Варяжский меч

11. Власть варягов

На следующее утро Рагнар поднял своих людей на рассвете. Ночь они провели во дворце епископа, облюбованном обоими князьями. С вечера Рагнар успел захватить для своего десятка уютную, теплую горницу на первом этаже. Там даже комнатная печь была. Людям удалось выспаться, благо сотню Мочилы в дозор не отряжали.

После вчерашнего приступа русы быстро навели в Старграде порядок. На стенах и башнях выставили дозоры, выловили почти всех рыцарей и кнехтов епископа, из Верхнего города вытурили всех саксов и прочих христиан. Так сразу после боя Славер распорядился. Были у него опасения — вдруг кто удумает ночью поджог устроить.

Растолкав гридней, Рагнар спустился во двор, как был: босиком и одних портах. Оружие он оставил в гриднице, никто здесь не украдет. А погодка на улице хорошая! На улице ни облачка, ветра нет, солнечный Хорс с небес улыбается, над морем свой огненный щит поднимает.

У крепостного колодца в середине двора уже немало дружинников собралось. Кругом сверкали лужи — холодной колодезной водицей хорошо сонную одурь сгонять. Шум, гам, веселые жизнерадостные лица, иногда звучат громкие вопли, когда человека водой окатывают.

— Здоров, Рагнар, слышал новость? — это Вилинец из сотни Ерша первым обратил внимание на молодого десятника. — Князь собирается нынче из города уходить. Даже добычей разжиться не удастся.

— Угм, — неразборчиво буркнул в ответ Рагнар, принимая из рук одного из соратников бадейку с водой.

Ух! Холодная! Обжигает! Зачерпнуть обеими ладонями водой и плеснуть себе в лицо. Хорошо-то как! Сон как рукой сняло. Недаром старики говорят — утреннее умывание полсотни лет жизни прибавляет. Теперь можно выплеснуть то, что осталось в ведре, себе на спину. Ох, мать их в наклонку! Рагнара аж передернуло от ледяной водицы. Со всех сторон послышались смешки. Отряхнувшись от воды по-собачьи, воин потянулся, расправляя плечи. Нормально. Зато теперь тело огнем горит, и кровь по жилам быстрее побежала.

Осталось только подойти к колодцу и наполнить бадейку свежей водой.

— Други, дайте умыться, — как раз прозвучал за спиной голос Малюты.

— Держи, — Рагнар протянул товарищу полную бадью.

— Так что, ты вчера с князем был, когда навную шелупонь со двора выгоняли? — это опять Вилинец. Стоит, уперев руки в бока, и не отступает. Прилип, как банный лист.

— Так я же не князь, — усмехнувшись, Рагнар ткнул товарища кулаком в живот.

— Может, слышал что?

— Не знаю. Славомир сам скажет, — с этими словами молодой десятник повернулся и направился в терем одеваться. Желудок настойчиво напоминал, что пора бы и о завтраке подумать. Все походные припасы на корабле остались, придется в городе провизию искать или в дворцовых погребах шарить. Впрочем, эта проблема решилась сама собой. Ноздри Рагнара уловили восхитительный аромат жареного мяса, доносившийся из пристроя слева от терема.

Это люблинские дружинники с утра пораньше пригнали на подворье две дюжины свиней, да кур и уток по городу наловили. Хватило всем, тем более в старом городе расквартировалось около половины дружины, да еще Славомир велел кладовые епископского дворца и ближайших богатых домов вскрыть. Единственное — князь настрого всем запретил к хмельному прикладываться.

Подкрепившись, Рагнар велел своим бойцам собираться и чтоб ничего не забыли. Мочила прислал гонца с приказом идти к городским воротам, сторожу подменять. Пришлось спешить. Рагнар даже не успел в конюшню зайти. Конные сотни пригнали с собой лошадей бойцов лодейной дружины. Захватив город, воины разобрали своих лошадей и разместили их там, где сами на ночь остановились. Сотня Мочилы облюбовала для своих лошадей конюшню епископа.

Не успели люди дойти до ворот в стене внутреннего города, сразу после приступа их отремонтировали и повесили обратно на петли, как Рагнара догнал Хват.

— Други, князь велит всем в тереме оставаться! — прокричал тот на бегу.

— А как же дозор? Кто подменять будет?

— Не знаю. Мне князь минуту назад сказал, чтоб все наши были на подворье, с оружием и в бронях.

— Ну, раз велел, так надо, — пожал плечами молодой десятник. Ему лично все равно было, идти в дозор или дожидаться нового распоряжения на подворье. Хват тем временем уже убежал, вскоре со стороны ворот донесся его громкий голос: никого из велиградских в город не выпускать.

Оглядевшись по сторонам, Рагнар тем временем повел своих людей обратно к епископскому дворцу, благо прошли они немного, всего на три сотни шагов успели от ограды отойти. На подворье десятник оставил гридней и сам пошел искать Мочилу. Следовало выяснить, к чему готовиться. Неприятно ждать, сам не зная чего.

Проходя мимо конюшни, Рагнар не удержался и заглянул проведать свою Дымку. Внутри было чисто и сухо, видно, что рабы следят за порядком. Пока ободритский воин шел к стойлу Дымки, его взгляд скользил по стоявшим в конюшне лошадям. Да, епископ и его люди разбирались в конях, за любого можно было, не торгуясь, дать две серебряные гривны. Хотя и лошади русских дружинников им не уступали.

При виде хозяина Дымка тихо заржала и попыталась перепрыгнуть через воротца денника.

— Тихо, тихо, — Рагнар нежно похлопал по лошадиной морде. В глазах Дымки вспыхнули шальные искорки, и коняга попыталась положить голову на плечо человека.

— Ну, не озоруй, — улыбаясь, протянул Рагнар. В ответ ему ткнулись в лицо холодной мокрой мордой.

— Я есть овес дать уже, — за спиной послышался шелест соломы.

К Рагнару подскочил конюший холоп. Согнувшись в поклоне, он уставил на руса просящий, заискивающий взгляд темных выпученных глаз. Внешностью раб удивительно походил на дворовую собаку: длинные, неопрятные, всклоченные волосы, неряшливая борода с застрявшими кусочками каши, грязная, штопаная рубаха и, главное — преданный, заискивающий, ждущий взгляд снизу вверх. Прирожденный холоп, раб, готовый служить любому, лишь бы кормили вовремя и били не сильно.

— Ничего не надо. Иди, — с брезгливой миной на лице бросил Рагнар. Ему было неприятно находиться рядом с этим существом.

— Что есть хохродный рыцарь приказать? Я все исполняет, — еще раз поклонился холоп.

— Где ты научился говорить по-нашему? — поинтересовался Рагнар. Сам он с большим трудом смог бы объясниться на саксонском. Знал всего пару дюжин слов.

— В городе много русы. Они говорит, я слушать.

Дымка при этих словах недовольно фыркнула, переступила с ноги на ногу и попыталась укусить раба. Тот неожиданно ловко отскочил в сторону, сохраняя при этом полусогнутое положение.

— Смотри, следи за лошадьми, — недовольным тоном приказал гридень и, не оборачиваясь, поспешил к выходу. У него не было никакого желания продолжать разговор с этим потерявшим человеческое достоинство существом. Да и в терем пора было бежать.

После недолгих поисков Рагнар обнаружил сотника Мочилу на втором этаже. В просторной светлице у открытого окна собрались оба князя с ближними боярами. Дверь в комнату была широко распахнута и никем не охранялась. Разговор при появлении Рагнара стих. Славомир скользнул по вошедшему недовольным взглядом:

— Мочила, твой гридень? — как будто и не узнал.

— Мой, — буркнул сотник, поворачиваясь к Рагнару. — Что пришел?

— Куда людей вести? — вздернув голову, ответствовал десятник, он не любил, когда с ним разговаривали в таком тоне. В походе все равны, дружина как один человек, и снисходительный тон в разговоре с воином недопустим.

— Приказ передавали?

— Получили, только, к чему готовиться, не сказали, — Рагнар за пазуху за словом не лез, при этом он спокойно выдержал тяжелый взгляд исподлобья.

— Сказано ждать — жди! И чтоб к походу все были готовы, — вступил в разговор князь.

Молча кивнув, Рагнар повернулся к выходу.

— Не раньше чем через седмицу, — донесся из-за спины голос Славера.

— А если находники из Люблина раньше соберутся? — поинтересовался Славомир.

О чем князья говорили дальше, Рагнар уже не слышал. На пути во двор гридень встретил Плоскиню. После того боя на пути в Ольшину раненое бедро у Плоскини зажило, и старый воин отправился в поход вместе с остальной дружиной. В бою за Старград он участвовал вместе с конными сотнями. Сейчас при виде Рагнара Плоскиня сразу же принялся громко возмущаться, что Славомир, дескать, запретил в городе добычу брать.

— Где это видано?! Чай, не свой город отбили. С саксов жирок снять сам Радегаст велел!

Рагнар в ответ только грустно улыбнулся, он был согласен со старым воином, но сам еще перед приступом понял, что разжиться серебром здесь не удастся. Славер — князь безземельный, а значит, постарается укрепиться в Старграде. Портить отношения с горожанами ему не с руки.

Ребята обнаружились на подворье. Люди расположились недалеко от ворот прямо на земле. Некоторые сидели на щитах. Ни на кого не обращая внимания, воины травили байки и вспоминали были и небылицы в тот момент, когда к ним подошел Рагнар Змейко и начал повествование, как у них в селе лешего отваживали.

Расшалился, значит, Хозяин, людей в лесу плутать начал, девок и жен пугать, скотину воровать принялся. Озорует лешак не на шутку. Совсем житья от него не стало. Ну в один прекрасный день огнищане собрались всем миром да порешили укорот лешаку дать. Дескать, не по Прави он поступает.

Как раз через село в тот день мудрый волхв проходил. Кудесник послушал, как люди спорят, да и надоумил огнищан взять три бочки меда крепкого ставленого и отвезти в лес на полянку, где лешего часто видели. Человек он мудрый, немало на этом и на том свете повидавший, глупо такого не послушать.

Селяне не мешкая выкатили бочки, закинули на дровни да отволокли на полянку близ старого оврага, оставили там подарок и бегом обратно в село. Ворота затворили. Предварительно вокруг ограды борозду граничную пропахали. Над воротами череп тура да боевой топор повесили. Все, как волхв да старейшина велели.

За ограду волхв строго-настрого запретил выходить. Дескать, почитайте, что за оградой вовсе ничего нет. Стена там или обрыв. Посему даже глядеть за забор не стоит. День спокойно прошел, пока солнце за лес не закатилось. Ночью же страшное началось. Из леса шум странный доносился, словно кто большой с перепою буянит. Деревья трещат, в кустах шебуршанье, топот, у ограды шаги непонятные слышали, в лесу над деревьями огоньки мелькали. Ближе к утру из чащи уже вопли ужасные стали доноситься, ни один зверь так не ревет. Уж охотники знают. Страшно ночь прошла, многие глаз не сомкнули, только волхв спокойно в доме старосты спал.

Наутро, только рассвело и солнце выглянуло, священник взял свой посох, горшочек меда прихватил, ворота открыл да ушел в лес. Сам же велел за ограду не ступать, борозду не переходить и скот из деревни не выпускать. Ничего еще, говорит, не кончилось. Сказал так и ушел. Долго его ждали.

Только после полудня, когда солнечный Хорс уже к закату клониться начал, вернулся волхв. Все, говорит, заключил ряд с лешим. С этого дня Лесной Хозяин никому из селян вредить не будет, ни детей, ни жен, ни девок, ни скот, ни холопов не тронет. Наоборот, диких зверей от выпасов отваживать обещался. Но и людям условие: деревья без толку не рубить, дичь развлечения ради не бить, раз в год отвозить в лес бочонок меда да хлеба три каравая — Хозяину угощенье.

— А как же волхв договорился? — поинтересовался Буян. — Неужто зачаровал лешака?

— Да разве его зачаруешь?! Он сам от Матери-Земли сын. Просто попробуй-ка три бочки хмельного меда выпить. Что утром будет? Вот то-то и оно. Святой человек напоил лешего да утром похмелил его. Так вот и ряд заключить уговорил.

Так за разговорами незаметно шло время. Вскоре на подворье наметилось какое-то шевеление. К воротам Верхнего города проскакала верхами полусотня оружных гридней. Затем на высокое каменное крыльцо терема вынесли два богато украшенных высоких кресла. Явно что-то намечалось.

Наконец на крыльцо вышел боярин Прибыслав и, подняв украшенный серебряной насечкой рог князя Славера, прогудел сигнал сбора. Дружинники тут же повскакали с мест и побежали к терему. Привычка сказывалась, въевшаяся в кровь и плоть, — всегда идти на звук рога своего боярина или князя. Моментально собрались все, кто был на подворье или в Верхнем городе. Воины сразу же разбивались на десятки и сотни. Старшие только короткими окриками указывали, кому и где строиться. Получилось так, что люблинские воины встали справа от крыльца, а варяги Славомира слева.

Наконец на крыльцо вышли князья. Оба нарядились в дорогое, узорчатое, богато украшенное одеяние. Из-под алого мятля Славомира выглядывала тяжелая кольчатая бронь с кованым нагрудником. Славер же сегодня не утруждал себя доспехом, только на золоченом поясе у люблинского княжича как символ власти висел тяжелый меч.

Все было готово, люди ждали, что им скажут князья. Стоявший в первом ряду рядом с бойцами своего десятка Рагнар хорошо видел все происходившее на площадке перед теремом. Славомир первым опустился в свое кресло, Славер сначала наклонился к Прибыславу и негромко произнес пару слов. Боярин согласно кивнул, поднес к губам рог. Над Старградом проплыл низкий, хрипловатый, протяжный звук.

— Русы! Дружина верная! Воины велиградские и люблинские, товарищи боевые! — шагнул вперед Славер. — Вчера мы вступили в Старград. Взяли город честно: копьем. Мы пришли неукротимым морским прибоем и железной стеной. Подлые саксы при виде наших мечей сразу же побросали оружие, дрожа за свои никчемные жизни!

Со всех сторон зазвучал громкий смех. Воины с воинственным ревом подняли вверх копья.

— Перун!!! Слава Радегасту! — гремело над притихшим городом имя грозного бога русов.

— Дружина, мы взяли этот город, и он наш по праву меча! — прокричал Славер. — По закону мы можем взять здесь все, это наша добыча. Серебро, парча, железо, кони, женщины, послушные саксонские рабы. Здесь все наше!

Ответом послужил торжествующий рев. Каждый в душе надеялся на богатую добычу, а заодно и возможность отомстить саксам за все унижения и горести, за кровь, которую люди императора щедро лили по земле русов.

— Да, это так. Мы возьмем свое в городах саксов, пройдемся мечом и огнем по землям христиан. — Рагнар уже понял, к чему клонит люблинец. И действительно, следующие слова подтвердили его догадку.

— Но Старград наш город. Он построен нашими дедами и прадедами. Подлые саксы хитростью захватили его. Мы только вернули себе наше, свое, наш Старград, наше гнездо и твердыню. Можно ли пустить на поток и разграбление то, что построено нашими дедами? Нет! — почти выкрикнул князь, подаваясь вперед с энергичным жестом. — Мы вернули этот город. Он наш! Мы здесь хозяева, а я князь! — сказал, как отрубил.

В этот момент на площади появились новые лица. На двор под охраной конных мечников вступила целая процессия. Это была городская старшина, влиятельные, знатные горожане, богатые купцы, шли среди них и христианские священники. Рагнар углядел в толпе несколько человек, явно бывших владетельными баронами или рыцарями. Их выдавала горделивая осанка, надменный взгляд, движения людей, привыкших к тяжести доспеха на своих плечах.

Среди русов прошел слух, что старградцы с самого утра стояли перед воротами Верхнего города, ждали, пока их допустят пред очи нового властителя этой земли.

Получилось так, что горожане слышали последние слова Славера, обращенные к дружине. Многие из них знали русский язык, по лицам старградцев хорошо было видно, что сказанное им не понравилось.

При приближении городской старшины Славер сел в кресло. Затем он наклонился к Славомиру и что-то негромко проговорил. Велиградец резко кивнул и так же тихо ответил. На его лице расцвела мрачноватая, больше похожая на волчий оскал улыбка.

— Так, явились, — бросил Славер остановившимся перед крыльцом горожанам. — Говорите: зачем пришли?

— Князь Славер, — вперед выступил высокий, худощавый, седовласый старик с изрезанным глубокими морщинами лицом. Одежда выдавала в нем знатного и влиятельного человека. — Я глава альтенбургской гильдии негоциантов Магнус Степшер, прошу тебя назвать выкуп с города и отпустить нашего владыку епископа Вагера.

— Выкуп, говоришь, — протянул Славер, почесывая затылок. — Выкупа за город не будет. Теперь это мой город. Отныне нам подлежит защищать вас, а вам подчиняться, — прозвучала ритуальная фраза.

— Князь, ты много на себя берешь! Это земля императора, — громко заявил, проталкиваясь вперед, темно-русый бородач в простом поддоспешнике, подтянутом золоченым поясом.

— Кто таков? — с нехорошей усмешкой на устах поинтересовался Славомир, придерживая за плечо готового вспылить люблинца.

— Я граф Зигфрид фон Штрале.

— Так это ты ходил три года назад на черепезян?

— Я карал безбожных язычников. Ты, как христианин, обязан это знать, — подбоченился граф, кладя руки на пояс. По рядам русов прошел глухой ропот. Три года назад императорские воины утопили в крови земли черепезян, многих людей угнали в рабство.

— Отныне твой кровавый божок здесь не властен, — с расстановкой произнес князь, закидывая ногу на ногу.

— Так ты язычник?!

— Я рус, — гордо заявил Славомир. — А ты кто? Раб мертвеца? — Правая рука князя вытянулась вперед, большой палец показывал вниз.

Из стоявших перед крыльцом ближников вышли четверо воинов. Моментально разрезав толпу, они заломили графу руки за спину и бросили его на колени. Над толпой горожан пронесся испуганный вздох. Но тут один из христианских священников, подняв крест, закричал:

— Побойся гнева Господня! Ты был крещен в истинной вере, и Бог накажет тебя за отступничество. Вспомни, как полки христовых воинов громили орды язычников! Покайся, пока не поздно, отведи от своей головы гнев Господа и императора!

— О каком боге ты говоришь, кудесник? — поинтересовался Славомир. — Я свободный человек. — И пока священник переваривал сказанное, повернулся к Славеру и громко, чтоб все слышали, попросил: — Отдай мне этого чароплета.

— Забирай, — махнул рукой люблинец. — Мне он не нужен.

— Подумай о своих людях, о своей жене, ей горько придется, когда император… — громкий голос священнослужителя сменился хрипловатым бульканьем, когда двое дружинников схватили его за шкирку и, успокоив ударом пудового кулака в живот, бросили на колени рядом с графом фон Штрале. После чего один из воинов, хорошо знакомый с обычаями и верованиями христиан, перевернул крест вниз головой и так повесил его на шею клирика.

— Воина казнить, а колдуна-чароплета бросить на погребальный костер. У наших товарищей на пути до светлого Ирия послушный раб будет. А потом пусть к себе в навь убирается, — решил Славомир.

— Ну, кто еще желает Богам привет передать? — с усмешкой произнес Славер.

Желающих больше не нашлось. Горожане молчали, понуро опустив головы, некоторые мелко крестились.

— Отныне Старград возвращается под власть варягов. Законы наши просты: огнищанам положено служить городу и подчиняться князю. Мне же подлежит защищать землю, подати собирать и суд рядить. И объявите по городу и предместьям: кто желает идти в младшую дружину, пусть завтра приходит на мое подворье.

Старградцы с горестными, скорбными лицами молча слушали. Разыгравшаяся перед ними сцена лучше всяких слов говорила, что им еще повезло попасть под руку Славера, а не ободрита Славомира. Впрочем, Рагнар заметил: некоторые горожане восприняли новость спокойно, и даже наоборот, на паре лиц определенно светилась тихая радость. Что ж, это хороший знак, значит, не все в Старграде забыли своих дедов и прадедов. Остались там еще русы.

— Можете идти, — снисходительно махнул рукой новый властитель Старградской земли.

— Нет, постойте, — добавил Славер, — за то, что вчера вы не оборонили город, дрались лениво, трусовато и неумело, налагаю на нарочистых мужей Старграда виру. Вы должны сегодня же принести по гривне серебра на каждого воина дружины моего брата Славомира, а ему самому десять гривен и соболиную шубу. Боярам и десятникам же по три гривны.

— Стойте, куда пошли, — выкрикнул Славомир, — пока виру не принесут, останетесь здесь. В крайнем случае я сам найду серебро в ваших сундуках.

После этих слов оба князя довольно расхохотались. Все прошло, как они и рассчитывали. Сегодняшнее выступление Славер готовил с самого утра. Главное было убедить горожан в серьезности своих намерений, быстро выявить наиболее опасных и непреклонных врагов, и при этом не перегнуть палку. Кажется, это ему удалось. Нарочистые мужи, цвет Старграда, были обескуражены, но при этом в душе уже смирились с новой властью. Оставалось еще Оттона разгромить, чтоб навсегда про Старград забыл, но это дело недалекого будущего. А там уж — как небесный Сварог и Перун Радегаст рассудят.

— А свою дружину да находников я награжу из казны епископа. Ему она все равно не нужна, — отпустил тяжеловесную, грубоватую шутку Славер. Он понимал: люди ждут от него серебра, — и специально приберег приятную новость напоследок. Так оно звучит радостнее и лучше воспринимается. Да и находников обижать не следует — они роту князю не давали, как пришли, так и уйти могут.

Славомир тем временем спустился с крыльца к своим бойцам. Солнце уже стояло высоко, скоро полдень будет, а дел еще много осталось. Перво-наперво следовало о павших в бою воинах позаботиться. Вчера дружины потеряли четырнадцать бойцов. Именно такой ценой русам обошелся Старград.

Погребальный костер соорудили на высоком морском берегу, возложили на настил тела павших, каждому зарезали по боевому коню. Расставили по помосту мешки с едой, питьем, в ногах мертвецов установили три высоких, в рост человека, кувшина с дорогим греческим вином, найденным в подвалах епископского терема. Наконец, на костер бросили повизгивающего от ужаса священника, Славомир сдержал свое слово — графу честно отрубили голову, а клирика он подарил своим павшим в бою товарищам.

Когда все было готово, князь, обнажив голову, сам поднес факел к обложенному хворостом и политому смолой помосту. Собравшиеся вокруг костра воины трижды громко провозгласили славу ушедшим. Затем Славомир, поворотившись к дружине, произнес:

— Мы не можем сегодня ждать. Пусть други не обессудят, мы сегодня не взойдем на их курган, и не будет буйной тризны. Отметим тризну на черепах врагов. Мечи застоялись в ножнах! По коням!

В этот же день велиградская дружина покинула Старград. Шли налегке, без обозов, каждый воин ехал одвуконь, а князь и его ближники с тремя-четырьмя конями. Недостающих лошадей взяли в Старграде. Корабли Славомир оставил в порту, сказал, что заберет их после похода или пришлет кормщиков.

Конная дружина быстро докатилась до берегов Лабы. Всего два дня скачки — и впереди показался Гамбург.