Глава двадцать четвертая Город Немиров, Винницкая область, Украина

Когда самолет приземлился в Борисполе, Сергеев опять внутренне перекрестился и перевел дух. На сей раз он не принимал никакого допинга — работа, которая его ждала, была прежде всего. Он знал, что работа будет напряженной, а расслабиться? Расслабиться можно будет позже.

Кстати, поездка на родину подвернулась как нельзя кстати. А то Сергей почувствовал, что его за эти две ночи подряд просто обессилели. Конечно, есть о чем вспомнить. Таких женщин, которые были столь ненасытны, и выдавали такое количество серийных оргазмов, Сергей еще не встречал. Да, это был секс. Просто секс и ничего кроме секса. Но разве отношения мужчины и женщины не начинают строиться с того, что кто-то кому-то так подходит в сексе? Хотя нет, это как раз бред. Как много мужчин и женщин, которые так подходят друг другу в сексе не могут подойти друг другу в жизни. И что, делать из этого какие-то философские выводы? Дудки!

Уж кто-кто, а я-то знаю, что отношения между мужчиной и женщиной начинаются с того, что они просто начинаются. И ничего более. У небес своя химия. А химия небес земное вмешательство отрицает и делает бесполезным.

Ладно, пусть будет так, как будет.

Как только он прошел таможню, Сергеев спустился в зал ожидания. Благо, багажа у него не было. Только ручная кладь. Свои вещи Сережа оставил в квартире у Николь, тем более, что ему не понадобилось селиться в отеле. Да и времени на это не было. И для компании, как ни крути — экономия.

В аэропорту Сергеева встречал сам полковник Панин. Они обнялись, как положено старым друзьям, потом прошли на стоянку перед аэропортом, где загрузились в Вольву милицейского начальства. Панин с давних лет отдавал предпочтение именно Вольве, почему? Кто его знает?

— Куда будем двигаться? — спросил Сергеев, когда сел в машину и помощник Панина, молоденький капитан, проверил вошедших на наличие жучков.

— В Немиров.

— Это Винницкая область?

— Именно. Знаешь, когда я был у родственников в России, говорил с соседями, так они считают, что Немиров это, как минимум, крупный областной центр. Наверное, сейчас это самый популярный украинский город в России. Мне даже не поверили, что Немиров это захолустный райцентр в Винницкой области!

— А что, почему бы не переименовать Винницкую область в Немировскую? Звучит неплохо — съязвил Сергеев.

— Ну, оставим это власть имущим. Так вот, в городе-герое Немирове санаторий имеется. В бывшем поместье Потоцких, если я не ошибаюсь. Вот там мы и обнаружили Луизу Хаимзон. В принципе, пришлось напрячься. Она не в самом санатории была, а в пансионате, который там есть, прямо на территории. Знаешь, комнаты для вип-персон. Так вот, там никто документов не спрашивает. Когда человек платит хорошие бабки за номер к нему отношение особое. А у нее путевка не на месяц. Ей купили трехмесячное проживание со всем лечением. Так что со старушкой там носились как с яйцом Фаберже.

— Молодцы твои ребята, Николай Александрович. Кстати, как сынишка?

— Второй курс юридической академии заканчивает… А ребята у меня действительно молодцы — других не держу.

Панин сделал последнее заявление не без доли самодовольства.

— Как время бежит! — Сергеев покачал головой.

— Да, время бежит неумолимо. Знаешь, когда я был молод и не лысый, то время текло медленно, как сгущенное молоко из продырявленной банки. А сейчас. Куда оно девается, время-то?

— Ну, не знаю, сам заметил, что раньше мне не хватало часика в сутках, мечтал о том, чтобы их было двадцать пять. А сейчас не хватает часов двадцати, как минимум!

— Нина болеет.

— Что у нее?

— Какая-то хитрая болезнь. С кровью связано. Вот, в среду отправляю ее в Швейцарию. Друзья помогли. Там, говорят, лучшая клиника. Знаешь, только бы помогло. Только бы поправилась.

Панин был высоким, немного полноватым мужчиной с военной выправкой. В милицию он пришел из десанта. Поэтому и в методах его работы нет-нет, да и промелькнет привычка к быстрым разборкам по-десантному. Свою жену Нину он любил страстно и нежно. Был ей верен и трусился над нею, как паучок трусится над мушкой, попавшей ему в сеть. Нина была женщиной довольно невзрачной, худенькой, маленькой, не то чтобы не красавицей, а даже наоборот. Одевалась скромно, была серым воробышком, но при этом красавец-военный, а позже милиционер Коля Панин души в ней не чаял.

— А как твои, Сережа?

— Все в порядке, дети пристроены, как-то без проблем. Живу-поживаю, горя пока что не знаю, по поводу кризиса зубоскалю.

— Да, этого, Серега, у тебя не отберешь, любишь ты зубы поскалить. А как тебе новая работа?

— Видишь, приходится даже тебя напрягать…

— Ага, ты не можешь не попадать в какие-то неприятности. Тебе нужны трудности. Иначе мозги не крутятся.

— Это верно.

— Вот-вот, от кармы, Сереженька не уйдешь. Витек, тут сворачиваем.

— Принято, Николай Александрович.

Машина свернула в неприметный поворотик, который заканчивался тупичком. В тупичке стояла красная Дачия. Машина приметная, но совершенно отличающаяся от полковничьей Вольвы.

Следующая смена машины произошла за Бердичевом, когда они следовали по объездной дороге. В похожем тупичке их ждал серенький Фольксваген с мощным форсированным движком. Машина как раз для быстрых поездок.

— Не знаю, Серега, в какую ты беду вляпался, но то, что твою подопечную разыскиваем не только мы, это точно. Мне кажется, ее ищут не только люди из твоей конторы, но и серьезные пацаны. Они, конечно, не моя парафия, да и пока я им ничего предъявить не могу. Знаешь, мои ощущения, к делу не пришьешь. Если говорить на серьезном уровне, то нужны и серьезные факты. А тут пока пусто. Может, чего-то подбросишь?

— Коля, поверь мне, я тут сам как-то. Мне помоги посильно, но не бери ты на себя, я сам не разобрался, кто тут играет, так что подставлять тебя права не имею.

— Ну что же, помогу чем смогу. Подумай, чем только.

— Ну что же, Николай Александрович, есть у меня одна мыслишка. Думаю, может быть, стоит старушке найти какое-то более надежное убежище, чем этот ваш героический санаторий?

— Хм, хм, хм… Я подумаю над твоим вопросом.

— Ну, пока не сильно думай, посмотрим, как разговор пойдет. Может быть, мне и не захочется более своими делами тебя тревожить.

— Ну, ну…

— Я понимаю, что ты мне не веришь. Я и сам себе не верю. А что прикажете делать? Я просто не вижу альтернативы. Мне кажется, что эта какая-то мистификация, игра, и правила этой игры диктуем не мы. А вот кто за всем этим стоит, кто дергает за ниточки в этой странной и сложной игре — я сказать не могу. Я просто не знаю. Самое грустное в том, что могут погибнуть невинные люди. И за что? Я опять не знаю. Но ты сам понимаешь, когда человека очень плотно ведут, причем не одна контора, ни к чему хорошему это не приведет.

— И чего все ждут?

— Это именно тот вопрос, ответ на который мне надо найти прежде всего.

— Ладно, о чем гадать? Приедем, а потом сориентируемся по обстоятельствам. Если что, я надежное укрытие обеспечу.

— Спасибо, Саныч.

— Ладно тебе, Сергеевич. Свои люди, сочтемся. Мы Винницу по объездной, не возражаешь? Я уже тут машину менять не буду, и так сойдет.

— Скажи проще, что лошадки закончились на постоялых дворах.

— Обижаешь, начальник, сникерс, он длинный, он никогда не заканчивается!

Машина неслась по объездной дороге, где в роскошных грибных лесах располагались кафешки, в основном, сделанные в стиле казацкого стана: деревянные срубы, беседки, домики, тут готовили что-то на огне, тут останавливались не только, да и не столько водители. Это было место отдыха горожан, особенно тем, кто хотел почувствовать себя снова вдали от жен. Кстати, так одна из кафешек и называлась: «Вдали от жен». «Примечательное название. Стоит сюда заглянуть», — подумал Сергей. Но времени раздумывать особенно не было. Примерно через двадцать минут они уже заезжали в маленький городок Немиров, который служил районным центром верой и правдой вот уже последние лет восемьдесят, если не больше.

Как в каждом порядочном райцентре, перед поворотом, который вел к санаторию, где находилась центральная площадь города, исполком (мэрия), и все районные власти, стоял памятник Ленину. Ильичу во время бурных боев за независимость кто-то из героев борьбы за незалежанность Украины отлупил нос и повредил коленку, но памятник подрихтовали, и теперь он выглядел почти как новый.

От площади они повернули, проехали два квартала, повернули еще раз и оказались прямо перед воротами санатория.

— Ну, с Богом, я тебя подожду здесь.

Сергей прошел на территорию санатория, прошелся вдоль главного корпуса, которое сохранило архитектуру княжеского дворца, рассмотрел парковые аллеи, усаженные ценными растениями, тут же, совсем рядом, несколько дорожек вели к речушке, любимому месту отдыхающих. Сергей остановился около бювета. Сейчас как раз было время пить воду, как он знал, Луиза Хаимзон пила Збручанскую водичку прямо из бювета, строго по предписанию врача.

Он увидел аккуратную пожилую старушку с открытым, добрым, покрытым глубокими морщинами лицом, уставшими выцветшими глазами, одетую в добротную вязанную кофту. Что же, в таком возрасте мерзнешь даже в самую теплую погоду, впрочем, ее страшил, скорее всего, ветер, который поднимался тут поближе к вечеру. Старушка отдаленно напоминала фотографию, которой снабдили Сергеева работники паспортного стола, но сходство было несомненным.

— Если не ошибаюсь, Елизавета Исааковна?

— Вы не ошибаетесь, а кто вы такой, молодой человек?

— Меня зовут Сергей, фамилия Сергеев.

— Ой, дайте я угадаю, а отчество, наверняка, Сергеевич.

— Да. А как вы догадались? — Сергей изобразил неподдельное изумление.

— Молодой человек, слушайте сюда, я проработала тридцать пять лет библиотекарем в маленьком городке, ко мне приходили ах какие умные люди. Я им давала читать книги. И шо вы думаете, я не могла у них чему-нибудь научиться? Так я научилась мыслить. И рассуждать. От этого никуда не денешься. Так шо вы есть такое? Я слушаю тут.

— Простите, Елизавета Исааковна, что я сразу не представился. Вы помните, к вам приезжала команда от Спилберга? Снимали документальный фильм с вашей мамой, Фаней Гольдблат.

— Ну что вы, молодой человек, я еще не выжила из ума, я помню этот приезд. Тогда не только с моей мамой встречались. К нам еще пришел дядя Ицик. С ним тоже брали интервью.

— Простите, но с никаким дядей Ицаком наша группа интервью не брала…

— Как не брала, вы хотите сказать, шо мне память изменяет? Боже ж мой, Боже ж мой, как я могла ошибиться, это был не дядя Ицик, это был наш сосед… как его…

— Исраэль Малиновский.

— Да, да, точно, сруль Малиновский. И шо вам от меня, старой еврейки, надо?

— Вы можете рассказать мне о себе, о своей семье?

— Ой, вы хотите продолжить съемки от Спилберга?

— Нет. Это чисто украинский проект. Его финансирует фонд Мишки Мееровича, вы слышали о таком?

— Нет…

— Это не самое стращное, главное, что он выделяет деньги. Нас интересует судьбы детей войны… Ведь вас осталось так мало.

— А что говорить обо мне? Да и семьи моей осталось так мало, что и говорить не о чем. Один племянник. Двоюродная сестра. И никого больше. Ни у меня, ни у Фани детей не было. Я не знаю, или это следствие войны или это господь наш так распорядился. Я много болела, Фаня — это совсем особый разговор. Я не знаю, будет ли вам в этом хоть какой-то цимес.

— А вот ваш племянник, у него детей нет?

— У моего Марика? Что вы знаете моего Марика? У него не дети в голове, у него в голове один ветер. Он меня убивает. Мог бы уже давно жениться, а все ходит мальчиком.

— А скажите, вы со своими родственниками связь поддерживаете?

— Послушайте, юноша, я вас таки не помню. Хоть убей, не помню! Где вы были, когда они все приезжали? Я помню женщину и мужчину, кажется… Да, мужчина был. Но он был совсем не такой.

— Я был их шофером.

— Молодой человек, и вы хотите, чтобы я поверила, что вы теперь стали великим журналистом?

— Я тогда учился на журфаке, а им помогал — таскал кассеты, обрабатывал материалы.

— Мальчик мой, слушаю сюда, что тебе скажет не самая старая, и не самая умная еврейка. Я не разбираюсь в тонкостях журналистики. Я бедный старый библиотекарь. Но то, что вы работаете не журналистом, я поняла уже давно. Так что или вы говорите так, как есть, или мы не беседуем. Вместо пустой болтовни я пойду на ужин. В моей жизни не так много радостей. А готовят для меня очень прилично. Так что я не хочу лишать себя такого удовольствия. Тем более, шо мне уже пора.

— Хорошо. Меня интересует ваш племянник Марк Креймер. Любая информация, которая поможет мне найти и встретиться с ним. Поверьте, это очень важно. В первую очередь для него самого.

— Скажите мне, Марику что-то угрожает?

— Да. И это очень и очень серьезно.

— Не знаю почему, но я вам верю. Знаете, вы меня можете обмануть, меня можно обмануть. Но зачем мне думать, шо вы меня хотите сделать, как школьницу? Как же жить, если думать шо такой симпатичный молодой человек способен тебя так легко и просто провести?

Они говорили, медленно прогуливаясь аллейками старого заброшенного парка. Около центрального корпуса еще как-то пытались содержать парк в порядке, то, как только стоило отойти от центральных аллей, и становилось ясно, что советская власть туда никогда не добиралась. Ох, вернулась бы пани Потоцкая в свое имение, не знаю, вздернула бы она завхоза и директора санатория, это уж вряд ли, но пороть приказала бы их нещадно. За варварское отношение к дорогому имуществу. Я не говорю, что они плохие люди. Просто в иные времена были и иные отношения. Стоп! Да что это я запамятовал. Это же не Потоцких поместье. Потоцкие — это Умань. В Виннице было поместье Горохольских, а тут, в Немирове? Точно, княгиня Щербатова. Эта точно приказала бы пороть, а потом на черные работы. Нрав у нее был больно крут! Спуск шел к речушке. Это было место любимого отдыха тех, кому кроме общей санаторной терапии требовалась и кустотерапия с полным прилагающимся к этому комплектом удовольствий: алкоголетерапией, ночнынопосиделковой терапией, танцами с трясками и прочая, прочая, прочая. Надо сказать, что набор удовольствий, которые предоставляют в небольшом украинском санатории, за последних полстолетия мало изменился. Те же прогулки, танцы-шманцы, библиотека, экскурсии, шахматы. Те же массовики-затейники затевают те же нехитрые развлечения. А что делать? И где найти новых? Сергей не заметил, как старушка взяла его под руку, теперь они шли, а она опиралась на его руку.

— Знаете, я уже немного устала от прогулки, давайте присядем вот на ту скамеечку и продолжим разговор. Я только отдышусь.

— У вас сердечная недостаточность?

— Господи! И сердечная тоже. Когда тяжело дышать, что тебе скажет врач? Шо у тебя недостаточность. Сказал, и дыхательная, и сердечная. Ви знаете, он мне выписал много лекарств. Так я вам скажу — я их все выливаю в туалет. Поэтому я еще топтаюсь по этой земле. Да вы не думайте, шо я такая капризная, я не помещица Щербатова, я просто жить хочу, а врача обижать как-то не хочется. Приходится прибегать к конспиративным мерам. Ой, заговорила я вас, молодой человек.

— Да, Елизавета Исааковна, расскажите мне про Марика: каким он был мальчиком, как рос, много ли болел в детстве, в общем, все, что вам покажется интересным и необычным.

— Необычным? Вы шо думаете, шо он был приведением замка Моррисвилль? Он был обычным мальчиком. Немножко застенчивым, немножко шумным, очень любил салат оливье, мог есть его кастрюлями. Нет, нет, я не шучу. Он садился на стул, обхватывал кастрюлю с салатом ногами, брал в руки ложку и уничтожал его без остатка. Говорите мне, говорите. Что можно хотеть от мальчика, который любит так салат оливье? Мама с папой души в нем не чаяли. Ви знаете, он таки рос болезненным ребенком. Всеми детскими болезнями переболел. А коленки! Видели бы вы его коленки! Они никогда не были целенькими. Если можно было где-то упасть — Марик там падал! Сколько стоило мамочке Марика сил его окончание школы. Я вам так скажу, вы только слушайте точно: они и в Израиль выехали только потому, шо там таки хорошая медицина. А зачем им еще сдался тот Израиль? Покойный Илья Маркович, отец Марика, так говорил: мы едем в ту землю, чтобы наш Марик был здоровенький. Они очень боялись, что с ним в армии шо нибудь, да случиться. Но Бог миловал. Илье Марковичу даже его командир писал, что с сыном ничего не случилось, хотя постоянно шота, да случалось. И как вам это нравиться?

— Скажите, а часто Марик так… травмы получал, болел, вы говорите, часто? Насколько часто?

— Ой, мальчик мой, я могу сказать так, послушай старую еврейку: если бы был где-то перечень неудач, так мой Марик всех их к себе притягивал, как сучка в течку притягивает кобелей. Он мог упасть на ровном месте. И не только нос себе расквасить, но и руку сломать.

— Вот как?.

— Но при этом он никогда не ожесточался. Он был таким добрым и примерным мальчиком! Вот вы говорите, шо было ли в нем шото особенное? Марик вырос очень замкнутым человеком. Если он и любил кого-то, то вытащить из него это было невозможно. Он никогда не ластился ни к кому. А из всех родственников он больше всех любил тетю Фаню. Это которая сейчас в Австралии. Мне он почти не звонит. А вот тете Фане звонит чуть ли не каждую неделю. А я шо? Я не обижаюсь. Позвонит раз в месяц — и то хорошо. А что можно было ожидать после той истории…

— Так он вам звонит?

— Очень редко. Узнает, как мое здоровье, а что мне, старому человеку от жизни надо? Немного внимания. И ничего больше. Знаете, последних два месяца он звонил намного чаще. Почти что каждую неделю. Особенно пока я тут не устроилась, а как устроил меня в санаторий, стал немного реже звонить. Знаете, в моей жизни осталось так мало жизни, что хочется слышать родного человека немного больше. И шо я могу ему рассказать? У меня ведь остались только воспоминания. А про болячки ему слышать, думаю, не слишком-то приятно.

— А где он находится?

— В смысле?

— Ну, город, страна, он ничего вам не говорил про это?

— Вы знаете, Марик очень осторожный и замкнутый мальчик. Он никогда ничего такого не говорит. Он не любит распространяться о своих маршрутах, о странах, где тон побывал, хотя я знаю, он объехал пол-мира. Как-то он показывал мне свои фотографии, это было два года назад, когда он навестил бедную, выжившую из ума женщину. Так там он повсюду — и в Африке, и в Америке, и в Тибетских горах. Знаете, я не люблю его расспрашивать, если мальчику что-то там неприятно. Хорошо, что звонит. Да, вот так и доживаем.

— И еще один вопрос. Вы не знаете, где сейчас находится Фаина Креймер?

— Фаня? Фаня. Вы знаете, между нами всегда были сложные отношения. Она меня называла только библиотечной крысой. И она не понимала, как можно работать библиотекарем в глубинке. Она всегда была удачливее и обеспеченнее меня. Может быть, потому шо у нее был такой веселый характер. Но шо я вам скажу, послушайте меня, молодой человек. Если ты вышла замуж за директора базы это не означает, что ты выиграла счастливый билет. Павел ее бил, наверное, знал за что, да еще и пил безбожно. Он и умер от пьянки. А Фани укатила в Австралию.

— А вы почему не эмигрировали?

— А я старая упрямая кляча решила, шо умру здесь, где могилы моих родителей. Я так решила. Так зачем мне шото менять?

— Простите…

— Ах, ничего, ничего. Когда я еще пройду с таким симпатичным молодым человеком по парку? Вспомню молодость. Ах, да, Фаня… Она недавно звонила мне. Ви знаете, она почти никогда не звонит мне — у нас были остаются сложные отношения. Так она позвонила и сообщила, что Марик устроил ее на лечение в какую-то жутко дорогую клинику, кажется, в Швейцарии. Нет, глупости. Она сказала «в горных Альпах». Вот, это будет точнее. Это уже я, старая вешалка, придумала вам тут про Швейцарию.

— Швейцария, это интересно. А вам Марик не предлагал куда-то выехать на лечение?

— Предлагал. Но я отказалась. Знаете, эти хлопоты, загранпаспорт, виза. Зачем еще и это на мою седую старую голову. Я жыву тут, обеспечена. Кроме пенсии мне платит еще правительство Германии. И Марик. Он тоже не забывает, да, я получаю от него каждый месяц деньги. Шо еще хотеть? Куда еще ехать? Я таки ему отказала. Знаю, шо я огорчила мальчика, но я такая, какая я есть.

— Да, вы упоминали про какую-то историю…

— Когда? Да… как же. Простите старую дуру… Слушайте сюда и слушайте тихо. Я и сейчас говорю про это и буду плакать. Я уже старая, я могу не прятать свои чувства. Это было в Израиле. Марк с родителями ехал в Хайфу к тете Фане. Она тогда жила в Хайфе. Это был один год, когда тетя Фаня была в Израиле, прежде чем очутиться в Австралии. Отец Марка ехал не очень быстро, но шо он мог сделать, когда на него по встречной несся громадный трейлер с прицепом. Машину сплющило. Отец и мать погибли сразу. Марк лежал месяц в реанимации. Но выжил. Слава Богу, он живучий мальчик…

— Спасибо. Вы мне очень помогли.

— Ви так считаете? Ну и хорошо. Шо, я могу кому-то помочь, это удивительно…

— И еще… у меня будет к вам просьба.

— Шо такое? Неужели я еще шото могу для вас сделать.

— Для меня нет. Для Марка — да.

— Тогда я вся во внимании.

— Марку угрожает серьезная опасность. То, что и вас, и Фаину Марк практически спрятал — это не случайность.

— Таки я всегда чувствовала, что у Марика могут быть серьезные неприятности… Господи! За что ты так испытываешь нашего мальчика?

— Мы боимся, что вас могут попытаться выкрасть, чтобы потом шантажировать Марка и вытащить его из убежища. В общем, есть несколько вариантов развития событий, но, в любом случае, вы можете стать оружием против вашего племянника. Я спрячу вас у своих знакомых. Пусть там не будет так комфортно, как здесь, но хороший уход и медицинское обслуживание гарантирую!

— А ви знаете, мне так осточертел этот казенный комфорт… Знаете шо, молодой человек? Я таки приму ваше предложение. Хотя не понимаю, что мешает вам самому шантажировать Марика мною? Хотя, ви не похожи на такого человека.

— Да, морда у меня не бандитская. И многие на это попадаются. А так?

И Сергеев скорчил страшную гримасу. Старушка рассмеялась, потом закашлялась, прикрыв ладонью рот, вынуждена была бросить руку провожатого. Через секунд пятнадцать кашель остановился. Она вцепилась Сергею в руку.

— Постойте… еще минутку…

Дыхание ее стало тяжелым и прерывистым. Женщина достала ингалятор и что-то прыснула себе в рот.

— Позвать врача?

— Ничего, это ничего… Я привыкла. Сейчас попустит.

Загрузка...