Вечные темы

ЗАМНЕМ ДЛЯ ЯСНОСТИ

Ближе к ночи произошла точечная деформация гиперсферы. Без звука, без вспышки света сдвинулись перпендикуляры пространства, и, подобно тому, как сомкнувшиеся двери автобуса защемляют ногу нерасторопного пассажира, материальное тело, свободно парившее в гиперсфере, оказалось запертым в трехмерном пространстве.

Дежурный врач Игорь Бородулин коротал вечер в ординаторской маленькой сельской больницы и от нечего делать играл в шахматы сам с собой. Как и все, кто находился рядом, он не ощутил сдвига миров, и только тяжелобольной в пятой палате содрогнулся от внутреннего толчка и болезненно поморщился.

На больничном дворе, посреди вытоптанной лужайки, появился обнаженный окровавленный человек. Он лежал неподвижно, и лишь когда проходящая мимо санитарка заметила его и боязливо дотронулась до плеча, он шевельнулся и тихо застонал.

— Там лежит человек, — сказала санитарка, открыв дверь в ординаторскую. И добавила почему-то: — Голый весь.

Бородулин вскинул голову.

— Где это там?

— Ну, у нас во дворе. Раненый. Без сознания.

Игорь застегнул халат и быстро вышел в коридор.

— За мной, — скомандовал он на ходу постовой сестре и, обратясь к санитарке: — Носилки.

Человек лежал навзничь, левая рука подвернута под спину, ступни ног наполовину присыпаны землей.

Игорь склонился над ним, прислушался к дыханию, нащупал слабый, ускользающий пульс.

— Готовьте операционную, — сказал он сестре. — А ну-ка, давайте его на носилки.

Игорь и две санитарки осторожно взялись за плечи и ноги раненого и попытались оторвать его от земли.

— Тяжелый, черт, — прошептал Игорь, напрягая силы.

Ему было стыдно перед женщинами, но как он ни старался, так и не смог оторвать хотя бы руку больного от земли.

— Посветите же, — сказал он, — ничего не видно.

Принесли керосиновую лампу. При ее неярком свете Игорь внимательнее осмотрел человека. И он увидел вот что: левая рука раненого была не просто подвернута под спину, а срасталась с телом, составляя с ним единое целое. Ниже локтя она входила в поясницу, и гладкий переход кожи не имел ни шва, ни рубца. Игорь присвистнул и стал осторожно освобождать ступню раненого от земли. И тут он нашел еще одну странность. Не земля была насыпана на ногу, а нога врастала в землю, как ствол деревца. Пыльный грунт утоптан, и никаких следов вокруг. Игорь поковырял землю. Она была плотная, и нога уходила в нее по самую щиколотку.

Человек застонал, пошевелился и попытался приподнять голову. Было видно, как напрягаются мышцы и вздуваются вены на шее, но голова не сдвинулась вверх ни на один миллиметр.

Вокруг стояли санитарки и сестры, молча ожидая, что скажет Игорь. Было лето — пора отпусков, и на всю больницу оставалось три врача. Один из них уехал на рыбалку и вернется только завтра, от другого, окулиста, толку сейчас было мало, вот и приходилось все вопросы решать самому молодому хирургу Бородулину. Игорь вздохнул и сказал уверенным голосом:

— Света побольше и лопату. Нет, лучше нож.

Принесли еще две керосиновые лампы и карманный фонарик. Свет стал достаточно ярок, и Игорь увидел еще одну штуку. Из живота раненого прорастала тонкая зеленая веточка. Стебелек и маленький клейкий листочек на верхушке. Сначала казалось, что веточка просто лежит на животе, но когда Игорь осторожно потянул за нее, то больной застонал, а стебелек напрягся, оттягивая кожу. Ни крови, ни ранки. Игорь сорвал листок и растер между пальцами. Горький запах тополиной почки. Орудуя ножом, легкими движениями археолога Игорь окопал землю вокруг ступни. Он легко обнажил ее, но увидел, что здесь кусочки грунта, прошлогодние листья и корешки врастают в человеческую плоть, а выдирать их с кровью и кожей Игорь не решился. Он хотел приподнять ногу, но она не поддавалась, словно бы накрепко привязанная к земле, хотя видимой причины этого Игорь не замечал.

Он ощупал живот. Похоже, что главная причина таилась в том месте, где зеленый росток новорожденного тополя пронзал тело человека, как тонкий кинжал.

— Надо оперировать, — сказал Игорь, распрямляясь.

Сестры смотрели на него с ожиданием. Они переговаривались шепотом и скорее всего тоже ничего не понимали, но Игорь был врачом, хирургом, и вся тяжесть решения ложилась на него.

— Операционная готова, — сказала сестра Катя. — Но как мы перенесем его туда?

— Придется здесь, — пожал плечами Игорь. — У нас нет другого выхода. Измерьте давление. Ставьте капельницу с полиглюкином. Принесите лампу с аккумулятором. И сообразите что-нибудь вроде палатки или просто огородите это место одеялами. Сначала операция, а утром разберемся со всем остальным.

Опытные сестры, которым не нужно говорить по два раза, вбили колья вокруг больного, натянули на них одеяла, включили яркую пятиглазую лампу, прикрыли землю простынями. Сюда же вынесли столик со стерильным материалом и инструментами. Пока Игорь тщательно мыл руки и натягивал пожелтевший в автоклаве халат, все уже было готово.

В больнице не было наркозного аппарата, все сложные операции выполнялись в районе, но сейчас не было другого выхода, и Игорь попросил одну из сестер капать фторотан на марлевую салфетку и давать вдыхать больному. Это было рискованно, но без наркоза делать операцию еще опаснее.

— Как на войне, — усмехнулся Игорь и занес скальпель над животом.

Он проследил ход тополиного ростка. Тот врастал с правой стороны живота и, проходя через печень, прободал переднюю брюшную стенку. Кровило из печени. Игорю никогда раньше не приходилось делать такие сложные операции, работать было неудобно, сидя на корточках или стоя на коленях, он разбирался в хитросплетениях сосудов и нервов, старался вспомнить картинки из атласов и наставления учебников.

Когда через три часа, ближе к утру, он стянул побуревшие от крови перчатки и вытер вспотевший лоб, сестра сообщила ему, что артериальное давление приходит в норму и дыхание стало более ровным.

— Порядок, — сказал Игорь и пошел заполнять историю болезни.

Он позвонил в район, в милицию и сообщил о раненом. Ему резко выговорили, что можно было бы сообщить и раньше, сейчас преступники далеко, и где их искать — уму непостижимо.

— Это уж ваше дело, — разозлился Игорь и опустил трубку.

Фамилии больного он, естественно, не знал и поэтому по установившемуся неписаному обычаю написал на первой странице истории болезни: Неизвестный, 30–35 лет. И подробно все, что видел и сделал. Когда он заканчивал писать назначения, вбежала Катя, и по ее виду Игорь понял, что случилось что-то непредвиденное.

— Игорь Николаевич, — сказала она шепотом. — Больной уменьшается.

— Как уменьшается? Давление падает?

— Он в сознание пришел и это… уменьшается.

— Эх, Катя, — вздохнул Игорь. — Заработалась ты сегодня.

— Идемте быстрей. Там никого нет, а мне страшно.

— Ну, чудеса…

— Он совсем маленьким стал, — шептала на ходу Катя. — Как лилипут в цирке.

Под импровизированной палаткой никого не было. Одеяла, простыни еще сохраняли форму человеческого тела, а больной исчез. Игорь откинул навес, высветил поярче пятачок «операционной», приподнял ворох бинтов и, выпрямившись, машинально полез в карман за сигаретами.

— Куда это он? — прошептала Катя.

— Расскажи-ка сначала все по порядку, что и как.

— Я заглянула укол сделать, а он лежит под одеялом. Я откинула, значит, одеяло, а он такой маленький, лежит и смотрит на меня. Молчит. Бинты ему большие стали, сползли, он в них запутался совсем, только глаза блестят. Страшно… Я сразу же к вам.

— Растаял наш больной, значит. Понятно.

Хотя как раз ничего понятно не было. Но Катя смотрела на него с надеждой. Он не мог подорвать свою репутацию.

— Редкий случай, — сказал он, — но бывает и такое. Всего три случая описано в мировой практике. Считается, что это разновидность защитной реакции. Мимикрия.

— Да где же он теперь? — спросила Катя с недоверием. — Умер, что ли?

— К сожалению, этого никто не знает. Слишком мало наблюдений, но если бы умер, то тело осталось бы на месте. Может, он и не человек вовсе… Ладно, иди займись своими делами. Здесь ничего не трогать. Милиция и так ругается. Утром разберутся.

Он дождался утра. Ничего толкового в голову не приходило. Сказывались усталость и напряженность пережитой ночи. Он рассказал сменившему его терапевту о странностях больного, показал историю болезни, тот похмыкал и сказал, что следует сообщить в область или хотя бы в район.

Дома Игорь подумал о том, о сем и пришел к выводу, что если больной не убежал сам, то его выкрали. А что касается уменьшения роста, то это Кате почудилось. Она и раньше была с причудами. Решив так и успокоившись, он придвинул телефон и начал набирать номер коммутатора.

— Не надо, — сказал ему кто-то.

Игорь вздрогнул, оглянулся, но никого не увидел.

— Что не надо? — спросил он ошеломленно.

— Ничего не надо, — спокойно ответил голос. — Не суетитесь.

Игорь поднялся, заглянул на кухню, в окно.

— Я же сказал, не суетитесь. Сядьте, успокойтесь и смотрите на середину комнаты. Уберите, кстати, стул в сторону, помешает.

Голос был спокойный, чуть насмешливый, во всяком случае, не угрожающий. Быть может, поэтому Игорь оставил поиски и отодвинул стул в угол комнаты, сел на него и уставился на середину комнаты. Что-то засветилось в воздухе, как пылинка в луче света, и стало расти. Игорь смотрел, не отрываясь, на это свечение и вдруг различил в нем человеческие формы. Вернее, ногу. Ножка была маленькая, обутая в лакированный черный ботинок, она висела в воздухе и шевелила носком, словно пыталась нащупать пол. Потом появилась вторая нога и неожиданно — рука. А потом совсем уж несуразное — ниже ботинка возникло маленькое лицо. Можно было различить темные волосы, зачесанные назад, длинный острый носик, черные глазки.

Игорь закрыл глаза, зная, что галлюцинации исчезают, но эта не исчезла. Когда он открыл глаза, все части тела подросли и расположились вполне нормально: ноги внизу, голова вверху. Человек, ростом с метр, висел в воздухе, не касаясь ногами пола, и улыбаясь смотрел на Игоря.

— Не бойтесь, — сказал голос откуда-то сверху. — Вот еще немного подрасту и хватит.

— Чего хватит? — ошалело спросил Игорь.

— С вас хватит, — пошутил голос. — Валерьянки выпейте, коллега.

— Какой еще коллега?

— Мы вроде врачи оба, — рассмеялся голос.

Игорь внимательно посмотрел на человека, выросшего до нормальных размеров, но тот не открывал рта, а только усмехался. Закончив расти, он одернул пиджак и сел в кресло.

— Видите ли, коллега, — голос снова рассмеялся, словно его забавляло это слово, — собственно говоря, я пришел выразить свою признательность за спасение друга, с которым произошел несчастный случай. Конечно, претензий у меня много, но вы сделали все, что могли, и почти все, что может ваша так называемая медицина. Как говорится, и на том спасибо. Что с вас возьмешь?

— Кто вы? — спросил Игорь. — Откуда вы? Почему вы молчите, а говорит кто-то другой?

— Это не другой, а я говорю, просто рот не раскрываю, но если вы хотите, то могу.

— Телепатия?

— Что за детство? — Незнакомец даже поморщился. — Неужели вам не приходило в голову другое объяснение?

— Только галлюцинация, — честно признался Игорь.

— Ну вот, все вы так, — неизвестно кого пожурил незнакомец. — Раньше все на черта валили, теперь на помрачение ума.

— Как вы сюда попали?

— Очень просто. Пришел.

— И… ваш друг тоже ушел таким же образом?

— Вот видите! Оказывается, с вами можно поговорить не без пользы. А то, бывало, пока втолкуешь…

Игорь приободрился, польщенный.

— Вы пришли высказать благодарность? И это все?

— Этого мало? Может, вам нужна почетная грамота?

— Я не об этом. Просто я полагаю, что для обычной благодарности можно было позвонить по телефону или письмо написать, а если уж приходить, то как-нибудь обычно. К чему этот спектакль?

— Действительно, — согласился незнакомец. — Люблю эффектное появление. А может быть, не хватает блеска и грома? Я могу.

— Хватает, хватает, — испугался Игорь. — Но вы не ответили на мой вопрос.

— Я уже сказал, что пришел высказать некоторые претензии. Правда, это не ваша личная вина, но все-таки ваши методы лечения кажутся мне, мягко говоря, глупыми.

— Я ничего не придумывал. Лечил согласно науке. Так все делают.

— Я понимаю. Но поймите и меня. Вот, скажем, если сломалась сложная электронная машина, проводок, например, сгорел где-нибудь в глубине, и вы, вместо того чтобы разобрать машину и спокойно добраться до поломки, вдруг берете в руки автоген, молоток, зубило и начинаете курочить машину, чтобы заменить этот проводок. Починить-то вы ее почините, а какой вред нанесете? Понимаете, что я хочу сказать?

— Не совсем.

— Таким же путем вы оперируете своих больных. Чтобы вырезать пустяковый аппендикс, вы рассекаете здоровые и ни в чем не повинные ткани. Словом, своей операцией вы тоже причиняете вред.

— Это я и так знаю. Но у нас нет другого выхода. Мы выбираем меньшее из зол.

— Можно обойтись вообще без зла.

— Лечить аппендицит пилюлями? К сожалению, мы еще не дошли до этого. А если опухоль? Или ранение?

— Ваши методы, быть может, и верны, но очень грубы. Разве нельзя хотя бы раздвинуть ткань по межклеточным пространствам? Это же так просто! А у вас не наука, а кружок кройки и шитья. Сперва режете — ножом, ножницами, потом шьете — иголкой, ниткой. Как примитивно! Дикарские методы.

— А вы, простите, откуда, если можете судить о нас с таким пренебрежением?

— Да так, оттуда, — неопределенно махнул рукой незнакомец. — Так, знаете, оттуда.

— Вы прилетели с другой планеты?

— Что за глупости! Вы, я вижу, начитались чего не следует. А ведь есть люди, которые если и не знают нас, то могут предполагать, откуда мы являемся.

— Вы имеете в виду попов?

Незнакомец скривился, как от боли.

— Что за анахронизм! И чему вас только в школе учили?

— Я — простой врач. Откуда мне знать о таких вещах?

— Ну, замнем для ясности, — сказал незнакомец совсем уж по-русски, даже пошловато, и Игорь чуть не рассмеялся от неожиданности.

— Вы никогда не задумывались, — продолжал незнакомец, — что можно было бы удалить пораженный орган, не разрезая кожу и всего прочего?

— То есть забраться в комнату, не входя в двери и окна? Как вы ко мне?

— Именно так.

— Научите. Если не меня, то хоть кого-нибудь. Вас объявят величайшим гением.

— Э, нужно мне это! Я обыкновенный врач и знаю только то, чему меня учили. Совсем как вы, коллега. Если бы вы попали в каменный век, то много ли налечили бы людей? И тем более чему бы вы тамошних знахарей научили? Что бы вы там делали без своих шприцев, скальпелей, пилюль? Вот и у меня не просите. Я могу вам кое-что рассказать, но не больше.

— Разве это тайна?

— Какая там тайна! Такая же, как формула о превращении массы в энергию. Знать-то вы ее знаете, а применить не умеете.

— Хоть объясните в общих словах. Растолкуйте на пальцах. Я понятливый.

— Надеюсь. Вы слышали что-нибудь о четвертом измерении?

— Кое-что. Что-то вроде перпендикуляра ко всем прочим трем. Забавная теория.

— Я, по-вашему, забавный? Гм, странно. Ну ладно, все равно вы ничего не поймете без аналогии. Дайте-ка анатомический атлас.

Игорь нашел три тома и подал ему. Незнакомец открыл нужную страницу: продольный разрез человеческого тела.

— Ну вот, смотрите. Предположим, что этот человек живет в двумерном мире, а тело его ограничено только линией кожи по контуру. Для него это естественно, ведь там только два измерения, длина и ширина. А мы с вами смотрим из третьего измерения, перпендикулярного его двум, и он нас, конечно, видеть не может. Так вот, предположим, что этот человек заболел аппендицитом. Что будет делать хирург? Он разрежет линию кожи, линию мышц и так далее, доберется до больного органа и, удалив его, зашьет разрезы. А мы можем прикоснуться до этого места из своего измерения и спокойно удалить его, не нарушая целостности наружных покровов, для них, конечно, наружных. Понимаете?

Игорь повертел в руках рисунок. Там все органы были на виду и до любого из них можно было дотронуться рукой. Потом он развернул рисунок так, что тот расположился на уровне глаз. Отсюда ничего не было видно, но можно было предположить, что и в таком плоском мире жилось бы относительно сносно.

— Значит, по аналогии вы можете из своего измерения пройти внутрь моего тела, не разрезая кожи? И вы видите мое тело таким же, в разрезе, оттуда? Так, что ли?

— Что-то вроде этого. И не только ваше тело, но всю вашу так называемую Вселенную, очень неуютную, кстати. И как вы это терпите?

— Привыкли как-то. Но вот что непонятно. Если вы пришли из четвертого измерения, то что же означает ваше трехмерное тело? Абсолютно нормальное, к тому же.

— Пустяки, — отмахнулся, как от комплимента, незнакомец. — Дайте-ка яблоко. Смотрите. Предположим, что я провожу его сквозь эту двумерную страницу. Что будут видеть двумерцы? Сначала точку. Это я прикоснулся яблоком к листу. Потом, по мере того как яблоко проходит через лист, они будут видеть все более увеличивающуюся окружность, а потом она снова будет уменьшаться, пока не превратится в точку и не исчезнет.

— Но это шар. Здесь проще. Шар в разрезе всегда дает круг. Но какое же тело дает в разрезе человек?

— Человек и дает в разрезе человека.

— Значит, вы — это не вы? Значит, то, что я вижу сейчас, — лишь часть вашего истинного тела, а на самом деле вы намного больше? Так, что ли?

— Так, коллега, так, но замнем для ясности. Теперь-то вы понимаете, что можно делать операции, не нарушая целостности наружных тканей?

— Мне от этого не легче. Понимаете — это еще не умение.

— Ничем помочь не могу. Разве что сделать вам какую-нибудь операцию? Например, аппендикс удалить, для профилактики? А?

Игорь ненадолго задумался, но потом решил, что хуже не будет, и решительно махнул рукой.

— Валяйте! Только лишнего не вырезайте. Обезболивать будете? Осложнения исключены?

— Буду, буду. Фирма веников не вяжет. Готовьтесь, я сейчас за инструментами сбегаю.

Незнакомец стал уменьшаться, искривляться, как отражение в кривом зеркале и, превратившись в яркую точку, исчез. Игорь покачал головой, посомневался, но все-таки снял рубашку и лег на кровать.

— Только лежите спокойно, — предупредил голос.

— Как же вы будете меня оперировать, если вас нет здесь? — удивился Игорь.

— Вот чудак. Я ему объяснял, объяснял… Вспомните картину из атласа.

Игорь подумал и понял, что если рука из третьего измерения проникает внутрь двумерного человека, то ни он сам, ни окружающие не увидят ее, потому что она выходит за пределы их Вселенной. Потом он представил, во всяком случае, пытался представить, как бы он выглядел оттуда, из четвертого измерения, весь вывернутый наизнанку, но так и не смог. Воображения не хватило.

— Больно? — спросил голос.

— Нет. А что, вы уже начали?

— Да потихонечку.

— Вы на каком этапе? Это профессиональное любопытство, уж не обессудьте.

— Да так, подготовочка. Затормозил болевые центры.

— А сейчас? — спросил Игорь немного погодя, чутко прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего особого он не чувствовал.

— Уже вырезал. Сейчас заканчиваю.

Выгнув шею, Игорь внимательно посмотрел на свой живот, чистый и белый. Ничего не изменилось, а что там, внутри, неизвестно.

— Ну вот и все, голубчик, — по-докторски сказал голос и хихикнул.

— Все? А как вы докажете это? Покажите.

— Пожалуйста. Это ваше право.

В воздухе появилась деформированная рука, растянутая по спирали. Она держала маленький кусочек человеческой плоти.

— Узнаете? Ваш ведь? Правда, похож? — снова хихикнул голос.

Игорь не ответил. Ему стало страшно. Не слишком, но все-таки. До этого все происходящее можно было принять за шутку, за галлюцинацию, за фантастику, но чтобы твой собственный кровный аппендикс висел в воздухе, а живот оставался неразрезанным — это уже слишком.

— Ну вот и все, — сказал голос. — Я с вами в расчете и могу откланяться. Хотелось бы пожелать вам на прощанье кое-что. Не мните, пожалуйста, что ваша смехотворная Вселенная бесконечна и единственна, а ваш трехмерный мир, где и повернуться-то негде, — лучший из миров. Миров много, один внутри другого, как матрешки. Только не такие простые, конечно.

— Но кто же вы? Жители четвертого измерения?

— И да, и нет. Нам везде хорошо. Интересно, знаете ли, и поучительно.

— Я вас очень прошу, научите меня проникать в четвертое измерение. Как врача, как коллегу, прошу. Оставьте мне свой аппарат, или что там у вас есть. Пожалуйста, хоть на время.

— Время тоже многомерно, — хохотнул голос. — Ну ладно, так и быть, дам дикарю энцефалограф. Побалуйтесь.

Голос становился тише и глуше.

— Постойте! Я еще не все спросил.

— Хорошенького помаленьку. Прощайте, пациент. Как пользоваться игрушкой, разберетесь сами. Все равно не объяснишь.

— Расскажите еще что-нибудь! Не уходите!

— Замнем для ясности, — хихикнул голос и больше не отзывался.

В воздухе появилась темная точка и, быстро разрастаясь, превратилась в непроницаемо черный шар размером чуть больше головы человека. Шар висел в воздухе и мерно пульсировал, то сжимаясь, то разжимаясь.

Игорь встал и, с недоверием поглядывая то на свой живот, то на шар, подошел ближе. Точнее всего шар можно было назвать сгустком темноты. Игорь протянул руку и, зажмурясь, прикоснулся к нему. Когда он открыл глаза, то увидел, что рука уходит в шар, сливаясь с его чернотой. Ни боли, ни других ощущений. Осмелев, Игорь вытянул руку на всю длину и просунул ее сквозь шар. Вернее, не сквозь, а в шар, потому что, как он ни старался, но даже кончики пальцев не выходили с другой стороны сгустка. Игорь придвинулся ближе. Плечо и часть шеи скрылись в темноте. И, совсем уж осмелев, он наклонил голову и, словно ныряя в воду, погрузил лицо в черный шар.

И он увидел, что находится в комнате. В другой комнате, но очень похожей на его собственную. Игорь ожидал увидеть что-нибудь невероятное, мир, вывернутый наизнанку, новый взгляд на свою собственную Вселенную, но эта комната, с диваном, стульями, столом, где в беспорядке раскиданы книги, удивила его больше, чем если бы неведомый антимир придвинулся к нему вплотную, Было видно и окно, за которым пыльные деревья шевелили листья на ветру, и улица, очень похожая на знакомую, но чем-то отличная от нее.

— И это все? — разочарованно спросил Игорь и убрал голову из шара. Где же четвертое измерение? Обманщик…

Шар продолжал висеть в воздухе, пульсировал беззвучно и словно насмехался над дикарем, вздумавшим нажимать наугад кнопки электронной машины и ожидающим от нее всевозможных чудес.

Игорь полежал, раздумывая, на диване, а потом сказал сам себе:

— Сам ты дурак. Если твои глаза способны видеть только трехмерный мир, то и другая Вселенная будет выглядеть для тебя точь-в-точь так же. Всего-навсего параллельный мир. И ничего больше.

Он встал и, набрав номер телефона, попросил хирурга районной больницы.

— Александр Иванович, у меня, кажется, аппендицит. Приезжайте, пожалуйста, а то мне придется самому, перед зеркалом…

Он неторопливо оделся и, стараясь не смотреть на шар, направился в больницу, заранее готовясь к боли, но больше всего — к тому, что хирург и в самом деле не найдет у него того, что будет искать.

В своих беседах мы долго обходили тему смерти стороной. Она была слишком конкретной, у постели обреченного больного невозможно было говорить о ней с философской невозмутимостью, но как-то Геннадий Николаевич преодолел неписаный запрет и сказал: «В конечном счете, бессмертие возможно. Вопрос только в том, что с ним делать?» — «Как что! — воскликнул я. — Бесконечная жизнь без болезней и дряхлости! Неиссякаемая возможность творчества, освоение космоса, расселение человечества во Вселенной! Это безграничные, головокружительные перспективы!» — «Вы так полагаете? — скептически улыбнулся Шубин. — А как вы представляете себе достижение бессмертия?» — «Устранение фактов старения, — не задумываясь, выпалил я. — Перестройка обмена веществ, генная инженерия, вечное самообновление организма». — «Вечное самообновление… — задумчиво повторил Геннадий Николаевич. — Пожалуй, вы правы. Это один из возможных путей. Существуют два варианта. Первый — периодическое или беспрерывное обновление тела и второй — перенесение человеческого „я“ в молодое, здоровое тело…» — «Второй чудовищен! — возмутился я. — Это равносильно убийству!» — «Несомненно, — согласился Шубин, — несомненно, но все-таки это тоже путь…»

Наш разговор на этом не кончился, он продолжался, то утихая, то разгораясь с новой силой, чуть ли не каждый вечер. Геннадий Николаевич, обладая большой эрудицией, приводил различные модели бессмертия, вычитанные в литературе, начиная с древних мифов, зачитывал отрывки из средневековых китайских повестей, где говорилось об оживающих мертвецах и о прочих невероятных происшествиях, и мне казалось тогда, что ничего нового нельзя добавить к этим старым теориям. Сейчас, перечитывая эти рассказы, я снова вспоминаю давние споры, Шубина, неподвижно лежащего на кровати, и его слова: «Человек будет жить бесконечно, но я не знаю, какую цену он заплатит за это…»