В тени сгоревшего кипариса

Глава 3 Малой кровью, на чужой территории

Небольшое, ничем не примечательное здание в припортовом районе Салоник. В меру грязное, по виду сразу и не понять – склад или транспортная контора. Над входом нет даже невнятной таблички – из тех, которыми обозначают свое присутствие всяческие бюро и комитеты новой власти. Жителям Салоник это даже нравится – некогда людям пускать пыль в глаза, работают. Враг хоть и не у ворот – получил по зубам и отброшен, но все еще силен, нелегко маленькой Греции бороться с колониальной державой высшей весовой категории. В здании расположилось одно из управлений с рядовым названием – кажется, занимаются перемещением трудовых ресурсов.

Район достаточно шумный, совсем рядом звонят портовые краны, то и дело раздаются гудки паровозов, с каждым днем все больше автомобилей проезжает в порт и обратно – круглые сутки кипит работа, Салоники стали главными транспортными воротами страны. Иногда по ночам порт пытаются бомбить прилетающие с моря трехмоторные бомбовозы, но на работе докеров это не сказывается – летящие по одному «Зимородки» и «Ястребы»5 еще на подходе перехватывают новые истребители. Изредка удачливому пилоту Реджия Аэронаутика удается прорваться к городу. Его встречают, как звезду американского кино – в небо вонзаются лучи прожекторов, вспышками магния полыхают над портом разрывы зенитных снарядов. Работа у причалов не останавливается, каждый делает свое дело.

В потоке транспорта на автомобили, что время от времени останавливаются у неприметного здания, никто не обращает внимания. Входят и выходят люди, изредка – группами. Здесь делают свою работу, как и докеры – круглые сутки.

Начальник управления время от времени рассматривает доставшуюся ему долю советской помощи. Помощь сидит у стола напротив, скудно освещенная светом настольной лампы. Лучше всего видны руки – крупные кисти с сильными узловатыми пальцами. В таких лапах ожидаешь увидеть ручку лопаты или рукоять молота; гаечный ключ, кельма и даже кирпич просто не соответствуют их масштабу. Что уж говорить о карандаше! Тем не менее грифель бойко движется по бумаге, отмечает, подчеркивает и оставляет заметки на полях. Обладатель таких выдающихся рук больше ничем на себя внимания не обращает – среднего роста мужчина, крепкого сложения. Особых примет нет, говорит негромко. По-гречески – с заметным акцентом, но бегло. Никогда не шутит сам, чужие шутки понимает, но не смеется – лишь спокойно улыбается. В его присутствии и сам становишься спокойнее.

Советская помощь нравится главному переместителю кадров, информация, поступившая из столицы – нет. Вчера командир третьего армейского корпуса генерал-лейтенант Чолакоглу устроил себе в Афинах небольшой персональный триумф в лучших древнеримских традициях – с прогоном пленных, демонстрацией трофеев и захваченных знамен. Само по себе это неплохо, императоры знали толк в зрелищах, направленных на подъем патриотизма. Но затем генерал устроил маленький бенефис на совещании в генеральном штабе, при обсуждении дальнейших планов и распределении советской военной помощи. Требовал львиную долю танков, пушек и авиации, обещал через месяц взять Тирану. Понимания не нашел, удалился обиженным. После совещания посетил германскую дипломатическую миссию. Генерал провел в миссии не слишком много времени – около часа, после чего убыл обратно на фронт. То, что после его визита радиостанция миссии вышла в эфир в неурочное время, а утром на афинский аэродром за дипломатической почтой прибыл самолет курьерской службы, видимо, должно рассматриваться как случайное совпадение.

Оба собеседника дорого дали бы за возможность ознакомиться с содержимым улетевшего в Берлин пакета.

– Что мы знаем о господине генерале? – интересуется советский специалист.

– Германофил, близок с нашим бывшим королем, который тоже любит Германию трепетно и бескорыстно. Немецкую миссию посещает не впервые, прежде делал это регулярно, как правило, после аудиенций у его королевского величества. В молодости воевал с турками и болгарами, после вашей революции был в оккупационных войсках на Украине. Пользуется уважением в офицерском корпусе. В настоящее время – народный герой, разгромивший в Македонии половину итальянской армии.

– Да… – карандаш аккуратно ложится поверх донесения, пальцы советника выбивают по столешнице ритм какого-то марша.

– А ведь наверняка генерал-лейтенант немцам информацию передал. Но – недоказуемо.

– Даже при наличии доказательств его арест принесет слишком много вреда, – начальник управления кадровых перемещений закуривает, выпускает дым из ноздрей и какое-то время следит за тем, как уменьшается огонек на конце сигареты.

– Поясни, пожалуйста.

Советник желает знать, какой вред может принести арест предателя – в его прежней работе с подобным сталкиваться не приходилось. Напротив, чтобы гарантированно уничтожить матерого врага, случалось пустить в расход десяток подозреваемых.

Придется объяснять.

– Сегодня с итальянцами сражается вся страна. Впервые за два десятка лет мы не делимся на либералов, метаксистов и коммунистов.

Подумав, хозяин кабинета поправился:

– Неверно. Делимся, конечно, но сейчас это не имеет значения. Генерал-метаксист исполняет приказы премьера-коммуниста, не задумываясь о его партийной принадлежности, главное – отстоять свободу, между собой мы сцепимся потом. Если начнем аресты офицеров и генералов, не придерживающихся коммунистических взглядов, остальные задумаются – кто следующий? Даже если мы поймаем Чолакоглу с поличным в момент передачи планов и карт, каждому не докажешь. Мы не можем себе это позволить. То, что я не коммунист, ничего не меняет. Важно не то, что есть – то, как воспримут.

Советник машет ладонью, разгоняя табачный дым – он мешает смотреть на собеседника:

– Надеюсь, вы не собираетесь позволить генералу продолжать передачу информации противнику? – он по-прежнему спокоен.

– Мы не можем арестовать генерала и не можем допустить его работы на врага. На войне гибнут и генералы. Смерть на поле боя, в отличие от ареста, только укрепит единство народа.

– Будете делать предателя героем?

– Мертвому генералу будет все равно, а герои Греции нужнее предателей.

Советник вглядывается в сидящего напротив специалиста, будто увидел его впервые, потом кивает и откидывается на спинку стула.

– Мне кажется, я могу у вас кое-чему научиться, товарищ начальник управления.

Он по-прежнему серьезен, но в уголках глаз прячется улыбка.

– Взаимно, коллега. Смерть генерала на боевом посту НАМ еще предстоит грамотно организовать.

Огонь лижет закопченный свод очага, наполняя небольшое помещение теплом и дымом. Седые космы поднимаются к стропилам, к крыше из сланцевых плиток, слоями висят над головами сидящих в охотничьей хижине мужчин. На неком подобии стола разложена немудрящая, но здоровая и сытная пища – сыр, копченая козлятина, соленые оливки. Один из мужчин отогревает у огня несколько задубевших на морозе лепешек. Капитан Карагиозис, ласково похлопав по налитому боку, выкладывает на стол немалых размеров бурдючок. Его высокие и плечистые, но сухие, жилистые подчиненные весело улыбаются, достают из мешков котелки.

– Кара, стоит ли? – Котовский радостей жизни не чурается, но пить чуть не на нейтральной полосе, даже не выставив часового? – А если макаронники полезут?

– Старый, но неглупый поэт сказал: «Мудрых предков тела уже сгнили давно, неужели тебя не прельщает вино?»

Капитан мил и обаятелен, будто сидит не в заваленной по крышу снегом конуре, а во дворе своего небедного дома, мятый котелок держит, как драгоценную чашу, красные бока которой расписаны сценами из приключений богов и героев.

– Не беспокойся, Алексий, с эвзонами можно пить, с нами нельзя напиться! А любители макарон сидят внизу и до утра носа не высунут из своих лачуг!

В самом деле – отчего бы не расслабиться немного? Хорошая компания, неплохая еда и бодрящее, сдобренное капелькой меда вино – на войне привыкаешь ценить маленькие радости, потому что именно они дают жизни вкус, цвет и запах, отгоняют от глаз живущую в рутине бытия серость.

– Ты почему не подпеваешь, Алексий? У тебя красивый голос, давай! – и капитан затягивает:

– Чистил и чистил родник я под сенью оливы седой!

Была не была, решает Алексей и подтягивает:

– Может, выйдет девица с кувшином с утра за водой!

От его рева в расположенном в долине селении начинают выть собаки, итальянский пулеметчик с перепугу выпускает в ночь пару очередей, но пулемет теряет голос, поперхнувшись на полуслове. Греки закрывают ладонями уши.

– Святой Дионисий, ну и глотка! – хохочет Карагиозис. – Клянусь чепцом моей матушки, пиринейские дурни решили, что в горах снова завелся Немейский лев! Этот идиот со страху смял в своем пулемете приемник для обойм, или я не эвзон, а настоятельница женского монастыря! Алексий, не надо больше петь, только слушай!

Капитан отхлебывает из котелка и хорошо поставленным баритоном продолжает:

Карагиозис командует батальоном элитной греческой легкой пехоты. Увидев эту элиту впервые, Алексей с трудом удержался от улыбки – греческие шинели, на которые и так смотреть было нелегко, у этих детей гор еще и заканчиваются на уровне колен. А ниже обреза шинели…

– Твою ж мать! – не выдержал политрук. – Они ж в чулках до колен, и тапки с помпонами! А на башке горшок с кисточкой! Детский сад на утреннике, да, командир?

– Попробуй мне только захихикать! И бойцов предупреди, быстро! – спровадил не в меру развеселившегося заместителя Котовский, отвечая на приветствие офицера, с которым ему предстояло гонять супостата по горным склонам.

В недрах штаба корпуса зародился гениальный план – нанести обходной удар в тыл выдвинутого вперед правого фланга девятой армии итальянцев. Когда генерал Верчеллино бросит на отражение атаки все свои невеликие резервы, нанести смертельный удар, разгромить остатки итальянских войск в долине реки Шкумбин. После этого усиленная танковым батальоном кавалерийская дивизия лихим ударом захватит Эльбасан – и отрежет в горах ошметки итальянских дивизий, без еды и боеприпасов. Для танков и конницы рейд в восемьдесят километров по хорошей дороге – пустяк. Шах и мат. От Эльбасана прямая дорога на Дуррас – второй из портов, через которые в Албанию прибывают итальянские подкрепления, а до Тираны останется всего полсотни километров. С хвостиком.

В этом победном хоре запев достался бригаде эвзонов, а чтобы горцам было не скучно, руководство в неизменной мудрости своей выдало им погремушку – роту легких танков. Ну, и для того, чтобы убедить итальянского командующего в серьезности атаки.

Барышев пошутил – мол, легкой пехоте средние танки ни к чему, а Алексей с греками быстрее общий язык найдет.

Что танкам делать на крутых заснеженных склонах, не уточнил.

– Не маленький, сам разберешься.

Очевидно – комбату ситуация тоже не нравится, но приказы в армии не обсуждают.

С новыми знакомыми Котовскому повезло, эти эвзоны, хоть и гордятся своей клоунской экипировкой, оказались парнями крепкими, боевыми и решительными. Что интересно – вовсе не собираются геройски умирать за Родину. Логика у ребят простая, и Алексею близкая – чем больше врагов Греции умрет, тем лучше для страны. А живые защитники ей еще пригодятся.

Накануне наступления командир бригады представил Котовского командирам батальонов и честно признался:

– Никогда не командовал танками в бою, не знаю, на что такие машины способны в горах. Поговорите с офицерами, посмотрите, где придется воевать, буду рад выслушать ваши соображения.

Обсуждать применение танков в горах оказалось приятно – как говорится, у греков «с собой было». Офицеры увлеклись, заспорили…

– Слушай, – вдруг предложил один из комбатов, – я со своими парнями собираюсь попробовать этой ночью на итальянцах новые пулеметы и минометы – пошли с нами, заодно и местность посмотришь.

От таких предложений Котовские не отказываются.

Под утро цепочка бойцов двинулась вдоль хребта в тыл к сидящим в долине итальянцам. Хоть противник и избегает подниматься высоко в горы, впереди отряда крадется тройка дозорных, выискивает вражеские секреты – тот, кто заранее считает врага идиотом, непременно сам останется в дураках. В этот раз альпийские стрелки греков не удивляют – отряд эвзонов пробирается к ним в тыл, не встретив ни одного. Карагиозис без суеты, без спешки размещает на удобных позициях недавно поступившие из Союза ручные пулеметы, два расчета легких пятидесятимиллиметровых минометов и бойцов прикрытия. Все это время Котовский водит биноклем по долине – когда еще удастся перед атакой рассмотреть оборону противника сзади, да еще и сверху. Не зря старается, засек ниже по склону пару «солотурнов», напоминающих водопроводные трубы на колесном ходу.

– Слышь, господин капитан, те штуки около кривой сосны могут запросто пробить броню моих танков, если смогут стрелять сверху вниз.

Карагиозис проникся, проинструктировал минометчиков.

Командиры собирались обратно к своим, когда из- за речной долины, через невысокий горный хребет, открыла огонь артиллерийская батарея. Судя по звуку, пушки небольшие.

– Горные, шестьдесят пять миллиметров. У нас такие же, – уверенно определил командир эвзонов. – Могут сильно помешать атаке – скорострельные.

– Как бы туда забраться? – Алексей показывает на вершину горы.

– Если нужно – заберемся, – пожал плечами грек.

С вершины видно достаточно: неглубокая быстрая речка – извивающаяся черная лента на фоне присыпанных снегом берегов, долина в километр шириной, и никаких укреплений на переправе.

– Кара, есть идея, но танкам будет нужно помочь, – дергает капитана за рукав шинели Котовский.

– Попробуй только попросить у полковника не мой батальон – и я перестану тебя узнавать, даже столкнувшись нос к носу! – восхищается Карагиозис. – Наверняка пушки стоят недалеко от штаба, у нас в бригаде еще никто знамен не захватывал. Хочу быть первым!

Командир бригады выслушал их план, прошелся циркулем по карте и принялся рассматривать, будто видел обоих впервые. Его огорченное «спелись» прозвучало не как обвинение в сговоре, как диагноз.

– Садитесь. Мне, господа, неудобно снизу вверх смотреть на ваши довольные… – полковник чуть протянул паузу, – Лица. Опять разболелась шея.

Командир дождался, когда молодежь усядется, и продолжил:

– Два авантюриста нашли друг друга и совпали, как части разбитого когда-то горшка. Надежду внушает то, что это неглупые авантюристы. К тому же обстоятельства на их стороне. Я не стал бы переносить наступление из-за того, что вас посетило гениальное озарение, но выделенная бригаде для поддержки артиллерия задерживается, и снаряды еще не подвезли, с этим начинаются проблемы. У вас есть сутки на подготовку.

«Авантюристы» радостно переглянулись.

– И не надо так нетерпеливо ерзать – постарайтесь при подчиненных не выглядеть парой задумавших очередную проделку гимназистов. Можете быть свободны, к обеду жду обоих у себя в палатке.

Перед тем, как увести батальон в горы, Карагиозис признался Алексею:

– Что-то меня беспокоит в разговоре с нашим Англичанином. Не могу понять, что, но сидит как заноза.

Капитан потер ладонью правую щеку.

– Нет, не пойму. Мне пора, не подведи, и мы крепко надерем засранцам их худые альпийские задницы!

Капитан побежал догонять своих солдат, Котовский остался ждать утра – танки не умеют пробираться в тыл врагу горными тропами. Тогда он был в этом уверен.

Под утро темнота кажется чернее, но на фоне снега можно различить силуэты людей и танков. Экипажи выстроились у заправленных по пробки и загруженных боеприпасами по самую крышу машин, – не на спине возить, экономия может выйти боком.

– Рота, равняйсь! Смирно! Слушай боевой приказ!

В ночной тишине можно не напрягать связки – слова приказа хорошо слышны всем. Последние слова неприятны, но необходимы:

– В случае моей неспособности командовать за меня остается командир первого взвода, далее – по старшинству. По машинам!

Топот сапог, лязг крышек люков. Котовский успел занять свое место и присоединить разъем шлема к ТПУ, когда открыла огонь артиллерия.

Горы и расстояние делают свое черное дело – связи с батальоном нет, поэтому позывные упростились.

– Я Первый. Заводи!

За завесой разрывов рота выходит на рубеж атаки – на минуту раньше установленного времени. Итальянцам не до них – слишком густо на позиции падают гаубичные снаряды. Сливающиеся в один рев разрывы заставляют вжаться в дно окопа в попытке просочиться еще глубже, спасти свое драгоценное тело от осколков, что в мелкие клочья раздирают визжащий от нестерпимой боли воздух. Однако чужая земля не желает прятать пришельцев, дрожит, как необъезженная кобыла, толкает и бьет снизу, пытается выбросить навстречу неминуемой смерти. Цепляются в стены окопов пальцы, упираются подошвы солдатских ботинок – невозможно заставить себя поднять над бруствером даже не глаза – стеклянный зрачок перископа.

В этом аду хлопки разрывов ротных минометов неразличимы, но не менее смертоносны – первыми полегли иссеченные осколками расчеты противотанковых ружей, один за другим перестали жить пулеметчики, что должны были в два слоя накрыть перекрестным огнем неширокий вход в долину. Поймал пулю в живот, скорчился в безнадежной попытке вернуться в материнское лоно наблюдатель – зря думал, что выступ скалы укроет его от пляшущей вокруг смерти. В этот раз костлявая явилась со всех сторон, в разных обличьях, и немногим суждено ускользнуть от ее леденящего дыхания.

Шлепнулся на развороченный снарядами грунт последний горячий осколок, начали приходить в себя солдаты, их позвоночники окрепли, позволили подняться на ноги – снова дрожит земля, накатываются на полузасыпанные окопы рев моторов и лязг гусениц. Взгляд выхватывает угловатые силуэты, прилипает к мельтешению траков бесконечной гусеничной ленты. Она все ближе, она стелется по земле, чтобы смять тебя, раздавить, смешать с грязью, и нет сил отвести глаза – мадонна, неужели это я минуту назад мечтал смешаться с землей? Я был неправ, спаси, заступница!

Дрожащие пальцы давно забытым жестом касаются лба, живота, ищут замершее в испуге сердце, касаются правого плеча, на котором нет винтовочного ремня – разве может спасти от надвигающегося ужаса жалкое творение австрийца Манлихера? Что толку тыкать штыком в танковую броню?

Сосед заливается диким хохотом, срывает с головы каску, швыряет ее в танк и выпрыгивает из окопа – бежать. Коротко татакает пулемет, обрывает смех, пугающий больше врага.

Услышала искреннюю молитву Божья Матерь, танки, не сбавляя хода, пересекают линию окопов и исчезают за пеленой снега, что посыпался вдруг из низких облаков.

После пережитого поднявшаяся над брустверами греческая пехота – ангелы на белых крыльях надежды. Разве можно стрелять в ангелов? Их приветствуют, высоко поднимая руки над головой. Ангелы непривередливы, они не обидятся на отсутствие пальмовых ветвей.

Сопротивления почти нет – взятые в два огня, подавленные артобстрелом итальянцы не стреляют. Котовский на ходу перестраивает роту в колонну и на максимальной скорости движется к реке – туда уже спускаются с гор бойцы Карагиозиса.

Хлипкий мост делали не для танков – ерунда, идем вброд, вода не достает даже до поддерживающих катков. Течение сильное, поток просто кипит вокруг машин, пытается унести с собой – напрасно, сдвинуть такую массу ему не по силам.

Эвзоны толпой перебегают мост, карабкаются на танки – сколько может поместиться, пять – шесть человек на каждый. Облепленные людьми машины трогаются и идут дальше по дороге – быстрей, пока враг не успел отреагировать на прорыв своей обороны. Те, кому не хватило места на броне, бегут следом, стараясь не сильно отставать. Просто кони какие-то.

Горная батарея проснулась и открыла огонь по заранее пристрелянным целям – поздно, наступающие уже проскочили этот рубеж. Связи с пехотой у артиллеристов нет – греческая разведка перед атакой ликвидировала все переброшенные через реку провода.

Снег валит все сильнее, закрывает обзор, залепляет стекла приборов, мехводам приходится приоткрыть люки. За очередным поворотом ущелья дорога вырывается в долину, на склонах угадываются дома небольшого селения – в здешних местах больших не бывает. Танки притормаживают, дают десантникам возможность спрыгнуть. Врага удалось застать врасплох. Вспыхивают там и тут короткие перестрелки, точку в которых часто ставит выстрел танковой пушки. Еще выстрелы, взрыв, несколько пулеметных очередей – и тишина. Танки блокируют выходы из долины, эвзоны начинают осмотр домов и сараев – вдруг кого-то не нашли сразу. Пропустить легко – стихия разгулялась не на шутку, ветер усилился, бросает в лица бойцов мокрый снег. Через час в броню командирского танка постучал посланный Карагиозисом боец. Пробираясь следом за ним к нужному дому, Алексей гадает – сумеет ли найти дорогу обратно.

– Твою ж мать, пурга какая-то, – бормочет он себе под нос, стараясь не отстать от длинноногого эвзона.

– Алексий, я понял, что меня беспокоило в разговоре с командиром, – капитан не ждет, пока Котовский стряхнет снег с одежды.

– Я плелся сквозь эту мокрую дрянь, чтобы ты смог поделиться со мной своим открытием?

– И для этого тоже. Алексий, мы здесь застряли.

– С чего ты взял? – удивляется танкист.

– У нашего полковника болела шея. Она у него всегда болит к плохой погоде. Алексий, нам не успеть вернуться на тот берег реки.

– Объясни, – Котовский стаскивает шлем, проводит ладонью по бритой голове и садится к столу. Морщится – табурет попался колченогий.

– Ты видел, что на улице творится. Того моста, по которому мы прошли через Шкумбин, уже нет – наверняка его сносит каждое наводнение. Здесь, в горах, реки разливаются зимой.

– Что мы, на танках твоих парней не перевезем?

Капитан невесело улыбается.

– Не пройдут твои танки через разлив, утонут. Или сначала их унесет потоком, утонут потом.

Алексей понимает, что друг не шутит, и задумался, прикидывая варианты.

–Как думаешь, это, – он кивнул в сторону окошка, – надолго?

Грек пожимает плечами.

– Несколько дней, может быть, неделя. Но высокая вода будет дольше – выше в горах снег тает медленно.

– Продержимся. Ты знамя-то захватил?

– Нет. Не было здесь штаба, только тыловики и артиллеристы. Штаб остался на том берегу, итальянский полковник собирался личным примером вдохновлять подчиненных.

– Это он правильно придумал.

Котовский прикидывает – неделю сидеть на том пайке, что с собой привезли. Эвзоны много на себе не притащили, в деревеньке наверняка лишнего продовольствия нет. В трофеях наверняка найдется еда, так ведь еще итальянцев кормить…

– Пленных сколько у нас?

– Каких пленных? – очень натурально удивляется Карагиозис. – Ты забыл, как они дрались? Горные львы, предпочли смерть позорному плену. Прыгали со скал, когда кончились патроны.

– Да? Что-то замотался я, глупые вопросы задаю.

Алексей расстегивает комбинезон.

– Жарко тут. Ты сразу понял, что мы попались?

Капитан не отвечает, только дергает небритой щекой. Потом вдруг улыбается:

– Но дело мы сделали – теперь итальянцы соберут все силы, чтобы нас прихлопнуть. Такой шанс умереть героями выпадает не каждому.

Уго Кавальеро. «Записки о войне».

Дневник начальника генерального штаба

5 декабря

Получил телеграмму от Муссолини: «Сопротивляйтесь наступлению противника до последней возможности. Я уверен, враг использует свои последние козыри. У него нет военной промышленности, он может рассчитывать лишь на помощь Англии и СССР. Надо, однако, учитывать и худшую возможность, т. е. необходимость обеспечить оборону Северной Албании и укрепленного района у Валоны. Эта оборона может быть организована по рубежу Рпони, Либражди и по реке Шкумбини до моря. Оборона Валоны может осуществляться вдоль реки Вьоса от ее устья до Дорбы. Важно немедленно приступить к строительству оборонительных сооружений в указанных районах».

Принял главного интенданта. Самое большое беспокойство вызывает недостаток продовольствия, строительных материалов и обмундирования. Положение с боеприпасами всех видов, особенно для легкого оружия, очень тяжелое. Необходимо для доставки продуктов питания и боеприпасов использовать авиацию.

На улице который день бушует непогода. Когда война уйдет дальше на север, хозяйке придется долго проветривать свое жилье – стоящие на постое танкисты пропитали дом стойким ароматом казармы. Знакомый каждому служившему букет: ядреная смесь запахов сапожной ваксы, хозяйственного мыла, молодого, здорового мужского тела, в которую случайной нотой вплетается тончайший оттенок тройного одеколона. По вечерам добавляются запах сгорающего в «летучей мыши» керосина и неописуемый дух сохнущих у печки портянок.

Когда входишь с улицы, первое время тяжело дышать, потом привыкаешь. Намерзшийся на улице организм не желает отходить сразу, только прижавшись к горячим булыжникам круглого печного бока, начинаешь ощущать, как выходит из тела въевшаяся до самых костей стылая сырость.

– Полетели с небес белые снега, засыпают собой нивы и луга, – выводит под аккомпанемент тульской двухрядки негромкий душевный тенор.

Тимоша Хренов взялся за музыку. Достался же талант человеку! И на гармони играет – заслушаешься, и голос чудный. Ему бы не снаряды в пушку кидать, в филармонии выступать. Может, еще и будет. Вон, песня опять новая.

– Разожгу я в печи радостный огонь, растяну я меха, запоет гармонь. Далеко на восток милые края, и уже, видно, спит Родина моя. Чтобы мирно спалось селам-городам, сто морей переплыть довелось бойцам.

– Это ты, Тимша, загнул! – Федор Баданов перекусил нитку и ловко завязал узелок. Певец на замечание не среагировал – когда Хренов добирается до инструмента, никого не слышит, вылитый тетерев на токовище. Склонил стриженную «под ноль» белобрысую башку на плечо, глаза прикрыл. Сапогом в него запустить, что ли?

Допел, задумался – что дальше выдать.

– Вот, Тимофей, и талант у тебя, и голос, и песни сочиняешь, а все равно песни твои – хреновые.

Голос у Северюка хрипловатый, не шибко приятный, и шутки у него злые, но механик Петро хороший.

– Как это хреновые? – возмущенно встрепенулся автор.

– Так фамилия твоя какая? А, смекнул, наконец. Коли автор – Хренов, так и песни его – хреновые.

Северюк повернулся к Баданову:

– Про вторую роту ничего не слыхать? Ротный в штабе був, не казав чого?

Федор отрицательно покачал головой – новостей не было.

– Не, Котовский не мог просто так пропасть. – Видно, Петро давно об этом думал, теперь его прорвало.

– С финского окружения вышел, это не с тыла у макаронников выбираться. Придет вторая рота, помяните мои слова, они еще Муссолини поймают и на веревке приволокут!

– Приволокут, конечно, – если встретят. Никто и не сомневается. Чего ты завелся?

Скрипнула дверь, в щель просунулась голова посыльного:

– Первая рота, через десять минут строиться у танков!

И прежде начальнику управления по перемещению кадров приходилось засиживаться на работе дотемна, но чтобы работа по ночам стала постоянным элементом распорядка? Кошмар! А куда денешься? День заполнен потоками поступающей информации, чтением отобранных помощниками документов и выдержек из протоколов допросов. Подчиненных необходимо направлять и контролировать – работа управления не должна распадаться на работу отдельных исполнителей. Для аналитики остается вечер. И ночь. Сколько удастся откусить на сон, зависит от положения дел и твоих мыслительных способностей. Впрочем, не только твоих. Советский советник оказался настоящим профессионалом.

– Удивительно, британская и германская резидентуры дают нам больше работы, чем итальянская. Даже болгары активнее занимаются разведкой. Такое впечатление, что Муссолини выставил Греции ультиматум с тяжкого похмелья в состоянии временного помешательства. Можно подумать, толпы греков осаждали его резиденцию с просьбами об оккупации.

– Муссолини – болтун и демагог. Хороший демагог, талантливый болтун, сумел заговорить целую нацию болтунов. После этого уговорить себя самого – не такая уж сложная задача.

– Думаю, вы правы. Что у нас еще на сегодня, коллега?

Советник раскрыл толстую папку личного дела.

– Чолакоглу. Немного притих после разгрома Росси и взятия Тепелены.

– Да, разговоры о собственной исключительности почти прекратились, теперь он рассказывает о недостаточности имеющихся в его распоряжении сил и аккуратно внушает окружающим мысль о командовании, не способном правильно выбрать направление главного удара. Выражал сомнения в надежности советских «наемников». Несколько раз, невзначай, с разными людьми.

– Возможен саботаж?

Карандаш несколько раз замысловато провернулся в толстых и неуклюжих с виду пальцах.

– Трудно сказать. Последние распоряжения можно оценить как достаточно рискованные. Операция в районе верхнего Шкумбрина завершилась успешно, но потеряна треть танков, имевшихся в распоряжении генерала.

– Не думаю, что наш подопечный способен управлять погодой.

Начальник управления достал из пачки сигарету, посмотрел на полную пепельницу, на некурящего советника и убрал ее обратно.

Советник перелистнул несколько документов в папке.

– Командиры первого и второго корпусов отмечают попытки итальянцев организовать противотанковую оборону. Что характерно, именно на направлениях главного удара. Отмечена совершенно нехарактерная для них ранее концентрация противотанковых средств на танкоопасных направлениях, попытки сооружения препятствий, непроходимых для танков. Еще одна особенность – автоматические зенитки и противотанковые ружья размещаются для стрельбы сверху вниз. Пленные на допросах показывают, что такое распоряжение получено из Рима.

– Это не помешало разгрому их правого фланга, пленные начинают превращаться в серьезную проблему – их слишком много.

– Итальянцам не хватило времени и ресурсов. Банально не успели. То, что команда об усилении противотанковой обороны пришла из Рима, а не из Тираны, говорит о том, что немцы поделились с союзниками полученной информацией.

– Кто бы сомневался.

– Коллега, – советник потянулся – мощно, со вкусом, до хруста в суставах – распорядитесь принести чаю, пожалуйста.

Грек улыбнулся – его советский помощник никогда не командует в управлении сам, даже в мелочах. Удивительное чувство такта у бывшего грузчика и карателя.

Когда советник отхлебнул из чашки и откинулся на спинку стула, продолжил:

– Сам генерал безвылазно находится в Корче.

– Не слишком ли далеко от фронта?

– Ему виднее, командир он все-таки хороший. Жаль, что с гнильцой. Вчера его адъютант был в столице, навещал родственников. День ангела двоюродной сестры. Торжество скромное, в кругу семьи, никого лишнего – братья, сестры, дядья и один из секретарей германской миссии.

– Опять радио и самолет за почтой?

Грек отрицательно покачал головой:

– Нет. Видимо, информацию не сочли срочной.

– Пора бы уже отработать вариант «Герой».

Начальник управления все-таки закурил.

– Наши парни уже сработались с вашими специалистами. Осталось дождаться появления генерала на передовой.

Воздух задрожал, предупреждая о приближении очередного итальянского «гостинца». Сто сорок девять миллиметров – серьезный калибр. Грохот разрыва, клубы дыма, визг разлетающихся осколков и выбитого из скальной породы щебня. На излете часть этого добра цокает по броне. Сначала экипаж вздрагивал, но обстрел, теперь ленивый и неспешный, длится уже третий час. Привыкли. А начиналось все неплохо…

Впервые на памяти Фунтикова танки ввели в бой после прорыва обороны противника. Пехотные дивизии и артиллерия разгромили подавленных постоянными неудачами итальянцев, перемололи последние боеспособные полки и создали огромную прореху в защите. Роль кинжала, который должен поразить противника в сердце досталась коннице. Танковый батальон – закаленное острие клинка, его задача – на ходу давить любые попытки задержать идущую к цели кавалерию.

В использовании танков греческие штабисты решили позаимствовать тактику вермахта. Рывок трех батальонов БТ вдогонку отступающим дивизиям одиннадцатой итальянской армии, когда почти без потерь взяли Гирокастру, Клисуру и Тепелену, подтвердил правильность этой тактики. Танкисты легко обогнали плетущихся по горным дорогам фашистов, заняли стратегически важные пункты и сумели их удержать до подхода пехоты. Увы, первому батальону такой прыти не показать – техника не та, на редких участках удается разогнаться до двадцати километров в час. Зато расстояние невелико – меньше восьмидесяти километров.

Шли, как на обычном марше – с мелкими группами итальянцев скачущие впереди разъезды расправлялись еще до подхода основных сил. Ползли навстречу поросшие лесом склоны, время от времени нависали над дорогой скалы. Горы и вода со всех сторон. Бушевавший несколько дней снегопад сменился холодным дождем. Потоки водопадами срывались со скал, пересекали дорогу, в низинах разливались озерами – к счастью, неглубокими. Шкумбин, по правому берегу которого проложена дорога, превратился в мутный поток, с ревом бился о скалистые берега, со скоростью курьерского поезда летел к далекому еще морю. Стихия с одинаковой легкостью несла мусор и стволы деревьев. Утром мимо колонны проплыл, раскачиваясь на волнах, большой бревенчатый сарай, – похоже, река в этот раз поднялась много выше обычного. На крыше сарая сидела рыжая курица, мокрая и несчастная. Дождь продолжался, снега таяли – Михаил уже прикидывал, поместится ли вся эта масса воды в речном русле? Связи со второй ротой нет, информации о ней – тоже. Низкие тучи не дают возможности поднять в воздух авиацию. Неужели парни Котовского попали в такой вот поток?

После полудня танки и передовой полк миновали Либражд, не заходя в небольшой городок, и по захваченному мосту перешли на левый берег реки. Для Михаила город остался подписью на карте и россыпью крыш, мелькнувших на склоне с правого борта. Немногочисленный итальянский гарнизон – комендатура, охрана складов – оставлены для разогрева замыкающему полку дивизии. Только скорость движения могла обеспечить успех операции.

Гусеницы, лязгая, проматывают очередной километр пути. Цель совсем рядом, остался десяток километров, а противник до сих пор никак себя не проявил. Порядок движения изменился, теперь танки вышли в голову колонны, оставив позади уставших всадников на притомившихся лошадях. Путь идет под уклон, и броневички ФАИ, которые вначале пришлось тащить за танками на тросах, приободрились и ушли вперед, на метров триста оторвались от головы колонны.

Впереди показался последний перед Эльбасаном мост – двухпролетное сооружение над правым притоком Шкумбина. После него несколько километров вдоль реки и колонна вырвется на широкую, хоть и холмистую равнину. Там их итальянцам не остановить, даже если будут очень стараться. Фунтиков было решил – обошлось, обмануло мерзкое предчувствие, появившееся сразу после того, как оценил поставленную задачу и посмотрел карту. Зря. Черти вынесли навстречу длинную колонну грузовиков. К мосту громоздкие «лянчи» и «фиаты» вышли одновременно с парой броневиков разведки. Пропусти греки колонну, может и обошлось бы – итальянцы, похоже, не ожидали встретить врага в своем глубоком тылу, они даже не снизили скорость. Не выдержали нервы у экипажей бронеавтомобилей. Парень, сжимавший рукоятку ДТ, несколько часов ждал, когда в него начнут стрелять. При виде противника, он не раздумывал ни секунды – пулеметная очередь хлестнула по стеклам головного грузовика. Резко вывернутый руль, удар по тормозам, и тяжелый грузовик заносит на мокрой дороге. Огромный угловатый автомобиль утыкается в ограждения моста и останавливается. Из кузова начинают выпрыгивать солдаты, они разбегаются в стороны и падают под огнем уже двух пулеметов. Погибают не все, по броневикам открывают огонь из винтовок и автоматов.