Узница гаргульи

Глава 4 Брэм

С энергией Грейс что-то не так, но я никак не могу понять, что именно. У всех населяющих мир демонов существ я вижу примерно одни и те же эмоции: насыщенный морской цвет означает удовлетворение, красный – злость, темно-зеленый – ревность. А энергия Грейс кажется приглушенной, словно она ушла в себя. Так быть не должно. Подозреваю, что это скорее связано с тем, как она переживает свои эмоции, а не с какой-то ее загадочной магией.

И она точно что-то скрывает.

Возможно, мне следует выбросить это из головы. Вряд ли люди идут на сделку с демонами-торговцами, когда в их жизни все идеально. Я хочу построить наши отношения на доверии, убедить ее разделить со мной постель, зачать и выносить ребенка. Это будет сложно, если начать обвинять ее во лжи спустя несколько часов после знакомства.

Но я не дурак.

Кое-кто в моем мире уверен, что люди слабые, что они игрушки, которые можно передавать друг другу или обменивать, но я точно знаю, как они на самом деле опасны. Боги, да одной из первых ее фраз был вопрос о том, можно ли меня сжечь. Это ненормально. Надеюсь, что Грейс не такая кровожадная, как…

Нет. Не стану об этом думать. Я как никогда близок к тому, чтобы начать с чистого листа, и мне жизненно необходим этот шанс. Другого не будет. К тому же в договоре Азазеля есть пункт, который запрещает ей причинять вред мне или моему народу. Сложно сказать, как именно он будет следить за его соблюдением, но магия демона-торговца – необычная штука.

Оставляю ее одну и иду отдать распоряжения по поводу ужина. В замке сейчас пустовато, но в последнее время это обычное дело. Знатные семьи следят, чтобы в резиденции находилось достаточно их представителей, но в их отсутствие двор напоминает город-призрак. До сих пор помню, как не мог пройти по коридору, не поприветствовав с полдюжины гостей, как ужины и торжества собирали полный зал, и нам постоянно требовался полный штат прислуги, чтобы удовлетворить потребности всех присутствовавших.

Это было давным-давно.

На первом этаже мимо меня кто-то прошмыгивает, но быстро скрывается в боковом коридоре, и я не успеваю его узнать. Так всегда. Народ шарахается прочь, будто одно касание моей тени способно перенести на них наше семейное проклятие. На самом деле никакого проклятия не было вовсе, только череда плохих решений с фатальными последствиями. Впрочем, они об этом не знают, и им плевать.

На кухне какой-то незнакомец печет печенье.

– Ты кто такой? – Похоже, он хорошо здесь ориентируется, но не припомню, чтобы нанимал его. – Где повар? Где… – Замолкаю, осознав, что не помню имени последнего повара. Он хорошо работал, пек восхитительный хлеб, я нанял его всего несколько недель назад. Боги, как же его звали?

– Джей уволился. – Мужчина заканчивает нарезать печенье и выкладывает его на противень. – А перед уходом нанял меня на замену.

Я смотрю на него несколько мгновений.

– Ты наверняка знаешь, что обычно так не делается. – Хотя сомневаюсь, что ныне сохранился нормальный порядок вещей. Мне уже много лет не хватает персонала и едва удается поддерживать все наплаву. Джей не первый слуга, который исчез, не сказав ни слова. Спасибо, нашел себе замену.

– Мне была нужна работа. – Он пожимает плечами. – До меня долетали слухи о вас и об этом месте, но Джей сказал, что тут хорошо платят, а еще дают комнату и питание.

Мой отец твердо верил, что обо всем можно договориться, и любил поспорить с персоналом о зарплате. Я не могу позволить себе такую роскошь. Оглядываю моего нового повара: худощавый, темноволосый, ростом мне по плечо, кожа насыщенного синего оттенка. Ничего необычного.

– И сколько, по словам Джея, обещали платить?

Он называет сумму, я стискиваю зубы: почти вдвое больше, чем полагалось Джею. Да, новый повар прижал меня к ногтю, и неважно, сознательно или нет. Провожу ладонью по лицу. Отец в гробу перевернется от моего решения, но я бы вообще не оказался в таком положении, если бы не он, так что пусть идет к черту.

– Если останешься после первого месяца работы, удвою сумму.

Повар приподнимает брови и беспокойно двигает крыльями.

– Да и первоначальная оплата, считайте, грабеж.

– Верно, но это не помешает тебе ее принять, как и прибавку через месяц.

…Если продержится.

Он проводит рукой по коротким черным волосам.

– Я не суеверный, как многие. Если мне хорошо платят и не изводят придирками, только рад поработать.

– Какое свободное мышление.

Повар снова пожимает плечами.

– Вовсе нет. Любой, у кого есть хоть капля мозгов, понимает: даже если проклятие существует, оно касается только вас и вашей семьи. Если вы не собираетесь породниться с простым поваром, мне ничего не грозит.

Испытываю облегчение пополам с унынием. Что ж, других вариантов все равно нет.

– Хорошо. Мне нужно, чтобы ты приготовил ужин для меня и моей… – И тут я задумался, как называть Грейс. Она гостья, которая задержится на семь лет, можно сказать, постоялица. Я едва ее знаю, поэтому называть ее своей партнершей или как-то еще более интимно кажется неправильным. – Дамы, – наконец неловко договариваю я.

– Уже приступил. Ужин будет подан через час. – Он отворачивается к плите, бросает на меня взгляд через плечо. – Кстати, меня зовут Сайлас.

Киваю и спешу покинуть кухню. Кажется, стоит мне где-то замешкаться, тут же все снова пойдет наперекосяк. Будто лечу сквозь шторм, и внезапные порывы ветра или молнии могут обрушиться на меня в любой момент. Существует только один способ все исправить, но я не знаю, получится ли.

Я бы много лет назад отказался от роли предводителя, но без официального наследника на моих землях начнется гражданская война. Из своего рода я последний. А это значит, что без меня вера в проклятие должна исчезнуть. Кто-то другой мог бы с легкостью занять мое место… если бы не политические вопросы. Мой род правит этими землями с незапамятных времен. И хотя мы заключали браки с представителями других благородных семей, титул передавался только по нашей линии.

До сих пор.

Впервые в своей проклятой жизни я ужасно хочу быть эгоистом и бросить все, но страх перед последствиями не дает мне покоя. Если на наших землях начнется междоусобица, это обернется гибелью сотен, если не тысяч подданных, а пока мы слабы, с нами легко покончить, вторгнувшись извне.

Нет, я должен преуспеть. Выбора нет.

Не могу думать здесь. Это дом моего детства, и в свое время я бегал по этим коридорам, уверенный, что никто и ничто не сможет до меня добраться. Что я в полной безопасности. А теперь это место больше похоже на мавзолей. Воспоминание обо всем, чего я лишился, от которого мне никогда не уйти. Если замереть и прислушаться, кажется, будто стены смыкаются, пытаются вдавить меня в строительный раствор и камень, пока не перестану быть собой, пока не стану очередным призраком в этих коридорах.

Мрачные мысли ведут меня к ближайшей вертикальной шахте и вынуждают взмыть в воздух. За считанные секунды вылетаю из замка и только тогда могу нормально дышать и хотя бы несколько мгновений не думать о том, что будет утрачено, если у меня ничего не получится.

Горные вершины на севере за большим озером граничат с землями Русалки. Она уже не смущаясь охотится на моей территории. Удовольствия, которые она предлагает, так велики, что инстинктивный страх перед инкубами и суккубами подавляется. Мы вспоминаем, как жестока была последняя война, только когда нам это удобно.

Можно лететь дальше над горами на восток, мимо территории демона-торговца, к океану, лететь, пока не устанут крылья и я не рухну в воду. Тогда не нужно будет волноваться ни о каком проклятии, и терзающие меня воспоминания наконец затихнут.

Выражение лица моего отца, застывшего в момент смерти.

Кровь моей сестры, пропитавшая камни, когда ее сердце остановилось.

Близнецы, чьи тела так сильно пострадали, что я даже не смог понять, отчего они погибли. Только знал, от чьей руки.

А я сбежал, когда должен был сражаться, спрятался, когда должен был помочь.

Мне надо было умереть в тот день вместе со своей семьей. Каждая прожитая с тех пор секунда кажется незаслуженной. Вот истинное проклятие, с которым я живу.

Внутреннее напряжение так сильно, что хочется содрать с себя кожу, чтобы выпустить его. Знаю, что должен держать все в себе, превозмогать любую слабость, но иногда у меня кончаются силы.

Я запрокидываю голову и в крике выплескиваю свою печаль ветру.