В режиме отладки

Убийца-садовник или антидетектив

Частный детектив Уотс Лохмис мог бы слыть безупречным джентльменом, чуждым пороку… если бы не его кое-какие маленькие слабости. Одной из этих слабостей было курение трубки; другой же — любознательность и тяга к экспериментам. В том числе и к экспериментам с содержимым вышеназванной трубки.

Еще детектив Лохмис любил играть на скрипке; любил — да только не умел, чем изрядно досаждал соседям. Хотя, впрочем, это уже совсем другая история.

В тот день Уотс Лохмис с самого утра почувствовал неладное. Больная голова, сухость во рту и прочие последствия еще одной слабости детектива могли свидетельствовать лишь об одном: сегодняшний день не сулит ничего хорошего. Это как минимум; как максимум кто-то в этот день непременно должен был умереть. На худой конец сам Лохмис — в порядке расплаты.

В тон предчувствию была и погода: серое тусклое небо, вялый затяжной дождь на улицах Лондона… И надо сказать, детектив Лохмис не ошибся: незадолго до полудня домой к нему пожаловал курьер из Скотланд-Ярда с письмом. Согласно которому адресату надлежало как можно быстрее прибыть в поместье миссис Клушин для помощи в расследовании убийства.

Здесь автор позволит себе небольшое, но принципиальное, уточнение: многим наверняка доводилось слышать о легендарных сыщиках, без чьей помощи полиция не имела ни шанса распутать особо сложные и загадочные дела. Так вот, в случае с мистером Лохмисом дела обстояли прямо противоположно: его Скотланд-Ярд привлекал к заведомо пустячным расследованиям; к таким, на которые профессионалам-правоохранителям попросту жалко было тратить время.

Что двигало при этом славной лондонской полицией, сказать было сложно; скорее всего, отношение к подобным делам у Скотланд-Ярда было таким же, как, например, у профессора математики — к процедуре умножения столбиком. А что сделает профессор, оказавшись перед необходимостью подобной операции? Правильно, предпочтет перепоручить ее кому-нибудь менее, так сказать, квалифицированному: студенту, например, или младшему сотруднику кафедры.

Аналогичным образом поступали и в Скотланд-Ярде. И, как бы там ни было, а детективу Лохмису (согласно тому письму) надлежало «быть как штык». Впрочем, надо сказать, он и был в тот момент как штык: как старый, изрядно погнутый, заржавевший и затупленный штык от антикварной винтовки, что успела побывать во многих сражениях.

— О, мой Бог! — такой была первая фраза детектива, когда он переступил порог гостиной в поместье миссис Клушин — места, где и произошло убийство хозяйки, — ужасное преступление! И какое изощренное! От убитой не осталось даже трупа… только меловой контур на полу. И крови… Бог мой, сколько же крови!

— На самом деле труп был, — ленивым голосом отозвался констебль, дежуривший у входа в гостиную, — но его уже отвезли в морг. Кстати, оттуда же просили передать…

Констебль достал из кармана желтую, кое-как свернутую (или, скорее, основательно скомканную) бумажку, развернул ее и прочел-пробубнил:

— Смерть наступила вследствие множественных ранений, нанесенных острым режущим предметом. Оттого, похоже, и крови столько, — закончил он уже фразой от себя.

— Все ясно, — изрек детектив Лохмис, фанатично сверкнув очами и зачем-то подняв указательный палец, — острые режущие предметы — это что? Правильно, ножи и ножницы. А кто их использует? В общем, под подозрение автоматически попадают личный повар и личный парикмахер миссис Клушин. И… кстати: само-то орудие преступления уже нашли?

— Нет, — равнодушно отвечал констебль, — вас ждали.

— Хорошо. Хорошо… — пробормотал сыщик, одновременно осматриваясь, — значит, придется искать самому… Ножницы или нож… ох, а это что такое?

И он осторожно поднял с пола валявшийся там предмет.

— Скорее, все-таки ножницы, — констебль пожал плечами, — только… странные они какие-то. Наверное, садовые.

— Так значит са-до-вые, — проговорил Лохмис, — и что же из этого следует?..

— Извините, — небольшого роста человечек в рабочем комбинезоне проворно переступил порог гостиной, а констебль банально не успел его задержать, — простите, джентльмены, я забыл здесь… свой рабочий инструмент. Вот эти ножницы, да…

— Но вообще-то это место преступления, — недовольно, хоть и без особого рвения напомнил констебль, — а эти ножницы — предполагаемое орудие преступления.

— Но это еще и орудие труда, — возразил вошедший, — моего труда. Видите ли, я садовник, и без этих ножниц я не могу работать.

— Полно вам, сэр, — примирительно молвил Уотс Лохмис, — еще не факт, что ножницы — орудие преступления. Зато факт, что без них этому джентльмену… как вас, кстати?

— Джек. Джек Риппер, — скромно, но с достоинством представился садовник, — я работаю в этом поместье.

— Это мы уж заметили, — проворчал констебль, — интересная, кстати, у вас фамилия: похожа на «ripper» — потрошитель.

— Или на RIP, — не преминул подхватить и детектив Лохмис, — Rest In Peace, «покойся с миром».

— На самом деле это не фамилия, а прозвище, — еще более скромным и смиренным тоном возразил Джек, — я получил его в Уайтчепеле… на стажировке. За свой стиль работы… да. Ну так что? Могу я забрать свои ножницы?

— Разумеется, — сыщик с готовностью вручил их садовнику, не обращая ни малейшего внимания на констебля — на его стремительно мрачнеющее лицо и скрежет зубов.

Получив желаемое, садовник Джек немедленно удалился.

— Все-таки зря вы это сделали, — сказал констебль, — рабочий инструмент этого малого на месте преступления — чем не повод для подозрений? Да и натоптал здесь опять же… свинья такая.

— Не мешайте расследованию, — неожиданно резко одернул его Лохмис, — детектив здесь я, и я решаю, кто под подозрением, а кто — нет. К тому же натоптано здесь было и до него; видите, сколько грязи?

— Ага. И следы — не отличить, какие от убийцы, а какие от этого… садовника.

Сие ехидное замечание детектив Лохмис проигнорировал… как, впрочем, он делал всегда, едва заходила речь хоть о малейшей зацепке. Такова уж была «изюминка», если угодно — метода этого сыщика, выделявшая его из серой массы профессионалов.

— Ну, и как успехи? Есть уже версии? — это на место преступления пожаловал сам инспектор Джон Трейдлз из Скотланд-Ярда. И, движимый собственной суетливостью, вместо «доброго дня» сразу начал с расспросов.

— Обозначен круг подозреваемых, — с важным видом отвечал Лохмис, — повар, парикмахер… еще, возможно, кухарка и мясник. Ах, да: еще под подозрением любой из прислуги, кто ходит в грязной обуви.

— В грязной обуви? — переспросил Трейдлз и немедленно сделал соответствующую пометку в небольшой тетрадке, которую всегда таскал с собой, — здешний садовник, например… Хорошо, а как насчет улик?

— Улик? Улик? — последний вопрос изрядно взволновал детектива Лохмиса, и он принялся бестолково озираться, пытаясь выхватить из обстановки гостиной хотя бы что-нибудь, что могло сойти за улику.

Но, увы! Состояние сыщика нимало не способствовало цепкости взгляда и сообразительности. Оставалось уповать лишь на чудо, на счастливую случайность, на удачу, проще говоря. И удача все-таки улыбнулась Уотсу Лохмису.

— Есть! — воскликнул он и, подскочив к тумбочке, подобрал лежащий возле нее клочок бумаги. При этом детектив (конечно же) успел запнуться о табуретку и слегка смазать ногой меловой контур тела миссис Клушин. Однако ж оно того стоило: клочок бумаги оказался запиской.

— Ну? И что там? — нетерпеливо вопрошал инспектор Трейдлз, с трепетом взирая на то, как Лохмис разглядывает единственную улику.

— Анна, умри, сука! — прочел сыщик, — и подпись: Джек.

— Имя миссис Клушин как раз Анна, — заметил Джон Трейдлз.

— Угу, — флегматично отозвался констебль, — а имя убийцы — совсем как у здешнего садовника. Опять же прозвище его…

— Всего лишь совпадение, — парировал Лохмис с твердокаменной уверенностью.

— А не многовато ли подозрений, детектив? — не сдавался констебль, — ножницы, имя, своеобразное прозвище?

— Грязная обувь опять же, — поддержал младшего коллегу Трейдлз.

— Не забывайте, кто здесь детектив, — продолжал упорствовать Лохмис, — каждый должен заниматься своим делом. И вообще, если вы профессионалы, то должны знать: домыслы и догадки ценности для расследования не представляют.

Последний пассаж был не столь уж далек от истины: едва ли даже в огромном Лондоне нашелся бы судья, способный упрятать за решетку лишь на основании догадок и домыслов. И особенно в отсутствие орудия преступления.

— Как хотите, — Трейдлз изо всех сил пытался сохранять спокойствие, — только все равно мне непонятно, отчего вы так упорно отвергаете версию о виновности садовника.

— А я не отвергаю, — заметил Лохмис, — я лишь считаю ее одной из многих. И в данный момент ищу к ней зацепку.

— И как?

— Возможно, я не прав. Возможно, это очень сомнительно и напрасно. Только вот…

Детектив сделал паузу, а затем перешел на зловещий шепот.

— …что-то я никогда не слышал, чтобы садовники проходили ста-жи-ро-вку.

Все это время садовник Джек наблюдал за происходящим в гостиной через окно — благо, располагалась эта гостиная на первом этаже особняка семейства Клушин. Ход расследования внушал ему оптимизм, отчего лицо Джека помимо его воли расплылось в ехидной ухмылке… которую как ветром сдуло, когда он услышал последнюю фразу.

Итак, будет ли изобличен садовник-убийца по имени Джек? Что заставило его убить миссис Клушин? И за что именно садовник получил свое прозвище?

Обо всем этом вы… ни за какие коврижки не узнаете из следующей серии: «Чисто конкретно русское в натуре убийство или у комиссара мигрень».

23 мая 2012 г.