Вечный дом. Мир ноль-А. Пешки ноль-А

I

Все, кто живет в отеле, на период Игр должны в соответствии с правилами объединиться в группы защиты, формируемые на каждом этаже…

Госсейн угрюмо смотрел в полукруглое угловое окно своего номера. С тринадцатого этажа в этот погожий день Город был виден как на ладони. Город Машины, специально для нее возведенный. Внизу сверкала темной синевой река, легкий ветерок дробил поверхность воды живыми волнами. На ярком голубом небе четко рисовались силуэты невысоких горных пиков. А между горами и рекой располагались виллы, образуя широкие улицы. Их крыши яркими пятнами вспыхивали в зелени пальм и другой тропической растительности. Там и тут виднелись здания отелей и дома, назначение которых было трудно определить, глядя на них сверху. На вершине холма, на ровной большой площадке возвышалась сама Машина. Блестящей серебристой стрелой длиной в пять миль она стремительно взлетала к небу. Густой сад частично скрывал великолепный дворец президента, расположенный неподалеку от Машины, но Госсейн и не старался его разглядеть: его внимание было поглощено Машиной.

Она притягивала его ощутимо, как магнитом. Ее вид всколыхнул подавленное душевное состояние Госсейна и наполнил все его существо волнением. Наконец-то он получил возможность участвовать в Играх!

Теперь он сможет обеспечить свое будущее, если даже его ждет небольшая удача, а если он окажется в числе избранных, завоевавших высокие награды, он сможет отправиться на Венеру.

Он мечтал об этом долгие годы, но мечта сбылась только после ее смерти. «Да, — печально подумал Госсейн, за все нужно платить». Сколько ни предвкушал он этот день, ему и в голову не могло прийти, что ее не будет рядом. С самого начала они решили, что пройдут все испытания Игр вместе и начнут новую жизнь. И вот он остался один. Его больше не привлекали ни богатство, ни слава. Он хотел попасть на Венеру, потому что надеялся — там найдет забвение.

Стук в дверь прервал его размышления. Мальчик-коридорный поприветствовал Госсейна и сказал:

— Сэр, вам просили передать, что все уже собрались в зале.

Госсейн удивленно посмотрел на него:

— И что?

— Сэр, они должны создать группу защиты этого этажа.

— О! — воскликнул Госсейн. Как он мог забыть? Когда он услышал сообщение, прозвучавшее из всех громкоговорителей отеля, он подумал, что трудно представить себе ситуацию, когда в крупнейшем городе Земли, в Городе Машины, в течение месяца не будут действовать никакие законы, кроме тех, которые создадут для защиты людей сами участники Игр.

— Меня просили передать, — добавил мальчик, — что опоздавшие лишаются защиты на время Игр.

— Иду, иду, — с улыбкой ответил Госсейн. — Передай пославшим тебя, что я просто забыл. А тебе спасибо.

Он дал посыльному несколько монет, вернулся в комнату, задвинул пластиковые шторы на окнах, переключил видеофон на запись, запер дверь и вышел в коридор.

В просторном зале он сразу заметил знакомого — Нордега, владельца магазина в городе, где жил он сам. Госсейн кивнул ему и улыбнулся. Мужчина удивленно посмотрел на него, но не улыбнулся и не поздоровался. Это показалось Госсейну странным, но он тут же отвлекся, так как оказался в центре внимания всех присутствующих.

Глаза, обращенные на него, разглядывали его дружелюбно, но чуть настороженно — таково было первое впечатление Госсейна. Он сдержал улыбку. Естественно, что люди присматривались друг к другу, пытаясь определить шансы на успех своих возможных соперников в предстоящих Играх.

Немолодой человек за столом у входа знаком подозвал его.

— Я должен вас зарегистрировать, — сказал он. — Кто вы?

— Госсейн. Гилберт Госсейн. Кресс-Виллидж, Флорида. Тридцать четыре года. Рост — шесть футов один дюйм, вес — сто восемьдесят пять фунтов. Особых примет нет.

Пожилой человек улыбнулся, лукаво блеснув глазами.

— Так, — сказал он. — Если внешность не обманывает, вы далеко пойдете. — Он добавил, помолчав — Вы не сказали о вашей семье.

Госсейн вздрогнул. Он подумал об умершей жене.

— У меня нет семьи, — тихо ответил он.

— Итак, мистер Госсейн. По-моему, вы человек неглупый. Желаю вам успеха. Надеюсь, Игры покажут, что вы готовы к жизни на Венере.

— Спасибо, — сказал Госсейн.

Отойдя от стола, он увидел, что Нордег быстро подошел к регистратору и склонился над его записями. Они о чем-то горячо поспорили, но вскоре невысокий человек с улыбкой вышел на середину зала. Это был распорядитель. Он поднял руку, и все затихло.

— Леди и джентльмены, — обратился он к собравшимся. — Пора начинать. Те, кто хотел присоединиться к нам, имели достаточно времени. Таким образом, мы можем приступить к отводам, а когда эта процедура закончится, мы запремся и начнем работать. — Он помолчал. — Для тех, кто участвует в Играх впервые, я поясню подробнее, что такое отвод. Разумеется, все вы повторите данные о себе перед детектором лжи, но если у кого-нибудь из присутствующих имеются сомнения относительно окружающих, их нужно высказать сейчас. У каждого есть право дать отвод любому из находящихся в зале. Не стесняйтесь, высказывайте ваши подозрения, даже если у вас нет никаких доказательств. Имейте в виду, что группа будет встречаться каждую неделю, и отвод можно дать на любом собрании. Итак, хочет ли кто-нибудь высказаться?

— Да, — громко прозвучал чей-то голос. — Я даю отвод человеку, который назвал себя Гилбертом Госсейном.

— Что? — удивился Госсейн и уставился на Нордега.

Тот твердо встретил его взгляд и продолжал:

— Войдя в зал, Госсейн приветствовал меня как знакомого. Я посмотрел в регистрационную книгу, чтобы вспомнить, где мог с ним встречаться, и с удивлением обнаружил, что он указал свой адрес — Кресс-Виллидж, Флорида — то есть городок, в котором я живу. Леди и джентльмены, это маленький, хотя и известный городок, его население составляет всего триста человек. Как владелец одного из трех магазинов я знаком со всеми жителями не только города, но и его окрестностей. Так вот, Гилберта Госсейна среди них нет.

Шоковое состояние, в которое привели его слова Нордега, прошло очень быстро, и осталось чувство уверенности, что над ним издеваются с какой-то непонятной целью.

— Все это кажется мне по меньшей мере глупым, мистер Нордег, — сказал он и добавил: — Ведь это ваше имя?

— Конечно. Хотя я не знаю, как вы узнали его.

— Ваш магазин в Кресс-Виллидже, — продолжал Госсейн, — находится на перекрестке в крайнем здании в ряду из девяти одинаковых домов.

— Так оно и есть. Не сомневаюсь, что вы тщательно изучили городок если не лично, то по фотографиям.

Ответы Нордега раздражали Госсейна, но он спокойно продолжал:

— Примерно в миле к западу от вашего магазина расположен небольшой дом необычной архитектуры.

— «Небольшой дом», — презрительно повторил Нордег. — Загородный дом семьи Харди известен всему миру!

— Харди — девичья фамилия моей покойной жены, — сказал Госсейн. — Она умерла месяц назад. Патриция Харди. Ну как, теперь вы вспомнили?

Множество людей напряженно ждали ответа. Нордег засмеялся:

— Ну вот, леди и джентльмены. Вы слышите сами: он утверждает, что Патриция Харди — его жена. Надеюсь, мимо нас всех не прошло бы такое событие, как ее замужество. А «покойная» Патриция Харди, или Патриция Госсейн, — добавил он с улыбкой, — еще вчера утром гарцевала на белой арабской лошади, я сам это видел.

Это уже не походило на насмешку. У Патриции никогда не было лошади, не говоря уже об арабских скакунах. Они жили скромно: целый день работали в саду, а вечерами упорно занимались, готовились к Играм. Да и дом Харди в Кресс-Виллидже уж никак не мог быть известным всему миру — это была обычная, ничем не примечательная семья. Что же происходит?

Все эти мысли пронеслись вихрем в голове. Он понял, как можно окончить нелепый спор.

— Я готов, — сказал он, — повторить все, что я сообщил о себе, перед детектором лжи, и он подтвердит, что я говорю правду.

Однако детектор лжи сказал:

— Нет, вы не Гилберт Госсейн, и в Кресс-Виллидже вы никогда не жили… Вы… — Аппарат замолчал, электронные лампы замигали.

— Так кто же он? — не вытерпел распорядитель. Кто?

Аппарат ответил после длительного молчания.

— Мозг этого человека не содержит нужной информации. Он не знает своего имени. Мозг его обладает необычайной силой, но определить, кто он такой, не представляется возможным.

— В сложившейся ситуации, мистер Госсейн, — резко сказал распорядитель, — вам следует незамедлительно обратиться к психиатру. Здесь вы остаться не можете.

Госсейн шел по коридору, ничего не видя вокруг. Он не помнил, как добрался до своей комнаты. Почти машинально он набрал знакомый номер и подождал, пока его соединяли с Кресс-Виллидж. На экране появилась миловидная, но суровая молодая женщина.

— С вами говорит мисс Тричерс, секретарь Патриции Харди во Флориде. Какое у вас дело к мисс Харди?

В первый момент его потряс сам факт существования мисс Тричерс. Но Госсейн быстро оправился от удивления.

— Личное дело, — уверенно и быстро ответил он. — И я должен поговорить с ней без свидетелей. Прошу вас, соедините меня как можно скорее.

Тон его требования был достаточно авторитетным, ибо молодая особа, секунду поколебавшись, ответила:

— Я не вправе давать такую информацию, но мисс Харди сейчас в Городе Машины. Позвоните ей туда.

— Так она здесь! — воскликнул Госсейн.

Женское лицо исчезло с экрана, видеофон отключился. Госсейн машинально повесил трубку. Одна мысль занимала его целиком: Патриция жива!

Однако это не удивило его. Тренированный мозг умел воспринимать любые обстоятельства реального мира, поэтому Госсейн знал, что детектор лжи не мог ошибиться. Он сидел перед темным экраном видеофона и чувствовал себя опустошенным. Не хотелось ни звонить во дворец, ни разговаривать с женой, ни видеть ее. Возможно, он сделает это завтра — но это завтра казалось таким отдаленным!

Как во сне он услышал громкий стук в дверь. В коридоре стояли четверо. Один из них обратился к Госсейну:

— Я управляющий отелем. Прошу нас извинить, но вам придется покинуть отель. Багаж можете оставить внизу. В период, когда не действуют законы, мы не можем позволить себе сдавать номера подозрительным лицам.

Минут через двадцать Госсейн уже был на пустынной улице. Смеркалось.

II

Пока не стемнело, бояться было нечего. Хулиганы, бандиты, воры еще прятались, ожидая наступления ночи. Он увидел яркую вывеску-рекламу, предлагавшую комнаты для лишенных защиты — двадцать долларов за ночь. Госсейн раздумывал недолго: конечно, соблазнительно иметь крышу над головой, но денег хватит только на несколько дней и, кроме того, репутация у этих ночлежек была очень мрачной. Он предпочел рискнуть и провести ночь под открытым небом.

Он пошел вперед. Быстро темнело, автоматически зажигались фонари, Город Машины сверкал бесчисленными огнями. Улица, по которой он шел, тянулась на многие мили. Цепочки фонарей, стоявших как часовые, по обеим сторонам уходили вдаль и сливались на горизонте в яркое сияние. Внезапно он осознал всю отчаянность своего положения.

Он пытался проанализировать амнезию, которая его поразила. Только трезвый анализ происшедшего позволит ему избавиться от излишних эмоций и выйти из этого состояния, анализ на основе концепции ноль-А. Он, Госсейн, то есть его тело и мозг, составляющие нечто цельное, — в этот конкретный момент, в этом конкретном месте, пораженный амнезией.

Бесчисленные тренировки не пропали даром. Они позволили ему овладеть не-аристотелевым методом восприятия реальности. Уникальное достижение науки двадцатого века через четыреста лет превратилось в живую, динамичную философию расы землян. Уверенность в том, что он был женат, еще не значила, что так и было на самом деле. Подсознание передало в его нервную систему галлюцинацию. Им нужно противопоставить логику разума.

Тяжесть свалилась с его души. Сомнения и страхи исчезли, как вода в песке. Печаль оказалась ложной, ибо кто-то намеренно внедрил ее в мозг. Он был свободен.

Госсейн шел вперед и внимательно смотрел по сторонам, вглядывался в густую тень в дверных проемах домов. С особой осторожностью он подходил к перекресткам: рука его сжимала рукоятку пистолета. И все-таки он не заметил, как из боковой улицы прямо на него выбежала девушка, столкнулась с ним, и они оба едва не упали.

Несмотря на полную неожиданность происшествия, Госсейн постарался обезопасить себя. Левой рукой он крепко ухватил девушку за плечи, правой выхватил пистолет и удержался на ногах. Восстановив равновесие, он потащил девушку со света в тень, ко входу в дом. Опомнившись, она попыталась вырваться и закричать. Не выпуская пистолета, он правой рукой зажал ей рот.

— Тише, — прошептал он. — Не бойтесь…

Она перестала сопротивляться. Госсейн опустил руку, и она сказала, тяжело дыша:

— Меня преследовали. Двое. Должно быть, убежали, когда увидели вас.

Госсейн обдумывал ситуацию. Любое действие, происходящее в пространстве — времени, имеет множество неизвестных и непредвиденных причин.

Молодая женщина, одна из множества молодых женщин Вселенной и все-таки не похожая на остальных, испуганная, выбежала из боковой улицы и столкнулась с ним. Страх ее мог быть и настоящим, и притворным. Вариант, не содержащий угрозы, мозг Госсейна не интересовал. Он анализировал вариант, при котором появление девушки должно заманить его в силки. Возможно, несколько грабителей, наблюдающих за этой сценой из-за угла, ждут его, чтобы получить свою долю добычи — ведь в Городе охрана порядка не действует. Девушка представлялась ему подозрительной — почему она оказалась одна на улице ночью?

— Я лишена защиты, — ответила она на его вопрос. Голос ее срывался. — Неделю назад я потеряла работу, потому что не хотела терпеть приставаний начальника. И деньги кончились, вот хозяйка и выгнала меня утром из комнаты.

Госсейн молчал. Это объяснение, примитивно-нелепое, вызвало у него чувство неловкости. Но уже в следующий миг он засомневался: ведь история, которая произошла с ним, была еще менее правдоподобной. И все-таки прежде, чем принять ее слова за правду, а следовательно, и поступить в соответствии с этим, он спросил:

— И вам некуда пойти?

— Нет, — сказала она.

Выходит, придется взять ее под свою опеку на все время Игр. Он осторожно вывел ее за руку на середину улицы. Она не сопротивлялась.

— Мы пойдем по середине дороги, по белой линии, чтобы лучше видеть перекрестки. — Этот способ передвижения не сулил им безопасности, но он решил не запугивать девушку. — И вот что. Не бойтесь меня. Я тоже попал в трудное положение, но я порядочный человек. Будем исходить из того, что мы оба оказались загнанными в угол, и сейчас самое главное — найти безопасное место для ночлега.

У девушки вырвался какой-то звук, похожий на сдерживаемый смех. Он быстро повернулся — девушка шла с низко опущенной головой, и нельзя было понять, что это было на самом деле. В этот момент она посмотрела на него, и только теперь он смог изучить ее лицо. Оно было молодым и загорелым, худощавым, с большими темными глазами. Красоту девушки портила небрежно положенная косметика. Создавалось впечатление, что последнее время ей было не до веселья. Подозрения Госсейна рассеялись, и он вновь осознал всю тяжесть ответственности, которую принял на себя, — он стал защитником молодой особы, о которой не знал абсолютно ничего.

Госсейн остановился у заброшенной неосвещенной автомобильной стоянки, окруженной редким кустарником. Прекрасное место для засады, а с другой стороны — неплохое убежище для него и его спутницы, если незаметно пробраться туда по дорожке между домами.

Минут через десять они нашли в колючем кустарнике маленькую полянку, заросшую травой.

— Переночуем здесь, — шепнул Госсейн.

Девушка сразу опустилась на землю, не говоря ни слова. Ее покорность вновь всколыхнула подозрения Госсейна. Он прилег на траву в тревожном раздумье.

Вокруг царила темнота безлунной ночи, и прошло довольно много времени, прежде чем Госсейн стал нечетко различать ее фигурку в отраженном слабом свете далекого фонаря. Она сидела в футах пяти от него, не шевелясь и даже не изменив позу. Она была для Госсейна явлением столь же неизвестным, как и он сам. Негромкий мягкий голос прервал его раздумья.

— Меня зовут Тереза Кларк. А вас?

«Вопрос по существу, — подумал Госсейн. — Как меня зовут в самом деле?» Он не успел ответить, она заговорила снова:

— Вы хотите принять участие в Играх?

— Хочу, — ответил Госсейн после секунды колебаний. Расспрашивать должен был он, а не она. — А вы?

— Смешно звучит. — В голосе девушки слышалась горечь. — Потому что я не знаю даже, что такое ноль-А.

Самоуничижение девушки вызвало в Госсейне чувство неловкости. В то же время он уловил основную черту ее характера: чрезмерно развитое воображение и эгоизм. Она всегда довольна собой. Со стороны дороги послышался шум мотора. Разговор прервался. Вслед за первой машиной промчались еще несколько. Прошуршали шины, взвизгнули на повороте тормоза, и вновь наступила тишина. Далекий шум большого города, который он раньше не замечал, теперь обступил его со всех сторон.

Голос девушки перекрывал этот шум, но его неприятно поразила явственно прозвучавшая в нем жалость к себе.

— И вообще, для чего нужны эти Игры? Еще можно понять тех, кто останется на Земле, — у них есть шанс получить хорошую работу. Но ведь каждый год тысячи людей отправляются на Венеру. Что они там делают?

Госсейн не стал ничего объяснять.

— Что касается меня, — сказал он, — то я готов остановиться на должности президента.

Девушка засмеялась.

— Да, вам придется попотеть, — сказала она, — чтобы занять пост Харди.

Госсейн рывком сел.

— Кого?

— Президента Земли Майкла Харди.

Госсейн снова улегся на траве. Так вот что имели в виду Нордег и те, кто был с ним в гостинице! Понятно, что его рассказ они приняли за бред слабоумного: Патриция Харди, летняя резиденция президента в Кресс-Виллидж. Информация, заложенная в его мозгу, была чудовищно ложной.

Но кем она заложена? Харди?

Тереза Кларк прервала его размышления.

— Может, вы согласитесь помочь мне выиграть какую-нибудь самую простую работу? — спросила она.

— Что? — Госсейн пытался разглядеть ее в темноте. Его удивление быстро сменилось жалостью. — Не думаю, — ответил он на ее вопрос. — Чтобы принять участие в Игpax, надо обладать обширными знаниями и умениями. Это дается упорным трудом, длительными тренировками. И очень немногие из тех, кто способны полностью мобилизовать все свои умственные и физические силы, выдерживают испытания последних пятнадцати дней.

— Я говорю не о последних пятнадцати днях. Я слышала, что уже через неделю можно неплохо устроиться. Это так?

— Если вы получите работу как участница Игр, вам гарантирован минимум оплаты десять тысяч в год. Но конкурентов у вас, насколько я знаю, немало.

— Я способная, — ответила Тереза. — К тому же у меня положение безвыходное. Значит, смогу.

Госсейн сомневался, однако пожалел девушку.

— Если хотите, я коротко изложу вам основные положения.

Он замолчал, но она быстро отозвалась:

— Пожалуйста, прошу вас.

Госсейн вздохнул. Он понимал, что его попытка объяснить ей хоть что-нибудь не имеет смысла, и неохотно начал:

— Мозг человека, условно говоря, делится на две основные части: кору и таламус. Кора — это центр логической мысли, таламус — центр эмоциональных реакций нервной системы организма. Вы бывали в Институте семантики?

— Да, там очень красиво, — сказала Тереза. — Драгоценные камни, серебро, золото…

Госсейн помолчал.

— Я говорю о другом. На одной из стен в картинках рассказана история… Вы ее видели?

— Не помню. — Она почувствовала его недовольство. — Зато я видела самого директора, — как его? — с бородой.

— Лавуазье? — Госсейн нахмурился. — Разве он не погиб несколько лет назад в автомобильной катастрофе? Когда вы его видели?

— В прошлом году. Он сидел в кресле на колесах.

Госсейн задумался. Он решил сначала, что память вновь отказывает ему, но зачем неизвестный, который экспериментирует с его мозгом, скрыл, что Лавуазье все еще жив? Однако он продолжал:

— Мозг человека — и кора, и таламус — обладает необычайно широкими возможностями. Но их надо уметь реализовать. Самое главное — правильно координировать действия коры и таламуса, достигнуть их полной интеграции. Если этого не произошло — личность не может считаться полноценной. Но если интеграция достигнута — нервная система становится практически неуязвимой, она в состоянии вынести любой шок.

Госсейн замолчал, он вспомнил события этого дня.

— Что случилось? — быстро спросила девушка.

— Ничего. Продолжим утром.

Он внезапно почувствовал, что сильно устал. Но прежде чем провалиться в сон, он почему-то вспомнил, как детектор лжи сказал: «В нем чувствуется необычайная сила».

Он проснулся, когда солнце сияло. Тереза Кларк исчезла. Он осмотрел все кусты и убедился, что ее нигде нет. Госсейн вышел на шоссе и огляделся.

Шоссе было забито транспортом, по тротуарам шагали нарядные люди, воздух звенел от городского шума — рев машин, людские голоса. Зрелище поднимало тонус. Госсейн ощутил, что свободен. Девушка исчезла, и это доказывало, что ее появление было случайным, а не входило в какой-то фантастический план, для осуществления которого его полностью лишили памяти. Он почувствовал облегчение. И ему не придется больше заботиться о ней.

В толпе внезапно мелькнуло знакомое лицо. Тереза Кларк с двумя пакетами в руках стояла рядом.

— Я принесла завтрак, — сказала она. — Лучше позавтракать на траве с муравьями, чем в ресторане, набитом людьми.

Они принялись за еду. Госсейн определил, что продукты упаковали в магазине на вынос. Апельсиновый сок, каша со сметаной, горячие тосты с почками, кофе со сливками — все в идеальной пластиковой упаковке. Долларов пять, подсчитал он. Не много ли для двоих, которым целый месяц придется экономить на всем, чтобы дотянуть до конца Игр? Девушка с пятью долларами в кармане вполне могла заплатить за ночлег. Кроме того, она, видимо, неплохо зарабатывала, если выбрала такой завтрак. Он неожиданно спросил:

— Кстати, как зовут вашего босса?

— Что? — Тереза, расправившись с тостом, рылась в сумочке. Услышав вопрос, она вздрогнула и с удивлением посмотрела на него. Затем лицо ее прояснилось. — А, вы о нем!

— Да, — твердо ответил Госсейн. — Как его зовут?

Девушка полностью владела собой.

— Не хочу вспоминать о нем, — сказала она и переменила тему разговора. — Скажите, много надо выучить для первого испытания?

Госсейн ответил не сразу. Он не был уверен, что должен настоять на ответе на свой вопрос. В конце концов, спешить некуда.

— Нет, — сказал он. — Первый день Игр — предварительный. Нужно зарегистрироваться, получить направление в одну из кабин и там ответить на вопросы. Я интересовался историей Игр за последние двадцать лет — информацию о более раннем периоде Машина не выдает — и знаю, что на первом этапе вас просят просто сказать, что такое ноль-А, ноль-Н, ноль-Е. Задумывались вы об этом или нет, но жить на Земле и не иметь хотя бы общего представления о концепциях ноль-А невозможно. Они развиваются уже не одно столетие. Люди не запоминают определения и формулировки, но если вы действительно хотите…

— Конечно, хочу, — ответила девушка. Она достала из сумочки портсигар. — Закурим?

Блеснуло на солнце золото. Бриллианты, изумруды, рубины полыхали на крышке. Автоматически прикуренная сигарета высунулась в отверстие. Конечно, золото могло быть подделкой, а драгоценные камни пластиковыми, но портсигар не был серийным изделием и выглядел вполне натурально. Госсейн оценил его приблизительно в тысяч двадцать пять долларов.

— Нет, спасибо, — ответил он, оправившись от изумления. — Я не курю.

— Это очень мягкие сигареты, — настаивала девушка. — Особый сорт.

Госсейн покачал головой. Девушка пожала плечами, вынула зажженную сигарету, с наслаждением затянулась и бросила портсигар в сумочку. Похоже, ей и в голову не пришло, что безделушка могла произвести такое впечатление.

— Давайте продолжим занятия, — сказала она. — Когда вы мне все объясните, можно будет расстаться, а вечером встретиться здесь. Договорились?

Поведение Терезы Кларк раздражало Госсейна, он не мог смириться с ее бесцеремонностью. Он почти не сомневался, что ее появление не случайность и что она, по-видимому, имеет отношение к неизвестному, экспериментирующему с его мозгом. Нельзя дать ей ускользнуть.

— Хорошо, — сказал он. — Не будем терять времени попусту.

III

Тереза Кларк вышла из автомобиля, и Госсейн, подав ей руку, быстро повел ее по аллее из высоких деревьев. Миновав арку каменных ворот, они увидели Машину. Девушка не замедлила шага, а Госсейн остановился.

Машина располагалась в конце широкого проспекта. Площадка на вершине холма была покрыта цветущими садами, и надо было пройти около полумили, чтобы увидеть все великолепие металлического шпиля, на вершине которого атомным сиянием светила звезда, и сияние это затмевало полуденное солнце.

Госсейн был ошеломлен. В этот момент он необычайно четко понял, что Машина не допустит его к Играм, если он не сможет назвать своего настоящего имени. Он показался себе маленьким, потерянным. Краем глаза он заметил, что Тереза Кларк тоже остановилась и смотрит на него.

— Должно быть, вы в первый раз видите Машину так близко? — спросила она участливо. — Страшно, не правда ли?

В ее голосе прозвучало некоторое высокомерие и пренебрежение, и Госсейн не смог удержаться от улыбки. «Уж эти мне городские снобы!» — подумал он. Настроение его несколько поднялось, и, взяв ее под руку, он решительно двинулся вперед. Постепенно уверенность возвращалась к нему. Он ни в чем не виноват, не так ли? Детектор лжи в отеле подтвердил, что вымышленное имя он назвал без желания кого-то обмануть.

Чем ближе они подходили, тем больше становилась толпа и тем более впечатляющими казались размеры Машины. На ее нижних этажах ярус над ярусом располагались кабины для экзаменов. На верхние ярусы вели снаружи широкие лестницы.

— Боюсь, у меня ничего не получится, — сказала Тереза Кларк. — Все эти люди вокруг нас мне кажутся такими умными!

Выражение ее лица рассмешило Госсейна, но он ничего не ответил. Сам он ни на миг не усомнился, что выдержит все испытания всех тридцати дней. И его волновала лишь возможность того, что его могут вообще не допустить к Играм.

Холодная и неприступная, Машина возвышалась над людьми, пришедшими сюда, чтобы продемонстрировать всю полноту и широту своих знаний. Ни один человек на Земле не знал, где именно расположен ее электронно-магнитный мозг. Госсейн также размышлял над проблемой, ставшей в свое время перед ее создателями — архитекторами и учеными. Правда, это уже не имело значения. Сама заменяющая блоки, осознавшая свое существование и цель, стоявшую перед ней, Машина была объективна и теоретически способна предотвратить любое нападение.

Когда Машина строилась, эмоциональные люди называли ее Монстром. Но ее творцы отвечали: «Это не монстр. Это искусственный мозг, мыслящий творчески. Он может развиваться в любом направлении, если оно разумно и безопасно для человечества».

И вот уже триста лет она определяет, кто из людей по своим моральным и интеллектуальным качествам может быть президентом Земли, и люди привыкли к этому.

Рядом с Госсейном разговаривали мужчина и женщина. Он прислушался.

— Целый месяц в Городе не будет охраны порядка. Это меня пугает.

— Это трудно понять, — ответил мужчина, — но на Венере вообще нет полиции, потому что она не нужна. Хотелось бы мне доказать, что мы достойны жить на планете, где каждый человек разумен в самом высоком смысле этого слова. А кроме того, мы узнаем, насколько мы продвинулись вперед на Земле. Не бойся, увидишь, все будет хорошо.

— Похоже, мы расстанемся, — сказала Тереза. — Всем, чьи фамилии начинаются на К, надо спуститься в подземный второй этаж, а вам — на первый. Встретимся вечером на той же стоянке. Хорошо?

— Договорились.

Госсейн подождал, когда она скроется за поворотом, и пошел за ней следом. Она спустилась вниз, прошла по коридору и по ступенькам поднялась к выходу. Он попытался догнать ее, но, протолкавшись сквозь толпу на улицу, уже не увидел девушку.

Он вернулся назад. С самого начала он подозревал, что она может испугаться экзамена, поэтому и стал следить за ней, и все-таки ему было неприятно, что его подозрения оправдались. Проблема Терезы Кларк становилась все запутаннее.

Госсейн вошел в свободную кабину сектора «G». Он был взволнован больше, чем ожидал. Дверь автоматически закрылась, раздался щелчок, и Машина безличным голосом произнесла:

— Ваше имя?

Госсейн забыл о Терезе Кларк. Наступил переломный момент.

Кабина была оборудована удобным вертящимся креслом, столом с ящиками и большой пластиковой панелью над ним — там мигали желтые и красные огоньки электронных деталей. Громкоговоритель из прозрачного пластика был расположен в центре панели.

— Ваше имя? — повторила Машина. — Отвечая, пожалуйста, положите руки на подлокотники.

— Гилберт Госсейн, — тихо сказал он.

Наступила пауза. Огоньки продолжали мигать.

— На первое время, — тем же бесстрастным голосом сказала Машина, — я принимаю это имя.

Госсейн облегченно вздохнул. Он почувствовал, что сейчас откроет нечто важное. От возбуждения он разгорячился.

— Значит, известно, кто я такой на самом деле? — спросил он.

Опять пауза. Госсейн вспомнил, что сейчас Машина разговаривает не с ним одним, а с тысячами людей, сидящих в кабинах.

— Вы сами этого не знаете? — ответил голос Машины. — Вы готовы к испытаниям?

— Но…

— Оставим эту тему! — голос стал строже. Затем уже более мягко он продолжал: — В одном из ящиков стола письменные принадлежности. Отвечайте на вопросы не спеша — дверь не откроется раньше чем через полчаса. Желаю успеха!

Именно этих вопросов и ожидал Госсейн: Что такое не-аристотелевы концепции? Что такое не-ньютоновы концепции? Что такое не-евклидовы концепции?

Вопросы были не так уж просты, как могло показаться сначала. Определения сформулировать было несложно, но не это главное: нужно было показать свое понимание этих формулировок, их многозначность, показать, что и эти краткие ответы не являются однозначными. Собираясь с мыслями, Госсейн проставил на листках привычные сокращения: ноль-А, ноль-Н, ноль-Е.

Минут через двадцать ответы были написаны, и Госсейн откинулся на спинку кресла.

— Сегодня других вопросов не будет, — сказала Машина. Но разговор с ней на этом не закончился. На двадцать пятой минуте Машина заговорила снова: — Пусть вас не удивляет несложность первого экзамена. Моя задача — не провалить экзаменующегося, а убедиться в его стремлении к гармоничному развитию, к умению правильно использовать сложную нервную систему человека. Это и должны выявить в каждом гражданине Земли тридцатидневные Игры. Те, кто не выдержал сегодняшние испытания, уже оповещены. Им придется ждать следующих Игр. Остальным — а их более девяноста девяти процентов — желаю удачи завтра.

Госсейн положил исписанные листки в открывшуюся нишу. Телекамера быстро сверила ответы и подтвердила их правильность. Через несколько минут следующая партия из двадцати пяти тысяч человек приступит к своему экзамену.

— О чем вы хотели спросить меня, Гилберт Госсейн? — вдруг зазвучал голос Машины.

Госсейн вздрогнул.

— Почти все, что я помню, не соответствует действительности. Возможно ли, что это сделано с какой-то целью?

— Безусловно.

— Кто это сделал?

— Ваш мозг не содержит информации об этом.

— В таком случае, откуда это известно?

— Это логический вывод из имеющихся данных. То, что в ваших иллюзиях присутствует Патриция Харди, говорит о многом.

Госсейн помолчал, но все же высказал то, о чем думал:

— Многие душевнобольные убеждены, что они являются известными людьми — Цезарем, Наполеоном, мужем дочери президента Земли, наконец. Возможно, я отношусь к этой категории?

— Нет. Самое сильное убеждение можно внушить с помощью гипноза. Ваше, к примеру. Потому-то вы так легко избавились от чувства горя, когда поняли, что Патриция жива. Но последствия нервного шока еще присутствуют в вашем мозгу. — Наступило молчание, но вскоре Машина заговорила вновь, и в ее голосе прозвучала грусть. — Я всего лишь мозг, прикованный к этому месту, я не могу точно знать, что происходит вдали от меня. Возможно, вас это разочарует, но я могу только гадать, какие планы вынашивают некоторые люди.

— Но ведь что-то вам все-таки известно?

— Вам отведена большая роль в осуществлении каких-то планов, но каких именно — я не знаю. Обратитесь к психиатру, сфотографируйте кору своего мозга — без этого я не смогу ничего определить. До завтра!

Дверь щелкнула и открылась. Госсейн вышел в коридор, через толпу пробрался к выходу и оказался на бульваре. К северу тянулся квартал зданий, выстроившихся в правильном геометрическом порядке, за ними — дворец президента среди цветочных клумб и деревьев. Невысокое здание благородных пропорций и гармоничных линий. Но Госсейн не любовался красивым видом. Он думал, сопоставлял факты, рассчитывал. Причастность президента Харди и его дочери Патриции к происходящему с ним не вызывала сомнений. Но зачем ему было внушено, что он женат на умершей женщине? Это же полная бессмыслица. Не будь поблизости Нордега, все равно детектор лжи немедленно определил бы это.

Госсейн пошел в город. Он зашел в небольшой ресторан у реки, заказал еду и попросил телефонный справочник. На желтых страницах он быстро нашел знакомое имя: Энрайт, Дэвид Лейстер, психолог: 709 Дом Искусств и Медицины. Это был автор ряда книг, которые читали те, кто рассчитывал выдержать более чем десять дней испытаний в период Игр. Читались они с наслаждением: широта и ясность мысли автора, точность словесных определений, отчетливое понимание неразрывной связи тела и мозга — все это чрезвычайно импонировало Госсейну.

Он закрыл справочник и вышел на улицу. Ему стало легко, он успокоился: он помнил книги Энрайта, значит потеря памяти не так страшна. Врач, знаменитый ученый вылечит его быстро.

— Доктор принимает только по предварительной записи, — сказал секретарь в приемной Энрайта. — Приходите через три дня в 14 часов. Прием длится час. Счет оплачивается предварительно — двадцать пять долларов.

Госсейн заплатил, взял чек и ушел. Он не огорчился: к хорошему врачу попасть трудно. Человечество еще только начало приобщаться ноль-А концепции, а без этого оно оставалось больным.

На улице он обратил внимание на один из самых мощных автомобилей, который ему доводилось встречать. Громоздкая машина, сверкнув в ярких лучах солнца, пронеслась и остановилась футах в ста от Госсейна. Человек, одетый в ливрею, вскочил с сидения рядом с шофером и открыл заднюю дворцу. Из машины вышла Тереза Кларк. На ней было черное вечернее платье, лицо ее казалось не таким загорелым. Тереза Кларк и это сверкающее великолепие! Немыслимо было соединить их в один образ.

— Кто это? — спросил Госсейн мужчину, стоявшего рядом. Он знал ответ заранее.

Мужчина с удивлением посмотрел на Госсейна.

— Патриция Харди, дочь президента. Должно быть, законченная неврастеничка. Обратите внимание на форму ее машины — она напоминает огромный бриллиант…

Госсейн не слушал. Он отвернулся, чтобы его не узнали. Надо было решить, как вести себя дальше. Казалось невероятным, что она может прийти вечером на заброшенную автостоянку к человеку, которого она совершенно не знала.

Но она пришла.

Госсейн стоял в тени и задумчиво смотрел на неясную фигуру девушки. Место для наблюдения он выбрал удачно: она стояла к нему спиной и не замечала его присутствия. Он догадывался, что попал в ловушку, несмотря на то, что хорошо осмотрелся и не нашел ничего подозрительного. И все-таки он не колебался ни секунды — эта девушка была единственной нитью к разгадке его тайны. Госсейн следил за ней с интересом.

Вначале она села, подогнув под себя правую ногу. За двадцать минут она пять раз поменяла позу. Она привставала, чертила что-то пальцем на траве, вынула портсигар и, не закурив, бросила его в сумочку. Она покачивала головой, как бы разговаривая сама с собой, пожимая плечами, прижимала руки к груди, как бы стараясь согреться. Она три раза довольно шумно вздохнула и просидела около минуты неподвижно.

Прошлой ночью девушка так не нервничала. Более того, она совсем не нервничала, а испуг перед бандитами, которые якобы гнались за ней, просто разыграла. Ожидание, решил Госсейн. Она привыкла быть в обществе, в центре внимания людей. Оказавшись в одиночестве, она чувствует себя неуверенно.

Сегодня утром он услышал, как характеризовал ее мужчина: неврастеничка. Да, похоже, что так. По всей вероятности, в детстве ее воспитывали, не учитывая принципов концепции ноль-А, а значит, не развили определенные навыки. Как это могло произойти в семье Харди, человека цельного и просвещенного, Госсейн понять не мог. Было ясно одно — дочь президента ярко выраженный таламический тип. Ничего удивительного, если она подвержена даже нервным срывам.

Стало совсем темно, но Госсейн продолжал наблюдать за ней. Минут через десять она встала, потянулась, потом снова уселась на землю, сняла туфлю, легла на траву и повернулась на бок. И увидела его.

— Все в порядке, — мягко сказал Госсейн. — Это я. Должно быть, вы услышали мои шаги. — Он говорил, чтобы успокоить девушку, которая от неожиданности вздрогнула и подскочила.

— Вы меня напугали, — сказала она. Тихий и спокойный голос не выдал ее эмоций.

Он тоже лег на траву и вдохнул ночные запахи. Вторые сутки Игр! Уже вторые! Слабый городской шум доносился до них. И в нем не было ничего угрожающего. Где же те грабители и воры, страшные легенды о которых пугают людей? Может быть, с успехами новой системы образования уменьшилось число бандитов и их осталось немного — людей, нападающих ночью на беззащитных прохожих? Вряд ли. Конечно, преступников стало меньше, это так. Когда-нибудь их не станет совсем. Но пока — пока они умеют приспособиться к меняющимся обстоятельствам, к структуре Вселенной. И в эту минуту где-то строят планы насилия и действуют в соответствии с ними. Где? Может быть, здесь.

Госсейн посмотрел на девушку и рассказал ей о себе: о своем положении, о том, как его выгнали из гостиницы, о своей ложной памяти, о нелепой вере в то, что он был женат на Патриции Харди, которая умерла.

— И вдруг, — добавил он резко, — оказалось, что она не только жива, но ко всему прочему еще и дочь президента.

— Скажите, — спросила Патриция, — неужели все психологи, к одному из которых вы намерены обратиться, выдержали испытания Игр, отправились на Венеру, а затем вернулись на Землю? И кроме них, никто другой не может быть психиатром или другим врачом того же профиля?

Госсейн не задумывался об этом.

— Да, верно, — отозвался он. — Учиться может любой, но…

Ему страстно захотелось оказаться у доктора Энрайта. Вот где он узнает о себе много нового! И тут же решил, что должен быть очень осторожным. Почему она никак не отреагировала на его рассказ и задала этот странный вопрос? В темноте ее лицо нельзя было разглядеть.

— Значит, вы даже не подозреваете, кто вы такой на самом деле? — вновь заговорила она. — И не помните, как попали в отель?

— Я ехал из Кресс-Виллидж в автобусе до аэропорта в Ноленди, — ответил Госсейн. — Хорошо помню себя на борту самолета.

— Во время полета вас кормили?

Госсейн задумался. Он сейчас пытался проникнуть в выдуманный мир — мир, который не существовал и в котором осталось его прошлое. А память — несмотря на то, что это абстрактное понятие — связана о конкретными физическими действиями. А их-то и не было. Вывод мог быть один: он не ел до тех пор, пока не оказался в Городе.

— И вы не знаете, в чем дело? У вас нет ни цели, ни планов? Для чего вы живете, вы тоже не знаете?

— Нет, — сказал Госсейн.

И стал ждать.

Оба молчали, молчали долго, слишком долго.

Кто-то прижал его к земле. Из-за кустов появились нечеткие фигуры. Он вскочил на ноги и сумел оттолкнуть первого из напавших. Страх сдавил ему горло, он заставлял его бороться даже тогда, когда сильные руки схватили его и сопротивление стало бессмысленным.

— Так, — сказал мужской голос. — Сажайте их в машины и поехали.

Госсейна затолкали на заднее сидение большого седана. Он не знал, появились ли эти люди по сигналу девушки, или это просто бандиты. Автомобиль рванулся вперед, и на какое-то время ответ на этот вопрос перестал интересовать его.

IV

Автомобили мчались по пустым улицам Города: две машины впереди, три сзади. В одной из них ехала Патриция Харди, но как он ни старался, он не видел ее ни через ветровое стекло, ни в зеркале заднего обзора. Разумеется, это не было столь уж важным. Он присмотрелся к похитителям и решил, что это не простые бандиты.

Он обратился к человеку справа от себя, но ответа не получил. Он повернулся налево, но не успел произнести и слова, как мужчина сказал:

— Нам запрещено разговаривать с вами.

Вот как! «Запрещено». Госсейн с облегчением откинулся на спинку сидения: еще не все потеряно.

Машины резко свернули в тоннель и минут пять неслись с огромной скоростью, включив фары, затем впереди появилось светлое пятно, машины замедлили ход и выскочили в закрытый полукруглый двор, у больших дверей они остановились. Распахнулись дверцы, и Госсейн увидел, как из головной машины вышла девушка и направилась к нему.

— Чтобы внести ясность, — сказала она. — Мое имя Патриция Харди.

— Знаю, — ответил Госсейн. — Я видел вас днем.

Глаза девушки расширились.

— Безумный! — воскликнула она. — И вы все-таки пришли!

— Я должен узнать, кто я такой на самом деле.

В голосе Госсейна прозвучало отчаяние, и тон Патриции смягчился.

— Бедняга, — сказала она. — Ведь они заканчивают приготовления к решительному шагу. Поэтому все гостиницы полны шпионов. Как только детектор лжи произнес свое заключение, оно стало им известно. А они не могут себе позволить рисковать. — Она помолчала и после некоторого колебания добавила: — У вас остается одна надежда — возможно, Торсон вами не заинтересуется. Отец пытается его убедить произвести тщательное обследование, но пока ему это не удалось. Простите меня, — пробормотала она, резко повернулась и вошла в дверь, открывшуюся от ее прикосновения. На долю секунды он увидел ярко освещенную комнату, и дверь закрылась.

Прошло минут десять. Из двери напротив вышел мужчина необычайно высокого роста с крючковатым как у ястреба носом. Подойдя к Госсейну, он иронически улыбнулся.

— Выходит, это и есть тот, кто особенно опасен для нас? — сказал он.

Госсейн не стал реагировать на оскорбительный тон. Он внимательно изучал стоящего перед ним мужчину. Внезапно он осознал смысл услышанного. Он был готов к тому, что его вытряхнут из машины, но в этот момент он откинулся на спинку и попытался осмыслить то, что услышал: он опасен! Чем же? Он прошел курс ноль-А, но его мозг поражен амнезией. Даже если он успешно справится с испытаниями Игр, то отправится на Венеру вместе с тысячами других людей. Чем он отличается от них?

— Ну, конечно, молчание, — продолжал гигант. — Если я правильно понимаю, ноль-А пауза. Кора вашего мозга начинает контролировать положение. Можно ждать, что сейчас польются умные речи?

Госсейн посмотрел на него с интересом. Ирония почти исчезла, жесткое выражение лица смягчилось, а поза несколько расслабилась.

— По всей вероятности, — сказал Госсейн, — вы провалились на Играх, поэтому теперь смеетесь над ними. Мне вас жаль.

Мужчина засмеялся.

— Пойдемте, — сказал он. — Вы будете удивлены. Меня зовут Торсон, Джим Торсон. Я называю вам свое имя, потому что вы уже не будете иметь возможности никому рассказать о нашем знакомстве.

— Торсон, — как эхо повторил Госсейн.

Он молча вышел из машины и прошел в резную дверь дома, в котором жили президент Харди и его дочь Патриция.

Сразу же и очень основательно он начал обдумывать побег. Но не сейчас. Еще рано. Ему даже самому казалось странным, что узнать правду о себе он считал более важным.

Длинный коридор, отделанный мрамором, привел их к большой дубовой двери. Торсон толкнул дверь и, улыбаясь, пропустил вперед Госсейна. Сопровождавшие их охранники остались в коридоре.

В комнате было трое — Патриция Харди и двое мужчин. Один из них лет сорока пяти сидел за столом. Необычная внешность второго приковывала внимание к себе.

Жертва какой-то катастрофы, он остался в живых, но стал чудовищным сооружением, настоящим механизмом. Руки и ноги из пластика, вместо спины шероховатая оболочка, череп, похожий на полусферу из матового стекла без ушных раковин, а из-под нее смотрели два человеческих глаза. От глаз и ниже лицо сохранилось — нос, рот, подбородок и шея. Что представляет собой остальное тело, можно было только гадать. Но Госсейн в этот момент думал о другом: он решал, как вести себя, и пришел к выводу — чем смелее, тем лучше. Обращаясь прямо к калеке, он сказал:

— Что это за чертовщина?

Инвалид засмеялся и заговорил звучным низким басом:

— Считайте меня неизвестной величиной — Иксом.

Госсейн посмотрел на девушку. Патриция не отвела взгляда, но щеки ее слегка порозовели. Она успела переодеться и уже ничем не напоминала Терезу Кларк.

Пожалуй, самым неприятным для Госсейна был вид Майкла Харди. Он не мог освоиться с открытием, что президент Земли — заурядный заговорщик. А что здесь готовилось преступление, было очевидным. Иначе как объяснить поведение Патриции и Торсона, опыты с его памятью. И Машина говорила о каком-то заговоре, связывая его с семейством Харди.

Жесткое выражение глаз резидента смягчилось улыбкой тонких губ — улыбка человека, который привык к симпатиям публики, но было видно, что он умеет приказывать и добиваться исполнения приказов, умеет прервать или довести до конца любой неприятный разговор.

Он поднял голову и сказал:

— Госсейн, если бы мы имели слабость согласиться с мнением Машины и подчиниться ее решению, общественное положение каждого из нас было бы незавидным. Все мы люди очень одаренные, способные на многое, но жестокие и безжалостные, а это в обычных условиях не позволило бы нам достичь высокого положения. История человечества на девяносто девять процентов создана такими людьми, как мы. Можете не сомневаться — наш случай не исключение.

Госсейн слушал, и сердце его сжималось. Президент был слишком откровенен. Значит, либо заговорщики приступают к действиям, либо его не оставят в живых. Харди продолжал:

— Все это я сказал вам для того, чтобы в дальнейшем вы исполняли то, что вам прикажут. Несколько человек держат вас на прицеле, так что не пытайтесь своевольничать. Садитесь в кресло, — он махнул рукой, — и не сопротивляйтесь, когда на вас наденут наручники. — Он повернулся к Торсону. — Принесите аппаратуру.

Госсейн отдавал себе отчет в том, что в этой комнате у него нет шансов на побег. Он сел поудобнее и протянул руки Торсону. Он с интересом смотрел, как тот подкатил к нему столик на колесах с небольшими хрупкими приборами, затем молча прикрепил к телу датчики-присоски, формой похожие на маленькие чашки, — шесть к голове и лицу и шесть к шее, плечам и лопаткам.

Подняв голову, Госсейн увидел, что Харди и Икс наблюдают за процедурой горящими глазами. Патриция сидела в кресле, поджав под себя ноги, и нервно курила, не затягиваясь, поминутно выпуская изо рта клубы дыма.

Единственным спокойным человеком в этой комнате был Джим Торсон. Закончив манипуляции с датчиками, он вопросительно посмотрел на Харди. И тут Госсейн заговорил:

— Я думаю, что вы все-таки должны меня выслушать.

У него перехватило дыхание, негодование горячей волной прокатилось по телу. «Что же это такое? — думал он. — Подвергать такому унижению человека, который не нарушал законов, в 2560 году, на планете, давно забывшей о войнах!»

— Я чувствую себя ребенком, попавшим в сумасшедший дом, — хрипло продолжал он. — Скажите мне, чего вы добиваетесь, и я сделаю все, что смогу. Я ценю свою жизнь больше, чем ту информацию, которую вы хотите получить. Я не скрываю этого, ибо в ноль-А мире отдельный человек не в состоянии определить судьбу человечества. Нет и незаменимых людей, какими бы способностями они ни были наделены. Равновесие сил в обществе не нарушат даже самые гениальные изобретения, они не помогут, скажем, выиграть войну, если свой мир защищают смелые люди. Это доказала история. — Он обратился к Майклу Харди. — Может, дело в этом? Прежде чем потерять память, я сделал какое-нибудь важное открытие?

— Нет, — ответил Икс басом. Он смотрел на Госсейна с интересом. — Случай необычный. Ведь он действительно не знает ни своей цели, ни даже своего имени, и все-таки его появление в данный момент не может быть простым совпадением. Небывалый случай — детектор лжи в гостинице не смог определить, кто он такой!

— Но он не лжет. — Патриция Харди отвела в сторону руку с сигаретой и спустила ноги на пол. Слова были произнесены убежденным, искренним тоном. — Детектор констатировал, что мозг этого человека не содержит нужной информации.

Пластиковая рука сделала покровительственный жест в сторону девушки. Низкий голос звучал снисходительно:

— Дорогая моя, я не спорю. Не каждому прибору можно верить. Гениальный мистер Кренг и я, — интонация подчеркнула многозначительность сказанного, — доказали это к удовольствию всех заинтересованных, в том числе и вашего отца. — Он глубоко вздохнул. — Я считаю, что мы не можем доверять словам Госсейна, пока не проведем самого тщательного обследования.

Президент Харди кивнул.

— Он прав, Пат. Возможно, что человек, убежденный в том, что он женат на моей дочери, обычный шизофреник. Но то, что он появился именно сейчас, требует проверки. Заключения детектора лжи настолько необычны, что они заинтересовали даже Торсона. Я думаю, что здесь замешаны агенты Галактической Лиги. Увидим. Что вы собираетесь предпринять, Джим?

Торсон пожал плечами.

— Проникнуть в мозг сквозь заторможенные зоны и выяснить хотя бы, кто он такой.

— И вот что, — вмешался Икс. — Чем меньше людей будут владеть полученной информацией, тем спокойнее. Это касается вас, мисс Харди.

Девушка поджала губы.

— Ну уж нет! — сказала она вызывающе и откинула голову. — Я же рисковала жизнью.

Ответа не последовало. Икс не отрывал от нее глаз, взгляд которых невозможно было уловить. Патриция заерзала в кресле, посмотрела на отца, надеясь на поддержку, он он отвел глаза и тоже заерзал на месте. Она встала с выражением презрения на лице.

— Итак, и президент теперь марионетка, — иронически произнесла она. — Только не думай, что я его боюсь. Однажды я влеплю ему пулю так, что ни один хирург не залатает дыру никаким пластиком.

Она вышла и громко хлопнула дверью.

— Приступим к делу, — сразу сказал Харди.

Никто не возразил. Госсейн смотрел, как пальцы Торсона, на миг замерев над аппаратом, включили его. Раздался щелчок, послышалось глухое гудение. Госсейн напрягся, ожидая шокового удара, но не возникло никаких ощущений. Он с некоторым недоумением смотрел на вибрирующий аппарат, внутри которого пульсировали разноцветные огоньки. Какую функцию они выполняли? Возможно, они контролировали скорость каких-то реакций, или усиливали звук, или превращали один вид энергии в другой, он не мог определить.

Некоторые трубки располагались на поверхности в полупрозрачных отверстиях, другие внутри — эти, по-видимому, были особенно чувствительны, и требовалось изолировать их и от света, и от перепадов температуры. Непрерывная игра ярких огней вызвала боль в глазах, невольно потекли слезы. Госсейн часто моргал, чтобы унять их. Огромным усилием воли он заставил себя отвернуться. По-видимому, слишком резко: в мозгу что-то взорвалось, острая боль пронзила голову. Ему казалось, что его опустили в море на большую глубину, он ощущал огромное давление со всех сторон. Голос Торсона, объяснявшего собеседникам происходящее, доносился издалека:

— Это очень интересный прибор. Он генерирует энергию, близкую к нервной, и передает ее импульсами через двенадцать электродов. В человеческом теле она следует по естественным каналам, причем преодолевает любые препятствия, не превышая одного процента отклонения от нормы.

Госсейн не мог сосредоточиться: в голове перемешались обрывки каких-то мыслей, голос Торсона назойливо звенел в ушах:

— Для медицины получение искусственной нервной энергии очень упростило ряд проблем — ее можно сфотографировать. Я сделаю несколько снимков, сразу проявлю их и по ним можно будет определить, в какой части мозга расположен центр памяти. Природа памяти науке известна, а нам необходимо лишь найти группу клеток, содержащих информацию, интересующую нас. Затем этот прибор направит энергетический поток, который заставит человека высказать то, что хранит его память.

Он выключил прибор и вынул из камеры пленку.

— Не спускайте с него глаз, — сказал он и вышел.

Охранять Госсейна не понадобилось — он не смог бы даже встать: комната плыла перед его глазами, как будто его очень долго крутили в одну сторону. Когда Торсон вернулся, он все еще не пришел в себя.

Он вошел, не торопясь, не глядя по сторонам, и направился к Госсейну. Он остановился и молча разглядывал своего пленника.

— Что случилось? — тревожно спросил Харди.

Торсон только отмахнулся, как бы приказывая замолчать. Этот механический жест был просто неприличен, и Госсейн внезапно понял, что Торсон, неподвижно стоявший перед ним, совершенно не похож на других людей и что он тщательно скрывает свою истинную сущность. За презрительной холодной маской скрывалась сложная нервная организация, сильно развитый мозг, признающий только свои оценки, воля, не подчиняющаяся никаким приказам, уверенная в себе. Он мог согласиться только с тем, что сам считал нужным. Если он не соглашался, последнее слово оставалось за ним.

Икс подкатил к Торсону свое кресло и осторожно вязал у него снимки; один снимок он протянул Харди. Оба рассматривали снимки, но реагировали на увиденное по-разному.

Икс вздрогнул и выпрямился в кресле. Он оказался выше ростом, чем думал Госсейн, — около пяти футов одиннадцати дюймов. Пластиковая рука застыла на уровне груди. На лице появилось выражение испуга. Хриплым голосом он тихо произнес:

— Хорошо, что он не побывал у психиатра. Мы вовремя его схватили.

Майкл Харди не пытался скрыть своего раздражения.

— Отчего такой переполох? Позвольте напомнить вам, что свой пост я получил только потому, что сумел взять под контроль Игры Машины. Я не понимаю всю эту ноль-А чепуху. Пленка эта мне ничего не говорит. Все, что я вижу на ней, это какое-то яркое пятно.

Торсон на этот раз отреагировал. Он подошел к Харди и что-то прошептал ему на ухо. Президент побледнел.

— Убейте его, — сказал он резко. — Сейчас же.

Торсон покачал головой.

— Зачем? Что он может сделать? Кричать? — Его вновь увлек профессиональный интерес. — Обратите внимание, вокруг нет четких линий.

— А если он научится управлять этим? — спросил Харди.

— На это нужны месяцы! — громогласно возвестил Икс. — За двадцать четыре часа невозможно научиться управлять даже пальцем!

Еще некоторое время они совещались шепотом. В конце концов Торсон возмутился:

— Неужели вы считаете, что он сбежит из нашей камеры? Или вы начитались книг, в которых герой всегда побеждает?

С самого начала было ясно, чья точка зрения восторжествует. По приказу Торсона стражники отнесли Госсейна на четыре этажа вниз, в помещение со стальными стенами, полом и потолком. В камеру вела лестница. Установив кресло с прикованным к нему Госсейном, стражники поднялись по ней, лестница с легким шумом ушла в люк на потолке в двадцати футах над головой. Стальная дверца закрылась, запоры со скрежетом задвинулись. Воцарилась тишина.

V

Госсейн неподвижно сидел в кресле. Он слышал сильное биение сердца, стук в висках, к горлу подкатила тошнота, все тело охватила тяжелая испарина.

«Я боюсь, — подумал он. — Еще никогда я не чувствовал такого страха.»

Страх — чувство, присущее живой материи. Цветок, закрывающий на ночь лепестки, боится темноты, но у него нет нервной системы, передающей импульс в мозг, и нет таламуса, способного на эмоциональную реакцию. Человек — это физико-химическая структура, воспринимающая и осознающая жизнь при помощи сложной нервной системы. Смерть уничтожает тело и сознание. Личность остается в мире как серия искаженных импульсов в памяти других людей. С годами они становятся все слабее, и за полвека совсем исчезают. Возможно, фотография еще какое-то время сохранит его изображение.

«Мне не спастись, — думал он в ужасе. — Меня убьют. Я умру». — Он чувствовал, что теряет контроль над собой.

Под потолком вспыхнула яркая лампа, дверца люка открылась, и незнакомый голос произнес:

— Все в порядке, мистер Торсон.

Через несколько минут лестница с тем же шумом поползла вниз и лязгнула о металлический пол. Несколько рабочих внесли стол и разные аппараты, в том числе и уже знакомый Госсейну прибор. Расставив все это по местам, рабочие быстро ушли. Появились два охранника. Они проверили наручники, осмотрели кресло и тоже ушли. В душном помещении стояла мертвая тишина.

Через некоторое время люк на потолке снова открыли. Госсейн втянул голову в плечи, уверенный, что это пришел Торсон. Но по ступенькам сбежала Патриция Харди. Она быстро разомкнула наручники и тихо, но настойчиво прошептала:

— Поднимитесь наверх. В холле сверните направо. Футах в ста под лестницей есть небольшая дверь. Мои комнаты на втором этаже. Думаю, их не будут обыскивать, но не знаю. Больше я ничего для вас сделать не могу. Желаю удачи!

Она сразу, не оборачиваясь, выбежала из камеры. Затекшее тело Госсейна не слушалось, мышцы болели, он спотыкался на каждой ступеньке. На дорогу девушка указала точно. Он добрался до ее спальни и тут почувствовал себя лучше.

В спальне ощущался легкий запах духов. Сбоку стояла кровать, завешенная пологом. Госсейн остановился у широкого окна и долго смотрел на негасимую звезду, горящую на шпиле Машины. Она казалась такой близкой, что Госсейну захотелось потрогать ее руками.

Он не верил, что здесь его не будут искать. Лучше действовать сейчас, пока его исчезновение еще не обнаружили. Он выглянул из окна и отпрянул: по двору цепочкой шла группа вооруженных людей. Он успел заметить, что двое отделились и притаились в кустах — по-видимому, это был сторожевой пост.

Он осмотрел другие помещения. Через минуту он выбрал небольшую комнату с балконом, выходящим на другую сторону дома. При необходимости можно просто спрыгнуть и пробраться среди кустов, чтобы выйти в город. Он устало присел на красивое деревянное кресло перед большим во всю стену зеркалом. Он хотел обдумать странное поведение Патриции Харди.

Девушка рисковала собой. Причина осталась неизвестной, хотя было понятно, что играть порученную роль ей было неприятно и что она чувствовала себя виноватой перед Госсейном.

Послышался звук ключа, поворачивающегося в замке. Через несколько секунд он услышал тихий голос девушки:

— Мистер Госсейн, вы здесь?

Он открыл дверь, ни слова не говоря, и некоторое время они стояли и смотрели друг на друга через порог. Девушка заговорила первая:

— Что вы намерены делать?

— Добраться до Машины.

— Зачем?

Госсейн не знал, что ответить. С одной стороны, Патриция Харди помогла ему, и, казалось, он мог ей доверять. С другой стороны, следует помнить, что она эмоциональный человек и может действовать под влиянием порыва, не задумываясь над последствиями своих поступков. Патриция горько улыбнулась и снова заговорила:

— Не делайте глупостей и не пытайтесь спасти человечество. Не в ваших силах что-либо изменить. Заговор касается не только Земли, но и всей Солнечной системы. Мы — пешки, и нас переставляют люди со звезд.

Госсейн не отрываясь смотрел на нее.

— Вы сошли с ума, — наконец сказал он.

Он чувствовал себя опустошенным, все окружающее перестало быть реальным. Он что-то хотел сказать и не мог. Он вспомнил слова Харди о Галактической Лиге, но в тот момент, по вполне понятной причине, он не обратил на них должного внимания. А теперь… Он пытался осознать сказанное Патрицией, но разум его отступил, как перед непреодолимым препятствием.

— Люди? — повторил он как эхо.

Девушка кивнула.

— Не спрашивайте, откуда. Я и сама не знаю. Хорошо еще, что люди, а не какие-нибудь чудовища. Поверьте, Машина бессильна.

— Машина даст мне защиту.

Патриция задумалась.

— Кто знает? — медленно сказала она. Затем критически оглядела его. — Но я все-таки не пойму, причем здесь вы. Да, кстати, каковы результаты исследования?

Госсейн передал содержание разговора, насколько он смог его понять. Он добавил:

— Что-то тут кроется. Машина мне тоже рекомендовала сделать снимки коры головного мозга.

Патриция Харди долго молчала, что-то обдумывая.

— Возможно, они не зря боятся вас, — сказала она и неожиданно схватила его за руку. — Ш-ш-ш. Кто-то идет.

Госсейн тоже услышал музыкальный сигнал. Он повернулся к балкону.

— Нет, еще рано, — быстро сказала девушка. — Запритесь на ключ и уходите только в том случае, если придут с обыском.

Он слышал ее удаляющиеся шаги. Через некоторое время из гостиной послышался мужской голос.

— Жаль, что я его не увидел. Почему ты мне ничего не сказала? Теперь даже Торсон испугался.

— Откуда я могла знать, Элдред, что он не такой, как все? — спокойно ответила Патриция Харди. — Я встречалась с человеком, который просто забыл свое прошлое.

«Элдред, — подумал Госсейн. — Это имя надо запомнить».

— Я поверил бы любому, только не тебе, Пат, — сказал мужчина. — Почему-то я всегда думаю, что ты преследуешь свои цели. Не запутайся, ради всех святых.

Патриция засмеялась.

— Дорогой, — сказала она, — если Торсон заподозрит, что командир местной галактической базы Элдред Кренг и его заместитель Джон Прескотт стали последователями ноль-А принципов, ты недолго будешь объяснять, какие цели ты преследовал.

Мужской голос прозвучал приглушенно, испуганно:

— Пат, ты совсем сошла с ума! Разве можно об этом говорить громко? Да, я хочу предупредить тебя, что не могу больше доверять Прескотту. Он увиливает от разговора с тех пор, как тут появился Торсон. К счастью, я никогда не раскрывался ему до конца.

Девушка что-то ответила, но Госсейн не разобрал ее слов. Наступила продолжительная пауза, затем донесся звук поцелуя. Патриция спросила:

— Вы с Прескоттом улетаете вместе?

Госсейна колотила дрожь.

«Какая глупость, — подумал он. — Я же не был на ней женат, я не должен поддаваться эмоциям, которые вызваны ложными представлениями.» Однако чувство, которое он испытывал, нельзя было ни с чем спутать, и никакая ноль-А логика не могла погасить его.

Прозвучавший музыкальный сигнал прервал его размышления. Входная дверь открылась, и чей-то голос громко сказал:

— Мисс Патриция, мы получили приказ обыскать ваши комнаты. Убежал важный преступник. Извините, мистер Кренг, я не сразу вас заметил.

— Ничего, — отозвался мужчина, целовавший Патрицию Харди. — Можете осмотреть комнаты, но побыстрее.

— Слушаюсь, сэр.

Госсейн не стал дожидаться развития событий. Рядом с балконом росли деревья, и вниз он спустился довольно легко. Приникнув к земле, он осторожно перебирался от куста к кусту, двигаясь по направлению к Машине.

Ему оставалось проползти около ста футов, когда несколько автомобилей выскочили из-за деревьев на полной скорости, резко затормозили и расположились полукругом. Раздались выстрелы.

Не отрывая глаз от яркого маяка, Госсейн неожиданно для себя воскликнул:

— Помоги мне! Помоги!

Машина, далекая и неприступная, возвышалась над ним. Многие верили, что она могла защищаться и не допустить вторжения на территорию холма. Но сейчас, казалось, она не считала нужным вмешиваться или не подозревала о том, что вокруг нее творится беззаконие.

Госсейн продолжал быстро ползти, лихорадочно прижимаясь к траве, когда в него попала случайная пуля. От резкого удара в плечо он откатился в сторону и попал под луч лазера. Одежда на нем загорелась в доли секунды, его заметили, и огонь стал прицельным. Пули врезались в тело, горевшее ослепительно ярким пламенем.

Сознание не оставило его — и это было самым ужасным. Он чувствовал свое сгорающее тело и резкие удары пуль. Даже замерев в неподвижности, он продолжал ощущать, как огонь охватывает его ноги, добирается до сердца, легких… Он успел подумать, что никогда не увидит Венеру и не откроет ее тайны — и эта последняя мысль наполнила его спокойной грустью.

VI

Странный звук, напоминающий грохот грома, вернул сознание Госсейну. Что-то гремело прямо над его головой, и грохот становился все громче.

Госсейн открыл глаза. Он лежал под гигантским деревом, неподалеку поднимались еще два ствола настолько невероятных размеров, что он снова зажмурился. Мыслей не было, до его сознания доходили только звуки — он воспринимал окружающее на слух, как будто другие органы чувств не функционировали.

Постепенно его мысли прояснились. И хотя зрение еще не повиновалось ему, он всем своим существом чувствовал, что лежит на Венере.

Это ощущение послужило толчком для медленно пробуждавшегося сознания: Венера! Но он же был на Земле. Обрывки мыслей соединялись между собой, превращаясь сперва в ручеек, затем в поток, который прорвался к его памяти.

«Я же умер, — вспомнил он. — Меня убили. Сожгли.»

Воспоминание о перенесенных мучениях заставило его содрогнуться и прижаться к почве. Но через несколько мгновений он расслабился. Он умер и остался жив? Этот феномен был загадкой и не укладывался в рамки логики, даже ноль-А логики!

Он не чувствовал боли, и страх постепенно отступил. Голова была ясной, мозг работал четко, от полубессознательного состояния не осталось и следа. Он вспомнил Патрицию Харди, ее отца, загадочного мистера Икса, Торсона — заговор против ноль-А мира. Несмотря на все пережитое, Госсейн чувствовал себя сильным и бодрым. Он сел и открыл глаза — все тот же полумрак царил вокруг. Значит, это ему не приснилось: он был в лесу среди гигантских деревьев. Именно их вид привел его к мысли, что он находится на Венере — кто же не знал об удивительных лесах этой планеты?

Госсейн встал. Отряхнулся. Кажется, все в порядке. На теле нет даже шрамов, и все оно полно ощущения здоровья и силы. Он был одет в шорты и рубашку с открытым воротом, на ногах сандалии. Госсейн смотрел на свою одежду с изумлением. Где же брюки и куртка — привычная одежда участника Игр? Он пожал плечами. Какое это имеет значение? Важно, по-видимому, то, что кому-то понадобилось восстановить его тело и зачем-то перенести в этот лес, где мог бы обитать Гаргантюа. Госсейн огляделся.

Ствол каждого из трех деревьев, находившихся в поле его зрения, в обхвате не уступал небоскребам. Госсейн припомнил, что деревья на Венере достигали трех тысяч футов в высоту. Он поднял голову, но ничего не увидел, кроме густой листвы. И тут он внезапно понял, что грохот, разбудивший его, стих.

Удивленно покачав головой, Госсейн двинулся вперед — и в этот миг сверху с шумом вылился поток воды. Листья зашелестели, и со всех сторон как по команде хлынул дождь, похожий на водопад. Дважды он едва успел отскочить от холодных струй душа. Огромные листья со слегка приподнятыми краями наполнялись массами воды, время от времени склонялись под ее тяжестью и опрокидывали воду вниз. Ему повезло, что ливень не застал его на открытой местности.

В полутьме Госсейн пытался определить, куда направиться. Ему показалось, что неподалеку он различает более светлое пространство. Не задумываясь, он зашагал в ту сторону и через некоторое время вышел на открытую лужайку, переходящую в обширную долину. Слева протекала широкая река с бесцветной водой, справа на холме, заросшем цветущим кустарником, стоял дом.

Дом обитателей Венеры! Он был построен из камня и по цвету выделялся на фоне зелени, окружавшей его. И что особенно важно, к дому можно было подойти совсем незаметно. Возможно, Госсейна доставили сюда с определенной целью — ведь других зданий поблизости не было.

Госсейн пригнулся и через усеянные пурпурными цветами кусты подобрался к дому. Внезапно он увидел под ногами каменные ступени, ведущие на веранду. На самой нижней крупными буквами были выложены имена владельцев дома: «Джон и Амелия Прескотт».

Госсейн вздрогнул. Он вспомнил, что это имя упомянула Патриция Харди, когда разговаривала с Кренгом. Она сказала: «Если Торсон заподозрит, что Элдред Кренг и Джон Прескотт, командир и помощник командира галактической базы, стали последователями ноль-А теории, то…» А Кренг ответил: «Я не могу больше полностью доверять Прескотту. Он увиливает от ответов с тех пор, как сюда прибыл Торсон».

Теперь ясно, что здесь живет Джон Прескотт. Должно быть, он принял ноль-А концепцию умом, но она не стала частью его нервной системы, вот он и растерялся в критический момент.

Хорошо, что он помнит об этом. Любая информация в его положении необычайно ценна. В данном случае эти знания дают ему основание не особенно церемониться: с ним разделались без жалости, и он тоже не станет щадить этих людей. В первую очередь, нужна информация — о себе, о Венере. И нечего осложнять дело.

Стоя у самого дома, футах в десяти от веранды, Госсейн услышал женский голос. Он осторожно выглянул из-за кустов.

Мужчина со светлыми волосами сидел на ступеньках и что-то записывал в наручный диктофон. Женщина стояла в дверях.

— Я думаю, что справлюсь, — говорила она. — Больных доставят послезавтра. — Она помолчала и добавила: — Джон, я не хочу тебе надоедать, но ты почти не бываешь дома, и я перестала ощущать, что у меня есть муж. Не прошло и месяца, как ты прилетел с Земли, а ты уже опять куда-то собираешься.

Мужчина, не подняв головы от диктофона, ответил:

— У меня характер беспокойный, ты же знаешь, Амелия. Я не могу сидеть на одном месте. Иначе я наделаю глупостей.

Госсейну показалось, что их разговор окончен. Он ждал, что будет дальше. Женщина ушла в дом, мужчина еще посидел немного, потом встал, потянулся и сладко зевнул. Упреки жены не произвели на него никакого впечатления: он оставался совершенно невозмутимым. Он был примерно пяти футов десяти дюймов ростом, с собранной, сухощавой фигурой и широкий в плечах, и производил впечатление человека сильного. Однако внешнее впечатление не имело решающего значения, если только он не тренировался по ноль-А системе. Обычно люди плохо представляют себе возможности человеческого организма, если уметь временно отключать в мозгу центры утомления.

Госсейн решился. Пациентов еще нет. Перед ним стоял Джон Прескотт (женщина назвала его Джоном) — галактический агент, скрывающийся под маской врача. Он вернулся с Земли лишь месяц назад — это обстоятельство озадачило Госсейна. Неужели за несколько недель он излечился от своих страшных ран? Он помнил, как Патриция спросила Кренга: «Вы с Прескоттом улетаете вместе?» Она, несомненно, имела в виду Венеру — Прескотт здесь жил. Может быть, Прескотт летал на Землю не один раз? Впрочем, сейчас не время думать об этом, надо действовать, пока Прескотт так беспечно стоит на пороге своего дома.

Госсейн пулей выскочил из-за куста, комья грязи полетели с его сандалий. Прескотт неожиданно повернулся, увидел нападающего, и в глазах его отразилось изумление. Но он сумел все-таки нанести первый удар. И если бы Госсейн не был так хорошо сложен и столь силен и тренирован, если бы его реакция не была такой быстрой, на этом для него все бы и закончилось. Прескотт не устоял: три прямых удара в челюсть, и Госсейн подхватил обмякшее тело.

Взвалив Прескотта на плечи, Госсейн быстро поднялся по ступенькам веранды и замер, прислушиваясь. Ему показалось, что он слышит какие-то звуки: драка не была бесшумной, и женщина могла подойти, чтобы узнать, что произошло. Но все было тихо. Зашевелился и застонал Прескотт. Госсейн на всякий случай стукнул его еще раз и вошел в дом.

Это была большая гостиная, противоположная сторона которой переходила в широкую террасу, ведущую в сад, а еще дальше внизу лежала долина, окутанная туманом. Лестница справа вела на второй этаж, слева — в подвал. За одной из дверей слышался звон посуды, и оттуда доносился аппетитный запах.

Госсейн поднялся наверх и оказался в коридоре со множеством дверей. Открыв одну из них, он вошел в спальню, из большого полукруглого окна которой открывался вид на рощу гигантских деревьев. Он положил Прескотта на пол, разорвал на полосы простыню и крепко связал его, а рот заткнул кляпом. Он действовал быстро и ловко, не опасаясь, что причинит вред человеку, потерявшему сознание. Затем он вернулся в гостиную и прислушался. Амелия Прескотт продолжала заниматься своими делами на кухне. Госсейн облегченно вздохнул. Постояв мгновение, он решительно переступил через порог кухни.

Женщина накрывала на стол, расположенный в небольшой нише недалеко от плиты. Она почувствовала присутствие постороннего, повернулась и в удивлении смотрела на Госсейна, с головы до ног забрызганного грязью.

— Боже! — сказала она и поставила тарелку на стол.

Госсейн коротко ударил ее и ловко подхватил падающее тело. Могло быть и так, что она не была посвящена в деятельность мужа, но рисковать Госсейн не хотел: если она прошла ноль-А курс, то воспользуется первой же возможностью, чтобы поднять тревогу.

На лестнице женщина, еще не совсем очнувшись, попыталась сопротивляться, но он успел связать ее, заткнуть рот кляпом и уложить рядом с мужем раньше, чем она пришла в себя.

Следовало осмотреть весь дом, чтобы установить, что в нем больше никого нет.

VII

Дом Прескоттов представлял собой больницу на пятнадцать палат. Каждая из палат была оборудована стандартными больничными приборами. В подвале располагались лаборатория и операционная. Открывая шкафы и ящики столов, Госсейн переходил из комнаты в комнату. Он решил самым тщательным образом разведать обстановку и покинуть дом как можно скорее.

Оружия он не обнаружил. Это означало, что он остался безоружным и не сможет защититься, если это потребуется. Госсейн торопливо выглянул на открытую веранду, затем на террасу в саду. «Сначала надо посмотреть, нет ли кого-нибудь вблизи дома, — думал он, — а Джона и Амелию расспросить после этого.»

Он намеревался задать им много вопросов.

Бросив взгляд на окрестности, Госсейн невольно остановился. Дом стоял не на холме, как он думал, а на пике высокой горы — вот почему долина за садом была окутана туманом. Склон горы покато спускался к долине и был покрыт лесом, безбрежным океаном леса. Больше ничего разглядеть не удалось.

Значит, сюда можно добраться только по воздуху. Но при желании вполне можно посадить робоплан прямо на террасу или высадиться на поляне и пробраться в дом незамеченными, скрываясь среди кустов.

Госсейн полной грудью вдохнул воздух, чистый и свежий после дождя. На душе стало легче, хотя опасность не уменьшилась. Он старался отогнать неприятные мысли и пропустить свет ясного дня в свое сознание, ощутить его всем телом. Облака слоем более чем в тысячу миль не пропускали солнца, поэтому трудно было определить время дня. Звенящая тишина висела в воздухе, это казалось необычным, но не вызывало чувства страха. Величественная картина околдовала Госсейна — никогда он не видел ничего подобного. Казалось, время остановилось.

Он вздрогнул. Пора. Возможно, от его теперешних действий зависит судьба всей Солнечной системы. Прежде чем войти в дом, он поглядел на небо. Пусто. Его появление на Венере так и оставалось неразрешимой загадкой, однако похоже на то, что он опередил своих врагов и пока остается хозяином положения.

Связанные пленники уже пришли в себя и заволновались, увидев Госсейна. Конечно, он не собирался причинять им вреда, но лучше, если они не будут знать о его намерениях. Разглядывая неподвижные фигуры, он подошел к ним.

Амелия Прескотт с прекрасными темными волосами, одетая в блузку и шорты, была очень женственна. Когда Госсейн вынул кляп, первое, что она сказала, было:

— У меня на плите обед. Надеюсь, вы понимаете, что это такое.

— Обед? — вырвалось у Госсейна. — Значит, дело к вечеру?

Женщина нахмурилась.

— Кто вы? — спросила она. — Что вам нужно?

Это были вопросы, для ответа на которые Госсейн готов был пожертвовать чем угодно. Он вздохнул и вынул кляп изо рта у мужа, пристально вглядываясь в его умное, волевое лицо. Самообладание Прескотта говорило о силе характера. Была ли внутренняя сила этого человека основана на ноль-А принципах или это было качество, присущее каждому начальнику?

Госсейн ждал, что Прескотт заговорит и тогда станет ясно, как вести себя дальше. Однако к его досаде Прескотт смотрел на него не отрываясь, но молчал.

Госсейн обратился к женщине:

— Как вызвать робоплан?

Она пожала плечами.

— Позвоните на стоянку. — Ее лицо выражало догадку. — Я начинаю понимать, — медленно произнесла она. — Вы здесь нелегально и не знаете наших правил.

— Почти верно, — согласился Госсейн после некоторого колебания. — Должен ли я назвать регистрационный номер или свое имя?

— Нет.

— Выходит, достаточно звонка и просьбы прислать машину? Даже без адреса?

— Да. Все робопланы соединены с общей системой обслуживания. Аппарат просто фиксирует сигнал видеофона.

— И все?

Женщина кивнула. По мнению Госсейна, она отвечала слишком охотно. Впрочем, выяснить, говорит ли она правду, не составляло труда. Детектор лжи стоял в соседней комнате. Аппарат, поставленный у изголовья кровати, ответил:

— Она говорит правду.

— Спасибо, — поблагодарил Госсейн Амелию Прескотт. — Долго ли лететь до вашего дома?

— Около часа.

На столике у окна стоял видеофон. Госсейн сел в кресло и отыскал в справочнике нужный номер. Он включил аппарат, но тот молчал, экран даже не засветился. Госсейн еще раз нажал на кнопки. С тем же успехом.

Он сбежал по лестнице в гостиную, к основному аппарату. Сняв заднюю крышку, он убедился, что электронные лампы светятся. Значит, неисправность где-то снаружи.

Госсейн медленно поднялся на второй этаж. Он оказался изолированным, и деться было некуда. С ним происходило что-то непонятное, мир, в который он попал, казался призрачным, мир, откуда нет возврата. Хорош хозяин положения — одинокий, отрезанный от людей.

Та неизвестная сила, которая забросила его сюда, чего-то ждала. Чего же?

VIII

Наверху Госсейн остановился, чтобы собраться с мыслями. Его план не удался. Что остается? Допросить своих пленников и идти пешком. Приняв решение, он успокоился. Он хотел уже войти в палату, но услышал голос Прескотта и затаил дыхание.

— Не понимаю, что случилось с видеофоном.

— Одно из двух, — задумчиво ответила его жена, — либо между нашим домом и — Госсейн не уловил названия, — появился непроницаемый для волн экран, либо испорчен аппарат.

— При любой неисправности видеофон автоматически посылает сигнал. К нам давно должна была прибыть ремонтная служба.

Госсейн ждал ответа женщины. Ему не верилось, что они тоже чего-то не понимают.

— Да, непонятно, — сказала Амелия Прескотт.

Госсейн подождал еще некоторое время, но они молчали. Неслышно спустившись, Госсейн вернулся наверх, стараясь, чтобы его услышали. Он не смог бы объяснить, зачем притворяется, ведь дорога была каждая минута. Распахнув дверь комнаты, он с порога спросил:

— Где у вас карты Венеры?

Прескотт промолчал, ответила его жена:

— В лаборатории, в шкафу.

Госсейн принес три карты, разостлал их на полу.

— Где расположен ваш дом? — спросил он; подняв голову от карт.

— Карта три. Центральный горный массив, — сказала Амелия. — Я отметила больницу крестиком. Конечно, приблизительно.

Госсейн определил: до Нью-Чикаго было около четырехсот миль к северу.

— Да, вполне, — ответила она на его следующий вопрос. — От голода вы не умрете. Дюймовые красные ягоды, желтые сливы, розовые плоды, по вкусу похожие на бананы. Различных плодов множество, но эти можно собирать круглый год.

Госсейн обратился к детектору лжи.

— Она говорит правду, — констатировал аппарат.

Он повернулся к Амелии.

— Если я правильно вас понимаю, вы уверены, что меня непременно найдут? — спросил он.

— Разумеется. — Выражение ее лица не изменилось. — У нас на планете нет полиции, потому что нет преступников. Но если временами возникает необходимость что-то расследовать, все делается так быстро, что вы не поверите. Очень скоро вы сами убедитесь в этом. Не забудьте расспросить венерианского ноль-А детектива о методах его работы — это интересно.

Госсейн не стал говорить о том, что мечтает как можно скорее связаться с властями Венеры. Его раздирали сомнения. С одной стороны, он хотел бы немедленно покинуть больницу и скрыться от опасности в гигантском лесу, но, с другой стороны, не мог оставить Амелию Прескотт в неведении. Он был убежден, что она не имела отношения к заговору.

Трудно было объяснить молчание ее мужа. Внезапно он подумал о том, что ему до сих пор не приходило в голову: что если Прескотт узнал его? Госсейн почувствовал, как кровь отхлынула от щек. Конечно, Прескотта не было во дворце президента, когда Госсейн попал в ловушку. Но ведь ему могли показать фотографию.

Госсейн медлил, пытаясь разрешить задачу, и понял, что не уйдет, пока не расскажет Амелии о том, что происходит. Если что-то случится с ним, она сможет предупредить жителей планеты. Конечно, ее жизнь тоже будет в опасности, но план действий у Госсейна созрел. Ей самой придется решать, достоин ли ее муж доверия.

Он успокоился, вернулись уверенность в себе, решительность. Он присел на краешке кровати и обратился к своим пленникам, к обоим, хотя его интересовала только женщина. Через минуту Джон Прескотт перекатился на бок и внимательно посмотрел на Госсейна. Тот сделал вид, что не обратил на это внимания.

Рассказ Госсейна продолжался минут двадцать. Когда он умолк, глаза Прескотта ярко блестели.

— Вы, должно быть, понимаете, — сказал он, отбросив свое прежнее молчание, — что в вашем рассказе есть существенная неувязка.

— Я рассказал, — ответил Госсейн, делая вид, что не удивлен внезапным вмешательством Прескотта в разговор, — правду от начала до конца. Любой детектор лжи подтвердит это. Если только… — он замолчал и невесело улыбнулся.

— Что? — живо спросил Прескотт. — Продолжайте.

— Если только мои воспоминания не похожи на те, когда я был уверен, что Патриция Харди моя жена и я с трудом переношу ее утрату. — Он резко переменил тему: — Так что же вас смущает?

Прескотт ответил сразу и так четко, что стало ясно — он полностью контролирует свои чувства, реакцию таламуса.

— Вы идентифицируете себя с погибшим Госсейном: вы помните момент смерти, пули, разрывающие ваше тело, и ожоги лазерного луча. А теперь вспомните основное положение ноль-А: во вселенной не может быть двух идентичных предметов.

Госсейн молчал. Высокие деревья за окном уходили вершинами в голубую дымку, вечнозеленым обрамлением окружали красивую речку — обстановка представлялась странной для дискуссий о строении материи, о ее молекулярной, атомной, электронной, физико-химической структуре, настолько странной, что на какой-то миг все окружающее потеряло реальность и ему показалось, что он не может быть частью этого мира. Это и в самом деле удивительно. С момента пробуждения именно эта несуразность, так четко сформулированная Прескоттом, не давала ему покоя: речь шла не о сходстве с убитым; Госсейн был убежден, что убитый и он — одно и то же лицо. Он делал такой вывод, поскольку сохранил и память, и облик первого Гилберта Госсейна.

С незапамятных времен любой студент-философ знал, что два одинаковых кресла отличаются друг от друга миллионами мельчайших деталей, невидимых невооруженному глазу. В человеческом мозгу пути прохождения одного нервного импульса составляют число десять в степени двадцать семь тысяч! Память человека, сложившуюся в результате жизненного опыта, невозможно воспроизвести искусственно даже с небольшой долей точности. Это аксиома. На свете нет двух одинаковых снежинок, камней или атомов.

Да, Прескотт попал в яблочко. От этого нельзя просто отвернуться.

Прескотт, прищурившись, наблюдал за ним.

— Хочу напомнить вам, что здесь имеется детектор лжи, — сказал он.

Госсейн смотрел на него, как кролик на удава. В полной тишине ему казалось, что пульс на его висках бился, как раненая птица. Кружилась голова, в глазах помутилось, на лбу выступила испарина.

— Интересно узнать, — продолжал Прескотт безжалостно, — было второе тело на самом деле или нет.

— Да, — пересилив себя, сказал Госсейн. — Интересно. — Он и сам уже не верил тому, что вся история имела место, и ничего не хотел выяснить, но понимал, что проверка необходима.

Госсейн положил руку на металлические контакты детектора лжи.

— Ни подтвердить, ни опровергнуть ваши слова не представляется возможным, — ответил аппарат. — У вас память Гилберта Госсейна, включая и сцену убийства, настолько реальную, что нельзя утверждать, что вы не умерли. В вашем мозгу по-прежнему отсутствует информация, которая позволила бы определить, кто вы такой.

Госсейн поднялся. Он развязал ноги женщине и помог ей встать.

— Мы уйдем вместе, — сказал он. — Примерно через милю я вас отпущу. Вы вернетесь и освободите мужа.

В этом и был его план. Он хотел ей одной передать слова Патриции Харди, — не называя ее, разумеется, — о заговоре и о Прескотте, чтобы дальше она сама решила, как поступить.

Пока они шли последние четверть мили, он рассказал ей все, а потом развязал руки. Она долго молчала. Госсейн добавил:

— Джон Прескотт может помешать вам обнародовать правду о заговоре. Но если он искренний последователь ноль-А принципов, возможно, ему придется пойти против приказа начальства. Подумайте хорошенько, прежде чем решитесь поведать ему то, что я сообщил вам.

Женщина вздохнула:

— Я понимаю.

— Кстати, — сообщил Госсейн, — как организована работа больницы?

— Вы не знаете? — ответила она. — Все мы работаем как добровольцы. Больница занесена в списки. Если требуется госпитализация после несчастного случая, робот опрашивает все ближайшие клиники. В последнее время мы не принимали больных, потому что… — Она не договорила и посмотрела на Госсейна ясными глазами. — Спасибо вам. Большое спасибо. — Немного поразмыслив, добавила: — Я ничего не скрою от мужа. Я ему верю. Но скажу немного позже, чтобы вы успели уйти.

— Желаю удачи, — это было единственное, что мог сказать Госсейн на прощание.

Он стоял и смотрел на уходящую женщину. «Да, женщина, — думал он. — Учитель, врач, доверчивая, все понимающая, любящая. Не подделка, настоящая женщина. Настоящий человек ноль-А — ее не сломили ни потеря сил, ни необычные обстоятельства, она сохранила любовь в сердце и благородство души.»

Он очнулся от своих раздумий и, круто повернувшись, направился в лес. Трава мягко пружинила и стелилась под ноги, как будто по этой тропе часто гуляли влюбленные пары.

Воздух был напоен сладким ароматом неизвестных цветов, запахом трав, омытых дождем. Рокот речных струй затихал вдали. Госсейн вошел под сень гигантских деревьев.

Яркий дневной свет сменился пещерным полумраком. Гигантские стволы то выстраивались в извилистые коридоры, то расступались, образуя огромные залы, то смыкались так тесно, что с трудом можно было преодолеть переплетение корней, но ни клочка неба над головой не было видно. В таком лесу заблудиться очень легко, и только компас помогал держаться нужного направления. А другой дороги все равно не было.

Постепенно темнота сгущалась, наступал вечер. Госсейн был готов к тому, чтобы заночевать в лесу. Однако за одним из деревьев на своем пути он увидел довольно большую поляну. Он нашел удобное место и решил устроиться на ночь, как вдруг из-за небольшого возвышения бесшумно появился робоплан, приземлился неподалеку от него и, подпрыгнув несколько раз, остановился. В носовой части зажегся прожектор. Описав дугу, он остановился на Госсейне и показался ему ярким, как маленькое солнце. Из громкоговорителя раздался голос:

— Гилберт Госсейн, я ваш друг. Предлагаю вам подняться на борт. Во избежание споров и задержки обратите внимание на автоматическое оружие. Побег исключен.

Из отверстий в фюзеляже выдвинулись стволы, реагировавшие на каждое его движение. Друг или враг перед ним — это уже значения не имело.

Госсейн молча подошел к робоплану и уселся в одно из кресел в кабине. Дверь захлопнулась, прожектор погас, машина поднялась в воздух.

IX

Через окно Госсейн видел темную поверхность планеты, ее очертания постепенно расплывались. Ночь поглотила и лес, и горы. Робоплан не имел опознавательных огней. Он набирал высоту и примерно минут через пять перешел на горизонтальный полет. В кабине зажегся свет, и бесстрастный голос произнес:

— В течение ближайших десяти минут вы можете задавать любые вопросы. Главное я объясню непосредственно перед посадкой.

Несколько мгновений Госсейн усваивал смысл того, что услышал. Любые вопросы. Предложение было настолько неожиданным, что он слегка растерялся. Однако первый вопрос прозвучал сразу:

— Кто вы?

— Агент Машины Игр.

Вздох облегчения вырвался у Госсейна:

— Значит, со мной говорит Машина?

— Не совсем точно. Машина получает сообщения с Венеры, но не может передавать сюда.

— Вы действуете самостоятельно?

— Я действую по инструкции.

Госсейн решился.

— Кто я? — Он ждал ответа, затаив дыхание, напрягшись всем телом.

— Вы теряете время зря, — ответил робоплан. — У меня нет информации о вашем прошлом. Я могу сообщить сведения только о происходящих здесь событиях.

Госсейн откинулся на спинку кресла.

— Может быть, что-то знает Машина? — с надеждой спросил он.

— Возможно. Но мне об этом ничего не известно.

— Но должен же я что-то знать о себе! — в отчаянии воскликнул Госсейн. — Объясните мне хотя бы, как случилось, что я помню, как меня убили.

— Ваше тело было истерзано до неузнаваемости и почти полностью сгорело. Мне не известно, почему вы все еще живы. Гилберт Госсейн, я прошу вас задавать вопросы о положении дел на Венере. Может быть, вы хотите узнать, что происходит здесь перед вторжением?

— Черт возьми, — в ярости закричал Госсейн, но сразу оборвал себя. Спорить было бессмысленно. Он сказал: — Конечно. Пожалуй, это самое разумное.

— Чтобы понять ситуацию, сложившуюся на Венере, надо знать, что здесь сложилась почти идеальная общественная формация. На Венере нет ни президента, ни совета, ни какого-либо другого органа власти. Люди работают на началах полной добровольности, каждый выбирает себе занятие по своему желанию, но при этом не теряя связи с остальными, так что работа, необходимая для общества, выполняется в срок. В людях очень развито чувство ответственности, поэтому они выбирают прежде всего такие профессии, недостаток которых ощущает общество. К примеру, если детектив уходит от дел, он объявляет о своем намерении, и желающие занять его место собираются и вместе с ним обсуждают деловые качества всех претендентов. Победит тот, за кого выскажется большинство кандидатов.

Госсейн на минуту отвлекся. Картина, которую рисовал компьютер, — объективная картина жизни общества на Венере, — была необычайно привлекательна, как прекрасное будущее цивилизации.

Голос тем временем продолжал:

— А сейчас представьте себе, что больше половины претендентов на должности детективов и судей — агенты заговорщиков. В соответствии с тщательно разработанным планом они устранили наиболее опасных для себя людей, не останавливаясь перед убийствами, заняли ключевые позиции в детективных агентствах и судах и теперь контролируют оба эти органа. Это было сделано по прямым указаниям Прескотта, который подозревается….

— Минутку! — перебил Госсейн, вскочив на ноги. — Прошу вас… Вы хотите сказать, что…

— Я хочу сказать, — ответил голос компьютера, — что вас непременно поймают. Вот почему мне пришлось экранировать видеофон, по которому вы хотели позвонить. С тех пор как на Венеру прибыл Торсон, его детективы прослушивают разговоры всех подозрительных людей, в их число он включает и своих сторонников. Ждать помощи от Кренга нельзя: чтобы сохранить свое положение, он должен быть строгим, безжалостным и энергичным командиром.

У нас остается мало времени. Буду краток. Ваше появление и загадочные возможности вашего мозга заставили приостановить гигантскую военную машину. Ее руководители сейчас заняты поисками. Не думайте, что решение, которое я сейчас вам предложу, далось легко, хотя оно является единственным разумным.

Вам следует позволить захватить себя. Помните: им необходимо выяснить, чем вы отличаетесь от других людей. Вы будете в безопасности по меньшей мере несколько дней — пока они будут проводить детальное изучение вашей нервной системы.

Итак, слушайте и запоминайте.

Через несколько минут мы будем возле дома Элдреда Кренга. Вы сделаете вид, что ничего о нем не знаете, и расскажете ему об угрозе ноль-А миру. Притворяйтесь до последнего. Если окажетесь в опасности, как поступать, решайте самостоятельно.

Робоплан стал снижаться.

— Есть еще вопросы? — сказал голос.

Госсейн пытался проанализировать услышанное, но мысли все время возвращались к нависшей над ним угрозе. Он решил кое-что прояснить.

— Я не выйду из машины, — твердо сказал он. — Я не самоубийца. Я хочу иметь гарантию безопасности.

— Да, — сказал голос. — Как только мы приземлимся, вы будете полностью предоставлены самому себе. Однако вы напрасно недооцениваете свои возможности — ведь вас убили, а вы живы!

— К черту, — сказал Госсейн хрипло. — Я остаюсь. Я так решил.

— У нас нет выбора, — ответил голос. — Вы выйдете, иначе кабина наполнится газом. Запомните — инструкции, которые вы получили, нацелены на спасение вашей жизни, и вы рискуете, когда отказываетесь следовать им. Машина тоже считает, что лучше сдаться заговорщикам добровольно. Они все равно схватят вас в ближайшее время. Обдумайте мои слова, Гилберт Госсейн. Не торопитесь с выводами.

— В чем смысл того, что я попаду к ним в руки? — мрачно спросил Госсейн.

— Необходимо, чтобы они как следует рассмотрели человека, который сгорел у них на глазах.

Робоплан с легким толчком приземлился, покатился по траве и остановился.

— Выходите! — сказал голос. — Скорей! Мне нельзя задерживаться здесь больше минуты.

Тон приказания удивил Госсейна. Отравиться газом он тоже не хотел. У дверей он приостановился и повернул голову.

— Скорее! — сказал голос. — Никто не должен догадаться, как вы здесь оказались. Дорог каждый миг. Идите прямо, никуда не сворачивая.

Госсейн с раздражением пожал плечами и шагнул вперед. Через мгновение он был со всех сторон окружен кромешной темнотой ночи на чужой планете.

X

Ночь выдалась тихая и спокойная. Госсейн двинулся вперед, ощупывая стволы деревьев. Ярдов через сто он слева увидел слабый огонек, который постепенно становился ярче. Вскоре он уже различал в его свете ближайшие деревья и почву под ногами. К удивлению Госсейна, источник света располагался прямо в дереве, которое стояло на опушке. Госсейн спрятался в тени высокого куста и огляделся. Решив следовать указаниям Машины, он пытался разглядеть силуэты людей, однако никого не увидел и вышел на освещенную поляну. Справа лестница, вырезанная прямо в стволе, вела на широкую террасу. Поднявшись по ней, он подошел к двери причудливой формы и громко постучал.

Прошло около минуты. Госсейну пришло в голову, что свет могли просто забыть выключить. Он постучал еще раз и потянул за ручку. Дверь бесшумно открылась. В большом слабо освещенном коридоре тускло мерцали полированные стены. На матовом фоне блестел рисунок природной текстуры дерева, напоминавший старинные изделия из палисандра, хотя цвет его больше напоминал орех.

Госсейн окинул взглядом коридор, не решаясь войти: он опасался, что его могут принять за обыкновенного воришку. Он постучал еще раз и опять безответно, затем пошел к ярко освещенному проему в дальнем конце коридора и попал в большую уютную гостиную.

Полированные деревянные стены здесь были гораздо светлее, по-видимому, из-за другого состава лака. Общее впечатление уюта и великолепия создавала прекрасная мебель и огромный ковер на полу. Одна из стен целиком состояла из фигурных окон — вероятно, их свет и был виден снаружи. Из гостиной можно было попасть еще в пять комнат. Госсейн осмотрел их. В кухне его поразило большое число кладовых и огромный холодильник. Спальни, каждая со своей ванной, выходили в сад, изумивший его своими необозримыми размерами.

Закончив осмотр, Госсейн пришел к очевидному заключению: Элдреда Кренга не было дома. Таким образом, у Госсейна оказалось в запасе время для обдумывания своих решений. Неопределенность его положения была крайне неприятна; вновь возникли изматывающие сомнения, соблазн остаться на свободе и попытаться предупредить жителей Венеры о готовящемся вторжении.

Неожиданно Госсейн увидел еще одну небольшую дверь. Она тоже была незаперта. В помещении царила тьма, и сначала он ничего не видел, но постепенно стал различать длинный коридор, завершающийся помещением, похожим на пещеру в глубине гигантского ствола дерева.

Он вернулся в одну из спален и принял ванну. Ощущая блаженство свежести, но почти засыпая на ходу, он рухнул на чистые простыни. В полной тишине его мысли вновь вернулись в загадке своего существования. Гилберт Госсейн. Убитый, но живой. Он достиг того, что было под силу только богам далекого прошлого. В те романтические времена он мог быть заколдованными принцем или купцом, или чрезвычайно важным агентом правительства. Но в мире ноль-А таких людей не существовало. Конечно, одни люди были побогаче, другие победнее, а вот агенты президента Харди вряд ли могли считаться правительственными. В этом мире ориентировались на другие ценности. Все люди от рождения были равны, все проходили обучение по ноль-А курсу, обучение, помогающее им овладеть способностями своего мозга. На Земле не осталось ни королей, ни суперменов.

Но кто же он сам? С этой мыслью Госсейн заснул.

Проснулся он резко, как будто кто-то его толкнул. Дневной свет лился в открытую дверь спальни. Он сел в кровати. Вернулся ли Кренг, и если вернулся, заметил ли в доме присутствие постороннего? В ванне он старался шумно плескаться, насвистывая какой-то мотив, чувствуя себя не очень уверенно. Он хотел дать знать хозяину о своем присутствии, чтобы его не пристрелили как грабителя.

Потом он прошел в кухню, продолжая свистеть. Он стучал сковородками и кастрюлями, хлопал дверцами шкафов, накрывая на стол, несколько раз ронял тарелки.

Завтракал он с аппетитом, но в одиночестве. После бекона, тостов, чая и свежих местных фруктов он убрал посуду и решил еще раз осмотреть дом. В спальнях никто не ночевал. Он открыл дверь, ведущую в таинственное помещение, но там по-прежнему было темно. Он подумал, что сейчас не время заниматься исследованиями и вернулся в гостиную, залитую дневным светом. За окнами на террасе был разбит великолепный сад с зеленой лужайкой. Терраса уходила в глубину ствола футов на семьдесят. Сказочный сад, в котором цвели цветы величиной с земное дерево, а их лепестки блестели необычайно яркими красками — казалось, они излучают цветное сияние. По-видимому, для ботаников Венера была раем.

Однако сад отвлек внимание Госсейна ненадолго. Он не находил себе места, бродил из угла в угол, не зная, чем заняться, а затем подошел к книжному шкафу. Некоторые книги показались ему интересными. «Аристотелева и не-аристотелева история Венеры», «Эгоист не-аристотелевой Венеры», «Машина и ее творцы», «Детективы в обществе без преступников».

Сначала он не мог сосредоточиться, его отвлекали собственные раздумья. Но постепенно книга захватила его. Во время обеда он положил ее рядом с тарелкой. К вечеру Госсейн полностью освоился в новой обстановке и, перекусив куском мяса из холодильника, принялся за историю Венеры.

Первый человек высадился здесь в конце двадцатого столетия, а в первой четверти двадцать первого века адская атмосфера была укрощена: объединенное человечество переместило на орбиту вокруг Венеры ледяные метеориты из окружения Юпитера, после чего тысячу дней и ночей на Венере шел дождь. Метеориты самых разных размеров постепенно таяли, на Венере разлились океаны и моря, а в атмосфере появился кислород. К 2081 году Институт общей семантики, тогда еще только начинавший завоевывать авторитет, разработал программу ноль-А развития нового и богатого мира. Растения, завезенные на планету, росли в сотни раз быстрее, чем на Земле. Через сто лет Машина предложила методику отбора колонистов, и великий проект начали осуществлять.

В книге приводились статистические данные о населении планеты на 2560 год: сто девятнадцать миллионов тридцать восемь мужчин и двенадцать миллионов сто сорок три тысячи двести восемнадцать женщин. «Возможно, такой дисбаланс и стал причиной того, что Амелия стала женой Прескотта», — невольно подумал Госсейн.

В постель он захватил книгу «Эгоист не-аристотелевой Венеры». В обращении к читателю в самом начале книги объявлялось, что ее автор доктор психологии Лорен Кейр будет работать на Земле в Городе Машины в 2559–2564 годах. Госсейн просмотрел содержание и открыл главу «Физические травмы и их воздействие на психику». Он прочитал: «Практически невозможно выявить психическую ненормальность или чрезмерно развитое „ego“ человека после того, как тяжелая травма, полученная им в результате несчастного случая (например, аварии), повлекла за собой физическое уродство».

Госсейн и сам не знал, почему начал читать книгу с середины. Во всяком случае, ему стало более понятно поведение человека, назвавшего себя мистером Иксом: по-видимому, психиатры не смогли определить степень поражения его психики, хотя им следовало быть очень внимательными к последствиям травм такого рода.

Проснувшись утром, Госсейн обнаружил, что дом по-прежнему пуст. Он решил, что подождет Кренга еще сутки, и если тот не появится, придумает, как обнаружить себя: например, позвонить куда-нибудь. Кроме того, можно изучить непонятно куда ведущий коридор.

Выспавшись вволю, Госсейн не спеша позавтракал и подошел к видеофону. Он включил канал дальней связи, не понимая, почему это не пришло ему в голову раньше. На экране появилось изображение робота.

— С какой звездой будете говорить? — спросил бесстрастный голос.

Госсейн онемел от изумления.

— Я передумал, — наконец произнес он и отключил аппарат. Откинувшись на спинку стула, он пытался успокоиться. Следовало давно сообразить, что галактическая база на Венере должна иметь связь с центром. «С какой звездой?» Да, здесь дальняя связь была действительно дальней.

Он внимательно изучил пульт аппарата связи и нажал кнопку с надписью «местная». На экране вновь появился робот.

— Прошу прощения, — механическим голосом ответил он на просьбу Госсейна, — но по этому аппарату я принимаю заказы только от мистера Кренга.

Раздался щелчок. Видеофон отключился.

Госсейн встал. В его ушах все еще звучал голос робота: «С какой звездой будете говорить?» Как много времени он потерял! Сколько можно было успеть сделать! И прежде всего исследовать тоннель.

В одном из кухонных шкафов он нашел фонарь на атомных батареях и через несколько мгновений стоял перед дверью в загадочный коридор, где по-прежнему царила темнота. По всей вероятности, это гигантское дерево в восьмую долю мили в обхвате и полмили высотой хранило какие-то тайны. Какие? Госсейн пошел по низкому коридору в глубине ствола.

XI

Путь оказался притупляюще однообразным. Тоннель часто поворачивал и все ощутимее спускался. За десять минут пути Госсейн миновал два ответвления. В течение следующего часа он насчитал семь боковых коридоров и трижды тоннель разветвлялся. Чтобы не заблудиться, он отмечал в блокноте каждый поворот — получилась своеобразная карта. Он спустился на несколько сот футов и понимал, что находится под землей, а наверху над ним лес. Раньше он не задумывался, какими должны быть корни у могучих деревьев Венеры. И вот увидел, как мощные отростки переплетались самым фантастическим образом — нельзя было понять, где кончается один корень и начинается другой. Он попытался пройти в один из боковых коридоров. Твердая на ощупь древесина желтого цвета казалась прочной, как сталь. И сколько ни старался, он не мог найти ни выключателей, ни дверей, ни других следов деятельности людей.

Госсейн начал нервничать. Он решил разгадать тайну подземного лабиринта, но понял, что времени для этого понадобится немало. Он не догадался запастись водой и пищей и подумал, что, пожалуй, лучше потерять еще часа два и вернуться за припасами, чем ослабеть от голода и жажды.

Обратный путь он прошел без задержек. В кухне он приготовил сандвичи с толстыми ломтями ветчины и аккуратно уложил их в бумажный пакет; потом присел к столу в гостиной и принялся подкрепляться яйцами с беконом. Внезапно двери спален распахнулись, и в комнату ворвались трое мужчин с пистолетами в руках — как будто их вытолкнула пружина. Четвертый высокий мускулистый мужчина с карими глазами появился у входа и небрежно прислонился к стене.

— Поднимите руки, Госсейн, — сказал он.

Госсейн сидел в неудобной позе, боясь пошевелиться. Итак, Элдред Кренг, венерианский детектив и галактический агент, тайный приверженец принципов ноль-А, наконец, вернулся домой.

При всем этом Госсейн испытывал облегчение. Гилберт Госсейн должен жить во что бы то ни стало. Жить до тех пор, пока он не сможет предупредить человечество об угрожающей ему опасности. Появление Кренга, по его представлению, было первым шагом в намеченном Машиной плане. Госсейн встал, подняв кверху руки, и старался приспособиться к новой ситуации, чтобы выполнить поручение Машины. Но как начать рассказ, он еще не придумал.

Один из охранников подошел к столу, взял пакет, приготовленный Госсейном, и разорвал его. Хлеб и мясо вывалились на стол, два куска упали на пол. Человек молча ухмыльнулся. Холеное лицо, широкие плечи, крепкая фигура оставляли неприятное впечатление. Он шагнул к Госсейну.

— Приготовился уйти? — он говорил с легким акцентом. Он вновь ухмыльнулся и ударил Госсейна по лицу. — Не получилось? — И замахнулся еще раз.

— Хватит, Блейни, — откуда-то слева послышался голос Кренга.

Охранник опустил руку. Но выражение лица и интонации в голосе выдавали его.

— Мистер Кренг, а если бы он удрал и не позвонил на подстанцию? Кому бы пришло в голову искать его здесь? Наш хозяин…

— Молчать!

Блейни нехотя подчинился. Госсейн обратился к Кренгу.

— На вашем месте, — сказал он, — я бы не доверял Блейни после того, как он достигнет сорокалетнего возраста.

— Что-что? — вырвалось у охранника. Он уставился на Госсейна в недоумении.

Кренг вопросительно смотрел на Госсейна.

— Не только психиатр, но и психолог, — сказал Госсейн, — объяснил бы вам, почему Блейни ударил меня. Его нервная система реагирует неадекватно: то, что могло бы быть, он воспринимает как случившееся на самом деле. Это болезнь, и она постепенно прогрессирует. С годами его храбрость иссякнет, а трусость он будет прятать за приступами садизма. И к сорока годам его жизнь превратится в кошмар: он заново будет переживать стычки, которые в прошлом грозили ему опасностью. — Он пожал плечами. — Это личность, не обладающая ноль-А гармонией.

В серых глазах Блейни сверкнула ненависть, он перевел взгляд на Кренга:

— Разрешите ударить его, мистер Кренг, — хрипло попросил он.

— Нет. Разве его мнение может иметь значение для вас?

Блейни был явно недоволен, и Госсейн промолчал, чтобы не накалять обстановку. Он начал рассказывать о том, что произошло с ним. Его слушали, не перебивая. Когда Госсейн закончил свой рассказ, Кренг достал из портсигара сигарету и закурил. Он задумчиво молчал. Госсейн имел возможность внимательно изучить внешность стоявшего перед ним человека.

Элдред Кренг был не очень высоким и худощавым. На свету его карие глаза казались светлее, чем были на самом деле. Смуглое лицо как у людей Востока или Средиземноморья с выражением легкого недоумения и манера держаться выдавали сильную волю.

Так, значит, вот какого человека любила Патриция Харди. Однако разбираясь в своих чувствах, Госсейн не нашел в них неприязни к Кренгу. Он помнил инструкции, полученные в робоплане, и знал, что помощи от Кренга ждать не следует: он был окружен заговорщиками, за ним наблюдали галактические агенты, а присутствие Торсона требовало от него особой осторожности.

Затянувшееся молчание прервал смех Кренга.

— Видите ли, — сказал он, — я чуть было не поверил вам. В данный момент, однако, не имеет значения — говорите вы правду или нет. В любом случае решено созвать конференцию и в вашем присутствии обсудить положение. Детские игры кончились. Мы немедленно отправляемся на Землю.

— На Землю! — повторил Госсейн. Он невесело улыбнулся. За все время своего пребывания на Венере он сообщил об опасности, угрожающей Солнечной системе, только Амелии Прескотт. Самое большое, что она, по-видимому, могла сделать, — это позвонить в детективное агентство, а оно в руках заговорщиков. Из двухсотмиллионного населения планеты — только одна женщина.

Кренг приказал:

— Блейни, введите Прескоттов.

Госсейн не выдал своего удивления. Ему больно было видеть, как в гостиную ведут мужа и жену в наручниках, с пластиковыми кляпами, закрывавшими рты. Муж притворился, что видит Госсейна впервые. Амелия же не смогла не выдать своего потрясения, она даже попыталась что-то сказать, но попытка не удалась, и она безнадежно покачала головой, не отрывая взгляда от Госсейна.

Он пожалел ее. Она доверилась мужу, полагая, что он убежденный сторонник ноль-А принципов, но это привело к трагическим последствиям. Прескотт предал ее. Потому-то заговорщики лишили ее возможности говорить. И это окончательно убедило Госсейна, что она не принадлежит к их числу. Будь она в их организации, сейчас она просто сыграла бы роль пострадавшей, а они не боялись бы, что она заговорит. Для убедительности пришлось заткнуть рот и мужу. Конечно, это было большое неудобство, но, видимо, игра стоила свеч. Госсейн не понимал цели этого представления, но сделал вид, что всему верит: заговорщики не подозревали, что он знает, кто такой Прескотт. Сомнительное преимущество в игре, когда партнеры используют крапленую колоду.

XII

Звездолет вонзился в черноту космического пространства. На борту корабля находились сотни мужчин и одна женщина. Кренг сказал об этом Госсейну на второй день полета.

— Я получил приказ доставить вас на Землю, чего бы это ни стоило, — добавил он.

Госсейн не отозвался. Он не совсем понимал Кренга. Похоже, что агент из галактики уж очень высоко ценил свое положение и готов на любые поступки, чтобы остаться вне подозрений. Однако, с другой стороны, если он старается ради того, чтобы развитие человечества шло по ноль-А пути, временные уступки заговорщикам были необходимы.

Кренг исчез за поворотом коридора, а Госсейн остался стоять у большого иллюминатора, глядя в черное пространство. В яркой звезде, сверкавшей впереди, завтра уже можно будет узнать Землю, а к вечеру они доберутся до дворца президента Харди. Путешествие займет всего три дня и две ночи.

Посадка на Землю разочаровала Госсейна. Он думал, что увидит планету и Город Машины сверху, но облака и густой туман скрыли их. На миг мелькнул атомный маяк на шпиле Машины — никакая непогода не смогла бы скрыть его, — и звездолет опустился на площадку внутри гигантского здания космодрома. Госсейна по трапу повели вниз…

Улица, ведущая к дворцу президента, и сквер перед входом казались пустынными, но не успел Госсейн сделать и двух шагов, как со всех сторон плотным кольцом его окружили охранники и провели в ярко освещенный вестибюль. Они остановились перед дверью на втором этаже.

— Мы пришли, — сказал Кренг. — Это комнаты для гостей президента. — Он повелительно махнул рукой охране: — Вы свободны.

Отступив в сторону, он вежливо пропустил Госсейна вперед и прошел за ним в просторный холл.

— Спальня, ванная, запасный выход, — объяснил он, указывая на двери, ведущие из холла. — Комнаты смежные. — Помолчав, он добавил: — Охраны нет, вход свободен, но бежать и не пытайтесь. Уверяю вас, из дворца вы не выйдете. — Дружелюбно глядя на Госсейна, он сказал: — В шкафу вы найдете вечерний костюм. Часа будет достаточно? Я бы хотел кое-что показать вам перед обедом.

— Хорошо, — сказал Госсейн.

Раздеваясь, он обдумывал возможность побега. Если Кренг сказал правду и охраны нет, можно попытаться незаметно выскользнуть отсюда. Хотя, конечно, возможно, это провокация.

Из нескольких костюмов, висевших в шкафу, он выбрал темный с блестками и уже направился в ванную, когда услышал в холле какой-то шум. Накинув халат, он вышел из спальни. Патриция Харди осторожно закрывала дверь запасного выхода. Повернувшись, она двинулась ему навстречу.

— Вы поступили глупо, убежав, когда начался обыск, — сказала она сразу. — Разве вы не слышали, что я отказалась подчиняться приказу Торсона? — Она тряхнула головой и, не дожидаясь ответа, продолжала. — Ни к чему вспоминать прошлое. Да, вы убежали, вас убили, а теперь вы вернулись. Ведь это вас убили? — Госсейн собирался ответить, но она опять не дала ему вымолвить ни слова. — У меня всего минута. Должна вам сообщить, что после вашего побега месяц назад я на подозрении, и если меня здесь застанут… — она пожала плечами. — Госсейн, кто вы? Мне надо знать.

Появление Патриции сняло с Госсейна ощущение полного одиночества. Ее возбуждение передалось ему.

— Говорите же! — нетерпеливо сказала она.

Госсейн вздохнул и в нескольких словах передал ей ход событий. Проснулся на Венере. Как там оказался, не знает. Попал в плен. Скрывать ему нечего. О том, что Прескотт участвует в заговоре, она знала от Кренга. Госсейн понимал к тому же, что комнаты могут прослушиваться, и об осторожности забывать нельзя.

Не дослушав до конца, Патриция досадливо закусила губу и опустилась в кресло.

— Значит, вы знаете не больше, чем тот, первый, — сказала она горько. — Похоже, вы и правда только пешка.

Госсейн стоял, глядя на нее сверху вниз. Он не хотел обсуждать с ней вопрос о двух Госсейнах, хотя кое-какие соображения на этот счет у него были. Он понимал, что она права, но все равно обидно, когда тебя называют пешкой.

— А при чем, собственно, здесь вы? — спросил он.

Взгляд девушки потеплел.

— Извините меня, — сказала она. — Я не хотела обижать вас. Дело в том, что все заинтересованные стороны пребывают в недоумении из-за того, что вы сами ничего не знаете о себе. Торсон, личный представитель Энро, отложил вторжение на Венеру. Понимаете? Я знала, что это вас заинтересует. Не перебивайте меня. Я хотела серьезно поговорить с вами еще месяц назад. Разумеется, вы хотите знать, кто такой этот Икс. Мы тоже. Это человек с железной волей. Но никто не знает, к чему он стремится. Пока, по-видимому, он думает о своем выдвижении. Он сказал, что вас надо использовать. Представители Галактической Лиги тоже ничего не понимают: они не могут решить, на чьей стороне тот космический шахматист, который ввел вас в игру. Все бродят впотьмах, не зная, что делать дальше. — Патриция остановилась, глаза ее горели. — Для вас сейчас открываются невиданные возможности. Не упускайте их. Соглашайтесь на любое предложение, не ставьте жестких условий. Вам надо остаться в живых.

Она вскочила с кресла, дружески коснулась его руки и побежала к выходу.

— Желаю успеха! — сказала она напоследок и исчезла за дверью.

Пока Госсейн принимал душ, из головы не выходила мысль: «Откуда она все знает? Кто она?»

Выйдя из ванной, он увидел в холле Майкла Харди. Президент сидел в кресле.

Увидев Госсейна, он улыбнулся. Внешность президента соответствовала представлению о спокойном, выдержанном человеке с сильной волей и незаурядным умом — человеке, воплощавшем разум и справедливость. Он твердо встретил изучающий взгляд Госсейна.

— Я распорядился поместить вас в эти комнаты, — сказал Харди, — чтобы нас не подслушивали. У нас очень мало времени.

— Неужели? — сказал Госсейн. Он не скрывал неприязни к человеку, который стал президентом, миновав Игры, путем заговора и махинаций, обманув каким-то образом Машину, то есть совершив непростительное преступление. Госсейн воспринимал все это как личное оскорбление.

Легкая улыбка появилась на лице немолодого человека.

— Оставьте это, — сказал Харди. — Не уподобляйтесь детям. Вам нужна информация. Мне тоже. Сделаем так: сначала вы мне задаете три вопроса, потом я вам. — Он замолчал. Видя, что Госсейн никак не реагирует на его предложение, он добавил: — Не теряйте времени. Неужто вам не о чем спросить?

Госсейн отбросил вражду в сторону. Вопросов было столько, что для ответов не хватило бы целого вечера. Да, нельзя тратить время попусту.

— Кто вы такой? — спросил он прямо.

— Увы, — ответил Харди. — Даже если я не тот, за кого себя выдаю, я вам не откроюсь, потому что не хочу оказаться в вашей власти: ведь любой детектор лжи сможет получить эти сведения от вас. Вы теряете время, задавая подобные вопросы.

— Известно ли вам обо мне что-нибудь необычное?

— Да, — ответил Харди. Он заметил, как что-то вспыхнуло в глазах Госсейна, и сразу добавил: — Но немного. За несколько дней до вашего появления я получил письмо, отправленное из этого города. Автор сообщал, что ему известны планы вторжения на Венеру, планы, тайна которых охранялась особенно строго. Он писал также, что вы предотвратите вторжение и что вас можно найти в отеле «Тропик-парк». Письмо я сжег. А вас сумели доставить сюда. Остальное вы знаете. Давайте третий вопрос.

— Второй, — поправил его Госсейн.

— Третий. Если вы откажетесь отвечать на один из моих вопросов, я зачту его. Идет?

Госсейн пытался разобраться в том, что услышал. Харди, несомненно, говорил правду. Немыслимое положение, в которое попал Госсейн, кто-то создал намеренно. Но зачем? Он впервые оценивал президента Земли с точки зрения его сообщников. Каждый из заговорщиков имел свою личную корыстную цель, но Харди сумел добиться, чтобы эти безжалостные люди доверили ему самый ответственный пост.

— Я жду, Госсейн!

Он забыл о Харди. И все яснее понимал, что разговор не имеет смысла. По-видимому, Харди не скажет ему ничего важного.

— Что будет со мной?

— Вам сделают предложение, но я не знаю, какое именно. Торсон и Икс обсуждают его сейчас. Я советую вам согласиться на любое их предложение. Ваша позиция очень сильна: ведь если было два тела, то почему не может быть третьего? Конечно, это только предположения, — нахмурился он.

Госсейн думал о таком варианте, но пришел к выводу, что двух тел не могло быть. Он хотел возразить, но вовремя спохватился. Он прикрыл глаза: зачем его пытаются уверить в нелепых вещах? Зачем внушали эту бессмыслицу? История, которая произошла с ним, пока не имеет объяснения, это странная история. Но ведь заговорщики постоянно наблюдают за ним. Голос в робоплане, назвавшийся агентом Машины, мог обманывать. Да, прежде чем высказывать свои сомнения, надо посмотреть, как будут развиваться события. Он повторил, глядя на Харди:

— Только предположения…

— Первый мой вопрос, — сказал Харди. — Что за человек или группа людей стоит за вами? Они вступили с вами в контакт?

— Нет. Если Машина не при чем, как вы говорите, то я ничего не понимаю.

Харди улыбнулся.

— Ваш ответ неверен, потому что основан на отсутствии знаний. Видите, я высказал ноль-А утверждение. Кстати, не только я, но и все мы, собираясь уничтожить ноль-А учение, пользуемся его методами. «Карта — не территория». Ваша уверенность в том, что вы ничего не знаете, — только мысль о реальности, но не сама реальность.

Он умолк, думая о чем-то своем и улыбаясь. Затем снова заговорил:

— Вопрос второй. Ощущаете ли вы сами, что отличаетесь от других людей? Я знаю, что допускаю семантическую неточность формулировки — все люди отличаются друг от друга. Но яснее сформулировать вопрос не могу.

Госсейн понял вопрос и оценил его как чрезвычайно интересный. Он и сам задавал его себе.

— Я не ощущаю ничего особенного. Должно быть, вы имеете в виду открытие Торсона. Что он нашел в моем мозгу? — Госсейн наклонился вперед, от напряжения его бросало то в жар, то в холод. Он с трудом перевел дыхание, когда Харди сказал:

— Погодите. Вопрос третий. Как вам удалось найти тщательно запрятанный в лесу дом Кренга?

— Меня привез туда робоплан, который вынудил меня подняться на борт.

— Что за робоплан? — спросил Харди.

— Прошу прощения, моя очередь, — сказал Госсейн. — Может, удобнее задавать по одному вопросу? Что обнаружил Торсон в моем мозгу?

— Дополнительное образование. Я о нем ничего не знаю. Торсон думает, что особыми возможностями эта ткань не наделена.

Госсейн кивнул. Он был согласен с Торсоном: ведь он не ощущал какого-то особенного отличия от других людей.

— Что за робоплан? — повторил Харди свой вопрос.

— Я думал, что робоплан был агентом Машины.

— Думали?

— Моя очередь, — ответил Госсейн.

— Ваши ответы неполны. Вы не потребовали доказательств?

— Компьютер сообщил факты, о которых знает только Машина. Но он действовал с применением силы — а это подозрительно.

Харди нахмурился.

— Понимаю, — сказал он. — Но ничего определенного сказать не могу. Кренг и Торсон сошлись очень близко и держат свои действия в секрете. Думаю, — тут он невесело усмехнулся, — что я попал в немилость.

Госсейну стало понятным, почему президент сам пришел к нему и разговаривал как с равным. Он ясно представил себе, что они марионетки. Он не успел ничего сказать, Харди продолжал:

— Я не жалею о выборе. Машина закрыла для меня путь к дальнейшему продвижению, а я не смирился с ее решением.

— Чем же Машина объяснила свое решение?

— Она определила во мне задатки потенциального диктатора. Создатели Машины учли такую возможность, и в программе Машины были поставлены соответствующие барьеры.

— И вот теперь вы хотите доказать, что Машина была права?

— Да, я воспользовался редкой возможностью, когда она была мне предоставлена. Я и сейчас пошел бы на это. В галактических высших сферах место для меня найдется. Торсон просто осторожничает. — Харди успокоился и даже улыбнулся. — Однако мы отвлеклись…

В комнату внезапно вошел человек в форме охранника и закрыл за собой дверь.

— Сэр, — обратился он к президенту, — мистер Торсон поднимается по лестнице. Я только что получил сигнал.

Президент встал. Он был недоволен, но сохранил присутствие духа и достоинство.

— Пора идти. Полагаю, я узнал все, что хотел. И я все больше склоняюсь к мысли, что вы не последний Госсейн. До свидания. Не забывайте о моем совете: компромисс — вот что оставит вас в живых.

Харди и охранник вышли через запасный ход, тем же путем некоторое время назад воспользовалась и Патриция. Буквально через несколько секунд раздался стук в дверь. У входа стоял Торсон.

XIII

Госсейн сразу узнал его: чрезвычайно высокий, широкоплечий, с крупными чертами лица и ястребиным носом, он с самого начала вел себя так, что не оставалось сомнений в его положении — личный представитель Энро, человек, которого все боятся. Черные глаза его сверкали, лоб бороздили морщины.

— Вы еще не готовы, — бросил он резко и быстро осмотрел комнату.

Госсейн представил себя на его месте. Торсон прибыл с каких-то далеких звезд в незнакомую ему и непонятную Солнечную систему. На Земле, окруженный людьми, которых он не знал, он должен выполнить приказ тех, кто его послал. Эта работа требовала постоянного нервного напряжения, колоссальных усилий. Он не мог позволить себе расслабиться, потерять контроль над заговорщиками, с которыми приходилось сотрудничать.

Торсон принюхался.

— У вашего одеколона довольно странный запах, — сказал он.

— Не обращайте внимания, — ответил Госсейн небрежно. Он и сам ощутил слабый аромат духов Патриции. Ей надо быть более внимательной к мелочам. Он смотрел на инопланетянина безразличным взглядом. — Чем могу служить?

Торсон стоял на пороге, не заходя в холл, и внимательно рассматривал Госсейна.

— Хотелось посмотреть на вас, — сказал он, — просто посмотреть. И все.

Внезапно повернувшись, он пошел по коридору. Госсейн внутренне подготовился к тяжелому разговору и чувствовал, что его обманули. Недоумевая, зачем Торсон заходил к нему, он одевался. Вдруг он вспомнил, что к нему должен зайти Кренг, и услышал, как открылась дверь.

— Иду! — крикнул он.

Ответа не было. Через мгновение чья-то тень мелькнула сзади. Госсейн быстро повернулся. В спальне стоял Прескотт.

— У меня совсем нет времени, — сказал он.

Удивление, вызванное появлением Джона Прескотта, сменилось досадой. Посетители вели себя довольно однообразно — все спешили, а это утомляет. Но он ничего не ответил и вопросительно поднял брови.

— Вы, наверное, хотели бы знать, кто я такой, — сказал Прескотт.

Он говорил быстро и ничего не скрывал: да, галактический агент, но тайный сторонник ноль-А мира. Госсейн перестал что-либо понимать.

— Я должен вам все рассказать, — говорил он. — В тот день, когда вы напали на нас, я узнал вас по фотографиям и доложил своему начальству на Венере. Но я был уверен, что вам удалось бежать. Поверьте, я был поражен, когда увидел вас в доме Кренга.

Он остановился и перевел дыхание. Госсейн едва сумел скрыть свое разочарование. Его единственное преимущество перед заговорщиками, которые считали, что Прескотт вне подозрений, исчезло. Конечно, такая мелочь не могла иметь решающего значения, но он рассчитывал воспользоваться ею. И все-таки, почему это Прескотт так разоткровенничался?

— Я боюсь за Амелию, — сказал Прескотт взволнованно. — Она не участвовала во всем этом. Я согласился, чтобы меня связали, но только чтобы она ничего не узнала. Я полагал, что ее выпустят сразу после вторжения на Венеру. Но несколько минут тому назад Кренг и Торсон сказали, что используют ее, чтобы заманить вас в ловушку.

Он замолчал и дрожащими руками достал небольшую металлическую коробочку, открыл крышку и подошел к Госсейну: там лежали двенадцать белых пилюль.

— Возьмите одну, — сказал Прескотт.

Госсейн послушался, хотя знал, что будет дальше.

— Проглотите ее, — сказал Прескотт.

Госсейн покачал головой. Прескотт раздражал его.

— Я не принимаю неизвестных лекарств.

— Я забочусь о вашей безопасности. Клянусь, это противоядие.

— Меня еще не отравили, — сказал Госсейн мягко.

Прескотт резко закрыл коробку. Он сунул руку в карман и попятился, выхватывая бластер.

— Госсейн, — сказал он, — у меня нет другого выхода. Либо вы проглотите таблетку, либо я убью вас.

Госсейн не испугался. Угроза не казалась реальной. Он перевел взгляд с таблетки на Прескотта.

— В холле, — сказал он терпеливо, — стоит детектор лжи. Он поможет нам уладить разногласия. — И оказался прав.

Прескотт, взявшись за контакты детектора, заявил:

— Пилюля — противоядие. Она гарантирует безопасность Госсейна в случае, если мне придется пойти на крайние меры. Прошу подтвердить это заявление, не вдаваясь в подробности.

— Утверждение истинно, — сразу же подтвердил аппарат.

Госсейн проглотил пилюлю и некоторое время ожидал последствий. Но никаких ощущений не последовало. Он сказал Прескотту:

— Надеюсь, что ваша жена не пострадает.

— Спасибо, — ответил Прескотт.

Он повернулся и вышел в коридор. Дверь за ним закрылась. Госсейн закончил одеваться и, расслабившись, уселся в кресле, ожидая Кренга. Тревога в его душе нарастала. Каждый из приходивших к нему преследовал свою цель, но все были уверены, что кризис приближается.

На Венеру готовили вторжение. Кто? Военная галактическая держава? Возможно. Другим цивилизациям это и в голову не могло прийти — поработить расу людей, даже не вышедшую за пределы своей звездной системы. Загадочные агенты, длительная подготовка, проникновение и завершающий мощный удар из глубин вселенной. Намеки на Галактическую Лигу, якобы способную противостоять вторжению и защитить человечество, выглядели туманными и неопределенными, если сопоставить их с действиями Торсона и его сторонников: попрание законов, убийства, предательства, заговоры, захват власти на Земле.

— И кто-то думает, что я могу предотвратить войну? — вслух сказал Госсейн и засмеялся нелепости этого предположения.

Однако проблема Гилберта Госсейна близка к разрешению. Самой, пожалуй, опасной была попытка убедить его в существовании второго тела. Логика спасла его рассудок. Он не позволит выбить себя из седла, останется в здравом уме и постарается извлечь максимум пользы из сегодняшней встречи вечером. Громкий стук прервал его размышления. Он увидел Кренга и облегченно вздохнул.

— Вы готовы?

Госсейн кивнул.

— Тогда идем.

Они спустились по лестнице на несколько этажей, прошли по узкому коридору, и Кренг открыл запертую дверь своим ключом. За дверью было просторное помещение с мраморным полом и лабораторным оборудованием.

— Заходите, — сказал Кренг. — Я подожду вас здесь, а вы осмотрите тело.

— Тело? — удивленно повторил Госсейн и вдруг понял: тело!

Он забыл о Кренге и вошел в комнату. В дальнем углу на столе лежал человек, закрытый простыней. Госсейн чувствовал, что самообладание покидает его. Одно дело слышать о своем втором теле, другое — видеть его своими глазами.

Подобное несовпадение жизненных установок разума и реальности было настолько страшным, что нервная система Госсейна испытала шок, выключившись на какую-то долю секунды. Комната закружилась, предметы поплыли. Он качнулся. Но приступ кончился, и разум вернулся к нему в тот же миг. Он ощутил пол под ногами, вдохнул прохладный воздух. Еще не до конца оправившись от шока, он в полубессознательном состоянии подошел к столу и сдернул простыню на пол.

XIV

По предположениям Госсейна труп должен был сгореть до неузнаваемости. Так и оказалось, однако лицо не пострадало. Вероятно, они не стреляли в голову, чтобы не повредить мозг. Тело, почти разорванное автоматными пулями на части, раздробленные кости и обгоревшее месиво выше колен нельзя было узнать. Но лицо осталось нетронутым. Выражение его было спокойным, как будто, умирая, Госсейн не испытывал ни страха, ни боли, ни отчаяния. Даже чуть заметный румянец на щеках сохранился. Несомненно, были приняты меры, чтобы тело не разлагалось. Вдоль черепа он заметил аккуратный распил. Было непонятно, оставлен мозг в черепе или вынут.

Услышав какое-то движение сзади, он выпрямился. Постепенно через глубокую отрешенность вновь начала пробиваться в сознание окружающая действительность. Секунды понадобились, чтобы узнать звук, отвлекший его от изучения тела, — по каменному полу шуршали резиновые колеса. Это, конечно, Икс. Он оглянулся, наполненный уверенностью в себе, готовый к любым неожиданностям.

Он посмотрел на чудовищного урода, запаянного в пластик, равнодушным взглядом — и только потом увидел вошедших вслед за ним: красавец Харди, цинично улыбающийся Торсон, Патриция между двумя охранниками, взволнованная, с вопросом, застывшим в глазах.

— Итак, — громким басом и очень серьезно начал Икс. — Думаю, что вы, Госсейн, еще не придумали, как вы помешаете нам отправить ваше второе тело туда же, где лежит первое.

«Речь нельзя отнести к блестящим, — подумал Госсейн, — зато каждое слово соответствует истине». К сожалению, он не был уверен, что физическое уничтожение этого тела не приведет к его окончательной смерти и что где-то есть третье, в котором он мог бы возродиться.

Икс нетерпеливо махнул пластмассовой рукой.

— Довольно болтать. Приведите жену Прескотта и крепче держите Госсейна.

Четверо охранников ухватили Госсейна за руки, а трое других ввели Амелию Прескотт. Тяжелое дыхание женщины, растрепанные волосы, красное лицо и связанные руки — все это говорило о ее положении красноречивее слов. Она пыталась что-то сказать Госсейну, но лишь беззвучно шевелила губами: ее рот был закрыт прозрачным пластиком. Поняв, что не может ничего сказать, она пожала плечами и грустно улыбнулась. Даже в этом униженном положении она держалась с достоинством.

Икс не сводил глаз с Госсейна, пластмассовый купол его головы блестел.

— Внимательно выслушайте меня, — сказал он. — Мы начинаем войну, подобной которой человечество еще не знало. В нашем распоряжении десять тысяч звездолетов, сорок миллионов солдат, гигантские заводы по выпуску вооружения и техники. Но все это — лишь малая часть сил империи, самой могущественной во всей вселенной. Госсейн, мы обречены на победу. — Он перевел дыхание. — И все-таки мы предпочитаем застраховаться от каких бы то ни было неожиданностей. И мы предлагаем вам — личности неизвестной — одно из самых высоких мест в структуре, которая будет управлять Солнечной системой. Однако, — продолжал он, помолчав, — в нашем сотрудничестве не будет смысла, если вы не оцените ситуацию реально. Мы должны убивать. Мы должны быть жестокими, Госсейн. Ничто не убеждает людей с такой очевидностью, как насилие.

На секунду Госсейну показалось, что Икс говорит об Амелии Прескотт, и он почувствовал, как слабеют ноги. Но быстро понял, что Икс имеет в виду нечто иное.

— Убивать? — спросил он. — Кого убивать?

— Примерно двадцать миллионов жителей Венеры, — ответил Икс. В своем инвалидном кресле он выглядел кошмарным навозным жуком из пластмассы. — Вы, конечно, понимаете, что разница между уничтожением двадцати человек и двадцати миллионов заключается лишь в реакции тех, кто остался в живых. Эту задачу решит пропаганда.

Госсейну казалось, что он падает в бездонный колодец.

— А что вы собираетесь предпринять с остальными жителями Венеры? Их будет не меньше двухсот двадцати миллионов. — Свой голос Госсейн слышал как сквозь туман.

— Террор, — низким басом отозвался Икс. — Жестокий террор по отношению к тем, кто осмелится на сопротивление. История доказывает, что прежде чем управлять толпой, ей надо отрезать голову. Голова венериан — коллективная, значит, необходимо массовое уничтожение. — Он нетерпеливо махнул пластмассовой рукой. — Все, Госсейн, хватит, — резко сказал он. — Решение за вами. Вам будет обеспечена огромная власть, вы сможете проводить любые реорганизации. Но раньше мы подготовим для этого почву. Ну как? Согласны?

Госсейн вздрогнул от неожиданности. Он только в эту минуту понял, что с ним были откровенны, чтобы показать ему неизбежность присоединения к заговору. Аргументация, основанная на ноль-А логике, была очень убедительна и оправдывала необходимость массовых убийств! Госсейн не мог принять эту необходимость, даже если бы это было всего лишь бредом. Разногласия такого рода преодолеть нельзя. Все его существо, вся нервная система подготовили единственный четкий и твердый ответ. Спокойным, уверенным, звонким голосом он сказал:

— Нет, мистер Икс. И каждому из вас да будет уготовано место в вечном огне ада за то, что такая мысль пришла в ваши головы.

— Торсон, — сказал Икс. — Убейте ее.

Госсейн, не понимая, смотрел на него.

— Что вы сказали?

Он ринулся вперед вместе с повисшими на нем охранниками и успел сделать несколько шагов, прежде чем те сумели удержать его. Когда он справился с яростью, туманом застлавшей глаза, он увидел, что Амелия, по-прежнему улыбаясь, не сопротивляется Торсону, вводившему содержимое шприца в ее руку. Она мгновенно упала, и Торсон легко подхватил ее тело.

— Видите, Госсейн, — сказал Икс. — У нас есть качества, которых не хватает последователям не-аристотелевой философии: мы не брезгливы. Мы умеем обеспечить себе выигрыш. Эта маленькая сценка должна продемонстрировать вам…

Он замолчал. На лице выразилось недоумение, тело его обмякло в кресле и с громким стуком растянулось на мраморном полу. Красивое моложавое лицо Харди тоже исказило удивление, он опустился на колени и рухнул на бок. Охранники попадали один за другим, двое из них попытались выхватить оружие, когда теряли сознание. Торсон осторожно положил Амелию на пол и улегся рядом. Патриция лежала недалеко от входа.

Все враги Госсейна лежали, как мертвые. Это было похоже на чудо.

XV

Оцепенение схлынуло. Ноги не очень слушались, но первым его движением было — броситься к одному из охранников и выхватить из кобуры пистолет. Постоянно озираясь и останавливаясь, чтобы прислушаться, он разоружил Остальных. Он не понял, что произошло, но принимал это как подарок судьбы, как свой шанс на спасение из безвыходного положения — уж очень неравной была бы борьба. Он собрал все оружие и оглядел помещение еще раз. Десять охранников валялись на полу, как шпильки, вылетевшие из женской прически. Тут только Госсейн заметил, что в лаборатории не присутствовал Элдред Кренг. Он подумал, что делает что-то не то: надо было срочно уходить, дорога каждая секунда. Но остался стоять на месте.

Живы ли все эти люди? Он склонился над Иксом, прикоснулся к его груди и невольно отдернул руку от твердой пластмассовой оболочки, ничего общего не имевшей с человеческим, телом. Он поборол неприятное чувство, наклонился ближе и уловил дыхание. Икс был жив, значит, живы и остальные.

Внезапно послышался звук открывшейся двери. Госсейн бросился на пол, приготовив пистолет, и выругал себя за неуместное любопытство. Ему следовало сразу же уходить отсюда как можно дальше.

В лабораторию вошел Джон Прескотт.

Госсейн встал, пытаясь унять дрожь в ногах. Прескотт натянуто усмехнулся.

— Хорошо, что вы приняли таблетку? — спросил он. — Я зарядил вентиляционную систему газом из порошка Дрэ, и вы единственный человек… — Он умолк. — Неужели я опоздал?

Госсейн смотрел на Амелию, лежащую рядом с Торсоном.

— Прескотт, — сказал он мрачно. — Вашей жене сделали укол в руку, прежде чем все потеряли сознание. Ее намеревались убить. Может, еще не поздно ей помочь?

Можно было не торопиться. Газ по системе вентиляции распространился по всему зданию и усыпил всех. Госсейн молча наблюдал, как Прескотт приник ухом к груди Амелии, пытаясь уловить биение сердца, затем вынул из кармана ампулу с иглой, воткнул ее резким движением в бедро женщины.

— Если она жива, — пояснил он, — через минуту губы позеленеют.

Прошло две минуты. Губы Амелии оставались бледными. Прескотт поднялся с колен и с любопытством осмотрелся. Он спокойно подошел к оружию, сваленному в углу, и выбрал два пистолета. То, что произошло дальше, было так неожиданно и сделано так быстро, что Госсейн не успел вмешаться.

Прескотт подошел к Иксу и выпустил пулю в его правый глаз. Кровь брызнула в потолок языками пламени горящего костра. Прескотт повернулся, приставил пистолет ко лбу Харди и нажал на курок. Потом побежал от одного охранника к другому, стреляя из обоих пистолетов. Он шагнул к Торсону и остановился; на лице его отразилось недоумение. Госсейн, оправившийся от потрясения, бросился к нему и вырвал оружие из его рук.

— Идиот, — кричал он. — Понимаете ли вы, что наделали?

Примерно через час в глухом переулке они бросили угнанную машину и вышли в туманную темноту Города.

Из громкоговорителя до них донеслось экстренное сообщение.

— Слушайте о последних событиях во дворце президента, — объявил диктор.

После короткой паузы сдержанно заговорил другой голос:

— Я должен исполнить печальный долг и сообщить всем о том, что президент Харди сегодня вечером убит агентом Машины, человеком по имени Гилберт Госсейн. Раскрыт заговор против народов Земли. Госсейну помогали так называемые детективы с Венеры. Будет сделано все возможное для поимки преступников. Следственная комиссия предлагает всем оставаться дома. Мы не гарантируем безопасность тем, кто окажется на улице.

Стало очевидным, к каким страшным последствиям привели убийства, совершенные Прескоттом: Машина, он сам и детективы с Венеры обвинялись в заговоре, то есть обвинялось все ноль-А учение. И ему объявлялась война.

Густой туман накрыл город, настолько густой, что человеческая фигура терялась в двух шагах. Конечно, радар прекрасно видит и в темноте, но надо знать, куда везти прибор. Поймать их в такую ночь можно, только уж если очень не повезет. Наконец-то он свободен! Первый раз после того, как начались эти загадочные события. И еще…

Неизвестно, кто такой Прескотт и как с ним быть. Упрекать его — бессмысленно. Прескотт помог ему бежать, он начинен информацией, его надо расспросить поподробнее, не сейчас, разумеется. Со временем Прескотт может стать очень ценным союзником. Насколько это зависит от него, он постарается использовать галактических агентов, перешедших на его сторону.

— Прежде всего, — сказал Госсейн, — я хочу показаться психиатру. Сейчас самое важное — выяснить, что в моем мозгу так могло напугать Торсона.

— Но ведь Игры еще не кончились, и все врачи распределены по группам защиты.

Госсейн снисходительно улыбнулся, хотя этого и не было видно в темноте. Он был спокоен и уверен в себе. Он знал, что сумеет справиться с любыми самыми сложными обстоятельствами.

— Прескотт, — сказал он. — Я достаточно долго оценивал свое положение как безвыходное и слепо подчинялся чьим-то указаниям. Я рассказывал вам, что Машина убедила меня сдаться в плен?

— Да.

— Я анализировал свое поведение, — продолжал Госсейн, — поведение человека, следующего любым советам, и понял, что это было желание снять с себя ответственность и переложить ее на кого-то другого. Мысль о том, что я не такой, как все, казалась мне нелепой настолько, что я позволил себя убить. — Он помолчал. — Я признаюсь вам, что рассчитываю на газ Дрэ. С его помощью мы справимся с группой защиты. Но прежде нам нужна карта Города. Потом — адрес Лорена Кейра. Если его нет здесь, я пойду к любому психиатру, кроме Дэвида Лейстера Энрайта — я уже был записан к нему на прием.

— Я куплю карту и вернусь через десять минут, — сказал Прескотт.

— Нет, — резко, но беззлобно возразил Госсейн. — Нет, мы не должны выпускать друг друга из виду. Пока вы будете покупать карту, я зайду за вами в аптеку и в телефонном справочнике найду адрес доктора.

Большой белый дом психиатра, ярко освещенный уличным фонарем и светильником над входом, выделялся в ночной темноте. По-видимому, доктор был дома. Они перепрыгнули через ограду и притаились в кустах.

— Вы уверены, что вам нужен именно доктор Кейр? — шепотом спросил Прескотт.

— Да, — сказал Госсейн. Он полагал, что этого короткого утверждения вполне достаточно, но потом решил, что автор книги «Эгоист не-аристотелевой Венеры» заслуживает большего, и добавил: — Он написал несколько книг.

Госсейн обдумывал, что делать дальше. Просто проникнуть в дом известного ученого невозможно, на это не решился бы в период Игр и самый удачливый грабитель. Кроме того, необходимо предусмотреть возможность отступления, если их ждет неудача.

— Скажите, — прошептал Госсейн, — ваш газ действует быстро?

— Мгновенно. По нервным окончаниям полости носа он проникает непосредственно в мозг. Достаточно один раз вдохнуть.

Госсейн кивнул и продолжал сосредоточенно изучать дом. Если все пройдет как задумано, через несколько минут крупнейший ученый, великий семантик и невропатолог, осмотрит его и поставит диагноз. Так сильно хотелось Госсейну узнать правду о себе, что все остальное отступало на задний план, казалось мелким и незначительным.

Чуть слышным шепотом Госсейн изложил свой план. Прескотт войдет в дом и представится жителем Венеры. Прежде чем впустить его, доктор обязательно сообщит о визите группе защиты. Если группа вмешается, придется пустить в ход газ.

— Сколько порошка нужно для этого? — спросил Госсейн.

— Около щепотки. В вентиляционную систему дворца я насыпал восемь упаковок — около чайной ложки. На нас порошок не будет действовать еще несколько часов.

Прескотт поднялся на крыльцо и нажал кнопку звонка. Они вошли в коридор и оставили дверь слегка приоткрытой, чтобы в случае опасности легче было бежать. Госсейн решил, что страховка не помешает, а меры предосторожности придают ему уверенность в себе.

Доктор Кейр, высокий, худой человек лет пятидесяти с волевым лицом, с любопытством смотрел на Госсейна. Взгляд его серых глаз, казалось, видел насквозь. Никто еще не смотрел столь изучающе на него, но Госсейн терпеливо ждал. Он знал, что должен завоевать доверие врача. Минуты, потраченные на этот осмотр, компенсируются в будущем часами.

Доктор приступил к делу немедленно. Он принес из лаборатории детектор лжи, как только Госсейн объявил ему цель визита.

— Мистер Госсейн, — сказал он. — Ни один житель Венеры, ни один человек, глубоко проникший в ноль-А принципы, не поверит сообщениям правительства в газетах и по радио об убийстве президента Харди. Ни разу за всю мою жизнь мне не довелось видеть столь откровенной попытки воздействия на сознание больших масс людей, не очень образованных и просто невежественных. Мы знаем из истории, что в прежние времена такие акции предпринимались и страсти толпы накалялись настолько, что она прибегала к самосуду. Они окончательно разоблачили себя, когда выдвинули обвинение против Машины и жителей Венеры: такие обвинения могут иметь подоплекой только определенную цель. Поэтому, я думаю, вы имеете право обратиться к беспристрастным и справедливым судьям, которые выслушают вас. — Он замолчал и пытливо взглянул на Госсейна. — Согласны ли вы отвечать с помощью детектора лжи?

— Я согласен на любые проверки, если они не связаны с потерей сознания. Прошу понять меня правильно, сэр, — ответил Госсейн.

Доктор кивнул и начал тестирование. Руки и мозг Госсейна были заняты постоянно, пока один за другим он проходил десятки тестов. Лаборатория была расположена в конце коридора, и нужные аппараты подвозились прямо к креслу Госсейна, откуда ему была хорошо видна незапертая дверь.

Одни аппараты мигали электронными глазами, сверкая и ослепляя Госсейна вспышками, другие гудели, третьи дышали на него горячими волнами. Тест за тестом, а тем временем он рассказывал о том, что с ним произошло. Доктор прервал его только три раза — два раза, когда прибор исследовал его дополнительный мозг, и один раз, когда Кейр воскликнул:

— Значит, не вы их убили?

— Нет, я, — сказал Прескотт. — Вы понимаете, мне пришлось выбирать между ноль-А и положением помощника командира галактической базы. Если меня привлекут к суду, мне останется сослаться на временное помрачение рассудка.

Доктор Кейр быстро посмотрел на него.

— Ошибаетесь, если думаете, что суд будет считаться с подобным утверждением человека, ставшего на ноль-А путь. Вам придется придумать что-нибудь другое.

«Придумать!» — молнией мелькнуло в голове Госсейна. Он посмотрел на Прескотта и впервые увидел его как бы со стороны, как бы случайно. Прескотт сунул правую руку в карман, скорее машинально, потому что он и не надеялся успеть выхватить пистолет. Госсейн без труда разоружил его.

— Полагаю, — сказал он доктору, — что ваш дом окружен.

XVI

По-видимому, на дом не будут нападать до тех пор, пока виден свет из полуоткрытой двери. С улицы видна лишь освещенная прихожая, и вряд ли можно догадаться, что произошло внутри дома. Но, разумеется, ждать бесконечно нападающие не будут.

Связанного по рукам и ногам Прескотта с кляпом во рту бросили на диван.

— Он не выходил, — отметил Госсейн, — но я уверен, что связь каким-то образом поддерживал.

— Это не имеет значения, — сказал Кейр.

— То есть как?

Доктор спокойно смотрел на Госсейна ясными глазами.

— Главное, — сказал он, — это то, что я установил. Госсейн, вы, по-видимому, не понимаете своей исключительности. Вам отведена такая важная роль в нынешних событиях, что я не побоюсь риска.

Госсейн не сразу осознал сказанное. Через некоторое время он сконцентрировался, заставил себя забыть об опасности. Он с удивлением обнаружил, что может слушать жизненно важную информацию и одновременно заниматься самым будничным делом.

— Ваш мозг не является сверхразвитым в том смысле, что ваш разум более высоко организован. Да это и невозможно. Человеческий мозг, результатом деятельности которого является Машина Игр и подобные ей электронные устройства, вряд ли возможно превзойти. Правда, некоторые думают, что электронный мозг превосходит человеческий, их, например, впечатляет способность Машины одновременно вести разговор с двадцатью пятью тысячами собеседников. Однако Машина при этом использует просто двадцать пять тысяч сложных электронных цепей. И только. Конечно, Машина способна мыслить самостоятельно. Она расположена на месте огромного рудника, в ее распоряжении множество лабораторий и роботов, она сама изготовляет орудия производства и совершает сложные операции, пользуясь неистощимым запасом ядерной энергии. Да, Машина полностью контролирует себя и самовоспроизводится, но в ее разум встроен блок ограничений: она должна проводить Игры беспристрастно, по законам, установленным Институтом общей семантики; она должна оберегать развитие человечества в соответствии с ноль-А доктриной. Она может убить человека только в том случае, если на нее будет совершено нападение.

Госсейн обыскивал Прескотта, ощупывая каждый шов. Из карманов он извлек пистолет, два бластера, дополнительную обойму, пачку с порошком Дрэ, коробку с пилюлями противоядия, записную книжку. Ни в швах, ни за подкладкой костюма, сделанного из синтетического материала — такие костюмы шли в переплавку через три дня носки — он ничего не нашел.

Электронный локатор он обнаружил на внутренней стороне правого ботинка. Он был изготовлен из того же материала, что и обувь, и заметить его можно было по едва заметному рисунку схемы. Теперь стало ясно, каким образом Патриция Харди в тот вечер попала прямо в его объятия — раньше он не мог найти ответа на этот вопрос. Знание успокаивает, дает веру в свои силы, снимает напряжение. Госсейн даже почувствовал, что лучше воспринимает то, что говорит Кейр.

Доктор тоже не терял времени — он упаковывал свой саквояж. На дно он положил фотографии, магнитные пленки с записями тестов, негативы и ленты с видеозаписями. Укладывая все это, он вслух рассуждал:

— Так. Здесь у нас доказательство, что дополнительный мозг состоит не только из нейронов коры. А это… клетки, не имеющие отношения к таламусу… Память… Система ассоциативных уподоблений… Каналы, соединяющие дополнительный мозг с основным… Несомненно, в этом необычном сером веществе еще не возникали импульсы.

Наконец, он оторвался от своих материалов.

— Проведенное исследование доказывает, что ваш дополнительный мозг играет роль регулятора деятельности организма. Однако эта контрольная система удивительно компактна, я такой еще не встречал. Количество нейронов составляет примерно треть общего числа клеток. Это значит, что в вашей голове находится устройство, которое может управлять микрокосмом на атомном уровне, а в макрокосме нет такого количества вещества, для управления которым мозгу пришлось бы использовать все свои потенциальные возможности.

Госсейн слушал, не перебивая, но тут он не выдержал:

— Доктор, имеется ли у меня хоть небольшая возможность научиться пользоваться этим мозгом в течение одного часа?

Кейр покачал головой:

— Речь не может идти о часе, дне или неделе. Вы что-нибудь знаете о потерявшемся ребенке — о Джордже? Двухлетний мальчик, который заблудился в лесу за фермой своих родителей? Он попал в логово одичавшей собаки. Она только что ощенилась, но щенки погибли, и она, вспомнив, по-видимому, молодость, пустила малыша к набухшим молоком соскам. Потом она охотилась и приносила ему свою добычу. Его нашли одиннадцатилетним. Он ел все подряд — муравьев, червей, пчел — все, что двигалось. Это был свирепый звереныш, как собачья стая, в которой он жил и образ жизни которой усвоил. Он рычал, скалил зубы и очень натурально лаял — это был его единственный язык. Социологи и психологи ухватились за него, но все их попытки дать ребенку образование кончились неудачей. Через пять лет он умел складывать из кубиков с буквами свое имя и знал несколько слов. Он так и остался зверенышем — предпочитал двигаться на четвереньках, а острота нюха даже через пять лет была поразительной: он находил след по запаху, при этом он завывал и подпрыгивал от возбуждения. Он умер двадцати трех лет в своей камере, так и оставшись животным — настолько мало было в нем человеческого. Вскрытие показало, что кора его мозга была недоразвитой, но она могла бы функционировать нормально. В наши дни, — закончил рассказ доктор Кейр, — результат опыта был бы успешным, мы знаем о мозге неизмеримо больше, чем в те времена. Думаю, вы не обидитесь, если я скажу, что случай с вами напоминает тот, но вы начали жизнь как человек.

Госсейн молчал. Объяснение доктора было четким и ясным. До этого момента он туманно представлял свои возможности и, конечно, был склонен преувеличивать их, хотя и тревожился, что они никак не проявляются. Его очень поддерживало сознание того, что ему предназначена роль спасителя человеческой цивилизации и где-то в глубине его существа он гордился тем, что ему дано больше, чем другим людям. Это было вполне естественно — человек всегда испытывал чувство гордости, когда ощущал свою одаренность. Но ему придется подождать. А терпения у него хватит.

— Если феномен вашего мозга — результат мутации и является закономерной ступенью в ходе развития человека и передо мной встал выбор: спасти земную цивилизацию от нашествия галактических захватчиков или вас, я, не колеблясь, выбрал бы вас. А что касается цивилизации — что ж, проверим, выдержит ли ноль-А учение это серьезное испытание.

— Но на Венере ни о чем таком даже не догадываются, — сказал Госсейн.

— Значит, — ответил доктор Кейр, — наша следующая задача — до рассвета выбраться из дома. И я полагаю, пришла пора мне поговорить с вашим спутником.

Госсейн вернулся мыслями к грозящей ему смертельной опасности, но без прежней тяжести на душе.

XVII

Джон Прескотт, галактический агент — и они были в этом уверены — связанный лежал на диване и следил за каждым их движением. Светлые волосы при ярком свете электричества казались почти белыми. Кляп не скрывал его издевательской усмешки.

Госсейн смотрел на него с отвращением.

— Знаете, — сказал он, — в поступках этого человека есть нечто патологическое. Он позволил убить свою жену, чтобы доказать мне, что стоит на моей стороне. И я поверил, что он принял ноль-А учение, что Икс и Харди убиты им в порыве мести. Только теперь я вспоминаю, что он остановился, подойдя к Торсону, и дал мне возможность вмешаться. Таким образом он уничтожил землян, служивших прикрытием для заговорщиков галактической империи, и теперь именно они контролируют правительство Земли.

Госсейн закрыл глаза.

— Постойте, — сказал он. — Я хотел бы понять. Игры этого года — ведь они должны определить преемника Харди. И кто же впереди?

Кейр пожал плечами.

— Какой-то Торсон. — Он в недоумении замолк. — Да, раньше я не улавливал связи, — медленно продолжал он. — Вы ответили на свой вопрос.

Ужасная мысль заставила Госсейна забыть о том, что следующим президентом земли станет Джим Торсон, личный представитель Энро, он думал о Машине: ведь если все так, то ей нельзя больше ни в чем доверять. А представить себе Землю без Машины Игр было невозможно.

Доктор Кейр мягко сказал:

— Все это сейчас несущественно. Мы должны действовать планомерно. Один из нас должен выйти из дома и выяснить обстановку.

Госсейн глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться.

— Где ваша семья? — спросил он. — Жена, дети? Я давно хотел спросить. Они дома? У вас есть дети?

— Трое. Но они родились на Венере и до восемнадцати лет не могут посещать Землю. Все они сейчас в Нью-Чикаго.

Они понимающе улыбнулись друг другу, довольные собой. Задача перед ними стояла сложная, но они знали, что решат ее: знаменитый ученый и… тот, кому еще предстоит показать, на что он способен.

Они без лишних споров решили, что встречаться с окружившими дом заговорщиками выйдет доктор — его фигура больше походила на фигуру Прескотта, а седые волосы в темноте могли не разглядеть. Он влез в ботинки-локаторы, которые оказались узковаты для его ног, но зато степень риска сильно уменьшалась. Подражать голосу Прескотта доктору не составило труда: он превосходно владел своими голосовыми связками. Потренировавшись минуты три, он освоил интонации Прескотта и мог говорить его голосом и громко, и шепотом.

— Настала пора, — жестко сказал Госсейн, — джентльмену рассказать, о чем он договорился со своими друзьями.

Наклонившись к пленнику, он вынул кляп. Он не скрывал отвращения к Прескотту. Тот, по-видимому, представив себе, какими методами он сам заставил бы врага заговорить, начал сразу, не дожидаясь вопросов:

— Дом окружен десятком людей, но они должны только следить за вами. Арест в их задачи не входит. Примерно в это время я должен выйти и дать им понять, что все идет по плану. Пароль — «Венера».

Госсейн кивнул.

— Хорошо. Доктор, я буду ждать вас через пять минут. Если вы не вернетесь, я отброшу брезгливость, и Прескотт получит пулю в лоб.

Кейр грустно улыбнулся.

— Пожалуй, мне следует немного опоздать.

Он вышел через полуоткрытую дверь и растворился в тумане.

Госсейн посмотрел на часы.

— Сейчас десять минут пятого, — сказал он Прескотту и поднял пистолет.

Капли пота выступили на висках Прескотта и стекали по щекам. Госсейну пришло в голову воспользоваться напряжением пленника. Он вновь взглянул на часы. Прошло тридцать пять секунд.

— Одна минута, — сказал Госсейн.

Бесконечная цепь изменений в клетках организма определяет то, что называют физиологическим временем. Но психологическое восприятие течения времени зависит от обстоятельств, каждый переживает его по-своему, тем более в стрессовой ситуации, когда оно зависит от ощущений человека. Секундная стрелка на циферблате завершила бег по кругу, прошла минута.

— Две минуты, — сказал Госсейн твердо.

Прескотт отозвался низким, охрипшим голосом:

— Если доктор не дурак, он вернется через пять минут. Но учтите, что мой связной болтливый идиот. Не спешите.

Прошло полторы минуты. Пот лился с лица Прескотта ручьями.

— Три минуты, — сказал Госсейн.

— Я говорил правду, — запротестовал Прескотт. — Мне незачем врать. Все равно вы будете в наших руках — рано или поздно. Через неделю или две — какая разница. После исследования Кейра я знаю, что вы не можете использовать свой дополнительный мозг. А это все решает.

Странное ощущение испытывал Госсейн, слушая этого венерианца и одновременно представляя себе сцену в тумане, в котором исчез Кейр. По часам прошло две минуты.

— Четыре минуты, — сказал он. Напряжение нарастало. Еще немного, и Прескотт не выдержит. Он медленно наклонился к нему, вопросы были готовы сорваться с его языка.

Прескотт продолжал:

— Я уверен, что никакой сверхчеловек не сможет остановить военное вторжение инопланетян — оно начнется с часу на час. Это еще одна причина, по которой я сказал вам правду. Я даже думаю, что возня с вами — просто перестраховка.

Часы Госсейна показывали двенадцать с половиной минут пятого. Но по времени, переживаемому психикой Прескотта, прошли те пять минут, которые были ему отведены. «Слишком быстро», — подумал Госсейн. Уверив пленника, что время течет вдвое быстрее, он не дал ему возможности по-настоящему осознать свое положение и испугаться. Но дело сделано. Если Прескотт готов сломаться, то только в данный момент.

— Пять минут прошло, — заявил он решительно.

Лицо Прескотта приобрело синеватый оттенок.

— Я вам даю еще одну минуту, — отчеканил Госсейн. — Если доктор Кейр не вернется или вы не ответите на мой вопрос — прощайтесь с жизнью. Я хочу знать, где Икс или кто-то еще получили приспособление, с помощью которого они разладили Машину? Где оно сейчас? — И он еще раз посмотрел на часы, как бы отсчитывая эту последнюю минуту, и вздрогнул, на долю секунды забыв о Прескотте. Прошло четыре минуты. Он понял, что доктор действительно не возвращается слишком долго. Вид посеревшего лица Прескотта немного успокоил его.

— Искривитель пространства, — сказал он, — встроен в стену комнаты Патриции Харди. — Голос галактического агента звучал слабо и неровно, казалось, человек вот-вот лишится чувств.

Странное название прибора уверило Госсейна в том, что Прескотт говорит правду. Искривитель, конечно же, должен находиться недалеко от Машины и, конечно, не на виду у всех. И почему бы не у Патриции? Госсейн не стал пользоваться детектором лжи. Ведь Прескотт спасал свою жизнь, и любая задержка могла испортить весь замысел Госсейна. Он еще раз взглянул на часы. 4 часа 15 минут. Госсейн посмотрел на дверь. Теперь, когда время стало его врагом, он стал понимать ощущения Прескотта. Потребовалось усилие воли, чтобы задать следующий вопрос.

— Откуда у вас искривитель?

— Его привез Торсон. Нелегально. Галактическая Лига запрещает пользоваться искривителем для других целей, кроме транспортировки…

Открылась дверь, и Прескотт умолк. Тело его обмякло, губы растянулись в глупой улыбке. В дом торопливо вошел доктор Кейр.

— Нельзя терять ни минуты, — сказал он, — светает, и туман рассеивается. Я сказал им, что мы улетаем. Идем.

Он помог засунуть кляп в рот Прескотта и взял свой саквояж.

Госсейн спросил:

— И куда же?

Кейр выглядел повеселевшим, как мальчишка, который предвкушает интересное приключение.

— Мы улетим на моем робоплане. Но вот куда именно, я надеюсь, вы позволите мне не упоминать при мистере Прескотте. Тем более что его ботинки я намерен выкинуть на окраине города.

Через пять минут они уже взмыли в воздух. Госсейн смотрел вниз на Город, окутанный туманом, и душа его ликовала.

Они свободны!

XVIII

Госсейн устроился в удобном кресле робоплана. Доктор Кейр выглядел усталым, веки его смыкались.

— Доктор, — обратился к нему Госсейн. — Скажите, какая она — Венера. Ну, города, например.

Кейр наклонился, чтобы лучше видеть своего спутника.

— Наши города очень похожи на земные. Только при их строительстве учитывался более мягкий климат. Из-за высокой облачности большой жары у нас не бывает. Дожди идут только в горах. Но по ночам на равнинах выпадает обильная роса, так что ее хватает для орошения почвы. Я ответил на ваш вопрос?

— Не совсем. Меня интересуют достижения науки. Далеко ли вы ушли от Земли?

— О, нет. Все открытия, сделанные учеными Венеры, сразу становятся известными на Земле. Есть такие отрасли, в которых Земля по-прежнему опережает Венеру, но это и неудивительно: здесь и людей больше, и специализация более разработана, так что ученый даже среднего уровня имеет возможность делать важные открытия.

— Понятно. — Госсейн напряженно слушал. — Скажите мне в таком случае, как развитая наука Венеры и Земли объясняет существование двух физических тел для одной личности.

— Не знаю, — устало ответил Кейр. — Разберемся утром.

— Давайте сейчас, — настаивал Госсейн. — Что может ответить наука на этот вопрос?

— Не знаю, — повторил Кейр и нахмурился. — Это не вопрос. Это проблема. А вы хотите, чтобы я с ходу разгадал эту тайну бытия. Кому-то удалось осуществить этот процесс… Без сомнения, подобные биологические эксперименты проводились в Солнечной системе, но я пока не могу объяснить, каким образом удалось создать два тела одновременно и дополнительный мозг.

— Я думаю вот о чем, — сказал Госсейн. — Каждая из враждующих сторон имеет определенные преимущества: у одной — решение проблемы бессмертия, у другой — искривитель пространства. Но тот человек, который стоит за мной, боится выступить открыто.

— Да, в этом что-то есть.

— Скажите, доктор, — продолжал Госсейн, — если бы вы были облечены самой высокой властью решать даже судьбы целых планет, что бы предприняли, узнав, что галактическая империя готовит захват Солнечной системы?

— Я бы поднял народ, — сразу ответил Кейр. — Общество, построенное на ноль-А принципах, еще не было испытано войной, но я уверен, что оно устоит.

Прошло еще несколько минут. Госсейн вновь прервал молчание:

— Куда мы летим?

Доктор Кейр оживился впервые за время полета.

— Три года назад случай занес меня в небольшой дом на берегу озера в очень пустынном месте. Там я прожил несколько месяцев. Мне так хорошо работалось, что я купил этот дом. К сожалению, больше я туда так ни разу и не мог вернуться. — Он грустно улыбнулся. — Там нас долго никто не потревожит.

— Понятно, — выдавил из себя Госсейн.

Он прикинул, сколько времени они летят. Около получаса. Это хорошо. Если человеку потребовалось всего полчаса, чтобы понять, что легкая жизнь не для него, процесс самосовершенствования идет довольно успешно. А как было бы восхитительно лежать на песчаном берегу, в полном покое, и тренировать свой мозг под руководством знаменитого ученого. Только этому не бывать.

Он представил себе уединенный дом доктора. Неподалеку, наверняка, есть деревня, ферма или поселок. Три года назад ученый, занятый своей работой, должно быть, и не замечал окружающий мир. Конечно, он после работы выходил на прогулки по пустынному берегу, и даже если встречал кого-то, то не обращал на них внимания. Но сам-то он не мог остаться незамеченным. А когда двое внезапно поселяются в пустовавшем доме сразу после убийства президента, это не может не вызвать подозрений.

Госсейн вздохнул. Нет, идиллии не получится — не будет он загорать на пляже, занимаясь собой, когда захватчики на пороге планеты. Он взглянул на доктора. Тот сидел с закрытыми глазами, голова откинута на спинку кресла, ровное дыхание поднимало и опускало грудную клетку. Госсейн тихо окликнул:

— Доктор!

Кейр не пошевелился. Он спал.

Госсейн подождал еще немного, затем подошел к пульту управления. Задав автопилоту курс по широкому кругу, он вернулся в свое кресло, вынул из кармана блокнот и написал:

«Дорогой доктор, извините, что покидаю вас так внезапно. Хорошо, что вы спите, иначе мы потеряли бы много времени на споры. Я бы очень хотел, чтобы вы закончили обследование и научили меня управлять дополнительным мозгом. Но есть вещи более неотложные. Читайте объявления в вечерних газетах. Я буду подписываться „Гость“. Если захотите ответить, подпишитесь „Знакомый“».

Записку он положил на пульт управления и занялся пристегиванием лямок одного из парашютов. Минут через двадцать он увидел в тумане атомный маяк Машины. Госсейн задал автопилоту прежний курс, и когда робоплан, сделав широкий круг, пролетал над президентским дворцом, он открыл дверь и шагнул в предрассветную мглу.

XIX

Гравитационный парашют был создан последователем ноль-А науки: он сел однажды за стол с намерением разработать математические принципы, которые стали основой конструкции этого аппарата. Использовался при этом всем известный закон притяжения — два предмета, находящиеся в пространстве, падают по направлению друг к другу, однако предмет с меньшей массой падает быстрее. Теоретически эту тенденцию можно изменить, но только приложив громадное количество энергии. Однако наука реального мира просто использовала закон притяжения как закон природы и меняла атомную структуру предмета, чтобы замедлить падение или изменить его направление.

Гравитационный парашют выглядел как металлическая упряжь с кожаными прокладками в тех местах, где она давила на тело. Управлять им было довольно легко. Поэтому новое устройство в ряде случаев заменило электрический мотор и атомный двигатель.

Нажимая кнопки, Госсейн без приключений опустился прямо на балкон спальни Патриции Харди.

Он хотел бы сначала поговорить с Машиной, но понимал, что попытки проникнуть к ней обречены. Ее должны были охранять, как королевскую сокровищницу в древние времена. Но кому может прийти в голову, что он вернется во дворец президента? Госсейн очень надеялся, что никому.

Он смягчил приземление, слегка спружинив ногами, и быстро выпрямился. Снял парашют, расстегнув его легким прикосновением руки, и аккуратно сложил на полу. Балконные двери заскрипели, но Госсейн отбросил осторожность. Он рассчитывал на неожиданность, быстроту и хорошее знание планировки комнат.

Он еще не решил, как поступит с Патрицией, но сейчас ему вдруг пришло в голову, что она считает его убийцей отца. Однако отступать было поздно.

Он подошел к кровати, навалился на девушку и закрыл ладонью ее рот. Затем быстро связал ей руки и ноги, предварительно использовав простыню как кляп.

Он зажег свет.

— Извините меня за грубость, — сказал он. Ему и в самом деле было не по себе. К тому же только Патриция могла помочь ему выбраться из дворца после того, как искривитель будет уничтожен.

Но ее взгляд был устремлен поверх его головы. Госсейн обернулся. В дверях стоял Элдред Кренг.

— На вашем месте, — сказал он, — я бы воздержался от глупостей.

Карие глаза Кренга блеснули. Поза его была свободный и очень спокойной. Он стоял между двумя охранниками, державшими бластеры наготове.

— Вы не сообразили, Госсейн, — продолжал он, — что невозможно незаметно пролететь над дворцом. У меня для вас есть сюрприз: Прескотта нашли и освободили. На основании его доклада я уговорил Торсона, и он разрешил мне поступить с вами по своему усмотрению.

Госсейн молча ждал продолжения. Он увидел, что для него появилась тень надежды: Кренг, тайный приверженец ноль-А системы, уговорил Торсона. Госсейн понимал, что положение Кренга слишком опасно, поэтому никогда не ждал от него помощи. Но сейчас…

— Мы поняли, — продолжал Кренг, — что тому, кто ввел вас в игру, безразлично, убьют вас или нет. Более того, ваша смерть запланирована им, поскольку ваша задача могла считаться выполненной, когда мы обнаружили у вас дополнительный мозг. И вот вы немедленно появляетесь на Венере и опять выполняете задание, цель которого вам неизвестна. Полагаю, что и это задание вы выполнили, поскольку этот неизвестный опять бросает вас на произвол судьбы. Каков вывод? Должно существовать третье тело. Госсейн, оно появится, как только второе будет уничтожено.

Он улыбался. Глаза его сверкали.

— Тому, кто стоит за вами, сейчас нелегко. Он не может выпустить в свет двух одинаковых Госсейнов, это очевидно. Конечно, задача эта фантастически сложная, но если все-таки допустить, что каждый из вас сможет реализовать свои возможности и начнет создавать дубли, столь же могущественные, как оригинал… Легко представить, к чему приведет такая тактика.

Кренг с сожалением посмотрел на Госсейна.

— Торсон настаивал на том, чтобы запереть вас в надежную тюрьму, но я продолжаю утверждать, что смерть или тюрьма — безразлично. И то, и другое вызовет появление третьего Госсейна. Мы предпочитаем, чтобы у неизвестного шахматиста не было возможности ввести в игру новую фигуру. Поэтому, руководствуясь здравым смыслом, мы решили просто отпустить вас на свободу без всяких условий, мы уверены, что вы сами позаботитесь о своей безопасности.

Госсейн ожидал, чего угодно, но не этого. Свобода! Да, помощь Кренга превзошла все его ожидания. Одно его смущало, почему галактический агент, перешедший в веру ноль-А, не хочет появления Гилберта Госсейна-3. Заявление Кренга застало его врасплох:

— Что вы решили? — переспросил он.

— Ваше дело закрыто, — коротко ответил Элдред Кренг. — Обвинения, предъявленные вам, сняты. Об этом оповещена полиция. Ваш мозг никакой опасности не несет, а помешать нашим планам невозможно даже в теории. Поздно. Вы можете обращаться к кому угодно и с чем угодно.

Кренг отвернулся. Непринужденность его манер говорила о том, что он сразу выбросил из головы проблемы человека, с которым только что говорил. Он обратился к охранникам:

— Отведите этого человека в его комнату, накормите его, дайте ему одежду. Он может оставаться здесь до девяти часов утра. Если он захочет уйти раньше, не задерживайте.

Госсейн пошел вслед за охранниками. Он не решился посмотреть на Патрицию Харди, не сказал слов благодарности Кренгу, боясь, что его подслушает Торсон.

В девять часов он вышел из дворца. День был ясный, погожий, хотя туман местами еще не рассеялся.

XX

Покидая дворец, Госсейн думал, что за ним следят, что вряд ли Торсон просто так отпустил его на свободу.

Он был единственным пассажиром на автобусной остановке. Войдя в автобус, он встал у заднего окна и смотрел на убегающую назад дорогу. Примерно два квартала за автобусом ехал довольно странный автомобиль, но он свернул на одну из боковых улиц, обогнав автобус, который остановился, чтобы подобрать женщину, поднявшую руку. Она вошла в автобус и, не обращая внимания на единственного пассажира, устроилась на переднем сидении и вышла через несколько кварталов.

«Должно быть, — решил он, — они понимают, что я непременно пойду в отель и к Машине».

В отеле, где Госсейн оставил багаж и двести долларов, клерк попросил его расписаться в регистрационной книге. Этого он не учел. Но взял ручку и твердо вывел свою фамилию, улыбнувшись собственности смелости.

Клерк пошел за перегородку и вернулся с ключом.

— Вы знаете, куда идти?

Госсейн думал о своем: «Даже подпись не изменилась». Он покачал головой. Если кто-то в будущем станет объяснять, что с ним происходит, пусть позаботится, чтобы эти объяснения были четкими и ясными.

В отделении хранения багажа он провел десять минут. Его больше всего интересовали три костюма. Он помнил, что на одном из них он установил термостат на шестидесяти шести градусах по Фаренгейту, а не на привычных семидесяти двух. На двух костюмах термометры показывали семьдесят два, на третьем — шестьдесят шесть градусов.

Он быстро переоделся. Костюм был как раз. Госсейн вздохнул. Он с трудом привыкал к мысли, что мертвец в лаборатории дворца и он сам — один и тот же человек.

Деньги он нашел там, куда положил их, — между страницами книги. Отсчитав семьдесят пять долларов, он закрыл чемодан, запер сейф и вернул ключ клерку. На улице его внимание привлек голос автоматического продавца газет. Он вспомнил вчерашнее вечернее сообщение по радио с обвинением в преступлении, которого он не совершал. Заголовки газет сообщали о смерти президента, но содержание статей резко изменилось: «Госсейн оправдан… Проводится расследование… В сообщении, переданном сразу после убийства, были допущены грубые ошибки… Джим Торсон, наиболее вероятный преемник президента, требует…»

Значит, они не хотели возмездия, отказывались от своих слов. Очень тонкий и точный ход: в умы людей заронили подозрения по отношению к Венере и Машине. Когда понадобится, этим можно воспользоваться, раздув из искорки пожар.

На второй странице Госсейн увидел заголовок: «Новостей с Венеры не поступало». Он прочел: «Сегодня утром связаться с Венерой не удалось». Это сообщение подействовало на него угнетающе. Он начал понимать, в какое положение попал: один из пяти миллиардов землян, он теперь мог получить сведения о том, что происходит, только из газет и радиопередач. Он потерял надежду вмешаться в события и что-то в них изменить. Сколько глупостей он совершил! Как это получилось, что в президентском дворце он оказался в ночь убийства? Гилберту Госсейну следовало учесть последствия такого шага, ведь он не умалишенный, чтобы устраивать мелодраматические сцены. А теперь его к Машине даже не подпустят!

Но он ошибся. Никто не остановил его. По безлюдным аллеям парка он шел к Машине. Игры продолжались уже двадцать девять дней, отсеялось около девяноста процентов участников. Он вошел в кабину, прикоснулся к металлическим контактам, чтобы наладить связь, и стал ждать. Приблизительно через полминуты из громкоговорителя прозвучал голос:

— Ситуация определена. Что вы собираетесь делать?

Вопрос ошеломил Госсейна. Он пришел, чтобы получить инструкции, выслушать советы — будущее было таким неясным, что говорить о намерениях было бессмысленно.

— Я растерян, — сказал он. — За короткое время я пережил ощущение смерти. Я, ни на минуту не останавливаясь, пытался предпринять что-нибудь для пользы человечества. И вот внезапно все это оказалось ненужным. Я могу делать, что хочу, моя жизнь в безопасности, я должен зарабатывать себе на жизнь и заниматься другими обычными делами. Единственное, что я планирую сегодня, — это посетить Институт семантики и отыскать доктора Кейра. Ведь жителей Венеры необходимо предупредить о грозящей им беде.

— Они уже знают, — сказала Машина. — Нападение на планету было начато шестнадцать часов назад. В операции участвовало пять тысяч звездолетов с двадцатью пятью миллионами солдат. Они…

— Что? — закричал Госсейн.

— В данный момент, — сказала Машина, — все большие города Венеры захвачены. Первый этап войны завершен.

Руки Госсейна соскользнули с контактов. Он испытал глубочайшее отчаяние, и оно пересилило чувство безмерного уважения к Машине.

— Чудовище! — крикнул он. — Ты их не предупредила!

— Я знаю, — ответил бесстрастный голос, — вы уже слышали об искривителе пространства. Я лишена возможности выступать публично, пока он направлен на мои схемы.

Госсейн удержал новый взрыв негодования и стал слушать дальше.

— Электронные системы искусственного мозга сложны и могут функционировать правильно при соблюдении определенных условий. Поток энергии должен быть прерывистым. Искривитель блокирует некоторые каналы, создает помехи для возникновения очередных импульсов. Таким образом, нарушена моя связь с внешним миром. Я не могу контролировать фотоэлементы, тиратроны, усилители и их нагрузку.

— Да, но ты же разговариваешь со мной! Значит, можешь…

— Могу. Но только с отдельным человеком, — сказала Машина. — Могу использовать свои резервы и сообщить нескольким людям о заговоре. Допустим, я это сделаю. Допустим, что эти люди начнут обвинять правительство. Но прежде чем им поверят, Торсон привезет еще один искривитель — и все будет кончено. Нет, друг мой, любой преступник, имеющий доступ к радио и газетам, за час добьется большего, чем я за год. И пока у меня нет возможности выступить публично, я предпочитаю молчать.

— Но что же делать?

— Я бессильна.

Госсейн почувствовал, что сказано не все.

— Может быть, ты хочешь сказать, что все в моих руках?

— Я не уверена, — ответила Машина, — что вы понимаете, насколько точный анализ ситуации сделал Кренг.

Госсейн вспоминал разговор с Кренгом. Причины, по которым его не собираются убивать…

— Что же? — воскликнул он. — Выходит, я должен покончить с собой?

— Если бы я могла, — торжественно сказала Машина, — вы были бы убиты, как только открыли дверь. Но в мои схемы встроены ограничения, которые позволяют убить человека только при прямом нападении на меня.

Госсейн никак не ждал, что Машина может быть настроена столь враждебно. Он в изумлении сказал:

— Не понимаю. Неужели ты серьезно предлагаешь?..

— Вы выполнили ваше предназначение, — сказал голос Машины, — и должны уступить место третьему, более совершенному Госсейну. Возможно, вам и удалось бы научиться пользоваться дополнительным мозгом. Но времени на это нет. А Госсейн-3 получит эту возможность, как только проснется его сознание.

— Но ведь это смешно. — Госсейн нервничал. — Я не могу стать самоубийцей. — Он с трудом овладел собой. — Почему… почему третий Госсейн должен появиться только после смерти второго?

— Это и мне не совсем понятно, — ответила Машина, — после нашей последней встречи мне сообщили, что смерть очередного тела служит сигналом для электронного устройства, которое автоматически передает принятый сигнал следующему телу. Принцип связи ясен и довольно прост, в биологических процессах мне разобраться трудно.

— Кто сообщил? — спросил Госсейн.

После короткой паузы из щели в панели выпал конверт.

— Мне посылают инструкции по почте, — сказала Машина. — Ваше второе тело прибыло на грузовом автомобиле. Вместе с этой запиской.

Госсейн развернул небольшой лист и прочел напечатанный текст:

«Тело Госсейна-2 отправьте на Венеру и оставьте вблизи дома Прескоттов. Когда он покинет дом, робоплан должен доставить его к замаскированному в дереве дому Кренга и передать приказание сдаться хозяину дома. Он должен получить сведения о положении на Венере. Примите необходимые меры безопасности».

— Грузы, которые я отправляю на Венеру, никогда не проверялись. Ваша доставка обошлась без помех.

Госсейн еще раз перечитал записку, чувствуя, что им овладевает непонятная слабость.

— И это все? — с трудом выговорил он.

Казалось, Машина что-то обдумывает.

— С тех пор я получила еще одно послание, в котором говорится, что скоро сюда будет переправлено тело Госсейна-3.

Госсейн побледнел.

— Это неправда, — прошептал он. — Ты говоришь это для того, чтобы заставить меня умереть.

Он замолчал. Зачем продолжать рассуждения о его самоубийстве? Он не собирался совершать этот поступок, а по какой причине, не все ли равно? Разговор стал абсурдным. Не произнеся больше ни слова, он встал и пошел в город.

Весь день он не находил себе места. Старался не думать об услышанном, не поддаваться отчаянию. Только к вечеру он сумел успокоить свои нервы. Он устал, чувствовал себя несчастным, но уже мог логично рассуждать. Он сообразил, что Машина даже не предложила ему уничтожить искривитель, по-видимому, понимая, что такая попытка обречена на провал.

За обедом он составил план действий. Во-первых, необходимо позвонить Патриции и уговорить ее встретиться во дворце. Он был уверен, что она сможет уделить ему несколько минут с глазу на глаз. Он обязан что-то сделать!

Встав из-за стола, он сразу подошел к видеофону. На экране появилось ее лицо, она обрадовалась, увидев его, и быстро сказала:

— У нас всего минута. Где мы встретимся?

Когда он назвал место встречи, она нахмурилась, недоверчиво покачала головой и задумчиво посмотрела на него.

— Это очень рискованно, — медленно произнесла она. — Но если вы не боитесь, я готова. Значит, завтра ровно в час. Постарайтесь, чтобы вас не увидели Прескотт, Торсон или Кренг.

Госсейн обещал, что будет осторожен, попрощался и отключил связь. И лицом к лицу столкнулся с Прескоттом.

XXI

К дворцу Госсейн подошел за несколько минут до назначенного времени. У главного входа было довольно оживленно, и Госсейн смешался с толпой, ощущая себя в ней, как за ширмой, защищенным от любопытных глаз.

Разумеется, он не мог миновать толстого охранника за перегородкой. Обратившись к нему, он сказал:

— Мое имя Госсейн. Мне назначено явиться к мисс Патриции Харди к часу.

Неповоротливый толстяк провел пальцем по списку, потом нажал на кнопку. Из соседней комнаты появился высокий охранник в форме. Он провел Госсейна к лифту и даже помог ему нести небольшой чемодан. Створки кабины разошлись, из лифта вышли трое, и первый из них был Прескотт. Он с удивлением воззрился на Госсейна. Лицо его потемнело.

— Что вам здесь понадобилось? — спросил он.

Фантастическое невезение! Он, конечно, предусмотрел и такой вариант, но все-таки обомлел от неожиданности и с трудом произнес приготовленную заранее фразу:

— Мне назначил встречу Кренг.

— Неужели? Мы только что расстались, и он ничего не говорил об этом.

Госсейн помнил, что Прескотт не знает об истинном лице Кренга.

— Он согласился уделить мне несколько минут, — пояснил он. — Но, может быть, вы сможете объяснить мне, что происходит.

И Госсейн рассказал ему о том, как он посетил Машину, а та посоветовала ему покончить с собой, чтобы освободить место для Госсейна-3. Он не сказал, что знает о вторжении на Венеру. Он говорил о себе:

— Я хочу видеть свое третье тело. Дело в том, что для меня ноль-А принципы не слова, а твердое убеждение. И я не могу допустить существование еще одного Госсейна, несмотря на то что мне показали второго. Подумайте, мне, абсолютно здравомыслящему человеку, предлагают самоубийство! — Он вздрогнул. — Я хочу разобраться. Я готов откровенно объясниться с Торсоном. После вчерашнего, — тут он прямо посмотрел в глаза Прескотту, — мне и в голову не пришло обратиться к вам.

Прескотт холодно и подозрительно наблюдал за собеседником. По его поведению было незаметно, что вчерашний инцидент произвел на него большое впечатление. Когда Госсейн закончил свой рассказ, он пожал плечами и молча двинулся к выходу. Вдруг он резко остановился и повернулся. В глазах его ясно читалось любопытство.

— Вы, должно быть, понимаете, что мы пытаемся отыскать остальные ваши тела.

Госсейну очень хотелось уйти отсюда как можно скорее, но, услышав слова Прескотта, он весь напрягся и почувствовал, как его пробирает мороз.

— Где? — спросил он.

Прескотт хрипло засмеялся.

— Сначала мы растерялись и сглупили: обыскали все пещеры на Земле. Теперь мы умнее.

— То есть?

Прескотт насупился.

— Решение проблемы, в целом очень сложной, связано с действием одного из законов физики, о котором вы, должно быть, даже не слыхали. Он заключается в том, что если две энергии совпадают по всем показателям до двадцатого десятичного знака и имеют общее пространство, то большая из них перекроет любые расстояния, чтобы соединиться с меньшей, но не мгновенно, а со скоростью, во много раз превышающей скорость света.

— Звучит как полная бессмыслица, — заметил Госсейн.

Прескотт громко засмеялся.

— Хорошо. Объясню на вашем примере. Как в вашем мозгу могли сохраниться мелкие подробности воспоминаний Гилберта Госсейна-1? Показатели энергий двух физических тел должны были совпасть минимум до двадцатого десятичного знака. Это единственно возможный способ передать мысли на расстояние. Следовательно, Госсейн-1, который жил и действовал, представляя собой энергию большую, а вы в состоянии полного покоя воспринимали то, что связано с первым, независимо от удаленности в пространстве. — Он помолчал мгновение. — Мы даже проверили метеориты вплоть до колец Сатурна, поскольку предположили (теперь знаем, что ошибочно), что в одном из них, выдолбленном, могли устроить нечто вроде инкубатора для Госсейнов в разном возрасте. Вот насколько серьезно мы…

Его перебил человек в форме:

— Машина ждет, мистер Прескотт. Звездолет вылетает на Венеру через полчаса.

— Иду, генерал.

Он пошел было за военным, но снова повернулся к Госсейну.

— Нам тоже любопытно посмотреть на Госсейна-3. Вы, конечно же, поняли, что мы намерены уничтожить это тело, а потом доберемся и до вас. Я думаю, что и общее количество Госсейнов ограничено.

Он резко оборвал разговор и пошел к дверям, где его ждала машина. Через несколько минут Прескотт успокоится, проанализирует встречу и найдет время, чтобы связаться с Кренгом. А тому ничего другого не останется, как арестовать Госсейна.

В лифте его охватило нетерпение. План унести из дворца искривитель неповрежденным, похоже, стал неосуществимым. Однако решимость не покинула его.

Патриция Харди пригласила его войти. Она еще продолжала что-то говорить об опасности, которой он подвергается во дворце, когда он вынул из чемодана прочный шнур и начал связывать ее по рукам и ногам. Она пришла в изумление и попыталась выхватить небольшой пистолет из широкого рукава платья. Госсейн отнял оружие и сунул его в карман. Заткнув ей рот и уложив на кровать, он сказал:

— Простите. Но если сюда войдут, вас хотя бы ни в чем не заподозрят.

Он не намеревался ни извиняться, ни соблюдать правил хорошего тона. Он хотел успеть. Быстро вернувшись в гостиную за чемоданом, он вывалил его содержимое на кровать рядом с девушкой и, схватив атомную пилу, подошел к стене, в которой, по его мнению, находился искривитель пространства.

Ночью он решил, что прибор направлен прямо на Машину, иначе его действие теряло бы силу пропорционально расстоянию.

Вырезав из стены квадрат со стороной восемь футов, он подтащил отвалившийся кусок поближе к балкону. Когда пыль осела, Госсейн увидел перед собой искривитель. Он представлял его совсем иным, более крупным, чем шесть футов в высоту, четыре в длину, полтора в толщину. Обхватив прибор обеими руками — весил он сравнительно немного, фунтов пятьдесят, — Госсейн легко отнес его к кровати и положил на ковер. Перед его глазами замелькали десятки маленьких прозрачных ламп. За несколько сотен лет развития электроники появилось неисчислимое количество самых разнообразных приборов, и уследить за всеми новинками не было никакой возможности. Он вновь взялся за атомную пилу, чтобы уничтожить искривитель. Затем задумался и, нахмурившись, посмотрел на часы. Без двадцати минут два.

Он осознал, что спешить незачем. Звездолет Прескотта улетел на Венеру, и ничего непредвиденного не случилось.

Он посмотрел за окно: кусты в палисаднике рядом с домом, пустынные аллеи, ведущие к Машине, несколько садовников у цветочных клумб. Машина сияла и переливалась на солнце. Искривитель можно доставить к Машине за несколько минут.

Новое решение пришло ему в голову. Госсейн снял трубку телефона, стоявшего на столике перед кроватью, и, услышав женский голос, сказал:

— Будьте любезны, соедините меня со столярной мастерской.

Через секунду ему ответил ворчливый голос. Госсейн быстро объяснил, что ему требуется. Он был в необычайно приподнятом настроении.

«Все будет в порядке, — подумал он. — Чем непринужденней себя вести, тем больше шансов на успех».

Он вынес искривитель в гостиную. Вскоре раздался звонок, и в комнату вошли пятеро рабочих. Они молча принялись за работу. Бесшумные пилы, автоматические отвертки — в считанные минуты искривитель был упакован. Двое рабочих, которые до сих пор стояли без дела, подхватили его на руки.

— Через пять минут будет на месте, — сказал один из них.

Госсейн запер дверь и вернулся в спальню. Даже не взглянув в сторону Патриции Харди, он вышел на балкон. Автомобиль с узким деревянным ящиком в кузове ехал по дороге и был уже примерно в четверти мили от дворца. У здания Машины он нырнул в тоннель. Через две минуты он вынырнул, но уже без груза.

Все так же молча он развязал девушку. Но его не покидало смутное чувство, что он делает не совсем то, что нужно.

XXII

Патриция Харди сидела на кровати, растирая онемевшие руки. Ее легкая улыбка привела Госсейна в недоумение. Ему даже показалось, что она подсмеивается над ним, как над мальчишкой, попавшимся на глупой шалости.

— Итак, ваш план не удался, — сказала она.

Госсейн молча уставился на нее.

— Ведь вы пришли сюда, надеясь, что здесь вас убьют, не так ли? — спросила она.

«Не говорите глупостей», — хотел ответить Госсейн, но вспомнил свое нервное состояние, лихорадочную поспешность, разочарование, которые испытал, добившись поставленной цели. Зачем обманывать себя? Голос девушки без жалости продолжал:

— Другой причины нет и быть не может. Вы прекрасно понимаете, что Госсейн-3 появится только после того, как вы умрете. И, не сомневаясь, что ваша безумная затея обречена на провал, явились во дворец, чтобы погибнуть, как подобает мужчине.

Она была права. Ни один нормальный человек не покончит жизнь самоубийством и не отправится на плаху по доброй воле. «Неужели я верю в существование Госсейна-3? — подумал он. — Да, верю». Он был ошеломлен этим открытием. Не он ли без конца твердил себе, что это невозможно? «Могу ли я покончить с собой? Нет. Но я должен найти выход. Должен!»

Госсейн повернулся и, не говоря ни слова, направился к выходу.

— Куда же вы? — крикнула она вслед.

— В гостиницу. Если я вам понадоблюсь, звоните в любое время.

У дверей он остановился. У него совсем вылетело из головы, что своей выходкой он поставил ее в дурацкое положение.

— Вам придется вызвать рабочих, чтобы привести в порядок стену, — сказал он. — Впрочем, вы лучше меня знаете, что делать дальше. До свидания. Желаю удачи.

Он вышел из дворца и пошел в город. В первой попавшейся аптеке он купил пачку гипнотических таблеток.

— Начинаете готовиться к Играм будущего года? — сочувственно спросил аптекарь.

— Как сказать, — коротко ответил Госсейн.

В студии звукозаписи он взял напрокат магнитофон.

— Примерно на неделю, — сказал он.

— А пленку для записи?

— Да.

— Четыре доллара пятьдесят центов.

В отеле он взял у портье ключ от сейфа, достал оставшиеся деньги и вернулся в холл.

— Месяц тому назад, — сказал он, — меня выгнали из гостиницы, так как я не мог назвать своего настоящего имени. Сейчас мне нужна комната. Я заплачу вперед.

Служащий не раздумывал. Отель был почти пустым. Люди, не выдержавшие испытаний, покинули город. Через две минуты мальчишка-лифтер проводил Госсейна в просторный номер. Тщательно заперев за собой дверь, Госсейн быстро продиктовал в микрофон заранее подготовленные фразы, включил аппарат на повтор, принял гипнотаблетку и лег, не раздеваясь. «Через двадцать четыре часа, — подумал он, — действие лекарства кончится, и тогда…» Он положил маленький пистолет, отобранный у Патриции Харди, на столик рядом с кроватью.

Это был не сон. Скорее, он впал в забытье, чувствуя смертельную усталость, сквозь которую пробивался раздражающий звук… звук его собственного голоса:

«Я — никто. Я ничего не стою. Меня все ненавидят. Нет смысла оставаться в живых. Я никогда ничего не добьюсь. Ни одна девушка меня не полюбит. Я разорен… ни надежды… ни денег… покончи с собой… застрелись…»

На Земле жили миллионы людей, думающих так ежедневно, но они не стояли на ноль-А пути развития. Госсейн надеялся, что его сбалансированная нервная система не выдержит отчаяния, которое он пытался себе внушить. Сознательно бросаясь с высот логики в пропасть отчаяния, он не сомневался, что рука его не дрогнет в нужный момент.

«Какой смысл мне оставаться в живых? Какой смысл… ни надежды… покончи с собой!»

«Меня все ненавидят… ненавидят… ненавидят…»

В течение первого часа в голову лезли посторонние мысли.

«Глупая затея. Мой мозг хорошо тренирован, баланс моей нервной системы нарушить невозможно. Я никто… Ничего не стою. Ни надежды…»

Еще через час откуда-то издалека до него стал доноситься необычный шум. Он становился все громче, иногда заглушая звук его голоса. «Пушки! Обстрел! — прорвалось в затуманенное сознание Госсейна. — Неужели они напали на Землю?»

Ему стало жутко.

Он не помнил, как встал с постели, как очутился на полу. Он устал, устал! «Я ничего не стою… разорен… ни надежды… покончи с собой…»

Собрав остатки сил, он пополз к окну. И ничего не увидел, кроме соседнего здания. Но теперь он совершенно отчетливо слышал разрывы снарядов. На какое-то мгновение его захлестнуло негодование. Они бомбили Машину!

«Я никто… покончи с собой… Все меня ненавидят… Зачем мне жить?»

Видимо, она начала трансляцию по всём радиостанциям о нападении на Венеру! А заговорщики решили уничтожить ее.

В его номере есть радио! Надо включить… Усталость давила ему на плечи. «Покончи с собой! Ни надежды…» С огромным трудом ему удалось добраться до приемника и повернуть регулятор громкости.

— Преступники… Негодяи…

Несмотря на оцепенение, овладевшее мозгом, Госсейн удивился. И понял: пропаганда. Потоки брани, угроз и обвинений. Машина — чудовище! Механический монстр без души, предательница! Венерианские бандиты пытались навязать свою волю землянам. Чуждая психология. Смирительные рубашки… истребить… уничтожить…

А на фоне лживых голосов грохотала орудийная канонада. Госсейна потянуло в сон. Надо добраться до кровати. Он устал. Он безумно устал.

— ГОССЕЙН!

Все другие голоса замерли в отдалении.

— ГОССЕЙН, К ВАМ ОБРАЩАЕТСЯ МАШИНА. НЕ КОНЧАЙТЕ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ!

«Покончи с собой! Я — никто. Меня все ненавидят. Зачем мне жить?»

— ГОССЕЙН, НЕ КОНЧАЙТЕ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ. ЗАГОВОРЩИКИ УНИЧТОЖИЛИ ВАШЕ ТРЕТЬЕ ТЕЛО. МНЕ ДОЛГО НЕ ПРОДЕРЖАТЬСЯ. ПЕРВЫЕ ПОЛЧАСА МЕНЯ ОБСТРЕЛИВАЛИ ОБЫЧНЫМИ СНАРЯДАМИ, НО СЕЙЧАС МЕНЯ БОМБЯТ ТОРПЕДАМИ С АТОМНЫМИ БОЕГОЛОВКАМИ.

ГОССЕЙН! В МОЕМ ДЕВЯНОСТОФУТОВОМ СТАЛЬНОМ БАРЬЕРЕ УЖЕ ПЯТЬ ПРОБОИН ОТ ТОРПЕД, НАПРАВЛЕННЫХ С ВЕНЕРЫ.

ГОССЕЙН, НЕ КОНЧАЙТЕ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ. ВАШЕ ТРЕТЬЕ ТЕЛО УНИЧТОЖЕНО. ВЫ ДОЛЖНЫ НАУЧИТЬСЯ КОНТРОЛИРОВАТЬ СВОЙ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЙ МОЗГ. Я НЕ МОГУ ПОДСКАЗАТЬ ВАМ, КАК ЭТО СДЕЛАТЬ, ПОТОМУ ЧТО…

Взрыв.

После минутного молчания приемник сказал:

— Леди и джентльмены, Машина только что уничтожена прямым попаданием. Ее неожиданное, коварное нападение на дворец президента…

Щелк!

Он уже давно хотел выключить этот глупый приемник. Только раздражает. И что там болтали о… что-то о… что?

Добравшись до кровати, он улегся поудобнее и на мгновение нахмурился, стараясь уловить смысл сказанного. Что-то важное… Как он устал! «Покончи с собой. Меня все ненавидят. Я разорен… Покончи с собой».

XXIII

Сознание вернулось. Госсейн попытался передвинуть руки. И не смог. Как будто он лежал на руках. «Странная поза», — подумал он в легком раздражении, но понял, что вряд ли будет рассуждать здраво, пока не проснется окончательно.

Внезапно он вспомнил, зачем ему вообще понадобилось снимать номер в отеле. Им должна овладеть жажда смерти! «Самое простое сразу схватить пистолет и пустить себе пулю в лоб», — услужливо подсказал мозг. Но ему вовсе не хотелось умирать. Наоборот, в глубинах сознания росла ясная уверенность в своих силах, чувство оптимизма, убеждение, что ничто на свете не сможет помешать ему. Некоторое время он пытался анализировать, почему у него такое хорошее настроение. Он же вставал с кровати и слышал какой-то шум. Может быть, он тогда случайно выключил магнитофон?

— Не кажется ли вам, — неожиданно прозвучал слева от него женский голос, — что пора проснуться? Действие таблетки давно кончилось.

Госсейн открыл глаза, остатки оцепенения улетучились. Он действительно лежал на руках, но пошевелить ими не мог. В кресле, рядом с кроватью, сидела Патриция Харди. Она курила и задумчиво смотрела на него. Госсейн хотел подняться, но это ему не удалось, и он откинулся на подушку. Патриция выпустила в потолок струю дыма и продолжала:

— Я надела на вас наручники, потому что знаю, что вы ни перед чем не остановитесь, если вообразите, что я пытаюсь вас обмануть.

Она засмеялась тихим, мелодичным смехом. Госсейн растерянно молчал, не зная, что ответить. Он с удивлением признал, что девушка выглядит не так, как прежде. Изменилось ее лицо. Оно оставалось таким же красивым, но выражение раздраженности — верный симптом психопатии — исчезло. Патриция всегда производила впечатление спокойной, уверенной в себе девушки; Сейчас это впечатление усилилось во много раз. Чудесным образом хорошенькая, но упрямая девочка за одну ночь превратилась в красивую женщину с сильным характером.

— Поговорим серьезно, — сказала она. — Я решила рискнуть, чтобы повидаться с вами. Ведь вы только помогли им, отправив искривитель Машине. Необходимо что-то предпринять.

В наступившей паузе Госсейн собрался с мыслями. «Ни перед чем не остановитесь, если вам покажется, что я пытаюсь вас обмануть». Оценка ситуации правильная. Но кто она такая в конце концов? Почему так непонятно себя ведет? Патриция Харди многое открыла ему, но ни словом не обмолвилась, какое отношение она имеет к ноль-А учению или галактическим агентам. Госсейн внимательно посмотрел на девушку и стал задавать вопросы. Она слушала, не перебивая, потом пожала плечами.

— Все равно я ничего вам не скажу, — ответила она. — Слишком опасно. К тому же время не ждет.

— Ах вот как! — воскликнул Госсейн. — Ничего. Я не тороплюсь. Для начала я хочу знать, действительно ли президент Харди был вашим отцом. Итак?

Молодая женщина вздохнула и закрыла глаза.

— Кажется, мне придется запастись терпением, — сказала она. — Говорю вам, искривитель все еще находится в здании Машины. Его необходимо достать любой ценой. Это один из немногих галактических приборов, которые мы можем предъявить в качестве вещественных доказательств.

— У меня сложилось настолько низкое мнение о людях, которые никого не предупредили о готовящемся вторжении, — ответил Госсейн, — что его неприлично высказывать вслух. — Неожиданно до него дошел смысл сказанного. — Какого доказательства? — переспросил он.

— Вы не должны судить слишком поспешно, — тихо возразила Патриция Харди. — Мы не могли помешать вторжению. Да и кого предупреждать? На Венере нет правительства. Детективные агентства, судебные органы и радиовещание контролировались заговорщиками. Поверьте, мы с Элдредом перебрали множество вариантов, но выхода не нашли. Он предложил решение на будущее. Будет создана новая Машина. Это вполне осуществимо. В Институте семантики уже сконструированы приборы, которые мгновенно определяют физическое и умственное состояние человека, не проводя никаких испытаний. Следовательно, не нужны громоздкие тридцатидневные Игры. Разработаны схемы, способные защитить Машину от постороннего вмешательства в любой форме. — Она перевела дыхание. — Как только вы доставите мне искривитель, я вам все объясню. А сейчас слушайте! В отеле служит один человек, который вам поможет. Когда я уйду, прочитайте его записку, но знайте, что он не в курсе наших дел. Я оказалась рядом с вами в критический момент, но он спас вам жизнь и совершил невозможное: ни одна живая душа не знает, что вы здесь.

— Гилберт Госсейн, — продолжала она, наклонившись и глядя на него большими голубыми глазами, — потерпите. Я знаю, с вами обошлись грубо. Мы проанализировали ситуацию и пришли к следующему: вы появились в разгар военных приготовлений. Это неприятно удивило Торсона, но убили вас случайно. Затем вы оказались в двух местах, исключительно важных для галактической империи: госпитале Прескотта и доме-дереве Кренга. Вы даже представить себе не можете, как они были напуганы. Торсон стал действовать предельно осторожно. Узнав, что вы не можете использовать свой дополнительный мозг, он позволил Элдреду Кренгу отпустить вас. Тогда мы еще не знали, что Торсон согласился только потому, что его агенты вот-вот должны были обнаружить ваше третье тело. Нам до сих пор неизвестно, где его нашли. Важно другое: после того, как Госсейна-3 уничтожили, вы подвергаетесь смертельной опасности. Они снова объявили ваш розыск.

— То есть как уничтожили? — спросил Госсейн.

Впервые за весь разговор на лице ее появилось растерянное выражение.

— Разве вы ничего не знали? — воскликнула она. — Как же так? — Тон ее резко переменился: — К сожалению, мне некогда. Просмотрите газету. — Она встала с кресла. — Поймите, искривитель необходимо доставить в дом того молодого человека, который работает в отеле. Мы встретимся там завтра, я потом сообщу, когда. — Она достала ключ из сумочки и кинула его на кровать. — От наручников, — сказала она. — До свидания. Желаю удачи.

Дверь бесшумно закрылась.

Госсейн освободил руки, уселся на край кровати и задумался. «О чем она говорила? Какая-то записка». Он окинул взглядом комнату и увидел на небольшом бюро газету и лист бумаги. Перегнувшись через кровать, он взял его и, все еще удивляясь, начал читать:

«Дорогой мистер Госсейн, когда передавали последние известия, я понял, что вас будут искать, и немедленно уничтожил вашу регистрационную карточку, а потом выписал на ваш 974 номер другую, под первым попавшимся именем: Джон Уэнтворт.

Когда мое дежурство закончилось, я попытался предупредить вас, но так как вы не открывали, воспользовался запасным ключом. Вы лежали, не двигаясь, и слушали включенную на повтор запись. Я ее стер и сделал новую, чтобы нейтрализовать депрессивное воздействие первой.

Когда я заходил к вам в последний раз, я выключил магнитофон, потому что по вашему лицу было видно, что вы полны оптимизма. Надеюсь, мне удалось вернуть вам равновесие, ведь для борьбы вам потребуются все силы.

Это написано человеком, который мечтает принять участие в Играх следующего года, на которого вы можете положиться и который не боится подписаться.

С пожеланием всего самого доброго.

Дан Литтл.

P.S. Я зайду к вам после дежурства сегодня в полночь. Прочитайте сегодняшнюю газету. Тогда вам станет более понятен смысл моей записки.

Д. Л.»

Госсейн потянулся за газетой и разложил ее прямо на одеяле. Крупный шрифт заголовка бросился ему в глаза: «МАШИНА ИГР УНИЧТОЖЕНА».

Дрожа от возбуждения, он принялся читать, пропуская отдельные слова.

«…Открыла огонь по дворцу и… Все радиостанции одновременно сообщили о загадочном нападении на Венеру (никакого нападения… не было. См. радиоотчет, стр. 3). Принято решение… сразу же вслед за убийством президента Харди… доказательством того, что Машина поддерживала связь… уничтожена».

«…в течение часа… Машина передавала на всех волнах… непонятное обращение к Гилберту Госсейну, фотография которого… странице… ранее отпущенного на свободу… Задержать до выяснения обстоятельств… Подлежит аресту, где бы ни находился…»

Читая статью, Госсейн медленно, слово за словом, вспоминал, что сказала ему Машина. В волнении он посмотрел на фотографию. Собственное лицо показалось ему странным.

Прошло несколько секунд, прежде чем он понял, что это лицо трупа Гилберта Госсейна-1.

Он мрачно улыбнулся, отложил газету и перебрался в кресло. Он чувствовал сильную слабость, но в душе его нарастало возмущение Машиной, которая приказала ему покончить жизнь самоубийством. «Ваше тело уничтожено!» Она просто не имела права ничего предпринимать, если не была обеспечена безопасность Гилберта Госсейна-3.

А ведь он чуть было не застрелился. Смерть стояла за спиной, и он еще не совсем оправился от нервного шока.

Постепенно гнев его остыл. Вздохнув, Госсейн начал разбираться в сложившейся ситуации. «Прежде всего, — подумал он, — необходимо завладеть искривителем. Потом научиться управлять своим дополнительным мозгом».

Или это невозможно? Ведь до сих пор его многочисленные попытки ни к чему не привели. Он иронически улыбнулся.

— Хватит загонять себя в угол, — громко проговорил он. — Пора приниматься за дело.

Сейчас главное — не забывать о мелочах. Он отключил экран видеофона — кто знает, когда меняются дежурные, — и набрал номер. Ему ответил приятный мужской голос.

— Вас беспокоит Джон Уэнтворт, — сказал Госсейн.

После короткой паузы дежурный ответил:

— Да, сэр. Как вы себя чувствуете? Говорит Дан Литтл. Я сейчас приду, сэр.

Госсейн ждал его, сидя в кресле. Он хорошо запомнил худощавого невзрачного юношу с приятными чертами лица и черными волосами, который предложил ему расписаться в регистрационной книге. Когда Литтл вошел, он показался Госсейну еще более худым. Справится ли он с трудной ролью, которую предназначила ему Патриция Харди? Однако сдержанное поведение и непринужденные манеры молодого человека говорили о том, что он стоит на ноль-А пути развития.

— У меня мало времени, — сказал Литтл. — Я должен вернуться на свое место.

Госсейн нахмурился.

— Думаю, — произнес он, — что каждому из нас надо взять на себя определенный риск. Мне кажется, заговорщики первым делом полностью демонтируют Машину, чтобы и памяти о ней не осталось. Если бы передо мной стояла такая задача, я бы опубликовал во всех газетах сообщение, что любой человек может бесплатно забрать из здания приборы, оборудование и материалы.

Глаза Дана широко раскрылись.

— Точно! — восхищенно сказал он. — Говорят, восьмая часть Машины уже разобрана и… Что с вами?

Госсейн никак не смог справиться с охватившим его волнением. Машины больше не существовало! Час за часом ее растаскивали по кускам. Как соборы и храмы давно минувших эпох, она была историческим памятником, олицетворяла собой стремление человечества к идеалу. Ему стоило усилий взять себя в руки.

— Нельзя терять ни минуты, — быстро сказал он. — Если искривитель еще там, надо срочно забрать его.

— Я не могу уйти раньше полуночи, — возразил Литтл. — Нам приказано оставаться на местах, и, кроме того, все гостиницы города взяты под наблюдение.

— У вас есть робоплан?

— Да. Посадочная площадка на крыше, но я умоляю вас… — Голос его пресекся от волнения, — не ходите туда. Вас сразу же арестуют.

Госсейн задумался. Прошло то время, когда он слепо выполнял указания и спрашивал советов. Но в данный момент другого пути не было. Он неохотно согласился.

— Ладно, возвращайтесь за стойку, — спокойно сказал он. — В нашем распоряжении еще пять часов.

Дан Литтл покинул комнату так же бесшумно, как вошел.

XXIV

Госсейн заказал обед в номер. Когда официант накрыл на стол, он уже решил, как проведет вечер. Заглянув в телефонный справочник, он снял трубку.

— Соедините меня с ближайшей фонотекой, — попросил он. — Мне нужна видеозапись…

На экране возник робот, и Госсейн объяснил, какой материал ему необходимо подобрать. Удобно усевшись в кресле, он принялся за еду, слушая голос диктора и глядя на иллюстрации к тексту. Возможно, какая-нибудь фраза натолкнет его на мысль, как научиться управлять дополнительным мозгом. Правильно ли понял его библиотекарь, пока еще оставалось неясным. Когда речь пошла об угнетении и возбуждении нервных клеток простейших форм жизни, Госсейн стал слушать внимательней. Все равно ждать еще долго.

Лектор говорил о развитии нервной системы живых организмов на Земле, об условных рефлексах. Червь двести раз подряд натыкался на заграждение под током, прежде чем повернуть в сторону, а во втором опыте уполз уже через шестьдесят раз. Щука, отделенная от пескаря невидимым экраном, едва не разбила себе голову, пытаясь схватить его, в результате она перестала обращать на пескаря внимание даже после того, как экран убрали. Свинья взбесилась, когда корыто с кормом поместили в лабиринт.

Одно за другим на экране появлялись изображения: червь, щука, бьющаяся головой об экран, визжащая свинья, потом кошка, собака, койот и обезьяна. Все это Госсейну было знакомо.

Лектор продолжал:

— Сейчас мы перейдем к мозгу человека. Но прежде следует обратить внимание на ограничение в деятельности мозга животных — его можно отчетливо видеть во всех экспериментах: животные воспринимают внешний мир очень конкретно, очень узко. Щука помнила только болевое ощущение и вела себя соответственно, не реагируя на то, что экран снят. Койот не сумел отличить ружья от фотоаппарата в руках человека: Животные не воспринимают изменений, если обстановка остается похожей на прежнюю. В истории развития человеческого разума, уже осознавшего, что он стоит на самой высокой ступени эволюции, длительный период занимает история грубой реакции масс, в основе которой лежит то же самое узкое восприятие внешнего мира, которое характерно для животных.

С другой стороны, ноль-А путь развития заключается в стремлении человека овладеть своим разумом и научиться различать одинаковые и тем не менее отличающиеся предметы или события в пространстве-времени. Любопытно, что все научные эксперименты нашего просветительного периода ставят перед собой задачу добиться как можно большего сходства и точности в методах, времени, даже структуре материалов. Можно даже сказать, что ученые стремятся к…

Госсейн слушал невнимательно, ожидая, когда наконец лектор перейдет к самому главному. Внезапно он вздрогнул. Что он сказал?

Он поудобнее уселся в кресле, расслабился и начал тщательно обдумывать услышанное. Но не выдержал, возбужденно зашагал по комнате, пораженный своим открытием. «Наука ставит перед собой задачу добиться как можно большего сходства…» Вот оно. Самый простой путь научиться контролировать свой мозг.

Если применить грубое сравнение, память можно уподобить записи на магнитофонной ленте. В любой момент ее можно перемотать и прослушать еще раз. Но в памяти человека события отражаются только в его личном восприятии. Если он не понимает какого-то закона природы, он не может узнать его, то есть отождествить. Значит, надо уметь абстрагироваться от своего восприятия и, согласно доктринам семантики, посмотреть на себя со стороны как экспериментатор на щуку.

…Возможен ли другой путь? Нет, его вывод логичный, следовательно, правильный. Что же дальше?

Он услышал бой часов и весело тряхнул головой. Пришла пора действовать.

Наступила полночь.

XXV

Множество автомашин у обочины, фигуры людей, мелькающие в неярком свете фонарей, атмосфера суеты. Госсейн и Литтл оставили машину примерно в миле от центрального прожектора и, смешавшись с толпой, пошли вперед. Самым трудным было протолкаться сквозь огромную массу людей, глазевших на происходящее.

Даже человеку, овладевшему началами ноль-А логики, трудно было представить себе этот огромный барьер, состоящий из отдельных личностей, каждая из которых была неповторимой.

Толпа колыхалась волнами. Изредка слышался крик человека, не выдержавшего давки. Толпа напоминала снежный ком, лавиной свергнутый с горы. Многие падали, сбитые толпой с ног. Как любопытная женщина, толпа поднималась на носки, чтобы насладиться зрелищем пира на развалинах разума человечества. Десятки робопланов с захваченной добычей летели над головами людей, грузовики с яркими фарами проносились по дороге, едва не задевая край толпы, и она, как женская юбка, стремительно подбиралась при опасности.

Госсейн и Литтл медленно продвигались вперед. Им приходилось напрягать все силы, чтобы увернуться от грузовика или занять освободившееся пространство. Госсейн не удивлялся, что они пробираются все дальше и дальше. По какому-то необъяснимому закону психологии человек, поставивший перед собой цель, подвергался куда меньшей опасности, чем тот, кто слонялся без дела. Трус умирает много раз. Однажды им долго пришлось стоять на месте, пропуская бесконечную вереницу ревущих грузовиков.

— Мы на окраине города! — прокричал Госсейн. — С другой стороны холма, наверное, никого нет. Возвращаться будем в обход.

Они подошли вплотную к стальному ограждению, сдерживающему натиск толпы. Охранники, размахивая оружием, пресекали все попытки перебраться за ограждение.

Пришлось рисковать.

— Держитесь ближе к дороге! — крикнул Госсейн. — Они не посмеют стрелять в грузовики!

Они выбежали на открытое место, и к ним сразу же кинулись двое солдат. Пистолеты сверкнули отраженным светом. Не колеблясь, Госсейн несколько раз нажал на курок, и оба охранника свалились, как мишени на стрельбище. Он бежал вслед за Литтлом, сам не понимая, что произошло. Никогда в жизни он не мог допустить и мысли об убийстве человека, хотя ему предоставлялась такая возможность. «Эти люди всего лишь символы, — холодно подумал он. — Символы разрушения. В них нет ничего человеческого, они варвары, уничтожающие беззащитных и обездоленных. О них надо забыть». Он остановился. Перед ним возвышалась Машина.

Госсейн пытался убедить себя, что плоды десятилетий творческого труда невозможно уничтожить за одни сутки. В какой-то степени так и было. Но здание оказалось не таким большим, как он ожидал. Основное разрушение произвели атомные торпеды. В изуродованных стенах зияли безобразные отверстия диаметром в тридцать, пятьдесят и девяносто футов, торчали обрывки проводов — нервной системы умершей Машины.

Впервые Госсейн подумал о ней как о живом существе, которое внезапно скончалось. В конце концов, что такое разумная жизнь, если не чувствительная нервная система и не память о пережитом? За всю историю человечества не было личности, которая обладала бы большей памятью и знаниями о человеке и человеческой природе, чем Машина. Как издалека услышал Госсейн крик Дана Литтла:

— Скорее! Здесь задерживаться нельзя!

Госсейн послушно пошел вперед, двигаясь, как в тумане. Он не мог думать о чем-то другом. Машину растаскивали по деталям. Целые секции уже увезли, увозили, собирались увозить. Люди с приборами, инструментами, металлическими пластинами выбегали из темных коридоров. Госсейн замер, пораженный этим зрелищем, и в очередной раз осознал, что стал свидетелем конца целой эры.

Литтл потянул его за рукав, и это простое движение подействовало на Госсейна лучше всяких слов. Очнувшись, он торопливо пошел вперед, стараясь не попадать в свет прожекторов.

— Нам сюда, — сказал он, огибая здание, и направился к сорванным с петель воротам, в которые въехал грузовик с искривителем. Они вбежали в тоннель. Здесь было не так шумно, хотя работа кипела.

Шипели атомные пилы, звенел металл, люди суетились, торопясь поскорее отхватить лакомый кусок. Они вошли в широкий подвал с дюжиной грузовиков, стоявших у разгрузочной платформы. В полумраке подвала можно было различить фигуры людей, согнувшихся под тяжестью ухваченной добычи.

В самом конце просторного помещения они нашли ящик с искривителем, как бы ожидавший, когда за ним придут. На нем крупными черными буквами было написано: НАУЧНО-ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКАЯ ЛАБОРАТОРИЯ. ИНСТИТУТ СЕМАНТИКИ. ПЛОЩАДЬ КОРДЖИБСКОГО. ГОРОД.

Обратный путь они проделали быстро. Шум затих в отдалении, свет прожекторов заслонил пик холма. Они ехали в Город, к небольшому уютному дому Дана. Госсейн надеялся, что их встретит Патриция, но этого не произошло.

Он забыл о ней, как только они распаковали искривитель. Положив его на пол, он разглядывал запутанное переплетение электронных трубок и ламп. Неземной металл, уничтоживший мир землян, ярко сверкал. Этот прибор помог агентам галактического правителя занять на Земле самые высокие посты и долго оставаться неразоблаченными. Его вмешательство и захват искривителя ускорили развитие кризиса, который переживал мир ноль-А. После вторжения на Венеру война перекинулась на Землю.

Плохо это или хорошо, но уже началась или вот-вот начнется ожесточенная битва между силами захватчиков и людьми, которые в состоянии противопоставить им лишь свой ноль-А путь развития. Госсейна охватило отчаяние. Если рассуждать логично, битву заранее можно считать проигранной. Он посмотрел на Литтла. Молодой человек еле держался на ногах. Поймав на себе взгляд Госсейна, он выпрямился.

— Я так волновался, — признался он, — что всю предыдущую ночь не сомкнул глаз. Совсем вылетело из головы, что хотел купить сегодня пачку таблеток антисон.

— Ложитесь и постарайтесь уснуть, — ответил Госсейн.

— Тогда я пропущу самое интересное. Ни за что!

Госсейн улыбнулся. Он объяснил, что исследование искривителя займет много времени.

— Прежде всего необходимо обнаружить источник энергии, научиться включать и выключать прибор. Мне потребуются инструменты, хотя бы самые простые, которыми вы пользовались, когда сдавали курс ноль-А физики. Где у вас мастерская? И не волнуйтесь, спите спокойно.

Он остался один. Спешить было некуда. До сих пор торопливость не дала никаких результатов. Мир, который он хотел спасти, рухнул у него на глазах.

С чего же начать? Нужна зацепка, хоть небольшая. Ключик, который поможет раскрыть тайну искривителя. Патриция говорила, что им разрешено пользоваться только для транспортировки. Не совсем понятно, ну да ладно. Он взял энергосканер с датчиком и посмотрел в увеличитель.

Прежде всего необходимо найти провода под нагрузкой и какой-нибудь крупный узел. Ведь искривитель пространства был включен. Госсейн даже вздрогнул от изумления. Он не сомневался, что Машина первым делом выключит прибор, а потом уже начнет передавать сообщение о вторжении на Венеру.

Прошло десять напряженных минут, а он так и не понял, где находится основной источник питания. Машина с помощью специальных приспособлений быстро разобралась бы, что к чему. У Госсейна такой возможности не было. К тому же он обещал Литтлу, что все исследования они проделают вместе. Госсейн подумал и тоже решил лечь спать. Вполне возможно, что утром к ним придет Патриция Харди.

Он проснулся в четыре часа дня. На — кухонном столе лежала записка, в которой Литтл сообщал, что его автомобиль остается в полном распоряжении Госсейна. В конце он писал:

«…по радио передавали о „враждебно настроенных элементах“, которые саботируют „мирное производство“ и должны быть „безжалостно искоренены“ силами „охраны порядка“.

Если проголодаетесь, в доме полно всякой всячины.

Буду в 12.30.

Дан Литтл».

Наскоро перекусив, Госсейн вернулся в гостиную. Он был недоволен. «Не так уж трудно найти меня, — подумал он. — По крайней мере два человека в городе знают, где я нахожусь».

Нельзя сказать, чтобы он не доверял Патриции или Литтлу. До сих пор все поступки говорили о порядочности этих людей. Но в который раз он зависел от других. Допустим, что-нибудь сорвется. Допустим, как раз в эту минуту Патриция Харди давала вынужденные показания о том, где скрывается Госсейн.

Пока не стемнеет, выходить на улицу нельзя. Оставалось только заняться искривителем. Он встал на колени и осторожно дотронулся до углового рычага, возвышающегося над остальными лампами и трубками. Он не мог даже предположить, что может произойти, но приготовился к худшему. Рычаг оказался теплым. Госсейн несколько раз провел по нему пальцем, все так же осторожно и чувствуя себя несколько смущенным из-за этого. «Если меня обнаружат, — подумал он, — я разобью эти лампы, насколько сумею, чтобы захватчики не получили исправный прибор».

Он проверял искривитель сканером, когда раздался звонок телефона. Голос Дана срывался.

— Я говорю из автомата. В только что вышедшей вечерней газете напечатано, что полтора часа назад Патриция Харди арестована — это просто чудовищно! — по подозрению в убийстве своего отца. Мистер Уэнтворт, — вопрос Литтла прозвучал до странности робко, — сколько времени потребуется, чтобы заставить ноль-А человека заговорить?

— Кто знает, — ответил Госсейн. Его бросило в озноб. Пока что Торсон не допустил ни одной ошибки, — Послушайте, — после короткой паузы сказал он, — решайте сами, стоит вам оставаться на работе до полуночи или нет. Если вам есть куда пойти, уходите немедленно. Если вам кажется, что вы можете вернуться домой, будьте предельно осторожны. Скорей всего я оставлю искривитель у вас. Сначала я попробую вынуть из него кое-какие детали, а затем… впрочем, неважно. Следите за объявлениями в газетах, подписанными «Гость» и «Знакомый». И большое вам за все спасибо, Дан.

Он подождал и, не услышав никакого ответа, разъединил связь. Он вернулся к искривителю, дотронулся до углового рычага, который примерно на дюйм выступал над корпусом прибора, и потянул его вверх. Никаких последствий. Он толкнул рычаг от себя, полагая, что необходимо сначала освободить какие-то пружины, которыми он крепился. Раздался щелчок, и рычаг плавно ушел внутрь. В тот же момент комната поплыла, воздух задрожал, как поверхность воды, в которую бросили камень. Голову сковала боль. Он хотел нащупать рычаг и вернуть его в прежнее положение, но горячий металл обжег ему руку. По-видимому, на какое-то мгновение Госсейн потерял сознание, потому что очнулся от боли и понял, что, падая, ударился об искривитель. Им овладело необычное ощущение…

Госсейн открыл глаза. Он лежал на боку в полной темноте, вдыхая знакомый, не лишенный приятности, но тяжелый запах живого дерева. Он понял, куда попал, хотя с трудом поверил, что не спит. Так пахло только в доме Кренга.

Госсейн с трудом поднялся и чуть не упал, споткнувшись о какой-то металлический предмет. Он протянул руку вперед и уперся в гладкую, уходящую вверх, стену. Сомнений не оставалось. Он находился в тоннеле, среди корней гигантского дерева на Венере.

XXVI

Возбуждение, вызванное открытием, сменилось апатией. Чувствуя слабость в ногах, он тяжело опустился на деревянный пол. Руки дрожали.

Темнота угнетала, давила, мешала собраться с мыслями.

«Я могу, — сказал себе Госсейн, — две недели обходиться без пищи и три дня без воды».

Он с удивлением понял, что не считает свое положение безвыходным, хотя и очутился в запутанном темном лабиринте. Вряд ли искривитель транспортировал куда угодно. По-видимому, где-то поблизости находится станция, до которой нетрудно добраться.

Он уже совсем собрался отправиться в путь, когда вдруг осознал, какое необычайное происшествие он пережил. Несколько минут тому назад он был на Земле. Сейчас — на Венере.

Что говорил Прескотт? «Если две энергии совпадают по своим показателям до двадцатого десятичного знака и действуют в одном пространстве, наибольшая из них перекроет расстояние между ними, хотя это произойдет не мгновенно, а на сверхсветовых скоростях».

С точки зрения Госсейна, его перемещение произошло мгновенно. Должно быть, искривитель совместил сгусток высокоорганизованных энергий его тела с участком тоннеля в дереве, и большее перекрыло пространство в стремлении к меньшему.

Госсейн встал. «В конце концов я попал туда, куда хотел, на Венеру», — подумал он. На душе стало легче. Он наделал множество глупостей, но остался в живых. На ошибках учатся. Ему удалось многое узнать, и если он будет придерживаться своего плана, то постепенно научится контролировать дополнительный мозг. Рано или поздно он станет новым человеком.

Небольшой отдых прибавил сил, позволил сделать необходимую ноль-А паузу, чтобы нервная система приспособилась к сложившейся ситуации. Госсейн был абсолютно спокойным.

Он вспомнил, что споткнулся о какой-то предмет, и, несмотря на темноту, нащупал его за несколько секунд. Ну конечно, искривитель пространства. С крайней осторожностью он дотронулся до каждого из четырех угловых рычагов по очереди. Один из них так и остался в крайнем нижнем положении. Госсейн задумался. Прибор должен подчиняться определенной программе. С одной стороны, он препятствовал правильному функционированию Машины, с другой — транспортировал в отдаленные уголки Солнечной системы, возможно, в ключевые пункты заговорщиков: в штаб, на базу, на склад атомных торпед.

Перед ним открывались самые широкие возможности. Сейчас необходимо выбраться из лабиринта, а там будет видно. Он поднял искривитель на плечо. «Пройду тысячу шагов в одном направлении, — решил он, — потом вернусь и сделаю тысячу шагов в другом. Вряд ли мне придется ходить долго».

Примерно через триста шагов он увидел впереди слабое мерцание. Круто изгибаясь, тоннель сворачивал еще трижды, постепенно приближая Госсейна к невидимому источнику света.

Он подошел к ограждению.

Положив прибор на пол, Госсейн осторожно приблизился к металлическим прутьям, опустился на колени и посмотрел вниз.

Он стоял на краю гигантского котлована. Его покатые стены тускло блестели в свете атомных ламп, расположенных по всему периметру на равном расстоянии друг от друга. Половину котлована занимал космический корабль.

О таком звездолете на Земле могли только мечтать. Рассказать о нем — никто не поверит. Любой здравомыслящий человек отнесется к подобного рода уверениям, как к заявлению внезапно свихнувшегося инженера, который пришел домой после работы над обычным девяностофутовым межпланетным лайнером и сообщил своей жене: «А теперь, дорогая, я беру отпуск на пятьсот лет, нанимаю миллион чертежников и начинаю конструировать межзвездный корабль в две мили длиной».

Звездолет в ангаре был чуть меньших размеров. Горбатый, как акула, он не доставал до потолка всего футов на сто. Рядом мог бы поместиться еще один корабль, но тогда они заняли бы все помещение в милю шириной.

С расстояния в две трети мили Госсейн не мог различить детали, но ясно видел фигурки людей внизу под самым днищем. Он догадался, что они занимаются погрузкой, передавая по живому конвейеру ящики.

По-видимому, корабль готовился к отлету. Постепенно людей становилось все меньше. Затих далекий шум разговоров, прекратилось движение, наступила полная тишина. Госсейн ждал.

Сейчас на Венере, конечно же, ночь. Темнота необходима, чтобы старт остался незамеченным. Через мгновение потолок пещеры раскроется. Наверху, конечно, самая обычная лужайка. Все продумано до мелочей.

Ослепительно сверкавшие прожекторы разом погасли. Тоже разумно. Яркий свет привлекает внимание, а чувствительные детекторы наверняка нацелены в небо, чтобы не пропустить ни одного звездолета с Земли, ни одного неопознанного робоплана.

Но Госсейн ошибся. Космический корабль начал светиться зеленоватым матовым светом, от которого слегка помутилось в глазах, заболела голова.

Госсейн вспомнил, что подобное ощущение он испытал, включив искривитель. «Звездолет настроен на одну из галактических баз, — подумал он. — Никаких отверстий в потолке нет». Неприятные ощущения прошли так же внезапно, как начались. Зеленоватое сияние вспыхнуло и погасло. Гигантский звездолет исчез.

В пещере зажглись четыре прожектора, как миниатюрные солнца, но их яркий свет не проникал в самые отдаленные уголки, и они оставались в полумраке.

Госсейн взял искривитель и пошел вдоль ограждения. Он плохо представлял себе, что делать дальше, но спускаться в котлован не собирался. Должен же быть какой-нибудь другой выход из лабиринта. Лестница, лифт — что угодно.

Он оказался прав. Через некоторое время он подошел к шахтам лифтов, но только в двух из них стояли кабины. Не раздумывая, он потянул к себе ближайшую ручку. Дверь бесшумно и плавно открылась. Госсейн смело вошел в кабинку и уставился на панель управления. Вместо привычных кнопок он увидел перед собой двенадцать изогнутых рычагов. Госсейн побледнел. Он стоял в кабине искривителя! С его помощью можно переместиться не только вверх или вниз, а попасть в самые отдаленные пункты. Застонав от огорчения, он посмотрел внимательней и с облегчением увидел, что каждый рычаг указывал какое-то определенное направление. Госсейн решился. Приходилось рисковать. Он нажал на рычаг со стрелкой, направленной вверх.

На этот раз он старался разобраться в своих ощущениях, но не смог. Все его чувства на миг отключились, он не ощутил никакого движения. Когда головокружение прошло, он осмотрелся.

Он по-прежнему находился внутри дерева, в просторном помещении с неровными стенами и куполообразным потолком. В небольшое отверстие сбоку видно было небо Венеры.

Госсейн отнес искривитель в один из темных углов и стал осторожно продвигаться к светлому отверстию. Подъем становился все круче, а коридор сужался. Очень скоро ему стало ясно, что с искривителем тут не пробраться. Это было неприятное открытие, но в конце концов важно было связаться с жителями Венеры, а после искать возможность вынести прибор.

Последнюю треть пути пришлось преодолевать ползком, хватаясь за подгнившие выступы и подтягиваясь на руках. Сквозь дупло с рваными краями, наверняка не единственное в гигантском стволе, он выбрался на нижнюю ветку дерева и остановился, переводя дыхание.

Справа от него стеной стоял лес, слева виднелась большая опушка, по-видимому, расположенная над ангаром. Госсейн запомнил ориентиры и двинулся в путь.

Он чувствовал прилив сил. Широкие ветви деревьев росли так близко одно к другому, что создавалась сравнительно ровная поверхность. Шагая по ним, как по проспекту, Госсейн испытывал редкое наслаждение. Жители этой планеты, должно быть, тоже любили такие прогулки. Он так и пойдет, от дерева к дереву, и миль через пять…

Кора под его ногами неожиданно провалилась. Он рухнул вниз, на твердое дно колодца. В ту же секунду люк над его головой закрылся, оставив его в полной темноте, а пол резко накренился. Госсейн неудержимо скользил по крутому склону. Он опять попал в западню.

Но сдаваться без борьбы он не хотел. Уже падая, он все еще старался использовать малейшую возможность, чтобы задержаться, как-то встать, ухватиться за любую шероховатость в стене. Тщетные усилия. Футов через тридцать его бросило в сторону, и пол с легким щелчком поднялся, превращаясь в потолок. Но и тогда он не сдался. Присев на корточки, он изо всех сил прыгнул вверх, но ощутил под пальцами лишь пустоту. Он приземлился на согнутые ноги, чтобы не потерять равновесие, и заставил себя расслабиться, успокоиться, прекрасно понимая, что если выход существует, он обязан найти его именно сейчас, пока не поздно. Значит, нужно немедленно сделать ноль-А паузу и призвать на помощь логику.

Без сомнений, ловушка автоматическая и реагирует на тяжесть. Кора провалилась, когда он наступил на нее, пол накренился по той же причине. Но ловушка, конечно же, соединена с системой сигнализации. Значит, времени в обрез. Когда проверяющие явятся сюда, вырваться будет невозможно.

Став на колени, он ползком двинулся по полу. Через несколько секунд он нащупал ковер, затем шкаф, столик, кресло и кровать. Спальня. Значит, можно зажечь свет. Он поднялся на ноги и, на мгновение задумавшись, щелкнул выключателем. С момента падения Госсейна прошло три минуты.

Он с интересом разглядывал помещение. Неплохо. Две широкие кровати розового дерева в нише, за ней — гостиная, обставленная не хуже, чем в доме Кренга. Картины на стенах он рассмотреть не успел — медленно открылась дверь. Выхватив пистолет, Госсейн отступил.

Перед ним стоял робот с бластером в руке. Из-за его спины прозвучал голос Торсона.

— Бросьте оружие, Госсейн, и не вздумайте сопротивляться. Это бессмысленно.

Ему оставалось только подчиниться. Солдаты тщательно обыскали его. Робот исчез, и в открытую дверь прошел Джим Торсон.

XXVII

Звездолет доставил посла Галактической Лиги на планету Звериная. Металлическая посадочная площадка располагалась на вершине горы. Посол стоял у парапета огромного здания космодрома и печально смотрел на джунгли, раскинувшиеся внизу.

«Должно быть, — подумал он, — меня собираются пригласить охотиться вместе с этими, — он поискал подходящее слово, — с этими извращенцами, которые лишены чувства меры и охотничьи домики которых величиной могут поспорить с городом».

За его спиной произнесли:

— Прошу сюда, господин посол. Охота начнется через час. Энро согласился выслушать вас по дороге.

— Передайте господину министру иностранных дел Империи, — начал посол официальным тоном, — что я только что прибыл и…

Он замолчал. Отказ, готовый сорваться с губ, не был бы правильным ходом, а успех миссии зависел от такта и терпения. Ни один представитель Лиги не мог рассчитывать на успех, если бы отклонил приглашение императора шестидесяти тысяч звездных систем. Тихим голосом посол закончил фразу:

— …Я буду готов вовремя.

Это было кровавое зрелище. У каждого охотника был свой робот. Для каждого зверя было приготовлено особое ружье, которое роботы без шума и суеты подавали охотнику. Опасных зверей окружали энергетическим экраном, чтобы охотники могли не спеша целиться в самые уязвимые места.

Красивое животное с серебристой шкурой и копытами поняло после первой попытки, что ему некуда деться. Припав к земле, оно жалобно завыло. Его убил сам Энро, попав точно в глаз. Несколько секунд зверь катался по траве, жалобно скуля и дергаясь, потом затих. Представление окончилось.

Они вернулись во дворец, который одновременно являлся охотничьим клубом и министерством иностранных дел. Рыжеволосый гигант подошел к послу Галактической Лиги.

— Прекрасный спорт, — проворчал он. — Вы не находите? Я заметил, вы не стреляли.

— Я первый раз на охоте, — признался посол. — Поразительное зрелище.

Он не солгал. Это действительно было поразительно, ужасно, омерзительно, не поддавалось никакому описанию. Краешком глаза он заметил, что гигант иронически уставился на него.

— Представители Лиги все одинаковы, — заявил Энро. — Горстка жалких… — Он умолк, видимо, тоже не желая обострять отношения. — Слишком миролюбивые! — сказал он.

— Вы не должны забывать, — холодно ответил посол, — что Лига была организована девятнадцатью галактическими содружествами, которые в древности отдали дань бессмысленным войнам, ни к чему не ведущим и только уничтожающим людей. Основной закон Лиги — мир. Это настолько прочно укоренилось в нашем сознании, что мы не можем думать иначе.

— Мне иногда кажется, — с гордостью произнес Энро, — что я предпочитаю войну, пусть самую разрушительную.

Посол промолчал, и через некоторое время Энро, глубокомысленно покусывая нижнюю губу, резко спросил:

— Итак, что вам угодно?

— Недавно мы узнали, — дипломатично ответил посол, — что ваше министерство путей сообщения несколько переусердствовало.

— Не понял?

— Я имею в виду звездную систему, которую ее разумные обитатели называют Солнечной.

— Название ни о чем мне не говорит, — сухо ответил Энро.

Посол наклонил голову.

— Несомненно, сведения хранятся в вашем архиве, да и сама проблема достаточно проста. Примерно пятьсот лет тому назад ваше министерство создало там транзитную базу без разрешения Лиги. Солнечная система была открыта после подписания нами соглашений о разведке и эксплуатации новых звездных систем.

— Гм-м!

Взгляд императора стал еще более ироничен, и посол подумал: «Энро все знает!»

— Вы хотите сказать, что привезли нам разрешение оставить базу на месте? — спросил гигант.

— Ее надлежит немедленно свернуть, — твердо ответил посол Лиги, — согласно пунктам договора.

— Стоит ли ломать копья, — задумчиво произнес Энро. — Оставьте памятную записку секретарю министра, и я посмотрю, что можно сделать.

— Можно ли считать вопрос решенным? — спросил посол. — Вы свернете базу?

На лице Энро не дрогнул ни один мускул.

— Не обязательно. В конце концов, прошло много времени. Нам придется подбирать место для другой пересадочной станции. Если это окажется невозможным, мы обратимся к Лиге с просьбой разрешить нам пользоваться базой и впредь. Такие инциденты могут произойти где и с кем угодно — галактика велика. Мне кажется, тут надо действовать гибко и не забывать о прогрессе.

Посол, в свою очередь, иронически посмотрел на императора.

— Я уверен, Ваше Превосходительство первый заявили бы Лиге протест, если бы кто-нибудь вознамерился случайно присоединить к своим владениям еще одну звездную систему. Законы Лиги ясны. Сделавший ошибку обязан ее исправить.

Энро вспыхнул.

— Я вынесу этот вопрос на обсуждение на следующем заседании Лиги.

— Но оно состоится только через год.

Казалось, Энро не расслышал.

— Кажется, я припоминаю, — сказал он. — Маленькая система с кровожадными обитателями. Сейчас там творятся какие-то беззакония — может быть, даже идет война. Он хмуро улыбнулся. — Мы попросим разрешения примирить враждующие стороны. Уверен, что делегаты Лиги одобрят столь разумный подход к делу.

XXVIII

Госсейн мрачно смотрел, как его враг входит в комнату. Лучше бы это был Кренг или, на худой конец, Прескотт. Но перед ним стоял Джим Торсон — гигант с тяжелыми чертами лица, серо-зелеными глазами и ястребиным носом. Губы его слегка кривились в усмешке, ноздри раздувались. Наклонив голову, он кивнул, приглашая Госсейна сесть в кресло, но сам остался стоять и с некоторым участием спросил:

— Вы не ушиблись при падении?

Госсейн пожал плечами.

— Нет.

— Рад слышать.

Наступило молчание, которое позволило Госсейну собраться с мыслями. Он постепенно успокаивался: человек во вражеском логове находится в постоянной опасности. К тому же он считал, что принял правильное решение отправиться к жителям Венеры.

Он сосредоточился, оценивая обстановку. Как ни странно, но До сих пор все его встречи с Торсоном кончались довольно благополучно. С самого начала он возражал против убийства Госсейна, а потом согласился отпустить его на свободу. Судя по всему, сейчас он тоже собирался сообщить нечто важное.

Торсон провел рукой по подбородку.

— Госсейн, — проговорил он, — наше вторжение на Венеру находится в несколько странной стадии. Я бы даже сказал, что оно провалилось… Ага, я так и думал, что это вас заинтересует! Не бойтесь, у нас хватит и сил, и возможности успешно завершить операцию, но тем не менее ее исход целиком зависит от того, согласитесь вы на мое предложение или нет.

— Провалилось! — как эхо, повторил Госсейн.

Дальше он не слушал. «Наверное, я неправильно понял», — подумал он, не решаясь поверить в искренность Торсона. Сотни раз он представлял себе картину захвата Венеры: планета подверглась внезапному штурму со всех сторон, десятки тысяч парашютистов в небе! Миллионы венериан, захваченных врасплох десантниками, владеющими всеми видами оружия! Неужели они могли потерпеть поражение?

— Кроме меня, никто не догадывается о неудаче, — медленно произнес Торсон. — Разве что, — он поколебался, — Кренг. — На мгновение он нахмурился, как бы что-то обдумывая. — Госсейн, как бы вы поступили, если бы вам пришлось защищать Венеру от противника, обладающего самым мощным оружием?

Госсейн думал об этом, и у него были свои соображения, но он не хотел говорить о них Торсону.

— Не знаю, — сказал он.

— Так. Допустим, завоевание началось. Как вы поступите в этом случае?

— Уйду в ближайший лес.

— А жена, дети? Куда вы их денете?

— Возьму с собой.

Он начал понимать, что произошло. От волнения пересохло горло.

Торсон выругался и яростно ударил кулаком по своей ладони.

— Но зачем? — воскликнул он в сердцах. — Ни один нормальный человек не воюет с женщинами и детьми! Солдаты не смели трогать мирных жителей. Уничтожались только сопротивляющиеся.

Госсейн кивнул, но в волнении ничего не мог произнести. На глазах его навернулись слезы. Агрессор уже начал расплачиваться за свое вероломство. Он спросил:

— Как им удалось достать оружие?

Торсон застонал и принялся ходить по комнате взад и вперед.

— В это невозможно поверить! — воскликнул он, направляясь к большому экрану. Он нажал на кнопку. — Я хочу, чтобы вы узнали, что произошло, прежде чем продолжить разговор.

Свет в комнате погас. Экран вспыхнул белым квадратом. Изображение на экране ничем не отличалось от реальной жизни: Госсейну казалось, что он смотрит через окно. Окно продвинулось вперед, повернулось. В нем появилась поляна среди гигантских деревьев. Тысячи человек, одетых в легкую зеленую форму, спали в лесу. Госсейн удивился, что солдаты спят при свете дня. Некоторые во сне ворочались, другие вскакивали, протирали глаза и снова укладывались. Часовые мерно шагали между рядами спящих. Несколько робопланов патрулировали воздух, их пушки беспокойно поворачивались со стороны на сторону. Двое часовых остановились у самого «окна», и один из них обратился к другому на языке, совершенно чуждом человеческому слуху. Госсейн от неожиданности вздрогнул. Торсон, стоя за спиной, пояснил:

— Обитатели Альтаира. Их не успели обучить туземному языку.

Туземный язык! Госсейн промолчал. Он считал неуместным высказывать все то, что он думает о галактической Империи и ее нравах.

По густой листве деревьев пробежало легкое движение, и Госсейн понял, для чего Торсон показывает ему эту сцену. Фигуры людей, еле различимые и казавшиеся крошечными на фоне гигантских стволов, спускались по коре, как муравьи, по-обезьяньи прыгали с ветвей. В руках у них были короткие дубинки. Ступив на землю, они с громкими криками бросались на солдат. Все новые и новые люди спускались вниз, уподобляясь водопаду: жители Венеры в коричневых рубашках и сандалиях заполнили всю поляну, превратившуюся в развороченный муравейник.

Автоматика включилась немедленно. Засверкали лучи бластеров, загремели пушки. Люди падали сотнями. Лагерь проснулся. Солдаты хватали первое попавшееся оружие. Люди, вооруженные дубинками, нападали, с каждым мгновением их становилось все больше.

Программные устройства не справлялись с обилием поступающих сигналов: автоматические установки практически перестали вести огонь, не получая необходимых команд. Яснее стали слышны голоса и шум битвы.

Солдаты вели себя странно — бросались в глаза их неуверенные движения и скованные позы. Только теперь Госсейн догадался:.

— О Боже! Они напали на лагерь ночью!

Съемки велись в инфракрасных лучах — это ясно. Просто раньше он не обратил внимания на необычное освещение.

Торсон мрачно подтвердил:

— Ночью практически невозможно использовать оружие эффективно, а приборы ночного видения тоже надо успеть развернуть. — Он зарычал. — Эти безумцы сводят с ума! Ведь их и солдатами-то назвать нельзя, это просто сброд, толпа… — Он ругался не меньше минуты. Потом умолк и уже спокойно сказал: — Волноваться незачем. Это нападение было совершено в первую же ночь, а затем повторялось в каждом лагере. Армия, вооруженная самым совершенным оружием в галактике, была перебита безоружными людьми.

Госсейн не слышал Торсона, он, не отрываясь, смотрел на гипнотизирующее зрелище. Венериане растеклись по всему лагерю. Мертвые тройным слоем укрыли поляну. Солдаты перестали сопротивляться. Сверкали бластеры, но их держали нападающие. Через десять минут стало ясно, каков исход боя: отряд целеустремленных людей с дубинками захватил современный военный лагерь со всей его техникой.

XXIX

Когда победившие начали рыть могилы, чтобы похоронить павших, Торсон выключил экран. В комнате зажегся свет. Гигант посмотрел на часы.

— У меня остался примерно час до прихода Кренга, — сказал он.

Он постоял, нахмурившись, потом кивнул головой в сторону экрана, как бы продолжая прерванный разговор.

— Разумеется, — сказал он, — мы немедленно послали подкрепления, а венериане не пытались захватить большие города. Госсейн, — сухо продолжал он, — это неслыханно. За всю историю галактика не знала подобных примеров. В завоеванных странах, на захваченных планетах и звездных системах люди в массе своей всегда подчинялись, смиряясь с неизбежным. Ненависть к победителю еще могла жить на протяжении нескольких поколений, но наша пропаганда всегда брала свое, и очень скоро они начинали гордиться тем, что стали гражданами Великой Империи. — Он пожал плечами и пробормотал скорее самому себе: — Тактика, проверенная веками.

«Десять миллионов человек меньше чем за четыре дня», — в ужасе подумал Госсейн. Потрясенный, он закрыл глаза. Затем сурово взглянул на Торсона. Великая гордость и огромная печаль переполняли все его существо. Правомочность ноль-А пути развития доказана на практике, ее существование оправдано погибшими в боях. Жители Венеры смогли и правильно оценить внезапно возникшую ситуацию, и без колебаний включиться в борьбу. Столь внушительная победа разума должна произвести впечатление на людей во всей Вселенной.

Госсейн попытался представить себе те миллиарды честных людей, не принимающих войну, которые живут на покоренных империей планетах. Неожиданно пришедшая ему в голову мысль заставила его вздрогнуть. Он пристально разглядывал Торсона.

— Минутку, — сказал он медленно. — Зачем вам ложь? Можно ли поверить, что за такой короткий срок побеждена империя, солдат у которой больше, чем людей в Солнечной системе? Что помешает им присылать сюда армию за армией, пока Венера не будет разгромлена до основания?

Лицо Торсона выражало иронию.

— Именно это я и хочу вам объяснить. — Не отрывая от Госсейна взгляда, он придвинул стул и уселся на него верхом, сложив руки на спинке. Все его поведение говорило о том, что он собирается сообщить нечто важное. — Друг мой, — сказал он мягко, выдержав паузу, — попробуйте посмотреть на наши действия со стороны. Великая Империя — кстати, это буквальный перевод на земной язык — является членом Галактической Лиги. Силы остальных содружеств, вместе взятые, превосходят наши примерно в три раза, но мы сильнее каждого из них в отдельности и обладаем мощью, равной которой не было и нет во Вселенной. Тем не менее, мы не можем нарушать устав. Нами подписаны соглашения, которые запрещают использовать искривитель, кроме как для транспортировки. Мы нарушили с его помощью ход ваших Игр. Договоры запрещают использовать атомную энергию, кроме как в мирных целях. Мы уничтожили Машину атомными торпедами. В уставе Лиги записано, что нет более тяжкого преступления во Вселенной, чем геноцид. Когда в бою погибает пять процентов населения — это война. Десять процентов — неоправданное убийство, и после вынесения Лигой приговора напавшая сторона должна компенсировать пострадавшей ущерб всеми доступными способами. Но уничтожение двадцати процентов или двадцати миллионов человек — это геноцид. Если обвинение в геноциде доказано, какой бы силой и мощью ни обладало государство, оно будет объявлено вне закона. Преступникам выносится смертный приговор. Автоматически все члены Лиги находятся в состоянии войны с агрессором до тех пор, пока виновные не понесут наказания.

Торсон замолчал и мрачно улыбнулся. Встав со стула, он нервно зашагал по комнате. Через минуту он успокоился и посмотрел на Госсейна.

— Надеюсь, теперь вы понимаете, перед какой проблемой нас поставили жители Венеры. Если мы не остановимся, через неделю мы будем признаны преступниками или начнется война со всей галактикой. — Улыбка его стала еще мрачнее. — Понятно, что я не отдам приказа об отступлении, пока не буду уверен, что нахожусь в полной безопасности. А это, друг мой, в ваших руках.

Госсейн откинулся на спинку кресла.

Опять загадки. Услышанное потрясло его, и эмоциональная реакция мешала ему думать. Он ощущал ненависть к империи, которая стремилась к господству ценой миллионов человеческих жизней. Его неодолимо тянуло присоединиться к тем, кто принимает участие в сопротивлении, к тем, кто принес великую жертву в борьбе с захватчиком. Жажда действия настолько овладела им, что он едва не забыл, где находится.

Но тренированная кора головного мозга подчинила себе таламическую реакцию, он уже контролировал свои эмоции. Он понимал, что ему определена какая-то особая роль в развернувшихся событиях и он принесет гораздо больше пользы, если выполнит свое настоящее предназначение. Одним из ноль-А принципов был следующий: не существует двух одинаковых ситуаций. Следовательно, Гилберту Госсейну-2, человеку уникальному, необходимо остаться в живых и научиться контролировать свой дополнительный мозг.

Он не забыл, что находится в плену, но поведение Торсона давало надежду на возможность выполнить принятое решение. Он примет любое его предложение и попытается извлечь из него максимальную выгоду. Госсейн поднял голову.

— И все-таки я не понимаю, — медленно произнес Торсон, — кто вы такой? — Во взгляде его было недоумение. — Вы появились в критический момент, накануне сражения, очевидно, с тем, чтобы не допустить вторжения на Венеру. Я признаю, что это задержало нас, но ненадолго. В конечном итоге вы нам не помешали. Даже поражение мы потерпели не из-за вас, а из-за философии этой расы.

Он замолчал и задумчиво наклонил голову, целиком поглощенный проблемой. И вновь заговорил хриплым, неуверенным голосом:

— И все же… Какая-то связь должна быть. Госсейн, как вы можете объяснить существование в одной ничем не примечательной системе планет уникального ноль-А учения и уникального Гилберта Госсейна? Подождите. Не отвечайте! Позвольте мне высказать свои соображения по этому поводу. Сначала мы вас убили, но без далеко идущих целей. Просто решили, что легче списать вас со счетов, чем суетиться. Это была ошибка. Мы подошли к решению сложной проблемы слишком узко. Когда Прескотт доложил, что вы появились на Венере, я сперва не поверил. Потом я приказал Кренгу разыскать вас, а так как ваше согласие сотрудничать было нам необходимо, я заставил Прескотта притвориться, что он организовал ваш побег. Заодно мы получили возможность избавиться от Лавуазье и Харди, а доктор Кейр, сам того не подозревая, выдал нам полную информацию о вашем дополнительном мозге. Приношу извинения за некоторую грубость, допущенную в работе, но мы были встревожены и даже испуганы, когда вы появились во втором теле. Бессмертие! — Он смотрел отсутствующим взглядом, как человек, потрясенный до глубины души возможностью такого чуда. Казалось, он даже не заметил, что назвал Икса настоящим именем, Лавуазье. Госсейн уже слышал где-то это имя. — Кто-то решил проблему человеческого бессмертия, — продолжал Торсон. — Тайну жизни, для которой не существует никаких преград. Разве что, — тут он презрительно улыбнулся, — найдется такая сила, которая уничтожит все дубли еще в зародыше.

Он умолк и посмотрел на своего собеседника исподлобья.

— Вам, конечно, интересно, где мы нашли тело Гилберта Госсейна-3. Откровенно говоря, я всегда с подозрением относился к Лавуазье. Мне казалось несерьезным, что сразу же после аварии он переметнулся на нашу сторону и стал ярым противником ноль-А учения. Поэтому я нанес визит в Институт семантики и…

Он вновь умолк, как бы поддразнивая Госсейна, который невольно воскликнул:

— Вы нашли его там? — Он и не ждал ответа. Сотни мыслей теснились в его мозгу. — Лавуазье? — переспросил он. — Выходит, Икс — это Лавуазье, директор Института семантики?

— Автомобильная катастрофа произошла два года назад. Тогда многие газеты печатали сообщения об этом событии, но лишь немногие знали, какие страшные последствия она имела. Но все это в прошлом. Главное — в одной из лабораторий института мы обнаружили ваше третье тело. Ученые утверждали, что его доставили им всего несколько дней назад для передачи Машине, что они связывались с ней по своим обычным каналам, и она подтвердила, что пришлет за телом грузовик через пару недель. Поверьте, я не собирался уничтожать его, но когда мои люди попытались вскрыть прозрачный пластиковый контейнер, он взорвался.

Торсон говорил, не отрывая взгляда от лица Госсейна. Он тяжело опустился в кресло.

— И это все! — Голос Торсона зазвенел. — Поверьте, Госсейн-3 существовал, я видел его своими глазами: он был точной копией и вашей, и Госсейна-1. Только поэтому я решил рискнуть своей карьерой.

По-видимому, открывшись Госсейну, Торсон испытывал облегчение. Он наклонился и доверительно продолжал:

— Госсейн, вы уже многое знаете о себе. Я осведомлен, что некоторые мои подчиненные снабжали вас информацией, возможно, надеясь на выгодную сделку. И на здоровье. — Он махнул рукой. — Имейте в виду, что о Законах Лиги я сказал вам чистую правду. Но — и вы, должно быть, уже понимаете это… — Торсон помолчал, как бы собираясь высказать нечто чрезвычайно важное. — …они не имеют значения для нас. Мы сознательно нарушили соглашения и начинаем войну. — Он уселся поглубже, вздохнул и мрачно сказал: — Энро устал от бесконечных проповедей Лиги. По его приказу я должен уничтожить всех ноль-А жителей Венеры, чтобы спровоцировать Лигу. Но я решил, что приказа не выполню.

Госсейн давно понял, к чему ведет Торсон. Он загонял собеседника в тупик, чтобы тот принял единственное нужное ему решение. Однако, сам того не замечая, Торсон объяснил причину появления одного за другим нескольких Гилбертов Госсейнов — руководитель неслыханной военной авантюры, направленной на поголовное уничтожение человечества, перечеркнул все прежние планы ради личного бессмертия, перед которым любая, даже самая головокружительная карьера представлялась ненужной. Еще многое требовалось объяснить, но одно было ясно — появление Госсейна-2 помешало исполнению чудовищного плана.

— Госсейн, мы должны найти вашего космического шахматиста! — воскликнул Торсон. — Именно мы, я не оговорился. Надеюсь, вы понимаете, что не в ваших интересах оставаться в стороне. Вы не могли не задумываться над тем, что являетесь всего лишь недоразвитой версией оригинала. Научитесь вы или нет контролировать свой дополнительный мозг, не играет роли, ведь скорей всего вы никогда не узнаете, какую цель преследовал человек, вас создавший. И не забывайте, что мы остановили его на время, и как только он начнет… производить новые тела, вы вновь станете ненужным. Это звучит ужасно, я знаю, но с какой стати тешиться иллюзиями? Каких бы успехов вы сейчас ни добились, вас в любом случае выбросят на помойку, а после того, как мы уничтожили ваше третье тело, вряд ли в новом мозгу сохранятся воспоминания Гилберта Госсейна-1.

Напряженное лицо Торсона выдавало его мысли. Голос его слегка охрип. Он продолжал:

— Разумеется, я готов заплатить за вашу помощь: я не уничтожу Венеру, не стану применять ядерное оружие, порву отношения с Энро или, по крайней мере, постараюсь как можно дольше держать его в неведении. И все это я готов сделать в обмен на ваше согласие добровольно сотрудничать с нами. Итак, мне остается спросить вас, — серо-зеленые глаза горели, — согласны ли вы помочь нам добровольно? Потому что все равно мы вас заставим!

Госсейн знал, о чем пойдет разговор, и подготовился, обдумав последствия своего решения. Он ответил сразу:

— Конечно, согласен. Но я надеюсь, вы понимаете, что прежде всего мне необходимо научиться контролировать дополнительный мозг? Готовы ли вы быть логичным и дать мне такую возможность?

Торсон вскочил на ноги. Подойдя к Госсейну, он потрепал его по плечу.

— Я предусмотрел все, — сказал он звенящим голосом. — Мы наладили транспортную межпланетную связь. Через несколько минут здесь будут Кренг и доктор Кейр. Прескотт вылетит завтра на обычном звездолете, чтобы наши сторонники на Земле ничего не заподозрили. Он назначен управляющим Венерой. Но…

Раздался стук в дверь, и следом за доктором Кейром в комнату вошел Кренг. Торсон приветливо кивнул головой, а Госсейн поднялся с кресла и молча пожал руку врачу. Торсон и Кренг о чем-то пошептались, и гигант тут же стал прощаться.

— Я оставляю вас, чтобы вы не торопясь обсудили конкретный план действий. Кренг сообщил мне, что на Земле началось восстание, и я должен срочно вернуться во дворец президента.

Дверь за ним закрылась.

XXX

— Посмотрим, кто кого, — завершил беседу доктор Кейр. — Причем я ставлю на дополнительный мозг.

Они проговорили больше часа. Кренг вступал в разговор не часто. Госсейн следил за ним краешком глаза, оставаясь в некотором недоумении. Кейр сказал, что именно Кренг разыскал и арестовал его. Понятно, что Кренг должен был изображать кровожадного злодея, но не слишком ли умело он притворялся? Госсейн не решился спросить его о Патриции Харди.

Кейр поднялся.

— Что ж, начнем, — сказал он. — Как я выяснил, здесь, на галактической базе, подготовлено специальное помещение и самая совершенная аппаратура. Думаю, обучение займет не так уж много времени. — Он покачал головой, удивляясь. — Никак не могу поверить, что под домом Кренга расположен большой город, чуть ли не в несколько квадратных миль. Но не будем отвлекаться. — Он нахмурился. — Ваш дополнительный мозг, — задумчиво произнес он, — является естественным искривителем пространства со всеми вытекающими отсюда последствиями. Мне кажется, что дня через три-четыре вы уже сумеете перемещать небольшие предметы.

Но он сделал это уже через два дня.

После очередных экспериментов, оставшись один в полутемной лаборатории, Госсейн молча сидел и смотрел на деревянные кубики, расположенные на расстоянии трех сантиметров друг от друга. Он не заметил никакого движения, но внезапно их грани соприкоснулись.

Каким-то образом энергия его дополнительного мозга подчинила материю. Извечная мечта человечества осуществилась.

Пока что он добился этого не самостоятельно. Было сделано все возможное, чтобы изготовить два одинаковых кубика. И тем не менее за два прошедших дня они изменились. Несмотря на принятые меры предосторожности, на них повлияло тепло его тела, свет, темнота, множество самых разнообразных причин. Без помощи искривителя он вообще не мог рассчитывать на успех. Прибор отождествил кубики до девятнадцатого десятичного знака. Он почти прекратил молекулярное движение воздуха в комнате, оказав свое воздействие и на стол, и на кресло, в котором сидел Госсейн, и на самого Госсейна.

И тем не менее, главный импульс исходил от человека. Начало было положено.

Госсейн вышел из лаборатории и встретил Торсона, который прибыл с Земли, чтобы помочь доктору. Опыты продолжались. На фотографии появились тысячи крошечных светлых лучиков, которые протянулись к его дополнительному мозгу.

Обессиленный, Госсейн с трудом поднялся и направился в отведенную ему комнату под обычной охраной солдат. По дороге к лифту он заметил, что над ним кружится какой-то металлический шар, весь усеянный электронными лампами. Прескотт, исполнявший обязанности начальника охраны, проследил за его взглядом.

— Это вибратор, — пояснил он. — Кренг не забыл пари, предложенного доктором Кейром: кто кого. Рисковать нам ни к чему. Этот аппарат вносит несущественные изменения в атомную структуру всех окружающих его предметов. Он будет сопровождать вас повсюду. — Прескотт повысил голос. — Необходимая мера предосторожности, если учесть, что скоро вы сможете перемещаться из своей комнаты в любое место, которое вам предварительно удалось «запомнить».

Госсейн не ответил. Он не скрывал своей неприязни к Прескотту, и сейчас лишь молча посмотрел на него. Прескотт пожал плечами, взглянул на часы и с кривой усмешкой многозначительно произнес:

— В наши намерения, Госсейн, входит застраховаться от неожиданностей всеми доступными способами. Так что вас ждет небольшой сюрприз.

Загадка несколько озадачила Госсейна, и он думал над словами Прескотта, пока принимал ванну, переодевался в пижаму, и, выключив верхний свет, подошел к нише, где стояли две кровати. Вдруг одно из одеял шевельнулось. На него смотрели заспанные глаза. Даже в полумраке Госсейн сразу узнал знакомое лицо. Девушка грациозно села и зевнула.

— Я вам еще не надоела? — спросила Патриция Харди.

XXXI

Госсейн сел на край постели. Он чувствовал огромное облегчение. Но когда волнение улеглось, он вспомнил, что Прескотт обещал ему сюрприз.

— Надо понимать, — сказал он, — что если я сбегу, вас убьют.

Она с самым серьезным видом кивнула.

— Это идея мистера Кренга.

Госсейн лег на кровать и молча уставился в потолок. Опять Кренг. Видимо, Торсон хотел устранить Патрицию, и Кренг предложил компромиссное решение, чтобы спасти ее, а самому остаться вне подозрений. Он представил себе, как Кренг убеждает Торсона, что Гилберт Госсейн считал себя когда-то мужем этой женщины, а значит, у него остались к ней какие-то чувства.

«Великолепный Элдред Кренг, — подумал Госсейн. — Единственный человек, который пока что не допустил ни одной ошибки». Чуть скосив глаза, он посмотрел на Патрицию. Она зевнула и потянулась, как довольная кошечка. Внезапно она повернулась в его сторону.

— Разве вам не о чем меня спросить? — сказала она.

Он задумался. Лучше не упоминать о Кренге. И он понятия не имел, что произошло у нее с Торсоном.

— Мне кажется, — осторожно проговорил Госсейн, — что я теперь более или менее разобрался в создавшемся положении. Мы стали жертвой галактической империи, пытающейся присоединить к своим владениям еще одну планетную систему, несмотря на неудовольствие так называемой Галактической Лиги. И если бы на карту не было поставлено огромное количество человеческих жизней, можно было бы посмеяться над неврастеничной цивилизацией, которой не удалось научиться разграничивать животные ощущения от человеческих. Тысячи лет их технический прогресс служил захвату власти и расширению владений. Им не понять, что строить любые отношения на принципах уважения и сотрудничества, как с государственными, так и с отдельными личностями, и проще, и дешевле. Да, картина ясна. Теперь остается только выяснить, какую роль в ней играют некоторые люди. Например, вы.

— Я — ваша жена, — ответила девушка.

Госсейну не понравилось, что она может шутить в такое время.

— Вы не считаете, — с упреком сказал он, — что здесь не место для подобных заявлений? Подслушивающие аппараты…

Она мягко рассмеялась, потом ответила ему серьезным тоном:

— Друг мой, Торсона водит за нос один из самых умных людей, которых я когда-либо встречала. Элдред Кренг. Уверяю вас, он позаботился о том, чтобы наши разговоры не прослушивались.

Госсейн замолчал. Она явно восхищалась своим любовником.

— Нельзя сказать, — медленно проговорила Патриция, — сможет ли Элдред продержаться до конца и защитить нас в случае необходимости. Когда Торсон добьется своего, он убьет нас так же хладнокровно, как отца и Икса. Если человек, стоящий за вами, не придет нам на выручку, можете считать, что все мы покойники.

Ее уверенность подействовала на Госсейна самым странным образом. Она абсолютно не верила в возможности Гилберта Госсейна-2. Неужели они рассчитывали только на загадочного незнакомца? Возможно ли, что Кренг не строил никаких планов на тот случай, когда Госсейн научится управлять дополнительным мозгом? Этот последний вопрос он задал девушке.

— Нет, — ответила Патриция Харди. — Если это произойдет, вы сами должны решить, что делать.

Госсейн выключил свет.

— Патриция, — сказал он в темноту, — вы считаете, я допустил ошибку, согласившись сотрудничать с Торсоном?

— Может быть.

— Мы найдем этого неизвестного, я уверен.

Чуть поколебавшись, она ответила:

— Элдред тоже так думает.

Опять Элдред. К черту Элдреда.

— Почему Кренг не предупредил вашего отца?

— Он не знал, что они затевают.

— Вы хотите сказать, что Торсон не доверяет ему?

— Нет. Но Икс был человеком Кренга. Торсон решил, что Кренг будет противиться его уничтожению и поэтому поручил все это Прескотту.

— Икс был человеком Кренга? — переспросил Госсейн.

— Да. Он считал, что гипертрофированный эгоизм развился в Лавуазье после катастрофы. И тем не менее Торсон не доверял ему.

— Мне кажется, — мрачно сказал Госсейн после долгой паузы, — что все сопротивление планам Энро строится на комбинациях Элдреда Кренга. — Он умолк. А ведь похоже, что он недалек от истины. В мозгу Госсейна молнией блеснула мысль.

— Может быть, Кренг и есть неизвестный космический шахматист?

Патриция ответила сразу:

— Нет.

— Откуда вы знаете?

— Он показывал мне свои детские фотографии.

— Подделка, — предположил Госсейн.

Она промолчала, и, выждав несколько секунд, он переменил тему разговора.

— Кем был ваш отец?

— Мой отец, — тихо ответила она, — считал, что Машина несправедливо отказала ему в продвижении, несмотря на его незаурядные знания и огромный опыт. Когда я была маленькая, я разделяла его негодование и даже решила не проходить курса ноль-А обучения. Но он зашел слишком далеко. Я начала понимать, что за сильной личностью — а в этом ему никто не откажет — кроется человек, которому безразличны последствия его поступков. Я внутренне взбунтовалась. Когда полтора года назад на сцене появился Элдред, сделавший неслыханно быструю карьеру в дипломатических кругах Великой Империи, я впервые вошла в контакт с Галактической Лигой.

— Он представитель Лиги?

— Нет. — В голосе ее прозвучала гордость. — Элдред Кренг — это Элдред Кренг, человек уникальный. Но на Лигу меня вывел он.

— И вы стали агентом Лиги?

— В каком-то смысле да.

— Что вы имеете в виду?

— Лига, — ответила Патриция, — имеет множество недостатков. Принятие решений зависит от отношения к проблеме отдельных содружеств. Вы не представляете, как легко пожертвовать одной звездной системой ради спокойствия остальных. Я никогда об этом не забывала и делала все возможное для Земли и только для Земли, пользуясь привилегиями агента Лиги. Содружествам известно наше ноль-А учение, но им не удалось привить его нигде в галактике. Некоторые правительства отождествляют его с пацифизмом и просто не могут поверить, что можно достичь такой полной гармонии мыслей и чувств, когда человек мгновенно приспосабливается к любой обстановке, даже к войне.

Госсейн кивнул, вспоминая рассказ Торсона. Он давно понял, почему Энро выбрал для вторжения отдаленную Солнечную систему. Уничтожение мирных жителей, нарушающее все договоры Лиги, неизбежно приведет к межзвездной войне, которую император давно готовит.

— Именно Элдред, — продолжала Патриция, — обнаружил, что в результате аварии великий ученый, директор Института семантики, превратился в кровожадного маньяка, которого вы знали под именем Икс. Он думал, что Лавуазье выздоровеет и станет неоценимым союзником, но, к сожалению, ошибся.

Опять Элдред. Госсейн вздохнул.

Наступило молчание. С каждой минутой Госсейн мрачнел все больше. Он не питал иллюзий. Жадность заставила Торсона свернуть в сторону от намеченной цели, но это затишье перед бурей. Получив короткую передышку, венериане успеют лучше вооружиться, а у Лиги будет несколько недель, чтобы понять, что Энро собирается развязать галактическую войну. Торсон постарается как можно дольше вести двойную игру, но если он почувствует, что его жизни грозит опасность, немедленно отдаст приказ и превратит Венеру в атомную пустыню.

Нет, нельзя ожидать чуда и сидеть сложа руки, полагаясь только на неизвестного. Каким бы могуществом тот ни обладал, он мог рассчитывать лишь на помощников вроде Госсейна, которые вряд ли могли противостоять галактической Империи. Надо что-то предпринять.

И в голове его зародился смелый план.

XXXII

Еще через два дня в темной лаборатории он совместил два луча света без помощи искривителя. Когда его попросили рассказать об ощущениях, испытанных при этом, он ответил невразумительно: «Рука движется, как у загипнотизированного; кажется, что все это делает за тебя кто-то другой».

С каждым днем легкие покалывания в теле становились все отчетливей, он учился различать свои ощущения. Он начал узнавать виды энергий, движения, предметы с закрытыми глазами и вскоре называл их безошибочно. Он узнавал о присутствии людей по особому теплу, проникавшему в его организм. Он реагировал на самые небольшие дозы раздражителей, а на шестой день узнавал доктора Кейра по дружелюбию, которое исходило от него. Он даже понял, что психиатр волнуется за его дальнейшую судьбу.

Теперь он решил испытать свое умение различать эмоции на Кренге, Торсоне и Прескотте. Выяснилось, что ненависть к нему испытывает только Прескотт. «Он не может забыть, — подумал Госсейн, — о страхе, который пережил, и о том, что я обманул его во дворце». Торсон оказался настоящим Макиавелли, но к своему пленнику эмоций не проявлял. Кренг вообще держал свои чувства в узде, по-видимому, из-за постоянного напряжения и не раскрывался даже перед собой.

Но настоящим сюрпризом оказалась Патриция. Никакого контакта, несмотря на многочисленные попытки. И Госсейн решил, что может воспринимать лишь эмоциональный мир мужчин.

За эти дни он продолжал разрабатывать свой план в деталях. Он пришел к выводу, что информацию о создавшемся положении он получил от людей, использовавших чисто аристотелевы представления и понятия. Даже Кренг не получил в детстве ноль-А воспитания, которое дало бы ему полный контроль над мозгом.

Госсейн сознавал, что в его расчетах есть слабые места, но в то же время многое прояснилось. Таинственный незнакомец уже не казался ему волшебником. Он считал его обычным человеком, открывшим секрет бессмертия и выступающим против галактической империи. Без сомнения, он не очень беспокоился о том, будет жить или нет очередное тело Госсейна. В крайнем случае — при поражении — он начнет новую партию в соответствии с другой ситуацией.

Но сейчас это было неважно.

В тот день, когда он экспериментировал с большим кубиком, он решил отключить вибратор. Сложный прибор с огромным количеством различных схем и волновых энергий, пульсирующих в трубках и лампах, в конце концов подчинился ему. Тогда он взял его в руки и попытался одновременно нейтрализовать прибор и запомнить атомную структуру пола, на котором стоял. Ничего не вышло.

Либо вибратор, либо пол. Но не то и другое вместе. И это было известно заговорщикам.

На девятнадцатый день ему дали стержень из сверхпрочной стали, а в противоположном конце лаборатории поместили небольшой генератор. Он действовал осмысленно. Молния, вылетевшая, казалось, из руки, прошла по стене, потолку, энергетическому экрану, за которым стояли наблюдатели. Госсейн прервал совпадение энергий и, не сопротивляясь, отдал стержень посланному за ним солдату. Только после этого Торсон вышел из-за экрана. Настроение у него было прекрасное.

— Что ж, мистер Госсейн, — сказал он с уважением, — с нашей стороны просто глупо продолжать дальнейшее обучение. Не то чтобы я не доверял вам… — Он засмеялся. — Я уверен, что теперь вы разыщете нужного нам человека. — Он резко переменил тон. — Мы вылетаем на Землю. Укладывайтесь. В вашем распоряжении ровно час.

Госсейн рассеянно кивнул. Через несколько минут, стоя у дверей лифта, он смотрел, как трое солдат осторожно вносят в кабину вибратор. Прескотт жестом пригласил и его. Солдаты гурьбой столпились в углу. Прескотт подошел к панели управления. Резким движением Госсейн схватил его за плечи и изо всех сил ударил головой о металлическую стенку. Выхватывая бластер из кобуры, он отпустил падающее тело и нажал на первый попавшийся рычаг.

Как всегда, сознание на мгновение помутилось. Он пришел в себя, когда из его бластера вылетела огненная струя и охранники свалились как снопы.

Первая стадия плана завершилась успехом.

XXXIII

Расстегнув молнию, Госсейн снял свой комбинезон. Он полагал, что в ткань вшиты различные электронные приспособления, а одно из них — он твердо это знал — могло парализовать человека. Раздевшись, он почувствовал облегчение, но прежде чем начать действовать, быстро переоделся в костюм Прескотта.

Первую остановку он использовал, чтобы избавиться от вибратора. Открыв дверцу лифта, он осторожно вытолкнул прибор, а вслед за ним довольно бесцеремонно вышвырнул четыре трупа. Самое главное — быстрота. Нажав на очередной рычаг, он вновь очутился в незнакомом коридоре.

Как и в первом, здесь не было ни души. Госсейн «запомнил» структуру участка пола рядом с шахтой лифта и дал ему кодовое обозначение: один. Пробежав футов сто и свернув за угол, он повторил свою процедуру, поменяв лишь кодовое обозначение на «А». Остановившись, он подумал; «Один!»

В тот же момент он оказался рядом с лифтом.

Его охватил восторг, не похожий ни на одно из испытанных им ранее ощущений. Только бы успеть!

Обозначения, которые он дал участкам следующего коридора, были «2» и «Б». В четвертом коридоре навстречу ему попался человек. Госсейн выстрелил.

Больше он никого не встретил. И хотя он старался не задерживаться, прошло не менее получаса, пока он добился, чего хотел: запомнил девять зон, обозначенных цифрами, столько же, обозначенных буквами, и, кроме того, электрические розетки, обозначив их математическими символами.

Теперь можно домой. Похоже, побег его пока остался незамеченным. Госсейн заставил себя успокоиться. Не так уж много, но для отступления у него имелось восемнадцать разных мест, а его дополнительный мозг мог пользоваться энергий из сорока одного источника. Руки его слегка дрожали, а лоб покрылся испариной. Вполне естественная реакция, если учесть, сколько сил затрачено. Не пройдет и тридцати минут, как ему придется дать решительный бой, начать войну, подобную которой никогда не вел одиночка. Через час станет известно, победит он или погибнет, теперь уже навсегда.

Он открыл дверь и осторожно вошел в комнату. Патриция Харди вскочила с кресла и кинулась ему навстречу.

— О Господи, — воскликнула она. — Где вы пропадали? Сюда приходил Элдред.

Не похоже было, что она догадывается о случившемся, но ее тон потряс Госсейна. Он все понял.

— Кренг! — Ему казалось, что на него рушится потолок.

— Он велел передать вам последние инструкции.

— О Боже! — вырвалось у Госсейна.

Он почувствовал слабость в ногах. Он ждал, надеялся, что им, наконец, начнут разумно руководить. Он затянул выполнение своего плана до самой последней минуты. А теперь…

Девушка взволнованно произнесла:

— Он сказал, — голос ее упал до шепота, — чтобы вы притворились, будто вас непреодолимо тянет в Институт семантики и вошли там в контакт с… с… — Она покачнулась, почти теряя сознание.

Госсейн подхватил ее и потряс за плечи.

— С кем же?

— С бородатым! — сказала она хрипло. — В дальнейшем вам следует выполнять его приказы. — Она выпрямилась. — Трудно поверить, что Элдред… с самого начала знал о его существовании.

— Но кто он такой?

— Элдред не сказал.

Госсейн еле сдержался, чтобы не вспылить. В нем закипала ярость. Оставив в одиночестве, его вынудили совершать бессмысленные поступки. Как теперь выйти из положения? Сконцентрировав волю, он собрался с мыслями. Патриция не должна знать, что он натворил, пока всего не расскажет.

— Что задумал Кренг?

— Торсона надо убить.

— Понятно. А потом?

— Элдред — его первый помощник. Он примет командование армией. — Она говорила быстро, глотая слова. — В нашем секторе галактики у Торсона сто миллионов солдат. Если Энро их лишится, ему потребуется не меньше года, чтобы организовать новое нападение на Солнечную систему.

Госсейн бессильно опустился на ближайшее кресло. По логической четкости план Кренга был безупречен. Госсейн тоже хотел убить Торсона, но понимал, что такая попытка обречена на провал, поэтому хотел уничтожить галактическую базу. Кренг достоин восхищения. Теперь понятно, почему он ни во что не вмешивался и даже не пытался предупредить жителей Венеры.

— Элдред считает, — вновь заговорила Патриция Харди, — что с Торсоном здесь покончить на удастся. На него надо напасть где-нибудь в другом месте.

Госсейн устало соглашался. План Кренга, пожалуй, был ничуть не менее отчаянный, чем план Госсейна. И такой же неконкретный. Он поднял голову.

— Что еще сказал Кренг?

— Больше ничего.

«Опять от меня требуется слепое повиновение», — горько подумал Госсейн. Чтобы выполнить поручение Кренга, ему придется опять сдаться в плен, но прежде для виду некоторое время сопротивляться. Это значит, что все, им достигнутое, будет потеряно.

За ним установят более тщательное наблюдение, и ему останется лишь надеяться на неизвестного бородатого, который, возможно, остановит захватчиков. Он посмотрел на девушку.

— Патриция, кто такой Кренг?

Она не отвела взгляда.

— Неужели не догадываетесь?

— Не знаю, — ответил Госсейн. — Мне трудно понять, как ему удалось добиться такого высокого положения. Но если среди людей галактических цивилизаций много таких, как он, нам следует перейти к их системе общего образования.

— Все значительно проще, — спокойно сказала девушка. — Кренг — землянин. Пять лет назад, работая на Венере детективом, он заподозрил своего помощника, который явно не прошел ноль-А курса. Оказалось, что его подослал Прескотт. Именно тогда Элдред узнал о заговоре, но решил быть осторожным и даже никого не предупредил. Он понимал, что противника нельзя недооценивать. Следующие несколько лет он провел в космосе, на службе Великой Империи, приспосабливаясь к обстановке, входя в доверие к вышестоящим, безжалостно расправляясь с конкурентами, не останавливаясь ни перед чем, чтобы занять свой высокий пост. Сам он считает, что продолжает вести расследование, которое начал как простой венерианский детектив. И…

— Вот так расследование! — воскликнул Госсейн. Его сомнения рассеялись, как дым. Элдред Кренг, простой детектив с Венеры, разработал план, основанный на более полной информации, чем та, которой располагал Гилберт Госсейн. Следовательно, Гилберт Госсейн поторопился. Однако в утешение ему остается надежда, что скоро он узнает имя человека, открывшего рецепт бессмертия.

Итак, ему придется притвориться, что он сопротивляется, но дать им возможность довольно быстро захватить себя; затем придется пережить несколько неприятных минут допроса — особенно, если будет применен детектор лжи. Но это неизбежно. К счастью, прибор лишь подтверждает правильность ответа.

В последовавшей за этими событиями инсценировке Госсейн появлялся в тех девяти местах, которые закодировал цифрами. Буквенные он не использовал, оставив на случай, если придется отвечать на неприятные вопросы: Он был уверен, что беготня и сумятица не оставят времени на тщательное расследование.

В коридоре, отмеченном им цифрой семь, нападающие прижали его к стене. Госсейн сдался.

С огромным облегчением он увидел, что его привели в гостиную Кренга. Допрос был долгим, но Кренг задавал вопросы настолько искусно, что детектор лжи ни разу не отреагировал отрицательно. В результате Кренг сказал в микрофон:

— Мистер Торсон, я уверен, что вы можете без опасений отправляться с ним на Землю. Я останусь на базе и наведу здесь порядок.

Госсейн и без того был удивлен отсутствием Торсона. Конечно, рисковать он не желал, но в конце концов рано или поздно ему придется остаться наедине с Госсейном: ведь тайну бессмертия нельзя было доверить подчиненным, которые тоже могли забыть о своих прямых обязанностях.

Торсон присоединился к нему у лифта.

— Как я и предполагал, — сказал он снисходительным тоном, — возможности вашего дополнительного мозга ограничены. Однако теперь мне понятно, почему Госсейн-3 не появился сразу: он все равно не помешал бы вторжению на Венеру. Видимо, дело в том, что одиночка уязвим, даже обладающий бессмертием. Если сбросить атомную бомбу в район его перемещений, от героя не останется ничего, кроме горстки пепла. — Торсон махнул рукой. — Забудем о Прескотте. Я даже доволен, что так получилось. Потеря небольшая. Однако, если судить по вашему поведению, вы неверного мнения о моих намерениях. — Он пожал плечами. — Убивать я никого не собирался. Меня интересует только великое открытие.

Госсейн не стал возражать, но знал, что Торсон лжет.

История свидетельствовала, что убийство ради власти, угнетение беззащитных были заложены в самой природе аристотелевой личности, не умеющей контролировать мозг и жить в гармонии с природой. Юлий Цезарь и Помпей, Наполеон, — выступивший сначала как защитник отечества и превратившийся впоследствии в свирепого агрессора, являлись духовными собратьями Энро, который мечтал завоевать всю галактику.

Даже сейчас Торсон наверняка строил грандиозные планы, представляя себя в роли какого-нибудь сверхчеловека. Он прервал его размышления.

— Пойдемте, — произнес он. — Мы и так потеряли много времени.

XXXIV

Госсейн не узнавал Город Машины. Бои шли прямо на его улицах, и повсюду остались разрушенные здания. Когда они приблизились к дворцу, Госсейн понял, почему последние несколько дней Торсон провел на Венере.

От здания осталась лишь пустая коробка. Госсейн шел по полуобвалившимся коридорам, заглядывал в комнаты без потолка, и его охватила грусть по тому времени, когда цивилизации на Земле еще не угрожала беда.

Неумолкающие выстрелы на отдаленных улицах служили как бы фоном мрачной картине опустошения, раздражали, вызывали неприятные воспоминания.

— Здесь не лучше, чем на Венере, — резко ответил на его вопрос Торсон. — Они сопротивляются, как дикие безмозглые животные.

— Один из ноль-А законов, — бесстрастно заметил Госсейн, — необходимость полного приспособления к окружающей среде.

— А-а! — раздраженно протянул Торсон и тут же переменил тему разговора: — Вы что-нибудь чувствуете?

Госсейн покачал головой.

— Ничего, — честно признался он.

Они пошли в спальню Патриции. В стене так и осталась зиять дыра — здесь был искривитель пространства. Пол, усеянный осколками стекла, пустые рамы окон. Госсейн взглянул туда, где раньше сияла Машина — как бриллиант чистой воды с короной атомного факела. Площадь на холме закидали тысячами тонн свежей земли — видимо, чтобы стереть даже память о символе человечества, боровшегося за разум. Но никто не разровнял землю: у захватчиков хватало других забот.

Не обнаружив во дворце никого, Торсон с охраной, составившей целую процессию, повез Госсейна в домик Дана Литтла. Домик уцелел. По-видимому, уборкой занимались автоматы: в комнатах было светло и чисто. Ящик из-под искривителя стоял в углу гостиной. Адрес: «Институт семантики», куда Машина собиралась его отправить, выделялся черными буквами на стороне, обращенной к ним.

Госсейн, как бы пораженный пришедшей в голову мыслью, сказал:

— Может быть, там?

Целая армия со всем своим вооружением двигалась по широкому проспекту Города Машины.

Флотилии робопланов затмили небо. Над ними, подобно коршунам, висели космические корабли, готовые открыть огонь по первому сигналу. Роботанки неслись по параллельным улицам. Отряды охраны со всех сторон окружили знаменитую площадь и кинулись внутрь здания через многочисленные двери. Перед центральным входом Торсон указал на надпись, выбитую в мраморе. Госсейн прочитал древнее изречение: «СОМНЕНИЕ — ПИК ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО РАЗУМА».

Ему показалось, что из глубины веков до него донесся тихий вздох. Бесчисленные поколения людей жили и умирали, даже не подозревая, что слепая вера мешает им видеть жизнь такой, какая она есть на самом деле.

К Торсону подбежали солдаты. Один из них заговорил с ним на языке, состоящем почти из одних гласных. Гигант повернулся к Госсейну.

— Там никого нет, — сказал он.

Госсейн не ответил. «Никого нет», — эхом отдалось в мозгу. Впрочем, он заранее мог предположить, что ни один ученый не останется в стороне, когда человечеству грозит опасность.

Торсон сделал знак охраннику, который нес вибратор, и Госсейн сразу почувствовал, как энергия обволокла его тело. Торсон смотрел на него.

— Мера предосторожности, — сказал он. — Мы выключим прибор, когда войдем в здание.

Госсейн удивился.

— Вы намерены войти?

— Я разнесу дворец на мелкие кусочки, — ответил Торсон. — в нем могут быть потайные комнаты.

Он повысил голос, отдавая какие-то распоряжения. Началась суматоха. Люди подбегали к нему с докладами. Они говорили все на том же непонятном языке, и Госсейн представления не имел, что происходит, пока Торсон не повернулся к нему, хмуро улыбаясь.

— В одной из лабораторий работает какой-то старик, — объяснил он. — Непонятно, как мы не заметили его раньше, но… — Он нетерпеливо махнул рукой. — Я приказал не трогать его до моих дальнейших распоряжений.

Торсон, несомненно, говорил правду. Он побледнел и выглядел озабоченным. Некоторое время он стоял, что-то обдумывая.

— Слишком рискованно, — пробормотал он. — Войти придется, но…

Массивные золотые ступени привели их к платиновым дверям, усыпанным драгоценными камнями. Они вошли в огромный холл. Каждый дюйм стен и куполообразного потолка сверкал миллионами бриллиантов. Эффект создавался потрясающий, и Госсейн подумал, что архитекторы несколько переусердствовали. Дворец строился в то время, когда необходимо было убедить человечество, что так называемые драгоценные камни и металлы, ранее служившие признаком богатства, — всего лишь обыкновенные редкие минералы. С тех пор прошло сто лет.

Они пересекли комнату, выложенную рубинами, поднялись по изумрудной лестнице и, войдя в зал со стенами из чистого серебра, остановились перед коридором, отделанным пластиком, который ничем не отличался от опала. Солдаты сновали по всем помещениям, и Госсейн почувствовал отчаяние. Торсон показал на дверь в конце коридора.

— Он там.

Госсейну казалось, что все это происходит во сне. Он едва не спросил: «А борода у него есть?» Но не смог вымолвить ни слова. «Как же быть?» — подумал он в отчаянии.

Торсон кивнул.

— Мои люди охраняют его. Сейчас все в ваших руках. Вы пойдете и скажете ему, что здание окружено. Атомной энергией он не владеет — ее не регистрируют наши приборы — так что он не может нам помешать. — Выпрямившись во весь рост, он смотрел на Госсейна сверху вниз. — Госсейн, — прорычал он, — я вас предупреждаю: лишнее движение, и я уничтожу и Землю, и Венеру. Если произойдет что-нибудь непредвиденное…

Звериная злоба угрозы вызвала у Госсейна ответную реакцию, помогла избавиться от оцепенения. Они с ненавистью уставились друг на друга. Торсон первым нарушил молчание и рассмеялся, разряжая обстановку.

— Ну ладно, ладно, — произнес он. — Считайте, что оба мы погорячились. Слишком много Поставлено на карту. Но помните, это вопрос жизни или смерти. — Он скрипнул зубами. — Ступайте же!

Госсейн ощутил внутри ледяной холод — результат неправильной работы нервной системы, мускулы его напряглись. Он двинулся по коридору.

— Госсейн, когда ты подойдешь к нише рядом с дверью, шагни туда. Там ты будешь в безопасности.

Госсейн вздрогнул, как от удара. Он не слышал ни одного слова, но мысль, возникшая в мозгу, прозвучала так ясно, как будто была его собственная.

— Госсейн, вдоль стен стоят металлические ящики, к которым подведена электрическая энергия в тысячу вольт. Воспользуйся ею.

Теперь уже не оставалось никаких сомнений. Видимо, Прескотт оказался не прав, считая, что телепатия возможна только в том случае, когда два мозга совпадают по своим показателям как минимум до двадцатого десятичного знака, ведь он спокойно воспринимал чьи-то чужие мысли.

Госсейн застыл на месте. Он смутно подумал: «Я не должен останавливаться! Надо идти!»

— Госсейн, зайди в нишу и нейтрализуй вибратор!

Он прошел больше половины пути. Ниша была уже в десяти футах от него, в пяти, потом…

— Госсейн, что вы задумали? — заревел Торсон. — Выходите немедленно!

— Нейтрализуй вибратор!

Он старался изо всех сил, зрение его помутилось от напряжения. Он увидел, как молния сверкнула и ударила прямо в Торсона. Гигант рухнул, а огненная струя закружилась по залу. Послышались крики и стоны солдат. Огненный шар плавно опустился с потолка, обволакивая вибратор. Раздался взрыв, и прибор разлетелся на мелкие куски. Столпившиеся вокруг техники были убиты. Нервная система Госсейна освободилась из плена энергетических пульсаций.

— Госсейн, торопись! Не дай им опомниться. Они не должны передать на космические корабли приказ о бомбежке. Я ничего не могу сделать. Очисти здание, потом возвращайся. Скорее! Я тяжело ранен.

Ранен! Чувствуя необъяснимое волнение, Госсейн представил себе человека, который умрет, так и не успев ничего ему рассказать. Он заставил себя сконцентрироваться и, подсоединив дополнительный мозг к источникам энергии, через десять минут превратил в развалины остальную часть здания и площадь. Поток пламени разлился по коридорам. Стены рушились, заживо погребая солдат. Танки дымились и вспыхивали яркими факелами. «Ни один человек, — ярче молнии сверкнула мысль, — ни один человек из особой охраны Торсона не должен уйти отсюда живым».

И не ушел. Совсем недавно целый полк: солдат и боевой техники заполнял площадь. Сейчас повсюду лежали обуглившиеся тела да кое-где дымились куски металла. Робопланы висели в воздухе на высоте тысячи футов. Без приказа Торсона они не решатся на какие-то действия. А может, командование уже принял Кренг.

Госсейн не стал тратить времени на размышления. Он кинулся обратно в здание, пробегая комнату за комнатой. В лаборатории в кресле у стола полулежал старик с густой бородой. Он посмотрел на Госсейна остекленевшим взглядом, с трудом улыбнулся и произнес:

— Полный порядок!

У старика был глубокий, сильный и очень знакомый голос. Госсейн уставился на него, вспоминая, где слышал этот бас раньше. Вздрогнув, он сделал шаг вперед.

— Икс! — сказал он.

XXXV

Старик закашлялся, и лицо его исказила боль. Тело судорожно сотрясалось, повязка сползла, и Госсейн увидел обожженную кожу и огромную, величиной с кулак, рану на боку. Из раны струилась темная кровь.

— Ничего, — сказал он. — Если не кашлять, то я хорошо контролирую боль. Самовнушение. — Он осторожно выпрямился. — Икс, — повторил он. — Что ж, можно считать и так. Я добился для него высокого положения в заговоре. И он, не подозревая об этом, был для меня источником информации. В этом и заключается уникальность системы бессмертия, которую мне удалось усовершенствовать. Мысли активного мозга телепатически воспринимает пассивный. Однако, когда появился он, мне пришлось исчезнуть. Понимаешь, трудно объяснить наличие двух Лавуазье. — Он медленно прислонился к спинке кресла и облегченно вздохнул. — Мне был необходим осведомитель, мысли которого я мог бы читать без задержки. Признаюсь, я подстроил аварию и ускорил течение некоторых жизненных процессов в его организме. Жестокое решение, не спорю, но в остальном он оставался совершенно независимым негодяем, вольным в своих поступках.

Голова его свесилась на грудь, глаза закрылись, и Госсейну показалось, что старик потерял сознание. Неизвестный умирал, а ему так ничего и не удалось выяснить! Я должен знать, кто я такой, — с тоской подумал он и, наклонившись, тронул Лавуазье за плечо.

— Проснитесь! — позвал он.

Старик шевельнулся. Усталые глаза открылись и задумчиво посмотрели на него.

— Я пытался, — сказал низкий голос, — покончить с собой. Не хватило сил подключить дополнительный мозг к источнику энергии. Ничего не вышло… Видишь ли, я давно решил, что умру вместе с Торсоном… Думал, меня убьют солдаты… они плохо стреляли. — Он покачал головой. — Все логично. Сначала пробуждается тело, потом кора головного мозга, потом… — Глаза его загорелись. — Может быть, ты дашь мне пистолет? Я чувствую, мне все труднее бороться с болью.

Обуреваемый противоречивыми чувствами, Госсейн поднял с пола бластер. «Неужели я должен заставить беспомощного старика страдать и отвечать на вопросы?» Внутренняя борьба стоила ему душевных сил, но в конце концов он решил, что у него нет другого выхода.

Когда Лавуазье протянул руку, Госсейн отрицательно покачал головой. Старик бросил на него быстрый взгляд.

— Вот оно что! — Он рассмеялся каким-то странным, удивленным смехом. — Ну хорошо, что ты хочешь узнать?

— Мои тела. Как…

Его прервали на полуслове.

— Секрет бессмертия, — сказал старик, — заключается отчасти в умении разграничивать потенциальные возможности, которые ребенок унаследовал от каждого из своих родителей. К примеру, можно взять близнецов, или двух похожих друг на друга братьев. Теоретически сходство может быть достигнуто непосредственно при рождении. Но в действительности это возможно лишь в лабораторных условиях, когда тела находятся в электронном инкубаторе. Бессознательное состояние исключает появление у них собственных мыслей, их массируют автоматы, они получают искусственное питание и, следовательно, практически не отличаются от оригинала. Но мозг меняется лишь согласно восприятию, полученному от своего alter ego, который живет в миру. Этот процесс должен контролироваться искривителем и прибором, функционирующим наподобие детектора лжи, который убирает ненужные впечатления.

В твоем случае я стер почти всю память — тебе незачем было много знать. Но именно такое совпадение мыслей обеспечивает бессмертие личности, несмотря на то, что тело за телом могут подвергаться уничтожению или гибели.

Голова старика опять склонилась.

— Вот и все. Остальное ты уже знаешь от Кренга. Мы должны были как-то отсрочить нападение.

— А дополнительный мозг? — спросил Госсейн.

Старик вздохнул.

— Он существует в зародыше у каждого из нас, но не может развиться из-за нервных перегрузок, которые организм испытывает в течение жизни. Вспомни кору головного мозга Джорджа, мальчика-зверя, так и не начавшую правильно функционировать. Дополнительный мозг просто не выдерживает активного существования на ранних стадиях развития… Его, конечно, можно…

Он умолк, и Госсейн дал ему минутный отдых, пытаясь разобраться в услышанном. Возможности, унаследованные от каждого из родителей. Искусственное оплодотворение — наука пользовалась подобными методами сотни лет назад, а инкубаторами еще раньше. Теперь самое главное: где хранятся тела?

Он задал вопрос и, не получив ответа, потряс старика за плечо. Тело Лавуазье безжизненно наклонилось вперед. Госсейн осторожно опустил его на пол и, встав на колени, приложил ухо к груди. Сердце не билось. Госсейн медленно выпрямился. Губы его беззвучно шептали: «Но ведь ты ничего мне не сказал. Я все еще ничего не знаю».

Постепенно он успокоился. Нельзя ожидать, что все в жизни будет ясным. Наклонившись, он осмотрел куртку и брюки старика, надеясь найти хоть какую-нибудь зацепку. Карманы были пусты. Он уже собирался встать, когда услышал:

— О Боже, дай мне пистолет!

Госсейн замер, потрясенный до глубины души, и тут же понял, что не услышал ни звука. Он уловил мысль умирающего. Сначала нерешительно, потом все увереннее, он осторожно потряс его за плечо. Клетки мозга погибали не сразу после того, как сердце переставало биться. Если он услышал одну мысль, значит, есть и другие. Шли минуты. «Умирание — сложный процесс», — подумал Госсейн. К тому же, сходство между ними наверняка частично нарушено.

— Поживи еще немного, Госсейн. Следующей партии тел — всего восемнадцать лет. Подожди, пока им исполнится тридцать… да, тридцать…

Мысль оборвалась, но Госсейн задрожал от возбуждения. Видимо, какая-то группа клеток отозвалась на его призыв. Прошло еще несколько минут, и он уловил:

— Память — удивительная вещь… Но между моей и твоей группами была нарушена непрерывность… Несчастный случай со мной… течение процесса… Да, жаль… Но ты уже приобрел жизненный опыт и сможешь завершить…

Следующая пауза была короткой. И снова в его мозгу зазвучал голос:

— Я задумывался тоже — может, и меня кто-нибудь создал? Я считал, что я — ферзь в шахматной партии. Ты же был пешкой в седьмом ряду: шаг — и ты тоже ферзь. Но ведь даже ферзь — всего лишь фигура, хоть и важная. Но кто же играет? Все это началось… Опять… (что-то неразборчивое). Круг замкнулся. И мы продвинулись не далее…

Госсейн изо всех сил старался удержать мысль, но она ускользнула. Стоя на коленях возле мертвого тела и напряженно ожидая следующего импульса, он вдруг осознал, насколько фантастично то, что сейчас совершается.

И вновь голос:

— Госсейн, более пятисот лет назад… я начал разрабатывать ноль-А теорию, предложенную еще раньше не помню кем. Я подыскал место, мне казалось, что неаристотелев человек… именно тот путь развития… Тайна бессмертия не должна попасть в руки таким, как Торсон, готовым использовать знания для достижения неограниченной власти…

Наступило молчание. Кора головного мозга погибала, клетки теряли связь между собой. Он поймал неясные фрагменты фраз. Затем вдруг:

— …Я обнаружил галактическую базу, побывал во всей Вселенной… вернулся и разработал проект Машины… выбрал Венеру, чтобы люди могли быть счастливы. А затем, несмотря на потерю памяти в результате несчастного случая, я начал выращивать тела, правда не своего поколе…

Проходили минуты. Мозг старика молчал. Госсейн поднялся. Он восторжествовал над самой смертью! Внезапно ему вспомнилось: «Между твоей и моей группами нарушилась непрерывность».

Ну, конечно! Ненависть к Иксу затуманила его ощущение, что между ними должна быть какая-то связь. Но относится ли непрерывность только к памяти? А к чему еще она может относиться?

Он нашел тюбик с пастой для бритья в ванной на полке. Нетерпеливо выдавил содержимое на бороду покойного.

Волосы остались на полотенце. Стоя на коленях, Госсейн, не отрываясь, смотрел в лицо человека лет семидесяти пяти или восьмидесяти — старше, чем он предполагал. Искать больше никого не нужно. Это было его собственное лицо.