Вампиры, их сердца и другие мертвые вещи

Глава 3

Генри поджал губы. Он знает, что я говорю серьезно, и не знает, что с этим делать. Я хочу, чтобы он в присущей ему манере торжественно кивнул, принимая мой план без вопросов. Вместо этого он издает сдавленный смешок.

– Хочешь найти себе Эдварда, да? Ну, то есть сам-то я за Джейкоба, но ты – это ты.

Он пытается перевести все в шутку. Дает мне шанс отшутиться и отказаться от сказанного. Я понимаю, что такой будет реакция большинства людей. В обычной жизни вампиры не устраивают приемы и не рассылают приглашения. Команды профессионалов не смогли их обнаружить, так почему же мне должно повезти? Но я надеюсь, что Генри не спишет меня со счетов сразу. В конце концов, однажды он помог мне установить ловушку на снежного человека в лесу за домом, основываясь на моих неубедительных доказательствах в виде выщербленных стволов деревьев и сломанных веток… часть которых я сломала сама, чтобы создать больше доказательств.

– Мой папа тоже за Джейкоба, – говорю я, потому что не знаю, как преодолеть его сомнения.

Генри снова смеется, но смех неловко застревает у него в горле.

Я сглатываю. Он даже не пытается скрыть свою жалость.

Чтобы не расплакаться, я по привычке прикусываю щеку изнутри.

– Перестань так на меня смотреть. Вампиры существуют.

– Вампиров не существует. – Генри произносит эти слова медленно, осторожно, как будто я даже не раненая птица, а дикое животное, которое он пытается приручить. – Это был розыгрыш, Виктория. По-твоему, почему они так быстро исчезли? Они не могли продолжать в том же духе.

Я съеживаюсь. Мы уже обсуждали это раньше, но тогда для меня не имело значения, верит Генри или нет. Главное, что он не относился ко мне презрительно из-за моих убеждений. Многие люди не поверили, когда Джеральд впервые появился… даже когда он ударил себя ножом и исцелился в прямом эфире, люди назвали это тщательно продуманной иллюзией. Они обвинили команду выпуска новостей в том, что те устроили шоу ради рейтингов.

Но я помню выражение лица ведущего, когда бледная разорванная кожа Джеральда снова слилась воедино – чистый шок от столкновения с чем-то, что ты всю жизнь считал невозможным. Никто не смог бы сыграть это так правдоподобно.

Я поворачиваюсь к Генри и наклоняюсь ближе, на мгновение позабыв обо всех причинах, по которым мне не следует нарушать его личное пространство.

– Можешь ли ты доказать, что их не существует?

– Нет, но…

– Мой отец умирает. Доктор сказал, что нам ничего не остается, кроме как провести с ним последние дни. Клинические испытания на его стадии болезни уже не помогут.

Генри тянется ко мне и накрывает ладонью мою руку, лежащую на кровати.

– Еще рано сдаваться. Чудеса случаются.

– Я и не сдаюсь, – отвечаю, отдернув руку. – Я собираюсь искать вампира. Знаю, что шансы ничтожно малы, но хотя бы попытаюсь.

Я привыкла к тому, что шансы все время ничтожно малы. Как только у папы обнаружили рак поджелудочной железы, врачи сразу заявили, что шансов на выздоровление почти нет, но это не помешало нам пробовать разные методы лечения. Я не знаю, каковы шансы на чудо, но это не помешало мне молиться. Скорее всего, я не найду вампира, но это не удержит меня от его поисков.

В ожидании ответа Генри я задерживаю дыхание.

Он вздыхает.

– Мне пора готовить ужин.

– Что? – Я ожидала от него других слов. – У вас ведь всегда мама готовит.

Обычно мама Генри каждый вечер готовила изысканные блюда. Я весь минувший год скучала по ее морепродуктам под соусом альфредо.

– Больше нет. С тех пор, как… – Не закончив фразу, Генри встает, но на этот раз я, не задумываясь, хватаю его за руку, и он снова падает на кровать рядом со мной.

– Расскажи мне все.

– Мама редко стала готовить с тех пор, как бабушка Коннор умерла от… – Генри умолкает, но мы оба знаем, какое слово он так и не смог произнести.

– Но это случилось больше года назад! – Я тут же сожалею о своих бестактных словах, но Генри только крепче сжимает мою руку.

– Я знаю.

Не могу представить себе мир, в котором мама Генри не колдует на кухне, одетая в свой бело-голубой фартук с узором пейсли, который почему-то всегда остается ярким и свежим, хотя я уверена, что она носит его с тех пор, как их семья поселилась по соседству с нами. Я спущусь вниз, и она попросит меня остаться на ночь, как всегда.

Хотела бы я сказать, что переживаю только за Генри и его маму, но на самом деле все мои мысли лишь о том, какой я стану через год, если мой отец умрет. Если я превращусь в океан глубокого горя и никому не помогу. Эта мысль заставляет меня крепче ухватиться за робкую надежду, еще живущую внутри.

Я делаю несколько коротких вдохов.

– Это настоящая причина, по которой ты не поехал на озеро Тахо?

– Да. – Генри смотрит мимо меня на постер фильма «Другой мир».

– Ты все еще лжешь.

Он вздыхает, проводя рукой по лицу.

– Я не хочу говорить об этом.

Но он мог бы догадаться, что так просто от меня не отделается. Я никогда в жизни не отступала просто так.

– Скажи мне.

– Я не хотел оставлять тебя.

– Меня?! – Я вздрагиваю, инстинктивно отодвигаясь от Генри. Кровать подпрыгивает, и его лицо обретает страдальческое выражение. Я открываю рот и снова закрываю его, не в силах вымолвить ни слова. Какого черта Генри решил остаться дома из-за меня?!

При воспоминании о том, что мы год не общались, становится трудно дышать.

Генри проводит рукой по волосам, что-то бормоча себе под нос.

– Послушай, – говорит он и наконец-то переводит взгляд на меня. – Я знаю, каково это – потерять кого-то вот так, и… ну, не знаю, просто подумал, что тебе захочется поговорить с кем-то кроме твоей мамы или Джессики… – Генри замолкает и отводит взгляд. – Я подумал, что, возможно, понадоблюсь тебе, ну, как раньше. Помнишь, когда тебе было лет семь, твой хомяк умер, и ты пришла сюда и спряталась под моей кроватью, а твои родители позволили тебе переночевать у меня, потому что ты не хотела выходить. Я знаю, что это совсем не одно и то же, но… – Остановившись на середине фразы, он снова проводит рукой по волосам. – Это было глупо с моей стороны.

Дыхание перехватывает.

– Нет, не глупо. Я же здесь, не так ли? – Пальцы дрожат, и я складываю руки вместе. Я надеялась, что Генри сможет мне помочь, даже рассчитывала на это, потому что иногда, когда мы неуверенно улыбались друг другу в школьном коридоре, у меня возникало чувство, что мы могли бы снова стать друзьями, если бы один из нас сделал первый шаг. Но я не ожидала, что Генри останется дома ради меня.

Я не поддержала его в трудную минуту, но сейчас он готов поддержать меня.

И хотя боль, которую он причинил, никуда не исчезла, я все равно побежала к нему за помощью.

Теперь кажется глупым, что мы так долго не общались.

Генри смотрит на меня со знакомым выражением в глазах. Слишком знакомым.

– Так что ты скажешь? – Генри наверняка понимает, что я спрашиваю не только о поездке. Я хочу, чтобы он поверил в меня. Хочу, чтобы он снова по моей просьбе соорудил ловушку на снежного человека.

Но Генри качает головой и морщится, словно хотел бы верить вместе со мной, но не может.

Тем не менее, мне нужно как-то добраться до аэропорта.

– Пожалуйста! – Мой голос срывается, и я отворачиваюсь. Одобрение Генри значило для меня больше, чем я думала. – Я не могу сидеть и смотреть, как папа постепенно покидает этот мир. Я прошу тебя только подвезти меня в аэропорт и никому не рассказывать об истинной цели поездки.

Генри вздыхает.

– Конечно, – говорит он. – Конечно.

Папа выглядит искренне счастливым, узнав, что я собираюсь отправиться в путешествие, и это убивает меня.

– Кого ты решила взять с собой?

Я колеблюсь, прежде чем сказать полуправду.

– Генри. – Это не полная ложь. Мы поедем с ним вместе, по крайней мере до аэропорта.

– Генри? – Папа слегка улыбается, и в его глазах светится искорка жизни. – Хорошо. Я надеялся, что вы с ним рано или поздно помиритесь.

– Ага. – Я улыбаюсь в ответ. Это не ложь. Генри, похоже, действительно хочет вновь со мной общаться, и, возможно, после этой поездки наша дружба вернется. Но все же мне очень хочется сказать папе правду: что я еду только ради него, а не для того, чтобы посмотреть достопримечательности и хорошо провести время с Генри. Папа поддержал бы меня. Он посоветовал бы верить независимо от того, что думают другие. Одно только представление об этом укрепляет меня. Но он также расскажет маме. У них нет секретов, а она никогда меня не поймет. Как и Генри, она никогда не верила в вампиров. Я не могу так рисковать.

Люди живут внутри тщательно сконструированной коробки, которую называют реальностью, и отказываются видеть что-либо за ее пределами, но нежелание заглядывать за пределы этой коробки не делает остальное менее реальным.

Папины глаза закрываются, и он засыпает, пока я стою рядом. Доктор сказал, что ему осталось жить месяц или даже меньше, но у меня есть неделя, так как я хочу вернуться на папин день рождения. Я уже начала готовиться к вампирской вечеринке и разослала приглашения родным и друзьям с четкими указаниями, что это сюрприз. Остается лишь надеяться, что они в ответ на приглашение не свяжутся с мамой вместо меня. Она этого не поймет – она не знает, что к тому времени с папой все будет в порядке, а я не хочу, чтобы он был разочарован в свой первый день вечной жизни. Я знаю, что, если не найду вампира, планирование вечеринки покажется всем кошмарным поступком, но не могу позволить себе тоже так думать.

Я уезжаю этой ночью, после того как папа ляжет спать, потому что даже обычные прощания теперь даются нам нелегко.

Мама, однако, не спит, сидит за кухонной стойкой с кружкой исходящего паром чая. Мама никогда не ложится так поздно – значит, ждет меня.

Она устало улыбается, и я понимаю, что усталость вызвана не только тем, что ей давно пора лечь спать. Я вижу в этом часть собственной усталости. Интересно, заметна ли она со стороны, не поэтому ли мама всеми силами побуждала меня уехать: моя маска сползла, и мама не хочет, чтобы папа это видел.

Но теперь у меня снова появилась надежда. Я хотела бы поделиться своими мыслями с мамой, но это заставило бы ее передумать насчет моего отъезда, а мне нужно срочно отправляться в путь.

Ее пальцы сжимают и разжимают кружку, пока мы смотрим друг на друга.

– Береги себя, – напутствует мама.

Я киваю, радуясь, что остаюсь на знакомой территории. Мы не будем поддаваться эмоциям. Мама проявит ко мне обычную материнскую заботу, и я отправлюсь своей дорогой. Я тащу свой чемодан к входной двери.

– Ты не забыла взять принадлежности для рисования? – спрашивает мама, поворачиваясь на стуле, чтобы посмотреть на меня.

Я не хочу продолжать этот разговор. Всю мою жизнь мама не поддерживала мое увлечение рисованием, а теперь вдруг решила передумать? Когда я больше не могу рисовать?

– Возможно, ты почувствуешь там вдохновение, – поясняет она.

– Ага, – отвечаю, стараясь говорить как можно более расплывчато. Все мои принадлежности для рисования остались наверху, под кроватью, где им сейчас самое место. Я не хочу их брать. Все, чего я хочу, – избежать этого разговора. – Пока, мам, – говорю я, прежде чем она успевает продолжить расспросы.

Мама кивает и возвращается к своему чаю, а я наконец выхожу за дверь.

Я дрожу как от предвкушения поездки, так и от непреодолимого желания остаться дома и вечно держать папу за руку, пока тащу свой чемодан по тротуару к дому Генри. Но никакой вечности не будет, если я сейчас не отправлюсь в путь. Папа не проживет еще год. Возможно, он не проживет даже месяц.

Мой чемодан, покачиваясь, катится по неровной подъездной дорожке к тому месту, где Генри ждет у своего грузовика.

– Привет, – говорит Генри, хватая мои вещи и забрасывая их в кузов.

Не ответив, я забираюсь на пассажирское сиденье, и мы едем в тишине, пока она не становится гнетущей.

– Ты считаешь, что я заблуждаюсь, – упрекаю я темную обочину дороги, которая проносится мимо нас.

– Нет. – После долгой паузы Генри продолжает: – Я считаю, что тебе грустно.

Я хочу разозлиться на его слова, но в них нет и намека на снисходительность, в них звучит только честность.

– Мне не грустно, – возражаю. – Я иду к своей цели.

Печаль только мешает. У меня нет сил на нее.

– Ладно, – соглашается Генри.

Мы вновь молчим, пока не подъезжаем к аэропорту и не въезжаем на парковку экономкласса.

– Ты можешь высадить меня у терминала.

– Я провожу тебя внутрь.

Я фыркаю, толкаю дверь и выхожу в теплую ночь.

– Ты не обязан этого делать.

– Я знаю. – Генри захлопывает свою дверь и запирает на замок.

Затем лезет в кузов и достает мой ярко-розовый чемодан на колесиках, поднимает ручку и передает его мне.

Я поворачиваюсь, чтобы попрощаться, но Генри занят чем-то еще. Из кузова грузовика он вытаскивает темно-синий чемодан и вытягивает его ручку.

– Что, черт возьми, ты делаешь?!

– Еду с тобой, – с этими словами Генри катит свой чемодан к остановке трансфера аэропорта.

У меня отвисает челюсть.

– Ты не можешь поехать. У тебя нет билета.

– Ты ведь говорила, во сколько твой рейс. Купить билет было нетрудно.

– Ты сказал, что у тебя мало денег.

– Мы выяснили: это была ложь, чтобы остаться рядом с тобой. – То, как Генри произносит эти слова, заставляет нас обоих умолкнуть и неловко отвернуться друг от друга.

Наше молчание длится так долго, что мне не остается ничего другого, кроме как помешать Генри сесть в трансфер: очевидно, решительные действия – лучший способ положить конец противостоянию. Генри трудно догнать из-за его длинных ног, но мне это удается. Мой чемодан цепляется за край его чемодана, наклоняя тот набок, так что Генри приходится остановиться и снова его поправить.

– Мне не нужно, чтобы ты ехал со мной. Я справлюсь сама.

– В этом я не сомневаюсь, – отвечает Генри, глядя мне прямо в глаза. – Ты всегда была храброй.

Он слегка улыбается, и мне интересно, вспомнил ли он что-то конкретное: например, тот случай, когда нам было по восемь лет и я решила пожить неделю на природе. Генри упаковал несколько сэндвичей с арахисовым маслом и пошел со мной в лес за нашими домами. Мы провели там пару часов, прежде чем наши родители нашли нас и заставили вернуться домой на ужин. Позже я узнала, что перед уходом Генри сказал своей матери, куда мы направляемся. Определенно он был не самый храбрый из нас.

– Ты действительно думала, что я подвезу тебя в аэропорт и позволю улететь в штат, в котором ты никогда не бывала раньше? – спрашивает он. – Я хочу поехать с тобой. Мы должны отправиться туда вместе.

Я должна была отправиться туда с папой, но теперь все изменилось. Я твердила себе, что хочу лишь того, чтобы Генри отвез меня и послужил моим прикрытием, но чего на самом деле ожидала? Сколько безумных идей приходило мне в голову в детстве, и каждый раз Генри пытался отговорить меня от них, но в итоге составлял мне компанию, чтобы я не делала это в одиночку!

Я колеблюсь, а это значит, что собираюсь сказать «да», потому что никогда не испытываю сомнений, когда хочу сказать «нет».

– Итак, мы снова – одна команда? – спрашивает Генри.

Похоже на то. Даже с учетом неловкости между нами и прошлых взаимных обид, которые мы оба наверняка никогда не забудем, мы все еще чувствуем себя командой, как будто никогда не проводили ни дня порознь. Полагаю, десять лет дружбы не так легко разрушить, и на самом деле мне не хочется ехать одной. Генри был рядом со мной во всех моих самых опасных приключениях, включая тот раз, когда я прыгнула с дерева, думая, что смогу полететь на зонтике, как Мэри Поппинс. Прошедший год был безопасным и скучным, потому что я не хотела пускаться в приключения без Генри.

Некоторое время я пристально смотрю в его глаза, просто чтобы заставить его вспотеть.

– Наверное, – отвечаю я. Он мне нужен. Пусть я и храбрая, но всегда не боялась рисковать лишь благодаря уверенности в том, что Генри будет рядом, когда я упаду на землю и останусь лежать в луже собственной крови.

– Мило, – ухмыляется он, и это вызывает у меня прилив солнечного тепла в сердце.

Но я не могу быть теплой и солнечной, когда папа холодный и увядающий.

Мы тащим наши чемоданы к остановке трансфера и ждем вместе.

В самолете нам не удалось сесть рядом – вот как бывает, когда заранее не планируешь лететь вместе.

На последнем отрезке нашего полета я оказалась зажатой между храпящей женщиной и болтливым мужчиной.

– Летишь в гости к родным? – спрашивает он.

– Нет.

– По делам?

– Нет.

– А-а-а, тогда, значит, чтобы развлечься.

Последняя фраза прозвучала не как вопрос, и это здорово, потому что я не знаю, как ответить.

– Что ж, – говорит мужчина, открывая вторую банку пива за последние тридцать минут, – будь осторожней. Там все пьют целыми днями напролет. У них даже есть заведения, где можно купить дайкири, не выходя из машины.

Меня не удивляет, что он это знает.

– Всегда имей в виду, что все вокруг тебя пьяны. Пешеходы, водители, велосипедисты. Лошади, запряженные в эти надоедливые экипажи. Все пьяные. Не забывай об этом. – Отрыгнув, мужчина допивает остатки пива, и стюардессы подходят, чтобы забрать тару перед посадкой.

– Даже вампиры?

– А, ты одна из этих, – фыркает мужчина. Он наклоняется, фокусируя взгляд. – Особенно вампиры. Нет ничего хуже пьяного вампира. Встреча с ними не проходит бесследно.

Сердцебиение учащается, хотя я изо всех сил пытаюсь выглядеть беззаботной.

– И где можно найти этих пьяных вампиров? Ну, вы понимаете, не хотелось бы случайно где-то на них наткнуться.

Мужчина откидывается на спинку кресла.

– Там же, где бродят и все остальные пьяницы, – на Бурбон-стрит.

Бурбон-стрит является центром вечеринок во Французском квартале и уже занимает первое место в моем списке мест, где вампир мог бы незаметно выпить глоток крови ничего не подозревающего туриста. Но это также создает проблему: как мне попасться вампиру на глаза, когда вокруг будет масса других лакомых кусочков на выбор?

Мужчина закрыл глаза, но я все равно спрашиваю.

– А где еще?

Он приоткрывает один глаз и пожимает плечами.

– Наверное, в Квартале есть какой-то вампирский магазин сувениров. Купи там что-нибудь, и тебе дадут пароль к секретному вампирскому бару.

Он подмигивает.

– Спасибо. – Я пытаюсь скрыть разочарование. Я знаю все о магазине и «секретном» баре, но раз уж эта информация содержалась на первой странице в поисковике, значит, она не очень секретная и я не найду настоящих вампиров в приманке для туристов. Можно было бы попытаться, но я сомневаюсь в успехе, и у меня в запасе всего неделя. Я оставляю этот вариант на крайний случай и оплачиваю использование Wi-Fi в воздухе. Мне нужно что-то получше, чем туристические приманки и старые легенды.

Самолет приземляется на взлетно-посадочную полосу с такой силой, что меня подбрасывает на сиденье. Никто не паникует, так что, видимо, это нормально. Я не так уж много летала в своей жизни.

Генри стоит в проходе, стаскивает мою сумку с полки.

– Ты готова?

Я не отвечаю, но мужчина, который сидел рядом, поднимается из кресла и пропускает меня вперед.

– Не забывай, что я сказал, маленькая леди.

– Хорошо, – отвечаю я, хватая свою сумку и маневрируя с ней по узкому проходу.

– Что это было? Заводишь друзей? – спрашивает Генри, как только мы выходим из самолета и оказываемся в раскаленном от жары аэропорту.

– Очевидно, все в этом городе постоянно пьяны. – Я не упоминаю вампирскую часть нашего разговора.

Глаза Генри слегка расширяются.

– Звучит заманчиво.

Я машинально шлепаю его по руке. А потом спохватываюсь. Возможно, мне не следует возвращаться к привычным жестам, но так легко притворяться, что ничего странного не произошло и мы снова стали детьми.

Я слишком громко прочищаю горло.

– Нам нужно оставаться начеку, чтобы мы могли поймать вампира, а не стать его первым и вторым блюдом.

– Ага, – отвечает Генри, и я чувствую, как он сдерживается, чтобы в очередной раз не напомнить мне, что вампиров не существует. – Но, если честно, я думаю, что стал бы основным блюдом, а ты – закуской. – Он бросает взгляд на мой розовый сарафан с принтом роз. – Или, возможно, десертом.

– Я, по-твоему, выгляжу как десерт?! – вскидываю брови я.

Генри краснеет. Мои щеки тоже пылают. Это тот тип полушутливого флирта, который у нас был до Бейли, – когда мы определенно уже не были детьми.

– Ты заказывала такси? – Он осматривает ряды машин, подбирающих других путешественников.

Похоже, мы снова игнорируем любое влечение между нами, чего я и хочу. Так будет лучше для нашей дружбы.

– Упс, – говорю я. У меня получается снова поддержать эту игру. Мы играли в нее почти пять лет, прежде чем я все испортила.

Генри вздыхает и достает свой телефон.

– Мы можем взять Uber.

– Они, наверное, пьяны.

– Сейчас девять часов утра.

– Вряд ли это имеет значение, – говорю я и приподнимаю бровь.

Генри ухмыляется.

Пятнадцать минут спустя мы едем по узким улочкам. Водитель такси жмет на тормоза всякий раз, когда пешеходы решают выскочить на дорогу, что случается довольно часто.

– Так как это происходит? – спрашивает Генри.

– Что именно?

– Превращение в вампира. Какова… процедура?

Я бросаю взгляд на нашего водителя.

– Может, обсудим это позже?

– Я уверен, что он слышал и более странные разговоры.

Наш водитель кивает:

– Уж поверьте, это так.

– Ну вот, – говорит Генри, – так что рассказывай.

– Ну, знаешь, там все завязано на сосании крови. – Я смеюсь. Он – нет. Водитель, однако, фыркает, и я начинаю думать, что он был бы лучшим напарником, чем Генри.

– Ты же смотрел «Баффи», – напоминаю я.

Генри вздыхает.

– Я говорю серьезно.

– Не уверена на сто процентов, но, насколько мне известно, лучше всего сделать так, чтобы тебя укусил вампир, а затем выпить кровь вампира, пока твоя кровь находится в его организме.

Генри корчит гримасу, как будто я заявила, что собираюсь лизать пол в общественном туалете.

– Значит, ты тоже станешь вампиром.

Я ерзаю на сиденье. Я смирилась с тем фактом, что будет легче убедить вампира обратить меня здесь, чем заставить его лететь к нам домой спасать моего отца. Я не собираюсь рассчитывать на человечность вампира. Если найду его, то даже не буду упоминать папу. Это может все испортить. К тому же, если я тоже стану вампиром, папе будет легче приспособиться. Я готова на все, чтобы спасти его. Кроме того, я ощущала себя мертвой внутри с того самого момента, как услышала диагноз «рак». Возможно, став нежитью, я снова почувствую себя живой – но мне не хочется вдаваться во все эти подробности с Генри. Он всего лишь пытается помочь мне почувствовать себя лучше.

– Таков план, – беззаботно говорю я.

Генри смотрит в окно. Его кулаки периодически сжимаются, и неприятно говорить, но его реакция меня воодушевляет. Если он расстроен, значит, думает, что это возможно.

– Мне кажется, что ты не до конца все продумала, – наконец говорит он. – Давай начистоту. Без шуток.

Я съеживаюсь. Генри знает, что я шучу, когда нервничаю, и не хочу, чтобы кто-то еще это видел. И я действительно не до конца все продумала. Мы с папой рассуждали о том, чтобы отыскать вампира в этой поездке и стать бессмертными, но всегда говорили с усмешкой, как будто не собирались делать это по-настоящему. К тому же папа всегда предпочитал оборотней. Я выбирала вампиров, потому что мне гипотетически нравилась сама идея, но каково это на самом деле? Я не хочу об этом думать. Не имеет значения.

– Это единственный способ, – отвечаю я, но Генри в ответ качает головой.

Я не могу быть с ним такой открытой, как он хочет.

Наша машина останавливается на узкой улочке, я выпрыгиваю на потрескавшийся неровный бетон и поднимаю свой розовый чемодан на колесиках, потому что он ни за что никуда не покатится по таким тротуарам.

Горячий, влажный воздух прилипает к коже, как пленка, но даже это не смущает меня.

– Удачи! – кричит на прощание водитель. И когда я оглядываюсь, чтобы посмотреть, как он отъезжает, мужчина подмигивает, как будто что-то знает. Я мысленно ругаю себя за то, что не расспросила его по пути.

– Это напоминает мне Диснейленд, – говорит Генри.

Я слегка улыбаюсь. Я тоже пыталась определить это ощущение чего-то знакомого и не могла, но в зданиях и улицах есть нечто необычное: оно заставляет игнорировать трещины на тротуаре, плотный воздух и мусорные баки, выстроенные в очередь на вывоз мусора. Над всем этим возвышаются здания в два или три этажа, каждое из которых примыкает к следующему, и ни одно из них не похоже на другое. Стены одного дома выкрашены в яркий и веселый желтый цвет, а перила балкона – белые. Другое здание сложено из кирпича, у него витиеватые и изогнутые черные кованые перила балконов, заросшие сочными зелеными растениями. Больше всего мне понравился дом, где балкон украшен каскадом цветов, беспорядочно растущих во все стороны. Наше здание простое, белое, с единственным балконом в квартире на втором этаже.

Мои пальцы внезапно начинают чесаться от желания взять карандаш и бумагу, чтобы запечатлеть замысловатые изгибы балконов, и это чувство удивляет меня. Я так давно не испытывала желания рисовать, что забыла о порыве вдохновения, которое приходит, когда видишь что-то красивое и знаешь, что можешь запечатлеть это чувство, сохранить навсегда. В отличие от рисунков, в жизни красота недолговечна.

Желание охватывает меня, и я, как раньше, мыслю синими, зелеными и желтыми красками, представляя, как акварели капают на бумагу. Но искусство без эмоций мертво, поэтому в ту секунду, когда я позволяю цветам заполнить разум, меня также охватывает горе, превращая в море синего, угрожая затопить собой все остальное, включая мою надежду.

Хорошо, что я приехала сюда не для того, чтобы рисовать красивые картинки. И определенно не для того, чтобы что-то чувствовать, поэтому обуздываю свои эмоции и загоняю вихрь цветов в глубокий колодец где-то между желудком и ребрами.

Чтобы отвлечься, перекладываю свой тяжелый чемодан в другую руку.

– Давай я его понесу? – предлагает Генри.

Я колеблюсь. Обычно чемоданы девушек носят их парни, но я, наверное, слишком сильно себя накручиваю.

– Конечно, спасибо. – Я передаю Генри ручку своего чемодана и неловко пытаюсь проконтролировать, чтобы наши пальцы не соприкоснулись, словно мы незнакомы.

Он стоит и, прищурившись, смотрит на меня.

– Ты в порядке?

Он ничего не сказал о том, забронировал ли себе жилье, но я не хочу поднимать этот вопрос и усугублять нелепость ситуации.

– В полном порядке. – Я открываю и придерживаю дверь, а затем поднимаюсь вслед за Генри на три лестничных пролета. За время подъема он даже не вспотел и теперь расслабленно стоит, прислонившись к стене, пока я копаюсь в поисках ключа и отпираю дверь.

Я протягиваю руку, выхватываю у него свой чемодан и вкатываю в просторную гостиную, выкрашенную в поразительный ярко-синий цвет.

– Ого! – говорит Генри, входя следом за мной. – Немного чересчур.

Он прав, но я этого не говорю. Место необычное до крайности, со старомодным бархатным диваном травянисто-зеленого цвета в центре комнаты и деревянным журнальным столиком, потертым ровно настолько, чтобы выглядеть очаровательно. По обе стороны от дивана стоят разномастные стулья, явно украденные когда-то из столовой. Стены украшают огромные картины с изображением цветов, написанные маслом. Похоже, папа выбирал эту квартиру специально для меня.

– Мне здесь нравится, – сообщаю я.

Волоку свой чемодан мимо дивана в первую спальню, и Генри следует за мной по пятам.

– Ого! – повторяет он.

Темно-зеленая краска покрывает стены, напоминая густую лесную чащу, если не считать стоящей в центре комнаты кровати с балдахином, покрытой ярко-розовым стеганым одеялом. Кроме нее, из мебели здесь есть только бледно-голубой бархатный диван. Это странное место приветствует меня, и на долю секунды я позволяю себе в него влюбиться, но затем напоминаю себе, что я здесь не для того, чтобы валяться на кровати и расслабляться.

Генри практически навис над моим плечом, чтобы заглянуть внутрь, так что, повернувшись, я утыкаюсь носом в его грудь.

Он быстро отступает назад – так быстро, что мне даже немного обидно.

– Здесь есть еще одна комната, верно? – спрашивает он.

Я невольно делаю вдох слишком громко.

– Наверное. Предполагалось, что мы с папой будем жить здесь вдвоем.

Мысли об отце успокаивают меня. Мне нужно сосредоточиться.

Мы идем по коридору в главную спальню, в которой стоит огромная двуспальная кровать из черного лакированного дерева, покрытая темно-бордовым стеганым одеялом. Стены выкрашены в синий цвет, такой темный, что кажется почти черным, и здесь больше ничего нет, кроме огромного окна с черными занавесками.

– Что ж, похоже, здесь живет вампир, – говорит Генри.

– Ты можешь занять эту комнату.

– Разве ты не хочешь взять себе главную спальню? Это же твоя поездка.

– Здесь должен был разместиться мой папа. – Я тащу чемодан обратно в комнату поменьше, ту, которая изначально предполагалась для меня.

Генри не настаивает. Я ставлю свой чемодан на ярко-розовую кровать и пытаюсь не думать о том, что мой друг распаковывает вещи там, где должен был это делать отец. Но меня не отпускает мысль о том, как сильно здесь не хватает папы, как сильно хотелось бы в этой поездке заниматься беззаботным поиском вампиров с единственным человеком, который верил в них вместе со мной.

Он – не Генри, поэтому, повернувшись и увидев, что парень прислонился к двери и наблюдает за мной, я срываюсь на него, прежде чем успеваю остановиться.

– Зачем ты со мной поехал? Потому что, если надеялся на развлекательную поездку, этого не будет.

– Я поехал, чтобы помочь тебе. И уж конечно не для того, чтобы развлекаться. – Генри фыркает, и я думаю о том, как неуместно он выглядит в своих выцветших джинсах и нежно-голубой футболке.

– Помочь мне с чем? – продолжаю я. Генри совершенно ясно дал понять, что не верит в мой план, так чем же он может помочь?

Ответом мне служит молчание. Генри считает, что должен защитить меня от себя самой, и теперь он стал очередным препятствием на моем пути.

– Так какой у нас план? С чего начнем поиски?

Я пристально вглядываюсь в его лицо. Генри не морщится, как привык делать в детстве всякий раз, когда я придумывала план, который ему не нравился. Он не поджимает губы, не улыбается снисходительно, не смотрит на меня осуждающим хмурым взглядом. Его карие глаза широко раскрыты и серьезны. Он хочет попытаться, если я ему позволю.

Я покусываю верхнюю губу, пока он ждет моего решения.

– Это может показаться немного странным.

Его брови приподнимаются.

– Только не психуй.

– Вот теперь я психую. Говори. Это не может быть хуже того, что я уже себе представил.

Отвечая, я так и жду, что его покинет самообладание.

– Нам нужно проникнуть в монастырь.

Мгновение Генри просто моргает, глядя на меня. А затем произносит:

– Небольшая поправочка. Это определенно хуже.