Вдали от дома

Территория Хаоса

Темнота не была кромешной: временами ее нарушало тусклое зарево — бледное, холодное и какое-то робкое. В его дрожащем свете проступали смутные силуэты деревьев, давно лишенных листвы и оттого похожих на чудовища; на неведомые чудовища с множеством тонких щупалец и скрюченных когтистых лап.

Затем все возвращалось на круги своя: сияние гасло, и воцарялась непроглядная темень, а неестественная тишина очень скоро уступала место целому букету звуков. Разные были эти звуки; разные — и в то же время схожие между собою своей обрывочностью, непредсказуемостью и неожиданностью. Ну и, конечно же, чувствами, которые все они вызывали у услышавших их людей.

Хотя вернее было бы сказать: «чувством»; одним чувством, имя которому — страх. Смутный, гнетущий страх, более всего похожий на что-то невидимое, но такое ощутимо холодное и липкое… Страх, над которым не грех было бы и посмеяться… но только при условии, что оный насмешник сидит на диване, у себя дома, в уютной и светлой комнате, а не блуждает по темному лесу.

Хрустнула ветка, зашуршала земля — неужели под чьей-то ступней?.. Истошный вопль донесся откуда-то из глубин леса… Но это еще ничего: добро, хоть этот вопль походил на человеческий. Кроме него в этом жутком месте частенько можно было услышать и басовитый рев, и протяжный вой, и совсем уж запредельный визг, от которого закладывало уши. А еще — скрип; отвратительный деревянный скрип, достойный не то старой телеги, не то избушки на курьих ножках, а может и последнего солдата Урфина Джюса. Вариантов можно было найти много, на любой вкус и воображение… вот только никакое воображение не в силах было подсказать ничего обнадеживающего.

И вновь вступала в свои права тишина, вновь загоралось блеклое зарево, и в его мертвенном свете перед глазами любителей лесных прогулок представали новые сюрпризы. Или «новые-старые», ибо ассортимент увиденного не отличался ни широтой, ни, тем паче, оригинальностью. Всегдашние сухие деревья, ветки-лапы возле самой головы, черные букашки, незнамо откуда взявшиеся и шустро снующие по рукам. Но и этого хватало — чтобы внести свою, приличную лепту в копилку царящего здесь ужаса.

Шепотом и без устали матерился Георгий Брыкин. Не оставлял без внимания эту область «великого и могучего» и Артур Санаев — вот только делал он это громко и эпизодически: лишь в ответ на очередной фортель леса. И только Руфь Зеленски оставалось молча стиснуть зубы, а когда не получалось — разве что вскрикивать или шипеть как напуганная кошка. Ибо ни мата, ни даже богатого набора ругательств родной язык девушки так и не породил.

Но в одном все трое были единодушны: они понимали, что находиться на одном месте уж точно не имеет смысла. Потому и шли… не важно, куда. Страх гнал путников то в одну, то в другую сторону: на свет или шорох ветерка; страх заставлял бестолково метаться и кружить на сравнительно небольшом пятачке. Вновь и вновь возвращаясь туда, где они вроде бы уже проходили.

Спасение пришло столь же внезапно, как и все, что происходило в этом кошмарном лесу. Очередной визит тусклого света явил взорам путников не только надоевшее уже зрелище облетевших деревьев, но и силуэт человека. Высокого человека, идущего мимо — причем, идущего совсем не далеко от злосчастной троицы.

Впрочем, мгновение радости сменилось настороженностью: очень уж уверено, по-хозяйски ступал незнакомец по лесной земле. Очень уж спокойным он выглядел посреди этого места — в коем спокойствие казалось столь же неуместным, как школьная экскурсия по минному полю. Не добавлял оптимизма и предмет, похожий на палку; его человек нес за спиной, и едва ли этот предмет был чем-то иным, кроме оружия.

Все это понимали и Руфь, и Брыкин… чего не скажешь об их товарище по несчастью. Тот не стал ни выжидать, ни взвешивать все «за» и «против» — он просто окликнул незнакомца. Прозвучал при этом голос Артура одновременно нетерпеливо, жалобно и даже как-то плаксиво:

— Добрый человек! Помогите! Мы заблудились!

В этот момент Хриплый едва удержался, от того чтобы заткнуть ему рот… а то и вовсе оторвать голову за ненадобностью. А вот незнакомец не преминул обратить на всех троих внимание. С минуту он стоял и молча разглядывал незадачливых путников, а уж затем снизошел до слов.

— Понятно, что заблудились, — молвил он спокойным, а в некоторой степени даже приятным голосом, — другого от людей в этом месте вообще-то ожидать трудно.

На последней фразе в голосе человека послышалась даже легкая усмешка.

— …если, конечно, вы — не очередной фокус Леса, — незнакомец словно бы размышлял вслух, — хотя… с другой стороны, куда ему — такие сложные фантомы создавать.

— Вы нам поможете? — робко осведомилась Руфь.

— Смотря в чем, — кивнул, но счел нужным уточнить странный человек, — выбраться из Леса — это пожалуйста. Меня не затруднит. Главное: идите туда же, куда и я; слушайте, что я вам говорю и делайте, что говорю. Ну а дальше… дальше вы уж как-нибудь сами. Согласны? Тогда вперед.

И, не дожидаясь ответа троицы непрошеных попутчиков, он решительно зашагал в прежнем направлении: на ощупь отодвигая ветки, переступая через поваленные стволы и выступающие корни; с хрустом попирая ногами сухие кустики. Брыкин, Руфь и Артур едва поспевали следом.

— Если вы тут впервые… а вы явно тут впервые, — говорил, не сбавляя шага человек, — то главное, что вы должны знать: в этом так называемом Лесу нет на самом деле ни настоящих хищников, ни чудовищ, ни даже нехороших дядей. А есть только фантомы, порожденные самим Лесом.

Непонятно? Попробую объяснить: видите ли, Хаос сделал это скопище деревьев почти живым существом. Учитель даже думает, что оно разумно… только вот разум у него примерно как у ребенка трех-пяти лет. Большего создания Хаоса не способны достигнуть в принципе, особенно если изначально они были неодушевленными предметами. Вот и развлекается… зараза… достойно ребенка. С другой стороны, погибнуть можно и здесь — например, выбившись из сил, долго плутая в трех соснах. Или просто сойдя с ума.

— А… — хотела обратиться с вопросом Руфь, но не успела вставить слово — незнакомец-проводник опередил ее.

— На меч не смотрите, — поспешил он внести ясность, — в Лесу он, конечно же, бесполезен. Другой вопрос, что до того же Леса еще надо добраться… и побывать, в том числе, в местах поопасней его.

— Поопасней? — переспросил Артур, немало обескураженный таким заявлением. Представить нечто, хотя бы чуток страшнее здешнего Леса, он сейчас был не в состоянии.

— Ну а что поделать, — человек развел руками, — обязанность у меня такая. Призвание. Лучшее, что я могу делать. И прозвище свое не зря заслужил… кстати, забыл представиться: Гнат. Гнат Следопыт.

— Очень приятно, — не без сарказма ответил Георгий Брыкин, — а меня вот Хриплым кличут… тоже, говорят, не зря. Эти двое… ну у них кликух нет, можешь звать их просто: Руфь и Артур.

В аналогичной ситуации еще месяц тому назад Артур не преминул бы козырнуть своей фамилией; напомнить, что отец его — «тот самый» и входит в первую сотню «Форбс». Со всеми возможными (и довольно-таки приятными) последствиями для того, кто взял бы на себя заботу о его, Санаева-младшего, нескромной персоне.

Так он бы и поступил… до встречи с Глерг Ланом и Каем, до знакомства с джунами и их коварным жрецом. До того, как осознал, сколь велика на самом деле Вселенная, и сколь пренебрежимо малой, просто-таки ничтожной величиной на ее фоне смотрится даже московский миллиардер. Вкупе даже со всей Москвой и планетой Земля. Потому и поумерил гонор Артур, и лишний раз своею родословной уже предпочитал не щеголять.

— Что еще хочу вам сказать, — продолжал между тем говорить Гнат, одновременно продираясь через заросли, — все эти бабушкины сказки… зарубки на деревьях, следы, мох и крошки-камушки — забудьте. По крайней мере, здесь. Подобными потугами вы лишь еще больше позабавите Лес… и усугубите свое положение, разумеется.

— Тогда как же вы… ты находишь путь? — не удержалась от вопроса Руфь, — по компасу?

— По спутнику. Навигатору, — хмыкнул Гнат, — впрочем, таким как вы, этот вопрос простителен. Нет… Руфь, все гораздо проще. Главное в моем деле — это знания; на них я и опираюсь, а не на то, что вижу или слышу. Вот, например, по поводу Леса, я точно знаю, что он не бесконечен. Причем далеко не бесконечен. А это значит — что? Что лучший способ выйти из него, это все время идти в одном направлении. Еще раз повторяю, что бояться здесь нечего: нападать на вас некому, а крики… к крикам и привыкнуть можно. К тому же мне кажется, что Лес попросту проигнорирует такую скучную игрушку; поймет, что с вами ему ничего не светит… да и отстанет.

— Идти в одном направлении, — повторила Руфь Зеленски, — так просто.

— Проще не бывает, — подтвердил Следопыт, — кстати… мы почти пришли.

В подтверждение его слов деревья очень скоро поредели и уже не чинили препятствий свету — настоящему, естественному. Благодаря которому трое путников смогли получше рассмотреть своего проводника… и слегка удивиться из-за не оправдавшихся ожиданий. Ибо, несмотря на меч, Гнат совершенно не походил ни на средневекового воина в кольчуге, ни даже на ряженого ролевика-реконструктора. Не было в нем ничего общего даже с каким-нибудь персонажем Эдгара По или Ирвинга, тоже вполне уместным посреди заколдованного леса. Но нет: Следопыт выглядел как обычный, вполне современный, парень… разве что изрядно небритый.

Одет Гнат был в камуфляжные штаны, тяжелые шнурованные ботинки, куртку, похожую на любимую металлистами «косуху», и что-то вроде банданы. Да и меч за спиной: своей простенькой рукоятью он напоминал не столько оружие средневекового рыцаря, сколько японскую «катану».

Выглядела одежда Следопыта не лучшим образом: заметно было, что носили ее долго и не слишком бережно. Так что, в целом, Гнат больше походил не на фэнтезийного персонажа, а на матерого байкера. Во всяком случае, на фоне пустыни и запыленного мотоцикла он смотрелся бы вполне гармонично. Только вот едва ли вопросы гармонии сколько-нибудь сильно волновали этого человека; во всяком случае, мотоцикла при нем не имелось.

Но еще более удивительным было то зрелище, что открылось перед тремя землянами, когда последние деревья зловещего Леса остались за спиной. Первым, что встретилось им на пути, стала высокая ограда из металлической решетки — ныне заржавевшая и успевшая обзавестись многочисленными брешами. Ограда окружала, опоясывала по периметру Лес… который оказался не слишком обширным и тянул разве что на сквер или рощу. Правда, заброшенную и заброшенную давно.

Помимо дыр с выломанными прутьями, ограда располагала и нормальными воротами — вернее, проемом в форме арки и, увы, без створок. Над аркой каждого входящего встречала надпись «городской парк», выложенная металлическими буквами. Буквы не принадлежали ни к кириллице, ни к латинскому алфавиту, ни даже к ивриту — но и их трое землян восприняли без затруднений. Как воспринимали любую надпись в очередном мире.

А по ту сторону ограды… расстилался почти обыкновенный, привычный любому современному человеку городской пейзаж: с мостовыми, тротуарами, постройками разной этажности и фонарными столбами. И высящейся поодаль башней — высокой и непропорционально тонкой; как видно, это был телевышка. Но открывшийся вид был обыкновенным именно почти; даже не слишком внимательного взгляда хватало, чтобы заметить: состояние города оставляло желать лучшего.

Асфальт сплошь покрывали выбоины, автомобили не первый год ржавели у обочин и тротуаров, фонари не работали, а некоторые столбы просто валялись поперек улиц. Здания смотрели на мир разбитыми окнами, красовались покосившимися стенами, а некоторым явно недоставало этажей. Побагровевшее закатное небо еще больше подчеркивало эту безрадостную картину; придавало ей даже какой-то оттенок трагизма.

— Вот ёпрст! — только и смог сказать Брыкин; так его впечатлило увиденное.

— Но… как? Как? — лепетал пораженный и изумленный Артур Санаев. И только Руфь сохраняла молчание… потому как в очередной раз «зависла».

— Хаос, — отвечал Гнат просто и буднично. Таким тоном, что не хватало только фразы «и этим все сказано».

— И давно это у вас? — осторожно осведомилась Руфь.

— Я еще в школу не ходил, когда началось. Когда Хаос прорвался. Не успел… короче, походить в школу.

— А… в других городах?

— Да кто б знал-то? — Следопыт развел руками, — связь не работает… не говоря уж про радио с телевидением. Кто-то, конечно, пробовал свалить отсюда. Или просто поведать миру о том, что у нас делается. Да только где сейчас… все эти? Никто не вернулся… и никто к нам на помощь не приехал.

Гнат вздохнул, а затем его словно осенило.

— Подождите, — заговорил он, оживившись, — так вот вы же, как я понимаю — не местные? Так? Тогда вы должны побольше меня знать о делах за городом.

— И да и нет, — Руфь решила не отрицать очевидное, а лишь уточнить, — мы действительно не из вашего города… мы даже не знаем, как он называется. Но главное — не это: мы ведь, к тому же, и не из этого мира.

Призналась — и замолчала. Ожидая насмешек или обвинений в сумасшествии. Чего угодно… кроме той реакции, что и впрямь последовала за ее словами.

— Не из этого, значит, мира, — произнес Гнат, заметно приободрившись, — что ж, этого следовало ожидать. Я думаю, Учитель будет несказанно рад пообщаться с вами.

Руфь облегченно вздохнула. Как видно, в городе, где даже парк превратился в заколдованный лес, удивляться банально разучились. Даже пришельцам из другого мира. Так что… нет худа без добра.

Оддрун Рыжая пришла в себя резко, рывком, без малейшего намека на сонную негу. Она всегда пробуждалась именно так; даже после сна, а что уж говорить о заранее подготовленном ритуале. С другой стороны, сон-то как раз в случае с ведьмой был ни при чем: очень уж редко она позволяла себе эту немудрящую радость жизни. Редко и нерегулярно. По той простой причине, что немудрящей она была лишь для простых людей. Для тех же, кто посвятил свою жизнь Хаосу, сон превратился в роскошь, а любая размеренность и регулярность — так и вовсе в нечто недоступное.

Ну да не дело могущественной ведьме завидовать низшим существам: правда в том, что за все в этом мире приходится платить. И великая сила, великий дар свыше, что эти жалкие невежды с боязливостью дворовой шавки привыкли именовать Хаосом — не исключение. Отнюдь! И как ни была велика цена этой силы, Оддрун ни на секунду не сомневалась в своем выборе и не жалела о нем. Ни в коем случае! И не беда, что оная цена выражалась отнюдь не в бумажках с водяными знаками и даже не в золотых слитках. Любая ведьма понимала, что возможности, данные ей Хаосом, окупают себя сторицею. Любая умная ведьма… глупые же попросту не дожили до наших дней.

Беспечно рассмеявшись, Оддрун Рыжая совершила немыслимый кульбит прямо в воздухе, без всякой опоры, и наконец, коснулась ногами пола. Сила буквально пропитывала ее насквозь; казалось, даже кровь кипит в жилах. Да что там кровь и вся эта бренная оболочка: сила проникла гораздо глубже, она наполняла собою саму душу ведьмы, даруя ей чувства, недоступные простым смертным. Если бы кто-то увидел Оддрун со стороны, он непременно почувствовал бы в ней это внутренне сияние. В ее лице, блеске глаз; в каждом ее движении и даже дыхании…

«Жалкие смертные! — не то прошептала, не то прошипела ведьма, — вам не понять…». И была совершенно права, ибо не под силу обычному человеку понять то, чего он отродясь не пробовал. Простому обычному человеку его с простыми, почти животными потребностями. Еда, сон, продолжение рода — да разве сравнится все это хотя бы с секундой дозволенного единения с великой силой? Хотя бы с жалкой секундой?..

Оддрун хотелось кричать; хотелось дать волю себе, а вернее пропитавшей ее мощи. Хотелось поскорей покинуть свою коморку — жалкую, тесную и захламленную; покинуть всю эту проклятую Башню и сделать хоть что-нибудь. Хотя бы что-нибудь разрушить или сломать… это ведь всяко лучше, чем сидеть в четырех стенах. Но Оддрун сдерживала себя; по прошлому опыту ведьма знала: если она внезапно пробудилась, то это неспроста. Ничего не бывает спроста, особенно когда имеешь дело с Хаосом. И коли уж источник нечеловеческого могущества прервал единение с одной из своих любимиц, значит, на то есть причина. Веская. И с которой надлежало поскорей разобраться.

Видение, предшествовавшее пробуждению, не продлилось и секунды, так что понять его до конца было ох, как трудно. Оставалось догадываться… и проверить свои догадки. Точнее, одну из них.

Осторожно взявшись рукой, за амулет, висящий на шее — за металлическую фигурку в форме глаза и со зрачком из черного камня, Оддрун радостно вскрикнула. «Глаз» потеплел… заметно потеплел, что случалось с ним редко. Бережно сняв его, ведьма опустила амулет в небольшой котелок, наполненный прозрачной жидкостью. То, что жидкость эта — не вода и даже не спирт, стало ясно по ее реакции: содержимое котла закипело и окрасилось сначала в желтый, а затем в ярко-оранжевый цвет. А это значило, что из двух возможных вариантов можно было с полным основанием оставлять один.

Дело в том, что амулет-глаз мог нагреться по одной из всего лишь двух причин. Либо Хаос снизошел на этот мерзкий город с очередным подарком… разумеется, лишь для тех, кто по достоинству оценил данное им могущество — и новым кошмаром для остальных. Либо свершилось то, чего долго ждали все обитатели Башни: в Маренбрик пришел Избранный.

На памяти Оддрун о дарах Хаоса «глаз» докладывал ей уже не менее полдесятка раз. И еще никогда ведьма не упускала случая преумножить за их счет свое могущество. Избранный же посетил город впервые… если не считать предания о том, что будто бы предыдущий его приход и знаменовал наступление новой эры. Предание (в отличие от самого пророчества) не особенно волновало Оддрун; тот же факт, что о приходе Избранного первой узнала именно она, немало польстило Рыжей ведьме.

И теперь ей надлежало столь долгожданного Избранного — не упустить.

Вынув ничуть не пострадавший (и даже не намокший) амулет из котелка, Оддрун положила его на стол; точнее, на старую, засаленную карту города, разложенную на столе.

— Ну же! — пробормотала она, — давай, найди мне его.

Амулет, как живой, зашевелился и заскользил по карте, следуя на юг от Башни. Осторожно придерживая его за цепочку, рука ведьмы двинулась следом. Когда же амулет остановился, рука Оддрун самопроизвольно сжалась в кулак, и кулак этот в бессильной злобе ударил по столу.

Ее опередили! Амулет однозначно указывал на Форт — на этот приют для всех обиженных, кто еще остался в городе. На эту мерзейшую богадельню, само существование которой было противно новой эпохе и не вписывалось в нее. Ну да ничего: если Оддрун и ей подобные правильно поняли пророчество, стоять Форту осталось недолго. Приход Избранного должен был подвести под старым миром финальную черту: все, кто встал на пути великой силы, всяк, кто смел просто путаться у нее под ногами — они не имели будущего. И даже простой надежды.

Добраться бы только до Избранного!

— Рано радуетесь, людишки, — мстительно прошептала Оддрун.

Похоже, Хаос, коим здесь привыкли объяснять все невзгоды, буквально изувечил и изуродовал город, превратив его улицы в лабиринт, а дорогу до Форта (места, где жил Гнат) — в изнурительный кросс через полосу препятствий. Во всяком случае, правило, сформулированное Следопытом для Заколдованного Леса, за его пределами уже не действовало: ни о каких прямых путях теперь не шло и речи.

Асфальт и тротуары покрывали не только обычные выбоины, что своим появлением обязаны отсутствию ремонта. Кроме них примерно через каждые сто метров можно было наткнуться на овраги — небольшие по площади, но чрезвычайно глубокие. Во всяком случае дна их разглядеть не получалось; вообще не получалось ничего разглядеть, кроме тусклого багрового свечения… да и то не всегда. Много чаще эти овраги зияли черными и бездонными провалами. Словно были трещинами в самом мироздании…

Какие-то из оврагов удавалось обойти. Некоторые — пересечь по деревянным мосткам, проложенным чьей-то неожиданно доброй и заботливой рукой. Именно так: неожиданно… по меркам этого города, ибо, Гната, например, подобные проявления заботы о ближнем явно забавляли. Частенько же единственным способом преодолеть препятствие служил обходной путь. Который также приходилось искать, когда очередная улица оказывалась перегороженной кучами мусора, кирпичей, бетонных обломков, а как вариант — останками машин или фонарными столбами, неведомо как согнутыми в три погибели.

В обоих случаях на помощь приходил известный принцип «недостатки есть продолжение наших достоинств». Правда, в условиях этого города его следовало скорее уж переформулировать с точностью до наоборот: здесь достоинства служили лишь побочными следствиями недостатков, их случайно (или вынужденно) найденными придатками. Найденными оттого, что жизнь заставила.

И если минусом в данном случае служило превращение городских построек в руины, то в качестве плюса (по крайней мере, при передвижении по городу) выступал тот факт, что руины эти успели утратить многое: начиная с целостности и заканчивая неприкосновенностью как частного имущества. А следовательно, они могли быть использованы как дополнительная возможность преодоления препятствий; зачастую же — как единственная возможность.

И потому не раз и не два Гнату и трем землянам пришлось проходить сквозь заброшенные дома, полуразрушенные здания непонятного назначения; заходить через дверь и выбираться через окно, подниматься на крышу, а затем спускаться с нее по пожарной лестнице.

Когда очередная баррикада показалась Артуру Санаеву не слишком высокой (а значит — преодолимой) Гнат сразу отмел его предложение не идти в обход. «Если что-то перегорожено, — с назиданием отвечал Следопыт, — значит, перегорожено кем-то. И не просто так. Не хотелось бы влезать на чужую территорию и нарваться на мутантов… или на орков». Более подробными объяснениями Гнат себя утруждать не стал.

Тем не менее, меры предосторожности, принимаемые опытным в таких делах Следопытом, принесли-таки свои плоды. Во всяком случае, ни орков, ни мутантов, ни всякой другой нечисти на пути к Форту так и не встретилось. Как, впрочем, не попалось на пути Гната и трех его спутников почти никого живого. Улица за улицей, квартал за кварталом оказывались безлюдными и оттого непривычно тихими.

«Как на кладбище», — невзначай подумалось Брыкину.

Лишь однажды в поле зрения попали три замызганных мужичка неопределенного возраста, с виду почти не отличавшихся от земных бомжей. Они стояли у входа в очередную бетонную развалину и пытались согреться от огонька, горевшего в бочке с каким-то мусором. Заранее заметив приближение четырех человек, а также не оставив без внимания меч одного из них, двое из трех «бомжей» поспешно юркнули в свое жилище. Третий, не успев скрыться, испуганно замахал руками и завопил: «не трогайте меня! У меня ничего нет!»

Гнат Следопыт даже не обернулся в его сторону.

— Как-то народу у вас мало, — не удержалась от замечания Руфь, когда квартал, населенный замызганным трио, был пройден, — куда все подевались… люди-то?

— Хаос, — Следопыт развел руками, — не очень-то легко при нем живется. Кто-то в орка превратился, кто-то примкнул к нам… или к мародерам да торговцам. Кто-то выжил, став мутантом… а кого-то твари эти, отродья Хаоса сожрали. Но больше всего народу умерло от голода; пало в борьбе за оставшиеся куски хлеба.

За последней фразой, произнесенной непривычно-высоким штилем, последовал вздох; видимо, судьба земляков, оказавшихся во власти Хаоса, не была любимой темой Гната. И, тем не менее, Следопыт собрался с духом и продолжил:

— Когда электричество и связь отрубилось, тут такое началось… Все как с цепи сорвались: одни уехать поспешили, другие грабить магазины стали, а третьи… третьи начали отбирать награбленное у других. А второй рукой — отбиваться от орков и прочих отродий Хаоса. Кто-то вовсе ждал, что приедут сильные добрые дяди и их спасут. Мы тогда с родителями по подвалам отсиживались. Те же, кто выжил, поняли… нет, не так: выжили те, до кого вовремя дошло, что делать это порознь гораздо труднее, чем сообща.

— Всем миром, — хмыкнул Гога Хриплый, но Гнат, незнакомый с идиомами русского языка, воспринять иронию его реплики, разумеется, не сумел.

— Какое там, — отмахнулся он и сплюнул на асфальт, — всему миру либо класть на нас… либо у них тоже самое происходит. Даже горожане до конца так и не объединились. Сложилось так, что народу осталось мало, места оказалось много — и в итоге мы сидим по углам разными группировками: Притон, Гильдия, Форт. Отдельно, понятно, ведьмы, орки, мутанты… ну и мелкота всякая. Сидим и почти не трогаем других.

— Почти, — поймала Следопыта на слове Руфь.

— Почти, — подтвердил Гнат, — совсем без стычек не обходится. Вот только сталкиваются у нас все больше люди с отродьями Хаоса, а не люди с людьми.

Ответив это, Следопыт замолчал и не произнес более ни слова до самого конца пути.

Форт, куда направлялись все четверо, располагался в некогда высотном здании. В прежние времена оно, по всей видимости, служило офисом какой-нибудь крупной корпорации… а может и наоборот: бизнес-центром, дававшим приют целому рою мелких фирм и небольших магазинчиков. Так или иначе, но теперь это здание не только утратило свое прежнее назначение, но и высотным-то быть перестало: от него остались лишь первые три этажа. Из-за этого бывший небоскреб походил на огромный кусок сыра, обкусанный сверху мышами.

Невдалеке от здания путь перекрывала баррикада из мешков с песком; добротная, основательно возведенная баррикада — совсем не чета уличным. Проход через нее был один и, вполне ожидаемо, был оборудован контрольно-пропускным пунктом. Дежурил у прохода тощий и длинный, нескладный юнец с автоматом и в камуфляжном комбинезоне, что висел на нем как на пугале. Впрочем, выражение лица у этого парня было отнюдь не смешным; себя он явно представлял кем-то вроде местного аналога Рэмбо или Универсального солдата.

— Они со мной, — коротко и походя сообщил дозорному Гнат, имея в виду трех своих спутников, — к Учителю.

Юнец в камуфляже не протестовал.

— Так у вас есть огнестрел? — спросил у Следопыта Брыкин, который не мог не обратить внимания на автомат.

Сам Гога Хриплый успел уже соскучиться и по лагерю искателей, полному разных взрывающихся и стреляющих «игрушек», и по родному земному пистолету, изъятому исполнителями-вершителями в далекой галактике.

— Огнестрел? Да, есть, но мало, — отвечал Гнат, — точнее даже не в стволах дело… стволов хватает, но вот с патронами напряженка. Много их постреляли в самом начале, а новым… сами понимаете. Взяться неоткуда. Последние оставшиеся городские арсеналы контролирует Гильдия, а уж она такую цену заламывает, что дешевле десяток мечей приобрести, чем зарядить хотя бы один автомат. Потому и бережем патроны… стараемся зазря их не расходовать. И где можно — обходимся мечами.

Еще два автоматчика дежурили непосредственно у входа в здание. Миновав их и ответив на вялые приветствия, все четверо оказались в вестибюле… точнее, в бывшем вестибюле, ныне приспособленном под обитание аж нескольких десятков человек.

Внутри стояла темень, потому как солнце уже зашло, а все окна, вдобавок, были почти целиком завалены мешками с песком либо заложены кирпичами — так, чтобы остались лишь узенькие отверстия. Кое-где горели немногочисленные свечи, но столь обширное помещение осветить они, разумеется, были не в силах

Большое количество коек, раскладушек и просто матрасов вызывали ассоциацию с палатой в какой-нибудь захудалой больнице, а лично у Брыкина — еще и с камерой в местах не столь отдаленных. В последнем случае сходство усиливали и крошечные щелочки-оконца, и общая, далекая от санитарной, обстановка.

Кто-то с кем-то вполголоса разговаривал, кто-то готовился ко сну или уже спал; откуда-то из темного угла доносился детский плач. Невдалеке пахло чем-то съестным, но неаппетитным… впрочем, например, Брыкин успел достаточно проголодаться, чтобы, почуяв этот запах, невольно сглотнуть голодную слюну.

— Учитель у себя? — спросил Гнат одного из местных обитателей.

— Ага. Наверху, — с готовностью ответил тот, — а это кто с тобой? Что, еще жильцов привел?

Судя по тревожному голосу, в последнюю очередь этот человек горел желаньем делить свое жизненное пространство еще с тремя квартирантами.

— Надеюсь, что нет, — попытался, как мог, успокоить его Следопыт, — а еще надеюсь, что благодаря этим троим, нам скоро не придется сидеть в этом бетонном ящике.

И двинулся вглубь вестибюля — как всегда, ничуть не чураясь темноты. Последовав за ним Руфь, Брыкин и Артур обратили внимание, что койками и забаррикадированными окнами новые хозяева бывшего небоскреба при его переделке не ограничились. Для расширения жилой площади многие из перегородок на первом этаже были снесены, а койки стояли даже в паре шагов от грязной выщербленной лестницы.

Зато наверху оказалось несколько чище… и, похоже, безлюдней. Благодаря чему планировка в основном сохранилась: во всяком случае, перегородки здесь никто не рушил и не убирал двери, дабы объединить коридор и комнаты в один большой зал. Нет: и коридор, и многочисленные двери были на месте; сохранилась даже шахта лифта — даром, что проку от нее теперь совсем и не было.

Что касается человека, именуемого здесь Учителем, то обитал в одной из комнат — на удивление, ярко освещенной и чистой. Главным предметом мебели в ней служил огромный шкаф, полный книг. Сам же Учитель как раз сидел за столом, погруженный в чтение одной из них.

Надо сказать, что ожидаемому землянами образу хозяин комнаты не соответствовал почти никак. Хоть и был Учитель человеком явно в возрасте, однако выглядел он вовсе не интеллигентным и добродушным старичком в очках и с брюшком от сидячей работы. Нет и еще раз нет: вряд ли у человека с подобной внешностью был шанс выжить в городе, захваченном Хаосом. Вместо Санта-Клауса из семейного американского кино взорам гостей предстал поджарый мужчина с черными (хоть и со значительной проседью) волосами и такой же, заметно ухоженной, бородой. И не носивший, кстати, никаких очков.

— Добрый вечер, — молвил Учитель, отрываясь от чтения и глядя на вошедших.

— Добрый, — поздоровался в ответ Гнат, — похоже, вы оказались правы. И прорываться к нам может не только Хаос и его отродья. Видите… кого я привел? Они говорят, что из другого мира.

— Вот оно как? — было видно, что Учитель заинтересовался.

Отложив книгу, он хорошенько пригляделся к спутникам Следопыта. Так, что тем даже стало неловко от его внимания.

— Может быть. Очень может быть, — проговорил он, кивнув, — судя по виду… Справные вы больно. Чистенькие. Да и одеты… не по-нашему. Сразу видно, что прибыли издалека. Однако ж… проверить не помешает, я думаю.

С этими словами Учитель склонился над выдвижными ящиками стола, заглянул в один из них и достал оттуда маленький черный кубик, который затем протянул гостям.

— Надеюсь, вы знаете, что это такое? — спросил он при этом.

— Да, — отвечала Руфь четко и обстоятельно, как на экзамене, — это устройство, изготовленное древней сверхцивилизацией, в одной из галактик именуемой Создателями. Сочетает в себе поисковое устройство и ключ… к системе, осуществляющей мгновенный переход между мирами, по-видимому, объединенными в специальную сеть. При этом возможности данного устройства могут и не ограничиваться вышеупомянутыми функциями.

Прозвучи подобное высказывание на Земле, его автор рисковал бы прослыть досужим фантазером, а то и вовсе пополнить ряды пациентов психиатрических клиник. Но здесь, в городе, превращенном в лабиринт; в городе, где люди были вынуждены сосуществовать с мутантами и подобной нечистью, ответ Руфи не вызвал ничего, кроме одобрения.

— Что ж, — слегка улыбнулся Учитель, — тогда рад вас приветствовать в нашем городе и нашем мире. А также в нашем Форте. Я проведу вас в припасенную для гостей комнату. Располагайтесь… а завтра подумаем, как можем использовать ваши знания.

К Форту Оддрун подошла рано утром, когда темнота уже отступила, но солнце не успело даже показаться над горизонтом. В тот чудесный ранний час, когда в еще неверном и тусклом свете мир выглядит почти черно-белым, совсем как на старых фото.

Дозорные сразу заметили Рыжую ведьму; и хотя внешне Оддрун выглядела достаточно безобидно, обитателей Форта было не провести. Слишком хорошо, не понаслышке знали они, на что способна эта женщина… а, точнее, исчадие Хаоса, имевшее обличье слегка неопрятной женщины примерно сорока лет. Так что реакцию стражей нетрудно было предвидеть: когда до КПП осталось менее десяти шагов, ведьма оказалась в прицеле сразу трех карабинов.

— Еще шаг и открываем огонь! — как гром прозвучал в утренней тишине окрик одного из дозорных. На сей раз не юнца в мешковатом комбинезоне, а опытного бойца. Опытного, в том числе, и в общении с созданиями Хаоса.

— Уберите оружие! — крикнула в ответ Оддрун, — я не за этим сюда пришла! Мне ваш Форт вообще даром не дался.

— Так топай мимо, — услышала она в ответ, в то время как пальцы всех троих дозорных уже лежали на спусковых крючках. Одно движение — и…

— У вас находится нужный мне человек, — попыталась объяснить ведьма, — он пришел в город вчера… вечером. Мне нужно поговорить с ним. Я не причиню вреда ни ему, ни кому-то из вас.

На несколько секунд дозорные растерялись, замолчали и переглянулись. А затем слово взял один из них — тот, который и грозил Оддрун стрельбой.

— Если ты о тех троих, что привел Гнат, — несколько небрежным тоном отозвался он, — то Учитель сказал: они наши гости… и нужны нам тоже. В общем, велел нам их охранять. Так что, ведьма, я повторяю свое предупреждение.

— Учитель, — с горечью и презрением бросила Оддрун напоследок, — учитель он только для вас. А для меня — просто невежда и книжный червь! Научиться у таких можно только одному… тихому и быстрому вы-ми-ранию.

Сказать по правде, даже перед тремя, нацеленными на нее, стволами, Рыжая ведьма отнюдь не была беззащитна. Она могла метнуть в бравых стрелков огненный шар — и, вполне возможно, успела бы сделать это раньше, чем защитники Форта нажали на спусковые крючки. Но могла и не успеть…

Еще Оддрун было под силу наложить на себя особые чары, которые отклоняли бы от нее злосчастные пули. Вот только кто гарантировал в таком случае, что дозорные не отложат вмиг ставшие бесполезными карабины и не бросятся на ведьму с мечами и ножами? И банально не изрубят ее в капусту? Действовать же сразу двумя чарами ведьма пока не могла — не хватало умений и опыта. Про бессмертие же и говорить было нечего; его Хаос не спешил даровать даже самой верной из своих прислужниц.

Вот поэтому Оддрун и не решилась вступать с дозорными в бой. По этой самой причине… а также из-за боязни все испортить. Как ни крути, а с Избранным надлежало договариваться, и уж точно не пробиваться к нему, выбивая ногою двери. Редкий гость, дорогой гость — он требовал к себе особого отношения. Так что, бросив «вы еще пожалеете об этом», ведьма развернулась и мягкой кошачьей поступью двинулась прочь от Форта.

Как минимум, один из дозорных не сдержал в груди вздоха облегчения.

С другой стороны, случился бы этот вздох, будь люди, стерегущие проход к Форту, хоть немного подальновиднее? Вряд ли — ибо Оддрун Рыжая привыкла добиваться своих целей. В противном случае она бы не только не стала ведьмой, но и попросту могла погибнуть еще в первые дни новой эпохи. Так что отступление в данном случае было именно отступлением, а уж никак не бегством или капитуляцией.

Правда же была в том, что Оддрун давно поняла: когда имеешь дело с Хаосом, правильных решений быть не может. Готовых правильных решений… и, уж тем более — единственно верных решений. И коли уж с обитателями этой раковой опухоли, на теле города договориться миром не получилось, коли собственных сил недоставало — при таком раскладе оставалось воспользоваться чужой силой. Что своевременно и пришло в голову ведьмы.

Пройдя по улице в сторону от Форта и добравшись до ближайшего перекрестка, Оддрун остановилась, подняв голову к небу. И так простояла минут пять, пока одно из тяжелых густых облаков не опустилось прямо на асфальт, рядом с ней. Затем, осторожно взойдя на него, ведьма мысленно велела облаку нести ее на юго-запад, в пригород.

Пункт назначения выбран был не абы как. В прежние времена там располагались целые поселки, застроенные почти деревенскими домами — с заборами, одним или, максимум, двумя этажами и печным отоплением. А также (за редким исключением) удобствами во дворе. Частью города эти поселки считались номинально и у прочих жителей Маренбрика пользовались дурной славой. Причем, небезосновательно: уличные банды, бутлегеры и общее негативное отношение к чужакам отнюдь не способствовали повышению их репутации. Впрочем, даже все вышеперечисленное уже не кажется таким устрашающим — после наступления эпохи Хаоса. На фоне того, что имело место в пригороде теперь.

Чуть ли не каждый из ныне живущих горожан знал: пригород на юго-западе Маренбрика ныне стал полновластным владением орков — этих не то зверей, похожих на людей, не то людей, ставших похожими на животных. Существ, не чурающихся есть себе подобных; злобных тварей, что предпочитают сначала бить, а уж потом задействовать скудный свой мозг.

Вот только Оддрун ни капельки не боялась этих приматов с серыми рожами и клыками, едва помещающимися в немаленьком рту. Ведьма прожила достаточно долго, чтобы успеть понять: «ворон ворону глаз не выклюет» суть единственный закон, имевший силу на улицах Маренбрика. И поскольку орки, как и ведьмы, были хотя бы отчасти порождены Хаосом, причинять друг другу вред они были не склонны. По крайней мере, без крайней необходимости. Подобно тому, как и люди, в конце концов, перестали обмениваться пулями и теперь сосуществовали в относительном мире. Да и как не быть миру, когда враг-то в обоих случаях — общий?

Именно наличие общего врага спасло Оддрун жизнь, когда она приземлилась в одном из районов пригорода, перед изломанным вдрызг забором. Последний как будто пожевала какая-то гигантская тварь… хотя почему именно «как будто»? Ведь в Маренбрике осталось не так уж много невозможного.

Многие из здешних домиков новые обитатели района успели отчасти сжечь, отчасти разобрать по дощечке и кирпичику. Не то чтобы им требовался материал для какого-то нового строительства; отнюдь, любая созидательная деятельность среди орков почиталась столь же неприличной, как среди людей — беготня голышом по улицам. Просто это было в природе орков: наслаждаться разрушением и уничтожением; чем бессмысленнее, тем лучше. Не делали исключений орки и для своих владений… когда не находили достойных занятий за их пределами.

Некоторые из домов все-таки сохранились, хотя и были изуродованы до безобразия. Где-то не хватало дверей, где-то были выбиты все окна, но главной приметой типичного орочьего жилища служили граффити — уродливые, безвкусные и целиком покрывавшие стену. Еще у некоторых домов красовались колья с насаженными на них черепами и головами; вокруг последних вились целые стаи мух.

К одному из таких домов и направилась Оддрун Рыжая; направилась уверено, без страха получить по голове дубиной или топором. Плевать, что орков по пути она успела встретить и в немалом количестве. «Ворон ворону глаз не выклюет».

К тому же Оддрун было не впервой использовать тупую и злобную силу орков. Вернее, направлять ее в нужное ведьме русло. Собиралась она поступить подобным образом и на сей раз… благо, «методика» управления орками была проста и отработана чуть ли не до стопроцентной безотказности.

— Где Гхурк? — рявкнула ведьма на одного из орков, подвернувшихся ей в нескольких шагах от дома.

Рявкнула не потому, что эти твари страдают глухотой… точнее, глухота орков была, скорее, душевной, чем телесной. Проще говоря, чем грознее и громче был окрик, тем больше имелось шансов, что представитель сего гнусного племени внемлет словам крикуна. К спокойному же говору орки и относились в лучшем случае спокойно — то есть, не реагировали на него почти никак. В худшем же так и вовсе полагали оный признаком слабости со всеми вытекающими (и далеко не радостными) для говорящего последствиями.

— Дома, конечно… где еще? — отвечал орк. Справедливости ради, человеческая речь давалась его сородичам неплохо — особенно короткие фразы и самые простые слова. Другое дело, что одновременно с этими словами из орочьих глоток выходили и другие звуки: рычание или похрюкивание. Что делало общение с орком занятием, мягко говоря, малоприятным.

— Ты у меня спрашиваешь?! — еще больше повышая голос, воскликнула ведьма, — а ну свали с дороги, дурак!

Ругать орка не было ни малейшей необходимости. И даже спрашивать его о местонахождении предводителя. Не было необходимости… с точки зрения нормальной человеческой логики. Вот только нормальная человеческая логика была чужда обитателям пригорода… как, впрочем, и тем, кто вздумал с ними общаться.

Коттедж, занимаемый местным вожаком, был довольно велик, просторен… что, однако, не спасло его от превращения в помойку. Посреди такой помойки нашелся и сам хозяин: Гхурк валялся в одной из комнат, прямо на полу, заваленном обглоданными костями, пустыми бутылками и консервными банками. Добро, хоть продуктов собственной жизнедеятельности орочий предводитель здесь не оставлял. Значит, не безнадежен; значит, была в нем хотя бы малая искорка разума, не затушенная Хаосом.

На вошедшую Оддрун Гхурк внимания обратил еще меньше, чем на муху, метавшуюся над его головой. Ну да ничего; это — пока…

— Эй, ты! — как можно грубее обратилась к вожаку орков Оддрун, — хочешь услышать, что о тебе сказал один из жителей Форта?..

И запоздало поправилась, ибо просить разрешения у орков было не принято:

— То есть, мне плевать, хочешь ты или нет. Так вот, этот парень из Форта сказал, что ты труслив как эта муха. И что ты убежишь, навалив в штаны, когда только увидишь его меч.

На это орк презрительно рыгнул, но в то же время явно заинтересовался. По крайней мере, соблаговолил привстать с пола.

— Еще парень из Форта говорил, что ты… жалкий слабак. Да-да, слабак; и что все эти орки… они ходят с тобой, чтобы защищать тебя.

— Так прямо и сказал? — осведомился орк, претворив эти слова звуком, похожим на рычание цепной собаки.

— Он сам мне это сказал, — тоном, выражающим самую чистую и незамутненную уверенность, отвечала ведьма, — а еще сказал, что вызывал тебя на бой, но ты испугался и не пришел.

— Просто… я не слышал об этом! — теперь уже сам голос Гхурка звучал как рык.

— И, наконец, этот тип говорил, что и ты, и все твои орки слабы как дети. И что даже одна баба из Форта в одиночку всех вас перебьет, если встретит. Потому, говорит, вы и сидите на окраине и в городе носу не показываете.

На этом месте Гхурк вскочил с пола, будто мяч, и взревел, потрясая над головой топором. А Оддрун улыбнулась: ее план сработал — в очередной раз. Видеть же, как исполняется задуманное, вне всякого сомнения, было приятно.

Город, куда на сей раз занесло Руфь, Артура и Хриплого, назывался Маренбрик. И все трое не могли не обратить внимания на то, сколь по-земному звучит это имя: не то по-английски, не то по-немецки, а может и по-голландски. Хотя, если верить небольшому глобусу, стоящему на столе Учителя, географически этот мир от Земли разительно отличался. По крайней мере, те четыре материка, что слагали здешнюю сушу, даже отдаленно не походили на массивы «Евразия-Африка» и «две Америки». Да и письменность, бывшая здесь в ходу, почти не напоминала латиницу.

Что касается Учителя, то в прежние времена он действительно имел профессию педагога и преподавал литературу и грамматику в одной из местных школ. И, разумеется, думать не думал, что станет чуть ли не последней надеждой цивилизации; что скромное название его профессии когда-нибудь превратится в титул, сродни дворянскому. Ни о чем подобном он, молодой учитель по имени Эймер, не смел и мечтать. Как не смели и подумать многие другие горожане, во что в итоге выльется «маренбрикская аномалия»; многим из тех, кого сейчас уже не было в живых.

Конец той жизни, в которой Эймер по утрам втискивался в автобус, дабы доехать до школы и там обучать неблагодарную детвору обращению с буквами — он наступил не вдруг и поначалу казался даже чуток забавным. То городские сады и клумбы оккупировались неизвестными науке сорняками… к которым не стоило и приближаться без огнемета; то целые птичьи стаи принимались биться в стекла (и даже в стеклопластик), начисто утратив инстинкт самосохранения; то в головах у некоторых горожан звучали чужие голоса. Все эти случаи до поры до времени способствовали лишь пополнению запасов анекдотов, баек и прочего городского фольклора.

Правда, когда посреди июля на Маренбрик обрушилась настоящая метель, горожанам стало уже не до смеха. Особенно метеорологам; те не смогли даже задним числом вычислить, откуда мог прийти снег с хоть кратковременным, но морозом. А следом за метелью на городских улицах появились первые провалы… и, само собой разумеется, больше стало автомобильных аварий и прочих несчастных случаев. Попытки же заделать эти узкие, но чрезвычайно глубокие, овраги успеха не принесли.

За оврагами последовали и первые чудовища. Эймер до сих пор помнил первого дракона… а также истребители с ближайшей базы ВВС, что были подняты для его уничтожения. С тварями помельче (и, что ценно, не умеющими летать) городские службы покамест худо-бедно, но справлялись сами.

Перед всем вышеупомянутым официальная наука капитулировала практически сразу: ни объяснения происходящему, ни даже внятной его картины ученые дать не смогли. Не помогло и новейшее экспериментальное оборудование. Зато как мухи на навоз на здешние аномалии слетелись самодеятельные пророки, сектанты и непризнанные гении — из тех, кого в лучшем случае отчислили на втором году аспирантуры.

Одни просто мелькали в местных телепередачах, уверяя, что именно они и предсказали происходящее ныне в Маренбрике аж в каком-то году; последний зависел от степени наглости пророка. Другие принялись во все горло голосить о приближающемся Конце Света, перед лицом которого единственным спасением было (а как же иначе?) принятие истиной веры и искупление всех грехов. И проповедники готовы были помочь в обоих этих делах… только, разумеется, не задаром.

Наконец, псевдоученые беспокоили все больше не простых граждан, а городские власти — своими предложениями и поистине фантастическими технологиями, что должны были, по их уверениям, помочь справиться с кризисом. Справиться… при условии, опять-таки, надлежащего финансирования.

Итог общения с подобного рода гениями был один и тот же: в мэрии и Городском совете им указывали на дверь; особо рьяным также требовалось придать ускорение в соответствующее место. Вот только делу это не помогало ни на йоту: влияние Хаоса все крепло, держать ситуацию в городе становилось все сложнее; в высоких кабинетах рассматривались решения разной степени кардинальности — от зачистки Маренбрика силами военных до эвакуации его жителей и блокады города. Однако сделать ничего из перечисленного власть предержащие попросту не успели. Хотя причины этого «не успели» до конца не понимают даже теперь, два десятилетия спустя.

Собственно, среди выживших популярностью пользовались две версии, по одной из которых Хаос все-таки прорвался в мир по-настоящему. Всерьез и надолго; все же те странности, что портили кровь жителям Маренбрика больше года, служили ему лишь разминкой, подготовительным этапом. Эпицентром прорыва принято считать промышленную зону; именно с выхода из строя промышленных объектов (а следом и систем жизнеобеспечения) начался отсчет новой эпохи.

В свою очередь, вторая версия гласит, что не из другого мира прорвалось нечто страшное, прозванное Хаосом, а наоборот: это Маренбрик целиком провалился в другое измерение — в коем чудовища и прочие прелести новой жизни были в порядке вещей. Главным доводом в пользу этой версии служил, разумеется, тот прискорбный факт, что за двадцать лет на помощь маренбрикцам так никто и не пришел и даже весточки не прислал. Хотя вырваться из обреченного, агонизирующего города за эти два десятка лет успели многие… точнее, попытались вырваться. Попытались — да только судьба их осталась неизвестной.

Впрочем, обе версии появились много позже Первого Дня; поначалу же маренбрикцам было совсем не до гипотез и прений, и ни до чего вообще — кроме вопросов спасения собственной жизни. И уж что-что, а тот день Эймер запомнил во всех его деталях и красках. Тот самый день, когда выключился свет, и занятия в школе были завершены раньше обычного — к вящей радости глупых учеников. Тот день, когда он бестолково терзал мобильник, не в силах поймать даже слабенький сигнал посреди города. И тот треклятый день, что сменился мрачными вечером, наполненным осадами закрытых магазинов и бензоколонок.

В числе его особенно ярких эпизодов в памяти горожан осталась трагедия «Поезда беженцев». Тогда пассажирский состав, битком набитый, по большей части, безбилетниками рванул на ближайший город… но не сумел отъехать от вокзала даже на пару километров. Он сошел с рельсов, сошел на ровном месте… тогда говорили, что это первые ведьмы и колдуны попробовали на вкус новые способности.

А потом настала ночь — и многие, включая самого Эймера, узнали, что их дом отныне не может считаться ни крепостью, ни вообще мало-мальски надежным укрытием. То была ночь стрельбы, костров на улицах, баррикад; ночь жестоких, не поддающихся описанию, чудищ, что не ведали и не хотели ничего, кроме как крушить и убивать все вокруг. «Ночь, пропахшая кровью и гарью», — так окрестил ее про себя Учитель.

Прошло еще несколько лет, прежде чем жизнь в Маренбрике, если не наладилась, то уж во всяком случае, вошла хоть в какую-то относительно мирную колею. И хотя значительная часть города осталась за Хаосом, люди тоже успели ухватить кое-что. И с тех пор не сдавали от удержанных позиций ни пяди.

Промзона и вообще весь север Маренбрика безоговорочно считался владением Хаоса. Драконы и прочие жуткие твари выходили именно оттуда; простые же смертные на север и не совались — ни по какому поводу. Ибо даже те везунчики, что избегали чужих когтей и зубов, могли сойти с ума или превратиться в мутанта. В совершенно уродливое, почти лишенное разума существо, по какой-то иронии судьбы сохраняющее сходство с человеком.

Сильно было влияние Хаоса и в центральной части города: именно оно порождало мутантов или гиблые места, вроде Заколдованного Леса. Там же располагалась и Башня: бывший телецентр, а ныне обиталище колдунов и ведьм. Людей, что научились использовать силу Хаоса в своих целях.

Среди обитателей Маренбрика чародеи считались, чуть ли не самыми опасными, и вполне могли бы уничтожить всех, еще оставшихся в живых горожан. Если бы не одно «но»: в качестве довеска к могуществу они получили от Хаоса еще и жуткий индивидуализм — из-за чего отношения внутри Башни неплохо характеризовала поговорка «как пауки в банке».

Впрочем, справедливости ради, Хаос нес в центр города не одно только зло; время от времени среди руин находились, к примеру, ящики с консервами, незнамо как там оказавшиеся. Эти ящики… а также охота на чудовищ с промзоны (не таких уж и грозных, по крайней мере — поодиночке) стали единственным источником пищи для горожан. Единственным потому, что погода в Маренбрике теперь менялась резко и непредсказуемо, а заниматься сельским хозяйством в таких условиях было ох, как непросто.

Также имелся форпост Хаоса на юго-западе, в пригороде. Именно оттуда на Маренбрик совершали свои набеги орки — не мутанты, но и уже не люди. Говорят, что в орков превратились наиболее слабые духом горожане: пьяницы, хулиганы, наркоманы. А уж по этим-то подвидам приматов юго-западный пригород давно и твердо держал лидерство.

Остальной Маренбрик остался за людьми: за тремя более-менее крупными группировками и множеством мелких банд… а также одиночек — этаких робинзонов посреди родного города. На западе расположились мародеры или Притон: клан тех, кто еще в первые дни успел натаскать себе продовольствия и предметов быта из магазинов и складов. Опорным пунктом мародерам служило бывшее здание торгового центра.

В восточной части города хозяйничала Гильдия; в просторечии — торговцы. И, между прочим, самый могущественный из человеческих кланов. В бывшем автобусном парке торговцы оборудовали лавки и ремонтные мастерские; деньги, естественно, не признавали, предпочитая натуральный обмен. Причем, обменный курс естественно устанавливали сами.

Говорят, что возглавлял Гильдию бывший полицейский офицер, благодаря которому под контролем клана оказались, чуть ли не все городские запасы огнестрельного оружия. Впрочем, и оружие обычное, холодное, тоже частенько приходилось приобретать в автобусном парке. И, само собой разумеется, добро, присвоенное Гильдией, охраняли лучшие бойцы города — подготовленные, по всей видимости, бывшими полицейскими.

При этом в городские междоусобицы торговцы не лезли, а полностью сосредоточились на защите (и преумножении) своего богатства. И только с Притоном они были на ножах… что, впрочем, и неудивительно. Ведь мародеры упорно не желали принимать правила игры, придуманные Гильдией: они предпочитали не выменивать нужные вещи, а добывать их — в том числе и отбирая у более слабых.

В то же время, несмотря на многолетний характер вражды, серьезных столкновений между Притоном и Гильдией случилось всего два. Первым был налет на один из складов, принадлежащих торговцам; вторым — ответная «акция возмездия». Тогда бойцы Гильдии отловили на городских улицах и повесили на фонарных столбах с десяток обитателей Притона, вырезав на груди у каждого слово «вор». С тех пор мародеры к торговцам не совались… однако, и переходить с ними на рыночные отношения не спешили.

Что же касается Форта, то среди городских группировок он никогда не считался ни особенно сильным, ни шибко богатым; не претендовал на чужое, но и безнаказанно пинать и кусать себя тоже не позволял. Здешние обитатели охотно вели дела с Гильдией, надавали по рукам Притону и успешно отражали набеги орков. А выживали, в основном, за счет охоты на отродья Хаоса и поиска полезных вещей в руинах. Последние, как уже было сказано, не переводились — благодаря опять-таки Хаосу; поискам же оных занимались следопыты вроде Гната.

Но главное отличие Форта от других группировок заключалось в его отношении к людям… или отношению к нему людей. Так, если в мелкие банды сбивались ради банального выживания, а крупные кланы работали на обогащение своих предводителей, то к Форту многие примкнули по одной причине — в надежде получить защиту. Проще говоря, спрятаться от мира, ставшего слишком жестоким для них.

Община принимала даже подобных приживал — хоть и без восторга; а Эймер Учитель, на правах ее духовного лидера, делился с подопечными своими знаниями. Именно сие занятие: накопление и сохранение знаний, их распространение в форме уроков, стали теперь основными занятиями Учителя. Его священным долгом… а вовсе не постылой обязанностью, как в прежние, куда более спокойные, времена.

И такая форма заботы была второй «изюминкой» Форта.

Обо всем этом Эймер рассказал трем гостям из иного мира в день их прибытия… а, точнее, в вечер. И от Артура, Руфи и Георгия Брыкина не укрылся тот живой интерес, с которым их встретил Учитель. Вот только подлинные мотивы этого интереса так и остались для землян тайной: они не спрашивали — и Эймер тоже не торопился обсуждать эту тему. И еще неизвестно, сколь долго Учитель мог ее обходить, не случись на следующее утро нападения орков.

Надо сказать, что врасплох обитателей Форта орки все же не застали… если вообще стремились к этому и если в принципе имели хоть какие-то представления о стратегии и тактике. Толпу серых как крысы, вооруженных палками и топорами, человекоподобных существ заблаговременно заметили еще дозорные на третьем этаже — и немедленно объявили тревогу.

Не была эта атака и первой в истории Форта. И даже второй не была. Так что его защитникам не пришлось долго думать относительно дальнейших своих действий. С третьего этажа, со стороны КПП и непосредственно входа в здание раздались хлопки выстрелов и короткие очереди; в первую же секунду они сразили не менее полдесятка орков. Затем в самую гущу серой стаи полетела граната: одна — но и ее хватило, чтобы в орочьих рядах образовалась изрядная брешь.

Будь нападавшие людьми, они бы тотчас же отступили, встретив столь сильное и беспощадное сопротивление. Но с другой стороны, человекам разумным вряд ли вообще могло прийти в голову лезть под пули и гранаты, не имея под рукой даже маленького пистолетика. Здесь же Хаос все-таки сделал свое дело: орки не просто шли напролом, без тени страха — они еще и зверели от вида крови. И с еще большим рвением устремлялись вперед.

Понимая все это, стрелки Форта и не надеялись остановить нападавших; они преследовали другую цель: выгадать немного времени своим товарищам, чтобы те успели взяться за мечи и топоры. И встретить серую толпу уже холодной сталью — в умелых руках способной пролить не меньше крови, чем драгоценные нынче порох и свинец.

Тем временем облако, зачарованное Оддрун, несло ведьму прямиком на третий этаж Форта… вернее, на то, что от него осталось: на щербатую бетонную площадку с огрызками стен. На место, на самом деле небесполезное, ибо именно там жители Форта обычно жгли костры и готовили пищу. А также заранее узнавали о приближающихся врагах. Место небесполезное… и в тоже время практически беззащитное от нападений с воздуха.

Подлетела Оддрун с тыльной стороны здания и приземлилась достаточно далеко от той пары бойцов, что занимали позицию наверху. И, тем не менее, недолго подумав, ведьма сочла нужным избавиться от этих двоих, метнув в них огненный шар. Ненависть к Форту в данном случае была ни при чем: просто ведьме хотелось обезопасить пути отступления. Оставлять же в тылу врагов при этом было, как минимум, нежелательно.

Не обнаружив поблизости других людей, Оддрун быстро отыскала лестницу и спустилась вниз… где в коридоре второго этажа столкнулась с Георгием Брыкиным. Тот, естественно, не был знаком ни с Рыжей ведьмой, ни с каким-либо другим обитателем Башни, однако по внешнему виду незваной гостьи сразу же заподозрил неладное.

Правда, он не мог поднять руку на женщину — несмотря на род занятий и провинциальную неотесанность. Но вот ухватить Оддрун за локоть, причем довольно грубо, Хриплый все-таки себе позволил.

— Куда направляемся, дамочка? — хотел было спросить Брыкин. Но успел произнести только первое из этих слов.

Ведьма взмахнула свободной рукой, и словно невидимый грузовик въехал в землянина, отшвырнув его к ближайшей стене. Уже сползая на пол, Хриплый заметил, что злополучная «дамочка» направилась в комнату для гостей: туда, где как раз находилась Руфь Зеленски.

Оддрун действительно шла не абы куда, а в ту самую комнату. Ибо именно туда вел ее амулет, ставший обнадеживающе теплым. Когда же ведьма переступила порог комнаты, когда встретилась глазами с сидящей в кресле и читающей Руфью — тогда око со зрачком из черного камня и вовсе раскалилось как сам огонь. Однако Оддрун выдержала: не бросила амулет и даже не вскрикнула; Хаос приучил ее к стойкости… чего, увы, нельзя было сказать про Руфь.

Едва увидев Рыжую ведьму, девушка взвизгнула и вскочила как ошпаренная. Впрочем, виной тому была не только странная гостья и ее внезапное появление: вдобавок еще черный кубик, накануне полученный от Учителя, неожиданно и непривычно нагрелся. Как сковорода… чем не преминул напомнить о себе Руфи, успевшей положить его в карман.

— Кто вы? — вскрикнула Руфь, одновременно попытавшись достать кубик из кармана. И отдернула руку: изделие Создателей обожгло девушке пальцы.

— Это не важно… кто я, — произнесла спокойно и даже как-то вкрадчиво Оддрун, — важно — кто ты. Избранный… то есть Избранная. Для меня большая честь встречать тебя… здесь.

Ведьма сделала шаг в сторону своей собеседницы. Шагнула навстречу и Руфь — робко, боязливо… но с внезапно возникшим ощущением, что так и должно быть. С внезапным и словно бы возникшим ниоткуда пониманием правильности и даже необходимости происходящего. Черный зрачок на амулете Оддрун сделался темно-красным; сам же амулет, казалось, вот-вот должен был вспыхнуть, заняться пламенем. Продолжал раскаляться и черный кубик в кармане джинсов Руфи… но ни дыма, ни огня не было. Как не было и боли: изделие Создателей не жгло — теперь оно лишь приятно грело, согревало девушку изнутри, подобно плотному и горячему обеду.

Несколько мгновений они просто смотрели друг на друга — рыжая, всклокоченная, не слишком молодая женщина и черноволосая девушка, оставшаяся аккуратной даже в чужом мире; в городе, захваченном Хаосом. Такие разные… и чем-то неуловимо похожие; наверное, блеском в глазах или просто ощущениями.

Так они смотрели и молчали… пока в комнату не ворвался Георгий Брыкин, изрядно помятый, но вполне живой и целый. А главное — злой: в этом душевном качестве он давал сто очков вперед даже оркам, осаждавшим Форт.

— Эй! Отойди от нее! — прокричал-прорычал Брыкин, одновременно обрушивая на голову ведьмы прихваченный с собой стул.

— Не надо! — жалобно воскликнула девушка, но было уже поздно.

Приема не было не только против лома, но и против стула. А если и был, то Оддрун банально не успела ни поставить защитные чары, ни просто отскочить в сторону. Стул, разумеется, оказался старым и ветхим, как и вся мебель в Маренбрике. Он начал разваливаться уже после первого удара… вот только ведьме, застигнутой врасплох, с лихвой хватило даже этого.

Оддрун, как подкошенная, рухнула на пол; Руфь едва удержала Брыкина, вздумавшего еще и пнуть лежащее тело. А в комнату для гостей уже вбегали встревоженный Учитель в компании с Артуром Санаевым — сжимавшим в руках швабру и тоже не излучавшим ни олимпийского спокойствия, ни, тем паче, миролюбия.

— Твою мать! Сара! Ты не понимаешь! — сыпал Хриплый обрывочными фразами, перемежая их с крепкими словцами, — она ж опасна! Это ведьма!

— Да ну? — последние слова землянина Эймер воспринял буквально и с немалым интересом.

Склонившись над распростертым телом, он перевернул Оддрун на спину, посмотрел сперва на саму женщину, потом на амулет в форме глаза. Затем, с мгновенно посветлевшим лицом Учитель повернулся к своим гостям.

— О, да! — молвил он торжествующим, и в тоже время дрожащим от волнения, голосом, — Георгий абсолютно прав. Что ж, дорогие гости-иномиряне, вас… и, конечно, нас можно поздравить. Сегодня вы победили одну из жительниц Башни. Одну из фавориток Хаоса… а также одну из самых опасных тварей, порожденных им. Претворяя ваш вопрос, поясняю: человеческая внешность в данном случае — не более чем обертка… скрывающая отнюдь не конфету. Возможно, и заварушку с орками устроила тоже она.

Нападение орков было остановлено по, уже ставшему привычным для Форта, сценарию. Один из охотников (и одновременно неплохой снайпер) поймал в прицел вожака: самого крикливого и выглядящего наиболее сильным, орка. Чтобы оставить эту силу и крикливость в прошлом, ему хватило одного-единственного нажатия на курок — после чего стая, лишенная вожака, бросилась врассыпную, а отчасти повернула домой.

Потери Форта по итогам сражения были невелики: пятеро раненых и трое убитых… причем, двое из последних трех своей гибелью были обязаны не налетчикам из пригорода, а ведьме Оддрун. Это их настиг огненный шар, выпущенный Рыжей на третьем этаже. С другой стороны, если копнуть глубже, следовало признать, что кровь и третьего из погибших, по большому счету, на руках Оддрун: ведь именно она подстроила нападение орков. В ее причастности, по крайней мере, к сегодняшнему набегу в Форте почти никто не сомневался.

Что касается самой Рыжей ведьмы, то она осталась жива и относительно здорова. Во всяком случае, шишка, образовавшаяся после удара Брыкина, истаяла буквально на глазах. Не было и боли… как, впрочем, и свободы: пока поверженная Оддрун приходила в себя, ее успели связать по рукам и ногам, а в довершение отнять амулет.

Впрочем, справедливости ради, отделалась ведьма еще легко: Эймеру стоило немалых трудов, чтобы удержать жителей Форта от расправы. Община успела стать почти семейным кланом; орочья же атака наверняка лишила кого-то из местных жителей сына, брата, друга или мужа. Но еще больше людей банально впали в эйфорию от пленения могущественной ведьмы — и теперь жаждали если не возмездия, то уж точно расправы себе на потеху. Что касается самой новоиспеченной пленницы, то она, вполне возможно, заслуживала и того, и другого… вот только у Учителя на Оддрун имелись другие планы.

— Итак, — обратился он к Рыжей ведьме, заложив за спину руки и неторопливо меряя комнату шагами, — что же привело тебя в наш дом?

Оддрун злобно зашипела. Разорвать путы ей было, в общем-то, под силу… если бы не дуло пистолета, находившееся слишком близко от головы. Пистолет сжимала рука Георгия Брыкина: честь, а может повинность стеречь пленницу была доверена именно ему и доверена справедливо. Уж в чем, а в своей способности вовремя нажать на курок Хриплый не сомневался, оружие держал уверено — невзирая на то, что данную конкретную модель видел впервые. Последнее, впрочем, не имело значения: как он привык считать, ствол — он и в Африке ствол. И даже гораздо дальше, чем в Африке.

— А зачем вы спрашиваете, господин Бланк? — не имея возможности для физического сопротивления, ведьма не упустила возможности самоутвердиться на словах, — вы же Учитель. Вы же все знаете.

— Господин Бланк… — повторила Руфь, также присутствовавшая на допросе, — ты вы знакомы?

— Вероятно, это одна из моих учениц, — Эймер пожал плечами, — из той жизни… сейчас и не вспомню.

— А вот я помню, — Оддрун хихикнула, — все помню! Помню этого молодого, но уже сформировавшегося за-ну-ду. Который придирался к каждой помарке в домашнем задании и не отпускал бедных деток покурить во время уроков.

— Это все, что ты можешь сказать? — молвил Учитель вроде бы спокойным голосом… но по лицу было видно, что спокойствие это дается ему уже с трудом.

— Нет. Не все. Еще этот гнус вызывал к доске не абы кого, но тех, кто чем-то ему досадил…

— Я не об этом, — оборвал ведьму теряющий терпение Эймер, — оставим прошлое: меня больше интересуют сегодняшние события.

— А сегодня, — подчеркнуто неторопливо отвечала Оддрун, — сегодня выдалась не очень теплая… и облачная погода.

И довольно ощерилась — заметив, что эта фраза окончательно вывела собеседника из равновесия.

— Послушай, ты, — сорвавшимся голосом выкрикнул Учитель, подойдя к ведьме вплотную и схватив ее за подбородок, — до тебя что, еще не дошло? Достаточно мне щелкнуть пальцами — и вон там, на полу, будет валяться то дерьмо, которым заполнена твоя голова. Секунда… и все. И никакой твой гребанный Хаос тебе не поможет! Если ты не прекратишь паясничать…

— Простите, что я вмешиваюсь, — обратилась к Эймеру Руфь, предварительно изловчившись и вклинившись между ним и допрашиваемой ведьмой, — мне кажется, это должно помочь… по крайней мере, ответить на некоторые вопросы.

— Правда? — сразу заинтересовался Учитель и, по крайней мере, отпустил Оддрун, — что ж, я слушаю.

— Во-первых, этот «глаз», — начала Руфь, держа перед собой амулет ведьмы, — его… так сказать, зрачок, выполнен из того же материала, что и изделие Создателей. И он так же меняет температуру в зависимости от обстановки. Из чего следует, что именно Создатели причастны к изготовлению этой вещицы… а, возможно, и к так называемому Хаосу.

— Вот как? Ну а во-вторых?

— Она, — девушка кивнула в сторону Оддрун, — говорила мне про какого-то Избранного. Вернее, Избранной. Похоже, она имела в виду меня.

На это ведьма расхохоталась — торжествующе и злорадно.

— Да! Да! — воскликнула она, — именно это и называется — «Учитель»! Смешно… знаете, господин Бланк, вам самому учиться в пору. Потому что весь тот мусор, который сбросили вам в голову в школе и колледже… он нынче уже бесполезен.

Сделав паузу и дождавшись, когда изрядно нахмурившийся Эймер вновь обратит на нее внимание, Оддрун продолжила:

— Кем надо быть… чтоб держать меня в путах, а Избранного — на свободе… да рядом с собой. Не боитесь, господин Бланк? Эта девочка-то поопаснее меня будет!

— Та-а-ак… вот оно что, — проговорил Учитель и повернулся к Руфи, — можем выйти, поговорить?

Та кивнула, и оба вышли в коридор.

— Дело вот в чем, — без долгих предисловий начал Эймер, — лет семь тому назад в Маренбрике объявился некто, называвший себя Пророком… хотя в народе он очень быстро заслужил другое прозвище — Безумный Проповедник. Не без оснований, как ты понимаешь.

Так вот, Проповедник утверждал, что совершил-де паломничество в промзону… и, что замечательно, остался после этого в живых. Подрастерял, конечно, рассудок — однако ж ничуть о том не жалел, ибо взамен получил откровение свыше. Откровение, которое вроде как могло бы нас всех спасти.

— Как Моисей… — проговорила вполголоса Руфь, обращаясь, скорее, к себе, чем к собеседнику. Тот, впрочем, услышал — и хотя не понял, о ком идет речь, общий смысл все-таки уловил.

— Да, — молвил Учитель в ответ, — я знаю, во многих религиях встречаются подобные моменты. От них же частенько и зарождаются целые новые конфессии… или течения внутри уже существующих. Не исключаю также, что такие явления бывают не только в нашем мире. Другой вопрос — как воспринимает подобные откровения общество. И ответ на него на самом деле довольно прост: смотря о каком обществе идет речь, и в каких условиях оному приходится жить.

Видишь ли, Руфь, живи мы в нормальном городе, уютном и безопасном, пророки с безумными глазами и пеною у рта в лучшем случае вызывали бы у нас брезгливое равнодушие. В худшем… сама понимаешь: даже в наше цивилизованное время Проповедника могли ждать штраф, административный арест или принудительное лечение в палате с мягкими стенами. В старину так и вовсе бедняга рисковал жизнью… поскольку мог запросто потерять ее на дыбе или на костре. И подавляющее большинство горожан проводило бы «смутьяна» и «еретика» на казнь с пытками без сожаления, а напротив — свистом и улюлюканьем.

Но мы… думаю, излишним будет напоминать, что мы живем на руинах рухнувшего мира, по соседству с чудовищами и злым чародейством. Да и не живем, по большому счету, а лишь продлеваем свою агонию. В свете этого не вижу ничего удивительного в том, что оставшиеся в живых маренбрикцы готовы ухватиться за любую, даже самую хрупкую, соломинку. Вместо того чтобы покорно… даром что медленно, идти ко дну.

Откровение же, принесенное Пророком из промзоны, действительно было такой соломинкой: оно давало горожанам надежду, пускай и призрачную. Надежду на то, что однажды из другого мира придет некто, называемый Избранным: кто-то, кто выглядит как человек, но по возможностям человека превосходит. В частности, он должен быть неподвластен влиянию Хаоса… только не так, как ведьмы, думающие, будто подчинили его, а не подчинились. Нет: на Избранного просто не действуют чары, и чудовища его не трогают. Но главное даже не это.

Важно, что только Избранному под силу закрыть проход, через который Хаос прорвался в наш мир. Чтобы чары, наконец, рухнули, и Маренбрик вернулся к нормальной жизни.

— Избранный… закрыть проход… — нахмурилась Руфь Зеленски, — и вы во все это верите?

— Я — нет… до самого последнего времени, — не слишком уверено отвечал Эймер, — но многие приняли слова Безумного Проповедника за чистую монету. Многие, включая жителей Форта. Я уже говорил, почему… Что касается меня, то я поначалу не верил и считал так называемое пророчество бредом сумасшедшего — коим, собственно, и был Пророк.

Однако несколько дней назад Гнат Следопыт… с ним вы уже знакомы, нашел в одной из руин тот черный кубик, который, по твоим словам, изготовлен инопланетной сверхцивилизацией. Тогда же Гнат обнаружил одно примечательное свойство кубика: там, в одном из зданий в центре города, он был теплым — примерно как человеческое тело. А по мере перемещения на юг… и удаления от промзоны, кубик заметно остывал.

— Еще он нагревался от приближения амулета ведьмы, — вспомнила Руфь, — который сделан из такого же материала… Странно, да?

— Не думаю, — помотал головой Эймер, — скорее, наоборот: мы имеем дел с крайне удачным стечением обстоятельств. Видишь ли, похоже, что даже чародеи Башни верят в приход Избранного. И даже приветствуют его… даром, что исполнение пророчества грозит гибелью не только драконам и оркам, но и им самим.

— А с другой — они могут интерпретировать пророчество в свою пользу, — предположила Руфь, — например, что Избранный избавит мир не от Хаоса, а, наоборот: от дурно пахнущих людишек и прочих никчемных смертных.

— Совершенно верно, — с энтузиазмом принял это предположение Учитель, — скорее всего, именно так оно и есть. И посему я намерен веру этой рыжей стервы — использовать. Для всех нас.

— Каким же образом? — не поняла юная Зеленски, хотя в душе уже чувствовала подвох.

— Помочь. Исполнить пророчество, — отчеканил Эймер, — помочь Избранному… то есть тебе, добраться до прохода. Точный путь должен указать этот кубик… если тебе и впрямь не впервой им пользоваться, то ты справишься.

— Я правильно поняла? — недовольно вопрошала Руфь, — то есть, вы хотите отправить меня в самое опасное место города? Туда, куда вы сами заходить боитесь? Вы, здоровые вооруженные мужики! И вы, в самом деле, думаете, что я соглашусь? Да вы, вообще, в своем уме, господин Бланк?

Лицо Эймера заметно дрогнуло — как видно, Учитель не любил обращения к нему по фамилии.

— Отвечаю, — молвил он сухо, — ты пойдешь не одна. В качестве огневой поддержки с тобой пойдет эта ведьма, которую я теперь охотно отпущу. Ибо знаю, что сие пойдет нам всем на пользу. Кроме того, я дам вам в компанию Гната Следопыта… уточняю: он не только следопыт, но и весьма неплохой боец.

Это один момент. Второй: как мы успели заметить, порождения Хаоса за редким исключением не трогают себе подобных — то есть, другие порождения Хаоса. Что, применительно к предстоящему… мероприятию означает следующее: на ведьму всякие там драконы и прочая нечисть почти наверняка не нападет. На тебя, соответственно, тоже — если ведьма будет рядом, а как вариант: если ты и впрямь Избранная. В последнем случае напоминаю: Хаос не будет иметь над тобою власти. Что касается Гната, то он вряд ли откажется рискнуть жизнью ради общего блага. Не такой он человек, уж я-то знаю.

И последнее. Просто напомню тебе обстоятельства вашего здесь появления. Надеюсь, ты не подумала, что мы страдаем избытком гостеприимства, замешанного с толерантностью — и потому охотно принимаем туристов… в том числе и из других миров? Если ты полагаешь именно это, я вынужден разочаровать и тебя, и твоих дружков. На вас Форт рассчитывал, и вы нам интересны только в одном своем качестве, а именно в возможности исполнения пророчества. В противном случае… надеюсь, ты и сама понимаешь. Жизнь в этом городе как-то не способствует гуманизму.

— Да уж, — вздохнула Руфь, пораженная услышанным. Первое впечатление от Учителя; его образ, созданный по этому впечатлению — все это дало трещину еще при допросе Оддрун. Теперь же от этого образа и вовсе не осталось камня на камне.

Вместо скромного ученого, «книжного червя» под защитой у Сильных и Вооруженных перед девушкой стоял самый настоящий диктатор. Хоть и не дуболом-солдафон, заправляющий в какой-нибудь из земных «банановых республик» — но при этом не менее опасный, чем означенный дуболом. Опасный в силу большего ума и гибкости… в сочетании с недостатком моральных принципов. Хотя, бы может, принципы у него и наличествовали… да только своеобразные. Для диктаторов, особенно просвещенных, сие, увы, характерно.

— В общем, поговори со своими спутниками, — подытожил Эймер, — они ведь тоже, наверняка, захотят пойти с тобой. Ваш общий ответ жду после обеда.

— С-старый ботан! Он в своем уме? — воскликнул Артур Санаев после того как Руфь пересказала ему и Брыкину свой разговор с учителем.

— Похоже, что нет, — согласился с товарищем по несчастью Хриплый, — выходит, им самим ссыкотно туда захаживать… даже в полной боевой, а нас… нами не жалко и рискнуть. Не хреново!

— А то дак вежливый весь из себя, гостеприимный: «рад вас приветствовать»! — вторил Артур, — тьфу!

— Боюсь, у нас нет выбора, — развела руками Руфь.

— Боюсь, ты ошибаешься, — возразил на это Брыкин, — кое-что предпринять можно… пистолет-то мне эта падла оставила. Так что у меня есть шанс застрелить этого ублюдка… ну или взять в заложники. Посмотрим, как тогда он нам сможет угрожать!

— Дело ведь не только в угрозах, — голос девушки прозвучал довольно печально, — я же, вроде, говорила: на промзону указывает кубик Создателей. А это значит, что по-другому нам этот мир не покинуть.

— А, вот как оно выходит, — вздохнул Гога Хриплый, — баш на баш, значит. Как всегда. «Помогаете себе — помогите и нам»… Кстати, Сара… то есть, Руфь, ты что ли до сих пор ему веришь? Хотя бы в том, что кубик твой ведет именно в промзону?

— Проверить-то несложно, — последовал уверенный ответ, — температура меняется непрерывно, успею заметить. К тому же… не похоже, чтобы Учитель знал о такой возможности кубика — переносить в другой мир. Точнее, нет, не так: о возможности-то он знает, но с нами ее никак не связывает. Думает, будто мы сами перемещаемся… а кубик-ключ — это так, чтобы дверь в другой мир закрыть, а не открыть.

— Домыслы какие-то, — проворчал Брыкин, — притянуто за уши. Руфь, вот уж от кого-кого, а от тебя такого простодушия не ожидал.

— Да какая разница, что там знал и понял этот старпер? — вспылил Артур, — ему что-то надо — так пусть принимает наши условия. Например, мобилизует своих бравых вояк, чтобы пробивали нам дорогу. Надо дать понять ему: мол, нехорошо это, жизнью Избранного рисковать. Он… то есть, она… то есть, ты, Руфь погибнешь, а второго шанса у этого инопланетного Мухосранска уже не будет.

— Да не горячись ты, — Руфь хлопнула его по плечу, — успокойся. Мы же не просто так туда пойдем. С нами будет Гнат… а еще та ведьма.

— Что? — еще больше нахмурился Брыкин.

— Так надо, увы, — попыталась успокоить его девушка, — с ведьмой наши шансы возрастают в разы. Потому что создания Хаоса друг на дружку вроде бы как не нападают. А если кто и нападет, то сильно пожалеет… да что я говорю, ты ведь и сам успел увидеть ведьму в деле. Не так ли?

Последний вопрос был риторическим. Хриплый поморщился, вспоминая, как его размазало по стене, но промолчал. А Руфь продолжала:

— Не исключено, что твари из промзоны не позарятся и конкретно на нас троих. Не потому, что кто-то из нас Избранный, а из-за кубика Создателей. Тут Эйнштейном не надо быть, чтобы связать между собой перемещение между мирами, артефакт Создателей — и Хаос в Маренбрике. Наверное, даже техника сверхцивилизации может быть неисправной. Опять же возьмем амулет ведьмы: зрачок у него явно из того же материала.

— Все понятно, — невесело усмехнулся Брыкин, — с тобой, с Учителем этим… Так бы сразу и сказала, что сама все решила на пару с этим старым хмырем, а нас так… перед фактом ставишь.

— Я же, вроде, говорила: никакого другого выхода у нас нет. Выхода отсюда. В то время как план Учителя… в общем, он весьма неплох. Продуман, по крайней мере.

— Ну-ну, — хмыкнул ее собеседник, — «у нас нет». А кто говорил про «нас»? Ты не подумала, Сара, что у меня… лично у меня могут здесь быть свои планы?

Руфь насупилась; ох и не нравилось ей, когда путали имя — особенно, если делали это сознательно. Да и сам, начатый Брыкиным, разговор не внушал ей радости — потому как с первых слов обещал быть тяжелым и малоприятным.

— Может быть мне, — продолжал Хриплый, — вовсе неохота отсюда уходить. Может быть, мне в Маренбрике очень даже нравится. А что, ментов тут нет, законов дурацких — тем более. Всех этих игр в цивилизацию… Здесь каждый выживает, как может… и как хочет. Так не думала ли ты, дорогуша, что у меня другая задумка… лично для себя? Шмальнуть того хмыря, шмальнуть ту ведьму — за все хорошее, что они мне сделали; послать вас с Артуркой на хутор бабочек ловить, а самому… ну, скажем, прибиться к какой-нибудь местной братве. Как тебе такой расклад?

Впрочем, глядя, как замолчала Руфь, как округлились ее глаза, Брыкин поспешил успокоить девушку.

— Ладно, не переживай, — молвил он примирительно, — это я так, чисто для примера. На самом-то деле мне, конечно же, трижды не уперся этот Маренбрик, в котором ни пива вечерком тяпнуть, ни телку нормальную снять. Но мне и кое-что другое не нравится… например, одна вредненькая еврейская девочка. Которая прилипла ко мне аки банный лист… на тропинках далеких планет. Над которой я сжалился; за которую я даже как-то заступился — в Джанкдоме, помнишь? И которая теперь вдруг возомнила себя центровой… или хрен знает кем, и позволяет себе решать за взрослых… и в какой-то степени разумных людей. Это понятно?

— Понятно, — Руфь тряхнула головой, собираясь с духом, — тогда у меня тоже могли быть свои планы. Например, сказать Учителю, что справлюсь сама… без тебя и без Артура. Что пойду в промзону с Гнатом и ведьмой… последняя, кстати, чуть ли не молится на меня. Да и весь этот Хаос, если честно, пугает меня несильно — потому как я лучше рискну ради даже мелкого шанса, чем буду прозябать без никакого. А вы оставайтесь здесь: без пива и телочек, но зато и без ментов. Это понятно?

— Ну вот, блин! — бросил Артур, обескураженный столь резкой отповедью. Зато реакция Брыкина оказалась прямо противоположной: на свою невзрачную спутницу он посмотрел с явным уважением.

— Что ж, — молвил он, — похоже, я тебя недооценил. Прогрессируешь на глазах… молодец. Теперь по делу: конечно же, лично мне все это понятно. Спасибо, что объяснила.

— То есть — в путь?

— Умгу, — подытожил Артур, — надеюсь, нас хотя бы накормят.

Разумеется, голодными их в путь не отправили. И, более того, забота об Избранной и ее спутниках не ограничилась одними лишь вопросами пропитания. Вдобавок Брыкину и Санаеву вручили по пистолету с полной обоймой, а также по комплекту одежды — вроде той, которую в свои вылазки надевал Гнат Следопыт. Последнее тоже не лишено было смысла, потому как вещи, в коих оба землянина сбежали из Тропического Рая, кроме как в Тропическом же Раю носить было не очень-то удобно. Особенно, если учесть непредсказуемость здешней погоды.

Еще Артуру и Хриплому настоятельно советовали прихватить с собой по мечу, но те отказались — имея на то целых две причины. Во-первых, обращаться с холодным оружием ни тот, ни другой толком не умели, а во-вторых, процесс переноса этих, далеко не легоньких, железяк вряд ли мог доставить удовольствие. В то время как предстоящий путь и без того не обещал быть гладким.

Что касается Оддрун, то ее освободили уже после того, как Гнат и трое землян закончили сборы. Ведьму провели мимо КПП с завязанными глазами и под дулом карабина; убрали же и ствол, и повязку с глаз лишь в сотне шагов от Форта. И даже тогда опасную пленницу не спешили выпускать из-под прицелов.

Причем, вполне справедливо. Потому как Оддрун буквально трясло от жажды поквитаться с гадкими людишками; гадкими — но оказавшимися столь незаслуженно везучими. Остановили же ведьму не карабины защитников Форта, а нечто другое: ощущение близости чего-то… или кого-то более важного, чем она сама с ее желанием мести.

— Твой амулет, — окликнул Оддрун знакомый голос. Столь знакомый, сколь и желанный.

Обернувшись, ведьма едва сдержала восторженного вскрика. Предчувствие не обмануло ее: зовущий голос и впрямь принадлежал Избранной. Та стояла посреди улицы и держала перед собой амулет-глаз.

Но радость Оддрун почти сразу оказалась омрачена; Избранная была не одна, а в компании трех людей из Форта. Причем, одного из них ведьма узнала сразу, потому как успела запомнить крепко-накрепко. Ведь это именно он подло напал на нее, и он же присутствовал на допросе — держа дуло возле головы.

Под злобным и недвусмысленным взглядом ведьмы Брыкин даже немного попятился и почти инстинктивно потянулся за пистолетом.

— Нет! — строгий голос Избранной мгновенно отрезвил Оддрун, подействовав на нее как ушат холодной воды, — ты нужна… мне. Чтобы завершить дело. А эти люди нам помогают. И я не хочу, чтобы твои дурацкие выходки загубили то дело… ради которого я и была послана сюда Хаосом.

В голосе Руфи не было ни повышенных тонов, ни грамма металла — напротив, он звучал подчеркнуто спокойно и как-то даже тихо. Но этот голос сделал, казалось бы, невозможное: под увещевания Избранной, Оддрун словно вернулась в детство; она снова почувствовала себя несмышленым ребенком, которого распекает строгая мать. И сникла, затихла, даже втянула голову в плечи — так давило на ведьму ощущение нелепости и неуместности своего поведения. Ни на Брыкина, ни на Гната с Артуром она старалась больше не смотреть.

— Я восхищен! — шепнул Санаев-младший Руфи, когда все пятеро тронулись в путь, — целую ведьму приручила… а я ведь уже слышал, какие они опасные твари.

Гнат Следопыт и Гога Хриплый также удостоили свою юную спутницу восхищенными взглядами.

Дорога к промзоне шла обычным для Маренбрика порядком: зигзагами, через переплетения улиц и обход каждого препятствия сквозь руины зданий. Лично Оддрун такой способ передвижения казался утомительным и непривычным… но предлагать путешествие на облаке ведьма не спешила. Во-первых, она знала: зачарованное облако подчиняется только чародею, и только самого чародея способно вынести. Ну а во-вторых, менее всего хотелось сейчас Оддрун привлекать к себе внимание — и тем самым вновь вызвать недовольство Избранной. Ведьма чувствовала, что посланник Хаоса, воплощенный в этой невзрачной девчонке, и без того был недоволен ею.

Понимая все это Оддрун молча и покорно шагала по изуродованной мостовой, по выщербленному полу руин, по покрывавшей их каменной крошке. Она промолчала даже когда прихвостень Учителя (тот, с хриплым голосом) словно угадал мысли ведьмы и издевки ради обратился с вопросом:

— Что, колдунья, пешком-то, небось, путешествовать потруднее будет, чем на метле?

Ответа не последовало: ведьма просто отвернулась от Хриплого, спокойно проглотив его глупую шутку. Человек же почти сразу потерял к ней интерес; молча продолжил путь, не забывая посматривать по сторонам.

Собственно, смотреть до поры до времени было не на что: Гнат свое дело знал крепко и нарочно вел своих подопечных наименее опасным из всех маршрутов. Ни наличие оружия, ни даже могучие чары ведьмы-союзницы еще не давали повода лезть напролом, презрев опасность и чувствуя себя бессмертным. Как ни крути, а любая драка есть трата силы, а силу надлежало беречь. Беречь для неприятностей будущих — рядом с которыми мелкие уличные стычки казались возней в песочнице. И которые, что важно, были гарантированы пятерке путников; причем, гарантированы надежнее, чем вклад в швейцарском банке. Гарантированы самим пунктом назначения в их пути.

В реальности все оказалось даже хуже, чем предполагал Следопыт. Неприятности начались задолго до промзоны, и воплотилась они не в чудовищах кошмарного облика, а в самых обыкновенных людях. Вернее, не совсем обыкновенных: обыкновенные не разгуливали по улицам Маренбрика с карабинами наперевес.

Во всем остальном эти трое вроде бы не отличались от людей — имея на каждого по одной голове, по две руки и ноги. Детали были скрыты от посторонних глаз бесформенными резиновыми комбинезонами, противогазами, а также сапогами и перчатками. Из-за такого одеяния трое незнакомцев были похожи на космонавтов… а может даже и на инопланетных захватчиков-гуманоидов. Агрессивную «военную» аллюзию усиливала также одинаковость одежды и вооружения — рождавшая мысли об униформе.

— Твою мать! Вот и Гильдия пожаловала, — вполголоса пробормотал Следопыт.

После чего обратился к троице с карабинами — подчеркнуто вежливо и в то же время сухо:

— От имени Форта приветствую бойцов охраны Гильдии. Спешу уведомить вас, что мы не нарушаем границу ваших владений, не намереваемся делать это в течение всего нашего похода и вообще не планируем сколь либо затрагивать интересы Гильдии.

— Насчет нарушения границы — это да, охотно верим, — ответил один из боевиков Гильдии; сквозь противогаз его голос звучал неестественно и без эмоций — так, как будто говорил не человек, а робот, — но вот по поводу интересов… здесь ты ошибаешься.

— А в чем, собственно, дело? — не понял Гнат, — если вы о цели нашего похода, то…

— О цели вашего похода мы знаем и так, — отрезал охранник Гильдии, — равно как и про так называемого Избранного. И именно эти два момента Гильдия рассматривает как покушение на свои интересы.

Сделав короткую паузу, не без удовольствия посмотрев на обескураженного Следопыта и на его едва ли более жизнерадостных спутников, человек в противогазе снизошел до объяснений:

— Видите ли, люди Форта… пророчество о приходе Избранного толкуют по-разному, порой даже с взаимными исключениями — и все-таки в одном, очень важном моменте последователи Безумного Проповедника сходятся. Приход Избранного и исполнение им своей миссии по любому из толкований должны привести к переменам… к большим переменам в нашем общем городе. Проще говоря, к нарушению сложившегося порядка вещей. Это вам ясно?

— Куда уж яснее, — огрызнулся на это Брыкин, — за бизнес свой переживаете…

— Скрывать нечего: все именно так, — охотно согласился с ним человек из Гильдии, — соль в том, что наше положение сегодня вполне устраивает нас. Соответственно, перемены, о которых вещал тот горе-пророк, вероятнее всего для нас будут переменами к худшему, а не к лучшему. Чего Гильдии ну очень не хотелось бы… равно как и возможного усиления ближайших приспешников Избранного.

«Ну, все понятно, — с досадой подумал на этот счет Хриплый, — все, как обычно — и в любом мире. Борьба за место под солнцем, конкуренция… и тепленькое местечко, обладатель которого им обязательно дорожит. Ничего удивительного».

Впрочем, удивляло Брыкина другое: тот факт, что даже в городе, лежащем в руинах, кто-то умудрился прижиться. Сумел, приспособиться и устроиться столь вольготно, чтобы быть довольным своим житьем.

С другой стороны, не таков ли был сам Гога Хриплый? И ему подобные — миллионы людей, коим довелось расти, выживать и устраивать свои дела далеко не среди райских кущ. И ведь неплохо устроились-то в итоге — когда поняли и приняли правила таких игр, как «жизнь» и «бизнес по-русски». Поняли и научились их успешно использовать.

К слову сказать, в прежние времена, еще не будучи пленником артефакта Создателей, склонности к рефлексии Брыкин не питал. И даже не слишком задумывался над подобными вопросами — некогда было, да и ни к чему; земная жизнь Хриплого требовала от него, прежде всего, действия.

Все изменилось, когда Земля сделалась бесконечно далекой, а сам Брыкин из, казалось бы, самостоятельного и независимого человека превратился в путешественника поневоле. Во что-то сродни щепке, которую несет река. Но если щепка в принципе неспособна ни на какую мыслительную деятельность, то человек в таком положении, даже сам того не желая, станет хоть немного, но философом. Что Брыкин и делал — хотя и виду не показывал. Как, например, на сей раз.

— Но — переходим к делу, — сообщил тем временем один из боевиков Гильдии, — у нас приказ: уничтожить Избранного, и именно за этим мы вас задержали. Выбор у вас невелик: либо вы говорите, кто из вас пятерых является Избранным — и мы его убиваем, а вас отпускаем восвояси. Либо… ничего личного, но нам придется уничтожить вас всех.

Боец Гильдии говорил уверено: так, словно доносил до Гната, Оддрун и землян непреложную истину. Не сомневался он и в исполнимости своих обещаний… как не сомневалась в нем и противная сторона. Ибо, как ни крути, а меч и пара пистолетов — слабоватый аргумент против трех карабинов и, скорее всего, не только их. Да и защищены трое боевиков были получше своих потенциальных противников. А уж в плане боевого опыта… тут хоть чего-то ловить могли разве что Брыкин со Следопытом. И то в лучшем случае.

Первым, кто осознал все эти, моменты — прямо скажем, не внушавшие оптимизма, стал Артур Санаев. И у него же раньше всех не выдержали нервы.

— Она — Избранный! — воскликнул Артур нервно дрожащим голосом и тыча пальцем в сторону Руфи, — она! Все она! Забирайте ее! А нас отпустите, мы пойдем!..

В тот момент Брыкин почувствовал, как у него самопроизвольно сжимаются кулаки, как ему захотелось от души врезать по трусливой физиономии своего никчемного спутника. А то и вовсе прострелить его голову. К счастью, ту легкость, с которой Санаев готов был пожертвовать Руфью, бойцы Гильдии восприняли по-своему.

— Вы. Кого. Хотите. Обмануть? — медленно отчеканил один из них совсем уж металлическим, голосом — достойным какого-нибудь Робокопа, — думаете, мы не знаем об этом приеме? Взять с собой балласт, «слабое звено», чтобы в случае надобности от него избавиться… и выполнить задуманное с минимальными потерями. В общем так, хитрецы, спрашиваю вас в последний раз. Либо вы отвечаете — либо мы переходим к варианту номер два.

И в этот момент Оддрун, доселе молчавшая, точно статуя, внезапно поняла, что вот он — ее звездный час, ее единственная возможность проявить себя; шанс показать, что и она, ведьма по имени Оддрун Рыжая, может быть полезной для дела Избранного. Хоть в чем-то, но полезной… Осознав это, Оддрун сделала шаг вперед, прямо навстречу людям с карабинами.

— Избранный здесь я, — были ее слова, обращенные к этим людям, — и я вас не боюсь. Не вам, жалким смертным, стоять на пути Хаоса.

А затем Оддрун ударила — Огненной Плетью, одной из своих любимых чар. Как бы там ни было, а безропотно погибать ведьма не собиралась. Впрочем, боевикам Гильдии тоже было не занимать ни выучки, ни быстроты реакции: три ствола почти синхронно двинулись в сторону Оддрун, три пальца одновременно нажали на спусковые крючки — и три метко выпущенные пули были порукой тому, что Рыжая ведьма в последний раз применяет свой дар.

Впрочем, прихвостням Гильдии хватило и этого: как известно, сотворенные чары невозможно ни отразить, ни отменить — и даже смертью самого чародея. Огненная Плеть смела трех боевиков как ураган сносит молоденькие деревца. Счастливые обладатели карабинов и защитных костюмов, этой неслыханной роскоши по меркам Маренбрика, разом рухнули на землю. Рухнули всего лишь на пару секунд позднее, чем это сделала Оддрун.

— Ого! — воскликнул Гнат, еще не веря во внезапное избавление.

Не смолчал и Георгий Брыкин — извергнув короткую, но не лишенную образности, матерную тираду. В ней он упомянул некие противозачаточные средства, сравнивая с оными бойцов Гильдии за их резиновые одеяния.

Смущенно молчал Артур Санаев — понимая, сколь резко изменился расклад и чем это ему может грозить. А Руфь бросилась к своей спасительнице, склонилась над ней… чтоб увидеть неожиданно довольное, беззаботное лицо умирающей.

— Избранный, — пробормотала Оддрун из последних сил, — я сделала все, что могла… Продолжай путь дальше… без меня… и доверши начатое. Возьми мой медальон… с ним у тебя больше шансов…

В широко раскрытых, но уже невидящих глазах ведьмы первородным пламенем бушевал Хаос. Оддрун уходила счастливой — как всякий человек, осознавший напоследок, что его жизнь прошла не зря.

— Спасибо тебе, Оддрун, — прошептала Руфь, бережно взяв в руки медальон.

Удивительно, но доселе она не знала имени ведьмы; это имя пришло к ней в голову само — едва девушка дотронулась до металлического глаза.

— Продолжаем путь! — воскликнула Руфь, поднимаясь с колен и обращаясь к своим спутникам. Голос ее прозвучал неожиданно веско и жестко.

— Продолжаем-продолжаем, — отозвался в ответ Гога Хриплый, — только вот… оружие бы не помешало прихватить у этих… резиновых. Не пропадать же добру. Ну и еще… привязать и оставить здесь одного мальчиша-плохиша — который едва не испортил нам все мероприятие.

Услыхав это, Санаев-младший испуганно вздрогнул и как-то весь сжался. И лишь ехидная ухмылка, последовавшая за словами Брыкина, худо-бедно успокоила его.

— Шутка, — поспешил уточнить Хриплый, — потому как привязывать тебя — нечем.

Разумеется, ни привязывать Артура, ни даже просто бросать его посреди города-лабиринта никто всерьез не собирался. И всепрощающая доброта была в данном случае ни при чем: просто юный Санаев являлся в первую очередь боевой единицей. А разбрасываться боевыми единицами в теперешней обстановке было глупее всего — особенно учитывая гибель Рыжей ведьмы. Плюс трофейных карабинов как раз было три: на Гната, Брыкина, и, увы, на Артура. Не Руфи же доверять третий ствол!

День выдался ясный, солнечный — пускай и не слишком теплый. Трое землян и Гнат Следопыт продолжили свой путь, и двигались в направлении промзоны уже заметно бодрее. Успешная стычка с людьми Гильдии принесла им некоторое моральное облегчение, новое оружие придало уверенности, потеря же Оддрун, несмотря ни на что, не виделась серьезной трагедией. Ведь как ни крути, а порождение Хаоса для людей, как и гусь для свиньи — не товарищ… даже если оный гусь оказался столь внезапно полезен.

Напротив, вместе с Рыжей ведьмой участников похода покинуло молчаливое напряжение — этот неизбежный спутник терпения какой-либо неприятной необходимости. Теперь они охотно переговаривались, обменивались репликами, а Гнат так и вовсе однажды блеснул остроумием. Кстати пришлись и карабины: благодаря столь грозному оружию остаток пути по городским лабиринтам прошел вполне мирно. Лишь пару раз на дороге попадались мелкие стайки местной шпаны, но и они спешили дать деру при виде трех хорошо вооруженных мужчин. Потому как сами из оружия располагали разве что дубинками или ножами.

Что касается боевиков Гильдии, то они к четверке паломников в промзону больше не совались и вовсе — возможно потому, что были слишком уверены в успехе своих коллег. Были не в курсе их фиаско… а может, напротив, как раз были в курсе и теперь боялись связываться. В Гильдии ведь тоже не дураки состояли: уж кто-кто, а торговцы умели беречь ресурсы. Особенно такие ценные, как оружие да опытные бойцы. Плюс у расчетливых маренбрикских гегемонов наверняка имелся и запасной план — на тот случай, если уничтожить Избранного действительно не получится.

Впрочем, каковы бы ни были планы Гильдии, а дойти до границы владений Хаоса они не помешали. Граница же эта, не будучи, конечно же, нерушимой, очерчена была более чем четко. По крайней мере, заметить земляной вал с изрядной примесью кирпичей, кусков бетонных плит и прутьев арматуры под силу было даже слепому.

Высоту вал имел немаленькую: метров пять, не меньше. При этом, к счастью, он не был отвесным, а значит, преодолеть такое препятствие можно было и без альпинистского снаряжения. Можно… пускай и не слишком приятно — карабкаться через неровности и нагромождения материалов, отнюдь не бывших мягкими перинами. Не говоря уж об опасностях, ждавших по другую сторону вала; не зря же какой-то остряк намалевал на ближайшей стене стрелку и надпись: «только для самоубийц!».

А когда трое землян и Гнат Следопыт не без труда взобрались на вершину вала, взорам их открылся мрачный и довольно жутковатый пейзаж. Впереди до самого горизонта расстилалось поле черной, словно бы обуглившейся, земли. В тон ему было и небо: затянутое тяжелыми темными тучами и не оставлявшее даже намека на недавнюю ясную погоду. Последняя оставалась за спиной у четырех путников — а, вернее, в той части города, что покамест принадлежала людям.

Тучи мерцали от молний; Брыкин поневоле вспомнил другое, не менее мрачное место — а именно Полигон в мире под названием Джанкдом. Но если в обиталище дикой техники царил постоянный грохот, то здесь бал правила тишина, нарушаемая, разве что, шелестом ветра. Да еще тихим, неразборчивым, но на редкость назойливым шепотом, что зазвучал не в ушах, а скорее даже в мозгах людей.

— Кажется… нам лучше не молчать, — пробормотал Следопыт, которому стало не по себе от этого шепота, — не хотелось бы иметь в качестве собеседника только Хаос.

Слова возымели действие… на какое-то время: шепот в голове прекратился, и путники осторожно начали спуск. Одновременно они болтали о чем ни попадя; болтали с единственной целью — отпугнуть Хаос, не поддаться ему и тем самым сберечь рассудок.

С другой стороны, даже здесь, лишь только на границе, перечень опасностей одним лишь шепотом не исчерпывался. Так, спуск с вала оказался куда более отвесным, и, например, Руфь один раз едва не сорвалась — когда совсем неподалеку, с визгом, режущим слух, пронеслась огромная крылатая тень. От испуга и неожиданности девушка потеряла равновесие, и, если бы не помощь Гната, ей пришлось бы плохо.

Снизу владения Хаоса выглядели еще более безрадостно и зловеще. Черное поле оказалось отнюдь не ровным: на нем располагались целые ряды из разнообразных деталей и обломков. Они торчали прямо из земли — так, словно были посажены в нее наподобие овощей на грядках.

То тут, то там посреди поля высились постройки: то приземистые, то довольно высокие, превращенные в груду развалин — и относительно целые. Руфь осматривалась, приглядываясь к ним, стараясь уловить малейшие изменения в температуре черного кубика. Остановилась же она, только когда тот ощутимо нагрелся, а затем указала рукой на одноэтажное, но обширное по площади здание под двускатной крышей. Здание почти не пострадало, если не считать покрытые копотью стены.

До сооружения, бывшем, по всей видимости, в прежние времена то ли складом, то ли ангаром, расстояние было невелико — меньше полукилометра. Но на эти полкилометра у четырех путников ушло минут двадцать… а может быть и все тридцать. Передвигаться по враждебной земле они могли только мелкими осторожными шажками, и непременно глядя под ноги. В противном случае запросто можно было споткнуться об очередной обломок или провалиться в трещины.

Последние были ближайшими родичами оврагам, усеивавшим улицы Маренбрика. Только, в отличие от оных, раскрывались они случайным образом, а затем быстро схлопывались — точно огромные пасти. Еще несколько раз прямо из земли выступали щупальца и хватали путников за ноги. От этой напасти Гнат успешно отбивался мечом; Брыкин же опять вспомнил Полигон, а также Стального Червя. Добро, хоть эти щупальца были не из металла, а явно служили конечностями живому существу. Обрубленные, они сразу же источали зеленую слизь и некоторое подобие крови.

Сколь ни легки были эти напасти в качестве реальных противников, но в совокупности они отняли у пришельцев в промзону немало времени. Пускай и не смогли совсем их остановить.

— Что ж, благодарю вас, Следопыт, — молвила Руфь, когда все четверо уже стояли у входа в здание, — дальше мы уж сами.

— Не за что, — отмахнулся Гнат, — мне ж и самому… все-таки хочется не просто землю топтать, но еще и историю потворить… хоть немного. Поучаствовать в каком-нибудь грандиозном событии… вроде смены эпох. И… вот еще что.

Следопыт достал из-за спины и протянул Георгию Брыкину палку с намотанной на нее паклей.

— Факел, — пояснил он, — возьмите, пригодится.

— Базару нет, — одобрительно молвил Хриплый, одновременно пожимая руку Гнату, — ладно, бывай. Удачи вам… в вашем мире.

Достав из кармана зажигалку, Брыкин поджег паклю; и уже с горящим факелом трое землян направились к темнеющему впереди входу.

Изнутри здание и впрямь оказалось складом: меблировку его единственного, но обширного помещения составляли стеллажи, занятые разнообразными вещами. Последние вполне ожидаемо успели покрыться пылью, зарасти паутиной, а местами так и вовсе банально сгнить. Запах стоял соответствующий — вызывавший у каждого из троих землян позывы к чиханию и кашлю.

Прощальный подарок Гната Следопыта пришелся как нельзя кстати: внутри склада царила не просто темнота, а глухая темень. Единственным источником внешнего света служил входной проем, а он, в силу обширности склада, очень быстро удалился — превратившись из светлого прямоугольника в маленькое светлое пятнышко. Не слишком ярко горел и факел, но он хотя бы слегка разгонял темноту вокруг путников.

На первый взгляд, на складе было тихо как на кладбище; по мере же продвижения вглубь, трое землян не смогли не заметить, что помещение это жило собственной жизнью. Так, время от времени из дальних углов доносился шорох; иногда — скрип, похожий на звук осторожных шагов по дощатому полу. Иногда некоторые из вещей, догнивавших на полках, невесть с чего срывались и со стуком, звоном и дребезжанием падали на пол. Происходило это аккурат за спинами трех путников, рождая у них острое желание обернуться.

Шепот Хаоса звучал с каждым шагом все навязчивее — хотя и по-прежнему оставался неразборчивым. Поймав себя на мысли, что он прислушивается к этому невнятному бормотанию, Артур Санаев попытался отвлечь себя воспоминаниями. Он принялся мысленно и по памяти воспроизводить цитаты из эстрадных шлягеров, веселого бреда радио-диджеев, а также шутки одного популярного комедийного шоу. Последнее по телевизору смотрела вся страна; Артур же пару раз посещал его лично, так сказать, живьем.

Аналогичным образом боролись с шепотом и его спутники: Руфь призывала в помощь выдержки из университетских лекций, а Гога Хриплый регулярно посылал источник шепота по всем известному адресу — нередко добавляя подробностей.

До поры до времени всем троим помогало.

А потом склад все-таки закончился — невзирая на свою протяженность. А закончился он стеной, на которой огонь факела высветил висевший огнетушитель, и небольшой плакат с правилами безопасности. Последний строжайше запрещал курить в помещении… да и вообще пользоваться открытым огнем. Огнетушитель же, надо полагать, предназначался на тот случай, если курильщик или иной пироманьяк вдобавок к своему порочному пристрастию еще и не умеет читать.

— Ну и? — нетерпеливо проворчал Артур, — выход-то где?

— Погоди, — ответила Руфь, — Георгий, посвети мне… нужно осмотреться: проход дальше где-то поблизости.

Она не ошиблась: неподалеку обнаружились грубые, дощатые перила лестницы, которая вела вниз — очевидно, в подвал. Спустившись по ней, все трое оказались в узком, длинном и совершенно темном коридоре, в котором даже свет факела помогал не сильно. Впрочем, коридор этот был не лишен и определенного достоинства: по крайней мере, в нем можно было идти прямо, не рискуя заблудиться. В пользу именно прямого пути говорило и отсутствие дверей в боковых стенах: не иначе, выход располагался в конце коридора.

Трое землян сделали несколько шагов… и вскоре поняли, что легкость пути через подвал на самом деле обманчива. Нет, звуков вроде тех, что преследовали их наверху, здесь уже не было, вот только в полной тишине да еще в тесном и почти полностью замкнутом помещении находиться, как оказалось, еще менее приятно. К духоте примешивалось ощущение ни то пустоты, не то слепоты и глухоты — оттого, что почти ничего вокруг невозможно было увидеть и услышать.

А коридор все не кончался, он казался бесконечным; усиливался и шепот Хаоса… пока, наконец, не превратился в отчетливое и довольно громкое бормотание. В нем, кажется, теперь можно было даже различить отдельные слова…

Затем, под душераздирающий визг, откуда-то сверху в подвал хлынула целая река густой ярко-красной жидкости. Эта жидкость стала последним, что увидели трое землян, прежде чем поток погасил факел — одновременно с их сознанием.

…Очнувшись, Артур Санаев увидел себя в высокой, выложенной камнем, комнате. В отличие от давешнего коридора, она совсем не была темной благодаря свету из окон, располагавшихся прямо под потолком. На ум землянину приходило словосочетание «каменный мешок», где-то слышанное им, но где именно — он не помнил.

Впрочем, копаться в памяти было некогда; окончательно придя в себя и осмотревшись, Артур заметил, что прикован цепями к стене. А также раздет до пояса и, разумеется, обезоружен.

— Долбаный Хаос! — пробормотал он разозлено, а затем перешел на крик, — эй, тут есть кто-нибудь?! Эй! Отзовитесь!

Лязгнул замок; в стене отворилась маленькая железная дверь, и в комнату… вернее, в камеру прошла Руфь Зеленски. С карабином наперевес — с карабином Артура, и теперь в Артура же нацеленным.

— Мразь! — с брезгливой злобой процедила она, подойдя к узнику почти вплотную, — хотел сдать меня этим барыгам из Гильдии… Шкуру свою думал спасти?

— Но… я не знал! — пролепетал Санаев, — я, правда… испугался.

— Чего ты не знал? Что я останусь в живых? И что смогу отомстить? Трус! — коротко бросила Руфь и уперла ствол карабина прямо ему в живот, — испугался этой большой пушечки? Ха-ха, а сейчас-то, небось, тоже боишься?

— Что? Застрелишь меня теперь, — обреченно проговорил Артур.

Ответа не последовало… как, впрочем, и рокового выстрела; вместо него Руфь отложила оружие и лишь заехала Санаеву кулаком в живот. Получилось неожиданно больно.

— Не надейся, — мрачно и с каким-то легким пафосом прозвучал голос Георгия Брыкина — какой-то непривычно чистый, без всегдашней хрипоты.

Артур даже не успел заметить, когда и как третий из его попутчиков оказался в камере. Но Брыкин был здесь: он стоял рядом с Руфью, слегка приобняв ее за талию.

— Видишь ли, Артурка, — все тем же голосом священника на похоронах молвил он, — мы пришли к выводу, что смерть от пули для тебя будет слишком быстрой… а значит, незаслуженно легкой. Поэтому я настоял на своем, ранее предложенном, варианте наказания: привязать тебя и оставить в этом мире. Другое дело, что нам пришлось… повременить с ним до тех пор, пока мы не доберемся до выхода. А то мало ли… в пути нам был важен каждый лишний ствол.

— Блин! За что… вы так со мной? — всхлипнул Санаев.

— Да за то, что ты кретин! — взвизгнула Руфь, злобно сверкнув глазами, — и мало того: ты избалованный кретин. С которым нам и так-то надоело возиться. А теперь оказалось, что ты еще предатель и трус. Как на тебя рассчитывать после этого?

— Мало ли, что ты выкинешь в следующий раз, — вторил Брыкин. А затем вдруг дотронулся губами до шеи своей спутницы. Та захихикала — как-то совершенно неестественно.

— В общем, мы возвращаемся на Землю, — пояснила Руфь благодушно, — но ты не волнуйся: совсем нам с тобой расставаться жалко. И потому, на добрую память, мы прихватим твою банковскую карточку. Она нам очень пригодится… не так ли, дорогой?

— А то, — Георгий Брыкин усмехнулся, — жаль, что ты не услышишь, какими добрыми словами мы будем поминать тебя… снимая ее содержимое!

— Будьте людьми! Я же просто хотел домой! — кричал, чуть не плача, Артур, — я надеялся, что мы дойдем и так! Георгий, возможно, я бы и сам нас привел… невелик труд — за кубиком следить…

— Теперь здесь будет твой дом, — небрежно бросила в ответ Руфь, уже выходя с Брыкиным из камеры, — пока, шлимазл!

Дверь затворилась, и Санаев вновь остался в полном одиночестве — беспомощный и прикованный к стене. В первые минуты он ожидал визита голодных крыс или пауков… или что обычно бывает в подземных темницах? Но ничего подобного не было; вообще не было ничего… кроме самого одиночества и невозможности даже толком пошевелиться. А также перспективы провести в таком положении очень долго: покуда организм не умрет от истощения. А до этого смерть успеет стать желанной и превратиться в глазах узника в избавление.

— Сука! Стерва! Мразь! — завопил Артур в пустоту, — банковскую карточку, мать вашу!.. Да чтоб она вам поперек горла встала!

Землянин кричал и кричал, срывая голос… до тех пор, пока внезапно его не осенило. Покуда из глубин памяти не выплыло нечто обнадеживающее и не намекнуло на явную несуразность обстановки.

— Какая на хрен карточка, твою мать! — злобно прошипел юный Санаев, — я ж ее в тачке оставил, а она… Блин, Хаос, не мог придумать ничего лучше?

К немалой своей радости, Артур заметил, что теперь уже способен пошевелиться… только вот конечности словно угодили во что-то мягкое и липкое. Вновь наступила темнота… которую в следующее же мгновение заставил отступить крохотный огонек зажигалки.

— Все живы? — прозвучал совсем рядом голос Брыкина — обычный, без «похоронного» пафоса.

— Кажется, да, — присоединился к нему голос Руфи, — ох, да что же это за гадость вокруг… и в которую мы влипли?

Рука с зажигалкой провела в воздухе, затем вдоль подвальной стены — высвечивая целые скопления густой ярко-розовой слизи.

— По крайней мере, это не дерьмо, — с явным облегчением молвил Гога Хриплый. А затем с хлюпаньем врезал прикладом карабина в одну из розовых куч: ту, что как раз держала его ногу.

— Похоже, это и есть Хаос, — предположила Руфь, — его материальное воплощение…

А затем вдруг добавила:

— Но все-таки видения он создает знатные.

— И у тебя тоже? — встрепенулся Брыкин.

— Да, — отвечала девушка спокойно, — мне привиделось, что ко мне подходит та ведьма… Оддрун. И говорит: Хаос, мол, меня воскресил, и я теперь узнала о тебе всю правду. Что ты никакая не Избранная, что к Хаосу вообще отношения не имеешь — и только использовала меня… то есть, ее. А я просто показала ей медальон… такой же, как висел у нее на шее в тот момент. И видение исчезло.

— А меня как будто к скале привязали, — признался Хриплый, — а вокруг озеро лавы. А на берегу этого озера стоит Артурка, и мне такой говорит: «хотел меня привязать и бросить, а я теперь сам тебя привязал и бросил — съел, да?». Я ему: «а как ты вообще до скалы добрался, чтоб меня к ней привязать — через лаву-то?». Он молчит, молчит… а потом я очнулся.

— У меня так и вовсе полный бред, — решил поддержать беседу Артур, — как будто вы с Руфью стали влюбленной парочкой, заперли меня в темнице и сбежали с моей банковской карточкой. Да еще мораль прочитали напоследок.

— Ага, в натуре бред! — согласился Брыкин, — карточка… у тебя разве она с собой?

— И насчет влюбленных тоже, — вторила Руфь.

— Вот я и говорю: бред. И карточки у меня с собой нету.

— Ты не боись, — поспешил успокоить его Хриплый, — бросить мы тебя по любому не бросим… по крайней мере, специально. И наказывать, воспитывать тебя… пусть этим твой папочка занимается. А нам главное, для начала в свой мир вернуться.

— Твой или мой? — не удержавшись от подколки, напомнила Руфь.

— Не понял, — переспросил Артур, — а?..

— Видишь ли, забыл сказать, — сообщил ему Брыкин, — Руфь — не из нашего с тобой мира. Хотя он тоже называется Земля, и в нем много общего с нашей Землей — кроме отдельных исторических эпизодов. Ну да ладно… я оговорился. Сначала надо не вернуться, а уйти из этого мира. В связи с чем вопрос: кто-нибудь помнит, в каком направлении мы шли?

— Так кубик подскажет, — напомнила Руфь.

И не ошиблась, потому как коридор довольно быстро привел их к дощатой двери. На счастье, замка в двери не оказалось; отворив ее, земляне оказались в маленькой и покрытой изморозью коморке. В ней было довольно светло, вот только источник этого странного холодного света определить не получалось.

Вместо черного куба Создателей в коморке их ждала… дыра. Да-да: неправильной формы дыра, с рваными краями; пульсирующая дыра прямо в воздухе.

— Эт-то что-то новенькое, — пробормотал Брыкин, — ну да хрен с ним. Руфь?

— Я пойду последней, — отвечала она, — именно потому, что у меня ключ. Видишь ли, в данном случае мне предстоит не открывать им дверь, а наоборот: закрыть за собой.

Порыв внезапно налетевшего холодного ветра заставил Гната плотнее запахнуть куртку и ускорить шаг. А с неба уже в изобилии сыпались хлопья — крупные, белые и мягкие. Они словно спешили покрыть собой и выжженную землю, и самого Следопыта в придачу. Пришлось идти еще быстрее, и не забывать смотреть под ноги: все-таки территория Хаоса пока еще оставалась территорией Хаоса. Пока еще…

Ответ о причинах смены погоды — чрезмерно резкой даже по меркам Маренбрика, Гнат получил позднее: когда наконец-то добрался до Форта и спросил об оной Учителя. Ответ звучал просто и крайне обнадеживающе: снегопад пришел просто потому… что должен был сделать это. Ибо на календаре стоял месяц январь.

30 июля — 25 августа 2012 г.