, пока Ленни не втянется в учебу.

Когда мальчику стукнуло десять, Норме было уже пятьдесят. Опасный возраст, говорилось в журналах: можно отдать концы от инфаркта. А сигареты этому способствуют, не правда ли? Она ведь не хочет, чтобы Ленни пришлось хоронить ее, разве не так? Не в десятилетнем же возрасте.

К тому времени, как Ленни достиг тридцатилетия и уже какое-то время прослужил в полиции Альбукерке, Норма решила, что с нее достаточно. Умрет так умрет. Теперь ей семьдесят, и похоронить ее — прямой долг Ленни. В конце концов, так или иначе, он это сделал бы. Первая затяжка принесла в точности те же ощущения, что и много лет назад: жжение в горле, непрерывное покалывание в пальцах рук и ног, резкий, стремительный прилив крови к лицу. За всю свою жизнь Норма не чувствовала себя более веселой и счастливой. Словно закурила в первый раз. Будто вернулась в то время, когда была тринадцатилетней девочкой и жила в Порталесе. И совсем так же, как в тринадцать лет, спустя минуту или две она позеленела и ее вырвало.

Ну что ж, философски рассудила Норма, за удовольствия надо платить.

Не успела она оглянуться, как вернулась к ежедневной паре пачек.

Ленни, конечно, был напуган.

Он приходил к ней и пытался отвлечь ее беседами о музыке. В доме Нормы всегда звучала музыка: блюзы, кантри, классика, рок. Если мотив был знакомый, она непременно подпевала. Но ее голос по красоте и нежности больше всего напоминал звуки, издаваемые автобусом из деловой части города в часы пик. Норму это не волновало.

Поначалу Ленни предпринимал отчаянные попытки отговорить ее.

— Ну же, ма, — умолял он. — Ведь столько лет прошло! Тебе уже за семьдесят. Держалась бы и дальше.

Потом стал воинственным и запретил ей навещать внуков. Так продолжалось неделю. Они жили на той же улице, что и она, в таком же четырехкомнатном одноэтажном доме. Если Норма не могла прийти к внукам, то они заходили к ней. Поскольку мольбы и угрозы не подействовали, Ленни решил устраивать облавы. После дежурства он вламывался к ней в дом и выбрасывал все пачки сигарет, какие только мог отыскать.

Эта последняя хитрость имела шансы на успех. Пачка сигарет теперь стоила одиннадцать долларов, а Норма все еще, как и тридцать лет назад, работала на том же месте. Ей необходимо было найти способ курить, не храня сигарет в доме. Или, что еще лучше, — держать там достаточно дешевые, чтобы можно было позволить себе потерять несколько пачек в месяц.

В Интернете, как оказалось, можно найти все. «Реджинальд Сигарете», крошечная компания, базирующаяся на Сандвичевых островах (которые были Гавайскими, пока не отделились), обеспечивала прямую поставку сигарет. У этого способа было много преимуществ. Во-первых, Норма дала им адрес расположенной неподалеку упаковочной компании — таким образом Ленни не мог, опередив мать, вытащить сигареты из почтового ящика. Во-вторых, они были дешевле, поскольку ими торговала другая страна (без налогов!). В-третьих, выяснилось, что сигареты эти искусственные. В случае неминуемого разоблачения Норма, припертая к стенке, смогла бы воспользоваться информацией сайта о том, насколько они лучше настоящих сигарет. А потом можно будет выпотрошить несколько пачек «Реджинальда» и набить в них «Мальборо».

Но когда «Реджинальд» прибыли, Норма поняла, что они ей нравятся. Правда, вкусом новые сигареты заметно уступали

«Мальборо», зато были, что называется, забористее, и, когда Ленни, как и следовало ожидать, обнаружил их, она указала ему на пачку.

— Видишь?! — пронзительно закричала она. — Видишь? Они не такие вредные.

— Ма, — возразил Ленни, взглянув на пачку, — в них все равно есть табак.

— А ты посмотри на цифры сбоку. Они значительно лучше «Мальборо».

Ленни вздохнул. Из чего Норма заключила, что одержала победу.

У нее наконец-то были сигареты. Жизнь налаживалась.

Пять лет спустя Норма проснулась со своим обычным утренним кашлем. Выбравшись из постели, она спустилась вниз, чтобы поставить кофе, и, дожидаясь, пока он закипит, включила радиостанцию, транслирующую по утрам классическую музыку. Была неделя оперы — неизменного предмета ее увлечения, как раз звучали старые записи Энрико Карузо — Великого Карузо, как говорила мать Нормы во времена ее детства. Сухой кашель еще некоторое время не оставлял Норму, пока она бродила по дому. Нет, определенно кашляла она, как Великий Карузо. В ожидании по-настоящему сильного приступа кашля, знаменующего начало нового дня, Норма подумала, что было бы неплохо взять напрокат старый фильм о Карузо, с Марио Ланца в главной роли.

В горле что-то мешало. Что-то такое, что никак не выходило наружу. Запаниковав, Норма побежала к раковине, чтобы глотнуть воды, но спазмы в груди буквально парализовывали. Норме хватило сил лишь на то, чтобы ухватиться за раковину и выпрямиться. Наконец то, что стояло у нее поперек горла, пробилось вверх, и она сплюнула его в раковину, кровавое и слизистое.

Сгусток был с четверть дюйма в ширину и вдвое больше в длину. Норма взяла его в руку и ополоснула. Он оказался пористым и на удивление твердым. Норма догадалась, что это такое. Это было то самое, о чем всегда твердил ей Ленни. Рак легких. Не то чтобы она не ожидала, что этим закончится. Но не так же скоро. Она вздохнула: «За удовольствия надо платить».

Звук радио стал немного тише, Норма протянула руку и прибавила громкость, все еще глядя на кусочек своей больной плоти.

Он дрожал в ее руке.

Норма почему-то поднесла его к уху. Потихоньку, — но сомнений в том не было, — он подпевал Карузо. И делал это весьма неплохо.

У доктора не было объяснений. Они сидели в его кабинете: врач изучал результаты обследования, а Норма умирала от желания закурить.

«Веселенькое дельце», — хмыкнула она про себя.

Доктор Пибоди посмотрел на нее и нахмурился, так что Норме пришлось взять себя в руки. Было ясно, что дело нешуточное. Она посмеется позже. Когда закурит.

— Миссис Карстейрс…

— Мисс.

— Прошу прощения?

— Я никогда не была замужем. Так что — мисс. Доктор Пибоди кивнул:

— По правде говоря, я не знаю точно, что у вас… в легких. Там что-то есть. Что-то в верхней части трахеи и в гортани. Мы должны провести дополнительное обследование. Вы курите?

— Ясное дело. Две пачки «Реджинальда» в день.

— Понятно.

Норма видела, каких усилий стоило доктору скрыть свое возмущение.

— Обследование. — Она взялась за сумочку. — Тогда, возможно, вам пригодится вот это. — Норма вынула из сумочки конверт и положила на стол. Маленький комочек выглядел засохшим, поэтому она встала, смочила бумажное полотенце и увлажнила его. Даже мокрый, он был по-прежнему мертв.

— Что это?

Норма положила его доктору на ладонь и пожала плечами:

— Понятия не имею. Однако именно это вышло из меня. Отхаркнула его вчера. Решила, что это может пригодиться.

Доктор Пибоди не проронил ни слова. Он пристально смотрел на кусочек плоти, лежащий у него в руке.

Доктор попросил ее зайти на следующей неделе. Когда она пришла, он был не один. Там присутствовали еще три врача — для моральной поддержки. Судя по всему, они были единодушны во мнении, что у Нормы рак легких редкого, если не сказать, неизвестного до сих пор типа. Ей следовало сразу с этим смириться. Норма с умным видом рассматривала рентгеновские снимки, словно ей это было крайне интересно. Потом мило улыбнулась и попросила разрешения выйти в туалет. Врачи кивнули, все разом, будто связанные одной веревочкой. Покинув кабинет, Норма прошла вестибюль и через подземную автостоянку выбралась на улицу. Придя домой, она уселась за кухонный стол, налила в бокал вина и закурила одну из своих «реджинальдин».

Доктор Пибоди, естественно, позвонил Ленни. Не дожидаясь вечера, тот забарабанил в дверь матери.

— Что тебе надо, Ленни? — спросила она изнутри.

— Мам, ради Христа. Ты знаешь, что мне надо. Я хочу, чтобы ты пошла к врачу.

Она отхлебнула вина — бутылка была почти пуста, о чем свидетельствовал румянец Нормы.

— А я не хочу.

— Что это за ответ? Ты хочешь умереть? Пибоди сказал, что у тебя есть неплохие шансы, если сейчас пройти лечение.

Норма покачала головой. Но, вспомнив, что Ленни ее не видит, буркнула: — Нет.

— Мама, ты пьяна?

— Нет! — воинственно повторила она.

— В твоем возрасте не следовало бы напиваться.

— У меня было трудное детство, так что теперь я наверстываю.

— Пойдем, мам! Ты должна пойти. Норма прислонилась лбом к двери.

— Нет, сказала она спокойно и отчетливо. — Не пойду.

— Мам!

— Я сама знаю, что мне делать! — прокричала она в ответ. — Это мои легкие. Это были мои сигареты. Я сама могу решить, умирать мне или нет. Это мое священное право!

— Раз уж ты заговорила о священном, давай обратимся к Церкви и спросим у Святых Отцов. Они скажут, что твою упрямую задницу нужно доставить прямиком в больницу.

— Не годится так разговаривать с матерью.

— А разговаривать через дверь годится?

— Почему бы нет? — Она стукнула кулаком по дереву. — Вполне подходящая дверь.

Ленни надолго замолчал. Норма не сомневалась, что он потирает лоб.

— Позволь мне войти.

Она снова покачала головой:

— Поговорим завтра.

Норма оставила сына кричать за дверью, а сама нетвердым шагом поднялась в спальню. «Всегда следует иметь добротную, жесткую кровать, — рассуждала она сама с собой. — Такую, чтобы, попытавшись встать, не скатиться на пол, когда ты слишком пьяна».

Вечно не пускать Ленни к себе домой она не могла. Да и не хотела. Норма всегда гордилась своим сыном — и прежде, когда тот был худеньким и застенчивым юношей, и теперь, когда он стал таким сильным и высоким. Она была неравнодушна к мужчинам в форменной одежде. Этим-то, главным образом, и привлек ее в свое время Томас. В «Turban-Kings» тоже носили своего рода форму.

Ленни хотелось услышать от нее хоть сколько-нибудь разумный довод, который объяснял бы, почему она не желает лечиться. У Нормы такового не было. Она лишь испытывала твердое убеждение, что с каким телом пришла в этот мир, с таким должна и уйти из него.

Но Ленни не оставлял попыток сломить ее сопротивление.

Спустя неделю после визита к доктору Пибоди Норма, как обычно, отправилась за хлебом и мороженым. Возвращаясь, она увидела сидящего на крыльце ее дома молодого человека. Рядом стоял его портфель.

При ее приближении незнакомец встал. Он производил странное впечатление — очень уж был тощий. Явно дорогой, довольно искусного кроя костюм, призванный замаскировать его худобу, все же не мог ее скрыть. Она просвечивала, как солнечный свет через стекло. Если бы не полные губы и большие глаза, он, со своими выступающими скулами, выглядел бы как дистрофик. Впрочем, дистрофиком он и был, а затравленным, унылым взглядом напоминал монаха, который жалеет о том, что принял постриг.

Мужчина шагнул вперед.

— Мисс Карстейрс? — спросил он, протягивая руку.

— Да, — с опаской ответила Норма, делая шаг назад.

— Я Бен Кори. — Рука его плетью упала вниз. — Я представляю фирму «Реджинальд Сигарете».

Она с минуту молча смотрела на него. Постепенно разрозненные факты сложились в целостную картину.

— Это связано с моим раком легких? Он улыбнулся:

— Именно.

— Что же необычного в раке легких, если человек курит?

— Мы можем поговорить в доме? Норма пожала плечами:

— Думаю, хуже мне от этого не будет.

Кисти рук у Бена были длинные, изящные, а запястья, казалось, терялись в рукавах пиджака. И все же теперь, когда он

сидел за ее столом, Норма вдруг почувствовала уважение к портному Бена. Создавалось обманчивое впечатление, что молодой человек только кажется худым. Хотя в действительности это был самый настоящий скелет.

— Итак, вы адвокат?

Бен поставил чашку с кофе на стол.

— Нет. Всего лишь инженер. А также генеральный и финансовый директор и руководитель производства. Президент и правление. Коммивояжер и дизайнер веб-сайта. А вот адвоката мне пришлось нанять.

Норма выпрямилась.

— Я не понимаю.

Бен откинулся на спинку стула. Тот даже не скрипнул под ним.

— Я разработал табачный продукт. Он производится на маленьком предприятии на юге Кубы. Затем это предприятие отправляет готовые партии на упаковочную фабрику в Северной Каролине. Оттуда изделие поступает в судоходную компанию в Нью-Джерси. Именно туда передает свои заказы Южно-Африканская компания, которая является хозяином веб-сайта. А почта Соединенных Штатов пересылает их вам. Зарегистрирован «Реджинальд» на Гавайях. Единственная же реально существующая часть «Реджинальда» находится в моем доме в Сент-Луисе.

Бен отхлебнул кофе.

— Понимаю, — сказала Норма. — Вы разрабатываете новые сорта сигарет?

— Нет, — ответил Бен осторожно. — Табачный продукт. А точнее, я проектирую маленькие механизмы, способные брать табак, измельчать, а потом восстанавливать его уже с пониженным содержанием канцерогенов и токсинов. На фабрику со всего юга поступают сухие табачные листья, а выходит оттуда нечто похожее на сухие табачные листья. Табачный продукт.

— И какое отношение все это имеет ко мне?

Бен открыл портфель и извлек из него два рентгеновских снимка. Он аккуратно положил один из них перед Нормой.

— Это ваши легкие.

— Я их уже видела. Как вы его достали?

— Откопал в Интернете. Были бы время и деньги, а отыскать там можно все, что угодно. — Он положил рядом с первым снимком второй. — А это типичный случай рака легких.

Когда снимки оказались рядом, различия стали очевидны. Нормальный рак легких — если эту болезнь можно назвать нормальной — выглядел как пятна неправильной формы. В ее же легких присутствовало нечто, состоящее из черточек и многоугольничков.

Бен указал на неправильный прямоугольник:

— Я почти уверен, что это усилитель. Рядом — фильтр нижних частот. Довольно сложный фильтр, насколько я могу судить. А вот эти кружочки — что-то вроде датчиков.

От созерцания этой картинки у Нормы защемило в груди.

— Черт возьми, что же это такое у меня внутри?

— Я не знаю.

— Вам известно, что со мной произошло? Бен помотал головой:

— Нет, что бы там ни произошло, это невозможно.

— Невозможно? — Она ткнула пальцем в снимок. — Так вот же оно, прямо передо мной.

Бен кивнул и улыбнулся:

— Верно.

— Достаточно большое, чтобы быть невозможным.

— Согласен.

Норма с минуту пристально смотрела на него.

— Ладно, тогда объясните мне это.

Бен вытянул из портфеля еще несколько бумажек.

— В моем деле всю работу выполняют крошечные машинки размером с клетку, так называемые майты. Мы получили бракованную партию этих майтов. Каким-то образом они, проделав всю работу, которую выполняют обычные майты, остались в табаке даже после того, как тот прошел все ступени контроля за качеством, сушку, резку, упаковку, радиационную чистку, и в итоге майты вместе с сигаретами попали к вам. Затем они неожиданно начали работать у вас внутри — причем не каким-то беспорядочным разрушительным образом, а путем Целенаправленного созидания. Я могу только догадываться, как все произошло, но на самом деле это невозможно.

Норма медленно, с расстановкой проговорила:

— Значит, у меня в легких крошечные машинки? Машинки, которые вы построили?

— Приблизительно так. Я не знаю, на какие действия они запрограммированы. Никто не знает.

— И сколько этих машинок умудрилось просочиться в сигареты?

— Полагаю, всего одна группа.

— Откуда вы это знаете? Бен развел руками.

— Пока выявлены вы, и только вы. — Он указал пальцем на Норму.

— Мне выпал довольно редкий шанс.

— Не столько редкий, сколько уникальный.

— Ну и как ваши майты действуют на меня?

— Точно не знаю. На них повлияли другие майты, с необычной природой. Майты созданы для того, чтобы взаимодействовать между собой, поэтому не могу сказать, что они там у вас вытворяют.

— А что им положено делать? — спросила Норма.

— Самые разные вещи. Одни строят музыкальные инструменты, — сказал Бен, облокачиваясь о стол. — Гобои, флейты, тубы. Или, если они родом из Индии, ситары или что-то еще. Другие предназначались для обеспечения систем связи, проектируемых в Германии. Были майты по изготовлению лекарств из бананов по заказу Малайзии. И другие.

Норма вспомнила, как пел кусочек ее плоти.

— Крохотные машинки у меня в легких издают музыку. Ваши крохотные машинки.

— Как я уже сказал, это не мои майты. Мои майты благополучно скончались.

— Вы уверены, что вы не адвокат?

— Будь я адвокатом, меня здесь не было бы.

— А для чего вы здесь?

Он помолчал несколько секунд, внимательно изучая свои руки.

— Чтобы присутствовать при процессе созидания.

— Что это значит? Бен наклонился к ней:

— При любом раскладе эти майты должны были просто-напросто истребить вас, сделать из вас некий случайный промежуточный продукт. Мои же майты, действуя вне моей программы, постарались бы превратить вас в табачный продукт. Нечто такое, что стало бы для вас несомненно ужасным и роковым. Но это не то, чем эти майты занимаются внутри вас. Они там что-то строят. Какую-то цельную конструкцию, что я и вижу на снимке. Кроме того, можно заметить, что вы все еще передвигаетесь на своих ногах.

— Прямиком в клинику доктора Пибоди, который вырежет у меня эти штучки.

— Вот поэтому я здесь. Чтобы попытаться убедить вас не делать этого.

Норма вытаращила на него глаза:

— У вас не все дома? Бен улыбнулся:

— Возможно. Майты и люди сделаны из одних и тех же элементов: углерода, азота, кислорода, разных металлов. Как мы вышли из праха земного, так и они. Но создали их мы. И теперь случилось что-то непредвиденное и невозможное. Настоящее чудо.

— Чудо?

— Да.

— Это все равно что рак назвать чудом. Бен покачал головой:

— Вовсе нет. Рак — это побочный продукт ошибок, накопившихся в системе. Это следствие случайных событий.

Норма встряхнула головой, которая шла кругом от слов Бена.

— Так в чем же, собственно, отличие?

— Рак выводит систему из строя. Он не предпринимает ничего, чтобы хоть сколько-нибудь улучшить ее. Он не созидает. А вот то, что у вас внутри, наверняка собирается каким-то образом вас усовершенствовать.

— Оно готовится убить меня. Вот что оно собирается сделать. Бен пожал плечами:

— Риск присутствует всегда. Но все мы выходим из земли. Как и эти майты. Земля говорит через нас. А они, — он показал на снимки, — говорят посредством майтов. Эти фильтры нижних частот уж очень похожи на фильтры, используемые для включения цепей в нервные клетки. Их я не проектировал. Ни одна программа ни в одном из зараженных майтов не имеет ничего подобного. Они разрабатывали все это сами. Это не рак.

— Но оно, как и рак, намерено убить меня.

— Так вы же смирились с тем, что рак сделает это. А иначе не сбежали бы из кабинета доктора Пибоди.

— То было другое дело. — Норма на минуту задумалась. — Рак был моим. Мое собственное тело говорило мне, что пора уходить. А эти машинки захватили меня!

— Группа состоит из нескольких сотен майтов. Она размером с горчичное зернышко, которое пустило корни в вас, и ни в ком другом. Оно созидает что-то в вас, а не в ком-йибудь еще.

— Вы хотите сказать — эти штучки выбрали меня?

— Нет. Они не умеют выбирать. Это всего лишь маленькие автоматы. Как хромосомы или сперматозоиды. Младенец является побочным продуктом генов, но у них в этом деле не было выбора. Из таких автоматов получились вы и я. Майты тоже не выбирали. Сама земля выбрала вас.

— Вы псих. Как-никак эти штуки собираются убить меня.

— Мы можем подстраховаться. — Бен вытащил из портфеля ингалятор. — Это FTV.[3] Все майты сконструированы так, что в присутствии FTV они приостанавливают свою работу. FTV в целях предосторожности используется для насыщения воздуха на фабрике майтов. Если вы будете вдыхать его, действие майтов по крайней мере замедлится.

— Это идет вразрез с вашим планом, не так ли?

— Нет, смотрите на это, как на гигиену беременной женщины. Это даст майтам возможность полнее понять свое окружение.

Норма снова подумала о пении.

— А что, если они сбегут? Я не хочу, чтобы они разрушили мир или еще что-нибудь такое натворили.

Бен извлек из портфеля какой-то квадратный прибор.

— Это устройство проводило анализ воздуха все время, пока я здесь находился. Посмотрите сами. Никаких майтов нет.

— Они могут выжидать. Как грибковые споры.

— И кто из нас теперь псих? Она задумалась:

— А Пибоди мог бы вырезать их? Бен покачал головой:

— Не думаю. Майты запрограммированы на взаимодействие. Если вы удалите кусок сети, то они тут же постараются восстановить ее, им придется изучить то, что было утрачено, плюс приспособиться к новой топологии, получившейся в результате хирургического вмешательства. Полагаю, от операции ситуация только ухудшилась бы.

— Вы ведь сказали бы так в любом случае, правда? Он опять пожал плечами и ничего не ответил.

Она была готова самым заурядным образом умереть и исчезнуть. А этот путь по крайней мере сулил какие-то приключения.

Норма судорожно вздохнула. Трудностей с дыханием она все еще не испытывала. Не более, чем обычно.

— Хорошо, — сказала она. — Я согласна.

Жизнь, похоже, возвращалась в прежнее русло. Норма больше ничего не выкашливала. Голос у нее стал надтреснутым и дрожащим. Что, как она полагала, не было такой уж большой платой за роботов, поселившихся в ее легких.

Сигареты «Реджинальд» внезапно исчезли с рынка. Бен заблаговременно предупредил ее. Так что в подвале у Нормы теперь хранилось множество тщательно упакованных коробок.

Спустя месяц после разговора с Беном она проснулась в состоянии нервном и раздражительном. Когда Ленни заскочил к ней с обычным утренним визитом, Норма послала его подальше. Голос у нее ломался, как у пятнадцатилетнего мальчишки.

— Ма, — позвал Ленни, — впусти меня. Она нехотя отворила дверь.

— Что тебе надо?

— Ну же, ма. Не срывай на мне зло. Позволь мне войти. Как-никак я твой сын, или ты забыла?

— Я знаю, кто ты. — Она отступила, пропуская его.

— Тут у тебя звучала какая-то приятная музыка, — сказал он, войдя внутрь. — Кто это пел?

— Ой, да ну тебя! — Норма в раздражении взмахнула руками. — Ты хочешь что-то сказать. Это написано у тебя на лице. Что именно?

— Ну хорошо, ма. Скоро у тебя день рождения, так что вот. — Он замолчал и протянул ей конверт. — С днем рождения.

Она открыла конверт и нацепила на нос очки. Это были билеты в Юго-Западную оперу. Два билета. На «Дона Жуана».[4]

— Ты всегда слушаешь музыку, — смущенно сказал Ленни. — Я подумал, что тебе, может быть, захочется пойти.

Норма на мгновение лишилась дара речи.

— Я знаю тебя почти сорок лет, — сказала она и поцеловала его в щеку, — а ты все еще способен меня удивлять.

Всю следующую неделю она пела под любую музыку, звучавшую по радио, независимо от степени ее мелодичности. Шпарила вовсю в унисон с Пэтси Клайн.[5] Довольно благозвучно подпевала «Hunk of Burnin' Love».[6] Была Оборотнем в Лондоне, Рожденной в Америке,[7] видящей Рай у Огней Приборной Панели.[8]

Ожидая, когда Ленни зайдет за ней, Норма пришла в такое возбуждение, что заставила себя трижды сходить в туалет — на всякий случай, чтобы не пришлось отлучаться во время спектакля.

Ленни ради такого случая надел галстук и выглядел настолько красивым, что Норма решила в этот вечер воздержаться от курения. Лишь бы он был счастлив. И дабы избежать соблазна, оставила пачку «Реджинальда» в ящике комода.

На машине в центр города, парадный подъезд театра «Хилэнд», места в партере, точно напротив оркестра — все было в каком-то теплом счастливом тумане. Когда свет в зале погас, Норма откинулась на спинку кресла и положила руку поверх руки Ленни. Заиграла музыка.

«Я слышала ее, должно быть, сотню раз», — подумала она. Но теперь, исполняемая прямо у нее перед носом, такими же, как она сама, людьми из плоти и крови, музыка обретала жизнь.

В середине второго акта, когда Эльвира начала свое гневное соло, Норма подалась вперед. В какое-то мгновение она ощутила непроизвольное желание откашляться. Но оно утихло прежде, чем она попыталась подавить его. Затем возникло снова. На этот раз уже более сильное. Приближался приступ сухого кашля, подобный тому, во время которого из нее выскочил кусочек плоти. Норма чувствовала, как он подступает к горлу. Здесь, в театре, она обязана была этого избежать.

Зажав рукой рот, Норма встала и быстрым шагом пошла по проходу. Ленни в недоумении уставился на нее. Но прежде чем он успел опомниться, она уже скрылась в фойе.

Туалет. Не найдя его, Норма выскочила на улицу и зашагала по Центральной улице с единственным желанием — прокашляться или срыгнуть в сточную канаву.

Когда она набрала в грудь побольше воздуха, боль поутихла, но мысли все еще были полны яростью Эльвиры, преследуемой Доном, и ощущением собственной слабости. Норма открыла рот, и все, что скопилось внутри, хлынуло наружу, как чистая проточная вода. Ее сотрясала эта вибрирующая мощь, вызывающая сердцебиение и ощущение праздника в легких. Изо дня в день, пока она слушала радио, музыка схватывалась и сливалась с каждой клеткой ее существа. Теперь она вырвалась на свободу.

Норма смолкла одновременно с Эльвирой. Перед ней стоял Ленни.

— Ма, — спросил он, — ты в порядке? Она кивнула. Разговаривать не хотелось.

— Это было прекрасно, — тихо сказала она. — Странновато, конечно, но прекрасно.

— Ты так думаешь?

— Да, — подтвердила она, — думаю. С минуту Ленни молчал.

— Завтра мы идем к доктору Пибоди.

— Тише.

Она улыбалась. Норма вновь чувствовала себя девочкой, а мир сиял радугой возможностей. Ей было шестнадцать лет, она сидела в стареньком «шевроле», покуривала и, усмехаясь про себя, мчалась по прямой, как взлетно-посадочная полоса, и гладкой, как стекло, дороге.

В 1711 году перед премьерой своей первой оперы в Лондоне Георг Гендель объявил, что выведет из-за кулис живых, впряженных в колесницу лошадей, устроит фейерверк, что над сценой подвесят плот с тенорами, изображающими борьбу со штормом, и, кроме того, там появится не один, а целых два огнедышащих дракона. Из чего следует, что опера, будь она даже альбукеркской оперой, никогда не чуралась новшеств.

Бен сказал Норме, что на прослушивании у нее два преимущества. Во-первых, возраст. Ведь нелегко сделать из хорошенькой тридцатилетней дивы семидесятипятилетнюю старуху. Норме же и так было семьдесят пять, кроме того, она, в отличие от молодой дивы, против таких ролей не возражала. Во-вторых, у нее имелся голос. Раз уж директора убедили прослушать ее, значит, место у нее в кармане.

Прямо скажем, главных ролей ей не доставалось. Она изображала то старую вдову, то сварливую свекровь, то веселую трактирщицу, то древнюю гадалку — короче, играла любые роли, которые подходили ей по возрасту и не были достаточно значительными, чтобы на них претендовали более молодые певицы. А Норме эти персонажи великолепно удавались. Она даже пользовалась успехом.

«Ага, — мысленно торжествовала она, прыская в горло из ингалятора. — Полюбуйтесь-ка на меня. Чем я не Великий Карузо?»

Следующие два года промелькнули незаметно. Норма опасалась, что ее голос приобретет металлическое, нечеловеческое звучание, свойственное его источнику. Но всему наперекор голос звучал как нельзя более человеческим. «Как выдержанное терпкое вино», — выразился один из критиков в Кистоуне. «Блестящее звучание», — отметил другой в Скоттсдейле. А дальше она и не ездила. Юго-Западная опера в те годы испытывала финансовые трудности, и их гастроли ограничивались с востока Амарилло, а с запада — Нидлсом.

Норме было все равно. Музыка никогда не надоедала ей. Пение никогда не теряло для нее своего блеска. Но однажды, когда она прослушивала запись «Риголетто», готовясь к роли Мадда-лены (читать ноты она так и не научилась), Норма взглянула в зеркало. Внешность ее не претерпела особых изменений. Но что происходило внутри? Качество ее пения, похоже, за два последних года улучшилось. Она больше не кашляла. О болезни напоминали лишь ежедневная доза FTV да два рентгеновских снимка, которые она вставила в рамки и водрузила на стену.

Норма пристальнее вгляделась в свое отражение. Она разменяла восьмой десяток, и это было заметно по ее лицу. «Что же происходит там, внутри? Я должна была умереть еще два года назад. Я живу взаймы».

Норма испытывала глубокую уверенность в том, что майты просто выжидают.

— Чего они ждут? — спросила она Бена, потягивая кофе. Март выдался теплым, и они зашли в кофейню под открытым небом, расположенную рядом с театром. Был день рождения Нормы.

— Что вы имеете в виду? — Бен, ошарашенный, откинулся на спинку стула.

За последние несколько лет он пополнел, хотя, по сравнению с обычными людьми, был все еще худым. Теперь его глаза и рот казались вполне пропорциональными размеру лица.

— Разве вы не счастливы?

— Разумеется, счастлива.

— Тогда не спрашивайте.

Норма фыркнула и помешала кофе.

— Это и было тем чудом, при котором вы хотели присутствовать?

Бен улыбнулся ее безмятежности.

— Я уже достаточно наприсутствовался.

— Эти майты столько всего сделали. Что у них на уме? Почему они остановились?

— Их остановила FTV.

— Не верю я в это. Думаю, что FTV была не более чем советчиком. Наверняка они следовали своему выбору. По какой-то причине.

— Вы считаете их умнее, чем они есть на самом деле. Бен зажмурился под весенним солнышком.

— Дело не в уме. — Норма побарабанила пальцами по столу. — Чтобы иметь цель, много ума не надо. А у них есть цель. Как вы там говорили? Мое пение было побочным продуктом достижения их цели.

— А вы как думаете — что это за цель?

— Откуда мне знать? Отправить послание на Луну? Слетать на Арктур? Построить усовершенствованное метро? — Норма прокрутила все это в голове. — Своим пением я обязана им.

— Ничем вы им не обязаны. Считайте это наградой за хорошо прожитую жизнь.

Норма с довольным видом хихикнула. Она с точностью часового механизма чувствовала уходящее время. Выбор был за ней. Майты убедили ее в этом. Что ж, ей уже восемьдесят. Когда же еще выбирать? Когда она лишится разума и зубов, выбора у нее уже не будет. Так почему бы не сейчас, пока они еще есть?

— Черт возьми, — пробормотала она. — Я готовилась умереть от рака легких. Чем эти штуки хуже?

Бен встревоженно подался вперед:

— Что вы такое говорите?

Норма проследила за тем, как какой-то велосипедист пробивается сквозь уличную толчею.

— Я перестану пользоваться ингалятором.

— Когда?

— Прямо сейчас.

Результат не заставил себя долго ждать. Майты были наготове. Проснувшись утром в своей постели через месяц после того, как она отказалась от FTV, Норма почувствовала себя слишком слабой, чтобы дотянуться до телефона. Ленни по пути на работу забегал навестить ее. Сиделки неслышно входили к ней в комнату. Когда они колдовали над ней, их руки оставляли в воздухе следы; аппаратура на груди и кислородная маска казались легкими, как пух. От этой мысли она слабо улыбнулась и потеряла сознание.

Очнулась Норма в госпитале с маской на лице. В дальнем углу комнаты она увидела распятого Иисуса. Как ей представлялось, Он был тем, кто все понимал, — понимал настолько, насколько способен человек с пронзенными запястьями и ступнями.

Должно быть, ее подключили к каким-то приборам, потому что стоило Норме очнуться, как в палату тут же вошла медсестра и принялась ее осматривать. Спустя десять минут появился доктор Пибоди.

Он выглядел так, словно все эти годы мечтал сказать ей, что она нуждается в его, и только в его, лечении. Только им сделанная операция может спасти.

Норма стянула с лица маску.

— Когда я могу уйти домой? — прохрипела она.

Пибоди застыл, раскрыв от удивления рот. Ради того, чтобы увидеть его лицо, стоило смириться даже с мельтешащими в глазах черными точками.

— Мисс Карстейрс…

— Да. Я умираю. Я знаю. Назначьте мне сиделку, чтобы я могла получать кислород дома.

У Пибоди, похоже, перехватило дыхание.

— Что-нибудь еще? — ласково спросила она. Пибоди пулей выскочил из палаты.

Не успел он скрыться за дверью, как появился Бен.

— Постойте-ка, сейчас догадаюсь. Вы не хотите выполнять его предписания.

Норма кивнула и в изнеможении откинулась на подушку.

— Заберите меня отсюда. Я умру дома. И большое вам спасибо.

Ленни сказал, что ей повезло. Пневмония оказалась не слишком серьезной. Боли, которых Норма ожидала от рака легких, так и не пришли. Она избежала эмфиземы легких с перспективой утонуть в собственной жидкости. Была лишь сильная, непроходящая слабость. Поднять руку или перевернуться на другой бок стоило невероятных усилий. «Повезло? Пожалуй, так оно и есть», — подумала она.

Ленни перебрался к ней. Каждый день навещал Бен. Через день приходила сиделка, помогала мыть ее и следила за подачей кислорода.

Норма привыкла к кислородной трубке. Хотя она и не приносила улучшения, но все же облегчала ее состояние. Ей казалось, что майты, делая свое дело, принимали эту помощь.

— Вы говорили, что все дело в земле, — сказала она с улыбкой Бену. — Земля говорит через меня.

— Я уже так не думаю. Это напрасная трата материи, — с раздражением сказал Бен. — Еще не поздно. Мы можем воспользоваться FTV.

Ленни стоял за спиной Бена, взгляд у него был страдальческий.

— Не покидай меня, мама, — тихо сказал он.

— Все уходит, — ласково проговорила она, теряя сознание. — Я тоже.

Норма парила над каким-то не то лесом, не то фабрикой. Она не могла сказать наверняка. Мир пребывал в неистовом движении: на глазах вырастали и переплетались одно с другим огромные деревья, ветви их беспорядочно спутывались между собой. Дороги терялись в зарослях кустарников, те, в свою очередь, растворялись, образуя океан. В воздухе стоял рабочий гул: стучали молотки, визжали пилы, слышались чьи-то голоса. Повсюду усердно трудились паукообразные существа, но, когда Норма проплывала мимо, они поднимали к ней свои мордочки с тем, что называлось бы улыбкой, обладай они способностью улыбаться.

Из-под земли выросла скамья. Норма опустилась на нее.

«Все это я, — думала она, гордая собой. — Каждый паучок, машина, фабрика. Все это я».

Рядом присел Энрико Карузо. Не тот грузный, неуклюжий Карузо со старых фотографий. Этот выглядел красивее и добрее. Скорее это был Марио в роли Карузо.

Она пристально посмотрела на него:

— Что такое? Вы теперь привидение? Он рассмеялся густым звучным смехом.

— Вряд ли. Клетки вашего мозга одна за другой умирают. Мы подумали, что это та малость, которую мы можем сделать. — Он махнул своими благородными руками. — Ничего подобного в действительности не происходит, вы все выдумываете. А поскольку вы это выдумываете, значит, это то, что вам хочется видеть.

— А-а, — сказала Норма и улыбнулась.

Зазвучал «Трубадур» Верди. И оказался вполне к месту. У нее не возникло желания подпевать. Теперь достаточно было слушать.

— Вам известно, что происходит в моей комнате? Энрико на секунду задумался.

— Мне известно то, что знаете вы. Вы впали в кому. Ленни сейчас пересказывает Бену ваше пожелание насчет того, как следует поступить с вашими останками. Бен находчивый человек, так что наверняка все устроит.

— Мы им споем?

— Обязательно.

— Это то, чего вы хотели? Энрико пожал плечами:

— Этого достаточно. А как считаете вы? Норма улыбнулась, глядя на заходящее солнце:

— Этого достаточно.

Опускались сумерки. Она видела, как тускнеющий океан превращается в призрачную пурпурную дымку. Как закат, как вечер. Все подаренные ей воображением образы постепенно исчезали. Темнота сгущалась, пока Норма слушала музыку.

Когда опустилась ночь, Энрико с сожалением сказал:

— Вы, конечно, этого не увидите.

Норма, стараясь утешить, взяла его за руку. Рука была теплая, сильная.

— Погодите, погодите. То ли еще будет.