ГЛАВА 11 БЕС ПОПУТАЛ

ЛЮК

Я весь на взводе. Перевозбужден. Я хотел знать, зачем аду понадобилась Фрэнни, и теперь я знаю. Ви́дение.

Она забирается в машину, облокачивается на дверь и закрывает глаза. Большую часть дороги я стараюсь не тревожить ее, но больше не могу сдерживаться. Мне необходимо знать.

— Фрэнни?

— Да?

— То, что произошло во дворе, то, что ты видела… такое часто случается?

На ее лице появляется враждебность.

— Я не сумасшедшая, — рычит она.

— Да я об этом и не говорил. Лишь беспокоюсь за тебя.

И еще мне любопытно.

Она смотрит в окно.

— Не часто, иногда.

— Всю твою жизнь?

— Со времени моего… с семи лет.

— И что ты видишь? То, что должно произойти?

Она поворачивается ко мне, и по ее щеке скатывается слеза.

— Мертвых людей. Я вижу их за мгновение перед смертью. — Она опускает глаза на ладони. — Но я не могу остановить этого.

Понимаю, насколько это может быть полезным в преисподней. Если бы мы знали, что души уже в пути… если бы могли отметить их до того, как они попадут в чистилище… наше количество увеличилось бы.

Я стараюсь не выдать оживления ни голосом, ни выражением лица.

— Да уж, тяжко тебе. Ты справишься?

— Наверное, — не слишком уверенно говорит она.

Когда мы добираемся до моего жилого комплекса и заезжаем на стоянку, она с опаской осматривается. Уверен, она не этого ожидала.

— Так вот ты где живешь?

— Ну да. Есть проблемы? — спрашиваю я, подавляя ухмылку.

— Никаких, — фыркает она.

Я заворачиваю на стоянку, тормозя рядом с входом в мой дом и становясь между заржавевшим синим «шевроле-импала» и помятым черным «фордом». Краем глаза я замечаю, как Фрэнни разглядывает все кругом.

Пасмурный день усиливает унылую атмосферу этого района города. Когда-то четыре стоящих здесь двухэтажных цементных дома были белыми, но после нескольких десятков лет пыли, смога и ржавчины от водосточных желобов они посерели. Большинство окон целые, но тут и там можно увидеть картон или скотч вместо грязного стекла. Легкий весенний ветерок гоняет по пустой земле целлофановый пакет из супермаркета, в итоге застревающий на ветках дохленького куста около дома.

Фрэнни бросает на меня взгляд и, делая мужественный вид, толкает дверь и выходит наружу.

— Пойдем.

— Твое желание для меня закон, — говорю я, направляясь к зданию.

Я открываю дверь для Фрэнни, и она осторожно заходит внутрь. Следует за мной по обшарпанным ступенькам до второго этажа и ждет в тускло освещенном коридоре, пока я достаю ключ и вставляю в замочную скважину.

— Твои родители на работе? — спрашивает она, когда я прохожу внутрь и включаю свет.

— Возможно.

Она следует за мной.

— А когда они вернутся?

Мне кажется, или ее голос дрожит?

— Без понятия.

— А когда они обычно приходят домой?

— Без понятия, — повторяю я. Она лишь неотрывно смотрит на меня. — Я не знал своих родителей.

И я не лгу. Демоны не слишком заняты вопросом воспитания.

— Ах. Извини. — Она опускает взгляд на пол, на нелепый желтый линолеум, где сквозь въевшуюся грязь проступает рисунок с маргаритками.

— Так с кем ты живешь?

— Ни с кем.

Она снова переводит на меня взгляд.

— Ты живешь один?

Воздух наполняется ароматом грейпфрута — страх Фрэнни. Мм…

— Ага.

Она снова утыкается взглядом в пол, наверное планируя побег.

— Если хочешь поехать к тебе, я не против, — вкрадчиво говорю я.

— Э… — Она явно не готова наступить на те же грабли. — Нет, все отлично.

Я иду к холодильнику и открываю его.

— Вот и хорошо. Пива хочешь? — Я закрываю пустой холодильник, когда в руке материализуются две холодные бутылки.

— Может, сначала позанимаемся?

Я открываю обе бутылки и протягиваю одну ей.

— У меня лучше получается заниматься, когда можно расслабиться, — говорю я, делая большой глоток.

Она смотрит на бутылку в руке и осторожно делает глоток, затем осматривается.

Я демон, а не свинья, поэтому содержу квартиру в чистоте. На кухне опрятно — нет грязной посуды или испорченной еды, — возможно, потому, что мне не нужно есть. Но по той же причине у меня нет стола. Только стулья. Кухонные шкафчики, выстроенные в небольшую линию, покрашены в черный цвет. Потолок когда-то был белым, но теперь стал серым, кое-где отошла краска, обнажив штукатурку.

Сама студия небольшая, и помимо кухоньки в правом углу и находящейся рядом уборной — также чистой, ведь я не использую ее по назначению — там стоит огромная, занимающая большую часть комнаты кровать с черными простынями, черным одеялом и множеством черных подушек. На полу лежит огромный толстый черный ковер.

— Большая кроватка, — говорит Фрэнни, глядя на черную груду посреди комнаты. Наши взгляды встречаются, и девушка покрывается румянцем.

— Ага, — соглашаюсь я. — И очень удобная.

Фрэнни утыкается глазами в пол, затем снова смотрит на меня, прежде чем приступить к изучению остального пространства, старательно избегая кровати. Делает круг по студии, останавливается рядом с кухней и переводит взгляд на три гравюры Доре[22] к «Аду»[23] Данте, изображающие различные уровни, и гравюру Уильяма Блейка «Искушение Евы»[24] — лучшую в творчестве владыки Люцифера.

Фрэнни идет мимо ванной, и я замечаю, как она украдкой ловит мое отражение в огромном зеркале. Продвигается к полкам напротив кровати, идущим от пола до потолка, и подбирает лежащую на полу книгу — очень старый и потертый томик, оставленный мною открытым: «Чистилище»[25] Данте. Я неравнодушен к Данте, ведь это я вдохновил его. Она проводит пальцем по книге и поднимает бровь.

— Это на испанском.

— На итальянском, — поправляю я.

— Ты говоришь по-итальянски, — не верит она моим словам.

— Si.

— Скажи что-нибудь.

— Si la mia schiava d’amore, — мурлычу я.

Она настороженно смотрит на меня.

— Что это значит?

На моих губах появляется игривая улыбка.

— Ха, ни за что не скажу.

Думаю, вряд ли бы она согласилась стать моей рабой любви.

Фрэнни некоторое время смотрит на меня большими, как блюдца, глазами, затем кладет Данте обратно на пол. Достает с полки и открывает другой том — Пруста.

— По-французски? — говорит она с явным недоверием.

— Oui.

— Ты шутишь, — хмурится она. — И сколько языков ты знаешь?

Все.

— Парочку.

Она отворачивается и медленно идет мимо окна, выходящего на стоянку, выглядывая в него по пути. Когда Фрэнни поворачивается и понимает, что подошла слишком близко к кровати, то сразу же тормозит. Устроившись в простенке между музыкальным центром с высокими колонками и стойкой для CD, где собраны, наверное, все ныне существующие диски, она внимательно осматривает стену за изголовьем кровати из кованого железа. От пола до потолка ее занимает темная фреска с изображением моего дома — не слишком населенный район преисподней, самый дальний от врат, где огненное озеро вплотную подступает к высокой каменной стене ада.

Наконец любопытство пересиливает страх приблизиться к кровати, и она подходит к фреске, поднимая кисточку с палитры в углу.

— Кто разрисовывает твою стену?

— Ваш покорный слуга.

Она разворачивается, глядя на меня.

— Не может быть!

Я еле сдерживаю улыбку, когда Фрэнни поворачивается к фреске и проводит пальцем по контуру синего пламени, поднимающегося с раскаленной поверхности озера.

— Действительно очень мрачно… пугающе, но классно. Что это?

— Ад.

Она отворачивается от стены и стоит, несколько секунд неотрывно глядя на меня.

— Так где ты собираешься работать? — наконец спрашивает она, осматриваясь.

Я бросаю взгляд на кровать и улыбаюсь.

По телу Фрэнни пробегает дрожь, хотя здесь совсем не холодно, и она делает большой глоток пива. Открывает сумку, достает тетрадь для сочинений и садится на ковер рядом с кроватью, делая еще глоток.

Я подхожу к стерео, врубаю «Linkin Park» и добавляю громкости, пока музыка не начинает вибрировать в моих костях.

— А где твой телик? — спрашивает она.

Я сажусь на ковер рядом с ней.

— У меня его нет.

— А как же ты в таком случае смотришь канал «История»?

Мне действительно стоит быть поосторожнее.

— У меня он был. Но сломался.

— А, — протягивает она, доставая из сумки «Гроздья гнева». — И как, на твой взгляд, следует поступить Тому?

— Отправиться прямо в тюрьму. — А затем сразу же в ад. — Не проходить «Старт». Не получить двести долларов.[26]

Она нервно потягивает пиво. Я поднимаюсь и иду к холодильнику, возвращаясь еще с двумя бутылками. Когда я открываю крышку и передаю ей бутылку, то «случайно» касаюсь пальцами внутренней стороны ее запястья. Глаза Фрэнни на секунду расширяются, а дыхание замирает. Реакция на жаркое прикосновение? Или здесь что-то большее? Имбирь… мм.

Да, прямой подход намного лучше. Последний план, с косвенным подходом, провалился. Мне пришлось все улаживать, поэтому после урока английского я применил к Фрэнни немного силы. И вот она здесь. Со мной.

Наедине.

По венам пробегает электричество, когда я думаю обо всех возможностях.

Фрэнни смотрит на меня и отпивает еще немного пива.

— Почему ты так суров к Тому? Что он тебе сделал?

Я смеюсь. Если бы он не был вымышленным персонажем, мы бы, возможно, скорешились.

— Ну… мне — ничего. Что до остальных, он воровал и убивал. А так ничего особенного.

Она скептически смотрит на меня.

— Ты вообще читал книгу? У него были причины поступать так.

Обожаю этот огонь.

— Ах, значит, есть причины для убийства… Не знал, извини.

— Иногда. Даже в наших судах людей отпускают при смягчающих обстоятельствах.

— Да уж, наши безупречные суды.

— И церковь. Она прощает тех, кто совершил убийство, когда у них не оставалось выбора.

— Про церковь я лучше промолчу.

— Ты самый циничный человек, которого я когда-либо знала.

— Я просто реалист.

— Может, в этом проблема с моими родителями. Ты им эту чепуху рассказывал?

Взволнованная, она произносит слова невнятно, а я стараюсь не выдать улыбки, которая грозит появиться на моих губах.

— Я им и «здравствуйте» сказать не успел.

— Просто моим родителям все нравятся — даже Тейлор. Они никогда себя так раньше не вели.

Но раньше ты не приводила домой демона.

— Даже не знаю, что сказать. Просто иногда я вызываю в людях такую реакцию.

Я вижу, как она краснеет. Реакция Фрэнни прямо противоположна, что очень кстати. А пиво ее слегка раскрепостило.

Мы долго сидим так, она неотрывно смотрит на меня, а я на нее.

— Так твоим родителям нравится Тейлор? — наконец спрашиваю я.

Ее веки тяжелеют.

— Она им дифирамбы поет. Им нравятся ее розовые волосы.

Теперь я позволяю себе улыбнуться.

— Может, в этом моя проблема. Мне нужно покрасить волосы в розовый цвет.

Фрэнни смеется — даже хохочет, задевая нечто внутри меня… заставляя почувствовать себя живым. Она опирается о кровать, теперь просто хихикая, и закрывает глаза. Запьянела с двух бутылок пива — слабовата.

— Ага. Вот только не подойдет к твоим красным глазам, — говорит она, начиная клевать носом.

Красные глаза? Она очень наблюдательна. Я не могу оторвать от нее взгляда. Дыхание Фрэнни замедляется, когда она проваливается в сон, а я по-прежнему пялюсь. И снова это чувство — вожделение, видимо ставшее в последнее время моим спутником. Но есть еще что-то, оттенок другого чувства, которому я не знаю названия.

Если бы я захотел, то мог бы овладеть Фрэнни прямо сейчас. Часть меня отчаянно жаждет этого — обладать ее плотью. Но другая часть, связанная с непонятным мне чувством, тоже испытывает жажду, но жаждет она душу. И этим тоже я мог бы сейчас овладеть. Если я сделаю это, мы будем вместе — всеми возможными способами, целую вечность.

Но ее пока что не отметили. Ей нужно заработать себе место в аду. У меня нет права забирать душу Фрэнни — даже если я очень хочу этого. Знаю, что владыке она тоже нужна, но у моего повелителя свои планы на нее.

Но если хотя бы попробовать? Она ничего не вспомнит, и ей не обязательно знать об этом. Несколько секунд я сижу, глядя на нее и споря с собой. В конце концов нездоровое любопытство берет верх. Я прислоняюсь спиной к кровати и закрываю глаза, сосредотачиваясь. Собираю свою сущность и покидаю тело, просачиваясь в Фрэнни сквозь слегка приоткрытые губы.

Первое, что удивляет меня, — как там уютно. Обычно при обладании мне тесновато и появляется чувство клаустрофобии, но с Фрэнни это… очень приятно. Не просто приятно… а невероятно хорошо. Я пробираюсь к ее сознанию — не для того, чтобы контролировать его, но чтобы посмотреть одним глазком. Я хочу знать надежды, страхи, самые сокровенные желания Фрэнни. Но в последнюю секунду отступаю, потому что это неправильно. Словно я нарушаю ее личное пространство.

Я ухмыляюсь. Ведь как раз это я и делаю. Разве обладание — это не нарушение личного пространства?

Я ищу ее сущность — душу. А когда нахожу, то у меня захватывает дух. Никогда не видел ничего столь прекрасного: сияющий молочно-белый свет, переливающийся оттенками серебристого, зеленоватого и голубого, словно перламутр. Так не похоже на злачные черные души, отправленные в преисподнюю. А запах — сладковато-пряный, как гвоздика и смородина. Но есть что-то еще… глубокое чувство надежды… и нечто большее.

Моя скользкая, обсидианово-черная сущность переплетается с ее, и я прихожу в замешательство от этого густого, маслянистого ощущения, в противовес шелковистости Фрэнни. Пока мы танцуем, мое сердце из серы парит.

Я нахожусь внутри души Фрэнни, и, кажется, я здесь желанный гость… словно бы она хочет меня. Я растворяюсь в ней, танцуя и взрываясь от блаженства. Когда она издает прерывистый вздох и стонет — возможно, от удовольствия, я думаю, вдруг это и в самом деле то место, где мы по-настоящему можем быть вместе. Я приближаюсь и сливаюсь с ней своею сущностью. И в эту секунду, когда сверкающий белый свет соединяется с моим глянцево-черным, я испытываю невероятное ощущение. Этот поток эмоций не имеет названия, по крайней мере, в царстве демонов. Я не могу определить или описать их. И даже не стану пытаться объяснить, просто знаю, что не испытывал подобного раньше, и это нечто настоящее.

— Люк, — произносит она, снова застонав.

Этот звук сродни музыке, но действует он еще и как отрезвляющий звоночек. Мне пора уходить отсюда, пока я не навлек на себя неприятности. Но просто невозможно заставить себя удалиться. Против воли я вынуждаю свою сущность вынырнуть обратно, на выходе наслаждаясь ощущением нежных губ. Когда я возвращаюсь в человеческое тело, то внезапно мне становится пусто и холодно, несмотря на демонический жар, что я принес с собой.

Я делаю глубокий вдох, позволяя воздуху наполнить меня, пытаясь отогнать нарастающее смятение и подавить страстное желание снова проскользнуть в ее тело.

Да поможет мне Сатана… что это было?

Я заставляю себя подняться и, стараясь не смотреть на Фрэнни, иду к окну, где маленькая черная паучиха с остервенением плетет паутину в верхнем углу. Некоторое время я наблюдаю, как она проворно двигается по кругу возле своего логова, тщательно создавая идеальную ловушку. Безупречная работа.

Понятия не имею, что я творю. У меня нет плана. Косвенный подход не срабатывает, ведь я только и думаю, как быть с Фрэнни, прикоснуться к ней. Но очевидно, мне не хватает самообладания, чтобы использовать прямой подход. Подходов больше не осталось.

Я сажусь на пол рядом с Фрэнни и долго смотрю на нее. Затем прижимаюсь к девушке и губами еле-еле касаюсь ее губ.

ФРЭННИ

Во сне мы с Люком танцуем под звездами. Мы так близки друг к другу, что мне кажется, он повсюду, даже внутри меня. А затем танец превращается в нечто большее. Прикосновение Люка просто божественно. Я слышу собственный стон, когда забираюсь внутрь его.

Что-то мягкое и горячее прикасается к моим губам, и когда я открываю глаза, то вижу, как Люк чуть отодвигается. Мои руки сами по себе — а может быть, все дело в пиве — поднимаются и зарываются в черных шелковистых волосах. Я притягиваю лицо Люка к себе. Он слегка отстраняется, и я почти уступаю, но затем его губы, мягкие и невероятно горячие, находят мои.

Тысячеградусный жар, исходящий от Люка, словно бы опаляет мне ладонь и губы. Но в то же время это безумно приятно. Я растворяюсь в его прикосновении, готовая вот-вот взорваться и телом, и душой. Еще ни один поцелуй не вызывал таких ощущений. Все тело словно наэлектризованное, нервные окончания гудят. Люк приоткрывает губы, и я ощущаю на языке вкус корицы, вбираю его, позволяя поглотить себя. Будто бы просачиваясь внутрь, Люк дополняет меня. Но глаза я не закрываю, как и он. Его взгляд смягчается, а в глубине черных зрачков на секунду вспыхивает красный огонек, всегда сопутствующий ему.

Когда я наконец отпускаю Люка, он выглядит растерянным. Я тоже в замешательстве. Он долгое время смотрит на меня, и мне начинает казаться, что я все испортила. Но затем на его лице появляется обеспокоенность.

— Фрэнни, ты в порядке? — спрашивает Люк, словно поцелуй может навредить мне.

В порядке ли я? Не уверена. Голова кружится, а от не имеющего названия ощущения, волнами проходящего через все тело, меня слегка подташнивает. Я опустошена и в то же время взбудоражена. Сердце бешено скачет в груди, и я боюсь, вдруг оно уже не вернется к прежнему состоянию. Я в упор смотрю на Люка, стараясь выровнять дыхание. Но то, что я вижу в черных колодцах его глаз, совсем мне не в помощь.

— Угу. А ты?

Беспокойство по-прежнему читается в его взгляде.

— Отлично, — отвечает он, но по нему этого не скажешь.

Я вспоминаю о Тейлор, и мне становится дурно.

— Так… что произошло между тобой и Тейлор прошлой ночью? — спрашиваю я.

Люк выглядит слегка удивленным.

— Ничего. Думал, она скажет тебе об этом сама.

— Тейлор смутно помнит подробности.

Некоторое время он обдумывает это.

— Хм. Интересно, — говорит Люк, затем снова продолжительно смотрит на меня и стискивает зубы. Отводит взгляд и начинает рассматривать ладони. — А как насчет тебя и Габриэля?

— Тоже ничего.

У меня снова кружится голова, когда я осознаю, что Люка волнует это больше, чем он показывает. Но потом в груди щемит от уверенности — он лжет. Я закрываю глаза и запрокидываю голову на кровать.

ЛЮК

Это головокружительное, неистовое чувство, сбивающее с толку своею глубиной, поражает меня, словно удар молнии с небес, вызывая желание бежать. Бежать от Фрэнни. Или же к ней. Я не уверен, в каком направлении.

А странное ощущение от ее поцелуя — понятия не имею, как это назвать. В самой сердцевине моей сущности что-то шевельнулось. И что, во имя ада, мне теперь делать?

Свою работу. Фрэнни нужно отметить. А это значит, мне стоит двигаться в том же направлении, по пути вожделения, вызывая по ходу дела гнев и зависть, что будет уже проще… так?

— Лучше нам вернуться к урокам.

Или, по крайней мере, для меня это лучше. Думаю, не так уж невозможно затащить ее в постель… еще одно пиво, применить немного силы… или просто предложить.

Но тут я улавливаю аромат теплого шоколада. Что за сигнал подает мне душа Фрэнни? Я не узнаю этой эмоции.

— Да, — говорит она с улыбкой. Подняв тетрадь с ковра, снова кладет ее на колени.

Я смотрю в глаза Фрэнни, стараясь угадать ее мысли. Не уверен, относится ли это к моему плану. Мне на самом деле трудно смотреть куда-либо еще. Я снова подаюсь вперед и тянусь к ней, она выглядит так, словно хочет этого. Но я отдергиваю руку, когда меня словно что-то ударяет. Я хочу ее не только так, как могу себе описать, я хочу ее по-всякому. Но что-то останавливает меня от того, чтобы просто овладеть ею.

Глубоко в груди пульсирует какой-то комок — мое сердце? Это шутка? Серное сердце не трепещет. Я снова смотрю на улыбающуюся мне Фрэнни. Она бы так не улыбалась, если бы знала, что я за создание. Я должен рассказать ей. Так будет правильно.

О, ради дьявола! Неужели это совесть проснулась? Что, черт побери, творится со мной? Может, проделки босса? Нет — каким бы садистом ни был Бехерит, уверен, это его вряд ли позабавило бы.

Габриэль!

Должно быть, это его рук дело. Я выслежу его, вырву эти ангельские крылья и набью ими подушку.

Я делаю глубокий вдох и стараюсь прочистить мысли. Я снова смотрю на Фрэнни. На ее губах появляется озорная улыбка. Эти губы созданы для поцелуев. Не помню, когда подобным образом желал чего-то. Если бы я не знал наверняка, то подумал бы, что рожден из вожделения, а не гордыни.

— Итак… глава двадцать восьмая… — говорю я и открываю тетрадь.

Загрузка...