В мире хищных зверей

Глава четвертая

Егор бесшумно соскочил с постели и открыл форточку. В комнату ворвался грязный воздух, сжавший лёгкие, но он постарался представить себе, что это прелестная утренняя свежесть и это ему почти удалось. Он стал делать зарядку. Поэта не было — постель Поэта белой грудой покоилась на тёмном полированном столе. В соседней комнате нехотя и привычно переругивались: «Хватит валяться!» — «А что?» — «Ну ничего себе! А зачем отгул брал?» — «На дачу съездить.» — «На дачу съездить! — язвительно передразнивал женский голос. — Нормальные люди с рассветом встают, а он, видишь ли, на фильмы всю ночь глаза пролупит, на порнографию всякую, а утром до обеда дрыхнет.» — «Не ворчи, старуха. Кто рано встаёт — торчит в пробках» — «Не надо ля-ля! А сам хочешь обеденного часа пик дождаться? Знаем — чтобы вообще никуда не ехать. Семья побоку. А ну, марш за машиной!» Скрипнула кровать и через десять минут с хлопотом закрылась парадная дверь. Егор представил себе, как сейчас Минилай будет жаться в издёрганных транспортах, добираясь до гаража злополучные три-четыре остановки — ни туда, ни сюда… Он доразмял суставы и мягко вышел умываться.

В дверях он столкнулся с Виолой. «Ой, — испуганно вскрикнула она и отшатнулась. — Это вы?.. Доброе утро».

— Доброе утро, — сказал Егор не своим, ещё не проснувшимся голосом и вдруг поразился большим манящим глазам.

— Я вам кофе сделаю, — очень ласково сказала Виола. — Ладно? Вы пока умойтесь. А ваш друг уже давненько прогуляться ушёл, должен вернуться.

И точно, о ком вспомни… Гулко пробарабанила дверь и они впустили Поэта.

— Очереди! — первым делом сообщил он. — Везде скопления, толпы, — не протиснуться. Как муравейник, честное слово. Ох, совсем по-другому стало.

— А куда ты ходил? — спросил Егор и закрылся в ванной.

Потом они завтракали, в основном молча. Виола зачарованно глядела на Егора, Поэт на Виолу, а Егор перепрыгивал взглядом с подоконника, заставленного цветочными горшками, на тарелку с серой комковатой кашицей, хрумкавшей на зубах.

— Манка подорожала, — в никуда сказала Виола. — Цены растут, категории растут, как жить будем — не представляю.

— Вот смешно, — встрепенулся Поэт. — Рассудить, так счет должен начинаться с первой категории — тухлая пища, и с улучшением качества увеличивать номер категории. С развитием прогресса мы должны придумывать все большую и большую чистоту продукта. А у нас — посмотрите! — есть первый сорт, арифметически улучшать вроде бы некуда, а ухудшать еще как! До тридцатых и сороковых категорий, как в Багадаге — мне сегодня сказали.

— В том городе мэрия с ума сходит. Оружие раздают. Что-то еще у нас будет!

— Все будет хорошо.

— Кабы так…

Они помолчали.

— Эх, кабы так все было, как нам охота, — Виола не моргая смотрела на Егора. Егор поковырялся вилкой в остатках манны и неожиданно сказал:

— Вы с Минилаем вроде бы на дачу поедете? Если работа есть… Я не напрашиваюсь, конечно…

— Это было бы просто чудесно! — сразу оживилась Виола.

— А меня возьмете? — встрял Поэт. — Я на все руки мастер. О-бо-жаю дачки: банька, запах хвои, шашлычки…

— Почему бы и нет, — одобрила хозяйка. — Правда, Миня? — спросила она входящего мужа.

— Что?

— Решили на дачу все вместе ехать. Ты не против?

— Добро.

Он предпочитал обдуманную немногословность. Терпеть не мог эмоции. Он был холодным каменным замком.

Так через полчаса, балагуря о пустяках, они собрались и спустились на лифте к машине с пятью сумками домашнего комфорта.

— Последняя модель? — оценивающе восхитился Поэт, обходя красавец автомобиль, сверкающий в лучах дня.

— Уже предпредпоследняя.

Автомобили этой марки, получавшей все большее распространение не только у людей среднего достатка, в народе ласково называли «черепашками» — из-за мощного панциря и абсолютной надежности, а еще из-за того, что «черепашки» служили самоходными крепостями своим владельцам, что становилось актуальнее день ото дня. Если бы настала такая нужда, то машина могла превратиться в мобильное бомбоубежище с регулируемым микроклиматом, способная обеспечивать безопасность владельца и его семьи до скончания их века.

Наши дачники проникли внутрь, заперлись и плавно тронулись с места, продолжая меж тем начатую беседу.

— А вы богатая семья по сравнению с остальными? — нескромно спрашивает Егор.

— У него ускоренный курс детства, он прошлого не помнит, комментирует Поэт.

— Середина, — отвечает Миня.

— А где вы работаете? Сколько зарабатываете?

— Три подачки, — шутит Поэт: — аванс, получку и премию.

— Я на Комбинате, в Бюро Эстетики Продукции, восемь часов, пятидневка, — за все про все сто двадцать монет.

— Миня, — позвала Виола. — Остановись, я манны куплю.

Минилай припарковал авто в тесный промежуток меж «линкором» и «благородным» и обернулся к Егору:

— Сходи с ней.

— Ага, — кивнул Егор и вылез, еле протиснувшись в узкую щель. Виола сжала его локоть и, маневрируя им, двинула наперерез людскому потоку, как буксир водит судна к причалу, а потом бурное течение, привыкши к ним, сменило направление и внесло их в блистательный супермаркет. Тех, кого заносило сюда, ревниво обслуживала холодная автоматика. Виола прошлась вдоль парочки длинных демонстрационных рядов, погоревала о дороговизне всего, взяла несколько пакетов упругих серых кусочков манны и они выбрались обратно.

— Ты какой-то чудный, — сказала она Егору.

— Почему?

— Ну, не знаю. Не такой какой-то.

— Какой?

И снова подхватил их гольфстрим.

Позади «высокородного» раздавались выкрики и Виола прошептала:

— Скорее Е! Типари!

Минилай отворил им дверцу и они ввалились в край южных благоуханий и мягкой музыки. Ничто постороннее сюда не проникало и они поскорее уселись, но не тут-то было. Не было теперь никакой возможности сдвинуться с места, потому что потасовка между двумя толстяками с кастетами и группкой молодых парней переместилась прямо на место выезда их «черепашки». Минилай терпеливо посигналивал.

— Типари! — злобно плюнула Виола. — Обнаглели!

Молодые парни, как казалось вначале, как-то неудачно отмахивались, но вдруг упал один толстяк, а потом почти сразу второй и их стали жестоко пинать, превращая красные хари в красные месива, а людской поток на недалеком тротуаре продолжал мерно течь, а если кто и оглядывался, тут же отворачивался и скрывался в толпе. Их не касалось. Их святой покой охранялся оплачиваемой полицией. Но вот, наконец, подскочили полицейские в полной защитной экипировке с электрическими хлыстами, да к тому времени молодых парней уже простыл и след.

Офицер копов приблизил лицо к стеклу и постучал по нему костяшками тыльной стороны кисти — он не видел внутренностей «черепашки».

— Имеешь право не открывать, — сказал Поэт.

— Угу, — буркнул Миня. — Он еще посигналил, а потом круто рванул скорость и влился в поток машин, двигавшихся из города. Они спешили на дачу.

В оконце Егор стал наблюдать за дорогой и разглядывать обгоняемые автомобили. Это были обтекаемые черные «капли» со срезанным днищем и заостренным задним бампером, или длинные спортивные «снаряды» с богатым хвостовым оперением, или крохотные юркие «малышки».

— А как поживает наш мэр? — неожиданно спросил Поэт.

— Как. Пенсионеры за него горой — переизбрали на второй срок.

— Боже избавь! Склизкий вертлявый угорь! Он умудряется всех умасливать, и при этом все себе прет, и прет, и прет. Подозреваю, что он полгородской казны разделил по родственникам и на две свои виллы, а уж сколько у него гаражей, квартир, собственности, а сколько земли — так поди, посчитай!

— Откуда вы знаете? — спросил Миня.

— Э, да была бы охота — узнать все можно.

— А кто теперь не прет! — сказала Виола. — Каждый со своей колокольни. Ведь не зря же, в конце концов, он и учился в столичном университете, чтобы уметь лавировать.

— Ха, — хохотнул Поэт. — Тащат все, а кто имеет образование, тот, вдобавок, еще знает что надо тащить в первую очередь?

— Ну конечно!

Егор обернулся к ним и сказал:

— Даже не качает. Хороший асфальт.

Сразу и опять вклинился Поэт:

— Это не асфальт. Одна фирма запатентовала изобретение: что-то связанное с кораллами, которые заливают какой-то гадостью. И теперь по договору с местной администрацией покрывают дороги. Деньги гребут бульдозером. Скажи? — спросил он у Минилая.

— Тормози-и! — заорала Виола. — Тормози-и!!!

Это мальчуган школяр перелез через оградку и, дождавшись просвета, как ему казалось, побежал на другую сторону дороги. И чего-то он, видно, не учел…

… Половину намеченного он проскочил, но навстречу несся желтый фургон…

… Визжали шины и гудки…

… Фургон же и увез его в клинику…

… А когда «черепашка» вновь тронулась из узелка машин, у Егора долго стояло в глазах желтое пятно.

И когда они полчаса дрыхли перед закрытым шлагбаумом, за которым, брякая буферами и чмокая отошедшим рельсом, телепался по стрелкам товарняк, желтое пятно еще стояло и стояло.

— Виола, — как будто ни в чем не бывало спросил Миня, — ты Дудзика знаешь? Сосед через гараж напротив. У него еще сын в Лицее.

— Ну и?

— У них в позапрошлом году квартиру обворовали, они железную дверь поставили; потом, в прошлом году, их месяц досаждали телефонными звонками, высчитали когда все отлучатся из дому, срезали плазменным резаком замок и снова обокрали. Тогда они договорились с соседями и вскладчину приобрели на весь подъезд домофон, а себе еще и супердверь. Так три дня назад снова залезли — через крышу — и обобрали подчистую, видно даже не торопились. Драгоценности, шубы, технику — все! И самое интересное, что никто ничего не видел.

— А может и видели, да промолчали — откуда мы знаем?

— Может и видели. Ну а полиция поискала — тю-тю. Дудзик, бедняга! Представляешь его состояние?

— Вот так! — сказал Поэт, обращаясь к Егору.

Егор кивнул головой.

«Черепашка» взлетела на запруженный машинами мост, перекинутый полосатой трапецией над свободными водами великой реки от взметнувшегося ввысь правого берега до растекшихся слева мокрых пятен заливных лугов, и выскочила на скоростную трассу до Багадага. Самое трудное на этом пути было выехать из города. Теперь уж в окно виднелись косяки резиновых лодчонок с рыбаками и усиками удочек, кустарники по пояс в воде и неоседающий пух белых облаков.

— А у моего друга был кот, — стал вспоминать Поэт, — кот Лизка. Своенравнейший котище — жуть. Гордец страшенный. Он по карнизу одиннадцатого этажа ходил по всем соседям. Зайдет, бывалыча, к кому-нибудь на кухню, — умный, чертяка, — открывает морозилку и жрет сосиски от души. Любые дверцы открывал.

— И что? — спросил Егор.

— Ничего. Его потом, говорят, в форточку выбросили. Да, кстати, Миня, я все хотел спросить!

— Спрашивай.

— В последнее время заметно участились встречи людей с привидениями. Это связывают с деятельностью комбината.

Минилай поморщился и, не отрывая взгляда от дороги, сказал:

— Иной раз, сами того не замечая, мы спрашиваем о вещах, о которых другие дают подписку о неразглашении…

— Да ладно тебе! Все же все знают! Киберпсихика, «невидимки», «ловушки», визиоэффекты?

— Молчание, как говорится, жизнь.

— Гм! — Поэт очевидно рассердился и обиделся. — Если в обществе существуют общественно значимые тайны, оно не может называть себя демократическим.

Вскоре целыми грибными полями потянулись дачные домики. Свернув в лесополосу у развилки шоссе и поковыляв по разбитым колеям грунтовой дороги, они приехали. Миня открыл ворота и загнал «черепашку» на бархатистую зеленую лужайку перед изящной избушечкой.

— Вылазь, — сказал он, — гвардия!

— О, как мило, — воскликнул Поэт и разразился: — У-лю-лю-лю-лю… Райское местечко.

Егор огляделся. Бабочки слетали с цветка на цветок. Прожужжал над головой, словно стратегический бомбардировщик, мохнатый слепень. Из-под припухлых листиков земляники жеманно выглядывали красные ягодки, интересуясь — кто же это пожаловал?

— Это божественно, — плясал и скакал Поэт. — Такую природу я люблю безопасную, обузданную. А в Слободке не природа — зверь!

— Минечка, — заласкалась Виола, — вы с пылу с жару не желаете за землею съездить? А я пока стол приготовлю! Баньку.

— Поедете? — грудным голосом спросил Миня.

— За землей? — не поверил и улыбнулся Поэт. Егор давно подметил, что тот остро реагирует на смешное или нелепое.

— Это образное выражение — земля. Земли море! Нет хорошей земли.

— Удобрения, что ли?

— Да… Навоз.

— Где?

— На ферме.

— А его разве не развозят машинами?

— Ну конечно развозят. Только за баснословные цены.

Поэт оглянулся на Егора.

— Украсть, что ли?

— Если хочешь, назови так. Но я себя оправдываю вполне приличной причиной: ферме назем мешает. И если я беру его, то этим помогаю им в подготовке к встрече с санинспекцией.

Поэт вторично оглянулся на Егора.

— Ну поехали, — сказал тот, ему было все равно.

— А там шибко шугают таких? — еще раз перестраховался Поэт.

— Иногда, — ответил Минилай. — Меня — ни разу.

— Мне все равно, — сказал Егор. — Ехать так ехать. Я тебе доверяю в этом смысле.

— Но при чем здесь доверие! Есть вопросы, связанные с личной ответственностью, где человек уже не может просто копировать опыт других, он делает абсолютно свой выбор.

— Не вижу разницы.

— Как хочешь, — сказал Поэт. — Тогда вперед… Прицеп есть? — спросил он Миню. — Или мешки взять, да пару вил.

— Да, мешки возьмем.

Миня ушел за ними, а Егор с Поэтом стали вытаскивать из машины все ненужное, чтоб не возить взад-вперед лишний груз. «Вот у них какие разговоры, — размышлял Егор. — Вот о чем. А как говорят и что делают, тем, верно, и живут. Вот тебе и город. Познал?.. Мало. Это лишь кусочек большой жизни…

— Поэт! — окликнула подошедшая Виола, — на, - она протянула Поэту спелое желтое, мокрое от ополаскивания яблоко. — А это тебе, — протянула Егору второе. — Наши, — с гордостью сообщила она.

— М-м-м, — откусил Поэт, — прелесть. Аж сахарные.

Виола заулыбалась. Из избушки вышел Миня с вилами и мешками.

— Готовы? — И жене: — Никому не открывай.

— Приедете — к баньке, — ответствовала та. — Ни пуха!

— Навоза! — ответил ей Поэт и засмеялся.

Первые полпути ехали молча, Поэт чему-то улыбался, мечтательно возводя глаза и шевеля губами. Ехали полями, по пыльной ныряющей дороге, ехали златоусой рожью.

— Остановись пожалуйста, — вдруг среди поля попросил Поэт и тронул Миню за плечо. Миня подумал и притормозил. Поэт лирично вылез, развел руки вширь, потягиваясь и, одновременно, пытаясь объять вселенную. — Благодать все-таки, — прошептал он. — Выходите, — крикнул он друзьям в машине, посмотрите какая здесь благодать. По этой пыли охота ходить босиком, эти колосья охота трогать руками, выходите! Взгляните на ласковое лазоревое небо. Ах как хочется жить в такой атмосфере, чувствовать себя в безопасности, ничего и никого не бояться, знать что нет в таком мире подлых подвохов. Здесь обретают успокоение!

Он снял обувь и босиком пошел в злаки, осторожно раздвигая золото руками и вскоре скрылся в них с головой.

— Чего он? — спросил Миня, — по нужде?

Егор смолчал — сдержался. И параллельно подумал: «Шагая по жизни теряя малое, мы приобретаем малое; приобретая великое, мы безвозвратно теряем великое».

Струны воздуха трогало порывами ветра, носились стрижи, гоняясь за мошкарой. Метра на два в сторону вдоль дороги лежал мягкий половик из подмятой колесами комбайна ржи и невдалеке от их «черепашки» в этом коврике Егор разглядел валявшуюся оторванную собачью ногу со свисавшими обрывками побелевшего мяса. Потом их обогнал урчащий мотоцикл, везший копнушку сена, и оставил сидеть в загашнике из поднятой пыли. Наконец, вернулся несколько омраченный Поэт. Миня ему ничего не сказал и завел двигатель.

— В воздухе стоит предчувствие войны, — возвестил Поэт. — Слышите?

— Скоро дождь, — немного с обидой сказал Миня, — надо успеть вернуться до дождя.

— Что-то физики в загоне, что-то лирики в загоне, — Поэт туманно мотнул головой и надолго замолк, кусая ногти.

Остальную часть пути тоже ехали молча.

Возле рощицы они уткнулись в песчаный обрыв речушки с шатким мостиком на двух ржавых тросах, развернулись и загнали машину вглубь деревьев, для маскировки. Миня вытащил рабочий инвентарь и провел инструктаж. Не мозолить глаза, действовать оперативно, слаженно, при нечаянном обнаружении: женщинами — отшучиваться; мужчинами — спрашивать кратчайшую дорогу к Бруумедару Копченому, коий здесь сроду не работает, но якобы работает; сторожами и охраной — бросать вещественные доказательства и половчее тикать в сторону деревни. Уяснили? Да, Егор уяснил. А Поэт спросил: «А нельзя ли машину как-то наверх оврага загнать, негоже говно в такую даль на собственном хребте таскать.» — «Это невозможно, — ответил Миня, — да и мы много брать не станем.» — «Здоровье надо щадить, оно чахнет без внимания также скоро, как от чрезмерной ласки», — повторил мысль Поэт и они стали выходить из рощи, а пока выходили, Егор что-то хотел сказать, да забыл, загляделся на вытоптанный коровами луг, на убегающую змейкой дорогу и на окраину деревни, ершащуюся пыхающими дымками печными трубами. С запада угрожал густой кисель черной тучи. «Нет, подумал Егор, — это все ж таки не мое, я бы не этого хотел в идеале». Но тут он споткнулся, чуть не упал, и Миня вскрикнул: «Внимательней!» С частыми оглядками они почти бегом дошагали до речки, берег которой порос мягкими, чуть подвядшими листьями мать-и-мачехи, протопали по раскачивающемуся мосту, придерживаясь за трос, и забрались по извилистой тропке на верх оврага, осторожно раздвигая длинные жгучие плетья крапивы. Вдоль самого края обрыва стояла сетка забора и, держась пальцами за ее проволочные ячейки, они стали протискиваться вперед, жаля руки и осыпая каблуками вниз глину. Вдали за забором виднелись строения, но их почти закрывала высокая запущенная трава с одеревенелыми стеблями. «Не просто здесь удирать, — прошептал Поэт.» — «Тише, догонять тоже нелегко.»

В одном месте забора сетка была разорвана и скаталась к двум суковатым столбам, — похоже здесь часто ходили, наверное работники фермы, жившие в деревне. В этот проем они и вошли и Миня сразу взял влево, с треском раздвигая траву. Запах стоял отменный. «Э, — крякнул Поэт, здоровое, ядреное!» Тут Егор увидел куда они следовали. На большой прогалине высились здоровенные кучи чего-то непонятного, скомканные сюда озверелым бульдозером, и над этими кучами гудящей тучей роились мириады нечистоплотных мух.

— Сзади заходи, чтобы от фермы видно не было. Пригнитесь.

— Давай вилы. Держи, Егор, а мы будем нагребать.

Егор взял мешок за края, а товарищи, с трудом выколупывая комья полузастывшей коры, стали их кидать внутрь. Горловина мешка почему-то все время оседала и закрывалась то с одной стороны, то с другой, а то и выскальзывала и тогда какой-нибудь ком падал мимо и рассыпался.

— Хватит, тяжело будет. Подставляй следующий.

Они торопились. Егор держал и вдруг увидел перед глазами нелепую панорамную картину, похожую на правду: Светлоярск полнится середнячком, из которых каждый имеет дачу, машину (вернее всего — «черепашку»), ездит на ней на ферму за ничейным, но чужим навозом, а когда возвращается домой, то идет на завод, в контору или учреждение, откуда, уходя непоздним вечером, которым, если не имеешь хобби, ну совершенно нечего делать, кроме как обжираться, просаживать вереницы часов у телевизора, или ссориться с близкими только лишь от неважного настроения и усталости, а в лучшем случае играть в плотскую любовь и питать тщетные надежды на может быть более удачливую судьбу скудоумного и «безрукого» максималиста-ребенка, опять шляющегося по дворам, бегая, конечно, не от хорошего, как, впрочем, и не к хорошему; и вот, возвращаться таким вечером домой и уносить в авоське какой-нибудь, пусть самый захудалый, без спроса присвоенный «кусочек» завода, конторы или учреждения. Эпидемия вороньего рефлекса…

— Последний держи.

— А все-таки ливень будет. Смотри тучи!

— Да, пожалуй. Успеть бы назад прорваться, пока слякотью поля не развезло.

… а когда наступает конец лета, то с ужасом убеждаться, что на садовом участке опять с гулькин нос уродилось, потому что, если честно, и не доходили до него руки, пусть совсем и не от лени, и, чтобы выйти из затруднения, приходится подъезжать к забору государственного садоводства, и перемахивать через него с вместимыми сумками, и обобирать там ничейные, но чужие и охраняемые деревья: ранета, груш, яблони, облепихи и еще много чего, и возвращаться нагруженными, избегая сторожей, и опять возвращаться домой, в общество таких же середнячков, из среды которых чаще выходят таланты не потому, что есть от чего, а от их невероятной многочисленности; и опять с тревогой ждать зимы, а зимой — с надеждой ждать лета, и прожирать тонны еды, и уж совсем редко — ходить в гости к таким же как ты сам…

— Ой! — ойкнул Миня и упал на мешок, повалив его за собой. Поэт прыжком отскочил в сторону, а Егор поднял глаза и увидел над собой откормленную морду племенного быка.

— А я было испугался! — подбадривающе шепнул Поэт.

— Спокойствие, — сказал Миня, успевший подняться. — Хороший, хороший мой… Не делая резких движений, берем хабар и отступаем.

Бык провернул челюстью и громко замычал. Он так и не понял причину того, почему Любопытный Объект так быстро скрылся в щекотливых былках сухостоя, а «Любопытный Объект» показывал пятки и ферме, и морде быка, и крапиве, а также забрасывал ох ставшие какими тяжелыми мешки в багажник «черепашки» и трясся словно по стиральной доске, выезжая на прибитую первыми каплями дождя, но еще пыльную дорогу. Через несколько километров их накрыл ливень, и елозили они, и буксовали по грязи, и кидало их из стороны в сторону, и невероятно вымотались они, пока не добрались до дачи, в тепло и дымные запахи вкусненького.