В пучине

Лейтенант стоял перед стальным шаром и жевал сосновую щепку.

— Что вы думаете об этой штуке, Стивенз? — спросил он.

— Это — идея! — ответил Стивенз тоном беспристрастного человека.

— Я полагаю, он будет раздавлен, сплюснут, — сказал лейтенант.

— Однако, он как будто довольно точно все вычислил, — сказал Стивенз все тем же беспристрастным голосом.

— Но вспомните силу давления! — продолжал лейтенант, — у поверхности воды давление четырнадцать фунтов на каждый дюйм; на глубине тридцати футов давление уже вдвое больше, на глубине шестидесяти — в три раза; при девяноста футах глубины давление усилится в четыре раза, при девятистах — в сорок раз, при пяти тысячах трехстах, (что составляет милю) давление равняется двумстам четырнадцати фунтам, помноженным на сорок, что выходит… постойте-ка, целых полторы тонны. Стивенз, полторы тонны на квадратный дюйм! А океан, на дно которого он намерен опуститься, имеет пять миль глубины. Это выходит семь с половиной тонн давления на один дюйм.

— Звучит внушительно, — сказал Стивенз. — Но ведь и сталь здорово толста.

Лейтенант ничего не ответил и снова принялся за свою щепку. Предметом их разговора был огромный стальной шар, наружный диаметр которого равнялся приблизительно девяти футам. Он казался снарядом какого-то огромного артиллерийского орудия. Шар словно в крепком гнезде находился в огромных лесах, вделанных в корпус судна, гигантские полозья, по которым он вскоре должен был соскользнуть в воду, придавали штирборту судна странный вид, который возбуждал любопытство всякого порядочного моряка. В двух местах, вверху и внизу, в сталь были вделаны два круглых окошка из необычайно толстого стекла; одно из них, вставленное в стальную раму чрезвычайной прочности, было наполовину ввинчено. Собеседники только этим утром увидели в первый раз внутренность шара, которая была заботливо выложена наполненными воздухом подушками; между этими вздувшимися подушками находились небольшие кнопки, которыми управлялся простой механизм всего снаряда. Все было тщательно обложено, даже аппарат Майера, который предназначался для поглощения углекислоты и выработки кислорода взамен того, который будет поглощен будущим обитателем шара, когда он влезет внутрь через круглое окошко и стекло будет за ним завинчено. Подушек было так много, что заключенный в этом снаряде человек нисколько не пострадал бы, даже если бы им выстрелили из орудия. Да так и нужно было, ведь через окошко предстояло влезть человеку, за которым крепко завинтят стекло; шар же, выброшенный в море, начнет опускаться все ниже и ниже, на пять миль, как утверждал лейтенант. Его мысли целиком ушли в это предприятие; он превратился в неспокойнейшего собеседника во время обеда; вот почему только что прибывший на судно Стивенз оказался настоящей находкой: ведь он мог постоянно говорить с ним на эту застрявшую в его голове тему.

— По-моему мнению, — говорил лейтенант, — при подобном давлении стекло попросту подастся внутрь и лопнет. Добрэ достиг того, что у него под высоким давлением даже скалы делались текучими, как вода, заметьте себе…

— Ну, а если стекло лопнет? — сказал Стивенз, — Что тогда?

— Вода ворвется внутрь стальной струей. Испытали ли вы когда-нибудь, что значит прямая струя воды под высоким давлением? Она бьет, как пуля. Она попросту раздавит его в лепешку. Она ворвется ему в горло, в легкие, проникнет в уши…

— Ну, и яркое у вас воображение! — запротестовал Стивенз, ясно представив себе картину.

— Это простое изложение неизбежного, — отвечал лейтенант.

— А шар?

— А шар выпустит из себя несколько пузырей и спокойно уляжется на илистом, вязком дне до самого воскрешения мертвых. А внутри будет лежать бедный Эльстэд, размазанный по своим подушкам, как масло на хлебе, — повторил он, как будто эта фраза доставляла ему удовольствие.

— Что? Смотрите на мячик? — произнес чей-то голос.

Позади стоял Эльстэд, одетый с иголочки во все белое, с папироской в зубах; глаза его улыбались из-под тени широких полей шляпы.

— Что это вы тут про хлеб с маслом толкуете, Вэбридж? Ворчите, как всегда, что морские офицеры получают слишком мало жалованья?.. Ну, теперь до моего отправления остается не больше суток. Сегодня будут готовы тали. Ясное небо и легкое волнение — как раз подходящая погода, чтобы спустить в море двенадцать тонн свинца и железа, не правда ли?

— На вас погода мало отразится! — ответил Вэбридж.

— Нисколько, это верно! На глубине семидесяти или восьмидесяти футов, а я достигну ее через десять секунд, ни одна частица воды не шелохнется, хотя бы ветер охрип от рева у вас, наверху, а волны вздымались до самых облаков. Нет, нет, внизу…

Эльстэд подошел к борту корабля, и те двое за ним последовали. Все трое, опираясь на локти, наклонились, и стали глядеть на желто-зеленую воду.

— … мир! — сказал Эльстэд, заканчивая свою мысль.

— А вы вполне уверены, что часовой механизм будет действовать правильно? — спросил немного спустя Вэбридж.

— Он уже тридцать пять раз действовал правильно! — сказал Эльстэд. — Должен работать и теперь.

— А если испортится?

— А почему бы ему портиться?

— Я бы и за двадцать тысяч фунтов не согласился спуститься в этой проклятой штуке.

— Приятный вы собеседник, нечего сказать, — сказал Эльстэд и непринужденно сплюнул на воду.

— И все-таки я до сих пор не понимаю, как вы станете управлять этой штукой? — заявил Стивенз.

— Во-первых я буду заключен в герметически закрытом шаре, — сказал Эльстэд. — и после того, как я три раза зажгу и потушу электричество в знак того, что прекрасно себя чувствую, меня спустят с кормы, вот этим вот краном. К шару будут прикреплены внизу вот эти большие грузы, верхний свинцовый груз имеет вал, на который накручен прочный канат длиной в шестьсот футов; вот и все, что прикрепляет грузы к шару, если не считать талей, которые будут перерезаны, когда весь снаряд спустят. Канат лучше проволочного кабеля, так как его легче перерезать, да он и всплывет легче, а эти свойства необходимы, как вы увидите сейчас. Заметьте, в каждом из этих свинцовых грузов есть ушко, сквозь которое пройдет железный прут; он будет выдаваться с нижней стороны на шесть футов. Если этот прут получит толчок снизу, он приподнимет рычаг и пустит в ход часовой механизм, находящийся сбоку вала, на который накручен канат.

Ну-с! Весь снаряд тихо спускают в воду и освобождают. Когда шар наполнен воздухом, он легче воды и всплывет но свинцовые грузы сразу идут ко дну и канат разматывается. Когда канат весь выйдет, шар тоже пойдет ко дну, так как его подтянет канат.

— Но зачем канат? — спросил Стивенз. — Почему бы грузы не прикрепить прямо к шару?

— Во избежание сильного толчка там, на дне. Ведь вся эта махина помчится вниз, миля за милей, и, наконец, достигнет безумной быстроты. Все разлетелось бы вдребезги, если бы не канат. Но грузы ударятся о дно, и тогда сразу же скажется пловучесть шара. Он будет опускаться все медленнее и медленнее, наконец, остановится и тогда снова начнет подниматься.

Вот тут-то и начнет работать механизм. Как только грузы ударятся о дно, брус толкнется вверх и пустит в ход часовой механизм; тогда канат начнет накручиваться на вал. Я буду притянут на дно. Там я пробуду с полчаса, зажгу электричество и осмотрю кругом дно. Затем часовой механизм освободит пружинку с ножом, канат будет перерезан, и я опять помчусь вверх, как пузырь в стакане содовой воды. Самый канат и поможет мне всплыть.

— А что если вы случайно ударитесь о какое-нибудь судно? — спросил Вэбридж.

— Я будут подниматься с такой быстротой, что пройду сквозь него, как пушечное ядро. Об этом беспокоиться нечего.

— Ну, а представьте себе, что какое-нибудь ловкое ракообразное заползет в ваш механизм.

— Да, когда я об этом думаю, то начинаю соображать, что лучше было бы мне не отправляться, — сказал Эльстэд, повернувшись спиной к морю и взглянув на шар.

К одиннадцати часам Эльстэда уже спустили за борт. День был тихий, ясный, а горизонт окутан дымкой. Электрический свет в верхней части шара три раза весело блеснул. Затем шар медленно спустили на поверхность воды; на корме стоял матрос, готовясь перерезать тали, соединявшие шар с его грузами. Шар, казавшийся таким большим на палубе, теперь под кормой на воде казался крошечным. Он слегка покачивался на волнах, а его два темных верхних окошка казались двумя круглыми глазами, с удивлением смотревшими на людей, которые толпились у поручней на борту. Послышался голос, спрашивавший, как-то Эльстэд перенесет качку?

— Готово? — крикнул капитан.

— Есть, сэр!

— Отдай тали!

Канат натянулся и был затем перерезан; над шаром, как-то смешно и беспомощно прокатился вал. Кто-то замахал платком, кто-то попробовал крикнуть никем не подхваченное «ура». Мичман медленно считал: «восемь, девять, десять!» Шар еще раз покачнулся, затем, резким движением разбрасывая брызги, напряженно застыл. Мгновение он казался неподвижным, только быстро уменьшался в объеме; а затем его поглотили волны, и он тускло виднелся под водой, увеличенный преломлением. Никто не успел прососчитать и до трех, как он уже исчез. В глубине издали сверкнул белый свет, вскоре превратившийся в светлую точку… и все погасло. Глубина уходила во тьму; видно было, как во мраке проплыла акула.

Вдруг винт крейсера завертелся, поверхность воды заволновалась, акула исчезла, и по хрустальной глади, поглотившей Эльстэда, пробежал поток пены.

— В чем дело? — сказал один из старых матросов.

— Отходим мили на две, чтобы он как-нибудь не ударился о нас, когда всплывет, — ответил ему товарищ.

Судно медленно направилось к новому месту. Почти все свободные люди оставались на палубе, наблюдая вздымавшиеся волны, в которые погрузился шар. В течение получаса вряд ли было произнесено хоть одно слово, прямо или косвенно не относившееся бы к Эльстэду. Декабрьское солнце стояло уже высоко над горизонтом, и жара была изрядная.

— Там, внизу, ему достаточно прохладно, — сказал Вэбридж. — Говорят, что на известной глубине вода в море всегда на точке замерзания.

— Где он всплывет? — спросил Стивенз. — Я не могу сообразить.

— Вот на том месте, — сказал капитан, гордившийся своим всезнанием. Он вытянул палец в определенном направлении, указывая на юго-восток. — Да, как мне кажется, и время уже почти подошло. Ведь он там уже находится тридцать пять минут.

— Сколько нужно времени, чтобы спуститься на дно океана? — спросил Стивенз.

— На глубину пяти миль, считая, что скорость увеличивается на два фута в секунду, понадобится ровно три четверти минуты.

— Так он опаздывает, — сказал Вэбридж.

— Как-будто, — согласился капитан. — Вероятно, несколько лишних минут ушло на намотку каната.

— Да, я забыл об этом, — сказал Вэбридж с очевидным облегчением.

А затем началось ожидание. Медленно протекала одна минута, но шар из воды не показывался. Прошла вторая и все еще ничто не нарушало гладкой поверхности. Снасти были усеяны полными ожидания людьми.

— Покажись же, Эльстэд! — нетерпеливо проговорил старый морской волк с волосатой грудью. И все подхватили его слова и начали кричать, словно в театре, ожидая поднятия занавеса.

Капитан сердито взглянул на них.

— Разумеется, — сказал он, — если скорость увеличивается меньше, чем на два фута в секунду, то он пробудет дольше. Я не вполне уверен в точности этой цифры. В вычисления я слепо не верю.

Стивенз быстро согласился. В течение нескольких минут все стоявшие на шканцах молчали. Затем Стивенз щелкнул крышкой часов.

Когда двадцатью минутами позже солнце достигло зенита, они все еще ждали появления шара, и ни один человек на судне не позволил себе даже шепнуть, что надежды больше нет. Первым высказал эту мысль Вэбридж. Он заговорил, когда в воздухе еще не замер звон колокола, пробившего восемь склянок.

— Я никогда не доверял этому окну, — сказал он вдруг Стивензу.

— Боже милосердный! — ответил Стивенз. — Неужели вы думаете?

— Ну? — сказал только Вэбридж, предоставив остальное его воображению.

— Сам я не особенно верю в вычисления, — повторил с сомнением в голосе капитан, — а поэтому и не отчаиваюсь еще.

В полночь корабль уже медленно описывало круги вокруг того места, где погрузился шар, а белый луч электрического прожектора пробегал, останавливался и вновь разочарованно скользил по пустынной поверхности фосфоресцирующей воды, отражавшей крошечные звезды.

— Если стекло не выдержало и его не раздавило, — сказал Вэбридж, — тогда, чорт возьми, дело обстоит в сто раз хуже. Значит, испортился его часовой механизм, и он, еще живой, сидит там, на глубине пяти миль под нами, заключенный в своем пузырьке, в холодной тьме, куда еще никогда не проникал луч света и где не бывало ни одного человеческого существа с того самого дня, как образовались моря. Он сидит там, голодный и жаждующий, в ужасе, не зная, умрет ли он от недостатка пищи или недостатка воздуха. Аппарат Майера, по всей вероятности, скоро перестанет действовать. Боже мой! — прошептал он. — Какие мы все крошки! Но и какие смелые крошки! Там, внизу, на много миль вода, одна вода, и вокруг нас одна эта водяная пустыня, да небо. Две пропасти!

Он всплеснул руками и в это мгновение маленькая, белая полоска стала бесшумно, сперва быстро, затем медленно подниматься к небу и, наконец, остановилась, превратившись в неподвижную точку; казалось, на небе засияла новая звезда. Потом она вновь скользнула вниз среди отражений звезд, в светлой дымке светящегося моря.

Вэбридж при виде света так и замер с протянутой рукой и открытым ртом. Он закрыл рот, опять открыл его и нетерпеливо замахал рукой. Затем он повернулся, крикнул вахтенному: «Эльстэд в виду!» и бегом помчался к капитану и прожектору.

— Я видел его, — сказал он, — там, за штирбортом. Свет у него горит, он только что вынырнул из воды. Наведите сюда прожектор. Наверное, мы увидим его качающимся на поверхности, когда они очутится на гребне волны.

Но только к рассвету им удалось подобрать Эльстэда, когда они чуть не наткнулись на самый шар, который несколько матросов на шлюпке прикрепили к цепи крана.

Лишь только шар подняли на судно, люк отвинтили и моряки взглянули в темную внутренность шара.

Никакого ответа не последовало на жадные расспросы; не слышно было и движения. Эльстэд, повидимому, лежал неподвижно свалившись на дно шара. Корабельный врач вполз внутрь и передал его на руки людям. В течение нескольких мгновений нельзя было разобрать, жив он или мертв. При желтом свете фонарей судна видно было, что лицо его все в поту. Его снесли вниз, в его собственную каюту.

Оказалось, что он не умер, а находится в состоянии полного упадка сил; кроме того, сильно пострадал от ушибов. Несколько дней ему пришлось пролежать в абсолютном покое. Только по истечении недели он оказался в состоянии рассказать, что ему пришлось испытать.

Первые похожие на слова звуки были о том, что он вновь собирается спуститься на дно. Придется только, говорил он, несколько изменить конструкцию шара, чтобы в случае необходимости он сам освобождался от каната, вот и все. Но что за изумительное приключение выпало ему на долю. Вы думали, я не найду ничего, кроме ила, сказал он. Вы смеялись над моей затеей, я же открыл целый новый мир.

Он начал свой рассказ отрывочно, больше вел его с конца, а потому невозможно его же собственными словами его передать.

Все началось, по его словам, ужасно. Пока канат разворачивался, шар все время перекатывался. Эльстэд чувствовал себя, как лягушка в футбольном мяче. Он видел только один кран и небо вверху, временами еще толпу людей у поручней. Никак нельзя было угадать, в какую сторону покачнется сейчас шар. Вдруг он почувствовал, что его ноги поднимаются кверху, он потерял равновесие и покатился через голову, падая кое-как на подушки. Шарообразная форма оказалась самой неудобной из всех, но при огромном давлении на дне она была единственно надежной.

Внезапно качка прекратилась; шар успокоился, и Эльстэд, встав на ноги, увидел, что вокруг него зеленовато-голубая вода и освещена каким-то смягченным светом, лившимся сверху. По направлению, как ему показалось, к этому свету, мимо него промчалась стая каких-то маленьких плавающих существ. И пока он глядел, стало постепенно темнеть, пока вода вверху не сделалась темной, как полуночное небо, но несколько более зеленоватого оттенка, вода же внизу не была совершенно черной, и в ней замелькали мимо него, словно еле видные зеленые полоски, какие-то маленькие существа, понемногу начинавшие издавать слабый свет.

— А это ощущение падения! Совсем, как при спуске в лифте, — говорил Эльстэд, — только оно долго продолжалось.

Вот тут-то Эльстэд и начал раскаиваться, что пустился в это предприятие, которое казалось ему таким простым и легким. Он вспомнил про крупных каракатиц, которые населяли средние слои воды: иногда их находят наполовину съеденные рыбами. Вдруг, да одна из них привяжется к нему и его не отпустят? А часовой механизм?.. Был ли он действительно как следует проверен? Но теперь уже все равно, дело сделано.

Через пятьдесят секунд кругом стояла темная ночь, за исключением пространства, освещенного лампой шара, где временами показывались то рыба, то какой-нибудь потонувший предмет. Однажды Эльстэду показалось, что он проплыл мимо акулы. А затем шар стал разогреваться, вследствие трения о воду. Этого обстоятельства он как следует раньше не учел.

Первое, что заметил Эльстэд, был обильно выступивший на нем пот; затем у него под ногами все громче стало раздаваться шипение, и он сквозь окно увидел множество мелких пузырьков, быстро поднимающихся и расходившихся веерообразно. Пар! Он дотронулся до окна: оно было горячее. Он зажег маленькую лампочку, освещающую его камеру, взглянул на подбитые резиной часы, висевшие у кнопок, и увидел, что путешествие его длилось две минуты. Ему пришло в голову, что стекло может лопнуть от разницы температур; ведь он знал, что температура на дне близка к нулю.

И вдруг он почувствовал, что пол шара начал словно давить ему на ноги, пузыри стали медленно проплывать мимо окна, а шипение уменьшилось. Шар опять слегка закачался. Стекло не лопнуло, ничто не подалось, и Эльстэд понял, что опасность миновала. Через минуту или две он уже будет на дне. По его словам, он вспомнил Стивенза, Вэбриджа и всех остальных там наверху, в пяти милях расстояния; они находились по отношению к нему выше, чем по отношению к ним самые высокие облака, когда-либо проносившиеся над землей; он представил себе, как медленно плывет судно, а все они глядят вниз и думают о том, что он переживает.

Он выглянул из окна. Пузыри уже исчезли, да и шипение прекратилось. Снаружи везде черная густая тьма, кроме тех мест, где луч электрического света пронизывал пустынную воду и давал возможность разглядеть ее желто-зеленый цвет. Затем три словно огненных существа проплыли мимо, одно за другим. Большие ли они были или маленькие, находились ли близко или далеко, этого Эльстэд сказать не мог.

Каждого из них окружало голубоватое сияние, приблизительно равное по силе огням рыбачьей лодки; этот свет, казалось, сильно дымился, а бока животных были усеяны светящимися точками, точно освещенные иллюминаторы корабля. Их фосфористый свет исчезал, повидимому, как только попадали они в круг света от лампы, и тогда Эльстэд увидел, что это маленькие рыбки странного вида, с огромной головой, большими глазами и суживающимися к концу телом и хвостом. Глаза их были обращены на него, и он понял, что они следят за спускающимся шаром. Он думает, что их привлек свет. Вскоре к ним присоединились другие такого же вида. Он заметил, что вода, по мере спуска, становилась все более бледной и бесцветной, а в свете его лампы засверкали маленькие точки, словно пылинки в солнечном луче. По всей вероятности, падение его свинцовых грузов подняло со дна илистую грязь.

Когда грузы притянули шар на дно, Эльстэд очутился в густом белом тумане, сквозь который свет его электрической лампы мог проникнуть лишь на несколько ярдов; прошло несколько минут, пока не осел мутный занавес из ила. Наконец ему удалось при свете лампы и мелькавшем фосфорическом блеске далекой стаи рыб с трудом разглядеть через темные слои воды волнистое дно, покрытое серовато-белым илом и кое-где усеянное спутанными зарослями морских лилий, махавших в воде жадными щупальцами.

Немного далее виднелись грациозные, прозрачные силуэты морских губок. По дну было разбросано множество усеянных иглами плоских пучков, ярко пурпуровых и черных, которые, вероятно, решил Эльстэд, были разновидностью морского ежа; какие-то маленькие существа, некоторые из них с большими глазами, а некоторые слепые, лениво проплывали через полосу света и опять исчезли во тьме, оставив после себя вдавленный след. Затем бродячие стаи мелких рыбок вдруг повернули и подплыли к нему, точно стая скворцов. Они промелькнули, как фосфоресцирующие снежинки, а позади них Эльстэд увидел какое-то более крупное приближающееся к шару существо.

Сначала он видел его лишь смутно, как двигающийся неясный силуэт, отдаленно напоминавший идущего человека; но затем оно вступило в луч света, отбрасываемый лампой, и, ослепленное, остановилось. Эльстэд глядел на него в великом изумлении.

Это было какое-то странное позвоночное животное. Его темнопурпуровая голова смутно напоминала голову хамелеона, но у него были высокий лоб и череп, которого не имеет ни одно пресмыкающееся; вертикальное положение лица придавало ему поразительное сходство с человеком.

Два больших выпуклых глаза, как у хамелеона, выдавались из впадин. У него был широкий рот, как у пресмыкающихся, виднелись покрытые твердой кожей губы под маленькими ноздрями. На месте ушей виднелись две огромные жаберные щели, из которых выходили разветвляющиеся нити коричневого цвета, походившие на древовидные жабры у очень молодых скатов и акул.

Но сходство в лице этого существа с человеком еще не самая удивительная его черта. Оно было двуногое! Его почти шарообразное тело покоилось, словно на треножнике, на двух, похожих на лягушачьи лапки, ногах и на длинном толстом хвосте; а в своих же передних конечностях, — представлявших грубую карикатуру на человеческую руку и на лапу лягушки, — оно держало длинное костяное копье с медным наконечником. Кожа этого существа отливала разными цветами: голова, руки и ноги были пурпуровые, но сама кожа тела, висящая на нем свободно, точно одежда, была фосфорно-серого оттенка. И оно стояло тут, ослепленное светом.

Наконец, этот неведомый обитатель бездны заморгал глазами, открыл их и, заслонившись свободной рукой от света, раскрыл свой рот и испустил крик, почти такой же членораздельный, как наша речь; крик этот проник даже сквозь стальную оболочку и резиновую обивку шара. Как можно кричать, не имея легких, Эльстэд не берется объяснить. Затем это существо боком удалилось из полосы света в окружавшую его таинственную тьму, и Эльстэд скорее почувствовал, чем увидел, что оно приближается к нему. Вообразив, что его привлекает свет, он выключил ток. В следующее мгновение что-то легко зашлепало по стали и шар покачнулся.

Затем крик повторился, и Эльстэду показалось, что ему вторило отдаленное эхо; опять началось шлепанье по наружной оболочке; шар закачался и скрипнул, ударившись о вал, на который был накручен канат. Эльстэд, стоя в темноте, вглядывался в вечный мрак бездны и вскоре увидел в смутной дали другие спешившие к нему получеловеческие силуэты, излучавшие фосфорический свет.

Смутно сознавая, что делает, он начал нащупывать на стенах своей качавшейся тюрьмы выключатель наружной лампы, но нечаянно напал на углубление в подушке, где находилась кнопка его собственной маленькой лампочки. Шар покачнулся и Эльстэд упал; он услыхал звуки, похожие на возгласы удивления. А когда встал на ноги, то увидел две пары выпуклых, точно посаженных на стержни, глаз, которые заглядывали внутрь через окно; свет от лампы отражался в них.

Мгновение спустя чьи-то руки энергично задвигались по стальной оболочке шара, и он услышал ужасный в его положении звук ударов молотка по стальной крышке, защищавшей часовой механизм. От этого звука у него душа прямо в пятки ушла: ведь если этим необычайным существам удастся испортить механизм, он уже никогда не вернется назад. Только успел он это подумать, как шар сильно покачнулся. Эльстэд потушил маленькую лампочку, освещавшую внутренность шара, и зажег большой фонарь, находившийся в отдельной камере; он тотчас отбросил луч в воду. Дно океана и человекоподобные существа исчезли из вида, две рыбки, преследуя друг друга, одни только промелькнули мимо окна.

Он подумал сначала, что эти странные обитатели морских глубин оборвали канат, и он теперь спасен. Он мчался вверх все быстрее и быстрее, но затем остановился с резким толчком, подбросившим его к мягкому потолку его тюрьмы. В течение, быть может, полминуты он не мог собраться с мыслями от удивления.

Затем он почувствовал, что шар медленно крутится и раскачивается; ему показалось, кроме того, что его кто-то тащит по воде. Ему удалось, когда он съежился у самого окна, силой тяжести своего тела перевернуть шар этой частью вниз; но он увидел только бледный луч своей лампы, слабо освещавшей мрак. Тут ему пришло в голову, что он будет лучше видеть, если выключит свет и даст своим глазам привыкнуть к глубокой тьме.

Это было с его стороны очень умно. Через несколько минут бархатистый мрак превратился в прозрачную темноту, и тогда он увидел, далеко внизу, неясные, двигавшиеся фигуры. Эльстэд решил, что эти существа отвязали его канат и волокли шар по дну океана.

А потом он заметил под собой в туманной дали, в волнообразной подводной равнине, широкий горизонт, озаренный бледным светом, простиравшемся во все стороны, куда он только мог взглянуть из маленького окошка. Туда-то его и волокли, как поволокли бы люди воздушный шар из полей в город. Крайне медленно Эльстэд приближался к нему и крайне медленно неясное сияние начало сгущаться и принимать более определенные очертания.

Было уже около пяти часов, когда он очутился в этом освещенном пространстве. Он мог уже различить нечто похожее на улицы и дома, сгруппированные вокруг обширного строения без крыши, отдаленно напоминавшего полуразрушенное аббатство. Все это расстилалось под ним, точно на географической карте. Все дома имели только стены, без крыш. Сделаны они были, как он заметил позднее, из фосфоресцирующих костей, а потому весь город напоминал собою отраженный в воде лунный свет.

В пещерах, находившихся внутри города, виднелись водоросли, раскачивавшиеся точно деревья и размахивавшие своими щупальцами; высокие, стройные, и как стекло прозрачные, губки вздымались вверх, словно блестящие минареты или сотканные из бледного света лилии, выделяясь из общего сияния города. На открытых площадях Эльстэд заметил какое-то движение, словно толпы людей, но он находился слишком высоко над ними, чтобы различать отдельные лица.

Затем его медленно потянули вниз и тогда все подробности города начали постепенно выделяться. Он увидал, что контуры туманных зданий окаймлены, точно бусами, рядами каких-то круглых предметов; заметил также, что на широких открытых площадях находились какие-то сооружения, очертаниями своими напоминающие обросшие раковинами суда.

Медленно и неуклонно шар все спускался вниз, а силуэты внизу становились более ясными, светлыми и отчетливыми. Его притягивали к большому зданию среди города, и порой он видел толпу существ, тянувших за канат.

Он заметил своему удивлению, что они все склонились ним, — все, кроме одного, одетого в какую-то одежду из рыбьей чешуи, с блестящей диадемой на голове; он все время открывал свой огромный, как у пресмыкающихся, рот, и словно руководил пением.

По какому-то странному побуждению, Эльстэд решил зажечь тут свою маленькую лампочку и таким образом стал опять видим подводным существам; хотя сами они благодаря яркому свету сразу погрузились во мрак. При этом внезапном его появлении пение заменилось шумными криками восторга, а Эльстэд, желая наблюдать за ними, опять выключил свет и исчез из их глаз. Некоторое время он был еще слишком ослеплен, чтобы разобрать, что они делают, а когда ему удалось разглядеть их наконец, они вновь стояли на коленях. Итак, они продолжали поклоняться ему без отдыха, без перерыва в продолжении трех часов.

Весьма обстоятельно рассказывал Эльстэда об этом удивительном городе и его жителях; вечной ночи, которые никогда не видели солнца, луны и звезд, зеленой растительности и живых, дышащих воздухом существ; об этих созданиях, которые не знают огня, не знают другого света, кроме фосфорического сияния живых подводных существ.

Удивителен был его рассказ, но еще более удивительно то, что такие пользующиеся большой известностью ученые, как, например, Адамс или Дженкинс, не находят в нем ничего невероятного. Они говорили мне, что не видят никаких причин, почему бы не жить на дне глубоких морей совершенно неведомо для нас, разумным, дышащим жабрами, обладающим позвоночником, существам, приспособившимся к низкой температуре и огромному давлению. Конечно, эти существа настолько тяжелые, что не могли бы всплыть на поверхность моря ни живыми, ни мертвыми.

Нас же они должны знать; мы представляемся им в виде странных метеорических существ, иногда катастрофически падающих мертвыми из таинственного мрака их водяного неба. И не только мы сами, но и наши суда, металлы, всякие приспособления сыплются временами на них из тьмы, как дождь. Иногда эти тонущие предметы падают и давят их точно карающая десница невидимой власти там наверху, а иногда к ним появляются какие-нибудь редкостные полезные вещи или что-нибудь, могущее служить источником вдохновения. Легче понять их поведение при появлении живого человека, если представить себе, как поступили бы какие-нибудь дикари, слети к ним внезапно с неба окруженное сиянием и блеском существо.

Несомненно, Эльстэд собирался записать свой рассказ, но не сделал этого, а потому нам, к сожалению, приходится восстановить тот отчет из несвязных отрывков его рассказа по воспоминаниям капитана, Вэбриджа, Стивенза и других.

Все это мы видим неясно, частично, урывками: громадное призрачное здание, склонившихся и поющих людей с темными головами хамелеонов, в слабо светящейся одежде, и Эльстэда, вновь зажигающего свет и старающегося дать им понять, что нужно перерезать канат, задерживающий шар. Минута проходила за минутой. Эльстэд взглянул на часы и увидел к своему ужасу, что кислорода у него хватит всего на четыре часа. А гимны в его честь неумолкаемо продолжали раздаваться, точно похоронный марш его близкой смерти.

Как он освободился, Эльстэд сам не вполне понимает; однако, судя по концу каната, висевшего на шаре, он разорвался, вероятно, от трения о край алтаря. Шар вдруг резко покачнулся, Эльстэд понесся вверх и вырвался из мира странных подводных жителей. Эльстэд, по всем вероятиям, исчез из поля их зрения, точно пузырек водорода, стремящийся вверх из нашей атмосферы. Каким чудесным должно было им казаться это исчезновение!

Шар помчался вверх еще быстрее, чем погружался в воду, когда его тянули вниз свинцовые грузы. Становилось все жарче и жарче. Шар летел окнами вверх и Эльстэд вспоминает, какой поток пузырей пенился у стекол. Он каждую минуту ждал, что стекла вот-вот лопнут. Вдруг почувствовал, что в мозгу у него завертелось какое-то огромное колесо; завертелась вокруг него и обитая подушками камера, он лишился сознания и больше уже не помнит ничего, пока не увидел себя в собственной каюте и не услыхал голоса доктора.

Такова суть необыкновенной повести, отрывками рассказанной Эльстэдом офицерам «Птармигана». Он обещал со временем все записать, но ум его был занят исключительно усовершенствованием своего снаряда; эта работа была исполнена в Рио.

Остается добавить, что 2-го февраля 1896 года Эльстэд, усовершенствовав свой шар по указаниям первого опыта, вторично опустился на дно океана. Что именно произошло, мы, вероятно, никогда не узнаем. Он не вернулся. «Птармиган» крейсировал около того места, где он погрузился, и тщетно искал его в течение тринадцати дней. Затем судно вернулось в Рио, откуда печальное известие было сообщено по телеграфу его друзьям. Тем дело и закончилось. Трудно допустить, чтобы не было произведено дальнейших попыток проверить его необычайный рассказ о неведомых дотоле городах морской пучины.