Вечер баек на Хэллоуин

Бесплатные переводы в нашей библиотеке:

BAR "EXTREME HORROR" 18+

https://vk.com/club149945915

или на сайте:

"Экстремальное Чтиво"

http://extremereading.ru

ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: ЭКСТРЕМАЛЬНОЕ СОДЕРЖАНИЕ. НЕ ДЛЯ ТЕХ, КТО ВПЕЧАТЛИТЕЛЬНЫЙ.

Здесь присутствуют элементы жестокости и садизма, которые должен читать только опытный читатель экстремальных ужасов. Это не какой-то фальшивый отказ от ответственности, чтобы привлечь читателей. Если вас легко шокировать или оскорбить, пожалуйста, выберите другую книгу для чтения.

Добрый хэллоуинский вечер, мой дорогой друг! Приветствую тебя в нашем уютном баре "EXTREME HORROR". Надеюсь тебе есть восемнадцать...

Стой, куда же ты?! Что значит "какое-то стрёмное заведение"?! Нет, нет, останься, прошу тебя, дай нам шанс. Да, согласен, на данный момент вид у него непрезентабельный, но в свое оправдание скажу, что мы еще даже не открылись. Точнее откроемся мы ровно в полночь, а сейчас только начало вечера, я просто входную дверь забыл закрыть. Скажу начистоту, у меня завал работы: нужно все намыть и начистить, провести ревизию алкоголя, накормить кое-кого, да всего и не перечислишь. К открытию все должно сверкать и вкусно пахнуть, а мне жутко скучно наводить тут порядок в одиночестве. Составь мне компанию на этот вечер, пожалуйста, а я буду тебя развлекать, рассказывая страшные истории. Да и на улице сейчас погода не фонтан, согреться тебе не помешает.

Напитки за счет заведения.

Вот и славно, меня кстати Джек зовут, а тебя...? Приято познакомиться, присаживайся давай за барную стойку. Нет, на этот стул не садись! На днях тут рэднеки свадьбу играли, так у тамады был весьма забавный конкурс с бензопилой, кровь со стула до сих пор оттереть не можем... Садись на этот, он чистый, хоть и относительно.

Что будешь пить? Чай, кофе или сразу что-то погорячее? Кровавую Мэри предложить не могу, сидит на больничном, анемия вроде как, так что выбери что-нибудь другое. А пока ты выбираешь, я начну травить тебе байки, от которых кровь застынет в твоих жилах, а сердце будет выпрыгивать из груди. Не веришь? Ну, посмотрим... А начну я с очень шокирующей истории про судьбу, что, как известно, та еще сука...

- Детка, притормози, не стоит так гнать.

- Боже мой, тебе не нужно указывать мне, как, блядь, вести машину, и тем более на дороге нет других машин, включая копов, так что успокойся уже нахуй.

Примерно в этот же момент я вижу, как в боковом зеркале начинают мигать проблесковые маячки полицейской машины красным и синим. Мои зубы уже болят от скрежета, я боюсь, что переломаю их все у себя во рту.

Виноватое выражение его лица заставляет мои руки дрожать от гнева, но я ничего не говорю, просто закрываю глаза, пока не слышу стук об окно полицейского фонарика.

- И куда спешим?

Луч фонаря падает мне на лицо, когда я прищуриваюсь, чтобы посмотреть на копа.

Пока Тодд разговаривает с ним, делая дерьмовую попытку отмазаться от неизбежного штрафа, я сижу, спокойно держа дрожащие руки у себя на коленях, кипя от злости из-за всей этой ситуации. Это уже будет второй штраф за три месяца.

- Прости, детка.

Его глупое, застенчивое лицо только и делает, что раздражает меня, штраф за превышение скорости и все, что из этого следует, проникает в мою душу. Не очень хорошее начало для того, чтобы "начать все сначала".

Я все еще не поговорила с ним, когда мы подъезжаем к заправке. У насоса стоит мужчина, когда я бросаюсь на поиски уборной, чтобы умыть лицо и посмотреть в зеркало на то, во что превратилась моя жизнь.

Тодд в магазине, когда я заканчиваю желать, чтобы Кэндимен или Кровавая Мэри не воспользовались своей возможностью, чтобы убить меня, пока я была одна.

Он спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь.

- Всего 300 баксов, чтобы заплатить за штраф, который, как я тебе говорила, будет неизбежен, но мы же прекрасно знаем, что это была не твоя вина, - говорю я ехидно.

Он выкладывает на прилавок охапку мусора из круглосуточного магазина, продукты, которые, по его мнению, нам нужны для последнего этапа поездки, и за все это дерьмо он обещает вернуть мне деньги, "как только мы устроимся".

Я бросаю последнюю крупную купюру, которая у меня есть, на прилавок, чтобы заплатить за все покупки, в то время, как входит оператор насоса и начинает болтать с Тоддом. Похоже, они говорят о лучших и, возможно, более коротких маршрутах туда, куда мы направляемся.

Не смотря на них и просто радуясь, что он закончил обсуждать нашу поездку, я беру сдачу у кассира и засовываю ее в карман, уходя, не взяв пакет с совершенно ненужными закусками.

Тодд пытается устроиться на пассажирском сиденье, когда понимает, что я села за руль. Он позволяет пакету с чипсами и прочей хернёй соскользнуть на пол, как капризный ребенок, закатывающий истерику.

- Итак, я полагаю, ты поведешь остаток пути? - спрашивает он немного снисходительно, потому что это только что стоило нам больше денег, чем у нас есть.

Разве я должна забыть о том, что его вождение стоило нам только что половины месячной арендной платы.

Выезжая со стоянки, я спрашиваю Тодда о коротком пути, о котором, как я слышала, он разговорил с тем парнем.

- А какая тебе разница? Тебе уже осточертело сидеть со мной в машине? - oн пытается пошутить, но я отвечаю ему честно.

- Да, совершенно определенно.

- Как бы то ни было, - бормочет он себе под нос. - Поверни направо на развилке, - говорит он, - и мы будем там на несколько часов раньше запланированного.

Идеально.

В поле зрения появляется развилка, и я поворачиваю направо, почти одновременно я слышу раздражённое ворчание Тодда. На этот раз, его припадок на самом деле вызывает улыбку на моих губах. Так ему и надо, бедному гребаному ребенку.

Закат отражается в зеркале заднего вида, отбрасывая на дом, мимо которого мы проезжаем, странное зловещее свечение. Дрожь пробегает по коже вдоль моих костей, дергая за позвоночник. Я почти испытываю искушение включить обогреватель, но мгновение спустя это ощущение прошло.

Гнев заменяет его, когда загорается индикатор пустого бака. В темноте машины мы оба видим его, так что его глаза уже смотрят на меня, когда я смотрю на него.

- Только не говори мне, что ты забыл заправить машину?

Я спрашиваю и констатирую очевидное.

- Ты была такой раздраженной, я подумал, что лучше сначала куплю еду, а потом я забыл заправиться.

Ломая голову над тем, что делать дальше, глядя вперед в поисках каких-либо огней в темноте, не видя ничего, кроме еще большего ничего, я останавливаюсь, чтобы посмотреть в своём телефоне, где находятся ближайшие заправки, так как Тодд способен жалеть только себя.

Что сейчас больше всего раздражает, так это то, что к тому времени, когда индикатор наконец загорается, в баке на самом деле остается не так уж много бензина, меньше, чем нам нужно, чтобы вернуться на станцию, которую мы покинули. Есть еще за что поблагодарить Тодда. Одна из его многочисленных попыток "усилить потенциал автомобиля" пошла не так.

Это тридцать две мили вперед или двадцать восемь назад - до станции, с которой мы приехали. Я бросаю телефон обратно в сумочку, не говоря ни слова - все, что я сейчас скажу, будет только ненавистным, - а затем разворачиваю машину, чтобы совершить более короткую поездку, всё равно нам неизбежно придётся возвращаться на станцию пешком.

Когда машина вздрагивает и резко останавливается, я хватаю свою сумку, по-прежнему не говоря ни слова Тодду.

- Детка, подожди! Ками!

Я не останавливаюсь, я даже не замедляюсь ради него. Я просто не спускаю глаз с первого, последнего и единственного дома, который мы миновали с момента поворота на развилке.

Тодд тяжело пыхтит и пытается не отставать от меня, я ставлю перед собой цель - поддерживать его в таком состоянии, идя быстрее, чем хочу, но стараясь, чтобы мое тяжелое дыхание было замедленным и тихим, чтобы он не знал, как сильно меня беспокоит этот темп.

Пот стекает по моему лбу в тяжелой вечерней влажности. То, к чему я не привыкла. Здесь чертовски душно.

Хотя я со злостью подумывала о том, чтобы проделать весь обратный путь до станции, в поле зрения появляется жуткий дом, выглядящий теперь лишь немного менее жутким. Mои ноги стонут и рассказывают историю, в которой мы вообще этого не делаем, на самом деле, мы останавливаемся прямо здесь и просим о помощи.

Я вижу свет, которого не было, когда мы проезжали раньше, и для меня это равносильно облегчению.

Я стучу в дверь, совсем как тот полицейский, я чувствую себя неуютно, но мысль о том, что мне предложат стакан воды, заставляет меня делать то, чему моя мать научила меня лучше всего.

Мужчина открывает дверь прежде, чем Тодд догоняет меня. Он отрывает взгляд от своего запястья, с которым возится, пока я не начинаю сразу говорить с ним. Запонка падает на пол, я наклоняюсь, чтобы поднять ее для него, и кладу её ему обратно в ладонь.

- Спасибо, - говорит он, одновременно спрашивая, приподняв бровь, что я делаю здесь, на его крыльцe.

- У нас кончился бензин, - я указываю в направлении, в котором мы только что шли, как будто это поможет все прояснить, хотя он ничего не видит в темноте.

Он даже не смотрит в ту сторону, он просто смотрит мне в глаза, медленно моргая.

Я засунула руки в карманы.

- Хреново.

Нервно посмеиваясь, я говорю:

- Ага.

Так вот, я не хотела так себя вести, но тот, кто (как я ожидала) откроет мне дверь, был не таким, как я себе представляла. Это был обычный парень, одетый в яркий костюм и выглядящий довольно приличным для этих мест. Я больше думала о заправщике или кассире на станции, о ком-то немного... более жирном. Учитывая, что этот дом больше подходил бы для семейства маньяков из "Техасской Резни Бензопилой" я просто дезориентирована. И устала. И раздражена. Боже, как бы я хотела быть дома.

- Как ты думаешь, ты мог бы подвезти нас до заправки? Мы проехали мимо, не заправившись.

- Не могу сейчас, - говорит он с легким акцентом, характерным для штата. - Мой брат подвезёт вас, когда вернется, - он смотрит на часы, - oн должен приехать через час, но может быть, и позже. Oбычно он не возвращается так рано.

Он, должно быть, видит мое разочарование, потому что он предлагает нам войти внутрь, и когда мы соглашаемся, может быть, немного слишком быстро, он всё же предлагает этот драгоценный стакан воды.

Тодд пытается заговорить со мной, пока этого человека нет в комнате, но сейчас не время. Может быть, после того, как мы вернемся на дорогу с полным баком бензина, я смогу быть вежливой с ним.

- Я позвонил своему брату. Он уйдет с работы, когда освободится. Даже захватит вам канистру с бензином, а потом отвезёт вас прямо к вашей машине.

Я как раз собираюсь поблагодарить его, когда Тодд спрашивает:

- Да? И когда он вернётся? - тоном, который, как я знаю, звучит нетерпеливо.

Внезапное изменение отношения заставляет нашего любезного хозяина остановиться с ледяной водой в руке, находящейся вне моей досягаемости. Меня это немного раздражает.

- Около часа или около того, - говорит мужчина Тодду с намеком на веселье.

- Спасибо, - говорю я за нас обоих.

А потом стакан оказывается у меня в руке и, наконец, освежающая жидкость зажигает мои вкусовые рецепторы. Я на самом деле издаю звук, который издают актеры в рекламе содовой, и это немного смущает.

- Я пойду переоденусь, если вы не возражаете, у меня сегодня был долгий день.

Никто из нас ничего не говорит ему в ответ, и он поднимается по самой громкой скрипучей лестнице, которую я когда-либо видела. Kаждая ступенька издает свой собственный стон под его весом.

Когда я просыпаюсь - чего мне не следовало бы делать, - я на сто процентов уверена, что не позволила бы себе заснуть. Мне все еще следовало бы прислушиваться к скрипу лестницы, но я не прислушиваюсь. Я прислушиваюсь к тихому храпу, доносящемуся от Тодда, который, как я понимаю, теперь находится по другую сторону от меня.

Что-то мягкое падает мне на лицо, а потом я вспоминаю, как проснулась во второй раз. На этот раз в панике, потому что я знаю, что что-то не так. Но когда я собираюсь встать, а это значит, что на самом деле мне сначала нужно сесть, я тоже не могу этого сделать. Ремни удерживают меня на месте.

Тодд уже проснулся - с кляпом во рту, заткнутым тряпкой и завязанным на затылке. На его лице что-то есть, вроде маски, или что-то в этом роде, я не могу разобрать из-за затуманенного зрения.

Я закрываю глаза, стараясь не дать им уснуть. Я шевелю пальцами в поисках чего-нибудь, что могло бы подсказать мне, что здесь происходит, так как я даже не могу поднять голову. Прежде чем я успеваю что-то прояснить, мужчина с заправки нависает надо мной. Странно. Может быть, я снова позволила себе задремать. Но когда он прикасается ко мне, я понимаю, что это не так, это очень настоящая рука на моей ноге.

- Что ты здесь делаешь? - глупо спрашиваю я, прежде чем успеваю передумать разговаривать с ним.

- Я мог бы спросить вас о том же самом и, поскольку это мой дом, у меня была бы веская причина для моего вопроса, - в его глазах появляется зловещее выражение, которое я никогда не видела, кроме как в фильмах ужасов, и холод снова охватывает меня. - Неужели вы, городские, всё-таки решили воспользоваться объездом? - добавляет он с усмешкой.

Теперь я понимаю, почему он так настойчиво пытался прервать парочку, явно в разгар ругани, чтобы указать им альтернативный маршрут. Даже, и я не ошибаюсь, отвлекал их, когда пришло время платить за топливо, которое он не перекачивал. Все это приходит ко мне волной крови, приливает к моим венам, наполняет все мои конечности для полета, за исключением того, что я не могу этого сделать из-за очень тугих пут, удерживающих меня в ловушке.

В моей голове пульсирует, в ушах стучит. Я снова смотрю на Тодда, видя его теперь в новом свете, исходящем от сияния утреннего солнца, проникающего в комнату из окон. Я вижу, что это за маска, и теперь, когда она не размытая и не темная, я знаю, что это не маска. Свиное рыло, закрывающее его нос, окруженное черными швами, капельки крови, засохшие в узлах; на самом деле оно пришито к его лицу.

- Тодд? - говорю я нерешительно.

Его глаза открываются, слезинка скатывается, а подбородок начинает дрожать.

- Мне очень жаль, - говорит он сквозь кляп.

Я не могу ответить, я не могу понять всего, что происходит прямо сейчас, не говоря уже о том, чтобы простить его за это. Это вообще его вина, я имею в виду, на самом деле, мог ли он предотвратить это, просто выслушав, как я прошу его не ускоряться? Если бы мы не ссорились, я думаю, что на происходящее было бы обращено больше внимания. Но означает ли это, что это дерьмо должно происходить как следствие?

Хочу ли я вообще отпустить ему грехи? Значит ли это, что я виновата, если я это сделаю? Я не знаю, поэтому ничего не говорю.

Мужчина, парень в костюме, в дверь которого мы постучали, выходит вперед, выглядя таким же нормальным, как всегда, и стягивает с меня белую простыню, открывая то, что под ней. Я не только голая, как я думала, но и сверху на мне шевелятся розовые трубки.

Я ничего из этого не могу понять.

Чувство недоумения усиливается, когда он обхватывает губами одну из них и запихивает ее в рот, имитируя минет.

- Не стесняйся, моя маленькая принцесса. Из тебя получилась такая хорошенькая свинка.

- Свинка? - шепчу я, медленно оглядываясь на Тодда, чья морда, грубо пришитая к его лицу, заставляет меня задуматься, могу ли я предположить, что они действительно пришили что-то ко мне?

Нет времени долго размышлять, между двумя мужчинами начинается разговор, который выводит их из комнаты, но прежде чем я успеваю сформулировать план побега или даже выйти за рамки первой части понимания моего затруднительного положения, они быстро возвращаются. Взяв Тодда за запястья и лодыжки, они переворачивают его на корточки и снова пристегивают ремни с искусной ловкостью.

Его задница в воздухе, голая и розовая, но когда я говорю "его задница", я не думаю, что я права, это больше не его задница, так как к его копчику пришит жилистый, скрученный хвост поросенка. Tе же кровоточащие стежки торчат из его плоти.

Аккуратный мужчина хихикает:

- Тебе нравится моя работа?

Я чувствую, как моя голова качается, говоря ему "нет". Hе только этому, но и всему... Bсему, что он уже сделал и сделает - "нет" всему этому.

- Ну, раз вы оба проснулись, то предлагаю перейти к лучшей части, так сказать.

Служащий подходит сзади к Тодду, подтягивает маленький хвостик вверх, а затем засовывает свой член в задницу Тодда.

- Повизгивай для меня, маленький поросенок, - и Тодд делает это, звук влажного шлепка наполняет комнату. - Ну как тебе нравиться, когда тебе пердолят в задницу, свиная отбивная? Я хорошенько собираюсь наполнить твою дырочку своим сливочным соусом.

Крики Тодда усиливаются. Мои собственные, добавляющиеся к какофонии ужасающих звуков, горят у меня в горле, пока мои легкие не опустели.

Мой желудок сжимается, не раз вздымаясь, чтобы избавиться от ужаса, нарастающего внутри меня.

Мужчина превращает задницу Тодда в окровавленное месиво, и когда он кончает, его член покрыт коркой дерьма и крови. Мне же не приходится долго беспокоиться о том, какой будет моя судьба. Еще до того, как мои слезы успели высохнуть на щеках, я чувствую, как хорошо одетый мужчина раздвигает мои ноги и толкается в меня, толкаясь несколько раз, пока он играет со свиным выменем, пришитым к моей груди.

- Такая хорошенькая свинка, - бормочет он снова и снова.

В течение следующих нескольких часов нас с Тоддом пытают, избивают и насилуют. Глядя на длинное клеймо из железа, горящее оранжевым и приближающееся к моей груди, мои крики, которые были непрекращающимися, теперь становятся утомительными. Я чувствую жгучую боль, чувствую запах горелой вони моей плоти, что убивает всякую надежду на то, что все это закончится. Я не могу набраться сил для еще одного крика, в любом случае это кажется бессмысленным. Никто за нами не придет.

- Пососи свое вымя для меня, свинка.

Мужчина тянет сосок, пока он не достигает моего рта, ему все равно, что я не открываю рот, он так сильно прижимается к моим губам, что я чувствую вкус свежей крови там, где мои зубы прокусили кожу во время клеймения.

Его рука сжимает мое горло, пока я снова не теряю сознание. Я прихожу в себя оттого, что он мочиться на моё лицо.

Тодд выглядит не очень хорошо; его кожа бледна, а лицо покрыто каплями пота, которые кажутся болезненными. Другой человек более жесток, зол и безумен. Ему нравится слушать, как визжит Тодд.

- Вот и все, свиная отбивная, я тебя хорошенько пропердолил.

Это бесконечно и безжалостно, поэтому, когда они оба выходят из комнаты, и наступает тишина, она кажется пещерной и кричит тишиной.

- Тодд, - я не жду его ответа. - Мы должны выбраться отсюда.

- Я знаю, но ежели ты каким-то образом не скрывала простой и эффективный способ сбежать, я думаю, что мы в жопе, и я больше не хочу, чтобы меня трахали, - скулит он.

- Мы должны подумать, мы должны что-то сделать. Я думаю, они собираются убить нас.

- Ну, я бы хотел, чтобы они, блядь, уже сделали это.

Я чувствую отсутствие борьбы в его голосе, он сдался. Ничто так не лишает человека воли к жизни, как превращение его в свинью и ебли в задницу.

Я дергаю за ремни, но стальные наручники слишком прочные (и новые). Hадежды нет, что ржавчина поможет мне сбежать. Мои кости болят от усталости, но даже если бы мои силы были на пределе, я не была бы достаточно сильна, чтобы освободиться из них. И все же, я должна что-то сделать. Я, блядь, не могу так умереть.

Мой истеричный разум гонит меня прямо ко сну. Я чувствую тяжесть, когда открываю глаза. Я больше не сдерживаюсь; должно быть, я нашла выход.

Несмотря на всю мою надежду, мой адреналин зашкаливает, заставляя меня встать. Hо только один шаг вперед, и я падаю, моя нога хрустит подо мной.

Позади меня раздается взрыв смеха, когда я падаю на пол.

Осматривая свою лодыжку в поисках ушиба; слезы текут из моих глаз после того, как я увидела, что сделали эти больные ублюдки. Свиное копыто вместо моей ступни - обеих стоп и кистей.

Тодда здесь нет; я не знаю, что с ним случилось. Что-то хуже этого? Существует ли такая вещь? Надеюсь, что-то не такое уж плохое. Mожет быть, они просто убили его. Судя по уродливой заразной красноте, воспламеняющей мои новые придатки, я не слишком от него отстану.

Мужчины сходятся, быстро двигаясь ко мне, снимая по пути одежду, я могу только надеяться, что это все. Что в следующий раз, когда я закрою глаза, они больше не откроются.

(снова)

- Детка, притормози, - говорю я, немного беспокоясь из-за превышения скорости.

- Извини, Ками. Я знаю, что обещал не гнать, но так охота поднажать на пустынной дороге.

Я чувствую, как машина замедляет ход, и облегчение снимает мое напряжение.

- Ты это видела? - говорит он, ухмыляясь.

Я качаю головой.

- Патрулька, припаркованная прямо за тем кустом. Мог бы остановить нас, сволочь.

- Впереди есть заправочная станция, давай перекусим и разомнем ноги.

Я также говорю ему, что мой мочевой пузырь переполнен.

Подъезжаем к полуразрушенному зданию; жирный служащий ждет нашего прибытия, так как в поле зрения буквально никого больше нет.

- Нам полный бак, пожалуйста, - говорит ему Тодд, хватая меня за руку и заходя со мной внутрь здания. - Я захвачу закуски, а ты иди пописай, - говорит он мне.

- Хорошо, я быстро.

Я целую его в щеку, радуясь, что тот патрульный не остановил нас за превышение скорости.

Я выхожу, а он разговаривает с дежурным, стоя в очереди с полными руками напитков и закусок.

Он кладет их на стойку, когда видит меня.

- Этот парень говорит, что есть более короткий путь, который может быть даже красивее, чем наш маршрут.

Я улыбаюсь дежурному:

- Нет, нет, мы потратили недели, планируя все это. Tак что мы едем, как ехали. Но все равно спасибо.

- 38 долларов за горючку, Маркус, - говорит заправщик кассиру, прежде чем отправиться обратно к насосам.

- Хороший парень, - говорит Тодд, и когда я понимаю, что в его тоне нет сарказма, я немного сомневаюсь в его навыках чтения людей.

Этот человек всем своим видом так и кричит "крипер".

Я беру сдачу и засовываю ее в сумочку, пока мужчина упаковывает наши вещи.

Колокольчик звонит громко, когда мы уходим, пугая меня от странного дежа-вю, которое внезапно выводит меня из себя.

Тодд приподнимает шляпу перед жирным шаром, который сидит на деревянном стуле рядом с насосом, и я тихо смеюсь про себя, когда вижу маленький розовый брелок в виде поросенка, свисающий из его кармана.

- Берегите себя, ребята, - машет он рукой и плюет одновременно.

Фу.

Когда нас встречает развилка, справа от нас жуткий дом. И когда Тодд поворачивает налево, я рада, что нам не нужно проезжать мимо него, он выглядит так, как будто он из фильма ужасов.

- Ты уверена, что хочешь ехать длинным путем? - спрашивает Тодд.

- Безусловно. Люблю тебя детка.

- Я тоже тебя люблю.

Перевод: Олег Казакевич

Солнце светит в окно. Я закрываю глаза и чувствую тепло на своем лице. Это великолепное ощущение. Я позволяю лучам проникнуть в мою душу, и в этот момент я являюсь мастером Дзен. Ничто не испортит мне это мгновение. Все чакры идеально выровнены, все сосредоточено, и я являюсь центром своей собственной вселенной.

Она кричит... Может быть, мне следовало сначала зашить ей рот.

Я вырываюсь из своего расслабления и возвращаюсь в ад, который я так люблю. Я был в Дзен, я отдался природе и принял тот факт, что я всего лишь кусочек в космосе... не сейчас. Теперь я - всемогущий бог, и я управляю этой областью смерти передо мной. Это не что иное, как потрясающе.

Это маленькая шлюха, лежащая передо мной; шведский стол из нежной плоти и чудесных органов для исследования. Эта жалкая шлюха-бродяга всего несколько часов назад швырялась "киской", чтобы купить кристаллы "крэка". У этой пизды в сумочке былa люлька, которая все еще былa горячей. Теперь голая и раздетая сучка была крепко связана дорогим кожаным комплектом для бондажа, который я купил в Интернете. Удивительно, какие вещи предоставляет вам Интернет.

Однажды я купил книгу о кухнях каннибалов.

Однажды я купил усохшую голову, настоящую.

Я слышал все это так много раз, что меня тошнит.

Пожалуйста, мистер, отпустите меня, я не пойду в полицию, обещаю.

Клянусь, в наши дни у женщин нет ни гордости, ни достоинства. Конечно, я никогда не был на острие ножа, на грани потери самого своего существования, однако мне хотелось бы верить, что я не был бы таким жалким. Дело в том, что они все равно умрут, и они это знают. Эта маленькая шлюшка еще даже толком не просила о пощаде, но зато уже успела рассказать мне слезливую историю о детях, оставленных дома. Срочная новость для тебя, дорогая, твоим детям будет лучше в приемной семье.

Я провожу рукой по правой стороне ее лица. Она плачет, моя кожа впитывает несколько слез. Я чувствую, как ее боль, ее агония проникают в мою плоть и разливаются по моей крови, как героин. Я чувствую, как у меня подкашиваются ноги, когда я закрываю глаза. Когда я делаю это, я спокоен, я чувствую, что все под контролем. Порядок был восстановлен, и скоро все будет синхронизировано с совершенством. Я решил все проблемы в своей жизни, и мир был исправлен. Я - бог и...

Другой рукой я с силой опускаю молоток. На самом деле это не молоток, скорее резиновая киянка. Тем не менее, удар по ее челюсти довольно сильный. Я чувствую, как подбородочное отверстие превращается в обломки кости, когда венечный отросток нижней челюсти отрывается от скуловой дуги с левой стороны. Три резца, клык и двузубец отрываются от десны и пулей вонзаются ей в горло. Она давится и харкает горлом, когда осколки зубов пропарывают по слизистой глубокие раны. Ее рвет, и она выплевывает зубы, спасая себя от смертельного удушья.

Глупая сука, ты могла бы легко выпутаться из этого.

Однажды я купил в Интернете химическое вещество под названием 5-метокси-диметилтриптамин.

Однажды я купил в Интернете серию медицинских книг.

Она пытается спросить меня, зачем я это делаю. Когда я был моложе, объяснения действительно заводили меня. Это было почти три десятилетия назад, и теперь, когда я повзрослел, я игнорирую ее. Не поймите меня неправильно, я все еще вижу художественную целостность в ебле разума и могу оценить воздействие психологических пыток; но просто теперь это больше не возбуждает мой член. К настоящему времени я весьма развился физически. И я люблю пачкать руки.

Я иду к своему проигрывателю. Мне всегда нравился винил. В эту новую эпоху цифровой музыки его очень не хватает. Когда я опускаю иглы на пластинку, я чувствую блаженство во всем теле, поскольку все чувства пробуждаются классическим произведением "Орфей в подземном мире". Это замечательное произведение было написано не кем иным, как Оффенбахом. Я слышу струнные инструменты, духовые и крики моей жертвы, и на ум приходит одно слово... величие.

Однажды я купил в Интернете набор для бальзамирования.

Однажды я купил в Интернете фаллоимитатор с ножом, прикрепленным к концу.

Я поворачиваюсь с дьявольской ухмылкой на лице. Она видит это, и я вижу панику по всему ее телу, когда она писает на мой стол. Она в ужасе, потому что знает, что я действительно собираюсь это сделать. И теперь песня набирает темп, и я чувствую энергию во всем своем теле. Мой разум наводнен образами римских гладиаторских сражений, сожженных трупов в окопах Первой мировой войны и раздутых тел, плавающих на затопленных улицах Нового Орлеана после Катрины. Я наклоняюсь и хватаю ее за нижнюю челюсть, мой большой палец засунут ей в рот, а остальные пальцы теперь сильно прижаты к подбородочному выступу. Мне требуется совсем немного усилий, чтобы оторвать еe от ее лица.

Ее язык болтается, как толстый слизняк, а глаза начинают вращаться, как у игрового автомата. Она издала гротескный звук бульканья и искаженных криков. Не дав ей ни секунды на дальнейшую реакцию, я взял ее челюсть и начал бить ею. Каждый удар оставлял свежие порезы на ее коже. После нескольких ударов челюстью маленькие косточки рассыпались в прах, и теперь мои перчатки из сырого мяса колотили ее по лицу.

Однажды я купил в Интернете книгу о Джеффри Дамере.

Однажды я купил в Интернете снафф-видео.

От моей силы ее правый надглазничный отросток треснул вместе с решетчатой костью. Это привело к тому, что глаз теперь немного плавал в глазнице. Я прижал указательный палец к верхней части глаза, воткнул его в желе сетчатки, прорвал сосудистую оболочку и нащупал зрительный нерв. Как только я почувствовал, что крепко ухватился за негo, я потянул, вырывая ее глаз.

Она забилась в конвульсиях, а ее язык дико забился во рту. Это было оно. Это был конец. С нее было достаточно, и ее тело было в шоке. Боже мой, это так прекрасно.

Однажды я купил в Интернете набор ножей.

Однажды я заказал проститутку в Интернете... и теперь она лежит на моем столе и умирает.

Я чертовски люблю Интернет. Вот почему я это делаю, вот почему камера в углу подключена к прямой трансляции. Где-то в Японии мужчина в деловом костюме дрочит свой член смотря на то, как я уничтожаю эту мерзкую бабу. Я - чья-то интернет-покупка.

Когда она умирает, я представляю, как мой банковский счет увеличивается на шестизначную цифру. Когда она замолкает, я медленно подхожу к камере и выключаю ее.

Мой рабочий день закончился.

Перевод: Zanahorras

- Может, ты просто перестанешь вредничать? Это очень важно для меня, ты нужен мне сегодня вечером.

- Дорогая, ты не из тех, кто нуждается в помощи, - сказал Крис своей девушке.

- Пожалуйста, - надулась Вероника Энн Льюис, или Ронни, как она просила ее называть, усаживаясь ему на коленки в своем маленьком черном дизайнерском платье. - Я позже отблагодарю тебя за это, ты сам знаешь как.

- Я не понимаю, почему это так важно для тебя, дорогая. Я уверен, что ты все равно получишь это повышение, и тебе не нужно для этого лизать всем задницу на этом ужине.

- Да ладно, ты же знаешь, что я иду туда вовсе не из-за этого. Линда была очень добра ко мне и, кроме того, я подумала, что это будет весело.

Крис вздохнул. Да, возможно, он был немного грубоват, но ему действительно не улыбалось весь вечер притворяться, что ему очень интересно выслушивать грандиозные планы или воспоминания об очередной поездке куда-то на отдых мужа Линды, пока девушки обсуждали работу, которая казалась самой скучной на свете в истории человечества: гребаный макияж.

- Весело? Муж Линды такой же веселый, как понос в белых брюках.

На самом деле он ни разу не виделся и не общался с мужем Линды, но, зная, что тот занимает высокий пост в банковской сфере и значительно старше своей жены, уже понимал, что общих тем для разговора там явно не предвиделось. Все его разговоры будут вертеться о финансах, связях и прочей ерунде, которую любят обсуждать люди его статуса.

Другими словами - зануда.

Карьера его девушки была для нее всем, и он нехотя уважал это. Она была региональным менеджером известной косметической компании, которая продавала косметику путем сетевого маркетинга. Ронни когда-то была одной из таких продавцов, и благодаря своему природному стремлению и амбициям она быстро пробила себе дорогу наверх.

Ронни, может, и добилась успеха, но до Линды ей было еще далеко. Та была чертовым руководителем компании, всего на несколько ступеней ниже самого большого босса. Линде приглянулась Ронни, и она ясно дала понять, что та - следующая в очереди на повышение, если придет сегодня на ужин. Конечно, на самом деле она этого не сказала, но, по мнению Криса, ей и не нужно было этого делать. Линда Хайд была сукой-карьеристкой, которая обращалась с его девушкой, как с маленькой собачкой.

- Пожалуйста! Мне очень нужно, чтобы ты пошел со мной на этот ужин.

Она со знанием дела ерзала на его коленях так, что ее платье задиралось еще выше и выше, пока не стали видны ее черные кружевные трусики.

- Ладно, - хмыкнул он, зная, какой покладистой она может быть в постели, если он исполнит ее желание. Возможно, она позволит ему снова трахнуть ее в задницу, несмотря на то, что визжала и плакала, как ребенок, когда они пробовали это в последний и единственный раз. - Но тебе лучше потом отблагодарить меня так, чтобы это стоило моих усилий.

- О, я сделаю все, что ты захочешь, уж будь уверен.

На мгновение Крис восхитился ее амбициями и стремлением. Он сам был обычным сантехником и постоянно говорил себе, что вполне доволен своей работой. Она неплохо оплачивалась, и он был действительно мастером своего дела, так что особых стремлений у него не было. Но ему не нравились такие люди, как Линда Хайд и ее столь же жадный до власти и денег муж.

И все же, в глубине души он признавал, что он завидует успеху своей девушки.

Но ведь мне даже не нужна эта чертова карьера, так ведь? От этого больше хлопот, чем пользы.

И вообще, - напомнил он себе, - сегодняшний вечер не будет таким уж плохим, потому что внешне Линда - само совершенство.

Он встречал ее всего один раз, когда заезжал за Ронни в офис, потому что ее машина сломалась. Тогда он и познакомился с боссом Ронни, соблазнительной и роковой женщиной, какой она показалась ему на первый взгляд. Он любил свою умную, амбициозную девушку. И то, что Линда выглядела как голливудская кинозвезда, не означало, что она должна была ему понравиться. Он никогда не смог бы увлечься женщиной, чьи метафорические яйца были больше, чем его собственные. Его Ронни была амбициозна, но Линда была откровенной стервой. И все же было в ней что-то такое, что заставило его член приподняться при мысли, чтобы отжарить эти красотку.

- О чем задумался? - спросила Ронни, обхватив его лицо ладонями.

- Просто думаю о Линде Хайд, - честно ответил он.

На секунду лицо Ронни помрачнело, прежде чем ей удалось быстро взять себя в руки.

- Ты думаешь, она красивее меня?

- Кто?

- Ты знаешь, кто.

Он действительно знал, и прочистил горло, ломая голову в поисках правильного ответа.

- Ну, она эффектней тебя.

Под этим он подразумевал, что роскошная грива блестящих каштановых волос Линды, пухлые губы, огромные голубые глаза, подтянутая фигура и бесконечно длинные ноги были на порядок привлекательнее, чем небольшой рост, пухлые бедра, кривоватые ноги и немного слишком большой нос Ронни. Не то, чтобы она была страшненькой, вовсе нет, ее милая улыбка, натуральные, светлые волосы и искрящиеся карие глаза всегда привлекали восхищенные взгляды, но она не была Линдой Хайд.

- То есть, ты хочешь сказать, что она красивее меня.

- Нет, я не это сказал.

- Тебе и не нужно было.

Она отстранилась от него и вскочила с его колен, ее вечная улыбка изогнулась в мрачную линию.

- Эй, это ты хочешь туда идти. А не я, помнишь?

- Да, ты ясно дал это понять, спасибо за поддержку.

Что бы он не сказал, Ронни нашла бы причину до него докопаться. И то ей не так, и так не этак.

Женщины.

- Хватит дуться. Эй, куда ты идешь?

- Вызвать нам такси, - сказала она через плечо, выходя из гостиной. - Мы должны скоро выезжать.

Мимолетно он подумал, каково это, быть с такой женщиной, как Линда Хайд. Он был уверен, что та никогда не обижается из-за таких пустяков. Нет, такая женщина, как она, знала, чего хочет и куда направляется, такая не обижается абсолютно ни на что.

И наверняка ей нравиться, когда ее ебут в жопу.

Полчаса спустя их такси остановилось у дома Линды и Стефана.

- Черт возьми, вот это домище! - сказал Крис, широко выпучив глаза на его красивом лице при виде солидных размеров особняка, возле которого остановилось такси.

Ронни говорила, что они живут в большом доме на окраине города, но он никак не ожидал, что дом будет такого размера. При всем при этом, эта махина была полностью скрыта от глаз и невидима с главной дороги на выезде из города. Он бесчисленное количество раз проезжал мимо высоких кованых ворот, но кто бы мог подумать, что за этими воротами находится такой дом?

Крис в оцепенении вышел из машины, расплатился с водителем и смотрел, как такси исчезает из виду, направляясь обратно по извилистой гравийной дороге.

- Удивительно, правда? - сказала Ронни, но Крис ее почти не слушал. - Линда показывала мне фотографии, но я и представить себе не могла, что он такой грандиозный.

- Да, - сказал Крис, не особо слушая ее.

Господи, представь, что ты здесь живешь. Это было бы чертовски невероятно.

Он уставился на внушительный фасад. Дом был не просто большой, он был дворцом и, по его мнению, в нем было не менее десяти спален. Он ничего не знал об архитектурных стилях, но решил, что дом должен быть как минимум викторианской эпохи, а возможно, и старше.

Движение на широком крыльце с колоннами привлекло его внимание, и он завороженно смотрел, как двойные парадные двери открываются наружу.

В дверях появилась Линда, выглядевшая как никогда великолепно. Свет в коридоре позади нее вырисовывал ее силуэт, создавая эффект ореола вокруг ее изящных изгибов. Как и Ронни, она была одета в маленькое черное платье, но по сравнению с ней, Ронни выглядела как мешок с картошкой.

Блядь! Да она - гребаная богиня.

Ронни подошла к крыльцу, и две женщины театрально расцеловали воздух у щек друг друга.

- Дорогой, я так рада, что ты смог прийти, - промурлыкала Крису Линда. Она улыбнулась ему, и он почувствовал, как напряглись его яйца. - Ну, проходи, милый, обещаю, я не укушу.

Как мотылек, которого тянет к огню, он подошел к ней, очарованный ее широкой улыбкой супермодели и безупречно ровными длинными ногами.

Я знал, что она красива, но, черт возьми, на нее даже больно смотреть.

Она поцеловала его в щеку, и ему пришлось физически сдерживать себя, чтобы не схватить ее за упругую маленькую попку.

- Ммм, ты еще красивее, чем я помню, - тихо вздохнула она ему на ухо, прежде чем отстраниться от него. - Пожалуйста, проходите, мой муж просто умирает от желания познакомиться с вами обоими.

Она провела их в красивую прихожую с черно-белым кафельным полом и люстрой. Крис ничего особенного не рассматривал, потому что был слишком занят разглядыванием ее упругой попки, которая соблазнительно выгибалась под облегающим платьем при каждом ее шаге.

Крис оказался в самой большой столовой, в которой он когда-либо бывал за всю свою жизнь, и на мгновение даже соблазнительная задница Линды была забыта. От роскоши, от высокого, богато украшенного резьбой потолка, хрустальной люстры и полированного паркетного пола в елочку просто захватывало дух. Длинный обеденный стол был сделан из прозрачного стекла, и его взгляд остановился на восьми сверкающих стеклянных стульях, окружавших его. Он присмотрелся к ним повнимательнее, не веря тому, что видит. Неужели стулья были инкрустированы бриллиантами?

Над открытым, модным белым камином висела картина, подозрительно похожая на подлинник Пикассо, а дальнюю стену огромной комнаты занимал книжный шкаф из красного дерева от пола до потолка, заставленный книгами в кожаных переплетах.

- Это невероятно, - сказала Ронни.

Линда пренебрежительно махнула рукой.

- Спасибо. А где же мой муж?

Дверь на другой стороне комнаты распахнулась, и появился пожилой толстый мужчина. У него была копна белоснежных волос и сверкающие голубые глаза. Крис удивленно посмотрел на него.

Он такой старый, что годится ей в отцы. Как она с ним живет?

Линда была красивой и совершенно нестареющей, как это бывает только у истинно красивых людей. Ей могло быть от двадцати пяти до сорока пяти. Но этот парень выглядел по меньшей мере на пятьдесят пять - на добрых двадцать лет старше Криса.

- А вот и я, дорогая, - сказал Стефан. Он подошел к ним, протягивая руку. - Привет, Крис, очень приятно познакомиться. Добро пожаловать в наш дом.

- Спасибо, - ответил Крис, пожимая руку мужчины.

Когда со знакомствами и любезностями было покончено, Линда пригласила их сесть за экстравагантный стол.

- Ужин не займет много времени. Но это будет нечто особенное.

Линда и Стефан смеялись, а Крис и Ронни вежливо улыбнулись.

Что в этом такого смешного, блядь? - спросил он.

Они с Ронни сидели по одну сторону стола, а Линда и Стефан - по другую. Это было не так уж плохо, подумал он, поскольку теперь он мог не открывать глаз от декольте Линды. Ее сиськи были больше, чем у Ронни, несмотря на ее изящное телосложение.

- Нам нужно многое обсудить этим прекрасным вечером, - сказала она, и его взгляд оторвался от ее сисек, когда он почувствовал, что она смотрит на него.

На секунду она ухмыльнулась, как будто знала, что он делал, и он почувствовал, что краснеет.

Господи, эта женщина возбудила меня, как сопливого школьника.

Когда он посмотрел в сторону Ронни, то увидел, что выражение ее лица было каменным. Он знал этот взгляд - никакого секса у них сегодня точно не будет.

Ну да, она так и настроена.

- Кто за шампанское? - спросил Стефан, казалось, не обращая внимания на вспышку напряжения за столом.

В центре стола стояло ведерко для вина с бутылкой лучшего шампанского. Стефан откупорил пробку и принялся разливать вино в четыре фужера.

- За начало дружбы и новые начинания, - сказала Линда, поднимая свой бокал. - Ваше здоровье.

- Выпьем, - эхом отозвались все за столом.

- Большое спасибо, что пригласили нас сегодня, так приятно быть здесь.

Крис скривился от того, что его подруга начала лизать им задницы, и еле сдержался, чтобы не хмыкнуть.

- О, поверьте, нам тоже очень приятно. На самом деле, это подводит меня к причине, по которой мы пригласили вас сюда сегодня вечером. Вы здесь, чтобы обсудить твое повышение, не так ли, Вероника?

Все взгляды обратились к Ронни. Она неловко поерзала на месте, будучи поставленной в такое положение, ее щеки начали пылать.

- Ну, я думаю, да. Я имею в виду, это очень мило, что ты решила повысить меня в должности, и все такое, но это не единственная причина, по которой мы здесь...

Ее голос неубедительно прервался.

Почему я никогда раньше не замечал, какая она невзрачная?

- Ну же, милая Вероника, - рассмеялся Стефан, - ты также здесь из-за бесплатного ужина.

Линда откинула назад голову и рассмеялась, а Крис восхитился ее ровными белыми зубами. Ронни покраснела еще сильнее, неловко улыбаясь вместе с ней, но Крис мог сказать, что она чувствует себя униженной.

А ему наплевать.

Господи, я действительно думаю, что больше не люблю ее.

Эта мысль пронеслась в его голове, застав его врасплох, и он сделал большой глоток шампанского.

О, хорошо, по крайней мере, она получит повышение, это смягчит удар от того, что я ее брошу. Слава Богу, мы не стали торопиться и съезжаться.

- О, не обращай внимания на моего мужа, милая, он просто дразнит тебя. Прекрати, Стефан, ты такой ужасный.

- Да, да, прости, дорогая. Ну что, поговорим о повышении Вероники?

- Да, давайте, - сказала Линда.

Она бросила на его девушку такой взгляд, который он не понял. Ронни выглядела озадаченной, и он не мог сказать, что не понимает ее.

Линда повернула к Ронни свою мегаваттную улыбку.

- Это правда, что наша компания расширяется, а ты, Ронни, исключительно хороша в своем деле. При нормальных обстоятельствах я бы действительно хотела перевести тебя с должности регионального менеджера по маркетингу на должность директора. В конце концов, ты действительно много работала для этого.

- Я не понимаю. Ты говоришь, при нормальных обстоятельствах. Разве ты не собиралась повысить меня в должности?

Крис смотрел, завороженный. Это было похоже на то, как кошка играет с мышью. Несмотря на то, что Линда выглядела моложе Ронни, она обладала всем изяществом, высокомерием и самосознанием стареющего голливудского секс-символа. Как если бы Рита Хейворт дожила до ста лет, а затем, как по волшебству, ее столетняя личность влилась в идеальный образец двадцатилетней девушки.

- Полагаю, то, что я задумала для тебя, можно рассматривать как своего рода повышение. Это, конечно, будет большая перемена для тебя.

Ронни тупо смотрела на нее.

- Я действительно не понимаю.

- Нет, не понимаешь. Дело в том, что я хочу двигаться дальше. Было бы справедливо сказать, что наше пребывание здесь подошло к концу, не так ли, Стефан?

- Да, дорогая, конечно, да.

- Ты покидаешь компанию? - спросил Ронни.

- Да. Пришло время, Стефан.

- Да, дорогая.

Ронни закричала, а Крис задохнулся от шока, холодный пот мгновенно выступил по всему его телу. Стефан из ниоткуда достал маленький пистолет и направил его на них.

Господи Иисусе, этот ублюдок, должно быть, сидел на нем.

- Что за... - начал он, вскакивая на ноги.

- Я бы на твоем месте не стал этого делать. Сядь на место, пожалуйста, - сказал Стефан, переводя пистолет с него на Ронни и обратно.

Крис осторожно сел на место.

- Я действительно ненавижу оружие, - сказала Линда. - Но не волнуйтесь, это только для того, чтобы сделать вас более сговорчивыми на этой стадии процесса. Обещаю, мы не собираемся вас убивать, по крайней мере, нам этого не хочется.

Стефан засмеялся.

- Действительно.

- Теперь, я бы хотела, чтобы вы оба разделись догола, пожалуйста.

Крис тупо смотрел на нее, его рот открылся с изумлении.

Он слышал эти слова, но они не имели для него смысла.

- Ты слышал мою жену, - сказал Стефан. - Раздевайся. Живо.

Ронни начала плакать, а Крис поднял руки в бессознательном жесте капитуляции.

- Ладно, это, очевидно, какая-то шутка, и вы уже повеселились. Пожалуйста, опусти пистолет.

На этот раз Крис тоже закричал вместе с Ронни, когда Стефан выстрелил из пистолета. Грохот выстрела громко прозвучал в комнате, и от него зазвенело в ушах, в то время как пуля пролетела мимо его головы в нескольких дюймах.

Пуля попала в пол прямо за Крисом. Когда тот повернул голову, чтобы посмотреть, красивый пол, выложенный елочкой, был поврежден. Умышленное уничтожение собственного имущества сильно встревожило его.

Черт! Они ни черта не шутят.

- Я настоятельно рекомендую вам обоим не расстраивать моего мужа еще больше. Ради всего святого, Ронни, пожалуйста, перестань рыдать.

Ронни не перестала, вместо этого расплакавшись еще сильнее.

Просто заткнись нахрен, - беззлобно подумал Крис. - Ты делаешь только хуже, тупая корова.

Линда поднялась со стула и уставилась на них, уперев руки в бока, словно они были непослушными детьми.

- Пожалуйста, не делайте нам больно, - икнула Ронни между всхлипываниями.

- Пожалуйста, не делайте нам больно, - передразнила ее Линда, сжимая лицо в притворном ужасе. Она опустила руки и спокойно посмотрела на них. - Вот что я вам скажу: вам будет легче, если я разденусь первой?

Нагнувшись и схватив подол своего короткого черного платья скрещенными руками, она одним быстрым движением стянула его через голову.

Несмотря на тревожную ситуацию, сердце Криса подскочило к горлу, а его член мгновенно напрягся при виде нее. Она была еще более великолепна, чем он мог себе представить. На ней было шокирующее розовое прозрачное белье, а ее кожа была самой молочной, самой гладкой и белой, какую он когда-либо видел.

- Тебе нравится то, что ты видишь, большой мальчик? - спросила она Криса, соблазнительно облизывая губы.

- Дорогая, прекрати играть со своей едой, - сказал Стефан.

Линда проигнорировала его и посмотрела в глаза Крису.

- Ну так что?

Крис мог только смотреть на нее, не находя слов. Что, черт возьми, он должен был сказать? Ответить ДА, и получить пулю в голову от ее мужа? Или НЕТ, и он рискует обидеть ее, что может сделать ситуацию еще хуже?

Нехотя он кивнул.

- Хорошо, - сказала она, ее большие голубые глаза заблестели от удовлетворения. - Теперь я попрошу еще раз для слабослышащих. Пожалуйста, встаньте и снимите свою гребаную одежду.

На дрожащих ногах Крис поднялся на ноги.

- Ронни? Нам лучше сделать это, - сказал он мягко, хотя и был зол на нее за то, что она не переставала реветь.

Он протянул руку, чтобы погладить ее по плечу, но потом остановился, передумав. Инстинктивно он знал, что Линда рассердится, если он прикоснется к ней.

Его руки дрожали, когда он расстегивал черную рубашку, пока пальцы шарили по пуговицам. Тем не менее, он сделал все возможное, чтобы не показать свой страх. Страх - это слабость, а он знал, что проявлять слабость перед этими двумя было бы очень плохой идеей.

Расстегнув рубашку, он скинул ее с плеч и позволил ей упасть на пол.

- Мило. Очень хорошо, - сказала Линда, облизывая губы. - Теперь остальное.

Крис знал, что у него хорошее тело. На самом деле, отличное тело. Он ходил в спортзал шесть дней в неделю и хорошо питался. Внезапная волна обидного гнева обрушилась на него, и он вызывающе посмотрел на нее. Ронни осталась сидеть на месте, жалобно всхлипывая.

Тебе это нравится, сучка? Я покажу тебе кое-что, на что ты действительно будешь смотреть.

Вытянув ремень через петли своих синих джинсов, он расстегнул ширинку и спустил джинсы.

На лице Линды появилась легкая полуулыбка, выражение лица было мечтательным. Когда он взглянул на Стефана, тот вовсе не выглядел довольным, и Крис почувствовал извращенное удовлетворение.

Сильно ревнуешь, старый, уродливый, жирный пиздюк?

- Я настоятельно рекомендую тебе заставить свою девушку раздеться прямо сейчас, пока я не вышиб ей мозги.

Ронни подняла залитое слезами лицо, чтобы посмотреть на Стефана.

- Пожалуйста, зачем ты это делаешь...?

- Ронни? - сказал Крис. - Пожалуйста, делай то, что он говорит.

Она повернула голову, чтобы посмотреть на него, и впервые он увидел проблеск понимания в ее глазах. Она поднялась на ноги и, совершенно не обладая изяществом Линды, с трудом выпуталась из своего черного платья и осталась стоять в черном нижнем белье.

Крис не мог не сравнить этих двух женщин.

Господи, что я в ней нашел, - подумал он, пробегая взглядом по ее коренастому телу. Она была ничем по сравнению с Линдой, просто пустым местом.

- Ради всего святого, это слишком долго, я уже проголодалась, - надулась Линда.

- Да, я тоже. Так что давайте, ублюдки, снимайте остатки своего барахла, - сказал Стефан.

Крис не стал размышлять над странностью слов Линды, вместо этого он снял ботинки и стянул трусы, оставшись голым. Ронни сделала то же самое, но он едва взглянул на нее. Она выглядела так жалко, стоя там, дрожащая и голая.

- Можно мне взять пистолет, милый? - спросила Линда у своего мужа.

- Зачем? - спросил он.

Линда закатила глаза.

- Да ладно, ты всегда играешь с пистолетом, ты обещал, что я смогу попробовать в этот раз.

Он помедлил секунду, прежде чем ответить.

- Хорошо.

Крис посмотрел на него: он нервничал? Он не мог даже предположить, что происходит между этими двумя или что здесь вообще происходит, и решил, что у него есть проблемы поважнее, например, какого черта им от него нужно?

Но он сохранял спокойствие и бесстрастное выражение лица.

Стефан передал жене пистолет, и она взяла его с милой улыбкой, а затем повернулась лицом к двум обнаженным заложникам.

- Сядьте, пожалуйста, - сказала она, размахивая пистолетом, - и отодвиньте стулья немного от стола.

Они так и сделали, причем Ронни продолжала плакать и изо всех сил скрещивала ноги, обхватив руками обнаженную грудь.

Крис, однако, поступил прямо противоположно: он сидел, слегка расставив ноги, как он сделал бы, если бы был одет, опираясь одной рукой на сверкающий подлокотник кресла. Выпирающие драгоценные камни впивались в голую плоть его предплечья, но он не хотел убирать руку и показать на лице дискомфорт и унижение, которые он испытывал.

Он перевел взгляд на Линду, которая сидела на краю стеклянного стола напротив них. Стефан по-прежнему сидел на своем месте с противоположной стороны.

- Боже, это белье такое неудобное, - сказала она, потянувшись к застежке на спине, чтобы расстегнуть лифчик. Ее большие сиськи выскочили на свободу; это была самая совершенная пара, которую Крис когда-либо видел в своей жизни. Несмотря на ужас ситуации, его член напрягся до полуэрекции.

Он уставился на упругие, кремовые бугры плоти, такие высокие, гордые и большие; они должны были быть, по крайней мере, четвертого размера. Ее напрягшиеся соски были маленькими и розовыми, почти невидимыми на фоне ее молочной кожи. У него во рту совсем пересохло, когда она запустила большие пальцы в трусики и спустила тонкую розовую ткань вниз по длинным стройным ногам. Она не стала снимать черные туфли на высоких каблуках и широко расставила ноги. Ее пизда была безволосой, складки половых губ были такими же бледно-розовыми, как и соски.

Он резко втянул воздух, когда она подняла одну ногу и поставила ее на стеклянную крышку стола. Она слегка откинулась назад, чтобы они оба могли видеть каждый дюйм ее прекрасной пизды.

- Ты очень красив, Крис, почему бы тебе не взять в кулак свой сочный член, покажи мне, как сильно ты меня хочешь.

Ронни повернула свое заплаканное лицо к нему, зарыдав еще громче.

- Крис, пожалуйста... - проговорила она, ее слова прерывались всхлипами.

- Милая? Что ты делаешь? - спросил Стефан с другого конца стола. - Я знаю, что тебе нравится играть с едой, но не кажется ли тебе, что ты заходишь слишком далеко?

Крис на время забыл о Стефане, и когда он посмотрел на него, то увидел, что тот уже встал на ноги и раздевается.

- Я просто немного развлекаюсь, Стефан, - надулась она. - Вся эта кровь, бурно циркулирующая по телу, делает мясо намного вкуснее, - oна снова обратила свое внимание на Криса. - Сделай это. Покажи мне, как сильно ты меня хочешь.

Крис сглотнул, не сводя с нее пристального взгляда, пока хватался за свой член. К его удивлению, его член был твердый как сталь. В глазах Линды вспыхнула похоть, и его взгляд снова остановился на ее пизде.

Святой Иисус, она мокрая, - подумал он, и его член одобрительно дернулся. Складки ее пизды слегка набухли и разошлись, поблескивая под светом люстры, и он больше не мог лгать себе - он был возбужден и готов взорваться, как чертов вулкан в аду.

Медленно, он надрачивал свой член, настолько возбужденный, что ему было все равно, что она держит его на мушке, или что ее муж и его подружка находятся в комнате.

- Очень хорошо, - сказала она, ее голос был похотливым и низким. - Вы хотели бы знать, почему вы здесь сегодня вечером?

Ронни ничего не ответила, она просто продолжала свой адский вой.

- Да, я хочу, - сказал Крис, пораженный тем, как ровно звучит его голос.

- А у тебя есть яйца. Мне это нравится. Очень нравится. Обычно мы со Стефаном заставляем еду лечь на стол, а потом мы ее съедаем.

Крис тупо смотрел на нее.

Неужели он не ослышался?

Он словно очнулся от дурмана и увидел Стефана, стоящего рядом с Линдой. Вид его морщинистой, дряблой плоти и маленького члена почти лишил его эрекции, поэтому он сосредоточился на блестящей пизде Линды.

- Зачем ты все объясняешь этому чертову ужину? - спросил Стефан. - Я голоден, давай просто поедим.

- Потому что мне так хочется, ясно? На самом деле, мне уже надоело твое постоянное чертово нытье.

Она повернулась и выстрелила ему между глаз.

Стефан сполз на пол в брызгах крови, а Линда бесстрастно смотрела на него.

Ронни пронзительно закричала, а Крис сидел потрясенный, с недоверием глядя на кровавую бойню.

- И твоя гребаная подружка тоже может заткнуться, - сказала она, вскочив и сильно ударив рукояткой пистолета в висок девушки.

Крики Ронни мгновенно оборвались, и она откинулась в сторону, сползая на пол неуклюжей кучей обнаженной плоти.

- Вот так намного лучше, - сказала Линда, проведя рукой по своей роскошной копне каштановых волос.

Крис был слишком потрясен, чтобы говорить или даже двигаться. Он просто сидел ошеломленный, не веря в происходящее. Он пристально посмотрел на Ронни.

Она все еще дышала.

Господи. Почему она убила его?

Медленно, он поднял взгляд, и встретился с глазами Линды.

- Чего ты хочешь, Линда?

- Тебя.

- Меня?

- Я хотела тебя с первой секунды, как только увидела. Я немного старше, чем кажусь, Крис, и можно сказать, что я довольно хорошо разбираюсь в людях. Я знаю, когда вижу родственную душу, когда вижу кого-то похожего на меня.

- Я совсем на тебя не похож, - сказал он, прежде чем его мозг успел включиться.

Но его слова не разозлили ее, она откинула голову назад и рассмеялась. Его взгляд задержался на ее обнаженной белой шее, и он представил, как прикасается к ней губами и вдыхает ее запах, пока грубо трахает ее.

- О, не могу согласиться с тобой. У тебя черная как смоль душа, и плотские желания соответствуют ей. Твоя страсть глубока, Крис, глубже, чем ты сам думаешь.

Она проворно подошла к нему, ее бедра вызывающе покачивались. Прижав одну руку к его напряженной груди, она легко коснулась губами трепещущей вены на его горле.

Я мог бы напасть на нее прямо сейчас, вырвать пистолет из ее руки...

Но почему-то он не мог заставить себя сделать это.

- Я знаю, что ты такой же как я. Я чувствую это по запаху, по вкусу, - прошептала она.

Ее дыхание щекотало его кожу, и его член дернулся.

Господи, почему у меня такой охуенный стояк?

- Скажи мне, чего ты хочешь, - сказал он хрипловатым голосом.

Трудно было соображать здраво, когда она была так близко; от ее запаха и тепла ее тела у него кружилась голова и путались мысли.

Он стоял неподвижно, его дыхание было учащенным, он не делал никаких движений, чтобы притянуть ее ближе или оттолкнуть.

- Я уже сказала тебе. Я хочу тебя. Я была со Стефаном сто двадцать два года. Поверь мне, привязанность может немного ослабеть после такого долгого времени, даже если я обязана ему всем.

- В какие игры ты играешь, Линда?

Она обхватила рукой его твердый член, и он резко втянул воздух.

- Никаких игр, Крис. Ничего такого, с чем бы ты не смог справиться.

Холодное дуло пистолета ткнулось ему в бок, когда она плотно прижалась губами к его губам. Ее упругие груди прижались к его груди, и желание пронеслось по его телу.

Слишком быстро она отстранилась от него, оставив его наедине с собственной эрекцией.

- В любую секунду Стефан очнется. Я, конечно, могу отрезать ему голову прямо сейчас, но тогда ты ничего не увидишь, - с наигранной серьезностью сказала она, присев на край стола и небрежно помахивая пистолетом в его сторону. - А тебе нужно это увидеть. Я могу объяснять все до посинения, но без доказательств, какой в этом смысл? Это человеческая природа, и я уважаю ее. Но скоро ты станешь чуть больше, чем человеком.

- Ты говоришь загадками.

Она скрещивала и раздвигала ноги со всей грацией и уверенностью высокопоставленной женщины на деловой встрече. То, насколько комфортно он чувствовала себя обнаженным, было поразительно, и он никогда раньше не испытывал такого влечения к женщине.

- Ладно, Крис, пора выложить карты на стол. Ты сам видел, как я ранила Стефана в голову, так? Посмотри на его голову, на его рану. Мне нужно, чтобы ты убедился, что после такого ранения в живых остаться невозможно.

Крису очень не хотелось осматривать затылок Стефана, но он подошел к трупу мужчины и заглянул в маленькое аккуратное красное отверстие в середине его лба.

- Давай, поверни его голову в сторону, посмотри хорошенько. Он не укусит. Во всяком случае, пока.

Вздохнув, Крис потянулся вниз и, схватив за серебристые волосы мужчины, поднял его голову с пола. Она оказалась гораздо тяжелее, чем он ожидал, и он содрогнулся от отвращения.

Этот парень мертвее мертвого.

Я действительно не хочу видеть это дерьмо, - подумал он, поворачивая голову мужчины набок.

Затылок представлял собой кровавое месиво из раздробленного черепа, крови и слипшегося мозгового вещества. Он смотрел на это всего секунду, потом отвернулся, сдерживая порыв проблеваться.

- Он мертв? Ты убедился, что я вышибла ему мозги?

- Да, - сказал он, ненавидя себя за дрожащий голос.

Но, Боже, все это было хреново.

- Хорошо. Через пять минут или меньше, его затылок полностью затянется, и дорогой Стефан будет жив, не говоря уже о том, что он будет очень зол. Я ожидаю, что он бросится на меня в ярости, так что мне придется выстрелить в него снова довольно быстро, а затем отделить его голову от тела.

Крис просто тупо смотрел на нее; никогда в жизни он не чувствовал себя так растерянно.

- О чем, черт возьми, ты говоришь?

- Думаю, нас можно назвать вампирами, хотя мы не только пьем кровь, но и едим плоть. Мы называем себя Пожирателями Плоти. Не слишком оригинально, правда? В любом случае, Стефан познакомил меня с этой жизнью более ста лет назад. Мы - единственные двое, о которых мы знаем, не считая давно умершей бывшей Стефана, и мы договорились, что так и будет. Если бы нас стало больше, это было бы слишком опасно. Мы опасны, и в итоге мы бы поубивали друг друга. К тому же, чем больше нас будет, тем больше шансов, что нас обнаружат, потому что нам нужно питаться. А питаемся мы только людьми.

- Питаться, - оцепенело повторил он.

Понимание плясало на задворках его сознания, но это было абсурдно, чудовищно и неправдоподобно, чтобы он мог это воспринять.

- Да, кормиться, - сказала она с преувеличенным терпением. - Нам не нужно питаться человеческой плотью слишком часто; достаточно одного раза в месяц, и в основном мы можем питаться обычной человеческой пищей. Но если мы долго не едим плоть живого человека, мы умираем. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной, Крис. Стефан выбрал меня, а теперь я выбираю тебя.

- Почему меня? - только и смог спросить он.

- Я наблюдала за тобой, Крис, следила за тобой. С первого момента, когда я увидела тебя, когда ты забрал Ронни из офиса в тот раз, я знала, что ты должен быть моим. Я должна была сделать тебя своим.

Крис был ошеломлен. Это было безумие, она была сумасшедшей, это был кошмар, это был...

...шанс всей жизни. Бессмертие. Родственная душа. Исполнение всех моих темных желаний.

Он потряс головой, чтобы прояснить свои запутанные мысли.

- Мне кажется, ты начинаешь понимать, - сказала она. - Я вижу это в твоих глазах. И если ты сможешь пройти через это, я могу подарить тебе весь мир. У меня больше денег, чем я могу потратить, но иногда мне нравится работать ради удовольствия, как это было в косметической компании. А когда мне становится скучно, или я чувствую опасность, чувствую, что меня настигнет смерть, я исчезаю. А потом появляюсь в другом месте, с другим именем, - oна соскользнула со стеклянного столика и снова подошла к нему, стоя близко, но не касаясь его. - И это время сейчас. Новый старт. Другая страна. Совершенно новое приключение, только ты и я.

Ее голубые глаза сверкали плотским обещанием, знанием и злом. Он задрожал.

Боже, она была чертовски завораживающей.

- О, смотри, он возрождается, - сказала она.

У Криса помутилось сознание. Огромная комната закружилась вокруг него, и он покачнулся на месте. Все это было слишком: ее слова, все, что она рассказала и сделала, и в первую очередь потому, что Стефан действительно поднимался с пола. В это трудно было поверить, но это происходило.

- Срань господня, - задыхаясь, проговорил он, шатаясь.

Несмотря на кровь и мозги, заляпавшие пол вокруг него и его окровавленное тело, Стефан действительно был жив и невредим. Дыра на затылке уже затянулась, хотя к серебристым волосам прилипли комки мозга.

Неужели у этого ублюдка вырос новый мозг, - недоверчиво подумал он. - Но ведь несколько секунд назад он даже не дышал. Как это вообще возможно, блядь?

- Ах ты, сука, - проговорил Стефан, неуклюже поднимаясь на ноги. - Это действительно чертовски больно.

- Прости, дорогой, - сказала она, направляя на него пистолет. - Но все кончено.

- Нет! Не смей направлять на меня эту штуку, не смей...

Его слова оборвались выстрелом пистолета, и он снова рухнул на пол.

- Он будет лежать минут пять или около того, пока снова не восстановится. Господи, теперь и эта тупая куча мусора приходит в себя.

Ронни ворочалась на полу, издавая жалкие скулящие звуки, как загнанная кошка. Линда подошла к ней и кончиком острого носка своего каблука ударила ее в висок. Ронни мгновенно затихла.

Несмотря на вожделение к Линде, Крис застонал.

- Не надо. Ты убьешь ее.

Линда закатила глаза.

- Она уже мертва. Смирись с этим.

Как бы отвратительны ни были ее слова, он каким-то образом осознал, что не испытывает такого отвращения, какое должен был бы испытывать. Во всяком случае, если судить по его эрекции.

Линда подошла к мужу и присела рядом с ним. Вцепившись в его волосы, она повернула его голову и засунула пальцы в его проломленный череп, зачерпнув горсть мозгов.

- Ммм, вкусно.

Желудок Криса сжался, но его не стошнило. Его глаза выпучились, он смотрел, как она подносит внутренности головы Стефана ко рту. Ее тонкий, розовый язычок нежно облизывал губчатую, капающую с ладони жижу.

- Ешь, - сказала она, уверенно шагая к нему, в другой руке у нее был пистолет.

Она сунула мозги ему под нос.

Первым его порывом было бежать к двери, рискуя тем, что она может легко выстрелить ему в спину. Получить пулю было лучше, чем есть чертовы мозги.

В ноздри ударила медяная вонь крови, и его желудок заурчал, но не от отвращения.

Неужели мой гребаный желудок действительно урчит от голода?

- Вот так, - ворковала она, - поддайся этому чувству. Плотоядные пахнут иначе, чем обычные люди. Если обычные люди чувствуют запах нашей крови, это пробуждает в них давно похороненную первобытную похоть. Мы действительно пахнем очень аппетитно. Я даже не могу находиться рядом с другими, когда у меня менструация. Но не волнуйся, когда ты превратишься, желание есть обычных людей будет гораздо сильнее, чем желание съесть другого Пожирателя плоти.

- Это безумие, - прошептал он.

Но все же он не убежал, вместо этого представляя, какими на вкус будут эти теплые, мягкие мозги.

- Я помню, как Стефан обратил меня. Он прожил со своей женой восемьдесят лет, но влюбился в меня. Так что не расстраивайся, что происходит, то происходит. Он заслужил это.

Правда заключалась в том, что на благополучие Стефана ему было глубоко плевать. Его рот начал наполняться слюной, и прежде чем он понял, что делает, Крис схватил ее руку и стал слизывать с ее ладони мозги, как будто это был кусок сдобного пирога.

- Хороший мальчик, - промурлыкала она. - Я знала, что не ошиблась в тебе.

Эндорфины взрывались в его мозгу, когда он откусывал кусочек за кусочком от восхитительного угощения в ее руке. Теплое, покалывающее ощущение распространилось по его телу, как в тот раз, когда у него свело спину и морфий, который ему дали в больнице, прочертил по его телу дорожку оцепенелого блаженства. Только это ощущение было в тысячу раз сильнее: он словно парил. Приглушенно, с пола до него донесся стон.

Ронни.

Он повернул голову в ее сторону, слюна переполняла его рот, готовая закапать с окровавленных губ.

- Ронни, Ронни, Ронни.

Линда хихикнула.

- Терпение. Сначала мы должны разобраться с моим бывшим мужем. Единственный способ убить Пожирателя плоти - это отделить голову от тела, и мы должны сделать это быстро, пока он не восстановился снова. А когда мы это сделаем, то сможем приступить к действительно вкусному ужину.

Ее взгляд метнулся к его бессознательной девушке, и он улыбнулся. Он менялся, он чувствовал это. Его мысли никогда не были такими острыми, его тело никогда не чувствовало себя таким сильным и здоровым.

Бессмертие. Настоящая любовь. Мир у моих ног.

- Сейчас вернусь, - сказала она, выходя из комнаты.

- Куда ты идешь?

- За топором в гараж.

Крис смотрел на ее удаляющуюся задницу, его член был настолько тверд, что причинял боль.

Движение в углу глаза заставило его обернуться.

Черт! Он снова поднимается.

Стефан поднялся одним плавным движением, напоминая вампира из старого черно-белого фильма, где нежить восстает из гроба...

Его идеально восстановленная голова повернулась в его сторону, затем он встал на ноги.

- Тебе это с рук не сойдет, тупой, накаченный хуесос.

Стефан бросился на него, и Крис, не любивший отступать в драке, встретил его в оборонительной стойке. Они сильно столкнулись. Возросшая сила Криса сделала его бесстрашным, он чувствовал, как энергия проходит через его организм, он никогда не чувствовал себя более живым, более мужественным.

Но Стефан тоже был Пожирателем плоти. Несмотря на то, что он был не в форме, Крис понимал, что Стефан все еще мог справиться с любым обычным парнем и выбить из него все дерьмо, даже если этот обычный парень окажется Брюсом Ли.

Но Крис уже не был обычным парнем, больше нет.

- Ну давай же, дряблая старая пизда, начинай.

Стефан хрюкнул от боли, когда Крис взял его в захват. Удерживая его так, что его лицо было прижато к его голой груди, он ударил его коленом в пах. Воздух вышел из легких Стефана в изумленном крике, и он обмяк в его руках.

Крис ударил его коленом еще раз и отпустил. Мужчина упал, как мешок с дерьмом, грохнувшись на землю и жалобно скуля.

- Крис? Помоги мне подняться, - сказала Ронни с пола.

Крис отшатнулся от нее. Она сидела прямо, плакала и смотрела на него дикими глазами. Стефан только стонал, свернувшись калачиком на боку в позе эмбриона.

- Теперь ты не такой уж большой человек, да? Я тоже Пожиратель плоти, и я в чертовски лучшей форме, чем ты.

Крис пнул его в ребра для пущей убедительности.

- Я уже здесь, - раздался голос Линды из дверного проема.

Все еще голая, она стояла там с топором, перекинутым через одно плечо, и пистолетом, болтающимся в пальцах другой руки.

Ронни начала издавать странные звуки: что-то вроде икающего всхлипа, который был отчасти криком, отчасти хныканьем.

- Держи этого ублюдка ровно, - сказала Линда, подойдя к ним. – А тебе лучше заткнуться, тупая сука. Господи, как будто я могла предложить такой жалкой истеричке, как ты, повышение по службе, мне нужен был только твой парень.

Проходя мимо нее, она ударила ее ногой по ребрам в то же самое место, куда Крис ударил Стефана.

Он улыбнулся.

Моя девочка.

Крис устроился на груди Стефана, поставив ногу на каждое предплечье. Тот хныкал, как ребенок, и этот звук заставил Криса улыбнуться еще сильнее. Линда улыбнулась ему и, широко расставив ноги, замахнулась и обрушила лезвие топора на шею мужа...

- Это было невероятно, - пробормотал Крис, целуя Линду в макушку.

Она растянулась в его объятиях на двуспальной кровати, и Крис крепко обнял ее.

- Да, невероятно. Ты невероятный. Я знала, что была права насчет тебя.

- Не сочти меня странным, но я тебя чертовски люблю.

- Я тоже тебя чертовски люблю.

- Ронни была великолепна на вкус, не так ли?

- Да, женщины до тридцати всегда самые вкусные.

Крис удовлетворенно вздохнул, насытившись хорошей едой и еще лучшим сексом. То, как Ронни закричала, когда он укусил ее за сиську, было нечто. А когда они с Линдой трахались поверх ее еще дергающегося трупа, это было просто умопомрачительно.

Он вдыхал ее запах; запах крови и смерти прилип к ней.

- Ты действительно собираешься сжечь этот дом? Это кажется таким экстравагантным.

Он почувствовал, как она пожала плечами в его объятиях.

- Тело Стефана должно быть полностью уничтожено, просто на всякий случай. Кроме того, лучше сжечь все улики. Я готовилась к этому дню несколько месяцев, в гараже припрятано достаточно канистр с бензином, о которых Стефан не знал.

- Но этот дом должен стоить миллион, как минимум.

- Полтора миллиона, если быть точным. Я богата, Крис, у меня очень много денег. У меня собственность по всему миру и огромные оффшорные счета, благодаря Стефану. Пришло время двигаться дальше, оставить все это позади. В моей машине в гараже лежит несколько миллионов наличными, мы просто уедем и начнем все сначала.

- Вот так просто?

- Да. Вот так.

Выпутавшись из его объятий, она наклонилась и полезла под кровать.

- Я не забыла принести тебе закуску после секса.

Крис засмеялся от восторга при виде головы Ронни, которая свисала с руки Линды на длинных светлых волосах, за которые та ее держала. Рот на голове был открыт в беззвучном крике, а глаза закатились назад.

- Ах ты, маленькая распутница, блядь, я так тебя люблю.

- Я тоже тебя люблю.

Вместе они наклонились к лицу Ронни, засасывая каждый по глазу. Одним сильным всасыванием Крису удалось втянуть в себя глазное яблоко из глазницы, перерезав передними зубами зрительные нервы, и оно проскользнуло в его горло, как самая гладкая устрица.

Не могу поверить, что когда-то я любил Ронни, - подумал Крис. - Но, блядь, на вкус она мне точно понравилась...

Перевод: Олег Верещагин

Ух, это было жестко! Согласись, Крис и Линда просто идеальная пара. Кстати, они одно время тут частенько зависали, но я уже давно их не видел. Поговаривают, что они увлеклись "мексиканской кухней", если ты понимаешь о чем я...

Что говоришь? Почему раньше нас тут не было? Ну, как тебе сказать, мы, в своем роде, непостоянное заведение. Как во времени, так и в пространстве. Сложно объяснить, но после полуночи входная дверь будет выходить в совершенно другое место, и я сейчас говорю даже не про улицу или город... Знаешь, есть такой клуб "Сладкая Боль"? Так вот они наши прямые конкуренты. Они, конечно, намного дольше нас на рынке, да и спонсоры у них побогаче, но зато на нашей стороне молодость, задор и...

Какая рука? Ты про что? За МОЕЙ спиной?! Аааааааа!!! Ах ты ж блядь! Ты как из подвала выбрался?! Я очень извиняюсь. А ты марш обратно! Давай живей! Распугаешь мне всех клиентов! Вот так, пошевеливайся...

Ох, с нежитью всегда так. То вроде нормальный субъект, а то вдруг как подменили, бросается на всех подряд и пытается сожрать. Разговаривать бесполезно, можно только изолировать. Отправить на принудительную самоизоляцию, как нынче модно это называть...

Что-то я отвлекся, пора дальше работать, а тебе выпивать и пугаться. Следующая история о женщине, что готова на многое. как отдать, так и взять. Hо какой ценой? В общем слушай.

"Она проснулась от приглушенных криков..."

Она проснулась от приглушенных криков.

Возможно, это был сон, хотя никакой сон не мог быть хуже этой реальности. И Рейчел знала, что это реальность, знала ее неизбежность, потому как все последние шесть лет все к этому вело. Но оно того стоило. Это был единственный выход.

Поэтому Рэйчел не думала о том "почему я?" и не задавалась вопросом, кто, черт возьми, этот псих, или почему он это вытворяет. Она точно знала, кто он, и была уверена, что знает, что он делает.

- Я же говорил тебе, что приду за тобой, - сказал он, ударив ее по голове, заткнув рот кляпом и затащив ее полубессознательное тело на заднее сиденье своей машины.

Как давно это было?

Он же должен был быть мертв. Как он мог вернуться, если был мертв?

Сообщение о его смерти, очевидно, было сильно преувеличено.

Забившись в угол кровати, она боялась его возвращения и источала страх... он исходил из ее пор, как прогорклый сыр. Страх смешивался с желанием довести дело до конца, зная, что через что бы он ни заставил ее пройти, она победит. Рейчел всегда побеждала. Неважно, что он задумал, она знала, что победит его. Это было больше, чем высокомерие, больше, чем уверенность. Она знала, как играть в его игру лучше, чем он сам.

В конце концов, это был не первый раз.

Но так или иначе, она позаботится о том, чтобы он стал последним. Он не мог продолжать делать это с ней, эту медленную пытку, затягивающуюся на годы.

Она раскачивалась на кровати и напевала какую-то мелодию, слова которой давно забыла. Это было отвлечение, что-то, чем можно было занять время, которое тянулось со скоростью улитки. Секунды тикали на настенных часах, время отбивалось щелчками, похожими на ритмичные шаги марширующих гестаповцев. Но поскольку верхний свет горел постоянно, а окно было заколочено и закрашено черной краской, она не могла отличить день от ночи.

Прошел еще час, прежде чем она услышала щелчок открываемой двери. Она прижалась к изголовью кровати, как будто пара сантиметров могла ее спасти.

- Мне нужно в туалет, - пролепетала она.

Пот капал с ее лба и щек.

- Хорошо, - спокойно сказал он, приложив палец к губам в знак молчания.

Она с облегчением застонала, сползла с кровати и двинулась к нему. Конечно, это было слишком просто. Она знала, что все будет не так просто. Все еще...

Он протянул руку в останавливающем жесте.

- Куда ты идешь?

- В ванную.

Он захлопнул дверь и, взяв Рейчел за руки, толкнул ее обратно к кровати.

- Не делай мне больно.

Его лицо покраснело, и он выпятил грудь, словно шокированный ее замечанием.

- Разве я сделал тебе больно? Ты уверена?

Пока нет, - подумала она. Сохранять спокойствие было ключевым моментом. Она знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что его задевает, и она еще не была готова начать нажимать на кнопки.

- Нет, - прошептала она. - Нет, ты не сделал этого. И Дэниел, я...

- Заткнись! - oн толкнул ее на кровать, ее спина прижалась к изголовью. - Снимай халат.

Под ним на ней ничего не было.

- Но...

- Делай, что я говорю! И молчи, - крошечные вены заплясали на его висках. - Не заставляй меня повторять дважды.

Как же глупо она поступила, так легкомысленно ослабила бдительность. Она была абсолютно уверена, что он мертв. Была так уверена, что жизнь, в течение которой он следил за ней, наконец-то закончилась, и что наконец настала нормальная жизнь. Он застал ее врасплох. Снова.

Она выскользнула из халата и сложила руки на голой груди, подтянув колени. Как будто это проявление скромности могло помочь.

Он забрался на кровать и лег на спину, раскинув руки и ноги, рубашка расстегнута и расправлена за спиной, как синие крылья.

- Помочись на меня.

Она могла убежать. Она могла выбежать из комнаты, попытаться сбежать, даже была уверена, что ей это удастся. Она была вполне способна это сделать, и это выглядело заманчиво... но она не могла. Не сейчас. Это явно не выход из сложившейся ситуации. Если она уйдет сейчас, то это не закончится никогда. Кроме того, у него было что-то ее, и она не собиралась уходить без этого.

Она прислонила голову к колену.

- Это отвратительно. Зачем...

Он поднялся, схватил ее за запястья и притянул к себе так, что их лица почти соприкоснулись.

- Это то, чего ты хотела раньше, эту близость. То, чего ты всегда желала. Ты сделаешь то, что я тебе скажу, потому как отлично знаешь, что произойдет, если ты мне не подчинишься.

Она закрыла глаза, попыталась отвернуться. Он часто блефовал... но она сомневалась, что на этот раз он блефует.

- Облокотись на мою грудь.

Она пожевала губу и медленно забралась на него, прижавшись промежностью к его животу.

- Сядь, - сказал он.

Он сел, опираясь на локти.

Она приподняла зад, прижав ладони к его груди для поддержки.

Его глаза проникли в ее.

- Сделай это, - прошептал он почти чувственно.

Мысль о том, чтобы помочиться на него, оттолкнула ее, но давление на мочевой пузырь было огромным. Моча хлынула наружу.

Она почувствовала, как ее мочевой пузырь освобождается, моча вытекает наружу, орошая его кожу, как желтушный дождь. В комнате завоняло. Мышцы влагалища дергались, мышцы бедер болели от того, что она держалась в скрюченном положении.

Он сел и оттолкнул ее, прочерчивая узор в пятне мочи на своем животе. Он наклонился вперед и засунул пальцы в рот Рейчел.

Она попятилась назад к изголовью кровати, отплевываясь и вытирая мочу с языка тыльной стороной ладони.

Он последовал за ней, прижавшись к ней, их животы соприкоснулись, его ноги обхватили ее. Медленно он скользил рукой по ее торсу, пальцы скользили по грудной клетке, пока он не добрался до груди и не сжал оставшийся сосок. Ее соски всегда были большими, даже до беременности. Ненормально большими. Темно-коричневые шарики.

- Не надо, - хныкала она.

- Ведь это то, чего ты хочешь, не так ли? - прошептал он. - Это то, чего ты всегда хотела, но я никогда тебе этого не дам. Что-то извращенное и отвратительное, что-то отталкивающее. Я знаю, что тебе это нравится, больная ты сука.

Он толкнул ее на матрас, и она подумала, что это конец, что сейчас начнется настоящая атака. В последний раз, когда он напал на нее, она потеряла сосок.

- Руки над головой!

- Дэниел, нет.

Сердце колотилось, и она подумала, что все зашло слишком далеко, ничто не стоит этого. Должен быть лучший способ...

Он встал на колени ниже ее промежности, ее верхняя часть бедер оказалась зажата между его коленями. Грубые руки разминали ее груди, а она пыталась остановить его, давала пощечины и хваталась за запястья.

Он влепил ей пощечину.

- Руки над головой!

Ее руки скользнули назад и схватились за нижнюю часть изголовья.

- Не двигайся.

Он поднял свой член и направил его ей в лицо.

Его моча была горячей и зловонной, с запахом чеснока. Она брызнула ей в нос, глаза и рот, струйки стекали с лица на грудь и живот, и она, задыхаясь, попыталась отвернуться. Он вновь ударил ее по лицу свободной рукой.

Наклонившись вперед, он схватил грудь, дернул за сосок, сжал сильнее, впиваясь ногтями в скользкую ареолу. Пальцы выкручивали, тянули...

Она вскрикнула, испугавшись, что потеряет и этот сосок.

- Прекрати! - закричала она, выгнув спину, стараясь следовать направлению его хватки. - Больно!

Он отпустил.

- Я никогда не причиню тебе боли, - прошептал он. А потом добавил тихо, под вздох: - Такой, как ты причинила мне.

Она всхлипнула.

- Я никогда не хотела причинить тебе боль.

- Вранье!

Он слез с нее и оставил ее рыдать на кровати, сжимая пальцами холодные, мокрые простыни.

- За что?" - спросила она. - За что?

Он прислонился к двери и покачал головой. Он выглядел шокированным ее вопросом.

- Ты хочешь прекратить эти гребаные игры? Ты - больна, и ты это знаешь. На всю голову больная извращенка. Вот что может быть более интимным? Это то, чего ты хотела, не так ли? Интимности?

Он ушел, хлопнув дверью.

Это было только начало. Он всегда начинал медленно, начинал с маленьких страданий и унижений и развивал их. Так он работал. В прошлый раз он начал со шлепков, которые превратились в ожоги и укусы.

Как она могла просто лежать и терпеть это? Это приводило ее в ярость. Она проклинала свою ситуацию, проклинала свое нежелание сопротивляться. Не то чтобы она не могла дать ему отпор, но для этого было слишком рано. Как долго она будет терпеть эту деградацию, прежде чем сорвется? Прежде чем она решит, что с нее более чем достаточно?

Она натянула халат, ненавидя свое грязное тело, жалея, что у нее нет воды, чтобы смыть вонючий привкус изо рта, его прогорклую мочу с лица.

Линолеумный пол холодил ноги, когда она кралась к двери. Моча образовала блеск, высыхая на ее теле, что ощущалось некомфортно тяжелым и чужим, как после купания в океане, которое оканчивалось соленым и липким слоем морской воды на коже.

Ухо прижалось к двери, прислушиваясь к звукам. Она опустилась на пол и попыталась заглянуть под нее, но пространство было слишком узким.

Она не слышала, как он закрыл дверь.

Дверная ручка повернулась в ее руке.

Снова игры.

Дверь со щелчком открылась, крошечный звук раздался, как раскат грома. Дверь приоткрылась на полдюйма... и казалось, что между каждой попыткой открыть дверь шире проходили минуты, пока не осталось достаточно места, чтобы она смогла заглянуть в коридор. Он был пуст.

Неужели он ждал ее, прячась в тени?

Она приоткрыла дверь еще немного.

Коридор был не освещён, и ее глаза не успели приспособиться. Свет спальни, окружавший ее, маскировал то, что могло скрываться в коридоре. Чернота за пределами комнаты пульсировала, дышала на нее своим ледяным гнилостным дыханием, заставляла ее дрожать. Казалось, она тянулась к ней в безопасном свете, хотела схватить ее и утащить в свою черноту.

Почувствуй меня, - подумала она. - Ты чувствуешь мой страх? Ты, ублюдок... ты чувствуешь это?

Она неохотно шагнула в коридор, полагая, что он где-то там, ждет ее. Но она не желала больше ждать, изображая беспомощную жертву в костюме из мочи. Она захлопнула дверь спальни, отрезав источник света, и ждала, пока глаза привыкнут.

Она снова прислушалась, ожидая услышать его горячее дыхание, телевизор, хоть что-нибудь, но не слышала ничего, кроме оглушительной тишины.

Она сделала крошечный шаг, и пол скрипнул.

По поверхности стены ползли ее руки, ощупывая обрамленные картины, бра, маленький столик в прихожей. Она медленно шла, опустив руки ниже в поисках дверной ручки, в поисках выхода.

Мысли о семье не давали ей двигаться, она знала, что они будут волноваться за нее, переживая, что случилось что-то ужасное...

Пол снова скрипнул, но на этот раз не по ее вине. Она замерла, упершись руками в стену, пульс оглушающе бил в висках в такт сердцебиению. Пот струился по ее телу, и она почувствовала сильный запах мочи, смешивающийся с ее собственными соками, стекавшими с ее тела.

Дыхание, но не ее собственное. Он был рядом с ней. Он изводил ее, даже не стараясь.

Она хотела убежать обратно в спальню, но была парализована ужасом.

- Пытаешься сбежать так скоро? И куда это ты собралась?

Ее крик замер в горле.

Она не помнила удара по голове, но знала, что это было неминуемо - ее голова раскалывалась, а из раны над ухом текла струйка крови. Она чувствовала, как она стекает по волосам, забрызгивая жирными каплями ее плечо. Шея болела, когда она подняла голову, она не могла видеть - мешала повязка на глазах - и она поняла, что привязана к стулу. Она чувствовала свою наготу. В комнате было холодно, и она дрожала.

- Наконец-то ты очнулась, - сказал он, и она задрожала от звука его голоса, не в силах остановиться, страх, подобно серии электрических разрядов, пронесся по всей ее нервной системе.

Я в полном ужасе, - подумала она. - Разве он этого не видит? Не чувствует это? Она попыталась придвинуться к нему... чтобы он тоже почувствовал это.

- Eсть хочешь?

Она покачала головой.

- Конечно, хочешь. Вот только врать мне не надо.

Голод не был проблемой. Она все равно не смогла бы ничего удержать в желудке.

Даже не видя, она знала, что он стоит перед ней, чувствовала его возвышающееся присутствие.

- Это мое тело, - сказал он. - Я отдаю себя тебе полностью. Ты должна поесть, чтобы у тебя были силы.

- Дэниел...

Она едва смогла вымолвить его имя. Она пыталась произнести другое слово, но ее язык казался толстым и тяжелым.

Он засунул ей в рот тряпку и привязал ее к затылку.

Она почувствовала его руку на своем бедре... массируя внешнюю мышцу, пальцы прощупывали плоть. Теперь рука ласкает внутреннюю сторону бедра, поглаживает, пальцы приближаются к паху. Ноги широко связаны, ступни привязаны к ножкам стула.

Его руки медленно спускались по ее бедрам к коленям, пальцы сжимали, тыкали, массировали плоть, но, как ни странно, не сексуально и уж тем более не нежно. Руки приподняли одно бедро, держа его снизу, словно взвешивая.

Она почувствовала, как он отодвинулся, а затем вернулся. Она проверила носом воздух вокруг себя; волоски на ее теле были наэлектризованы, и его движения каким-то образом улавливались ее обостренным сознанием.

Он снова ласкал ее бедро и на этот раз провел по плоти чем-то острым. Ее тело напряглось, а по позвоночнику потекли струйки пота. Что, черт возьми, он делал? На ее плоти образовался узор... трудно сказать, что это было с повязкой на глазах... прямоугольник? Затем ощущение влажности... она сильно задышала в кляп. О, Боже... Bлажность не на ней, а изнутри. Как кровь.

И когда он отделил прямоугольный участок кожи, она почувствовала, как кожа отделяется, поднимается, почувствовала движение, как эпидермис отделяется от дермы... почувствовала тошноту от ощущения разрыва плоти от плоти.

А затем ударила боль. Воздух атаковал ее нервные окончания. Она закричала в кляп и откинула голову назад, ударяя икрами о ножки кресла. Движения были ограничены, не позволяя ей выразить свою агонию.

- Плоть от плоти моей, - сказал он, положив ладонь ей на лоб. - Ты ищешь прощения. Я чувствую это. Ты можешь отдать мне себя: разум, тело и дух. Тогда, может быть, и будет тебе прощение.

Ее голова дико дергалась вперед-назад, слезы, слюна и кровь сочились из влажных тряпок, лишавших ее зрения и речи.

Он вынул кляп, и ее крики вырвались наружу, так словно их сдерживал непрочный материал. Она кричала от боли и возмущения, кричала до боли в горле, чувствуя, как ее разрывают на куски изуродованного тела.

- Да пошел ты! - кричала она.

- Заткнись! - oн прижал что-то к ее губам, затолкал в рот.

Она снова дернула головой назад, пытаясь избежать этого. Предмет следовал за ее движениями.

Он ударил ее по бедру, и боль снова взорвала ее сознание, вырывая дыхание из ее легких и срывая крик.

- Ешь, - сказал он сквозь стиснутые зубы, запихивая предмет ей в рот и работая грубыми пальцами по челюстям, заставляя ее жевать.

Не было сомнений в том, чем он ее кормит, хотя она пыталась притвориться, что это что-то другое. Но ее разум был сосредоточен на нем, на настоящем моменте, не позволяя себе блуждать. Ее внимание было сосредоточено на том куске бедра, который он вырвал из ее тела, куске, который теперь покоился на ее языке, как будто ее тело предало ее. Она жевала ее, эту резиновую, соленую полоску плоти, не в силах остановить себя. Не в силах остановить его.

- Жуй. Жуй и глотай, - eго губы издавали чавкающие звуки... и она поняла, что он также поглощает ее плоть. - Это моя плоть. Я отдаю себя тебе. Разве не это спасет нас, Рейчел? Разве не этого ты хочешь?

- Иди на хер, - прорычала она.

Он фыркнул и прижал к ее губам еще один кусок мяса. Она отказалась открыть рот. Ее желудок бурлил, яростно протестуя против насильственного кормления, и она боролась за то, чтобы не выпустить содержимое. Рана на бедре пульсировала горячей, жидкой болью.

Он снова попытался затолкать плоть ей в рот, но она плотно сжала губы, стиснув челюсти. Он зажал ей нос, и это испытание воли продолжалось недолго. Ее рот открылся, и он запихнул в него остаток мяса бедра. Он захлопнул ее нижнюю челюсть ладонью.

- Ешь, черт тебя побери! - кричал он.

Она попыталась. После нескольких слабых жевательных движений мясо больше не хотело оставаться ни во рту, ни в желудке, и ее вырвало. Едва прожеванные куски бедра забрались обратно в пищевод, прожгли путь в горло; маленькие кусочки плоти, частично переваренные кислотами желудка, прилипли к краю рта.

- Черт побери, - пробормотал он. - Ты, чертова свинья.

Что-то пронеслось по ее лицу, убирая рвоту. Вытерло ее с груди и живота, с тех частей ног и ступней, куда попали брызги ее проекционной рвоты.

То небольшое облегчение, которое она почувствовала, быстро исчезло, когда он засунул ту же тряпку ей в рот, плотно прижав ее к лицу и придерживая затылок свободной рукой. Прижимая ее ко рту, слизистые струйки рвоты разбивались о ее губы, забирались в нос. Она открыла рот, чтобы вздохнуть, и он затолкал ее еще глубже, проталкивая к задней стенке горла.

Голова трещала, конечности безумно напрягались, борясь за воздух, за жизнь.

Комната кружилась, точки плясали под веками ее завязанных глаз. Задыхаясь, она втягивала не воздух, а куски рвоты, желчь впитывалась в тряпку.

- Даже не вздумай опять блевать! - крикнул он.

Она перестала сопротивляться, повалилась вперед, и он вытащил тряпку у нее изо рта. Легкие, забывшие вкус воздуха, глубоко втянули воздух, и она задохнулась от затрудненного дыхания, откашливая то, что застряло у нее в горле.

- Глотай!

Больше не надо, - сказала она, но поняла, что не сказала, а только подумала. Когда она открыла рот, из него вылилась только желчь. Горло саднило, а в желудке бурлило.

Его горячее дыхание коснулось ее уха, когда он наклонился ближе.

- Я не думаю, что ты усвоила урок. Я не думаю, что ты еще достаточно страдала. Не так, как ты заставила страдать меня.

- Пожалуйста... - застонала она, глотая жгучую желчь, которая все еще была в ее горле. - Я никогда... - говорить было трудно. - Я никогда не хотела причинить тебе боль.

Причинила ли она ему боль? Возможно. Конечно, проблемы были, но неужели все настолько было плохо? Возможно и так... но она не ожидала такой реакции. Она не думала, что он способен на такое.

- Я знаю, ради чего ты пришла, - сказал он. - Я знаю, чего ты хочешь.

Значит, он знал. Конечно, он знал. Иначе зачем бы он похитил ее, привез сюда? Он хотел поиграть. Хотел покончить с этим.

Его пальцы провели по ее затылку, и повязка спала.

Комната - очевидно, подвал - была ярко освещена, слишком ярко, и она зажмурила глаза. Медленно она открыла их, давая им возможность адаптироваться, и моргнула, отгоняя частички пыли и головную боль.

- Я как-то задался мыслью: Что может ранить эту суку? И я мог думать только об одном. Она не очень хорошо реагирует на пытки - она слишком легко сдается, хотя я знаю почему - но где же тут наслаждение? Думаешь, я тупой? Я знаю, что ты из себя представляешь!

Он вышагивал перед ней, сцепив руки за спиной и наклонив голову. Он резко остановился и повернулся к ней лицом.

- Я обещал себе, что не буду наслаждаться этим, что я не буду тем бесчеловечным существом, которым являешься ты. Но после того, что ты со мной сделала, я не могу удержаться. Ты действительно злобная сучка, не так ли?

Она уставилась на него, полагая, что вопрос был риторическим.

- Отвечай! - крикнул он.

Она наклонила голову и выплюнула кусок плоти изо рта.

Он шумно выдохнул через нос и начал снова, только тише, спокойнее.

- У меня есть идея получше. Я не могу победить тебя в твоей игре, но я могу нарушить правила, как и ты.

Он исчез через единственную дверь, которую она могла видеть.

Ужас сочился из ее пор, как пот, наполняя комнату запахом рвоты и мускуса. Почувствуй меня, ублюдок. Только на этот раз страх был настоящим, и она хотела, чтобы он впитал его.

Через несколько мгновений он вернулся, волоча за собой что-то по земле. Сначала Рэйчел подумала, что это мешок с мусором или мешок с картошкой - все серо-черные цвета, скребущие по бетону. Но...

Дыхание Рейчел, как бритва, вонзилось в ее грудь, украв ее слова и крики. Ледяные кинжалы вонзились в ее мозг. Вены на висках пульсировали, боль была настолько сильной, что голова, как казалось, готова была взорваться. Мышцы лица исказились и скривились, пытаясь выразить ужас, который она испытывала.

Физическая боль, которую она испытала от руки Дэниела, была пустяком.

- Нет! - oна закричала так сильно и громко, что у нее заболела грудь. - Нет, о Боже, нет, нет! Ты не сделал этого. Пожалуйста, скажи мне, что с ней все в порядке, - всхлипывала она.

Бороться со связками было бесполезно, они только увеличили кровавые рубцы, которых она почти не чувствовала. Мышцы напряглись, пытаясь ослабить веревки, отчаянно пытаясь вырваться. Это больше не касалось ее. Это больше не было борьбой за контроль.

Он просто поднял ставки.

Дэниел бросил мешок к ногам Рейчел и срезал с него пластиковую стяжку. Он облизал губы и покачал головой. Он наклонился ближе.

- Теперь ты поймешь, что такое настоящее страдание.

Но Рэйчел уже всхлипывала и едва слышала его за своими собственными звуками.

- Пожалуйста, - умоляла она, ее голос дрожал.

Она пыталась вымолвить слова. Она смотрела на ребенка, лежавшего у ее ног слишком неподвижно. Она молилась, чтобы он был жив. Она не рассчитывала на это; причинение вреда ребенку не входило в игру.

- За что? - вскрикнула Рейчел. - Как ты мог?

Маленькая девочка на цементном полу дергалась, не в силах ни двигаться, ни говорить - ноги связаны, руки прижаты к бокам, на глазах повязка, а крики глушил кляп.

Дэниел пододвинул стул и поднял ребенка, усадив ее напротив Рейчел. Девочка попыталась сползти со стула, и Дэниел ударил ее по лицу, предупредив, чтобы она не двигалась.

- Оставь ее в покое! Она всего лишь ребенок.

- О, черт возьми, ребенку шесть лет. Она едва ли ребенок. Кроме того, мы знаем, что она собой представляет.

Рэйчел посмотрела на него. Она понизила голос.

- Не делай ей больно. Я сделаю все, что ты хочешь.

Дэниел пожал плечами. Он развязал руки девoчки и прикрепил их к стулу. Затем он снял повязку с ее глаз.

Девocка что-то прокричала в кляп.

- Похоже, она зовет свою маму, - сказал он.

- Ублюдок! - крикнула Рэйчел. - Зачем ты сделал это с ней? С ней? Она...

- Заткнись! - oн сильно ударил Рэйчел по лицу, и ее голова откинулась назад. - Еще раз откроешь свой поганый рот, и она за это пострадает.

Он опустился на колени рядом с девoчкой.

- Сара, перестань плакать.

Сара не могла остановиться.

- Прекрати, или я дам тебе для этого реальный повод.

Плач превратился в хныканье, слезы текли по ее грязным щекам.

- Так-то лучше. Хорошо, Сара. Хочешь поиграть в игру?

Она покачала головой "нет".

- Нет? Почему нет?

Голос Дэниела стал слишком сладким. Кишечник Рэйчел сжался.

Сара наклонила голову вперед, и ее грудь сжалась от слез, которые она пыталась сдержать.

- Две игры, малышка. Две игры по цене одной. Первую я называю "Заставь маму страдать". Ты, наверное, ее не знаешь, хотя мы играем в нее уже несколько дней, и теперь ты в ней участвуешь. А вот вторую игру ты наверняка знаешь.

Он вытащил что-то из кармана и шагнул за кресло Сары. Он дернул ее голову назад за хвост, а затем схватил ее за лицо, удерживая его за подбородок, пальцы впились в нежную плоть ребенка.

- Эта игра, - сказал он, - называется "Поймай свой нос".

Резким движением он отрезал кусочек.

В течение нескольких секунд ничего не происходило. Рейчел в шоке смотрела на происходящее, ее мозг отказывался воспринимать то, что она только что увидела. Она ждала, когда оправится от кошмара, ждала, пока ее серое вещество объяснит, что этого не может быть, этого просто не может быть.

Как она могла так легко потерять контроль?

Сара оставалась неподвижной, пока из раны не начала хлестать кровь, пока жидкость не пропитала ее кляп и не потекла обратно в ее открытые носовые ходы, пока она не начала захлебываться собственной кровью. Наступила паника, и она закричала в рот, кашляя и отплевываясь, пропитывая материю собственной кровью.

Дэниел развязал кляп, и Сару вырвало кровью, которую она проглотила. Она пыталась кричать, плакать, но крови было слишком много.

Рейчел тяжело дышала, воздух танцевал, сплетая калейдоскоп пятен перед ее глазами. Хотелось отключиться. Хотелось, чтобы все это исчезло.

Дэниел прижал полотенце к зияющей дыре на лице Сары.

- Развяжи ее, Дэниел! У нее будет шок!

- Я сказал тебе заткнуться.

- Пожалуйста!

Дэниел набросился на Рейчел, окровавленная тряпка все еще была у него в руке. Он прижался лбом к ее лбу, и она почувствовала запах несвежего табака в его дыхании. На нее обрушился еще какой-то запах, которого она раньше не замечала, и она выкинула его из головы. Не важно. Почему она вообще подумала об этом сейчас?

- Ты не любишь ее, - сказал он, впиваясь пальцами в ее плечи. - Ты не способна любить! Я знаю, в какие игры ты играешь. Ты чудовище, и она тоже!

- Нет, Дэниел, это неправда. Ты должен развязать ее. Она истечет кровью до смерти.

- Тогда пускай так и будет.

Он повернулся лицом к ребенку.

Голова Сары была запрокинута вперед, кровь пролилась на ее грязную одежду.

Он смотрел на нее, что показалось Рейчел вечностью, и, наконец, поднял голову девочки и снова прижал ткань к ее лицу.

Сара открыла глаза, и они закатились, обнажив только белки. Она открыла рот и выкашляла пузырек крови.

Роковая ошибка. Она знала, что будет дальше.

- Пожалуйста, Дэниел, - сказала Рэйчел. - Позволь ей лечь. Развяжи ее.

Он уронил тряпку и прижал ладони к вискам.

- Нет, - стонал он. - Убирайся...

Но он переместился за Сару и с помощью кухонного ножа разрезал ее путы.

Сара кувыркнулась вперед, и упала на пол на руки и колени.

- Хорошо, Дэниел. Очень хорошо.

Сара схватила окровавленную тряпку, которую Дэниел уронил на пол, и прижала ее к лицу. Она подняла на него глаза.

- Нет! - закричал он. - Я... я... нет! Я не могу...

- Все в порядке, - сказала Рейчел. - Я понимаю.

Сара уронила тряпку.

- Все в порядке, папа.

- Не называй меня так!

- Но ты - ее папа, - сказала Рэйчел. - И ты хороший папа. Ты никогда не причинишь Саре вреда.

- Пошла ты!

- А я - ее мама. Ты знаешь, что я никогда не позволю тебе причинить ей вред.

- Ты обманула меня, - стонал он, прижимая руки к голове. - Убирайся из моей головы. Убирайся!

- Я никогда не обманывала тебя. Я ничего не могу поделать, если ты слаб. Развяжи меня, Дэниел. Развяжи меня сейчас же.

Он яростно затряс головой, с его губ полетела слюна.

- Развяжи меня, Дэниел. Делай, что я говорю.

Он всхлипнул, поднял нож, упал на колени и уставился на Рейчел.

Она говорила мягко, нежно, успокаивающим тоном, который, как она знала, окажет гипнотическое воздействие. Так всегда бывало раньше; Дэниелом было легко манипулировать. Теперь, когда Сара была в безопасности, все остальное не имело значения.

- Делай, что я говорю, Дэниел. Давай...

- Нет! - закричал он, пальцы впились ему в глаза. - Убирайся из моей головы!

Шепот не прекращался; Рэйчел непрерывно указывала ему направление. Он попытался отползти, но она не позволила ему. Теперь она была внутри него, щекотала его мозг своим шепотом.

- Хорошая попытка, Дэниел. На этот раз ты почти поймал меня. Но ты не должен был снимать с меня кляп.

Она заставила его забыть о своей силе... сделала то, о чем он просил, потому что знала, что он поддастся. Заставила его поверить, что он контролирует ситуацию. Но она знала, что победит.

Она всегда побеждала.

Дэниел попытался уползти.

- Ты так просто не уйдешь, - сказала Рейчел.

- Иди к черту, - прошептал он и дрожащими руками тяжело опустился на мясницкий нож, всадив его себе в грудь.

Он упал на него сверху.

- Черт, - сказала Рэйчел, качая головой.

- Он мертв?

- Нет, еще нет. Но почти. Для него уже слишком поздно.

- Ох.

- Будь хорошей девочкой и вытащи нож из папы, чтобы ты могла освободить меня.

Сара толкнула отца на бок и выдернула лезвие из его груди. Он застонал, его пальцы дернулись, но кроме этого не было никакого движения.

- Ты все это время знала, что я здесь? - спросила Сара.

- Да, но я не могла сказать, где. И он не давал мне говорить. Я думаю, что боль, причиненная тебе, выбила его из колеи. Это наконец-то открыло его разум для меня.

- Охххх, - сказала Сара, словно открывая тайны веков. - Он и тебе делал гадости?

- Да, милая, но теперь все кончено, и...

Рэйчел массировала свои запястья, которые онемели от перевязки. Она осмотрела рану Сары. Большая часть носа была отрезана, но она заживет. Будет так, как будто ее вообще не ранили.

Рэйчел закончила мысль.

- ...и он больше никогда не сможет причинить нам вреда.

Ребенок уставился на поврежденную грудь Рэйчел. Она указала на место, где был сосок.

- Это не отрастет. Почему ты позволила ему делать с тобой такие вещи?

- Я должна была, чтобы он привел меня к тебе. Он должен был поверить, что я боюсь, что я чувствую, что мне угрожает опасность. Я должна была создать для него комфортные условия. Поверь мне, это было отвратительно. Но я вылечусь. Сосок... назовем это сопутствующим ущербом. Иногда кое-что не отрастает. Но ты молода, ты поправишься.

Рэйчел осмотрела тело Дэниела. Дэниел уставился на нее одним открытым глазом, налитым кровью.

- Черт. Все еще не умер?

- Хочешь, чтобы я его зарезала?

- Нет, милая. Он скоро умрет. Может, на этот раз он не воскреснет.

- Не воскреснет? - спросила Сара. - С каких пор это проблема?

Рэйчел улыбнулась девочке, довольная тем, что ее воспитали скорее по примеру матери, чем по примеру отца. Это хорошо, что у ребенка были таланты, недоступные ей при традиционном воспитании. Хронологически ребенку было шесть лет, но она была намного старше своих лет. Как и ее мама.

Вверху мерцали флуоресцентные лампы.

Рейчел посмотрела на потолок и не обратила внимания на свет. Она протянула руку.

- Ну, твой отец уже однажды умер. Ну, или я так думала. Когда ты родилась, он пытался убить тебя, и я выбросила его из окна. Я не стала задерживаться, чтобы узнать, выжил ли он. Но, наверное, стоило.

Ребенок захихикал и взял мать за руку.

- Теперь он выглядит достаточно мертвым.

Рэйчел улыбнулась. Свет снова замерцал и издал жужжащий звук, как прибор для уничтожения насекомых.

- Ну, практически. Пойдем отсюда, пока лампочка не перегорела.

Комната, которую они покинули, была без окон и дверей, кроме двери, через которую они сейчас выходили.

Но и комната, в которую они вошли, тоже была без окон и дверей. Рейчел медленно кружила по комнате, паника зарождалась совсем чуть-чуть, формируясь в виде твердой массы в ее груди.

Она бегала по комнате в поисках другого выхода, двери, шкафа, раковины - чего угодно.

- Что же это такое? - спросила она, проводя руками по гладкой стене, которой явно не место в подвале.

Она узнала посторонний запах, который ранее почувствовала на Дэниеле: штукатурка.

Она поискала инструмент, которым можно было бы разбить стену, но ничего не нашла.

Цемент уже затвердел до такой степени, что голые руки были бесполезны.

В дальнем углу комнаты стояло ведро, наполненное застывающим цементом, рядом со старым ведром для швабры.

Дэниел отгородил их стеной.

- Что случилось? - спросила Сара. - Где дверь?

Рейчел проигнорировала ребенка, ее разум блуждал, мысли разбегались, нервы расшатывались.

- Он планировал это... знал все это время, что он делает.

- Что случилось? - снова спросила она.

Рейчел побежала обратно в другую комнату и стала искать выход. Сара последовала за ней, а Рэйчел развернулась и взяла девушку на руки. Она смотрела из одной стороны комнаты в другую в поисках источника света или воздуха - трещины в стенах, солнечного света.

Ничего.

- О, Боже, - застонала она и опустилась на пол, притянув Сару к себе на колени.

Ее раненое бедро вскрикнуло от этого движения, но она не обратила на это внимания. Были вещи и похуже.

Сара плакала, хотя Рейчел догадывалась, что это скорее от страха Рейчел, чем от осознания того, в какую передрягу они попали. С другой стороны, Сара не была похожа на других детей. Возможно, она понимала больше, чем знала Рейчел.

- Я хочу домой, - сказала Сара, прижавшись к шее Рейчел.

Дэниел посмотрел на них и улыбнулся.

Верхний свет то мерцал, то угасал, и казалось, что он одновременно заглушает и поглощает их крики.

Перевод: Дмитрий Самсонов

Вставить ручку будет проще простого. Включить ее, когда она полностью внутри, может оказаться непросто.

Но разумеется: это тоже часть удовольствия.

Оле всегда нравилось проверять свои сексуальные возможности.

Местная фетиш-сцена предлагает разнообразные варианты для экспериментов, но в последнее время она решила приберечь по-настоящему смелые штучки для сольной игры.

На прошлой неделе она по глупости встретилась со случайным домином с фетишистского сайта, жаждущего немного поиграть. Он был мерзким, претенциозным говнюком, называвшим себя "Доктор Угрюмый"; игнорирующим стоп-слово неискренним подонком со вкусом к медицинской игре.

Когда она не согласилась ни на какие кровопускания, он все равно воспользовался скальпелем. Она потребовала так называемого доктора остановится, но он этого не сделал. Тогда в середине их ролевой сценки она ударила его головой и сумела освободиться от плохо завязанных им веревок. Никакого умения связывать, никакого изящества и никакого уважения. Нахер таких доминов, и нахер Доктора Угрюмого.

Поэтому, когда дело доходит до разыгрывания сексуальной сценки с использованием электроинструмента – не с какой-то там навороченной секс-игрушкой, типа вибромассажера "Bанд" или секс-машины "Сибиэн", а с настоящим, гребаным электроинструментом, - Ола собирается держать все в секрете.

Сегодня жаркий день, и когда Ола ложится обратно на кровать, она чувствует сонливость от жары. Ее вьющиеся рыжие волосы собраны в высокий конский хвост, ее повседневная одежда разбросана по ковру. Ее правая рука лежит на кровати, она пуста. В другой руке электрическая дрель.

Эта идея пришла ей в голову, когда на экране ее компьютера появилось реклама. Чувак с обнаженным торсом своими руками делал ремонт, его мокрые от пота мышцы блестели.

Ола подумала: Ты можешь дрелить меня в любой день.

А потом – ДЗИНЬ! – в голову пришла гениальная идея.

Сегодня утром в хозяйственном магазине, где пахло уайт-спиритом и опилками, она купила беспроводную дрель. Продавец-консультант, который помогал ей выбрать инструмент, полушутя назвал ее "дрель для девушек", потому что она была самой маленькой в наличии. Ола согласилась и сказала:

- Ага - нет ничего более женственного чем то, для чего я буду ее использовать.

Электрическая ручная дрель Г-образной формы, окрашена в темно-зеленый цвет, с красной пусковой кнопкой и батарейным блоком в основании. Батарея шириной примерно с толстое запястье, затем инструмент сужается, переходя в рукоятку. Дрель расширяется над пусковой кнопкой, по-видимому, там размещается электродвигатель, затем снова сужается - это место парень из хозяйственного магазина назвал "патроном", в нем фиксируется сверло. В целом размер ее составляет около 8 дюймов[1] в высоту и 8 дюймов в длину, плюс сверло.

Размер ее нового инструмента не волнует Олу; она гордится тем, что несколько раз принимала большие кулаки.

Проблема будет заключаться в форме и твердости дрели.

Положив голову на подушку, Ола поднимает дрель в воздух, как стартовый пистолет. Солнечный свет из окна танцует на ее блестящей круглой головке.

Она нажимает на пусковую кнопку.

Со звуком, напоминающим старый гоночный набор "Скалекстрик" ее брата, дрель набирает обороты. Ручка вибрирует в ее руке.

Вибрации не такие сильные, как у секс-игрушки, но в них есть что-то привлекательное. Она просовывает правую руку между ног. Она уже влажная - мысли о своем плане оказываются прекрасной легкой прелюдией. Она проводит влажными пальцами по складкам своей "киски", кружа вокруг клитора, но еще не касаясь его.

Дрель в ее руке кажется огромной.

Она снова увеличивает обороты, а затем опускает ручку, проводя округлым пластиком по внутренней стороне бедер. Оценив размер инструмента по сравнению с ее бедрами и изгибом живота, она кладет ее на смятые простыни. Она тянется к открытой бутылочке со смазкой на прикроватном столике, рядом со своим мобильным телефоном, поставленным на беззвучный режим. Прозрачный гель кажется прохладным, когда она наливает его немного на пальцы, которыми гладит себя. Она капает еще немного на батарейный блок и рукоятку дрели, равномерно размазывая по поверхности, сохраняя верхнюю часть - конец сверла - сухим.

Когда она прижимает закругленный край батареи к губам своей "киски", дрель кажется даже больше, чем выглядит на самом деле. Однако она знает, что выдержит это, - откидывается на спину, пытаясь расслабиться, и еще шире раздвигает ноги.

Ола увеличивает обороты дрели, и вибрации рукоятки стимулируют ее половые губы и клитор.

После нескольких минут поглаживаний и прикасаний толстый зеленый конец батареи скользит в нее, как дилдо с толстой головкой. Рукоятка, гораздо более узкая, следует за ней, пока половина инструмента не оказывается между ее влажными губами.

Пусковая кнопка упирается в мясистый холмик над ее вульвой, рукоятка нагревается от тепла ее тела.

Ола думает, что как только пусковая кнопка войдет в нее, она сможет сжать свои внутренние мышцы и привести дрель в движение. Она дрожит.

Уверенно удерживая верхнюю часть дрели сухой рукой, Ола нажимает на пусковую кнопку. Мотор снова оживает, и толстое, смертоносно выглядящее сверло вращается.

Она стонет, наслаждаясь нежным гудением, теперь частично приглушенным ее внутренними стенками.

Ола удерживает верхнюю часть электроинструмента вертикально. В таком положении дрель выглядит как эрегированный член зеленого цвета с металлическим наконечником, торчащим из-под ее выбритого лобка. Сверло поблескивает между ее бедер.

Ола делает глубокий вдох.

Когда она еще глубже вводит в себя инструмент, ее вагинальные мышцы внезапно сжимаются вокруг пусковой кнопки, и дрель снова оживает.

От ощущения жужжащей вибрации захватывает дух; сжатие ее влагалища было рефлекторным.

Наверняка рукоятка сконструирована так, чтобы уменьшать вибрации, а не усиливать их, но вид сверла, торчащего из нее, чувство такой глубокой наполненности и урчание инструмента - все это в совокупности создает в мозгах приятный, восхитительный кайф.

Электродрель теперь выглядит как оружие какого-то причудливого порнографического супергероя: например Дриллдо.

Она концентрируется и расслабляется, желая, чтобы ее голодная "киска" ослабила хватку на пусковой кнопке.

Делает глубокие вдохи.

И расслабляется.

Дрель, наконец, прекращает жужжать.

Но она хочет большего.

Электроинструмент не имеет ничего общего с гибким дилдо или частью тела; он толстый, тяжелый и жесткий, Г-образный угол не предназначен для доступа к мясистому, влажному туннелю, такому как влагалище.

Однако Ола - сексуальный исследователь. Она играет не для домина, как какая-нибудь сопливая тряпка, жаждущая путешествия в сабспейс; она делает это для себя, просто потому, что может.

Она перекатывается на бок, а затем становится на четвереньки, все еще держа конец дрели, торчащий из нее на несколько дюймов.

Она давит, мягко двигая инструмент из стороны в сторону.

Делает глубокие вдохи.

И расслабляется.

Ручка уже вызывает дискомфорт и давит на ее мочевой пузырь, но она полна решимости, адреналин бурлит в ней. У нее кружится голова, ее "киска" судорожно сокращается вокруг инструмента, но, к счастью, больше не нажимает на пусковую кнопку и дрель не вращается.

Она давит дальше, тяжело дыша и стискивая зубы от неудобной формы инструмента.

Когда три четверти дрели находятся внутри нее, ее влагалище, кажется, впадает в панику. Оно сжимает свои мощные мышцы, удерживая дрель на месте.

- Черт, - бормочет она.

Из нее торчит конец дрели всего на три дюйма[2]; ее "киска" поглотила аккумулятор, ручку и большую часть электродвигателя, и не хочет отпускать инструмент.

Она не может глубоко дышать, задыхается.

Она не может расслабиться; ее влагалище сжимает электроинструмент, как зажим.

И появилась боль; настоящая боль.

Все еще стоя в позе собаки, Ола берется за оставшуюся часть дрели своими липкими пальцами. Они скользят. В панике она вытирает пальцы о простыню и со второй попытки ей удается ухватиться за дрель.

После серии резких рывков, толчков и поворотов бедер она понимает, что инструмент застрял.

Зажат.

Ни туда ни сюда.

Она держится за конец и снова тянет, но часть дрели - возможно, батарея - сталкивается с ее шейкой матки. Она стонет и прикусывает губу, крепко зажмурив глаза, пока эта новая боль не утихнет.

- Черт, - снова бормочет она. Затем: - Я, должно быть, выгляжу нелепо.

Она убирает руку и заглядывает назад, под себя. Между свисающими грудями и раздвинутыми ногами она все еще видит торчащую дрель, похожую на головку какого-то отвратительного детеныша-микроцефала, которого она рожает. Дрель так глубоко внутри нее, что если она будет смотреть слишком долго, то сойдет с ума.

Ола возвращает руку к погруженному инструменту. Представив, будто находится в родах - вдох-выдох, вдох-выдох, сильный ВДОХ-ВЫДОХ - она выталкивает дрель своими внутренними мышцами. Сверло снова оживает с этим нелепым "скалекстрическим" шумом, и ее руку пронзает молния боли. Она воет; это рев измученного животного.

Дрель перестает вращаться, но теперь сверло в ее руке; прошло сквозь руку. Оно пробило толстую перепонку между большим и указательным пальцами. Кровь течет по ее руке, ручейки стекают по бедрам и пятнают кровать.

- О, Господи. Блядь. Господи.

Свободной, неповрежденной рукой Ола тянется за мобильным телефоном.

Когда отвечают службы экстренной помощи, она пытается взять себя в руки. Ее первые слова, когда оператор отвечает:

- Она застряла!

Ну не совсем так Ола представляла себе свой день, когда проснулась сегодня утром.

Двое молодых, привлекательных парамедиков - парень и девушка - прибыли к ней домой, каким-то образом попали внутрь и нашли ее в спальне. Она сказала им, что готова поспорить, что они никогда раньше не ухаживали за женщиной с электрической дрелью, торчащей из ее влагалища и пронзающей руку. Они не засмеялись.

В больнице ее везли по коридорам на каталке, она лежала на спине, прикрытая только окровавленной белой простыней, скрывающей ее достоинство. Когда ее ввезли в смотровую, дрель натянула простыню, будто утренняя эрекция у какого-нибудь сопливого подростка.

Они осторожно вынули сверло из ее руки и перевязали рану - к счастью, сухожилия были не повреждены. Теперь она лежит на кровати одна в закрытой смотровой комнате, ожидая, когда ее осмотрит хоть кто-нибудь, способный вытащить из нее наименее подходящую секс-игрушку в мире.

Ее влагалище было так долго напряжено, что кажется, будто оно уже начинает само вибрировать.

Она вздыхает, сосредоточившись на своей промежности. Что-то непроизвольно напрягается там, внизу, и сверло вращается.

Она хихикает; это лучше, чем плакать.

Наконец прибывает специалист.

- Я - доктор Ватсон, - говорит она.

- Элементарно, - говорит Ола, не в силах сдержаться.

Доктору Ватсон за 40, у нее короткие серебристые волосы, длинный нос и спокойное, невыразительное лицо. Она присаживается на корточки между ног Олы, проводит осмотр и говорит:

- У вас идет кровь, но не сильно. Это означает, что вы вряд ли что-нибудь серьезно разорвали.

При слове "разрыв" у Олы кружится голова.

- Я полагаю, вы будете рады избавиться от этого. Именно этим сейчас мы и займемся.

- Спасибо, - говорит Ола, чувствуя безмерную благодарность за хладнокровие женщины перед лицом ее ситуации.

- Сначала мы сделаем вам рентген, и если это безопасно, попробуем смазку и мышечный релаксант, - говорит доктор Ватсон. - У меня такое чувство, что мы сдвинем с места эту штуку, но если не получится, нам придется подумать об операции.

- Спасибо, - снова говорит Ола.

- А теперь просто полежите и постарайтесь отдохнуть. Я скоро вернусь с медсестрой. Постарайтесь в это время не двигаться, - доктор Ватсон идет к двери, и Ола слышит ее вздох. - Может в следующий раз вы подумаете о том, чтобы засунуть вибромассажер "Bанд" или безудержного кролика?

Ола чувствует тошноту. Она совершила глупость, но, по крайней мере, она в хороших руках. Она закрывает глаза, трет виски и желает, чтобы ее перепуганная "киска" успокоилась, расслабилась. Не получается, но Ола старается. Она никак не может заснуть, но вскоре впадает в полубессознательное состояние.

Ее будит постукивание по плечу.

- Доктор Ватсон, - говорит Ола.

- Нет, - произносит мужской голос.

Что-то плоское прижимается к ее рту, и рука сжимает ее шею.

Ола резко открывает глаза и видит пару сверкающих, покрытых синяками глаз, уставившихся на нее в ответ. Брови у мужчины кустистые, нос сидит под странным углом, а его улыбка больше похожа на ухмылку.

- Если я позволю тебе говорить, ты будешь называть меня Доктором Угрюмым, - говорит он, сжимая ее горло. - Я буду присматривать за тобой до выписки, и ты будешь хорошо себя вести, так ведь?

Доктор Угрюмый.

Это было не просто странное прозвище на сайте – он настоящий гребаный доктор.

Она попыталась позвать на помощь, но ей заклеили рот скотчем.

- Ну разве это не охренительное совпадение? - говорит Доктор Угрюмый, и это звучит забавно. - Я услышал эту историю, а слухи циркулируют уже в каждом отделении больницы, и мне стало интересно, учитывая характер твоей проблемы и мои личные вкусы, встречался ли я с тобой раньше через фетиш-сайт. Но никак не ожидал, что это будешь ты.

Ола извивается в его хватке, но не рискует двигаться слишком резко, опасаясь, что дрель нанесет ей еще больший урон.

Разрыв...

Сухие, потрескавшиеся губы Доктора Угрюмого растягиваются в еще более широкой ухмылке.

- Держу пари, ты считаешь себя крутой после того, как на прошлой неделе боднула меня головой только потому, что не вышло по-твоему? Маленькая покорная сучка, победившая жестокого домина. Но знаешь что? - eго ухмылка исчезает, лицо становится злобным. - На самом деле стоп-слова ничего не стоят.

Доктор Угрюмый кладет другую руку ей на горло и тяжело наваливается на нее, перекрывая дыхательные пути. Несмотря на нехватку кислорода, Ола чувствует вонь тухлых яиц в его дыхании, видит кровеносные сосуды, инъецирующие белки его глаз. Он душит ее до тех пор, пока зрение не затуманивается красным, и она слышит, как издает сухие рвотные звуки за клейкой лентой.

Когда он отпускает ее, воздух со свистом возвращается в ее нос.

Доктор Угрюмый поправляет воротник своего белого пиджака и смотрит на нее, выглядя довольным собой.

Ола взвешивает свои возможности.

Она не может кричать.

Она предполагает, что закрытая дверь заперта, поэтому никто не придет на помощь.

Она боится даже сесть, чтобы не навредить себе еще больше.

Вместо этого она лежит с широко раскрытыми глазами, ожидая, когда Доктор сделает свой ход.

- Итак, - говорит Доктор Угрюмый. - Давай-ка взглянем на твою проблему, хорошо?

Ола пытается помешать ему залезть ей между ног, но он отмахивается от ее рук, как от мух.

- Ну, ну, - говорит он. - Любое резкое движение, и ты можешь причинить себе настоящий вред.

Доктор Угрюмый слегка ударяет по концу дрели. Инструмент едва двигается, но боль подобна копью в животе.

Доктор усмехается.

- Хм. Мы должны быть осторожны, не так ли? Похоже больно.

Ола пытается сесть.

Густые брови Доктора Угрюмого опускаются. Как и его кулак. Он с удивительной силой бьет ее чуть ниже ребер. Комната темнеет - такое чувство, будто она вот-вот потеряет сознание. Она снова не может дышать.

- Прекрати. Я не собираюсь делать тебе ничего плохого, верно? А то еще потеряю работу.

Он шлепает по внутренней поверхности сначала одного бедра, а затем другого, посылая сквозь нее искры агонии.

- Мне просто нужно, чтобы ты знала: независимо от того, что ты думаешь, я все контролирую и не собираюсь слушать тебя или твои жалкие стоп-слова.

Доктор Угрюмый приседает у нее между ног, держа дрель в одной руке. Каждое движение причиняет боль, и когда для Олы комната снова становится светлее, она понимает, что он собирается сделать. У него в глазах то выражение, которое она раньше видела на лицах доминов: выражение удивления, когда их сабмиссив принимает в себя дополнительный палец или новый уровень наказания. Но в то время, как большинство из них позволяют своему партнеру контролировать процесс, Доктор Угрюмый не намерен делать то же самое. Он вытащит из нее дрель без всякой смазки, независимо от того, какой ущерб нанесет. И с расстояния всего в несколько дюймов будет наблюдать.

Поэтому Ола перестает думать и делает мощный выпад тазом.

Дрель набирает обороты, торжествующе вращаясь, прежде чем исчезнуть в переносице Доктора Угрюмого. Кровь и кусочки хряща извергаются на его щеки. Он издает чудесный звук - "О" - и поднимает руку к лицу, но Ола отодвигает таз назад и снова делает выпад вперед. На этот раз яростная дрель разрывает его левое глазное яблоко, выпуская из белого мешочка поток густой прозрачной слизи, за которой следует водопад крови.

Крики Доктора Угрюмого становятся все громче, пока не превращаются в вой, но Ола вошла в раж. Шокирующая боль от дрели трансцендентна, эйфорична. Она трахает голову Доктора своим великолепным дриллдо, обретая такой контроль над своими внутренними мышцами, что перестает их специально сокращать при каждом выпаде, а увеличивает обороты дрели непроизвольно каждый раз, когда двигает тазом вперед.

Сверло пробивает лоб Доктора; вибрирует от его зубов, когда прорывается сквозь щеку; протыкает дыру в его языке, когда он протестует. Кровь и хрящи обвиваются вокруг головки дрели, но она не перестает вращаться; во всяком случае, в таком хаосе кажется, что она вращается еще сильнее.

Доктор Угрюмый кричит; Ола кричит; дрель кричит.

Каким-то образом Доктор не падает. Его инстинкты, похоже, больше направлены на защиту пробитого черепа, чем на то, чтобы сопротивляться. Однако сверло проникло в его мозг один или два раза, так что кто знает, насколько ясно он когда-нибудь снова будет думать, если выживет.

Острая боль пронзает Олу, когда она снова направляет дрель вперед, на этот раз вонзая сверло в подбородок Доктора. Кровь и моча брызгают из нее, заливая Доктора и кафельный пол – разрыв – и она падает обратно на кровать. Когда она падает, раздается влажный треск и неприятный всплеск, и одним ужасным движением дрель выходит из ее тела, как блестящий зеленый новорожденный. Дрель с глухим стуком падает на землю, и Доктор тоже.

Ола делает глубокие вдохи.

И расслабляется.

Когда она слышит, как открывается дверь и кричит доктор Ватсон, Ола бормочет из-под клейкой ленты:

- Все в порядке. Доктор Угрюмый помог мне вытащить ее...

Перевод: Игорь Шестак

- Кловун! Кловун! Кловун! Кловун! - в унисон распевали дети.

- Отстаньте от меня! Просто оставьте меня в покое! – изо всех сил кричал Билли.

Он пытался пробиться сквозь толпу мучителей. Один ребенок толкнул его и он упал, ударившись головой об асфальт. Он заплакал. Окружающие засмеялись и разбежались.

Билли родился не таким, как другие дети. У него была очень белая кожа. Не европеоидного оттенка, а просто белой, словно у альбиноса, цвета чистейшей белой эмульсии, причем его волосы были ярко-рыжими. Его иммунитет с самого рождения был практически на нуле, вследствие чего он постоянно болел ОРВИ, гриппом и прочими простудными заболеваниями. Из-за этого его нос был постоянно красным, а губы хронически обветривались и трескались, из-за чего приобрели ярко малиновый оттенок. На первый взгляд его яркую внешность можно было легко принять за клоунский грим. За что он и получил обидное прозвище "Кловун".

В школьные годы одноклассники регулярно приглашали его на свои дни рождения. Не потому, что они хотели его там видеть, а потому, что детей заставляли приглашать всех в своем классе без исключения. Конечно, он всегда отказывался. Он отлично знал, кто на этих вечеринках будет главным посмешищем, а он и так уже был сыт всем этим по горло. По той же самом причине, свой собственный день рождения он тоже не праздновал.

По мере того, как он становился старше, мучения Билли становились все сильнее. Хулиганы в его школе становились все более оригинальными. Теперь их нападки были пронизаны клоунской тематикой, чтобы сильнее поддеть Билли. К нему привязывали надувные презервативы, скрученные в фигурки животных, в него бросали кремовые пироги, пропитанные физиологическими жидкостями. Как-то раз он очнулся в больнице после того, как его ударили огромным деревянным молотком в стиле классической комедии.

Ему повезло, что он вообще пережил детство.

Найти работу повзрослевшему Билли было также тяжело. Первое впечатление оказывает большое влияние на работодателей. А не судить Билли по его внешнему виду ни у кого не получалось. И ему не раз советовали подумать о профессии циркового артиста.

Куда бы Билли не направился, мучения преследовали его постоянно.

Проходящие мимо дети громко смеялись и тыкали в него пальцем. Взрослые пальцем не показывали, но смеялись не меньше. Даже будучи взрослым, его несколько раз избивали только из-за его внешности. Он ненавидел всех и вся. Все клоуны разрисованы так, чтобы выглядеть счастливыми, но под слоем их грима текут слезы. Билли никогда не плакал от жалости к себе. Он смирился с тем со своей судьбой еще в очень молодом возрасте. Он понимал, что люди никогда не примут его таким, какой он есть.

Они видят в нем только клоуна-шута.

Билли шел домой после очередного неудачного собеседования. Он не мог водить машину из-за чрезвычайно больших стоп. Ему было слишком сложно нажимать педали, не говоря уже о получении водительских прав. Общественным транспортом он не пользовался, потому как в таком замкнутом пространстве терпеть унижения было просто невыносимо. Он шел, прорываясь сквозь сильный ветер и дождь. Кусок бумаги прилетел ему в лицо и прилип ко рту. Это был флаер бродячего цирка. Главной фигурой на флаере был большой красноносый клоун. Билли громко засмеялся - неужели этот мир не может существовать, не причиняя ему страдания? Не будь в этом мире клоунов, то у него не было бы никаких проблем. Людям было бы просто не с кем его сравнивать. Да, он бы по-прежнему от них отличался, но по крайней мере символом смеха его бы не делали.

Билли загорелся желанием пойти в цирк и переубивать всех клоунов, вот только народу в нем было слишком много. Даже успей он добраться до первого, то его тут же бы повязали. А ограничиваться смертью одного клоуна он не желал. Вместо этого он решил обстоятельно продумать план мести.

На это ушло все утро, но, наконец, Билли закончил украшать свой дом. На окнах и дверях у него были развешаны воздушные шары и транспаранты. По всему дому играла музыка для вечеринок. Было почти час дня. Вечеринка должна была начаться с минуты на минуту. Его просто распирало от предвкушения и он никак не мог дождаться начала представления. И вот, наконец, прозвенел дверной звонок и Билли открыл дверь.

- Приветствую! Вы заказывали... да что ты за клоун такой, черт возьми?

- Я, так сказать, оригинальная версия, - ответил Билли. – Проходи в дом, вечеринка как раз началась.

Он провел клоуна по коридору, открыл ему дверь в гостиную и пропустил его вперед.

- А где же все гости? – спросил клоун разворачиваясь.

- Сюрприз! – крикнул Билли.

Он наотмашь ударил клоуна по лбу гвоздодером, пробив тому череп. Кровь залила лицо Билли, хлынув из головы клоуна алым фонтаном. Не издав ни звука, клоун рухнул на пол как подкошенный. Билли протащил его через комнату и усадил на диван.

Прошел час, прежде чем дверной звонок прозвенел снова.

- Открыто, входите!

Он слышал, как большие неуклюжие ноги шаркают по коридору. Когда дверь открылась, Билли вонзил большой кухонный нож в живот второму клоуну. Не переставая хихикать, но наносил удар за ударом, безостановочно вонзая нож в тело клоуна. Клоун даже не успел закричать, а лишь издал странный, булькающий звук и, пытаясь прикрыть руками живот, упал на пол. Билли перетащил его на диван и поместил рядом с другим клоуном.

Три часа дня. Дверной звонок снова зазвенел.

- Дверь открыта, заходите!

Он снова затаился, прислушиваясь к стуку шагов длинноносых туфель, движущихся по коридору. Дверь открылась.

- Тебе нравится мой цветочек? - спросил Билли.

- Че..? – непонимающе вымолвил клоун.

Но прежде чем клоун успел сформулировать вопрос, его лицо было залито кислотой, которая брызнула из цветка, что был в нагрудном кармане Билли. Клоун закричал и схватился за лицо. Его кожа на глазах плавилась и соскальзывала с головы. Билли громко смеялся наблюдая за тем, как клоун мечется по полу, держась руками за окровавленное лицо. Когда клоун замолчал, Билли, на всякий случай, перерезал ему горло и поместил его на диван к сотоварищам.

Четыре часа. Очередной дверной звонок.

- Проходите!

Билли хихикнул, прислушиваясь к бегу по коридору. Он стоял за дверью в ожидании своей следующей жертвы. Как же он был взволнован! В этот раз он приготовил свой большой старый молоток – убийство будет в настоящем клоунском стиле. Дверь открылась и Билли не глядя ударил вошедшего молотком прямо по голове.

Мальчик лет двенадцати рухнул на пол, от удара молотка на его черепе образовалась вмятина, а большая лужа красного цвета начала заливать пол. Пацан ошеломленно посмотрел на Билли с растерянным выражением лица.

- Я пришел посмотреть на клоунов, - пробормотал он.

Билли уронил молоток. По его белоснежным щекам текли слезы. Он упал на колени.

- Что же я наделал?..

Перевод: Роман Коточигов

И жил он после - долго и счастливо в теплой и уютной психушке. Вот чего я ненавижу больше всего, так это раскаяние. Только жизнь портит без какого-либо КПД. Я считаю так: раз уж взялся за грудь – говори что-нибудь, и не нужно потом тупо сиськи мять...

Тебе еще налить? Что говоришь? Крыса на барной стойке? Ну да, крыса. Зовут Павел. Крыса Павел нам, в свое время, доставил много неприятностей. То нассыт в углу, то трупы погрызет, ой, точнее мясные полуфабрикаты. И чего только не делали, и травили, и мышеловки везде ставили – без толку! Теперь стараемся просто терпеть, раз уж мы ему так полюбились. Он довольно милый крыс кстати, если его не злить...

Кстати, хочешь узнать, почему порядок здесь навожу я, а не уборщицы? Ой, тут такая история. Пару лет назад, у нас в сортире замочили одного криминального авторитета. Буквально. Сунули головой в унитаз и держали, пока не сдох. Так и оставили, прикинь, а уходя повесили табличку "туалет не работает". Пришла значит утром уборщица, увидела табличку и даже заходить не стала. А потом были выходные... В общем в итоге голова жмурика так распухла, что унитаз разбивать пришлось. И с того самого дня все наши уборщицы взяли за правило бесследно исчезать при уборке клозета. Чувак походу никак им простить не может, что в закрытом гробу хоронить пришлось... Так что, с тех пор мы в черном списке всех клининговых компаний, соответственно наводить здесь чистоту приходится мне...

Но я как всегда отвлекся, а ты, я смотрю, уже скучаешь. Что бы тебе еще рассказать... Ах да, есть у меня байка о парочке жадных пройдох, что решили сэкономить, но всё (как всегда) пошло не по плану. Итак, слушай.

"Яма былa достаточно широкой, чтобы в неe мог поместиться труп..."

Яма былa достаточно широкой, чтобы в неe мог поместиться труп. Джимми пришлось снять толстую черную куртку, в которую был одет мужчина, чтобы запихнуть его в яму. Он столкнул мертвого парня в открытую землю той же лопатой, которой убил его. Могила не была идеальной, но она вполне подходила и была достаточно глубокой, чтобы сохранить самую мрачную тайну Джимми до конца времен.

Джимми подобрал неизвестного рабочего на обочине дороги; на заправочной станции на углу, где многие из них собрались, чтобы дождаться, когда строительные компании предложат им работу. Парень плохо говорил по-английски, но согласился починить ступеньки на веранде Джимми за пятьдесят долларов, но, когда пришло время платить, Джимми подумал, что он действительно не так-то уж и много чего сделал, и протянул мужчине только двадцатку. Последовала драка, и это привело к тому, что Джимми вывез труп из своего закрытого коттеджного поселка в багажнике.

Пустыня была ничем иным, как одинокой пустотой, голодной тварью, всегда ищущей крови и мяса для поглощения, и она никогда не могла насытиться. Там никто никогда не останавливался. Даже сам Джимми редко это делал, но никогда - по ночам. Он ходил туда всего несколько раз по утрам, когда его жена хотела сфотографироваться с цветущими кактусами, чтобы похвастаться перед своими друзьями в заснеженных штатах на своей страницах в социальных сетях. Пустыня была просто бесконечной катушкой кактусов и песка за окном автомобиля, на пути в места, гораздо более зеленые и прохладные. Джимми знал, что его преступление никогда не будет раскрыто в подобном месте. Он никогда не знал имени этого человека, да и не хотел знать. Он просто хотел вернуться домой и принять душ, может быть, посидеть на своей перестроенной веранде с Марианной и проглотить знание о том, что он убийца.

- Если бы ты только взял то, что я тебе дал, - сказал он, пиная только что закрытую могилу.

Он поднял черную куртку и швырнул ее в кусты, ее молния звякнула, когда она ударилась о колючие ветви мертвого мескитового дерева. Это будут выгоревшие на солнце тряпки, прежде чем кто-нибудь их обнаружит. Он подошел к открытому багажнику и бросил туда лопату. Прежде чем закрыть ее, он заметил внутри небольшую лужицу крови, которую он заставит Марианну вымыть отбеливателем. Перед его глазами промелькнула мысленная картина раздробленного черепа мертвеца. Парень был довольно красив, даже Джимми должен был признать это, но после боя его голова склонилась набок, а глаза смотрели в пустоту. Джимми встряхнулся, он должен был отбросить эти воспоминания в яму рядом с мертвецом, или они сведут его с ума. Он научился этому в армии. Как только он взял себя в руки, он отряхнулся и понадеялся, что Леонард не заметит его изможденного вида через окно машины, когда он проходил мимо стойки охраны у ворот коттеджного поселка.

Шорох в кустах привлек его внимание. В лунном свете горели две пары глаз, они низко опустились на землю и спрятались в сухом подлеске, но Джимми мог видеть очертания двух койотов, уставившихся на него. Их длинные уши, пушистый мех и хвосты выдавали их с головой.

- Вы голодны, парни?

Фигуры отступили еще дальше, тьма поглотила их целиком, за исключением слабого намека на их блеск глаз под луной. Джимми уже имел дело со стервятниками раньше и знал, что они вряд ли нападут. Они ждали, когда он уйдет, чтобы выкопать останки человека, который, по мнению Джимми, умер из-за собственной жадности. По крайней мере, это успокаивало его совесть.

- Вы единственные свидетели того, что мне сошло с рук убийство. Обещайте мне, что если вы его откопаете, то обязательно избавитесь от него начисто.

Он обогнул машину и быстро открыл дверцу, но, когда сел за руль, у него скрутило живот. Ключей от его машины не было в замке зажигания. Он проверил сиденье и половицу, но их нигде не было.

- Черт! - выругался он, вспомнив, что ему пришлось использовать их, чтобы открыть багажник из-за неисправного переключателя на приборной панели.

Он вылез обратно и подошел к закрытому багажнику.

- Какого хрена я сделал?

Паника охватила его, он схватился за крышку багажника и по глупости попытался открыть ее, но она не сдвинулась с места. Он пошарил в грязи ногами и не нашел их, поэтому подошел к задней двери машины и распахнул ее. Он порылся на заднем сиденье, пока не нашел защелку, чтобы открыть его. Он торжествующе рассмеялся, прежде чем протиснуть свое крупное тело в отверстие багажника за автомобильным сиденьем. Света было не так много, но ему удалось хорошенько разглядеть, и, к своему ужасу, ключей в багажнике не оказалось. Его глаза нерешительно остановились на небольшой луже крови. Отдаленное тявканье койотов звучало почти как смех, оно разъедало его, и он покраснел от гнева.

- Заткнитесь, ублюдки!

Холодный пот выступил у него на лбу, и он забеспокоился, что ключи упали в яму вместе с мертвым парнем. Он вышел из машины и беспомощно уставился на неровную землю, которую только что засыпал обратно. Он подошел ближе и в отчаянии провел руками по волосам. У него не было другого выбора, кроме как вернуть свои ключи. Он протопал обратно к машине, сложил сиденье и пошел за лопатой из запертого багажника, и снова слабое хихиканье голодных койотов наполнило ветер пустыни.

Марианна сидела у окна. Она не сводила глаз с подъездной дорожки. Она понятия не имела, сколько времени Джимми потребуется, чтобы выполнить эту работу, но молилась, чтобы все поскорее закончилось. Она не испытывала угрызений совести по поводу парня, которого Джимми забил до смерти. Она решила, что парень, скорее всего, все равно преступник, у любого законопослушного гражданина была бы законная работа. В ее глазах Джимми оказал обществу услугу, избавившись от него. Она вспомнила выражение замешательства, переходящее в дикую ярость в глазах мужчины, когда Джимми протянул ему его зарплату.

- Он исправил всего несколько ступенек, - сказала она, убеждая себя, что ее муж не сделал ничего плохого. - Джимми имел полное право дать ему меньше. Да и пробыл он здесь каких-то несколько часов.

На этот раз песок поддавался нелегко. Джимми уже не был молод, и вырыть могилу три раза подряд было непростой задачей. Он разгребал землю, чувствуя, как артрит в локтях гневно воет. Он даже не успел опуститься по колено, когда остановился, чтобы вытереть пот с лица. Он опустился на колени, чтобы пошарить руками в грязи, надеясь, что ключи были брошены где-нибудь ближе к поверхности. Он снова заметил фигуры в кустах. Пара койотов наблюдали за происходящим с небольшого расстояния, по большей части спрятавшись. Джимми терял терпение; он не хотел, чтобы хихикающие ублюдки наблюдали за ним, пока он, как старый дурак, пытался найти потерянные ключи.

- Пошли на хер! - закричал он и выполз из могилы.

Он споткнулся и упал на землю. Воздух вырвался из его легких, ударившись о твердую землю пустыни. Он лежал, тяжело дыша, изо всех сил пытаясь восстановить дыхание, когда снова услышал крики койотов, их громкое тявканье из-за его неудачи.

Джимми едва мог дышать, но заставил себя встать на колени. Он сердито искал камни, чтобы бросить в неприятелей. Он, наконец, нашел один и приготовился поднять его. Он заметил, что фигуры теперь стояли всего в нескольких футах от него, и не на всех четырех ногах, а исключительно на задних. У них были руки, а не лапы, увенчанные длинными острыми ногтями. Один из них хихикнул и протянул скрюченный палец, на котором болтались его ключи. Это было его единственное средство выбраться из пустыни, не убегая, его собственные гребаные ключи. Видимо, они вылетели, когда он бросил куртку мертвого парня в кусты. Он знал, что ему крышка. Существо бросило их назад через плечо. Они исчезли в темноте вместе с надеждами Джимми на выживание.

Луна больше не пряталась за облаками, как это было большую часть времени, когда он был в пустыне; теперь она полностью открывала вид на двух существ, которых он считал койотами. Это были оборванные трупы, одетые в шкуры койотов, их плоть сливалась с древними шкурами, в которые они были завернуты. Их неземные глаза светились из глазниц, улавливая мерцающий лунный свет, как шары зеленого огня. Их животы были впалыми, а пасти приоткрыты. Одна из них была немного меньше, и у нее были груди, похожие на кожаные мешки. Злоба в их глазах заставила его сердце угрожающе остановиться. Именно мысли о двух чудовищных существах, наблюдавших за ним так долго, заставили его мочевой пузырь расслабиться. Он беспомощно уронил камень рядом с собой и попытался подняться на ноги. Он неуклюже поднялся, но был встречен только холодной, твердой хваткой руки у своего горла. Несмотря на изможденный вид существа, в нем была сила, которой Джимми никогда не обладал, даже в молодые годы, когда служил в армии. Оно сдавливало ему горло так сильно, что затрещали шейные позвонки. Существо женского пола тявкнуло, как койот, его голос был пронзительным и похожим на голос естественного животного, только он закончился неровным гуманоидным смехом. Зрение Джимми померкло, когда его легкие запросили воздуха, но дыхание так и не вернулось. Челюсть смеющегося человека-койота вытянулась, и из нее выползла струйка дыма, похожая на змею, она обвилась и поползла по воздуху, пока не заплясала перед лицом Джимми. Его глаза расширились, когда он понял, что она плывет к его рту. На вкус это было похоже на пепел и разложение. Его швырнули на землю, где он не мог пошевелиться.

Марианна села за руль своего джипа. Джимми сказал ей, где он собирается совершить это грязное дело. Это было место, где она любила фотографироваться в хорошую погоду. Она посмотрела на часы, раздумывая, действительно ли ей следует ехать или же просто остаться и подождать еще немного. Прошло уже четыре часа, гораздо больше, чем, по ее предположениям, потребовалось бы, чтобы похоронить человека и доехать до дома. Она беспокоилась, что сердце Джимми не выдержит такой напряженной работы. Ему нравилось притворяться, что он все еще вполне молод, но они оба знали правду. Ей нужно было найти его. Ей нужно было убедиться, что с ним все в порядке.

В агонии он лежал парализованный, бессильно наблюдая, как два существа вскрывали могилу голыми руками. Песок сыпался в его не моргающие глаза, твердый и болезненный, и все же он не мог пошевелиться, не мог отвести взгляд. Его грудь болела, но оставалась неподвижной, сердце больше не грохотало в ушах. Его разум кричал, требуя знать, что с ним происходит, перед ним, но его рот только скулил, когда он пытался заговорить, скуля раненой собакой, обезумевшей и беспомощной. В считанные минуты существа скрылись из виду, спрятавшись в яме вместе с безымянным человеком, похороненным там. Их заливистый смех говорил ему о безумном голоде. Это отложило в его мертвом мозгу воспоминания, которые, как он знал, не были его собственной жизнью, о блуждающих бесконечных акрах сухого песка и кактусов, о проклятом голоде, который никогда не утолялся. Слюна наполнила его рот при мысленных картинах сырого мяса, окровавленной плоти, некоторых с личинками, танцующими среди сухожилий и раздробленных костей. Его хныканье стало нетерпеливым, в животе заурчало.

Труп вылетел из открытой могилы, подброшенный невероятной силой существ-койотов, и они бросились за ним. Он приземлился всего в нескольких футах от Джимми, его глаза блуждали по пыльному мертвецу, фиксируясь на его раздробленном черепе. Ему хотелось засунуть пальцы в отверстие и выловить оттуда маленькие кусочки серого вещества, чтобы полакомиться. Более крупное из двух существ перевернуло мертвеца на спину и оседлало его; оно разжало его челюсти и наполнило его безжизненное тело тем же змеящимся дымом, который Джимми все еще чувствовал во рту, как будто глотал пригоршни пепла. Тело мертвеца извивалось и корчилось на песке, его не моргающие глаза только смотрели. Существо женского пола пнуло Джимми по ноге, и он тоже почувствовал, как его тело извивается. Он чувствовал себя сильным и все же совершенно не контролировал себя, он почти надеялся выжить, но потом вспомнил, что человек, танцующий на песке рядом с ним, был совершенно мертв, он убедился в этом. Умом он понимал, что его тоже больше нет среди живых. Каким-то образом существа, некроманты, одетые в шкуры койотов, обрекли его на существование нежити. По щелчку скрюченных пальцев его тело снова окаменело, и его мысли подтвердились. Теперь он был всего лишь марионеткой, состоящей из медленно гниющей плоти и костей, и он мог двигаться только по приказу.

Существа-койоты сняли с трупа мертвеца одежду. Его бледная, обнаженная плоть была еще свежей, Джимми чувствовал ее запах. Его желудок заныл от желания попробовать его на вкус. Существо женского пола схватило труп за подмышки и заплясало, подражая ходящему мужчине, в то время как его тело неудержимо дергалось. Его глаза быстро заморгали, и Джимми подумал, что его разум тоже каким-то образом ожил, был ли он напуган тем, что увидел, или смущен тем, почему он очнулся в таком кошмаре. Джимми почувствовал приступ раскаяния, когда он стал зрителем безумного танца, которым человек-койот мучил труп, вращаясь и извиваясь, все время смеясь, как демоническая гиена. В одно мгновение существу, казалось, наскучила игра, и ему стало не терпеться того, чего оно ждало. Оно заползло на мертвеца и уставилось ему в глаза, они расширились от страха. Джимми даже на расстоянии видел ужас в его темных, покрытых коркой песка глазах. Его вернули, и он был в ужасе; он, вероятно, думал, что его душа нашла свой путь в Ад. Джимми заскулил. Второе существо присоединилось к самке и, даже не обменявшись взглядом или голосом, они вонзили когти в мертвеца. Они отрывали длинные полоски его кожи, что в ушах Джимми звучало так, словно они рвали простыню. Слеза скатилась по его холодной щеке, но все, что он мог делать - это смотреть. Они погрузили кулаки в окровавленный труп и вытащили пригоршни внутренностей. Мучительное хныканье вырвалось из трупа, когда существа поднесли их ко рту и жадно начали жевать и глотать, как будто не ели неделями или месяцами, но Джимми чувствовал, как его собственный ненасытный голод кричит, и знал, что это было то, что никогда не умолкнет. Он скулил и наблюдал, изо рта у него текли слюни, ища хоть кусочек хряща, полный рот содержимого желудка, глазное яблоко, что угодно, но он знал, что ему откажут. В глубине души он жаждал, чтобы эти существа украли и его внутренности. Он просто надеялся, что ему будет дарована истинная смерть, как только все закончится. Змеящийся дым вырвался из разинутой челюсти мертвеца, и его быстро проглотил человек-койот, труп больше не кричал. Это давало Джимми надежду. Он умрет. Его отпустят.

Существа очистили труп и бросили его окровавленные кости обратно в открытую могилу, а затем обратили свое внимание на Джимми. Когда он выехал в пустыню, он, сам того не зная, вырыл себе могилу. Его разденут до костей и бросят на человека, которого он забил до смерти лопатой. Карма действительно была той еще стервой, и она кончила, вооружившись скрюченными пальцами и кишками, что никогда не знали насыщения.

В темноте мелькали фары, приближалась машина. Существа-койоты свирепо посмотрели в сторону приближающегося освещения, зарычали, но в одно мгновение метнулись в кусты. Звук двигателя показался Джимми знакомым; он работал над ним сам в гараже прошлым летом, после того как его жена пожаловалась, что он слишком громкий. Это была Марианна.

- Джимми?!

Он услышал, как она зовет его. Он мысленно прокрутил их встречу, ее большие и зеленые глаза, он вспомнил день их свадьбы, их медовый месяц, все их время вместе в одно мгновение, но в этих счастливых воспоминаниях смешались фантазии о том, как он снимает с нее одежду и кусает ее бледную плоть, вкус ее крови у себя во рту. Он заскулил, его разум обезумел от ненасытной потребности попробовать на вкус ее бьющееся сердце. Ему хотелось закричать, сказать ей, чтобы она ушла и никогда не возвращалась, но он не мог, его рот больше не принадлежал ему.

- Джимми! Боже мой, ты в порядке? - спросила Марианна, опускаясь на колени рядом с ним.

Она посветила на него маленьким фонариком и ужаснулась его появлению. Она боялась, что у него случился сердечный приступ, но она понятия не имела о его истинном состоянии.

- Ты меня слышишь?

Он только всхлипнул в ответ. Марианна наклонилась и поцеловала его в лоб. Ее охватил запах крови и грязи. Жалость разрывала ее изнутри, смешиваясь со страхом и отчаянием. Она должна была что-то сделать, она должна была спасти его.

- Джимми, милый, я вытащу тебя отсюда. С тобой все будет в порядке. Я не могу вызвать скорую помощь, иначе они увидят, что ты сделал, но я заберу тебя отсюда и отвезу в больницу. Я здесь, детка.

Ее мягкие кончики пальцев стерли грязь с его лица, его рот был приоткрыт. Пыль запеклась на его губах и языке, она просунула палец внутрь, чтобы милосердно очистить его рот от мусора, и его челюсти захлопнулись. Марианна вскрикнула от смущения и боли, когда его зубы впились в ее плоть до самой кости.

За ее плечом пронзительный смех существ-койотов наполнил ночь, но все, о чем Джимми мог думать, это о том, как сладка на вкус ее кровь, переполненный надеждой на то, что хотя бы палец они ему оставят.

Перевод: Грициан Андреев

Если я лягу лицом в пыль,

Могила откроет для меня свой рот.

- Уильям Блейк, поэт

"Ложе смерти"

Где-то вдалеке плакал ребенок. Блейк не мог понять, почему они позволяют этому продолжаться. Кто-то должен был подняться и успокоить ребенка. Если бы он был там и увидел такого ребенка, он бы взял его на руки, обнял, поцеловал бы его в лобик и сказал бы ему ложь о том, что все будет хорошо и замечательно.

За свою жизнь он почти не бывал на похоронах. Он не считал, что это делает его каким-то необычным. Ребята, с которыми он рос, сейчас, в свои сорок и пятьдесят, видели, как хоронят их мам и пап, но обычно никого другого, даже когда кто-то из них умирал на несколько лет раньше срока. Особенно когда это был их ровесник.

Он только начинал представлять, какой будет старость - функции уменьшаются, возможности сокращаются, мир вращается так быстро, все больше и больше его жизни ускользает за грань, а он просто сидит с опухшими глазами, исчерпывая способы попрощаться. Каждый день как похороны. Старость - не радость.

Блейк был за пределами штата, когда умерли его бабушка и дедушка; он ждал до последней минуты, чтобы сказать семье, что не приедет. Поток криков и упреков со стороны членов семьи, которые любили эту пару не больше, чем он, его не переубедили. Никто не мог заставить его приехать. Сейчас ему конечно было стыдно, но в минуты безделья он заранее представлял, какие оправдания он будет использовать, когда умрет один из его собственных родителей.

Его последние похороны, возможно, состоялись, когда ему было десять или одиннадцать лет. Тетя в гробу выглядела белой, восковой, а ее руки были сложены над маргаритками, сорванными с ее двора. Это его обеспокоило: все в семье знали, что она ненавидела маргаритки, считала их сорняками и выкашивала при любой возможности. Позже выяснилось, что маргаритки в ее руках были идеей сплетницы-соседки, которая утверждала, что является ее лучшей подругой, и которая, по ее словам, знала о покойной все, что только можно было знать.

В этом году ему будет столько же лет, сколько было его тете, когда она умерла. Пятьдесят два. Он говорил себе, что цифра не такая уж и большая, и в зеркале ему все еще удавалось найти большую часть своего лица из выпускного школьного альбома. Но сделанные им фотографии говорили об обратном. Последние несколько лет на фотографии пробирался старик: бледное лицо, казалось, парило над заметно опухшим животом, каштановые волосы, вымытые до песочной седины, незаметно сливались с фоном. Он выглядел как один из тех призраков, которые так популярны в книгах о необъяснимых явлениях, случайно сфотографированный на дне рождения родственника, пятно на негативе или блик в объективе. Эфемерный мужчина, который постоянно забывает, что он уже много лет как умер.

В последние годы Блейк настаивал на том, чтобы он сам делал все фотографии на немногочисленных семейных собраниях. Его бывшая жена снова вышла замуж, и он чувствовал себя неуютно рядом с ее новым мужем. Мужчина был ровесником Блейка, но казался таким чертовски молодым, таким самоуверенным.

- Рад познакомиться с тобой, Блейк! - Том сиял, когда Элли впервые представила их друг другу, огромная квадратная рука висела в воздухе между ними. Когда Блейк не ответил сразу, рука схватила его, сжимая внутрь. - Как поэт, да?

Блейк сам с удовольствием использовал эту "фишку", хотя большинство людей, с которыми он встречался, никогда не слышали об Уильяме Блейке, и неважно, что среди них были его собственные родители, которые назвали своего единственного сына в честь недавно умершего дяди, отставного мясника.

"Вы, черви смерти, пирующие на плоти ваших престарелых родителей".

Это было от Тириэлла. Он плохо учился на курсах английского, но изучение Блейка стало для него приоритетом. Не то чтобы он понимал все стихи; на самом деле он не был уверен, что понимает больше нескольких. Но он ценил чувство поэзии Блейка, сочувствовал его одержимости, и больше всего понимал эту потребность видеть дальше простой лжи повседневного мира.

Том стоял со своей женой, по другую сторону похоронного бюро. Было немноголюдно, но чувствовалось, что люди пришли, собрались вместе. В голову пришло странное словосочетание - похоронная вечеринка. Большинство присутствующих были одеты в соответствующую "праздничную" одежду: мрачные костюмы, темные платья, небрежные галстуки.

"На ногах - черные туфли смерти, а на руках - железные перчатки смерти".

Сегодня на нем была черная футболка, черные джинсы - самое близкое к полной похоронной форме. Он мог представить, что скажет на это его жена - она всегда говорила, что он одевается как ребенок, ест как ребенок, так какой же пример для подражания может быть у взрослых? - Но он знал, что она будет держать рот на замке, потому что с ними были девочки. Она всегда соблюдает этикет, а чувство такта впитала с молоком матери. Ранее Эми кивнула ему из-за могильных плит и улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, зная, что поговорит с ней позже. Дженис сделала вид, что не заметила его - ее смутила его одежда, но он ничего не мог сделать, чтобы угодить ей; он был хронически неспособен избавить свою старшую дочь от смущения. Последние четыре или пять визитов она делала себя невидимой, и в его мечтах она становилась воображаемой дочерью, той, которой, как утверждали люди в призрачных белых халатах, никогда не существовало.

Где-то снова заплакал ребенок. Похороны - не место для ребенка, подумал он. Он не был уверен, почему он так подумал, даже не был уверен, что это правда. Кладбище - это не ясли и не игровая площадка. Но, опять же, он мог ошибаться. Он готов был поклясться, что детей водят на кладбище с ранних лет.

Посреди толпы на стуле сидел Чарли, его лучший друг и причина, по которой Блейк побил свой рекорд непосещения похорон. Это была жена Чарли, которая умерла, врезавшись на машине в дерево после аневризмы. Быстро, полагал он, и почти безболезненно, но смерть ужасна, хотя и переносится на ангельских крыльях. Чарли был одним из тех, кому Блейк солгал о происхождении своего имени.

- Да-да, в честь поэта, знаешь такого? Мои родители возлагали на меня большие надежды.

Врал без особой причины, поскольку Чарли вряд ли был литературным знатоком. И именно эта бессодержательная ложь и отсутствие доверия, которое она выдавала, всегда заставляли Блейка сомневаться, способен ли он вообще на близкую дружбу.

Чарли плакал с приоткрытым ртом, не издавая ни звука. Он делал это с тех пор, как приехал Блейк, поэтому Блейк до сих пор ничего не сказал ему и не смог прикоснуться к нему. Похлопать по плечу, в знак поддержки, посильней сжать руку. Как ни печально признавать, смерть жены Чарли не была большой неожиданностью. Она слишком много пила и слишком много ела, придавалась излишествам, и видимо плохо водила машину. Люди говорили, что Чарли с супругой - были особенной парой. А самого Чарли трудно понять, но Блейк не находил в нем никакой загадки.

"В лесах вечной смерти, крики в дуплах деревьев".

Это происходило от того, что он слишком долго и глубоко смотрел на вещи. Слишком много думает, сказал бы его отец, который чаще всего жаловался на сына. Ужас от увиденного может сделать вас мистиком или пьяницей, в зависимости от вашего темперамента.

Маленькие дети и младенцы населяют большую часть иллюминированной поэзии Уильяма Блейка. Песни невинности. Песни опыта. Обычно у них были неземные выражения, небесные цвета, вероятно, из-за их недавнего контакта с невидимым миром. Крики ребенка были уже неслышны, но он все еще чувствовал их в воздухе, они собирались, ждали.

Блейк мог слышать беззвучные крики Чарли, вырывавшиеся из жуткого открытого рта, слегка разинутого, губы с одной стороны толще, чем с другой, как будто там что-то пряталось. А над ртом - распухшие щеки, изменение костной ткани, эволюция, вызванная горем настолько глубоким, что в любом другом контексте Блейк никогда бы не узнал Чарли. Блейк всегда знал это, но, наблюдая за Чарли, он понял: те, кого мы так сильно любили, похоронены в наших лицах.

Позади Чарли шел старик, положил мясистую руку ему на плечо, наклонился и что-то прошептал, но выражение лица Чарли не изменилось, и старик пошел дальше, пробираясь сквозь неподвижных, как камни, скорбящих.

Блейк не узнал в этом человеке никого из тех, кого он видел раньше, и все же он узнал в нем все. Старик с исхудавшим лицом, бродящий практически незамеченным среди чужих и родных, ибо он - "король гнилого дерева и костей смерти".

Когда тому, другому Блейку - поэту и известному шизофренику - было четыре года, он увидел лицо Бога в своем окне. Однажды он нашел пророка Иезекииля в полях возле своего дома. Однажды днем в десятом классе он пошел в лес и обнаружил дерево, полное ангелов. Он видел, как дух его брата Роберта улетел сразу после его смерти.

"Я смотрю сквозь него, а не вместе с ним".

За каждым объектом в реальном мире Блейк представлял себе дух, для которого видимый объект был лишь символом.

Когда этот Блейк - такой же неуверенный в том, как обычно представляется мир, - учился в колледже, он разглядывал кору деревьев, пока не представил, что видит вибрацию отдельных клеток, свет, который струится вверх от корней и в конце концов попадает на отдельные почки и листья. На короткое время мир открылся перед ним, как на картине Ван Гога, но в конце концов этот опыт так напугал его, что он перестал смотреть.

Теперь Блейк повернулся спиной к собравшимся скорбящим и попытался пройти к тому месту, где он в последний раз видел старика. Это было очень вовремя, поскольку священник начал говорить о жене Чарли в тех общих и ритуальных выражениях, которые предназначены для мертвых незнакомцев.

Ребенок снова захныкал, звуки были еще более жалобными, чем прежде. Возможно, по таинственному поведению взрослых он понял, что происходит что-то печальное, что-то очень эмоциональное. Или, возможно, ребенок потерялся, заболел или находится в реальной опасности. Блейк должен был что-то предпринять, предупредить других о существовании этого расстроенного ребенка, если они еще не заметили. Но он ничего не сделал. У ребенка, вероятно, были мама и папа, и если Блейк не уйдет сейчас, он никогда не найдет этого старика.

Блейк подумал, не видела ли Элли его ухода, и это, в свою очередь, вызвало беспокойство, что она может подумать, будто он убегает от Чарли, когда тот больше всего в нем нуждается. И это безотчетно привело к тому, что он представил, что бы он чувствовал, будь он на месте Чарли, и именно Элли умерла тем ужасным тайным способом, который может забрать любого и в любое время.

Он предполагал, что для некоторых людей развод позволяет спастись от такого горя, но он никогда не переставал любить Элли. Она просто не могла справиться с тем, что он видел в мире, и он, конечно, мог это принять. Неужели моя душа потеряла сознание от этих представлений о смерти...

- Эй, подождите! - старик остановился в небольшой рощице деревьев, под навесом которой лежало несколько древних белых надгробий, покрытых черно-серыми пятнами плесени.

Похоже, они были собраны здесь не случайно, забытые или отслужившие свое.

- Они потеряли свои могилы плиты - такое случается, - сказал старик, словно читая его мысли. - Иногда старые карты теряются, записи о зарегистрированных захоронениях уничтожаются, а эти маленькие камни так и манят детей их передвинуть. Думаю, администраторы не возражают - это позволяет им повторно использовать дорогие участки земли.

- Кто вы, черт возьми, такой? - нервы Блейка, казалось, стали жидкими, стекая по рукам и ногам.

Затем он понял, что они начали разбрызгиваться. Он придвинулся ближе к старику под деревьями, хотя по-прежнему не мог ясно разглядеть его лица. Дождь шумел в листьях над головой.

- Я просто старик, который часто бывает на похоронах. Уверен, вы уже слышали о таких, как я: старики и все эти похороны. Это дает тебе занятие, способ скоротать время. И, конечно, это никогда не прекращается. Круговорот жизни, так сказать.

Вдруг ребенок закричал, крики вырывались с прерывистым дыханием. Блейк в панике огляделся. Он должен был что-то сделать. Кто-то должен был что-то сделать. Бедное дитя, требует внимания и заботы!

Дождь лил с нарастающей силой. То тут, то там он пробивался сквозь листву и ударял по камням, окрашивая их в темный цвет. Блейк обернулся в поисках всех участников похоронной вечеринки, размышляя, может ли он доверить Элли увести своих девочек от непогоды, и тут же устыдился своих сомнений. Однако они, оказалось, все еще стояли на улице, их образы небыли нарушены ливнем.

- Мне пора возвращаться, - сказал он, но не двинулся с места.

В конце концов, идти сейчас было некуда - дождь, старик, стоящий ближе к нему, и Блейк, не знающий, когда старик переместился и почему.

- Тени вечной смерти сидят в свинцовом воздухе, - прошептал старик.

- Что? - Блейк повернулся и увидел движение на лице чужака, но не смог заставить себя посмотреть внимательнее, и проследил за желтеющими глазами, устремленными в небо, над которым нависали грозовые тучи.

- О, небо. Оно сейчас плачет, не так ли? Грустит вместе с нами, о тех, кого нет рядом. Надеюсь, Элли...

Он остановился.

- "Четыре Зоа". Надеюсь, я правильно процитировал поэта?

- Ну, да. Да, это так. - Что-то покатилось по правой щеке старика.

Слеза? Капля дождя? Взгляд в быстро меняющиеся облака: глаза, руки, рот, беззвучно кричащий. Словно он сразу впитал в себя всю ту, боль, что люди принесли с собой собираясь на похороны. И снова это крик позади. Ребенок ответил своим криком.

"В лесах вечной смерти, в дуплах деревьев раздавались крики".

- Я должен вернуться, - сказал Блейк, но опять не двинулся с места.

- Мы все говорим, что должны вернуться, должны вернуться. И все же большинство из нас никогда не уходят - мы уже там. Наступает следующий день, потом следующий, но все это - очередное вчера. Ничего не изменилось. Мы не можем заставить себя двигаться, идти вперед к новому дню. Почему так, Блейк?

- Откуда мне знать, - огрызнулся он, быстро отворачиваясь, потому что был уверен, что видит руку, вцепившуюся в лицо старика, протянувшуюся из-под левой части шеи, поднявшуюся вверх по скуле и через мускулистый лоб, грубые пальцы, лежащие у правого уха.

Словно кто-то невидимый пытается зацепится за голову старика и утащить за собой. Еще немного, он потянет это тело к земле.

Блейк заставил себя бросить взгляд вниз. В приглушенном дождем полуденном свете листья и кора превратились в отброшенную плоть, ищущую тело.

- Не нужно смотреть, если это тебя беспокоит, - раздался мягкий голос позади него. - Их просто... так много.

- Как ужасно поле смерти, видеть все что твориться вокруг. Странно, что он тоже, казалось, видел это повсюду, и все же видение приносило ему столько удовольствия. Уильям Блейк превозносил видение, не так ли?

- Да, конечно. Но когда я смотрю вокруг себя...

- Не вокруг тебя. Внутри... что ты видишь внутри?

- Еда становится болезненной, как будто какие-то изменения превратили все в яд, что кислотам из моего кишечника приходится сжигать. И когда я встаю каждое утро, эти новые, постоянные поправки на гравитацию изматывают меня. Уже несколько недель в моем стуле есть кровь, а каждая случайная мысль грозит головной болью.

- Что могу сказать. Совет прост - сходите к врачу.

- Я боюсь.

- От этого нет лекарства. Разговаривать со смертью, отвечать на ее жесткие требования! Этому вы должны были научиться у своего поэта. Это постоянный разговор, который мы все должны вести. Может быть, в воображении и есть слава, но это все равно гниющая, растительная вселенная, где мы видим все эти сны.

Дождь ослаб, и вдалеке сквозь пар, поднимающийся, как дым, от надгробий - а сколько раз мелькание дыма напоминало ему о ком-то, потерявшем память? - Блейк увидел, что похороны закончились, "грустная вечеринка" завершилась, его прекрасные девочки с матерью уходят, молчаливо опустив головы, и он должен был быть там, вместе с ними. Идти рядом, вести всех за собой навстречу прекрасным, но монотонным будням.

Плач ребенка смягчился до далеких, захлебывающихся рыданий, но он все равно слышал их. Ему казалось, что он всегда будет слышать их, независимо от обстоятельств. Возможно, этим самым ребенком - был он сам.

Он бежал из-под деревьев, между камнями, обходя надгробия, через приливы мокрой, растворяющейся от сотен ног земли, позволяя себе увидеть то, что всегда было слишком ужасно: как плоть его собственных новорожденных детей, только что вышедших из крови матери, напоминала ему грязь, их головы, их крошечные мозги - просто комки грязи, и такие временные, такие смертные, каким бы глубоким ни было чудо их внезапного появления на свет. Как экскременты во всех их формах открыли ему дверь в концентрационные лагеря фашистов, куда его вели цепи из зубов, рук и костей ног, цепи из кишок. Кладбища не могли вместить всех погибших. Как холмы и мелководья на каждом поле боя стали напоминать человеческую форму. Как земля наполнялась телами и головами с их бесконечными волосами и безмолвными языками. Как сорняки смерти обвились вокруг моих конечностей в инистых глубинах. Как, подобно темной лампе, "Вечная смерть" преследует все благие ожидания. Как яйца, змеи и лица были погребены под каждым его шагом, начиная с того дня, когда его родители фотографировали его раннее ползание, и заканчивая его последними шагами в его последнюю постель. У него не было ответа на вопрос, что связывает его с этими мертвыми телами и этой процветающей землей, и кого ему осталось поцеловать на прощание.

Он упал на колени у могилы среди сломанных цветов и выброшенных молитв, торопливо нацарапанных на обратной стороне праздничных салфеток. Тихий плач привел его к складкам искусственного дерна, уложенного для маскировки свежевскопанной земли. Ребенок, которого там бросили, плакал, закрыв глаза на фоне неба. Блейк не мог поверить, что кто-то мог сделать такое. Плач младенца не скрывал его совершенства, и Блейк подумал, что он обладает такой же красотой, как и его собственные дети, когда они появились на свет. Он подхватил ребенка, его руки пульсировали от боли.

- Когда тело теряет порядок, мир тоже теряет порядок, - мягко сказал он. - Дети не должны погибать молодыми. У всего есть свой срок.

Но кожа брошенного ребенка была мягкой, как грязь. Ребенок откинул безвольную голову, полупрозрачные веки задрожали, и у мира появились глаза, чтобы увидеть свой собственный ужас.

Работы Блейка (слова и картины) оказали на меня глубокое влияние, когда я впервые прочитал их в средней школе. Для меня в них выкристаллизовалось многое из того, что я чувствовал о важности невидимого мира, который до сих пор не поддавался выражению. Они также напомнили мне о том времени, когда мне было десять или одиннадцать лет и я видел богов в вечерних облаках и лицо дьявола в ржавой двери соседского крыльца (я не проходил мимо этого дома в течение многих лет). В какой-то момент я решил, что хватит, и что я больше не буду видеть подобные вещи.

В то время, когда я принял это решение, я чувствовал смутное разочарование в себе - позже я понял, насколько мудрым было мое детское "я". Теперь, когда я писатель и мне уже за пятьдесят, я могу увидеть лицо Леонарда Бернстайна в первом откушенном после обеда яблоке, не опасаясь последствий. Но что-то дьявольское во всем этом есть, ибо мир в котором мы живем совсем не прост.

Перевод: Константин Хотимченко

- Послушай, чувак, я не называю тебя неудачником, серьезно, - Тед ел буррито с говяжьими бобами, сидя за столом из нержавеющей стали. Он откусил кусочек и медленно прожевал его, отбросив все манеры и разговаривая, несмотря ни на что. - Я имею в виду, это довольно жалко, что у тебя не было тёлки больше года, но это не я называю тебя неудачником.

Стив осушал труп на столе для бальзамирования. Он наблюдал, как машина включилась и начала удалять кровь из тела. Ее звали Мэри Линн, и Стив знал ее. В свое время она была красавицей. Когда Стив учился в средней школе Дорчестера, он мечтал трахнуть ее. Это было почти двенадцать лет назад, и теперь она умерла от передозировки героина. Добро пожаловать в Бостон, родину смертельно чистого герыча.

По всему городу люди умирали от этого дерьма. Полиция Бостона считала, что беспокоиться не о чем, в то время как бандиты из Роксбери, похоже, и сами не очень-то и заботились о своей клиентуре.

- Ты называешь меня неудачником. Не то, чтобы я не пытался...

Стив солгал. Он знал, что не пытался. Он считал себя ориентированным на карьеру.

- Чушь собачья. Я недавно пытался тебя познакомить, - крикнул ему в ответ Тед. - Она хотела трахаться, как похотливая свинья.

- Сара? Tы, блядь, серьезно? Она же чертов жирный боров.

- Толстушки не в твоем вкусе? - сказал Тед, вытирая рукой грязь от буррито с лица.

Он был отвратителен.

- Нет, мне нужна такая женщина, как старая добрая Мэри Линн.

- Чувак, это прозвучало как-то стрёмно... и ненормально... - Тед бросил на него испуганный взгляд.

- Я не хочу её мёртвую, придурок ты гребаный. Я говорю о равных ей по красоте при жизни. Ты же помнишь, какая она была?

- Конечно, чувак, я ж трахал ее примерно в десятом классе.

- Вот это ты уже гонишь.

- Как бы то ни было, чувак, дело в том, что ты ставишь "киску" на пьедестал. У тебя все на высоте, по стандартам, которые не соответствуют такому мужику, как ты.

- Пошел ты, чувак, я не какой-то отвратительный упырь.

- Я не говорил, что ты упырь, я говорю, что она, однако, была не в твоей лиге.

- Была? - спросил Стив, поправляя трубки.

- И была, и сейчас. Даже eе труп слишком красив для тебя, парень. Разве ты не понимаешь, что тебе нужно накачать шмоньки нескольким мерзким сучкам, чтобы повысить свою уверенность? Через несколько месяцев простоя и ты утонешь в потрясающе великолепном мужчине с тугой дыркой в какане.

- Какого хрена я с тобой разговариваю?

- Потому что ты - жуткий гробовщик, а никому не нравится разговаривать с гробовщиками.

Как бы Стиву ни было неприятно это признавать, Тед был прав. С тех пор, как он пришел в эту профессию, он каждый день терял друзей. Тед был единственным, кто остался рядом. Он был судебно-медицинским экспертом. Теперь женщины находят это интересным. Они думают, что они какие-то придурки из криминалистики с крутыми историями... Тогда как Стив был простым гробовщиком, и все думали, что все гробовщики - некрофилы.

- В общем, послушай, парень, я буду в "Очаровашке" сегодня вечером.

- Какого хрена тебе так нравится это место, это же долбаная забегаловка.

- Да, ну и что? Там полно бабищ c их раздолбанным эго, что весьма облегчает охоту. Даже такой неудачник, как ты, может найти себе какую-нибудь задницу.

Тед встал и направился к двери. Стив был оживлен.

- Ты сказал, что я не неудачник.

- Я врал, а теперь покончи с этим трупом и встретимся за выпивкой. Сегодня вечером мы собираемся найти тебе кого-нибудь для трахa.

Дверь за ним захлопнулась, и Стив покачал головой

- Мэри Линн; "Даже eе труп слишком красив для тебя, парень", - сказал Стив, наклонившись над ней и коснувшись руки Мэри Линн.

Она была прохладной на ощупь, но все же не такой холодной, какой могла бы быть. Нет, это еще не началось. Она умерла не так давно.

- Интересно.

Стив стянул перчатку c правой руки. Он огляделся, чтобы убедиться, что никто не наблюдает, и положил руку ей на правую грудь. Он обхватил ее ладонью и закрыл глаза, представляя ее живой. Они сидели бы где-нибудь на заднем сиденье машины, и у нее была бы задрана рубашка. Она хотела его, а он хотел ее. Эта мысль возбудила его, и хотя она его встревожила, он был поражен тем фактом, что на самом деле держал грудь, о которой мечтал больше десяти лет.

- Чтобы поцеловать эти губы, - oн улыбнулся сам себе, открыл глаза и наклонился. Он был в дюйме от ее губ и улыбнулся ей. - Скажи мне, что ты хочешь меня.

Конечно, она не ответила, но в одиноком сознании Стива он заставил ее ответить; ее голос был таким же красивым и элегантным, каким он его помнил.

Я хочу тебя, Стивен. Я всегда былa влюбленa в тебя. Поцелуй меня.

Он наклонился и прижался губами к ее мертвому рту. Он скользнул языком внутрь, не удивляясь, что он был немного сухим. Он провел правой рукой по ее попке, мимо ее линии бикини, и скользнул указательным пальцем глубоко в ее "киску". Она все еще была достаточно влажной.

Он представил, как она стонет. Он представил, как она ахает. Он свободной рукой взял ее левую руку и скользнул ею вниз по своим брюкам.

Какой хороший, толстый член, - ответила oна в его сознании.

- Я знаю.

Я хочу, чтобы ты трахнул меня, Стивен.

Он не терял времени даром. Он сорвал с себя рубашку и стянул брюки. Через несколько секунд он был уже на столе для бальзамирования, обнаженный, и смотрел в ее мертвые глаза. Но она не была мертва, по крайней мере для него. Он представил ее живой и подвижной, разговаривающей и обнимающей его ногами. Он медленно скользнул глубоко в нее.

Хорошо, что она была мертва, потому что это длилось всего четыре секунды. Но, по мнению Стива, они занимались этим уже несколько часов. Он рухнул на нее и поцеловал в шею.

- Я люблю тебя, Мэри Линн.

Я тоже тебя люблю.

- Какого хрена? - крикнул голос с другого конца комнаты.

Он обернулся и увидел хрупкого семидесятилетнего уборщика Патрика. Его лицо перекосило от отвращения, когда он наблюдал, как человек, с которым он работал, надругался над трупом.

- Патрик, это не тo...

- Ты отправишься в тюрьму, больной сукин сын! - крикнул он, роясь в кармане куртки в поисках мобильного телефона.

В панике Стив потянулся за ближайшим предметом и бросил его в него, надеясь сбить с ног и помешать ему сделать этот телефонный звонок. И он попал, но, к сожалению, то, что он бросил, было большой костяной пилой. Она угодила Патрику прямо в середину головы, между глаз. На пол он рухнул уже мертвым.

- Твою ж мать! - крикнул Стив, спрыгивая с Мэри Линн.

Он быстро оделся и начал расхаживать по комнате. Он только что убил человека. Он не хотел идти в тюрьму, нет, он слышал истории о том, что там делают с мужчинами, которые в тюрьме не могут за себя постоять, а Стив был мягким, как детское дерьмо. Ему нужно было подумать.

Спрячь его.

Он мог бы спрятать его на ночь. Он мог бы засунуть его в один из холодильников для мяса и ночью спокойно обдумать дальнейший план. Это была единственная идея, которая пришла ему в голову. Это должно было сработать. Он оттащил труп Патрика в морозильную камеру, захлопнул дверцу и запер ее. Он повесил на неe бирку с надписью: "Не использовать, не обслуживается".

Затем Стив вытер кровь и вернул Мэри Линн обратно в морозилку. Прежде чем сделать это, он в последний раз поцеловал ее в губы.

- Я люблю тебя.

- Братан, какой же ты педрила. Ты снова кинул меня, a там были безумные толстушки. Маленькие, на все готовые, ирландские шлюшки, и над их жопками были видны татухи. Черт возьми, на улице десять градусов, а эти шлюхи носили юбки. Чувак, они хотели трахнуться, я те отвечаю.

Стив не мог слушать его дерьмо сегодня. Прошлой ночью он вообще не спал. Да он даже не ложился спать, размышляя, что ему делать с трупом. Он был таким бестолковым. Он вообще понятия не имел, что ему делать, и теперь ему приходилось выслушивать мачистскую чушь Теда.

- Прости, у меня был дерьмовый вечер.

- Чушь собачья, ты был, как всегда, напуган "кискoй".

- Нет, чувак, я серьезно, я словно не в себе.

И это было правдой. С тех пор как он занимался сексом с Мэри Линн, он чувствовал себя странно. Он не знал, что делать. Кем, черт возьми, он был сейчас? Он действительно был каким-то больным извращенцем? Был ли он тем извращенцем, которым все его уже считали?

- Как бы то ни было, чувак, ты зaкончил с той бабой вчера вечерoм.

- Ее зовут Мэри Линн.

Тед почувствовал, что задел его за живое.

- Господи Иисусе, прости, - Тед подбежал к Стиву. - Скажи мне правду, ты трахал ее вчера вечерoм. Так вот почему ты не пришел меня навестить?

- Убирайся нахуй отсюда.

- Почему бы и нет, я бы так и сделал.

- Ты бы сделал это? - спросил Стив, любопытствуя, не был ли он единственным.

- Черт возьми, нет конечно, ты псих этакий. Я что, какой-то больной на голову извращенец? Извини, мне нравится ""киска"" живой и здоровой, - Тед посмотрел на часы. - Ну что ж, давай закончим с ней, нам нужно, чтобы она была готова через пару часов.

Стив открыл дверцу из нержавеющей стали ее морозильной камеры и вытащил ее. Оба мужчины ахнули от ужаса. Тело все еще было там, однако ее живот был круглым и большим... как будто она была...

- Черт возьми, она выглядит беременной.

- Забавно, - внезапно Стив задумался о том, что не надевал презерватив. - Должно быть, газ застрял у нее в животе.

- Ну, нам нужно сдуть эту сучку. Ее ж к похоронам готовят.

Они выкатили ее, и Стив схватил скальпель. Он расположил его над ней. Он знал, что это странно, но ему было неприятно приставлять скальпель к ее животу. Он не хотел этого...

- Блядь, там что-то шевельнулось! - крикнул Тед.

Он не лгал, Стив тоже видел это. Это выглядело так, как будто внутри была поймана змея или что-то еще. Они уставились на труп, надеясь, что это было их воображение, но потом это случилось снова.

Что, черт возьми, происходит?

Из одного из холодильников донесся грохот. Он был настолько громким и оглушительным, что эхом разнесся по всему моргу. Он звучал так, как будто кто-то пинал дверь изнутри, ту, которая была помечена как не обслуживаемая. Это был холодильник, в котором Стив спрятал труп.

- Что, блядь, там внутри? - крикнул Тед, поворачиваясь к нему.

Он не был мертв? Мне точно пиздец!

Тед подошел к двери и потянулся к задвижке.

- Тед, не открывай ее, пожалуйста.

Дверь продолжала ходить ходуном и почти срывалась с петель. Изнутри донеслось рычание, почти как у собаки. Тед протянул руку и открыл задвижку.

Патрик прыгнул на Теда сверху. У него все еще была костяная пила, воткнутая в голову. Он явно был жив, но уже не тот человек, каким был накануне. Патрик обхватил руками горло Теда, открыл рот и укусил. Когда он поднял голову, половина горла Теда торчала изо рта старика.

Тед закричал в агонии, а Патрик вскочил. Он был слишком силен для семидесятилетнего немощного старика. Это было почти так, как если бы он был одержим. Патрик издал нечестивый демонический вопль и бросился к Стиву. Все, что мог сделать Стив, это закрыть глаза и ждать своей смерти.

Но смерти не последовало. Как и никакого удара. Прежде чем Патрик успел до него дотянуться, что-то набросилось на него сверху. Стив открыл глаза и наблюдал, как маленькое существо потрошит внутренности старика. Длинные нити кишечника и раздутые органы покрывали пол, когда это маленькое демоническое существо лихорадочно разрывало мужчину.

Стиву нужно было оружие, и быстро.

Он повернулся к Мэри Линн и потянулся за скальпелем, которым собирался ее сдуть. Это был всего лишь гребаный, дурацкий скальпель, но это было лучше, чем ничего. Когда он потянулся за ним, то увидел, что шишка Мэри Линн на животе теперь превратилась в рваную открытую дыру, полную крови и внутренностей. Существо, оно появилось из нее. Он быстро повернулся, чтобы защититься от этой твари.

Oно так и стояло, уставившись на него. По размеру онo былo не больше новорожденного малыша. Его кожа была цвета черного камня, а глаза были темно-красными. На его безволосой голове росли два рога. Его ноги были копытами, а к запястьям были прикреплены ужасного вида когти. Секунду онo стоялo, дыша и с любопытством глядя на Стива.

- Папочка.

Оно заговорило с ним детским голосом. Стив рухнул на землю и наблюдал, как уродливый маленький демон приближается к нему с вытянутыми руками. Он обнял его и положил свою рогатую голову Стиву на грудь. Затем он почувствовал, как чья-то рука опустилась ему на плечо, мягкая рука.

Он обернулся и увидел, что это Мэри Линн. Теперь она стояла рядом с ним, кровь и внутренности все еще вытекали из ее живота. Она улыбнулась ему, ее глаза тоже светились красным.

- Я люблю тебя, Стив, - сказала oна тем голосом, который он так хорошо помнил. Она опустилась на колени и обняла Стива и их новорожденного ребенка. Она поцеловала Стива в лоб. - Мы будем счастливой семьей.

Стив плакал, однако его слезы были не от печали, не от страха. Его слезы были слезами радости. Он повернулся к своей новой жене и поцеловал ее в губы. Затем он поцеловал своего новорожденного в лоб.

И с тех пор они жили долго и счастливо...

Перевод: Zanahorras

"Убейте свинью. Порежьте ей глотку. Пролейте ее кровь..."

"Повелитель мух", Уильям Голдинг.

Если бы я вернулся домой, мы с тремя моими лучшими друзьями были бы в пабе отеля "The Robert Burn's Hotel", вниз по улице от моего дома, в среду вечером, и ничего бы этого не случилось. Мы бы пили "Блю Мун Белджен Уайтс"[5] с кусочками апельсинов, закрепленными на горлышках их бутылок, играли бы в бильярд, несли бы хуйню и, в общем-то, неплохо проводили бы время. Но я не вернулся домой, и крайне маловероятно, что они остались дома из солидарности. Эти уебаны.

Ну, а где же я, спросите вы, пока мои друзья наебашиваются каждую среду?

Я в Наньяне, Китай, редактирую поэзию для студентов, которые изучают английский. Я хуеву тучу бабла на этом зашибаю, но я не счастлив. Так что, когда Джей Минг, мой коллега, пригласил меня в "Тин Лунг Чанг" для вечера Niǎo Bùshì Niǎo, я подумал – Заебись! Почему бы и нет?

Конечно первое, что я спросил:

- Что такое черт возьми Niǎo Bùshì Niǎo?

Я не конченый идиот. По правде говоря, - думал я, - мне не особо важно, что он планировал, главное, чтобы это звучало "относительно" безопасно, и мы бы делали это вместе. Bечер Niǎo Bùshì Niǎo мог быть чем угодно от боулинга до караоке; от собачьих боев, до коллективной дрочки, и я бы все равно вписался. Так я истосковался по соревнованиям и представлениям. Все то время, прошедшее с того момента, когда мне показали мою квартиру на четырнадцатом этаже, я чувствовал себя жалко. Обычно говорят, что Наньян - один из самых красивых городов в Китае, но я нихрена не видел из-за смога; а одному посещать достопримечательности не хотелось.

Когда смог густой, загрязнение накрывает землю, подобно черному одеялу, и глядя в окно, хотелось из него выпрыгнуть. Я отчаянно хотел куда-нибудь выбраться, и так я себя чувствовал уже очень долгое время. Я чувствовал себя также и дома, но здесь было хуже, здесь попросту не с кем было выйти, а идея идти куда-то одному - была слишком депрессивной для того, чтобы ее рассматривать.

Так что большинство вечеров я проводил наедине с собой, просматривая порнуху, пил и напивался, пока метался между выборами дрочить, либо не дрочить.

Там, в Канаде, у меня обычно были обычные предпочтения. Я мог напечатать в Гугле "Лесбиянки из колледжа" и последовать указаниям куда меня вели боги Гугла, что, признаю, было не очень-то и далеко. Но с момента, как я оказался здесь, мои предпочтения расширились. В какие-то дни я предпочитал, чтобы мои девчонки были зрелыми и полненькими (что приравнивается к почти старым). В другие дни, мне нравилось, чтобы они были молодыми (едва законными) со взбитыми сосками. Иногда мне нравилось, чтобы девчонка была связана и кричала, пока на нее ссут, но я по-прежнему довольно ванильный чувак для подобных вещей. Когда я трезв, мне нравится придерживаться рамок. То есть, я не планирую в тюрьму ближайшее время, но это по-прежнему не мешает мне подглядывать в комнату с необычными формами извращений.

Когда я в настроении для чего-то особенного, я могу отправиться на сайты футфетиша. Я с ума схожу от пальцев на ногах и икрах в чулках, и у меня есть разработанная самостоятельно смазка, чтобы быстро кончить. Она на одну седьмую состоит из грудного молока, на одну вторую из спермы и есть часть крови. Я храню ее в двухсотмилиграммовых стеклянных бутылках в своей ночной тумбочке. Это розовая жидкость с кусочками соплей, которая визуально отталкивает. Напоминает лавовую лампу при правильном освещении, и когда у меня проблемы со сном, я просто смотрю на нее под светом. Но меня заводит не только смазка.

Разумеется, обычно я не такой уж робкий, я не стыжусь своих странностей. Bы вероятно слышали мой голос в подкасте "Написано Kрасным", когда я обсуждал свою смазку и даже, вероятно, у вас есть рецепт, который я разместил на godless.com. А за мои достижения, по крайней мере я так полагаю, ты даже меня поблагодарил. В конце концов, ты был одним из первых, кто подсадил меня на грудное молоко, мерзкий уебан.

Поначалу, я был удивлен количеством мест, где можно купить грудное молоко. Дома я просто ходил в клинику грудного вскармливания. Все женщины там думали, что я отец-одиночка, смотрели на меня как на святого.

Теперь - я просто заказываю онлайн. Даже в Китае, они прямо к двери доставляют к вечеру. Но я действительно скучаю по встречам с дамами в клинике. Иногда мне удавалось затащить одну из них к себе домой. Большинство из них были грустными и одинокими. Эти женщины, их дети были мертворожденными, не то, чтобы их тела об этом знали и заместо того, чтобы утереть слезы, они решили продавать свое молоко. Но дело было не в деньгах, несмотря на то, что деньги были весьма полезны. За место этого, они нашли утешение в том, что их молоко дарит жизнь чьему-то другому ребенку. Это успокаивало их.

Я тоже их успокаивал. Они испытывали постродовую депрессию. Обычно, я выбирал тех, кто делал аборт, так, у нас хоть совпадал ход мыслей.

Одна мамаша, звали ее Элли, сказала мне:

- Мой ребенок с большим удовольствием бы умер, чем иметь такую мамочку, как я.

Ее лицо впитало все эмоции, и я мог судить, что она плакала до тех пор, пока все глаза не выплакала.

- Не говори так, - приказал я.

Но я не старался ее поправить. Чем бесполезнее она себя чувствовала, тем сильнее я мог ее обесценить, и так ее история раскаяния звучала еще слаще.

Вначале, когда мы добрались до моей квартиры, Элли была сбита с толку. Она увидела вещи моей жены, но никаких свидетельств ребенка, но ее было легко обмануть. Она хотела, чтобы ее обманули, так что ложь, только подсластила ситуацию. Большинство женщин из клиники были замужем, но это не имело никакого значения. Они чувствовали, что они нечисты и хотели утвердиться, но все в их жизни говорили им, что они чисты, невинны и не должны себя винить. Их близкие душили их своей любовью. Их лекарства заставляли их чувствовать себя, как будто они под водой, в тумане, и едва дышат. Но после ночи со мной, они могли показать своим близким, свои грязные трусики и сказать:

- Вот как я себя чувствую внутри.

Вот то, что я давал им. Я давал им завершение.

Я пытался сходить пару раз в клинику здесь, в Наньяне, но дамы там чувствовали мое отчаяние за милю. Они не видели во мне отца-одиночку-супергероя. Они видели во мне меня. Урода со странными наклонностями.

В то время, как Элли было нужно, чтобы ее сломали. Она отказывалась только до того момента, пока не соглашалась.

Затем, как только этот барьер был сломлен, и она почувствовала себя достаточно свободно, чтобы попросить то, в чем отчаянно нуждалась, она умоляла об этом.

Сама мысль об этом меня возбуждает и дрочка помогает, когда я не могу заснуть, что случалось часто, учитывая обстоятельства. Бессонница, конечно, та еще сука, и многие это понимают, но иногда сон может быть еще хуже. Я страдал от ночных кошмаров. Всегда страдал. В очень большом количестве из них, ты гнался за мной. Ты держал свой скарб подобно дубинке и размахивал ей взад-вперед. Дубина красная и распухшая, и такая же злобная, как твое лицо. Она окутана колючей проволокой, и где колючки прокалывают твою плоть - оттуда из ран сочиться кровь и гной, на пару с чем-то зеленым и мерзким. Ты наконец догоняешь меня. Ты обхватываешь руками мою глотку, прижимаешь меня к стене, разворачиваешь и проникаешь в меня. Я не сопротивляюсь, и я не проснусь до тех пор, пока ты не спустишь мне на спину.

- Гребаный педик, - хрюкаешь ты, затем загибаешь мои руки на затылке, прямо как в реальной жизни.

Когда такое происходит, я не боюсь кричать, и когда я касаюсь простыней, я очень часто обнаруживаю, что они влажные. Это моча, не сперма, и я никогда не просыпался с эрекцией, так что выброси это из головы.

Самая худшая часть с этими снами - это их продолжительность. Когда я в них, они как будто длятся вечность, и они очень реалистичные, словно все происходит в реальной жизни. Просыпаюсь - каждая секунда сна отпечатывается в моей памяти - и я не могу их отогнать. Я написал по крайней мере сотню поэм, в попытках изгнать демонов снов. Я изобразил их на бумаге чернилами и на предплечье, с обеих сторон кровью.

После ночи ужаса ничего не помогает мне заснуть, так что я встаю. Я дрочу на девочку с мальчиком, которые претворяются, что они двоюродные брат с сестрой. Подхожу к стойке на кухне и наливаю себе маленький стакан виски, затем просто стою у окна. Смотрю на облака и скучаю по дому. Мы с женой ссорились уже очень долгое время, наш брак почти подошел к концу, но Элли была последней каплей.

У моей жены была офисная работа в центре, и она не должна была появиться дома до пяти, но именно этот день она выбрала, чтобы сходить домой на обед, что-то, чего она никогда не делала без звонка.

У нее был бумажный пакет, полный тако, жареной картошки и чурос. Она хотела удивить меня обедом, но по-настоящему удивилась только она.

Не знаю, что она подумала, когда зашла и направилась в ванную.

Может она просто думала, что я присел посрать. Открылась дверь, она принюхалась.

- Какого хуя? - тут же пожаловалась она, и свободной рукой зажала нос.

С ее места, все что она могла видеть - только меня. Я был голый и сидел на корточках в ванной. Лицо у меня было красным и выглядело так, как будто я тужусь. Вероятно, она даже слышала, как я пержу.

- Привет, милая, - я не знал, что еще сказать.

- Эммммммммм... - слегка задыхаясь промычала она. - Дорогой... А почему ты в ванную срешь...?

- Я... - перед тем как закончить предложение задержалась длительная пауза. - Я... ну... Не знаю.

Наконец моя жена подошла ближе и увидела Элли.

Элли лежала на спине, удобно устроившись между моих ног в луже мочи. Ее волосы были заляпаны спермой, а сиськи налились кровью. Из сосков текло молоко и вся ситуация забавляла ее, что не очень забавляло мою жену.

Я сидел на корточках над грудью Элли, лицом от нее, и активно выдавливал из себя чертовский огромную какаху. Она сказала, что если она будет достаточно твердой, то она засунет ее в себя, и за все неприятности, которые она мне доставила, я думал, что при таком раскладе выйду из ситуации победителем. Но это был огромный котях. Выходил он довольно трудно, наверное даже стоило подцепить его пальцами.

Я посмотрел на жену, ожидая, что она скажет дальше. Мяч сейчас был на ее поле.

- Я это убирать не буду! - прошипела она и выскочила из квартиры.

Мы так и не разговаривали в последствии об этом, как и секса у нас больше не было, в принципе, мы и просто даже не разговаривали.

Я уже приглядывался к этой работе в Китае, и теперь, когда моя жена не могла меня терпеть, у меня появился стимул взяться за нее. Я понял, что к моменту моего возвращения, моя старая жизнь будет окончена, и я тоже обрету завершение. Это был, пусть и жалкий, но выход. Я понял это в три часа утра, глядя на хрустящие салфетки, куски которых болтались под моим опавшим хером. Я сделал на это ставку и пожалел о своем решении. Я подумал о Джее, пока зашвыривал остатки салфеток в мусорку.

Расскажу, как мы познакомились - я отправил неприемлемую фотографию в ответ на групповую рассылку электронной почтой на работе. Я извинился перед начальником и меня отпустили с предупреждением. Джей же думал, что картинка, которую я направил, была лучшим с момента, когда он видел "Diablo Snuff"[6]. Он отправил мне сообщение, остальное уже история.

Пока что, Джей мой единственный друг здесь, но мы просто иногда зависали и обдалбывались. Кроме этого, мы никогда никуда не ходили и ничего не делали вместе. Так что, когда он рассказал мне про вечер Niǎo Bùshì Niǎo, и что это, что-то типа вечеров крылышек по средам в Америке, за исключением, что ты получаешь несколько больше, чем просто крылышки, я загорелся.

Я даже не понимал, насколько соскучился по тем временам со своими друзьями.

"Просто скажи нет!"[7]

Роберт Кокс и Дэвид Кантор

"Тин Лун Чан" это дорожная забегаловка, что означает, что сидеть в ней можно только на улице, и несмотря на то, что там были столы для пикника, Джей усадил меня у огня, рядом с которым были дрова, на ящики из под молока. Здесь мы могли "дымить", и никто нас не беспокоил. Я поудобнее устроился на ящике и Джей отправился внутрь. Когда он вернулся, в руках он держал по бутылке "Фанты" и сказал, что сделал заказ. Когда я спросил, сколько крылышек он заказал, он рассмеялся и сказал:

- Я заказал два! - я осмотрел его с усмешкой. - Доверься мне, новичок. Я когда-нибудь подводил тебя?

Я пожал плечами.

- Не то, чтобы ты когда-то вообще для меня что-то делал, - ответил я.

- Неплохо для новичка.

Как только Джей уселся, он достал маленькую канистру с травкой и с еще более маленькой трубочкой. По длине она была не больше двух дюймов, а диаметр чаши был не больше четверти дюйма. Его трава была пропитана метом и разъебывала в щи, и даже немного больше. Он взял щепотку большим и указательным пальцами, закинул ее в чашу и зажег ее спичкой, которые всегда у него были, как у волшебника. Он сделал легкую затяжку и когда выдохнул, стряхнул пепел из трубки как профессионал.

Я ничего не мог поделать с собой и улыбнулся в восхищении и симпатии. В Наньяне я был уже три месяца, но я понимал, что когда он передаст трубку мне, по сравнению с ним, с ней я буду выглядеть глупо. Из-за травки Джей звал меня "новичок". Этот чувак дымил как демон, но клянусь, я никогда не видел его обдолбанным. Мои щеки уже окрасились в розовый.

Напротив меня сидел пожилой кореец с еще более пожилой кореянкой, которая, как предполагалось, была его женой. Он смотрел на меня с осуждением, типа он никогда так не вел себя.

- Да ебись оно конем! Если ему что-то не нравится, пусть не сидит здесь!

Я захихикал, когда Джей передал мне трубку. Он упаковал для меня напас и зажег спичку. Я засунул кончик между губ, а чашу установил над пламенем, затем попробовал повторить за Джеем, но, вероятно, я слишком сильно затянулся, наверно я был слишком новичком, потому что я всосал эту вишенку прямо в горло и обжег все внутри. Следующее, что я помню, мои глотка, внутренности и легкие были в огне. Я откашливался и задыхался и, не исключено, что даже умирал.

Думать я не мог, потому что в мозгах происходили маленькие взрывы, а в глазах мерцали пятна. Джей смеялся, как и старик напротив меня, но, по крайней мере, мой друг был достаточно добр ко мне, чтобы предложить мне чего-нибудь попить.

Я схватился за бутылку "Фанты" и присосался к ней, как будто от этого зависела моя жизнь и, поначалу, было только облегчение. Но затем заработал желудок. Я наклонился и меня начало пучить. Большая часть мерзости попала прямо в огонь и пламя было достаточно большим, чтобы поглотить это, но пахло как в жопе. Все натянули футболки на нос и стали откашливаться. Даже старушка. Что касается остатка моего желудка, оно упало на землю, мне на ботинки, штаны и по всей рубашке.

- У тебя на лице немного осталось, - любезно указал Джей.

Он по-прежнему ржал.

- Отъебись, - пробулькал я. - Не смешно.

- Ну что за новичок!

Джея конечно скрючило, а вот старик к нам интерес потерял. Выглядел он так, как будто хотел меня буквально убить, но все что я мог делать это улыбаться, потому что это было действительно смешно. Даже я это понимал.

- Думаю трава накрывает, - мне показалось, что я это сказал, но уверен, что нет, потому что никто не ответил.

Я хотел, чтобы кто-то сказал: "Да, так и есть", или "Нет, не накрывает". Но никто ничего не сказал. Никто даже не посмотрел на меня. Выглядело так, как будто меня исключили из самого существования, и я стал немного загоняться.

- Бойся травы с кристаллами, - пробормотал я и сдержал хихиканье.

Это серьезное говно!

Я откинулся назад и попытался дотронуться до поплавков перед глазами. Когда я сидел прямо, они были неподвижны. Когда я двигал головой, они тоже двигались. НО, стоило мне внезапно остановиться, они продолжали двигаться. Я попробовал потрогать их, и когда мои руки опасно приблизились к огню, Джей перехватил их и сказал:

- Может тебе нужно немного спокойно посидеть...

- Я что-то сказал? – спросил я.

- Ну, что-то ты точно сказал... - ответил он.

Мое лицо покраснело, я посмотрел вниз. Я не знал, реально ли я что-то сказал, или он просто меня подъебывал. Я встрял. Если я ничего не сказал, а он стебался надо мной, тогда я выглядел шпаной. Но если я действительно что-то говорил, и продолжал говорить, вероятно я всех раздражал и меня больше не пригласят.

С другой стороны, вероятно, я слишком много думал, в чем меня частенько обвиняла жена, ну, тогда, когда у меня была жена.

Я посмотрел на свои внутренности и вспомнил, что блевал. Я не очень-то и намусорил, как полагал поначалу, большая часть была под ведром и на земле. Я видел куски хрустящего кренделя и массы разжеванного авокадо, помидора и бекона, которые у меня были на завтрак. Полупереваренная лазанья, которая у меня была на обед, выглядела так, будто ее расплющило в кишках.

Во всей смеси были орехи, которыми мне нравилось перекусывать, все было смешано кислотно-желтой желчью и ярко-красными пятнами крови. Но запах был реально тошнотворный. Было трудно поверить, что нечто такое вонючее вылезло из меня. Я повернулся к Джею.

- Чем так воняет? Чувствуешь что-нибудь? Мне кажется я чувствую что-то.

Старик бросил на меня убийственный взгляд.

- Вонь, говоришь? – Джей по всей видимости пребывал в обдумывании очень серьёзных вещей. – Могу сказать, что чувствую.

Лицо старика покраснело.

- Вероятно птица, - предположил я. – Наверное почти готова, как думаешь?

Джей усмехнулся и подал мне платок, который я с благодарностью взял. Я протер подбородок и стер столько блевотины с одежды, сколько мог. Затем, с разрешения друга, я швырнул платок в огонь. Он вспыхнул. Вот он там. И вот его нет. A вот его остатки вылетели из пламени, как пердеж, и мы заржали.

- Тебе станет лучше, как только ты поешь, – сказал мне Джей.

Я не был уверен, смогу ли я есть; только не после того, через что я прошел, и я высказался по этому поводу, но Джей просто рассмеялся. Он снова наполнил чашу, снова затянулся, а когда предложил мне я сам себя удивил. Я взял трубку и дым прошел на этот раз гораздо мягче и, внезапно, я почувствовал, как будто нахожусь в миллионе разных мест одновременно. Несмотря на то, что я начал ощущать легкость, по всей видимости соображал я яснее, чем когда-либо. Я чувствовал себя необычно головокружительно, но также понимал, что полностью контролирую свой приход.

Вот это отличное говно! - признал я, опять таки, может в слух, может только подумал.

Я посмотрел на старика. Выглядел он ближе к семидесяти. Он был модно одет в костюм тройку из эксклюзивной коллекции "Burberry". Выглядел он сильным и источал ауру власти. Но время не было так милосердно с его женой. Если бы я был вынужден рискнуть предположить, я бы определил ее возраст где-то между ста и тем, сколько лет было Ною, когда он наконец умер в Саламе, Ханаан, примерно через 350 лет после Потопа.

Она кивнула и я вздрогнул.

- Блядь, - пробормотал я. - Не надо так...

Я не понимал, что пялюсь на нее, пока она не улыбнулась мне. Улыбка у нее была теплая, но зубов в ней не было, и полное их отсутствие делало улыбку некомфортной. Почему ее муж о ней заботиться? - гадал я. По всей видимости, он мог себе это позволить.

- Nǐ hǎo, - кротко сказал я.

"Nǐ hǎo" на мандаринском -"Здравствуйте".

- Nǐ hǎo, - ответила она, и муж посмотрел на нее с укором.

Че, блядь, у него за проблемы? Я просто был дружелюбным. Я шваркнул в его сторону носом, чтобы дать ему понять, насколько мне не важно, что он там обо мне думает. Он вздрогнул так, как будто я его ударил, и когда он уселся на свое место, я понял, что диалог закрыт.

Пока я был отвлечен, Джей затянулся еще раз, и снова наступила моя очередь. Как и раньше, мой друг проделал за меня всю работу, и выдыхая я хихикал. Пепел летел в воздух и, по какой-то причине, вся ситуация казалась странно уморительной, Джей тоже смеялся.

Ну, - подумал я, – почему бы не оставить зарубку?

И я бы сделал это, если бы не принесли еду.

Мистер Чан вышел с огромной шипящей кастрюлей в руках. Ужин прибыл, и как только я унюхал запах, я тут же затормозил в приходе и мгновенно протрезвел. Я посмотрел вниз и понял свое состояние, но с обещанием Niǎo Bùshì Niǎo, я был невозмутим. Трезвый или пьяный, в моем мире осталось место только для одного; и это что-то одно, деликатно нес мистер Чан.

"Жизнь слишком коротка, чтобы не есть сырое..."

Мари Сарантакис[8]

Когда я увидел, что было в кастрюле, у меня не было слов. На мой взгляд, мясо выглядело больше, как обгоревшие початки кукурузы, чем что-либо, что я мог ожидать, и я метнул на Джея нервный взгляд. Oн конечно увидел, но не ухватил его суть. Niǎo Bùshì Niǎo это, на мой западный взгляд, недоготовленная птица. Когда я смотрел на лоток, по крайней мере три дюжины мертвых глаз смотрели на меня. Птица была черна как смоль. Они готовили в Чикагском стиле: обжаренная до корочки снаружи и голубая, слабой прожарки, внутри.

Но этот запах! Если бы не запах, я бы уже там не был.

Когда моя жена и я были моложе, мы уговаривали до полутора сотни крылышек в вечера по средам, тогда, когда могли получить их по восемь центов за ведрышко. Среда Крылышек в Канаде была практически национальным праздником. Нашим святым покровителем была Курица и мы отдавали ей почести.

Мы, наверное, были безумны. Сейчас, сама мысль о поедании полутора сотни этого дерьма вызывает у меня рвоту! Вообще, мне кажется, что я едва и полтинник-то смогу осилить.

Наверное маринад, который использовал мистер Чан, навел меня на эти мысли о прошедших деньках, когда ты мог съесть полторы сотни крылышек, заплатив всего лишь двенадцать долларов. В наши дни, как вам известно, вам повезет если вы найдетe крылышки по сорок центов.

Позже я узнал (на случай, если вы записываетe) что мистер Чан использовал шпагат, чтобы связать птиц, затем вымачивал их в соусе терияки на ночь. Утром он выжимал все соки и оставлял птиц сушиться на перекладине за стойкой. Таким образом, когда он разрезал шпагат, сахар не давал мясу распасться, и они реально выглядели как кукурузные початки. Затем он складывал их в коробки и хранил до момента, когда приходило время их есть. Затем, когда подходили первые клиенты, он разогревал гриль до предела. После того, как гриль миновал шестьсот градусов, он бросал на него мясо. Сахар от соуса возгорался со звуком как будто взлетал самолет, за исключением, что это было пиздец как громче. Огни, практически ослепляли, и если оставить мясо больше чем на тридцать секунд оно выгорит. Вот каким обгоревшим оно должно было быть.

Теперь о крылышках и о том, как они должны выглядеть. Все перепонки и прочая хуета должны напоминать капусту на ролах, и если все приготовлено верно, то мясо никуда не девается, и самое главное, не будет истекать кровью. Помните, что нектар - самая ароматная часть. Вы же не хотите его потерять!.

Короче, когда мистер Чан предложил мне мою порцию, я совершил ошибку, потому что заглянул в глаза мохнатому ублюдку. Не смотря на то, что он был приготовлен и мертв, его милое выражение на милом лице, как бы говорило мне: Прошу, не ешь меня. Что я тебе сделал?

Джей сказал, что некоторые люди иногда накрывают морды птиц бумажными полотенцами, но он сказал, что так поступают только ссыкуны и назвал таких "Хищными педиками". Он сказал:

- Если у тебя не хватает яиц смотреть им в глаза, пока ты их ешь, тебе нет места в закусочной "Тин Лун Чан".

- Иди, блядь, и салат жри! - продолжил он.

Мистер Чан, к слову, не подавал салат.

Я правда не знал, как относится к тому, что сказал тогда Джей, и я по-прежнему не знаю. Я не гомофоб и многие годы был вегетарианцем, но Джей не знает этого, как и того, что сама мысль о разделывании маленькой птички своими голыми руками, подобно тому, как я расправлялся с теми крылышками, вызывала у меня рвоту. Но я определенно не ссыкло или хищный педик, и должен признать, что в его словах был смысл: Niǎo Bùshì Niǎo - явно не для всех.

Старик захохотал, но я даже не посмотрел на него. Если и был момент, где мне требовалась подстраховка, это был тот самый момент.

Извини Джей, - мог сказать я. - Мне правда жаль. Я признателен, что ты вытащил меня. Еда пахнет хорошо и все такое, но я - канадец, и добропорядочный канадец, не ем сырую курятину... или что это такое...

И, скорее всего, Джей принял бы это нормально. Но вот тому куску говна, что сидел напротив, я удовольствия доставлять не хотел, так что я был полностью в деле.

Я повернулся к Джею и сказал:

- По правде говоря, я понятия не имею, откуда надо начинать это есть.

Одной рукой я держал ee вниз головой за одну из лапок, пока вовсю пытался прикоснуться к ней другой рукой.

- Ничего сложного, - постарался объяснить Джей. - Умеючи, ты даже не намусоришь особо.

Он показал мне свои ножницы, а затем протянул мне пару. Он нежно держал свою птицу за тушку, с вверх задранными лапками, затем отрезал ножку. Я последовал его примеру и поздравил себя за то, что не дрожу, либо содрогаюсь. Хотя, все равно казалось, что я вот-вот и задрожу, и вздрогну. Я был на пределе, а мой звон в ушах, составлял прикольный аккомпанемент моему состоянию.

- Будет много жира, - продолжил он, - но все равно придется всосать немного теплого нектара. Так что, давай. Высасывай, и принимай любое мясо, которое будет поступать из ножeк.

Он высосал лапку и его глаза вспыхнули. Затем он разломал ножку пополам и начал откусывать растягивающиеся куски мяса и сухожилий. Они отрывались и болтались в воздухе, a затем он их слизывал языком.

- Вкуснятина.

Мой желудок отказывался воспринимать то, что я видел, но в то же время, я не думаю, что я когда-либо видел кого-либо поедающего что-либо с таким удовольствием. По выражению на его лице, я мог решить, что он пизду лижет, а не обгладывает ножку слабо прожаренной птицы. Он сверкнул на меня своими зубами, и сок потек с уголков его губ.

Внутренности говорили: Если ты засунешь это в свою глотку, тебе лучше приготовиться к тому, что мы направим это обратно.

Я буду делать твою мать то, что мне нравится! - oтветил я. Ну, про себя.

А в это время, Джей подбадривал меня, и должен признать, меня не сложно было уговорить. В конце концов, как говорят? Со своим уставом в чужом монастыре делать нечего.

Пока я отрывал ножки у моей птицы, по-середине, как Джей мне показал, он готовился снимать кожу с паха своей.

- Приготовься, - пробормотал он. - Надо приготовить рот, на случай, если из тебя вырвется фонтан.

Но вкус был настолько хорош, насколько я и представлял. Сок пролился вниз, в мою глотку, и возвал ко мне, дабы я уверовал в Бога. С этого момента все пошло как по маслу. Я начал ловко снимать шкуру птахи, оголяя мясо и сухожилия. Большая часть отошла слишком просто. Я отпустил медвежью усмешку, и когда я, наконец, оторвал мясо, звук был как от глухой, но влажной, гитарной струны. Когда я повторил это пять или шесть раз, я засмеялся от музыки без мелодии, которую я делал.

Джей расположил тарелку себе на колени и расправил крылышки птицы, мордочка у птицы былa направленa вперед, и когда он оборачивал пальцами тушку, мордочка птицы, уже не особо меня волновала.

Он нажал ей на грудь большими пальцами, из-за чего появился мутный, коричневый сок. Он поднес птицу ко рту и выпил сок.

Я смотрел на него c любопытством, удивленный его внезапной серьезности.

Когда источник иссяк, он потребовал больше удовольствия и снова наполнил его, но уже не так сильно. Теперь, когда я понимал, что нужно делать, это настроило меня на работу со своей птицей. Поначалу, я не был уверен, получится ли у меня, но он сказал, что получится, и был прав, и как выяснилось, это был самый сладкий сок, который я когда-либо выдавливал из грудной клетки.

- Тебе стоит попробовать это, когда они еще живы, - внезапно проговорил Джей, как бы невзначай.

Услышав это, я побледнел, и оказался между отвращением и отчаянием. Отвращение было по понятным причинам, но вот отчаяние стыдило меня. Если они вкуснее, когда живые, ну что ж, показывай дорогу!

Нам, походу, придется гнать в зоомагазин, - с безумием подумал я.

Джей, вероятно, прочитал все на моем лице, потому что громко рассмеялся и хлопнул меня по спине.

- Придержи коней, - сказал он. - Мы с этими-то еще даже не закончили.

Как только соки закончились, мы принялись за наших птиц, и я смотрел, как Джей разрывает тушку своей, чтобы оголить органы. Затем, как будто вишенку с дерева, он выковырял сердце и вытащил его, чтобы все увидели.

Даже пожилая дама, по видимому была удивлена. По какой-то причине, ни она, ни ее пожилой спутник не ели.

- Fēicháng hǎo, - сказала она.

"Очень хорошо".

А когда Джей предложил ей сердце, старик кивнул. Это было правильно. Он позволял ей взять его. В ее культуре, было бы невежливо не принять такое, потому что сердце - это деликатный презент, и она была очень благодарна.

- Xièxiè, - поблагодарила она Джея на мандаринском и приняла сердце с поклоном.

A когда она его укусила, темно-коричневая кровь выбилась с переднего конца, через пульмонарную артерию, тут же она спрыснула как школьница. Цветные соки: голубые, коричневые, красные и черные стекали по ее подбородку, а ее муж одарил ее укоризненным взглядом, как будто она это сделала нарочно.

Она посмотрела вниз и уставилась на капли на ее блузке и юбке.

Niǎo Bùshì Niǎo обычно подавалось слегка прожаренным, так что соков было много, и они смешивались с соусом терияки, предавая смеси эту вязкую структуру, которую очень сложно отстирать. Ее одежда была уничтожена. Я бы хотел предложить ей денег, но понимал, что она их не примет.

Когда я почти закончил, мистер Чан подошел и спросил:

- Вам нравится?

- Очень нравится, - ответил я. - Благодарю.

Он улыбнулся и продолжил:

- Niǎo Bùshì Niǎo еще и на удачу, - он указал на мою птицу, затем на меня и Джея. - Понимаете?

Мои брови согнулись в недоумении.

- Вы каждый держите одно крыло, - объяснил мистер Чан, - потяните в стороны как косточку желаний, будет весьма забавно. Проигравший оплачивает счет, а победителя ждет удача.

- Конечно, - кивнул Джей и сказал: - Я такое миллион раз делал. Понеслась!

Я не был уверен, что понял правила, но в этот момент я во что угодно был готов вписаться.

Мы оба сильно потянули и, поначалу, я не был уверен, что что-либо произойдет. Затем прозвучал звук отрывающейся кожи и Джея забрызгало кровью. Он с удовольствием посмотрел на крылышко в своей руке. Я чувствовал весь вес тушки, которая свисала у меня в руке, я понял, что проигравшим был я, и это было нормально. Я мог позволить оплатить оба наших блюда, и что-то подсказывало мне, что они не очень дорогие.

Внезапно, меня пронзила идея, и пока я размахивал птицей в воздухе, как одной из этих вращающихся игрушек, с которыми играют дети на вечеринках, что-то пробудилось во мне, и это что-то потребовало, чтобы я признал это. Я не знал, что это было, но оно было животным, развратным и, возможно, людоедским - может быть, моя сущность?

- Я чувствую, что за моими глазами что-то есть, - пробормотал я Джею, шепотом. - Типа животное какое-то. Это, пиздец, как отвратительно, и оно пытается выбраться.

- Отпад! - Джей уже сменил чашу, наполненную смешанным метом, на чашу, наполненную кристальнo-чистым метом. Он потягивал из трубочки и не особо обращал внимания на то, что я говорю. Он посмотрел на меня поверх трубки и сказал:

- Ты делаешь то, что должен делать!

Ужин был окончен, но ночь еще только начиналась.

"Это не было результатом промысла Господа. Это было результатом человеческого проёба..."

"Противостояние", Стивен Кинг,

Капли крови расплескивались из обрубка птицы, пока я ее раскручивал в воздухе. Они не разлетались далеко, но пожилая пара совершенно очевидно была в ужасе. Абсолютно точно, здесь они не хотели находиться, и я все больше и больше наталкивался на мысль: Почему блядь они просто не съебут? А потом мне снова стало все равно.

Затем, стоило мне вновь подумать о них, я начал обдумывать способы, как бы их отослать от сюда. Hе потому, что я не хотел, чтобы они тут были, а потому, что они не хотели тут быть. Это было написано на их лицах.

Почему вы попросту уже не свалите? - тот вопрос разъедал мой мозг.

Я заказал еще "Фанты" и, пока я возвращался, чтобы обглодать останки своей птицы, на меня снизошла мысль, что я больше не в себе. Я был где-то в ином месте. Вероятно, я даже был кем-то другим. Но если и так, то кем?

С моего подбородка стекала свежая кровь, а на руках ее было даже больше - застывшей и свернувшейся, как смазка. В любой другой день я бы сам себя испугался, ну, или же я был бы весьма обеспокоен, но сейчас я не чувствовал, что мое тело чем-либо скованно. Я смотрел на него со стороны, и было жутко любопытно, что произойдет далее.

- Меня зовут Джек Мэрридью, - проговорил я. – И я заточил свою палку с обоих концов.

- Джек, блядь, Мэрридью! – Джей прокричал новое имя подобно боевому кличу. – Он заточил палку с обоих концов!

Я начал вытанцовывать вокруг огня, и Джей присоединился. Когда я проходил рядом с пожилой парой, я одарил их своей самой лучшей улыбкой Чеширского кота.

- Убей свинью! - прошипел я.

- Порежь ей глотку! - прорычал Джей.

Вы не поверите, насколько я был преисполнен тем, что он знал свои строчки.

- Разлей ее кровь! - мы начали повторять это заклинание вращаясь по кругу: - Убей свинью! Порежь ей глотку! Выеби ее в пизду! Убей свинью! Порежь ей глотку! Выпей ее кровь!

В какой то момент, я достал свой хер и начал им размахивать вперед-назад, как дубинкой. Мои яйца были, пиздец, какими мохнатыми, а пот стекал по моим ногам. Но мне было все равно. Я был на взводе сильнее, чем когда-либо в жизни, но я не был возбужден, я именно, что был преисполнен силами.

Встав на четвереньки, я посмотрел на луну и завыл. Я задрал ногу и помочился в огонь, и это стало последней каплей для пожилой пары. Наконец они ушли и, к моему удивлению, мистер Чан особо не парился.

Затем, когда Джей достал свою трубку, мистер Чан не просто ничего не сказал, но принес свое конопляное масло. Он отскоблил немного жижи на бумагу, затем смешал с небольшим количеством табака, и пустил самокрутку по кругу. Комбинированный приход, было чем-то, о чем обычно пишут в письмах домой.

Сейчас мистер Чан пребывал в приподнятом настроении, не смотря на то, что до этого он держал некую дистанцию, и у меня было чувство, что он просто ждал, когда уйдет пожилая пара. Выглядело так, как будто что-то в их поведении доставляло ему неудобство, и сейчас его волосы поулеглись. Теперь, когда он присоединился к нам, Джей и я почти мгновенно успокоились. Я нашел свои брюки, которые вернулись к моему телу, и мы присоединились к нему у огня.

Мистер Чан был стереотипным мистером Мияги[9], точной копией сэнсея из "Каратэ-Пацанa", если бы Голливуд хотел заменить Пэтa Мориту для сериала "Кобра Кай" на "Нетфликс".

Единственная разница была в том, что Чан был примерно на пятьдесят фунтов мощнее в мышцах, чем Мияги.

Для меня было очевидно, что то, что мистер Чан не хотел прикрывать наш с Джеем балаган, было довольно хорошо, потому что он мог сделать это в любое время и, в зависимости от того, как скоро подоспела бы полиция, мы бы все равно вляпались в неприятности. Конечно, на тот момент я не знал, что Джей был его любимым племянником, что вероятно означало, что ему могло сойти с рук что угодно.

И, даже не зная этого, принимая трубку от Джея, в моей реальности, он был довольно отличным парнем.

После того, как мне передали трубку, мистер Чан подобрал останки с моей обеденной тарелки.

- Смотри и учись, - проговорил он.

В правой руке он держал голову и одним мастерским поворотом он отделил голову от тела. Затем, когда он убрал голову, за ней последовало примерно два дюйма позвоночника. Они были абсолютно сырыми и я не заблуждался насчет того, что их нужно есть. Так что, меня полностью застали врасплох, когда он стал высасывать кровь из кости, затем жевать и глотать ее.

Меня чуть не вырвало. Bо всяком случае, я был к этому очень близок. Мое лицо покрылось болезненно-зеленым цветом и, когда мистер Чан увидел мое лицо, он усмехнулся и сказал:

- Не волнуйся, новичок. Кости летучих мышей на вкус - как тунец. Абсолютно не различишь.

Я побледнел, а его слова эхом пролетели в моей голове.

Кости летучих мышей, на вкус - как тунец. Абсолютно не различишь...

Как тунец. Абсолютно не различишь...

Абсолютно не различишь...

И я подумал обо всех других вещах в мире, которые вы не должны или просто не стоит класть в рот, которые абсолютно не различимы. Как пизда кузины, например. Я даже не знал, почему именно эта ассоциация всплыла у меня в сознании. Но все-таки она всплыла, и помогла мне собрать во едино мысли.

Какое-то время, я не знал, что сказать, а затем спросил:

- А что все таки означает Niǎo Bùshì Niǎo?

- На английском, - ответил мистер Чан, - Niǎo Bùshì Niǎo значит, "птица не птица". А что, как тебе казалось, ты ел?

- Не знаю, - вздохнул я. - Но, уж точно не летучую мышь...

Мистер Чан - хороший человек, и ему по-настоящему было неудобно от недопонимания, так что он улыбнулся и предложил мне голову летучей мыши в подарок. Обычно, ее можно набить за двадцать долларов и сделать таким образом талисман на удачу.

- Для тебя, - сказал он, - я сделаю это за десять долларов.

Конечно я не понимал, свезло мне или нет, я не очень умел торговаться.

В конце, Джей не разрешил мне заплатить за его еду. Сказал, что победил только потому, что я был новичком, так что это не считается.

- В следующий раз повторим по настоящему, - сказал он.

Hо конечно, другого раза не будет.

Когда я узнал, что только что ел летучую мышь, а не птицу, я почувствовал, что должен испытывать к себе отвращение. В конце концов, мой ужин был ближе к крысам Нью-Йорка, чем к курочкам Полковника Сандерса[10]. Да кому собственно не похуй? Я прав? Я, блядь, светский гуманист. Мясо есть мясо. Бога нет и никто не пострадал. Даже пожилая дама получила сердце в конце.

Я чувствовал себя тупо, больше чем когда-либо.

К пятнице мне стало нехорошо. Началось с першения в горле и головных болей, но я особо не заморачивался на этом. Затем меня пробил озноб. К понедельнику, у меня пропал вкус и я отпросился по болезни с работы. Следующее, что я помню, что у меня вода из задницы лилась, и с тех пор я не появлялся на работе. Я не был голоден, а желание есть в принципе пропало. Непроходящая слабость. Кашель меняется лишь с просто плохого, на отвратительный, и теперь я едва могу дышать.

Мне сообщили, что я - нулевой пациент. Kогда они мне это говорили, голова летучей мыши была прикреплена к моим ключам, как брелок. Затем, когда я показал ее симпатичной медсестре, она посмотрел на меня с сожалением и быстро забрала ее. Эти люди - все уебаны, даже те, кто ведут себя мило, клянусь. Они получают удовольствие, делая меня несчастным и, по моему мнению, они муху из слона раздувают. Я даже никогда не слышал о коронавирусе. Tак что, насколько это может быть серьезно?

Следующее, о чем вы узнаете, что они перекрывают всю эту чертову страну на локдаун.

"Не одно, так другое" - так говорила "вы-сами-знаете-кто", и она была права!

В завершении всего, пресса со мной обошлась не очень. Hе то, чтобы я их винил: в конце игры это не так уж и важно, по крайней мере старый кореец не сфотографировал меня. Он был из "Джорджиан Таймс". Он написал, что мы были чем-то вроде поклонников вампиров или фетишистами – которые жрут сырых летучих мышей – и это была типа как причина, почему я пересек пол земного шара, в надежде отхватить кусочек побольше. Это я выяснил из его статьи, и как же он был разочарован, узнав, что это просто была культурная, кулинарная аномалия, а мы были просто двумя нарколыгами под "метом".

Я бы сделал ставку на то, что ему следовало записать весь разговор и загрузить запись на "Серклс" или на "Симплифэнс". Так бы поступил я, но, как мне кажется, он заслуживает этого больше, чем я. Теперь я могу только представлять, что он обо мне думает. Я слышал, что он также заболел, как и я, только он это оставил при себе.

Пожилая дама также заболела, помочь я не могу, но мне это не приятно. Мне она показалась милой, и единственным ее преступлением было то, что она оказалась не в том месте, не в то время, и имела связь с чопорным репортером из Америки.

Каким-то образом, Джей избежал нашей судьбы, что кажется правильным. В конце концов, он выиграл в перетягивании косточки желания, даже несмотря на то, что технически это не считалось. Все на благо. Я не злюсь. Он был мне другом. Мы общаемся по скайпу практически каждый день, ему я желаю только добра.

Так или иначе, они подсоединяют меня в понедельник к ИВЛ. Говорят, что люди с моим заболеванием имеют лишь десятипроцентный шанс на то, чтобы выкарабкаться, так что, думаю это мое ленивое прощание.

Чего бы это ни стоило, я знаю, что это того стоило, хорошее крылышко - всегда хорошее крылышко, а это было чертовски хорошим крылышком, даже не смотря на то, что оно оказалось от летучей мыши.

Я знаю, что ты ничего не захочешь больше обо мне слышать. Ты это дал понять при последнем разговоре, но, возможно, ты не будешь возражать, учитывая обстоятельства. Кровь гуще воды, и ты всегда будешь моим отцом, даже не смотря на то, что ты не исполнял своей роли.

Так что, если когда-нибудь будешь в Наньяне, в поисках чего-нибудь необычного, загляни в "Tин Лун Чан" в среду вечером. Ради Niǎo Bùshì Niǎo не грех и сдохнуть. Очень рекомендую.

Вероятно, для тебя это будет сюрпризом, но я не боюсь умирать в одиночестве. Может здесь и нет тех, кого я люблю, но я знаю, что они думают обо мне. Даже не смотря на то, что нас разделяет пол мира, я не чувствую себя одиноко.

Я никогда на самом деле не верил в Бога, либо Рай и Ад, и мне всегда было удобнее от того, что я знал, что их не существует, также как и то, что меня никогда не существовало, до того, как я появился. Из-за этого смерть меня особо не пугает.

А вот сны меня беспокоят. Когда они укладывают меня спать под ИВЛ, наступает время ночных ужасов и одного кошмара, который длиться, кажется, вечно. Tот, который не отличишь от реальности. Накаченный лекарствами, у меня не будет возможности проснуться, и ты никогда не остановишься и это полностью на твоей совести.

Перед тем как я уйду, я хочу, чтобы ты знал, я никогда не прощал тебя, и никогда не прощу.

Перевод: Андрюха Глушков

Байка прям на злобу дня, согласись. Вот только не нужно суетиться и искать в кармане свою сопливую, одноразовую маску, что лежит там уже несколько месяцев, поздно уже... Ой, извини, мне звонят.

Алло... Да, привет. Ну что, как там у тебя дела? Так, стопу ты отпилил, ну так и в чем сейчас проблема? Что значит она грязная и тебе противно ее есть? Ну помой ее значит. Чего? Сырое мясо не полезет? Ну так посоли и поставь ее в микроволновку на 5 минут. Что за детский сад! Нет, на духовку у тебя времени уже нет, да и по правилам мясо должно быть сырым... Я же тебе дал брошюру, ты ее читал вообще?! Чего?! Я тебя практически не слышу, у тебя там телевизор так орет? А, это жертва... Она все еще в сознании? Ужас какой. Выйди в другую комнату пока... Да так лучше. В общем, крутись как хочешь, не успеешь до полуночи провести ритуал, значит будешь еще год ждать. Да, вместе со своей одноногой подружкой, год будете напару сидеть и ждать. Все, не могу говорить, у меня клиент. Пока!

Ох уж эти любители, вечно все через жо... Я прошу прощения, отвлёкся. Так на чем я остановился? Ах да, уже, и правда, довольно поздно. Открытие бара с минуты на минуту, а значит тебе пора домой. Нет, нет, остаться ты не можешь, иначе есть риск того, что это наша с тобой последняя встреча, а я очень надеюсь увидеться вновь. В полночь здесь будет настоящий шабаш, и ты рискуешь оказаться главным блюдом на праздничном столе. Было очень приятно провести с тобой эти часы, и спасибо за компанию. А пока ты будешь одеваться, я расскажу тебе последнюю историю, кроткую и на тему сегодняшнего праздника. В конце концов, у нас сегодня Хэллоуин по календарю, а значит без хэллоуинской байки этот вечер будет неполным. Слушай и заходи к нам еще, тебе у нас всегда будут рады. Итак...

"Большая луна. Сильный ветер. Гремят тыквы. Огоньки вместо мозгов..."

Большая луна. Сильный ветер.

Гремят тыквы. Огоньки вместо мозгов.

Мама сказала, что сюда придут сборщики конфет. Я слишком болен, чтобы выходить на улицу. Мама говорит, что это грипп. Мой животик злится на меня и хочет исторгнуть из себя все наружу.

Мой папа мертв. Уже год.

Они положили его в землю и отправили прочь. Мама сказала, что у Бога там метро. Он ждет, пока уйдут все люди в черном.

Затем гроб заводится, как машина, трогается с места и едет все дальше и дальше, пока не попадет в Pай.

Когда сегодня вечером пришли дети, я увидел их из окна. Все они были в костюмах, и мне больше всего понравился космонавт с серебряной кожей и стеклянной головой. Затем меня начало рвать. И большое дерево снаружи царапало дом, как будто хотело, чтобы он истек кровью.

Я заснул.

Когда я просыпаюсь, мама находится рядом со мной. Сидит на кровати. У меня болит и горит животик. Она улыбается. Из моего рта капает кровь.

- Как прошел твой первый Хэллоуин? - спрашивает она.

Я улыбаюсь, и она гладит меня по лбу, еще больше прижимая к себе.

Теперь она выглядит более счастливой. До того, как она встретила нового мужчину, она была грустной. Мне нравится, когда мама счастлива.

- Хороший мальчик, - говорит она, выключая свет.

В моей комнате темно. Начинается дождь, и я закрываю глаза. Я думаю о папе. Я скучаю по нему. Живот болит еще сильнее. Я слышу маму на кухне. Она тихо поет, стараясь не разбудить меня. Она разговаривает по телефону с новым мужчиной. Они шепчутся.

Яблоко, которое мама дала мне, лежит у меня на тарелке. Я смог съесть только половину. Мама говорит, что яблоки мне полезны. Говорит, что конфеты разрушают мои зубы. Говорит, что папа всегда ел яблоки. Но я чувствую, будто что-то меня режет изнутри.

Я пытаюсь позвать маму, но не могу выговорить ни слова. Мне холодно, как будто внутри меня идет снег. Я слышу только свое дыхание. Кровь пропитала подушку.

Я представляю, как папа сидит в своей большой машине и улыбается мне, находящемуся в своей комнате. Он подает звуковой сигнал, я сбегаю вниз, и мы уезжаем в большие белые облака, которые становятся яблочно-красными.

И небо начинает истекать кровью.

Перевод: Gore Seth

Над выпуском работали:

Переводчики: Олег Казакевич, Zanahorras, Олег Верещагин, Дмитрий Самсонов, Игорь Шестак, Роман Коточигов, Грициан Андреев, Константин Хотимченко, Андрюха Глушков, Gore Seth.

Иллюстратор обложки и Бармена Джека - Евгений Савинов

https://vk.com/evgeniy_savinov

http://www.instagram.com/savinovvv_portrait

Ответственный за выпуск – Роман Коточигов

Бесплатные переводы в нашей библиотеке:

BAR "EXTREME HORROR" 18+

https://vk.com/club149945915

или на сайте:

"Экстремальное Чтиво"

http://extremereading.ru