Глава 7. Не совсем обычный бал

В первое же утро чарония, которое выдалось на редкость морозным, нас почтил визитом один тощий, однако не лишенный достоинства лис. Обнаружив его между корнями, Пуаро задал ему хорошую взбучку, выдрав из рыжего хвоста знатный клок шерсти и обозвав “хапугой”. А лис был далеко не из тех, кто таскает у фермеров кур. Воровство претило ему, впрочем, как и другие вредные привычки его сородичей. До того момента, как на него набросился Пуаро, он простодушно полагал, что Клен дерево общее и что на Звездной поляне места хватит всем. Но пес столь ретиво защищал свою территорию, что лис был вынужден сдать позиции и с позором отступить на заиндевелую траву.


Иней таинственно поблескивал в рассветных лучах, под ясным, омытым дождями небом. Словно кто-то взял и высыпал на луг несметные сокровища из своего сундука. Лис в этом сияющем обрамлении выглядел убого и как-то жалко. Во мне заговорило сострадание:


- И зачем ты, спрашивается, на него напустился? Чем он тебе не угодил?


- Так ведь дерево-то теперь наше, - пристыженно пояснил Пуаро, - а он чужой.


- Если всех чужими считать, друзей у тебя никогда не будет, - сказала я. – Иди, проси прощения. И зови сюда, греться. Дора говорила, нынче предвещают стужу.


Под янтарной кроной пахло летом. Стоял тонкий аромат свежескошенной травы, чабреца и мяты. Дорогу отсюда было не видать, городской шум и городской смрад остались за мостом, по ту сторону бурливой реки Сильмарин. Мы с лисом угощались созревшими по случаю праздника ягодами клубники, которые можно было прямо так срывать с раскидистого клубничного куста на краю нашего зеленого пристанища. Пуаро сидел в сторонке и, уткнувшись носом в землю, обиженно молчал. После того, как я заставила его извиняться, он точно воды в пасть набрал. Чванится, что холоп на воеводском стуле.


Лис поглядывал на него, поглядывал да не стерпел. Поднес ягодку в зубах. Пуаро брезгливо отворотил нос.


- Бери, пока дают, - сказала я. – А то скоро всю съедим. Тебе не оставим.


- Ну, и на здоровье, - кое-как выдавил из себя пес. – Обойдусь.


- Лисята наши, если им что запретить, точно так же важность на себя напускают, - заметил лис, обернув пушистый хвост вокруг лап.



Оказалось, что наш рыжий гость - представитель голубых кровей. В лесу Снов, окаймляющем пригорок с Вековечным Кленом, нор у него нарыто – не перечесть. И в каждой норе что-нибудь да припрятано.


- Однажды, - сказал лис, - мои малютки даже стащили какой-то сверток из пошивочной мастерской.


- Глаза завидущие, лапы загребущие, - проворчал Пуаро из своего уголка. – Хватают, что ни попадя.


- Я их, конечно, отчитал, - виновато добавил лис. – Но, сами понимаете, нести сверток обратно значит поставить семейство под удар. Ведь если с тебя шкуру спустят, кто малышню кормить будет?


- Невелика беда, сами прокормятся, - снова буркнул Пуаро. Что поделаешь, не компанейский он товарищ.


Сверток меня очень заинтересовал. Если его действительно украли из ателье, то почему бы в нем не лежать какому-нибудь платью? Например, бальному…


- Принести? – осведомился лис. – Это я мигом. Одна лапа здесь – другая там.


Он возвратился из глушняка с каким-то коричневым листком на макушке, тряхнул головой и бережно опустил к моим ногам помятый сырой пакет из грубой, шершавой бумаги. Стали разворачивать. Бумага приятно шуршала, но запах от нее исходил прелый и кисловатый. Как от поздних, забытых на сырой земле яблок. Что же там внутри?


Чуть только на горизонте замаячит новая, пусть и крошечная тайна, Пуаро не удержится - непременно сунет в эту тайну свой сыщицкий нос. Вот и сейчас он тихо подобрался к нам, и, ничуть не смущаясь, уставился на бумажный пакет. Наверное, рассчитывал, что обновка достанется ему. Но вместо собачьей одежки внутри оказалось темно-зеленое бархатное платье. Оно было на удивление сухим и сидело на мне как влитое. Я очень жалела, что у нас нет зеркала, такого большого зеркала в тяжелой позолоченной раме… Но и без него было ясно, что в платье этом хоть сегодня можно выезжать. Теткины наряды не шли с ним ни в какое сравнение. Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь!


Я от всей души поблагодарила лиса.


- Рад был услужить, - отозвался тот. – Если понадоблюсь, ищите меня во-он в том буковнике. А теперь мне пора. С днем Светлого ума!


Стоило лису скрыться в чаще, как Пуаро завел старую песню:


- Чужак он, чужа-а-ак. А ты с чужаками нянчишься, точно им по гроб жизни обязана. Пойду-ка я развеюсь.


- Иди, развейся, - сказала я. – Погуляй по лесу. А встретишь волчью стаю – на помощь не зови. Вокруг ведь одни чужаки!


Пес фыркнул и засеменил прочь.


На волков он, по счастью, не набрел, однако вернулся еще более угрюмым, чем раньше.


- Улыбочку, мистер детектив, - сказала я, заканчивая последние приготовления к балу. – Сегодня мы будем в центре внимания.


Однако здесь я промахнулась, ибо в центре внимания очутился один только пес. Хотя он приплелся во дворец точно таким же сердитым и мрачным, обожатели к нему так и липли. Придворные дамы с цветастыми веерами и вельможи в шитых золотом камзолах то и дело склонялись к маленькому ворчуну, рассматривая его изношенную клетчатую накидку. А некоторые храбрецы даже отваживались его погладить.


«Клац! Клац!» - защищался Пуаро, норовя откусить храбрецам пальцы.


Многие тоже привели с собой питомцев: пепельных кошек с голубыми глазами – они грациозно ступали по вымощенному плиткой скользкому полу; неугомонных сорок-трещоток; застенчивых шиншилл в потешных шапочках. А у одного господина на плече восседал сонный, недовольный филин. Филин хмурил свои вихреватые брови и, хлопая глазищами, трагично ухал.


Где-то виртуозно играли джаз. Мы медленно продвигались вслед за остальными, к центральной зале, где выдающимся ученым должны были вручать призы. Я чувствовала себя неловко среди шумного сборища интеллектуалов и богачей. Потом я заметила Сару. Она кивнула мне с натянутой улыбкой, после чего вновь обратилась к своим слушателям, которые окружили ее со всех сторон. Она читала им какую-то лекцию. Проходя по анфиладам комнат, украшенных лепниной и гобеленами, я невольно вспомнила Версальский дворец, его пестрящие фресками галереи и капеллу с множеством колонн.


В одной из комнат, по которым плыла толпа, шло соревнование по бильярду. Здесь стоял характерный запах табака, пыли и древесины. Кто-то в съехавшей набекрень короне примерялся к очередному шару, перегнувшись через стол. Кто-то? Не кто-то, а сам король Юлий! Он до самозабвения увлекался спортивными играми и был не прочь посостязаться, между тем как подданные его без устали занимались государственными делами и отправлялись на покой далеко заполночь. Юлий был еще очень молод, народ любил его за оригинальность и открытый нрав, а еще за то, что он часто переезжал с места на место и всякий раз устраивал пышные приемы. Я подошла к обтянутому зеленым сукном столу и поклонилась, а Пуаро, паршивец, просеменил мимо озадаченных мужчин, даже не удостоив короля взглядом. Его интересовало блюдо с бутербродами, которое поставили на низенький буфет специально для таких малявок, как он.


- Позвольте представиться, - сказала я, косясь на Пуаро. – Жюли Лакруа, упала с неба в прошлом месяце.


- Куда именно упала? – полюбопытствовал Юлий, поправляя корону. Его дружелюбие мгновенно рассеяло все мои страхи, и отвечала я уже раскованней:


- На луг, неподалеку от Вековечного Клена.


- Слышал, вы этот Клен облюбовали? Что ж, если нравится, живите там. Но в случае чего вы всегда можете обратиться в альянс Домовладельцев, которые за небольшую плату предоставят вам приличное жилье. Мы приветствуем чужеземцев.


Широко улыбнувшись, он натер мелом кончик кия и сосредоточился на игре.


- Кто сейчас бьет? – осведомился он.


- Лео. Его очередь.


Я нерешительно тронула короля за плечо.


- П-простите…


- С вашим песиком я уже знаком, - отмахнулся тот. – Однажды, во время прогулки, моя гнедая чуть его не раздавила.


Я бросила в сторону Пуаро такой свирепый взгляд, что на его месте кто угодно уже свалился бы замертво. Предатель! Значит, он тайком бегал к дворцовым аллеям, а мне ни слова?! И мало того что бегал, так еще и создавал аварийные ситуации!


Пес проворно сжевал последний бутерброд и, огласив комнату смачным чавканьем, рванул из бильярдной с такой прытью, что ему позавидовала бы любая гончая. Откланявшись, я устремилась за ним вдогонку, но дорогу мне неожиданно преградил – кто бы вы думали? – набивший оскомину Арчи Стайл.


- Знакомьтесь, - сказал он своему спутнику. – Жюли Лакруа. Она здесь сравнительно недавно, а потому дичится всех и вся.


- Чушь, - отрезала я. – Никого я не дичусь. А в данный момент, извините, мне надо срочно всыпать одному негоднику.


- Помнишь, я как-то упоминал о знатоке галактик и созвездий, - не отставал Арчи. – Так вот, это он, Лео Вердански. Прошу, как говорится, любить и жаловать.


Джентльмен в песочного цвета костюме снял свой соломенно-желтый цилиндр и галантно поклонился. Его аккуратные рыжеватые усики привели бы меня в умиление, если бы не спешка. Да и вообще, весь его облик представлял собой красноречивую срисовку с персонажей Достоевского. Не с отрицательных, конечно. В университетские годы я зачитывалась романом «Идиот», и князь Мышкин в моем воображении почему-то был очень похож на Лео. Добрые, смеющиеся глаза выдавали в нем человека кроткого и незлобивого. У такого, как он, наверняка было где-нибудь преданное сердце. По такому, как он, наверняка кто-то вздыхал в ночи...


Любого, кто глядел на Лео более пяти минут, неотвратимо тянуло на лирику. Я настроиться на лирический лад не успела, хотя эта неожиданная встреча всё же несколько остудила мой пыл.


Пока я добралась до центральной залы, из головы у меня совершенно выветрилось, куда и зачем я торопилась. Джаз играли здесь. Здесь раздавали напитки и кружились в танце пары. Только где это видано – танцевать джаз-модерн в чуть ли не средневековом обществе?!


- Ты видишь то же, что и я? – хрипло спросил Пуаро, на которого я едва не наступила. – Никак не пойму, в какую эпоху мы с тобой свалились. Мешанина какая-то.


Я зашипела на него подколодной змеюкой.


- В какой бы эпохе мы ни были, трепку я тебе задам эпохальную, уж поверь мне.


Он припустил от меня, как от чумы – только “цок-цок-цок” когтями по полу.


Нет, не для того я пришла на бал, чтобы по всем залам гоняться за непослушным псом. Надо наблюдать, завязывать новые знакомства, веселиться, в конце концов. Но веселиться что-то не получалось.


Многие в тот вечер были не расположены к развлечениям. Какая-то тощая, чахоточная особа с гранатовым колье сварливо вещала:


- Мир, мой дорогой Анри, есть не что иное, как сплав нелепостей. Меня эти нелепости нервируют ужасно! Вот, например, вчера: служанка заварила крепкий кофе и не добавила туда сахару. Нарочно, чтобы мне досадить.


- Отчего бы это, мадам Миления? – изумлялся Анри, поглаживая свои черные закрученные усики. Тут, куда ни кинь, все носили усы. Исключение составляли разве что Арчи и Юлий.


- Потому что я обозвала ее дурехой. Запомни, слуг надо держать в ежовых рукавицах. И несколько раз на дню обязательно пенять им на их глупость. Иначе отобьются от рук.


- Напишу об этом верлибр, - вдохновившись, отвечал Анри.



У столиков с угощениями толпилась тьма народу. Как в хлебной лавке. Но этих хлебом не корми – дай посудачить.


- А вы слышали новость? Агату-то, художницу, третьего дня ранили из пистолета. Поэтому она на балу и не появилась, - говорила одна грузная дама с ярко накрашенными губами.


- Как ранили? Почему ранили? – наперебой спрашивали остальные.


- В таких делах всегда замешана ревность, - многозначительно упирала та.


Я миновала сплетниц, с трудом сдерживая отвращение. Никогда не переваривала тех, кто перемывает другим косточки. Став так, чтобы не мешать танцующим, я поймала себя на мысли, что балы Мериламии мало чем отличаются от наших дискотек. Тот же шум, та же еда, та же праздная болтовня. Сказав, что пары кружились в танце, я выразилась неточно. Они не кружились - они тряслись под быструю музыку, как куклы со встроенным механизмом. А когда оркестр уставал и смычки затягивали блюз, зал приходил в какое-то оцепенение. Было слышно, как стучат по паркету каблуки, как шуршат шугою платья. А в нос бил неистребимый запах одеколона.


Мне стало тоскливо, так тоскливо, что хоть вой. Желание наказать Пуаро пропало –хотелось лишь снова увидеть его глазки-пуговки да смешной маленький хвостик. В зале не было никого, кто бы хоть капельку меня понимал. В основном, гости сами нуждались в понимании. Особенно один докучливый тип. Он назвался Ануаром и сказал, что в наш век люди совсем потеряли вкус к жизни.


- Прозябают, просиживают впустую дни, недели, чтобы потом притащить ноги на какой-нибудь праздник. Там они напьются, как верблюды, набьют брюхо – и думают после этого, что жизнь прожита не зря. Иное дело – игра. Я играю с младых ногтей. Да, случаются неудачи, и я могу проиграться в пух и прах. Но чего стоит сам процесс! Знаете, я ужасно азартен. Из-за этого меня бросила жена. Состоятельные друзья презирают меня, но поверьте… - Он отпил из бокала. – Поверьте, ничто так не бодрит, как здоровый азарт, скажем, на скачках. Если когда-нибудь надумаете делать ставки, имейте в виду: вороной текинец Саорим – выигрышная партия. Скачет лихо и почти всегда обходит соперников. Эх, если подзаработаю деньжат, непременно поставлю на него.


Он еще долго нес околесицу и расписывал достоинства лошадиных мастей, так что, когда я, наконец, от него избавилась, то почувствовала себя даже немного счастливой. Его бесконечная болтовня вынудила меня «свернуть знамена» и ретироваться в какой-то длинный неосвещаемый коридор. Там было прохладно и тихо. И пахло старой бумагой.


- Пуаро! – на всякий случай позвала я. – Пуаро, вылезай! Трепка отменяется, слышишь?


Никто не отзывался. Тогда я наугад двинулась в темноту. И кто знает, сколько бы я так брела, если бы впереди вскоре не забрезжил свет.


Первым, что бросилось мне в глаза, была засушенная гвоздика рядом с портретом, перетянутым траурной лентой. Из камина, на котором стоял портрет, тянулась тонкая струйка дыма. У окна - кресло-качалка со смятым пледом. Из приоткрытого стрельчатого окна в комнату вливался далекий колокольный звон. Я аккуратно взяла гвоздику и повертела ее в пальцах. Аромат от нее исходил нежный, едва уловимый и совсем не цветочный. Она пахла кокосовым маслом.


«Резиденция короля Юлия полна тайн, - подумалось мне. – Если уж откуда и начинать следствие, так это с его дворца». Меня неодолимо клонило в сон, поэтому, ничтоже сумняшеся, я опустилась в кресло, укрыла ноги клетчатым пледом… и провалилась в мир грез. Произошло это столь внезапно, что я и теперь не могу с уверенностью утверждать, действительно ли описанные ниже события приключились со мной во сне. Когда я обнаружила таинственную комнату, был поздний час, весьма поздний для такой «правильной леди», как Жюли Лакруа. И вполне возможно, что я несколько переборщила с напитками, которые подавали в джазовом зале.


В «мире грез» было довольно-таки туманно. Я летела, вернее, меня несло сквозь белесую пелену со скоростью хорошего гоночного болида. Мимо прошмыгивали пушистые клубки фонарных огней, молниями вспыхивали то тут, то там какие-то диакритические знаки, возникали и распадались на тысячи осколков математические формулы. Нарастал и убывал неясный гул.


Я обгоняла века, тысячелетия. На моих глазах превращались друг в друга вещества, возводились стены, рождались и умирали целые поколения. Я промчалась мимо племени Дакота, и один индеец чуть не попал в меня томагавком. Мне довелось мельком увидеть сухопарого Лао Цзы, Александра Македонского (он с серьезным видом слушал какого-то советника), и я чуть было не пожала руку самому Виктору Гюго. Потом началась совершеннейшая галиматья. Картины океанских глубин с необыкновенной быстротой сменялись дебрями тропических джунглей и арктическими ледниками. Мне второпях показали космос – нарядные планеты беспечно играли в салки на виду у миллиардов звезд. А потом я с размаху приземлилась на голый, безжизненный взгорок. У его подножия трещала и искрилась какая-то адская машина, а рядом – в резиновых перчатках и защитной стеклянной маске – стоял Рифат. Я почему-то была абсолютно уверена в том, что это Рифат, хотя никогда раньше его не видела. Вокруг клочьями стелился туман, и я не смогла разглядеть, чем именно он был занят, зато явственно услышала низкий голос, пробирающий до мурашек: «Ты проникла в коридор, и теперь ты принадлежишь нам».


- «Нам» - это кому? – расхрабрилась я.


- Повелителям материи.


- У вас что, кружок кройки и шитья?


Мой сарказм наглым образом проигнорировали. Ну, а раз так, можно смело терять совесть. Во всяких там «временных коридорах» совесть – штука заведомо бесполезная.


- Эй, ты, Рифат! Не ты ли, часом, прячешься в твердыне Арнора?


- Мне прятаться незачем. А тебе лучше свое любопытство поумерить.


Я напыжилась.


- Сперва сам же меня сюда затащил, а теперь предлагаешь расшаркаться и будь здоров? Не на ту напал. Ты мне выложишь всё до последней капли.


Похоже, я немного переусердствовала в своем «интервью», потому как машина Рифата вдруг издала странное шипение и выплюнула на редкость прыткую шаровую молнию. Молния ощерилась на меня дикой кошкой и подлетела на угрожающе близкое расстояние. Уж не припомню, какого она была цвета. Помню только, что досталось мне изрядно, хотя я была шустрая, как электровеник. Эта полоумная молния преследовала меня, наверное, по всему «миру грез», после чего я почувствовала сильное жжение в области спины и моментально проснулась.


Надо мной, хлопая глазами, стоял какой-то оробелый светловолосый юноша. С перепугу он даже начал заикаться.


- Вы… об-обуглились, - с запинкой проговорил он.


- А вам какое дело? – нагрубила я в ответ. – Хочу – обугливаюсь, хочу – пеплом обращаюсь.


Оглядев себя в зеркале, которое мы первым делом купили после бала, я убедилась, что он был прав. Волосы мои наэлектризовались и малость почернели, на лбу, у виска, красовалось пятно сажи, а руки и ноги были сплошь в кровоподтеках. В следующий раз, решила я, если снова попаду к Рифату, тоже припасу что-нибудь эдакое, чтоб ему жизнь малиной не казалась.


- Вам бы к лекарю, - пробубнил белокурый. Вот заноза!


- Хорошо, хорошо. Сама разберусь!


Юношу звали Флорин. При дворе о нем ничего не знали, и происхождение его было столь же темным, сколь и связи. С приближенными короля он дружбы не водил, элитного общества чуждался. Поговаривали, будто бы он в одиночку бродил по пригородным полям и прямо-таки лип к твердыне Арнора. Может, Рифат и его завербовал?


Но, завербованный или нет, Флорин мне здорово досаждал. Он мог проторчать у Вековечного Клена до сумерек – без всякого умысла. Просто торчал и таращился на нас. Он следовал за мной по пятам, когда я направлялась в город. По вечерам, когда лютел морозец, он поджидал меня у одного и того же фонаря, неизменно закутанный в коричневую, с прорехами шинель. Изображал из себя попрошайку. И потом, крадучись (он полагал, что неслышно), конвоировал меня до самого дома.


Когда окончился бал и я сделалась полноправным членом общества, на меня тотчас посыпались всевозможные предложения. Оказывается, в стране Западных ветров стояла острая проблема нехватки кадров. Я согласилась на должность журналиста в местной газетенке. Журналисты вечно попадают в передряги и раскапывают невероятное. Вот и я решила раскапывать, за компанию с Пуаро. Уж мы эти их тайны на составные части разложим, по кирпичикам разберем. Да, мало-помалу я заразилась энтузиазмом непоседливого пса. И, хотя задатков у меня было куда меньше, чем у мисс Марпл, слагать оружие я не собиралась.



… В тот день мы начали возводить стены вокруг нашего волшебного жилища. Лис прибежал раньше всех и уселся поодаль, на снегу. А чуть позже пожаловал Флорин. Он тоже робко стоял в сторонке и часто-часто моргал, как будто глаза ему запорошило песком. Дора и Сара, обе крепкие, помогали мне перетаскивать доски. А Пуаро только мешался под ногами и тормозил процесс.


Целый день, с утра до полуночи, стучали молотками. Даже Арчи подключился. Где-то раздобыл и принес с виноватым видом пилу. Потом какой-то матерый плотник научил нас, как надо делать арки.


Стена вышла неказистая, но Сара сказала, что если обсадить ее по периметру жимолостью или клематисом, к следующему лету изъянов будет не видно. Утешила.


- Зачем вообще нужна эта перегородка? – недоумевал лис. – Через нее всё равно кто угодно перелезет. От воров такая стена не спасет.


- Дерево грабителей отпугивает, они сюда и близко не подступят, - сказала Дора. – Жюли об уюте заботится.


- Забочусь, - подхватила я. – А для тебя, лис, мы сделаем специальную врезную дверцу. Заходи, когда пожелаешь.


Тот проронил вежливое «благодарствую» и резво ускакал в чащу. Когда помощники и зеваки разошлись по домам, ко мне приблизился Арчи.


- Я поговорил с братьями Маден, - сухо сообщил он. – Чертежей воздухолета, подобного твоему, у них нет. Есть какие-то старые, сомнительные проекты. Лео говорит, надо обращаться в столичное географическое общество.


Воздухолет? Чертежи? Совсем память прохудилась. Я тут порядок вокруг Клена навожу, ни бед, ни забот не знаю, а на деле выходит, что проблема на проблеме сидит и проблемой погоняет. Эх, и выпало же на мою долю!


Я уже и забыла, каково это – грустить по родине.


Загрузка...