Век бурь и волков

Все это длилось от силы несколько секунд, а когда моряки, наконец, выглянули из-за ограждения, на берегу никого не оказалось. Также, как прежде, росла трава, также колыхались на ветру флаги, а единственным следом пожара были небольшие кучки пепла, высыпающиеся из лежащих на земле нетронутых одежд. Один исчез.

Люди на мостике молчали, застыв в оцепенении, но ничего необычного более не наблюдалось. Только ветер раскачивал пустые петли, свисающие с толстых сучьев дерева.

‒ Господин Вихтельман, ‒ прервал гробовую тишину голос Райнхардта. ‒ Впишите, пожалуйста, в бортовой журнал под сегодняшней датой: 'Восемь часов утра, прибытие к необозначенному на карте острову в районе Исландии', ‒ добавьте здесь вычисленные координаты, ‒ 'спецпассажиры, вместе с капитаном Риттером, сходят на берег для выполнения своей миссии. Командование кораблем принимает Удо Райнхардт, первый вахтенный офицер. Восемь тридцать пять, авиационный налет на остров, отраженный огнем палубной зенитной артиллерии, все участники десанта погибли в результате взрыва фосфорной бомбы, на корабле без жертв. Как офицер высшего ранга, согласно морскому праву, временно принимаю на себя командование кораблем и принимаю решение о возвращении в район базирования. Удо Райнхардт. ‒ ULF'. Составьте и отправьте шифрограмму этого содержания, только добавьте, что я жду дальнейших инструкций командования. Что вы на меня так смотрите? Разве вас не учили, что в докладах такому серьезному ведомству, как командование Кригсмарине, следует избегать упоминаний о гномах и русалках? Что вы предлагаете? Написать, что пассажиры, вместе с капитаном, сошли на берег в целях выполнения кровавого обряда человеческого жертвоприношения и возбудили гнев германского бога, предположительно ‒ Вотана или Одина, после чего погибли, испепеленные его огненным дыханием?

‒ Я передам вашу радиограмму, ‒ обреченно промолвил Вихтельман, делая шаг в направлении центрального поста.

‒ Распорядитесь также приготовить спасательный плот, если такой еще остался в запасе, и пошлите мне одного матроса. Я высаживаюсь на берег.

‒ Но, господин первый офицер…

‒ Вдруг кто-нибудь выжил. Герр Вихтельман, примите на себя командование. И обеспечьте нам прикрытие.

Возвратились через десять минут на двух понтонах, доставив на борт три уцелевших МП и ящик с магазинами. Райнхардт вдобавок нашел капитанский пояс с пистолетом. Забрали с собой также два больших нераспечатанных сундука.

‒ Как вы думаете, что в них? ‒ поинтересовался второй офицер.

‒ Не имею понятия. Сами видите ‒ они опечатаны. Но что-то мне подсказывает, что лучше забрать это с собой. Под палубу, вместе с этим. В торпедный отсек. Спустить воздух. Снимаемся с якоря и полный назад. Смываемся отсюда.

* * *

‒ Герр калю… Я по поручению экипажа… Все мы… То есть, от нашего имени, хотели бы… ‒ Боцман теребил в руках старую фуражку Райнхардта, которая куда-то запропастилась при отходе с острова.

Первый офицер с удивлением глядел на нее, приподнявшись из-за штурманского стола. Фуражка оказалась почищенной, растрепавшееся, местами полуоторванное, шитье аккуратно починено золотой канителью, а тулья обтянута новой белой тканью.

Это была фуражка командира корабля.

‒ Боцман… ‒ медленно проговорил Райнхардт. ‒ Я, разумеется, весьма польщен оказанной мне честью… Но моя нынешняя должность еще не утверждена командованием. Я лишь временно исполняю обязанности командира корабля. Фуражку я, конечно, приму. В конце концов, это моя фуражка… Но я категорически умоляю не называть меня 'калю'. Где вы увидели на моем рукаве третью капитан-лейтенантскую нашивку? Не видите? В такой случае, прошу придерживаться устава. Что бы там ни было, мы пока еще не пиратский корабль.

Закончив с этим вопросом, Райнхардт возвратился к карте.

‒ Рулевой, как долго мы плыли курсом на север?

‒ Двадцать восемь часов со средней скоростью двенадцать узлов.

‒ Пожалуйста, увеличьте ход и держите курс девяносто.

‒ Есть, курс девяносто.

Райнхардт покинул центральный пост и спустился вниз. Задержался на секунду в сомнении на пороге капитанской каюты, затем решительно отворил дверь и вошел внутрь.

Узкая койка у переборки, несколько полок, латунная вешалка с парадно-выходным мундиром, а рядом ‒ штормовой комплект одежды. Почти неношенный.

Райнхардт сел за письменный стол и снял с себя пояс с кобурой. Осмотрел внимательно капитанский пистолет. Крайне необычный, заграничного типа, немного похожий на FN и на американский автоматический кольт ‒ но с немецким клеймом. P-35(p). Никогда не слышал о такой модели. Вписанные в треугольник на щечках рукоятки буквы FB также не вызывали никаких ассоциаций [Надпись FB на рукоятке пистолета является сокращением от Fabryka Broni ‒ названия оружейного завода в городе Радом (Польша), где перед войной выпускался славящийся высоким качеством и превосходной внешней отделкой пистолет VIS-35 ('пистолет войсковы' Вильневчица и Скшыпиньского образца 1935 года), иначе ‒ 'Радом'. По своей конструкции этот пистолет представлял собой модифицированный браунинг. Во время немецко-фашистской оккупации VIS-35 выпускались на том же заводе под названием P-35 ('пистоле 35(п)') для нужд Вермахта и других гитлеровских войсковых формаций. В отличие от довоенных образцов, эти пистолеты были выполнены очень грубо. ‒ Примечание редактора польского издания, дополненное переводчиком]. Райнхардт, скорее, ожидал увидеть обыкновенный офицерский вальтер.

Закончив осмотр оружия, он вынул магазин, для верности пару раз передернул затвор и бросил пистолет в ящик стола, вместе с кобурой.

Бумаги на столе капитана были аккуратно рассортированы ‒ каждый документ со своей скрепкой, некоторые даже помещены в особые ячейки. ('Отчетность на войне имеет первостепенное значение, Райнхардт').

По соседству со стаканом для карандашей, прикрепленным к столу стальной полоской, стоял игрушечный стеклянный пингвиненок.

Пингвиненок вызывал беспокойство. Своей неуместностью в каюте отмороженного 'учителя арифметики'. Что это? Сувенир? Амулет? Райнхардту не хотелось думать об этом.

Он вспомнил о коврике и заглянул за шторку капитанской койки.

Сжав челюсти, сделал несколько глубоких вздохов, затем большим и указательным пальцами стер с уголков глаз неожиданную влагу.

После минутного безмолвного созерцания коврика, Райнхардт бережно снял его со стены, свернул вчетверо и аккуратно уложил в чемодан с личными вещами капитана. Вместе с детским рисунком, изображающим парусник, с подписью: 'Хельга встречает папочку'. Вместе с фотографиями Риттера, держащего на коленях двух шестилетних девочек, Риттера в шортах со здоровым волкодавом, а также кудрявой брюнетки, катающейся на велосипеде по лужайке, сидящей на веранде, оплетенной кустами роз, и стоящей на пляже с огромным надувным шаром в руках. Очень даже симпатичной. Не аристократичной, но с хорошей фигурой. И явно моложе самого Старика.

Между матрасом и спинкой койки Райнхардт обнаружил еще один небольшой альбом фотоснимков той самой женщины, но совсем иного рода. Там она, совершенно обнаженная, стояла, оперевшись одной ногой на табурет, бесстыдно демонстрируя свои прелести прямо в объектив, или лежала на лугу, или….

Райнхардт, собрал все это в чемодан, захлопнул его и защелкнул замки. Затем уселся за письменный стол с каменным лицом.

‒ Даже не вздумай строить из себя человека, проклятый сукин сын, ‒ промолвил он сквозь зубы, с горечью. ‒ Здесь, только здесь ты существовал в своем истинном обличии. Ты не сможешь изменить моего мнения о тебе, выродок. И тебе уже не отнять у меня моего корабля.

Посидев еще некоторое время за капитанским столом, глядя в пустоту перед собой, Райнхардт произнес в сердцах 'вот дерьмо' и, распахнув дверцу каюты, вышел в офицерскую столовую.

* * *

‒ Самолет! Летит навстречу! Курс восемьдесят! ‒ раздался крик на мостике.

‒ Но, господин оберлейтенант, это вовсе не самолет!

Исполинская рыжеволосая женщина мчалась галопом на диком вспененном рысаке ‒ обнаженная, в одной лишь кольчуге и в шлеме, напоминающем миску. Она летела на высоте около двухсот метров, наперерез курсу субмарины перед ее носом.

‒ Шайсе! ‒ пробормотал Райнхардт, сдвигая на затылок фуражку. ‒ Как меня все это достало! Флак, воздушная тревога! [Flak ‒ сокращение от немецкого Flugzeugabwehrkanone или Flugabwehrkanone ‒ зенитное орудие. ‒ Примечание редактора польского издания]. К залпу готовсь, по моей команде! А пока ‒ ждать!

Щелкнули затворы, оба ствола двадцатимиллиметровых зенитных орудий поднялись и начали вращаться.

‒ Я хренею! ‒ вырвалось у кого-то на мостике.

‒ Спокойствие, ‒ пробормотал сквозь зубы Райнхардт. ‒ Ждать!

Кто-то громко проглотил слюну. Орудие вращалось, канонир сидел, готовый по приказу нажать педаль спускового механизма. Проволочный кружок прицела перемещался по небу, следуя за силуэтом галопирующей всадницы.

Она пронеслась мимо них, издав ужасный крик, напоминающий рев сирены пикирующего штукаса, заставивший всех невольно согнуться пополам.

Райнхардт выругался и схватился за микрофон интеркома.

‒ Рулевой, один долгий сигнал противотуманного предупреждения!

Корабль отозвался ответным ревом, хотя и не столь впечатляющим.

‒ Ну вот, господа, ‒ процедил Райнхардт. ‒ Валькирия. Есть желающие исполнить что-нибудь из Вагнера?

‒ Герр готт, куда же нас занесло, господин оберлейтенант?

‒ По моим наблюдениям, мы находимся в Северном море. И в данный момент идем курсом на Исландию.

‒ Но что все это значит?

‒ Я знаю столько же, сколько и вы. И мой совет ‒ сконцентрируйтесь на том, что доступно пониманию. На вашей собственной вахте. Наша цель ‒ добраться до Тронхейма. Все остальное не имеет значения.

* * *

‒ Меня интересует возможность астрономических наблюдений.

‒ Пока без изменений, господин оберлейтенант.

‒ Что это значит?

‒ Это значит, что мы по-прежнему имеем над собой это гребаное небо. То есть, прошу прощения, оптическую иллюзию, характерную для полярных широт.

‒ Не понимаю, ‒ промолвил Вихтельман. ‒ Мы уже давно должны были покинуть этот район.

‒ А что вам дало пеленгование солнца? ‒ спросил Райнхардт.

‒ К сожалению, и здесь замеры оказались ошибочные.

‒ Как это понимать?

‒ Я сделал все, как обычно, но у меня получилось, что мы находимся посреди Сахары. Но это еще не все. Либо все наши компасы вышли из строя, либо солнце заходит на юге.

‒ Что такое?!

‒ Основной электрический жирокомпас и вспомогательные компасы могли испортиться. Они все же электрические. Но и классический компас показывает тоже самое. Только что ничего общего с движением солнца.

Оба покачали головами и снова посмотрели на карту.

‒ Чего бы я больше всего хотел, так это увидеть какого-нибудь 'томми'. Хоть что-нибудь из нормального мира. Корабль, самолет. По крайней мере, я имел бы надежду, что, возможно, не окончательно спятил. Мне кажется, что все это какой-то сон.

* * *

На расвете навел шороху дежурный акустик. В течение долгого времени он не мог выдавить из себя сколько-нибудь внятного доклада. Речь шла ни о вражеском корабле, ни о чем ином, что он мог бы идентифицировать.

Слышно было шум. Могучий, протяжный и неудержимый, как звук большого водопада.

Райнхардт забрал у него наушники и некоторое время сам сидел, склонившись над постом акустика, с глупым выражением на лице, прижимая к уху трубку микрофона. Затем вышел на палубу мостика.

‒ Стена тумана прямо по курсу, герр оберлейтенант! ‒ доложил вахтенный матрос. ‒ По всему горизонту перед кораблем.

Действительно, субмарина двигалась прямо в направлении стены белого пара, стоящей впереди по всей ширине моря, и стена эта заметно приближалась.

‒ Не нравится мне это! ‒ сказал Райнхардт. ‒ Стоп машина!

Монотоннный шум дизелей сменился звуком холостого хода, но корабль продолжал двигаться с той же скоростью, если не быстрее.

‒ Назад обоими! ‒ крикнул Райхардт. За кормой послышалось бурление воды, но субмарина продолжала медленное движение вперед.

‒ Что-то нас тащит, ‒ сказал Вихтельман. ‒ Словно течение какое-то.

Райнхардт спустился в центральный пост.

‒ Перископ вверх! На всю высоту!

Раздался визг двигателя и труба перископа выдвинулась высоко над рубкой. Райнхардт перевернул фуражку козырьком назад и приник лицом к окуляру.

Спустя несколько мгновений, он наконец оторвался от него, бледный как полотно.

‒ Полный назад! Что есть мочи!

‒ Что там?

Райнхардт поднялся с сидения перископа.

‒ Конец света. Мы достигли горизонта. Если не верите ‒ взгляните сами, ‒ и побежал вверх по лестнице на мостик.

В самом деле. Море заканчивалось, как ножом обрезанное, и воды, переливаясь через край, обрушивались в пустоту, поднимая в воздух тучи водяной пыли. И так было до самого конца горизонта. Огромная полусфера неба и бесконечный гигантский водопад.

Двигатели ревели, за кормой кипела вода и поднимались клубы черного дыма.

‒ Поворот! Резко! Руль сто! Полный вперед! ‒ ревел Райнхардт по громкой связи.

Корабль, дрожа, как конь, страдающий лихорадкой, начал разворот, но чувствовалось, что делает это по какой-то ненормально широкой дуге.

‒ Левый дизель, малый вперед! Правый, полный вперед! ‒ кричал Райнхардт.

‒ Не вытянем, ‒ прошептал кто-то.

‒ Ерунда! Идем!

Наконец, удалось повернуться кормой к пропасти и Райнхардт распорядился задействовать дизели на полную мощь. Субмарина двигалась, хотя казалось, что с каждым оборотом вращение винта замедляется.

Двигатели ревели изо всех сил, а корабль двигался все медленнее.

‒ Господин оберлейтенант, это течение поверхностное! ‒ крикнул чиф. ‒ Сумеем оторваться под водой!

‒ Срочное погружение! ‒ взревел Райнхардт, не раздумывая. ‒ Живо! Под воду!

Течение отпустило субмарину лишь на глубине ста пятидесяти метров. Мало-помалу оторвались. Это длилось почти час, в течение которого экипаж сидел молча, вглядываясь в циферблат лага, или нервно заламывал пальцы, напряженно глядя в спину рулевого, который выглядел так, словно двигал корабль усилием своей воли.

‒ Может быть, лаг вращается вхолостую, за счет силы течения? ‒ прошептал второй офицер.

Райнхардт отрицательно покачал головой.

‒ Нет. В таком случае мы бы уже свалились. Движемся самостоятельно!

Взрыв энтузиазма едва не разорвал субмарину. Один лишь Райнхардт сидел неподвижно в помещении офицерской столовой и наблюдал как матросы лупят друг друга по плечам, поднимают друг друга на руки и пляшут на гретингах. Дождался, когда все успокоится.

‒ Идем в обратную сторону, ‒ сообщил он. ‒ Назад в Асхейм.

Эйфория утихла.

‒ Где старший матрос Френссен?

‒ В столовой торпедистов.

‒ Позвать в центральный пост!

Френссен был свято уверен, что ему предстоит выдержать разнос за приступ паники на мостике и шел в рубку, как на казнь. Райнхардт, взглянув на его щенячье лицо, почувствовал себя невероятно старым и усталым.

‒ Френссен, усаживайтесь со вторым офицером в навигационном посту и рассказывайте ему все, что вы слышали от своей бабки. Возьмите бумагу и постарайтесь составить нам карту всего этого Асхейма.

‒ Господин оберлейтенант, но ведь это сказки, к тому же, я был еще ребенком и…

‒ Это приказ, оберматрозе Френссен! Вы обязаны вспомнить все! Вы единственный из нас знаете, что все это значит!

‒ Яволь! Есть… составить карту Асгарда…

* * *

‒ Знаете, что мне более всего это напоминает? ‒ спросил чиф во время ужина.

‒ Ну?

‒ Одиссею.

Райнхардт покачал головой.

‒ В нашем случае все гораздо хуже. Одиссей мог плавать себе хоть двадцать лет, а нам необходимо горючее.

‒ По мнению этого коротышки датчанина Френссена, ключом ко всему является 'радужный мост'. Якобы он соединяет миры.

‒ Мы уже проходили точно в том месте, где он был. Он исчез. ‒ Райнхардт намазал кусок хлеба паштетом и покачал головой. ‒ Будем теперь крутиться среди всяких карликов, асов и ванов, пока кто-нибудь из них нас не прикончит. Или не иссякнет горючее. Карта Френссена не дает нам большого выбора. Куда бы вы хотели отправиться? Может быть, в Альвхейм, где живут карлики, светлые альвы, покровители животных, или темные альвы, специализирующиеся в кузнечном деле? А может, в Етунхейм, где обитают… ‒ он взглянул на карту ‒ ледяные великаны? Не хотите ли вы посетить Железный Лес? Или, например, Берег Мертвых? Можно представить, что там за курорт. ‒ Райнхардт откусил мощный шмат бутерброда и вновь с жалостью покачал головой. ‒ К тому же, я беспокоюсь об экипаже. Не каждая психика способна выдержать нечто подобное. Сегодня утром один из унтеров ‒ Флике сошел с ума. Пытался забраться на рубку и выпрыгнуть за борт. Вынуждены были его связать. Теперь лежит в торпедном отсеке. Доктор дал ему какие-то порошки, но это может оказаться эпидемией.

‒ А разве нас это не касается?

‒ После без малого шести лет войны? Мне кажется, что я видал и более безумные вещи. Во мне все выгорело. Я ничему уже не способен удивляться. И даже не хочу больше удивляться. Вот и все.

‒ В любом случае, в этой Вальхалле нам, кажется, ничего доброго не светит.

‒ Вас это удивляет? Не успели мы здесь появиться, как вместо 'здравствуйте' устроили на дереве виселицу, а потом изобразили гитлеровский мини-митинг. Такая вот наша визитная карточка. Вы лично стали бы с подобными разговаривать?

* * *

‒ Что значит: акустик слышит призыв о помощи? ‒ спросил Райнхардт, сдерживая гнев, у маата с центрального поста. ‒ Под водой?

‒ Я лишь повторяю его доклад¸ герр оберлейтенант.

Райнхардт выкарабкался из койки и отправился наверх, натягивая по дороге рубашку.

‒ Кто-то зовет по-немецки, герр командир! Кричит будто его режут.

‒ Дай послушать! ‒ Райнхардт натянул на себя наушники и через минуту недоверчиво покачал головой. ‒ Азимут?

‒ Двадцать пять!

‒ Руль двадцать пять! Посмотрим, что там происходит. Рулевой, держать курс согласно указаниям акустика. Я иду на мостик. Докладывать о любых изменениях.

Корабль двигался среди слабых волн, было пасмурно и холодно.

Берег показался спустя полчаса прямо по носу. Темно-коричневая полоска на горизонте, затем все более отчетливые зубья скал, белые, как сахарные головы, ледники и груды снега. Райнхардт снял с держателей микрофон.

‒ Земля по курсу! Слышны ли еще эти… голоса?

‒ Все отчетливее, герр оберлейтенант.

В дрейф легли в каких-то двухста метрах от скалистого берега. Крик было слышно совершенно отчетливо и уже без помощи аппаратуры. Хриплый, протяжный, полный боли… и мощи.

Второй офицер вынес на мостик кофе, на ходу пережевывая бутерброд с колбасой.

‒ Вам не кажется странным… Этот крик о помощи… По-немецки… Здесь?

‒ Трудно сказать, герр Вихтельман. А летающая голая цыпочка вам не кажется странной? В самом деле, что здесь можно считать странным?

‒ Будем входить в тот залив?

‒ Да. Распорядитесь артиллерийскому расчету занять места у орудий.

Узкий, окруженный скалами, залив был достаточно глубок, чтобы туда можно было ввести субмарину, но все равно шли с максимальной осторожностью. Обе орудийные башенки беспрерывно вращались с борта на борт. На боевом мостике обермаат Литцман заправил в пулеметы барабанные магазины, передернул затвор и впечатал плечи в обшитые кожей упоры приклада. Стало тихо. Крик прекратился. Офицеры застыли с биноклями у глаз, рассматривая каждый сантиметр скалистого берега. Где-то заверещала чайка. Оторвавшись с треском, съехал в воду кусок ледника.

‒ Что это за звук?

‒ Это трескающийся лед, герр оберлейтенант. Лед так скрипит. Подтаивает и сейчас снова где-нибудь обрушится.

‒ Хотелось бы знать ‒ где?

Скрипело и трещало все громче и, наконец, все увидели в каком именно месте. Большой кусок ледника покрылся симметричными трещинами, но вместо того, чтобы обрушиться, поднялся вверх, показав на свет серебристо-белое, словно стеклянное, лицо величиной с фасад ратуши. Неприятное, дикое лицо с выпученными глазами, горящими холодным голубым сиянием ацетиленового пламени, с пастью, полной оскаленных клыков, похожих на двухметровые сосульки. На палубе воцарилась глубокая тишина. Чудовище на берегу, до сих пор стоявшее на четвереньках, стало приподниматься и выпрямляться, потрескивая и поскрипывая, обрушивая с себя пласты льда. Оно оказалось приблизительно восьмиметрового роста.

‒ Инейный великан, ‒ прошептал Френссен.

‒ Двигатели полный назад, зенитки приготовить к бою… ‒ спокойно распорядился Райнхардт.

Чудовище отворило карикатурную получеловеческую пасть и издало оглушительный, низко звучащий рык, словно растрескался и лопнул материковый лед Арктики. Этот ‒ то ли треск, то ли протяжный гром рассек воды залива могучим потоком инея и дохнул обжигающим холодом в лица людей. Волна ужаса, вызванного этим звуком, захлестнула матросов, часть из них упали на колени, затыкая уши, но в тот же миг поверх их голов раздался сухой стук эрликонов. Берег внезапно порос кустами разрывов зенитных снарядов, засыпающих залив осколками льда и железа. Чудовище двигалось молниеносно и каким-то чудом оставалось невредимым.

‒ Промах! ‒ вскричал Райнхардт. ‒ На ста пятидесяти метрах, это позор! Поправить прицел!

Гигант съежился и на удивление быстро пустился в бег между скалами, в то время как вокруг него разрывались зенитные снаряды. Лед и камни взлетали в воздух у него из-под ног и за его ссутулившейся спиной, но невозможно было понять: причинило ли это ему хоть какой-нибудь ущерб. Литцман также пустил в догонку великану струи пуль из своих визгливых пулеметов, но без какого-либо эффекта. Канониры, разворачивая эрликоны, вращали рукоятки приводов с сумасшедшей скоростью. Раскаленные гильзы сыпались в воду.

Великан показался снова, держа над головой кусок льда величиной с трактор. Замахнулся им.

‒ Внимание! ‒ вскричал Райнхардт. ‒ Лево руля! Полный назад!

‒ Совсем как Полифем, ‒ попытался сострить второй офицер.

Глыба льда с шумом пролетела над палубой и рухнула метрах в десяти от борта, подняв в воздух столб воды и раскрошенного льда. Корабль покачнулся, большой кусок льда раскололся о рубку, опрокинув артиллеристов. Наводчик втянул голову в плечи, повернул рукоятки приводов орудия, после чего надавил ногой на педаль спускового механизма. Стволы носового орудия выплюнули поток огня, цель утонула в дыму, фонтанах осколков и обратившегося в пыль снега. Град осколков посыпался на залив и субмарину. Когда все стихло и Райнхардт выглянул из-за ограждения рубки, все вокруг ‒ берег и скалы, было забрызгано окрашенным в красный цвет снегом, грудами кристалликов, напоминающими малиновое мороженое, которые только теперь стали таять и потекли как кровь.

Над заливом разнесся победный крик.

‒ Вот это другое дело. Артиллерии оставаться на местах. Понтон и двух человек в десант, ‒ крикнул Райнхардт. ‒ Боцман, выдать три автомата. Герр Вихтельман, прошу быть готовым принять нас на палубу в любую минуту. И пусть кто-ниудь разбудит доктора.

‒ Один матрос ранен! ‒ раздался крик от носовой орудийной башенки.

‒ Что случилось?

‒ Это Френссен, герр оберлейтенант. Швырнуло на люк артиллерийского погреба. Без сознания, но вроде живой. Голову ему разбило.

‒ Вниз его, пусть доктор перевяжет.

‒ Может, не следует вам идти, ‒ отозвался Вихтельман. ‒ Неблагоразумно, чтобы командир шел в разведку. Пойду я с боцманом и…

‒ Нет, герр второй офицер. Мне трудно это объяснить, но хочется хоть раз сделать что-то человеческое. Понимаете? Не расстрелять потерпевшего кораблекрушение, не сжечь беззащитный катер, не повесить пленных ‒ всего лишь поступить по-людски. Например, отозваться на чей-то зов о помощи. Не для того, чтобы беднягу тотчас ограбить, избить или отправить в лагерь и изготовить из него там мыло. Я хочу сделать что-нибудь как человек, хоть раз в жизни, вы понимаете? Меня преследует мысль, что меня втягивают в какую-то бесчестную игру.

Райнхардт застегнул пояс с капитанским пистолетом, повесил автомат через плечо и, вдобавок, захватил подсумок с пятью магазинами.

Внезапно над скалами вновь раздались отчаянный стон и крики: 'Люди, помогите! На помощь!'.

Земля слегка вздрогнула и через залив пробежали волны.

‒ Идем. Боцман, захватите также веревку и гранаты. Кто еще с нами?

‒ Фангхорст, господин первый офицер.

Осторожно взбирались между скалами, увязая в снегу, ссутулившиеся и неуверенные, словно отвыкшие от неподвижной поверхности под ногами. Райнхардт задыхался. Достигнув вершины обрыва, он перекинул МП за спину.

‒ Откуда доносятся эти крики?

‒ Там. Под той скальной стеной, видите?

Перед ними возвышалась мрачная стена с неглубокой пещерой. Крик доносился оттуда.

Райнхардт снял автомат с предохранителя и перевесил его поперек груди.

‒ Там что-то движется. Я и боцман заходим с двух сторон, а ты, Фангхорст, в арьергарде. Без команды не стрелять.

‒ Что-то оттуда вытекает, видите? Из-под того скального навеса. Парит и земля выглядит там словно опаленная.

Подошли к пещере с двух сторон, прижимаясь к стене. Райнхордт присел на одно колено и осторожно заглянул под навес ‒ как раз в тот миг, когда оттуда раздался оглушительный крик. Скривясь, он немедленно подался назад, а затем заглянул еще раз. Из пещеры вытекала струя дымящейся, резко пахнущей жидкости. Казалось, даже камни кипят и испаряются при соприкосновении с этой жидкой субстанцией.

Под скальным навесом лежал обнаженный мужчина, распятый на камнях, со скованными кандалами руками, а сверху, откуда-то со свода пещеры, сочилась вонючая дымящаяся жидкость ‒ прямо на покрытое красными ожогами лицо. Возле его головы стояла на коленях полуобнаженная девушка с растрепанными и спутанными волосами, едва прикрытая какой-то невероятно грязной и драной тряпкой. Она держала в руках миску, пытаясь поймать струйки жидкости и уберечь голову мужчины. На ее предплечьях были такие же гноящиеся шрамы, как на лице и груди мужчины. Миска дрожала в ее руках. Волосы закрывали испачканное лицо и Райхардт видел только ее глаза. Большие и испуганные.

‒ Пожалуйста, помогите… Это мой муж… Яд сейчас перельется через край, мне надо опорожнить миску… Умоляю вас… Помогите нам…

Жидкость и впрямь уже наполняла миску до самых краев. Девушка наклонилась и выплеснула вонючую жидкость за пределы пещеры, но в тот же миг несколько капель упали на лицо мужчины, образуя на нем парящиеся язвы.

Тот конвульсивно выпрямился и пронзительно закричал. С потолка посыпался песок, задрожала земля.

‒ Боцман, пожалуйста, возьмите миску у девушку, ‒ сказал Райнхардт. ‒ Спокойно, мы вам поможем. Сядьте. Что это? Что за жидкость?

Девушка неохотно отдала посуду, после чего осела на землю, содрогаясь от изнурения. Скованный мужчина отчаянно застонал. Он был в полубессознательном состоянии от боли.

‒ Это яд… Там змея… Ее яд стекает на лицо моего мужа ‒ день за днем и год за годом. Я собираю яд в миску; когда она переполняется, выливаю… Год за годом…

‒ Что она бормочет, господин первый офицер?

‒ Не знаю, но в самом деле что-то шевелится там наверху. Подождите с этим, сейчас главное ‒ это цепи.

‒ Может, принести автоген с корабля?

‒ Нет времени на это. Эти цепи обмотаны вокруг скалы и уходят за ту стену. Может, гранатой их?

‒ А пещера не завалится?

‒ Выглядит прочной, а это всего лишь граната. Там сзади большое помещение. Не будет сильной детонации.

Райнхард вскарабкался на скалу и запихнул гранату между звеньями цепи, отвинтил предохранительный колпачек с рукоятки, вынул наружу вытяжной шнурок терочного механизма и привязал к кольцу на конце шнурка кусок веревки. Потом отыскал влажную глину и слепил из нее, на всякий случай, затычки для ушей мужчины. Затем связали ему ноги веревкой и отвели девушку под скалу.

‒ Я должен вылить это дерьмо, ‒ предупредил боцман. ‒ Воняет как электролит и иприт одновременно. Вот-вот потечет через край.

‒ Так выливай, ничего не поделаешь. ‒ Райнхардт осторожно взглянул под свод пещеры и ему почудилось, что он видит приплюснутую треугольную голову величиной с капот грузовика ‒ неподвижную, как морда крокодила в гамбургском зоопарке. Из распахнутой пасти капал яд, словно редкий отравленный дождик. Ему показалось, что он видит бледно-желтые глаза, напоминающие по размерам дыни.

‒ Мне не удержать миски, если взорвем гранату. Может, отогнать эту скотину серией из автомата?

Райнхардт впечатал вверх оглушительную серию из МП, затем дернул шнурок и оба выскочили из пещеры. Пока он стрелял, там вверху что-то извивающееся рванулось в конвульсивном стремительном движении, будто распрямилась гигантская пружина.

Взрыв прозвучал с задержкой, когда Рейнхардт уже почти убежден был, что граната неисправна. Вслед за оранжевой вспышкой из пещеры потянулись клубы дыма. Дернув за веревку, вытянули на свежий воздух лежавшего навзничь мужчину. Он был без сознания, порванные цепи тянулись за ним по земле.

Взяв под руки, поволокли его по лужайке в направлении обрыва к морю. Девушка брела за ними, всхлипывая и спотыкаясь от изнеможения. Примерно на полпути, Райнхардт обернулся и увидел огромную, покалеченную, покрытую чешуей морду, выезжающую из пещеры словно идущий в атаку танк. Фангхорст выругался и открыл стрельбу.

Райнхардт оставил раненого, поднял автомат и надавил на спусковой крючок. Боцман замахнулся и послал шипящую гранату прямо под голову ползущего гада.

‒ Падай!

Воздух сотрясся сухим взрывом, откуда-то сверху посыпались камни, куски дерна и глыбы льда.

Змея, настигнутая очередными струями пуль, свернулась в клубок и стремительным нырком скрылась в глубине пещеры.

Райнхардт поднялся и проверил магазин.

‒ Уже пустой? Быстро ж вылетает. А я даже не уверен, попал ли в нее. С училища не держал этой штуки в руках.

‒ А я вообще никогда раньше из МП не стрелял, ‒ сказал Фангхорст. ‒ В училище нам давали маузеры. Как на охоту.

‒ Делаем ноги отсюда. А где виновник всего этого?

Мужчина исчез. Пропала без следа и его подруга. Спасатели остались одни.

‒ Дурацкая ситуация, ‒ констатировал Райнхардт. ‒ По крайней мере, размяли ноги.

* * *

‒ Говорите, яд стекал ему на лицо? ‒ спросил Френссен. Голова у него была забинтована, швы под глазом заклеены пластырем, а сам он весь дрожал от волнения. ‒ А женщина подставляла миску?!

‒ Именно это я вам и говорю.

‒ О Боже, господин оберлейтенант, вы хоть знаете, что вы наделали?

‒ Освободили человека, подвергавшегося пыткам, взывавшего о помощи, ‒ сухо ответил Райнхардт, набивая табаком трубку.

‒ Но ведь это был Локи! Локи! Бог-обманщик, который был закован в кандалы, чтобы избежать конца света и всеобщей гибели! Это он вызовет Рагнарок ‒ век тьмы и последней битвы, в которой погибнет все. Погибнут боги и целый мир погрузится во тьму!

‒ Жаль, но ничего не поделаешь. Это уже случилось. Не отчаивайтесь. Какое вам дело до конца света скандинавских богов? Нам бы только отыскать этот чертов Биврест и убраться отсюда.

‒ Господин оберлейтенант. Перехвачен радиосигнал! Очень мощный!

Райнхардт бросился в центральный пост, перескакивая через несколько ступенек.

‒ Какая частота?

‒ Э… ‒ промямлил радиотелефонист. ‒ Передача идет на всех частотах. Звуковая.

‒ Включай громкоговоритель!

Сперва затрещало, как потертая пластинка, потом раздался монотонный голос: 'Локи капитану ULF. Локи капитану ULF…'.

‒ Капитан ULF оберлейтенант Райнхардт на связи. Слушаю?

'Я хотел бы вас поблагодарить… Вы спасли меня. Мы можем поговорить?'

‒ Уже разговариваем.

'По-настоящему ‒ лицом к лицу. Я жду на берегу. Без радиопередатчика'.

‒ Господин оберлейтенант, не ходите! Это обманщик! Бог зла!

‒ У меня есть опыт общения с такими. Точно такой же субъект вешал мне Рыцарский крест на шею. Выхожу на мостик. Закрыть все люки. Вхожу в первую зенитную башенку. Если не отзовусь по внутренней связи ‒ значит, погиб. В таком случае, немедленно погружайтесь и выходите из залива. Вихтельман, принимайте командование.

‒ Да, герр оберлейтенант…. Мы заглянули в те сундуки. Под мою ответственность. Я надеялся найти карты или еще что-нибудь, что позволило бы нам отыскать обратную дорогу. Готов к дисциплинарному взысканию, если…

‒ Да полно вам. Что там было?

‒ Ногти, герр обелейтенант. Обрезанные человеческие ногти. Меня чуть не вырвало.

‒ И ничего больше?

‒ Ничего.

* * *

Райнхардт поднялся на мостик и топнул ногой по крышке люка:

‒ Закрыть!

Люк захлопнулся, послышался звук защелки. Первым делом Райнхардт неторопливо раскурил трубку.

Затем взобрался на место стрелка и проверил наполнение барабанных магазинов орудий.

Они оказались полными.

Бог-обманщик сидел на берегу среди скал, удобно оперевшись на одну из скальных стен. Теперь его рост был около четырех метров. Кожа его слегка светилась. И хотя он поминутно прилагал к лицу мокрый компресс, увлажняя большой платок в миске величиной с добрую ванну, никаких особых следов увечий на нем уже не наблюдалось. В данный момент он выглядел длинноволосым юношей с атлетически сложенной фигурой.

Райнхард последовательно снял оба орудия с предохранителей и, вращая рукоятки приводов, стал поворачивать орудийную башню влево, в сторону собеседника. Затем опустил стволы эрликона так, чтобы проволочная окружность прицела встала точно посередине груди великана.

‒ Что вы делаете, капитан? ‒ спросил Локи бархатным голосом.

‒ Можешь понимать это, как попытку уровнять шансы. Я не обладаю божественными способностями, зато у меня есть спаренная двадцатимиллиметровая зенитная пушка, выстреливающая триста патронов в минуту из одного ствола. Патроны эти предназначены для уничтожения воздушных целей. Уверяю тебя, что с такого расстояния они разнесут в клочья все, что находится на берегу. Даже если ты и бессмертный, придется тебе собирать себя из крохотных кусочков. Достаточно мне надавить на эту педаль. Даже в падении.

‒ Да, я видел, что вы сделали с беднягой Эггдиром. Пусть он был не особо умен ‒ тем не менее, что-то превратило его в кучу снега в одно мгновение. Вы опасный боец, капитан.

‒ Только в том случае, когда кто-нибудь встает у меня на пути.

‒ Однако, у вас нет причин стрелять в меня.

‒ Ты использовал меня. Ты бог-обманщик, который уничтожит мир, развяжет вечную войну и погубит все живое.

‒ Разумеется. Но это лишь часть фактов. Это предсказание известно мне с рождения и все другие тоже о нем знали. И тем не менее, постоянно всячески мне досаждали. У всех здесь характеры не ангельские. Особенно, у асов. Вы даже не представляете, каково расти в подобном окружении. Ну, хорошо ‒ я им тоже досаждал, но только за тем, чтобы что-нибудь здесь пришло в движение. Мы ведь живем вместе уже почти пятьдесят тысяч лет. Я родился в конце палеолита. Еще в ледниковый период, можете вы это себе представить? В конце концов, я им был необходим. Когда им нужно было кого-нибудь обмануть, обокрасть, не заплатить кому-нибудь за его труд, именно я проделывал эти делишки. Потому что я злой. Понимаете? Вы видите этот парадокс? Доброму Одину захотелось иметь непреодолимую стену вокруг Асгарда ‒ и чем он искушает строителя? Прекрасной Фрейей! Потом, разумеется, он бежит ко мне с плачем: 'Сделай же что-нибудь! Не хочу, чтобы этот великан трахал мою Фрейю!' Сам он не может никого, извиняюсь за слово, облапошить. Для этого есть я ‒ злой бог-обманщик. Моя работа заниматься аферами. Это правда. Я ввергну в Рагнарок весь этот бордель. Вы видите, я абсолютно откровенен с вами. И я сделаю это, благодаря вам, ведь это вы освободили меня из оков.

‒ Ты как будто неплохо себя чувствуешь, ‒ кисло заметил Райнхардт. ‒ Я не успел еще сменить промокших ботинок и выпить чаю. А у тебя не только лицо зажило, но еще и сам вымахал на два метра с гаком.

‒ А, пустяки! Ведь я все-таки бог, несмотря ни на что! Хотя лицо у меня еще немного болит. А шрамы и отметины, наверное, останутся навсегда. Вы же видели в каком я был состоянии? Пытка продолжалась примерно с семисотого года. Тысяча двести сорок четыре года страданий! Если уж им вздумалось меня обезвредить, могли бы ведь обойтись и без яда, не так ли? Тем более, если они все из себя такие благородные.

‒ Однако, ты хочешь меня чем-то отблагодарить, я правильно понял?

‒ К чему эти намеки, капитан? Ведь это я предложил вам встретиться и поговорить ‒ разумеется, для того, чтобы оказать вам услугу.

‒ Отлично. Мы хотим отыскать Биврест и возвратиться в свой мир.

‒ Ах, дался вам этот Биврест! Давайте сперва поговорим о других вещах. Никуда тот мост от вас не денется.

‒ Локи, если я решу, что ты лукавишь и наши переговоры не имеют смысла, я тотчас открываю огонь. Даю полный назад и убираюсь из залива. Биврест как раз куда-то делся. Его нет там, где он был.

‒ Я не лукавлю, капитан. Скажу откровенно, вы попали в серьезную переделку и вовсе не по моей вине.

‒ Что это значит?

‒ Понимаете… Асгард это ведь, в принципе, тот свет. Немного лучший, чем Хель, но тем не менее… Ну вы же знаете как и почему попадают в Вальхаллу.

‒ Это значит, что я мертв? И вся команда?

‒ Если бы все так просто. Тогда бы вы, наверное, сюда не попали. Если вы, конечно, не ревностный неоязычник. Но и тогда не на корабле же, не в фуражке и все прочее. Сидели бы вы сейчас в Чертоге Одина, пили мед героев и тому подобное. А вы приплыли сюда живьем. Первыми с весьма отдаленных времен. Благодаря магии. А вот вернуться… ‒ Локи покачал головой.

‒ Так жив я или нет?

‒ Технически говоря…

‒ Ближе к делу, Локи.

‒ Вы где-то посередине. В подвешенном состоянии. Я должен был бы вам объяснить про норн и их линию судьбы, которую можно изменить, напившись из источника Урд. Но все не так просто, будто все предначертано. Мы все обладаем свободой воли, но она является частью основы, на которой ткут Пряхи.

‒ Ничего не понимаю.

‒ Я догадываюсь. Это легче объяснить с помощью математики… Хорошо. Попробуем иначе. Вы как бы исчезли с экранов их радаров. У Прях. Числитесь пропавшими без вести. И находитесь на том свете. У вас больше нет судьбы. И у команды тоже. Если вы вернетесь, то прямо под бомбы. Или на прицел орудий эсминца. Ферштеен?

‒ Почему?

‒ Потому что ваш мир стремится вернуться к равновесию. Так он сконструирован. Частичка магии немедленно вызывает защитную реакцию. Теперь вы находитесь в таком положении, как если бы вы были уже мертвы. Реальность вашего мира это способна принять. Ну, может, чуть-чуть всколыхнется. Но если вы воротитесь, вы поставите ее с ног на голову. Приведете в действие все защитные реакции. Я могу помочь вам найти Биврест, капитан. Но подумайте, стоит ли.

‒ Сперва я должен подумать не ложь ли все то, о чем ты мне говоришь.

‒ Хорошо. Признаюсь, что я сам не уверен в этом на сто процентов. Хотя это наиболее вероятно. Но, допустим, что я ошибаюсь. Предположим, что вам удастся выбраться и ничего с вами не случится. А что потом? Опять будете охотиться на конвои? Вы видите в этом смысл и надежду на успех? Сколько вы проживете, пытаясь продолжать эту войну? Она закончится в мае 1945 года. В Берлин войдут русские. Ваш Дрезден будет разбомблен. Тотально. Союзники тоже иногда ошибаются. Кому-то там придет в голову, что это должно вас сломить ‒ и город расхерачат до основания. Ничего это им не даст ‒ в принципе, они потом будут чувствовать себя дураками, но ни дома, ни семьи у вас уже не останется. А Труди… Мне жаль вам об этом говорить, но там, в конце концов, разобрались, что она отчасти еврейка, и отправили ее в Дахау. Она уже мертва. Гитлер прострелит себе башку, некоторым удастся слинять, других повесят, западную половину вашего государства оккупируют англо-саксы ‒ и там, спустя некоторое время, еще можно будет как-нибудь жить, а восточную часть ‒ займут русские. И сделают из нее коммунистическое государство. Вы представляете себе жизнь пруссаков, вынужденных притворяться коммунистами? К тому же, жить вам придется с пятном позора на совести. Почему? Вы помните те слухи о лагерях смерти? Ну так это все правда, только во сто крат худшая, чем вы себе представляли. Все это творилось в масштабах десятка миллионов людей. Беззащитного гражданского населения. Этого вам мир не простит. Вот вы подводник, и вам не избежать этой общей ненависти. Вы ведь топили гражданские суда. Одним словом, у меня есть для вас лучшее предложение.

‒ Я слушаю.

‒ Рагнарок.

‒ Стреляю.

‒ Секундочку. Вы ведь солдат. Моряк. Вы понимаете, что такое Рагнарок?

‒ Бессмысленная кровавая буря. Апокалипсис. Уничтожение ради уничтожения, лишь бы все расхерачить. Спасибо, я уже участвовал в чем-то подобном.

‒ Нет! ‒ воскликнул Локи. От его крика содрогнулась земля, от ледника откололось несколько плоских плит, обрушившихся в воды залива. ‒ Проклятая пропаганда! Действительно, это будет огонь, который поглотит целый мир. Но, знаете, почему его хотят удержать любой ценой? Чтобы сохранить статус-кво! Потому что им нравится мир такой, какой он есть! А вам он нравится? Сейчас я расскажу вам, за что я буду сражаться. Да! Я освобожу волка Фенрира! Я построю из ногтей мертвецов ужасный драккар 'Нагльфар'. Да! Я призову полчища великанов, Сурта и Билейста. И свергну всех богов. А потом? Послушайте:

В полях без посева поспеет жатва,

Боль станет благом, Бальдр вернется.

Будет жить с Хедом в Хрофта жилище

С богами Вальхаллы, все ли вы выведали?

Она видит залы, златом покрытые,

Сильнее Солнца сияют в Гимле.

Должна там жить дружина в блаженстве,

Все дни, кто верным воином был.

‒ Так повествует пророчество о мире, который родится после моей войны. Все его знают. Не я его сочинил. И асы, и ваны ‒ все знают! Ответьте мне, господин капитан: неужели не стоит? Однажды вас уже уговорили стать поджигателем мира. Ради никчемных интересов. Сломали вам жизнь, сделали из вас волка. Бойца. Сможете ли вы после этого быть учителем в школе или штемпелевать письма на почте? Отведайте-ка моего меду, капитан.

‒ Сиди, где сидишь, ‒ проговорил сквозь зубы Райнхардт. ‒ Я думаю.

Локи налил в рог меду, потом дунул легко на воду и поставил рог вертикально на морскую гладь.

Сосуд качнулся, как бакен, а потом плавно поплыл в сторону субмарины, пока не ударился о корпус балластной цистерны. Достаточно было наклониться, чтобы достать его из воды.

Райнхардт отпил глоток.

‒ Те, кто нас сюда завлекли, приходили к Одину с подобным предложением, ‒ заметил он. ‒ А Один разнес их в клочья.

Локи рассмеялся и покачал головой.

‒ Тогда была совсем иная ситуация. Послушайте. О Старике можно рассказывать разное, но он определенно не глуп. Отнюдь не глуп. Уж точно не он, который добровольно лишился собственного глаза ради знания. Он ведь превосходно понимал, что это за субъекты. Приплыли, повесили нескольких беззащитных израненных пленников, якобы в подарок ему. А потом… Понимаете..? После этого старались внушить ему, будто он такой же, как они сами, да еще и предлагали сразиться во славу их недоношенного извращенного диктаторишки. Ему ‒ Одину! Известно ли вам, почему Одина называют Хангагуд или 'Бог повешенных'? Наверное, не потому, что он обожает казни и вешает беззащитных! Ведь он сам себя повесил! Сам принес себя в жертву, чтобы получить силу рун. Не ведая, обретет ли желаемое или же протухнет на том дереве! Так он доказал, что готов на все ради приобретения столь бесценного дара! Какое самопосвящение! А эти, вместо жертвы, подносят ему трусливое убийство. Ничего удивительного, что он так рассвирепел. Невдомек глупцам, что представления об Одине, как о жестоком варваре, это позднейшая христианская пропаганда. Нет, я предлагаю другое. Послушайте, капитан. Будьте честны сами с собой. Загляните поглубже в собственную душу и выслушайте меня. Есть ли у вас перспективы? Ну а если, в самом деле, взять да и подпалить этот мир? Выкурить всю его дрянь: политику, лицемерие, Гитлеров, Сталиных и Черчиллей с ними заодно, и всю адвокатскую братию, и любителей разбрасывать камни, и дармоедов, живущих на всем готовеньком, и попрошаек, и раздающих привилегии? Выжечь весь этот заплесневевший мир, заморозить его ‒ и пусть на его месте появятся, в конце концов, счастливые луга! Спросите у своей совести: на чьей стороне вы хотели бы оказаться в момент последней битвы? На стороне безукоризненных, блистательных лицемеров, которые желают сохранить республику такой, какая она есть? Или же на стороне отчаянных парней, готовых сражаться за свою мечту или погибнуть? С кем вы, капитан? Не правда ли, знакомое искушение? Звучит увлекательно? Кем лучше быть ‒ пиратом или невольником, Райнхардт? Выслушайте же мое предложение. Я собирался строить драккар. Ужасный корабль, предназначенный для последней битвы с врагами. Несущий ужас 'Нагльфар', построенный из ногтей мертвецов. Но потом подумал ‒ а почему собственно драккар? Почему бы не океанская субмарина XXI серии? Не безымянный 'у-бот' с каким-то там номером, бороздящий океаны по прихоти какого-то идиота. Мои карлики сумеют скопировать все. Возьмут ваш корабль за образец и сотворят, не мешкая, ужасный 'Нагльфар', который принесет в заплесневевший мир очистительную бурю. Подводная лодка из ногтей мертвецов! С шестью торпедными аппаратами. С зенитными орудиями. И вы. В белой командирской фуражке.

Райнхардт отпил еще глоток меда и продолжал молчать.

‒ Так что? ‒ поинтересовался Локи.

Райнхардт встал.

‒ Мне необходимо посоветоваться с экипажем.

‒ Я подожду. Мне не к спеху.

* * *

И вот мы минуем Радужный Мост. Проходим туда и обратно.

Нам нужны ногти. Много ногтей. Их вид уже не вызывает у нас отвращения. В ловких руках карликов из Нифльхейма ногти мертвецов становятся ковкими, как металл. Превращаются в отменный ‒ прочный и легкий материал, из которого эти мастера способны построить все, что угодно. Иногда мы заходим в пещеру, превращенную в сухой док, чтобы взглянуть как они устанавливают шпангоуты, встраивают балластные цистерны, укладывают трубопроводы, собирают прочный корпус, монтируют крышки торпедных аппаратов. Посмотреть на блестящие золотом, серебром и платиной картеры дизелей, на сияющие золотом и полированной костью переключатели и рычаги панелей управления. Мы любуемся снопами искр от сварочных аппаратов и наслаждаемся грохотом клепальных машин.

Он великолепен.

В результате ловких манипуляций маленьких кузнецов из Нифльхейма наш 'Нагльфар' понемногу меняет свои очертания. Киль и шпангоуты напоминают позвоночник и изгибы ребер живого существа, а кабеля вьются внутри, словно его нервы и кровеносносные сосуды.

Еще немного ‒ и наша работа будет закончена. 'Нагльфар' будет готов. Готов нести огонь очищения этому паршивому, неудавшемуся миру. Чтобы покончить с несправедливостью, нищетой и отчаянием. Положить конец мерзости в мире и блуду, которому нет меры.

Еще немного…

Уже на подходе век мечей и секир, когда треснут щиты.

Уже на подходе век бурь и волков.

Еще немного.

Надо лишь добыть побольше ногтей. Много ногтей.

К счастью, ногти мертвецов ‒ это тот товар, которым ваш прогнивший мир способен обеспечить нас с избытком. Как и кровью, что великолепно воспламенится в цилиндрах наших дизельных двигателей. И бесплодными надеждами, которыми мы зарядим наши аккумуляторные батареи. 'Нагльфар' сумеет питаться тем, чем ваш мир обладает в избытке.

Надо лишь еще больше ногтей.

И ради этого мы снова и снова минуем Радужный Мост и перемещаемся в воды вашего мира. Мы можем вынырнуть всюду, где чье-то безумие повелевает убивать невинных. Мы всплываем и снимаем плоды спеси безумного муэдзина и одержимого бесчеловечной идеологией тирана, животной ненависти готовых перегрызть друг другу глотки полководцев. Даже суша не является для нас преградой.

Дарфур, Сребреница, поля под Пхеньяном, Сьерра Леоне, Гавана.

Так много мест. И так много ногтей.

Слух о нас распространился по всем морям. О проклятой субмарине с командой нежитей. О капитане в задубевшей от соли куртке, с глазами свинцового цвета северных морей. О нас знают мореплаватели-одиночки и моряки под флагами третьестепенных государств. Знают и экипажи красивых роскошных яхт. Но редко кому удается поделиться тем знанием.

Кровь, вожделения и ногти… Вот все, что нам нужно.

Затем мы возвращаемся на Берег Мертвых и ждем. Мы чувствуем, что наш час близок, хотя до сих пор все идет по-прежнему.

Мы ждем.

‒ Уже скоро, ‒ молвит Локи, ‒ скоро придет наш час. Залает Гарм. Волк Фенрир сорвется с привязи и проглотит Солнце. Отправится в путь наш 'Нагльфар'. Наступит век бурь и волков. Уже скоро. Этот час все ближе.

Уже скоро.