Век золотых роз

Глава 1 Отступник

Шезра проснулся с криком. Затем, судорожно хватая ртом воздух, долго в темноте искал огниво, царапая когтями по столику, также долго и бестолково пытался зажечь масло в лампе… Тусклый огонек отпугнул мрак, тени прилипли к стенам спальных покоев, но от этого стали еще гуще.

Шезра сел посреди мятых простыней, поднял лампу повыше – дрожащий круг света выхватил из непроглядной черноты фрагмент фрески. Сложенный кольцами хвост Шейниры. Старик повел лампой, уставился в лицо богини – и ему вдруг показалось, что она ухмыляется.

– Смеешься, – пробурчал он, – смейся, сколько тебе угодно. Уж я-то постараюсь сделать так, чтобы ты навсегда осталась в там, где ты сейчас.

«Хотя отчего ты так уверен в своей правоте?»

Шезра задавил эту скользкую мыслишку, как слизняка. Не стоит даже думать о том, что все могло быть иначе.

– Да-да, старая ящерица, – прокряхтел он, поднимаясь с постели и растирая ладонью ноющую поясницу, – лучше пойди и проверь, все ли в порядке в зале Жертв.

А дело было в том, что этой ночью Шейнира снова, как и много лет назад, шевельнулась в своем заточении. Оттого и завопил среди ночи Шезра, почувствовав, что на горле все туже и туже затягивается тоненькая петелька, а в ноздри ударил приторный аромат золотой розы.

Она просыпалась, пребывая в гневе, и Шезра почти услышал ее злой смех. Могло это означать только одно: Шейнира ухитрилась-таки найти в Эртинойсе того, кто был готов вернуть ей свободу, а синхам – иллюзию оной.

И Отступник будет наказан…

Шезра вышел в темный коридор, по обе стороны усиженный низенькими дверями жреческих келий, дошел до первого зала Молитв. Угловатая, ломаная тень синха в страхе металась по полу в такт колыханию огня в лампе, а со стен грозно взирала богиня, преданная и заточенная тем, кто был к ней более всего близок. В глаза бросались кровавые капельки рубинов в ожерелье Проклятых душ и золотая роза в руке.

«Сколько же душ ты обрекла на страдания? Не счесть. Полагаю, тебе достаточно, и новые будут излишни».

Шезра просеменил через зал, стараясь поменьше смотреть на многочисленные лики Шейниры, вздохнул с облегчением, оказавшись на лестнице. Теперь оставалось отсчитать тысячу ступеней – и упрешься носом в узорчатые двери зала Жертв. Синх начал свой спуск, стараясь оберегать лампу от сквозняков.

Когда-то Храм Шейниры кишел жрецами и посвященными, теперь же здесь, в самом сердце Диких земель, не осталось никого, кроме старого Шезры. Синхи попросту разбрелись по Эртинойсу, потому что Шейнира перестала отвечать на их молитвы. Отступник остался, чтобы до самой смерти охранять покой своей богини. Он еще надеялся найти себе замену, но с каждым десятилетием надежда таяла, словно кусок льда на солнцепеке.

Клацая когтями по гладким малахитовым ступеням, Шезра продолжал спускаться.

Когда-то… Он частенько спускался по этой лестнице в сопровождении сперва посвященных, а затем и жрецов младшего ранга. И каждый раз оба сердца неистово колотились в предвкушении того могущества, что вливалось в жилы после каждой принесенной жертвы.

Но в один прекрасный день все изменилось, перевернулось с ног на голову, и весь квадрат мироздания, казалось, вздрогнул и затрещал. Это случилось, когда Шезра встретил темного ийлура.

В тот вечер… Он, жрец второй ступени, точно так же спускался в зал Жертв, чтобы, проскользнув мимо алтарей, войти в Хранилище и выбрать тех, чья кровь этой ночью прольется на ладони Шейниры.

Храм пребывал в силе, и по всему Эртинойсу разъезжали стражи в поисках тех, над кем уже простерлась длань богини. Ну, а попадая в руки стражей, ийлур, элеан или кэльчу отправлялся либо в зал Жертв, либо в ряды самих стражей. Непосвященному могло показаться безумием – доверять детям чужих богов, но издревле Верховный жрец мог наложить на любое разумное существо печать Шейниры, уродуя лицо будущего стража образом третьего глаза богини. Потом, по прошествии времени, эти смертные забывали свой дом, свой народ, своего бога-покровителя и были готовы служить Шейнире до конца жизни.

Шезра в сопровождении двух посвященных направлялся в Хранилище. Все было как обычно: вот он отпер замок, вот молоденький синх кинулся отворять дверь перед метхе Шезрой… Дальше начинался огромный высокий зал, уставленный клетками. В ноздри ударило ставшее уже привычным зловоние, неистребимый в этом месте запах испражнений. По клеткам сидело несколько ийлуров, два кэльчу и элеан; последний, скорее всего, давно лишился рассудка, потому как при виде синхов начал биться головой о решетку, выкрикивая бессвязные проклятия. Шезру проклятия не тревожили. Да и как можно проклясть того, чья душа считается проклятой изначально?

Пожав плечами, он прошел мимо беснующегося элеана и приблизился к сбившимся в кучу ийлурам. Посвященный скользнул вперед, махнул факелом перед решеткой, заставляя обреченных отпрянуть. Шезра быстро оглядел будущих жертв: истощены до крайности, в глазах – отчаяние, ужас перед неотвратимой гибелью… Не ийлуры, стадо баранов в загоне мясника.

«А что, если она останется недовольна такими жертвами?»

Шезра рассеяно поскреб чешую на подбородке и подумал, что будущих жертв надо хотя бы кормить. А то и поить настойкой из листьев золотых роз – она туманила рассудок лживыми видениями и заставляла почувствовать себя счастливым.

Взгляд Шезры остановился на ийлуре, что сидел в углу клетки, вытянув ноги. Этот не выглядел перепуганным, хотя мог оказаться попросту утратившим ясность ума…

– Вот этого. Покажите-ка мне его поближе, – сказал он посвященным.

Те вмиг оказались внутри клетки (ийлуры при этом дружно кинулись к стенке, даже от больных гниломясом так не шарахаются), схватили приглянувшегося Шезре мужчину и выволокли его в коридор.

Шезра удовлетворенно кивнул. Похоже, этого привезли недавно, он не выглядел ни больным, ни особо испуганным. В темных глазах блестело осторожное любопытство.

– Возрадуйся, – сказал Шезра намеченной жертве, – ибо кровь твоя станет усладой нашей великой матери.

И тут произошло то, чего жрец Шейниры второй ступени ожидал менее всего. Он не удивился бы, брось ийлур в лицо самые страшные проклятия. Даже глазом бы не моргнул, повались этот здоровяк в ноги с мольбами о пощаде. Но вместо этого ийлур хмыкнул. Презрительно. Насмешливо. Словно Шезра сказал не ритуальную фразу, а глупость из тех, какие порой изрекают только что прошедшие посвящение и при этом считают неоспоримой истиной.

– Тебя помоют и приготовят к церемонии, – продолжил синх, внимательно разглядывая жертву и пытаясь обнаружить на мятом и заросшем бородой лице хотя бы тень страха.

Страха не было – только наглая ухмылка.

– Разве то, что я говорю, не достигает твоего разума, презренный? – озадаченно спросил Шезра.

Ийлур сплюнул на грязный пол, в упор взглянул на жреца.

– Дурачье. Вы все – сплошь дурачье. Думаете, что самые одаренные? Что только вам дано убивать молитвой?

Посвященные в замешательстве переглянулись. Да и сам Шезра несколько мгновений не знал, что сказать в ответ. А потом, когда нужные, язвительные слова нашлись-таки, стало уже не до разговоров – ибо ийлур… Да, этот грязный ийлур, порожденный Фэнтаром, обратился с молитвой к самой Шейнире.

– Что?!! Что такое?..

Ийлур рассмеялся. Его руки взметнулись вверх, словно вздымая с пола мутную пелену, частички несуществующего пепла…

– И приношу их в жертву! – хрипло выкрикнул пленник.

«Да она же ответила ему», – успел подумать Шезра, и через мгновение услышал вопль посвященного. «Покрывало Шейниры» окутало худое, ломкое тело молодого синха; мириады частиц впились в плоть, высушивая, выпивая жизнь, отдавая все тепло и влагу самой богине. А синх кричал и кричал, и вопль, многократно отражаясь от высоких сводов, впивался когтями мигрени в голову, отдавался в судорожно сжимающихся сердцах.

Шезра попятился, поскользнулся и едва не упал, но успел схватиться за прут пустующей клетки. То, что происходило, не укладывалось в его голове, казалось иллюзией, прихотью богини… Но нет. Тело второго посвященного дернулось, кажется, он пытался бежать – и очутилось в темном коконе.

«Как же так?!! Почему?!!»

Но на раздумья времени не осталось. Ийлур сделал шаг вперед, на бледном лице блуждала все та же наглая ухмылка. Он шагнул – Покрывало Шейниры покатилось в сторону Шезры.

На своем пути оно задело притихшего было элеана, и тот упал сухой куколкой на покрытый нечистотами пол клетки.

«Ты… как же ты могла дать Силу нашему врагу?!!»

Шезра открылся Шейнире, протягивая к ней руки, моля дать силу…

Она ответила, милостиво наполняя все существо синха темной злостью и жаждой увидеть ийлура лежащим на алтаре, выпотрошенным и обескровленным.

Две пелены столкнулись, судорога скрутила каждый мускул… А ийлур, глухо вскрикнув, упал.

– Благодарю тебя, – шепнул синх.

Все-таки он, истинное дитя своей Темной матери, был сильнее.

Синх метнулся к поверженному врагу, нащупывая жертвенный кинжал.

Но оружие не понадобилось: ийлур навзничь лежал на скользких каменных плитах, изо рта, пузырясь, текла кровь. Шезра схватил его голову, заставил смотреть себе в глаза.

– Говори! Как?!!

Губы умирающего дернулись и растянулись в подобии улыбки.

– Говори!!! – заорал Шезра, уже не замечая, что его когти прорвали тонкую кожу так и не принесенного в жертву пленника, и что по рукам сочатся горячие капли.

– Мы… свободны… выбор…

Он долго не мог понять этих последних слов ийлура, посмевшего воззвать к Шейнире. Но однажды, когда закончилось в хрустальном графине вино, а в склянке – настойка из лепестков золотой розы, ответ пришел сам по себе. Если ийлур смог обратиться к Шейнире, и та его услышала, значит, ийлуры не принадлежат Фэнтару до такой степени, как об этом говорят и пишут. А что, если и в самом деле – не смертные принадлежат богам, а наоборот? Бог-покровитель есть сознательный выбор смертной твари?!!

Мысль эта прочно увязла в слоях сознания, пропитанного настойкой. И Шезра, не желая удаляться от Истины, той же ночью воззвал к Фэнтару. Воззвал – и ощутил его свет и его силу. Они были совсем другими, не похожими на то, что давала Шейнира; и ведь не зря ее прозывали темной… Шезра очутился пред ликом чужого бога, пред ликом грозным, беспощадным, но – светлым, где не было места ни коварству, ни предательству, ни подлости. Ничего того, что обычно поощрялось Шейнирой. И сила чужого бога была так велика, что… очнулся Шезра другим.

Он слабо помнил, что именно хотел от него Фэнтар. Он чувствовал себя больным и беспомощным, но – странно чистым, словно и не омывала кровь жертв его руки. Шезра тогда добрался до своего стола и на клочке пергамента нацарапал:

«Мы те – кем хотим быть. И мы свободны. Душа смертного чиста от рождения, и каждый волен следовать избранным путем».

А Ожерелье Проклятых душ, что блестит тысячами рубинов на груди Темной Матери… Оно теперь казалось вовсе не тем, чем было раньше для всех синхов Эртинойса.

Он спустился в зал Жертв. Постоял под аркой входа, стараясь унять неистово колотящиеся сердца и прислушиваясь – а нет ли кого?

Зал Жертв был пуст. Совершенно.

«Наверное, глупо было ожидать, что я здесь кого-нибудь встречу».

Шезра мысленно обозвал себя выжившей из ума старой ящерицей.

Огонек лампы метался на сквозняке, пришлось прикрывать его рукой. А затем, решившись, синх начал медленно обходить алтари, перешагивая желобки, по которым раньше кровь стекала в колодец.

Он останавливался у каждой глыбы малахита, отесанной в форме треугольной призмы, ставил лампу и, протягивая над алтарем руки, пытался понять, на месте ли светлые руны Фэнтара. На самом деле это было довольно просто: от начертанных под алтарями знаков исходило живое тепло, в то время как от знаков Шейниры веяло холодом.

Шезра проверил шесть алтарей, а на седьмом вдруг ощутил ледяное дуновение на пальцах. Пришлось отставить лампу подальше, вознести молитву Фэнтару и, впитав силу светлого бога, сдвинуть алтарь с места. Там же… Синх поймал себя на том, что зубы начали выстукивать мелкую дробь. Один штрих руны был тщательно стерт. Словно неведомый шутник прошелся тряпочкой и вытер часть нарисованного на полу знака.

Она просыпалась. Пребывая в гневе и желая вырваться на волю, любым путем. Добраться до Эртинойса, погрузить костлявые руки в россыпь чистых душ – и не только синхов, а всех, всех…

– Будь ты проклята, – пробормотал Шезра, – будь ты… но я так легко не сдамся.

И, достав из кармана альсунеи мел, он старательно дорисовал недостающий фрагмент. Холодное дыхание на ладонях пропало, сменилось уже столь знакомым теплом Фэнтара.

«Она кого-то нашла, нового Избранного», – думал синх, задвигая алтарь на место, – «но кого? И где? Я ведь… не должен допустить, чтобы он вернул все на прежне место».

Шезра обошел и зал Жертв, и Хранилище. Он не нашел более ничего, что могло бы указывать на близкое освобождение Шейниры, и все же… Сердца беспокойно сжимались в груди.

«Она возвращается», – мрачно думал Отступник, – «и она нашла того, кто вернет ей трон, и обманом заставит его сделать все возможное и невозможное. Это как крошечная трещинка в плотине; сперва сочатся капли, потом – ручей, и в конце…»

Впрочем, о том, что может быть «в конце», Шезра старался не думать. Он вернулся в свои покои и, не дожидаясь рассвета, начал собираться в дорогу – облачился в ни разу не одеванную альсунею, набил дорожную сумку сушеными ящерицами. Не самая лучшая, конечно же, пища – но какой живности может наловить старик в Диких землях?

К поясу Шезра привязал увесистый мешочек с золотым песком и небольшую, шитую из шкуры щера, сумочку. Последняя представляла особую ценность: немало золота можно собрать на просторах Эртинойса, но уже нигде и никогда не найти настойки из золотых роз, делающей смертного счастливым. Розы исчезли с лица мира много лет тому назад, а потому одна унция настойки продавалась за тридцать унций столь ценимого всеми желтого металла.

Тут Шезра усмехнулся; в голове теснились воспоминания – о том, как нет-нет, да пытались отчаянные головы пробраться в заброшенный Храм в поисках запасов драгоценного зелья или, на худой конец, хранилища роз. Таковые, разумеется, имелись. Глубоко в подвалах ждали своего часа пузатые колбы из тонкого стекла, полные светло-золотистой жидкости, а еще глубже, там, где даже летом не тает лед, в громадных закупоренных амфорах хранились высушенные золотые цветки. Но ни один из пришедших в Храм так и не добрался до заветных подземелий – равно как и не покинул кольца малахитовых стен. Те, кто строили Храм, знали толк в ловушках.

Экипировавшись, Шезра спустился во двор храма, туда, где были построены щерни. Здесь в гордом одиночестве доживал свой век щер по кличке Яс, такой же старый, как и его хозяин. Шезра изо всех сил старался кормить Яса досыта, варил котлы каши из дикого проса, подбрасывал туда и лягушек, и ящериц, и даже крыс. Но, видать, такая диета совершенно не шла зверю на пользу: чешуя потускнела, зубы желтели и крошились… Хотя, возможно, дело было вовсе не в рационе, а в простой и неизбежной старости.

Щер высунул из стойла большую морду и безо всякого интереса поглядел на хозяина.

– Яс, Ясик, – синх погладил его по лбу, с неудовольствием отметил, что коричневая чешуя начала шелушиться, – посмотри, что я тебе принес.

И, торопливо сунув руку в карман, выудил оттуда самую жирную сушеную ящерицу. Яс понюхал недоверчиво, укоризненно взглянул на синха, словно хотел сказать – на кой мне твои сушки? Ты бы лучше мяса дал, простого и свежего. Но потом, словно осознав всю безнадежность своего положения, слизнул шершавым языком угощение и проглотил.

Шезра тем временем уже снимал с гвоздя уздечку.

Синху потребовалось еще немало времени, чтобы заставить по-стариковски упрямого щера взять в рот удила. Яс упрямо отворачивался, а Шезра, подпрыгивая, все пытался добраться до чешуйчатой морды. Отчаявшись, синх все-таки урезонил щера, сунув тому еще одну ящерицу, после чего с трудом забрался на спину взнузданного Яса и выехал из щерни.

…Удалившись от храма на полет стрелы, Шезра обернулся. Храм Шейниры темно-зеленой громадой подпирал светлеющее небо, и черные глазницы бойниц подозрительно щурились на розовую зарю.

Храм стоял посреди огромной пустоши, где ни единого ростка не проклюнулось из серой, словно присыпанной пеплом земли. Раньше здесь была долина Золотых роз, но эти цветы ушли вместе с властью Шейниры, а замены им не нашлось.

– Пошел, пошел, – отчего-то разозлившись, Шезра стегнул по крупу щера. Яс возмущенно рыкнул и потрусил дальше, прочь от родной щерни, от котлов с кашей. Он начинал понимать, что хозяину взбрела в голову очередная блажь, и что блажь эта скорее всего отольется старенькому Ясу в полной мере. В основном, в виде ноющих лап и натертой седлом спины.

Шезра достиг цели своего путешествия к вечеру третьего дня.

Над Дикими землями собиралась гроза, закат полностью затянуло темными, неповоротливыми тучами. И – было душно. Очень. Даже привычный Шезра то и дело хватался за судорожно колотящиеся сердца, начинал дышать глубоко-глубоко, хватая ртом воздух. А затем небо тяжко нависло над лесом, упали первые капли дождя – тяжелые и теплые, так и не разорвавшие кокон духоты. Порыв ветра прошелестел в кронах, затих, словно прислушиваясь к лесным голосам… и на Дикие земли низринулись потоки воды, гонимые ураганным ветром.

Как раньше говаривали синхи, не повезет тому, кто попадет в грозу в сердце Диких земель.

Впрочем, к этому времени Шезра успел привязать щера под добротным навесом, проковылять, растирая затекшую поясницу, по выложенной булыжниками дорожке и нырнуть в темный зев пещеры.

Навстречу ему рванулся чей-то размытый силуэт, замер на расстоянии каких-нибудь пяти шагов – и тут же исчез во мраке. Шезра только пожал плечами: хороши же стражи, с трудом узнающие хозяйских приятелей. Он неторопливо пошел дальше, отсчитывая нужное количество шагов, затем повернул направо и, упершись в стену, нащупал нужный рычаг.

Каменный блок размером с хорошего щера заскрипел, начал двигаться в сторону; Шезра прищурился на яркий свет факелов и коротко поклонился.

– Доброй тебе охоты, Мен-Рой.

– И тебе того же, – ответил хозяин пещеры, – что привело тебя сюда, метхе Шезра?

– У меня есть к тебе важное дело, – синх похлопал по заветной сумке с настойкой.

– А, вот как, – губы Мен-Роя сложились в некое подобие улыбки, – проходи, метхе Шезра. Поговорим.

И, круто развернувшись на каблуках, он пошел обратно, нимало не заботясь о том, идет ли за ним гость или нет.

Вздохнув, Шезра засеменил следом, рассматривая деревянные украшения в длинной косе ийлура по имени Мен-Рой.

…Они знали друг друга Дракон ведает сколько лет. Мен-Рой в свое время прославился тем, что прилюдно оскорбил владыку Северного Берега, был закован в цепи и отправлен в каменоломни. Что, в общем-то, было ничуть не милосердней смертной казни: меч рубит голову быстро, штольня убивает медленно, заставляя выхаркивать куски собственных легких. Неведомо как, но Мен-Рой ухитрился бежать, вдоволь послонялся по Эртинойсу, пока, наконец, не пришел в Дикие земли. К тому времени синхи покинули города, считая, что, раз уж Шейнира не отвечает на их молитвы – значит, жилища прокляты и надо искать новые места для поселения. Кое-кто остался, но тем уже было не до пришлых – тут бы самим уцелеть… И Мен-Рой остался жить в джунглях вместе с теми, кто последовал за ним от самых каменоломен и делил невзгоды последних лет.

С Шезрой этого ийлура свела самая обычная костяная лихорадка. Все получилось донельзя просто: однажды утром одинокий синх обнаружил у ворот Храма пожилого кэльчу, чьи костяные пластины на голове были белы, как снег на вершинах Сумеречного хребта. Событие это казалось из ряда вон выходящим: кэльчу не пытался пробраться в Храм, чтобы пограбить; он просто колотил в ворота боевым молотом и вопил, что хочет поговорить с каким-нибудь, побери его Шейнира, жрецом. Шезра слегка удивился и вышел, а кэльчу бухнулся ему в ноги и стал умолять спасти их предводителя, которого проклятый недуг слишком быстро уводит из Эртинойса.

Тогда… синх успел. Считай, к последнему вздоху умирающего, члены которого уже окостенели и не гнулись, откуда и пошло название болезни. Но лекарство, прихваченное в кладовой Храма, подействовало, и Мен-Рой поднялся на ноги. Исхудавший, похожий на скелет, но живой.

– Прошу тебя, садись, – ийлур указал жестом на добротное кресло, в котором, наверное, уместилось бы целых три синха.

Сам он с размаху плюхнулся в свободное, а Шезре показалось, что ийлур вмиг заполнил собой все свободное пространство небольшого грота. Не удержавшись, он внимательно рассмотрел Мен-Роя и пришел к выводу, что старость на цыпочках подбирается и к этому крепышу.

Мен-Рой изменился со времени их последней встречи: прибавилось морщин и шрамов. Да и щурился ийлур постоянно, было видно, что острота зрения уходит, утекает вместе с прожитыми годами. Правда, белоснежная борода все также была заплетена в две недлинные косички – хоть смейся, хоть плачь… Именно так заплетали бороду при дворе владыки Северного Берега.

– Ты проделал долгий путь, метхе Шезра, – негромко произнес ийлур, – я приказал подать хороший обед… Но, может быть, ты сразу скажешь, что тебя привело в мое скромное жилище?

Синх с наслаждением потянулся в кресле: оно было таким большим, удобным и обитым шкурами барсов, и так приятно грело старческое тело… Ему захотелось закрыть глаза и вздремнуть – просто так, не заботясь ни о чем, ни о пробуждающейся Шейнире, ни о том, кто мог привести ее к победе… Шезра вздохнул.

– Моя богиня возвращается.

– Да ну? – Мен-Рой даже не шевельнулся, застыл каменной глыбой, – неужели ты, старый метхе, удивлен? Ведь ты-то должен понимать, что когда-нибудь это бы все равно случилось. Она – твоя мать, богиня. А ты – простой смертный, хоть и…

– Хоть и Отступник? – Шезра поежился, – да, да, я все понимаю. И я, пожалуй, ожидал этого часа, но надеялся… Я прошу помощи, Мен-Рой.

Ийлур задумчиво почесал подбородок, прищурился на потрескивающий факел.

– И что ты собираешься предпринять, метхе Шезра?

Синх решительно мотнул головой.

– Я… знаешь, Мен-Рой, я вот думал… Избранника Шейниры нужно остановить…

Он хотел было добавить, что любыми средствами, но запнулся. Ийлур широко улыбался, демонстрируя белые и здоровые зубы.

– Тебе бы следовало отправиться ко двору владыки с дипломатической миссией, метхе. Отчего бы сразу не сказать, что Избранного следует убить, просто и незамысловато?

– Ээ…

– Не нужно никаких пояснений, – Мен-Рой махнул рукой, жарко сверкнули перстни, – я прекрасно понял тебя, метхе Шезра, и не осуждаю. Порой нужно жертвовать… Вообще-то – всегда нужно чем-то жертвовать. Но ответь мне, уважаемый, на один вопрос – каким образом ты собираешься указать моим ребятам на того, чью голову ты хочешь?

Шезра подобрался в кресле. Уж об этом-то он думал. Подолгу и не раз, пока ехал на Ясе, отбивая седалищную часть тела.

– У тебя есть элеаны? – спросил синх и, получив утвердительный кивок, продолжил, – у меня не получается воззвать к Сумеречному Отцу так, чтобы он ответил. Но я знаю, что элеаны… Могут позволить увидеть те ответы, которые дает Санаул. Я читал об этих ритуалах, неприятная, конечно, штука, но я хорошо заплачу.

– То есть ты уже придумал, как обнаружить этого молодца, – уточнил Мен-Рой, – ну и замечательно. Считай, что зеленая голова уже у тебя…

– Не думай, что мне это в радость.

– Я понимаю. Не в радость, но – необходимость. Вернее, это ты считаешь, что необходимость. А что бы сказали твои соплеменники?

– Мен-Рой!

– Ладно, ладно… – он примирительно поднял руки, – твои отношения с Шейнирой меня не касаются…

Ийлур замолчал и принялся задумчиво теребить бороду. Затем, щурясь, поглядел на синха.

– Есть у меня тут один элеан, – пробормотал он, – недавно к нам прибился… Спрашивал – откуда – клянется, что повздорил со своим кланом в горах… Может, правда, а может и лжет птичка… Но парень вроде боевой, тебе как раз такой и нужен.

– Скажи ему, что хорошо заплачу, – торопливо сказал Шезра, – и ему, и тебе.

– Мне не нужно.

Мен-Рой легко поднялся, прошелся по гроту мимо синха.

– Пожалуй, теперь можно и пообедать. Как ты думаешь, метхе Шезра?

Шезра с грустью понял, что совершенно отвык от нормальной пищи. И желудок его, привыкнув к ящерицам, с трудом переваривал кусок окорока водяного кабана и кисленькое винцо, которое Мен-Рой самолично готовил из растущего повсюду дикого винограда. Лепешки из проса, размоченного в козьем молоке, показались синху пищей богов, а нежнейшая козлятина, тушеная в горшочке с кореньями – совершенством, недостижимым даже для Правящих. Для богов-покровителей, то есть…

И вот он снова очутился в мягком кресле, и Мен-Рой, совсем, как мамаша свое дитя, укутал синха мягким одеялом из козьей шерсти.

– Тарнэ сейчас придет, – сказал он, – мы отрываем его от важной медитации… Он как раз испрашивал у своего бога, какой дорогой пойдет большой караван из Гвенимара на север. Богатый, должно быть, караван…

Шезра хмыкнул и в который раз подумал о том, что поступил правильно, вытянув этого ийлура из замогильной бездны.

– Только ты уж не скупись, – добавил Мен-Рой, – сам знаешь, синхам не очень-то доверяют.

И это было слишком мягко сказано. На самом деле синхов ненавидели ийлуры, едва терпели элеаны и боялись маленькие кэльчу. А все потому, что тело синха изначально считалось приютом проклятой души, которую в мертвую плоть вложил не кто-нибудь, а Шейнира Темная.

Шезра сонно кивнул, заранее соглашаясь со всем, что скажет ийлур, который был ему обязан жизнью. Пища переваливалась в животе увесистым комом, и тут уж приходилось больше думать о том, чтобы своенравный желудок не вздумал вывернуть съеденое обратно.

– Мен-Рой, – прошептал он, – пусть Ясу поесть дадут. Старый он уже стал, как и я.

– Уже дали… Не беспокойся, метхе Шезра, здесь тебя и твоего щера никто не посмеет обидеть.

И, повернувшись на звук шагов, ийлур громко сказал:

– А вот и Тарнэ. Проходи, проходи. Есть тут заказчик один, мой старый приятель. Озолотишься.

Шезра с интересом воззрился на вошедшего и едва сдержал разочарованный вздох.

Элеан по имени Тарнэ был немолод. Длинные седые волосы, зачесанные назад, у виска – тонка косица с подвеской из ярко-синего камешка, наверное, из лазурита. Лицо узкое, изрезанное шрамами и морщинами, темное от загара. И на фоне смуглой кожи аметистовые глаза кажутся слишком светлыми. Вот и все. Самый обычный элеан, видавший жизнь, кажущийся слишком хрупким и слабым рядом с огромным Мен-Роем… Ну да все они мельче ийлуров, иначе и не взлетели бы на кожистых своих крыльях…

Тарнэ, в свою очередь, с любопытством рассматривал закутанного в одеяло синха и перебирал тонкими пальцами рукоять сабли. Затем, придя к каким-то своим умозаключениям, повернулся и посмотрел на Мен-Роя.

– Что я должен сделать для почтенного заказчика?

Ийлур кивнул синху.

– Пусть метхе сам объяснит, что ему нужно.

И Шезра принялся излагать суть предстоящего дела. Объяснял долго и обстоятельно, элеан внимательно слушал, склонив голову набок. Затем, когда синх умолк, поскреб щетину на подбородке.

– Сложно…

– Я хорошо плачу, – Шезра вдруг подумал, что должен любым путем уговорить этого элеана, потому как других шансов может и не быть, – отдельно за ритуал познания…

– Мы называем это Ie’r de T’old, Взгляд в Темный кристалл.

– Отдельно за взгляд в темный кристалл, отдельно за голову синха.

Шезре вдруг померещилось, что тонкие, с изломом, брови элеана презрительно приподнялись – совсем чуть-чуть.

«Ну да, да… Некрасиво… Синх нанимает элеана, чтобы убить другого синха. Но что мне остается делать?!!»

– Вот, – Шезра отстегнул от пояса сумку с настойкой, – полагаю, этого достаточно…

– Я вряд ли смогу сделать так, чтобы Санаул и тебе показал просимое, – глухо промолвил элеан, – этот ритуал…. Он слишком… Как бы объяснить… слишком близок мне и моему богу.

Синх только руками развел.

– Но как же я тогда узнаю, того ли синха ты убьешь?

Элеан натянуто улыбнулся.

– Слово наемника, метхе. Разве этого мало?

– Мне бы хотелось самому увидеть лицо Избранного, – проворчал Шезра. Слово словом, но он предпочитал сам увидеть врага, чтобы потом не терзаться сомнениями.

– Тогда удваивай плату, – спокойно, взвешивая каждое слово, произнес элеан.

– Хорошо, – Шезра подумал, что Храм не обеднеет, если отдать Тарнэ не шесть склянок настойки, а все двенадцать.

– По рукам, – элеан кивнул, – и не будем медлить. Я начинаю готовиться к ритуалу, метхе Шезра, а ты… Я уже понял, кто ты такой, и не буду судить… Но хотя бы попытайся вознести молитву нашему Сумеречному отцу. Это необходимо для того, чтобы приобщиться к моему Взгляду.

– … Думаешь, он правда сможет устроить так, чтобы и я увидел?

Шезра едва поспевал за размашисто шагающим Мен-Роем. Шли они уже долго, по темному и сырому коридору, полого ведущему куда-то вниз.

– Молитвы Тарнэ сильны, – ийлур пожал широченными плечами, – у меня нет причин не верить… Нас он еще ни разу не подводил. Ведь для тебя, метхе Шезра, не будет новостью, если я скажу, что мы порой… Гм…

– Нападаете на караваны? – синх покачал головой, – нет, что ты, Мен-Рой. Да и мне ли осуждать? Это ведь твоя жизнь, тебе решать, по какому пути следовать.

Мен-Рой пропустил последнюю реплику мимо ушей.

– Ну так вот, Тарнэ всегда приводил нас к богатым караванам, и всегда указывал точное расположение сопровождающих воинов. Думаю, Сумеречный Отец благоволит к этому сыну гор. Считай, что тебе повезло, метхе. Где бы ты еще нашел элеана, который за дюжину склянок настойки согласился бы для тебя провести ритуал?

Шезра покорно кивнул. К чему возражать и злить Мен-Роя? Такого элеана и вправду было бы сложно найти…

– Тарнэ – истинный сын своего народа, – вдруг обронил ийлур, – я не верю до конца в его историю, но если уж элеан берется за что-то – обязательно сделает. Да так, что обзавидуешься.

– Угу. – Шезра неловко поскользнулся и едва не упал, уцепившись за мощный локоть ийлура.

– А мы уже пришли, – тот остановился и с улыбкой поглядел на Шезру. Сверху вниз. – Гляди, метхе. Такого ты еще не видел.

Синх выпрямился, озираясь, и понял, что напрочь потерял способность говорить. Потому что увиденное им, пожалуй, могло тягаться в величии даже с жертвоприношениями в зале Жертв.

Коридор, по которому Шезра и Мен-Рой шагали все это время, резко обрывался, раскрываясь в небольшой грот почти идеальной овальной формы. Все здесь было белым – стены, потолок, жала сталактитов… А на гладком полу сияла, разгоняя мрак, огромная звезда о семи лучах, составленная из сотен свечей.

Тарнэ уже был там. Он сидел в центре звезды, на пятачке свободного пространства, сидел неподвижно, скрестив ноги и положив руки на колени. Глаза его были закрыты, голова склонилась на грудь.

Мен-Рой откашлялся.

– Тарнэ! Мы пришли.

Бас ийлура прокатился по гроту, элеан вздрогнул и открыл глаза.

– Пусть синх подойдет ко мне, – прошелестел он, – осторожно, чтобы не погасить ни одной свечи. Иначе все придется начинать заново.

Шезра переглянулся с Мен-Роем, но тот лишь пожал плечами.

– Хорошо, я иду.

Он приблизился к звезде, подобрал подол альсунеи.

– Осторожно, метхе, – аметистовые глаза элеана внимательно наблюдали за каждым его движением, – прошу тебя…

Но Шезра приподнялся на цыпочки, затем сделал широкий шаг. И, представив себе, какое жалкое зрелище представляет, раскорячившись над горящими свечами, неловко превалился на отставленную ногу.

– Садись напротив меня, – тихо сказал Тарнэ.

Он снял с шеи мешочек на кожаном ремешке, выложил на пол перед собой маленькую чашу, выточенную из кости и дымчатый кристалл горного хрусталя. Шезра молча наблюдал, и вдруг поймал себя на том, что не может отвести взгляда от татуировки на плече элеана. Был это чешуйчатый хвост, похожий на змеиный. Слишком похожий…

Но что представлял собой весь рисунок, метхе Шезра так и не узнал, потому как элеан был в безрукавке. Синху захотелось спросить об этом, но он вовремя прикусил язык. Сперва – дело. Все остальное – после.

Тем временем Тарнэ извлек на свет еще один предмет, и синх поежился при виде ритуального ножа. Слишком много раз приходилось ему держать в руках Оружие Для Богов, и слишком часто принимал он последний вздох жертвы…

Элеан хмуро посмотрел на синха, но ничего не сказал. Сделал продольный надрез на руке, вскрыв вену; темная, почти черная кровь вялой струйкой потекла в чашу.

– Прими мою жертву, Сумеречный отец, и яви свою милость, – прошептал Тарнэ.

Чаша наполнилась до краев.

Элеан закрыл глаза, губы его беззвучно шевелились.

– Ты тоже должен воззвать к Санаулу, – с трудом расслышал синх, – он услышит твой голос, но ответит ли?

Шезра на миг прикрыл глаза. Санаул, Санаул… Сумеречный отец всех элеанов. Тот, чье чело навеки венчает темный алмаз, и в каждой грани драгоценности – провидение.

Он попытался представить себе бога – огромного, белокожего, с распахнутыми кожистыми крыльями… Ну и, конечно же, не забыть камень, вросший в широкий лоб, игру света в мириадах граней, бесконечную глубину вечерних сумерек, разделивших день и ночь…

– Молись! – приказал беззвучно элеан. – молись Ему. Проси о милости.

В следующий миг он сделал еще один надрез, уже на другой руке. И снова кровь частыми каплями потекла в чашу, которая… Которая отчего-то была совершенно пуста.

– Смиренно прошу тебя ответить, – одними губами сказал Шезра, стараясь не утратить видение Бога, – я, Отступник, прошу снизойти и явить нам…

– Еще, – потребовал элеан. На лбу его выступили крупные капли пота, руки тряслись, и ритуальный нож плясал в беспокойных пальцах.

Шезре показалось, что из чаши поднимается тонкая струйка дыма. А кровь – она словно впитывалась в костяные стенки ритуального сосуда.

«Я пожертвую тебе так много, как ты захочешь», – подумал синх, – «я знаю, что чужие боги не дают ничего просто так. Я отдам тебе… Душу избранника Шейниры и разрушу храм Претемной Матери».

– Добро, – прохрипел элеан, – хорошо… Теперь смотри…

Аметистовые глаза подкатились, дыхание пресеклось – и Тарнэ простерся на полу, содрогаясь в конвульсиях. Но перед тем, как потерять сознание, он все-таки успел схватить Шезру за руку, и синх увидел…

Молодого соплеменника в драной альсунее. Он пробирался по заснеженному северному лесу, собирая хворост, и Шезра откуда-то знал, где именно находится этот молоденький синх. Всего лишь на миг лицо Избранного Шейнирой оказалось совсем близко, каждая полоска, каждая чешуйка впечатались в память.

«Элхадж. Меня зовут Элхадж».

И заснеженный лес начал кружиться, все быстрее и быстрее, смазывая нового Избранного в темное, бесформенное пятно.

…Шезра открыл глаза. Над ним нависал обеспокоенный Мен-Рой.

– Проклятье Шейниры, метхе! что это вы тут устроили?

– Тарнэ? – синх буквально подскочил, – что с ним?

– Мы его унесли. Совсем ему худо, – ийлур мрачно сплюнул на пол, – ох, до чего же я не люблю все эти ритуалы!

– Но ведь он… не откажется? – синх, кряхтя, начал подниматься. Звезда погасла, только кое-где еще теплились огоньки.

– Он тут все бормотал, что уже пол-дела сделано, – Мен-Рой покосился на оставленную чашку и кристалл, – что это, а, Шезра?

– Это принадлежит Тарнэ.

Синх осторожно поднял вещицы; на ощупь они оказались горячими.

– Надо их ему отдать, – сказал Шезра, – и еще… спасибо тебе, Мен-Рой.

– Потом благодарить будешь.

Ийлур осматривался, почему-то нюхая воздух.

– И какой это пакостью тут воняет, а? Кошек вы тут часом не жгли, а?

Шезра только пожал плечами. Ему-то откуда знать? Собственно, упомянутых кошек и взять-то было неоткуда; Мен-Рой, похоже, приплел их по старой памяти – маленькие одомашенные хищники жили в ийлурских селениях на севере.

Что до общего положения дел – Тарнэ на деле казался парнем надежным, а главное – весьма одаренным. И это зажгло искру надежды в душе старого синха. Может быть, и на этот раз план Шейниры потерпит крах?