Узлы

Выцвет

Бранч устроили в ресторане «La terrasse». Слабые солнечные лучи, вылезающие из прорех в жирном месиве туч, следили за пассажирами сквозь панорамные окна. Степан Стрюцкий угощался почти с самого начала бранча и планировал продержаться до его окончания. Он любил поесть. И выпить. Степан пил сам и угощал Клавдию. Клавдия розовела на глазах и преглупо хихикала.

– Какая вы решительная женщина! Какая вы решительная женщина! – приговаривал Стрюцкий. – И что же вам из Петербурга даже писем писать никто не будет?

– Нет, не будет… Только если подружки… Но они, по-моему, позавидовали сильно моему счастью нечаянному… Ощутимо отдалились от меня за последние недели… А мужья… Трижды я замужем побывала, кстати… Но ни с кем из них у меня жизнь не сложилась, дети не прижились… Ничего. Обойдусь и без писем!

– И то верно! – кивнул Степан, схватил свою тарелку и направился к буфету с холодными закусками. Вернувшись, он поднял рюмку и провозгласил:

– Давайте выпьем за вашу любовь новообретённую и за мой отпуск не проё… не просра… хм… не… упущенный!..

Выпили, Стрюцкий пожевал пекинскую капусту и возмутился:

– Клавдия, а что же это вы всё пьёте по полрюмочки да по полрюмочки! И не закусываете вовсе! Зачем же стесняться?

– Я пью… пью… Изо всех сил пью! И закусываю!..

В ресторан вошёл Иннокентий. Степан закричал и замахал руками:

– Милости просим, дорогой волонтёр! Составьте нам компанию!..

– Благодарю… Но я как-то не рассчитывал на компанию… Хотел сам по себе…

– Что вы… что вы… Не обижайте нас своим отказом! Садитесь! Вместе веселее! Что-то все сегодня припозднились, а? Никого нет… Вы поглядите!

– Так все на завтраке были… Ну, почти все.

– Были? А я что-то поленился к завтраку встать…

– Напрасно, завтрак был превосходен.

– Выпьем?

– Не имею желания.

– Официа-а-ант, – заорал Стрюцкий, – неси ещё одну рюмку!

– Не надо никаких рюмок! Я шёл сюда с намерением выпить эспрессо…

– Перестаньте миндальничать, мой друг! Посмотрите какой сегодня день… Замечательный день!.. А какой воздух, – Степан шумно втянул носом воздух. – Впрочем, здесь он не такой свежий, но вот на палубе… Ах, на палубе!..

– И всё же… Я бы хотел ограничиться эспрессо!

– Ух! Какой вы настырный! Официа-а-ант! Не неси рюмку, неси эспрессо! – проорал Стрюцкий. Иннокентий сел. Клавдия встрепенулась, поправила прическу, заулыбалась и полезла в сумку:

– Я же вам обещала фотографию показать… жениха…

– Угу! – подтвердил Степан Стрюцкий, увлечённый опустошением тарелки.

Принесли эспрессо, Иннокентий принялся болтать ложечкой в чашке. Клавдия извлекла смартфон и довольно скоро нашла фотографию.

– Вот он! Эрих мой… А друзья его зовут Эмин… И мне он наказал себя так звать…

Степан оставил в покое тарелку и схватился за смартфон.

– Хорош… Хорош! А вы что скажете?

Стрюцкий впихнул в руку Иннокентия смартфон, тот нехотя воззрился на экран.

– Хм… По-моему, ваш жених не ариец… В лучшем случае – турок…

– Да что вы такое говорите?! – возмутилась Клавдия, выхватила смартфон и с опаской посмотрела на жениха.

– Вот, посмотрите, тут погрешность в коррекции, – меланхолично произнёс Иннокентий и ткнул пальцем в экран. – Видны края заливки… Из-под белой арийской кожи торчит тёмно-оливковая… Не очень-то ваш благоверный умеет работать в графических редакторах!..

– Да зачем вы такое говорите?! – пуще прежнего вознегодовала Клавдия и разразилась громким плачем. Степан Стрюцкий подсел к ней и взялся гладить по спине.

– Ну что вы… Что вы?! Подумаешь, ореол какой-то оливковый… Да это, может, просто венец безбрачья… временного… высвечивается!.. Или… аура его мерцает… Объектив, вероятно, слишком аурочувствительный случился…

В «La terrasse» вошёл седовласый мужчина в плаще цвета пепла и с зонтом-тростью, остановился, огляделся. Стрюцкий, не прекращая успокоительных поглаживаний, подал голос:

– Доброго дня! А вас мы вчера на капитанском приёме не наблюдали!

Мужчина сделал вид, что не слышит. Степан повысил голос:

– А кто вы будете, добрый человек?

Мужчина проследовал к буфету, заполучил тарелку, наложил на неё горкой кушанья и двинулся к столикам.

– Что же вы не отвечаете? – рассердился Степан Стрюцкий.

– Тимофей Платоныч я… – послышался недовольный ответ.

– Тимофей Платонович, идите к нам!

Седовласый мужчина не отреагировал, проследовал к дальним столикам возле панорамных окон, устроился за одним из них и принялся набивать рот едой. У Стрюцкого устала рука, он прекратил поглаживания и ободряюще заключил:

– Ну вот вы почти и успокоились… Сейчас ещё выпьем и… Давайте, Клавдия, за вас и за вашего арийца!

Клавдия шмыгнула носом:

– Да он во-о-он… И не ариец вовсе… оказывается…

Степан выпил и закусил:

– Ну, это вы бросьте! Ариец, не ариец… Это как посмотреть… Мало ли что там на фотографиях… Да и потом – если хочется человеку называться арийцем, зачем же ему запрещать? Что ж он… виноват?.. Если цветом немного не вышел?!

Клавдия снова заревела.

– Клавдия, дорогая моя, перестаньте кручиниться, опрокиньте в себя уже наконец-то эту рюмочку и улыбнитесь!

Женщина не унималась. Стрюцкий заскучал, но вдруг вспомнил про волонтёра.

– Иннокентий!.. А вы у нас, значит, в концлагерь едете, да?

– Да.

– А вот… когда вы все свои игры в концлагерях сыграете, чем тогда пробавляться станете?

Иннокентий изучал ленту новостей в планшете. Он нехотя оставил своё занятие и сказал:

– Работы хватает… Есть сезонный сбор урожая, элементарное донорство, социальное, экологическое, спортивное, арт-, ивент- (это то, куда я сейчас направляюсь), медиа-волонтёрство… Проще говоря, уход за инвалидами, стариками, помощь детям-сиротам, марш-броски на очистку от мусора природных заповедников и прочее-прочее…

– Слышал… слышал о таком… Интересный вы человек… Интересный!

Седовласый мужчина вновь проследовал к буфету.

– Тимофей Платонович, идите к нам! – позвал его Степан.

Седовласый мужчина не ответил, вернулся за свой столик и устремил взгляд сквозь панорамные окна в мертвенно-серое море, в крен горизонта, в бескровное сало туч.

– Какой нелюдимый человек, ну вы посмотрите! – прошептал Стрюцкий.

– Да, вот и приплыли… не ариец! – вздыхала о своём Клавдия.

– Тимофей Платоны-ы-ыч!!! Идите к нам! У нас интересно! – не унимался Степан Стрюцкий.

– Оставьте меня в покое! Мне и здесь хорошо! – вскрикнул Тимофей Платонович и забил до отказа рот едой.

– Вот бывают же люди!

– Да-а-а… Забавный старичок! Мизантроп, похоже… У меня дед такой же… был… – задумчиво сказал Иннокентий.

– Умер? – расстроился Степан и наполнил рюмки.

– Умер…

– Ах-ах! Как печально!

– Да обычно… Старые исчезают, новые появляются… Наш, может, и дольше бы не исчезал… Но сиделки все отвратительные попадались… как на подбор!..

– А вы?! А как же вы… – заинтересовалась Клавдия, вытерла платком остатки слёз и высморкалась.

– А что я?

– Вы же только что рассказывали, что один из вариантов вашей деятельности – уход за стариками, инвалидами…

– Да-а-а, бывает, ухаживаю… но… тогда… я не мог… выполнял важное… очень ответственное, социально-значимое задание…

– Да вы что? – воскликнул Стрюцкий и выпил, не поморщившись.

– Да-а-а… Принимал участие в сибирской экологической миссии по спасению…

– Всем привет! – махнула рукой, вошедшая в «La terrasse», влогерша, дёрнула за ворот пиджак цвета пыльной розы и прошла к буфету.

– Ну какие же у них рюмочки мизерные! Прям напёрстки, ей-богу! – посетовал Степан, обиженно вздохнул и ретировался.

– Куда это он? – удивилась Клавдия.

– Не знаю, может, в туалет, – предположил Иннокентий и вернулся к изучению новостной ленты.

Вскоре за столик подсела влогерша и, удерживая в одной руке вилку, в другой смартфон, начала вещать:

– Наконец-то добралась я до «La terrasse». После нашей с вами онлайн-трансляции начала я наряжаться… И нарядилась я вот в такой пиджак, видите? Потом в комментариях напишите, как он вам… Ну и вот… Нарядилась я, значит, довольно быстро… А потом… Минут 20, наверное, блуждала по всем этим бесчисленным коридорам и лестницам! И никак не могла найти эту «La terrasse»! Это не корабль, а лабиринт просто какой-то! Если бы не матрос, который мне в одном из коридоров повстречался и любезно согласился препроводить сюда, я бы, наверное, ещё столько же блуждала! М-м-м… Вы не представляете, как вкусно… Я вот тут какую-то рыбку взяла… Очень нежная… Ах, да, я же про бранч не рассказала… Итак… Бранч в виде шведского стола… Всего очень много, всё очень аппетитное и… Я уже начинаю бояться за свою фигуру… Вон там, надеюсь вам хорошо видно, – она покрутилась на стуле, – множественное множество блюд! И… почему-то так мало посетителей… Ладно… я с вами попрощаюсь на время… Просто очень вкусно! Хочется поесть по-нормальному… Сегодня, обещаю вам, я обязательно смонтирую вчерашнее видео, и уже завтра его выложу, а, соответственно, сегодняшние съёмки буду монтировать завтра и выложу послезавтра…

Влогерша выключила смартфон и набросилась на еду. Вернулся Степан Стрюцкий и вопросил:

– Выпьете с нами, операторша?

– Это что ещё за «операторша» и почему на «вы»? Я что такая старая?

– Не-е-е, нормальная, – хохотнул Степан и наполнил рюмки. – Пить-то будешь?

– Нет, спасибо…

– Пойду прилягу, по-моему, случилась качка, – пролепетала Клавдия и попыталась встать, но её тело отбросило на спинку стула.

– Понятно, – сказал Стрюцкий, ухватился за Клавдию и потащил её прочь.

Иннокентий ненадолго потерял интерес к новостной ленте и посмотрел на влогершу:

– Как спалось?

– Омерзительно! Угораздило меня вчера сожрать magic каравай!.. Всю ночь какие-то женщины снились. И дети, на крестах распятые… из этих женщин вылезающие… Персональные Иисусы… Или что-то вроде того… Бр-р-р…

Влогерша опустошила тарелку и посмотрела внимательно на собеседника.

– Слушай, а зачем ты всем этим волонтёрством занимаешься?..

– Нравится, – сказал Иннокентий, взял смартфон влогерши и положил в свой карман.

– Ты что это делаешь?

– Вечером верну, когда в каюту ко мне придёшь.

– Но мне видео надо снимать… для подписчиков… у меня влог!..

– Вот отдашься мне, а потом будешь снимать свои видео.

Влогерша вытаращила глаза и от негодования захлебнулась молчанием.

– А ты разве не желаешь? – спросил Иннокентий.

– Ну…

– Вот и славно.

– Но… Я…

– Поедешь со мной!..

– Куда?

– В концлагерь…

– А что я там буду делать?

– Волонтёрить!

– Но я… Я… не могу так сразу ответить.

– Хорошо, ответишь вечером. Моя каюта 5347.

Иннокентий осторожно взял руку влогерши, чуть коснулся губами тонких пальцев и вышел. К столику подошёл официант, убрал грязную посуду. Влогерша попросила его принести капучино, откинулась на спинку стула и задумалась. Послышался звон разбитой посуды. Тимофей Платонович, испивший чаю, нечаянно разбил чашку. Мгновенно налетели официанты.

– Ничего страшного… С кем не бывает… Сейчас всё приберём…

Тимофей Платонович взял свой зонт-трость и двинулся бочком к стеклянным дверям, ведущим на открытую палубу. На палубе дул слабый ветер, море всплескивало кипящей водой, серая ворвань готовилась вытечь из жирных туч. Тимофей Платонович в задумчивости пошагал к корме. Вскоре он приметил даму в берете. Она полулежала в деревянном шезлонге и читала книгу. Тимофей Платонович дошёл до кормы и вернулся. Дама продолжала читать. Он неуверенно сел в соседний шезлонг и, подождав некоторое время, начал держать речь, опустив глаза долу:

– Вы меня не знаете. И-и-и… знать не хотите. Понятно. Поверьте, я вас – тоже… не хочу… э-э… знать… м-м-м… в принципе… Но! Вы мне показались э-э-э… одним словом, мне бы хотелось с вами поделиться некоторыми моими переживаниями…

Тимофей Платонович сделал паузу и с опаской посмотрел на реакцию женщины. Дама в берете продолжала делать вид, что читает.

– Это, конечно, всё очень странно, но… я не знаю, как жить… Я живу, не зная, как жить! Представляете?! Я могу дышать, поглощать пищу, сидеть на скамейке… Нет, я безусловно, не могу сказать, что я могу всего этого не делать. Но я также не могу постичь, зачем я всё это делаю. И как сделать так, чтобы всего этого не делать. Понимаете?

Дама в берете закрыла книгу и посмотрела на собеседника.

– А я не понимаю… Не понимаю, как эта колоссальная масса людей вокруг меня живёт. Как она объясняет своё существование и находит в себе силы регулярно заниматься бессмысленными до отупения занятиями?! – Тимофей Платонович повысил голос. – В чём смысл нашей жизни? Были умудрёные опытом люди, которые безостановочно бормотали пресловутую молитву-триптих: «Дерево-дом-сын». Были не менее сообразительные, говорящие витиевато и для меня совершенно непостижимо про жизненные итоги и результаты от потраченных дней, бессонных ночей и прочего… Что всё это такое? Не понимаю… Я каждый день, простите, вижу в клозете итоги дня минувшего. Говорят, что испражнение происходит даже после твоей смерти, вот это и есть твои жизненные результаты?! Потому что это единственно возможный продукт твоей жизнедеятельности, который можно положить вместе с тобой в гроб и это будет весьма органично… Во всех смыслах… – он сделал паузу и продолжил с вящим воодушевлением. – Но больше ничего нельзя положить… Ничего! Ты зачем-то был, и вдруг ты зачем-то умер… И тогда твой костюм, твоё любимое кресло, твой дом, твои книги, картины, коллекции ракушек или что-то иное важное для тебя, одним словом, всё то, что имело отношение к тебе или было тобой создано, – в лучшем случае станет лишь памятью о тебе в чьём-то сознании… Да и эта память рано или поздно изотрётся, износится или превратится в хрестоматийный лубок… Например, обо мне, я уверен, будут думать минут пять после того, как землёй завалят, причём думать будут могильщики и то косвенно, сетуя, как сильно они сапоги перепачкали. Про кого-то помнить будут несколько дольше и оплакивать кого-то придут многочисленные родственники, друзья и коллеги… Кстати, можно попросить, чтобы их жён и детей уложили вместе с ними в гроб! А что ж? Зря что ли они жён себе выбирали, чтоб и в горести, и в радости, и в прочих состояниях!.. Зря что ли детей эякулировали? А как же почитание и любовь к родителям?.. Но… боюсь, не ляжет в гроб никто из близких. Тогда зачем любовь такая, зачем жена и дети такие… временные? Вот это вопрос!.. Вопрос, который настигнет каждого из нас… Да только когда он нас настигнет, нам будет уже абсолютно всё равно… У трупов, знаете ли, мера вещей несколько иная… Поэтому… хоть женись, хоть не женись, хоть эякулируй в пустоту, хоть в женскую теплоту – результат будет одинаковым… В гробу ты будешь лежать один!.. А, если результат одинаковый, то и незачем себя утруждать понапрасну… – Тимофей Платонович запнулся. – Вы простите, я, наверное, не должен говорить всего этого вам…