Варяжский сокол

Глава 1 Сухорукий

Карочей не был новичком в итильских трущобах. Не раз и не два скифскому гану приходилось опускаться на дно большого города, чтобы найти здесь на все готовых исполнителей для своих хитроумных замыслов. И сейчас Карочей действовал не наобум, хорошо зная, кого и зачем ищет. Ему нужен был Паук, самая загадочная и страшноватая личность городского преступного сообщества. По слухам, Паука опасался даже ган воров Бахтиар, который вроде бы никого и ничего в Итиле не боялся. Гану Карочею пришлось затратить немало усилий и денег, чтобы отыскать щель, в которую забился итильский кровосос, опутавший своей паутиной едва ли не половину города. Хоромы, что ни говори, не соответствовали рангу обитателя. В таком убогом домишке не согласился бы жить даже торговец рыбой средней руки, зато для Паука, не привыкшего к солнечному свету, жилище, кое-как слепленное из глины, было идеальным местом обитания. Морщась от запаха тухлой рыбы, Карочей откинул полог из бычьих шкур, закрывавший вход в хибару, и смело шагнул в темноту. Его остановил холод острого стального жала, приставленного к горлу. Скиф не видел в кромешной темноте человека, угрожавшего ему смертью, однако рискнул его поприветствовать:

– Здравствуй, дорогой дядя. Что-то ты не слишком любезно встречаешь сестричада.

– Извини, не узнал.

Карочей с облегчением перевел дух. А огонь, вспыхнувший в углу, и вовсе вернул ему утерянное было равновесие. Он с интересом оглядел внутреннее убранство помещения и собственными глазами убедился, что не всякая гнилая скорлупа хранит в себе никчемный орех. Конечно, назвать эту обстановку роскошной он бы не рискнул, но тем не менее здесь было все, что способно скрасить досуг человека, далеко уже не молодого, но бесспорно ученого и мудрого. Карочей с интересом покосился на целую кучу кусков пергамента, скрученных в трубочки. Он уже по собственному опыту знал, что они могут таить в себе массу интересных сведений, далеко не бесполезных для мошны того, кто сумеет ими воспользоваться.

Хозяин взял в руки светильник и поднес к лицу гостя. Видимо, осмотр его удовлетворил, поскольку он жестом указал Карочею на широкую лавку:

– Давненько не виделись, сестричад.

Не виделись они, пожалуй, лет пять, но за это время ган Борислав Сухорукий, старший брат великого радимецкого князя Всеволода и дядя гана Карочея по матери, мало изменился. Судьба была к Сухорукому немилосердна. Неподвижная с рождения левая рука помешала ему занять место отца на радимецком столе, а участие в заговоре гана Митуса лишило его расположения и брата и кагана Битюса. Ныне в каганах ходит совсем другой человек, да и о толстом Митусе никто уже не помнит, но для гана Борислава перемены в Хазарии наступили слишком поздно. Он уже прочно осел на дне и не захотел всплывать на поверхность. Сам Карочей, тоже активный участник заговора гана Митуса, удержался на плаву чудом да покровительством Ицхака Жучина и гана Горазда, а потому помочь дядьке в трудную минуту не мог. Позднее он предлагал гану Бориславу помощь, но тот, уже прочно вставший на ноги, ее отклонил. Впрочем, к пронырливому сестричаду он относился если не с симпатией, то без злобы. Сухорукому было уже далеко за шестьдесят, но он не утратил ни зоркости глаза, ни твердости духа. Во всяком случае, правая рука, державшая светильник, не дрожала, а цепкие глаза даже в полумраке сумели определить, что гость прячет под плащом какой-то предмет.

– Это всего лишь вино, – усмехнулся Карочей, выставляя на стол серебряный кувшин.

– Надеюсь, не отравленное? – вежливо пошутил хозяин.

– А у тебя что, много врагов?

– Все итильские вожаки спят и видят, как бы отправить на тот свет Паука.

– Брал бы лихвы поменьше и получил бы всеобщую любовь.

Карочей знал, что Паук содержит целую сеть ссудных контор для мелких торговцев и крупных жуликов, не брезгуя при этом скупкой краденого. При таком образе жизни трудно приобрести любовь окружающих, а вот получить удар ножа в спину проще простого. Тем не менее Сухорукий вот уже на протяжении почти десяти лет ловко уклонялся от змеиных жал, нацеленных в его сторону, жестоко при этом расправляясь с врагами. Кто бы мог подумать, что в этом худом и не очень представительном теле таится чудовищная сила, позволяющая выживать даже там, где любой другой человек не протянул бы и месяца. Во всяком случае, ган Карочей, тоже много чего повидавший в жизни, с трудом представлял себя на месте гана Борислава.

– Как ты меня нашел? – спросил Сухорукий, разливая по серебряным кубкам вино, принесенное сестричадом.

– Через Хабала. Мой хазар Хвет поддерживает с ним отношения.

– Так Хвет по-прежнему служит у тебя?

– А куда еще податься мечнику, потерявшему связь с родом? – пожал плечами Карочей.

– Ты ему веришь?

– За это время он трижды спасал мне жизнь. А что, Хабал опять решил вырастить бога для бедных?

– Нет, – оскалил хорошо сохранившиеся зубы Сухорукий, – теперь он собирается вызвать Китовраса со дна Хвалынского моря, дабы посчитаться с богатыми.

– Что это еще за Китоврас? – поразился Карочей.

– Полукит, полуконь, полузмей. По сведениям, хранящимся в древних источниках, это он явился матери Меровея Винделика, купающейся в Варяжском море, после чего она и родила своего знаменитого сына.

– Я всегда считал Хабала сумасшедшим, – вздохнул Карочей, – но у тебя к нему непонятная слабость.

– Хабал хоть и сумасшедший, но далеко не глупый человек, – криво усмехнулся Борислав. – А главное – к нему тянется чернь.

– И что, чернь тоже ждет появления Китовраса? – насторожился скиф.

– Ты знаешь, в чем главное отличие бедного от богатого?

– Ему терять нечего.

– Ты всегда был умным мальчиком, Карочей, – ласково улыбнулся сестричаду Борислав. – Я уже слишком стар, чтобы продолжать прежнюю жизнь. Пауку хочется на покой. Но, уходя, я оставлю по себе долгую память. Вот для этого мне нужен Хабал с его Китоврасом.

Карочей насторожился. Кажется, он догадался, о чем ведет сейчас речь старый опытный заговорщик. Волнение черни в стольном граде – явление не новое, но если во главе бунтовщиков встанет умный и расчетливый человек, то из беспорядков можно извлечь очень большую выгоду.

– Возьмешь меня в долю?

– Зачем это тебе, сестричад? – удивился Борислав. – По моим сведениям, ты и так человек не бедный.

– Так ведь и ты, дорогой дядюшка, не лаптем щи хлебаешь.

– Я это к тому, что это слишком опасно, особенно для ближника каган-бека Обадии, – пристально глянул в глаза гостя хозяин.

– Ты отлично знаешь, ган Борислав, что как раз ближнику Обадии в нынешней обстановке нечего терять. До Большого ганского круга осталось совсем недолго.

Паук в задумчивости провел здоровой рукой по лицу, взмокшему то ли от духоты, то ли от внезапно прихлынувшего прозрения. Ган Борислав был слишком опытным и искушенным в заговорах человеком, чтобы не догадаться о тайных мыслях, зародившихся в обреченных на опалу, а то и на гибель головах.

– Большие деньги на кону, сестричад? – тихо спросил он.

– Очень большие, дядя, – так же тихо ответил Карочей. – И удобная для тебя возможность всплыть на поверхность и доживать свои дни в почете и уважении.

– Что для этого нужно сделать?

– Всего лишь принять иудейскую веру.

– Не смеши, – холодно бросил Борислав.

– Есть люди, которые готовы заплатить за то, чтобы Китоврас, вызванный Хабалом со дна Хвалынского моря, пожрал не абы кого, а вполне определенных людей.

– Сколько?

– Триста тысяч денариев, – спокойно отозвался Карочей. – Половину из них я отдам тебе.

Сумма была впечатляющей. Борислав откинулся к стене, пряча от сестричада лицо. Впрочем, Карочей и без того догадывался, какие чувства сейчас обуревают паука, жадного до злата и серебра. Впрочем, влечет его сейчас наверняка не только золото, но и возможность последний раз в жизни поучаствовать в заговоре, результаты которого аукнутся по всей Ойкумене. А ган Борислав был не только жаден, но и честолюбив: если бы не злая судьба, загнавшая его в подполье, то этот человек многое смог бы сотворить в подлунном мире.

– Голова кагана того стоит, – хрипло сказал Борислав.

– Положим, она стоит и больше, – вздохнул Карочей, – но в заговоре участвует слишком много влиятельных людей, которых невыгодно лишать доли в большом пироге.

– Я тебя понял, сестричад, но мне нужен задаток. Двадцать тысяч денариев.

– Для Хабала?

– Не только. У него очень пестрое окружение.

– Им придется умереть раньше, чем у них появится возможность раскрыть рот.

– Не учи меня, Карочей, – криво усмехнулся Паук. – Я не первый раз участвую в заговоре.

– Но не все они были удачны, – рискнул напомнить дядюшке скиф.

– Зато я приобрел бесценный опыт, сестричад. Не бойся, в этот раз я не промахнусь.

– Куда привезти деньги? – не стал спорить с Пауком Карочей.

– Я сам к тебе приду сегодня ночью. Деньги должны быть у тебя.

От гана Борислава Карочей отправился прямиком к беку Вениамину. Контраст между жалкой лачугой Паука и дворцом уважаемого рабби был настолько разителен, что у впечатлительного человека наверняка бы сжалось сердце, но скиф в эту минуту был слишком озабочен, чтобы обращать внимание на подобные пустяки. Впрочем, еще большой вопрос, кто сейчас богаче: бек Вениамин, сильно поиздержавшийся в последнее время, или скупщик краденого и полновластный хозяин городского дна ган Борислав?

Во дворце Карочея поджидал не только хозяин, но и уважаемый рабби Ицхак Жучин, который предпочитал назначать сомнительные встречи подальше от собственного дома, дабы не навлечь на себя подозрений. До Большого ганского круга оставалось всего два месяца, и с каждым новым днем положение ближников опального Обадии становилось все более сомнительным. Пока что каган-беку удалось расположить к себе только гана Красимира, донельзя польщенного присланными Обадией дарами, а также возможностью породниться со всемогущим рабби Ицхаком. Конечно, в нынешнем положении Обадии каждое лыко было в строку, но ган Красимир все-таки не та фигура, на которую можно опереться в критической ситуации. Еще с полсотни ганов удалось просто купить, но это, конечно, капля в море лиц, враждебно настроенных к Обадии. Партия каган-бека стремительно теряла позиции, даже не успев вступить в борьбу. По большому счету Обадия мог положиться только на богатых купцов-рахдонитов, но лишь в том случае, если у него будут шансы на успех. Иначе, как без обиняков дал понять рабби Иегуда, они переметнутся на сторону кагана Тургана, дабы окончательно не утратить свои позиции в Хазарии.

– Атаманы разорили Амастриду и сожгли ромейские галеры, – встретил Карочея нерадостной вестью бек Вениамин. – Хапнули они там добра на миллион денариев, как не больше.

– Везет же негодяям, – ахнул скиф, принимая из рук хозяина серебряный кубок. – А тут приходится едва ли не с глины есть.

– Боярин Драгутин усиленно скупает голоса ганов, его посланцев видели даже в Сарае, – процедил сквозь зубы Ицхак. – Скверно складываются дела.

– И не говори, уважаемый рабби, – вздохнул Карочей, без церемоний присаживаясь к столу, заставленному яствами. – А тут еще чернь заволновалась. Ждут какого-то Китовраса со дна Хвалынского моря, который-де пожрет богатых, чтобы их золото досталось бедным.

– Какого еще Китовраса, уважаемый ган? – возмутился Вениамин. – И при чем здесь чернь?

– Особо поясняю для тебя, уважаемый бек: Китоврас – это морской бог, наделивший своего сына Меровея Винделика чудесной силой, дабы он и его потомки смогли осчастливить простой люд всей Ойкумены. К сожалению, эти самые потомки стали заложниками жадных ганов, обернувших чудесный дар Китовраса на пользу себе. И вот теперь в нашем городе объявился маг и чародей, который решил воззвать к морскому богу или чудищу, это не суть важно, чтобы тот восстал из глубин Хвалынского моря и, покарав жадных ганов, вернул богатства их законным владельцам, то есть черни.

– И как зовут этого мага? – спросил заинтересованный Ицхак.

– Хабал, – улыбнулся Карочей. – Тебе это имя должно быть известно, уважаемый рабби.

– Любопытно, – задумчиво проговорил Жучин, теребя длинными унизанными перстнями пальцами густую черную бородку.

– Чушь какая-то, – не согласился с ним Вениамин. – Какой еще может быть Китоврас в Хвалынском море, если Меровей родился на берегу моря Варяжского?

– Ты меня удивляешь, бек, – усмехнулся Карочей. – А как же подземное море, где плавают четыре кита, удерживающие твердь? По непроверенным данным, Китоврас был рожден от одного из этих китов белой кобылицей, посланной богом Световидом. А посредником в брачном обряде стал Змей, посланный Велесом. Таким образом, Китоврас вобрал в себя силу как земную, так и небесную, и ему подвластна как правь, так и навь. То есть практически все чудесные силы, существующие в этом мире. Вот кого собирается вызвать из подводных глубин на нашу голову собачий сын Хабал. Пока ему не хватает пустяка – жертвенной крови.

– Чьей крови? – насторожился Вениамин.

– К сожалению или к счастью, наша с тобой кровь, уважаемый бек, для этой цели не годится. Чтобы заставить Китовраса очнуться от глубокого сна, нужна кровь одного из потомков Меровея, и Хабал сейчас мучительно размышляет над тем, где бы ее найти. Но думаю, очень скоро в его окружении появятся люди, которые подскажут даровитому волшебнику, к кому ему следует обратиться.

– А ты уверен, что такие люди появятся? – пристально глянул в глаза Карочею Ицхак Жучин.

– На этот счет у меня нет никаких сомнений, уважаемый рабби. Мне нужно двадцать тысяч денариев, чтобы заплатить человеку, способному направить возмущение черни в нужное русло.

– Как зовут этого человека?

– На городском дне его называют Пауком. А тебе он известен как ган Борислав Сухорукий.

– Так он жив! – удивленно вскинул брови Ицхак.

– Не только жив, но и держит в своих руках все ниточки управления городским сбродом, – усмехнулся Карочей. – Так мы будем спасать кагана и его ближников от черни, уважаемые беки?

– Вне всякого сомнения, – скорчил скорбную мину Вениамин. – Но только боюсь, что наших скромных сил не хватит для того, чтобы совладать с морским чудовищем.

– Потребуются большие расходы, – задумчиво проговорил Ицхак.

– По моим предварительным прикидкам, они составят не менее полумиллиона денариев, – сказал со вздохом Карочей. – Но в любом случае, овчинка стоит выделки.

– Я поговорю с Обадией, – кивнул головой Ицхак. – Думаю, с его стороны возражений не будет.

Карочей тоже так думал. Для каган-бека безумец Хабал был воистину даром небес. Будем надеяться, что ни Обадия, ни Ицхак Жучин не забудут, кто отыскал для них путь к спасению, и найдут способ для того, чтобы отблагодарить услужливого человека. Но поскольку у власть предержащих всегда очень короткая память, то будет не худо, если ган Карочей сам позаботится о себе.

Ган Борислав появился во дворце сестричада около полуночи, когда у Карочея уже стало лопаться терпение. Паук проскользнул мимо сторожей неслышной тенью и столь внезапно предстал перед растерявшимся скифом, что тот невольно вздрогнул. Ган Борислав был одет скромно, но на его худом лице читалось высокомерие, от которого его не смогли избавить никакие невзгоды.

– Деньги при тебе? – спросил он, едва переступив порог чужого дома.

Карочей молча кивнул на три вместительных кожаных мешка, скромно стоящих у ножки стола. Паук развязал один из мешков и запустил туда руку. Карочей решил, что тот собирается пробовать серебро на зуб, но ган Борислав ограничился беглым осмотром лежащего у его ног богатства.

– В этом мешке шесть тысяч, в двух других по семь.

– Один оставь себе, – великодушно разрешил Сухорукий. – Думаю, Хабалу хватит и шести тысяч на первое время.

– Я хочу захватить с собой Хвета.

– Захвати, – согласился Паук. – Хазар в любом случае нам не помешает. Лошади готовы?

– Готовы.

– Тогда едем.

Итиль был слишком большим городом, чтобы кто-то осмелился потревожить его покой днем или ночью, а потому каганы не слишком усердствовали по части защиты своей столицы. Они обнесли Итиль рвом, который уже, впрочем, частично оказался в черте города, и этим ограничились. Безопасность кагана надежно защищали стены кремника, способные выдержать если не любую осаду, то случайный наскок наверняка. Впрочем, ворота кремника запирали только на ночь, а днем их охраняли десятка полтора мечников из личной дружины кагана. Подобное ротозейство могло дорого обойтись Тургану, но, похоже, в его окружении даже не помышляли, что кто-то в Итиле осмелится покуситься на почти священную особу кагана.

Паук уверенно двигался по узким улочкам города, освещаемым только двумя факелами, которые держали в руках Карочей и Хвет. А по выезде из города нужда в факелах и вовсе отпала, лунного света вполне хватило, чтобы выхватить из ночи дорогу, наезженную тысячами телег. Впрочем, Паук очень скоро свернул с дороги на едва приметную тропу, которая вывела их к огромным курганам, насыпанным неведомо кем в незапамятные времена прямо в чистом поле. Ган Карочей, хорошо знавший окрестности Итиля, в этом месте не был ни разу и теперь удивленно оглядывался по сторонам.

– Спешивайтесь, – распорядился ган Борислав.

Карочей и Хвет без споров подчинились его приказу. Паук выдвинулся вперед, скифский ган и хазар последовали за ним, ведя коней в поводу. Карочей неожиданно для себя обнаружил, что находится в огромном тоннеле, чьи стены и потолок, выложенные камнем, за минувшие столетия обросли мхом. Переход явился такой неожиданностью, что ган невольно оглянулся. За спиной он увидел только хазара Хвета и двух коней, груженных серебром, а выход из этого странного подземелья уже, видимо, перекрыт наглухо. Пройдя не более тридцати шагов, троица оказалась в огромном помещении, слабо освещенном огнем, полыхающим в большой медной чаше. Сама чаша стояла у большого черного камня, испещренного странными знаками. Подле камня, скрестив на груди руки, застыл рослый широкоплечий человек, заросший по самые глаза черной бородою. Карочей хоть и с трудом, но признал в нем Хабала, мимолетно виденного однажды лет десять назад. На вошедших колдун не обратил ни малейшего внимания, глаза его были закрыты, а толстые губы беззвучно шевелились. Похоже, даровитый маг произносил известное только ему заклинание. Впрочем, магия в этот раз, видимо, не сработала, и Хабал наконец открыл глаза.

– Принес? – спросил он у Паука.

Хвет, подчиняясь знаку гана Борислава, бросил к ногам колдуна мешок.

– Должно хватить, – сказал Хабал и, скосив глаза на Карочея, спросил у Борислава: – Кто этот человек?

– Скиф, – холодно отозвался Паук. – Он пришел приобщиться к вере своих предков.

– Это хорошо, – кивнул Хабал, – его присутствие нам не помешает.

Карочей с интересом принялся рассматривать странных животных, нарисованных на стенах древнего святилища. Возможно, эти жуткие образины и населяли когда-то окрестные земли, но скиф сейчас был очень доволен, что они не дожили до наших дней.

– Проводи нас к нему, – хрипло сказал Паук.

Хабал молча взвалил на плечи мешок с деньгам и надавил ногой, обутой в хазарский сапог, на завитушку, вырезанную внизу черного камня. К удивлению Карочея, камень легко сдвинулся с места, открывая ведущую куда-то вниз лестницу. Хвет остался с лошадьми, а Карочей с Бориславом стали спускаться по каменным ступенькам вслед за Хабалом. В ноздри скифу ударил запах сырости и плесени. Паук зажег припасенный факел и осветил стены, разрисованные жуткими личинами. Несмотря на сырость, краска отлично сохранилась, что позволяло заинтересованным наблюдателям без проблем погружаться в мир древних видений. У Карочея мурашки побежали по спине, все-таки он не был чужд многим суевериям своего народа, и вера в бога Яхве не могла вытеснить из его души страха перед старыми богами.

– Это храм Китовраса, или Морского бога, как называли его твои предки, – тихо прошептал на ухо скифу Борислав. – Культ, уходящий корнями в далекое арийское прошлое. А храм этот был построен еще во времена Великой Скифии. Хабал отыскал его по древним манускриптам. Здесь скифы ради достижения победы во время Египетского похода принесли в жертву Морскому богу одного из своих царей.

– Какой ужас! – только и сумел вымолвить Карочей, потрясенный окружающей его обстановкой. Рисунки на стенах сменились фигурами полуживотных-полулюдей, высеченными из камня. А вход в главное святилище стерег огромный крылатый каменный пес.

– Смаргал, – прошептал побелевшими губами Хабал. – Когда Китоврас проснется, оживут и эти каменные изваяния. И тогда вся Ойкумена содрогнется от ужаса.

И надо признать, Ойкумене было чего бояться. Более жутких созданий Карочею еще не доводилось видеть, а он повидал немало языческих храмов в самых разных местах. Хотелось верить словам уважаемого рабби Ицхака, что подобных чудовищ порождает всего лишь человеческая фантазия, а не божественный промысел Создателя этого мира.

Хабал остановился перед закрытой дубовой дверью и вновь принялся самозабвенно шептать магическое заклятие. По ходу дела он, похоже, впал в транс, и его длинные руки принялись независимо от воли хозяина выписывать в воздухе странные знаки, пугающие Карочея возможными печальными последствиями. Однако ничего страшного не случилось, зато дверь поддалась на увещевания колдуна и неожиданно открылась сама собой, словно кто-то невидимый пнул ее с той стороны.

Под ногами у Карочея заскрипел песок. Это привело его в чувство, и он огляделся по сторонам. Они находились в огромной пещере, скорее всего естественного происхождения, посредине которой располагался каменный алтарь, испещренный все теми же таинственными знаками, а за алтарем чуть слышно плескала вода подземного водоема, возможно, даже озера. Ган Борислав шепнул сестричаду, что это озеро, соединенное с Вечным морем, является обителью Морского бога.

Хабал остановился у расположенного в углу священного сооружения, очень напоминающего горн, которым пользуются кузнецы, и сбросил с плеч тяжелый мешок.

– В прошлый раз нам не хватило золота, – сказал он хрипло. – Не все знаки удалось залить расплавленным металлом. Оттого и жертвы, принесенные Китоврасу, так и остались невостребованными.

– Дело не только в золоте, – заметил Борислав. – Я прочитал вчера принесенный тобой манускрипт, Хабал. Золото нужно смешать с кровью.

– Но мы ведь смешивали, – горячо возразил колдун. – Уже десять человек добровольно легли на жертвенный камень и ушли водным путем к Китоврасу, моля его о поддержке.

– Это не та кровь, – поморщился ган Борислав. – Какое дело Морскому богу до несчастных простолюдинов? Ведь прежде к нему присылали скифских царей.

– А где я тебе возьму царскую кровь? – отозвался раздраженный Хабал. – Разве что она течет в жилах этого скифского гана?

– Нет, – твердо сказал Карочей. – Среди моих предков не было ни царей, ни Меровингов.

– Меровингов? – вскинул густые брови Хабал.

– Разумеется, – подтвердил Карочей, – ведь, как всем известно, Морской бог Китоврас участвовал в зачатии Меровея Винделика.

– Проклятье, – с досадой воскликнул Хабал, – как же я раньше до этого не додумался. Конечно, Китоврас откликнется только на зов царской крови. Вот почему скифы приносили ему в жертву своих царей, ведь и они были его потомками.

– Выходит, Меровей не был первым арийским вождем, рожденным от морского бога? – полюбопытствовал Карочей.

– Его дед Додон был зачат тем же способом, – поделился сокровенными знаниями с неофитом Хабал. – Мать Додона тоже поплыла в море, будучи беременной, дабы принять в свое лоно еще и семя Китовраса. Недаром же всех арийских каганов называли дважды рожденными, хотя вернее их следовало бы называть дважды зачатыми. Мне нужна кровь Меровингов, ган Борислав, и тогда я получу власть над миром. Мы станем жрецами Морского бога и изгоним всех чужаков с нашей земли.

– Это сложно, – сказал ган Борислав. – Во всяком случае, я знаю только одного человека, который отвечал бы всем предъявляемым требованиям.

– Кто это? – вскинулся Хабал.

– Каган Турган, – спокойно отозвался Паук.

– Но ведь он потомок туранца Булана!

– Он потомок туранца и арийки, дочери Кладовлада, а Кладовлад, как тебе известно, был родным братом Меровея и внуком кагана Додона.

– Каган Турган, – задумчиво повторил Хабал. – Но, быть может, сгодится кровь одного из его сыновей или внуков?

– Прежде Китоврасу жертвовали царя, – напомнил ган Борислав. – Мы не можем рисковать. Нельзя повторять обряды слишком часто, это может закончиться нашей гибелью и разгулом навьих сил.

– Но как мы доберемся до Тургана, – почти простонал Хабал.

– Надо добраться, – твердо сказал Борислав. – И сделать это нужно до того, как каган принесет жертву Световиду, ибо вмешательство Белобога может погубить наши планы.

– Ты прав, ган, – прошептал посиневшими губами Хабал. – Мы с тобой зашли уже слишком далеко, чтобы поворачивать с порога обители Морского бога обратно.

Глава 2 Княжич Дир

Осташ был против поездки Драгутина в Итиль. В конце концов, Склавинию на Большом ганском круге мог бы представлять и княжич Дир. Однако сам даджан держался иного мнения. Большой ганский круг собирался впервые за многие годы, и именно это грандиозное Вече, куда съедутся едва ли не все князья, бояре и ганы, должно определить многое, если не все в Хазарии и Руси на многие десятилетия вперед. Киевский великий князь Яромир не мог поехать в Итиль по слабости здоровья, а посему киевские бояре и ганы приговорили, что их земли должен представлять на Великом вече прямой наследник Яромира князь Драгутин, поскольку только его веское слово может быть услышано ганством всех окрестных земель. И при чем тут, спрашивается, беспутный повеса княжич Дир, у которого материнское молоко на губах еще не обсохло? Каган Турган тоже недвусмысленно выразил желание встретиться с Драгутином и обсудить все накопившиеся противоречия, ибо не без основания считал наследника киевского стола главным своим противником на землях Руси. Договор, заключенный между Турганом и Драгутином, мог стать основой новых взаимовыгодных отношений между княжествами Руси и Хазарией. Такого мнения придерживался не только осторожный радимецкий князь Всеволод, но и неукротимый новгородский владыка Гостомысл.

– Надо потребовать от кагана Тургана надежные обязательства, – поддержал Осташа Искар.

– Каган такие обязательства уже дал, – возразил атаману Драгутин, – и мне, и Огнеяру, и всем князьям, боярам и ганам. Не было еще случая, чтобы Большой ганский круг заканчивался кровопролитием. И Турган не настолько безумен, чтобы сеять кровавые семена чудовищного раздора на своей земле. Я должен поехать в Итиль, и я туда поеду. Это мой долг перед Полянской землей и всей Русью. Да и Хазария мне не чужая, и я не могу допустить, чтобы там окончательный верх взяли силы, враждебные нам.

Вопрос был таким образом решен окончательно, и теперь следовало позаботиться о мерах безопасности. В конце концов, у князя Драгутина и без кагана Тургана хватает недоброжелателей.

– Я поеду с тобой, – сказал Искар.

– Нет, – твердо отклонил его предложение Драгутин. – Ты надежнее прикроешь наши с атаманом Огнеяром спины здесь в Варуне, чем там, в Итиле. Со мной поедет боготур Осташ, младшие братья Рерики и моя личная дружина во главе с боярином Заботой. До Сарая мы поедем верхом, а далее поплывем вниз по реке на трех ладьях.

– Княжич Дир тоже собирается в Итиль, – сказал Осташ.

– Это его право, – кивнул Драгутин. – Будем надеяться, что ему эта поездка пойдет на пользу.

Для княжича Дира поездка в Итиль была средством укрепить свое княжеское достоинство. Ни отец, великий князь Яромир, ни киевские бояре всерьез Дира не воспринимали. Конечно, годы его небольшие, но это еще не повод, чтобы отмахиваться от него, как от назойливой мухи. В конце концов, он уже далеко не мальчик и после удачного похода в Амастриду разбогател настолько, что сам способен оплачивать свои многочисленные прихоти. И вообще, за последний год княжич Дир здорово вырос и в своих глазах, и в глазах дружины, пока, правда, немногочисленной, но вполне достаточной, чтобы внушать уважение окружающим. Единственной его неудачей за последний год была потеря красавицы Ружены, которую он упустил буквально из-под носа. Увы, полонянка досталась Трувару Рерику, тупому мужлану, не способному оценить ее несомненные достоинства. Все попытки Дира выкупить у варяга понравившуюся женщину заканчивались ничем. Впрочем, Трувар дал Ружене полную свободу, и у Дира, казалось бы, появился шанс. Однако своенравная красавица не захотела покинуть Трувара и отвергла все дары киевского княжича. Боярин Пяст, верный товарищ Дира с детских лет, предлагал просто похитить Ружену, но это было бы слишком опрометчиво. Рерики не те люди, которые прощают обиды, а Трувар, чего доброго, вызвал бы похитителя на поединок. Княжичу Диру не было никакого резону рисковать головой из-за пустой блажи. Ибо как ни надувай щеки, а против Трувара один на один ему не устоять. Оставалась единственная надежда, что варяг сложит голову в одной из многочисленных стычек с хазарами, а до стычек он большой охотник. К сожалению, не вовремя установившееся перемирие лишило Дира и этой последней надежды. А за перемирием мог наступить мир. В такой ситуации варягам нечего будет делать на берегах Дона, и они отправятся к чужим берегам, прихватив с собой и женщину, так запавшую в сердце княжича Дира.

Итиль младшему сыну князя Яромира понравился. Он был поболее Киева и смотрелся побогаче. Здесь не имелось боярских и купеческих деревянных теремов, раскрашенных яркими красками, зато истинным украшением Итиля являлись великолепные дворцы, окруженные садами и цветниками. Еще более роскошно эти дворцы смотрелись изнутри: княжич Дир смог убедиться в этом собственными глазами, как только ступил на порог дома уважаемого гана Карочея, с которым его познакомил боярин Пяст. Пяст был сыном родной сестры Карочея и поэтому без церемоний называл скифа дядей. Надо отдать должное гану Карочею: он встретил княжича Дира со всеми знаками внимания и уважения, полагающимися сыну великого князя Яромира. Правда, Пяст успел шепнуть Диру, что его дядя находится в опале у кагана Тургана, но если в Итиле так роскошно живут опальные ганы, то хотел бы княжич взглянуть, как здесь чувствуют себя ближники верховного вождя. Гостеприимство гана Карочея дошло до того, что он предложил киевскому княжичу и сестричаду Пясту остановиться у него на время проведения Большого ганского круга. Это оказалось очень удачным выходом из сложного положения, в котором оказались Дир и Пяст, поскольку Итиль был переполнен ганами, съехавшимися по зову кагана Тургана, и многим достойным вождям пришлось селиться в загородных усадьбах, а то и просто ставить шатры в чистом поле. Княжичу Диру хозяин выделил столь роскошные покои, что от их вида у гостя перехватило дух. Один златотканый полог, скрывающий ложе от нескромных глаз, наверняка стоил целое состояние. Ели и пили в этом сказочном дворце только с золотой посуды, а челядь была одета в кафтаны, сделавшие бы честь иному гану.

– Богатый у тебя дядька, – с завистью сказал Дир Пясту.

– Богатый, – согласился с княжичем молодой боярин. – А ведь еще недавно был гол как сокол. Но потерся подле рахдонитов, принял их веру и стал богаче самого кагана.

– Ну, это ты хватил! – возмутился Дир.

– Если и хватил, то не очень много, – усмехнулся Пяст. – Вот с кого пример нам с тобой надо брать, княжич. Ган Карочей ведь тоже из младших сыновей. От отца ему немного перепало, с родом он давно уже связь порвал, а смотри как разжился всем родовичам на зависть.

Благодаря гану Карочею, княжич Дир очень скоро перезнакомился со многими итильскими беками и ганами. Особое внимание сыну великого князя Яромира оказал каган-бек Обадия, который даже задал в его честь пир, пригласив на него едва ли не всех знатных мужей Хазарии. Никто ничего у Дира не просил, никто никаких условий ему не ставил, но княжич не был настолько прост, чтобы поверить в бескорыстные симпатии беков и ганов, окружающих Обадию. Тем более что слухи, гуляющие по Итилю, о скором падении каган-бека Обадии уже достигли его ушей. Конечно, княжич Дир – невелика птица, но склонить некоторых склавинских бояр на сторону старшего сына кагана он все же может. И если бы не присутствие в Итиле князя Драгутина, то покладистых бояр нашлось бы много больше. Обадия понравился княжичу Диру, был он любезен и прост в обращении. Княжич успел даже познакомиться с детьми каган-бека, двенадцатилетним Езекией и одиннадцатилетним Манасией – очень бойкими мальчишками, преподнесшими дорогому гостю кривой арабский меч из синеватой дамасской стали, эфес и ножны которого были усыпаны драгоценными камнями. Ранее этот меч принадлежал эмиру, близкому к пророку Мухаммеду, и очень высоко ценился среди мусульман. Впрочем, и в Киеве он наверняка поразит многих. Княжич Дир тут же прицепил бесценный дар к поясу и в свою очередь отослал сыновьям каган-бека чудесную серебряную птицу с изумрудными глазами, умевшую свистеть почти как настоящая. Эта птица досталась Диру после раздела богатств, награбленных в Амастриде, и предназначалась в дар кагану Тургану. Но поскольку каган, увлеченный переговорами с князем Драгутином, не обратил на Дира никакого внимания, то княжич решил побаловать забавной игрушкой его внуков. По словам гана Карочея, Езекия и Манасия пришли в восторг от чудесного дара и от души благодарили любезного княжича Дира.

Бесконечные пиры слегка отразились на здоровье младшего сына великого князя Яромира, и к утреннему столу он вышел с кислой физиономией. Заботливый ган Карочей тут же поднес княжичу чарку вина, но, увы, настроение Дира от этого не улучшилось.

– Из-за девки печалится, – пояснил дядьке боярин Пяст. – Сглазила она его, не иначе.

За утренним столом сидели по-простому, в распоясанных рубахах, без лишних ушей, так что в разговоре можно было не стесняться.

– Сглаз – дело нешуточное, – наставительно заметил Карочей. – С такими вещами играть не след.

– Трувар Рерик во всем виноват, – продолжал зудить с настойчивостью комара боярин Пяст. – Умыкнул девку прямо из-под нашего носа.

– Значит, дело не в девке, – сделал неожиданный вывод Карочей.

– А в ком же тогда?

– В Рериках, – спокойно отозвался скиф. – Это колдуны известные. Их отца повесили даны за связь с Навьим миром.

– Быть того не может! – ахнул Пяст.

– Вот тебе и не может, – криво усмехнулся скиф. – Прокляты были славянскими богами и их отец Годлав, и дядя Драговит. Чудом удалось это проклятье снять. А их родной дядька, князь Трасик, на моих глазах пал на Калиновом мосту и был прилюдно назван кудесником Завидом Драконом.

– Ничего себе Соколы! – выразил интерес к разговору Дир, которому значительно полегчало от кислого вина.

– А Воислав Рерик отличился здесь в Итиле так, что до сих пор его ближник Тургана ган Красимир недобрым словом поминает. Черным вороном проник он в его дом и потоптал ганскую голубицу. Теперь эта голубица забрюхатела, и кого она на свет белый произведет, никому не ведомо.

– Какая еще голубица? – не понял Дир.

– Я о ганше Ярине речь веду, – пояснил княжичу Карочей.

– А ворон тут при чем?

– Так говорю же, Сокол Черным Вороном обернулся и в ее ложницу проник. Только два пера после себя и оставил. Красимир теперь эти перья всему Итилю показывает. И ведь не придерешься: перья действительно вороновы.

Дир и Пяст засмеялись: проделка Рерика им явно пришлась по душе. Однако ган Карочей сохранил на лице серьезность.

– За голову Воислава Рерика каган Турган большие деньги обещал – сто тысяч денариев. Но дело даже не в денариях – Рерик на булаву нацелился, а такого никому не прощают.

– Рерики в наших краях чужие, – махнул рукой Дир, – они и на княжьих-то столах не сидели, куда им до кагановой булавы.

– Не сидели, так сядут, – возразил Карочей. – У князя Драгутина дочка на выданье, как я слышал.

– А при чем тут дочка! – возмутился Дир. – После Драгутина я старший в роду, за мной и останется стол.

– Так я разве спорю? – удивился Карочей. – Только ведь случается, что молодые умирают раньше старых. В бою, скажем, или от сглаза. А коли мужчин в роду не остается, то такой зять, как Воислав Рерик, в самый раз. Отец его на великом столе сидел, пусть и на пару с братом. Опять же из Меровингов он, этот Рерик. Станет он зятем великого князя Киевского, и тогда ему прямой путь откроется в каганы. Русаланы за него горой станут. Да и новгородцы поддержат внука Гостомысла.

Княжич и боярин смотрели на многоопытного Карочея с изумлением: похоже, его пророчество не казалось им убедительным.

– Крови ведь прольется немерено, – покачал головой Дир.

– Это ты верно заметил, княжич, – кивнул Карочей. – И первой, скорее всего, прольется кровь твоя. Лишний ты в этом раскладе. Драгутину никогда не стать каганом, а вот его внуки вполне могут получить булаву от своего отца Рерика. Князь Воислав унаследует от Драгутина Киевский стол, а не ты, княжич Дир, можешь мне поверить. Сев в Киеве, Рерик получит в свои руки и Русь, и Хазарию.

– А сыновья Тургана ему эту власть отдадут? – насмешливо спросил княжич.

– А где те сыновья? Обадию после Большого ганского круга ждет изгнание, а Ханука просто глупец, который не удержит булаву. Теперь ты понимаешь, Дир, что судьба Руси и Хазарии сейчас находится в твоих руках.

– Нет, не понимаю, – мрачно отозвался Дир.

– А ты пораскинь мозгами, княжич, время у тебя есть. Человек ты умный и сам до всего дойдешь. А с девкой я тебе помогу. Есть у меня на примете персидский колдун. Что приворот, что сглаз – все в его власти. Хабалом его зовут. Век меня потом благодарить будешь, княжич.

Дира разговор с ганом Карочеем заставил призадуматься. В своей собственной семье он был почти что изгоем. Даже родной отец, великий князь Яромир, прогнал его не только со двора, но и из стольного града. Что же касается Драгутина, то он брата словно бы не замечал вовсе, иной раз и на совет не звал, словно мешал ему чем-то княжич Дир. О пророчестве волхвов Световида, предсказавших победу Сокола над Гепардом, княжич слышал от новгородского боярина Вадима, но почему-то не придал этому значения. И выходит, зря не придал. До сих пор он даже не задумывался о своем праве на киевский стол. Вроде не было ни у кого сомнений, что вслед за Драгутином займет его княжич Дир. Даже если у Драгутина родятся сыновья от молодой жены, все равно Дир в роду старший, а такого еще не случалось ни в Киеве, ни в других княжествах Руси, чтобы племянники садились на стол раньше дядьев. Конечно, боярин Драгутин в свои пятьдесят лет муж крепкий, но ведь всем в этом мире дан свой срок. Дир готов был подождать и десять, и двадцать лет. А теперь, по словам гана Карочея, выходило, что ждать ему не дадут. Великому князю Яромиру жить осталось считанные месяцы, старший его сын умер, не оставив потомства, и выходит, что кроме брата Дира и дочери Зорицы у Драгутина законных наследников нет. Разве что он начнет объявлять таковыми своих многочисленных бастардов. Но с этим вряд ли согласятся киевские бояре. Значит, остается зять. Рерик из рода Меровингов, годный не только в князья, но и в каганы. Его Драгутин и объявит своим наследником после смерти Дира.

– А ведь ты сватался к Зорице, боярин Пяст? – покосился на старого друга Дир.

– Сватался, – вздохнул тот. – Хотя отец остерегал. Про твоего брата Драгутина разные слухи ходят, княжич. Уж не взыщи. Говорят, что Шатун он, и не каждая женщина способна выносить зачатый от него плод. Ведь тот плод с Навьим миром связан. Вот и мать Зорицы умерла в родах.

– И что с того? – насупился Дир.

– Так ведь отказали мне, – пожал плечами Пяст. – И я теперь не знаю, плакать мне по этому поводу или радоваться.

Сыну первого ближника великого князя Яромира отказал князь Драгутин. А чем бы, кажется, Пяст не пара княжне Зорице? И рода он в Киеве не последнего, и собой недурен, и богатством не обделен. Да вот не угодил чем-то отцу красавицы.

– Так где, говоришь, живет твой персидский колдун, ган Карочей?

– Я покажу, – кивнул головой скиф. – Сегодня ночью и отправимся.

Ночь выдалась темной, к тому же накрапывал мелкий нудный дождичек. Словом, погода совсем не характерная для этого времени года, когда пробудившаяся от спячки хазарская земля ждет только ласк Даджбога, чтобы отблагодарить щедрого на любовь повелителя тепла запахом цветения своих бесчисленных садов. Ган Карочей ехал по тропе первым, высоко вздернув над головой факел, чадящий на ветру. Похоже, он плохо ориентировался в полузнакомой местности, и если бы не хазар Хвет, то киевским боярам пришлось бы долго плутать под дождем под предводительством незадачливого скифа. К счастью, верная тропа была наконец найдена, и ган Карочей произнес с видимым облегчением:

– Здесь.

Княжич Дир не увидел перед собой ничего, кроме высокого кургана, на вершину которого да еще в такую погоду ему взбираться никак не хотелось. Лошади скользили копытами по раскисшей земле, и был риск свалиться вниз с печальными для здоровья последствиями.

– Это древний скифский храм, – тихо сказал Карочей, спешиваясь, – посвященный Морскому богу. Место запретное и очень опасное. Прошу никаких имен здесь не произносить и отвечать только на те вопросы, которые задаст вам колдун.

– Но я ничего не вижу, дядя, – удивился Пяст, но примеру Карочея все-таки последовал и с коня слез.

– Вперед, – подтолкнул в спины скиф растерявшихся киевлян.

Блуждание в кромешной темноте, впрочем, вскоре закончилось. Дир увидел рослого человека, стоящего рядом с полыхающей огнем чашей, и невольно вздрогнул. Видимо, это и был знаменитый персидский маг, о котором говорил Карочей. Княжича ужаснули жуткие лики на стенах, но он все-таки сумел преодолеть страх и шагнул навстречу неизвестности.

– Вижу! – неожиданно тонким голосом возвестил маг. – Вижу тень сокола у тебя за спиной.

Княжич Дир невольно оглянулся и едва не вскрикнул от страха. Маг был прав: силуэт огромной птицы на стене явно нацелился на тень, отбрасываемую Диром. Княжич почувствовал себя очень неуютно под сенью огромных крыльев и невольно сделал шаг в сторону. Тень сокола исчезла со стены, и он с облегчением перевел дух.

– Ты обречен, – продолжал маг, и словно бы в подтверждение его слов в медной чаше полыхнул огонь, осветивший едва ли не все темные углы огромного зала. А на черном камне, стоящем посредине, вдруг появились череп и груда человеческих костей.

– И нет никакой надежды?

– Пока жив Сокол – никакой. Его тень закрывает твою тень в мире том, его жизнь обрывает твою жизнь в мире этом.

– А если убить Сокола? – спросил дрогнувшим голосом боярин Пяст.

Маг задумался, рука его простерлась над огнем, и в воздухе вдруг запахло паленой шерстью.

– Кроме Сокола, есть еще и Шатун, – покачал головой маг и ткнул пальцем на соседнюю стену: – Стань туда.

Дир перешел на противоположную сторону, но результат был по-прежнему неутешителен: теперь над его тенью нависал не только сокол, но и вставший на задние лапы медведь. Боярин Пяст охнул. А лежащие на черном камне череп и кости вдруг рассыпались прахом. Дир весь покрылся мелкими капельками пота: никогда в жизни он не испытывал подобного ужаса. Духи дружно пророчили ему беду, не оставляя никакой надежды.

– Твои враги очень сильны, добрый молодец, – тихо сказал маг, – на их стороне сила Навьего мира, но ни Световид, ни Даджбог не придут тебе на помощь, ибо Сокол и Шатун владеют волшебными заклятьями, что сковывают волю богов.

– Разве боги не всесильны? – удивился Пяст.

– Всесильна лишь волшба, – торжественно произнес персидский маг. – Именно она способна призвать на помощь силу, которая разорвет сотканную вокруг тебя паутину.

– И что это за сила? – хрипло спросил князь Дир.

– Тебе способен помочь только Морской бог скифов, в храме которого ты находишься. Но он спит, и разбудить его можно только жертвой.

– Я готов заплатить любую цену, – забеспокоился княжич.

– Разбудить Морского бога можно только кровью скифского царя или кровью Меровинга, ибо этот род в родстве с Морским богом Китоврасом. Я все сказал.

Персидский маг отступил в тень, а потом исчез, словно его и не было. Княжич Дир вытер рукавом пот с лица и взглянул на гана Карочея осоловевшими глазами.

– Я ничего не понял.

– В таком случае, ты скоро умрешь, – спокойно отозвался скиф. – Нам пора, бояре. Здесь оставаться опасно. Невидимые слуги Морского бога не любят нерешительных.

Исход из древнего скифского храма был похож на бегство. Дир слышал за спиной то ли смех, то ли вздохи, то ли неразборчивое бормотание, а потому мчался вслед за Карочеем, как на крыльях. Хазар Хвет подвел беглецам коней. Карочей с Пястом легко взлетели в седла, а взволнованный Дир никак не мог попасть ногой в стремя.

– Плохая примета, – покачал головой Карочей.

Дир сумел утвердиться в седле только с помощью хазара Хвета. Княжича била мелкая противная дрожь, и он с трудом удержал поводья коня, рванувшегося с места. Норовистый конь поднялся на дыбы, чудом не сбросив при этом незадачливого седока, и заржал так жалобно, что у Дира едва не разорвалось сердце. И в этот момент на небе сверкнула молния. Четыре всадника, нахлестывая коней, ринулись прочь от загадочного кургана.

Дир пришел в себя только во дворце гана Карочея, после поднесенной хозяином доброй чарки вина.

– Прости, княжич, – развел руками скиф, – для тебя старался.

– Уж больно страшен этот твой персидский колдун, – покачал головой Пяст.

– Клин, сестричад, вышибают клином, а навью силу можно одолеть только с помощью силы колдовской. Страшен не колдун, страшен бог, к которому он готов обратиться за помощью. Китоврасу всегда жертвовали кровью, причем кровью знатных мужей, но и он никогда не обносил дарами своих печальников. А за плечами сильного властителя всегда должен стоять сильный бог. Ну а все остальное ты видел сам, княжич Дир. Конечно, выбор за тобой: ты можешь просто с достоинством принять смерть, а можешь бросить вызов судьбе и стать в один ряд с каган-беком Обадией и его верными ближниками. Боги не любят слабых правителей и, прежде чем дать им власть, проверяют их на прочность.

– Что я должен сделать? – спросил дрогнувшим голосом Дир.

– Нам нужна кровь Рериков, чтобы пробудить Китовраса, – твердо сказал Карочей.

– А что будет, когда Морской бог проснется?

– Не знаю, – честно сказал скиф. – Возможно, сотрясение земли, возможно, огненный вихрь, возможно, народное безумие. Но нам нечего терять. Мы готовы целиком положиться на Хабала, который обещал направить силу Морского бога в созидательное русло.

– Хорошо, – сказал Дир почти твердым голосом. – Я согласен.

Глава 3 Бунт черни

Заговорщики собрались во дворце бека Вениамина. Кроме самого хозяина, здесь были Ицхак Жучин, рабби Иегуда и ган Борислав Сухорукий. Гостеприимный хозяин не обделил гостей ни чаркой, ни яствами, но к еде почти никто не притронулся. Даже рабби Иегуда потерял аппетит. Все присутствующие, как по команде, глянули на вошедшего гана Карочея. Скиф подошел к столу и, не спрашивая разрешения хозяина, осушил кубок. Никто на бесцеремонность нового гостя даже внимания не обратил.

– Он согласился, – спокойно сказал Карочей, отставляя пустую посудину.

Бек Вениамин икнул. Сказалось, видимо, нервное напряжение. Рабби Иегуда забарабанил по столу длинными сухими пальцами. И только Ицхак и Борислав сохраняли полную невозмутимость.

– Не передумал бы в последний миг, – проскрипел треснувшим голосом старый рабби.

– С ним будет мой сестричад, боярин Пяст. Надеюсь, он не позволит ему повернуть обратно.

– А где состоится встреча?

– Во дворце гана Бегича.

Дворец асского гана располагался недалеко от кремника, и это создавало заговорщикам немалые трудности. За стенами Итильской цитадели находилось около четырех тысяч мечников личной дружины кагана. Удачей заговорщиков было то, что князь Драгутин и каган Турган решили встретиться тайно в укромном месте, дабы обговорить все возникшие проблемы еще до начала Большого ганского круга. Похоже, каган не чувствовал приближения опасности, иначе он не рискнул бы спокойно разъезжать по городу в сопровождении всего двух десятков мечников. Впрочем, разъезжать – это громко сказано. От ворот кремника до дома Бегича было чуть более тысячи шагов. Ган Борислав посчитал их лично. Именно здесь для заговорщиков крылась главная опасность. Если мечники кагана успеют вмешаться в кровавую заварушку во дворце Бегича, то заговор провалится с треском и весьма печальными последствиями для Обадии и его ближников. Каган Турган не настолько глуп, чтобы поверить в бунт черни, вспыхнувший без особой причины.

– А сколько человек приведет с собой Драгутин? – спросил Ицхак.

– С ним будут атаман Огнеяр, средний сын новгородского князя Избор, боготур Осташ, боярин Забота и братья Рерики. А с каганом будут ган Мамай, ган Кочубей, рабби Исайя, ну и Бегич, естественно.

– А сколько людей у Бегича в доме? – спросил Жучин.

– Ган распустил своих мечников и челядь, чтобы во дворце не было лишних ушей.

– А Дира пригласили на встречу?

– Нет, – усмехнулся Карочей. – Но княжич устроил по этому поводу большой шум и своего добился.

– Ты отобрал для него мечников?

– Сто лучших рубак Хазарии, а то и всей Ойкумены. Этим людям заплачено столько, что им хватит на всю оставшуюся жизнь.

– Хорошо, если их жизнь будет недолгой, – сухо заметил рабби Иегуда.

– Мы позаботимся и об этом, – холодно сказал Жучин и, обернувшись к Сухорукому, спросил: – Сколько у тебя людей, ган Борислав?

– Пять тысяч заводил. Эти начнут громить дворцы ганов, беков и богатых купцов, с криками о боге Китоврасе, восставшем из морских глубин. Думаю, к ним присоединятся еще тысяч пятьдесят разного сброда.

– А зачем же дворцы беков грабить? – обиженно заметил Вениамин.

– Именно беков! – вскинул на него сердитые глаза Иегуда. – Мой дворец не забудьте, уважаемый ган.

– Не извольте сомневаться, уважаемый рабби, – ласково улыбнулся ему Паук. – Оберем до нитки.

Самоотверженность рабби Иегуды Карочея позабавила, впрочем, все ценное из этого дворца наверняка уже вывезено, так же как и из дворцов других ганов и беков, участвующих в заговоре.

– А сколько наших людей присоединится к толпе? – спросил рабби Иегуда.

– Двадцать тысяч отборных мечников, переодетых простолюдинами, – ответил Жучин. – В основном это наемники. Им хорошо заплатили. Во главе их стоят преданные каган-беку Обадии десятники и сотники, которые знают имена и местонахождение всех неугодных нам ганов.

– Половину из них следует бросить на кремник, благо в отсутствие кагана мечники, скорее всего, не станут запирать ворота, – подсказал ган Карочей.

– Разумно, – поддержал скифа Вениамин.

– Вот ты и позаботься об этом, уважаемый бек, – распорядился Жучин.

– Я прошу увеличить количество моих людей вдвое, – попросил Карочей. – Дворец Бегича надо осаждать не мешкая и со всех сторон. Иначе князь и боярин могут ускользнуть через подземный ход.

В этом действительно заключалась едва ли не самая главная опасность для заговора. Бегич – хитрая лиса, и вряд ли он ограничился одним входом-выходом из своей норы. Если бы не это обстоятельство, Карочей не стал бы связываться с княжичем Диром. Именно его головорезы должны были помешать вождям, обреченным на заклание, уйти от мечей заговорщиков.

– Но ведь их сто человек, – удивился рабби Иегуда, – а противостоять им будут от силы десять.

– Эти десять – едва ли не лучшие бойцы Ойкумены, – отрезал Карочей. – Я хочу, чтобы мы действовали наверняка, беки. Если уйдет хотя бы один из этих людей, у нас будет множество неприятностей.

– Ган прав, – поддержал скифа Ицхак Жучин. – Я приведу к дому Бегича еще пятьсот человек, как только начнется нападение.

– Думаю, пришла пора расходиться, – сказал, поднимаясь из-за стола, ган Борислав. – До темноты осталось всего ничего. И пусть нам поможет ваш бог Яхве.

Каган Турган прибыл, когда стемнело и в доме гана Бегича зажгли светильники. Князь Драгутин, князь Избор, атаман Огнеяр и боготур Осташ ждали хазар за столом. Осташ успел посетовать на отсутствие княжича Дира, но озабоченный Драгутин махнул рукой на беспутного мальчишку. Ган Бегич встретил повелителя Хазарии на крыльце и препроводил дорогих гостей в зал. Как и было оговорено заранее, Тургана сопровождали только два ближника – Мамай и Кочубей. Драгутин встал из-за стола и первым шагнул навстречу вошедшим. И князь, и каган, и сопровождающие их вожди пришли хоть и при мечах, но без брони, чему надлежало подчеркнуть мирный характер встречи. Турган и Драгутин одновременно протянули друг другу руки, демонстрируя тем самым честность своих намерений. После этого рукопожатиями обменялись все присутствующие. Турган, прежде чем сесть за стол, оглянулся на двери. У входа застыли два ражих молодца, удивительно похожих друг на друга.

– Они присмотрят, чтобы нам никто не помешал, – пояснил Бегич.

Ражие молодцы были в броне и при мечах, но каган махнул на это рукой. За дверью расположились двадцать его мечников, способных оторвать головы дюжине таких молодцов в мгновение ока. Да и с какой стати боярину Драгутину затевать с каганом ссору накануне Большого ганского круга, столь выгодного им обоим.

– Братину по кругу, – распорядился на правах хозяина дома ган Бегич. Никто из присутствующих ему не возразил, и все охотно отпили по глотку отличного вина, привезенного из далекой Колхиды. На этом пир завершился, ибо обсуждать накопившиеся разногласия следовало на трезвую голову.

– Откуда шум? – удивился новгородец Избор, кося глазами на забранное пластинами из слюды окно.

– Либо пьяные хазары передрались, либо вспыльчивые ганы затеяли разборку, – усмехнулся Кочубей. – Итиль – большой город, бояре, и забияк у нас хватает.

– Сивар, – повернулся к молодцам Драгутин, – проверь, кто там буянит на крыльце у гана Бегича.

Сивар высунул было голову за дверь и тут же обернулся к вождям:

– Это княжич Дир. Он запоздал к началу.

– Мой младший брат, – развел руками Драгутин. – Забияки, увы, живут не только в Итиле. Пропустите его.

– Пропустите княжича Дира, – крикнул веселый Сивар. – Иначе все вино без него выпьют.

К удивлению присутствующих, княжич Дир ворвался в зал не один, да и в прихожей слышалась перебранка и звон оружия. Каган удивленно глянул на Бегича, но тот лишь пожал плечами. Если судить по лицу боярина Драгутина, то он тоже ничего не понимал.

– В чем дело, Дир? – спросил Драгутин у младшего брата.

– Чернь напала на кремник, – просипел белый как полотно княжич. – Они бунтуют по всему Итилю и грабят ганские дворцы. Еще немного, и они будут здесь.

– Надо уходить, – сказал боготур Осташ, обнажая меч. – Ган Бегич, где у тебя подземный ход?

Асский ган успел только привстать с лавки, когда пущенный умелой рукой нож пробил его ничем не защищенную грудь. На губах стоящего рядом с княжичем Диром чернявого мечника появилась кривая улыбка, а его рука, освободившаяся от ножа, опустилась на рукоять меча. Впрочем, обнажить этот меч ему не позволил Трувар, который с криком «измена!» снес ловкому убийце голову. Впрочем, об измене кричали уже и в прихожей, где шла нешуточная рубка. Боярин Забота, охранявший вход, обрушился со своими мечниками на приведенных княжичем Диром людей с тыла, сбоку на них ударили опомнившиеся хазары кагана. А в лоб изменникам уже летели мечи быстро разобравшихся в ситуации вождей.

– Дира взять живым, – страшным голосом крикнул Драгутин.

Княжич взвизгнул и прыгнул было назад, но, наткнувшись на железный кулак Сивара Рерика, рухнул как подкошенный.

– Прорывайтесь к лошадям! – приказал хазарам каган Турган, не потерявшей головы в критической ситуации. Его каролингский меч, описав замысловатую дугу, обрушился на голову ближайшего негодяя. Рев атакующих разносился уже по всему дворцу несчастного Бегича: похоже, изменники воспользовались окнами. И в пиршественном зале, и в прихожей очень скоро стало тесно от разгоряченных бойцов. К счастью, изменники не столько помогали, сколько мешали друг другу. Боярин Забота, орудуя секирой, как дровосек, прорубал проход в месиве тел. Сивар и Трувар Рерики надежно прикрыли тыл отступающих, ловко работая длинными мечами. Хазары Тургана и мечники Драгутина защищали вождей с боков и броней, и собственной плотью. На крыльцо осажденные все-таки пробились каким-то чудом. Но именно здесь их встретили градом стрел.

– Не останавливаться, – крикнул каган Турган, и эти слова оказались последними в его жизни. Стрела, пущенная чьей-то безжалостной рукой, пробила ему горло. Осташ успел подхватить падающего кагана, но тому помощь уже не требовалась. Сад был буквально забит изменниками. И хотя стрелы те метать перестали, боясь, видимо, попасть в своих, положение уцелевших вождей от этого не стало легче.

– Сивар, Трувар, – крикнул ловким братьям Осташ, безостановочно рубящий мечом, – коня князю Драгутину.

К пешим изменникам добавились конные – видимо, кто-то привел им подмогу. Драгутин при свете факелов опознал в одном из всадников старого знакомца – Ицхака Жучина. Теперь все становилось на свои места. Каган-бек Обадия не стал покорно дожидаться решения своей судьбы и силой попытался захватить власть. И, похоже, ему это удастся. Турган прозевал заговор у себя под носом и погубил не только себя, но и многих преданных ему ганов. Выходит, зря Драгутин понадеялся на мудрость кагана и его умение читать мысли близких людей. Впрочем, не Драгутину бы его упрекать за это. Но каков Дир! Вот тебе и беспутный мальчишка. Если бы не он, то князь и каган находились бы сейчас в безопасном месте, уйдя из отлаженной ловушки потайным ходом.

Новгородский князь Избор, рубившийся рядом с Драгутином, вдруг сломался в пояснице. Вражеский меч вошел в его не защищенный броней живот. Даджан увидел чуть удивленные глаза Избора и услышал последние слова, слетевшие с его красных от крови губ:

– Отцу передай…

Убийцу новгородца Драгутин страшным ударом рассек пополам и коршуном пал в седло коня, подведенного Сиваром. Следом утвердился на чужом коне и ловкий, как кошка, боготур Осташ. Рерики немедленно последовали его примеру, стянув на землю зазевавшихся хазар.

– Уходите! – прохрипел им боярин Забота, падая на одно колено. Драгутин повернул было коня на помощь старому соратнику, но прилетевшая из темноты стрела клюнула его прямо под сердце. Даджан покачнулся в седле, однако подскакавший Трувар не дал ему упасть.

– Спасайте князя! – крикнул атаман Огнеяр, пронзенный сразу тремя мечами. Старый ротарий зашатался, но все-таки успел последним в жизни взмахом клинка снести голову одному из своих противников.

Боготур Осташ и лихой ближник Тургана ган Кочубей бросили коней на толпу пеших изменников, преграждавших путь к воротам. Вид окровавленных боготура и гана был настолько страшен, что многие наемники невольно расступались, спасая свои жизни. Зато упорствующие горько пожалели о своей неуместной удали. Пятеро всадников прошли сквозь сплошную стену тел, как нож сквозь масло, и вылетели на забитую сбродом площадь перед кремником. Сам кремник, похоже, уже взят сторонниками Обадии, во всяком случае, через распахнутые ворота виделось шевелящееся в его чреве людское месиво.

– Уходите к пристани, – прохрипел Драгутин.

Ган Кочубей, лучше других знавший город, махнул рукой вправо и рыкнул в сторону подбегающих оборванцев:

– Дорогу раненому рабби Ицхаку, идиоты.

Оборванцы расступились, что позволило людям, обреченным на смерть, выскользнуть из железного кольца, сомкнувшегося было вокруг них.

Ган Карочей был вне себя от ярости. Более тысячи хорошо обученных мечников все-таки упустили Шатуна. Во всяком случае, среди убитых вождей, лежавших во дворе, даджана не обнаружили. А значит, это, скорее всего, он в числе самых лихих наездников выскочил в последний момент за ворота усадьбы гана Бегича.

– Ты не о том сейчас думаешь, – тихо сказал Карочею рабби Ицхак. – Мы сюда не убивать прискакали, а спасать кагана Тургана. И хотя кагана нам спасти не удалось, мы должны покарать его убийц.

– Понял, – мгновенно сориентировался скиф. – А как отличать чистых от нечистых?

– У наших белые повязки на головах.

– А почему белые? – не понял Карочей.

– Их лучше видно в темноте.

Ган Карочей рьяно взялся за дело и первым долгом вырубил начисто всех пришедших с княжичем Диром головорезов. Благо уцелело их не так уж много, что-то около полутора десятков, и отличались они от его хазар колонтарями и остроконечными шлемами, сделанными на киевский манер. В горячке едва не убили княжича Дира и боярина Пяста, но Карочей успел вовремя вмешаться и выхватить киевлян из кровавого хоровода.

Тела убитых вождей и ганов погрузили в телеги, Дира и Пяста, ослабевших от пережитого, кое-как взгромоздили в седла. Оба были перемазаны кровью, но, по счастью, чужой.

– Скажешь каган-беку Обадии, что на дом гана Бегича напала разъяренная толпа оборванцев, – наставлял очумевшего сестричада ган Карочей. – Наше с беком Ицхаком вмешательство, увы, запоздало. Каган Турган, атаман Огнеяр, князь Избор, ган Мамай были убиты. Все запомнил?

– Запомнил, – кивнул головой боярин Пяст.

– Смотри не перепутай, – погрозил сестричаду кулаком скиф. – От этого зависит ваша с Диром жизнь.

Самым сложным оказалось загнать разбушевавшуюся чернь обратно в крысиные норы. Обезумевшие оборванцы с криками «Китоврас» носились по городу и громили все, что попадалось под руку. Карочей приказал своим хазарам и исламским наемникам рубить всех подряд. Только так он сумел пробиться к захваченному чернью кремнику. Каганов дворец был объят пламенем, но в остальных строениях еще дрались уцелевшие мечники Тургановой дружины. Им помощь двухтысячной рати Карочея пришлась как нельзя кстати. Перед горящим дворцом бесновался Хабал, потрясающий обрывком пергамента. Похоже, этот безумец уже догадался, что его обвели вокруг пальца и что кагана, чья кровь нужна была ему как воздух, в кремнике нет. Ган Карочей взял из рук ближайшего хазара лук и послал стрелу точно в глаз обезумевшему магу. Хабал взмахнул руками и рухнул на мраморное крыльцо.

– А где Хвет? – обернулся Карочей к хазару Ярею.

– Вероятно, его убили еще в усадьбе.

– Найди мне его живым или мертвым, – нахмурился скиф. – Но лучше мертвым.

Ярей кивнул, повернул коня и поскакал к воротам. Для очистки кремника от рвани Карочею пришлось затратить уйму времени. Загнанная в угол чернь отчаянно сопротивлялась. Похоже, здесь преобладали соблазненные Хабалом фанатики, которые никак не хотели расставаться со своей глупой верой в пришествие Китовраса и умирали под ударами кривых хазарских мечей с именем Морского бога на устах. К рассвету грязная работа наконец была закончена. Удалось даже потушить пожар в каганском дворце. Хотя, возможно, огонь погас сам, когда пожрал все, что можно было пожрать. Карочей провел грязной рукой по потному лицу и покачал головой. По его прикидкам, трупов в кремнике сейчас насчитывалось никак не менее пяти тысяч. А по всему городу людей накромсали раза в два больше. Следовало как можно быстрее организовать уборку трупов, пока они не разложились под лучами безжалостного весеннего солнца. Карочей приказал своим хазарам собирать в городских дворах телеги и гнать их к кремнику.

– Вывозите трупы в ближайшие овраги и засыпайте их землей.

Во дворце Обадии царил траур. Уже омытое тело кагана Тургана лежало на столе, а вокруг него суетились одетые в черное рабби, готовые достойно проводить в последний путь лучшего из хазарских иудеев. Мертвое лицо Тургана было перекошено яростью, и все усилия уважаемых рабби придать ему благочестивое выражение ни к чему не приводили. Карочей немного постоял у тела, всем своим видом выражая глубочайшую скорбь, а потом отправился искать Жучина. Нашел он уважаемого бека в личных покоях Обадии. Каган-бек немного побледнел, но выглядел бодрым и полным сил, словно и не было за его плечами бессонной ночи, проведенной на ногах. Кроме Ицхака и Обадии, в зале находились бек Вениамин и рабби Иегуда. Но если Вениамин казался расстроенным и потрясенным, то старый рабби лучился оптимизмом.

– Кремник очищен от сброда, – доложил каган-беку Карочей. – Я приказал собрать по городу все телеги и вывозить трупы.

– Правильно сделал, – кивнул Обадия и, обернувшись к Ицхаку, спросил: – Сколько погибло ганов?

– Не менее полутора сотен, – с печалью в голосе отозвался Жучин. – Среди убитых ган Бегич, ган Мамай, ган Аслан и многие другие ближние к кагану Тургану люди.

– А ган Красимир? – встрепенулся Карочей.

– Гана Красимира и его близких нам, к счастью, удалось спасти. Мы остановили разъяренную толпу буквально в двух шагах от ложницы его жены Ярины.

– А ты успел породниться с Мамаем, Вениамин? – резко обернулся к опешившему беку Обадия.

– Но я не знаю, жив ли жених, – растерянно произнес тот.

– Жив, – мягко улыбнулся Вениамину Жучин. – Счастью твоей дочери ничто не угрожает.

– Сына гана Мамая, в знак признания заслуг его отца, возвести в бекское достоинство. Я сам приеду на его свадьбу. Что у нас с выжившими ганами?

– Часть успела скрыться, остальных мы придержали.

– Большой ганский круг должен состояться в срок, – громко произнес Обадия. – А ганов, уклоняющихся от исполнения долга, я буду считать изменниками. Так и передай всем, Ицхак.

– Будет сделано, каган, – склонился в поклоне перед сестричадом Жучин.

– А что у нас с заводилами бунта?

– К сожалению, нам не удалось захватить живым Хабала, – вздохнул ган Карочей. – Зато в наших руках много его сторонников, которые, надо полагать, раскаются в содеянном и дадут Большому ганскому кругу необходимые показания. А древний скифский храм следовало бы разрушить при большом стечении народа. Нельзя, чтобы прошлое хватало нас за ноги и мешало идти к свету истины.

– Хорошо сказал, – прицокнул языком от восхищения рабби Иегуда. – Повтори эти слова перед Большим ганским кругом. Ганское достоинство несовместимо с верой в кровавых языческих идолов.

– А вот об этом ганам скажу я, – криво улыбнулся Обадия. – И горе тем, кто не захочет меня понять.

– Князю Драгутину удалось скрыться, – негромко произнес ган Карочей. – С ним ушли ган Кочубей, боготур Осташ и братья Рерики. Правда, есть надежда, что даджан либо мертв, либо тяжело ранен. Мои хазары хором утверждают, что стрела угодила ему в грудь.

– Если князь Драгутин выживет, – укоризненно покачал головой Обадия, – это сулит нам в будущем много неприятностей.

– Я почти уверен, что они еще в городе, – спокойно отозвался Жучин. – Пристань мы с самого начала взяли под наблюдение. А на коне раненный в грудь стрелой человек далеко не ускачет. Даджана ищут мои люди и, я думаю, найдут.

– Я на тебя надеюсь, Ицхак. Мне бы очень хотелось избежать войны, как с Киевом, так и с Русаланией.

– Будущий киевский великий князь сейчас находится в твоем дворце, и его судьба отныне и по гроб жизни связана с твоей судьбой, каган.

– Надо проследить, Ицхак, чтобы никто не встал на пути княжича Дира к власти.

– Я все сделаю, каган, можешь не сомневаться.

Глава 4 Пир победителей

Князь Драгутин умирал на жестком ложе в жалкой хибаре своего старого друга Бахтиара. Место было ненадежным, ибо Осташ нисколько не сомневался, что гана воров будут искать, чтобы обвинить в участии в мятеже. Но, к сожалению, все другие двери в этом городе для наследника великого киевского стола оказались закрыты наглухо. Воздух с хрипом вырывался из пробитой груди даджана, а на его губах время от времени появлялась кровавая пена. Стрелу из раны удалось извлечь, но это нисколько не облегчило участь умирающего. Тем не менее Драгутин находился в сознании и даже узнал верного друга своей молодости:

– Вот как довелось встретиться, Бахтиар.

– Ничего, Лихарь, мы еще повоюем, если не на этом свете, так на том.

– Да уж скорее на том, чем на этом, – попробовал улыбнуться Драгутин и вперил лихорадочно блестевшие глаза в Осташа: – Дира не трогай, боготур. Он в нашем роду последний.

Князь дернулся, попробовал воздеть руку в прощальном приветствии, но сил на это уже не хватило. Смерть настигла его раньше, чем он успел произнести слово «прощай».

– Вам надо уходить, – сказал Бахтиар, не отрывая глаз от лица мертвого друга. – Ищейки рахдонитов рыщут по всему Итилю. А его тело я сам переправлю в Варуну.

– Каким образом? – не понял Осташ.

– Поместим в колоду и зальем медом.

– Но тебя ведь ищут?

– Меня всю жизнь ищут, – криво усмехнулся Бахтиар, – но вряд ли когда-нибудь найдут. Я вор, боготур, и этот город мой.

– Зачем ты ввязался в это безумное дело?

– А я и не ввязывался. Хотя многие мои друзья поддались на посулы Паука. Бедный Хабал, у него всегда была беда с мозгами. Он жаждал осчастливить чернь, а осчастливил только Обадию и его беков. Какая насмешка судьбы.

– А кто он такой, этот Паук?

– Хабал как-то сказал, что в радимецких землях он был ганом и чуть ли не родственником тамошнего великого князя.

– А он случайно не сухорукий? – встрепенулся Осташ.

– Сухорукий.

Осташ даже скрипнул зубами. Все ведь могло кончиться для гана Борислава еще тогда, в радимецких землях, двенадцать лет тому назад. Но боярин Драгутин не стал проливать кровь и пощадил старшего брата князя Всеволода. И вот чем это аукнулось теперь. Нельзя щадить врагов. Никогда. Иначе их ядовитое жало рано или поздно вопьется в твою открытую грудь.

– Мне нужна его голова, – глухо сказал Осташ.

– Мне тоже, – отозвался Бахтиар. – Кровь моих друзей вопиет о мщении. Я поднесу тебе его голову на золотом блюде, боготур.

– Поднесешь, – согласился Осташ, – только не мне.

– А кому?

– Его хозяину. Дракону Обадии. И да будет навеки проклято это имя.

Большой ганский круг прошел без сучка без задоринки. Никто из чудом уцелевших вождей не посмел возвысить свой голос на главном хазарском вече. Сын Тургана Обадия был провозглашен каганом единогласно, к великой радости окруживших его трон беков, среди коих не последнее место принадлежало скифу Карочею. Новоявленный бек насмешливо поглядывал на притихших ганов и сладко улыбался своему соседу Красимиру, также ставшему беком невесть за какие заслуги. Зачинщиков мятежа, стоившего жизни кагану Тургану, казнили на торговой площади при большом стечении народа. Две сотни несчастных, почти обезумевших людей один за другим восходили на плаху, и секиры палачей работали безостановочно. Кровь жертв стекала с помоста прямо под ноги сидевшему неподалеку Обадии. Эта кровавая лужа становилась все больше и больше и вот-вот должна была плеснуть на белые сапоги кагана. Но в последний момент Обадия резко отодвинул кресло, сохранив тем самым свою обувь незапятнанной.

– Драгутина нашли? – резко повернулся к стоящему рядом Ицхаку Жучину.

– Нет, каган. Ищем.

– А волхва Мстимира?

– Тоже нет. Ушел, как в воду канул.

– В Итиле не должно остаться ни одного волхва, а в округе на сто верст ни одного языческого капища.

– Уже делается, каган, – кивнул Жучин. – Среди казненных сегодня большинство составляют как раз жрецы языческих богов.

– А ганы приняли нашу веру?

– Почти все, кто участвовал в Большом ганском круге.

Ганам Обадия не верил. Сегодня они приняли иудаизм, завтра они от него отрекутся. Впрочем, требовать от них большего в данный момент было бы безумием. Следовало позаботиться об их детях: именно новое поколение хазарских вождей можно и нужно воспитать в почтении к истинному Богу. Они должны с молоком матери впитать презрение к язычеству и веру в собственное превосходство. Только такие люди могут удержать власть над окружающими племенами. Ганы должны стать чужими черни и по религии, и по крови. Вот тогда у них пропадет охота использовать своих родовичей и соплеменников против кагана. А пока кагану нужна гвардия. Нужен железный кулак, способный сокрушить любую стену, сложена она из камня или из человеческих тел.

Ган Красимир, ставший неожиданно для себя беком и ближником нового кагана, с тихим ужасом наблюдал за вереницей обреченных на смерть людей. Казалось, что этой веренице конца-края не будет и что здесь, на этом окровавленном помосте, падут все обыватели стольного каганова града Итиля. Впрочем, ужас поселился в душе новоявленного бека еще позапрошлой ночью, когда его дворец подвергся налету головорезов, обезумевших от безнаказанности. Красимир был на волосок от смерти, и только мечники рабби Ицхака, вовремя пришедшие на помощь, спасли и самого гана, и его близких от страшной участи, постигшей многих вождей. Да что там простые ганы, коли чернь подняла руку на самого кагана – случай, доселе неслыханный и в Хазарии, и в Руси, где простолюдины всегда почитали верховного вождя как бога. Поэтому Красимир хоть и морщился от жутковатого зрелища, но Обадию не осуждал. Чернь должна запомнить этот день на многие десятилетия вперед, чтобы впредь неповадно было поднимать руку на старшину. Поговаривали, что во главе мятежа стояли персидский маг Хабал и Велесов ведун Мстимир. Красимир персов не любил и не очень огорчился, когда за вину соплеменника Хабала пришлось отвечать купцам и простым ремесленникам. А вот что касается ведунов славянских богов, кои сегодня в немалом числе лишились голов на помосте, то здесь у бека Красимира были серьезные опасения. За волхвов будут мстить и ротарии, и Белые Волки, и боготуры. Того и гляди, нового кагана Обадию объявят Драконом, и тогда против него поднимется не только Русь, но многие племена Хазарии. Вот только способно ли Слово одолеть Силу? А за каганом Обадией сила была, сила, доселе невиданная в этих краях, опирающаяся не на мудрость волхвов, не на божью правду, а на золото. И как показали события минувших дней, сын погибшего кагана Тургана сделал, похоже, правильный выбор. Другое дело, что одержанная им победа далеко не окончательная, и ведуны славянских богов своего последнего слова еще не сказали. А это значит, что Хазарию ждут нелегкие времена.

– Все забываю тебя спросить, бек, кого родила твоя красавица Ярина? – неожиданно прозвучал над ухом задумавшегося Красимира голос Карочея.

– Мальчика.

– И как ты его назвал?

– Богумил.

– Хорошее имя, – согласился Карочей. – Я слышал, что каган Обадия собирается назначить тебя верховным беком Сарая. Поздравляю, Красимир, это высокая честь.

Честь действительно была великая, но Красимира она почему-то не очень обрадовала. В последнее время удача как-то уж слишком настойчиво лезла ему в руки. Одно родство с беком Ицхаком Жучином чего стоило. Мало того, что средний сын Красимира, двадцатилетний Ярополк, женился на дочери уважаемого рабби, так он еще и стал беком одновременно с отцом. А вот теперь волею кагана Обадии Красимир становится правителем одного из самых богатых городов Хазарии. Ну как тут не испугаться собственного счастья, особенно если вспомнить пророчество волхва Мстимира, который утверждал, что с рождением младшего сына на голову Красимира посыплются дары богов. В иные времена ган наверняка бы возрадовался по этому поводу, но в нынешние о таких благих пророчествах лучше помолчать, дабы не навлечь на себя и сына гнев кагана Обадии и его бога Яхве, которому, между прочим, и Красимир обязался поклоняться. А за Богумилом надо бы присматривать: вдруг в нем действительно проснется страсть к оборотничеству, ведь недаром же на него при зачатии пала тень воронова крыла.

Голова последнего обреченного на смерть с треском упала на помост, и пресытившиеся кровавым зрелищем ганы и беки вздохнули с облегчением. Каган Обадия поднялся с кресла, бросил высокомерный взгляд на притихшую толпу городских обывателей и уверенно направился к коню.

Борислав Сухорукий, успевший побывать на Большом ганском кругу, от участия в массовых казнях благоразумно уклонился. Кровавые зрелища его не пугали, а вот времени было жаль. Ему еще многое предстояло сделать, дабы оборвать все концы, крепко связывающие его с прошлым, о котором в нынешнем положении лучше всего забыть. Ибо известность Паука в определенных кругах становилась обузой для бека Борислава – ближника нового кагана. Будучи человеком предусмотрительным, Сухорукий прежде всего проследил, чтобы люди, осведомленные о его близости с Хабалом, как можно раньше покинули этот мир. Особых трудностей здесь не возникло, ибо Паук знал все итильские притоны и тайные логова главарей городского преступного мира. С помощью выделенных сестричадом Карочеем мечников он сумел буквально за три дня выловить и уничтожить практически всех. За исключением одного и самого опасного – гана воров Бахтиара. Этот налим все время ускользал у Паука между пальцев, доводя последнего до белого каленья. Хазары, уставшие от долгих бесполезных поисков, наконец возроптали, и беку Бориславу пришлось их отпустить. Черт с ним, с Бахтиаром, этот ублюдок либо залег на самое дно, либо вообще покинул Итиль. А Сухорукому самое время было заняться своими денежными делами. Надо отдать должное сестричаду Карочею: он щедро поделился с дядькой кушем, сорванным с уважаемых рабби. На долю бека Борислава пришлось около ста тысяч денариев. Впрочем, плата дана по трудам. Булава была преподнесена Обадии на золотом блюде и с таким изяществом, что никто не мог впрямую предъявить ему обвинений в отцеубийстве. Получив власть, рахдониты, надо полагать, сумеют быстро возместить понесенные убытки. Что же касается Борислава, то он со своим золотом, пусть и неправедно накопленным, становился одним из самых богатых и влиятельных людей в Хазарии. Осознание этого факта не могло не греть душу Паука, долгое время проведшего в подполье. Надо сказать, что он не потерял это время даром, и сейчас, прикидывая в уме, какими средствами располагает, Борислав пришел к выводу, что вполне способен потягаться на поприще ростовщичества с самим рабби Иегудой. Единственным отличием между уважаемым рабби и Пауком было то, что золото первого крутилось по всему миру, а золото второго пока лежало мертвым грузом в многочисленных схронах, разбросанных по окрестностям Итиля и в самом городе. О некоторых своих схронах Борислав уже подзабыл и сейчас с интересом перечитывал заветный пергамент, хранящий информацию о всех его сокровищах. Занятие это оказалось столь увлекательным, что Паук на какое-то время утратил контроль над окружающей обстановкой. И появление в его тайном логове молодого человека стало для него неприятным сюрпризом. Борислав вздрогнул от неожиданности и схватился здоровой рукой за рукоять меча.

– Подсчитываешь барыши, Сухорукий? – спокойно спросил вошедший, без церемоний присаживаясь к столу.

– Тебя прислал бек Карочей?

– Нет, Паук, меня прислал кудесник Сновид. Пришла пора вернуть упыря в Навий мир, откуда он вырвался на нашу беду.

Когда-то давно, почти в другой жизни, Сухорукий знал человека, сидящего сейчас перед ним, а потому, порывшись в памяти, он его опознал, хотя и с большим трудом. Все-таки десять минувших лет сильно изменили внешность не только сына князя, но и сына смерда.

– Шутишь, сын Данбора.

– Боготуры не шутят с упырями, Паук. Ты сам взял себе это имя. Под этим именем ты и уйдешь из нашего мира, чтобы даже тень твоей вины не упала на славный род, имевший несчастье дать жизнь одному из самых опасных гадов на свете.

– Я тебе заплачу, Осташ сын Данбора, – горячо зашептал Борислав, приподнимаясь со своего места и нащупывая ногой рычаг потайного хода. Ему осталось всего одно мгновение, чтобы ускользнуть от смерти. Тело Паука действительно рухнуло в открывшийся люк, но голова осталась лежать на столе, заливая кровью драгоценный пергамент. Осташ брезгливо вытер этим пергаментом меч. Золото Паука его не интересовало, тело тоже, а вот о голове следовало позаботиться. Он взял ее за волосы, завернул в подвернувшийся кусок материи и небрежно бросил в холщовый мешок. А потом вытащил жертвенный нож и прочертил на столешнице извилистую черту. След ползущего гада, оборванный боготурской рукой. Стальной клинок воткнулся как раз в то место, где у змеи была голова. Теперь Пауку не будет покоя и в Навьем мире, где, по слухам, презирают безголовых.

Череда казней и пышных похоронных церемоний завершилась, и Карочей наконец-то вспомнил о дядьке Бориславе. Двигала им, разумеется, не любовь, а беспокойство о немалых деньгах, которыми владел его родственник. Неужели Паук, хапнув большой куш, решил раствориться на просторах Ойкумены? С этого, пожалуй, станется. Карочей не мог поверить, что человек, более десяти лет проживший в самых жутких трущобах на городском дне, мог вдруг в решающий момент расслабиться и потерять жизнь вместе с обретенным богатством. Увы, худшие опасения бека оправдались. Едва переступив порог убогой хибары, он понял, что для неуловимого Паука все уже кончено в этом мире. Дрогнувшей рукой бек возжег светильник. Стол, за которым Карочею доводилось сиживать, весь был покрыт запекшейся кровью. Такие же пятна проступали на разбросанных кусках пергамента. Один из них Карочей даже взял в руки. Увы, читать скиф так и не научился, но заляпанный кровью обрывок все-таки сунул за широкий пояс. Глубоко вошедший в столешницу нож хоть и не сразу, но привлек внимание бека. Он с удивлением уставился на извилистую черту, оборванную стальным клинком. Наконец до бека дошел тайный смысл этого знака, начертанного бестрепетной рукой жреца, и он в страхе отшатнулся, задев при этом рычаг, находившийся под столом. Люк открылся столь внезапно, что Карочей едва удержался на ногах. Спускаться вниз было страшновато, но и уходить от дядькиного схрона, нечаянно обнаруженного, не проверив содержимого, ему не хотелось. Дабы механизм не сработал в самый неподходящий момент, Карочей подложил под люк полено, подобранное в лачуге. Обезглавленное тело гана Борислава он обнаружил сразу же, как только сделал первый шаг по лестнице. Однако трогать его бек не стал. Паук был проклят и обезглавлен Велесовыми волхвами, а значит, любой человек, прикоснувшийся к останкам Сухорукого, рисковал разделить его участь и в мире этом, и в мире том. Впрочем, это убежище, хорошо оборудованное для тайной жизни, вполне годилось и для склепа. Стены подземного дворца гана Борислава были выложены камнем и завешаны кусками роскошной материи. А стоящему посреди зала ложу позавидовал бы и каган. Впрочем, ложе Карочея не интересовало – его внимание привлек огромный сундук, обвитый железными полосами. Сняв со стены секиру, Карочей попробовал его открыть. Это оказалось не таким уж легким делом и потребовало от скифа много сил. Тем не менее силы эти были потрачены не зря. Сундук хранил те самые денарии, которые Карочей сам передал дядьке несколько дней назад. Видимо, на счастье сестричада, Паук еще не успел рассовать полученную плату по тайным схронам. Прихватив один из увесистых мешков с серебром, Карочей покинул убежище Паука. Люк плавно встал на место, как только скиф убрал полено, удерживающее его. Вокруг лачуги, хранящей бесценные сокровища, все по-прежнему было тихо. Наверняка обитатели соседних хибар уже успели побывать в логове Паука, но страшный знак, оставленный боготуром, отбил у воров всякую охоту соваться сюда в ближайшее время. Какая удача, что Карочей успел стать иудеем, а значит, проклятье, наложенное на Паука, вряд ли ляжет тяжким бременем на душу его законного наследника.

Скиф, потерявший много времени в поисках пропавшего родственника, все-таки успел на пир, устроенный каганом. На пир были приглашены все участники Большого ганского круга, отдавшие свои голоса и сердца новому верховному вождю. Теперь им предстояло еще и богатыми дарами подтвердить эту любовь и преданность. Новый каган в дарах вождей не нуждался, но древним обычаем пренебрегать не стал. Обадия сидел во главе длинного стола, но на возвышении, позволявшем ему смотреть на участников пира сверху вниз. Дары вносились через распахнутые настежь двери служками, облаченными в серебристые одежды. После чего громко произносилось имя дарующего и дар переходил в руки бека Авраама, который и демонстрировал его пирующим. Последние приветствовали дар либо криками одобрения, либо гулом осуждения. Впрочем, ныне одобряющих криков было куда больше, чем осуждающих, ибо ганы и беки из кожи лезли, чтобы угодить Обадии, сумрачно взирающему на все происходящее. Взволнованный Карочей, сидевший в головке стола, между беками Красимиром и Вениамином, на глупую церемонию внимания не обращал, занятый своими мыслями.

– А почему нигде не видно бека Борислава? – полюбопытствовал у него Вениамин, кося завидущими глазами на вносимые дары. Завидовал он, разумеется, не кагану, а тем бекам и ганам, которые сумели ему угодить. Сам Вениамин немало поломал голову над тем, чем бы удивить пресыщенного Обадию и пустить пыль в глаза конкурентам. И теперь он был почти уверен, что его дар надолго западет в память как кагану, так и всем ганам и бекам, присутствующим на пиру.

– Борислав проклят волхвами Велеса и казнен как существо, связанное с Навьим миром, – глухо произнес скиф.

Бек Красимир испуганно ахнул, бек Вениамин вздрогнул и уставился округлившимися глазами на Карочея:

– Ты сам видел его тело?

– Тело видел, но у этого тела не было головы.

– Но зачем она понадобилась волхвам?

Карочей промолчал, просто не был уверен до конца в своей догадке. Отрубленную голову упыря, если, конечно, верить ведунам и баяльникам, навьи подносят на золотом блюде Дракону. Как особое лакомство и как признание его всевластия в Навьем мире, ибо головы простых смертных Дракон вправе взять и сам.

– Дар бека Вениамина, – громко произнес служка в серебристом кафтане и торжественно взмахнул рукой. Его товарищ замешкался в дверях, и поэтому в зале возникла неловкая пауза. Бек Вениамин порозовел в предчувствии триумфа. Даже равнодушный вроде бы ко всему Обадия поднял голову и с интересом глянул на покрытый куском златотканой парчи поднос. Польщенный его вниманием бек Авраам взял из рук служки бесценный дар и поднялся с ним на помост. Каган сам сдернул кусок материи и отшатнулся. Бек Авраам не удержался от крика, который тут же утонул в воплях вскочивших ганов. На золотом блюде лежала голова гана Борислава Сухорукого, а из его страшно разинутого рта торчала голова змеи.

– Будь ты проклят, Дракон Обадия, отныне и во веки веков, – прозвучал вдруг в наступившей тишине громкий уверенный голос. – И пусть сие проклятие падет и на головы твоих потомков.

Каган опомнился первым. Его голос не менее зычно и грозно прозвучал под сводами зала:

– Схватить негодяя!

Ганы и беки замерли в ужасе, ошалело глядя друг на друга. Никто не видел человека, произнесшего страшные слова. Гвардейцы, вбежавшие в зал, накалили и до того напряженную ситуацию до предела. Никто не знал, кого хватать и за какую вину. Бек Вениамин стоял белее мела и готов был уже, кажется, грохнуться в обморок. Карочей вовремя поднес ему кубок вина и ободряюще похлопал по плечу.

– Это работа боготура Осташа и волхва Мстимира, – произнес скиф довольно громко. – Печальникам бога Яхве угрозы жрецов языческих богов не страшны.

– Истину сказал, – подхватился с места рабби Иегуда. – Голову бека Борислава следует похоронить с честью. И продолжить пир во славу кагана Обадии.

Страшное подношение быстро унесли из зала. Но пир явно не задался. Бек Вениамин, хвативший лишку, все время пытался оправдаться перед каганом, хотя никто его ни в чем не обвинял. Все остальные угрюмо помалкивали, отлично понимая, что проклятье, произнесенные неведомо кем сегодня, – это не пустое сотрясение воздуха, а пролог великой смуты, в которой многим из ныне сидящих за столом придется сложить головы. Каган Обадия назван Драконом, а следовательно, все его сторонники станут изгоями и проклятыми в собственных родах и племенах, ибо из Навьего мира нет возврата в мир людей. А есть только битва – вечная битва на Калиновом мосту. Которая если и закончится, то только тогда, когда падет голова последнего ближника Дракона Обадии.

Глава 5 Ловушка для Сокола

Бек Красимир со всеми чадами и домочадцами перебрался по велению кагана Обадии в Сарай в середине лета. Город встретил нового правителя настороженно, но особой враждебности Красимир не почувствовал. О недавних событиях в Итиле в городе, конечно, знали, но его разноплеменное население предпочитало эту тему не обсуждать, боясь навлечь на себя гнев нового кагана. Со своей стороны, новая власть в лице бека Красимира не спешила утеснять печальников иных богов, разоряя их капища и храмы, как это было в Итиле. И обыватели понемногу успокоились. А новому верховному беку, проезжавшему по улицам Сарая во главе своих мечников, иной раз желали здравия по старой укоренившейся привычке. За два месяца Красимир успел уже обжиться в городе, обрасти ближниками и печальниками из местных ганов и купцов, которые очень хорошо понимали, что правителю надо пить и есть, а потому на щедрые дары не скупились. Да и как обнести дарами человека, состоящего в свойстве с самим каган-беком Ицхаком Жучином, родным дядей нового кагана? Из Русалании никаких худых вестей не поступало. Похоже, атаманы так и не пришли к однозначному выводу: виновен ли в смерти вождей Обадия, или вина целиком лежит на черни. Молчали и великие князья Руси. Тем не менее бек Красимир во избежание неожиданностей велел подновить кое-где городской вал, а также подправить стены обветшавшей городской цитадели.

Появление в Сарае беков Карочея и Вениамина стало для Красимира полной неожиданностью, и нельзя сказать, что приятной. Слухами, как известно, земля полнится. И кое-какие сведения дошли и до ушей нового правителя Сарая. Поговаривали, что бунт черни был делом рук не только безумца Хабала, но и ближних к Обадии беков, которые, используя чернь, расправились и с Турганом, и с неугодными вождями. Распространителей подобных слухов Красимир велел отлавливать и драть кнутом, но крутые меры помогали мало. И очень скоро весь город узнал, что новый каган Обадия проклят Велесовыми волхвами и объявлен Драконом. И даже новое прозвание появилось у кагана – Змей Тугарин.

– Этого следовало ожидать, – усмехнулся бек Карочей, выслушав Красимира. – Волхвы не дремлют.

– А князья и атаманы?

– А вот затем мы с беком Вениамином и приехали в Сарай, чтобы прощупать настроение наших ближайших соседей. Твое здоровье, бек Красимир.

Правитель Сарая принимал гостей во дворце предшественника, расположенном вне стен цитадели. Ибо сарайская цитадель была слишком угрюмым и мрачным местом, чтобы здравомыслящий человек поселился там в мирное время. А при дворце имелся чудесный сад, ароматом которого сейчас наслаждались уважаемые беки, сидящие за столом, установленным на открытой террасе. Дни в эту пору стояли жаркие, но под вечер с реки потянуло прохладой, а потому ничто не мешало пирующим отдать должное вину и яствам, выставленным на стол хозяйкой Яриной. Карочей вскользь заметил, что после рождения сына ганша стала еще прекраснее и беку Красимиру следует удвоить осторожность, дабы уберечь жену от охальников, разевающих рот на чужой каравай.

– Это ты о чем, бек Карочей? – нахмурился Красимир.

– Боярин Воислав, живший у тебя прошлым летом, на поверку оказался Рериком, тем самым Соколом, что ныне мутит воду в Русалании и грозит Гепарду смертью.

– Так ведь он из Навьего мира, – ляпнул было Красимир, но тут же смутился под насмешливыми взглядами беков.

– Про Черного Ворона тебе волхв Мстимир рассказал?

– Но ведь все совпало, – обиделся Красимир. – Как только я принес жертву Велесу, так он и исчез.

– Ты об этом кагану Обадии расскажи, – насмешливо посоветовал Карочей. – Его этот рассказ порадует.

Красимир прикусил язык. И надо же было упомянуть о жертве Велесу в такой компании. Теперь ему, чего доброго, припишут связь с волхвом Мстимиром. По нынешним временам это верная опала, а может быть, и чего похуже.

– Но ведь это ты привел его в мой дом, – обиженно сказал он Карочею.

– Моя вина, – покаянно ударил кулаком в грудь скиф. – Обвел нас всех вокруг пальца залетный Сокол. Думаю, что Ярину похитил именно он, чтобы втереться нам в доверие. И, надо признать, это ему удалось. Обманулись не только мы, но и Жучин с Обадией. Это именно Воиславу Рерику мы обязаны своим поражением у Варуны. Теперь пришел наш черед ставить силки на Ясна Сокола.

– Как ты его собираешься ловить? – с сомнением покачал головой Красимир.

– А у меня есть для него приманка – ганша Ярина, – усмехнулся Карочей.

Бек Красимир сначала побледнел, потом медленно стал буреть. Огромные его руки сжались в пудовые кулаки, а из глаз плесканула ярость.

– Мы ведь ничего не утверждаем, уважаемый бек, – поспешил вмешаться Вениамин, которого покоробила грубая прямота скифа. – Возможно, твоя жена невинна, и предположения бека Карочея просто рассеются дымом.

– Это и тебе выгодно, бек Красимир, – продолжал как ни в чем не бывало Карочей. – Если Рерик не откликнется на зов Ярины, значит, она чиста аки голубица. А если сокол все-таки прилетит на ее отчаянный зов, то у тебя будет возможность с ним посчитаться.

– А если этот молодец из Навьего мира? – не удержался от опасного вопроса Красимир.

– Вот заодно и проверим, насколько правдиво пророчество волхва Мстимира. Многих ганов ввела в смущение голова, поднесенная на пиру кагану, и мы должны всем доказать с твоей помощью, бек Красимир, что за этими чудесами не воля богов, а всего лишь хитрые проделки их ближников. Твоя ганша умеет писать?

– Нет, – покачал головой Красимир, введенный в сомнение.

– Тем лучше, – усмехнулся Карочей. – Письмо от ее имени напишет местный грамотей.

– А Рерик поверит письму? – усомнился Вениамин.

– Поверит, если это письмо принесет одна из служанок Ярины. Есть у меня одна такая на примете.

– Это ты кого имеешь в виду? – насторожился Красимир.

– Халиму, конечно. Я уже с ней обо всем договорился.

Красимиру ничего другого не оставалось, кроме как руками развести. Скифу он не верил, но, с другой стороны, и возражать ему было опасно. Чего доброго, хитроумный Карочей донесет Обадии, что бек Красимир, правитель Сарая, не только не тверд в истинной вере, но и покрывает врагов кагана. Пусть он ловит Сокола, коли ему охота, а бек Красимир не столько волхву верит, сколько своей жене. Хотя и нельзя сказать, что эта вера полная. После намеков Карочея в душе у бека вновь поселились сомнения.

Бахтиар сдержал слово. Тело князя Драгутина доставили в Варуну и погребли на высоком холме. А огонь того погребального костра был виден по всей округе. Атаман Искар первым погрузил ладонь в пепел угасшего костра, а за ним следом то же сделали его старшие сыновья, двенадцатилетний Лихарь и одиннадцатилетний Листяна. Оба приходились Драгутину самыми близкими по крови людьми, за исключением княжича Дира. Никто не удивился, когда примеру атамана Искара и его сыновей последовал боготур Осташ, ибо слишком многое связывало его с даджаном, чтобы он мог спустить хазарам эту смерть, но всех удивило, что братья Рерики тоже не остались в стороне.

– Убить Гепарда – честь для Сокола, но убить Дракона – обязанность ротария, – вслух отозвался Воислав на вопросительные взгляды окружающих. – И кто в этом усомнился, тому лучше сломать свой меч и отречься от бога Световида.

Это был вызов. Многие атаманы сомневались в вине Обадии, и даже слово Велесовых волхвов, объявивших сына Тургана Драконом, кое-кому не показалось убедительным. Сейчас перед ними встал выбор: либо последовать совету Рерика, либо здесь же на могиле даджана доказать его неправоту. На вызов Воислава откликнулся атаман Мерич, один из самых влиятельных ротариев Русалании. Именно Мерича многие прочили на место погибшего Огнеяра, и именно он был главным противником войны с новым каганом, утверждая, что слово ближников Велеса для мечников бога Световида не указ. Годы атамана Мерича приближались к сорока, а количество битв, стычек и поединков, в которых он принял участие, давно перевалило за сотню. Теперь богу Световиду предстояло рассудить, кто из его ротариев прав и кому из них даровать победу. Этот суд во многом решал судьбу как Хазарии, так и Руси, ибо победитель вправе указать дорогу всем, кому близка правда славянских богов.

Ротарии сражались пешими на мечах, в полном воинском облачении, как это и положено на божьем суде. Атаман Искар собственным мечом прочертил для них круг – небольшой, чтобы у более молодого Воислава не появилось возможности для маневра. Шаг за черту означал поражение и позор. Смерть в кругу – всего лишь неправоту. И ротарии могут ошибаться, особенно когда честолюбие или обида затмевают разум. Мерич нанес удар первым: его двуручный меч едва не достиг шлема Рерика, но был перехвачен и отведен в сторону. Схватка не могла быть продолжительной: два-три удара решали все. Оба противника это понимали, а потому и стыли друг против друга, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, выискивая глазами брешь для атаки. Воислав нанес удар настолько стремительный, что Мерич даже не успел поднять меч для перехвата. Выкованный варяжскими кузнецами клинок разрубил русаланские доспехи, и атаман рухнул, обливаясь кровью. Трудно было определить, насколько серьезную рану он получил, но меч выпал из рук Мерича, а следовательно, и победа осталась за Воиславом. Бог Световид дал ответ на заданный ротариями вопрос, и этот ответ был однозначным. Большой круг ротариев выбрал атамана Искара своим предводителем. Вече, собранное русаланскими ганами и родовыми старейшинами, назвало Искара Урса князем и вручило ему судьбу своей земли. Гостомысл Новгородский выразил новому князю Русалании свою поддержку и пообещал прислать в Варуну еще пять тысяч ратников, в дополнение к направленным туда ранее. Яромир Киевский пока молчал, но ратников своих не отозвал, что вселяло надежду на его поддержку. Что же касается Всеволода Радимецкого, то на его участие никто особенно не рассчитывал. Зато кудесник Сновид прислал на помощь русаланам почти сотню боготуров с дружинами, общим числом более трех тысяч человек. Сила под рукой Искара Урса собралась немалая, но вряд ли достаточная, чтобы взять Итиль. На это указывали Искару и киевский боярин Ратибор, и радимецкий боготур Всеслав, и Белый Волк Вадим, вставший после смерти князя Избора во главе новгородской рати. Помалкивал даже Воислав Рерик, собравший ныне вокруг себя немалую дружину в полторы сотни ротариев и почти тысячу мечников.

– Обадия без труда выставит против нас рать в сто тысяч человек и разметает нас по степи еще на подходах к Итилю, – заметил рассудительный Вадим. – А пытаться взять такой огромный город с нашими силами и вовсе безумие.

– Надо достраивать крепости, заложенные князем Драгутином, – посоветовал ган Лебедян, – в противном случае Обадия нас сомнет силами одних печенегов.

Совет был разумным, и с ним согласились все. Следовало выждать какое-то время, дать возможность хазарским ганам прийти в себя после учиненного в Итиле погрома. Наверняка всевластие рахдонитов и в Хазарии очень многим придется не по душе. Не сможет один Яхве подмять под себя столько славянских, тюркских и асских богов и чуров. А коли восстанут боги, то не останутся в стороне и их печальники. Во всяком случае, именно так утверждал ведун Мстимир, сумевший вырваться из охваченного безумием Итиля. И у собравшихся в Варуне вождей не было причин не доверять словам мудрого волхва.

– Тебя какая-то девка спрашивает, – с усмешкой сказал брату всегда веселый Сивар.

Расторопные Рерики уже успели неплохо обустроиться в Варуне и даже построили приличных размеров дом и для себя, и для приведенных из Варгии ротариев. Нельзя сказать, что этот дом утопал в роскоши, но Воиславу доводилось жить и в куда более скромных условиях.

– Зови, – бросил он коротко.

Девка оказалась знакомой, вот только увидеть ее здесь в Варуне Воислав никак не предполагал. Халима зыркнула по сторонам темными глазищами и протянула Рерику кусок пергамента. Письмо пришло от Ярины, но радостного в нем содержалось только то, что у Воислава родился сын. Ганша просила сердечного друга защитить ее от ревнивого мужа, который грозится извести и ее, и принесенного в подоле ублюдка. Письмо с самого начала показалось Воиславу странным. Во-первых, ган Красимир не был жестоким человеком и даже если бы заподозрил жену в измене, то не стал бы над ней глумиться, а скорее отправил бы назад к отцу. Во-вторых, никаких доказательств измены Ярины у него не имелось, а судить женку по наветам – это пустая блажь. И скорее всего, отец Ярины вернул бы ее назад мужу с наказом крепче держаться за женин подол. А Красимир стал бы в довершение ко всему всеобщим посмешищем, ибо кто же из умных людей кричит о собственном позоре на всех перекрестках. Да и какая разница, от кого рожден тот Богумил, если любой младенец все едино от бога?

– Кто писал это письмо? – пристально глянул в глаза Халиме Рерик.

– Бек Вениамин. А бек Карочей ему диктовал. И оба смеялись.

– А Ярина?

– Она о письме ничего не знает.

– Сколько тебе заплатил Карочей?

– Десять денариев.

– Держи двадцать, – бросил Рерик кожаный мешочек сидящей девке в подол. – Бахтиар сейчас в Сарае?

– Да, это он присоветовал мне принять предложение Карочея.

– Правильно присоветовал, – усмехнулся Воислав. – В Сарае много мечников?

– Пять тысяч хазар в цитадели. Три сотни дружинников бека Красимира. И еще две тысячи хазар привели с собой беки Карочей и Вениамин.

– А Красимир действительно утесняет Ярину?

– Нет, – покачала головой Халима. – И к Богумилу он относится как к родному. А тебя он считает порождением Навьего мира. Черным Вороном. Собственными ушами слышала, как беки над ним смеялись. Поймаем, говорят, Сокола и докажем глупым ганам, что Навий мир – это всего лишь выдумка хитрых волхвов.

– А ты в Навий мир веришь?

– Конечно, – усмехнулась Халима. – Коли объявили волхвы кагана Обадию Змеем Тугарином, значит, так оно и есть. Все знают, что обличье у Змея может быть человечьим, зато душа черная. А навью душу простому человеку не разглядеть, на это только волхвы способны. Да и как не верить в Навий мир, когда я собственными глазами видела вампира, который пил кровь моих родовичей. И как только ведуны вбили в того вампира осиновый кол, так сразу же смерти в нашем роду прекратились. Но тень Навьего мира все одно осталась, оттого и разорили наш род арабы, а меня еще девчонкой продали в рабство.

– А почему ты решила мне все рассказать? Из-за Бахтиара?

– Не только. Брат мой был правой рукой Хабала. Его казнили по приказу Обадии. Но если тот Обадия Дракон, то душа Али попадет в страну Света. Ведь так, рус?

– Так, – кивнул Воислав. – В этом можешь не сомневаться. Враг Дракона – друг славянских богов. И после смерти его ждет почетное место в дружине Белобога. Но сначала Дракона надо убить, иначе все погубленные им люди будут вечно мучиться в Навьем мире.

– Можешь на меня рассчитывать, рус, – твердо сказала Халима. – Я сделаю все, чтобы душа моего брата достигла страны Света.

Воислав задумался. Было бы неразумно упускать такой случай посчитаться с виновниками смерти князя Драгутина. Но начинать боевые действия до того, как будут достроены крепости, глупо. В ответ на разорения Сарая каган Обадия поднял бы против Русалании всю Хазарию, и тогда исход войны решился бы в течение нескольких месяцев. А князья Руси, скорее всего, отмолчались бы, ибо вина за развязывание войны целиком ложилась на ротариев. Мало объявить человека Драконом, надо, чтобы он проявил свою навью суть в деяниях. А Обадия пока что в глазах многих вождей Хазарии и Руси чист. Более того, он выступил как мститель за ганов, убитых чернью и безумными волхвами и колдунами. Конечно, об истинной подоплеке событий догадывались многие, но одно дело – подозревать, а другое – знать. В создавшейся ситуации Сокол никак не мог напасть на Сарай, а вот Черный Ворон мог. Оставив Халиму на попечение братьев, Воислав отправился к боготуру Осташу за советом. Выслушав ротария, Осташ почесал затылок:

– Черный Ворон, говоришь?

– Да, – подтвердил Воислав. – Его вызовут из Навьего мира беки Вениамин и Карочей. И он приведет за собою в Сарай целую рать бесов, вампиров и вурдалаков.

– Не буди лихо, пока оно тихо, – нахмурился Осташ. – Слишком уж это похоже на колдовской обряд. И глазом моргнуть не успеем, как наши души окажутся в Навьем мире.

– Какой же ты ближник Велеса, Осташ, если своего бога боишься? – усмехнулся Воислав.

– Мой бог, Рерик, изменчив, как времена года, – сказал Осташ, – без его семени, вброшенного весной, земля не будет родить. Без него не сохранишь урожай по осени, а значит, не вскормишь скот. Но как не бывает лета без зимы, так не бывает Велеса-созидателя без Велеса-разрушителя. Пока боготур молод и способен оплодотворять, он служит Велесу-созидателю, сражаясь с Драконами на Калиновом мосту. Но на смену весне и лету приходит осень, а потом и зима. Зима для боготура – страшное время, и многие предпочитают до него не доживать. А те, что доживают, становятся волхвами Чернобога. И перед ними открываются два пути: служить Велесу как покровителю скота и накопленного честным трудом богатства, или служить Велесу как повелителю Навьего мира, черпая оттуда силу для блага собственного племени. Ибо навь, хотим мы этого или не хотим, существует так же, как и явь. И если оставить Навий мир без догляда, то черпать силу оттуда начнут колдуны, вроде того же Хабала. Не всегда добро побеждает зло, ротарий, очень часто зло одолевается только злом. Вот почему многие волхвы Велеса идут вторым путем. Этот путь гораздо опаснее, но он дает больше силы.

– Мстимир идет вторым путем?

– Ты угадал, Воислав. Твоя затея опасна, но если волхв Мстимир даст согласие, то я, пожалуй, решусь вместе с тобой встать на черное крыло.

Халима обернулась даже быстрее, чем ожидали Карочей и Вениамин. Оба примчались во дворец расстроенного Красимира, как только услышали от присланного слуги о ее возвращении.

– Говорил же, что накликаете вы на мой дом беду, – крякнул с досадой хозяин.

Однако Карочей только рукой махнул на суеверного бека и принялся теребить Халиму, уставшую после долгой дороги:

– Ты в крепости была?

– Была, – вздохнула челядинка. – Смеялись они.

– Кто смеялся? – не понял сгорающий от нетерпения Вениамин.

– Я спросила, кто здесь Сокол, а они мне говорят, мы все здесь соколы.

– Но письмо-то ты отдала?

– Отдала.

– Кому? – едва не взвыл Карочей.

– Черному Ворону.

– А откуда, хотелось бы знать, прилетел тот Черный Ворон, если в крепости были одни Соколы? – ехидно полюбопытствовал бек Вениамин.

– Со стены порхнул, – спокойно сказала Халима.

Вот ведь дура девка! Карочея трясло от ярости, бек Вениамин давился смехом, а Красимир сокрушенно вздыхал и разводил руками.

– Как он выглядел, этот Черный Ворон? – спросил скиф, овладевший наконец собой.

– Как всегда.

– То есть как новгородский боярин Воислав, который жил у вас в итильском дворце год назад?

– Ну да, – согласилась Халима. – Даже кафтан на нем был тот же самый.

– Наконец-то, – с облегчением вздохнул Карочей. – Ответ он прислал?

– Прислал, – кивнула головой Халима и протянула бекам два черных пера. Красимир при виде этих перьев так и ахнул. Ведь предупреждал же он беков, что добром их затея не окончится, но эти двое как с цепи сорвались. Нашли с чем шутить – с Навьим миром!

– А на словах что просил передать?

– Сказал, ждите.

– То есть как это ждите! – вскипел бек Красимир, вскакивая с места. – Ты что несешь, дура?!

– Так ведь звали же его, – развела руками Халима. – От имени ганши Ярины и ее сына Богумила звали. Якобы ты, бек Красимир, лютуешь и винишь несчастную женщину в измене.

– Это когда ж я ее винил? – поразился Красимир. – Ведь слова поперек не сказал.

– Так я про письмо говорю, – пояснила Халима. – Мне его Черный Ворон прочитал и спросил, правда ли то, что здесь написано. А мне куда деваться? Я сказала, что правда.

– Как ты посмела, раба, клеветать на своего хозяина? – взъярился Красимир.

– Так ведь беки мне приказали, – ударилась в слезы Халима. – А ты, хозяин, сказал, чтобы я слушалась беков. Вот тут Черный Ворон дал мне два своих пера. Если-де хозяйка или кто иной эти перья сожжет, а потом три раза хлопнет в ладоши и вокруг себя обернется, тут он и явится во всей красе.

Бек Вениамин захохотал так заразительно, что Карочей не удержался от улыбки, хотя было ему сейчас не до веселья. Что-то с этим Соколом выходило не так. То ли он догадался о ловушке, то ли Халима сболтнула лишнее, но в любом случае, этот хитроумный варяг решил поиздеваться над своими врагами.

– Я с тебя сейчас шкуру спущу, – зло зашипел скиф на служанку, заливающуюся слезами. – Что ты мне голову морочишь! Сколько он тебе заплатил?!

– Десять денариев, милостивый бек, – захныкала Халима, – только я их выбросила. Разве ж можно брать серебро из Навьего мира!

– Ты не трогай девку, бек, – рассердился на самоуправство скифа Красимир. – В чужом доме все-таки находишься. Что ты от нее требовал, то она и сделала. А в остальном – твоя вина.

– Он прав, – похлопал по спине расходившегося Карочея бек Вениамин. – Раскусил нашу с тобой затею Рерик, будь он неладен. Теперь он и носа в Сарай не сунет.

– Придет он, – не согласилась с уважаемым рабби всхлипывающая Халима. – Как не прийти, если звали. И рать из Навьего мира приведет, дабы спрос учинить с виноватых.

Ведь как чувствовал Красимир, что добром затея с письмом не кончится. Сам бек грамотой не владел, но хорошо знал, какая сила в написанном слове таится. А про того же Вениамина говорят, что не чужд он колдовству, как и всякий уважаемый рахдонит. И хотя сами рахдониты свое пристрастие к колдовству отрицали, ну да кто ж им поверит. Чтобы вот так без магии, без черных обрядов такие деньжищи под себя сгрести, это надо сильно постараться. И тут бека Красимира осенило. Его даже пот прошиб от этой догадки. Не зря волхвы объявили Обадию Драконом, ох не зря. Когда это было, чтобы чернь руку подняла на самого кагана и его ближников? Да не было никогда такого в Хазарии! Не было. А потом у каждого гана мечники, у кагана Тургана целая рать – как же они могли позволить простым городским обывателям, кои оружия сроду в руках не держали, себя одолеть? А ведь одолели! И кагана порешили, и доблестных вождей положили полторы сотни, и мечников их убили без счета. Так неужто все это без участия Навьего мира обошлось?! Красимир припомнил жуткие образины, которые в ту страшную ночь окружили его дом. Их ведь ни мечи, ни стрелы не брали. А доблестных хазар, кои побывали с Красимиром во многих битвах, словно бы парализовало от страха. Да и сам ган оказался не на высоте. А ведь не робкого десятка человек. Но одно дело – в чистом поле с людьми ратиться, и совсем другое – лицом к лицу с навьим воинством сойтись. А бек Вениамин все хихикает и хихикает, словно рад своей затее. Еще бы, натравил Черного Ворона на ни в чем не повинного человека, и хоть трава не расти. А перья, принесенные Халимой, бек Вениамин почему-то не выбросил, а положил в кожаный мешочек и спрятал на груди. Ну и зачем он это сделал, хотелось бы узнать? Неужели для того, чтобы в урочный час бросить те перья в огонь и три раза хлопнуть в ладоши? С этого рахдонита станется. Прошлись они кровавым навьим следом по Итилю, а теперь вот и на Сарай нацелились. В городе ведь немало ганов и купцов славянской и тюркской веры, вот на них и падет тень того Навьего Ворона. Эх, не догадался обо всем раньше ган Красимир, погнался за почестями, а о душе забыл. Вот теперь пришла пора расплачиваться за былое легкомыслие. А ведь бека Красимира, пожалуй, в Сарай послали с единственной целью – чтобы с его помощью наслать на несчастный город Черного Ворона. И погубить не только Красимира, но весь сарайский честной люд в кровавом навьем хороводе.

Глава 6 Навий хоровод

В Сарае что-то готовилось. Бек Карочей, побывавший во многих крутых переделках, чувствовал это верхним нюхом. Торговые ряды волновались. Проезжая по городской площади, скиф ловил на себе откровенно враждебные взгляды. А ведь еще вчера в этих глазах было только равнодушие. Эка невидаль, бек из Итиля, приехавший по торговым делам в город. Почему же сегодня они пялятся на него так, словно не прирожденный скиф перед ними, а Змей или один из его подручных по меньшей мере. Может, зря они так опрометчиво потревожили Черного Ворона? Беку Вениамину хорошо, он в Навий мир не верит, а беку Карочею еще вчера стало не по себе. Если под именем боярина Воислава скрывался варяжский ротарий, то почему он прислал Ярине черные перья? Ворон – птица Велеса, но не Световида. Это надо быть рахдонитом, чтобы посчитать этот жест забавной шуткой, а тот же Красимир буквально с лица спал. Знать бы еще, что действительно открыл ему о Воиславе волхв Мстимир. Не мог ротарий бога Световида шутки ради прислать знаки Навьего мира любимой женщине, даже если бы заподозрил, что за ее спиной прячутся враги. Ну не служат ни руги, ни русы богу Велесу, вот этого никак не может понять рабби Вениамин.

– Я Хвета вчера видел здесь в Сарае, уважаемый бек, – склонился с седла к Карочею хазар Ярей. – Хотел было окликнуть, но его и след простыл. Следил он за нами.

– Уверен?

– Да, бек. Он тебе будет мстить за своего дружка Хабала.

– Найди его и убей.

– Сделаю, что в моих силах, – тихо сказал Ярей. – О беке Вениамине на торгу и постоялых дворах нехорошо говорят. В колдовстве его обвиняют. Связан-де он с Навьим миром и в город приехал, чтобы навлечь беду.

– О чем еще говорят?

– О Черном Вороне и каких-то перьях.

– Пошли хазар во все здешние питейные заведения и притоны, пусть слушают и мотают на ус.

– Я все сделаю, уважаемый бек.

Этого следовало ожидать. Волхвы не дремлют, а умения выдумывать страшные сказки им не занимать. Причем иные их сказки настолько хороши, что даже скептически настроенному гану Карочею становится не по себе. Зато бек Вениамин сегодня бодр как никогда и с удовольствием поглощает яства, выставленные на стол гостеприимным рабби Иосифом. Уважаемый Иосиф крепко держит в своих жилистых руках торговлю в Сарае, и слово его значит здесь не меньше, чем слово рабби Иегуды в Итиле, даром что он вдвое моложе. Скифа сарайский купец принял со всеми полагающимися почестями – и здравную чашу поднес, и к столу звал. При этом его свежее, заросшее черной кудрявой бородкой лицо лучилось гостеприимством. Бек Карочей и рабби Иосиф уже провели совместно несколько весьма удачных финансовых и торговых операций, а потому относились друг к другу с большой симпатией.

– Плохо дело, уважаемый Вениамин, – без предисловий начал Карочей, – на сарайском торгу тебя уже объявили колдуном.

Бек, изрядно хвативший за обеденным столом, громко расхохотался, но, поскольку сотрапезники не спешили разделить его веселье, он умолк и обиженно уставился на скифа покрасневшими от пьянства глазами.

– Идет слух, что ты, бек Вениамин, собираешься с помощью колдовства наслать навью рать на беззащитный город, как это уже было в Итиле, когда погибли каган Турган и многие другие вожди.

– Бред, – растерянно проговорил трезвеющий Вениамин.

– Говорят, что у тебя есть два черных пера, с помощью которых ты собираешься воззвать к силам зла. Ты не забыл, бек, как это делается?

– Надо бросить перья в огонь, потом три раза хлопнуть в ладоши и обернуться вокруг себя.

– У тебя хорошая память, бек, – похвалил приятеля Карочей.

– Так я ведь только что это проделал на глазах у Иосифа, – смущенно хихикнул Вениамин. – И, представь себе, ничего не случилось. Вот и уважаемый рабби подтвердит.

– Так ты сжег перья! – взвился Карочей. – Да ты с ума сошел, бек.

Возмущению скифа не было предела. Только что он навещал Красимира и клятвенно заверил его, что все разговоры черни о колдовских способностях рахдонитов вообще и бека Вениамина в частности не более чем чушь собачья. Более того, он обещал Красимиру в присутствии десяти самых уважаемых ганов и купцов Сарая, собравшихся у правителя, вернуть эти дурацкие черные перья. А вот теперь выясняется, что Вениамин не просто использовал эти перья, а использовал в колдовском обряде.

– Скажи им, что я их выкинул, – смущенно заерзал на лавке Вениамин.

– Они нам не поверят, – покачал головой скиф.

– Бек Карочей прав, – поддержал гостя рабби Иосиф. – Наша с тобой забава, уважаемый Вениамин, может дорого обойтись Сараю.

– Да мало ли ворон в Сарае, – обиженно буркнул Вениамин. – Пошлем сейчас хазар, они нам этих птиц сотню настреляют.

Предложение уважаемого бека, на первый взгляд вроде бы разумное, увы, только ухудшило ситуацию. Видимо, хазары принялись за отстрел ворон с излишним рвением, и ушлые городские обыватели, заметив их усердие, пришли в ужас. Слухи, ходившие по городу, получили тем самым подтверждение. Панические настроения взлетели до небес. Ган Карочей на всякий случай стянул к дому рабби Иосифа своих хазар. Здесь же собрались все сарайские рахдониты, донельзя перепуганные обвинениями в колдовстве, которые сыпались на ни в чем не повинных людей со всех сторон.

– Ну и что я со всем этим должен делать?! – орал на притихших беков Красимир, прискакавший в дом Иосифа. – Люди требуют искупительных жертв славянским и тюркским богам. Догадываетесь, кого они прочат в эти жертвы? Зачем вы начали отстреливать ворон? Зачем вы бросили вызов Навьему миру?

До Карочея наконец дошло, какую глупость он совершил. В глазах славян вороны связаны с Навьим миром. А посему они никогда не убивают этих птиц. В крайнем случае, только отпугивают, дабы не нажить лишних хлопот. Нынешнее массовое истребление Навий мир наверняка воспримет как вызов и обрушится на несчастный город со всей накопленной за века нечеловеческой злобой.

– Выдумки все это, – попробовал оправдаться Вениамин. – Нет ведь никакого Черного Ворона. Не появился он после того, как я сжег его перья.

От таких признаний уважаемого бека Красимир даже за голову схватился. Сразу даже не поймешь, дурак он, этот Вениамин, или действительно колдун. Так или иначе, но результат его деятельности был налицо. С наступлением темноты город не подавал никаких признаков успокоения. Гул возбужденной толпы долетал до собравшихся в доме уважаемого Иосифа беков и купцов даже сквозь толстенные стены. Люди, казалось, только ждали сигнала, чтобы обрушить свой гнев на проклятых колдунов.

– Надо уходить из города, – сказал Карочей. – Иначе все это может плохо кончиться.

– Да с какой стати! – возмутился Вениамин. – В городе десять тысяч хазар. Вызови подмогу из кремника, бек Красимир, и разгони этих смутьянов.

– Я-то вызову, – мрачно глянул на рахдонита Красимир, – но еще вопрос, против кого эти хазары повернут свои мечи.

– Но надо же что-то делать, – резонно возразил правителю рабби Иосиф. – Попробуй хотя бы оттеснить толпу.

Красимир и сам понимал, что смерти рахдонитов, колдуны они или не колдуны, Обадия ему не простит. Уж коли каган сам воспользовался поддержкой сомнительных сил для достижения своих целей, то, надо полагать, и вина бека Вениамина не покажется ему такой уж значимой. Во всяком случае, это не та вина, за которую сын Тургана будет рубить головы. А вот за разоренный город Сарай он с Красимира спросит. Ибо правителем города является бек Красимир, а следовательно, и все неприятности, случившиеся здесь, будут отнесены на его счет, даже если их предотвращение было выше человеческих сил. Другое дело, нужно ли славянскому гану, пусть и принявшему чужую веру, служить Дракону. Быть может, следует бросить все и бежать на Русь, просить убежища в земле Новгородской, ибо только туда пока не дотягиваются длинные руки нового кагана. Другое дело, что Красимир не имел пока полной уверенности, что каган Обадия и его ближники связаны с Навьим миром, и нынешняя ночь должна была либо подтвердить, либо опровергнуть его сомнения. Пока ни о каком Черном Вороне не было ни слуху ни духу, равным образом никто не заикался о бесах, вампирах и упырях. Буйствовала городская чернь, всегда готовая пощипать ганов и купцов по наущению волхвов. А в том, что к нынешнему вот-вот готовому вспыхнуть бунту руки приложили волхвы, Красимир не сомневался. Не исключено, что жрецы языческих богов, потерпевшие сокрушительное поражение в Итиле, решили взять реванш здесь, в Сарае.

– Ладно, – махнул рукой Красимир, – нам бы только на навью рать не нарваться, а уж с чернью мы как-нибудь справимся.

Ган Карочей был того же мнения. Сидеть и ждать, пока ублюдки, обезумевшие от страха, оторвут тебе голову, по меньшей мере глупо. Надо разогнать толпу раньше, чем заводилы бунта бросят людей на дома и лавки сарайских купцов и ганов. Вмешательства навьей рати Карочей опасался куда меньше Красимира, но зато он всерьез боялся нападения на взбаламученный город ротариев князя Воислава Рерика. Нельзя сбрасывать со счетов и боготура Осташа: этот уже показал свое умение наносить удары в самых неожиданных местах. Карочей нисколько не сомневался, что голову Борислава преподнес Обадии на блюде именно этот хитроумный радимич из смердов. Скиф пока не знал, какое место занимал Осташ среди ближников бога Велеса, но по всему выходило, что не последнее, ибо только ведун очень высокого ранга посвящения мог себе позволить так обращаться с каганом.

При виде хазар, выезжающих из кремника на сытых конях, бек Вениамин приободрился. Хазары хоть и уступали толпе, собравшейся на торговой площади, в численности, зато явно превосходили городских обывателей в решительности. Во всяком случае, они принялись уверенно теснить горожан с площади, работая в основном витенями. Многих в толпе решительность хазар, похоже, даже обрадовала. Как не могло не обрадовать отсутствие навьей рати на улицах родного города. Похоже, слухи, гулявшие по Сараю весь этот день, оказались пустой болтовней, не повлекшей за собой серьезных последствий. И многие в этот момент вздохнули с облегчением. В числе этих многих был и взволнованный Вениамин, который даже нашел в себе силы, чтобы пошутить:

– Как видите, уважаемые беки, я оказался никудышным колдуном. Вызванный мною Черный Ворон так и не прилетел.

Шутка была неудачной и неуместной. Карочей уже собрался высказать уважаемому рабби по этому поводу несколько ласковых слов, но его опередил хазар Ярей, завопивший вдруг истошным голосом:

– Навий хоровод!

Бек Красимир, сидевший неподалеку от Карочея в седле гнедого коня, испуганно ахнул и взмахнул рукой, словно отгонял страшное видение. Видение, однако, не исчезло. Теперь уже и скиф увидел огромного ворона, раскинувшего свои светящиеся крылья над обезумевшей толпой. А следом за навьей птицей на растерявшихся хазар обрушилась рогатая, хвостатая, заросшая шерстью рать с такими жуткими лицами, такими устрашающими клыками, что даже у далеко не робкого Карочея оборвалось сердце. Но ужаснее всего казалось свечение, исходившее от существ чужого мира: оно буквально парализовывало хазар, в ужасе ронявших мечи и становящихся легкой добычей взбесившихся навий. Толпа простолюдинов растаяла с такой быстротой, словно на нее с неба вдруг обрушилась кипящая смола. Участь шести тысяч хазар, не в добрый час выведенных беком Красимиром из кремника, оказалась куда ужасней – они были буквально растерзаны на куски кошмарными монстрами, вырвавшимися из глубин земли. Во всяком случае, так в тот момент показалось Карочею, на свою беду попавшему в самый центр бесовского хоровода вместе с другими беками и купцами, вышедшими из дома рабби Иосифа, чтобы полюбоваться на разгоняющих толпу хазар. На незадачливого колдуна Вениамина пал Черный Ворон. Бек в ужасе воздел руки к небу, но это не защитило его от удара стального клюва. Следом за Вениамином пал с коня рабби Иосиф. Дальше у Карочея недостало сил смотреть – закрыв в ужасе глаза, он ринулся прочь от опасного места, надеясь только на удачу. Однако в этот раз скифа подвел конь, хотя не исключено, что он его спас. Во всяком случае, у вылетевшего из седла Карочея появилась возможность ужом выскользнуть из навьего хоровода, кружившего по площади, и забиться в щель между амбаром и конюшней в усадьбе бека Красимира. Какой чудесной силой его сюда занесло, Карочей не имел понятия, но поклялся самой страшной клятвой, что если унесет в целости и сохранности голову из Сарая, то непременно принесет жертвы искупления всем главным славянским богам, включая божественного пса Смаргала. В воздухе запахло гарью. Судя по всему, пожар начался в кремнике, где хранились запасы на случай войны. Гореть там было чему, так что Карочей нисколько не удивился огромному столбу огня и дыма, взметнувшемуся к небесам. Оставалась надежда, что крепкие стены сарайской цитадели выдержат натиск огня и пожар не распространится по всему городу. Карочей и сам не знал, сколько времени он провел в спасительной щели, но по всему выходило, что много. Однако если судить по звездам, до рассвета было еще далеко. Шум в городе вроде бы стихал, а в усадьбе Красимира и вовсе царила мертвая тишина, тем более удивительная, что именно здесь Черного Ворона ждала наиболее ценная добыча.

То ли бек Карочей неуместными мыслями накликал беду, то ли по какой-то другой причине, но Черный Ворон воспарил-таки над усадьбой Красимира, повергнув челядь бека в неописуемый ужас. При виде огромных светящихся крыльев скиф поглубже забился в свою щель, нечаянно угодив при этом в навоз. Крики, несущиеся из усадьбы, внезапно стихли, и это удивило Карочея. Пересиливая страх, он все-таки рискнул высунуть нос из своего убежища и с удивлением обнаружил, что его окружают самые обычные люди. А в молодце, взбежавшем на крыльцо Красимирова дома, он без труда опознал боярина Воислава, с которым ему не раз доводилось пировать за одним столом. Судя по всему, этот человек был оборотнем. А чем еще объяснить, что он с такой легкостью меняет обличье? Ведь в усадьбу Красимира он залетел Черным вороном, в этом Карочей мог бы поклясться. Скиф до того увлекся своими исследованиями, что едва не наступил на лежащего у дверей конюшни человека. Человек был жив и шипел на скифа рассерженным гусаком. Карочей опознал в нем бека Красимира и с облегчением прилег рядом.

– Оборотень, – прошептал Карочею в самое ухо Красимир. – Собственными глазами видел, как он о землю ударился и обернулся добрым молодцем, а черное оперение с него так и попадало.

– А эти? – кивнул скиф на теснящихся у крыльца мечников.

– На моих глазах с них личины сползали вместе с кожей.

Карочей был уверен, что Воислав прибыл за ганшей. Посадит он ее сейчас в седло, и поминай как звали. А влюбленной Ярине, судя по всему, все равно, из какого мира к ней порхнул этот молодец, то ли Сокол, то ли Ворон.

– Меня они ищут, – в ужасе зашептал Красимир. – Я уже прочертил обережный круг, но не знаю, поможет ли он мне.

– Поможет, – сказал Карочей, уверенный, что Воиславу Красимир нужен как прошлогодний снег.

Уважаемым бекам пришлось еще долго лежать в конском навозе, с замиранием сердца прислушиваясь к каждому шороху. В любой момент их могли обнаружить чужие мечники, бродящие по двору, но, к счастью, все обошлось. Воислав появился на крыльце, когда над городом уже забрезжил рассвет. К удивлению Карочея, он был один. Похоже, Ярина не только сама не последовала за любовником, но и сына Богумила ему не отдала. Вероятно, именно этим объяснялся сумрачный вид Воислава, хриплым голосом отдавшего команду своим людям. Черному Ворону подвели коня, и он вскочил на него самым обычным, подобающим человеку образом. После чего оборотни покинули усадьбу Красимира.

Обрадованные беки переглянулись и, не сговариваясь, на четвереньках двинулись к крыльцу. Запах от обоих исходил такой, что выскочившая как раз в этот момент из дома челядинка Халима в ужасе замахала руками и зафыркала.

– Где Ярина? – сердито зашипел на нее Красимир.

– Сомлела от переживаний, – тяжело вздохнула Халима. – Не каждой дано в этой жизни оборотня повстречать. А тут их вон сколько нагрянуло. Иные челядинки замертво попадали. Водой сейчас отливают.

– А с Богумилом что?

– Так спит тот Богумил, – передернула плечами бойкая Халима. – Ему что оборотень, что ган – все едино. Тебе бы помыться надо, уважаемый бек.

– Погоди ты с мытьем, – зашипел на нее Красимир. – Что сказал оборотень Ярине?

– Ничего не сказал. Сидел да глазами по сторонам зыркал. Ждал тебя до самого рассвета.

– А почему не дождался?

– Так ведь рассвело уже, уважаемый бек. А навья рать света не любит.

Если судить по царящей в городе тишине, то Халима была права. Посланцы чужого мира действительно покинули Сарай. Бек Карочей осторожно прокрался к воротам и выглянул наружу. На торговой площади горел огромный костер, выбрасывающий к небу клубы черного дыма. Пожар в цитадели продолжался, но теперь уже с уверенностью можно было сказать, что сам город Сарай от огня уберегся.

После бани беки наконец обрели душевное равновесие. Оба спаслись, можно сказать, чудом и потому имели право слегка расслабиться, прежде чем начать подсчитывать убытки. Впрочем, Красимир, переодетый в чистое, навестил жену и сына и собственными глазами убедился, что Ярина и Богумил нисколько не пострадали во время страшных событий. Увы, повезло далеко не всем. Из сарайских рахдонитов уцелел только рабби Иосиф, которого хоть и сбросили с коня, но в землю не втоптали. Правда, дом его разграбили до нитки, но что такое утерянное имущество по сравнению со спасенной жизнью. С уважаемого Иосифа Красимировы челядинки смыли грязь и кровь, перевязали ссадины и неглубокие раны, после чего к рабби вернулся дар речи. Но разборчивой эта речь стала только после того, как Иосиф осушил два кубка с крепким колхидским вином.

Уцелевший хазар Ярей, посланный Карочеем на разведку, вернувшись, доложил, что посторонних в городе нет, во всяком случае на первый беглый взгляд. Зато наблюдается повальное бегство жителей из проклятого места, коим теперь еще долгое время будет считаться Сарай. Хазар полегло меньше, чем думали беки: по прикидкам Ярея, на улицах города насчитывалось не более пятисот трупов. Остальные просто разбежались. Иные успели покинуть город, иные прятались до поры, а теперь начинают потихоньку вылезать на белый свет. Пожар в кремнике не только не затихал, но, пожалуй, еще больше разгорался. И от того огня начали трескаться и опадать наружные стены, поставленные в давние времена и, похоже, без должного старания. В любом случае, сарайскую цитадель придется возводить заново. Если конечно, найдутся строители, согласные работать в месте, опаленном огнем Навьего мира.

– Обошел нас Рерик, – досадливо крякнул Карочей. – Одним ударом он лишил Гепарда удобного места для броска на Русаланию. Каган Обадия нас с тобой за это не похвалит, бек Красимир, тут хорошо бы головы сохранить.

– Так я ведь с людьми привык сражаться, бек Карочей, – возмутился Красимир, – а против Навьего мира я не боец.

Карочей, оправившийся после ночного кошмара, уже сомневался, что на несчастный город обрушились монстры из другого мира. И уж тем более в это не поверят каган Обадия и Ицхак Жучин. А вот спросить за погром, учиненный в городе, с Красимира и Карочея они могут. В конце концов, под рукой у уважаемых беков имелось десять тысяч хазар. Сила более чем достаточная для того, чтобы удержать если не город, то хотя бы кремник. Тем более что нападающих насчитывалось всего несколько сотен. Чего доброго, еще и в предательстве обвинят. Ведь среди уважаемых людей, погибших в эту ночь, преобладали рахдониты, а с того же бека Красимира даже волос не упал. И дом его остался целым и невредимым, несмотря на то что практически все сарайские дворцы были разорены.

– А казна? – спохватился вдруг Красимир. – Казна цела?

– А где она находилась?

– В кремнике.

– Так ведь кремник горит, – усмехнулся Карочей.

Красимир схватился за голову и бросился с крыльца в закипающий людской котел. Сарай приходил в себя после жутких ночных событий. Люди толпились на городских улицах, угрюмо о чем-то переговариваясь, но на призывы бека Красимира никто почему-то не откликнулся, хотя бушевавший в кремнике пожар готов был уже перекинуться на город. С большим трудом, силами одних только хазар, вернувшихся к месту службы, пожар удалось погасить. Правда, случилось это только после того, как в кремнике выгорело практически все, что могло гореть, а левая, обращенная к реке стена рухнула под жалобные причитания бека Красимира, окончательно потерявшего голову. А между тем недовольство в городе нарастало. Чернь, нисколько не пострадавшая от налета навьей рати, вела себя все более агрессивно, не обращая внимания на приунывших хазар. Разгонять толпу силой бек Красимир не рискнул. В создавшейся обстановке это могло бы привести к такому кровопролитию, что даже минувшая страшная ночь многим бы показалось тихой и нежной.

– По-моему, нам надо уносить ноги, – сказал Карочей притихшим Красимиру и Иосифу.

Однако рабби, и без того многое потерявший в результате вчерашних событий, не пожелал терять уцелевшее и уважаемого бека не поддержал. По его мнению, все еще можно было поправить. В этом с рабби Иосифом соглашались старшины городских концов, ганы и купцы.

– Вы, что же, собираетесь приносить человеческие жертвы? – прищурился в сторону притихшей городской верхушки Карочей.

– Но ведь иначе чернь не успокоишь, – смущенно откашлялся ган Талик, седовласый упитанный туранец, бывший правой рукой Красимира. Гана Талика поддержали все собравшиеся на совет старшины, включая даже рабби Иосифа.

– А что на это скажет каган Обадия? – ласково спросил у вероотступников скиф.

– Каган далеко, – возразил ему один из самых богатых сарайских торговцев грек Леонидос. – А смерть близко. Решайся, бек Красимир. Нет у нас другого выхода.

Возможно, Леонидос говорил правду и у сарайской старшины действительно не осталось выбора, зато у Карочея такой выбор был, и он не замедлил им воспользоваться. Скиф просто сбежал из бунтующего города, прихватив с собой уцелевших хазар. К счастью, никто ему в бегстве не препятствовал, и он, не встретив по дороге никаких помех, благополучно добрался сушей до Итиля. Похоже, русы, удовлетворившись разгромом Сарая, не собирались этой осенью вести военных действий, а значит, у кагана была возможность поправить ситуацию во взбунтовавшемся городе.

Глава 7 Расправа

В таком гневе Обадию Карочей еще не видел. Похоже, до кагана уже дошли вести о разгроме, учиненном ротариями в Сарае, и оправданий опростоволосившегося бека он слушать не хотел. Каган-бек Ицхак Жучин был настроен более миролюбиво и кивнул скифу почти дружески. Карочей, разумеется, не ждал от кагана Обадии похвал за проявленное малодушие, но и особой вины за собой не чувствовал. В конце концов, не каждое сражение может быть выиграно, а в данном случае против Карочея и Вениамина действовали очень умные и коварные враги, которые мгновенно оценили ситуацию и воспользовались оплошностью несчастного бека, который так неудачно пытался изобразить колдуна.

– У тебя было десять тысяч хазар, бек Карочей, а ты не сумел отбить нападение пятисот ротариев, которые хозяйничали в моем городе, как у себя дома. Неужели двадцать хазар не способны противостоять одному русу?

– С русом двадцать хазар могут справиться, а вот с людским невежеством – увы, – быстро нашелся с ответом скиф. – Да что там хазары, я сам был напуган до икоты. Когда на тебя летит огромный светящийся Ворон, очень трудно сохранить спокойствие, каган.

– Это фосфор, – вздохнул Ицхак Жучин. – Вещество, которое светится в темноте. Я сам пережил нечто подобное, когда огромный объятый пламенем языческий бог грозил мне кулаком. Велесовы волхвы горазды на такие штучки.

– Выходит, мои беки, ганы и хазары боятся ряженых, – криво усмехнулся Обадия, садясь в кресло.

Карочей вздохнул с облегчением. Похоже, вспышка ярости у кагана прошла, и он теперь способен рассуждать здраво. Дело-то было не в ряженых ротариях, а в вере. Сам Обадия может сколько угодно потешаться над Навьим миром и над именем Змей Тугарин, которым его нарекли жрецы, но в Хазарии слишком много людей, поверивших волхвам. И такие есть не только среди простолюдинов, но и среди ганов. И далеко не каждый хазар согласится теперь добровольно служить Дракону.

– Нам нужно время, Обадия, – мягко сказал Ицхак. – Хазары слишком ненадежны, чтобы их можно было бестрепетной рукой бросать на русов.

– Я это знаю, Ицхак, – холодно сказал каган. – Мы не готовы к войне. Нам нужно еще по меньшей мере пять – десять лет, чтобы выковать меч, способный сокрушить любого врага, дерзнувшего бросить вызов кагану Хазарии. Но это вовсе не означает, что я буду прощать своих ближников за отречение от истинной веры. Мне дела нет до того, во что верят простолюдины, но беки и ганы Хазарии должны быть иудеями. Они должны быть свободны от тех суеверий, которым подвержено стадо, данное им в управление. В противном случае мы никогда не избавимся от изменников в наших рядах. Ибо наши ганы будут толпами перебегать в стан язычников, как только им станет это выгодно. Ты меня понял, бек Карочей?

– Так я ведь веры не предавал, – возразил скиф. – А испугаться может каждый.

– Нет, Карочей. Тот, кто служит кагану Обадии, не должен бежать с поля битвы. Я ему это запрещаю. И каждый бек или ган, дрогнувший в бою, будет казнен по моему приказу.

– Этак у тебя не останется ни беков, ни ганов, уважаемый Обадия, – попробовал улыбнуться Карочей.

– Возможно, но это еще не повод, чтобы отрекаться от своих слов. Я прощаю тебе твою слабость, Карочей, в последний раз. Впредь я не жду от тебя известий о поражении, а весть о твоей доблестной гибели мне принесут другие.

Конечно, бек мог бы напомнить Обадии о бегстве из-под Варуны, когда тот лично возглавил отступающих хазар, но в данных обстоятельствах подобная дерзость стоила бы скифу головы. Обадия шел к власти, не щадя даже близких по крови людей, и уж тем более он не станет считаться с чувствами какого-то там скифа, приближенного к каганскому столу его же милостью. Карочею захотелось бежать как можно дальше из славного города Итиля, вот только бежать было некуда, ибо в любом конце Ойкумены ему грозило, в сущности, одно и то же – либо меч, либо петля.

– Бек Красимир нарушил мой запрет, – спокойно сказал Обадия. – Он принес в жертву кровавым славянским и туранским идолам шесть человек. За это будет наказан и он, и все сарайские старшины, независимо от того, какому богу они кланяются.

– Но ведь они сделали это из страха, – попробовал заступиться за Красимира скиф. – Обезумевшая толпа грозила им смертью.

– Я уже сказал тебе, Карочей, бояться в Хазарии нужно только меня. В третий раз я это повторять не буду.

Обадия резко поднялся с кресла и покинул зал. Скифу ничего другого не оставалось, кроме как с тоской обвести взглядом стены, помнившие многих верховных вождей Хазарии, быть может, даже более жестоких, чем Обадия. Но никогда еще каганскую булаву не держал в руках человек более непримиримый.

Обадия прибыл в Сарай, когда осень уже вступила в свои права, а город почти оправился от навьего нашествия. Жертвы, вовремя принесенные славянским богам, утихомирили как перепуганных обывателей, так и злых духов. Во всяком случае, за минувший месяц никаких происшествий в городе не случилось, и местные старшины вздохнули с облегчением. Бек Красимир, разумеется, не ждал от кагана благодарности, но все-таки считал, что вина его не из того ряда, чтобы всерьез опасаться за свою голову. Конечно, цитадель он потерял, но город ведь сохранил. Красимир, впавший было в смятение после всего случившегося, под воздействием рабби Иосифа теперь склонялся к мысли, что на Сарай напали ротарии, а вовсе не злые бесы. И все разрушения, случившиеся в городе, следует отнести на счет языческих волхвов, смутивших черный люд своими сказками. Во всяком случае, желание Красимира бежать в Новгородскую землю, бросив на произвол судьбы старших сыновей и имущество, сильно поостыло. В конце концов, обиженным волхвам ничего не стоило обвинить в связях с Навьим миром не только Обадию, но и самого Красимира, пусть и совсем недавно, но все же принявшего новую веру. А уж если поклонился Яхве, то будь добр соблюдать предписанный им порядок и не оглядывайся без конца на хитрых волхвов. На человеческие жертвы Красимир согласился скрепя сердце и только под давлением старшин. Уж слишком накалилась тогда обстановка в городе, и надо было спасать и свою и чужие жизни. А в жертву принесли всего лишь шестерых рабов, что вряд ли можно назвать большой потерей. Кто ж тогда мог предположить, что у кагана Обадии окажется на этот счет другое мнение? Бека Красимира гвардейцы кагана обезоружили прямо на пристани. Здесь же повязали и всех сарайских старшин, вышедших встречать Обадию с богатыми дарами. Исключение не сделали даже для рабби Иосифа, который, не менее изумленный, чем его товарищи, нашел в себе все-таки силы для протеста.

– Ты, рабби Иосиф, присутствовал при жертвоприношении? – спокойно спросил у старого знакомого Ицхак Жучин.

– А что мне еще оставалось делать? – возмутился Иосиф. – Ведь в жертву собирались принести меня. А я накануне уцелел только чудом. Пойми же нас, уважаемый каган-бек, мы все пережили страшную ночь. Люди боялись нового напуска навьей рати, которая окончательно погубила бы город.

– Ты же знаешь, Иосиф, что это глупые суеверия, – с сожалением покачал головой Жучин.

– Одно дело – знать, Ицхак, и совсем другое дело – видеть. Даже у меня волосы встали дыбом, что же говорить об этих несчастных. Люди стали покидать город, волхвы готовы были уже объявить Сарай проклятым местом. А принесенные жертвы успокоили людей, и многие вернулись обратно.

– Вы дали в руки волхвам оружие против новой веры и кагана Обадии, это ты хотя бы понимаешь, Иосиф?

– Так, по-твоему, было бы лучше, если бы я стал жертвенным бараном?

– Очень может быть, – холодно сказал Жучин. – Лучше и для тебя, и для кагана Обадии, и для нашей веры.

– Нас, что же, казнят? – растерянно спросил рабби.

– Да.

Иосиф засмеялся, Жучину на миг показалось, что рабби тронулся умом. Но он ошибся, уважаемый купец пребывал в здравом уме и твердой памяти. Во всяком случае, вопрос, прозвучавший из его уст, говорил именно об этом:

– А чем же тогда наша вера, Ицхак, лучше славянской? И не будет ли наша кровь первой жертвой на алтарь нового языческого бога, Змея Тугарина?

На свою беду рабби Иосиф задал свой вопрос слишком громко. Жесткое лицо кагана Обадии побледнело, а в его устремленных на единоверца глазах появился лед, способный заморозить самое горячее сердце. Во всяком случае, Иосиф его взгляд не выдержал и отвел глаза.

– Я ведь не воин, Ицхак, я купец.

– Сейчас такое время, Иосиф, когда каждый купец должен стать воином. Особенно если этот купец иудей не только по вере, но и по крови.

Помост для казни соорудили на площади близ сожженного и полуразрушенного кремника, из которого еще несло запахом гари, не выветрившимся за минувший месяц. На том самом месте, где совершилось жертвоприношение в честь славянских богов. Приговоренным никто не задал ни единого вопроса, похоже, кагану Обадии все уже было ясно. Их просто провели по улицам притихшего Сарая от пристани к центру города со связанными за спиной руками. Мечники Обадии, орудуя древками копий, согнали к помосту подвернувшихся горожан. Обыватели с изумлением смотрели на молодого человек с сухим породистым лицом, сидящего в кресле. Говорили, что это и есть каган Обадия. Вокруг Обадии стеной стояли разодетые беки, и любопытным приходилось вытягивать шеи, дабы хоть краешком глаза увидеть верховного вождя Хазарии, о котором в последнее время ходило столько слухов. Никто не знал, чем же сарайские старшины так прогневали грозного кагана, но приговоренным откровенно сочувствовали. Ропот возмущения не мог не долетать до ушей кагана, но лицо Обадии по-прежнему оставалось суровым и неприступным.

– Я все же прошу тебя, каган, пощадить рабби Иосифа, – тихо обратился к сестричаду Жучин. – Ведь он единственный рахдонит, уцелевший в том страшном погроме.

– Он не единственный, – спокойно отозвался Обадия. – По моим сведениям, ротарии не тронули ни женщин, ни детей.

– Я говорю о мужчинах.

– Мужчины – это те, кто пал в битве, не предав ни истинной веры, ни кагана. А кто та женщина, с ребенком на руках?

– Это Ярина, жена бека Красимира, – подсказал услужливый Карочей.

– Поразительно красивая женщина. Чего она хочет?

– Она хочет, чтобы ты пощадил ее мужа, – сухо отозвался Жучин. – О том же молят тебя и жены других осужденных.

– Позаботься о Ярине, Ицхак, – приказал Обадия. – И о сыне бека Красимира. Вина отцов не должна падать на детей. Начинайте.

Первой отлетела на плахе голова рабби Иосифа, видимо, каган не забыл вопроса, заданного им не к месту. Перед самой смертью рабби хотел что-то крикнуть, но не успел. Меч палача оказался проворнее слова, застрявшего в пересохшем горле. Зато никто не помешал беку Красимиру без тени страха, но с изумлением взглянуть на кагана.

– А ведь ты Дракон, Обадия. Да будет проклято твое имя, отныне и во веки веков.

Каган дернулся, словно собирался ответить дерзкому беку, осмелившемуся вслух повторить обвинение, брошенное однажды в лицо Обадии волхвами, но опоздал. Голова Красимира уже катилась с помоста к его ногам. Карочей аккуратно придержал ее червленым сапожком и чуть отодвинул в сторону, дабы выпученные глаза казненного бека не смущали покой кагана.

Обадия покинул Сарай в тот же день, оставив город под присмотром бека Карочея. Для последнего такое назначение, безусловно, было опалой. Но скиф по этому поводу не огорчился, ибо события последних дней показали, как опасно иной раз находиться подле сильных мира сего.

Набег на город Сарай удался на славу. Не потеряв ни одного человека, ротарии славно похозяйничали в городе, вернувшись в Варуну с большой добычей. Довольны остались все, кроме Воислава. Сокол рассчитывал на большее и никак не мог понять, почему Ярина отказалась уйти с ним. Неужели всерьез испугалась тех слухов, которые распускают о нем глупцы? Впрочем, прилетел он в Сарай действительно Черным Вороном. Но ведь любящее сердце должно было подсказать молодой женщине, что перед ней ротарий, а не бес. Нет, она не отвергла ласк Воислава, но в глазах ее явственно читалось недоверие. Все-таки боготур Осташ, видимо, прав, утверждая, что нельзя безнаказанно шутить с Навьим миром. И отброшенная черным крылом тень будет еще долго преследовать человека, рискнувшего принять помощь Чернобога там, где полагаться следовало только на собственные силы. Воислав Рерик взял и город, и кремник, а вот женщину, кажется, потерял, причем в тот самый момент, когда счастье уже было у него в руках. Ярина ссылалась на супружеский долг, который удерживал ее подле бека Красимира, но Воислав понимал, что дело не только в этом.

– Может, нам следует поискать свою долю в другом месте? – осторожно предложил брату Сивар. – Войны в Русалании, кажется, в ближайшее время не предвидится. А коли нет войны, то нет и добычи. Ярл Витовт уже снарядил свои ладьи для дальнего похода.

Сивар был недоволен поведением братьев. Дались им эти бабы! И если Трувар никак не мог оторваться от полонянки Ружены, то Воислава и вовсе угораздило влюбиться в чужую жену. Зачем ему эта Ярина, когда кругом столько красивых и покладистых женщин? Какая жалость, что Дир и Пяст оказались на поверку трусливыми собаками, и не с кем теперь Сивару ни словом перемолвиться, ни попировать всласть. Правда, Пяст утверждает, что их обманули. Что княжич Дир спешил на помощь брату с взятыми у Карочея хазарами, даже не подозревая об их истинных намерениях. Боярин ругал последними словами своего коварного дядьку, но у Сивара большого доверия к Пясту не было. Хитроват киевлянин и на деньги падок. Однако в пользу Дира говорило то, что ни атаман Искар, ни боготур Осташ не стали взыскивать с княжича полной мерой. Возможно, тоже посчитали его вину невольной.

– А разве Пяст в Варуне? – удивился Воислав.

– Приехал вчера. Опять сулил Ружене златые горы от имени княжича Дира. Будь я Труваром, а не Сиваром, я бы этого сводника собакам скормил. А наш братец только презрительно кривит губы.

– А какие новости в Киеве?

– Вроде помер князь Яромир.

– Что значит вроде? – вскинулся Воислав.

– Ну помер, – пожал плечами Сивар. – Нам-то что. Боготур Осташ зовет тебя для разговора.

– Так что ты молчишь?

– Я не молчу, я говорю.

Воислав в сторону брата только рукой махнул. Этот может весь вечер болтать о всякой ерунде, а о главном и не заикнется. Впрочем, главное для Сивара – меч и женщины, а все остальное второстепенно.

Велесов ведун был мрачен, словно великий князь Яромир доводился ему близким родственником. За минувший год Осташ взял в Русалании большую силу. Поговаривали, что он является доверенным лицом самого Сновида, первого Велесова кудесника в Руси и Хазарии. И что место в иерархии ведунов Чернобога у боготура Осташа одно из первых. Во всяком случае, все боготуры с дружинами, находящиеся в Русалании, подчинялись именно ему. Ну и итильскому кудеснику Мстимиру.

– Зачем боярин Пяст приехал в Варуну? – сразу взял быка за рога Воислав.

– Тут не в Пясте дело, – вздохнул Осташ, разливая вино по кубкам. – Ты садись, разговор долгим будет. У князя Яромира, кроме княжича Дира, есть еще и дочь Дарица. Но, к сожалению, она хоть и признана отцом, но рождена вне брака. Будь по-иному, мы бы этого собачьего сына близко к киевскому столу не подпустили. Великим князем тогда стал бы боготур Торуса, муж Дарицы. И все бы свершилось ко всеобщему удовольствию.

– Но ведь Дир – предатель?

– Дир просто глупый мальчишка, которого обвели вокруг пальца умные люди. Драгутин просил сохранить ему жизнь, и я не вправе нарушить его волю. Ибо в данных обстоятельствах осудить брата мог только он. У Дира все права на великий стол.

– Но если у него все права, то зачем он прислал Пяста в Варуну?

– А затем, что у боярина Драгутина, кроме дочери Зорицы, есть еще сын Искар, рожденный от кудесницы Макоши Всемилы.

– А как же Ляна? – удивленно вскинул брови Воислав.

– Ляна – дочь Лихаря Урса и моей родной тетки Милицы. Так уж получилось, что волею матери Лихаря их перепутали в младенчестве, и Искар вырос под крышей дома моего отца Данбора. Но так или иначе, брак Драгутина с Всемилой, дочерью князя Гостомысла, признан ближниками всех славянских богов. Это брак равных. А посему наследником княжича Дира является атаман Искар Урс, безотносительно к тому, сын он Драгутина или зять.

– Помнится, ты мне иначе объяснял причину сходства Драгутина и Искара, – усмехнулся Воислав.

– Просто тогда незачем было ворошить эту историю, – вздохнул Осташ. – Князь Драгутин был еще молод. Решался вопрос о его браке с дочерью князя Всеволода, и мальчик, рожденный в этом браке, наследовал бы Диру.

– А как же моя тетка Всемила?

– Одна жена другой не помеха, – спокойно отозвался Осташ. – А Всемила уже не в том возрасте, чтобы рожать. Впрочем, это ее вина, что Драгутин так долго тянул с новым браком. И теперь из-за причуд кудесницы у нас сложности в Киеве.

– А в чем сложность-то?

– А в том, что Диру не усидеть на киевском столе без поддержки родовичей. Именно поэтому он прислал боярина Пяста в Русаланию. Многие в Полянской земле считают, что Дир слишком молод и глуп. И куда более хотят видеть на киевском столе князя Ждислава, тоже ведущего свой род от князя Кия. Тем более что за князя Ждислава хлопочет Византия. К сожалению, Искар сейчас не может покинуть Русаланию, дабы поддержать в Киеве своего непутевого дядьку. Но мы не можем допустить, чтобы в Полянской земле верх взяли сторонники ромеев. В этом случае Русалания попадает между двух огней. Ты должен помочь нам, Воислав.

– Каким образом?

– Ты должен жениться на Зорице и стать законным наследником князя Дира.

– А как же князь Искар?

– Искару хватит забот в Русалании. К тому же нам бы не хотелось, чтобы он терял связь с урсами, а следовательно, со всеми лесными и степными скифами. Как сын Лихаря он для нас гораздо важнее сейчас, чем как сын Драгутина.

– Так, может, в мужья Зорице сгодится Сивар?

– Нет, Воислав, твой брат слишком легкомысленный человек, чтобы распутать полянский клубок. Не так-то просто будет заставить Киевское Вече выкликнуть великим князем именно Дира. Не говоря уже о том, что до Вече ему еще нужно дожить.

Глава 8 Киев

В стольном Киеве гостей с Дона явно не ждали. А потому четыре ладьи, порхнувшие к пристани белыми лебедицами и заполненные ротариями никому не ведомого Рерика, вызвали в городе большой переполох. Никто, включая многомудрого князя Ждислава, не ожидал, что князь Искар Урс поддержит дядьку своей жены. Многие знали, что у Русалании, вконец рассорившейся с каганом Обадией, и своих проблем хватало. А тут еще и великий князь радимецкий Всеволод вдруг ни с того ни с сего вздумал вмешаться в киевские дела и прислал в помощь княжичу Диру берестеньского князя Горазда. По слухам, у этого удельника и на Берестень-то прав не было никаких, а он теперь вздумал мешаться в дела Киева.

– Дожили, бояре, – скорбно вздохнул ближник покойного князя Яромира Святополк. – Всякая степная рвань тянется ныне решать судьбу древней Полянской земли.

– Ган Горазд хорошего славянского рода, – не согласился с боярином Святополком отец Пяста, боярин Любомир. – Его предки в первых ближниках при каганах ходили.

Святополк промолчал. Боярин Любомир горой стоял за Дира, рассчитывая, видимо, сесть при распутном княжиче пестуном. Доля, конечно, завидная, а потому есть из-за чего глотку драть. А вот боярина Святополка брало сомнение. Вот так сдуру поставь на Дира, а Вече возьмет да выкликнет овручского князя Ждислава, который спит и видит себя на великом столе. И что тогда делать промахнувшемуся боярину? Бежать из Киева в земли новгородские или радимецкие? Вот только вряд ли и там оплошавшего боярина примут с распростертыми объятиями. Да и какой из Дира князь – сплошные слезы. А слабый князь – это разорение земли.

– Откуда этот варяг взялся? – покосился Святополк на Любомира.

– Сказывают, что он из ободритских князей, – пожал плечами боярин.

То-то и видно, что из князей. Вперся в Детинец без спросу, а когда боярин Облога вздумал было залетного молодца поставить на место, так тот на него так зыркнул, что у несчастного Облоги едва душа в пятки не ушла. Собственными ушами слышал Святополк, как Облога на того буйного варяга жаловался князю Ждиславу. А Ждислав сказал – дай срок. Нет, похоже, без крови не разойдутся. Конечно, по уму если рассуждать, то кричать на Вече надо за Ждислава. Быть бы тогда Киевщине за разумным князем, как за каменной стеной.

– Говорят, к Ждиславу ромеи благоволят.

– И что с того? – нахмурился Любомир. – Решать-то нам.

– А ты никак ждешь кого-то, боярин.

– Так князя Горазда и жду, – недовольно буркнул Любомир. – Задерживается он что-то.

Проголодавшийся Святополк скосил глаза на заставленный яствами стол. Выходит, из-за какого-то то ли степняка, то ли радимича природного киевского боярина за стол не пускают, заставляя исходить слюной. Мог бы и здравную чару поднести старому другу боярин Любомир. Но, видимо, недосуг, заботы его гложут. На большой кусок нацелился честолюбивый боярин. Вот только как бы он тем куском не подавился. В киевском раскладе и радимецкий князь Всеволод – не велика птица, а уж об удельном берестеньском князе и говорить нечего.

– При чем тут Всеволод, – удивленно взглянул на Святополка Любомир. – Горазд на Берестень Ицхаком Жучином ставлен.

Боярин Святополк от удивления даже кхекнул пару раз. Выходит, не в радимичах тут дело. За княжича Дира сам каган Обадия решил замолвить слово. Вот только почему же он прислал никому не ведомого Горазда, а не ближника своего? Ну вот хотя бы гана Карочея, который Любомиру доводится шурином.

– Не торопись, боярин Святополк, в свой черед все узнаешь.

Посланника кагана Обадии боярин готов был послушать. Если Дира действительно поддерживает Итиль, то это многое может изменить в настроении киевской старшины. И тогда не след так уж торопиться с поклонами и подарками к князю Ждиславу. Овручский выскочка может и подождать.

Князь Горазд прибыл, когда у боярина Святополка уже лопалось терпение. Судя по всему, непогода в Киеве разыгралась не на шутку, ибо гость, обменявшись приветствиями с боярами, потянулся не к столу, а к огню. Впрочем, на этот раз боярин Любомир с чаркой не задержался, от души потчуя дорогого гостя. При этом кое-что перепало и терпеливому боярину Святополку. Надо отдать должное этому удельному князьку: он не стал ходить вокруг да около, а сразу приступил к главному.

– Князем киевским будет Дир.

Сказал, как отрезал. И в подтверждение своих слов протянул боярину Любомиру послание. Письмо, видимо, было столь важным и написано столь значительным лицом, что Любомир даже взопрел, читая его. Хотя нельзя сказать, что в расписанных яркими красками палатах боярина было уж слишком жарко. Осень выдалась ныне в Киеве сырой и холодной, а зима по всему обещала быть морозной и снежной. Святополк сидел скромнее скромного, не делая даже попытки заглянуть хозяину через плечо. Наконец Любомир закончил чтение и вопросительно взглянул на гостя.

– Можно, – равнодушно махнул рукой князь Горазд. – Особой тайны здесь нет.

Святополк с любопытством взял из рук Любомира кусок пергамента, помеченный каганской печатью. Впрочем, письмо было не от Обадии, а от каган-бека Жучина. Сведения в нем содержались весьма интересные и дававшие пищу для размышления. Отчасти они подтверждали слух, ходивший по Киеву, что князь Драгутин погиб не без участия своего младшего брата. И если это действительно так, то беспутный Дир крепко сидит на крючке у кагана. Понятным становилось и то, почему Обадия прислал в помощь княжичу не своего ближника, а никому не ведомого радимецкого удельника. Видимо, в Итиле посчитали, что открытая поддержка кагана скорее помешает Диру, чем поможет. Слухи об измене Дира и его вине распускали ближники Ждислава, которые терпеть не могли живого Драгутина, зато воспылали любовью к мертвому. И появление в Киеве того же гана Карочея стало бы косвенным признанием вины княжича. В Киеве многим было известно, какую роль сыграл расторопный шурин боярина Любомира в трагических итильских событиях, стоивших жизни многим боярам и ганам, включая самого несчастного Тургана. В письме, однако, много говорилось о Воиславе Рерике, том самом наглом варяге, который успел многим в Киеве насолить. Этот варяжский Сокол метил ни много ни мало на каганский стол, но в качестве первого шага готов был удовлетвориться столом киевским.

– Он что же, собирается жениться на Зорице, дочери князя Драгутина? – спросил Святополк.

– И уже получил согласие на этот брак от старшей дочери покойного князя и его зятя Искара Урса. Теперь ему остается только заручиться поддержкой княжича Дира. Так вот, бояре, этой поддержки быть не должно. Дир старший в роду, а следовательно, вправе отказать от своего имени слишком уж настойчивому жениху. Каган-бека Жучина вполне устроит, если мужем Зорицы станет боярин Пяст.

Боярин Любомир порозовел. Ну, еще бы, ему такое возвышение сына явно было на руку. При определенном стечении обстоятельств внуки боярина вполне могли претендовать на великий стол. Помехой честолюбивым планам Любомира мог стать, правда, Искар Урс, но люди, как известно, смертны, и если хазарам удалось сковырнуть такую глыбищу, как князь Драгутин, то кто помешает им посчитаться с удалым атаманом, слишком уж вольготно устроившимся на берегах Дона. Вот только какая от всего этого радость боярину Святополку, он-то при этом раскладе в любом случае лишний.

– Не знаю, слышали ли вы, бояре, о налете ротариев на Сарай?

– А что такое? – удивился Любомир.

– Во время напуска они перебили всю старшину, в том числе убили и правителя города, бека Красимира.

– Быть того не может! – ахнул Любомир и с сочувствием глянул на побледневшего боярина Святополка, которому Красимир доводился зятем.

– Ротарии увезли с собой жену бека и его сына. По слухам, их продали в рабство. Я что-нибудь не так сказал, боярин Святополк?

Рука Святополка потянулась к кубку, но кубок не удержала, и красное вино хлынуло на белое покрывало, словно кровь из страшной рваной раны. Любомир подхватил кубок, вновь наполнил вином и сам поднес его гостю. Святополк залпом осушил кубок, побледневшее было лицо его вновь стало багровым, а из серых глаз плесканула ярость. Боярин Любомир зашептал что-то на ухо удивленному Горазду, видимо, объяснял, кем доводится Святополку ганша Ярина.

– Извини, боярин, не знал, – виновато развел руками Горазд. – Я ведь к тому упомянул Сарай, что напуск на него возглавлял Воислав Рерик. Знатно он погрел там руки и вдребезги разнес цитадель.

– Убью! – прошипел вдруг раненой змеей Святополк.

Горазд и Любомир смотрели на него с сочувствием, но если сочувствие боярина было искренним, то в глазах берестеньского князя таился еще и корыстный расчет. Горазд отлично знал, кто на самом деле казнил бека Красимира, ибо за короткое время успел побывать не только в Итиле, но и в Сарае, в правителях которого ныне томился его родственник бек Карочей. От скифа он и узнал, что каган Обадия воспылал страстью к вдове бека Красимира, да не выгорело дело. Гордая красавица не захотела принять на своем ложе убийцу мужа и вскоре умерла при невыясненных обстоятельствах: то ли сама приняла яд, то ли кто-то поспособствовал. Но рассказывать об этом Святополку Горазд не собирался, ему куда выгоднее было свалить всю вину на залетного Сокола. Перед берестеньским князем стояла сложная задача: не только посадить на великий стол княжича Дира, но и не позволить укрепиться в Киеве Воиславу Рерику, а еще лучше просто уничтожить этого негодяя. И тогда доверие кагана Обадии к князю Горазду станет просто безграничным и в радимецких землях появится новый великий князь, преемник дряхлеющего Всеволода. Ицхак Жучин, старый надежный товарищ, сказал об этом Горазду прямо. Так что было из-за чего стараться в Киеве берестеньскому князю, ибо здесь решалась судьба не только княжича Дира.

– Я готов тебе помочь, боярин Святополк, – сказал Горазд, – но и ты помоги нам. Как только Дир станет великим князем, мы устраним Воислава Рерика. А пока его ротарии нужны нам, чтобы сдерживать сторонников князя Ждислава.

Двести ротариев, присланных Искаром Урсом, взяли под контроль киевский Детинец, поставленный чуть ли не во времена князя Кия. Однако, увы, Дир не стал здесь полным хозяином. Даже власть в тереме, где прошло его детство, ему приходилось делить с варяжским выскочкой Воиславом Рериком. Залетный Сокол сразу дал понять, что Дир находится у ротариев под подозрением. И как напоминание об итильском предательстве к княжичу был приставлен брат Воислава Сивар. Именно кулак этого молодца опрокинул в свое время княжича на залитый кровью пол дворца гана Бегича. Воспоминание, что ни говори, не из самых приятных в жизни Дира. Раскаяния за совершенное тогда предательство княжич не чувствовал. Ведь в конечном счете все сейчас поворачивалось именно так, как предсказывал бек Карочей. Воислав Рерик действительно посватался к дочери Драгутина Зорице, и их брак был условием союза с Искаром Урсом, без помощи которого Диру, конечно, не утвердиться на великом столе. Этим людям Дир нужен был как таран, с помощью которого они хотели опрокинуть плотные ряды сторонников князя Ждислава. Ну а потом, когда с Ждиславом будет покончено, настанет черед самого Дира. Тянуть с этим Рерик не будет, ибо только смерть бездетного князя открывает мужу княжны Зорицы путь к великому столу. Смерть грозила княжичу отовсюду, и, быть может, поэтому он с готовностью принял руку помощи, протянутую ему каганом Обадией. Письмо от кагана привез князь Горазд, он же привел с собой дружину в пятьсот мечников, которая сразу же изменила расстановку сил в Киеве в пользу сторонников Дира, кои за последние дни сильно выросли в числе. Заколебавшаяся было дружина покойного князя Яромира во главе с воеводой Святополком ныне твердо заявила о своей поддержке княжича Дира. Таким образом под его рукой собралось столько мечников, что можно было уже не опасаться прямого насилия со стороны князя Ждислава. В таких условиях Дир начал подумывать о том, как бы половчее избавиться от нежелательных союзников в лице ротариев Воислава Рерика. Однако князь Горазд и боярин Любомир настоятельно советовали ему не торопиться.

– Если бы дружина Воислава Рерика состояла из простых мечников, ими можно было бы пренебречь. Но русы-ротарии имеют право голоса на любом вече, наряду с боярами и старшими дружинниками, – разъяснил княжичу суть дела боярин Любомир. – Потеря их голосов может обернуться для нас поражением. Кроме того, многие бояре, ганы и старшие дружинники смотрят в сторону Искара Урса, бросившего вызов кагану Обадии, и их поддержка нам тоже не помешает в противостоянии со сторонниками Ждислава, настроенными в пользу Византии. Ныне ромеи действуют в Киеве очень бойко и золота на подкуп старшины не жалеют. Нельзя в такой обстановке ссориться с атаманами и князем Русалании Искаром.

– Но Воислав требует Зорицу в жены, – огорченно вздохнул Дир. – Воля ваша, бояре, но если этот человек получит хоть какие-то права на киевский стол, то нам всем не поздоровится.

– Он что же, влюбился в девушку? – спросил князь Горазд.

– Рерик ее еще в глаза не видел, – пояснил собравшимся боярин Пяст, – и не очень-то рвется смотреть.

– Вот и скажи ему, что девка – это не кот в мешке. И ты не можешь отдавать ее силком за первого встречного, – посоветовал Любомир. – В Киеве-де так не принято. А коли Зорица даст согласие, то с твоей стороны возражений не будет.

– Выкрасть бы ее да спрятать, – мечтательно проговорил боярин Пяст.

– Зорицу варяги стерегут пуще глаза, – покачал головой Дир. – Рерик сразу дал понять, что мне не верит. Так и сказал: сначала мне девка, а потом тебе великий стол.

Горазд с Любомиром переглянулись: варяг оказался умнее, чем можно было ожидать от залетного молодца. Впрочем, наверняка за его спиной стоят волхвы, которые очень хорошо умеют просчитывать ситуацию. Похоже, этого нежелательного брака действительно не удастся избежать, но в крайнем случае никто ведь не помешает боярину Пясту жениться на вдове. Сам князь Горазд не собирался пачкаться в крови ротария. Русы умеют мстить, надо отдать им должное. А этот Рерик не просто рус, он еще и князь из рода Меровингов. Следовательно, за него будут мстить вдвойне. А Горазду никак не улыбалось провести остаток жизни в бегах, на задворках Ойкумены, и это в тот самый момент, когда перед ним замаячил великий княжеский стол в Радимецкой земле. Убить Воислава Рерика должен боярин Святополк, в отместку за погубленных дочь и зятя. И пусть все свершилось не совсем так, как это мнилось киевскому боярину, но если все пойдет по задуманному Гораздом плану, то Святополку никогда не узнать правды.

– А духу у него хватит? – спросил Горазд у Любомира, когда за княжичем Диром закрылась дверь.

– Ты кого имеешь в виду, князь?

– Боярина Святополка.

– Хватит, – уверенно отозвался Любомир. – Недаром же он при князе Яромире ходил в воеводах. Страшен в гневе боярин Святополк и неудержим, как река в половодье. Как бы он этого варяга не убил раньше, чем завершится вече.

– Надо придержать воеводу. С убийством Сокола торопиться не след. Нужен удобный случай, чтобы даже тень подозрения не пала на княжича Дира.

Для тайного убийства, как и для войны, нужно золото, и кому как не воеводе Святополку это знать. Вот только где его взять в таких количествах, чтобы не вызвать беспокойства ни у князя Ждислава, ни у волхвов, зорко наблюдающих за происходящими в Киеве событиями. Своим купцам верить нельзя, каждый из них либо в ту, либо в другую сторону клонится, и слух о том, что боярину Святополку срочно понадобились деньги, сразу же распространится по всему городу. И уж конечно, все решат, что понадобились они ему для черного дела. И начнут вставлять палки в колеса. В таких случаях лучше всего обращаться к чужаку. Такой чужак имелся на примете у боярина Святополка. Перс Джелал всего лишь год прожил в Киеве и необходимыми связями еще не оброс. Воевода знал о старом купце только то, что на него можно положиться, а более ему и не надо было. Богатый перс выбрал место для проживания недалеко от Детинца. Терем он поставил деревянный, видимо для того, чтобы не слишком выбиваться из ряда боярских и купеческих усадеб. Осторожный и, судя по всему, много битый человек.

Купец принял боярина с честью. Имени не спросил, но по лицу было видно, что узнал первого ближника покойного князя Яромира.

– Чем могу служить, уважаемый боярин? – спросил перс, жестом приглашая гостя к столу. Здравную чашу боярину поднесла кареглазая женщина, а уж кем она доводилась купцу, женой, дочерью или просто челядинкой, Святополк допытываться не стал. Не его это дело – лезть в уклад чужого дома.

– Деньги мне нужны, уважаемый Джелал. Десять тысяч денариев.

Сумма была названа немалая, но купец даже бровью не повел. Видимо, знал, что боярин Святополк способен вернуть деньги в срок да еще и с процентами.

– Не могу дать всю сумму сразу, боярин, – вежливо посетовал Джелал. – В Сарае был казнен рабби Иосиф, с которым я издавна вел дела, и у меня возникли большие сложности, которые я надеюсь в ближайшее время разрешить.

– Его убили ротарии вместе с беком Красимиром? – проявил осведомленность Святополк.

– Боюсь, ты ошибаешься, боярин, – покачал головой Джелал. – Бека Красимира и рабби Иосифа вкупе со всей сарайской старшиной казнили в присутствии кагана Обадии и по его приказу.

– За что? – спросил боярин осипшим голосом.

– За участие в языческом жертвоприношении. Мой приказный Акрам присутствовал при казни. Так что сведения у меня из первых рук.

– А что стало с женой бека? – тяжело глянул на купца Святополк. – Говори, перс!

– Она умерла в Итиле, боярин. Прости за худую весть.

– Ганша Ярина – моя дочь.

– Я это знал, боярин, но полагал, что тебя известили о ее смерти.

– Каган? – прямо спросил воевода.

– Не знаю, – вздохнул Джелал. – Но умерла она в его дворце.

– А ребенок?

– Я постараюсь выяснить, но это займет много времени.

Этот перс убил последнюю надежду в душе боярина Святополка. Ярина была его младшей и любимой дочерью. И дернул же бес воеводу отдать ее на чужую сторону. Но ведь и жених попался хорош. Первый ближник кагана Тургана. Где тот Турган и где теперь его ближник? Не сберег ган Красимир Ярину, не сдержал слово, данное отцу. Вот только спрашивать теперь не с кого. Разве что в стране Вырай им теперь доведется свидеться. И даже отомстить за дочь теперь некому боярину Святополку, ибо до кагана Обадии ему не дотянуться, ни сил не хватит, ни золота.

– А о Воиславе Рерике что ты знаешь?

– Знаю, что лютый враг он кагану Обадии. Но тот ли он Сокол, которому суждено сразить Гепарда, даже и не скажу.

– Я хочу с ним повидаться, но так, чтобы об этом никто не знал.

– Думаю, я сумею помочь тебе, боярин. Мой приказный Акрам знаком с Рериком и пользуется его доверием.

– Хорошо. А о деньгах мы с тобой поговорим позже, уважаемый Джелал.

– Я всегда в твоем распоряжении, боярин Святополк.

Киев был переполнен боярами и ганами, съехавшимися на Большое Вече. В иные времена они и не знали бы, чем заняться, кроме пиров. Ибо кому же наследовать великому князю Яромиру, как не его старшему в роду сыну? Обычай этот от отцов и дедов идет, и кабы не нужда, никто об ином претенденте даже не заикнулся. А тут извольте видеть – князь Дир. А у того князя ветер в голове и молоко на губах не обсохло. Кагана Обадию надо благодарить, Змея Тугарина, который осиротил ныне Полянскую землю, лишив ее разумного и сильного правителя. И лишил, судя по всему, с дальним прицелом. Рахдониты-то давно к киевскому торгу тянутся, видимо, теперь пришло их время. Вот ведь времена настали, не знаешь, в какую сторону голову повернуть. Ждислав ведь тоже не подарок, понаведет в город ромеев, – и куда тогда истинным киевлянам податься? К Христу овручский князь склоняется. А чем же наши славянские боги хуже, бояре? Куда ни кинь – всюду клин.

– А что ты предлагаешь, боярин Облога?

– Спроси что-нибудь полегче, боярин Голован.

– Может, взять да и кликнуть великим князем Искара Урса, – предложил боярин Ратмир. – Умом не скорбен. Доблестью известен и в Хазарии, и в Руси.

– Ну рассудил, боярин, – ахнул Облога. – Завтра же нас с юга припрут хазары, а с запада – ромеи, и тогда уж действительно хоть караул кричи.

– Не позволит Обадия слиться Киевщине и Русалании в объятиях, – поддержал Облогу Голован. – Да и зачем нам урс на столе, коли есть свой природный киевский князь. Молод-де Дир и глуп. А кто из нас не был молодым и глупым? Возраст – дело наживное, бояре. Не успеем оглянуться, как у нас на столе будет сидеть муж в силе и славе. Да и так ли уж глуп Дир, если успел заручиться поддержкой и атаманов, и кагана Обадии? Это надо суметь так извернуться, бояре, чтобы привлечь на свою сторону и хазар, и ротариев.

– Где ты хазар-то видишь? – удивился Облога.

– А князь Горазд, это, по-твоему, кто? Да его на тот берестеньский стол Ицхак Жучин ставил. Как хотите, бояре, но я против кагана и атаманов не пойду. Выберем Ждислава – в крови захлебнемся. Ибо если Ждислав – великий князь, то кто тогда не князь? Да разве ж мало у нас бояр, кои свой род ведут от Кия, Щека или Хорива? Взять хотя бы тебя, боярин Облога, – чем не великий князь?

– Шутишь все, боярин Голован?

– Да какие уж тут шутки, бояре, если воевода Святополк, прежде к Ждиславу склонявшийся, резко в сторону княжича Дира повернул. И заявил об этом открыто. А у Святополка нюх не нашему чета.

– Может, заплатили? – раздумчиво произнес боярин Всеслав.

– А что, у ромеев злата меньше, чем у хазар? – усмехнулся Голован. – Мне Ждислав две тысячи денариев сулил, коли скажу слово в его защиту.

– Как две?! – ахнул Ратмир. – А нам с боярином Всеславом всего по пятьсот заплатили.

– Это ты продешевил, боярин, – захохотал Облога. – Помяни мое слово, ротарии из твоего дома больше выметут.

– Неужели до крови дойдет? – покачал головой осторожный боярин Всеслав.

– Дойдет, если крикнем Ждислава, – твердо сказал Голован. – В этом ни у кого не должно быть сомнений. Слишком непростые люди окружили Дира, чтобы вот так взять и отдать власть абы кому. Вы про Итиль вспомните. Собрались ганы проводить Обадию если не в последний путь, то в путь дальний, а вышло так, что ушел в страну Вырай сам Турган с большой ганской свитой.

– Так ведь чернь взъярилась, – попробовал возразить Всеслав.

– Чернь без причины не ярится, – отрезал Голован. – А нам, бояре, следует крепко подумать, прежде чем кидаться в омут с головой. Ибо омут может оказаться кровавым.

Про Голована все бояре знали, что он с воеводой Святополком дружен, а потому и не удивились его речам. Но и без Голована многим уже становилось ясно, за кем ныне верх будет. А князю Ждиславу следовало либо щедрее ромейской казной трясти, либо брать власть в Киеве силой, не дожидаясь Большого Веча. Вот тогда у бояр и ганов выбор был бы невелик. Он же рядился да мямлил, пока беспутный вроде бы мальчишка Дир не собрал вокруг себя большую силу. А за кем сила, за тем и правда.

Глава 9 Большое Вече

Перс Джелал сдержал слово. Боярин Святополк, незамеченным скользнувший вечером в дом купца, с интересом глянул на поднявшегося ему навстречу белокурого варяга с черными как смоль усами. Больше в зале никого не оказалось, если не считать самого Джелала и скромно одетого человека с невыразительным лицом. Последний, видимо, и был тем самым приказным Акрамом, о котором говорил перс. Судя по всему, Воислав Рерик робостью не отличался, коли решился пойти на встречу с незнакомым боярином без подмоги. Впрочем, такого молодца за здорово живешь и десятерым не взять. Боярин Святополк немало повоевал на своем веку и научился разбираться в людях. А глаза у варяга строгие и властные – этот никому спуску не даст, если сядет на великий стол. Все-таки порода она и есть порода. Славного ротария родила Умила дочь Гостомысла. А ведь отцом этого молодца мог бы стать боярин Святополк, но запоздал в свое время со сватовством, вот и опередил его залетный ободритский князь. Черные усы этому молодцу не иначе как от деда достались, а белокур он, конечно, в мать. Князь Годлав, сколь помнил его Святополк, был рыжеват. Да и нрав он имел беспечный, тем, наверное, и покорил сердце красавицы Умилы. А вот сын у них почему-то смурным родился. То ли жизнь крепко била княжича, то ли кровь деда Гостомысла, человека сурового нрава, взяла верх над хмельной кровью отца-ободрита.

– Слышал я, князь Воислав, что знатно ты погулял в городе Сарае?

Сказал это Святополк просто для того, чтобы разговор начать, а Рерик почему-то дернулся и побледнел, словно его ударили.

– Врать не хочу тебе, боярин. Есть моя вина перед тобой. Черным Вороном я прилетел к Ярине, а она ждала Сокола. Потому и не пошла со мной.

– Выходит, неспроста казнил Обадия бека Красимира? – прищурился Святополк.

– Неспроста. Закрутил я в том Сарае навий хоровод. Вот и остался черный след на тех, кто был мне дорог. Сына Богумила Ярина от меня родила. Так уж получилось, боярин, не обессудь.

– Как умерла Ярина?

– Не захотела стать наложницей кагана, вот и приняла яд. Вернуть ее из страны Света я не могу, боярин. Но с Змеем Тугарином посчитаюсь. Клянусь Световидом. Еще не родился Дракон, который бы устоял против меча ротария.

– Ты мне внука верни, Рерик. Коль Ярина тебе его не отдала, то пусть за моим родом числится.

– Ладно, боярин. В этом твоя воля. Но помни, чей он сын.

Глаза у Воислава стали почти черными, и Святополк с некоторым испугом подумал, что ободритский князь, без страха черпающий силу из Навьего мира, много бед может сотворить на Руси. Этого Сокола ни стрела, ни меч не остановят, так и пойдет по человеческим головам к предначертанной богами цели. А уж куда приведет его эта дорога, в страну Света или Навий мир, об этом ведают разве что Белобог с Чернобогом.

– Зачем тебе Зорица? – строго спросил воевода. – На княжий стол, что ли, метишь?

– Мне ни девка не нужна, боярин, ни киевский стол. Князь Дир жив только волею старшего своего брата князя Драгутина, а иначе голова его давно слетела с плеч, за страшную его вину. Не можем мы его оставить без присмотра, иначе он станет легкой добычей Обадии.

– На Зорицу глаз положил боярин Пяст, а убить тебя мне доверено.

– Боярин Пяст приговорен волхвами к смерти за измену. А его отец боярин Любомир – за связь с Драконом. Мы не можем допустить, чтобы близ киевского стола укрепились сторонники кагана Обадии.

– Боярина Любомира не так просто сломить, ротарий. За ним целая рать родовичей и мечников. В крови мы утонем по милости волхвов, так им и передай. А уж когда он сядет пестуном подле княжича Дира, то волхвам и вовсе его не достать. Спор о власти у Ждислава не с княжичем Диром идет, а с боярином Любомиром. Как только Зорица станет женой Пяста, так дни Дира будут сочтены.

– Я это знаю, боярин Святополк. И именно поэтому дочь князя Драгутина никогда не станет женой человека, предавшего ее отца.

– Она станет твоей женой?

– Нет, боярин. Я буду убит раньше. И убит тобою.

– Ты с ума сошел, князь?! – ошарашенно воскликнул Святополк.

– Ты убьешь не Сокола, боярин, а Черного Ворона.

– А разве Черного Ворона можно убить? – прищурился боярин.

– Видимо, нет. Ибо кто же тогда прилетит на брачный пир боярина Пяста?

– А что будет с Зорицей, ты подумал?

– Она будет женой твоего сына, Святополк, именно он вынесет ее из навьего хоровода. Именно ты будешь пестуном при князе Дире, пока этот олух в ум войдет. А если великий князь начнет косить глазом в сторону Итиля, напомни ему о доме гана Бегича и Черном Вороне, охотящемся за его душой.

Не ошибся боярин Святополк в этом варяге. Нет, не ошибся. Будет он каганом или нет, это еще вилами по воде писано, но Змею Тугарину он много крови попортит, если вообще его не изведет.

– Ладно, князь, – усмехнулся в седые усы боярин. – Пусть будет Черный Ворон.

Боярин Любомир и князь Горазд слушали Святополка с большим интересом. Здесь же за столом сидели и Дир с Пястом, но эти только похихикивали на разумные речи воеводы. Дир был сильно под хмельком и вновь потянулся к кубку, но его руку перехватил боярин Любомир:

– Не время напиваться, княжич. Завтра тебе пред тысячью глаз стоять и ответ держать. После отпразднуем и начало твоего княжения, и свадьбу Пяста.

На завтра назначена была свадьба Воислава Рерика с Зорицей. Княжич Дир дал слово варягу в присутствии многих людей и отступить уже не мог. Зато оставалась надежда, что не доживет залетный князь до светлого дня. И надежду эту подарил Диру не кто иной, как воевода Святополк.

– А ротарии ничего не заподозрят? – спросил осторожный Любомир. – Большой крови не хотелось бы.

– Так что тут заподозришь? – пожал плечами Святополк. – Повадился Ясный Сокол к чужой жене, а того не взял в расчет, что муж может до срока домой вернуться. А тут уж рус ты или простой мечник – большой разницы нет. Каждый вправе спросить за нанесенное ему бесчестье с мечом в руке. А все знают, что купец Рудяга – человек вспыльчивый и ревнивый.

– Есть кого ревновать, – расплылся в улыбке Пяст. – Слаще его Тамилы нет в Киеве женки.

Княжич Дир в подтверждение слов своего приятеля глупо хихикнул. Сплетни про жену купца Рудяги ходили по всему Киеву, и боярина Любомира нисколько не удивило, что варяг не устоял перед чарами распутной женки, которую и в глаза и за глаза киевские кумушки называли колдуньей.

– А Сокол точно прилетит сегодня ночью к Тамиле? – засомневался Горазд.

– Да не Сокол он, а Черный Ворон, – не согласился с князем Дир. – Мне об этом волхв Китовраса сказал. Вот и Пяст не даст соврать.

– Оборотень, что ли? – насмешливо спросил Горазд.

– А то, – кивнул головой Дир. – Сам видел его тень на стене.

– Что ж вы мне сразу не сказали, – расстроился Святополк. – Я на человека охочусь, а тут оборотень.

– Да не слушай ты их, воевода, – рассердился на пьяных юнцов Любомир. – Плетут абы что. Человек как человек.

– Беда в том, что я того человека только издалека видел, – как бы не промахнуться да не ударить не в того.

– А я, пожалуй, схожу с боярином, – сказал Пяст. – Убивать не буду, но подсказать могу.

– Лицо только закрой, – распорядился Любомир. – Чтобы ни одна живая душа тебя не опознала. А где сейчас находится купец Рудяга?

– Сидит у меня в яме, – пояснил Святополк. – Коли ротарии сильно гневаться будут, так мы его им явим, а коли смолчат, так скажем, что убег, побоявшись расплаты.

– Умно, – кивнул головой князь Горазд. – Желаю вам не промахнуться.

Ночь выдалась на удивление безлунной и беззвездной. К тому же сильно подмораживало. Боярин Пяст, обутый в червленые сапожки, подпрыгивал и подплясывал, чтобы согреться. Святополк шипел на него рассерженным селезнем. Сокола ждали с минуты на минуту. За спиной боярина и воеводы тяжело сопели нанятые за большие деньги люди. Было их ровным счетом шесть. И боярин Пяст очень надеялся, что наемные убийцы справятся с поставленной перед ними задачей. Сам он лезть под меч взбешенного ротария не собирался. Не боярское это дело – убивать из-за угла. На морозе Пяст стал быстро трезветь и уже горько сожалел, что вообще ввязался в это дело. Мог бы отправить простого мечника, но уж очень хотелось собственными глазами увидеть мертвого варяга, который вздумал встать между сыном первого в Киеве боярина и княжьей дочкой. Нельзя сказать, что Пяст был без памяти влюблен в Зорицу, хотя худого слова о девушке он не сказал бы. И ликом она приятна, и телом стройна. Но тут ведь не облик даже важен, а порода.

– Едет, – выдохнул вместе с клубком пара боярин Святополк. Убийцы таились во дворе Рудягиного дома, возле новенького, только что отстроенного амбара, от которого еще несло свежей стружкой. Слуги в доме были подкуплены, собаки приручены, и только сама хозяйка ни о чем, похоже, не догадывалась. Кажется, это именно она сейчас вышла на крыльцо, чтобы встретить приехавшего любовника.

– Он что же, один? – удивился Пяст.

– Ротарии к женкам гуртом не ходят, – вновь зашипел на молодого боярина воевода, – не бараны чай.

Возлюбленные недолго постояли на крыльце и скрылись в добротном купеческом доме. Воевода Святополк еще какое-то время выжидал, давая возможность парочке расслабиться на мягком ложе, и лишь затем скомандовал подручным:

– Давайте.

Пяст вошел в дом последним. То ли от мороза, то ли от волнения, но зубы сами собой стали отстукивать дробь у него во рту. Святополк обернулся и погрозил молодому боярину кулаком. Дом Рудяги сильно уступал в размерах боярским хоромам, да и ставлен он был в один ярус, а потому долго плутать в поисках ложницы не пришлось. Пяст за убийцами не пошел, остался в коридоре, замерев в неподвижности. Сначала из ложницы раздался бабий крик, потом грозный рык раненого зверя. И наступила тишина. Слышалось только сопение стоящего в проеме дверей воеводы Святополка.

– Все, что ли?

– Готов, – донеслось из темноты. – А что с женкой делать?

– Спеленайте по рукам и ногам и оставьте на ложе.

И вновь послышался бабий крик, а следом приглушенное ругательство:

– Кусается еще, стерва!

– Уходим, – сказал воевода и посторонился, пропуская подручных, которые выскользнули из ложницы один за другим. Пяст смотрел на них с любопытством и опаской. Вот вам и ротарий. Зарезали, как барана. А сколько было по его поводу шума. И Сокол-де он, и Черный Ворон.

– Иди посмотри.

Святополк зажег светильник и сунул его в руку Пясту. Молодой боярин не стал противиться. Затем его и брали с собой, чтобы он опознал убитого. Страха Пяст почти не чувствовал, успел уже навидаться трупов за свою короткую жизнь, зато его разбирало любопытство. В просторной ложнице было довольно светло, так что голую Тамилу, связанную по рукам и ногам, он увидел сразу и даже мимоходом погладил женку по ляжке. Глупо, конечно, но уж больно хороша белотелая колдунья. Пяст даже хихикнул от удовольствия, огибая ложе. А потом он увидел его – Черного Ворона. Огромный Ворон лежал на полу, раскинув черные крыла по сторонам, а из его груди, покрытой перьями, торчала рукоять кинжала. Волосы на голове Пяста зашевелились, он попробовал было закричать, но из его глотки вырвалось лишь змеиное шипение. И это шипение разбудило Ворона – он вдруг шевельнул крылами и стал медленно поднимать голову с острым клювом…

– Ты что, уснул там, боярин? – негромко спросил Святополк из коридора.

Земной голос вырвал Пяста из зачаровывающего Навьего мира, он дико закричал и бросился прочь из ложницы. У порога он споткнулся и дальше пополз на четвереньках, не в силах подняться на ослабевшие ноги.

– Ты что, умом тронулся?! – Воевода Святополк рывком поднял молодого боярина и поднес к его носу огромный кулак.

– Черный Ворон! – Голос Пяста упал с крика до шепота.

– Какой еще ворон?! – рассердился воевода и, обернувшись к одному из своих подручных, негромко сказал: – Проверь, Куделя.

Куделя скользнул в ложницу и, побыв там чуть ли не целую вечность, во всяком случае так показалось Пясту, как ни в чем не бывало вернулся обратно, разведя руки в стороны:

– Лежит он.

– Кто лежит?

– Ротарий.

– А ну пошли, – встряхнул молодого боярина за ворот воевода. Пяст готов был бежать от страшного места как можно дальше и как можно быстрее, но Святополк и Куделя буквально внесли его в ложницу.

– Я же говорю – лежит, – спокойно сказал Куделя и указал на залитое кровью тело человека, из груди которого торчал кинжал. Ни пуха, ни пера на убитом не оказалось. А его черные усики и белокурые волосы Пяст слишком хорошо знал. Убитый был Воиславом Рериком, в этом у молодого боярина не оставалось никаких сомнений.

– Но ведь у него же крылья были… – попробовал оправдаться слегка приободрившийся Пяст.

– Пить надо меньше, – зло ткнул его кулаком в шею Святополк. – Уходим все, и побыстрее.

Боярин Пяст не чаял, как до дома добрался. И, не обращая внимания на встревоженного отца и удивленного князя Горазда, сразу же припал губами к серебряному кубку с вином. Пил он долго, давясь и захлебываясь веселящей жидкостью, а потом упал на лавку и неожиданно даже для себя заплакал.

– Допьется он у тебя, боярин Любомир, помяни мое слово, – в сердцах воскликнул Святополк. – Опять Черный Ворон ему привиделся! А где княжич Дир?

– Упился, – усмехнулся Горазд. – Пришлось отнести в ложницу.

– Так сладилось дело, воевода, или нет? – рассердился боярин Любомир.

– Хахаля Рудягиной женки мы убили, а тот ли он, или не тот, ты у сына спроси. Я с этим Соколом брагу не пил.

– Он это, – неожиданно икнул Пяст и вновь потянулся к вину. – Сначала он мне Черным Вороном показался, а уж потом, со второго раза, я его опознал. Белокурый, с черными усами, и кинжал торчит прямо из сердца.

– Значит, Рерик, – облегченно вздохнул боярин Любомир и отобрал у сына наполненный кубок: – А ты что сопли распустил – покойников прежде не видел?

– Говорю же, показалось! – всхлипнул Пяст.

– А ты ничего странного не приметил, воевода? – спросил на всякий случай Горазд.

– Тихо вошли. Куделя ему даже вскочить не дал. Ударил кинжалом прямо в сердце. Он зарычал и упал на спину. Для верности мы ему еще пару раз нож под ребро сунули. Кровищи из него натекло, как из доброго быка. Женку связали и заткнули ей рот. Из челядинов никто даже не пикнул и носа навстречу не показал. В округе нас тоже никто не видел. Все сделано чисто. Теперь следует подождать, что скажут ротарии.

Но ротарии почему-то молчали. Словно и не было на этом свете никакого Воислава Рерика. По Киеву пошел слух, что в доме купца Рудяги убили Черного Ворона, залетевшего из Навьего мира на зов хозяйки. Иные говорили, что не убили, а только поранили. И что тот Ворон долго еще кружил по Киеву, предвещая беду. Киевляне толпами ходили к дому купца Рудяги, но ничего достойного внимания так и не увидели.

– Да брешут поди, – махнул рукой боярин Облога. – Какой еще Черный Ворон?

– Говорят, тот самый, что Сарай разорил, – пояснил боярин Ратмир.

– Так ведь Сарай ротарии разорили, – удивился боярин Всеслав.

– А на торгу слух идет, что всю сарайскую старшину закружил навий хоровод. Закружил и за собой увлек. Вот ведь что на белом свете делается, бояре. А с Рудягиной женки давно уже спросить пора, чтобы не привечала всякую нечисть в своем доме.

– Не до того сейчас, боярин Ратмир, – махнул рукой Облога. – Дай с великим князем определиться, а уж потом будем ворон ловить.

Бояре и ганы, собравшиеся в большом зале великокняжьего терема, засмеялись. Смех, однако, получился нервным. Смущал полянских вождей не Навий мир, а предстоящий нелегкий выбор. Многие боялись кровопролития и потому с опаской косились на ротариев, стоявших перед помостом плотной группой, отдельно от других. По всему было видно, что их голоса будут решающими. Все имеющие право голоса пришли на Большое Вече без оружия. Но мечников из княжьей дружины на всякий случай выставили вокруг помоста. Насчитывалось их не более десятка, и вряд ли они смогут удержать разгоряченных вождей, вздумай те вцепиться друг другу в волосы. Здесь преимущество оставалось у ротариев: эти и головы в большинстве своем брили, и бороды. Облога поискал глазами своего обидчика Воислава Рерика, но среди ротариев его не нашел. Зато его брат, Сивар Рерик, стоял в первых рядах, скаля великолепные зубы. Что-то мало он походил на человека, потерявшего близкого родственника. Потерянным как раз смотрелся боярин Пяст, который стоял подле отца и растерянно озирался по сторонам.

– А ведь свадебный обряд должен был состояться до Большого Вече, – задумчиво проговорил боярин Ратмир.

– Это ты о чем? – не понял его Облога.

– Это я о том, что ротарии обещали Диру поддержку только в том случае, если он отдаст братичаду Зорицу за Воислава Рерика.

– Ну и что?

– Так ведь не отдал. Я о свадьбе ничего не слышал. Не могли же княжью дочь тайком за ротария спихнуть. Я думаю, что этот Воислав – оборотень. Вот его Рудягина женка и зачаровала. Колдунья-то она не из последних.

– А что ж тогда ротарии молчат?

– А что они, по-твоему, кричать должны, что их атаман связан с Навьим миром?

– Но зачем Тамиле понадобилось оборотня зачаровывать? – все еще не верил Облога.

– Так заплатили. Либо князь Ждислав, либо боярин Любомир.

Облога Ратмиру не поверил, но слух о зачарованном Воиславе Рерике пошел гулять по залу и дошел до ушей боярина Любомира. Встревоженный боярин обернулся к сыну:

– Ты о Черном Вороне никому не рассказывал?

– Только княжичу Диру.

Любомир досадливо крякнул. Теперь понятно, откуда поползли по городу странные слухи. Ибо нет в Киеве человека более невоздержанного на язык, чем беспутный княжич. Боярин не понимал поведения ротариев. Ведь на весь Киев должны кричать о смерти Воислава, а они молчат, словно воды в рот набрали. Может, Рерика только ранили? И ротарии решили не поднимать шум, дабы не срывать Вече, где будет решаться вопрос о власти? Любомир покосился на Ждислава, стоящего рядом. Овручский князь был бледен, видимо, предчувствовал свое неминуемое поражение. Хотя не исключено, что ему стало дурно от духоты. Ведь в большом зале для пиров ныне собралось до тысячи человек. И все напряженно ждали появления княжича Дира, ибо именно его должен был представить воевода Святополк в качестве наследника ушедшего в страну Света князя Яромира. А дальше Большое Вече должно было решить, станет Дир великим князем или нет. Дружное «нет» открывало путь к власти князю Ждиславу, вокруг которого уже кучковались самые горластые из его сторонников, чтобы в нужный момент дружно выкликнуть его имя. Больше претендентов на власть не имелось. Но не исключено, что они появятся, в случае поражения княжича Дира. И тогда лучшим людям Киевщины придется долго препираться, а то и бить друг друга смертным боем, чтобы протолкнуть нужного человека на великий стол.

Наконец по залу пронесся вздох облегчения и наступила мертвая тишина. Воевода Святополк торжественно вывел на помост бледного то ли от волнения, то ли с похмелья княжича. Впрочем, Дир держался уверенно и ногу ставил твердо, что с удовольствием отметили его сторонники. В наступившей тишине слова воеводы прозвучали особенно веско:

– Люб ли вам князь Дир сын Яромира на великом киевском столе?

Пауза наступила такая, что у боярина Любомира зазвенело в ушах, а потом как прыжок с горы:

– Люб!

И настолько дружным было это «люб!», что не выдержали плотно закрытые окна и раскрылись навстречу свежему морозному воздуху. Слабое протестующее «нет» просто утонуло в дружном реве. А когда воевода задал свой вопрос во второй и третий раз, то этого «нет» уже никто не услышал, ибо «люб!» кричали уже и самые горячие сторонники князя Ждислава.

– Да здравствует великий князь киевский Дир, и да помогут ему и нам славянские боги.

– Да здравствует! – дружно, но вразнобой откликнулось почтенное собрание.

Столь счастливое и быстрое разрешение проблемы, грозившей Киеву нешуточной бедой, поразило многих. Ждали ведь большого лая, а то и крови. Но получилось так, что никто никому худого слова не сказал, а имя Ждислава на Большом Вече даже не прозвучало, словно и не было такого претендента на великий стол. Удельные князья, бояре, ганы, ротарии и старшие мечники княжеской дружины дружно повалили из душного зала во двор, засыпанный свежевыпавшим снегом. По Киеву уже звучали била, оповещая горожан о благополучном избрании нового великого князя.

– Пусть будет Дир, – согласились киевляне и потянулись к лобному месту, чтобы увидеть жертвования славянским богам. Жертва была щедрой, это признали все. Чуть ли не целое стадо быков ушло под нож во славу Даджбога и Перуна-Световида. И иных богов подношениями тоже не обидели ни щедрый великий князь, ни его бояре, ни волхвы. Жертвенное мясо тут же варили в огромных котлах и раздавали всем желающим. Недостатка в вине и браге тоже не ощущалось, и день, суливший большие потрясения, заканчивался под дружные крики загулявшего народа: – Любо! Любо!

Большой терем великого князя с трудом вместил всех гостей. Столы пришлось накрывать не только в зале для пиров, но и в гридне, и даже во дворе, где запалили большие костры. Тут уж удельные князья, бояре и ганы сильно потеснили обнаглевших ротариев, кичась знатностью рода и заслугами предков. Из русов в навершье стола сидели только Сивар Рерик и еще два седоусых атамана. Рыжего Сивара ну никак нельзя было оттереть, и детина он здоровый, и рода в славянских землях далеко не последнего. Атаманов же почтили за возраст и большие заслуги перед всем славянским миром. Прочих же ротариев затолкали в охвостье, посадив их среди старших мечников. Да они, надо отдать им должное, в навершье и не рвались, а многие и вовсе гуляли во дворе, благо воли там было больше, чем за чинным столом великого князя Дира. Сам новый великий князь гордо восседал во главе стола и на ноги поднялся только однажды, чтобы выразить благодарность славянским богам и полянским вождям, доверившим ему власть над благодатной землею. Справа от Дира сидел боярин Любомир, слева – воевода Святополк. Более на княжий помост никого не пустили. Зато рядом с помостом неожиданно для многих расположился радимецкий удельник, князь Горазд. За что такая честь выпала радимичу, многие так и не поняли, но перечить воле Дира не стали. О боярине Пясте тоже споров не было, а далее уже садились по чину и по родовым заслугам. Боярин Облога как сел рядом с князем Гораздом, так с места и не шелохнулся, несмотря на ор обиженных. Боярин Голован устроился рядом с Пястом напротив Облоги, ну а Всеслав с Ратмиром своего не упустили и примостились рядом со старыми друзьями. Да и с какой стати ближникам умершего князя Ярополка уступать привычные места каким-то горлопанам с дальних уделов, будь они хоть трижды князья.

– А куда же все-таки запропастился князь Воислав Рерик? – громко задал волновавший его с самого утра вопрос боярин Ратмир. Взоры присутствующих тут же обратились на сидящего неподалеку Сивара Рерика.

– Сокол рожден, чтобы летать, – загадочно ухмыльнулся рыжий варяг.

– А вот любопытно, для чего рожден Черный Ворон? – не остался в долгу Ратмир.

– Кто Ворона поминает, тот беду выкликает, – укоризненно покачал бритой головой седоусый атаман, сидящий рядом с Сиваром. – Знал я одного знатнейшего боярина, который извел своего соперника, а потом на пиру свадебном назвал его Черным Вороном и стал над ним насмехаться.

– Ну и что? – строго спросил заинтересованный Горазд.

– Так прилетел Ворон на брачный пир, и боярин тот пал мертвым, – спокойно отозвался атаман.

– Городишь непотребное! – вмешался в разговор боярин Любомир. – При чем тут ворон, коли тебя о Рерике спросили.

– Так ведь нельзя убить Сокола, не потревожив Черного Ворона, – спокойно отозвался атаман, глядя прямо в лицо боярина синими строгими глазами. – Дай срок, прилетит.

В охвостье стола смеялись, а здесь, в навершье, наступила мертвая тишина. Боярин Ратмир уж и не рад был, что затеял этот разговор. Какое ему, в сущности, дело, где летает варяжский Сокол и летает ли он вообще.

– За здоровье великого князя Дира, – громко произнес воевода Святополк и тем разрядил обстановку.

Далее пир пошел своим чередом. О Воиславе Рерике никто больше не вспоминал, благо столы ломились от яств, а кубки наполнялись вином чаще, чем это было потребно для связной беседы. Сильно принял даже боярин Любомир, который прежде не отличался невоздержанностью. О Дире и Пясте и говорить нечего. У этих уже сильно заплетались языки. Да и во всем княжьем тереме трезвого человека очень долго пришлось бы искать. Трудно даже сказать, кто первым заикнулся о княжне Зорице. То ли сам захмелевший великий князь о ней вспомнил, то ли Пяст заговорил о сватовстве. Но только Дир вдруг решил здесь же на пиру объявить о свадьбе своего верного друга боярина Пяста и братичады Зорицы. И как ни удерживал его боярин Любомир от поспешного шага, молодой князь твердо стоял на своем.

– Приведи Зорицу, – сказал Дир Святополку.

– Как прикажешь, великий князь, – со вздохом отозвался воевода и отправил своего сына Венцеслава за девушкой.

Пьяный боярин Пяст порозовел. Князь Горазд встревоженно глянул на боярина Любомира – не рано ли затеяли разговор о свадьбе? Но Любомир, видимо, решил, что чем быстрее будет объявлено о помолвке его сына с княжной Зорицей, тем лучше, и на призыв к осторожности не отреагировал.

– А что, – опять не удержался от ехидного вопроса в сторону ротариев боярин Ратмир, – других женихов у княжны Зорицы нет?

На пьяного боярина зашикали со всех сторон, а Дир, похоже, собирался запустить в него костью, но его удержал воевода Святополк. Однако упрямый Ратмир не унимался:

– Вот сейчас мы и увидим, прилетит Черный Ворон или нет.

– Да что ты раскаркался! – в сердцах прикрикнул на товарища Облога. – Типун тебе на язык.

И тут случилось первое чудо в этот богатый на события вечер – боярин Ратмир действительно онемел. Позднее он говорил, что его поразила красота Зорицы, которую Венцеслав как раз в этот миг вывел на помост. Но любезному боярину никто не поверил. Нет слов, княжна была хороша в своем белом, расшитом жемчугом наряде, но все же не настолько, чтобы лишить дара речи известного всему Киеву болтуна. Здесь явно уже повеяло Навьим миром. Впрочем, никто тогда на это внимания не обратил: все взоры устремлялись к Зорице и поднявшемуся ей навстречу боярину Пясту. И именно в этот момент раздался потрясший всех истошный вопль:

– А это что за диво!

Кто-то подумал, что вопль сей относится к княжне Зорице, но большинство обернулись к окну, где вырисовывался силуэт страшного существа. Еще мгновенье назад окно это было закрыто наглухо, и вдруг – виденье!

– Черный Ворон, – ахнул боярин Облога. И в ту же секунду в зале разом погасли все светильники и наступила непроглядная мгла. Светящееся существо пронеслось над столом и исчезло. А наступившая было мертвая тишина взорвалась криками.

– Свет дайте! – прогремел над столом громкий голос воеводы Святополка, единственного человека, не потерявшего головы во время этого ужасного события. Перепуганные служки все-таки разожгли светильники один за другим, и гости наконец стали приходить в себя, глядя друг на друга испуганными глазами. Когда зажегся свет, все инстинктивно вскочили на ноги, кроме двух, быть может, самых главных гостей на пиру у великого князя Дира. Боярин Любомир и его сын Пяст так и остались сидеть на лавках, глядя в пустоту остановившимися глазами. Из груди у обоих торчало по кинжалу.

– А что я говорил! – разродился наконец давно приготовленной фразой боярин Ратмир и тут же осекся под взглядом безумных глаз великого князя Дира.

Пересудов это двойное убийство вызвало великое множество. Сходились все, однако, в одном – случилось это неспроста, и без вмешательства Навьего мира не обошлось. Многие ругали боярина Ратмира, который помянул не к месту Черного Ворона и тем накликал беду. Другие намекали на то, что великий князь Дир, жертвуя Белобогу, забыл о Чернобоге, обнеся его волхвов дарами. Вот Велес и напомнил о себе, взяв в качестве жертвы двух его ближников. Однако большинство склонялось к тому, что во всем виновата колдунья Тамила, вызвавшая из Навьего мира Черного Ворона. Дом купца Рудяги едва не сожгли. Но тут вмешались мечники князя Дира и не допустили большой беды. При таком ветре огнем спалило бы половину города. А колдуньи в доме все одно не было, да и самого купца след давно простыл. Шепотом говорили о Воиславе Рерике, которого-де убили завистливые бояре Любомир и Пяст из-за княжны Зорицы. И что это именно он Черным Вороном прилетел из Навьего мира, чтобы отомстить своим обидчикам. На этом варианте настаивал боярин Ратибор, и настаивал он до тех пор, пока этот самый Воислав не объявился вдруг в княжьем тереме как ни в чем не бывало, повергнув в тихий ужас и самого Дира, и его ближников. Никто не осмелился спросить у варяга, где он пропадал все эти дни. А вскоре и вовсе не у кого стало спрашивать, ибо ротарии, во главе со своими атаманами, ударили веслами по еще не замерзшему Днепру и ушли в сгустившийся утренний туман. А о Любомире и Пясте в тереме великого князя больше не поминали, как будто и не было никогда рядом с Диром таких бояр.