Ваше Сиятельство 2

Глава 15 Заботливый Майкл

На стене отразилось жемчужное сияние. Я без него знал, что в комнате Небесная Охотница, и сердце затряслось от радости. С минуту я не смел повернуться, прислушиваясь к ощущениям: Артемида оставалась не полностью проявленной, почему-то не переходя из божественного тела в земное.

— Радуйся Астерий! Повернись, наконец! — прозвучал в моем сознании ее голос. — Ты же знаешь, что я здесь. Разве не хочешь меня видеть?

— И тебе божественной Радости, Прекраснейшая в двух мирах! — я встал, повернулся к богине, источавшей жемчужный свет. — Разве такое может быть, чтобы Астерий не хотел тебя видеть? Я лишь ожидал, надеялся, что ты обратишься в тело, к которому я смогу прикоснуться.

— Сегодня нет, Астерий. Ведь, мы увидимся очень скоро — в субботу. Не забыл: храм Артемиды Берегущей на Гончарной? Я пришла всего лишь напомнить об этом и предупредить… — она наклонила голову, качнув белыми волосами. Сегодня в них было больше отблеска серебра.

— О чем предупредить? — меня хотелось скорее спросить ее об Айлин. Нетерпелось узнать, услышала ли богинями мои молитвы.

— О том, что если тебе будет тяжело, ты все равно обязательно приди, — эти слова Охотницы насторожили меня.

Повисла тишина. Я смотрел на Артемиду, видя печаль в ее серебристых с небесным отблеском глазах.

— Что-то плохое случится с Айлин, — спросил я.

— Я знаю о твоих молитвах. Знаю, что ты взывал к Асклепию, только он не слышит. Гера куда-то его увела. Увы, на его помощь рассчитывать не стоит, поэтому я говорю, что может случиться любой исход для человека, о котором ты просишь. Если случится плохое, то не замыкайся в себе — все равно приди в храм, — ее голос в моем сознании стал тише и вкрадчивее.

— Да, Величайшая, я приду. Обещаю, — радость, недавно бившаяся в моем сердце, сразу исчезла.

Артемида не будет говорить такие слова без особой причине, уж я знаю богов. В своих речах они открывают говорят гораздо меньше, чем могли бы открыть на самом деле.

— Мне удалось узнать, о чем было римское пророчество, — сменив тему на другую, по-прежнему важную для меня, Небесная Охотница слабо улыбнулась.

Я не ответил, думая об Айлин. О том, как жутко все поворачивалось и вспоминал прежние слова Геры.

— Знаю, тебе это важно, и ты хотел бы узнать скорее, — продолжила Артемида, — но, увы, сейчас не время. Обещаю, я все скажу в субботу. Терпения тебе, Астерий, и удачи, — сказав это, она сложила руки прощальным жестом. Жемчужный свет вокруг богини начал бледнеть, и сама она растворилась в воздухе.

После ее исчезновения, я сел на подоконник, откинув штору и закурил. Глупая позиция, для человека, который пережил ни одно покушение — ночью в своем доме, на самом видном с улицы месте. Глупая, потому что моя смерть для кого-то остается важной целью. Ах, да, интуиция… она у меня есть. Но сейчас эта полезная, свойственная многим магам штука придушена вестью, принесенной Артемидой. Нет, не той вестью, что римское пророчество теперь известно — эта новость, конечно, вызвала бы много радости, и вероятно, приблизила меня к решению важнейших для меня вопросов. Но придушена теми словами, которые Небесная Охотница так осторожно донесла до меня относительно Айлин. Теперь я знал, что моя любимая подруга не выживет. И безумно жаль, что я не смогу сказать ей даже нескольких слов, прежде чем смерть разлучит нас.

Я решил не идти завтра в школу. Дома, посредством коммуникатора, я мог гораздо быстрее освоить тот материал, который давали в школе. Пойду лишь в субботу, на предстоящую контрольную по биохимии. У меня даже возникла мысль, что в школу я ходил лишь из-за Айлин. Ходил, чтобы больше видеться с ней, сидеть за одной партой, прикасаться к ней. Истинную ценность человека мы осознаем лишь потом, когда его нет рядом. И особо остро чувствует лишь тогда, когда понимает, что его, скорее всего, уже никогда с нами не будет.

Я докурил, усилием воли отодвинул тяготившие меня мысли и сел за терминал коммуникатора. Решил позаниматься час-полтора геометрией и исчислениями Ерофеева. Астерий схватывал знания быстро. Тем более школьные. Хотя основы многих миров заметно отличались и в них могла быть другая физика, другая химия с иными свойствами веществ, непохожие математические системы — все равно я научился ловить то, что их объединяло. Научился понимать важные единые принципы и сопоставлять свои прежние знания с новыми. Поэтому за какой-нибудь час я вполне мог освоить материалы семи-десяти уроков.

Пока я занимался, трижды пискнул эйхос. Стало тревожно. Больше всего я опасался, что придет сообщение от дежурного Палат Надежды. Сделав несколько записей в тетрадях, я выключил терминал и позволил себе посмотреть сообщения на эйхосе. На сердце чуть отлегло: пришло лишь от графа Голицына, Ольги и Светланы Ленской.

Поскольку я решил завтра не иди в школу, Жоржу Павловичу я ответил следующее:

«Добрейшего вечера, ваше сиятельство. А давайте тогда так: чтобы не мучить друг друга ожиданиями, завтра десять тридцать я буду у вас, в Директории. Пожалуйста, предупредите на пропускном пункте».

Сообщение от Ковалевской было коротким, но приятным:

«Как ты, граф? Я с тобой. Целую» — и теплый звук ее поцелуя в завершении.

Ленская неожиданно разговорилась: недоумевала, как это могло произойти с Айлин, пересказала, какие разговоры ходят в школе вокруг этой истории и какие-то глупые сплетни обо мне.

Перед сном, уже лежа в постели, я по обычаю просканировал состояние своего тела, внес необходимые коррективы, затем занялся прокачкой магических шаблонов. Особое внимание уделил «Маске Лжеца» и вложенной в этот шаблон свежей заготовке «Саруман».

Я проснулся по сигналу будильника. Первым делом рука потянулась к эйхосу. Там меня ждало лишь одно сообщение от Голицына:

«Приезжай. Буду очень ждать!».

Сегодня я немного изменил обычный распорядок дня: не пошел сразу в ванную, а спустился в тренировочный зал и позанимался там минут сорок до легкой усталости и незначительного пота. Потом бегом в ванную и на завтрак. Мама уже сидела за столом, Ксения как раз поднесла для нее кофе с бисквитом.

— Доброе утро, ваше сиятельство, — служанка расплылась в широкой улыбке, уточнила, что мне подать на завтрак. Покачивая пышной грудью, удалилась на кухню.

— Ты в школу опоздаешь, — забеспокоилась мама, звякнув чайной ложечкой.

— Нет, не опоздаю. Я в нее не пойду. У меня после десяти важная встреча с Жоржем Павловичем, — известил я.

Графиня, конечно, не стала возражать. А я, после того как наполовину справился с яичницей и беконом, негромко ее спросил:

— Как у тебя прошел вчерашний вечер? Была в гостях у Евстафьева?

Она покачала головой.

— А где ты была, мам? — я знал, что она приехала поздно, когда я уже лежал в постели.

— Саш, что за вопросы? — она отвела взгляд, и мне многое стало ясно.

— Ты была с тем молодым человеком, имя которого Майкл? — я взял ее руку мягко требуя ответ.

— Саш, почему тебя это так интересует? — она поднесла чашечку кофе к губам, не в силах скрыть смущение.

— Потому. Потому, что мне небезразлично происходящее вокруг тебя. Говори, да или нет, — настоял я.

— Да. Я была с Майклом. Он мне нравится. И не надо мне сейчас ничего говорить о Евстафьеве, — она отпила несколько глотков и стукнула чашечкой о блюдце.

— О чем вы с ним говорили? — я отправил в рот кусочек бекона.

— Обо всем. Даже о тебе. Майкл очень заботливый, говорил, что юноши в твоем возрасте очень сложны. Выражал понимание, когда я говорила, что мне бывает трудно с тобой. Спрашивал о твоих успехах в школе и планах. Мне с ним легко, Саш, — неожиданно разговорилась она. — Легко говорить, общаться на любые темы. Когда он узнал, как погиб Петр Александрович, то очень соболезновал, сожалел, что я так рано потеряла мужа и живу без крепкой опоры. Майкл чудесный человек — он понимает меня с полуслова. И он очень хорошо воспитан, необыкновенно галантен. Между прочим, он закончил два университета в Кембридже и Риме. После Майкла не хочется даже думать о Евстафьеве.

— Ты же сказала ничего не говорить о Евклиде Ивановиче, и сама заговорила о нем, — я отодвинул тарелку, немного недоев завтрак.

— Саша, все больше не трогаем эту тему! — она снова схватилась за чашечку с кофе.

— Где вы были с Майклом? — я тоже принялся за кофе.

— Мы ужинали в шикарном ресторане «Сады Вико» на Тверской. Это был очень приятный вечер, — Елена Владимировна прикрыла глаза. — Кстати, если ты твердо решил пойти по стопам отца, то Майкл рекомендовал не ограничивать себя выборов имперских академий. Он считает, что разумнее рассмотреть академию в Бирмингеме — там факультет боевых летающих машин с гораздо более высокой базой, чем в наших Редутах.

— А после ресторана ты поехала сразу домой? — полюбопытствовал я.

— Саша! Что за вопросы⁈ — графиня отодвинула блюдце и встала из-за стола. — Ты не должен меня об этом спрашивать! — сердито сказала она, повернувшись.

Скоро шаги Елены Викторовны стихли в коридоре.

— Ваша сиятельство, вам не понравился завтрак? — спросила Ксения, вышедшая из кухни.

— Ксюш, все было вкусно. Просто я наелся. Спасибо, — я подмигнул ей и тоже встал из-за стола.

После часа занятий в своей комнате, я заказал эрмик в «Извозе Лапиных» и поехал на Таганку. Выехал намеренно раньше, чтобы до назначенной встречи с Голицыным, успеть в местечко, в которое я поначалу не собирался. Не собирался до утреннего разговора с мамой.

Выйдя из машины, я остановился перед солидной дубовой дверь под массивной вывеской «Сыскное агентство Скуратова». Звонить не пришлось: дверь тут же распахнул приветливый парень примерно моего возраста.

— Мне нужен Федор Тимофеевич Скуратов, — сказал я, после короткого приветствия.

— Прошу, прошу, господин, — он услужливо проводил меня в зал с длинным кожаным диваном, тучными креслами, и негромко сообщил: — Федор Тимофеевич занят — у него клиент. Пожалуйста, подождите. Думаю, ждать придется долго. Может, желаете чай или кофе?

— Нет, спасибо, — я присел в заскрипевшее свежей кожей кресло и взял газету со столика.

— Если желаете, то Павел Геннадьевич свободен, — парень кивнул на дверь с табличкой «Гофман Павел Геннадьевич».

Я отрицательно мотнул головой. Мне был нужен именно Скуратов. Он должен был помнить меня. Мы заходили к нему, когда отец был еще жив. Так же к нему, насколько мне известно, обращался Голицын.

Прошло минут десять. Я не успел дочитать статью об очередном происшествии с дирижаблем «Южный Ветер», едва не потерпевшем крушение в Египте, как дверь в кабинет Скуратова открылась. Из нее вышла пожилая дама в роскошной шляпе, украшенной перьями. Опустила на лицо черную вуаль и торопливо застучала каблучками в сторону выхода.

— Федор Тимофеевич, я к вам, — сказал я, вставая.

— Прошу… — широким жестом Скуратов пригласил меня в кабинет.

— Не узнаете? — спросил я, заходя.

— Ну-ка, ну-ка, — он прищурился, чуть наклонившись ко мне. — Никак Елецкий младший? — на лицо его начала наползать улыбка.

— Именно. Вы же знаете, папы, увы, с нами нет. Теперь я снова к вам. Но уже без него и по иному вопросу, — я показал свой дворянский жетон, хотя в этом не было необходимости.

Несколько минут мы поговорили о прошлом, вспомнили моего отца. Скуратов все-таки настоял на чае, убеждая, что у него имеется кое-что из самых превосходных сортов со Шри-Ланки. А потом я решительно перешел к делу:

— Федор Тимофеевич, мне нужно выяснить все возможное о двух господах. Первый — это некий Джеймс Лаберт. Он является то ли совладельцем, то ли еще каким-то влиятельным лицом в ночном клубе «Кровь и Сталь» на Махровской. Сразу скажу, интерес мой вовсе не праздный — ребята из этого заведения пытались меня убить.

— Вас убить⁈ — он даже очки снял, удивленно глядя на меня. — Уж не связано ли это как-то со там странным убийством вашего отца? Ведь я слышал на вас имелось еще какое-то покушение месяца два назад.

— Вполне вероятно, Федор Тимофеевич, — я обернулся на звук открывшейся двери. — Эта история может переплетаться с тем, что случилось с отцом.

Приветливый парнишка занес чай на широком китайском подносе.

— По результатам расследования полиции и канцелярия Имперского Сыска был вердикт «Ограбление», убийца объявлен в розыск и, конечно, не найден. Хотя у меня тогда еще появилось подозрение, что дело вовсе не в мелком ограблении, и не том, что отец был пьян и пошел прогуляться ночью по Болотнинской. Мама уже полгода начала подозревать, что дело в его работе над арийскими секретами древних виман. Мы к этому вопросу, наверное, еще вернемся. И может быть вернемся к покушениям на меня, — я придвинул чашечку, втянув ноздрями аромат шри-ланкийского чая. В этот момент мне вспомнилось, что отец говорил, будто основная часть секрета виман как раз спрятана в пирамидах ариев на Шри-Ланке.

— Потом? Что может быть важнее вашей безопасности, Александр Петрович? — снова удивился сыщик.

— Об этом я тоже забочусь. Уж поверьте, необходимые меры принимаю. Но к вам я все-таки по другому вопросу. Как я уже сказал, мне важно выяснить все о Джеймсе Лаберте. И… некотором Майкле. Увы, не знаю его фамилии. Могу лишь сказать, что последние дни он часто бывал вечерами у барона Евстафьева на вечеринках. Думаю, это достаточная подсказка? При вашем профессионализме найдете по ней? — я сделал глоток очень горячего чая.

Скуратов кивнул и полюбопытствовал:

— А Евклид Иванович все так же балуется веселыми вечерами в своем поместье? Любит он это дело.

— Да, все так же: гости, иногда танцы, иногда азартные игры, всегда богатые столы и разные развлечения, — сказал я, попробовав деревянной ложечкой мед. — Моя мама часто бывает там. И буду откровенен: мне не нравится этот Майкл из-за интереса к маме. Есть подозрения, что этот интерес не совсем здоровый.

— Понимаю вас, ваше сиятельство, — Скуратов сделал несколько записей на листке бумаге. — Приступим сегодня же.

— Вот и хорошо. Задержался бы у вас, но очень спешу, — я сделал еще несколько глотков чая, затем вытащил из бумажника три сотенных купюры и положил на стол.

— Ваше сиятельство! Думаю, это будет излишним — дело не слишком сложное, — неуверенно запротестовал сыщик.

— Пока еще не ясно, какое это дело, — я улыбнулся, вставая из-за стола. — Возможно, придется побегать. Сразу предупреждаю, Джеймс Лаберт может оказаться человеком непростым и иметь высокие связи даже при Ведомстве Имперского Порядка. А Майкл… как говорится, темная лошадка.

— Темная лошадка… — повторил Федор Тимофеевич. — Интересное выражение, если говорить не о бегах на ипподроме. Как я понимаю они оба могут иметь британское подданство и возможно их объединяет еще что-то.

— Очень может быть. Позволите? — я взял со стола визитку с номером эйхоса Скуратова.

— Да, конечно. И оставьте свой номерок для связи, — отозвался он.

Свой я написал на листке бумаги. Вспомнив про эйхос, проверил сообщения. Слава богам, пока новых не было.

Я вышел на улицу, жмурясь от яркого солнца и думая, почему мысль о Скуратове мне не пришла раньше? И надоумил меня на нее именно Майкл… Не сам он, а желание понять, кто он такой, и оградить от него маму. Ведь под его влиянием Елена Викторовна в считанные дни из взрослой, довольно рассудительной женщины превращается в даму весьма легкомысленную. Что касается помощи Федора Тимофеевича, наверное, я смог бы без него выяснить все о Майкле и о Джеймсе Лаберте. Последний уже значился в моих ближайших планах. Другое дело, что я не смог бы получить информацию о них достаточно быстро и профессионально, как это может сделать господин Скуратов. Особенно, если учесть, что мне просто не хватает на все это времени.

Я устроился на заднем сидении эрмимобиля и сказал извозчику:

— Теперь в Департамент Перспективных Исследований. К главному корпусу, это на Прокатной.

Доехали мы минут за пятнадцать. Я глянул на часы: до встречи с Жоржем Павловичем оставалось еще минут десять, но, полагаю, не страшно, если я побеспокою его раньше. Отпустив машину, я направился к ступеням здания. Зданию с высокими гранитными колоннами, гербом на фронтоне и причальной башней с широкой площадкой на самом верху. Несколько виман поблескивало на ней бронзой и полированной сталью в солнечных лучах.

В просторном вестибюле почти никого не было, кроме трех охранников в синей форме и новенького робота-уборщика модели «Кира 345», ухаживающего за цветами в горшках.

Я подошел к охраннику, просматривавшему что-то на терминале, предъявляя дворянский жетон, представился:

— Граф Елецкий. К его сиятельству Голицыну. Назначено на десять тридцать.

— Ждем-с, ваше сиятельство. С утра предупреждены, — второй охранник, несмотря на грузное тело, довольно шустро вскочил со стула и проводил меня к двери подъемника, передав на попечение другому служащему.

Поднявшись на шестой этаж, мы долго шли по проходу, с правой стороны которого располагались механизмы, назначения которых я не знал. С ними возились инженеры и механики в синих комбинезонах с нашивками Департамента Перспективных Исследований.

Жорж Павлович встретил меня за бронзовой дверью с рельефом Гермеса на самодвижущейся колеснице. Граф обрадовался, по-дружески обнял меня и повел в свой кабинет со словами:

— Саша, как же так, второй день, не могу найти тебя! Есть о чем поговорить! Очень интересные вопросы! И, кстати, приготовься, — он остановился, круто повернувшись ко мне, — я тебя очень удивлю!