Варварский берег

Глава 3, в которой Олег «держит зону»

Угрюмый хромой профос сопроводил Олега в нижний трюм. По крутому трапу вниз, в темноту и сырость, затхлость и вонь.

При свете масляного фонаря Сухов различал лишь крутые бока бочкотары да толстый ствол нижней мачты.

Загремев засовом, профос отпер тяжелую дверь и мотнул Олегу головой: заходи, мол.

Олег зашел. А что было делать? Убить провожатого несложно, а дальше что?

В одиночку захватить корабль? Не смешно. Прыгать за борт – и саженками к земле?

И вовсе глупо – до берега миль восемь, а в апреле вода, знаете ли, бодрит.

Сухов раздраженно пожал плечами и скривился от боли в спине. Что ж, судьба воинская изменчива.

Уж сколько раз доводилось в плену побывать, то по невезению, то по трезвому разумению, и всегда удавалось волю себе воротить.

А всё почему? Потому что думал и, прежде чем свободы добиваться, слабые места вражьи выведывал, время нужное подгадывал… Короче, ждем-с.

На губе не воняло – смердело. Под ногами плюхала вода, решетчатый настил тонул в ней, изображая нижнюю палубу.

По сути, гауптвахта представляла собой одну большую-пребольшую парашу.

Нары тоже присутствовали – покрытые невообразимым тряпьем, они служили ложем для исхудалой троицы.

Заросшие, оборванные, они сидели, вжимаясь спинами в переборку, и блестели глазками, настороженно приглядываясь: бить будут или покормят? Люди-крысы.

– Добро пожаловать в нашу обитель! – натужно пошутил профос и сам же расхохотался.

– А поесть? – проскулил один из осужденных, лысый, с блестящим, словно отполированным, черепом.

– Тебе, Клаас, только бы жрать, – проворчал хромец, запирая дверь и лязгая засовом.

Олег огляделся, больше угадывая, чем созерцая в тусклом свете фонаря.

Выбрав топчан получше, он согнал с него тощего, длинного, как жердь, «зэка» и устроился сам. Хоть посидеть спокойно.

Посидишь тут, пожалуй… Эта сволочь, которая «мыш в сапогах», всю спину ему исполосовала.

И рубаху шелковую порвала, и кожу рассекла до крови. Даже промыть нечем…

Покривившись, Сухов пристроился боком к выгибу шпангоута, чувствуя, как бурлит в душе нерастраченное бешенство.

Вспомнил «мыша в сапогах», морду его похабную.

«Убью!»

Мосластый «зэк» покинул свое место и воздвигся рядом с Суховым.

«Зону держит», – догадался Олег.

Растягивая гласные, «авторитет» заговорил, но Сухов прервал его речь французским «не понимаю!».

Поморгав, его визави заговорил на языке Мольера и Рабле, в равной пропорции перемежая его иными наречиями, включая английский и испанский:

– Ты прогонять Карстена. Я тебя наказать.

– Заткнись, – невежливо прервал его Олег. – Зовут как?

Мосластый нахмурился, но ответил-таки:

– Я есть Маартен Фокс.

– Сядь, Фокс, и успокойся, а то пасть порву.

Маартен не внял доброму совету и замахнулся. «Господи, как же вы мне все надоели…»

Сухов, не вставая, ударил Фокса ногой по яйцам, а когда «авторитет» засипел от боли, врезал пяткой в грудину.

Маартен отлетел к бревенчатой переборке, звучно приложившись, аж гул пошел.

Тут же оттолкнувшись, он снова бросился на Олега, сжимая здоровенные кулаки. Как вальки.

Жалея истерзанную спину, Сухов бил Фокса ногами, пробивая тому пресс.

Маартен согнулся, сипя от боли и хапая воздух ртом.

Удобная позиция.

Олег врезал ему в подбородок ребром стопы – «авторитет» завалился назад, нелепо вскидывая руки. Готов.

– Хватит баловаться! – резко сказал Олег. – Эй, длинный! Как бишь тебя… Карстен. Иди сюда.

«Длинный» не посмел ослушаться, чуя, что в их маленькой стае завелся по-настоящему матерый зверь.

– Садись, – хлопнул Сухов ладонью по нарам и сказал погромче, чтоб всем было слышно: – Сторожить будешь. Если эти подойдут, разбудишь. Я их убью – и можешь занимать второй топчан. Понял?

Карстен истово закивал, в глазки заглядывая новому вожаку…

…Заснув сразу, Олег и проснулся быстро – от толчка.

Широко раскрыв глаза, он разглядел испуганного Карстена, а напротив стоял Фокс с ножом в руке.

Похоже, что клинок знавал и лучшие времена – это был кинжал-обломыш с лезвием длиной в ладонь.

Впрочем, ежели всадить в бок такую коротышку – «скорую помощь» не тревожь. Летальный исход.

Рыкнув на «сторожа», Маартен бросился к Сухову, отводя руку с оружием – банальный прием гопника, не сведущего в военном деле.

Олег отпрянул, пропуская блеснувшую сталь. Фокс тут же полоснул ножом в обратную сторону, спеша распороть, пустить кровь, убить!

Перехват, залом – и Сухов ознакомил «авторитета» с еще одним популярным приемом – «фейсом об тэйбл», то бишь о топчан.

– Ах ты, чмо приблудное!

Удерживая Маартена в позе удивленного тушканчика, Олег стал выворачивать ему руку.

Вот стон перешел в визг, пальцы у «зэка» разжались, и клинок упал, втыкаясь в лежак.

– Я тебя предупреждал? – холодно спросил Сухов.

– Да! Да! Да! – прошипел Фокс. – Сдаюсь! Больше не буду!

– Не будешь.

Олег отпустил голландца, вооружаясь ножом. Маартен тут же развернулся, сжимая кулак, и Сухов вогнал ему нож между ребер.

Хоть и короток был обломыш, но до сердца достал.

Фокс содрогнулся и обмяк. Рухнул, продавливая решетчатый настил, плюхая и напуская еще одну порцию вони. Последнюю.

Лысый Клаас и жердяй Карстен стояли как громом пораженные. Сухов, аккуратно вытерев нож, спрятал его, сунув под рванье на нарах, и в этот самый момент послышались тяжелые шаги. Загремел засов.

Длинный неожиданно метнулся к борту, сочившемуся влагой, сунул руку в щель между брусьями и вытащил заначку – здоровенный бронзовый гвоздь.

Подскочив к мертвяку, он успел воткнуть его в рану и выпрямиться по стойке смирно.

Профос вошел, держа фонарь впереди себя, и замер, увидав труп. Глянул подозрительно на Сухова.

– Ах, он такой неловкий! – вздохнул Олег. – Как поскользнется – и напоролся.

Посопев, тюремщик-золотарь поставил фонарь на полку, а потом ткнул толстым пальцем в лысого и длинного:

– Ты и ты! Хватаете Фокса – и наверх!

«Зэки» радостно засуетились – наконец-то на свежий воздух!

– В море? – уточнил Карстен.

– Нет, – фыркнул профос, – капитану в каюту. В море, конечно!

Лысый с длинным суетливо вытащили Маартена, а тюремщик, ворча себе под нос, плюхнул в общую миску местный деликатес под названием лабскаус – это была жидкая кашица из мелкорубленой вареной солонины с соленой селедкой, хорошенько сдобренной перцем.

В карте вин значился кваст – полный кувшин теплого лимонада.

– А вот тут вода, – ворчливо сказал тюремщик. – Промоешь. И рубаху сними, присохнет ведь.

Сухов стащил рваную сорочку, промыл, как смог, ссадины, после чего поинтересовался:

– Как тебя звать?

– А тебе зачем? – буркнул хромой. – Ну Йохан я.

– Что там с «Мауритиусом» сталось?

– Потоп «Мауритиус».

– А «Грооте Маане»?

– Не рассмотрел.

Посопев, Йохан добавил:

– Хорошо ты Маусу врезал. Аж на душе потеплело! – Тут же решив, что слишком разоткровенничался, профос засопел громче, раздувая ноздри: – Где их носит?

Послышался гулкий топот, и отбывающие наказание вернулись на гауптвахту, веселые и довольные, – на прогулке побывали, вкусили убогой радости бытия.

Надо полагать, безвременная кончина Фокса никого особо не опечалила. По крайней мере настолько, чтобы делать оргвыводы…

Профос удалился, а Олег продолжил скромное пиршество.

– А вам что, – спокойно спросил он, – особое приглашение требуется?

Отъев ровно треть, Сухов отвалился к «своему» шпангоуту и отхлебнул кваста. Ну не квас, конечно, но пить можно.

Клаас с Карстеном вооружились ложками, глянули неуверенно на вожака и набросились на еду…

Через неделю лысого с длинным освободили, и Олег остался один.

Никто его не тревожил, не требовал к ответу за убийство. Кормили скудно, но, как говорится, и на том спасибо.

Раны на спине оказались несерьезными, заживали хорошо. «Оскорбление действием» жгло куда сильней.

От нечего делать капитан Драй сплел себе подобие мокасин из кожаных полосок и шнурков – обычная моряцкая обувка, удобная тем, что ноги в ней не скользили по мокрой палубе.

Единственным развлечением для Сухова остались одинокие думы, воспоминания да редкие встречи со старым профосом. Йохан частенько проговаривался, так что Олег был в курсе событий.

«Миддельбурх» постоянно мотался из Роттердама в Бильбао, поддерживая связь между Соединенными Провинциями и союзной Испанией.

Близилась война с Англией и Францией, вот голландцы и суетились.

До Роттердама ходу оставалось – неделя, как минимум, но скучать Сухову не пришлось.

Однажды вечером (хотя Олегу было без разницы время суток в его-то темном закутке) лязгнул засов.

Драй насторожился, полез под тряпки, чтобы достать нож-обломыш, но тут в приоткрытую дверь протиснулся Карстен Утенхольт.

Переминаясь, он сказал:

– Я тут… это… выпустить могу. Погулять. Сейчас темно уже, никто и не увидит…

– Спасибо, Карстен, – улыбнулся Сухов. – Подышу хоть…

Поднявшись на палубу, он с наслаждением вдохнул свежего воздуха. Господи, хоть пей его… Большими глотками.

– Только… это… – прошептал Утенхольт боязливо.

– Всё нормально, – успокоил его Олег, – погуляю и вернусь. Кают-компания где? Перехвачу хоть чего-нибудь вкусненького.

Длинный довольно толково объяснил, где можно разжиться вкусняшками.

Может, он и раскаивался уже в своем добром порыве, но поздно переживать.

Темень стояла не полная, звезды светили ярко, смутно выделяя паруса.

Кормовые фонари расплывались сияющими шарами, а море угрюмо чернело, серым намечая барашки волн.

«Слово надо держать», – усмехнулся Сухов, неслышно ступая вдоль борта.

Увидеть его мог только рулевой, стоявший на вахте, да и то вряд ли – пялится небось на компас, подсвеченный фонарем, а смотреть на огонь ночью не рекомендуется. Ничего потом не разглядишь в темноте, кроме цветовых пятен.

Прокравшись к надстройке, Олег проскользнул в коридор, идущий вдоль оси корабля.

Ближе к корме проход расширялся в продолговатое помещение с длинным столом, стульями, буфетами и прочим – это и была кают-компания, где господа офицеры трапезничали.

С кормы кают-компанию освещало большое, часто зарешеченное окно, а по сторонам располагались двери кают.

Капитанская была последней слева. Приблизившись к ее дверям, Сухов замер и прислушался. Храпит.

Он потянул дверь на себя – не заперто. Чудненько. Не надо ковыряться с замком.

Воротив нож на место, за пояс, Олег проскользнул в капитанскую каюту.

Здесь было душно. «Мыш в сапогах» дрых, откинув одеяло, в длинной ночной рубашке и со смешным колпаком на голове.

Приблизившись к изголовью кровати, Сухов вжался в переборку – капитан неожиданно закашлялся.

Сонно бормоча и прочищая горло, Маус сел, опуская на пол волосатые ноги. Нащупал початую бутылку.

Приложившись как следует, он вытер рот ладонью.

Капитан брига не видел Олега у себя за спиной.

Даже когда Сухов вспрыгнул на кровать, не сообразил, что к чему. Ну и ладно.

Олег не любил дешевых эффектов, поэтому действовал, как учили: хладнокровно и расчетливо – ухватился за голову в ночном колпаке и резко свернул «мышу» шею.

Мокрый хруст позвонков засвидетельствовал причинение смерти.

Осталось изобразить неловкое падение Мауса с кровати, и мавр мог уходить.

Рыться в пожитках капитанских Драю было противно, да и к чему улики?

Ненадолго задержавшись в кают-компании, дабы поживиться объедками с ужина, Сухов удалился.

– Разжился? – шепнул Карстен. В голосе его чувствовалось облегчение.

– Ну! – подтвердил Олег и усмехнулся. – Пошли, запрешь…

Возвращаться в затхлость и мерзость губы не хотелось, но что делать прикажете?

Берег далеко, а шлюпку спустить на ходу… Лучше даже не пробовать. Как и прежде, ждем-с.

И Сухов снова уединился «у себя», с удовольствием уминая нечаянные гостинцы. Совесть его была спокойна: он сдержал данное «мышу» слово.