Глава 3

17 апреля, среда.

Перед рассветом того дня, когда поездка третьеклассников средней школы Умесато должна была перевалить через экватор, Харуюки приснилась Черноснежка, которую он уже так давно не видел вживую.

Этот сон был, однако, не из тех, что он видел миллион раз и все время жалел, что не может записать. По правде сказать, это было нечто прямо противоположное.

Черноснежка в этом сне была не в своем реальном облике, а в школьном аватаре с крыльями бабочки-парусника за спиной. Оборчатый подол черного, как всегда, платья порхал на ветру, сама Черноснежка легким шагом бежала по густому лесу.

Харуюки тоже был в своем аватаре розового поросенка и, отчаянно семеня, пытался догнать черную бабочку. Принцесса-фея, то шагая, то порхая, постепенно удалялась все больше, но в то же время словно манила Харуюки выставленной правой ручкой.

Семпай!

Крик Харуюки странным эхом разнесся по лесу.

Подожди, семпай!

Однако ноги Черноснежки не останавливались. Время от времени она оборачивалась, и ее алые губы загадочно улыбались, но тут же стройный силуэт пропадал за каким-нибудь громадным замшелым стволом. В конце концов Харуюки отстал настолько, что видел лишь рубиновые разводы на черных как ночь крыльях. Но и это сияние, мерцающее, словно язычок пламени, быстро растворялось в тусклом свете.

Пожалуйста, не оставляй меня. Пожалуйста… пожалуйста, не бросай меня.

Так он кричал, но ответа не было.

У меня больше нету крыльев. Ты поэтому меня бросаешь? Я тебе больше не нужен?

Нет ответа.

Вдруг спину что-то кольнуло. Сперва болело в одной точке, потом боль расползлась и запульсировала.

Харуюки почувствовал, как что-то прорывается сквозь аватар изнутри. Не крылья. Из спины росло что-то вроде темного, длинного и тонкого хвоста. Он змеей взмыл в воздух над его плечами – и, точно копье, метнулся вперед.

По лесу разнесся влажный, тяжелый звук.

Харуюки, пошатываясь, двинулся за собственным хвостом.

Обошел группку деревьев – и его глазам открылась картина: черная бабочка-парусник была пришпилена иглой к грубой, шершавой коре невероятно толстого ствола. Подобный проводу хвост, тянущийся из спины Харуюки, пронзил одно из больших крыльев Черноснежки и пригвоздил его к стволу.

Поглощенный какими-то туманными мыслями, Харуюки встал перед бабочкой и поднял голову. На красивом, эфемерном белом лице не было никакого выражения. Она всего лишь чуть нахмурилась и молча смотрела на Харуюки.

У тебя есть эти крылья.

Харуюки услышал темный, искаженный голос, вырывающийся из его собственного рта.

Благодаря им ты можешь летать где хочешь.

Машинально он поднял правую руку. И вдруг заметил, что она заканчивается уже не забавным копытцем поросячьего аватара, а черно-серебряными когтями. Острые, зловеще сверкающие когти вцепились в краешек одного из бессильно хлопающих черных крыльев.

Совсем чуть-чуть потянув, он оторвал нижнее правое из четырех крыльев. Оно тут же превратилось в сухой черный песок и просыпалось на руку Харуюки.

Второе крыло.

Третье.

Черноснежка – он и не заметил, когда – опустила голову, ее руки повисли как плети. Протянув когти к последнему крылу, Харуюки сказал:

Теперь ты никуда больше не полетишь. Ты навсегда останешься на этой черной земле. Вместе со мной. Такая же, как и я.

Как только он оторвал последнее крыло, хрупкое тело Черноснежки упало ему в руки.

Харуюки с силой обнял ее своими черно-серебряными когтями.

Но через секунду тело в его объятиях тоже превратилось в облако угольно-черных песчинок и выскользнуло из рук. Оно с шелестом опало, лишь горка песка осталась у его ног…


– …ааА!

Издав этот нечленораздельный возглас, Харуюки подскочил в постели.

Сердце колотилось в груди, как набат. Все тело было в холодном поту, но при этом в горле пересохло и саднило.

Харуюки изо всех сил заморгал слезящимися глазами и отчаянно вгляделся в собственные руки. Под серым светом, идущим от окна сквозь занавески, конечно, никаких зловещих когтей видно не было – всего лишь десять толстых пальцев. Харуюки крепко сжал кулаки и упер их в лоб.

В отличие от той ночи полугодичной давности, когда Харуюки получил «Brain Burst», этот кошмар помнился совершенно отчетливо, до мельчайших подробностей. По-прежнему напуганный тем, что было накануне, Харуюки спал без нейролинкера. Значит, этот сон не был вызван вмешательством программы. Он был сплетен исключительно из собственных воспоминаний и чувств Харуюки.

Медленно качая головой, Харуюки хрипло выдавил:

– Семпай… я… не хочу делать такое с тобой… я, я просто…

Я просто хочу всегда быть с тобой.

Харуюки резко схватил лежащий на прикроватной полочке нейролинкер и надел на шею. Было всего 6.15 утра, намного раньше, чем он обычно просыпался, но сонливости в нем не осталось ни капли. Чувствуя слабость во всем теле, он произнес команду на Полное погружение.

– Директ линк.

Тускло освещенная комната исчезла, радужные круги сменились чернотой. Затем Харуюки потянула виртуальная гравитация, и он вскоре приземлился на холодную серую поверхность. Вокруг с чистыми звуковыми эффектами возникло множество полупрозрачных окошек с надписями типа «Оплата общественных услуг» и «Ассоциация управления домом». Здесь была ориентированная на чистую функциональность панель управления домашней сетью семьи Арита.

Задержав взгляд на пухлой правой руке розового поросячьего аватара, Харуюки прошептал голосовую команду:

– Комманд, дайв колл, намбер зеро-ван[2].

Перед глазами появилась голографическая надпись: «Полносенсорный вызов на зарегистрированный адрес 01. Подтверждаете?» Стряхнув секундную нерешительность, Харуюки нажал «Да».

Через нейролинкеры можно общаться несколькими способами.

Чаще всего используется режим, при котором передается только голосовая информация, как в старых мобильных телефонах. На втором месте по популярности видеовызов – человек отсоединяет видеокамеру от кончика нейролинкера и разговаривает, наведя ее себе на лицо.

По сравнению с этими двумя способами полносенсорный разговор, где оба участника беседуют своими аватарами в виртуальном пространстве, применяется реже. Причина проста: тот, кого вызывают, может и не иметь возможности сразу же отправиться в Полное погружение. Как минимум, необходимо заранее договориться по мэйлу или через голосовой вызов, а при этом и простые вопросы можно решить.

Поэтому то, что Харуюки запрашивал полносенсорный вызов в такую рань, да еще без предварительной договоренности, – это, можно сказать, полное безобразие. Однако он хотел во что бы то ни стало повидаться с ней прямо сейчас. Не просто голос услышать или 2D-видео посмотреть – но ощутить ее всеми пятью чувствами. Иначе, ему казалось, какая-то часть его превратится во что-то совершенно другое.

Сделанная шрифтом Mincho надпись «Отправка вызова» мигнула восемь, девять раз, и в последний момент, когда вызов уже вот-вот должен был автоматически переключиться на голосовой режим, сменилась на «Принято».

Все окружающие окна с легким шипением исчезли. В холодном сером пространстве возникла световая точечка. Потом их стало больше, они задвигались – и слились в единый аватар.

Мыски туфель на высоком каблуке со стуком опустились на пол. Медленно моргнув два раза, потом еще один, сказочная принцесса с крыльями бабочки за спиной заметила поросячий аватар, стоящий чуть поодаль, и ласково улыбнулась.

– Йяа, доброе утро, Харуюки-кун.

Даже после того как она поздоровалась с ним своим шелковым голоском, Харуюки был не в силах произнести ни слова. Его пугало, что это хрупкое существо перед ним тоже превратится в песок и исчезнет, и потому он лишь пристально смотрел на Черноснежку.

Но, разумеется, сколько бы секунд ни прошло, аватар не исчезал. Внезапно придя в чувства, Харуюки затараторил:

– Ээ, это… доброе утро, Черноснежка-семпай. Эээ… п-прости, что вдруг запросил разговор с полным погружением в такую рань…

– Ничего, я как раз проснулась и думала, заснуть обратно или не стоит.

Черноснежка вновь улыбнулась и оглядела то, что их окружало.

– …Какое простенькое место. Максимальное предпочтение чистым данным, да, это в твоем стиле…

– Аа, н-нет, неправда.

По умолчанию при полносенсорном разговоре вызванный переносится в виртуальное пространство вызывающего. Поскольку Харуюки так и не вышел из главной VR-зоны домашней сети, Черноснежка оказалась там же – в мире, где даже стула не было.

– П-прости, я сейчас сменю локацию!

Харуюки поспешно вызвал меню и пробежался по наборам объектов, которые сам создал, но все это были места без чувств и души – всякие там поля сражений или палубы крейсеров.

Пока Харуюки, обливаясь потом, пробегал глазами список, Черноснежка с неловкой улыбкой смотрела на него, потом наконец хлопнула в ладоши и предложила:

– Кстати, а может, мне загрузить мой набор? Правда, будет немного медленно. Я его только вчера купила и хочу опробовать.

– А, да, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста!

Харуюки закивал, каждый раз чуть не подскакивая всем телом. Черноснежка снова улыбнулась и шевельнула правой рукой. Сверхскоростными движениями пальцев, будто играя на фортепиано, она принялась манипулировать своим меню.

Перед Харуюки со звуковым сигналом появилась полоска закачки. К нему переправлялся через Глобальную сеть набор объектов, отправленный нейролинкером Черноснежки с Окинавы.

Она сказала, что будет медленно, однако на получение ушло всего пять секунд и еще две на распаковку. Как только полоса загрузки исчезла, сверху хлынул ослепительный свет – солнечный свет; и окружающее холодное ничто исчезло.

Появился тропический ландшафт с такими яркими красками, что глаза Харуюки мгновенно и окончательно проснулись. Рядом был, похоже, синтоистский храм; по обе стороны от ведущей к нему короткой дорожки стояли покрытые мхом каменные окинавские львы. Вокруг были деревья; дорожка другим своим концом упиралась в идущую вниз каменную лестницу, за которой виднелась морская синева.

Харуюки снова обернулся на ярко-красный маленький храм. Стоящая рядом с ним Черноснежка с хлопком раскрыла зонт и поместила над головами их обоих. Это словно послужило переключателем – тут же со всех сторон хлынуло пение сверчков. Харуюки глубоко вдохнул пахнущий солнцем воздух.

– Давай вон там сядем и поговорим.

Черноснежка указала на невысокие ступеньки перед самым храмом. Кивнув и пройдя вперед по гравию, Харуюки усадил свой аватар рядом с Черноснежкой. И принялся просто наслаждаться экзотическим, но почему-то вызывающим ностальгию пейзажем.

Конечно, он находился в VR-пространстве, созданном из цифровых данных. Но это был не просто набор объектов, слепленных из полигонов. Все здесь: лианы, пальмы и прочее – все было основано на реальном пейзаже, кропотливо заснятом на фотоаппарат высокого разрешения. Набор объектов для VR-пространства, воспроизводящий существующее место с такой высокой детализацией, был сейчас вполне стандартным туристическим сувениром.

Харуюки, не только никогда не бывавший на Окинаве, но и вообще не покидавший Хонсю, начисто забыл, что это он вызвал Черноснежку, и просто смотрел на пейзаж, как слабоумный. Черноснежка терпеливо позволяла ему это и сама тоже смотрела, но в конце концов тихонько кашлянула и сказала:

– Мм, я, конечно, совершенно не против так вот разглядывать пейзаж с тобой вдвоем, но…

После этих слов Харуюки недоуменно взглянул на прекрасное лицо сказочной принцессы и лишь затем вспомнил, что все началось с его нелепого полносенсорного вызова ранним утром.

– Ауаа… П-прости, пожалуйста!

– Ничего, не надо извиняться. Я просто подумала, что, возможно, у тебя ко мне какое-то срочное дело.

Харуюки уставился на терпеливо улыбающуюся Черноснежку и…

…внезапно осознал еще одну ужасную вещь. Что у него нет никакого повода, который можно было бы назвать «делом».

Ну да, я просто увидел сон перед самым рассветом, очень страшный сон…

Харуюки вдруг вспомнил это ощущение в руках, когда он отрывал крылья Черноснежки, и его лицо исказилось. Он сжал кулаки и опустил голову.

Слова, вырвавшиеся у него в следующую секунду, прозвучали так тихо, будто нейролинкер брал их не из центра речи в мозгу, а из самой глубины души.

– Это… это, я, соскучился.

Сам не вполне понимая, что именно он произносит, Харуюки позволил телу своего аватара продолжать.

– Я не могу увидеться с семпаем… ты уехала так далеко, это так трудно, и вот…

Виртуальный лес словно бы разом замолчал. То ли звуковые эффекты сверчков на самом деле прекратились, то ли мозг блокировал внешнюю звуковую информацию – Харуюки не знал.

Долгое молчание завершилось вздохом и ответом:

– Я тоже.

Плечи поросячьего аватара вздрогнули; Харуюки осторожно поднял глаза и увидел прямо перед собой наморщенное белое лицо.

– Я тоже соскучилась, Харуюки-кун.

Даже не пытаясь подавить почти плачущую улыбку, Черноснежка подняла руки и крепко сжала щеки Харуюки.

– Впервые одна-единственная неделя кажется такой долгой… А ведь я много раз надолго ныряла в ускоренный мир… Больше всего я хочу поскорее вернуться в Токио и увидеться с тобой.

Едва произнеся эти слова, Черноснежка закусила губу – и вдруг прижала голову Харуюки к себе.

В отличие от локальной сети средней школы Умесато, где тактильные ощущения между аватарами разбавлены до такой степени, что практически их нет, здесь отчетливые ощущения тепла Черноснежки, ее мягкости и запаха прошили всю нервную систему Харуюки. Обычно в такой ситуации он бы весь зажался и ударился в панику, но сейчас, подстегиваемый страшной тоской, он, будто в тумане, протянул руки и тоже прижал к себе стройное тело Черноснежки.

Пожалуйста, вернись.

Он хотел это сказать. Прямо так и сказать: «Пожалуйста, вернись и спаси меня, как всегда спасаешь».

Харуюки прекрасно понимал, в какой глубокой бездне он находился. Как он ни дергался, как ни старался – Даск Тейкер будто смеялся над всеми его усилиями; он был словно непробиваемой стеной из черной стали. И стремлению пробить дыру в этой стене маленьким кулачком Сильвер Кроу едва ли суждено осуществиться.

Но произнести эти слова он не мог.

Не только ради Тиюри – ради себя самого он должен был сражаться с врагом собственными силами до конца. Если он сейчас поддастся отчаянию и уцепится за Черноснежку, которая была в отъезде, это будет по сути то же самое, что он видел во сне.

– …Мы скоро снова встретимся, всего три дня осталось, – каким-то образом сумел прохрипеть Харуюки.

– Да… верно, – ответила Черноснежка и, последний раз вложив всю силу в объятие, выпустила Харуюки. Ее влажно сияющие черные глаза пристально взглянули на Харуюки в упор, и –

– Харуюки-кун… – произнесла она встревоженным тоном, будто почувствовав что-то неладное.

Харуюки призвал все свои силы, чтобы улыбнуться, и, прежде чем Черноснежка сказала что-то еще, перебил ее:

– Эмм, пожалуйста, развлекись как следует в поездке. Прости, что так внезапно тебя вызвал.

– Ничего, если бы ты не позвал, то позвала бы я. Я очень рада, что мы можем встретиться, хоть и через аватары. Я тебе куплю подарок, так что жди.

Ласково улыбнувшись, Черноснежка встала и шагнула на гравий. Развернулась, закрыла зонт и вызвала меню.

Уже после того, как она нажала кнопку разъединения и ее фигура исчезла, распавшись на световые искорки, Харуюки продолжал молча стоять. Вновь разголосившиеся сверчки смыли остатки воспоминаний о ночном кошмаре.


Закончив завтрак из хлопьев с молоком, Харуюки крикнул в спальню матери «я ушел». Через окно его поприветствовало хмурое свинцовое небо.

Сосредоточив взгляд на иконке у левого края поля зрения, Харуюки нажал на нее – это была иконка прогноза погоды. Вероятность дождя после 12.40 составляла 70%. Сделав шаг в сторону, Харуюки взял светло-серый зонт, стоящий рядом с обувной полкой, и вышел из квартиры.

Устройство под названием «зонт» – один из предметов повседневного обихода, принципиально не изменившихся за все долгое время своего существования. Разве что теперь его обивку делали из высококачественной и высокопрочной водоотталкивающей ткани, а каркас – из упругого карбона.

Думая, что если бы у этого зонта было приспособление для автоматического складывания, как у солнечного зонта Черноснежки, то даже в дождливый день могло бы быть не так тоскливо, Харуюки прошел по коридору до лифта.

Лифт, спустившись всего на два этажа, остановился. У Харуюки возникло предчувствие на грани уверенности.

Двери открылись; по ту сторону стояла, как он и ожидал, Тиюри Курасима.

Когда их взгляды встретились, большие кошачьи глаза Тиюри вздрогнули, словно она колебалась. Обычно она бы воскликнула «привет!» и весело заскочила в лифт, но сейчас ее черные туфли не двигались с места – она явно собиралась с духом.

Прошло несколько секунд, и двери попытались закрыться, но Харуюки машинально нажал правой рукой кнопку «Открыть». И, держа кнопку, продолжил смотреть на Тиюри.

Прежде чем раздался предупреждающий звонок, Тиюри опустила глаза и тихо вошла в лифт.

– …Спасибо. Доброе утро, – тихо проговорила она. Харуюки отпустил кнопку.

Лифт поехал. Искоса глядя на Тиюри, стоящую от него чуть дальше обычного с розовым зонтиком в левой руке, Харуюки рассеянно ответил:

– …Привет.

Его сознание заполнили слова, которые ему следовало бы произнести дальше.

Что бы там ей ни наговорил Сейдзи Номи, вовсе не обязательно его слушаться. Даже если он ее запугивал, шантажируя тем видео возле душевой, воспользоваться им он все равно не сможет. Потому что, как только он уничтожит школьную жизнь Харуюки с помощью этого видео, Харуюки вполне может распространить «реальную информацию о Номи» в ускоренном мире и таким образом забрать его с собой в ад.

Однако ясно было и то, что разговора на тему «ядерного перемирия из-за неизбежного обоюдного уничтожения» Тиюри просто не поймет. Если есть хоть малейший шанс, что Харуюки исключат из школы (а в худшем случае еще и арестуют за постыдное преступление), Тиюри сделает все, что только сможет, чтобы этого не допустить. Даже если, к примеру, ради этого ей придется стать персональным хилером Даск Тейкера и враждовать с Харуюки и Такуму в ускоренном мире.

Потому что они друзья. Потому что они дружили с детства и провели вместе много, очень много времени в реальном мире. Это для Тиюри важнее всего, это она готова защищать любой ценой.

– …Тию.

Харуюки позвал ее по имени; его голос практически потонул в тихом гуле опускающегося лифта.

Хрупкие плечи Тиюри вздрогнули, но губы остались упрямо сжаты. Харуюки перевел взгляд на левую руку Тиюри, стискивающую зонт. Он начал было поднимать свою правую, чтобы взять Тиюри за руку и развернуть лицом к себе.

Но слова, которые он должен был произнести затем, горячим комом застряли в горле.

Не в состоянии шевельнуться, Харуюки так и стоял столбом, пока его не охватило мягкое ощущение торможения. Тиюри, не оглядываясь, быстро вышла из лифта.


Стремительно лишившись общества своей подруги, занимающейся легкой атлетикой, Харуюки направился в школу тем же путем, каким вчера возвращался домой. По средам он всегда покупал свой любимый журнал манги в одном и том же магазинчике, но сегодня прошагал мимо.

Пройдя знакомой дорогой, где народу было на треть меньше обычного из-за отсутствия третьеклассников, и чувствуя попеременно то радость от разговора с Черноснежкой в полном погружении, то сожаление от того, что он ничего не сказал Тиюри, Харуюки вошел наконец в ворота школы Умесато и тут же машинально съежился. Как только он подключился к локальной сети школы, в правой части его поля зрения появилась всякая информация: время прибытия, сегодняшнее расписание и объявления.

В конце списка Харуюки обнаружил фразу «Важный персональный вопрос». Его лицо дернулось.

Войдя в здание и переобувшись в сменку, он прикоснулся пальцем к этой строке. Его грызло плохое предчувствие.

С шорохом перед Харуюки развернулся текст, набранный темным шрифтом Mincho.

«Ученику класса 2С, регистрационный номер 460017, Харуюки Арите: по прибытии в школу вам надлежит немедленно пройти в комнату для собеседований на первом этаже общего корпуса. Руководитель класса 2С Кодзи Сугено».

Сердце Харуюки сжалось. В первую очередь он подумал, что Номи таки отправил видео школьной администрации. Но тут же он заметил, что сообщение отправил классный руководитель Сугено. Если бы у администрации было столь явное доказательство, они бы занялись этим сами, а не ограничились беседой с учителем. Скорее всего, Сугено его вызвал просто исходя из собственных подозрений.

Несмотря на то, что это было лишь предположение, Харуюки прошел мимо лестницы и направился в сторону комнаты для собеседований на первом этаже; его сжатые кулаки были все в поту. На ходу он открыл имеющуюся в локальной сети подборку информации, к которой имели доступ только ученики, и попробовал найти что-нибудь вроде «инструкции, как себя вести, когда тебя вызвал препод» – но тщетно (такая штука вряд ли вообще существовала).

Впрочем, кое-что он обнаружил в школьной газете, вышедшей несколько лет назад; пораженный увиденным, он прочел заметку с благодарностью.

Подойдя к комнате для собеседований, он последовал первому же совету и огляделся, чтобы убедиться, что никого из учеников рядом нет. Потом, стоя перед серой дверью, сделал глубокий вдох и нажал кнопку «Войти» в поле зрения. Система идентифицировала его, и замок со щелчком открылся.

Потянув на себя дверь (как и ожидалось, она была не автоматической) и заглянув в небольшую комнату, он обнаружил, что Сугено уже там. Учитель сидел за длинным столом со стороны окна, скрестив руки на груди, будто демонстрируя толщину мышц.

– Пришел все-таки. Ну, заходи.

Первые слова молодого учителя истории Японии прозвучали не очень-то дружелюбно. Подавив желание закрыть дверь перед собой, Харуюки тихо вошел и невнятно поздоровался:

– …Доброе утро.

Сугено втянул воздух и открыл рот, будто собираясь сразу начать обвинять, но, видимо, передумал. На миг он закрыл рот обратно и тут же произнес:

– Доброе утро. Пожалуйста, присаживайся.

Стул, на который он указал, стоял вплотную к стулу Сугено, однако Харуюки не мог сказать «спасибо, я постою». Он с неохотой послушался.

Учитель с единственной глубокой морщиной на загорелом лбу пристально смотрел на Харуюки, но не столько «осуждающе», сколько «просто». Потом вдруг, приподняв уголки губ, произнес:

– Арита. Может, по мне и не скажешь, но в средней и старшей школе я тоже не пользовался успехом у девушек.

– Хаа?..

– Я не шучу. Я был в секции дзюдо и вечно завидовал мальчишкам из футбольной секции, которые вместо занятий постоянно заигрывали с девчонками.

Обалдело глядя на кивающего своим воспоминаниям Сугено, Харуюки мысленно пробормотал:

В этих словах как минимум четыре неподобающих пункта. Намек, что у вас красивая внешность, утверждение, что все парни из секции дзюдо не пользуются успехом, утверждение, что все парни из секции футбола – бабники, и плюс к этому беспочвенное заявление, что я не пользуюсь успехом.

Потом он добавил, тоже мысленно, что с последним пунктом нельзя не согласиться; тем временем монолог Сугено продолжался.

– Так что я прекрасно понимаю, что у мальчишек твоего возраста на душе полно такого, с чем даже непонятно, что делать. Очень хорошо понимаю… Слушай, Арита, –учитель изобразил лицом «предоставь все мне и не парься» и энергично кивнул. – Если ты хочешь мне что-то рассказать… все что угодно – пожалуйста, расскажи сейчас. Обещаю, я на твоей стороне. Ну как?

– …

Несколько секунд Харуюки смотрел на это лицо, приходя во все большее замешательство.

Наконец, сумев кое-как привести в порядок мысли, он раскрыл рот.

– Ээ, это…

– Оо, ну что? Расскажи мне!

– Эээ… сначала я хочу записать наш разговор…

Это было второе, что, согласно той статье, нужно было «сделать обязательно», но Харуюки, едва произнеся эти слова, тут же пожалел об этом. Сугено уставился на него, разинув рот, его лицо побагровело сперва от шеи до щек, потом до самых волос. Харуюки показалось даже, что он услышал щелчок, с которым маска «надежного старшего брата» отвалилась от лица Сугено.

– Как это понимать, Арита! Ты хочешь сказать, что не доверяешь мне?!

У Сугено был очень рассерженный вид: брови поднялись, голова ушла в плечи. Харуюки не стал ухудшать ситуацию еще больше и промямлил:

– Нет, эммм, дело не в том, что я вам доверяю или не доверяю… Просто по закону ученик имеет право записать разговор один на один с учителем…

– По какому еще закону?! Какое еще право?! – выкрикнул Сугено, пожалуй, чересчур громко для учителя и долбанул кулаком по столу. – Ты что, не понимаешь, что я в первую очередь о тебе беспокоюсь?! Если ты ничего не расскажешь, потом тебе же будет хуже! Возможно даже, дело до полиции дойдет.

Он вдруг оборвал свою речь, когда Харуюки, поспешно повозившись с виртуальным рабочим столом, включил режим записи. Харуюки не принадлежал к газетному кружку и, чтобы записать разговор с кем-то, должен был получить его согласие. Прямо сейчас в поле зрения Сугено должен был появиться вопрос, разрешить ли запись, и кнопки «Да» и «Нет».

Если он нажмет «Нет», в журнале событий будет отмечено, что он отказался удовлетворить законный запрос. Сугено мрачно глядел в пространство, и на лице его явно читалось возмущение; однако в итоге он поднял палец и воткнул его в определенную точку перед собой.

Перед Харуюки зажглась иконка [SREC] и появилось сообщение «Идет запись». Тем не менее подумать «ну, теперь все нормально» у него не хватило наглости. Он втянул голову в плечи; а Сугено тихим, но гораздо более жестким, чем прежде, голосом произнес:

– Арита, у меня… всего один вопрос к те… к вам. Зачем вы, не принадлежа ни к каким кружкам и секциям, пришли в школу в воскресенье, четырнадцатого числа?

…Похоже, то, что разговор записывался, оказалось действеннее, чем Харуюки ожидал.

– Я встречался с другом из секции кендо, – ответил Харуюки слабым голосом, но без запинки. Сугено молчал. Он не мог не знать, что Харуюки дружит с Такуму из секции кендо, более того, в локальной сети было зафиксировано, что Такуму действительно был в школе в воскресенье. Харуюки ведь изначально и шел в школу, чтобы поговорить с ним.

Но Сугено продолжил атаку; на виске у него пульсировала жилка.

– Это все? Вы настаиваете, что других целей у вас не было? Пожалуйста, посмотрите мне в глаза и ответьте.

Он, похоже, неплохой человек. Просто так вышло, что мы друг друга не понимаем.

С этой мыслью Харуюки взглянул исподлобья в чистые глаза Сугено и ответил:

– Других целей не было. Я настаиваю.

– …Ясно, понятно. В таком случае вы можете идти, – произнес Сугено, вздохнув так громко и протяжно, будто этот звук от большого вентилятора исходил. Харуюки быстро встал, сказал «прошу прощения!» на максимальной громкости за все время, что он был в этой комнате, и направился по кратчайшей траектории к двери. Чуть-чуть приоткрыл ее, чтобы только пролезть, и вышел.

Очутившись в коридоре, Харуюки вдохнул полной грудью и остановил запись, после чего убедился, что файл записался нормально, и быстро зашагал к классу. Теперь, пока не всплывут какие-то новые улики, невиновность Харуюки официально признана. С другой стороны, этот разговор явно ухудшил отношения Харуюки и Сугено. Война с учителем не давала ни единого преимущества, да и в число хобби Харуюки это не входило, но все равно – признаваться в преступлении, которого он не совершал, только чтобы улучшить свою репутацию в глазах Сугено, – это было просто неприемлемо.

И все же… – подумал Харуюки, взбираясь по лестнице.

Даже если то смертельное видео не было обнародовано, ловушка Номи, похоже, все равно действовала, как медленный яд. Это ведь сам Номи совершил преступление и спрятал миниатюрную видеокамеру в женской душевой.

В результате все выглядело как настоящая попытка подглядывания, и Харуюки, который явился в школу, хоть и не участвовал ни в каком кружке или секции, угодил под подозрение. Неужели Номи все это предвидел? Нет – это просто нереально.

Качая головой, Харуюки открыл дверь класса за минуту до звонка.

И тут же у него возникло какое-то неуютное ощущение. Ему показалось, что гул голосов в классе резко ослаб.

– ?..

Он озадаченно огляделся, но в кабинете все было, как в любое другое утро. Проложив себе путь мимо одноклассников, собравшихся кучками и оживленно беседующих о всяких шоу или соревнованиях, Харуюки сел на свое место.

Как только он повесил сумку на парту и выдохнул, посреди поля зрения вспыхнула иконка голосового вызова. Отправителем был – Такуму.

С трудом удержавшись от того, чтобы обернуться назад (Такуму должен был сидеть в конце класса), Харуюки кликнул по иконке.

«Хару, случилось кое-что плохое».

После этих неожиданных слов Харуюки чуть было не ответил вслух, но все же сумел ограничиться мысленной речью.

«Хаа? Что… что это ни с того ни с сего?»

«Странный слух ходит. Насчет тебя».

На этом месте связь резко прервалась. И тут же в ушах у Харуюки раздался звонок. Это был первый звонок, и после него все общение между учениками по сети было запрещено. Теперь они смогут связаться вслух только на перемене. Текстовые сообщения посылать правилами школы разрешалось, но только те, которые относились к занятиям.

Харуюки решил было встать и подойти к Такуму, чтобы узнать остальное напрямую, но тут в переднюю дверь вошел классрук Сугено, так что от этой идеи пришлось отказаться. Харуюки очень интересовало, что именно хотел сказать Такуму, но прямо сейчас единственным способом связи оставалась дуэль в ускоренном мире. Так далеко Харуюки заходить не хотел, да и вообще – ничего серьезного не случится, если он подождет до следующей перемены.


Однако – уже после этого урока.

Харуюки только успел шевельнуть рукой, чтобы отправить мэйл Такуму, когда прямо перед его партой встали два ученика.

Харуюки, вздрогнув, поднял голову, и все его тело задеревенело. Они оба были его одноклассниками, но по имени он помнил только того, который стоял справа. Это был игрок основного состава баскетбольной секции, вроде его звали Исио.

Высоченный Исио, по которому и не скажешь, что он ровесник Харуюки, дернул в сторону головой с серьезным, но напряженным выражением лица и произнес:

– Арита, прошу прощения, давай выйдем ненадолго.

Харуюки вдруг заметил, что в классе висит мертвая тишина. Но в этой тишине практически не было оттенка удивления. Скорее, чувствовалось понимание и одобрение, как будто все происходящее было ожидаемо.

Глядя на Харуюки, который ничего не понимал и пытался собраться с мыслями, Исио продолжил тихим и спокойным, но дрогнувшим под конец голосом:

– Не хочу вести неприятный разговор здесь. Ты, наверно, тоже, да, Арита?

Едва услышав эти слова, Харуюки почувствовал, как все внутри него завязывается в узел.

Неприятный разговор. Единственное, что это может означать, – речь опять о той попытке подглядывания.

…Иными словами, незаметно для Харуюки Исио и парень рядом с ним – да нет, весь класс – все они стали почти уверены, что Харуюки и есть виновник.

– Аа… я, я не… – хрипло пробормотал Харуюки и перевел взгляд наискось, влево-вперед, туда, где сидела Тиюри; ему хотелось уцепиться за кого-нибудь.

Он увидел свою подругу. Она сидела повесив голову, зажмурившись и сцепив руки поверх парты, словно терпя боль.

Увидев это, Харуюки, хоть и сам был в паршивом положении, подумал:

Сейчас Тиюри страдает не из-за Номи, а из-за меня. Это моя глупость привела к тому, что сейчас происходит. Если я буду вести себя жалко, Тиюри будет еще тяжелее. Уж как минимум я сейчас должен разобраться с ситуацией порешительнее.

Даже если это просто хорошая мина при плохой игре.

Сделав глубокий вдох, Харуюки со стуком отодвинул стул и поднялся на ноги.

– Ладно, пошли.

После этого краткого ответа у Исио дернулась бровь. Однако он кивнул, не меняя выражения лица, и зашагал прочь.

Харуюки двинулся за ним; второй парень следом. Харуюки подумал: «Все равно что заключенный под конвоем», – и тут увидел, как в задней части класса один ученик медленно встает. Такуму.

Друг Харуюки, ростом не уступающий Исио, прищурил глаза за стеклами очков и шагнул было вперед.

Однако Харуюки остановил его жестом правой руки и быстро покачал головой.

Все нормально. Я справлюсь один.

Это был не голосовой вызов, так что мысли было напрямую не передать, но все же Такуму стиснул зубы и сел на место. Исио рывком шумно распахнул дверь безмолвного класса.

Харуюки повели в очень знакомое ему место – в западную часть школьной крыши. Первый урок закончился только что, и здесь все еще никого не было.

В первый год своей учебы в Умесато Харуюки чуть ли не каждый день таскал сюда булочки и соки для школьных хулиганов. Отчетливо вспомнив то время, Харуюки направился было к антенне, где это все обычно и происходило. Однако Исио остановил его и произнес:

– Здесь нормально.

Харуюки моргнул и ответил:

– …Но здесь мы все еще в поле зрения Общественных камер.

– Неважно, – выплюнул Исио, после чего сунул руки в карманы и, откинувшись спиной на высокое проволочное заграждение, спросил: – …Арита, тебя этот Сугено вызывал, да?

…Как Харуюки и предполагал, о вызове в классе уже знали. Это и был «странный слух», о котором Такуму упоминал в том звонке. Харуюки был осторожен; неужели его все-таки кто-то заметил, когда он входил в комнату для собеседований? Но все равно информация разошлась слишком уж быстро…

Сообразив вдруг, что сейчас не самое подходящее время и место для подобных размышлений, Харуюки посмотрел прямо в глаза Исио и второму парню, стоящему чуть подальше, и слегка кивнул.

– …Ага.

– Значит, это ты. Это ты сунул видеокамеру в женскую душевую.

– Нет! – мгновенно ответил Харуюки и отчаянно замотал головой. Глядя на него сверху вниз, Исио провел рукой по коротким волосам, но тут впервые за все время вмешался второй:

– Ну, мы точно не знаем, что это именно ты, Арита. Но не думаю, что школа в такую рань вызвала бы ученика, если бы у них ничего не было. Если бы они лажанулись, сами получили бы уйму жалоб.

Этот псих Сугено – исключение из правил! Со своим «какие права, какие законы?!».

Харуюки был уверен, что они все равно ему не поверят, даже если он сейчас это скажет, поэтому предпочел промолчать. Исио сделал два шага в сторону Харуюки и прошипел:

– Это подозрительно, что тебя сперва вызвали, а потом выпустили; видимо, доказательств у них нет. Но я этого так не оставлю всего лишь из-за того, что нет доказательств.

Внезапно он левой рукой схватил Харуюки за галстук, с силой притянул к себе и воткнул в него испепеляющий взгляд.

– Слушай сюда. Когда нашли камеру, моя девушка тоже была там, в душевой. Она в таком шоке, что ни вчера, ни сегодня в школу не пришла!

Вот сейчас действия Исио явно были против школьных правил. Однако баскетболист основного состава стряхнул руку своего приятеля, пытающегося его остановить, и замахнулся правым кулаком.

– Я тебя не прощу, Арита! Я просто должен это сделать!!!

После чего движением новичка махнул занесенным кулаком.

У Харуюки была возможность уклониться от удара. Движения Исио были неуклюжими – просто ерунда по сравнению с ударами тех привычных к дракам учеников, которые измывались над Харуюки раньше. Да и вообще – если бы Харуюки воспользовался командой физического ускорения, «Физикл бёрст», то смог бы и вовсе перевернуть ситуацию и побить Исио. Лицо противника было искажено – просто потому что он явно впервые в жизни кого-то бил.

Но, конечно же, Харуюки не стал ни уклоняться, ни отбиваться, а принял удар на левую щеку. Победа в драке с помощью ускорения – низость, это даже было написано в правилах Черного легиона. Раздался звук удара, и Харуюки, отшатнувшись, сделал несколько шагов назад.

Харуюки полугодичной давности в такой ситуации пал бы духом и принялся бы униженно умолять.

Однако нынешний – шатающийся, но все же стоящий на ногах – Харуюки, чувствуя горячую боль в щеке, жестко уставился на Исио и выкрикнул:

– Повторяю еще раз и буду повторять сколько нужно – это не я!!!

Исио стиснул зубы и снова сжал руку в кулак, но затем разжал обратно и ответил:

– …Если окажется, что ты прав, можешь бить меня сколько захочешь. Но… – коротко стриженный баскетболист выбросил вперед указательный палец вместо кулака и отчетливо заявил: – Если докажут, что это был ты, я разломаю твой нейролинкер, чтобы ты не смог больше смотреть ни картинки, ни видео, вообще ничего.

Исио резко развернулся и широким шагом направился к лестнице, потирая левой рукой правую, словно пытаясь стереть остатки ощущений в ней. Второй парень пошел следом, и Харуюки остался на крыше один.

То, что сейчас произошло, наверняка было записано камерами наблюдения за общественной безопасностью, причем не одной. Если сейчас Харуюки подаст жалобу на применение насилия, Исио, несмотря на все его обстоятельства, будет по меньшей мере отстранен от занятий, а заодно потеряет место в основном составе баскетбольной команды.

Но, разумеется, поступать так Харуюки не собирался. Исио был всего лишь еще одним из тех, кого он во все это втянул. Втянул в водоворот пустоты без тепла, без света, созданный жестоким грабителем по имени Сейдзи Номи.

Проведя рукой по щеке и убедившись, что кровь не идет, Харуюки устало направился к лестнице. По пути он принялся писать мэйл Такуму.

Послав сообщение «Ничего серьезного, после школы объясню, прости, что заставил волноваться», он начал было писать следующий мэйл – для Тиюри.

Однако тут же остановил руку. Сейчас успокоить тревогу Тиюри одними словами уже не выйдет. Вернуть ее можно лишь одним способом – уничтожив корень всего, Номи.

Такуму ответил мгновенно – всего одним словом, «Понял». Почувствовав в этом кратком мэйле беспокойство своего лучшего друга, Харуюки наконец расслабил плечи и почти бегом направился к классу, чтобы не опоздать на следующий урок.


Большая перемена.

Как только прозвенел звонок, Харуюки в одиночестве отправился в школьную столовку.

Без третьеклассников здесь, естественно, было куда свободнее обычного. Совершенно не собираясь обедать на крыше, где совсем недавно произошло нечто неприятное, Харуюки встал в очередь к стойке самообслуживания. В появившемся перед ним меню он выбрал карри со свининой и подливкой из баклажанов и бамии. Перед ним появился голографический запрос на подтверждение; Харуюки нажал «Да».

Бабуля в кухне со сверхзвуковой скоростью наполнила миску карри, потом поставила на стойку блюдце с подливкой.

Взгляд Харуюки сам собой сместился в сторону рекреации. Но ворваться туда, где стояли круглые столики в окружении декоративных растений и где была совершенно другая атмосфера, у него не хватило смелости; в итоге он сел в уголке одного из длинных столов, расставленных здесь.

Взяв ложку, он огляделся. Все вокруг обедали и галдели. Никто не смотрел на Харуюки – не должен был смотреть.

Однако невольно его охватило ощущение, что все они телепатически говорят друг другу: «Смотри, вон явился тот чувак с камерой». Харуюки пытался убедить себя, что это невозможно, однако та неприятная атмосфера невысказанного подозрения, которая его встретила сегодня утром, когда он вошел в кабинет класса 2С, все еще чувствовалась всей кожей.

Он принялся запихивать в себя карри в надежде отогнать это ощущение, но, хотя обычно этого оказывалось достаточно, чтобы настроение улучшилось, сейчас в горле у него застрял ком и не желал исчезать.

Если…

Если уверенность в том, что «Арита из класса 2С подсунул видеокамеру в женскую душевую» уже охватила всю школу, несмотря на отсутствие доказательств...

Справиться с этим будет тяжело даже Черноснежке, вице-председателю студсовета. Более того, если она останется на стороне Харуюки, то может и сама утратить свои позиции в школе. В таком случае – ну, чисто гипотетическом – едва ли она его бросит, но – что если и на Черноснежку будут из-за Харуюки так же холодно смотреть? Что если и она станет в школе изгоем, как он сам в прошлом году, в худшем случае – что если и над ней будут как-то измываться?..

От этих мыслей Харуюки охватила дрожь.

Его ложка со клацаньем упала на тарелку; он с силой обхватил руки ладонями –

И, ощутив чье-то присутствие, поднял глаза.

Он увидел компанию из четырех-пяти человек, идущих поодаль.

В частной средней школе Умесато существовала система стипендий для учеников из спортивных секций. Конечно, Умесато – не какая-нибудь престижная спортивная школа, так что эти стипендии представляли собой лишь уменьшение платы за обучение для тех, кто показывал хорошие спортивные результаты на уровнях выше муниципального, но тем не менее разделение на обычных учеников и стипендиатов существовало.

Компания, которую увидел Харуюки, состояла как раз из этих элитных спортсменов. Там были игроки основного состава женской софтбольной команды и мужской команды по плаванию, и с ними беседовал, улыбаясь, тощий и низенький ученик…

Вне всяких сомнений, это был первоклассник из секции кендо Сейдзи Номи.

Конечно, в средней школе Умесато была довольно сильная секция кендо, но ведь Номи только в этом месяце в нее вступил и еще не имел постоянной турнирной практики – он только выиграл турнир секции на прошлой неделе. Достаточные основания для стипендии у него появятся не раньше второй половины учебного года, однако он уже начал крутиться в таких компаниях – это просто поражало.

Но это не твоя собственная победа!

Невольно Харуюки закусил губу. И в этот миг, будто ощутив на себе взгляд, посланный Харуюки из-за дальнего угла стола, Номи непринужденным движением повернул голову в его сторону.

Харуюки увидел, как невинная улыбка на красивом, почти девчоночьем лице мгновенно изменилась.

Маска свалилась, из-под нее выползла садистская, злорадная усмешка, острая и холодная, как заточенная до предела бритва.

«Ну как тебе, Арита-семпай, это ощущение, что ты весь в грязи и съезжаешь с холма вниз, как бы ни старался взобраться? Как тебе это ощущение, когда все, что тебе дорого, по очереди у тебя отбирают и ломают?..»

Затем Номи повернул голову обратно и, улыбаясь старшим ученикам прежней невинной улыбкой, без стеснения вошел в рекреацию, залитую ярким светом.

Даже когда растения закрыли Номи от взгляда Харуюки, тот продолжал застывшим взглядом сверлить то место, где он только что был.

Похоже, сомневаться не приходилось. Это из-за Номи весь класс так быстро узнал, что классрук вызвал Харуюки к себе. И не только это – быть может, он же изначально и стукнул администрации, что Харуюки был в школе в воскресенье.

Чувствуя, как в нем одновременно поднимаются волнами сильнейшая ярость и еще более сильный страх, Харуюки отчаянно сопротивлялся желанию стукнуть кулаком по столу.

Нет. Нельзя сейчас раскисать. Иначе я снова стану тем же беспозвоночным, каким был полгода назад. И не только. Если я позволю себя раздавить и упаду в ямину, которую вырыл Номи, я утяну за собой и Такуму, и Тиюри, и Черноснежку.

…Я выберусь.

Так Харуюки мысленно бормотал, изо всех сил сжимая ложку.

Я в такой заднице уже уйму раз бывал. И я опять выберусь. И буду выбираться раз за разом, сколько бы ни понадобилось. Я больше уже не иду только вниз.

Он сунул в широко раскрытый рот полную ложку карри и заработал челюстями. Девчонка-первоклашка, сидящая по диагонали от него, смотрела разинув рот, как Харуюки с немыслимой скоростью опустошает тарелку.


Загрузка...