Зала просторная. Кресла две штуки стоят. Друг против друга. Вдалеке около стены стол журнальный. И всё. Пусто. Ан, нет. Песочные часы ещё вон. Это типа пока песок сыпется – мне столько продержаться для зачёта надо? Понятно.
Корзинку около кресла поставила. Встала посередине, жду правителя. Думаю, забыла спросить, как их приветствовать-то надо. Наши в реверансах присаживались. Ну я по памяти это дело, конечно, изобразить могу. Но вдруг не так, как полагается, выйдет. Попу не так отклячила, голову под другим углом склонила. Не там надо что-то другое.
Отворяется дверь. Слуга объявляет:
–Йунгарунга пятнадцатый.
Охохонюшки, только бы мне запомнить этого Чунга -Чангу. У меня есть такая дурная особенность. Мне представят человека, а через пять минут оно у меня из памяти пумс и вылетит. Сидишь, мучаешься. И переспросить неудобно. Поэтому я как заведённая повторяла йунга-рунга, йунга– это юнга на корабле, а рунга как румба. То есть юнга танцующий румбу. Так, вроде уложилось в девичьей памяти...
Входит этот самый пятнадцатый. Низенький, толстый, с тёмным цветом кожи, носом картошкой и обвешанный золотыми украшениями с носа до рук. Хорошо, что не в набедренной повязке, а в шелковом белом одеянии.
Э, как у них. Дамы в чёрном. Мужчины в белом. Окинул меня быстрым взглядом, одобрительно крякнул. И ждёт, как приветствовать буду.
Ну я решила беспроигрышным вариантом. Низким поклоном поясным. И уважение, и декольте продемонстрирую. Замерла в позе низкого уважения. Слышу, снова крякнул. Ой, ну слава Богу, а то спина затекать стала.
–Проходите дорогой гость, присаживайтесь. Император с минуты на минуты пребудет.
Он сел и на меня смотрит снисходительно, руки на груди сложил.
Ну, а я быка за рога.
– Не желаете ли в игры поиграть со мной. Карточные. И чтоб не так нам скучно было – монетку со своей стороны поставлю, а вы вон хоть браслетик.
Притащила столик.
Обучила я его в дурака играть. И пошло у нас рубилово.
Я, конечно, типа тоже в раж вошла. Монеты на стол швыряю. Переживаю, когда проигрываю. На пять проигрышей один выигрыш свой подстраиваю. Этот уже и кольцо из носа вынул и серьги золотые сюда же вытащил.
Аппетит разыгрался. Не только у меня и у Парамоши нашего азартного. Схомячили мы на пару корзинку пирожков. Дальше в картишки дуемся. Он уже и заигрывать со мной начал. Ножкой под столом тереться. Чтоб внимание от игры отвлечь.
А меня тоже азарт взял. Я краем глаза за песочком-то смотрю. А там уже последние песчинки посыпались. Ну я всё на кон и поставила, и тумба-юмба тоже.
Хоп, последняя песчинка, и я выигрываю. Дверь распахивается, а я всю кучу со стола в корзину сгребаю.
Юнге-румбе этому говорю:
– Рада была познакомиться. Приезжайте почаще.
Он сначала опешил. Потом давай орать:
– Вай, женщина, а отыграться?
А я ему ручкой помахала, не до реверансов теперь. Мне бы корзину до покоев дотащить.
Выхожу. А там все около моего экрана столпились. Рты округлённые, глаза тоже. Видимо, подсчитывают, насколько я обогатилась.
В глазах женихов уже не восхищение читается. А восторг лютый и желание прямо сейчас меня с корзинкой, в которая мой выигрыш лежит, на спину закинуть и уволочь к себе. Добытчицу такую.
Сзади чунга- чанга выбегает, императору орёт:
– Давай я тебе полцарства отдам за неё.
Император задумчиво меня оглядывает, на предмет обмена, наверное. Тут на Аллагора наталкиваюсь. Он глаза гневные сделал, головой кивает, типа ты чего здесь устроила. Меня за спину к себе ставит и начинает петь дорогому гостю, что не могет он по правилам невесту ему презентовать, даже за полцарства. Приходите после.
Йунгарунга бочком к императору, дескать погостить здесь хочет. Очень пирожки ему местные зашли.
Мне Аллагор шипит:
– Возвращай ему ценности, иначе не уедет.
А мне обидно. Честно смухлеванное возвращать. Но делать нечего. Выгребла всё, вручила, говорю:
– Шутка это. Вот. Возвращаю ваш портрет.
Само́й жаль до слёз. Приданое моё таким трудом выигранное.
– Компенсирую из ваших двадцати пяти процентов-тихо бросаю магу. Он вздохнул тяжело и кивнул. А потом правителю заморскому – дескать, не рассчитывал, что гость надолго может задержаться, не подготовил ничего. Извиняйте, говорит. И если он думает, в картишки с его невестой перекидываться, то напрасно мечтает. У него в замке азартные игры теперь под строжайшим запретом. И карты у меня потребовали сдать.
А потом нас на обеду позвали. Пятерых девиц отсеяли, они и минуты не продержались. Я, оказывается, одна всё отведённое время отработала в поте лица, с картами в руках.
А на обеде нас огорошили. Точнее, меня любимую. Дескать, через два дня бал будет. Чтоб мы все красивые, красивые пришли и танцевали с нашим женихом танец. И император собственноручно отсеет самых плохо танцующих, потому как императрица должна держать марку на балах. Почему сам папенька, да потому как со стороны лучше видно.
А потом через неделю Аллагор объявит, кого он себе из десятерых выбрал в жены.
Плохо. Я рассчитывала на больший срок. Сил на атакующие и защитные заклинания не накопилось. То есть очень скоро мне надо прыгать с Васькой на метлу и лететь на всей скорости куда подальше. А куда? На Кудыкину гору. Ох. Что делать-то? Может и правда в тюрьму сесть? Что-то я упустила из виду, а если тюрьма в замке? И какие там условия. Но это крайний случай. Если что-нибудь поприличнее не придумается.
А женихи мои, смотрю, по списку распределились на обеде. Сидят, что-то невестам из моего обоза на ушко мурлыкают, а мне глазки украдкой строят. Кобели, честное слово. А маг даже внимания на это обольщение других невест не обращает. Такое впечатление, что только за мной надзор, как будто я с самым легкомысленным поведением здесь.
Наелась с горя до икоты.
Нервное к моему аппетиту прибавилось. Аллагор тоже мрачный. Видимо, тем, что приближается этот счастливый час обручения с курицей какой-нибудь. И я вся в раздумье.
Потащилась домой с опустевшей корзинкой, только золото моё и бренчит на дне.
Аллагор с папенькой дела обсуждать остался, а я фамильяра звать стала, чтоб его перед фактом горьким поставить. Кончилось время сливок, и ночью послезавтра или ноги делать будем, или в тюрьму садиться. И если казематы в замке не работают, и место заключение где-то подальше будет, фамильяр, как жена декабриста последует за мной. Но это самый грустный вариант.