Великий диктатор. Книга третья

Глава 1

Глава 1

4 июля 1908 года, залив Кемпелле, город Улеаборг.

- От винта! - зачем-то ещё раз крикнул Том и потянул на себя ручку газа.

Двигатель взвыл, и самолёт, покачиваясь на мелкой волне, отошёл от причала. Народ, собравшийся на пристани заводской гавани, что-то восторженно завопил так, что перекричал даже рёв мотора. Ещё немного прибавив мощности двигателю, Рунеберг направил летательный аппарат на юго-западную оконечность Зелёного острова, где разместился со своим «синематографом» Теодор Фростерус. Лёгкий бриз с Ботнического залива давал надежду, что сегодняшняя попытка взлёта будет удачной.

Постепенно самолёт разогнался так, что качка переросла в одну сплошную вибрацию. Расстояние до мыса, на котором разместились журналисты-фотографы и синематограф, стремительно сокращалось. Стрелка манометра-анемометра показывала скорость аж в сорок пять верст в час. Мысленно перекрестившись и выжав полный газ, Том Рунеберг потянул штурвал самолёта на себя.

Через какое-то время вибрация под самолётом прекратилось, и пилот понял, что его аппарат не только смог взлететь, но и продолжает набирать высоту. Внизу мелькнули мелкие островки Улеаборского залива, который местные рыбаки прозвали «пирогом с начинкой» (Saapaskarinselkä). А слева уже начали вытягиваться контуры громадного острова Хайлуото.

Вдруг двигатель за спиной чихнул и заработал с перебоями, Том чуть не закричал от страха. Самолёт сразу как-то просел в воздухе и стал рыскать из стороны в сторону. Это продолжалось от силы всего пару минут, но молодой человек, запаниковав, чуть не совершил ошибку, решившись на резкий поворот. Но вовремя наткнулся на наклеенный на приборную панель лист бумаги с надписью жирным, красным шрифтом - «не паникуй». (Älä panikoi).

Спустя какое-то время двигатель заработал в прежнем режиме и это придало Рунебергу уверенности. Кинув взгляд на приборную панель всего с тремя датчиками — компасом, манометром-анемометром и статоскопом, он отметил, что последний показывает высоту почти в двести саженей. Надо было возвращаться обратно. И так он выполнил и даже перевыполнил сегодняшнюю задачу, предполагавшую лишь небольшой взлёт над заливом.

Постоянно пугаясь порывов ветра и странного, ещё не привычного для него поведения самолёта, он смог развернуть машину назад, в сторону города. И потихоньку начал снижаться, сбрасывая газ и отжимая от себя штурвал. Выполняя заученные ещё на земле, задолго перед началом полётов, под руководством Матти Хухты действия, он в очередной раз удивился: откуда этот мальчишка может всё это знать?

Почему руль самолёта — это штурвал, а для управления хвостового киля надо использовать педали, а не ручки? Почему при подъёме ты тянешь штурвал на себя, а для спуска, наоборот, отжимаешь? Он задавал ему эти вопросы, а Матти только отмахивался, отшучивался и ссылался на некие газетные статьи, которые видел и читал только он.

Уже после начала испытаний гидроплана на воде и попыток, как это называл младший Хухта — подскоков в воздух, вопросы по удобству управления ушли. Что интересно, сам Матти за штурвал самолёта не рвался, но готовил Тома к полётам так, как будто сам только и делал, что управлял подобными аппаратами каждые выходные. И это было его идеей наклеить везде бумажки с предупреждениями и подсказками. Одно из которых, наверное, сегодня спасло жизнь.

Задумавшись, Том Рунеберг чуть не воткнул самолёт носом в воду. Но, вовремя опомнившись, исправил положение аппарата. Впрочем, видимо, не до конца. Приводнение было жёстким, самолёт сильно тряхнуло, справа что-то крякнуло и хрустнуло. Корпус летательного средства перекосило, а двигатель заглох.

Но это уже было не страшно. К приводнившемуся гидроплану спешил моторный катер, который без промедления взял аппарат на буксир и потащил в сторону берега. Как только гидросамолёт пришвартовался к пирсу и молодой пилот под приветственные крики перебрался на твёрдую землю, его тут же подхватили десятки рук и принялись качать, подбрасывая в небеса, откуда он только что вернулся.

…..

- Да, да! Войдите! - крикнул я на стук в дверь каюты первого класса, которую делил с Эдвином Бергротом.

Впрочем, мог и не кричать, дверь распахнулась сразу после стука, и в образовавшуюся щель просунулась белобрысая макушка юного Джона Райта, старшего сына нашего управляющего кирпичным заводом.

- Можно к вам, мой диктатор? - с надеждой во взгляде спросил мальчишка и тут же ойкнул и зашипел, когда наш пароход перевалило на волне и Джона прищемило дверью.

- Пф, кх, - фыркнул я, но от смеха сдержался. - Заходите, мистер Райт. Что, таинственные места на пароходе уже закончились, и вы решили составить мне компанию?

Его отец, Кевин Райт, уже вторые сутки лежал в своей каюте пластом и страдал морской болезнью. Как только шведский пассажирский пароход «Принц Густав» вышел из вполне спокойного пролива Каттегат в штормовой пролив Скагеррак, так нашего просвещённого мореплавателя и срубило. Самое интересное, что на меня, Бергрота и Джона Райта качка не действовала вообще никак.

Старшего Райта немного отпустило во время почти суточного путешествия по Осло-фьорду при заходе в столицу Норвежской республики, город Кристиания. Но как только наш пароход выбрался из этого длинного залива назад, в Скагеррак, морская болезнь опять овладела нашим англичанином. В этой связи, его сын, которого он специально взял с собой в поездку по своим родным местам, опять остался без присмотра.

Девятилетний Джон практически не владел английским языком, но зато почти в совершенстве знал шведский. И быстренько нашёл общий язык с командой парохода. Что позволило ему посетить массу интересных мест. Начиная от капитанского мостика, где ему разрешили постоять за штурвалом, заканчивая кочегаркой, где он самоотверженно покидал совком уголь в топку.

Естественно, он не был предоставлен сам себе, капитан нашего парохода, видя в каком положении находиться отец мальчишки, приставил к мелкому пассажиру первого класса пятнадцатилетнего стюарда Свена Анселла. Который и занимался его досугом, организовав все эти посещения.

- Извините, господин Хухта, - следом за юркнувшим в каюту Джоном Райтом вошел и его нянька-стюард. - Я взял на себя смелость проводить юного господина к вам, так как до обеда должен быть на других работах и не смогу за ним присмотреть.

- Конечно, Свен, я присмотрю за ним, - кивнул я, отпуская юного члена экипажа. - Ну, что, Джон, партию в шахматы? - обратился уже к мелкому, который, переминаясь с ноги на ногу, так и остался у входной двери. - Иди, расставляй фигуры. - И кивнул на откидной шахматный столик, расположенный в нише между диванчиком и креслом, ничуть не сомневаясь, что мальчишка не откажется от игры.

В нашем Яальском доме пионеров шахматы, шашки, домино и монополия были поначалу привилегией старших. Но постепенно, иногда из-за нехватки партнеров, а иногда и в качестве поощрения, к играм стали допускать и остальных. Насколько я знал, Джон считался самым сильным шахматистом среди младших пионеров. Поэтому и предложил ему партию, чтобы скоротать время до обеда.

- А как же теперь летние пионерские игры без вас-то? - поинтересовался мелкий сразу после первого хода.

- Отвлеки и сбей противника с мысли? Так, кажется, ваш командир Петри Харри учит? - я погрозил смутившемуся мальчишке пальцем.

Но своим вопросом он меня действительно сбил с шахматного настроя. Ведь эти игры пройдут без меня и, сколько я Стрёмберга не инструктировал, всё равно на душе было неспокойно.

А ещё — инкубатор, гидроплан, новая линейка автомобилей, проблемы с вагонной автосцепкой, недописанная сказка. Много чего осталось в Финляндии такого, за что стоило бы переживать.

Если по порядку, то на первом месте, как ни странно, была именно автосцепка. Новые цистерны, которые производили в Таммерфорсе по нашему заказу, делали со старой, винтовой сцепкой. Так как «придуманная» мной начала буквально разваливаться. Две недели — нормально, а затем, бац — при сцепке вагонов крошатся детали. Что-то я не учёл — или качество металла, или напутал с размерами. Дядя Бьорк меня, конечно, успокаивал, назвал автосцепку перспективной и пообещал найти причину. Но всё равно было неприятно.

Я первые два дня плаванья постоянно только о ней и думал. А о чём ещё было думать? В своих пионерах-соратниках я не сомневался. И Стрёмберг проведёт игры, и Каури справится с инкубатором. Автомобильные и тракторные проблемы меня не волновали вовсе. Потому что выпуск новой линейки автомобилей и массовый выпуск тракторов был невозможен без открытия собственного резинотехнического завода. Нокиевский завод достиг своего предела и расширяться явно не планировал.

Одной из задач едущего в США Эдвина Бергрота и была разведка возможности приобретения подобного завода. Если у него всё получится, вот тогда и будем волноваться о производстве новой техники.

Трактор, названный нами «Бык» (Sonni), имел себестоимость в три тысячи марок и был пока интересен только как городской или дорожный тягач. Как сельхозмашина, из-за цены, он не заинтересовал никого. Тем более, что под него у нас не было никаких сельскохозяйственных агрегатов и приспособлений. Их ещё предстояло придумать и начать производить. Или покупать на стороне.

Расмуссен же был полностью увлечён созданием нового автомобиля. Он долго его проектировал, рисовал, перерисовывал, рвал рисунки и злился. Пока, в один из дней, я не выдержал и не подсунул ему свой рисунок.

- Вот. Так я вижу развитие нашего «Sisu», - и выложил перед ним карандашный набросок германской «народной лоханки» времен второй мировой войны из моего первого мира.

Рисовал как помнил, с запасным колесом на капоте, и даже с лопатой.

- А зачем лопата снаружи прикреплена?

- Это я как военный автомобиль рисовал. А так, для гражданской версии, лопату надо прятать, а то сопрут. Двигатель сзади, а спереди, на капоте — это запасное колесо, - на всякий случай пояснил я инженеру. - Крыша парусиновая, но можно и цельнометаллическую сделать или деревянную, на твой выбор. В общем, проектируй по этому рисунку и не мучайся больше с выбором.

Наша «Sisu», в девичестве мотоколяска «Кинешма», внешне даже напоминала «Volkswagen Typ 82», нарисованный мной. Поэтому никаких дополнительных вопросов Расмуссен не задавал, а увлеченно принялся воплощать порученное ему в металле.

Хуже было с авиаторами, которые уже били копытом и рвались в небо. Но я своей волей и авторитетом деда Кауко запретил Тому Рунебергу поднимать созданный нами аппарат в воздух пока он основательно не привыкнет к управлению и не произведёт хотя бы несколько десятков заездов по заливу с небольшими подпрыгиваниями.

Но, понимая, что после моего отъезда младший Рунеберг точно решиться на пробный взлёт, я заранее пригласил своего бывшего классного наставника Теодора Фростеруса, чтобы тот запечатлел якобы тренировки на киноплёнку.

- Вам шах, мой диктатор, - вырвал меня из воспоминаний звонкий и довольный голос Джона Райта.

- Как насчёт ничьей? - предложил я.

- Ммм, - мальчишка засомневался и запустил обе пятерни в свою блондинистую шевелюру.

- Можем отложить и доиграть после обеда, - я развернул к нему циферблат своих наручных часов. - Осталось пять минут. Решай.

- Хорошо. Пусть будет ничья, - великодушно согласился Райт, у которого явно было запланировано на после обеда очередное приключение.

…..

Англия нас встретила дождём и пробкой из крупнотоннажных судов, ждущих прилива. Я много где читал и слышал от других про дождливый климат этой страны, а сейчас убедился и лично. Как только «Принц Густав» подобрал лоцмана и занял очередь за белоснежным корпусом океанского лайнера «Императрица Китая» (Empress of China), почти все пассажиры высыпали на палубу.

Не стали исключением и мы. Даже старший Райт выполз на воздух вместе с нами. В устье Темзы волнение почти не ощущалось и его морская болезнь немного унялась. Кутаясь в дождевики, мы рассматривали в предоставленные нам стюардами бинокли суда и недалёкий берег.

- Матти, видишь, вон там, - указал мне рукой куда-то на юг Эдвин Бергрот. - Обелиск из светлого камня. Это — «Лондонский камень». Как только его покроет вода на треть, так мы и продолжим движение.

Я глянул в бинокль в указанном мне направлении и, действительно, обнаружил примерно десятиметровую стелу, стоящую на суше не менее чем в ста метрах от уреза воды. О чём и сообщил Бергроту.

- Ха. Это ненадолго. Сейчас прилив начнётся и весь тот берег под водой окажется. Час на подъём воды и целых два часа будем двадцать пять верст ползти до города Грейвзенд. Там нас должен будет встречать Герберт Остин. Я ему уже и телеграмму отбил. Думаю, за три часа успеет доехать из Лондона.

- Телеграмму? - удивился я

- А, ты же не знаешь. При подходе к устью Темзы бегает здесь маленький пароходик телеграфной службы и принимает от подходящих судов тексты телеграмм.

- А отправляет он их как? С помощью радиотелеграфа, что ли?

- Нет. Как двинем дальше, я тебе покажу. Там есть телеграфная баржа к которой с берега проложен кабель. Пароходик тексты собирает и затем передаёт, подключившись к этому кабелю.

- А разве мы не в Лондоне сойдём? - отважно влез в наш разговор младший Райт.

- Мы же иностранцы. Нам таможню надо проходить, - пояснил я мелкому, так как заранее знал где мы сходим. - А подобная служба только в Грейвзенде, Нортфлите и Пламстеде есть. Но Грейвзенд для многих более удобен, так как там станция железной дороги рядом с портом. Вот все пассажирские пароходы и стараются там швартоваться.

…..

Остин приехал за нами на автомобиле собственного производства. Громадном по сравнению с нашими крохотными «Sisu» фаэтоне без крыши, правым рулём и вынесенными наружу рычагами управления.

- Красавец! А? - указал он рукой на автомобиль после того как всех нас поприветствовал, а меня почему-то даже обнял. - По две штуки в день произвожу! У меня заказов уже на год вперёд! - начал хвастаться Герберт Остин

- А мы поместимся? - спросил о самом главном Кевин Райт, сбив с рекламного настроя своего друга детства.

- Обязательно! - встопоршил тот усы и принялся указывать куда девать багаж.

Самые большие чемоданы были у Бергрота и их закрепили сзади, увязав кожаными ремнями. Мои и чемоданы Райтов спрятали под сидения, и, разместившись в салоне мобиля, мы тронулись в путь.

- Сейчас ко мне домой едем? Или молодого человека надо в «Финский дом» завезти?

- «Финский дом»? - удивился я.

- Так назвали доходный дом, который сняла ваша сборная. Единственная команда на олимпиаде, которая живёт вместе, а не по разным гостиницам и комнатам, - пояснил мне местный англичанин. - Так тебе туда?

- Да, мистер Остин. Это нам по пути?

- Ну, почти. Ваши живут в районе Кенсингтон, а я в Челси. Так что сначала заедем ко мне, а затем я отвезу тебя.

Ехали мы по пригородам Лондона, как и в самом городе — не спеша. Как пояснил нам хозяин автомобиля, закон 1903 года установил ограничение скорости передвижения транспортных средств. И эта скорость не должна была превышать двадцать миль в час. Так что весь путь занял у нас почти три часа. Как заверил нас Герберт Остин — это довольно быстро для столицы Великобритании.

…..

- Матти, вот письма, пришедшие на твоё имя. Но так как тебя не было со сборной, я взял на себя смелость ознакомиться с ними. Тем более, что письмо от барона Кубертена изначально было не запечатано, да и в целом я знал о чём там идёт речь. Надеюсь, ты поймёшь мои действия, - с этими словами Ээро Эркко и протянул мне три конверта, как только мы остались одни в моих апартаментах.

К «Финскому дому» меня привезли уже под вечер, в сумерках. Причем, привёз не сам Остин, а его водитель, которого ранее, утром, промышленник оставлял дома, чтобы похвастаться перед нами своим мобилем и водительским мастерством. На звук автомобильного клаксона из монструозных дверей, над которыми висел слегка грязноватый финский флаг, выглянул человек, в коем я сразу опознал нашего марафонца Бруно Циллиакуса. Заулыбавшись при виде меня, он сразу кинулся помогать с чемоданами.

- А мы уже заждались. Правда, твоих стрелков нет. Они сейчас в Шотландии. Там проводят стрельбы по подвижным мишеням. Но должны со дня на день вернуться. Уже телеграфировали, что взяли как минимум одну золотую и одну серебряную награды, - засыпал меня новостями этот громадный и жизнерадостный человек. - Фрэнк, хватай чемоданы молодого господина и неси их в гостевой зал на втором этаже! - на довольно корявом английском отдал распоряжение Циллиакус появившемуся негру-слуге. - Мне же нельзя покидать пост. Господин Эркко узнает — ругаться будет.

- А что так? - удивился я. - Разве к дому консьерж не прилагался?

- Был консьерж. Мы его выгнали. Пускал, собака этакая, всех подряд. Полный дом каких-то коммивояжеров и проституток. И все норовят что-нибудь да и стянуть. Вот и учредили пост из членов команды. График дежурств составили. Тем более, что основные соревнования только после тринадцатого июля начнутся. Пока лишь парни тренируются в перетягивании каната, а я трассу своего забега изучаю, ну, и дежурю здесь. Ой! Заболтал я тебя! Иди наверх, там как раз почти всё начальство чаи гоняет после визита представителя русской команды.

За большим круглым столом с причудливым английским самоваром (tea-urn) посередине, в зале, куда я пришёл за слугой, тащившим мои чемоданы, сидело пятеро мужчин и что-то бурно обсуждали.

- О! Матти приехал! - заметил меня Кристиан Сибелиус, врач нашей олимпийской сборной.

Его знаменитый старший брат, композитор Ян Сибелиус, отсалютовал мне кружкой с напитком. Разговор стих, и ко мне обернулись и остальные.

- Ну, вот, господа! А вы спорили кому нести шест с названием страны если Хухта не приедет. Про него вспомни — и он тут же появится, - рассмеялся Ээро Эркко и полез обниматься.

За ним последовали обнимашки с Карлом Стольбергом и представителем от сената Свеном-Эриком Окессоном. После чего меня обрадовали новостью, что я теперь официальный знаменосец финской команды на церемонии открытия олимпиады. Но, так как существовала утверждённая процедура прохождения разных олимпийских команд одной империи, на примере Великобритании, то вместо флага у меня будет шест с табличкой, с надписью «Finland». И идти наша команда должна будет сразу за колонной атлетов Российской империи.

После приветствий и новостей я был напоен чаем и накормлен бутербродами с маслом и сыром. Кристиан Сибелиус очень хвалил мою идею привезти с собой две бочки солёного масла и запас сыра.

- Здесь вообще всё есть страшно. Постоянно надо проверять продукты в таверне, где готовят ужины на всю сборную. А воду приходиться пить только кипячённую. В первые дни много народа потравилось водопроводной водой. Я уже, грешным делом, стал думать о холере, но Бог миловал. А когда перешли на кипячённую воду, то все и поправились. Так что, Матти, пей только кипячённую воду. Мы купили два громадных самовара и постоянно кипятим её, так что запас есть. А за счёт сборной прикупили стеклянные фляги, чтобы атлеты могли воду с собой брать.

После импровизированного ужина меня проводили в мою комнату, которая имела полноценную прихожую и даже малый санузел, с унитазом и раковиной.

- Я вижу, что ты устал, Матти! Но давай закончим с этими письмами, а то завтра будет некогда, - Ээро Эркко бесцеремонно помотал конвертами перед моим лицом, вырывая меня из сонливого состояния.

- Да, дядя Ээро, я вас слушаю, - пришлось собраться с силами и для надёжности натереть лицо руками.

- Письмо от Кубертена, это официальное согласие на организацию проведения первой зимней олимпиады у нас в Финляндии.

- Ух…