Улыбка Бога [СИ]

Глава 6

В дверь решительно стукнули.

— Разрешите?

Не дожидаясь ответа, в кабинет вошел посетитель. Коренастый офицер в выгоревшем камуфляже. Погоны не видны — перевернуты подложкой вверх. Светлые волосы, серые, умные и внимательные глаза. Взгляд офицера быстро обежал кабинет и остановился на вставшем с кресла полковнике.

— Герр оберст Краузе?.. — голос был под стать внешнему виду офицера. Тихий, чуть надтреснутый, совершенно невыразительный. Так мог бы говорить неодушевленный предмет. Шкаф, стул. Или Голем.

Полковник отогнал совершенно неуместные аналогии. Хотя похож, похож…

— Совершенно верно! — Изображая радушного хозяина, выбрался из-за стола и подошел к гауптману. — Именно Краузе, и именно оберст.

Ладони офицеров встретились. «Как деревянная!», — снова прокралась непрошеная мысль.

— Берг. И давайте сразу перейдем к делу, оберст? — «Голем», как про себя окрестил гауптмана полковник, не стал ходить вокруг да около, а сразу перешел в наступление. Решительный…

— Может быть, чаю? Фройлян Эльза заваривает его восхитительно.

— Благодарю. Но откажусь. Не пью, — резко мотнул головой гауптман. — Ни чай, ни кофе. Оберст, при всем к Вам уважении, давайте все же перейдем к делу. Мне хотелось бы убедиться, что нас не зря выдергивали из Греции в столь оперативном порядке.

— Тут дела важнее, — Краузе сдвинул со стола стопку бумаг и присел на краешек, указав гостю на колченогий стул, гордо стоящий посреди комнаты. Гауптман не стал жеманиться и присел, соблюдая, впрочем, всевозможную осторожность. — По крайней мере, здесь серьезнее. Не знаю характера Ваших заданий в Греции, но все же позволю озвучить подобное предположение вслух.

Краузе украдкой взглянул на собеседника. Берг все так же невозмутимо сидел на краю. Услышав про Грецию, улыбнулся краешком губ, очевидно решив придержать мнение при себе. Полковник продолжил:

— Еще не прошло и месяца с начала боевых действий против красных. И, в принципе, всё развивается не так плохо, хотя и не совсем по плану.

— Ничто и никогда не развивается точно по плану, герр оберст. Русские всегда были хорошими бойцами. Канцлер не зря разбрасывался восхищенными эпитетами в сторону России.

— Это Вы очень точно заметили, гауптман. Я старый солдат! — Краузе как бы невзначай коснулся Креста Гиндебурга. — И в моей биографии однажды уже присутствовал Восточный Фронт. Я отлично знаком и с русскими, и с их стойкостью. В общем, надо признать без лишней скромности, что война идет неплохо. А вот в частностях… Вы курите?

— Не курю, — невозмутимая улыбка раздражала Краузе все сильнее. Наверное, даже сильнее, чем полнейшая неподвижность собеседника. «Голем, чистый Голем!»

— А я закурю с Вашего позволения, — нервно пробарабанил по столешнице полковник, не пытаясь даже скрыть волнение. Вернулся на свое место, сел, нервно дергая ящики стола, наконец, достал необходимые документы. — А Вы пока ознакомьтесь с необходимой для вхождения в курс дела документацией. Подборка, надеюсь, достаточно красноречивая. Никогда не встречался ни с чем подобным в своей практике. А она у меня, поверьте, обширная!

Краузе протянул собеседнику тонкую папку в коричневом целлулоидном переплете. Потом достал портсигар, извлек папиросу, неторопливо размял пальцами табак, сжал конец мундштука и щелкнул зажигалкой. Церемония подготовки к курению явно доставляла полковнику удовольствие. Краузе затянулся с нескрываемым наслаждением и, пока Берг читал полученные документы, смаковал дым с видом совершенно счастливого человека. Невесомые колечки всплывали к потолку, рассыпаясь на атомы после соприкосновения с облупившейся штукатуркой давно не беленого потолка.

Гауптман тоже не торопился. Сначала пробежал бумаги глазами. Потом просто прочитал. А после повторил процедуру очень медленно, внимательно всматриваясь в текст и время от времени бросая взгляд на висящую на стене карту. Краузе мог поклясться, что когда папка вернулась назад, Берг знал содержимое наизусть, вплоть до каждой помарки.

— Что скажете? — спросил полковник, когда папка перекочевала в ящик стола, и ключ с легким хрустом провернулся в замке.

— Признаю, — гауптман смотрел сквозь Краузе своими совершенно невозмутимыми стальными глазами. — Больше похоже на розыгрыш. Дурацкий розыгрыш. Но есть некоторые моменты моей обширной практики… — последние слова Берг отчетливо выделил голосом, и полковник понял, что вовсе не такие уж невозмутимые глаза у гауптмана. Голем умел смеяться. — Так вот, о чем это я? Моменты практики подсказывают, что возможны самые неожиданные повороты событий. Особенно в лесах. Тем более, в русских лесах.

— К сожалению, приходится признать Вашу правоту, гауптман, — кивнул Краузе. — Кто-то с первых же дней войны методично уничтожает небольшие подразделения в этом районе. Первоначально мы готовы были списать данные происшествия на остатки разбитых частей большевиков, пытающихся выйти из окружения. Но…

— Это не они.

— Совершенно верно! — согласился оберст. — Всерьез эту версию рассматривали до нахождения первых погибших. Да, после красных остаются трупы. Но самые обычные трупы с огнестрельными и ножевыми ранениями. Да, окруженцы часто уступают нашим войскам в вооружении, но не настолько же! Обгрызенные зубами палки! Свернутые шеи! Метательные спилы деревьев! А физическая сила, с которой всё это проделано!? Это не люди, гауптман!

— А кто? — По лицу гауптмана было невозможно прочитать ничего. Но уже второй раз за несколько часов, полковник мог отправлять клятвы к небесам: Берг только сейчас узнал то, о чем было написано в бумагах, но он знал еще что-то, нигде не написанное…

— Неизвестно, — развел руками полковник, пытаясь не замечать ироничный блеск в глазах Берга. — Наши «умники» тоже не знают ответа. А бывшие полицейские из местных… — оберст взглянул на гауптмана, вопросительно приподнявшего бровь и уточнил, — да-да, полиция в этом районе уже полностью разбежалась. Так вот среди бывших полицейских ходят слухи о «леших» и «лесных хозяевах».

— О «леших»… — задумчиво протянул гауптман. — Это интересно, герр Краузе. Можно сказать, крайне интересно. И сразу же снимает некоторые вопросы.

— Даже так? — обрадованный полковник подался вперед. Но гауптман опередил:

— В чем заключается наша задача?

— Выяснить кто это! — разочарованный Краузе сел обратно. То, что с ним никто не собирался особо церемониться или делится информацией сверх необходимого, было ясно заранее. Люди из ведомства «Черного Генриха» всегда отличались определенной заносчивостью. А специалисты подобные Бергу страдали этим вдвойне. Нет, даже втройне!

— Ваша задача банальна, как суп из бычьих хвостов, — позволил себе несколько скабрезную шутку полковник. — Необходимо найти убийц! Узнать, почему они помогают русским. Попытаться договориться. Или уничтожить.

— Давно не встречал столько четко поставленной задачи, — съязвил гауптман. — Как говорится в русских сказках «Пойди туда, не знаю куда, найди то, не знаю что!»

— Именно! — не стал скрывать удовлетворения Краузе. — Ваша задача согласована с Берлином. А посему… — полковник виновато развел руками, — извольте выполнять. Со своей стороны обещаю всемерную поддержку всем необходимым. Автотранспорт, питание… Информация. Кстати, чуть не забыл! — Краузе картинно стукнул себя ладонью по лбу, и зарылся в ворох бумаг. — Вот последний случай, еще не вошедший в общую сводку.

Берг внимательно изучил еще один листок. В той же последовательности. Пробежать глазами, прочитать, еще раз прочитать…

— Ну это уже ни в какие рамки не влезает, — Краузе и не подозревал, что с таким наслаждением услышит в голосе гауптмана искреннее удивление. — Я могу поверить в леших. Но мамонты? Герр оберст, ваши солдаты не решили поиграть в берсерков? По слухам, тут весьма забористые мухоморы…

— Я и сам так сперва подумал, но увы! Следы подтверждают. Взвод фельдфебеля Эгера растоптали мамонты, заступившиеся за местного мальчишку. Если есть желание, во-он в том шкафу на нижней полке лежат гипсовые слепки следов. Один из унтеров до войны служил в крипо. Немного разбирается в технологии…

Собеседники помолчали. Берг первым нарушил тягостное затянувшееся молчание:

— Мда… Воевать с мамонтами мне еще не приходилось… Но тем интересней… — закончить ему не дал стук в дверь.

— Господин оберст, срочная шифрограмма!

Краузе взял желтоватый бланк и жестом руки отпустил шифровальщика.

— Прекрасный специалист, но совершенно не понимает субординации, — начал он, одновременно опуская глаза на документ.

Внезапно лицо полковника побагровело. Краузе зашатался и рухнул бы на пол, если не сидел бы в кресле.

— Прочитайте, герр гауптман, вы обязаны ознакомится! — оберст протянул Бергу листок. — Все тот же почерк! И уже не оберфельдфебель!

— Однако, — только и смог произнести гауптман, пробежав глазами сообщение, — Гейнц-Ураган… Будет лучше, герр оберст, если я немедленно выеду в эти… — он сверился с бумагой, — Василевичи. Автотранспорт есть свой, не беспокойтесь.

— Езжайте, Берг. И знаете что? Не надо выяснять и договариваться. Надо уничтожить. Любой ценой. Нам на месте виднее, чем в Берлине.

— Яволь, герр оберст. — козырнул от двери Берг. — Совершенно с вами согласен!

Дождавшись, пока за неприятным гауптманом закроется дверь, Краузе, воровато оглянувшись, достал из стола алюминиевую флягу и рюмку зеленого стекла. Со странностями пусть разбираются специалисты. На то они и существуют в нашем мире!

Добрались быстро. Дороги, хоть и были больше похожи на хорошо утоптанные просеки, для полноприводных фордовских грузовиков, полученных у молчаливого майора из СС, серьезной проблемой не стали. Лето на дворе, как ни крути. И даже местные болота по случаю жары несколько подсохли. Чего уж говорить о местных грунтовых «шоссе»?

Решивший перестраховаться Краузе не поскупился на наличные силы, и пригнал чуть ли не батальон пехоты. Хорошо хоть офицеры догадались не пускать всю эту ораву в деревню, ограничившись распределением подчиненных по периметру. Посты расставили плотно, и совершенно бездарно.

Ганс-браконьер только сплюнул презрительно, прикинув десяток вариантов просачивания в «охраняемую зону». Берг не стал одергивать подчиненного, потому что полностью разделял его точку зрения. Но чего-то большего никто изначально и не ожидал. Тыловики, что уж тут говорить…

Грузовик въехал точно на середину деревни, остановившись рядом с «кюбельвагеном» ГФП. «Фельдполицаи» крутились поодаль, в своей извечной спеси «не заметив» прибытия спецкоманды. На них, естественно, тоже никто внимания не обратил. Копошатся себе, и пусть. Мы свою задачу имеем. И намерены ее выполнить не смотря ни на что.

Бойцы, не откидывая бортов, выпрыгнули из машины. Гауптман не раздавал приказаний. Ни к чему. Ребята и так в курсе произошедшего инцидента: времени в пути хватило. А непонятливые в его команде надолго не задерживались…

Люди Берга всегда работали сами. Без подсказок и приказов. Каждого гауптман отбирал лично. Кого вытаскивая из тюрьмы, кого — сманивая из полиции или вермахта. Было несколько десантников и пара человек из ведомства Редера. Задания выпадали всякие. Потому и старался гауптман отбирать специалистов самого разного профиля. Никогда ведь не угадаешь, кто тебе понадобится завтра. То ли летчик, то ли альпинист.

Команда растворилась в мельтешении построек. Командир удобно разложился в раскрытой настежь кабине американо-германского детища и, поглядывая время от времени на часы, старательно рисовал загадочные схемы, постоянно меняя карандаши. Наконец, гауптман довольно улыбнулся и уложил бумаги в планшет. Кое-что прояснялось. Далеко не все, конечно. Но будем реалистами, герр гауптман. По крайней мере, известен примерный район действий. И еще некоторые мелочи. Пока что неприметные, но при должном везении… А теперь, положим планшет под сиденье и пойдем самолично посмотрим на место происшествия.

И старательно не будем замечать «ГФПшников». Пусть те делают своё дело, а мы будем делать своё. Потом можно и обменяться данными. Или поделиться. Наверное. Если будет желание. И если будет, чем обмениваться. Потому как, при всех положительных моментах, данных было очень мало. И наблюдения гауптмана пока не радовали…

Русские здесь были. Нет, не так. Русские здесь тоже были. Но не только они. И гораздо важнее понять, кто был еще. Ладно, подождем результатов осмотра. Много времени не займет. Два — три часа особой роли не сыграют. Те, кто порезвился в селе этой ночью, уже далеко. Призрачная надежда, что удастся найти генерала по горячим следам, растаяла на выходе из кабинета полковника. Да и не было той надежды, если быть честным перед собой.

Осмотр закончили часа через три. Ребята по одному выныривали из лабиринта построек, подходили к «Форду». «Полицаи» все еще крутились по окрестностям, сверкая вспышками фотоаппаратов.

— Все на месте? — спросил Берг.

— Ясное дело, все! — обер-лейтенант Матич давно уже должен был носить погоны посерьезней. Но… Препятствием становилась не столько национальность, сколько несдержанность лужичанина, его острая нелюбовь к командованию более чем десятью подчиненными и умение уходить в долговременные загулы, больше смахивающие на запои. Минусы эти, по мнению управления кадрами, совершенно не перевешивали плюсы в виде исключительного мастерства обер-лейтенанта на поприще следопытства. Вот и пришелся Матич ко двору только в спецкоманде Берга. Гауптман уважал профессионалов в любой сфере деятельности, прощая им маленькие человеческие слабости.

— Никого не потеряли. И никого не нашли, — продолжил Матич и кивнул своему напарнику, Гансу-браконьеру, вытащенному Бергом из тюрьмы славного города Боцена, где Ганс сидел как раз за браконьерство… — В двух словах.

— Русские здесь были. — сказал Ганс, машинально потирая шрам, тянущийся через лицо. — Человек под полста. Следы чужой армейской обуви на каждом углу. Подошвы почти целые. Так что или диверсанты, или окруженцы. Топтались, как овцы в загоне. Есть момент. Часовых резали и кололи ножами. Но били уже мертвых. Убитых раньше.

— Решили поиздеваться над трупами? Вспомни усташей.

— Те режут уши и отрезают все лишнее, ублюдки, — поморщился Матич, искренне ненавидевший хорватов всей своей славянской душой. — А тут удары насмерть. Словно били, не зная, что бьют дохляка.

— Смысл?

Следопыты, не сговариваясь, только пожали плечами.

— Еще здесь были животные. Настоящие. Не усташи, — тихо сказал унтер-офицер Луц, — очень большие. Покрыты шерстью. Рыжей или бурой. Особей шесть-семь. С хоботами и бивнями.

— Мамонты? — в лоб спросил Берг.

— Возможно, — согласился бывший боцман «шнелльбота», утопленного английскими бомберами в Северном море. — Если зверь выглядит как мамонт, то, скорее всего, это именно он и есть. Они прошли от восточной окраины до центра и ушли назад. В западную часть деревни не заходили.

Гауптман задумчиво молчал несколько секунд. Оглянулся. Парни из ГФП собрались возле трупа часового, уже осмотренного Бергом, и оживленно размахивали руками.

— Отто, ты у нас вроде как по «холодным» разбираешься? — на всякий случай уточнил Берг у унтера.

— Разбираюсь, — отозвался специалист. — Часовым свернули шеи. Так, что они пикнуть не успели. Остальных убивали бесшумно. В основном — душили. Большинство даже проснуться не успело. Давили, как хорек курей.

— Как душили? — гауптман, сам неплохо разбирающийся в способах лишения человека жизни удивился. — Долго же. И шума хватает. Или гаррота?

— Обошлись без испанских штучек, — поморщился Луц. — Делали проще. Вот так, — показал унтер. — Обхватывали шею ладонью и сжимали. Генрих, не делай круглые глаза. Это возможно. Если ладонь как у гориллы. И если хватает силы. Тем, кто был там, — Отто кивнул на соседний дом, — хватало всего. Если кто-то просыпался — били кулаком. Выходило сильней, чем лошадь копытом. Грудную клетку проламывало до позвоночника. Один удар — один труп. В штабе все так убиты.

— Кто что думает о нападавших?

— Очень похожи на человека или обезьяну, — начал Луц. — Только человека ростом три метра. Огромной силы. Пока всё.

— Целиком покрыты шерстью, — добавил Матич. — Я сперва удивился, откуда следы шерсти в домах, если звери и близко не подходили. А это шерсть убийц. Так что — мохнатые они. И их было всего двое. Посмотри сам.

— С чего такой вывод? — Берг взял образцы шерсти, разложенной по бумажным пакетам, и спрятал в потайной карман камуфляжной куртки.

— Шерсть всего с двух особей.

— Так они тебе свою шерсть и оставили… — хмыкнул гауптман, — не считай противника глупее себя. Первая заповедь тактики.

— Шерсть не читала Сунь Цзы, — в свою очередь ухмыльнулся оберлейтенант. — Линька у млекопитающих идет постоянно. Ты можешь проследить за выпадающими волосами? А у них волосяного покрова намного больше. Эти двое следили. Но не уследили. Нет, их было только двое. Могу поклястся удом святого Себастьяна.

— Значит, они еще и очень быстры, — задумчиво протянул Берг, мысленно добавив несколько дополнительных пунктов к списку достоинств неведомых противников. — Звери подобрались вплотную к часовым так, что их не заметили. Не верю, — мотнул головой гауптман. — У Гейнца в охране таких балбесов не держали. Вероятнее другое. Часовые заметили, но не успели ничего сделать. Мохнатые пробежали от крайнего дома за пару секунд…

Матич скривился, прикинув расстояние.

— Под сто километров в час. Сомнительно. Что-то я не помню в книге у Брэма человекообразных гепардов.

Бывший боцман равнодушно пожал плечами:

— Альфред, конечно, специалист по зверью, но я больше доверяю своим глазам. И фактам. Любой солдат, даже самый хреновый, увидев трехметровую волосатую образину верхом на мамонте, выстрелит не задумываясь. Максимум две секунды до выстрела.

— Мамонты сюда не заходили, — Берг всегда любил подобные споры. В Америке подобное называли «брейн-штурмом», и с этим названием гауптман был согласен целиком и полностью.

— Неважно, — отмахнулся увлекшийся Луц. — К слову пришлось.

— Глаза отводят, — молчун Вилли говорил редко. Но всегда по делу. — Где-то я такое слышал… Фенке!

— Фенке? — гауптман закрыл глаза, покатал на языке слово, прислушиваясь к внутренним ощущениям. — Не слишком ли? Фенке и Белоруссия? Реально?

— А мамонты — объективная реальность, данная нам в ощущениях?

Молчун-то Вилли молчун, но при необходимости вполне мог процитировать не только фюрера германской нации. Иногда от его цитат гауптман нервно оглядывался. Как сейчас, например. Уж больно не хотелось терять хорошего бойца только потому, что тому лень вспоминать, кого он цитирует. Никто, конечно, не захочет ссориться с СС из-за несдержанности рядового. Но если кто-то вспомнит, что этого рядового чуть ли не за шиворот выволокли из-под статьи о пропаганде…

— Фенке… — задумчиво произнес Берг, — плоть от плоти леса. Большие, косматые, огромной силы, быстрые и ловкие. Умеют становиться невидимыми. По описанию подходят. Если что-то подобное существовало в древности в наших лесах, то здесь оно могло сохраниться до сих пор. Это у нас леса повырубили… Что же, придется охотиться на Фенке. Или на кого-то очень похожего…

— Но с Фенке можно договориться! — сказал Луц, на всякий случай оглянувшись. — Во всех сказках…

— Можно. Про это не только в сказках написано… — ухмыльнулся гауптман. — Вот местные с Фенке и договорились. Не думаю, что мы сможем перебить их ставку. Так что, камрады, нам придется охотиться на Фенке. Больших, быстрых, и опасных как десяток медведей сразу. Что ж, я всегда знал, что достойный противник нам попадется только у русских. Правда, не ожидал, что настолько достойный… А что вы, господа следопыты, можете сказать о судьбе генерал-полковника?

— Ничего. Его несли, не сам шел. В воздухе следов не остается, — констатировал унтер. — Может, его уже Фенке на какой полянке доедают…

— Не-а, — подумал вслух обер-лейтенант Матич, — скорее всего, наш горячо уважаемый «Шнеллер Гейнц» навоз за мамонтами убирает. Большой и быстрой лопатой, — и, предвосхищая вопросы, добавил на своем родном языке, — Дупой чую!

Именно хорошее дупное чутье и было вторым положительным качеством лужичанина.

Пленный немец говорил много и охотно. Напугали бедолагу белорусские «тойфели» до нервного тика. Если вдуматься, кого бы они не напугали? Это когда знаешь, что осталось тебе всего ничего: пойдут через полчаса танки с пехотой, и жизни той — полчаса до атаки, да две минуты рукопашной, тогда не боишься ни бога, ни черта, ни лешего. А в обычных условиях человек не готов спокойно общаться с потусторонними существами. Да и просто осознать, что есть что-то за гранью восприятия обыденного, не каждый сумеет. Как бы ни храбрился, как бы ни колотил пяткой в грудь, громогласно заявляя о своем бесстрашии.

Хотя Костя Ухватов сейчас совсем не отказался бы поговорить с загадочным «лешим», так удачно вмешавшимся в события. И Яшка, небось, не откажется. Хотя Любецкий, пожалуй, в любом состоянии не прочь стыкнуться с нечистой силой. Что сонный, что пьяный. И еще неизвестно, кто кого первее обчистит и баки забьет. Одессит, что с него взять!

А кругом ночь. Темнота и тишина. Обманчивая тишина… Оно, конечно, немцы не любят воевать по ночам. Но всякое бывает. Любят — не любят, понятия абстрактные. После пропажи цельного командующего танковой группой, фрицы запросто могут и нарушить свои принципы. Например, отправят ночью какую-нибудь спецгруппу понюхать, что да как в этих лесах. Не только ведь у нас есть ОСНАЗ. И у врагов хваткие ребята найдутся.

Так что ухо надо держать востро. А потому секретов командир выставил вдвое больше, чем до захвата столь важной птицы. Собственно, не лейтенант даже, а старшина Стеценко расстарался. Кому же столь важным делом заниматься, как не многоопытному пограничнику-сверхсрочнику? Ночные смены достались самым опытным. Вот и не общаются сейчас ни рядовой Ухватов, ни ефрейтор Любецкий ни с лешим, ни с любимыми заслуженными шинелями, заменяющими и койку, и одеяло. Сидят, сторожко вглядываясь в окружающую темноту, прислушиваясь к потаенной жизни ночной Пущи. Уши-то, ночью поважнее глаз будут.

Война особо леса не задела. Так, прошлась краем, оставив свежие могилы, да, до сих пор воняющие страшной смертью, обгоревшие остовы танков, сошедшихся в смертельной схватке, ставшей последней и для них, и для многих и многих танкистов…

Звуки ночного леса. Легкий скрип деревьев под налетевшими на неожиданную преграду порывами ветра. Упала с легким стуком шишка, решившая, что не переживет еще одну зиму. Еще один непонятный скрип. То ли сова неудачно спикировала за мышкой, то ли белка хвостиком вильнула…

Нет, это смена пришла. Пехотинцы совсем не плохи. Отличные ребята, и подготовка на уровне. Но куда уж плотнику супротив столяра, а «махре» супротив «зеленых фуражек»? На пару секунд раньше уловили чуткие уши тихие шаги. Легкий шепот, струящийся, словно туман, по-над самой землей. Ответный шелест… Пароль назван, отзыв получен. Стараясь не шуметь, залегает на отсыревшие от росы плащ-палатки новая смена. А старая возвращается на место расположения. На встречу с шинелью…

Две тени скользят между деревьев. Неслышные и почти невидимые. Уверенные движения бывалых лесовиков, не первый год живущих под кронами раскидистых дубов и корабельных сосен. И тем неожиданней тихий оклик, звучащий, кажется, со всех сторон…

— Рысенок!

Бойцы замерли. Ни жеста, ни движения. Даже дыхания не слышно. Враг? Союзник? Стрелять на звук? Прыгать в кусты, пока по самим не стреляют? Или затаиться в надежде, что не заметят… Так уже заметили. Кто? Неужто он, легок на помине…

Насмешливый голос из леса поторопил, не дождавшись принятия решения:

— Так и будем в молчанку играть? — и тут же добавил. — Яш, не надо за кнут хвататься. Нас им не убьешь, не немцы, чай.

— Леший, ты? — неуверенно спрашивает Ухватов. Вроде не первый раз уже вот так вот, а дрожь мелкая поколачивает. Жутковато…

— Извини, домовые в лесах не водятся, — не сдержавшись, невидимка хохочет тихонько. — И овинники тоже тут не прижились, — и тут же меняет тон на совершенно серьезный. — Поговорить надо.

— Кто-нибудь видел, шобы одессит отказался поговорить с хорошим человеком? — первым приходит в себя Любецкий. — И за шо будет песня?

— Яша, я тебе скажу, шо это не так быстро, и совсем не так сложно, — усмехается темнота. — И если ты приведешь сюдой лейтенанта, то я не буду иметь таких несчастий повторять два раза.

— Жди, — бросает Рысенок. — Вернусь в любом случае. Даже если лейтенант не согласится.

— И старшину прихватите, — напутствует ночь. — Согласится Свиридов, согласится. Дураком никогда не был.

Бойцы идут дальше. Так же стараясь не издать ни одного лишнего звука, но уже гораздо быстрее.

— Таки я где-то уже слышал похожих интонаций, — на ходу бросает Любецкий и оглядывается. — И не в Одессе слышал, а немного позже…

— Там посмотрим…

Обратно пришли вшестером, но на точку встречи вышло только четверо. Силуэты деревьев уже хорошо различались в предрассветных сумерках. Только деревья, никого и ничего больше. Белка, и та не прошмыгнет, да и лисы в кустах не шуршат…

— Мы сейчас выйдем, — прошелестел лес. — За оружие не хватайтесь. А лучше на землю положите. И ребята пусть остальные выходят. Серега всё равно не станет стрелять, вы ему сектор стрельбы перекрыли. А счастливый камень Гиви мне не опасен. Да и поймать тот булыжник не так сложно.

Переглянулись. Лейтенант махнул рукой. Алдонин и Тевзадзе подошли к товарищам. И тут появился гость. Словно из воздуха соткался посреди поляны. Здоровенный дядя. Росту под три метра, шерсть, клыки. То ли дикий зверь, неизвестный науке, то ли леший… На мохнатой фигуре диссонансом смотрелись брезентовые штаны. Удобные, явно по мерке сшитые. Только совершенно неуместные.

Надо отдать должное выдержке, за оружие никто не схватился. Но и совсем не среагировать тоже не смогли.

— Очо кочи! — воскликнул Гиви.

— Горилл… — ошалело уставился на гостя Стеценко. — От же ж курво…

Костя высказался гораздо крепче. Старлей молча помотал головой, пытаясь сбросить с глаз морок. На обычно невозмутимом лице челябинского чемпиона застыла гримаса глубокого изумления.

А Яшка, неторопливо обойдя вокруг пришельца, внимательно за Любецким наблюдающего, задумчиво произнес, обращаясь в пространство:

— И кто мне скажет, почему я не имею удивлений? Между прочим, Ваша фотография мене определенно знакома! Ви случайно не забегали до Одессы четыре года назад? Я даже скажу, шо Ви останавливались у старого Иосифа с Малой Арнаутской, который имеет три дочки. Только между нами, таки все трое родили мальчиков, и младенчики очень похожи на папу!

— Ну вот так всегда, — обиженно сказал пришелец, судя по задорно блестящим глазам, и не подумавший обижаться. — Сержант обзовет каким-нибудь поганым словом, лейтенант с боксером промолчат, как в морду плюнут, а Яшка, жлоб таборный, мало того, что какую-нибудь гадость скажет, так еще и растреплет на всю Одессу. Про дитя гор я вообще молчу. Только и остается материться!

И, не услышав ответа, добавил:

— Я, товарищи, не горилла какая, не очи-кочи непонятные и уж, тем более не курва. Я самый что ни на есть настоящий йети. Ты, старшина, видел когда гориллу в штанах?

— Я их по-всякому видел! — автоматически ответил Стеценко. — Вам, лешим, и в костюме-тройке разгуливать не в убыток.

— Вот! — совсем не страшно погрозил «мохнатый» старшине огромным волосатым пальцем. — Гориллу в штанах не видел, а сразу обзываться. Нас на всю Белоруссию, может, всего две штуки осталось, так что нефига всякие слова непотребные в наш адрес говорить. Тем паче, на одной стороне воюем.

— А почему Вы воюете на нашей стороне? — спросил лейтенант. Свиридов все никак не мог успокоиться. Головой он больше не тряс, но на глаза пальцами надавил, проверяя, не мираж ли и не галлюцинация перед ним.

— А почему нет? — ответил йети, и продолжил, пародируя Любецкого, — Ви мене предлагаете пойти до немцев? Таки пойду, но чуть позже и совсем иначе! Между прочим, я в партии с сорок первого года. Семьдесят лет партстажа, это вам не хухры-мухры.

— Сколько?! — хором спросили все. А лейтенант перекрестился. Думая, что незаметно…

— Семьдесят один год, если быть точным, — картинно начал загибать пальцы йети.

— Партия в девяносто восьмом образована, — сказал Костя, — сорок три года как.

— Считай, Фома неверующий: в сорок первом вступил, в две тысячи двенадцатом погиб. Сколько получается?

— Какой две тысячи двенадцатый? — переспросил Ухватов.

— Стоп!!! — заорал вдруг невозмутимый старшина, да так, что пригнулся даже гость. — Все сели на жопы, и с самого начала! По порядку! Или перестреляю, и скажу шо так и було!

— Хорошо. Присядем и начнем сначала, — усмехнулся гость. — Только сперва напарницу позову, раз половецкие пляски со стрельбой отменяются.

Явление Звин народу прошло намного легче. Психика, уже обрушенная появлением первого гиганта, девушку восприняла вполне нормально. Тем более, что дама была при полном параде, а не в одних штанах, как ее друг. Яшка немедленно рассыпался в комплиментах, демонстрируя отличную школу «одесского охмурения». Светка благосклонно выслушала до конца, назвала Любецкого настоящим джентльменом и попросила «таки немножко убрать кнут». Пожелание дамы Яшка выполнил и продолжил подбивание клиньев, не забывая, впрочем, оглядываться на искренне развеселившегося Грыма. Основной акцент в охмурении ставился на внуков старого Иосифа…

— Ефрейтор, давай тише! Все равно не обломится, по глазам вижу! — скомандовал сержант, и вся компания расположилась прямо на траве.

— Значит так, — начал йети, — предупреждаю сразу, я рассказываю совершенно бредовую историю. Фантастика, почище «Гиперболоида» и «Продавца воздуха». При этом абсолютная правда. Вы можете верить или нет, на своё усмотрение, но принять всё это за рабочую версию придется. Другой нет. Начнем с того, что должно было случиться, но не случилось. С заслона на большой поляне…

Йети замолчал. На маленькую прогалинку опустилась вязкая тишина, которую никто не торопился нарушать. Первым, как всегда, очнулся нахальный одессит.

— Не знаю, шо решат командиры, но я таки верю в этот гембель! — Любецкий подскочил с места, хлопнул ладонями по бедрам. — Я таки вспомнил, где имел слышать этих интонаций! Таки их говорят ежедневно и непрерывно! И поскольку Костя таки Рысенок по нашему слову, то я буду последним шлемазлом, если ми имеем не самого настоящего Рыса! Или как там зовут большую полосатую зверюгу, которая кушает мяса чуть меньше, чем ваш тигр?

— Это что ж получается, — спросил Петро, — ты и Рысенок — одно лицо?

— Сам не пойму, — пожал плечами йети. — Когда-нибудь ученые разберутся. Может быть. Вроде, как физиономия у нас внутренняя и одна, а вроде, как и каждый отдельно. Я вот помню, что в той реальности было. А любой из вас — нет. Так, Кость?

Пограничник, погрузившийся целиком в размышления, коротко кивнул, и снова замер с отсутствующим выражением лица. Не каждый день наталкиваешься на самого себя, да еще большого и с клыками. Любой растеряется.

— Так что люди мы разные, — продолжил йети, который и сидящим на корточках был выше каждого на полметра минимум. — Да и не человек я теперь. Зовите, что ли, Грымом, а то запутаемся вконец…

— Мда… — старлей ожесточенно терзал затылок, — часть вопросов снялась. Зато новых… То, что ребята живые, я только рад. И дранницкие ноги унесли — тоже здорово. Это ж надо, а!? Людей живыми жечь вздумали, сволочи! Европа… — презрительно протянул Свиридов. — Да, кстати, мамонты откуда взялись?

— Какие мамонты? — пораженный Грым, вытаращил глаза, непонимающе переглянувшись со Звин. Та тоже встретила новость с удивлением.

— Обыкновенные. Мохнатые. С хоботами и бивнями.

— А… это точно? — теперь уже очередь чесать затылок выпала Грыму.

— Точнее не бывает, — усмехнулся старшина. — Мы их в Василевичах встретили. Пацаны мелкие у этих чудов шерстяных на спинах разъезжают, шо твои угнетенные индусы на слонах.

— Однако…

— Ладно, вопросы еще позадаем, будет время! Ты мне вот что скажи, Грым, — тихо спросил лейтенант Свиридов. — Дальше-то что? Ты ж не для того на раскрытие пошел, чтобы байки травить?

— Не для того, — кивнул йети. — До сих пор мы воевали по моей памяти. Но реальности расходятся. Нарушили мы слишком много. Причинно-следственные связи и все такое, — Грым неопределенно махнул лапой. — Да и в моей жизни прошлой, в отряде на четыре бойца меньше было. И детдомовских не было. На Василевичи тогда не нападали…

— И что?

— А то, что чем дальше время идет, тем меньше цена моим знаниям. Одно могу сказать точно. Через два дня вы должны встретиться с диверсионной группой капитана Догунина, заброшенной с той стороны фронта. Атаковать станцию Свислочь. Она сейчас под завязку гружеными эшелонами забита, потому задача капитана — уничтожить все, что получится. Но атака будет неудачной. С трудом удастся оторваться от погони и уйти на юг. Там на моей карте все пометки есть. Если чего не понятно будет — растолкую дополнительно. Сейчас немцы большой шум подняли, крепко мы им досадили. Боюсь, капитана с группой могут прихватить еще при высадке. К тому же вы к дранницким перебираться собираетесь. Можете с Догуниным и не встретиться. Да и ребят, что тогда на станции погибли, жалко, — Грым вздохнул. — Мысли у меня на эту тему есть, но одним нам не справиться. Мы же безоружные, — йети развел руками, — больно пальцы здоровые, никуда не пролазят. А на одной силе — ненадежно. Так что неплохо бы нам объединиться.

Люди переглянулись.

— Давай, Грым, рассказывай, чего придумал, — улыбнувшись, сказал лейтенант. — То, что ты помнишь, надо использовать. Враг у нас общий, так что… — он бросил вопросительный взгляд на старшину. — Верно?

— А то ж, — отозвался тот, — гуртом и батьку сподручней бить. А уж за немца и речи нет!

Прыгать ночью на лес, не имея никаких ориентиров внизу — дело непростое. И очень опасное. Хуже могут быть только прыжки на воду. Куда приятнее десантироваться посреди бела дня на поле Тушинского аэроклуба. Но лучше зависнуть на ветке, чем схлопотать пулю из немецкой винтовки…

Да и выбора у группы не было. С того момента, как Присягу приняли. И вообще, красноармеец должен стойко переносить тяготы и невзгоды воинской службы. И, в том числе, прыгать на лес в надежде проскочить сквозь неприметные промежутки между ветками, или мечтать, что найдется гостеприимная поляна, уставленная копенками свежескошенного сена… Лишь бы вилы зубьями вверх не торчали.

Сразу, как над головой с легким хлопком раскрылся купол парашюта, капитан начал вертеть головой, пытаясь высмотреть своих. Все были на месте. Кто чуть ниже, кто чуть выше. Все же, подсмотренная кем-то из разведчиков английская метода — вываливаться плотной группой — имела и кучу полезных свойств. Например — по квадрату выброски группу почти не раскидывало, несмотря на ощутимую разницу в весе десантников. Могут, конечно, стропы перехлестнуться, но случайности неизбежны что на море, что в воздухе…

Краем глаза, капитан засек и зарево на юго-востоке. «Район Свислочи примерно. Ну совсем звиздец, однако! Никакого понятия о светомаскировке! Финны заводы в Темпере и то гасили на ночь…». Рассмотреть подробнее времени не хватило. Несколько сотен метров высоты кончились быстро. И под ногами уже замаячили вершины гостеприимной Пущи. Вроде как чуть левее мелькнула проплешинка… Догунин потянул стропы, корректируя направление… Есть контакт!

Приземление прошло отлично. Почти. В тот момент, когда земля ощутимо ударила ноги капитана, а купол, недовольный столь быстрым финалом, еще опадал на землю, на десантника навалились два тела. Догунин попытался поймать одного из нападающих на прием… Куда там, если противники и уступали в подготовке, то значительно превосходили суммарным весом. Через несколько секунд капитан лежал на земле, спеленатый тонким шпагатом, врезавшимся в тело даже сквозь обмундирование. Время тянулось как резиновый кисель… Хотя тренированный организм упрямо твердил, что прошло не больше пяти минут, как рядом с капитаном уложили остальных десантников, точно так же повязанных по рукам и ногам.

«Вот черт! Не бывает так! Не могли мы влететь настолько глупо, — мысли не бежали. Они скакали, перепрыгивая с одного на другое. — Группу сдали. Кто? Ни одного врага свалить не успели. И до гранаты не дотянуться. И задача провалена…»

— Пятеро, товарищ командир! — раздалось неподалеку. — Шестой на дереве завис. Сейчас союзница снимет. Если раньше сук не обломится!

«По-русски говорят… Почему по-русски? Странные немцы… Или предатели? РОВС какой-нибудь? Может, из Югославии набрали!? Ну почему до кольца не дотянуться!?»

— Документы есть?

— Нету, товарищ старший лейтенант. У них по карманам только пистолеты с «лимонками» распиханы.

«Товарищ старший лейтенант? Товарищ?! Что за бред?!»

Загадка, к счастью, скоро разрешилась. Повязанный по рукам и ногам, капитан, сумел все же заметить нового человека, подошедшего поближе. Человек прошелся вдоль лежащих диверсантов, чему-то усмехнулся, и представился;

— Старший лейтенант Свиридов, девятый ЭсПэ. Прошу прощения за жесткий прием, товарищи. Но вы могли не разобраться в ситуации и начать стрельбу. Кто из вас капитан Догунин?

Круговорот мыслей забурлил вовсе уж с запредельной скоростью: «Если окруженцы, то откуда знают фамилию?! Немцы еще могут знать, если в штабе предатель. Окруженцы — точно нет. Но в чем смысл? Как пленные мы ценности не представляем. И на каком же уровне гнида сидит?!»

— Не доверяете, — усмехнулся тем временем старший лейтенант. Или лже-лейтенант? — И правильно. Я бы тоже поберегся в такой ситуации. Ладно, сами разберетесь, что к чему.

— Товарищ капитан, — теперь лейтенант обращался прямо к Догунину, каким-то образом определив старшего, — мы сейчас вас развяжем. Оружие чуть позже вернем. А то начнете еще стрелять во все стороны. Мы все-таки в немецком тылу, лишний шум не нужен.

— Слышишь, старлей! — голос охрип. То ли от волнения, то ли еще от чего. — Откуда фамилию знаешь?

— И не только фамилию знаю, но и с задачей вашей ознакомлен. Только загвоздка вся в том, что врать я Вам не хочу, Никита Павлович, — ответил Свиридов, — а правда настолько невероятна, что так просто и не объяснишь. Переберемся к нашей базе, там за чаркой чая и обсудим ситуацию. Как раз группа отвлечения вернется.

— Какая еще группа отвлечения? — пробормотал капитан, пытаясь рывком подняться. Но тренированное тело самбиста не сумело справиться с соперниками, дружно навалившимися на спину, и накрепко пресекшими лишние телодвижения. — Что Вы в загадки играете? Если действительно наши — развязывайте и доложите согласно Устава! — продолжил Догунин выплюнув набившуюся в рот прелую листву.

— Как только радиста вашего принесут… А вот уже! Видите, товарищ капитан? Это часть той же истории. Ключевая, притом. А насчет Устава, это Вы погорячились. У меня свое начальство, у Вас свое.

Догунин не ответил. Капитан во все глаза смотрел на вышедшую из леса женщину. Но какую женщину! Ростом хорошо за два метра, вся, с головы до пяток, покрытая шерстью, дама несла подмышкой сержанта Маклакова, небрежно помахивая, зажатым в другой руке рюкзаком с рацией.

— А чтобы отвлечь внимание немцев от заброса Вашей группы, — донесся словно издалека голос лейтенанта, — двое наших товарищей отправились взрывать станцию Свислочь. Судя по зареву на горизонте, они уже возвращаются, успешно выполнив задачу. Вашу, кстати, задачу. Всё, парни, можно развязывать ребят. Думаю, без драки обойдется. Так точно, товарищ капитан?

— Так точно… — только и сумел ответить пораженный капитан. — Обойдется…

Костя всегда поражался Яшкиной способности ничему и никогда не удивляться. И в первой жизни, и во второй. Кто, кроме неугомонного одессита, мог вот так запросто отправиться вдвоем с малознакомым йети сжигать тщательно охраняемую железнодорожную станцию, имея на руках абсолютно незнакомое оружие? Впрочем, если твой папа цыганский барон, то может так и надо? Тем более, дед по молодости увлекался не только кулачными боями, но и контрабандой, как и положено каждому уважающему себя одесситу греческого происхождения. А уж про бабушку, скромную еврейскую девушку из хорошей семьи, и говорить не приходиться. Не зря знаменитый Япончик перед любым крупным делом обязательно приходил в гости к «тете Циле». Спросить разрешения. Так что Любецкому было у кого учиться принимать удары судьбы.

Сейчас одессита явно распирали вопросы. Так и дергало болезного. Но расспрашивать не получалось: для ускорения процесса передвижения Костя посадил бойца на загривок, и внук цыгана вынужден был всю дорогу уклоняться от летящих навстречу веток. В таком положении особо не поговоришь… Оставалось только негромко напевать свои любимые куплеты. Пение, так раздражавшее Костю до войны, сейчас вызывало исключительно положительные эмоции. Рысенку, оказывается, семьдесят лет не хватало этих куплетов. Семьдесят долгих лет…

пел Яшка, пытаясь не врезаться в очередную ветку, под которую подныривал разогнавшийся Грым…

И так далее, всю, не такую уж короткую дорогу…

К нужной опушке вышли еще засветло. Солнце уже почти скрылось за неровной стеной окружающих лесов. Но все что следовало увидеть — разглядеть можно было. Любецкий, едва размяв ноги, внес рацпредложение:

— Таки я Вам скажу, Грым, шо Ви бегаете гораздо быстрее лошади, — проинформировал Яшка, — но иметь таких передвижений немного неудобно. Почему бы Вам не подумать себе за седло, шобы людям ездить с комфортом?

— Ага, — оскалился Грым, — а кнут у тебя уже есть!

— Таки да, — нимало не смутился Яшка. — Как без кнута? Ви же не ходите без штанов?

— Иногда хожу, — оскалился Грым, продемонстрировав внушительные клыки. — И вообще, часто делаю всякие странные вещи. Но вот категорически не могу понять, почему я должен думать об удобстве закуски, которую таскаю с собой на черный день?

— Как можно не понимать таких простых вещей? — возмутился Любецкий. — От неудобной позы кровь застаивается, и вкус мяса портится совершенно! И не забудьте, шо ви не пользуетесь огнем и лишены такой возможности исправить трапезу за счет кулинарного искусства!

— А ты считаешь, что жареная человечина пойдет лучше сырой? — поинтересовался Грым.

— Таки да! Ви имеете таких шансов проверить это ближайшей ночью.

— Ладно, давай посмотрим, что там видно, — прекратил бессмысленную пикировку Грым. — У нас задание есть. А звиздеть — не мешки ворочать!

— Таки глупо было бы отрицать таких мудрых выражений! — согласился Любецкий.

С холма, ставшего импровизированным наблюдательным пунктом, станция была, как на ладони. Количество скопившихся составов впечатляло.

— Фрицы имеют здесь немалый геволт, только я не пойму за шо он им нужен. На тех платформах немножко танки, или я не понимаю? — прикинул Яшка.

— Танки, — согласился Грым. — А в цистернах — горючка, к бабке не ходи. Фрицы здесь переставляют вагоны на нашу колею. Думаю, и боеприпасов в эшелонах немало. Если запалить цистерны с горючим, рванет так, что мало не покажется. Даже одной хватит, чтобы тут почище Кракатау сработать.

— Мне таки нравится та, шо по центру. Которая имеет слегка ржавые бока. И до нее в пару еще одну из соседнего составу. Шоб было! Если дойти до того бугорка… — начал рассчитывать траекторию потомок контрабандистов.

— Яша, у тебя мозги вытряслись? — уточнил Грым, скептически оглядев напарника. — Бластер и отсюда добьет. Это же технологии далекого будущего, а не пертурбации гражданина Курчевского.

Любецкий с сомнением осмотрел похожее на пистолет оружие. Вспомнил утренние тренировки, оценил расстояние до путей…

— Военное искусство умирает на корню, — притворно вздохнул он, — в жизни не остается места подвигу. Яше Любецкому категорически не дано стать героем. Зато он имеет неплохие шансы вернуться до Одессы, а оно того стоит! Шо там фрицы, уже повыгоняли работяг до дому, и можно начинать делать гармидер?

Старший лейтенант Свиридов устало поднял глаза на Любецкого. Заранее поморщился.

— Докладывайте, товарищ ефрейтор! Только коротко, и без ваших обычных штучек.

— Таки Ви будете смеяться, товарищ старший лейтенант, но там таки всё сгорело. Даже угольков не осталось. Ми таки думали, шо Ви услышите, канонада стояла, как будет в Берлине при нашей артподготовке. Грым, шоб его мама жила сто лет, придумал себе дотолкать цистерну до такой горки, и она таки поехала через всю станцию, разливаясь горящим соляром, как будто так и надо. Он еще ломиком ее проткнул. А эти штуки, — ефрейтор Любецкий продемонстрировал бластер, — поджигают горючее не хуже спичек за добрый километр! Наша цистерна въехала в вагон со всякими там снарядами, и они таки это правильно поняли. До того эшелона с горючкой, шо на третьем пути стоял, я имел поджечь только хвост и голову, а остальное грохнуло совершенно самостоятельно. Станции немножко нема. Совсем немножко. Но совсем нема. И я таки Вам скажу, шо фрицы даже не огорчатся. Потому шо фрицев тоже нема. Даже нечем угостить Грыма. Всё сгорело…

— Есть вопросы к бойцу? — спросил старлей у Догунина. — Или шарики за ролики окончательно заехали?

Капитан только махнул рукой.

— Еще не заехали, но уже в пути… Ты мне объясни, Андрей, что мне в Центр докладывать? — спросил Догунин, после нескольких минут молчания и сосредоточенного сопения. — Так, мол, и так: в заданном квадрате обнаружил партизанский отряд из остатков 533-го СП и местных жителей, усиленный двумя йети, обладающими сознанием людей из будущего, в том числе стрелка третьей погранзаставы Н-ского погранотряда Константина Ухватова, члена ВКП (б) с 1941 года, геройски погибшего в 2012 году. Сам Константин Иванович Ухватов, 1920-го года рождения, находится в расположении отряда в собственном теле. Йети в порядке развлечения захватили командующего второй танковой группой генерал-полковника Гудериана. В настоящий момент пленный используется для уборки навоза за мамонтами, используемыми партизанами в качестве гужевых животных. Железнодорожная станция Свислочь уничтожена ефрейтором Любецким и йети Грымом-Ухватовым при помощи оружия из будущего, исключительно для отвлечения сил противника от факта заброски диверсионной группы. В ближайших планах у отряда — уничтожение транспортных узлов противника в соотношении один узел за одну ночь. Прошу прислать транспортный самолет для срочной эвакуации высокопоставленного пленного и детей из детдома номер такой-то, ибо они ограничивают мобильность партизан. — Догунин немного помолчал, после чего добавил. — Метание гранат пращей и взятие пленных при помощи кнута — это уже мелочи, недостойные особого внимания. Ты думаешь, Москва самолет пришлет? Если и пришлет, то только чтобы нас с радистом эвакуировать. Прямиком на Канатчикову Дачу…

— Ну, не знаю… Как-то можно же объяснить… — задумался Свиридов. — В Центре не дураки сидят. И, подозреваю, кроме нас, существуют другие каналы информации.

— Существуют, — согласился Догунин. — Ладно, попробую что-то придумать. Какие-то предложения по последующим действиям есть?

— Сейчас, Грым подойдет и прикинем, почем фунт соли.

— У тебя кто отрядом командует, ты или йети?

— Честно? — Старлей задумчиво посмотрел на потолок землянки, уже слегка закопченный самодельными свечками. — Командую я. А решает йети. Он здесь уже воевал. Многое помнит.

— Сумасшедший дом, — прокомментировал Догунин. — А динозавры вам не попадались?

— Это ящеры которые? Вымершие?

— Они самые. Только не особо они вымершие, если между нами.

— Вроде, не было, — неуверенно ответил Свиридов. — А что?

— Ничего. По данным нашей разведки отмечены многочисленные случаи атаки немецких войск динозаврами. В самых разных местах и без всякой системы. Вот я и подумал, может и здесь…

— Нет, у нас только мамонты, — мотнул головой Свиридов. — А ты с Грымом поговори на эту тему. Если кто и может в этом разобраться, то только он. Человек наш, проверенный…

— Человек… Проверенный… — хмыкнул капитан. И повторил. — Сумасшедший дом!

На рассвете семнадцатого июля тысяча девятьсот сорок первого года по пустынным улицам спящего Берлина неспешно и с достоинством шествовал крупный тираннозавр. Tyrannosaurus rex если на языке благородной латыни.

Рептилия неторопливо проследовала по Шлосплатц, пересекла закованную в бетон берегов Шпрее и по бульвару Унтер-ден-Линден вышла к Бранденбургским воротам. Циклопическое сооружение, первое в списке значимых работ выполненных в стиле «берлинский классицизм», не привлекло внимания неграмотного в архитектуре ящера и не сумело заставить его прервать неторопливую прогулку.

Гость столицы остановился на перекрестке, проведя несколько минут в тягостном раздумье, а затем двинулся через парк Тиргартен, размахивая массивным хвостом. В окружающих каменных джунглях тираннозавр, несмотря на размеры и самоуверенность, граничащую с нахальством и наглостью, чувствовал себя несколько неуютно и стремился найти что-нибудь более привычное, нежели возносящиеся к небу кирпичные постройки и асфальт с брусчаткой…

Оказавшись в сени деревьев, на макушки большинства из которых он поглядывал сверху, ящер восстановил душевное равновесие, но не обнаружил ничего съедобного. Это было тем более удивительно, что за время прогулки явственно ощущалось присутствие живых существ в окружающих строениях. Поразмылив крестцовым мозгом, возвращаться тираннозавр не стал, а двинулся направо, где его чуткие уши уловили непонятный шум.

Встреча с постом возле здания рейхстага оказалась неожиданностью для обeих сторон. Ящер сориентировался быстрее. Не знакомый ни с одной из передовых идеологических доктрин текущего периода, не отягощенный учениями Ницше и Маркса, совершенно не представляющий, чем убежденный национал-социалист отличается от настоящего коммуниста-ленинца, хищник был озабочен только одной проблемой: чего бы, а лучше кого бы, сожрать. То есть, употребить в пищу. Физически. И в этом отношении полицейские Тысячелетнего Рейха показались добычей несколько мелковатой, но за неимением другой — вполне подходящей. К охранной полиции хозяин мелового периода мгновенно проникся любовью. На беду шуцманов, исключительно гастрономической. Убедившись, что стол сервирован, и все блюда поданы, ящер немедленно бросился на потенциальную еду.

Для постовых встреча оказалась еще более неожиданной.

По загадочной причуде эволюции и оттопыренным чакрам, среди них не нашлось ни фанатов компьютерных игр, ни даже смотревших «Парк Юрского периода». Оторопь, охватившая полицейских при виде зубастой пасти, расположенной на высоте третьего этажа, привела к тому, что лишь одному из них удалось дрожащими руками вытащить оружие из надежно застегнутой кобуры. Старенький револьвер времен Первой Мировой исправно выпалил все свои шесть патронов и бессильно замолк, клацнув вхолостую. К сожалению немцев, народная русская пословица про слона и дробину оказалась более чем верной. Да и может ли быть иначе с произведениями устного народного творчества, применяемыми в обиходе чуть ли не тысячу лет…

Тем не менее, укусы пуль, не ушедших «в молоко», тираннозавр почувствовал, о чем сообщил всем заинтересованным сторонам громким возмущенным ревом, после чего приступил к самой приятной части охоты — поеданию добычи.

Но спокойно пообедать чешуйчатому не дали. Стрельба и, особенно, последующее выражение недовольства обиженного ящера, всполошили не только охрану правительственного здания вкупе с полицейскими, но и всех, находившихся в пределах досягаемости не слишком тихого звука. В мужестве немцам отказать было нельзя. А вот с тяжелым вооружением вышла недоработка. Не было еще в планах командования Третьего Рейха защиты рейхстага от танковой атаки. Согласитесь, что тираннозавр, в принципе, ничуть не хуже танка? Разве что бензином не воняет…

Вот и пришлось всему наличному составу выскакивать на улицу, и, прячась за колоннами, поливать нетипичного агрессора из всех видов личного стрелкового оружия. Глухо бухали винтовки, судорожно тявкали офицерские «Вальтеры» и «парабеллумы», захлебывались в заполошном лае пара МП-18, неведомым чудом оказавшихся в оружейной комнате. На несчастную рептилию обрушился град пуль, что, впрочем, большого впечатления не произвело. Конечно, непривычно, что пища сама бежит навстречу, но кто же будет против? Надо ловить момент! И ковать железо не отходя от кассы! То, что такое количество этих маленьких млекопитающих сразу не съешь, тираннозавру и в голову не пришло. У него вообще имелись значительные пробелы в образовании. Зато рефлексы — на высоте! Особенно хватательный! И, естественно, глотательный.

Все, кто неосторожно выскочил на открытое пространство, были съедены первыми. Многие даже не осознали всю глубину своей ошибки. В отличие от глубины ненасытной динозавровой глотки. Впрочем, не съедены, а лишь подготовлены к процессу поедания. Расчетливый и меркантильный хищник только убивал жертвы, рассчитывая на спокойный прием пищи несколько позже, когда сумасшедшая добыча перестанет кричать и кидаться маленькими болючими камушками. Толковых укрытий на площади перед рейхстагом не было, да если бы и были… Совсем не тот противник, чтобы действовать против него по Уставу.

С ведущими огонь из-за колонн пришлось повозиться, сразу хватать их мешали странной формы гладкие скалы, похожие на окаменевшие плауны. Однако удары хвостом и головой, невзирая на твердость лепидодендронов, оказались очень эффективны. Даже если млекопитающий оставался не задет, то в ужасе выскакивал из укрытия. Прямо в гостеприимно распахнутую пасть.

Но постепенно у динозавра начали накапливаться проблемы. Во-первых, хотя каждая отдельная пуля им почти не замечалась, но общее количество металла в теле рептилии постепенно росло, грозя превысить критическое значение. Понятие «передозировка» ящеру знакомо не было, но, тем не менее, действовало.

Во-вторых, часть добычи стреляла из окон верхних этажей каменного термитника, не выходя на улицу. Добраться до них снаружи не получалось, а заходить внутрь ящер не хотел: какое же нормальное живое существо добровольно согласится заседать в парламенте? Или как он там у них называется? Тираннозавр этого не знал, и знать не желал. Но твердо понимал: внутрь идти нельзя ни в коем случае!

В-третьих, немцы постоянно подтягивали подкрепления. Даже до маленького динозаврьего мозга потихоньку начало доходить, что столько ему не съесть при всем желании. Прибыло подкрепление. Два армейских батальона, и сборная рота СС, наскоро сформированная из оказавшихся под рукой курсантов Лихтерфельда. В запасах Вермахта нашелся и десяток пулеметов. Вошедший в раж полковник Юргенс велел захватить и минометы, но что-то там не заладилось, и верным сынам Германии приходилось пока скучать без тяжелого вооружения. Да и как представлял себе минометную стрельбу возле рейхстага начальник курсов? Про это потом спросили хмурые парни из СД, на всякий случай припаяв бравому вояке подготовку покушения на Гиммлера.

Бой продолжался… Тираннозавр деловито заготавливал запасы пищи, а еще не перешедшие в это качество гитлеровцы увеличивали массу свинца в теле рептилии, надеясь исключительно на переход количества в качество. То, что данный постулат взят из марксизма, в текущий момент времени никого не беспокоило. Да и вообще, Карл Маркс по национальности немец! То есть, еврей, конечно, проклятый юде, но немецкий! Так что, руки прочь от теоретика динозавроистребления!

Перелом произошел с прибытием бронетехники. От Бранденбургских ворот подошли два тяжелых ADGZ, неведомыми путями оказавшийся в нужном месте и в нужное время. С противоположной стороны подтащили три противотанковых орудия второго отдельного артбатальона. Все пять орудий грохнули одновременно. При этом два умудрились промахнуться, видимо у истинных арийцев пошаливали нервишки. Или мишень оказалась для наводчиков мелковата. В отличие от рейхстага, в который они попали. Зато танкисты и третье орудие не сплоховали. Фугасно-осколочные снаряды — не пули калибра 9 мм, их зверь очень даже почувствовал. Пусть взрывчатки в маленьком снарядике много не помещается, но и цель прикрыта не уральской броней, а чешуей… Оглядевшись вокруг и обнаружив броневики, которых он принял за неизвестных зверей, тиранозавр бросился в атаку…

Воспользовавшись этим, артиллеристы сделали еще один залп, ставший для ящера роковым. На этот раз попали все трое, более того, попали удачно. Обнаруживший у новых зверей крепкую броню тираннозавр в этот момент плясал джигу, утвердившись лапами на башне одного из противников… Броневик, не рассчитанный на восьмитонного акробата, напоминал раздавленную божью коровку. После взрыва снаряда, разнесшего его сердце, ящер, как истинный герой, рухнул на второй ADGZ, мгновенно уравняв в правах оба экипажа.

Бой закончился. Сильнейшая армия Европы опять победила. Какой ценой — предстояло еще посчитать. Пока точно было известно одно — потери ранеными практически отсутствовали…

Капитан Догунин испытывал к йети смешанные чувства. И вовсе не из-за того, что из-за этих самых йети капитана не особо нежно роняли мордою в листву. При всех своих недостатках, старый диверсант, начинавший вредить во имя победы коммунизма еще в Испании, злопамятным не был. И поведение партизан той ночью считал совершенно обоснованным. Сам бы сделал точно так же. Да и не йети его крутили, люди. Светлана только сняла с дерева недотепу радиста. А ее напарник вообще в это время за Догунина задачу выполнял.

Другое грызло. Что-то, не объясняемое словами, но ощущаемое, на грани возможности… Или за этой гранью. Ближе всего — суеверное уважение в смеси с легким испугом. Немного не так, конечно, но остальные определения еще дальше от истины. Многострадальный мозг все принимал и понимал, но иногда давал сбои, ныряя глубоко в подсознание. В мир детства. Мир сказок и проделок, иногда до жуткости глупых и опасных, но притягательных. Таких, как прогулки по краю крыши…

А ведь вроде поговорили уже, можно сказать — по душам. И польза от того разговора огромная. Ближайшие планы врага стали ясны, как стеклышко. До мелочей ясны, хотя именно они и изменятся в ближайшее время. Но всё равно, информация невероятно ценная. Большинство операций, проводившихся в «том прошлом», соотношение сил, результаты, ошибки. Удачи и неудачи.

С такими данными на руках работать — одно удовольствие. А возможности какие открываются! Это же…

Но вот не удается избавиться от нереальности происходящего. Так и в бога поверишь. Хотя зачем верить в бога? Куда проще поверить в йети. Вполне материальные личности. А как немцу какому по мордам двинут, так вдвойне материальные. С будущим, правда, сложнее. Так что, отбрасывай, капитан, свою рефлексию, и иди добывать информацию…

Йети, который предпочитал звать себя Костей, сидел около костерка, привалившись к жалобно поскрипывающему дереву. Языки пламени, время от времени, ярко освещали страшную морду, больше похожую на обезьянью. Но эта морда голыми руками уничтожила врагов во много раз больше самого капитана. Осознание данного факта тоже вносило лепту в общий раздрай чувств и ощущений.

— О чем думаете, товарищ Грым?

Догунин не придумал ничего умнее, чем задать глупый и банальный вопрос. Да еще и назвать человеческим именем не решился.

«Надо же, — мелькнула мысль, — старый чекист, а веду себя, как институтка!» Накатившая злость основательно прочистила мозги. Надо заканчивать с рефлексией, и заниматься делом. В конце концов, драться с фрицами лучше в союзе с йети, чем без него.

— Да так. О всяком, — Человеческие глаза на нечеловеческом лице смотрелись странно. А плескавшаяся в этих глазах тоска пугала. Какая-то она была сегодня особенно лютая и безнадежная. — О жизни думаю. О смерти. Да и о будущем.

— Какое оно, будущее? — Догунин мысленно послал ко всяким троцким и бухариным официоз, и присел рядом.

От туши йети веяло жаром. И уверенностью тяжелого танка.

— Нет его, того будущего, — охотно поддержал разговор Ухватов. — Того, которое знаю, уже не будет. А какое будет — не знаю. Может, на Марсе будем яблони сажать, а может и снова все просрем… — грустно махнул лапой йети. Замолчал. По лицу пробежала почти невидимая слезинка, теряясь в шерсти…

— Не просрем, — резко ответил Догунин. — Быть такого не может, чтобы просрали. Не дадим!

— А нас спрашивать никто не будет, — глухо сказал йети. — Прокрадется какая тварь пятнистая на верха, и все коту под хвост пойдет. И все окажется ненужным…

— Так выведем под корень! Не может быть, чтобы их много было!

— Разве дело в одной крысе? Ей на смену всегда другая найдется. Тут серьезно думать надо, как систему перестроить, чтобы всего этого избежать. А я кто? Инженер. Потом старик. Когда Брежнев умер, уже на пенсии был. Что я понимал, что видел? Первое время казалось, что всё правильно идет. Что запустил Лёня хозяйство, подправить надо… Подправили!..

Йети помолчал, собираясь с мыслями, и продолжил:

— Как это все наверх передать? Да чтобы еще поверили и меры приняли? Есть товарищ Хрущев, член Политбюро, заслуженный человек, а против него свидетельствует волосатая обезьяна. Кого товарищ Сталин слушать будет? То-то…

Оба молчали. Йети нервно крутил пальцами винтовочный патрон. Потом посмотрел на него.

— А ведь это не всё, что надо бы рассказать. Вот, например, — он сжал патрон так, что побелевшую кожу стало видно сквозь шерсть… Не ослабляя хватки, покатал в пальцах. — Иногда и на примере показать требуется.

— Оп-па! — прокомментировал капитан увиденное, когда Ухватов разжал руку. — Силен, ты, братец, вот что скажу…

— Сам знаю, — вяло огрызнулся йети. — Что получилось, видишь? Или я зря боеприпас испортил?

— Не страшно…

Капитан боялся потерять подсказываемую мысль. Не успеть ухватить ее за скользкий хвост. На могучей ладони лежал патрон совершенно других размеров. На вид, так и остался практически «мосинским»… Только меньше. Ни винтовочный, ни пистолетный… Промежуточный какой-то…

— Промежуточный, — подтвердил Костя. — Его в будущем применяют в автоматах и пулеметах. Во всем мире.

— Точно! — хлопнул Догунин себя по лбу. — Вспомнил! Нам же под похожий патрон автоматы выдавали! Длинные такие! И магазин на двадцать патронов!

— Автоматы? — удивился Костя. — Так их же после войны только начали применять. Калашников еще не изобрел ничего. А магазин на тридцать патронов будет. И на сорок пять.

— Причем тут Калашников? — теперь уже Догунин удивился. — Федоров конструктор. Из генералов царских. Мировой мужик! Он к нам еще приезжал. Все про поведение оружия в мороз расспрашивал. А что за Калашников такой?

— Да подробно и не скажу, — смутился йети и развел руками. — Михаилом Тимофеевичем звали. Вроде как из танкистов.

— Хватит! Найдем! Ты вот что, Константин, ты бы записал всё, что вспомнишь. И отправим в Центр! А то ты же энциклопедия ходячая, а мы тебя непрофильно применяем, — загорелся Догунин.

— В лабораторию отправить хочешь? — угрюмо уточнил Костя. — Не получится. Я профиль сам выбрал, и менять не собираюсь!

— Да какая лаборатория, к Троцкому? — капитан подскочил. — Ты же про будущее армии знаешь! Что применялось, что никудышным оказалось! Писать всё надо!

— А насчет написать… — йети протянул к капитану лопатообразные ладони, — у тебя есть карандашик на эти лапки? И представь, что это не в те руки попадет?

— Значит, приставим к тебе писаря из надежных людей. Зашифруем. Или лучше…

Капитан на секунду замолчал, а потом одновременно с Костей произнес:

— Гиви!

Несмотря на напряженность обстановки оба рассмеялись.

— Вот видишь, — сказал Догунин, — хорошие мысли скопом ходят! Так что впрягайся и вспоминай! Время горит!!!

Дверь мягко закрылась за спиной, отрезая от окружающего мира кабинет. Сапоги утонули в мягком ворсе ковра, покрытого невесомыми частичками пепла. Вошедший бывал здесь очень часто, поэтому не стал задерживаться в проходе, а сразу присел за стол. Хозяин кабинета приветственно кивнул гостю, и снова углубился в бумаги. Наконец, дописав несколько строчек, и размашисто подписавшись, отложил бумаги в сторону. Подвинув поближе стакан чая в мельхиоровом подстаканнике, начал размешивать, изредка звякая о стекло. Потом, вдруг улыбнулся, блеснув стеклышками пенсне:

— Ну, докладывайте, Павел Анатольевич! — нарком говорил с чуть заметным кавказским акцентом, который, впрочем, совершенно не резал слух. — В двух словах, как Вы умеете. Что там наши орлы накопали, что Вы с товарищем Эйтингтоном разобраться не можете?

— Гудериана орлы накопали, товарищ Берия. Того самого! — начальник Особой группы замолчал, ожидая реакции. Естественно, удивить наркома он не рассчитывал. Про систему получения перекрестной информации, и ее необходимость, майор госбезопасности Судоплатов сам мог читать многочасовые лекции. Но все же, все же…

Берия беззвучно отхлебнул давно уже остывший чай, слегка поморщился:

— Не могут пока еще наши товарищи из наркомата сельского хозяйства поспорить с английскими империалистами, — и неожиданно вернулся к основной теме. — Того самого накопали?

— Именно, — подтвердил Судоплатов, — генерал-полковника Гейнца Вильгельма Гудериана. Командующего второй танковой группой.

— Однако… — Берия снял пенсне, протер бархоткой, снова надел. — И как же наши орлы такую рыбину закогтить сумели?

— А вот тут очень всё интересно! — время церемоний кончилось, и можно было говорить напрямую, не прибегая к «канцеляриту» и официозу. — Тут очень похоже, что идет пересечение со сведениями, получаемыми по проекту Б-17.

— Даже так? — нарком удивился. Очень. Хоть биография его и изобиловала разнообразнейшими поворотами, но некоторые вещи все же несколько выходили за привычные рамки. — Проект «Б-17», говоришь… Подробности, товарищ майор, подробности!

Судоплатов с готовностью раскрыл увесистую светлой кожи папку, до этого хранившуюся подмышкой.

— В ночь на 16 июля в район станции Свислочь была заброшена группа капитана Догунина. Задача группы — диверсия на станции и последующая организация партизанского отряда из местного партактива и, возможно, находящихся в тех местах окруженцев. В связи с этим группе были выданы координаты закладок в соответствующем районе. Уже днем шестнадцатого группа вышла на связь, сообщив, что задание выполнено. И, кроме того, имеется груз категории «А» для доставки на «Большую Землю». Проверка сообщения подтвердила факт уничтожения станции. Истребители на доразведку два раза летали. Когда дешифровали фотографии, показалось, что там извержение вулкана произошло. Выжжено и перепахано.

— Извержение? — переспросил Берия. — Настолько эффективно?

— Эффективнее не бывает, — подтвердил генерал. — Сожгли дотла. Даже примерный подсчет потерь противника дает…

— Это ты без меня посчитаешь и оценишь, — отмахнулся нарком, обычно любящий точность до последней запятой. — Потери группы? И методы столь эффективной работы?

— Нет потерь, — развел руками главный диверсант Страны Советов. — В момент, когда Свислочь полыхнула, Догунин был еще в воздухе. Но на момент второго выхода на связь, капитан про данный факт умолчал. Самолет за грузом ушел. Как просили, Р-5. За ночь два раза обернулся. Летчик — гвардии лейтенант Мамкин, из 105-го. Бывший летун ГВФ. Лейтенант вывез пятнадцать детей от 3 до 10 лет, двух женщин и Гудериана. Притом, первым рейсом были отправлены исключительно дети. И впридачу пакет от капитана Догунина с подробным отчетом обо всех действиях. Только расшифровали, сразу доложили мне.

Берия встал, неторопливо прошелся по кабинету. Остановился у книжного шкафа, ласково погладил потрепанные обложки…

— И как объясняет капитан свои действия? — нарком снова повернулся к Судоплатову. — Гейнца вывезти было необходимо, полностью с ним согласен. Но эти фокусы с первоочередностью отправки? Трибунала товарищ Догунин не боится? — Пройдя круг по кабинету, нарком снова сел за стол.

— У меня сложилось впечатление, что товарищ Догунин больше опасается больницы для умалишенных, товарищ народный комиссар, — генерал достал из своей папки остальные бумаги, разложив из веером по столу. — Рапорт от Догунина. Рапорт командира отряда окруженцев, с которыми Догунин соединился, старшего лейтенанта Свиридова. Протоколы допросов Гудериана. И остальные документы.

Берия кивнул, снова собирая многочисленные документы в аккуратную стопку.

— Ознакомлюсь. А пока вкратце, своими словами…

— В обозначенном районе, к моменту десантирования Догунина, уже сформировался партизанский отряд из местных жителей и окруженцев. Этот отряд 13 июля провел операцию по захвату Гудериана, а в ночь на шестнадцатое уничтожил станцию Свислочь при помощи неизвестного оружия. Группу капитана встретили при приземлении. Ждали прямо в месте высадки. Догунин утверждает, что партизаны знали о группе всё. От званий и внешности до незначительных моментов биографии.

— Это возможно? — Берия убрал предоставленные документы в стол.

— Нет, — категорично мотнул головой генерал. — Но судя по всему — факт.

— Интересно… Какие еще странности? Причем тут «Б-17»?

— Отряд использует вместо гужевых животных мамонтов. Кроме того, у партизан есть союзники. Не люди. Требование переправить детей исходило от них даже в большей степени, чем от партизан. Догунин решил, что генерал-полковник стоит того, чтобы его запихнули в самолет вторым рейсом.

— Что-то ты темнишь, Павел Анатольевич! — неожиданно перешел нарком на вовсе уж «домашний» тон. — Что значит «не люди»? Лешие? Домовые? Черти?

— Гудериан их чертями зовет, — улыбнулся Судоплатов. — Сами себя называют «йети». Судя по описанию — разумные человекообразные обезьяны гигантского роста и почти людской внешности. Ну, там клыки еще, и целиком покрыты шерстью.

— Хм… — стекла пенсне задорно белснули. — Гражданин Бокий, когда еще был товарищем, очень интересовался этим видом. Или там всё еще глубже?

— Глубже, Лаврентий Павлович, — снова улыбнулся генерал. Всегда приятно удивлять вышестоящее руководство. Естественно, в положительном смысле. — Руководитель этих самых йети категорически утверждает, что он член ВКП (б) с семидесятилетним стажем.

— Не много ли? — улыбнулся Берия. — Он не заявлял, что Марксу «Капитал» надиктовывал?

— Утверждает, что именно такая цифра. И добавляет, что хотя в силу объективных причин документов предоставить не может, это роли никакой не играет, ибо главное быть большевиком в сердце.

— Бесспорная мысль. И какие же у него объективные причины?

— Собственная смерть в две тысячи двенадцатом году.

— Хм… Я понимаю, чего боится капитан… Попробовал бы я заявить товарищу Сталину что-нибудь подобное…

— Я уже тоже боюсь, — кивнул Судоплатов. — Но у нас еще два аналогичных рапорта, кроме Догунина. Плюс показания Гудериана. И остальных, включая детей. Всех их мы перевели к нам.

— Это вы правильно сделали. Выглядит, конечно, бредом. Но когда по Берлину бродят тираннозавры, а наши летчики возвращаются с вылетов на диплодоках… Пожалуй, не стоит удивляться ни мамонтам, ни снежным людям с семидесятилетним партстажем. Ладно, Павел Анатольевич, почитаю я эту фантастику. Всегда любил Беляева. Хотя здесь, конечно, мистер Уэллс более к месту…

— С этим йети связан еще один вопрос, — продолжил генерал. — Догунин передал его личное письмо Вам. Криминалисты проверили — признаков какого-либо яда или чего подобного нет, — Судоплатов вытащил из потайного кармана кителя помятый конверт и передал Берии.

Нарком просмотрел первый лист. Удивленно поднял взгляд:

— Все страньше и страньше, как любила говорить одна маленькая, но очень умная девочка… откуда этот человекообразный член партии знает мингрельский? Ты верно поступил, Павел Анатольевич. Очень верно, — нарком задумчиво побарабанил пальцами по столу. — А чем сейчас занят этот отряд?

— Передислоцировался согласно плана. Из основного отряда Свиридов с Догуниным выделили диверсионную группу, целенаправленно занимающуюся транспортными узлами немцев. Насколько я понимаю, людей в этой группе очень немного.

— И как их успехи?

— Впечатляет, товарищ народный комиссар. Очень впечатляет… — снова прозвучали, уже сказанные в кабинете слова.

— Это хорошо, что впечатляет. Пусть угостят немцев конфетами «по-судоплатовски»!

— Эти смогут.

— Они же большевики с семидесятилетним стажем! — оба чекиста не сумели сдержать смех.

— Ты уверен, что всё это было нужно? — спросила Светка.

— Ни в чем я не уверен, — ответил Костя. — Но теперь НКВД не выпустит из-под наблюдения никого, кто связан с нами. За детей можно быть спокойными…