Вакансия

Глава 1

В юности я несколько лет занимался изучением памятников письменности древнейших цивилизаций малонаселенных планет окраинных областей нашей галактики. В частности, темой своей будущей диссертации я выбрал исследование кризисных ситуаций в произведениях литературы и искусства народа липофигов. Тема благодатная, новая, еще никем не разработанная до меня. Мои друзья из Института Инопланетных Культур полагали, что с темой мне просто повезло. Посудите сами, уже само существование в доисторические времена ископаемой цивилизации липофигов в научном мире вызывало вполне обоснованные сомнения и возражения. Если же говорить о памятниках письменности и искусства этого почти мифического народа, то, кроме десятка иероглифов и нескольких наскальных изображений обнаженных красавиц, до наших дней ничего не сохранилось. Увы, и эти немногие знаки и изображения, в подлинности коих, казалось, не может быть никаких сомнений, некоторыми скептиками от науки отрицались и объявлялись подделкой и мистификацией недалеких шутников-звездолетчиков. В подтверждение своих доводов скептики вспоминали нашумевшую в свое время историю Эдмона Фрикши, неудачника-живописца и археолога, который забрался на машине времени в неолит, разрисовал там стены нескольких пещер изображениями охотников и оленей, а затем, уже вернувшись в наше время, прославился как открыватель бессмертных шедевров наскальной живописи. Впрочем, сомнения скептиков тревожили меня мало. Около трех лет я с воодушевлением накапливал материал и изучал литературу по интересующему меня вопросу.

Литературы, правда, попадалось маловато, в архиве библиотеки нашего института я нашел только одно упоминание о липофигах. Из этого упоминания ясно было, что когда-то и где-то — время и место не были точно установлены — такая цивилизация вроде бы все же существовала, а что с ней потом стало, куда она подевалась и была ли у нее письменность, об этом никаких сведений не поступало. Правда, уже появилось на свет несколько десятков диссертаций по истории цивилизации липофигов и влиянию достижений науки и техники этой цивилизации на другие народы и цивилизации близлежащих областей галактики, но все эти диссертации основывались на том единственном упоминании о липофигах и на ссылках авторов диссертаций друг на друга. Естественно, серьезному исследователю, каким я считал себя в то время, что-либо извлечь из всего этого было трудно, Однако вся литература была мною добросовестно проработана.

И вот, хотя приходилось трудиться в таких кошмарных условиях, к концу третьего года работы над темой моя собственная диссертация была уже почти готова.

Все шло очень гладко, как вдруг вызывает меня к себе наш директор и говорит:

— Тимофей, поздравляю! Рад за тебя, старик, искренне рад!

— А в чем, собственно, дело, Виктор Николаевич? — недоумеваю я. — Что случилось? Ученый совет утвердил мою диссертацию?

— Ерунда! — говорит директор. — На диссертацию плюнь, новую придется писать!

— Как новую?

— Да! Тебе необычайно повезло, — говорит директор, — получены свежие, самые последние материалы по цивилизации липофигов. Записывай: А — тринадцать — С — сто сорок семь. Это где-то на другом краю нашей родной галактики. Ходят туда только грузовые звездолеты. Планета не то третья, не то четвертая от звезды. Детали уточнишь на месте. На планете этой нашли какие-то древние рукописи, храмы, множество наскальных изображений. Предположительно, следы цивилизации липофигов. Смекаешь? Просят прислать от нас специалиста по липофигам. Понял, как тебе повезло? На весь институт ты единственный специалист по этой цивилизации, тебе и карты в руки. Слетай, посмотри, поработай с материалом, глядишь, готовую диссертацию привезешь! Чего молчишь?

— Не знаю, — говорю, — справлюсь ли? Космическое путешествие, трудности пути… Я ведь с Земли дальше Альфы Центавра и носу не высовывал. А в институте полно молодых, горячих, рвущихся, подающих надежды, горящих жаждой открытий, а я, сами знаете, домосед… Вдруг не оправдаю…

Директор побагровел, нахохлился и со свойственным ему тактом отвечает:

— Молчать! Никаких отговорок! Это путешествие, думаю, пойдет тебе на пользу! Иди — заполняй документацию! Командировочное предписание я уже подписал!

При других обстоятельствах я бы, конечно, еще поспорил и, возможно, отвертелся от такой поездки, но здесь расстановка сил была явно не в мою пользу. Как ни крутите — единственный специалист по липофигам — это к чему-то обязывает. М-да…

Глава 2

Надо заметить, что особой страсти к путешествиям в иные миры в те годы я за собой не замечал. Одно дело: съездить куда-нибудь в Крым, на Кавказ, подставить брюхо лучам восходящего солнца, людей посмотреть и себя показать, и совсем другое: когда тебя, измученного долгой дорогой, пережившего десяток метеоритных бурь, насквозь пропитанного межзвездной пылью, высаживают на какой-нибудь планете с бешеной атмосферой, температурными перепадами в сотню градусов (за сутки) и миллиардами невоспитанных обитателей, которые все — как один — мечтают заполучить вас к обеденному столу своему совсем не в качестве собеседника.

Сами понимаете, такая перспектива меня очень мало радовала и все дни перед отлетом я ходил по знакомым и родственникам, дарил им на вечную память свои фотографии в траурных рамках, редактировал завещание и заказывал венки. Уже за неделю до отлета я стал своим человеком в городском похоронном бюро и успел забронировать четыре места на кладбище, на тот случай, если мой прах вернется на Землю по частям. С гордостью могу отметить, что в то время к загробному существованию я был экипирован не хуже фараона Рамзеса Второго, а по некоторым показателям так даже и лучше.

Сослуживцы глядели с сочувствием. Они говорили, что на мне лица нет и что еще немного — и мне удастся умереть своей смертью на Земле и таким образом избежать мучений и ужасов на других планетах.

В космопорте я выяснил, что полеты в нужную мне часть галактики крайне редки. Никаких регулярных рейсов к А-13 — С-147 не существовало. Раз или два в три года туда залетали «грузовики». Они завозили почту, продукты, оборудование, а обратным рейсом везли местных бронтозавров для космических зоопарков Земли и других цивилизованных планет. Пассажиров, как правило, брали редко и неохотно. Правда, в конце концов для меня нашли подходящий корабль.

Капитан, загорелый, широкоплечий, коренастый детина, оказался старым космическим волком со стальными клыками, железной волей и, как ни странно, вполне добродушной улыбкой и хитрым прищуром спокойных карих глаз. Дремучие заросли, покрывавшие обширные пространства его физиономии, очевидно, никогда не подвергались расчистке бритвой. О существовании парикмахерских бравый капитан, естественно, не догадывался. В первые минуты нашего знакомства я был совершенно потрясен его видом и долгое время пытался сообразить, где у него кончается шевелюра, а где начинается борода, уже потом понял, что все это у капитана единое и неделимое целое.

Звали капитана Прохор Булкин. Когда нас представили друг другу, он медленно осмотрел меня сначала одним глазом, левым, затем подключил к осмотру свой правый глаз и, составив определенное мнение о моей персоне (очевидно, мнение это было не очень лестным для меня), сказал:

— Угу! — это, видимо, означало, что со мной все более-менее ясно.

В душе я содрогнулся, но промолчал.

— Что ж, — ответил капитан представителям нашего института на их немые вопросы о моей дальнейшей участи. — До планеты мы его довезем, если, конечно, организм пассажира, — тут капитан бросил выразительный взгляд в мою сторону, — выдержит все тяготы пути. Сами-то мы полетим еще дальше и обратно на Землю забрать вашего друга сможем только месяцев через пять — десять… — Как-то очень уж неопределенно протянул капитан, словно прикидывая, стоит ли заворачивать к А-13 — С-147 на обратном пути за мной и не будет ли это пустой тратой времени и горючего. — Впрочем, — добавил капитан Прохор после некоторого раздумья, — будем надеяться, что с вами, товарищ Авоськин, за эти месяцы ничего серьезного не случится. Филька! Покажи нашему пассажиру его каюту!

На зов капитана из недр звездолета вылез маленький, шустрый робот, довольно древняя модель, если судить по облупленной краске на боках и по многочисленным вмятинам и заплатам на корпусе, от заводской полировки которого, увы, давно не осталось и следов. Робот козырнул капитану, подхватил мои чемоданы и бодро заковылял по коридору куда-то в носовую часть звездолета. Я поспешил за ним.

После осмотра каюты, напоминавшей отделение музея археологии (то самое, над которым висит табличка: «Здесь жили наши далекие предки в Доледниковый период»), я отправился побродить в последний раз по своей родной планете.

Отпуская меня на прогулку, Прохор Булкин сообщил, что вылетаем завтра в семь и что если мне вздумается опоздать хоть на минуту, то я буду добираться до своей планеты пешком. Учитывая общее состояние моего здоровья и то, что до А-13 — С-147 около четырехсот парсеков, капитан полагал, что такая перспектива меня не совсем устроит. И я поспешил заверить капитана Прохора, что вернусь вовремя.

Глава 3

Корабль, на котором я начинал свои странствия, носил гордое имя «Звездный орел». Его надо было видеть! Теперь таких уже, к счастью, не строят. Гравитационные двигатели! Обшивка из необделия! Реликт! До сих пор не понимаю, почему эта штука летала. Любой служащий музея звездоплавания согласился бы пожертвовать своей правой рукой, лишь бы заполучить «Звездный орел» в качестве экспоната.

Но факт остается фактом — «Орел» ползал от звезды к звезде, от планеты к планете, ухитрялся перевозить грузы и даже пассажиров.

Когда до меня дошло, в каком саркофаге собираются везти мою особу, а дошла эта истина до меня на вторые сутки полета (первые сутки мне посчастливилось благополучно проспать в своей каюте), меня затрясло. Если на Земле еще могли возникать какие-то худосочные иллюзии по поводу итогов моей командировки, то теперь и остатки надежд были развеяны, точно хвост кометы.

— Да! — сказал я себе. — На землю мне уже, видимо, не вернуться даже по частям.

И я отправил срочную депешу, в которой отменил свое старое решение относительно кладбища, и засел писать некролог.

Вообще говоря, существует широко распространенное заблуждение, будто бы сочинение некролога — священная обязанность ваших родных и близких. Я считаю, не стоит взваливать на друзей и убитых горем родственников такую ответственную задачу, тем более что трудно заранее сказать, насколько хорошо они с ней справятся. Думаю, лучше самого покойника никто о нем некролога не напишет. В этом пункте стоит быть предусмотрительным. Времени у меня было достаточно, и я мог позволить себе подобную роскошь. Помню, мое творение начиналось словами: «Он был скромным тружеником науки…» Далее я перечислял свои способности, таланты и моральные качества, среди которых: объективность, целеустремленность, принципиальность и т. п. на четырех страницах. Впоследствии, когда я читал некролог близкому кругу друзей, многие не могли удержаться от слез. Даже наш капитан Прохор Булкин, помню, пожал мне руку и сказал, что только из этого опуса узнал, какой я золотой человек и как меня будет недоставать им всем, если я вздумаю «сковырнуться».

Да что капитан, я сам, грешным делом, слезу пустил над этим автонекрологом, а с роботом Филькой плохо стало — две микросхемы перегорели, так-то вот! Было время! Эх, молодость! Каких глупостей не наделаешь! Впрочем, я отвлекся, вернемся, так сказать, к магистральной линии сюжета.

Команда «Звездного орла» состояла из трех человек: самого капитана Прохора, механика-кибернетика Степана и штурмана Григория. Да, был еще Васька, лохматый нахальный кот серой масти, достаточно испорченный и развращенный, чтобы завоевать любовь капитана и команды. Кот и Филька были большие друзья. Робот помогал Василию обтяпывать кое-какие грязные делишки. Например, я убежден, что это они утащили из моего, чемодана два килограмма первосортной свежекопченой, марсианской колбасы в первый же день моего появления на звездолете.

В первые дни знакомства я не оценил Фильку в должной мере, Свои обязанности он выполнял из рук вон плохо, за годы общения со всякой бродячей публикой характер у робота порядком испортился — Филимон выучился врать, подхалимничать, ябедничать, играть в азартные игры и отравлять жизнь одиноким пассажирам. У капитана он числился в любимчиках — и ему многое сходило с рук. На звездолете, кроме Фильки, было еще сорок роботов новейших моделей, но ни один из этих роботов не обладал такой ярко выраженной индивидуальностью и по популярности с Филимоном сравнить-* ся не мог. Да, но я опять, кажется, углубился в частности.

К концу первой недели полета я уже почти свыкся со своим безвыходным положением. И у меня даже начали возникать какие-то нежные чувства к капитану, своего рода признательность за сохранность моей жизни — ведь «Звездный орел» продолжал существовать вопреки всем моим прогнозам.

Со Степой у меня быстро установились приятельские отношения. С виду ему было около тридцати лет, Трудолюбив. Исполнителен. Носит короткую прическу, на лице никаких следов растительности. Обычно одет в лыжные брюки, свитер, на ногах тапочки. «Орел» для него дом родной, и вел он себя, соответственно, по-домашнему.

В свободное от вахт и работы в мастерской время Степан любил стряпать, играть в шахматы и рассказывать старые космические анекдоты и разные таинственные истории, которые случались с ним или его знакомыми в отдаленных уголках нашей родной галактики.

Штурман Григорий — долговязый, мрачноватый детина лет сорока, в отличие от Степана, носил модную еще в средние века короткую козлиную бородку, обычно одет был в форму космического флота Земли и застегнут на все пуговицы. Башмаки его всегда были начищены до зеркального блеска, рубашки отутюжены. На указательном пальце правой руки Григорий носил массивный перстень белого металла с крупным, сверкающим розовым камнем и надписью по ободку на неземном языке. Словом, Григорий — весьма солидный, обстоятельный мужчина без вывертов и до предела серьезный. В свободное время он снисходительно слушал наши разговоры, сам больше молчал, любил покопаться в книгах, с упоением штудировал «Историю населенных планет» Томаса Штриптерметера, издание седьмое, дополненное и исправленное. В корабельной библиотеке были, кажется, все сто двадцать четыре тома, и Григорий, по-видимому, собирался осилить их полностью, со всеми комментариями, приложениями и дополнениями. Как говорится, задача достойная, но, если принять во внимание скоротечность нашей жизни, едва ли осуществимая.

Обедали и ужинали мы в кают-компании. И каждый раз после еды, удобно развалившись в кресле, Степан играл с капитаном в шахматы и с завидной говорливостью подкармливал нас попутно своими историями. Обычно в это время за спиной его стоял Филька и подливал в бокал из большой бутылки какой-нибудь ароматный освежающий напиток. Капитан Прохор держал на коленях кота Василия, почесывал у него за ухом, неторопливо передвигал фигуры на шахматной доске и слушал. Григорий задумчиво листал книгу, изредка поглядывал на шахматную позицию и что-то тихо бормотал себе под нос. Я скромно сидел в уголке и наблюдал.

Степан над позицией почти никогда не задумывался, играл легко, фигуры переставлял быстро, во время игры часто смеялся, подмигивал мне. А когда игра у него не шла и позиция была проигрышная, разводил руками, улыбался и говорил:

— Роковая случайность. Перст судьбы. Обстоятельства оказались сильнее нас.

Глава 4

Дни полета тянулись медленно и монотонно.

Я почти уверовал, что доберусь до А-13 — С-147 без приключений, когда начались неприятности.

Мы ужинали в кают-компании. Вдруг на экране над дверью вспыхнула устрашающая надпись: «Метеоритная опасность! Внимание! Команде занять рабочие места! Внимание!».

Взревели сирены. По коридорам звездолета забегали и засуетились роботы.

У меня похолодела спина и спустились руки в предчувствии чего-то ужасного.

«Все, — мысленно сказал я себе, — Тимофей, дела твои плохи…»

Капитан Прохор быстро поднялся из-за стола, одним огромным глотком допил стакан чая и, на ходу дожевывая бутерброд с синтетической марсианской колбасой, кивнул Григорию:

— Пошли! Степан, потом доиграем. Проверь аварийную систему и герметичность жилых отсеков. Тимофей, тебе лучше оставаться на месте. Главное, не волнуйся! В случае попадания метеорита в корабль что делать, знаешь?

— Нет! — честно признался я.

— Странно, — сказал капитан Прохор, — в инструкциях все описано подробно. А инструктаж с тобой проводили! Впрочем, ладно. У Филимона проконсультируйся.

И они ушли, оставив меня в кают-компании одного.

Сирены всё завывали. Аварийные надписи продолжали мигать.

Я бросился искать Филимона и нашел его в каюте капитана.

Филимон делал электромассаж коту Василию. Василий сладко жмурился, пофыркивал и, очевидно, пребывал в совершеннейшем блаженстве. На мигание экранов и завывание сирен ни робот, ни кот не реагировали.

— Филимон! — закричал я, подбегая к роботу. — Что нужно делать при попадании метеорита в звездолет? Скорее!

Филимон скосил на меня свои желтые электронные глаза и, не прерывая манипуляций над котом, медленно начал:

— Задание понял. Требуемая информация сосредоточена в Общем Космическом Уставе. Приложение 2. Инструкция по противометеоритной безопасности. Страница 211, строки пятнадцатая — двадцать четвертая… При разгерметизации жилых помещений звездолета пассажирам необходимо быстро надеть скафандры, подключить систему жизнеобеспечения. Проверить наличие запасов кислорода в баллонах и ждать спасателей. Главное, соблюдать спокойствие! Не сеять панику! В первую очередь эвакуируются женщины и дети. Мужчины помогают…

— Погоди, Филимон! Об этом я знаю. Скажи, где скафандры?

— Уточните вопрос. Какие именно скафандры вес интересуют?

— Что значит какие?

— Скафандры разные бывают, — назидательно прогудел Филимон. — Есть рабочие скафандры, есть антигравитационные, есть глубинные, для тяжелых планет, есть радиационноустойчивые, есть противоплазменные скафандры для сверхвысоких температур, есть…

— Хватит! Хватит! Я все понял! Меня интересуют скафандры спасательные, которые надевают пассажиры при разгерметизации корабля. Где они у нас хранятся? Живо докладывай!

— Скафандры спасательные, — вновь монотонно забубнил Филимон, — согласно инструкции… хранятся в индивидуальных кабинках членов экипажа при каютах и, второй комплект, в подсобном помещении рядом с кают-компанией.

— В кают-компании! — вскричал я. — Что же ты сразу не сказал, изверг! — И я помчался в кают-компанию разыскивать скафандры.

После десятиминутных раскопок в подсобных кладовках я нашел то, что мне было нужно. Найти нашел, а надеть не успел. Сигналы тревоги погасли, сирены перестали завывать, и в кают-компанию вернулся хмурый и раздраженный Григорий. Он косо посмотрел на мои старания натянуть на себя спасательный скафандр, почему-то сдавленно хихикнул и устало плюхнулся в свое излюбленное кресло рядом с книжными секциями и взял в руки том энциклопедии.

— Не понимаю, — сказал я обиженно, — над чем здесь можно хихикать? Опасность! Человек пытается выполнить требования инструкции — залезть в скафандр, а вы, Григорий Маркелович, иронизируете… Не понимаю.

Григорий примирительно ухмыльнулся.

— Я не над тобой хихикаю, старина, а над этими самыми требованиями инструкции. Хотел бы я посмотреть на того умника, который их сочинял. Впрочем, опасность миновала. Кончай свои упражнения. Скафандр положи на место. Сейчас капитан со Степаном вернутся, не надо их смешить, им не до того.

Я вопросительно посмотрел на Григория, внутри у меня все похолодело.

— А как там в рубке? Как там эти, как их, метеориты?

С минуту Григорий рассматривал меня молча, точно впервые видел и удивлялся, откуда это выползло такое редкое и неизвестное науке существо, затем поморщился и сказал:

— Обошлось. Проскочили. Скафандр положи, тебе он не понадобится в любом случае. Мы в десяти парсеках от Солнечной системы, а если учесть, что запас кислорода и пищи к скафандру прилагается недельный, то добраться в нем до Земли пешком тебе будет трудновато. Ясно?

— Конечно, ясно. Разве я возражаю? — сказал я. — Значит, обошлось? Это просто чудесно. А капитан где?

— Капитан в рубке выправляет курс. Автопилот вышел из строя.

— То есть как вышел? — вздрогнул я от ужаса.

— Обыкновенно, — пожал плечами Григорий. — Микропробоина.

— А Степан что делает?

— Степан готовит роботов к аварийным работам, к выходу в открытое пространство. Кое-какой ремонт наружных механизмов требуется.

— Ремонт? — я зашатался. — Какой ремонт? Мы же в полете?

Григорий почему-то нахмурился и отвернулся, пробормотав:

— Конечно, в полете, где же еще? До ближайшего космодрома лететь — о-го-го! Неполадки надо устранять на ходу, иначе…

Штурман выразительно причмокнул и углубился в изучение очередного тома Штриптерметера. В мою сторону он больше не глядел, и я с замиранием сердца спросил:

— А разрушения-то большие?

— Пустяки, — махнул рукой штурман. — Кроме автопилота, внутри почти все цело.

— А снаружи?

— Мелочи. Два противометеоритных экрана разорвал©. Покорежило стабилизаторы планетарных двигателей, кое-где обшивку порвало… Перерасход топлива… Выкрутимся. Свернем к ближайшей населенной планете и приведем все в норму.

— А со мной что будет? Я же лечу на А-тринадцать — С-сто сорок семь, меня ждут, у меня научные цели…

— Не говори глупостей! — фыркнул Григорий и углубился в чтение.

Мне стало совсем плохо. Тимофей, сказал я себе, Твоя одиссея может плохо кончиться. Ты на краю пропасти.

Через некоторое время в кают-компанию возвратились Степан и капитан Прохор.

Степан устало потирал руки и что-то вполголоса говорил капитану. Прохор слушал, одобрительно покачивал головой и почесывал бороду. Мне удалось расслышать из их разговора только два слова:

— Арис… Восьмая…

Григорий при появлении капитана отложил книгу и поднялся, собираясь на вахту.

— Читай! Читай! — басовито прокряхтел Булкин, усаживаясь за столик. — Мы со Степаном продолжим нашу игру.

— А как же? — штурман кивнул в сторону рубки. — Вы что? Уже автопилот отладили?

— Не трепыхайся, боцман, — бодро и, как мне показалось, весело сказал Степан. — Исправим в свое время, а пока Филимон ведет звездолет. Сам знаешь, у него навыки.

— Понятно, — скептически фыркнул Григорий. — С его навыками долго не протянем. Вы бы, капитан, еще коту Василию доверили управление…

Капитан Прохор добродушно улыбнулся.

— А что? Василий — кот сообразительный. Помнишь случай на Туке? Сколько людей тогда он спас? То-то! А за Филимона не волнуйся, четырехчасовую вахту старик выдержит. А мы за это время решим, что дальше делать.

— Что решать? Ремонт нужен, — пожал плечами Григорий.

— Какой разговор? Роботы уже ковыряются снаружи. Сутки, другие — и что сможем — выправим, — сказал Степан. — А вот топливо… С ним туго…

— Что топливо? — заволновался Григорий. — Много пропало?

— Порядочно, — нахмурился капитан. — И самое печальное, что перерасход велик. Видимо, есть пробоины в зеркалах и экранах. А эти пробоины, сами знаете, в полете не устранить. Словом, придется менять курс. Надо искать планетку поближе. Какие будут соображения, Григорий?

— Какие соображения? Все ясно — надо искать планету. — Штурман призадумался. — Район малоизученный. Цивилизованных планет раз, два… и больше нет. — Григорий вытащил из верхнего ящика стола метровых размеров звездный атлас и зашелестел страницами.

Мы все молчаливо ожидали результатов.

— Вот. Я же говорил, — обиженно поежился штурман. — Всего одна приемлемая планета, но и с ней не все просто.

— Какая планета? — оживился капитан.

— Арис. Восьмая. Эпсилон Верблюда.

Степан и Прохор переглянулись.

— Правильно, — согласился со штурманом Булкин. — Другие еще хуже. Придется лететь на Арис. У них хоть техника кое-какая имеется. Иди, Григорий, рассчитывай курс. Сколько нам понадобится?

Григорий решительно поднялся из кресла и направился к выходу, бросив через плечо:

— Дня за три на гиперпространственной тяге должны добраться. А вот что дальше будет?

— Разберемся, — успокоил штурмана Булкин. — Не из таких переделок выкручивались.

Штурман ушел в рубку. Капитан продолжил игру в шахматы. Минут десять они со Степаном лениво передвигали фигуры. Затем Булкин хлопнул себя по лбу и заторопился.

— Совсем из головы… Надо же готовиться к встрече с хозяевами планеты. Я пошел. Ты, Степан, объясни Тимофею ситуацию и правила поведения. Меня скоро не ждите.

И мы со Степаном остались в кают-компании одни.

Я вопросительно посмотрел на кибернетика.

Степан смущенно развел руками:

— Тимофей, не переживай. Правила всего два. Первое — сохранять спокойствие при любых обстоятельствах. И второе — не делать глупостей, активно использовать свои мыслительные возможности. — Степан жизнерадостно улыбнулся. — Все самое страшное позади. Кошмарный был случай. Два экрана в пыль! Главный отражатель на четыре части раскололся. Волноводы всмятку. Топлива в обрез. Но держимся! Теперь до Арис дотянем, и порядок.

— Гм! — неуверенно начал я. — Что это капитан говорил про эту планету? Мне показалось, он без особого энтузиазма к ней летит.

— Пустяки! Планета не из самых худших. Конечно, возможны некоторые трудности, издержки контакта…

Разные там фибрилляции… — как-то очень неопределенно протянул Степан. — Впрочем, справимся. Да, тебе советую заглянуть в справочник. — Степан кивнул на оставленный Григорием на столике том Штриптерметера. — Там кое-что об Арис можно почерпнуть.

Я последовал совету кибернетика и взял со стола книгу, раскрытую на странице со статьей о планете Арис. И мне стало ясно, что штурман еще до возвращения капитана и кибернетика подумывал о возможности посадки на эту планету.

Об Арис в справочнике было ровно десять строчек. Дата открытия. Координаты. Состав атмосферы. Размеры, масса, тип планеты. Климатические условия. Еще какие-то характеристики. И в конце сообщалось, что местная цивилизация малоконтактна и обладает ярко выраженной страхоскопичностью. Последнего слова я не знал.

— Что такое страхоскопичность? — спросил я Степана.

Степан фыркнул и улыбнулся.

— Вот когда прилетим — узнаешь. Лучше пошли ко мне в мастерскую. Поможешь разобрать автопилот.

Глава 5

Время за починкой приборов в мастерской шло быстро. Пока мы со Степой разбирали автопилот, заменяли и перепаивали поврежденные блоки памяти, выискивали перегоревшие узлы, незаметно пролетело трое суток и «Звездный орел» опустился на центральном космодроме планеты Арис.

Капитан Прохор сразу после посадки поспешил связаться с местными службами космофлота. И не успели еще остыть двигатели, как за Булкиным приехала черная бронированная машина, и капитан, прихватив большой коричневый портфель, туго набитый документацией, уехал в город утрясать с администрацией планеты все формальности, связанные с ремонтом звездолета и нашим посещением Арис.

Григорий после отъезда капитана сказал, что оформление всех документов — история крайне продолжительная и что нам тоже надо размяться.

— Это мысль! — поддержал штурмана Степан. — Облачаемся в парадные доспехи и на прогулку. Надо же и нам подышать свежим воздухом.

Состав атмосферы и климатические условия планеты были близки к земным, и я очень удивился, заметив, что Степан и Григорий влезли в легкие защитные скафандры, а к поясам прицепляют по два лучевых пистолета. Григорий же, помимо этого вооружения, перекинул через плечо еще и гравикарабин с электронным прицелом.

— Позвольте, но у нас же вроде бы намечается мирная экскурсия на планету с разумным населением, вполне цивилизованную планету, — выразил я свое недоумение. — К чему все эти предосторожности? Мы, надеюсь, не на крупного зверя собираемся охотиться?

— Всякое случается, — возразил Степан. — Если ты, Тимоша, надумал идти с нами, живо надевай скафандр и не отставать! И учти, на незнакомой планете лучше не зевать по сторонам.

Мне пришлось согласиться и последовать примеру моих товарищей. Вскоре все были готовы. И мы выбрались из корабля и бодро зашагали по окрестностям космопорта. Времени до возвращения капитана было достаточно.

На непривычного человека пейзажи планеты Арис производили, прямо скажу, странное впечатление. Сразу за территорией порта начинались различные постройки вперемежку с квадратами лесопарковой зоны. Архитектура строений была достаточно разнообразная и весьма запутанная. В одном квартале соседствовали вполне современные высотные здания в сто и двести этажей из стекла, бетона и пластика и приземистые циклопические сооружения из базальтовых и гранитных плит — не то древние храмы, не то заново отреставрированные усыпальницы первых царей планеты. Готические соборы с острыми шпилями и средневековые замки, окруженные высокими кирпичными стенами с зубцами и бойницами, возвышались над очень милыми двухэтажными домиками с черепичными крышами, дымовыми трубами и маленькими, закругленными сверху оконцами. И здесь же, через дорогу, торчали полукилометровой высоты башни из стали и цветного, темно-зеленого стекла. А чуть в стороне виднелись купола каких-то восточных дворцов и башенки, очень напоминающие турецкие минареты.

В парковой же зоне чередовались почти свободные от растительности полупустынные участки с редкими сухими кустиками каких-то колючек и могучие массивы пятидесятиметровой высоты непроходимого дремучего леса. Попадались и участки степи, заросшей высокими, густыми травами, цветущими кустарниками и мясистыми фиолетовыми растениями, близкими по форме к гигантским кактусам Мексики.

Мы тесной группой медленно продвигались по широкой извилистой улице среди покосившихся домишек и вросших за долгие столетия в почву древних, частично разрушенных храмов, когда откуда-то из-за угла новенького рыцарского замка выскочило несколько человек. Двое жителей планеты, самого разбойничьего вида — лохматых, небритых, в пыльных кожаных куртках и залатанных штанах, размахивая револьверами и ятаганами, устремились в ближайшие заросли кустарников. За ними следом погнались с криками, весьма напоминающими ругательства, трое усатых, элегантного вида молодцов в военных формах, вооруженные карабинами и автоматами. Между убегающими и их преследователями завязалась оживленная перестрелка.

После первых же выстрелов Григорий и Степан бросились на булыжную мостовую.

— Ложись, Тима! — крикнул Степан и, заметив, что я медлю и продолжаю с изумлением наблюдать за стреляющими, очень ловко сделал мне ногой подсечку.

Я от Степана не ожидал такой пакости и, конечно, больно стукнулся плечом о камни мостовой. Мое возмущение действиями кибернетика уже готово было выплеснуться наружу, но в этот момент я заметил, как в метре над нами от стены ближайшего дома посыпалась штукатурка и брызнули осколки камня, а над моей головой противно свистнули пули. И я поспешно втянул, голову в плечи и прижался к булыжникам.

К счастью, погоня и перестрелка быстро переместились в заросли и стали затихать в направлении дремучего леса. И мы смогли встать и отряхнуться.

— Однако! Что все это означает? — спросил я нервно. Степан виновато отряхнул пыль с моего скафандра.

— Извини, старина, пришлось повалить тебя. Очень уж ты медленно реагировал. Стреляют же, понимать надо — не маленький.

— Что это было? — спросил я. — Натурные съемки боевика? Ограбление банка?

— Кто его знает, — ответил Степан. — Думаю, обычная погоня со стрельбой. А мы случайно вклинились в сюжет и могли пострадать.

— Могли, — фыркнул я обиженно. — Я уже пострадал, чуть руку и плечо не сломал при падении.

— Не теряйте бдительность, мой друг! — назидательно произнес Григорий и вдруг, сорвав с плеча гравикарабин, стал угрожать кому-то кулаком.

Я поднял голову и зашатался.

В полукилометре над нами, точно какой-нибудь ястреб-тетеревятник, кружил в восходящих потоках воздуха, лениво помахивая огромными перепончатыми крыльями, золотистый дракон. Очевидно, мы уже несколько минут привлекали его внимание и лишь угрозы Григория заставили дракона пока воздержаться от прямого нападения. Презрительно плюнув в нашу сторону огнем и выпустив клубы черного дыма, чудовище сделало над нами прощальный круг и, несколько' раз энергично взмахнув крыльями, удалилось за высокие зубчатые стены ближайшего замка.

— Вот нахал! — сказал я возмущенно. — Что же вы не стреляли, Гриша?

— Нельзя, — пояснил Григорий. — Их мало осталось, редкий вид — дракон огнедышащий, охраняется законом. А лицензии на отстрел у нас нет. Да и жалко было бы стрелять, красивое животное.

— Гм… И много здесь таких чудес? — полюбопытствовал я, начиная испытывать смутное беспокойство. Бродить по планете, на которой вот так, запросто, точно воробьи какие-нибудь, порхают в голубом безоблачном небе весьма внушительных размеров сказочные ящеры, мне что-то расхотелось.

— Чудес, как и везде, хватает, — беспечно ответил Степан. — Фауна местная особенно богата древнейшими мифологическими видами… Куда?!

Окрик был адресован мне. Позади нас вдруг послышалось оглушительное тарахтение. Предчувствуя очередную неприятность, я метнулся в придорожные заросли, но был схвачен Григорием за руку и отброшен к замшелой гранитной стене замка, вдоль которой мы странствовали в этот момент. Мимо нас, примерно в метре от поверхности дороги, с реактивным ревом неслось, оставляя за собой длинный сизый шлейф гари и серного дыма, приземистое бочкообразное сооружение. Я было решил, что это просто какая-нибудь заурядная летающая тарелка с испорченным глушителем, но вскоре переменил мнение. Аппарат, поравнявшись с нами, резко затормозил и громыхнул об мостовую. Из распахнувшейся дверки высунулась красивая девица с косматыми, до пояса, огненно-рыжими волосами, в коричневой спортивной курточке и голубых брючках.

Мило улыбаясь, красавица устремила в нашу сторону горящий призывный взгляд больших темно-зеленых глаз и, помаргивая невероятной длины ресницами, чисто по-русски сказала:

— Мужики! Что же вы всю дорогу загородили? Если в город — одного могу подбросить. Ну, кто смелый?

Взгляд красавицы оценивающе прошелся по штурману и кибернетику и замер на мне.

Время остановилось. Я остолбенело созерцал возникшее видение. В голове стало непривычно пусто: все мысли отшибло вместе с памятью. И только один вопрос лениво трепыхался где-то в глубинах подсознания: откуда такое чудо и кто она? Наверное, актриса, решил я, или певица. Словом, нечто небесное. Если же все жительницы Арис обладают подобной внешностью и фигурой, то никуда дальше с этой планеты не полечу. Остаюсь! От такой женщины улететь невозможно. К черту А-13 — С-147 и все мои изыскания, — размышлял я, зачарованно разглядывая рыжую красавицу.

Ноги мои сами собой пошли в направлении летательного аппарата.

Начавшую было образовываться гармонию сердец грубо разрушил Григорий. Штурман остановил меня, поспешно схватив своей железной рукой за плечо, и прошептал сквозь зубы:

— Куда ты лезешь, козлик?

Я, понятное дело, оскорбился. Вдруг предельно ясно я осознал, почему в старину из-за улыбки дамы кавалеры протыкали друг друга ржавыми шпагами и подсыпали стрихнин в золоченые кубки с бургундским вином своим лучшим друзьям и благодетелям. Каюсь, я готов был уже последовать примеру упомянутых кавалеров, взорваться и нагрубить Григорию, но все карты спутал Степан. Лучезарно улыбаясь, он приблизился к рыжей красавице, отвесив изысканный поклон, поцеловал ей руку и вежливо извинился:

— Мадам, — проворковал он, проникновенно заглядывая рыжей в глаза, — я и мои друзья всегда к вашим услугам. Поверьте, в любое время года и любое время суток каждый из нас почтет за счастье составить вам компанию. Но, увы, мадам, в данный момент нам, очевидно, не по пути. Мы не спешим в город, а всего лишь любуемся окрестностями космопорта. Увы, служба призывает нас на корабль. Злой рок. Перст судьбы. Обстоятельства, мадам, сильнее нас…

Чувствовалось, на Степу накатило вдохновение. Видимо, он бы еще долго выписывал замысловатые словесные пируэты и молол разную чушь, но красавица с такой скукой в глазах посмотрела на него, что Степа умолк на полуслове.

— Так вы с Земли? — сказала она, на секунду задержав взгляд на эмблеме, украшавшей левый рукав Степиного комбинезона. — «Звездный орел»? Это тот побитый звездолет, что стоит на третьей площадке?

Степан утвердительно кивнул.

— Как интересно! — вздохнула красавица. — Моя бабушка тоже была родом с Земли. Что ж, счастливо оставаться, служивые. Надеюсь, это не последняя наша встреча. Кстати, — девица извлекла из кармашка куртки серебристую визитную карточку и протянула Степану. — Попадете в город — заглядывайте. Буду рада поболтать. Желаю удачи! — И с некоторым сожалением взглянув в мою сторону, рыжая красотка подавила тяжелый вздох и запрыгнула в кабину.

Дверца с треском захлопнулась и через мгновение, окутав нас клубами едкого дыма, аппарат взмыл над мостовой и затерялся вдали.

— Фу! — закашлялся Григорий. — Дышать нечем. Надо было намекнуть этой расфуфыренной гурии, чтобы новый фильтр на свою телегу поставила и глушитель сменила.

Я подошел к печально смотревшему вслед красавице Степану и молча взял из его руки визитную карточку незнакомки. На карточке красивыми золотыми буквами на трех языках (русском, английском и межпланетном трансинге) было выведено:

Терзалия Крис 

Фея 

Планета Арис 

Город Золотых холмов 

Улица Голубой розы 

Старая мельница 

Стучать три раза

Ни номера видеофона, ни номера переговорного браслета почему-то указано не было.

— Что такое «фея»? — спросил я подошедшего Григория. — Первый раз встречаю такую профессию…

Штурман, ничуть не смущенный вопросом, повертел в руках визитную карточку, вернул ее мне и безапелляционно заявил:

— Ведьма по-нашему будет! — и, почесав задумчиво бороду, с восхищением добавил: — Красивая ведьма! Терзалия! Придумают же имечко.

— Однако, пожалуй, нам пора и на корабль, — сказал выведенный из состояния задумчивости последними возгласами штурмана Степан. — Погуляли — и хватит. До возвращения капитана из города надо быть на местах. О Терзалии потом вздыхать будете. А пока к ремонту готовиться надо. Работы, сами знаете, по уши. Пошли! — И Степан, решительно опустив защитное стекло шлема, чтобы встречный ветер и пыль не били в глаза, зашагал к космодрому. На местные красоты и достопримечательности он уже внимания не обращал. Мы с Григорием переглянулись и поспешили за ним. На звездолет вернулись в тягостном молчании.

Глава 6

К вечеру приехал из города Прохор Булкин. Вид у капитана был хотя и утомленный, но достаточно бодрый, из чего я заключил, что изнурительная процедура переговоров с администрацией планеты и оформления бумаг позади.

— Заметано! — сказал Прохор с тяжелым вздохом, бросив портфель подоспевшему Филимону. — Завтра с утра привезут технику, приборы, материалы, оборудование, и начинаем ремонт. Сегодня всем отдыхать. Я пошел спать. — И капитан направился к себе в каюту.

Григорий потеребил свою бородку и покачал головой:

— Похоже, доконала старика вся эта дипломатия. Пожалуй, я тоже пойду на боковую.

И штурман выжидательно посмотрел на нас со Степаном.

— А мы с Тимофеем в шахматишки поиграем. Ты не против? — обратился ко мне Степан.

В шахматы, как, впрочем, и во все другие игры, я играл плохо и хотел уже вежливо отказаться, сославшись на усталость, переживания и обилие впечатлений первого дня на незнакомой планете, но я вспомнил странное поведение моих друзей во время прогулки по Арис, вспомнил Терзалию Крис и согласился.

Во время игры, решил я, у меня будет возможность выяснить кое-что у Степы. Кибернетик о планете Арис и ее обитателях должен знать многое или, по крайней мере, о многом догадываться.

И мы пошли в кают-компанию и сели играть. После первых же ходов, очевидно привлеченный стуком фигур о доску, вылез откуда-то кот Василий и с тоскливым мяуканьем стал крутиться под столиком и тереться головой о наши ноги. Вслед за Василием появился робот Филька и начал греметь посудой на кухне. Степан, раздраженный посторонними звуками, скосил на робота глаза и сказал:

— Филя, не ломай инвентарь и накорми кота, он явно просит дополнительную порцию печенки. Кстати, и нам принеси пожевать чего-нибудь и открой пару бутылочек вишневого сока. Ваш ход, Тима.

Пока робот накрывал на стол, расставлял тарелки с пирожками и открывал бутылки, я выждал удачный момент и спросил у Степана, что означает их с Григорием поведение во время прогулки по Арис.

— Я столкнулся на этой планете со многими непонятными вещами, — сказал я, — и мне хотелось бы разобраться, что к чему.

— Что тебя, собственно, интересует? — спросил Степан, передвигая фигуру. — На любой планете загадок предостаточно. Арис — не исключение.

— Меня интересует многое, — сказал я. — Во-первых, почему капитан с такой неохотой повернул к этой планете? Во-вторых, сама планета. Откуда здесь эти драконы, вся эта архитектурная окрошка? Что собой представляют жители планеты? Наконец, почему ты помешал моему знакомству с той девушкой? Я ведь понял все твои маневры.

— Хм! Дотошный ты мужик, Тимофей. Пожалуй, давно надо было посвятить тебя в некоторые подробности жизни этой планеты.

— Что же вас останавливало?

— Останавливала, скажем так, твоя робость. Капитан опасался, что тебе, человеку сугубо земному, кое-какие знания могут внушить паническое настроение. Сам понимаешь, паникер на борту — ситуация не из самых приятных. — Степан сочувственно посмотрел на меня. — Улавливаешь?

Мне стало стыдно. Я вспомнил все свои страхи первых дней полета, сочинение некролога… Трус! Жалкий трус! Вот кто ты, мысленно сказал я себе. Робость, слишком деликатно Степан привык излагать свои мысли. Трусость — вот как это называется. Они считают меня трусом…

— Улавливаю, — тихо прошептал я, чувствуя, что краснею. — Продолжай, я слушаю.

— Хорошо, — кивнул Степан. — Планета Арис, как ты уже догадался, довольно странная планета. И жители ее в некотором роде не совсем обычны. Дело в том, что почти все, что мы наблюдали на планете за оградой космопорта, придуманное… — Выдержав паузу, Степан посмотрел на меня и, не обнаружив заметной реакции на свои слова, продолжил: — Сразу, конечно, трудно понять, но все эти архитектурные выкрутасы, все растения, животные, все жизненные ситуации, свидетелями которых мы были, все это результат творческих усилий жителей Арис. Да и сами жители планеты, если так можно выразиться, тоже результат своих собственных творческих усилий.

Я многозначительно крякнул. Пока в рассуждениях Степана все было понятно: «мы переделываем природу, а природа переделывает нас», «каждый человек сам творец своей судьбы» и так далее.

— Нет, Тимофей, ты, кажется, меня все еще не понимаешь. Параллели с жизнью людей на Земле здесь не годятся, это совсем другой мир… Похожий, но другой.

— Я в этом и не сомневаюсь! — убежденно ответил я. — Конечно, другой!

Как мне показалось, Степа посмотрел на меня с жалостью.

— Видишь ли, — тихо продолжил он, — и сама планета Арис, и вся звездная система Эпсилон Верблюда — это гигантский творческий полигон.

— Не понял, — сказал я. — Что она собой представляет? Какой полигон?

Степан терпеливо пояснил:

— Театр! Можешь себе представить огромный театр размером с Солнечную систему, в котором ставятся и разыгрываются одновременно миллиарды пьес — драмы, водевили, инсценировки, комедии? Так вот, мы очутились в таком театре. Каждый житель планеты Арис и каждый путешественник, попадающий в эти края, является одновременно и актером, и режиссером, и автором романа, который он вольно или невольно создает и в котором участвует в качестве одного из героев.

— Не совсем понимаю, — признался я. — Сравнение жизни с игрой старо и почти ни о чем не говорит.

— Гм! — вздохнул Степан. — Ладно, начну объяснять с другого конца. Ходят легенды, что когда-то в глубокой древности на Арис жили обычные люди, пожалуй, очень впечатлительные, увлекающиеся, боготворившие искусство, но вполне нормальные, с нашей точки зрения. И вот это увлечение жителей Арис искусством со временем прогрессировало, разрасталось. Говорят, в истории планеты бывали периоды, когда повальное увлечение живописью, пением, поэзией, театром охватывало целые народы, страны. Случалось, из-за той или иной трактовки музыкального произведения возникали международные конфликты, доходило до кровопролития и даже начинались войны. Существуют различные гипотезы относительно того, почему искусство оказывает на жителей Арис такое сильное воздействие. Разбирать их подробно не буду. Сам я сторонник той мысли, что все дело в физиологии и психологии жителей планеты. Искусство, творчество — сильнейший, скажем так, наркотик для них. Так уж они устроены, что прекрасное и возвышенное не может оставлять их равнодушными. Я не преувеличу, если скажу, что среди жителей Арис во все времена трудно было найти человека, который бы с раннего детства не мечтал стать художником, писателем, поэтом, музыкантом, словом, представителем какого-либо вида искусства… — Степа на мгновение умолк, перевел дыхание.

Я уже хотел было полюбопытствовать, на чем же держится экономика Арис, если все занимаются искусством, но Степан не дал мне возможности вклиниться в его монолог.

— Ты, конечно, догадываешься, — сказал он, — что всем жителям планеты, как бы они того ни желали, заниматься только искусством было бы затруднительно и даже невозможно. Кому-то надо трудиться в поле и на заводах, строить жилища и развивать технику и промышленность. Кстати, и способности к творчеству не у всех жителей планеты были развиты в должной мере, и в этом, на мой взгляд, как раз и состояло величайшее противоречие общества Арис, величайшая трагедия многих и многих его индивидуумов.

Разрыв между желаниями и возможностями. Разрешение этого вечного противоречия и двигало прогресс на планете. На Арис почти все виды человеческой деятельности — и наука, и техника, и сельское хозяйство развивались, отталкиваясь от этого противоречия. Почему это происходило? Почему искусство на Арис стало этаким двигателем прогресса? Видимо, причина в местных условиях. На Арис почти повсеместно очень благоприятные климатические условия, оптимальные для человека. Жителям планеты не приходилось, как, например, землянам, покорять природу, бороться с голодом, холодом, засухой, наводнениями. Поэтому, очевидно, все технические достижения жителей Арис шли от искусства, опирались на искусство и совершенствовали его. К чему это привело? Возникла очень интересная, даже экзотическая, форма общества, цивилизации, у которой техника искусства, образное мышление развились настолько, что само искусство превратилось уже в некое чародейство, всемогущую силу, для которой нет ничего невозможного. Жители Арис научились силой своего воображения не только придумывать героев, ситуации, пейзажи, различные предметы, но и могут делать этих героев и придуманный мир реальными. Они научились вписывать свои фантазии в действительность планеты, научились материализации, овеществлению образов. Одной силой мысли, игрой воображения некоторые мастера из местных способны создавать и передвигать горы, влиять на ход времени, на законы мироздания.

— Это же замечательно! — воскликнул я. — Обладать такой божественной силой! Искусство будущего! Как они, должно быть, счастливы! Нам бы на Земле такое умение!

— Э! — улыбнулся Степан. — Не все так розово и сладко, как ты себе вообразил. Загвоздка, как я уже упоминал, в том, что не все жители Арис одинаково талантливы. Да, среди них есть гении, но встречаются и бездарности, создающие такую убогую, халтурную придуманную, или, как они ее сами называют, вторичную реальность, что у постороннего человека, попавшего в эту реальность, волосы становятся дыбом. Кстати, таких халтурщиков, реаманов на Арис предостаточно. Больше того, обладая техникой реализации, многие из них имеют весьма примитивное воображение и предпочитают пользоваться готовыми схемами и рецептами, грубо говоря, плагиатом занимаются. Ты, наверное, заметил по архитектуре некоторых зданий, по всем этим замкам, минаретам, гангстерам, что многое на Арис взято из литературы землян. Да, было время, когда наши звездолеты поставляли для жителей Арис в огромном количестве исторические и приключенческие романы, фантастические повести, детективы. Мы тогда еще не подозревали, с кем имеем дело, и просто привозили требуемую информацию. А когда спохватились, было поздно. Здесь на планете и в ее окрестностях столько развелось всякой нечисти: и бандиты, и контрабандисты, и пираты, и политики, и маньяки, и ведьмы, и лешие, и вампиры, и привидения, и всевозможные исторические и доисторические персонажи, и мифические животные. Конечно, появилось и много прекрасного, чудесного, ведь на Земле во все века хороших художников и писателей хватало. И вот добро и зло схлестнулись в поединке на Арис, так что чертям стало жарко. Что говорить, только чрезвычайные обстоятельства заставили капитана повернуть звездолет сюда. Другого выхода не было. Конечно, мы знали, на что идем. А вот удастся ли выбраться отсюда — этого еще никто из нас не знает.

— Если все это так, — сказал я, — то трудно понять, почему сами жители Арис не взяли под контроль свое искусство, если это такая страшная, чудовищная сила. Почему халтурщикам не запретили заниматься реализацией? Ведь есть же здесь какие-то органы управления?

— Попытки контроля, конечно, были, но не все так просто, как ты, Тимоша, представляешь. Не так-то легко, знаешь ли, отличить настоящего художника от поделочника, вещь от фальшивки. Техника-то и у того и у другого на высоте. И потом, неудачи бывают и у мастеров, а шедевры иногда рождаются и у дилетантов. И потом возникает вечный вопрос: «А судьи кто?» Проблем здесь хватает. Вспомнить хотя бы знаменитый спор жителей планеты о том, каким должно быть искусство. Я уже давно интересуюсь историей Арис и мог бы расписать в деталях все тридцать восемь всепланетных диспутов на эту тему, но это займет много времени. Расскажу о сути спора. Случилось это пять или шесть веков назад. Почти все жители Арис вдруг занялись теоретизированием искусств и разделились на два лагеря. Одни утверждали, что искусство должно повторять природу, жизнь, подражать им. Сторонники же другого направления заявляли, что как раз жизнь должна повторять искусство, а не наоборот. Ибо говорили они: «Повторение действительности в искусстве — есть карикатура на жизнь, дубляж действительности. Нет, это сама жизнь должна следовать за искусством, ибо художник, человек-творец призван изменять мир, а не следовать его капризам». О! История этого давнего спора полна драматизма. Иногда доходило даже, до избиения и преследований сторонников той или иной теории, но в конце концов спор сам собой заглох. Как это бывает, время расставило все на свои места.

— Любопытно, — сказал я. — И какая же теория восторжествовала на Арис?

— Тебе разве не ясно? Обе теории основывались на крайностях, а крайности редко бывают справедливыми. В конце концов, жители этой странной планеты на собственном опыте убедились, что в чем-то искусство копирует действительность, а в чем-то жизнь копирует искусство. По этой причине, кстати, на планете до нашего времени сохранилось кое-что естественное, некоторые виды животных, растений. Возник, так сказать, симбиоз искусства и жизни.

— Теперь понимаю, — сказал я. — Значит, капитан Прохор, направив сюда «Звездный орел», был уверен, что мы, пока выберемся из этой звездной системы, обречены на опасности, приключения, различные невероятные события. Словом, мы попали в сказочный, фантастический мир, у которого свои законы и свое особое течение времени. Так?

Степан кивнул.

— Делаешь успехи, но ты, Тимофей, пока еще не все осознал. Мы ведь отныне герои этого мира и подчиняемся его законам. А да будет тебе известно, что законы эти очень жестки. Они гласят, что если герой силен, уверен в себе, умен, храбр, вынослив, справедлив, я имею в виду, естественно, положительного героя, то он выйдет из всех передряг благополучно, но если герой в чем-то отойдет от святой правды, смалодушничает, проявит трусость, нерешительность — его ждет быстрый и ужасный конец.

Видимо, я здорово побледнел, и по выражению моего лица Степану стало ясно, что до меня наконец дошло, в какую жуткую историю я попал. Конечно, и сам Степа, и Григорий, и капитан Прохор давно привыкли к опасностям. С их закалкой, прямодушием они вполне вписывались в роли удачливых положительных героев, мне же был уготован жалкий жребий неудачника, слюнтяя, труса, помирающего в конце третьего акта в каком-нибудь трухлявом сарае от заворота кишок, насморка, укуса ядовитого марсианского комара или еще чего-нибудь в этом духе. Только теперь я до конца прочувствовал, почему мои друзья держали меня в неведении относительно чудес планеты Арис. Они знали, здесь, в кошмарных дебрях реальности и воображения, в хитросплетениях сказок, фантазий, бытовых драм, ковбойских боевиков и уголовной хроники погибнет Тимофей Авоськин, найдет свой скорый и бесславный конец. Эх…

— Погоди лапки поднимать, — сказал Степан, дружески похлопывая меня по спине. — Еще не все потеряно. Ты ведь тоже участвуешь в постановке спектакля, и от тебя кое-что зависит. Надо бороться, в первую очередь с самим собой! Так-то, старик. Напрягай извилины! Ну, а сейчас пошли спать. Утро вечера мудренее. Да, самое главное, для чего я читал тебе все эти лекции. Эту красотку, как ее, Терзалию, выкинь из головы и думать о ней забудь! Теперь-то ты понял, что эта встреча с красавицей была завязкой действия, началом романа, в котором всем нам отведены какие-то роли, возможно, совсем не те, на которые мы претендуем. Понял? Нам и надо-то две недели здесь продержаться, пока ремонт не кончим. Уяснил?

Я кивнул, молча пожал Степану руку и уныло поплелся в свою каюту. В каюте я свалился на кушетку, лег на спину, заложил руки за голову и долго смотрел в потолок. На душе было горько и пакостно. Я попробовал уснуть, долго метался в постели, забылся уже где-то под утро, и мне приснилось лицо Терзалии Крис, ее насмешливые горящие глаза звали куда-то в неизвестность, завораживали, дразнили…

Глава 7

Проснулся я от грохота падающих стальных листов, беготни роботов и громовых раскатов капитанского голоса. Прохор ругался на трех языках с представителем местных ремонтников. Кажется, они привезли ему какие-то детали в меньшем количестве, чем он заказывал.

Начинался капитальный ремонт звездолета. И Степан, и Григорий, и робот Филимон, и даже кот Василий носились по коридорам с реактивным ревом. Все были заняты какими-то срочными и сверхсрочными делами, один я слонялся по каютам и бесцельно курсировал между рубкой управления и кают-компанией. Чувствовал я себя совершенно лишним, обделенным и глубоко несчастным. Слабая надежда, что и мне найдется во всеобщей суматохе какое-нибудь полезное занятие, правда, теплилась в моей душе. Чтобы не выглядеть отпетым тунеядцем, я предложил свои услуги Степану, но он сказал, что пока ему помощь не требуется и что я могу отдыхать и набираться сил. К штурману, а тем более к капитану, подойти в поисках работы я не решился, очень уж озабоченными они оба выглядели.

И чтобы хоть как-то убить время до обеда, я пошел к себе в каюту, взял листок бумаги, карандаш и, расположившись в кресле, стал почти машинально рисовать какие-то линии и завитушки. При этом я столь же машинально мурлыкал себе под нос слова популярной одно время очень печальной песенки, в которой речь шла о юном звездолетчике, который поссорился со своей любимой перед дальним рейсом, а потом погиб где-то у чужой звезды при выполнении особо опасного задания. Песенка была просто душераздирающая, вполне гармонирующая с моим настроением, и когда я добирался до последнего куплета, в котором были такие слова:

я чувствовал нездоровый озноб и желание выть волком.

Минут через десять такого скорбного мурлыканья я вдруг с удивлением обнаружил, что рисую по памяти портрет Терзалии Крис. Рисовальщик из меня всегда был никудышный, поэтому сходство портрета с оригиналом меня удивило и даже потрясло. «Уж не прорезался ли у меня под влиянием условий планеты Арис талант к живописи?» — размышлял я, с некоторой оторопью разглядывая, рисунок. И в этот самый момент случилось невероятное: лицо Терзалии на бумаге вдруг лукаво улыбнулось и подмигнуло мне левым глазом. Я выронил лист с рисунком и зажмурил глаза. «Успокойся, Тимофей, — сказал я себе, — у тебя начинаются галлюцинации. Ты переутомился, переволновался, тебе надо отдохнуть, подлечить нервы. Сейчас же найди Филимона и попроси у него успокоительную таблетку».

И я не очень уверенной походкой направился в кают-компанию, где робот Филимон после долгих занудливых расспросов о моем самочувствии выдал мне из корабельной аптечки все, что требовалось.

Однако таблетки помогли мало. Видение Терзалии Крис стало неотвратимо преследовать меня. Первые два дня я еще трепыхался, пытаясь следовать совету Степы, и стремился забыть Терзалию, но утром третьего дня почувствовал, что все мои попытки освободиться от навязчивого образа жалки и ничтожны. Я был порабощен, и воля моя была растоптана. Рыжая красавица очаровала и околдовала меня. Жизнь моя отныне была переломана, и я уже знал, что буду искать Терзалию. Знал, что не смогу улететь с Арис, не увидев ее еще раз, а если улечу, не увидев, то не смогу себе уже этого никогда простить и буду стремиться на эту странную планету к этой женщине весь остаток жизни. И все мое существование на Земле и моя работа над диссертацией в институте казались мне уже муторным, бессвязным сном. И все мои годы до встречи с Терзалией были прожиты впустую. И все мое будущее существование без Терзалии — бессмысленным…

Естественно, что и мысли мои, а было их прискорбно мало, вращались вокруг рыжей красавицы. Желание увидеть Терзалию росло в геометрической прогрессии. К обеду на четвертые сутки нашего пребывания на Арис желание это достигло критических размеров. И если за день до этого я просто страдал молчаливо и гордо на кушетке в своей каюте, то тут во мне вдруг пробудилась какая-то дьявольская энергия. Точно посаженный в клетку волк, я часами кружил по каюте, с автоматизмом лунатика вышагивал по коридорам звездолета и уже никого и ничего не замечал вокруг. Цель моя теперь определилась более четко, и мучило меня одно: каким образом улизнуть со звездолета в город?

Визитная карточка с адресом Терзалии хранилась у меня в нагрудном кармане. Адрес я выучил наизусть и был уверен, что и во тьме и с завязанными глазами сумею отыскать Старую мельницу на улице Голубой розы. Тревожило другое — с началом ремонта ни о каких вылазках на Арис никто из команды речи больше не заводил, мои товарищи были слишком заняты ремонтом на звездолете. А одного меня, даже если бы я стал умолять об этом на коленях, капитан Прохор в город не отпустит, в чем, в чем, а в этом я не сомневался. И разговор на эту тему с капитаном даже заводить не стоило. Все мои упования были на Григория и Степу — вдруг кому-нибудь из них захочется прогуляться. Вот тут-то, думал я, главное, не упустить момент и оказаться у них под рукой. Раз по пять я подкатывал то к штурману, то к кибернетику и вел продолжительные беседы о необходимости отдохнуть, расслабиться, подышать свежим воздухом. Нет, никогда до этого даже на ученых советах я не блистал таким красноречием, таким ораторским темпераментом, такими плавными законченными периодами. Метафоры, анафоры и прочие синекдохи так и сыпались из меня, но, увы, слушатели были глухи к моим стонам. В конце концов я почти отчаялся добиться поездки в город легальным путем и стал подумывать о самовольной отлучке, бегстве, дезертирстве. Словом, созрел для бунта. И тут спасение пришло с той стороны, откуда я его и не ждал, — от капитана.

Видимо, Прохор Булкин несколько раз спотыкался взглядом о мою фигуру, возникавшую в самых неподходящих местах звездолета, и ему это порядком надоело.

— Тимофей! — окликнул он меня сердито. — Вам заняться нечем? Что вы слоняетесь из угла в угол и путаетесь у всех под ногами? Разве Степан не нашел для вас работу?

— Пока не нашел, товарищ капитан, — сказал я, — но надеюсь, что и мне удастся принести посильную пользу коллективу.

Капитан Прохор крякнул и внимательно оглядел меня с ног до головы.

— Вездеходом управлять умеешь?

— Когда-то кончал курсы, — ответил я, еще не понимая, к чему клонит капитан.

— Иди за мной.

И мы пошли к шлюзовой камере, затем Прохор вывел меня из корабля на выдвижную площадку, ткнул пальцем в направлении стоявшего рядом со звездолетом грузового вездехода и сказал, протягивая мне пачку бумаг с грифами космофлота, многочисленными печатями и росписями:

— Поедешь в город с Филимоном, он дорогу знает. Отвезешь в ремонтное управление документы и получишь у них материалы по перечню. На всю операцию даю тебе десять часов, но постарайся уложиться быстрее! — мгновение капитан Прохор колебался, затем, очевидно, спохватился, что я всего лишь пассажир, а не его подчиненный, и убавил строгости в голосе. — Останется время, Филимон тебе город покажет. У них есть здесь кое-какие достопримечательности, только не увлекайся и не опоздай к ужину. Филимон уже ждет тебя, в кабине вездехода сидит. Я сам собирался ехать, но у меня здесь работы много. Ты уж не обижайся, Тимофей, что я тебя посылаю. Сам понимаешь, обстоятельства, ремонт…

На секунду я онемел от счастья. Затем выхватил из рук капитана документы, щелкнул каблуками и, не дослушав его оправданий, прохрипел:

— Будет сделано! — В следующее мгновение я кубарем скатился по стальной лесенке со смотровой площадки к вездеходу, дернул дверцу и прыгнул в кабину, точно цирковой наездник на спину горячего коня.

Очевидно, Булкин собирался дать мне еще какие-то наставления, но, ошеломленный моей оперативностью, только беззвучно несколько раз открыл и закрыл рот, запустил пятерню в свою шевелюру и задумчиво крякнул. Возможно, он и успел бы еще что-то крикнуть, но Филимон по моему сигналу включил скорость, газанул и так стремительно стал выруливать к выезду с космодрома, что за ревом моторов криков капитана я бы все равно не услышал.

Успокоился и немного отдышался я, когда мы выехали с космодрома на дорогу в город. В душе у меня все клокотало и вибрировало, лишь теперь я сообразил, что капитана никто не известил о нашей экскурсии в окрестности космопорта и о встрече с Терзалией Крис. Наверное, Григорий и Степан не сочли нужным докладывать о таких пустяках своему командиру. И вот волей случая у меня появилась возможность встретиться с рыжей красавицей. О! Моя признательность капитану и мой восторг не имели границ! Окажись Прохор Булкин поблизости в эти минуты, я бы расцеловал его от избытка чувств, но рядом со мной сидел равнодушный и скептичный робот Филимон и внимательно следил за дорогой.

Вездеход бежал достаточно резво, километров семьдесят в час, но мне казались вечностью уходящие минуты.

— Сколько километров до ремонтного управления? — нервничал я.

— От космодрома до ворот управления восемьдесят семь километров, — отвечал Филимон.

— Филимон, эта телега может ехать быстрее?

— Может.

— Нельзя ли увеличить скорость?

— Можно.

— Так чего ты ждешь?

— Приказа.

— Увеличивай скорость до ста пятидесяти километров в час.

«Никакого терпения с этим роботом не хватит, — злился я. — Ведь знает, о чем его просят, но выжидает, когда команду дадут по форме. Бюрократ электронный…»

Между тем Филимон, невозмутимо помигивая индикаторами, переключил скорости, добавил оборотов, и цифры на табло спидометра стали приближаться к сотне, затем к ста пятидесяти.

Все четыре мотора вездехода натужно гудели. Мимо мелькали домики, развалины, замки, башни, рощи и поля. Из кустов у обочины шарахались в небо, испуганно хлопая перепончатыми крыльями и сипло крича, выводки молодых дракончиков. Какой-то оборванный бандит, из местных, выпустил вслед вездеходу очередь из автомата, и было достаточно неприятно, когда пули, как градины, забарабанили в заднее стекло. К счастью, конструкторы вездехода, видимо, учли подобные ситуации, стекло оказалось пуленепробиваемым, да и весь вездеход, как я узнал позднее, был рассчитан на сверхвысокие давления, повышенные температуры и попадания мелких метеоритов.

До города добрались минут за двадцать, а спустя еще десять минут вездеход въехал в ворота управления.

Ох, женщины! Что с человеком делают? Попади я с бумагами капитана в ремонтное управление до встречи с Терзалией, там бы я и сгинул, увял бы от многочасового сидения в приемных перед обитыми черной искусственной кожей огромными двухстворчатыми дверями кабинетов, затерялся бы в бесчисленных коридорах и, наверное, неделями бродил бы с тихими стонами от одного начальника к другому, от одного робота-секретаря к другим. За время этих хождений я оброс бы бородой, и, конечно, «Звездный орел» не дождался бы необходимых материалов и без меня с недоделками улетел бы с планеты дальше.

Однако теперь, вдохновленный горящими глазами Терзалии и предстоящей встречей с ней, я уже был не тем послушным, бестолковым созданием. Теперь же все происходило иначе. Перед моим стремительным натиском лопалась кожаная обивка дверей, а сами двери с паническим писком распахивались. Жалкие потуги роботов-секретарей перекрыть путь к высокому начальству были обречены на неудачу. При одном взгляде на мою решительную фигуру у них перегорали конденсаторы и в блоках логической памяти начинались сбои и замыкания. Роботы валились передо мной на пол, но я перешагивал через них и врывался в кабинеты с басовитым, раскатистым словом:

— Срочно!!!

Ошарашенные чиновники управления на минуту немели и безвольно подписывали разнарядки на необделий, нейтронные щиты и прочие дефициты. И лишь когда я направлялся к выходу, задыхаясь, удивленно хрипели мне в спину:

— Позвольте! А собственно, кто вы?

— Представитель Земли! — отвечал я, не удостаивая взглядом своего очередного собеседника, и спешил к другому кабинету.

Работа по оформлению документов, на которую капитан давал мне ориентировочно часов шесть-семь, была проделана за двадцать три минуты — Филимон засекал время. Подозреваю, что мною был установлен галактический рекорд по данному виду бюрократического многоборья. Впрочем, я не тщеславный, а потому не стал требовать от жителей планеты Арис чеканки памятной медали по данному поводу.

Еще через десять минут роботы под наблюдением Филимона загрузили вездеход всеми нужными материалами, и мы покинули территорию управления.

— Какие будут приказания? — спросил Филимон, поглядывая на меня с заметно возросшим уважением. — Возвращаемся на звездолет или будем осматривать город?

Я достал из кармашка визитную карточку Терзалии.

— Улица Голубой розы. Старая мельница. У меня резерв времени — семь часов. Поехали!

Еще через семь минут я тихо постучал в дверь квартиры Терзалии Крис. Сердце мое бешено колотилось.

Самые черные мысли и сомнения посещали мою душу. Я осознал, как хлипки и несбыточны мои надежды увидеть Терзалию, говорить с ней, «Полно, — говорил я себе, — да дома ли она? Ведь сейчас день, что ей в это время делать в квартире? Она ушла по своим делам. А если даже и не ушла? Разве она обязана помнить каждого встречного? Наивный, на что ты надеешься? Возвращайся, Филимон ждет тебя в вездеходе во дворе дома. Долго еще бедному роботу ржаветь от безделия в кабине? Чего ты ждешь?»

Наверное, я уговорил бы себя и убежал бы, струсил, но тут мне вспомнились слова Степана о решительности, смелости и тому подобных материях, ноги мои налились свинцовой тяжестью, прилипли к крыльцу, и в это мгновение за дверью послышались тихие шаги, звякнул замок и дверь распахнулась.

Глава 8

На пороге в призрачном освещении неоновой лампы Появилась стройная фигура Терзалии в каком-то замысловатом вишнево-перламутровом одеянии. Мгновение Терзалия рассматривала меня, затем всплеснула руками:

— Тимофей!

Сказано это было с такой неподдельной радостью, что я остолбенел окончательно. Мне вдруг почудилось, что еще секунда — и Терзалия бросится мне на шею, я же настроился перед этим на куда более сдержанный прием и теперь совсем был сбит с толку и не мог вымолвить ни слова, лишь совершенно идиотски улыбнулся.

— Ой, как хорошо, что ты пришел! — продолжала Терзалия, хватая меня за руку. — Что же ты стоишь, проходи! Я ждала тебя еще два дня назад. Какой ты молодец! Пришел! Не забыл! Умница! — И она повела меня, потянула за собой в длинный сумрачный коридор и в комнату. Я едва успевал за ней и все еще не в силах был вымолвить ни единого слова.

Она знала мое имя! Ждала меня еще два дня назад!? Чудеса!

«Имя узнать, допустим, не трудно: сделал запрос информационной службе космофлота — и готово! Все сведения о прилетающих звездолетах, их экипажах и пассажирах заносятся в память машины. А вот ждала она меня почему? Почему меня? Не Степана, не Григория, а меня… Непонятно», — я мучил себя этими вопросами, но не находил пока ответа.

Между тем мы вошли в светлую, красиво и уютно обставленную комнату, видимо, гостиную. Терзалия подвела меня к небольшому диванчику и кивнула:

— Садись! Сейчас мы с тобой пообедаем. Ты ведь голодный, правда? Подожди минутку, я быстро.

— Да нет, не стоит беспокоиться… Ради всего святого! Я не так давно перекусил… Я вполне сыт… Извини… — Наверное, я бы еще долго выдавливал из себя разные бормотания и оправдания, но Терзалия добродушно усмехнулась, погрозила пальчиком и упорхнула из комнаты.

Не успел я осмотреться и хоть немного собраться с мыслями, как хозяйка возвратилась вместе с кухонным роботом, прикатившим тележку с различной снедью и напитками.

За столом как-то постепенно, незаметно Терзалия разговорила меня, успокоила. Моя скованность исчезла. И вскоре я чувствовал себя уже как дома, стал совершенно счастлив. За едой и коктейлями мы неторопливо, степенно беседовали о Земле и об Арис, о тысяче различных вещей. Она расспрашивала меня о моей жизни на Земле, о работе в институте, о том, как я попал на «Звездный орел». Я пытался побольше разузнать о самой Терзалии, ее увлечениях, привязанностях, о жизни на планете Арис.

— У нас здесь свои особенности, своя специфика существования, — говорила Терзалия. — Хотя, наверное, и на Земле, и на любой другой планете есть своя экзотика, местный колорит, уникальные условия. Верно?

— Да, конечно, но на Арис, мне говорили, творится что-то невероятное. Не страшно здесь жить?

Терзалия улыбнулась:

— Ко всему привыкнуть можно, а если и родился на этой планете, то другой жизни уже и не мыслишь. А тебе-то самому на Земле не страшно было?

— На Земле?!

— Да. Ты ведь сам только что рассказывал, как несколько лет занимался в своем институте пустяками, по сути, никому не нужной темой. И ты все те годы знал. что растрачиваешь жизнь на пустяки, на ерунду, знал, что упущенное время не вернуть. Тебе не было страшно?

Я покраснел. Терзалия умела загонять в угол.

— Наверное, я очень легкомысленный человек. Мне и в голову не приходило взглянуть на свою жизнь с такой позиции. За повседневной суетой как-то, знаешь, теряется главное.

— А теперь? Ты ведь все же отважился бросить все и полететь на другой край галактики, значит, не все потеряно. Верно?

И вновь я вспомнил свои страхи перед полетом, и мне стало стыдно. Я подумал, что это и в самом деле страшно — жить без достойной цели.

— Скажи честно, — спросил я Терзалию, — я выгляжу большим дураком?

— Уже и обиды, — фыркнула она. — Я просто заставила тебя самого ответить на твой же вопрос. Конечно, без цели на любой самой распрекрасной планете жить страшно.

— А… Значит, у тебя есть цель?

— Да. На Арис без этого нельзя прожить и дня. — Терзалия посмотрела на меня уже без улыбки. — Тебя, конечно, интересует, какие у меня цели? Например, с какой целью я заманила тебя в гости? Так?

«Ах, черт, — подумал я, — она, похоже, еще и мысли мои читает». И я довольно кисло улыбнулся и сказал:

— Какие цели может преследовать красивая, обаятельная женщина? Только самые возвышенные, гуманные, правда?

— Ты угадал, — сказала Терзалия. — Я помогаю неопытным путешественникам, которым грозят серьезные опасности.

— Серьезные опасности? — Я поежился, вспомнив рассказы Степана об Арис.

— Твои друзья, наверное, тебе уже многое рассказали об Арис. И, видимо, объяснили, что опасности нашей планеты зависят некоторым образом от самого человека, который им подвергается.

— Да. Степан мне говорил что-то об этом, но я, признаться, плохо понял.

— Тогда я расскажу тебе, Тимофей, одну историю, так сказать, типичную для Арис. Из этой истории, думаю, ты лучше уяснишь специфику местных условий.

— Я слушаю.

— Жил на Арис художник. Талантлив был. Картины пользовались бешеным успехом. Заказы художнику сыпались, как из мешка. И как это порою случается, парень соблазнился легкой жизнью, начал небрежничать, спешить, подхалтуривать. Успех ему сопутствовал — цены на его картины росли, чего нельзя было сказать о мастерстве самого художника. И вот однажды к художнику пришел человек в сером и заказал картину, причем цену оговорил заранее и цена эта была грандиозна. А картина должна была изображать мираж.

— Что изображать? — удивился я.

— Ми-раж, — пояснила Терзалия. — У нас на Арис денежная единица называется «раж». Вот этот неизвестный миллионер и заказал картину, которая бы изображала миллион ражей — мираж. Так сказать, богатство в натуральную величину. Конечно, изображать пачки банкнот — занятие для художника малопочетное, но плата за работу была очень высока, и наш герой согласился без колебаний. Правда, заказчик оговорил одно условие: он купит картину за назначенную цену, если из трех случайных зрителей хотя бы один при виде полотна воскликнет: «О! Здесь не меньше, чем на миллион!»

— Забавное условие, — улыбнулся я.

— Забавное, да не совсем, — сказала Терзалия. — Заказчик ушел, а наш герой начал работать — рисовать деньги. Ни над одним портретом он не трудился с таким упоением и с такой тщательностью. Дни и ночи он проводил в своей мастерской. Шли месяцы, глаза художника ввалились, сам он высох, похудел, но взгляд его алчно сверкал. Наш мастер каждый вечер любовался своим творением, но каждый раз «мираж» казался ему незавершенным. Мало денег, мало, говорил он себе. И рисовал все новые и новые денежные знаки на холсте.

— И чем же все кончилось?

Терзалия хитро улыбнулась:

— В одно солнечное утро пришел заказчик, посмотрел на труды живописца и всплеснул руками: «О! Здесь даже больше, чем на миллион!» — воскликнул он и купил шедевр.

— И это все?

— Да, если не считать того, что не стало на Арис модного художника.

— А что с ним произошло?

— Вышел из моды. Перестал быть художником. По-еле своего миража, чтобы он ни брался изобразить, у него выходили все те же банкноты. Так весь остаток жизни он и рисовал деньги, но, увы, это его творчество сбыта не находило — купюры были фальшивыми.

Минуту мы молчали, затем я, чтобы хоть что-то сказать, пробормотал:

— Занятная сказочка.

— Ты полагаешь, в жизни так не бывает? — спросила Терзалия.

— Бывает, наверное. Меня другое беспокоит. Не пойму, с какой целью ты рассказала эту притчу?

— К слову пришлось, — сказала Терзалия. — К тебе ведь тоже может заглянуть серый человек, и надо успеть захлопнуть перед его носом дверь.

— Опять страсти-мордасти, — сказал я. — Вы что, все сговорились меня запугивать? Степан пугает, Григории полон таинственности, капитан весь в тревогах и заботах. По дороге к тебе какой-то психопат из автомата лупит по вездеходу. Теперь ты страшные сказки рассказываешь! Это начинает надоедать. Прости, но я больше не хочу говорить о неприятностях. Правда, Тер, не будем больше залазить в такие печальные истории…

— Как выглядел тот тип, что обстрелял вашу машину? — спросила Терзалия, пропуская мои последние слова мимо ушей.

— Тер… — обиженно начал я. — Поговорим о чем-нибудь веселом. У тебя здесь все так замечательно, уютно. И сама ты такая красивая, чудесная. Тер, я в тебя уже окончательно влюбился.

— Вот как, — вздохнула Терзалия. — Конечно, ты выбрал самый подходящий момент. Тима, я тебя прошу — забудь пока свои глупости и отвечай на вопрос. Запомнил ты того, кто стрелял по вездеходу?

— Я не успел его рассмотреть, слишком быстро мы ехали. Возможно, робот запомнил внешность стрелявшего, но это нам мало что даст. Тот бродяга был в плаще с капюшоном. Плащ самый обычный, серый, потертый, а лицо было прикрыто шарфом, так что мы не могли рассмотреть стрелявшего.

— С этим ясно, — сказала Терзалия. — Тебе известно, какие грузы и куда везет «Звездный орел»?

— Нет. Я как-то не интересовался такими вещами, — пробормотал я, чувствуя, что совсем сбит с толку. — Постой, ведь это, кажется, служебная информация. О грузах и пути звездолета знает только команда и диспетчеры космофлота Земли. Я же просто пассажир, меня и не должны были посвящать в такие тонкости.

— Пассажир… А догадки у тебя могут быть?

— Не понимаю твоего вопроса. Конечно, исходя из общих соображений, можно предположить, что за сотни парсек чепуху не повезут. Очевидно, грузы очень ценные. Какие-нибудь уникальные приборы, машины, механизмы, либо редкости, которые встречаются только у нас на Земле.

— А ты мыслитель, — усмехнулась Терзалия. — О ценности грузов, конечно, легко догадаться, но ведь не всякий груз может быть желанной добычей… Знаешь, я думаю, кое-кто на Арис все же знает достоверно, что именно и куда везет ваш звездолет. Я даже не удивилась бы, если станет известно, что и ваше попадание в метеоритный поток и ваша посадка на Арис были заранее рассчитаны и спланированы определенной группой заинтересованных лиц.

— У тебя богатая фантазия, Тер. Конечно, местный колорит влияет на воображение. И все же мне трудно поверить в каких-то космических злодеев, различные козни, интриги…

— В космических злодеев верить не обязательно, — сказала Терзалия, — злодеи, как правило, бывают самые обыкновенные, заурядные, но вреда от них не меньше. Я тебя прошу передать все мои опасения и соображения твоему капитану. И еще… — Терзалия вынула из кармашка платья небольшой продолговатый конверт из белой пластмассы, — передай и это ему, а на словах добавь: «Не берите попутных грузов». Запомнил? Это важно, не забудь.

— Запомнил, — повторил я тоскливо. — Не брать попутных грузов.

— Вот и чудесно, — Терзалия улыбнулась. — Ты хороший парень, Тима, я уверена, ты сделаешь все, о чем я тебе говорила. Обидно, конечно, что наша встреча получилась такой скомканной, натянутой, но поверь, это не от нас зависело. Она бросила быстрый взгляд на часы. — Тебе уже пора.

«Ах, черт! Уже выгоняет, — невесело подумал я. — Странные какие-то игры. Может, она меня за нос водит? А это письмо к капитану? Что в нем? Или это просто дружеская записка с указанием времени и места свидания?.. Гм!»

— Не обижайся, Тима, — сказала Терзалия. — Тебе правда нужно спешить. Мы с тобой еще встретимся и успеем наговориться, верно?

— Да, конечно, — выдавил я из себя, неохотно вставая и направляясь к двери.

Уже в прихожей Терзалия вдруг спохватилась:

— Подожди, я сейчас.

Она убежала в комнату, а через минуту вернулась, быстро сунула мне в карман куртки какой-то небольшой, но тяжелый предмет и прошептала еле слышно:

— Это талисман, на память.

И я почувствовал влажные теплые губы Терзалии на своей щеке. Сердце мое на мгновение остановилось, затем куда-то прыгнуло и заколотилось так отчаянно, словно собиралось выскочить из грудной клетки. Я попытался было обнять Терзалию, но она выскользнула… Опомнился я уже на ступеньках лестницы.

На улице темнело. Филимон, увидев меня, быстро завел мотор. На звездолет мы успели, как и предполагал капитан, только к ужину.

Глава 9

Прохор Булкин выслушал мою исповедь спокойно.

— Шустро, очень шустро, — проворчал он. — Уже и знакомую завел. Давай письмо.

Прохор, посмеиваясь, взял у меня конверт и извлек из него листок бумаги со стройными колонками цифр. Минуты три капитан внимательно изучал цифры. Затем пристально посмотрел на меня. Вид у капитана был очень растерянный.

— Откуда у нее эти данные?

Я пожал плечами.

— Не знаю. А что это такое?

Ответом Прохор меня не осчастливил. Он повернулся к застывшему за его спиной Филимону и протянул листок ему:

— Проверь!

Филимон созерцал цифры одно мгновение.

— Совпадает, — доложил он, возвращая бумагу капитану.

Прохор сразу насупился, помрачнел.

— Что еще тебе говорила твоя красавица? — спросил он.

— Кажется, это все… Ах, да, чуть не забыл. Она просила передать, капитан, чтобы мы ни в коем случае не брали попутных грузов.

— Что?!

Булкина от моих последних слов даже передернуло всего. Он вскочил со своего кресла и нервно закружил по кают-компании. Сделав кругов пять вокруг стола, он остановился и сказал роботу:

— Филимон, зови Степана и Григория. Пусть бросают все свои дела и бегут сюда немедленно.

Филимон ушел.

Капитан вытер лоб платочком и вновь плюхнулся в кресло, затем печально посмотрел в мою сторону:

— Эх, Тимофей! Где ты был раньше? И что бы тебе не удрать к своей обожаемой Терзалии днем раньше?

— Вы же сами, капитан… — попробовал я было оправдаться, но Прохор махнул рукой.

— Молчи! Молчи! — сверкнул он на меня глазами. — Если бы хоть знать точно, что эта твоя красавица в самом деле желает нам помочь. Ты с ней говорил. Можешь ты поручиться, что она не ведет двойную игру? Или она заводит нас в ловушку? Что скажешь?

— Я ей верю, — сказал я твердо.

— Он ей верит! — развел руками Булкин. — Скажи прямо, что влюблен без памяти.

— Капитан, объясните все же, что случилось? Что это за цифры? При чем здесь попутные грузы?

Булкин какое-то мгновение смотрел на меня молча, точно строгий папаша на провинившегося сына, затем, видимо решив, что я безнадежен, махнул рукой:

— Цифры! Хороши цифры! Это расчеты нашего пути в гиперпространстве от самой Солнечной системы до конечной цели рейса — планеты Лике. А попутные грузы я уже, к сожалению, взял в твое отсутствие. Пока ты развлекался, мы получили приказ местного отделения космофлота доставить на Риф, это восьмая планета у соседней с Арис звезды, три контейнера с приборами.

— И что же теперь делать? Может, не поздно отказаться от груза под каким-нибудь предлогом?

— Поздно. Контейнеры уже доставили на звездолет и уже загрузили на склад. Я еще удивился, зачем такая спешка с погрузкой. Мы же на Арис останемся еще на неделю до окончания ремонта звездолета, а дополнительные грузы на складах только мешают подготовке к дальнейшему полету.

— Ясно. И что же теперь?

— Что делать? Ремонт заканчивать. С ребятами сейчас посоветуемся, что-нибудь придумаем.

— А что в контейнерах? Вдруг там какая-нибудь бомба? Надо бы проверить, капитан.

— По накладным там приборы для исследовательской экспедиции.

— А кто-нибудь из наших видел эти приборы?

— Нет. Я же тебе говорю — все в контейнерах, опечатано, запломбировано. Стенки непроницаемы для излучений.

— Повезем кота в мешке.

— Я таких котов уже столько раз возил, — махнул рукой Прохор, — пока обходилось…

Капитан замолчал. В кают-компанию вошли Степан и Григорий.

— Что-нибудь случилось? — спросил Степан, внимательно посмотрев на капитана.

— Пока еще нет, но должно случиться, — буркнул Прохор и, обращаясь ко мне, добавил: — Расскажи им свои похождения.

Я коротко сообщил о своей поездке в город и о разговоре с Терзалией.

— Удирать надо отсюда и как можно быстрее, — сказал Григорий, когда я закончил свой рассказ.

— Боюсь, это нам не поможет, — возразил Степан. — Грузы-то с нами останутся. А что это за планета, на которую мы должны доставить эти контейнеры?

— Планета Риф. В справочнике ее нет, видимо, дикая, необитаемая, какой-нибудь каменный пузырь без воды и атмосферы. Грузы адресованы исследовательской экспедиции. А какие экспедиции на таких планетках, сами знаете: полуразвалившаяся станция, а на ней три-четыре человека и дюжина проржавевших роботов. — Григорий посмотрел на капитана. — На такой планетке в ловушку угодить легко, а выбраться из ловушки…

— Гадать не будем, — сказал Прохор, — план предлагаю такой: на складе у контейнеров поставим наблюдателя — хотя бы того же Филимона, при малейшем подозрении, что с грузом что-то происходит неладное, ом поднимет тревогу — и мы примем меры. А пока наши задачи прежние — ремонтировать звездолет и продолжать полет. Есть другие соображения?

— У меня вопрос, — сказал я, — могу я встретиться перед отлетом с Терзалией? И второе, мне кажется, что она не хочет оставаться на Арис. Можем ее мы взять с собой?

— Кто о чем, а Тимофей о своих интересах, — ухмыльнулся Степан, — а что, капитан, устроим ему свадебное путешествие?

— Я тебе устрою! — проворчал Прохор. — Неизвестно, самим удастся отсюда выбраться или нет, а они еще девчонку мне в эту историю впутывают. Вы свои глупости оставьте. На обратном пути, если все обойдется, видно будет. Наша задача доставить все грузы по назначению и сохранить звездолет. Всем ясно? Если вопросов больше нет, то сейчас спустимся на склад и осмотрим эти контейнеры еще раз самым тщательным образом.

Не знаю, как остальных, а меня осмотр контейнеров успокоил. Три коричневых пластмассовых ящика, объемом по кубометру каждый, серьезных опасений не внушали. «В самом деле, — размышлял я, — не бомбы же в них? Кому нужно взрывать звездолет? Это просто глупо. Конечно, Григорий прав — ловушка будет устроена для нас на самой планете Риф, а пока беспокоиться не о чем. Мы уже предупреждены, знаем о грозящей опасности, выкрутимся. Вот если бы Терзалия не предупредила о возможности нападения на звездолет, тогда нас на планете Риф легко поймали бы в любую ловушку. А теперь это не страшно». Я блаженствовал. Еще бы, ведь это я ездил в город за материалами, меня обстреливали в вездеходе, это мне удалось встретиться с Терзалией и узнать об опасности…

Капитан, однако, придерживался более осторожной тактики и оставил сторожить контейнеры Филимона, хотя, наверное, и сам считал это формальной предосторожностью и основную опасность видел в посещении планеты Риф.

— Нельзя ли все же отвертеться от этих контейнеров и полета на Риф? — спросил я у Степана, когда мы уже расходились по каютам.

— Нельзя, — вздохнул Степан, — то есть, конечно, отказаться можно, но тогда это насторожит наших врагов. Они поймут, что мы заподозрили неладное. Кстати, и твою красавицу можем поставить под удар.

— Ты думаешь, они узнают, что я к ней ездил, — заволновался я, — и что она мне рассказала о грузах?

Степан пожал плечами.

— Всякое может случиться.

Уже в своей каюте перед сном, перекладывая куртку со спинки стула в шкаф, я наткнулся в кармане на что-то твердое и вспомнил о талисмане, который мне дала Терзалия перед моим уходом. Я удивился, как это мне удалось забыть про него, видимо, обилие событий этого дня совсем закружило мою голову. Осторожно достал я из кармана небольшую продолговатую коробочку из золотистой пластмассы и открыл крышку.

В коробочке лежала маленькая, сантиметров двенадцать высотой, кукла с пышными золотистыми волосами, в коричневой курточке, белых брючках и черных туфельках. Сделана куколка была мастерски, пальцы, глаза, брови, уши, губы — все было как у человека, только очень миниатюрных размеров. Чертами лица кукла напоминала саму Терзалию.

«Печальный сувенир, — думал я, — а как было бы замечательно увидеть здесь на звездолете саму хозяйку куклы, но, увы, как любит повторять Степан, перст судьбы, обстоятельства оказались сильнее нас».

Я немного полюбовался своим талисманом и посадил куклу прямо в коробке на столик у кровати.

Ремонт звездолета продлился еще больше недели. В город мне вырваться так и не удалось. Терзалию до самого отлета я тоже не увидел, но все же утешал себя мыслью, что на обратном пути уговорю капитана залететь на Арис, обязательно встречу мою красавицу и увезу с собой на Землю.

С Арис мы взлетели без помех и взяли курс на соседнюю звездную систему к планете Риф. Двигатели «Звездного орла» работали так хорошо, как они уже давно не работали, капитан Прохор, довольно потирая руки, сказал, что за неделю мы попадем на место.

Степан уже начал посмеиваться над нашими былыми страхами и планету Арис вспоминал с улыбкой. Григорий опять занялся изучением энциклопедии Штриптерметера, я же все вспоминал Терзалию и мечтал о встрече с ней.

Глава 10

Неприятности начались на второй день полета.

Первым предвестником их оказался кот Василий. Я уже упоминал как-то в начале моего повествования, что Василий был очень дружен с роботом Филимоном. Естественно, когда робота оставили у контейнеров на складе, Василий стал навещать своего приятеля и подолгу вертелся рядом с ним. Коричневые пластмассовые ящики вызывали у кота глухое раздражение. Каждый раз, проходя мимо, он шипел на них, при этом шерсть у Василия на загривке поднималась дыбом, а когти начинали скрести пластик пола. Впрочем, Филимон поведению своего мохнатого друга значения не придавал, считая своей задачей наблюдение за ящиками, контейнеры же не шипели, не подпрыгивали и, в общем, вели себя тихо, причин жаловаться на них у робота не было, и он молчал. Однако Григорий, случайно заглянувший к Филимону на склад за какой-то справкой, заметил странности кошачьего поведения и доложил о своих наблюдениях капитану.

Булкин в это время дежурил в рубке, выслушав штурмана, он почесал загривок, потеребил бороду и с горестным вздохом извлек из сейфа папку с накладными на перевозимый груз.

— Ох, чует мое сердце, Григорий, плохо все это кончится, — бормотал Прохор, перелистывая бумаги. — Вот посмотри, что нам подсунули на этой Арис. Какие-то каракули! На каком это языке написано? Ничего не разобрать! Что везем? Неизвестно! Кто поставщик? Непонятно! Кто заказчик? История темная! Какая-то Свер-ба или Свербов? Два десятка неразборчивых подписей… Какие-то гербовые печати с мышами и крысиными мордами… Провалиться мне, если я понимаю, что все это означает!

— Знакомая Тимофея не рекомендовала брать попутные грузы, — пожал плечами Григорий. — Но раз контракт заключен, будем выполнять полет к Риф. Хотя, признаться, думаю, что неприятности с этими грузами у нас обязательно будут, если не в полете, то на планете. Вы же знаете, капитан, у кота Василия чутье ко всяким неземным пакостям просто уникальное! Если уж Васе что-то в этих контейнерах не понравилось — жди в ближайшие дни какой-нибудь мерзости или неприятности! Примета верная!

— Неприятности… — вздохнул капитан. — Удивил! Да я всю свою сознательную жизнь только и жду каких-нибудь, пакостей от окружающей среды. Вся наша жизнь, друг мой, как минимум, наполовину состоит из неприятностей, так что не будем огорчаться преждевременно… — философски заключил капитан и подмигнул Григорию. — Поставь у контейнеров дополнительно еще двух роботов, а через час сменишь меня у пульта. Будем продолжать наш путь…

Однако продолжить путь оказалось не так просто.

— Капитан! Контейнеры набухают! — донесся из динамика над пультом унылый голос Филимона. — Жду указаний.

Булкин яростно сверкнул глазами.

— Григорий, последи за приборами! Степан, Тимофей, пошли на склад! Час от часу не легче! Контейнеры у него, видите ли, вспухают! Я им вспухну!

И мы, оставив штурмана в рубке, бодренько направились вслед за капитаном к злополучным контейнерам.

На складе капитан Прохор минуты две понаблюдал за Василием, уточнил у Филимона, давно ли кот проявляет признаки беспокойства, и, выяснив, что животное не находит себе места со времени появления контейнеров на борту, сказал:

— Гм! — Прохор обошел вокруг контейнеров, мурлыкая себе под нос какую-то незамысловатую мелодию, дотронулся до пластиковой поверхности одного из контейнеров и тотчас отдернул руку. — Дьявол! Горячая! И в самом деле, кажется, они увеличились в размерах!

— На восемь сантиметров и три с половиной миллиметра! — доложил услужливо Филимон. — Выросли, как изволите заметить!

— Выросли? А ты куда смотрел? Почему раньше не доложил?

— Изменения объемов начались двадцать две минуты назад, — оправдывался Филимон. — Надо было выявить тенденцию…

— Ага! — капитан Прохор многозначительно поднял вверх палец. — Тенденцию… Тьфу! Слов-то каких где-то нахватался. А ну живо всю эту дрянь в контейнерах за борт! Чтобы через час и следа этих контейнеров на складе не было! Степан! Организуйте роботов! Тащите это быстрее в шлюзовую камеру!

— А как же контракты? — попытался было возразить Степан, но Булкин наградил его таким испепеляющим взглядом, что кибернетик сразу сник и покорно козырнул — Сей момент!

Капитан подхватил кота Василия, потрепал за ушами и сунул мне в руки.

— Уберите животное. И сами подальше отойдите, а то всякое случается… — с этими словами Прохор извлек из кармана куртки лучевой пистолет и подал знак Филимону и другим роботам.

Роботы подошли к ближайшему контейнеру и начали приподнимать его.

Я посмотрел на Степу. Кибернетик стоял рядом с капитаном, оставив между собой и контейнерами металлический стеллаж с приборами, пальцы его правой руки нервно пощелкивали.

«Похоже, сейчас здесь будет жарковато, — подумал я, — как бы нам с тобой не угореть, друг Василий. Ишь, ящики-то эти прямо раскалились. Как бы не взорвались…» Я потихоньку начал пятиться к выходу, рассудив, что в данной ситуации моя преждевременная гибель никакой ощутимой пользы обществу не принесет.

Выйти из склада я не успел.

Контейнер в руках роботов вдруг рассыпался с треском, грохотом и противным, раздирающим нервы скрежетом. И тотчас же на полу склада вокруг нас возникли стройные ряды маленьких металлических предметов. Степан удивленно вскрикнул. И в следующий миг металлическая масса у нас под ногами ожила. Что-то громыхнуло, сверкнул лазерный луч, запахло паленой изоляцией. В ноздри мне ударил резкий запах дурманящего газа, что-то упругое и липкое стукнуло по ногам, я пошатнулся, выпустил из рук кота Василия и, теряя сознание, упал.

Очнулся я от сильнейшей головной боли. Вокруг была непроницаемая тьма. Подо мною лежало что-то упругое, но достаточно твердое, какой-то жесткий матрас. Слева от меня кто-то тихо, но с упоением, постанывал, очевидно, сквозь сон.

Я попробовал пошевелиться. Руки и ноги имелись в наличии и, надо полагать, несильно пострадали во время последнего моего приключения, но все тело налилось свинцовой тяжестью, и двигать конечностями было почти невозможно. Я попробовал было вытянуть затекшую левую руку, задел за что-то теплое и пушистое, лежавшее у меня под боком. И это теплое и пушистое с громким обиженным мяуканьем царапнуло меня по руке. От неожиданности я вскрикнул:

— Ох! Васька — дьявол!

И сразу услышал над ухом сердитый голос Григория:

— Тихо, профессор! Что ты визжишь, как девчонка, которой сунули лягушку за воротник.

— Григорий! — обрадовался я. — Где это мы? Где капитан? Что со Степаном? Почему так темно?

— Не трепыхайся! Лежи спокойно, конечностями не размахивай — сломаешь, а не исключено, что тебе они еще могут понадобиться… Капитан слева от тебя стонет, его, кажется, ранило. И Степа здесь около меня, спит кучерявый — сил набирается. Нас всех заперли в гимнастической комнате. Что у вас произошло с контейнерами?

— Произошло… — горестно вздохнул я. — Попытались выбросить из звездолета. Только роботы приподняли этот чертов ящик, а он возьми и рассыпься… Ну и полезла из него какая-то металлическая гадость… — Я рассказал Григорию подробности нашей неудачной операции по обезвреживанию «попутного груза».

— Дела… — многозначительно протянул Григорий после периода затяжного молчания. — Что делается на белом свете? Меня они в рубке сразу после первых выстрелов скрутили. Быстро действуют…

— Кто они? Ты разглядел нападавших?

— Нас атаковали металлические крысы. Ты, Тимоша, конечно, слышал об этих милых созданиях?

— Откуда? Вы же мне ничего толком не рассказывали. А что они собой представляют?

— Очень маленькие кибернетические зверюшки размером с крупную мышь. Их используют некоторые космические цивилизации, стоящие на низком уровне развития, для различных диверсий в космосе и на планетах. Мы тебе уже говорили, что район Арис и всей этой звездной системы считается сомнительным. Так вот, дурная слава этих мест вполне соответствует кое-каким событиям, имевшим здесь место. В этом районе галактики за последнее столетие исчезло бесследно около десятка звездолетов. Причем ни один корабль не был впоследствии обнаружен. В трех случаях перед потерей связи и исчезновением корабля команда успевала отправить по гравипередатчику сообщение о появлении внутри жилых помещений звездолета каких-то загадочных металлических крыс.

— И это все?

— Все пропавшие звездолеты бывали в космопортах Арис или соседних планет системы.

— Выходит, мы угодили в ловушку, устроенную этими неизвестными хозяевами металлических крыс?

— Твои способности к умозаключениям меня радуют, — фыркнул Григорий. — Не зря нас предупреждала твоя Терзалия, ох, не зря. Интересно, кто командует всеми этими мелкими грызунами?

— Кто бы ни командовал — дела плохи. Как ты думаешь, что с нами будет?

— О! Возможны самые разные варианты. — Григорий с минуту помолчал, словно прислушивался к далекому гулу двигателей, и добавил — Многое будет зависеть от нашей сообразительности и от того, куда и к кому мы попадем. Пока нас не уничтожили, а это уже, хотелось бы верить, внушает определенные надежды… А вот почему нас не уничтожили — над этим стоит поразмыслить.

От рассуждений Григория меня стало знобить.

— Может, не будем на эту тему… — слабым, затухающим голосом попросил я штурмана.

— Нет, — сказал Григорий, — обязательно надо разобраться. Если исходить из логики событий — нас должны непременно ухлопать, или, выражаясь по-научному, нейтрализовать. Мы свидетели, опасные свидетели, от которых надо либо избавляться, либо…

— Либо?

— Либо переманить на свою сторону. Мы еще живы. Выходит, мы еще нужны тем, кто устроил всю эту карусель. Отсюда, естественно, возникает другой вопрос: зачем, на кой леший, мы им понадобились? Ответов может быть несколько. Первый — мы потребовались кому-то в качестве специалистов.

— Отпадает, — сказал я осевшим голосом. — Вы специалисты, с этим согласен. А из меня какой специалист? Сомневаюсь, что кого-либо из разумных существ галактики могут заинтересовать мои познания в области фольклора и литературы ископаемой цивилизации липофигов, во всяком случае, до сих пор мне такие существа не встречались. Образование у меня, как вы знаете, Гриша, высшее — университет. Сами понимаете, никакого практического применения ему не найти. Что касается моих технических познаний — дальше вождения автомобиля и бытовой робототехники дело не пошло. Как видите, особой ценности мой интеллект для похитивших звездолет не представляет…

— Как знать… Как знать… Тебя, Тимофей, могли и не брать в расчет. Впрочем, не исключено, что сортировку проведут на месте, на той планете, куда нас везут. Так сказать, ценные экземпляры в одну сторону, малоценные — в другую…

— Это почему? Безобразие! — возмутился я. — Все люди равны!

— Помолчи, Тимофей! Не опережай события! Думаю, не так уж безрадостны наши перспективы. Видишь ли, электронный мозг звездолета настроен на прием команд экипажа. Чужакам он не подчиняется. Поэтому они сразу после нападения отключили всю нашу кибернетику и управляют кораблем вручную. Мы все им понадобимся хотя бы для того, чтобы потом деблокировать автоматику, ведь электронное оборудование «Звездного орла» кое-чего стоит. Кстати, перегрузку ощущаешь, тяжесть, головную боль?

— Ощущаю.

— То-то и оно. Корабль маневрирует с двойным ускорением. Управлять в таком режиме звездолетом способен только автомат, причем чужой автомат. Отсюда вывод: среди напавших людей нет.

— К каким еще выводам, Григорий, ты пришел?

— Похоже, за нами давно велась охота.

— С чего ты взял?

— Это элементарно, «Звездный орел» — не тот кораблик, из-за которого стоило идти на риск, готовить нападение, ловушки. Этих космических пиратов, конечно, притягивал наш груз…

— Груз? — Я вспомнил странные вопросы Терзалии о грузах «Звездного орла».

— Да, в этот рейс у нас очень редкий и ценный груз. Мы везем саворбов.

— А это еще что за звери?

— Разве ты не слышал о них? Ох, дремучий же ты, Тима. Сколько было шуму, споров, когда начали создавать первые модели этих кибернетических устройств…

— А… Киберы? Я почти не интересовался на Земле кибернетикой. Древняя наука. Сейчас больше в моде телеэквилибристика, бюрократистика и иррациональная гастрономия.

— У… Ясно. Молчи и слушай! Саворбы — это само-воспроизводящиеся роботы, по сути, каждый саворб — небольшой компактный завод, способный изготавливать из природных материалов любых твердых планет различные кибернетические устройства и продукты — от тяжелых промышленных роботов и самих саворбов до различных технических инструментов, приборов и синтетических колбас. Конечно, для каждого вида продукции нужна своя программа, свой класс саворбов. Очень многое в эксплуатации этих киберов пока зависит от специалистов, которые с ними работают, от их таланта, способностей. Саворбы — самая современная техника, созданная для быстрейшего освоения планет дальнего космоса. Это, практически, индустрия осваиваемой планеты в зародыше, это будущие миллионы обычных роботов и автоматов, машин и заводов. И еще — это чудовищная сила, которая может причинить и огромный вред людям, если попадет в лапы агрессивных и одержимых манией власти существ. Все зависит от программы, которую закладывают в саворб. Ведь можно создавать не только роботов-строителей, но и построить заводы, на которых будут выпускаться роботы-солдаты. Развив технику на какой-нибудь отдаленной, затерянной на краю галактики планете, можно построить сотни и тысячи звездолетов. Потом эти звездолеты можно оборудовать соответствующим образом, вооружить гравитационными и лучевыми пушками — превратить их из мирных транспортных средств в боевые корабли. Теперь осознаешь, что может случиться?

— Да, — вздохнул я. — Кажется, пахнет крупным межгалактическим хулиганством. Ты прав, «Звездный орел» с таким грузом просто лакомый кусочек для каких-нибудь мегафюреров. Правда, до последних событий я, признаться, сомневался в их существовании.

— Ну, старик, ты меня удивляешь, — сказал Григорий. — Формы жизни столь разнообразны. В нашей любимой Вселенной всегда найдется уголок с благоприятными условиями для возникновения и развития какой-нибудь глупости. Так что дремать не приходится.

Мы замолчали.

Я думал о Терзалии, вспоминал подробности беседы с ней и ее рассказ о художнике, погнавшемся за легким заработком. «Выходит, — думал я, — и нам не удалось захлопнуть дверь перед носом серого человека. И этот серый, или это серое, подмял меня, капитана Прохора, Григория… Захватил звездолет… А что произойдет с нами завтра, послезавтра? Что будет с нами на той планете, куда нас везут? Выходит, мы проиграли еще до начала игры…»

— Что, приятель, приуныл? — спросил Григорий. — Мы еще побарахтаемся. Пока живы, не все потеряно. Я еще, например, хочу испортить нашим врагам настроение. А как у тебя, Тима, такого желания не появилось?

— Одного желания маловато.

— Это верно, поэтому будем действовать! — Григорий немного помолчал, словно прикидывая, как именно мы будем действовать, и очень непоследовательно уточнил — Конечно, при таком ускорении не развернешься, активно сопротивляться насилию будем потом, при более благоприятных условиях. А пока будем отлеживаться — копить силы для решающего контрудара. Степан вот правильно делает — отсыпается…

Григорий замолчал.

Я хотел было хоть что-нибудь сказать в ответ на его рассуждения, спросить, о каких благоприятных условиях он мечтает? Будут ли они? Можно ли сопротивляться активно в нашем положении? Или это уже бред надломленного сознания? И тут ужасная мысль пронзила меня. Я вспомнил предостережения Терзалии, вспомнил рассказ Степана о специфике условий на планете Арис и вдруг отчетливо осознал, что все мы попали в чье-то литературное произведение, в чей-то фантастический или приключенческий сюжет! И я, о, ужасное ощущение, почувствовал себя вдруг литературным героем* Героем, который полностью зависит от воли и воображения какого-то неизвестного автора. Все во мне запротестовало. Нет! Я хочу сам распоряжаться своей судьбой, своими поступками, своими привязанностями! Наконец, своей любовью к Терзалии! Или и эта любовь была кем-то уже запрограммирована, выдумана и привита мне? Не хочу, не желаю, не верю! В конце концов, мы живые люди! Надо бороться, ломать заданный кем-то сюжет! Надо искать свое решение! Хотелось кричать обо всем этом, но я не сказал ни единого слова. Язык мой набух, отяжелел и даже дышать стало трудно. «Вот и поборолись, — лениво подумал я, — самообман один».

В висках билась сгустившаяся кровь. Перед глазами из тьмы стали выплывать один за другим оранжевые, зеленые и голубые круги. И появилось жуткое ощущение своей мизерности, игрушечности, какой-то даже микроскопичности. Тело мое и сознание вдруг сжались до размеров бусины, пылинки, стали меньше во много раз самой маленькой кибернетической мыши из тех, что напали на звездолет, и я почувствовал, что проваливаюсь, сползаю, падаю в черную бесконечную и бездонную пропасть.

Долго ли я падал во тьму? Не знаю. Сознание вернулось вместе с ощущением необычайной легкости и тишины вокруг.

Наверное, я застонал, заметался, словом, как-то дал понять окружающим, что очухался. И откуда-то с другого конца бесконечности, из тьмы донесся далекий голос Григория:

— Студент… Живой? Это у тебя с непривычки… Перегрузочки, они не сахар…

Голос штурмана все приближался, нарастал и вот уже громыхает совсем рядом, близко, над самым ухом.

Постепенно я начал различать и другие звуки: Постанывание капитана, жалобное мяуканье кота Василия, сонное сопение Степана… Я возвращался в мир звуков, в чернильную, бархатную темноту запертого помещения, но чего-то не было, не хватало в этом возвращенном мире. Отсутствовало нечто важное, привычное, что-то очень существенное, от чего, я чувствовал, зависела и моя дальнейшая судьба.

— Лежи, студент, лежи, отдыхай! — говорил Григорий. — Похоже, приехали. Чувствуешь?

И я почувствовал, осознал — не слышно гула двигателей звездолета. Реакторы «Звездного орла» отключены. Исчезла тяжесть. Пропало ощущение стремительного падения. Мир вокруг стал непривычно устойчив.

— Где мы? — тихо спросил я.

— Кажется, сели на какую-то планету, — ответил Григорий. — А вот на какую планету — это вопрос.

— И давно сели?

— Не знаю, мне так уже чудится, что сидим здесь целую вечность, — штурман помолчал и добавил: — А возможно, и будем сидеть вечно…

— Это ты, Гриша, зря, — послышался из темноты голос Степана, — на планете мы не больше трех часов.

— Э! Так ты не спишь? — обрадовался Григорий. — А я думал, что вам с капитаном такую дозу снотворного эти мышки-норушки вогнали, что вы без посторонней помощи не проснетесь.

— Вот еще! — обиделся Степан. — Я вашу болтовню уже давно слушаю. Попались мы, конечно, основательно. Как там капитан? Надо бы расшевелить Прохора. Если ранен — перебинтовать. У меня в кармане был кусок пластыря. От рубашек можно полоску оторвать. Его вроде сильно задело. Если способны уже двигаться — ползите к капитану. Слышите?

— Слышим, — ответил я, с трудом усаживаясь и разминая затекшие руки и ноги, — сейчас все сделаем…

Григорий тоже зашевелился, засопел, наверное, пытаясь подняться на ноги, и в это время послышались скрежещущие звуки, топот бегущих роботов и, наконец, тяжелые, гулкие шаги в ближайшем к нам коридорчике. Округлая герметичная дверца комнаты распахнулась. Я зажмурился — глаза уже успели отвыкнуть от нормального дневного света и сияние люминесцентных ламп оказалось нестерпимым.

— Сплошное издевательство над нашей изнеженной психикой, — ворчливо пробормотал Степан, недовольно прищуриваясь, — свинство, так сказать, в космическом масштабе. Если так дальше пойдет, мои бедные, издерганные долгими скитаниями по галактике нервы просто не выдержат. Надо иметь совершенно лошадиную психологию, чтобы терпеть подобные выкрутасы… И вообще… Даже наш Филимон…

Степану так и не удалось закончить фразу про Филимона. Послышались команды: «В две колонны стройся!», «Вперед!» В коридорчике перед дверцей возникла какая-то сумятица, неразбериха. На мгновение все стихло, и вдруг дружный топот потряс пластиковый паркет гимнастической комнаты.

Во мне все сразу задрожало…

Глава 11

В комнату ввалилось с десяток роботов и четверо коренастых парней в легких скафандрах защитного цвета, с автоматами и карабинами в руках. За ними следом вошел дородный, розовощекий мужчина невысокого роста, лет пятидесяти. Одет он был в совершенно шикарный голубой мундир, расшитый золотом и увешанный многочисленными знаками отличия, орденами, медалями и рубиновыми и изумрудными звездами. Громыхая хорошо подкованными, сверкающими черной лакировкой сапогами, он стянул с головы треугольную шляпу, передал ее одному из своих подручных, затем, неторопливо расправив свои гусарские усы, достал из кармана белоснежный кружевной платок и, лучезарно улыбнувшись, вытер вспотевший лоб и залысины:

— Господа! Примите мои нижайшие извинения! — радостно объявил он. — Произошло досадное недоразумение. Вас задержали по ошибке. Мы тут, понимаете ли, в состоянии войны с некоторой близлежащей частью вселенной находимся. Ну, то да се! — офицер растерянно развел руками. — Словом, вас приняли за других… Досадная оплошность компьютера. Бывает! Мы только сейчас из документов в рубке звездолета узнали, что корабль приписан к космодрому Земли! Земля! О! Ля! Ля! Вою жизнь мечтал посетить эту легендарную планету! Словом, сердечно рад! Все, ни слова! Вы наши гости! Почетные гости! Друзья! Рад! Рад приветствовать вас на планете Сверба! Поверьте, вы не пожалеете о том, что шалунья судьба забросила вас к нам! Дни, проведенные на Свербе, останутся, уверен в этом, для вас незабываемыми! Да! Да! Свербиты — самый гостеприимный народ во вселенной! Наш закон гласит: умри, но обслужи клиента, то бишь гостя…

Мы переглянулись. Признаться, в первые мгновения я мало что понял из речи коротышки. Григорий усмехнулся и пожал плечами.

— Идиотизм какой-то, — тихо пробормотал он.

А Степан, очевидно самый дипломатичный из нас, доброжелательно улыбнулся и сказал:

— У нас раненый… Э… Простите, не знаю вашего титула и имени. Нужна помощь.

— Ах! Ах! Извините великодушно. Совсем забыл представиться. Бонапарт Цезарь Октивиан Ниве, генерал от кибернерии, кавалер изумрудной и рубиновой звезд, заслуженный волкодав республики! Для друзей просто Бони. Прошу называть только так. Имею честь быть! — генерал щелкнул каблуками и с громким сопением вновь полез в карман за носовым платком. — Да, други мои разлюбезные, прошу без церемоний, попросту, по-солдатски, мы народ простой, зовите меня Бони. А сейчас прошу собрать вещички, самое необходимое! Вы наши гости! Я повезу вас в нашу столицу. Гостеприимство — наш закон. Умри сам, но… Впрочем, я уже говорил об этом… Жду вас в своей машине. Мои ребятишки вам помогут. Защитные скафандры надевать не обязательно. Климат у нас благоприятный. Каждому пять минут на сборы — и в дорогу!

Мы не стали дожидаться еще одного приглашения — очень уж нервно как-то задергалось дуло гравикарабина в лапах у одного из подручных генерала.

Под конвоем двух роботов и одного из «ребятишек» я прошел в свою каюту. Машинально, с каким-то тупым автоматизмом движений побросал под внимательными взглядами роботов и конвойного в наплечную сумку аптечку с медикаментами, кое-какие предметы туалета. Вспомнил о талисмане Терзалии и осмотрел столик у кровати — куколки нигде не было, лишь у самого края столешницы лежала пустая упаковочная коробка.

— Живей! — рявкнул конвойный, заметив, что я мешкаю, и выразительно указал дулом карабина в сторону двери. С разрекламированным свербским гостеприимством все это как-то мало сочеталось, но удивляться местным манерам было некогда, и я понуро побрел в коридор, где меня уже поджидали Степан и Григорий. Здесь же, на носилках, которые держали два серых робота, лежал капитан Прохор и безмятежно похрапывал. Лицо капитана до бровей было залеплено лейкопластырем…

Нас повели к выходу из звездолета. Уже у самой шлюзовой камеры я услышал под ногами обиженное мяуканье, нагнулся и подобрал кота Василия. Я вспомнил доброе старое время, рассказы капитана о своем любимце и хотя отлично понимал, что нам, пожалуй, придется испытать опасностей больше, чем коту, расстегнул молнию комбинезона и посадил Ваську за пазуху. Кот немного повертелся, устраиваясь поудобнее, пару раз удовлетворенно мяукнул и затих.

На смотровой площадке в лицо ударил холодный ветер. Дышалось относительно свободно, из чего я сделал вывод, что с кислородом на этой планете все обстоит благополучно.

Над багрово-коричневой, с белыми пятнами, каменистой местностью, изрезанной черными трещинами и ущельями, возвышались нагромождения красно-черных глыб, торчали острые скалы, а вдали, где-то у горизонта, стояли вокруг цепью белоснежные горы.

В тусклом желтоватом небе плыли облака, низкие, тяжелые, изорванные, какого-то странного серо-желтого цвета.

Около звездолета стояло с десяток крупных грузовых вездеходов, бегали серые фигуры с автоматами и суетилось десятка три роботов. Все увиденное привело меня в совершеннейшее уныние. Впрочем, внимательно осмотреть окружающие пейзажи не удалось.

— Сюда, мои любимые! Ко мне, мои драгоценные! Сверба ждет вас! — замахал нам руками в белых перчатках генерал Ниве. И мы, аккуратно подпихиваемые сзади дулами карабинов, уже через две минуты оказались в салоне роскошного генеральского вездехода. На почти воздушных креслах из эфилона были наброшены львиные и тигриные шкуры. И мы, откинувшись на спинки кресел, с наслаждением вытянули ноги и расстегнули молнии комбинезонов.

По потолку машины заиграла светомузыка, из динамиков послышались звуки ноктюрнов Шопена, а на встроенном в панель управления полуметровом экране видеомагнитофона почти голая красавица-блондинка, с очень неплохой фигурой, стала умирать в объятиях юного усача в голубом мундире. Слышались страстные охи и вздохи.

Генерал Ниве дружески нам улыбнулся, закрутил усы, включил кондиционеры и приказал водителю:

— Трогай! Я полагаю, — сказал Ниве, обращаясь к нам, — эта поездка будет во всех отношениях приятна для вас. Позвольте, я буду вашим гидом. Сейчас мы проедем перевал и спустимся с гор в долину. Космодром наш, как вы изволили заметить, высоко расположен над уровнем моря. Здесь холодновато, а внизу у нас рай! Овощи, фрукты, цветы — сплошное благоухание! Впрочем, сами убедитесь. О! Я вижу, наш неосторожный друг открыл глаза!

Последняя фраза генерала относилась к капитану Прохору, который и в самом деле проснулся и озабоченно заворочался на сиденье. Взгляд его широко раскрытых глаз нервно метался по вспыхивающим разноцветным лампам на потолке салона. Булкин пугливо косился в сторону телеэкрана и застенчиво помаргивал в самых пикантных местах… Разбитые губы капитана едва шевелились. Мне послышалось, что Прохор бормочет какие-то ругательства…

Между тем генерал Ниве, ничуть не смущаясь нашим несколько растерянным состоянием и бледным видом, продолжал расписывать все прелести местной фауны и флоры. Оживленно толковал о специфике местных условий, о прогрессивности и высокой миссии цивилизации Свербы, о превосходстве свербитов, физическом и психическом, над другими народами и цивилизациями галактики. Он выражал абсолютную уверенность в конечной победе свербитов над всеми своими врагами, как скрытыми, так и явными, как внутренними, так и внешними. Клялся в преданности и горячей любви к правительству планеты и убеждал нас, что нигде во вселенной не существует такого гуманного и высокоморального общества, как на планете Сверба, гостями которой мы имеем честь быть. И вообще, убеждал нас Ниве, интересы Свербы превыше всего. Погибать за них — одно удовольствие…

Мы терпеливо выслушивали всю эту трескучую болтовню новоявленного Бонапарта и размышляли об уготованной нам судьбе. Мысли, самые мрачные и безысходные, томились в наших головах.

Впрочем, кое-какую полезную информацию из болтовни генерала извлечь удалось.

На Свербу первые поселенцы прилетели с планеты Арис еще в незапамятные времена. Сопоставив рассуждения Нивса с рассказами Терзалии, я пришел к мысли, что, вероятно, свербяне или свербиты, что одно и то же, — плод чьей-то нездоровой мрачной фантазии и местных условий, этакий затейливый гибрид реальности и кошмара.

Во главе правительства планеты стоит громдыхмей-стер Хапс Двадцатьдевятый Дробь Один, по утверждению генерала Нивса, личность незаурядного темперамента, всеобщий благодетель, отец народа… Существует всепланетный парламент, в котором представлены три главные официальные силы общества Свербы: правительственная партия (или, как ее называют: Партия Всеобщего Процветания), оппозиционная (или Партия Умеренных Вздохов и Нежных Чувств) и так называемая партия «Молчаливое Серое Большинство». Все программные различия между первыми двумя группировками сводились к количественным установкам. Так правительственная партия собиралась, защищая интересы Свербы, завоевать ни больше ни меньше как весь окружающий сектор галактики и устремиться дальше. Оппозиционная партия ограничивала свои притязания планетой Арис и десятком средних планет близлежащей системы звезд. Молчаливое же серое большинство никакой определенной программы завоеваний не имело и всегда руководствовалось двумя девизами в своей политике. Первый девиз — «Когда нам хорошо — мы молчим», второй девиз — «Мы молчим — поэтому нам хорошо». Как правило, «молчаливые серые» присоединялись к партии, стоящей у власти, и всегда входили в правительственную коалицию. Были в социальной организации общества Свербы и другие странности, так громдыхмейстер планеты, он же учредитель и вдохновитель правящей партии, одновременно считался и лидером оппозиции, а также избирался пожизненно почетным опекуном и меценатом партии «Молчаливое Серое Большинство». Такое совмещение постов и титулов громдыхмейстера необходимо было, по мнению генерала Нивса, для сохранения единства населения Свербы перед военной угрозой с Арис. Впрочем, в чем заключалась угроза с Арис — Ниве так и не смог нам растолковать, хотя в существование самой угрозы генерал верил свято.

Капитан Прохор попытался выяснить, какова же численность населения Свербы, но на прямой вопрос генерал отвечать отказался, заметив, что если мы не желаем осложнений и обвинений в шпионаже, лучше об этом не спрашивать. На хитроумные же наводящие вопросы капитана Ниве не попался и сообщил довольно противоречивые цифры. Один раз он заявил, что у Свербы почти сто двадцать миллионов стопроцентных граждан. Во второй раз, возможно, забывшись, сказал, что на Свербе уже двести миллионов жителей, а в третий раз по поводу возможного вторжения с планеты Арис заметил очень убежденно, что все свербиты — все тридцать три миллиона одиннадцать тысяч двести двадцать шесть человек-геройски умрут за своего громдыхмейстера и жизненные интересы Свербы.

— Если все умрут, то в чем же тогда заключаются жизненные интересы? ~ удивился Степан.

Генерал несколько смутился, проворчал что-то о непонимании инопланетянами души истинного свербита — и оставшуюся часть пути до столицы мы ехали молча.

Столица Свербы — город Кротон — почти ничем не отличалась от крупных индустриальных городов стандартного типа и не произвела на нас особого впечатления. Пальмы, клумбы с цветочками, двухэтажные каменные особняки — каждый обнесен высокой кирпичной оградой с железными решетками и колючей проволокой. Это в состоятельных кварталах. Попадались и трущобы, полуразвалившиеся сараи, крошечные одноэтажные домишки барачного типа, землянки, окруженные многочисленными помойками, свалками, вонючими, черными сточными канавами… Ближе к центру столицы возвышались многоэтажные гигантские здания из железобетонных конструкций. Словом, оригинальностью архитектуры столица Свербы не баловала. Одно из сооружений в центре города, достаточно крупное, но не очень высокое — этажей в семь-восемь — оказалось дворцом самого громдыхмейстера планеты. Издали дворец напоминал нечто среднее между развалинами Колизея и старой полуразрушенной водонапорной башней, сложен он был из крупных, грубо отесанных глыб. На площади перед дворцом возвышалась гигантская, метров тридцать в высоту, ржавая статуя человека в скафандре с поднятым к носу кулаком. Ниве жизнерадостно сообщил, что это памятник первому громдыхмейстеру планеты…

Нас провели во дворец, где после утомительного двухчасового сидения в приемных покоях мы попали все же в парадный зал, где и имели счастье лицезреть самого Хапса Двадцатьдевятого Дробь Один.

Глава 12

Громдыхмейстер — высокий, поджарый мужчина лет сорока с квадратной челюстью и маленькими горящими глазками — весь сиял золотыми аксельбантами, эполетами, неимоверным числом медалей, орденов, различных бриллиантовых, изумрудных, рубиновых звезд, крестов и ромбов. От наград и отличий на его белоснежном, шитом золотом мундире буквально живого места не было и поэтому владыка Свербы напомнил мне породистого дога, победителя собачьей выставки, увешанного связками медалей за экстерьер.

Сходство это усугублялось и его окружением — среди придворных громдыхмейстера явственно проступали черты борзых, пуделей, болонок и карликовых терьеров.

Хапс Двадцатьдевятый и в самом деле оказался личностью незаурядного темперамента. После того, как генерал Ниве объяснил Его Совершенству (к громдыхмейстеру все присутствующие обращались только так), кто мы такие, Хапс подскочил на троне, точно ошпаренный, и, дико жестикулируя, поспешил объявить нам, что хотя нападение на «Звездный орел» и было досадной случайностью, ошибкой, захват звездолета и наше дружественное пребывание в столице и во дворце определяются высшими стратегическими и политическими интересами Свербы, И громдыхмейстер тут же весьма недвусмысленно намекнул нам, что, хотя мы и гости Свербы и жизнь нам сохранили, в любую секунду, если мы не оправдаем возложенного на нас высочайшего доверия, наша судьба может перемениться, ибо у каждой головы есть шея. а на каждую шею своя веревка припасена…

— Да! Да! Этого требуют интересы планеты! — кричал Хапс, размахивая кулаками и гремя медалями. — Вы должны оправдать, быть достойными нашей великой милости, нашего, столь драгоценного, великодушия! Служите Свербе — и да будете вознаграждены! — тут громдыхмейстер пробежался перед нами и почти тихо, с какими-то скулящими интонациями в голосе, добавил — Будете верно служить — получите по домику в столице и все удобства: вездеход, огород, бутерброд! — После этих слов все в зале одобрительно захихикали и захлопали в ладоши. Заметив, что из нас никто не улыбнулся, Хапс пояснил — Это у меня шутка такая. Переходите к нам на службу — и у вас будет все, чего пожелаете, и, возможно, даже немного больше! Вы ведь специалисты. Вы поможете нам! Планете необходимы роботы! Крайне нужны боевые звездолеты! Требуются кибернетические солдаты! Оружие! Для изготовления всего этого нам необходимы ваши саворбы! Вы поможете… Мы победим! Грызи!

И все собравшиеся в зале придворные дружно рявкнули:

— Грызи!

Признаться, мы были здорово ошарашены таким беззастенчивым натиском и всем происходящим, а от последнего боевого клича свербитов даже слегка зашатались.

Далее по случаю нашего счастливого прибытия на Свербу во дворце был ужин, на котором громдыхмейстер произнес короткую получасовую зажигательную речь, еще раз обрисовал присутствующим заманчивые картины будущих завоеваний свербитрв и провозгласил конечное торжество своей стратегии. Причем каждая пауза его речи заполнялась восторженным визгом собравшихся и криками: «Грызи!», «Дави!», «В порошок!» и им подобными.

Капитан Прохор в коротком ответном слове вежливо поблагодарил Его Совершенство за оказанное нам гостеприимство и выразил слабую надежду, что нам и далее будет позволено оставаться в живых. Хапс Двадцатьдевятый благосклонно кивал головой, увенчанной бриллиантовой короной, и загадочно улыбался. Улыбка громдыхмейстера, по мнению Григория, ничего хорошего нам не предвещала.

Приборы, расставленные на столах, — золотые и серебряные (в зависимости от ранга едоков) вилки, ложки и тарелки были снабжены аккуратными стальными цепочками и через чугунные кольца, вделанные в столешницы, были прикреплены амбарными замками к столам.

— Дабы не сперли и во избежание соблазна! — пояснил генерал Ниве, заметив наши удивленные взгляды. — Вкушайте, мои изумрудные! Свербское гостеприимство не знает границ. Только не пейте из кубков соседей по столу. Не советую!

Хотя мы и не собирались залезать вилками в чужие тарелки и пить из соседских кубков, Степа полюбопытствовал у заслуженного волкодава:

— Почему нельзя?

На это генерал, подняв вверх указательный палец левой руки — в правой он держал вилку с кутком ветчины, — резонно заметил:

— Последствия могут быть непредсказуемыми. Его Совершенство очень не одобряет, когда начинают злоупотреблять свербским гостеприимством. И всегда зорко следит, чтобы гости не съели и не выпили чего-нибудь лишнего.

— Что ж, этикет надо соблюдать, — сказал Григорий.

И в это мгновение захрипел и повалился под стол, ловя воздух широко раскрытым ртом, один из придворных красавцев. К нему подскочили двое лакеев, подхватили под ручки и быстро утащили из зала.

— Что это с ним? — встревоженно спросил Степан.

— Не обращайте внимания, вино в его кубке оказалось отравлено, — спокойно пояснил Ниве, намазывая черную икорку на бутерброд. — Старинная традиция… Кавалер чем-то не угодил Его Совершенству. Обычное дело. Надеюсь, этот пустячок не испортил вам аппетита? Вот соусу извольте, други мои бриллиантовые, к грибочкам. Нь-ах! Вкус божественный. Навались, навались на гусятинку…

Однако наши аппетиты после такой преамбулы как-то сильно подувяли. У меня во рту даже появился привкус какой-то полынной горечи, и я даже, грешным делом, подумал, уж не подсыпали ли и мне какого-нибудь стрихнина в пюре…

Впрочем, пир во дворце шел своим чередом. Кавалеры флиртовали с дамами. Военные обсуждали тонкости каких-то стратегий. Каждые полчаса выносили очередного отравленного…

Громдыхмейстер находился в отличнейшем расположении духа и посматривал в нашу сторону вполне благосклонно. Однажды он даже приблизился к нам и предложил капитану Прохору выпить на брудершафт.

Булкин, однако, вовремя вспомнил совет заслуженного волкодава и со всей утонченностью и подобострастием, на которые был способен, отказался, сославшись на плохое пищеваренье, гастриты и тому подобное.

Отказ ничуть не смутил Хапса, и он со сладчайшей улыбкой спросил:

— Как вы полагаете, господа, я достаточно коварен?

Мы поспешили заверить Его Совершенство, что в этом свойстве своей блистательной натуры он не уступает всем Медичи и Борджиа вместе взятым.

Сей комплимент Хапс воспринял с явным удовольствием и заметил, что подумывает над тем, не представить ли ему себя к очередному ордену…

И сразу все собравшиеся дружно заверещали, что давно, давно пора:

— В интересах Свербы совершенно необходимо, чтобы Его Совершенство получил этот новый орден! — кричали офицеры.

— Да! Да! Остро необходимо! Без этого мы, свер-биты, просто не можем двигаться по пути дальнейшего прогресса и завоеваний! — поддакивали им придворные дамы и министры.

Вкусив почти в полном объеме всех прелестей придворной и государственной жизни свербитов, мы были доставлены генералом в отель уже поздно вечером.

Ниве заявил, что завтра у нас насыщенная программа. Знаменитое свербское гостеприимство развернется перед нами в полную ширь. Экскурсии, приемы, посещения музеев… Нужно выспаться и набраться сил…

Глава 13

Когда за генералом захлопнулась дверь, капитан Прохор, насвистывая что-то очень мрачное, кажется, какой-то траурный марш, в задумчивости прошелся перед нами по комнате, поскреб, как обычно, загривок пятерней и с грустью объявил:

— Не знаю, как вам, ребята, а мне от всего этого свербского гостеприимства уже выть хочется. Судороги после нонешнего застолья ни у кого не начались?

— У меня что-то в печонках покалывает… — прошептал я жалобно. — Вот здесь.

— Хм! Тимофей, вы слишком мнительны. Будем считать, что пока у нас все органы пищеварения функционируют нормально. Если поживем, то увидим, что день грядущий нам уготовил. А пока… — однако капитан не закончил фразы, а вдруг умолк на полуслове и, поманив нас к себе пальцем, осторожно, на цыпочках, приблизился к выходу из номера в коридор. Когда и мы подошли ближе и сгрудились за спиной капитана, он ткнул пальцем в темное, круглое оконце, аккуратно встроенное в центре полированной, богато изукрашенной медными задвижками и запорами двери и спросил:

— Что это такое?

Григорий, ни на минуту не задумываясь, щелкнул по темному окошечку пальцем и хмыкнул:

— Надо полагать, глазок для наблюдения за нами. Если судить по его внешнему виду, снабжен экраном ночного виденья. Поздравляю, капитан! Нас очень ценят.

— Не будьте таким тщеславным, Гриша, — улыбнулся Степан, — когда нас вели по коридорам в эту чудную обитель, я заметил, что здесь у них все двери, без исключений, благоустроены такими гляделками. Очевидно, чисто свербское любопытство и ничего более. Одна из местных традиций. Кстати, под потолком в туалетной комнате телекамеру заметили?

— Нет, не успели.

— Напрасно. Советую взглянуть. Очень грациозное сооружение. Они ее даже не потрудились замаскировать.

— М-да… — вздохнул Прохор. — Представляю, сколько вокруг нас понапихано подслушивающей аппаратуры. Что ж, считаю за благо прекратить все разговоры и, последовав совету генерала, хорошенько отоспаться. Надеюсь, что свербиты еще не научились просматривать наши сновидения.

— Напрасно, капитан, напрасно недооцениваете способности наших гостеприимных хозяев, — пробормотал Степан, неторопливо стягивая с себя комбинезон, — я лично собираюсь спать без сновидений. Будем брать пример с кота Василия. Вон он, бедняга, свернулся клубочком в кресле и — никаких кошмаров. Молодец — длиннохвостый, что тут скажешь…

И мы последовали совету Степы. Правда, совсем без кошмаров мне уснуть не удалось. Все мерещились роботы с лазерными карабинами, отравленные придворные кавалеры с посиневшими от удушья лицами, вытаращенными глазами и изумрудными звездами на розовых и голубых мундирах.

На следующее утро, сразу после завтрака, в номер ввалился генерал Ниве в сопровождении четырех адъютантов с самыми зверскими и безжалостными физиономиями. Мы вздрогнули от недобрых предчувствуй, хотя подручные генерала и застыли скромно у дверей. Сам же заслуженный волкодав, обворожительно улыбаясь, объявил нам, что пора собираться:

— Поторопитесь! Поторопитесь! Мои драгоценные! Сегодня очень торжественный день. Национальный праздник! Завершено наконец строительство Большой Новой тюрьмы! Грандиозное сооружение! На двести пятьдесят тысяч мест! По этому поводу намечены фейерверк и раздача бесплатных бутербродов на площади перед Главным казематом. Ожидается также краткий экскурсионный осмотр новой тюрьмы Его Совершенством. Будет и делегация от парламента. Ну, и вас пригласили как почетных гостей столицы…

— А что, посещение, гм, этого сказочного заведения для нас обязательно? — поинтересовался Степан. — Нельзя ли без этого? Есть ведь у вас, наверное, какие-то иные достопримечательности? Музеи разные, окаменелости…

— Как можно?! — Ниве даже поперхнулся, а его парадный, белоснежный мундир, казалось, порозовел от возмущения. — Как можно? Сам будет! Нет! Нет! Чтобы понять все величие замыслов и идеалов свербской цивилизации, просто необходимо каждому побывать в Большой Новой тюрьме! Каждому! Поверьте, об этом посещении вы будете вспоминать с величайшим восторгом! Поехали!

— Генерал, вы нас убедили, — миролюбиво сказал капитан, заметив, как сжали кулаки и напрягли бицепсы стоящие у дверей адъютанты. — Пошли, ребята! — Булкин потрепал за ушами кота Василия и посадил на подушку своей кровати. — Надеюсь, ему-то не нужно присутствовать на церемонии?

— Животное можете оставить в номере, — великодушно кивнул генерал.

Вскоре мы уже восседали в бронированном генеральском лимузине. Опять тихо играла музыка, крутились видеофильмы, а Ниве, поглядывая по сторонам, благодушно рассуждал о грандиозной программе социальных преобразований, намеченной Его Совершенством и одобренной парламентом Свербы. Строительство широко разветвленной сети новых, благоустроенных тюрем и было одним из ключевых пунктов программы.

— Да! Да! Мои яхонтовые! — вещал генерал. — Хотя строительство новых тюрем еще и не встречает полного понимания в свербском народе, все истинные свербиты, как один, одобряют этот гуманный шаг в строну всеобщего прогресса и процветания! Уже выдвинут лозунг; «Каждому преступнику — отдельную камеру со всеми удобствами!» Ну, разве не грандиозная задача? Ведь те обветшалые казематы, которые существуют на Свербе повсеместно, давно уже не справляются с наплывом заключенных и не удовлетворяют быстро растущий спрос. Наконец, это уже вчерашний день! Пора, давно пора подумать о нуждах наших заключенных! Надо расчистить дорогу новому: более совершенной технике дознания, более широкому ассортименту пыточного оборудования… Все эти клещи, тиски, дыбы — это хорошо, это проверено, это надежно, но… не будем закрывать глаза на то, что это вчерашний день свербской истории. Нужна механизация и автоматизация допросов! Пора подумать об облегчении труда палачей… Кстати, много в этом направлении уже сделано, — разгорячившийся Ниве обмахнулся платочком и промокнул лысинку.

— Да, конечно, — вежливо отозвался капитан, — мы видим, что ваши успехи в этой области замечательны и достойны подражания.

— Именно! Именно! Вон на пригорочке видите тринадцатиэтажный особнячок с золочеными решетками на окнах?

— Это тот, что черным деревянным забором и колючей проволокой обнесен? — уточнил Степан. — А вокруг клумбы с цветочками. Рощицы осиновые…

— Да. Да. Новый пансионат имени императора Калигулы. Последняя обитель престарелых надзирателей и работников пыточного труда.

— Как это трогательно, — сказал Григорий. — А там за лесочком что расположено? За чугунной оградой.

— О! Это наша гордость! Туда у нас еще будет экскурсия, если время позволит. Там мемориальный комплекс. Старое кладбище. Усыпальницы первых громдыхмейстеров планеты. Монументы главным надзирателям Свербы. Это стоит посмотреть. Один восьмиметровый бронзовый памятник любимому палачу громдыхмейстера Гуго Криворылому чего стоит — изумительное творение раннего свербского монументализма!

Мы проехали еще с километр по загородному шоссе, и Ниве, указывая пальцем вперед, воскликнул:

— А вот и она, голубушка! Наша законная гордость! Полюбуйтесь! Большая Новая тюрь/^а! Разве не прекрасное сооружение?!

Нашим потрясенным взорам открылся правильный серый куб двухсотметровой высоты, сложенный из плохо отшлифованных гранитных блоков и обнесенный черной каменной стеной четырехметровой высоты, по зубчатому гребню которой были натянуты стальные провода и колючая проволока. По углам стены возвышались сравнительно невысокие бетонные башенки, на которых прогуливались роботы-снайперы с автоматическими карабинами в руках.

Перед стеной со стороны шоссе были разбиты клумбы. Росли пышные кусты роз, каштаны и магнолии. На узеньких грядках вдоль дорожной канавы выращивались помидоры и огурцы.

Лимузин подъехал к главным воротам. Водитель предъявил пропуск офицеру охраны, и тяжелые металлические створки, на которых красовалась надпись: «Все для блага и процветания Свербы», раздвинулись. И мы въехали в просторный тюремный двор.

Там уже было полно разнаряженных придворных, чиновников и военных. С минуты на минуту ожидали вертолет с самим громдыхмейстером. Встречать Его Совершенство вышло и все тюремное начальство: надзиратели и надзирательницы в голубых и розовых униформах — шорты, замшевые курточки, черные лаковые сапоги до колен, белые перчатки и береты в черную и розовую полоску.

Многие из собравшихся держали в руках букеты хризантем.

В небе появился сверкающий золотистый вертолет с гербами громдыхмейстера и серыми флагами Свербы по бортам. Толпа затрепетала. Опять мы услышали дружные крики: «Грызи!», «В порошок!», «Дави!». А когда из опустившегося вертолета по золоченому трапу на ковровую дорожку вышел сияющий Хапс, в воздух полетели береты и шляпки придворных дам, и дружное: «Слава отцу и благодетелю Свербы!» обрушилось на наши несчастные барабанные перепонки со всех сторон. Поднялась буря оваций.

Тюремный сводный оркестр из особо одаренных заключенных, обряженных в элегантные полосатые фраки, заиграл что-то, кажется, из Моцарта. На глазах громдыхмейстера и его телохранителей выступили слезы.

— Это великий день, — прошептал генерал Ниве, проделывая перед громдыхмейстером реверанс и вытирая глаза шелковым платочком.

Главный надзиратель, пожилой, цветущий толстячок с благостной дежурной улыбочкой на устах и голубыми, почти ангельскими глазами помог Хапсу подняться по ступеням парадного входа и увлек Его Совершенства в недра серого здания.

Свита направилась следом. Последней из почетных гостей под своды обители справедливости вошла наша группа во главе с Нивсом. Как мы заметили, генерал был сильно взволнован.

Первое, что мы узрели в вестибюле, это почти полностью обнаженная мраморная статуя свербской Фемиды — дородная дама весьма развратного вида с безменом в левой руке и столовым тесакрм в правой. На глазах у нее были, кажется, темные очки.

Нашей группе продемонстрировали несколько камер люкс для особо опасных государственных преступников, Роскошь всюду была, конечно, несусветная. Даже капитан Прохор, уж на что невозмутимый, бмл поражен.

— Надо же… — бормотал капитан. — Ну, двери из мореного дуба, никелированные задвижки и запоры, телеглазок — это я понимаю. Но холодильники в камерах, встроенные в стены бары с наборами вин и коньяков! Наконец, нары из сандалового дерева!

— Да! — тихо вторил ему Степан. — На меня, например, наиболее сильное впечатление произвела параша, покрытая слоем сусального золота и инкрустированная янтарем. Это уже, по-моему, верх идиотизма. Вы не находите, Тимофей?

— С какой стороны на это посмотреть… — бормотал я в ответ, оторопело оглядывая все великолепие показываемых нам камер. — На меня, Степа, большее впечатление, пожалуй, произвели сами надзиратели. Как они вежливы, предупредительны, образованны. Подумать только, одни из них читают в подлинниках Платона, Конфуция и Толстого, а другие наслаждаются музыкой Баха, Бетховена и Генделя.

— Это что! — поделился свежими впечатлениями Григорий. — У них тут в пыточном зале по стенам копии картин Рафаэля, Рембрандта развешаны. Есть неплохие работы импрессионистов. Целый музей! И как должно быть приятно заключенным во время допросов с пристрастием, когда со стен на их муки смотрит распятый Христос или, допустим, какая-нибудь мадонна с младенцем.

— Да, молодые люди, — сказал генерал Ниве, — посидеть в таких камерах, как эти, об этом можно только мечтать. Великий гуманизм Свербы проявляется во всем. Даже в замеченных вами мелочах. Вы еще не знаете о последнем достижении нашего гуманизма… — заслуженный волкодав многозначительно поднял указательный палец: — Согласно эдикту Его Совершенства Хапса Двадцатьдевятого Дробь Один громдыхмейстра Свербы и окрестных планет от первого числа августа месяца прошлого года «смертная казнь на Свербе осуществляется отныне только под наркозом».

— Под общим наркозом или местного достаточно? — полюбопытствовал Степан и тут же получил сильный тычок в спину от капитана Прохора. Однако генерал не усмотрел в вопросе Степана насмешки и очень обстоятельно начал рассказывать, какое это гуманное и великое нововведение.

— Теперь одного укола в зад достаточно, — объяснял Ниве, — преступник засыпает, и его без помех можно четвертовать сколько душе угодно. А что касается местного или общего наркоза, дебаты в парламенте об этом еще ведутся. Мнения сенаторы высказывают различные, но подавляющее большинство склоняется к тому, что, в целях экономии усыпляющих средств, местного наркоза должно быть, как говорят, за глаза.

— О! — поддакнул Григорий. — Вы правы, такое нововведение, конечно, является величайшим благодеянием со стороны громдыхмейстера по отношению к своим врагам.

— Генерал, а обычные-то камеры будете нам показывать? Или увиденного достаточно? — осторожно спросил я.

И получил в награду испепеляющий взгляд капитана.

— Что касается обычных камер, в данный момент они несколько переполнены свежими партиями заключенных, а посему, други мои бриллиантовые, вы посетите их в другой раз. Позднее. Каждому овощу — свое время, как любит повторять Его Совершенство. А на этом ваша экскурсия по Большой Новой тюрьме завершается.

И мы направились к выходу по многочисленным коридорам, каждый из которых начинался раздвижными железными решетками и заканчивался ими же…

Однако шкатулка событий этого дня еще не была выпотрошена до дна, как замысловато выразился Степан.

Когда мы со слишком явными следами облегчения на физиономиях выбрались из недр великого архитектурного сооружения эпохи расцвета свербского гуманизма, во дворе тюрьмы уже были подготовлены все условия для возникновения стихийного, хорошо организованного митинга. Перед входом в Главный каземат возвышалось некое крепко сколоченное сооружение из хорошо обструганных досок, выкрашенных серой краской (цвет национального флага Свербы), — не то помост для рубки голов, не то сарай для хранения сельхозинвентаря. На крышу сооружения вели деревянные ступени, а вокруг весь двор был заполнен военными, придворными, горожанами, надзирателями, и отдельно, в стороночке, стояли заключенные в загончиках из составных железных клеток.

Капитан уже собирался обратиться к Нивсу за разъяснениями, как все наши недоумения были рассеяны. Из здания в сопровождении свиты вышел громдыхмейстер и по деревянным ступенькам вспорхнул на крышу загадочного сооружения, а гвардейцы из роты охраны взяли помост в кольцо, и мы сообразили, что перед нами типичная свербская трибуна и сейчас Его Совершенство произнесет одну из своих исторических, зажигательных речей.

И в самом деле Хапс обвел соколиным взором шеренги выстроенных по росту придворных, сенаторов, горожан, отряды военных; одобрительно улыбнулся колонне надзирателей и заключенным (позднее от Нивса мы узнали, что от каждой камеры на встречу с громдыхмейстером отбиралось по одном узнику, как правило, самого достойного и примерного поведения) и, одарив капитана Прохора и нас — все же гости некоторым образом — снисходительным кивком, начал:

— Любимые! Друзья! Подданные! Это великий день… Заложен еще один краеугольный камень в бастион прогресса! Наши потомки! Они оценят… Все величие… Не всем дано понять всю глубину задуманных нами благодеяний! Каждый житель Свербы должен быть уверен в завтрашнем дне, должен помнить, что и для него всегда найдется местечко, пусть не в камере люкс, пусть в помещении попроще, но и его, если понадобится, не обойдут вниманием… Мы осуществим намеченные цели! Пусть это даже будет стоить жизни всем свербитам! Мы победим! Наша Бастилия, как ласково назвал в беседе со мной главный надзиратель свое любимое детище, устоит в любых катаклизмах! Да, устоит, потому что ее возводили руки свербитов с любовью и трепетностью, с чисто свербским, неподдельным энтузиазмом! Это одна из первых ласточек высокого полета, которые принесут нам весну нашего могущества! Победа близка! Никакие козни врагов и предателей не остановят нас!

И Хапс говорил еще очень долго и очень зажигательно. И все присутствующие, и даже заключенные, мелодично позвякивающие кандалами, дружно аплодировали, пристально посматривая на соседей и стараясь не отстать в проявлении свербского энтузиазма друг от друга.

Опять каждая очередная пауза в речи громдыхмейстера заполнялась криками: «Грызи!», «Дави!», «В порошок!», возгласами: «Помрем, как один, но победим!» И все гремели и гремели бурные овации…

У нас, как наиболее неприспособленных к местным условиям, признаться, к концу митинга даже головы закружились от всего происходящего, и так захотелось куда-нибудь в тишину, в уют тюремных камер люкс… И так захотелось вздремнуть на нарах из сандалового дерева, что Григорий, прикрыв рот ладошкой, стал украдкой зевать. А капитан все пощипывал Степана и меня, когда замечал, что глаза наши сами собой закрываются:

— Степан! Тимофей! Держитесь! — шептал он нам. — Главное, не уснуть! Пропадем… Как пить дать, пропадем!

Наконец Хапс закончил речь, очень терпеливо и с заметным удовлетворением выслушал семиминутные непрерывные рукоплескания и, раскланявшись на все четыре стороны, точно артист на арене цирка, сошел с трибуны в тень своих рослых телохранителей.

А на помост полезли один за другим с ответными речами: министры, придворные, генералы, главный надзиратель, парламентарии… Ничего нового, по сути, они не добавили к сказанному громдыхмейстером, а варьировали на все лады отдельные абзацы и фразы из речи Его Совершенства. Поэтому нам запомнилось только выступление представителя от заключенных, бледного изможденного старичка лет шестидесяти, который со слезами на глазах поблагодарил любимого громдыхмейстера за неустанную заботу о своих сирых заблудших овцах, за Большую Новую тюрьму. Старичок также заверил Его Совершенство, что он лично, как, впрочем, и все его соседи по камере, мечтает провести остаток своих дней только в этой прекрасной тюрьме, и нигде больше, И поэтому он-де собирается ходатайствовать перед Его Прохиндейством — главным судьей Свербы — о замене ему двадцатипятилетнего заключения пожизненным.

Эта коротенькая выразительная речь бедняги заключенного была встречена надзирателями и многими из собравшихся весьма сочувственно, ибо старичок числился последним в списке ораторов, попросивших слова.

И вот сводный тюремный оркестр и хор мальчиков (видимо, детишки надзирателей) исполнили национальный гимн Свербы. Музыка и слова просто божественные… Многие из собравшихся прослезились… Мне, правда, удалось запомнить только первые две строки;

Все это рифмовалось с «победим!» Очень, знаете ли, впечатляюще…

Пением гимна церемония посещения Большой Новой тюрьмы для нас и закончилась. Правда, многие из придворных еще оставались во дворе тюрьмы в ожидании фейерверка и бесплатных бутербродов, но генерал Ниве сказал, что, по его сведениям, бутерброды будут с синтетической ливерной колбасой и нам уже пора… На всех рассчитано не было…

Глава 14

На следующий день нас повезли осматривать Научный Центр Свербы, расположенный в одном из пригородов столицы.

Мы еще не совсем оправились от посещения Новой тюрьмы и чувствовали себя достаточно скверно. Ночь перед этим почти не спали. Я думал о Терзалии, о далекой Земле и уже не верил, что когда-либо выберусь с планеты Сверба. Капитан же со Степаном и Григорием просидели почти до утра за столом в номере и, перемигиваясь азбукой Морзе, видимо, обсуждали возможные пути к нашему спасению. Азбуки Морзе я не знал, но, судя по унылым физиономиям моих товарищей, пришел к заключению, что дела наши плохи. Выхода пока никто из нас не видел…

По мере приближения к средоточию свербской премудрости, атмосфера учености вокруг нас сгущалась. Все чаще по обочине шоссе мы имели счастье созерцать огромные деревянные щиты серого цвета с высказываниями громдыхмейстера на околонаучные темы:

«Всю мощь духовного потенциала Свербы обрушим на головы наших врагов!»

«Если научная проблема не решается, тем хуже для нее!»

«Из законов природы следует открывать и изучать лишь те, что не противоречат интересам Свербского государства!»

«Если природа не отступает перед свербским гением, ее уничтожают!»

«История — это то, какими бы мы желали видеть себя в прошлом!»

«Истинный гуманизм отрицает жалость к врагам!»

«Цель всегда оправдывает средства, отпущенные на ее осуществление!»

Все эти и многие другие лозунги приятно будоражили наше воображение и пусть ненадолго, но отвлекали от мрачных мыслей.

Денек выдался теплый, солнечный. Здания Научного Центра утопали в зелени. На газонах кучерявились пальмы в кадушках. Росли кусты роз. Кусты крыжовника, смородины. Яблони, абрикосы. Тут же топорщились редкие разновидности кактуса марсианского — перед каждым растением поблескивали таблички с латинскими и свербскими названиями. В искусственных прудах вдоль шоссе нежились полутораметровые аллигаторы, как сообщил Ниве, — любимые животные громдыхмейстера. Шумели фонтаны.

Обилие институтов и количество сотрудников в них радовало глаз. То и дело нам попадались марширующие колонны научных сотрудников в академических плащах и шапочках, в пенсне и с фолиантами в сумках через плечо.

— Молодцы! — одобрительно приветствовал генерал Ниве очередную колонну воинов науки. — Учатся ходить в ногу… Эх, если бы их еще научить мыслить в одном направлении, и синхронно. Впрочем, мыслить, это, пожалуй, лишнее. Итак слишком грамотные…

Наша экскурсия включала ознакомление с несколькими институтами Центра, встречи с апологетами свербской научной мысли и знакомство с некоторыми их разработками и идеями, Словом, очень увлекательная, по мнению Нивса, и обширная программа.

Среди различных мероприятий этого дня мне запомнилось посещение Института Неразрешимых проблем.

Седовласый, пухленький, очень представительный, директор этого учреждения долго водил нас по коридорам и лабораториям, объясняя, чем занимаются его сотрудники:

— Видите ли, коллеги, — говорил он доверительно, — тематика наших работ обширна! Неразрешимых проблем, на наше счастье, значительно больше, чем разрешимых! Самое же замечательное то, что раз они неразрешимые, их совсем и не нужно разрешать! Важно только не ошибиться и подобрать такую проблему, которая и в самом деле неразрешима. Иначе возможны огромные неприятности! У нас вот два года назад случился такой прискорбный казус: приняли нового сотрудника — молодого, крепкого парня, знаете, из тех, что кровь с молоком, бицепсы как у быка. Молодой специалист, грубо говоря. Плохого от него никто не ожидал… А он возьми и сдуру-то, не посоветовавшись со своим научным руководителем, и разрешил проблему, которую уже почти десять лет успешно не мог разрешить весь коллектив института! Нет, вам трудно, естественно, представить все последствия такого поступка. Этот стервец нашел решение проблемы за три недели и закрыл тему! Какой это был удар для нас! Для нашего бюджета! На разработку темы выделили из казны десять миллионов и семь из них уже было израсходовано! Постепенно, десятилетиями приближаясь к истине, мы бы получили на эту тематику из научного бюджета Свербы от нашего горячо любимого громдыхмейстера еще миллионов пятьдесят, как минимум, и могли бы процветать, а тут какой-то гений закрывает проблему и лишает сотрудников уверенности в завтрашнем дне! Нет, конечно, поведение этого выскочки тут же обсудили на расширенном заседании ученого совета. Направили нашего гения на стажировку в террариум, где один из любимых крокодилов Его Совершенства, разумеется, совершенно случайно откусил ему столь гениальную голову. Но это было уже позднее… — директор тяжело вздохнул.

Мы притихли. Задумались.

— А сейчас, профессор, если, конечно, не секрет, над чем трудятся ваши люди? — вежливо поинтересовался капитан, дипломатично обрывая затянувшуюся паузу и стараясь сгладить то мрачное впечатление, что осталось после жуткого рассказа директора.

— Какой секрет! — жизнерадостно отозвался руководитель института. — Мы ищем философский камень!

— Это что же, — почесал Прохор бороду, — способ превращения обычных камней в золото?

— Да. Именно. Тема, как изволите видеть, проверенная, практически неразрешимая! То, что нужно! Главное, все наши довольны. Недавно провели повышение окладов, ввели надбавки за незаменимость, за смелость мысли! Сотрудникам выплачиваем теперь только золотом…

— Вот как! Неужели есть успехи? — спросил Степан.

— А как же! А как же! Мы уже научились превращать золото, которое нам выделяют на эксперименты, в дорожную пыль и ветер, еще немного — и сумеем отладить обратную реакцию. Но для этого, понятно, потребуются дополнительные ассигнования. Полагаю, если министерство финансов, по заказу которого мы трудимся, согласится выделить нам еще миллионов пятьсот-шестьсот, дела пойдут.

— Потрясающе! — восхитился Григорий. — Деньги на ветер! И в таких количествах! Гениально! Примите наши поздравления…

Одно из учреждений Центра, в котором мы также Побывали, называлось совсем грандиозно: «Институт Усовершествования Законов Мироздания».

Как выяснилось в ходе экскурсии, в этом достопримечательном храме науки лучшие умы Свербы уже давно бились над возможностью как-то изменить или обойти фундаментальные законы природы. Особенно раздражал свербитов почему-то закон сохранения материи. Чего они с ним только не проделывали! Пытались переформулировать, ввести в него дополнительные коэффициенты, вывести нужные народу Свербы следствия и теоремы… Помогало плохо… Кто-то из профессоров предложил отменить закон сохранения, так сказать, в административном порядке! Нет такого закона — и все тут! Идея многим показалась заманчивой и скоро будет рассматриваться парламентом Свербы.

Много еще диковинного и совершенно ни с чем не сообразного увидели мы в Свербском Научном Центре.

Пожалуй, наиболее сильное впечатление на всех на нас, включая генерала Нивса, произвело изобретение профессора Хлюпеншлепа — доцента кафедры глубокомыслия Кротонского университета, заведующего кафедрой подводных течений свербской политики Национальной военной академии, действительного тайного советника, почетного члена Общества любимцев громдыхмейстера. Сей высокоученый муж разработал для нужд свербской армии совершенно уникальное оружие — излучатель глупости. Оружие бескровное, вполне созвучное эпохе расцвета свербского гуманизма, можно сказать, шедевр военной и технической мысли. Глупомет Хлюпеншлепа, как нежно величали это изобретение военные эксперты, должен был после полевых испытаний и некоторой доводки отдельных узлов и деталей поступить на вооружение армии Свербы в самое ближайшее время.

Громдыхмейстер, по словам Нивса, одобрил в принципе идею Хлюпеншлепа и очень заинтересовался изобретением.

— Профессор! — сказал Хапс во время беседы с Хлюпеншлепом. — Если вы оправдаете мои надежды и дадите нашей непобедимой армии такие излучатели, можете считать себя президентом Свербской академии и моим заместителем по научной части. Просите любые субсидии. Вы их получите! О! Как это будет прекрасно! Мы задавим всех своей глупостью! Любую армию сотрем в порошок! Никто и не пикнет! Ибо не придумано еще во вселенной более страшного оружия, чем направленный идиотизм! Грызи!

Естественно, вдохновленный такой могучей поддержкой, профессор дни и ночи не вылазил из лабораторий, и вот первая действующая модель излучателя, мощностью десять мегаидиотов в секунду, возвышалась перед нами в демонстрационном зале так называемого Пантеона Мудрости Свербского Научного Центра.

Глупомет представлял собой стационарную, довольно громоздкую установку с медным выдвижным раструбом. Сам профессор, находившийся рядом со своим созданием, очень подробно и популярно отвечал на все вопросы толпившихся вокруг любопытных:

— Принцип действия? Создается направленное излучение, воздействующее на мозговые центры и нервные окончания высших млекопитающихся, к которым, как известно, относится и человек. Результат? При незначительных дозах облучения — замедленность реакций на внешние раздражители, сонное состояние. При более ощутимых дозах — тупость, полная апатия и пассивность. При больших дозах возникает устойчивое слабоумие и полнейший идиотизм. Радиус действия установки зависит от ее мощности и колеблется от пятисот метров для миниатюрных ручных глупометов до нескольких десятков километров в дивизионных глупометах, развернутых на армейских тягачах.

— Не отразится ли действие установки на способностях обслуживающего ее персонала? — поинтересовался Степан, внимательно рассматривавший все детали излучателя.

Хлюпеншлеп, очевидно не ожидавший такого провокационного вопроса, с минуту озабоченно моргал, словно не мог взять в толк, о чем его спрашивают, наконец просветленно улыбнулся:

— Нет! Нет! Для наших воинов никаких вредных последствий при аккуратном обращении с излучателем не может быть! Исключено, разве что кто случайно попадет под поток излучения… Впрочем, сегодня вечером можете сами убедиться в эффективности и доброкачественности прибора. Я буду демонстрировать действие моего изобретения самому громдыхмейстеру и членам военной коллегии. Приглашены также все министры, сенаторы, придворные и генералитет. В их присутствии будут поражены из глупомета три группы патриотов, выразивших желание принести свои мозги в жертву сверб-ской науке. Вы увидите, так сказать, наших камикадзе! Естественно, нация их не забудет! Приглашаю и вас всех на это радостное и великое событие.

— Спасибо, — поблагодарил Хлюпеншлепа капитан, — но знаете, мы как-то не привыкли к таким зрелищам. Да и переутомились за эти дни.

И мы простились с уважаемым профессором…

И какое же это было счастье, что нам удалось избежать присутствия на этой демонстрации свербской глупости! Просто перст судьбы! Чудом, чудом избежали непоправимого!

Уже на следующий день по бледному и растерянному виду заслуженного волкодава, который, кстати, тоже не присутствовал на испытаниях глупомета, чувствовалось, что произошло нечто непредвиденное. И действительно, из новостей, передаваемых по телевидению, и местных газет мы узнали, что во время демонстрирования боевых качеств своего излучателя Хлюпеншлеп чего-то недоучел, возможно, врожденной глупости многих из присутствующих в демонстрационном зале, и, потакая начальственным крикам собравшихся: «Давай! Давай! Сильней! Сильней! Поднажми!» — настолько раскалил свою установку, что полетели какие-то клапана, сорвало раструб, и все присутствующие в Пантеоне Мудрости подверглись неконтролируемому воздействию оглупителя.

По мнению журналистов оппозиционных газет, изрядно поглупели очень многие из придворных, академиков, министров, а также много военных, чиновников и сенаторов. Расценивалось случившееся чуть ли не как национальная трагедия, из чего мы заключили, что и сами журналисты не избежали общей участи всех находившихся в Пантеоне Мудрости.

Сообщалось, что и профессор Хлюпеншлеп получил сильнейшую дозу глупости, впал в детство и в крайне тяжелом состоянии, граничащем с идиотизмом, был доставлен в тюремный госпиталь Научного Центра. Причины аварии излучателя выясняются. Подозревается, что все это — происки экстремистов с Арис. Первые двадцать человек уже повешены. Начато официальное следствие.

Правда, газеты в один голос утверждали, что громдыхмейстер почему-то не пострадал. То ли иммунитет у него к этому делу был, то ли, как говорится, для него все это семечки. Словом, крепкий организм! Впрочем, не исключено, что журналисты просто опустили щекотливую тему состояния здоровья Его Совершенства…

— Гм! — сказал Григорий, ознакомившись с этими новостями. — Теперь они за нас возьмутся.

— Почему же только теперь? — возразил Степан. Нас давно уже обрабатывают в свербском стиле. С чего ты решил, что с сегодняшнего дня что-то изменится в нашей судьбе?

— Обязательно! А как же! Они тянули время всеми этими экскурсиями и светскими раутами, а сами разворовывали грузы с нашего звездолета. Пытались, я уверен в этом, освоить технологию производства саворбов. И, возможно, уже освоили! Нас держат про запас — вдруг свои специалисты что-нибудь напутают в деталях, не справятся. А теперь и мы можем понадобиться! Свои-то гении свербские, если верить этим сообщениям в газетах, поди, все от слабоумия лечатся.

— Так уж и все? — с сомнением спросил капитан. — Умных мерзавцев на Свербе, думаю, пока хватает. Другое дело, что каждый умен для себя. У них тут идет какая-то скрытая борьба. Все эти угрозы в адрес скрытых врагов и предателей что-то же означают. Если Хапс, желая быстрее использовать земную технику, начнет спешить, нас и в самом деле начнут трясти. Впрочем, не будем пока обсуждать эти опасные темы. Подождем немного — посмотрим, чем свербиты нас еще порадуют. Мне думается, если то, о чем написано в этих газетках, хоть отчасти справедливо, события не заставят себя долго ждать.

Капитан оказался прав и на этот раз, в чем мы убедились уже на следующий день, когда по телевидению Свербы имели удовольствие наблюдать выступление громдыхмейстера.

Сияющий, при всех регалиях, как-будто даже помолодевший, Хапс в своей обычной зажигательной манере призвал всех жителей планеты к бдительности, к выявлению предателей и скрытых врагов. Затем поведал о наступлении на планете Сверба новой эпохи:

— Мы поразмыслили тут на досуге, посовещались с нашими министрами и пришли к выводу, что все у нас на планете хорошо, разумно, никаких особых проблем не существует. Нашими усилиями воздвигнуто царство мудрости и справедливости, а посему, согласно нашему постановлению от сего числа сего месяца и сего года, приказываем считать, что Золотой Век во вверенных нашему попечению территориях и планетах уже наступил. А поскольку Золотой Век — есть осуществление всех наших чаяний и мечтаний, объявляю, что отныне всякие мечты моих подданных о чем бы то ни было вредны и будут рассматриваться как государственное преступление и подрыв основ! И второе, как следствие вышеизложенного, на рассмотрение парламента выносится эдикт: «О запрете на размышления». Связано это, мои дорогие, с тем, что слишком много развелось умников, рассуждающих на темы, о которых им рассуждать непозволительно. Согласно новому эдикту, всех уличенных в рассуждениях и размышлениях на темы, не связанные с их прямыми служебными обязанностями, предлагается пропускать через оглупители великого профессора Хлюпеншлепа! И вообще, пора, давно пора разобраться в мыслях наших подданных и упорядочить их умственную деятельность. Нужно четко определить, кому какие мысли и в каком количестве позволительно иметь…

Хапс еще минут двадцать, путаясь в словах, излагал свою новую программу всеобщей идиотизации населения, учреждения табели об умственных рангах. А мы сидели перед экраном в номере отеля, слушали весь этот бред и размышляли о безнадежности своего положения. Перспективы впереди замаячили самые пакостные.

— Что ж, — вздохнув, сказал капитан Прохор, щелкая выключателем телевизора, — если судить по этой речи Его Совершенства, демонстрация изобретения Хлюпен-шлепа в Пантеоне Мудрости не прошла для Хапса без последствий.

— Да, видимо, доза оказалась критической, — кивнул Григорий. — Боюсь, Хапс долго не протянет.

— Это мы долго не протянем! — проворчал Степан. — Надо что-то делать, пока нас на этой планете дураков не превратили в среднестатистических идиотов! Капитан, пока мы еще способны размышлять, надо как-то выкручиваться! Ведь пропадем! Придумайте какой-нибудь гениальный ход!

— Придумайте… Легко сказать, — насупился Прохор. — Конечно, обстановка осложняется, кто с этим спорит? Однако у меня появилась маленькая надежда на изменение нашей судьбы к лучшему. Ведь как только глупость Хапса станет для его приближенных очевидной, начнутся, думаю, волнения. Не все же его подданные такие отпетые дуралеи. Возможно, кто-нибудь из царедворцев попытается перехватить у спятившего правителя власть. Вот тут бы нам не сплоховать, поманить их нашими саворбами и попытаться вырваться со Свербы… Если еще удача будет сопутствовать нам…

— Как? Как мы вырвемся? — спросил я.

— Там видно будет, — пожал плечами Григорий. — Капитан у нас мудрец. Главное, Тимофей, не дергайся раньше времени. Тебя ведь еще не загнали в оглупитель Хлюпеншлепа и не повесили. Значит, будем жить и мечтать, пока нам все это не запретили. Мужайтесь.

Глава 15

На этот раз генерал Ниве уже не улыбался и треуголку свою не снял, когда вошел к нам утром в номер.

— Быстро собирайтесь! — приказал он железным тоном. — Всех вас срочно требует к себе во дворец Его Совершенство!

— Что произошло, генерал? — спросил капитан. — Мы еще не успели даже позавтракать. К чему такая спешка? Опять очередная экскурсия?

— Нет. Экскурсий больше не будет. Завтракать некогда! Нас ожидает громдыхмейстер, а он долго ждать не любит!

— А… Конечно… Конечно… — Засуетился капитан. — Мы мигом.

Через три минуты мы уже катили во дворец. А еще через пятнадцать минут оказались перед троном Хапса.

Его Совершенство, одетый в ослепительный, расшитый золотом и серебром, усыпанный с головы до пят бриллиантами, изумрудами, рубинами и тысячами других драгоценных камней мундир и самодовольно выпятив вперед челюсть, восседал с закрытыми глазами.

Уже в самом дворце, перед входом в тронный зал, Ниве предупредил нас, чтобы ничему не удивлялись. Оказывается, вчера вечером на заседании сената Хапсу, в ознаменование его величайших заслуг перед свербской цивилизацией, было присвоено звание супергенералиссимуса I ранга. Если учитывать, что, согласно официальным верованиям свербитов, супергенералиссимусом II ранга был господь бог, то можно понять законную гордость Хапса — чин он отхватил себе весьма солидный. Придворные вокруг трона трепетали.

У меня, признаться, тоже ползали по спине мурашки.

И вдруг Хапс открыл глаза, стукнул кулаком по подлокотнику трона и, обнаружив нашу группу в толпе придворных, уставился совершенно безумным взглядом на генерала Нивса и заорал:

— Почему? Почему они еще здесь? Повешу!

— Пощадите, — пролепетал заслуженный волкодав, падая на колени, — пощадите.

— Немедленно на полигон — и за работу! — орал Хапс, не обращая внимания на генерала. — Нельзя терять ни минуты! Сверба в опасности! Пусть немедленно отлаживают своих саворбов! Немедленно! Грызи!

Тут все придворные, конечно, дружно взревели свое:

— Грызи! Дави! В порошок!

А нас быстро вывели из зала и потащили куда-то по ступенькам дворцовой лестницы.

Когда мы выходили из дворца, случилось происшествие, чуть не стоившее жизни штурману Григорию. Надо заметить, что события последних дней изрядно подрасшатали наши нервишки и, что называется, мы все были уже на пределе, а тут один из свербских чиновников, увидев, что мы выходим из дворца, вдруг шагнул нам навстречу и, подскочив к Григорию, шагавшему впереди, вскинул руку, сжатую в кулак, к самому носу штурмана и заорал:

— Свербит!

Григорий вздрогнул от неожиданности, решил, очевидно, что его собираются бить, и с завидной быстротой сделал чиновнику подсечку и скрутил руки за спиной. Мы еще не успели сообразить, что произошло, как на штурмана набросилась охрана. После непродолжительного сопротивления нас повязали… Мысленно я уже готовился к вторичному посещению Большой Новой тюрьмы, на этот раз к экскурсии в обычные камеры… Однако подоспевший генерал Ниве успокоил охранников, показал им какие-то бумаги и очень оперативно замял инцидент. Уже в кабине вездехода по дороге на полигон заслуженный волкодав популярно объяснил нам, что встреченный нами чиновник не собирался нападать на штурмана, отнюдь, он всего лишь дружески поприветствовал Григория.

Оказывается, возглас «Свербит!» и кулак, приставленный к носу встречного, — всего лишь широко распространенное среди жителей Свербы дружественное приветствие, что-то вроде принятого на других планетах «Зравствуйте!» или «Как поживаете?». Сами же возглас и жест в совокупности переводятся, по словам генерала, как выражение крайней преданности громдыхмейстеру и стремление положить жизнь, свою и встречного, за интересы Свербы.

Григорий после разъяснений генерала вяло оправдывался:

— Ведь нам никто не объяснил все эти причуды местной экзотики. С подобным приветствием мы сталкиваемся впервые. Тип этот подскочил ко мне, сует кулак чуть не в нос и кричит: «Свербит!» А я откуда знаю, что у него там свербит? Мне и размышлять-то было некогда. Теперь-то понимаю, что «свербит» в данном случае производное от названия планеты Сверба…

— Ты уж поосторожнее, Гриша, — успокаивал штурмана Прохор, — чужая цивилизация, с местными обычаями еще плохо знакомы… Глупостей наделать легко, а исправить их, сами знаете, не всегда удается.

Всю дорогу до полигона я размышлял о нашей судьбе и приходил к неутешительным выводам. Главное же, что мучило меня, — это непонятная пассивность моих товарищей. Признаться, от капитана я не ожидал такого олимпийского спокойствия. Ведь что ни говори, над нами на Свербе совершали одно насилие за другим: и запугивали, и уламывали, а теперь везли на какой-то полигон неизвестно с какой целью. Может, мы и живы-ми-то с этого полигона уже не выберемся, а Прохор благодушно дремлет на сиденьях… Я посматривал на хмурые лица штурмана и кибернетика и не понимал, что же с нами происходит? Почему мы не протестуем, не боремся, а с какой-то овечьей покорностью судьбе потакаем идиотским замыслам различных громдыхмейстеров и всяких нивсов?

Уже ночью в домике, куда нас поместили, прислушиваясь к шагам часовых за дверью, я тихо спросил капитана, что с нами будет, и высказал ему свои недоумения.

Булкин цыкнул на меня и посоветовал спать. Степан же, слышавший мои рассуждения, довольно резко заметил:

— В помещении отличная слышимость. Тимофей, не ломай голову над задачей, условия которой тебе неизвестны.

— А тебе, Степа, условия известны? — обиделся я.

Степан фыркнул:

— Естественно, всего я не знаю, но кое-какие предпосылки для оптимизма, по-моему, уже есть.

— Парни, на этой дурной планете слишком быстро темнеет. Завтра потребуется много сил — надо отдыхать, отсыпаться, — примирительно сказал Григорий и подмигнул мне, предостерегающе помахав рукой. — Тимоша, не считай себя лучше других — это заблуждение. И еще, старина, больше доверяй товарищам, ясно?

— Вполне… Но я хотел бы…

— Никаких но! — оборвал меня капитан. — Сколько повторять? Спать! А завтра будешь трудиться на благо Свербы и громдыхмейстера — трудиться на совесть! И помни, у нас пока нет другого выхода! Все понял?

— Как не понять? Гасите свет… — проворчал я, кутаясь в одеяла.

И хотя, надо признаться, из разговора с друзьями я ничего нового не узнал, самочувствие мое немного улучшилось. Раз Степан разглядел в нашем безрадостном существовании какие-то проблески надежд, раз капитан и штурман его поддерживают, значит, еще не все потеряно. Со временем, видимо, что-то изменится к лучшему. Но что? Как нам удастся выкрутиться и вырваться со Свербы, как мы спасемся от всех этих заслуженных волкодавов и громдыхмейстеров? Я себе этого не представлял.

Засыпал я в эту ночь с великими муками. И почти до утра меня мучили кошмары: то мне снилось, что я пишу прошение на имя Нивса о замене десятилетнего заключения в Большой Новой тюрьме на пожизненное, то чудилось, будто меня собираются четвертовать под местным наркозом, и я вздрагивал и просыпался в холодном поту, ощущая каждой клеточкой тела смертельный ужас,

Глава 16

На следующий день, утром, я впервые отчетливо рассмотрел место, где нам предстояло пребывать отныне. И, увы, осмотр полигона и его окрестностей оптимизма мне не прибавил. Мы находились в самом центре обширного каменистого плато, стиснутого со всех сторон скалами, крутыми горными склонами и ущельями, на дне которых бушевали горные речки. Пять приземистых каменных построек, десятка два развороченных контейнеров с деталями саворбов, две дюжины сонных молодцов с автоматами, сотня роботов, вездеход генерала Нивса, сам генерал и с ним трое спецов-кибернетиков из местных апологетов научной свербской мысли, да на далеких скалах серебристые пирамидки наблюдательных постов — вот, пожалуй, все, что хоть как-то оживляло пустынный пейзаж.

— Любуешься? — спросил подошедший капитан. — Да, местечко не из самых веселых. — Прохор внимательно осмотрел скалы и горные склоны, заметил наблюдательные пункты и ухмыльнулся: — Охраняют зорко. Удрать отсюда трудновато будет.

— А есть надежда? — встрепенулся я.

— Если хорошенько поискать, надежда всегда найдется, — пробормотав эту фразу, капитан буркнул: — Пошли. На нас уже охрана косо смотрит. Надо помогать Степану.

И мы направились к контейнерам, у которых суетились роботы, переругивались с солдатами спецы генерала Нивса, а сам генерал, размахивая руками, подгонял роботов и своих подчиненных:

— Живей! Поторапливайтесь! Куда? Отставить! Сюда тащи! Осторожнее! Уроните — повешу!

Степан с Григорием и свербскими кибернетиками сосредоточенно колдовали над узлами и блоками первого саворба.

Вскоре и мы с капитаном уже сортировали и перетаскивали детали, чистили от смазки кристаллы схем и помогали Степану подключать узлы и закреплять механизмы. Степа весело посвистывал и, мне даже показалось, занимался сборкой с большим энтузиазмом. Заметив мои недоуменные взгляды, он улучил минутку и, наклонившись ко мне, прошептал:

— Все великолепно, лучше и не придумаешь. Не знаю, в какой конюшне обучались кибернетике и робототехнике здешние аристотели, но их познания меня вдохновляют. Если они и программирование освоили на таком же уровне, то мы не пропадем…

Сборочные работы продолжались два дня. На третьи сутки оба так называемых исходных саворба были собраны и запущены.

Мне до этого не приходилось наблюдать этих киберов, и я с любопытством следил, как ползли по долине две гигантские полусферы. Каждый саворб напоминал чудовищную, высотой до тридцати метров, медузу, сотни длинных металлических шупальцев которой непрерывно колебались, вбирая под серебристый металлокерамический колокол остатки контейнеров, железный лом, обрывки пластиковой упаковки, песок и мелкие камни, словом, все, что оказывалось в зоне досягаемости щупальцев. За каждым саворбом тянулся глубокий черный след.

— Пасутся, значит, буренушки, — с удовлетворением отметил капитан Прохор, поглаживая усы и поглядывая почему-то не на саворбов, а в сторону генерала Нивса и его подручных.

Генерал сердито отчитал спецов за какую-то провинность, заставил каждого из свербских кибернетиков рассмотреть его кулак со всех сторон, причем изучение генеральского кулака проводилось в самой непосредственной близости от носа каждого из апологетов и, если судить по их реакции, внушило известное трепетание и способствовало возникновению просветления в умах и развитию чисто свербского неподдельного энтузиазма. Свербиты тут же извлекли из карманов блокноты и принялись что-то лихорадочно записывать. А генерал направился в нашу сторону.

— Хватит ли саворбам энергии? — спросил он у Степана. — Мощность встроенных источников питания, мне кажется, маловата.

— Успокойтесь, генерал, — небрежно заметил Степан, — этим штуковинам достаточно небольшого инициирующего запаса энергии для начального разогрева. Затем внутри саворбов начнутся химические реакции с выделением тепла и энергия будет вырабатываться при поглощении и разложении различных материалов. Саворбы, генерал, это вам не примитивные роботы, что нуждаются в заправке энергией от стационарных источников. Это уже, если хотите, первичные киберорганизмы — своеобразная неорганическая жизнь. Сейчас они насытятся металлами, кремнием, углеродом — и начнут размножаться.

Вскоре все убедились в правоте Степана. Саворбы начали выбрасывать из себя черные и серые шары метрового диаметра. Шаров этих становилось все больше и больше, затем, точно притягиваемые друг к другу, шары стали скатываться в кучи, а из куч постепенно монтировались, росли полусферы, приобретающие очертания новых саворбов. Причем скорость создания шаров и вновь рождаемых саворбов была постоянна. Число киберов примерно за сутки удваивалось.

Прошла неделя после рождения первых саворбов, а по горной долине вокруг построек полигона ползало уже около трех сотен этих странных кибернетических животных. А еще через неделю численность саворбов достигла нескольких десятков тысяч. К этому времени вся долина была уже изрыта глубокими ходами и шахтами, а количество тепла, выделяемого киберами в окружающую среду, было таким, что воздух вокруг нагрелся на десяток градусов — и начали таять снега на склонах окрестных гор.

Ниве был в восторге, довольно потирал руки и все чаще с умилением восклицал:

— Какая сила! Огород, вездеход, бутерброд! Нет, какая силища! Сверба вас не забудет! Теперь я покажу всем этим анархистам, экстремистам и бездельникам, что такое настоящая свербская мощь! Ух, я им покажу!

От нас уже никаких особых усилий не требовалось. И мы с любопытством и, признаться, с некоторым страхом наблюдали за рождением на полигоне своеобразного кибернетического муравейника. И в отличие от генерала не радовались…

Теперь с саворбами работал один Степан, он часами сидел за маленьким переносным пультом управления и посылал рождающимся киберам все новые и новые команды. Спецы кудахтали вокруг Степана, как цыплята вокруг наседки.

Капитан, штурман и я больше бесцельно слонялись по долине. Саворбы на нас внимания не обращали. Зато охранники и подручные генерала следили за каждым нашим шагом. Даже ночами, ворочаясь в жестких походных кроватях, мы чувствовали незримое присутствие чьих-то внимательных глаз и чутких ушей. Пожалуй, среди команды «Звездного орла» относительной свободой пользовался один кот Василий. Этот неисправимый бродяга, ничуть не пугаясь ползающих и шипящих громадин, по-моему, облазил все окрестные скалы и посетил все посты и заставы вокруг полигона. Я, признаться, побаивался за него, ведь любой из местных головорезов вполне способен пристрелить Василия просто из идиотской прихоти, какого-нибудь дурацкого желания похвастаться перед приятелями своей меткостью.

Однажды вечером я высказал свои опасения друзьям. В ответ Прохор и Григорий вздохнули, сухо заметив, что Василий, конечно, рискует хвостом и своей драгоценной шкурой, но и сами мы подвергаемся ежесекундно тем же опасностям. Местные громдыхмейстеры, по мнению капитана, способны прихлопнуть нас в любую минуту и не сделали этого только потому, что еще рассчитывают на нашу помощь в управлении саворбами.

Похождениями кота заинтересовался, к моему удивлению, Степан:

— Ты говоришь, Васька гуляет, где ему вздумается. Гм! Это же замечательно! Как только наш скиталец вернется — тащите его ко мне. Надо будет проверить одну идейку.

На этом разговор о коте закончился. А двумя днями позднее, прогуливаясь среди построек полигона, я вновь заметил неунывающего Василия, бегущего к горам. Кот резво перебирал лапками, лихо перепрыгивал через траншеи и трещины и ловко уворачивался от ползущих саворбов и прыгающих шаров. Хвост его торчал трубой, точно антенна.

«Опять бродяжничать подался, — подумал я, — эх, если бы и нам так легко было убежать с этой планеты. Глупый Васька, конечно, он побегает, попрыгает и вновь вернется к своему хозяину Прохору, к нашему временному жилищу…»

Тут я случайно взглянул на постройку, где мы обитали, и не поверил своим глазам. На пороге нашего бункера лежал, поджав лапы и подвернув хвост, Василий. Кот благодушно взирал на ползающих невдалеке саворбов, на суету охранников, на генерала Нивса, что-то кричавшего адъютантам, и жадно втягивал носом запахи, доносившиеся с кухни. Я обернулся, кто же тогда убежал к горам? Еще один кот? Откуда он взялся? Неужели Василий завел знакомых среди местного кошачьего общества? А есть ли на Свербе еще коты? Откуда они в этих мертвых горах? В появлении второго кота была какая-то дикая загадка.

За обедом я хотел рассказать о появлении двойника Василия, но едва я заикнулся о втором коте, как почувствовал, что Степан под столом очень аккуратно наступил мне на ногу.

— О пустяках говорить у меня желания нет, — сказал капитан, бросая вертевшемуся у его стула Василию кусочек синтетической котлеты и со вздохом отодвигая тарелку. — Опять концентратами кормят.

Григорий, услышав о втором коте, тихо зевнул и заметил:

— Дела плохи. У Тимофея от нервного истощения, видимо, начинаются галлюцинации. Завтра он заявит нам, что повстречал среди саворбов тень отца Гамлета, а послезавтра начнет доказывать, что все события последнего месяца нам приснились.

Я промолчал, сообразив, что с Василием связана тайна, которой, пока наши разговоры прослушивают, лучше не касаться.

В этот же вечер раздраженный генерал Ниве сообщил нам, что саворбы, численность которых, судя по всему, достигла уже нескольких миллионов, начинают потихоньку расползаться из долины по окрестным горам.

— Что же вас смущает, генерал? — спросил Степан. — Они просто осваивают новые пространства, ищут нужные им металлы.

— Не морочьте мне голову! — взорвался Ниве. — Мы уже больше двух недель торчим на полигоне! И пока не получили от саворбов ни одного кибер-солдата, ни одного боевого звездолета, ни одного орудия! А саворбов уже развелось более, чем достаточно! И они продолжают плодиться без всякой пользы для интересов Свербы! Я подозреваю…

— Оставьте, генерал, — брезгливо прервал Нивса Степан, — если вы считаете, что ваши специалисты добились бы большего за эти недели. Что ж, пусть они управляют развитием киберов, руководят их эволюцией и добиваются от них производства требуемых предметов, Я могу и отдохнуть, понаблюдать со стороны, что у ваших кибернетиков получится.

— Что? — Ниве поперхнулся от злости, покраснел, из глотки его вырвалось какое-то хриплое сипение. — Я прикажу… Я прикажу…

Генерал, очевидно, не в силах был закончить свою угрозу, и только медленно сдавливал пальцы рук перед собой, точно душил невидимого врага.

— Стоит ли так волноваться из-за пустяков? — сказал Григорий. — У вас, генерал, возможен приступ. А если вы скончаетесь здесь, на полигоне, так и не дожив до окончательной победы свербитов, то, подумайте, как будет огорчен громдыхмейстер, какая это будет потеря для армии.

— Каждому овощу — своя грядка, — улыбнулся Степан. — Придет срок — и вы, генерал, получите желаемое. Как это выразился громдыхмейстер? Вездеход, огород, бутерброд. Уже скоро.

— Когда скоро? — взвизгнул Ниве. — В Кротоне ждут результатов! Громдыхмейстер терпит наши проволочки уже четвертую неделю! Эта медлительность может стоить жизни всем вам! Слышите?

— Мы понимаем, — спокойно ответил Степан, внимательно и неторопливо осматривая долину и наблюдая за возней саворбов. — Сами видите, опять неполадки, — Степан кивнул на застывший прямо перед бункером купол саворба и добавил: — Придется посмотреть, что с этой малышкой.

Не дожидаясь разрешения генерала, Степан достал из кармана фонарик и, освещая себе дорогу, быстро направился к застывшему киберу.

Все поспешили за ним.

Близилась ночь. Небо над долиной темнело. Уже зажглись над вышками постов лучи прожекторов и заметались по полигону гигантские тени от миллионов киберов и раскатывающихся по траншеям шаров.

Степан осмотрел саворба со всех сторон, осветил фонариком узкий проход между металлических щупальцев, проворно скользнул по этому проходу и нырнул под панцирь.

Прошло минут пять. Никто не проронил ни звука. Затем из-под панциря саворба послышался слегка приглушенный голос Степана:

— Генерал! Мне нужны помощники!

Ниве повернулся к своим специалистам. Кибернетики Свербы поеживались от холодного ветра, переминались с ноги на ногу, но желания лезть в чрево кибернетического зверя ни у кого из них почему-то не возникало.

— Что же вы ждете! — прохрипел Ниве уже нам. — Помогайте своему приятелю!

Мне показалось, что капитан Прохор и Григорий только и ждали этого генеральского окрика. Они так поспешно прошмыгнули под купол саворба, что я едва не потерял их в лабиринте кибернетических лап, каких-то присосков и тонких трубочек, среди которых с трудом протискивался. Неожиданно несколько лап подхватили меня и втянули в сумрачное тесное помещение, где было довольно жарко. Постепенно глаза привыкли к сумраку, и я различил рядом капитана и Григория. Напротив меня, перед пультом и большим, мерцающим зеленоватым светом экраном сидел Степан. Под нами внизу что-то ворочалось и трепыхалось.

— А ничего, здесь довольно уютно, — сказал Прохор, поглаживая свою бороду, — почти как в планетолете класса «Малютка». Правда, Гриша?

— Если учесть, что те пакостники остались снаружи, то мне в этом кибернетическом брюхе нравится даже больше, чем в вездеходах генерала Нивса, — сказал штурман.

— Правильно, — согласился я, — а что будет дальше?

— Сейчас увидишь, — тихо сказал Степан, щелкая клавишами пульта.

Одна из боковых стенок медленно раздвинулась, из тьмы возникла фигура еще одного Степана и провалилась куда-то вниз.

«Опять галлюцинации», — подумал было я, но сразу услышал ободряющий возглас кибернетика:

— Порядок! Кажется, получается! Капитан, кота не забыли?

— Ты за кого меня принимаешь? — прогудел Прохор, расстегивая молнию комбинезона и вытаскивая сонного кота Василия. — Друзей не бросают.

В эту минуту одна за другой перед нами появились еще три фигуры, в одной из которых я, уже перестав чему-либо удивляться, узнал самого себя, а в других — Прохора и Григория.

— Что это? — прошептал я, наблюдая, как наши странные двойники проваливаются вслед за первой фигурой.

— Спокойно, студент, — сказал Григорий, — это не те-ни папаши Гамлета, как ты уже догадался.

— Роботы, — пояснил Степан. — Саворб синтезировал наши кибернетические имитации. Вся эта операция называется «подмена». Сейчас почти ночь. Ниве уверен, что мы вылезли из саворба и пойдем спать. Посмотрите на экран, видите, все уже расходятся по своим комнатам. Остаются одни часовые. Фокус в том, что генерал полагает, что мы спим там, а мы на самом деле здесь. Пусть он подольше пребывает в такой уверенности. Мы же в этом саворбе, как в шапке-невидимке, постараемся удрать подальше от этих мест. Не знаю, как вам, а мне уже изрядно надоели рожи наших конвойных и физиономия самого Нивса. Погостили на Свербе, пора и честь знать.

— Степа, я всегда утверждал, что у тебя светлая голова, — сказал Григорий, — но объясни мне, бестолковому, как ты собираешься проскользнуть мимо постов, контролирующих выход из долины?

— Штурман, внимательнее надо быть! — проворчал капитан Прохор. — Слышал, что говорил сегодня Ниве?

— По-моему, кроме глупостей, он ничего не сказал.

— Э! Нет, — возразил капитан. — Генерал сообщил нам, что саворбы начинают расползаться по окрестным горам.

— Понимаю! — обрадовался штурман. — Значит, наш саворб может, не привлекая пристального внимания охранников, потихоньку ползти и ползти…

— Григорий, твои успехи в логическом мышлении меня радуют, — сказал Степан. — Мы уже движемся к выходу из долины. Посмотрите, как удаляются на экране огни прожекторов на крыше лабораторного бункера. Кстати, успехи делает не один штурман. Мы кое-чем обязаны и Тимофею, его зоркому глазу.

— При чем здесь мой зоркий глаз? — спросил я. — Не понимаю…

— И понимать нечего, — сказал Степан, — благодаря твоей наблюдательности мы найдем дорогу к нашему звездолету. Помнишь свой рассказ о похождениях Василия? Ты подал мне тогда великолепную идею. Я как раз мучился, придумывал, как незаметно послать из долины кибернетических разведчиков, которые бы нашли нам дорогу к «Звездному орлу».

— Постой, значит, тот, второй, кот был кибернетическим двойником этого пушистого прохвоста? Никаких галлюцинаций у меня не было. Вы водили меня за нос?

— За нос водили, положим, не тебя, а наших знакомых с полигона, — сознался Степан. — Кстати, синтезирован был не один ложный кот Василий. Котов, если хочешь знать, было шестьдесят восемь штук — целое стадо.

— И твои коты нашли «Звездный орел»? — спросил Прохор.

— Да, капитан. Сегодня утром я получил сигнал об этом и сразу приказал саворбам расползаться из долины.

— Красиво сработано, — похвалил Прохор. — Что ж, надо спешить к звездолету.

— Корабль приблизительно километрах в сорока от полигона, — сказал Степан. — Саворб ползет со скоростью пешехода. К рассвету доберемся.

— Все это хорошо, мужики, — сказал Григорий, — но что мы там будем делать? Звездолет занят людьми громдыхмейстера. Оборудование разворовано, роботы отключены. Возможно, уже и топлива нет. У нас ни оружия, ни запасов пищи!

— Зато у нас есть здоровый оптимизм! — сказал Прохор. — Это главное!

— У нас есть саворбы, — возразил Степан, — а значит, будет и необходимая техника. Правда, с продуктами и в самом деле труба, но запасы продовольствия были на складе «Звездного орла». Не могли же эти тараканы все растащить. Наверное, звездолет взят на вооружение армии свербитов, а следовательно, запасы пищи на нем должны быть. Конечно, продукты для нас — это самое сложное. Если бы у нас был хотя бы недельный запас пищи, я бы никогда не рискнул возвращаться на «Звездный орел», проще дать саворбам приказ изготовить новый звездолет.

— А нельзя действовать в духе самого громдыхмейстера? — спросил я. — Изготовить кибер-солдат и расколошматить все это змеиное гнездышко?

— Ишь ты, агрессор! — покачал головой Прохор. — Расколошматить — это не наш метод. Мы мирные люди, скромные труженики вселенной, как говорится. И потом, надо уважать чужие обычаи и чужую глупость. Как они тут живут, это их внутреннее дело. Наша задача — защитить свои интересы и предупредить о возможной опасности соседние со Свербой цивилизации. Осознаешь?

— Осознаю, — вздохнул я.

— Тимоша, — улыбнулся Степан, — для создания киберов-солдат в саворбах должна быть заложена тщательно разработанная программа, а такой программы у них нет. Саворбов ведь создавали в помощь человеку, для мирного труда, но не для агрессий, не для производства оружия уничтожения и кибернетических убийц.

— Зачем же тогда свербиты так стремились заполучить саворбов в свои руки? — спросил Прохор.

Степан хмыкнул и махнул рукой:

— Э! Капитан, свербиты еще просто не знают, с чем столкнулись. Во вселенной пока еще не появилось ничего более глупого и страшного, чем обладающие властью тщеславные дураки. Невежество, некомпетентность всех этих громдыхмейстеров и генералов Свербы просто фантастичны. Они ни о людях, ни о саворбах почти ничего толком не знают, но воображают, что способны управлять и людьми, и саворбами, и целой галактикой, которую собираются завоевать. Конечно, саворбы — чудовищная сила, мы в этом успели убедиться за недели на полигоне. Однако с этой силой надо еще справиться. По счастью, кроме меня, на планете, кажется, нет ни одного специалиста, разбирающегося в саворбах. Способностей же самого громдыхмейстера и его генералов хватает лишь на то, чтобы отдавать приказы.

— Как же нам быть? — спросил Григорий. — Вернуть звездолет без помощи роботов, я полагаю, невозможно. С нами в полете в два счета расправились кибернетические мышки, а сейчас там засели зверюшки покрупнее. И вспомните, среди них уже есть роботы-солдаты.

— Мышки оказались для нас неожиданностью, — вздохнул Прохор, — а сейчас наше нападение будет для засевших в звездолете внезапным. И потом, у нас нет другого выбора.

— А саворб сумеет подползти незаметно к «Звездному орлу»? — спросил я.

— Подползать незаметно придется нам самим, — нахмурился Григорий. — Ты бы, Степа, соорудил нам для такого случая хоть что-нибудь дырокольное, не с голыми же руками идти на абордаж своего родного корабля.

— Разбирайте! — Степан извлек откуда-то из мрака короткоствольные никелированные пистолеты и протянул нам.

Штурман повертел свое оружие в руках, прикинул на ладони и неопределенно хмыкнул:

— Что это за игрушка?

— Саворбы не умеют изготавливать смертоносное оружие, — пояснил кибернетик, — это портативный парализатор, стреляет полыми иглами с жидкостью. Попадание жидкости в кровь парализует человека часов на двадцать.

— Этих толстокожих, пожалуй, такой чепуховиной не проймешь, — проворчал Прохор. — А с роботами как быть?

— Ничего лучшего пока предложить не могу, — ответил Степан и вдруг насторожился — Смотрите, на экране что-то движется нам навстречу!

— Поверни саворба куда-нибудь в сторону, — посоветовал Григорий. — Это кто-то из местных, а с ними нам встречаться еще рановато.

— Не успею! У них большая скорость. Какая-то машина.

В это время водитель машины наконец заметил саворба на дороге и резко затормозил метрах в десяти от нас. Открылась дверца. Из кабины высунулась голова в шлеме, и вдруг короткие вспышки прорезали темноту.

Где-то над нами послышались гулкие хлопки.

— Идиот! Стреляет разрывными… — процедил сквозь зубы Степан, лихорадочно щелкая кнопками пульта.

В последующее мгновение щупальцы саворба метнулись через весь экран к автомобилю.

Через минуту перед нами лежал полумертвый от страха свербит. Руки его были аккуратно связаны за спиной, а зубы стучали, точно парня лихорадило.

— Напрасно ты, Степан, скромничал, — сказал штурман, осматривая автомат пленника. — Твои саворбы — шустрые ребята. Эк ты поддел этого поросенка, точно карася на удочку!

— Ничего другого не оставалось! Разрывные пули. Он мог нас всех погубить.

— Кто такой? Откуда? — напустился Прохор на дрожавшего свербите.

— Лейтенант Пус. Из Кротона.

— Куда ехал?

— На полигон к генералу Нивсу.

— По какому делу?

— С донесением.

— Что за донесение? Живо отвечай!

Свербит испуганно шмыгнул носом:

— У меня пакет к генералу.

— Где пакет?

_ В кармане, — Пус кивнул на левый карман походного комбинезона и отвернулся.

Прохор проворно вывернул карманы лейтенанта, изъял лучевой пистолет, несколько обойм к нему и небольшой квадратный конверт, обильно изукрашенный жирными черными печатями.

Капитан неторопливо вскрыл конверт и пробежал глазами бумагу:

— Нас приказано доставить в форт Хох.

— Выходит, мы улизнули вовремя, — сказал я.

— Странно, — поворчал Григорий, — пока они не должны были нас тревожить. Видимо, что-то произошло… Впрочем, все складывается удачно. У нас теперь появился лейтенант Пус и его машина.

— Ты прав, — после непродолжительного размышления и поглаживания бороды сказал Прохор, — это значительно облегчает дело. Кстати, лейтенант, что такое форт Хох? Надеюсь, вполне приличное место?

— Форт Хох — тюрьма в сотне километров от Кротона.

— А! Очередная экскурсия? — улыбнулся Степан. — Эти свербиты просто помешаны на туризме. Чудесно! Истинно свербское гостеприимство! Капитан, мы, конечно, воспользуемся случаем и посетим сей уголок?

— Форт Хох… Наверное, что-нибудь очень древнее. Памятник старины… Карцеры… Каменные мешки, пыточные камеры… Жаль, лейтенант, жаль, но на этот раз у нас возникли другие планы. И я надеюсь, вы с чисто свербским великодушием и предупредительностью поможете нам их осуществить. Посещение же форта Хох отложим до лучших времен. Экскурсия эта, право, не горит.

— Конечно, не горит, — подтвердил Григорий.

— А я так еще под впечатлением от посещения Большой Новой тюрьмы, речей громдыхмейстера, — заметил Степан, — излишние эмоции только вредят нашему организму.

— Да, — подтвердил я, не желая отставать от товарищей, — обилие впечатлений иногда сильно расшатывает нашу нервную систему. Тут важно не перегнуть палку.

— Да, да, Тимофей, — оживился капитан, — ты прав, главное не перегнуть палку. Но времени у нас мало, перейдем к делу. Степан, ты, конечно, остаешься в саворбе?

— Да. Здесь от меня больше пользы будет.

— Отлично! А мы пересаживаемся в машину лейтенанта. Надеюсь, лейтенант, вы не возражаете?

Нет, лейтенант не возражал. По-моему, у него от наших речей и нахальства иссяк запас слов. Пус лишь слабо кивнул головой, не в силах оторвать взгляд от могучих волосатых рук капитана Прохора. В левой руке капитан держал бумаги, изъятые при обыске у лейтенанта, а в правой небрежно вертел лазерный пистолет.

— Р-р-ради всего с-святого, — прошептал лейтенант, — уберите оружие, у пистолета очень слабый спусковой крючок.

— А он заряжен? — удивился капитан. — Извините великодушно, не знал. Как же это вы, Пус, ночью, один и с заряженным пистолетом? Ай! Ай! Неосторожно. Пересаживайтесь в свою машину, только без глупостей.

— П-понимаю…

Мы залезли в машину лейтенанта. Вездеход, хотя и далеко не генеральский, выглядел вполне надежно. Григорий сел за руль, рядом с ним на переднее сиденье посадили Пуса. Прохор развязал руки лейтенанту, но предупредил, чтобы тот вел себя очень тихо и слушался старших.

Пус в ответ как-то весь нервно передернулся, что-то еле слышно прохрипел невразумительное и обмяк на сиденье. Он оказался достаточно сообразительным пареньком и всю дорогу был тих и застенчив.

Капитан мурлыкал одну из своих любимых песенок о героях-первопроходцах, поглаживал высунувшегося из комбинезона кота Василия и благодушно посматривал по сторонам.

Правда, рассмотреть что-либо вокруг было трудновато: все утопало в густой, маслянистой тьме, и даже кусок дороги, вырываемый у ночи фарами машины, казался призрачным и абсолютно черным.

Глава 17

Григорий выжимал из мотора все, что мог выжать из автомобиля в условиях горной дороги в ночное время. Мы торопились. Вездеход катил очень резво, порою мне Казалось, еще секунда и на очередном крутом повороте машина перевернется и сорвется в пропасть, но штурман как-то ухитрялся вывернуться и проехать в таких местах, где обычный робот-водитель давно бы разбил и вездеход и пассажиров.

Признаться, эта поездка в горах через какие-то ущелья и темноту свербской ночи запомнилась надолго и не раз потом снились мне обрывы, трещины, скалы и разломы горных пород. Капитан же внешне почти не волновался и, как я заметил, больше следил за физиономией Пуса, его руками. И лишь однажды, когда вездеход развернуло на крутом скользком склоне и машина чуть ли не зависла над пропастью, Булкин бросил быстрый взгляд в тьму за окошком и тихо сказал:

— Осторожней, Гриша… Подушек там на дне нам никто не приготовил, а этот тарантас, к сожалению, не умеет летать…

Мы ехали уже около двух часов, когда дорога стала ровнее и неожиданно в свете фар появилась небольшая каменная будка с одним крохотным оконцем, а на обочину перед вездеходом вылезла сгорбленная фигура с автоматом и замахала рукой.

— Что еще за привидение? — спросил Григорий у лейтенанта, нажимая на тормоза.

— Пост при въезде в охраняемую зону, — ответил Пус.

— Опять зона, — вздохнул капитан. — От кого ее охраняют?

— От штатских, от посторонних, от экстремистов.

— До звездолета отсюда далеко?

— Смотря до какого звездолета, — сказал Пус.

— До нашего звездолета, — уточнил капитан, — до «Звездного орла». Ты, парень, брось крутить!

— До вашего километра два будет, но вокруг него тоже охрана.

_ Ясно! — Прохор весь напрягся, точно перед прыжком, и, толкнув легонько пистолетом в спину лейтенанта, скомандовал Пусу: — Опусти стекло, высунь голову и успокой этого бедолагу. Соври часовому что-нибудь правдоподобное, но без шуток! Если потребует, предъявишь свой пропуск и документы, держи бумаги! А ты, Григорий, следи за будкой!

Пус поспешил выполнить указания капитана, он высунулся из окошка вездехода и крикнул подошедшему солдату:

_ Я лейтенант Пус из Кротона. Вот мои документы. Пропустите машину! Я спешу!

Часовой вяло поднял кулак к носу, рявкнул: «Грызи!» — и, взяв у лейтенанта пропуск и другие бумаги, при свете фонарика стал медленно перелистывать. Сравнив фотографию на пропуске с физиономией Пуса, удовлетворенно хмыкнул и вернул всю пачку бумаг лейтенанту. — Эти с вами?

— Со мной, — подтвердил Пус с готовностью, — специалисты из столицы, из Научного Центра.

— А… Ездят тут всякие. Хорошо вам там, в столицах, — вино, женщины, развлечения. А здесь стой и мерзни на ветру, как какой-нибудь последний робот… Ладно, проезжайте, — часовой махнул рукой и, поеживаясь, направился к будке.

Григорий нажал на педали, и вездеход резво покатил по дороге.

— Фу… — облегченно выдохнул я. — Признаться, думал, тут нас и повяжут…

— Да, — хмыкнул Григорий, — свербская бдительность оставляет желать лучшего. Впрочем, на планете они одни хозяева. Кого им тут особо опасаться? Каких-то загадочных экстремистов? Их, может, и в природе не существует. Очередное вранье громдыхмейстера…

— Нас, во всяком случае, в расчет не брали, это точно, — сказал капитан с заметным удовлетворением. — М-да, проскочили… А вот проскочит ли Степан на своем саворбе — это вопрос…

— Конечно, его они задержат или уничтожат вместе с саворбом, — всполошился я, — что же делать, капитан?

— Действовать! — капитан горделиво поднял голову. — Будем действовать! Попытаемся вернуть себе звездолет, сейчас это главное! Степа достаточно умен и осторожен, чтобы как-нибудь обойти все эти заслоны со своими саворбами. А нам надо очистить «Звездный орел» от свербской гадости и после этого выручать Степана и саворбов.

— Куда теперь? — спросил Григорий у лейтенанта. — Показывай, где звездолет? Живо!

Пус кивнул в сторону поворота дороги:

— Это там, за поворотом, есть сверток в ущелье. Проедете по нему километра два и увидите свой звездолет. Только я хотел бы выяснить, что вы собираетесь делать со мной?

— Посмотрим на твое поведение, — вроде бы с некоторым сожалением вздохнул Прохор. — Будешь слушаться и поможешь нам вернуть корабль, отпустим к папе с мамой.

Вездеход проехал мимо каких-то строений за сторожевой будкой, объехал нагромождение скал и свернул С широкой дороги в ущелье. Вскоре мы различили впереди в свете прожекторов знакомые очертания корпуса «Звездного орла»… Вездеходов и солдат рядом со Звездолетом видно не было. Это нас немного успокоило.

— Надо бы, наверное, Степана дождаться, — сказал я. — Он со своими саворбами что-нибудь изобразил бы, помог.

— Нет! — отрезал Прохор. — Главное, внезапность. Времени терять не будем! Григорий, гони прямо к кораблю! Будем нахальными! Подготовься, Пус! Скажешь часовым, что приехал из столицы, и потребуешь начальника! Ясно?

— Да. Конечно. Я все сделаю, как вы хотите…

— Тимофей! Григорий! Не зевать! Усиленной охраны в звездолете не должно быть. Человек пять-шесть, не больше. Если будем действовать быстро и дружно, то справимся! Следите за лейтенантом, если появятся сомнения, не церемониться! Приготовить оружие!

Вездеход подкатил уже почти к звездолету — оставалось каких-то пятьдесят метров до входного люка. И тут на дороге перед машиной выросли фонтанчики грязи и где-то впереди загрохотало.

Над нашими головами, почти над самой крышей кабины, засвистели трассирующие пули.

Мы инстинктивно втянули головы в плечи и пригнулись.

Григорий резко затормозил.

Раскаты автоматных очередей смолкли. Из какой-то ямы перед самым звездолетом высунулась голова очень грязного и порядком помятого робота, и металлический голос проскрипел:

— Не двигаться! Кто такие?

Пус, получив ощутимый тычок в спину пистолетом — Прохор и в самом деле не церемонился, — опустил стекло дверцы и отбарабанил положенное:

— Прекратить огонь! Я лейтенант Пус из Кротона! Срочное дело! Вызови командира!

— А ты не покрикивай! Не покрикивай! Не в столице! Раскомандовался тут, — недовольно прорычал робот. — Командира ему. Быстро из машины! Оружия не брать! Руки за спину и вперед по лестнице на смотровую площадку и в шлюзовую камеру. Там вас встретят! Быстро! Быстро!

— Кажется, опять попались, — прошептал я, в бессилии опуская руки, — и крепко, а так все хорошо начиналось…

— Да, — покачал головой Григорий, выходя из машины и закладывая руки за спину. — Это вам не солдатик у входа в охраняемую зону. Киберы с автоматами шуток не понимают. Это судьба.

— Что ж, надо подчиняться, — сказал Прохор. — Вылезайте, лейтенант, а то как бы они нас не ухлопали.

Стоит ли говорить, как неохотно и с какими чувствами мы подходили к родному звездолету… Если бы какой-либо из свербских придворных живописцев задумал создать аллегорическую картину на тему «Приговоренные к смерти», полагаю, лучшей натуры, чем наша группа, ему было не найти. Вид у нас был еще тот, как выразился капитан. Даже лейтенант Пус почему-то не радовался, что возвращается к своим.

Когда мы в сопровождении двух роботов-автоматчиков прошли шлюзовую камеру и очутились внутри жилых помещений корабля, первое, на что я обратил внимание, это следы пуль на пластиковой обшивке стен и потолков.

В трех местах коридора герметичные перегородки были смяты и изрезаны лазерными лучами. На площадке перед рубкой лежали в углу три сильно изувеченных взрывами и лазерными лучами робота, тут же валялись чьи-то оплавленные кибернетические потроха…

В наше отсутствие на звездолете явно происходило побоище. И, видимо, если судить по следам пуль и оплавленной пластмассе, сосульками свисавшей с потолка, схватка была жаркой, и потери с обеих сторон ощутимыми.

— Такое впечатление, — пробормотал Григорий, — что «Звездный орел» в эти дни побывал в битве и участвовал в абордажных боях. Что бы все это значило?

Прохор недовольно морщился, с болью душевной созерцая результаты погрома на его родном «Звездном орле», и молчал.

Нас выстроили вдоль стены.

Дверь в рубку растворилась. И на пороге возникла фигура робота, с ног до головы увешанного базуками, автоматами, лучевыми пистолетами и сумками, из которых торчали пулеметные ленты и ручки противотанковых гранат. На голове робота был укреплен шлем, снабженный прибором ночного виденья и миниатюрной рентгеновской установкой, позволяющей смотреть сквозь стены и в почву на глубину до десяти метров.

Признаться, когда я в нескольких шагах перед собой увидел это кибернетическое страшилище, последние силы оставили мой организм и, если бы не Григорий, подхвативший меня за руку, я бы свалился.

— Что еще за лейтенант Пус из Кротона? — проскрипел вышедший из рубки робот удивительно знакомым голосом.

Я еще не успел сообразить, чей же это голос, как из капитанского комбинезона высунул морду кот Василий и оглушительно мяукнул.

Робот-страшилище сразу потерял всю свою важность, сдернул с головы шлем с рентгеновской установкой и прибором ночного виденья и, с явным облегчением передав сей предмет роботу-адъютанту, вытянулся перед нами по стойке смирно.

— Филимон! — в один голос воскликнули капитан и Григорий. — Что тут происходит? Как тебе удалось?

По-моему, если роботы способны испытывать смущение, Филька был смущен. Его большие электронные глаза смотрели на капитана виновато и жалостливо.

— Разрешите доложить! — отчеканил Филимон, — Звездолет «Звездный орел» очищен от посторонних кибернетических предметов и контролируется силами двадцати восьми земных роботов-повстанцев под моим непосредственным руководством. Командование звездолетом и его кибернетическими силами я принял на себя ввиду отсутствия капитана и членов экипажа. В процессе боев внутри звездолета нам, в результате успешно проведенных операций, удалось вывести из строя четырнадцать киберов-автоматчиков противника, пятеро из них сильно покорежены и приведены в полную негодность, девять роботов демонтировано. Захвачено также в качестве заложников и военнопленных семеро солдат и офицеров враждебной звездолету армии. Наши потери: восемь роботов полностью выведены из строя, тринадцать киберов получили серьезные пробоины и повреждения и нуждаются в капитальном ремонте и восстановлении. Остальные имеют отдельные пулевые и лучевые повреждения и годны к эксплуатации в условиях жилых помещений и температурного режима звездолета. В ходе операций было захвачено много вражеского обмундирования, оружия и боеприпасов. Доклад окончен. Передаю командование звездолетом капитану и экипажу.

— Командир роботов-повстанцев… Гм! Это нечто новое. Я и не предполагал, что у тебя, помимо прочих достоинств, есть еще и задатки полководца, — сказал Прохор, заметно оживляясь и извлекая из-за пазухи рвущегося к родным запахам звездолета кота Василия. — И все же кое-что из твоего доклада мне понять трудно. После захвата корабля свербитами, насколько я понимаю, вся наша кибернетика была отключена. Каким образом ты вновь оказался в активном состоянии?

— Меня включил микроробот.

— Какой еще микроробот? — удивился Прохор. — Не было у нас никаких микророботов.

— Микроробот в виде куклы-игрушки. Он прятался в каюте пассажира Тимофея. Этот микроробот и помог отбить звездолет у врагов.

— Это талисман! — воскликнул я. — Какое счастье, что Терзалия подарила мне эту игрушку!

Прохор хмыкнул и повернулся ко мне:

— Микроробот — не игрушка! Привыкай называть вещи своими именами. Интересно, как эта кибернетика попала к твоей даме? Сейчас же отыщи этого робота, Тимофей. Твой талисман, возможно, еще нам понадобится.

— Микроробот в данный момент находится в каюте Тимофея, — услужливо подсказал Филимон, с благоговением поглядывая на своего дружка кота Василия, трущегося о его ноги и что-то самозабвенно мурлыкающего.

— Ладно, — сказал Прохор. — С этим ясно. В каком состоянии звездолет? Надеюсь, своей стрельбой вы не продырявили его окончательно?

— Шестнадцать повреждений, — сознался Филимон, — но крупных поломок и пробоин нет. Приборы и двигатели не пострадали. Ремонтные работы ведутся. Взлетать с планеты можем уже сейчас.

— В самом деле? — расцвел Григорий. — Это меняет дело! Я готов…

— Погоди! — остановил его Прохор. — Горючее? Запасы? Что с этим?

— Горючим свербиты заполнили резервуары. Продукты и снаряжение на складе сохранились. Даже появились свежие припасы…

— Вот как! Значит, готовились к полетам. Ай, ай!

Какие прыткие эти свербиты! — Прохор довольно улыбнулся. — Мы тоже проявим известную шустроту. Да, самое главное, как отреагировали свербские власти на твою операцию, Филимон?

— Информация о действиях свербских властей на звездолет не поступала, — отчеканил Филька. — Возможно, свербиты все еще уверены, что «Звездный орел» в активе их армии. На запросы и шифровки свербского командования мы посылаем в эфир соответствующие ответы, чтобы не возбуждать никаких подозрений. При необходимости имитируем голоса наших пленных в радиопереговорах.

— Сколько же дней вы так водите за нос этих громдыхмейстеров? — поразился Григорий.

— Тридцать два часа и двадцать минут.

— Всего?

— Да. Подготовка к операции захвата звездолета потребовала нескольких недель, изучения привычек и принципов поведения врагов, их замыслов. Конечно, помогло то, что контейнеры с кибернетическими крысами солдаты громдыхмейстера куда-то вывезли с корабля. Мы выбрали наиболее благоприятный момент и скрутили агрессоров.

— Где пленные?

— В гимнастической комнате.

— Угу… — удовлетворенно пробормотал Григорий, — все меняется, давно ли мы там сидели. Пусть теперь поскучают.

— Филимон, отведи к пленным этого типа, — кивнул Прохор в сторону лейтенанта. — Пусть составит им компанию. Григорий, надо проверить двигатели, систему ориентации и готовиться к взлету. Дождемся Степана, погрузим его саворба и стартуем.

— Капитан! Вспомните пост перед въездом в зону. Сегодняшняя стрельба могла их всполошить, — сказал я. — Надо бы помочь Степану прорваться к нам.

— Свербиты, как я заметил, — любят стрелять и поднимать шум, — Прохор почесал бороду и с удовлетворением посмотрел на меня. — Возможно, обойдется… Впрочем, Тимофей, мысль у тебя правильная. Надо помочь. Филя, десяток роботов с автоматами. Сделаете вылазку. Лишнего шума не поднимать, но при необходимости подстрахуете Степана. Выполняйте приказ!

— Погодите! — взмолился Пус. — Что вы собираетесь с нами делать?

— Как что? — изумился Прохор, — Уж не воображаешь ли ты, что мы потащим всю вашу шайку с собой на Арис? У нас каждый килограмм массы на счету! Не волнуйся, под местным наркозом четвертовать вас в любом случае не собираемся. Перед стартом отпустим на все четыре стороны. Пусть громдыхмейстер с вами нянчится. Но только перед самым стартом отпустим, иначе вы мне такой шум поднимете, я вас, мерзавцев, знаю, наслушался на Свербе ваших речей!

— Капитан, умоляю, будьте милосердны, — прошептал Пус, падая на колени перед Прохором, — не губите, я так молод, не оставляйте меня на Свербе! Заберите с собой! Я вам пригожусь! Вы же добрые!

— Это еще что за шутки? Лейтенант, а как же ваш свербский патриотизм? Стремление отдать жизнь, свою и встречного, за идеалы Свербы?

— Не отдавайте меня свербитам! Когда мои начальники узнают, что я помог вам проникнуть в зону и попасть на звездолет, они меня в порошок! Замучат пытками! Четвертуют… Я буду вам полезен. Я уже сейчас могу вам рассказать кое-что важное, если вы пообещаете выполнить мою просьбу.

— Что? — возмутился Григорий. — Он еще торговаться будет! Вот я тебе сейчас…

— Стоп! Отставить, штурман! — сказал Прохор. — Я вас слушаю, Пус, выкладывайте свои тайны, если они того стоят, мы доставим вас на Арис. И поднимитесь с колен, вы все же солдат, а не клоун, нечего тут кривляться.

— О! Благодарю! Благодарю! Ни о чем другом я и не мечтаю. Все расскажу! Все! Да, вы и сами уже знаете, что я ехал к генералу Нивсу, чтобы увезти вас в форт Хох…

— Это-то мы уже выяснили из твоих бумаг, — сказал Григорий.

— Да, но вы не знаете, почему такой приказ был отдан.

— А ты знаешь?

— Да. Наши агенты схватили в Кротоне женщину, которая призналась, что прилетела с Арис.

— А мы при чем? — удивился капитан.

— В ходе допросов выяснилось, что ей известно о том, что вы и ваш звездолет захвачены свербитами. Естественно, громдыхмейстер опасается разглашения тайны, возникновения межпланетного скандала и различных ответных акций со стороны земного космофлота. Ему важно выяснить, с кем вы еще встречались на Арис и кто еще может догадываться о судьбе «Звездного орла» и его экипажа.

Я похолодел:

— Это Терзалия! Капитан, Григорий, это Терзалия! Ее схватили! Мерзавцы! Негодяи! Надо ее спасать!

— Стой! — Григорий попытался удержать меня за руку, но я вырвался и бросился бежать по коридору. — Погоди! Куда ты, Тимофей?

— К вездеходу!

— Отставить! — рявкнул Прохор. — Тимофей, вернитесь! Вы что, совсем сдурели? Мы еще сами спастись должны, прежде чем кого-либо спасать!

— Капитан, — я вновь подошел к Прохору. — Там женщина! Она в опасности. Мы должны помочь!

— А мы и поможем, — невозмутимо произнес Прохор. — Поможем, но сначала надо помогать Степану. Гм! Терзалия… Это та девица, за которой вы волочились на Арис? И которая подарила куклу-микроробота?

— Да. Я люблю ее!

— Кого «ее», куклу?

— Терзалию, капитан.

— В самом деле? И давно это у вас?

— С первого взгляда.

— А… Это меняет дело. Девушке, конечно, надо помочь! Но сначала Степан. Идите, Тимофей, и помогайте Григорию. И поспешите, Степа вот-вот появится. Мы со своей помощью можем и опоздать. Филимон, сколько тебе повторять, уведи пленника. Всем заниматься делом,

Глава 18

Участие в кибернетической атаке — давно ли у меня о таких экзотических акциях и мысли не возникало. Но, как говорит капитан Булкин, судьба играет…

Известие о пленении свербитами Терзалии меня разъярило, и я уговорил капитана дозволить мне участвовать в операции «Прорыв». Булкин, правда, помялся для приличия, с большим сомнением поглаживая бороду, оглядел со всех сторон мою фигуру, вздохнул, точно навек прощался, и сказал:

— Будем надеяться, что ничего летального во время этой маленькой вылазки не случится. Пойдешь с Григорием на правом фланге. Филимону старайтесь не мешать, у него уже есть кое-какой опыт партизанской войны. Зря не высовывайтесь и под пули не лезьте!

— Все будет в лучшем виде, — заверил я капитана, — мы им покажем!

Близился рассвет. Уже вершины гор начинали выступать из тьмы. Из ущелий тянуло холодом, и легкий горный ветер ощутимо будоражил наши, натянутые до предела, нервы. Вскоре должен был появиться Степан на своем саворбе — приходилось спешить.

Филимон сделал смотр нашему войску и, обратив мое внимание на то, что пистолеты перед боевой операцией полезно бывает зарядить хотя бы усыпляющими пулями, приказал выступать.

Роботы выстроились цепью и короткими перебежками, а порою и ползком, по-пластунски, — тяжела служба солдатская, устремились к заветной цели. Мы за ними с Григорием едва поспевали.

По дороге я где-то обронил свой карабин, но Григорий сказал, что возвращаться за ним не будем — примета плохая.

Вскоре мы вышли, как говорится, на заранее подготовленные позиции (не знаю, кто их для нас подготовил, но выбраны они были Филимоном вполне удачно). Мы залегли за большими валунами, среди скал у поворота дороги, приблизительно в пятидесяти метрах от сторожевого поста. Часовые наших передвижений, к счастью, не заметили.

— Чего ждем? — тихо спросил я Григория. — Главное, внезапность! Пора в штыковую!

— Спокойно, — осадил меня штурман. — Есть указание капитана, нападать только в крайнем случае. Шум нам ни к чему. Потерпи чуток. Подождем Степу.

Как пишут в страшных исторических романах, минуты сочились медленно, точно капли крови из остывающей раны убитого наповал гренадера. Вот уже совсем рассвело, а нашего товарища все не было.

Григорий нервничал:

— Где Степку черти носят? Еще час назад должен был подъехать. Что его задержало?

Я сосредоточенно помалкивал, мысленно проигрывая все свои действия по сигналу «К атаке!». Главное, не забыть снять пистолеты с предохранителей, вспоминал я последние наставления капитана…

И вот нам передали по цепи:

— Внимание. Готовность ноль целых пять десятых. Рентгеновская установка на шлеме Филимона засекла появление саворба у выезда из ущелья, в двух километрах от сторожевого поста.

Наступил, как опять же пишут в романах, решающий час…

Саворб медленно приближался к въезду в охраняемую зону. Сердце мое колотилось, как будильник древней, но надежной конструкции. По спине ползали мурашки, ноги немного онемели. Казалось, сама смерть прикоснулась к нам своим изрядно проржавевшим, но безотказным инструментом… Сморкалось. Кажется, я подхватил насморк…

Часовой возле будки заметил движение на дороге и стал всматриваться в серую мглу.

— Сейчас начнется, — прошептал Григорий. — Рискует Степан, рискует. Видит же свет прожектора. Мог бы направить саворба через лощину, там, между камней, в него попасть труднее. Так нет, катит вперед по дороге, точно к бабушке в гости. Филимон!

В это мгновение, часовой из автомата выпустил предупредительную очередь вверх.

Саворб замер, выбросил из себя на дорогу с десяток золотисто-оранжевых упаковочных ящиков и, быстро пятясь, скрылся за скалами поворота дороги.

Кажется, появление саворба и все эти манипуляции с ящиками порядком озадачили часового. Бедняга даже присел на камень и, положив на колени автомат, лихорадочно начал шарить по карманам шинели, надо полагать, в поисках курева или другого какого успокоительного средства.

Из будки на выстрелы вылезло еще пять сонных, встревоженных охранников и робот с лазерным карабином.

Один из охранников, рослый усатый детина, по виду начальник, сразу направился к часовому:

— В чем дело? Почему шум? — рявкнул он так, что соседние скалы отозвались эхом и с ближайшего горного склона сорвалось несколько камней. — Я же предупреждал, чтобы не беспокоили по пустякам! Я кому говорил?

Солдатик на посту занервничал, вскочил с камня, поправил ремень, выпрямился и, взяв автомат на плечо, доложил:

— Капрал! Тут какая-то ерунда по дороге ползла, вроде огромной черепахи. Пугнул я ее. А она вон те ящики бросила и скрылась.

— Я тебе покажу ерунду! — прогромыхал капрал, размахивая кулачищем перед носом присмиревшего часового. — Совсем сдурели! В карцер захотелось. Какие еще черепахи? Какие ящики? Приснились они тебе, что ли?

— Да вон лежат на дороге, — слабо оправдывался солдат. — Сами смотрите…

Какое-то время длилось безмолвное созерцание ящиков, но вот капрал опомнился:

— Вы двое и робот, посмотрите, что там навалено, быстро!

Прошло еще несколько минут, пока свербиты и робот добрались до ящиков и вскрыли упаковки. Наконец один из свербских храбрецов радостно завопил:

— В ящиках спиртное. Бутылки с коньячными этикетками и вина!

— У! — дружно вырвалось у собравшихся вокруг часового охранников, и в следующую секунду все побежали к ящикам.

Григорий облегченно хмыкнул:

— На этот раз, кажется, обойдемся без душегубства. Молодец Степан, подкинул им то, что требовалось. Филимону можно трубить отбой. Через час, уверен, среди этих тореадоров не найдешь ни одного трезвого. И по дороге не только саворбу, а тысячному стаду быков можно пройти через пост незамеченным.

Так оно и оказалось.

Вскоре один из свербских удальцов под бодрящие возгласы приятелей сорвал зубами пробку с первой коньячной бутылки, принюхался к содержимому и, видимо, удовлетворенный качеством аромата, запрокинул голову, и в три приема ополовинил бутылку, крякнул, занюхал проглоченное кулаком, и, пробормотав что-то отдаленно напоминающее: «Эх, хорошо!», передал сосуд ближайшему соседу.

Вскоре каждый из свербитов, в том числе и часовой, прихватив по ящику, скрылись за дверью будки. Вслед за ними, аккуратно связав попарно оставшиеся четыре ящика и взвалив их на плечи, ушел в будку и военный робот. Воцарилась непродолжительная тишина.

Мы ожидали возвращения на пост кого-либо из охранников. Однако никто не выходил. А из будки послышалась хриплая разноголосица, удары чем-то тяжелым о что-то жесткое, и пьяные голоса затянули свербский национальный гимн.

На дороге опять возник саворб и спокойно прополз в сторону «Звездного орла», где Степана поджидал капитан.

Филимон скомандовал «возвращение», и мы, так и не сделав ни единого выстрела, направились к кораблю. Надо ли говорить, что во мне все пело. Первое боевое крещение прошло, можно сказать, успешно. Главное, никто не пострадал. А в этом, по-моему, и состоит глубинный смысл любой, успешно проведенной, боевой операции.

Глава 19

Военный совет состоялся в кают-компании. Наконец-то все мы собрались вместе в привычной обстановке родного звездолета и могли обсудить наше положение.

Капитан Прохор благодушествовал, опять у него на коленях восседал кот Василий, а за спиной стоял верный Филимон и подливал в бокал из большой бутылки вишневый сок.

Григорий вновь был причесан, подстрижен, вымыт, одет в форму космофлота и застегнут на все пуговицы. Он с вожделением поглядывал на многотомную «Историю населенных планет» Томаса Штриптерметера и постукивал по крышке столика пальцем, на котором сиял его излюбленный перстень с розовым камнем и надписью по ободку на неземном языке.

Мы слушали Степана.

— Я прекратил дальнейшее размножение саворс бов, — объяснял он, — их уже около пяти миллионов, более чем достаточно. Два часа назад ввел им новую программу, а ключ-сигнал к выключению этой программы и введению иных программ исходного пакета известен только мне. Можно быть уверенным, что местные апологеты не скоро научатся управлять саворбами.

— Выходит, до твоей команды саворбы будут бесцельно ползать по склонам гор? — спросил капитан.

— Почему же бесцельно, действующая сейчас программа позволяет им накапливать и концентрировать в себе полезные элементы, металлы, а попутно саворбы синтезируют остро необходимые свербитам золотистые ящики с тонизирующими напитками. Так сказать, удовлетворяют насущные потребности свербских контингентов.

— Хорошо, с саворбами ясно, — сказал Григорий, перестав стучать пальцем по столу, — а что теперь делать нам?

— А что, есть разные мнения? — удивился Степан. — По-моему, как только роботы загрузят изготовленные саворбом контейнеры с деталями для воссоздания двух исходных киберов, надо удирать отсюда. Мы итак злоупотребляем свербским гостеприимством слишком длительный срок. Вспомните, громдыхмейстер злоупотреблений гостеприимством не одобряет. Корабль, насколько я понял, в рабочем состоянии и горючего до ближайших населенных планет нам хватит.

— Не в горючем дело, — отмахнулся капитан. — Пока тебя не было с нами, выяснилось, что свербиты как-то умудрились похитить ту женщину, с которой вы познакомились на Арис. Она еще предупредила нас об опасности, советовала не брать попутных грузов.

— Степа, они схватили Терзалию Крис, — не выдержал я, — надо ее выручать!

— Спасти бедную девушку — это наш долг! — сообщил Степан, поднимаясь из-за стола. — Я готов!

— И я готов! — сказал я, вставая рядом со Степаном.

— В принципе я всегда готов участвовать в благородном деле, — заметил Григорий, внимательно посмотрев на капитана, — а спасение дамы, что может быть более благородным?

— Спасать надо! С этим никто не спорит, — хмуро сообщил Прохор. — А вот как спасать? Если вы такие быстрые, может, подскажете. Форт Хох, как я подозреваю, вполне солидное сооружение с достаточно сильным гарнизоном. Прямой атакой, как говорится, с наскока, тут ничего не сделаешь, даже если привлечь Филимона с его кибер-гвардейцами и попытаться как-то использовать саворбов. За ними армия свербитов, генералы, громдыхмейстер, техника. И пробовать нечего. Сотрут в порошок!

— Вы правы, капитан, — сказал Степан, — сил у нас маловато, но можно ведь перехитрить противника.

Вспомните, нас должен был доставить в форт лейтенант Пус. У него даже бумаги соответствующие имелись.

— Имелись бумаги, — согласился Прохор, — до сих пор у меня в рубке на столике лежат. Что дальше?

— Вот мы и отправимся с лейтенантом в форт Хох. Пус парень покладистый, думаю, если мы его хорошенько уговорим, он покажет нам туда дорогу и сделает все, о чем мы его попросим. Проникнув в форт, отыщем нашу красавицу и, проявив чудеса изворотливости и героизма, все вместе спасемся. Как вам этот план?

— Гениально! — буркнул Прохор. — Более идиотской идеи мне от тебя давненько выслушивать не приходилось. Начинаю подозревать, что экскурсия в Научный Центр, особенно осмотр изобретения Хлюпеншлепа, на тебя подействовали не самым благоприятным образом. Авантюризм чистой воды! Самим сунуть голову в петлю! Нет! Нет и нет! Как я могу позволить подобное? Я командир и отвечаю за вас. Самое разумное — лететь на Арис за подмогой, предупредить соседние планеты о возможности нашествия свербитов и вернуться сюда через недельку с эскадрой Организации Галактического Содружества. Вот тогда с нашими гром-дыхмейстерами можно будет очень душевно потолковать, не опасаясь четвертований, глупометов и ядохимикатов.

— Самое разумное — еще не самое верное! — возразил Григорий. — В предложении Степы я нахожу известную привлекательность, этакое благородное нахальство, что ли.

— Капитан, как вы можете так говорить? — возмутился я. — Да за те дни, пока мы будем летать на Арис, эти негодяи десять раз успеют убить Терзалию! Нельзя медлить! Капитан! Я в любом случае без Терзалии никуда не полечу! Останусь и буду спасать ее один! Я пассажир и могу распорядиться своей судьбой сам!

— Ишь, герой! Как заговорил! В начале полета из каюты выходить опасался, а тут… М-да… Хоть к ордену представляй… — Прохор помедлил, выдержал паузу и закончил: — …посмертно. Ладно, что с вами поделаешь. Попробуем осуществить эту идею. Только всем в лапы свербитов лезть ни к чему. Тебе, Степан, оставаться на «Звездном орле». Управлять кораблем умеешь! Если через шесть часов мы не вернемся или не сообщим о себе никаких вестей по передатчику, включай двигатели и лети к Арис за помощью! Ясно?

А теперь иди и подготовь нам все необходимое для путешествия в этот чертов форт! Филимон, приведи сюда пленного лейтенанта. Надо с ним побеседовать, угостить его вишневым соком…

С лейтенантом Пусом капитан беседовал часа полтора, причем во время беседы лейтенанту было не до вишневого сока. Мне еще не приходилось присутствовать на более тщательном и детальнейшем допросе. Капитана интересовал форт Хох и подробности биографии самого Пуса. Кто родители? Кто родственники? Кем была прабабушка по материнской линии? По отцовской? Есть ли у лейтенанта родственники на других планетах? Выезжал ли он когда-либо со Свербы? Если выезжал, то куда? На какое время? Какие планеты посетил? Где учился? Как? С какого года в свербской армии? Приходилось ли участвовать в военных кампаниях? Каких? Есть ли награды? Ранения? Есть ли у Пуса увлечения? Какие? Привычки, излюбленные словесные обороты, ругательства? Перечислить! Какими скрытыми и явными пороками обладает лейтенант? С кем он знаком из офицеров и солдат форта Хох? Численность гарнизона форта? Какой дорогой безопаснее и лучшее проехать к форту? Какое время займет путь туда и обратно? Может ли Пус показать по карте, как проехать в форт Хох?

Тут Филимон притащил свербскую военную карту местности (карты и атласы Свербы были изъяты у одного из пленных) и положил на столике перед лейтенантом. Пус нашел нужный квадрат и подробно рассказал, как ехать.

А капитан продолжал допытываться, проявляя, на мой взгляд, даже излишнее любопытство.

Как зовут коменданта форта? Есть ли у коменданта в самом форте родственники? Жена? Кто из офицеров гарнизона ее любовник? Их несколько? Фамилии, имена? Охарактеризуйте их поподробнее. Много ли часовых охраняет ворота форта? Что предпочитает комендант на обед? На ужин? Выпивает? В меру? Конкретнее, укажите объемы одноразовой загрузки в миллилитрах. А каковы ваши собственные гастрономические пристрастия, лейтенант? Обожаете жареную говядину с хреном? А почему? А спиртные напитки употребляем? Не скромничайте! Какие именно? Перечислите названия? Сорта укажите и градусность. Ваше отношение к женщинам? Угу! Допустим. Каких предпочитаете? блондинов брюнеток? Говорите, на Свербе сейчас рыженькие в моде? Ценная деталь, надо запомнить. Укажите тип, пропорции, рост, темперамент. Так. А вас, лейтенант, какие женщины предпочитают? Подробнее! Да, если не затруднит, всех ваших близких знакомых…

Словом, когда Прохор закончил задавать свои вопросы, у Пуса была пунцовая физиономия, а на лбу выступили капли пота. Лейтенант настолько ослаб, что едва стоял на ногах. Роботы уводили его в каюту, поддерживая под руки.

А капитан был доволен:

— Будет помнить мою науку. При необходимости и мы всем их громдыхмейстерам сто очков вперед дадим! Всю полученную информацию пусть Степан немедленно введет в кибер-двойника этого мымрика. Надо спешить! На опасное дело идем! Каждая деталь важна! Каждая подробность!

Тяжелый армейский вездеход быстро катил по горной дороге. В машине в сопровождении трех охранников (в форме свербской гвардии) и лейтенанта Пуса находился экипаж «Звездного орла»: капитан, штурман, кибернетик и пассажир. Со стороны, по крайней мере, это выглядело так. В действительности же была совершена небольшая подтасовка. Степана с нами не было, его и всех нас, а также и самого лейтенанта Пуса, изображали роботы-имитации, созданные саворбом. Мы же, капитан, штурман и я, переодетые в мундиры рядовых свербской гвардии, загримированные, вооруженные автоматами и лучевыми пистолетами, конвоировали своих же кибернетических двойников и сопровождали лейтенанта.

Мы ехали в форт Хох спасать Терзалию. Я верил в успех и был полон энтузиазма. Героизм во мне так и бурлил, а храбрость клокотала.

Утро выдалось солнечное, теплое. Склоны здешних гор были покрыты могучими хвойными лесами. На придорожных камнях грелись изумрудные ящерицы, в сочных, душистых травах весело стрекотали кузнечики. Над дорогой, пронзительно каркая, кружились грязные, растрепанные вороны.

Я насвистывал песенку и думал о Терзалии, о встрече с ней, о том, что я ей скажу…

— Говорят, повстречать ворону — примета плохая, — глубокомысленно заявил Григорий, притормаживая на очередном повороте.

— На дорогу внимательнее смотри, раз за рулем сидишь, — ответил я. — Утро-то какое чудесное! Лучше всяких примет!

— Да… — в раздумье протянул капитан. — Утро славное… В такое утро особенно неприятно умирать от сквозного пулевого ранения в область печени. Помню, в молодости ходил я вместе с капитаном Дребсом. Могучий был старик. И вот в созвездии Стрельца… Мы тогда испытывали новый звездолет класса «Поиск», надо сказать, дурная модель, потом их сняли с производства… Попали тогда в переделку: восемь дырок и три лучевых ожога! Как он мучился, обезболивающих никаких — аптечка сгорела вместе с катером… Туземцы так и лупят в нас из бластеров, так и лупят!

— Капитан, — сказал я умоляюще, — не рассказывайте больше эти страсти. Лучше — в другой раз. Я, кажется, становлюсь суеверным…

— Нервы надо укреплять! — обиделся Прохор. — Что уж я такого ужасного рассказал? Обычная житейская история. Сейчас приедем в форт, и такая же история, если не хуже, случиться может… Крепитесь, Тимофей, вы мужчина. Всегда надо быть готовым к самому худшему, тогда лучшее будет для вас приятной неожиданностью, подарком…

«Тьфу на вас, — думал я, — вы своими приметами и рассказами кого угодно доведете до изнеможения. Тут сосредоточиться надо, собрать всю волю, все нервы в кулак, продумать каждую деталь будущей операции! А они…»

И я сосредоточился и стал обдумывать панораму будущей операции.

Значит, так! Въезжаем в ворота форта. Лже-Пус предъявляет пропуск, потом раскланивается со своим приятелем-комендантом и вручает ему соответствующие документы. Сдает «пленников-землян» тюремщикам и требует выдать ему их сообщницу, будто бы для отправки в столицу.

Комендант улыбается Пусу, справляется о делах, о здоровье, небрежно перелистывает документы, смотрит приказ и, конечно, не замечает подделки (печати и росписи Филимон рисовал очень старательно).

— А что, лейтенант, — говорит комендант благодушно, — не желаете отобедать в моем обществе? У нас на второе жареная говядина с хреном. Есть ликеры. Амой люди пока оформят на преступницу сопровождающие документы.

— Нет! Нет! — конечно, восклицает Лже-Пус. — К сожалению, мой друг, не могу. Рад бы, но не могу. Спешим! Служба! Приказ! Завидую, старина, завидую — говядина, приготовленная руками вашей уважаемой супруги, — это божественно! Божественно! Но обстоятельства! Начальство рвет и мечет. Не могу, не могу задержаться. Извини, извини, старина!

— Что ж, понимаю, служба, — естественно, отвечает комендант, — не смею задерживать. Будете возвращаться из Кротона, привезите мне пару бутылочек «Марсианского-вырубного». Очень тонкий букет, вкус — я ценю этот напиток.

— Какая проблема? Я куплю для вас, мой друг, ящик этого вина! — отвечает наш Лже-Пус.

В это время конвойные приводят бледную, измученную Терзалию. Комендант делает знак рукой, и я увожу ее в вездеход. Вскоре к нам присоединяется Лже-Пус с оформленными бумагами и мы выкатываем за ворота форта. Григорий дает газ! Терзалия спасена!

Так… А если комендант пожелает связаться с Кротоном по видеофону и подтвердить приказ о передаче пленницы Пусу? Это было бы ужасно! Нас разоблачат, и мы погибнем! Нет! Не бывать этому! Прорвемся!

Как только рука коменданта потянется к клавише видеофона, я всажу ему в зад пулю с усыпляющим веществом. Григорий и капитан нейтрализует ближайшую охрану. Я хватаю на руки потерявшую сознание Терзалию и выношу ее к вездеходу.

Конечно, гудит сирена. Переполох! Стрельба, топот солдат по коридорам. Капитан и Григорий прикрывают наш прорыв, отстреливаются. Возможно, придется взорвать пару гранат! Мы садимся в вездеход. Стремительно катим к воротам. Охранники в растерянности. Разрезаем лучами лазерных пистолетов створки и, набирая скорость, вылетаем на дорогу. Измученная, но благодарная Терзалия обнимает меня и…

— Эй! О чем задумался, студент? — прервал мои сладкие грезы в самый захватывающий момент Григорий. — Заснул, что ли?

— Нет, — вздохнул я, — карту изучаю. До форта не более семи километров осталось.

И в это самое мгновение дорога перед вездеходом стала дыбом. Ухнуло так, что уши заложило.

Григорий резко надавил на тормоз, и я чуть не воткнулся головой в ветровое стекло.

Где-то сбоку на пригорке в кустах дикой сирени зарокотал пулемет. Вездеход сразу осел набок — лопнули, пробитые первыми же пулями, шины правых передних колес.

Григорий с капитаном молча подняли руки. Я после-довал их примеру.

— Опять попались, — вздохнул Григорий. — Говорил же, вороны — это не к добру. Вот невезуха…

Прохор молчал.

Откуда-то из придорожных кустов с бодрыми криками выскочили молодые, здоровые парни в защитных комбинезонах, с автоматами. Было их человек двенадцать, не меньше… Последний слабый луч надежды угас для меня и товарищей.

Нас грубо вытащили из машины и погнали через колючие заросли, подталкивая в спину дулами автоматов и заставляя держать руки на затылке.

— Не могли бы вы, уважаемый, повежливее обращаться с нами, — попросил я одного из толкавших меня дулом в спину. — Мы все же живые люди.

— Пока живые, — услышали мы ужасный ответ, — но скоро это маленькое упущение будет исправлено. И тебе, сосед, не придется больше досадовать на наши грубые манеры. Гы! Гы! Гы!

Вокруг захохотали. И в наш адрес посыпались самые грубые и глупые шутки…

И в этот самый черный час моей жизни я вдруг услышал впереди голос и звонкий, открытый, серебристый женский смех.

Нет, никогда и ни при каких обстоятельствах я бы не спутал этот голос и этот смех ни с чьим другим голосом и ни с чьим другим смехом. Так могла смеяться только Терзалия Крис.

Да, то была она!

В элегантном, защитного цвета, комбинезоне, в темно-коричневой кожаной куртке, с двумя лучевыми пистолетами в кобурах у пояса, Терзалия выглядела очень мило и воинственно. В нашу сторону она даже не взглянула, а сразу остановилась перед роботами-имитациями. Радостно улыбаясь, она что-то негромко сказала им и в следующую минуту улыбка исчезла с ее лица. И красавица на какую-то секунду растерялась. Я сразу сообразил, что пассивное, безучастное поведение наших кибер-двойников вызвало удивление, Терзалия почувствовала подвох…

И вот она уже смущенно оглядывается по сторонам, пытается оценить обстановку, взгляд Терзалии на мгновение встречается с моими глазами. Я не выдерживаю и улыбаюсь, делаю шаг навстречу, и тут же один из моих сторожей хватает меня за плечо и толкает назад. Я пытаюсь вырваться и слышу:

— Оставьте его! — Терзалия подходит ближе, поправляет рукой свои дивные огненно-рыжие волосы, выбившиеся из-под берета, и, уже оценив юмор ситуации, добавляет: — А вам идет военная форма, Тимофей, но только не свербская. Освободите пленников, ребята! Это и есть те люди с Земли, которых мы спасали. А те, в летных костюмах, роботы-имитации.

— Вы нас спасали? — брови капитана Прохора полезли вверх. — Интересно, чем же тогда занимались мы? Однако…

— Мадам, объясните, пожалуйста, мне, неразумному, что здесь происходит? — спросил Григорий. — Я понимаю… Перст судьбы, обстоятельства… Попасть в плен к такой женщине, как вы, об этом можно только мечтать тихими лунными ночами… Но ведь он, то есть студент, то есть, я хотел сказать, Тимофей… Мы были уверены, что вы пленница форта Хох, и собирались спасать вас из лап коварного громдыхмейстера. А теперь выходит, что вы здесь, в горах. Что случилось? Вас освободили?

— Да. Да. — Встрепенулся капитан. — Расскажите, что происходит? Кто кого спасает?

Один я молчал и не задавал никаких глупых, ненужных вопросов.

Я был счастлив…

По-моему, и Терзалия была довольна. Она вновь улыбнулась и, подмигнув мне, сказала:

— Все очень просто. Не вы одни умеете создавать кибернетические имитации. В форт Хох я никогда не попадала. Свербиты задержали моего кибер-двойника. Мы рассчитывали, что на очную ставку с псевдо-Терзалией в форт привезут всех вас, и устроили эту засаду. Я рада, что вы сумели освободиться сами. Как вам это удалось? Охрана полигона была очень сильна.

— Чем толще тюремные стены, тем сильнее тяга к свободе, — удовлетворенно произнес Прохор. — Мы убедились, что наше дальнейшее пребывание на Свербе влечет за собой известные неприятности, и решили покинуть эту столь гостеприимную планету даже вопреки желанию ее правительства. Единственное, что нас слегка задержало, это известие о вашем пленении.

— Так вы и звездолет себе уже вернули?

— Разумеется, — снисходительно улыбнулся Прохор. — Правда, с признательностью должен отметить, что возвратить нам «Звездный орел» помог ваш маленький талисман, который вы подарили Тимофею. От имени экипажа и от себя лично, как говорится, имею честь поблагодарить вас, милочка, за все то хорошее и доброе, что вы для нас сделали. А, ладно, — тут Прохор махнул рукой. — Хватит мне — старому дураку нести околесицу. Дайте-ка я вас, ласточка вы моя ненаглядная, обниму и расцелую.

Я и глазом моргнуть не успел, как Прохор, по-гусарски расправив усы, приобнял, надо отметить, с большим энтузиазмом Терзалию и влепил ей такой звучный и пылкий поцелуй, что все вокруг засмущались и покраснели. А Терзалия высвободилась, достаточно непринужденно, из объятий капитана и, улыбнувшись, сказала:

— Ну, хватит заниматься пустяками. У нас еще полно дел. По дороге к звездолету расскажете мне все подробности ваших приключений. Тимофей, почему вы так побледнели? Что с вами?

— Студент ревнует, — ехидно заметил Григорий. — Капитан, вы, кажется, травмировали нежную психику нашего пассажира. Мадам, объясните хоть вы ему… Боюсь, как бы дело не кончилось дуэлью… Впрочем, пистолеты с усыпляющими ампулами к вашим услугам, джентльмены.

— Фу, какие глупости, Тимофей! — воскликнула Терзалия. — Сейчас же улыбнитесь! Разве вы забыли, капитан поцеловал меня от имени всего экипажа и от себя лично.

Что мне оставалось делать? Больше секунды я не в силах был сердиться на Терзалию. И я улыбнулся. И сказал, что тоже жажду поцеловать ее от имени экипажа, а потом еще тысячу раз от себя лично.

Прохор на эти мои слова одобрительно улыбнулся и пробасил:

— Во! Это по-нашему…

И мир был восстановлен.

Глава 20

Вновь с привычной монотонностью гудели двигатели звездолета. Из коридора доносился ворчливый голос Филимона и обиженное мяуканье кота Василия. Знакомые звуки убаюкивали, успокаивали. Полет продолжался. И сквозь дрему, сквозь какое-то сонное оцепенение трудно уже было разобрать, какие из событий последнего месяца мне пригрезились, а какие произошли в действительности. Впрочем, едва ли это имело хоть какое-то значение — ведь реальность и выдумка всегда переплетены так тесно, что составляют, фактически, единое и неразрывное целое.

Я вспомнил свое расставание с Терзалией, и тоска, зеленая и безысходная, вновь охватила меня.

Терзалия не могла лететь с нами. На Свербе, по ее словам, назревали решающие события. После принятия эдикта «О запрете на размышления» и проведения в самых широких масштабах кампании по регламентации умственной деятельности, как и следовало ожидать, экономика Свербы с удивительной быстротой стала разваливаться.

В ходе кампании по борьбе с мыслящими кадрами, как это обычно бывает в результате подобных социальных экспериментов, чиновники несколько переусердствовали, и законопослушные жители Свербы совсем перестали думать. Теперь даже решение самых элементарных житейских и производственных вопросов целиком возлагалось жителями Свербы на плечи начальства, которое, надо отметить, и до введения в силу эдикта «О запрете на размышления» особым глубокомыслием никогда не страдало и в силу некой странной закономерности, еще до конца не объясненной психологами, все более-менее рациональные и разумные решения насущных проблем планеты отклоняло. И, напротив, глупейшие, и даже явно идиотские, проекты получали у начальников, что называется, горячее одобрение и продвигались в жизнь в кратчайшие сроки. В связи с этим стоит, например, вспомнить одобренный как раз после введения в силу запрета на размышления проект перекачки воды из океанов Свербы в центральную гористую часть Большого континента планеты с целью создания искусственного океана внутри высокогорных областей и увлажнения, таким образом, засушливого климата здешних мест. Согласно проекту, намечалось обнести Великую черную пустыню континента кольцевой дамбой протяженностью в тридцать восемь тысяч километров и высотой до километра и заполнить этот гигантский искусственный резервуар океанскими водами. В газетах уже появилось и название будущего водохранилища: «Великий верхний океан имени громдыхмейстера Хапса Двадцатьдевятого Дробь Один». Конечно, стали возникать и другие, столь же грандиозные по своей нелепости проекты и планы, и все они, надо заметить, в силу тех или иных причин рассматривались в парламенте Свербы и находили своих горячих приверженцев. Увы, энтузиазм создателей подобных сверхграндиозных «проектов эпохи» сдерживался только отсутствием соответствующих средств в свербской казне…

По мнению Терзалии, концентрация глупости в административном аппарате Свербы достигла своей критической величины и грозила всеобщим и скорым катаклизмом. Громдыхмейстер объявил уже тотальную мобилизацию дураков и, очевидно, проявляя излишний либерализм и делая уступки оппозиции, приказал составить и опубликовать «Перечень мыслей, разрешенных к употреблению в пределах свербского государства». «Перечень…» составлялся, очевидно, лично самим громдыхмейстером, либо под его непосредственным наблюдением, и содержал изречения и цитаты из речей самого громдыхмейстера почти на все случаи свербской жизни. Увы, среди неблагодарного населения планеты начались волнения. Особенно буйствовали студенты — их собирались с лопатами отправить в пустыню на возведение Великой дамбы. Кое-где возникли отряды сопротивления существующему режиму. Трон громдыхмейстера зашатался. Политическая обстановка на Свербе сильно осложнилась и требовала личного присутствия Терзалии. Почему? Этого Терзалия мне не сказала. А задавать лишние вопросы любимой женщине я не отважился.

Возможно, Терзалия была связана с повстанцами. Во всяком случае, история с саворбами ее очень заинтересовала. Она сказала, что теперь, когда Степан передал ей свои шифры и программы по системе управления этих киберами, повстанцам будет легче бороться с громдыхмейстером и его генералами.

Я хотел остаться вместе с ней. Уговаривал ее, но Терзалия отказалась от моей помощи. Нет, сказала она, тебе, Тимофей, надо лететь дальше. У каждого свой путь и своя звезда, к которой и нужно стремиться. У тебя другая цель. Лети к А-13 — С-147 и раскрой тайны липофигов. А потом, выполнив намеченное, мы обязательно встретимся.

На память о себе она оставила мне все ту же маленькую куклу — кибернетический талисман. И теперь эта кукла-робот сидела в коробке на моем столике. И я смотрел на эту куклу, вспоминал Терзалию и думал, как все же сложно определить свой путь в жизни и отыскать свою единственную, персональную звезду, к которой только и стоит стремиться.

Что ж, размышлял я, путешествие продолжается. Впереди исследования на планете не то третьей, не то четвертой звезды А-13 — С-147… Загадки липофигов! Со своей задачей я, естественно, справлюсь, а затем… Что мне делать потом? Я чувствовал, надо что-то менять. К привычному течению земной жизни в институте возвращаться не хотелось. Я не мыслил дальнейшего существования без Терзалии и не находил себе места. Арис, Сверба, недели полета на «Звездном орле», встречи и расставания с Терзалией — все это одурманивало, очаровывало, уводило все дальше от будничной земной жизни в какой-то немыслимо экзотический, сказочный мир, возврата из которого к привычному уже не было.

Приближался час ужина. И я направился в кают-компанию.

В кают-компании на своем обычном месте за столиком сидел капитан Прохор и неторопливо цедил вишневый сок из бокала. Филимон гремел тарелками. Кот Василий лениво прохаживался вокруг столика и почесывал спину и бока о ножки кресел. Ни Степана, ни Григория еще не было.

— Садись, — сказал Прохор, — ребята сейчас подойдут. Филька обещал через десять минут приготовить ужин. Да, у меня для тебя послание имеется. — Капитан протянул мне голубой конверт и пояснил — Твоя подружка с Арис оставила. Просила вручить, когда «Звездный орел» вылетит за пределы их созвездия.

— Как? И вы сутки молчали!

Я выхватил у капитана из рук конверт и поспешно распечатал.

Письмо Терзалии. Что в нем?

В конверте на белом листке бумаги было всего несколько строк.

«Тимофей, простите за все. Я очень виновата перед вами всеми. Боюсь, что главной причиной тех неприятностей, что произошли с вами, была я.

Увы, воображение иногда заводит нас слишком далеко. И все же надеюсь, что после вашей командировки вы заглянете ко мне на Арис.

Ваша Терзалия Крис».

Признаюсь, поначалу, прочитав эти строки, я мало что понял.

Она просит прощения! За что? Причина неприятностей? Что это значит? Недоразумение с ее неудавшимся спасением? Нет, что-то не то… Куда заводит нас воображение? Зачем это письмо? Почему мне передал его капитан через сутки после вылета с Арис?

При чем здесь воображение? Чье воображение?

И тут меня осенило.

Терзалия — уроженка Арис! Так вот кто был автором того нелепого приключенческого романа, в который мы все угодили! Планета Сверба, громдыхмейстер Хапс, генерал Ниве и другие — все они созданы воображением самой Терзалии… А потом туда, на Свербу, попали и мы, пришельцы из обычного мира. А затем и сама Терзалия уже в качестве героини своего же произведения кинулась нас спасать, пытаясь выправить свой же сюжет… Так вот куда завело нас воображение!

Ничего не скажешь — история!

Выходит, я — литературный герой, влюбившийся в автора произведения… Гм! А с другой стороны, и сама Терзалия вдруг из автора стала героиней — пыталась, причем несколько раз, предостеречь нас, выручить, спасти, так сказать, вопреки логике сюжета… Опять концы с концами не сходятся… Что же мне делать? Я ведь теперь жить не смогу без нее. Но как же быть?

Я взглянул на капитана. Прохор безмятежно отхлебывал свой любимый вишневый сок и, как мне показалось, старался не смотреть в мою сторону.

— Капитан, — спросил я. — Вы догадываетесь, о чем она пишет в этом письме?

— Я не гадалка, — заметил Прохор, опуская бокал на столик и поглаживая бороду, — но могу предположить, о чем могла идти речь. Наверное, твоя Терзалия написала тебе о своей трудной и опасной профессии, кстати, одной из самых уникальных профессий в галактике. И одной из самых неблагодарных… Сам подумай, что приятного можно находить в таком занятии, как выправлять чей-то чужой бред, делать его наименее опасным для окружающих, спасать таких, как мы, случайно попавших в сюжет героев…

— Ничего не понимаю, — признался я. — Так кто же она такая?

— Фея, это по-ихнему, — ответил капитан, — а по-нашему — редактор придуманных действительностей. Иногда она помогает авторам, вносит какие-то поправки в их выдумку, а чаще, как в нашем случае, старается свести к минимуму вред от чьей-то бредовой фантазии.

— Теперь понимаю, она извинялась, что не сумела оградить нас от выдуманного мира Свербы… А я было решил, что она сама автор этого романа…

— М-да! — пробормотал Прохор. — Это, пожалуй, было бы уже слишком… Впрочем, не следует забывать, что все мы, в сущности, герои и соавторы одной и той же истории, которая называется историей человечества, а посему, помогая друг другу в беде и творя добро, мы исправляем наш общий сюжет. Именно поэтому я полагаю, Тимофей, что со временем мы еще отпразднуем ваше бракосочетание с Терзалией, ведь любая фея всегда остается женщиной. И не надо придавать своей физиономии такое постное выражение, не будем портить друг другу аппетита. А вот и Филимон, кажется, на этот раз на ужин он приготовил нечто совершенно восхитительное.

И капитан Прохор, как обычно, оказался прав…

Прошли месяцы и годы.

Вновь была встреча с Терзалией.

Были новые путешествия и приключения.

Много чего было, но об этом в другой раз.