Вечный бой

Глава IX Микеле Альбимонте

— Старый, подъём! — услышал я голос дневального, — Тебя Лука требует. Дуй в штаб!

Я с огорчением прогнал остатки сна, открыл глаза и потянулся. Майор Лукьяненко, начальник штаба батальона, прекрасно знал, что эту ночь я совсем не спал. И если он не даёт мне отдохнуть, значит, произошло нечто чрезвычайное.

Сидя на койке и наматывая портянки, я про себя посмеивался над своим прозвищем. «Старый». Надо же! Старшему сержанту Лаврову пять месяцев назад пошёл только двадцать пятый год. Но что поделать, если попал на службу на четыре года позже своего срока. Сейчас в глазах двадцатилетних парней, которые и жизни-то ещё толком не видели, действительно выглядишь умудрённым стариком. Недавно в батальон прибыл новый механик-водитель. Выпускник сельскохозяйственного института, в котором не было военной кафедры, он был призван рядовым в двадцать три года. И тоже получил прозвище «Старый». Забавно было услышать в казарме нечто в таком роде: «Эй, Старый! Да не тот Старый, который дембель, а тот Старый, который молодой!»

Я заправил койку, одёрнул гимнастерку и поправил на груди Гвардейский Знак. Бросил критический взгляд на сапоги и бляху ремня. Они блестели. Хорошо. К начальнику штаба батальона надо являться в достойном виде.

Майор Лукьяненко сидел над картой. Когда я вошел, он быстро свернул её, чтобы вошедший не увидел, что на ней нанесено. Но я сразу понял, что майор изучал карту сопредельного района Китая. Значит, опять готовится выход на ту сторону.

— Товарищ гвардии майор! Старший сержант Лавров…

— Присаживайся, Володя, — пригласил он меня, указывая на стул рядом с собой.

Вне строя и, особенно, с глазу на глаз мы с ним всегда называли друг друга без званий, учитывая, естественно, разницу в возрасте. Я присел и кивнул в сторону карты.

— Что, Александр Кузьмич, опять за Аргунь?

— Да, Володя, туда, — подтвердил майор и развернул карту, — Знаешь этот район?

— Знаю, — ответил я, присмотревшись, — Ходил здесь.

— Это хорошо, что ты там ходил. А кто ещё из твоих ребят там был?

— Корнеев был, Гриценко был, Васильев был, Цыретаров, Ягомост. Вот, пожалуй, и все. Я тогда ходил старшим пятёрки, а командиром был капитан Свиридов.

— Я помню, — Лукьяненко задумчиво посмотрел на меня, — Посоветуй, Володя, кого сейчас туда отправить?

— А что за задача, Александр Кузьмич?

— Смотри. Вот здесь, по данным спутниковой и агентурной разведки, сосредотачивается дивизия усиленного состава. Одна из трёх, переброшенных на наш участок за последнее время. Аргунь в этом месте мелкая, берега для форсирования удобные. Представляешь, что получится, если они ударят? Наш полк приграничный укрепрайон не удержит, придётся отходить на вторую линию обороны. А это даст им возможность закрепиться на этих сопках и создать плацдарм для наращивания сил. А если они потеснят нас вот до этого рубежа, то тут естественный рельеф позволит им создать такую оборону, что их оттуда придётся только ядерными ударами выковыривать. То, что они устроили нам в июле, было всего-навсего разведкой боем.

— И где же выход?

— Подтянуть сюда танковый полк и дивизион залпового огня. Якобы на учения. Но, сам понимаешь, такие манёвры без особых к тому оснований не производятся. К тому же они не могут стоять здесь слишком долго. Надо, чтобы они оказались здесь в нужное время, если, конечно, это потребуется. Отсюда — задача: надо выяснить состав передовой дивизии, степень её готовности и оценить ориентировочно время, к которому она может нанести удар. Лучше всего было бы взять хорошего языка.

— Языка, — машинально повторил я и внимательно посмотрел на карту.

Район, куда предполагался выход, был весь изрисован значками, обозначающими расположение китайских частей, вплоть до отдельных батальонов, складов, линий связи и минных полей. Сунуться туда пятёркой было всё равно, что влезть в берлогу к зимующей медведице. Я прикинул предполагаемый маршрут (впрочем, неизвестно ещё, какой маршрут разработает офицер из штаба армии) так, чтобы незаметно миновать многочисленные сторожевые посты и кордоны китайцев. Путь получался долгим и извилистым. Да ещё и минные поля. Впрочем, разведчики мы или саксофонисты? Если мы не сможем пройти, то кто пройдёт? Но пройти сможет только тот, кто уже бывал там и знает местность. Этот район был сложен и опасен ещё полгода назад, когда мы ходили туда весной. А сейчас, когда там появились эти дивизии, он стал в три раза сложней и опасней. Решение напрашивалось само собой: должны идти ребята из той же пятёрки. Да вот только согласятся ли они? Я прекрасно понимал, почему начштаба так на меня смотрит. Две недели назад вышел приказ об увольнении в запас нашего призыва, «дембельский приказ». Теперь майор уже не мог просто приказать: «Пойдёшь ты и такие-то». Он ждал моего решения.

— Я поведу пятёрку, — сказал я.

— Но ведь… — начал, было, начштаба.

— А кто ещё там сможет пройти, Александр Кузьмич? Посылать туда молодняк? Вам что, хочется писать родителям: «Ваш сын пропал без вести»?

— Ну, что ж. Я так и думал, что ты примешь именно такое решение. Кого возьмёшь с собой?

— Поговорю со стариками.

— Только учти, для вас это дело сугубо добровольное.

— Ясное дело. Возьму только тех, кто согласится. Дайте мне слепыша.

«Слепышом» мы называли карту предполагаемого района выхода, но без каких-либо условных обозначений и более крупного масштаба. Надо было принять меры предосторожности, чтобы никто, даже случайно, не узнал: куда именно планируется выход.

Я не мог точно сказать, как в этих обстоятельствах поступил бы Владимир Лавров, скорее всего, он принял бы такое же решение. Но я, Микеле Альбимонте, прибыл сюда и временно стал старшим сержантом Лавровым, исполняющим обязанности командира взвода разведки, для того, чтобы исключить всякие случайности. Слишком много здесь ставилось на карту, и майор Лукьяненко нисколько не сгущал краски, он и сам до конца не знал ещё какие гибельные могут быть последствия в случае неудачи. Задача была далеко не простая. Когда я на карте прикидывал маршрут, я ещё раз вспомнил, как обыгрывал его, моделируя на компьютере. И сейчас, мысленно представляя участки китайской территории, я вспоминал; как мельтешили картинки, как раздваивались и даже троились изображения. Всё это говорило о том, что в этой операции очень большую роль будет играть элемент случайности. В таких ситуациях всё зависит от агента, от уровня его подготовки, способности контролировать обстановку и хладнокровно выкручиваться из нестандартных ситуаций. Без ложной скромности я мог сказать, что в настоящее время в Монастыре таких хроноагентов можно было пересчитать по пальцам одной руки. И я был в их числе.

В казарме я собрал «стариков», с которыми Лавров весной ходил на этот участок, и мы прошли в канцелярию пятой роты. Там сидел старшина миномётной батареи и корпел над какими-то таблицами. Под потолком слоями стлался сигаретный дым.

— Витёк, передохни и покури где-нибудь в другом месте. Нам потолковать надо, — сказал я.

— Понял, разведка, — Виктор Бондаренко поднялся из-за стола и потянулся, — Посекретничайте, я вам мешать не буду.

Подождав, пока он выйдет, я разложил на столе «слепыша» и тупым концом карандаша обвёл район предстоящего поиска.

— Узнаёте?

— Как не узнать, — ответил за всех Гриценко, — Еле ноги оттуда унесли. До конца дней своих помнить буду. А что, Старый, опять туда, к волку в зубы?

— Туда, Вася, туда, — подтвердил я, — Только сейчас дело предстоит веселее чем прежде.

Я коротко обрисовал обстановку и задачу, поставленную начштабом. Ребята призадумались. Цыретаров достал пачку сигарет и протянул нам. Это была «Прима» Рижской табачной фабрики. Совершенно вне всякой связи мне подумалось, что одно Время разберётся в извилистых тропинках армейского снабжения. Надо же! Везти сигареты через всю страну: из Риги в Читинскую область. Цыретаров затянулся, выпустил через ноздри густую струю дыма и, покачав головой, проговорил с усмешкой:

— Надо же, как просто! Пройти через посты, боевые порядки дивизии, через минные поля; всё рассмотреть, взять языка и вернуться обратно. Легче чем высморкаться.

— В том-то и дело, Гриша, — заметил я, — что высморкаться иногда бывает гораздо труднее.

Мы рассмеялись, вспомнив далеко не смешной эпизод. Минувшим летом Лавров, Цыретаров и Ягомост ночью лежали в густой траве в десяти шагах от китайского патруля. Патрульные постояли, закурили и прошли совсем рядом, едва не наступив на разведчиков. Один из китайцев задел куст какой-то травы, и Цыретаров непроизвольно вдохнул едкую пыльцу. Несколько минут он зажимал нос и рот и корчился, подавляя кашель и чихание. И только, когда китайцы завели мотор своего джипа, дал себе волю. Это были ужасные минуты. Но когда всё, в том числе и переправа через Аргунь, осталось позади, этот случай из жутких сам по себе превратился в забавные. А тогда нам было далеко не до смеха.

— Ну, шутки шутками, — сказал Ягомост, — чихай, не чихай, а задачу сполнять всё одно надобно.

— Надо, — поддержал его Корнеев, — Только вот как? Если мы тот раз еле выбрались; то сейчас, когда там ударная дивизия сосредоточилась, те, кто местности не знает, ни за что там не пройдут. Послать туда молодняк, всё равно, что на верную смерть их отправить.

— Ну, положим, у нас шансов там тоже будет не много, — возразил Цыретаров.

— Пусть и не много, — ответил ему Васильев, — но у нас хоть какие-то шансы, да есть, а им вообще ничего не светит. Старый, короче, кто пятёрку поведёт?

— Я поведу.

— С этого и надо было начинать, тогда и базарить было бы не о чем. Мы с тобой и пойдём. Ты ведь не случайно нас сюда собрал.

— Конечно, не случайно. Только, вы ведь знаете, что приказать нам идти туда сейчас уже никто не может. Мы своё уже отслужили.

— Так что? Нам дембельские чемоданы собирать и смотреть, как молодняк на тот свет отправляется? — возмутился Корнеев, — Даже если и ты с ними пойдёшь, ты же не заговорённый. Мало ли что случится. Нет, Старый, я с тобой два года отбарабанил, несколько раз с тобой за Аргунь ходил, схожу и в последний раз. Одного тебя я с молодыми не отпущу.

— Понятно. Кто ещё пойдёт?

— Да все мы пойдём, — ответил Гриценко, — Верно, мужики?

— Верно, — ответил за всех Ягомост, — Когда выход, Старый?

— Стоп, гвардейцы, — успокоил я ребят, — Если вы все решили идти, то это не значит, что вы все и пойдёте. А все вы не пойдёте. Со мной пойдут, — я сделал паузу и посмотрел в лица разведчиков, выбор сделать было трудно, но необходимо, — Со мной пойдут Корнеев, Гриценко и Цыретаров.

— А мы!? — хором возмутились Васильев и Ягомост.

— А вы останетесь, — спокойно ответил я, — Не подумайте, мужики, ради бога, что я вам не доверяю, или сомневаюсь, или ещё что-нибудь. Лучшей пятёрки мне не надо. С вами я, как за каменной стеной. Но посудите сами. Мы вернёмся и разъедемся по домам. А месяца через три в этот район снова пятёрка пойдёт. В ней уже не будет никого, кто бывал в этих местах. Вместо вас я возьму двух котлов, точнее, уже новоявленных дембелей.

Разведчики призадумались. После минутного молчания Ягомост вздохнул:

— Всё время ты, Старый, прав. Только вот непонятно, почему ты именно меня с Петрухой оставляешь?

— Дим, спроси чего полегче. Если я тебе скажу, что пока на вас смотрел, в считалочку про себя играл: двое вышли, трое остались; тебе легче будет?

— Уговорил, — усмехнулся Ягомост, — Кого из котлов-то возьмёшь?

— А это я сейчас прикину.

Я достал блокнот со списком личного состава взвода. В принципе, в этом не было особой нужды, я помнил всех наизусть; и не только дни рождения, но и как зовут мать, отца и невесту и много других сведений. Когда около года назад сержанту Лаврову приказали сформировать взвод разведки, он скомплектовал его по своему усмотрению. При этом он сделал так, чтобы во взвод попали только солдаты второго года службы: «котлы» и «дембеля». Не все прижились во взводе, не всем по плечу оказалась интересная, престижная, но крайне тяжелая и опасная служба. Кое с кем пришлось и расстаться. Замена нашлась быстро.

Лавров, пока шли учеба и боевая работа, присматривался к молодым солдатам первого года службы из своего батальона. Когда весной восемь разведчиков уволились в запас, он быстро пополнил свой взвод за счет тех, кто перешел на второй год и попал ему на заметку. Вот и сейчас на отдельной страничке было около трёх десятков фамилий кандидатов в разведчики. Это поможет новому командиру, когда он вернётся со спецкурсов из Читы, в кратчайшее время доукомплектовать свой взвод.

В конце лета в батальон наконец прибыл молодой офицер, которого назначили командиром взвода разведки, и Лавров вздохнул спокойно. Когда их познакомили, молоденький лейтенант растерялся, он был на три года моложе старшего сержанта. А когда в День Части он увидел на груди своего замкомвзвода орден и три медали, то совсем стушевался. Но, глянув на строй взвода, где награды на груди были у каждого, он успокоился и понял, что прежде чем браться за командование таким взводом, ему надо самому подучиться. Он ехал сюда учить солдат, а теперь получалось, что ему в пору учиться у них. Через неделю после прибытия в полк лейтенант Фроловский уехал в Читу на курсы спецподготовки.

— Не повезло тебе, старшой, — говорил он Лаврову на прощание, — Ведь пока я не вернусь, тебя не уволят.

— Ничего, — улыбнулся в ответ Лавров, — к ноябрю вернётесь, сдам вам взвод и уеду домой.

— А может, останешься? — осторожно предложил лейтенант.

— Нет, Сергей Викторович, надо институт закончить. Вот получу диплом, получу офицерское звание, может, тогда и вернусь, недолго осталось, всего три года. А вы езжайте спокойно, учитесь. Справлялся я с мужиками десять месяцев и ещё два справлюсь. Ребята надёжные, не подведут.

Этот разговор происходил на станции, где они ждали поезд на Читу. И сейчас память Лаврова оживила мне его во всех деталях, когда на глаза мне попался список резерва. Но сейчас меня интересовало другое. Я просматривал список тех, кто прослужил полтора года. Все они имели по одному или по два выхода за Аргунь. Против каждой фамилии стояло по несколько таинственных пометок, сделанных рукой Лаврова. Но мне этот шифр был понятен.

Зря всё-таки Лавров отказался пойти на курсы младших лейтенантов и остаться в кадрах. Он был неплохим психологом и весьма наблюдательным человеком. Из этих пометок складывались исчерпывающие характеристики каждого разведчика. Не те, которые пишут формально: «Дисциплинирован, морально устойчив и т. д.»; а те, по которым можно судить: как человек ведёт себя в экстремальной ситуации, можно ли на него положиться. Короче: пошёл бы ты с ним в разведку или нет? Впрочем, тех, с которыми в разведку нельзя идти, в списке уже не было. Мне просто надо было найти среди надёжных людей двух, обладающих чертами лидеров. Тех, которые смогут водить пятёрки, когда Лавров, Корнеев, Васильев и другие уволятся в запас. Сейчас была прекрасная возможность обкатать их в сложнейшей обстановке.

— Пойдут Гурбон Алахвердиев и Игорь Васечкин, — наконец сказал я.

— Опять в считалочку играл? — съехидничал Ягомост.

— Брось, Димка, — проворчал Васильев, — Если из нас он выбирал наугад, то здесь гадать нельзя. Я бы тоже их выбрал. Хорошие командиры будут.

Небольшого роста, изящный, почти женственный Алахвердиев никак не подходил под «стандарты» разведчика. Тем не менее, за почти девичьей внешностью скрывалась недюжинная физическая сила, редкая выносливость и фантастическая ловкость. Кроме того, у Гурбона был на редкость острый и цепкий взгляд. Он безошибочно определял сколько человек идёт в колонне, точно оценивал расстояние, скорость движения объекта и, самое главное, каким-то непостижимым образом, на большом расстоянии определял минные поля. Игорь Васечкин, хоть и был немного крупнее, но тоже не поражал воображения. Зато он обладал дьявольским чутьём на всякого рода опасности. Если Гурбон видел минные поля, то Игорь чувствовал их. И не было случая, чтобы он ошибся. Этим всё сказано.

Вообще, во взводе Лаврова не было суперменов, соответствующих голливудским стандартам. Все эти Шварценегеры и прочие герои боевиков хороши только на экранах. А попробуйте тащить на себе такого раненного гиганта несколько десятков километров, и вы скажете: «Нет, я с ним в разведку больше не пойду!» Была и ещё одна причина. Гвардейский мотострелковый полк, в котором служил Лавров, был оснащен БМП, боевыми машинами пехоты. Техника была превосходной, но уж больно малогабаритной и тесной для одиннадцати солдат. Поэтому в полк подбирали людей ростом не выше ста восьмидесяти сантиметров. И это было правильно. Для людей большого роста многочасовое сидение за бронёй, когда колени касаются ушей — настоящая пытка. И это ещё слабо сказано. Своими габаритами гигант будет теснить соседей по машине. А им и так не сладко приходится.

Но недостаток внешних физических данных разведчиков Лаврова с лихвой компенсировался их подготовкой. Тренировались они по несколько часов, практически ежедневно. Занимался с ними капитан Ершов, коренастый мужичок небольшого роста и невзрачной внешности. Ершов обучал их не карате, не тэквондо. Он вообще обходился без этой восточной экзотики с её картинными устрашающими позами, дурацкими выкриками, обрядами поклонения сэнсею и прочей мистикой. Он обучал разведчиков боевому искусству рукопашного боя, уходящему своими корнями в глубину истории Древней Руси. Руки разведчиков после двух-трёх месяцев обучения становились грозным оружием. Кроме того, они работали ножами, автоматами, сапёрными лопатками, касками, ремнями и прочими подручными предметами. И могли голыми руками защищаться от подобного «арсенала».

Оставив товарищей, я вновь отправился в штаб батальона и доложил майору Лукьяненко о составе группы. Тот одобрил мой выбор.

— Через пять дней прибудет офицер из штаба армии, а ещё через пять дней — выход. В твоём распоряжении, Володя, десять суток. Готовь группу.

Начались ежедневные многокилометровые марш-броски, изнурительные тренировки по рукопашному бою, заучивание наизусть кодовых таблиц для шифровки переговоров и многое другое. Ребятам некогда было передохнуть, но никто не жаловался и не пытался отлынивать. Даже резерв, который я готовил наравне с основным составом, на случай, если во время подготовки кто-нибудь травмируется или заболеет. Все прекрасно понимали, что за Аргунью не будет никаких скидок и надеяться придётся только на того, кто рядом с тобой, и на самого себя. Там придётся работать с полной отдачей всем вместе и каждому в отдельности. И горе всей группе, если в её составе окажется слабое звено, а в первую очередь горе самому этому слабому звену. Этого человека никто ни в чем не упрекнёт, ни единым словом. Но по возвращении ему лучше всего подать рапорт о переводе в другую часть. Такой случай был, правда не во взводе Лаврова, а в третьем батальоне. Но тяжелый урок запомнился надолго. Никто не хотел оказаться на месте младшего сержанта Бессоннова.

Кроме тренировок дни были заняты проверкой и подгонкой снаряжения, обмундирования и оружия. Здесь тоже должны быть исключены всякие мелкие случайности. Придётся и бегать, и ползать, и лежать часами. А октябрь в Забайкалье равен декабрю в Европейской части России. Кроме того, малейшая небрежность в маскировке могла провалить всю операцию. Лавров всё время завидовал разведчикам времён Отечественной войны. Им, что ни говори, было легче. Попробовали бы они действовать в Забайкальских степях, где выше полыни растут только редкие кусты багульника да телеграфные столбы. Как в таких условиях затаиться, пройти незамеченным между постами, да ещё и языка тащить? Впрочем, те парни, что воевали в сороковых годах, справились бы и в этих условиях. Так что, Лавров ворчал только для того, чтобы душу облегчить.

В назначенное время из штаба армии приехал старший лейтенант Седов. Высокий, жилистый, остролицый офицер с цепким взглядом сразу мне понравился. После знакомства он первым делом поинтересовался:

— Кто из группы владеет китайским?

— Да все, — усмехнулся я, — Руки вверх! Бросай оружие! Стоять! Лежать! Бегом! Ползи! Вперёд! Молчать! Вот, пожалуй, и всё.

— Не богато. Но ничего не поделаешь. Значит, основная задача падает на меня. В основном нам придётся отыскивать линии связи и подслушивать переговоры. Искать будете вы, а слушать буду я. Так что, придётся вам, старшой, беречь меня как зеницу ока, иначе задачу не выполним, — Седов рассмеялся.

— А если языка возьмём?

— Ну, это, если повезёт. Сам знаешь, ефрейтор при кухне нам ни к чему. А хорошие нужные языки под ногами не валяются.

Я-то знал, что нам должно повезти, но благоразумно промолчал. Тем более, что картинки на компьютере размножались и мельтешили.

Седов познакомился с группой и сразу включился в общий ритм подготовки. Кроме того, у нас с ним много времени отнимали детальная разработка маршрута и составление почасового графика действий. Ещё Седову приходилось согласовывать переход и возвращение с погранотрядом, обеспечивать прикрытие перехода и возвращения и отвлекающие действия. Когда он отдыхал, мне было неведомо.

Седову сразу не понравился мой маршрут движения к цели.

— Нет, старшой, это будет крюк километров тридцать пять, а то и все сорок. И вымотаемся, и время зря потеряем. Почему не пройти вот по этой пади, напрямую?

— Видите ли, товарищ старший лейтенант…

— Слушай, давай без званий, и на ты. Мы ведь не строевой смотр собираемся. Зови меня просто: Федя, Фёдор. Ведь мы с тобой ровесники.

— Хорошо, Фёдор. Дело в том, что весной мы по этой пади уже прошли: и туда, и обратно. Прошли благополучно. Но китайцы-то не дураки. Они наверняка поняли, где мы шли. Летом этим же маршрутом пошла группа из первого батальона. В падь они прошли беспрепятственно, но там наткнулись на китайцев. Пошли назад, но их и там уже ждали. Пришлось принимать бой, прорываться. Итог: двоих потеряли, задание не выполнили.

— Ты думаешь, они эту падь теперь охраняют?

— Вряд ли. Хлопотно это. Просто они тогда засекли каким-то образом переход группы и устроили им ловушку. Потому как, они правильно сообразили, это — самый короткий путь. А для того, чтобы там не держать постоянно посты, они наверняка эту падь заминировали.

Седов задумался и несколько минут смотрел на карту. Потом он решительно провёл карандашом черту маршрута.

— И всё-таки, Володимер, надо идти здесь. Китайцы, конечно, не дураки, и нас за дураков они не держат. Они уверены, что мы не любим наступать дважды на одни и те же грабли. Так что, после того, как здесь попала в засаду группа, они не будут держать там постоянного поста. Ты прав, хлопотно это. А вот заминировать падь они вполне могли. Поэтому, мы пойдём не по самой пади, а по склону сопки. У них просто не хватит мин перекрыть падь от гребня до гребня.

— По склону? Почти пять километров? Это измотает не меньше чем крюк в сорок кэмэ.

— Зато время выиграем. Согласен?

— Согласен, — вздохнул я.

В отличие от Лаврова, я прекрасно знал, что падь эта не только заминирована, но и перекрыта сигнализацией. Но я, конечно, не мог убедительно доказать это Седову. К тому же, вариант, предложенный им, позволял, если не избежать опасности, то, по крайней мере, свести её к минимуму. Я согласился, хотя перед глазами у меня стояла жуткая картина: старший лейтенант Седов лежит с оторванной ногой. Это должно было произойти именно в этой пади. Но там группа шла по самому её дну. Сейчас был шанс пройти это место благополучно.

Ночью, за сутки до выхода, мы выехали на границу на трёх БМП вместе с группами прикрытия и обеспечения. Утром мы с Седовым три часа просидели в окопе, внимательно изучая подходы к Аргуни и противоположный берег в месте, где планировалась переправа.

В двадцать часов я поднял отдыхавшую перед трудной работой группу. Последний раз мы проверили оружие, боекомплекты, снаряжение и экипировку. Заставив разведчиков попрыгать, не брякает ли что-нибудь, я доложил начальнику штаба о готовности. Тот выслушал доклад и приказал:

— Все документы — на стол!

Собрав наши военные, комсомольские и партийные билеты и прочие документы в пакет, он обратился к нам с традиционным «напутствием», которое мы уже знали наизусть:

— Товарищи. Прежде, чем вы приступите к выполнению задания, я должен довести до вашего сведения следующее. Поскольку Советский Союз и Китайская Народная Республика не находятся в состоянии войны, и между государствами идут постоянные переговоры об урегулировании пограничных вопросов; операция, в которой вы принимаете участие, носит сугубо секретный характер. В случае, если кто-то из вас не вернётся, он будет объявлен пропавшим без вести. Если же кто-нибудь попадёт живым в руки противника, он будет объявлен перебежчиком, со всеми вытекающими отсюда последствиями, — он помолчал и добавил уже неофициальным тоном, — Слава богу, до сих пор таких случаев не было, надеюсь, что и впредь не будет. Удачи вам, гвардейцы!

Мы дружно сплюнули и хором ответили:

— К черту!

Оставалось дождаться сигналов готовности от пограничников, групп прикрытия и обеспечения. Кто-то из разведчиков снял висевшую на стене гитару и протянул её Корнееву. Тот перебрал струны и запел любимую песню нашего взвода:

— Небо там, впереди, подожгли. Там стеною закаты багровые, встречный ветер, косые дожди и дороги, дороги неровные.

Мы дружно подхватили:

— Там чужие слова, там дурная молва, там ненужные встречи случаются. Там сгорела, пожухла трава, и следы не читаются. В темноте.

Когда песня отзвучала, я спросил Седова:

— Товарищ старший лейтенант, а вы гитарой владеете? Или только китайским языком.

— И тем и другим, примерно, как автоматом.

— Тогда поддержите традицию, — я протянул ему гитару, — Спойте что-нибудь новое.

— Традицию? Ну что ж, поддержу. Только вот, что бы такое спеть? А! Вспомнил, — он откашлялся и взял первый аккорд, — За нашей спиною остались паденья, закаты, — ну хоть бы ничтожный, ну хоть бы невидимый взлёт!

Эту песню разведчики слышали впервые. Они притихли и внимательно вслушивались в бессмертные слова Высоцкого. Слова песни как нельзя больше отвечали нашему настрою на предстоящее дело. Когда прозвучали последние строки: «Что было — не важно, а важен лишь взорванный форт. Мне хочется верить, что грубая наша работа вам дарит возможность беспошлинно видеть восход!», Цыретаров вздохнул и вновь раскурил погасшую сигарету.

— Прямо-таки про нас!

Седов не успел ответить. Прозвучали три коротких сигнала из стоящей на столе радиостанции.

— Пора, служивые!

Мы встали. Лукьяненко тоже поднялся.

— Ну, гвардейцы, в добрый час! Помните, вас ждут дома. Пожалуйста, вернитесь живыми!

Мы вышли в темноту. В километре от блиндажа на берегу нас ждали три надувные лодки с привязанными к ним бечевками. За эти бечевки группа обеспечения подтянет лодки назад, когда мы окажемся на том берегу. С собой мы несли в специальных пакетах ещё четыре такие же лодки и баллончики со сжатым воздухом. Это — для обратной переправы.

Далеко слева взлетели ракеты, оттуда доносились пулемётные и автоматные очереди. Это группа прикрытия затеяла в пяти километрах к востоку перестрелку, отвлекая на себя внимание китайцев.

Без единого слова мы столкнули лодки в черную ледяную воду и заняли свои места. Подхваченные течением и подгоняемые вёслами, лодки быстро приближались к тёмному южному берегу. Высадившись, мы дёрнули за бечевки, и лодки потянулись назад.

Снова без единого слова, каждый знал своё место, мы быстро пустились в путь. Надо было как можно скорее уйти подальше от места высадки. В трёхстах метрах от берега, параллельно ему, шла дорога. В это время она была пустынна. Но Седов, прежде чем пересечь её, внимательно осматривался несколько минут. Всё было спокойно. Только на востоке продолжалась перестрелка. Мы преодолели опасный участок и в прежнем порядке: впереди старший лейтенант, за ним с интервалом в десять метров — разведчики, я шел замыкающим, продолжали свой путь. Дойдя до пади, которая вызвала у нас разногласия, Седов остановился и залёг. Я подобрался к нему. Минут двадцать мы всматривались в темноту и прислушивались.

— Вроде бы, всё тихо, всё спокойно. Никого не видно, — сказал Седов.

— И ничего не видно, — добавил я.

— А это и к лучшему. Значит, и нас никто не увидит. Ну, что, вперёд!

— С молитвою. Только, как договорились. Строго по склону. Ни шагу вниз.

Седов двинулся вперёд. Я подождал, пока группа пройдёт за ним и занял своё место в хвосте цепочки. Более часа мы двигались в темноте и безмолвии. Идти по склону сопки было неимоверно трудно, всё время тянуло вниз. Но туда спускаться было никак нельзя. До выхода из пади оставалось совсем немного, когда я заметил, что мы идём уже значительно ближе ко дну пади, чем в начале пути. Я догнал заднего и прошептал:

— Уклонились вниз. Опасно. Передай: надо взять правее.

Васечкин убежал вперёд передавать приказ. И в этот момент впереди грянул взрыв. Мы упали на снег как подкошенные. Скоро ко мне подполз Васечкин.

— Лейтенант! Мина! — прохрипел он.

Я вскочил и бросился вперёд. Лейтенант лежал на спине. Левой ступни у него не было. Снег вокруг него потемнел от крови. Возле него возились Цыретаров и Гриценко. Цыретаров накладывал повязку, а Гриценко делал инъекцию из шприц-тюбика прямо через обмундирование и маскировочный светло-серый комбинезон. Нога Седова под коленом уже была перехвачена жгутом.

— Что колешь, промедол? — спросил я.

— Угу, — кивнул Гриценко, — антишоковую я уже ввёл.

— Ну как, Гриша? — спросил я Цыретарова, который кончал бинтовать ногу Седова.

— Плохо дело, — ответил он, не отрываясь от работы, — Крови он много потерял. Заражение может начаться. Я, конечно, обработал, но, сам видишь, какая рана. К тому же, сколько мы можем жгут на нём продержать? А снимать его нельзя. Я же не хирург, сосуды сшивать не умею.

— Да, дело плохо, — повторил я.

— А если ещё и сигнализация сработала, то будет ещё хуже, — сказал незаметно подобравшийся Корнеев, — Уходить отсюда надо, Старый, и как можно скорее.

Я посмотрел на часы. До сеанса связи оставалось около пятнадцати минут. Сергей был прав. Надо было как можно скорее покинуть это место, пока сюда не заявились хозяева, проверить, что это за непрошеные гости к ним пожаловали.

— Быстро взяли раненного и — за мной! Сергей, ты — замыкающим. Гурбон, готовь связь.

Цыретаров и Васечкин подхватили Седова, и мы почти бегом поднялись на сопку. Спустившись по противоположному склону до его середины, я остановился.

— Стоп! Сейчас будем связываться с нашими.

Достав блокнот, я светящейся в темноте пастой набросал шифрованное сообщение о том, что у нас произошло.

— Гурбон! — спросил я, глянув на часы, — Что со связью?

— Есть связь, Старый, — Алахвердиев протянул мне портативную радиостанцию, на которой горел сигнал готовности.

Я ещё раз глянул на часы. Пора. Нажав кнопку передачи, я произнёс в микрофон:

— Багульник — Сопке!

После этого я быстро, но четко проговорил несколько групп цифр. Закончил передачу словами: «Дежурный приём», после чего отдал радиостанцию Алахвердиеву.

— Следи за передачей. А нам теперь надо поскорее отсюда когти рвать.

Я не особенно опасался, что наш выход в эфир засекли. Не такая уж у китайцев совершенная техника, чтобы за короткие тридцать секунд запеленговать нас с точностью хотя бы до полукилометра. Но, как говорится, береженого и Бог бережет.

— Когти рвать, конечно, надо. Спору нет, — сказал Гриценко, — Только вот, в какую сторону? Глянь-ка!

С севера, с той дороги, которую мы пересекли более двух часов назад доносилось хорошо слышное в ночи урчание множества моторов, и небо там подсвечивалось лучами фар.

— Всполошились хунхузы, нас ищут, — процедил сквозь зубы Корнеев, — Так куды бечь, Старый?

Если до сих пор я действовал как командир пятёрки Лавров, то теперь пришла пора действовать хроноагенту. Я указал направление на юго-запад. Именно там мы должны не только спастись сами, но и выполнить самую важную часть операции.

— Старый, а ты, часом, не того? — поинтересовался Гриценко, — Там же та самая дивизия стоит, а у нас раненный. Нам к Аргуни пробираться надо. Выход всё равно провалился.

— Правильно говоришь, Василёк, — согласился я, — Задание сорвано, без старлея мы никаких переговоров подслушать не сможем. Но как ты сейчас к Аргуни проберёшься? Они дорогу плотно перекрыли. Скоро и сюда пожалуют. А там они после взрыва мины нас будут искать в последнюю очередь. Значит, мы выиграем время и сможем уйти подальше. Пусть поищут.

Возразить было нечего. Да и не принято в разведке возражать. Приказ, есть приказ. Мы подхватили неподвижного, отключенного промедолом Седова и быстрым шагом направились на юго-запад, постепенно удаляясь от границы. Примерно через полчаса пискнул сигнал радиостанции, и Алахвердиев сообщил:

— Есть ответ!

— Принимай, буду записывать, — сказал я, доставая блокнот.

Гурбон надел наушники и нажал кнопку приёма.

— Сопка — Багульнику…

Дальше последовал ряд цифр. Гурбон выговаривал их четко с расстановкой. Закончив приём, он добавил с улыбкой:

— Целую, твой папа.

Но я, против обыкновения, даже не усмехнулся. То, что получалось у меня после расшифровки, поражало своей несуразностью. Я ещё раз проверил себя. Нет, всё правильно.

— Что там, Старый? — увидев моё замешательство, спросил Цыретаров.

— Выполнение задания прекратить, — начал я перевод, — Возвращение через двадцать четыре часа по варианту три. Связь через четыре часа.

— Они там, что, спятили? Какие двадцать четыре часа? Он же не протянет столько! Какой такой вариант три? Это же черт знает где! Как мы туда доберёмся? Они, наверное, не поняли, что у нас произошло! — возмущался Цыретаров, — Ты что им передал, Старый?

— Всё как есть, — ответил я и протянул Григорию блокнот, — Смотри сам, вот моя шифровка.

— Наше место: четыре-тринадцать, — начал разбирать Цыретаров сочетания цифр, — Командир тяжело ранен, категория Д (угроза для жизни). Всё верно. Извини, Старый. Но какого лешего они там дурью маются?

— Видимо, осложнилась обстановка. Да и так ясно, нам здесь теперь границу не перейти. Будем двигаться к третьему варианту.

— Это ведь всю дорогу бежать придётся, чтобы попасть вовремя, — сказал Васечкин, — Оно бы и ничего. Но скоро светать будет. Днём здесь не побегаешь.

— На рассвете сделаем небольшой привал, передохнём, перекусим и сориентируемся в обстановке. Там видно будет. А сейчас — вперёд!

— Ну, Старый! — пробормотал Гриценко, — Ты словно знал, что нам именно в той стороне переход откроют.

Это были последние слова, прозвучавшие в нашей группе до самого рассвета. Мы прилично удалились от предательской пади, но до точки, где нам готовили переход оставалось ещё далеко. Седов в сознание не приходил, видимо Гриценко «борщанул» с промедолом. Но это было к лучшему. Он, по крайней мере, не испытывал мучений, пока мы несли его, меняясь через каждые полчаса.

Начало светать. Днём двигаться по чужой территории, да ещё и с раненным, было опасно, и я стал искать место для привала. Очень скоро мне попалась заросшая полынью впадина на склоне сопки. Там мы и остановились.

Капитально подкрепившись копченой колбасой и саморазогревающимися консервами, мы начали устраиваться на отдых. Седова уложили в середину, подстелив под него «матрац» из полыни. Я распределил людей на три смены по полтора часа каждая.

— Всё, отдыхаем.

Но отдохнуть не удалось. Не успели мы задремать, как Васечкин и Цыретаров подняли нас.

— Китайцы!

С вершины сопки в нашу сторону спускались одиннадцать человек. Я был озадачен. Нас должны были искать намного восточнее. В любом случае, китайцев здесь быть не должно. Только вернувшись в Монастырь, я узнал, что это была чистая случайность. Когда китайцы оцепили и прочесывали район, где, как они предполагали, мы должны были находиться, один из офицеров ошибся и высадил свой взвод значительно западней. Они проплутали в темноте всю ночь, потеряли всякую ориентировку и друг друга. А утром одно из отделений случайно вышло на нас.

Внимательно наблюдая за китайцами, я пришел к выводу, что они пройдут в ста метрах от нас. Поскольку, они болтались на сопкам уже давно и вымотались, то нас они, скорее всего, не заметят. Я уже успокоился, когда ведущий неожиданно взял левее, и отделение направилось прямо на нас. Уходить было поздно, они подошли слишком близко.

— К бою! — скомандовал я, — Стрелять по моей команде.

Моя группа быстро развернулась в небольшую цепь. Китайцы ничего не заметили и беспечно приближались. Я поймал на мушку командира, идущего впереди, и нажал на спуск. Сразу же справа и слева ударили автоматы. Уцелевшие после первого залпа китайцы залегли и открыли ответный огонь. Один даже швырнул гранату. Но перестрелка продолжалась не более двух минут. Китайцам не под силу оказалось тягаться с хорошо подготовленными разведчиками. Да и лежали они слишком открыто, попадали, как попало, там, где их настигли первые очереди. А переползти или окопаться не успели, мы им не дали этого сделать.

— Уходим! Быстро! — скомандовал я.

Теперь об отдыхе следовало забыть. Оставаться в этом районе было смерти подобно. Перестрелка и взрыв гранаты обязательно привлекут сюда внимание. Как только китайцы обнаружат уничтоженное отделение, а это случится весьма скоро, они осатанеют и организуют на нас облаву по всем правилам. И теперь они уже не успокоятся, пока не обнаружат нас и не сотворят над нами расправу. Их и подгонять будет не надо. Вид убитых товарищей придаст им нужный импульс и заставит забыть об усталости. И для того, чтобы нас найти, они будут привлекать всё новые и новые силы; расширять район оцепления, разбивая его на квадраты и тщательно их прочесывая. Впрочем, и мы на их месте поступили бы так же. Как бы то ни было, наши шансы на благополучное возвращение начали катастрофически стремиться к нулю.

Из китайских автоматов мы соорудили носилки, уложили на них Седова и бегом пустились прежним курсом. Теперь уже было не до скрытности. Хотя, и о ней не следовало забывать. Мы избегали подниматься на сопки, предпочитая двигаться по падям между ними. Правда, это значительно удлиняло путь, но выбора не было. Ночью пойдём напрямую, а днём лишний риск ни к чему.

К тому же я не забывал и о главной задаче, ради которой я стал Владимиром Лавровым. Я вёл группу именно в том направлении, которое отработал ещё в Монастыре при подготовке операции. Тем более, что по расчетам времени долгожданная встреча вот-вот должна была состояться.

Расчет оказался точным. Обогнув одну из сопок, я увидел справа на вершине другой сопки фигуру человека в военной форме.

— Ложись! Противник справа!

Человек нас не заметил. Он смотрел в бинокль куда-то правее. Видимо, он встретил одну из групп, что вышли на охоту за нами, и теперь из любопытства наблюдал за их действиями.

— Судя по биноклю, офицер, — предположил Гриценко.

— Верно, — отозвался я, — Ну-ка, быстро проверь: что мы имеем за этой сопкой?

Гриценко исчез и вернулся через десять минут. Он тяжело дышал.

— Там дорога, довольно паршивая. На дороге джип с водилой. Больше никого.

— Будем брать, — решил я, — Ты и Васечкин снимите водилу, только тихо. Гриша, останешься со старлеем. Гурбон, Серёга, за мной!

Не прошло и пяти минут, как мы вплотную подобрались к растяпе, любовавшемуся в бинокль даурскими пейзажами. Но спешить было нельзя. С вершины сопки хорошо вида была дорога. На ней стоял джип. Водитель глазел на своего начальника и совершенно не следил за тем, что происходило вокруг. А к нему уже подкрадывались Гриценко и Васечкин. Нам нельзя было брать офицера, пока они не уберут водителя. Иначе он может поднять тревогу, вдруг джип оснащен радиостанцией.

Но вот ребята запрыгнули в джип: Васечкин справа, Гриценко сзади. Всё, с водителем покончено. Я махнул рукой, и после короткой и бесшумной возни офицер оказался связанным по рукам и ногам и с кляпом во рту. Он смотрел на нас вытаращенными от страха глазами и ничего не мог понять. Кто мы такие? Откуда взялись? Почему на него напали и связали?

Мы обшарили его и забрали пистолет, документы и блокнот. Лавров китайского языка не знал, но моя лингвистическая программа помогла мне разобрать, что лежащий перед нами офицер имеет звание майора и является начальником связи той самой дивизии, о которой нам нужно было всё разузнать. Это была редкостная удача. Я нагнулся ещё раз над офицером и сделал вид, что разглядываю его петлицы.

— Майор, связист. То, что надо. А судя по номеру, — я показал на документы, — он как раз из той самой дивизии.

— Эх, жаль старлей наш небоеспособен. Сейчас допросил бы его, и дело с концом, — сказал Корнеев, — А теперь придётся тащить его к нам. Повозимся.

Я, конечно, мог бы и сам допросить китайского майора. Но как потом старший сержант Лавров будет объяснять своё превосходное знание китайского языка? И почему до сих пор скрывал это? Я пнул китайца в бок.

— Эй, хунхуз! Русский знаешь?

Еще минуту назад, услышав русскую речь, китайский майор понял, что попал в руки советских разведчиков, и что теперь для него всё кончено. Лицо его налилось кровью, а глаза сверкали в бессильной ярости. На мой вопрос он только резко мотнул головой и посмотрел так, что на душе у меня стало муторно. Съел бы он меня сейчас без хлеба, без соли, без майонеза и без горчицы. И, возможно, прямо в сыром виде.

— Так, — констатировал я, — Ни бельмеса. Да даже если бы и знал русский, всё равно ни хрена не скажет. Ничего, доставим к себе, там его разговорят, не отмолчится.

— Да, — согласился Корнеев, — хошь, не хошь, а тащить надо. Не оставлять же его здесь. Не за тем мы сюда шли. Только, Старый, как ты себе это представляешь? Трое потащат его, трое понесут старлея, а потом меняться будем?

— Да нет, Серёжа, не так. Он у нас сам пойдёт. Есть одно средство, — я посмотрел на дорогу, и в голову мне пришла дерзкая мысль, — Гурбон! Беги к Цыретарову, тащите командира к джипу.

Сам я открыл аптечку и достал шприц-тюбик с белой как молоко жидкостью.

— Что это? — спросил Корнеев.

— Сыворотка Д, — коротко ответил я.

Нагнувшись над пленным майором, я посмотрел на часы и сделал инъекцию в его ногу.

— Всё. Через три минуты он пойдёт за нами в огонь и в воду, и под китайские пули.

— Не понял.

— Это, Серёга, сыворотка Д, — повторил я, — особо секретный препарат. Потому, он имеется в аптечке только у меня и старлея. Он полностью подавляет волю. Знаешь, кто такие зомби?

— Не слышал.

— Ну, представь себе куклу, робота, которому всё до фени; абсолютно всё, кроме команд, которые ему подают. Скажешь: иди, пойдёт; скажешь: стой, будет стоять. Прикажи стоять на голове, встанет на голову. Дерьмо прикажи есть, будет жрать и не поморщится. У него нет ни желаний, ни эмоций, у него нет ничего, только покорность приказам. Сыворотку эту создали специально для таких случаев, как у нас.

— Здорово! Значит, нам его тащить не придётся, сам пойдёт?

— Даже побежит. Но тут, Серый, есть один неприятный момент. Ты заметил, я время засёк. Больше двенадцати часов подряд человеку нельзя находиться под действием этой сыворотки, иначе, — я выразительно покрутил пальцем у виска, — Если мы это время прошляпим, можно будет его просто пристрелить. Толку от него уже не будет. До истечения этого срока надо ввести вот этот препарат, — я показал желтый шприц-тюбик, — и сделать, самое меньшее, трехчасовой перерыв. Потом снова можно вводить Д, но уже только на шесть часов. Потом, после перерыва, ещё на три часа. Это — предел. Понял? Запомни шприцы, если со мной что случится.

— Понял.

— Вот и хорошо. А теперь, развяжем нашего клиента. Он уже созрел.

И правда. Ярость в глазах китайского майора потухла, кровь от лица отхлынула. Он спокойно и безмятежно глядел в серое небо, словно лежал не связанным на снегу, а отдыхал на пляже. Мы развязали стягивающие руки и ноги петли и вынули кляп.

— Встать! — приказал я по-китайски.

Это было одно из немногих китайских слов, которые знали все разведчики. Майор спокойно встал готовый к выполнению дальнейших приказаний. Я указал рукой на джип.

— Постой! — остановил меня Корнеев, — Ты что, Старый, сдурел? Зачем нам эта таратайка?

— Как зачем? Ехать, конечно. Как ещё иначе нам вовремя добраться до точки перехода? С этой перестрелкой да с языком мы и так уже столько времени потеряли, что даже если мы всю дорогу бежать будем без остановки, и то не успеем. А сможем мы бежать без малого сутки?

— А китайцы? Они же сразу нас засекут! Или ты их за дураков держишь?

— Как раз нет! И они нас за дураков не держат, знают с кем имеют дело. Поэтому, они никогда не подумают, что мы после такого шума решимся ехать по их территории средь бела дня на машине. Что головой качаешь? Сомневаешься? А ты не сомневайся. Помнишь, как Суворов говаривал: «Смелость города берёт!» В нашем случае город возьмёт наглость. Китайцы готовы ко всему, они уже всё рассчитали. Всё, но только не такую наглость.

— Далеко ли мы сможем уехать таким образом?

— Черт его знает. Этой дороги на карте нет. Да пусть хотя бы километров десять-пятнадцать, и то хорошо. Пошли.

Я толкнул китайца в спину и приказал ему:

— Иди!

Мы втроём спустились с сопки на дорогу. Я усмехнулся, заметив, что Сергей держит майора под прицелом автомата. Не доверяет, значит, сыворотке Д. Одновременно с нами к джипу подошли и Алахвердиев с Цыретаровым, которые несли Седова. Я коротко объяснил обстановку и сообщил о принятом мной решении. Вопреки моему ожиданию и в отличие от Корнеева, разведчики сразу одобрили дерзкий замысел.

Джип был довольно вместительный. Тело водителя мы положили на пол. Китайского майора посадили посередине заднего сидения, двое разведчиков уселись по бокам, а Седова положили им на колени. За руль сел Васечкин, я занял место рядом с ним, а ещё двое устроились в заднем багажнике среди катушек с проводами и прочего связистского барахла. Они наблюдали за задней полусферой.

Дорога действительно была довольно паршивой, но имела одно важное для нас достоинство. Она вела на запад, временами незначительно уклоняясь то к северу, то к югу. Мы проехали по ней почти тридцать километров и не увидели ни одной живой души. Видимо, оцепление против нас китайцы выставили значительно восточнее. Только один раз нам пришлось, мягко говоря, понервничать.

На двадцать пятом километре Корнеев, следивший за задней полусферой, крикнул:

— Вертолёт!

Нас нагонял Ми-4, летевший на высоте около сорока метров. Мы приготовились к самому худшему. От вертолёта в степи не спрячешься. Но вертолёт, не долетев до нас метров двести, повернул на север и скрылся за сопками. Мы облегченно вздохнули. Я оказался прав. Китайцам и в голову не пришло, что те, кого они ищут, раскатывают средь бела дня на китайском джипе у них под носом и ничего не боятся.

— Правильно говорят, — сказал Алахвердиев, — Наглость — второе счастье.

Но счастье наше продолжалось, увы, недолго. На тридцатом километре дорога резко повернула на юг. Гриценко поднялся на сопку и осмотрелся. Спустившись, он доложил:

— Всё, приехали. Так туда и уходит, — он махнул рукой в южном направлении.

Я призадумался. До точки перехода двигаться ещё около тридцати километров. Ехать на джипе по бездорожью нельзя. Если нас ещё раз засекут с вертолёта, то сразу заподозрят неладное. С чего бы это джипу понадобилось съезжать с дороги? Оставить джип на дороге или загнать в какую-нибудь падь тоже нельзя. Замаскировать его в степи как следует невозможно. Рано или поздно его обнаружат. Хорошо, если поздно. А если рано? Пустой джип начальника связи дивизии с убитым водителем сразу наведёт на вопрос: а куда делся майор? В этом случае китайцы могут поднять по тревоге всю дивизию и вывести её в полном составе в поле на поиски советских разведчиков с пленным майором. Они вполне могут плотно перекрыть границу, поставив чуть ли не по одному солдату на каждые десять метров. Тут уж не пройдёшь незаметно. А прорываться с боем равносильно самоубийству.

Оставалось одно: уничтожить машину. Это, конечно, будет шумно и привлечет внимание, но можно обставить дело так, что китайцы посчитают взрыв результатом простой диверсии. Мы вернулись метров на двести назад и поставили джип так, чтобы его передняя ось пришлась над небольшим мостиком.

— Минируй, Гриша, мостик, — сказал я, — Минируй так, чтобы этого майора долго потом искали и найти не могли.

Цыретаров был мастером своего дела. Когда мы удалились на три километра, он нажал на клавишу дистанционного взрывателя. Сзади ухнул взрыв. Нам не надо было возвращаться и смотреть на результаты. Цыретаров заложил взрывчатку так, что она ухнула как раз под правым сидением. Тело водителя мы предусмотрительно усадили на его место. Я был бы очень удивлён, если бы китайцы даже к утру нашли хоть что-то от «погибшего» при взрыве майора.

И снова начался утомительный марш на запад. С каждым часом мы приближались к заветной точке, где нам обеспечивали переход границы. Но когда до неё осталось чуть больше пятнадцати километров, над падью, которой мы шли, пролетел вертолёт. Мы успели залечь, и пилоты не заметили нас, так как пролетели поперёк пади. Однако, с юго-востока и с востока доносился шум вертолётных моторов. Это означало только одно: китайцы расширили зону поиска. Следующий вертолёт опять пролетел поперёк пади, и нас снова не заметили. Но это не обнадёживало. Они уже разбили местность на квадраты и сейчас начнут летать между сопками. При свете дня нас обнаружат самое большее через полчаса. Надо было прятаться.

На наше счастье в двухстах метрах впереди оказалась обширная впадина, густо заросшая полынью. Только мы успели в ней затаиться, как над падью на высоте не более десяти метров прошел Ми-4. От его винта даже снежные вихри поднялись. Но мы уже надёжно укрылись. Однако праздновать победу было рано. За вертолётами следовало ждать пешие группы поиска. Они будут тщательно проверять именно такие места, вроде тех, где мы прятались. А если они обнаружат наши следы, то можно будет считать нашу эпопею завершенной.

Впрочем, здесь на нашей стороне был скверный Забайкальский климат: малое количество осадков и постоянный, сильный ветер. Через какой-нибудь час следов уже не будет видно. Но для этого надо, чтобы этот час прошел без последствий. Через пятнадцать минут вертолёт прошел в обратном направлении. «Языка» в его предательском бушлате цвета хаки мы успели закидать кустами полыни и снегом. А нас в маскировочных комбезах с воздуха заметить было весьма непросто.

До спасительной темноты ждать оставалось ещё не менее пяти часов. И в любой из этих часов нас могли обнаружить группы поиска. Мы заняли круговую оборону, уложив в центре Седова и пленного майора. Медленно, очень медленно тянулись минуты. И минуты эти никак не желали складываться в часы.

К исходу донельзя длинного первого часа Корнеев тихо и спокойно произнёс:

— Хунхузы!

Слева наискось по склону сопки спускалось отделение китайцев. Они должны были пройти мимо, метрах в ста пятидесяти-двухстах от нас. Но они могли и взять немного в сторону. Тогда они вышли бы прямо на нас. Такое было вполне возможно. И такое уже было. Но если в тот раз мы имели дело с отдельной группой, далеко оторвавшейся от своих и потерявшей с ними всякую связь, то сейчас первый же выстрел с любой стороны привлечет сюда не меньше роты китайцев. Конечно, половина их останется здесь, патронов у нас много. Но и мы останемся, в итоге, вместе с ними. Однако иного было не дано.

— К бою! — подал я команду.

Никто не двинулся с места. Все только сняли предохранители и дослали патроны. Не было резона менять позиции, когда мы лежим в круговой обороне. Да и опасно было двигаться. Малейшее шевеление травы могло привлечь внимание китайцев. Разведчики только плотнее прижались к земле и внимательно и напряженно следили сквозь редкую стенку полыни за движением противника. Свернут или не свернут?

Крайний к нам китайский солдат прошел всего в ста метрах от нашего укрытия. Мы облегченно вздохнули хором. Последние минуты мы лежали, затаив дыхание, и мысленно молились, чтобы Седов не пришел в себя и не застонал. Но это был далеко ещё не конец.

Примерно через полчаса по противоположному склону прошла ещё одна группа. Потом ещё одна пересекла падь метрах в двухстах от нас. Всё это сильно действовало на нервы. Больше всего я опасался, что кто-то из ребят не выдержит и откроет огонь. Но психика разведчиков оказалась крепкой. Скорее всего, сработал инстинкт самосохранения. Жажда жизни оказалась сильнее страха. Все прекрасно понимали: первый выстрел — наш смертный приговор. Понимали и держали себя в руках. Но в любом случае, держать палец на спусковом крючке и наблюдать за передвижением смертельного врага, который может обнаружить тебя в любую секунду и выстрелить первым; занятие не для слабонервных. Кто не верит, пусть попробует.

Провожая взглядом третью группу, я думал: неужели китайские офицеры такие идиоты, что не могут сообразить, послать группы вдоль пади? Ведь где ещё могут укрываться советские разведчики? Но я, как оказалось, был о них слишком низкого мнения. Видимо, первые три группы передвигались на свои места, блокируя эту падь. Потому что через час Васечкин сообщил:

— Снова идут! Прямо на нас.

Из-за сопки показались двенадцать китайских солдат. Они шли цепью, развёрнутой поперёк пади. И не похоже было, что они собирались подняться на один из склонов и опять пройти мимо нас.

— Всё, братва, — каким-то будничным, спокойным тоном сказал Цыретаров, — Вот мы и отбегались.

— Верно, Гриня, — поддержал его Корнеев, — Не всё котам масленица. Вот он и идёт Великий Пост.

— Отставить разговоры! — подавил я начинающийся обмен предсмертным остроумием, — Есть желающие быть объявленным перебежчиком со всеми вытекающими? Нет? Тогда пусть последний выдернет из неё колечко.

С этими словами я бросил в середину гранату Ф-1, «лимонку», страшное ребристое «яичко» с разлётом осколков до двухсот метров.

— А теперь, всем умереть! Подпустить метров на пятьдесят и бить в упор, наверняка. Так, чтобы после первого залпа вскочить и попытаться уйти через их трупы. Гриценко, Цыретаров, возьмёте Седова. Всё. К бою!

Цепь китайцев неумолимо приближалась. Триста метров, двести, сто пятьдесят. Уже почти можно разглядеть лица в тусклом свете опускающихся сумерек. Они ещё не знают, что через сто метров их всех ждёт неминуемая смерть. С такого расстояния из Калашникова даже целиться не надо. А у нас, возможно, появится шанс спастись. Пусть мизерный, исчезающе-малый, и, вероятно, не для всех, но шанс.

Внезапно прозвучала команда на китайском языке, и цепь остановилась, не дойдя всего пятьдесят метров до рокового рубежа. Усталые солдаты уселись прямо на снег. Только один, видимо офицер, остался стоять и слушал что-то по портативной рации. Снова прозвучала команда. Группа вскочила и бегом стала подниматься по левому склону. Очевидно, какая-то из групп обнаружила за сопкой нечто подозрительное.

— Эх, и повезло же хунхузам! Ишь, как шустро побежали, — пробормотал Гриценко, ставя автомат на предохранитель.

— Нам тоже повезло, пока, — ответил я, — И неизвестно, кому больше.

Я не знаю, что обнаружили за сопкой поисковые группы, но до наступления темноты в нашу падь китайцы больше не наведывались. Когда небо усеялось звёздами, мы выждали ещё два часа и осторожно, как волки, готовые каждую минуту ко всяким сюрпризам, тронулись в путь.

Через три часа мы вышли к дороге, идущей вдоль берега Аргуни. Соваться на неё с ходу мы не стали, а остановились за сопкой. Надо было дать «отдохнуть» пленному и разведать обстановку на дороге. Мы снова связали китайца, и я ввёл ему нейтрализатор. Гриценко, Корнеев, Васечкин и Алахвердиев ушли на разведку. До планируемого времени перехода оставалось не более четырёх часов.

Примерно через час разведчики вернулись. Корнеев доложил:

— Дорога полностью перекрыта. Плотно стоят.

— И злые как черти, — добавил Васечкин.

Это было понятно: стоять на дороге всю ночь и неизвестно ещё, сколько стоять придётся. Вот как нам эту дорогу форсировать, было совершенно непонятно. Я оставил с Седовым и китайцем Корнеева с Алахвердиевым, наказав Сергею по истечение трёх часов снова ввести китайцу препарат Д. Сам с Гриценко, Цыретаровым и Васечкиным поднялся на гребень сопки, понаблюдать за дорогой и поискать решение.

Но с первого же взгляда стало ясно, что простого решения не будет. Прямо под сопкой на дороге стоял БТР-152 с пулемётом. Справа и слева от него дорогу попарно патрулировали китайские солдаты. В темноте невозможно было угадать расстояние, которое они перекрывали. Но по огонькам сигарет (все солдаты Мира одинаковы, и все они с удовольствием нарушают жесткие рамки уставов) можно было предположить, что это отделение закрывает участок дороги более двух километров. Гриценко подтвердил мою догадку, что к востоку и к западу находятся такие же заставы.

Проскочить через дорогу незамеченными нечего было и думать. Один человек ещё мог бы подловить момент, да и то, риск был очень велик. А уж группе из шести разведчиков, да с раненным, да ещё и с «языком» лучше было не рисковать. Искать обход или брешь в цепи перекрытия? Пустая затея. Кто его знает, может быть они действительно вывели в оцепление всю дивизию. Этак мы будем передвигаться до утра и удаляться от места, где готовится нам переход, Время знает на сколько километров. А если до утра не найдём? Снова лежать и каждую минуту ждать появления китайцев? Хватит с нас и одного такого дня. Да и «язык» после этого потеряет всякую ценность, препарат Д разрушит его психику. А «раскрепостить» его тоже нельзя. У нас раненный на руках. Двоих мы тащить просто не сможем, сил не хватит.

Ждать и надеяться, что оцепление снимут? Пустая надежда. Пока мы лежали на вершине сопки, по дороге проехал джип. Возле БТРа он остановился, и до нас донеслись несколько громких фраз на китайском языке. Говорил кто-то очень злой и раздраженный. Видимо, делал «накачку» командиру отделения, напоминая о бдительности. Было ясно, что оцепления не снимут, а утром эти цепи двинутся на прочесывание местности. Судя по всему, китайцы весьма точно вычислили район, где мы находимся. Я не мог поручиться, но мог предположить, что такие же оцепления выставлены и с флангов, и с тыла. Короче, как сказал Цыретаров, отбегались.

Впрочем, решение было. Но оно было отнюдь не простым, и чтобы принять его надо было не только оценить обстановку и прийти к выводу, что другого выхода нет, но и решиться на него. Я колебался и никак не мог заставить себя произнести роковые слова, когда к нам поднялся Алахвердиев.

— Старый! Седов очнулся.

— Как он?

— Очень плохой. Глаза открыл, попросил пить, но ничего не понимает. Серёга доложил ему обо всём, а он слушает его как шум водопада.

— Ясно. А как китаец?

— Лежит.

— Иди назад. Скажи Серёге, пусть через двадцать минут сделает хунхузу укол.

Ясно мне было одно. Если мы в ближайшее время не переправим Седова на наш берег и не передадим его медикам, у нас на руках останется только его труп. Старший лейтенант умирал. Тут было уже не до колебаний. Я сплюнул и, ни к кому конкретно не обращаясь, тихо сказал:

— Шумнуть бы километрах в двух-трёх отсюда.

Ответом мне было молчание. Все прекрасно понимали, что кроме нас организовать этот шум и, тем самым, отвлечь на себя внимание китайцев, некому. Причем шуметь следовало, самое меньшее, из двух автоматов. Китайцы — не дураки, на одиночного бойца они не будут снимать силы с других участков, быстро поймут, что к чему.

Я знал, что за час до планируемого перехода группа прикрытия поднимет на границе приличный шум где-нибудь километрах в двадцати отсюда. Но я никогда не считал противника глупее себя. Раз уж они вычислили район, где мы находимся, то шум с той стороны они правильно расценят, как попытку отвлечь внимание, и ещё плотней стянут кольцо окружения. Шум нужен был с этой стороны. И шум хороший.

Но всё дело было в том, что у тех, кто будет шуметь, шансы прорваться на нашу сторону будут не минимальные и даже не нулевые. Они будут отрицательные. Ведь их задача будет состоять не в том, чтобы переправиться на тот берег; это двоим сделать несравнимо легче чем всей группе. Их задача будет оставаться на этом берегу и до последней возможности отвлекать на себя силы китайцев. Создавать впечатление, что группа прорывается именно здесь.

Все это прекрасно понимали и молчали. Я тоже молчал и отсчитывал про себя время. Произнося роковые слова, я заранее решил, что если за три минуты никто не решится, то шуметь пойду я сам.

— А что? Я люблю пострелять вволю, — спокойным, будничным голосом сказал вдруг Гриценко, — Кто со мной?

— Я! — хором ответили Васечкин и Цыретаров.

— Нет, мужики, — возразил Гриценко, — Втроём им с раненным и языком через Аргунь не перебраться. Со мной пойдёт, — он на секунду задумался, — Со мной пойдёт Гриня. Старый, ты не возражаешь?

— Не возражаю, — сказал я, отдавая Гриценко свои гранаты, и обратился к Васечкину, — ты тоже отдай, им они будут нужнее.

— Вот за это спасибо! — обрадовался Цыретаров, — Ну, мы пошли.

— Подожди, — остановил я его, — Сделаем ещё вот что.

Я достал блокнот и светящейся пастой набросал шифровку.

— Перед тем как начать шум, выйдете в эфир вот с этим. Наши сейчас на дежурном приёме, примут и поддержат вас одной или двумя БМП. И шуму будет больше, и вам — полегче. Да и хунхузы сейчас щупают эфир, наверное, сразу пятью пеленгаторами. Засекут вас весьма точно.

— Это — дело, — согласился Гриценко, — Вы только здесь не оплошайте, а мы не подведём.

С этими словами Гриценко и Цыретаров исчезли в темноте. Спокойно, без лишних слов, словно шли не на верную смерть, а на обычную разведку, обстановку проверить. Но через несколько секунд Цыретаров вернулся, оставил нам свою надувную лодку и снова исчез. Ребята уже вычеркнули себя из жизни. Переправиться вплавь через ледяную Аргунь не было никакой возможности. Да и не думали они об этом, они думали о нас.

Мы с Васечкиным спустились вниз. Седов лежал на снегу и смотрел в звёздное небо.

— Как себя чувствуешь, Федя? — спросил я его, — Сейчас будем домой пробираться.

— Не ответит он, Старый. Не слышит он ничего, — сказал Корнеев и спросил, — А где Васёк с Гришей?

— Шуметь пошли, — коротко объяснил я.

Сергей всё понял и не стал задавать лишних вопросов, за что я был ему несказанно благодарен.

— Хунхуза уколол?

— Вколол.

— Тогда разделим гранаты, мы свои ребятам отдали, и будем готовиться к движению.

Через двадцать минут мы поднялись на сопку. Дорога была тяжелая, но Седов не издал ни звука и продолжал глядеть на звёзды неподвижными глазами. Скорее всего, он уже ничего не чувствовал и не осознавал. На дороге всё было по-прежнему. Так же маячил БТР и передвигались, патрулируя свои участки, пары солдат.

— Действуем так. Когда начнётся шум, спускаемся вниз и ждём за теми кустами. Как только дорога освободится, Игорь и Гурбон с командиром и китайцем — бегом к Аргуни. От дороги до неё здесь чуть больше двухсот метров. Мы с Серёгой прикрываем. Сразу надувайте две лодки и чиркните зажигалкой. По этому сигналу пойдём и мы. Вы нас не ждите, сразу отваливайте. В одной лодке пойдёт Гурбон с Седовым, в другой — Игорь с китайцем. Всё ясно? Тогда ждём.

Никто не сказал ни слова. Всё было понятно. В первую очередь надо переправить раненного и «языка». Отход всегда прикрывают самые опытные.

Ждать пришлось недолго. Скоро с востока донёсся звук автоматной очереди из китайского АК. Ей ответила очередь из советского АКМ. Ребята поступили правильно. Они не стали первыми открывать огонь и вызвали его на себя, попытавшись пересечь дорогу. Завязалась перестрелка. К треску автоматных очередей присоединился стук пулемёта. Взлетело несколько ракет. Мы осторожно спустились с сопки и затаились в кустах в пятидесяти метрах от дороги.

А на востоке разгорался настоящий бой. Уже рвались гранаты. Я внимательно прислушивался: в автоматной разноголосице четко прослушивалась работа двух наших АКМ. По отдельности звук советского и китайского автоматов различить трудно, а когда они работают вместе, отчетливо слышно, как китайский АК захлёбывается от собственной скорострельности. Его очереди звучат более слитно.

Китайцы на дороге прекратили движение и смотрели на восток. Мы ждали. Наконец, видимо, прошла команда. Прозвучала китайская речь, солдаты стоявшие западнее, побежали к машине, мотор завёлся, и БТР двинулся на восток, подбирая по дороге патрульных.

Мы продолжали ждать, затаив дыхание. Через несколько минут с запада проехал ещё один БТР, за ним ещё и ещё. Нешуточные силы притянули к себе ребята. Каково им там приходится? С востока доносился непрерывный автоматный треск и дробь пулемётов. Но в этом «оркестре» ухо четко улавливало партию двух советских автоматов. Значит, Григорий и Василий живы и ведут бой.

Бронетранспортёры с запада проходили через равные промежутки времени. Я насчитал их шесть штук, после чего движение на дороге прекратилось. Одновременно я уловил, что дуэт АКМ прервался и перешел в соло. Остался кто-то один. Но кто? Гриценко или Цыретаров? Этого мы никогда уже не узнаем. А АКМ продолжал свою одинокую песнь в сопровождении китайских автоматов и пулемётов. Изредка, как удар барабана, бухали разрывы гранат. И тут в этот «концерт» вступили новые «инструменты». Я услышал характерный звук, и мне захотелось заорать от радости. Это били орудия БМП. Значит того, кто остался поддерживают с нашего берега. Наш замысел полностью удался. Теперь китайцы окончательно поверят, что мы прорываемся именно в том месте. На дороге по-прежнему никого не было.

— Гурбон, Игорь! Вперёд! — приказал я.

Ребята подхватили Седова и побежали через дорогу. Я толкнул в спину пленного и приказал по-китайски:

— Вперёд! Бегом!

Тот безропотно побежал за разведчиками и скрылся вместе с ними в темноте. До боли в глазах мы с Корнеевым всматривались в темноту и прислушивались к перестрелке на востоке. Раз стреляют, значит, тот, кто остался в живых ещё держится и притягивает к себе китайцев, давая нам возможность переправиться.

Далеко-далеко на севере вспыхнул и тут же погас слабый огонёк. Мы с Сергеем выдохнули одновременно: «Пошли!», вскочили и бросились к дороге. И тут случилось непредвиденное. Слева раздался шум мотора, и из-за сопки выкатил БТР-152, осветив нас с Сергеем фарами. Тотчас ударил пулемёт, и над головой противно заныли пули. Мы бросились на землю, перекатились через дорогу и метнулись в сторону, чтобы уйти из конусов света. Но БТР уже разворачивался в нашу сторону, пулемёт поднимал вокруг нас фонтанчики снега, а через борта прыгала на землю пехота, разворачиваясь в цепь. Нам с Сергеем не оставалось ничего, кроме как принять бой. И откуда взялся этот чертов БТР?

Уже в Монастыре я узнал, что у этого бронетранспортёра на подъёме заглох мотор, и водитель наладил его как раз в тот момент, когда мы с Корнеевым решили пересечь дорогу. Это была роковая случайность, которую невозможно было предусмотреть. Магистр тоже ничего не знал об этом бронетранспортёре, иначе он предупредил бы меня.

Мы залегли и открыли огонь, отвлекая на себя внимание китайцев, чтобы они не заметили Алахвердиева и Васечкина. Но наши старания были напрасными. Немного сзади и слева от меня ударил третий АКМ. Я оглянулся и обалдел.

— Гурбон! Ты что здесь делаешь?

— Стреляю! — ответил Алахвердиев, выпустив по наступающим китайцам длинную очередь.

— А Игорь где?

— Языка стережет, — и снова очередь.

— Вы с ума сошли! Немедленно уходите на наш берег!

— А вы?

— Мы вас прикроем!

— Нет, Старый! Мы вас не бросим! — и снова очередь.

— Ефрейтор Алахвердиев! Немедленно доставить языка и раненного на наш берег! Это — приказ, мать твою! Рвите когти, Гурбон, мать твою, всю в саже! Не хрен здесь всем за зря пропадать. Мы выберемся. Дёргайте отсюда!

До Алахвердиева дошло, он выстрелил последний раз, поменял магазин, бросил мне две гранаты и исчез в темноте. Но было уже поздно. БТР ещё раз развернулся, и в свет его фар попали две лодки у берега. Пулемётчик немедленно перенёс огонь на них. С нами справится и пехота, да и помощь сейчас подойдёт. А этих упустить никак нельзя. Васечкин отгрёб подальше от берега, и его подхватило течение. А вот Алахвердиеву придётся туго, если мы ничего не предпримем.

Первое, что я попытался предпринять, это подавить пулемет огнём из автомата. Но из этого ничего не вышло. Китайцы установили в качестве защиты пулемётчика броневой щиток, и мои пули только рикошетировали от него.

— Старый! Прикрой меня, я пошел! — крикнул Корнеев.

Я понял его намерение: он хотел подобраться к бронетранспортёру вплотную и забросать его гранатами, благо сверху БТР-152 открыт как кузов грузовика. Это было рискованно, но другого выхода всё равно не было. Я швырнул в наседающих китайцев две «лимонки», заставив их прижаться к земле, и длинной очередью разрядил магазин автомата, не давая им поднять головы.

Сергей привстал, готовясь совершить свой бросок к бронетранспортёру. Но в этот момент с северного берега в лоб БТРа ударила пулемётная очередь, и тут же, следом за ней, прилетела реактивная кумулятивная граната. Грянул взрыв, БТР вспыхнул, пулемёт замолчал, фары погасли. А пулемёт с северного берега прижимал китайцев к земле, стегая по ним длинными очередями. Нас поддерживали огнём БМП.

Вторая БМП ударила левее. Оттуда подходил ещё один БТР. Оператор-наводчик промахнулся, но БТР резко изменил направление движения, и из него посыпалась пехота. Её тут же уложили на снег пулеметные очереди, но это не помешало им открыть огонь по нам. Становилось жарко. Надо было уносить ноги. Если в ближайшие минуты сюда пожалуют все БТРы, ушедшие на Гриценко и Цыретарова, то нам даже поддержка не поможет.

— Серёга! Отходи, я прикрою! Потом меняемся! — крикнул я.

Корнеев откатился в сторону и исчез где-то сзади. Я швырнул ещё одну гранату и выпустил длинную очередь. Сразу же откатился в сторону и отполз назад. Китайцы начали долбить по тому месту, где я только что лежал. Но сзади ударил автомат Корнеева. Под его прикрытием я короткими перебежками двинулся по направлению к берегу. Пули свистели и справа, и слева, и над головой, и чмокали под ногами. Любая из них могла стать моей, но не стала. Я знал точно: раз я их слышу, значит, мимо; свою пулю я не услышу. Хорошо ещё, что наши пулемёты и Корнеев прижимали китайцев к земле и не давали им как следует прицелиться.

Проскочив мимо Сергея и пробежав ещё метров сорок-пятьдесят, я залёг и открыл огонь. Теперь стал снова отходить Корнеев. А с нашего берега непрерывно били пулемёты и ухали орудия БМП. Так мы с Сергеем, поочерёдно играя в пятнашки со смертью, добрались до берега. Лодки Алахвердиева там уже не было. Значит, он уже на нашем берегу. Я извлёк пакет, открыл вентиль баллончика и бросил всё это в воду. Через полминуты перед нами была надувная лодка.

— Поехали, Серёга! — крикнул я.

Корнеев поднялся и, как-то неестественно перегнувшись, направился ко мне.

— Что с тобой?

— Зацепило, б…!

— Куда?

— В правый бок.

— Грести сможешь?

— Не знаю. Попробую.

— Лучше не пробуй. Ложись, сам справлюсь.

Корнеев буквально свалился в лодку, я столкнул её поглубже, и мы, подгоняемые свистом пуль, поплыли к нашему берегу. Взлетели осветительные ракеты. На фоне черной реки, залитой мёртвенным светом, я в своём светло-сером комбезе оказался прекрасной мишенью. Но китайцы не успели пристреляться. Наши операторы-наводчики оставили китайцев в покое и быстро расстреляли висевшие над Аргунью «фонари». А я грёб так, словно участвовал в Олимпийской регате. Несмотря на приличный морозец, я под комбезом был весь мокрый. А над головой занудно выли пули и шлёпались в воду.

Наконец лодка ткнулась в берег. Я выбросил на берег автоматы и начал вытаскивать отрубившегося Корнеева. Тотчас несколько пар рук помогли мне. Меня подхватили под руки и потащили.

— Быстрее, Старый, быстрее! Эх, и жарят, сволочи! Здорово вы их разозлили!

Неподалёку стояла БМП, к ней меня и тащили.

— Стойте, мужики! А где мой автомат? — спохватился я.

От машины отделился человек невысокого роста в черном комбинезоне и обнял меня за плечи.

— Успокойся, Володя, несут твой автомат. Да успокойся же ты! Всё кончено, ты уже дома.

Это был командир батальона, майор Сурков.

Я попытался доложить:

— Товарищ гвардии майор! Группа вернулась из поиска. Задание выполнено…

— Отставить, старшой! Всё знаю. Скажи только, где ещё двое: Гриценко и Цыретаров? Ждать их нам?

— Это они поднимали шум.

— Понятно. Последний АКМ замолчал, когда мы открыли огонь отсюда. Садись, поехали.

— А где Седов, Корнеев, язык?

— Седова и Корнеева уже увезли на санитарке. Языка тоже уже нейтрализовали и увезли. Поехали и мы. Ты, Володя, даже не представляешь, что вы натворили! У них вся дивизия уже сутки на ушах стоит, поднятая по тревоге. У этого майора была с собой карта с указанием районов развертывания частей дивизии для атаки нашей территории. Он поехал выбирать места для пунктов связи. И охрану, дурак, не взял с собой. Наши всё время их переговоры слушали. Постоянно звучала фраза: «Любой ценой! Любой ценой!» А пять часов назад прошло сообщение: «Они в кольце!» Мы уж решили: всё. А вы вырвались и языка притащили! Жалко ребят, но на войне, как на войне. Они — настоящие мужики, солдаты. Поехали, отдохнуть вам надо.

Оказавшись в Монастыре, я проследил судьбу всех, с кем так плотно связала меня эта операция. Вся группа была представлена к орденам. Гриценко, Цыретаров и Седов — посмертно. Седов умер на операционном столе, сердце не выдержало. Старший сержант Лавров уволился в запас, окончил институт и работал на авиационном заводе. Корнеев вылечился после ранения, вернулся домой и стал машинистом тепловоза. Игорь Васечкин сменил Лаврова на должности замкомвзвода и за оставшиеся полгода службы подготовил шесть групп и с тремя из них ходил на китайскую сторону.

А вот Алахвердиеву не повезло. Ему присвоили звание младшего сержанта и назначили командиром отделения. В первом же выходе он возглавил пятёрку. Всё прошло тихо и благополучно. Но при обратном переходе их случайно засёк наблюдатель китайской миномётной батареи, которая находилась в этом районе на учениях. Батарея открыла огонь, когда разведчики уже высаживались на наш берег. Они быстро ушли за сопку, где их ждали БМП. На берегу продолжали рваться мины. Гурбон весело рассмеялся, обнажив свои красивые белые зубы:

— Спохватились хунхузы! Эх, и вороны! Лупят теперь в белый свет, как в копеечку!

И в этот момент одна из мин, пущенная на предельную дальность, вслепую, просто со зла; разорвалась в тридцати метрах. Никто из разведчиков и встречающих не пострадал. Но Гурбону осколок врезался точно между глаз. Он так и умер с улыбкой на губах.

Но самое удивительное я обнаружил, когда решил посмотреть последний бой Гриценко и Цыретарова. Тот автомат, что замолчал первым, был автоматом Цыретарова. Его прошила пулемётная очередь, когда он менял позицию. Как раз в этот момент с нашего берега открыли огонь две БМП. Но силы были слишком неравны. Китайцы, невзирая на потери, упорно прижимали Гриценко к берегу, где ему укрыться было совершенно негде. Уже раненный он расстрелял последние патроны и бросился в поток. Тут его настигла ещё одна пуля. Переплыть Аргунь он был уже не в силах. Течение подхватило Гриценко и потащило на восток. Китайцы решили, что он утонул. Но в трёх километрах восточнее, где река поворачивала на север, истекающего кровью Гриценко выбросило на китайский берег.

Там его на рассвете нашёл пришедший за водой старик-свинопас, живший в хижине неподалёку. У старика не было особых причин любить председателя Мао. К тому же в душе его навсегда поселилось уважение к русским солдатам, которые в сорок пятом году громили в этих краях японцев. Старик оттащил Гриценко в свою хижину. Там он почти три месяца лечил его травами, кормил свининой и поил кобыльим молоком. Уже после Нового Года Гриценко окреп настолько, что мог оправиться на нашу сторону.

Но старик предостерег его. Он видел, как китайские солдаты минировали берег Аргуни на большом протяжении. Гриценко обследовал берег, но под снегом видимых признаков мин не обнаружил. Идти наудачу было слишком опасно. Тогда старик уложил его на повозку, завалил кучей свиного навоза и повёз в село, куда он раз в месяц возил свинину и навоз. Ночью Гриценко перешел Аргунь под самым носом у китайцев, патрулирующих берег реки.

На Советском берегу его сразу задержали пограничники. Никаких документов, никакого оружия; одет, черт знает как, да ещё и навозом весь перемазан. На шпиона или диверсанта не похож. Но то, что рассказывал Гриценко, было настолько невероятным, что его почти два месяца продержали на гауптвахте погранотряда. Всё это время командир отряда вёл секретную переписку, пытаясь установить: был ли в действительности такой младший сержант Гриценко, который, как он утверждает, в октябре ходил в поиск на китайскую территорию. Дело было в том, что Гриценко перешел границу на участке уже другого погранотряда, командир которого, естественно, ничего не знал об октябрьской операции на соседнем участке. А поскольку эта операция носила совершенно секретный характер, то и ответы на свои запросы командир получал туманные и расплывчатые.

В конце концов, в погранотряд приехал офицер из штаба армии. Он был полностью в курсе прошедшей операции. Просто, сведения о том, что пропавший на китайской территории Гриценко объявился, попали к нему только два дня назад. Злую шутку сыграл с Гриценко режим секретности.

Офицер допросил Гриценко, убедился, что он именно тот, за кого себя выдаёт, и увёз его в штаб армии. Там Гриценко вручили «посмертный орден» и уволили в запас. А в его полку и в его взводе друзья так ничего и не узнали о том, что их товарищ, который ценой своей жизни обеспечивал возвращение группы разведчиков, остался жив. Для них он так и остался погибшим героем.